Социальная организация алан Северного Кавказа тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.06, кандидат исторических наук Коробов, Дмитрий Сергеевич

• Коробов, Дмитрий Сергеевич
• кандидат исторических наук
• 1999

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Коробов, Дмитрий Сергеевич

Оглавление

Введение

Методика работы ориографичий обзор

1. Отечвенная ориография

2. Зарубежная ориография

1) Немецкая археологичая школа

2) Америкаая школа «новой археологии» v

3) Бритаая п-процуальная школа

Глава 1. Выделение территориальных групп катакомбных могильников Северного Кавказа

1.1. Выделение территориальных групп

1.2. Характерика подкурганных и грунтовых катакомб

1.3. Характерика хронологичих изменений погребального обряда

1.4. Характерика выделенных территориальных групп

Глава 2. Изучение семейных структур северокавказских

2.1. Катакомбы III-IV вв

2.2. Катакомбы IV-V вв

2.3. Катакомбы V-YIII вв

2.4. Катакомбы VIII-IX вв

Глава 3. Социальная стратификация аланских племен

IV-IX вв

3.1. Катакомбные погребения III-IV вв

3.2. Катакомбные погребения IV-У вв

3.3. Катакомбные погребения V-VIII вв. западных регионов Северного Кавказа

3.4. Могильники Ковоой котловины V-VIII вв

3.5. Анализ могильников Кисловодской котловины по хронологичим группам

3.6. Катакомбные погребения V-VIII вв. восточных регионов Северного Кавказа

3.7. Катакомбные погребения VIII-IX вв

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Социальная организация алан Северного Кавказа»

Эпоха Великого переселения народов оставила огромный след в истории многочисленных этносов. Одним из таких этносов были аланы, занимавшие к началу гуннского вторжения степи Центрального Предкавказья. Красочное описание их быта донесено до нас Аммианом Марцеллином [Атт. Marceil., XXXI, 2, 17-25]. После гуннского вторжения часть алан, пройдя по территории Западной Европы, дошла до юга Пиренейского полуострова и Северной Африки, где некоторое время существовала в составе Вандальского королевства. Оставшиеся на Северном Кавказе аланы достаточно быстро попадают в сферу интересов Византии и Сасанидского Ирана, а затем Хазарского каганата и Арабского халифата. Немногочисленные письменные свидетельства позволяют предположить, что в период войн этих крупных держав аланские племена в западной части Кавказа консолидировались под руководством военных вождей (так называемых «царей»), (царь Саросий, о котором сообщает Менандр в связи с событиями 558 и 568 гг., а также Итаксис, упоминаемый Феофаном в начале VIII в.) (Гутнов Ф.Х., 1995, с. 61-65, 77). Сложные социальные процессы, происходившие в аланском обществе в период раннего средневековья, привели в X в. к сложению государства Алания с могущественным царем во главе, о чем повествуют византийские (Константин Багрянородный) и арабские (Масуди) источники {Хрестоматия, 1993, с. 74-77).

На протяжении последнего столетия археологи нашей страны и зарубежные коллеги неоднократно обращались к ярким материалам, полученным в результате исследования многочисленных северокавказских катакомбных могильников (рис. 1, Приложение 1). Начало изучения этого рода памятников более 100 лет назад на территории Осетии и Дагестана повлекло за собой рост интереса ученых к проблемам археологии раннего средневековья на Кавказе. Сейчас известно более 1000 катакомб IV-IX вв. на Северном Кавказе. Эти своеобразные погребальные сооружения, располагавшиеся как в виде грунтовых могильников, так и под невысокими курганными насыпями, представляют собой длинную входную яму (так называемый дромос) прямоугольной или трапециевидной формы, иногда с различными ступеньками для спуска вниз, которая с помощью входного отверстия соединялась с погребальной камерой. Входное отверстие перегораживалось различными материалами. Как правило, это были каменные плиты, которые иногда плотно замазывались глиной, реже сооружалась каменная кладка (с раствором и без него). Встречаются погребения, закладом которых являлось дерево и даже жернов. В погребальной камере овальной или прямоугольной формы с округлым либо шатрообразным куполом располагались погребенные (от 1 до 7 человек), уложенные в вытянутой позе на спине или слабоскорченной на правом или левом боку, а также многочисленный погребальный инвентарь. Подобный вид погребальных сооружений мог быть вырыт в плотном грунте (глине или песчанике), что определяет распространение их именно в предгорной зоне Северного Кавказа и практическое отсутствие в высокогорной зоне, где преобладали другие типы погребений (каменные гробницы и ящики, высеченные в скалах камеры).

В результате длительной дискуссии, большинством ученых в настоящий момент считается, что катакомбные могильники, распространенные от восточных территорий Чечни до среднего течения Кубани на западе, были оставлены аланскими племенами. Последняя полемика по этому вопросу отражена в работах М.П. Абрамовой {Абрамова М.П., 1997, с. 137-154), Г.Е. Афанасьева (Афанасьев Г.Е., 1992), Ю.С. Гаглойти (Гаглойти Ю.С., 1992, 1995). Тезис об отождествлении носителей катакомбного обряда погребения с аланами подвергается сомнению, когда речь идет о катакомбах более раннего хронологического периода, чем рассматриваемый в данной работе (погребения первых веков н.э.), а также в связи с катакомбами Северо-Восточного Кавказа (Прикаспийского Дагестана), где подобные погребения связывались с аланскими племенами (Кузнецов В.А., 1962, с. 3235; Афанасьев Г.Е., 1992, с. 92-95), с близкими аланам ираноязычными племенами маскутов (Котович В.Г., 1959, с. 156) или с тюркоязычными гуннами (Гмыря Л.Б., 1993, с. 225-228).

Данная работа посвящена изучению социальной структуры северокавказских аланских племен по данным погребального обряда. Речь идет о материале большой временной протяженности ( с середины III по начало X вв. н.э.) и широкого территориального охвата (от средней Кубани на западе до Прикаспийского Дагестана на востоке). Исследование проведено в Отделе охранных раскопок Института археологии РАН и базируется на материалах, собранных и оформленных автором в информационно-поисковую систему «ALAN» (Коробов Д. С., 1993, 1995а).

В работе необходимым моментом является сравнение погребений по хронологическим периодам. Сразу оговоримся, что при отсутствии детальной хронологической шкалы для всех северокавказских материалов эпохи раннего средневековья приходится вносить элемент условности. Все погребения рассматривались по следующим хронологическим периодам:

- период 1 - III-IV вв. н.э.;

- период 2 - IV-V вв.;

- период 3 - V-VIII вв.;

- период 4 - VIII-IX вв.

При этом, говоря о катакомбах первого хронологического периода, мы подразумеваем, что материал из них укладывается в рамки второй половины III -первой половины IV вв. н.э., т.е. в догуннское время по принятым схемам, прежде всего по работам А.К. Амброза (Амброз А.К., 1989). Поскольку подавляющее большинство данных погребений ограблено, датировка авторов раскопок как правило носит суммарный характер - П-IV вв.

Особняком стоят погребения второго хронологического периода, как наиболее спорного. Поскольку в нашу задачу не входит изучение хронологии древностей, в данном случае мы опираемся на авторскую датировку материалов из раскопок. Прежде всего это касается использованных в данной работе материалов Л.Б. Гмыри и М.П. Абрамовой (Гмыря Л.Б., 1993; Абрамова М.П., 1975, 1995). В историческом плане этот период можно охарактеризовать как собственно гуннское время на Северном Кавказе (вторая половина IV - первая половина V вв.). Комплекс вещей, характерный для данной хронологической группы, подробно рассмотрен в исследованиях А.К. Амброза (Амброз А.К, 1989, с. 20-60).

Катакомбы третьего периода (второй половины - конца V в. - первой половины VIII в. н.э.) - наиболее многочисленный массив по количеству комплексов, вещевой набор которых неоднократно описывался в литературе (см. Афанасьев Г.Е., 1976, 19796, с. 43-51\ Ковалевская В.Б., 1987, с. 239-244; Гавритухин И.О., Обломский A.M., 1996, глава 3, Приложение I, список литературы), верхней границей которых является этап возникновения новых типов вещей, относящихся уже к стандартному набору салтово-маяцкой культуры. Этим последним периодом второй половины VIII - начала X вв. и завершаются хронологические рамки данной работы. Характерные черты материальной культуры этого периода были широко рассмотрены в многочисленных работах прежде всего С.А. Плетневой (см. например Плетнева С.А., 1989, с. 68-172).

Группировка катакомб по хронологическим периодам осуществлялась индивидуально для каждого комплекса. Использовались уже имеющиеся датировки по катакомбным могильникам (.Виноградов В.Б., Мамаев Х.М., 1979; Мамаев Х.М., 1986; Абрамова М.П., 1972, 1975; Афанасьев Г.Е., 1976, 19796; ГмыряЛ.Б., 1993, с. 229277, Гавритухин И.О., Обломский A.M., 1996, с. 79-83; Габуев Т.А., 1985 и др.). В случае, если в катакомбе не было обнаружено характерных вещей или керамики, позволяющих отнести ее к определенной хронологической группе, ей присваивался статус неопределенной по дате, несмотря на суммарную датировку могильника, принятую в литературе (Приложение 1). На этом этапе работы большую помощь автору оказал В.Ю. Малашев, предоставивший консультации по комплексам ранних периодов. Особо акцентируем внимание на том, что во многих случаях датировка катакомб могла быть существенно уже, однако в рамках исследования большого географического и хронологического диапазона некоторое огрубление исходного материала представляется необходимым.

Для проведения различных анализов нами были использованы статистические пакеты «SAS», «Statgraphics» и «Datascope», предоставленные Г.Е. Афанасьевым. Большую помощь оказала В.Б. Ковалевская и Ю.Г. Рычков, давшие возможность использования специализированного пакета построения ареальных карт «GGMAG», разработанного и апробированного в лаборатории Генетики Человека Института общей генетики РАН (руководитель докт. биол. наук Ю.Г. Рычков). Автор выражает свою благодарность сотруднику лаборатории О.В. Жуковой за ценные консультации по использованию данного пакета. На некоторых этапах работы использовался пакет программ «WinBASP» (Боннский археологический статистический пакет), демонстрационную версию которого можно получить через Internet. Неоценимая помощь была оказана нам доктором Г. Хэрке (Редингский университет, Великобритания), давшим возможность ознакомится со многими неопубликованными работами и помогавшим автору в изучении зарубежной литературы по вопросам социальных реконструкций в археологии.

МЕТОДИКА ИССЛЕДОВАНИЯ

Как уже говорилось выше, источником работы послужила созданная автором информационно-поисковая система (ИПС) «ALAN», в которую вошли все известные на сегодняшний день северокавказские катакомбные могильники IV-IX вв.

Информационно-поисковая система создавалась на основе программы DBase III+. Она состоит из 7 самостоятельных баз данных, связанных между собой единым шифром для каждой катакомбы. В основе создания ИПС лежат положения о сложности системы погребального комплекса, который следует делить на три основных блока: погребальное сооружение, останки погребенного и погребальный инвентарь (Ольховский B.C., 1986, с. 70-71; Леонова Н.Б., Смирнов Ю.А., 1977, с. 19; Лебедев Г. С., 1977, с. 24). ИПС включает в себя информацию о каждом могильнике по годам исследования (база данных «MOG»), об ориентировках дромоса катакомбы и погребенных в камере («DROMOS»), общие данные о катакомбе («ALAN1»), описание погребального сооружения («ALAN2»), останков погребенного («ALAN3») и сопутствующего погребального инвентаря («ALAN4»), а также данные о курганных насыпях («OSSET5») для подкурганных катакомб.

