Палестина во второй половине XVIII в.: Экономика, политика, социальная структура, этноконфессиональное состояние тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.03, кандидат исторических наук Лубков, Игорь Николаевич

• Лубков, Игорь Николаевич
• кандидат исторических наук
• 2004

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Лубков, Игорь Николаевич

Введение.

Цели и задачи исследования.

Актуальность темы исследования.

Научная значимость и новизна исследования.

Хронологические рамки исследования.

Теоретико-методологическая база исследования.

Источниковая база исследования.

Характеристика научной литературы

Практическая значимость исследования.

Апробация работы.

Структура работы.

ГЛАВА 1.

ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ ПАЛЕСТИНЫ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIIIВ.

1. Историко-географический обзор.

2. Развитие палестинских земель под властью Османской империи

Структура управления палестинскими землями под властью Османской империи.

Административно-территориальное деление Палестины после османского завоевания.

Прибрежные районы Сайдского эялета.

Дамасский эялет (аш-Шам).

3. Нарастание центробежных тенденций. Деятельность Дахира ал-Умара и Ахмада-паши ал-Джаззара.

Развитие Османской империи во второй половине XVIII в.: нарастание тенденций упадка.

Палестинский регион во второй половине XVIII в.: общая характеристика социально-политического развития.

Борьба с сепаратистскими движениями.

Армия в Палестине второй половины XVIII в.

ГЛАВА II.

СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ ПАЛЕСТИНЫ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII В.

1. Хозяйство и организация земледельческого населения Палестины во второй половине XVIII в. Структура феодальных отношений.

Развитие сельского хозяйства.

2. Кочевая и полукочевая периферия: занятия и родоплеменная структура

Кочевое и полукочевое скотоводство.

Родоплеменная структура кочевников.

3. Феодальное землевладение и административная система Палестины: особенности феодального землевладения, налогообложения и их влияние на развитие региона.

Система феодального землевладения.

Феодальные держания низшего порядка.

Налогообложение.

4. Палестинский город во второй половине XVIII в.

5. Религиозная ситуация в Палестинском регионе (вторая половина XVIII в.).

Роль мусульманской религиозной корпорации (улама) в жизни палестинского общества.

Народный ислам».

Позиции православия в Палестине во второй половине XVIII в.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Палестина во второй половине XVIII в.: Экономика, политика, социальная структура, этноконфессиональное состояние»

Палестина издревле служила ареной борьбы различных сил, исповедовавших прямо противоположные конфессиональные убеждения, представлявших разные военно-политические силы в регионе, имевших значительные расхождения в области построения хозяйственной жизни, политической культуре и т. д. Во второй половине XVIII в. Палестина, наряду с другими арабскими землями, такими, как Египет, Судан и пр. входила в состав Османской империи. Особенность положения этих зависимых стран определялась состоянием самой Османской империи, вступившей к тому времени в полосу упадка. Система провинциального управления находилась в кризисе, центр — Стамбул — был вынужден ослабить контроль над арабскими провинциями, пойти на некоторые уступки центробежным силам. Периферия же, в свою очередь, воспользовавшись ослаблением центра, активно включилась и в освободительную борьбу и в борьбу за передел сфер влияния в империи. Кровнородственные связи, характерные вообще для жизни Востока, разумеется, не могли быть подавлены в результате османского завоевания, поскольку и сами турки руководствовались теми же принципами. Наряду с этим процессом все более решительное проникновение в экономическую жизнь империи начинают совершать европейские страны. Европейские купцы ставят под контроль торговлю хлопком, приносившую огромные прибыли, и идут на соглашение с местными правителями, которые получают часть прибыли. Тем самым создается финансовая основа борьбы регионов с центрами.

Палестина, являвшаяся столь лакомым куском для европейских торговцев, одновременно имела и важнейшее религиозное значение. Она была местом сосредоточения важнейших центров разных конфессий: ислама, христианства, иудаизма. Ислам, окончательно ставший официальной религией большинства населения, огромными массами кочевников воспринят был довольно поверхностно. Он наложился на уже имевшиеся у них весьма твердые языческие представления, вступил с ними в своеобразное взаимодействие, образовав в результате особый набор воззрений, получивший в литературе наименование «народного ислама». Однако и христианские миссионеры вели на территории Палестины значительную пропагандистскую деятельность. Нередко правительства европейских стран рассматривали католические миссии как своеобразный форпост на пути экономического проникновения Европы на территорию Палестины.

Тем не менее, и Блистательная Порта, которая привела к власти на территории Палестины знаменитого военного и государственного деятеля Ахмад-пашу ал-Джаззара, смогла противопоставить усилиям европейцев собственную политику, направленную на дальнейшее экономическое подчинение арабских земель. Приоритетным направлением этой политики стали изменения в налогообложении, позволившие поднять налоги в соответствии с реальной прибылью, которую приносили отдельные регионы. В то же время, рост налогов служит несомненным свидетельством начала экономического роста, вызванного целенаправленной политикой ал-Джаззара — представителя центра в палестинских землях.

Цели и задачи исследования

Целью, поставленной исследователем при работе над диссертацией, является комплексный анализ характера общественно-политического развития Палестины, протекавших на ее территории экономических процессов, эволюции административной системы, влияния названных явлений на борьбу периферии с центром. В результате предполагается получить целостную картину социально-политической и административно-хозяйственной жизни Палестины во второй половине XVIII в.

Для осуществления основной цели диссертации исследователем был поставлен и решен целый ряд задач:

1) выявить общие особенности социально-политического развития Палестины во второй половине XVIII в., характер происходивших на его территории политических, хозяйственных, административных изменений;

2) рассмотреть процесс нарастания центробежных тенденций и попытки центральной власти Османской империи противодействовать усилению местных феодалов;

3) проследить основные характерные черты развития города, сельских районов и кочевой периферии Палестины во второй половине XVIII;

4) проанализировать особенности этноконфессиональной ситуации в регионе, наметить основные принципы взаимодействия различных религий на территории Палестины.

Актуальность темы исследования

Актуальность исследования обусловлена огромной важностью, которую имел рассматриваемый период в истории стран арабского Востока и, в частности, истории Палестины. Процессы борьбы

Стамбула с центробежными тенденциями, попытки Порты укрепить властные институты на местах с одновременным стремлением не дать усилиться наиболее влиятельным местным феодалам, принятие целого ряда мер, направленных на экономическое развитие и увеличение экономической эффективности региона позволяют по-новому взглянуть на последующую историю региона. Без понимания особенностей и тенденций развития Палестины в XVIII в. становится неполной и картина жизни страны в период новейшей истории. В работе в очередной раз ставится вопрос о соотношении «экономической эффективности» (доходности) территории и ее населения и уровнем жизни низших слоев населения, составляющих его основную массу и показывается, что экономическое развитие немыслимо без одновременного повышения благосостояния основных производителей материальных благ. И наконец, крайне важным является то, что рассматриваемые в диссертации общие процессы и структуры оказали огромное влияние на формирование реалий сегодняшнего общества.

Научная значимость и новизна исследования

В ходе работы над диссертацией впервые в отечественной историографии был проделан комплексный анализ процесса внутреннего развития Палестинского региона во второй половине XVIII в., выявлены характерные черты жизни города, крестьян и кочевой периферии, отмечены особенности административного деления, налогообложения, проанализированы правительственные мероприятия и отклик на них в самом регионе. Таким образом, удалось создать целостную картину палестинской жизни на протяжении рассматриваемого периода, обобщить данные, содержащиеся в источниках, значительно расширить информацию, содержащуюся в научной литературе. Автор исходил из того, что понимание закономерностей исторического процесса возможно лишь на максимально широком материале, позволяющем реализовать сравнительно-исторический подход и по-новому взглянуть социальную, политическую и административно-хозяйственную историю региона. Поскольку в жизни Палестины вплоть до настоящего времени сохраняются проблемы, возникновение которых относится к прежним периодам, изучение процессов, которым посвящена работа, имеет важное практическое и научное значение.

Хронологические рамки исследования

Хронологически исследование ограничивается периодом 1750— 1800 гг., т. е. второй половиной XVIII столетия. Нижняя граница исследования была выбрана с учетом того, что именно с 40—50-х гг; XVIII в. в жизни Палестины происходят значительные изменения, обусловленные субъективным фактором. Появление на политической арене Дахира ал-Умара приводит к свертыванию центробежных тенденций, обозначает начало процесса хозяйственного развития, инициированного «сверху», волей самого Дахира и приводит к целому ряду существенных последствий в экономической и политической сферах. Несмотря на то, что Дахир был лишен власти и убит по указанию центрального османского правительства, его политика была продолжена руками назначенного Портой правителя Палестины ал-Джаззара. Упрочение его власти, попытки максимально увеличить прибыль, приносимую провинцией, жестокое подавление всех сепаратистских движений, развитие вооруженных сил региона привели к существенным изменениям в развитии Палестины, многие из которых стали необратимыми. Однако на дальнейшую историю региона существенное влияние оказало египетское завоевание. Смерть ал-Джаззара (1802) и поход Мухаммеда-Али были взяты в качестве верхней границы исследования. Стремление представить жизнь региона во всем ее многообразии и в развитии потребовало в отдельных случаях совершать экскурсы, несколько выходящие за хронологические рамки, очерченные выше, что, однако* везде особо оговаривается.

Теоретико-методологическая база исследования

Теоретико-методологической; базой исследования послужил историко-материалистический диалектический подход, разработанный многочисленными научными школами от античности до наших дней. Основу его составляет принцип историзма, включающий в себя анализ объекта исследования (Палестина) как систему, обладающую определенной внутренней структурой и характеризующейся взаимосвязью и взаимодействием всех ее элементов. Согласно принципу историзма явление рассматривается последовательно, в процессе его внутреннего, самообусловленного, и внешнего, обусловленного воздействиями посторонних факторов, развития. Хозяйственная, политическая жизнь страны, административная система рассматриваются комплексно, в их эволюции.

Данный подход подразумевает также объективно-исторический анализ конкретных факторов, определивших характер и специфику изучаемой проблемы, системную обработку доступных исследователю исторических источников и литературы. На этой основе анализируются общие закономерности и специфические проявления предмета исследования — особенности общественно-политического развития Палестины в контексте его подчинения власти Османской империи, борьбы центральной власти с центробежными силами, стремлении усилить экономическую выгодность региона, повысив сбор налогов.

В рамках охарактеризованной методологии рассмотрены социально-экономические, политические, конфессиональные и др. проблемы, поставленные в данном исследовании.

Источниковая база исследования

Диссертация основана на широком круге опубликованных источников, значительная часть которых, тем не менее, не привлекалась исследователями и, по существу, впервые вводится в научный оборот. Основу такого рода нарративных источников составили воспоминания современников, как правило, европейских путешественников.

Выбор европейских источников, которые, как говорилось выше, были положены в основу исследования, не случаен. Арабская историография XVI—XVIII вв. переживала общий упадок. Понятно, что общество, экономическое и социальное развитие которого было приостановлено длительным турецким владычеством, не могло иметь передовой историографии. Несмотря на это, в исследовании использован такой превосходный нарративный источник, содержащий сведения по различным областям жизни Палестины второй половины XVIII в., как хроника ал-Джабарти. «Удивительная история прошлого в жизнеописаниях и хронике событий» аль-Джабарти (1754— ок. 1826) 1 — труд египетского летописца, который занимает особое место в ряду сочинений арабских историков. Его автор был современником последних мамлюкских беев, пережил бурный, насыщенный событиями период военной экспедиции Бонапарта и был свидетелем первых пятнадцати лет деятельности Мухаммеда Али. Хроника Аль-Джабарти имеет характер дневника текущих событий; он фиксировал изо дня в день все известные ему события, заносил разнообразные документы (воззвания и приказы властей, письма высокопоставленных лиц). Особый интерес придает хронике самостоятельность суждений автора, его критическое отношение к Блистательной Порте, к Наполеону и Мухаммеду Али (вставшего у власти в Египте с 1806 г.). Хронику аль-Джабарти правомерно рассматривать как ценнейшее свидетельство современника. Она является наиболее надежным и фундаментальным арабским источником по истории Египта и Палестинского региона второй половины XVIII — начала XIX вв.

