Лексические разночтения в списках паремий Борису и Глебу тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.01, кандидат филологических наук Мусорин, Алексей Юрьевич

• Мусорин, Алексей Юрьевич
• кандидат филологических наук
• 2006

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Мусорин, Алексей Юрьевич

Введение.

Глава 1. Церковнославянский язык и церковнославянизмы.

Глава 2. Лексика базового списка паремий Борису и Глебу

Глава 3. Церковнославянизмы и слова, общие для древнерусского и церковнославянского языков в списках паремий Борису и Глебу.

Глава 4. Разночтения, не связанные с оппозицией древнерусский/церковнославянский

Глава 5. Частеречная и тематическая принадлежность варьирующейся лексики.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Лексические разночтения в списках паремий Борису и Глебу»

Источники материала и объект исследования. Паремийные чтения первым русским святым — князьям Борису и Глебу, относятся к числу древнейших произведений оригинальной русской литературы, входят в обширный круг произведений так называемого Борисоглебского цикла.

О широком распространении интересующего нас литургического памятника в древней и средневековой Руси свидетельствует хотя бы количество дошедших до нас списков этих паремийных чтений — свыше шестидесяти. Согласно классификации, выполненной ещё в 1960-ые годы новосибирской исследовательницей J1. С. Соболевой, все имеющиеся у нас списки паремий Борису и Глебу без остатка распределяются между четырьмя редакциями [79, с. 11; 80, с. 107]. Древнейший из них, по мнению Л. С. Соболевой, является так называемая Особая редакция, созданная между 1036-1054 гг. на основании обработки вышегородских записей произошедших событий [81, с. 121]. Она, к сожалению, представлена только одним дошедшим до нас списком достаточно позднего происхождения -XVI век.

Далее на базе Особой редакции под воздействием ветхозаветных паремий формируется текст Краткой редакции [81, с. 122], дошедшей до нас в двенадцати списках. Распространение текста Краткой редакции библейскими цитатами приводит к появлению наиболее широко представленной в списках Пространной редакции, а на основе Пространной редакции создается Дополнительная. Все четыре редакции оформились до 1115 года [81, с. 122].

Настоящая работа выполнена на материале имевшихся в нашем распоряжении списков Краткой редакции паремийных чтений Борису и Глебу. К сожалению, из двенадцати сохранившихся к настоящему времени списков Краткой редакции в нашей работе используются только десять: к двум оставшимся спискам нам доступ получить не удалось по независящим от нас обстоятельствам. Кроме того, в работе эпизодически привлекаются данные единственного сохранившегося списка Особой редакции и четырех, достаточно произвольно выбранных, списков Пространной редакции. Данные двух последних редакций привлекаются в тех случаях, когда они, по нашему мнению, необходимы для объяснения тех или иных явлений в каком-либо из списков Краткой редакции. В ряде случаев именно привлечение данных Особой и Пространной редакций позволило дать правильную интерпретацию анализируемого материала, пролить свет на происхождение некоторых разночтений. Списки Дополнительной редакции нами не используются, поскольку не находятся в непосредственном взаимодействии со списками Краткой редакции, и данные этих рукописей не могут быть использованы для интерпретации анализируемых нами разночтений. Сжатое описание использованных нами в настоящем исследовании рукописей приводится в конце работы.

Для удобства изложения материала мы не приводим в основном тексте нашей работы названия и шифры цитируемых рукописей, но кратко кодируем их. Заглавная буква К или П, с которой начинается код, обозначает принадлежность рукописи к Краткой или Пространной редакции, следующая же за буквой цифра указывает место данного списка на шкале относительной хронологии. Так, например, номером 1 обозначается древнейший, а номером 10, соответственно, самый поздний из имеющихся у нас списков. Единственный, использованный нами, список Особой редакции обозначается просто буквой О.

Если текст переписан без разбиения на столбцы, после номера списка указывается номер листа, а если интересующая нас цитата располагается на его оборотной стороне, добавляется сокращение «об.». Если же текст переписан с разбиением на столбцы, мы кодируем столбец одной из первых четырёх букв русского алфавита: а и б - на лицевой стороне, виг - на оборотной.

В случае со списком К7 указывается не номер листа, а номер страницы, поскольку сама рукопись утрачена и её текст цитируется по изданию, осуществлённому в середине XIX века Варлаамом.

Памятник для исследования нами выбран не случайно. Будучи создан на Руси древнерусским книжником, он отражает церковнославянский язык именно в том виде, в каком он существовал среди восточных славян, вне какого-либо влияния южнославянских протографов. В нем в принципе не могло существовать слов, фразеологизмов, грамматических форм и орфографических вариантов, не знакомых древнерусским книжникам эпохи создания паремий, но механически перенесенных из южнославянских рукописей. Связанность памятника с книжно-языковой культурой именно Древней Руси представляет, как нам кажется, для исследователя безусловную ценность, поскольку именно работа с материалом такого рода даёт нам возможность собрать необходимый материал для полного и системного описания древнерусского извода церковнославянского языка и выявления всего корпуса признаков и особенностей, отличавших его от изводов сербского и болгарского. Частным исследовательским объектом стали лексические разночтения этих списков в количестве 67 единиц. Предметом исследования является эволюция лексики церковнославянского языка в том объёме, в каком она нашла своё отражение в анализируемых разночтениях.

Актуальность темы. Несмотря на то, что обобщающие исследования по истории русского языка создаются с конца девятнадцатого века, фактографическая база этой научной дисциплины и в настоящее время достаточно слаба. Как справедливо указывает В. В. Колесов, большинство имеющихся у нас рукописей (с XI по XVI в.) «совершенно не изучено, множество рукописей не просмотрено, некоторые списки не сведены в общий текст, новые находки поражают и сейчас.» [39, с. 11]. Между тем, наука для своего нормального развития нуждается в постоянном притоке нового фактического материала. Как показывает опыт, привлечение новых источников почти всегда способно скорректировать уже существующие концепции развития языка, способствовать зарождению и развитию новых концепций, пересмотру устаревших точек зрения. Кроме того, исследование нашего рукописного наследия способствует дальнейшему развитию лексикографической практики: почти каждый новый список дает несколько неизвестных ранее слов или значений, позволяет более детально охарактеризовать особенности функционирования в различное время уже известных науке лексических единиц древнерусского и церковнославянского языков. Как будет показано далее, не является исключением и эта работа. В свете сказанного представляется актуальным любое исследование, способствующее введению в научный оборот нового фактического материала. К числу таких исследований принадлежит и наша работа.

