Философско-антропологическая природа эпистолярного дискурса тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 09.00.13, доктор философских наук Сапожникова, Наталия Васильевна

• Сапожникова, Наталия Васильевна
• доктор философских наук
• 2004

Оглавление диссертации доктор философских наук Сапожникова, Наталия Васильевна

ВВЕДЕНИЕ.

ЧАСТЬ I. ЭПИСТОЛЯРНЫЙ ДИСКУРС КАК ФИЛОСОФСКИЙ

НАРРАТИВ.

ГЛАВА 1. «Прошлое еще впереди»: общеэпистемологические аспекты звучащей и говорящей плоти».

ГЛАВА 2. Эпистолярий как письмо в режиме философствования.

ГЛАВА 3. Эпистолярный комментарий эпохи «предсмертного смешения».

ГЛАВА 4. Авторский голос в эпистолярном «диалоге с отсутствующим»: «У царей друзей не бывает».

ЧАСТЬ И. ЭПИСТОЛЯРНЫЙ ДИСКУРС КАК ИСТОРИОСОФСКО

АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН.

ГЛАВА 5. П.Я.Чаадаев об исторической миссии России: эпистолярнофилософическое «безумие».

ГЛАВА 6. Этическое через историческое: Н.В.Станкевич и его эпистолярное наследие.

ГЛАВА 7. Эпистолярный эйдос реформатора М.М.Сперанского.

ГЛАВА 8. Эпистолярное акмэ адепта самодержавия, консерватора

К.П.Победоносцева.

ГЛАВА 9. Проблемы личности и духовной свободы в России в «Письмах из Сибири» декабриста М.С.Лунина.

ГЛАВА 10. «Русский Танатос» Н.В.Гоголь в письмах о цене жизни, смерти и бессмертия.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Философско-антропологическая природа эпистолярного дискурса»

Актуальность темы исследования. Современный этап смены не веков -тысячелетий с их напряжённо - драматической конвергенцией настоящего в «живую» историю заставляет рассматривать последнюю как непосредственное переживание человеком историчности его бытия, в том числе в виде проекта реализации самого человека, «перемещённого» в прошлое. Личность третьего тысячелетия просматривается сквозь призму Феноменологии Духа с аккумуляцией энергопотоков на мировом перекрестке исторических сквозняков, создавших абсурдную ситуацию смыслоутраты и одновременно тоски по полифонично яркому жизненному миру, выступающему как пласт опыта. В среде философов развернуты дискуссии вокруг заявленных фаталистических проектов антропологической катастрофы и той деструкции человеческой природы, которая в последние годы принимает угрожающе зримые очертания. Но слышны голоса и тех, кто пытается постичь суть тайны человека, творческая проявленность присутствия которого в мире также самоочевидна.

Закономерная актуализация проблем историософско-антропологического, психо-лингвистического и нарративно-повествовательного звучания разновеликих сюжетов и тем связана также со всё более громко заявляющей о своем праве быть услышанной тенденцией гуманитаризации научного знания в целом и исключительной перспективности интегративных его форм, в частности. С постмодернистской «подачи» стираются некогда жесткие междисциплинарные рамки с преодолением узкоспециализированных предпочтений, расширяется ракурс обзора и совершенствуется концептуально-методический инструментарий. Согласно Ж.Ф.Лиотару, с изменением самого «статуса знания» меняется и роль исследователя: на смену «авторитетному эксперту» приходит «философ», который задает вопросы, адресуя их той реальности, которая всего лишь одна из множеств возможных описаний мира, ставящая под сомнение привычную для нас гарантированную однозначность.

Выход на новые эвристические возможности осмысления предельных вопросов бытия, а именно: специфики человеческого существования, предназначения человека и умения этим предназначением распорядиться -предполагает изучение не только феноменологии конструирования мира, но и самого феномена Человека в нём с расширяющимся поиском антропологических оснований различных, в том числе и не вполне традиционных для философской рефлексии модусов. К примеру таких, как удивительно пластичная и смыслоёмкая философско-антропологическая природа эпистолярного дискурса, впервые заявленного как предмет и объект философского анализа. В подобном контексте перспективна тема дуализма формирования выразительной личности XIX века через рассмотрение противоречивости процесса динамики смысложизненных ориентиров и ценностей в диапазоне индивидуального и социального, уникального и универсального с разрушением в конечном итоге целостности её мировосприятия. Это представляется сегодня необычайно симптоматичным и значимым, прежде всего, учитывая состояние современного российского общественного сознания, задача гармонизации структур которого настоятельно диктует важность осмысления опыта прошлого с позиций философско-антропологической проекции формирования личности и получения ответа на вопрос о способах ее самоактуализации и самовыражения сквозь призму «истинности» и «ложности» бытия, индикатором чего и стал в XIX веке рассматриваемый эпистолярный дискурс.

По степени самораскрытия личности и исключительности влияния на общество он вполне может претендовать на самостоятельную роль не только в качестве «занятного, хотя и крайне специфичного» литературно-экзистенциального прецедента. Письма той поры перерастают отведенные им многовековой историей рамки, свидетельствуя, с одной стороны, о рождении оригинальной исповедальной традиции. С другой - демонстрируют поразительно талантливую открытость личности навстречу миру с её способностью прочитывать человеческие смыслы реальной, невыдуманной действительности, переводя информацию на язык философический с помощью эпистолярных средств «повседневного бытования». Человек стремился преодолеть ограниченность своего индивидуального бытия путем постижения собственной экзистенциальной аутентичности, очерчивая в который раз феномен своего Ф присутствия в этом мире, но уже посредством эпистолярного дискурса, метафизичность природы которого до сих пор не изучена.

Между тем в XIX в. он проявил себя как тончайший индикатор, засвидетельствовав начало процесса деформации всей системы смысложизненных ценностей с их теориями «крови по совести», «героя и толпы», «прикладной», почти ницшеанской вседозволенности «исключительной личности», крушившей разделительную полосу между анархией и свободой. Обнаруживая явные кризисные признаки и в самом рабочем механизме власти, с ф его «подачи» был создан прецедент «русских Гамлетов» и «русских королей Лиров». Увидеть подобную дихотомию и осмыслить её на историософском уровне мог лишь поистине универсальный разум, объявший своим взором «абсолютное совершенство» и «недостижимое благо». Первым это предложил сделать в своем эпистолярно-философическом цикле П.Я.Чаадаев, почему тогда и складывается формула «русский - синоним философствующий» как свидетельство особой широты русской души. Она и в дальнейшем оказалась неприкаянной, требуя своей многомерно антропологической проекции в Ф историософской, психо-лингвистической и социокультурной практиках, сводимых в единый эпистолярно-дискурсивный план.

Анализ всепроникающей метафизической универсализации эпистолярного дискурса позволяет осознать масштабы философского творчества XIX в. на уровне конструирования микромира письма как своего рода элемента Сотворения мира, когда человечество предстает в едином качестве - Творца, Философа, Мыслителя, Личности, а сам процесс понимания этих миров - описать как эпистолярно-антропологический модус бытия. Исходя из реалий сегодняшнего дня, мы вполне способны оценить степень значимости Ф эпистолярного жанра, сумевшего продемонстрировать удивительные конверсионные возможности эпистолярно-рефлексивной самоидентификации личности и ее творческого самораскрытия, в том числе на уровне превращения эпистолярия в философский текст и философское письмо. И хотя эпистолярный жанр в классическом его варианте, видимо, ушел в прошлое, учитывая эвристически методологическую функцию принципа отражения противоположностей в решении проблемы повторного отрицания в процессах развития (первоначально существующее качество, отрицаясь и переходя в свою противоположность, со временем вновь восстанавливается на новой основе) и присущую письму коммуникативную универсализацию транспонирования смыслов, надежда на возможное возрождение, пусть и в новой структурно-композиционной форме, все-таки остается. Основанием к этому служит тысячелетняя история его развития, органично вписавшаяся в эволюцию цивилизации и философской мысли, не только сопровождая человечество в его историческом пути, но во многих позициях меняя векторы направления этого процесса. Говоря словами М.М.Бахтина, «огромные . массы забытых смыслов .в определенные моменты дальнейшего развития диалога . вспомнятся и оживут в обновленном (в новом контексте) виде. Нет ничего абсолютно мертвого: у каждого смысла будет свой праздник обновления»1.

Степень разработанности проблемы и теоретическая база исследования. Предложенная к рассмотрению тема появилась как результат цившизационных, следовательно, научно-параднгмачьных трансформаций с их уходом от универсализации исторических схем. Сам факт «опредмечивания» эпистолярного дискурса феноменален и связан с процессом деобъективизации мира истории, с одной стороны, и обнаружения нестандарности приемов работы с текстами на уровне расширения онто-эпистемологических резервов (М.Фуко, Х.-Г.Гадамер, М.Хайдеггер, М.де Серто, Ж.Деррида, П.Рикер и др.), с другой.

Хотя тема диссертации в заявленной автором редакции пока в философской литературе не ставилась, она опирается в своей основе на более чем солидный научный «актив», позволивший определить предмет и объект исследования, сформулировать его задачи. Тем самым предполагается синтезирование

1 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / М.М.Бахтин. - М., 1986. С. 393. философско-антропологического и историософско-социокультурного подходов, отразивших в себе напластование разнородного круга источников по различным уровням социально-гуманитарного спектра знаний, сведенных в единую эпистолярно-дискурсивную ось в её оригинальном хронотопе - «русском» Х1Х-м веке.

Изучение философско-антропологической природы эпистолярного дискурса базируется на тематических наработках предшествующих эпох, прежде всего русской философской мысли и философской антропологии. Труды основателей последней - Л.Фейербаха, М.Шелера, Г.Плеснера, де Шардена придали современной, в том числе отечественной философской антропологии, впечаляюще масштабный онто-гносеологический статус, синициировав взрывной интерес к антропологизации всей системы представлений о человеке как «познаваемо-познающем» объекте (М.Вебер, Н.Гартман, А.Ф.Лосев, С.Л.Франк, Н.А.Бердяев, Б.В.Вышеславцев, И.А.Бутенко, Г.С.Батищев и др.) и свёртыванием абстрактно-умозрительного подхода к разрешению связанных с этим метафизических проблем («синтетическая концепция» А.Гелена, «культурная антропология» Э.Кассирера, «философия жизни» Ф.Ницше и Э.Гуссерля, «научная феноменология» де Шардена, «новый рационализм благоговения перед жизнью» А.Швейцера).

