Семантика и теория понимания языка. Анализ лексики и текстов директивного общения эстонского языка тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.07, доктор филологических наук Ыйм, Халдур Яанович

• Ыйм, Халдур Яанович
• доктор филологических наук
• 1983

Оглавление диссертации доктор филологических наук Ыйм, Халдур Яанович

о. ВВЕДЕНИЕ

I. В последние годы все более общепринятым в теоретической лингвистике становится тезис о том, что наиболее актуальной задачей современной лингвистики является не описаниектурных характеристик языка как знаковой системы особого рода, а изучение языка в самом процессе человеческого общения, во взаимосвязи с остальными познавательными и мыслительнымиктурами человека. Требуется разработать теорию языкового общения.

Хотя данный тезис в общей форме все чаще высказывается с разных сторон, сколько-нибудь систематическим исследованием импликаций, вытекающих из этого тезиса для разработки более конкретных проблем языкознания, почти не занимались. Нет точного представления ни о круге таких проблем, ни о концептуальных категориях и о формальных средствах, которые требуются для решения этих проблем.

Также в советском языкознании, где связь языка с мыслительными и познавательными структурами человека и с социальным контекстом общения всегда подчеркивались, соответствующие тезисы часто оставались на уровне общих утверждений и деклараций.

В теоретической части настоящей работы мы подвергнем систематическому анализу некоторые центральные аспекты языкового общения, к которому мы подходим с точки зрения понимания языка. Естественно, что немыслимо здесь с одинаковой основательностью исследовать все аспекты понимания языка, т. е. представить полную теорию понимания языка.

2. Исследование проблем понимания языка является интердисциплинарной проблемой. Такой же рост интереса к данной проблематике, как в лингвистике, наблюдается по меньшей мере в двух смежных науках - в психологии и искусственном интеллекте. На этой основе происходило заметное сближение названных наук в части исследования указанных выше проблем понимания языка. Общей целью является выработка некого синтетического подхода к данной проблематике. Это предполагает, что исследования и разработки в каждой из названных наук также велись бы с учитывани-ем интересов смежных наук.

Исследования в настоящей работе проводились именно в данном контексте.

3. Из сказанного в предыдущем пункте вытекает и важная прикладная перспектива настоящей работы. Разработка различных систем анализа текстов естественного языка на ЭВМ становится все более актуальной задачей. Создание "систем, понимающих естественный язык", стало одной из центральных тем в искусственном интеллекте. Для разработки таких систем требуется более глубокое понимание соответствующих фундаментальных проблем, также как и более адекватные концептуальные и формальные средства.

В настоящей работе мы и ставили себе дополнительную цель разработки таких концептуальных и формальных средств. В частности, результаты настоящих теоретических исследований уже приняты за основу разработки одной экспериментальной системы, понимающей тексты естественного (эстонского) языка - системы ТАНЫе, разработанной в лаборатории искусственного интеллекта Тартуского государственного университета (Литвак и др., 1981а; 19816; 1981в; Койт и др., 1982).

4. В практической части работы мы проанализируем, во-первых, группу тематически связанных слов эстонского языка и, во-вторых, целостные тексты - реплики диалога - относящиеся к той же тематической области, что и слова. Тематическая область эта -- директивная языковая интеракция.

Одной из целей при этой является, разумеется, проверка теоретических принципов, выработанных в предыдущих

главах, и более детальное изучение связи языковых структур и знаний.

Однако не менее важная цель заключается в серьезном и основательном исследовании одной области эстонской лексики. В то время, как научные исследования по фонологической и грамматической структуре эстонского языка продвигались весьма далеко, в области лексико-семантической системы эстонского языка соответствующие исследования почти отсутствуют.

В настоящей работе мы стараемся соединить наши обще-теоретические положения о взаимодействии между языковыми структурами и знаниями с практическим анализом эстонских слов и реплик диалога в контексте соответствующей системы социально-культурных фоновых знаний.

Данные результаты могут быть использованы в дальнейших эмпирических семантических исследованиях. Во-первых, можно постепенно привлекать материал - слова, тексты - эстонского языка из смежных тематических областей. Во-вторых, полученные результаты по анализу эстонского языка могут быть использованы при сравнительном и контрастивном анализе соответствующих семантико-кон-цептуальных подсистем других языков, как генетически и / или культурно близких языков, так и языков, генетически и / или культурно весьма далеких от эстонского.

5. Аннотация. В диссертации обсуждаются ключевые вопросы лингвистической теории понимания языка, основной задачей кото

- а рой является изучение использования языка в человеческом общении, в его взаимосвязи с остальными познавательными и мыслительными структурами человека и в контексте социальных закономерностей, управляющих человеческим общением в целом.

Излагается общая система понятий и теоретических принципов такого подхода к языку

глава II) и разрабатываются необходимые концептуальные и формальные средства данного подхода

глава III).

Ввиду того, что разработка теории языкового общения является интердисциплинарной проблемой, дается критический анализ релевантных исследований в психологии и искусственном интеллекте

глава I).

Кроме чисто теоретических задач, диссертация преследует цели решения некоторых ключевых вопросов моделирования понимания языка на ЭВМ, в частности, в рамках диалоговых систем семантической обработки текстов.

Теоретические положения, представленные в данной диссертации, конкретно легли в основу одной экспериментальной системы, понимающей тексты на естественном (эстонском) языке.

В диссертации дается систематический анализ знаний, применяемых в процессе понимания некоторого текста. Утверждается, что по их функции следует различать семантические и прагматические знания. Общая коммуникативная компетенция носителя языка слагается из языковой компетенции (знаний о правилах языка), когнитивной компетенции (знаний о закономерностях реального мира) и интерактивной компетенции (знаний о правилах общения).

Изучаются способы влияния контекста на интерпретацию содержания языковых выражений. При анализе конкретного языкового материала (главы 1У и У) формулируются конкретные правила, описывающие некоторые виды данного влияния.

Различаются определенные уровни в процессах понимания текста и в оформлении результатов понимания, т. е. знаний. Конкретно различаются уровни микроструктур и макроструктур текста и знаний. Микроструктуры - это семантические структуры слов и предложений; макроструктуры - это структуры определенных содержательных "блоков" текста. Вводится понятие локальных макроструктур, как структур, непосредственно надстраивающихся над уровнем отдельных предложений.

Дается конкретный пример описания как микроструктур (содержания слов эстонского языка, обозначающих акты директивного общения -

глава 1У), так и (локальных) макроструктур (структур текстов реплик в директивных диалогах в эстонском языке -

глава У).

Разрабатывается система формальных средств для описания процессов понимания языка.

Элементарным единицам микроуровня являются ЭСЗ - элементарные схемы знаний. Основными единицами макроуровня являются гиперсобытия (единицы описываемого содержания) и эпизоды (единицы изображения).

К структурам, построенным из данных единиц, примыкается система правил. описывающая способы оперирования этими структурами. Данная система правил разработана исходя из общей концепции теории понимания языка, и она привязана к конкретной форме представления семантических структур в виде схем знаний.

В главах 1У и У представляется анализ эмпирического материала из эстонского языка.

В главе 1У анализируется группа слов эстонского языка, покрывающая одну ситуативно гомогенную семантическую область -ситуацию директивного общения. Этим подразумевается ситуация, где один партнер общения побуждает другого к определенной деятельности (просит, убеждает, приказывает и т. п.), а другой реагирует на такое побуждение определенным образом (соглашается, отказывается, сопротивляется и т. п.). Анализируются свыше 80 глаголов, обозначающих акты побуждения и реакции (см. Приложение I), и более 50 слов, обозначающих различные аспекты контекста данных актов (см. Приложение 2).

В качестве концептуальной основы анализа выработана общая модель деятельности, как модель тех обыденных фоновых знаний, которые систематически применяются людьми при интерпретации текстов, в которых встречаются рассматриваемые слова.

В главе У анализируется макроструктура реплик в директивных диалогах, т. е. структура тех обращений, которые представляют собой текстовые реализации тех же побуждений и реакций. Более конкретно анализируются макроструктуры отрицательных реплик. Выделяются основные типы таких реплик и описывается зависимость строения данных реплик от структуры соответствующих побудительных реплик. Представляется детальная таксономия эмпирических типов мотиваций отказа делать что-нибудь, как пример соответствующих фоновых знаний - знаний о социально релевантных факторах, с которыми люди оперируют в их обыденном поведении.

В заключительной части работы излагаются основные выводы из проведенного анализа эмпирического языкового материала и указываются направления необходимых дальнейших исследований.

ГЛАВА I

ОБЩЕТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ, ЦЕЛИ И КОНТЕКСТ ИССЛЕДОВАНИЯ

1.1. Теоретические предпосылки и цели работы

С середины 70-ых годов в лингвистике заметно возрос интерес к методологическим проблемам. Многие вопросы, которые в течение некоторого времени казались решенными - если не в деталях, то во всяком случае в принципе - снова стали предметом оживленных дискуссий. К таким фундаментальным вопросам относятся и такие вопросы, как вопрос о том» какие факты и явления нужно исследовать в лингвистике и какие нет; где проходит граница между теми явлениями, исследование которых входит в задачи лингвистики, и явлениями, которыми лингвистика не должна заниматься - т. е. вопрос об объекте лингвистики. Второй вопрос, ставший предметом оживленных дискуссий^ это вопрос о том, как соответствующие явления должны быть описаны, при помощи каких методов, и что должны представлять результаты этих исследований.

В течение 60-ых годов такие вопросы в лингвистической литературе, особенно на Западе, решались главным образом по примеру и под влиянием теории порождающих грамматик. Такие понятия, как противопоставление языковой компетенции и перформации, глубинной и поверхностной структуры, понятие грамматической трансформации и другие, введенные в обиход названной теории, стали широко применяться представителями многих школ и направлений в лингвистике, в том числе и таких, которые во многих существенных вопросах были весьма далеки от этой теории.

Одна из бесспорных заслуг теории порождающих (трансформационных) грамматик заключается в том, что методы эксплицитного, формального описания языка достигли такого уровня, который, скажем, 30 - 40 лет назад многим казался бы в принципе недостижимым в лингвистике. Однако следует отметить, что эти методы пригодны преимущественно для описания языковой формы. В результате интенсивных усилий как теории порождающих грамматик, так и многих других направлений современной лингвистики выработаны мощные формальные средства для описания языковых структур и методы оперирования этими структурами. Но тем не менее мы в настоящее время вынуждены констатировать, что владение этими мощными средствами нам весьма мало помогает при отыскании ответа на такие вопросы, как: в чем заключается сущность языкового общения, в каких содержательных процессах реализуется порождение и понимание речи? Приведенное утверждение в различных вариантах все чаще встречается в работах, посвященных теоретическим проблемам исследования языка. Приведем здесь только два примера: "Однако для тех, которые смотрят на язык как на окно в человеческое познание, . весь этот прогресс не оправдал возлагавшихся на него надежд . Громадный рост наших знаний о структуре языка не сопровождался параллельным ростом знаний о том, почему существует эта структура и как люди пользуются ею". (Томпсон 1977, 651). "Именно трактовка языка как знаковой системы . открыла богатые возможности для строгого анализа разных языков и разных языковых уровней. Исторически сложилось так, что достижения лингвистики за последние десятилетия были связаны по преимуществу как раз с таким подходом к анализу языка. И тем не менее, параллельно все более осознавалась парадоксальность того, что вопрос "что мы, собственно, делаем, когда говорим?" остается без ответа." (Фрумкина, 1978, 323).

Если оглянуться и бросить взгляд на развитие лингвистики в последние десятилетия, то нетрудно убедиться, что фактически те же факторы, которые в свое время служили основой прогресса лингвистики, в настоящее время являются главной причиной ее ограниченности. Начиная с того времени, когда структурные методы стали распространяться в языкознании, подчеркивается, ято язык следует рассматривать как знаковую систему особого рода. В этой системе знаков действуют свои законы и закономерности, которые образуют ее структуру, и описание этой струю туры является настоящей задачей лингвистики. Употребление системы знаков людьми - речь - и, в особенности, психические процессы и структуры, служащие основой этого употребления, были объявлены явлениями, внешними по отношению к языку, и поэтому они, якобы, должны быть исключены из рассмотрения в лингвистике.

Основоположник теории порождающих грамматик Н. Хомский, хотя и критиковавший во многом классические концепции структурной лингвистики, фактически сохранил указанное противопоставление, только переименовал его противопоставлением между языковой компетенцией и перформанцией. Хотя сам Н. Хомский, \ особенно в своих более поздних работах (Хомский 1965; 1972; 1975), уделяет много места рассуждениям о соотношении языка и человеческой психики и хотя грамматика языка (в широком значении этого термина) в его теории характеризуется как особый механизмов головах пользователей языка", связь этого механизма с реальными процессами образования и понимания предложений сформулирована таким образом, что никакие эмпирические (психологические) данные о названных процессах не могут ни опровергать, ни поддерживать правила грамматики, при помощи которых описывается механизм языковой компетенции в лингвистике.

Нельзя отрицать, что.в свое время*идеализация и строгое отграничивание исследуемых явлений сыграли методологически существенную, положительную роль в языкознании. Определенная идеализация и проведение ясных границ необходимы в лингвистике и в настоящее время (как и в будущем). Смысл же предшествующих рассуждений заключается в том, что понятие языковой компетенции, сформулированное в свое время в теории порождающих грамматик и широко распространившееся в лингвистике,'давно не соответствует тому кругу явлений, которыми реально нужно заниматься в лингвистике Си исследованием которых многие лингвисты фактически уже занимаются).

Большинство новых проблем, необходимость исследования которых все более остро ощущается лингвистами, группируется вокруг взаимоотношений между языком и другими областями человеческой деятельности, между языковыми и познавательными структурами человека, между языковым общением и другими видами социальной интерактивной деятельности людей Сем. Ингве 1969; 1975; Звегинцев 1973; 1975; 1976; 1977; 1979; 1982; Хейс 1977; Колшанский 1975; 1979; Чейф 1973; 1974; Кибрик 1983; 1982; Фрумкина 1978; Киселева 1978; А. А. Леонтьев 1979; Бирвиш 1979; Мотш 1978; Ыйм 1981а; 19816; и многие другие работы). Главную теоретическую задачу лингвистики в этом контексте следует видеть не в изолированном изучении структурных характеристик языка как знаковой системы особого рода, а в нахождении ответа на вопрос, "что мы, собственно, делаем", когда говорим и когда понимаем речь других людей. Это значит, что необходимо выяснить, через какие механизмы язык позволяет людям удовлетворять их потребности в общении; какие закономерности действуют! в языковом общении как процессе; и что происходит в общающихся

- 1С индивидах, в говорящем и в слушающем, в ходе языкового общения. Или короче: то, что требуется, это не столько теория языка, понимаемого как некая формальная структура, сколько теория языково-, го общения, понимаемого во всей его многоаспектности и комплекс-/ ности.

При таком подходе к языку в круг фактов, требующих систематического рассмотрения в лингвистике, привлекаются два типа новых сведений.

К первому типу таких сведений относятся факты о познавательных процессах и об организации знаний Си иных видов опыта) в памяти пользователей языка. Ведь является тривиальной истиной, что понимание некоторого текста требует намного большего, чем | знание значений слов и правил грамматики. Для этого требуются, как правило, обширные знания о тех явлениях, о которых идет речь в тексте, а также умение пользоваться этими знаниями при интерпретации воспринимаевого текста. Следовательно, для того, чтобы описать процесс понимания языка, в лингвистике в определенной степени необходимо дать описание и процессов взаимодействия между текстом, как чисто лингвистической структурой, с одной стороны, и с другой стороны системами знаний говорящего, который порождает данный текст, и слушающего, который воспринимает и интерпретирует его.

К сведениям второго типа относятся не факты о психических механизмах и процессах говорящего и слушающего как человеческих индивидов, а факты и закономерности социального характера, закономерности, управляющие речевым общением людей. В свете этих данных языковая коммуникация рассматривается как человеческая V целенаправленная деятельность особого рода, подчиняющаяся специфическим нормам, правилам и соглашениям "надиндивидуального" / характера. Человеческое общение заключается не просто в том, что люди "сообщают друг другу что-то". Делая это, люди всегда учитывают определенные далеко не тривиальные правила насчет того, "как это следует делать". И совершенно невозможно объяснить, как люди понимают и оценивают выражения друг-друга, если не принимать во внимание названные социальные закономерности.

Именно в этих двух типах сведений, можно предполагать, кроются те факты и закономерности содержательной стороны языка, которые, как отмечалось в приведенных выше цитатах, до сих пор остаются нераспознанными в лингвистике. Только на основе исследования указанных сведений мы будем в состоянии ответить на вопрос, почему язык имеет ту структуру, которую он имеет, и как люди пользуются ею.

Для советского языкознания названные типы данных не представляют что-нибудь принципиально новое. Как социальный харак-, тер языка, так и неразрывная связь языка с познавательными и мыслительными процессами человека всегда были основными тезисами марксистской теории языка. "Два основных положения могут рассматриваться как фундаментальные для дальнейшей разработки марксистско-ленинского языкознания - принцип; социальности языка и принцип: неразрывной связи языка и мышления". (Ярцева и др. 1974, 4; см. также, например, Панфилов 1974; 1977; 1979; Колшанский 1975; и многие другие работы, где подчеркиваются эти аспекты марксистского подхода к языку). И это можно рассматривать как бесспорное преимущество советского языкознания на современном этапе разработки теории языка. Благодаря этому нам не нужно заново открывать многие истины, касающиеся общих механизмов связи языка и познавательных процессов человека, и особенно-социального характера закономерностей, управляющих процессом языкового общения людей. При чтении же некоторых работ зарубежных языковедов складывается именно то впечатление, ±»± — что социальная сущность языка и человеческого общения - это фундаментальные открытия нашего времени, в то время как данный факт был давно выявлен марксистским языкознанием.

Но в то же время следует признать, что названные положения и у нас во многом остаются на уровне самих общих тезистов. Такие положения, как неразрывная связь языка и мышления и социальный характер языка специально обсуждаются, как правило, только в общих, философски ориентированных работах. Теперь же настало время перейти от общих философских принципов к конкретной их реализации в лингвистическом описании языкового общения. Назрело время перенести их из области методологии в область методов и, в конечном итоге, в область методики описания языкового материала*. Другими словами, для описания взаимосвязей между процессами порождения и понимания текста и общими познавательно-мыслительными процессами нужно разработать внутри лингвистики такие же точные методы, как они имеются для описания структуры языка в узком смысле, языка как системы знаков.

