Мортальный сюжет в нравственно-философском пространстве малой постмодернистской прозы: Русский и зарубежный опыт тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Блинова, Марина Петровна

• Блинова, Марина Петровна
• кандидат филологических наук
• 2004

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Блинова, Марина Петровна

Введение.

1 Архетипические и апофатические основы сюжетостроения.

1.1 Категория сюжета как литературоведческая проблема.

1.2 Архетип как теоретическая проблема и историко-литературная категория.

1.2.1 Классическая теория архетипов Юнга.

1.2.2 Архетип в философском и историко-литературном осмыслении.

1.3 Философско-эстетическая парадигма апофазиса.

1.3.1 Суть апофатического метода в богословии.

1.3.2 Восточный аналог апофазиса.

1.3.3 Современный философский и литературоведческий аспект апофазиса.

2 Идейно-эстетическая парадигма интерпретации концепта смерти.

2.1 Интерпретация смерти в классической философии и литературе.

2.2 Смерть в литературно-критическом пространстве постмодерна.

2.3 Реализация основных составляющих концепта смерти в художественных текстах постмодерна.

2.3.1 Смерть как игра (Б.Виан, В.Пелевин).

2.3.2 Смерть как конвейер (Вик.Ерофеев, Б.Виан).

2.3.3 Коммерциализация смерти (К.Фуэнтес, Вик. Ерофеев, В.Пелевин,

Д. Бартельми).

2.3.4 Смерть как пространство Тайны (Х.Л.Борхес, Ю.Мамлеев).

2.3.5 Смерть как обретение индивидуальности (Х.Л. Борхес, Ю.Мамлеев, Х.Кортасар).

2.3.6 Отношения «Я» и «Другого» в мортальной ситуации (Ю.Мамлеев).

3 Структура и содержание сюжетообразующих элементов в малой постмодернистской прозе.

3.1 Типология гибели героев.

3.2 Пространственно-временная организация текстов.

3.2.1 Особенности представления художественного пространства.

3.2.2 Особенности представления художественного времени.

3.3 Характеристика героев.

3.4 Религиозные архетипы в становлении мортального сюжета.

3.5 Стиль как выражение формальной стороны мортального сюжета и концепции смерти автора.

4 Система знаковой репрезентации мортального сюжета.

4.1 Иррациональные архетипические мотивы и мифологемы.

4.1.1 Архаические мифологемы.

4.1.2 Повторяющиеся архетипические мотивы.

4.2 «Сквозные» символы и мотивы.

4.3 Символы-инварианты.

4.4 Индивидуальные авторские символы.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Мортальный сюжет в нравственно-философском пространстве малой постмодернистской прозы: Русский и зарубежный опыт»

Философия и наука XX века характеризуется созданием особой модели нелинейного и непостижимого мира, главной чертой которого становится множественность и релятивизм, причем не только физических величин — времени и пространства, но и духовных - Истины, Добра, Бога. Стремление избежать догматизма и негативное отношение к любой моносемии провоцируют современный духовный кризис: нравственные категории теряют статус авторитетов, превращаясь в объект игры, дробясь в бесчисленных интерпретациях и становясь предметом сомнения в самом факте их существования.

Недоверие к позитивистскому знанию, установка на плюрализм и релятивизм наиболее ярко отражаются в литературе постмодерна, создающей полисемичную модель текста, разрушающего линейность повествования, направленного на игру с читателем и активное сотворчество с ним, многозначность и множественность интерпретаций. Главным принципом построения текста становится смысловая неопределенность (Ж.Деррида), в соответствии с этим меняется суть отношений автора и читателя - они включаются в игру в погоне за ускользающей истиной текста, которая теряет свой статус Абсолюта, превращаясь в результат языковой игры. Следствием этих игровых отношений становится ярко выраженный и провозглашаемый антидидактизм литературы, утрата ситуации нравственного учения и духовного катарсиса читателя, демифологизация и инверсия традиционных символов культуры.

В этом контексте особый научный интерес вызывает художественная реализация экзистенциальной проблемы, неизбежно связываемой с нравственностью, - ситуации смерти, которая позволяет рассмотреть так называемые неклассические тексты под углом этической проблематики, во многом определяющей своеобразие их сюжетной организации (в частности, формирование постмодернистского мортального сюжета, построенного вокруг ключевого события смерти), и обязательное присутствие морально-философского подтекста. Однако особенности построения и дидактики мортального сюжета постмодерна, заключающиеся одновременно и в апеллировании к классическим структурам, и к созданию расширяющегося поля интерпретаций текста останутся непроясненными без обращения к теории сюжета, архетипа и апофазиса, а также конкретного текстуального анализа постмодернистских произведений. Кроме того, данный анализ позволит исследовать символический план присутствия архетипических структур и сюжетную модель преодоления моносемии текста. С этой целью в работе рассматриваются более пятидесяти рассказов, которые можно назвать постмодернистскими на основании следующих признаков:

- авторский отказ от традиций классического повествования (реалистическая проза XIX в.), нежелание воспроизводить художественную модель мира, подлежащую интерпретации в традициях повседневной психологии;

- усложненная фабульно-сюжетная организация текста; преодоление традиций линейного повествования в пользу неканонических (виртуальных) пространственно-временных параметров события;

- значительный интертекстуальный потенциал текста, обращенного к самым разным религиозным, философским и литературным концепциям минувших эпох; свободный синтез диаметрально противоположных образных систем с целью создания парадоксального сюжета, повышающего читательскую активность;

- корректирующая ирония, позволяющая не только автору, но и повествователю устраняться от категорических нравственных оценок и подавать любой художественный факт, будь то моральное падение или смерть как максимально двусмысленное событие, активно существующее в своей принципиальной незавершенности;

- шизоидность (в значении термина постмодернистского литературоведения) героя, размывающая границы нормальности и безумия, усугубляющая антиномический и апофатический характер таких архетипических проблем, как свобода и рабство, победа и поражение, жизнь и смерть.

Принципом объединения текстов различных русских и зарубежных авторов становится наличие общей сюжетной доминанты - ситуации смерти, позволяющей включить тексты в единое пространство мортального сюжета, становящегося специфической формой адаптации постмодернистского текста.

