Дипломатическое и военное сотрудничество Италии с Россией в годы первой мировой войны: 1914-1917 тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.03, кандидат исторических наук Черников, Алексей Валерьевич

• Черников, Алексей Валерьевич
• кандидат исторических наук
• 2002

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Черников, Алексей Валерьевич

схлынула с наших лиц. У нас было предчувствие катастрофы»

В телеграмме, посланной послам в Берлине и Вене Аварне и Болатга, говорилось, «что в соответствии с договором о Тройственном союзе, Австрия не имела никакого права без предварительного согласия со своими союзниками, предпринять демарш, сделанный ею в Белграде. Австрия со всей очевидностью показала, что она намерена спровоцировать войну. Принимая во внимание такое поведение Австрии, и учитывая оборонительный характер Тройственного союза, Италия не обязана приходить на помощь Австрии, если она окажется в состоянии войны с Россией» . Саландра пояснил позицию Рима: «Всякая оккупация сербской территории или всякая иная выгода в позициях Австрии на Балканах, полученная ею в результате войны, дает нам право на компенсацию»34. Однако австрийцы не пришли в замешательство и тогда, когда узнали о реакции Рима на ультиматум. Берхтольд заявил, что Италия, видимо, собирается заключить сделку. Вена готовилась одновременно и к возможной войне с итальянцами. Рим в то же время прощупывал почву для сближения с Россией на случай серьезных осложнений с Австро-Венгрией. Итальянское правительство решило передать имеющуюся у него информацию относительно намерений Австро-Венгрии русскому правительству. Сигнал о серьезности создавшегося положения последовал 3 (16) июля. «На вечере у графини Клейнмихель итальянский посол спросил барона Шиллинга, как отнеслась Россия к выступлению Австрии, если бы последняя решилась предпринять что-нибудь против Сербии. Барон Шиллинг, не колеблясь, ответил, что «Россия не потерпит посягательства со стороны Австро-Венгрии на целостность и независимость Сербии». Шиллинг отверг совет маркиза Карлотги «об этом недвусмысленно заявить в Вене», добавив, что может самым решительным образом подтвердить ему только, что сказанное о твердом намерении России не допустить ослабления или унижения Сербии. Если с таким заявлением в Вене выступит Россия, это может быть сочтено за ультиматум и обострит положение, тогда как настойчивый совет, преподанный Италией и Германией, был бы конечно, более приемлем» 35. Русская дипломатия учла серьезность сигнала, который пришел из Рима Слова директора канцелярии МИД России Шиллинга о том, что Россия не допустит ослабления Сербии, были сказаны не в надежде на то, что Карлотги немедленно передаст их в Берлин и Вену, но затем, чтобы дать Италии пищу для размышлений. Петербург подчеркивал, что будет до конца отстаивать интересы сербов на Балканах от посягательств австрийцев, а, поддержав в данный момент Россию, Италия сможет обеспечить в дальнейшем и свои интересы в данном регионе. В тот момент Петербург был заинтересован в под держке Рима не меньше, чем в поддержке Лондона и Парижа.

В то же время Англия, с одной стороны, пыталась оторвать Италию от Тройственного союза, с другой, - локализовать конфликт. 24 июля британский министр иностранных дел Э. Грей внес предложение об организации конференции в составе представителей Англии, Франции, Германии и Италии, и обсуждения на ней австро-русского конфликта. Германский военно-морской атташе в Лондоне сообщал в Берлин: «Англия замышляет совместное выступление Германии, Франции, и Италии, для успокоения Австрии и России» . Грей прямо заявил: «Я скажу, что считаю единственным шансом на какое-либо посредничество, это - чтобы Германия, Франция, Италия и мы, непосредственно не заинтересованные в Сербии, действовали совместно в целях мира одновременно в Вене и в Петербурге» . Рим ответил согласием на предложение Грея. Сан Джулиано понимал, что на конференции сможет руками России и Великобритании побороть Вену. Петербург также активно поддержал идею конференции, рассчитывая, что Австро-Венгрия и Германия окажутся в изоляции. Однако вряд ли сшит переоценивать идею конференции. Учитывая непримиримую позицию Вены и Берлина, она превратилась бы в обычную «дипломатическую болтовню». Избежать войны можно было, если бы Англия и Италия откровенно заявили, первая - о том, что готова выступить на стороне России, а вторая, что она не собирается исполнять свой союзнический долг. Однако ни английское, ни итальянское правительства не спешили этого сделать. Лондон решил сохранить вооруженные силы, считая, что если война примет русско-германский характер (либо Сербия и Россия с одной стороны, Австро-Венгрия и Германия - с другой), без участия Франции, то можно будет остаться в положении «третьего радующегося» - как Россия, так и Германия, в этой войне, независимо от ее исхода, сильно ослабят друг друга, что в интересах Британии: разногласия с Россией в Средней Азии и на Дальнем Востоке отошли на второй план, но отнюдь не были забыты. Не стоит переоценивать и позицию Италии. Рим одинаково опасался, как победы и усиления Австро-Венгрии, так и германской военной мощи. Открытая поддержка России при неясной позиции Англии была для него непозволительной роскошью. Итальянское правительство решило обождать, чтобы выторговать себе максимум выгод у той или другой стороны. Так что нет никакого основания считать, что «выступление Италии против союзников, на что Лондон и Париж не без основания рассчитывали, могло привести к взрыву Тройственного союза и присоединению Италии в той или иной форме к Антанте. Предложение Грея было беспроигрышным ходом»

Итальянскому послу Сазонов заявил, что «Россия не может позволить Австрии го-воритъ с Сербией угрожающим языком или применил, к ней военные меры» . 26 июля Сазонов начал «прямые переговоры с австрийским послом графом Сапари по поводу изменения тех требований, какие предъявлял Сербии австрийский ультиматум. Он предложил Сапари сотрудничество Англии и Италии с целью положить конец кризису». Решившись поддержать Сербию, русское правительство, однако, чувствовало себя неуверенно: собственная неподготовленность была известна, позиция Англии была неясна Сазонов нервничал. «То он предлагал, чтобы державы побудили Австрию продлить Сербии срок для ответа, то настаивал, чтобы Англия и Италия взяли на себя посредничество в австро-сербском конфликте»40. Все было бесполезно. Война надвигалась неотвратимо. Однако опасность того, что Рим поддержит, вопреки всем предположениям своих союзников, у России все же оставалась: «По полученным сведениям Австро-Венгрия и Италия уже выполнили некоторые подготовительные к мобилизации действия, почему государю императору благоугодно было утвердить постановление совета министров, что: в ночь с 12(25) на 13(26) июля наступает предмобилизационный период»41. Истинное предназначение конференции прекрасно осознавали в Вене, понимая, что на конференции германский блок окажется в меньшинстве (в отличие от кайзера, Франц-Иосиф никогда не питал никаких иллюзий по отношению к Италии), австрийское правительство отказалось от посреднических услуг. Еще 23 июля Вена объявила Сербии ультиматум. Несмотря на то, что Белград удовлетворил почти все требования Вены, 29 июля австрийские войска перешли Сербскую границу. В ответ Россия объявила о мобилизации 4 военных округов: Одесского, Киевского, Казанского и Московского, а затем о полной мобилизации всех Западных военных округов. Германия, понимая, что в случае войны, победа будет на стороне Сербии и России, 1 августа объявила войну России. 2 августа немецкие войска вторглись в Бельгию. 3 августа войну Германии объявила Франция, а 4 августа - Великобритания.

Между тем в Риме накалялись страсти. Утром 31 июля в Риме собрался совет минисгров, рассматривавший вопрос о войне или нейтралитете. После доклада министра иностранных дел Сан Джулиано стало ясно, что в данной ситуации Италия не сможет вступить в войну на стороне своих союзников. Правительство, однако, все еще выжидало, коммюнике о заседании не было опубликовано. После долгой предварительной беседы Саландры с Сан Джулиано, кабинет министров собрался вновь поздно вечером 1 августа и еще раз 2 августа, чтобы вынести предварительное решение о нейтралитете. 2 августа в «Coniere délia sera» появилась статья под заголовком «Причины итальянского нейтралитета». В статье подчеркивалось, что «Тройственный союз носит оборонительный, а не наступательный характер. Ни Германия, ни Австро-Венгрия не подверглись агрессии, поэтому для Италии нет необходимости выполнять союзнические обязательства»42. В состоявшейся в тот же день беседе с Крупенским Саландра признал, что «статья эта была продиктована им самим и представляет в самой определенной и ясной форме всю мысль итальянского правитеяьсг-ва»43 . Министр колоний и ближайший сподвижник Саландры Ф. Мартини констатировал после заседания, что «Тройственный союз стал первой жертвой, первым трупом этой войны». В тот же день он записал в своем дневнике «Тройственный союз, просуществовавший более 30 лет, стал теперь опасным для Италии»44. Официальная декларация о нейтралитете появилась в итальянской прессе 3 августа. В разговоре с редактором газеты «Tribuna» итальянский премьер так определил действия правительства: «Мы приняли наше решение после того, как изучили проблему со всех сторон, в правовом отношении не было никакого сомнения. Сам фон Бюлов, который от имени Германии потребовал нашего выступления признал, что Австрия нарушила статью VU договора, касательно Балкан, и что из-за этого нарушения, наше обязательство отпало. Мы были бы обязаны выступить, если бы она заранее сообщила нам о своем ультиматуме и получила бы его одобрение. Эта агрессия явно направлена на установление воинственной тевтонской гегемонии в Европе и мире. Мы не хотим участвовать в подобного рода заговоре»45. Однако Соннино, будущий министр иностранных дел, с сомнением отнесся к решению правительства: «Я очень сомневаюсь в благоразумии решения о нейтралитете. На суше победу, вероятно, одержат Германия и Австро-Венгрия. А что произойдет с нашим союзом в будущем? Боюсь, что отныне всякая большая политика становится для нас невозможной»46. Данное заявление красноречивее всего свидетельствует о том, что Соннино не был изначально ориентирован на Антанту. Впрочем, итальянское правительство, продолжало придерживаться выбранной линии. 5 августа Ф. Мартини аргументировал решение правительства тем, что «вступление в войну Англии создавало угрозу разрушения крупных городов Италии: Палермо, Неаполя, Бари, Генуи, Венеции, Анконы и делало невозможным защиту колоний». Но решение о нейтралитете было принято еще до официального вступления в войну не только Англии, но и Франции. В чем же главная причина? Мартини ответил и на это: «Для того чтобы сражаться совместно с немцами, потребовалось бы убить многих итальянцев, т.к. народ на стороне Австрии воевать не желает: вспыхнут бунты, которые придется усмирять большим кровопролитием»47. Однако часть итальянского общества осталась верной Тройственному союзу. Такие настроения преобладали среди итальянских аристократов и военных, придворного окружения, высших деятелей церкви. Иную позицию занял лидер парламентского большинства Джо-литти. Находясь в Париже, Джолипи телеграфировал в Рим, что, по его мнению, ввиду отсутствия casus foederis Италия должна остаться нейтральной. В письме Джолитга от 3 августа Саландра просил о встрече, чтобы обсудить данную линию. Более того, Джолитга призвал все итальянские партии выразить солидарность с решением правительства. «На следующий день он получил от Саландры телеграмму с выражением признательности и благодарности. Вместе с Джолитга с решением правительства выразили согласие такие многоопытные государственные деятели, как Титтони и Весконти Веноста»48.

Берлин до последнего момента рассчитывал, что Италия объявит войну Франции. Саландра напишет впоследствии: «Мы в правительстве были единодушны в том, что нельзя упустить подобного случая, потому, что именно здесь были шансы потребовать принадлежащие Италии территории, создать сухопутные и морские границы, не доступные больше для вторжения извне и на самом деле поднять Италию до уровня великой державы»49. Канцлер Германии официально обратился к итальянскому правительству с требованием выполнить союзнический долг: «Мы определенно рассчитываем на то, что Италия выполнит свои обязательства, наступившие в силу союза»50. С этой же просьбой в ночь с 31 июля на 1 августа обратился к королю Италии и Вильгельм П. Виктор Эммануил Ш ответил Вильгельму П 3 августа 1914 года: «С самого начала мое правительство уведомило Ваше и Австрийское правительства, что, поскольку casus foederis, предусмотренный в договоре о Тройственном союзе не возникает, оно приложит все дипломатические усилия для защиты законных интересов наших союзников и наших собственных»51. Италия отказалась выступить на стороне Германии. Вильгельм И был в ярости. На телеграмме итальянского короля он написал «мерзавец». Однако сделать было уже ничего нельзя: Рим окончательно вышел из фарватера германской политики. Сазонов написал впоследствии: «За эту неудачу, прежде всего, ответственна Австро-Венгрия, обнаружившая по отношению к Италии и Румынии нежелание считаться с выговоренными ими правами и стать на путь каких бы то ни было уступок»52.