Как нам представляется, теоретическая лингвистика (в том числе и ее направления, которые свою задачу видят в разработке точных и формальных методов описания языка) в результате своего внутреннего развития вплотную подошла к пониманию этой необхо "Если методика представляет собой способы выявления первичных языковых фактов и их введения в научный обиход, то метод включает в себя как обобщение частных методик, так и лингвистическое объяснение. Методология же призвана соотнести категорию метода с общим философским методом - диалектическим материализмом и тем самым соотнести метод и теорию с марксистским мировоззрением". (Ярцева и др. 1974, 17). ±и — димости. На это мы уже обращали внимание читателя на предыдущих страницах. Одна из закономерностей развития всякой науки, как известно, заключается в том, что она постоянно старается разрабатывать все более точные способы фиксирования как описываемых фактов, так и законов, применяемых для объяснения этих фактов, старается постепенно перейти от расплывчатых, более или менее интуитивных формулировок к точным и эксплицитным формулировкам. Точно так же обстоит дело в данном случае с лингвистикой: то, что до сих пор обычно понималось как интуитивная характеристика сущности языка, что сформулировалось на уровне методологии, на уровне "сверхзадач" (термин, взятый из Фрумкина 1978), теперь нужно постепенно доводить до эксплицитных описаний и до конкретных гипотез, которые могут быть проверены путем анализа эмпирического языкового материала. И, повторяем еще раз, мы видим боль шое преимущество советского языкознания при решении этих задач в том, что у нас накоплен большой опыт исследования указанных выше аспектов языка, в результате чего у нас решены многие проблемы, которые западными лингвистическими школами лишь ставятся.

Второй, дополнительный фактор, влияющий на указанный процесс, ускоряющий его и управляющий им в определенных пределах - это те требования, которые предъявляются методам описания языка "извне", со стороны других наук и практических областей деятельности. Среди последних в настоящее время особое место занимают различные области применения электронно-вычислительной техники для обработки языковых текстов. Применение ЭВМ в процессе переработки информации в различных сферах современного общества становится все более актуальной задачей. В последнее десятилетие это привело к образованию относительно самостоятельной области исследований, получившей название искусственного интеллекта. Это не только область практических разработок, но и область интенсивных теоретических исканий. В качестве одной из центральных подобластей в нее входит и моделирование процесса понимания языка. Требования, которые предъявляются методам описания языка со стороны этого нового научного направления, в последние годы оказали самое сильное влияние на становление и развитие определенного подхода к языку в теоретической лингвистике. Именно здесь с особой ясностью выявилась необходимость в описании не только языка как системы знаков, но и процессов порождения и понимания речи, и, в частности, роли внеязыковых знаний в этих процессах, (см. Лейкина 1974; Шанк и Уилкс 1974; Виноград 1976; 1977; 1978; 1980; Звегинцев 1977; 1979; 1980; Ыйм 1978; 1979а; 1980а; 19806; и др.).

Мы не хотим утверждать, что влияние указанного нового направления кибернетики охватывает теоретическое языкознание в целом, и что всей теоретической лингвистикой завладела "новая парадигма", которую иногда именуют вычислительной парадигмой (см., напр., Томпсон 1977; Виноград 1977). Если смотреть на языкознание более широким и более нейтральным взглядом, то можно убедиться, что названная "парадигма" характеризует только одну из ветвей современной теоретической лингвистики. Параллельно существуют и успешно развиваются другие направления, которые не имеют никакой прямой связи с ЭВМ или с моделированием познавательных процессов человека в кибернетических системах.

В то же время нельзя отрицать, что новое направление современной теории языка, которое в настоящее время возникло на стыке языкознания, искусственного интеллекта и психологии, является одной из наиболее бурно развивающихся областей исследований и поэтому заслуживает самого пристального изучения. И, во-вторых, разработка теоретических основ этого направления имеет большое практическое значение, так как исследования данного направления имеют непосредственный выход в практику в форме систем, понимающих тексты естественного языка, систем машинного перевода и других видов систем обработки языкового материала (см. МОКИИ-6 1975; Пиотровский 1979; 1981; Пиотровский и Бектаев 1977; Котов 1976; Кулагина 1979; Поспелов 1980 - если называть здесь только некоторые наиболее известные отечественные работы). 0 том, что данная область находится в фокусе интересов исследователей разных специальностей, свидетельствуют как бурный рост публикаций в последние годы (см. обзоры публикаций: Шевченко 1980; Ыйм и Салувеэр 1978; Поспелов 1980), так и тот факт, что все чаще организуются специальные конференции, чтобы дать возможность лингвистам и представителям искусственного интеллекта совместно обсудить интересующие их проблемы (ТИНЛАП 1975; 1978; Вопросы 1975; 1976; 1977; 1978; 1979; 1980; Семантика 1979; КОЛИНГ 1980; 1982; Перспективы 1981; Диалог 1982).

Если теперь вернуться к тем двум типам новых сведений, которые включаются в предмет лингвистики в русле предложенного выше нового подхода к языку, то следует остановиться еще на одном аспекте перемещения интересов и целей рассматриваемого направления теоретической лингвистики, а именно: сосредоточивание внимания на процессах порождения и понимания текста (процессах общения) и привлечение соответствующих новых данных в круг исследуемых фактов. Все это означает, что центр внимания лингвистики постепенно перемещается с самого языка на его носителя - на человека. Так, В. Ингве, который одним из первых стал настаивать на необходимости переоценки целей лингвистики (Ингве 1969; 1975), прямо так и называет свою концепцию - "человеческая лингвистика" (human linguistics): "Я предлагаю,

- ±о чтобы нашей целью стало достижение научного понимания того, как люди общаются. (.) Мы будем называть дисциплину, отвечающую этой цели, человеческой лингвистикой. (.) Она представляет собой лингвистику, сосредоточивающуюся прежде всего на людях и на том, как они общаются, вместо лингвистики, сосредоточивающей-; ся на языке, на высказываниях, тексте, предложениях, словах, ( звуках и значениях". /Ингве 1975, 544; разрядка оригинала/. Еще дальше в своих высказываниях о том, что должна представлять собой "хорошая лингвистическая теория", идет другой известный американский лингвист Д. Хейс. В статье, написанной им совместно с Д. Блюм, например, утверждается: "если дан некоторый разговор, то нужно, чтобы хорошая лингвистическая теория позволяла вычислить психологические и социальные характеристики участников разговора; если дано некоторое обращение в разговоре, то нужно, чтобы теория позволяла вычислить подходящий ответ - все с опре- ( деленной степенью неопределенности, конечно". /Блюм и Хейс 1977, 7/.

Действительно, если наша цель заключается в разработке теории речевого общения, то такая теория должна включать и некоторую модель участников общения, модели тех их внутренних механизмов, которые являются ответственными за информационные процессы, в которых реализуется общение. Выявление и систематическое описание таких механизмов и является одной из наших целей в данной работе.

Однако следует оговориться, что разработка модели участников общения в том объеме, в котором эта задача обрисовывается, например, в процитированных выше работах В. Ингве или Д. Хейса, представляется нам нереальной на нынешнем этапе развития лингвистики, и таких масштабных целей мы перед собой не ставим. Такие максималистические формулировки, примером которых может служить приведенное утверждение Хейса и Блюма о "хорошей лингвистической теории", могут быть приняты как формулировки самых общих стратегических целей. Но для постановки тех конкретных задач, которые ждут решения в лингвистике в настоящее время и которые в первую очередь требуют разработки новых методов для их решения, эти требования явно слишком объемистые и абстрактные. Чтобы успешно продвигаться вперед, нужно сохранить определенную преемственность по отношению к достигнутым в лингвистике результатам и добытым к настоящему времени (не только в лингвистике) знаниям о языке, о процессе коммуникации и об участниках коммуникации. Иначе мы не будем в состоянии перейти от поставленных стратегических задач к определению конкретной программы исследований.

Переформулировку задач языкознания, о которой шла речь выше, нельзя понимать так, что те методы описания структуры языка, которые применялись до сих пор в фонологии, в грамматике и в семантике, вообще больше не нужны, что их нужно полностью заменить какими-то другими методами. Это, разумеется, не так. Речь идет не об отрицании достижений, полученных в описании структуры конкретных языков и в выявлении общих закономерностей, действующих в естественном языке как в особом системно-структурном образовании. Речь идет о помещении этих исследований в новый, более широкий теоретический контекст. Эти более общие цели предъявляют, разумеется, и свои дополнительные требования к конкретным исследованиям разных уровней структуры языка, что, безусловно, приведет к переоценке значимости многих типов языковых фактов для общей теории языка. Например, многие факты, которые для узко-структурного подхода представлялись посторонними, могут оказаться в центре внимания при новом подходе (примером последних могут служить данные о функциональных аспектах высказываний).

Перестройка уже изученных фактов и закономерностей языка сопровождается привлечением большого круга новых фактов, ранее оставшихся за пределами предмета лингвистики. Среди них одну из центральных частей и занимают данные об участниках общения, о чем говорилось выше.

Участники общения - это говорящий и слушающий (мы будем употреблять эти укоренившиеся термины; употребляются и другие пары терминов, как, например, адресант и адресат, отправитель и реципиент, однако для подчеркивания того, что имеется в виду именно естественно-языковое общение, на наш взгляд лучше всего подходят термины "говорящий" и "слушающий"). Прежде чем перейти к дальнейшему изложению, необходимо сделать еще одно ограничение, касающееся подхода, принятого в настоящей работе: проблемы общения и, в частности, проблемы, связанные с ролью знаний, общественного опыта и общих познавательных предпосылок в использовании языка, мы будем рассматривать в основном с точки зрения слушающего, т. е. все указанные выше проблемы будут интересовать нас в аспекте понимания, а не порождения текстов. Для выбора именно этого подхода имеются свои объективные причи-/ ны.

Если спуститься с абстрактного уровня, где существует только идеализированный, неразделимый "говорящий-слушающий" и его языковая компетенция, на уровень актуальных процессов порождения и понимания высказываний, то мы будем вынуждены и по-разному подходить к этим процессам в случае говорящего и в случае слушающего. Разумеется, и здесь мы будем иметь дело с некоторым идеализированным говорящим и с идеализированным слушающим. Но они являются принципиально разными "величинами". Разными являются их роли в акте коммуникации, разными являются и те психи А.А — ческие механизмы, которые у них активизируются в этом акте, а также те процессы, в которых в конечном итоге реализуется общение. Понимание высказывания или текста не является просто "перевернутым" его порождением, как его часто изображают.

Вопреки взглядам многих других исследователей, мы полагаем, что позиция слушающего в некотором смысле представляет больший интерес для лингвистической теории, чем позиция говорящего. Именно поэтому мы и будем говорить здесь о теории понимания языка, подразумевая под ней некоторую часть и некоторую "под-теорию" теории языкового общения в целом.

В весьма определенном смысле язык существует именно для слушающего, по меньшей мере, если иметь в виду коммуникативную функцию языка /см. Ыйм 1973а/. Когда люди говорят, они, естественно, хотят, чтобы их поняли. Когда говорящий придает своим высказываниям ту или иную структуру, то он всегда цредполагает, что исходя из этой структуры слушающий способен извлечь из его высказываний именно ту информацию, которую говорящий хочет ему сообщить. Следовательно, как раз в тех процессах, через которые слушающий приходит к пониманию смысла высказываний, должны содержаться ответы на многие вопросы о том, почему человеческая речь построена именно таким образом, как мы это наблюдаем.

Именно в процессе понимания высказывания или целого текста яснее всего выявляется и роль внеязыковых факторов, которые нас здесь интересуют - знания о предмете общения, о правилах построения сложных сообщений, о социальных нормах общения. Слушающий всегда должен привлекать все эти типы знаний и активно пользоваться ими, чтобы в полном объеме выявить содержание воспринимаемого им текста.

Далее, психологи не раз отмечали, что рассмотрение языкового общения просто как разновидности целенаправленной деятель

- zz ности представляет собой слишком узкий и односторонний подход к общешро. Скорее, языковое общение следует рассматривать как взаимо^ействие, а оно не сводится каким-нибудь прямым и простым способом к последовательности отдельных действий /см. Ломов 1979/. Рассмотрение же речевого общения как взаимодействия предполагает прежде всего выделение роли слушающего в процессе общения. Именно через слушающего в этот процесс включаются те дополнительные факторы, которые определяют специфику общения как взаимодействия.

И наконец, акцент на понимание, а не на порождение высказы' ваний обусловлено также нашей ориентацией на проблемы построения кибернетических систем, моделирующих языковые способности человека. В контексте этих систем в настоящее время наиболее актуальными являются проблемы моделирования понимания, а не порождения языка. В некоторой степени это, наверно, объясняется чисто практическими причинами: в настоящее время насущная необходимость заключается прежде всего в том, чтобы научить ЭВМ понять человека, обращающегося к ней на естественном языке, а не в том, чтобы научить ЭВМ обращаться к людям на их языке по всем правилам грамматики и этикета. Но и здесь дело не только в этой практической необходимости. И в теоретическом аспекте разработчиков систем искусственного интеллекта в первую очередь интересует человеческая способность к пониманию языка: во-первых, как разновидность общей человеческой способности понимать (познавать) мир, во-вторых, как разновидность способности к решению задач - ведь понимание каждого текста и каждого предложения представляет собой весьма сложный процесс решения задач. Поэтому в рассматриваемом контексте термин "системы, понимающие естественный язык" (language understanding systems) стал общим названием для систем, моделирующих языко

- аь вые способности человека.

Итак, в настоящей работе предметом нашего исследования будет процессы понимания языка и, в частности, интеракция языковых структур воспринимаемых высказываний со знаниями и общественным опытом слушающего, как фактор, определяющий исход названных процессов. Все эти проблемы будут интересовать нас с лингвистической точки зрения. Другими словами, нашей целью является разработка некоторых ключевых проблем лингвистической теории понимания языка.

В целом же совокупность проблем, связанных с изучением человеческого языкового общения во всей его комплексности, в настоящее время является областью интенсивных интердисциплинарных исследований, причем не всегда возможно Си не всегда нужно) провести четкие границы между исследованиями, относящимися к той или иной отрасли науки. Основными научными дисциплинами, наиболее активно участвующими в этих исследованиях, являются, как уже было сказано, психология (в первую очередь, когнитив- \ ная психология и психология общения), искусственный интеллект | и лингвистика. Из лингвистических дисциплин с этим направлением исследований вначале непосредственно были связаны только психолингвистика и вычислительная лингвистика. Но по мере того, как решаемые проблемы приобретали все более теоретический характер, в названных исследованиях стало участвовать все большее число представителей теоретического языкознания. Общность теоретических целей лингвистов, психологов и кибернетиков приве ла ко все более тесному сотрудничеству, а это, в свою очередь, привело к постепенному сближению представлений о возможных путях и методах достижения своих целей. Результатом этого процесса является настолько тесное переплетение идей из отдельных областей исследования, что многие исследователи в настоящее

- с± время стали говорить об образовании нового самостоятельного научного направления на стыке указанных вше наук. Это - наука о познавательных структурах и процессах человека в самом широком смысле слова: об основных принципах организаций знаний и опыта человека, о механизмах и закономерностях применения этих знаний в процессе решения различных задач, в том числе в процессе общения; притом целью этой науки должно быть не просто исследование указанных выше явлений, но и разработка адекватных формальных методов описания соответствующих структур знаний и процессов их обработки, включая методы их моделирования на ЭВМ. В частности, задачей этой теории должно быть "выявление общих принципов, объединяющих понимание языка, познание и мышление" /Пилишин 1978, 97/ с тем, чтобы на их основе выработать общую интегративную теорию, которая охватила и объяснила бы все названные типы процессов.

Имеется уже и несколько названий для этого нового научного направления. На Западе после некоторых дискуссий весьма твердо укоренился термин "когнитивная наука" (cognitive science), а с 1977 года издается и научный журнал под этим же названием. В Советском Союзе одним из наиболее активных сторонников, развивающих идей о необходимости такой новой научной дисциплины, является В. А. Звегинцев, который предложил для ее названия термин "когитология" /Звегинцев 1977; 1980/. Говоря о сотрудничестве представителей психологии, искусственного интеллекта и лингвистики, В. А. Звегинцев пишет: "Основная цель указанных научных содружеств должна состоять в создании новых инструмен- j тов познания, а именно таких, которые могут родиться только при 1 многомерном подходе. Иными словами, встает вопрос о становлении особой комплексной науки о мышлении, или, если поддаваться искушению введения нового термина, когитологии." /Звегинцев 1977,

89-90/.

Наверное, пока рано говорить о существовании такой отдельной науки, как когитология, или когнитивная наука. Для существования некоторой науки нужно, как известно, существование не только общей стратегической программы исследований, но и совего собственного подхода, методов анализа и описания данных, своей системы обобщающих категорий и объясняющих принципов. А этих последних пока фактически не существует.

Мы уверены, что рано или поздно такая наука, наука об общих принципах мышления, познания и общения будет разработана. Но ясно также и то, что эта наука не сможет возникнуть на пустом месте. Скорее всего процесс ее возникновения будет протекать через появление в рамках каждой из тех научных дисциплин, которых касается создаваемая теория (лингвистики, психологии и искусственного интеллекта) соответствующих направлений, которые, развиваясь, в конце концов сольются в одно научное направление. Фактически этот процесс уже происходит в настоящее время. Так это понимает, по-видимому, и В. А. Звегинцев: "необходимо . также и создание особой отрасли лингвистики. С той же ориентацией, какой должна обладать когитология, и с теми же задачами познать природу языка, механизм его деятельности и его "рабочие" возможности." /Звегинцев 1977, 92/.

Из всего изложенного вытекают и цели нашей работы. В самом общем виде цель работы может быть сформулирована как разработка некоторых ключевых аспектов лингвистической теории понимания языка и применение принципов данной теории при анализе эмпирического материала одного конкретного языка - эстонского. Реализация этой общей цели будет осуществляться через решение следующих более конкретных задач:

I/ разработка и формулирование исходных теоретических положе

- СО ний и понятийного аппарата для изучения взаимодействия языковых структур и знаний человека в процессе понимания текстов;

2/ выработка системы формальных средств для представления данных о понимании слов и целостных текстов в форме, ориентированной на возможность применения этих данных в системах, моделирующих понимание языка на ЭВМ; /3/ эмпирическое исследование проявления закономерностей взаимодействия языка и человеческих знаний на разных уровнях языка: на материале слов и текстов эстонского языка.

Так как проблемы, с которыми мы будем иметь дело, являются интердисциплинарными, то прежде чем приступить к систематическому изложению наших собственных теоретических положений, следует коротко остановиться на основных достижениях и особенностях исследований в соседних областях - в психологии и искусственном интеллекте.

1.2. Психологические исследования понимания языка.

Психологические аспекты языковой способности человека, наверное, еще никогда не исследовались с такой интенсивностью, как это можно наблюдать в настоящее время, /см. Слама-Казаку 1977/. С одной стороны, предлагаются и обсуждаются общие теоретические модели процессов порождения и понимания текста или отдельных их аспектов. С другой стороны, проводятся детальные исследования отдельных языковых явлений, в том числе и такие, которые уходят своими методами в нейрологию и физиологию высшей нервной деятельности.

Однако при всем этом многообразии в исследованиях, представляющих интерес для нашей работы, можно выделить некоторые весьма четкие направления - комплексы проблем, вокруг которых сосредоточивается основное множество проводимых работ. Можно выделить три таких "доминанта": во-первых, проблема представ;; , ления содержания языковых выражений С= знаний, получаемых из | текста) в памяти людей; во-вторых, проблема сущности процессов^ происходящих во время восприятия и понимания языковых выражений; и в-третьих, проблема влияния контекста на названные процессы и на результат этих процессов.