Список признаков составлялся на основе работ И.С. Каменецкого (Каменецкий И.С., 1983, 1986), Г.Е. Афанасьева (Афанасьев Г.Е., 1991), Т.А. Габуева (Габуев Т.А., 1988), Х.М. Мамаева (Мамаев Х.М., 1988) и других авторов (Генинг В.Ф. и др., 1990). В результате были отобраны значимые, на наш взгляд, признаки, позволяющие приступить к исследованию социальной структуры аланского общества. Поскольку работа нацелена на поиск социальной дифференциации у алан, описание исходного материала в ИПС завершалось на стадии фиксации количества тех или иных категорий погребального инвентаря, не вдаваясь в подробности типологических, технологических и прочих различий самих вещей. При описании катакомб предпочтение отдавалось архивным данным - отчетам о раскопках -хранящихся в архивах ИИМК в Санкт-Петербурге (раскопки до 1945 г.) и ИА РАН в Москве, так как при публикации результатов раскопок неизбежно накапливаются фактические ошибки. На сегодняшний день информационно-поисковая система «ALAN» объединяет данные о 1216 катакомбах с более чем 1600 погребениями, описанными по 240 признакам. Опубликовано описание и структура ИПС (Коробов

Д.С., 1993, 1995а). Список признаков информационно-поисковой системы, используемый в настоящем исследовании, отражен в Приложении 2.

Методика работы заключалась в нескольких этапах. Поскольку анализировался достаточно многочисленный материал (1107 катакомбных погребений из 102 могильников), представлялось оправданным сперва разделить весь имеющийся массив данных на территориальные группы по мере близости расположения могильников относительно друг друга, а затем проводить все последующие анализы в рамках выделенных территориальных групп. Поэтому первый этап работы был посвящен изучению локальных особенностей катакомбного обряда погребения на Северном Кавказе.

Сначала проводилась группировка катакомбных могильников по степени близости их взаимного расположения в пространстве. Это было достигнуто путем проведения кластерного анализа методом вычисления евклидова расстояния между объектами (могильниками) по двум признакам - долготе и широте. Разбиение на классы осуществлялось методом минимальной дисперсии объединения, т.е., два класса разбиения объединяются, если дисперсия их объединения минимальна. Кластерный анализ проводился в при помощи пакета многомерных статистических процедур «Ба1азсоре».

Поскольку в некоторых выделенных группах присутствовали как грунтовые, так и подкурганные захоронения, было произведено общее сравнение всех катакомб каждого вида друг с другом по всей совокупности признаков. Затем внутри каждого вида катакомбы были разделены в зависимости от принадлежности к хронологическим периодам и произведено сравнение их. Следующим шагом было сравнение территориальных групп, отдельно для грунтовых и подкурганных катакомб. Разумеется, более оправданным в методическом отношении было бы сравнение территориальных групп отдельно в зависимости от принадлежности к хронологическому периоду (например, все катакомбы У-УШ вв., относящиеся к разным территориальным группам). Однако, учитывая то, что почти треть имеющегося материала не поддается точному определению в рамках имеющихся периодов, мы сравнивали между собой все катакомбы выделенных территориальных групп независимо от даты, деля их лишь на подкурганные и грунтовые. Последним шагом была характеристика каждой выделенной территориальной группы через сравнение отдельных могильников.

При рассмотрении параметрических характеристик катакомб анализ проводился двояко. Учитывая плохую сохранность некоторых конструктивных элементов, особенно дромоса и лаза, катакомбы сравнивались между собой по отдельным параметрам в случае, если этот параметр был зафиксирован. Таким образом, в анализе по каждому параметру принимало участие разное количество наблюдений. Анализ носил характер сравнения выборок между собой по средней арифметической и доверительным интервалам. В случае если параметры разных групп пересекались по доверительным интервалам, констатировалось отсутствие различий между группами по этому признаку («нулевая гипотеза» подтверждалась) с доверительным уровнем в 0,95. В противоположном случае констатировалось присутствие различий («нулевая гипотеза» опровергалась). (Федоров-Давыдов Г.А., 1987, с. 22, 53-54). Данная операция осуществлялась в программе «Statgraphics».

Очень показательными при работе с параметрическими характеристиками представляются диаграммы, построенные методом Box-and-Whisker Plot. Box & Whisker диаграммы - это графическое изображение переменных в виде «ящичных» диаграмм, которое особенно полезно при разбиении объектов на группы. Для каждой переменной строится графическое изображение в виде одного или нескольких прямоугольников, каждому классу соответствует свой прямоугольник. Верхняя граница - верхний квартиль, нижняя граница - нижний квартиль переменной в данном классе. Верхний конец вертикальной линии, выходящей из прямоугольника, соответствует верхней границе переменной в классе, нижний конец - нижней границе. Линия внутри прямоугольника - среднее значение по переменной в классе; точки на горизонтальной оси характеризуют значения переменной, резко выделяющиеся из общего массива (см. например рис. 20-31, представляющие анализ параметрических характеристик подкурганных катакомб).

Для сравнения результатов группировки катакомб по всем известным параметрам использовался метод дискриминантного анализа. Он позволяет изучать различия между двумя и более группами объектов по нескольким переменным одновременно {Факторный., 1989, с. 80). Для этого используется каноническая дискриминантная функция, которая является линейной комбинацией дискриминантных переменных и удовлетворяет определенным условиям. Она имеет следующее математическое представление: fkm = Uo + UlXlkm + U2X2k m UpXpkm , где fkm - значение канонической дискриминантной функции для ш-го объекта в группе k; Xikm- значение дискриминантной переменной Xi для ш-го объекта в группе к; щ-коэффициенты, обеспечивающие выполнение требуемых условий.

Переменные выбираются таким образом, чтобы средние значения дискриминантных функций для различных классов как можно больше отличались друг от друга. При этом производится оценка ошибочной классификации, т.е. подсчитывается количество объектов из исходных групп, попавших в другие группы дискриминантного анализа (Факторный., 1989, с. 88). Дискриминантный анализ проводился с использованием пакета программ «Statgraphics».

Наконец, сравнение различных групп по качественным признакам осуществлялось обычным вычислением частоты встречаемости их в группах. При этом использованы программы «Datascope» и «Statgraphics». На последнем этапе по частотным характеристикам качественных признаков внутри каждого вида катакомб (подкурганные и грунтовые) проводился дискриминантный анализ для подтверждения или опровержения гипотезы о наличии территориальных групп.

Некоторые данные были отображены на компьютерных картах. С этой целью была использована программа построения ареальных карт «GGMAG». Ареальные карты выстраивались по частотным характеристикам. При этом каждая точка (могильник или центр территориальной группы) располагалась в пространстве по долготе и широте и характеризовалась частотой встречаемости какого-либо признака. По имеющимся данным строилась цифровая модель методом средневзвешенной интерполяции. Общие принципы построения изолинейных карт отражены в статье С.Н. Сербинюка и O.P. Мусина (Сербинюк С.Н., Мусин O.P., 1986).

Следующий этап работы был посвящен вопросу, существовал ли «стандарт» для строительства катакомбного погребения и на какое количество покойных он мог быт рассчитан ? Этот вопрос уже решался Г.Е. Афанасьевым на материалах Мокрой Балки I, в работе которого говорится, что катакомбы строились как индивидуальные семейные усыпальницы малой семьи, т.е. рассчитывались на 1 или 2 человек. Погребения в них 3-4 человек - случайность, их значительно меньше на могильнике (Афанасьев Г.Е., 1978, с. 8). С.Н. Савенко в 1984 году опубликовал работу, в которой пришел к аналогичным выводам (Савенко С.Н., 1984, с. 64). В более поздней работе он использует интересный метод вычисления условной площади камеры в расчете на одного погребенного в ней человека (длина камеры умножается на ширину ее и делится на количество погребенных) для выяснения стандартных размеров катакомб и особенностей количественного состава погребенных в Х-ХП вв. Установленная им минимальная рациональная площадь для одного погребенного колеблется в интервале 0,74-0,88 м2 (Савенко С.Н., 1989а, с. 60; 19896, с. 12). Отталкиваясь от этих положений, мы приступили к изучению взаимосвязей размеров камеры катакомбы с количеством и половозрастным составом погребенных в ней людей, характерных для разных эпох и регионов Северного Кавказа. Изложение данного раздела работы ведется по используемым хронологическим периодам и выделенным на первом этапе работы территориальным группам. При этом, помимо используемого метода подсчета условной нормы площади камеры на погребенного, применялся дискриминантный анализ для выяснения различий между размерами камеры одиночных погребений мужчин, женщин и детей.

На третьем этапе работы, посвященном собственно исследованию социальных структур северокавказских алан, была применена методика изучения социальной стратификации, разработанная Г.Е. Афанасьевым для изучения социальных структур алано-асского населения Среднего Дона (Афанасьев Г.Е., 1993а и 19936) и адаптированы некоторые приемы, примененные в своей работе С.Н. Савенко (<Савенко С.Н., 1989а, 19896). Однако, прежде чем останавливаться на изложении этих методов, хочется сказать несколько слов о методологических аспектах исследования социальных процессов по материалам погребального обряда древнего населения в целом.

Существуют два варианта поиска отображения социальной информации в погребальных памятниках:

- поиск социальных различий (т.е. несовпадений) положения людей в обществе, иными словами, поиск отраженных в погребальных памятниках их социальных связей по вертикали;

- поиск социальных отношений, т.е. системы общественных взаимосвязей между людьми по горизонтали (Бунатян Е.П., 1985, с. 25-26; ТаШег 1Н., 1978, р. 131).

При изучении социальной градации в обществе, проводимой на основе погребального обряда, исследователь как правило осуществляет поиск социальных различий, хотя погребение может давать информацию и о социальных связях (в частности, при реконструкции форм семьи).

Нам представляется важным разобрать вопрос о применении конкретного понятия, характеризующего социальное развитие доклассового общества. В науке долгое время таким понятием являлась «социальная дифференциация», тогда как понятие «социальной стратификации» считалось одним из основных определений в буржуазной социологии, возникшей в противовес марксистско-ленинской теории классов. Утверждалось, что понятие социальной стратификации тесно связано с концепцией социальной мобильности, согласно которой перемещение личностей в системе стратов отрицает классовую борьбу. Под социальной дифференциацией понималось изучение взаимоотношений внутри классов между различными общественными группами.

Ныне такой подход устарел. Признано, что термины «социальная стратификация», «социальная дифференциация» и «общественное расслоение» -синонимы. Этнографы под социальной стратификацией понимают возникновение в процессе разложения первобытнообщинного строя групп населения, различающихся своим общественным и/или имущественным положением (.Афанасьев Г.Е., 1993а, с. 5). На наш взгляд, в данной ситуации лучшее определение социальной стратификации принадлежит П. Сорокину: «Социальная стратификация - это дифференциация некой данной совокупности людей (населения), на классы в иерархическом ранге. Она находит выражение в существовании высших и низших слоев. Ее основа и сущность -в неравномерном распределении прав и привилегий, ответственности и обязанности, наличия и отсутствия социальных ценностей, власти и влияния среди членов того или иного сообщества» (Сорокин П., 1992, с. 302).