Как уже говорилось выше, первостепенное значение для исследования имеют западноевропейские (французские, английские и др.) и русские источники — многочисленные путевые описания и торговые документы, которые представляют ценнейший материал для изучения социальной и экономической истории Сирии. Характер жизни местного населения привлекал внимание европейских путешественников, посещавших край во второй половине XVIII — начале XIX веков. Французский писатель-ориенталист Константин Вольней (настоящая фамилия Шасбёф) (1757—1820) является автором известнейшего в арабистике сочинения «Путешествие по-Египту и Сирии» («Voyage en Egypte et en Syrie»), которое впервые увидело свет в 1787 году).

Книга Вольнея стала результатом путешествия автора по Сирии и Египту, в ходе которого он изучил арабский язык. Труд путешественника представляет огромный интерес и для исследователей Палестинского края; отличительной чертой труда Вольнея является исключительное богатство и точность приводимых им сведений. Впрочем, Вольней вынужден был объяснять непонятные ему явления жизни ближневосточного общества, для чего создавал концепции, которые порой представляются парадоксальными современным исследователям. В частности, относительную урбанизацию Востока по сравнению с современной ему Западной Европой Вольней объяснял «заботой» османских и местных властей о городских жителях (считая, что господствующий класс опасается городских бунтов) и высокой ролью в городе восточных феодалов.

Среди прочих работ Вольнея следует отметить «Размышления о войне турок с русскими» («Considerations sur la guerre des Turcs avec les Russes», 1788 год) и ряд книг, посвященных заботившей его в последние годы жизни проблеме латинской транслитерации арабских, иранских и турецких алфавитов.

Выдающееся значение работ Вольнея, отличающихся большой объективностью, точностью и полнотой было сразу же оценено современниками. Недаром всего через несколько лет после выхода в свет французского издания «Путешествий», в 1788 г. Вольней получил награду от императрицы Екатерины И. А в 1790 г. «Путешествия» были напечатаны московской Университетской типографией в переводе на русский язык.

Огромную ценность представляют собой записки Вольнея и по сей день. Недаром они были переизданы по-французски во второй половине XX в. 2 и нашли живой отклик у историков. Заслуживает внимания характеристика советского востоковеда Н. А. Смирнова, который писал:

Вольней во всех своих работах по истории Востока выступает как исключительно талантливый, добросовестный и знающий исследователь. Знание восточных языков давало ему возможность непосредственно общаться со всеми классами турецкого общества.

Вот почему его „Путешествие" — неоценимый источник для изучения Сирии, Египта и вообще турецкого феодального строя» 3.

Важное значение для описания жизни кочевых племен имеют «Записки о бедуинах и ваххабитах» Дж. Буркхардта 4. Этот путешественник, датчанин по национальности, побывал на Ближнем Востоке в 20-е гг. XIX в. и оставил подробное описание увиденного, предложил свою трактовку обычаев и нравов кочевников. Сообщаемые им сведения отличаются полнотой и точностью.

Начало изучению русскими путешественниками арабского Востока, в частности Палестинского края, с последующим описанием увиденного, было положено игуменом Даниилом в начале XII в. Даниил, будучи игуменом одного из южнорусских монастырей, посетил Палестину еще в 1106-1 108 г. и описал свое путешествие не позже 1113 г. 5 На чужбине монах рассматривал себя в качестве представителя всей земли русской и, несмотря на то, что главной его целью было посещение христианских святынь, чувствуется в его описаниях уже и исследовательский характер, дух первооткрывателя новой для русских земли. В его записках даются важные сведения: о некоторых сторонах хозяйственной жизни и верований арабов.

В дальнейшем, на протяжении XII-X VIII вв. русскими было предпринято множество путешествий в Святую Землю, в основном паломнических, но мы остановимся на тех из них, которые целесообразно рассматривать в хронологических рамках данной работы.

Восемнадцатый век и события, происходившие в нем, такие как продолжительные русско-турецкие войны, Архипелагская экспедиция, присоединение к России Крыма, заключение мирных договоров, совместные действия русско-турецкой эскадры под командованием Ф. Ф. Ушакова против наполеоновской Франции вызвали в русском обществе огромный интерес к Ближнему Востоку. События того периода были отражены в статьях, записках путешественников, паломников и участников военных действий, а также в дипломатических донесениях.

В первой половине XVIII в. активизируется деятельность Петербургской Академии наук по изучению Ближнего Востока. Наряду с оригинальными трудами появляются переводы многих зарубежных работ, посвященных истории Турции и арабских стран. Логичным в этой связи представляется и издание множества записок русских путешественников, побывавших в Палестине и оставивших немало ценных сведений о состоянии края в этот период.

Великолепным источником сведений о Палестине служат «Странствования» 6 Василия Григоровича-Барского. Он провел в путешествиях по Востоку почти четверть века (с 1723 по 1747 гг.). Он побывал в Салониках, на Афоне, в Яффе, Иерусалиме, на Синае и Кипре, обошел почти всю Палестину. По возвращении в Россию путешественник начал приводить в порядок свои записки, которые вышли в свет первым изданием в 1778 г. Путевые дневники Григоровича-Барского, в которых он делал ежедневные записи, не просто набор сухих воспоминаний, они представляют собой, как пишет Б. М. Данциг «живые зарисовки по свежим следам» 7. Многообразные интересы путешественника обусловили то, что в его записках содержатся чрезвычайно важные сведения по самым разным вопросам — экономике, этнографии, торговле, политике, языке, бытовым сторонам жизни. Совершенно ясно, что ничто не укрылось от его заинтересованного внимания.

Еще более возрос в России интерес к Ближнему Востоку во второй половине XVIII в. Интересно замечание известного советского историка-арабиста И. Ю. Крачковского, который нашел своеобразный индикатор важности сведений о Востоке для русского общества — изучение арабского и других «азиатских» языков, постановка их в школьную программу 8.

Во время экспедиции на архипелаг в конце 1772 года Сирию и Палестину посетил офицер русского флота С. И. Плещеев (1752— 1802), впоследствии друг Н. Новикова. С. И. Плещеев вел дневник, в котором подробно описал свое путешествие от о. Парос до Сирии, Живым, образным языком он рассказывает о городах, портах, торговле, укреплениях. Бытовые подробности 9, особенно при описании Палестины, занимают большое место в его труде. В 1773 году увидели свет его «Дневные записки.» (а в 1778 году эта же книга была издана по-немецки). Плещееву принадлежит перевод с английского языка на русский путешествия английского лорда Балтимора из Константинополя через Румелию, Молдавию, Польшу, Германию и Францию в Лондон; в книгу эту Плещеев внес ряд примечаний и дополнений.

Нельзя не упомянуть и о «нещастных приключениях» нижегородского купца Василия Баранщикова 10, который, будучи в Копенгагене, оказался в пьяном виде в руках вербовщиков, сдавших его на какой-то корабль. В течение семи лет он служил солдатом в датских колониальных войсках, был невольником на испанских плантациях в Вест-Индии, пленником турецких пиратов в Палестине, портовым грузчиком в Стамбуле, матросом на греческом судне, янычаром султанской дворцовой стражи. Предприняв две попытки бегства, он наконец выбрался из Вифлеема, попал в Яффу, нанявшись матросом на корабль, прибыл в Стамбул, женился на турчанках, обманув жен, скрылся из Стамбула, странствовал по

Болгарии и после длительного отсутствия вернулся, наконец, в Нижний Новгород.

В источниковедении, однако, возникли сомнения в подлинности всего текста «Нещастных приключений» и даже в том, не вымышленное ли лицо сам мещанин Баранщиков. Тем не менее, для диссертации его записки были просмотрены, поскольку, независимо от соображений об авторстве, они могут быть использованы для характеристики состояния вооруженных сил Османской империи во второй половине XVIII в.

Представляет интерес «Описание путешествия Отца Игнатия в Царьград, Афонскую Гору, Святую Землю и Египет, бывшее в 17661776 гг.» н. Отбыв в мае 1776 г. из Курска Игнатий отправляется через Киев и Очаков в Константинополь. В конце июля Игнатий приезжает на Афонскую гору, где его застает русско-турецкая война. Во время своего почти десятилетнего пребывания на Афоне он посетит Египет, Акру, Иерусалим, а на родину вернется лишь в августе 1776 г. Позднее, находясь в Саровской пустыни, Игнатий описал свое путешествие, дав ценные сведения по географии, истории и культуре края рассматриваемого периода.

Большой интерес представляет путешествие в Иерусалим иеромонаха Мелетия |2. Он отмечает множество интересных подробностей, касающихся как описания островов, мимо которых приходилось ему проплывать, так и особенностей водоснабжения и архитектуры городов, способов ведения сельского хозяйства 13.

XIX в. многие специалисты по русской арабистике считают временем расцвета научного исследования Востока. Наиболее крайней позиции придерживался по этому вопросу акад. Бартольд. «В XIX веке, — писал он, — изучение Востока сделало в России, может быть, еще более значительные успехи, чем в Западной

Европе» 14. В этот период появляется ряд записок и научных трудов, имеющих важнейшее значение для раскрытия истории Палестины. Хотя хронологически эти работы выходят за рамки диссертации, сообщаемые в них сведения вполне могут быть использованы для характеристики социальных, экономических и политических тенденций развития палестинской провинции Османской империи во второй половине XVIII в.

Большие успехи сделало русское востоковедение в XIX веке. К рассматриваемому периоду относится ряд работ, имеющих большое научное значение. Одно из таких путешествий было предпринято в 1804-1 805 г. в Иерусалим и его окрестности дворянами Калужской губернии Н. И. и В. И. Вешняковыми ,5. Вешняковых отличала наблюдательность и живой интерес к жизни местного населения, их занятиям и культуре. В своих описаниях они оставили ряд ценнейших сведений хозяйственного и бытового порядка, использованных автором данной работы.

Немалую роль в развитии русского востоковедения сыграл дипломат и писатель Константин Михайлович Базили. Базили, албанский грек по происхождению, родился в 1809 году в Константинополе, первоначальное образование получил в доме отца, известного греческого патриота, который за свои патриотические действия был в начале 1821 года приговорен турками к смертной казни, но благодаря содействию русского посланника при турецком дворе спасся за несколько часов до исполнения приговора, бежав в Одессу. В 1822 году Базили принят был в гимназию высших наук Безбородко, откуда в 1827 году перешел в Ришельевский лицей. В 1830 году, рассчитывая при помощи русского посольства отыскать остатки отцовского состояния, он отправился в Турцию и Грецию, где поступил дипломатическим секретарем при адмирале Рикорде, начальнике русской эскадры в греческих водах. Переехав в Петербург, Базили был назначен консулом в Сирию и Палестину; до начала Крымской войны (1853) он жил в Бейруте или в Иерусалиме. Затем он был вызван в Россию, исполнял важные правительственные поручения, но и по выходе в отставку не переставал интересоваться вопросами политики. Наряду с сочинениями дипломатического характера, Базили составил ряд описаний Османской империи и издал книгу «Сирия и Палестина под турецким правительством» 16. В предисловии автор пишет:

Пятнадцать лет прожил я в Сирии и Палестине, с 1839 по 1853 г. [.] В бытность мою в Бейруте, на Ливане, в Дамаске и в Иерусалиме, равно как и в поездки мои в Дамаск, в Антиливан и во внутренние округи, предоставлялись случаи облегчать судьбу христиан, бороться против тиранских властей, против фанатизма мусульманского и укрощать феодальные насилия и бесчинства. Не раз посчастливилось мне быть примирителем между враждующими племенами и спасать села и города. Считаю себя вправе упоминать об этом, потому что заслуги агента Великой державы на Востоке должны быть приписаны не его личности, но званию которым он облечен [.]».

Книга К. М. Базили, состоящая из двух: частей, включает в себя краткий очерк истории Сирии со времен арабского завоевания и основную часть, посвященную истории Сирии со второй половины XVIII в. до 1839 г. Интерес к его трудам не утихает до сих пор, при том, что еще Н. В. Гоголь, ознакомившийся с работой Базили еще в рукописи, писал: «[.] Знания бездна, интерес силен. Я не знаю никакой книги, которые бы так давала знать читателю существо края» 17. Действительно, труд К. Н. Базили «Сирия и Палестина» носит двойной характер — это и одно из первых исследований новой истории Палестины и одновременно важный исторический источник.

