М. М. Бахтин и формалисты в литературном процессе 1910-х гг. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Коровашко, Алексей Валерьевич

• Коровашко, Алексей Валерьевич
• кандидат филологических наук
• 2000

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Коровашко, Алексей Валерьевич

Введение

Глава I. М.М. Бахтин в оценке отечественного и 11 зарубежного литературоведения

Глава II. "Omphalos" и "ОПОЯЗ"

Глава III. Невельская школа философии и русский 137 формализм

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «М. М. Бахтин и формалисты в литературном процессе 1910-х гг.»

Актуальность работы

В современном литературоведении существуют концептуальные задачи первостепенной важности, значимость которых осознается большинством исследователей. «Бахтин и формальная школа» - из их числа. Необходимость ее решения обусловлена не только заботой об устранении белых пятен в истории отечественного литературоведения. Дело в том, что указанная проблема в свернутом виде содержит в себе почти все «болевые» точки литературной науки: онтологический статус художественного произведения, логика и методология литературоведческих исследований, границы междисциплинарных взаимодействий, сочетание интуитивного постижения и научного изучения, специфика категорий пространства и времени в словесном искусстве, концепция интертекстуальности, связь истории литературы и истории культуры, контакты между научными школами и литературными направлениями, нравственная ответственность литературоведения и многое другое.

Не случайно известный польский ученый Э.Касперский выдвинул положение, согласно которому одной из основных задач науки о литературе (независимо от ее структурных и тематических спецификаций) является установление различий между формалистско-структуралистской традицией и восходящей к идеям М.М.Бахтина диалогической теорией литературы.1

Правомерность этого утверждения не вызывает сомнений, однако прежде чем переводить данную проблему в столь широкий контекст, необходимо вернуться к ее истокам и рассмотреть взаимоотношения творческого наследия М.М.Бахтина с теорией и практикой русского формализма.

Как справедливо заметила Е.В.Волкова, «вопрос этот непрост и может и должен стать предметом аналитического рассмотрения на уровне не только статей, брошюр, но и монографий».2

К сожалению, в решении проблемы «Бахтин и формальная школа» наша наука сильно отстает от западной (хотя и последняя не располагает сколько-нибудь значительными достижениями в этой области - речь идет не о качественном, а о чисто количественном отставании).

Открывая «Бахтинские чтения», приуроченные к 100-летнему юбилею ученого, редакция «Литературного обозрения» указывала на то, что «из почти 200 советских работ о Бахтине (см.: М.М.Бахтин: Библиографический указатель. Саранск, 1989) нет практически ни одной специальной работы, посвященной, например, таким априорно необходимым темам, как «Бахтин и русская философия», «Бахтин и ОПОЯЗ», «Бахтин и ГАХН».».3 Сложившаяся ситуация признавалась совершенно недопустимой, поскольку «только через изучение этих проблем, т.е. через критический анализ и филологическую интерпретацию бахтинских текстов, можно приблизиться к подлинному Бахтину, а не к нашему отражению в нем».4

За прошедшее с тех пор время положение изменилось лишь частично. Если генезис философских идей Бахтина в зна

1 Dialog w literaturze. Warszawa, 1978.

2 Волкова Е.В. Эстетика М.М.Бахтина. М., 1990, с.55.

3 (Бахтинские чтения] // Литературное обозрение, 1991, № 9, с. 38.

4 Там же. От себя добавим, что и в отношении формальной школы такая работа в полной мере еще не проделана. чительной мере прояснился,5 то собственно литературоведческий аспект его наследия изучен все так же недостаточно. И к теме «Бахтин и ОПОЯЗ» (во всех ее конкретных преломлениях) это относится больше всего.

ЕНЬНо§гарЫа ВасИ^шапа за 1988 - 1994 гг.6 фиксирует лишь три публикации по интересующей нас теме: «Полемика М.М.Бахтина с теоретиками русской формальной школы: 20-е гг» Н.И.Коробовой, «У истоков социологической поэтики: (М.М.Бахтин в полемике с формальной школой)» В.Н.Турбина и «Бахтин и формалисты в пространстве исторической поэтики» И.О.Шайтанова.7

Общий объем указанных заметок не превышает нескольких страниц: это лишь подступы к поставленной проблеме, которая по-прежнему ждет своего решения.