I. Вопрос о том, в каком виде представляются и как организуются значения в памяти носителя языка, является частным случаем вопроса о представлении и организации человеческих знаний и человеческого опыта в целом. А это, несомненно, является в настоящее время одной из наиболее актуальных и наиболее оживленно дискутируемых проблем в психологии познавательных процессов вообще. Дискуссия и исследования ведутся здесь одновременно в нескольких "измерениях".

В первую очередь следует отметить одно противопоставление, которое вошло в психологию памяти и познавательных процессов Св том числе и в психологию понимания языка) уже относительно давно - это противопоставление между семантической и эпизодической памятью. Оно было введено в психологию Э. Тульвингом в начале 60-х годов /Тульвинг 1963/ и после некоторых дискуссий психологическая релевантность различения двух функциональных типов памяти было акцептировано большинством психологов, занимающихся исследованием проблем соответствующего круга.

Если характеризовать данное противопоставление в самых общих терминах, то эпизодическая память - это память о конкретных событиях ("эпизодов"), в которых субъект сам участвовал или о которых он получил информацию каким-нибудь другим путем. События эти определенным образом упорядочены во времени и локализованы в пространстве. В семантической же памяти содержатся более или менее обобщенные и систематизированные знания об объектах и явлениях реального или воображаемого мира, о которых субъект имеет какую-нибудь информацию. Образно говоря, эпизодическая память, это своего рода "дневник" личных переживаний, личного опыта субъекта, а семантическая память, это "энциклопедия", полученная путем систематизации и обобщения этого опыта /Ортони 1975/. Указанные типы памяти различаются не столько в отношении организации и формы представления соответствующих знаний - хотя знания в них, несомненно, организованы в некоторой степени по разным принципам - сколько их функцией в процессе восприятия и интерпретации нового опыта. Данные эпизодической памяти играют роль горизонтального контекста ("что произошло до данного события?"), а данные семантической памяти - роль вертикального контекста ("какие общие знания имеют отношение к интерпретации данного события?").

Если обратиться к роли знаний в понимании воспринимаемого текста, то весьма очевидно, что указанное различие играет весьма существенную роль. Оно совпадает более-менее с известным противопоставлением между знаниями, исчерпанными из предыдущего текста, и общими, "фоновыми" знаниями, которыми располагает слушатель о той предметной области, которой посвящен текст. Пока мы остаемся в рамках понимания отдельных предложений, указанное различие может казаться несущественным, но как только мы перейдем от отдельных предложений к связному тексту, оно сразу становиться релевантным.

В качестве второго "измерения" проблемы организации знаний, в частности, знаний, извлекаемых из текста, можно назвать проблему формы представления этих знаний в памяти.

Каким образом - в какой форме - представляется значение предложения, а затем и целого текста, после того как этот текст воспринят и понят человеком? Эта щ/облема стала в последние годы предметом особенно оживленных дискуссий. В качестве основных конкурирующих точек зрения можно выделить следующие три: /I/ указанные знания представлены в вербальной Ссловесной) форме, /2/ они оформлены в виде "образов" (image) соответствующих предметов или ситуаций и /3/ они представлены в какой-либо нейтральной, более абстрактной форме, которая не имеет прямого отношения ни к тем языковым выражениям, посредством которых знания были переданы человеку, ни к физическому образу тех реальных объектов или ситуаций, к которым они относятся.

Утверждение, что знания, полученные из текста, представляются в памяти в вербальной форме, означает, что эти знания неотделимы от языка как своего "кода", что обращение к тем или другим знаниями и оперирование ими непременно требует активации слов и языковых конструкций, обозначающих соответствующие структуры знаний. Хотя вопрос о точном характере взаимосвязи языка и знаний, языка и оперирования знаниями (мышления) еще далеко не решен, в настоящее время исследователи со все большей уверенностью отказываются от тезиса, что человеческие знания непременно должны иметь языковое оформление. Против этого тезиса говорят как общетеоретические рассуждения, так и конкретные экспериментальные исследования.

Так, Д. И. дубровский /1977/ указывает, что вопрос этот касается соотношения языка как внешнего кода, с одной стороны, и внутренних кодов мозга для представления накапливаемых знаний, с другой. Определенные такие внутренние коды должны были существовать задолго до возникновения человеческого языка, и было бы совершенно необоснованно полагать, отмечает Д. И. Дубровский, что после возникновения языка мозг человека сделал язык и своим внутренним кодом представления знаний. Во-вторых, факты показывают, что человек свободно совмещает воедино знания, полученные посредством языка, и знания, полученные через какой-либо неязыковый канал. И это говорит за то, что скорее всего форма, в которой знания сохраняются в памяти человека, является относительно независимой от той словесной формы, в которой эти знания могут быть выражены в языке.

Об этом свидетельствуют и более конкретные экспериментально-психологические исследования. Уже классическими в этом отношении можно считать эксперименты, в свое время проведенные И. И. Жинкиным /Жинкин 1964; 1970/. Этими экспериментами И. И. Жинкин убедительно показал, что "мысль", лежащая в основе предложения, / в ее первоначальной форме не закодирована в словесной форме. Он предполагал, что кодом знаний и невербализованных мыслей является некий "предметно-изобразительный код", но более подробной характеристики этой предполагаемой формы представления он не дал.

Независимость знаний от того языкового оформления, в котором они были восприняты, свидетельствуют и такие экспериментально доказанные факты, как относительная независимость запоминания (воспоминания) содержания текста от запоминания оформляющих его предложений /Кинч 1975; Джонсон, Бренсфорд и Соломон 1973; Мейер и Макконки 1973; Мак Кун 1977 и др.), способность людей пересказать одно и то же содержание в разной языковой форме /Бренсфорд и Френке 1972/ и другие.

Сказанное означает, в частности, что в процессе понимания текста на определенном его этапе значения языковых выражений должны превращаться в "не-значения" - они переходят/преобразуются в знания. Именно в этом переходе, можно предполагать, заключается один из ключевых звеньев процесса понимания языка, сущность которого нужно выявить. «ЗА —

В последние годы в психологии памяти и познавательных процессов Са также в теоретически-ориентированном крыле искусственного интеллекта) снова сильно возрос интерес к таким понятиям, как "образ", "мышление образами" (англ. Image, mental imagery).j Это связано прежде всего с выявлением некоторых новых характеристик процесса восприятия, а также внутреннего представления воспринимаемых объектов и оперирования этими представлениями, в том числе, в процессе понимания предложений (обзор соответствующих исследований см., например в Пайвио 1971; см. также Пишлин 1973). Широкую известность получили, например, опыты Р. Н. Шепар-да с применением т. н. "вращения в воображении" (mental rotation) разных объектов. Эти опыты показали, что по меньшей мере информация о физических объектах, ситуациях и действиях должна сохраниться в памяти людей в какой-либо целостной форме, в виде "изображения" соответствующего объекта, напоминающего его перцепту-альный образ; при решении многих задач человек может оперировать с этим образом как с целостным объектом. Например, может вращать" этот образ мысленно, "смотреть" на него с разных сто/ рон и т. д. /Шепард и Метцлер 1971; Шепард 1975; 1978/. Согласно взглядам сторонников описываемого подхода содержание предложений также может пониматься только путем перевода этого содержания в "образы" соответствующих сцен, ситуаций, действий. А. Пайвио, наиболее основательно изучивший проблемы понимания текста в рамках описываемого подхода, в свое время выдвинул гипотезу о "двойном коде" знаний /Пайво 1971/. Согласно этой гипотезе, знания, извлекаемые из некоторого текста, сохраняются в памяти в двух принципиально разных формах, в зависимости от содержания этих знаний. Если анализируемыми предложениями описывают конкретные вещи, ситуации или действия Скак, например, Полицейский гнался за преступником), то значение такого предложения кодиру ОС. — ется в памяти в виде "образа" соответствующей ситуации или дей-| ствия. Если же предложение описывает какой-нибудь абстрактный факт, абстрактное явление, которое невозможно непосредственно воспринимать или наблюдать (например, Бюрократические предписания вызывают оправданное неудовольствие), то значение такого предложения будет закодировано в "вербальном" коде - т. е. более-менее в виде такой же структуры, какую имеет соответствующее предложение.

Несомненная заслуга описанного подхода заключается в обращении внимания на целостный, недискретный характер многих типов знаний. Однако более точная природа представления таких знаний остается нераскрытой. Такие понятия, как "образ", "мысленное изображение" или "картина" какого-то объекта остаются пока просто метафорами, а не научно-эксплицированными понятиями. Ведь то, что сохраняется в памяти человека, не может быть изображением соответствующего объекта или события в прямом, физическом смысле (т. е. чем-то вроде фотографии). Во-первых, хорошо известно, что такое "изображение" воспроизводит далеко не все детали объекта - память всегда селективна. Во-вторых, эти "изображения" представляют собой, как правило, уже определенным образом интерпретированные структуры. Например, когда мы видим картину, где мальчик бросает мяч в воздух, то мы запоминаем не просто мальчика и мяч в определенной конфигурации, а структуру, которую можно было бы выразить, например, фразой "мальчик, играющий с мячом". А такая структура представляет собой уже явное обобщение. Таким образом, оказывается, что те структуры знаний, которые называются "образами" или "ментальными изображениями", фактически должны больше напоминать структурные схемы соответствующих объектов, ситуаций или действий, чем их изображения в буквальном смысле (обоснованную и конструктивную критику описанного подхода см.:

Пилишин 1973; 1979). Тем не менее нельзя отрицать важность исследований данного направления, в частности, исследования целостного характера многих познавательных структур, для разработки адекватной теории знаний и для объяснения связи человеческих знаний с семантической сферой языка. Одйц, из основных недостатков современных концепций семантики несомненно заключается в изображении этой сферы языка в виде системы, состоящей из множества дискретных элементов, которые можно точно определить, разложив их на все более мелкие частицы. Целостность значений не только слов, но и предложений и целых отрывков текста остается необъясненной.

Третью концепцию формы представлений знаний, извлекаемых из текста, можно по ее основной идее характеризовать как "нейтральную". Код, в котором хранятся знания, является, согласно этой концепции, нейтральным в том смысле, что он не зависит непосредственно от формы поступления информации - ни от языковой, ни от чувственной. Разные авторы применяют разные термины для характе-ризации этого кода. Так, советские авторы Д. А, Поспелов и В. Н. Пушкин /1972/ говорят об информационных аналогах или моделях объектов и ситуаций действительности; другие авторы применяют такие термины, как "концептуальное представление", "схемы", "прототипы" /см. Норман и др. 1975; Пилишин 1979; Поттер и др. 1977; Лурия 1979; Рош 1977; Румелхарт 1977; Кинч 1975; 1977 и др./. Поскольку описанные выше две концепции зашли в тупик, то особенно интенсивное развитие получила эта третья концепция. В частности, можно отметить такой характерный факт: А. Пайвио, о котором мы говорили в обзоре предыдущей концепции "внутренних образов" и который считался в свое время наиболее известным представителем этой концепции, позже пришел к выводу о необходимости признания существования какой-либо более абстрактной, нейтральной формы знаний, наряду с теми конкретными формами представления, которые непосредственно связаны с языком и чувственным восприятием /Маршак и Пайвио 1977; Пайвио 1978/.

Более близкое ознакомление со спецификой данной концепции приводит нас к рассмотрению двух дополнительных "измерений" связи языка со знаниями: во-первых, характера и внутреннего строения тех познавательнжкатего£ий, из которых строятся человеческие знания; и во-вторых проблемы разных ^£Овнейорганизации этих знаний.

В области исследования принципов организации познавательных категорий наибольший интерес несомненно представляют исследова- I ния Э. Рош и ее коллег /Рош 1973; Рош и др. 1976/. Э. Рош пытаетД ся доказать, что с психологической точки зрения описание содержания некоторой познавательной категории через перечисление необходимых и достаточных признаков объектов явлений, попадающих под данную категорию, является необоснованным. Содержания категорий - т. е. знания о соответствующих объектах, явлениях или действиях - представлены в памяти человека вовсе не в виде таких логических дефиниций, а в своих специфических формах. Характеризуя эти формы, Э. Рош вводит понятие "прототипа". Прототип некоторой категории - это некий "средний", "хороший" представитель этой категории. Наши знания, например, о том, что представляют собой лошадь, стул, дерево или комната, или что представляют такие действия, как бег, плавание или говорение - все эти знания организованы таким образом, что у нас есть представление о некотором типичном, "прототипном" представителе соответствующей категории Со лошади, стуле, дереве, беге), и есть знания о возможных вариациях, т. е. отклонениях от этого прототипа. Все основные типы наших знаний, утверждает Э. Рош, организованы в терминах прототипов и отклонений от этих прототипов. Притом прототип представляет собой некую целостную структуру, схему, а не просто объединение или "общую часть" признаков тех объектов, которые попадают под данную категорию /Рош 1977/. Э. Рош приписывает прототипам также активную роль в познании: они определяют, какие конфигурации признаков люди ожидают и ипдат в окружающем мире.

Далее, Рош устанавливает, что по меньшей мере в знаниях о конкретных физических объектах существует некоторый базисный эдэовень представления. Это уровень абстракции, где "проводятся все основные границы между категориями" /Рош 1977, 29/ и где категории имеют для человека самую большую информационную релевантность. Например, такие понятия, как "стул", "стол", "шкаф", "лампа", "кровать" относятся к базисному уровню. Их родовое понятие "мебель" относится уже к более высокому уровню абстракции, а такие понятия, как "настольная лампа" или "письменный стол" -к более низкому уровню абстракции. Как показывают опыты, люди предпочитают оперировать именно с категориями базисного уровня, если какие-нибудь особые условия не заставляют их оперировать с понятиями более высоких или более низких уровней; именно в терминах понятий базисного уровня люди осмысливают свой обыденный жизненный мир. С категориями базисного уровня у них связано наибольшее количество характерных признаков, узнавание вещей в терминах этих категорий требует наименьшего усилия и т. д. И именно с категориями этого уровня ассоцируются определенные прототипы.

Ясно, что эти факты имеют самое прямое отношение к семантике, к описанию значений языковых выражений, а в более широком плане - к описанию связи языка и знаний. Исследования Э. Рош прямо показывают, как следует и как не следует описывать значе- / ния по меньшей мере некоторых типов слов. Поэтому не удивитель- \ но, что понятие прототипа очень быстро нашло себе дорогу в лингвистическую семантику, хотя пока дело не шло дальше иллюстраций /см. Фильмор 1975; Дальгрен 1977; Даль 1979 и др./.

- Jt>

Вопрос о различении ровней представления знаний, извлекаемых из текста, стал в психологии активно исследоваться также только в последние годы, хотя многие релевантные факты были известны психологам давно. Так, А. Р. Лурия /1979, 218/ указывает, что многие психологи согласны с утверждением, что процесс понимания речевого сообщения "начинается с поисков общеймысли высказывания, составляющей содержание этой формы психической деятельности, и только потом перемещается на лексико-фонематический уровень (установление значения отдельных слов) и на синтаксический уровень (расшифровка значений отдельных фраз)". В частности, такое утверждение имплицирует, что "общая мысль" текста не образуется путем постепенного накопления сообщаемых в тексте знаний, а кодируется в специальных структурах более высокого уровня.

Характер этих структур, а также их роль в понимании текста более детально исследованы такими психологами, как Торндайк /1977/, Румельхарт /1977/, Кинч /1977/, Уотерс /1978/. Все они единодушны в том, что нужно различать несколько уровней организаций знаний в процессе понимания текста. Для обозначения уровней, более высоких, чем предложение, и организационных структур, относящихся к этим уровням, употребляются разные термины - макроструктуры, понятийные схемы, фреймы, грамматики рассказов (story grammar). Но смысл этих терминов более-менее одинаков: для адекватного описания процесса понимания текста недостаточно описывать понимание отдельных предложений, из которых составлен текст. Для понимания целостного смысла текста или отдельных его фрагментов люди пользуются разного рода обобщенными знаниями о тех объектах и явлениях, которые являются предметом описания в тексте. Опираясь на эти знания, люди способны делать выводы, которые не следуют непосредственно из предложений в тексте, способны резюмировать содержание текста, выделять наиболее существенные моменты в описываемых событиях и запоминать их, забывая о деталях; и т. д. Макроструктуры знаний (если употреблять один из введенных терминов) представляют собой единицы более высокого уровня организации, чем те единицы, которые требуются для описания значений слов и предложений, и они принципиально не сводимы к последним /Кинч 1977/.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Семантика и теория понимания языка. Анализ лексики и текстов директивного общения эстонского языка»

В предыдущем изложении мы рассмотрели только первую из тех трех проблем, которые были выделены в начале параграфа - проблему представления и организации знаний, извлекаемых из текста. Эта проблема является центральной, и по отношению к ней две ос

-остальные проблемы, на которых мы остановимся в дальнейшем изложении, играют подчиненную роль. Это, во-первых, проблема психологической сущности самих процессов, в которых реализуется понимание текста и, во-вторых, вопрос о специфической роли контекста в процессе понимания и в определении результатов этого процесса.

2. Процессы, в которых непосредственно реализуется понимание текста, их психологическая сущность, их типы, компоненты, из которых они слагаются - все эти вопросы в психологии понимания языка изучены намного меньше, чем вопрос о строении самих знаний, т. е. структур, являющихся результатом этих процессов. Однако сейчас уже нельзя сказать, что необходимость исследования указанных процессов не осознаются.

Так, А. А. Леонтьев утверждает: "предметом анализа для психолингвиста является не изолированное предложение, высказывание или текст как проекты процессов речеобразования или материал для процессов речевосприятия, асашэтипроцессы." /Леонтьев 1979, 25; разрядка оригинала/. Уже в начале 70-ых годов известный американский психолог Дж. А. Миллер выдвинул в качестве новой "парадигмы" для психолингвистики "процедурный подход" к изучению языковой способности человека, по аналогии со ставшей популярным в искусственном интеллекте процедурным подходом /Миллер 1974/. Примерно в это же время X. X. Кларк и С. Э. Хэвйэнд, настаивая на более тесной привязке лингвистических исследований к психолингвистическим, указали, что основой для этой привязки может служить именно разработка процессуальных моделей в лингвистике, вместо тех статических моделей, которым^здесь до сих пор занимались. При этом они написали: "Короче, процессуальные модели, в отличие от статических моделей, не должны исходить из того сильного предположения, что знание языка можно отделить от той роли, которую это знание выполняет в актуальных процессах понимания или порождения

- ¿У высказываний". /Кларк и Хэвилэнд 1974, 93/.