Научная новизна данной работы обусловлена тем, что в ней впервые осуществлена попытка дать полное и исчерпывающее описание лексических разночтений в списках паремий Борису и Глебу, введён в научный оборот неизвестный ранее фактический материал, дана его теоретическая интерпретация. В работе на базе имеющегося в нашем распоряжении фактического материала предлагается новое осмысление периода второго южнославянского влияния, как периода кодификации церковнославянского языка, что привело в дальнейшем к его окончательному оформлению в качестве самостоятельной языковой системы, в корне отличной от этнических языков отдельных славянских народов.

Цели и задачи. Цель нашей работы — исследовать и теоретически обобщить те изменения в лексике церковнославянского языка Древней Руси, которые нашли отражение в имеющихся у нас списках Краткой редакции паремий святым князьям-мученикам Борису и Глебу, выявить причины лексических изменений как в языковой системе, так и в тексте исследуемого нами памятника (как будет показано далее, это далеко не всегда одно и то же). Для ее достижения нами ставятся следующие задачи:

1) характеристика лексики, представленной в древнейшем списке паремий Борису и Глебу (Паремийник Типографский, XIII - XIV вв., Новгород), принимаемом нами в качестве исходной точки при описании отразившейся в более поздних списках эволюции лексической системы церковнославянского языка;

2) выявление и классификация лексических разночтений между списками Краткой редакции;

3) разбиение имеющихся у нас списков Краткой редакции на группы, в соответствии с выявленными в них разночтениями;

4) установление причин возникновения выявленных лексических разночтений;

5) выявление и анализ основных закономерностей развития лексики церковнославянского языка, в той мере, в какой они отражены на материале данного памятника;

6) соотнесение полученных результатов с существующими в науке концепциями истории церковнославянского языка.

Методы исследования. Использованный в нашей работе в качестве основного лингвотекстологический метод исследования был разработан и впервые применен на практике Л. П. Жуковской при изучении памятников письменности традиционного содержания [23, 24, 25, 26, 27, 28], получил дальнейшее развитие в трудах таких ученых, как А. М. Молдована, занимавшегося «Словом о законе и благодати» митрополита Иллариона [57], Л. Г. Панина, исследовавшего текстологию Минейного торжествени-ка, [64, 65, 66, 67, 68], А. Г. Кравецкого [42, 43], Л.Н.Петровой [70], Л. И. Шелеповой [112], А. А. Пичхадзе [71], А. М. Камчатнова [34], О. Г. Злыгостьевой [31 ] и многих других.

Будучи создан в России, лингвотекстологический метод получил распространение и своё дальнейшее развитие в трудах ряда зарубежных учёных. Здесь в качестве примера можно привести работы болгарских исследователей М. Добревой и Д. Добрева [121], применивших к лингвотек-стологическим исследованиям современную компьютерную технику, А. Милтенову [126], нидерландских учёных Й. Г. ван дер Така [128], В. Р. Федера [129, 130], X. П. С. Баккера [118], занимающихся текстологией памятников южнославянской (по преимуществу болгарской) письменности, профессора Карлова университета в Праге Карела Кучеру [124], применившего лингвотекстологический метод для изучения чешского рукописного и старопечатного наследия, ирландского слависта, исследователя ранних старопечатных текстов на церковнославянском языке Р. Н. Кле-минсона [120], итальянцев М. Камулья и Э. Пикки [119] и многих других.

Этот исследовательский метод, «основанный на сопоставительном изучении состава чтений и языковых фактов всех сохранившихся или каких-то избранных в результате типологического анализа, составляющего предпосылку метода, списков произведений» [67, с. 3] дает, с нашей точки зрения, наиболее полную, подробную и всестороннюю картину изменений, происходивших в языке на протяжении всего периода функционирования в рукописной культуре исследуемого памятника. Широкое использование лингвотекстологического метода может дать нам историю языка в виде истории цельной системы, а не историю её отдельных фрагментов, что мы, к сожалению, имеем на сегодняшний день в большинстве случаев. Впрочем, это дело будущего. Мы не ставим перед собой столь глобальной задачи, ограничиваясь лишь исследованием лексики одного конкретного памятника древнерусской письменности.

На сегодняшнем уровне развития науки «можно говорить о четырех самостоятельных аспектах лингвотекстологического исследования:

1) функциональном: исследование языка списков памятника в рамках церковнославянской проблематики;

2) структурном: анализ памятника с целью выявления исторических изменений в фонетике, лексике и грамматике древнерусского языка;

3) собственно лингвистическом: исследование изменений в языке памятника в результате развития, изменения или просто бытования в нескольких списках самого памятника;

4) лексикографический: разработка вопросов создания словаря варьирующейся и постоянной лексики памятника» [65, с. 15].

В нашей работе основное внимание уделяется первому и второму аспектам. Два последних представлены в гораздо меньшем объеме, фрагментарно, хотя автор считает своей заслугой обнаружение и введение в научный оборот некоторого количества слов и значений, не зафиксированных ни в одном из словарей древнерусского или церковнославянского языков. Говоря о втором аспекте, следует упомянуть, что нас в рамках данного исследования интересовали исключительно исторические изменения в области лексики. Рассмотрение исторических изменений в области фонетики и грамматики выходит за рамки поставленной нами научной задачи.

