Репрезентация гендерных отношений в прозе Ю. Трифонова, В. Маканина, Л. Петрушевской 70 - 90 - х годов тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат наук Шабанова, Анна Михайловна

• Шабанова, Анна Михайловна
• кандидат наук
• 2015

Оглавление диссертации кандидат наук Шабанова, Анна Михайловна

Оглавление

Введение

Глава 1. Легитимация интимного в прозе 70-90-х гг. XX века

1.1. Историко-социологические предпосылки легитимации прозы 70-х. Новый взгляд на "незаконность"

1.2. Женская литература - нейтральный текст или продукт специфического женского письма?

1.3. Феномен «женской прозы» в русской литературе 90-х годов XX века

Выводы:

Глава 2. «Другая жизнь» Юрия Трифонова

2.1. Репрезентация тендерных отношений в «городских» повестях

2.2. «Женский» прецедент: особенности субъекта повествования в прозе 10. Трифонова

2.3. Опасная матрифокальность «трифоновских» семей

Выводы:

Глава 3. В.Маканин. «Отдушина» как новый опыт восприятия повседневности

3.1. «Серийный» мужчина в андроцентрическом мире

3.2. Литературная эмансипация женщины. «Отдушина», или патриархальный извод 70-х годов

3.3. «Человек свиты»: процесс «феминизации» героев Маканина

3.4. Имманентная незаконность: трансформация института семьи, или легитимный адюльтер

Выводы:

Глава 4. Творчество Петрушевской как симптом краха тендерных идентичностей

4.1. Конструирование женского: тендерная ассиметрия, или ситуация агонии советского мира

4.2. «Я научила женщин говорить»: особенности субъекта повествования в прозе JLПетрушевской

4.3. Мужчина в творчестве Петрушевской — кризис маскулинности, доведенный до абсурда

4.4. Проклятье семейных уз: опасная жизнеспособность «феминной» семьи

Выводы

Заключение

Приложение. Словарь тендерных терминов

Список использованных источников и литературы

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Репрезентация гендерных отношений в прозе Ю. Трифонова, В. Маканина, Л. Петрушевской 70 - 90 - х годов»

Введение

XX век стал беспрецедентным периодом человеческой истории по масштабам социальных изменений. Реализация «книжной», марксистской мечты в виде строительства союзного, в полконтинента государства, две мировые войны, погубившие десятки миллионов человек и перечертившие географическо-политические границы, новая философия и культура трансгрессивного мира явились основой для нового сознания человека. Трансформация личности в контексте смены индустриального и постиндустриального обществ, культ насилия и потребления, социально-мировоззренческие революции, в том числе и тендерная, не могли не повлиять на восприятие мира человеком и самоидентификацию в нем. При этом сфера тендерных отношений всегда была прямым отражением общественных историко-политических трансформаций и внутренне-психологических изменений личности человека. К концу XX столетия европейскую, американскую и советскую культуры можно охарактеризовать кризисом маскулинности, дисбалансом тендерных ролей, разрушением представлений о традиционной семье и неустойчивой тендерной идентичностью1. На смену суждениям о доминанте многотысячелетнего патриархального уклада пришли суждения об эпохе матриархата2.

Литература как опосредованная, «вторичная реальность» фиксирует тендерные трансформации. Межполовые отношения, их особенности, изменения являются одним из основных объектов изучения и изображения литературы. Вкупе с социологическими, антропологическими и историческими исследованиями литературный текст дает богатый материал для изучения культурных переломов и футурологических прогнозов. Русская литература, в том числе и советского периода, не является прецедентом. Несмотря на явные отличия официальной советской литературы от мировой и обладание такими признаками как

1 Тартаковская И.Н. Тендерная социология. - М.: ООО «Вариант» при участии ООО «Невский Простор», 2005. — 368 с.

2 Агафонова Е.Е. Анализ проблемы идентичности в постмодернистском феминизме: автореф. дис.... канд. соц. наук: 22.00.01/ Агафонова Елена Евгеньевна. - М., 2010. - 30 с.

формулыюсть, идеологическая ангажированность, канонизация жанров, тексты советского периода также репрезентируют тендерные порядки, положения мужчин и женщин в обществе, специфику взаимоотношений, особенности института семьи.

Первый всесоюзный съезд советских писателей, задавший литературно-идеологический вектор развития, не мог не повлиять на всю вновь создающуюся в рамках Советского Союза литературу. Но беспрекословность исполнения заветов 1934 г. и в послеоттепельный период была относительная. А в позднесоветские годы, тем более в постсоветский период творчество писателей стало носить индивидуалистский характер, изобилуя разнообразием тем, героев, сюжетов. В то время появлялись и развивались новые литературные направления («исповедальная проза», «городская проза», «деревенская проза», «другая литература» и т.д.), все больше затрагивающие вопросы частной жизни. При этом жизнь публичная, производственная уходила на второй план. Так, в произведениях писателей позднесоветского периода — Юрия Трифонова и Владимира Маканина — внешняя, внесемейная жизнь становится фоном повествования, а в текстах постсоветской Людмилы Петрушевской нивелируется до отсутствия конкретных знаков исторического времени.

В указанные периоды проблематика частного, личного, повествующая чаще не о драматизме, но о трагизме существования обычного человека, транслирует легитимацию интимного в различных сферах жизни3. В 70-е - 80-е годы мужчина как носитель субъектного сознания теряет веру в доминанту общественного и политического, веру в строй и идеологические ориентиры, в социальные

3 «Пессимизм поздней советской русской литературы <...> носил преимущественно социальный характер, что было связано с объективным ослаблением коммунистической идеологии и, как следствие, разрушением системы координат, в которых привык ориентироваться в значительной степени абстрактный, воображаемый и не существующий в реальности, герой русской советской литературы. Пессимистические настроения, связанные не с ностальгией по прошлому, а с пониманием и осознанием почти полной бесперспективности и тупиковости советской модели политического, социально-экономического и культурного развития характерна для <...> романов русских писателей...» Цит. по Кирчанов М.В. Национализм и возрождение русского политического в русской прозе позднесоветского периода // Гуманитарные научные исследования. - 2013. - № 1 [Электронный ресурс]. URL: http://human.snauka.ru/2013/01/2207 (дата обращения: 31.07.2014).

институты, ранее поддерживаемые и маркируемые властью4. Семья как образ законной, контролируемой жизни, начинает терять ореол святости и неприкосновенности.5 Поиск нового, революционного — «отдушины» — кажется нонконформным поступком. Такой «отдушиной» становятся внебрачные и добрачные связи, которые транслируются в произведениях позднесоветских писателей6. При этом в прозе на рубеже 60-70-х гг. женщина впервые получает голос как субъект повествования в произведениях автора-мужчины7. Женщина становится слышима не только в публичном пространстве, но и в пространстве символическом. «Литературная» эмансипация женщины, которая вершилась на протяжении XX века, в России увенчалась «женским бумом» - массовой публикацией женской литературы: произведений как забытых авторов, так и

А

современных, как художественных текстов, так и публицистики .

Исследовать легитимацию интимного в позднесоветской и постсоветской прозе и инкорпорирование женского в символическое пространство позволяет тендерный подход.

4 Здравомыслова Е., Темкина А. Кризис маскулинности в позднесоветском дискурсе / О мужественности: Сб. статей / Сост. Ушакин С. М. - НЛО, 2002. - С. 437.

5 Хотя еще несколько лет назад в романе Галины Николаевой «Битва в пути» (1957 г.) после 800 страниц раздумий Тина Карамыш исполняет свой гражданский и семейный долг - и возвращается в лоно семьи.

6 Хотя, безусловно, упоминание о них мы встречаем и в более ранней прозе И. Эренбурга, В. Аксенова, В. Войновича и др. Но, тем не менее, легитимация интимного, то есть повествование о личной жизни, о «незаконной» личной жизни, не вызывающее публичной дискуссии, стало неудивительным именно в 70-е годы.

7 Появляется несобственно-прямая речь героинь, оценка собственной физической привлекательности, основным субъектом повествования является женщина, мир раскрывается через призму ее сознания. Например, повести Ю. Трифонова «Долгое прощание», «Другая жизнь».

8 Хотя еще в прозе 1970-х годов одним из векторов развития литпроцесса становится отражение женского взгляда и появляются тексты И. Велембовской, М. Галиной, И. Грековой, Г.Щербаковой и др., именуемые термином «женская проза», подобные публикации не нашли широкого отражения в критике и не привлекли общественного внимания так, как это произошло в конце 80-х-начале 90-х гг. (цит. по автореф. дисс. на соиск. уч. ст. канд фил. наук. Гуреева В.Н. «Любовно-бытовой взрыв» в русской литературе 1970-х гг. — Воронеж, 2008). Термин «женская проза», относимый к текстам того периода, также прочно не вошел в активную терминологию литературоведения.

На сегодняшний день тендерные исследования9, или гендерология - не новая, но находящаяся еще в процессе становления междисциплинарная область научных исследований, в центре которой находится рассмотрение пола в связи с его социокультурной реализацией. Тендерные исследования прошли долгий путь от феминистских, идеологически ангажированных «женских исследований» 60-х годов до ориентированных, вне зависимости от теоретической платформы учёного, работ по изучению социального пола10. И хотя большая часть учёных сегодня считает, что гендерология так или иначе носит публичный11 характер, а количество трудов по этой теме явственно подтверждает высказываемое, тем не менее, в последние годы всё более чётко ощущается стремление к действительно объективному исследованию.

В России, в отличие от западных стран, гендерология находится в процессе

12

становления и институализации (не сформированной и теоретически точно не обоснованной является и терминологическая база)13. Однако сегодня активно

9 Весь комплекс тендерных исследований, проводящихся в рамках различных гуманитарных наук, часто называют гендерологией или гендеристикой. Тем не менее, однозначно принятого определения до сих пор нет.

10 Хотя, как пишет Ушакин С. относительно российской действительности тендерных исследований: «Вполне в духе традиций вульгарного марксизма деконструкция "пола" - так сказать, дестабилизация "базиса" - путем транслитерации "gender" свелась к формированию очередной "идеологической надстройки"» (Ушакин С. "Человек рода он": знаки отсутствия // О мужественности: Сб. статей. - М.: Новое литературное обозрение, 2002). [Электронный ресурс]. URL: http://temp. 1 gav.ru/mushenstvennost.shtml (дата обращения 22.09.2014г.)

11 Подавляющее большинство тендерных исследований принадлежат социологии. В последнее время появился термин «публичная социология», предполагающая, что социолог не просто исследует общественные процессы, но и пытается участвовать в них и даже влиять на социальные изменения.

12 Следует иметь в виду, что «гендерные исследования, как и феминистское литературоведение, в силу постановки проблемы нарушают узкие рамки отдельной дисциплины, например, филологии, поэтому невозможно себе их представить без междисциплинарных подходов. Должны быть приняты во внимание историческая наука, социология, философия, психология, экономика, педагогика, лингвистика и ряд других наук» Цит. по Шорэ Э. Феминистское литературоведение на пороге XXI века. К постановке проблемы (на материале русской литературы XIX века) // Литературоведение на пороге XXI века: Сб. статей. — М.,1998. - С. 101.

13 Поэтому при изучении литературы в контексте тендерного анализа заимствование социологического тендерного аппарата при неразработанности собственного кажется необходимостью, хотя «импортированные» термины и использование их в герменевтических целях могут показаться непривычными. В связи с этим в «тендерном» литературоведении происходит симбиоз практик анализа и понятий социологии и истории и теории литературы

функционируют Московский центр тендерных исследований14, Центр социальной политики и тендерных исследований, Петербургский центр тендерных проблем, Ивановский Центр тендерных исследований, Карельский центр тендерных исследований, Рязанский тендерный центр, Центр тендерных исследований при ИПФ ПГНИУ, при МГУ, ТвГУ, СГТУ, СамГУ и других крупных университетах страны. Также активную роль в формировании тендерной политики государства и легализации прав женщин играют организации в странах бывшего СНГ — Азербайджанский тендерный центр, Харьковский центр тендерных исследований и Центр тендерных исследований Казахстана. Параллельно выпускаются статьи, монографии и антологии. Книги И. Жеребкиной «Прочти моё желание» (2000 г.) и учебное пособие в двух частях «Введение в тендерные исследования» (2001 г.) объединили критику и обзор наиболее значимых для развития гендерологии западных работ (3. Фрейда, Ж. Лакана, М. Фуко, С. де Бовуар, Ю. Кристевой, Л. Иригарэй, Р. Брайдотти и др.) Большой интерес представляет отечественное электронное издание «Женский дискурс в литературном процессе России конца XX века» (2002 г.), где содержатся работы по литературоведению, культурологии, хрестоматийная часть содержит собрание текстов писательниц, которых принято относить к основным представительницам так называемого «женского бума» в России. Событием последних лет стали междисциплинарные сборники «Гендер для чайников» (2006 г.) и «Гендер для чайников-2»15 (2009 г.).

Тендерные исследования имеют в России широкий научный спектр. Историко-политический аспект тендера раскрывается в работах С.Айвазовой, Л.Успенской, И.Жеребкиной, Н.Пушкаревой, М.Богачевской-Хомяк,

(гендерная картина мира, тендерный порядок, сюжет, фабула, субъект повествования, образ и т.д.)

14 В 1990 году при Институте социально-экономических проблем народонаселения в рамках Академии наук была создана лаборатория, в официальном названии которой впервые был использован термин «гендер». Впоследствии это образование стало именоваться Московским центром тендерных исследований (МЦГИ).

15 «Гендер для чайников» - книга, предназначенная для широкой аудитории, для всех, интересующихся тендерной теорией, стала очень важна тем, что в ней удалось преодолеть некую терминологическую вычурность, которые, к сожалению, присутствуют в текстах даже некоторых исследователей таких, как, например, И. Жеребкина.

О.Маланчук-Рыбак, О.Кись, Н.Чухим и др. Социологическим аспектом репрезентации «культурного пола» занимаются Е.Ярская-Смирнова, Е.Здравомыслова, А.Темкина, И. Тартаковская; экономическим аспектом и законодательством тендерной проблематики - М.Малышева, М.Баскакова, О.Воронина, Н.Рымашевская, Л.Ржаницина, З.Хоткина и др. Изучением тендерной проблематики в области образования занимаются О.Шнырова, Л.Штылева, В.Суковатая, Л.Бут, Е.Луценко, Л.Булатова. Среди литературоведов активно исследуют текстуальные проявления тендерного порядка И.Савкина, М.Михайлова, Е.Строганова, Э.Шоре, Е.Трофимова, Н.Зборовская, И.Жеребкина, Т.Гундорова, В.Агеева. И.Саморукова. Сегодня, несмотря на многочисленные конференции, проходящие на территории РФ, и издания, тема репрезентации тендерных отношений в художественных текстах является неизученной, так как разрабатывалась, в основном, не литературоведами. Учитывая специфику репрезентации как определённого жанра, в частности, жанра литературы, некоторые исследования выглядят недостаточно аргументированными (так, например, в анализе романа не учитывается его субъектная организация).

Кроме наук, составляющих фундамент тендерных исследований: социологии, культурологии, антропологии, философии - в последние годы всё активнее привлекаются такие науки, как лингвистика и литературоведение. Попытки системного осмысления и описания языка в контексте тендерного восприятия успешнее предпринимаются в языкознании16, нежели в литературоведении. Литературоведение является областью, наименее разработанной в методологическом отношении особенно в отечественных исследованиях. На наш взгляд, причина заключается в том, что в литературоведении существенно развит и даже институализирован аспект

Например, Горошко Е. И. Языковое сознание: тендерная парадигма, М.-Харьков: ИД ИНЖЭК, 2003; Кирилина Л. В. Тендер: лингвистические аспекты, М., 1999; Крейдлин Г. Е. Мужчины и женщины в невербальной коммуникации. — М., 2005, и др.