Поиск ключа «метаантропологического онтогенеза» «неявного, имплицитного» позволил проявиться на удивление пластичному эпистолярному дискурсу. Его рождение стало результатом институции общегуманитарной мысли (Э.Гуссерль, Х.Уайт, Э.Штрёкер, Т.Кун, К.Хукер, М.М. и Н.М.Бахтины, Ю.М.Лотман), обнаружившей и в новом тысячелетии пароксизм и остроту проявленных еще философской традицией ХУШ-Х1Х вв. вопросов в части сопряжения духовных оснований антропологическому пониманию истории. Особенное место и роль в этом плане отведены русской философской мысли Х1Х-начала XX вв., которой изначально были присущи историософско-антропологическая направленность, глубинный онтологизм, духовность, нравственный максимализм, сращивание идеи и личной судьбы, персонифицированного микрокосма с макрокосмом, стремление вписать в мировой процесс жизнь каждого народа и отдельного человека, почему во многих случаях именно в России и были предвосхищены многие позднейшие психософские озарения (В.Ф.Одоевский, В.С.Соловьев, Н.Я.Данилевский, П.Л.Лавров, Н.К.Михайловский, Н.А.Рожков, В.М.Хвостов, Г.Г.Шпет, Н.И.Кареев, А.С.Лаппо-Данилевский, А.Ф.Лосев, С.Л.Франк, Н.А.Бердяев, Л.Шестов и др.) Хотя основополагающие историософско-антропологические внетеоретические концептуальные уровни вызревали в малых повседневно-экзистенциальных и литературных формах, становившихся судьбой их авторов и судьбой России. Так, как это случилось с «Письмами к даме*» П.Я.Чаадаева, заложившими методологический каркас собственно русской философской традиции и общественно-политической мысли XIX в.; перепиской Н.В.Станкевича, немало содействовавшей зрелому оформлению русской литературной критики; письмами Н.В.Гоголя, предвосхитившими теоретические инициации В.Розанова и современных психософов и грамматологов.

Избранное автором «философско-эпистолярное целеполагание» потребовало обращения к широкому кругу источников по философии и методологии истории, психологии и лингвистики, культурологии и философской антропологии. Современный уровень состояния последней является предметом углубленного анализа в работах П.С.Гуревича, Б.Т.Григорьяна, В.А.Подороги, К.Н.Любутина, В.С.Степина, В.И.Плотникова, Л.А.Мясниковой, А.В.Перцева, Е.Г.Трубиной,

B.С.Невелевой и др. В условиях кризисной симптоматики, заявившей о себе в сфере философской антропологии, очевидны онтологические резервы, не раскрытые до сих пор в полной мере. Между тем как они имеют давние традиции своего метафизического «приложения» в трудах Августина Блаженного,

C.Кьеркегора, К.Г.Юнга, а также критических инициациях М.Хайдеггера и особенно философских парадоксах Ф.Ницше. В работах «Рождение трагедии из духа музыки» (1872) и «Сумерки кумиров, или как философствуют молотом»

1888) он поднял исторический процесс на уровень творчества отдельных личностей, указав при этом на принципиальную непознаваемость истории, понимаемую им как особое «поле» личности и ее времени. Вопреки логике Ницше это как раз и предопределило эпистемологическое напряжение и оказалось поразительно созвучно с общефилософским и содержательно-смысловым концепт-модусом эпистолярного дискурса как органики слияния феномена жизни и времени человеческого бытия, судьбы и психологизма личности, истории и философии, культурно-исторической символики и языково-коммуникативных оснований мышления и общения. Подобная проблематика заявлена в работах Х.Ортега-и-Гассета, Э.Фромма, К.Лоренца, Ю.М.Лотмана, И.С.Кона, В.В.Кима, Н.В.Блажевича, Н.Н.Трубникова, Б.С.Успенского, Л.А.Когана, Г.А.Чупиной, Ю.И.Мирошникова и др.

Вызревание» эпистемного поля эпистолярного дискурса происходило путем существенной «корректировки» сциентистски устоявшихся представлений о философских обоснованиях исторического процесса в целом (Л.Февр, Р.Дж.Коллингвуд, И.С.Кон, К.Поппер, К.Ясперс, А.Ахиезер, Е.Б.Рашковский), текстово-нормативной и текстово-диалогической организации мира (Н.Хомский, Л.Витгенштейн, М.де Серто, П.Рикер, И.Дройзен, М.А.Барг, В.В.Розанов, Н.О.Лосский, Ю.М.Лотман, Б.Дубин, А.И.Рейнблат, К.А.Андреева), а также расширения историософско-культурологического концепт-диалога прошлого и настоящего, выступающего к тому же по отношению к первому в качестве «состоявшегося» будущего (М.М.Бахтин, Д.С.Лихачев, Ю.М.Лотман, Б.С.Успенский, А.Я.Гуревич, Ф.И.Гиренок), что высвечивало дополнительные семантические и онто-гносеологические связи и проблемные уровни.

Традиционализму противопоставлялись различные «реконструкционные дубли» прошлого, на основе которых (с созданием собственных верификационно-онтологических систем) философы приступили к разговору о проблемах современности (Х.-Г.Гадамер, Ю.Хабермас, Х.Ортега-и-Гассет, М.Хайдеггер, П.С.Гуревич), способах презентации человека во времени, в том числе посредством «археологического» и «стратиграфического» «расчленения-поиска» (Э.Гуссерль, Ж.-П.Сартр, М.Мерло-Понти, П.Рикер, М.Фуко, М.К.Мамардашвили, А.В.Гулыга, В.А.Подорога, Н.Н.Трубников, И.М.Савельева,

А.В.Полетаев, Ю.А.Левада), нелинейности и личностном измерения истории (В.С.Библер, М.Я.Гефтер, И.Я.Лойфман, Б.В.Емельянов, В.И.Копалов), а также онто-методологических основаниях разноуровнего постижения смыслового ^ измерения бытия (В.Франкл, Н.А.Бердяев, А.С.Ахиезер, Л.С.Выготский, М.М.Бахтин, С.Л.Рубинштейн, В.С.Библер, Г.Л.Тульчинский, В.В.Ким и др.), в том числе психоаналитической и «психософской» деструктивности сознания и поведения (Н.М.Михайловский, Ф.Ницше, З.Фрейд, Э.Фромм, Э.Дюркгейм, М.Вебер, А.Маслоу, Дж.Шлиен, А.А.Гусейнов, Ю.А.Арутюнян, А.В.Курпатов, А.Н.Алёхин), включая удивительно тонкие наблюдения Л.Фейербаха, по существу, предвосхитившие в некоторых позициях более поздние концептуальные проекции психоаналитики.

Опора на вышеперечисленные научные направления позволила очертить метафизические рамки эпистолярного дискурса как базиса для разработки его концептуальной схемы. В её предметное поле было внедрено понятие «традиция» за счет углубления исторической доминанты, неизбежно глобализируя не только сам факт присутствия человека в «историческом режиме» освидетельствования эпохи (в том числе, в микроэпистолярных срезах), но поднимая глубинные пласты психодинамики проявления исключительных, никогда более не повторяющихся личностных качеств и свойств, нестандартно ^ заявляющих о себе в философско-аптропологическом и историософском планах через человек-принцип. Поэтому исключительную значимость в изучении природы эпистолярного дискурса приобрели центральные гносеологические проблемы философской антропологии и культуры, философии истории и психологии, выходящие на смысл истории и феномен присутствия человека в ней, сущность коммуникативного конституирования личности, в том числе посредством психологизации диалога (не исключая власти), идентификации и самореферирования (Х.-Г.Гадамер, Э.Фромм, Б.Д.Парыгин, А.Ахиезер, Ю.Хабермас, И.А.Ильин, М.М.Бахтин, В.С.Библер и др.), концептуального # видения «Я»-личности, эволюции сознания и дискурсивной опосредованности самопонимания человека на уровне философской культуры, в том числе текстовой (М.Бубер, И.С.Кон, И.Я.Лойфман, М.К.Мамардашвили, Э.В.Ильенков, Е.Г.Трубина, И.В.Цветкова и др.), что существенно проясняло суть предметно-синтезирующего ядра эпистолярного ракурса.

Вместе с тем решающим звеном в инициации заявки на эпистолярный дискурс стало рождение новой парадигмы, получившей в ряде гуманитарных наук название дискурсивно-нарративного, т.е. повествовательно - текстового поворота со «смешением горизонта текста и горизонта читателя» и морфологического растворения их в философии нарратива (Х.Арендт, П.Рикер, Д.Карр, Й.Брокмейер, Р.Харре, Х.-Г.Гадамер, И.В.Янков) и междисциплинарной нарратологии (Г.Уайт, Р.Шафер и др.) Этот поворот был резко усилен антропологической доминантой, что позволило в конце XX в. говорить о «философско-антропологическом ренессансе» с его обращением к нарративной истории, в канву которой оказались органично вплетены микросюжетные композиции с использованием, в том числе метода «эпистолярного стоп-кадра».

В рамках заявленных направлений философской мысли происходило вызревание структурно-логических оснований для предметного разговора о статусе нарративно-эпистолярных текстов не только как источников личного происхождения и уникальных исторических свидетельств-характеристик уровня развития культуры той или иной эпохи в целом2. При определенных условиях они могли выступать как специфичные текстовые «проекции-опыт» философского освоения мира с выходом на уровень «философских текстов» (И.В.Цветкова), демонстрируя, с одной стороны, собственные онто-гносеологические резервы «философствования без философии», с другой, -идентифицируя «истину философии» в «истине человеческого присутствия» (М.Хайдеггер).

