Философско-методологические основания синтеза ключевых парадигм современной эпистемологии истории тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 09.00.01, доктор философских наук Гурьянова, Анна Викторовна

• Гурьянова, Анна Викторовна
• доктор философских наук
• 2009

Оглавление диссертации доктор философских наук Гурьянова, Анна Викторовна

ВВЕДЕНИЕ ----------------------------------------------------------------------------------4.

ГЛАВА 1. Историческая эпистемология: проблема дисциплинарного статуса и эволюция представлений------------------------------------------------- 27.

1.1. Философия истории: от историософии к исторической эпистемологии ----------------------------------------------------------------------- 27.

1.2. Становление исторической эпистемологии как научной дисциплины (пропедевтический период)--------------------------------------- 56.

1.2.1. Модель «объективной» истории «как она была на самом деле» (позитивизм) —.—--------------------------------------------------------- 56.

1.2.2. Опыт преодоления позитивистской методологии (критика исторического разума В. Дильтея, неокантианская рефлексия исторического познания) .-.-. 65.

ГЛАВА 2. Ключевые парадигмы современной эпистемологии истории: классика, опыт неклассической рефлексии и ситуация «-пост»----------- 79.

2.1. Классическая парадигма исторических исследований . 79.

2.1.1. Проект «истинной истории» как науки о человеке и проблемной «истории-интерпретации» («Анналы»). 79.

2.1.2. «Территория исторического» и принципы ее организации (диалогизм, инаковость, вненаходимость) ------------------------------101.

2.2. Неклассическая парадигма эпистемологии истории. 126.

2.2.1. История как прерывность: эволюция дисконтинуальных представлений в структурализме.—.127.

2.2.2. «Смерть субъекта» и «полевой поворот» в историческом познании.-.----------------------------------140.

2.3. Постнеклассическая парадигма исторической эпистемологии------164.

2.3.1. Постмодернистские инновации в эпистемологии истории (концепты, принципы, проблемы)------------------—.165.

2.3.2. Между текстом и дискурсом: феномен «лингвистического поворота» в историографии------------------------------------------------- 182.

ГЛАВА 3. Синтетические тенденции на «территории исторического»: роль «средней позиции» ---------------------------------------------------------------210.

3.1. «История философов» и «история историков»: в поисках компромисса-----------------------------------------.—.------------------210.

3.2. Возможности и перспективы межпарадигмального синтеза в современной эпистемологии истории-------------------------------------------232.

3.2.1. Классика и неклассическая эпистемология истории: конфронтация или взаимодействие? --------------------------------------233.

3.2.2. Постмодернистская рефлексия истории: pro et contra--------- 243.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Философско-методологические основания синтеза ключевых парадигм современной эпистемологии истории»

Актуальность исследования обусловлена тем, что философия истории как специфический1 раздел философского знания является малоизученным проблемным полем: не в полной мере прояснен ее статус в качестве самостоятельной ■ философской: . дисциплины, нечетко очерчен предмет исследования, не выверен: категориальный; аппарат. Это утверждение в полной . мере можно: отнести и к эпистемологии истории, которая сегодня на Западе считается ведущей,отраслью философско-исторического знания: Под термином , «философия истории» здесь понимается; именно теория исторического познания, а не теория исторического процесса — историософия [См.: 271. С. 90]. В отечественной философской .традиции ситуация складывалась противоположным образом: здесь превалировали труды историософского плана;: число лее работ, затрагивавших эпистемологическую проблематику-философии истории, было невелико, и они не пользовались: особой; популярностью.

Лишь в последние годы наметился- некоторый; перелом: эпистемологические вопросы исторической науки стали все чаще фигурировать на страницах отечественной периодики и Интернета [См., напр.: 25; 38; 44; 51 ;• 109; 150; 158; 162; 186; 226; 228; 297], вошли в состав справочных изданий?по философии [См.,. напр.: 142], стали рассматриваться на страницах: диссертационных исследований по профильной тематике [См., напр.: 68; 175; 196; 199; 206; 220; 250; 131]. Однако большинство имеющихся на сегодняшний^ день философско-исторических трудов обобщающего плана по-прежнему либо вообще отказываются от рассмотрения. эпистемологической проблематики в пользу историософской [См., напр.: 232. С. 3], либо включают ее на уровне некоего второстепенного подраздела [См., напр.: 67. С. 260-306;'273. С. 338409]; что, естественно, недостаточно для полного и всестороннего осознания; природы и задач исторического познания.

Положение дел усугубляется также и тем, что в среде профессиональных историков (и это относится не только к отечественным, но и к зарубежным специалистам) бытует расхожее мнение, согласно которому «историки и не испытывают особой нужды в философии» [Цит. по: 269. С. 11]. У них якобы «.и своих забот выше головы, из которых бесспорно главная — установить, "как все, собственно, происходило"» [Цит. по: 195. С. 169]. Вовсе не отрицая первостепенной значимости этой фундаментальной научно-исследовательской задачи, отметим, что в теоретическом плане она чревата односторонностью, ибо на всех этапах научной деятельности историка неизбежно присутствует определенный арсенал когнитивных средств и методов, та или иная' методология (или философия), на которую он сознательно или неосознанно опирается. И эта методология, разумеется, требует обстоятельного осмысления.

Однако, за редким исключением, специалисты-историки не склонны концентрироваться на осмыслении специфики своего ремесла, его методологических особенностей, «переадресуя» данные вопросы в ведение философов науки. В результате получается, что две близкие по своей природе дисциплины — историческая наука и философия истории — существуют в изоляции, друг от друга: с одной стороны, это специалисты-историки, разрабатывающие свою конкретную проблематику; с другой - философы истории, занимающиеся осмыслением методологических и мировоззренческих вопросов исторического познания в своем узкоспециализированном кругу, вне которого их труды не вызывают особого резонанса.

Работа по преодолению указанной конфронтации только начинается и затрагивает сравнительно небольшую часть научного сообщества. Это обстоятельство обусловливает актуальность предпринимаемого исследования, одной из главных задач которого является обсуждение путей продуктивного сотрудничества между профессиональной историографией и философией (эпистемологией) истории. Данное начинание способствует нахождению компромисса в затянувшейся «войне» двух школ - исторической и философской. Война эта тем более неконструктивна, что ведется на объединяющей их взаимные интересы «территории исторического».

Обсуждение эпистемологической компоненты философско-исторического знания предполагает его анализ в теоретическом (проблемном), историческом (эволюционном) и, главное, парадигмалъном (структурно-конфигуративном) аспектах. На базе проведенного рассмотрения в работе предлагается общая концепция эпистемологии истории как целостной и самостоятельной научной дисциплины. Еще одно перспективное направление исследовательской деятельности видится нам в том, чтобы критически проанализировать арсенал исследовательских принципов и методов, который был унаследован от предшествующей (пропедевтической) стадии развития исторической науки, осмыслить его мировоззренческие и гносеологические основания, которые далеко не всегда ясно осознаются самими историками.

Кроме того, необходимо эксплицировать ведущие тенденции^ современной историографии, систематизировать круг новых проблем, которые перед ней возникли, осмыслить новые, нетривиальные способы обращения с источниками. Речь идет об освоении опыта новейшей постмодернистской историографии, которая зачастую отвергается с порога как несостоятельная, но, которая, тем не менее, уже стала частью современной интеллектуальной традиции. Изучение этой традиции требуется для адекватной самооценки и верной ориентации на постоянно флуктуирующей и перестраивающейся «территории исторического». Из вышеизложенного становится ясным, что предпринимаемое исследование выстраивается с учетом новейших тенденций в гносеологическом строении исторического знания, предполагает творческое освоение ведущих достижений отечественной и мировой историографической практики.