интерпретации литературного текста17. Анализ текста произведения так или иначе ставит вопрос о содержании, смысле, передаче авторского опыта и понимания жизни. «Жизненный опыт» и идентичность исследователя оказывают существенное влияние на экспликацию смысла текста. При этом ценности самого исследователя, как правило, не подвергаются рефлексии, позиционируются как «общечеловеческие». Дихотомия мужского и женского в такой ситуации зачастую осмысливается через стереотипы обыденного сознания. Таким образом, перед литературоведением стоит задача осмысления многих тендерных понятий в контексте теории или истории литературы. Одна из них состоит в том, чтобы включить тендерные исследования в исторический контекст, избегая идеологически модернизированных импликаций. Например, с точки зрения феминистского дискурса, содержание текстов Л.Н.Толстого может показаться

1Я

сексистским . Однако для середины-конца XIX века Толстым был осуществлён прорыв в художественном конструировании внутреннего мира женщины как героя с самостоятельными мыслями, желаниями, стремлениями («Анна Каренина», «Воскресение», «Крейцерова соната»). К мужчинам и женщинам он выдвигает равные этические требования.

Актуальными задачами литературоведения, изучающего тендерные проблемы, являются также проблематизация распределения тендерных ролей в социуме и актуализация символических ценностей: представительства женщин в культуре и проблемы гендерно ориентированного взгляда и опыта. Важно отметить, что точка зрения, выраженная в различных литературных конструкциях, в художественном тексте выступает важнейшим инструментом рефлексии взгляда и опыта. Потому одним из ключевых вопросов в русле тендерного литературоведения является вопрос существования женского письма и вопрос определения понятия «женская литература». Вопрос, касающийся

17 Также причина может заключаться в большей прикладной значимости социологии и лингвистики, чем литературоведения, а также в целом «природной» взаимозависимости тендера и социума.

18 Шорэ Э. «По поводу Крейцеровой сонаты...» Тендерный дискурс и конструкты женственности у Л. Н. Толстого и С. А. Толстой // Пол. Гендер. Культура. - М., 1999. — С. 193211.

«женского письма», заключается в целесообразности выделения понятия: является ли «женское письмо» имитацией, сознательно продуцируемым продуктом или воспроизводится как имманентный признак всех текстов женщин, своеобразный знак, пример другого наряду с существующим традиционным мужским, транслируемым как образцовое, классическое. При этом в некоторых текстах наличие «женского письма» вообще остается под вопросом, так как отличие «женское» от «мужского» письма в таких случаях по «формальным» 19 признакам невозможно20.

Одним из ведущих направлений тендерных исследований является тендерный подход в литературоведении. В соответствии с данным подходом тендер рассматривается как важное понятие литературоведения, где главной репрезентативной единицей является художественный текст, который предстаёт как отражение социальных моделей поведения, укорененных в рассматриваемом типе культуры. При этом учтённым оказывается личность автора, а особое внимание уделяется дихотомии «мужское/женское». Как пишет Н.В. Зборовська: «Гендерное литературоведение направлено на изучение социальных и культурных конфигураций «женского» и «мужского», разных форм сексуальности в литературных текстах»21.

Концепция субъекта является основополагающей для тендерных исследований в литературоведении. Теоретические основы этой концепции были заложены в работах Симоны де Бовуар («Второй пол», с ее понятием «другого»), исследованиях Ф. Лакана, Ж. Деррида, Ю. Кристевой, Л. Иригарэй. В них была раскрыта особая роль женского символического порядка, представлений о мире в современной европейской культуре. 10. Кристева, синтезировав в своих работах концепции Лакана и Деррида, отказавшись от бинарной оппозиции «мужское-

19 О признаках «женского» письма более подробно сказано в параграфе «Женская литература — нейтральный текст или продукт специфического «женского письма»?

20 Различие мужского и женского письма (взгляда) ставится под вопрос присутствием в литературе женщин через псевдоним, например, Жорж Санд, Макс Фрай, или повествованием с точки зрения мужского персонажа при женщине-авторе, например, А. Мёрдок «Под сетью», О. Славникова «Легкая голова», «2017», Л. Петрушевская «Номер Один, или В садах других возможностей» и др.

21 Зборовська Н.В. Психоанал1з 1 лггературознавство. - Киев, 2003. - С.293.

женское», от традиционной иерархичности тендерной системы, сформулировала

22

теорию двойной детерминированности субъекта , в соответствии с которой человек является отражением двух взаимодействующих начал: символического и семиотического. Таким сознанием, по ее мнению, обладает человек Новейшего времени, главными свойствами которого являются фрагментарность, отсутствие целостности, мышление микшированными понятиями. Понятие субъекта Ю. Кристевой коррелирует с концепцией диалогизма М. М. Бахтина.

«В современном представлении, — отмечает И. Ильин, — человек перестал восприниматься как нечто тождественное самому себе, своему сознанию, само понятие личности оказалось под вопросом, социологи и психологи предпочитают оперировать понятиями «персональной» и «социальной» идентичности, с кардинальным и неизбежным несовпадением социальных, «персональных» и биологических функций и ролевых стереотипов поведения человека»23.

В рамках тендерных исследований формируется отдельная область литературоведения, которую условно можно назвать «тендерной поэтикой». Это понятие уже введено в узус современного литературоведения24. Важной категорией тендерной поэтики является то, что формалисты называли планом выражения. Не прекращаются попытки обнаружить специфически женские особенности поэтического языка. При этом стимулом такого обнаружения

Л г

становится биологический пол автора . Так как тендерная поэтика формируется в рамках традиционной поэтики (изучение и номинация основных свойств

22 Кристева 10. Бахтин, слово, диалог и роман//Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму/ Пер. с франц., сост., вступ. ст. Г.К. Косикова. - М.: ИГ Прогресс, 2000. - С. 427-457.

23 Ильин И. Постмодернизм: От истоков до конца столетия. М.: Интрада, 1998. С.76-77

24 Охотникова С. Тендерные исследования в литературоведении: проблемы тендерной поэтики// Тендерные исследования и тендерное образование в высшей школе. Ч. 2. - Иваново, 2002. - С. 273-279.

25 Горошко Е. И. Анализ смысловой структуры текста и половой диморфизм в речи// Социолингвистические проблемы в разных регионах мира: Материалы междунар. конф. - М., 1996. - С. 72-78; Земская Е. А., Китайгородская М. А., Розанова H. Н. Особенности мужской и женской речи // Русский язык в его функционировании / Под ред. Е. А. Земской, Д. Н, Шмелева. - М.: Наука, 1993. - 185 е.; Йокояма О. Т. Языковые модели половых различий в языке русских детей младшего возраста // Социолингвистические проблемы в разных регионах мира: Материалы междунар. конф. - М., 1996. - С.114-119.

художественных произведений, а также обнаружение своеобразия создания, восприятия и интерпретации текста), то тендерная поэтика располагает также не дихотомическим, по многоуровневым подходом к литературному произведению. 10. Кристева выделяет три уровня, создающих художественный текст: субъект письма, получатель и внеположные им тексты. Все три инстанции находятся в состоянии диалога. Кристева отмечает, что в этом случае статус слова определяется а) горизонтально (слово в тексте одновременно принадлежит и субъекту письма, и его получателю) и б) вертикально (слово в тексте ориентировано по отношению к совокупности других литературных текстов — более ранних или современных)26. В область рассмотрения тендерной поэтики входят также изучение представлений автора о фемининности и маскулинности, репрезентации их в тексте, особенности тендерной картины персонажей, тендерных отношений и речевого поведения героев, специфика объектно-субъектной системы, а также жанровый выбор (выбор жанра может зависеть от биологической принадлежности автора) .

Тендерные исследования в контексте литературного историко-сравнительного анализа позволяют выявить особенности межличностных отношений, а также описанные в тексте трансформации тендерных ролей. Для изучения репрезентации тендерных отношений в рамках описанного выше подхода мы решили исследовать прозу Юрия Трифонова, Владимира Маканина и Людмилы Петрушевской 70-90-х гг. Творчество данных писателей представляет некоторые грани историко-литературного процесса - «городскую прозу» в рамках позднесоветской литературы и «женскую прозу» в рамках постсоветской. Творчество выбранных писателей позволяет проследить легитимацию интимного в отечественной прозе, начиная с эпохи Брежнева и заканчивая периодом краха Советского Союза и образования нового государства. Под интимным в данном случае подразумеваются не регламентированные законом отношения - добрачные

26 Кристева Ю. Там же. — С. 445.

27 Введение в тендерные исследования. 4.1: Учебное пособие / Под ред. И.А. Жеребкиной. -СПб.: Алетейя, 2001. - С. 543-561.

и внебрачные связи, а также возникает само понятие «отношений» - целого комплекса психологических, социальных и сексуальных взаимодействий. Также в произведениях указанных авторов женщина получает голос — обретает возможность реализации не только в общественном, но и в символическом пространстве: от перемежающегося с авторским высказыванием через несобственно-прямую речь женского дискурса в «городских повестях» Трифонова до сформированного женского субъекта повествования с определенными речевыми тактиками, видением реальности и описываемыми проблемами в текстах Петрушевской. В рамках исследования предлагается дефиниция «женской литературы» через ее классификацию.

В целом, пристальное внимание представителей различных гуманитарных наук, в том числе литературоведов, к тендерной проблематике говорит о том, что сегодня, в момент крушения старых институтов и конвенциализации новых, эта тема как никогда востребована. Обозначенные проблемы находятся в процессе разработки и принадлежат к числу наиболее перспективных и приоритетных областей как гендерологии, так и современного литературоведения. Этим определяется актуальность нашего исследования.

Описанная ранее специфика текстов позднесоветского и постсоветского периода мало изучена. Особенности гендерно маркированного письма («женское письмо») или его имитация являются в современном литературоведении оставленными почти без внимания.

Список литературы диссертационного исследования кандидат наук Шабанова, Анна Михайловна, 2015 год

литературы» .

В конце 80-х - начале 90-х Людмилу Петрушевскую также номинально причисляли к «женской прозе» 283. Хотя русские феминистки не часто брали её на свои знамёна в войне с «фаллократами», а сама писательница никогда себя с данным направлением не идентифицировала. Тем не менее, все проблемы, волнующие «русских амазонок», присутствуют и в художественном мире писательницы. В произведениях изображён мир женщины, слышится эмоционально-экспрессивный монолог. Описание сосредоточено на изображении физиологических подробностей жизни женщины, затрагиваются темы, до того табуированные, речь алогична и синтаксически не выверена, что графически отображает нерациональный, мятущийся, перескакивающий с темы на тему

Липовецкий Марк Трагедия и мало ли что еще // Новый Мир. - 1994. - №10 [Электронный ресурс] URL: http://magazines.russ.ru/novyi mi/1994/10/knoboz01 .html (дата обращения 20.10.2014г.)

282 Ерофеев В. Русские цветы зла // Ерофеев В. В лабиринте проклятых вопросов. - М., 1996. -С.

239.

Вышедший в недавнее время диск «Женский дискурс в литературном процессе России конца XX века» с собранием «произведений, имеющих отношение к теме «женщина и литература» и позиционируемый как русская онтология наиболее значимых исследовательских и художественных текстов последнего десятилетия века, «чтобы отразить формирование представлений о женственности и женщинах на протяжении 90-х годов ушедшего века (то есть, выявить отношение литераторов к кругу так называемых тендерных вопросов)», не содержит ни одного текста Петрушевской. Списать это можно на то, что каждый печатаемый на ресурсе автор должен был дать своё согласие, или же составители диска не сочли нужным помещать среди таких писательниц - Н. Садур, С.Василенко, М. Арбатовой, О.Татариновой, М. Климовой, Л.Дымовой, Н.Горлановой, Н.Габриэлян, Г.Муратовой, О. Хмелёвой, Т. Набатниковой, Р.Полищук, Н. Сашиной. Так или иначе имени Петрушевской в этом сборнике нет.

женский дискурс284. Также большое место в произведениях писательницы занимают отношения мужчин и женщин, причем в данном случае репрезентируется особая тендерная устойчивость в распределении ролей, свойственная для русской культуры: «слабый» мужчина и «сильная» женщина. Однако никакой критики или возможных вариантов разрешения проблемы писательница не выказывает, она лишь констатирует: «... из этого не следует делать скоропалительных выводов, что вот, дескать, для умного человека женственность мелка, глупа и пошловата, а мужественность самодовольна, глупа и тоже погрязла в пошлости и что третьего решения не дано, ибо от него попахивает концом нашего мира, концом человечества, если все люди так остановятся, как бы ставши святыми» («Мужественность и женственность»). Тендерный дисбаланс существует, существует множество других неразрешимых проблем - смертельная болезнь, плохая наследственность, тупиковость нищенского существования. К печальной картине существующего в веках тендерного дисбаланса прибавляется еще один не менее трагичный и неотъемлемый объект прозы Петрушевской - несчастливая семья. Но сама писательница на поколения завещает: «В этом мире, однако, надо выдерживать все и жить» («Мистика»).

В 1990-е годы в литературоведении высказывается мнение, что наиболее плодотворной в современной литературе является тенденция, основанная на синтезе постмодернизма и реализма. Более того, в рамках этого нового литературного метода происходит формирование и нового типа эстетики, шире -нового типа культурного сознания ' Данный феномен Н. Лейдерман и М. Липовецкий определяют как «постреализм». Разумеется, в рассуждениях авторов обнаруживается немало ошибок, и категория в большей степени в силу новизны и непроработанности теории является гипотетической. Тем не менее, очевидно, что

285 См., например: Иванова Н. Преодолевшие постмодернизм // Знамя. - 1998. - № 4; Лейдерман Н„ Липовецкий М. Постреализм: формирование новой художественной системы // Лейдерман Н., Липовецкий М. Современная русская литература: В 3-х кн.Кн. 3: В конце века (1986 - 1990-е годы): Учебное пособие. - М., 2001. - С. 96-150.

эклектическое сосуществование весьма разнородных эстетических тенденций является одним из важнейших внешних атрибутивных признаков

ЛО/Г

постреалистического дискурса . Сегодня существует большое количество разнополярных оценок творчества писательницы: от явно негативных, утверждающих, что Петрушевская недостоверно описывает действительность, умножая тёмные стороны и замалчивая светлые, до раскрывающих её творчество как новаторское, оригинальное. Мы остановимся на мнении, что Петрушевская является особого рода реалистом, возможно, постреалистом, и через синтез несовместимого, эклектичность продуцируется такая сложная трагическая и гротесковая одновременно проза писательницы Людмилы Петрушевской.

4.1. Конструирование женского: тендерная ассиметрия, или ситуация

агонии советского мира

Смена приоритетов новой политической и экономической системы, смена общественного уклада, строящегося десятилетиями и частично повторявшего крестьянский уклад идеей коммуны, теперь сменившегося на индивидуалистский образ жизни, повлияли и на мир человека - мир в значении системы бытия и мир в значении народа, его окружающего. «Начались, видимо, для Веры новые времена, и идея коммуны, вообще коммунизма и заботы об общем благе, исчерпала себя. Новые времена наступили для всей страны, и стало возможно теперь покупать и продавать собственность...» («Дом девушек»). Все изменения точно отразились во внешне абсурдистской, лубочно-наивной, грубо-разговорной, но репрезентирующей народное сознание советского народа на переломе эпох прозе.

Героя Петрушевской можно охарактеризовать как неустроенную ни в личном, ни в социальном, ни в бытовом планах личность. Социальное среди всех категорий является наиболее реализуемой - некоторые герои успешно строят

286 Пахомова Светлана Ивановна. Константы художественного мира Людмилы Петрушевской: Дис.... канд. филол. наук: 10.01.01 - СПб., 2006 - 165 с.

карьеру, достигают успехов на общественном поприще. Тем не менее, пронизывающая тоска, обреченность и беспомощность тесно коррелируют с внешним на протяжении всей жизни. Наиболее точно к представленным в текстах героям подходит четверостишье Д. Быкова: «Все не ладится в этой квартире, В этом городе, в этой стране, В этом блеклом, развинченном мире, И печальней всего, что во мне».