Л.Г.Панин выделяет «три этапа лингвотекстологического исследования, находящихся в отношениях следования. Эти отношения предполагают, что каждый последующий этап не может быть осуществлён без предыдущего. Лингвотекстологический метод как таковой предполагает осуществление всех трёх этапов. Эти этапы:

1) типологическое изучение памятника, заключающееся в сравнительном изучении состава списков избранного памятника (отдельного литературного произведения или сборника литературных произведений). Собственно типологическому исследованию памятника предшествует археографическая работа, в ходе которой выявляются необходимые рукописи. На этапе типологического исследования могут быть установлены редакции и группировки памятника, отличающиеся друг от друга составом;

2) текстологическое исследование памятника содержит анализ развития текста памятника, представленного анализируемыми списками. Изучение текста здесь ведётся с учётом как содержательной (смысловой) стороны произведения, так и внешних средств изображения того или иного содержания, иными словами анализируется развитие (изменение) содержания произведения. На этом этапе выделяются литературные или идеологические редакции, различающиеся своим содержанием;

3) собственно лингвотекстологическое исследование, которое можно охарактеризовать как лингвистическую интерпретацию выявленных различий в списках памятника» [65, с. 102].

В нашей работе представлен только третий из указанных выше этапов - собственно лингвотекстологический. Два первых этапа изучения памятника, носящих в значительной степени литературоведческий характер, применительно к паремийным чтениям первым русским святым -князьям Борису и Глебу, были выполнены ранее в работах Л. С. Соболевой [80,81,82].

В лексикологическом лингвотекстологическом исследовании предметом изучения являются, разумеется, лексические разночтения, но минимальной единицей такого анализа, его, так сказать, условием выступает фраза, которую мы в рабочем порядке определяем как синтаксически оформленную конструкцию (словосочетание, предложение), передающую в рамках данного произведения относительно законченный, замкнутый образ» [65, с. 104]. Это связано с тем, что значение слова реализуется только в контексте и вне контекста не всегда может быть определено с необходимой точностью. С другой стороны, объём цитируемого в нашей работе контекста представляет собой тот необходимый минимум, который требуется для адекватного установления значения слова. Впрочем, когда варьирующейся лексемой является предлог, а не знаменательное слово (такие случаи не раз встречаются в списках исследуемого нами памятника), мы считаем возможным ограничиться приведением предложно-падежного сочетания.

Наряду с охарактеризованным нами выше лингвотекстологическим методом, в данной работе также активно используется метод описательный, который заключается в добросовестной последовательной фиксации языковых фактов, встречающихся в тексте, в соответствии с поставленной научной задачей. В рамках описательного метода выполнена, в частности, вторая глава нашего исследования, посвящённая характеристике языка наиболее древнего списка Краткой редакции паремий Борису и Глебу, рассматриваемого нами в качестве «точки отсчёта» при описании эволюции языка указанного памятника. Отдельные случаи применения описательного метода имеют место и в других главах данной работы.

В ряде случаев мы обращались в данной работе к сопоставительному методу. В первую очередь на протяжении всей работы осуществляется сопоставление лексических единиц церковнославянского и древнерусского языков. Кроме того, в отдельных случаях мы прибегаем к сопоставлению лексических единиц церковнославянского языка с лексическими единицами латинского и древнегреческого, а в одном случае - и современного белорусского языков. Использование сопоставительного метода нам представляется почти неизбежным при описании эволюции как лексической системы языка в целом, так и при создании истории её отдельных элементов. Дело в том, что ни один язык не развивается в изоляции, но, напротив, испытывает то или иное воздействие со стороны других языков. При этом, именно лексика является той подсистемой языка, которая в наибольшей степени подвержена разного рода внешним воздействиям.

Обращение к сопоставительному методу имеет, по нашему мнению, и общеметодологическое значение. Дело'в том, что любое явление может быть адекватно понято и оценено только при его сопоставлении с другими явлениями того же ряда. Таким образом, адекватный анализ фактов церковнославянского языка на различных этапах его истории может быть осуществлён только на фоне других языков, контактировавших с ним в рамках определённой языковой ситуации. Основным языком сопоставления в данной работе является, конечно же, древнерусский; в некоторых случаях привлекаются данные белорусского, болгарского, древнегреческого и латинского языков.

В пятой - последней - главе нашей работы мы обращаемся к количественному методу, который понимается нами как особая разновидность описательного метода: прибегая к нему мы не только последовательно фиксируем все языковые явления, свойственные данному тексту, но и приводим их квантитативные характеристики.

Теоретическая значимость работы определяется тем, что полученные результаты могут внести вклад в изучение истории церковнославянского языка и в решение проблем, связанных с исследованием изменений церковнославянской лексики на временной оси и с установлением причин таких изменений

Практическая значимость работы. Результаты, полученные в нашем исследовании, могут быть использованы как при написании обобщающих трудов по истории русского литературного языка и русской исторической лексикологии, так и учебных пособий по указанным дисциплинам. Последнее представляется нам особенно важным, поскольку учебные дисциплины, в рамках которых студенты знакомятся с историей и современным состоянием церковнославянского языка находятся пока ещё в стадии становления, корпус учебной литературы по ним пока ещё не сформирован, и непосредственное привлечение научных разработок при их преподавании в рамках высшей школы видится автору этих строк неизбежным.

Рекомендации по использованию. Выявленные и описанные нами в тексте данной работы лексические единицы, неизвестные ранее науке, могут быть использованы в лексикографической практике при составлении словарей древнерусского и церковнославянского языков.

Кроме того, автор этих строк выражает надежду, что данная работа может оказаться небесполезной для тех, кто будет заниматься лингвотек-стологическими исследованиями на материале других памятников. Возможность сопоставить разночтения, выявленные при изучении одного памятника с разночтениями, выявленными при изучении другого, способствует созданию более полной и исчерпывающей картины эволюции лексики языка на различных этапах его исторического развития в рамках различных жанров словесности Древней Руси.

Основной лексикографической базой нашего исследования послужили: «Словарь древнерусского языка» И. И. Срезневского ^86], «Полный церковнославянский словарь» протоиерея Г. Дьяченко [20] - единственное имеющееся у нас издание по лексике церковнославянского языка, написанное с позиций носителя культурно-языковой традиции Русской Православной Церкви, «Словарь древнерусского языка XI- XIV вв.» [75] и «Словарь древнерусского языка Х1-ХУН веков» [77]. Последние два издания, вследствие своей незавершённости на текущий момент, могли быть использованы далеко не всегда. В ряде случаев мы обращались к «Материалам для словаря древнерусского языка» Дювернуа [21], пользовались данными изданного в Киеве «Словаря старославянского языка восточнославянской редакции XI - XII веков» [78], а также «Старославянского словаря (по рукописям X - XI веков)» под редакцией Р. М. Цейтлин, Р. Вечерки и

1 Традиционно этот труд известен в науке под авторским названием «Материалы к словарю древнерусского языка», однако последнее его переиздание, осуществлённое в 1989,году, вышло под заглавием «Словарь древнерусского языка». Именно этим изданием мы и пользуемся в настоящей работе.