Необходимо учитывать внутреннее состояние Италии. В стране появляется три влиятельные группировки: «германофилы», «антантофилы» («интервентистьг») и «нейтралисты». «Германофилы»- часть итальянской промышленной буржуазии, клерикалы (следующие за проавстрийской политикой Ватикана). Нельзя забывать, что «огромным влиянием среди итальянских католиков пользовался Ватикан»53, часть генералитета, ориентированного на Германию. К этой группировке относились начальник Генерального штаба Поллио и его преемник Кадорна «Интервентисты»- те партии, которые требовали от правительства, еще до войны, ориентации на Антанту. Кроме того, ими двигали и внутриполитические мотивы: «интервентистьг, которые призывали к войне, надеялись, кроме всего прочего, использовать ее как средство для избавления Италии от Джолитти»54. Это - «демократическая левая» итальянского парламента - социал-реформисты, республиканцы и радикалы и поддерживающая их часть мелкой и средней буржуазии, офицерства, интеллигенции. «Партия республиканцев, унаследовавшая идеалы Рисорджименто, находила своих многочисленных сторонников в центральных провинциях, поддерживала движение ирреденгизма1»55. «Нейтралисты» - ИСП и поддерживающие ее мелкая буржуазия и пролетариат. В августе 1914 г. их голос звучал довольно громко, к нему вынуждено было прислушиваться правительство. Внутри страны еще не замолкли отзвуки «Красной недели» июня 1914 г. Правительство вынуждено было учесть настроения пролетариата, понимая, что немедленное вступление в войну грозит Италии новьгм социальным взрывом. «Причины кроются в тяжелом экономическом положении масс, поднять которое следует признать первостепенной необходимостью для правительства»56. Другая не менее веская причина - экономическая слабость Италии, ее огромная зависимость от займов, инвестиций и внешнего рынка Италия не столько стремилась к вывозу капиталов, сколько «была заинтересована в рынках сбыта»57, ввиду слабости внутреннего рынка В самый канун войны Италия переживала значительный спад. «Среднегодовой прирост продукции итальянской промышленности снизился в 1908-1913 до 24%. Кризис 1913 год а сопровождался расстройством денежного и финансового рынка и имел серьезные социальные последствия» . Более того, «симптомы кризиса перепроизводства становились все более явными, настоятельно требовали упорядочения, которое продлилось бы несколько лет»59. Имея весьма скудные ресурсы, правительство не могло бездумно вступить в войну. Кроме того, слабая в военном отношении итальянская армия еще не оправилась от недавней войны с Турцией. Предвидя затяжной характер войны, правительство боялось, что итальянская армия дрогнет под напором врага, в итоге война приведет Италию к экономическому краху, а это, в свою очередь, станет причиной революционного взрыва в стране. Сан Джулиано учитывая все негативные последствия войны, склонялся к точке зрения «нейтралистов». Огромную роль сыграли враждебные отношения Рима и Вены. «Как Италия, так и Румыния преследовали цель возможно полного включения в свои границы соплеменников, находящихся под властью Габсбургской монархии. Если бы Венский кабинет обнаружил некоторое желание удовлетворить, хотя бы частично, эти желания, возможно, что сознание огромного риска и жертв, сопряженных с войною, удержало бы Италию и Румынию от вступления на путь, который должен был ускорить гибель Авсгро-Венгрии и побудил бы их удовольствоваться временным компромиссом» . Определенное значение имела для итальянского правительства позиция Лондона «Кроме формального права на решение Итальянского и Румынского правительств не осталось без влияния присоединение Великобритании к Франко-Русскому союзу, придавшее ему недостающий элемент морской сипы и сделавший его непобедимым в длительной войне. Нельзя также забывать, что Италия вышла из периода германофильских увлечений Криспи сильно разочарованной. Эта увлечения не дали ей никаких выгод, колониальных или иных, и привели ее к тяжелому экономическому кризису. В силу закона реакции она охотно пошла навстречу попыткам дружественного сближения со стороны г-на Делькассэ, а затем, через несколько лег и России»61.

В то же время нельзя полностью согласиться с утверждением Е.В. Тарле, что «по

1 Ирредентизм - движение за возвращение земель, населенных итальянцами и оккупированных Австро-Венгрией следствием английского выступления была позиция, которую заняла Италия» . Естественно позиция Англии сыграла свою роль в том, что Италия отказалась вступить в войну. «Британское присутствие в Средиземноморье было настолько сильным, что война против «владычицы морей», по мнению министра колоний в кабинете Саландры Ф. Мартини, представлялась совершенно немыслимой» . Верно и то, что еще задолго до войны «Англия шла на урегулирование своих взаимоотношений с Францией и Россией, стремясь, во что бы то ни стало оторвать Италию от Тройственного союза»64. Однако крайне опрометчиво утверждать, что, отдав Ливию Риму, Лондон обеспечил его нейтралитет: «именно Триполи и явилось той ценой, которая обеспечила нейтралитет Италии, и обеспечила последующие переговоры о военном выступлении на стороне Антанты»65. Не меньшую роль сыграла при этом позиция России. Италия опубликовала декларацию о нейтралитете за сутки до официального объявления войны Лондоном Германии. Поэтому заявление Ллойд Джорджа о том, что Англия удержала Италию от вступления в войну («Одна из статей договора освободила Италию от обязанностей воевать против Англии. Поэтому, когда Англия объявила войну Германии, Италия сочла, что по условиям договора она имеет право сохранять нейтралитет»66) лишены всякого основания. Конечно, итальянский кабинет министров мог догадываться о том, на чью сторону станет Британия. Однако, позиция, занятая Греем не давала итальянцам уверенности в том, вступит ли Англия вообще в войну. Франции Италия опасалась гораздо меньше. Если же Англия не вступит в войну, то французский флот не представлял серьезной угрозы для австро-итальянского флота1. Французская армия представляла большую угрозу для Италии, чем ее флот. Однако, в случае войны, она была бы занята борьбой с основным противником - Германией, большая часть французских войск была сконцентрирована на Рейне, защищая восточную границу страны. Это прекрасно понимал итальянский кабинет министров. В случае же, если Англия и вступит в войну, то ее флот будет занят борьбой с Германией, хотя появление даже небольшой английской эскадры у Апенинского полуострова пугало итальянское правительство. Но и в этом случае она сыг

- Трентино и Триеста, так называемая Italia irredenta - (неискупленная Италия).

1 Англия имела к августу 1914 г. 20 дредноутов (Д), 9 линейных крейсеров (Ж), 40 линкоров (Л), 25 броненосных крейсеров (БК), 17 крейсеров (К), 45 старых крейсеров (Кс), 31 легкий крейсер (ЛКр), 256 эсминцев (Э), 33 миноносца (М) ,76 подводных лодок (ПЛ), Франция соответственно 3 Д, 20 Л, 18 БК, 6 Кс, 81 Э,62 ПЛ, Италия

3 Д,9Л,8БК,2К,6Жр,6Кс, 33 Э, 63 М, 19 ПЛ, Австро-Вегрия - 3 Д 9 Л, 2 БК, 1 К,2ЛКр,2Кс, 18 Э, 51 М,7 ПЛ, Германия - 15 Д, 4 ЛК, 22 Л, 7 БК, 5 К, 7 ЛКр, 7 Кс, 149 Э, 70 М, 28 ПЛ. (См. Строков А.А. История военного искусства, т 5. С.-П., 1994. С. 180.) рала бы скорее психологическую роль, посеяв панику в радах итальянцев. Обстрел итальянских портов мало что дал бы в военном отношении - итальянская сухопутная армия - главная угроза Франции, осталась бы нетронутой. Вести же морскую блокаду итальянского побережья, имея в тылу германский флот, британское Адмиралтейство не решилось бы -слишком велик был риск. Так что фактор английского флота, конечно же, играл роль, но вряд ли главную.

Иное дело отношения с Россией. Итальянское правительство прекрасно понимало, что Россия - единственный реальный союзник против Австро-Венгрии. Более того, она имела огромное влияние среди балканских народов. Это должно было учесть на будущее итальянское правительство: нельзя было терять расположение Петрограда, если Рим лелеял надежды на территориальные приращения на Балканах. Именно то, что война была начата между Германией, Австро-Венгрией с одной стороны, Россией и Сербией с другой, удержало Италию от немедленного вступления в войну. Кроме политического, важную роль играл фактор экономический. Италия сильно зависела от подвоза русского хлеба и других сельскохозяйственных продуктов. Любой конфликт с Россией мог обернуться для Италии серьезными затруднениями, которые могли привести к социальному взрыву внутри страны. Вступление России в войну против германского блока, в значительной мере удержало Рим от выполнения союзнических обязательств.

§2. Роль России в борьбе Антанты за вовлечение Италии в войну

3 августа 1914 г. итальянский король сообщил Вильгельму П, что «обстоятельства данной войны не подходят под формулировку «casus foederis» в тексте договора о Тройсгвенном союзе» . В тот же день итальянское правительство опубликовало декларацию о нейтралитете. Итальянский премьер Саландра заявил, что «итальянское правительство устранило из своей политики всякую заботу, всякое чувство, которые не были бы внушены одной безграничной преданностью Родине, итальянским священным эгоизмом» . В итоге Рим был поставлен перед выбором.

Если Германия согласна была оплатить даже нейтралитет Италии, то Антанте нужно было только вступление в войну. Соннино предпочел бы получить все без войны. Однако «отношения с Австрией были натянутыми не только из-за недовольства итальянских меньшинсгв в Габсбургской империи и желание вернуть Трентино, Триест и Далмацию, но и из-за того, что существовали постоянные разногласия и подозрительность между двумя правительствами из-за Албании - нового государства, возникшего под международной опекой в результате Балканских войн 1912-1913 годов. Албания представляла интерес дня Италии из-за своего географического положения на Адриатике.

Отношения между Италией и Австрией усложнялись также личным непониманием между Сан Джулиано и графом Мереем, австрийским послом в Риме. Оба были больны во время кризиса (Сан Джулиано умер в октябре, а Мерей должен был вернуться в Вену для сложной операции в начале августа). Последний был чрезвычайно трудным человеком, агрессивным и яростным сторонником войны против Сербии. Зачастую он едва сдерживал свое презрение к итальянцам» . Кроме того, нельзя не учитывать морально-психологический фактор: отношение итальянцев к Австро-Венгрии, как к поработительнице, которая на протяжении нескольких веков не только препятствовала объединению Италии, но и угрожала полным уничтожением остатков государственной самостоятельности мелких итальянских государств. Австро-Венгрия, в свою очередь, имела не меньше претензий к Италии. Правящая элита, австрийская знать, генералитет с презрением смотрели на итальянское государство, как на земли лишь временно отпавшие от империи. Наиболее дальновидные из них понимали, что изменить исторические реалии невозможно, с Римом надо считаться, хочет того Австрия или нет. Но перебороть презрения к итальянцам Габсбургская империя так и не смогла Италия, тем не менее, желала получить от Австрии «лакомый кусок» любой ценой. Итальянское правительство доверительно сообщило Германии, что «если бы Италию вознаградили она готова рассмотреть способы оказания помощи союзникам» . Вена решила отдать Риму Албанию. Однако итальянский кабинет министров не склонен был рассматривать Албанию в качестве компенсации. Саландра заявил Бер-хтольду, что «единственной территориальной компенсацией, на которую мы готовы согласиться, была бы уступка части итальянских областей, находящихся под властью Австрии» . Захват Албании Рим рассматривал просто как удачный ход в удачное время. По мнению итальянского правительства заслуги в этом Вены и быть не может. Между тем Аварна предупреждал Министерство иностранных дел, что «Габсбурги не отдадут и пяди своих владений»72. В начале августа русское правительство узнало из итальянских источников, что у

Италии мало надежды получить желаемое от Германии и Австрии. Официальное требование отдать Трентино может поэтому привести только к формальному отказу» . А это было чревато в свою очередь возможностью взрыва, что было нежелательно в данный момент для Италии. В результате, хотя Италия в той или иной форме и настаивала на этом требовании, она ни разу не выдвинула его прямо, чтобы оставить возможность для отступления. Посол в Берлине Болатти убеждал Ягова: «На меня никогда не возлагалась задача выяснить в Вене возможность уступки Трентино»74. В то же время Сан Джулиано говорил в узком кругу, что «даже если Трентино был отдан Италии, она не пойдет на военное сотрудничество с Австро-Венгрией»75. Италия решила, во что бы то ни стало, получить от Вены территории просто за свой нейтралитет, шантажируя ее возможностью сотрудничества с Антантой.

