Художественная антропология позднего Л.Н. Толстого тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Белянин, Михаил Юрьевич

• Белянин, Михаил Юрьевич
• кандидат филологических наук
• 2007

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Белянин, Михаил Юрьевич

Введение

Глава I. Концепция человека в творческом сознании позднего Л.Н.Толстого

1.1. Проблема художественной антропологии в литературоведении

1.2. Концепция человека позднего JI.H. Толстого: духовный смысл и христианский компонент

1.3. Актуальные вопрсы толстоведения в свете художественной антропологии

Глава П.Специфика художественного воплощения человека в творчестве позднего JI.H. Толстого

2.1 .Человек в творческом сознании JI.H. Толстого: художественная методология

2.2. Художественная логика судеб героев романа JI.H. Толстого «Анна Каренина»

2.3. Идея Воскресения в прозе JI.H. Толстого позднего периода

2.4. Мотив стихии в художественном мире драмы JI.H. Толстого «Живой труп»

2.5 Психология самообольщения в повести JI.H. Толстого «Дьявол»

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Художественная антропология позднего Л.Н. Толстого»

Христианское основание русской литературы долгое время оставалось I вне поля зрения исследователей, так что переосмысление и обновление подходов к предмету изучения, ставшее основной теоретической задачей «постсоветского» литературоведения, обозначает перспективу освоения духовного подтекста русской литературы, ибо «чем меньше внимания к христианской проблематике в отечественной классике, тем очевиднее опасность исчезновения из поля зрения ученого целых пластов художественной мысли и вольного и невольного смещения смысловой иерархии»1, детерминированной внутренним сюжетом отечественной словесности - духовным преображением человека2. Освоение закономерностей и специфики преломления духовной традиции русской культуры, христианской по своим истокам и содержанию, в художественном творчестве русских писателей вписывается в контекст изысканий по проблеме научной концепции истории русской литературы, в свете которой учитываются категории национального миропонимания3 и духовные доминанты авторского сознания. На данном научном направлении достигнуто немало4,

1 Тарасов Б. Где искать бесов? Сегодняшние размышления о Достоевском // Литературная газета. -1991.-13 ноября. - С. 11

2 См. обитом: Чернов А.В. Архетип блудного сына в русской литературе XIX века // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. - Петрозаводск, 1994. - С. 151-158.

3 Актуализация национального своеобразия русской литературы обусловила необходимость создания этнопоэтики. См. об этом: Захаров В.Н. Православные аспекты этнопоэтики русской литературы // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. - Петрозаводск, 1998.-С. 5-50.

4 См. об этом: Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. - Петрозаводск, 1995; Он же. Пасхальность русской словесности. - М., 2004; Он же. Христианский реализм как художественный принцип Пушкина и Гоголя // Гоголь и Пушкин: Четвертые Гоголевские чтения. - М., 2005. - С. 100-108; Евангельский текст в русской литературе XVIII - XX веков. - Петрозаводск, 1994-2005; Христианство и русская литература. - СПб., 1994-2002; Русская литература XIX в. и христианство. -М., 1997; Звозников А.А. Гуманизм и христианство в русской литературе XIX века. - Минск, 2001; Кабанков Ю. Одухотворение текста. Литература в контексте религиозного сознания. - Владивосток, 2006; Пушкинская эпоха и христианская культура: Вып.1-8. - СПб, 1993-1995; Одиноков Г.В. Русские писатели XIX века и духовная культура. - Новосибирск, 2003; Воропаев В.А. Духом схимник сокрушенный.: Жизнь и творчество Н.В. Гоголя в свете Православия. - М., 1994; Непомнящий B.C. Пушкин. Русская картина мира. - М., 2000; Мельник В.И. «Обломов» как православный роман // И.А. Гончаров. Материалы Международной конференции, посвященной 185-летию со дня рождения И.А. Гончарова. - Ульяновск, 1998.-С. 143-158. проделана определенная работа, сводящаяся к новому прочтению русской классики. Внимание к религиозно-нравственным аспектам художественных исканий писателей носит устойчивый характер, что продиктовано изменением литературоведческой аксиологии - системы исследовательских приоритетов, предполагающих «осознание христианского (а именно - православного) подтекста»1 как «общего знаменателя, конституирующего единство русской культуры» . Все это выявляет перспективы разрешения кризиса адекватности, связанного с несоответствием системы аксиологических координат исследования и аксиологии объекта изучения. Углубление представлений о христианском содержании художественного наследия русских писателей предполагает расширение литературоведческого горизонта понимания человека - носителя и хранителя религиозного идеала и предмета и объекта искусства слова во всей его полноте и онтологической значимости. Формирующееся в науке направление исследования художественной антропологии подчинено освещению человека в литературоведческом дискурсе, что достигается уяснением системно-целостного единства авторской концепции человека и художественных приемов и специфики ее воплощения в произведениях искусства слова. Однако в литературоведении лишь формируются подходы к адекватному истолкованию специфики художественного воплощения человека в искусстве слова: «Современная наука пока мало успела в изучении центральной проблемы литературно-художественной антропологии - целостного (курсив наш. - М.Б.) человека, его природы и структуры» . П.А. Флоренский еще в первой трети XX в. обратил внимание на то, что «научное мировоззрение и качественно и количественно утратило тот основной масштаб, которым определяются все наши масштабы: самого человека»4. Так что пристальное внимание к антропологическому

1 Есаулов И.А. Литературоведческая аксиология: опыт обоснования понятия // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. - Петрозаводск, 1994. - С. 379.

2 Есаулов И.А. Пасхальный архетип в поэтике Достоевского // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. - Петрозаводск, 1998. - С. 356.

3 Удодов Б.Т. Пушкин: художественная антропология. - Воронеж, 1999. - С. 9.

4 Флоренский П.А. Собр. соч.: В 2 тт. Т.2. - М., 1990. - С. 40. компоненту гуманитарного знания1 на рубеже XX и XXI вв. было предопределено всем ходом развития научной мысли2 и нашло свое отражение в изучении творчества русских писателей в контексте христианской культуры.

Очевидно, что изучение художественной антропологии становится одним из продуктивных направлений науки об искусстве слова, активно разрабатыл ваемым в последние годы воронежской филологической школой , сводящимся к прояснению характера связи христианской традиции и своеобразия художественного мира русских писателей в опыте художественного освоения феномена человека. Однако необходимо признать, что данное направление находится в стадии становления, а потому и термин «художественная антропология» отсутствует в «Литературной энциклопедии терминов и понятий» (М., 2001) и им не в полной мере оперируют теоретики литературы.

1 См. об этом: Москвина P.P., Мокроусов Г.В. Человек как объект философии и литературы. - Иркутск, 1987; Человек в зеркале наук: Труды методологического семинара «человек» / Под ред. А.О. Бороноева. - JI., 1991; Человек: образ и сущность. - М., 1991; Человеческий фактор в языке: Языковые механизмы экспрессивности / Отв. ред. Н.В. Телия. - М., 1991; Человеческий фактор в языке: Коммуникация. Модальность. Дейксис / Отв. ред. Т.В. Булы-гина. - М., 1992; Велик А.А. Культурология. Антропологические теории культур. - М., 1999; Барулин B.C. Российский человек XX веке. Потери и обретение себя. - СПб., 2000; Антропоцентризм современной лингвистической ситуации: Сб. статей. - Липецк, 2002 Художественная антропология русской литературы XIX-XX вв. // Антропоцентрическая парадигма в филологии: Материалы международной научной конференции. - Ставрополь, 2003. - ч.1. - Литературоведение. - С. 117-359; Человек: образ и сущность. Ежегодник, 2003. Слово и культура. - М., 2003; Православное учение о человеке. - М.-Клин, 2004; Русская антропологическая школа: Труды. Вып. 2. - М., 2004.

2 Подобную специализацию современных литературоведческих исследований предвидел В.В. Кожинов: «Нам не раз придется говорить о литературных явлениях, так или иначе основанных на христианских понятиях и образах» (Кожинов В.В. «И назовет меня всяк сущий в ней язык.»: Заметки о духовном своеобразии русской литературы // Наш современник. -М., 1981.-№11.-С. 158).

3 См. об этом: Удодов Б.Т. Художественная антропология в русской литературе XIX в. (итоги и проблемы) // Ведущие научно-педагогические коллективы. - Воронеж, 2003. - С. 467478. В 2004 г. при кафедре русской литературы Воронежского ГУ была создана научно-практическая лаборатория «Проблемы литературно-художественной антропологии». В книге А.А Подорого «Мимесис. Материалы по аналитической антропологии литературы. Т. 1. Н. Гоголь, Ф. Достоевский» (М., 2006) предпринята первая попытка обобщения и систематизации наблюдений над художественным воплощением концепции человека в русской классике. Также следует указать на внимание к обозначенной научной проблеме липецких специалистов. См. об этом: Русская литература и эстетика XIX - начала XX в.: Проблема человека. Сб.1 / Отв. ред. В.А. Сарычев. - Липецк, 1999; Русская литература и философия: постижение человека: Материалы Всероссийской научной конференции / Отв. ред. В.А. Сарычев. - Липецк, 2002; Русская литература и философия: постижение человека: Материалы Второй Всероссийской научной конференции: В 2 ч. / Отв. ред. В.А. Сарычев. - Липецк, 2004.

В свете обновления литературоведческой аксиологии мы предполагаем расширить и углубить понимание утверждающегося в науке об искусстве слова понятия художественная антропология. В литературоведческом дискурсе человек познавался исследователями, унаследовавшими доминантные установки советского литературоведения, как образ - всеобщая категория искусства, актуализирующая его коннотативную функцию в художественной системе произведения и изолированность от авторского мировидения. В связи с этим мы различаем образ человека в искусстве слова как литературоведческую категорию и авторскую концепцию человека (понимание человеческой сущности, восходящее к духовной традиции отечественной культуры и определяющее творческую индивидуальность писателя), воплощающуюся художественно-изобразительными средствами. Системно-целостное единство авторской концепции человека и подчиненных ее воплощению художественно-изобразительных средств предполагает научное освещение феномена человека в плане художественной антропологии писателя, осваивающей человека во всей полноте его духовной природы. Мы ставим задачу прочитать, учитывая обозначенный вектор методологии исследования, произведения позднего Толстого, вызывающие по-прежнему споры и интерпретируемые явно неоднозначно.

Устойчивое внимание к творческому наследию Толстого, художника и мыслителя, обусловлено тем, что и в начале XXI столетия оно остается существенным фактором отечественной духовной культуры: «Как бы мы ни спорили с Толстым, как бы резко ни отвергали его "ответы" на поставленные им "вопросы", само отношение Толстого к этим вопросам и к поискам ответов на них не может не отозваться в нашей душе животворным катарсисом ее нравственного обновления»1. И в связи с этим особый интерес представляет позднее творчество писателя, которое является опытом религиозно-философского и художественного освоения человека в условиях нравственно-социального кризиса рубежа XIX-XX веков. Несмотря на восстановление в современном литературоведении интереса к наследию позднего Толстого, следует признать, что в науке нет об

1 Виноградов И. Критический анализ религиозных взглядов JI.H. Толстого. - М., 1981. - С. 3. 6 щепризнанной концепции творчества писателя, так что «до сего дня всякий раз, когда мы хотим взять Толстого как итог, он оказывается проблемой»1. За прошедшие годы, отмеченные обновлением историко-литературного контекста и сменой литературоведческой аксиологии, в толстоведении не произошло существенных перемен, на что указывает М.В. Строганов в рецензии на монографию И.Ю. Лученецкой-Бурдиной «Особенности индивидуального стиля Л.Н. Толстого в 1870-1890 годы» (Ярославль, 2001): « <.> если с Толстым по «Войну и мир», в общем-то, и так все ясно, то дальше сложнее. Мы давно уже вышли из плена оценок позднего Толстого, данных В.И. Лениным, но мы до сих пор еще не нашли адекватного решения вне ленинской фразеологии» . В связи с этим напоминание В.Б. Ремизова о том, что мы еще «не имеем разработанной концепции <.> мировоззрения позднего Толстого»3, не потеряло своей актуальности и отражает состояние современного толстоведения, обратившегося к осмыслению творческих исканий писателя в поздний период во всей их полноте и неоднозначной сложности.

В связи с этим вполне очевидно, что творчество позднего Толстого «нуждается в новых подходах, непредвзятом прочтении»4, что предполагает разрешение острых проблем его истолкования, ибо писатель, представленный наукой как «адвокат стомиллионного земледельческого народа» и призывавший

1 Бабаев Э.Г. Лев Толстой: итог или проблема»? // Связь времен: Проблемы преемственности в русской литературе конца XIX - начала ХХвека. - М., 1992. - С. 75. На настоятельную потребность преодоления стереотипности подходов в работах о творчестве Толстого указывала Л.Д. Опульская в обзоре статей и комментариев в Юбилейном издании ПСС (См.: Литературное наследство. Т. 69. Кн. 2. - М., 1961. - С. 521-523), а также А.Б. Тарасов, отметивший, что творческое наследие Толстого по-прежнему представляет собой «серьезную духовную и научную проблему» (Тарасов А.Б. В поисках высшей правды // Литературная учеба. - М., 2001.-№6.-С. 82).

2 Новое литературное обозрение. - М., 2003. - №5. - С. 385.