Актуальность исследования. Общегуманитарный ракурс. Работа посвящена одной из самых значимых проблем современных гуманитарных наук содержанию и перспективам постмодернистской риторики, активно осваивающей дискурсы предшествующих эпох с целью преодоления власти классических метарассказов, будь то христианский сюжет или доминирующий сюжет того или иного литературного направления. Акцентированный интерес к проблеме смерти помогает освоить нравственное пространство современной прозы и предложить свой вариант истолкования основных категорий постмодернизма, таких, как корректирующая ирония или смерть субъекта (автора-героя-читателя). Ракурс теоретической поэтики. Работа, начинающаяся с систематизации научных знаний о литературном сюжете, не ограничивается рассмотрением известных вариантов решения этой популярной филологической проблемы. Разделы, посвященные архетипическим и апофатическим основам сюжетостроения, призваны определить основную модель организации постмодернистского текста малой прозы, который использует стандартное, классическое знание (архетипы) и создает художественный мир расширяющихся значений, не подлежащих однозначной интерпретации (апофазис). Историко-литературный и интерпретационный ракурсы. В работе основное место отводится конкретному анализу художественных текстов с выделением наиболее значимых востребованных параметров интерпретации, таких, как пространственно-временные координаты сюжета, характеристика героя, событие смерти и его знаковая репрезентация. Из научного прочтения более 50 художественных текстов складывается единый образ постмодернистского сюжета, в котором центральные позиции занимает ситуация завершения жизни. При этом учитываются и особенности авторских и национальных моделей литературного мира.

Новизна исследования. В пределах диссертационной работы поэтика сюжета, ставшая традиционной темой многих теоретических размышлений о литературе, рассматривается в новом терминологическом поле; обращение к категориям архетипической символики и апофатического расширения привычных значений позволяет предложить неканонический вариант истолкования отношений постмодернизма с традиционными культурами. Особое внимание уделено созданию образа единого сюжетного пространства, в котором взаимодействуют герои и события, объединенные концепцией «мортальный сюжет»; в рамках этого пространства акцентируется внимание как на индивидуальных чертах авторской поэтики, так и на константных признаках изучаемого сюжета в целом. В работе вводится и теоретически обосновывается принципиально новое понятие «мортального сюжета», которое позволяет систематизировать разные художественные тексты по выявленному признаку событийной доминанты, а также оценить литературный опыт постмодернизма с точки зрения экзистенциальной проблемы классического типа - смерти.

Цель исследования - изучение мортального сюжета малой постмодернистской прозы (на материале русской и зарубежной литератур) в контексте теоретических проблем повествовательной организации текста и нравственно-философских проблем событийного содержания произведений. Поставленная цель предполагает решение следующих научных задач:

- систематизация научных знаний о сюжете как о значимой категории теоретической и исторической поэтики;

- представление классической теории архетипа (система К. Юнга) в контексте литературоведческой адаптации категорий психологических и философских наук;

- представление метода апофатического богословия в контакте с философскими и литературными методами познания истины через отказ от абсолютизации ее частных атрибутов;

- рассмотрение постмодернистского философского дискурса в аспекте его обращенности к многоуровневой проблеме смерти;

- обоснование мортального сюжета как способа организации постмодернистского художественного текста;

- изучение пространственно-временных параметров (хронотопа) мортального сюжета с акцентированным анализом уровня религиозной архетипической символики;

- решение проблемы героя как знакового центра мортального сюжета;

- анализ речевой ткани малой постмодернистской прозы и постановка проблемы дидактических функций мортального сюжета;

- изучение малой постмодернистской прозы как системы классических архетипов, подтверждающих свое архаическое содержание или претерпевающих инверсионные изменения;

- интерпретация авторских моделей мира малой постмодернистской прозы через системный анализ индивидуальной, субъективной символики.

Объект исследования - художественные тексты русской (Ю.Мамлеев, В.Пелевин, Вик.Ерофеев, Евг. Попов и др.) и зарубежной (Х.-Л. Борхес, Б. Виан, М. Павич, К. Фуэнтес, Х.Кортасар, Д.Бартельми и др.) малой прозы XX века, объединенные по признаку событийной доминанты.

Предмет исследования — уровень художественного повествования, играющий основополагающую роль в формировании структуры и нравственно-философского подтекста мортального сюжета.

Теоретические и методологические основы исследования: 1) методы теоретической поэтики (С.Н. Бройтман, В.И. Тюпа, Н.Д. Тамарченко), позволяющие оценить становление новых сюжетао-жанровых отношений в литературном процессе; 2) адаптированные литературоведением методы психологии (К.Юнг) и богословия (Псевдо-Дионисий Ареопагит), используемые для анализа архетипического и апофатического уровней организации текста; 3) методы философской критики (Ж. Деррида, МБланшо, У.Эко), рассматривающие художественные произведения в широком культурологическом контексте, в котором литературный текст обеспечивает нравственную активность; 4) лингвопоэтические методы, призванные раскрыть внутренний мир произведения в единстве составляющих его знаков, подлежащих интерпретационной деконструкции.

Научно-практическая значимость. Данные диссертационного исследования могут быть использованы при теоретическом изучении категории сюжета, а также феномена постмодерна как философского и литературного направления. Интерпретация самих художественных текстов может быть включена в лекционно-практические курсы, посвященные литературе XX века. Кроме того, работа, остающаяся в рамках литературоведения, апеллирует к таким областям гуманитарного знания, как философия, богословие, психология, лингвистика, танатология, а, значит, может представлять определенный интерес для междисциплинарных исследований.

Апробация работы. Результаты исследований, выполненных по теме диссертации, были представлены на международной научной конференции «Проблемы концептуализации действительности и моделирования языковой картины мира» (Архангельск, 2002); в «Вестнике студенческого научного общества. Вып. 4.» (Краснодар, 2002); на 2-й и 3-й межвузовских докторантско-аспирантских научных конференциях «Актуальные проблемы современной русистики и литературоведения» (Краснодар, 2003, 2004); на международной научной конференции «Антропоцентрическая парадигма в филологии» (Ставрополь, 2003); в межвузовском сборнике научных статей «Творческая индивидуальность писателя: традиции и новаторство» (Элиста, 2003); на межвузовской научно-практической конференции «Проблема понимания, языка в современной социокультурной ситуации» (Краснодар, 2003); на всероссийской научно-практической конференции «Философия, наука, религия: в поисках диалога» (Краснодар, 2004); на всероссийской (с международным участием) научной конференции «Лингвистические и эстетические аспекты анализа текста и речи» (Соликамск, 2004), на всероссийской научной конференции «Литературный процесс в зеркале рубежного сознания: философский, лингвистический, эстетический и культурологический аспекты» (Магнитогорск, 2004), на международной научной конференции «Литература в диалоге культур» (Ростов-на-Дону, 2004), на международной научной конференции «Русская философия и православие в контексте мировой культуры» (Краснодар, 2004).

Основные положения, выносимые на защиту

1. Основой формирования новой модели сюжета в постмодернистских текстах становится переход к философской парадигме видения мира как нелинейного, множественного и непознаваемого. В результате задачей автора становится создание текста в виде незавершенной апофатической структуры, получающей свое развитие в читательском сознании и в пространстве других произведений.

2. Максимальную «открытость» текста и в то же время апеллирование к устойчивым классическим архетипическим структурам обеспечивает художественное обращение к апофатическому феномену смерти, которое предполагает особую форму организации постмодернистского текста -мортальный сюжет.