Мир Петрушевской - это доведенная до максимума тендерная ассиметрия. «Роды, насилие, пытки, боль, преступления против нравственности, кровь,

287

скрученные руки, крики, последнее отчаяние, смерть» - темы, которые она затрагивает в своем творчестве. Основной конфликт - «Закон. Закон природы. Старое уступает место молодым, деткам», который можно окрестить конфликтом отцов и детей, а в случае Петрушевской - матерей и детей. Вокруг этого неизбывного конфликта живет любовь, страдания, одиночество, смерть. Живет семья. Редкие рассказы наполнены «безматеринским» конфликтом. Чаще носят характер философского рассуждения.

Людмила Петрушевская нередко использует в своих произведениях специфический прием: берет узнаваемые, порой хрестоматийно-классические литературные ситуации, восходящие к архитипическим и в сознании имеющих статус притчи, и травестирует их, в результате чего на первый план выходит быт -те коллизии, которые предшественниками либо обходились вообще, либо

Л о о

затрагивались вскользь . В этом плане необходимо вспомнить замечания Петрушевской о том, что многие великие писатели прошлого делали своих героев значительно красивее, аристократичнее, благополучнее, себя. Так, богемное существование русского денди Онегина было мало похоже на жизнь самого Пушкина. Примерно то же обстояло и с Прустом: «...Пруст, болезненный полукровка, везде описывает своего Марселя светским божеством, причем еще

287 Л. Петрушевская. Время Ночь // Жизнь - это театр. URL:http://www.imwerden.info/ belousenko/books/Petrushevskava/petrushevskayateatr.htm Дата обращения: 4.09.2014г.

288 Пахомова С. Энциклопедия некультурности // Эссеистика и критика. - Звезда, 2005. -№ 9. URL: http://magazines.russ.ni/zvezda/2005/9/pal 3-pr.html

больший придворный лев, Сван, в сторону которого Марсель все шел, был тоже alter ego автора, как и барон Charlus, потомок древних королей: вот куда метил Марсель в мечтах. А француз Клод Мориак трезво пишет, что самого Пруста "признавали красивым некоторые женщины и несколько мужчин", т. е. почти никто, и что он был небольшим журналистом из отдела светской хроники, пока не

Л OQ

получил наследства» . Петрушевская выбирает иную, травестийную стратегию — всех своих героев она наделяет жизнью худшей, чем своей, возможно, вставляя некоторые автобиографические черты290. Жизнь лирических героинь, отчасти напоминающих жизнь автора (несколько детей в голодной семье, непризнанность, голодные годы, выживание) замыкается в круге жилищно-продуктовых проблем, приобретая уличные, «барачные», натуралистически-вульгарные черты: "...рядом кто-то вел свое громкое наглое и скотское существование, жрал, пил, пердел,

лд 1

икал, снимал штаны и чесал в грязной голове. И в уборную было не войти .

Возвышенное и трагическое десакрализуется, низводится на уровень анекдота. Так, в повести «Время ночь»292 отношения матери и детей, жизнь поэтессы, жизнь, которая должна была быть похожа на легенду и стать образцовой не оправдывает ожиданий - оказывается совсем иной, перевернутой, неприглядной. Дрязги, склоки, непонимание, нищета... Дележ между родственниками квадратных метров, нескольких яиц и трех котлет. Такая жизнь возможна у героев барачных стихов Игоря Холина, персонажей рассказов Даниила Хармса или осатаневших деятелей прозы Юрия Мамлеева. Но такая жизнь кажется невозможной у московской поэтессы, которая периодически выступает со своими стихами (об их значимости мы ничего сказать не можем, хотя дочь называет мать графоманкой), поэтессы, которая ранее вела достойный образ жизни, ездила с мужем на море и великодушно помогала своим одиноким

289 Петрушевская Л. Мальчик Майк с Петроградской стороны// Девятый том.- 1992 г. URL: http://modernlib.ru/books/petrushevskava_lvudmila/dewativ tom/read 15/ Дата обращения: 4.09.2014г.

290 В военное время жила у родственников, а также в детском доме под Уфой.

291 С.Пахомова. «Энциклопедия некультурности» Людмилы Петрушевской // Звезда. - 2005. -№9.-С. 12-18.

292 Л.Петрушевская. Время ночь. - М.: Вагриус, 2001. — 174 с.

подругам. Текст Петрушевской по аналогии с написанной в этом же, переломном 91-м году повестью Маканина «Сюр в пролетарском районе» можно назвать «Сюр в интеллигентском районе». Но если огромный кулак видится только «скромному слесарьку» Коле Шуваеву, то ужасы повседневной жизни, множащиеся в закрытом пространстве домашних кулуаров, случаются у тысячи жительниц нашей страны. Но это реальность, реальность страшная, это, с одной стороны, безвременье, с другой стороны, очерченное рамками позднесоветского или постсоветского, непосредственно на сломе эпох (повесть была написана в 1991 г - крушении СССР, создании РФ) времени.

Главная героиня повести «Время ночь» опосредованно напоминает другую героиню рассказа Петрушевской «Маленькая Грозная» - безымянную старуху с говорящей как у авторов-классицистов фамилией - Грозная. Обеих женщин объединяет страшная целеустремленность, помогающая им добывать необходимое для себя и калечить сознательно или бессознательно, из благих побуждений, чужую, чаще родственную жизнь. Логические доводы «хотела жить в своей квартире одна» оказываются жестокостью, жертвенность — «спасаю тебя одну, дуру» — фарсом. Жизнь, с одной стороны, является никчемной, с другой стороны, роковой среди хаоса и убожества домашнего существования, греческая трагедия в рамках коммуналки293. Эпичность происходящего подчеркивается текстуальными аллюзиями - московские герои, интеллигенты-сталинисты и их дети существуют в рамках мировых трагедий и непреходящих, вечных проблем. Но Грозная грозна только в своей квартире, её «маленьких» сил хватает только на изгнание и «убийство» родственников или тех, кто приближается на расстояние метра (отказ в новогоднюю ночь малолетним дочерям фронтовика, бойня со студентами). И Анна Андриановна побеждает только собственных детей, зятя, внука и мать. Военные баталии развертывается в пространстве дома, продуцируя

Под коммуналкой здесь понимается сам тип жилья, характерный для того времени. Превращения в коммуналку своей стометровой квартиры боится Грозная, постоянно продуцирует ужасы коммунального жнлья Анна Андриановна, то разделяя кухонные запасы на два семейства - себя и семью дочери, то врезая замок в комнату, то вызывая милицию на «громких» жильцов —дочь и зятя.

целый дискурс, изобилующий милитаристской лексикой и стратегией. Создается дискурс, артикулируемый на одном квадратном метре или маленьких, клочках бумаги - множестве «исписанных листов, школьных тетрадей, даже бланков телеграмм».

Как Грозная не хочет делить стометровую квартиру с родственниками и "жить в покое и на свободе одной в квартире", так и Анна Андриановна борется с собственными детьми, а в большей степени с дочерью - конкурентом и одновременно собственным идентичным «я» за еду, проживание, алименты, последовательно разрушая семью дочери. Также разрушила и её собственную — «старая кобра», мать Анны Андриановны, бабушка Алены. Ненависть дочери к матери и ломка судьбы единоутробной повторяется с незавидным постоянством — разнятся только бранные наименования. Жестокая конфронтация героев повести обусловлена не столкновением высоких доктрин или житейских мировоззрений, но борьбой за выживание, и эта борьба оказывается до тщетности тривиальной -война родственников строится только за право обладания материальными благами.

По мнению С. Пахомовой, автор как будто специально задается целью опровергнуть расхожее представление о том, что люди могут конфликтовать из-за каких-то других причин, кроме дележа денег, квартир, туфель или прочего имущества.

То же мы видим в семье умершего классика в рассказе «Козел Ваня»294. Вместо желанной «картины в раме» - интеллигентная семья, преданная жена, посвятившая жизнь мужу и сохранению его творческого наследия, одаренные дети - мы видим неприглядную и, возможно, наполненную большими горестями, чем другие семьи, жизнь. За стеной мочится и периодически всхлипывает сын-кататоник, великовозрастная дочь не может выйти замуж, а творения «великого или не очень» писателя растеряны. В итоге «высокие» мотивировки через

294 Л.Петрушевская. Как цветок на заре: Авт.еб. / Козел Ваня. - М.: Вагриус, 2002. - 256 с.

редукцию или даже деструкцию заменяются «низкими», вульгарно-бытовыми, в этом и заключается основной конструктивный принцип, который применяет

ЛЛС

Петрушевская для обработки используемого материала . Перед нами обычная для художественного мира Петрушевской система ценностных ориентации, в координатах которой наличие или отсутствие у писателя таланта не играет ни малейшей роли: прекрасен он был или плох - какая разница, все равно созданные им книги никому не нужны. Вдова писателя в присутствии аспиранта-филолога усердно исполняет роль писательской подруги, но все помыслы ее, как водится, сконцентрированы на житейских проблемах, которых полный набор: на работе ее подсиживает, подлавливая на погрешностях, молодая заместительница, а дома в одной из комнат замкнулся сын писателя, сорокалетний кататоник, "который мочился только в бутылку и не знал воды и бритвы", и т. д. и т. п.

Обе героини - Анна Адриановна и Маленькая Грозная являются знаковыми для своего времени. Анна Андриановна, фактически потеряв женскую сущность, обладая двойной тендерной идентичностью, зарабатывая хлеб для семьи и плутая в сетях непреходящих трудностей, потеряла рассудок, чувство достоинства и материнский инстинкт. Маленькая Грозная добилась того же самого, культивируя жадность и эгоизм. Забота о детях осталась на уровне артикуляции. Несчастные женщины плодят несчастных детей.

Примечательно, что мотивированную десакрализацию высокого дополняет лексический уровень. Поэтесса в эпистолярном повествовании чередует высокую и вульгарную лексику: зачастую нейтральное предложение «обнажается» в конце вставленной бранью или словом-маркером, указывающим на душевно-интеллектуальную деформацию героини.

Вот одна из наиболее показательных характеристик Маленькой Грозной: "Ее, кстати, было за что уважать: во-первых, цельная, чистая, честная натура. Не

295 Пахомова С. "Энциклопедия некультурности" Людмилы Петрушевской // «Звезда». - 2005. -№9: Эссеистика и критика URL: http://magazines.russ.rU/zvezda/2005/9/pal3.html Дата обращения: 4.09.2014г.

врала никогда! Имела принципы, не срала в чужой уборной ни при каких обстоятельствах".

4.2. «Я научила женщин говорить»: особенности субъекта повествования в

прозе Л. Петрушевской

Субъектом повествования в произведениях Петрушевской, как правило, является женщина, но повествование может различаться по способу выражения субъекта речи:

а) повествование ведётся от 1-го лица; в этом случае в произведении явно выступают черты автобиографии - сугубо женском жанре («Свой круг», «Незрелые ягоды крыжовника», «Ветки дерева», «Время ночь»). Так, например, в

лл/

повести «Свой круг» рассказчица хаотично и сумбурно описывает своё существование: без временной последовательности, потоком сознания, при эффекте доверительности - разговоре двух подруг - описываются события из жизни героини и ее ближайшего круга - родственников и друзей. Они поданы от лица внешне бестактной, недалёкой женщины, но перед читателем в процессе алогичного повествования героиня раскрывается с другой стороны. В кругу своих друзей она играет роль трикстера, шута: говоря о том, о чём не принято говорить, она разоблачает - вскрывает язвы, прикрытые слоем лицемерия и мнимой культуры. Действительные мотивы кажущихся неадекватными действий героини — жестокое обращение с сыном, вульгарный стиль поведения с людьми — раскрываются только в процессе вербализации, проговаривания содеянного — исповедального монолога героини. За синтаксическими нарушениями и лоскутным построением высказывания кроется точный и пронзительный анализ личностей, сложных взаимоотношений. Непрерывный поток сознания позволяет понять глубину переживаний героини, объясняет и оправдывает её комическую функцию, выказывая трагическую подоплеку. Физическая неполноценность -слепота - открывает для героини новые грани познания мира - женщина обретает

296 Л.Петрушевская. Свой круг // Новый мир. - 1988. - №1. - С 116-130.

прозорливость. Монолог героини, построенный от 1 лица, проявляет наиболее яркий образец женского письма, репрезентирующего женский опыт как опыт выживания, непонимания и жертвенности.

«У Mapuuiu по пятницам сбор гостей, все приходят как один, а кто не приходит, то того, значит, либо не пускают домашние или домашние обстоятельства, либо просто не пускают сюда, к Mapuuie, сама же Мариша или все разъяренное общество...<...>...Я видела эти вычисления, потом посмотрела совершенно нахально, на глазах у всех. Ничего не поняла, белиберда какая-то, искусственные построения, формально взятая мировая точка. Не для моего, короче говоря, понимания, а я очень умная. То, что не понимаю, того не существует вообще. Стало быть, ошибся Серж со своей искусственно взятой мировой точкой, причем он же давно не читает литературу, надеется на интуицию, а литературу читать надо» («Свой круг»).

В рассказе «Незрелые ягоды крыжовника» автобиографический рассказ выступает как рефлексия над проживаемой жизнью, попытка понять, оценить собственную идентичность. Повествование осуществляется через ассоциативный ряд происходящих с женщиной событий, также построенный из эмоционально-экспрессивных воспоминаний и речевых аберраций: «Я была средняя по красоте девочка, а тут еще эта здоровенная хлопающая кастрюля, в которой приходилось скользить по глине две недели, туда-сюда, в школьный, спальный и столовый корпус. А мне очень важно было выглядеть по-человечески, девочка двенадцати лет, шутка ли!».

Повесть «Время ночь» представляют публикацию «записки на краю стола» поэта Анны Андриановны: «Хорошая послевоенная квартира, мы приити подзанять до пенсии, они все уже выплывали из кухни с маслеными ртами, облизываясь, и Маше приишось вернуться ради нас на ту же кухню и раздумывать, что без ущерба нам дать. Значит так, Денис вырывает автомобильчик, но этот вцепился пальчиками в несчастную игрушку, а у Дениса

297 Л.Петрушевская. Как цветок на заре: Авт.сб. / Незрелые ягоды крыжовника. — М.: Вагриус, 2002.-256 с.

этих автомобилей просто выставка, вереницы, ему девять лет, здоровая каланча».

б) повествование от 3-го лица.

Этим лицом является также женщина, рассказчица, в речи которой так или иначе обозначается её особый женский опыт, опыт бытового выживания, специфической потаённой женской телесности, заботы о детях, наблюдается повествование о чужой биографии, со специфическими подробностями и личными коннотациями. Повествование отличает имитация разговорной речи. Такая позиция субъекта повествования создает «эффект сплетни»:

1) начать с того, что Маня была хоть и некрасива, однако имела дивные пепельные кудри и прекрасную фигуру высокой, немного даже слишком высокой северной женщины.<...> Известно, что некоторые кудрявые женщины идут на то, чтобы в парикмахерской подвергаться трудной процедуре вытягивания, выпрямления волос, но и для этого надо знать определенного мастера-парикмахера и вообще надо что-то смыслить, как-то планировать свой облик и идти для этого по определенному пути, чтобы получить какой-то

ЛЛП

нужный конечный результат («Маня» ).

2) на во главе своей стаи, и вот вам вид: коротковато острижена, какие-то парикмахерские пружинки, дешевая завивка, мертвые волосы после свежесделанной химии, далее: выщипанные и выкрашенные сине-черной краской бровки, рот намазанный, разумеется, но тоже как-то дешево. Вся красота, как говорится, из аптекирупь двадцать баночка («С горы»299).

в) в нарратив автора-повествователя включаются формы несобственно-прямой речи, которые симулируют бытовой, разговорный язык. Фабульный ряд и детали призваны произвести эффект именно в женской аудитории (замужество, беременность, сложности дефлорации). Имитация диалога повергает читателя в мир, пропитанный интимными женскими, безотносительными к «общим» -

298 Л.Петрушевская. Бессмертная любовь: Авт. сб./ Маня. - М.: Московский рабочий, 1988. — С.70-75.

299 Л.Петрушевская. Дом девушек: Авт. сб. / С горы. - М.: Вагриус, 1999. -С.7-10.