Из всех исследований, опирающихся на процессуальный подход, наибольший интерес в контексте данной работы представляет направление, в котором понимание текста рассматривается как процесс новых знаний, процесс, в ходе которого знания, извлекаемые из текста, постоянно интегрируются в имеющуюся ранее систему знаний и тем самым осмысливаются. На исследование этих конструктивных и интегративных процессов в памяти в настоящее время тратятся весьма большие усилия. Исследуется связь этих процессов с коммуникативной организацией предложения /Кларк 1978; Хюпет и др. 1977; Карпентер и др. 1977/, проявление этих процессов в понимании смысла местоименных и других анафорических выражений /Гаррод и Сэнфорд 1977/. Активно исследуется управляющая роль предыдущих знаний, в особенности знаний "более высоких уровней", о которых только что шла речь, в процессе интерпретации текста и в конструировании целостной картины, соответствующей содержанию текста. "Процесс понимания мы отождествляем с процессом выбора и верификации концептуальных схем с целью интерпретации ситуации или текста, который требует понимания." /Рамелхарт 1977;

1&77 см. также Мак КуйТТорндайк 1977; Хэйес-Рот и Торндайк 1979; Блэк и Бауер 1979/.

Все эти данные представляют большой интерес для разработки лингвистической теории понимания языка. Психологами предложено несколько гипотез насчет того, каким образом протекают процессы интерпретации текста и как эти процессы зависят от лингвистической структуры высказываний. Так, X. Кларком предложена т. н. стратегия "данное - новое" как основа для интерпретации предложений, согласно которым одним из основных факторов, управляющих внедрением в память информации, сообщаемой в тексте, является коммуникативное членение предложений на данное и новое, тему и

- 4У рему. Далее, психологические эксперименты весьма убедительно показывают, что каждый из индивидуальных объектов или событий, упоминаемых в тексте, "представлен только в одном месте в структуре памяти, вне зависимости от того, сколько раз он упоминается в тексте", и вся информация, относящаяся к данному индивиду, собирается в этом месте /Гаррод и Сэнфорд 1977, 88/. И подчеркивается, что основой для организации знаний, накапливаемых таким образом в процессе чтения текста, служат такие структуры, как концептуальные схемы или фреймы Со них говорилось в конце предыдущего раздела).

Однако, что касается более конкретных деталей указанных процессов, то здесь многое еще остается выяснить. За исключением некоторых весьма абстрактных и спекулятивных гипотез Сем., например, Миллер и ДжонсонЛэрд 1976), почти ничего определенного не известно ни о психологической структуре процесса интерпретации предложений, ни о тех операциях, при помощи которых устанавливается связь новой, сообщаемой информации с информацией, имеющейся в памяти, ни об операциях, при помощи которых конструируются новые структуры знаний. Так как все эти операции должны быть определенным образом закодированы в форме или в значении языковых выражений (предложений, текстов), то ясно, что здесь мы имеем одну из областей исследования, где лингвистическая теория понимания языка может внести весьма большой вклад в разработку общей интегральной теории понимания.

3. Наконец, коротко остановимся на психологических исследованиях роли контекста в понимании речевых высказываний. Эти исследования также очевидным образом пересекаются как с исследованием организации знаний в памяти и их роли в процессе понимания, так и с исследованием процессов обработки и интерпретации сообщений.

Роль контекста в понимании языка может исследоваться в различных аспектах. Прежде всего здесь следует указать на работы советских психологов и психолингвистов, в которых подчеркивает-^ ся важность учета социального контекста общения. Теоретической,' основой изучения процессов речевого общения в советской психолингвистике являются теория деятельности, разрабатываемая в общей психологии, и теория социального взаимодействия, разрабатываемая в социальной психологии /см. Основы 1974; Тарасов 1979; Ломов 1979; Брудный 1975; 1979/. Благодаря этому различные социальные закономерности и нормы, а также социальные характеристики общающихся индивидов, как факторы во многом детерминирующие процессы общения, находятся в центре внимания наших психолингвистов. Одной из важнейших задач создаваемой лингвистической теории понимания языка и является разработка концептуального аппарата и конкретных методов для описания того, как эти социальные нормы и закономерности проявляются в строении языковых выражений, используемых в общении в тех или иных условиях.

Однако общее понятие контекста речевого общения намного ши- | ре чем понятие социального контекста /см., например, Келлер-Коэн 1978, где дается обзор различных направлений исследований, так или иначе касающихся контекста употребления языка/. Так, можно говорить еще о ситуативном контексте, о лингвистическом контексте и о когнитивном контексте употребления некоторого выражения.

Если понятие социального контекста охватывает такие аспекты акта коммуникации, как Свнеречевые) цели данного акта, социальные отношения между коммуникантами, и правила языковой коммуникации, учитываемые при достижении указанных целей, то ситуативный контекст включает, например, и различные компоненты физической ситуации общения - например, какие объекты и обстоятельства очевидны в данной ситуации и поэтому не требуют про Ч.*} — цедур введения или объяснения в самом тексте /см., например, Брансфорд и МакКаррел 1974 о влиянии таких ситуационных факторов на понимание смысла языковых выражений/. Лингвистический контекст образуют данные, которые представлены предыдущим текстом, а когнитивный контекст - это те "фоновые" знания участников общения, которые не получены из текста или из анализа непосредственной ' ситуации, но тем не менее играют важную роль при осмыслении воспринимаемых сообщений /Брансфорд и МакКаррел 1974; Вэрн 1977; Кинч 1977; Торндайк 1977 и др./. Изучение двух последних видов контекста очевидным образом перекрывается с общей проблемой изучения структуры знаний и их роли в понимании текста: ведь, например, и предыдущий текст участвует в интерпретации некоторого высказывания прежде всего в виде знаний, полученных из этого текс та, и только в отдельных весьма специфических случаях (например, при определении правильного референта некоторого местоименного выражения) важна и чисто языковая форма предыдущих предложений.

На этом мы можем закончить общий и несколько беглый обзор психологических исследований, касающихся тех аспектов познавательных процессов, памяти и организации знаний, которые представляют интерес с точки зрения разработки лингвистической теории понимания языка. Более конкретно на некоторых результатах этих исследований мы будем останавливаться уже в контексте обсуждения соответствующих проблем разрабатываемой нами лингвистической концепции понимания языка.

1.3. Проблемы понимания языка в искусственном интеллекте.

Если между языкознанием и психологией всегда существовала некоторая взаимная заинтересованность, то искусственный интеллект представляет собой новую область исследований, с которой у — лингвистики образовались научные контакты совсем недавно. Но эти контакты в настоящее время оказывают не меньшее влияние на разработку некоторых теоретических проблем языкознания, чем, например, контакты с психологией.

Здесь, наверное, нет необходимости в более подробной характеристике искусственного интеллекта в целом^. В отечественной литературе имеется достаточно большое количество работ, посвященных описанию как предмета и методов этого нового научного направления, так и перспектив его развития /Кузин 1974; Поспелов и Поспелов 1974; 1975; 1977; Г. С. Поспелов 1979; 1980; Д. А. Поспелов 1979/. Отмечаем лишь следующее. Целью искусственного интеллекта не является полная формализация и алгоритмизация человеческой интеллектуальной деятельности, создание искусственного аналога человеческого интеллекта. То есть, термин "искусственный интеллект" не следует понимать дословно. Цель исследований этого научного направления заключается в формализации и воспроизведении на ЭВМ только некоторых аспектов этой деятельности, причем, как правило, имеются в виду весьма практические задачи. "Основная цель исследований по проблеме искусственного интеллекта. - не замена человека машиной, а имитация мыслительной деятельности человека для передачи ЭВМ все большего числа рутинных задач, более глубокое обоснование принимаемых человеком решений, разгрузка человеческой деятельности для решения действительно творческих задач". /От редакции 1979, 50-51/. Если постараться в одном предложении охарактеризовать круг проблем, обычно включаемых в предмет искусственного интеллекта, то можно привести следующий Термин "искусственный интеллект" представляется весьма неудачным, как это отмечается и представителями самого этого научного направления /см. напр. Поспелов и Поспелов 1974/. Но термин этот вошел в обиход и основательно укоренился, поэтому и мы будем им пользоваться. о перечень из того же вступительного обзора: "Областями исследования проблемы искусственного интеллекта являются автоматизация процессов принятия решений, разработка вопросно-ответных (диалоговых) систем для общения человека с ЭВМ на естественном языке, машинный перевод, автоматизация доказательств, автоматизация (поискового) проектирования и имитационного моделирования, автоматизация программирования и проверки правильности программ, создание систем ситуационного управления сложными объектами, разработка интеллектуальных банков данных (баз знаний), разработка самообучающихся и информационно-советующих систем, распознавание образов в реальном масштабе времени, создание интегральных роботов." /От редакции 1979, 50/.

Как видим, системы, моделирующие понимание естественного языка, названы в этом перечне далеко не последними. При этом следует иметь в виду, что эти системы, обеспечивающие общение человека с ЭВМ на естественном языке, не представляют собой просто одну разновидность систем среди всех перечисленных выше типов систем. Они являются естественной предпосылкой для эффективного использования большинства из разновидностей систем искусственного интеллекта, в особенности таких, как системы принятия решений, системы (ситуационного) управления, интеллектуальные банки данных, информационно-советующие системы. Пользование любой из этих систем предполагает возможность постоянного и оперативного общения с ней. А самым удобным и эффективным средством общения для человека является естественный язык. Этим и объясняется актуальность разработки систем, способных вести естественный диалог с пользователем, как систем, надстраивающих над соответствующей "базисной" системой (системой принятия решения или управления, интеллектуальным банком данных и т. д.) и обеспечивающих контакт между человеком и базисной системой. ч

Однако указанное обстоятельство является только одним источником актуальности рассматриваемых систем - источником их практической актуальности. Моделирование процессов понимания текстов естественного языка представляет для искусственного интеллекта большой интерес и как теоретическая проблема. Понимание смысла воспринимаемого текста - это одна из сложнейших форм интеллектуальной деятельности человека. Притом это такая форма деятельности, в которой требуется участие почти всех центральных механизмов человеческой психики, в моделировании которых заинтересованы специалисты по искусственному интелекту: механизмов памяти и организации прошлого опыта, механизмов обобщения и конкретизации знаний, механизмов вывода, механизмов предсказывания (прогнозирования) и т. п. "Этим и определяется то внимание, которое специалисты в области искусственного интеллекта уделяют проблемам создания систем, понимающих естественный язык, способных вести диалог с человеком на привычном для него языке. Естественный язык является самой мощной из известных нам сегодня моделирующих действительность систем. Отсюда естественное желание использовать эту систему в будущих "интеллектуаль,-ных" роботах." /Д. А. Поспелов 1979, 58/.

Примерно до конца 60-х годов вопросы разработки систем, понимающих естественный язык, занимали весьма скромное положение в искусственном интеллекте. Сами эти системы представляли собой просто эксперименты по моделированию в форме машинных программ некоторых идей тогдашней лингвистической теории (преимущественно теории порождающих грамматик) и психолингвистики (см. описания некоторых таких систем в сборнике ШМ 1967). А уже к середине 70-х годов картина заметно изменилась. Понимание естественного языка стало одной из наиболее активно обсуждаемых проблем в искусственном интеллекте. Показательны в этом отношении следую

Щие данные. На I Международной объединенной конференции по искусственному интеллекту, состоявшейся в 1969 году, примерно 10% докладов было посвящено проблемам понимания естественного языка. В 1975 году, на четвертой такой же конференции (которая состоялась в СССР, в Тбилиси) проблемам естественного языка было посвящено уже 23% докладов, т. е. почти одна четверть, хотя эти проблемы являлись темой только одной из II секций конференции (Панель 77). После 1975 года интерес к проблемам естественного языка продолжает расти.

Для нас, однако, более важными, чем эти количественные изменения, являются изменения, происходившие за это время в качественной стороне исследований по моделированию понимания естественного языка в искусственном интеллекте. Из сугубо программно тско-технической проблемы, суть которой виделась в обеспечении удобного интерфейса между человеком и ЭВМ, анализ и обработка естественного языка стал преимущественно теоретической проблемой. Можно сказать, что по мере того, как возрастал "теоретический потенциал" искусственного интеллекта в целом, росли (и продолжают расти) также теоретические амбиции исследований по моделированию понимания естественного языка. Уже начиная с середины 70-х годов главную цель этих исследований многие известные специалисты видят в разработке теоретической концепции понимания языка, независимой от какой-либо конкретной технической реализации /"device independent theory",СМ., например, Гольдштейн и др. 1976; Вудс 1975; 1977; Виноград 1977; 1978; Панель 1977/. На этой основе началось и сближение исследований по искусственному интеллекту с соответствующими исследованиями теоретического языкознания и психологии (см. цитированное выше высказывание Д. А. Поспелова) и сложился взгляд на разработку модели понимания языка как на интердисциплинарную проблему.

Перейдем теперь к более конкретному рассмотрению проблем, которые можно выделить как доминирующие в исследованиях искусственного интеллекта по моделированию понимания естественного языка (в качестве других обзоров той же проблематики, касающихся и более технических вопросов, сошлемся на такие работы, как Ыйм и Салувеэр 1978; Шевенко 1980; Д. А. Поспелов 1980). Все эти проблемы можно фактически отнести к одной общей тематике под названием "использование знаний в понимании языка". Именно с проблемой знаний, их представлением и использованием так или иначе связываются все направления исследований и теоретические новшества в разработке модели понимания языка в искусственном интеллекте. В исследовании знаний видится и тот мост, который может связать лингвистику (в частности лингвистическую семантику и прагматику) с искусственным интеллектом. Иногда термин "знания" получает даже излишне объемное содержание, став почти магическим словом. В категорию знаний несистематизированным и нерасчлененным образом включаются самые различные проявления функционирования психических механизмов человека, оказывающие хоть какое-либо влияние на понимание языка в ходе чтения некоторого текста или в процессе непосредственного речевого общения. Вопрос о систематизации разных видов связей между языком и познавательными и мыслительными механизмами человека будет специально рассмотрен в следующем разделе, здесь же отметим, что в теоретических исследованиях, проводимых в рамках искусственного интеллекта, можно выделить следующие подтемы:

1) исследование роли умозаключений в понимании текста;

2) интерес к пониманию более крупных отрезков текста, чем предложение, а также к соответствующим структурам знаний, необходимых для понимания таких отрезков текста;

- ЧеУ

3) исследование разных форм и формализмов представления знаний (процедуральное и декларативное представления; фреймы и схемы знаний, семантические сети);

4) стремление к разработке основ комплексного, интердисциплинарного подхода к пониманию языка в рамках некоторой общей теории мыслительных и познавательных процессов.

Рассмотрим эти вопросы.

I. В "чистой" лингвистической семантике правила вывода (умозаключения) как особое средство описания семантики языка не пользовались особой популярностью. Сказанное относится также и к тем формальным моделям семантики, которые претендуют на выработку средств для более-менее полного описания семантической сферы языка, как например, концепция интерпретирующей семантики в порождающей грамматике /Кац и Фодор 1963; Кац 1972/, концепция порождающей семантики /Лакоф 1971/, модель "смысл «—► текст".

При разработке же систем, понимающих естественный язык, проблема моделирования умозаключений с самого начала оказалась одной из центральных /Линдсей 1967; Рафаэл 1968 и др./. Только умозаключения позволяют при моделировании понимания текста выявить те данные и факты, которые непосредственно не представлены в тексте, но которые читающий данный текст человек черпает из текста и без выявления которых нельзя говорить о понимании текста в сколько-нибудь естественной смысле. Объясним это на самых простых примерах: если в тексте сказано, что у каких-нибудь двух мальчиков одни и те же мать и отец, то из этого следует, что эти мальчики являются братьями; из предложения "Петр вошел в комнату и сел за стол" следует, что Петр до описанных действий не находился в комнате, а после них находился и что стол, упомянутый в предложении, тоже

- <JU' находился в этой же комнате; если в тексте сказано, что кто-то бросил камень в воздух, то из этого следует, что этот камень непременно куда-то упадет, а не останется висеть в воздухе, и т. д. Во многих системах понимания языка, разработанных в начале 70-х годов, а также в соответствующих теоретических работах процесс построения умозаключений на основе данных, приведенных в тексте, нередко даже приравнился к пониманию текста в целом. Например, в системе MARGIE, разработанной группой Р. Шанка в те годы, основной упор был сделан именно на увеличении способности системы строить цепи умозаключений на основе предъявленных ей предложений /Шанк 1973; Шанк и Ригер 1973/. С этой целью была разработана детальная типология умозаключений. Например, в указанной выше работе Шанка и Ригера предлагается 12 типов умозаключений: умозаключения на основе знания значений слов; умозаключения о возможных причинно-следственных связях между событиями; умозаключения о типичных мотивах различных действий людей; умозаключения на основе знания типичных функций предметов и т. д.

Однако оказалось, что если рассматривать умозаключения не как самоцель, а как средство понимания, то излишне богатый арсенал правил вывода приводит к механическому, ничем не ограничиваемому "исчислению" следствий, что скорее мешает, чем способствует пониманию смысла текста, ибо обычно только некоторая маленькая часть этих следствий является нужной для понимания смысла предложения в данном контексте. Отсюда потребовались определенные дополнительные механизмы, которые управляли бы процессом построения умозаключений и направляли бы этот процесс в определенные рамки в зависимости от контекста употребления предложения, Осознавание этой необходимости было одним из основных факторов, который заставил исследователей за К-г интересоваться более крупными структурами знаний, чем те структуры, которые участвуют в расшифровке смысла отдельных слов и отдельных предложений.

Z. Идея о том, что процесс понимания при чтении какого-либо рассказа протекает одновременно на нескольких уровнях (начиная с определения значений отдельных слов и кончая, например, слежением за протеканием событий, является в настоящее время одним из тех "лейтмотивов", который чаще всего берется за основу как в теоретических исканиях, так и при разработке конкретных систем понимания текста /см. Виноград 1978; 1980; Ри-гер 1978; 1979; Шанк и Абельсон 1977; Шанк 1979; Виленски 1978; 1980; 1981 и др./.

Например, Р. Шанк в 1975 году развивал эту идею так; существует много уровней организации знаний и каждый из них имеет свои типы элементарных единиц; элементарные смыслы, используемые в описаниях значений слов и отдельных предложений (чем до сих пор в основном и ограничивались в системах понимания языка), представляют собой только одну разновидность единиц понимания. "Над этим базисным уровнем элементарных смыслов надстраиваются другие, более высокие уровни организации знаний, располагающиеся своими наборами единиц и своими принципами их организации. Добраться до этих единиц более высоких уровней - в этом вся суть понимания." /Шанк 1975, 41/.

Такой подход в 70-е годы был довольно новым. Однако ясное представление о содержании этих единиц знаний более высоких уровней до настоящего времени отсутствует. Одни авторы пользуются одним набором единиц и структур, другие - совсем другим. Наиболее распространенными являются теоретические конструкты типа фреймов, или схемы знаний, т. е. структуры того же типа, которые широко применяются и в сооветствующих психологических исследованиях (см. выше). Однако разными авторами и этим структурам приписываются разные функции и разные формальные характеристики. Разным являются и применяемые термины: "демоны", схемы знаний, фреймы, сценарии, алгоритмы здравого смысла, псевдотексты (см. ниже). Все это означает прежде всего, что данные вопросы недостаточно исследованы эмпирически.

