Казачество Юга России в 30-е годы XX века: исторические коллизии и опыт преобразований тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.02, доктор исторических наук Скорик, Александр Павлович

• Скорик, Александр Павлович
• доктор исторических наук
• 2009

Оглавление диссертации доктор исторических наук Скорик, Александр Павлович

Введение.

1. Источники, историография и методология исследования жизнедеятельности казачества Юга России в 30-е годы XX века.

1.1. Источниковедческий анализ исторических фактов и научной литературы о жизнедеятельности казачества Юга России в 30-е годы XX века.

1.2. Историография исследуемой проблемы: периоды, тенденции, исторические лакуны.

1.3. Методология исследования казачьих сообществ Юга России конца 1920-х - начала 1940-х гг.

2. Расказачивание как научная категория и историческое явление 30-х годов XX века на Юге России и его предыстория.

2.1. Казаки и Советская власть в 1917 - 1929 гг.: специфика взаимоотношений в преддверии «великого перелома».

2.2. Политика советской власти в отношении казачества в первой половине 30-х годов XX века.

2.3. Социальная вариативность реакции казачества Юга России на аграрную политику сталинского режима в конце 1920-х - 1930-х гг.

2.4. Расказачивание: историческая ретроспектива сложившихся дефиниций и подходов.

3. Военно-организационное возрождение казачества Юга России во второй половине 30-х годов XX века.

3.1. Перестройка работы партийных и общественных организаций региона во второй половине 30-х годов XX века.

3.2. Осуществление властными структурами военно-мобилизационных мероприятий в отношении казачества Юга России во второй половине 30-х годов XX века.

3.3. Кампания «за советское казачество» в восприятии донцов, кубанцев и терцев: сходство и различия оценок.

4. Социально-экономические условия жизни казачества Юга России в

30-е годы XX века.

4.1. Казаки-колхозники: трансформация хозяйственного уклада в конце 20-х - 30-х годах XX века.

4.2. Изменение традиционного быта казачьей станицы Юга России в конце 20-х - 30-х годах XX века.

4.3. Советские мотивы и доминанты в культуре и менталитете казачества Юга России в 30-е годы XX века.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Казачество Юга России в 30-е годы XX века: исторические коллизии и опыт преобразований»

Актуальность темы исследования. Третье десятилетие XX века - это особый, уникальный период в истории российского казачества, в том числе казачьих сообществ Дона, Кубани и Терека, наиболее известных в нашей стране и за рубежом в силу многочисленности, древности происхождения и заслуг перед Отечеством. Уникальность его обусловлена не только тем, что в данное время жизнь казачьих сообществ претерпела радикальные изменения в результате осуществленных советской властью мероприятий, но и наличием в его рамках абсолютно различных исторических альтернатив для самих казаков. Если в начале 1930-х гг. казачьи сообщества России стояли перед угрозой исчезновения, размывания в массе колхозного крестьянства, то во второй половине десятилетия казаки, образно выражаясь, вновь оказались «на коне». В связи с этим 1930-е годы можно назвать поистине судьбоносными для- донских, терских, кубанских казаков, как и для всего российского казачества.

Однако, несмотря на важность событий 1930-х гг. в истории российского казачества, отмеченный период является одним из наименее освещенных в научной литературе. Данное обстоятельство определяется не только тем, что в советской историографии вопросы казачьей истории периода коллективизации являлись фигурой умолчания. Сказалось также и наблюдающееся в постсоветскую эпоху ослабление внимания исследователей к проблематике «колхозного строительства», произошедшее в результате расширения поля научного поиска за счет ранее табуированных вопросов отечественной истории.

Принимая во внимание существующие в отечественной историографии многочисленные лакуны, научно-теоретическая актуальность исследования исторических судеб казачьих сообществ России 1930-х гг. очевидна. Причем, в настоящее время сложились наиболее оптимальные условия для осуществления такого исследования. Ведь в условиях методологического плюрализма и открытости архивов ученые могут в полной мере соблюсти базовые для исторической науки принципы объективности, системности, историзма и отразить такой этап казачьей истории, как третье десятилетие XX века, во всей его сложности, многомерности, противоречивости. Собственно, в этом и заключается наиболее сложная для специалистов научная задача, - раскрыть жизненную противоречивость минувшей реальности, не втискивая ее в узкие рамки какой-либо парадигмы, не превращая объемную, трехмерную ее картину в примитивно плоский (и, тем более, - черно-белый) рисунок.

Научные исследования истории российского казачества 1930-х гг. имеют и вполне определенную практическую актуальность, обусловленную начавшимся в конце 1980-х гг. и продолжающимся поныне процессом казачьего возрождения. Выдающийся российский историк В.О. Ключевский как-то сказал: «почему люди так любят изучать свое прошлое, свою историю? Вероятно, потому же, почему человек, споткнувшись с разбега, любит, поднявшись, оглянуться на место своего падения».1 Это высказывание как нельзя лучше подходит к ситуации во взаимоотношениях власти, общества и казачества, сложившейся в постсоветский период. Опыт советской эпохи, особенно 1920-х - 1930-х гг., убедительно свидетельствует, что властям, да и общественности, необходимо относиться к казачьим сообществам как к равноправным партнерам, с уважением воспринимая их своеобразные традиции и культуру. Наряду с этим, и казакам следует уважать законные интересы неказачьего населения, преодолев искушение вернуть себе былые привилегии и жаждать бенефиция (что иногда наблюдалось в начале 1990-х гг.). Кроме того, результаты непредвзятого, объективного осмысления положения и деятельности казаков в Советской России 1930-х гг. способны послужить оптимизации современного казачьего движения: в частности, опыт организации кружков «ворошиловских кавалеристов» может быть применен в целях повышения эффективности функционирования казачьих учебных заведений.

1 Ключевский В.О. Афоризмы. Исторические портреты и этюды. Дневники. М., 1993. С. 33.

Хронологические рамки исследования - конец 1920-х - начало 1940-х гг. Начальная граница определена переходом сталинского режима к слому нэпа в деревне («чрезвычайные» хлебозаготовки 1927 - 1928 гг.) и развертыванием в ноябре 1929 г. сплошной форсированной коллективизации, ознаменовавшейся новым обострением взаимоотношений между властью и казачеством и осуществлением антиказачьих акций на Юге России. Завершает период Великая Отечественная война, прервавшая процесс организационно-хозяйственного укрепления и развития казачьих колхозов Дона, Кубани, Терека, интенсифицировавшийся во второй половине 1930-х гт. в связи с определенной либерализацией аграрной политики сталинского режима и развернутой в данное время социально-политической кампанией «за советское казачество».

Территориальные рамки исследования. В результате советских административно-территориальных преобразований 1920-х гг. значительная часть донцов и терцев (в меньшей мере, - кубанцев) оказалась за пределами своих исторически сложившихся ареалов расселения, традиционно именуемых войсками: Донского, Кубанского, Терского. Так, немало донских казачьих станиц отошли к Сталинградскому краю (ныне, - Волгоградская область), а часть терских станиц, - к Чечено-Ингушетии. Иное административное подчинение (а отсюда, - нередко пребывание в инокультурном, иноэтничном окружении) оказало существенное влияние на жизнедеятельность и исторические судьбы отмеченных казачьих сообществ, в связи с чем они не являются предметом анализа в нашей работе. Авторское внимание акцентировано на донском, кубанском, терском казачьих сообществах, которые на протяжении 1930-х гг. по-прежнему располагались в границах исторически сформировавшихся и отличавшихся общими социально-экономическими и культурными характеристиками регионов, то есть на Дону, Кубани, Тереке, Ставрополье. Это тем более необходимо, что перечисленные российские регионы в начале третьего десятилетия XX века имели общее административное подчинение, а соответственно выверенную социальную динамику развития.

Лишившись в советском государстве права на существование в рамках автономных войск, основная масса донских, кубанских и терских казаков в начале 1930-х гг. проживала в административных границах Северо-Кавказского края, образованного в 1924 г. С января 1934 г. Северо-Кавказский край разделили на две новые административно-территориальные единицы - Азо-во-Черноморский край (сюда вошли Дон и Кубань) и значительно уменьшившийся Северо-Кавказский край (здесь остались Ставрополье, Терек, национальные автономии Северного Кавказа). В 1937 г., в результате очередного этапа административно-территориальных преобразований, возникли Ростовская область (в ее границах размещались донские казаки), Краснодарский (кубанские казаки) и Орджоникидзевский (ныне Ставропольский; здесь проживали терские казаки) края.

Целью исследования является детальный анализ положения, жизнедеятельности и взаимоотношений с властью казачьих сообществ Дона, Кубани и Терека на протяжении исторического периода с конца 1920-х гг. до начала 1940-х гг., в условиях «сталинской» модернизации, выразившейся в российской деревне (в том числе в казачьих станицах Юга России) в сплошной форсированной коллективизации.

Реализация намеченной цели достигается путем решения следующих генерализующих задач:

- осуществить источниковедческий анализ исторических фактов и научной литературы о жизнедеятельности казачества Юга России в 30-е годы XX века;

- определить тенденции и периоды историографии жизнедеятельности и положения казачества Юга России 1930-х гг., исследовательские коллизии* и исторические лакуны в процессе научного осмысления проблемы;

- раскрыть специфику взаимоотношений донских, терских, кубанских казаков и большевиков в преддверии сплошной форсированной коллективизации;

- осветить принципы и направления политики советской власти в отношении казачества в первой половине 1930-х гг.;

- рассмотреть отношение казачьих сообществ Дона, Кубани и Терека к сплошной форсированной коллективизации и функционированию колхозной системы в конце 1920-х - первой половине 1930-х гг.;

- установить путем детального всестороннего анализа комплекса документов и материалов степень соответствия различных трактовок «расказачивания» исторической реальности третьего десятилетия XX века;

- выявить причины, начальную границу, сущностные характеристики кампании «за советское казачество», а также отношение к ней донских, кубанских, терских казаков;

- проанализировать процесс осуществления властными структурами Советского Союза военно-мобилизационных мероприятий в отношении казачества Юга России во второй половине 1930-х гг.;

- проследить трансформацию хозяйственного уклада и социального статуса донских, кубанских, терских казаков в конце 1920-х - 1930-х гг., в усло,-виях формирования колхозной системы;

- обозначить и изучить комплекс изменений исторической повседневноV сти и культуры казачьих сообществ Дона, Кубани и Терека на протяжении третьего десятилетия XX века.

Объектом исследования выступает казачество (казачьи сообщества) Юга России в рамках советских административно-правовых образований и в границах исторического периода с конца 1920-х гг. до начала 1940-х гг.

Предметом исследования является многомерная жизнедеятельность, взаимоотношения с партийно-государственными структурами, положение и роль в советском обществе донских, терских, кубанских казаков в рамках эпохи «колхозного строительства» в конце 1920-х - начале 1940-х гг.

Теоретико-методологическая база работы основывается на базовых для исторических наук принципах объективности, историзма, системности и всесторонности, ориентирующих исследователей на освещение событий и явлений прошлого во всей их сложности, противоречивости, взаимной обусловленности, с учетом присущих той или иной эпохе социально-экономических, общественно-политических, ментальных особенностей. Основополагающими подходами при исследовании исторических судеб казачества Юга России 1930-х гг. стали фор-мационный и цивилизационный подходы. Первый из них с наибольшей эффективностью позволяет осветить социально-экономические трансформации казачьих сообществ в условиях «колхозного строительства», второй предоставляет возможность с наибольшей полнотой рассмотреть изменения исторической повседневности, культуры, ментальности казаков в третьем десятилетии XX века.