политика, искусство - проблемами и темами. При прочтении текста кажется, что никакой композиционно-смысловой канвы в рассказе нет: повествование об одной из «подруг» сменяется рассказом о другой, но отсутствие единой линии высказывания (структурированности - прерогативе мужского) позволяет передать ощущение непрерывной коммуникации300. Например, в рассказе «Колыбельная птичьей родины»301 слово автора-повествователя, присутствующее в начале рассказа, заменяется последовательной сменой различных точек зрения, тем самым создаётся речевая ситуация, возможная только при общении двух близких людей (подруг): «На пятом некто Игорь, на четвертом этот, на нашем Олег, кстати, совершенно некрасивый, но характерная черта: в дружбе с первыми девушками курса, это Лина, Алка и Таня. Он с ними в дружбе, а бегает за Ниночкой, белым барашком, она удивительная дура. Дура настоящая, без примеси, как в третьем классе, и всем рассказывает про своего мужа Изю, Изюма. Это мама выдала ее замуж за Изюма, в скобках Исаак, он гинеколог мамы, старик лысый, бе, ему тридцать шесть лет».

г) субъектом повествования является всевидящий автор-повествователь, выраженный в форме третьего лица и предполагающий объективно-событийное воспроизведение действительности с открытой оценочной позицией. Текст чаще всего насыщен философскими рассуждениями или же носит характер притчи («Бессмертная любовь», «Милая дама», «Маленькая грозная», «Невинные глаза», «Страна», «Ночь», «Юность», «Дайте мне ее»), например:

1) кто скажет, как живет тихая, пьющая женщина со своим ребенком, никому не видимая в однокомнатной квартире. Как она каждый вечер, как бы ни была пьяной, складывает вещички своей дочери для детского сада, чтобы утром

ЛЛЛ

все было под рукой («Страна» );

2) со стороны может показаться, что ночи и не было вовсе — той

300 Коммуникативная функция общения имеет, как известно, доминирующее положение среди остальных функций общения женщин (например, информативной).

301 Л.Петрушевская. Колыбельная птичьей родины: Авт.сб. - СПб, Амфора, 2008. - 368 с.

302 Л.Петрушевская. Бессмертная любовь: Авт. сб./ Страна. - М.: Московский рабочий, 1988. — С.75-76.

прекрасной ночной поры, когда все начинается и разворачивается так медленно, плавно и величаво, с великими предвкушениями и ожиданиями самого наилучшего, с такой долгой, непрекращающейся темнотой во всем мире <...>— а ведь именно этот аргумент, что надо вставать в семь утра, и был решающим в том крике, которым сопровождалось изгнание гуляющих из дома номер один, в котором они собирались с восьми часов вечера, чтобы отпраздновать большое событие — защиту диссертации Рамазана, угнетенного отца двоих детей («Ночь»303);

3) куда это все девается, куда уходит, пропадает, все это баснословное обаяние юности с ее пресловутой свежестью и мягкими, еще не определившимися чертами, скрытыми до поры до времени упругой, все прикрывающей и обтягивающей кожей («Юность»304);

4) у каждой роэюдественской истории есть свое печальное начало и свой счастливый конец (якобы конец, жизнь не застревает на этом пункте). Тем не менее две судьбы встретились, а одна началась задолго до описываемого хэппи-энда, а именно в конце марта («Дайте мне ее»305);

5) Покатилась другая жизнь, без пайков, но все в той же квартире, в той Dice поликлинике с коврами и креслами в чехлах, с той же больницей ЦКБ в больничном парке и с тем же женским персоналом: папаша Грозный входил в контингент, а номенклатура так просто не отпускает своих, ничем не хуже будучи королевских династий — из родни не увольняют («Маленькая Грозная»306).

Тематика прозы Петрушевской напрямую соотносится с тематикой «женской прозы». Петрушевская в своих произведениях показывает женщину как обладающую телом, в отличие от традиций русской классической литературы, где девушка изображалась надземным существом, не имеющим каких-либо

303 JI.Петрушевская. Бессмертная любовь: Лвт. сб./ Ночь. - М.: Московский рабочий, 1988. -С.181-187.

304 Л.Петрушевская. Бессмертная любовь: Авт. сб./ Юность. — М.: Московский рабочий, 1988. — С.105-107.

305 Л.Петрушевская. Богиня Парка: Авт.сб./Дайте мне ее. - М.: Эксмо, 2004. - С.195- 215.

306 Л.Петрушевская. Бессмертная любовь: Авт. сб./ Маленькая Грозная. - М.: Вагриус, 1999. -С.255-291.

физиологических признаков жизни, признаков своего биологического естества. Однако, в отличие от так называемой «женской прозы», тематический уровень у Петрушевской не имеет публично-политического характера: изображение физиологии даётся не как протест против существовавшей системы табуирования телесного, но как неотъемлемая часть женского мира, например: «Артемида, ничуть не обрадовавшись, nouuia в отпуск для поступления в институт, на который ей указал В.Д. как на институт, где его помнят и где он что-то может. Но только Лидка знала, что Артемида никаких экзаменов не сдавала, а ходила лежать в больницу и вернулась через три дня скучная и осторожная, сказав всем, что получила двойку» («Смотровая площадка» ).

Физиологические процессы представляются неотделимыми от процессов психических. Особенности женской физиологии подвергаются описанию не часто и предлагаются в имплицитной форме. Откровенное описание физиологии существует у Петрушевской в контексте познания женщиной себя, открытия собственного женского тела, приобретение специфичного женского опыта. В повести «Время ночь» физиология описывается как шок, испытанный женщиной в процессе своего существования: Я ничего не знала, что и как, и была ему даже благодарна, что он меня не трогает, я страшно уставала с ребенком, болела вечно согнутая над Тимой спина, два месяца потоком ита кровь, никаких подруг я ни о чем не спрашивала, из них никто еще не рожал, я была первая и думала, что так полагается <...> Он меня уговаривал, что боль пройдет в следующий раз, не кричи, молчи, надо набраться сил, набирался сил, а я только прижималась к нему каждой клеточкой своего существа. Он лез в кровавое месиво, в лоскутья, как насосом качал мою кровь, солома подо мной была мокрая, я пищала вроде резиновой игрушки с дырочкой в боку...».

Не долгожданное рождение ребенка, но обременённое тяготами, прочувствованное и описанное женщиной физиологическое состояние беременности, болезненное, травматичное и по-женски артикулированное в

307 Л.Петрушевская. Бессмертная любовь: Авт.сб./ Смотровая площадка. - М.: Московский рабочий, 1988.-С.З-27.

социуме освобождение от него - аборт. Все процессы лишаются былой сакралыюсти, так рождение - это уже не чудо, а обуза, мука; зачатие - не подарок жизни, а естественный, логически появляющийся после не дающего наслаждения совокупления итог. Зарождение жизни в собственном теле — ненужный физиологический процесс, произошедший по ошибке, по необдуманности, собственное тело при котором становилось чужим телом, «внутри которого шли какие-то химические реакции, бурлила какая-то слизь, все разбухло, болело и горело, что-то происходило такое, что нужно было пресечь, закончить, задавить, иначе бы я умерла». Кроме того, рождение ребенка, рождение новой жизни или, наоборот, убийство её, аборт, то есть всё что связано с внебытовым, выходящим за пределы обычной жизни, раскрывающего природу женщину как мистическую, амбивалентную.

Пространством существования героинь Петрушевской является дом. У героев-мужчин - каковых в центре повествования мало - работа («Смотровая площадка»). Пространство жилого помещения, где располагается героиня и её семья, зачастую становится местом выживания. Дом в качестве мира женщин у Петрушевской предстает как буквализированная метафора. В этом мире нужно быть сильнее и хитрее, чем там, «за забором», чтобы обладать правом голоса, метра, пропитания («Время ночь»), В пространстве дома и проходит основная, никак не коррелирующая с внешней, жизнь женщины. Именно на территории квартиры (Петрушевская, как правило, не выходит за пределы городских многоэтажек, «трёхкомнатных распашонок») решаются вопросы дальнейшей судьбы членов семьи, здесь же разыгрывается драма смерти («Свой круг», «Младший брат», «Гигиена», «Спасибо жизни», «Два бога»). На месте проживания четырёх человек - маленьком пространстве, обозначенном писательницей как «трёхкомнатная распашонка», происходит основное действия

ДАО

рассказа «Спасибо жизни» : «Трехкомнатная распашонка, т.е. одна берложка посредине, две каютки по бокам запроходные. Когда население выросло и, к

308 Петрушевская JI. Богиня Парка: Авт.сб./Спасибо жизни. - М.: Эксмо, 2004. - С.216-228.

старости, увеличилось, распределили распашонку па три молекулы. И в одной живет морозная субстанция девяноста восьми лет, ее зовут Вера Ивановна (спросите- она добрая? Была добрая. Теперь такая же добрая как восьмимесячный младенец). Это раз, стало быть, лежачее существо. Два и три: вокруг нее дочь семидесяти с чем-то и таковой же зять. У дочери в свою очередь дочь шизофреник, она тоже там, с ними, хотя она имеет мужа, тоже инвалида по шизофрении, и иногда живет у него. Стало быть, в трех молекулах четыре жизненных ядра, четыре сгустка, атомы существования. В дальней комнатке младенец почти ста лет, в большой каюте дочь шизофреник, в ближайшем к выходу закутке двое: зять младенца и собака. Таков взгляд со стороны, взгляд сочувствующих, которые возражают: а где же обитает дочь младенца, которая является матерью шизофреника и женой человека с собакой? Нигде. Когда шизофреник уходит кмулсу, ее мать ночует в большой комнатке, а так у нее лежбище в отсеке старшей или (вопрос) она спит с мужем, но (вопрос) вряд ли. Семьдесят, однако, лет — с гаком. У людей потребность свободы, имеется в виду муж».

Место обитания героев - город. Локализация персонажа может становиться сакральной: сакрализуют вещи, которые хранят память о духе рода, обладают преемственностью, маркируют славное прошлое («Вольфганговна и Сергей Иванович», «Смотровая площадка», «История страха»).

Время не играет роли в прозе Петрушевской. Действие может происходить как в любое время года, так и в любое время суток. Но есть и исключения, в частности, повесть «Время ночь», где время становится эмблемой всего повествования: тёмная сторона суток обозначает власть феминного начала: «Теперь я проснулась среди ночи, мое время, ночь, свидание со звездами и с Богом, время разговора, все записываю» («Время ночь»). Ночь темное также символизирует тщетность действий героинь, суетливую серость: ночь — время, когда не видно пути и силуэты и образы предстают совершенно иными, чем они могли бы быть при солнечном свете. В темноте каждый видит свое, не каждый поймет, и беспросветна жизнь женщины: «Казалось мне - кругом сплошная ночь,

Тем более что так оно и было» (стихотворение В.С.Высоцкого).

Персонажами Петрушевской являются чаще женщины, от лица которых и ведётся повествование. Но это не обычные советские женщины, воплотившие в жизнь тендерный контракт «работающая мать». Это женщины, воспитанные на русской литературе, представляющие образец образованной, высокодуховной личности. У Петрушевской высокоразвитая героиня сталкивается с реальностью раскулаченной дворянки, формируются внутренние оппозиции: существование идеалов, которым необходимо соответствовать, идёт вразрез с собственным опытом, повергающим в кошмарный быт. Возникает проблема двойной женской идентичности. Как известно, в русской литературе бытовые подробности допускались только при описании женщин низшего сословия (не-барышень).

В большинстве своём героини Петрушевской - это женщины неустроенные. Речь идёт не просто о женских невзгодах, о тяготах матери-одиночки, пытающейся прокормиться за собственный счёт, но о женщинах, образованных, обладающих научными степенями, имеющими престижную работу, социальный статус («Младший брат»), но не способных найти выход из ситуации неустроенности, обыкновенной нищеты. С одной стороны, героиня Петрушевской - это женщина активная, конструктор мира и собственной судьбы («Спасибо жизни»), созидающая свою жизнь по внешним, «мужским» законам и успешно с этим справляющаяся («Младший брат»309). С другой стороны, женщина никак не может почувствовать себя полноценной, потому что для счастья, для «женского счастья», для полной социальной устроенности, внутренней успокоенности или статуса ей нужен мужчина. Но мужчины в традиционном смысле этого слова, сильного, ответственного, успешного рядом с ней нет.

Большинство текстов Людмилы Петрушевской позднесоветского и начала постсоветского периода предстают как развёртывающиеся в перспективе женского субъекта. Женщине дан голос - мир воспринимается не со стороны

309 Л.Петрушевская. Дом девушек: Авт. сб. / Младший брат. - М.: Вагриус, 1999. - С.113-126.

женщины, но изнутри ее. Проза оказывается тендерно маркирована не только по содержанию и форме, но и по источнику проецирования. И если женщина Трифонова получила голос из уст мужчины, писателя-автора, то героиня Петрушевской произошла от «матери» - стала продуктом «женской литературы», «женской прозы», безотносительно к употреблению определения в описании социального феномена. Героиня прозы «описывающей трагедию и быт» - это покинутая Алевтина Владимира Маканина и лишённая главной роли и былой красоты Ляля - Юрия Трифонова. Женщина Петрушевской - это человек, существующий не в маскулинноцентрической, но в феминноцентрической системе, это женщина, доведенная до абсурда существования в рамках двойного тендерного контракта - одинокая, потерявшая опору как в муже, так и в государстве, выполняющая репродуктивную функцию, теперь с нескрываемыми описываемыми сложностями, обеспечивающая многоликое семейство и пытающаяся выжить в условиях кошмарного быта и нестабильной действительности. Горизонт более не освещен непоколебимой советской надеждой строительства хоть чего-нибудь, хоть собственный семьи. Ужас, мрак и безысходность - константы новой реальности бытия героини, шокирующей своим правдоподобием.

Данному периоду творчества Петрушевской и возможным мотивам формирования женских образов наиболее точно соответствуют слова Виктора Ерофеева: «Людмила Петрушевская и ряд других писателей разрываются между уверенностью "шестидесятников" в том, что пороки социально мотивированы (их тексты социально воспалены, в них есть сильный пафос разоблачительства), и безнадежностью другой литературы, параллельно которой они начинают подозревать и самую человеческую природу, переходя в разряд беспомощных наблюдателей, удивленных "возможностями" зла: зависть, старческий маразм, отсутствие человеческой коммуникации, национальные распри»310.

310 Ерофеев В. Русские цветы зла // Ерофеев В. В лабиринте проклятых вопросов. - М., 1996.-С. 239.

Женщина Петрушевской, жизнь которой рассказана подробно или вскользь, в череде других описаний, предстает в различных инвариантах: возрастных (школьницы в «Са и Со», бабушки в «Три лица», «Вольфганговна и Сергей Иванович», «Богиня парка», подросток в «Доченька», «Горилла», большое количество студенток, молодых и зрелых женщин «Музыка ада», «Дом девушек» «Богиня парка», «Ветки дерева», «Хэппи Энд» и т.д.), социальных (светские львицы «Младший брат», представители богемы «Богема», обнищавшие «Мост Ватерлоо», деклассированные «Али баба», одинокие «Дама с собакой» и замужем «Конфеты с ликером»), профессиональных («Путь Золушки», «Еврейка Верочка», «Маленькая Грозная»), разной сексуальной ориентации («Музыка ада», «Мистика») и сексуального образа жизни (распутная «Теща Эдипа», согласная на инцест «Перегрев»), физиологического состояния (ждущие ребенка «Дайте мне ее», абортированные «Смотровая площадка», родившие «Время ночь», гермафродит «Мужественность и женственность»), жизненного (умершие души женщины в рассказе «Черное пальто»), душевного состояния (психические ненормальные «Как ангел») и т.д. Конгломерат образов рисует картину образа и жизни русской женщины конца XX века. Темных красок больше («Время ночь», «Дочь Ксени», «Свой круг», «Медея», «Али баба», «Богема», «Йоко Оно», «Маленькая Грозная» и др.), но есть и светлые, бликующие пятна («Богиня парка», «Еврейская Верочка», «Дайте мне ее» и др.).