Э. Благовой, вышедшего в Москве в 1999 году [87]. Последний использовался нами в основном в тех случаях, когда нам было необходимо убедиться в том, что интересующее нас слово употреблялось уже в старославянском языке, либо же для того, чтобы сопоставить значение слова в старославянском и церковнославянском русского извода.

Достоверность результатов исследования обеспечивается опорой на предшествующие работы в данной области и фактический материал, извлечённый из списков паремий Борису и Глебу, тщательной сверкой всех полученных данных по лексике церковнославянского языка с материалами исторических словарей и специальных исследований по исторической лексикологии.

Апробация работы. Основные моменты настоящего исследования были изложены в докладах и обсуждены в прениях на следующих конференциях:

1) Церковнославянский язык и церковнославянизмы (Первая научная конференция преподавателей и студентов «Наука. Университет. 2000», Новосибирск, 2000);

2) Лексика паремий Борису и Глебу, не зафиксированная в словарях древнерусского языка (Межрегиональная научно-практическая конференция, посвящённая памяти выдающегося учёного и педагога, специалиста по библеистике, профессора НГУ Михаила Иосифовича Рижского, Новосибирск, 2001);

3) Русизмы в поздних списках паремий святым Борису и Глебу (Четвёртая научная конференция преподавателей и студентов «Наука. Университет. 2003», Новосибирск, 2003).

Кроме того, работа в целом была обсуждена и одобрена на заседании кафедры древних языков Новосибирского государственного университета 23 декабря 2005 года.

Основные положения, выносимые на защиту:

1) Почти все лексические разночтения, зафиксированные нами в списках паремий Борису и Глебу могут быть распределены по двум группам: разночтения, связанные со стремлением переписчика более точно, более детализованно передать содержание копируемого текста, более однозначно интерпретировать описываемую ситуацию, и разночтения, отражающие эволюцию лексики церковнославянского языка; некоторые разночтения (впрочем, довольно немногочисленные) порождены ситуацией нейтрализации лексического значения в определённом контексте.

2) Разночтения, отражающие эволюцию лексики церковнославянского языка, связаны в основном с периодом, традиционно называемом в нашей науке «эпохой второго южнославянского влияния», или, в интерпретации Л. П. Жуковской, «периода грецизации и архаизации» и дают чёткое распределение списков на две группы - старшую и младшую, включающие, по случайности, одинаковое количество рукописей (по пять в каждой группе).

3) Данные, полученные нами в результате анализа выявленных лексических разночтений в списках Краткой редакции паремийных чтений Борису и Глебу, позволяют предполагать, что изменения, произошедшие в церковнославянском языке в период, традиционно называемый «эпохой второго южнославянского влияния», связаны не только с воздействием на русскую культуру со стороны культуры болгарской и сербской, как полагал в своё время А. И. Соболевский, и не только с грецизацией и архаизацией, как считала Л. П. Жуковская, но, в первую очередь, со становлением в эту эпоху церковнославянского языка как языка не тождественного ни одному из живых славянских языков, и, как следствие этого, с назревшей необходимостью его кодификации.

4) Поскольку же церковнославянский язык сосуществовал на одной территории с живыми разговорными языками православного славянского мира (в частности, с древнерусским), его кодификация преследовала также цель увеличения роли тех элементов на всех уровнях языковой системы, которые могли быть использованы для противопоставления в плане выражения церковнославянского языка живым этническим языкам региона

ОгШоёоха. Таким образом, языковые явления, традиционно связываемые со вторым южнославянским влиянием, вызваны, по нашему мнению, внутренними потребностями языка; никакое воздействие со стороны на языковую систему не представляется возможным, если сама эта система не нуждается в такого рода воздействии.

Структура работы. Настоящее диссертационное исследование состоит из введения, пяти глав, заключения, приложения и списка использованной литературы, включающего в себя сто двадцать работ, как на русском, так и на иностранных (английский, французский, немецкий, польский, болгарский, сербскохорватский, украинский, белорусский) языках, расположенных в алфавитном порядке. Первую часть библиографического списка составляют работы, расположенные в соответствии с порядком кириллического алфавита, вторую часть - работы, расположенные в соответствии с порядком латинского алфавита. Лексикографические источники приводятся в общем списке цитированных работ.

Заключение диссертации по теме «Русский язык», Мусорин, Алексей Юрьевич

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проанализированные выше лексические разночтения между десятью списками Краткой редакции паремийных чтений Борису и Глебу позволяют нам сделать некоторые выводы, во-первых, относительно развития лексики исследуемого нами памятника, а во-вторых, относительно развития лексической системы церковнославянского языка в целом. Это, надо сказать, далеко не одно и то же.

С онтологической точки зрения, язык всегда предшествует любому созданному на нем конкретному тексту; язык всегда существует ранее, нежели возникает текст. Из этого положения, справедливость которого вряд ли кто осмелится оспаривать, не следует, однако, что история языка того или иного конкретного памятника представляет собою всего лишь отражение в тексте истории языка в целом, ее частный случай. Возникнув в результате функционирования языка, будучи продуктом языковой деятельности человека, текст начинает жить и развиваться по своим собственным, отличным от языковых, законам. Хотя, несомненно, эволюция языка также находит свое отражение в эволюции рукописного текста памятника. Если бы это было не так, возникновение лингвотекстологическо-го метода, в том виде, в каком он существует сейчас, было бы просто невозможно: исследование разночтений между различными списками одного и того же произведения ничего не дало бы исследователям истории языка. Не состоялась бы и эта работа.