Интересно для характеристики Палестины и «Путешествие по Святой Земле» А. С. Норова. Однако в этой работе содержатся сведения, служащие в основном для описания Палестины в период правления Мухаммеда Али, что снижает ценность данного источника для диссертации.

Превосходным источником по истории Востока, «ценнейшим источником для понимания многих сторон социально-экономической

I Я жизни» (по словам И. Ю. Крачковского ) является труд русского врача-путешественника А. А. Рафаловича. Его заметки выходили в свет отдельными статьями в «Журнале Министерства внутренних дел», а в 1850 г. его записки были объединены в одной книге 19. Будучи врачом, А. А. Рафалович больше интересовался не древностями и внешней стороной жизни посещенных им стран, а нынешним состоянием простых их обитателей, феллахов. Его наблюдения о жизни Египта, Сирии, Палестины и других арабских стран полны ценнейших сведений, предоставляющих историку отличный материал для анализа, обобщений и выводов. Книга Рафаловича «представляет во всей нашей литературе того времени исключительное явление» 20.

Дальнейшее изучение Востока в русской и зарубежной литературе было связано с описанием положения, характерного для середины и второй половины XIX в., поэтому подобные работы для настоящего исследования не привлекались.

Характеристика научной литературы

Историографическая традиция по комплексному, целостному изучению Палестины второй половины XVIII в. не сложилась. Это обусловило почти полное отсутствие полноценных исследований по истории края, как в отечественной, так и в зарубежной литературе. Поэтому автор предлагает обзор и характеристику научных исследований по данному комплексу проблем» Хотелось бы отметить, что и данных работ, как в отечественной, так и в зарубежной историографии совсем не много. Внимание историков было сосредоточено в основном на исследовании отдельных сторон жизни палестинского общества: религиозной стороне, налоговой системе, взаимосвязи центра и периферии и т. д. Целый ряд работ рассматривает историю Палестины через призму истории Сирии в целом или даже через призму истории Османской империи. Более того, в отечественной историографии не было специальной работы посвященной той проблематики, которая рассматривается в данной диссертации. В тоже время некоторые известные авторы обозначенные ниже в своих трудах затрагивали тот или иной аспект данного исследования.

В исследовании В. Б. Луцкого, посвященном новой истории арабских стран 21, проблемы Палестинского региона рассмотрены довольно кратко; основное внимание автор уделил отдельным проблемам, стоявшим перед арабскими странами в целом; через их призму рассматривается и история отдельных государств региона. Несомненной заслугой В. Б. Луцкого следует признать подробное рассмотрение проблем социального развития края, структуры отдельных классов восточного феодального общества. Анализируя изменения, происшедшие в структуре феодального класса, В. Б.

Луцкий пришел к выводу о высокой роли, которую играло в местной администрации и в жизни османского общества в целом, аянство, процесс складывания которого он относит к началу XVI века.

Огромное место исследованию комплекса социальных противоречий уделяет и М.С. Мейер, рассматривающий положение Османской империи во второй половине XVIII века с точки зрения структурного кризиса 22. Продолжая исследование роли аянства в развитии региона, о важности которого упоминал еще В. Б. Луцкий, М. С. Мейер в качестве одного из важнейших его признаков выделяет сочетание богатство с публичной властью и наличием многочисленных местных связей.

Особое место в изучении отдельных проблем и научных аспектов Палестинского края принадлежит работам И. М. Смилянской. В монографии И. М. Смилянской «Социально-экономическая структура

О'Х стран Ближнего Востока на рубеже нового времени» были подвергнуты подробному анализу комплексные предпосылки развития Сирии, Ливана и Палестины в XVII—XVIII веках. Исследователем дана детальная характеристика не только социальной структуры края и ее динамики в рассматриваемый период, но и рассмотрены многообразные, в том числе физико-географические предпосылки становления новых общественных явлений, которые приведут в начале XIX к процессу модернизации.

Исследование основных факторов развития региона в XVIII-—XIX веках были продолжены И. М. Смилянской в целом ряде статей. Характеризуя османское провинциальное управление в Сирии и Палестине, И. М. Смилянская отмечала неразвитость обратных связей между управляемыми и управляющими; при этом было верно указано на то, что новые социальные явления создали условия для постепенного приобщения к общественной жизни городской прослойки, которую исследовательница называет «предбуржуазной»

24

В статье «Сирийский город в системе общественного разделения труда» И. М. Смилянская поставила перед собой цель выяснить роль города в мусульманской культуре, которую традиционно было принято рассматривать как городскую. Обращая внимание на особое значение исламского города, исследовательница особое место отводит рассмотрению причин большей, чем в Западной Европе того лг периода, урбанизации Востока . И. М. Смилянской были выявлены и основные, «характеристические» черты городского бунта второй половины XVIII века .

Современные отечественные исследователи рассматривают историю Палестинского региона в свете предпосылок для начатого в XIX веке процесса модернизации. В монографии Д. Р. Жантиева «Традиция и модернизация на Арабском Востоке» 27 подробно рассмотрено состояние региона к началу эпохи модернизации, роль и место сирийских провинций в процессе модернизации Османской империи. Хотя главное место автор отводит собственно процессу реформирования сирийского общества, представляют интерес его мысли о наличии в местном обществе противоречивых предпосылок к модернизации. Д. Р. Жантиев особо подчеркивает важность осмысления «исторических событий во всем их многообразии. в сочетании с восприятием всего позитивного опыта объективного

28 анализа, накопленного исторической традициеи» .

Большой интерес в 80—90-е гг. XX в. отечественная историография проявляла к религиозным аспектам жизни восточных стран. В монографии И. А. Воробьевой «Русские миссии в Святой Земле в 1847—1917 годах» 29 содержится ценный материал по истории православия в Палестине. Однако внимание автора сосредоточено в основном на второй половине XIX в., что обусловлено хронологическими рамками работы.

Все более активно разрабатывается вопрос о соотношении религии и власти (например, в монографии Ф. М. Ацамбы и С. А. Кириллиной 30) и о «народном исламе» как об особом религиозном направлении, имеющим лишь внешнее сходство с ортодоксальным исламским учением. Несмотря на это, «народный ислам», как убедительно показывает А. М. Родригес, получил широкое распространение среди огромных масс населения Палестины — кочевников, поскольку при всей его гибкости ислам «не мог быть приспособлен к миру кочевой организации» 31.

В зарубежной историографии также практически отсутствуют исследования, обобщающие опыт разработки вопроса о положении Палестинского региона накануне эпохи модернизации. Так, в работе Ариэля Коэна рассматривается лишь развитие системы администрации в Палестине XVIII века; автор исчерпывающе характеризует налоговую систему. Тем не менее, А. Коэн не ставил перед собой цели дать целостную картину жизни Палестины и не затрагивает вопросов социального развития, этноконфессиональные противоречия и другие, не менее значимые аспекты.

В монографии Стивена Шоу «Между старым и новым: Османская империя в период правления султана Селима III» 33 подробно рассматривается история Турции конца XVIII —начала XIX веков. В работе содержится ценный материал по вопросу о взаимодействии центра и регионов Османской империи. Однако и в данном исследовании жизнь арабских провинций, находившихся под османским владычеством, не получила достаточного отражения.

Политическая история Палестинского края рассматривается в «Краткой истории Сирии» П. Хитти 34. Автор в соответствии с арабской исторической традицией включает в границы Сирии Ливан и Палестину. Автору присущ изящный стиль, умение несколькими яркими мазками дать характеристику историческим деятелям, сыгравшим важную роль в истории края, таким как Дахир ал-Умар и Ахмед-паша ал-Джаззар. Специфический характер книги П. Хитти, ее обзорность и необходимость охватить огромный исторический материал, не позволили автору подробно остановится на комплексном освещении социально-экономического и административного положения региона. Определенный интерес представляет для исследователей и «История Ливана» того же автора

35

В работах Тибави по истории Сирии 36 рассмотрены вопросы взаимодействия отдельных религий, влияния положения Турции на: состояние сельского хозяйство и положение зависимого населения.

А. Гибб и X. Боуин рассматривают историю Османской империи сквозь призму проблемы «Восток —Запад», сравнивая характерные черты, присущие феодальному обществу средневековой Европы и Турции XVII—XIX вв. 37

В заключение следует отметить знаменитый труд известного in французского арабиста Ж. Велерса . Книга рассматривает состояние региона на конец 30—40-е годы XX века. Однако в монографии содержатся важные данные, относящиеся к периоду XVIII столетия, а также ценные замечания автора, характеризующие тонко подмеченные им особенности развития Сирии, Ливана и Палестины в период нового времени.

Практическая значимость исследования

Материал диссертации может послужить основой для углубленного и целостного исследования отдельных сторон жизни

Палестины второй половины XVIII в., он может быть использован при написании обобщающих работ по истории Палестины и Сирии, социальному, экономическому, административно-хозяйственному, религиозному положению стран Востока в новое время. Диссертация содержит базис для разработки вузовских программ по новой истории стран Азии и Африки, написания учебников по истории стран Востока, создания специальных курсов.

Апробация работы

Основные положения диссертации были изложены в целом ряде опубликованных работ общим объемом более.

С результатами исследования автор выступал на целом ряде всероссийских и межвузовских научных конференций и семинаров.

Структура работы

Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.

Заключение диссертации по теме «Всеобщая история (соответствующего периода)», Лубков, Игорь Николаевич

Выводы

Охарактеризовав «внешнюю» сторону налоговой системы палестинских провинций Османской империи во второй половине XVIII в., мы можем сделать обоснованный вывод о неупорядоченности налогообложения, которое зачастую не затрагивало экономически процветающие регионы, что мешало в большей мере извлечь приносимую ими прибыль. Система налогообложения страдала косностью, она не успевала за ходом времени. Тем не менее, нельзя не отметить и вторую сторону налогообложения. Поскольку значительная часть налогов присваивалась сборщиками, на производителей материальных благ падала основная тяжесть налогов.

И местные летописцы, и современные авторы, писавшие и пишущие по-арабски и на европейских языках, как-то склонны упускать из внимания, что помимо пашей, высокопоставленных чиновников и сборщиков налогов, в Сирии в сельской местности проживало огромное множество крестьян, а в городах — значительное число ремесленников. О существовании их упоминают весьма редко, и то лишь в связи с действиями их повелителей. Между тем, именно они составляли основу хозяйства края, именно они на самом деле выплачивали все налоги и именно они служили источником богатства, которым наслаждались правители страны» 21.

С этими словами современного историка Тибави трудно не согласиться.

Палестинский город во второй половине XVIII в.

В соответствии со сложившейся в отечественной историографии традицией принято под городами подразумевать прежде всего центры средоточия промышленности (ремесла) и торговли. Хотя однозначной трактовки понятие «город» применительно даже к европейскому средневековью так и не получило, попытки отказаться от этого термина и заменить его более общими понятиями оказались безуспешны.

В то же время, имеющиеся в нашем распоряжении источники не позволяют точно установить численность населения всех палестинских городов и его динамику в разные периоды турецкого владычества. Турецкие документы (налоговые реестры), хотя и представляют большой интерес, не вносят полную ясность в этот вопрос 22.

Обратимся к устройству типичного палестинского города. Несмотря на неизбежные в подобных случаях различия, представляется возможным выделить целый ряд общих для всех городов, расположенных в палестинском регионе, черт.

Ядро города составляла крепость (каср) и прилегающая к ней площадь (манах). Здесь прибывающие в город оставляли свой «транспорт» — верблюдов. В касре проживал феодальный правитель или его наместник, а в расположенных рядом постройках размещался городской гарнизон и жили слуги. Также непременной принадлежностью центра города являлся базар (сук), на котором помимо купеческих лавок находились мастерские ремесленников (сунна). В рассматриваемый период происходит дальнейшее обособление и специализация ремесла. В большей степени она была характерна для крупных городов. Здесь выделяются такие специальности как металлисты, ткачи, ремесленники, занятые вышиванием дорогих плащей металлической и шелковой нитью. Города, как правило, строились с укреплениями: они были обнесены одним или двумя рядами стен, а городские ворота на ночь запирались.