3 Ремизов В.Б. Л.Н. Толстой: диалоги во времени. - Тула, 1998. - С. 121. Как отмечает исследователь, невостребованность философских и религиозно-нравственных исканий Толстого стала следствием «недостаточного уровня культуры <.> общества» (Там же. - С.271), чем и обусловлена неразработанность подходов к изучению наследия художника и мыслителя, адекватных его нравственному пафосу.

4 Опульская Л. Художественное Евангелие от Льва Толстого // Толстой Л.Н. Божеское и человеческое: произведения 1903-1910 гг.-М., 1994.-С. 8. исключительно «к активной борьбе со злом»1, открывается как художник, для которого главным критерием художественности является «внутренняя работа души»2.

Одна из наиболее значимых и актуальных проблем современного толсто-ведения - это уяснение соотнесенности творчества Толстого с христианской традицией духовной культуры. Нам представляется целесообразным в плане изучения художественной антропологии позднего Толстого сосредоточить свое внимание не на расхождении воззрений Толстого на человека и мир с православным вероучением, считая это предметом специального философского или богословского исследования, но обратиться к вдумчивому и взвешенному осмыслению христианского компонента художественных исканий писателя, укорененных по своим истокам и содержанию в христианской культуре. Мы признаем как непреложный факт неустанное стремление Толстого, художника, мыслителя и общественного деятеля, к утверждению христианского идеала в земной жизни человека, что так или иначе близко христианской эсхатологии и отвечает насущным духовным потребностям русского человека. В этой связи положение И.А. Есаулова о христианской доминанте отечественной духовной культуры принимается нами как исходное методологическое обоснование исследования, посвященного специфике художественного воплощения концепции человека в позднем творчестве Толстого.

К сожалению, необходимо признать, что в сегодняшнем литературоведении оформилось весьма тенденциозное направление, признающее христиан

1 Осмоловский О.Н. Достоевский и русский психологический роман. - Кишинев, 1981. - С. 147.

2 Толстой J1.H. Поли. собр. соч.: В 90 тт. Т. 29. - М., 1954. - С. 210. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страницы. Т.А. Ергольская отметила в своем дневнике пристальное внимание Толстого, еще студента, к человеку как таковому: «Он думает только о том, как углубляться в тайны человеческого существования» (Цит. по: Гусев Н.Н. Лев Николаевич Толстой. Материалы к биографии с 1828 по 1855 год. - М., 1954. - С. 198).

3 Как заметил исследователь, «русская классика XIX века, обогатившись художественными открытиями Нового времени, смогла создать шедевры, которые как в тексте, так и в своих подтекстах наследуют трансисторической христианской традиции в понимании мира и человека» (Есаулов И.А. Христианский реализм как художественный принцип Пушкина и Гоголя // Гоголь и Пушкин: Четвертые Гоголевские чтения. - М., 2005. - С. 105). 8 скую традицию значимой и ценной для адекватного понимания отечественной культуры, но отказывающее в причастности к ней большинству выдающихся русских писателей. Обращение к духовному подтексту их произведений обусловлено стремлением дискредитировать художника, которому вменяется в вину уже не спор с эстетикой критического или же социалистического реализма, но расхождение с христианскими основами понимания мира и человека. Подобное редуцированное прочтение подменяет предмет литературоведческого исследования, который соотносится уже не с функционированием в тексте «аскетических идеалов», а с несоответствием идеи художественного произведения этим самым идеалам, точнее - недостаточной идейной (теперь уже «христианской») чистотой. Игнорируя духовное богатство и содержание русской классики и заметно сужая поле зрения исследователя, подобный начетнический подход является по сути версией позитивистского литературоведения1, в свете которого вопрос о христианском подтексте русской литературы, в частности творчества Толстого, даже не обозначается. Так, A.M. Любомудров, критически оценивая работы последних лет о русской классике и дистанцируясь от православного типа духовности, усвоенного художественной традицией отечественной классики, отмечает: «Православным произведением может считаться такое, художественная идея которого включает в себя необходимость воцерковления для спасения <.> Только если в художественном мире главными ценностями остаются Бог и спасение, понимаемое как спасение в Церкви, можно говорить о православности творчества писателя»2.

Мы полагаем, что экстраполяция нового литературоведческого клише с заведомо известным результатом на «корпус художественных текстов» вряд ли корректна, и ставит под сомнение адекватность полученных результатов, на основании которых «высокомерный отказ писателям в причастности их творчест

1 Термин предложен В.А. Котельниковым. (Он же. Христианский реализм Пушкина // Пушкинская эпоха и христианская культура: Вып. VIII. - СПб, 1995. - С. 27).

2 Любомудров A.M. О православии и церковности в художественной литературе // Русская литература. - СПб, 2001. - №1. - С. 117.

1 2 ва христианской традиции» выглядит по крайней мере псевдонаучным , ибо русские писатели в таком случае оказываются словно отлученными от русской литературы, христианской по своим истокам и духовному содержанию. Однако в отношении художественного наследия Толстого подобный подход используется столь часто, что «исследователи», по мнению Г. Андреева (Фейна), «подчас теряют элементарный вкус, изображая Толстого то чертом с рогами, то глупеньким доморощенным яснополянским болтуном» . Так, М.М. Дунаев в предисловии к статье В. Свенцицкого «Положительное значение Льва Толстого (К восьмидесятилетнему юбилею)» ничего не говорит о заслугах художника и мыслителя в области религиозного просвещения, игнорируя не только позицию Толстого, но и собственно содержание самой статьи, отмечает все же духовный вклад писателя в нравственное совершенствование человека: «Его призыв служить Богу относится вовсе не к Тому, Кому молится христианин <.> И спасение для Толстого мыслится не в вечности, а в земной жизни: как спасение от страха смерти <.> Однако придать смысл самой смерти можно, лишь противопоставив ей то самое Воскресение, какое Толстой безусловно отвергал»4. Нечеткость и неопределенность методологии М.М. Дунаева приводит исследо

1 Есаулов И.А. Экфрасис в русской литературе нового времени // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX вв. - Петрозаводск, 2001. - С. 47.

2 В.Н. Захаров отмечает, что при таком подходе «православными могут быть только духовные сочинения» (Захаров В.Н. Русская литература и христианство // Евангельский текст в русской литературе XVIII - XX вв. - Петрозаводск, 1998. - С. 7), что собственно и не ставит под сомнение A.M. Любомудров.

3 Андреев (Фейн) Г.Н. Чему учил граф Лев Толстой - М., 2004. - С. 7. В этом смысле показательна статья Сабирова В.Ш. и Соиной О.С. «Жизнь и смерть, любовь и ненасилие», в которой авторы при всей критичности своих суждений все же снисходительно признают философское творчество Толстого выдающимся событием: «Хотя результат его духовных и философских исканий оказался в итоге отрицательным, мы должны быть снисходительны к великому писателю, потому что он заплатил за свои ошибки слишком дорого» (Философия ненасилия Л.Н. Толстого: точки зрения.-Екатеринбург, 2002.-С. 191).

4 Дунаев М.М. Предисловие // Новый век. Толстой. Журнал размышлений. - Тула, 2005. - № 1. - С. 19. Показательна в свете уяснения исследовательской установки М.М. Дунаева мысль самого В. Свенцицкого, не совпадающая с положениями, выдвигаемыми современным исследователем: «Толстой не разрушил (курсив наш. - М.Б.) христианской догматики, как это думают те, кто считает догматику ветошью, с которой, в сущности, не стоило и бороться <.> застывшая религиозная жизнь, превращающая догмат из живых подвижных творческих начал в мертвые и сухие, почти бессознательные слова, - это религиозная жизнь получила от Толстого мощный толчок вперед» (Там же. - С. 27). вателя к парадоксальным и взаимоисключающим выводам и суждениям о творчестве Толстого, который осознается им одновременно и еретиком, и наставником православного христианина. Поздний Толстой, после «Анны Карениной», по его наблюдениям, хотя и является создателем «собственного вероучения, далекого от Православия», все же пишет художественные произведения, вполне пригодные «верующему человеку для чтения»1. Заблуждения М.М. Дунаева насчет разноплановости творческих исканий Толстого вполне обоснованны и далеко не случайны. Противопоставление светского и духовного в контексте единой культуры актуализирует мнимое превосходство одного компонента культуры над другим. Литература же своей принадлежностью к светскому компоненту не может и не должна дублировать духовный компонент культуры. Поэтому исследовательские манипуляции обусловлены предубеждением в том, что между светским компонентом культуры и христианской традицией не только не усматривается сколь-нибудь существенной близости, но и постулируется их духовная несовместимость. Однако «убеждение в непереходимости грани между благодатью и миром означает, по сути дела, невозможность самого проникновения идеи соборности в жизнь, невозможность воцерковления жизни»2, поэтому мы, вслед за И.А. Есауловым, полагаем, что для адекватного истолкования творчества русских писателей, а именно Толстого, принципиально важно определить не степень дистанцированности художника от христианской традиции постижения мира и человека, а степень близости ей. Именно с учетом того факта, что «неискушенная в богословских спорах прихожанка храма в русской деревне и св. Иоанн Златоуст причастны христианской традиции <.> находятся <.> на разных ярусах единой православной культуры»3, и можно говорить об укорененности писателей в христианской традиции, ощущаемой подсознательно, не на уровне идеологии, а через непосредственное восприятие ми

1 «В вопросах веры не должно быть принуждения»: Беседа профессора Московской духовной академии, автора исследования «Православие и русская литература» М.М. Дунаева и критика, кандидата филологических наук, С.М. Казначеева // Москва. - М,. 2002. - №4. - С. 200.

Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. - Петрозаводск, 1995. - С.20.

3 Есаулов И.А. Пасхальность русской словесности. - М., 2004. - С. 549. И pa и глубокий, духовный контакт с ним. И в связи с этим снимается противопоставление духовных исканий Толстого христианскому миропониманию: «Акцентирующие разрыв (Толстого и Церкви. - М.Б.) исследователи . при рассмотрении его художественного творчества обращают внимание на идеологические расхождения (курсив автора. - М.Б.) писателя с современным ему духовенством. Однако православие не является идеологией (курсив наш. - М.Б.)», так что, как показывает И.А. Есаулов, православный тип духовности стал «своего рода "грибницей" для поэтики Толстого»1. Поэтому при всем многообразии точек зрения на феномен Толстого целью современного исследователя его наследия становится выявление «подлинной сути пути писателя, глубинного смысла его метаний», и вряд ли плодотворны в научном отношении попытки «загнать живую жизнь в определенные идеологические (курсив наш. - М.Б.) или иные рамки» , как это делает М.М. Дунаев.

Уяснение укорененности художественных исканий позднего Толстого в христианской культуре, системно-целостное прочтение произведений позднего периода творчества писателя в контексте его духовного опыта, особенности человеческой природы толстовских героев - вот далеко не полный перечень вопросов, связанных с изучением позднего периода творчества Толстого.

Изучение художественной антропологии позднего Толстого позволяет углубить представления о художественной индивидуальности писателя в ее системной целостности, проявляющейся во внутреннем единстве концепции человека и специфики ее воплощения. Всеми признано, что творчество Толстого - «высшая точка аналитического, объясняющего психологизма XIX века» , порожденного пристальным вниманием к глубинным движениям человеческой души, устремленной в своем становлении к нравственному совершенству. Встречи героев Толстого с укорененными в духовной традиции персонажами всегда являются переломным моментом в напряженных и драматических

1 Есаулов И.А. Христианское основание русской литературы: соборность. // Литературная учеба.-М., 1998.-Ш.-С. 115.

Тарасов А. В поисках высшей правды. Л.Н. Толстой и православие как научная проблема // Литературная учеба. - М., 2001. - №6. - С. 82.

3 Гинзбург Л. О психологической прозе. - Л., 1977. - С. 271.

12 жизненных исканиях человека, поскольку благодаря им они обретают покой и согласие с миром. Так что человек Толстого оказывается способен воспринимать другого и доверяет ему.

Актуальность диссертации обусловлена неразработанностью спорных в современной науке вопросов, связанных с научным освоением художественного наследия позднего Толстого:

- укорененность в христианской антропологии концепции человека Толстого и преломление христианской аксиологии в системе художественно-изобразительных средств, подчиненной воплощению авторского понимания человека Толстого, что предполагает освоение феномена человека в плане изучения художественной антропологии писателя;

- систематизация и углубление представлений о творческом пути Толстого, связанных с уточнением периодизации духовных исканий и определением места в художественном наследии писателя романа «Анна Каренина», который не столько разделяет «ранний» и «поздний» периоды творчества, но смыкает их;

- целостность творческих исканий Толстого как художника и мыслителя, все еще ставящаяся под сомнение в науке, проигнорировавшей преемственность этапов творческих исканий писателя;

- уяснение существенных различий антропологических воззрений Толстого и революционной концепции личности в истории;

- апелляция творческого сознания Толстого к читательскому восприятию, выявляющая особую природу этического воздействия произведений христианского искусства, создание которых стало для Толстого в поздний период творчества основной художественной задачей.

Как показывает представленный в диссертации обзор работ, посвященных художественной антропологии Толстого, на данный момент имеется лишь несколько монографических исследований по этой теме: Сливицкая О.В. «"Война и мир" Л.Н. Толстого: проблемы человеческого общения» (Л., 1988), Линков В .Я. «Мир и человек в творчестве Л. Толстого и И. Бунина» (М., 1989) и Н.Г. Набиев «Человек в творчестве Л.Н. Толстого» (М., 1999). В работах же, например, Е.П. Барышникова, Г.Я. Галаган, А.Б. Тарасова, А.Г. Гродецкой, В.Д. Днепрова, M.JI. Клюзовой, Е.В. Николаевой, А.А. Донскова и др. сделаны ценные, но все же частные замечания по данной проблеме.