В качестве базового сюжета методологической основы настоящего исследования мы рассматриваем авторскую частно-историческую теорию о социальной многомерности южно-российского казачества, соответствующую уровню докторского анализа научной проблемы и излагаемую нами подробно в первой главе диссертации. Немаловажным компонентом теоретико-методологической базы исследования выступают положения «новой локальной истории», обоснованной в работах Т.А. Булыгиной и других исследователей.1 Поскольку «новая локальная история» представляет собой «изучение истории региона, в данном случае Северного Кавказа, в исследовательском поле общерос

1 См.: Булыгина Т.А. Историческая антропология и исследовательские подходы «новой локальной истории» // Человек на исторических поворотах XX века / Под ред. А.Н. Еремеевой, АЛО. Рожкова. Краснодар, 2006. С. 27 - 34; Булыгина Т.А., Малович-ко С.И. Культура берегов и некоторые тенденции современной историографической культуры // Новая локальная история. Вып. 2. Новая локальная история: пограничные реки и культура берегов: Материалы второй Международной Интернет-конференции, Ставрополь, 2о мая 2004 г. - Ставрополь, 2004. С. 4 - 24; Маловичко С.И., Булыгина Т.А. Современная историческая наука и изучение локальной истории // Новая локальная история. Вып. 1. Новая локальная история: методы, источники, столичная и провинциальная историография: Материалы первой Всероссийской Интернет-конференции., Ставрополь, 23 мая 2003 г. — Ставрополь. 2003. С. 6 - 2; Маловичко С.И. Новая локальная история: историографический опыт выход за границы провинциализма // Новая локальная история. Вып. 2. Новая локальная история: пограничные реки и культура берегов: Материалы второй Международной Интернет-конференции, Ставрополь, 20 мая 2004 г. - Ставрополь, изд-во СГУ, 2004. С. 140 - 156; Оборский Е.Ю. Заметки о современной исторической науке и деятельности центра «Новая локальная история» // Новая локальная история. Вып. 2. Новая локальная история: пограничные реки и культура берегов: Материалы второй Международной Интернет-конференции, Ставрополь, 20 мая 2004 г. - Ставрополь, изд-во СГУ, 2004. С. 184- 187. сийской истории, с позиций междисциплинарного подхода»,1 данное направление исследований предоставляет историку возможность четко определить региональную специфику неоднозначных и противоречивых событий 1930-х гг. Это особенно важно в процессе анализа таких уникальных субэтнокультурных образований, как казачьи сообщества Дона, Кубани и Терека.

В работе применялись как общенаучные, так и специально-исторические методы исследования. Сравнительно-исторический метод позволил установить сходство и различия социального статуса казачьих сообществ в досоветский и советский периоды их истории, проследить трансформацию казачьего уклада в ходе «колхозного строительства». Историко-генетический метод применялся для определения устойчивых тенденций в сфере взаимоотношений государственной власти и казачества Юга России, проявившихся, на протяжении 1930-х гг. При помощи метода ретроспективно-логической, реконструкции удалось, в частности, воссоздать присущую населению коллективизированных казачьих станиц Дона, Кубани и Терека ментальную картину окружающей действительности. Метод контент-анализа использовался для поиска смысловых единиц с целью установления количественных показателей того или иного явления, имевшего место в жизни «колхозного казачества» на протяжении третьего десятилетия XX века.

Новизна представленной работы заключается, прежде всего, в том, что впервые в общероссийской и региональной историографии, осуществлено специальное комплексное исследование взаимоотношений советской власти и казачества Юга России в 1930-х гг., в том числе смысловых перспектив проблемы «расказачивания» в обозначенный период, а также трансформации социального положения, базовых тенденций преобразования хозяйственной деятельности, исторической повседневности, культуры и ментальности донских, терских, кубанских казаков в условиях «колхозного строительства».

1 Булыгина Т.А. Историческая антропология. // Человек на исторических поворотах XX века. С. 27.

Кроме того, в представляемой работе:

1. Доказан факт наличия и противоборства на протяжении 1920-х -1930-х гг. в среде партийно-советской элиты и рядовых членов коммунистической партии (большевиков) двух основных подходов к казачеству - «классо-во(социально)-дифференцированного» и «этнографически-унитарного». Определена социальная база указанных подходов, проанализировано их содержание. Установлено, что, если сторонники «классово-дифференцированного» подхода строили свое отношение к казачеству с учетом его социальной неоднородности (влиявшей также и на отношение к советской власти), то приверженцы «этнографически-унитарного» подхода последовательно выступали за осуществление репрессивно-карательных мер в отношении всех казаков как таковых.

2. Установлено различие позиций в среде казачества по отношению к сплошной форсированной коллективизации конца 1920-х - первой трети 1930-х гг. и сформированной в ходе осуществления данной политики колхозной системе. Доказано, что казаки не выступили единым фронтом ни «за», ни «против» коллективизации, что объяснялось как социальной неоднородностью казачьих сообществ, так и репрессивно-карательными и агитационно-пропагандистскими мерами сталинского режима. В составе казачества наличествовали относительно немногочисленные полярные группы непримиримых противников советской власти (и таких ее мероприятий, как создание колхозной системы) и убежденных сторонников большевиков, но основная масса казаков поддержала коллективные хозяйства первоначально в силу необходимости, а затем - под влиянием их организационно-экономического укрепления.

3. Впервые в отечественной историографии проведен детальный всесторонний анализ изменения тактического курса в отношении казачества, осуществленный сталинским режимом в середине 1930-х гг. и нашедший выражение в кампании «за советское казачество» и военно-мобилизационных мероприятиях в казачьих сообществах СССР и, в частности, Юга России. Определена начальная граница кампании «за советское казачество», которая официально стартовала в феврале 1936 г., но подготовительная работа к ней началась еще в середине 1935 г. Установлена степень причастности к смене тактического курса по отношению к казачеству И.В. Сталина, представителей региональной элиты Юга России, М.А. Шолохова. Выявлены основные причины и характеристики кампании «за советское казачество».

4. Проанализирован процесс военно-организационного возрождения казачества Дона, Кубани и Терека во второй половине 1930-х гг. Детально рассмотрены военно-мобилизационные мероприятия партийно-советского руководства СССР в данный период, имевшие целью привлечь патриотические традиции казаков к делу укрепления колхозной системы и повышения обороноспособности Советского Союза. Реконструировано массовое военно-патриотическое движение «ворошиловских кавалеристов», развернувшееся в казачьих регионах Юга России во второй половине третьего десятилетия XX века.

5. Проведен анализ социально-экономических трансформаций казачьих сообществ Дона, Кубани и Терека в условиях сплошной форсированной коллективизации. Доказано, что следствием «колхозного строительства» являлась социальная и организационно-хозяйственная нивелировка крестьянства и казачества, ранее различавшихся по экономическим параметрам и положению в общественной структуре, а в 1930-х гг. вовлеченных в однородную массу колхозников. Колхозники-казаки и колхозники-иногородние стали тождественны другу по возложенным на них обязанностям и предоставленным правам, а различия между ними проявлялись на бытовом уровне и в сфере ментальности.

6. Освещены изменения исторической повседневности и культуры донского, кубанского, терского казачества в конце 1920-х - начале 1940-х гг., в условиях «колхозного строительства», и, в более широком смысле, - сталинской модернизации. Доказано, что степень культурно-бытовых трансформаций в коллективизированных казачьих станицах Юга России была значительна, выразившись в формировании систем просвещения, здравоохранения, культурно-бытового обслуживания, и пр. Вместе с тем, ускоренность и фрагментарность сталинской» модернизации (и, в частности, коллективизации) воспрепятствовали полной ликвидации традиционных элементов казачьей повседневности и культуры. Поскольку же в процессе реализации кампании «за советское казачество» партийно-советское руководство пошло на восстановление ряда казачьих традиций, в сфере повседневности и культуры казачьих сообществ Юга России возникало то органичное, то эклектичное сочетание традиций и новаций.

Среди принципиальных сюжетов, которые мы намерены отстаивать в нашей работе, следует, в соответствии с заявленной целью и задачами исследования, особо выделить ряд положений, выносимых на защиту:

1. Вопреки распространившемуся в постсоветской историографии мнению о непримиримой враждебности большевиков к казачеству, детальный анализ источников позволяет говорить не об одной, а о двух основных позициях, занимаемых руководством и рядовыми членами ВКП(б) по отношению к казачьим сообществам Советской России. Это «классово-дифференциро-ванная» и «этнографически-унитарная» позиции, которых придерживались, соответственно, большинство представителей партийно-советской элиты и чиновники местного уровня вкупе с иногородним населением Юга России. Сторонники «классово-дифференцированной» позиции призывали сочетать союзнические отношения с «трудовым» («классово-близким») казачеством с давлением на зажиточных («классово-чуждых») казаков; напротив, приверженцы «этнографически-унитарной» позиции негативно относились к казачьим сообществам в целом, видя в них оплот «контрреволюции» и стремясь к их ликвидации. В 1920-х - 1930-х гг. отмеченные позиции сосуществовали в постоянном противоборстве, однако официально признанной являлась лишь одна из них, - «классово-дифференцированная». Порожденные марксистско-ленинской революционной практикой, они и развивались по диал екти ко-матер иал истическому сценарию.

2. В период сплошной коллективизации сторонники «этнографически-унитарной» позиции, игнорируя призывы большевистских идеологов об учете социально-классовых различий в среде казачества, широко практиковали огульно-массовые репрессивные меры в отношении казачьих сообществ Дона, Кубани и Терека. Но эти, действительно многочисленные, антиказачьи акции конца 1920-х - первой половины 1930-х гг. не свидетельствовали о якобы осуществлявшемся (и, более того, якобы завершенном) в период коллективизации «расказачивании», маскируемом декларациями о необходимости классового подхода к казачьим сообществам. Коллективизация не только не завершила «расказачивание», но даже не может быть отождествлена с ним. Ведь казаки, превратившись в 1930-х гг. в колхозников, тем не менее, остались казаками со своей культурой, бытом, менталитетом. Можно говорить, во-первых, лишь об осложнявшем «колхозное строительство» антиказачьем акционизме (подвергавшемся критике вышестоящих властей, что свидетельствовало о наличии конфликта сторонников «этнографически-унитарного» и «классово-дифферен-цированного» подходов) и, во-вторых, о том, что коллективизация стала заключительным актом десословизации казачьих сообществ Юга России (в основном завершенной еще в 1920-х гг.), но вовсе не ликвидировала их.

3. Казачьи сообщества Юга России не выступили единым фронтом ни «за», ни «против» форсированной коллективизации, но разделились на социальные квазигруппы: противников «колхозного строительства» и тех казаков, которые либо убежденно поддерживали колхозы, либо были готовы смириться с ними. В своем восприятии коллективизации и колхозов казаки практически не отличались от крестьянства: в массе своей они не демонстрировали какого-либо повышенного неприятия колхозной системы и, так же, как иногородние, колебались в отношении к коллективным хозяйствам. Казачьи антиколхозные протестные акции, как правило, не выделялись в общем сопротивлении хлеборобов Юга России осуществлению насильственной кол' лективизации. Так же, как и крестьяне, казаки потерпели поражение в противостоянии сталинскому режиму. В то же время в казачьей среде, в отличие от крестьянства, в большей мере проявилось такое негативное следствие коллективизации, как деформация патриотизма, особенно свойственного казакам как членам исторически сложившейся корпорации воинов-земледельцев. В результате стали закладываться противоестественные модели поведения казаков, направленные на использование иностранной военной интервенции в целях разрешения внутренних социально-политических противоречий.

4. Истоки кампании «за советское казачество», официально стартовавшей в феврале 1936 г., относятся ко второй половине 1935 г. и территориально локализуются в Северо-Донском округе Азово-Черноморского края (северные районы современной Ростовской области), что позволяет говорить о причастности к данной кампании М.А. Шолохова. Демонстрация доброжелательного отношения советского правительства к казакам во второй половине 1930-х гг. обуславливалась рядом объективных и субъективных факторов, важнейшими из которых являлись устойчивость казачьих сообществ к растворению в* массе колхозного крестьянства и стремление большевистских лидеров использовать хозяйственный потенциал и военно-патриотические традиции казачества в деле укрепления колхозов и обороноспособности СССР. Кампания «за советское казачество» не означала восстановления казачьих сообществ в их традиционном социальном обличье, а была направлена на конструирование нового, «советского» («колхозного») казачества как особой группы в составе колхозного крестьянства, призванной крепить экономику и военную мощь Советского Союза. Вместе с тем, уже сам факт признания «советского» казачества в качестве специфической части колхозного крестьянства явно противоречил намерениям радикальных болылевиков-казакофобов растворить казачьи сообщества Юга России среди колхозников (то есть осуществить полное «расказачивание») и означал историческое сохранение казаков как «субэтнокультурной» группы (особого этносоциотипа) русского народа.