Германия была заинтересована более Австро-Венгрии во вступлении Италии в войну. Итальянский фронт мог оттянуть на себя часть англо-французских сил. Контролируя сред иземноморские коммуникации, Италия могла прервать сообщение Франции и Англии с североафриканскими колониями и сообщение союзников с Россией. После вступления в войну Турции турецко-итальянский флот, поставив под контроль Средиземное и Черное моря, осложнил бы положение России и был бы гибельным для Сербии, т.к. какой-либо реальной помощи союзники уже не смогли бы оказать. В этих условиях полный разгром и капитуляция Сербии были бы неминуемы. Более того, это не только удержало бы Грецию и Румынию от вступления в войну на стороне Антанты, а возможно определило бы их выступление на стороне германского блока, дав тем самым Берлину полный контроль над Балканами. Однако и нейтралитет Италии был выгоден Вильгельму. Союз Италии с Антантой резко изменил бы в ее пользу соотношение сил на Балканах и в Средиземноморье, ухудшив и без того сложное положение Австро-Венгрии. Румыния, а возможно и Греция, выступили бы на стороне Антанты. Правительство кайзера делало все возможное. В свою очередь, Вена вовсе не желала жертвовать своими землями для того, чтобы Италия, сохраняя нейтралитет в войне, спокойно наблюдала за ней со стороны, постоянно шантажируя союзников. Конрад прямо заявил: «Италия действует по плану, готовясь к выступлению прошв Австро-Венгрии, которое по некоторым сведениям, намечено на весну 1915 года»76. Франц-Иосиф до конца сопротивлялся притязаниям Рима и требованиям Берлина: «Мое государство напоминает дом, источенный червями. Если убрать одну часть, нельзя сказать, сколько разрушиться»77. Удовлетворить итальянский ирредентизм было равносильно тому, чтобы развязать руки другим подвластным национальностям Австро-Венгрии. Отказаться от территорий империи означало бы создать прецедент для требований Румынии в Трансильвании. Мерей, посол Австрии, метко характеризовал позицию итальянцев: «У меня до сих пор остается впечатления, что это шантаж. Италия рассчитывает, чтобы ей заплатили вперед за участие в войне, невзирая на то, локальная это война или всеобщая» . Италия стремилась получить земли за свой нейтралитет. Предоставить их означало для Вены не просто жертву без видимой пользы, а унижение перед государством, самостоятельность которого Австрия неофициально отказывалась признавать. Кроме всего прочего, удовлетворив претензии Италии, Австро-Венгрия неизбежно создала бы себе нового конкурента на Балканах. Такая жертва была бы для правительства Франца - Иосифа не просто безумием, преступлением. Германии потребовались титанически усилия, чтобы убедить Австро-Венгрию. 8 марта 1915 г. в Вене на Коронном совете решено было принять итальянские требования обсудить компенсации на основе передачи австрийских территорий. Это могло быть шагом вперед, если бы Соннино за пять дней до этого не вступил бы в официальные переговоры с представителями Антанты. Австрийский двор шел на уступки. Но они были слишком малы для Италии, чтобы удовлетворить свои агрессивные планы, и слишком велики для Австро-Венгрии, чтобы не унизить свои великодержавные амбиции.

В то же время «объявление нейтралитета рассматривалось лишь как обретение свобеды, чтобы разобраться в ситуации» . Сан Джулиано стремился к тому, чтобы Италия «поддерживала хорошие отношения со всеми воюющими державами до того момента, когда можно будет предвидеть итог войны, а тем временем незаметно и ускоренными темпами осуществляла бы военные приготовления» . Италия не могла не понимать, что Вена не простит ей подобного поведения.

Поэтому, уже с начала августа, Рим начинает заигрывать с Антантой. Итальянский кабинет министров пытался предложить себя в качестве посредника воюющим державам, рассчитывая получить за это компенсации. Однако подобное решение Сан Джулиано не могло удовлетворить противников. Вена, Берлин, Лондон, Париж наотрез отказались от посредничества Такой же была реакция Петербурга: «Сазонов полагает, что будущая конференция лишь зафиксирует создавшееся положение с позиций, занятых победителями, а поэтому значит, преимущества будут достигнуты только теми государствами, которые примут участие в войне»81. Сан Джулиано тем не менее запросил через послов Россию и Францию, как они реагировали бы на мирные инициативы Рима. Сазонов телеграфировал русским послам в Лондоне и Париже: «Здешний итальянский посол, также как Титтони в Бордо нащупывал почву, стараясь выяснить, как было бы встречено предложение о мирном посредничестве Италии. Ему было отвечено, что никакие переговоры о мире недопустимы иначе, как одновременно с Англией, Францией и Россией. В случае новых поступков Италии в указанном смысле, желательно отнять у нее всякую надежду на возможность использовать посредническую роль для достижения собственных выгод, которых она не решилась добиваться путем войны»82. Крупенский, в свою очередь, сделал итальянскому правительству заявление, о котором сообщил в Петербург: «В конфиденциальной беседе с министром иностранных дел я ему сказал, что римский кабинет намерен зондировать почву для выяснения возможности посредничества Это обречено на полный неуспех, могущий даже принести вред. Мы, особенно после успеха нашего оружия, не пошли бы на компромиссы. Министр совершенно убежден в полной бесполезности всжой попытки посредничества, а что бесполезно, то и вредно. Министр заметил, что его беспокоит Турция и истощение Сербии, на что я заметил, что с Турцией мы справимся. Сербии можно помочь, если итальянское правительство закроет глаза Министр ответил, что не может принять на себя какого бы то ни было обязательства Он де и не прочь закрыл, глаза, но врага Сербии зорко следят за всей что делается в Италии»83. Итальянский кабинет министров решил не поднимать вопрос о посредничестве, отвергнув, в то же время, возможность оказания помощи Сербии: это немедленно втянуло бы его в войну на стороне Антанты, и уже ни какие заявления о нейтралитете не помогли бы итальянскому правительству. Это естественно не входило в планы Рима

Такое положение дел не удовлетворяло Россию. «Чтобы своевременно получить право на предъявление требований и чтобы сделать их эффективными, Италия должна вступить в войну» . Поэтому уже в августе 1914 г. король Виктор Эммануил и итальянский «министр иностранных дел отказались игнорировать возможность выступления против Двуединой монархии»85. Кроме политических мотивов огромную роль играли чисто прагматические факторы. Несмотря на все протесты и уговоры Антанты, несмотря на мольбы Германии, несмотря на недовольство России, Рим не мог немедленно вступить в войну по чисто техническим причинам: в 1914 году итальянская армия была совершенно не готова к боевым действиям. Русский военный агент в Риме сообщал, что «т.к. итальянцы убеждены, что с наступлением зимы военные действия почти полностью прекратятся, они решили, что смогут использовать это время для подготовительных мероприятий, чтобы таким образом обеспечить себе крупную благодарность победителей» . В то же время Саландра отмечал «недостаток мобилизационных средств и беспорядок на складах. Нехватка припасов определялась в сумме 35 млн. лир»87. 2 августа начальник Генерального штаба Кадорна докладывал «о плохом состоянии личного состава, и о нехватке снаряжения и транспортных средств». 3 сентября «он перечислял недостачу в обмундировании, оружии, в транспортных средствах и в разного рода материалах»88. По мнению генерала Кадорны, требовалось «около 13 500 офицеров, а те офицеры, которые находятся в рядах армии, низвели военную службу до уровня простой доходной карьеры. В целях экономии численность войск была уменьшена, призывники отпускались домой, обученные только наполовину; рядовой состав подвергается влиянию подрывных элементов. Полное отсутствие зимнего снаряжения исключает возможность ведения военных действий с февраля по март»89. Саландра констатировал: «Действительность же такова, что значительная часть армии не могла быть мобилизована из-за беспорядка и отсутствия дотаций на мобилизацию» . Поэтому, вступая в торг с союзниками и Антантой, Саландра отчасти блефовал. Необходимо было потребовать как можно больше и торговаться с европейскими державами, чтобы европейские кабинеты не поняли, что итальянская армия к войне не готова и не представляет собой серьезную военную силу.

Министр иностранных дел России Сазонов телеграфировал Извольскому: «Италия может быть вступит в обмен мнениями с нами. Итальянский посол Карлотти поставил нас в известность относительно условий, на которых его страна присоединилась бы к Антанте: помимо Трентино Италия желает обеспечить себе преобладающее положение в Адриатике, получить Валону. Ссылаясь на отсутствие взаимного доверия, которое все еще присуще франко-итальянским отношениям, посол предложил, чтобы переговоры велись при нашем посредничестве»91. Карлотти сообщал в Рим: «Сазонов готов пойти на переговоры. Инициатива принадлежит русскому министерству иностранных дел» . На самом же деле Рим был очень заинтересован, на этом этапе, в поддержке Петербургом его требований и инициатива принадлежала ему. 15 августа 1914 г. Крупенский был принят министром иностранных дел. В ходе состоявшейся беседа Сан Джулиано, в частности, сказал: «Во всяком случае, если бы мы отказались от нейтралитета, то это надо было, чтобы идти с державами Тройственного Согласия и никоим образом не против вас. Для разрыва с Австро-Венгрией необходим, однако повод, но я считаю, что Австрия нам его даст. До сих пор мы недостаточно осведомлены о намерениях Австрии, которая, как кажется, относится к нам весьма вредно. Если бы повод этот созрел, то переговоры должны быть совершенно секретны и происходить исключительно в Лондоне, а не в другой столице». Министр настаивал на секретности беседы со мной» . Россия, в свою очередь, шла на сотрудничество, т.к. полагала, что положение Сербского и Галицийскош фронтов несколько улучшилось, если бы внимание Австро-Венгрии было отвлечено Италией. «Тройственному Согласию было важно заручиться участием Италии в войне, и поэтому наши союзники побуждали русское правительство к большей уступчивости в Адриатическом вопросе. Я сознавал всю цену союза с Италией не только с точки зрения общего значения дня Согласия, но и с нашей собственной, ввиду той помощи, которую она могла оказать в борьбе с Австро-Венгрией»94. Более того, вступление Рима почти неизбежно повлекло бы за собой вступление Румынии. 23 сентября 1914 года был заключен секретный итало-румьшский договор, по которому оба государства обязались не выходить из нейтралитета, не предупредив об этом друг друга за 8 дней до вступления в войну. По договору стороны обязывались также проводить единую политическую линию в период нейтралитета или в случае вступления в войну. «Заключенный Италией и Румынией тайный договор являлся своего рода блоком нейтральных стран, которые поставили себе задачу полностью использовать обстановку для обеспечения максимума выгод, не принося никаких жертв»95. Лондон не только выразил согласие, но и настаивал на проведении переговоров в Петербурге, а 7 августа Сазонов сообщил послу в Риме Крупенскому о предложениях Антанты относительно Трентино, Триеста, Валлоны и преобладающего положения в Адриатическом море при условии, что «Италия немедленно под любым предлогом объявит войну Австрии. Время не терпит, а Италия должна решиться скорее, т.к. иначе ее помощь может стать для нас менее ценною»96. Одновременно «были даны указания Извольскому и Бенкендорфу, добиться, чтобы Англия и Франция сделали аналогичные заявления, чтобы поторопить Рим»97.