Следует также отметить, что сами уровни знаний, которые счи таготся оперативными в процессе понимания текста, исследованы весьма неравномерно. Наиболее исследованными являются, можно сказать, два крайних уровня: самый низкий (понимание смысла отдельных предположений) и высший (понимание сюжета - "plot level"). О промежуточных уровнях известно весьма мало. Иллюстрацией этого утверждения может служить система GRIM) Ч. Ригера, разработанная для анализа детских сказок /Ригер 1978; 1979/. Авторы системы заявляют, что они заинтересованы в моделировании понимания таких рассказов "в полном объеме", т. е. в моделировании соответствующих процессов и структур знаний на всех возможных уровнях понимания. Однако сколько-нибудь четкое и теоретически обоснованное описание дается только двум уровням - уровню отдельных предложений и уровню общей схемы развития сюжета, т. е. самому низкому и самому высокому из всех уровней. О промежуточных уровнях и механизмах, которые должны обспечить переход от первого уровня на последний, не говорится почти ничего такого, что представляло бы более общий теоретический интерес. Авторы и сами признают, что здесь пока имеется существенный пробел в наших представлениях о протекании процессов понимания текстов естественного языка.

И, как нам представляется, именно лингвистика может помочь ликвидировать этот пробел: выявить эмпирические закономерности организации разных структурных и функциональных единиц текста на уровнях, непосредственно надстраивающихся над уровнем отдельных предложений.

3. Проблема разработки формальных средств для представления содержания текста и иных знаний - это одна из центральных проблем моделирования понимания языка. Подробно мы будем ее рассматривать в III главе. Здесь же мы остановимся лишь на выделении некоторых основных черт тех формализмов, которые в системах искусственного интеллекта предназначены для представления знаний и для оперирования этими знаниями и которые, по нашему мнению, наиболее заслуживают внимания с точки зрения лингвистической теории понимания языка.

Поскольку создание искусственного интеллекта преследует свои специфические цели, то в его задачи входит разработка для всех развиваемых в его рамках идей и концепций возможных методов их формального описания. (Это относится, например, и к исследованиям, которые обсуждались выше в пунктах I и 2). Именно это обстоятельство заставляет лингвистику интересоваться исследованиями по искусственному интеллекту наряду с соответствующими психологическими работами.

Как нам представляется, среди всех формальных подходов и разработок искусственного интеллекта имеются две группы работ, которые заслуживают особого внимания с точки зрения лингвистической теории понимания языка.

Первая группа работ связана с осознанием необходимости трактовки понимания языка как процесса, что непосредственно нашло отражение в разработке соответствующих формальных средств для описания языка. Хотя в рамках "чистой" лингвистики, в том числе в некоторых наших работах, не раз указывалось на процессуальный аспект языковой коммуникации /см. Ыйм 1973а; 1973в; Сгалл и др. 1973/, все же по-настоящему актуальным соответствующий подход к языку стал именно под влиянием исследований по моделированию понимания языка. Особенно сильное влияние в этом отношении оказала концепция "процедуральной" семантики Т. Винограда /Виноград 1972; 1975; 1976/. Если в первых работах Т. Винограда еще трудно было отличить процедуральность как особого вида технику программирования и процессуальность как содержательную характеристику самих моделируемых явлений, то в более поздних работах Т. Виноград уже вполне отчетливо выдвигает требование того, чтобы среди методологических принципов теории понимания языка (сюда относятся также соответствующие разделы лингвистики) центральное место заняло исследование понимания языка как особого рода процесса /Виноград 1977; 1978/. Так, полемизируя с теоретиками порождающей грамматики, он настаивает на том, что "в центре внимания в исследованиях должны находиться процессы, которые лежат в основе продуцирования и понимания высказываний в лингвистическом и прагматическом контексте." /Виноград 1977, 168/.

Для реализации указанного требования нужны соответствующие формальные средства. На их разработку и направлены в настоящее время основные усилия. Так, в качестве модели понимания синтаксической структуры предложений удачной оказалась т. н. грамматика сетей переходов, разработанная В. А. Вудсом /Вудс 1976/. Эта модель послужила примером для создания и некоторых формальных моделей понимания семантической (содержательной) стороны предложений и текстов, как, например, модель процедуральной семантики Джонсона-Лэрда /Джонсон-Лэрд 1977/.

Для отражения динамики процессов понимания применяются и соответствующие варианты тех же фреймов и схем знаний. Такими являются, например, сценарии, планы и "дельтакты" Р. Шанка и П. Абельсона /Шанк и Абельсон 1975; 1977; Шанк 1975/. Этой же цели служат "алгоритмы здравого смысла" Ч. Ригера /Ригер 1976/ и "псевдотексты" как дополнительный механизм в концепции семантики предпочтений Й. Уилкса /Уилкс 1978/. Некоторый синтез разных идей описания "процедурального знания" предложен в работах Фридмана /Фридман 1977а/.

В некоторых наших работах также обращалось внимание на то обстоятельство, что в контексте описания понимания языка как процесса следует процедурально интерпретировать не только содержание текста и отдельных предложений в нем, но и значения многих типов слов, и делались попытки выработать соответствующие формальные способы изображения значений слов в виде процедур /Ыйм 19776; 1978/.

Однако ввиду того, что психологическая сущность операций и процессов, в которых реализуется понимание, недостаточно исследована, описанные формальные средства являются пока весьма ad hoc, т. е. лишены нужной эмпирической базы и теоретической систематизации, поскольку они ориентированы прежде всего на удовлетворение определенных формальных и технических требований, а не на адекватное отражение свойств реальных процессов понимания текстов.

Вторая группа интересующих нас с лингвистической точки зре ния работ по искусственному интеллекту - это работы, в которых освещаются принципы и средства представления самих структур знаний. Ведь эти средства играют в системах искусственного интеллекта в принципе ту же роль, что и средства формального описания значений слов, предложений и текстов в лингвистической семантике и прагматике. В искусственном- интеллекте проблемам разработки формализмов представления знаний в последние годы уделяется особое внимание /Фридман 19776; 1977в; 1977г; Коэн и др. 1975; Вудс 1975; Боброу и Виноград 1977; Хендрикс 1979;

Брахман 1979; Нариньяни 1980; Вольфенгаген и др. 1979/. Наиболее распространенной формой представления знаний несомненно является формализм семантических сетей. Отметим в связи с этим, что понятие семантической сети стало в работах по искусственному интеллекту уже настолько техническим термином, что соответствующие представления не обязательно должны иметь какое-нибудь отношение к семантике как к определенной сфере языка - при помощи семантических сетей можно представлять любые знания безотносительно к их связи с языком. С другой стороны, точно так же, как для деревьев непосредственно составляющих и деревьев зависимостей в случае описания синтаксических структур предложений существуют соответствующие неграфические (например, скобочные) способы задания тех же синтаксических структур, так и для семантической сети возможна неграфическая форма записи, т. е. она не обязательно должна представлять собой сеть в буквальном смысле слова. Семантическая сеть в этом более обобщенном смысле - это структура, где определенные сущности связаны между собой системой ссылок (в случае графического изображения сущности представляются вершинами, а ссылки -- дугами (ребрами графа)).

Семантические сети применялись и применяются также в "чистой" лингвистической семантике, например, в модели смысл текст. В том, как семантические сети применяются в системах понимания языка, можно особо выделить следующие два момента принципиальной важности.

Во-первых, в качестве единиц (вершин) в семантических сетях могут быть г сущности любой сложности, а не только элементарные смыслы, как это обычно принято в семантических репрезентациях слов и предложений в лингвистической семантике. Например, каждый фрейм по своей внутренней организации представляет со

- OY бой семантическую сеть, В то же время могут существовать и семантические сети, где вершинами являются сами фреймы. Далее, иногда семантическую сеть можно (при помощи особых разбиений) расчленять на определенные части, куски, и придавать им статус некоторых макроединиц в сети. /Шуберт 1975; Хэйс 1977; Хенд-рикс 1979/. Другими словами, могут существовать многоуровневые семантические сети. Во-вторых, в семантических репрезентациях лингвистической семантики отношения доминации между единицами (а эти отношения представляют собой основную разновидность отношений в семантической сети) весьма жестко заданы семантикой самих единиц (предикаты всегда доминируют над своими аргумантами, если применять логическую терминологию). Например: высокий доминирует над домом в семантических представлениях выражений высокий дом, дом - высокий; быстро доминирует над бегать в семантическом представлении выражения бегать быстро ит. д. В семантических сетях, применяемых для представления знаний в системах искусственного интеллекта, приняты более гибкие принципы организации. Так, одна из основных идей, лежащих в основе понятия фрейма, заключается в том, что нужно различать "логическую доминацию" от "функциональной". Если некоторое понятие, например, дом, выбрано в качестве центрального понятия соответствующего фрейма - "фрейма дома" -, то в рамках этого фрейма все понятия, представляющие свойства дома (следовательно и свойство высокий, если такое имеется), подчинены понятию дом в том смысле, что у понятия дом помещены ссылки на эти понятия. В то же время такое упорядочивание указанных понятий никак не меняет отношения логической доминации, т. е. отношения "предиката" к "аргументу", имеющегося между понятиями "высокий" и "дом" (более подробно эти вопросы будут рассмотрены в III главе). Существуют и другие аспекты формализмов представления зна ний, применяемых в искусственном интеллекте, которые следовало бы иметь в виду при разработке соответствующих средств лингвистической теории понимания языка. Однако здесь можно ограничиться приведенными выше общими замечаниями.

4. И последнее, что следует отметить, - это то, что пока именно теоретики создания систем, понимающих естественный язык, наиболее активно пропагандируют необходимость выработки единой, комплексной теории понимания языка, которая объединила бы в себе усилия лингвистики, психологии, искусственного интеллекта. "Было бы столь же невозможно развивать удовлетворительную концепцию языка без понимания общего механизма познавательных процессов, как было бы невозможно иметь удовлетворительную теорию движения небесных тел без соответствующих теорий механики". /Панель 1977, 1009/. Т. Виноград, говоря о связях лингвистики, искусственного интеллекта и психологии, отмечает: "Если нам суждено когда-либо по-настоящему разгадать тайны Языкового общения, то к этому можно придти только через разработку методологий, которые объединяли бы эти подходы (т. е. подходы лингвистики, психологии и искусственного интеллекта -X. Ы.), одновременно отграничивая и уточняя область каждого из них" /Виноград 1978, 42/.

В самом деле, исследования по искусственному интеллекту, особенно работы теоретического характера, оказались тем фактором, который в наибольшей степени содействовал также сближению соответствующих исследований лингвистики и психологии в течении последних десяти лет. Поэтому и тот новый подход, который стал развиваться в лингвистике - подход, при котором в центре внимания стоит не язык как формальная структура, а языковое общение, процессы порождения и понимания языка - некоторыми авторами характеризуется как "вычислительная парадигма" лингвистики /Томпсон 1977; Виноград 1977/. По отношению к концепциям, разрабатываемым в рамках лингвистики и психологии, вычислительные модели искусственного интеллекта выступают в роли направляющего и "дисциплинирующего" фактора. Они постоянно указывают на проблемы, которые еще недостаточно разработаны в лингвистике или в психологии, а также диктуют общую методологию разработки этих проблем*. Только в процессе такого взаимодействия возможно выявление тех общих принципов, которые лежат в основе познания, мышления и языкового общения. И только такие коллективные усилия могут привести к выработке некоторой единой, комплексной науки о мыслительной деятельности человека - когитологии. Пока имеются только представления о самых общих очертаниях этой новой науки. В связи с этим 3. Пилишин выражает следующую мысль: "Вполне может быть, что эти попытки (выработать единые принципы познания, мышления и языка - X. Ы.) пока наталкивались на тот же барьер, что препятствовал расцвету физики в течение двух тыся-чилетий, которые отделяют Аристотеля от Гал^илея: отсутствие достаточно мощного технического средства, который дисциплинировал бы и расширял бы силы воображения." Вполне возможно, отмечает 3. Пилишин, что в виде ЭВМ теперь появилось такое средство для изучения познавательной деятельности человека /Пилишин 1978, 97/.

Заключение диссертации по теме «Финно-угорские и самодийские языки», Ыйм, Халдур Яанович

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ, ВЫВОДЫ И ОБОБЩЕНИЯ

Основной темой в настоящей работе было исследование взаимодействия структур знаний и языковых /семантических/ структур в процессе понимания текста. Исходя из того общего положения, что к интерпретации смысла воспринимаемого текста человек всегда привлекает определенные внеязыковые знания, мы обосновывали тезис о том, что существуют определенные виды обыденных знаний, которые можно считать в такой мере общими для соответствующих языковых коллективов, что их исследование следует включить в задачи лингвистической теории понимания языка.

Мы представили классификацию тех знаний, которые систематически используются людьми при интерпретации текста, и обсуждали возможные способы воздействия этих знаний на процесс интерпретации.

Далее, мы разработали определенный понятийный аппарат и систему формальных средств, необходимых для описания закономерностей взаимодействия знаний и языковых структур в процессе понимания текста.

В практической части работы - в главах 1У и У - мы подвергли анализу, в соответствии с выработанными принципами, конкретный материал из эстонского языка - слова, обозначающие определенные виды директивной интеракции /глава 1У/ и реплики диалога как реализации тех же видов интеракции /глава У/.

Представим ниже обзор основных результатов работы в виде обобщений и заключений, которые можно сделать на основе проведенного практического анализа.

Анализ эстонских слов директивной интеракции позволил выявить определенные характеристики и закономерности употребления семантических знаний /знаний о предметной области/ на микроуЕОБне, притом как в статическом, так и в динамическом аспектах.

Анализ реплик директивного диалога как особого вида текстов позволил изучать определенные аспекты употребления знаний на макроуровнях, уточняя представления о типах и характеристиках шкростр^туЕ знаний.

Т.Анализ слов директивной интеракции в главе ТУ явно показал необходимость учитывания знаний о внутренней организации действий при описании понимания текстов, где встречаются данные слова. Вместо описания значений слов как наборов структур, которые фиксируют логически необходимые и достаточные признаки соответствующих действий, мы представили значения слов как модели самих обозначаемых действий, модели, в которых отражаются обыденные представления о внутренней организации данных действий.

Общая идея о частичной упорядоченности подструктур такой модели деятельности по временной оси оказалась лингвистически реальной и релевантной. В еще большей степени сказанное относится к отдельным подструктурам в этой модели: к desire-, bel-, consider-, dec-, intend- структурам, а также к структурам в plot- и conseq- компонентах слов.

Вместе эти подструктуры,их организация и связи /которые все обобщенно описаны в 4.2./ можно рассматривать как конкретный пример одного эмпирически обусловленного типа организации ЗСЗ в значениях слов, пример существования определенных эмпирических ограничений на комбинирование ЗСЗ в значениях слов /см.3.1./. Прежде всего здесь реализуется наше общее положение о значениях слов как когнитивных структурах, в которых tt »V V закристаллизованы" определенные фрагменты человеческого опыта - обыденные знания об объектах и явлениях, обозначаемых словами.

Специально следует подчеркнуть необходимость включения desire-, bel- и consider-структур в описания значений слов, выражающих действия. Прежде всего этими компонентами наша модель представления отличается от тех способов представления, которые приняты в лингвистической семантике. desire подструкг;- --я, которые выражают интерес, желание субъекта совершить d "»казались необходимыми, в частности, для различения тех "механизмов воздействия", которые лежат в основе слов убеждения, например, veenma, meelltama, ahvatlema, innustama с одной сторонней слов принуждения /käskima, kee-lama, noudma/, с другой. функция bel- структур заключается, в представлении релевантных предположений и оценок агента действия; как можно было убедится, именно в содержании данных структур часто кроется различие между отдельными директивными воздействиями. Также связи между коррелирующими В- и Р-словами в тексте реализуются через bel- структуры Р-слов. Эти связи устанавливаются правилами, которые используют содержание B-слова для определения /"конструирования"/ конкретного содержания коррелирующего Р-слова /см.4.4.-5./. Так, именно с помощью таких правил специфицируется интерпретация СЛОВ типа tältma, rahuldama, noustuma, которые в разных контекстах получают разную содержательную . интерпретацию.

Необходимость /лингвистическая релевантность/ consider-подструктур в описаниях действий, обозначаемых В- и Р-словами, в меньшей степени выявилась при анализе слов. Зато тем более четко зта необходимость выявилась при анализе макроструктуры редлик S1 и ,s2„Как было указано в 5.3., Фактически все типы МОТ-структур в отрицательных репликах s2 /которые представляют iLо^иьацли отказа/ задуманы как входные данные для consider-компоненты S-j^: как Факторы, насчет которых s2 хочет, чтобы S-^ учитывал их при своем решении, акцептировать ли отказ s2 или нет.

Таким образом, не только анализ самих слов, но к анализ текстов /реплик s-^ и s2/ подтверждает необходимость включения bel- и consiber- структур в описания данных слов в рамках общей модели понимания текста.

При интерпретации текстов, содержащих данные слова, описанная внутренняя организация семантического представления .слов /как описание некого "прототипного" коммуникативного действия/ (функционирует в качестве одного типа контекстных знаний - знаний, относящихся к обобщенной, "семантической" памяти. Такие знания функционируют как некий фон, с которым сравниваются конкретные данные о соответствующих действиях - воздействиях и реакциях получаемые из текста.

2. Второй i,;n обобщенных фоновых знаний, участвующих в процессе интерпретации значений слов, представлен правилами, которые примыкаются к описанному представлению структуры слов. При описании семантики слов нам понадобились два основных типа правил.

Во-первых, понадобились правила, которые фиксируют связи между отдельными SC3 или между структурами из ЭСЗ. Прежде всего данные связи основываются на определенных свойствах 303. Формально данные правила представляют собой правила вывода. Содержательно же они выражают определенные эмпирическиезако-номерности, по обыденным представлениям действующие в области целенаправленной деятельности людей.

Во-вторых, для адекватного описания значений рассматриваемых слов в рамках теории понимания языка требовались также правила совершенно иного типа - правила, которые модифицируют содержание слова в зависимости от предыдущего контекста, в котором слово употреблено. Эти правила тлеют общий вид "если в части А некого текста имеется структура Ср то в часть В данного текста следует включить структуру С£ /см. правила [Ш-\]• -/П4-57 в 4.4./. Такие правила нам понадобились для объяснения того факта, что понимание значений слов, выражающих реакции на директивные воздействия / -ЬаИлпа, гаЬиХйата, пбив^та, кее1йита и т.п./, систематически зависит от юнкретного содержания В-структур, встречающихся в предыдущем тексте. Рассматриваемые правила отражают, таким образом, знания носителей языка о связах и зависимостях между определенными семантическими структурами в рамках некоторого отрезка текста. В нашем случае этими семантическими структурами являются структуры, соответствующие коррелирующим В- и Р-словам, однако того же типа правила несомненно понадобятся также для отражения контекстуальных связей между другими типами подструктур текста.