Приближают к осмыслению природы эпистолярного дискурса, способного к сублимации в качестве метаэпистолярия, исследования проблем философской проекции письма как особого грамматологического процесса-олерш/ш/ написания с его верификационно-смысловыми и «конструкционно-деконструкционными»

2 См., напр.: Наивное письмо: Опыт лингво-социологического чтения. М., 1996. возможностями, в том числе на уровне «телесной практики», что нашло свое отражение в работах М.Фуко, Э Гуссерля, Ж.Деррида, В.В.Розанова, И.Гельба, А.Волкова, А.Кондратьева, В.А.Подороги, В.Е.Дмитриева; трансформации формы бытия и сознания в литературе, частично в эпистолярно-смысловом их отражении - Е.К.Созиной; стратегии письма с переходом в поле культуры на уровень опредмечивания дискурсивной практики - Ю.Л.Троицкого и Ю.В.Шатина, фиксирования текстово-культурологического её «следа» -Ю.М.Лотмана, Т.В.Лохиной, Е.Ю.Наумова.

Актуальность историософско - антропологического ракурса темы предопределила её близость к исторической антропологии, где, в свою очередь, также было предложено ломающее традиционное видение проблем исторического прошлого и эпистемно-философского их сопряжения через принципиально новые подходы, синтезирующие культурно-антропологические ряды («школа Анналов» - Л.Февр, М.Блок, Ж.Дюби, Р.Шартье, Ж.Ле Гофф), конструкционно-парадигмальные заявки в духе «новой исторической науки» и «интеллектуальной истории» (Л.Госсмэн, Л.Шайнер, Л.Орр) и - вновь обращение к анналам как непререкаемым авторитетам. Приоритетными стали направления изучения человека как субъекта в его историософско-антропологической и социокультурной обусловленности, когда, говоря словами Л.Февра, «существует только одна история - история Человека. в самом широком смысле слова». Непривычно новаторские методы получения информации принципиально нового качества (макро и микротематические срезы и практики, в том числе эпистолярные) позволили говорить о рождении новой методологии изучения прошлого - истории ментальности и в России (А.Я.Гуревич, А.И.Бегунова, Е.С.Лямина, Н.В.Старовер и др.) что нашло свое приложение и в источниковедческих наработках, посвященных изучению эпистолярного наследия. Главным онтологическим акцентом исторической антропологии, основоположником которой считается Марк Блок, стала инаковость чужой культуры (автора - интерпретатора), создавая коммуникативный диалог культур, размещенных в пространстве и времени.

Сама постановка изучаемой проблемы в той ее редакции, как это отражено в названии данной работы, стала заявлять о себе лишь в самые последние годы, вслед за нарративным всплеском открыв резервы смыслообразований в областях, которые ранее были зарезервированы за так называемыми традиционалистами и источнико ведами. Еще с XIX в. предпринимались первые шаги по историографической разработке «неизданных источников», в том числе на базе биографических исследований. Но лишь в 20-30-х гг. XX столетия подобный источниковый блок был резко актуализирован в онто-гносеологическом и методическом планах (Н.Л.Степанов, Л.П.Гроссман, Б.В.Казанский, Ю.В. Готье, Н.Н.Фирсов, А.Леднев и др.), расширив тематический ракурс до масштабов «психологической прозы» (П.К.Губер, в 70-е гг. Л.Я.Гинзбург) и создав прецедент трансформации «банального» в канал зрелого литературоведения и психоистории.

Исключительный вклад в осмысление рассматриваемой проблемы на историософском уровне, не исключая общетеоретических проблем эпистолографии, культуры письма, его функциональной стратегии «порождения экзистенциального смысла» с позиций семиотики и семантики, был внесен московско-тартусской школой, возглавленной Ю.М.Лотманом, получив логическое продолжение в глубоких, тематически и стилистически разноплановых исследованиях Б.А.Успенского, В.М.Живого, И.А.Паперно, И.Н.Данилевского, А.Л.Юрганова, А.Я.Гуревича, Н.Л.Пушкаревой. В трудах историков, филологов, философов, искусствоведов, психологов и даже юристов, нередко на стыке научных интересов, полностью или частично затрагивались разновеликие пласты жизни эпистолярных форм, послужив основанием научного разговора о специфике эпистолярного жанра с его семантико-стилистическими и лексикологическими особенностями. Чрезвычайный интерес в этом плане представляют цикл работ историка Н.Я.Эйдельмана о декабристе М.Лунине, А.С.Пушкине, А.И.Герцене, исследование Е.Н.Марасиновой («Психология элиты российского дворянства последней трети XVIII века». М., 1999), труды западных русистов -Тодда III У.М. («Дружеское письмо как литературный жанр в пушкинскую эпоху». СПб, 1994), И.Паперно («Семиотика поведения: Николай Чернышевский - человек эпохи реализма». М., 1996), Е.Н.Дрыжаковой («Герцен на Западе. В лабиринте надежд, славы и отречений. СПб, 1999).

Вторжение на территорию нарративно-исторического повествования эпистолярного дискурса, превращающегося в объект историософско-антропологического своего перерождения, стало научным фактом, требующим серьезного внимания с позиций изучения природы подобной репрезентации как самого жанра, так и «человека пишущего во времени», специфики метафизической проявленности эпистолярно-ментальных образов, а также оригинальности информационно-текстового, коммуникативного-смыслового, психо-лингвистического их кодирования на уровне эпистолярно-философской мысли (а не только писем как конструкционно-организующей ее формы), пластично «растворенной» в имманентной потребности человека к полноте бытия и расширяющей возможности самой ее интерпретации в философско-антропологической проекции специфичной эпистолярно-отсроченной формы.

Эпистолярный дискурс в силу указанных особенностей междисциплинарного своего звучания имеет различные модусы. Главным и определяющим в контексте нашей темы является философско-антропологический, позволяющий выявить субстанциональные параметры природы самого данного феномена как экрана, на котором оказался проявленным лик человека XIX в. В свою очередь, последний предельно (и даже запредельно) ярко эпистолярно визуализировал собственные антропологические и гуманитарно-трансцендентальные потенции, раскрыв в письме колоссальный резерв смыслообразований (в том числе и такой, как проблема ложного сознания) и обнаружив дополнительный источник саморазвития как homo faber-epistoljaricos (человек эпистолярно-творческий), homo ludens (человек играющий), а также, несмотря на все оговорки Э.Кассирера, homo symboliens (человек символический), homo historíeos и даже - как предтеча ницшеанского сверхчеловека.

Тем самым обзор состояния изученности проблемы позволяет констатировать известную степень готовности философской науки к предметному разговору о имманентно-содержательной наполненности эпистолярно-дискурсивного феномена, что свидетельствует, с одной стороны, о закономерном и устойчивом интересе к объекту исследования; с другой - о наличии серьезных исследовательских пробелов в его изучении, прежде всего на уровне комплексного философского, историософско-психологического, эмпирического и трансцендентно-антропологического синтеза начал проекции той великой Гуманистической Науки о Человеке, которая, по представлению Э.Фромма, есть основа Прикладной Науки и Прикладного Искусства Социальной Реконструкции. Как видится, её основания и должны стать базовыми при изучении эпистолярного дискурса XIX в. как философско-антропологического, историософского и социокультурного феномена, продуцируя многообразие методических приемов и средств его исследования, многоплановость сюжетной орнаменталистики и нетривиальность разговора о «человеке во времени».

Объект и предмет исследования. Объектом данного диссертационного исследования является эпистолярный дискурс XIX в. как философский нарратив, с одной стороны, и синтез массового и индивидуального, типического и особенного, историософско-антропологического, социокультурного и психологического, с другой. Предметом - природа философско-антропологической трансформации интерсубъективных смыслов «рефлексионно-эпистолярного бытования» на уровне самоидентификации личности через репрезентативно-эпистолярный «звуковой код», позволяющий вычленить способы и методы взаимодействия с историческим опытом, пониманием как прошлое, того человека XIX в., который посредством письма ответил па своем уровне на основополагающие вопросы философского бытия. Обнаружение предметно-онтологического поля стало результатом кропотливой исследовательской деятельности автора в крупнейших архивохранилищах, большой выборочной работы по отысканию колоссальной по объему, уникальной по содержанию и ныне практически забытой переписки, опубликованной в исторических журналах-публикаторах XIX - нач.ХХ вв., а также приданию эпистолярным раритетам нового метафизического статуса в связи с изменением методико-исследовательского ракурса зрения.

Цель и задачи исследования. Учитывая то, что за категориально-рецепционным уровнем понятия «природа эпистолярного дискурса» просматривается «сущность» и «режим существования» феномена, целью диссертационного исследования видится построение целостной философско-антропологической концепции эпистолярного дискурса как философского нарратива, с одной стороны, и историософско-антропологического «ноумена», с другой.

В качестве исследовательских задач автор выделил следующие:

-рассмотреть сущностные особенности и онтологическую специфику проявленности философской природы эпистолярного дискурса через нарративно-эпистолярную практику XIX в.;

-определить способы трансформации эпистолярных нарративов в философские тексты, выявив их философско-антропологические потенции;

-установить общесубстанциональные резервы структурно-классификационных параметров эпистолярного дискурса, способного к сублимации в качестве метаэпистолярия, дав авторскую его интепретацию ;

-предложить вариант трансформации-сопряженности индивидуального и социального, уникального и универсального в истории России XIX в. и в духовных исканиях современников через эпистолярно-коммуникативный канал озвучивания вопросов: о феномене личности и пределах её духовной свободы, цели и смысле бытия, цене жизни и смерти в России, месте российской истории и предназначении русского человека в ней;

-проанализировать отдельные звенья грамматологического процесса-оперсщии написания с его верификационно-смысловыми и конструкционными планами;

-выявить органику и специфику проявления эпистолярно-ментальных образов личности, оригинальности информационно-текстового, коммуникативного-смыслового, психо-лингвистического кодирования эпистолярно-философской мысли, пластично «растворенной» в имманентной потребности человека к полноте бытия и расширяющей возможности самой ее реализации в философско-антропологической проекции специфичной эпистолярно-дискурсивной формы.

Методологические основания исследования. Эпистемология проблемы эпистолярного дискурса как философско-антропологического феномена основывается на выводах отечественных и зарубежных авторов, раскрывающих отдельные составляющие самого онтологического процесса познания и частных его аспектов через рефлексию по поводу собственной методологии, не исключая элементов позитивистской, постпозитивистской, постмодернистской традиций, «школы Анналов», тартуской школы семиотики, экзистенциально-герменевтических наработок, прежде всего ученых УрГУ, а также РГГУ, Воронежского, Белорусского госуниверситетов.