5. Инициировав во второй половине 1930-х гг. новый, либеральный курс в отношении «колхозного» казачества, правительственные органы СССР особенно настойчиво и последовательно стремились к максимально полному использованию военно-патриотического потенциала казачьих сообществ деле повышения обороноспособности Советского Союза. С этой целью был осуществлен ряд военно-мобилизационных мероприятий, таких, как формирование системы допризывной военной подготовки молодых казаков в клубах и кружках «ворошиловских кавалеристов», снятие с казачества ограничений по службе в РККА, создание казачьих кавалерийских дивизий и корпусов, возвращение военнослужащим этих подразделений традиционной казачьей формы, и т.п. Перечисленные меры позволили в определенной степени повысить уровень боевой готовности вооруженных сил СССР и, в частности, советской конницы. Эффективность этих мер оказалась высока, поскольку казаки в целом активно и доброжелательно откликнулись на действия правительства по укреплению обороноспособности страны. В частности, клубы и кружки «ворошиловских кавалеристов» пользовались значительной популярностью в казачьих сообществах, представители которых, по традиции, стремились служить именно в коннице и потому весьма серьезно относились к допризывной кавалерийской подготовке. Мобилизационный тип социального поведения в конкретно-исторической ситуации второй половины 1930-х гг. воспринимался казачьими сообществами Юга России как имманентно присущий и отвечающий изначальным казачьим традициям.

6. Закономерным результатом «колхозного строительства» на Юге России стала социально-экономическая нивелировка крестьянства и казачества путем превращения представителей отмеченных социальных групп в однородную массу колхозников, несмотря на исторически фиксируемую протест-ную реакцию казаков. Вне зависимости от того, кем они ранее являлись, - казаками или иногородними крестьянами, - колхозники Дона, Кубани, Ставрополья и Терека в 1930-х гг. имели равные права и выполняли одинаковые обязанности. Если в хозяйственно-экономическом отношении казаки, в до-колхозный период, отличались большей зажиточностью по сравнению с иногородним населением, то в рамках колхозной системы и тем, и другим дозволялось пользоваться лишь небольшим личным подсобным хозяйством (в то время как имущество колхоза, объявленное общественным, фактически принадлежало государству). В социальном же плане коллективизация превратила и казаков, и иногородних в членов такой неполноправной социальной группы советского общества, как колхозное крестьянство, полностью подчиненного властным структурам и обязанного беспрекословно трудиться во благо сталинского государства. Однако этот реализованный до логического завершения контекстуальный социальный проект правящей партии устраивал далеко не всех казаков Юга России, как на стадии его осуществления, так и на исходе 1930-х гг., поэтому возник заметный зазор между приобретенным казачеством новым социально-правовым статусом и уровнем его легитимности в казачьей массе. Степень доверия и поддержки колхозного строя среди казачества Юга России не была абсолютной.

7. Во время «колхозного строительства», в конце 1920-х - 1930-х гг., казачья повседневность и культура претерпели заметные изменения. В первой половине третьего десятилетия XX в., в условиях насильственной коллективизации, эти изменения носили, как правило, деструктивный характер и выражались в нарастании материально-бытовых трудностей в казачьих станицах. Напротив, во второй половине 1930-х гг., в результате определенной либерализации аграрной политики сталинского режима и организационно-хозяйственного укрепления колхозной системы, изменения в культуре и повседневности казачьих сообществ отличались выраженным позитивным, созидательным характером (создание и налаживание работы учреждений просвещения, здравоохранения, бытового обслуживания, и т.д.). Вместе с тем, уско-ренность «колхозного строительства», а также развертывание во второй половине 1930-х гг. кампании «за советское казачество», способствовали устойчивости и сохранению целого ряда традиционных элементов ментально-сти, культуры, повседневной жизни казачьих сообществ Дона, Кубани, Терека, что довольно заметно в фольклоре, костюме, домостроении и т.п. Поэтому в 1930-х гг. характерной чертой исторической повседневности и культуры донского, кубанского, терского казачества являлось то органичное, то эклектичное сочетание традиций и новаций, но сельская пастораль сохранялась.

Практическая значимость исследования. Материалы диссертационной работы использовались при подготовке к проведению занятий по курсам «Отечественная история», «История и культура донского казачества» в Южно-Российском государственном техническом университете (Новочеркасском политехническом институте), при написании учебников и учебных пособий по регионоведческой проблематике. Содержание и выводы диссертационного исследования могут быть использованы в работе по организации и повышению эффективности казачьего движения в постсоветской России, а также при подготовке и чтении лекционных курсов по отечественной истории, краеведению, аграрной истории, истории советского казачества и крестьянства.

Апробация работы. Непосредственно по теме диссертации опубликованы 75 работ общим объемом 259,34 п.л., среди которых 10 монографических исследований, 14 научных статей в периодических изданиях, рекомендованных ВАК России, 42 публикации в сборниках трудов Международных, Всероссийских, региональных научных чтений и конференций. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры археологии и региональной истории Ставропольского государственного университета.

Основные положения и выводы исследования были озвучены автором на 50 Международных, Всероссийских и региональных научных конференциях (за период 1992-2009 гг.), таких, как «Мифы провинциальной культуры» (Самара,

1992), «Преемственность и общественный прогресс» (Архангельск, 1992), «Традиционное и новое в культуре народов России» (Саранск, 1992), «Партии и массовые движения в современных условиях» (Воронеж, 1992), «Российское общество: осмысление прошлого и настоящего» (Новочеркасск,

1993), «Личность в политической истории Отечества» (Москва, 1993), «Государственность, право, местное самоуправление» (Ростов н/Д., 1993), «Россия: прошлое, сегодняшние реалии и перспективы развития» (Новочеркасск, 1994), «Возрождение казачества: история и современность» (Ростов н/Д -Новочеркасск, 1994), «Реформы в России: модели и прогнозы» (Ростов н/Д., 1994), «Политические партии. История и современность» (Орел, 1994), «Региональная государственная служба» (Ростов н/Д., 1995), «Российская Федерация в годы Великой Отечественной войны» (Воронеж, 1995), «Кубанское казачество: три века исторического пути» (ст. Полтавская Краснодарского края, 1996), «Проблемы легитимации власти и социальное управление» (Ростов н/Д., 1996), «Социальные движения: истоки, проблемы, перспективы» (Шахты, 1996), «Военно-политические аспекты региональной безопасности на Северном Кавказе» (Новочеркасск, 1999), «Славянские народы на Северном Кавказе: проблемные вопросы» (Ростов н/Д., 2003), «Политические партии России: история и современность» (Пенза, 2003), «Славянские народы на Северном Кавказе: состояние и перспективы развития» (Ростов н/Д:, 2004), «Пятые межрегиональные научные чтения по актуальным проблемам, социальной истории и социальной работы» (Новочеркасск, 2004), «Государственность и право славянских народов: проблемы теории и практики» (Ростов н/Д., 2005), «Человек в экстремальных условиях: историко-психологические исследования» (Санкт-Петербург, 2005), «Российское казачество: вопросы истории и современные трансформации» (Новочеркасск, 2005), «Казачество в южной политике России в Причерноморском регионе» (Азов, 2006), «Актуальные проблемы безопасности в условиях конфликтогенной ситуации на Юге России» (Краснодар, 2007), «Казачество Юга России в- процессах становления и развития российской государственности» (Урюпинск, 2007), «Итоги фольклорно-этнографических исследований этнических культур Северного Кавказа за 2006 год. Дикаревские чтения» (Краснодар, 2007), «Быт как фактор экстремального влияния на историко-психологические особенности поведения людей» (Санкт-Петербург, 2007), «Человек и общество: поиски, проблемы, решения» (Новочеркасск, 2007), «Казачество и народы Юга

России в начале XXI в.: проблемы в глобальном мире и пути их решения» (Аксай, 2007), «Российское общество: историческая память и социальные реалии. XIV Адлерские чтения» (Краснодар, 2008), «Лосевские чтения» (Новочеркасск, 2008), «Девятые Всероссийские научные чтения по актуальным проблемам социальной истории и социальной работы» (Новочеркасск 2008), «Полиэтничный макрорегион: язык, культура, политика, экономика» (ЮНЦ РАН, Ростов н/Д., 2008), «Российская государственность в судьбах народов Северного Кавказа» (Пятигорск, 2008), «Проблемы становления правового государства и гражданского общества в России. XV Адлерские чтения» (Адлер, 2009), «Образы войн и революций в исторической памяти» (Пятигорск, 2009), «Лосевские чтения» (Новочеркасск, 2009), «Национальные элиты и проблемы социально-политической и экономической стабильности» (ЮНЦ РАН, Ростов н/Д., 2009), «Велиховские чтения» (Новочеркасск, 2009), «Народы России: историко-психологические аспекты межэтнических и межконфессиональных отношений» (г. Санкт-Петербург, 2009), «Проблемы и перспективы социально-экономического и научно-технологического развития южных регионов» (ЮНЦ РАН, Ростов н/Д., 2009), «Россия: история законности и беззакония» (г. Санкт-Петербург, 2009), «Кавказ - наш общий дом» (Ростов н/Д., 2009), «Научная жизнь Северного Кавказа в условиях социально-политических трансформаций XX века» (Анапа, 2009), «Личность. Общество. Государство. Проблемы развития и взаимодействия. XVI Адлерские чтения» (Адлер, 2009), «Итоги фольклорно-этнографических исследований этнических культур Северного Кавказа за 2008 год. Дикаревские чтения(15)» (Краснодар, 2009), «Традиционная культура народов Краснодарского края и Северного Кавказа. К 100-летию Леонида Ивановича Лаврова» (Краснодар, 2009), «Российская государственность в судьбах народов Северного Кавказа» (Пятигорск, 2009), «Моделирование процессов адаптации казачьих обществ в социокультурном пространстве Юга России и проблемы национальной безопасности» (Ростов н/Д., ЮФУ, 2009).

Заключение диссертации по теме «Отечественная история», Скорик, Александр Павлович

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подводя итоги нашего исследования, подчеркнем, что в истории казачьих сообществ Юга России (как, впрочем, и всего СССР) третье десятилетие XX века представляется разделенным на два качественно различных этапа — до и после 1936 г. Разность отмеченных исторических этапов определялась колебаниями тактического курса сталинского режима по отношению к казачеству, при общей неизменности социальной политики большевиков, которая базировалась преимущественно на классовых принципах.

Взаимоотношения большевиков и казачьих сообществ Дона, Кубани и Терека, временно нормализовавшиеся в период нэпа, вновь обострились с развертыванием в конце 1920-х гг. сплошной коллективизации. По численности и жесткости антиказачьих акций коллективизация в некоторой степени напоминала Гражданскую войну, дав основание современникам говорить о том, что «колхозное строительство» представляет собой очередной этап «расказачивания».

В определенной мере можно согласиться с утверждениями, что казачество пострадало во время сталинского «великого перелома» в большей степени, чем крестьянство. Действительно, казаки, в массе своей являвшиеся более зажиточными, по сравнению с иногородними крестьянами, чаще подвергались репрессиям и «раскулачиванию». К тому же, развертывание «колхозного строительства» воспринималось местными партийно-советскими чиновниками и активистами, хорошо помнившими реалии Гражданской войны, как сигнал к очередной социальной атаке на казачьи сообщества. Ведь многие представители большевистского (сталинского) режима видели в казаках неисправимых «контрреволюционеров», заслуживающих ликвидации, а не включения в состав членов будущего «социалистического» общества:

Вместе с тем, взвешенный и всесторонний анализ источников не дает оснований говорить о том, что во время коллективизации большевики последовательно стремились реализовать четко продуманную политику по ликвидации казачества. Невозможно документально утверждать ни того, что коллективизация представляла собой очередную попытку «расказачивания», ни, тем более того, что оно завершилось в первой половине 1930-х гг.

