История кумыкской литературы Нового времени в историософском освещении тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.02, доктор филологических наук Акавов, Рашид Забитович

• Акавов, Рашид Забитович
• доктор филологических наук
• 2009

Оглавление диссертации доктор филологических наук Акавов, Рашид Забитович

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. Памятники древнетюркской художественной литературы и тюркоязычной деловой переписки в Дагестане и на Северном Кавказе XVIII в. в историософском освещении.

1.1. Дастан Микаила Башту(Киевлянина) «Сказание о дочери Шана» («Шан кызы дасганы», 882 г.) и раннесредневековая литературная традиция. Постановка вопроса: миф или реальность.

1.2. О культурно-историческом значении и художественно-литературных предпосылках «Слова о полку Игореве» в средневековом северокавказском полиэтническом и поликультурном пространстве.

1.3. Средневековая эпистолографическая традиция как системообразующий принцип в формировании национальной художественной литературы. Аспект методологии.

1.4. Полиэтническое и поликультурное пространство памятников тюркоязычной деловой переписки в Дагестане и на Северном Кавказе XVHI в. в контексте диалога культур и толерантности.

Глава П. Традиции поэзии «тюрки» и проблемы эсхатологического противостояния Добра и Зла в кумыкской литературе XIX начала XX вв. (суфийско-экзистенциальная поэзия Абдурахмана из Какашуры — последнего поэта

Средневековья и первого поэта Нового времени).

Глава III. Деятельность национально-патриотической интеллигенции 40-60- годов XIX века в историософском освещении (Юсуф Аксаевский, Хасайбек Уцмиев, Девлетмурза Шихалиев).

3.1. Юсуф-кадий Аксаевский (Клычев).

3.2. Хасайбек Уцмиев.

3.3. Девлетмурза Шихалиев.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «История кумыкской литературы Нового времени в историософском освещении»

Актуальность темы исследования. История изучения, научного осмысления истоков и эволюции национальных литератур богата примерами самых неожиданных, порой диаметрально противоположных концепций. Если за хронологическое исходное в понимании научного подхода к объяснению исторических, философских и культурных (в т.ч. и литературных) учений взять девятнадцатый век, то и этот отрезок времени в 150-200 лет, можно сказать, поражает воображение наличием в науке отмеченной выше различности. В частности, международные интеграционные процессы, сопровождавшие развитие литературы за этот исторический промежуток, вызвали к жизни множество объясняющих их теорий. Назовем две из них - учение К.Маркса о формациях, легшее в основание господствовавшей в пространстве бывшего СССР ленинской концепции истории, философии и культуры человечества, и возрождающийся в настоящее время цивилизационный подход, ориентированный на поиски новых методов изучения истории литературы с привлечением данных культурологии, философии, литературоведения и искусствоведения. При этом следует отметить существенное сходство историко-культурных ситуаций: рубежи веков (Х1Х-ХХ и ХХ-ХХ1) характеризуются повышением интеграционных (с разницей целей и форм проявлений) процессов, которые получили своеобразные наименования.

В этом плане нам представляется важным акцентировать внимание на выдвинутом В.И.Лениным в его программном для культурного строительства советской республики положении о том, что «русский капитализм втягивал . Кавказ в мировое товарное обращение, нивелировал его местные особенности — остаток патриархальной замкнутости .», которое представляло собой, по его мнению, «всемирноисторическую тенденцию капитализма к ломке национальных перегородок, к стиранию национальных различий, к ассимилированию наций, которая . составляет один из величайших двигателей, превращающих капитализм в социализм.». Далее следует его грозное предупреждение: «Кто не погряз в националистических предрассудках, тот не может не видеть в этом процессе ассимиляции наций капитализмом величайшего исторического прогресса, разрушения национальной заскорузлости различных медвежьих углов — особенно в отсталых странах вроде России.»(1)

Мы понимаем, что означало ленинское понятие или положение о «ассимиляции наций капитализмом» - оно «работало» на то, чтобы осуществить «мировое интернациональное единство рабочего класса» и таким образом утвердить диктатуру мирового пролетариата, конечно, во главе с советским социалистическим и коммунистическим режимом. По своему содержанию эта структура очень напоминает вожделения современного американизма. Разумеется, что проведение при этом прямой аналогии будет концептуально неверно, поскольку сами формации в принципе противоположны, взаимоисключающи: на одном полюсе — коммунизм, обещающий или во всяком случае декларирующий предоставление гражданам обеспеченную жизнь по принципу «от каждого - по возможностям, каждому — по потребностям», а на другом — капитализм, предполагающий как непременное условие жизнеобеспечения тех же граждан свободную конкуренцию на рынке не только материального, но и интеллектуального труда, в частности в сфере образования, науки, культуры и т.д. И в то же время они представляются теоретически сопоставимыми, поскольку в обоих случаях — при всемирном советском коммунизме и при таком же вселенском американском глобализме — грозит тотальная нивелировка, ассимиляция этнокультурного облика народов, кровно, «функционально» привязанных к таким понятиям, как язык, традиции, обычаи, нравы, верования, мораль, этика и т.д. Возможно, немало и иных причин, но нам кажется, что в последние годы (в самом начале нашего столетия) на сайтах Интернета и в других СМИ совершенно не случайно развернулась ожесточенная научная и идейно-политическая дискуссия и по отмеченным духовно-нравственным обстоятельствам, выявляющая разные прогнозы по судьбам этносов, их культур, языков и т.п., объединенных в большую научно-практическую проблему «Глобализация и этнокультура».

Таким образом, наше культурное (в том числе и литературное) наследие сегодня оказывается остро востребованным, а его изучение и научное осмысление в указанном выше культурно-историческом контексте приобретают особенную актуальность.

Вместе с тем рассматриваемый нами аспект истории кумыкской национальной литературы требует соответствующего историографического экскурса, чтобы четко представить степень ее изученности и тем самым ясно и конкретно определить цель и задачи исследования. Между тем предложенная постановка проблемы предполагает некоторые терминологические уточнения, а именно: что подразумевается под «Новым временем» для кумыкской национальной литературы, как это понятие осмыслялось в критике, в каком значении мы его рассматриваем и что нового, по сравнению с уже накопленным опытом, можно сказать по существу поднимаемых нами вопросов?

Во-первых, нужно отметить, что изучение литератур народов России, в том числе и кумыкской литературы Нового времени, имеет давнюю исследовательскую традицию. В этом плане следует подчеркнуть научную ценность и значимость трудов исследователей-первопроходцев А.-П.Салаватова, К.Султанова, Э.Капиева, Г.Мусахановой, С.Алиева и многих других ученых. Особого внимания заслуживают Г.Г.Гамзатов и Р.Ф.Юсуфов, благодаря научной деятельности которых художественно-литературное наследие народов Дагестана (в т.ч. и кумыков) достойно представлено в российском литературоведении в контексте с мировым литературным процессом.

Однако, во-вторых, при всей значимости достижений надо, очевидно, признать и конкретно-исторические периоды самого научного осмысления, наложившие свою печать на исследовательский поиск, вследствие чего теоретический уровень ученых трудов часто оказывался в прямой зависимости от различных идеологических и политических обстоятельств в стране. Не секрет, что еще в недавнем прошлом в науке часто не вдавались в анализ, характеристику всех — исторических, философских, социальных, экономических, культурных и т.п. — составляющих самого феномена Нового времени: под этим термином обычно подразумевали эпоху разложения феодализма и зарождения капитализма и связанных с ним буржуазных общественных отношений, якобы враждебных интересам и чаяниям индивида. То есть преобладала идеологическая и политическая доминанта.

Важно подчеркнуть другое.

Умственное, культурное восхождение народов России, в частности Дагестана и Северного Кавказа всегда справедливо связывалось с благотворным влиянием русского народа. Так, опираясь на творчество Ломоносова, Карамзина, Новикова, Радищева, Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, Бестужева-Марлинского, Полежаева, Герцена, Достоевского, Тургенева, Белинского, Некрасова, Чернышевского, Добролюбова, Л.Толстого, Короленко, Горького и др., в научной литературе давно доказано, что интерес к Дагестану (который в представлениях русской интеллигенции часто ассоциировался с Востоком) и его древним культурам, горячее сочувствие его народам - давняя благородная традиция русской классической литературы. Отмеченный описательный аспект восточной тематики в науке достаточно разработан, потому нет необходимости в повторном его воспроизведении. Специфичный и во многом новый в литературоведении - евразийский - угол зрения настоящего исследования обусловливает соответствующее ему предварительное освещение вопроса.

В этой перспективе следует помнить об эволюции научного осмысления русской литературы на кавказскую, в частности на дагестанскую тематику, которая происходила, как известно, в два этапа — от фактографической описа-тельности к анализу и обобщению. Правда, такая «классификация» весьма условна, не в полной мере отражает многообразные формы отбора и осмысления. В то же время, учитывая особенности становления научного «освоения» русско-кавказской темы, думается, что не будет излишним подчеркнуть наличие внутренней связи подобной периодизации. Как показывает даже беглый обзор доступной на сегодня критической литературы, историко-литературное освоение кавказской (северокавказской, дагестанской) тематики развивалось по двум направлениям в оценке интеллектуальных творческих возможностей народов России, в том числе и Дагестана и Северного Кавказа: а) высокомерно-уничижительное в лице официальной филологической науки, представленной именами В.Зотова (автор четырехтомной «Истории всемирной литературы». СПб, 1877-1882), А.И.Ипполитова (автор «Этнографического очерка Аргунского округа»./Сборник сведений о кавказских горцах. Вып.1. Тифлис, 1868), Н.Семенова (автор книги «Туземцы северовосточного Кавказа». - СПб, 1895), П.К.Услара (автор статьи «Кое-что о словесных произведениях горцев». /Сборник сведений о кавказских горцах. — Вып.1. Тифлис, 1868) и б) неизменно высокие оценки передовых русских писателей — А.Бестужева, В.Г.Белинского, М.Лермонтова, Л.Толстого и др.

Также общеизвестно, что подлинно научное изучение русско-национальных литературных связей было развернуто лишь в XX веке, когда эта область истории народов многонациональной советской (российской) страны стала одной из составных частей культурной политики государства. И в то же время более чем семидесятилетняя история научного изучения интересующей нас проблемы также имеет свои особенности, прежде всего связанные с вопросами методологического характера: речь идет о последствиях победившей в стране революции или переворота 1917 г. в области научного осмысления культурной истории народов России. Провозглашение и реализация государственно-политической концепции революционного движения в новой России как главного фактора ее социально-политической жизни в действительности исказила картину духовно-культурного процесса страны, обеднила ее содержание. В итоге история литературы народов России предстала в однобоком освещении, безоглядно отметая все, что не укладывалось в схему развития русской революции.

И тем не менее совершенно очевидно, что именно в этот период отечественное литературоведение совершило подлинный прорыв в научном изучении культурного наследия народов России, в том числе и Дагестана и Северного Кавказа. Литературоведы Дагестана и Северного Кавказа, в частности Э.Капиев, К.Султанов, Н.Капиева, Г.Гамзатов, Р.Юсуфов, А.Агаев, Н.Джусойты, З.Толгуров, К.Абуков, Каз.Султанов, Э.Кассиев, Г.Мусаханова, С.Хайбуллаев, Г.Ханмурзаев, Х.Туркаев, К.Щаззо, С.Алиев, А.Вагидов,

З.Акавов, Г.Гашаров, С.Ахмедов, Ш.Мазанаев, А.Абуллатипов, Л.Бекизова и многие другие создали фундаментальные труды, в которых представлены новые разыскания и широкие научные обобщения о взаимосвязях братских литератур. Работы названных и многих других авторов объединяет одна тенденция - интерес к закономерностям исторического развития литературных взаимодействий.

Однако, несмотря на существенный прорыв в осмыслении истории литературы, рядом с стремлением к обобщениям в теории до последнего времени наблюдается господство схемы и описательности; сказывается инерция различных конструктов, построенных на концепции односторонней, во всяком случае доминантности роли русской литературы в судьбах литератур многонациональной и многоконфессиональной, полицивилизационной России.

Для научных, теоретических разработок начала XXI века характерным становится осмысление культуры, литературы народов России в отмеченном полицивилизационном пространстве, что позволяет рассматривать-историю национальных составляющих (в том числе и русской) литературы в паритетных отношениях. Среди работ, изданных за последние годы (с 2000г.) и имеющих связь с интересующей нас проблемой, наиболее примечательными представляются две монографии. Одна из них принадлежит академику Г.Г.Гамзатову и называется «Феномен дагестанского Возрождения» (М,2000), в которой автор на основе обобщения достигнутого в дагестанской науке о культурной истории народов Страны гор, в частности охватывающей интересующий нас хронологический период восемнадцатого-девятнадцатого столетий, выдвинул оригинальную концепцию дагестанского Ренессанса. В этом контексте следует указать и монографию известного теоретика литературы Р.Ф.Юсуфова «История литературы в культурфилософском освещении» (М, 2005), в которой эпоха Просвещения рассматривается как продолжение и завершение эпохи Возрождения. Для нас важным методологическим принципом является общее и для Г.Г.Гамзатова, и для Р.Ф.Юсуфова осмысление указанных гуманитарных направлений в истории человечества, как содержание и смысл общемирового понятия «Новое время». Особенно близкой к нашей теме является книга Р.Ф.Юсуфова, где история литературы народов России рассматривается в по-лицивилизационном «синкретическом» контексте в художественном пространстве Российского Просвещения, представляющего собой наиболее наглядную иллюстрацию полицивилизационной ментальности многонациональной России, литературную мозаику которой составляло сообщество культур, развивавшихся на принципах благотворного диалога и толерантности.

Указанное новое осмысление содержания литературы эпохи Просвещения, как нам представляется, требует адекватной постановки исследовательских задач на современном уровне, в частности, интересующей нас проблемы культурно-исторического освещения кумыкской литературы Нового времени, что, на наш взгляд, составит научную новизну настоящей работы.

Объект исследования диссертации составляет кумыкская литература Нового времени, представленная творчеством Абдурахмана из Какашуры, Юсуф-эфенди Аксаевского(Клычева), Йырчи Казака, Магомед-эфенди Османо-ва, Манная Алибекова, Нухая Батырмурзаева, Абусуфьяна Акаева, публицистическим эпистолярным наследием Хасая Уцмиева, «Рассказ кумыка о кумыках» Девлетмурзы Шихалиева, а также средневековыми художественно-литературными памятниками «Слово о полку Игореве» и «Сказание о дочери Шана» Микаиля Башту.

Предметом исследования является выявление идейно-художественных особенностей кумыкской литературы Нового времени в достаточно новом для дагестанского литературоведения культурно-историческом историософском освещении.

Одна из важнейших и первоочередных задач в этом плане заключается в изучении и обобщении многосторонних историко-культурных — генетических, контактных, типологических, литературно-художественных — связей и взаимодействий кумыков в поликультурном пространстве народов Дагестана и Северного Кавказа, что, как нам представляется, открывает широкую перспективу для разработки чрезвычайно актуальной сегодня геополитической и общечеловеческой проблемы единения народов во имя сохранения жизни на Земле. Думается, что все это может служить существенным подспорьем в деле воспитания молодых поколений историей народа, его социальным, политическим, духовно-нравственным, общественно-эстетическим опытом. Наиболее эффективное использование этого богатого социально-духовного арсенала и потенциала возможно лишь при условии правильного методологического его применения, при условии, когда отношение к прошлому свободно от предвзятости, когда оно основано на принципах объективного исторического анализа и оценок, исключающих всякие рецидивы незаслуженного возвеличения или умаления реального историко-культурного вклада того или другого народа в сокровищницу мирового художественного прогресса.