Смысловое поле работы задается оппозициями философской антропологии и культуры «я - другой», «эпистолярный текст - философский нарратив», «культура эпохи - культура текста», «время - хронотоп», «ментальность - реальность», «рациональное - иррациональное», «архетип - хронотип - метатип» и т.д. Наш замысел в том, чтобы концептуально связать их в единую панорамно-проекционную картину проявления природы эпистолярного дискурса на уровне самораскрытия его сущности и режима «проявленности» существования в историософско-антропологическом и социокультурном ключе с опорой на «осевой» временной параметр - Х1Х-Й век. Поэтому для конкретизации общетеоретических положений и выводов закономерным в нашем случае стало обращение к поистине колоссальному эпистолярному наследию, текстам русских философов, документам и материалам по истории России, дневникам и воспоминаниям, историко-биографическому фактажу, что обеспечивает предметно-экспозионный ракурс эволюции эпистолярного дискурса.

Исходным концептуальным основанием является антропологический принцип, понимаемый нами как противоречиво-диалектическое единство уникального и универсального, индивидуального и социального, проявленное в феноменальной природе эпистолярного дискурса как концепта. Этот синтез позволяет выявить творческий потенциал событийной и экзистенциальной жизни людей, отправляющихся на поиски смысла и создание своей собственной истории через строительство «эпистолярно-бытийной конституции» современной им эпохи. То есть, говоря словами Гадамера, истина становится историческим процессом раскрытия, который происходит и который определяет нас или уже давно определил.

Эпистолярный дискурс рассматривается в работе как базовый феномен, вычленение онтологических резервов которого возможно на основе метода феноменальной редукции с опосредованием уникального и универсального через «философско-антропологическую экзистенцию» эпистолярного текста как проекции подлинного и неподлинного существования философски мыслящего человека, не являющегося философом по роду своих занятий. С этих позиций данный метод становится средством конструирования миров-феноменов - мира письма (как феноменологического способа презентации личности; самого процесса написания; визуально-телесного опыта, когда можно «думать» и рукой) и мира человека в условиях интерсубъективной обусловленности (не только пишущего, но читающего и интерпретирующего письмо) - сводимых в мир-феномен эпистолярного дискурса.

Принимая во внимание идеи фундаментальной онтологии об эпохах забвения и хранения бытия при изучении эпистолярного дискурса использован метод двойной интерпретации - текстовой и социокультурной, в сочетании со структурно-генетическим подходом. В последнем случае структурная сторона проявлена предметностью эпистолярно-философской мысли, а генетическая -индивидуальной оригинальностью авторов писем и реверсионными потенциями самих нарративных текстов как «отражательного экрана» «истинно-ложного» состоявшегося авторского «Я». Это позволяет интерпретировать сам антропологический принцип как противоречивое «взаимопрорастание-единство» личностного и историософского, уникального и универсального, слившегося в эпистолярном дискурсе в диалектико-опосредованный синтез жизни людей и жизни текста, когда рассказывание бытия и его «проживание» становятся одним и тем же по своей сущности феноменом, порой взаимозамещая друг друга.

Преломленная в эпистолярном дискурсе запредельность человеческого существования через синтез микро и макрокосма текста и языка, личности и социума, личной судьбы и исторической судьбы России как непрерывного процесса продуцирования значений и смыслов - требует использование элементов методов философской и аполитической герменевтики (в оригинальных версиях Г.Г.Шпета, А.С.Лаппо-Данилевского, И.Н.Данилевского, Х.-Г.Гадамера, П.Рикера, Р.Дж.Коллингвуда). Проблема понимания и интерпретации осуществима на базе философско-антропологического единства грамматологической, психоисторической и социокультурной их составляющих с привлечением историко-биографической реконструкции в случаях важности воссоздания бытийных аспектов и мыслей, вырастающих через эпистолярный дискурс до уровня философски значимых обобщений.

Учитывая междисциплинарный характер работы и значительный объем привлеченных источниковых материалов, естественным становится обращение к методу историзма как особой форме историософского сознания, оперирующей аргументацией по поводу того, что всякий акт познания, даже духовное бытие -ставшее, а личность - индикатор и катализатор всех исторических процессов. Это осознается на базе историко-логического, системно-концептуального принципов, в том числе, экстраполяции с соответствующими рефлексионными их потенциями. Предложенный А.В.Перцевым вариант типологического подхода к нравственному сознанию в виде метафилософского построения предельно обобщенных типов жизненной позиции, установок сознания и этосов умозрения имеет основания стать «рабочим» при анализе типажа жизненных позиций и диспозиций, речевых интенций-«проговариваний», вариабельности образа личности в её соотнесенности с вопросом о смысле бытия, а значит, жизни и смерти. В подобном контексте историко-психологический метод в редакции А.Л.Вассоевича, звучащий как предположение о том, что системно описать образ мышления людей, живших много веков тому назад и говоривших на определенном языке, можно лишь изучая господствовавшие в соответствующее историческое время психологические ориентации, органично дополняет предлагаемую конструкцию3.

Несомненно перспективен метод текстовой деконструкции - изучения авторского намерения (Фоккема) на основе сравнительно-типологического анализа эпистолярных полиисточников и того, что в момент написания текста было «за кадром» и даже самим автором не могло быть вполне осознаваемо (Ю.М.Лотман) с совмещением идеального образа, выстроенного в сознании пишущего письмо, и той реально-биографической трансформации его судьбы, что оказалось «выписано» уже самой жизнью.

Апробирование приемов сравнительно недавно заявленной «зеркальной симметрии» как принцип просматривается и на уровне эпистолярного дискурса. Разделение симметрии и асимметрии на две пары - онтологическую (существующую в объективной реальности) и гносеологическую (обусловленную познанием) - есть, по сути, отражение основного вопроса философии в той его форме, что «предписывает» всякому объекту ту и другую форму единства первого и второго. Развитие научного знания может быть охарактеризовано как поиск симметрии (т.е. непротиворечивость, себятождественность). Вполне вероятно, что прогрессивная составляющая в материальном мире (прежде всего, конечно, истории) - это переход от симметрии к асимметрии, а в познании -наоборот, причем симметрия выступает каждый раз как промежуточная цепь каждого этапа.

Производные этого методического приема в контексте нашей темы -«ломаная» асимметрия, асинхронизация как возможный эпистемологический «резерв-соположенность», полагаем, имеют основания быть «принятыми во внимание» с использованием своего рода проекционно-асиихронного метода «контраст-диалога», как в случае со сведением в единую тематическую плоскость эпистолярно-дискурсивных проекций писем «безумствующего

3 См.: Перцев A.B. Типы методологий историко-философского исследования / A.B.Перцев. -Свердловск, 1991; Вассоевич А.Л. Духовный мир народов классического Востока (историко-типологический метод в историко-философском исследовании)/ А.Л.Вассоевич. - СПб., 1998.

20 философа» П.Я.Чаадаева и «интеллектуала-гуру» В.Н.Станкевича, реформатора М.М.Сперанского и консерватора К.П.Победоносцева, декабриста-бунтовщика М.С.Лунина и писателя Н.В.Гоголя. Эпистолярный «генофонд»» их наследия оказался необычайно перспективен для превентивно-философской по его поводу рефлексии. В развернутой недавно на страницах «Вопросов философии» дискуссии по поводу выхода «Новой философской энциклопедии» резонно прозвучал вопрос о том, почему в ряд великих русских писателей, названных современными энциклопедистами - философами (Л.Толстой, Ф.Достоевский), не попал, к примеру, Н.Гоголь4. Самой своей «эпистолярной судьбой» эти люди подтвердили подлинность своего историософского присутствия, отразив посредством писем некую «асимметричную запредельность» собственного экзистенциально-эпистолярного «бытования» и наметив ориентиры последующей трагической эволюции истории Отечества и философско-антропологического резерва самой «русской думы».

Принцип предпочтения в выборе того или иного метода, либо синтеза нескольких одновременно зависит от историософско-психологической «фактуры» самого текста, философско-культурологической наполненности и информационно-смысловой перспективы эпистолярия, органики его слияния или, напротив, диссонанса с личностью писавшего и адресата, интерпретационной «интриги» вокруг появления письма и его роли в формировании общественного сознания, способов доставки в руки конкретного адресата, а также целевой установки и «рабочей гипотезы» исследователя. Это позволяет получить ответы на принципиально важные онто-гносеологические вопросы философии. В том числе - рельефнее визуализировать структурную органику самого поля письма, или того, что сегодня названо имплицитным (и, не исключено, эпистолярным) актом cogito.

Научно-практическая значимость исследования. Учитывая, что исследование носит междисциплинарный характер, совмещая историософско-антропологический, психолингвистический, социокультурный и

4 См.: Обсуждение «Новой философской энциклопедии» (материалы заочного «Круглого стола») // Вопросы философии. 2003. № 2. С. 19 - 20. источниковедческий планы, разработанная философско-антропологическая концепция эпистолярного дискурса позволяет конкретизировать исходно-интенциальные генетические его параметры, существенно корректируя масштабы онто-гносеологических перспектив изучения «феномена человека» через «феномен письма» за счет расширения самого предметного поля и философско-антропологических его «маркеров».

Концептуальное ядро выстроено на материалах поисково-источниковедческой исследовательской деятельности автора в крупнейших архивохранилищах - ИРЛИ (Институт русской литературы - Пушкинский Дом); Рукописном отделе Российской Национальной Библиотеки (ОР РНБ); Российском государственном историческом архиве (РГИА); большой выборочной работы по отысканию колоссальной по объему, уникальной по содержанию и ныне практически забытой переписки, опубликованной в исторических журналах-публикаторах XIX - нач.XX вв. Это позволило выявить и впервые ввести в научный оборот ранее неиспользованные уникальные архивные материалы - личные бумаги

М.С.Лунина, Н.В.Гоголя), эпистолярные раритеты (Г.-Ф.ПарротаА в том числе, в полном объеме (М.М.Сперанского,Тапейрана) или использованные ранее частично (Ц.-Г.Лагарпа, В.А.Жуковского, Н.В.Станкевича, К.П.Победоносцева).

Поэтому материалы диссертации и публикаций по теме научного исследования могут быть использованы для разработки лекционных курсов по философии и методологии истории, философской антропологии и психоистории, источниковедению и социологии. Основные положения и выводы исследования нашли свое практическое применение в курсе лекций «Основы философии и методологии истории» и спецкурсе «Эпистолярный дискурс в историософии России», прочитанных автором студентам IV и V курсов исторического отделения гуманитарного факультета Нижневартовского государственного педагогического института и V курса исторического факультета Сургутского госуниверситета.