Таким образом, научная актуальность проблемы художественной антропологии позднего Толстого обусловила выбор темы исследования и определила его цель и задачи.

Цель диссертации определяется изучением художественной антропологии позднего Толстого, восходящей к христианскому учению о человеке, что не получило должного освещения в литературоведческих работах.

Задачи диссертационного исследования:

- углубить и расширить понимание художественной антропологии как филологической категории;

- выявить соотношение художественной концепции человека как составляющей художественной антропологии позднего периода творчества Толстого и христианской традиции отечественной культуры;

- уточнить периодизацию творческих исканий Толстого и показать преемственность их этапов, обусловленную системным единством антропологических воззрений писателя и специфики художественного воплощения человека;

- определить место в художественных исканиях Толстого романа «Анна Каренина», который смыкает «ранний» и «поздний» периоды творчества;

- показать аксиологическую дистанцированность антропологических воззрений Толстого от революционной концепции личности;

- уяснить характер эстетического воздействия на читателя жизненных исканий героев, воплощенных Толстым в произведениях позднего периода творчества в свете аксиологии христианского искусства;

- рассмотреть специфику воплощения авторской концепции человека в художественном творчестве Толстого позднего периода;

- выявить в художественном творчестве позднего Толстого ведущие тенденции в освещении жизненных исканий героев.

Научная новизна диссертационного исследования определяется разрешением узловых проблем толстоведения в свете изучения художественной антропологии позднего Толстого: системная целостность духовных исканий и взаимообусловленность религиозно-философского и художественного направлений в творчестве писателя; преемственность этапов его творческого пути; художественная убедительность картин внутренней жизни человека - социокультурного феномена. Концептуальное освещение человека в литературоведческом дискурсе особо значимо для изучения творчества позднего Толстого, поскольку на основе сделанных наблюдений выдвигаются новые аргументы в пользу уяснения укорененности художественного наследия писателя в христианской культуре. Для адекватного прочтения произведений позднего Толстого принципиально важно определить не степень дистанцированности творческого сознания художника от христианской традиции отечественной культуры, но показать глубинную соприродность художественных исканий писателя христианским доминантам национального самосознания.

Проблема целостности творческого наследия Толстого не может быть решена без учета диалектики «раннего» и «позднего» периода творчества писателя. В связи с этим особое место в творческом пути Толстого занимает роман «Анна Каренина», двумя сюжетными линиями смыкая «ранний» и «поздний» период творчества. Так, на линии Левина Толстой возвращается к пониманию человека, преломленному в «Войне и мире» в судьбах Болконского и Безухова. Духовные метания человека, воплощенные в жизненных исканиях Анны, станут предметом художественного интереса позднего Толстого. Однако, реконструируя путь жизненных исканий героев, типологичный пройденному Анной, в сюжете повестей и драмы «Живой труп», писатель намечает два варианта разрешения трагической жизненной ситуации: Касатский («Отец Сергий»), Иван Ильич («Смерть Ивана Ильича»), Позднышев («Крейцерова соната») и Брехунов («Хозяин и работник») выходят из жизненных противоречий нравственно переродившимися, и тем самым Толстой сопоставляет их духовное самоопределение с благодатными итогами духовной биографии Левина, Болконского и

Безухова; Иртеньев («Дьявол») и Федор Протасов («Живой труп»), при всем различии истоков их нравственной несостоятельности, по сути повторяют пережитую Анной трагедию самоопределения.

Художественное воплощение человека в позднем творчестве Толстого отличается актуализацией его потенциальных духовных возможностей, которые выявляются изображением пути человека, осваивающего конкретную жизненную ситуацию, к нравственному воскресению, тогда как до «Анны Карениной» человек изображался на фоне истории. В поздний период творчества, после «Анны Карениной», творческое сознание Толстого сосредоточено на актуализации онтологического статуса человека как социокультурного феномена, который воплощается с помощью таких приемов художественной выразительности, как встреча неукорененного героя с укорененным в духовной традиции; принцип обратной перспективы как художественное воплощение поступательного движения человека от жизни животной к жизни Божеской; психологическая насыщенность и глубина духовных исканий человека; ситуация самоактуализации в перспективе нравственных исканий; антропонимия заглавий; мотивы стихии и самообольщения в опыте отслеживания драматических итогов духовной биографии героев, так и не сумевших преодолеть соблазн неправедного самоопределения.

Методологической основой диссертации являются исследования как теоретико-литературного характера по проблеме художественной антропологии (Б.Т. Удодов, М.В. Строганов, С.А. Мартьянова, В.В. Савельева), так и по проблемам позднего творчества Толстого (С.Г. Бочаров, Е.П. Барышников, Э.Г. Бабаев, Л.Д. Громова-Опульская, В.Б. Ремизов, Г .Я. Галаган, В.Я. Линков, В.В. Основин, Г.В. Краснов, А.Б. Тарасов, А.Г. Гродецкая, А.А. Донсков, Н.В. Кудрявая, Е.В. Николаева, О.В. Сливицкая, С.И. Стоянова). В диссертации также учитываются и обобщающие труды современных литературоведов (И.А. Есаулов, В.А. Котельников, В.Н. Захаров, В.Г. Одиноков), работы философов (П.А.Флоренский, В.В.Зеньковский, С.Н. Булгаков, Г.В. Флоровский Н.А. Бердяев и др.).

Методы диссертационного исследования обусловлены его целью и задачами:

- системно-целостный, вскрывающий смысловую наполненность художественного освещения человека как социокульурного феномена в контексте целостного художественного наследия Толстого;

- историко-культурный, предполагающий рассмотрение художественной литературы как части духовной культуры эпохи.

При анализе художественных произведений позднего Толстого используется религиозно-философский подход, учитывающий онтологический статус их содержания.

Объект исследования - произведения позднего Толстого: роман «Анна Каренина», повести «Отец Сергий», «Смерть Ивана Ильича», «Хозяин и работник», «Крейцерова соната», «Дьявол», драма «Живой труп», наиболее отвечающие задаче исследования специфики художественного воплощения авторской концепции человека с учетом категорий творческого мышления писателя и в контексте духовной традиции отечественной культуры.

Предмет исследования - специфика художественного воплощения авторской концепции человека как составляющей художественной антропологии. На защиту выносятся следующие положения:

1. Изучение художественной антропологии русской литературы выводит уяснение концепции человека как социокультурного феномена на качественно иной уровень освоения образности художественных произведений с учетом творческих исканий автора и в контексте отечественной духовной культуры;

2. Концепция человека как составляющая художественной антропологии позднего Толстого во многом близка положениям христианской антропологии;

3. Человек как социокультурный феномен, сопрягающий в своем становлении духовный опыт самоопределения и онтологическую причастность к христианской традиции отечественной культуры, - идейно-художественная константа религиозно-философских и художественных исканий Толстого в поздний период;

4. Толстовская концепция человека вписывается в контекст духовной традиции отечественной культуры и противостоит революционной концепции личности, что находит свое отражение в художественном творчестве позднего периода, посвященном освоению онтологической сущности человека;

5. Преемственность этапов характеризует творческие искания Толстого, в свете которых поздний период, отмеченный единством антропологических воззрений и принципов художественной выразительности, восходит к «Анне Карениной»;

6. Художественные произведения позднего Толстого как опыт морально-этического наставления на путь праведного самоопределения человека в контексте христианской традиции отечественной культуры воспринимаются читателем в свете разрешения проблемы нравственного преображения окружающей действительности;

7. Доминантным принципом художественного воплощения человека в позднем творчестве Толстого является изображение героя в перспективе преодоления драматизма переживаемой жизненной ситуации',

8. Художественному воплощению авторской концепции человека в творчестве Толстого позднего периода подчинено использование комплекса приемов и средств художественной выразительности.

Теоретическая значимость диссертации определяется обоснованием соотношения жизненных исканий героев и авторского сознания, так что расширяется представление о художественной антропологии писателя как системно-целостном единстве литературного образа и авторской концепции человека, восходящей к духовной традиции отечественной культуры и определяющей творческую индивидуальность писателя.

Практическая значимость результатов диссертационного исследования определяется возможностью их использования при подготовке вузовских -общих и элективных - курсов, при разработке учебно-методических пособий для студентов и учителей литературы. Также они могут быть учтены при планировании школьного курса литературы в классах гуманитарного профиля. Выводы, сделанные в диссертации, могут быть использованы как в дальнейших исследованиях творчества Толстого, так и в работах по проблеме художественной антропологии русской литературы.

Апробация работы. Основные положения и выводы исследования нашли свое отражение в выступлениях диссертанта с докладами на следующих научных конференциях: XXVI, XXVII, XXIX, XXX Международные Толстовские чтения (г. Тула, 2000, 2001, 2003 (г. Тула-Москва), 2005 гг.), Международные Толстовские чтения, посвященные 90-летию ГМТ (г. Москва, 2001 гг.), III Международная Гончаровская конференция (г. Ульяновск, 2002 г.), Толстовские чтения-2002, посвященные 150-летию начала творческой деятельности JI.H. Толстого (г. Москва, 2002 г.), XI, XIII Всероссийские Барышниковские чтения «Русская классика: проблемы интерпретации» (г. Липецк, 2002, 2005 гг.), XII Всероссийские Барышниковские чтения «Духовное наследие Л.Н. Толстого и современный мир», посвященные 175-летию со дня рождения Л.Н. Толстого (г. Липецк, 2003 гг.), Международная научная конференция «Наследие Л.Н. Толстого и современность (175 лет со дня рождения)» (Беларусь, г. Витебск, 2003 гг.), XIV, XV Международная научная конференция «Ищуковские чтения» (г. Тверь, 2004, 2006 гг.), Международная научная конференция «Русская словесность и православие» (г. Москва, 2004 г.), II Всероссийская научно-практическая конференция «Православие и русская литература: вузовский и школьный аспект изучения» (г. Арзамас, 2006 г.), II Международный конгресс «Л.Н. Толстой в контексте современных проблем: литературное, философское и педагогическое наследие» (г. Москва, 2006 г.), I Международная научная конференция «"Липецкий потоп" и пути развития русской литературы» (г. Липецк, 2006 г.).

Основные положения диссертации нашли свое отражение в лекционном курсе «История литературы с основами литературоведения», в подготовке курсовых работ, а также в спецкурсе «Художественная антропология позднего Л.Н. Толстого». По теме диссертации опубликовано 14 статей, 4 статьи сданы в печать.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка по теме исследования, насчитывающего 281 наименование.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Белянин, Михаил Юрьевич

Выводы Ивана Петровича окажутся пророческими: Лиза и Каренин вычеркнут из своей памяти все зло, которое им сделал Протасов и будут жить лишь светлыми воспоминаниями о нем. Однако Лиза и Каренин своим мнимым счастьем создают лишь эффект полноты жизни, что со всей очевидностью выявляется при получении письма из суда, после чего Каренин будет думать не столько о странности воскресения Федора, сколько о том, что «и она двоемужница», да и он «преступник» (34;82), а Лиза даст волю своей ненависти: «О, как я ненавижу его» (34; 82).

Федор же, опустившийся на самое дно жизни, будет счастлив тем, что у него есть Маша, и в разговоре с Петушковым он определит смысл своей жизни так: «Могу падать еще, весь упасть, все с себя продам, весь во вшах буду, в коросте, а этот бриллиант, не бриллиант, а луч солнца, да - во мне, со мной» (34;75). Именно в этот момент Протасов познает во всей полноте преображающий смысл высшего чувства: «<.> от того-то я люблю Машу, что я ей добро сделал, а не зло» (34;76). В.В. Основин отмечает одну из особенностей художественной манеры позднего Толстого, который, по его словам, «стремился к четкой контрастности, яркой очерченности позиций противоборствующих сил, к заострению как определенному художественному принципу»1.

1 Основин В.В. Драматургия J1.H. Толстого. - М., 1982. - С. 35

Анна Дмитриевна замечает, что ее сына Виктора будто подменили после того, как Федор разорвал свои отношения с Лизой: «Я никогда не встречала в нем такой настойчивости, такого упрямства, такой безжалостности, равнодушия ко мне. Он совсем переменился с тех пор, как эта женщина бросила мужа» (34;42). Оказавшись во власти разрушительной стихии соблазнов и искушений, Каренин вскрывает мнимость своих душевных порывов: <«.> горячо спорил с Спицыным, доказывая, что развод не согласен с истинным христианством, и теперь сам идет на это» (34;44).

Князь Абрезков видит в Протасове слабого, совершенно падшего человека», хотя в разговоре с Федором утверждает терпимость и всепрощение как основные принципы христианского жизнепонимания: «<.> изменение вашего положения никак не может влиять на мое отношение к вам» (34;56). Но это лишь игра в благородство и добропорядочность.