У героинь Петрушевской, несмотря на социально маркированный высокий интеллектуальный уровень - переводчик, кандидат наук - во внутренней риторике повествования, размышления о науке, искусстве, религии, политике отсутствуют. Всё рациональное и внешнее вынесено за скобки. Героини Петрушевской — это не воспетые советами женщины - товарищи, производственники, неутомимые труженики семейного тыла. Это женщины обыкновенные, будничные, впервые за долгие годы показанные с оголенными страстями (алкоголизм «Али баба», наркомания «Бацилла», разврат «Теща Эдипа») и недугами (болезни как физические «Свой круг», так и психические «Время ночь»). Но в большинстве героини Петрушевской - это женщины

неустроенные, испытывающие все тяготы женской судьбы: одиночество,

проблемы с физиологией («женские болезни»), борьба за место в социуме.

Одиночество бросает непреходящую тень на все существование героини - это не

только жизнь без мужа, но и воспитание ребенка в одиночку, обеспечение семьи в

одиночку, в одном лице решение всех бытовых проблем. Для мужчины

одиночество - свобода («Смотровая площадка», «Богиня парка»), одиночество

женщины воспринимается как позор: «Ее недавно бросил муж, и она пережидала

свой позор в одиночку» («Темная судьба»). Подобную диспропорцию можно

наблюдать и в оценке сексуальной жизни. Мотив «как в дальнейшем себя вести с

мальчиками» не раз обыгрывается в прозе Петрушевской: те, которые не умеют

(«Время ночь», «Дочь Ксени», «Путь Золушки», «Федор Кузьмич», «Спасибо

жизни») бывают заклейменными обществом, потому что всегда «есть гордые

люди, которые не будут бороться за свое счастье такими методами» «Время

ночь»), однако «о мужчине уж никто бы не посмел сказать, что он

проститутка, даже если бы он водил и водил к себе ежедневно новых и новых» il «

(«Путь Золушки» ). Потому женщина чаще всего не терпит одиночества: теряет чувство достоинства, переводя ощущение обиды и покинутости в ненависть («Майя по имени Майя» ) или закрывается, теряя свою женскую идентичность («По дороге бога Эроса»313) Татьяна Касаткина также отмечает: «В ситуации, когда мужчине будет естественно уйти в одиночество и отчужденность, женщина предпочтет ненависть отчуждению. Она предпочтет раскаленное железо скандалов и истерик холоду молчания, как это делают героини в рассказах «Отец и мать», «Медея»314.

Двойная тендерная система, в которой существуют героини Петрушевской, разрушает их естество. Не двойная, но тройная нагрузка - исполнение бытовой,

311 Петрушевская JI. Дом девушек: Авт. сб. / Путь Золушки. - М.: Вагриус, 1999. - С.35-43.

312 Петрушевская JI. Дом девушек: Авт. сб. / Майя по имени майя. - М.: Вагриус, 1999. - С. 163167.

313 Петрушевская JI. Дом девушек: Авт. сб. /По дороге бога Эроса. - М.: Вагриус, 1999. - С43-60.

314 Петрушевская JI. Дом девушек: Авт. сб. /Медея. - М.: Вагриус, 1999. - С. 216-223.

общественной и репродуктивной функций, случившийся кризис маскулинности, перестройка и смена политсистем, а с ними и крах соцгарантий приводит к ужасающим метаморфозам: за кажущимся логичным наступлением матриархата и смены тендерных позиций приходит время отчуждения, безысходности, бессилья, время нескончаемых и реальных страданий героев обоих полов. Мужчин в силу нереализованное™, женщин в силу сверх-реализованности. По мнению Кагарлицкой С.Я., герои в мире Петрушевской существуют в пределах «двойной системы ценностей, нивелирующей индивидуальность»315. Действительно, женские проблемы общие и для женщины-кандидата наук, и для прачки из соседнего подъезда. При том, что женщина с рождения обладает символической бинарностыо - амбивалентностью, способностью рождать новую жизнь и ежемесячно умирать, в веках выполняя мистическую, связанную как с плодородием, так и с царством мертвых функцию. В быту без полярной, нейтрализующей инстанции - мужчины - женская амбивалентность огрубляется, овеществляется, переходя в психоз - субстанцию тоже первоначально женскую316, граничащую с реальным и ненормальным миром (члены множества феминных семей текстов Петрушевской находятся на грани с сумасшествием или в итоге заканчивают им).

Многие героини в иной сфере жизни, небытовой и непроблемной (на содержательном уровне лишь опосредованно коррелирующей с основной линией повествования) являются научными сотрудниками (кандидат наук «Спасибо жизни»), преподавателями ВУЗа («Маленькая грозная», «Я люблю тебя»), переводчиками («Младший брат», «Мистика»), актрисами («Дайте мне ее»), поэтами («Время ночь»), режиссерами («Жизнь - это театр»). Обретая творческую профессию, они стирают повседневную женскую идентичность и заявляют о своей субъектности вдвойне, так как творчество всегда считалось сферой реализации мужчины. Тем не менее, имеющие демиургическую составляющую

315 Кагарлицкая С.Я. Социокультурные механизмы универсализации художественного мышления в отечественной драме 60-80 годов: дис.....канд. филос. наук. - М., 1998. - С. 136.

316 Фуко, М. Использование удовольствий. История сексуальности. Т. 2: Пер. с франц. - СПб.: Академический проект, 2004.-432 с.

женщины, в семье оказываются обычными «слабыми» любящими матерями,

порой своей любовью калечащие своих детей317. Например, в рассказе «Младший

брат», Диана, востребованная переводчица, светская львица, не может из-за

обостренного материнского инстинкта устроить личную жизнь, посвящает

существование сыну, чем губит свою и его судьбу.

«День у них проходил, кстати сказать, нормально, сын на учебе, или в

библиотеке, или в неустановленном месте, его собачье дело. Мать же вся в

беготне и хлопотах переводчицы-синхронистки, крупного гида ...<...>...Да у нее

могли быть и любовники, все так считали, но у нее был только сын, такие дела.

Она ради него держала марку, одевалась, бегала на педикюр-маникюр, к лучшему

парикмахеру Вадиму, у нее везде были друзья, все ради сына: неопрятную старуху

никто не возьмет переводчицей, вокруг полно молоденьких почти что кинозвезд с

110

чуть ли не тремя языками...» (« Младший брат» ).

Или главная героиня повести «Время ночь», реализуя педагогический тендерный дисбаланс, который наблюдается в большинстве советских и постсоветских семей, строгое отношение к дочери и баловство сына, портит судьбу своего «красавца Андрея»: «Любовь, любовь и еще раз любовь и жалость к нему руководили мною, когда он вышел из колонии. Я его встречала у одного входа Бутырской тюрьмы, а он вышел из другого<...>Я, обознавшись и запутавшись, прождала напрасно, прибегаю домой, а тут он сидит, двадцать лет, во всей их форме. И кепка-пидараска, так он назвал, указав на нее, лежащую на столе. Все каменноугольного цвета. И тут же весна, народу на улицах много,

317 Подобные рассказы несут тень автобиографичности. Сама Петрушевская, как и Анна Андриановна — героиня одной из знаковых повестей писательницы «Время ночь» идентифицировала себя как «поэт» (с акцентом на форму мужского рода слова, не-поэтесса), педалируя мужское и лишенное ненужных коннотаций значение, во-вторых, бытность героинь соединяет щемящие душу условия (детство Петрушевская прошло в голодное военное время в одном из интернатов под Уфой) и ошеломляющую эрудированность, особую литературность высказываний (риторика как автора-повествователя, так и рассказчика пестрит литературными аллюзиями «Время ночь», «Маленькая Грозная», «Ветки дерева») - это женщины «высокие», воспитанные на русской и зарубежной литературе, хотя и живущие в неприемлемых условиях.

318 Петрушевская Л. Дом девушек: Авт. сб. /Младший брат. - М.: Вагриус, 1999. - С. 113-126

видно, все на него смотрели. Вид героя, исхудалый, я присела на пятки и стала снимать с него ботинки» («Время ночь»319).

Героиня Петрушевской - это женщина говорящая, причём её речь зачастую монологична, сумбурна, лоскутна, с синтаксическими и логическими аберрациями, с аллюзийными взрывами. И «женщина говорящая» у Петрушевской - это не ахматовская героиня, которая первой научилась говорить с позиции своего «я» о лично-возвышенном или надличностно-мировом. Героиня Петрушевской затрагивает до того табуированные, «тёмные» стороны жизни женщины: о бытовых скандалах («Хэппи-энд»), предательницах («Путь Золушки»), сплетницах-подругах («Колыбельная птичье родины»), о женских болезнях («Время ночь»), брошенных беременных («Время ночь», «Смотровая площадка», «Дом девушек»), о сложности тяжкой, неизбывной и всегда трагической женской судьбы («Я тебя люблю»).

Смерть является частью амбивалентного существа женщины: рождая, женщина, умирает - частично девальвируется как личность, перевоплощаясь в ребенке. Генеративная функция у правильных, воспетых писательницей женщин, является функцией тотальной реализации цели, к которой так или иначе стремится полноценная (не наркоманка, алкоголичка, лесбиянка) героиня. Та, которая не сумеет эту функцию реализовать («Медея», «Богема», «Майя из племени Майя») остаётся в сугубо женском мире непонятой, отвергнутой, осужденной — «дура ты дура, о чем думала, все бросила под ноги мужику, а что

Э л л

мужик в нашем случае? Он уходит, а дети-то остаются навеки, дети-то» — наделенная вереницей отрицательных, разлагающих качеств - скаредность, злость, жестокость, зачастую грех матери деформирует и ребенка, дочь, будущую мать, в связи с чем и получается отрицательная повторяемость женских судеб («Гимн семье», «Дочь Ксени», «Время ночь», «Федор Кузьмич»), граничащая с безысходностью и для многих героинь оборачивающаяся родовым неизбывным

319 Петрушевская Л. Дом девушек: Авт. сб./Время ночь. - М.: Вагриус, 1999. - С. 347-443

320 Петрушевская Л. Дом девушек: Авт. сб./Майя из племени Майя. — М.: Вагриус, 1999. -С.163-167

сумасшествием («Маленькая Грозная», «Выбор Зины», «Время ночь»). Выполнение функции - рождение ребенка является той нитью, тем миром, который позволяет героине выйти из ужаса бытовых проблем («Время ночь», «Дайте мне ее», «Путь Золушки»). Жертвенная, но не деструктивная любовь к ребенку ставит этих героинь в особый ряд святых матерей, образуется сонм матерей. Более того, в рассказах о святой матери появляется упоминание о божественном («Мистика», «Еврейка Верочка», «Богиня парка»), что отсутствует в остальных текстах, транслирующих отрицательную повторяемость. Божественное освещает оглушенный временем и реальностью мир Петрушевской и устоявшаяся, узаконенная отрицательная повторяемость меняется на положительную, происходит символический реверс.

«...Верочка очень хотела родить, но ей запретили из-за рака груди, но она не сделала аборт, а родила. Она умерла, когда ребенку было семь месяцев. Она не поиша под облучение и не принимала никаких лекарств, чтобы ему не повредить во время беременности. Верочка! <...> а Верочка глядит теперь с небес на своего ребеночка и беспокоится о нем, они все там о нас беспокоятся, все, кто нас любил» («Еврейка Верочка» ).

«С этим она и прожила последние пять минут в сознании, увидела ребенка, попрощалась с полу в последний раз <...>. Ходят слухи, что мать Риты была очень хорошим человеком, это она оставила ей деньги, и какая-то ее тень лежит поперек всей Ритииой горькой судьбы, какая-то защитная тень, тень великой любви» («Мистика» ).

«Она идет против всего человечества, вольная и свободная, свирепая, нищая духом, про которых ведь сказано, что их будет царствие небесное, но где — где-то там, где-то там, как поется в одной психоделической песенке, а пока что ее жизнь охраняет ее ангел-хранитель, мать («Как ангел»323).

Рождение ребенка и достижение сопрягаемых с этим целей становится

321 Пструшевская Л. Дом девушек: Авт. сб. /Еврейка Верочка. - М.: Вагриус, 1999. - С. 196-198

322 Пструшевская Л. Дом девушек: Авт. сб. /Мистика. - М.: Вагриус, 1999. - С. 201-204

323 Пструшевская Л. Дом девушек: Авт. сб. /Как ангел. - М.: Вагриус, 1999. - С. 30-35

смыслом жизни героинь (замужество «По дороге бога Эроса», поступление в институт и стажировка в Англии «Младший брат», «хорошее» будущее («Свой круг»), даже если они не имеют своего кровного ребенка, женщины опекают подходящих по возрасту, часто одиноких людей («Богиня парка»324).

Только с ребенком, с соприкосновением с рожденным собственной плотью, мать, женщина выпадает из рамок лишенного адекватности мира. С помощью ребенка она восполняет второстепенные, но важные лакуны: любуясь его внешностью — позволяет себе эстетическое удовольствие, восторгаясь его поведением — этическое. Женский дискурс меняется с бранного, нецензурного, ненавидящего (одна грань женского естества) на умилительный, всепрощающий, опекающий (другая грань): «Полина клала внука на специальную детскую раскладушечку, читала ему сказки, любовалась им... Николка, чудо природы с огромными ресницами, нежный, привязчивый ребенок...» («Хэппи-энд» ).

«Моя красавица, которой я любовалась в пеленках, каждый пальчик которой я перемыла, перецеловала. Я умилялась ее кудряшками (куда что девалось), ее огромными, ясными, светленькими, как незабудки, глазками, которые излучали добро, невинность, ласку — все для меня...» («Время ночь» ).

«Как мертвый подставлял свое лицо бесчисленным поцелуям. Кожа бледная и светится. Ресницы густые и слипшиеся, как лучи, глаза серые с синевой, в бабу Симу, у меня глаза золотистые, как мед. Красавец мой, ангел! («Время ночь» ).

«Мальчик был как мальчик, любящий сын и внук, способный, ленивый и с хитрецой, кудрявый, красивый, в общем все как положено, чтобы сердце матери щемило от тоски...» («История страха» ).

Однако чаще восхищение ребенка заканчивается после прохождения им младенческого, максимум предпубертатного или пубертатного возраста -существо умнеет/тупеет, черствеет, становится таким же проблемным,

324 Петрушевская Л. Богиня парка: Авт. сб. /Богиня парка. - М.: Эксмо, 2004. - С. 109-131

325 Петрушевская Л. Дом девушек: Авт. сб. /Хэппи-энд. - М.: Вагриус, 1999. - С. 10-23

326 Петрушевская Л. Дом девушек: Авт. сб. /Время ночь. - М.: Вагриус, 1999. - С. 347-443

327 Там же.

328 Петрушевская Л. Богиня парка: Авт. сб. /История страха. - М.: Эксмо, 2004. - С. 27-37

безжалостным взрослым. Например, любимый Николка, внук героини рассказа «Хэппи-энд», повзрослев, однажды равнодушно сказал, «когда Полина попросила принести стакан воды запить лекарство: «У тебя что, ног нет?»329- после этого риторика героини вернулась в своей обычное полбранное-полунесчастное русло и бабушка наградила мальчика характерным определением «восьмилетний пащенок и сын своей матери»330. Героиня преклонного возраста понимает, что время умиления и иллюзии возвращения былых порядков, когда уважали старших, когда внук, сын ее любимого сына, был бы «сын отца», а не «сын матери», кончились: «Николка вырос, огрубел, уже речь не ита ни о каком стакане воды, мальчишка у стариков больше не оставался, ему было скучно с ними все, стоп!»331.

История восхищения младенцем повторяется из поколения в поколение, из текста в текст, идея находит наиболее точное философское воплощение в повести «Время ночь»: «Родители вообще, а бабки с дедами в частности, любят маленьких детей плотской любовью, заменяющей им все. Греховная любовь, долоэ/су я вам, ребенок от нее только черствеет и распоясывается, как будто понимает, что дело нечисто. Но что делать? Так назначено природой, любить. Отпущено любить, и любовь простерла свои крылья и над теми, кому не положено, над стариками. Грейтесь!» , позже главная героиня Анна Андриановна иронически замечает: «Как писал японский поэт, одинокой учительнице привезли фисгармонию. О дети, дети, растишь-бережешь, живешь-терпёшь...». В более позднем рассказе Петрушевской эмоциональный пафос рассуждения сменяется более сухим резюме: «Дети судьи, внуки прокуроры» («Путь Золушки»333).