Главная проблема, с которой сталкивается исследователь социального строя доклассовых обществ - это проблема отражения социальной информации в археологическом материале. Основной методологической посылкой, обуславливающей закономерную постановку проблемы, служит положение о том, что в погребальном обряде отражаются так или иначе социальные отношения, бытующие в среде древних обществ (Алекшин В.А., 1981, с. 5-7; Генинг В.Ф. и др., 1990, с. 9-10).

С.Н. Савенко выделяет четыре варианта подобного отражения;

1. Материалы погребального памятника прямо связаны с социальной стратификацией.

2. Отображение социальной стратификации в погребальных памятниках опосредованное через сферу идеологии и зачастую искаженное.

3. Элементы погребальных памятников объективно отражают пережиточные черты социальной стратификации предшествующего периода.

4. Связь погребально-поминальной обрядности и социальной стратификации установить нельзя, причем, первый и четвертый варианты отрицаются им как крайности (Савенко С.Н., 1989а, с. 39; 19896, с. 9).

B.C. Ольховский отмечал существенное, если не преобладающее влияние социальных и физиологических факторов на формирование погребальных памятников, в результате чего они чаще остальных подвергаются обработке (Ольховский B.C., 1986, с. 74-75). О правомочности социальных реконструкций по данным погребального обряда писали многие отечественные исследователи, ссылаясь на данные этнографии (Алекшин В.А., 1975, с. 50; 1981, с. 3; Генинг В.Ф. и др., с. 190191; Петрухин В.Я., Раевский Д. С., 1980, с. 30-31; Кореняко В.А., 1977, с. 6-7;). В.М. Массон приводит любопытное свидетельство Страбона, касающееся изучаемого региона: «Вместе с покойником (на Кавказе - Д.К.) погребают и все его имущество, и поэтому живут в бедности, лишенные отцовского достояния» (Strabo, XI, 4, 8 - цит. по Массон В. М., 1976, с. 150).

Следует помнить, что социальная детерминированность - лишь одно из нескольких возможных объяснений системы погребальной обрядности. Основным правилом при проведении любых социальных реконструкций на базе погребального обряда может, на наш взгляд, стать положение В.А. Алекшина: «.социальными факторами должно объяснять все многообразие погребального обряда, представленного в одном могильнике, оставленном единым по культуре населением, все погребения которого относятся к хронологически небольшому периоду, в материале которого нет достоверных следов прихода нового населения» (Алекшин В.А., 1975, с. 50).

Алгоритм исследования социальной стратификации древних обществ по археологическим данным неоднократно излагался как в отечественной (Алекшин

В.А., 1975, с. 50-51; 1981, с. 5-6; Генинг В.Ф. и др., 1990, с. 195), так и в зарубежной литературе (например, Hodson F.R., 1979, р. 23; Jewgensen L., 1988, рр. 21-25; 1992, рр. 18-23). Суть его в выделении первоначально половозрастных групп и исследование структуры общества внутри каждой группы (мужчины, женщины, дети). Г.Е. Афанасьев развил данную методику применительно к катакомбному обряду погребения. Сложность анализа этого рода памятников заключается в том, что, зачастую, в катакомбе находятся останки нескольких погребенных. Поэтому, вначале проводилось выделение мужского и женского наборов инвентаря одиночных погребений или парных погребений мужчин и женщин во избежании ошибок, а затем уже осуществлялся поиск иерархической градации и специфического комплекса вещей и признаков погребального обряда, присущих определенным рангам мужчин и женщин методами многомерной статистики (кластерного, факторного и дискриминантного анализов) (Афанасьев Г.Е., 1993а, с. 24-45; 19936, с. 133-141). Полученная в результате анализа иерархия погребений в зависимости от насыщенности предметами инвентаря интерпретировалась как социальная градация оставившего могильник населения.

Следует сказать, что подобная методика подвергалась критике как со стороны отечественных исследователей {Плетнева С.А., 1993), так и со стороны зарубежных коллег {Hodder I, 1980; Pader E.J., 1980). Основной аргумент критики С.А. Плетневой заключен в осторожном отношении к статистическим обобщенным процедурам. Автор считает, что многообразие факторов погребальной обрядности, даже в пределах одного могильника, не позволяет получить четкой картины общественного и экономического неравенства {Плетнева С.А., 1993, с. 170-171). Однако, сам тезис об отражении социальной информации в представительности и «богатстве» погребального инвентаря не подвергается сомнению. В отличие от вышеупомянутого автора, исследователи так называемой «пост-процессуальной школы» считают, что количество, функциональная принадлежность и «богатство» инвентаря в погребении не связано напрямую с социальным статусом погребенного {Hodder I., 1980, р. 168; Pader E.J., 1980, р. 156-157)1. По их мнению, инвентарь в погребении отражает, прежде всего, ритуальную сторону погребального обряда. Поэтому, для выделения социальных рангов необходимо учитывать не только количество и качество

1 В историографическом обзоре данная дискуссия излагается более подробно. инвентаря в погребении, но и попытаться объяснить его ритуальные функции. Подобный анализ с учетом тщательного описания расположения инвентаря в погребениях и реконструкции погребального костюма с последующей его социальной интерпретацией успешно проведен на материалах могильника кобанской культуры Сержень-Юрт (Reinhold S., 1997а, р. 200).

Исходя из вышесказанного, мы попробовали использовать методику многомерного статистического анализа аланских катакомб, предложенную Г.Е. Афанасьевым, в сочетании с более подробным описанием исходного материала, учитывающим расположение погребального инвентаря в камере и на теле покойного. С этой целью первоначальный список признаков ИПС «ALAN», отводимый для описания инвентаря, был четырехкратно увеличен. В результате, при изучении социальных структур северокавказских алан используется более 400 признаков для описания инвентаря в 853 погребениях. Использованные погребения происходят из катакомб как с одиночными, так и с парными и коллективными захоронениями. Спорные случаи, когда невозможно было отнести отдельный предмет к конкретному погребенному, нами были исключены, равно как и разграбленные или нарушенные погребения. К сожалению, по этим причинам, в данный анализ практически не попадают захоронения в подкурганных катакомбах. В данном случае приходится использовать имеющиеся в литературе интерпретации, касающиеся социального статуса погребенных.

Первоначально проводилось выделение мужского и женского наборов инвентаря с учетом его расположения методом дескриптивной статистики. Большой трудностью в работе является отсутствие качественных антропологических определений. Нами использовались определения погребенных по полу в случае, если из текста описания не значилось, что пол определялся по инвентарю. Таким образом мы подразумевали, что пол был определен антропологически. Разумеется, при таком подходе не исключена возможность ошибок. После выделения мужского и женского наборов инвентаря, выборка мужских и женских погребений расширялась за счет неопределенных по полу погребений, в которых был найден специфический мужской или женский набор инвентаря.

Затем осуществлялась процедура разбиения совокупностей мужских и женских погребений на классы методом кластерного анализа. При этом, использовались как выборки по отдельным могильникам, так и по выделенным территориальным группам. Кластерный анализ все шире применяется в общественных науках, в частности и в археологии, в последние годы (Tainter J.А., 1975; Pader E.J., 1982; Афанасьев Г.Е., 19936). Преимущество его в том, что он позволяет достаточно четко, наглядно выделять иерархичные группировки структур на самых разнообразных материалах. Это «многомерная статистическая процедура, выполняющая сбор данных, содержащих информацию о выборке объектов, и затем упорядочивающая объекты в сравнительно однородные группы» (Факторный ., 1989, с. 141). Для отработки методики и дополнительной проверки результатов анализов использовались разные варианты исходных данных и методов кластерного анализа. В первый вариант данных вошли категории вещей, которые взяты непосредственно из ИПС (например, нож, бусы, сабля/меч и т.д.). Подобные списки признаков названы условно «дробными». Затем, объединив предметы по их функциональному значению, мы получили выборки с такими признаками, как «оружие», «украшения», «предметы туалета» и т.д. («укрупненный» список признаков). Каждый из вариантов обрабатывался методом кластерного анализа путем вычисления евклидова расстояния без учета веса признаков и с учетом его.

Евклидово расстояние между объектами вычислялось по формуле: d2(i,j) = S (Xki - Xkj)2; k=l взвешенное евклидово расстояние: Р d2(i,j) = Z wk (Xki - Xkj)2; k=l где p - число наблюдений; k - количество групп; 1 - количество объектов; w -вычисленный вес признака (Система анализа., 1992, с. 146-147, 186).

Вычисление веса признаков проводилось в рамках анализа социального статуса погребенных, используя пакет статистических программ WinBASP (Bonn Archaeological Statistical Package) путем подсчета среднего количества категорий предметов в погребениях, в которых присутствует взвешиваемая категория. Например, если отобрать все мужские погребения Кисловодской котловины с ножами, то в них в среднем находится 3,69 предмета. Это число и соответствует весу ножа как признака. В погребениях же. с бронзовыми котлами, которые встречаются гораздо реже и характеризуют более представительные по составу инвентаря захоронения, среднее количество предметов будет равняться 6,57, т.е. почти в два раза больше, чем в рядовых погребениях с ножом. Таким образом, благодаря более редкой встречаемости, бронзовый котел обладает большим весом в качестве признака для кластерного анализа. Подобные методы вычисления «индекса богатства» погребального инвентаря неоднократно использовались в исследованиях социальной стратификации древних обществ (Arnold С., 1980; Hodson F.R., 1979; Orton C.R., Hodson F.R., 1981; JetrgensenL., 1987, 1991).

Проведение нескольких кластерных анализов для каждой выборки по разным спискам признаков как с учетом их веса, так без него имеет смысл не только для получения более объективной картины при группировке, но и для отработки самой методики использования кластерного анализа в археологии.

Полученные в результате кластерного анализа группировки проверялись методом корреспондентного анализа. В последнее время этот метод завоевал весьма большую популярность в работах западноевропейских археологов, особенно в Германии и Скандинавии, при исследовании погребального обряда с точек зрения хронологии, социальной стратификации, локальных различий в погребальном обряде и т.д. (см. Nielsen К.Н., 1991; Theune С., 1995; Jensen С.К., Nielsen К.Н., 1997; Reinhold S., 1997a, 1997b). Это многомерная статистическая процедура, позволяющая методом вычислений, стандартизации и взвешивания по соответствующему значению инцидентности (т. е. угла наклона к оси) объектов и признаков упорядочивать их в многомерном векторном пространстве согласно их близости друг к другу. При этом, наибольшая вариабельность между признаками и/или объектами после процедуры вращения осей приходится на две первые оси. Поэтому проецируя объекты и/или признаки на эти оси, мы получаем наглядную картину близости - удаленности объектов (в данном случае погребений) друг от друга в зависимости от набора признаков, присущих каждому объекту. В случае нормального распределения признаков объекты будут спроецированы на оси в виде параболы («подковы»). Любое отклонение от нормального распределения немедленно скажется на проекции результатов корреспондентного анализа с большой степенью очевидности. Таким образом, этот метод позволяет наглядно судить о присутствии или отсутствии какой-либо структуры внутри матрицы данных {Jensen С.К., Nielsen К.Н., 1997, p. 38-39).