Раскрывая отмеченный основной тезис, следует выделять ключевые слова или базовые понятия, лежащие в основании исследования. Это такие активно входящие в последнее время в коммуникативно-культурный, литературный обиход термины, как историософия, толерантность, полиэтническое, многонациональное и многоконфессиональное пространство, диалог культур и цивилизаций, менталитет и ментальность, этническая идентичность и принципы самоидентификации. Апелляции к этим терминам отнюдь не случайны, потому что они в комплексе достаточно внятно отражают происходящий в настоящее время в науке процесс нового деидеологизированного прочтения и освещения истории литературы, органично сочетающего и совмещающего в себе достижения многих научных дисциплин, их тесный стык и взаимопроникаемость — этнологии, этнопсихологии, онтологии и метакод, метасистему и метапоэтику, мифо-поэтику и т.д. Востребованность названных понятий, как нам представляется, обусловлена совершающимися в науке поисками новых критериев исследования и оценки культурной истории народов полицивилизационной России в ее просторных евразийских границах.

Как видно, специфика социогуманитарного дискурса настоящей работы в большей степени связана с мировоззренческим аспектом. Это обстоятельство требует предварительного рассмотрения хотя бы некоторых ключевых, базовых понятий, среди которых прежде всего можно выделить уже отмеченные феномены истории, культуры, цивилизации, составляющих своеобразное ядро культурологического, историософского освещения исследуемой кумыкской литературы Нового времени. В ряду этих задач в первую очередь следует подчеркнуть авторское отношение к понятию цивилизации, к ее генезису и динамике, поскольку центр тяжести проблемы, как нам представляется, лежит не столько в понятии диалога, сколько в определении феноменов культуры и цивилизации, и уже исходя из этого, - систем их взаимодействия. Не менее важным представляется и прикладной аспект проблемы, ибо не случайно тема «диалога цивилизаций» актуальна и не случайно данная проблема конъюнктурна: достаточно напомнить, что Генеральная Ассамблея ООН утвердила «Глобальную повестку дня для диалога между цивилизациями», а ЮНЕСКО определила тему «диалога цивилизаций» в качестве своей стратегической цели на период 2002 - 2007 гг. Все это свидетельствует о том, что данная проблема, безусловно, имеет серьезные прикладные аспекты, прямо связанные с современной мировой ситуацией, вплоть до национальных и личных маршрутов.

Тем самым представляется необходимым подчеркнуть, что культура и цивилизация, в конечном счете, есть гуманитарная и социальная оболочки мировоззрения. Для концепции настоящей работы в этом плане принципиально важным является следующий акцент: когда мы будем говорить об истоках культурных и цивилизационных разночтений, то речь будет идти о фундаментальных, функциональных категориях - о различным образом прочитываемых принципах мироустройства и целях бытия. Действительно, если обратиться к истории (в частности, мы апеллируем к первому тому девятитомной Истории всемирной литературы, изданной АН СССР в 1983г.), то мы увидим, что даже такие фундаментальные понятия, как, скажем, время, прочитывались в разные эпохи подчас совершенно различным образом. Так, в аккатском языке понятие будущего обозначалось словом, образованным от корня со значением «быть позади», а прошлое - «дни лица/переда». Само же время понималось не как вектор, но как «срок». Более того, специалисты отмечают, что переводчики, транслируя древние тексты, сами не замечая того, вкладывают в перевод собственное, современное им понимание содержания, сближая культуры, - в этом, как нам представляется, одна из причин неразличения, неотчетливости ряда серьезных культурных трещин и разломов. Это, казалось бы, частный пример. Но очень существенный, поскольку позволяет усомниться в незыблемости фундаментального тезиса о том, что «в своих основах все религии едины», об их «молчаливом единстве». В связи с этим кажется уместным акцентировать внимание на том, что диалог, например, успешно ведущийся на основе эмпатии, дружелюбия и поверхностного формата «общечеловеческих ценностей», начинает пробуксовывать как раз тогда, когда речь начинает идти об онтологии, о корнях и началах. В этом контексте, очевидно, следует помнить о том, что предельные ценности культур еще не составляют общие ценности, поскольку «молчаливое единство» представляет собой такое состояние, когда еще не затрагиваются этноментальные основания той или иной культуры, другими словами «молчаливое единство» может иметь основание скорее в психологии, нежели в онтологии. В то же время сами онтологические прописи начал и принципов организации культур и цивилизаций, как полагает Е.М.Мелетинский в упомянутой выше «Истории всемирной литературы», могут находиться и вне сознания представителей культур и цивилизаций, будучи при этом вполне укорененными в их психике и общественной практике. Далее мы считаем необходимым пояснить, в каком смысле в концепции настоящей работы преломляются понятия цивилизации и культуры. Цивилизацию мы рассматриваем как определенную форму существования культур, ассоциируемую чаще всего с достижением урбанистической стадии развития. В этой иерархии культура представляет собой в большей степени личность исторического индивида, цивилизация же соответствует его фазам развития, «возрастам», но не всем, а преимущественно тем, которые ассоциируются с достижением и удержанием зрелости. Для более ясного определения значения или - еще точнее выражаясь — для определения того, в каком методологическом применении и контексте используется понятие культуры в настоящем исследовании, представляется целесообразным сделать небольшой экскурс в историю самого термина и феномена культуры. Прежде всего отметим, что понятие «культура» обычно используется специалистами как некая устойчивая данность и давно стало общепринятым употребление этого термина в трех основных значениях: материальная, духовная, нормативная культура. Как известно, к материальной культуре относится вся сфера деятельности человека, обеспечивающая его физическое существование с помощью средств производства, искусственных и естественных технологий. Общеизвестно также, что исторически материальная культура создавалась и совершенствовалась в единстве с возникновением и развитием человеческого общества, была продуктом этого процесса и одновременно его движущей силой. Можно сказать и так: древний человек, впервые взявший в руку примитивное орудие и манипулируя им для усиления своей приспособленности к среде, «запустил» механизм технического прогресса и эволюции собственной психофизиологической организации, ориентированной на совершенствование моторики трудовых операций, речевого и предметного общения на основе второй сигнальной системы.

В свою очередь, сфера духовной культуры включает все виды интеллектуального творчества, направленные на научное, художественное, религиозное и другие формы конкретно-абстрактного и эмоционально насыщенного восприятия мира. Естественно, что духовная культура также неотъемлема от процесса становления человеческого общества и развивалась сопряженно с историческим прогрессом. Нормативная культура охватывает арсенал средств (обычаи, нормы поведения, государственные институты и т.п.) для сохранения определенной социально-политической организации на последовательных этапах общественного развития. При этом нужно сказать, что, как и две предыдущие, нормативная культура формировалась в процессе становления человечества, была необходимым фактором дальнейшего общественного прогресса. Генезис всех трех сфер культуры, таким образом, осуществлялся одновременно с возникновением социальной формы материи и, согласно принципу преемственности развития, должен был иметь свои корни в предшествующей ее форме — биологической. Хотя эта, последняя, форма культуры на уровне «доисторическом», биологическом, не входит в задачи настоящей работы, тем не менее, поскольку само исследование в принципе связано с генетическими, онтологическими основаниями отечественной литературы, представляется необходимым попытаться хотя бы в тезисной форме осветить эту проблему. При этом следует подчеркнуть, что, несмотря на то, что только в весьма специфическом плане затрагиваемая нами проблема, может быть, многократно обсуждалась в самых разных аспектах, однако нам не известны работы, в которых было бы представлено комплексное исследование предпосылок исторического формирования человеческой культуры, заложенных в биологической организации. Отмеченное обстоятельство обусловливает подчеркнуто общий, концептуальный, подход. Исходя из такого представления, на первый взгляд, кажется вполне очевидным, что культура во всем многообразии ее форм есть творение ума и рук человеческих, т.е. может служить абсолютным атрибутом сознания и деятельности людей, рубиконом, принципиально отделяющим человека от его животных сородичей. Опираясь на достижения современной науки, отметим, что историческая преемственность в становлении человеческой культуры имела такое же неотъемлемое место, как возникновение жизни, осуществлялось на основе синтеза сложных органических соединений и биомолекул из простых химических элементов, а появление человека стало возможным при наличии определенных морфо-физиологических предпосылок в организации высших приматов. В этом плане достаточно указать на то, что множество работ антропологов, археологов, историков, философов посвящено изучению начальных этапов орудийной деятельности и поиску ее аналогов в животном мире. Мы имеем в виду то, как на конкретных примерах показывается некоторое сходство трудовой деятельности людей с манипулированием естественными предметами у животных для выполнения биологически полезных функций (постройка гнезд, добывание пищи, защита от врагов). В науке существует предположение, что по существу из отмеченной выше аналогии выросла идея «органопроекции», согласно которой технический прогресс как основа материальной культуры есть искусственно оформленное продолжение функций естественных органов человека. Ученые полагают, что данная идея составила концептуальный источник марксистской теории технического прогресса, что отмечал сам ее создатель и, естественно, повторяли и развивали его последователи. Очевидно, идея органопроекции имеет под собой онтологические основания и ярко демонстрирует существование определенных предпосылок в биологической организации для становления и развития материальной культуры.

Изучение данного исторического аспекта культуры показывает, что менее отчетливо просматривается аналогичная преемственность в историческом формировании духовной культуры, которая считается присущей исключительно человеку с его уникальной способностью воспринимать мир эстетически и с эмоциональной окраской, воспроизводить впечатления в художественных образах и символах. Разумеется, образное отражение окружающей среды у животных не может иметь аналогов в духовной жизни людей, и до сих пор продолжаются дискуссии о том, обладают ли животные вообще эстетическим восприятием. Некоторые факты позволяют рассмотреть этот вопрос в двух аспектах. Во-первых, имеется множество примеров удивительных форм симметрии и геометрической правильности в строении растений и беспозвоночных животных (мутовки листьев, розетки цветков, морские звезды, эндопаразитические черви), вызывающие восхищение своей изящностью и красотой, давно используемых поэтами и художниками в своих творениях. Вместе с тем трудно сказать, какую полезную функцию дает организмам эта, с точки зрения человека, эстетическая морфология живых существ, но она есть никем не оспоримый факт и может восприниматься в качестве богатого природного источника для художественного творчества. Во-вторых, наблюдаются случаи поведения животных, напоминающие эстетически окрашенную сферу человеческого поведения, хотя о сознательной их мотивации было бы говорить слишком ответственно. У многих птиц и млекопитающих создаются моногамные, «неразлучные» пары на весь репродуктивный период, что нашло отражение в фольклорном и художественном творчестве. У человека проявления духовной культуры в сфере межполовых отношений получили наивысшее развитие, воспеты в художественной лирике и по существу составляет ее основной источник. Но нередко элементы этой культуры в поведении животных, отличающиеся своего рода галантностью и «супружеской верностью», могут служить напоминанием о нарушении преемственности в цивилизованном обществе, особенно современном. Не меньший интерес представляет феномен нормативной культуры. Ее аналогов в животных и человеческих сообществах, как примеров и несравнимости ее проявлений, можно привести также достаточно, чтобы рассуждать о преемственности. Как известно, общим эталоном нормативной сферы в человеческом обществе, объединяющим ее прообразы в животном мире, является поведение как отдельных особей, так и организованных групп. Эволюция семейства гоми-нид и возникновение человека современного типа были бы невозможны без совершенствования социальной организации (семейностадных, родовых, племенных отношений). Общеизвестно, что только организованные объединения людей, в которых жестко действовали нормативные регуляторы поведения, могли иметь успех в борьбе за существование и подвергались биосоциальному отбору. Еще в доисторический период складывались формы общественных отношений, препятствующие близкородственному скрещиванию (экзогамия) и тем самым обогащали резерв внутривидовой генетической изменчивости. Завершим этот экскурс в историю понятия «культура» еще одним «эпизодом» нормативной культуры: для многих высших животных, особенно хищных, не свойственен каннибализм - явление нередкое на стадиях антропогенеза, время от времени проявляемое и сейчас, причем даже среди материально обеспеченных «людоедов». В этой связи каннибализм у людей еще можно как-то объяснить в ситуациях крайнего изголодания, в других случаях отнести к атавистическим проявлениям гастрономических интересов у далеких предков, а скорее к патологическому феномену. В этом контексте символично то, что некоторые семейства животных (например, собачьи) даже в крайнем истощении никогда не поедают своих сородичей, предпочитая «благородную» смерть от голода. Поскольку в дальнейшем нам не раз придется апеллировать к проявлениям нормативной культуры, отметим и такое сугубо человеческое изобретение, как война, которая может экстраполироваться на острую внутривидовую и межвидовую борьбу за существование. При этом следует подчеркнуть, что в обоих случаях конечным итогом является уничтожение жизни, но мотивация этого уничтожения совершенно различная: война между людьми имеет осознанный, целенаправленный характер взаимного истребления особей своего вида; борьба за существование продиктована экологическими потребностями продолжения рода, причем она способствует сопряженной эволюции антагонистов. Из сказанного можно сделать вывод, человеческая культура (социокультура) имеет определенную историческую преемственность с этологической жизнедеятельностью природных видов (биокультурой), которая нередко проявляется в более совершенных формах реализации гуманистических идеалов и ценностей.

Таким образом, культуры, как и личности, уникальны, представляя собой бытийные коды, специфика которых-сохраняется сквозь столетия. Стадии же их роста (степень цивилизованности) — «детство», «юность», «зрелость» - универсальны, хотя не все исторические организмы проходят по этим ступеням, порой сходя с дистанции до времени.

В заявленном представлении о культуре и цивилизации (в самом широком смысле слова) важнейшее (но не единственное) место принадлежит мифопо-этике - как категории литературоведческой, так же и культурологической. Говоря о мифопоэтике применительно к кумыкской литературе Нового времени, естественно оттолкнуться от общепринятых (по канонам античной трагедии) постулатов термина, согласно которым в основе изображения коллизий жизни лежит некий природный принцип, предполагающий близость героя к национально характерному простонародью. Само же простонародье, как известно, зиждется на законах природы, перед непреодолимой мощью которой, как и перед мощью слепой исторической судьбы, герой вынужден отступить.

Однако мифопоэтическое в кумыкской художественной литературе Нового времени — это далеко не поэтика исконного мифа. Художественная модель мира в произведениях, например, Абдурахмана из Какашуры, Й.Казака, М.-Э.Османова, Н.Батырмурзаева и др. воспроизводит черты или текущего настоящего, или сравнительно недавнего прошлого, меньше всего — вневременные параболы. Дыхание вечного, мифического передается посредством разного рода укрытых намеков, что находит свое выражение в символических образах, развернутых метафорах, многозначных эпитетах, стилистических и ритмо-музыкальных решениях. В дальнейшем мы будем придерживаться известной аллюзийности мифопоэтики, в структуре которой основополагающее место занимают намеки и аналогии, в свою очередь отсылающие к важным природным и культурным константам — общеизвестным местам, временам, легендам, для всех очевидным общим понятиям. Еще одна до последнего времени не привлекшая внимание исследователей кумыкской литературы Нового времени особенность, разными художественными средствами связанная с мифопоэти-кой, - это частые апелляции кумыкских поэтов исследуемого периода к образам, соотнесенным с четырьмя классическими стихиями, с частями тела или с этапами жизни, от эмбрионального до посмертного, потустороннего.

Как выше уже отмечалось, основной целью настоящего исследования является попытка рассмотреть кумыкскую литературу Нового времени, опираясь при этом на новейшие научно-критические разработки с точки зрения историософского или культурно-исторического развития. Логика и методология наших разысканий, учитывающие доступные на сегодня различные историософские теории, отталкиваются от признания определенной ценности в качестве основной — это идея прогресса как мера оценки истории с точки зрения идеалов будущего.