Подчеркнем, что в рамках данного исследования не ставится задача создания некоего всеохватывающего обзора идейных течений, определяющих в своей совокупности облик современной эпистемологии истории. Во-первых, это вряд ли осуществимо в виду колоссального объема уже имеющегося по данной тематике материала; во-вторых, попытки создания подобного рода обзоров, охватывающих как практику мировой историографии в целом [См., напр.: 208; 232; 273], так и ее отдельные и, в том числе, национальные ответвления [См., напр.: 160; 177; 322], уже неоднократно предпринимались-учеными - как отечественными, так и-зарубежными. Принимая во внимание указанное обстоятельство, автор данного исследования фокусирует внимание не на подробном изложении всего хода эволюции теории исторического познания, а на выявлении и характеристике типологически устойчивых (в эпистемологическом плане) проектов, нашедших свое реальное воплощение в теории и. практике конкретно-исторических исследований и их последующей философской интерпретации.

Речь идет о тех масштабных и всеохватных в рамках конкретно-исторического периода конфигурациях, которые могут быть названы: «парадигмами» в силу своего основополагающего влияния на сферу свойственных той или иной эпохе мыслительных приоритетов. Как правило,; подобного рода парадигмальные образования охватывают одно или несколько; масштабных течений, объединенных сходной идеей, как, например, в случае с классической парадигмой современной эпистемологии истории, базирующейся»; на конкретно-исторических и методологических достижениях французской Школы «Анналов» и ряда родственных ей направлений - истории ментальностей, исторической антропологии и школы микроистории:. Всем им свойственна приверженность антропологическому идеалу и диалогизму в сфере исторических исследований, утверждение активной гносеологической позиции познающего субъекта (т.е. историка) в> деле реконструкции прошлого, признание первостепенной значимости работы: его творческого сознания:

Предпринятый в исследовании- всесторонний? критический анализ ключевых эпистемологических парадигм (антропологической, «полевой» и дискурсивной) позволит по возможности более глубоко проникнуть В; пространственно-временную сферу исторического исследования, лучше разобраться в определяющей его суть противоречивой диалектике прошлого и настоящего. И, что самое важное, на базе проведенного анализа может быть осуществлен полноценный синтез ключевых парадигм современной эпистемологии истории, выявлены потенциальные точки пересечения между ними. Результатом работы в области межпарадиглюлъного синтеза будет выработка «средней позиции», способной объединить наиболее продуктивные в эпистемологическом плане достижения разных парадигм. Все это требуется для обоснования1 общей методологической стратегии или, как минимум, достижения элементарной согласованности между- различными, зачастую противоречащими друг другу познавательными конфигурациями, которые составляют единое «поле» современной эпистемологии истории. Установкой^на их экспликацию, последовательное осмысление и интеграцию определяются, в конечном счете, актуальность и значимость данного исследования.

Степень разработанности проблемы. Поскольку проводимый, в исследовании анализ предполагает изначальную демаркацию философии истории, на ее онтологическую и гносеологическую версии (историософию и эпистемологию истории), стоит специально остановиться на посвященной каждой из них научно-исследовательской литературе.

Что касается историософии, число ее приверженцев, особенно в рамках отечественной философской традиции, поистине велико. Здесь можно назвать имена Н.А. Бердяева, JI.H. Гумилева, Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева, Л.И. Мечникова, B.C. Соловьева и мн. др. мыслителей, в чьих трудах нашли отражение поиски ответов на вопросы о смысле, начале и конце истории, о всеобщих началах человеческой культуры, о судьбах и миссии России в мировом историческом процессе [См.: 33; 76; 90; 170; 185; 237]. Философско-исторические воззрения указанных мыслителей получили глубокое осмысление в работах А.И. Введенского, В.В. Зеньковского, С.А. Левицкого, А.Ф. Лосева, Н.О. Лосского, А.В. Малинова, Л.И. Новиковой, Э.Л. Радлова, Ю.И. Семенова,

И.Н: Сиземской, А.Д. Сухова,: Г.В. Флоровекого, Л.Е. Шапошникова [См.: 46; 110; 111; 168; 173; 174; 177; 193; 203; 232; 246; 277; 302]; Кроме того, они были освещены, на страницах: изданий энциклопедического плана, позволивших создать, целостное представление о специфике отечественной историософской мысли [См., напр.: 224; 225; 276]:,

Из западных философов - приверженцев историософского подхода можно выделить имена А1. Августина:, Дж. Вико, Р.В;Ф. Гегеля; И.Г. Гердера; И. Канта, М. Кондорсе, К. Маркса, А. Тойнби; Ф. Фукуямы, С.П. Хантингтона,.©: Шпенглера, К. Ясперса [См., напр.: 56; 62; 65; 128; 151; 179; 251; 292; 294; 308; 309; 312]. Историософские воззрения указанных мыслителей: получили широкое освещение* в трудах отечественных и зарубежных ученых, составивших основательную? традицию изучения; западноевропейского-философско-исторического наследия. Ведущие тенденции этой последней были обстоятельно отражены в работах В.Ф. Асмуса, А.С. Ахиезера, М.А. Барга, Дж: Бентли, В .И. Герьс, Б.Л. . Губмана, ГШ. Гайденко, В.И. Гараджи, Б.Т. Григорьяна, Ю.Н. Давыдова, М.А. Кисселя, И.С. Кона; Т.И. Ойзермана, Ш. Раппорта, Л.В. Скворцова, Э. Трёльча-[См;; напр.: 15; 17; 18; 31; 61, 66; 7.1;: 72; 205; 253]-. : :

Итак, историко-философский? аспект историософии представлен в научно-исследовательской литературе достаточно широко. Вместе с тем, работ, содержащих проблемный анализ историософского^знания, как прошлого, так и настоящего, не так уж и много. К числу трудов; созданных именно-в этом, наиболее, ценном в теоретическом плане ракурсе, можно отнести работы Н.В:. Зайцевой, В.И. Игнатьева, В.В. Ильина, Ю.А. Кимелева, С.Б. Крымского, Л.А. Мусаеляна, О.Ф. Русаковой, С.Ю. 'Грофимцевой [См.: 105; 106; 115; 118; 143; 157; 191; 223; 255]. Все они содержат проблемное изложение материала,, дающее возможность охватить наиболее: фундаментальные вопросы историософского знания, осуществить их всесторонний,, комплексный анализ.

Некоторые аспекты данной проблематики, раскрытой в критическом ключе, содержатся в работах В.П. Филатова и А. Данто [См.: 271; 91].

Философская литература, посвященная осмыслению вопросов исторического познания и его отдельных теоретических и методологических аспектов, отличается существенным многообразием. Отечественным научным сообществом была проведена серьезнейшая исследовательская работа по комплексному изучению данной тематики. Начиная с конца 50-х гг. XX в. были созданы обобщающие труды по философии и методологии истории, концентрирующие внимание на узловых вопросах «теории исторического процесса и познания». Участвовавшие в их подготовке авторы обстоятельным образом проанализировали предмет и методы исторического познания, раскрыли многообразный характер исторического процесса и способы его отражения [См., напр.: 183; 272; 274; 275].

Среди ученых, плодотворно работавших в этой области, можно особо/ отметить имена Г.А. Антипова, М.А. Барга, Б.А. Грушина, А.В. Гулыги, В.А. Дьякова, Н.А. Ерофеева, Е.М. Жукова, В.В. Иванова, Г.М. Иванова, В.Ж. Келле, М.Я. Ковальзона, И.Д. Ковальченко, A.M. Коршунова, Э.Н. Лооне, Б.Г. Могильницкого, Ю.В. Петрова, А.И. Ракитова, А.И. Уварова, C.JL Утченко, В.С.Шмакова [См.: 10; 17; 70; 73; 74; 75; 101; 103; 104; 112; 113; 114; 141; 146; 172; 187; 188; 204; 259; 261, 306]. Признавая несомненную научную значимость и познавательную ценность созданных этими авторами трудов, следует все же отметить, что все они в той или иной мере несут на себе отпечаток создавшей их исторической эпохи, вследствие чего некоторые изложенные в них положения не могут считаться адекватными в современных условиях.