Рассматриваемый тип правил является совершенно новым средством описания семантического содержания языковых выражений, и как было уже отмечено, необходимость в таких правилах непосредственно вытекает из тех требований, которые семантическому описанию слов предъявляет теория понимания языка.

3. Упомянутые только что правила, которые устанавливают связи между разными частями текста, вместе с тем представляют пример того, как те конк£етныезнания, которые получены из текста, могут влиять|на интерпретацию содержания некого выражения в последующем тексте. Зто - пример влияния содержания эпизодической памяти на понимание текста.

Сам факт такого влияния, разумеется, не является новым. Однако до сих пор конкретные способы и механизмы данного влияния почти не исследовались в лингвистике. И тем более неожиданным может оказаться тот факт, что эти механизмы влияния : можно исследовать на основе анализа значений словЛ

4. Влияние тех двух' типов знаний - обобщенных фоновых знаний и знаний, полученных из текста - на результат интерпретации текста можно наблюдать также на уровне Ма2Р£с!Р2к!УЕ текст;

Как показал наш анализ строения отрицательных реплик в контексте директивной интеракции, один вид воплощения общих знаний, которые требуются для интерпретации данных реплик - это правила—схе им . определяющие возможные типы макроструктур отрицательных реплик /см. 5.З./. Это -знания о возможных способах построения ответа, когда цель^данного ответа является отказ делать б.

Однако даже более существенными и интересными с эмпирической точки зрения оказываются знания, которые эксплицировались в виде разных типов МОТ-структур /см. 5.3.I.- 5.З.З./. На наш взгляд, здесь выявляется редкостный набор эмиирическжфакто-ров, которые по обыденным представлениям могут повлиять на совершение некого действия, в частости, предотвратить совершение данного действия. Следует подчеркнуть, что это не просто знания о необходимых физических и психических предусловиях действий, а именно знания о таких Факторах, которые в языковом коллективе приняты за "оправдывающих" мотиваций. Другими словами, это - знания о сои;иальнш:нормах.

Использование указанных знаний макроуровня регулируется правилами /П5-1/ - /По-6/, см. 5.3.1. - 5.3.3. Данные правила также связывают структуры Р-реплик со структурами соответствующих В-реплик, другими словами - с содержанием прдыдущего текста /точнее, со знаниями в эпизодической памяти, которые получены из предыдущего текста/. Эти правила существенно отличаются от правил типа /П4-1/ - /П4-5/: здешние правила не являются правилами конструирования МОТ-структур, а указывают на зависимость выбора конкретных типов ?;тОф-структур от содержания предыдущей В-реплики и от намерения^.- Именно в этом смысле они представляют знания о социальных нормах, которые регулируют построение отрицательных Р-реплик.

5. Мы показали, что понимание текста протекает на нескольких уровнях. Соответственно также знания, которые при этом используются и которые являются результатом понимания текста, организуются на нескольких уровнях /2.4.; 3.2.2./. Такая уров-невая организация 1г$уща как семантическим, так и прагматическим знаниям.

Конкретно мы различали микроуровень и макроуровень предоставления и обработки знаний. К ним добавляется "нолевой уровень" , который подчеркивает относительный характер микро- и макроуровней представления некого конкретного текста.

Знания микроуровня - это внутренние семантические структуры, которые лежат в основе слов и /в случае конкретных текстов/ - отдельных предложений. Единицами микроуровня являются ЭСЗ - элементарные схемы знаний.

Макроуровень знаний не представляет собой какого-нибудь одного конкретного уровня. Этот термин употребляется обобщенно для обозначения уровней "более высокого порядка", надстраивающихся над уровнем элементарных единиц и элементарных структур. На каждом из выделяемых макроуровней имеются свои единицы знаний и свои правила оперирования ими. Эти единицы могут иметь ту же формальную структуру, что и ЭСЗ /и, соответственно, также слова/ Однако вопрос о конкретных типах и наборе еди' ниц некоторого макроуровня является эмпирическим вопросом.

Макроуровни понадобятся, в частности, для выражения соответствующих обобщений и для сформулирования закономерностей организации знаний и оперирования знаниями, которые не проявляются на уровне элементарных единиц и структур. Единицы и структуры некого макроуровня, как правило, не сводимы к структурам микроуровня какими-нибудь автоматическими п^дедурами. Например, закономерности организации реплик директивного диалога невозможно сформулировать в терминах элементарных единиц микроуровня.

6. Мы различали два типа макроединиц, требуемых для описания тех знаний, которые участвуют в понимании языковых текстов. Единицы семантической, событийной структуры текста мы называли гиперсобытиями. Единицы изложения - прагматической структуры текста - мы называли эпизодами /см. 3.2.2./. В определенных условиях физические реализации этих единиц могут совпадать. Так, реплика, в диалоге представляет один "эпизод" в смысле единицы построения текста. С другой стороны, по своему содержанию реплика может реализовать такие гиперсобытия, как "уговаривание кого-то делать что-то", "отказывание делать что-то", и т.п. Мы исследовали структуру отрицательных реплик в эстонском языке именно как гиперсобытий.

7. В семантических исследованиях по макроорганизации текстов часто стремятся перейти от уровня непосредственной языковой реализации - "нолевого уровня" - сразу на уровень сюжетной организации, на уровень "глобальной макроструктуры" текста. Исходя из нашего общего тезиса о необходимости соблюдать преемственность в лингвистических исследованиях, мы выделили в качестве объекта нашего исследования "локальные макростр^ктуры" текста /см. 5.2./. Это макроструктуры, которые надстраиваются непосредственно над нолевым уровнем /над языковой реализацией текста в виде предложений/. Хотя трудно дать точную характеристику локальным макроструктурам, сама идея о существования такого уровня содержательной организации текста имеет большую эвристическую ценность для лингвистики. Наше исследование закономерностей построения и понимания реплик в директивном диалоге подтверждает также эмпирическую лингвистическую реальность локальных макроструктур.

8. Олова языка включаются в общую иерархию знаний как бы "с боку". Значения слов не образуют какого-нибудь определенного уровня или слоя в знаниях. Слова как языковые знаки поэтому и являются "универсальными обозначающими единицами", что из общей системы знаний они могут вычленять не только структуры самой разной комплексности, но и структуры, принадлежащие самым разным уровням обобщения, укрупнения. Ввиду этого непосредственное словесное выражение некого содержания может происходить на разных уровнях общности-конкретности. Данный уровень словесной реализации содержания мы называли нолевым уровнем текста* "под" этим уровнем находится микроуровень данного текста, "над" этим уровнем - макроуровни текста /см. 2.4.; q р 9 /

9. Мы подчеркивали, что адекватное описание понимания языка с необходимостью предполагает описание не только структур знаний, но и тех процессов, в которых реализуется понимание. Вопрос о лингвистически релевантных типах процессов оперирования знаниями пока остается одним из наименее изученных /и заодно одной из наиболее актуальных/ проблем лингвистической теории понимания языка.

В диссертации мы касались следующих типов процессов.

Во-первых, процессы ассимиляции сообщаемых знании со старыми знаниями и конструирования новых, результирующих структур знаний /см. 2.5./. Экспликация данных гггюцессовТтредполавает е ~ ^ х разложение предложений на элементарные сообщения и выявления операций, которые реализуются элементарными сообщениями.

Во-вторых, дополнение структур знаний, полупенных в результате непосредственного анализа слов и предложений, на основе применения правил семантического вывода /см. 3.2.3. и 4.З.З./. Данные правила представляют фактически единственный тип процессов, который до сих пор в некоторой степени исследован в лингвистической семантике.

В-третьих, процессы, в которых реализуются переходы между структурами знаний разных уровней - А Ш=фВ; см. 2.4. и 2.2.

В-четвертых, процессы, в которых реализуется влияние контекста, т.е. знаний, полученных из предыдущего текста, на интерпретацию смысла некого слова, предложения или отрезка текста. Данные процессы в нашем исследовании представлены правилами конструирования структур Р-слов на основе структур коррелирующих B-слов /см.4.4./; и правилами, определяющими конкретные реализации МОТ-структур в зависимости от структур В- и Р-реплик /см. 5.3./.

Из данных процессов конкретному эмпирическому рассмотрению в нашей работе были подвергнуты процессы второго и четвертого типов. Для отражения этих процессов были выработаны соответствующие системы правил. и i ±

10. Формальные^сре^ства для представления семантических структур/взаимодеиствия знании с этими структурами в нашей модели состоят из двух типов средств.

Во-первых, для представления семантических структур знаний применяются схемы знаний. Элементарными единицами в этих структурах являются ЭСЗ /элементарные схемы знаний; см. З.1./.

Во-вторых, схемы знаний как Формальные структуры дополняются правилами оперирования этими структурами; см. 3.2.3.

II. Элементарные схемы знаний, как и построенные из них сложные схемы знаний, имеют определенную внутреннююорганиза-пию. Эта внутренняя организация структур, в частности ЭСЗ, также носит определенную информацию. В принципах внутренней организации схем знаний отражаются наиболее имплицитные представления носителей языка о строении самой отражаемой действительности.

Каждая схема знаний имеет тело и определенное количество ветвей. Последние представляют переменные аспекты тела, через которые соответствующая структура может связываться с другими схемами знаний и тем самым конкретизироваться. Далее в схему знаний включаются определенные компоненты, которые специфицируют содержание и употребление соответствующей схемы знаний. Разные типы схем знаний могут тлеть разные наборы компонент.

В схемах знаний, которые представляют знания о деятельности, такими основными компонентами являются setting, plot mconseq.

Список ЭСЗ, которые понадобились нам в анализе эмпирического материала, представлен в 3.1. Описания внутренней структуры этик ЭСЗ представлены в Приложении 3.

При использовании ЭСЗ возможно различение между концептуальной и Функ2ио1%яьнойдоминащей единиц в схемах знаний /см.3.1./

Концептуально каждая ЭСЗ доминирует над структурами, которые представляют значения его ветвей. С помощью Функциональной доминации можно задавать определенную перспективу рассмотрения соответствующей комплексной структуры знаний, так что концептуальные зависимости можно "читать" в любом направлении. Если направление Функциональной доминации отличается от направления концептуальной доминацки, то это указывается частицей from, которая прибавляется к названию ветви /agírom, OBJfrom, contíi и т.д./.

Значения ветвей можно специфицировать в абсолютном смысле и в смысле "по умолчанию". Последним способ спецификации указывается с пометкой default; это значит , что данное значение ветви считается действительным, если в самом тексте не указано какое-нибудь другое значение. и i ( f ■ J >.•

В техническом смысле пля представления схем знаний применимы два способа записи - графический и скобочный /в виде предикатно-аргументных Формул/ В основном ш изпользовали последний способ записи, прежде всего из-за его компактности.

12. Основные типы правил оперирования структурами знаний Фактически описаны выше /см. пункты 2.,4. и 9./. С более Формальной точки зрения данные правила можно характеризовать следующим образом.

Первый общий тип правил - это правила вывода вида А —f В /из А выводится В/, которые распадаются на три более узкие подтипы /см. 3.2.3. и Приложение 4/:

I/ А —> В 'из А в с№слеимпликагтии выводится В', то есть, из А выводится В и из отрицания А /не-А/ выводится отрицание В /не-В/;

2/ А рг> В 'из А в смыслепресуппозиции выводится В', то есть, из А выводится В и из не-А также выводится В;

3/ А а > В 'из А всмьтсле аллегации выводится В', то есть, из А выводится В, а в случае не-А действительность или недействительность 3 не определена.

Такое деление правил вывода специально ориентировано на форму представления схем знаний, в частности, на различение SETTING- и C0NSEQ- компонент в структуре действий. Второй общий тип правил представлен правилами вида А : = [bJ-—Cj Данные правила фактически соответствуют правилам подстановки, известным из порождающей грамматики. С помощью данных правил мы описали фрагменты синтаксиса макрокатегорий директивного диалога /см. 5.2./.

Правила третьего типа имеют общую форму "Вели в части А некого текста имеется подструктура Ст, то в часть В того же текста следует включить подструктуру СР".

С помощью данных правил можно отражать влияние контекста -предыдущего текста - на интерпретацию некой части текста /см. 4.4./.

Правила четвертого типа имеют форму "Если в части А некого текста имеется подструктура Cj, относящаяся к макрокатегории МКТ, то в части В того же текста макрокатегория МК9 может быть реализована в виде структуры Cg."

С помощью данных правил можно отражать контекстуальные связи между структурными частями макрокатегории, ) содержащихся в разных частях текста /см. 5.3.Л

Для представления последних двух типов правил мы не вводим какого-нибудь формального спопоба записи. Для такой формальной записи требуется больше эмпирических данных о соответствующих контекстуальных связях, а также о макрокатегориях и м(^кроструктурах текста.

13. В конкретной части работы /в главах 4. и о./ мы и не старались охватывать всю теоретическую проблематику, которая обсуждалась в главах I.-3. Нашей целью было экспериментальное изучение основных теоретических положений работы и достаточно подробное изучение и описание одной определенной семантической области эстонского языка.

Мы выбрали для анализа группу слов и выражений эстонского языка, которые обозначают акты языкового воздействия /В-акты/ и возможные реакции на эти воздействия /Р-акты/. И во-вторых, мы проанализировали тексты, которые описывают те же самые акты. Такой подход позволил нам изучать одни и те лее структуры эстонского языка на разных уровнях, исследовать влияние контекста на интерпретацию данных выражений и, прежде всего, изучать разные тишзнаний, которые систематически связываются с данными языковыми выражениями и оказывают определенное влияние на понимание их смысла в конкретных употреблениях. Полученные результаты представляют серьезный интерес с точки зрения описания семанткко-концептуальной структуры эстонского языка.

Проанализировано 10 подтипов слов, которые выражают директивные воздействия, и 10 подтипов слов, которые выражают реакции на данные воздействия.

14. Слова языкового воздействия эстонского языка /см. 4.3./ разделяются на две основные группы. В первую группу входят "слова убеждения/уговаривания", выражающие воздействия, в которых непосредственным объектом воздействия является механизм рассуждений и оценок уеепта »уговаривать», ра1иша 'просить', Ьо1а1;ата 'предостерегать' и т.п. Во вторую группу, количественно заметно1ограниченную, входят "слова принуждения", выражающие воздействия, в случае которых от э2 не предполагается собственных рассуждений и оценок; вместо этого предполагается, что вынужден слушаться ввиду определенных социальных или физических обстоятельств: кавМта 'приказывать1 кее1аща 'запрещать', поийта 'требовать* И т.п. К первой группе относится 7 подтипов слов, ко второй - 3 подтипа.

Анализ указанных типов В- и Р-слов выявил сложную систему обыденных представлений, которая лежит в основе употребления и интерпретации данных слов в конкретных текстах в эстонском языке /см. 4.3.1. к 4.3.2./. В соответствии с этой системой представлений s1 может воздействовать на S2? например, путем

- простого выражения желания /so о vi aval dama 'выражать желание'/;

- указания на собственные надобности и т.п. /paiuma 'просить'/;

- указания, что действие бр или его результаты существенны для S2 /veenma 'уговаривать'/;

- указания на приятные для s2 аспекты в /ahvatiema 'манить'

- указания на неприятные для s2 аспекты D /holatama 'предостерегать'/;

- поддерживания интересов или желаний самого s2 /innustama 'вдохновлять'/;

- указания на свои права или на обязанности s2 /noudma 'требовать'/;

- апеллирования на свое доминирующее положение по отношению к s2 /kasklma 'приказывать', keelama 'запрещать'/.

Наиболее многочисленным из рассмотренных подтипов В-слов в эстонском языке оказывается подтип paiuma 'просить', куда можно включить свыше 50 слов и выражений; правда, большинство из них явдяется разными выражениями одного и того же значения "прошения"; разница между выражениями прежде всего стилистическая.

15. Слова, обозначающие в эстонском языке "ое^лшин на языковые воздействия, представляют собой пример слов, интерпретация которых в тексте систематически зависит от контекста. Конкретное содержание такого слова как noustuma 'соглашаться', например, зависит от того, реакцию на какой тип воздействия оно выражает: на просьбу, уговаривание, требование или какоенибудь иное воздействие. В каждом случае значением данного слова охватываются разные типы предположений и рассуждений s2,( агента данного Р-акта.

В анализе Р-слов эстонского языка выделялись положительные Р-слова /nôustuma 'соглашаться', rahuldama 'удовлетворять', lubama 'обещать' и др./ и отр^ательные Р-слова /keelduma 'отказываться', vastu rââkima 'отнекиваться, упираться' и др.;

По другим критериям выделялись Р-слова, которые обознаяают реакции, с которыми заканчивается цикл^интеракции /tâitma '"•'тюлнять', keelduma 'отказываться' и др./, иР-слова, которые обозначают реакции, не заканчивающие п;икла интеракции /lubarna 'обещать', vastu rââkima »отнекиваться» и др./; см. 4.4.1.

В конкретном анализе Р-слов особенно отчетливо выявилась необходимость выделения setting-, рьот-и conseq- компонент в представлениях В- и Р-слов, а также конкретных подструктур в этих компонентах. Данный анализ привел нас к ^формулированию правил /П 4-1/ - /П 4-5/, которые связывают между собой содержания setting-, plot- и conseq- компоненты коррелирующих В-и Р-слов.

16. В главе У исследовались те же самые типы интеракции, но уже на уровне макроструктур: на уровне В- и Р-тэешгик директивных диалогов. Более подробному анализу мы подвергли отрицательные ответы s^ которые можно отнести к общей категории keelduma tegemast D, 'отказываться делать D'-. В структуре этих отрицательных реплик мы выделили макрокатегории собственного акта отказывания /keelduma-Акт/ и М0!1'™3^1™ отказа /keeldu-ma-мот/. Как показал анализ, в основе использованием таких мотиваций можно обнаружит развитую систему представлений о том, какие типы мотиваций приняты в каких условиях.

Можно выделить три первичных типа мотиваций-аргументов, которые s2 применяет при отказе делать ¿v аргументы против В-ак-та /см. 5.3.1./, аргументы против ]> /5.3.2./ и аргументы против аргументов /см. 5.3.3. /.

Особый интерес в контексте настоящей работы представляют аргументы против D s Основной вид таких аргументов сводится к утверждению: "Я не могу делать потому что у меня нет достаточно Р для DV где Р - это различные ресурсы /психические, физические, социальные/, требуемые для совершения i).• Оказывается, что в эстонском языке /как и в других языках/ существует обширный набор слов и выражений для обозначения и характеристики таких ресурсов /вернее, отсутствия таких ресурсов/: ma ei joua 'не успею', mul pole aega 'у меня нет времени», ma ei julge 'не смею, я боюсь', та ei tohi 'мне нельзя', ei ole môtet 'нет смысла» и т.п. На основе материала эстонского языка выделено 13 типов ресурсов, которые по обыденным представлениям требуются для совершения некого действия /и отсутствие которых, соответственно, может препятствовать совершению ; . соответствующего действия d/¿

Такой анализ позволяет выявить различные новые типы знаний, которые у носителей эстонского языка систематически связываются с тем Р-актом, который обозначается словом keelduma ? но котрые было бы трудно выявить через анализ самого этого слова. В этом смысле анализ структуры реплик в данной главе естественным образом дополняет анализ слов, проведенный в " главе 1У.