Из существующих в настоящее время многих и разнообразных толкований понятия «историософия» для нас наиболее приемлемым представляется определение, которое дается в «Большом толковом словаре русского языка» (СПб.: изд-во «Норинт», 1998). Само слово восходит к греч. История и София (мудрость). В упомянутом Словаре указывается, что историософия - это «понимание, истолкование и т.п. каких-либо исторических явлений с определенных мировоззренческих позиций». Дословный перевод данного понятия означает историческая мудрость. В процессе настоящего исследования нам довелось утвердиться в мнении, что очень часто слово «историософия» переводят как философия истории и в то же самое время очень многие рассматривают понятие «философия истории» как нечто более широкое или даже совсем иное, чем историософия. Резюмируя, можно сказать, в том контексте, в каком слово употребляется в русской литературе, правильнее было бы обозначить его как мудрование по поводу, или на основе истории. Как нам представляется, в уточнение приведенного выше определения «Большого толкового словаря» следовало бы добавить, что историософией у нас принято называть не объяснение «каких-либо исторических явлений», но целостную концепцию исторического процесса на основе какого-то миропонимания. То есть историософия, в отличие от исторической науки, идет не от частного к общему, а от общего к частному.

Проецируя историософию на кумыкскую литературу Нового времени, следует специально подчеркнуть, что содержание исследуемой литературы данного периода ее истории, как будет показано в своем месте, причудливым образом отражает особую — «евразийскую» - историософию, которая является основным предметом настоящего исследования. Как известно, развитие «евразийской» историософии связано с именами Н.С.Трубецкого (1890-1938), П.Н.Савицкого (1895-1968) и, особенно, «неоевразийца» Л.Н.Гумилева (19121992).

Поскольку «евразийский» угол зрения на литературный процесс Нового времени в дагестанском и северокавказском литературоведении еще не стал предметом специального исследования, считаем целесообразным акцентировать внимание хотя бы на основных признаках этого понятия, так сказать, с первых рук - привести наиболее характерные, базовые положения, разработанные теоретиками евразийства. Учитывая новизну применения в большей степени геополитического понятия евразийства (отсюда и актуальность его трансформации) в литературоведческом контексте, воспроизводим некоторые тезисы указанных авторов концепции. Историк, географ и экономист П.Н.Савиций в

1931г. в работе «В борьбе за Евразийство» пишет: «Евразийцы — это представители нового начала в мышлении и жизни, это группа деятелей, работающих на основе нового отношения к коренным, определяющим жизнь вопросам, отношения, вытекающего из всего, что пережито за последнее десятилетие (наверное, имеются в виду социально-политические и культурно-исторические последствия октябрьского переворота в России в 1917г. — P.A.), над радикальным преобразованием господствовавших доселе мировоззрения и жизненного строя. В то же время евразийцы дают новое географическое и историческое понимание России и всего того мира, который они именуют российским или «евразийским». По мнению евразийцев, в чисто географическом смысле понятие «Европы» как совокупности Европы, западной и восточной, бессодержательно и нелепо. На западе, в смысле географических очертаний, - богатейшее развитие побережий, истончение континента в полуострова и острова; на востоке — сплошной материковый массив, имеющий только разъединение касания к морским побережьям; орографически - на западе сложнейшее сочетание гор, холмов, низин; на востоке — огромная равнина, только на окраинах окаймленная горами; климатически - на западе приморский климат, с относительно небольшим различием между летом и зимой; на востоке это различие выражено резко: жаркое лето, суровая зима; и т.д., и т.д. Можно сказать по праву: ВосточноЕвропейская, «Беломорско-Кавказская», как называют ее евразийцы, равнина по географической природе гораздо ближе к равнинам Западно-Сибирской и Туркестанской, лежащим к востоку от нее, нежели к Западной Европе. Названные три равнины, вместе с возвышенностями, отделяющими их друг от друга (Уральские горы и так называемый «Арало-Иртышский» водораздел) и окаймляющими их с востока, юго-востока и юга (горы русского Дальнего Востока, Восточной Сибири, Средней Азии, Персии, Кавказа, Малой Азии), представляют собой особый мир, единый в себе и географически отличный как от стран, лежащих к западу, так и от стран, лежащих к юго-востоку и югу от него. И если к первым приурочите имя Европы, а ко вторым — имя «Азии», то названному только что миру, как срединному и посредствующему, будет приличествовать имя «Евразии». Поскольку мы приписываем понятиям «Европы» и «Азии» также некоторое культурно-историческое содержание, мыслим, как нечто конкретное,, круг «европейских» и «азиатско-азийских» культур, обозначение «Евразии» приобретает значение сжатой культурно-исторической характеристики. (К последнему тезису дается авторское примечание, которое, вследствие особой его важности для концепции нашей работы, приводим полностью.) От имени «Азия» как в русском, так и в некоторых романо-германских языках произведено два прилагательных: «азийский» и «азиатский». Первое, в историческом его значении, относится по преимуществу к той, обнимавшей западную часть нынешней Малой Азии римской провинции, а затем диоцезу, от которых получил впоследствии свое имя основной материк Старого Света. В первоначальном, более узком смысле, термины «Асия», «асийский», «асийцы» употреблены, например, в «Деяниях Апостолов» (главы 19 и 20). - Прилагательное «азиатский» имеет касательство ко всему материку. Корневой основой слов «Евразия», «евразийский», «евразийцы» служит первое, более древнее обозначение; однако не потому, чтобы «азийство», в этом случае, возводилось исключительно к римским провинциям и диоцезу, наоборот, евразийцы обращаются в данном случае к гораздо более широкому историческому и географическому миру. Но слово «азиатский», в силу ряда недоразумений, приобрело в устах европейцев огульно-одиозный оттенок. Снять эту, свидетельствующую только о невежестве, печать одиозности можно путем обращения к более древнему имени, что и осуществлено в обозначении «евразийства». «Азийским» в этом обозначении именуется культурный круг не только Малой, но и «большой» Азии. В частности же ту культуру, которая обитала в «Азии» времен апостольских и последующих веков (культуру эллинистическую и византийскую), евразийцы оценивают высоко и в некоторых отраслях именно в ней прообраз для современного духовного и культурного творчества. Обозначение это указывает, что в культурное бытие России, в соизмеримых между собой долях, вошли элементы различнейших культур. Влияние Юга, Востока и Запада, перемежаясь, последовательно главенствовали в мире русской культуры. Юг в этих процессах явлен по преимуществу в образе византийской культуры; ее влияние на Россию было длительным и основополагающим. Как на эпоху особой напряженности этого влияния можно указать на период примерно с X по XIII век. Восток в данном случае выступает, главным образом, в облике «степной» цивилизации, обычно рассматриваемой в качестве одной из характерно «азиатских» («азийских», в указанном выше смысле). Пример монголо-татарской государственности (Чингисхана и его преемников), сумевшей овладеть и управиться на определенный исторический срок с огромной частью Старого Света, несомненно сыграл большую положительную роль в создании великой государственности русской. Широко влиял на Россию и бытовой уклад степного Востока. Это влияние было в особенности сильно с XIII по XV век. В категориях не всегда достаточно тонкого, однако же указывающего на реальную сущность подразделения культур Старого Света на «европейские» и «азиатско-азийские» - культура русская не принадлежит к числу ни одних, ни других. Она есть культура, сочетающая элементы одних и других, сводящая их к некоторому единству. -И потому, с точки зрения указанного подразделения культур, квалификация русской культуры как «евразийской» более выражает сущность явления, чем какая-либо иная.Из культур прошлого подлинно «евразийскими» были две из числа величайших и многостороннейших известных нам культур, а именно культура эллинистическая, сочетавшая в себе элементы эллинского «Запада» и древнего «Востока», и продолжавшая ее культура византийская, в смысле широкого восточно-средиземноморского культурного мира поздней античности и средневековья (области процветания обеих лежат в точно к югу от основного исторического ядра русских областей). В высокой степени примечательна историческая связь, сопрягающая культуру русскую с культурой византийской. Третья великая «евразийская» культура вышла в определенной мере из исторического преемства двух предшествующих.»

Параллельно с концепцией П.Н.Савицкого приведем мнение «последнего евразийца» Л.Н.Гумилева о евразийстве крупнейшего лингвиста, филолога, историка и философа князя Николая Сергеевича Трубецкого. Работа

Л.Н.Гумилева «Историко-философские сочинения князя Н.С.Трубецкого» опубликована в журнале «Наследие»,№3 в 1991 г. Как видно из заглавия, работа написана в жанре монографической статьи и в то же время представляет собой декларацию собственной концепции ее автора по рассмотренным Трубецким проблемам. Нам в «заметках последнего евразийца» особенно ценными представляются следующие его выводы: «Случилось так, что практически все тезисы Н.С.Трубецкого о культуре и, шире, о судьбах евразийских народов, высказанные в 20-30-х годах, были поддержаны последующими событиями. Таким образом, читателю, знакомящемуся с трудами Н.С. Трубецкого, предоставлена удобная возможность соотнести посылки ученого с известными историческими событиями и процессами. В статье «Вавилонская башня и смешение языков», в которой довольно полно изложена концепция евразийства о развитии национальных культур, так называемая общечеловеческая культура связывается с духовно-нравственным одичанием. Сама культура понимается автором как «.исторически непрерывно меняющийся продукт коллективного творче--ства прошлых и современных поколений данной социальной среды, причем каждая отдельная культурная ценность имеет целью удовлетворение определенных (материальных или духовных) потребностей всего данного социального целого или входящих в его состав индивидов» (с. 329). Аргументы Н.С.Трубецкого просты и убедительны. Культура какой-либо общности производит «нивелировку индивидуальных различий его членов». Понятно, что это усреднение должно и может происходить на основе общих для всех «членов» национальной или социальной общности потребностей. Сильно различаясь в стремлениях духовных, люди общи в логике и материальных потребностях. Отсюда примат «логики, рационалистической науки материальной техники» над «религией, этикой и эстетикой» в однородной общечеловеческой культуре неизбежен. Неизбежно и следствие — духовная примитивизация и бессмысленное строительство «вавилонских башен» (последнее понимается автором предельно широко).

Совершенно иначе развивается культура, опирающаяся на национальный принцип. Только она стимулирует «духовно возвышающая человека ценности». Ведь идеальный аспект такой культуры органически, «интимно» близок «ее носителям».

Особенно интересны и важны для нас следующие комментарии Л.Гумилева с точки зрения известной современности общей теории систем. Известно, что отличаться жизнеспособностью и успешно функционировать может лишь система достаточно сложная. Общечеловеческая «культура» возможна лишь при предельном упрощении (за счет уничтожения национальных культур). Предел упрощения культуры - ее гибель. Напротив, система, обладающая значительным числом элементов, имеющих единые функции, жизнеспособна и перспективна в своем развитии. Такой системе будет соответствовать культура отдельного «национального организма». Из национальных культур составляется «радужная сеть, единая и гармоничная в силу непрерывности и в то же время бесконечно многообразная в силу своей дифференцированности».

Перейдя от «общечеловеческого» уровня к «национальному», передадим слово этнологии. Очевидно, что «радужную сеть» составляют этносы, находящиеся в тех или иных фазах этногенеза. Совокупность этносов, связанных единой исторической судьбой, составляют суперэтносы, которые соотносимы с «культурно-историческими зонами» Н.С.Трубецкого. И, наконец, именно этнос, состоящий из субэтносов и постоянно возникающих консорций, являясь дискретной системой, обеспечивает как необходимую для культуры дифферен-цированность, так и необходимое единство носителей этой культуры. Необходимо отметить, что, решая культурологические, исторические или современные ему политические проблемы, Н.С.Трубецкой в своих исследованиях все время отыскивал категорию этнологически значимого «целого». Ни класс, ни отдельный народ, ни целое человечество, по Н.С.Трубецкому, такой категории не соответствуют. Этим «целым» в действительности может быть «совокупность народов, населяющих хозяйственно самодовлеющее (автаркическое) месторазви-тие и связанных друг с другом не расой, а общностью исторической судьбы, совместной работой над созданием одной и той же культуры или одного и того же государства».

Резюмируя общее содержание теории евразийства, сделаем исторический экскурс. С начала нашей эры евразийские народы объединялись несколько раз: хунны, сменившие скифов, Великий тюркский каганат VI-VIII вв., монгольский улус XIII в. (см. работу «Наследие Чингисхана») и Россия (в широком понимании термина). Как государственное строительство, так и духовная культура евразийских народов давно слиты в «радужную сеть» единой суперэтнической целостности. Следовательно, любой территориальный вопрос может быть решен только на фундаменте евразийского единства.»

Наконец, приведем концепцию еще одного из родоначальников геополитической доктрины, возникшей в 20-е г. XX века в русской эмиграции — Георгия Владимировича Вернадского, которому (наряду с Н.С.Трубецким и П.Н.Савицким) принадлежит заслуга в обосновании собственно исторической концепции евразийства. Свои идеи он изложил в работах «Начертание русской истории»(1927), «Опыт истории Евразии с VI в. до настоящего времени» (1934), «Звенья русской культуры» (1938), вышедших на русском языке. В основу своей концепции Вернадский положил взаимодействие природных и социальных факторов в ходе русской истории. Своеобразие национального развития русского народа, по его мнению, обуславливалось двумя комплексами причин: внешним влиянием на общество природно-географических факторов и внутренним саморазвитием социального организма. Центральное место в концепции Вернадского занял тезис об определяющем влиянии «месторазвития» на исторические особенности всех общественных институтов (под «месторазвити-ем» человеческих обществ он понимает «определенную географическую среду, которая налагает печать своих особенностей на человеческие общежития, развивающиеся в этой среде». Вся история Евразии есть последовательный ряд попыток создания единого всеевразийского государства, которые предпринимались с разных сторон - с востока и запада Евразии. Прослеживая эту историю с V в. до н.э. (Скифская держава) до 20-х годов XX в., Вернадский обнаруживает любопытную периодическую ритмичность государствообразующего процесса. На территории Евразии на протяжении веков единая государственность сменялась раздробленностью (системой государств), и наоборот.

В контексте с изложенными выше концепциями известных «евразийцев» рассмотрим осмысление одной из наиболее пестрой в поликультурном и поликонфессиональном отношении областей России в русской классической литературе, в частности в творчестве Л.Н.Толстого. Речь пойдет об отраженном восприятии писателем культурно-исторического типа межэтнической среды обитания героев его известной повести «Казаки». При этом нас интересует не столько расстановка художественных образов, т.е. акцент в данном случае делается на историческом экскурсе Л.Толстого, представленного на страницах его произведения, которое имеет прямое отношение к предмету нашего исследования.