3. Использование мортального сюжета становится причиной появления архетипического символического плана повествования, что ведет к вторичной ритуапизации постмодернистского текста. Ее сутью является внешняя демифологизация архетипических символов при глубинном сохранении их сакрального значения, которое помещается в расширяющееся апофатическое поле смыслов текста. При этом главным принципом постмодернистского ритуала становится признание множественности значений объекта ритуапизации, его незамкнутость и максимальная открытость для интерпретаций

4. В философии постмодерна, характеризующейся кризисом личностного начала, смерть начинает восприниматься как единственная ситуация, в которой проявляется и самоидентифицируется человек-субъект, поэтому особенностью постмодернистской интерпретации данного феномена становится стремление разрушить современный образ «спрятанной», «безобразной» (Арьес) смерти. В результате опытом мортального приобщения, необходимого для современного человека, становится текст.

5. Философская постмодернистская интерпретация феномена смерти обуславливает формирование нравственного подтекста мортального сюжета, направленного на духовное очищение человека и современного мира, расшатывание стереотипа восприятия смерти современной цивилизацией и необходимости создания новой модели отношения к ней.

6. Нравственный подтекст предполагает наличие особой дидактики постмодерна, которую можно назвать «игровой». Ее основными чертами становится создание «системы заповедей» по методу «от противного», рассчитанных на негативный катарсис воспринимающего текст, иронический или апофатический дискурс, игра с читателем, подталкивающая его к необходимости размышления о смерти. Данные приемы лишают нравственный подтекст изображаемой ситуации статуса догмы, превращая формирование «морали» в результат творчества читателя.

7. Своеобразие дидактики в рассказах русских и зарубежных авторов связано с различной нравственно-эмоциональной доминантой текстов: если западные писатели ищут некую Истину бытия и небытия в информационном интеллектуализированном пространстве, то русские авторы переживают этот поиск, перенося его в духовную реальность бытия.

8. Отличительной чертой рассматриваемых русских постмодернистских текстов становится обращение к особенностям восприятия феномена смерти в советском государстве. Герои рассказов помещаются на стыке двух реальностей: сакрально-апофатическом, архетипизированном пространстве смерти и максимально идеологизированном советском социуме. Разорванность сознания, порожденная данной ситуацией, невозможность для советского человека адекватного отношения к феномену смерти как таинственной амбивалентной онтологической сущности придает особый трагизм интерпретации мортального сюжета у русских постмодернистов.

9. В рамках и русского, и зарубежного философско-художественного пространства постмодерна смерть ассоциируется с линейностью, рациональной фиксацией истины, закрытостью и определенностью значения, а жизнь - с лабиринтом, множественностью путей и интерпретаций, то есть с апофазисом как бесконечным развитием и движением к постоянно ускользающей истине.

10. Философия и художественная практика постмодерна, констатируя разрушение в современном сознании «классического» восприятия смерти как ритуализированной сакральной ситуации, в то же время пытается создать новый ритуал, актуализирующий апофатическую суть и архаическую амбивалентность данной ситуации.

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из четырех глав, введения, заключения и библиографического списка. Первая глава носит теоретический характер и является описанием терминологического поля исследования. Вторая глава посвящена анализу мортального классического и постмодернистского философского дискурса. В третьей главе рассматривается сюжетный мир малой постмодернистской прозы на основании анализа более 50 рассказов русских и зарубежных авторов. Четвертая глава представляет собой исследование знакового уровня реализации мортального сюжета.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Блинова, Марина Петровна

Выводы

Используемая в качестве основы сюжета архетипическая ситуация смерти порождает в текстах соответствующую систему символов, восходящих к древнейшим мифологемам и их оппозициям: «тьма-свет», «верх-низ», земля, вода и др., а также к архаическим мотивам путешествия, еды, свадьбы, непосредственно связанных со смертью. Данные знаки по большей части сохраняют свою амбивалентную природу, оказываясь связанными как с жизнью, так и со смертью, но вместе с тем это уже не архаическая их цельность и взаимодополняемость, а, скорей стремление к ней. Если архаическое сознание не знало противопоставленности жизни и смерти, то современный человек не только осознает этот разрыв, но и переживает его как главный кризис бытия, рождающий трагичность всей жизни. Поэтому, возможно, архаическая символика в современных текстах появляется как противодействие кризисному сознанию, как выражение подсознательного стремления авторов связать жизнь и смерть в одно пластическое целое - не случайно амбивалентность прослеживается именно на уровне иррационально-знакового, а, значит, наиболее трудно поддающегося сознательному контролю со стороны автора слою текста. С этим связана и особая структура архетипического знакового плана текстов, строящаяся именно на системе мифологических оппозиций: если есть одна мифологема, присутствует и вторая, парная ей, и сюжет на знаковом уровне складывается из их взаимодействия, становясь на знаковом уровне своеобразной моделью бытия, включающего в себя и жизнь, и смерть.

Но вместе с тем основной чертой использования архетипических символов в современных текстах становится их демифологизация: традиционные мифологемы воды, земли, света и тьмы помещаются в сниженный, иронический или нарочито гротескно-уродливый контекст всего рассказа, который лишает их ритуального, мифологического характера. В результате в данных символах бессознательное архетипическое содержание соединяется с постмодернистской иронией, деконструирующей традиционный смысловой центр, из-за чего значение символа еще более «размывается». Подобная деконструкция архетипических знаков может быть напрямую связана с особенностями мировосприятия авторов XX века, порождающих инверсию традиционных символов. Так, свет, с одной стороны, приобретает отрицательную коннотацию, причем это касается и естественного света, и искусственного - враждебность по отношению к современному человеку исходит не только со стороны современной цивилизации, но уже и со стороны природы, происходит расширение границ враждебного пространства. Но, с другой стороны, присутствие света во второстепенных символах в его сопоставлении с мраком активизирует бессознательное содержание данной мифологемы, и свет начинает выступать как положительное, жизненное начало. У Мамлеева смерть отождествляется со светом, но это не просто инверсия мифологем, а следствие его концепции смерти как чего-то очищающего, смерть по контрасту с жизнью, которую показывает Мамлеев, становится чем-то положительным.

Еще более интересной оказывается трансформация мифологемы Верха — при сохранении его архетипического значения в рассказах показано, что эта позиция оказывается замещенной смертью или же, наоборот, давит на героев. Вверху оказывается не просто пустота, как, к примеру, в экзистенциалистских текстах, а смерть или угроза - в текстах большинства рассказов появляется образ давящего на героев неба, воплощающего современный мир без Бога и невозможность устремления вверх. Так современная философия порождает в тексте образ враждебного давящего мира и неба.