Римский кабинет колебался не только потому, что Италия не была готова. Позднее Саландра откровенно заявил, что «Россия предлагала нам австрийскую территорию, которую само собой разумеется, надо было завоевать нашим оружием» . Обещанного вознаграждения было явно недостаточно для вступления Италии в войну. Итальянское правительство хотело получить выгоды не только за счет врагов, но и за счет будущих союзников. Бьюкенен писал Грею: «Господин Сазонов сообщил, что из бесед со здешним итальянским послом явствует, что претензии Италии быстро растут во всех направлениях и имеют целью территории на Средиземном море, в которых весьма заинтересована Англия и Франция» . Надо было прежде всего обратиться к Сазонову, т.к. согласие России на сотрудничество могло повлиять на окончательное решение итальянский правительства. Это имело смысл особенно потому, что России пока не пришлось бы платить «из своего кармана». 25 сентября Сан Джулиано оправил в Петроград следующую телеграмму: «Королевское правительство сохранит нейтралитет Италии, исключая положение, [при котором] были бы поставлены под угрозу ее жизненные интересы» . Телеграмма была передана в русское Министерство иностранных дел с некоторыми изменениями: «Королевское правительство желает сохранить нейтралитет Италии, считая это лучшим средством для обеспечения ее жизненных интересов. Но в случае если Австрия окажется не способной поддержать равновесие в Адриатике, Италия ввиду защиты своих жизненных интересов будет вынуждена прийти к соглашению с противниками Австрии, и выступить вместе с ними»101. По существу итальянская дипломатия использовала Петербург, как члена Антанты, для разведки, и, получив утвердительный ответ, обратился к Лондону. В депеше послу в Риме Родду Грей ответил осторожно: «Я сказал, что, если Италия стала бы нашим союзником, мы, в общем, после обсуждения деталей изъявили бы согласие на эти условия», а некоторые из них, такие как приобретение Трентино и Триеста, не будут удовлетворены «пока Италия не заявит определенно, что она готова присоединиться к нам» . Англичане рассматривали Триест, Трентино и Вагону как приманку, которая была необходима и отвечала итальянским требованиям. Но, как Сан Джулиано указывал Империали, «ни Трентино, ни Триест нельзя рассматривать в свете уступок, сделанных нам Антантой. Италия главным образом, заинтересована в Адриатике. Наш соперник - Австро-Венгрия, а не Германия. С другой стороны, главная цель Антанты состоит в разгроме Германии, в то время как вопрос об Адриатике является второстепенным для нее. Отсюда следует, что нам необходимы четкие обязательства и соответствующая помощь против Австро-Венгрии»103. Первое из этих обстоятельств - запретить сепаратный мир, посредством которого будущие союзники могли бы прийти к соглашению с рейхом и бросить Италию на произвол судьбы, один на один с Веной. Эшг пункт был быстро принят Греем. Но другое дело - «совместные действия английского, французского и итальянского флота, по уничтожению австрийского флота, ибо это затрагивает больное место в традиционной политике Англии»104. Боле того, чтобы привлечь Италию, Антанта должна была быть в состоянии предложить ей территории, которых она более всего домогается. Эш Трентино и Триест, находившиеся в руках австрийцев, воевать с которыми ни Лондон, ни Париж не собирались. Лишь после того, как Петербург начал возмущаться терпимостью Антанты к главному врагу России, Англия и Франция 12 августа объявили войну Австро-Венгрии. Однако «многие и в Австрии, и в Англии, полагали, что вследствие географических особенностей объявление войны Англией является более или менее шагом формальным и не приведет к серьезным военным действиям» . В то время как Лондон видел в Вене противовес России, Франция видела в Австро-Венгрии противовес Италии. Обе державы считали необходимым сохранения целостности Австро-Венгрии для сохранения системы европейского равновесия. Палеолог писал: «Пока существует Германия и

Италия, мы будем заинтересованы в сохранении Австрии» . Подобная позиция Англии и Франции сближала интересы Петербурга и Рима В то же время Лондон опасался слишком быстрого развала Австро-Венгрии и продвижения славян к Средиземному морю. В этом случае удельный вес России в мировой политике мог бы повыситься в несколько раз. А в Восточной Европе и на Балканах Россия стала бы единоличным хозяином, полностью изгнав оттуда Англию и Францию. Рим мог стать естественным конкурентом и соперником России на Балканах, и поэтому желанным союзником Лондона Учитывая это обстоятельство, Грей несколько «потеплел» к Риму. Однако в случае если бы Италия и Россия заключили союз, позиции Великобритании не только на Балканах, но и в Средиземноморье были бы сведены к нулю. При этих обстоятельствах можно было бы утверждать, что Форин Оффис не хочет усугублять неизбежное сокращение мощи Австро-Венгрии, путем уничтожения ее флота Лондону было необходимо сохранить Австро-Венгрию в составе чешских, словацких, словенских, хорватских, венгерских и австрийских земель. Сан Джулиано не без основания жаловался, что «бездействие англо-французского флота увеличивает подозрения, что Антанта хочет пощадить Австро-Венгрию»107. Итальянское правительство пыталось убедить Россию в необходимости уступок Риму, чтобы найти в ней надежного союзника Сан Джулиано писал Карлотш: «Расширение итальянской зоны в Турции от Адалии до Мерси-ны, дипломатическая поддержка в случае затруднения со стороны Абиссинии, а также уступки в Африке в счет того, что Англия и Франция приобретут в германских колониях - вот что необходимо от России, для того чтобы заключить прочный русско-итальянский союз. Это было бы тем более важно, что ряд политических деятелей Великобритании считает сотрудничество с Италией почти невозможным»108.

В результате Сазонову стало ясно, что Грей, при поддержке Думерга, выступал против немедленного привлечения Италии к сотрудничеству. Крупенский сообщал: «Данные мне инструкции не совпадают с инструкциями, полученными английским и французским послами. Рода уполномочили лишь намекнуть Сан Джулиано, что в случае присоединения Италии к Антанте, Великобритания сочла бы себя весьма удовлетворенной, но это дело самой Италии, а не Великобритании делать такое предложение Барреру дали пред писание ограничиться осторожным намеками»109. Россия предпринимала в одиночку усилия по привлечению Италии, полностью взяв инициативу в свои руки. Сазонов «все время указывал Карлотти, что чем скорее примкнет к нам Италия, тем ценнее будет для нас ее содействие. Главные силы Австро-Венгрии в Сербии и Галиции и только один корпус на итальянской границе»110. Русский министр иностранных дел не обманывал Рим. В сентябре - октябре 1914 г. русская армия еще не выдохлась и вела успешные бои в Галиции. Вступи Италия в войну, и, возможно, Вена была бы на коленях. «Теперь в интересах Италии поспешить с захватом Тироля»111. Однако, предвидя дипломатические комбинации Италии, Петербург твердо заявил: «Даром никто ничего получить не сможет. Условия мира будут диктоваться с оружием в руках» . В то же время Сазонов настаивал на активизации союзников в Средиземноморье, считая, что действия англо-французского флота у Далматинского побережья не только ослабят австрийцев, но и подтолкнут итальянцев к вступлению в войну. Однако Грей не желал «загребать жар» для Петербурга Он не собирался давать Родду новые директивы.

Позиция Лондона и Парижа сыграла огромную роль в том, что Италия не была привлечена к сотрудничеству уже в сентябре - октябре 1914 г., когда ее требования еще ограничивались разумными пределами, ввиду военных неудач германского блока и особенно, крупных успехов России в Галиции. Обоюдное желание России и Италии заключить союз, было сорвано позицией Франции, и особенно позицией Великобритании. Лондон очень хотел направить активность Рима на Балканы, чтобы столкнуть «лбами» Россию, Сербию и Италию. В то же время выступление Италии на стороне Антанты в сентябре - октябре 1914 г. обеспечило бы полный разгром Австро-Венгрии, что не только предрешило бы исход , но и в значительной степени приблизило бы конец войны. Кроме того, вступление Италии могло удержать Турцию от нападения на Россию.