Начнем с того, как меняется, точнее какое эмоциональное и психологическое воздействие начинает оказывать природа, ландшафт современного северного Дагестана — Кизлярщины - на главного героя произведения с момента его прикосновения с новой для него обстановкой, когда он почувствовал горы: «С этой минуты все, что только он видел, все, что он думал, все, что он чувствовал, получало для него новый, строго величавый характер гор. Все московские воспоминания, стыд и раскаяние, все пошлые мечты о Кавказе, все исчезли и не возвращались более. «Теперь началось», - как будто сказал ему какой-то торжественный голос. И дорога, и вдали видневшаяся черта Терека, и станицы, и народ - все это ему казалось теперь уже не шуткой.» Эта писательская, художественная характеристика состояния героя стилистически резко меняется, когда автор излагает почерпнутые им из исторических письменных источников и народных преданий сведения о местности, ее народах, их нравах, обычаях, культуре и т.д. Указанная этнографическая и этнологическая сторона повествования Л.Толстого для нашей работы имеет концептуальное значение, поэтому его исторический экскурс приводим во всех необходимых для нас подробностях и полноте: «Вся часть Терской линии, по которой расположены гребенские станицы, около восьмидесяти верст длины, носит на себе одинаковый характер и по местности и по населению. Терек, отделяющий казаков от горцев, течет мутно и быстро, но уже широко и спокойно, постоянно нанося сероватый песок на низкий, заросший камышом правый берег и подмывая обрывистый, хотя и не высокий левый берег с его корнями столетних дубов, гниющих чинар и молодого подроста. По правому берегу расположены мирные, но еще беспокойные аулы; вдоль по левому берегу, в полуверсте от воды, на расстоянии семи и восьми верст одна от другой, расположены станицы. В старину большая часть этих станиц были на самом берегу; но Терек, каждый год отклоняясь к северу от гор, подмыл их, и теперь видны только густо заросшие старые городища, сады, груши, лычи, раины, переплетенные ежевичником и одичавшим виноградником. Никто уже не живет там, и только видны по песку следы оленей, бирюков (волков - Л.Т.), зайцев и фазанов, полюбивших эти места. От станицы до станицы идет дорога, прорубленная в лесу на пушечный выстрел. По дороге расположены кордоны, в которых стоят казаки; между кордонами, на вышках, находятся часовые. Только узкая, саженей в триста, полоса лесистой плодородной земли составляет владения казаков. На север от них начинаются песчаные буруны Ногайской, или Моздокской, степи, идущей далеко на север и сливающийся бог знает где с Трухменскими, Астраханскими и Киргиз-Кайсацкими степями. На этой-то плодородной, лесистой и богатой растительностью полосе живет с незапамятных времен воинственное, красивое и богатое староверческое русское население, называемое гребенскими казаками.

Очень, очень давно предки их, староверы, бежали из России и поселились за Тереком, между чеченцами на Гребне, первом хребте лесистых гор Большой Чечни. Живя между чеченцами, казаки перероднились с ними и усвоили себе обчаи, образ жизни и нравы горцев; но удержали и там во всей прежней чистоте русский язык и старую веру. Предание, еще до сих пор свежее между казаками, говорит, что царь Иван Грозный приезжал на Терек, вызывал с Гребня к своему лицу стариков, дарил им землю по Сю сторону реки, увещевал жить в дружбе и обещал не принуждать их ни к подданству, ни к перемене веры. Еще до сих пор казацкие роды считаются родством с чеченскими, и любовь к свободе, праздности, грабежу и войне составляет главные черты их характера. Влияние России выражается только с невыгодной стороны: стеснением в выборах, снятием колоколов и войсками, которые стоят и проходят там. Казак, по влечению, менее ненавидит джигита-горца, который убил его брата, чем солдата, который стоит у него, чтобы защищать его станицу, но который закурил табаком его хату. Он уважает врага-горца, но презирает чужого для него и угнетателя солдата. Собственно, русский мужик для казака есть какое-то чуждое, дикое и презренное существо, которого образчик он видел в заходящих торгашах и переселенцах-малороссиянах, которых казаки презрительно называют шаповалами. Щегольство в одежде состоит в подражании черкесу. Лучшее оружие добывается у горца, лучшие лошади покупаются и крадутся у них же. Молодец казак щеголяет знанием татарского (кумыкского — P.A.) языка и, разгулявшись, даже с своим братом говорит по-татарски. Несмотря на то, этот христианский народец, заки-« нутый в уголок земли, окруженный полудикими магометанскими племенами и солдатами, считает себя на высокой степени развития и признает человеком только одного казака; на все же остальное смотрит с презрением.»

Таким образом, в приведенном авторском тексте нас интересует, главным образом, то место, где содержится своеобразная историческая информация о древних корнях гребенских казаков, которая представлена вслед за кратким описанием места расположения их станиц. Эта «справка» знаменательна, по крайней мере, двумя очень важными для нас историко-этнографическим и психолого-этнологическим содержанием. Повествователь (в котором, думается, вовсе неприкрыто, так сказать, открытым текстом предстает автор) не вдаваясь в необязательные в структуре художественного текста датировки и другие более конкретные (обязательные для специальных научных исследований, но для художественного произведения важные постольку, поскольку они могут быть использованы в своем месте для раскрытия темы) детали быта, интерьера, характера и т.п., знакомит читателя с краем и его народами, где необходимо будет жить главному герою. Эту этнографическую «справку» можно условно разделить на две взаимосвязанные части: историческую и этническую. По «сообщению» рассказчика, «предки» современных для Л.Толстого (кстати, и для нас) гребенских казаков, называемые «староверами» (по неконкретизированным автором причинам) бежали из России и поселились за Тереком». Приходится догадываться о временной протяженности авторской датировки «Очень, очень давно.». Если за точку отсчета взять апеллируемый автором, со ссылкой на «предание» приезд сюда Ивана Грозного, который, очевидно, для повествователя не воспринимается как «очень, очень.», а, может быть, «просто давно», то дважды повторенный «очень, очень.» может отсылать воображение на, кстати, существующие в тексте произведения «незапамятные времена». На такое предположение наводит как раз данное предание, к которому апеллирует повествователь «Казаков» и которое, по его же информации, не исчезло из памяти народа, а «еще до сих пор свжее между казаками». В частности, можно было заметить последовательность «перероднения» не только казаков с чеченцами, а и всех этносов, «очень, очень давно.» проживавших в этом регионе, например, выделяя такие периоды, как гуннский, древнебулгарский, хазарский, киевскорусский и т.д. Отсюда следует важнейший для нас вывод: среда, в которую попадает главный герой «Казаков» Оленин, издревле представляет собой полиэтническое и поликонфессиональное пространство, где давным-давно все этносы перероднились, сохранив при этом свой язык и конфессии, и где не только «до сих пор казацкие роды считаются родством с чеченскими (а и все населяющее данное пространство этносы), и поэтому естественно, что «.и любовь к свободе, праздности . составляют главные черты их характера.» Это — твердая, незыблемая материя, в которую вступает герой повести Л.Толстого, где ему в соответствии с специфичным полиэтническим и поликультурным менталитетом придется сделать решительный нравственный выбор, выбор жизненной линии, этического поведения. Резюмируя, следует сказать, что достаточно исследованный предшествовавшими учеными литературный материал в настоящей работе будет рассматриваться в новом прочтении через призму двуприродной — поликультурной и полинациональной — формы самоидентификации индивида и этноса.

Представляется в этом плане убедительной и аргументированной концепция Р.Ф.Юсуфова, которая сводится к следующему и которую мы в своем исследовании считаем как одну из методологических его основ.

В исследованиях многих авторов по проблемам русско-национальных литературных взаимосвязей и взаимодействия формируется достаточно «свежая», новая в литературоведении концепция, согласно которой новые формы художественного исследования человека с невиданной силой раскрылись в русском Просвещении и его детище русской литературе, вовлекшей в духовно-культурную жизнь человечества цивилизации европейской и азиатской России. Признание такого симбиоза как феномена полицивилизационного единства требует адекватного подхода исследований, а именно - создание концепции многонационального российского Просвещения XVIII- ХХвв., «европеи-затора» общественного сознания народов России в кооперации с русской классической литературой, разумеется, учитывая тот факт, что литературы России развиваются на протяжении столетий в пространстве русского языка и русской культуры, а русская литература функционирует , в свою очередь, в пространстве полиэтнической, полицивилизационной, поликонфессиональной России. Иными словами, принимая во внимание , что русская классика неотделима от истории поликультурной России, как и история литератур многонациональной России немыслима вне взаимодействия с русской литературой.

Изображение жизни и быта народов России в русской литературе XVIII — XX вв. распадается как с эстетической, так и с философско-теоретической точки зрения на три периода. Литература первой половины XIX в. — это романтическая баллада о народах России. Литература второй половины XIX в.- реалистические картины из жизни пореформенной России. Начали это повествование Крылов, Державин и Жуковский, Пушкин и Лермонтов, продолжили -писатели - народники, Чехов и Л.Толстой, в поэзии —А.Блок, В.Брюсов , К.Бальмонт, Н.Гумилев, С.Есенин, в прозе - И.Бунин, В.Короленко, А.Куприн и другие писатели XX в. Картина общественной жизни народов страны знакомила читателя , как писал В.Г.Белинский во «Вступлении» к «Физиологии Петербурга» с «беспредельной и разнообразной Россией, которая заключает в себе «целые миры , оригинальные и по климату, и по природе, и языкам и наречиям, и по нравам и обычаям».

В панораме российской жизни, созданной русской литературой, критик усматривал «смесь чисто русского и многих других элементов», говоря коротко, видел в ней картину великого разнообразия социального опыта человечества и источник культурного сближения народов России.

Подытоживая, можно сказать, что основные мотивы реалистического эпоса о народах России тесно переплетены со сквозными темами русской литературы, с ее идеалом культурной, образованной личности, философией истории, с темами крестьянских войн в России и их разрушительного влияния на судьбы страны В контексте сказанного обращает на себя особенное внимание такое примечательное исследовательское явление. В 1960-1970 годы в литературоведении активно разрабатывались проблемы просветительства в мировой, в том числе и в литературе народов СССР. В науке действительно царила атмосфера творческого энтузиазма: созывались специальные научные конференции, симпозиумы, посвященные новому тогда научному направлению, по их итогам издавались сборники статей, монографии и т.д. Широкий размах научных изысканий был развернут в регионах - союзных и автономных республиках, краях и областях, в результате литературоведение и критика стали апеллировать к множеству национальных вариантов просветительства;

Коротко говоря, знакомство с критической литературой по проблемам просветительства, увидевшей свет в 60-70 годы XX вв., свидетельствует о том, что наука о литературе еще в то время находилась в активных и не безуспешных поисках ответов на многие вопросы теории и истории литературы, которые только сегодня стали в полной мере озвучиваться. Пока еще только в качестве заявки или в порядке постановки вопроса можно сформулировать тезис, смысл которого сводится к следующему.

Феномен Просвещения как научно апробированное продолжение и завершение Возрождения и теория просветительства оказались той благодатной почвой, на которой начала произрастать в полный голос заявляющая о себе в настоящее время концепция многоцивилизационной России. Однако нужно отметить и то, что пока еще ощущается дефицит научно-теоретических разработок в этом направлении. Нам известна только одна монография Р.Ф.Юсуфова, которую мы выше указали и которая имеет важнейшее методологическое значение для содержания и структуры настоящего исследования.

Как известно из специальной литературы, Просвещение ознаменовало новый этап в духовном развитии человечества, период интенсивного влияния естествознания на гуманитарную мысль и обратного воздействия гуманитарной мысли на естествознание, в конечном итоге на деятельностные способности индивида, на сознательно-волевые качества инициативной личности, организующее воздействие перешло в Новое время от религии к гуманитарному знанию. Указанное новое осмысление содержания литературы эпохи Просвещения, как нам представляется, требует адекватной постановки исследовательских задач на современном уровне.

Настоящее исследование, по его концепции, является первой попыткой культурно-исторического историософского освещения кумыкской литературы Нового времени. Исходной теоретической посылкой работы является убеждение, что в интересующий нас период - XVIII - XIX века - северокавказский многонациональный регион в процессе все более прогрессирующих с Россией, русским народом взаимосвязей в определенной степени синхронно (в рамках концепции «встречных течений») вступают в полосу формирующихся явлений просветительства как своеобразного художественно-литературного проявления полицивилизационной России. Объективной исторической основой этого типа духовно-практического освоения жизни явилось разрушение в северокавказском регионе в конце XVIII - начале XIX столетий старых, веками сохранившихся, локальных феодальных связей между людьми, постепенное, но неумолимое высвобождение из этих связей отдельного человеческого индивида и погруженые его в стихию товарно-денежных отношений и социального отчуждения. Этот процесс так называемой буржуазной эмансипации личности происходил в то время (на рубеже XVIII — XIX вв.) особенно интенсивно в наиболее экономически и политически развитых европейских странах, особенно в Англии и Франции, но в менее обнаженном виде он происходил и в других странах и всюду порождал представление обособленности человеческого индивида, о самоценности личности и ее неограниченных возможностях.

Историко-теоретический анализ литературного процесса, естественно, предполагает при этом исследование художественно-эстетических компонентов искусства слова: зарождение, развитие и эволюцию жанрового состава, поэтики и стиля кумыкской литературы интересующего нас периода.

Методологическую основу работы составляет интеграция нескольких систем знаний: теория культурной множественности (X. Ортега-и-Гассет), теория культурных областей и географического распределения культуры (Я.В.Чеснов), теория архетипов (К.Юнг, В.Доманский, Е.М.Мелетинский), теория и история евразийства (Н.С.Трубецкой, П.Н.Савицкий, Н.Я.Данилевский, Г.В.Вернадский, Л.Н.Гумилев), принципы культурфилософского изучения литературы (Р.Ф.Юсуфов) в проекции на этнопоэтические константы.

В своей диссертации автор также опирается на теоретические положения известных и признанных исследователей литературного процесса: К.И.Абукова, С.С.Аверинцева, С.У.Алиевой, Л.Н.Арутюнова, И.С.Брагинского, Ю.Я.Барабаша, Г.Г.Гамзатова, У.Б.Далгат, В.М.Жирмунского, Д.С.Лихачева, Н.С.Надьярных, И.Г.Неупокоевой, К.К.Султанова, Р.Ф.Юсуфова.

При исследовании вопросов, связанных с историей и теорией литературы народов России, мы учитывали ценные наблюдения, содержащиеся в трудах ученых северокавказского региона: А.Ю.Абдуллатипова, А.Г.Агаева, А.М.Аджиева, З.Н.Акавова, С.Х.Акбиева, С.Х.Ахмедова, Л.А.Бекизовой, Т.Ш.Биттировой, А.М.Вагидова, М.А.Гусейнова, Ч.Г.Гусейнова,

Н.Г.Джусойты, З.А.Кучуковой, Ш.А.Мазанаева, Г.Б.Мусахановой, А.Х.Мусукаевой, А.М.Теппеева, З.Х.Толгурова, Ф.А.Урусбиевой,

С.М.Хайбуллаева, Р.Х.Хашхожевой, К.Г.Шаззо и др. Их исследования сыграли важную роль, подготовив теоретико-методологическую основу для изучения этноментального уровня литературных текстов.

В соответствии с поставленными в диссертации задачами возникла необходимость использования сложившейся в последнее время комплексной, междисциплинарной методики исследования, позволяющей сочетать как исторически устоявшиеся, так и инновационные методы анализа. Решение поставленных задач потребовало также обращения к историко-культурному контексту, в качестве которого выступают параллели с иносистемными культурами. Автором использованы сравнительно-исторический, системно-структурный, текстологический, этноонтологический методы исследования в их совокупности применительно к анализу кумыкской литературы Нового времени.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что в научное поле вовлекается этноментальный дискурс, приобретающий сущностные характерологические черты. Теоретические положения диссертации могут быть использованы в общей теории литературы, культурологии, этнологии, а также при создании словарей символов, концептов, архетипов. Фактический материал работы может быть использован для сравнительного изучения этноментального, онтологического аспекта литератур народов России.

Практическая ценность исследования состоит в том, что содержащиеся в нем выводы и литературоведческий материал могут быть положены в основу спецкурсов и учебных пособий в вузовском преподавании литератур народов России. Вместе с этим работа может представлять определенный интерес при создании научных трудов различного уровня, предусматривающих обращение к кумыкской литературе.