Справедливости ради надо заметить, что подобным образом дела обстоят не только в лингвотекстологии, но и в других разделах науки о языке. «Анализируя язык, лингвист исходит (неизбежно) из некоторого конечного набора информации (закрытого текста) и гипотетически делает заключение о характере лроизвольного - потенциально бесконечного текста данного языка (открытого текста). Это выражается в гипотезе о том, что некоторые явления данного закрытого текста встретятся в любом тексте данного языка и что определённые явления, напротив, нехарактерны для других текстов» [99, с.39]. Таким образом, важнейшей задачей историка языка, работающего с памятниками письменности, является распределение всех обнаруженных в тексте явлений на две группы: явления свойственные только данному (закрытому) тексту и явления, свойственные языку в целом. Основанием для такого распределения, на наш взгляд, может служить только наличие интересующего нас явления в других текстах, созданных на исследуемом нами языке. Применительно к лексике это означает, что признание за словом неокказионального статуса основывается на его зафиксированности в тех или иных историко-лексикографических исследованиях, прежде всего в словарях. Логично предположить, что по мере развития исторической лексикологии и лексикографии, по мере вовлечения в научный оборот большего количества фактического материала всё большее количество слов будет приобретать неокказиональный статус.

Графически соотношение эволюции языка и эволюции текста можно представить в виде двух пересекающихся окружностей, из которых одна символизирует явления, связанные с эволюцией языка (Т), а другая СТ) - явления, связанные с эволюцией текста. Зона их пересечения (У) -это явления эволюции языка, нашедшие свое отражение в эволюции текста. Они то и представляют для нас наибольший интерес, поскольку только опираясь на них, мы можем описывать язык прошедших эпох.

Как мы видим, далеко не весь корпус явлений истории языка находит свое отражение в текстах, на что, впрочем, указывал еще Ф. П. Филин

98]. Исследование явлений языка, не попавших в зону пересечения, т. е. не нашедших отражения в тексте, не подлежит рассмотрению в работах того типа, к которым относится наше исследование.

Изменения языка памятника, не связанные с эволюцией языковой системы, представлены у нас, по-преимуществу, в последней главе, хотя некоторые случаи рассматриваются в главе 3. Сюда, например, относится отражение праславянского как Ч в списках К9 - тисачь и К10 - имлю-чи, п'лечы. Появление этого русизма в церковнославянском тексте на месте ожидаемого Щ вовсе не свидетельствует об изменении церковнославянской языковой нормы. Как уже было сказано ранее , появление Ч на месте праславянского Н} связано с некоторыми графико-орфографическими особенностями протографа и представляет собой типичную ошибку, возникающую при переводе идеографического символа в фонетическое алфавитное письмо. Такие примеры можно было бы множить, но это опять же не представляется нам необходимым.

Факторами, изменяющими языковые характеристики текста, являются, в первую очередь, так называемые ошибки прочтения [47, с. 65], ошибки запоминания [47, с. 73], ошибки внутреннего диктанта [47, с. 74], ошибки письма, достаточно подробно охарактеризованные акад. Д. С. Лихачёвым [47, с. 76]. В некоторых случаях мы сталкиваемся с сознательной языковой правкой со стороны переписчика. Как мы уже указывали ранее, наиболее явственно вмешательство переписчика в язык рукописи представлено в списке К7. Его создатель с редкостным упорством и последовательностью церковнославянизирует текст, изгоняет из текста все, что могло бы употребляется не только в церковнославянском, но и в древнерусском языке. Для истории литературного языка такой текст имеет минимальную ценность, поскольку отражает не господствующую в период его создания церковнославянскую норму, но всего лишь индивидуальное лин-гво-стилистические взгляды переписчика, по-видимому, довольно искусственные. История же языка, как впрочем и любая другая наука, интересуется, в первую очередь, типовыми случаями, а не индивидуальными отклонениями, сколь бы любопытными нам не казались последние. Впрочем, вполне возможно, что здесь мы имеем дело с какой-нибудь локальной школой, локальным изводом,

Между тем, основным фактором, изменяющим «языковую физиономию» текста являются вовсе не ошибки писца, столь подробно описываемые Д. С. Лихачевым в его «Текстологии» [46] и, конечно же, не сознательное вмешательство переписчика в текст. Последнее, как нам кажется, встречается достаточно редко. Если результаты, полученные нами при изучении паремий Борису и Глебу типичны, мы должны признать, что основным фактором эволюции лексической стороны текста является нейтрализация лексических значений слов. Именно с нейтрализацией лексических значений связана большая часть разночтений, рассмотренных нами в последней главе настоящего исследования. Наиболее простым и наименее распространенным случаем нейтрализации лексических значений слов, как мы уже указывали выше, является синонимия. Как правило же, ситуация нейтрализации лексических значений связана с тем, что в большинстве контекстов слова реализуют не весь спектр своих значений, но лишь некоторую часть из них, иногда всего лишь одну сему. Таким образом, слова, имеющие общие значения, или общие фрагменты своих значений, могут быть взаимозаменяемы в контекстах, реализующих именно эти значения или их фрагменты. Понятно, что чем меньшее количество сем реализуется в том или ином контексте, тем больше вероятность замены этого слова каким-либо другим. В связи с этим встает вопрос об изучении способности контекста реализовывать тот или иной объем значения слова и о создании соответствующей типологии контекстов. Решение подобных вопросов, однако, находится за пределами нашего исследования. Поскольку замены слова, возникающие в результате действия механизмов нейтрализации лексических значений во многом случайны, построить какую-либо классификацию текстов, даже самую примитивную, на основании этого типа разночтений не представляется возможным.