Лиза неожиданно вскрывает свою душевную двойственность в разговоре с Анной Дмитриевной, когда чувствует в себе силы отказаться от связи с Карениным и поэтому просит: «Уговорите его оставить меня» (34;51), но в то же время она выражает готовность любить Виктора, идти наперекор обстоятельствам ради его счастья: «Будем вместе любя, искать его благо» (34;51). Лишенная внутреннего стержня, она выявляет слабость своей натуры во взаимоотношениях с Федей, когда, с одной стороны, просит Протасова вернуться, а с другой -обещает выслать деньги на развод. Прием контраста психологически убедительно высвечивает ущербность жизненных притязаний представителей света, проявляющуюся в том, что они не замечают своей вовлеченности в борьбу условного и безусловного, вечного и суетного.

Христианская культура зиждется на освоении трех уровней человеческой природы: души, сознания и Духа, что находит свое отражение в художественной системе Толстого. Именно поэтому символика числа «три» оказывается особо значимой для понимания художественного содержания драмы «Живой труп». Сюжет основан на развертывании любовного треугольника: Федор - Лиза - Каренин. Сакральный смысл названия драмы выявляет три трактовки: вопервых, «живым трупом» в метафорическом плане оказывается воскресший из небытия Протасов, во-вторых, имеется в виду духовная сущность Феди, которая сохраняется даже под влиянием стихийного самообольщения, хотя суетные метания все же сказались на его душевном облике, и, в-третьих, Толстой обращает внимание на Каренина, внешне благопристойного, но внутренне растленного. И, наконец, Толстой в «Живом трупе» изображает человека как взаимопроникновение трех уровней его духовной природы. Растлевающая стихия затронула Протасова в ситуации разрыва с женой, разрушила его сознание в момент выбора образа жизни, что он и сам признает: «<.> забыться, пить, гулять, петь. Это самое я и делал. И вот допелся» (34;76). Но Протасов сумел сохранить Божью искру на глубинах своей духовной природы, Каренин же, напротив, стремясь занять место Федора рядом с Лизой, находясь во власти стихии соблазнов, трансформирует свое сознание и разрушает духовные первоосновы, что приводит к дистанцированности от прошлого, и поэтому он не желает вспоминать о своем друге: «Но нет, теперь я мучаюсь прошедшим, хотелось бы, чтобы не было этого прошедшего, не было того, что напоминает о нем» (34; 69). Однако все же он пытается сохранить видимость благопристойности. И если Протасов опасается бракоразводного процесса из-за того, что крушение какого бы то ни было семейного уклада его жизни может его духовно надломить, то Виктор видит в нем лишь помеху своему отлаженному душевному спокойствию.

Особо значим финал драмы. В.В. Основин приходит к выводу, что «последние слова Феди отнюдь не должны пониматься как выражение толстовской идеи христианского всепрощения. Финал драмы не терпит и другого, тоже прямолинейного . его раскрытия, смысл которого сводится к внешнему противопоставлению Феди, с одной стороны, Лизы и Каренина - с другой»1. С.А. Шульц, исследуя художественное воплощение замысла драмы в его социальном аспекте, неожиданно отмечает: «Отказавшись подчиниться светским условностям, чистый, искренний и порывистый Протасов как бы воплощает но

1 Основин В.В. Драматургия J1.H. Толстого. - М., 1982. - С. 49.

158 вый тип святости»1, тем самым подчеркивая общечеловеческий пафос творчества Толстого.

То есть они опять меня свяжут с ней, то есть ее со мной?» (34;98) -спрашивает Федор Протасов в суде, понимая, что это приведет его к духовным страданиям. И тогда он совершает грех самоубийства, не считая возможным оставаться в этом порочном мире, что не снимает с него ответственности за содеянное: «Не для тебя.мне так лучше. Ведь я уже давно . готов » (34;99).

Итак, Толстой психологически убедительно показывает пагубность влияния разрушительной стихии соблазнов, под воздействием которой формируется тип «погибшего человека», сохранившего на глубинах своей природы духовную состоятельность. Федор Протасов по сути повторяет путь исканий Анны Карениной, так и не противопоставив ничего растлевающей стихии духовных соблазнов и искушений.

2.5 Психология самообольщения в повести Л.Н. Толстого

Дьявол»

Повесть «Дьявол», объектом художественного исследования в которой является «человек, не признающий нравственные евангелистские законы, а пол тому уподобившийся нечистой силе», посвящена освоению трагических итогов духовной биографии Евгения Иртеньева, вступившего в конфликт с первоосновами человеческой природы: уверовав в свою непогрешимость, он старается во что бы то ни стало превзойти в своей праведности самого себя.

Евгений Иртеньев следует на своем жизненном пути закодированному в символике имени предназначению (Евгений - «благородный»). Рационалисти

1 Шульц С.А. Драматургия Л.Н. Толстого как пограничный феномен // Русская литература. -2000.-№ 1.

2 Кущенко З.А. Мастерство Толстого-повествователя (повесть «Дьявол») // Анализ литературного произведения: сборник научных трудов. Вып. 3. - Киров, 2001. - С. 21.

159 ческий образ мышления, который был им усвоен в растленном Петербурге, юридическое образование, предполагающее ощущение власти над общественными отношениями, - все это показывает, что Евгений, постигая свое благородство на сакральном уровне души, в опыте самоопределения полагается на земные идеалы, поскольку они прочерчивают путь к благополучию и удовлетворению всех насущных потребностей.

Получив после смерти отца не только всю родовую собственность, но и долги, Евгений старается отказаться от его методов хозяйствования: он видит залог своего успеха в восстановлении той формы жизни, которая была еще при деде.

Не отступающий от благородства как нравственного принципа в отношениях между людьми, Евгений Иртеньев производит впечатление человека, которого не любить невозможно. Он словно излучал чистоту и свежесть, его лицо и глаза заставляли любого обратить на него внимание и еще до общения с ним составить мнение о нем, и поэтому все отмечали, что нельзя «не верить тому, что он говорил, нельзя было предполагать обман, неправду при таком открытом, честном лице и, главное, глазах» (27;482).

В городе жизнь Евгения была преисполнена впечатлений и утех, но в деревне, лишенный женского окружения и внимания, он начинает опасаться самого себя, своих телесных желаний, ведь актуализированное им благородство могло бы не справиться с охватившими душу соблазнами и искушениями. И в связи с зыбкостью нравственной опоры, оказавшись во власти порока, Иртеньев должен был бы, как он сам предполагал, закончить развратом, и поэтому, хотя «в деревне он жил второй месяц», но «решительно не знал, как ему быть» (27;483). Из создавшегося положения неопределенности Иртеньев видит выход в связи с крестьянкой, но ни его дед, атмосферу жизни при котором он хочет возродить, ни отец, не ставший для него примером, ничем подобным все же не занимались, поэтому он и отказывается от воплощения своей навязчивой идеи. Но затем, оказавшись не в силах противостоять одолевшим его соблазнам, Евгений Иртеньев, обеспокоенный сохранением собственной репутации, меняет свое решение и обращается за поддержкой в столь деликатном деле, как установление контакта с крестьянкой, к сторожу Даниле, служившему охотником еще у отца. В следовании своим желаниям Евгений, движимый жизненным интересом, никакого греха не совершает, и именно поэтому чуть позже, в разговоре с матерью, голос его совести будет молчать. Данила же (его имя означает «Суд Божий»), который должен был бы остановить Евгения, соглашается на его предложение. В отличие от пророка Даниила, поставленного в один ряд с Ноем и Иовом и в самых трудных условиях державшегося своей веры, следовавшего ее законам строго и добросовестно, герой Толстого, совершает грех, поставив под сомнение заложенное в символике его имени предназначение, - занимается сводничеством, а потому сам должен быть наказан Божьим Судом.

Евгений не может согласиться с Данилой, когда тот предлагает ему встречаться с женщиной, у которой муж рядом, поскольку Иртеньев чувствует, что он не вправе вмешиваться в жизнь других: «<.> надо, чтобы только здоровая, да поменьше хлопот - солдатка или эдак» (27;485). И тогда Данила вспоминает о Степаниде, которая тоже замужем, но ее муж в городе; Евгений соглашается и встречается с ней. В произошедшем нет никакой вины Иртенье-ва: греха он не совершает, поскольку не нарушает клятву верности, будучи неженатым человеком, и все так же следует благородству, ему предназначенному. Степанида же переступает через супружеский долг, тем самым отрицая, что «Бог есть любовь» (I Иоанн 4:8). Грех Степаниды видится в том, что, она соглашается на связь с Евгением, хотя чувств к нему никаких не испытывает. Отрицание же любви увеличивает беззаконие, ведь «по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь, претерпевший же до конца спасется» (Мф. 24:10-13). Не суждено будет спастись Степаниде, которая, как и Данила, изменила логику предназначенной ей судьбы (Степанида - «венценосная»), и ее смерть от руки Евгения, оказавшегося в ситуации самообмана, является своеобразным наказанием за грехопадение.

Удовлетворив терзавшие соблазны, Евгений получил то, чего так страстно желал, - восстановление гармонии ощущения жизни: «Свобода мысли Евгения уже не нарушалась, и он мог свободно заниматься своими делами» (27;486).

Следуя своему предназначению, Иртеньев не мог переступить, как Сте-панида, через любовь. Женитьба для него не могла стать средством «поправления дел», поскольку использовать невинную женщину и играть в любовь он не мог, ведь ему был чужд индивидуалистический характер отношений с миром, а корысть противоречила выбранной им нравственной норме жизни: «Жениться он хотел честно, по любви» (27;487).

Своей любовью Иртеньев указывает путь спасения Лизе, выводя ее из нравственного тупика к свету. Лиза, опровергая мистику имени («почитающая Бога») стремлением любить каждого знакомого мужчину, превратно понимает сущность высшего чувства. Евгений силой своей любви дает ей возможность пережить истинное чувство, и Лиза преображается: «Когда же он сделал предложение и их благословили <.> тогда у ней не стало других мыслей, кроме него, других желаний, кроме того, чтобы быть с ним, чтобы любить его, быть им любимой» (27;90). Для самого Евгения его будущая семейная жизнь была святыней, самым ценным, а потому он поклялся себе и своей матери ни в коем случае ее не нарушить.

Божьим знамением для Евгения должна была стать его свадьба, которая пришлась на Красную горку - в православном календаре день, символизирующий духовное обновление и очищение. Однако судьба распорядилась иначе, и никакого обновления не произошло. Труден был первый год семейной жизни Евгения, но он стойко переносил испытания, чему способствовали его любовь к Лизе и избранное им нравственное кредо - быть идеальным, благодаря чему ему «легче стало жить» (27;493).

Истоком духовной катастрофы, произошедшей с Евгением, стало стремление Лизы возвеличить чистоту и непорочность Иртеньева, уверовавшего в свою исключительность. Все это явилось следствием большой и страстной любви к нему: «<.> ею было решено тотчас же после обручения, что из всех людей в мире есть один Евгений Иртеньев выше, умнее, чище, благороднее всех, и поэтому обязанность всех людей - служить и делать приятное этому Иртеньеву» (27;494). Но именно непомерное возвышение в глазах супруги не позволило состояться духовному обновлению Евгения. Такое отношение любимой не могло не тешить самолюбия Евгения, и он признал, что надо быть еще нравственно чище и благороднее. Это-то и вовлекло его в ситуацию самообмана и актуализировало стремление превзойти в праведности и чистоте всех, и в связи с этим желание самовыражения побуждает Иртеньева сосредоточиться на своем якобы недостаточном духовном совершенстве. События кульминационного эпизода повести развертываются под Троицу, когда происходит соединение Града Небесного и града земного - Святой Дух снисходит на человека, но этот день становится началом пути к трагическому завершению жизненных исканий Евгения. Впервые жизненные пути трех героев: Иртеньева, Лизы и Степаниды - пересеклись в одной точке. Целый год до этого Евгений не думал о той связи, сознавая, что никакой любви там не было и греха он не совершал. Но под Троицын день, когда в сознании Евгения возобладало неуемное желание соответствовать лизиным восторгам, Иртеньев осознал после встречи со Степанидой, что он приговорен, поэтому и «не успел пройти пяти шагов, как сам не зная как и по чьему приказу, опять оглянулся, чтобы еще раз увидеть ее» (27;496), хотя его и занимали мысли о греховности помышлений, низводящих с высоты нравственного самоопределения.

Иртеньев, следуя предначертанному в символике имени благородству, лелеял и оберегал чистоту души своей. И вот теперь, найдя не существующее в действительности, но в его воспаленном воображении обозначившееся темное пятнышко, он испугался того, что может подумать о нем Лиза, которая так его любит: «Боже мой, если бы она, считающая меня таким чистым, честным, невинным, если бы она знала!» (27;497). В Библии сказано: «Любящий душу свою погубит ее, а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную» (Иоанн 12:25), и в этом видятся истоки духовной катастрофы Евгения Иртеньева.