Апробация результатов исследования. Диссертация обсуждена рекомендована к защите на состоявшемся 01 июля 2009 года (протокол №9) расширенном (с участием в качестве рецензентов заведующего кафедрой литератур народов России и Кавказа Дагестанского государственного университета д.ф.н., профессора А.М.Вагидова и заведующего отделом народного творчества Инстатута языка, литературы и искусств им. Г.Цадасы ДНТ Г РАН доктора филологических наук, профессора А.М.Аджиева, а также доктора филологических наук, ведущего научного сотрудника Института ЯЛИ им. Г.Цадасы ДНЦ РАН М.А.Гусейнова) заседании кафедры литературы Дагестанского государственного педагогического университета. По теме диссертации опубликовано более 50 работ, в том числе 4 статьи в вошедших в рекомендованный ВАКом России Перечень рецензируемых журналов, 3 монографии: «Памятники средневековой деловой переписки в Дагестане и на Северном Кавказе в историософском освещении» (2006), «Поэзия Маная Алибекова и кумыкская художественная публицистика начала XX века» (2008), «История кумыкской литературы Нового времени в культурно-историческом освещении» (в соавторстве — 2009) и мифо-эпическая поэма раннесредневекового (IX в.) булгарского поэта Микаиля Баш-ту (ок. 835 - ок. 900 гг.) «Сказание о дочери Шана» (вступительная статья, подготовка текста, комментарии и издание - 2003).

Структура диссертации. Поставленные цели и задачи определили структуру диссертации, которая состоит из введения, пяти глав, заключения и библиографического блока.

Заключение диссертации по теме «Литература народов Российской Федерации (с указанием конкретной литературы)», Акавов, Рашид Забитович

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Выбор темы историософского освещения истории кумыкской литературы Нового времени обуславливается несколькими соображениями концептуального характера. Первое из них - акцент типологический. Так исторические судьбы кумыков, балкарцев, карачаевцев, ногайцев как и других народов этого региона, от времен монгольского нашествия (XVIII в.) до окончательного вхождения в состав Российского государства (XIX в.) претерпели, по существу, одни и те же социально-исторические процессы, совместное отражение набегов крымских ханов, султанской Турции, шахской Персии в ХУ1-ХУ1П вв. укрепляло исторические связи этих народов не только между собою, но и с Российским государством. Накануне завершения Кавказской войны все народы Северного Кавказа, в том числе кумыки, балкарцы, карачаевцы, ногайцы в результате массового переселения пережили общую трагедию, покинув родные края и оказавшись на чужбине в Турции.

В то же время следует особо подчеркнуть то исследовательское положение, в котором оказывается, например, культурная история кумыков. Создававшаяся и развивавшаяся в течение многих столетий в системе богатейшей тюркской цивилизации, после монгольского нашествия и следовавшей за ним исламизации и вследствие распадения золотоордынского "эпического" единства, вся культурная история кумыков оказывается включенной в иной национально-культурный регион - Дагестан, - где уровень развития социальных отношений имел существенно различные истоки, определяющиеся, прежде всего, неравномерностью этих отношений в различных - горных и предгорных - районах в пределах даже одной зональной общности. Такое положение является, очевидно, важным фактором, имевшим свои последствия в научно-исследовательской ситуации. Вырываясь из северокавказского контекста история кумыков в более или менее обобщающих опыт развития национальных культур исследованиях "пристраивается", правда, с незначительными оговорками о ее специфике, к дооктябрьскому дагестанскому историко-культурному процессу. Указывая на это, естественно, речь не может идти о том, будто бы в прошлом существовала некая "китайская стена", отделявшая жизнь кумыков от их горских соседей. Кумыки естественно вступали в творческое взаимодействие с культурой Дагестана, и Чечни, и Ингушетии, и Северной Осетии-Алании, и Кабарды, и Балкарии, и Карачая, и Азербайджана, и России и т.д. Научная абстракция в данном случае должна строиться на обобщении доминантных черт, признаков, тенденций социально-исторического и общественно-культурного развития. На таком обобщении, очевидно, более плодотворно будут разрабатываться проблемы определенной системности той или иной региональной или зональной культурной общности.Новые акценты в восприятии историко-культурного наследия во многом определяют и наше отношение к просветителям прошлого - и крупнейшим его деятелям, чьи творения по праву входят в современность, и тем, кто оставил более скромный след в отечественной истории. Современная наука преодолела односторонне социологические трактовки; заметно усилился интерес к конкретному, разностороннему исследованию исторических фактов и событий. Однако есть ещё немало историко-культурных явлений, требующих обстоятельного изучения, нового осмысления в свете широкой перспективы развития общественного сознания данной исторической эпохи, уточнения привычных, но порою малообоснованных оценок.

Проанализированный в настоящей диссертации литературный материал, по нашему мнению, позволяет утверждать, что художественная словесность любого народа представляет собой не только высшую форму бытования языка, но опосредованное отображение всей суммы представлений о мире внутри данной традиции. При этом важнейшее значение имеет модель этносреды, выполняющей роль срединного, посреднического звена между универсальным макрокосмосом и индивидуальным микрокосмосом человека. «Народная» онтологическая картина мира причастна «этнокосмосу», связана с ним, и полностью выводится из него через язык антропоцентрических понятий, присущих данному национальному коллективу.

Проблема связи между поэтикой и культурной средой, в которую органически входит и экосистема, осмысливалась многими исследователями. Однако такие исследовательские направления, как онтологическая поэтика, когнитивное литературоведение, гендерология, интертекстуальные исследования и многие другие научные направления, активизировавшиеся в последние годы в рамках современной антропоцентрической парадигмы, обуславливают перевод стрелок «методологического компаса» с «текстоцентриз-ма» к человеческому фактору, «антропоцентризму». Указанное методологическое смещение в числе других актуализирует и вопрос «этнической составляющей» личности с идентификацией своеобразия «народной» онтологической картины мира.

Новейшая терминосистема литературоведения (архетип, мифологема, мифема, мифообраз, концепт, интертекст, интертекстема, прототекст, культу-рологема и др.) с ее единой антропоцентрической установкой составила оптимальный, оперативный инструментарий для анализа историософского дискурса кумыкской литературы Нового времени.

Выполнение этой задачи и сложно, и легко одновременно. Сложность связана с тем, что не существует стереотипного, трафаретного плана по описанию и созданию подобной научной концепции в силу ее уникальности, специфичности, малосовпадаемости с другими. Облегчает же задачу то, что у современного исследователя окажется под рукой огромный массив исследовательских работ литературоведов-предшественников, фольклористов, культурологов, историков, этнологов, которые до нас зафиксировали «эмпирический слой» народной культуры. Так, вряд ли наша работа оказалась бы написанной, если б не труды Д.М.Шихалиева, Т.Макарова, В.Д.Смирнова, В.В.Бартольда,

A.Н.Веселовского, В.М.Жирмунского, Н.Трубецкого, П.Савицкого,

B.Вернадского, Л.Гумилева, М.-Э.Османова, Н.Батырмурзаева, М.Алибекова, А.Акаева, А.-П.Салаватова, А.Аджаматова, А.-В.Сулейманова, К.Д.Султанова, Г.Г.Гамзатова, Р.Ф.Юсуфова, Э.Ю.Кассиева, Г.Б.Мусахановой, С.М.Алиева, З.Н.Акавова, Ш.А.-К.Мазанаева, Н.А.Горбанева, А.-К.Ю.Абдуллатипова, К.И.Абукова, А.М.Аджиева, А.М.Вагидова, С.Х.Акбиева, И.Х.Асекова, М.А.Гусейнова, С.И. Урусбиева, И.П. Крымшамхалова, З.Х. Толгурова, A.M.

Теппеева, Т. Ш. Биттировой, З.А.Кучуковой, многочисленных безымянных сказителей и «скрипторов» устной народной поэзии.

Автор настоящего исследования поставил перед собой задачу рассмотреть историософский этноментальный дискурс кумыкской литературы Нового времени, воспринимаемой нами как единый динамический мегатекст, в котором находит отражение целостная картина мировидения. При этом следует отметить, что живя с рождения в кумыкской «этнокультурной капсуле», владея родным языком, мы имели возможность не только теоретически, но и эмпирически наблюдать за «конфигурацией мысли» кумыка и анализировать её. К факторам «везения» можно также отнести многолетнюю практику преподавания в вузе истории русской литературы и журналистики, поскольку данный опыт оказался бесценным для проведения сравнительно-сопоставительного анализа этнических историософских концепций.

Один из главных выводов, который мы сделали после завершения работы, сводится к тому, что любая национальная поэзия старше «самой себя» на несколько тысячелетий, если учесть, что её этноимперативно заданный мыслительный аппарат складывается не тогда, когда первая творческая единица берет в руки перо и бумагу, а в глубокой древности, во времена самозарождения ар-хетипических первообразов сознания. Судя по их трансисторической протяженности, кумыкской поэзии не сто и не тысячу лет, её корни тянутся к доисторическим временам.

Поэзия обеспечивает наибольший доступ к системе миропонимания народа. Этноисториософский анализ (с элементами текстологии) произведений А.Какашуринского, Ю.Аксаевского, Д.М.Шихалиева, Х.Уцмиева, И.Казака, М.-Э.Османова, М.Алибекова, Н.Батырмурзаева, А.Акаева и других позволяет выявить архетипы художественного мышления, свойственные данной этно-культуре, независимо от творческой индивидуальности автора. Архетипы обнаруживают себя в форме устойчивых базовых образов и мотивов, мифологем, стилистических фигур, несущих на себе яркий отпечаток национального своеобразия.

Проанализированный в работе археографический материал, содержащийся в «Фонде Кизлярского коменданта», в государственных архивах Азербайджана, Грузии, Северной Осетии - Алании, Республики Дагестан и других, представлявший собой самые различные стороны социальной и культурной истории народов Северного Кавказа, прежде всего, документально убеждает в истинности выдвинутого выше тезиса. В этом плане особенно ценными представляются факты, связывающие народы Северного Кавказа с Россией в процессе службы их представителей с 20-х и ЗО-х годов XIX века в императорском конвое, среди которых наибольший историко-культурный интерес представляют фамилии Уцмиевых, Клычевых, Хамзаевых, Османовых, Шихалиевых, Капла-новых, Аджаматовых и других ярких выразителей национально-патриотических идей и идеалов. В работе мы попытались проииллюстрировать это явление на примерах: Юсуф-Эфенди Яхсайского (Клычева), Хасайбека Уц-миева и Давлетмирзы Шихалиева, которые, как нам лредставляется, глубже и острее прониклись историческим осознанием своего места, положения в разработке и утверждении, отстаивании национальной идеи. Сложным, подчас и драматическим (как показыет пример с X. Уцмиевым) было разрешение данного вопроса, например, Шихалиевым, Уцмиевым — чиновником и армейским генералом, - представителями господствующей власти и просветителями, представителями национально-патриотической интеллигенции, выразителями общечеловеческих ценностей, идей гражданского общества. В этом пункте скрещивались интересы, которые нужно было привести в некое равновесие, согласие. Перед Уцмиевым, Шихалиевым и другими стояла не простая задача, ее решение требовало от них умения найти такого варианта, при которой, по известной пословице, «и овцы остались бы целы, и волки бы были сыты». Типологически и конкретно исторически ситуация Уцмиева и Шихалиева характерна была для национально-патриотической интеллигенции народов всех окраин Российской империи. Однако при всей идентичности общей ситуации каждое национально-территориальное и национально-государственное образования естественно имели какие-то специфические отношения, условия, определявшие расстановку политических сил в регионе между царским правительством и субъектами российского государства. Но понятие субъектности носило весьма условный характер, точнее оно (как показано в работе для Кумыкского владения в особенности) к тому времени в большинстве случаев было уже полностью нивелировано, в других регионах еще сохранялись более или менее выраженные цивилизованные отношения. Как показывают архивные материалы и научная литература по этой проблеме, указанная ситуация составляла предмет глубоких раздумий и адекватных им индивидуальных решений и поступков. Прецедент радикального идейно-политического размежевания в этом вопросе с царским правительством мы пытались рассмотреть на примере историософии генерала Хасайбека Уцмиева. В этой связи интересно сравнение позиций Д. М. Шихалиева и представителей других народов Северного Кавказа, в частности, адыгских, осетинских, ингушских и других просветителей, кстати, работавших вместе в администрации Кавказского корпуса. Более того, их вместе связывает, главным образом, служба в Лейб-гвардии Кавказско-горском эскадроне императорского конвоя, а также учеба в Кадетском корпусе в Санкт-Петербурге, где они получили настоящую исконно военную закалку и национально-патриотического воспитания сотрудничества, взаимопомощи, служения отечеству и народу. Вот фамилии некоторых из них, сослуживцев Уцмиева и Шихалиева: А. Хамзаев, И. Атажукин, Ш. Ногмов, С. Хан-Гирей, С. Адиль-Герей, С. Казы-Гирей, А.-Г. Кешев, А. Бакиханов, М. Ф. Ахундов, И. Чавчавадзе, X. Або-вян, М. Хандиев и другие. Все они занимались собиранием и исследованием исторических сведений о своем народе, его устно-поэтического творчества, разработкой национальной письменности, вопросами образования, литературным творчеством. Будучи на военной или гражданской службе, они выступают с проектами по совершенствованию общественного строя и быта народа. Так, Абдулмежид Хамзаев пишет большую историко-этнографическую работу «Кое-что о кумыках»; Ш. Ногмов службу в русской армии сочетает с преподавательской работой, одновременно занимается собиранием фольклора, работает над «Историей адыхейского народа», проектами «О приведении черкесов в гражданское состояние»; с подобными же проектами выступает и Султан Казы-Гирей, сочетающий военную службу с литературным творчеством. В «Рассказе кумыка о кумыках» Д. М. Шихалиева вместе с отмеченным выше энциклопедизмом интеллекта автора специфическое преломление находят его просветительские социально-политические взгляды.

Таким образом, исследованный материал приводит к выводу, что в конце XVIII - начале XIX века все народы Северного Кавказа, составляющие население современных республик Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкессии, Северной Осетии-Алании, Чечни, Ингушетии, Дагестана, Адыгеи и т.д., уже тогда стали субъектами Российской империи и в результате были вовлечены в единый общероссийский поток жизни. Это историческое обстоятельство предопределило развитие историософии кумыкского просветительства в самом общем виде, в принципе, под воздействием идей русского просвещения, важнейшими чертами которого были, как известно, борьба против крепостнических порядков и феодальной идеологии, защита интересов народных масс, просвещения, самоуправления, свободы, европейских форм жизни, вера в то, что отмена крепостнической зависимости и ликвидация её последствий принесёт народу всеобщее благоденствие.

Просветительство к этому времени само стало явлением массовым, объединившим в свои ряды представителей национально-патриотической интеллигенции всех народов северного Кавказа и Дагестана (впрочем и не только этого региона). Кумыкский округ же в этом аспекте, как об этом свидетельствуют многочисленные архивные материалы, а также научные сочинения и другая мемуарная и т. п. литература, представляла собой, как можно смело утверждать, уникальное историко-культурное явление.