Цель работы

Главная особенность проблемы «Бахтин и формальная школа» - ее чрезвычайная многоаспектность. Очень сложно сопоставлять между собой не четко оформленные концепции, а предельно размытые множества событий, мнений и фактов, ка

5 Смотрите, например, следующие работы по этой «априорной» теме: Исупов К.Г. От эстетики жизни к эстетике истории (Традиции русской философии у М.М.Бахтина) // М.М.Бахтин как философ. М., 1992, с.68-82; Тамарченко Н. Д. Бахтин и Розанов // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. Спб., 1995; БонецкаяН.К. М.М.Бахтин и традиции русской философии//Вопросы философии. М., 1993, № 1, с.83-93.

6 ЕНЬНоцгарЫа ВасЫМапа: 1988 - 1994 // М.М.Бахтин в зеркале критики. М., 1995, с. 114-189.

7 Опубликованы соответственно в следующих изданиях: Эстетика М.М. Бахтина и современность. Саранск, 1989, с. 125-127; М.М. Бахтин как философ. М., 1992, с. 44-50; М.М. Бахтин и перспективы гуманитарных наук: Материалы научной конференции (Москва, РГГУ, 1-3 февраля 1993 г.). Витебск, 1994, с. 16-21. За прошедший с 1994 года срок свои изыскания в данном направлении продолжил только И. Шайтанов. См. его статью «Жанровое слово у Бахтина и формалистов» (Вопросы литературы, 1996, № 3, с. 89-114). Из работ зарубежных ученых, вышедших за последнее время, интересующей нас тематике обманчиво соответствует небольшая статья британского литературоведа Галина Тиханова «Формалисты и Бахтин. К вопросу о преемственности в русском литературоведении» (опубликована в книге «Литературоведение на пороге XXI века: материалы международной конференции» М., 1998, с. 64-71). В ней опровергается распространенное на Западе мнение, что Бахтин был первым теоретиком романа в России. Доказательством этого служит краткая аннотированная библиография работ Веселовского, Тынянова, Эйхенбаума и Шкловского. Если зарубежная славистика и нуждается в подобном ликбезе, то его познавательное значение для отечественной филологии представляется весьма сомнительным. ждый из которых выбивается из общей схемы и претендует на полную самостоятельность. Как учение Бахтина, так и формалистическая доктрина представляют собой конгломерат не приведенных в абсолютно законченную (а тем более застывшую) систему теоретических положений. При этом их тематика не ограничивается историей и теорией литературы: работы Бахтина в равной мере принадлежат и философии, и лингвистике, и психологии, и социологии, и другим, более частным, гуманитарным дисциплинам. Исследования формалистов отличаются большим «литературоцентризмом», но и в них есть прямой выход в рабочее пространство других наук (достаточно назвать лингвистические труды Л.П.Якубинского и этнографические разыскания П.Г.Богатырева). Даже внешняя чуждость формализма всей и всяческой философии (имеющей столь большое значение для Бахтина) при более внимательном рассмотрении оказывается весьма обманчивой: его методологические предпосылки обнаруживают глубочайшую связь с такими философскими направлениями рубежа веков, как феноменология, неокантианство и «философия жизни». Поэтому решение проблемы «Бахтин и формализм» может быть достигнуто только через целую серию предварительных тематических сопоставлений, затрагивающих в свою очередь широкий круг междисциплинарных вопросов. Не претендуя на формулировку законченной исследовательской программы, обозначим наиболее приоритетные, с нашей точки зрения, темы таких разработок: «Проблема диалога в работах М.М.Бахтина и Л.П.Якубинского»; «Поэтика Ф.М.Достоевского в работах М.М.Бахтина и В.Б.Шкловского»; «Проблемы комизма и смеха в работах М.М.Бахтина и В.Я.Проппа»; «Бахтинская эстетика словесного творчества и поэтическая гносеология Б.М.Эйхенбаума»; «Философские основания диалогической поэтики и формального (морфологического) метода»; «Теория романа в исследованиях М.М.Бахтина и формалистов»; «Проблема литературного героя в работах М.М.Бахтина и формалистов»; «Пути (варианты) компромисса с официальным марксистским литературоведением у М.М.Бахтина и В.Б.Шкловского на рубеже 20-30-х годов»; «Михаил Бахтин и Виктор Шкловский как герои литературных произведений (на материале романов Константина Вагинова и Вениамина Каверина)»; «Взгляды М.М.Бахтина и формалистов на историю русской литературы двадцатого века» и т.д. Разумеется, выявление отличий и сходств можно вести и по «личному» («именному») признаку: темы «Бахтин и Шкловский», «Бахтин и Эйхенбаум», «Бахтин и Тынянов», «Бахтин и Поливанов», «Бахтин и Жирмунский», «Бахтин и Виноградов» обладают как значимостью, так и самостоятельностью (их последовательное раскрытие обеспечивает решение проблемы в целом).