Но вместе с тем и инверсия, и трансформация традиционных мифологем обращается к основному спектру значений их архетипического содержания: даже инверсия, к примеру, Верха и Низа основана на механизме включения архетипических связей, то есть на контрасте их значения в тексте со значением в подсознании читателя. Так, отсутствие высоты и наличие смерти в небе задействует традиционное значение Неба как вместилища всего светлого, и приобретает особую значимость как раз по контрасту с ним. Трансформация касается не только символов, но и архаических мотивов, включенных в сюжетную структуру текста, при этом наиболее заметным становится современное мироощущение. К примеру, в большинстве текстов используется архаическая концепция смерти как перехода, но в отличие от древней мифологии современные авторы не дают конечной точки перехода, оставляя открытым вопрос о ней. Непознаваемая для современного человека сущность смерти превращает иное пространство в апофатическое, лишенное пространственной и временной фиксации, при котором ощутимым для человека становится лишь пересечение его границы. Это становится особенно заметным по контрасту с древними довольно четкими представлениями о загробном мире, имеющим конкретную локализацию и свою географию. Актуальным для большинства современных авторов оказывается и мотив архаической инициации героя, что перекликается с концепцией Левинаса о приобщении к смерти через гибель Другого: в рассматриваемых рассказах герой переживает необходимый опыт смерти, в том числе и своей собственной. Эта же инициация может прослеживаться и на качественно ином уровне: в ряде рассказов Другим становится герой, а субъектом, приобщающимся к смерти - стоящий за рамками текста автор и читатель. Так архетипический момент инициации оказывается вписанным в постмодернистскую философию, однако при этом акцент делается именно на умирании героя или персонажей, а вторая составляющая процесса иницации - воскрешения в новом качестве - присутствует в тексте лишь имплицитно в качестве отдельных символов. Это указывает на то, что для современных авторов важен прежде всего сам опыт смерти с целью ее обретения, а воскрешение вследствие этого становится не столь определенным, отходя в область апофатического пространства смерти.

Интересной трансформации подвергается и архетипическая связь мифологем еды и свадьбы со смертью: в рассказах Мамлеева и Ерофеева физиологический характер этой связи выходит на первый план, подвергаясь гротеску, рассчитанному на шоковое восприятие читателя. Происходит обнажение бессознательных связей, выпячивание их на первый план как управляющих поведением человека, что связано с общей эстетикой и философией постмодернизма, стремящегося показать все стороны бытия как равноправные, в том числе и подсознательные импульсы человеческой психики.

Таким образом, при реализации архетипических мотивов и символов, авторы, с одной стороны, сохраняя доминанту бессознательного значения, играют с ним, лишая знак ритуальности и мифологизма, и наполняют постмодернистским содержанием, отражающим современное мировосприятие. С другой стороны, использование архетипических символов возвращает в пространство мифа, создающего, согласно М. Элиаде, модели для ритуала - в результате в текстах происходит новая, вторичная ритуализация мортальной ситуации, основанная на глубинной традиционной архаической символике, но помещенная в контекст современной апофатической философской парадигмы.

Кроме традиционных архетипических мифологем в текстах появляются «постмодернистские знаки», отсылающие к тому же архетипу смерти — современная философия вызывает своеобразие данного слоя символического плана рассказов. При этом на уровне этих символов жизнь ассоциируется с лабиринтом и множественностью путей развития, а смерть - с линейностью, с разрушением лабиринта - таким образом, жизнь ассоциируется с апофазисом как бесконечным развитием. Образным воплощением постмодернистского тезиса «мир-текст» становится Вселенная-библиотека и повторяющийся во многих текстах мотив письма - как модели жизни, вписанности себя в окружающее пространство. С другой стороны, этот же мотив выражает стремление автора запечатлеть себя в герое и пережить через него опыт смерти в тексте. Характерным для текстов становится и лишение героев биологического или духовного бессмертия, показ бессмертия как чего-то пагубного для человека. Но при этом, хотя смерть и наделяется положительным значением морального императива, Тайны, второй необходимой составляющей бытия, авторы все же ищут это бессмертие в тексте, лабиринте, иной реальности, через сам опыт переживания смерти в тексте (инициация героя), через интертекстуальное включение своего текста в единое вневременное культурное пространство. Таким образом, показывая, с одной стороны, невозможность бессмертия, текст сам становится его вариантом, причем направленным не только вверх по оси времени, но и вниз, к архетипической составляющей, к утраченному древнему восприятию мира как пластичного целого жизни и смерти.

Заключение

Недоверие к исключительно рациональному знанию, ставшее основой современной науки и философии, вызывает необходимость введения категории сюжета в новый литературоведческий контекст, в должной мере отражающий смену философской парадигмы. В данной работе после рассмотрения собственно понятия сюжета в качестве подобного контекста предлагается и обосновывается апофазис, рассматриваемый как специфическое общефилософское понятие и метод, направленный на преодоление догматической истины и бесконечное расширение границ познания, и теория архетипов как уникальная система передачи классического знания. Именно это соединение в рамках одного текста архаической знаковой структуры и свободы ее достраивания и интерпретации образуют своеобразие и русского, и зарубежного постмодернистского текста, которое в наибольшей степени проявляется в произведениях с мортальным сюжетом. Его понятие в ходе исследования расширяется от «обыденного» понимания как цепи событий, приведших к смерти героя, до специфической формы организации постмодернистского текста, позволяющей не только соединить два указанных полюса — архетипы и апофатику, но и предполагающей неизбежное присутствие нравственного учения, являющегося одним из элементов архетипа смерти. Данное учение становится необходимым именно в XX веке в связи с особенностями сформировавшейся модели отношения к смерти в массовой культуре и сознании. Ритм жизни современной цивилизации, ее система ценностей приводят к вытеснению смерти из бытия человека, отношению к ней как к чему-то безобразному и вместе с тем рядовому — происходит утрата сакрального статуса данного события. Его демифологизация, массовое признание жизни как единственной ценности человеческого существования, по сути маскирующее глубокий страх перед небытием, ведут к созданию симулякра смерти и утрате субъектом своего экзистенциального статуса, своих «бытийных» рамок, а также к патологической некроориентированности современной культуры. Анализ художественных и теоретических текстов русских и зарубежных постмодернистов показал, что, несмотря на лозунг «пересекать границы и засыпать рвы» между массовым и элитарным (Л.Фидлер), мортальный дискурс постмодерна становится противодействием подобному китчевому восприятию феномена смерти и направлен на разрушение современного стереотипа как самой смерти, так и отношения к ней (с этим связан и особый стиль мортального повествования, разрушающий однозначность изображаемого и допускающий множественность интерпретаций). В результате задачей текстов становится возвращение данному феномену исходной архаической амбивалентной сути и ценности смерти как события, определяющего уникальность бытия, нравственность и индивидуальность человека, а сами рассказы превращаются в необходимое для современного человека приобщение к смерти через ее переживание в пространстве художественного произведения.