Между тем Россия продолжала попытки привлечь Рим к сотрудничеству. Министр иностранных дел России дал указание послу в Риме воздействовать на итальянское правительство через печать, создавая необходимое для России общественное мнение. Крупенский немедленно ответил: «Воздержание от официальных переговоров не помешает нам воздействовать на печать»113. Россия стремилась любыми путями внести разлад между Римом и Веной. Крупенский получил указание передать Саландре предложение царя об освобождении австрийских военнопленных итальянской национальности, (благо таковых было не очень много), при условии официальной гарантии, что им не разрешат вернуться в свои части. Болатги, являясь сторонником германского блока, писал, с явной издевкой Аварне: «Наши горячие патриоты, несомненно, будут чрезвычайно обрадованы великодушием царского правительства, которое как мы все знаем, является таким большим защитником угнетенных национальностей»114. Однако, не имея гарантий со стороны Антанты, итальянское правительство боялось окончательно порвать с германским блоком. Правительство запретило публиковать это сообщение в газетах. Все же сообщение, попало в редакции некоторых частных газет. Саландра оказался в сложном положении, отказался принять предложение, на том основании, что оно ущемляет принцип личной свободы. Формулировка выглядела более, чем странной. Ее смысла не поняли даже многие члены кабинета, не говоря об итальянском обществе. Ирредентисты были разочарованы действиями премьера Сазонов при этом напомнил итальянскому правительству, что «после победа русского оружия действия Италии против Австрии становятся все более безразличны для нас». Кроме того, «нежелание Италии вступить в войну против Австрии ставит новые препятствия для осуществления некоторых желаний Италии, в отношении Триеста и Додеканеза»115. Сазонов довольно откровенно намекнул Карлотги, что из двух государств, именно Италия заинтересована в тесном сотрудничестве с Петербургом. Россия одержала крупные победы в Галиции, и, несмотря на тяжелое положение Сербии, Вена находиться сейчас на грани капитуляции, и продолжает сопротивляться лишь благодаря настойчивости Берлина. Вступление Италии не может кардинально изменить сложившееся положение. С другой стороны, «капризы» Рима могут привести к толу, что Россия навсегда оставит мысль о привлечении Италии к сотрудничеству, а, следовательно и об удовлетворении итальянских притязаний. Т.о., Сазонов указал Риму «свое место». В свою очередь, понимая, что од носторонняя ориентация на Россию не принесет итальянской дипломатии удачи, Рим начал координировать свои требования в соответствии с позицией Лондона 24 сентября Сазонов получил депешу от посла в Турции Гирса, который, ссылаясь на сотрудников итальянского посольства в Константинополе, сообщил: «Я окольным путем получил карту, на которой карандашом нанесены очертания возможного разграничения между Сербией и Италией. По словам передавшего мне карту доверенного лица, необходимо будто бы теперь установить межу, присоединив к Италии Исгрию, южную часть Хорватии, и часть Далмации, с островами, лежащими напротив этих берегов. Они не скрывают, что домогаются местами областей, большинство населения коих образуют славяне»116. На следующий день Сазонов расшифровал телеграмму от Сан Джу-лиано к Карлотги, в которой упоминается о пограничной линии «по водоразделу Альп до Кварнеро»117. Ранее русское правительство уже получало сведения относительно того, что Рим претендует на побережье Далмации. Сазонов телеграфировал Бенкендорфу: «Мы указали итальянскому послу на опасность для Италии в результате войны создать себе ирредентизмы. Мы не можем сочувствовать подобной цели» . Однако в августе Рим еще не акцентирует внимания на славянских землях, чтобы не сорвать наметившееся сближение с Россией. Это было тем более важно, что позицию России активно поддерживал Думерг. Кроме того, Сан Джулиано был несколько успокоен телеграммой Карлотги, в которой сообщалось, что Россия уступила Италии Далмацию от Зары до Рузы119.Это утверждение итальянского посла было почерпнуто им из частных бесед, ни в коем случае не может рассматриваться; как официальная линия русского правительства Поэтому с конца сентября 1914 г. Сан Джулиано, играя на русско-английских противоречиях, искал в Лондоне поддержку против Петербурга Однако главной причиной этой ориентации на Лондон была сама Англия: «не было смысла вести переговоры с младшим партнером, если ведущая держава коалиции отвергла важнейшие условия Италии» . Прошедшие месяцы показали, что политический вес России в Антанте несоизмеримо меньше веса Великобритании. Франция, сильно зависящая от английской военной помощи, готова была поддержать позицию Англии, даже в ущерб интересам России. Главная роль в переговорах с Римом перешла от Петербурга к Лондону. Объективно Великобритания была заинтересована в сотрудничестве с Италией. «Утвердившись в Египте и на Кипре, имея поддержку Италии, Англия стала бы хозяйкой Средиземного и, возможно, Черного моря» . Англия, кроме того, рассчитывала столкнуть в Северной Африке интересы Италии и Франции, тем более, что Британский кабинет министров рассчитывал заполучить Сирию, являвшуюся объектом вожделений Парижа. «Недовольство арабов турецким засильем было настолько велико, что сирийская знать обратилась к британскому верховному комиссару в Каире Китченеру с просьбой присоединить их страну к Египту»122. Однако Великобритания желала удовлетворить Италию только за счет Албании, а также за счет славянских территорий в Адриатике. Россия противостояла этому. Не договорившись между собой, правительства Антанты решили, что «при настоящем настроении итальянского правительства вероятность отхода Италии от нейтралитета сведена до минимума»123. Споры вокруг итальянского вопроса на время затихли. Ду-мерг объяснил Сазонову, что «соглашаясь с необходимостью привлечь Италию, он полагал, что опасно предпринимать слишком определенные шаги в Риме. Нейтралитет Италии сам по себе является большим успехом»124. В то же время Сазонов узнал, что итальянский торговый атташе в Париже Сабини зондирует почву для заключения соглашения. В разговоре с Пуанкаре он выдвинул ряд требований: «возмещение расходов, «Адриатика для итальянцев», Трентино, Триест, и все «итальянские территории», Додеканезские острова, расширение сферы влияния в Малой Азии, выгоды в Абиссинии, кондоминиум в Средиземном море, таможенный и экономический союз с Францией» . Пуанкаре напомнил своему собеседнику, что подписав соглашения 1902 г., Рим не может воевать с Францией. Сабини парировал: «О, соглашения 1902 года Они не могут иметь силы Тройственного союза» . Подобный оборот событий был не в интересах Франции. Во-первых, Италия требовала непомерно высокую цену за свое выступление. Во-вторых, и это главное, Париж гораздо больше Англии дорожил дружбой с Россией. Заключение любого соглашения за спиной России было чревато разрывом, причем для Франции, несущей основную тяжесть борьбы с Германией такой разрыв был равноценен катастрофе. Поэтому Сабини получил следующий ответ: «По всей видимости, события докажут, что: 1) Франция и Великобритания сами могут сдержать Германию, 2) успехи русских ослабили Австрию в военном отношении, 3) ныне действия Италии были бы уже не столь ценны, чтобы оправдать важные политические и территориальные уступки, которых мы требуем; Франция памятуя о нашем нейтралитете, могла бы в лучшем случае созерцать оккупацию Трентино и Триеста, 4) относительно Триеста мы должны принять немедленное решение, в противном случае Россия, которая должна учитывать чаяния славян, могла бы изъяснить свою позицию» . Это была стена, перед которой Рим должен был остановиться. Кроме того Сазонов получил информацию о том, что Италия претендует на французскую часть Туниса: «Титгони получил указание установить согласна ли Франция уступить часть Туниса Италии в обмен на ее военное сотрудничество. Вполне признавая, что подобный запрос никаких шансов на успех не имеет и лишь оскорбит Францию, он не решился на этот шаг. По его поручению некоторые частные лица требовали завязать по этому поводу разговор с членами здешнего Министерства иностранных дел, но, разумеется безуспешно» . Титгони, в свою очередь, сообщал в Рим, что Клемансо коснулся уступок в Тунисе, когда существовала непосредственная угроза Парижу, но «французское правительство отказалось от этой мысли»129. Кроме того, итальянское правительство считало, что «Франции следовало бы уступить графство Ниццу по р. Вар и полуостров Корсику в пользу Италии»130. Однако данное предложение не имело смысла даже обсуждать с французами. Титгони посоветовал Риму сохранить выжидательную позицию. Итальянский кабинет министров решил обойти препятствие в виде Англии и России, и получив согласие от Франции поставить Лондон и Петербург перед свершившимся фактом. Однако итальянское правительство не учло, что из всех держав Антанты именно франко-итальянские противоречия на данный момент, являются наиболее глубокими. Париж оказал сопротивление требованиям Италии и Рим вынужден был отступить. В то же время на политику оказывали влияние ряд недипломатических факторов. В частности то обстоятельство, что Рим переориентировал свою внешнюю политику с России, как главного партнера на Англию и начал делать реверансы в сторону Франции, объяснялось, как политическими, так и экономическими причинами. Англо-французский капитал к 1914 году значительно проник в экономику Италии. Англия имела около 60 промышленных предприятий в Италии. Общая сумма английских капиталовложений составляла около 10 млн. лир. Общий капитал французских предприятий в итальянском королевстве был равен 440 млн. лир, в то время как немецкий - 60 млн131. Появилась достаточно влиятельная группа банкиров, имевшая определенное влияние на правительство, и ратовавшая за сближение с Англией и Францией. Однако, если франко-итальянские противоречия были глубже русско-итальянских, то разногласия с Лондоном были сравнительно малы. Кроме того, Россия не имела крупных капиталовложений в Италии. В итоге в правительстве возобладало мнение, что сотрудничество с Лондоном, гораздо прибыльнее сотруд ничества с Петербургом.

Смерть Сан Джулиано ускорила этот процесс. «Внешнеполитические действия итальянского правительства в первые месяцы нейтралитета осуществлялись под руководством Сан Джулиано, деятеля консервативного склада, линия которого не отличалась большой последовательностью, хотя то направление политики, которое привело впоследствии к заключению Лондонского договора с Антантой, начало вырабатываться еще в период его пребывания на посту министр иностранных дел» . Свой тайный идеал Сан Джулиано выражал следующими словами: «Идеальным для нас было бы поражение, как Австро-Венгрии, так и Франции»133. В то же время он допускал и возможность выхода Италии из состояния нейтралитета с тем, чтобы напасть на Австро-Венгрию, и об этом «говорил Са-ландре и королю с целью получить их согласие на открытие переговоров с державами Антанты в Лондоне»134. Выступлению на стороне Антанты, по его мнению, «благоприятствовал бы разгром австро-венгерского флота англо-французскими силами, что упростило бы задачи итальянского флота, подняло бы в стране антиавстрийские демонстрации, облегчив тем самым правительству объявление войны» . 12 октября в своей последней телеграмме Империали, уже тяжелобольной Сан Джулиано подчеркивал важность избранного им направления внешней политики. Признав, что большинство населения против войны и лишь незначительное меньшинство за участие в ней, он предполагал «для того, чтобы привлечь массы на свою сторону необходимо представить выступление, как отражение непосредст

1-5 ¿г венной угрозы интересам Италии»

В то же время, находясь на посту министра, Сан Д жулиано был склонен к сотрудничеству с Россией, или, по крайней мере, не спешил переориентировать свою политику в сторону Лондона окончательно. Министр иностранных дел Италии понимал, что тесное сотрудничество с Лондоном может привести к тому, что экономически слабая Италия попадет в зависимость от «туманного Альбиона». Россию же необходимо иметь в качестве противовеса Англии. Ставший после смерти Сан Джулиано (16 октября 1914 года), министром Соннино, гораздо быстрее повел курс на сближение с Лондоном. У власти окончательно утвердились правые либералы. «Самым сильным членом нового кабинета был барон Соннино, фактический

глава правых. Сын банкира, фамильное состояние которого образовалось в результате игры на бирже в Египте, и главный владелец акций «Оюгпа1е ё'ЙаНа», Соннино прежде возглавлял два правительства, каждое из которых существовало сто дней»137. Салан-дра писал о нем: «он более чем кто-либо из моих коллег был постоянно осведомлен обо всех военных и дипломатических делах секретного характера»138. Смерть министра иностранных дел совпала с правительственным кризисом. Формальным поводом отставки кабинета министров было выступление против увеличение расходов на военные нужды на 400 млн. лир. 31 октября Саландра «заставил весь совет министров принять решение об отставке всего кабинета»139. Появилась «возможность возвращения к власти Джолитги»140. Однако король, настроенный на вмешательство в пользу Антанты, не принял отставки. В ноябре правительство было переформировано: «надо было создать, не декларируя этого, кабинет войны»141. В интервью премьер декларировал: «Это правительство значительно сильнее и, благодаря расширению его парламентской основы, значительно авторитетнее предыдущего»142.

Вступление в войну Турции под толкнуло к активным действиям деятелей Антанты с одной стороны, и итальянское правительство с другой. Итальянское правительство посчитало, что настал благоприятный момент, чтобы добиться своего: «В морском соперничестве с Турцией Россия находилась в крайне невыгодном положении. Несмотря на несомненное превосходство России в экономических и в финансовых ресурсах, у Турции были политическое и стратегическое преимущества, обеспечившие ей в конечном счете ошутимый перевес. Турецкое правительство могло заказывать линкоры на лучших верфях или покупать готовые дредноуты и в любой момент вводить их в Черное море. Царское правительство должно было строить линкоры на черноморских верфях. К тому же в России продолжительность постройки дредноутов была на два года дольше, чем в Западной Европе»143. В конце октября 1914 г., когда вступление в войну Стамбула стало неминуемым, Карлотга

РОССИЙСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ 41 БИБЛИОТЕК дважды осторожно пытался узнать в Петербурге, не наступило ли время для России уладить вопрос о проливах. Однако Сазонов не дал точного ответа. Это расстроило «планы Италии связать с этим решение тех вопросов в Турции, в которых она сама была больше всего заинтересована»144. Палеолог заявил, что не желает, чтобы Италия выступала против Оттоманской империи. «Франция боится, что Италия могла бы полностью воспользоваться затруднительным положением Согласия во время войны в Европе, для улаживания своих дел с Турцией»145. Россия и Франция вовсе не собирались жертвовать своими интересами ради вожделений Рима, тем более, что помощь, которую он мог оказать была явно не адекватна той цене, которую Италия за нее назначила

В то же время Антанта получила сведения, что Рим ведет ожесточенный торг с Австро-Венгрией по поводу Албании. В сложившейся обстановке Англия готова была отдать Италии Валону, опасаясь только одного: чтобы ее раньше не отдала Австро-Венгрия. Сазонов предупреждал Карлотга, что «Россия, Франция и Англия согласились предоставить Валону Италии, имея в виду ее выступление против Австрии. Если же Италия займет Валону с согласия Австрии, дело получит иной характер»146. Россия ясно дала понять, что если Рим не собирается вступать в войну, то он не может рассчитывать на какие-либо приобретения, дай вопрос о приобретениях - дело будущего.