Сегодняшняя ситуация в эпистемологии истории обусловлена необходимостью коммуникации, интеллектуального обмена с зарубежной традицией, нацелена на вдумчивое осмысление свойственных ей достоинств и недостатков. Именно такой подход продемонстрирован в ряде работ отечественных философов и историков, созданных за последние десятилетия. К их числу относятся труды Ф.Н. Блюхера, И.А. Василенко, В.IT. Визгина, И.А. Гобозова, А.Я. Гуревича, Г.И. Зверевой, И.Т. Касавина, В.Ф. Коломийцева, Н.Е. Копосова, О.М. Медушевской, В.М. Межуева, А.С. Панарина, А.В. Полетаева, Л.П. Репиной, М.Ф. Румянцевой, О.Ф. Русаковой, И.М. Савельевой, А.Б. Соколова, В.И. Стрелкова, В.И. Уколовой, В.П. Филатова, В.К. Финна, К.В. Хвостовой, Б.В. Царева [См., напр.: 39; 51; 67; 77; 79; 109; 140; 149; 152; 155; 182; 210; 211; 221; 226; 227; 228; 233; 244; 260; 271; 296; 298; 300]. Следует особо отметить и изданные за последнее время исследования более общего характера [См., напр.: 92; 124; 125; 127; 202; 273].

Весьма ценным материалом при подготовке данного исследования стали труды классиков отечественной философской мысли, внесших (прямо или косвенно) значительный вклад в становление и развитие эпистемологии истории как самостоятельной (т.е. независимой от историософии) научной дисциплины - М.М. Бахтина, Р.Ю. Виппера, Н.И. Кареева, Л.П. Карсавина, А.С. Лаппо-Данилевского, В.М. Хвостова, Г.Г. Шпета [См.: 29; 58; 59; 60; 133; 135, 136; 139; 167; 295; 310]. Нельзя не отметить и работы зарубежных авторов, освещающих сходную проблематику, — позитивистов (Л. фон Ранке, Ш.-В. Ланглуа, Ш. Сеньобоса), неокантианцев (В. Виндельбанда, Г. Риккерта), В. Дильтея, Р.Дж. Коллингвуда, Б. Кроче [См., напр.: 57; 96; 97; 148; 156; 166; 216; 217; 218], а также современных исследователей - Ф. Анкерсмита, Р. Арона, П. Вена, К. Гемпеля, У. Дрея, А.-И. Марру, А. Металла, А. Про, П. Рикёра, Дж. Тоша, Р. Шартье [См.: 7; 8; 11; 47; 63; 64; 100; 181; 201; 215; 252; 327; 344].

Еще один блок литературы, определившей «поле» данного исследования, связан с работами, посвященными осмыслению • идейного наследия французской исторической Школы <.<Анналов». Прежде всего, здесь следует отметить уже ставшие классическими в этой области труды теоретиков данной Школы — как ее основателей (М. Блока и Л. Февра) [См.: 37; 263], так и их многочисленных последователей, составивших соответственно второе и третье поколения Школы [См., напр.: 42; 43; 102; 169]. Из широкого спектра литературы, освещающей историю «Новой исторической науки», можно особо выделить труды Ю.Н. Афанасьева, Ю.Л. Бессмертного, П. Бёрка, Е. Браун, А.Я. Гуревича, В.М. Далина, А.Д. Люблинской, Л.А. Пименовой, О.В. Сарповой, Л.Ю. Соколовой, М.Н. Соколовой, Е.Б. Хромовой [См., напр.: 12; 13; 14; 35; 36; 78; 81; 89; 229; 234; 235; 299; 324]. Следует также упомянуть сборник работ российских и зарубежных авторов, изданный по итогам международной конференции «Школа "Анналов" вчера и сегодня» (1989 г.) [239], и уникальную в российском контексте подборку обзоров и рефератов зарубежных исследований, в том числе созданных учеными Школы «Анналов», объединенных в рамках общего издания «История ментальностей, историческая антропология» [126].

Следующий блок литературы по теме исследования связан с осмыслением новшеств, внесенных в изучение «территории исторического» теоретиками «структуралистской революции». При изучении осуществленных, ими теоретических преобразований, повлекших за собой «смерть субъекта» и так называемый «полевой сдвиг» в эпистемологии истории, автор опирался на весьма авторитетные в этой области труды Г. Башляра, Ж. Кангилема, Р. Барта, М. Фуко [См.: 19; 23; 24; 30; 280; 288; 290; 325]. Важно также отметить, что работы двух последних мыслителей стали, помимо прочего, методологическим основанием осмысления следующего, «лингвистического поворота» в историографии, ибо в творчестве Р. Барта и М. Фуко явно прослеживаются тенденции перерастания структурализма в постструктурализм и постмодернизм.

Что же касается собственно структуралистских историографических инноваций, значительный вклад в их осмысление и оценку внесли такие видные отечественные ученые как Н.С. Автономова, В.П. Визгин, М.Н. Грецкий, И.П. Ильин, Т.А. Клименкова, Г.К. Косиков, И.М. Кутасова, Т.А. Сахарова, Р.П. Трофимова [См., напр.: 5; 6; 54; 55; 69; 120; 144; 154; 165; 231; 254]. Особое место в этом ряду занимают работы, посвященные творчеству М. Фуко, одного из наиболее ярких и оригинальных мыслителей современности, влияние которого было настолько значительным, что «.без него вообще было бы невозможным говорить и о формировании поструктурализма, и о его существовании в тех формах, которые мы можем сегодня наблюдать» [120. С. 52]. Обстоятельная оценка теоретическим достижениям М. Фуко дается в работах Н.С. Автономовой, В.П. Визгина, Ж. Делёза, И.Н. Ионова, З.А. Сокулер, С.В. Табачниковой и целого ряда других отечественных и зарубежных авторов [См.: 2; 3; 4; 48; 50; 52; 53; 93; 123; 236; 247; 328; 338].

Еще один блок научной литературы» по теме исследования связан с осмыслением феномена постмодернизма, В первую очередь, здесь следует отметить работы самих классиков этого интеллектуального движения — историков и философов - Ф. Анкерсмита, Д. JIa Капры, X. Уайта, а также Ф. Гваттари, Ж. Дерриды, Ж. Делёза, Ж.-Ф. Лиотара, Ж. Бодрийара, Ф. Джеймисона [См.: 7; 8; 94; 95; 171; 257; 258; 318; 330; 337; 340]. Из, многочисленных исследований, популяризирующих постмодернизм, можно выделить работы зарубежных социологов и философов 3. Баумана, Дж. Ваттимо, В. Велына, Э. Гидденса, У. Зоннемана, Д. Кампера, П. Козловски, М. Мюллера, И. Хассана [См., напр.: 26; 147; 192; 335; 355; 356]. Среди отечественных мыслителей, освещающих проблематику постмодернизма, в том числе в его историографическом ракурсе, можно назвать имена В.В. Ветрова, В.В. Зверевой, И.П. Ильина, М.А. Кукарцевой, А.А. Кусаинова, B.C. Малахова, Н.В. Мотрошиловой, Л.П. Репиной, О.Ф. Русаковой, В.И. Стрелкова, Н.А. Терещенко, Е.Г. Трубиной, Т.М. Шатуновой [См.: 49; 107; 108; 119; 159; 161; 164; 176; 190; 207; 222; 243; 249; 256].