Прежде всего, различные слои и группы правящей партии по-разному воспринимали и выстраивали свое отношение к казачьим сообществам Юга России. Большевистские лидеры, партийно-советские функционеры разных уровней, а также масса рядовых членов Компартии придерживались в отношении казачества двух основных подходов: «классово(социально)-дифференцирован-ного» и «этнографически-унитарного». Приверженцами первого из обозначенных подходов являлись, как правило, вышестоящие партийно-советские функционеры (представители центральных, а также краевых, областных, окружных и, - реже, - районных партийных и советских структур), постоянно заявлявшие о необходимости соблюдения классовых принципов во взаимоотношениях с казачеством. С точки зрения сторонников «классово-дифференцированного» подхода, казаки не представляли собой однородную, враждебную советской власти массу, но делились на бедняков, середняков, «кулаков», и каждая из перечисленных групп заслуживала разного отношения: от дружбы до конфронтации. Напротив, приверженцы «этнографически-унитарного» подхода (чаще всего таковыми являлись руководители низового уровня, активисты, сотрудники репрессивно-карательных органов, да и масса рядовых членов Компартии из числа иногородних) не желали дифференцировать свое отношение к казакам, считая их всех в равной мере неисправимыми «контрреволюционерами».

Оба подхода как «ложь на тараканьих ножках» порой портили до неузнаваемости социальный портрет южно-российского казачества, привносили в него отталкивающую для российского общественного сознания непривлекательность. В результате постепенно сформировался к началу 1930-х гг. устойчивый тренд казакофобства, который являлся тогда и является довольно значимым до настоящего времени. Что-то удалось преодолеть в развернутой кампании «за советское казачество», но ментальные следы все же остались.

Поэтому сегодня в изучении многомерной истории казачества Юга России 1930-х гг. очень важно последовательно соблюдать известный древний принцип: «Sine ira et studio» ("без гнева и пристрастия").

Различие «классово(социально)-дифференцированного» и «этнографически-унитарного» подходов к казачеству проявилось еще в годы Гражданской войны, сохранялось в период нэпа и с новой силой заявило о себе с развертыванием сплошной форсированной коллективизации. В условиях коллективизации классовый подход к крестьянству и казачеству никто не отменял. Но при этом руководство СССР, озабоченное ускорением темпов коллективизации, фактически одобряло широко практиковавшиеся местными властями и активистами методы давления и репрессивно-карательные меры не только по отношению к «социально-чуждым» слоям и группам сельского населения, но и ко всем вообще крестьянам и казакам, выступавшим против колхозов. Сосредоточив внимание исключительно на казачестве, надо сказать, что коллективизация позволила приверженцам «этнографически-унитарного» подхода выразить свои антиказачьи настроения в виде антиказачьих социально-групповых акций, таких, как массовое неправомерное «раскулачивание» всех более-менее зажиточных или просто критически настроенных казаков, недопущение их в местные органы власти, в коллективные хозяйства, и т.п. Причем, краевое, окружное, районное руководство на Юге России выказывало свою готовность мириться с такого рода акциями, если они не противоречили «генеральной линии», заключавшейся в ликвидации социально-политической активности российских хлеборобов и превращении их в «новых крепостных» сталинского государства.

Однако все и всяческие антиказачьи акции периода коллективизации все-таки не означали, что в это время осуществлялось целенаправленное «расказачивание». Представители высшего партийно-советского руководства на Юге России, вполне солидарные с лидерами ВКП(б), намеревались растворить казаков в массе колхозников, но не ликвидировать их физически или выдворить за пределы Дона, Кубани, Терека (как о том мечтали сторонники «этнографически-унитарного» подхода). Здравомыслящие представители большевистского руководства понимали, что ни физическая ликвидация, ни массовая депортация донцов, кубанцев и терцев невозможны, ибо такие меры отрицательно скажутся на темпах «колхозного строительства» и существенно ослабят экономические возможности формирующейся колхозной системы (так и случилось после осуществленной по инициативе И.В. Сталина и его ближайшего окружения депортации населения «чернодосочных» станиц в конце 1932 г.). Поэтому чрезмерная антиказачья активность приверженцев «этнографически-унитарного» подхода вызывала отторжение у вышестоящих партийно-советских руководителей, хорошо понимавших, насколько пагубными в реальной перспективе станут социально-политические и социально-экономические последствия нагнетания враждебности между казаками и большевиками. Поэтому же члены Северо-Кавказского крайкома прилагали усилия к тому, чтобы антиказачьи акции не перешли некую незримую грань, за которой начинается «расказачивание», характерное для времен Гражданской войны. Сталинский режим не жаждал «новой войны» на Юге России в конце 1920-х - начале 1930-х гг., несмотря на то, что коллективизация осуществлялась в условиях нагнетания социальной агрессии.

Более того, стремясь использовать немалый производственно-экономический потенциал казачьих сообществ для укрепления колхозной системы, представители власти (точнее, приверженцы «классово-дифференцированного» подхода), вопреки своим идеологическим установкам, оказались способны даже на признание казаков особой группой колхозников. В апреле 1930 г. руководство Северо-Кавказского края, по существу, именно это и сделало, надеясь успокоить казаков и стимулировать трудовую активность членов «казачьих» колхозов. Тем самым, удалось установить некое взаимопонимание между казаками и властью. Но эти же меры, разумеется, противодействовали «расказачиванию».

В свою очередь, казачество Юга России не являлось однородным сословием «контрреволюционеров», враждебно относящимся к советской власти. Среди представителей казачьих сообществ выделялись две относительно немногочисленные полярные группы, позиционировавшие себя в качестве непримиримых противников или, же, наоборот, убежденных сторонников большевизма. Замечательные строки, эмоционально раскрывающие то непростое время, оставил нам казак, поэт-эмигрант П.И. Туроверов:1

Нам мачехой стала Отчизна Родная И руки Родимой в сыновней крови. Но, берег любимый в тоске покидая, Мы ей посылали молитвы любви.

Используя символы Гражданской войны, можно сказать, что казачьи пассионарии собирались не только под «зелеными» или «белыми», но и под «красными» знаменами. Основная же масса казачества на Юге России (как, кстати говоря, и крестьянства) колебалась в своем отношении к большевистскому (сталинскому) режиму, и колебания эти обуславливались конкретными мероприятиями большевиков. Коллективизация в данном случае не являлась исключением. Если значительная часть представителей донского, кубанского, терского казачьих сообществ первоначально выступила против коллективизации с ее репрессиями и «перегибами», то по мере организационно-хозяйственного укрепления колхозной системы протестные населения постепенно ослабевали. Казачья же молодежь в таких условиях отличалась более позитивным настроем по отношению к советской власти, чем казаки старших возрастов.

Результатом коллективизации стала социально-экономическая нивелировка крестьянства и казачества Юга России. И крестьяне, и казаки, в досоветский (а частично и в доколхозный) период отличавшиеся друг от друга мощностью хозяйств и социальным статусом, превратились в колхозников, не имевших хозяйственной самостоятельности и подчиненных колхозной администрации. Тем самым большевики довели до логического завершения меры по уравниванию крестьян и казаков, как в правах, так и в обязанностях. Однако, если во время

1 Родине покинутой молюсь.: Хрестоматия / Сост. К.Н. Хохульников. - Ростов н/Д.: Изд-во облИУУ, 1994. - С. 138. коллективизации в значительной мере восстанавливается еще досоветский статус крестьянства как тяглово-податного сословия (ведь колхозники, как и ранее, обязывались трудиться на благо государства, причем зачастую в ущерб собственным интересам и потребностям), то социальной реанимации казачества, как военно-служилого сословия, не произошло. В отличие от досоветских времен, основной обязанностью казаков-колхозников стала не защита Отечества, а повседневный труд на благо государства.

Вместе с тем, хотя в первой половине 1930-х гг. большинство казаков Юга России стали колхозниками, они все же остались казаками с присущей им культурой, бытом, менталитетом. «Расказачивания» не произошло. Во второй половине 1930-х гг., даже напротив, сталинским режимом изменяется тактический курс по отношению к казачьим сообществам Дона, Кубани и Терека и предпринимаются попытки «оказачивания» части населения Юга России.

Изменение тактического курса по отношению к казакам выразилось в кампании «за советское казачество», официальный старт которой дается властями в феврале 1936 г. В то же время анализ источников позволяет утверждать, что подготовительная работа к развертыванию данной кампании началась не позднее середины 1935 г., причем к ее осуществлению самое непосредственное отношение имел известный писатель М.А. Шолохов. Не случайно первая (после 1930 г.) публикация, в которой говорилось о казаках как особой группе колхозников, вышла в конце 1935 г. под фамилией первого секретаря Азово-Черноморского крайкома ВКП(б) Б.П. Шеболдаева, а наибольшую активность в проведении проказачьих мероприятий демонстрировало руководство Северо-Донского округа Азово-Черноморского края.

Разумеется, об «оказачивании» второй половины 1930-х гг. можно говорить лишь в той вероятностной смысловой перспективе, что в данное время власть со всей определенностью заявила о праве казачьих сообществ на существование, но только в рамках колхозной системы и «социалистического» общества. Никакого восстановления сословного статуса казаков как воиновземледельцев не произошло, ибо это в корне противоречило всем мероприятиям большевиков, осуществленным в отношении казаков в предшествующий период. Тем более не произошло увеличения численности казаков за счет неказачьего населения Юга России (бывших иногородних крестьян, немцев-колонистов, и пр.). Документы позволяют утверждать, что все подобные предложения (исходившие, в частности, от С.М. Буденного) реализовать не удалось, хотя их авторы преследовали благую цель: устранить рецидивы сословной розни путем объявления всех жителей Дона, Кубани, Ставрополья и Терека казаками.

Не следует идеализировать кампанию «за советское казачество», выступавшей вынужденной мерой со стороны большевиков, многие из которых по-прежнему испытывали недоверие, а то и ненависть к казакам. Об этом, в частности, недвусмысленно свидетельствует весьма сдержанная реакция И.В. Сталина на провозглашение его весной 1936 г. «почетным казаком-колхозником» Дона. Развернув кампанию «за советское казачество», представители власти приняли во внимание как обострение международной обстановки и угрозу надвигающейся войны (в которой военно-патриотические традиции казачьих сообществ могли оказаться полезными), так и упорное нежелание казаков растворяться в массе колхозников, сохранение ими своего субэтнического облика.

Изменив с середины 1930-х гг. тактический курс в отношении казачьих сообществ (в том числе и на Юге России), советское руководство приложило усилия к максимально полному использованию военно-патриотических традиций казачества для повышения обороноспособности Советского Союза и укрепления колхозной системы. В результате вновь формировались казачьи кавалерийские дивизии, широко развернулось движение «ворошиловских кавалеристов», и т.д. Тем самым, сталинский режим попытался (и не без успеха) частично реанимировать прежний, военно-служилый, статус казачества.

В массе своей казаки-колхозники Юга России выразили полную поддержку кампании «за советское казачество», обещая в ответ на мирные инициативы власти защищать СССР в любое время и от любых противников. Однако некоторая часть казаков не смогла простить сталинскому режиму его преступления периода сплошной форсированной коллективизации и отказала большевикам в социально-политическом союзе. Одним из негативных последствий насильственной коллективизации стал казачий коллаборационизм во время Великой Отечественной войны, хотя подавляющее большинство донских, кубанских, терских казаков в 1941 - 1945 гг. выступили против гитлеровцев.

Кампания «за советское казачество» является лишним доказательством того, что никакого «расказачивания» в период сплошной форсированной коллективизации не произошло. Ведь, будь иначе, не было бы и самой этой кампании. Тем самым, мы считаем неадекватным и неправомерным использование понятия «расказачивание» по отношению к историческому периоду 1930-х гг.