В свою очередь Саландра, шокированный русской формулировкой «ничего за ничто», рассчитывал, что Англия не станет возражать, если Италия вступит в конфронтацию с Петербургом по поводу Балкан. В телеграмме Империали сказано: «Оккупацию Валлоны надо рассматривать как предисловие к другим соглашениям, которые мы надеемся заключить. Но их было бы труднее осуществить, если бы у народа создалось впечатление, что нам помешала Антанта Важно получить согласие Грея. Я надеюсь, что он не станет поощрять тенденцию Сазонова оказывать на нас давление. Если правительству, как мы надеемся, придется действовать в ином смысле, ему понадобится такой престиж, который мог быть только результатом занятия Валлоны»147. 4 октября Грей телеграфирует Бьюкенену, что по сообщению Империали албанские банды грозят занять Валону и поэтому итальянское правительство в качестве временной меры просит занять этот порт. Лондон просили ходатайствовать об этом перед Францией и Россией. Великобритания явно пыталась перетянуть Рим на свою сторону как можно скорее, обойдя в этом Россию. В то же время, несмотря на то, что мнение Грея и Сазонова в вопросе предоставления Италии полной свободы действий в Албании кардинально разошлись, Грей разделял точку зрения Сазонова, что Рим не должен вести переговоры с Центральными державами. Петербург занял в этом вопросе крайне жесткую позицию, действуя по формуле «кто не с нами - тот против нас». Учитывая позицию России, Рим отказался обсуждать вопрос о Вагоне с Австро-Венгрией и Германией, так и не достигнув соглашения с ними. Исходя из этого обстоятельства, Россия дала согласие на высадку итальянцев в Албании. Но в гораздо большей степени в этом сыграло роль давление со стороны Англии. Лондон пытался заручиться поддержкой Рима, чтобы иметь надежного союзника для противодействия русским в вопросе о проливах. «По мере того, как идет время, перспектива, что мы будем бесконечно удерживать проливы из рук России, становится все призрачнее и призрачнее»

Английский кабинет министров никогда не собирался всерьез отдавать проливы России. «Британская политика всегда состояла в том, чтобы держать Россию вне Константинополя и Проливов, конечно, это будет нашей политикой и сейчас»149. Ему вторил лорд Берти: «Имея Россию на Кавказе, на Босфоре, на северном конце Багдадской железной дороги, судьба Англии в Месопотамии, оказалась бы отданной на произвол судьбы России»150. Поэтому, противопоставляя Италию России, Лондон пытался получить свободу маневра, чтобы не отдать проливы ни тем, ни другим. «Дискуссия о Константинополе в марте 1915 г. оказалась столь далеко ведущей, что в ходе ее был впервые выработан общий обзор того, чего Британия хочет от войны»151. Одновременно Лондон обеспечил договоренность между Римом и Афинами, согласно которой Италия одобрила оккупацию греками Эпира в обмен на свободу действий в Валоне. 29 октября 1914 г. итальянская морская пехота высадилась в Валоне, 30 октября итальянцы заняли Сасено: «вследствие обнаружения волнений в Валоне и окрестностях, итальянский консул счел нужным вызвать десант с итальянского военного судна Итальянский посол, видимо, сам отдавал себе отчет в искусственности приводимых итальянским правительством объяснений в оправдание занятия ими Валлоны» . Сазонов вынужден был уступить. Русский план раздела Албании между Сербией и Грецией провалился. В то же время оккупация Валлоны вызвала негативный отклик и при сербском королевском дворе и в Вене. Оккупация Валлоны была очередной победой итальянской дипломатии.

В то же время русская дипломатия точно рассчитала, что оккупация Валлоны не уменьшит, а наоборот увеличит итальянские аппетиты. Сазонов, учитывая всю гамму австро-итальянских противоречий, считал, что в «итальянском» вопросе надо занять более жесткую позицию. Лондон начал потакать итальянцам. Получив требуемое, Рим не вступил в войну на стороне Антанты. Однако русская дипломатия не собиралась сдаваться. Русское Министерство иностранных дел распустило за границей, по неофициальным каналам, слухи, что Россия собирается заключить сепаратный мир с Австро-Венгрией. Эта дезинформация была направлена против Италии. Заключи Россия такой мир, вступление Италии потеряло бы всякую ценность для России. Для Франции и Англии это означало бы обреченность Германии. Узнав о возможности сепаратного мира, итальянское Министерство иностранных дел дало указание итальянским дипломатам за границей уделить этой возможности пристальное внимание. В ноябре Карлотш решил осторожно осведомиться об этом. «Итальянский посол сообщил барону Шиллингу, что Венгрия готова отпасть от Австрии и заключить сепаратный мир с Россией». Шиллинг ответил, что, если такая возможность возникнет, то «Россия будет руководствоваться исключительно своими интересами. Италия, не выступившая своевременно, не может рассчитывать на то, что при решении вопроса об отдельном мире с Австро-Венгрией, ее интересы были бы приняты в соображение»

Саландра был очень озабочен таким оборотом событий. Масла в огонь подлил русский посол в Сербии кн. Трубецкой. Итальянский посол Фашиотга в разговоре с ним заявил, что «результат европейской войны еще представляется неясным, что нельзя ожидать, чтобы Германия вышла из войны уничтоженной. В виду этого нельзя не взвешивать с достаточной осторожностью отношений с этой великой державой. Вместе с тем он с раздражением говорил о Франции. По его словам, Франция сделала все, чтобы во время Триполитан-ской войны вооружить против себя Италию, которая наоборот питает к России лучшие чувства. Мы должны быть благодарны итальянскому правительству, которое сохранило нейтралитет, вместо того, чтобы напасть на Францию, что совершенно бы изменило характер войны. Я заявил, что Италия руководствовалась в этом холодным расчетом, и мы не можем быть благодарны. Я выразил также удивление по поводу отношения к Франции, которой Италия стольким обязана в прошлом. Фашиотш возразил, что если отношения между державами не всегда носят тот искренний и дружественный характер, на который можно рассчитывать, то это не вина Италии. При этом он высказал опасения, что в будущем Франция; не захочет примириться с мыслью, что Италия может стать могущественной. По его словам, это должно быть естественным результатом настоящей войны. Тем не менее, я заявил ему, что узкие расчеты Италии могут быть совершенно опрокинуты, если Австрия предложит заключить отдельный мир на условиях приемлемых для России и Сербии»154.

Опасения итальянцев были тем более обоснованы, что сербская армия начала в декабре контрнаступления против австрийских войск и уже освободила значительную часть территории страны. Россия в данной ситуации могла прекрасно обойтись и без Италии, учитывая аппетиты Рима, Чтобы проверить намерения Сазонова, Карлотти зачитал ему сообщение поверенного в делах в Вене, в котором излагалось содержание беседы с графом Фор-гачем, одним из ближайших сотрудников Берхтольда Граф заявил, что «война приняла теперь характер англо-германского спора Граф Форгач указал, что ввиду всеобщего утомления войной, настало время думать о заключении мира»155. Сазонов остался непроницаем, что еще больше увеличило беспокойство итальянского правительства Соннино поспешил сказать Крупенскому: «Бдительный и активный нейтралитет - бдительный в отношении наших интересов и учитывающий наши национальные вожделения; активный в том смысле, что мы вооружаемся для того, чтобы быть готовыми на всякий случай»156. Сонино намекнул, что Италия готова вступить в войну. Крупенский сказал, что Россия опасается, что вооружение Италии есть следствие назначения фон Бюлова послом в Рим, то есть Италия готовится напасть на Францию и Сербию. Итальянский министр иностранных дел ответил: «Рим - не Константинополь, буд ьте уверены, что мы не дадим связать себе руки и сохраним за собой свободу действий»157. После разговора с Крупенским опасения Соннино не были развеяны. Россия не опровергала и не подтверждала сообщения о сепаратном мире, из чего итальянский министр иностранных дел заключил, что тайные переговоры ведутся. Соннино телеграфировал Карлотти: «Здесь сильно говорят о мирных настроениях, проявившихся будто при Петербургском дворе, где сильно влияние Распутина»158. Крупенский сообщал: «Италия не сможет остаться безучастной к готовившимся территориальным изменениям. Это толковали как намерение Италии, хотя и осторожно высказываемое, расшириться за счет Австрии»159.

В этот момент внутри Италия вновь разгоралась ожесточенная борьба между сторонниками и противниками войны. 3 декабря на заседании парламента Саландра выступил с нашумевшей речью. Он, в частности, сказал: «Нейтралитет недостаточен, чтобы гарантировать от последствий войны, поэтому Италия должна быть готова к защите своих жизненных интересов и требований»160. В ответ на это Джолипи сделал заявление: «Если Австрия вторглась в Сербию, casus foederis не возникает. Этот шаг она приняла по своим соображениям, од нако неправомочно ставить вопрос об обороне, хотя ни у кого из нас и не возникает мысли атаковать ее. Необходимо, чтобы декларация об этих намерениях была предоставлена Австрии в наиболее официальной форме, и мы надеемся на поддержку Германии, чтобы убедить Австрию отказаться от ее наиболее опасной авантюры. Мы приняли этот курс в соответствии с нашим пониманием событий, чтобы не нарушить наших обязательств по отношению к двум союзным державам. Декларация о нейтралитете соответствует предшествующим правительственным договорам и уважает традиции итальянской политики. Италия поступила в соответствии с законом и соблюдает свои обещания по отношению к союзникам»161. Кроме того, Джолипи заявил, что прецедент уже имелся в 1913 г., когда Вена пытаясь развязать войну против Сербии, хотела получить согласие итальянского правительства Джолитти тогда ответил, что casus foederis не возникает. Это заявление было не согласовано с правительством, и «являлось открытием не только для парламентариев, но и для меня

1 f\) и Соннино, ничего не знавших о данном эпизоде» . Сторонники Саландры «расценили этот шаг Джолитти, как стремление помешать осуществлению планов вовлечь Италию в войну. Антиджолштианские настроения усилились»163. Джолипи между тем вел наступление на интервенистов по всем правилам: «Страна абсолютно не желает войны; и из-за такого общедемократического настроения можно опасаться, что армия не будет соответствовать тому, чего потребует сложившаяся обстановка. Затем страна слаба экономически и война обошлась бы нам не меньше, чем в 5 или 6 млрд. А где их взять? Мысль, что воевать с Австрией можно, не задевая Германию, - пуста, и вызовет к себе непримиримую ненависть немецкого народа Пройдет время, Германия вновь станет первой силой в Европе и иметь в ней врага было бы крайним несчастьем. Необходимо сохранить нейтралитет, чтобы не подвергать опасности судьбу 35 млн. итальянцев, из-за нескольких сотен тысяч ирредентистов»164. Джолитти добавил, что «не против обеспечения жизненных интересов нации, которых можно достичь не войной, а переговорами с Австро-Венгрией и Германией»165. Министр иностранных дел попробовал отбить атаку нейтралистов: «Да огромное большинство смирилось с идеей абсолютного нейтралитета и те кто хочет войны - немногочисленны. Но если мы признаем войну необходимой и полезной для Италии, то будем должны и сумеем принять решение, не обращая внимания на мнение толпы»166. Ему вторил Саландра: «Направление итальянской внешней политики завтра будет таким же, как было вчера» . Саландра вместе с тем «защищал право Италии проводить политику «священного эгоизма», а это было уже нечто отличное от Сан Джулиано и Джолитги»168. Джолигш, однако, не собирался сдаваться: «Конечно я считаю войну не добром, подобно националистам, а злом, из-за которого следует подвергаться опасности лишь в случае необходимости и чести страны»169. (Национализм и крайний шовинизм Джолитги назвал «опасной карикатурой на патриотизм»170). Впоследствии Джолитги так объяснял свою позицию: «Правительство считало, что война продлится недолго и на это указывает один из пунктов Лондонского договора -заем в 50 млн. ф./сг. у Англии для ведения войны. Эта сумма была менее той, которой нам потом стоил каждый месяц войны. Мероприятия по упорядочению финансов были предусмотрены лишь на несколько месяцев, а дипломатические донесения предрекали неминуемо скорый выход Австрии из войны, и заключения ею сепаратного мира с Россией, так что правительство полагало, что может запоздать с вступлением в войну. У меня напротив было убеждение, что война будет очень долгой и я старался внушить это коллегам по парламенту» . Он считал, что «война приняла характер борьбы за гегемонию между двумя крупными воюющими державами, тогда как в интересах Италии - сохранение европейского равновесия» . В ответ интервенисгьт повели наступление на Джолитги в печати: «С уходом катастрофического министерства Д жолитги и с приходом к власти Саландры, правительство наконец осознало свою экономическую, социальную, и политическую функцию. Бразды государственного управления находятся в крепких руках»173. В итоге под давлением противников Джолитги отступил. После встречи с Саландрой, лидер оппозиции «убедил своих сторонников в парламенте, которые проявляют некоторые колебания, заставив их проголосовать за кабинет»174. В то же время, Саландра и Соннино спешили показать России, что Италия готова вступить в войну, необходимы лишь хоть какие-нибудь компенсации. Однако Петербург остался непреклонен. Несмотря на то, что итальянцы были несколько успокоены телеграммой посла в Берлине, о том, что какие бы то ни было переговоры о мире в настоящее время совершенно исключены, сомнения насчет России все же остались.

Английское правительство, в свою очередь, интересовалось возможностью заключения мира России с Австро-Венгрией. В момент острой угрозы Белграду Россия могла стать более сговорчивой не только по отношению к Италии, но и по отношению к Австро-Венгрии. Однако в момент наступления сербов Лондон испугался, как бы Австро-Венгрия вообще не исчезла с лица земли как государственное образование. Франция тоже не хотела распада Австро-Венгрии. Лондон и Париж считали целостность Австро-Венгрии - основой стабильности в Европе. Поэтому в декабре 1914 г. Антанта считала лучшим выходом - диалог с Веной, предпочитая сепаратный мир ее полному развалу. Италия заняла иную позицию. В случае заключения сепаратного мира с Австро-Венгрией, Италия перестала бы интересовать Антанту как возможный союзник В случае же полного разгрома и развала Австро-Венгрии, Рим не мог претендовать на какие - либо компенсации, т.к. участия в боевых действиях не принимал. Во всех случаях он проигрывал. Поэтому итальянская дипломатия засуетилась. Необходимо было показать Антанте, что Италия готова вступить в войну на приемлемых для себя условиях.