Анализ типологии мортальных финалов рассказов, содержания геройных образов и хронотопа доказьюает формирование этого особого нравственного подтекста сюжета - конвейер смертей в современном мире предстает прежде всего как следствие неправильного восприятия мортального феномена, а также агрессии и деструкции, сосредоточенных в самом человеке, что иллюстрирует и большое количество убийств в текстах, и отсутствие безопасного для персонажей пространства, и соединение в одном герое нескольких противоположных религиозных архетипов - Христа, Иуды, фарисеев, Пилата. В связи с этим встает вопрос о необходимости очищения мира и создания новой модели отношения к смерти, однако эта мысль подана в текстах через игровую и инверсную дидактику постмодерна. Ее основными чертами становится проведение «системы заповедей» по методу «от противного» (через изображение череды смертей и жестокости, очевидно «неправильного» поведения персонажей), а также через сознание юродивого героя или авторско-геройной маски, апофатический дискурс, через немотивированность смерти героев, которая становится загадкой, подталкивающей читателя к необходимости размышления о смерти. Данные приемы лишают нравственный подтекст изображаемой ситуации статуса догмы, превращая формирование «морали» в результат творчества читателя.

Вместе с тем своеобразие рассказов русских авторов (Ю. Мамлеев, В.Пелевин, Вик.Ерофеев) связано с постоянным обращением к особенностям существования и восприятия апофатического феномена смерти в советском государстве.

Воспринимая советский строй как воплощение догматизма, застывшей мысли и стереотипов, то есть, по сути, как воплощение всего «зла», на преодоление которого направлен постмодерн, русские авторы доводят до крайности основные положения современного мортального философского дискурса — смерть Бога, неразличение жизни и смерти (В.Пелевин), создание мортального симулякра (Вик.Ерофеев), некроориентированность жизни (Ю.Мамлеев) рассматриваются как следствие советской тоталитарной системы, порожденные ею фантомы. Герои русских авторов существуют словно на стыке двух реальностей - сакрально-апофатическом, архетипизированном пространстве смерти и лишенным Тайны, максимально идеологизированном советском социуме, представленном в текстах через концепты и узнаваемые реалии бывшего строя. Эта разорванность сознания, невозможность для советского человека правильного отношения к феномену смерти как таинственной амбивалентной сущности бытия придает особый трагизм интерпретации мортального сюжета у русских постмодернистов, что особенно заметно по сравнению с текстами западных авторов. Если в рассказах Х.-Л. Борхеса, К.Фуэнтеса, Б.Виана, М.Бланшо, М.Павича и др. герой, а вместе с ним и автор, ищут некую Истину бытия и небытия в информационном интеллектуализированном пространстве, то русские авторы переживают этот поиск, перенося его в духовную реальность своего бытия. Отсюда возникает некоторая эмоциональная отстраненность западного постмодернистского повествователя, в то время как рассмотренные русские писатели, хотя и помещают основные концепты русской культуры и религии в игровой дискурс, невольно на уровне подтекста передают онтологическую тоску по ним как часть своего сознания и духовного опыта. Этим определяется и своеобразие дидактики русских и зарубежных авторов. С другой стороны, фрагментированность персонажей в рассказах русских авторов (особенно В. Пелевина и Ю. Мамлеева) становится причиной поиска себя, своего истинного «я» в условиях всеобщего релятивизма. Провозглашаемая философией множественность и отсутствие центра помещаются внутрь сознания человека также и у Х.Л. Борхеса, и у Б.Виана, и у М.Павича, но лишь у русских постмодернистов это отсутствие единого «я» осознается как трагедия современного человека.

В целом философия постмодерна, с одной стороны, констатируя разрушение в современном сознании «классического» восприятия смерти как сакральной ситуации, ритуала, с другой - пытается создать новый ритуал, возвращающий к апофатической сути и архаической амбивалентности данного феномена. Глубинным смыслом этого ритуала становится не только инициация читателя, но и обретение специфическое бессмертия, трактуемого в рамках постмодернистской философской парадигмы - представления о всеобщем релятивизме и мире как нелинейной структуре, совокупности виртуальных хронотопов и разновидности знаковой системы - текста. В соответствии с этим смерть героя, изображаемая всего лишь как знак текста, который продолжает жить в читательском сознании, становится моделью постмодернистского восприятия гибели уже реального человека - он может преодолеть небытие, введя свою смерть в реальность текста, под которым понимается и бесконечно интерпретируемое пространство культуры. Множественность интерпретаций вследствие апофатичности «текста» становится залогом постмодернистского бессмертия, так как предполагает вечный поиск, движение к истине - именно поэтому нелинейность и апофазис сопоставляются с жизнью, а линейность - с завершением поиска — смертью. В результате текст с мортальным сюжетом в постмодерне становится особой «стратегией умирания», дающей вариант бессмертия.

С другой стороны, использование мортального сюжета становится причиной появления архетипического символического плана повествования, что ведет к вторичной ритуализации постмодернистского текста. Архаические символы и мотивы мифологизируют пространство развития сюжета, возвращая автора и читателя в реальность ритуала, но вместе с тем традиционно сакральное пространство разворачивания мортального сюжета помещается в игровой постмодернистский дискурс, направленный на децентрацию, преодоление моносемии текста и деавтоматизацию читательского восприятия. В результате происходит разрушение традиционной однозначной ритуальности используемых символов, их демифологизация в сниженном, ироническом или нарочито гротескно-уродливом контексте. При этом в текстах русских авторов (особенно Ю.Мамлеева и Вик.Ерофеева) при реализации в текстах архетипических мотивов, связанных со смертью - еды и свадьбы, происходит обнажение бессознательных связей, выпячивание их на первый план как управляющих поведением человека, что связано с общей эстетикой и философией постмодернизма, стремящегося показать все стороны бытия как равноправные, в том числе и подсознательные импульсы человеческой психики. В рассказах указанных авторов гипертрофированная физиология бессознательного достигает своего максимального выражения, в отличие, к примеру, от текстов Б.Виана, где иррациональная энергия деструкции, присутствующая в каждом герое, лишена подчеркнутой физиологичности.