О том, что коллективизация на Юге России не тождественна «расказачиванию» и, тем более, она не завершила этот процесс (политику), свидетельствуют и результаты анализа казачьей повседневности и культуры 1930-х гг. Безусловно, «колхозное строительство» оказало сильнейшее влияние на структуры повседневности казачьих станиц Дона, Кубани, Терека. В первой половине 1930-х гг. это влияние носило преимущественно негативный характер, поскольку деструктивный импульс коллективизации привел к разрушению целого ряда казачьих станиц и снижению эффективности функционирования социальной инфраструктуры. Во второй же половине десятилетия, в результате организационно-хозяйственного укрепления колхозной системы, в казачьих станицах в широких масштабах началось строительство клубов, школ, библиотек, больниц, осуществлялась электрификация, и пр. Приметы «нового быта» в это время становились все более многочисленными и зримыми.

Но, наряду с этим, даже в коллективизированных казачьих станицах Дона, Кубани и Терека второй половины 1930-х гг. сохранялась масса традиционных элементов культуры и быта. Это логически объясняется тем, что ускоренность модернизации «по-сталински» не позволила полностью изменить складывавшийся веками уклад жизни донцов, кубанцев, терцев. Сохранению целого ряда традиционных элементов казачьей повседневности в значительной мере способствовала и кампания «за советское казачество». Даже к исходу 1930-х гг. сохранялся традиционный казачий костюм, традиционные жилища, и т.д.

Те же тенденции отличали и культуру казаков-колхозников. С одной стороны, в культуру казачьих сообществ Юга России проникла масса советских новаций, а целый ряд традиционных ее компонентов (в частности, религиозные компоненты) последовательно вытеснялся. Однако казачьи традиции продемонстрировали свою устойчивость по отношению к модернизации, даже такой агрессивной, как модернизация «по-большевистски». Вдобавок кампания «за советское казачество» означала и реанимацию традиционной казачьей культуры. В итоге культура «советских казаков» Юга России третьего десятилетия XX века представляла собой совокупность традиций и новаций.

Как нам представляется, содержание и выводы настоящего исследования с полным основанием могут быть использованы в качестве фактологической и теоретико-методологической основы для разработки ряда практических рекомендаций, реализация которых позволит в определенной мере оптимизировать предпринимаемые в постсоветской России мероприятия по развитию и самоорганизации казачьих сообществ, взаимоотношения казаков и неказачьего населения, функционирование казачьих учебных заведений, и пр. Среди такого рода рекомендаций заслуживают изложения следующие:

Во-первых, учитывая результаты тщательного анализа событий и фактов третьего десятилетия XX века в казачьих районах Дона, Кубани и Терека, следует отказаться от теоретических конструкций о якобы осуществленном и даже завершенном в условиях «колхозного строительства» «расказачивании» как практически не соответствующих исторической действительности и осложняющих процесс самоидентификации казачества в Российской Федерации в постсоветский период;

Во-вторых, в целях оптимизации казачьего движения в постсоветской России необходимо придерживаться методики осуществления кампании «за советское казачество», в рамках которой казаки не только никак не противопоставлялись неказачьему населению, но предпринимались последовательные попытки «оказачивания»; все это будет способствовать предотвращению самой возможности конфликтов между казаками и неказаками на Юге России;

В-третьих, для повышения эффективности военно-спортивной подготовки казачьей (да и не только казачьей) молодежи следует популяризировать и внедрять в программы соответствующих учебных и специализированных заведений (спортивных школ, кадетских корпусов, и т.д.) полезный опыт организации и функционирования клубов и кружков «ворошиловских кавалеристов»;

В-четвертых, последовательно разработать и ввести в учебные курсы казачьих образовательных учреждений разделы (спецкурсы) о положении и жизнедеятельности казачества в 1930-х гг., в которых необходимо акцентировать внимание на сложности и неоднозначности процессов, протекавших в рамках указанного десятилетия отечественной истории;

В-пятых, представляется целесообразным использовать изложенные в настоящем диссертационном исследовании факты об исторических судьбах донских казаков в дальнейшей работе по освещению жизни и творческого пути великого певца Тихого Дона, - Михаила Александровича Шолохова (таков, в частности, сюжет о роли М.А. Шолохова в организации и осуществлении кампании «за советское казачество»).

Далее, возникает вопрос, можно ли считать казачью общность, существовавшую в колхозной деревне в 1930-е гг., сплоченной социальной группой? Как нам представляется, подобный вывод будет несколько поспешным. На наш взгляд, о колхозном казачестве следует говорить как об особой группе интересов, организационно в тех исторических условиях не выраженных, но вполне идентифицируемых по историческим источникам. Эта группа интересов в 1930-е гг. не стратифицируется иерархически и секторально по областям общественной жизни. В ней нет структурно выраженной системы социальных предпочтений. Однако именно ее наличие способствует обособлению советского казачества в данный исторический период от иных социальных групп. Причем, аксиологический фундамент такого обособления создают архетипы социальной памяти самого казачества (былые казачьи победы во славу России, особый характер казачьей воинской службы, традиции боевого казачьего искусства, станичный образ вольной жизни, и др.) и знаковые действия властей в 1930-е гг. (восстановление в полном объеме казачьей воинской службы, развитие движения «ворошиловских кавалеристов», выдвижение казаков в органы власти и на руководящие должности, одобрение повседневного ношения казачьего народного костюма, и др.).

О казачестве как об особой, окончательно сформировавшейся социальной общности сложно говорить еще и потому, что этому препятствовала специфика исторической эпохи. Да, власть стремилась создать общность советского казачества, рассчитывая в рамках такой подновленной идеологемы решать исключительно свои насущные социально-политические задачи. Однако, уж слишком глубоки оказались раны, нанесенные Гражданской войной и ее последствиями. Да, казаки несли обязанности военной службы, трудились в колхозах и на заводах, но они жили уже в совершенно другой системе социальных координат. Эта система столь свободно, как ранее, не продуцировала казачью бытийность, не зажигала иных (кроме разрешенных) социальных звезд и достаточно жестко контролировалась партийно-советской властью, что делало казачью общность своеобразным мышиным жеребчиком. Сразу же оговоримся, речь идет не о персоналиях, не о ком-то лично из казаков, а о формах социальной консолидации, которые разрешались советской властью.

Таким образом, дефиниендум (само словесное обозначение) и дефини-енс (вкладываемую автором понятийную нагрузку, смысловые перспективы и когнитивные пределы используемой дефиниции) «советского казачества» мы находим в интерпретации особой группы интересов. Ее позиционируем как генерализующую характеристику, социальную доминанту советского казачества. Особая группа интересов советского казачества — это способ осознания и выражения своих внутренних ожиданий, сформировавшихся потребностей, ассоциированных целей, намеренно моделируемых на основе сложного комплекса групповых представлений о прошлом, настоящем и будущем, для реализации которых обязательно необходимы социальные объединения (их общественно-политический спектр может быть различен), стремящиеся приобрести для казачества государственно-значимый статус.

Историческая реконструкция позволяет нам на основе изучения совокупности исторических источников восстановить следующий комплекс социальных экспектаций советского казачества. В эту систему социальных предпочтений (ожиданий) советского казачества в 1930-е гг., на наш взгляд, входили: хозяйственная самостоятельность и сохранение привычного экономического уклада, властная автономия и казачье самоуправление, обеспеченная государством специализированная военная служба, свободное ношение казачьего костюма и личных заслуженных наград, независимо от их происхождения и источников представления и оценки заслуг, доступная почтовая связь и поддерживание отношений с соотечественниками за рубежом, беспрепятственное возвращение казаков-эмигрантов на свою малую родину, открытое соблюдение и сохранение казачьих традиций, сбережение образцов казачьей культуры. При этом казаки вовсе не рассчитывали на гласное покаяние власти за допущенное насилие и просчеты по отношению к ним. Они в большей мере все же надеялись на отказ от властного давления, скорее даже опасались очередного повторения репрессивных мер времен Гражданской войны. Причем, именно этот архетип жесткого гражданского противостояния оказался настолько живуч в социальной памяти казачества, что уже в начале XXI в. после долгих и жарких дискуссий сами казаки поставили уникальный памятник примирения и согласия, означающий конец гражданской войны на Дону. Символичным является не только сам факт установки такого памятника казаками, но и избранное ими место на соборной площади возле Новочеркасского кафедрального Вознесенского войскового собора.

История южно-российского казачества в 1930-е гг. полна исторических коллизий. Начнем с того, чтобы предпринималась попытка отрицать само существование казачества в этот исторический период. Наличествовали в обществе силы, возжелавшие превратить казачество Юга России в социальную химеру и перевести представления о нем исключительно в мемориальную фазу. В советской историографии даже утвердилась точка зрения о завершении «расказачивания» в период сплошной форсированной коллективизации. Однако 1930-е гг. отличаются не исчезновением казачества, а столкновением различных социальных сил, наиболее глобальным из которых стало столкновение казачества с властью и его разными противниками из партийно-советских структур. В самом казачестве наличествовали и противоборствовали различные взгляды на складывавшиеся сюжеты социальной действительности. Мы пытались в диссертации как раз отразить всю гамму существовавших социокультурных интересов, пронизывавших насквозь историческую эпоху 1930-х гг. в жизнедеятельности южно-российского казачества. Особое внимание нами уделялось кампании «за советское казачество», доказывающей не просто наличие казачества на Юге России, но и демонстрацию его активной социальной роли. Все это вместе взятое формировало и формирует колоссальный исторический опыт, который наши современники могли бы учесть, в том числе в реальной социальной действительности.

Таким образом, только многомерность исторических подходов, привлечение ряда научно-исторических методологий позволяет исследовать многофакторный исторический процесс и такое сложное историческое явление, как казачество. Мы стремились в настоящем исследовании реализовать частно-историческую теорию о социальной многомерности южнороссийского казачества, чтобы понять и объяснить его историческое развитие на хронологически определенном этапе существования в 1930-е гг., раскрыть грани исторических судеб уникальной социальной общности, поцизионировать специфику казачьего Юга России в эпоху раннесоциалистического государства.

Список литературы диссертационного исследования доктор исторических наук Скорик, Александр Павлович, 2009 год

1. Архивные источники.

2. Государственный архив Российской федерации (ГАРФ).

3. Ф. 1235. Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК). Оп. 75, д. 504, 505; Оп. 84, д. 8, 31.

4. Ф. 5446. Совет министров СССР. Оп. 17, д. 12; Оп. 21, д. 2.

5. Ф. 5451. Всесоюзный центральный совет профессиональных союзов (ВЦСПС). Оп. 14, д. 96.

6. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ).

7. Ф. 17. Центральный комитет Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) (ЦК ВКП(б)). Оп. 84, д. 902, 1014; Оп. 85, д. 16, 204, 338, 374, 376; Оп. 86, д. 37, 38; Оп. 120, д. 25, 26, 81, 146, 154, 156, 213, 215, 216, 219, 220, 232, 284.

8. Ф. 558. Архив И.В. Сталина. Оп. 11, д. 54, 88, 153, 720.

9. Российский государственный архив экономики (РГАЭ).

10. Ф. 396. Архив «Крестьянской газеты». Оп. 3, д. 570, 580, 795; Оп. 10, д. 102, 116, 117; Оп. 11, д. 29, 47.

11. Центр документации новейшей истории Ростовской области (ЦДНИ РО).

12. Ф. 5. Донской окружной комитет ВКП(б) Северо-Кавказского края. Оп. 1, д. 15,32,33,98, 141.

13. Ф. 7. Северо-Кавказский крайком ВКП(б). Оп. 1, д. 704, 754, 760, 945, 948, 995, 1074, 1076, 1298, 1372, 1375, 1390, 1400.

14. Ф. 8. Азово-Черноморский крайком ВКП(б). Оп. 1, д. 31, 48, 58, 122, 133, 248, 251, 252, 254, 255, 257, 260, 282, 335в, 344.