19

Данные кластерного анализа проверялись методом корреспондентного анализа путем проекции объектов (погребений) с соответствующей маркировкой, свидетельствующей о принадлежности к тому или иному кластеру, на векторные оси. С этой целью использовался пакет программ WinBASP, демонстрационную версию которого можно получить через Internet.

Результаты группировки мужских и женских захоронений по набору инвентаря сравнивались с другими данными о погребальном обряде (например, размерами погребальных сооружений), свидетельствующими о трудозатратах на сооружение того или иного погребения. Подобная проверка проводилась методом дискриминантного анализа (см. выше).

Изложение результатов исследования ведется в хронологическом порядке, от погребений первого хронологического периода (Ш-IV вв.) к последнему (УШ-ГХ вв.). В результате полученные группировки мужских и женских погребений сравнивались между собой и интерпретировались с использованием упомянутых в историографическом разделе точек зрения различных авторов.

ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЙ ОБЗОР

Заключение диссертации по теме «Археология», Коробов, Дмитрий Сергеевич

Выводы об отражении семейных форм в погребальном обряде алан нуждаются в проверке на более качественном материале, так как в большинстве случаев мы не обладаем информацией об антропологических определениях погребенных.

Последняя глава работы, посвященная проблемам собственно социальной стратификации северокавказских алан, безусловно, несет в себе этот же элемент условности в сделанных выводах. Помимо отсутствия подробной антропологической информации, мы не обладаем большим количеством данных с раскопанных поселений, а они являются безусловно важными в вопросах социальных реконструкций. Однако, погребальные памятники были подробно рассмотрены, была произведена группировка мужских и женских погребений в зависимости от представительности погребального инвентаря. Полученные группы сравнивались с точки зрения трудозатрат на совершение погребального обряда (параметрические характеристики погребального сооружения, детали обряда и т.д.).

В качестве заключения следует признать однородность аланского общества на протяжении 1У-1Х вв. По данным погребального обряда мы можем проследить две основные неравноценные группы мужского населения. Это группа богатых по инвентарю погребений, сопровождающихся предметами вооружения, конского снаряжения, бронзовыми котлами, стеклянными сосудами. Подобные захоронения зачастую совершались в более просторных камерах, снабженных нишами и углублениями перед входом; они иногда маркировались на поверхности каменными оградками и сопровождались конскими погребениями. Следуя предложенной Г.Е. Афанасьевым терминологии, мы относим эти погребения (кат. 113, 114 и 123 могильника Мокрая Балка I, 352, 357 и 360 из Клин-Яра 3, 10 и 11 из Лермонтовской Скалы 2, кат. 7 могильника Хазнидон, кат. 9 могильника Тарский) к рангу «алдар» -захоронению военачальников, «знатных воинов».

Большинство остальных мужских погребений выглядит достаточно однородно и представлено захоронениями в одиночных, парных и коллективных усыпальницах в сопровождении поясных пряжек или поясных наборов в сочетании с другими категориями инвентаря. Этот ранг получил обозначение «афсад» - «масса, войско», что является отражением раннеклассового состояния общества, когда каждый боеспособный мужчина в общине является воином. Однако, на материалах У-УШ вв. Кисловодской котловины среди этой однородной массы выделяется небольшая подгруппа мужчин, сопровождавшихся поясными наборами, предметами вооружения и конского снаряжения и аксессуарами обуви. Большинство из них было захоронено в одиночных усыпальницах, что, возможно, говорит в пользу отнесения их к разряду молодых воинов, погибших до того, как они успели обзавестись семьей.

Социальный статус женщин, погребенных в катакомбах Северного Кавказа, не нашел отражения в погребальном обряде. При анализе всех периодов никаких групп с характерным набором погребального инвентаря не выделяется. Для разделения женщин на ранги по погребальному инвентарю более важным является степень его богатства, а не функциональные особенности. При этом, более богатые по инвентарю женские погребения сочетаются с более бедными мужскими и наоборот. Следует признать, что на данном этапе мы не обладаем критериями для разделения женщин на интерпретируемые социальные ранги.

Несмотря на анализ всей имеющейся информации о катакомбных захоронениях IV-IX вв. на Северном Кавказе, данных для изучения социальной стратификации северокавказских алан по-прежнему не хватает. Это касается прежде всего качества используемых материалов, выразившегося в отсутствии антропологических определений. Поэтому полученные выводы об однородности аланского общества эпохи раннего средневековья нуждаются в проверке на базе новых раскопок с применением всей полноты современного исследовательского аппарата. Однако, нам представляется, что подобная картина деления мужской части аланского общества на два основных ранга - «алдаров» и «афсад» - является отражением сложной эпохи классообразования, получившей в свое время обозначение в форме эпохи «военной демократии». В последующий период, как показал С.Н. Савенко, степень дифференциации у алан возрастает, что неудивительно - ведь речь идет уже о раннем государственном образовании Алания. Весьма показательно, что полученная нами в ходе анализа структура аланского общества Северного Кавказа на протяжении V-Vffl вв. является адекватной структуре алано-асских общин УШ-IX вв. на Среднем Дону, хотя, безусловно, в последнем случае качество исходного материала гораздо выше.

Проведенный анализ катакомбных погребений IV-IX вв. Северного Кавказа позволяет подтвердить сделанные ранее выводы о социальной однородности оставившего их населения. Рассматриваемый погребальный обряд аланских племен не позволяет говорить о каких-либо классах или группах населения, характерных для «феодальных отношений» в период раннего средневековья. л*

276

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Наше исследование социальной стратификации северокавказских алан У-УШ вв. по материалам катакомбных могильников заключалось в нескольких этапах.

Первоначальной задачей являлась попытка разделить существующий массив данных - более 1000 катакомб из 102 могильников - на локальные и временные группы. При помощи метода кластерного анализа катакомбные могильники, отнесенные к четырем широким хронологическим периодам, были объединены по степени близости в пространстве в 11 территориальных групп. Проведенное сравнение подкурганных и грунтовых катакомб выявило их несомненное различие, поэтому эти виды погребальных сооружений анализировались отдельно.

Анализ распространения катакомбного обряда погребения на Северном Кавказе на протяжении более чем 500 лет - с Ш по IX вв. н.э. - выявил несколько различных регионов, характерных для каждого периода. Так, для первого периода Ш-IV вв. подкурганные катакомбы встречаются на севере Северной Осетии (группа 5), на востоке Осетии и в Ингушетии (группа 7), в центральной части Чечни (группа 8) и в Прикаспийском Дагестане (группа 10); грунтовые катакомбы известны в Карачаево-Черкесии (группа 2), Кисловодской котловине (группа 3), на востоке Кабардино-Балкарии и западе Северной Осетии (группа 6). Второй период - IV-V вв. -практически целиком образован за счет подкурганных захоронений Прикаспийского Дагестана и востока Северной Осетии (группы 11 и 7), немного погребений известно и на западе последней республики (группа 6).

Максимальное количество данных относится к периоду У-УШ вв., причем обряд захоронения в катакомбах под курганными насыпями постепенно сходит на нет и является уже признаком высокого социального статуса погребенных. Так, известно лишь два расположенных недалеко друг от друга памятника с подкурганными усыпальницами - могильники Аллероевский на востоке Чечни (группа 9) и Верхний Чир-Юрт на севере Дагестана (группа 10); в более позднее время подкурганные катакомбы не встречаются. Грунтовые могильники охватывают достаточно широкую территорию, отсутствуя лишь в районе Краснодара (группа 1) и центральной части Кабардино-Балкарии (группа 4). В последующий период (УШ-1Х вв.) ареал распространения катакомбного обряда погребения резко сокращается. Основное количество памятников приходится на центральные (группа 4, 6 и 7) и восточные (группа 8 и 9) районы Северного Кавказа. Полностью исчезает этот тип погребальных сооружений из Карачаево-Черкесии (группа 2) и Кисловодской котловины (группа 3). Некоторое количество катакомбных погребений появляется на обширном ямном могильнике в районе современного Краснодара (группа 1), а на территории Центрального Предкавказья ареал распространения катакомбного обряда погребения перемещается на юг. Возможно, что за этим фактом стоит политика Хазарского каганата по укреплению пограничных территорий аланскими племенами, что находит аналогии в памятниках лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры.

Каждая территориальная группа характеризуется своими специфическими особенностями в размерах погребальных сооружений и деталях обряда погребения. Однако, в целом подтверждается основное деление катакомбного обряда на западный и восточный варианты как по элементам обряда (положение погребенного в камере), так и по некоторым типам находок (например, монетам). Видимо, это наблюдение отражает существование неких родо-племенных образований, занимавших западный и восточный регионы Северного Кавказа и в силу различных причин несколько отличавшихся друг от друга (западное и восточное этносоциальные общности по Ф.Х. Гутнову).

Анализ погребальных сооружений и количества погребенных в них по половозрастным сочетаниям, проведенный в следующей главе работы, позволяет приблизиться к пониманию семейно-родственных структур носителей катакомбного обряда погребения. Выявились резкие различия в площади камеры и количестве усопших между катакомбами Ш-1У вв. и последующей эпохи. В первый период большинство подкурганных катакомб устраивалось для индивидуальных захоронений и обладало резко «избыточной» площадью, превышавшей рациональный минимум в 3-7 раз. Это свидетельствует о больших трудозатратах, связанных с устройством погребального сооружения и говорит в пользу более высокого социального статуса погребенных под курганными насыпями. Данное утверждение подкрепляется наблюдениями над подкурганными усыпальницами более позднего периода.

Анализ усыпальниц грунтовых могильников показал, что около половины катакомб на протяжении 1У-1Х вв. устраивались для одиночных захоронений, несколько менее другой половины - для парных погребений мужчины и женщины. При этом, часть камер с индивидуальными погребениями имело «избыточную» площадь, которая могла использоваться для подзахоронения. Дополнительным аргументом в пользу этого говорит тот факт, что более трети одиночных погребенных располагались не по центру камеры, а возле задней стенки или у входа в нее. Погребения детей, совершенные в индивидуальных усыпальницах, делятся на две группы: большая часть их погребалась в специально устроенных для детского захоронения маленьких по размеру катакомбах. Особенно ярко данная традиция прослеживается на могильнике Верхний Чир-Юрт 2, где исследовано большое количество подобных катакомб. Однако, небольшая часть покойных детей была размещена в усыпальницах, сопоставимых по размеру со взрослыми. Быть может, за этим фактом кроется та часть детского населения, которая уже приближалась к репродуктивному возрасту и на которую распространялись обряды, характерные для взрослых.