И, наконец, завершающим блоком источников по теме исследования выступают работы, посвященные осмыслению синтетических тенденций на современной «территории исторического». Сама идея межпарадигмального синтеза в эпистемологии истории еще нова и не получила сколько-нибудь развернутого обоснования в научно-исследовательской литературе. Однако ее постановку можно обнаружить в целом ряде работ, освещающих смежную тематику, в том числе аспекты междисциплинарности в исторической науке и проблематику историографического синтеза. В этом плане следует выделить работы классиков французской исторической Школы «Анналов», а также Л.И. Бородкина, А .Я. Гуревича, А.Ю. Соломенна, О.С. Поршневой, О.М. Медушевской, Л.Ц. Репиной, Л. Стоуна, Дж. Тоша и ряда др. авторов [См.: 40; 81; 127; 200; 209; 212; 213; 238; 252; 266; 351]. В них закладываются основы «междисциплинарной кооперации в сфере социально-гуманитарного познания» (О.С. Поршнева), производится обсуждение тематики «исторического синтеза» и «синтетической истории» (А.Ю. Соломеин), наводятся «мосты» между традиционной историографией и новейшими эпистемологическими «вызовами» философии постмодернизма (Л.П. Репина). Все эти наработки представляются весьма ценными при проведении философско-методологического анализа ключевых парадигм современной эпистемологии истории в плане hxi синтезирования и интеграции.

Объектом исследования является современная философия истории, рассматриваемая в ее эпистемологическом измерении. Эпистемология истории представлена как самостоятельная научная дисциплина, обладающая собственным проблемным полем, концептуальным аппаратом и специфической методологией научно-исследовательской деятельности.

Предметом исследования выступают философско-методологические основания синтеза на «территории» современной эпистемологии истории, что позволяет констатировать единство и взаимодополнительность трех ее ключевых парадигм — классической, неклассической и постнеклассической.

Цель и задачи исследования. Цель исследования состоит в осмыслении парадигмальной специфики современной эпистемологии истории и на этой основе экспликации синтетических тенденций, связывающих воедино ее ключевые парадигмы. Сама возможность межпарадигмального синтеза получает обоснование путем подробного анализа и последующей критической оценки ведущих теоретических наработок классической, неклассической и постнеклассической парадигм, на базе которых затем выводится «средняя позиция», объединяющая их наиболее продуктивные в эпистемологическом плане достижения.

Реализация поставленной цели предполагает формулировку и решение следующих научно-исследовательских задач:

1. Осуществить дисциплинарное позиционирование эпистемологии истории в сфере современного философско-исторического знания. С этой целью произвести демаркацию двух его основных разновидностей (онтологической и гносеологической) — соответственно, историософии и эпистемологии истории. Выявить их специфические черты, проследить особенности становления, поставить вопрос об их теоретической состоятельности в современном идейном контексте;

2. Выделить ключевые парадигмы современной эпистемологии истории, произвести всесторонний анализ последних. Дать им развернутую характеристику и конструктивную оценку, опираясь, на опыт научно-исследовательской и методологической деятельности исторической > Школы «Анналов», который считается классическим и общепризнанным на современной «территории исторического»;

3. Эксплицировать сущность и специфику новейших постмодернистских инноваций в эпистемологии истории; осмыслить особенности' теории и практики постмодернистской историографии, все еще недостаточно изученные отечественным научным сообществом. С этой целью реконструировать общее движение мысли ведущих теоретиков постмодернизма (X. Уайта, Ф. Анкерсмита и др.) в процессе обоснования «новой» исторической теории;

4. Выработать компромиссную позицию в отношениях между «историей философов» и «историей историков» - философией истории и исторической наукой. Установить суть и причины разногласий, имеющих место между профессиональными историками и философами истории; наметить возможные пути сближения между ними в целях их последующего примирения и дальнейшей сотрудничества на объединяющей их общие интересы «территории исторического»;

5. Выявить реальные возможности и методологические принципы достижения «средней позиции» между классической и неклассической парадигмами современной эпистемологии истории. Взяв за основу ключевые положения классики и отбросив противоречащие им крайности неклассической рефлексии исторического познания, установить точки пересечения между ними, доказав тем самым их дополнительность в процессе освоения единого исторического опыта;

6. «Привязать» достижения постнеклассического проекта к «почве» классической эпистемологии истории. С этой целью, прояснить разницу между постмодернизмом и традиционализмом, дать конструктивную-оценку постмодернистской рефлексии исторического познания. Акцентировать те ее специфические особенности, которые не противоречат духу классической рациональности и могут способствовать развитию последней в новых неожиданных ракурсах.

Методологические основания исследования. В диссертационном исследовании были использованы следующие методы: метод сравнительно-исторического анализа для исследования идей, выдвинутых в ходе развития эпистемологии истории от пропедевтического к современному состоянию; метод логико-теоретического анализа для изучения внутренней структуры ключевых парадигм современной эпистемологии истории; метод логико-исторической реконструкции в аспекте экспликации принципиальных положений различных парадигм с целью их дальнейшего сопоставления; метод синтетической редукции для выведения «средней позиции» между базовыми парадигмами исторического познания.

В качестве методологического основания исследования выступает также принцип парадигмальной оформленности научного знания Т. Куна [163]. Однако базовый концептуальный инструментарий Т. Куна несколько корректируется в соответствии с историко-эпистемологической направленностью данного исследования, со сложившимися в отечественном научном сообществе концептуальными стереотипами. Так, термин «научная революция» заменяется на тождественное ему понятие «поворота» («полевого», лингвистического и т.п.), имеющее широкое хождение в среде отечественных историков и философов науки [См., напр.: 207. С. 25; 54. С. 42].

Куновское парадигмальное видение развития научного знания дополняется в работе теорией исторических этапов его развития, разработанной академиком B.C. Степиным. Изначально данная теория, фиксирующая наличие классического (в двух его состояниях — додисциплинарном и дисциплинарно организованном), неклассического и постнеклассического периодов развития-науки, была сформулирована применительно к области естествознания [См.: 240; 241], а позднее распространилась на прочие сферы научного знания. В тех или иных своих вариациях (классика / неклассика; классика / постклассика; классика / неклассика / неонеклассика; классика / неоклассика / постнеоклассика и т.п.) она фигурировала в трудах многих отечественных ученых - В.В. Ильина, Е.Н. Коломоец, М.А. Кукарцевой, М.К. Мамардашвили, М.А. Можейко, Е.А. Рузанкиной, Т.Г. Стоцкой, С.Ю. Трофимцевой и др. [См.: 116; 150; 178; 189; 220; 242; 255].

В данном исследовании типология научного знания B.C. Степина совмещается с парадигмальным видением науки Т. Куна и затем накладывается на схему развития современной эпистемологии истории в том ее виде, в каком она представляется автору данного исследования. В результате выделяются следующие стадии ее развития:

1. пропедевтическая, включающая в себя позитивистский, герменевтический и неокантианский опыты рефлексии исторического познания;

2. классическая - выражающаяся в безусловной гегемонии идейного наследия Школы «Анналов»;

3. неклассическая — связанная с усвоением историческим сообществом достижений «структуралистской революции»;

4. постнеклассическая — явившаяся следствием «лингвистического поворота» в историографии и воздействия на нее инновационных эпистемологических проектов постмодернизма.