В то же время сама возможность сепаратного мира с Веной, была лишь умелой дезинформацией. Сазонов прекрасно понимал значение Австро-Венгрии в системе европейского равновесия. Именно по этой причине он более всего желал ее развала. Развал Дунайской монархии давал России возможность гегемонии во всей Юго-Восточной Европе и делал ее голос более весомым в споре с Лондоном. Если для Запада главным врагом была империя Гогенцоллернов, то для России (как впрочем и для Италии) главным врагом была империя Габсбургов. Поэтому было необходимо максимально ослабить Вену. Игры вокруг сепаратного мира были средством подстегивания Италии. В Вене все же всерьез обсуждали вопрос об уступке России части Восточной Галиции по предложению графа Чернина Однако патологическая ненависть Габсбургов к славянам не дала почвы для дальнейшего развития этих предложений. При таких обстоятельствах Аварна писал Болатги 11 февраля 1915 г. что мир между Австрией и Россией почти совершенно невозможен. Кроме того, Соннино получил успокоительные депеши из Лондона и Парижа

В декабре 1914 г. борьба за вступление Италия в войну вступила в новую фазу. На сей раз форвардом Антанты выступила Англия. Поняв, что итальянское правительство готово выступить совместно с Антантой, английский кабинет министров отменил ряд запретов, действовавших на торговлю с нейтральными странами. Эти уступки позволили «итальянской промышленности избежать прекращения производства и усилили симпатии к Великобритании»175. Как сообщал в начале января Империали, «британское правительство готово расширить список подобных уступок»176. Лондон внимательно следил за Италией. Грей в декабре 1914 г. почувствовал, что необходимо втянуть Рим «в дело». Британское министерство иностранных дел пришло к этой мысли под влиянием удачного наступления русских, а затем и сербских войск против Австрии, положение которой было сложным. Разгром Австро-Венгрии обеспечил бы гегемонию России в Юго-Восточной Европе. А поскольку Италия все еще оставалась в стороне от войны, Лондон не мог противопоставить ее в качестве противовеса России на Балканах.

9 февраля Сазонов в своей речи в Думе, заявил о предстоящем выходе России к морю. В связи с этим Милюков потребовал немедленного приобретения Константинополя и проливов. Греческий посол в Петербурге сообщил, что Карлопи «сказал в очень категоричных выражениях, что разрешение вопроса о проливах и Константинополе одной только Антантой будет означать исключительное преобладание этих трех держав в восточном бассейне Средиземного моря, что совершенно не отвечает интересам Италии»

Русский посол в Риме отмечал растущий страх итальянского правительства, как бы ему не остаться в стороне от раздела, после ликвидации Османской империи: если Россия получит проливы, славянское давление само собой почувствуется в Восточной части Средиземноморья и в Адриатике. В Риме хорошо понимали, что уклоняясь, от войны Италия рискует потерял» все. Тем более, что в Лондоне, наконец, склонились к тому, чтобы дать обещание России относительно проливов , которое поддерживали члены британского кабинета . Однако Константинополь и проливы не были главной целью Италии. Они были лишь реальным мотивом для принятия решения. Тем более, что для Лондона тайные соглашения были лишь ходом в игре. «Они были заключены фактически единственно затем, чтобы предотвратить раскол союзников»180 - говорил Грей. Если бы Рим удовлетворился Албанией и Додеканезскими островами, он мог бы быть легко принят в Антанту, но итальянские аппетиты росли с каждым днем. Теперь на первый план выступили русско-итальянские противоречия.

В декабре 1914 - январе 1915 г. ожесточенная борьба развернулась вокруг Албании. Рим настаивал на ее полной оккупации итальянскими войсками. Однако на пут итальянцев вновь встала Россия. Еще в ноябре Сазонов предложил разделить Албанию между Сербией и Грецией. Грей отклонил это предложение, ввиду того, что оно несомненно вызовет враждебные настроения в Риме. Действительно Карлотги неоднократно напоминал Сазонову, что в Албании на каргу поставлены существенные интересы Италии. На министра иностранных дел это не произвело впечатление. «Министр иностранных дел счел долгом заявить, что если Валона с согласия держав Согласия останется за Италией, то не надо ожидать значительных перемещений со стороны Италии в Албании. Присоединение же Сербией Албании не умаляет ее прав в Д алмации. Россия никогда не признает широкого овладения Албанией со стороны Италии под каким бы то ни было видом, хотя бы под видом итальянского протектората»181. Однако итальянцы при поддержке Англии в конце декабря заняли Валону и готовились занять Дураццо. Тем не менее, Сазонов продолжал настаивать на своем плане раздела, который должен был преградить дорогу Риму. Итальянская дипломатия активно противодействовала России. Трубецкой писал Сазонову, что итальянский посланник «барон Сквипи держался успокоительного тона и говорил, что Италия полюбовно размежуется с Сербией в Албании. В Афинах итальянский посланник держался иного резкого тона, заявил, что итальянское правительство никому не обязано давать отчет. В Цегинье итальянский посланник старался внушить подозрения к Сербии, которая мешает усилению Черногории. В Сербии мне приходилось слышать, что война с Италией неизбежна, если она утвердиться в Албании и Далмации. Происки итальянцев могли крайне затруднить дело умиротворения на Балканах. Чем больше Адриатического побережья попадет в руки итальянцев, тем крепче сербы будут стоять за сохранение сообщения с Салониками. По всем причинам, если бы державам Согласия удалось поставить притязания Италии в должные рамки, тем самым достигнут был бы ценный результат. Если же итальянцы не будут считаться с национальными интересами Сербии и юго-западного славянства, в этом случае она имеет возможность не только нажить себе врагов в будущем, но и осложнить дело в настоящем, т.к. сербы уже говорят о возможности экономического бойкота Италии» . Сербия заняла крайне непримиримую позицию по отношению к Италии. Трубецкой писал: «Недоверие к Италии здесь вообще растет и подавляется лишь сознанием необходимости пока его не обнаруживать. Иованович заявил, что занятие Валлоны усилило для Сербии необходимость удержать обеспеченное сообщение с Салониками, т.к. Италия будет иметь ключ морских сообщений на Адриатике»183. Сазонов прекрасно понимал, что «размежевание итальянских и сербских владений по Адриатическому побережью, согласно проекту Римского кабинета, должно было, через некоторое время, привести к столкновению между Италией и Сербией, опасному для Европейского мира» т.

К Сербии присоединилась Греция. «Албанская политика начала тревожить греческое правительство. Итальянский посланник заявил желание своего правительства в довольно резкой форме, чтобы греческие войска оставались в пределах занятых ими местностей Эпира»185. Франция была также не довольна политикой Рима Трубецкой сообщал Сазонову: «Политика итальянцев в Албании сильно беспокоит здешнее правительство. В случае, если Италия под предлогом охраны безопасности своего представителя пошлет туда десант, Франция сделает то же самое» . Заручившись поддержкой Парижа Сазонов начинает активно действовать. Узнав от Карлопи, что «Консульта собирается послать военный корабль в Дураццо», он заявил: «Я ни в коем случае не могу согласиться на высадку итальянского десанта в этой области, ибо таковое могло бы вынудить итальянцев впоследствии к более прочному утверждению в этой области»187. Позиция России, поддержанная Францией, при самом активном участии Сербии и Греции, была настолько сильна, что итальянцы вынуядены были отступить. «Вследствие моего заявления итальянское правительство согласилось не высаживать десант в Дураццо»188. Данное обстоятельство осложнило русско-итальянские отношения. Теперь обе державы находились в стадии открытого соперничества в Албании. 31 января 1915 г. Сазонов повторно наложил свое вето на итальянские операции вдоль албанского побережья.

Кроме того, Петербург не удовлетворяло то влияние, которое Рим оказывал в Румынии. «Едва ли можно надеяться на немедленное выступление Румынии. Несомненное влияние в этом оказано здешним итальянским посланником, утверждающим, что Италия не готова к зимнему походу и что совместное выступление Италии и Румынии перед самым началом весны выгоднее для обеих держав» . Трубецкой сообщал Сазонову: «Румыния и Италия не хотят вступать в войну и на этой почве. Установилась известная близость между Италией и Румынией»190. Рим пытался создать на Балканах противовес Сербии и России.

Учитывая давнее влияние, которое Италия имела в Бухаресте, и румыно-сербские трения (хотя и не столь значительные), а главное то, что Бухарест сам остро нуждался в надежном союзнике, Рим решил сделать из Румынии свой форпост на Балканах. «Брэтиану хоть и утверждает, что его полигика исключительно румынская, во многих отношениях она является лишь подголоском Италии»191. Кроме того, Италия готова была урегулировать свои взаимоотношения с Грецией, не только для того, чтобы угодить Англии и Франции. В этот период итальянская дипломатия носилась с идеей создания Балканского блока в составе Румынии, Греции, Болгарии и Италии. Такой блок был бы серьезным противовесом России. Поддержка Англии давала Италии, при помощи этого блока, установить свою гегемонию на Балканах. Если же учесть то обстоятельство, что король Италии был женат на черногорской принцессе, то позиция Черногории (по расчетам итальянского правительства) могла быть в этом случае более, чем благосклонной к Италии. «Итальянская пресса старается побудить правительство сделать новую попытку образовать блок балканских государств, чего в настоящее время итальянская дипломатия может легко добиться. Подобный результат дал бы Италии действительно преобладающее положение среди балканских государств»192. В итоге, «Сазонов выразил беспокойство по поводу дошедшего до него известия, что Италия старается образовать под своим руководством балканский блок из Румынии, Болгарии, Греции, если известие это окажется верным, мы должны что-либо сделать, чтобы Сербия не была исключена из блока. Я сказал, что не считаю возможным, чтобы Греция захотела покинуть Сербию ради Болгарии, и что если бы блок был действительно образован, Сербия, вероятно, вошла бы в его состав. Сазонов сказал, что факт присоединения Сербии к блоку устранил бы все возражения»193. Директор канцелярии Министерства иностранных дел России барон Шиллинг выразился более конкретно:« Италия и Румыния держаться своей близорукой политики. Впрочем под влиянием сложившейся обстановки этот вопрос утратил свое прежнее значение. Вступление Италии и Румынии не может дать нам больших выгод, а только создадут этим запоздалым союзникам право на нашу благодарность. В силу этих соображений державы Согласия имели бы основание предпочесть сохранение Италией нейтралитета, если бы Англии не было желательно воспользоваться для защиты Египта помощью Италии»194. К началу 1915 г. в русском Министерстве иностранных дел полностью возобладала точка зрения, что в виду постоянных итальянских интриг и сербо-итальянских противоречий, и более того, крайне низкой боеспособностью итальянской армии, считать вступление в войну Италии не только несвоевременным, но и крайне вредным д ня России. Да и сам статус Италии, как великой державы брался под сомнение. «Италия ни по своему племенному составу, ни по качествам населения, ни по дарованиям и трудоспособности правящих классов не может рассчитывать на особенно великое будущее»195. В военном плане итальянская армия мало интересовала Россию как возможный союзник. Итальянская армия не была по мнению русского Генерального штаба достаточно сильна, чтобы успешно действовать против Австро-Венгрии. Вступление Италии могло лишь косвенно повлиять на ход военных действий на австро-русском фронте (впоследствии мнение русских военных полностью подтвердится). Командующий русскими войсками Великий князь Николай Николаевич говорил: «Выступление Италии и Румынии для нас выгодно, если оно оттянет от нашего фронта часть австро-венгерских войск, в противном случае оно даже невыгодно, т.к. может стеснять нашу свободу действий»196. Гораздо больше в этом плане Россию интересовала Болгария. Бьюкенен с горечью констатировал: «Переговоры с Италией осложнялись тем, что некоторые ее требования совпадали с требованиями Сербии. Это был старый вопрос о славянских интересах. В России существовала сильная партия, имевшая среди своих членов таких влиятельных лиц, как В.к. Николай, которая противилась принятию некоторых требований Италии. Они утверждали, что Россия не может позволить Италии занять такое положение на Адриатическом море, которое сделало бы Сербию ее вассалом, и что, если притязания Сербии не будут удовлетворены, мы в скором будем иметь новые затруднения, если не новую войну»197. Россию поддержала Франция. Итальянские притязания стали опасными для французских интересов в Средиземном море. Великобритания ничего не могла сделать против объединенной Франции и России. Италии пришлось уступить, чтобы не остаться у «разбитого корыта». Саландра писал Карлопи: «Мы, как верно заметил Титтони, заинтересованы в том, чтобы наши отношения с Сербией носили мирный характер»198. В провале попыток Италии создать блок балканских государств большую роль сыграла позиция Тит-тони, сторонника нормализации отношений с Россией. Не доверяя особенно англичанам, понимая истинное значение России на Балканах, посол в Париже обладал большим влиянием на итальянское правительство. Обращаясь к Саландре, он указал, что нельзя сбрасывать Петербург со счетов - влияние России на Балканах нельзя сопоставить с влиянием любой другой державы в этом регионе. Между тем, Рим прекрасно видел, что до тех пор, пока Италия не разорвет франко-русский «единый фронт», она не сможет добиться от Антанты каких-либо ошутимых результатов. Серьезная попытка внести раскол между Россией и Францией была сделана во время разговора известного итальянского финансиста Вольпи с Извольским. «Волыни считает, что отношения между Францией и Италией развиваются неприязненно. Некоторые французские писатели подстрекают Сербию к чрезмерному расширению, явно стараясь создать сильную соперницу для Италии. Вольпи настаивал на «равенстве» Франции и Италии в Средиземном море» Он заявил, что необходимо вести переговоры о положении итальянцев в Адриатике, но «единственная держава, с которой Италия будет вести переговоры в этом вопросе - Россия. Другие державы, главным образом Франция, Италию к переговорам по этому вопросу не допустят» . Т.о., Вольпи намекнул Извольскому о возможности русско-итальянского соглашения, если Петербург покинет Париж, ради Рима. Однако хитрость итальянцев была разгадана: разорвать франко-русский «единый фронт», а затем при помощи Лондона вынудить Россию к соглашению на итальянских условиях. Русский посол отпарировал: «Россия не может приступить к переговорам без своей союзницы» . Аналогичную разведку провел Фашиопи в Бухаресте. Итальянский посланник намекал Полклевскому «об исправлении границы между Триполитанией и Тунисом в пользу Италии, или какой-либо другой уступке этого рода со стороны Франции»201. В итоге все попытки Рима оторвать Россию от Франции оказались безрезультатны. Тогда итальянский кабинет министров решил, укрепив отношения с Лондоном, противопоставить их франко-русской «фронде». Лондон, со своей стороны, охотно шел на сотрудничество. Военное сотрудничество с Римом считалось в Лондоне очень важным и, как полагали, может привести к вступлению в войну на стороне Антанты Румынию, Болгарию и Грецию. С другой стороны, не было серьезных причин для разногласий между Италией и Великобританией. Итальянский флот не являлся конкурентом для британского флота. Итальянская торговля не могла соперничать с английской. В то же время обострилось традиционное англофранцузское соперничество в Восточном Средиземноморье. Английский государственный деятель Сэмюэл сказал на заседании кабинета министров 11 марта 1915 г.: «Мы не можем действовать, исходя из предположений, что наши нынешние счастливые отношения с