Подавляющее большинство парных захоронений во все хронологические периоды представлено сочетаниями мужчины и женщины; случаи парного погребения мужчин или женщин весьма редки. Этот факт говорит о том, что устройство данных погребальных усыпальниц предназначалось, видимо, для членов нуклеарной (малой) семьи, состоящей из пары супругов и живущих с ними детей. Подобные погребения полной малой семьи (мужчина, женщина, ребенок) наиболее часто встречаются среди захоронений троих усопших. Однако, имеются случаи коллективных погребений в катакомбах, причем, в большинстве они совершены в достаточно просторных камерах площадью около 1,0 м2 на погребенного, т.е. такие усыпальницы сооружались именно для того числа усопших, которое в ней располагалось. Случается, что норма площади на одного погребенного в коллективных усыпальницах меньше необходимого для погребения минимума, что, возможно, связано со вторичным использованием камер, предназначенных для меньшего количества покойных. Эти усыпальницы, возможно, отражают более сложные семейные структуры у алан Северного Кавказа, хотя не исключена вероятность того, что коллективные усыпальницы появились в результате каких-либо экстраординарных событий (война, эпидемия и т.п.). При этом, коллективных захоронений в рассматриваемый период весьма немного - они, скорее, являются исключением - тогда как в более позднюю эпоху Х-ХП вв. они доминируют. Видимо, подобное наблюдение говорит в пользу неразвитости общин северокавказских алан эпохи раннего средневековья, так как по данным этнографии большесемейные общины характерны для племен, находящихся в процессе становления раннеклассового общества.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Коробов, Дмитрий Сергеевич, 1999 год

1. Абрамова М.П., 1975. Катакомбные погребения IV-V вв. н.э. из Северной Осетии // СА. № 1.

2. Абрамова М.П., 1979. Письменные источники о кавказских аланах // IX Крупновскиечтения. Тезисы докладов. Элиста. Абрамова М.П., 1986. Раннесредневековый могильник у с. Чми в Северной Осетии //

3. Новые материалы по археологии Центрального Кавказа. Орджоникидзе. Абрамова М.П., 1987. Подкумский могильник. М.

4. Абрамова М.П., 1990. Западные районы Центрёльвог^рредкавказья во Н-Ш вв. н.э. //КСИА. Вып. 197. М. '

5. Абрамова М.П., 1993. Центральное Предкавказье в Сарматское время (Ш в. до н.э. -IV в. н.э.) // Археология эпохи Великого переселения народов и раннего средневековья. Вып. 2. М.

6. Абрамова М.П., 1995. Катакомбные могильники Ш-У вв. н.э. центральных районов Северного Кавказа // Аланы: история и культура. А1ашса III. Владикавказ.

7. Абрамова М.П., 1997. Ранние аланы Северного Кавказа Ш-У вв. М.

8. Алексеева Е.П., 1960. О чем рассказывают археологические памятники Карачаево-Черкесии. Черкесск.

9. Алексеева Е.П., 1969. Средневековая история народов Северо-Западного Кавказа. Автореферат дисс. . докт. ист. наук. Л.

10. Алексеева Е.П., 1971. Древняя и средневековая история Карачае-во-Черкессии (вопросы этнического и социально-экономического развития). М.

11. Алекшин В.А., 1975. К вопросу о методике реконструкции социальной структуры по данным погребального обряда (на материалах древнеземледельческих культур) // Предмет и объект археологии и вопросы методики археологических исследований. Л.

12. Алекшин В.А., 1981. Погребальный обряд как археологический источник // КСИА.167. М.

13. Амброз А.К., 1989. Хронология древностей Северного Кавказа V-VII вв. М.

14. Атабиев Б.Х., 1996. Раскопки у селения Зарагиж Кабардино-Балкарской республики //АО 1995г. М.

15. Афанасьев Г.Е., 1973. Бронзовые фигурки всадников из аланских погребений Северного Кавказа // Сообщение ГЭ. Вып. XXXVI. JI.

16. Афанасьев Г.Е., 1976. Проблемы хронологии раннесредневековых памятников Северного Кавказа. Рукопись диссертации . канд. ист. наук. М. // Архив ИА РАН. Р2,№ 2213.

17. Афанасьев Г.Е., 1978. Патронимия у алан (к постановке проблемы) // Социальные отношения у народов Северного Кавказа. Орджоникидзе.

18. Афанасьев Г.Е., 1979а. Новые находки в Мокрой Балке близ Кисловодска // CA. № 3.

19. Афанасьев Г.Е., 19796. Хронология могильника Мокрая Балка // КСИА. Вып. 158. М.

20. Афанасьев Г.Е., 1991. Донские аланы (социальные структуры алано-асского населения бассейна Среднего Дона в составе Хазарского каганата). Рукопись диссертации . док. ист. наук. М. // Архив ИА РАН. Р-2, № 2472,2473.

21. Афанасьев Г.Е., 1992. Этнические аспекты генезиса катакомбного обряда погребений в салтово-маяцкой культуре II Аланы и Кавказ. Alanica II. Владикавказ-Цхинвал.

22. Афанасьев Г.Е., 1993а. Донские аланы. Социальные структуры алано-ассо-буртасского населения бассейна Среднего Дона // Археология эпохи Великого переселения народов и раннего средневековья. Вып. 1. М.

23. Афанасьев Г.Е., 19936. Система социально-маркирующих предметов в мужских погребальных комплексах донских алан // CA. № 4.

24. Багаев М.Х., Виноградов В.Б., 1972. Раскопки раннесредневекового могильника у сел. Харачой // КСИА. Вып. 132. М.

25. Балакин С. А., 1984. Социальная интерпретация погребальных памятников каменного века Европейской части СССР (критический анализ) // Фридрих Энгельс и проблемы истории древних обществ. Киев.

26. Бараниченко H.H., Виноградов В.Б., 1979. Роль жречества у средневековых вайнахов (к постановке проблемы) // Характер религиозности и проблемы атеистического воспитания. Грозный.

27. Бахрах Б.С., 1993. Аланы на Западе (от первого их упоминания в античных источниках до периода раннего средневековья). Пер. И.Б. Санакоева под ред. М.И. Исаева. М.

28. Бунатян Е.П., 1985. Методика социальных реконструкций в археологии (на материале скифских могильников IV-III вв. до н.э.). Киев.

29. Ванеев З.Н., 1957. Народное предание о происхождении осетин. Сталинир.

30. Ванеев З.Н., 1959. Средневековая Алания. Сталинир.

31. Виноградов В.Б., Исламов A.A., 1965. Новые археологические находки в Чечено-Ингушетии // Изв. ЧИНИИ. Т. VI, вып. 1. Грозный.

32. Виноградов В.Б., Мамаев Х.М., 1979. Некоторые вопросы раннесредневековой истории и культуры населения Чечено-Ингушетии (по материалам новых могильников) // АВЭИСК. Грозный.

33. Виноградов В.Б., Мамаев Х.М., 1984. Аланский могильник у с. Мартан-Чу в Чечне (материалы 1970-1976 гг.) // Вопросы археологии и этнографии Северной Осетии. Орджоникидзе.

34. Виноградов В.Б., Мамаев Х.М., 1985. Мартан-Чуйский 1-й могильник в Чечне (материалы раскопок 1977-1978 гг.) // Средневековые погребальные памятники Чечено-Ингушетии. Грозный.

35. Виноградов В.Б., Савенко С.Н., 1991. Новые материалы из катакомбных могильников IV-V вв. н.э. района г. Грозного // Археология на новостройках Северного Кавказа (1986-1990 гг.). Тезисы докладов региональной научно-практической конференции. Грозный.

36. Владимиров И.А., 1898. Отчет о раскопках на «Песчанке» // Архив ИИМК РАН. Ф. 1,№ 40/1898.

37. Вырубов Д., 1900. Раскопка кургана Хусанаты близ поселка Зильги, Болкарского общества и могильников в местности Рахты // Древности. Т. 16. М.

38. Габуев Т.А., 1985. Аланские погребения IV в. н.э. в Северной Осетии // CA. № 2.

39. Габуев Т.А., 1988. Классификация катакомб Центрального Предкавказья (II в. до н.э. VII в. н.э.) // Погребальный обряд древнего и средневекового населения Северного Кавказа. Орджоникидзе.

40. Гавритухин И.О., Обломский A.M., 1996. Гапоновский клад и его культурно-исторический контекст. М.

41. Гавритухин И.О., Малашев В.Ю., 1998. Перспективы изучения хронологии раннесредневековых древностей Кисловодской котловины // Культуры Евразийских степей второй половины I тысячелетия н.э. (вопросы хронологии). Самара.

42. Гаглойти Ю.С., 1992. К вопросу о первом упоминании алан на Северном Кавказе. Часть I //Аланы и Кавказ. Alanica II. Владикавказ-Цхинвал.

43. Гаглойти Ю.С., 1995. К вопросу о первом упоминании алан на Северном Кавказе. Часть II // Аланы: история и культура. Alanica III. Владикавказ.

44. Генезис., 1980. Генезис, основные этапы, общие пути и особенности развития феодализма у народов Северного Кавказа. Махачкала.

45. Генинг В.Ф., 1982. Очерки по истории советской археологии. Киев.

46. Генинг В.Ф., Бунатян Е.А., Пустовалов С.Ж., Рычков H.A., 1990. Формализованно-статистические методы в археологии (анализ погребальных памятников). Киев.

47. Гмыря Л.Б., 1985. Паласа-сыртский могильник (по материалам раскопок 1981-1983 гг.) // Древние культуры Северо-Восточного Кавказа. Махачкала.

48. Гмыря Л.Б., 1993. Прикаспийский Дагестан в эпоху Великого переселения народов. Махачкала.

49. Гмыря Л.Б., 1995. Страна гуннов у Каспийских ворот. Махачкала. Гутнов Ф.Х., 1993. Средневековая Осетия. Владикавказ. Гутнов Ф.Х., 1995. Аристократия алан. Владикавказ.

50. Гутнов Ф.Х., 1997. Средневековая Осетия: проблемы социальной истории // Автореферат . докт. ист. наук. Владикавказ.

51. Деген-Ковалевский Б.Е., 1935. Отчет о работах на строительстве Баксанской гидроэлектростанции // Археологические работы ГАИМК на новостройках в 1932-1933 гг. Т. 2 // ИГАИМК. Вып. 110.

52. Джиоев М.К., 1982. Алания в XIII-XIV вв. // Рукопись диссертации . канд. ист. наук. М.

53. Дидебулидзе З.Ш., 1983. Культурные взаимосвязи народов Грузии и Центрального Предкавказья. Тбилиси.

54. Иерусалимская A.A., 1980. Особенности погребального культа и некоторые верования адыго-аланских племен (по материалам могильника Мощевая Балка VIII-IX) // Тезисы докладов X Крупновских чтений. М.

55. Иерусалимская A.A., 1983. Археологические параллели этнографически засвидетельствованным культам Кавказа (на материалах могильника Мощевая Балка)//СЭ.№ 1.

56. Иессен A.A., 1941. Археологические памятники Кабардино-Балкарии // МИА. № 3. М.-Л.

57. История Кабардино-Балкарской АССР, 1967. Т. I. М.

58. История Северо-Осетинской АССР, 1959. Т. I. М.

59. История Северо-Осетинской АССР, 1987. Орджоникидзе.

60. Каменецкий И.С., 1983. Код для описания погребального обряда. Часть I // Древности Дона. Материалы работ Донской экспедиции. М.

61. Каменецкий И.С., 1986. Код для описания погребального обряда. Часть II // Археологические открытия на новостройках. Т. I. М.

62. Каминский В.Н., 1984. Раннесредневековые аланские катакомбы на Средней Кубани // Вопросы археологии и этнографии Северной Осетии. Орджоникидзе.