Первая стадия знаменует собой подготовительный этап, три последующие — вехи становления собственно современной эпистемологии истории. Ситуация в последней складывается, в целом, «революционная» (в терминологии Т. Куна), характеризующаяся совместным бытием и противостоянием сразу трех мощных познавательных стратегий -классической, неклассической и постнеютассической, - каждая из которых несет на себе несомненные отпечатки парадигмальности. Исходя из этого, теоретической платформой исследования выступают работы классиков философской и исторической мысли, принадлежащие соответственно классическому (Л. Февр, М. Блок, Ж. Ле Гофф, Ж. Дюби, Р. Мандру, Ж. Ревель), неклассическому (М. Фуко, Р. Барт, Ж. Кангилем, Г. Башляр) и постнеклассическому (X. Уайт, Ф. Анкерсмит, Ж. Деррида) периодам в ее развитии.

Научная новизна исследования заключается в следующем:

1. Философия истории подразделена на две разновидности -онтологическую и гносеологическую - соответственно, историософию и эпистемологию истории. Показано, что каждая из них специализируется на собственном круге вопросов, имеет свою предметную область и теоретико-методологический инструментарий. Задачи историософии заключаются в экспликации сущностного содержания, процессуальной формы и смысла истории; историческая же эпистемология имеет дело не с историей самой по себе как особого рода реальностью, ограниченной рамками прошлого, а с историческим знанием и познанием, с наукой «историей». На фоне данного противопоставления доказано, что современная философия истории формулируется не как историософия, а как эпистемология, что коренным образом меняет расстановку сил на «территории исторического»;

2. Впервые осуществлен парадигмальный анализ эпистемологии истории, выделены и проанализированы ее ключевые познавательные конфигурации: классическая («анналистическая»), выросшая из недр исторической Школы «Анналов» и ряда родственных ей направлений -истории- ментальностей, исторической антропологии и школы микроистории; неклассическая (структуралистская); засвидетельствовавшая крах свойственной классике «антропологической иллюзии» и совершившая «полевой поворот» в историческом познании; постнеклассическая (постмодернистская), спровоцировавшая «лингвистический поворот» в эпистемологии истории и связанная с утверждением принципов деконструкции, интертекстуальности, нарративизма и пр. По характеру предмета познания указанные парадигмы квалифицированы как антропологическая, «полевая» и дискурсивная;

3. Формирование постнеклассической парадигмы исторических исследований связано с осознанием решающей роли языка в производстве исторического дисциплинарного дискурса. Главным следствием этого «лингвистического поворота» в историографии признана невозможность прямого доступа к исторической реальности: представленная в различных вариантах языковой репрезентации, она всегда уже истолкована. На этом основании сделан вывод, что если любому пониманию реальности предшествует формирующее влияние языка, то неизбежна множественность исторических реальностей -языковых игр и их интерпретаций. Акцентирована метафоричность языка историков, сплошь и рядом приводящая к реификации понятий, которым придается самостоятельное бытие. На базе анализа трудов ведущих теоретиков постмодернистской историографии показано, что зависимость историка от современности - не только мировоззренческая, но и, в первую очередь, лингвистическая;

4. В контексте поиска синтетических тенденций на «территории исторического» продемонстрирована пагубность разрыва между «историей историков» и «историей философов» - профессиональной историографией и философией истории, намечены пути их сближения в процессе освоения единого исторического опыта. Приоритет в этом плане отдан философскому осмыслению исторического знания и его места в-ряду других наук об обществе, но'с учетом принципиальной значимости воззрений на историю самих историков. Ибо подобно тому, как специалист-историк не в состоянии выполнить функции философа в методологическом анализе над- и междисциплинарных вопросов, так и философу не заменить конкретного специалиста в попытках определить ведущие тенденции развития его собственной науки. Объединение их совместных усилий может стать реальной платформой для синтеза современной «территории исторического»;

5. Показано, что классика и неклассическая эпистемология истории являются противоположными в своем отношении к субъекту: первая признает его активным действующим началом, творцом истории, вторая вписывает в некие абстрактно-всеобщие структуры. Несмотря на это, классическая и неклассическая парадигмы квалифицируются как дополнительные. Неклассические разработки в области «полевой» истории и «истории разрывов» признаются созвучными идеалам классической рациональности в том случае; если за скобки выносится свойственная им В: рамках неклассического проекта бессубъектность. С этой существенной оговоркой история «полей» и структур, в которые субъект вписан и которые в; значительной мере предопределяют его жизнедеятельность, может считаться; расширяющей традиционное проблемное поле: «истории- людей», а внедрение «разрывов» на «территорию - исторического» - способствовать акцентировке специфических параметров мировосприятия человека той или иной исторической эпохи;

6. «Средняя позиция» между постмодернизмом и традиционализмом выводится на базе признания факта наличия реальности вне дискурса -независимой от наших представлений о ней и, вместе с тем, активно-на эти представления воздействующей; Отсюда констатируется-несостоятельность постмодернистского утверждения автономии;: «дискурса», что ведет к его признанию, совершенно независимым историческим фактором. На этом основании постнеклассический проект дедукции всего богатства исторической реальности' к языку, тексту, дискурсу объявляется недостаточным и требующим своего дополнения;

1 хотя бы за счет реконструкции^ лежащих в? его; основании глубинных ментальных пластов. Тем, самым актуализируется'одна из. ключевых тем; классической эпистемологии истории - реконструкция ментальностей,. чем косвенно подтверждается возможность синтеза между постмодернизмом и традиционализмом. Положения, выносимые на защиту:

1. На фоне развитого и специализированного, исторического знания историософия^ не может оправдать свою когнитивный: статус. Низкая степень предсказательности и проверяемости, теологизм и склонность, к-пророчествованиям, интерпретация значительной части исторического? материала через строгие априорные схемы - все это свидетельствует о псевдонаучности историософского жанра. И хотя прагматическая потребность в самых многообразных историософиях вряд ли когда-нибудь будет полностью исчерпана, в целом, время подобных философий истории ушло, и в сфере современного философско-исторического знания получил преобладание иной подход к осмыслению прошлого. Современная философия истории формулируется не как историософия, а как эпистемология, - только в этом случае она имеет реальную практическую значимость, а профессиональные историки могут пользоваться ее достижениями;

2. Современная фаза развития эпистемологии истории ознаменована сосуществованием трех ее ключевых парадигм - классической (антропологической), неклассической («полевой») и постнеклассической (дискурсивной). Несмотря на все имеющиеся между ними различия, данные познавательные конфигурации являются не взаимоисключающими, а дополнительными. Частично они пересекаются между собой, местами переходят друг в друга (преемственность между неклассической и постнеклассической парадигмами), а в отдельных случаях друг другу противоречат (как, например, в случае с признанием решающей роли субъекта в рамках классической парадигмы и констатацией его «конца» и «смерти» в структурализме и постструктурализме). Однако данные противоречия ничего не меняют в существе вопроса, так что анналистический, структурный и постмодернистский подходы, если не возводить во главу угла некоторые свойственные им крайности, помогают глубже и, что самое главное, с разных точек зрения взглянуть на суть исторического;

3. Пропагандируемое постмодернистами сведение всего наличного опыта к тексту, реальности к языку, истории к литературе не выдерживает критики. Но если не доходить до тех крайних пределов, за которыми факт и вымысел становятся неразличимыми, влияние постмодернизма на

23 ■ историографию может быть признано благотворным. В ряде моментов его сторонники фиксируют внимание на реальных методологических слабостях, которые до недавнего времени не привлекали к себе должного внимания ученых. Так, сочинение историка действительно подчиняется требованиям поэтики и риторики и в этом смысле представляет собой литературный текст с присущими ему «сюжетом» и «интригой», язык обладает свойством структурного воздействия* на своих конкретных «носителей»; а тексты прошлого содержат в себе ряд скрытых; и неосознанных смысловых уровней, которые как раз и придают им главную «силу» и нуждаются в расшифровке;