15. Ф. 9. Ростовский обком ВКП(б). Оп. 1, д. 9, 11, 12, 14, 16, 41, 60, 61, 64, 72, 140, 147, 178.

16. Ф. 12. Истпарт Ростовского обкома ВКП(б). Оп. 1, д. 323; Оп. 2, д. 230. Ф. 24. Аксайский райком ВКП(б) Ростовской области. Оп. 1, д. 6, 28. Ф. 28. Базковский райком ВКП(б) Ростовской области. Оп. 1, д. 3, 4, 6, 19,29.

17. Ф. 44. Зимовниковский райком ВКП(б) Ростовской области. Оп. 1, д. 6, 14, 29, 66.

18. Ф. 55. Константиновский райком ВКП(б) Ростовской области. Оп. 1, д. 8, 60, 113, 122, 129.

19. Ф. 75. Донецкий окружной комитет ВКП(б) Северо-Кавказского края. Оп. 1, д. 38.

20. Ф. 76. Северо-Донской окружной комитет ВКП(б) Азово-Черноморского края. Оп. 1, д. 29, 30, 38, 43, 50, 52, 54, 56, 57, 59, 62, 72.

21. Ф. 87. Обливский райком ВКП(б) Ростовской области. Оп. 1, д. 24, 27, 44,80.

22. Ф. 110. Тарасовский райком ВКП(б) Ростовской области. Оп. 1, д. 30, 75. Ф. 118. Шахтинско-Донецкий окружной комитет ВКЛ(б) Северо-Кавказского края. Оп. 1, д. 45, 69, 133.

23. Ф. 166. Политсектор МТС Северо-Кавказского краевого земельного управления (крайзу). Оп. 1, д. 10, 16, 21, 22, 23, 100, 101, 102, 111, 112, 113, 114, 115, 180, 227.

24. Ф. 167. Политсектор Северо-Кавказского краевого треста совхозов. Оп. 1, д. 32, 33,44, 55,61.

25. Государственный архив новейшей истории Ставропольского края (ГАНИ СК).

26. Ф. 1. Орджоникидзевский крайком ВКП(б). Оп. 1, д. 3, 11, 15, 39, 42, 43, 71, 109, 121, 173, 174, 480, 512, 523, 691, 698, 753, 754, 760; Оп. 2, д. 67.

27. Ф. 5938. Терский окружной комитет ВКП(б) Северо-Кавказского края. Оп. 1, д. 24,31,36, 42.

28. Центр документации новейшей истории Краснодарского края (ОДНИ КК).

29. Ф. 12. Армавирский окружной комитет ВКП(б). Оп. 1, д. 133, 134, 135, 136, 140.

30. Ф. 1774-а. Краснодарский краевой комитет ВКП(б). Оп. 1, д. 87, 978.

31. Государственный архив Ростовской области (ГАРО).

32. Ф. р-98. Азово-Черноморское краевое управление народнохозяйственного учета. Оп. 2, д. 58, 79.

33. Ф. р-1185. Краевое управление Северо-Кавказской Рабоче-крестьянской инспекции (РКИ). Оп. 2, д. 55, 786, 1004; Оп. 3, д. 4, 66, 84, 88, 548.

34. Ф. р-1390. Северо-Кавказское краевое земельное управление. Оп. 6, д. 1798,1800, 3232; Оп. 7, д. 442, 459, 462, 463, 677, 1647.

35. Ф. р-2399. Северо-Кавказский краевой союз сельскохозяйственных коллективов (Крайколхозсоюз). Оп. 1, д. 166.

36. Ф. р-2443. Азово-Черноморская краевая плановая комиссия. Оп. 2, д. 647.

37. Ф. р-2562. Северо-Кавказское краевое отделение Всесоюзного центра МТС (Трактороцентра). Оп. 1, д. 57.

38. Ф. р-2573. Северо-Кавказское краевое управление зерновых МТС (Край-зернотрактор). Оп. 1, д. 20, 125, 127.

39. Ф. р-2608. Краевой переселенческий комитет Северо-Кавказского края (крайпереселенком). Оп. 1, д. 2, 4, 5, 7.

40. Ф. р-3737. Ростовский облисполком. Оп. 2, д. 9, 35, 77.

41. Ф. р-4034. Статистическое управление Ростовской области. Оп. 8, д. 1.

42. Ф. р-4219. Управление социального обеспечения Ростовской области. Оп. 1, д. 6, 16.

43. Государственный архив Краснодарского края (ГАКК).

44. Ф. р-226. Кубанская окружная РКИ. Оп. 1, д. 603, 604.

45. Ф. р-687. Крайисполком Краснодарского края (до 1943 г.). Оп. 1, д. 4, 7.

46. Ф. р-371. Кубанское окружное земельное управление. Оп. 1, д. 126.

47. Ф. р-1246. Краевое статистическое управление Краснодарского края. Оп. 1, д. 7, 10, 17.

48. Ф. р-1378. Краевая плановая комиссия Краснодарского края. Оп. 2, д. 3, 4, 5, 6, 8.

49. Шахтинский филиал Государственного архива Ростовской области (ШФ ГАРО).

50. Ф. р-636. Сельскохозяйственная управа Глубокинского района Ростовской области периода немецко-фашистской оккупации. Оп. 1, д. 1.

51. Ф. р-681. Сельскохозяйственная управа Раздорского района Ростовской области периода немецко-фашистской оккупации. Оп. 1, д. 1.

52. Ф. р-796. Сельскохозяйственная управа Тарасовского района Ростовской области периода немецко-фашистской оккупации. Оп. 1, д. 3, 7.

53. Сборники документов и материалов.

54. Важнейшие решения по сельскому хозяйству за 1938 1946 гг. М.: Изд-во сельскохозяйственной лит-ры, 1948. - 640 е.;

55. Восстановительный период на Дону (1921 1925 гг.). Сб. документов / Науч. ред. П.В. Барчугов; Сост.: А.Г. Беспалова, И.М. Борохова, Е.В. Захарова, В.Н. Перелыгина. Ростов н/Д.: Кн. изд-во, 1962. - 496 е.;

56. История колхозного права. Сборник законодательных материалов СССР и РСФСР. 1917- 1958 гг. В 2-х т. / Сост.: Н.Д. Казанцев, В.К. Григорьев,

57. A.И. Волков, E.H. Колотинская, Г.В. Иванов, A.B. Смирнов. Т.1. 1917- 1936. М.: Госюриздат, 1959 518 е.;

58. Коллективизация и развитие сельского хозяйства на Кубани (1927 1941 гг.): Сб. документов и материалов / Под ред. И.И. Алексеенко; Сост.: Н.С. Вертышева, Э.М. Ефимова-Сякина, В.Ф. Латкин, A.A. Прохорова. Краснодар: Кн. изд-во, 1981. - 207 е.;

59. Коллективизация сельского хозяйства на Северном Кавказе (1927 -1937 гг.) / Под. ред. П.В. Семернина и E.H. Осколкова; Сост.: Н.С. Вертышева, М.Я. Левина, A.A. Прохорова. Краснодар: Кн. изд-во, 1972. 823 е.;

60. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 1898 1953. Изд. 7-е. В 2-х ч. Ч. П. 1925 - 1953. М.: Госполитиздат, 1953.- 1204 е.;

61. Краснодарский край в 1937 1941 гг. Документы и материалы /Пред. ред. коллегии A.A. Алексеева; Сост.: A.M. Беляев, И.Ю. Бондарь,

62. B.Е. Токарев. Краснодар: Эдви, 1997. 1120 е.;

63. Немецкое население Северного Кавказа: социально-экономическая, политическая и религиозная жизнь (последняя четверть XVIII середина XX в.). Сб. документов / Сост., предисл. Т.Н. Плохотнюк. Ставрополь: Изд-во СГУ, 2002.-272 е.;

64. Письмо ЦК РКП(б) об отношении к казачеству. 24 января 1919 г. // Известия ЦК КПСС. 1989. № 6. С. 177 179;

65. Политбюро и крестьянство: высылка, спецпоселение. 1930 1940: В 2 кн. Кн. 1 / Отв. ред. H.H. Покровский. М.: РОССПЭН, 2005. - 910 е.;

66. Ростовской области 70 лет (1937 - 2007 гг.). Сборник документов / Науч. ред. A.B. Венков. Ростов н/Д.: «Первая типография АРО», 2008. - 560 е.;

67. Собрание законов и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства СССР. 1936. № 22. 24 е.;

68. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание: Документы и материалы в 5-ти томах. 1927 1939. Т. 2. Ноябрь 1929 - декабрь 1930 / Отв. ред. Н. Ивницкий; Сост.: Н. Ивницкий, М. Кудюкина, Е. Хандурина,

69. Н. Глущенко, Т. Голышкина, В. Данилов, Л. Денисова, Ким Чан Чжин, Е. Кириллова, С. Красильников, В. Михалева, Н. Муравьева, С. Мякиньков, А. Николаев, Т. Привалова, Н. Тархова, С. Трепыхалина, А. Федоренко, Т. Царевская. М.: РОССПЭН, 2000. 927 е.;

70. Статистические и справочные издания.

71. Азово-Черноморский исполнительный комитет Советов. Отчет о работе. 1931 1934 гг. / Отв. ред. Л.С. Ронин. Ростов н/Д.: АзЧеркрайиздат, 1935.-231 е.;

72. Казачий словарь-справочник. В 3-х т. Т. I: Абрамов Зябловский / Издатели: А.И. Скрылов, Г.В. Губарев. Кливленд, Охайо, США, 1966. - Репринт. воспроизведение. М.: ТО «Созидание», 1992.-286 е.;

73. Казачий словарь-справочник. В 3-х т. Т. III: РАА Ятовь / Сост. Г.В. Губарев, редактор-издатель А.И. Скрылов. Сан Ансельмо, Калифорния, США, 1970. - Репринт, воспроизведение. М.: ТО «Созидание», 1992. - 344 е.;

74. Казачество. Энциклопедия / Гл. ред. А.П. Федотов. М.: ООО «Изд-во «Энциклопедия», 2008. 720 е.;

75. Колхозы Северо-Кавказского края. По материалам обследования колхозов к XVI съезду ВКП(б). Статистический очерк / Сост. П.И. Яцков. Ростов н/Д.: Книгоизд-во «Северный Кавказ», 1930. 130 е.;

76. Материалы к отчету Районного Исполнительного Комитета Советов P.K.K, и К. депутатов на Районном Съезде Советов VII созыва (марта 1929 г. январь 1931 г.). Новочеркасск: Издание райисполкома, 1931. - 90 е.;

77. Народное хозяйство Ростовской области за 20 лет / Под ред.

78. A.И. Гозулова. Ростов н/Д.: Ростиздат, 1940. 436 е.;

79. Наш край (сельское хозяйство Орджоникидзевского края) / Под ред.

80. B. Воронцова и Р. Саренца. Вып. 1-й. Пятигорск: Кн. изд-во, 1939. 44 е.;

81. Отчет III Кубанского окружного съезда Советов 19-24 марта 1927 г. Краснодар: Партиздат, 1927. 42 е.;

82. Регионоведение (Юг России: краткий тематический словарь) / Под общ. ред. Ю.Г. Волкова, A.B. Попова. Ростов н/Д.: изд-во СКНЦ ВШ, 2003.-689 е.;

83. Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование / Г.Ф. Кривошеев и др. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. 608 е.;

84. Шолохов. Фотоальбом (изд. 2-е) / Вступит, статья A.B. Софронова, сост. Э.С. Софроновой. М.: «Планета», 1989.-272 е.;4. Периодические издания.1. Центральные.