Стремясь защитить свою душу от неизвестно чьих посягательств, Евгений меняется внутренне: если раньше он не считал себя вправе вмешиваться в чью-либо судьбу, то теперь он просит приказчика не давать Степаниде работы в своем доме, дабы уберечь себя от встреч с ней. Но это его не спасает, и, когда Степанида вновь привлекла его внимание, с ним происходит нечто странное: «И вдруг странная похоть обожгла его, как рукой схватила за сердце» (27;501). Сердце считается душевным центром природы человека, и сам факт того, что похоть затронула сердце Евгения, говорит о начавшемся распадении внутреннего миры Иртеньева, что стало следствием пагубного влияния ситуации самообмана, в которую он оказался вовлеченным. Итогом стала внутренняя слабость, бессилие перед мнимой опасностью, с которой Евгений не мог справиться: «Главное же то, что он чувствовал, что он побежден, что у него нет своей воли, есть другая сила, двигающая им» (27;501). Казалось бы, он находит выход, вспомнив историю о старце, который ожег руки, но это приносит лишь боль физическую, не избавляя от боли душевной. И тогда он решается во второй раз попробовать вмешаться в ход чужой жизни - просит приказчика отослать куда-нибудь всю семью Степаниды, и мгновенно наступает расплата: на Троицын день Лиза падает и возникает опасность потери ребенка. Бог спас Евгения от грехопадения, не дав ему возможности встретиться со Степанидой, хотя сердце и оказалось затронутым порочным желанием. Теперь же, в свете случившегося с Лизой и бесперспективности разрешения ситуации самообмана, Иртеньев обостренно переживал мнимое очернение своей души, когда «он видел всю мерзость своих желаний, даже поступков» (27;506).

Апофеозом противостояния Евгения и жизни является его невольное признание в разговоре с дядюшкой в том, что вся проблема его душевной неустроенности заключена в нем самом. Однако он так и не понял смысла того, что сам сказал, находясь в состоянии истерии от охватившей его безысходности: «Да вы спасите меня от себя» (27;510). Дядюшка предлагает ехать в Крым, где Иртеньев нравственно оживает. Находясь рядом с любящей Лизой, став счастливым отцом, он испытывал при этом новое чувство, которого не чувствовал к

Степаниде, потому что так никакой любви между ними и не было. Евгений понимает, что все то, что с ним произошло, является результатом наваждения: «О мучениях соблазна и любви он забывал и думать и с трудом мог восстановить их в своем воображении. Это представлялось ему чем-то вроде припадка сумасшествия, которому он подвергся» (27;511).

Вернувшись назад, он добивается того, о чем и не мог помыслить, - становится старостой, в связи с чем внезапно актуализировалась ситуация самообмана, и все начинается сначала: «Опять эти мученья, опять весь этот ужас и страх» (27;512).

В последней главе повести показано, что Евгений разговаривает сам с собой, и его монолог является ярким подтверждением того, что все его мучения были следствием наваждения. И вновь он обманывает себя, доказывая, что любил Степаниду, но тут же противоречит тому, что доказывал, желая ее смерти: «Кабы она умерла, Степанида, как бы хорошо было» (27;513).

Толстой, понимая, что неправомочен оценивать степень виновности Ир-теньева, предоставляет это право читателю, предлагая два варианта окончания повести. Для того читателя, кто считает Евгения грешником, который виновен в собственных мучениях, вызванных стремлением самовыражения, был написан первый финал, в котором Иртеньев совершает страшный грех самоубийства, будучи не в силах справиться с охватившим его наваждением, при этом испытывая странное, ранее неведомое чувство: «Неужели я убью себя? Вот чего никогда не думал. Как это странно будет» (27;514). Показательно, что впервые он испытал неведомое ему чувство, когда родился его ребенок, и вот теперь пронзительность ощущений оказывается парадоксальным образом связана с желанием расстаться с жизнью. Таким повторением силы переживаний, вызванных различными побуждениями, Толстой показывает, насколько все перевернулось в сознании Иртеньева.

Второй финал был написан для читателей, которые не признают грехопадения Евгения, но при этом понимают, что стремление противостоять движению жизни противоречит предначертанному человеку смиренному отношению к ней и должно быть наказано. Иртеньев даже молился Богу, но Тот отвернулся от него, поэтому герой Толстого и почувствовал бесполезность молитвы, когда повторял ее. В итоге, Евгений убивает Степаниду, наказывая не только себя за излишнее стремление быть чистым, непорочным (что в конечном счете определяется желанием достичь уровня чистоты Творца), но и Степаниду за ее грехопадение.

Несмотря на кажущееся различие этих финалов, в них есть нечто общее: Толстой не придает Иртеньеву статус человекобога, он видит в нем все же представителя уходящего XIX века, эпохи душевной чистоты и высокой любви: «И действительно, если Евгений Иртеньев был душевнобольной тогда, когда он совершил свое преступление, то все люди такие же душевнобольные, самые же душевнобольные - это несомненно те, которые в других людях видят признаки сумасшествия, которых в себе не видят» (27;515).

Толстой, уверовав, что «человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих» (Иаков 1:8), видит свою задачу как художника «написать пришествие Царствия» (50;20), и в картинах внутренней жизни героев воплощает их духовное преображение как утверждение вечного хода бытия духовным самоопределением человека. Иртеньев в ситуации самообольщения вступает в конфликт с исконной природой человека и проходит этот путь до трагического рубежа как человек с помутненным сознанием, природу заблуждений которого Толстой объясняет в Дневнике: «Иногда жизнь идет гораздо лучше, чем мы хотим, а мы недовольны, потому что не так, как мы хотим» (72;7). Таким образом, поддавшись развращающему влиянию стихии самообольщения, Евгений Иртеньев подобно Анне Карениной упускает шанс духовного исцеления любовью, сумев возродить лишь внешнее формы патриархального жизнеустройства, укорененного в христианской традиции отечественной культуры.

Заключение

Обращение к освоению христианского подтекста русской классики расширяет горизонт исследовательского понимания человека в искусстве слова, что находит свое отражение в формировании научного направления, сосредоточенного на освещении художественной антропологии русской классики. В связи с этим актуализируется методологическое освоение литературоведения, сводящееся к утверждению, что человек - объект художественной литературы. Мы усматриваем существенные различия между образом человека и художественной антропологией. Если образ как всеобщая категория искусства наделяется при аналитическом прочтении художественного произведения коннотатив-ной функцией, то изучение художественной антропологии русской литературы как системно-целостного единства авторской концепции человека, укорененной в отечественной духовной культуре, и комплекса художественно-изобразительных средств, подчиненного воплощению религиозно-философского видения человека, предполагает освоение человека в литературе во всей полноте и неисчерпаемости его духовной природы. Таким образом, в современном литературоведческом дискурсе человек предстает как социокультурный феномен, несводимый к компоненту образной системы художественного произведения, так что изучение художественной антропологии определяется долгосрочной научной стратегией.

Современная литературоведческая аксиология позволяет отказаться от устоявшихся стереотипов восприятия позднего Толстого и наметить пути адекватного истолкования его художественного творчества, посвященного религиозному и художественному постижению феномена человека. При всей сложности вопроса о религиозных воззрениях Толстого, нельзя не отметить, что концепция человека в творческом сознании писателя восходит к положениям христианской антропологии и укоренена в христианской традиции отечественной культуры. Освоение художественной антропологии позднего Толстого позволяет решить узловые проблемы толстоведения: системная целостность духовных исканий и взаимообусловленность религиозно-философского и художественного направлений в творчестве писателя; преемственность этапов его творческого пути; художественная убедительность картин внутренней жизни человека - социокультурного феномена, уяснение существенных различий в антропологии Толстого и революционной концепции личности в истории; выявление природы этического воздействия на читателя произведений христианского искусства, создание которых стало для Толстого в поздний период творчества основной художественной задачей.

Творческие искания Толстого характеризуются преемственностью этапов своего эволюционного становления, в свете которого поздний период отмечается единством авторской концепции человека и комплекса приемов художественной выразительности, и восходит к роману «Анне Карениной», смыкающими двумя сюжетными линиями «ранний» и «поздний» период творчества. Так, на линии Левина Толстой возвращается к пониманию человека, воплощенному освоенному в «Войне и мире» судьбами Болконского и Безухова. Духовные метания человека, представленные в жизненных исканиях Анны, станут предметом художественного интереса позднего Толстого. Однако, реконструируя путь жизненных исканий, типологичный пройденному Анной, в сюжете повестей и драмы «Живой труп», писатель намечает два варианта разрешения трагической жизненной ситуации: Касатский («Отец Сергий»), Иван Ильич («Смерть Ивана Ильича»), Позднышев («Крейцерова соната») и Брехунов («Хозяин и работник») выходят из жизненных противоречий нравственно переродившимися, и тем самым Толстой сопоставляет их духовное самоопределение с благодатными итогами духовной биографии Левина, Болконского и Безухова; Иртеньев («Дьявол») и Федор Протасов («Живой труп»), при всем различии истоков их нравственной несостоятельности, по сути повторяют пережитую Анной трагедию самоопределения. Для воплощения жизненных исканий героев позднего Толстого характерно парадигматичное использование комплекса таких изобразительно-выразительных средств, как:

- антропонимия заглавий;

- апелляция к читательскому восприятию в изображении картин внутренней жизни героев

- психологическая насыщенность и глубина духовных исканий человека. Воплощению духовной биографии героев, переживших нравственное преображение, в творчестве позднего Толстого подчинены следующие средства художественной выразительности, реализующие идею Воскресения, восходящую к христианской традиции отечественной культуры:

- встреча на духовном пути неукоренных героев с укорененными в нравственной традиции;

- прием обратной перспективы в отслеживании феномена возвращения человека к исконным благодатным первоосновам своей природы;

- детальное и пластичное описание процесса самоактуализации;

Изображение героев, не нашедших пути к нравственному спасению, отличается актуализацией мотива стихии в воплощении их становления, преисполненного трагизма, и психологии самообольщения, что характерно для преломления художественной развертки сюжетной линии Анны в драме «Живой труп» и повести «Дьявол». И в связи с этим комплекс художественных средств, позволяющих воплотить идею Воскресения в нравственном становлении человека, не характерен для художественного освещения драматизма жизненных исканий Федора Протасова и Евгения Иртеньева.

После «Войны и мира» начиная с «Анны Карениной» в художественном мире Толстого принципиально меняется угол зрения на человека: жизненная ситуация, событие накладываются на человека, в переживании которых и выявляется его характер и реализуются потенциальные духовные возможности. В позднем творчестве Толстого не событие определяет духовный облик человека, но человек порождает определяемый им событийный ряд. Это высвечивает внимание Толстого к проблемам и процессам нравственного совершенствования человека в перспективе его праведного самоопределения.

Проделанная нами работа позволяет сделать выводы, что в свете изучения художественной антропологии вряд ли правомерным выглядит причисление Толстого к художникам и мыслителям, осваивающим человеческую природу в свете революционной аксиологии. Творческая задача создания произведения «христианского» искусства была обусловлена стремлением добиться наибольшего эффекта воздействия на читателя с целью преображения окружающей действительности - побуждения человека к нравственному совершенствованию.

Итак, Толстой в творчестве позднего периода религиозно-философски постигает и художественно убедительно воплощает перспективу нравственного преображения и совершенствования человека в контексте христианской традиции отечественной культуры.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Белянин, Михаил Юрьевич, 2007 год

1. Толстой J1.H. Полное собрание сочинений: В 90 тт. Т. 1-90. - М.: ГИХЛ, 1928-1958.

2. Абрамович Н.Я. Религия Толстого. -М.: Изд-во И.А. Маевского, 1914.-140 с.

3. Аксельрод Л.И. Душевная трагедия Л.Н. Толстого как основа его вероучения // О Толстом: Литературно критический сборник. - М.-Л.: Госиздат, 1928. -С.131-218.

4. Амфилохий (Радович), мтрп. Человек носитель вечной жизни. - М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2005 - 304 с.

5. Ананьев Б.Г. Человек как предмет познания. Л.: Изд-во ЛГУ, 1968. - 339 с.

6. Анастасьева И.П. Л.Н. Толстой: духовная трагедия или «рождение от зверя к ангелу»? // Вестник Московского университета. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. М., 2001. - №4. - С. 155-165.

7. Андреева Е.П. Толстой художник в последний период деятельности - Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1980. - 270 с.

8. Андреев (Фейн) Г. Чему учил граф Лев Толстой. М.: Издательский дом «Стратегия», 2004. - 336 с.

9. Анкудинов К. К вопросу о пощечине: Л.Толстой и Православие: попытка анализа // Литературная Россия. М., 2004. - №39. - С. 5.

10. Антоний А.Б. (Блум), мтрп. Человек перед Богом. М.: Паломник, 2000. -298 с.

11. Апрышко П.П. Философская антропология в России: основные черты и особенности // Отечественная философия: русская, российская, всемирная: Материалы V Российского симпозиума историков русской философии. Нижний Новгород, 1998.-С. 126-129.

12. Арденс Н.Н. Творческий путь Л.Н. Толстого. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1962.-680 с.

13. Асмус В.Ф. Мировоззрение Толстого // Он же. Избранные философские труды: В 2 тт. Т. 1. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1969. -С. 40-101.

14. Асшеров А.Г., Хализев B.C. Человек в русской литературе и религиозной философии // Философия и история педагогики: Сб. статей и материалов. -Уфа, 2004.-С. 292-301.

15. Бабаев Э.Г. Лев Толстой итог или проблема? // Связь времен. Проблемы преемственности в русской литературе конца XIX начала XX века. - М.: Наследие, 1992. -С. 47- 76.

16. Бабаев Э. «Анна Каренина» Л.Н. Толстого. М.: Художественная литература, 1978.- 158 с.

17. Бабаев Э.Г. Роман и время: «Анна Каренина» Л.Н. Толстого. Тула: Приок-ское книжное изд-во, 1975. - 232 с.

18. Балдин А.А. «Исповедь» Л.Н. Толстого и его произведения 1880-1890-хгг. // Известия Уральского государственного университета. №17. - Екатеринбург, 2000. - С. 24- 32.