Внешняя привлекательность, сексуальность женского или мужского субъекта не играет особой роли в текстах Петрушевской, как это встречается, например, в произведениях авторов-мужчин 10. Трифонова («Долгое прощание») и В.

329 Петрушевская JI. Дом девушек: Авт. сб. /Хэппи-энд. - М.: Вагриус, 1999. - С. 10-23

330 Там же.

331 Там же.

332 Петрушевская Л. Дом девушек: Авт. сб. /Время ночь. - М.: Вагриус, 1999. - С. 347-443

333 Петрушевская JT. Дом девушек: Авт. сб. / Путь Золушки. - М.: Вагриус, 1999. - С.35-43.

Маканина («Отдушина») (в случаях, если присутствует прямая женская или мужская, оценка извне). Женщина-рассказчик в прозе Петрушевской или автор-повествователь, в чьём повествовании угадывается женщина, нечасто оценивает себя, чаще проговаривает только возраст («Время ночь»), констатирует приобретенный внешний вид коротковато острижена, какие-то парикмахерские пружинки, дешевая завивка, мертвые волосы после свежесделанной химии («С горы»334) или физические данные другой женщины: «Сын в несчастном состоянии привез свою эту толстозадую Аллу и Николку» («Хэппи-энд»335) (также в рассказах «По дороге бога Эроса», «Колыбельная птичьей родины»). Тем не менее, еще более часто встречается эмиссия внешних данных, телесности в потенцию социального успеха или неуспеха. Под успехом в женском обществе понимаются отношения с мужчиной или замужество.

«И тут Со произносит эту фразу, что может отбить Владикау этой Иры. Все охотно хохочут, даже язвительно. <...>У Со неожиданно тоненькая талия, а грудь будь здоров, размер второй, наверно. <...> Потом Со сидит лицом к пруду и рассеянно смотрит вокруг, водит черными глазками, у нее лохматые ресницы оказались, вот неожиданность. Что значит девушка обнажилась! Парни на воде гогочут как гуси, всполошились почему-то («Са и Со» ).

«Собственно говоря, надежды на браку Татьяны Вольфганговны не имелось никаких. <..> Начать с внешности (Татьяна была похожа на Гете, в честь которого, кстати, ее бабушка неосторожно назвала своего единственного сына). Татьяна Вольфганговна получилась — в результате скрещения французской линии с русской старообрядческой династией купцов — девушка сухопарая, верующая, носатая, с небольшими честными глазками...» («Вольфганговна и Сергей Иванович» ).

«....у нее и свои волосы были густые и пышные от природы, брови черные,

334 Петрушевская Л. Дом девушек: Авт. сб. /С горы. - М.: Вагриус, 1999. - С. 7-10

335 Петрушевская Л. Дом девушек: Авт. сб. /Хэппи-энд. - М.: Вагриус, 1999. - С. 10-23

336 Петрушевская Л. Богиня парка: Авт. сб. /Са и Со. - М.: Эксмо, 2004. - С. 160-170

337 Петрушевская Л. Богиня парка: Авт. сб. /Вольфганговна и Сергей Иванович. - М.: Эксмо, 2004.-С. 171-185

глаза нормальные, а вся жизнь псу под хвост, один мужчина и тот заразный» («Хэппи-энд» ).

....и сама Ника, усталая и в очках, у которой сердце сердито колотится в ребрах, не ожидала такого подвоха, что тут этот брат, а то накрасилась бы, надела бы костюм («Путь Золушки»339).

Телесность, внешняя привлекательность по-разному может оцениваться мужским и женским сообществом, что транслируется в тексте («Проходят годы», «Нюра Прекрасная»): «Есть красивые женщины для мужчин, рассуждали подружки Лялечки, как есть идеал женщины для женщин,— не подумайте ничего такого,— и красоту каждого из этих двух типов понимают и ценят только или мужчины, или женщины» («Проходят годы»340).

Внешность дает надежду на переход на иную социальную ступеньку. Хотя в большинстве статус замужней дамы не дает счастья: либо муж не верен («Я люблю тебя»), либо бросает семью и женщина становится вновь одинокой, всегда несчастной («Перегрев», «Майя из племени майя», «Проходят годы», «Дама с собакой», «По дороге бога Эроса»), либо совместное существование превращается в ад («Хэппи—энд», «Грипп») либо муж оказывается невменяемым, например, убийцей («Конфеты с ликером»). Красота же героини, высоко оцененная подругами или обществом, не спасает брак («Нюра Прекрасная», «Проходят годы»).

Секс при всей физиологичности и натурализме прозы не играет большой роли в жизни женщин Петрушевской. В текстах встречается упоминание, что некоторым женщинам нужны сексуальные отношения: «Короче, проститутка (или она не была проститутка, мало ли, одинокая женщина с больным мужем, познакомилась с одним, дальше с другим, с третьим...» («Путь Золушки»), «Хорошо еще, что он в постели пока слава Богу, а то бы я вообще повесилась» («По дороге бога Эроса»), «ему не раз говорилось ежедневно, еженощно в

338 Петрушевская JI. Дом девушек: Авт. сб. / Путь Золушки. - М.: Вагриус, 1999. - С.35-43.

339 Петрушевская JT. Дом девушек: Авт. сб. /Хэппи-энд. - М.: Вагриус, 1999. - С. 10-23

340 Петрушевская JT. Богиня парка: Авт. сб. /Проходят годы. - М.: Эксмо, 2004. - С. 74-88

постели, что же ты, что же ты, не можешь ты, что ли. Я же погибаю» («Федор Кузьмич»341), — однако в большинстве рассказов, даже если присутствуют натуралистические описания полового акта («Время ночь»), то сам процесс описывается как необходимость, не приносящий удовлетворения героиням («Майя из племени Майя»), или даже приносящий боль, унижение, не всегда необходимое рождение ребенка («Время ночь», «Путь Золушки»).

В отличие от мужского зрения, воспринимающего целостный образ, например, «пухлая блондинка» («Я люблю тебя»), женщина «препариует» внешность конкурентки, замечаются мелкие детали, выявляются «женские хитрости» в области красоты: выщипанные и выкрашенные сине-черной краской бровки, рот намазанный, разумеется, но тоже как-то дешево. Вся красота, как говорится, из аптеки рупь двадцать баночка («С горы»342); Оля даже сделала небольшую косметическую операцию за ушами и стала еще моложе, а во рту у нее полыхал голубоватый фарфор («По дороге бога Эроса»343).

Особенностями женского видения также является зрение сквозь «плоть». Через внешнее женщины инстинктивно могут увидеть суть человека, его устремления, надежды: «Короткая юбка, босоножки самого дешевого и поишого вида, но с покушеньями на моду, это слова проишого века, довольно-таки точные: с поползновеньями быть как все, не хуже других, не отстать ни в чем. Она покушалась, бедная бабенка, на счастье, хотела вкусить, оторвать себе клочок настоящего, не доступного ей счастья и той жизни, которую они все видели в телесериалах» («С горы»344). Подобное рентгенное чутье относится и к мужчинам, через неприглядную внешность женщина готова угадать настоящее. Женщины, способные на такое видение, ценятся мужчинами, подходят под категорию «друг, товарищ», заявленную в творчестве Трифонова («Другая жизнь»), это женщины, которые умеют понимать: «Пульхерия тоже впервые

341 Петрушевская. Богиня парка: Лвт. сб. /Федор Кузьмич. - М.: Эксмо, 2004. - С. 65-73

342 Петрушевская Л. Дом девушек: Лвт. сб. /С горы. -М.: Вагриус, 1999. - С. 7-10

343 Петрушевская Л. Дом девушек: Авт. сб. /Хэппи-энд. - М.: Вагриус, 1999. - С. 10-23

344 Петрушевская Л. Дом девушек: Лвт. сб. /С горы. - М.: Вагриус, 1999. - С. 7-10

посмотрела на своего соседа и увидела как в тумане красноватое худое лиг{о, седые всклокоченные волосы, недостаток одного зуба впереди и воспаленные, часто моргающие, очень светлые глаза. Пульхерия увидела, однако, не совсем то, а увидела мальчика, увидела ушедшее в высокие миры существо, прикрывшееся

5 > С

для виду седой гривой и красной кожей» («По дороге бога Эроса» ).

Телесность как индикатор ценности, самоидентификации, рефлексии также встречается в текстах Петрушевской («Путь Золушки», «Время ночь», «Перегрев»). Тело, внешность предстает как некий товар, качество, преимущество. Если женщина принимает такие условия, то теряет свою субъективность, поглощаясь законами андроцентрического мира, где мужчина относится к женщине как к объекту потребления. Основным предметом потребления выступает тело.

«И тут ей открылось видение — стояло прекрасное молодое тело под струями воды, груди как белые лилии на красноватом, уже золотистом худом теле, здоровая шерсть лона, чудная линия спины, как греческая амфора, да. Приишось это спину потереть губкой. Вера слегка вздохнула над собой, над своим сорокалетним телом. Да! Этой было двадцать три» («Перегрев»346).

В андроцентрическом мире доминанта телесности отвергает ценность интеллекта («Я люблю тебя»), домашних заслуг («Я люблю тебя»), тихой семейной жизни («Перегрев», «Свой круг»). По законам Петрушевской, которые она перманентно транслирует в своих рассказах, телесность нужно уважать, сохранять чистоту («Перегрев»), но не педалировать, увлекаясь внешним («По дороге бога Эроса»). Женщины, излишне увлекающиеся внешностью, недвижимостью (что, как правило, связано), мужчинами, - увлекающиеся земным и временным, караются судьбой - теряют то, к чему стремились, окружаются смертью близких, одиночеством, знаковым для творчества Петрушевской женским сумасшествием («По дороге бога Эроса», «Маленькая Грозная»,

345 Петрушевская Л. Дом девушек: Авт. сб. /По дороге бога Эроса. - М.: Вагриус, 1999. - С43-60.

346 Петрушевская Л. Богиня парка: Авт. сб. /Федор Кузьмич. - М.: Эксмо, 2004. - С.53-64

«История страха», «Выбор Зины»).

Итак, отдельным персонажем прозы Петрушевской - основным субъектом повествования и субъектом активного начала, вечно действующего, переживающего, стремящегося является женщина. Женщина в прозе Петрушевской предстаёт прежде всего как существо экзистенциальное, потому как и произведения Петрушевской поражают гипертрофированной концентрацией отрицательного, а изображение жизни как абсурда позволяет вспомнить философию и художественное творчество авторов-экзистенциалистов. Именно женщина становится центрообразующим началом, её прозу в противовес феминистскому термину андроцентрический можно назвать феминноцентрической. Марк Захаров, режиссер, как-то сказал о писательнице: «Людмила Петрушевская - это человек удивительной судьбы. Она вышла из самых нищих, тяжело живущих слоев нашей жизни. Она может быть очень простой во взаимоотношениях, откровенной и честной. Она может быть ироничной. Может быть злой. Она непредсказуемая...»347. Подобную характеристику в полной мере можно отнести и к изображенным женским образам в произведениях Людмилы Стефановны.

4.4. Мужчина в творчестве Петрушевской — кризис маскулинности,

доведенный до абсурда

В творчестве Петрушевской мужчина является слабым и требующим защиты (как когда-то женщина) объектом, существом, не способным пройти достойную социализацию. Кем бы ни был мужчина в рассказах Петрушевской: мужем, ребёнком, братом, гостем - он предстаёт как существо несамостоятельное, требующее опеки и помощи, наделённое истеричным и непостоянным характером. Зачастую всё, чем он может помочь женщине - это исполнение репродуктивной функции. Причём зачастую мужчин необходимо заманивать для

347 Петрушевская Л. Про Меня// Сноб Ы1р://\у\у\у.5ПоЬ.ги/ргоГ11е/5286 (дата обращения 26.10. 2014г.)

исполнения этой функции материальными благами и бороться с другими женщинами, претендентками на «женское счастье», по законам отнюдь не литературного мира: «Ггний один раз снизошел до совокупления после бутылки (он охотно пил хорошее вино, а М.И. раскошелилась и притащила портвейн "Порто", а также сыр, колбасу и мятные пряники, прямо с зарплаты)', «Но герой был прикован к маме-инвалиду, и его дамы ухаживали за ним наперерыв, улучая каждую временную возмоэ/сность. Как раз последняя упомянутая невеста без места прорвалась по телефону именно в момент совокупления гения и М.И., причем дважды, вела артподготовку, желала привезти "супчику", и бедная М.И. дважды застывала в неудобной позе, а гений отвечал, что да, запыхался, прибежал от мамы. И опять прибежал, да (опять запыхался). Не хотел травмировать претендентку второго эшелона или уже ее боялся («Спасибо жизни»348). Не мужчины выбирают и добиваются будущих спутниц жизни, а женщины, переходя от пункта к пункту из жизненного списка - карьера, материальное благополучие или стремление к нему, начинают матримониальную экспансию на «сидящих по домам» представителей. Агрессивная сексуальная политика проявляет женщину как субъект: «М.И. тогда переита на переписку, вела корреспонденцию с иногородними, ездила в разные поселки и военные городки по приглашению женихов, жила у разных мужчин для пробы и всем многочисленным своим подругам тоже советовала выходить замуж» («Спасибо жизни»349).

Рождение ребенка (если оно является желанным) также осуществляется как выполнение одного из пунктов жизненного списка. Мужчина воспринимается как некая субстанция, индивид с хорошей генетикой для создания достойного потомства. От мужчины не ожидается помощи, заботы, социальной защиты. «Я его слепила, из того, что было» - такой установкой можно охарактеризовать героинь Петрушевской. «Девочку она в свое время родила уже тоже немолодой, за тридцать, внедрившись в жизнь одного замшелого гения<...> Этот мужчина

348 Петрушевская Л. Богиня парка: Авт. сб. /Спасибо жизни. -М.: Эксмо, 2004. - С. 216-228

349 Там же.

был, как уже сказано, гением, комментатором древних, а также выпускал переводы, и его можно было спросить обо всем («Спасибо жизни»).

Но зачастую добытый в настоящих боях индивид оказывается неполноценным - увечным психически или физически («Мистика», «Козёл Ваня», «Время ночь»). За ним нужен уход, присмотр и несение всех тягот, связанных с жизнью с больным человеком: «...ее муж вообще частенько застывает в позе статуи Свободы, как бы тщась достать до потолка и с измученным лицом, и за это получил вторую группу по шизофрении, ибо и в больнице ничего не выдал, как партизан, ничего и никого, кому он там протягивал вверх руку («Мистика»); <...>сын Коля, сорокалетний кататоник, который мочился только в бутылку и не знал воды и бритвы. Стены этой комнаты были испятнаны Колей в любимейших местах особенно сильно; леэюа, он дотрагивался до выбранных им позиций на стене по многу тысяч раз за те долгие десятилетия, когда лежал, курил, чистил с треском ногти и шептался сам с собой, доходя до криков («Козёл Ваня»).

Если же мужчина внешне независим и относительно успешен (не числится в списках психдиспансера и не страдает дизурией), то непременно найдётся изъян в области качеств душевных. Такой мужчина легко может оказаться подлецом, например, бросить семью («По дороге бога Эроса»), беременную жену («Гимн семье»350), в более поздних рассказах появляется образ предателя Родины

I

(«История страха» - за женщинами антипатриотических настроений не замечено), многочисленных любящих женщин («Смотровая площадка»). Есть, безусловно, и порядочные образцы, но они редки и встречаются в не свойственных для Петрушевской рассказах («Тёща Эдипа», «Вольфганговна и Сергей Иванович», «Дайте мне ее»). Мужчина в прозе Петрушевской зачастую овеществляется, он играет роль «необходимого» предмета в семье. И та, что владеет мужчиной - имеет дома особь мужеского пола, пусть увечного, недалёкого, материально не обеспеченного и не способного обеспечивать -

350 Петрушевская JI. Богиня парка: Авт. сб. /Гимн семье. - М.: Эксмо, 2004. - С. 104-113

351 Петрушевская JI. Богиня парка: Авт. сб. /История страха. - М.: Эксмо, 2004. - С. 27-37

становится на порядок выше, имеет преимущество в социально-женском контексте, обладая некой символической ценностью. Мужчина овеществляется — становится стоящим в одну ряду с трудно доступными книгами, холодильником и сервизом. Закреплённые в культуре как константы мужского поведения — агрессивность, грубость, физическое действие - то есть активная экспансия в пространство принимаются как влекомая данность: «Вот они выходят на бережок, дылда Са и маленькая Со, мальчики удваивают активность в своем хулиганстве на воде, плюхи, гогот, взволнованные крики, нырки, сопли под носом. Мелькают белые пятки. Мужики» («Са и Со»).