Тема нашего собственного исследования - «М.М.Бахтин и формалисты в литературном процессе 1910-х годов». Нами будет рассмотрен целый ряд связанных с нею вопросов: степень участия М.М.Бахтина и представителей формальной школы в деятельности литературных кружков и группировок начала века; соотношение их культурно-эстетических программ; литературный и социальный контекст формирования научных взглядов Бахтина и формалистов; характер связей между их теоретическими воззрениями и литературными предпочтениями; влияние методологических установок «Опояза» и так называемого «круга Бахтина» на художественную практику их сторонников; оценка Бахтиным и формалистами текущего литературного процесса. Решение этих задач не только устранит некоторые белые пятна истории русской литературы начала двадцатого века, но и позволит приблизиться к раскрытию проблемы «Бахтин и формализм» в целом.

Новизна исследования

Новизна данной работы складывается из нескольких аспектов. Первым из них является сама постановка проблемы: до настоящего времени не предпринималось попыток рассмотреть взаимоотношения М.М.Бахтина и формалистов на фоне литературной борьбы первой четверти двадцатого века. Кроме того, в научной литературе практически не затрагивался вопрос о начальном этапе формирования бахтинской мысли. Проведенная нами работа позволит в значительной мере прояснить ее генезис, охарактеризовать ту атмосферу, в которой она складывалась. При этом будут внесены значительные коррективы в расхожее представление об уникальности бахтинских идей. Еще одним «оправдательным» моментом являются временные (хронологические) рамки нашего исследования, поскольку, как было недавно подмечено, «десятые годы двадцатого века - период в истории русской культуры едва ли не самый неизученный. Он был оборван сараевским выстрелом, и с тех пор на него и некогда, и некому было оглянуться»8. Поэтому существует большая необходимость в устранении относящихся к этому времени литературных и культурных лакун.

8 А.Л.Осповат, Р.Д.Тименчик. «Печальну повесть сохранить.». М., «Книга», 1987 (Издание второе, переработанное и дополненное). С. 138.

Методологическая основа диссертации

Исходные принципы нашего исследования заключаются в следующем: максимальный охват материала (включая как первоисточники, так и последующую интерпретативную литературу), изучение не только «видимых», «внешних» (имеющих форму обоюдной полемики) моментов диалога Бахтина и формалистов, но также и «внутренних», «скрытых», существующих имплицитно; сравнение не только теоретических манифестов и программных деклараций, но и реальной научно-художественной практики; рассмотрение деятельности как круга Бахтина, так и представителей формализма в контексте литературно-эстетических исканий начала двадцатого века.

Эти конкретные правила (обязательные для всего хода работы) сочетаются с применением самых разнообразных методов научного анализа, среди которых особое предпочтение отдавалось сравнительному (сопоставительному) и типологическому.

Практическая значимость исследования

Материалы и результаты диссертации могут быть использованы как в собственно научных целях, так и в практике работы высшей школы. В первом случае обращение к ее выводам (и сведениям) окажет помощь в ходе дальнейших исследований по проблеме «Бахтин и формализм», а также различных изысканий по истории русской литературы начала двадцатого века. Во втором случае она предоставляет существенную информационно-методологическую поддержку при чтении общих и специальных вузовских курсов, посвященных истории и теории литературы, в том числе и таких базовых, как «История рус

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Коровашко, Алексей Валерьевич

Основные результаты проведенного нами исследования могут быть сформулированы следующим образом:

1. Сопоставление формального метода и концепции Бахтина в отечественном литературоведении и критике напрямую зависело от господствующих идеологических установок. В 20-е и 30-е годы ортодоксальная марксистская критика отождествляла научные позиции Бахтина со взглядами представителей формальной школы. Такое положение вещей было во многом обусловлено нарастающей унификацией литературоведения: не совпадающие с официальным каноном течения объединялись по негативному признаку. Вопросы реальной методологической и концептуальной общности отодвигались при этом на задний план.

2. Возвращение Бахтина в большую науку опередило «реабилитацию» формальной школы. Поэтому 60-е годы прошли под знаком «насильственной» поляризации бахтинской «диалогической» поэтики и «монологического» формального метода. Такое разграничение выводило бахтинские тексты из-под критики и способствовало их скорейшему прохождению через цензурные препоны.