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Ыйм, Халдур Яанович, 1983 год

1. Апресян Ю.Д., Лексическая семантика, М.: Наука 1974.1. Апресян 1980

2. Апресян Ю.Д., Принципы семантического описания единиц языка, Сб. Семантика и представление знаний. Труды по искусственному интеллекту II. Тарту: ТГУ 1980, с.3-24.1. Арутюнова 1977

3. Арутюнова Н.Д., Номинация и текст. Сб. Языковая номинация. М.: Наука 1977, с.304-357.1. Арутюнова 1980

4. Арутюнова Н.Д., К проблеме функциональных типов лексического значения. Сб. Аспекты семантических исследований. М.: Наука 1980, с.156-249.1. Бендикс 1966

5. Bendix Е#, Componential analysis of general vocabulary: the semantic structure of a set of verbs in English, Hindi and Japanese. Bloomington: Indiana University 1966.1. Бирвиш 1969

6. Bierwisch M., On classifying semantic features. In: Progress in Linguistics, Ed. by M.Bierwisch and K.Heidolph, The Hague: Mouton 1969, pp.27-50.1. Бирвиш 1979

7. Bierwisch M., Three psychological aspects of meaning. -Zeitschrift fttr PsUchologie 1979, Bd.187, H.3, s.259-309.1. Блэк и Бауер 1979

8. Black J.B.f Bower G,H., Episodes as chunks in narrativememory. Journal of Verbal bearing and Verbal Behavior 1979, v.18, pp.308-318. Блюм и Хейс 1977

9. Bloom D., Hays D., Cognition and language. Mimeo 1977. Боброу и Виноград 1977

10. Bobrow D., Winograd Т., An overview of KRL, a Knowledge representation Language. Cognitive Science 1977, v.l, pp.3-46. Брахман 1979

11. Brachman R.J., On the episemiological status of semanticnetworks. In: Associative Networks. Ed. by N.Findler.

12. New York: Academic 1979, pp.21-64. Брахман и Смит 1980

13. SIGARI Newsletter Special Issue on Knowledge Representation. Ed. by R.Brachman and R.Smith. Cambridge: ACM 1980. • Брудный 1975

14. Брудный A.A., Понимание как философско-психологическая проблема. Вопросы Философии 1975, № 10, с.109-117. Брудный 1977

15. Брудный А.А., К теории коммуникативного воздействия. -Сб. Теоретические и методологические проблемы социальной психологии. М.: Наука 1977, с.32-50. Брунер 1975

16. Bruner J.S., From communication to language. Cognition1975, v.3, pp.255-287. Брунер 1978

17. Bruner J.S., The ontogenesis of speech acts. In: Social Rules and Social Behavior. Oxford: OUP 1978, pp.88-108.

18. Брэнсфорд и МакКаррел 1974

19. Bransford J.D., McCarrell N.S., A sketch to a cognitive approach to comprehension. Cognition and symbolic processes. Ed. by W.B.Weimer and D.S.Palermo. Hillsdale: Erlbaum 1974, pp.189-229. Брэнсфорд и Нитч 1978

20. Bransford J.D., Nitsch K.E., Coming to understand things we could not previously understand. In: Speech and banguag in Laboratory, School and Clinic. Cambridge: CUP, 1978, pp.267-307. Брэнсфорд и Френке 1972

21. Bransford J.D., Pranks J.J., The abstractions of linguistic ideast Cognition 1972, v.l, pp. 211-249. Вежбицка 1972

22. Wierzbicka A#, Semantic Primitives. Frankfurt: Atheneum,1972. Вежбицка 1981

23. Wierzbicka A., lingua mentalis. New York: Academic 1981.1. Виленски 1979

24. Wilensky R., Whay John married Mary: understanding storiesinvolving recurrent goals. Cognitive Science 1979, v.3,pp.235-266. Виленски 1980

25. Wilensky R., Points: a theory of story content. EECS Memo No.17, University of California at Berkeley 1980.1. Виленски 198I

26. V/ilensky R., Metaplanning: representing and using knowledge about planning in problem solving and language understanding. Cognitive Science 1981, v.5, No.3, pp.197-234. Вилюнас 1976

27. Вилюнас В.К., Психология эмоциональных явлений. М.:МГУ 19761. Виноград 1972

28. Winograd Т., Understanding natural language. New York: Academic 1972. Виноград 1975

29. Winograd Т., Frame representation and the declarative-procedural controversy. In: Representation and Understanding. New York: Academic 1975, pp.185-210. Виноград 1976

30. Winograd Т., Towards a procedural understanding of semantics. Revue Internationale de philosophie 1976, No.117/118, pp.260-303. Виноград 1977

31. Winograd Т., Some contested suppositions of generative linguistics about the scientific study of language. -Cognition 1977, v.5, pp.151-180. Виноград 1980

32. Winograd Т., What It means to understand language. -Cognitive Science 1980, v.4, No.3, pp.209-241. BMM 1967

33. Вычислительные машины и мышление. Перевод с английского. М.: Мир 1967. Вольфенгаген и др. 1979

34. Вольфенгаген В.Э., Воскресенская О.В., Горбанев Ю.Г., Система представления знаний с использованием семантических сетей. Вопросы кибернетики, вып.55. М., 1979, с.49-69 Вопросы 1975/1976/1977/1978/1979

35. Семантика и вопросы искусственного интеллекта. Тезисы конференции. Киев 1975/1976/1977/1978/1979. Вудс 1975а

36. Woods W.A., What is in a link.- In: Representation and Understanding. New York: Academic 1975, pp.35-82.1. Вудс 19756

37. Woods W.A., Some methodological issues in natural language processing. IINLAP 1975, pp.148-153.1. Вудс 1976

38. Вудс В.A., Сетевые грамматики для анализа естественных языков. Кибернетический сборник. Новая серия 1976,;вып.13 с.120-158. Вудс 1977

39. Woods W.A., Meaning and machines. Computational and Mathematical Linguistics, v. 2. Pirence 1977, pp.769-791. Вэрн 1977

40. Waern A., On the relationship between knowledge of theworld and comprehension of texts. Scandinavian Journalof Psychology 1977, v.18, pp.130-139. Гак 1971

41. Гак В.Г., Семантическая структура слова как компонентсемантической структуры высказывания. Сб. Семантическаяструктура слова. М.: Наука 1971, с.78-96.1. Гаррод и Сэндфор 1977

42. Garrod S., Sanford A., Interpreting anaphoric relations.

43. Journal of Verbal Learing and Verbal Behavior 1977, v.16,pp.77-90.1. Гарфинкёлй' ■ 1967

44. Garfinkel H., Studies In ethnomethodology. Englewood

45. Cliffs: Prentice Hall 1967. Гибсон 1977

46. Gibson J.J., The theory of affordances. -In: Perceiving, Acting and Knowing. Ed. by R.E.Schaw and J.R.Bransfоrd. Hillsdale: Erlbaum 1977, pp.67-87.1. Гольдштейн и др. 1976

47. Goldstein I., Papert S.f Minsky M., Artificial intelligence, language and the study of knowledge. In: Artificial Intelligence and Language Comprehension. Washington 1976, pp.27-49. Грайс 1975

48. Grice H.P., Logic and conversation. In: Syntax and Se~" mantics v.3. New York: Academic 1975, pp.41-58. Даглас 1970

49. Understanding Everyday Life. Ed. by J.D.Douglas. Chicago: Aldine 1970. Дайк 1977

50. Di^k I.A.van, Text and Context. London: Loryman 1977. Дайк 1981

51. Dijk T.A.van, Macrostructures. Hillsdale: Erlhaum 1981. Даль 1979к

52. Dahl 0., Case grammar and prototypes. Prague Bulletin of Mathematical Linguistics No. 32, 1979, pp.3-23. Дкекендорф 1975

53. Jackendoff R., A system of Semantic primitives. In: TINLAP 1975, pp.28-33. Джонсон, Бренсфорд и Соломон 1973

54. Johnson М.К., Bransford J.D., Solomon S.K., Memory fortacit implications of sentences. Journal of Experimental

55. Psychology 1973, v.98, pp.203-205. Джонсон-Лэрд 1977

56. Johnson-Laird P.N., Procedural semantics. Cognition1977, v.5, pp.289-214. Диалог 1982

57. Семинар проекта "Диалог?. Тезисы докладов. Тарту: ТГУ 1982.1. Дор 1978

58. Dore J., Conditions for the aquisition of speech acts. -In: The Social Context of Language. Chichester 1978,pp.87-13 Дубровский 1977

59. Дубровский Д.И., Существует ли внесловесная мысль? -Вопросы философии 1977, № 3, с.97-104. Жинкин 1964

60. Жинкин И.И., 0 кодовых переходах во внутренней речи. -Вопросы языкознания 1964, № 6, с.26-38. Жинкин 1970

61. Жинкин И.И., Грамматика и смысл. Сб. Язык и человек. M.: МГУ 1970, с.78-114. Звегинцев 1973

62. Звегинцев В.А., Язык и лингвистическая теория. М.: МГУ 1973 ЗвегинЦев 1976

63. Звегинцев В.А., Предложение и его отношение к языку и речи. М.: МГУ 1976. Звегинцев 1977

64. Звегинцев В.А., Проблема взаимоотношения языка и мышления и НТР. Вопросы философии 1977, № 4, с.88-94. Звегинцев 1979

65. Звегинцев В.А., Проблема "искусственного интеллекта" с точки зрения лингвистики. Вопросы философии 1979, № 3, с. 92-96. Звегинцев 1980

66. Звегинцев В.А., К стратегии построения систем класса "искусственный интеллект". Логико-семантические вопросы искусственного интеллекта. Труды по искусственному интеллекту III. Тарту: ТГУ 1980, с.1. Звегинцев 1982

67. Звегинцев В.А., Язык и знание. Вопросы Философии 1982, № I, с. 71-80. Изард 1981

68. Изард И., Эмоции человека. Перевод с английского. М.: Мир 1981. Ингве 1975

69. Yngve V., Toward human linguistics. In: Papers from the Parasession on functlonalism. Chicago 1975, pp.540-555.1. Ингве 1969

70. Yngve V., On achieving agreement in linguistics. In: Papers from V Annual Meeting of the Chicago Linguistic Society. Chicago 1969, pp.455-462.1. Йекович и др. 1979

71. Yekowich F.R., Walker C.H., Blackman H.S., The role ofpresupposed and focal information in integrating sentences.- Journal of Verbal Learning and Verbal Behavior 1979, v. 18, pp.535-548.1. Карттунен и Питере 1977

72. Karttunen L., Peters S., Requiem for presuppositions. In:

73. Proceedings of the 3rd Annual Meeting the Berkeley Linguistic Society. Berkeley 1977, pp.360-371. Кац 1972

74. Katz J.J., Semantic theory. New York: Harper and Row 1972.1. Кац и Фодор 1963

75. Katz J.J., Fodor J.A., The structure of a semantic theory.- Language 1963, v.39, pp.170-210. Кацнельсон 1972

76. Кацнельсон Д.И., Типология языка и речевое мышление. Л.: наука 1972.1. Келлер-Коэн 1998

77. Keller-Cohen D., Context in Child Language. Annual Review of Anthropology 1978, v.7, pp.453-482. Кибрик 1982

78. Кибрик А.Э., Компоненты семантического представления. Сб. Диалог 1982, с.37-39. Кибрик 1983

79. Кибрик А.Э., Лингвистические постулаты. Труды по искусст-вкнному интеллекту У. Тарту: ТГУ 1983, с.34-40. Кинч 1975

80. Kintsch W.f Memory representations of text. In: Information Processing and Cognition. Ed. by R.Solso. Hillsdale: Erlbaum 1975, pp. Кинч 1977

81. Kintsch W., Memory and cognition. New York 1977. Киселева 1978

82. Киселева Л.А., Вопросы теории речевого воздействия. Л.: ЛГУ 1978. Киуру 1977

83. Kiuru S,f Suomen kielen kieltohakuiset verbit. Helsinki:1. SKS 1977. Кларк E. 1978

84. Clark E.V,, Discovering What a word can do. In: Papersfrom the Parasession on Lexicon. Chicago: CLS 1978,pp.34-57 Кларк 1977

85. Clark H.H., Inferences in comprehension. Basic Processesin Reading. Ed. by D.LaBerge and J.Samuels. Hillsdale:

86. Erlbaum 1977, pp.3-42. Кларк и Хэвиланд 1974

87. Clark H.H., Haviiand S.E., Psychological processes asliiigtilStic explanation. In: Explanation in Linguistics. Ed. by D.Cohen. Washington: Hemlshere 1974, pp.3-42. Койт и др. 1982 л»

88. Koit М., Litvak S., Roosmaa Т., Saluveer M., Oim H., Using frames in causal reasoning. Труды по искусственному интеллекту У. Тарту: ТГУ 1982, с. 62-75.1. КОЛИНГ 1980

89. СОLING 80. Proceedings of the Eighth International Conference on Computational Linguistics. Tokyo 1980.1. КОЛИНГ 1982

90. COLING 82. Proceedings of the Ninth International Conference on Computational Linguistics. Ed. by Jan Horeeky. Amsterdam etc.: North Holland 1982.1. Колшанский 1975

91. Колшанский Г.В., Соотношение субъективных и объективных факторов в языке. М.: Наука 1975. Колшанский 1979

92. Колшанский Г.В., Проблемы коммуниеативной лингвистики. -Вопросы языкознания 1979, №6, с. 51-62. Колшанский 1980

93. Колшанский Г.В., Контекстная семантика. М.: Наука 1980. Котов 1976

94. Котов Р.Г., Лингвистика и современное состояние машинного перевода. Вопросы языкознания 1976, № 4, с.37-49. Коэн и др. 1975

95. Коэн Ф., Милопоулос Д., Боргида А., Некоторые аспекты предсталения знаний. МОКИИ-2 1975, с.42-62. Кузин 1974

96. Кузин Л.Т., О системах искусственного интеллекта. Сб. Искусственный интеллект: итоги и перспективы. М.: МД^ТП 1974, с.3-15.1. Кузин 1979

97. Кузин Л.Т., О системах Искусственного интеллекта. -Вопросы философии 1979, № 2, с.59-61. Кулагина 1979

98. Кулагина Д.С., Исследования по машинному переводу. М.: Наука 1979. Лакофф 1971bakoff G., On Generative semantics. In: Semantics. Ed. Ъу D. Steinberg and b. Jacotiovic. Cambridge : CUP 1971,pp. 232-2c Лейкина 1974

99. Леонтьев А.А., Высказывание как предмет лингвистики, психолингвистики и теории коммуникации. Сб. Синтаксис текста. М.: Наука 1979, с.18-36. Линдеей 1967

100. Линдсей Р., Память, способная выводам, как основа машин, понимающих человеческий язык. Сб. Вычислительные машины и мышление. Перевод с английского. М.: Мир 1967,с.234-246. Литвак и др. 1981а

101. Литвак С.Р., Роосмаа Т.А., Салувеэр М.Э., Ыйм Х.Я., Работа с базой знаний в системе понимания связного текста. -IX Всесоюзный симпозиум по кибернетике. Сухуми, 10?-15. ноября 1981. Тезисы, т.1. Москва 1981, с. 169-170. Литвак и др. 1981в

102. Литвак С.Р., Роосмаа Т.А., Салувеэр М.Э., Ыйм Х.Я., Лингвистический процессор системы tarbus Диалог в автоматизированных системах. Материалы семинара. М.: МДТНП 1981, с.72-76. Литвак и др. 1981г

103. Ломов Б.Ф., Категории общения и деятельности в психологии. Вопросы философии 1979, № 8, с.34-47. Маккун 1977

104. McKoon G-., Organization of information in text memory. Journal of Verbal bearing and Verbal Behavior,1977, v.16, pp.247-260.1. Макнейль 1975

105. McNeill N., Semiotic extension. In: Information Processir and Cognition. Ed. by R.Solso. Hillsdale: ЕгГЬаит 1975, pp.82-101. Макнейль 1987

106. McNeill N.f Speech and thought. In: The Social Context of Language. Chichester 1978, pp.177-197. Маршак и Пайвио 1977

107. Marschak M.f Paivio A., Integrative processing of concrete and abstract sentences. — Journal of Verbal Learing and Verbal Behavior, 1977r v.16, pp.217-231. Мейер и Макконки 1973

108. Meyer В., McConcie G., What is remembered after hearinga passage. Journal of Educational Psychology 1973, v.65,pp.109-117. Миллер 1974

109. Miller G.A., Toward a third metaphor for psycholinguistics,- In: Cognition and Symbolic Processes. Ed. by W.B.Weimerand D.S.Palermo, Hillsdale: Erlbaum 1974, pp.397-413. Миллер и Джонсон-Лэрд 1976

110. Miller G.A., Johnson-Laird P.N., Language and Perception.

111. Cambridge: HUP 1976. М0КИИ-6 1975

112. У Международная Объедененная конференция по искусственному интеллекту, т»6. Понимание естественного языка. M. 1975, Мотш 1978

113. Motsch W.f Sprache als Handlungsinstrument. Studia Gram-matica XVII. Berlin 1978, s.11-49.1. МП 1964

114. Машинный перевод и прикладная лингвистика, вып.8. М.: МГПИИЯ.1964. Нариньяни 1980

115. Нариньяни А.С., Средства моделирования неполноты данных в аппарате представления знаний. Сб. Представление знаний и моделирование процесса понимания. Новосибирск: ВЦ СО АНСССР 1980, с.153-162. Николаева 1978

116. Николаева Т.М., Лингвистика текста. Состояние и перспективы. Сб. Новое в зарубежной лингвистике. М.: Мир, 1978, с.5-39. Норман и др. 1975

117. Norman D.A.and RLO Graup, Explorations in Cognition. Hillsdale: Erlbaum 1975.1. О'Киф 1979

118. O'Keefe D.J., Ethnomethodology. Journal of the Theory of Social Behavior 1979 v.9, pp.187-219. Ортони 1975

119. Ortony A., How episodic is semantic memory? TINbAP 1975, pp.60-68.1. Основы 1974

120. Основы теории речевой деятельности. M.: Наука 1974. От редакции 1979

121. Социально-философские проблемы человеко-машинных систем. От редакции Вопросы философии 1979, Р 2, с.50-52. Пазухин 1979

122. Пазухин Р.В., Язык, функция, коммуникация. Вопросы языкознания 1979, № 6, с.42-50. Пайвио 1971

123. Paivio A.t Imagery and verbal processes. New York:Holt 19711. Пайвио 1978

124. Paivio A., Imagery, semantics and semantic memory. -Journal of Verbal bearing and Verbal Behavior,1978, v.17, pp.31-45. Панель 1977

125. Panel on natural language. In: Proceedings of 5th International Joint Conference, J>.2 Cambridge, Mass. 1977, pp.1007-1013. Панфилов 1974

126. Панфилов B.3., Взаимоотношение языка и мышления. М.: Наука 1974. Панфилов 1977

127. Панфилов В.З., Философские проблемы языкознания. М.: Наука 1977. Панфилов 1979

128. Панфилов В.З., Марксизм-ленинизм как философская основа языкознания. Вопросы языкознания 1979 № 4, с.3-18. Перспективы 1981

129. Perspectives on languitive Science: The La Jolla Conference. Ed. by D.A.Norman. Hillsdale: Erlbaum 1981. Пилишин 1973

130. Pylyshyn Z.W., What the mind's eye tells the mind's brain. Psychological Review 1973, v.80, pp.1-24. Пилишин 1979

131. Pylyshyn Z.W., Computation and Cognition. Brain and Behavioral Theory 1979, v.3, pp.111-133. Пиотровский 1981

132. Пиотровский P.Г., Лингвистические аспекты "искусственного разума". Вопросы языкознания 1981, № 3, с.27-39.