Подобная деконструкция архетипических знаков может быть напрямую связана с особенностями мировосприятия авторов XX века, порождающих инверсию традиционных символов. Яркой иллюстрацией этого может служить трансформация мифологемы Верха - при сохранении его архетипического значения показано, что эта позиция оказывается замещенной не просто пустотой, как, к примеру, в экзистенциалистских текстах, а смертью или ее угрозой - в текстах большинства рассказов появляется образ давящего на героев неба, воплощающего современный мир без Бога и невозможность устремления вверх. Так современная философия порождает в тексте образ враждебного бездуховного мира и неба. Вместе с тем даже при инверсии и трансформации архетипических символов в постмодернистских текстах происходит бессознательное обращение к их сакральному значению, которое помещается в расширяющееся апофатическое поле смыслов текста, - главным принципом постмодернистского ритуала становится признание множественности значений объекта ритуализации, его незамкнутость и максимальная открытость для интерпретаций. Таким образом, можно сказать, что обращение к исследованию мортального сюжета в постмодернистских текстах дает возможность рассмотреть постмодерн в новом аспекте - с точки зрения «классической» экзистенциальной проблемы, обладающей аксиоматическим нравственным значением. И в результате данного исследования оказывается, что при сохранении внешней эстетики постмодерна (игровой дискурс, деконструкция, «нулевая дидактика» и др.) рассматриваемые тексты обладают имплицитной установкой на негативный катарсис читателя, переосмысление феноменов жизни и смерти, превращаясь в своеобразное выражение нравственного поиска человека эпохи кризиса.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Блинова, Марина Петровна, 2004 год

1. Монографии, статьи и авторефераты по теме диссертации

2. Адамович М. Соблазненные смертью: Мифотворчество в прозе 90-х: Юрий Мамлеев, Милорад Павич, Виктор Пелевин, Андрей Дмитриев // Континент. -М.; Париж, 2002.-N114.

3. Аннинская М. Творивший легенды // Иностр. лит. М., 1999. - N 11.

4. Аристотель. Поэтика. -М, 1980

5. Архипелаг Павич. Беседа с Милорадом Павичем и Ясминой Михайлович // Иностранная литература. 2002. - № 2

6. Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М., 1992.

7. Бабенко Л.Г., Казарин Ю.В. Лингвистический анализ художественного текста. Теория и практика. М., 2004.

8. Балашов Л.Е. Жизнь, смерть, бессмертие. М., 1996.

9. Балина Е.В. Смерть как магический переход // Фигуры Танатоса. Философский альманах. Пятый специальный выпуск. СПб., 1995.

10. Балла О. Мифологическое мышление в эпоху информационных технологий. -http://www.computerra.ru/offline/2001/386/7635/print.html.

11. Ю.Барг М.Г. Эпохи и идеи. М., 1987.

12. П.Барт Р. Смерть автора // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994.

13. Басинский П. Авгиевы конюшни // Октябрь. 1999. - N 11.

14. Батай Ж. Жертвоприношения. // Комментарии. 1992. - № 2.

15. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.

16. Берг А. Рецензия на творчество С.Тумановой. http://www.alterego.com.ua/ texts/aparadox.html#arche.

17. Бидан М. Морис Бланшо, невидимый собеседник // Логос. 2000. - № 4. -http://www.ruthenia.rU/logos/number/20004/l 6.htm

18. Бланшо М. Литература и право на Смерть // Новое лит. обозрение. — 1994. —№ 7

19. Бланшо М. Умирать довольным // Родник. 1992. - № 4.

20. Бланшо М. От Кафки к Кафке. М., 1998.

21. Бланшо M. Смерть как возможность. // Вопросы литературы. 1994. - Вып.З.

22. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000.

23. Борхес X.JI. Думая вслух // Сочинения в трех томах. Т.З. М., 1997.

24. Брагинская Э. А что у нас было с Борхесом? // Литературная газета. 2002

25. Бровкин Д. Я сам обманываться рад! Аналитическая психология К.-Г. Юнга и практика рекламы // Лаборатория рекламы, маркетинга и public relations. — 1999. № 8-9.

26. Бройтман С.Н. Историческая поэтика. Учебное пособие. М., 2001

27. Бытие, 1, 10 // Библия: Книги Священного Писания Ветхого и Нового завета. — М.: Российское библейское общество, 1995.

28. Бычков В.В. Эстетика. Краткий курс. М., 2003.

29. Вайман Т.С. Вокруг сюжета // Вопросы литературы. 1980.- № 12.

30. Вайнпггейн О.Б. Постмодернизм: история или язык? // Вопросы философии. — 1993.-№3.

31. Варава В. Глубочайшая странность жизни. http://www.pereplet.ru/avtori/ varava.html.

32. Введение в литературоведение/ Под ред. Г.Н. Поспелова. М., 1976.

33. Веденова Е.Г. От образа к слову: язык, философия, математика в контексте архетипов. — http:// www.liber.rsuh.ru/Conf7Slovo/vedenova.htm.

34. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. — М., 1989.

35. Виноградов В.В. О теории художественной речи. — М., 1972.

36. Витцлер Р. Ответственность Европы. «Деконструктивная этика» на примере Жака Деррида // Герменевтика и деконструкция / Под ред. Штегмайера В., Франка X., Маркова Б. В. СПб., 1999.

37. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М., 1981.

38. Гарновский А. Апофатическая апория. http: //www.pravoslavie.ru /jurnal/ apophatica.htm.

39. Генис А. Беседа десятая: Поле чудес. Виктор Пелевин // Звезда. 1997. - №12.

40. Гетманский И. Загадки и отгадки Виктора Пелевина. http://www.pelevin. nov.ru/stati/o-krn2/l .html.

41. Горнфельд А.Г. Пути творчества. СПб., 1922.4¡.Горький М. Собр.соч. в 30-ти т. М., 1953, Т.27.

42. Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников. М., 1989.

43. Гурко Е. Фрейд и сцена письменности // Гурко Е. Деконструкция: тексты и интерпретация. Минск, 2001.

44. Дао: гармония мира. М.;Харьков, 2000.

45. Дарк О. Маска Мамлеева // Знамя. М., 2000. - N 4.

46. Демичев A.B. Дискурсы смерти: Введение в философскую танатологию. -СПб., 1997.

47. Демичев A.B. Ориентация к-смерти // Стратегии ориентации в постсовременности. СПб., 1996.

48. Деррида Ж. Оставь это имя (Постскриптум), Как избежать разговора: денегации // Гурко Е. Деконструкция: тексты и интерпретация. Минск, 2001.

49. Деррида Ж. Письмо японскому другу // Вопросы философии. 1992.- № 4.

50. Деррида Ж. Письмо и различие. СПб., 2000.

51. ДиановаВ.М. Постмодернистская философия искусства: истоки и современность. СПб., 2000.

52. Дионисий Ареопагит. Мистическое богословие // Мистическое богословие. -Киев, 1991.

53. Добровольский М. Соль неба в хазарском горшке // Иностр. лит. 1997. - N3.

54. Долин А. К премьерам «Неуязвимого» М.Найта Шьямалана и «Под песком» Франсуа Озона, http:/ www.russ.ru/culture/cinema/20001212.htm.

55. Ермаков С. Расовые архетипы, этническая психология и окружающая среда. -http:/ vedarya.org/wp/ermrasarh.htm.

56. Ерофеев В. Борис Виан и «мерцающая эстетика» // Ерофеев В. В лабиринте проклятых вопросов. М. 1990.

57. Ерофеев В. Поэтика и этика рассказа // Ерофеев В. В лабиринте проклятых вопросов. М. 1990.58.3енкин С. Морис Бланшо: отрицание и творчество // Вопр.лит. 1994. - Вып.З.