К центральной части города примыкали районы, где проживала знать и низы общества. К аристократам (как они себя величали, «асилин», то есть благородные) принадлежали потомки бедуинских шейхов. В их городские резиденции притекала рента, собиравшаяся с крестьян. Поскольку аристократы вели праздный образ жизни, не будет неверным утверждение о том, что сосредоточиваемые в их руках капиталы расходовались непроизводительно.

Впрочем, даже в самых значительных городах общественное разделение труда, связанное с отделением ремесла от сельского хозяйства, зашло не слишком далеко. Скорее, такая специализация была лишь частичной. Городские ремесленники, труд которых зачастую был низкооплачиваемым, вынуждены были заниматься сельским хозяйством, чтобы прокормить себя и семью. Неудивительно поэтому, что город кольцами опоясывали огороды и поля. В частности, с этим связано и отсутствие крупных ремесленных мастерских, типичных для средневековой Европы. В Палестине же ремесленник обходился тем, что давал ему собственный труд и помощью сыновей. Эксплуатации подмастерьев не было.

На протяжении X—XV вв. источники упоминают в общей сложности 76 городов: Мукаддаси в X в. называл 58 городских поселений разных размеров, Идрвси в XII в.— 43, на основании источников XIV—XV вв. Н. Зиаде с уверенностью говорит о существовании 24 городских центров и 24 небольших городков, частично переживавших упадок. К XIV в. утратили свою роль города, служившие оплотом мусульман в период их борьбы с крестоносцами; исчезли поселения, расположенные на караванных путях, сместивших свое направление. (Такая судьба постигла заиорданские города после изгнания крестоносцев из Палестины и восстановления прибрежного пути в Египет.) В процессе ликвидации государств франков сильно пострадали портовые города, их торговое значение упало из-за сокращения связей с Европой. Относительно устойчиво развивались города внутренней Сирии. Это были как раз те центры, которые располагали обширной сельской периферией, лежали на границе оседлого и кочевого миров и на путях межарабской и левантийскон торговли, т. е. выполняли системе общественного разделения труда обрисованные выше функции. На развитие этих городов оказывали влияние факторы, не подвергавшиеся столь быстрым изменениям. По справедливому мнению А. И. Першица, «полного разделения труда между городом и деревней не сложилось» 23. Хотя его замечание относится к городам Северной Аравии, оно вполне применимо и к положению, существовавшему в конце XVIII века в Палестине. Тут, однако, необходимо сделать оговорку. Деятельность местных феодалов (потентатов), таких, как Дахир, и ставленников Порты вроде ал-Джаззара, несомненно, способствовала развитию отдельных городов, становлению местной промышленности или, по крайней мере, углублению специализации и разделения труда между городом и деревней (см. об этом подробнее в следующем разделе). В этом можно видеть еще одно проявление роли личности в истории, которая всегда была очень значительна и не отрицалась и марксистской историографией. Как и в других подобных случаях, личность действовала в рамках уже сложившихся независимо от нее исторических условий, пользуясь прогрессивными тенденциями, которые становились заметны в общественном развитии.

Зато бросается в глаза роль города как торгового центра. Как отмечалось выше, хозяйство бедуинов в силу его специфики не могло носить самодостаточного характера. Кочевники были вынуждены покупать изделия крестьян и ремесленников. Недаром поэтому весьма рано развился обмен между оседлым оазисом и кочевой степью. Периодически, например, летом (мусабила) племена стягивались к какому-либо торговому центру, где и велась торговля. Значительную часть обмена осуществляли торговцы-посредники.

Не менее развита была и внешняя торговля, основную статью которой составляла продажа текстильных изделий, торговля хлопком, а также, в менее значительной, чем в Северной Аравии степени, верблюдов и чистопородных лошадей (в Индию, Египет, Турцию и Европу). Ввозились же ткани, готовая одежда, предметы роскоши. Весьма сильны были связи Палестины с другими арабскими странами. Нет сомнений, что в других, «нормальных условиях, не осложненных экспансией иностранного капитала» указанные процессы привели бы к «сложению арабской экономической общности» 24. Однако причины неразвитости городов арабского Востока следует искать не только во внешней экспансии, ввозе фабричных товаров из Европы, что приводило к упадку и разрушению местного ремесла, порождало однобокую торговую специализацию, но и во внутренних причинах, среди которых главное место занимала феодальная анархия, раздробленность, отсутствие единой денежной системы, системы мер и весов. Вновь следует подчеркнуть, что как только Порта или усилившийся местный бедуинский вождь предпринимали попытки централизации, они неизбежно сталкивались с проблемой развития городов и в значительной степени способствовали этому процессу.

Тем не менее, роль городов на арабском Востоке оставалось сложной. С одной стороны, город представлял собой центр, в котором сосредоточивалась промышленность на ее ремесленной стадии, реализуя общественное разделение труда в виде отделения ремесла от сельского хозяйства. Однако, с другой стороны, как уже говорилось, это отделение было не полным. Городское ремесло не дошло до стадии мануфактурного производства, а под влиянием западноевропейских фабричных изделий стало разрушаться. Поэтому в самостоятельную экономическую и политическую силу город превратиться не мог.

Отмеченные особенности общественного разделения труда претерпели эволюцию на протяжении средневековья. Однако даже в. рассматриваемую эпоху — канун европейской экономической экспансии—обращение кочевника и крестьянина к городскому рынку еще не разрушало натуральный и полунатуральный характер производства 25. Поскольку изъятие прибавочного продукта феллахского хозяйства происходило по феодальным каналам и основные земледельческие продукты поступали на рынок через посредство государственного аппарата и крупных землевладельцев, отсутствовали условия для свободного проявления товарно-денежных отношений: в частности, на состоянии городского рынка отражались регламентация цен, осуществляемая государством, система монополий и принудительного распределения сельскохозяйственного сырья.

Высокому уровню городского развития соответствует более ярко выраженная противоположность города деревне. Эта противоположность заметнее всего проявляется в различии функциональной роли человека в сельском и городском обществах.

Сельский житель в своих занятиях универсален, хотя, конечно, его ремесленный труд был лишь дополнением к земледельческому. Феллах был не зрителем, а активным соучастником ритуальных церемоний в деревне, его духовное творчество сочеталось с трудовым процессом. Наблюдения, сделанные А. Е. Крымским в конце XIX в. в деревнях Горного Ливана, позволили ему писать об инструментальном и песенном творчестве «обыкновенных крестьян», о свободе их стихотворной импровизации, искусстве танца, соединенного с пантомимой («лицедействе», по его терминологии). Не ускользнули от его внимания пластичность и символика их жеста, известные еще древней культуре восточного Средиземноморья 26.

Горожанин узко профессионален: словарь дамасских профессий дает полное представление об изощренной специализации городских жителей. В городе бытовала пословица: «У кого много ремесел, у того мало денег». Ремесло отличалось высоким профессиональным уровнем, и сам ремесленник был включен в круг подобных себе узких профессионалов. Но специалист в одном ремесле лишен навыков в других и вынужден прибегать к услугам и изделиям таких же, как и он, узких специалистов. Поэтому в ближневосточном городе (речь идет о крупном городе типа Дамаска) исследователь встречается с глубоким межпрофессиональным разделением труда и разнообразием услуг. Так, предметом бойкой торговли были сладости, изделия из теста, особо приготовленное мясо и т. п., в изготовлении продуктов питания были заняты специалисты 29 профессий. К услугам горожанина были стирка, глаженье одежды, колка и распилка дров, разнообразные банные услуги (одних только банных профессий—6). Существовала группа профессионалов в области исполнения ритуалов: цирюльники, делавшие обрезание, татуировщицы, участницы брачных церемоний, плакальщицы, главы поминальной церемонии, даже лицо, сообщавшее о последней предутренней еде в Рамадан и т. п. —около 12 специальностей. О языческих временах напоминали заклинатели, гадатели на песке, знахарки (5 профессий). Искусство также было сферой узких профессионалов: музыкантов, игравших на одном инструменте, певцов, рассказчиков, специализирующихся в каком-либо одном жанре или сюжете и т. п. Простонародные зрелища устраивали дрессировщики, карагезы, борцы, фокусники. Одновременное занятие разными искусствами вряд ли было позможным, так как каждый исполнитель входил в собственны» цех.

Но не только несовместимость ролевых функций разделяла горожанина и крестьянина — общество по-разному оценивало их положение. Социальный престиж крестьянина измерялся наличием собственного дома (им самим выстроенного), земли, числом рабочих рук в семье и т. д. Городской ремесленник чаще был арендатором дома и лавки, но его положение на престижной шкале определялось профессиональным мастерством и тем, какое место занимало ремесло в системе высоких и низких профессий. Экономический статус крестьянина сопоставим с положением горожанина самой низкой категории.

Противостояние города деревне в докапиталистическом обществе не было столь ярко выражено, как в капиталистическом. Более того, между городом и деревней всегда были черты общности. На рубеже XVIII—XIX веков Ближний Восток, оставаясь докапиталистическим по технической вооруженности и социальной структуре, в демографическом плане был более «урбанизован», чем США и Западная Европа, вступившая на путь промышленного переворота. Как установил М С Мейер, городское население Османской империи в течение XVIII века медленно возрастало. Общество находилось в состоянии постепенной трансформации. В результате далеко зашедшей дифференциации ремесленно-торгового населения происходило обострение социальной борьбы в городах, продолжался процесс отделения торговли от ремесла и подчинения торговому капиталу не только отдельных ремесленников, но и целых отраслей цехового производства. В Сирии, текстильная промышленность которой работала главным образом на экспорт, складывается мануфактурное разделение труда. Очистка хлопка, размотка коконов, прядение и сучение хлопчатобумажной нити, трощение шелковой нити, специализированная окраска, очистка нити, перемотка на бобины, навивание основы, тканье, отбеливание, крашение, набивка рисунка, лощение, вышивка и т п — все это были самостоятельные операции, которыми занимались мастеровые различных профессий; Связь тех профессий в шелкоткачестве и хлопчатобумажной деле осуществляли торговцы и организаторы производства, именовавшиеся «аладжати» или «димаджи».

Хотя вопрос об определении внутриформационного уровня развития Сиро-Палестинского региона в рассматриваемый период (ранняя фаза генезиса капитализма или наличие «протокапиталистичесеких» явлений) остается открытым в отечественной историографии, материалы свидетельствуют, что генезис капиталистического способа производства может начинаться на различных исходных уровнях развития товарно-денежных отношений. Высокий удельный вес городского населения, будучи, как правило, показателем значительного развития товарно-денежных отношений, выступает подчас в качестве фактора производного, определяемого специфической социально-политической организацией общества и зависящего от своеобразной системы разделения труда 21.

Попытаемся подвести предварительный итог. В Сирии в рассматриваемый период было два равнозначных в экономическом и политическом отношении центра — Халеб и Дамаск, население каждого составляло свыше 100 тыс. человек; среди жителей преобладали торгово-ремесленные занятия; в этих городах сосредоточивался бюрократический аппарат и располагались крупные культовые сооружения. Иерусалим, Триполи, Хама, Хомс, Сайда, Акка имели каждый население более 10—20 тыс. человек, являлись административными центрами второго и третьего разрядов, их бюрократический аппарат был меньше. Невозможно, разумеется, игнорировать вклад правящих классов (экономическую политику Дахира ал-Умара и ал-Джаззара) в развитие городов. Так, сделав Акку своей столицей, Дахир превратил ее в мощный укрепленный пункт и способствовал бурному развитию хозяйства города и его окрестностей. Однако, наряду с указанными явлениями своего рода «урбанизации», существовало три десятка населенных пунктов, которые лишь условно можно отнести к числу городов — со стенами, караван-сараями, базарами, мечетями, медресе, мощеными улицами, банями, насчитывавших к рассматриваемому времени 3—6 тыс жителей, доходы которых в большой степени поступали от земледельческих занятий. Они являлись мелкими административными центрами. Нередко европейцам они представлялись большими деревнями, однако в сознании местных жителей были городами, обладавшими давними традициями городской жизни.