Апробация основных положений исследования. Основные идеи и положения диссертации представлены в монографии «Эпистолярный дискурс как социокультурный феномен: Россия - век ХГХ-й» (Екатеринбург, 2003) (16,9 п.л), в ряде научных тезисов и статей. Отдельные концептуальные фрагменты обсуждались на многих научных и научно-практических конференциях, в том числе международных - Москва (2000-2005), Минск (2001), Санкт-Петербург (2001-2002), Пермь (2002), Нижневартовск (2004); общероссийских - Москва (2000-2004), Санкт-Петербург (2001-2004), Екатеринбург (2002), Тюмень (20002004) и региональных - Псков (2000), Нижневартовск (1999 - 2004), Ханты-Мансийск (2004). Полученные результаты обсуждались на семинаре докторантов при ИППК при УрГУ им. А.М.Горького.

Структура и объем диссертации. Диссертация состоит из Введения, двух частей, десяти глав, Заключения, библиографического списка. Содержание изложено на 337 страницах. Библиографический список включает в себя 440 наименований.

Заключение диссертации по теме «Философия и история религии, философская антропология, философия культуры», Сапожникова, Наталия Васильевна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исходя из цели и задач исследования, в качестве итогов отметим его междисциплинарный характер. На стыке философской антропологии и культуры, источниковедения и психоистории, лингвистики и историософии был вычленен философско-антропологический модус эпистолярного дискурса. Изучение его интерсубъективной сущности и многофакторного существования в рамках эпистолярно-рефлексионной практики XIX в. позволило получить важный по уровню метафизического осмысления материал для характеристики способов и методов взаимодействия личности «философствующей» с историческим опытом, понимаемым как прошлое.

Учитывая категориально-рецепционный уровень понятия «природа эпистолярного дискурса», совмещающего «сущность» и «режим существования» феномена, в первой части работы разработана целостная философско-антропологическая концепция эпистолярного дискурса как философского нарратива с его специфичными аккомодационными параметрами (диалогичностью, жанровой трансмиссионностью, экзистенциальной трансисторичностью), с одной стороны, и историософско-антропологического «ноумена» как микрокосма философии и культуры через эпистолярный канал самоактуализации присутствия человека в истории, с другой. В подобном концептуальном срезе эпистолярный дискурс - это еще и персонифицированный социокультурный феномен конструирования времени посредством «опасного языка».

В рамках данной концептуальной схемы конкретизированы исходно-интенциальные генетические параметры философско-антропологической проекции эпистолярного дискурса, концептуальное ядро которого выстроено на оригинальном источниковом материале (эпистолярном наследии XIX в.), полученном в результате углубленной источниковедческой работы автора по отысканию в архивах неизвестных ранее текстов, введению в научный оборот

286 опубликованных в Х1Х-нач. XX вв., но основательно забытых писем, а также приданию эпистолярным раритетам нового метафизического статуса в связи с изменением методико-исследовательского ракурса зрения.

Предложенная философско-антропологическая концепция эпистолярного дискурса существенно расширяет эпистемологические перспективы изучения «феномена человека» через «феномен письма» за счет расширения самого предметного поля и философско-антропологических его «маркеров». Анализ всепроникающей метафизической универсализации эпистолярного дискурса позволяет осознать масштабы философского творчества XIX в. на уровне конструирования микромира письма с демонстрацией конверсионных возможностей трансформации эпистолярия в философский текст и философское письмо.

На основе анализа предложенной автором онтологической парадигмы -структурной трансформации смыслов эпистолярного дискурса и его историософско-антропологической модели в оригинальном хронотопе - XIX в. как особо привлекательного объекта в эволюционном диапазоне его саморазвития, - доказано, что эпистолярный дискурс обладает масштабными онто-гносеологическими потенциями. В частности, приобретение письмом нового метафизического статуса - метаэпистолярия или философского текста как своеобразной формы нарративно-текстовой бифуркации с её переходом в новое качество мышления - философское, даже когда автор письма не являлся философом по роду своих занятий, тем не менее, состоявшись в этом качестве через специфичную эпистолярно-рефлексивную самоидентификацию личности и творческое самораскрытие. Это позволяет говорить о процессе дискурсивного врастания в «нарративно-культурологический канон» эпохи с созданием особого метафизического напряжения эпистолярного пространства и рождением подлинно высокого философского контекста письма XIX в.

В диссертации выявлены онтологические резервы данного процесса через расширительный ракурс понятий «философский текст» и «философское письмо». Показано, что эпистолярный дискурс, плавно перешагнув грань философии без философии», состоялся в главном - как зеркальное отражение онтологической первоосновы процесса познания в целом - духовной субстанции самого человека и общественного сознания русского общества XIX в. с его мифологическими установками и иррационально-политизированными тенденциями деформации системы смысложизненных ценностей и саморазрушения личности с парадоксально-параллельным процессом созидания себя по типу личности исторической.

Комплексный подход к изучению рассматриваемого феномена позволяет регламентировать способы трансформации письма в философские тексты посредством универсализации жанровости; прессинга языкового и стилевого диктата; перевода биографического контекста в философский подтекст; генезиса идеи фундаментальной онтологии о существовании эпох забвения бытия и его хранения, а в целом - моделирования мира письма как одного из возможных вариантов его Со-Творения через Логос - Плоть - Человека - Личность -Мыслителя - Творца. Поэтому в хронотопно-эпистолярном ракурсе XIX века -«эпохи предсмертного смешения», проблема амбивалентной, полярно направленной природы человека с ее «логикой» выбора между добром и злом, относящаяся к одной из главных в философской антропологии, и получила свое особое, «русское» развитие. XIX-й век оказался для России рубежно-осевым. Письма современников приостановили процесс «склеротирования» исторической памяти, вернув нам голоса удивительно живого и поразительно интересного прошлого.

В ходе проведенного исследования обнаружены общесубстанциональные резервы структурно-классификационных параметров эпистолярного дискурса, способного к сублимации в качестве метаэпистолярного «арбитра», разрешающего мотивационные противоречия между подсознательно-глубинными и демонстративно-эпатажными формами «эпистолярного поведения» не только человека, но и самого нарративного текста в разных его регулятивно-проекционных отражениях. Тем самым эпистолярный дискурс выкристаллизовывается в особую форму своеобразного «метазнания», циркуляция смыслов которого в разных текстовых частях и разных нарративах позволяет рассматривать само данное понятие в качестве определенной историософско-антропологической и метафизической практик, сводимых в философско-антропологический эпистолярно-экзистенциальный генетический феномен «человека во времени», который также может быть рассмотрен как текст повышенной сложности.

Природа философско-антропологической трансформации смыслов «рефлексионно-эпистолярного бытования» с уникально-голосовым авторским регистром, озвучившим на своем уровне основополагающие вопросы философского бытия, позволяет говорить о генезисе самого эпистолярного дискурса. Он высветил многослойность смысловых пластов-страт: письмо как язык; как слово; речь; знак; символ; жанр; «думанье рукой»; раритет-манускрипт; культурное наследие - в конечном итоге проявление божественного через земное, - чем прочертил ступени ментально-диалектического созревания самого эпистолярного дискурса. Ими, в частности, стали коммуникативная проявленность желания самовыразиться, невзирая на расстояние; собственно акт рукопнсання в качестве условия усвоения человеческого опыта как один из «трансмиссионных» способов его передачи; перформативный акт передачи информации. В XIX в. эпистолярная разновидность данного процесса приобрела черты особой ритуализации, вобрав в себя поведенческо-бытовые и экзистенциально-феноменологические институты, став особой дискурсивной практикой с ее магией «оживления» бумажного текста, метафоризацией эпистолярных образов, «высушиванием» в отдельных случаях эмоционально-психологического фона, а порой, напротив, «наращиванием» сценарного динамизма. Метафоризация и антропологизация эпистолярных образов, эпистолярное «экранирование» суточного времени, способы кодирования информации на эпистолярном уровне позволяют осуществить переход эпистолярия на уровень метаэпистолярия с его возможным взаимозамещением дискретных составляющих таких дефиниций, как «общественное сознание», «общественное мнение» и пр. Являя собой оригинальный дискурсивный синтез философско-антропологического, историко-лингвистического и психологического начал, эпистолярный дискурс очертил собственное «тело письма», смог отразиться как его «эпистолярное эхо», незримой «тенью» сопровождая путь человека в эпистолярно-историософское «воспоминание о будущем».

Автором проанализирована степень метафизического сопряжения-проявленности категориально-понятийного ряда «человек» - «личность» -«культура» - «время» - «эпистолярий как письмо» - «эпистолярный стиль» -«эпистолярный жанр» - «эпистолярная литература», синициировавшие превращение эпистолярного дискурса в генератор новых смыслов и систем «перераспределения» смыслового напряжения в тексте и в жизни. Установлено, что эпистолярно-жанровая универсализация, языковое совершенствование, перевод биографического контекста в метафизический подтекст превращают письма XIX в. в экзистенциально-генетический вариант эпистолярного творчества и философской рефлексии, оказавшегося способным становиться в России судьбой, особым предначертанием и даже роком их авторов.

Эпистолярное «оплавление» дискурсивной практики расширяет смысловые горизонты проявленности эпистолярно-ментальных образов, информационно-текстового, коммуникативно-смыслового, психолингвистического кодирования мысли, пластично «растворенной» в имманентной потребности человека к полноте бытия и расширяющей возможности самой реализации личности в философско-антропологической проекции эпистолярно-дискурсивной формы. Дискурсивный анализ позволил проследить особенность эпистолярной коммуникации не только поддерживать общение на расстоянии, но формировать и «оформлять» эпистолярную мысль, дисциплинируя мышление посредством постановки перед адресатами (в том числе, коллективными) задач на «понимание». Это послужило основанием для расширения практики малых рукописных форм и выработки специфично «русского» вида латентного эпистолярно-литературного «сотрудничествасообщничества» не только авторов-адресатов, но и писателей-читателей, содействуя формированию русского общественного сознания XIX в.