133. Пиотровский и Бектаев 1977

134. Пиотровский Р.Г., Бектаев К.Б., Машинный перевод: теория, эксперимент, внедрение. Вопросы языкознания 1977, № 5, с.27-33.1. Поспелов Д.А. 1979

135. Поспелов Д.А., Профессионально и проблемно ориентированные интеллектуальные системы 1979, № 2, с.57-59.1. Поспелов Д.А. 1980

136. Поспелов Д.А., Диалоговые системы: успехи и перспективы. -Семантика и представление знаний. Труды по искусственному интеллекту II. Тарту: ТРУ 1980, с. 82-98.1. Поспелов Г.С. 1979

137. Поспелов Г.С., Новый стиль использования ЭВМ. Вопросы философии 1979, Р 2, с.52-56.1. Поспелов Г.С. 1980

138. Поспелов Г.С., Возникновение и развитие методов искусственного интеллекта. Проблемы кибернетики, вып.61. М., 1980, с. 5-12.1. Поспелов и Поспелов 1974

139. Поспелов Г.С., Поспелов Д.А., Искусственный интеллект: состояние и проблемы. Сб. Искусственный интеллект: итоги и перспективы. М.: МДНТП 1974, с. 16-29.1. Поспелов и Поспелов 1975

140. Поспелов Г.С., Поспелов Д.А., Искусственный интеллект. -Вестник АН СССР 1975, № 10, с.10-19.1. Поспелов и Поспелов 1977

141. Поспелов Г.С., Поспелов Д.А., Влияние методов теории искусственного интеллекта на решение традиционных задач управления. Научный совет по комплексной проблеме "Кибернетика". Предварительная публикация. М., 1977.1. Поспелов и Пушкин 1972

142. Поспелов Д.А., Пушкин В.Н., Мышление и автоматы. М.: Наука 1972. Почепцов 1978

143. Почепцов Г.Г., Понятие коммуникативной трансформации. -Сб. Предложение и текст в семантическом аспекте. Калинин 1978, с. 49-63. Почепцов 1980

144. Почепцов Г.Г., Семантический анализ этикетизации общения. Сб. Семантика и представление знаний. Труды по искусств венному интеллекту II. Тарту: ТГУ, 1980, с.98-108. Пропп 1969

145. Пропп Я., Морфология сказки. М.: Главная редакция восточной литературы 1969. Рафаэл 1968

146. Raphael В., SIR: a semantic information retriever. -Semantic Memory. Ed. by M.Minsky. Cambridge: MIT Press 1968, pp.68-90.1. Ригер 1978

147. Rieger Ch., GRIND-1: first report on the Magic Grinder story comprehension project. Discourse Processes 1978, v.L, pp.32-60.1. Ригер 1979

148. RIeger Ch., Five aspects of a full scale story comprehension model. In: Associative Networks. Ed. by N.Pind-ler. New York: Academic 1979, pp.425-462.1. Рош 1973

149. Rosch E., On the internal structure of perceptual and semantic categories. Cognitive Development and Aquisition of Language. Ed. by T.E.Moore. New York:Academic 1973, pp.66-90.1. Рош 1977

150. Rosch Е., Human categorization. Studies in Cross-Cultural Psychology v.l, No.l, pp.1-50. РОШ И др. 1976

151. Rosch E., Mervis С.В., Gray W., Johnson D., Boyes P., Basic objects in natural categories. Cognitive Psychology 1976, v.8, pp.382-439.1. Румерхарт 1977

152. Rumelhart R.T., Understanding and summarizing brief stories.- In: Basic processes in Reading. Ed. by D.LaBerge and

153. J.Samuels. Hillsdale: Erlbaum 1977, pp.265-304.1. Семантика 1979

154. Семантика естественных и искусственных языков в специализированных системах. Тезисы докладов. JI.: ЛГУ 1979. Серкова 1978

155. Серкова Н.И., Предпосылки членения текста на сверхфразовом уровне. Вопросы языкознания 1976, Р 3, с.75-82. Сгалл 1975а

156. Sgall P., Meaning of sign, cognitive content, and pragmatics. The Prague Bulletin in Mathemathical Linguistics, No.25, 1975, pp.51-68.1. Сгалл 19756

157. Sgall P., Linguistics and artificial intelligence. The Prague Bulletin in Mathemathical linguistics, No.24, 1975, pp.5-24. Сгалл 1979/1980

158. Sgall P., Toward a definition of focus and topic. -Prague Bulletin in Mathemathical Linguistics, No.31, 1979, pp.3-25; No.32, 1980, pp.5-16.1. Сгалл и др. 1973

159. Sgall P., Benesova Е., Hajicova Е., Topic, Focus and Generative Semantics. Knouberg:Scriptor 1973. Сгалл и Хайчова 1977/1978

160. Sgall P., Hajicova E., Focus on focus. Prague Bulletin in Mathematical Linguistics, No.28, 1977, pp.5-54; No.29, 1978, pp.23-42. Сикорель 1974

161. CIcourel A.V., Cognitive Sociology: Language and Meaning in Social Interaction. New York: Free Press 1974. Сильдмяэ 1980

162. Сильдмнэ И.Я., Гносеологическая структура текста и знаний.- Сб. Семантика и представление знаний. Труды по искусственному интеллекту II. Тарту: ТГУ 1980, с.108-117.1. Сильдмяэ 1981

163. Сильдмяэ И.Я., 0 когитологии. Сб. Диалоговые системы и представление знаний. Труды по искусственному интеллекту 1У. Тарту: ТГУ 1981, с.126-134. Сильдмяэ и др. 1975

164. Scragg G-., A structure for actions. Institute for the Semantic and Cognitive Studies. Working Paper No.20. Castagnola 1975.1. Слама-Казаку 1977

165. Slama-Cazacu Т., Increased interest in language problems.- International Journal of Psycholinguisties 1977,v.4,No 1,pp.99-Ю5.1. Солнцев 1977

166. Солнцев В.М., Язык как системно-структурное образование. М.: Наука 1977. Степанов 1975

167. Степанов Ю.С., Методы и принципы современной лингвистики. М. 1975. Строусон 1959

168. Strawson К., Individuals. London: Methuen 1959. Сулкала'1981

169. Sulkala H.,Suomen kielen ajan adverbien semantiikkaa. Oulu: Oulun ylioplsto 1981. Тарасов 1979

170. Тарасов B.H., К построению Теории речевой коммуникации. -Кн: Теоретические и прикладные проблемы речевого общения. М.: Наука 1979, с.5-147. ТИНЛАП 1975

171. Theoretical Issues in Natural Language Processing. Cambridge, Mass.: MIT 1975. ТИНЛАП 1978

172. Theoretical Issues in Natural Language Processing.

173. Urbana: Univ. of Illinois 1978. Тодоров 1978

174. Тодоров Ц., Грамматика повествовательного текста. Сб:

175. Новое в зарубежной лингвистике. Перевод с французского.1. М.: Мир 1978, с.450-463.1. Томпсон 1977

176. Thompson Н., Strategy and Tactics: A Model of Language

177. Production. In: Papers from the XIII Regional Meetingof the Chicago Linguistic Society. Chicago 1977,pp.1. Торндайк 1977

178. Thorndyke P.W., Cognitive structures in comprehension and memory of narrative discourse. Cognitive Psychology 1977, v.9, Wo. 1, pp.77-110. Тульвинг 1972

179. Tulving E., Episodic and semantic memory. In: E.Tulving and W.Donaldson (eds.), Organization of Memory. New York: Academic Press 1972. Уилкс 1978

180. Wilks Y., Making preferences more active. Artificial Intelligence 1978, v.11, pp.197-223. Уотерс 1978

181. Waters H.S., Superordinate subordinate structures in semantic memory. - Journal of Verbal Learing and Verbal Behavior 1978, v.17, pp.587-597.1. Уфимцева 1979

182. Уфимцева A.A., Лексическая номинация. Сб. Языковая номинация. М.: Наука 1979, с.5-85.1. Фильмор 1975

183. Fillmore C.J., An alternative to checklist theories ofmeaning. In: Proceedings of the First Annual Meetingof the Berkeley Linguistic Society. Berkeley 1975,pp. 123-131.1. Фирдман 1977a

184. Фирдман Г.Р., Формализм вложения процедурального знания. Институт автоматики и проблем управления. Препринт. Владивосток 1977. Фирдман 19776

185. Фирдман Г.Р., Сравнительный анализ формализмов представления знаний в системах искусственного интеллекта. Инстиd2Zтут автоматики и проблем управления. Препринт. Владивосток1. Фирдман 1977в

186. Фирдман P.Г., Формализм представления глобального знания. Институт автоматики и проблем управления. Препринт. Владивосток 1977. Флинт 1980

187. Flint A., Semantic structure in the Finnish lexicon: verbs of possibility and sufficiency. Helsinki: SKS 1980. Фрумкина 1978

188. Фрумкина P.M., Сотношение точных методов и гуманитарного подхода: лингвистика, психология, психолингвистика. -Известия АН СССР, Сер. Лит. и языка, т.37, №4, с. Хаймс 1972

189. Hymes В., On communicative competence.Pennsylvania:1. UPP 1972. Халлидей 1978

190. Halliday M.A.K., Language as Social Semiotics. London: Longman 1978. Хейс 1977

191. Hays D., Kognitive Netzwerke: Formen und Prozesse. In: Semantik und Kiintliche Intelligenzv Hrsg. bei P.Eisen-berg. Berlin- New York, 1977 s.86-112.1. Хелемяэ, Ыйм 1978

192. Хелемяэ А., Ыйм X., Два замечания о семантическом компоненте модели "смысл текст". Сб. Проблемы моделирования языковой интеракции. Труды по искусственному интеллекту I. Тарту: ТГУ 1978, с.93-100. Хендрикс 1979

193. Hendrix G-.Gr., Representing knowledge in partitioned networks. In: Associative Networks. Ed. by N.Findler. New York: Academic 1979, pp.65-80.1. Хомский 1965

194. Chomsky N., Aspects of the Theory of Syntax. Cambridge: MIT 1965. Хомский 1972

195. Хомский H., Язык и мышление. Перевод с английского. М.: МГУ 1972. Хомский 1976

196. Chomsky N., Problems and Mysteries in the study of human language. In: Reflections on Language. New York: Fontana-1976, pp.137-228.1. Хюпет и др. 1977

197. Hupefc. M., LeBouedec D., The given new contrast and theconstructive aspects of memory for ides. Journal of

198. Verbal bearing and Verbal Behavior 1977, v. 16, pp.69-75.1. Хэйес-Рот и Торндайк 1979

199. Hayes-Roth В., Thorndyke P.1."/., Integration of knowledgefrom text. Journal of Verbal Behavior 1979, v. 18,pp.91-108.1. Чарняк 1978

200. Charniak E., On the use of framed knowledge in language comprehension. Artificial Intelligence 1978, v.11, pp.225-265. Цвики 1972

201. Zwicky A., Linguistics as chemistry: Substance theory of semantic primitives. A Festschrift for Morris Halle. New York: Academic Press 1972, pp.467-485. Чейф 1974

202. Chafe v/., Language and consciousness. Language 1974, v.50, pp.111-133.1. Чейф 1973

203. Chafe V/., Language and Memory. -Language 1973, v.49, pp.261-281. Шанк 1973

204. Schank R.G., Identification of conceptualizations underlying natural language. In: Computer Models of Thought and Language. San Francisco: Freeman 1973, pp.187-24-8.1. Шанк 1975

205. Schank R.G., Using knowledge to understand. TINLAP 1975, pp.131-135. Шанк 1979

206. Schank R.C., Interesting: controlling inferences. -Artificial Intelligence 1979, v.12, pp.273-297.1. Шанк и Абельсон 1977

207. Schank R.С., Ahelson R.P., Scripts, Plans, Goals and Understanding. Hillsdale: Erlhaum 1977.1. Шанк и Ригер 1973

208. Schank R.C.,and Rieger Ch.J., Inference and the Computerunderstanding of natural language. Stanford AI Memo 1977,1. Stanford 1973.1. Шанк и Уилкс 1974

209. Schank R., V/ilks Y., G-oals of linguistic theory revisited.- Lingua 1974, v.34, pp.301-326.1. Шевенко 1980

210. Шевенко C.M., 0 формализмах, используемых в системах понимания текстов на естественном языке. Вопросы кибернетики 1980, вып.61, с.96-110. Шепард 1975

211. Shepard R.N., Form, formation and transformation of internal representations. Information Processing and Cognition. Ed. by R.Solso. Hillsdale: Erlhaum 1975,PP.87-123.1. Шепард 1978

212. Shepard R.N., The mental image. American Psychology, 1978, v.33, pp.125-137.1. Шепард и Метцлер 1971

213. Shepard R.N., Metzler J., Mental rotation of three- dimensional objects. Science 1971, No. 171, PP.701-703. Шлибен-Ланге 1975

214. Schlieben-Lange S., Linguist!sche Pragmatik. Hamburg: Kohlhammer 1975. Шмидт 1975

215. Schmidt Ch., Understanding human action. TINLAp 1975, pp.82-90. Шуберт 1975

216. Шуберт Л.К., Расширение выразительной мощности семантических сетей. МОКИИ-2, 1975, с.211-225. Ыйм 1973ал)

217. Oim;. Н., On the semantic treatment of predicative expressions. In: Generative G-rammar in Europe. Ed. by N.Ruwet and F.Kiefer. Dordrecht-Holland: Reidel 1973,PP.360-386. Ыйм 19736ы

218. Oim H., Presuppositions and the ordering of messages. In: Trends in Soviet Theoretical Linguistics. Ed. by F.Kiefer. Dordrecht-Holland: Reidel 1973, pp.123-134.1. Ыйм 1973в r*

219. Oim H., Keel, keeleteadus ja pragmaatika /язык, ЯЗЫКОЗНание И прагматика/ Keel За Struktuur VIII. Tartu: TRU 1973, lk.107-147.1. Ыйм 1974

220. Oim H., Semantika /семантика/. Tallinn: Valgus 1974.1. Ыйм 1975

221. Ыйм X., Семантический анализ эстонских абстрактных слов и структура семантических полей. Сб. Congressus Tertius International!s Eenno-Ugristarum. Tallinnae habitus, 17-23. VIII 1970. Pars I: Acta Lingüistica. Tallinn 197 c.310-313. Ыйм 1976aw

222. Oim H., Elementaartahendused keele semantilises struktuuris /элементарные значения в семантической структуре языка/

223. Keel ja Kirjandus 1976, No.8, lk.598-605; No.9, lk.675-682. Ыйм 19766v

224. Oim H., Keelelise Interaktsiooni sonarühma semantilineanaiüüs /семантический анализ слов языковой интеракции/. Keel ja struktuur IX. Tartu: TRtl 1976, lk.16-68.1. Ыйм 1977a

225. Oim H., Towards a theory of linguistic pragmatics. -Journal of Pragmatics, v.l, No.3, 1977, pp.251-268. Ыйм 19776л>

226. Oim H., Messages and memory structures in the pragmatic description of sentences. SMIL: Journal of Linguistic Calculus 1977, No.2, pp.4-43. Ыйм 1978

227. Ыйм X., Решения, действия и язык. Сб. Проблемы моделирования языковой интеракции. Труды по искусственному Интеллекту I, Тарту: ТГУ 1978, с. Ыйм 1979а

228. Ыйм X., Проблемы понимания связного текста. Сб. Взаимодействие с ЭВМ на естественном языке. Новосибирск-:1. ВЦ СО АНСССР, 1979, с.1. Ыйм 19796

229. Ыйм X., К описанию структуры диалога. Сб. Проблемы общего и прикладного языкознания. Lingüistica XI. Тарту: ТГУ, 1979, с.157-168. Ыйм 1979в

230. Ыйм X., Об организации информации в семантической структуре слов, выражающих действия. Сб. LinguisticaX. Тарту: ТГУ 1979, с.147-158. Ыйм 1980а

231. Ыйм X., Эпизоды в структуре дискурса. Сб. Представление знаний и моделирование процессов понимания. Новосибирск: ВЦ СО АНСССР 1980, с.79-86. Ыйм 19806ы

232. Oim Н., Language, meaning and human knowledge. In: Grammar and Semantics. Tallinn: Valgus 1980, pp. Ыйм 1980b

233. Ыйм X., Язык, значение и значения. Сб. Семантика ипредставление знаний. Труды по искусственному интеллекту1.. Тарту: ТГУ 1980, с. II7-I29.1. Ыйм 1981а -ы

234. Oim Н., Teoreetilise keeleteaduse vanast ja. uuest paradigmas t /о новой и старой парадигмах в теоретическом языкознании/. -Keel ja Kirjandus 1981, No.7, с.385-391; No.8, с.456-4-64. Ыйм I98I6

235. T)im Н., Language, meaning and human knowledge. Nordic Journal of Linguistics, v.4, 1981, No.2, c.67-90.1. Ыйм I98Ib 1. Л»

236. Oim h., Tekst ja selle moistmme /Текст и его понимание/.- Eesti keele grammatika prohleeme. Told eesti filoloogia alalt VIII. Tartu: TRU 1981, lk.106-122.1. Ыйм 1982 lU

237. Oim H., Tekstisemantiikkan vaikutuksista sanasemantiikkaan. /О влияниях семантики текста на лексическую семантику/.- Psykolingvistisia Kir^oituksla III. Jyväskylä: APinLA, 1982, s.101-107. Ыйм 1983

238. Oim H., Inimesed, keel ja elektronarvutid /ЛЮДИ, ЯЗЫК И вычислительные машины/, Tallinn: Valgus 1983. Ыйм и Салувеэр 1978

239. Ыйм X., Салувеэр М., Фреймы и понимание языка.- Сб. Проблемы моделирования языковой интеракции. Труды по искусственному интеллекту I. Тарту: ТГУ 1978, с.101-113. Ярцева и др. 1974

240. Ярцева В.Н., Колшанский Г.В., Степанов Ю.С., Уфимцева A.A., Основные проблемы марксистского языкознания. Доклад на Всесоюзной научной конференции по теоретическим вопросам языкознания. M.I974.