63. Кантемиров Э.С., Дзаттиаты Р.Г., 1995. Тарский катакомбный могильник VIII-IX вв. н.э. // Аланы: история и культура. Alanica III. Владикавказ.

64. Карачаевцы. Исторический очерк, 1978. Черкесск.

65. Клейн Л.С., 1993. Феномен советской археологии. СПб.

66. Ковалевская В.Б., 1978. Изображение коня и всадника на средневековых амулетах Северного Кавказа // Вопросы древней и средневековой археологии Восточной Европы. М.

67. Ковалевская В.Б., 1979. Хронология аланских катакомб VI-IX вв. на основании анализа их конструктивных деталей // КСИА. Вып. 158. М.

68. Ковалевская В.Б., 1981. Северокавказские древности // Степи Евразии в эпоху средневековья. Археология СССР. М.

69. Ковалевская В.Б., 1987. Центральное Предкавказье в древности и раннем средневековье (кавказский субстрат и передвижение ираноязычных племен). Рукопись диссертации . докт. ист. наук. М. // Архив ИА РАН. Р2, № 2385, 2386.

70. Ковалевский М.М., Иванюков И., 1886. У подошвы Эльбруса // Вестник Европы. I.

71. Ковалевский М.М., 1886. Современный обычай и древний закон. Обычное право осетин в историко-сравнительном освещении. М.

72. Кокиев Г., 1926. Очерки по истории Осетии. Ч. 1. Владикавказ.

73. Кореняко В.А., 1976. Аланские могилы VIII-IX вв. в Северной Осетии // CA. № 2.

74. Кореняко В.А., 1977. Погребальная обрядность как система // Археология и вопросы атеизма. Грозный.

75. Коробов Д.С., 1995а. Информационно-поисковая система «ALAN». Аланские катакомбные могильники Северного Кавказа IV-IX вв. // Базы данных в археологии. М.

76. Коробов Д.С., 1996а. Опыт многомерного статистического анализа материалов могильника Мокрая Балка I // Компьютеры в археологии. М.

77. Коробов Д.С., 19966. Погребальные сооружения северокавказских алан как источник для изучения аланской миграции в бассейн Среднего Дона II XIX «Крупновские чтения» по археологии Северного Кавказа: Тезисы докладов. М.

78. Коробов Д.С., 1998. Выделение локальных вариантов катакомбных могильников III-IX вв. на Северном Кавказе // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып. 1. Археология. Ставрополь.

79. Косвен М.О., 1958. Материалы по истории этнографии Кавказа в русской науке // КЭС. Т. II. М.

80. Котович В.Г., 1959. Новые археологические памятники Южного Дагестана // МАД. Т. 1. Махачкала.

81. Круглов А.П., 1938. Археологические раскопки в Чечено-Ингушетии летом 1936 г. // Записки ЧИНИИ. Т. 1. Грозный.

82. Круглов А.П., 1958. Северо-Восточный Кавказ во Н-1 тыс. до н.э. // МИА. № 68. М.

83. Крупнов Е.И., 1946. Краткий очерк по археологии Кабардино-Балкарской АССР. Нальчик.

84. Крупнов Е.И., 1948. Археологические памятники верховьев реки Терека и бассейна реки Сунжи II Труды ГИМ. Вып. XVII. М.

85. Кузнецов В.А., 1962. Аланские племена Северного Кавказа // МИА. № 106. М.

86. Кузнецов В.А., 1970. Алания в Х-ХШ вв. Автореферат дисс. докт. ист. наук. М.

87. Кузнецов В.А., 1971. Алания в Х-ХШ вв. Орджоникидзе.

88. Кузнецов В.А., 1973а. Аланская культура Центрального Кавказа и ее локальные варианты в У-ХШ вв. // С А. № 2.

89. Кузнецов В.А., 19736. Археология Северной Осетии. Орджоникидзе.

90. Кузнецов В.А., 1984. Очерки истории алан. Орджоникидзе.

91. Кулаковский Ю.А., 1898. Христианство у алан // ВВ. Т. V. Вып. 1-2.

92. Кулаковский Ю.А., 1899. Аланы по сведениям классических и византийских писателей // Чтения в историческом обществе Нестора-летописца. Отд. II. Киев.

93. Лебедев Г.С., 1977. Погребальный обряд как источник социологической реконструкции// КСИА. Вып. 148. М.

94. Леонова Н.Б., Смирнов Ю.А., 1977. Погребение как объект формализованного анализа// КСИА. Вып. 148. М.

95. Магомедов М.Г., 1983. Образование Хазарского каганата. М.

96. Магометов А.Х., 1968. Культура и быт осетинского народа. Орджоникидзе.

97. Магометов А.Х., 1970. Этнография осетин. Орджоникидзе.

98. Магометов А.Х., 1974. Общественный строй и быт осетин (XVII-XIX вв.). Орджоникидзе.

99. Мамаев Х.М., 1986. Хронология катакомбных могильников Чечено-Ингушетии конца IV первой половины VIII вв. // Проблемы хронологии погребальных памятников Чечено-Ингушетии. Грозный.

100. Мамаев Х.М., 1988. Погребальный обряд раннесредневековых катакомбных могильников Среднего Притеречья // Погребальный обряд древнего и средневекового населения Северного Кавказа. Орджоникидзе.

101. Мамаев Х.М., Чахкиев Д.Ю., 1987. Новые находки эпохи средневековья из окрестностей селения Майртуп II Новые материалы по археологии и этнографии Чечено-Ингушетии. Грозный.

102. Массон В.М., 1976. Экономика и социальный строй древних обществ. Л.

103. Миллер В.Ф., 1881. Осетинские этюды. Ч. I // Ученые записки Императорского Московского университета. Вып. 1. М.

104. Миллер В.Ф., 1887. Осетинские этюды. Ч. III // Ученые записки Императорского Московского университета. Вып. 8. М.

105. Минаева Т.М., 1950. Могильник Байтал-Чапкан II МИСК. Вып. 2-3. Ставрополь.

106. Минаева Т.М., 1951. Археологические памятники на р. Гиляч в верховьях Кубани // МИА. Вып. 23. М.-Л.

107. Минаева Т.М., 1955. Городище на балке Адиюх в Черкесии // Сборник научных трудов СГПИ. Вып. 9. Ставрополь.

108. Минаева Т.М., 1956. Могильник Байтал-Чапкан в Черкесии // СА. XXVI.

109. Минаева Т.М., 1965. Очерки по археологии Ставрополья. Ставрополь.

110. Мунчаев P.M., 1965. Новые сарматские памятники Чечено-Ингушетии // СА. № 2.

111. Народы Кавказа, 1960. Т. I. М.

112. Нечаева Л.Г., 1956. Могильник Алхан-Кала и катакомбные погребения сарматского времени на Северном Кавказе. Рукопись диссертации . канд. ист. наук. Л. // Архив ИА РАН. Р2, № 1338.

113. Ольховский B.C., 1986. Погребально-поминальная обрядность в системе взаимосвязанных понятий // СА. № 1.

114. Очерки истории Адыгеи, 1957. Т. I. Майкоп.

115. Очерки истории СССР, 1958. Кризис рабовладельческой системы и зарождение феодализма на территории СССР. III-IX вв. М.

116. Очерки истории Ставропольского края, 1984. Т. I. Ставрополь.

117. Очерки истории Чечено-Ингушской АССР, 1967. Т. I. Грозный.

118. Памятники ., 1992. Памятники народного творчества осетин. Трудовая и обрядовая поэзия. Владикавказ.

119. Петренко В.А., Савенко С.Н., 1979. Этносоциальная интерпретация некоторых черт катакомбного погребального обряда Центрального Предкавказья середины I тыс. н.э. // Тезисы IX Крупновских чтений. Элиста.

120. Петрухин В.Я., Раевский Д.С., 1980. Социальная реальность идеология -погребальный комплекс (к проблеме соотношения) // Конференция: Идеологические представления древнейших обществ. Тезисы докладов. М.

121. Плетнева С.А., 1983. Раскопки бескурганных могильников средневековых кочевников // Методика полевых археологических исследований. М.

122. Плетнева С.А., 1989. На славяно-хазарском пограничье. Дмитриевский археологический комплекс. М.

123. Плетнева С.А., 1993. Возможности выявления социально-экономических категорий по материалам погребальной обрядности // РА. № 4.

124. Путинцева Н.Д., 1961. Верхнечирюртовский могильник // МАД. Т. П. Махачкала.

125. Пфаф В.Б., 1870. Материалы для древней истории осетин // ССКГ. Вып. IV. Отд. 2. Тифлис.

126. Рунич А.П., 1973. О конской сбруе из района Пятигорья // СА. № 1.

127. Рунйч А.П., 1975. Аланский могильник в «Мокрой Балке» у города Кисловодска // МАДИСО. T. III. Орджоникидзе.

128. Рунич А.П., 1976. Захоронение вождя эпохи раннего средневековья из Кисловодской котловины // СА. № 3.

129. Рунич А.П., 1977. Два богатых раннесредневековых погребения из Кисловодской котловины // СА. № 1.

130. Рунич А.П., 1979. Раннесредневековые склепы Пятигорья // СА. № 4.

131. Руссов А.А., 1882. Отчет за 1880 г. // Труды Подготовительного комитета V Археологического съезда. М.

132. Савенко С.Н., 1983. Конские захоронения на могильнике X-XII в. н.э. Кольцо-Гора // Кочевники Азово-Каспийского междуморья. Орджоникидзе.

133. Савенко С.Н., 1984. Количественный состав погребенных в раннесредневековых катакомбах Центрального Предкавказья как социальный показатель // Археология и вопросы социальной истории Северного Кавказа. Грозный.

134. Савенко С.Н., 1985. Раскопки Мартан-Чуйского 1-го могильника в 1980 году // Средневековые погребальные памятники Чечено-Ингушетии. Грозный.

135. Савенко С.Н., 1986. Этнокультурная характеристика богатых погребений конца XI -первой половины XII вв. могильника Кольцо-Гора // Этнокультурные проблемы бронзового века Северного Кавказа. Орджоникидзе.

136. Савенко С.Н., 1989а. Характеристика социального развития аланского общества по материалам катакомбных могильников X-XII вв. н.э. М. // Рукопись диссертации . кан. ист. наук.

137. Савенко С.Н., 19896. Характеристика социального развития аланского общества по материалам катакомбных могильников X-XII вв. н.э. // Автореферат диссертации . кан. ист. наук. М.

138. Самоквасов Д., 1908. Могилы русской земли. М.

139. Семенов JI.П., 1952. Археологические разведки в Ассинском ущелье // КСИИМК. Вып. 46. М.

140. Семенов Ю.И., 1976. Первобытная коммуна и соседская крестьянская община // Становление классов и государства. М.

141. Сербинюк С.Н., Мусин О.Р., 1986. Автоматическое построение изолинейных карт и производных от них изображений // Геодезия и картография. № 7.

142. Система анализа ., 1992. Система анализа данных «DataScope». Рукопись в Отделе охранных раскопок ИА РАН. М.

143. Скитский Б., 1947. Очерки по истории осетинского народа с древнейших времен до 1867 г. // Известия СОНИИ. Т. XI. Дзауджикау.