Физические признаки, клишированные повадки представителей мужского сообщества зачастую заменяют самого мужчину, сублимируя обладание, создавая эффект счастья, имитируя причастность: «... мужские крестьяне отряда — утопить, с гоготом поднырнуть, зацепить за резинку чужих трусов, вынырнуть с комком ила и плюхнуть им в морду товарища, потом им кинули мяч, они с размаху бацают мячом в девочек»... («Са и Со»).

Тем не менее, все женщины в рассказах зависят от абстракции мужчины, узаконенного представления, обладающего некими культурными константами -защитник, победитель, отец, глава. Такие абстракции они пытаются найти в доступных представителях: сын, муж или любовник, приобретая лишь симулякры - материальную оболочку, обладающую физиологическим естеством. При повторяющейся в текстах неудаче женщины сохраняют за собой право ухаживать за «мужчиной», также стремятся за его вниманием и впоследствии принимая на себя выполнение нереализованных функций, порой «вымогая» любовь («Младший брат», «Са и Со», «Смотровая площадка», «Бессмертная любовь», «Дочь Ксени», «Свой круг», «Время ночь» и др.). И как ни печально, деформированные субъекты - неполноценных, избалованных сынов - будущих мужей - создает сама женщина.

Один мужчина или несколько представителей мужского мира - муж/сын («По дороге бога Эроса»), зять/сын («Время ночь»), муж/сын/внук («Хэппи-энд») - в объединенном варианте могут представлять увеличенную в разы обузу: «вся

жизнь Оли была в работе, поскольку дома у нее происходили какие-то неурядицы и проживал тяжелобольной муж, поэтому были регулярные поездки к нему в больницу и мучения с ним дома, затем имелся сын, который быстро женился и хотел привести прямо в дом к маме какую-то ловкую бабу старше себя» («По дороге бога Эроса»). Такие трудности могут являться мнимыми и быть

352

результатом неадекватном восприятия мира героини .

В отличие от женщины, мужчины зачастую не могут реализоваться в сфере, исконно маркируемой как «мужская», - сфере общественного. Зачастую герои, имеющие высшее образование или ученую степень, высокий интеллект, работают не по специальности или на менее статусных, чем у женщины, низкооплачиваемых работах («Медея», «Маленькая Грозная», «Гость »), не могут реализовать детские мечты, например, стать писателем - выполнять демиургическую функцию («Сирота354»), чего, в отличие от мужчины, добивается женщина («Время ночь», «Ветки дерева355»).

В нулевые годы в текстах Петрушевской появляется успешный мужчина -чаще бизнесмен - Selfmademan, вышедший из «продавца макулатуры», редактор («Путь Золушки», «Я люблю тебя»). Он сменяет дотоле входивших в парадигму успешности - партийных работников, военных, ученых («Маленькая Грозная», «Дом девушек», «Свой круг»). Так же, как и женский контингент - мужской состоит в основном из интеллигентов, представителей научной и творческой сфер («Гость», «Дайте мне ее», «Перегрев», «Я люблю тебя», «Время ночь»)356.

Прекрасная внешность, по культурным предписаниям являющаяся достоинством и прерогативой женщины, может часто встречаться у мужчин. При этом, как следовало ожидать, за привлекательной наружностью кроется не-

352 В приведённом выше примере, рассказе «По дороге бога Эроса», жена сознательно хотела определить мужа в психбольницу для единоличного владения квартирой и выписки оттуда единственного сына

353 Петрушевская JI. Бессмертная любовь: Авт. сб/ Гость. - М.: Московский рабочий, 1988 г. - С. 166-171

354 Петрушевская JI. Дом девушек: Авт. сб. /Сирота. - М.: Вагриус, 1999. - С. 206-208

355 Петрушевская JI. Богиня парка: Авт. сб. /Ветки дерева. - М.: Эксмо, 2004. - С. 7-18

356 Так же, как и в случае изображения женщин, мы узнаем о принадлежности мужчин к интеллектуальной элите вскользь, сквозь череду бытовых проблем и склок.

мужское, неразвитое существо, не способное на самоидентификацию, постановку целей и адекватное запросам времени или женщины существование («Гость»,

'У СП

«Сережа» , «Сирота»),

Если у женщины исходом её неправедной жизни является апогей её полуимманентного состояния — психическое расстройство, сумасшествие, то у мужчины исходом его приобретенной или врожденной слабости является произведенный без понимания для окружающих суицид («Гость», «Сережа»), до суицида мужчину может довести женщина - его жена или мать («Грипп», «Маленькая Грозная», «Сирота») . Ни одна женщина не заканчивает жизнь самоубийством, но до смерти ее может довести нелюбовь (равнодушие, измена, оставленность) мужа («Упавшая», «Майя из племени майя», «Перегрев», «Я люблю тебя»).

Редко мужчина проявляет понимание женщины. Практически никогда. Женские болезни мужчиной не воспринимаются, например - «он испытывал брезгливость к ее женским головным болям, от которых бабу рвало как больную

1 со

кошку «Упавшая» , к женской физиологии («Время ночь»), к дальнейшим женским тяготам в случае одиночества (отсутствие алиментов или непризнание ребенка «Путь Золушки»).

В мужском дискурсе, если мужчина позиционируется как успешный представитель сообщества, то понимание им женщины представляется в качестве объекта потребления или как представителя сферы обслуги - «ослабла на передок» («Я люблю тебя»). Мужчина не принимает участие в воспитании детей и несении бытовых тягот («Я люблю тебя», «Перегрев», «Конфеты с ликером»), проявляет равнодушие, граничащее с садизмом («Федор Кузьмич», «Медея», «Хэппи-энд» - во всех случаях связано и с сексуальным садизмом). Наблюдается потребительское отношение к женской плоти, «наши грязные кровавые дела», по

357 Петрушевская Л. Дом девушек: Авт. сб. /Сережа. - М.: Вагриус, 1999. - С.234-239

358 Подобное встречается у Чехова - из-за равнодушия матери погибает сын в пьесе «Чайка».

359 Петрушевская Л. Дом девушек: Авт. сб. /Упавшая. - М.: Вагриус, 1999. - С. 157-161

выражению Анна Андриановны, героини повести «Время ночь», мужчину по-прежнему не интересуют и тяготят.

Зачастую понять и полюбить свою жену мужчинам помогает только смерть или предсмертное состояние «Хэппи-энд», «Младщий брат» Федор Кузьмич», «Я люблю тебя»360, «Майя из племени Майя», «Упавшая». Так, традиционный для рассказов Петрушевской мужчина - муж героини Полины рассказа «Хэппи-энд», «трипперный», неверный муж, общающийся в духе риторики «закрой сифон и поддувало», работавший в «нищем НИИ», хотя «у него было высшее техническое образование и диссертация», травил свою жену во время болезней по методике «холод, голод и покой», а в конце рассказа проявил сочувствие и любовь, однако последнее произошло по окончании посетившей его внезапно болезни и ухода жены.

Но в большинстве своем мужчины предстают как неопрятные, беспомощные существа («Медея», Младший брат, «Время ночь», «Федор Кузьмич», «Темная судьба», «Богиня парка», «Сирота»): «Вдовец давно не пил чай, не ел горячего, стирать он не умеет, готовить не любит» («Федор Кузьмич»); «неприятный внешний вид, и все тут. Расстегнутая куртка, расстегнутый воротник, бледная, безволосая грудь. Перхоть на плечах, плешь, очки с толстыми стеклами» («Темная судьба»361) и обладающие мягким, немужским характером, обладающим чисто женскими качествами: «Он был прекрасным, нежным, чувствительным, легким на слезы человеком, с чуткой совестью, с большим вкусом» («Грипп»362).

3.5. Проклятье семейных уз: опасная жизнеспособность «феминной»

семьи

360 Смерть как образ/состояние сопутствует женщине на всем ее временном пути, потому не является для нее местом границы, перехода.

361 Петрушевская Л. Бессмертная любовь: Авт. сб/ Гость. - М.: Московский рабочий, 1988. -С.68-70

362 Петрушевская Л. Бессмертная любовь: Авт. сб/ Гость. - М.: Московский рабочий, 1988. -С.111-115

Семья в прозе Людмилы Петрушевской предстает отдельным субъектом изображения. Чаще всего в изображения Петрушевской попадает неполная семья, причем изображенная во всем её многообразии: «каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Семья у Петрушевской строится по матриархатным канонам: женщина продолжает свой род, а не род мужа, как было в дохристианские, языческие времена и сохранилось в некоторых литературных памятниках уже крещеных славян ХУН-ХУШ веков. Мать и ребёнок в прозе писательницы представляют собой одно целое, существуют как одна в рамках произведения и сознания героини полноценная ячейка. Неполные семьи (разрушенные давно, только что или с перспективой распада) или даже «династии» неполных семей, где миром правят женщины и рождают женщин, предстают основным объектом изображения Петрушевской. Таким образом, семейная жизнь главных героинь - семейная жизнь, которая является залогом истинного «женского счастья» в противовес общему и абстрактному -не получается.

Союза матери-одиночки и ребенка или матери-одиночки, ребенка и бабушки представляют образец несовершенной позднесоветской семьи363. Такую семью можно назвать феминной - роли отца и матери, как правило, распределяются между двумя женщинами - матерью и бабушкой364. Иногда бабушка может выпадать из этой цепи365. Тогда получается двусоставное соединение - женщина и ребенок, где главенствующая роль, соответственно, по-прежнему принадлежит женщине366. Точное определение такой семье дается в лирическом отступлении,

363 Причем такое матриархатное положение фактически диктуется государством, так как при разводе родителей ребенок, как правило, остается с матерью. Опыт западного бракоразводного процесса показывает иные результаты.

Семью также можно назвать матрифокальной. В этом плане семьи Петрушевской и Трифонова можно представить как развернувшуюся в десятилетиях, представляющую печальный остов общества феминно-матрифокальную семью.

365 Лебина Н, Романов П., Ярская-Смирнова Е. Забота и контроль: социальная политика советской действительности, 1917—1930-е гг. // Советская социальная политика 1920—1930-х годов. М.: Вариант, 2007. - С. 50.

366 По данным социологов, «в России 53% опрошенных высказали позитивное отношение к образу жизни матери-одиночки (больше, чем в среднем по всем странам, где этот показатель

трансляции мыслей поэта Анны Андриановны в знаковой повести «Время ночь»: «О ненависть тещи, ты ревность и ничто другое, моя мать сама хотела быть объектом любви своей дочери, то есть меня, чтобы я только ее любила, объектом любви и доверия, это мать хотела быть всей семьей для меня, заменить собою все, и я видела такие женские семьи, мать, дочь и маленький ребенок, полноценная семья! Жуть и коишар. Дочь зарабатывает, как мужик, содержит их, мать сидит дома, как жена, и укоряет дочь, если она не приходит домой вовремя, не уделяет внимания ребенку, плохо тратит деньги и т. д., но в то же время мать ревнует дочь ко всем ее подругам, не говоря уже о мужиках, в которых мать точно видит соперников, и получается в результате полная мешанина и каша, а что делать? Моя мама, пока не случилось все ужасное, именно так выжила из дому несчастного моего мужа и все говорила в хорошую минуту: кто тут глава семьи? (лукаво) ну кто тут глава семьи? (подразумевая себя» («Время ночь»).

Порой семья оказывается полной, но роль главы все же лежит на женщине («Мистика», «Спасибо жизни», «Маленькая Грозная»), такая женщина может доминировать во всех сферах: «У Грозной тоже так сложилась судьба (она складывается у многих женщин именно так), что она, Грозная, единолично управляла своим домом, детьми и мужем, а также своими студентами: сильно и решительно, не боясь когда надо стукнуть, когда надо выгнать» («Маленькая Грозная»).

При наличии отца бабушка может пытаться вытеснить мать, забрав на себя ее

составляет 44%). <...> В некоторых европейских странах упала значимость наличия детей в семье, хотя для большинства людей она остается по-прежнему высокой. В России - средний показатель оценок, но здесь чаще, чем в других европейских странах, встречается мнение, что жизнь женщины полноценна только тогда, когда у нее есть дети. Так считают 83% опрошенных россиян. (Для сравнения: в Голландии эту идею поддерживают лишь 7% респондентов)» Приводится по Здравомыслова О.С. Семья: из прошлого - в будущее//Интернет-конференция: тендерные стереотипы в современной России. [Электронный ресурс].URL: http://ecsocman.hse.ni/text/l 6209413/ (дата обращения 26.08.2013г.)

функции сознательно («Проходят годы») или бессознательно («История страха»367).

Как правило, женщина, выполняющая двойные тендерные функции, не может полноценно реализоваться ни в одной. Наиболее тяжело дается обеспечение семьи368, особенно если ей приходится кормить несколько членов семьи: себя, ребенка/детей, старшее поколение. В подобной ситуации вся семья повергается в бедность и обращается в место для свершения различных социальных бед («Время ночь», «Путь Золушки», «Свой круг»). Также подобный родитель не в состоянии воспитать полноценного ребенка. Мальчик или девочка, как показывает жизнь, получаются увечными. Девочка, как правило, оказывается недолюбленной, а мальчик избалованным. Девочка как второе «я» матери все время сравнивается с первичным «я» и становится либо в оппозицию, наделённая упреками и разочарованием («Время ночь»), либо в объект поклонения, любовь оказывается опять в диспропорции («Маленькая Грозная», «Как ангел»). Мальчик, даже если вырастает, не соответствуя ожиданиям, остается любимым ребенком, ие-мужчиной («Время ночь», «Младший брат»). Данная система нарушается более поздними рассказами писательницы, написанными ближе к нулевым годам, где дисбаланс баловства и отречения от ребенка равномерно распределяется между обоими полами («Маленькая Грозная», «История страха», «Как ангел», «Выбор Зины»).

В полноценных семьях также есть проблемы. И чаще всего они выражаются через выходящие из рамок естественности отношения между разнополыми родителями и детьми, чаще между отцом и дочерью369. Так, например, чрезмерная любовь, граничащая с инцестуалыюй, в повести «Свой круг» в итоге инцестом и заканчивается. В рассказе «Перегрев» умная и красивая племянница становится объектом вожделения, а затем и объектом потребления, и разлучницей семьи

367 Петрушевская JI. Богиня парка: Авт. сб. /Ветки дерева. — М.: Эксмо, 2004. - С. 27-37

368 Хотя есть исключения, например, «Младший брат».

369 Отец и дочь предстают как основные примеры, возможно, потому, что центрообразующим началом практически во всех произведениях является женщина, соответственно, оценка происходящего осуществляется через призму ее сознания.

дяди. В этом же тексте проходит линия «запрещенной» любви одного из второстепенных неназванных персонажей - мужчины, идущего встречать восход и болезненно любящего свою дочь. В рассказе «Медея» физического инцеста не происходит, но теоретически такая перспектива очерчивается: отец проявляет неестественную любовь к дочери при полном равнодушии к жене, после чего мать убивает дочь как соперницу.

Если создать полноценную семью не получается, то женщина Петрушевской стремится создать иллюзию семейного благополучия, как, например, в рассказе «Спасибо жизни», где главная героиня выходит замуж за слепого и глухого плотника, «который взяток не берёт» с перспективой «лишь бы был». Героиня лихорадочно инсценирует внешнее благополучие, что доказывает включённость во внешний мир, требующий видных достижений и успехов. Другие героини не смущаются заводить отношения с женатым мужчиной. Вновь созданные семьи не имеют единого алгоритма развития событий: какие-то семьи, созданные на несчастье, распадаются вновь («Упавшая», «Проходят годы», «Время ночь»), какие-то остаются существовать («Майя из племени майя») или остается открытый финал с возможностью положительного исхода («Дайте мне ее»).