В рамках полифункциональной культурологической модели «эпистолярного поведения» XIX в. выяснены и прослежены оригинальные эпистолярно-рефлектирующие формы яркого присутствия личности в истории и культуре, в том числе на грани баланса между трагедией и гротеском, утопией и мифом, реальностью и иррациональностью, индивидуальным и массовым, уникально-единичным и растиражированным «коллективным бессознательным». Показано, что эпистолярный дискурс в данном случае выступает как онтологическая форма, вбирающая в себя как макросы, так и микросы парадигмального освоения мира, помогая человечеству взрослеть через «размышляющее общение». С другой стороны, он превращается в специфичный функционально-смысловой отражатель личности, ее идентификационно-временной код.

Установлено, что авторский голос как самореализующий себя в письме элемент саморепрезентации, воспроизводя, манифестируя, интерпретируя «открываемые им смыслы», способен становиться частью исторической и общефилософской культуры, разрушая тем самым искусственность присутствия человека в мире. Выдвинуто положение, что кроме жанрово присущих тексту черт коммуникативной презумпции - передачи «лежащей на поверхности» константной информации, авторский голос обладает специфической особенностью создавать смысловые «воронки». Они выводят на новые грани речевой деятельности человека, синтезирующие устную, письменную и внутреннюю (со скрытой артикуляцией-проговариванием речевых звуков-образов) речь и обнаруживающие новые интерпретационно-смысловые грани эпистолярно-дискурсивной проявленности человеческого «Я» с разведением «жизни сердца» и «жизни мысли». Но рассказывание жизни и ее проживание в эпистолярном дискурсе могут слиться настолько, что порой именно в письме человек творит свою настоящую судьбу талантливее и ярче, нежели в собственном экзистенциально «дубле», особенно в пенитенциарных условиях, не столько «сочиняя» письма, сколько «взаимозамещая-творя» собственную судьбу.

В диссертации вводится новое понятие - «эпистолярный интеракционизм», в рамках которого прослеживается действие механизма «эпистолярно-информационного онтогенеза» - специфичного информационного обмена между полюсами эпистемно-коммуникативной дуги (автор-адресат-исследователь) с возможным выявлением информационно-психологической совместимости корреспондентов и даже их «заражения», а также корреляционно-адаптивного ресурса самой переписки и возможности ее интерпретации без ущерба для смыслового ядра. Трансформация-сопряженность индивидуального и социального, уникального и универсального через эпистолярно-коммуникативный канал озвучивания современниками вопросов: о феномене личности и пределах её духовной свободы, цели и смысле бытия, цене жизни и смерти в России, месте российской истории и предназначении русского человека в ней, - стали органичной и неотъемлемой частью общекультурного процесса в целом, напрямую влияя на динамику исторических процессов и являясь, по существу, их индикатором и кодом.

Тревожный поиск экзистенциального смысла стал доминантой общественных настроений, «пропитавших» событийность удивительного столетия, которое, «расчистив» историческое пространство, сделало русскую душу восприимчивой к разного рода духовным исканиям. Формирование традиций рукописного творчества становилось зеркальным отражением той общей высокой книжной культуры XIX в., которая приучала людей мыслить «вторым зрением», с чем, собственно, и связано рождение русской философии того времени. По мере раскручивания машины российского деспотизма у эпистолярного дискурса стала проявляться и специфичная функциональная заданность - потребность найти не просто слушателя, а понимающего единомышленника, обретая тем самым определенную психологическую защиту и аргументационный способ ведения идейно-философских баталий и грандиозных сражений в «войне за прошлое». Именно письма, прошедшие свой

292 путь «созревания формы и духа», как одни из самых распространённых и не до конца изученных дискурсивных форм, позволяют приблизиться к пониманию личности той эпохи и самого времени. Впрочем, и природы самого уникального источника, нередко перераставшего собственные жанровые стандарты, превращаясь то в «credo», а то в «доказательство от противного». Поэтому вторая часть работы и стала полем для демонстрации режима существования эпистолярно-дискурсивной практики XIX в. через «эпистолярные судьбы» его современников.

Философско-эпистолярная» рефлексия их писем отразила некую запредельность существования каждого из индивидуумов, продемонстрировав невиданную ранее степень открытости и искренней доверительности разговора с адресатом, коим могло стать все общество; беспрецедентное латентное сотрудничество автора и читателя; уникальность сочетания исповеди с проповедью; «наслоения» плана эпистолярного содержания и плана его текстового выражения. Письма П.Я.Чаадаева и Н.В.Станкевича, М.М.Сперанского и Г.-Ф.Паррота, А.А.Аракчеева и В.А.Жуковского,, К.П.Победоносцева и М.С.Лунина, Н.В.Гоголя и Ф.М.Достоевского, асинхронно объединенные рамками одной работы, на самом деле являются во многом ключевыми в понимании глубины тех процессов, историософско-экзистенциальная динамика которых позволяет приблизиться нам, живущим в совершенно иных временных средах, к осознанию главного: История - это не берущий, а Дающий. Дающий тому, кто «имеющий глаза да увидит», «имеющий уши да услышит», т.е. стремится познать, помня мудрое предостережение Ю.М.Лотмана: «Знать историю и понимать ее - вещи разные».

Прикладная демонстрация-проявленность онтологических возможностей эпистолярного дискурса XIX в. реализована посредством нового методологического подхода - так называемой «ломаной асимметрии», «асинхронизации» как возможного эпистемологического «резерва-со-положенности» с использованием специфичного проекционно-асинхронного метода «контраст-диалога» со сведением в единую эпистолярно-дискурсивную ось историософских проекции писем «безумствующего философа» П.Я. Чаадаева и «интеллектуала-гуру» Н.В. Станкевича, реформатора М.М. Сперанского и консерватора-«охранителя» К.П. Победоносцева, декабриста-бунтовщика М.С. Лунина и писателя-моралиста русского Танатоса Н.В. Гоголя, академика-романтика Г.-Ф. Паррота и «придворного поэта» В. А. Жуковского.

Подобная эпистемологическая референтность позволяет достичь эпистолярно-акустического эффекта «живого» присутствия автора, речевую артикуляцию которого способен экспонировать эпистолярный дискурс посредством демонстрации своих возможностей на «испытательном стенде» предельного историософского смыслополагания, особенно в ситуациях, когда «у царей друзей не бывает». Прецедент диалога интеллигенции с властью в XIX в. - это, по существу, попытка открыть сознание последней, делая невозможное в тех исторических условиях и оказывая прямое воздействие на формирование национального менталитета и общественного сознания с последующей синхронизацией жанрово-стилистической эволюции самого дискурса через динамично-проявленную эпистолярно-личностную самость в сторону персонификации авторского голоса в условиях обвальной политизации внутренней жизни страны. Неизбежный реверс самодержавия, вернувший все на круги своя - закономерность русской истории. Но эпистолярные голоса тех, кто выдержал и не стал бледной тенью российского колосса, явились своего рода камертоном новой жизненной практики с ее «философическим пробуждением» и появлением нового человеческого типажа с его умением либо использовать власть, как А.А.Аракчеев, А.Х.Бенкендорф, К.П.Победоносцев, либо «держать удар» даже ценой собственного благополучия, как М.М.Сперанский, П.Я.Чаадаев, М.С.Лунин.

При всей непохожести эпистолярного поведения и судьбы, эти люди всегда имели свой взгляд на характер происходивших в стране исторических перемен, будучи не просто в их эпицентре, но становясь инициаторами, как, например, М.Сперанский, или, напротив, активно формируя консервативный щит на их пути, как К.П.Победоносцев. Эпистолярный эйдос М.М.Сперанского и

294 эпистолярное акмэ К.П.Победоносцева - это по сути два зеркально отраженных в эпистолярном дискурсе типа не просто государственных чиновников самого высокого ранга, но два отношения к власти, человеку и жизни в целом. Их эпистолярно-проекционные образы, по большому счету, программировали полярность модернизационных ликов России - либерального (не получившего своего разумного и научного развития) и консервативного (слившегося с понятием «столп реакции»).

Через способность философско-эпистолярных текстов как текстов культур отражать несанкционированный их авторами самопроизвольный спонтанный поведенческий стандарт, диагностируемый с помощью эпистолярного дискурса, раскрыты кредо и собственно методы научного постижения мира П.Я. Чаадаевым (своеобразный историософско-христианский синтез погружения человека в мудрость с принципиально новым концептуальным взглядом на мировой привиденциальный процесс и выходом на информационно-космический онтогенез); Н.В. Станкевичем (этико-проекционные параметры любви-действия с формулированием метода собственного экзистенциально-метафизического самораскрытия); М.С. Луниным (философско-генетическая концепция личности, сознания и свободы как явлений вселенского, космического порядка с расширением сферы личностной юрисдикции в историософии и мироощущении «дисциплинарного тела», открывающего транскреативные горизонты собственного бытия в условиях пенитенциарной системы и тем обретая крылья); Н.В. Гоголем (эпистолярно-дискурсивные уровни транспонирования «вечных» тем жизни, смерти и бессмертия в имманентно-дискретные формы разговора с Россией посредством эпистолярного дискурса напрямую о новом понимании писательского предназначения и долга).

Роль Лунина в истории XIX в. оказалась «недописанной», хотя сквозь проекционную ретроспективу эпистолярного дискурса в пенитенциарных условиях ему удалось стать распорядителем своей земной судьбы и духовности. «Русский Танатос» Гоголь, похоже, выполнил свою миссию до

295 конца, заглянув в него и увидев относительность границ между живой и мертвой душами. «Экзистенциально-рефлектирующий дубль» эпистолярной самоактуализации Н.В.Станкевича с его этико-проекционным подходом к оценке творческих резервов личности и формированию интеллектуального каркаса российской истории стал удивительным рывком личности в «завтра» с ее умением параллельно состояться «здесь и сейчас». «Функциональная метафизичность» забытой ныне переписки и самой личности Г.-Ф.Паррота ярко проявлена на уровне индивидуализации отношений с миром, познание которого начиналось для ученого с личной причастности «святых тайн» - природы самой власти и судьбы России, «проживания» собственной жизни с ощущением «приходящего»: его бытие оказалось информационно насыщенно, и, ожидая нового, оно было способно принимать его. Тем самым Паррот выступил в роли того «приходящего», который открыт для диалога в любой системе (в том числе такой закрытой, как русский абсолютизм), подтверждая подлинность эпистолярной проявленности своего «Я» и гармоническую идентичность личности настолько, что власть в очередной раз «закрылась» от него, даже на уровне письма.