144. Смирнова Я.С., 1959. Военная демократия в нартском эпосе // CA. № 6.

145. Сорокин П., 1992. Социальная стратификация мобильность // П. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. М.

146. Сосранов P.C., 1986. Захоронение коней на Змейском могильнике как показатель дружинной организации аланского общества в X-XII вв. // Этнокультурные проблемы бронзового века Северного Кавказа. Орджоникидзе.

147. Уруймагов X., 1992. Похоронный обряд и воззрения осетин на загробную жизнь // Памятники народного творчества осетин. Трудовая и обрядовая поэзия. Владикавказ.

148. Факторный ., 1989. Факторный, дискриминантный и кластерный анализ. М.

149. Федоров-Давыдов Г.А., 1987. Статистические методы в археологии. М.

150. Флеров B.C., 1985. Кобанские и аланские памятники под Кисловодском // АО 1983 года. М.

151. Флеров B.C., 1987. Работа в урочище Клин-Яр близ Кисловодска // АО 1985 года. М.

152. Флеров B.C., 1989. Клин-Ярская экспедиция в 1983-1985 гг. (памятники VIII-VII вв. до н.э. и II-VIII вв. н.э. в Кисловодске) // КСИА. Вып. 196. М.

153. Флеров B.C., 1990. К вопросу о социальной дифференциации в Хазарском каганате II Вопросы этнической истории Волго-Донья в эпоху средневековья и проблема буртасов. Пенза.

154. Флеров B.C., 1993а. О северокавказских котлах с внутренними ушками // Новое в средневековой археологии Евразии. Самара.

155. Флеров B.C., 19936. Погребальные обряды на севере Хазарского каганата. Волгоград.

156. Флеров B.C., 1998а. Обезвреживание погребенных в Северном Предкавказье и на Дону в 1-УШ вв. // Проблемы хронологии Юго-Восточной Европы (Тезисы докладов УП Донской археологической конференции). Ростов-на-Дону.

157. Флеров B.C., 19986. Разрушенные скелеты на могильнике Клин-Яр Ш на Северном Кавказе // МАИЭТ. Вып. VI. Симферополь.

158. Флеров B.C., Нахапетян В.Е., 1988. Работы в Клин-Яре // АО 1986 года. М.

159. Хрестоматия по истории осетинского народа, 1993. Т. I. Цхинвал.

160. Цилоссани Н.О., 1882. Дневник раскопок 1880 г. // Труды Подготовительного комитета V Археологического съезда. М.

161. Чеченов И.М., 1969. Древности Кабардино-Балкарии. Нальчик.

162. Чеченов И.М., 1987. Новые материалы и исследования по средневековой археологии Центрального Кавказа IIАИНКБ. Т. 3. Нальчик.

163. Чочиев А.Р., 1978. Отголоски культа вождей и великих воинов у осетин // Известия ЮОНИИ. Вып. 23. Тбилиси.

164. Чочиев А.Р., 1985. Очерки истории социальной культуры осетин. Цхинвали.

165. Чочиев А.Р., 1996. Нарты-арии и арийская идеология. Книга 1. М.

166. Alcock L., 1981. Quantity or quality: the Anglian graves of Bernicia // Evison V.l., 1981. Angles, Saxons and Jutes. Essays presented to J.N.L. Myres. Oxford, pp. 168-183.

167. Alt K.W., Vach W., J0rgensen L., 1993. Arwendung und Bedeutung archäologischer Informationen in der anthropologischen Verwandtschaftsanalyse // Archäologische Informationen. 16.

168. Alt K.W., Münz M., Vach W., 1995. Hallstattzeitliche Grabhügel im Spiegel ihrer biologischen und sozialen Strukturen am Beispiel des Hügelgräberfeldes von Dattingen, Kr. Breisgau-Hochschwarzwald (mit einem Exkurs von H. Härke) // Germania. 73.

169. Ament H., 1970. Fränkische Adelsgräber von Flonheim in Rheinhessen. Germanische Denkmäler der Völkervanderungszeit. В 5. Berlin.

170. Ament H., 1987. Review of Steuer 1982 // Germania. 65.

171. Amm. Marcell. Аммиан Марцеллин, 1994. Римская История. СПб.

172. Arnold С., 1980. Wealth and social structure: a matter of life and death // Ratz P., Dickinson Т., Watts L. (eds.). Anglo-Saxon cemeteries 1979. The fourth Anglo-Saxon symposium at Oxford // BAR. 82. Oxford.

173. Belinsky A., Härke H., 1995. Cemetery excavations at Klin Yar, North Caucasus, 1993-94 // Centre for archaeology of Central and Eastern Europe newsletter. No 3. March.

174. Belinsky A., Härke H., 1996. Russia: British-Russian excavations at the cemetery of Klin Yar (North Caucasus): the 1995 season // Centre for archaeology of Central and Eastern Europe newsletter. No 4. July.

175. Belinsky A., Härke H., in press. New excavations in the Iron Age to early medieval cemetery of Klin Yar (North Caucasus), 1994-96 // Colloquia Pontica.

176. Bennett A., 1987. Graven: religiös och social symbol. Theses and Papers in North-European Archaeology. 18.

177. Bierbrauer V., 1989. Ostgermanische Oberschichtgräber der römischen Kaiserzeit und des frühen Mittelalters // Archeologia Baltika. Tom VIII «Peregrinatio Gothica». Lodz.

178. Binford L.R., 1962. Archaeology as anthropology// American Antiquity. 28.

179. Binford L.R., 1971. Mortuary practices: their study and their potential // Brown J.A. (ed.). Approaches to the social dimensions of mortuary practices // American Antiquity. 36 No 3. Pt. 2. Memoirs of the Society for American Archaeology. 25.

180. Binford L.R., 1982. Meaning, inference and the material record // Renfrew C., Shennan S. (eds.). Ranking, resource and exchange. New Directions in Archaeology. Cambridge, pp. 160163.

181. Brown J.A., (ed.) 1971. Approaches to the social dimensions of mortuary practices // American Antiquity. 36 No 3. Pt. 2. Memoirs of the Society for American Archaeology. 25.

182. Brown J.A., 1995. On mortuary analysis with special reference to the Saxe-Binford research program // Beck L.A. (ed.). Regional approaches to mortuary analysis. New York. pp. 326.

183. Chapman R., Kinnes I., Randsborg K. (eds.) 1981. The archaeology of death. New Directions in Archaeology. Cambridge.

184. Childe V.G., 1945. Directional changes in funerary practices during 50 000 years // Man. 45.

185. Christlein R,, 1966. Das alamannische Reihengräberfeld von Marktoberdorf im Allgau // Materialhefte zur bayerischen Vorgeschichte. 21. Kallmünz.

186. Christlein R., 1971. Das alamannische Gräberfeld von Dirlewang bei Mindelheim // Materialhefte zur bayerischen Vorgeschichte. 25. Kallmünz.

187. Christlein R, 1973. Besitzabstufungen zur Merowingerzeit im Spiegel reicher Grabfunde aus West- und Süddeutschland // Jahrbuch des Romisch-Germanischen Zentralmuseums. 20.

188. Eggers H.J., 1959. Einfürung in die Vorgeschichte. Munich.

189. Fingerlin G., 1971. Die alamanischen Gräberfelder von Güttingen und Merdingen in Südbaden // Germanische Denkmäler der Völkervanderungszeit. A 12. Berlin.

190. Fried M.H., 1967. The evolution of political society. New York.

191. Gebühr M., 1974. Zur Definition älterkaiserzeitlicher Fürstengräber vom Lübsow-Typ // Praehistorische Zeitschrift. 49.

192. Gebühr M., Kunow J., 1976. Der Urnenfriedhof von Kemnitz, Kr. Potsdam-Land // Zeitschrift für Archäologie. 10.

193. Genrich A.J., 1971. Grabbeigaben und germanisches Recht // Die Kunde N.S. 22.

194. Gennep A. van, 1960. Rites of passage. London.

195. Giddens A., 1979. Central problems in social theory: Action, structure and contradiction in social analysis. London Basingstoke.

196. Haffner A. (ed.), 1989. Gräber Spiegel des Lebens. Totenbrauch der Kelten und Römer am Beispiel des Treverer-Gräberfeldes Wederath-Belginum. Mainz.

197. Härke, H. 1989. Die anglo-amerikanische Diskussion zur Gräberanalyse // Archäologisches Korrespondenzblatt. 19 Heft 2.

198. Härke, H. 1990. «Warrior graves» ? The background of the Anglo-Saxon weapon burial rite // Past & Present. 126.

199. Härke, H. 1992a. Angelsächsische Waffengräber des 5. bis 7. Jahrhunderts // Zeitschrift für Archäologie des Mittelalters. Beiheft 6.

200. Härke, H. 1992b. Changing symbols in a changing society: the Anglo-Saxon weapon burial rite in the seventh sentury // Carver M.O.H. (ed.). The Age of Sutton Hoo. Woodbridge.

201. Härke H., 1993. Intentionale und funktionale Daten // Archäologisches Korrespondenzblatt. 23 Heft 1.

202. Härke H., 1994. Data types in burial analysis // Stjernquist B. (ed.). Prehistoric graves as a source of information // Kungl. Vitterhets Historie och Antikvitets Akademiens. Konferenser 29. Stockholm.

203. Härke H., 1997a. Early Anglo-Saxon social structure // Hines J. (ed.). The Anglo-Saxons from the Migration period to the eighth century. An ethnographic perspective. San Marino.

204. Härke H., 1997b. Material Culture as Myth: Weapons in Anglo-Saxon Graves // Jensen C.K., Nielsen K.H. (eds.). Burial and Society. The Chronological and Social Analysis of Archaeological Burial Data. Aarus Oxford.

205. Härke H., 1997c. The nature of burial data // Jensen C.K., Nielsen K.H. (eds.). Burial and Society. The Chronological and Social Analysis of Archaeological Burial Data. Aarus Oxford.

206. Härke H., Savenko S., in press. Burial analysis in West European and American archaeology.

207. Hawkes C.F.C., 1954. Archaeological theory and method: some suggestions from the old world //American Anthropologist. 56. pp. 155-168.

208. Hills C., Penn K., Rickett R., 1984. The Anglo-Saxon cemetery at Spong Hill, North Elmham. Part 3: Catalogue of inhumations // East Anglian Archaeology. 21. Gressenhall.

209. Hirst S.M., 1985. An Anglo-Saxon inhumation cemetery at Sewerby, East Yorkshire // York University Archaeological Publications. 4. York.

210. Hodder I., 1986. Reading the past: current approaches to interpretation in archaeology. Cambridge.

211. Hodson F.R., 1979. Inferring status from burials in Iron Age Europe: some recent attempts // Burnham B.C., Kingsbury J. (eds.). Space, hierarchy and society // BAR International Series. 59. Oxford, pp. 23-30.

212. Huber H.N., 1967. Anthropologische Untersuchungen an Skeletten aus dem alamannischen Reihengräberfeld von Meingarten. Kr. Ravensburg // Naturwissenschaftliche Untersuchungen zur Vor- und Frühgeschichte in Württemberg und Hohenzollern. 3. Stuttgart.

213. Hübener W., 1977. Waffennormen und Bewaffiiungstypen der frühen Merowingerzeit // Fundberichte aus Baden-Württemberg. 3.