Разночтения, отражающие эволюцию церковнославянского языка, напротив, могут служить хорошим основанием для классификации списков. Они всегда системны, поскольку системна породившая их эволюция языка. Именно эти разночтения позволили нам разбить весь корпус имеющихся у нас рукописей на две группы: старшую и младшую. По случайности, выделенные нами группы оказались равными по числу входящих в них списков. В старшую группу нами объединяются пять рукописей XIII-XIV веков, а в младшую пять рукописей XV века. Последние пять списков могли бы служить прекрасной иллюстрацией к тому спектру явлений, который со времен работ А. И. Соболевского получил в нашей науке наименование «второго южнославянского влияния». Хотя, как мы указывали выше, к одному только влиянию славянского юга свести произошедшие в церковнославянском языке изменения не представляется возможным. Более того, мы склонны считать, что изменения, произошедшие в церковнославянском языке в указанный период, инспирированы, в первую очередь, изменением соотношения между древнерусским и церковнославянским языками, а также изменением соотношения различных групп церковнославянизмов внутри языковой системы церковнославянского языка. Впрочем, об этом мы уже писали выше и не считаем необходимым повторяться. Вместе с тем, представляется необходимым указать на то, что изменения, произошедшие в церковнославянском языке в эпоху так называемого «второго южнославянского влияния» привели к значительному увеличению дистанции между древнерусским и церковнославянским языками. Это, в свою очередь, вызывало определенные трудности в изучении и понимании церковнославянского языка. Прямым следствием этих трудностей была тенденция к упорядочению системы церковнославянского языка на всех языковых уровнях. Наиболее ярким сигналом проявления этой тенденции на уровне лексики являются гиперкорректные написания, которые наиболее многочисленны в указанную эпоху. Таким образом, период в истории церковнославянского языка, традиционно связываемый со вторым южнославянским влиянием, с грецизацией и архаизацией, с полным основанием можно было бы назвать периодом упорядочения и кодификации, периодом формирования нормы самостоятельной языковой системы, не тождественной языковой системе ни одного этнического славянского языка и, следовательно, не имеющей опоры в повседневном разговорном узусе.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Мусорин, Алексей Юрьевич, 2006 год

1. Аврорин A.B. Проблемы изучения функциональной стороны языка. Л., 1975.

2. Алексеев A.A. Почему в Древней Руси не было диглоссии // Литературный язык Древней Руси . Л., 1987. С. 3 - 11.

3. Алексеев В.Н., Дергачёва-Скоп Е.И., Покровский H.H., Ромода-новская Е.К. Об археографических экспедициях Сибирского отделения АН СССР в 1965-67 гг. // Археографический ежегодник за 1968 г. М., 1970. -С. 267 274.

4. Алипий (Гаманович). Грамматика церковнославянского языка. М., 1991.

5. Бартошевич А. История русского литературного языка. Варшава,1975.

6. Бели!) А. О юьижевним .езицима // 1ужнословенски филолог. -XIX.-1952.-С. 1-16.

7. Бели!) А. Око нашег кн>ижевног je3HKa. Београд, 1985.

8. Библейская энциклопедия. М., 1991.

9. Богуславский С. Украйно pycKi'i пам'ятки XI-XIII вв. про княз1в Бориса та Гл1ба (розвщка й текста). КиТв, 1928.

10. Бончев А. Църковнославянска граматика със сборник от образ-ци за превод. Речник на църковнославянския език. София, 1964.

11. Булыка А. М., Жураусю А. Г., Свяжынсю У. М. Мова выданняу Францыска Скарыны . Мшск, 1990.

12. Варлаам. Обозрение рукописей собственной библиотеки преподобного Кирилла Белозерского // ЧОИДР . 1869. - Кн.2. - Отд.Ш. - С. 1-69.

13. Вейсман А.Д. Греческо-русский словарь . М.,1991.

14. Голубовский П.В. Служба святым мученикам Борису и Глебу в Иванической Минее 1547- 1579 гг. // Чтения в Историческом обществе Нестора-летописца. Киев, 1990. Кн. XIV. - Вып.З. - С. 125 - 164.

15. Горшков А.И. Теоретические основы истории русского литературного языка. М., 1981.

16. Горшков А.И. Теория и история русского литературного языка. М., 1981

17. Грабчыкау С.М. Беларуска-pycKÍ слоушк. Míhck, 1991.

18. Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. М., 1986.

19. Дурново H.H. Введение в историю русского языка. М., 1969.

20. Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь. М.,1993.

21. Дювернуа. Материалы для словаря древнерусского языка. М.,1894.

22. Ефимов А.И. История русского литературного языка: Курс лекций. М„ 1955.

23. Жуковская Л.П. Грецизация и архаизация русского письма 2-й пол. XVI в. (Об ошибочности понятия «Второе южнославянское влияние») // Древнерусский литературный язык в его отношении к старославянскому. М., 1987.-С. 144- 176.

24. Жуковская Л.П. Лингвистические данные в текстологических исследованиях // Изучение русского языка и источниковедение. М., 1989. С. 3 - 26.

25. Жуковская Л.П. Памятники письменности традиционного содержания как лингвистический источник (Их значение и методика исследования) // Исследования по лингвистическому источниковедению. М., 1963.-С. 20-35.

26. Жуковская Л.П. Постоянная и варьирующаяся лексика в списках памятника (Вопросы изучения и лексикографирования) // Славянское языкознание; VIII Международный съезд славистов. Загреб

27. Любляна; сентябрь 1978 г. Доклады советской делегации. М., 1978. - С. 172- 195.

28. Жуковская Л.П. Язык и текстология древних славянских памятников. М., 1976.

29. Зверковская Л.П. Суффиксальное словообразование русских прилагательных XI-XVII вв. М., 1986.

30. Зееман К.Д. Диглосията и смесите текстове в Киевска Русия // Старобългаристика. IX. - 1985. - №3. - С. 3 - 10.

31. Злыгостьева О.Г. Лингвотекстологическое исследование списков Стишного Пролога XV-XVII веков (На материале оригинальных русских майских чтений ). Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук. Барнаул, 1993.

32. Итэсь Е.Г. О коннотативном содержании церковнославянизмов и отражении их стилистической окраски в словаре // Историческая лексика русского языка. Новосибирск, 1983. С. 78 - 88.

33. Кайперт Г. Крещение Руси и история русского литературного языка // Вопросы язкознания. 1991. - №5. - С. 86 - 112.

34. Камчатнов A.M. Текстология и лексическая вариативность и Изборнике Святослава 1073 г. и его списках (XI-XVIII вв.). Автореферат на соискание учёной степени кандидата филологических наук. М.,1983.

35. Касаткин Л.П. Церковнославянский язык // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 575 - 576.

36. Клименко А.П. История русского литературного языка с точки зрения диглоссии // Литературный язык Древней Руси. Л., 1986. — С- 11 — 22.