85. Коллективист. Массовый колхозный журнал Народного комиссариата земледелия СССР, колхозцентра СССР и РСФСР. 1931. № 3, 5, 20; 1932. № 8;

86. Наши достижения. Ежемесячный журнал. Под ред. А.М. Горького. 1930. № 1,2, 12;

87. Правда. Газета ЦК ВКП(б). 1935,1936;

88. Советская агрономия. Журнал Народного комиссариата земледелия СССР и Всесоюзного научно-исследовательского института удобрений, агротехники и агропочвоведения имени К.К. Гедройца. 1940. № 2 3;

89. Социалистическое земледелие. Газета Народного комиссариата земледелия СССР, колхозцентра СССР, Зернотреста и Наркомзема РСФСР. 1933;

90. Социалистическое сельское хозяйство. Журнал Народного комиссариата земледелия СССР. 1939. № 5;

91. Спутник агитатора. Журнал ЦК и МК ВКП(б). 1939. № 12.

92. Учет и финансы в колхозах. Журнал Народного комиссариата земледелия СССР. 1940. № 1;1. Региональные

93. Большевик. Газета Краснодарского крайкома ВКП(б), крайисполкома и Краснодарского горкома ВКП(б). 1938,1940;

94. Большевистский Дон. Газета Вешенского райкома ВКП(б). 1934;

95. Донская правда. Газета Шахтинско-Донецкого окружкома ВКП(б). 1929;

96. Колхозница. Журнал Азово-Черноморского крайкома ВКП(б) (с сентября 1937 г. Ростовского обкома ВКП(б). 1936. № 1 - 2; 1937. №1,2, 4, 5, 6, 7,8-9; 11, 12;

97. Колхозный путь. Газета политотдела Гулькевичской МТС Азово-Черноморского края. 1934;

98. Колхозный путь. Журнал Азово-Черноморского крайзу. 1935. №11; 1936. №6; 1937. № 1;

99. Красный Дон. Газета Черкасского окружкома РКП(б). 1921;

100. Молот. Газета Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) (с 1934 г. -Азово-Черноморского крайкома ВКП(б), с 1937 г. Ростовского обкома ВКП(б)), крайисполкома и Ростовского-на-Дону горкома ВКП(б). 1929, 1930, 1931,1934,1936,1937;

101. Орджоникидзевская правда. Газета Орджоникидзевского крайкома ВКП(б), крайисполкома и Ворошиловского горкома ВКП(б). 1937,1939,1940;

102. Северо-Кавказский большевик. Газета Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) (1934 1937 гг.). 1936;

103. Советский Северный Кавказ. Краеведческий, общественно-политический, научно-популярный, литературно-художественный иллюстрированный журнал. 1931. № 7 8;

104. Ударник колхоза. Журнал Северо-Кавказского крайзу и край-колхозсоюза. 1932. № 1 — 2;

105. Произведения и материалы выступлений общественных и политических деятелей.

106. Буденный С.М. Речь на торжественном пленуме Ростовского горсовета, посвященном межкраевой встрече советского казачества // Казачество под большевистским знаменем. Пятигорск: Крайиздат, 1936. С. 5 11;

107. Евдокимов Е.Г. Речь на пленуме Ростовского горсовета с советским казаками Дона, Кубани, Терка и горцами Северного Кавказа 15 марта 1936 г. // Казачество под большевистским знаменем. Пятигорск: Крайиздат, 1936. С. 15-30;

108. Касилов С. Донские казаки беззаветно преданы своей родине, колхозному строю. Речь на 2-й сессии ВЦИК XVI созыва (3 февраля 1936 г.) // Молот. 1936. 5 февраля;

109. Ларин В.Ф. Боевые задачи весенней посевной кампании. Доклад на объединенном пленуме С.еверо.-К.[авказского] Крайкома и КрайКК ВКП(б) 27 января 1933 г. Ростов н/Д., 1933. 44 е.;

110. Сталин И.В. Выступление на заседании комиссии II Всесоюзного съезда колхозников-ударников для рассмотрения проекта Примерного устава с/х артели. 16 февраля 1935 г. // Трагедия советской деревни. Т. 4. М.: РОССПЭН, 2002. С. 390-402;

111. Сталин И.В. Итоги первой пятилетки. Доклад на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б). 7 января 1933 г. // Сталин И.В. Сочинения. Т. 13. М.: Госполитиздат, 1952. С. 161 -215;

112. Сталин И.В. О правом уклоне в ВКП(б). Речь на пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в апреле 1929 г. // Сталин И.В. Сочинения. Т. 12. М.: Госполитиздат, 1953. С. 1 107;

113. Сталин И.В. Отчетный доклад XVII съезду партии о работе ЦК ВКП(б). 26 января 1934 г. // Сталин И.В. Сочинения. Т. 13. М.: Госполитиздат, 1952. С. 282-379;

114. Сталин И.В. О хлебозаготовках и перспективах развития сельского хозяйства. Из выступлений в различных районах Сибири в январе 1928 г. // Сталин И.В. Сочинения. Т. 11. М.: Госполитиздат, 1953. С. 1 9;

115. Шеболдаее Б.П. Выступление на совещании в ЦК ВКП(б) по вопросам коллективизации. 2 июля 1934 г. // Трагедия советской деревни. Т. 4. М.: РОССПЭН, 2002. С. 178 181;

116. Шеболдаее Б.П. Выступление на торжественном заседании Ростовского горсовета 15 марта 1936 г. //Молот. 1936. 23 марта;

117. Шеболдаее Б.П. Казачество в колхозах. Ростов н/Д.: Партиздат, 1936.- 11 е.;

118. Шеболдаее Б.П. Казачество в колхозах // Колхозный путь. 1935. № 11. С. 3-7;

119. Шеболдаее Б.П. На передовых позициях строительства социализма. Политотчет на 7-й Северо-Кавказской краевой партконференции // Ударник колхоза. 1932. № 1 2. С. 5 - 9;

120. Письма, мемуары и воспоминания.

121. Александрова П.А. Пережитое // Колхозница. 1936. № 1 2. С. 7 - 9;

122. День нашей жизни. Статьи. Заметки. Письма. Документы. (15 мая 1940 г.). Ростов н/Д.: Ростоблкнигоиздат. 1940. 228 е.;

123. Казаки-колхозники Вешенского района тов. Сталину // Молот. 1936. 26 февраля;

124. Карпов В. Телушек Гитлеру, коров - Сталину. Рассказ старой казачки // Крестьянин. 1996. № 20. С. 13;

125. Кияшко З.О. Годы колхозной жизни. Литературная запись Г. Новогрудского, А. Дунаевского. Краснодар: Кн. изд-во, 1953. -215 е.;

126. Крестная ноша. Трагедия казачества. Ч. I. Как научить собаку есть горчицу. 1924 1934 / Сост. В.С. Сидоров. Ростов н/Д.: «Гефест», 1994. - 511 е.;

127. Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. В 2-х кн. Кн. 1. 1905 1941 гг. / Сост., вступ. ст., коммент., примеч. В.В. Петелина. М.: Шолоховский центр МГОПУ им. М.А. Шолохова. 2005.-813 е.;

128. Письма во власть. 1928 1939. Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и советским вождям / Сост.: А .Я. Лившин, И.Б. Орлов, О.В. Хлевнюк. М.: РОССПЭН, 2002. - 528 е.;

129. Письмо донских казаков станицы Цымлянской. народному комиссару по иностранным делам товарищу Литвинову // Молот. 1936. И февраля;

130. Письмо донской казачьей сотни Б.П. Шеболдаеву, В.Ф. Ларину, Н.Д. Каширину. 24 марта 1936 г. // Колхозный путь. 1936. № 6. С. 2 3;

131. Письмо казака-колхозника колхоза им. 8 марта Крыловского района Краснодарского края. Петра Дмитриевича Дубины «Множить ряды ворошиловских всадников» // Большевик. 1938. 16 мая;

132. Шолохов и Сталин. Переписка начала 30-х годов (Публикация, вступительная статья и примечания Ю.Г. Мурина) // Вопросы истории. 1994. №3. С. 3-25;7. Литература.

133. Агафонов О.В. Казачьи войска России во втором тысячелетии. Киров: КОГУП Кировская областная типография, 2002. 400 е.;

134. Аксайский район. История и современность. Ростов н/Д.: «Феникс», 2004.-163 е.;

135. Алексеенко И.И. Коллективизация и казачество Кубани в 1929 -1933 гг. // Проблемы истории казачества: Сб. ст. Волгоград: Изд-во ВГУ, 1995. С. 236-248;

136. Алексеенко И.И. Наказание голодом // Родная Кубань. 2002. № 3. С. 33-36;

137. Алексеенко И.И. Репрессии на Кубани и Северном Кавказе в 30-е годы XX века. Краснодар: Изд-во КубГУ, 1993. 114 е.;

138. Баранов A.B. Многоукладное общество Северного Кавказа в условиях новой экономической политики. Краснодар: Изд-во КубГУ, 1999. -346 е.;

139. Баранов A.B. Социальное и политическое развитие Северного Кавказа в условиях новой экономической политики (1921 1929 гг.). СПб: Нестор, 1996.-354 е.;

140. Безменов Д. Пятилетний план колхоза «Власть советов» // Спутник агитатора. 1939. № 12. С. 11-13;

141. Берхин И.Б. Военная реформа в СССР (1923 1925 гг.). М.: Воениздат, 1958. - 238 е.;

142. Бондарев В.А. Крестьянство и коллективизация: Многоуклад-ность социально-экономических отношений деревни в районах Дона, Кубани и Ставрополья в конце 20-х 30-х годах XX века. Ростов н/Д.: Изд-во СКНЦ ВШ, 2006. - 520 е.;

143. Брыкин H.A. Стальной Мамай // Брыкин H.A. Земля в плену. Стальной Мамай. Л.: Изд-во «Художественная литература», 1969. С. 365 691;

144. Булыгина Т.А. Историческая антропология и исследовательские подходы «новой локальной истории» // Человек на исторических поворотах XX века / Под ред. А.Н. Еремеевой, А.Ю. Рожкова. Краснодар, 2006. С. 27 34;

145. Великая H.H. Казаки Восточного Предкавказья в XVIII XIX вв. Ростов н/Д.: «Невинномысская городская типография», 2001. - 278 е.;

146. Венков A.B. Донское казачество в гражданской войне. Ростов н/Д.: Изд-во РГУ, 1992. 162 е.;

147. Венков A.B. Печать сурового исхода: К истории событий 1919 года на Верхнем Дону. Ростов н/Д.: Кн. изд-во, 1988. 192 е.;

148. Верт А. Россия в войне 1941 1945 гг. М.: Изд-во ЭКСМО, 2003. -736 с.;

149. Викторов Б.А. Без грифа «секретно». Записки военного прокурора. М.: Юрид. лит., 1990. 336 е.;

150. Водолацкий В.П., Скорик А.П., Тикиджьян Р.Г. Казачий Дон: очерки истории и культуры. Ростов н/Д.: ООО «Терра», 2005. 448 е.;

151. Воскобойников Г.Л. Казачество в Красной Армии в 20-е 30-е годы XX в. // Кубанское казачество: Три века исторического пути. Материалы Междунар. науч.-практ. конф., ст. Полтавская Краснодарского края, 23 -27 сентября 1996 г. Краснодар, 1996. С. 50 - 55;

152. Воскобойников ГЛ. Казачество и кавалерия в годы Великой Отечественной войны 1941 1945 гг. Ростов н/Д.: «Терра-Принт», 2006. - 288 е.;

153. Воскобойников Г.Л., Батырев В.Д. Советская власть и казачество (1921 июнь 1941). М.: ООО Принт, 2003. - 196 е.;

154. Боскобойников Г.Л., Прилепский Д.К. Казачество и социализм: Исторические очерки. Ростов н/Д.: Кн. изд-во, 1986. 160 е.;

155. Гайдаш Н. Калиновский колхоз «15 лет Октября». Пятигорск: Крайиздат, 1940. 36 е.;

156. Гиляровский Б.А. Москва и москвичи. Очерки старомосковского быта. Ростов н/Д.: Кн. изд-во, 1958. 424 е.;

157. Глухое Г.А. Против калединщины // Помнят степи донские. Сборник воспоминаний. Ростов н/Д.: Кн. изд-во, 1967. С. 62 67;