214. Janssen W., 1980. Eine reiche frankische Doppelbestattung aus Niedermerz, Kr. Düren // Offa. 37.

215. Jensen C.K., Nielsen K.H., 1997. Burial Data and Correspondence Analysis // Jensen C.K., Nielsen K.H. (eds.). Burial and Society. The Chronological and Social Analysis of Archaeological Burial Data. Aarus Oxford.

216. J0rgensen L., 1987. Family burial practices and inheritance systems. The development of an Iron Age society from 500 BC to AD 1000 on Bornholm, Denmark // Acta Archaeologica. Vol. 58. Copenhagen.

217. J0rgensen L., 1991. Castel Trosino and Nocera Umbra. A chronological and social analysis of family burial practices in Lombard Italy (6th 8th cent. AD) // Acta Archaeologica. Vol. 62. Copenhagen.

218. Kazanski M., 1993. L'archéologie de «l'Empire Hunnique». A propos d'un livre récent // Francia. Band 20/1.

219. Kazanski M., Perin P., 1997. Les Barbares «orientaux» dans l'armée romaine en Gaule // Antiquités Nationales. 29.

220. Kersting T., 1992. Ein sippenweise belegtes alamannisches Gräberfeld von Zusamaltheim, Kr. Dillingen a.d. Donau // Archäologisches Korrespondenzblatt. 22.

221. Koch R., 1967. Bodenfunde der Völkerwanderungszeit aus dem Main-Tauber-Gebiet // Germanische Denkmäler der Völkervanderungszeit. A 8. Berlin.

222. Koch U., 1977. Das Reihengräberfeld bei Schretzheim // Germanische Denkmäler der Völkervanderungszeit. A 13. Berlin.

223. Koch U., 1982. Die fränkischen Gräberfelder von Bargen und Berghausen in Nordbaden // Forschungen und Berichte zur Vor- und Frühgeschichte in Baden-Württemberg. 12. Stuttgart.

224. Koch U., 1990. Das fränkische Gräberfeld von Klepsau im Hohenlohekreis // Forschungen und Berichte zur Vor- und Frühgeschichte Baden-Württembergs. 38. Stuttgart.

225. Kolpakov K., 1993. The end of theoretical archaeology? A glance from the east // Norwegian Archaeological Review. 26 No. 2.

226. Korobov D., La stratification sociale des Alains de V-Vin sciècle selon les matières du bassin de Kislovodsk // L'archéologie funéraire du Haut Moyen Age et les possibilités de reconstruction historiques et sociales. в печати.

227. Kristiansen К., Paludan-Müller С. (eds.), 1978. New directions in Scandinavian archaeology // Studies in Scandinavian Prehistory and Early History. 1. Kopenhagen.

228. Kunow J., 1984. Review of Steuer 1982 // Bonner Jahrbücher. 184.

229. Martin M., 1976. Das fränkische Gräberfeld von Basel-Bernerring // Baseler Beiträge zur Ur-und Frühgeschichte. Basel.

230. Morris I., 1987. Burial and ancient society. The rise of the Greek city-state // New Studies in Archaeology series. Cambridge.

231. Müller H., 1976. Das alamannische Gräberfeld von Hemmingen (Kreis Ludwigsburg) // Forschungen und Berichte zur Vor- und Frühgeschichte in Baden-Württemberg. 7. Stuttgart.

232. Neuffer E.M., 1972. Der Reihengräberfriedhof von Donzdorf (Kreis Göppingen) // Forschungen und Berichte zur Vor- und Frühgeschichte in Baden-Württemberg. 2. Stuttgart.

233. Neuffer-Müller C., 1972. Das fränkische Gräberfeld von Iversheim, Kreis Euskirchen // Germanische Denkmäler der Völkervanderungszeit. B 6. Berlin.

234. Neuffer-Müller C., Ament H., 1973. Das fränkische Gräberfeld von Rübenach, Stadt Koblenz // Germanische Denkmäler der Völkervanderungszeit. B 7. Berlin.

235. Orton C.R., Hodson F.R., 1981. Rank and Class: interpreting the evidence from prehistoric cemeteries // Humphreys S.C., King H. (eds.). Mortality and Imortality. London.

236. O'Shea J., 1981. Social configurations and the study of mortuary practices: a case study // Chapman R., Kinnes I., Randsborg K. (eds.). The archaeology of death. New Directions in Archaeology. Cambridge, pp. 39-52.

237. O'Shea J., 1984. Mortuary variability: an archaeological investigation // Studies in Archaeology. Orlando.

238. Pader E.J., 1980. Material symbolism and social relations in mortuary studies // Rahtz P., Dickinson T., Watts L. (eds.). Anglo-Saxon cemeteries 1979. The fourth AngloSaxon symposium at Oxford // BAR. 82. Oxford.

239. Pader E.J., 1982. Symbolism, social relations and the interpretation of mortuary remains // BAR International Series. 130. Oxford.

240. Parker-Pearson M., 1982. Mortuary practices, society and ideology: an ethnoarchaeological study // Hodder I. (ed.). Symbolic and structural archaeology. New Directions in Archaeology. Cambridge, pp. 99-113.

241. Parker-Pearson M., 1984. Economic and ideological change: cyclical growth in pre-state societies of Jutland // Miller D., Tilley C. (eds.). Ideology, power and prehistory. New Directions in Archaeology. Cambridge, pp. 69-92.

242. Paulsen P., 1967. Alanmnnische Adelsgräber von Niederstotzingen // Veröffentlichungen des Staatlichen Amts für Denhnalpflege Stuttgart. A 12. Stuttgart.

243. Paulsen P., Schach-Dörges H., 1978. Das alamannische Gräberfeld von Giengen an der Brenz (Kreis Heidenheim) // Forschungen und Berichte zur Vor- und Frühgeschichte in BadenWürttemberg. 10. Stuttgart.

244. Pierpoint S., 1980. Social patterns in Yorkshire prehistory 3500-750 B.C. // BAR. 74. Oxford.

245. Piggott S., 1965. Ancient Europe from the beginnings of agriculture to classical antiquity. Edinburgh.

246. Randsborg K., 1973. Wealth and social structure as reflected in Bronze Age burials a quantitative approach // Renfrew C. (ed.). The explanation of culture change. London.

247. Randsborg K., 1974. Social stratification in Early Bronze Age Denmark: a study in the regulation of cultural systems // Praehistorische Zeitschrift. 49.

248. Randsborg K., 1986. The study of slavery in Northern Europe. An archaeological approach // Acta Archaeologica. Vol. 55. Copenhagen.

249. Redlich C., 1948. Erbrecht und Grabbeigaben bei den Germanen // Forschungen und Fortschritte. 24.

250. Reinecke P., 1925. Reihengräber und Friedhöfe der Kirchen // Germania. 9.

251. Reinhold S., 1997a. Time versus Ritual Typological Structures and Mortuary Practices an Late Bronze/Early Iron Age Cemeteties of North-East Caucasia («Koban Culture») // Analecta Praehisoria Leidensis. 28. Leiden.

252. Richards J.D., 1987. The significance of form and decoration of Anglo-Saxon cremation urns // BAR. 166. Oxford.

253. Richards M., Smalley K., Sykes B., Hedges R., 1993. Archaeology and genetics: analysing DNA from skeletal remains // World Archaeology. Vol. 25, No 1.

254. Rolle R., 1979. Totenkult der Skythen. Teil I: Das Steppengebiet // Vorgeschichtliche Forschungen. 18. Berlin New York.

255. Samson R., 1987. Social structures from Reihengräber: mirror or mirage? // Scottish Archaeological Review. 4.

256. Sankot P., 1980. Studie zur Sozialstruktur der nordalpinen Flachgräberfelder der La-Tene-Zeit im Gebiet der Schweiz // Zeitschrift für Schweizerische Archäologie und Kunstgeschichte. 37.

257. Saxe A.A., 1970. Social dimensions of mortuary practices. Unpublished Ph.D. thesis. Ann Arbor.

258. Schlüter W., 1970. Versuch einer sozialen Differenzierung der jungkaiserzeitlichen Körpergräbergruppe von Haßleben-Leuna anhand einer Analyse der Grabfunde // Neue Ausgrabungen und Forschungen in Niedersachsen. 6.

259. Schumacher K., 1925. Siedelungs- und Kulturgeschichte der Rheinlande. Vol. HI: Die merowingische und karolingische Zeit. Mainz.

260. Service E.R., 1962. Primitive social organisation. New York.

261. Shanks M., Tilley C., 1982. Ideology, symbolic power and ritual communication: a reinterpretation of neolithic mortuary practices // Hodder I. (ed.). Symbolic and structural archaeology. New Directions in Archaeology. Cambridge, pp. 129-154.

262. Shennan S., 1975. The social organisation at Branc // Antiquity. 49.

263. Shephard J., 1979. The social identity of the individual in isolated barrows and barrow cemeteries in Anglo-Saxon England // Burnham B.C., Kingsbury J. (eds.). Space, hierarchy and society // BAR International Series. 59. Oxford, pp. 47-79.

264. Sievers S., 1982. Die mitteleuropäischen Hallstattdolche // Prähistorische Bronzefunde. VI 6. München.

265. Stein F., 1967. Adelsgräber des achten Jahrhunderts in Deutschland // Germanische Denkmäler der Völkerwanderungszeit. A 9. Berlin.

266. Steuer H., 1968. Zur Bewaffnung und Sozialstruktur der Merowingerzeit // Nachrichten aus Niedersachsens Urgeschichte. 37.

267. Steuer H., 1982. Frühgeschichtliche Sozialstrukturen in Mitteleuropa // Abhandlungen der Akademie der Wissenschaften in Göttingen. Phil.-Hist. Klasse 3. Folge 128. Göttingen.

268. Tainter J.A., 1975. Social inference and mortuary practices: an experiment in numerical classification // World Archaeology. Vol. 7.

269. Tainter J.A., 1978. Mortuary practices and the study of prehistoric social systems // Schiffer M.B. (ed.). Advances in archaeological method and theory. 1. New York San Francisco -London.

270. Theune C. von, 1995. Möglichkeiten und Grenzen der Seriation. Ein Diskussionbeitrag // EAZ. 36.

271. Thrane H., 1981. Late Bronze Age graves in Denmark seen as expressions of social ranking an initial report // Lorenz H. (ed.). Studien zur Bronzezeit. Festschrift für W.A. von Brunn. Mainz, pp. 475-488.

272. Tilley C., 1984. Ideology and the legitimation of power in the middle neolithic of southern Sweden // Miller D., Tilley C. (eds.). Ideology, power and prehistory. New Directions in Archaeology. Cambridge, pp. 111-146.297

273. Trigger B.G., 1982. Review of Chapman et al. 1981 // Man. 17 No. 3. p. 560.

274. Ucko P.J., 1969. Ethnography and archaeological interpretation of funerary remains // World Archaeology. 1.

275. Veeck W., 1926. Der Reihengräberfriedhof von Holzgerlingen // Fundberichte aus Schwaben N.F. 3.

276. Vierck H., 1980. Ein westfälisches «Adelsgrab» des 8. Jahrhunderts n.Chr. Zum archäologischen Nachweis der frühkarolingischen und altsächsischen Oberschichten // Studien zur Sachsenforschung. 2.