Определенную сложность в установлении численности городских жителей привносит обычай горожан переселяться в период сельскохозяйственных работ в относительно отдаленные селения, окружающие город.

Хозяйство этого вида вели многие жители Дамаска, вокруг которого в XVII в. было разбито 14 тыс. садов. Значительные сезонные колебания числа жителей отмечались в окруженных садами и тутовыми плантациями городах Сапло, Бейруте, Триполи. «Дислокационный» уклад свидетельствует о замкнутости и даже застойности натуральных: форм хозяйства в городской жизни. И все-таки сирийские (в частности, палестинские) города не представляли собой укрепленных поселений земледельцев. В Дамаске и Халебе преобладали торгово-ремесленные занятия жителей, а объем производства таких небольших городков, какими были в XVIII в. Газа и Идлиб, говорит о большой роли ремесла в трудовой деятельности их населения.

Пригородные земли высоко ценились и вряд ли были доступны разорившимся феллахам. Между тем вживались в чужую городскую среду для крестьянина, лишенной) земли и профессии, было тяжелым процессом, ибо сопровождалось утратой привычных социальных связей. В городе цеховые ограничения защищали ремесленников от наплыва чужаков; к тому же большинство городских ремесел требовало прохождения определенного срока ученичества. Лишь профессиональное мастерство, достигаемое после долгого обучения, обеспечивало горожанину более высокий, чем крестьянский, уровень жизни. Приобщиться к занятиям «низкими», неквалифицированными профессиями—уделу люмпенов, чье положение мало отличалось от крестьянского, было также непросто: нужно было иметь местожительство, быть приписанным к кварталу и цеху.

Вероятно, низший слой горожан разрастался главным образом ,за счет имущественной и социальной дифференциации торгово-ремгсленного люда, хотя пригороды Халеба и Дамаска пополнялись также благодаря переселению крестьян и бедуинов 28.

Вообще проблема воспроизводства городского населения в докапиталистическую эпоху представляет особый интерес. Города средневекового Ближнего Востока временами увеличивались в результате поселения этнически однородных групп кочевников, используемых на военной службе, насильственного переселения ремесленников и т. п. В XVI в., когда городское население росло заметно быстрее, чем сельское, город, вероятно, более интенсивно вовлекал в свои стены крестьян; в XVII—XVIII вв. при незначительном росте численности жителей город увеличивался в результате естественного прироста. Косвенно на большое значение самовоспроизводства в процессе увеличения городского населения в средние века указывает наблюдение над антропологическим обликом горожан, сделанное в середине прошлого столетия русским консулом К. М. Базили. По его замечанию, антропологический тип городского населения Сирии хранил черты греческого субстрата, что решительно отличало горожан от феллахов 29.

Парадоксальная концепция К.-Ф. Вольнея, как полагает И М Смилянская, в известной степени возникла под впечатлением катастрофического запустения деревень халебского вилайета при процветании самого Халеба. Однако французский просветитель не только преувеличил размеры разорения деревни, но и не обратил внимания на то, что и население Халеба во второй половине XVIII а. также сократилось.

Конечно, обеспеченность городских рынков продовольствием и регулирование цен на хлеб могли придавать привлекательность городской жизни и способствовать стабильности городского населения. Однако в XVIII в. постоянный контроль властей за ценами, судя по хронике ал-Будаири, составлял недосягаемый для простонародья идеал.

Современные исследователи полагают, что и влияние бедуинской угрозы в качестве фактора, стимулировавшего сельскую миграцию в города, в литературе сильно преувеличено 30. Кочевники (как и полукочевники) были постоянными потребителями товаров городского рынка. Ежегодный цикл кочевья включал летний перегон скота в районы земледелия и прибытие к стенам определенного города. Подобную практику в Аравии описал финский востоковед прошлого века Г.-А. Валлин: «К концу весны, когда вода н пасгбища в Неджде иссякают, каждое племя подтягивается к своему излюбленному городу или селению и ко времени уборки фиников оно обычно раскидывает шатры у самых городских стен» 31.

Лучше в отечественной и зарубежной историографии исследованы рыночные связи кочевников с городскими ремесленниками. Кочевому обществу были присущи лишь неразвитые формы организации ремесла: немногочисленные домашние промыслы, обслуживание кочевых групп бродячими; ремесленниками и семьями профессиональных ремесленников, из поколения в поколение перекочевывающих с одним племенем, оплата их труда нередко, как пишет А И Першиц, «отличалась большим своеобразием, явственно восходя ко времени содержания ремесленников всей общиной» . Само презрение кочевой среды к ремесленным занятиям было показателем слабого развития у них ремесленного производства. Таким образом, кочевники регулярно обращались к городскому рынку и ряд городских ремесел был предназначен обслуживать их нужды. Копейщики, войлочники, сапожники, изготовлявшие сапоги определенного вида, стригальщики шерсти, ремесленники, производившие ткани для шатров, ориентировали свое производство на кочевников, не говоря о ткачах, красильщиках, оружейниках, гончарах, медниках, шорниках, столярах, кузнецах и т. п., удовлетворявших также и более широкий городской и сельский спрос. Формы торговли с бедуинами имели свои традиции: так, например, среди городских профессий числился джаррад—торговец, перепродающий товары кочевникам 33.

Ряд отечественных исследователей (в частности, И М Смилянская и А И Першиц) попытались, используя скудные данные о бюджете кочевника, представить границы участия кочевого хозяйства в торговом обороте преимущественно городских рынков (или, точнее, в денежном обороте Сиро-Палестинского региона) в начале XIX в.

Кочевники и в начале н в конце прошлого столетия систематически приобретали на рынке устойчивый набор товаров: пшеницу, ячмень, еще некоторые продовольственные культуры, одежду, немного других ремесленных изделий, «предметы роскоши» (кофе, табак, сласти, баранину). Траты в семьях верблюдоводов распределялись следующим образом (см табл) 34:

Расходы семей верблюдоводов (%)

Бедная семья

67 18 15

Расхождение между показателями, сообщаемыми немецким путешественником и ученым И.-Л. Буркхардтом (начало XIX в.) и Г.

Продовольствие Одежда Остальное

Начало XIX века.

Зажиточн ая семья

30 30 40

Конец XIX века.

Семья среднего достатка 62 5

33

Аугагеном (конец XIX в.), объясняются прежде всего более квалифицированными расчетами бюджетов, произведенными Г. Аугатеном, но также и тем, что расходы на питание в небогатых семьях имели больший едельный вес, чем в семьях зажиточных. Если принять 65% бюджета за нормальные траты на питание и сопоставить их с расходами семьи кочевника начала XIX в. на тот же объем продовольствия (ценою в 200 пиастров), то можно полагать, что все денежные расходы небогатой семья в это время составляли 310 пиастров в год.

Общее число семей сирийских кочевников оценивается в 60 тыс. Следовательно, минимальные денежные потребности кочевого хозяйства составляли сумму в 18,5 млн. пиастров, а общий денежный оборот на рынках Сирии достигал 37 млн. пиастров, но мог приближаться и к 50 млн. В целом эта большая сумма, почти достигавшая поступлений в казну в 1830-е годы со всей Сирии (56 млн. пиастров), дает представление об участии кочевников в ежегодном товарном обороте страны. Впрочем, если предлагаемые цифры сопоставить с поступлениями в конце XVIII в. от поборов только двух халебскнх сановников— мухассиля и вали, колебавшимися от 340 тыс. до нескольких миллионов пиастров (а наследство одного из пашей дома аль-Азм только в деньгах превышало один млн.), то эта сумма представится не столь уже значительной.

Устойчивые рыночные связи кочевого хозяйства объясняют причину того, что еще в XVI в. по крайней мере часть налогов кочевники уплачивали в денежной форме, что в конце XVIII в. они добились привилегии в снабжении своими продуктами базаров Халеба. В свете этих фактов не вызывает удивления и отмеченное в последней четверти XIX в., казалось бы, парадоксальное явление: звонкая монета поступала в оазисы Аравии от кочевников 35.

Поскольку ремесленные изделия в Палестине стоили дешевле, чем в Аравии, кочевые группы, чьи пастбища находились в пределах этой страны, естественно, приобретали нужные им предметы именно там. По сведениям от 1807 г., бедуины, кочевавшие между Багдадом и Мединой, предпочитали товары Дамаска, где, например,, в 1830 г. одних торговцев, занимавшихся продажей тканей для шатров, насчитывалось более десятка.

Учитывая, что минимум приобретаемой семьей кочевника одежды включал две абайи, два куска ткани (на рубахи главе семьи и его жене), число ремесленников, занятых ее производством (ткачей, прядильщиков, красильщиков), равнялось, по оценке И. М. Смилянской, примерно, 2 тыс. человек (вместе с членами их семей — около 2% городского населения). Эта цифра не включает ремесленников, удовлетворяющих запросы кочевников в бытовых предметам и изделиях, необходимых для оснащения вьючных и верховых животных, используемых в караванных перевозках.

Однако влияние, которое оказывала на городское развитие специфическая для Ближнего Востока система разделения труда, не сводилось лишь к воздействию спроса на ремесленные изделия. В отличие от крестьянства, скажем, умеренной зоны, относительно самообеспеченного, специализированное самими природными условиями кочевое хозяйство было способно и больших размерах и регулярно снабжать городской рынок продуктами животноводства. В условиях скудных продовольственных и сырьевых ресурсов Сирии это имело большое значение

Воздействие кочевого хозяйства на жизнь города, вытекавшее из сложившегося в древности общественного разделения труда, происходило на протяжении длительного исторического времени, в течение которого интенсивность этого воздействия, как и глубина самого процесса разделения труда, переживали различные изменения. Однако потребности кочевника в рыночных товарах устойчивы. Скудость природных условий, в каких веками существует кочевое хозяйство, обусловила застойность производительных сил и неизменность потребностей кочевников. Таким образом, вызвав к жизни ряд городских ремесел, кочевая среда не могла тем не менее, повлиять на их последующее прогрессивное развитие. Но отмеченные особенности хозяйственной и общественной жизни Ближнего Востока не составляют отличительных черт только Сиро-Палестинского региона, они присущи всему Ближнему Востоку.

Религиозная ситуация в Палестинском регионе (вторая половина XVIII в.)

Религия оказывала решающее влияние на все стороны жизни различных провинций Османской империи, определяя поведение, мироощущение, восприятие действительности ее жителями. Не была в этом отношении исключением и Палестина. Вот почему рассмотрение (по необходимости краткое) религиозной ситуации в крае позволяет исследователям составить себе более полную картину развития региона и выявить новые закономерности, характеризующие положение палестинских земель во второй половине XVIII в. Анализ религиозной ситуации в Палестине осложняется тем, что здесь издавна были расположены важнейшие духовные центры трех религий — иудаизма, христианства и ислама. Переплетение религиозных традиций (при том, что с раннего средневековья ислам являлся преобладающей религией) обусловило сложность конфессиональных взаимоотношений, не только их взаимопроникновение, но и, порой, взаимные конфликты.

Роль мусульманской религиозной корпорации (улама) в жизни палестинского общества

Важность религии в жизни палестинского общества предопределила важнейшую роль мусульманского духовенства в социальной структуре Палестины. Самый термин «духовенство» не является, как можно было бы предположить, столь широко, как при анализе христианства, распространенным понятием. Многие исследователи призывают пользоваться им с осторожностью, поскольку далеко не всегда правомерно переносить на нехристианскую религиозную основу термины, присущие христианству. Представляется, что в данном случае, действительно, более верным является утвердившееся в научной литературе применение термина «улама». Однако не следует забывать и о том, что выработка научных категорий для характеристики той или; иной культуры — общая проблема этнографического изучения тех или иных культур. Недаром, начиная с 60—70-х гг. XX в. многие западные этнографы заговорили о так называемом «европоцентризме» своей науки: приступая к описанию и исследованию той или иной неевропейской, не западной культуры этнограф, тем не менее, подходит к ней с западных позиций и использует западный понятийный аппарат — «религия», «брак», «семья» и т. д. Проблема выявления собственных категорий — одна из сложнейших в этнологии.