Без осмысления уникального эпистолярно-духовного наследия этих мыслителей панорама эволюции самосознания русского общества XIX в. будет явно неполной. Смысловая эпистолярно-дискурсивная многомерность-голограмма позволяет проследить процесс демонстрации «предустановленной гармонии» через превращение эпистолярного нарратива в философский текст и «онтологическое оформление» эпистолярного дискурса в целом, где присутствуют интерпретационные акты. А это - всегда выход за пределы эпистолярного текста как непосредственной данности, в рамках которой человек остается при обыденном осмыслении высказывания и текста. Интерпретируя «чужой» текст, мы неизбежно создаем «свой», «творя» некий смысл, который позволяет порой эпистолярному дискурсу пережить акт своего собственного Возрождения. В диссертации показано, что процесс создания «текстосмыслов» предполагает и определенное «дирижирование» потоками сознания - не только авторского, но и интерпретационного, создавая дополнительные информационно-категориальные планы и реминисценции, параллельно меняя природу самого интерпретатора, поднимая его на новую эволюционно-исследовательскую ступень развития. Тем самым эпистолярный дискурс оказался органично вписан в неожиданный смысловой горизонт, обнаруживая способность к персонификации времени через озвучивание ее авторскими голосами, словно в укор нам, сегодняшним. Письма, по словам Рейна Карасти, «средства связи в гигантском и прекрасном значении этого слова». «Они - не литература, а адресаты давно их прочли. Главное, что они у нас есть. Или мы у них»1. И хотя Заключение - это время подведения итогов, в нашем случае они носят предварительный характер, т.к. диссертация открывает разговор на заданную тему. Полагаем, что предложенная проблематика нуждается в продолжении исследования природы эпистолярного дискурса в целом и XIX века, в частности, с позиций его историософско-психолингвистической диагностики, изучения креативно-содержательной компоненты с выявлением степени кодирования-искажения личности автора в самом письменном тексте и в ответных посланиях адресатов в соотнесении с историческим контекстом эпохи и устоявшимися характеристиками живых образов «носителей истории». И это - новый ракурс исследования перспективных реверсионных возможностей эпистолярно-дискурсивной практики и неожиданных граней непознанного в ее метафизической проекции, сводимых в философско-антропологический эпистолярно-экзистенциальный генетический феномен «человека пишущего во времени» и адресующего письмо времени иному - времени интерпретации с его стремлением понять и принять состоявшееся как великий шанс узнать нечто новое и о себе самом, пытаясь грамотно постичь суть течения «реки времен».

1 Рейн Карасти. Письма заложникам / Рейн Карасти //Звезда.2002. № 1. С. 232.

Список литературы диссертационного исследования доктор философских наук Сапожникова, Наталия Васильевна, 2004 год

1. НРЛН (ИНСТИТУТ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ПУШКИНСКИЙ ДОМ:1. ПД)

2. Ф.368 (М.С.Лунин).Оп.1.Д. 1;2;5;6;8;10; 16;18; 19;20.

3. Ф. 57 (С.Г. и М.Н.Волконские). Оп1.Д.ИО; 353;358; Оп.2.Д.123.

4. Ф. 652 (Н.В.Гоголь).Оп.2. Д.11; 28; 33;38; 55; 56;91;491;101 ;107;109;134; Ф. 652.3089.0п.2.Д.Ю9.1. Ф. 19.013 /CXXVII61. Д.1.

5. Ф.265 (Русская Старина).Оп.1.Д.2;Ю;38;66;

6. Оп.2.Д.Ю;56;64;68;72;73;81;122;132;153;351;2644;2646;2647.

7. Ф.339 (Д.Н.Бантыш-Каменский).Д. 1 ;9028;.

8. Ф.18 (П.И.Бартенев).Д. 18; Ф.21.220/СХЬУ1б.З.Д.1.1. Ф.3170.XIIC. 108.Д.1.

9. Ф.623 (Ф.В.Булгарин).Оп1.Д.З.

10. Ф.Р1.0п.5.Д.114;115;116;117;118; Оп.24.Д.11; Оп.25.Д.114-118. Ф. РШ.Оп1.Д.1938.

11. Ф.93 (Собрание П.Я.Дашкова).Оп.З.Д.1367;1369. Ф.61 (Василий Назарович Карамзин).Д.28. Ф.187 (Собрание Л.Б.Модзалевского).Д.60. Ф.604 (архив Бестужевых).Д.12.

12. РГИА ( РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ1. АРХИВ)

13. Ф.1584 (Дела VIII Департамента Сената, Министерстваюстиции и журналы Комитета министров о рассмотрении ипризнании недействительным завещание1. М.С.Лунина).Оп.З.Д.612.1. Ф. 1405. Оп.24. Д. 1544.1. Ф. 1263.0п.1.Д.503.1. Ф. 1280.0п.1.Д.6.

14. ОР РНБ (ОТДЕЛ РУКОПИСЕЙ РОССИЙСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ1. БИБЛИОТЕКИ)

15. Ф.760 (Н.С.Таганцев).Д.386. Ф.423 (А.И.Лбовский).Д. 1565; Ф.777 (П.Н.Тиханов) Д.2813.Л.1, 5об; Оп.1.Д.3272. Ф.1004 (М.Е.Ковалевский).Д.32.

16. Ф.731 (М.М.Сперанский).Д.2185; Пост. 1966.49 Присоед. к Ф.731. Д.1836.

17. Ф.847 (Н.В.Шаховской). Ф.874. Оп.1.Д.16.; 25; 148;155. Ф.679 (П.И.Свиньин). Д. 131. Ф.246 (И.Я.Депман).Д.71;73. Ф.114 (В.П.Бурнашев). Д. 1. Ф.354 (Д.Ф.Кобеко).Д.99.2. ОПУБЛИКОВАННЫЕ

18. Александр III. Воспоминания. Дневники. Письма. СПб.: Изд-во «Пушкинского фонда», 2001. 400 с.

19. Анненков П.В. Материалы для биографии А.С.Пушкина: В 2-х кн./ П.В.Анненков.- М.: Современник, 1984.- 475 с.

20. Анненков П.В.Николай Владимирович Станкевич. Переписка его и биография /П.В.Анненков.- М.: Тип. Каткова и К., 1857.252 с.

21. Аксаков Иван Сергеевич в его письмах. М.-Пб: Б/и., 1888.- 357 с.

22. Бакунин М.А. Избранные философские произведения и письма / М.А.Бакунин.- М.: Мысль, 1987. 374 с.

23. Белинский В.Г. Полн.собр.соч.: В 13-ти т. / В.Г.Белинский.- М.: Изд-во АН СССР, 1956. Т. 10. 377 с.

24. Богданович А. Три последних самодержца / А.Богданович. М.: Новости, 1990.- 608 с.

25. Брюсов Валерий. Дневники, Письма. Автобиографическая проза. / В.Брюсов.- М.: ОЛМА- ПРЕСС, 2002,- 415 с.

26. Булгаков С.Н. Соч.: В 2-х т. / С.Н.Булгаков.- М.: Наука, 1993.Т.2.-375 с.

27. Витте С.Ю. Избранные воспоминания. 1849-1911 / С.Ю.Витте.-М.: Мысль,1991. 718 с.

28. Вяземский П.А. Стихотворения. Воспоминания. Записные книжки / П.А.Вяземский. М.: Изд-во «Правда», 1988.- 480 с.

29. Записки очевидца: Воспоминания, дневники, письма. М.: Современник, 1990,- 719 с.

30. Гоголь Н.В. Собр.соч.: В 14-ти т./ Н.В.Гоголь.-М.: Изд-во АН СССР, 1952. Т.6.-390 с.

31. Гоголь Н.В. Собр.соч: В 7-ми т./ Н.В.Гоголь.-М.: Художественная литература, 1986.Т.7.- 431 с.

32. Греч Н.И. Записки о моей жизни / Н.И.Греч.- М.: Книга, 1990.396 с.

33. Достоевский Ф.М., А.Г.Достоевская. Переписка / Ф.М.Достоевский, А.Г.Достоевская М.: Наука, 1979,- 314 с.

34. Дружеские письма гр. М.М. Сперанского к Массальскому П.Г., писанные с 1798 по 1819 гг. с историческими пояснениями, составленными К. Массальским и некоторыми сочинениями первой молодости графа М.М. Сперанского. СПб.: Б/и., 1862.- 144 с. с 16 с. прил.

35. Декабрист М.С.Лунин. Сочинения и письма (ред. и прил.С.Я.Штрайха). Труды Пушкинского Дома при Российской академии Наук. Петербург, 1923.- 131 с.

36. Декабристы. Библиографический справочник. Под ред. М.В.Нечкиной. М.: Наука, 1988,- 447 с.

37. Декабристы на поселении. Из архива Якушкиных. М.- Пг.: Б/и., 1926.- 306 с.

38. Дашкова Е.Р. Записки. Письма сестер М. и К.Вильмот из России / Е.Р.Дашкова. М.: Изд-во Моск.ун-та, 1987.- 493 с.

39. Дмитриев С.С. Хрестоматия по истории СССР / С.С.Дмитриев.-М.: Учпедгиз, 1948. Т.З.- 792 с.

40. Жуковский В.А. Соч. / В.А.Жуковский. СПб.: Б/и., 1878. - 416 с.

41. Иларион. Слово о законе и благодати / Иларион // Златоструй (Древняя Русь X XIII вв.) - М.: ПИФ Столица, 1990. -512 с.

42. Источники по истории русского общественного сознания периода феодализма. Новосибирск: Наука, 1986.- 311 с.

43. Из русской думы: В 2-х тт. М.: Роман-газета, 1995. Т.1-255 е.; Т.2-256 с.

44. Избранные социально-политические и философские произведения декабристов: В 3-х т. М.: Политиздат, 1951. Т.З. -215 с.

45. Историческая переписка о судьбах православной церкви. М.: Б/и., 1912.-415 с.

46. Керн А. Воспоминания о Пушкине / А.Керн. М.: Советская Россия, 1988.- 415 с.