58. Зов архетипа // Архитектура, строительство, дизайн. 1999. - № 5/6.

59. Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996.

60. Исупов К.Г. Исповедь: к определению термина // Метафизика исповеди. Пространство и время исповедального слова. Материалы международной конференции. СПб., 1997.

61. Исупов К.Г. Русская философская танатология // Вопросы философии.— 1994.—№3.

62. Как всегда об авангарде: антология французского театрального авангарда. М., 1992.

63. Камышова М. Эффект Виктора Пелевина // В поисках постмодернизма. М., 2000.

64. Кожев А. Идея смерти в философии Гегеля. М., 1998.

65. Кожинов В.В. Сюжет, фабула, композиция // Теория литературы. Роды и жанры литературы. М., 1964.

66. Кожурин А.Я. Казнь в контексте игровой концепции культуры // Игровое пространство культуры. СПб., 2002.

67. Корнев С. Столкновение пустот: может ли постмодернизм быть русским и классическим? (Об одной авантюре Виктора Пелевина) // Новое литературное обозрение. 1997. - № 28.

68. Курицын В. Русский литературный постмодернизм. М., 2000.

69. Къеркегор С. Страх и трепет. М., 1998.

70. Лаврин А. Что такое смерть. // Психология смерти и умирания. Сб.ст./Сост. К.Сельчёнок. http://www.aquarun.ru/psih/smert/default.htm.

71. Ланин Д. Виктор Пелевин и пустота российского самосознания. -http://www.pelevin.nov.ru/stati/o-krn2/1 .html.

72. Левинас Э. Время и другой // Левинас Э. Время и другой. Гуманизм другого человека. СПб., 1998.

73. Левитан Л.С., Цилевич Л.М. Основы изучения сюжета. Рига, 1990.

74. Левитан Л.С., Цилевич Л.М. Сюжет и идея. Рига, 1973.

75. Леонтьев A.A. Бессознательное и архетипы как основ интертекстуальности // Текст. Структура и семантика. Т. 1. М., 2001.

76. Лессинг Г.Э. Гамбургская драматургия. М., 1936.

77. Липовецкий М. ПМС (постмодернизм сегодня) // Знамя. 2002. - № 5.

78. Лисицына Т.А. Образы смерти в русской культуре: лингвистика, поэтика, философия // Фигуры Танатоса. Философский альманах. Пятый специальный выпуск. СПб., 1995.

79. Лосский Вл. Очерк мистического богословия Восточной церкви // Мистическое богословие. Киев, 1991.

80. Лукин В.А. Художественный текст: основы лингвистической теории и элементы анализа. М., 1999.

81. Маленьких С.И. Миф и современное искусство. Некоторые стратегии сближения // Смыслы мифа: мифология в истории и культуре. СПб, 2001.

82. Маленьких С.И. Попытка юродства как одна из стратегий современной культуры // Религия и нравственность в секулярном мире. Материалы научной конференции. СПб., 2001.

83. Маньковская Н.Б. Эстетика постмодерна. СПб., 2000

84. Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М., 1994.

85. Мерц Б.А. Понятная астрология. М., 1993.

86. Минин П. Главные направления древне-церковной мистики // Мистическое богословие. Киев, 1991.

87. Монтень М. Опыты: Избр. Произведения в 3-х т. Т.1. -М., 1992.

88. Мордовцева Т.В. Идея смерти в культурфилософской ретроспективе. — Таганрог, 2001.

89. Наровчатов С. С. Необычайное литературоведение. М., 1970.

90. Ницше Ф. Сочинения: В 2-х т. М., 1990. Т.1.

91. Новиков В. Все-таки писатель! Сбылась мечта Виктора Ерофеева // Общая газета. 1995. - 16-22 февраля.

92. Новиков Л.А. Художественный текст и его анализ. -М., 1988.

93. Пашкин Д.А. Смерть и Текст: случай М. Бланшо. http://avantgarde.narod.ru/ beitraege/bu/dpsterben.htm.

94. Петровский М. Морфология пушкинского «Выстрела» // Проблемы поэтики — М.; Л., 1925.

95. Пирогов JI. Гуманитарные мифы XX века. Бог против Борхеса // ТОПОС. -2003.

96. Поспелов Г.Н. Проблемы литературного стиля. М., 1970.

97. Пригодич В. Кто такой Пелевин? http://www.pelevin.nov.ru/stati/o-krn2/l.html.

98. Прокудина Т.Н. Возможные концепции бессмертия в современной культуре // Формирование дисциплинарного пространства культурологии. Материалы научно-методической конференции. СПб. 2001.

99. Пропп В.Я. Морфология сказки. М., 1969.

100. Рауш А.П. Художник, власть и Танатос // Фигуры Танатоса. №3, специальный выпуск: Тема смерти в духовном опыте человечества. Материалы первой международной конференции СПб., 1993.

101. Роганова Г.Н., Роганов C.B. Советская смерть как проект Homo mortem. -http://anthropology.ru/ru/texts/roganova/n 1.

102. Руднев В.П. Морфология реальности: Исследование по «философии текста». -М., 1996.

103. Руднев В.П. Язык и смерть (Психоанализ и "картезианская" философия языка XX века). http://www.philosophy.ru/edu/ref/rundev.

104. Рыклин М. Жак Деррида в Москве. M., 1993

105. Свердлов М. Как сделан Пелевин Хорошая защита плохой прозы. -http ://www.pelevin.nov.ru/stati/o-krn2/1 .html.

106. Секацкий A.K. Ускользание и обман в поединке со смертью // Фигуры Танатоса: Искусство умирания. Сб. статей /Под ред. A.B. Демичева, М.С. Уварова. СПб., 1998.

107. Семантика цвета. http://ethnography.omskreg.ru/page.php?id=696

108. Сиверцев Е.Ю. Биологический, религиозный и философский аспект понимания смерти // Философия о предмете и субъекте научного познания / Под ред. Э.Ф. Караваева, Д.Н. Разеева. СПб., 2002.

109. Скалон Н.Р. Путешествие по старому маршруту (трамвай в руской поэзии 20-30-х гг.ХХ в. //Филологический дискурс: Вестник филологического факультета ТюмГУ. Вып. 2. Филологические прогулки по городу. Тюмень, 2001.

110. Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература: Учеб. пособие — М, 1999.

111. Славникова О. Партия любителей П // Октябрь. 2000. - N 9.

112. Судзуки Д.Т. Основы дзэн-буддизма // Буддизм / Сост. Я.В. Боцман. -Харьков, 2001.

113. Татаринов A.B. Библейский сюжет и его становление в литературном процессе (Средние века и Возрождение). — М., 2000.

114. Татаринова J1.H., Хитарова Т.А. Архетипические символы Верха и Низа в романе с притчевым началом. Краснодар, 2003.