Возвращаясь к характеристике мусульманского религиозного строя, отметим прежде всего, что мусульманское духовенство (если, как было сказано, трактовать это понятие расширительно)— улама стояло на вершине этой пирамиды. Слово «улама» (или «улемы») означает «знающие», т. к. оно является множественным числом от «алим» — многознающий, обладающий большими познаниями, а слово «алим», в свою очередь, происходит от «ильм» — знание. К улемам относились богословы различного ранга, имамы и хатыбы крупных мечетей, хранители канонических исламских правовых норм, основанных на шариате, руководители важнейших религиозных школ.

Если господствующее положение улемов в мусульманской религиозной иерархии не вызывает вопросов, то о роли этой прослойки в организации общества в целом в историографии нет единого мнения. Отечественная историография, согласно устоявшемуся обычаю, относит ведущих служителей культа к господствующему классу, независимо от того, идет ли речь о средневековой Европе, Руси или странах Востока. В западной литературе распространено мнение о том, что улама представляет собой средний слой, находившийся между «правящими» и «управляемыми», нивелируя противоречия между господствующим классом и низшими классами. Впрочем, не следует упускать из виду, что получение духовного образования и духовная карьера в условиях^ закоснелости османского общества служили единственным источником вертикальной социальной динамики для подавляющего большинства выходцев из низов. Остальные пути продвижения «наверх» для них были просто закрыты.

Между тем, экономические позиции корпорации улама были и впрямь весьма мощными. Основу их благосостояния составляли вакуфные земли (вакфы) —привилегированные (освобожденные от налогов, юридического вмешательства) земельные владения и недвижимость представителей духовенства, доходы с которых шли на содержание духовных учреждений, а следовательно, и на содержание улемов. Если учесть, что за правильностью использования доходов с вакуфных земель следил представитель улама, носивший наименование назира, понятно будет, что перед духовенством открывались широкие возможности для обогащения. Источники пестрят сообщениями о роскошной жизни верхушки духовной корпорации.

Наиболее одаренные представители низов целенаправленно отбирались улемами и попадали в корпорацию улама, получали бесплатное религиозное образование и пособия на жизнь, а затем, по мере повышения по «служебной лестнице» приобщались к обширным материальным благам, которыми пользовалось духовенство. Просветительская деятельность для улама была одной из важнейших, поскольку в исламском обществе они, по существу, являлись исключительными носителями образованности и у них считали за честь учиться и представители высшей администрации.

Другой важнейшей функцией улама была судебная. Улемы являлись надзирателями за соблюдением исламского права, были его толкователями, принимали решения по гражданским, уголовным, семейным делам. Из корпорации улама выходили религиозные судьи — «кади». В условиях господства религиозного сознания роль духовенства в вопросе соблюдения морально-правовых норм трудно преуменьшить.

Разумеется, невозможно не упомянуть и собственно «культовую» функцию улама. Они составляли слой настоятелей мечети — имамов, проповедников —хатыбов. Воздействие улама на верующих было огромно. Общение духовенства с простым людом происходило во время ежедневных и пятничных молитв, личного общения, во время публичных выступлений, на которые стекались толпы людей. Ниже будет более подробно рассмотрен вопрос о «народном исламе».

Народный ислам»

При том, что ислам за короткое с исторической точки зрения время распространился на громадных территориях и уже вскоре мог по праву называться одной из мировых религий, в нем не могло не возникнуть различных ответвлений. Более того, накладываясь в разных странах — Аравии* Египте, Ираке, Иране и т. д. — на домусульманский пласт культуры, ислам претерпевал в умах верующих изменения, которые порой имели мало общего с каноническим вероучением. Языческие представления продолжали жизнь в верованиях арабов, наполняясь новым содержанием. Это положение можно отнести к оседлым жителям городов и деревень и еще в большей степени оно верно по отношению к арабам-кочевникам — бедуинам 36. Некоторые исламские представления укоренялись более прочно в верованиях полукочевников, о чем упоминает К. Ф. Вольней. По словам английского путешественника, А. Бланта, характеризовавшего, правда, не палестинское общество, а арабов, живших в долине Евфрата, «настоящие бедуины вообще не религиозны в отличие от полукочевников» 37.

Попытки исламизировать кочевников частично увенчались успехом, однако прежние языческие обряды оставались сильны. Более того, сама исламизация носила чисто внешний характер: имя Аллаха бедуины стали произносить при исполнении языческих обрядов, заменив его именем имена прежних богов, что, разумеется, не могло изменить отнюдь не исламский характер церемонии.

Образ жизни бедуинов мало подходил для исполнения исламских обрядов, что позволяло им оправдывать свое равнодушие к религии. Вот как, со слов бедуинов, описывает английский путешественник Р. Ф. Бартон, побывавший в Мекке и Медине, их мотивировку:

Как нам исполнить омывание, когда у нас совсем воды нет? Отчего подавать нам милостыни, когда сами небогаты? Для чего поститься должно в рамадан, когда мы и без того держим пост во весь год? И зачем ходить по обещанию в Мекку, когда Бог везде есть?» 38.

Тем не менее, определенное воздействие ислама на кочевническую среду, несомненно, имело место. А. М. Родригес выделяет три пути проникновения элементов ислама: 1) общее в природе ислама и верованиях джахилийи. К этому пути относятся и упоминаемые Буркхардтом «три харама бедуинов: свинина, мертвые тела и кровь» 39; 2) собственно учение ислама, например, порядок наследования по Корану 40, некоторые другие элементы, включая упоминание имени Аллаха; 3) доктрина ваххабизма, внедрявшаяся в бедуинских племенах 4l.

Этими путями исламу удалось внешне проникнуть в среду кочевников и оказать на нее воздействие, однако это воздействие носило чисто внешний характер, скрывая чисто языческую подоплеку. Несомненно следует учитывать различие в образе жизни кочевых и полукочевых племен и исполнении ими религиозных обрядов. Имела значение и принадлежность бедуинов к тому или иному племени. К тому же исследователям всегда приходится иметь дело с различными источниками, описаниями европейских путешественников, которые далеко не всегда понимали виденное, были склонны придавать описываемым явлениям субъективную окраску. Поэтому зачастую источники (нередко взаимно разнесенные во времени) не дополняют друг друга, а друг другу противоречат.

Исходя из достоверных данных, сообщаемых очевидцами, можно выделить и соотнести с исламским учением следующие ритуалы, практиковавшиеся кочевниками Палестины:

•Молитва, которая, по учению ислама, должна совершаться пятикратно в день. Источники сходятся в заявлениях о том, что бедуины (в большей или меньшей степени) пренебрегали молитвой. Для правоверного оседлого мусульманина такое пренебрежение было равносильно преступлению против ислама. Бедуины же либо не молились вообще (поскольку многие европейцы вообще не упоминают о молитве как о ежедневной практике жизни бедуинов), либо не знали настоящей молитвы и просили Бога о своем благосостоянии: «О, Господи! Сделай так, чтобы этот день был удачным, чтобы мы не встретились с дьяволом» 42, «Господи, сделай так, чтобы мы не увидели зла! И сделай так, чтобы день это не был днем смерти одного из нас и днем потерь» 43. Таким образом, низкий, первобытный по своему существу, характер молитвы свидетельствует о чрезвычайно низкой ступени религиозности, на котором находилось общество кочевников. «Молитва стала „орудием; нравственности" только в исламе, возносимые же бедуинами мольбы Богу по своей сущности языческие, только их адресат уже не племенной божок или абстрактное божество, а мусульманских ар-Рабб, Аллах»-44.

•Жертвоприношение — древний обычай, унаследованный бедуинами от их предков, обитавших за пределами Аравийского полуострова. Причем у бедуинов обычай жертвоприношения не перерастает в обычный символический ритуал, в котором действительно ценные дары заменены дешевыми предметами, а совершается по каждому значительному случаю и в жертву приносятся жизни животных: верблюдов, овец, коз. С этой точки зрения интересно рассмотреть, в какой степени повлиял на обычай жертвоприношения ислам. Наряду с общеисламскими приношениями (например, на горе Арафат) у бедуинов продолжали бытовать чисто языческие ритуалы: посещение «стонущей кучи» (об этом сообщает Бертон 45), у развалин старинной мечети на Синайской горе и т. д. Наиболее правильным, вероятно, будет предположить, что и смысл и форма приношения жертвы были языческими, «только вместо племенных богов объектом жертвоприношения стал Аллах» 46.

• Как обряд жертвоприношения рассматривают исследователи и обычай обрезания — инициацию, после совершения которой начиналась взрослая жизнь. Еще одна разновидность жертвоприношений — жертвы мертвым, подтверждающие существование у бедуинов культа предков. По сообщениям европейцев, на горе Арафат в день жертвоприношения «каждая арабская семья убивает столько верблюдов, сколько в этом году умерло взрослых людей в семье, независимо от того, был ли покойный женщиной или мужчиной». У бедуинов в обычае жертвоприношение мертвым до третьего поколения 47.

•Почитание святых отрицается Кораном. Однако в описаниях путешественников не один раз встречаются рассказы о гробницах святых и о поклонении святым, существовавшем у бедуинов. Слово святой — «аулия» (или «вали») обозначает «близкостоящий, родственник», в расширительном смысле «избавитель». Поклонение святым свойственно различным исламизированным народам. И для бедуинов святость являлась одним из наиболее высоко ценимых качеств. У бедуинов почитание святых связано с культом героев («муруввы»). Типичным было погребение шейха Зувейда, и сейчас почитаемого местными бедуинами в той же мере, как и в старые времена. Ворота часовни над могилой никогда не закрываются; существует верование, что имущество, положенное туда на сохранение, никогда не может быть похищено и что у могилы этого святого всякий может найти верную защиту и надежное убежище от своих преследователей. Эта легенда о бедуинском святом по своему содержанию и характеру в корне отличается от легенд и чудес, приписываемых погребением собственно святых мусульманской религии. С бедуинскими святыми не связывается момент пиетета. Легенда о бедуинском святом прославляет те добродетели бедуинского вождя, которые составляют религию героев пустыни — мурувву; ее действие не прекращается и на могиле умершего шейха рода. Последний после своей смерти делает лишь то, что он делал при жизни в своем шатре: каждому человеку, который, ища защиты, вступает в его шатер, он должен (даже ценой своей жизни) оказать защиту и дать убежище» 48.

Защита от обидчиков, защита собственности, покровительство, целительство— таковы основные функции святого бедуинов. Речь не идет о том, что святой — соратник Аллаха и чудотворец. Очень часто проходившие мимо арабы рассчитывали у могилы святого получить гостеприимство, воспользовавшись теми же качествами, которыми обладал он при жизни. Нередко почитались святые, олицетворявшие героев грабежа, разбойники, совершавшие нападения на караваны, прославившиеся убийствами. Так, почитание оказывалось шейху Шибле, который был «знаменитым главарем бедуинов-разбойников» 49. Встречается почитание могил Авеля, Ноя, Хама — эти святыни находятся в Сирии между Триполи и Хомсом.

В целом, почитание святых бедуинами соединяло в себе наряду с чисто религиозными традициями (присущими всему исламу) культ героев («муруввы»). «Культ святых, — пишет А. М. Родригес, — еще один пример параллельного существования и взаимопереплетения чисто мусульманских и языческих, доисламских традиций и верований» 50.

•Суеверия, восходящие к древним верованиям, были распространены у бедуинов, являясь составной частью их образа жизни. Так, бедуины боялись дурных предзнаменований, с предубеждением относились к продаже молока и масла, наделяли сверхъестественными свойствами узел. Распространена была вера в духов и души умерших.

Вера в дух предка того или иного рода была связана с культом предков и культом святых. Предок следит за своим семейством, покровительствует ему и пользуется уважением со стороны сородичей.