47. Ковалевская C.B. Воспоминания и письма / С.В.Ковалевская.-М.: Наука, 1961.-286 с.

48. Котляревский И. Гоголь Н.В. Очерк из истории русской повести и драмы / И.Котляревский.- (СПб), Пг.: Тип. Имп.АН., 1915. -167 с.

49. Кропоткин П. Записки революционера / П.Кропоткин.- М.: Мысль, 1990.- 527 с.

50. К.Р. Избранная переписка. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин»,1999.-528 с.

51. Ключевский В.О. Собр.соч.: В 9-ти т. / В.О.Ключевский. М., 1989. Т.9.-430 с.

52. Леонтьев К.Н. Избранные письма. 1854-1891 / К.Н.Леонтьев. -М.: Тесса, 1993.- 466 с.

53. Лунин М.С. Письма из Сибири / М.С.Лунин. М.: Наука,1987. 492 с.

54. Лунин М.С.Сочинения, письма, документы / М.С.Лунин. -Иркутск: Иркутское кн.изд-во, 1988.- 567 с.

55. Маркиз де Кюстин. Николаевская Россия / де Кюстин Маркиз-М.: «Терра»-«Терра»,1990. 286 с.

56. Мемуары декабристов. Северное общество. М.: Изд-во Моск.ун-та, 1981.- 399 с.

57. Мемуары декабристов. М.: Изд-во «Правда», 1988. 576 с.

58. Междуцарствие 1825 года и восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской семьи. М.-Л.: Центрархив ГНЗ, 1925.-256 с.

59. Николай Первый и его время. Документы, письма, дневники, мемуары, свидетельства современников и труды историков. /Сост., вступ.ст. и коммент.Б.Тарасова. М.: ОЛМА-ПРЕСС,2000.-448 с.

60. Одоевский В.Ф. Русские ночи: роман / В.Ф.Одоевский.- Л.: Наука, 1975.-496 с.

61. Переписка Н.В.Гоголя: В 2-х т. М.: Художественная литература, 1988. -320 с.

62. Переписка . Л.Н.Толстого с сестрой и братьями. М.: Художественная литература, 1990. 542 с.

63. Переписка императора Александра II с великим князем Константином Николаевичем. 1957 1861. М.: Терра, 1994. -384 с.

64. Письма Сперанского из Сибири к его дочери Елизавете Михайловне (в замужестве Фроловой-Багреевой). М.: Тип. Грачева и К., 1869.-253 с.

65. Письма графа М.М.Сперанского к Х.Лазареву. СПб.'.Типография В.А.Рогальского и К.,1864.- 100 с.

66. Письма к Вольтеру. Л.: Наука, 1970.- 440 с.

67. Письма художников П.М.Третьякову. М.: Искусство, 1960.-457 с.

68. Победоносцев К.П. и его корреспонденты. Письма и записки. М.-Петроград: Госиздат, 1923. T.I. Novum regnum. Полутом 2-Й.-1145 с.

69. Победоносцев К.П. Великая ложь нашего времени /К.Победоносцев М.: Русская книга, 1993. - 637 с.

70. Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Вотчинные права. 2-е изд. / К.П.Победоносцев.- СПб., 1873. Т.1. 217 с.

71. К.П.Победоносцев. Тайный правитель России: К.П.Победоносцев и его корреспонденты. Письма и записки. 1866-1895. Статьи. Очерки. Воспоминания. М.: Русская книга, 2001.- 624 с.

72. Победоносцев К.П. Сочинения. / К.П.Победоносцев. СПб.: Наука, 1996. - 507 с.

73. Пушкин A.C. Полн.собр.соч.: В 16-ти т. / А.С.Пушкин.- M.-JI.: Изд-во АН СССР, 1949.Т.16. 370 с.

74. Пушкин A.C. Письма к жене / А.С.Пушкин.- JI.: «Наука», Ленинградское отд-е, 1986. 263 с.

75. Пушкин A.C. Письма последних лет. 1834-1837 / А.С.Пушкин. -Л.: «Наука», Ленингр.отд., 1969. 440 с.

76. Петербургские страницы воспоминаний графа Соллогуба с портретами его современников. СПб.: ТОО «Афина», 1993-318 с.

77. Пущин И.И. Записки о Пушкине. Письма /И.И.Пущин. М.: Изд-во «Правда», 1989. - 576 с.

78. Радищев А.Н. Избранные философские и общественно-политические произведения / А.Н.Радищев.- М.: Политиздат. 1952. -312 с.

79. Река времен. Государь. Государство. Государственная служба. Год первый. Кн.1. М.: Эллис лак, 1995.- 286 с. Кн.2 223 с.

80. Рукописные памятники. Вып.1. Публикации и исследования. СПб.: изд-во Российской национальной библиотеки, 1996.-245 с.

81. Русская старина. Литературно-исторический альманах. Вып.1. М., 1990. 236; Вып.2. М.: Профиздат, товарищество «Возрождение», 1992.- 240 с.

82. Русские мемуары. 1800-1825. М.: Изд-во «Правда», 1989. 624 с.

83. Русская философия права: Антология. СПб.: Алетейя, 1999-423 с.

84. Сочинения князя Курбского. СПб.: Б/и, 1914. Т. 1. 516 с.

85. Сборник исторических материалов, извлеченных из архива Его Императорского Величества Канцелярии. 1876-1917. СПб.: Б/и., 1917. Т.1-5.-513 с.

86. Станкевич Н.В. Избранное / Н.В.Станкевич.- М.: Советская Россия, 1982. 256 с.

87. Степняк-Кравчинский С. Подпольная Россия / С.Степняк-Кравчинский. М.: Политиздат, 1971. -221 с.

88. Судьба России: взгляд русских мыслителей. М.: Луч,1993.-316 с.

89. Тарасенков В.А. Последние дни жизни Н.В.Гоголя / В.А.Тарасенков -. СПб.: Б/и., 1857.- 225 с.

90. Талейран. Мемуары /Талейран Екатеринбург: Изд-во УрГУД997.-416 с.

91. Фигнер В. Запечатленный труд. Воспоминания: В 2-х т. / В.Фигнер.- М.: Госизд-во, 1931. Т.1. -417 с.

92. Хрестоматия по истории СССР (1682-1856). 2-е изд. М.: Гос.учебно-педагогическое изд-во РСФСР, 1949. Т.2.- 958 с.

93. Чаадаев П.Я. Избранные произведения и письма / П.Я.Чаадаев.- М.: Мысль, 1991. 519 с.

94. П.Я.Чаадаев: pro et contra. Личность и творчество Петра Чаадаева в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология. СПб.: Изд-во Русского христианского гуманитарного института, 1998. 877 с.

95. Черейский Л.А. Пушкин и его окружение / Л.А.Черейский.- Л.: «Наука», ленинградское отд-е, 1976. 544 с.

96. Чернышевский Н.Г. Полн.собр.соч: В 2-х тт. / Н.Г.Чернышевский. М., 1911. Т.2. - 516 с.

97. Шенрок В.И. Материалы для биографии Гоголя / В.И.Шенрок.-СПб.: Тип.Мамонтова и К., 1892. Т.1. 385 е.; 1893. Т.2.-403 е.; 1894.

98. ЖУРНАЛЫ ПУБЛИКАТОРЫ ЭПИСТОЛЯРНОГО НАСЛЕДИЯ XIXв.1. Былое 1924. №25.

99. Вестник Европы 1889. Кн. 11.

100. Исторический вестник Москвитянин Русский архив1. Русская старина

101. ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

102. Ахманова О.С.Словарь лингвистических терминов.

103. О.С.Ахманова. М.: Русская литература, 1966. - 607 с.

104. Большой словарь русского языка. СПб.: «Советская энциклопедия», 2000. 2010 с.

105. Большая Советская энциклопедия. 3-е изд.М.: «Советская энциклопедия», 1978. Т. 30. 715 с.

106. Брокгауз Ф.А. (Лейпциг), Ефрон И.А.(СПб.) Энциклопедический словарь: В 82-х т. / Ф.А.Брокгауз, И.А.Ефрон.- СПб.: Типография Ефрона, Прачешный пер., 6,1897. T.XXII. 960 с.

107. Даль Вл. Толковый словарь / Вл.Даль. СПб.: «Университетский проект», 2000. - 1520 с.

108. Даль Вл. Большой толковый словарь / Вл.Даль. М.: «Советская энциклопедия», 1983.Т.21. -926 с.

109. Лингвистический энциклопедический словарь (Гл.ред В.Н.Ярцева). М.: «Советская энциклопедия», 1990. 685 с.

110. Мир русской культуры. Энциклопедический справочник (Энциклопедии. Справочники. Неумирающие книги). М.: Вече, 1997. 624 с.

111. Немцы в России: Энциклопедия. М.: ЭРИ, 1999. Т.1. 832 с.

112. Россия. Энциклопедический словарь, начатыйпроф.И.Е.Андреевским, продолжается под ред.К.К.Андреева и засл.проф.Ф.Ф.Петрушевскаго. Л.: Лениздат, 1991 (переиздание). 574 с.

113. Русская философия. Малый энциклопедический словарь. М.: Наука, 1995.-615 с.

114. Советский энциклопедический словарь / Гл.ред.

115. А.М.Прохоров/. М.: Сов. Энциклопедия, 1985. - 1600 с.4. ЛИТЕРАТУРА

116. Августин А. О Граде Божьем. / А.Августин // Творения Блаженного Августина Епископа Гиппонийского: В 8 ч. -Киев, 1901-1915. Ч.З- 6. Кн. 1-22. 566 с.

117. Августин А. Исповедь Блаженного Августина, епископа Гиппонийского /Августин,- М.: Ренессанс, 1991. 470 с.

118. Агапов О.Д. Метод интерпретации в историческом познании. Автореф. дис. .канд. философ, наук / О.Д.Агапов О.Д. Казань, 2000. 26 с.

119. Адлер А. Наука жить /А.Адлер. Киев: Port - Royal, 1997. -288 с.

120. ACTIO NOVA 2000. Сб. статей. M.: Глобус, 2000. 542 с.

121. Юбилейное издание философского андеграунда /

122. Нейхоф// Звезда. 2002. №2. С. 117 129.4295. Немцы в России. Русско-немецкий диалог. СПб.: Изд-во