3. В середине 70-х годов происходит очередное смещение привязанных к теории Бахтина оппозиций. Идеи ученого начинают рассматриваться в качестве фундамента новой научной парадигмы, в равной степени удаленной от всех других направлений гуманитарной мысли. Распространению такого подхода способствует предельная поливалентность ключевых бахтинских категорий и терминов, позволяющая (как правило, с помощью натяжек и расширительных толкований) применять их к любому художественному явлению.

4. В западной науке вопрос о тождестве и различии поэтики Бахтина с доктриной русского формализма решался на иных основаниях, но приводил к той же последовательности результатов. Поскольку первое знакомство с бахтинскими текстами пришлось на пик популярности структурализма, их восприятие не выходило за рамки поиска предшественников семиотики и лингвистической поэтики. На этом горизонте читательского ожидания книга Бахтина о Достоевском приобрела статус формалистического произведения. Переход к постструктурализму совпал с освоением той части бахтинского наследия, которая характеризуется декларативным неприятием формальной школы («Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве», «Формальный метод в литературоведении», «Слово в жизни и слово в поэзии» и т.п.). Поэтому прежнее отождествление уступило место жесткому противопоставлению. Зародившаяся в конце 70-х годов «индустрия» Бахтина, как и на родине ученого, опиралась на внешнюю универсальность его концепции, позволяющую свести многообразие явлений к единому всеобъемлющему принципу (обычно - диалогу, карнавалу или хронотопу).

5. Проблема реального соотношения творчества Бахтина с теорией и практикой русского формализма не допускает однозначных решений. Она подчиняется совсем другой логике - логике взаимозависимости, взаимообусловленности и взаимовключенности. Сделать эту логику зримой можно лишь с помощью углубленного изучения всех аспектов намеченного соотношения. Одним из них является определение места Бахтина и формалистов в литературном процессе начала века.

6. В дореволюционный период противостояние Бахтина и формалистов проецируется на деятельность таких обществ, как «Омфалос» и «Опояз». Несмотря на то, что создание «Омфалоса» преследовало исключительно художественные цели, а «Опояза» -строго научные, структура и форма их существования были во многом идентичны. Работа обоих кружков типологически сходна с функционированием тех литературных группировок, которые во главу угла ставили стремление к пародийности, мистификации и самоиронии. Используя бахтинскую терминологию, можно сказать, что их деятельность протекала в исключительно «карнавальной» атмосфере. Кроме того, между некоторыми участниками «Омфалоса» и «Опояза» существовали достаточно интенсивные творческие контакты, роль которых в обоюдном стимулировании научной и художественной мысли исключительно велика.

7. Проблему соотношения искусства и жизни (ключевую для русского модернизма) Бахтин и формалисты также решали на одинаковых основаниях, отдавая безусловное предпочтение диалектическому синтезу бытия и творчества. Поскольку такой подход несовместим с теоретической платформой символизма (предполагающей обязательное двоемирие) он закономерно приводил к союзу с его принципиальными противниками - акмеизмом и футуризмом. Именно к этим направлениям тяготела художественная практика «Омфалоса» и «Опояза», допускающая, в свою очередь, выбор среднего пути между ними.

8. Другой зоной контакта между Бахтиным и формалистами является рецепция неокантианства. Несмотря на то, что в «Опоязе» и созданной Бахтиным Невельской школе философии она проходила с разной степенью интенсивности, ее значение для выработки собственных концепций трудно переоценить. Нравственная философия раннего Бахтина (вобравшая в себя и вопросы назначения художественного творчества) напрямую исходит из основных положений этики и эстетики Германа Когена, пытаясь применить их к злободневным проблемам современной действительности. Таким же импульсом (пусть и не всегда четко осознаваемым) неокантианская философия была и для формальной школы, внешне чуждой любой метафизике. Целый ряд опоязовских идей (самоценность поэтической речи, остранение, понимание литературного произведения как чистой формы и т.д.) находит опору в эстетике Канта и аксиологии Риккерта.

9. Принятый в «Опоязе» статус интеллектуальной собственности (допускающий коллективное использование чьих-либо идей) соответствует относительному безразличию к вопросам авторского приоритета в Невельской школе философии. Такое исходное неразделение «своего» и «чужого», «личного» и

ЗАКЛЮЧЕНИЕ