Существовала вера и в духов чужаков. Распространена была вера в добрых и злых джиннов, при этом часто свойствами джиннов наделялись природные явления. Особое почитание и особый страх вызывали развалины древних культур. Зачастую бедуины боялись посещать развалины и отказывались туда ехать под разными предлогами. Племя Банну Хумайда, кочевавшее в Палестине, разбило камень с надписями, «осколки были розданы разным семьям, чтобы их положили в амбары», т. к., по мнению бедуинов, обломки «будут приносить благословение их зерну», а «без камня болезнь нападет на их урожай» 51.

Хорошо известно почитание бедуинами горы Моисея, о котором сообщает целый ряд путешественников. Двенадцать отверстий в камнях напоминали бедуинам «рты скалы», они бормотали перед камнями молитвы и бросали траву в «предполагаемые рты скалы». Встречается также культ деревьев и древесных духов.

Итак, есть все основания утверждать, что общество кочевников, находившееся на чрезвычайно низкой стадии развития, лишь поверхностно и частично восприняло ислам. Поскольку ислам был гибок и накладывался на доисламский пласт культуры, принятие веры не было столь уж сложным процессом для разных племен, в том числе и для бедуинов. Однако результатом заимствования ислама была большая доля пережитков язычества в верованиях, и у бедуинов эта доля была особенно велика. Земледельческие районы и города были гораздо более исламизированы. Европейские путешественники утверждают, что между кочевыми племенами, с одной стороны, и полукочевыми племенами и оседлыми жителями Палестины с другой стороны существовала громадная разница, касавшаяся и образа жизни в целом и религии. Требования ислама кочевниками не соблюдались вообще или соблюдались поверхностно. Они не выполняли требование пятикратной молитвы, приносили языческие жертвы, почитали святых (что запрещено Кораном), но не мусульманских святых, а бедуинских же героев.

Позиции православия в Палестине во второй половине XVIII в.

Официальной религией Османской империи был ислам. Однако и христианство в различных его вариантах имело в Палестине сильные позиции. Разумеется, объясняется это прежде всего тем, что Палестина — Святая земля — является местом зарождения христианства.

Принужденное скрываться первые три века своего существования, —писал создатель Палестинского общества В. Н. Хитрово, — православие с IV до VII века, бесспорно, пережило в Святой земле свои счастливейшие годы. Но затем с начала VII века до половины настоящего [девятнадцатого] столетия, в течение двенадцати веков Святая земля ни на минуту не отдохнула от войн и всех их последствий. Сначала огнепоклонники персы, затем последователи Магомета, борьба дамасских и багдадских халифов с египетскими султанами, крестоносцы, полчища монгол и, наконец, турки жгли и убивали, разоряли и уничтожали. Не успокоилась многострадальная страна и под владычеством султанов» 52.

В период развитого и позднего средневековья, а также в новое время активизировалась деятельность христианских миссий. Особую энергию проявляла в этом деле католическая церковь, рассматривавшая миссионерство не только как орудие проповеди, но и как средство экспансии. Вооруженное миссионерство, вылившееся в крестовые походы, закончилось, в общем, неудачно. Людовик Святой призвал отказаться от мысли истребить мусульман и переключиться на их обращение в христианство. Однако большинство мусульман не желало креститься: либо потому, что мусульмане были тверды в вере, либо из опасения мести со стороны приспешников османских властей. Вследствие этого миссионеры — католики и протестанты —сосредоточили внимание на восточных христианах. Велика была в сближении с Ватиканом роль маронитов — приверженцев Map Марона, христианские общины которых возникли в Сирии еще в V—VII вв. В XVI в. маронитская церковь провела реформы, сблизившие общины с западно-католической церковью.

С XVI в. начинается усиление позиций в регионе Франции. Посольства Франции возникают в Стамбуле, Сайде и Триполи, а также в других крупных городах основываются французские консульства. Не остались вдалеке от процесса сближения Османской империи и Франции миссионеры. Особенно активно (вплоть до запрещения в 1773 г.) действовал орден иезуитов.

Заключение

Проанализированный в работе материал позволил сделать целый ряд выводов о социальном, экономическом, политическом, этно-конфессиональном положении Палестины во второй половине XVIII в. и основных тенденциях развития региона в период османского владычества.

Османская империя в рассматриваемый период (во второй половине XVIII в.) переживала упадок. Свидетельства упадка можно проследить как в сокращении территории Османского государства и в непрерывных войнах, истощавших империю, так и в отдельных областях ее административной и хозяйственной жизни.

Явные следы стагнации намечались в правительственном аппарате и управленческой машине. Султаны все менее интересовались делами государства. Их интересы замыкались в пределах дворца и гарема. Еще менее способными к ведению государственных дел оказывались преемники, получавшие такое образование и воспитание, которое ни в какой степени не давало им политического опыта и не способствовало выработке интереса к государственным делам и стремления к улучшению жизни подданных.

В то же время, при назначении на должность великого везира его способности брались в расчет лишь в последнюю очередь. Придворные интриги начинают играть все более значительную роль в решении государственных вопросов. Общие тенденции, свойственные состоянию империи в целом, справедливо, как показал материал диссертации, можно распространить и на характеристику ее палестинских провинций.

Административная составляющая характеризовалась сохранением в основных чертах тех установок, которые были сделаны сразу же после османского завоевания. Децентрализация провинциального управления и снижение вмешательства в религиозные дела немусульманских конфессий составило основу османской системы управления. Началось злоупотребление властью и со стороны местных губернаторов, назначавшихся Портой и со стороны феодалов и сборщиков налогов. Некоторые местные паши в провинциях узурпировали власть султана. Причем подобные мятежи происходили неоднократно, и их далеко не всегда удавалось подавить. В результате этого к концу XVIII в. политически и с административной точки зрения регион находился, по существу, в состоянии полного хаоса.

Руководящим принципом в отношениях между Стамбулом и местными силами, носившими зачастую центробежный характер, а также с местной бюрократией, являлось стремление Порты поддерживать «равновесие», противопоставляя друг другу различные противоборствующие партии. Политика (выраженная в лозунге «разделяй и властвуй») позволяла стравливать непокорные местные племена и правителей, которые взаимно обессиливали друг друга.

Значительную роль в противоборстве центра и периферии сыграли Дахир ал-Умар и Ахмад-паша ал-Джаззар. Дахир никогда не имел официального статуса вали: он оставался простым мюльтесимом, хотя и его власть намного превышала власть официального правителя Сидона. Вали, внешне остававшийся главным представителем Порты в провинции, на деле был совершенно безвластен. Его полномочия не распространялись дальше Сидона, в то время как его подданный и подчиненный, Дахир, правил в большей части его провинции, непосредственно (как в Галилее) или опосредованно (в районах, контролировавшихся его союзниками, метуалиями). Лишь в последние пять лет своего правления Дахир попал в немилость Порте. Правление Дахира ал-Умара имело важнейшее значение не только для политической, но и для социально-экономической жизни Палестины третьей четверти XVIII в. Руководствуясь эгоистическими соображениями, он, тем не менее, стал инициатором программ развития хозяйства края, которые впоследствии были продолжены Джаззаром Ахмад-пашей.

Ахмад-паша ал-Джаззар создал сильную политическую группировку, ядро которой составили его выдвиженцы из числа личных мамлюков, а союзниками были местные аянские кланы и группировки. Джаззару путем продуманной политики удалось решить двойную проблему — отсутствия у вали крупных вооруженных сил, полностью ему подчинявшихся, и сохранения отрядов, действовавших независимо, а порой и вопреки вали. Это было сделано с помощью следующих шагов: создания крупной сильной армии наемников; поощрения духа соперничества и прямой вражды между разными отрядами; создания гарнизонов не только в прибрежных городах, но и в глубине материка; хорошего финансового обеспечения вооруженных сил; создания военно-морского флота для обороны побережья Сирии от пиратов-христиан. Одновременно была продолжена политика, направленная на экономическое развитие края с целью повышения собираемости налогов. Джаззар активно и целенаправленно осуществлял мероприятия* рассчитанные на удовлетворение собственных интересов. Султан сознательно не требовал подчинения со стороны нового вали, удовлетворяясь своевременным сбором и передачей казначейству налогов и церемониальными почестями султану. Успешная в целом политика Джаззара служила продолжением мер, предпринятых еще в период правления Дахира. Энергичное развитие инициированных Дахиром мероприятий, несомненно, большая заслуга Джаззара Ахмад-паши.

При Джаззаре резко увеличивается поступление в казну налогов, что служит явным признаком усиленного экономического развития многих городов. Если на протяжении первой половины XVIII в. размер налога «мал-и мири» вырос всего на 4%, то за тридцать пять лет правления Джаззара, этот же налог поднялся на 45%.

В отличие от предыдущего периода, в рассматриваемое время (во второй половине XVIII в.) дела управления в эялете велись гораздо более жестко и систематично. Финансовая документация была приведена в порядок, экономика в общем приобрела гораздо более аккуратный характер. Джаззар ведет обширные торговые операции, для чего требовался свободный капитал. Задержки выплаты налогов были не столь вопиющими, как прежде, и на то имелись объективные причины: борьба с сыновьями Дахира, усмирение непокорных вождей друзских племен, налеты саранчи. В целом же Джаззар не делал больших долгов перед казначейством.

Охарактеризовав сбор налогов в палестинских провинциях Османской империи во второй половине XVIII в., мы можем сделать обоснованный вывод о неупорядоченности налогообложения, которое зачастую не затрагивало экономически процветающие регионы, что мешало в большей мере извлечь приносимую ими прибыль. Система налогообложения страдала косностью, она не успевала за ходом времени. Тем не менее, нельзя не отметить и вторую сторону налогообложения. Поскольку значительная часть налогов присваивалась сборщиками, на производителей материальных благ падала основная тяжесть налогов.

В среде земледельцев разложение патриархального строя зашло гораздо более далеко, чем у кочевников. Однако этот процесс был неравномерен как в разных районах страны, так и в разных областях жизни. Земледельцы считали себя потомками осевших на земле кочевников, нередко причисляя себя к потомкам знаменитых древнеарабских племен, чтобы не смешаться с «безродными» ремесленниками. Они, как правило, не знали родоплеменной организации. У них сохраняется большая семья, которая преобладала у состоятельных крестьян и горожан. Отец распоряжался всем имуществом, от его воли зависел выдел или раздел. Сохраняется и патронимия (хамула) — объединение нескольких больших и малых семей. Патронимия защищала своих членов, мстила или отвечала за кровь. Однако основной социально-экономической ячейкой служила поземельная община.

Сохранялось и рабовладение. Его источниками служили: покупка невольников, захваченных разбойничьими экспедициями работорговцев во время набегов на селения Восточной и Центральной Африки, а также рождение детей-рабов от родителей, проданных в рабство.

Племена бедуинов управлялись шейхами, причем эта должность постепенно становилась наследственной. Шейхи регулировали сезонные перекочевки, распределяли пастбища и колодцы, следили за соблюдением обычаев, исполняли обязанности религиозного главы и судьи. Военной властью обладал акида («военный шейх»). Во время войны полномочия его были неограниченны, но и в мирное время он пользовался большим влиянием. Судебными вопросами ведал «арифа» или судья по шариату («кади аш-ш ария»), особенно распространенный наряду с Палестиной у сирийских и иракских племен. Высшими органами племенного управления были меджлис (или шура), т. е. племенной совет, который собирал главный шейх.

В работе было подробно охарактеризовано состояние палестинских городов, а также основные тенденции их развития. Деятельность местных феодалов, таких, как Дахир и ал-Джаззар, несомненно, способствовала развитию отдельных городов, становлению местной промышленности и углублению специализации и разделения труда между городом и деревней. Тем не менее, даже в самых значительных городах общественное разделение труда, связанное с отделением ремесла от сельского хозяйства, зашло не слишком далеко. Скорее, такая специализация была лишь частичной. Городские ремесленники, труд которых зачастую был низкооплачиваемым, вынуждены были заниматься сельским хозяйством, чтобы прокормить себя и семью. Неудивительно поэтому, что город кольцами опоясывали огороды и поля. В частности, с этим связано и отсутствие крупных ремесленных мастерских, типичных для средневековой Европы. В Палестине же ремесленник обходился тем, что давал ему собственный труд и помощью сыновей. Эксплуатации подмастерьев не было.