19. Барран Т. Динамика совести в романе «Анна Каренина» // Яснополянский сборник-2000. Тула: Издат. дом «Ясная поляна», 2000. - С. 47-56.

20. Барышников Е.П. Диалектика этического и художественного в прозе Л.Толстого. Воронеж, 1980. - 78 с.

21. Барышников Е.П. Роман Л.Толстого «Воскресение» как образная концепция жизни // Проблема целостности литературного произведения / Известия Воронежского ГПИ. Т. 180.-Воронеж, 1976. С. 38-61.

22. Бахтин М.М. Человек в мире слова. М.: Изд -во Рос. открытого ун-та, 1995. -139 с.

23. Белоусова Е.В. Библия в восприятии Л.Н. Толстого: Ветхий завет в восприятии Л.Н. Толстого // Литературная учеба. М., 2000. - №2. - С. 124-158.

24. Белопольский В.Н. Достоевский и философская мысль эпохи: концепция человека. Ростов н/Д: Изд-во Рост, ун-та, 1987.

25. Бердяев Н.А. О назначении человека: Сб. статей. М.: Республика, 1993. -382 с.

26. Берман Б.И. Сокровенный Толстой. Религиозные видения и прозрения художественного творчества Льва Николаевича. М.: МП «Гендальф», 1992. -205 с.

27. Билинкис Я.С. О творчестве Л.Толстого: Очерки. Л.: Сов. писатель, 1959. -414с.

28. Бочаров С.Г. Л. Толстой и новое понимание человека // Литература и новый человек. М.: Изд-во Акад. Наук СССР, 1963. - С. 224-308.

29. Бубер М. Проблема человека. М.: ИНИОН, 1992. - 146 с.

30. Буланов A.M. Художественная феноменология стыда в романах Достоевского и Толстого («Идиот» и «Анна Каренина») // Русская литература. СПб., 2001.-№1.-С. 93-106.

31. Буланов A.M. Логика сердца в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина» // Русская литература. СПб., 1991. -№3. - С. 25-35.

32. Булгаков С.Н. Православие: Очерки учения Православной Церкви. М.: Терра, 1991.-413 с.

33. Бурмейстер А. О построении «Крейцеровой сонаты» //Яснополянский сбор-ник-2000. Тула: Издат. дом «Ясная поляна», 2000. - С. 57-64.

34. Быков В.Н. Христианское мировоззрение Л.Н. Толстого и отлучение его от церкви // Из истории России. СПб., 2003. - С. 88-104.

35. Бычков В.В. Христианская философия искусства: Лев Толстой // Он же. 2000 лет христианской культуры sub specie aestetica. Т.2. М.-СПб: Центр гуманитар. научн.-информ. исслед. Ин-та научн. информ. по обществ, наукам: Университет, кн. 1999. - С. 263-272.

36. В мире Толстого. Сб. статей. М.: Сов. писатель, 1978. - 528 с.

37. Васильева И.В. Элементы агиографии и их трансформация в повести Л.Н. Толстого «Отец Сергий» // Текст: структура и функционирование. Вып. 4. -Барнаул, 2000. С. 76-85.

38. Вера и неверие Льва Толстого / Беседа с епископом Вашингтонским и Сан-Францисским Василием (Родзянко) // Новый мир. М., 1998. - №7. - С. 150162.

39. Вересаев В.В. Живая жизнь О Достоевском и JI. Толстом: Аполлон и Дионис (о Ницше). М.: Политиздат, 1991. - 336 с.

40. Верховский С. Бог и человек: Учение о Боге и Богопознании в свете православия. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1956. - 416 с.

41. Ветловская В.Е. Поэтика «Анны Карениной» (система неоднозначных мотивов) // Русская литература. Л., 1979. - №4. - С. 17-38.

42. Виноградов И.И. Критический анализ религиозно-философских взглядов Л.И. Толстого. М.: Знание, 1981. - 64 с.

43. Волахова Н.В. «Путь смерти» Л.Н. Толстого: Категория смерти в его религиозно нравственной философии // Вестник Московского университета. Сер. 7. Философия. - М., 2000. - №3. - С. 84-98.

44. Воронцов А. Тайна третьего элемента // Наш современник. М., 2001. - №2. -С. 222-232.

45. Вышеславцев Б.П. Этика преображенного Эроса. М.: Республика, 1994. -367 с.

46. Габдуллина В.И. Интерпретация евангельского мотива в романе Л.Толстого «Анна Каренина» // Литература и общественное сознание: варианты интерпретации художественного текста. Вып. 7. 4.1. Бийск, 2002. - С. 50-52.

47. Гагаев А. Ищущий быть правым: О споре Л. Толстого с Русской православной церковью // Литературная Россия. М., 2003. - №39. - С. 5.

48. Галаган Г.Я. Л.Н. Толстой. Художественно этические искания. - Л.: Наука, 1981.- 174 с.

49. Галактионова В.И. Одиночество, вместившее кривды России! // Молодая гвардия. -М., 2002. №2. - С. 108-120.

50. Галич А. Картина человека: Опыт наставительного чтения о предметах самопознания для всех образованных сословий. СПб, 1834. - 348 с.

51. Глаголев B.C. Л.Н. Толстой как христианский мыслитель // Идейное наследие русской философии. Труды кафедрального историко-философского семинара. СПб., 2000. - С. 73-79.

52. Горичева Т. Анна Эмма и другие // Русская женщина и православие: Богословие. Философия. Культура. СПб.: Ступени,1996. - С. 132-149.

53. Горная В.З. Мир читает «Анну Каренину». М.: Книга, 1979. - 128 с.

54. Гродецкая А.Г. Ответы предания: Жития святых в духовном поиске Льва Толстого. СПб.: Наука, 2000. - 264 с.

55. Громова-Опульская Л.Д. Конец века в восприятии Л.Н. Толстого // Кануны и рубежи. М.: ИМЛИ РАН, 2002. - С. 282-285.

56. Гудзий Н.К. Лев Николаевич Толстой. М.: Изд-во Московского университета, 1952.- 112 с.

57. Гулыга А. Русская идея и ее творцы. М.: Эксмо, 2003. - 448 с.

58. Гусев Н.Н. Летопись жизни и творчества Льва Николаевича Толстого. 1828 1890. - М.: Гослитиздат, 1958. - 836 с.

59. Гусев Н.Н. Летопись жизни и творчества Льва Николаевича Толстого 1891 -1910.-М.: Гослитиздат, 1960. 918 с.

60. Гусейнов А.А. Вера, Бог и ненасилие в учении Льва Толстого // Свободная мысль. М., 1997. - №7. - С. 46-55.

61. Гусейнов А.А. Учение Л.Н. Толстого о непротивлении злу насилием // Свободная мысль. М., 1994. - №6. - С. 68-81.

62. Густафсон Р. Обитатель и Чужак. Теология и художественное творчество Льва Толстого. СПб.: Академический проект, 2003. - 480 с.

63. Днепров В.Д. Искусство человековедения: Из художественного опыта Л. Толстого. Л.: Советский писатель, 1985. - 288 с.

64. Донсков А. Драматическое присутствие в повести Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича» // Русская литература. СПб., 1993. - №3. - С. 149-153.

65. Духовная трагедия Льва Толстого. М.: Подворье Свято-Троице Сергиевой Лавры: Отчий дом, 1995.-319 с.

66. Дунаев М.М. Л.Н. Толстой // Он же. Православие и русская литература. 4.IV. -М.: Христианская литература, 1998. С. 3-348.

67. Ежов И.В. Осознание Л.Н. Толстым духовной природы человека // Толстовский сборник-2003: Материалы XXIX Международных толстовских чтений

68. Л.Н. Толстой и судьбы современной цивилизации»: В 2 ч. Ч. II. Педагогика. Философия. Краеведение. Тула: Изд-во Тульского ГПУ им. Л.Н. Толстого, 2003.-С. 163-168.

69. Есаулов И.А. Христианский реализм как художественный принцип Пушкина и Гоголя // Гоголь и Пушкин: Четвертые Гоголевские чтения: Сб. докладов. -М.: Университет, 2005. С. 100-108.

70. Есаулов И.А. Христианская традиция и художественное творчество // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX вв.: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: Сб. научн. трудов Вып. 4. Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского ун-та, 2005. - С. 17-25.

71. Есаулов И.А. Место автора в художественном целом произведения // Дис-курсивность и художественность: К 60-летию Валерия Игоревича Тюпы. Сб. науч. трудов. М.: Изд-во Ипполитова (Наука), 2005. - С.267-275.

72. Есаулов И.А. Пасхальность русской словесности. М.: Кругъ, 2004. - 560 с.

73. Есаулов И.А. Духовная традиция в русской литературе // Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина. ИНИОН РАН. -М.: НПК «Интервал», 2001. С. 254-256.

74. Есаулов И.А. Пасхальный архетип в поэтике Достоевского // Евангельский текст русской литературе XVIII XX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: Сб. научн. трудов. Вып. 2. - Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского ун-та, 1998. - С. 349-362.

75. Есаулов И.А. Овнешнение человека при тоталитаризме и религиозное сознание //Russian Literature. Vol. XLIII-II. - Amsterdam, 1998,-P. 137-148.

76. Есаулов И.А. Христианское основание русской литературы: соборность. // Литературная учеба.- 1998.-М.,-№1.-С. 105-123.

77. Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского ун-та, 1995. - 288 с.

78. Есаулов И.А. Человек-вещь и христианское сознание // Грани. -№171. -Frankfurt/Main, 1994. С. 259-275.

79. Есин А.Б. Психологизм русской классической литературы. М.: Просвещение, 1988.- 176 с.

80. Жаба С.П. Русские мыслители о России и человечестве. Антология русской общественной мысли Париж. YMCA-Press, 1954.-285 с.

81. Захаров В.Н. Русская литература и христианство // Евангельский текст в русской литературе XVIII XX вв: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: Сб. научн. трудов. - Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского университета, 1994.-С. 5-12.

82. Звозников А.А. Гуманизм и христианство в русской литературе XIX века. -Минск: Европейский гуманитарный университет, 2001.-212 с.

83. Зеньковский В.В. Л.Толстой как мыслитель // Он же. Русские мыслители и Европа. М.: Республика, 1997. - С. 300-308.

84. Зеньковский В.В. Проблема воспитания в свете христианской антропологии М.: Школа-пресс, 1996. - 272 с.

85. Зеньковский В.В., прот. История русской философии: В 2 тт. 2-е издание. -Париж: YMCA-Press, 1989. т. 1. 470 е.; т.2. -477 с.

86. Иванова Н.В. Мотив вины и ответственности в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина» // Русская философия: новые исследования и материалы Проблемы методологии и поэтики. СПб., 2001. - С. 284-291.

87. Иоанн Сан-Францисский (Шаховской Д.А.), архиеп. Революция Толстого // Он же. Избранное. Петрозаводск: Святой остров, 1992. - С. 203-335.

88. Ильин В.Н. Миросозерцание графа Льва Николаевича Толстого. СПб.: Изд-во РГХИ, 2000.-480 с.

89. Ищук Г.Н. Проблема читателя в творческом сознании Л.Н. Толстого. Калинин, 1975.- 119 с.

90. Кабанков Ю. Одухотворение текста. Литература в контексте религиозного сознания. Владивосток, 2006. - 148 с.

91. Кальвин Ж. Наставление в христианской вере. М.: Изд-во РГГУ, 1997. -160 с.

92. Капранов В.А. Нравственный смысл жизни и деятельности человека: Критика религиозно-идеалистических концепций. Л.: Изд-во Ленинградского унта, 1975.- 150 с.

93. Карякин Ю. Человек в человеке (образ пристава следственных дел из «Преступления и наказания») // Вопросы литературы. М., №7. - 1971. - С. 73-98.

94. Касаткина В.Н. Л.Н. Толстой и Ф.И. Тютчев: размышления о духовной жизни человека // Мир филологии: Посвящается Л.Д. Громовой-Опульской / РАН ИРЛИ. М.: Наследие, 2000. - С. 45-59.

95. Касаткина Т. Философия пола и проблема женской эмансипации в «Крейце-ровой сонате» // Вопросы литературы. М., 2001. - №2. - С. 18-23.

96. Кашина Н.В. Человек в творчестве Ф.М. Достоевского. М.: Художественная литература, 1986. - 318 с.

97. Киселев А.А. Л.Н. Толстой и религия: (На основе исследования романа «Война и мир») // Христианство в истории человечества. Н. Новгород, 2000. -С. 261-267.

98. Киприан (Керн К.Э.), арх. Антропология Св. Григория Паламы. М.: Паломник, 1996. -449 с.

99. Клюзова M.JI. Метафизические основы нравственно-религиозного жизнепонимания Л.Н. Толстого // Этическая мысль. Вып. 3. - М.: ИФ РАН, 2002. -С. 211-235.

100. Клюзова М.Л. Проблема человека в нравственной философии Толстого (опыт этико-аксиологического анализа) // Проблема человека: мультидисцип-линарный подход: Материалы научной конференции. М., 1998. - С. 166-169.

101. Ковалев В.А. Поэтика Льва Толстого Истоки. Традиции. М.: Изд-во МГУ, 1983.- 176 с.

102. Козлов Н.С. Лев Толстой как мыслитель и гуманист. М.: Изд-во МГУ, 1985.- 136 с.

103. Колобаева Л.А. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX-XX вв. М.: Изд-во МГУ, 1990. - 333 с.