В этом плане представляется принципиально важным акцентировать внимание на объективно-историческом значении так называвшегося Левого фланга или Линии Кавказского корпуса, расквартированного на Северном Кавказе, в штабе, также армейских частях которого служили офицерами вместе с русскими и выходцы из местных народов. При этом мы не склонны преувеличивать роль этой военной структуры, созданной царским руководством на Кавказе и выполнявшей не только и не столько контрольно-регулирующие, Административно-командные управленческие функции. Вместе с этим правомерно будет отметить и объективно стабилизирующее ее значение, поскольку состоящие в ней на службе, несмотря на занимаемые при этом должности, горцы во многом являлись гарантом спокойствия, во всяком случае в известной степени сдерживающим в регионе массовые социально-политические и военные вспышки фактором. Это понимало не только русское руководство оно в принципе, в главном отвечало интересам и самих горцев поскольку они подпадали под сильную опеку Российской империи. Конечно, реальное функционирование такого конгломерата представляло собой и содержал о себе немало противоречий, различные центростремительные и центробежные политические силы и тенденции, диалектика взаимоотношений которых составляло своеобразие просветительского движения на Северном Кавказе, в том числе и в Кумыкском округе, откуда было, как это видно из архивных источников, вместе с адыгами наибольшее количество высших штабных служащих в Кавказском корпусе.

В аспекте настоящего исследования особенно ценными представляются сведения о раннем этапе службы горцев в русской администрации на Северном Кавказе, в частности в гарнизоне Кизлярского коменданта, восходящей к середине и второй половине XVIII века.

Однако, как известно, служба горцев Северного Кавказа и Дагестана в русской администрации системный характер приобрела лишь в начале, точнее с 20х годов XIX века. Так, завоевавший благосклонность еще А. П. Ермолова и служивший в Левом фланге Кавказского корпуса, аксаевский князь генерал Муса Уцмиев к 1830-м годам был назначен главным приставом Кумыкского владения. Он же еще в 1825 году определил своего сына Хасанбека на военную службу в Тифлис к А. П. Ермолову. Уже первый набор состава Лейб-гвардии Кавказско-горского полуэскадрона императорского конвоя начал формироваться, в числе других городов Северного Кавказа, из княжеских фамилий и лиц высшего сословий Аксай, Эндирея и Костека: Уцмиевы, Каплановы, Хамзаевы,

Клычевы, Шихалиевы, Асев-Аджиевы и другие. В этом ряду особенно примечательна фамилия Уцмиевых, связанная с конвоем целой династией: вскоре за X. Уцмиевым поступают на службу в должности эфендия конвоя принадлежавший к этому княжескому клану и вскоре согласно Табелю о рангах удостоенный дворянского титула Юсуп-эфенди Клычев. Такая живая, династическая служебная связь горцев с Петербургом, по нашему мнению. Вполне отвечала видам русской администрации и поэтому она, возможно, не только не препятствовала, а на первых порах всячески поощряла подобную преемственность: Ю.- Э. Клычев «уступает» эту должность мужу своей сестры Умар-эфенди, которого в 1860 «сменил» его же сын, будущий поэт-просветитель, преподаватель Петербургского университета М.-Э. Османов.

Важно осмыслить то, что стояло за подобным явлением, за этой тенденцией. Во-первых, известно, что все, кто состоял на царской службе, имели то преимущество, что они сразу же «высочайше» получали статус дворянских сословий со всеми вытекающими отсюда материальным и льготами и высоким общественным положением. Во-вторых, по выходе в отставку все они поступали на гражданскую службу в местную администрацию, занимая должности государственных служащих - переводчиков, адвокатов, старшин, судебных приставов; пополняли штаты судов, начальников участков и т. д. и т.п.

Более значимым, масштабным представляется третий аспект рассматриваемого явления - активным участием национально-патриотической интеллигенции в жизни своих земляков, соотечественников в различных видах и формах благотворительной деятельности. Европейски образованные и просвещенные, они (во всяком случае, многие из них) по возвращении на родину стали объединять свои усилия, знания и другие, в том числе и материальные средства для создания, по образу развитых стран, всевозможных малых и совместных предприятий, товариществ, акционерных обществ, открытия школ и т. д. Так при энергичной деятельности М.-Э. Османова в 1875 году в с. Ях-сай был открыт первенец таких объединений - «Ссудно-сберегательная касса», сыгравшая огромную роль в жизни села, помогая малоимущим ссудами и кредитами на льготных, необременительных условиях.

Однако особое место в этом аспекте принадлежит открытому в 1882 г. по инициативе М.-Э. Османова, Д. М. Шихалиева, М. Далгат, С. Шемшединова и других «Благотворительному Обществу для распространения образования и технических сведений среди горцев Терской области», которое активно функционировало до октября 1917 года.

Осмысляя значение учрежденного М.-Э. Османовым, Д. М. Шихалиевым и их единомышленниками «Общества.», следует акцентировать внимание на том, что это предприятие, вызванное к жизни социально-экономическим и общественно-политическим положением, в котором оказался и пребывал народ, представляло такую структуру, являвшую собой прецедент разрешения жизненно важных национальных проблем без государственного финансирования, исключительно на средства, сбережения и взносы его членов. История возникновения и функционирования этого «Общества.» (огромное историко-культурное значение которого, к сожалению, в полной мере еще не оценена) поучительна особенно в этом аспекте, что в современных условиях, когда национальные проблемы не всегда защищены адекватной государственной заботой, подобные общественные меценатские структуры могли бы сыграть не последнюю возможность выживания нации.

В разработке исследуемой нами проблемы особое положение, по нашему мнению, занимает фигура Магомеда-эфенди Османова, его значение в дальнейшем развитии общественного сознания народа. Несмотря на то, что его жизнь и литературное творчество исследованы, пожалуй, больше и лучше других его предшественников и современников (в частности И. Казака, Ю.-Э. Клычева и других), но именно историко-функциональный аспект многогранный общественный и культурной деятельности М.-Э. Османова не получили, на наш взгляд, достаточного освещения и осмысления. Между тем биография М.-Э. Османова представляет собой одну из ярких и существенных страниц формирования и широкого распространения в северокавказском регионе мощного идеологического движения просветительства. Факты и вехи жизни и деятельности М.-Э. Османова, его широкие и многообразные контакты с научными и политическими умами своего времени, его подвижническая благотворительна деятельность, его глубокий патриотизм и интернационализм -все это, по нашему мнению, символизировало синтез историко-культурного опыта Востока и Запада, выдвигало его в восприемники этого уникального диалога культур.

В этом смысле следует указать на длительное /с 1882 по 1900 -е годы/ общения М.-Э. Османова как одного из учредителей описанного выше «Общества.» Терской области, в Владикавказе, Ставрополе, Грозном, Нальчике, Пятигорске и т. д. в среде осетин, карачаевцев, балкар, кумыков, чеченцев, ингушей, адыгов и т. д. Окружение М.-Э. Османова, К. Хетагурова, Б. Туганова 80-90-х годов, по существу, составляет лучшую, передовую , демократическую часть горского общества на Северном Кавказе. Более того, факты непосредственных контактов известны, несмотря на то, что они н стали объектом научных интересов, «предметом познания» исследователей. В частности, балкарский просветитель, историк, общественный деятель Сафарали Урусбиев прожил долгую жизнь вместе с М.-Э. Османовым сперва в Петербурге его студентом в университете, затем, в 80-90-е годы во Владикавказе в числе учредителей «Общества.». Далее, по рекомендации, советам и консультациям Э. Османова, С. Урусбиев собирает и систематизирует материалы о нардах, в 1881 году в «Сборнике материалов для описания местностей и племен Кавказа» /выпуск 1, Тифлис, 1881/ пишет статью «Сказания о нартких богатырях у татар-горцев Пятигорского округа Терской области». И наконец, можно полагать, что не без влияния своего учителя М.-Э. Османова он в сущности явился одним из первых собирателей карачаево-балкарских сказаний о нартах.

Отмеченный выше массовый характер просветительского движения в XIX веке к началу двадцатого столетия претерпевает значительные изменения. Этому способствовали прежде всего бурные социально-политические события, которыми охвачена была вся Россия. Действительно, русско-японская война, революция 1905-1907 годов, наконец, развязанная первая мировая война, принесшие неисчислимые бедствия народу и посеявшие в сердца людей по всей стране невидимую досоле смуту, общественный скепсис, анархию. Вспышки национализма, панисламизма, пантюркизма и т. п. -все эти обстоятельства не могли не повлиять на развитие просветительства и умонастроение просветителей, чутко с темпераментом реагировавших на социально-политический пульс времени. Посеянные еще в XIX веке зерна, идеи и идеалы просветительства, в частности выдающимся земляком М.-Э. Османовым, дали богатые всходы. Вокруг его ближайших соратников и идейных наследников - Н. Батырмурзаева, М. Алибекова, А.Акаева - объединяются А. Шемшединов и другие. При этом следует подчеркнуть, что идейные последствия отмеченных выше социально-политических событий у молодого крыла просветительства, представленного именами 3. Батырмурзаева, А. Шемшединова, А.-П. Салаватова, Б. Астемирова, С. С. Каз-бекова и других, связано с опытом и успехами стачечной и забастовочной борьбы. В конечном счете логика эволюции идеалов просветительства закономерным образом вела к слиянию с революционным движением народов России.

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Акавов, Рашид Забитович, 2009 год

1. Труды ученых по теории и методологии литературоведческихисследований

2. Бертельс Е.Э. Избранные труды. Суфизм и суфийская литература. М.: Наука, 1965, 524 с.

3. Брагинский И.С. Проблемы востоковедения. — М.: Наука, 1974.

4. Брагинский И.С. 12 миниатюр. — М.: 1976.

5. Баскаков А.Н. Введение в изучение тюркских языков. М., 1969.

6. Гуляев H.A. Теория литературы. М.: Высшая школа, 1977.

7. Жирмунский В.М. Сравнительное литературоведение. Восток и Запад. — Ленинград: Наука, 1979.

8. Жирмунский В.М. Тюркский героический эпос. М.: Наука, 1974.

9. Кулешов В.И. История русской критики. М., 1972.

10. Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X XVII веков. - Ленинград, 1973.

11. Надъярных Н.С. Типологические особенности реализма. Годы первой русской революции. — М.: Наука, 1972.

12. Поспелов Г.Н. Вопросы методологии и поэтики. Изд-во МГУ. М.: 1983.

13. Развитие реализма в русской литературе. В 3-х томах. М.: 1972 - 1974.

14. Храпченко М.Б. Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы. -М., 1970.

15. Щербина В.Г. Ленин и вопросы литературы. — М., 1985.

16. Книги, статьи на русском и других языках

17. Абакарова Ф. Очерки даргинской дореволюционной литературы. — Махачкала, 1963, с. 146.

18. Абдулатипов А.-К. Ю. Литература правды жизни. Махачкала; Даг. кн. изд-во, 1985, с. 128.

19. Абдулатипов А.-К. Ю. История кумыкской литературы до 1917 г. — Махачкала, 1995.

20. Абдуллаев М.А. Из истории философской и общественно-политической мысли народов Дагестана в XIX в. М.: Наука, 1968, с. 348.

21. Абдуллин Я.Г. Татарская просветительская мысль. — Казань: Таткнигоиз-дат, 1983, с. 320.

22. Абуков К.И. У костра, зажженного М. Горьким. К проблеме новаторства и стилевого многообразия дагестанской прозы. — Махачкала: Книгоиздат, 1972, с. 108.

23. Абуков К.И. Выход на магистраль. Воздействие русской критической мысли на формирование и развитие принципов социалистического реализма в дагестанской литературе. Махачкала: Даг. кн. изд-во, 1976, с. 176.

24. Абуков К.И. Ступени роста. — М.: Советская Россия, 1982, с. 208.

25. Абуков К.И. Разноязычное единство: обретения и потери. — Махачкала, 1993.

26. Аджиев А.М. Фольклор и творчество И. Казака. — «Иырчи Казак — классик дагестанской литературы», с. 75 91.

27. Айзенштейн H.A. Из истории турецкого реализма. — М., 1966.

28. Акавов 3.3 У истоков демократической государственности. Северокавказский филиал Правовой академии Минюста РФ Махачкала., 2001.

29. Акавов З.Н. Гражданские мотивы в кумыкской литературе конца XIX и начала XX веков. Махачкала: Дагучпедгиз, 1976, с. 58.о

30. Акавов З.Н. Идейно-художественная эволюция Иырчи Казака. — Иырчи Казак классик .», с. 50 - 62.

31. Акавов З.Н. Нравственные истоки. Опыт изучения творческого развития М. Османова и проблемы новаторства в кумыкской дореволюционной литературе.-Махачкала.: Дагкнигоиздат, 1978, с. 132.

32. Акавов З.Н. Они были первыми. Историко-литературные очерки художественного метода кумыкской литературы. М.: Дагкнигоиздат, 1981, с. 258.

33. Акавов З.Н. О просветительском реализме в литературе народов Северного Кавказа. — Сб. «Актуальные вопросы современной науки». Тезисы. — Махачкала: Дагпединститут. 1982.

34. Акавов З.Н. Диалог времен. — Махачкала: Дагкнигоиздат. — 1996.

35. Акбиев С.Х. Истоки. Махачкала, 1994.

36. Актуальные проблемы теории литературы и искусства. М.: Мысль, 1972, с. 301.

37. Алиев С.М. Дорога в современность. Проблемы реализма в кумыкской литературе XIX начала XX веков. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1977, с. 144.

38. Алиев С.М. Формирование социалистического реализма в литературе народов Дагестана. Курс лекций. Махачкала: ДГУ, 1977, с. 76.

39. Алиев С.М. Зарождение и развитие кумыкской литературы. Учебное пособие. -Махачкала: изд-во Даггосуниверситета, 1979, с. 87.

40. Алиев К. Связь времен. — Альманах «Дружба» (на кум. яз.), № 2, 1983.

41. Алиева А.И., Астафьев Л.А., Гацак В.М. Опыт системно-аналитического исследования поэтики народных песен. — М., 1972.

42. Аминов М. -3. Тенденции развития дагестанского стихосложения. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1974, с. 156.

43. Андреев А.Л. Место искусства в познании мира. — М.: Политиздат, 1980, с. 255.

44. Архипов В. М.Ю. Лермонтов. Поэзия познания и действия. — М.: Моск. рабочий, 1965, с. 410.

45. Арутюнов Л.Н. Наследие Некрасова и проблемы реализма. Некрасов и литература народов Советского Союза. — Ереван, 1972, с. 72 — 93.

46. Арутюнов Л.Н. Находит себя и человечество. Поэзия народов СССР XIX начала XX вв. М., 1977, с. 5 - 24.

47. Асеков И.Х. Культурное наследие и советская поэзия кумыков. — Махачкала, 1972, с. 228.

48. Ахлаков A.A. Исторические песни народов Дагестана и Северного Кавказа. -М.: Наука, 1981, с. 230.

49. Ахмедов С.Х. На путях развития дагестанской советской прозы. — Махачкала: Дагкнигоиздат, 1978, с. 136.

50. Ахметов З.А. Поэтика эпопеи «Путь Абая» в свете истории ее создания. — Алма-Ата: Наука, 1986. с. 255.

51. Барабаш Ю.А. Вопросы эстетики и поэтики. — М.: Сов Россия, 1978, изд. 3-е, с. 384.

52. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. -М.: Худ. литература, 1975, с. 502.

53. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. — М.: Искусство, 1979, с. 423.

54. Бекизова JI.A. От богатырского эпоса к роману. — Черкесск:

55. Белинский В.Г. Собр. соч. в 3-х т. М,: ГИХЛ, 1948, т.1 - с. 800, т. II - с. 932, t.III-c. 928.

56. Берков П.Н. Проблемы исторического развития литературы. Статьи. Л.: Худ. литература, 1981, с. 496.

57. Бикмухаметов Р.Г. Орбиты взаимодействия. Монография. М.: Сов. писатель, 1983, с. 239.

58. Брагинский И.С. Проблемы востоковедения. Актуальные вопросы восточного литературоведения. -М.: Наука, 1974, с. 494.