Что касается конфессионального положения Палестины, то есть все основания утверждать, что общество кочевников, находившееся на чрезвычайно низкой стадии развития, лишь поверхностно и частично восприняло ислам. Поскольку ислам был гибок и накладывался на доисламский пласт культуры, принятие веры не было столь уж сложным процессом для разных племен, в том числе и для бедуинов. Однако результатом заимствования ислама была большая доля пережитков язычества в верованиях, и у бедуинов эта доля была особенно велика. В связи с этим исследователи для характеристики подобного рода совокупности верований ввели понятие «народный ислам». Земледельческие районы и города были гораздо более исламизированы.

В целом в результате исследования сложилась комплексная картина состояния Палестинского региона во второй половине XVIII в. Наряду с отдельными положительными тенденциями развития, связанными с деятельностью местных феодалов и видных представителей администрации (Дахир ал-Умар, Ахмад-паша ал-Джаззар), Палестина не смогла избежать тенденций упадка, присущих всей Османской империи. Особый отпечаток на развитие региона наложили локальные особенности, своеобразная этническая и конфессиональная составляющая, наличие наряду со слоем оседлых земледельцев и городских ремесленников значительной кочевой периферии, имевшей собственные обычаи, хозяйственный и политический уклад, оригинальные верования.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Лубков, Игорь Николаевич, 2004 год

1. Аль-Джабарти Абд ар-Рахман. Египет в канун экспедиции Бонапарта. Пер. с араб, М., 1978.

2. Ацамба Ф. М., Кириллина С. А. Религия и власть в османском Египте. (XVIII — первая четверть XIX в.). М. Изд-во Московского университета. 1996.

3. Базили К. М. Босфор и новые очерки Константинополя. 2 ч. Спб., 1836. (С рисунками из альбомов Брюллова).

4. Базили К. М. Письма в Париж о нынешнем состоянии Турции. СПб.,1854.

5. Базили К. М. Сирия и Палестина под турецким владычеством в историческом и политическом отношениях. Одесса, 1862.

6. Барсуков Н. Жизнь и труды В. Г. Григоровича-Барского. СПб., 1885. Бартольд В. История изучения Востока в Европе и в России. Изд. 2-е. Д., 1925.

7. Бартольд В. Теократическая идея и светская власть в мусульманском государстве. Сочинения. Т. VI. М., 1967.

8. Бартольд В. Халиф и султан. Сочинения. Т. VI. М., 1967. Березин И. Восточные реформаторы. - Современник. 1857. N 10. Беркгейм А. М. Современное экономическое положение Сирии и Палестины. М., 1897.

9. Велерс Ж. Крестьяне Сирии и Ливана. Пер. с фр. — М., 1952. Воробьева И. А. Русские миссии в святой земле в 1847—1917 годах. М. ИВ РАН. 2001. (Российская академия наук. Институт востоковедения).

10. Гольдцигер И. Культ святых в исламе. (Мухаммеданские эскизы). М.,1938.

11. Горожанский Я. И. Хождение Грефения в Святую Землю. -«Русский филологический вестник» 1884. N4 1885. N 1.

12. Данциг Б. М. Ближний Восток в русской науке и литературе. (Дооктябрьский период). М. Изд-во Наука. 1970. (Академия наук СССР. Институт востоковедения).

13. Данциг Б. М. Русские путешественники на Ближнем Востоке. М. Мысль. 1965.

14. Дашков Д. В. Русские поклонники в Иерусалиме. Отрывок из путешествия по Греции и Палестине в 1820 г. «Северные цветы». 1826.

15. Дмитревский А. А. Императорское Православное Палестинское общество и его деятельность за истекшую четверть века (1882-1907). СПб., 1907.

16. Дневные записки путешествия из архипелагского; России принадлежащего острова Пароса в Сирию и к достопамятным местам, в пределах Иерусалима находящимся, с краткой историей Алибеевых завоеваний. Спб., 1773.

17. Жантиев Д. Р. Традиция и модернизация на Арабском Востоке: Реформы в сирийских провинциях Османской империи (конец XVIII — начало XX века). М., 1998. (Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова. Институт стран Азии и Африки).

18. Житие и хоженье Даниила, русской земли игумена. Под ред. М. В. Веневитинова. «Православный Палестинский сборник». Т. I. Вып. 3 и 9. СПб., 1883 и 1885.

19. Конрад Н. И. Запад и Восток. М. Наука. 1966.

20. Крачковский И. Ю. Очерки по истории русской арабистики. — Избранные сочинения. М.; JL, 1957. Т. IV.

21. Лекции по истории Востока, читанные профессором Санкт-Петербургского университета Н. И. Веселовским, просмотренные профессором В. В. Бартольдом. СПб., 1910.

22. Луцкий В. Б. Новая история арабских стран. М., Наука, 1966.

23. Мейер М. С. Османская империя в XVIII веке: Черты структурного кризиса. М., Наука, 1991.

24. Миланова Е. В. Современные ландшафты стран Леванта: Диссертация на соискание ученой степени кандидата географических наук. М„ 1969.

25. Нещастные приключения Василия Баранщикова, мещанина Нижнего Новгорода, в трех частях света: в Америке, Азии и Европе, с 1780 по 1787 год. Спб., 1787.

26. Обзор трехлетнего путешествия по Востоку магистра Казанского университета И. Березина. Журнал Министерства народного просвещения. Ч. LV. СПб., 1847.

27. Описание путешествия Отца Игнатия в Царьгард, Афонскую Гору, Святую Землю и Египет 1766-1776. Под ред. Б. Хитрово. «Православный Палестинский сборник». Т. XII. Вып. 3. Спб., 1891.

28. Очерки по истории русского востоковедения. Сб. II. М., 1956.

29. Першиц А. И. Арабы Аравийского полуострова. М. Географгиз. 1958.

30. Першиц А. И. Хозяйство и общественно-политический строй Северной Аравии в XIX — первой трети XX в. (Историко-этнографические очерки). Отв. ред. В. Б. Луцкий. М. АН СССР. 1961.

31. Петросян Ю. А. Османская империя. М., 2003. (Имперское мышление)

32. Поездка на Синай, с приобщением отрывков о Египте и Святой Земле А. Уманца. Чч. I-II. СПб., 1850.

33. Полный географический лексикон, содержащий в себе по азбучному порядку подробное описание всех частей света, собранный Карлом Гейнрихом Лангером. М., 1791.

34. Путевые записки в Святый Град Иерусалим и в окрестности оного Калужской губернии дворян Вешняковых и медынского купца Новикова в 1804 и 1805 годах. М., 1813.

35. Путешествие во Иерусалим Саровские общежительные пустыни иеромонаха Мелетия в 1793 и 1794 году. М., 1800.

36. Путешествие по Нижнему Египту и внутренним областям Дельты А. Рафаловича. Спб., 1850.

37. Родин В. П. По южным странам. М., 1968.

38. Родригес А. М. Ваххабизм и «народный ислам» на Аравийском полуострове. — В кн.: Ценности мусульманской культуры и опыт истории. Российские труды по востоковедению. Т. 5. Lewiston, Queenston, Lampeter. The Edwin Mellen Press. 1999, p. 215—259.

39. Смилянская И. M. Городской бунт (Сирия и Египет XVIII — начала XIX в.). — Восток. 1991. № 2.

40. Смилянская И. М. Османское провинциальное управление и общественные институты в Сирии XVIII в. В кн.: Государственная власть и общественно-политические структуры в арабских странах: История и современность. М., Наука, 1990.

41. Смилянская И. М. Сирийский город в системе общественного разделения труда (черты исторического своеобразия). В кн.: Проблемы генезиса капитализма: Сборник статей к VII Международной конференции экономической истории в Эдинбурге 1978 г. М., Наука, 1978.

42. Смилянская И. М. Социально-экономическая структура стран Ближнего Востока на рубеже нового времени (на материалах Сирии и Ливана). М., АН СССР, 1979.

43. Смирнов Н. Вопросы истории Турции и колониальной политики Франции конца XVIII в. в трудах Вольнея. — Труды Московского государственного института истории, философии и литературы им. Н. Г. Чернышевского. Т. II. М., 1940.

44. Странствования Василья Григоровича-Барского по святым местам Востока с 1723 по 1747 г. Изданы Православным Палестинским обществом по подлинной рукописи под редакциею Николая Барсукова. Ч. I— II. СПб., 1885, 1886.

45. Тер-Мкртичян Л. X. Армянские источники о Палестине, V—XVIII в. М. Наука. 1991.

46. Тикадзе М. И. Сирийские города в период турецкого владычества.

47. Автореф. дис. Тбилиси, 1952.

48. Хитрово В. Н. Палестина и Синай. Ч. I. Вып. I. Спб., 1867.

49. Blunt A. Bedouin Tribes of the Euphrates. London, 1879. Vol. I—II.

50. Burckhardt J. H. Notes on the Bedouins and Wahabys, collected during histravels in the East. London, 1830.

51. Burckhardt J. H. Travels in Arabia. Comprehending an account of thoseterritories in Nedjaz which the Mohammedans regard as sacred. London. Cass. 1968.1.lam and the Muslim world. No. 2).

52. Burton R. F. Personal Narrative of a Pilgrimage to al-Madinah and1. Meccah. London, 1907.

53. Cohen A. Palestine in the 18th century. Patterns of government and administration. Jerusalem. The Magnes Press. The Hebrew University. 1973.

54. Day A. E. Geology of Lebanon. Beirut, 1930.

55. Doughty С. M. Travels in Arabia Deserta. Cambridge, 1928, V. I—II.

56. Douwes D. Justice and oppression. Ottoman rule in the province of Damascus and the district of Hama, 1785-1841. Nijmegen, 1994.

57. Gibb H. A. R. and Bo wen H. Islamic society and the West. A study of the impact of Western civilization on Moslem culture in the Near East. London. Oxford University Press. 1950—1957. V. 1—2.

58. Heyd. Dahir al-Umar. London, 1968.

59. Hitti P. K. History of Syria including Lebanon and Palestine. London. Macmillan. 1951.

60. Hitti P. K. Lebanon in history. From the earliest times to present. London. Macmillan, New York. St. Martin's Press. 1957.

61. Hopwood D. The Russian Presence in Syria and Palestine 1843-1914. -Church and Politics in the Near East. London, 1969.

62. Huntington E. Palestine and its transformation. Boston, 1911.

63. Ma'oz M. Ottoman reform in Syria and Palestine 1840-1861. The impact of the Tanzimat on politics and society. Oxford. Clarendon Press. 1968.

64. Palestine in the late Ottoman period. Political, social and economic transformation. Edited by D. Kushner. Jerusalem. Ben-Zvi. Leiden. Brill. 1986.

65. Russel M. Palestine, or the Holy Land. From the earliest period to the present time. Edinburgh. Oliver and Boyd. London. Simpkin, Marshall and Company. 1837.

66. Salibi K. S. The House of Many Mansions. The history of Lebanon reconsidered. London. I. B. Taurus. 1968.

67. Semple H. C. The Geography of the Mediterranean Region. London, 1932.

68. Shaw S. Between old and new. The Ottoman Empire under Sultan Selim III, 1789—1807. Cambridge, Mass., 1971.

69. The Third International Conference on Bilad al-Sham. Palestine. 19—24 April. 1980. V. 3. History of Palestine. Damascus. 1984.

70. The Syrian land in the 18th and 19th century. The common and the specific in the historical perspective. Edited by Phillip T. Stuttgart. Steiner. 1992. B. 5. (Berliner Islamstudier).

71. Tibawi A. L. A modern history of Syria. Including Lebanon and Palestine. London. Macmillan. New York. Saint Maritn's Press. 1969.

72. Volney C. F. Oevres. Textes reunis et revus par Anne et Henry Deneys. Paris. Fayard. 1989. (Corpus des oevres de philosophie et lanque fr.). Vol. 1. Politique, morale, histoire (1788—1795). 648 p.

73. Voyage en Turquie et en Egypte, fait en l'anee 1784 par lean Potocki. Second edition revue corrige augmente. Varsovie. 1789.