4. Конфронтация между «историей историков» и «историей философов» бесплодна и требует преодоления. Возможность нахождения «средней-позиции» между ними состоит ву. тематической переориентации философии истории, связанной с: отказом от историософии в пользу сугубо эпистемологических изысканий; В этом смысле главная; задача философов состоит в том, чтобы стать не историософами, а эпистемологами1 истории, не толкователями' исторического процесса, а теоретиками' исторического; познания. Историки же, в свою очередь, обязаны встать на путь преодоления «философофобии», т.к. философское невежество, и беспомощный эклектизм неизбежно обрекают их на теоретическую несостоятельность. Конечным; результатом всего этого должен стать новый синтез на «территории1 исторического», имеющий целью переосмысление самого дисциплинарного статуса философии истории: из препятствия, помехи и «худшего врага» исторической науки она должна превратиться, в подспорье конкретно-исторических исследований;

5. «Полевые» аспекты' исторического познания способны существенно' расширить его традиционную антропологическую проблематику^ равно5 как и элементы дискретности, призванные подчеркнуть своеобразие отдельных историко-культурных периодов, - но, не вынося за скобки субъект как. принципиально активное и деятельностное начало, творца истории. На первом месте всегда* должен .быть человек, а. в качестве иллюстративного материала к базовой антропологической тематике вполне допустима расшифровка его деяний: на уровне «полевого»,-структурного анализа, в терминологии «истории разрывов». Это* приемлемая платформа для синтеза^ классической и неклассической парадигм: если взять за основу классический подход и дополнить его не противоречащими его сути достижениями неклассического образца, то на этой «почве» может быть выстроено единое здание современной: эпистемологии истории; - .

6. «Средняя позиция», намечающаяся в «поле» пересечения классического и постнеклассическош интеллектуальных проектов, по существу отлична и от ; научно-объективистской; и от сугубо лингвистической: Она не; приемлет крайностей «лингвистического поворота», но ориентирована на переосмысление исторической дисциплинарной практики: в свете новых; перспектив. Это предполагает осознание того; что историческое знание; неизбежно; включает в себя известное «противостояние» прошлого и настоящего, где настоящее порой слишком сильно «давит» на прошлое, что первоисточники ничего не «говорят» напрямую, что факты отбираются, а не просто выставляются на всеобщее обозрение, что задача научного* объяснения неразрывно связана со способностью человеческого мышления к ретроспекции, и что каждый исторический труд в каком-то смысле формируется эстетическими и политическими предпочтениями его автора.

Теоретическая и научно-практическая значимость исследования.

Диссертационное исследование граничит, с одной стороны, с философией истории, а с другой — с тем, что можно было бы назвать методикой конкретных исторических-исследований. Его основные выводы могут быть использованы в преподавательской практике при чтении лекций по историографии, источниковедению, методике и методологии исторических исследований, исторической антропологии. Содержание диссертации может быть оформлено и как самостоятельный курс по философии или эпистемологии истории. Ряд сюжетов работы может привлекаться при подготовке учебных курсов по истории философии, теории познания, социальной философии, философии культуры, психологии, философской антропологии.

Следует особо подчеркнуть, что данное исследование не является «последним словом» в сфере современной эпистемологии истории и ни в коей мере не претендует на создание ее законченного образа. В нем проводится предварительная «разметка» современной «территории исторического», закладываются основания ее синтетического понимания, намечаются пути дальнейшего, углубленного изучения эпистемологической проблематики исторической науки.

Апробация работы. Результаты исследования докладывались в выступлениях на следующих конференциях: областных 56-58-й научно-технических конференциях «Исследования в области архитектуры, строительства и охраны окружающей среды» (Самара, СамГАСА, 19992001 гг.); региональной 59-й научно-технической конференции «Актуальные проблемы в строительстве и архитектуре. Образование. Наука. Практика» (Самара, СамГАСА, 2002 г.); международной научной конференции «Энгельмейеровские чтения» (Москва, МГТУ им. Н.Э. Баумана, 2003 г.); 60-й Юбилейной региональной научно-технической конференции по итогам НИР СамГАСА за 2002 г. (Самара, СамГАСА, 2003 г.); научной конференции «Ломоносовские чтения - 2004» (Москва, МГУ, 2004 г); 61-й региональной научно-технической конференции по итогам НИР СамГАСА за 2004 г. (Самара, СамГАСА, 2005 г.); международной научной конференции «Энгельмейеровские чтения» (Москва, МГТУ им: Н.Э. Баумана, 2005 г.); научной конференции «Ломоносовские чтения — 2006» (Москва, МГУ, 2006 г); итоговых научных конференциях Самарского государственного университета (Самара, СамГУ, 2006-2008 гг.); 64-й Всероссийской научно-технической конференции по итогам НИР СГАСУ за 2006 г. (Самара, СГАСУ, 2007 г.); IV Международной научно-практической конференции «Наука и культура России», посвященной Дню славянской письменности и культуры памяти святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, (Самара, СамГУПС, 2007 г.); 65-й Всероссийской научно-технической конференции по итогам НИР СГАСУ за 2007 г. (Самара, СГАСУ, 2008 г.); III Всероссийской научной конференции «Философия и методология истории» (Коломна, КГПИ, 2009 г.); 66-й Всероссийской научно-технической конференции по итогам НИР СГАСУ за 2008 г. (Самара, СГАСУ, 2009 г.).

Структура диссертации подчинена целям и задачам исследования. Работа состоит из введения, трех глав основной части, включающих семь разделов и десять подразделов, заключения и списка цитированной литературы.

Заключение диссертации по теме «Онтология и теория познания», Гурьянова, Анна Викторовна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подводя итоги проведенному исследованию, отметим, что оно, в целом, посвящено осмыслению специфики эпистемологии истории - философской теории исторического познания, которая, в духе западноевропейской интеллектуальной традиции, противопоставляется историософии — философской теории исторического бытия. Историософия осуществляет философскую тематизацию, исследование и осмысление исторического процесса как некоей бытийной сферы, объективной данности, одного из важнейших компонентов существования человека. Ее задачи, в целом, сводятся к тому, чтобы выявить и указать сущностное содержание, процессуальную форму и смысл истории. В отличие от историософии, эпистемология истории имеет дело не с историей самой по себе как особого рода реальностью, ограниченной рамками прошлого, а с историческим знанием и познанием, с наукой «историей». Интерес философа в данном случае обращен не к самому прошлому, а к его познанию историком, к методам и средствам, используемым им в процессе его научно-исследовательской деятельности.

Структурируя «поле» современной эпистемологии истории, мы представили его в виде своеобразной системы координат, позиционирующейся вдоль трех основных осей: антропологической, «полевой» и дискурсивной. Соответственно этому были выделены ключевые парадигмы современной эпистемологии истории, определившие в своей совокупности ее проблемно-методологический облик, — классическая («анналистическая»), неклассическая (структуралистская) и постнеклассическая (постмодернистская). По характеру предмета познания указанные парадигмы были обозначены как антропологическая, «полевая» и дискурсивная.

В рамках антропологической (классической) парадигмы на первый план выводится личность историка, и безусловный приоритет в сфере исследовательской деятельности отдается его активному сознанию. Это качество в наивысшей степени присуще интеллектуальным традициям французской исторической Школы «Анналов», на примере которой мы продемонстрировали ведущие эпистемологические достижения историографии классического типа: а) переосмысление традиционного (имеется в виду, позитивистского) отношения между историком, историческим памятником и фактом истории; б) целенаправленная активизация антропологического фактора в истории (история - наука о человеке); в) стремление создать тотальную историю, объединяющую все аспекты жизнедеятельности человеческих сообществ; г) отказ от традиционной «истории-повествования» в пользу проблемной «истории-интерпретации»; д) широкая междисциплинарная практика, активно внедряемая в ткань исторической науки и смежных с ней социальных дисциплин; е) признание исключительной роли процедуры реконструкции менталъностей в сфере познания прошлого.