59. Бурсов Б. Национальное своеобразие русской литературы. — М.: Сов. писатель, 1964, с. 118.

60. Бушмин A.C. Методологические вопросы литературоведческих исследований. Л.: Наука.: 1969. - с. 226.

61. Бушмин A.C. Наука о литературе. Проблемы. Суждения. Споры. М.: Современник, 1980, с. 334.

62. Вагабова Ф.И. Формирование лезгинской национальной литературы. — Махачкала: Изд-во Дагфилиала АН СССР, 1970, с. 251.

63. Вагидов A.M. Становление и развитие даргинской поэзии. — Махачкала: Дагкнигоиздат, 1979, с. 270.

64. Вагидов A.M. По пути традиций и поиска. О творчестве современных даргинских поэтов. — Махачкала: Дагкнигоиздат, 1976, с. 112.

65. Вилинбахов В.Б. Черкасский — сподвижник Петра I. Нальчик, 1966.

66. Виноградов В.В. Стилистика, теория поэтической речи, поэтика. — М.: Изд-во АН СССР, 1963, с. 257.

67. Волков И.Ф. «Фауст» Гете и проблема художественного метода. М.: Изд-воМГУ, 1970, с. 264.

68. Волков И.Ф. Художественная система или историческая форма развития литературы. Литературный процесс. М.: Изд-во МГУ, 1981, с. 39 — 54.

69. Воспросы русского Просвещения в литературе XVIII в. — М., 1961.

70. Воробьева Н.Н., Хитарова С.М. На новых рубежах: о многонациональной прозе наших дней. — М.: Сов. писатель, 1974, с. 222.

71. Воровский В.В. Максим Горький. Соколов А.Г., Михайлова М.В. Русская литературная критика конца XIX и начала XX вв. Хрестоматия. - М.: Высш. школа, 1982, с. 114.

72. Гаджиева С.Ш. Кумыки. М.: Изд-во АН СССР, 1961, с. 388.

73. Гаджиева С.Ш. Материальная культура ногайцев в XIX начала XX в. М.: Наука, 1976, с. 228.

74. Гайнуллин М.Х. Татарская литература и публицистика начала XX века. -Казань: Таткнигоиздат, 1983, с. 352.

75. Гамзатов Г.Г. Формирование многонациональной литературной системы в дореволюционном Дагестане. Истоки, традиции и своеобразие художественной системы. — Махачкала: Дагкнигоиздат, 1978, с. 420.

76. Гамзатов Г.Г. Литература народов Дагестана дооктябрьского периода. Типология и своеобразие художественного опыта. М.: Наука, 1982, с. 328.

77. Гамзатов Г.Г. Смелая и честная песня Казака. «Иырчи Казак - классик.», с. 3 — 7.

78. Гамзатов Г.Г. Феномен дагестанского Возрождения. — М.: Наука. 2000. — 321 с.

79. Гамзатов Р.Г. Верность таланту. М.: Сов. Россия, 1970, с. 128.

80. Гашаров Г.Г. Лезгинская ашугская поэзия и литература. — Махачкала: Даг-книгоиздат, 1976, с. 160.

81. Гегель Георг В.Ф. Эстетика. В 4-х т. (Под ред. и с предисл. М. Лифшица). -М.: Искусство, 1968, т.1 с. 312, т.П - с. 326. т.Ш - с. 622, t.IV - с. 672.

82. Гей Н.К. Художественная литература. М.: Наука, 1975, с. 470.

83. Гинзбург Л.Я. О лирике. М. - Л.: Сов. писатель, 1964, с. 382.

84. Гинзбург Л.Я. О литературном герое. Л.: Сов. писатель, 1979, с. 224.

85. Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Изд. 2-е — Л.: Художественная литература, 1976, с. 448.

86. Гиршман М.М. Ритм художественной прозы. Монография. — М.: Сов. писатель, 1982, с. 367.

87. Голубева Л.Г. О некоторых проблемах изучения просветительской мысли на Северном Кавказе в XIX веке. Филологические науки. Изд-во Кабардино-Балкарского института истории, филологии и экономики. — Нальчик, 1077, с. 93, 97, 98, 104, 107, 108.

88. Горький М. О литературе Статьи и речи 1928 — 1935 гг. М.: Гослитиздат, 1935, с. 432.

89. Грани таланта. Творчество А. Абу-Бакара в оценке литературной общественности (сост. С.Х. Ахмедов). Махачкала, 1984, с. 104.

90. Грибоедов A.C. в русской критике. М., 1958.

91. Гринцер П. Поэтика слова. «Вопросы литературы», №1, 1984, с. 131, 148.

92. Гринцер П.А. Становление литературной теории. — М.: РГГУ. 1996. — 55с.

93. Гриценко Н.П. Социально-экономическое развитие притеречных районов в XVIII первой половине XIX в. - Труды Чечено-Ингушского НИИИЯЛ, т. IV. Грозный, 1961.

94. Гумилев Л.Н. Из истории Евразии. М.: «Искусство». - 1993.

95. Гусев В.И. В середине века. О лирической поэзии 50-х годов. — М.: Сов. писатель, 1967, с. 300.

96. Гусев В.И. Герой и стиль. К теории характера и стиля. Советская литература на рубеже 60 70-х годов. - М.: Худ. литература, 1963, с. 286.

97. Гусейнов Ч.Г. Формы общности советской многонациональной литературы. -М.: Мысль, 1978, с. 181.

98. Гачев Г.Д. Чингиз Айтматов и мировая литература. Фрунзе: Киргизстан, 1982, с. 287.

99. Гачев Г.Д. Ускоренное развитие литературы. М.: Наука, 1964, с. 303.

100. Гачев Г.Д. Ментальности народов мира. М.: Изд-во Эксмо, 2003. - 544 с.

101. Гачев Г.Д. Национальные образы мира. Евразия космос кочевника, земледельца и горца. - М., 1999. - 367 с.

102. Губин В. Онтология. Проблема бытия в современной европейской философии.-М., 1998.

103. Гумилев JI.H. Этногенез и биосфера Земли. М., 1990. - 356 с.

104. Далгат У.Б. Литература и фольклор: теоретические аспекты. М.: Наука, 1981.-304 с.

105. Доманский Ю. Смыслообразующая роль архетипических значений в литературном тексте. Тверь, 1999.

106. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977.

107. Западное литературоведение XX века. Энциклопедия., М., 2004. — 560 с.

108. Историческая поэтика: литературные эпохи и типы художественного сознания.-М., 1994.

109. Кантор В.К. Феномен русского европейца. Культурфилософские очерки. — М.: «Московский общественный научный центр». 1999.

110. Карасёв Л. Онтологический взгляд на русскую литературу. — М., 1995.

111. Кедров К.Д. Поэтический космос. М., 1989. - 326 с.

112. Климович Л.И. Книга о Коране, его происхождении и мифологии. М., 1986.-270 с.

113. Маковский М.М. Язык — миф культура: символы жизни и жизнь символов.-М., 1996.-330 с.

114. Лотман Ю.М. О русской литературе. Статьи исследования (1958-1993). История русской прозы. Теория литературы. Санкт-Петербург.: «Искусство- СПБ».- 1997.-848 с.

115. Питина С.А. Концепт мифологического мышления как составляющая кон-цептосферы национальной картины мира. — Челябинск, 2002. 270 с.

116. Померанц Г. Диалог культурных миров. Лики культуры. М., 1995.

117. Потебня A.A. Теоретическая поэтика. М., 1990. — 343 с.

118. Потебня A.A. Символ и миф в народной культуре. — М., 2002. 450 с.

119. Прорыв к трансцендентному. Новая онтология XX века. М., 1997.

120. Руднев В. Словарь культуры XX века. М., 1999.

121. Султанов К.К. Национальное самосознание и ценностные ориентации литературы. М., 2001. - 300 с.

122. Тлостанова М.В. Постсоветская литература и эстетика транскультурации. — М., 2004.

123. Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. М., 1995.

124. Трубецкой Н.С. Европа и человечество. 1920 (1999)

125. Фрейд з. Психология бессознательного. М., 1990.

126. Хайдеггер М. Избранные работы. М., 1994.

127. Хализев В. Теория литературы. М., 1999. 255 с.

128. Художественное творчество: человек, природа, искусство. М., 1986.

129. Чеснов Я. Лекции по исторической этнологии. — М., 2001.

130. Юнг К.Г. Душа и миф: шесть архетипов. Киев, 1996.

131. Юсуфов Р.Ф. Историософия и литературный процесс: Средние века и Новое время. М., 1996.

132. Юсуфов Р.Ф. История литературы в культурфилософском освещении. — М.: ИМЛИ РАН. 2005.

133. История Дагестана. В 4-х т. М.: Наука, 1967, т.1 - с. 431, т.П - с. 368, т.Ш - с. 426, t.IV - с. 300.

134. История дагестанской советской литературы. В. 2-х т. Махачкала, 1967, т.1-418, т.П — с. 499.

135. История и современность в литературах Северного Кавказа. Межвузовский сборник статей. Орджоникидзе, 1980, с. 134.

136. История русской литературы в 4-х томах. Л.: Наука, 1981, т.П - с.5, 104.

137. История СО АССР, М.: 1959.

138. История советской многонациональной литературы. В 6-ти т. М.: Наука, 1970 - 1974, т.1 - с. 563, т.П, кн.1 - с. 511, т.П, кн. 2-е. 560, т.Ш - с. 631, т.1У - с. 664, т.У - с. 839, т.VI - с. 744.

139. Кабардино-русские отношения в XVI XVIII вв. - М.: Наука, 1957.

140. Казакевич Р.А., Мендель С.З. Научная и культурно-просветительская деятельность прогрессивного студенчества 80-х годов X IX в. Л.: Изд-во ЛГУ, 1967, с. 89.

141. Казахская литература и ее интернациональные связи. Сб. статей. — Алма-Ата: Наука, 1973, с. 272.

142. Каймаразов Г.Ш. Очерки истории культуры народов Дагестана. — Наука, 1971, с. 476.

143. Капиев Э. Неизданное. Сост. И примечания Н. Капиевой. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1959, с. 169.

144. Капиев Э. Избранное. — М.: Худ. литература, 1966, с. 535.

145. Капиев Э. Сочинения. В 2-х т. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1971, т.1 - с. 288, т.П-с. 335.

146. Капиев Э. Воспоминания современников. Сост., подг. текстов и прим. Н.В. Капиевой. — Махачкала: Дагкнигоиздат, 1975, с. 257.

147. Капиева Н.В. Жизнь, прожитая набело. О творчестве Эфенди Капиева. -М.: Сов. писатель, 1969, с. 280.

148. Капиева Н.В. Творческий путь Гамзата Цадаса. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1953, с. 200.

149. Караева А.И. Очерки истории карачаевской литературы. — М.: Наука: 1966, с. 320.

150. Кассиев Э.Ю. Дагестанская литература на пути к социалистическому реализму. От просветительства к реализму нового типа. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1982, с. 120.

151. Кассиев Э.Ю. Очерки лакской дореволюционной литературы. Махачкала: Изд-во Дагфилиала АН СССР, 1959, с. 199.

152. Кассиев Э.Ю. Проблемы просветительства и становления реализма в литературе народов Дагестана. Автореф. дисс. доктора филолог, наук. — Тбилиси, 1975, с. 42.

153. Кедрина З.С. От живого источника. Очерки советской казахской литературы. К изд. доп. - Алма-Ата, 1966, с. 432.

154. Кёр-оглы Х.Г. Узбекская литература. Учебное пособие для студентов высших учебных заведений. -М.: Высшая школа, 1968, с. 292.

155. Климович Л.И. Наследство и современность. Очерки о национальных литературах. 2-е изд., доп. -М.: Сов. писатель, 1975, с. 415.

156. Кожинов В. Происхождение романа. Теоретико-исторический очерк. — М.: Сов. писатель, 1963, с. 439.

157. Конкин С.С. В.И. Ленин и проблемы русского просветительства. Сб. «Вопросы методологии историко-литературных исследований». — Л.: Наука, Ленингр. Отделение, 1981. с. 51 - 82.

158. Конрад Н.И. Запад и Восток. Статьи. -М.: Наука, 1972, с. 469.

159. Крамов И.Н. Эфенди Капиев. -М.: Худ. литература, 1964, с. 152.

160. Крачковский И.Ю. Избранные сочинения. В 6-ти т. — М. Л.: Изд-во АН СССР, 1960, т."VI, с. 739.

161. Крестьянские и национальные движения накануне образования российской империи. — Тр. Историко-археографического института АН СССР. Т.Х11. М., 1935.

162. Крымшамхалов И. Письмо в редакцию. «Мусульманин», №2, Париж, 1910, с. 55-56.

163. Кумухский С. Обычный суд и военно-народное управление кавказских горцев. «Мусульманин», №1, Париж, 1910, с. 390 — 393.

164. Куприянова Е. Просветительские истоки философии и творческого метода Льва Толстого. «Русская литература», №2, 1964, с. 41, 44.

165. Кучукова З.А. Онтологический метакод как ядро этнопоэтики. — Нальчик. КБГУ.: 2006.

166. Кушева E.H., Маршаев Р. Русско-дагестанские отношения XVI — XVII вв. — М.: 1954г.

167. Лармин О.В. Художественный метод и стиль. М.: Изд-во МГУ, 1964, с. 271.

168. Лайпанов Х.О. К истории переселения горцев Северного Кавказа в Турцию. Тр. Карачаево-Черкесского НИИИЯЛ. Вып. V, 1966, с. 111, 113, 121.

169. Лебедев В.И. Крестьянское движение в метрополии в годы булавинского восстания. — М.: 1939.

170. Левин З.И. Развитие основных течений общественно-политической мысли в Сирии и Египте. Новое время. — М.: Наука, 1972, с. 311.

171. Лелевич Г. На путях изучения дагестанских советских литератур. Сборник статей. Ростов-на-Дону, 1934, с. 87.

172. Литература Дагестана и жизнь. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1985, с. 200.

173. Литературные направления и стили. Сб. статей. Под ред. П.А. Николаева, Е.Г. Рудиевой. -М.: Изд-во МГУ, 1976, с. 390.

174. Литературный Дагестан. Сост. Н. Алиева и М.-З. Аминов. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1980, с. 352.

175. Литература и современность. Сб. 21. Статьи о литературе 1983 года. X. Сост. М. Числов. -М.: Худ. Литература, 1984, с. 341.

176. Литературный процесс. Сб. под ред. Г.Н. Поспелова. М.: Изд-во МГУ, 1981, с. 236.

177. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М.: Наука, 1979, с. 357.

178. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. Структура стиха. — Л.: Просвещение, 1972, с. 349.

179. Лотман Ю.М. Руссо и русская литература XVIII в. Эпоха Просвещения. -Л.: Наука, 1967.

180. Луначарский A.B. Сочинения, тт. I VIII. - М.:

181. Мавродин В. Петр Первый. Л.: 1948, с. 313 - 315.

182. Магомедов Б.М. Очерки аварской дореволюционной литературы. — Махачкала, 1961, с. 159.

183. Магомедов Д.М. Единство многообразия. Диалектика национального и интернационального в социалистической художественной культуре. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1977, с. 108.

184. Магомедов P.M. История Дагестана. С древнейших времен до конца XIX века. Махачкала, 1968, с. 340.

185. Маргулан А.Х. Основные этапы жизни и деятельности Ч.Ч. Валиханова. Всупит. Статья. Чокан Валиханов. Избранные произведения. — М.: Наука, 1987, с. 5-10.