37. Ковалевская Е.Г. История русского литературного языка. М.,1978.

38. Кожин А.Н. Литературный язык Московской Руси. М., 1984.

39. Колесов В.В. Введение в историческую фонологию. Л., 1982.

40. Колесов В.В. Древнерусский литературный язык. Л., 1989.

41. Колесов В.В. Критические заметки о древнерусской диглоссии // Литературный язык Древней Руси. Л., 1986. С. 22 - 41.

42. Кравецкий А.Г. К изучению текста богослужебных книг: Паремийная версия книги пророка Ионы // Вопросы языкознания. 1991. -№5.-С. 71-84.

43. Кравецкий А.Г. Из истории паремийного чтения Борису и Глебу // Традиции древнейшей славянской письменности и языковая культура восточных славян. М., 1991. С. 42 - 52.

44. Кравецкий А.Г. История церковнославянского языка позднего периода: Проспект. Ежегодная богословская конференция. Материалы 1997 года. М., 1997. - С. 104 - 110.

45. Кубрякова Е.С. Конверсия // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 235.

46. Кузнецов С.Н. Международные языки // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 291.

47. Ларин Б.А. Лекции по истории русского литературного языка X середины XVIII вв. М., 1975.

48. Лихачёв Д.С. Текстология. Л., 1983.

49. Лихачёв Н.П. Палеографические значения бумажных водянных знаков. Спб,, 1899.

50. Лукина Г.Н. Старославянские и древнерусские лексические варианты с начальными а-я, ю-у, е-о в языке древнерусских памятников XI-XI V вв. // Русская историческая лексикология. М., 1968. С. 104 - 114.

51. Львов А.С. Лексика «Повести временных лет». М., 1975.

52. Львов A.C. Очерки по лексике памятников старославянской письменности. М., 1966.

53. Мещерский H.A. Древнеславянский общий литературно-письменный язык на раннем этапе культурно-исторического развития всех славянских народов // Мещерский H.A. - Избранные статьи. Спб., 1995. -С. 21-32.

54. Михайловская Н.Г. Некоторые вопросы лексико-семантической вариантности на материале языка древнерусских произведений о Борисе и Глебе // Исследования по словообразованию и лексикологии древнерусского языка. М., 1969.-С. 214-251.

55. Михайловская Н.Г. Синонимическая заменяемость слов в списках древнерусской «Пчелы» // Исследования по словообразованию и лексикологии древнерусского языка. М., 1978. С. 139 - 172.

56. Михайловская Н.Г. Системные связи в лексике древнерусского книжно-письменного языка XI-XIV вв. Нормативный аспект. М., 1980.

57. Молдован А.И. «Слово о законе и благодати» Иллариона. Киев,1984.

58. Николаев Г.А. Русское историческое словообразование. -Казань, 1987.

59. Николаев Г. А. Словообразовательная синонимия существительных в русском литературном языке XI-XIX вв. // Литературный язык Древней Руси. Л., 1986. С. 137 - 143.

60. Новопашенный А.Д. Записки по этимологии русского языка в связи с древнеславянским, составленные со слов А.Д. Новопашенного. Спб., 1889-90.

61. Ожегов С.И. Словарь русского языка. М.,1964.

62. Осипов Б.И. История русской орфографии и пунктуации. -Новосибирск, 1992.

63. Панин Л.Г. Исследование лексических различий в минейном Торжественнике // Лексическая и фразеологическая семантика языков народов Сибири. Новосибирск, 1987. -С. 15-43.

64. Панин Л.Г. История церковнославянского языка и лингвистическая текстология. Новосибирск, 1995.

65. Панин Л.Г. Лексика церковной гомилетики (о причинах появлений лексических различий в списках минейного Торжественника) // Христианство и церковь в России феодального периода (Материалы). Новосибирск, 1988. С. 5 - 29.

66. Панин Л.Г. Лингвотекстологическое исследование минейного Торжественника. Новосибирск, 1988.

67. Панин Л.Г. Минейный Торжественник в истории русского литературного языка (лингвотекстологическое исследование списков XIV-XVI вв.). Автореферат диссертации на соискание учёной степени доктора филологических наук. Л., 1991.

68. Панин Л.Г. О церковнославянском языке // Русская лексика в историческом развитии. Новосибирск, 1988. С. 22 - 51.

69. Петрова Л.Я. Лингвотекстологическое исследование рукописи XI в. «XIII слов Григория Богослова»: Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук. Л., 1979.

70. Пичхадзе A.A. К истории славянского паремийника (паремийные чтения книги Исход) // Традиции древнейшей славянской письменности и языковая культура восточных славян. М., 1991. С. 147 — 173.

71. Порохова О.Г. Полногласие и неполногласие в русском литературном языке и народных говорах. Л., 1988.

72. Православный молитвослов и Псалтирь. Барнаул, 1990.

73. Рогова В.Н. Словообразовательная система русского языка в XVI веке. Красноярск, 1972.

74. Словарь древнерусского языка Х1-Х1У вв. М., 198876) Словарь древнерусского языка Х1-Х1У вв. Введение, инструкции, список источников, пробные статьи. / Под ред. Р.И.Аванесова. -М.,1986. М., 1986.

75. Словарь древнерусского языка XI XVII вв. М., 1975 - (издание продолжающееся).

76. Словарь старославянского языка восточнославянской редакции Х1-ХИ веков. Киев, 1987.

77. Соболева Л.С. Исторические паремии Борису и Глебу -малоизученный памятник Киевской Руси (Машинопись). Новосибирск, 1981.

78. Соболева Л.С. Исторические паремии Борису и Глебу -малоизученный памятник Киевской Руси. Автореферат на соискание учёной степени кандидата филологических наук. Л., 1981.

79. Соболева Л.С. Паремийные чтения Борису и Глебу // Вопросы истории книжной культуры. Новосибирск, 1975. С. 105 - 123.

80. Соболевский А.И. История русского литературного языка. Л.,1980.

81. Соколов Д.Д. Справочная книга по церковнославянскому правописанию. Спб., 1907.

82. Срезневский И.И. Мысли об истории русского языка. М., 1959.

83. Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка. М., 1989.