В свете актуализации неклассических {«полевых»). аспектов эпистемологии истории мы попытались осмыслить и дать оценку глубоким внутренним трансформациям исторического мышления, связанным с усвоением историческим научным сообществом достижений «структуралистской революции». Среди множества новых тем и идей, внесенных в историческую науку структурализмом, мы рассмотрели лишь некоторые, выделенные нами на основании их исключительной значимости для обновления «территории исторического». Это а) внедрение в практику научно-исследовательской деятельности историка категории «дискретности», функционирующей в рамках оппозиции «прерывное / непрерывное», «дискретное / континуальное»; б) распространение на сферу «исторического» чрезвычайно популярной в структуралистской гуманитаристике темы «смерти субъекта»; в) устойчивое и многообразное обыгрывание идеи «поля» -своеобразного континуума, существующего на фоне бессубъектного и дисконтинуального образа исторической реальности. На наш взгляд, именно эти разработки стали идейной платформой для оформления неклассической парадигмы современной эпистемологии истории.

Следующая - постмодернистская или постнеклассическая - парадигма считается следствием «лингвистического поворота» в историографии, повлекшего за собой коренную трансформацию «территории исторического» в соответствии с принципами деконструкции, интертекстуальности, дискурсивности, нарративизма и пр. При обсуждении ее организации мы разместили спектр исследования на «территории» между языком, текстом и дискурсом. Последнее обусловлено специфическими особенностями самой постмодернистской историографии, которая предполагает предшествующее любому пониманию реальности формирующее влияние языка, а также вытекающую отсюда множественность исторических реальностей - языковых игр и их интерпретаций. Радикализм данного тезиса обернулся для историографии последних десятилетий интенсивным обсуждением вопросов языка в самых разных его видах и проявлениях. Осуществляемый на этом фоне анализ специфики дискурса как профессионального языка текстопорождающей деятельности историков был объединен с семиотическим подходом, что привело к формированию оригинальных дискурс-аналитических исследовательских практик, а также к углубленным теоретическим разработкам концепции дискурса как нарратива.

Три обозначенные парадигмы — классическая, неклассическая и постнеклассическая - формировались последовательно, постепенно, но не сменяли друг друга, а продолжали сосуществовать, порождая тем самым ситуацию подлинной нестабильности, «революционности» (в терминологии Т. Куна) на «территории» современной эпистемологии истории: порой они неплохо «уживались» и взаимодействовали между собой, подчас выказывали взаимную неприязнь и даже открыто конфликтовали, что делало саму возможность коммуникации между ними неприемлемой. Все они продолжают функционировать и по сей день, - их совместное бытие есть то, что определяет облик современной эпистемологии истории, саму ее проблемно-тематическую организацию, еще окончательно не оформившуюся, динамичную, вбирающую в себя опыт самых разных исследовательских и методологических течений. И это есть то, что мы приняли как должное, и, отталкиваясь от чего, выстраивали дальнейшую рефлексию по поводу организации современной «территории исторического».

Касательно этой последней нас интересовала, в первую очередь, возможность разработки и обоснования идеи межпарадигмалъного синтеза, выявления тех основополагающих, универсальных тенденций, которые могли бы считаться дополнительными, объединяющими совместные интересы и историков антропологической ориентации, и структуралистов, и постмодернистов. В идеале, эта общая платформа («средняя позиция») призвана выступить в роли связующего звена между классикой, неклассической и постнеклассической парадигмами современной эпистемологии истории. В данном случае основанием синтеза для нас выступают положения классической эпистемологии, в полной мере подтвердившие свою теоретическую значимость за период вот уже более чем семидесятилетнего существования. Соответственно, нововведения последующих — неклассической и постнеклассической парадигм - получают оценку, исходя из их согласованности или же, напротив, расхождения с идеалами классической рациональности.

Однако, несмотря всю очевидную приверженность классическим стереотипам, стратегия выработки «средней позиции» на современной «территории исторического» видится нам не в безусловном предпочтении одной из трех ее ключевых парадигм (а именно, классической) и не в отвержении всех прочих познавательных перспектив, а в их объединении, синтезе. Синтетическое обобщение их наиболее продуктивных в эпистемологическом плане достижений представляется тем более важным, что каждая парадигма вносит свой собственный, неповторимый вклад в оформление идейного облика современной территории исторического». В этом плане многие разработки неклассической и постнеклассической парадигм могут быть расценены как безусловно продуктивные, способные мощно двинуть вперед и качественно расширить спектр традиционных антропологических исследований, дать этим последним новый и подчас неожиданный импульс развития.

В поисках «общих мест» между классикой и неклассической версией современной эпистемологии истории мы установили, что им обеим свойственен гносеологический оптимизм, выражающийся в уверенности в возможности адекватного постижения прошлого (в первом случае, посредством максимальной активизации познавательных усилий ученого-историка, личность и творческое сознание которого играют первостепенную роль в процессе реконструкции- прошлого; во втором - путем выявления в прошлом неких основополагающих структур, выступающих основой и связующим звеном всего произошедшего). В дальнейшем это позволило нам отграничить классическую и неклассическую познавательные конфигурации от постнеклассического проекта, пропагандирующего принципиальную релятивность, невозможность проникновения в глубины прошлого.

Существенная разница между классической и неклассической парадигмами заключается в том, что если первая характеризуется принципиальным антропологизмом; то вторая выстраивается на основе признания «смерти субъекта». Это значит, что найти платформу для синтеза классической и неклассической парадигм, пытаясь увязать структуралистский проект преодоления «антропологической иллюзии» с изначально «человеческими» параметрами классической рациональности, в принципе невозможно. Контраст между ними налицо, и здесь просто бессмысленно искать точки соприкосновения. Косвенная же возможность синтеза классической и неклассической парадигм видится нам не в самом «теоретическом антигуманизме» (в терминологии JI. Альтюссера), а в некоторых производных от него идейных проектах, ставших следствием констатации «бессубъектности» исторического процесса. Речь идет, во-первых, об активизации «полевых» аспектов истории культуры, а во-вторых, о внедрении на «территорию исторического» новаторской структуралистской идеи «разрывов».

На наш взгляд, «история человека» в ее классическом понимании -история отдельных личностей и их взаимоотношений - вполне может быть дополнена историей всевозможных «полей» и структур, в которые человек вписан и которые в значительной мере определяют его жизнедеятельность. И вовсе не обязательно при этом возводить во главу угла их принципиальную «безличностность», как это делали мыслители-структуралисты. Их «надындивидуальный» характер и так очевиден, но это не значит, что они обладают каким-то самостоятельным, «сверхчеловеческим» бытием. Человек выполняет в них определенные функции, однако, функционируя в рамках тех или иных структур, он при этом все равно остается субъектом, - без него в истории вообще ничего не происходит.

С этих же позиций безусловного приоритета классики может быть оценен и еще один структуралистский проект, нацеленный на обогащение арсенала историка дискретными и дисконтинуальными представлениями. Как и в случае с «полевым поворотом», попытка создания «прерывной» истории представляется нам ценной не сама по себе, а в качестве средства акцентировки специфики отдельных локальных отрезков исторического процесса. Совмещая данный проект с идейными установками классической рациональности, можно выдвинуть предположение, что традиционная история как наука о человеке только выиграет, рассматривая свой предмет на фоне дискретной интерпретации исторического процесса. Это позволит подчеркнуть особенности мировосприятия человека той или иной конкретно-исторической эпохи, своеобразие его мировоззрения, ментального склада, стиля жизни и т.п.