186. Мелетинский Е.М. Средневековый роман. Происхождение и классические формы. -М.: Наука, 1983, с. 304.

187. Методология современного литературоведения. Проблемы историзма. -М.: Наука, 1978, с. 366.

188. Метченко А.И. Кровное, завоеванное. Из истории советской литературы. -М.: Сов. писатель, 1971, с. 427.

189. Метченко А.И. Избранные работы. В 2-х т. М.: Худ. литература, 1982, т. I - с. 495, т.П - с. 494.

190. Мусаханова Г.Б. Личность и общество в творчестве И. Казака. «Иырчи Казак — классик.», с. 63 - 74.

191. Мусаханова Г.Б. Очерки кумыкской дореволюционной литературы. Махачкала: Изд-во Дагфилиала АН СССР, 1959, с. 116.

192. Национальное и интернациональное в литературе народов Дагестана. Сб. статей. Махачкала: Изд-во Дагфилиала АН СССР, 1973, с. 256, 257.

193. Национальное и интернациональное в литературе и искусстве. Сб. статей. Отв. ред. М.Н. Пархоменко. М.: Мысль, 1964, с. 262.

194. Неупокоева И.Г. История Всемирной литературы. Проблемы системного и сравнительного анализа. -М.: Наука, 1976, с. 360.

195. Николаев П.А. Реализм как творческий метод. М.: Изд-во МГУ, 1975, с.

196. Никитин А. ««Лебеди» Великой Степи». // «Наука и религия». М.: 1989.

197. Николаев П.А. Историзм в художественном творчестве и литературоведении. -М.: Изд-во МГУ, 1983, с. 366.

198. Овчаренко А.И. М. Горький и литературные искания XX столетия. 3-е изд. -М.: Худ. Литература, 1982, с. 590.

199. Огнев В.Ф. Расул Гамзатов. -М.: Худ. литература, 1964, с. 142.

200. Огнев В.Ф. У карты поэзии. М.: Худ. литература, 1968, с. 311.

201. Озеров В. Новое в жизни, новое в литературе. М.: Худ. литература, 1964, с. 277.

202. Оскоцкий В.Д. Роман и история. М.: Худ. литература, 1980, с. 384.

203. Осьмаков Н.В. Историко-функциональное исследование произведений художественной литературы. Сб. «Русская литература в историко-функциональном освещении». -М.: Наука, 1979, с. 12, 13.

204. Осьмакова Л.Н. Хрестоматия по теории литературы. Уч. пособие для институтов. Всупит. статья П.А. Николаева. — М.: Просвещение, 1962, с. 448.

205. Очекр истории азербайджанской советской литературы. М.: Наука, 1963, с. 570.

206. Очерк истории балкарской литературы. — Нальчик, 1978, с. 451.

207. Очерки дагестанской советской литературы. Под общ. ред. С.М. Брейтбур-га. Махачкала, 1967, с. 206.

208. Палиевский П.Б. Литература и теория. М.: Сов. Россия, 1979, с. 288.

209. Песни народов Дагестана. Сост. Н.В. Капиева. Л.: Сов. писатель, 1970, с. 584.

210. Петин С. Собственный Его Императорского Величества Конвой. СПб.: 1911, с. 237.

211. Петров С.М. Основные вопросы теории реализма. Критический реализм. Социалистический реализм. -М.: Просвещение, 1975, с. 303.

212. Петросян A.A. История народа и его эпос. М.: Наука, 1982, с. 216.

213. Писатели Советского Дагестана (1934 1984). Сост. П.Ф. Забора. - Махачкала: Дагкнигоиздат, 1984, с. 256.

214. Плеханов Г.В. Литература и эстетика. В 3-х т. М.: ГИХЛ, 1958, т. I — с. 614, т.П-с. 670.

215. Подъяпольская. Восстание Булавина. — М.: 1962, с. 7.

216. Поляков М.Я. Вопросы поэтики и художественной семантики. М.: Сов. писатель, 1978, с. 448.

217. Поспелов Г.Н. Эстетическое и художественное. — М.: Изд-во МГУ, 1965, с. 360.

218. Поспелов Г.Н. Проблемы исторического развития литературы. — М.: Просвещение, 1971, с. 271.

219. Поспелов Г.Н. Вопросы методологии и поэтики. Сборник статей. М.: Изд-во МГУ,Т983, с. 336.

220. Поспелов Г.Н. Теория литературы. 0 М.: Высшая школа, 1978, с. 351.

221. Проблемы Просвещения в мировой литературе. — М.: Наука, 1970, с. 354.

222. Проблемы реализма в мировой литературе. М.: Худ. литература, 1959, с. 633.

223. Проблемы романтизма. М.: Искусство, 1967, с. 311.

224. Проблемы эстетики. М.: Изд-во АН СССР, 1958, с. 171.

225. Пронштейн А. Земля Донская в XVIII в. Ростов, 1961, с. 23 - 24.

226. Просветительство в литературах Востока. — М.: Наука, 1973, с. 319.

227. Пушкин A.C. Полное собрание сочинений.

228. Развитие реализма в русской литературе. В 3-х т. — М.: Наука, 1972 — 1974, т.1 с. 351, т.П, кн. 1 - с. 391, т.П, кн.2 - с. 520, т.Ш - с. 358.

229. Расул Гамзатов — поэт и гражданин. Сборник. Сост. К.И. Абуков. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1976, с. 271.

230. Расулов М.-Р. Батырай. Сукур Курбан, Рабадан Нуров. Вопросы мастерства и новаторских тенденций. — Махачкала: Дагкнигоиздат, 1971, с. 232.

231. Ревякин А.И. Проблемы изучения и преподавания литературы. М.: Просвещение, 1972, с. 367.

232. Русский романтизм. Под ред. проф. H.A. Гуляева. — М.: Высшая школа, 1974, с. 360.

233. Савельев А.Г. Гнев народный. — Калуга, 1960.

234. Саидов М.-С. Д. Дагестанская литература XVIII XIX вв. на арабском языке. - М.: Изд-во восточной литературы, 1960, с. 11.

235. Салаватов А.-П. Йырчи Къазакъ. «Чечеклер» («Цветы»). — Махачкала, 1939.

236. Скитский Б.В. Очерки истории горских народов. — Орджоникидзе, 1972, с. 15.

237. Слово о литературе. Сб. статей. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1969, с. 120.

238. Слово о Расуле Гамзатове. Сост. С.М. Хайбуллаев. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1973, с. 227.

239. Смирнов В.Д. Очерки истории турецкой литературы. СПб, 1891.

240. Советская литература и мировой литературный процесс. Изображение человека. -М.: Наука, 1972, с. 460.

241. Советское литературоведение за пятьдесят лет. Сб. статей под ред. В.И. Кулешова. -М.: Изд-во МГУ, 1967, с. 554.

242. Современный литературный процесс и критика. — М.: Худ. литература, 1982, с. 470.

243. Соколова JI.M. Дагестан в русской советской литературе. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1963, с. 100.

244. Султанов К.Д. Поэты Дагестана. Критико-биографические очерки. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1959, с. 178.

245. Султанов К.Д. Расул Гамзатов. Очерк творчества. — Махачкала: Дагкнигоиздат, 1973, с. 224.

246. Султанов К.Д. Этюды о литературах Дагестана. М.: Сов. писатель, 1978, с. 269.

247. Султанов К.К. Поэзии неугасимый свет. Размышления. — Махачкала: Дагкнигоиздат, 1975, с. 160.

248. Султанов К.К. Достоинство слова. Махачкала: Дагучпедгиз, 1976, с. 96.

249. Султанов К.Д. Поэты и критика. — Слово о литературе. Махачкала, 1969, с. 65.

250. Султанов К.К. По законам художественности. — Махачкала:

251. Суменова 3. Жизнь и творчество Батырбека Туганова. — Батырбек Туганов. Рассказы и драматические произведения. Орджоникидзе, 1963, с. 3 - 25.

252. Сучков Б.Д. Исторические судьбы реализма. Размышления о творческом методе. Изд. 3-е доп. — М.: Сов. писатель, 1973, с. 503.

253. Тамадаева Х.Б. Эфенди Капиев. Жизнь и творчество. — Махачкала: Дагуч-педгиз, 1962, с. 142.

254. Твардовский А.Т. Статьи и заметки о литературе. М.: Сов. писатель, 1961, с. 221.

255. Теория литературных стилей. Современные аспекты изучения. — М.: Наука, 1982, с. 440.

256. Теория литературы: Основные проблемы в историческом освещении. В 3-х т. М.: Наука, 1962 - 1965, т.1 - с. 452, т.П - с. 486, т.Ш - с. 504.

257. Теппеев А. Кязим Мечиев. Нальчик, 1979, с. 119.

258. Тимофеев Л.И. Основы теории литературы. Изд. 3-е, испр. — М.: Просвещение, 1966, с. 478.

259. Тихомиров М.Н. Российское государство XV — XVII вв. М.: Наука, 1973, с. 39.

260. Тихонов Н.С. Сыны Дагестана. — Махачкала: Дагкнигоиздат, 1972, с. 144.

261. Толгуров З.Х. Движение балкарской поэзии. — Нальчик, 1984, с. 56 — 96.

262. Фадеев А. За тридцать лет. Избранные статьи и письма о литературе и искусстве. Изд. 2-е. -М.: Сов. писатель, 1959, с. 996.

263. Фокс Р. Роман и народ. М.: , 1960, с.

264. Хангишиев Д.М. Заметки о языке Й. Казака. «Йырчи Казак - классик.», с. 97-107.

265. Хасбулатов Х.М. Алибек Тахо-Годи. Жизнь и общественно-политические воззрения. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1968, с. 126.

266. Храпченко М.Б. Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы. -М.: Сов. писатель, 1970, с. 392.

267. Храпченко М.Б. Художественное творчество, действительность, человек. Изд. 3-е. -М.: Сов. писатель, 1982, с. 416.

268. Храпченко М.Б. Горизонты художественного образа. — М.: Худ. литература, 1982, с. 358.

269. Храпченко М.Б. Художественный метод и творческая индивидуальность писателя. М.: Наука, 1964, с. 243.

270. Художественный мир Махмуда и Кахаб-Росо. Сб. статей. Сост. С.М. Хай-буллаев, Ч.С. Юсупова. Махачкала: 1984, с. 164.

271. Художественные искания современной дагестанской литературы. Сб. статей. Сост. Ч.С. Юсупова, отв. ред. С.Х. Ахмедов. — Махачкала, 1983, с. 128.

272. Чудакова М.О. Эфенди Капиев. М.: Молодая гвардия, 1970, с. 240.

273. Чуковский К.И. Высокое искусство. О принципах художественного перевода. -М.: Искусство, 1964, с. 356.

274. Шаззо К.Г. Художественный конфликт и эволюция жанров в адыгских литературах. — Тбилиси, 1978, с. 238.

275. Шагабудинов М.Ш. Рабочее движение на Северном Кавказе в годы реакции (1907 1910 гг.). - Махачкала: Дагкнигоиздат, 1973, с. 144.

276. Шидфар Б. Арабское сказание о Лейле и Маджнуне. — Сказание о Мадж-нуне из племени Бену Амир. М., Наука, 1984, с. 463.

277. Шкловский В.Б. Заметки о прозе русских классиков. Изд. 2-е, доп. М.: Сов. писатель, 1955, с. 460.

278. Эйхенбаум Б.М. О прозе. Сборник статей. Л.: Худ. литература, 1969, с. 503.

279. ЭльсбергЯ.Е. Классическое наследство и художественное новаторство литературы социалистического реализма. — М.: Сов. писатель, 1959, с. 63.

280. Эльяшевич А.П. Единство цели, многообразие поисков в литературе социалистического реализма. Л.: Сов. писатель, 1973, с. 496.

281. Эстетический идеал и проблема художественного многообразия. М.: Мысль, 1968, с. 354.

282. Эфенди Капиев и его роль в развитии дагестанской советской литературы. Сборник статей. Сост и отв. ред. Кассиев Э.Ю., Хайбуллаев С.М. — Махачкала, 1981, с. 160.

283. Юсупова Ч.С. О современной аварской лирике. Махачкала: Дагкнигоиз-дат, 1970, с. 212.

284. Юсуфов Р.Ф. Дагестан и русская литература конца XVIII и первой половины XIX в. М.: Наука, 1964, с. 268.

285. Юсуфов Р.Ф. Русский романтизм начала ХЕК в. и национальные культуры. -М.: Наука, 1970, с. 424.

286. Юсуфов Р.Ф. Традиции Некрасова и младописьменные литературы. Некрасов и литература народов Советского Союза, с. 94 — 126.

287. Юсуфов Р.Ф. История литературы в культурфилософском освещении. -М.: Наука. 2005. 520 с.

288. Яндаров А.Д. Суфизм и идеология национально-освободительной борьбы. -Алма-Ата, 1975.1. Художественные тексты

289. Абдурахман Какашуринский. Стихи. Темирханшура, 1909.

290. Абусуфьян. Книга про этику. Темирханшура, 1914.

291. Абусуфьян. Столетний календарь. Темирханшура, 1911.

292. Абусуфьян. Сборник стихов. Симферополь, 1903

293. Абусуфьян. Сборник стихов. Темирханшура, 1903, 1909, 1912.

294. Алибеков М. Сборник стихотворений. Буйнакск, 1925.

295. Алкадари Г. Асари Дагестан. Махачкала, 1929.

296. Батырмурзаев Н. Давуд и Лейла. Повести. Махачкала, 1928.

297. Батырмурзаев Н. Сборник стихов и поэма. Махачкала, 1928.

298. Дагестанские лирики. Ленинград, 1961.

299. Казак Йырчи. Заман гелир. (Настанет время). Махачкала, 1980.

300. Коччакай Джамалдин. Как я умер и воскрес. «Дружба», №2, 1979.

301. Коччакай Джамалдин. Соберемся в Качалае. «Дружба», №3, 1980.

302. Мечиев Кязим. Стихотворения и поэмы. Нальчик, 1962.

303. Османов М. Кумыкско-ногайская хрестоматия. СПб., 1883.

304. Османов М. Насихат. (Назидание учащемуся). Казань, 1899.

305. Османов М. Сборник стихов. Буйнакск, 1926.

306. Османов М.А. Сборник стихов. Махачкала, 1995.

307. Поэзия народов Дагестана в 2-х томах. М., 1960, т.1.

308. Поэзия народов СССР конца XIX начала XX вв. М., 1977.

309. Пушкин A.C. Избранные сочинения в 2-х томах. М., 1978, Т.П.1. V Архивные материалы

310. Акты Кавказской археографической комиссии. T.II, с. 555; t.IV, с. 929.

311. Центральный военно-исторический архив. Ф. ВУА, ед. хр. 6200.

312. Государственный исторический архив Ленинградской области. Ф. 14, оп.1, ед. хр. 6425.

313. Республиканский рукописный фонд АН Аз.Р. Б-2089. 13364 (31-й ящик).

314. ЦГА РД, Ф. 379, оп. 1, ед. хр. 159; 203.

315. ЦГА COA . Ф, 12, оп. 6, д. 939; 287.

316. ЦГА COA. Ф, 12, оп. 2, ед. хр. 257.

317. ЦГА COA. Ф. 138, оп. 1, ед. хр. 23.

318. ЦГА РТ. Ф. 420, оп. 1, ед.хр. 202.

319. Дореволюционные периодические издания

320. Газеты «Юлдуз» (1906); «Вакыт» (1907); «Эдиль» (1908); Переводчик» -«Тарджиман» (1884-1904).

321. Журналы: «Шуро» (1909 1911); «Мусульманин» (1910; «Танг чолпан» (19171918).