104. Кондратьев А.С. Религиозно-философский аспект художественной антропологии Л.Н. Толстого // Русская литература и философия: постижение человека: Материалы Всероссийской научной конференции. Липецк, 2002. - С. 7075.

105. Копытцева Н.М. К вопросу о христианском реализме в отечественной словесности // Ученые записки Института непрерывного педагогического образования. Вып. 6. Кн. 1. Великий Новгород, 2004. - С. 226-232.

106. Котельников В.А. Христианский текст русской литературы // «Благой фонд, благое дело»: к 10-летию Российского гуманитарного научного фонда. -М., 2004.-С. 694-702.

107. Котельников В.А. Христианский реализм Пушкина // Пушкинская эпоха и христианская культура: По материалам традиционных христианских пушкинских чтений. Вып. VII СПб.: С.-Петербургский центр православной культуры, 1995.-С. 27-33.

108. Краснов Г.В. Этюды о Льве Толстом. Коломна, 2005. - 282 с.

109. Краснов Г.В. Идея воскресения в художественном и публицистическом творчестве Л.Н. Толстого // Педагогические идеи русской литературы: Сб. статей КГПИ. Коломна, 2003. - С.117-120.

110. Краснов Г.В. Воскресение в романе Л.Н. Толстого «Воскресение» // Русская словесность. М., 1998. - №6. - С. 2-6.

111. Кудрявая Н.В. Толстой о церковном христианстве и развитии религиозного сознания // Педагогика. М., 1996. - №4. - С. 65-68.

112. Кудрявая Н.В. Лев Толстой о смысле жизни. Образ духовного и нравственного человека в педагогике Л.Н. Толстого М.: Красный пролетарий, 1993. -176 с.

113. Кузина Л.Н. Художественное завещание Льва Толстого: Поэтика Л.Н. Толстого конца XIX начала XX века. - М.: Специализир. изд.-торг. предприятие "Наследие", 1993.- 157 с.

114. Купреянова Е.Н. Эстетика Л.Н. Толстого. М. - Л.: Наука, 1966. - 324 с.

115. Кураев Андрей, диак. Человек перед иконой: (Размышление о христианской антропологии и культуре) // Квинтэссенция: Философский альманах-1991. М.: Политиздат, 1992. - С. 237-262.

116. Курляндская Г.Б. Нравственный идеал героев Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского. М.: Просвещение, 1988. - 255 с.

117. Кущенко З.А. Мастерство Толстого-повествователя (повесть «Дьявол») // Анализ литературного произведения: Сб. научн. трудов. Вып. 3. Киров, 2001. -С. 21-26.

118. Лакшин В.Я. Искусство психологической драмы Чехова и Толстого («Дядя Ваня» и «Живой труп»). М.: Изд-во МГУ, 1958. - 88 с.

119. Лебедев Ю.В. Судьба человека и смысл его жизни в мироощущении Л.Н. Толстого // Литература в школе. М., 1991. - № 1. - С.2-15.

120. Линков В.Я. Мир и человек в творчестве Л.Толстого и И.Бунина. М.: Изд-во МГУ, 1989.- 172 с.

121. Ломунов К.Н. Концепция Бога в религиозно-философском учении Л.Н. Толстого // Толстой и о Толстом. Материалы и исследования. Вып. 2. М.: ИМЛИ РАН, 2002. - С. 176-193.

122. Ломунов К.Н. Философская концепция жизни и человека в творчестве Л.Н. Толстого // II советско-японский симпозиум по литературоведению. Москва, декабрь 1981 г./АН СССР, ИМЛИ. М., 1983.-С. 104-118.

123. Лосская-Семон М.В. Несколько замечаний по поводу религиозного призвания русской литературы // Русская литература. СПб., 1995. - №1. - С. 2734.

124. Лурье Я.С. После Льва Толстого. Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века. СПб.: Дмитрий Буланин, 1993. - 166 с.

125. Лученецкая-Бурдина И.Ю. Парадоксы художника: Особенности индивидуального стиля Л.Н. Толстого в 1870-1890 годы: Монография. Ярославль: Изд-воЯГПУ, 2001.- 156 с.

126. Любомудров A.M. О православии и церковности в художественной литературе // Русская литература. СПб., 2001. - №1. - С. 107-127.

127. Маймин Е.А. Лев Толстой: Путь писателя. М.: Наука, 1978. - 191 с.

128. Маклаков В. Толстой и большевизм // Слово. -М., 1991. -№9. -С.54-57.

129. Мардов И.Б. Лев Толстой. Драма и величие любви: опыт метафизической биографии. М.: Прогресс-Традиция, 2005. - 632 с.

130. Мардов И.Б. Лев Толстой на вершинах жизни. М.: Прогресс-Традиция, 2003.-429 с.

131. Маркович В.М. Человек в романах И.С. Тургенева. Л.: Изд-во ЛГУ, 1975. -152 с.

132. Мартьянова С.А. Образ человека в литературе: от типа к индивидуальности и личности. Владимир: Изд-во ВГПУ, 1997. - 120 с.

133. Мартьянова С.А. Персонажи русской классики и христианская антропология // Русская литература XIX века и христианство. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1997.-С. 25-31.

134. Мелешко Е.Д. Христианская этика Л.Н. Толстого: монография. М.: Наука, 2006.-308 с.

135. Мелешко Е.Д. Философия непротивления Л.Н. Толстого: Систематическое учение и духовный опыт. Тула: Изд-во ТГПУ им. Л.Н. Толстого, 1999. - 156 с.

136. Мень А. «Богословие» Льва Толстого и христианство // Толстой Л.Н. Исповедь. В чем моя вера? Л.: Худож. лит., 1991. - С. 5-27.

137. Мережковский Д. Л. Толстой и Достоевский // Он же. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М.: Республика, 1995. - С. 7-350.

138. Михайлов А. Лев Толстой трагедия ума // Христианское просвещение и русская культура: Сб. научн. трудов. - Йошкар-Ола, 2003. - С. 97-110.

139. Михновец Н.Г. «Крейцерова соната» Л.Н. Толстого: С правдой «должного» в жизнь // Литература в школе. М., 2002. - №2. - С. 18-21.

140. Михновец Н.Г. Драма «Живой труп»: своеобразный ответ Л.Н. Толстого -драматургу А.П. Чехову // Литература в школе. М., 2000. - №2. - С. 18-23.

141. Моисеева Н.А. Русская философия. Толстой: учение о человеке, религии, обществе М., 2000. - 81 с.

142. Моторина Л.Е. Философская антропология: Учеб. пособие для вузов. М.: Высшая школа, 2003. - 255 с.

143. Молчанова С.В. Мотивы освобождения в драме Л.Н. Толстого «Живой труп»//Русскаяречь.-М., 1991.-№2.-С. 21-26.

144. Мурзак И.И. Музыкальная реминисценция в метафорической структуре повести Л.Н. Толстого «Крейцерова соната» // Филологические традиции и современное литературное образование. М., 2002. - №8. - С. 55-63.

145. Набиев Н.Г. Человек в мире Л.Н. Толстого. М.:Изд-во МГУ,1999. - 280 с.

146. Нагина К. «Я сделался зверем, злым и хитрым зверем . » // Подъем. Воронеж, 2003.-№8.-С. 151-175.

147. Немессий Э. О природе человека. М.: Канон +, 1998. - 192 с.

148. Немировская Л.З. Философия Толстого: Смысл и ценность жизни. Мировоззрение. Общество. Искусство. История. Любовь / Российский новый университет.-М., 2000.-215 с.

149. Немировская Л.З. Утопические идеи Л.Толстого и его "золотое правило"// Общественная мысль: Исследования и публикации. Вып.З. М.: Наука, 1993. -С.136-148.

150. Немировская Л.З. Религия в духовном поиске Толстого. М.: Знание, 1992. -64 с.

151. Немировская Л.З. Лев Толстой и проблемы гуманизма. М.: Знание, 1988. -60 с.

152. Немировская Л.З. Проблема человека в творчестве Толстого и Ницше // Проблема человека в современной философии: Тезисы докл. республ. научн. конф.-Вильнюс, 1981.-Ч. 2.-С. 11-14.

153. Нестеренко А.А. Христианская проповедь в художественном творчестве Л.Н. Толстого (по романам «Анна Каренина» и «Воскресение») // Весшк Вщеб-скага дзяржаунага унивесггэта: науковы часопш. 1996. - №1. - С.76-81.

154. Николаева Е.В. Художественный мир Льва Толстого: 1880-1900-е годы -М.: Флинта, 2000 272 с.

155. Никонова Т.А. «Новый человек» в русской литературе 1900-1930-х годов: проективная модель и художественная практика. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 2003.-208 с.

156. Нисский Григорий, Св. Об устроении человека. СПб.: Аксиома, Мифрил, 1995.- 178 с.

157. Новый век. Толстой. Журнал размышлений. -Тула, 2005. -№ 1.-236 с.

158. Овсянико-Куликовский Д.Н. Лев Николаевич Толстой: Очерк его художественной деятельности и оценка его религиозных и моральных идей. СПб.: Т-во «Просвещение», 1911. - 160 с.

159. Одиноков В.Г. Русские писатели XIX века и духовная культура. Новосибирск: Новосиб гос. ун-т, 2003. - 132 с.

160. Одиноков В.Г. Литература и духовная культура: Материалы к курсу лекций по русской литературе XIX века. Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т., 2002. -125 с.

161. Орвин Д. Психология веры в «Анне Карениной» и «Братьях Карамазовых» // Мир филологии: Посвящается Лидии Дмитриевне Громовой-Опульской / РАН. ИМЛИ. М.: Наследие, 2000. - С. 235-245.

162. О религии Толстого: Сб. 2. М.: Путь, 1912.-248 с.

163. Осмоловский О. Н. Ф. М. Достоевский и русский роман XIX века. Орел, 2001.-336 с.

164. Осмоловский О.Н. Метод исследования человека в романе Л.Толстого «Воскресение» // Русская литература 1870-1890 гг.: Вып. 14. / Уральский гос. ун-т. Им. A.M. Горького. Свердловск, 1981. - С. 114-125.

165. Осмоловский О.Н. Принцип познания и изображения человека в романе Л. Толстого «Анна Каренина» // Филологические науки. М., 1978. - №3. - С. 3142.

166. Основин В.В. Драматургия Л.Н. Толстого. М.: Высш. школа,1982. - 176 с.

167. Основин В.В. К вопросу о творческих исканиях Л.Толстого последнего периода // Толстовский сборник №3. Доклады и сообщения V и VI Толстовских чтений. Тула, 1967.-С. 51-65.

168. Оссовский О.Е. Человек. Слово. Роман. Саранск, 1993. - 162 с.

169. Палишева Г.М. В поисках гармонии. О линии Левина в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина» // Герценовские чтения 31. Проблемы художественного метода и жанра: Сб. научн. тр. Л., 1978. - С. 46-52.

170. Печенко М.Ф. Проблема человека в творчестве Л.Н. Толстого // Наследие Л.Н. Толстого и современность (175 лет со дня рождения): Сб. материалов научн. конференции. Витебск: Изд-во Витебского ГУ им. П.М. Машерова, 2003. -С.51-53.

171. Позойский С.И. К истории отлучения Льва Толстого от Церкви. М.: Сов. Россия, 1979.- 177 с.

172. Поликарпов B.C., Поликарпова В.А. Феномен человека вчера и завтра. -Ростов н/Д: Феникс, 1996. 576 с.

173. Подорого А.А. Мимесис. Материалы по аналитической антропологии литературы. Т.1. Н. Гоголь, Ф. Достоевский М.: Культурная революция, Logosaltera, 2006. - 278 с.

174. Поляк Л.М. Принципы изображения человека в романах Льва Толстого // Ученые записки МГУ. Труды кафедры русской литературы русской литературы. Вып. 110. Кн. I. М.: Изд-во МГУ, 1946. - С. 73-110.

175. Попов Г.А. Внутриличностные основы религиозной жизни в антропологии Л.Н. Толстого // Философские науки. М., 2004. - №8. - С. 36-45.

176. Попов Г.А. Л.Н. Толстой и проблема смысла жизни // Социально-гуманитарные знания. М., 2004. - №4. - С. 262-274.

177. Порудоминский В. О Толстом. СПб.: Алетейя, 2005.-416 с.

178. Православное учение о человеке: Избр. статьи. М.-Клин: Христианская жизнь, 2004. - 430 с.

179. Прокопчук Ю.В. Лев Толстой и петербургские религиозно-философские собрания (1901-1903) // Толстовский ежегодник-2002. Тула: Власта, 2003. - С. 430-444.

180. Проскурина Т.Д. О семейной свитости и разъединенности семьи Карениных // Филологические науки. М., 2003. - №4. - С. 14-22.

181. Рассовская Л.П. Изображение человека в художественных произведениях Пушкина и Гоголя: диалоги и дискуссии. Самара: Изд-во Самар. ун-та, 2004. -198 с.

182. Рачин Е.И. Лев Толстой и русская идея. М.: Глобус, 2001. - 56 с.

183. Рачин Е.И. Толстовское понимание Бога // Научн. доклады Моск. толст, об-ва. Вып. 5: Толстой и религия. М., 1996. - С. 4-11.

184. Ремизов В.Б. «Сила детства» как творческий стимул Льва Толстого // Толстовский ежегодник 2002. - Тула: Власта, 2003. - С. 256-278.