84. Срезневский И.И. Грамота великого князя Мстислава и сына его Всеволода новгородскому Юрьеву монастырю // Срезневский И.И. Русское слово. М., 1986. С. 45 - 56.

85. Старославянский словарь (по рукописям X XI веков) / Под ред. Цейтлин Р. М., Вечерки Р., Благовой Э. М., 1999.

86. Тимофеев К. А. Религиозная лексика русского языка как выражение христианского мировоззрения. Новосибирск, 2001.

87. Тихомиров М.Н. Описание Тихомировского собрания рукописей. М.,1968.

88. Толстой Н.И. История и структура славянских литературных языков. М., 1988.

89. Толстой Н.И. К вопросу о древнеславянском языке как общем литературном языке южных и восточных славян // Вопросы языкознания -1961.- №1.-С. 52-66.

90. Толстой Н.И. Роль древнеславянского литературного языка в истории русского, сербского и болгарского литературного языка в XVII-XVIII вв. // Вопросы образования восточнославянских языков. М., 1962. -С. 5 21.

91. Тот И.Х. Русская редакция древнеболгарского языка а конце XI начале XII веков. София, 1985.

92. Успенский Б.А. Из истории русского литературного языка XV -начала XIX века. М., 1985.

93. Успенский Б.А. История русского литературного языка. Мюнхен, 1987.

94. Успенский Б.А. Краткий очерк истории русского литературного языка (Х1-Х1Х вв.). М., 1994.

95. Успенский Б.А. Языковая ситуация в Киевской Руси и её значение для истории русского литературного языка. М., 1983.

96. Успенский Б.А. Языковая ситуация и языковое сознание в Московской Руси: Восприятие церковнославянского и русского языка // Византия и Русь. М., 1987. С. 206 - 227.

97. Успенский Б.А. Структурная типология языков. М., 1965.

98. Черепанова O.A. Морфологическое и лексико-словообразовательное варьирование в Успенском сборнике XI-XIII вв. // История русского языка: Древнерусский период. Л., 1976. С. 101 - 118.

99. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1986- 1987.

100. Филин Ф.П. Истоки и судьбы русского литературного языка. М., 1981.

101. Филин Ф.П. Историческая лексикология русского языка: Проспект. М., 1984.

102. Филин Ф.П. Лексика русского литературного языка древнеки-евской эпохи (по материалам летописей). Л., 1949.

103. Филин Ф.П. Происхождение русского, украинского и белорусского языков. Л., 1972.

104. Хабургаев Г.А. Первые столетия славянской письменной культуры. Истоки древнерусской книжности. М., 1994.

105. Хабургаев Г.А. Проблемы диглоссии и южнославянских влияний в истории русского литературного языка (В связи с книгой Б.А. Успенского «История русского литературного языка (XI-XVII)») // Вопросы языкознания. 1991. - №2. - С. 111 - 125.

106. Цейтлин P.M. К истории слова «драгоценнный» в русском литературном языке // Вопросы исторической лексикологии и лексикографии восточнославянских языков. М., 1974. С. 179 - 184.

107. Цейтлин P.M. Лексика старославянского языка. Опыт анализа мотивированных слов по данным древнеболгарских рукописей X XI вв. М., 1977.

108. Цонев Б. История на български език. София, 1935.

109. Шелепова Л.И. Лексические разночтения в Прологе (На материале списков XII-XVII вв.). Барнаул, 1992.

110. Ягич И.В. Рассуждения южнославянской и русской старины о церковнославянском языке // Исследования по русскому языку. Спб., 1885- 1895.

111. Язык русской агиографии XVI века (Опыт автоматического анализа). Л., 1990.

112. Якубинский Л.П. Краткий очерк зарождения и первоначального развития русского национального литературного языка (XV-XVII века) // Якубинский Л.П. Избранные работы. Язык и его функционирование. -М., 1986. С. 128- 158.

113. Якубинский Л.П. История древнерусского языка. М., 1953.

114. Янкоусю Ф.М. Пстарычная граматыка беларускай мовы. MiHCK, 1989.

115. Bakker Н. P. S. Towards a Critical Edition of the Old Slavic New Testament: A Transparent and Heuristic Approach. Amsterdam, 1996.

116. Camuglia M., Picchi E. Towards an Electronic Ancient Slavonic Dictionary // Texts Variety in the Witnesses of Medieval Texts. Sofia, 1988. -P. 116-122.-P. 116-122.

117. Cleminson R. M. The Early Printed Book as a Textual Nariant // Texts Variety in the Witnesses of Medieval Texts. Sofia, 1988. P. 50 - 60. - P. 50 - 60.

118. Dobreva M., Dobrev D. Application of Statistical Methods to the Study of Orthographic Variety in Medieval Slavic Texts // Texts Variety in the Witnesses of Medieval Texts. Sofia, 1988. P. 85 - 98.

119. Dostál A. Staroslovenstina jako spisovny jazyk / /Bull. Vysoké skoly ruskeho jazyka a literatury.-III. Praha, 1959. S. 131- 139.

120. Issatschenko A. Mythen und Tatsachen über die Entstehung der russischen Litteratursprache. Wien, 1979.

121. Kucera K. Some Aspects of Orthographie Variety in a Changing Writing System // Texts Variety in the Witnesses of Medieval Texts. Sofia, 1988.-P. 77-84.

122. Kurz J. Cirkevnoslovanski jazyk jako mezinarodní kulturni (literarni) jazyk Slovanstva // Ceskoslovenske prednasky pro IV Mezinarodní sjezd slovistu v Moskve. Praha, 1958. S. 36 - 41.

123. Miltenova A. Computer-Aided Repertory of Medieval Literature and Letters // Texts Variety in the Witnesses of Medieval Texts. Sofia, 1988. -P. 138- 149.

124. Novum Testamentum Graece et Latine. Nestle-Aland, 1993.

125. Так J. G. van der. The Handling of Variation in Old Bulgarian Apostolos Texts // Texts Variety in the Witnesses of Medieval Texts. Sofia, 1988. P. 40-49.

126. Veder W. Вариация в кругу семьи: О Пншенехъ II Texts Variety in the Witnesses of Medieval Texts. Sofia, 1988. P. 100 - 115.