115. Тименчик Р. Д. К символике трамвая в русской поэзии // Символ в системе культуры: Труды по знаковым системам. Тарту, 1987. Вып. 21

116. Тимофеев Л.И. Основы теории литературы. М., 1976.

117. Томашевский Б.В. Теория литературы (Поэтика). Л., 1925

118. Троскот Е. Структурные особенности прозы Виктора Пелевина. http:// www.pelevin.nov.ru/stati/o-krn2/1 .html.

119. Тростников В.Н. Апофатика — основной метод науки XXI века. — http:// www.pravoslavie.ru/jurnal/apophatica.htm.

120. Трофимов Е. Предрассветное болеро Милорада Павича // Знамя. 1998.- N 3

121. Тынянов Ю.М. Проблемы стихотворного языка: статьи. М., 1965.

122. Федорова М.М. Образ смерти в западноевропейской культуре // Человек. — 1991.-№5.

123. Фидлер Л. Пересекайте рвы, засыпайте границы // Современная западная культурология: самоубийство дискурса. М., 1993.

124. Фрейд 3. Мы и смерть // Рязанцев С. Танатология наука о смерти. - СПб., 1994.

125. Фрейд 3. Я и Оно. Труды разных лет. Книга первая. Тбилиси, 1991.

126. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997.

127. Фрэзер Дж.Дж. Золотая ветвь. М., 1980.

128. ФукоМ. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности / Работы разных лет. М., 1996.

129. Хализев В.Е. Теория литературы. М., 1999.

130. Чайка Ю. Ю. К проблеме аутизма // УкраТнський вюник психоневрологи. — 2002. — Т. 10, вип. 1 (додаток).

131. Чхартишвили Г. Писатель и самоубийство. М., 2000.

132. Шкловский Б.В. Избранное. В 2-х т. М., 1983, т.2. (Книга о сюжете).

133. Шкловский В.Б. Заметки о прозе русских классиков. М., 1955

134. Штайтер И. Харизма руководителя и управленческие архетипы // http ://www. ptpu.ru/issues/401/17401 .htm.

135. Щедрина Г.К. Эстетика постмодернизма // Эстетика сегодня: состояние, перспективы. Материалы научной конференции. СПб., 1999.

136. Эко У. Заметки на полях «Имени Розы» //Иностр. литература. — 1998. № 10

137. Элиаде М. Избранные сочинения. Очерки сравнительного религиоведения-М., 1999.

138. Эпикур. Эпикур приветствует Менекея. // Человек: Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. Древний мир эпоха Просвещения. - М., 1991.

139. Эпиггейн М. Информационный взрыв и травма постмодерна. -http://philosophy.ru/library/epstein/epsht.html.

140. Юзбашев В. Зеркальный террариум // Новый мир. М., 1999. - N 11.

141. Юнг К.Г. Аналитическая психология. СПб., 1994.

142. Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. М, 1997.

143. Юнг К.Г. Сознание и бессознательное: сборник. СПб., 1997.

144. Юнг К.Г., Нойманн Э. Психоанализ и искусство. М., 1996.

145. Янкелевич В. Смерть. М., 1999.

146. Aktivist.ru-Санкт-Петербуг. Культура. http:/www.aktivist.ru /culture/ articles/ ' al84.asp.

147. Samuels A. A Critical Dictionary of Jungian Analysis. London, 1968. -http:/psyhoanalyse.narod.ru/archetyp.com.

148. Stephens R. Eckhart and Abgescheidenheit: Deconstructing Derrida. http:// www.op.org/eckhart/Essay.htm.

149. Tabbi J. M. Pavic and Hyperfiction. http://www.khazars.com/index-e.html.

150. П. Источники практического материала

151. Антология современного рассказа / Сост. А.А. Михайлов. М., 2002.

152. Бартельми Д. Шестьдесят рассказов. СПб., 2000.

153. Боккаччо Дж. Декамерон. М., 1999.

154. Борхес X.JI. Коллекция: Рассказы; Эссе; Стихотворения: Пер. с исп. / Сост., вступ.ст. Вс. Багно. СПб., 1992.

155. Виан Б. Осень в Пекине. Рассказы. Киев, 1997.

156. Виан Б. Собр.сочинений / Сост., вступ.ст. В.Лапицкого. СПб., 1997.

157. Византийские легенды /Отв.ред. Д.С. Лихачев. М.-Л., 1972.

158. Ерофеев В. Пупок: Рассказы красного червяка. М., 2002.

159. Мамлеев Ю. Изнанка Гогена. М., 2002.

160. Мистические рассказы. Сб: Пер. с исп. / Сост. М.И. Былинкина. — М.; Харьков, 2002.

161. Павич М. Страшные любовные истории. СПб., 2002.

162. Пелевин В. Желтая стрела. М., 1999.

163. Попов Е. Рассказы. http://www.guelman.rU/slava/texts.htm#proza

164. Сологуб Ф. Мелкий бес / Сост, вступ. ст. Н.П. Утехина. М., 1991.

165. Толстой Л.Н. Казаки: Повести и рассказы. М., 1981.

166. Толстой Л.Н. Смерть Ивана Ильича. http://ilibrary.ru/text/7/p.3.

167. Тургенев И.С. Собрание сочинений в 12 т. М., 1953. — Т. 1.

168. Locus Solus: Антология литературного авангарда XX века / Пер. В.Лапицкого; Под ред. Б.Останина. СПб., 2000.1. Ш. Словари и энциклопедии

169. Биологический словарь. http:/www.bioword.narod.m/A/A368.htm.

170. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х т. — М.,1998.

171. Зеленский В.В. Аналитическая психология. Словарь. СПб., 1996.

172. Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь терминов. М., 2001.

173. Квятковский А. Поэтический словарь. М., 1966.

174. Культурология: XX век. Словарь. СПб., 1997.

175. Литературный энциклопедический словарь/Под общ. ред. В.М. Кожевникова, П.А.Николаева. М., 1987

176. Руднев В.П. Словарь культуры XX века: ключевые понятия и тексты. М., 1997.

177. Русские писатели XX века: биографический словарь/Под ред. П.А.Николаева. М., 2000.

178. Современное зарубежное литературоведение (Страны Западной Европы и США). Концепции. Школы. Термины: Энциклопедический справочник. М.,1999.

179. Теоретическая поэтика: понятия и определения. Хрестоматия для студентов филологических факультетов / Автор-составитель Н.Д. Тамарченко. — М., 1992

180. Тимофеев Л.И. Словарь литературоведческих терминов. M., 1974.

181. Философский энциклопедический словарь / Под ред. С.С. Аверинцева, Э.А. Араб-Оглы и др. М., 1989.

182. Фоли Дж. Энциклопедия знаков и символов. — М., 1997.

183. Энциклопедический словарь символов / Авт-сост. H.A. Истомина. М., 2003.