158. Годович Е. Политдень // Колхозница. 1937. № 5. С. 11-18;

159. Горюнов П. О казачьем вопросе (из наблюдений и опыта работы по Ейскому р-ну Донского округа). Ростов н/ Д.: Изд-во ДОДН, 1925. 32 е.;

160. Гужвин П. Хлеб России // Свободная мысль. 1992. № 65. С. 3 7;

161. Давыдов Ю. «Красный терец» (о колхозе ст. Ново-Павловской, Георгиевского района). Ростов н/Д.: Крайиздат, 1931. 46 е.;

162. Данилов В.П., Маннинг Р., Виола Л. Редакторское вводное слово к сборнику документов // Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы в пяти томах. Т. 1. М.: РОССПЭН, 1999. С. 7-12;

163. Данилов В., Верт П., Берелович А., Самуэльсон Л. Советская деревня 1930- 1934 гг. по документам ОПТУ НКВД. Предисловие к сборнику документов // Советская деревня глазами ВКЧ - ОПТУ - НКВД. Т. 3. Кн. 1. М.: РОССПЭН, 2003. С. 7 - 46;

164. Дедов И.И. В сабельных походах (Создание красной кавалерии на Дону и ее роль в разгроме контрреволюции на юге России в 1918 1920 гг.). Ростов н/Д.: Кн. изд-во, 1989. - 198 е.;

165. Дон волною серебрится. Частушки, пословицы и поговорки Дона // Сост. П.И. Ковешников. Ростов н/Д.: Кн. изд-во, 1979. 191 е.;

166. Дон советский. Историко-экономический и социально-политический очерк / Под ред. А.И. Козлова. Ростов н/Д.: Кн. изд-во, 1986. 272 е.;

167. Донская история в вопросах и ответах / Под ред. Е.И. Дулимова, С.А. Кислицына. Т. I. Ростов н/Д.: Изд-во РГУ, 1997. 246 е.;

168. Донские казаки и в прошлом и настоящем / Под общ. ред. Ю.Г. Волкова. Ростов н/Д.: «Феникс», 1998. 342 е.;

169. Дробязко С.Н Под знаменами врага. Антисоветские формирования в составе германских вооруженных сил. 1941 1945 гг. М.: ЭКСМО, 2004.-608 е.;

170. Есаков П.Е. Станица Казанская: художественно-документальное повествование. Ростов н/Д.: Терра-Принт, 2008. 240 е.;

171. Зеленин И.Е. Был ли «колхозный неонэп»? // Отечественная история. 1994. № 2. С. 105 121;

172. Зеленин И.Е. Коллективизация и единоличник // Отечественная история. 1993. № 3. С. 43 55;

173. Зеленин НЕ. Кульминация крестьянской трагедии (Предисловие к сборнику документов) // Трагедия советской деревни. Т. 3. М.: РОССПЭН, 2001. С. 7-47;

174. Иванов В.И., Чернопицкий П.Г. Социалистическое строительство и классовая борьба на Дону (1920 1937 гг.). Исторический очерк. Ростов н/Д.: Изд-во РГУ, 1971.-174 е.;

175. Ивницкий H.A. Коллективизация и раскулачивание в начале 30-х годов По материалам Политбюро ЦК ВКП(б) и ОПТУ // Судьбы российского крестьянства. М.: Изд-во РГГУ, 1995. С. 249 297;

176. История ВКП(б). Краткий курс / Под ред. комиссии ЦК ВКП(б). Одобрен ЦК ВКП(б). 1938 год. М.: Госполитиздат, 1950. 351 е.;

177. История Кубани. XX век. Очерки / Под общ. ред. В.Е. Щетнева. Краснодар: «Перспективы образования», 1998.-224 е.;

178. Источниковедение новейшей истории России: теория, методология, практика / Под ред. А.К. Соколова. М.: Высшая школа, 2004. 687 е.;

179. Кабытов П.С., Козлов В.А., Литвак Б.Г. Русское крестьянство: этапы духовного освобождения. М.: Наука, 1988. 246 е.;

180. Казаки Усть-Белокалитвенского юрта / Под рук. JI.H. Сафоновой. Ростов н/Д., 2007.- 113 е.;

181. Казачий Дон: Очерки истории. Ч. I / Под ред. А.П. Скорика. Ростов н/Д.: Изд-во Ростовского облИУУ, 1995. 192 е.;

182. Казачий Дон. Ч. II / Под ред. А.П. Скорика. Ростов н/Д.: Изд-во Ростовского облИУУ, 1995. 208 е.;

183. Калмаиуй В.Д. Кривые хутора. Краеведческий художественно-документальный очерк. Ростов н/Д.: ООО «Ростиздат», 2005. 160 е.;

184. Каравай М. Сегодня политотдел сила // Политотделы Северного Кавказа за работой. Ростов н/Д.: Партиздат, 1933. С. 18 - 26;

185. Караулов М.А. Терское казачество. М.: Вече, 2007. 320 е.;

186. Катаев Ив. Двое // Наши достижения. 1930. № 12. С. 58 64;

187. Кирсанов Е.И., Пониделко A.B. Новочеркасск столица мирового казачества: История и современность. М.: ЭКСМО, 2008. - 789 е.;

188. Кислицын С.А. Государство и расказачивание. 1917- 1945 гг. Ростов н/Д.: Изд-во РГУ, 1996. 48 е.;

189. Кислицын С.А., Дулимов Е.И. Шолохов и история России. Парадоксы великого писателя. Ростов н/Д.: «Донской издательский дом», 2005. 336 е.;

190. Ключевский Б.О. Афоризмы. Исторические портреты и этюды. Дневники. М.: «Мысль», 1993. 415 е.;

191. Козлов А.И. Выступление на конференции по проблеме расказачивания // Голос минувшего. 1997. № 1. С. 41 46;

192. Козлов А.И. М.А. Шолохов: Времена и Творчество. По архивам ФСБ. Ростов н/Д.: Изд-во РГУ, 2005. 480 е.;

193. Кокунько Г.В. «Черные доски» // Кубанский сборник: сборник научных статей по истории края / Под ред. О.В. Матвеева. Краснодар, 2006. С. 207-218;

194. Колхозники-двадцатитысячники // Коллективист. 1931. № 3. С. 30 32;

195. Кондраишн В.В. Голод 1932 1933 годов: трагедия российской деревни. М.: РОССПЭН, 2008. - 519 е.;

196. Коссинский В.С. Агротехника передового Усть-Лабинского района Кубани // Советская агрономия. 1940. № 2 3. С. 98 - 106;

197. Котельников В. Дон. Кубань. Терек. М.: «Молодая гвардия», 1950.-214 е.;

198. Котов Г., Струков М., Горбатенко Г., Френкель Я. Советская деревня к третьей пятилетке // Социалистическое сельское хозяйство. 1939. № 5. С. 141 149;

199. Кофанов П. Вожаки земли. Картины колхозной жизни // Советский Северный Кавказ. 1931. № 7 8. С. 15-21;

200. Кофанов П. Земля в походе // Наши достижения. 1930. № 4. С. 28-35;

201. Кофанов П. Стансовет. Ростов н/Д.: Крайиздат, 1934. 68 е.;

202. Кравченко И.Я. Черный ворон. Повесть. Из цикла «Дети войны». Новочеркасск: Изд-во ЮРГТУ(НПИ), 2003. 102 е.;

203. Край наш Ставрополье: Очерки истории / Науч. ред. Д.В. Кочура, В.П. Невская. Ставрополь: Шат-гора, 1999. 528 е.;

204. Кропачев С.А. Большой террор на Кубани. Драматические страницы истории края 30 40-х гг. Краснодар: Изд-во КубГУ, 1993. - 113 е.;

205. Кругов А.И. Ставропольский край в истории России (1917 1941 гг.). Ставрополь: Изд-во СГУ, 1996. - 248 е.;

206. Кубанский Н. Кубань штурмует большевистский сев // Коллективист. 1932. № 8. С. 3 7;

207. Куценко И.Я. Кубанское казачество. Краснодар: Кн. изд-во, 1990.-383 е.;

208. Кущетеров P.M. Советское крестьянство в условиях тоталитаризма. Черкесск: Изд-во «Пул», 1995. -216 е.;

209. Лащилин Б. Станица Михайловская на Хопре. Сталинград: Кн. изд-во, 1939.-40 е.;

210. Ленинский путь донской станицы / Под ред. Ф.И. Поташева, С.А. Андронова. Ростов н/Д.: Кн. изд-во, 1970. 275 е.;

211. Лихницкий Н.Т. Классовая борьба и кулачество на Кубани. Ростов н/Д.: Крайиздат, 1931. 62 е.;

212. ЛукацкийА. Селькорка Гребенникова // Колхозница. 1937. № 5. С. 2;

213. Лукин Б.В. К истории донского казачества. Ростов н/Д.: Кн. изд-во, 1939.- 121 е.;

214. Мальцева H.A. Очерки истории коллективизации на Ставрополье. СПб: Нестор, 2000. 153 е.;

215. Маслов С. Всадники Буденного // Коневодство и конный спорт. 1985. №5. с. 13-15;

216. Матвеев О.Б., Ракачев В.Н., Ракачев Д.НЭтнические миграции на Кубани: история и современность. Краснодар: Изд-во КубГУ, 2003. 200 е.;

217. Медведев P.A. Они окружали Сталина. М.: Политиздат, 1990. 351 е.;

218. Моложавенко B.C. Костры памяти: Повесть-хроника. Ростов н/Д.: Кн. изд-во, 1985.-172 е.;

219. Молчанов М.В. Победа колхозного строя на Дону и Кубани. Шахты: Кн. изд-во, 1960. 172 е.;

220. Тезисы Международной научной конференции, г.Геленджик, (8-11 октября 2002 г.). Краснодар: Кн. изд-во, 2002. С. 140 145;7176. Щетнев В.Е. Расказачивание как социально-историческая проблема // Голос минувшего. 1997. № 1. С. 18-22;

221. Диссертации и авторефераты.

222. Игонин A.B. Партийно-государственная политика в сельских районах Ставрополья, Кубани и Дона: историко-политический и теоретический аспекты (1928 1934 гг.): Автореф. дис. . канд. ист. наук. Ставрополь, 1997.-26 е.;

223. Извекова А.К. Сплошная коллективизация и ликвидация кулачества как класса на Кубани: Дис. . канд. ист. наук. Краснодар, 1948. 196 е.;

224. Канцедалов П.З. Коллективизация сельского хозяйства на Тереке: Дис. . канд. ист. наук. Пятигорск, 1951. -204 е.;

225. Курков Г.М. Кубанские и донские казачьи кавалерийские формирования в 1936 1945 гг.: историческое исследование. Дис. . канд. ист. наук. М., 2006. - 226 е.;

226. Кущетеров P.M. Аграрная политика Советского государства. 1917- 1991 гг. (на материалах Северного Кавказа): Дис. . докт. ист. наук. Ставрополь, 1997. 302 е.;

227. Мельситов В.А. Азово-Черноморская краевая партийная организация в борьбе за политическое и организационно-хозяйственное укреплениеколхозов годы второй пятилетки: Дис. . канд. ист. наук. Ростов н/Д., 1969. -211 е.;

228. Оганян А.Г. Историческая роль политических отделов МТС в деле укрепления колхозного строя в СССР. 1933 1934 гг. На материалах работы политотделов МТС Северо-Кавказского края: Дис. . канд. ист. наук. М., 1948.-206 е.;

229. Пейгашев В.Н. Большевики Ставрополья в борьбе за сплошную коллективизацию сельского хозяйства: Дис. . канд. ист. наук. Пятигорск, 1951.-218 е.;

230. Скорик А.П. Проблемы экспериментов и ошибок в историческом процессе. Автореф. дис. докт. философ, наук. Ростов н/Д., 2001. 47 е.;

231. Токарева H.A. Деформация социально-экономических отношений в станицах и селах Северо-Кавказского края в 1928- 1929 гг.: Дис. . канд. ист. наук. Ростов н/Д., 1994. 202 с.