185. Ремизов В.Б. Муки и прозрения семьдесят пятого года (JI.H. Толстой на пути к финалу «Анны Карениной») // Толстой и о Толстом. Материалы и исследования. Вып. 2. М.: ИМЛИ РАН, 2002. - С. 223-245.

186. Ремизов В.Б. JI.H. Толстой: Диалоги во времени. Тула: Изд-во ТГПУ им. Л.Н. Толстого, 1998. - 302 с.

187. Ремизов В.Б. Роман Л.Н. Толстого «Воскресение»: концепция жизни и формы ее воплощения. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1986. - 163 с.

188. Ремизов В.Б. Свобода воли и проблема "воскресения" личности в фило-софско-эстетических исканиях Толстого 1890-х годов // Концепции человека в русской литературе. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1982. - С.96-107.

189. Розанова С.А. Лев Толстой и пушкинская Россия. М.: Наука: Флинта, 2000.-285 с.

190. Русские мыслители о Льве Толстом: Сборник статей. Тула: Издательский дом «Ясная Поляна», 2002. - 672 с.

191. Русская антропологическая школа: Труды. Вып. 2. М., 2004

192. Савельева В.В. Художественная антропология: монография. Алматы: Изд-во АГУ им.Абая, 1999. - 281 с.

193. Свительский В.А. Личность в мире ценностей. (Аксиология русской психологической прозы 1860-1870-х годов). Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 2005.-356 с.

194. Святоотеческие традиции в русской литературе: Материалы научн.-практич. конф. Ч. 1. Омск, 2005. - 156 с.

195. Симонова С.В. Критический анализ религиозно нравственного идеала Л.Н. Толстого // Социально - философские аспекты критики религии: Сб. трудов. - Л.: Изд. ГМИРиА, 1981. - С. 80-94.

196. Сливицкая О.В. Об эффекте жизнеподобия «Анны Карениной». СПб: СПбГУКИ, 2004.- 104 с.

197. Сливицкая О.В. «Война и мир» Л.Н. Толстого: проблемы человеческого общения. Л.Изд-во ЛГУ, 1988. - 189 с.

198. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992. -542 с.

199. Сотникова Т.С. Человек и природа в романе JI. Толстого «Воскресение» // Вестник Московского университета. Сер. 10. Филология. М., 1974. - №3. - С. 56-64.

200. Старыгина Н.Н. Художественное воплощение концепции человека в русском «полемическом» романе // Жанр и стиль литературного произведения: Межвуз. сб. науч. трудов. Йошкар-Ола, 1994. - С. 49-56.

201. Стоянова С.И. Христианские мотивы в позднем творчестве Л.Толстого // Русская литература XIX века и христианство. М.: Изд-во МГУ, 1997. - С. 191196.

202. Строганов М.В. Литературоведение как человековедение: Работы разных лет. Тверь: Золотая буква, 2002. - 407 с.

203. Строганов М.В. Человек в художественном мире Пушкина. Тверь, 1990. -84 с.

204. Сухих И.Н. Жизнь человека: версия Чехова // Чехов А.П. Рассказы из жизни моих друзей: Повести и рассказы. СПб: КультИнформ Пресс, 1994. - С. 528.

205. Сушков Б. Пророк в своем отечестве. Пушкин. Гоголь. Толстой (О невостребованных идеях и идеалах русских гениев). Тула: Гриф и К, 2003. - Ч. III. Альтернативный Толстой. - С. 321-568.

206. Тамарченко Н.Д. Идея непротивления у Л. Толстого: религиозно-философские версии и художественные трактовки // Известия АН. Сер. литературы и языка. Т. 63. М., 2004. -№ 1. - С. 3-13.

207. Тамарченко Н.Д. Точка зрения героя и авторская позиция в структуре драмы «Живой труп» Л.Толстого // Филологические записки. Вестник литературоведения и языкознания. Вып. 15 Воронеж, 2001 - С. 72-79.

208. Тамарченко Н.Д. Об авторской позиции в повестях «позднего» Л.Толстого // Русская словесность. М., 1999. - №4. - С. 17-24.

209. Тарасов А.Б. В поисках идеала: между литературой и реальностью. М.: Изд-во Моск. гумм, универ., 2006. - 106 с.

210. Тарасов А. Какую правду проповедовал Толстой? // Литература в школе. -М.,2003.-№3.-С. 12-18.

211. Тарасов А.Б. О «поэзии» разнообразия и «прозе» однообразия в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина» // Литература в школе. М., 2001. - №4. - С. 32-42.

212. Тарасов А.Б. Что есть истина?: Праведники Льва Толстого. М.: Языки славян, культуры: Кошелев, 2001. - 172 с.

213. Тарасов А.Б. Духовный путь Льва Толстого // Глагол. М., 2001. - №6. -С. 24-28.

214. Тарасов А.Б. «Толстой не мог правдиво написать неправду .» (о христианских и нехристианских мотивах в творчестве Л.Н. Толстого) // Страницы: Богословие. Культура. Образование. Т.6. Вып. 3. -М., 2001.-С. 411-421.

215. Тарасов А.Б. В поисках высшей правды: Л.Н. Толстой и православие как духовная и научная проблема // Литературная учеба. М., 2001. - №6. - С. 7482.

216. Тарасов А.Б. Гносеологические и онтологические основы религиозного учения Л.Н. Толстого // Вопросы философии. -М., 2001. №8. - С. 137-144.

217. Тарасов А.Б. Хронологические рамки «духовного перелома» Л.Н. Толстого // Литературоведческий журнал. М., 2001. - №15. - С.280-286.

218. Тарасов А.Б. Христианские и нехристианские основы «народных рассказов» Л.Н. Толстого // Вестник Российского гуманитарного научного фонда. -М., 2000. №3. - С.137-144.

219. Тарасов А.Б. Нужен ли Л.Н. Толстой православному человеку? // Даниловский благовестник. М., 2000. - №12. - С. 43-47.

220. Тарасов Б.Н. Лев Толстой и Блез Паскаль // Литературная учеба. М., 1994.-№1.-С. 148-158.

221. Толстой Л.Н.: pro et contra: Личность и творчество Льва Толстого в оценке русских мыслителей и исследователей: Антология. СПб.: Изд-во РХГИ, 2000. -984 с.

222. Толстой и наше время: Сб. статей. М.: Наука, 1979. - 366 с.

223. Троицкий Д.Е., прт. Православно пастырское увещание графа Л.Н. Толстого // Роман - журнал XXI век. - М., 2000. - №12. - С. 97-107.

224. Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М.: Прогресс, 1995. - 797 с.

225. Туниманов В.А. «Кроткая» Достоевского и «Крейцерова соната» Толстого (две исповеди) // Русская литература. СПб., 1999. - №1. - С. 53-88.

226. Удодов Б.Т. Художественная антропология «Мертвых душ» // Филологические записки. Вестник литературоведения и языкознания. Вып. 18. Воронеж, 2002. - С. 5-26.

227. Удодов Б.Т. Пушкин: художественная антропология. Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. университета, 1999. - 304 с.

228. Федюкова Н.Ф. Концепция человека в русской литературе начала XX века. Минск: Изд-во БГУ, 1982. - 239 с.

229. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины: Опыт православной теодицеи. М.: ACT, 2003. - 640 с.

230. Философия ненасилия Л.Н. Толстого: точки зрения: Коллективная монография. Екатеринбург: Издво Урал, ун-та, 2002. - 247 с.

231. Флоровский Г.В., прот. Пути русского богословия: 4-е изд. Париж: YMCA-Press, 1988.-600 с.

232. Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990. - 366 с.

233. Фромм Э. Догмат о Христе. М.: Олимп: ACT-ЛТД, 1998. - 416 с.

234. Фромм Э. Душа человека. М.: Республика, 1992. - 430 с.

235. Хвалько И.А. Тема телесности в мотивной структуре поздних произведений Л.Толстого // Дергачевские чтения 2000. - Екатеринбург, 2001. - С. 239244.

236. Храпченко М.Б. Лев Толстой как художник: 4 изд. М.: Худож. лит., 1978. -580 с.

237. Хоружий С.С. После перерыва. Пути русской философии. СПб: Алетейя, 2004.-445 с.

238. Художественная антропология русской литературы XIX-XX вв // Антропоцентрическая парадигма в филологии: Материалы международной научной конференции. Ставрополь, 2003. - 4.1. - Литературоведение. - С. 117-359.

239. Худяков Е.В. «Отец Сергий» Л.Н. Толстого: диалог с агиографической традицией // Филология. Культурология. Речевая коммуникация: Сб. статей. Ярославль, 2003.-С. 253-259.

240. Человек: Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. Древний мир Эпоха Просвещения - М.: Политиздат, 1991.-481 с.

241. Человек: Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. XIX век. М.: Республика, 1995. - 528 с.

242. Человек в системе общественных отношений. -Л.:Изд-во ЛГУ, 1987.-215 с.

243. Человек: образ и сущность. Ежегодник, 2003. Слово и культура. М., 2003. - 206 с.

244. Чередниченко И.П. «Движение жизни» как космопланетарный процесс в учении Л.Н. Толстого // Гуманитарные и социально экономические науки. -Ростов н/Д, 2000. - №1. - С. 31-34.

245. Чернов А.В. Архетип блудного сына в русской литературе XIX века // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: Сб. научн. трудов. Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского ун-та, 1994.-С. 151-159.

246. ЧудаковА.П. Слово-вещь-мир: От Пушкина до Толстого: Очерки поэтики русских классиков. М.: Современ. писатель, 1992. - 317 с.

247. Шульц С.А. Историческая поэтика драматургии Л.Н. Толстого: (герменевтический аспект). Ростов н/Д: Изд-во Ростов, ун-та, 2002. - 238 с.

248. Шульц С.А. Символическое и притчевое начало в драматургии Л.Толстого // Филологические записки. Вестник литературоведения и языкознания. Вып. 15. Воронеж, 2001. - С.79-88.

249. Шульц С.А. Драматургия Л.Н. Толстого как пограничный феномен // Русская литература. СПб., 2000. - №1. - С. 21-39.

250. Щеглов м.А. Повесть Толстого «Смерть Ивана Ильича» // Он же. Литературная критика. М.: Худож. лит., 1971. - С. 9-56.

251. Эйхенбаум Б.М. Лев Толстой. Семидесятые годы. Л.: Худож. лит, 1974. -359 с.

252. Эткинд Е.Г. "Внутренний человек" и внешняя речь: Очерки психопоэтики русской литературы XVIII-XIX веков. М.: Языки русской культуры, 1999. -208 с.

253. Юнусова И.Ш. Л.Н. Толстой о единении // Межкультурный диалог на евразийском пространстве: Сб. статей и тезисов докладов. Уфа, 2002. - С. 233235.

254. Юртаева И.А. К вопросу о сюжетном единстве повестей Л.Н. Толстого 1880-1890-х годов // Проблемы метода и жанра. Вып. 11. Томск, 1985. - С. 187-204.

255. Яблонский Г. Сон ясновидящего и смерть Анны // Новый журнал. Нью-Йорк, 2000. - Кн. 220 (Дек.). - С. 271 -286.

256. Bodin Per-Anne. Lev Tolstoy and Folly in Christ // The Holly Fool in Byzantium and Russia. Bergen, 1995. - P. 35-46.

257. Esaulov Ivan. The categories of Law and Grace in Dostoevsky's poetics // Dostoevsky and the Christian Tradition. Cambridge, 2001. - P. 116-133.

258. Donskov A. «The Living corpse»: An anomaly among Tolstoj's later work // Essays on L.N. Tolstoj's Dramatic Art. Otto Harrassowitz, Wiesbaden, 1988. - P. 8898.

259. Fukuyama F. The end of history and the last man. London, 1992.

260. Jackson R.L. Anna Karenina's return to St.Peterburg // Life and text: Essays in honour of Geir Kjetsaa on the occasion of his 60th birthday. Oslo, 1997. - P. 159168.

261. Lonngvist В. «Испачканность» в романе «Анна Каренина» // Studia litteraria Polono Slavica. - W-wa. - 1999. - №4. - P. 203-213.

262. Metzele J. The Concept of «brothery love» in Tolstoy's late prose // Lev Tolstoy and the concept of brotherhood. Ottawa, 1996. - P. 152-167.

263. Mandelker A. Tolstoy's eucharistic aesthetics // Lev Tolstoy and the concept of brotherhood. Ottawa, 1996.-P. 116-127.

264. Poyatos F. Literary anthropology: toward a new interdisciplinary area // Literary anthropology. A new interdisciplinary approach to people, signs, and literature. John Benjamins publishing company. Amsterdam/Philadelphia, 1988.

265. Spiro M.E. Culture and human nature: Theoretical papers. Chicago, 1987

266. Stenbock-Fermor E. The Architecture of Anna Karenina: A History of its Writing Structure and Message. Lisse, 1975.

267. Wasiolek E. Tolstoy's major fictions. Chicago; London, 1978.

268. Wilson E.O. On human nature. Cambridge, 1978.

269. Wilson A.N. Tolstoy. Bath, 2001.

270. Zweers A. High society in tolstoy's «Anna Karenina» and Couperus' «Tline Vere» // Studies in netherlandic culture and literature. Lanham, New York, London, 1998.-P. 272-281.

271. Zweers A. Is there only one Anna Karenina? // Canadian Slavonic Papers. 11.2. 1969.-P. 172-281.