Как видим, несмотря на все свои очевидные различия, классическая и неклассическая парадигмы современной эпистемологии истории могут быть признаны не взаимоисключающими, а дополнительными. Фундаментом их консолидации выступают методологические принципы классической рациональности, дополненные не противоречащими их сути теоретико-познавательными достижениями неклассического образца. Адаптированные применительно к запросам классики «полевые» и дискретные аспекты исторического познания способны существенно расширить его традиционную антропологическую проблематику, - но, не вынося за скобки субъект как принципиально активное и деятельностное начало, творца истории. Т.е. на первом месте всегда должен быть человек, субъект, а в качестве иллюстративного1 -материала к базовой антропологической проблематике вполне допустима расшифровка его деянии на уровне «полевого», структурного анализа, а также в терминологии «истории разрывов». С указанной оговоркой оба эти неклассических проекта могут быть признаны созвучными идеалу классической рациональности, способствующими выявлению ее новых, ранее не рассматривавшихся аспектов.

Обратившись далее к выявлению моментов преемственности между неклассической и постнеклассической парадигмами исторического познания, мы установили, что в постмодернизме находят свое продолжение и логическое завершение многие структуралистские проекты, в частности, попытка идентифицировать всю историческую действительность с суммой дискурсов, в которых эта действительность нам представлена. Переходят из неклассического в постнеклассическое состояние и идея «смерти субъекта», и абсолютизация «прерывностей», и проект реконструкции истории как суммы особых социоисторических «полей», которые приобретают в постмодернизме сугубо лингвистическую окраску, становятся по преимуществу языковыми, дискурсивными, текстовыми («Нет ничего вне текста» - Ж. Деррида). Все это свидетельствует о том, что неклассическая и постнеклассическая парадигмы исторического познания являются глубоко родственными, и в них, даже при поверхностном ознакомлении, можно обнаружить немало «общих мест».

Гораздо сложнее выявить платформу, . для синтеза между постнеклассической парадигмой и классикой или «традиционализмом», как ее еще иногда называют приверженцы нового постмодернистского веяния. Причина этого в том, что постмодернистами были последовательно отвергнуты все основополагающие принципы предшествующей историографии. Однако в поисках синтетических тенденций на современной «территории исторического» перед нами все же встала задача выявления возможных точек соприкосновения между ними5. В ходе проведенного анализа- мы выяснили, что, несмотря на все различия, имеющиеся между классикой и постнеклассической эпистемологией, между ними можно найти общую платформу - ту, на которой сойдутся интересы историков-традиционалистов и- наиболее осмотрительных постмодернистов. Такая «средняя» или «умеренная» по духу позиция исходит из того," что невозможность «прямого восприятия реальности» вовсе не означает отрицания-реального исторического прошлого как такового. «Средняя позиция»* между постмодернизмом и традиционализмом базируется на признании наличия реальности вне дискурса - независимой от наших представлений о ней- и, вместе с тем, активно на эти представления воздействующей.

Следовательно, «конструирование» реальности историком не может быть произвольным, и в силу этого сведение всего богатства исторического опыта только к языку, тексту и дискурсу является недопустимым, недостаточным, требующим своего дополнения хотя бы за счет реконструкции лежащих в его основании глубинных ментальных пластов. Тем самым, актуализируется одна из ключевых тем классической эпистемологии истории - реконструкция ментальностей, что и подтверждает нашу мысль о принципиальной возможности обнаружения «общих мест» между постмодернизмом и традиционализмом. «Средняя позиция» между ними не приемлет, в целом, крайностей «лингвистического поворота», но, вместе с тем, ориентируется на переосмысление исторической дисциплинарной практики в свете вновь открывшихся перспектив.

В этом плане платформой для синтеза постмодернизма и традиционализма может выступить совокупность положений из числа тех, что были сформулированы в русле «лингвистического поворота» и могут теперь найти применение в целях расширения традиционного (классического) «поля» эпистемологии истории. Это, к примеру, признание того, что историческое знание неизбежно включает в себя известное «противостояние» прошлого и настоящего, где настоящее порой слишком сильно «давит» на прошлое, что первоисточники ничего не «сообщают» напрямую, что факты отбираются, а не просто выставляются на всеобщее обозрение, что задача научного объяснения неразрывно связана со способностью человеческого мышления к ретроспекции, и что каждая историческая работа в каком-то смысле формируется эстетическими и политическими предпочтениями ее автора. Чисто теоретически вышеперечисленные факторы серьезно компрометируют работу историков, но на практике они могут быть сведены и, как правило, сводятся к вполне разумным пропорциям и соотношениям.

В заключение хотелось бы отметить, что, несмотря на все очевидные различия, ключевые парадигмы современной эпистемологии истории видятся нам не взаимоисключающими, а дополнительными. Это три сообщающиеся плоскости, на стыке которых выстраивается единое здание современной эпистемологии истории. Частично они пересекаются между собой, иногда перетекают друг в друга (примером чего может служить легко прослеживающаяся преемственность между неклассической и постнеклассической парадигмами), а временами друг другу противоречат (как, например, в случае с признанием решающей роли субъекта в рамках классической парадигмы и возвещением о его «конце» или «смерти» в структурализме и постструктурализме). Однако данные противоречия ничего не меняют в существе вопроса, так что антропологический, структурный и лингвистический подходы, если не возводить во главу угла некоторые свойственные им крайности, способны вполне продуктивно взаимодействовать и дополнять друг друга. Они помогают глубже и, что самое главное, с разных точек зрения взглянуть на существо исторического, уяснить суть происходящих на современной «территории истории» перемен.

Список литературы диссертационного исследования доктор философских наук Гурьянова, Анна Викторовна, 2009 год

1. Автономова, Н. С. Деррида Жак / Н. С. Автономова // Современная западная философия. Словарь / Отв. ред. В. С. Малахов, В. П. Филатов. -М.: ТОН Остожье, 1998. - С. 125-126.

2. Автономова, Н. С. Концепция «археологического знания» М. Фуко / Н. С. Автономова//Вопросы философии. 1972. - № 10. - С. 142-150.

3. Автономова, Н. С. Мишель Фуко и его книга «Слова и вещи» / Н. С. Автономова // Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. -СПб.: A-cad, 1994. С. 7-27.

4. Автономова, Н. С. От «археологии знания» к «генеалогии власти» / Н. С. Автономова//Вопросы философии. 1978. - № 2. - С. 145-152.

5. Автономова, Н. С. Структурализм / Н. С. Автономова // Современная западная философия. Словарь / Отв. ред. В. С. Малахов, В. П. Филатов. -М.: ТОН Остожье, 1998. - С. 395-398.

6. Автономова, Н. С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках / Н. С. Автономова. М.: Наука, 1977. - 271 с.

7. Анкерсмит, Ф. Р. История и тропология: взлет и падение метафоры / Ф. Р. Анкерсмит. М.: Прогресс-Традиция, 2003. - 496 с.

8. Анкерсмит, Ф. Р. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков / Ф. Р. Анкерсмит. М.: Идея-Пресс, 2003. - 360 с.

9. Анналы экономической и социальной истории: Избранное. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2007. — 496 с.

10. Антипов, Г. А. Историческое прошлое и пути его познания / Г. А. Антипов. — Новосибирск: Наука, 1987. — 242 с.

11. Арон, Р. Избранное: Введение в философию истории / Р. Арон. М.: ПЕР СЭ; СПб.: Университетская книга, 2000. - 543 с.

12. Афанасьев, Ю. Н. Вчера и сегодня французской «Новой исторической науки» / Ю. Н. Афанасьев // Вопросы истории. 1984. - № 8. - С. 32-50.13,14,15,16