Трансформация феминной семьи в разросшемся варианте, представляющая уже скорее постсоветский гаремный инвариант в условиях апофеоза кризиса маскулинности показана в рассказе «Дом девушек»370: в итоге союза трех подруг возникла далее какая-то групповая в хорошем смысле семья - двое детей, две женщины-подруги, один мужчина с молотком и пилой и одна на всех старуха-бабушка.

Одним из самых показательных рассказом в репрезентации образа семьи является рассказ «Гимн семье»371. Текст построен как нумерованный реестр совершенных или совершаемых событий-действий, касающихся жизни одной

370 Петрушевская Л. Дом девушек: Авт. сб. /Дом девушек. - М.: Вагриус, 1999. - С. 167-175

371 Петрушевская Л. Дом девушек: Авт. сб. /Гимн семье. - М.: Вагриус, 1999.- С. 104-113

семьи. Внешне рассказ похож на выписку из семейного кодекса, задающего правила и схемы поведения героев. Семья здесь предстаёт как некий ужас, глухой крик, узаконенная нелюбовь. В рассказе изображается тип особой, неполной семьи, из которой впоследствии вырастают все несчастные, дефектные физически или психически герои Петрушевской: семья создаётся без любовных отношений между родителями, ребёнок зачинается нежеланно, отец - инфантильный безответственный гедонист, а мать - несчастная, с небольшими перспективами и нажитой «обузой» девушка:

« 12) у Нади имелся отец (как у всех), но он жил с Аллой между делом, Алла была у него как бы старая надоевшая история, Алла уже два раза делала от него аборты <...>.

18) А про э/сивот она ничего не сказала.

19) Она не сказала об этом даже Виктору, которого как-то встретила в коридоре, он тоже сдавал выпускные экзамены и тоже редко заглядывал в alma mater <...>.

54) В Москве был уже август, на дачных платформах толпились нарядные люди<...>и женщины остановились против двери вагона и смотрели, а одна из них вдруг закрыла лицо руками и зарыдала. Это была Аллочка. Мать же не плакала, а вынула из коляски ребенка и протянула его Виктору, как бы защищая себя этим ребенком.

55) Дальше была жизнь, гимн семье» («Гимн семье»).

Еще одним ярким примером является рассказ «Отец и мать» . В произведении описывается многодетная семья, которая держится не на любви, а на взаимной ненависти родителей, и многочисленные дети рождены не в любви, а в ненависти, для матери они - живой укор «труженицы и страдалицы трутню-отцу».

В той семье, где есть отец, если даже присутствие его является фиктивным, вырастают более полноценные дети. Безусловно, при самоотверженной и

372 Петрушевская JI. Бессмертная любовь: Авт. сб/ Гость. - М.: Московский рабочий, 1988. -С.86-89

изобретательной работе матери по развитию чад. Так, например, в рассказе «Я люблю тебя», где главный герой, очередной научный сотрудник, держит над столом дома фотографию любовницы, но при этом не уходит в другую семью, а только укрепляет положение как «отца семейства» и «главы дома» в своей: «Он ушел и хорошо устроился на новом месте работы, детки росли, спортивные, подтянутые, вымуштрованные, как это бывает, когда в семье прочно устоялся культ отца, усиливаемый обожанием и подчинением добровольно сдавшейся матери. Слово отца было закон, и они так и ити сомкнутым строем: папа впереди, дети плечом к плечу, а сзади незаметная клуша мать, руководящая семьей дистанционно. Радостно было смотреть на них, а фотография ножек тем не менее присутствовала».

Встречаются семьи счастливые, но они, как писал Толстой, как правило все одинаковы, пример Л.Петрушевской - «Вольфанговна и Сергей Иванович».

Особо интересной кажется для Петрушевской - не раз открыто или латентно транслированная в рассказах - история Филимона и Бавкиды. Потенция для развития такой семьи есть и у пары незаметной, но понимающей Пульхерии373 и ее любимого, «сумасшедшего» мужа начальницы из рассказа «По дороге бога Эроса». Но такие семьи и героини в большинстве относятся к старшему поколению. Семьи, представленные как образцовые, находятся на грани вымирания - их члены уже стоят на пороге смерти («Шопен и Мендельсон» , «Короткая история забвения»375).

Семья в сознании героев Петрушевской зачастую связана с физиологией. «Комнатные распашонки» не позволяют стать членам семьи действительно близкими людьми по отношению друг к другу. Нищета, неиссякаемое скопище

373 Настоящее имя героини рассказа мы не знаем, но сослуживцы зовут ее Пульхерией, как мы можем догадаться в честь Пульхерии Ивановны, героини повести Н.В. Гоголя «Старосветские помещики», известной своей неодолимой взаимной любовью к супругу. «Хотя могли бы звать и Бавкида», замечает повествователь.

374 Петрушевская JI. Дом девушек: Авт. сб. /Шопен и Мендельсон. - М.: Вагриус, 1999. - С. 161-163

375 Петрушевская JI. Дом девушек: Авт. сб. /Краткая история забвения. -М.: Вагриус, 1999. - С. 187-189

проблем, жилищные вопросы, да и просто охлаждение любви в новом времени, о котором Петрушевская часто пишет в своих рассказах - «... настают новые времена, где каждый сам по себе, все отдельно, все расплылось и распорошилось, и нет места чужой чьей-то безумной любви и непомерным страданиям. Уже не вмещается в душу, хватит, да» («Маленькая Грозная») - наслаиваются и создают образ войны в пределах одного дома, где родственники являются непримиримыми, кровожадными бойцами, выдумывая и выверяя различные технологии и стратегии по свержению противника («Маленькая Грозная», «Хэппи-энд», «Время ночь», «Выбор Зины», «История страха»). Чаще всего конфликты возникают на бытовой почве.

180 Выводы:

1) Повествование в текстах Петрушевской ведётся не абстрактно о женщине от автора-повествователя, как у Маканина, и не с вкраплением несобственно-прямой речи женщины как субъекта говорения, как у Трифонова, но повествование именно от лица женщины и непосредственно о женщине. Героиня заявляет двойную идентичность - она теперь является субъектом не только повествования, но и субъектом действия. Если раньше она должна была понимать, то теперь героиня хочет, чтобы понимали её.

2) Петрушевская «вскрывает» до того табуированные темы, касающиеся физиологии женщин, но не низвергая их в явный натурализм и вульгарность. Проза Петрушевской максимально литературна и требует более тщательного осмысления репрезентации в ней женского.

3) Женщина Петрушевской обладает двойной тендерной идентичностью. Так как, с одной стороны, женщина открыто заявляет о своей субъектности - об этом говорит как профессия героини, так и её способ жизни -самофинансирование и одинокое воспитание детей. Но также у героинь Петрушевской наблюдается память о симулятивном женском и желание ему соответствовать. Героиня инстинктивно хотела бы стать опять горизонтом видения мужчины и тем недосягаемым пьедесталом и идеалом376. Но подобная ситуация в жизни невозможна, так как изменения произошли и в мужчине.

4) Мужчина представлен в творчестве Петрушевской слабым объектом, который как раз не выполняет своей тендерной функции, ставшей имманентной женщине. Героиня должна буквально инкорпорировать, вобрать в себя мужчину, чтобы жить с ним одним целым, вместе. В этом случае интересен образ идеального мужчины в рассказах Петрушевской («Новые Робинзоны или Хроники 20 века»). Идеальный мужчина ведёт себя как женщина. Он деловитый,

376 Известно высказывание Ж. Лакана, знаменитого последователя З.Фрейда и учителя Л. Ирригарэй, Ж.Сиксу: «Женщин не существует». То есть женщины не имеют своего собственного символического языка, своей системы высказывания. Женщина существует и воспринимает себя через призму сознания мужчины. Всё, что она делает, оказывается оценённым со стороны его взгляда, проходит его критику.

домовитый, хозяйственный, несёт всё самое необходимое - вязнет в быту. По сути выполняет функции собирательства, что испокон веков ассоциировалось с обязанностью женщин.

5) В прозе Петрушевской происходит травестирование позднесоветской прозы, а также всей русской литературы. Образ сильной женщины утрируется и доводится до предела, теперь это не та, что «коня на скаку остановит», но которая сама построит дом, обеспечит жизнь, вырастит детей и реализуется во внешней сфере. Лакуной останется только жизнь интимная.

Заключение

В предлагаемой работе мы рассмотрели репрезентацию тендерных отношений в прозе писателей разных поколений: Ю.Трифонова, В.Маканина и Л. Петрушевской 70-90-х гг.

Творчество Юрия Трифонова относится к рубежу 60-70-х гг., творчество Владимира Маканина, как и Людмилы Петрушевской охватывает период от начала семидесятых до нашего времени. Все они затрагивают в своем творчестве третируемые соцреализмом темы повседневности, быта и интимных отношений.

Наше исследование позволяет раскрыть одну из граней творчества прозаиков и выделить как общее, так и различное в репрезентации тендерных отношений. По окончании исследования очерчиваются перспективы для дальнейших научных изысканий. Например, было бы полезно выделить этапы формирования «современных» образов женщин и мужчин, присутствующих в прозе нулевых-десятых. Также представляется интересным сравнить творчество представителей «городской прозы» в аспекте репрезентации тендерных отношений с представителями параллельных литературных течений 60-70-х гг., например, «деревенской прозы», «лейтенантской прозы» и др. Кроме того, в позднесоветский период активно публикуются женщины-авторы: И. Велембовская, М. Ганина, И. Грекова, Г.Щербакова, — изображение тендерных отношений в произведениях которых также заслуживает внимания, особенно в сравнении с текстами, относящимися к «женской прозе» 80-00-х гг., например также с текстами Л. Петрушевской, Т. Толстой, Л. Улицкой и др. Трансформацию «женского дискурса» и «мужского дискуса» интересно также рассмотреть в произведениях, созданными авторами или соавторами разных полов. Например, сопоставить «женский дискурс», представленный в творчестве авторов-мужчин Ю.Трифонова или «мужской дискурс», конструируемый авторами-женщинами (О. Славникова, Л. Петрушевская). Необходимым кажется также разработка понятия «женского письма» и исследование его сущности, возможностей имитации.

Однако в данном исследовании ввиду специфики работы и ее объема мы остановились на творчестве Ю. Трифонова, В. Маканина, Л. Петрушевской 70-90-х гг. Проделанное исследование позволило сделать выводы, что репрезентация тендерных отношений в позднесоветской и постсоветской прозе оказывается неотделима от репрезентации и легитимации интимного в литературе и является отражением происходящих в обществе культурно-исторических изменений.

Проделанный анализ позволил сделать следующие выводы:

1. В позднесоветской прозе происходит индивидуальная жизнь обретает самостоятельный смысл и ценность, которые иногда открыто противостоят официальным установкам. «Легитимация» интимного происходила в 2 этапа: первым оказалась проза семидесятников, вторым этапом - «женская проза». Важным пространством репрезентации индивидуального оказывается сфера личного, то есть отношения между мужчиной и женщиной, которые развёртываются не только и не столько в пространстве семьи, сколько за её пределами. Яркими примерами художественной «легитимации» интимного являются «городские» повести Ю.Трифонова и повести и рассказы начала 70-х гг. В.Маканина, а также прозаические тексты Л. Петрушевской.

2. В прозе Ю.Трифонова и В.Маканина личное пространства выражается через образ женщины, иногда жены, но чаще любовницы, с которой связано пространство, метафорически обозначаемое как «отдушина», «другая жизнь», место, где мужчина может освободиться от навязанных ему социальных ролей и раскрыть свою эмоциональную сферу. В прозе Петрушевской интимное маргинализуется: максимальным выражением маргинальное™ является герой женского пола — женщина.

3. В качестве основного рефлектора происходящего Ю. Трифонов выбирает женщину. Взгляд на частное, личное, бытовое впервые дается непосредственному участнику непубличных событий. Повествование в тексте ведется в ее перспективе: женщина становится агентом частной жизни. Несмотря на то, что конструкт «женского» в произведениях Ю. Трифонова и В. Маканина

остается традиционным, женское внимание сконцентрировано на мужской судьбе.

4. «Женское письмо», имитируется ли оно автором-мужчиной Ю. Трифоновым или представляется автором-женщиной Л. Петрушевской, имеет схожие черты. Частым авторским приёмом становится несобственно-прямая речь. Несобственно-прямая речь от лица женщины в трифоновском тексте обладает специфическими нарративными свойствами, в культурном контексте считающимися имманентно женскими — такими, как алогичность, эмоциональность (выражающаяся и графически через обилие восклицательных знаков), ориентация на внутреннюю и устную речь. Повествование напоминает истерию: подозрения, эмоции, выводы, основанные на бессознательном страхе, а не на фактах. «Скачущие» воспоминания, апелляция к собственному «я» конструирует «оголённый» женский дискурс, в котором женщина с любым уровнем образования - будь то кандидат наук или иностранный переводчик со стажем - видит события и людей через специфическую тендерную призму.

5. Новым становится рефлексия сексуальности. В. Маканин включает в повествование женщину только как горизонт мужских желаний (хотя и наделяет субъектностыо), остается важным привлекательное тело (большая грудь, загорелое тело, пухлые губы). Женщина также не может отойти от веками транслируемого культурой и ориентированного на мужской взгляд восприятия. Таким образом, женщина проецирует, с одной стороны, нонконформную, с другой стороны традиционную модель: она уже субъект говорящий, но при этом остается объектом восхищения, желания, потребления.

6. Репрезентация тендерных отношений в прозе Ю.Трифонова и В.Маканина 70-90-х годов транслирует традиционные для русской культуры образы «слабого» мужчины и «сильной» женщины, где под «силой» подразумевается социальная активность, а под «слабостью» - нереализованность в общественном пространстве. В прозе Ю. Трифонова и В. Маканина 70-90-х гг. «слабый» герой обладает экзистенциальным измерением, его жизнь направлена вовнутрь, ориентирована не на общественную реализацию, а на самостояние,

сохранение этической субъектности. А женщина обеспечивает связь с «землей», старается создать уют, комфортное существование в социуме. Образ женщины в прозе Ю.Трифонова и В. Маканина конструируется как «симулятивное женское», то есть через цели и перспективы мужской самореализации, и в этом плане продолжает традиции русской классической литературы. В прозе Трифонова появляется нарратив в женской перспективе, у Маканина субъектом повествования остаётся мужчина.

7. В прозе JT. Петрушевской образ мужчины напоминает ребенка, личность нивелируется до незрелого инфантила. Самодостточная маскулинность, подвергнутая сомнению Ю. Трифонова трансформируется в мужскую увечность — физическую или психическую. Одновременно мужчина перестает существовать как транслирующий внешним видом пол и сексуальность индивид - однозначная маскулинность, потерянная в текстах В. Маканина, трансформируется в неизменную мужскую увечность - физическую или психическую. Петрушевская фиксирует кризис маскулинности, однако мир, основанный на власти женщины, спокойствия, счастья и независимости автоматически не дает. Можно сказать, что в прозе Петрушевской мы наблюдаем «деградацию» образа мужчины, «маскулинности» в целом, а также своеобразную травестию тендерного распределения ролей и интимной сферы, изображенной в прозе Ю. Трифонова и В. Маканина 70-90-х гг.

8. Мир JI. Петрушевской раскрывается через женский дискурс: начиная от субъекта повествования и до «женского письма». В прозе Л.Петрушевской создается образ женского субъекта письма как восставшего объекта при наличии слабого мужчины. Таким образом, женщина получает двойную тендерную идентичность. Но, как показывают тексты, женщина оказывается не в состоянии быть успешной в обеих сферах. Социальная незащищённость одинокой матери, кормилицы семьи в постсоветские годы рождает образы Л. Петрушевской несчастных одиноких сумасшедших. Жизнь женщины с мужским грузом на плечах в условиях постсоветского пространства представляется как реалистический хоррор.