Францией будут продолжаться вечно» . 21 марта Пуанкаре писал: «У нас есть основание думать, что Италия все больше обращается в сторону Англии и для будущего готовится заключить с ней средиземноморский союз»2Ш. Со вступлением в войну Турции обострилось англо-русское соперничество на Ближнем Востоке. Аварна писал с воодушевление Болатти, что «давние расхождения между Россией и Англией вновь возникнут в будущем»204. Кар-логги доносил Соннино, что «Великобритания предпочла бы взять Дарданеллы собственными силами»205.

Эта озабоченность Лондона усугублялась покровительством, которое Россия оказывала родственным ей балканским народам. Неизбежное расширение Сербии было связано с усилением России в Европе. Одним из средств не допустить этого было ограничение влияния сербского королевства. Это можно было сделать путем присоединения Триеста к Италии, противодействием планам сербов в Адриатике, предоставлением им торговых, а не военных портов. Берти писал: «для нас было бы лучше, если хозяйкой Адриатики была Италия, а не славяне через Сербию, которые имели бы там сильную позицию, пользуясь поддержкой со стороны России»206. Т.о. борьба за проливы и Константинополь обусловила горячую поддержку со стороны Грея итальянским притязаниям на Балканах. Кроме того, Британия хотела противопоставить франко-русской коалиции в Антанте англо-итальянскую, а затем с помощью Италии оторвать Францию от России.

Ободренная поддержкой Британии, Италия начала настаивать на переговорах о вступлении в войну. «В настоящее время мой итальянский коллега с самого начала войны утверждает, что, с одной стороны, итальянское общество вовсе не желает войны, с другой, не хочет, чтобы Италия осталась с пустыми руками при перекройке карты Европы, а наоборот, стремится к обеспечению итальянских интересов. Из этого вытекает, что если Италии удастся добиться своих притязаний мирным путем, то ей незачем будет воевать. Если Австро-Венгрия откажется удовлетворить претензии Италии, то Германия, в случае надобности, готова будет пожертвовать Австро-Венгрией и пойти на отдельное соглашение с Италией. Фашиогга считает, что в настоящее время установилось равновесие сил и что вступление Италии может дать перевес любой стороне и что она поэтому должна продать свое содействие дорогой ценой»207. В следующей телеграмме Полклевский передал полученные им из «частного источника» сведения о переговорах, происходящих между Румынией и Италией по поводу их совместного вступления в войну. Итальянское правительство предложило Румынии взял, на себя осуществление ее национального идеала при условии, что она обяжется выступить одновременно с Италией, и притом безразлично на чьей стороне. Румыния даст понять Италии, что она ни в коем случае не выступит против держав Тройственного Согласия, но что она готова немедленно заключить с Италией соглашение о выступлении в скором времени против Австрии» т. Полклевскому вторил Извольский: «Делькассэ высказал мне, что Италия только что заявила о том, что, желая сохранить все свои силы для обеспечения своих общих интересов, она намерена воздержаться от дальнейших действий в Албании и ожидает такого воздержания от Сербии и Греции. Это как будто бы указывает, что итальянское правительство решилось выступить против Австрии. Если Сербия будет иметь притязания в Албании и Далмации, это может произвести в Риме неприятное впечатление и удержать Италию от выступления»209. В другой телеграмме посла в Париже говориться: «Итальянское правительство принимает меры, указывающие на близость активного выступления - запрещение эмиграции и т.п. В такую минуту известия о переговорах с Сербией о Далмации могут произвести в Риме крайне нежелательное впечатление»210. Итак, дипломатическое наступление началось с окраин. 1 марта Фантиотти имел в Бухаресте разговор с Полклевским. «Итальянский посланник надеется, что державы Антанты вступят в переговоры с Италией о возможности приобретения на побережья Адриатического моря и дележе турецкого наследства. Необходима уступка со стороны Франции, например изменение границы между Тунисом и Триполи. В этом случае Италия будет через месяц иметь армию в 1800000 человек. В случае войны итальянская армия не ограничиться занятием Адриатического побережья, а пойдет фазу на Вену»211. Однако Сазонов резко отрицательно отнесся к такой перспективе: он не хотел вводить еще одного претендента на раздел турецкого наследства и соперника на Балканах. Кроме того, были сомнения относительно намерений Италии - не блефует ли она? Трубецкой писал Сазонову: «Италия не вступит в войну до окончательной развязки. Италия фактически уже сделала свое самое крупное приобретение, заняв Валону, являющуюся ключом Адриатического моря. Если остается получить Триент и даже Триест, то стоит ли из-за этого воевать? Все это можно получить даром, все равно из рук Германии или Тройственного Согласия, когда никто не хочет затевать ссору с Италией, у которой остается нетронутой армия. Правда у Италии есть вожделения на Далматинском побережье, но Антанта их сильно охладила Помимо того, Италия не может не сознавать, что после легкого успеха может наступить трудная борьба за удержание своего положения на побережье, обслуживающем славянское население в глубине материка. Если Италия все же распространится на Далматинское побережье, то нынешняя война будет таить в себе зародыш неминуемого столкновения Италии с увеличившейся Сербией»212. Кроме того, утверждение о том, что «перспектива появления итальянских берсальеров на Дунае для России была еще менее привлекательна, чем в Далмации» , не соответствует действительности. Сазонов прекрасно понимал, что для этого итальянская армия была для этого слишком слаба. Именно слабость итальянской армии, а не ее сила, в конечном итоге, оттолкнула Россию: запросы Италии были явно неадекватны тому, чш она могла дать в борьбе с Веной. Поэтому «английскому и французскому послам в Петрограде было выражено отрицательное отношение к возобновлению подобных переговоров. Если Италия в течение шести месяцев не вступила в войну на стороне Антанты, то ныне своим выступлением она не сможет оказать решающего влияния на ход войны и оправдать свои территориальные требования. Во всяком случае попытка вступить в переговоры по этому вопросу должна исходить от итальянского правительства»214. Кроме того, «Сазонов не без тревоги увидел бы появление на сцене Италии в то время, когда ее морское и военное содействие потеряло в значительной части свою ценность. Всякое новое сотрудничество затруднило бы мирные переговоры. Сазонов поэтому думает, что если итальянское правительство предложит нам свое содействие, мы должны отклонить его в самой дружеской форме» .Рассмотрев предложения итальянского правительства, Грей констатировал, что «несмотря на то, что требования Италии чрезмерны, нет ни одного, против которого я считал бы нужным возражать с точки зрения британских интересов» . Однако Лондон не мог пойти на одностороннее удовлетворение итальянских требований, не получив согласия России. Сазонов же однозначно заявил, что не может разделять подобную точку зрения. Объединенный нажим союзников, вместе с заверениями Англии относительно Константинополя и проливов, заставили Россию согласиться на переговоры с Соннино. Главную роль при этом сыграли военные неудачи России: после окружения русских войск в районе Мазурских озер, «снарядного голода», финансовых затруднений, Сазонов 5 марта сказал Бьюкенену и Палеологу, что он примирится с сотрудничеством Италии, при условии, что оно не распространится на район проливов, и не будет компенсировано побережьем южной Д алмации. Он с горечью констатировал: «Я опасаюсь, что требования Италии, окажутся несоразмерны помощи, которую Италия может оказать. Однако ввиду желания Франции и Англии скорее вовлечь Италию в войну, я готов не настаивать на моих возражениях»217.

12 марта 1915 г. Англия официальной нотой обязалась передать России Константинополь с прилегающей территорией, включая западное побережье Босфора и Мраморного моря, Южную Фракию по линии Энос - Мидия. Россия должна была получить также восточное побережье Босфора и Мраморного моря и острова Имбос и Тенедос в Эгейском море. Несмотря на оговорки (Россия получала все это после войны, и то лишь при условии присоединения «нейтральной» зоны в Персии к Англии), это было крупным успехом русской дипломатии. Нет никакого сомнения в том, что Лондон сделал это, для того, чтобы получить согласие России на вступление в войну Италии.

После того как Россия дала согласие, переговоры начались в Лондоне. Благожелательность со стороны Англии и Франции привела к тому, что Италия получила голос в вопросах Адриатики и Балкан, совершенно не соответствующий ее реальным силам. 11 марта Грей поставил Сазонова в известность, что Италия стремиться заключить союз с Антантой. 15 марта Николаю П была представлена докладная записка с изложением итальянских условий. Итальянские предложения о незаключении сепаратного мира, образовании независимого Албанского государства, заключении военной конвенции возражений не вызвали. «Другие условия встречают со стороны России серьезные возражения, а именно Россия не может согласиться на переход в руки Италии почти всех земель со славянским населением на адриатическом побережье. Россия могла бы примириться с уступкой Италии Триеста со всей Истрией и островов в Кварнеро. Остальное побережье должно быть получено Сербией и Черногорией. Наконец , по поводу требования Италии о нейтрализации части Адриатического побережья, возможно согласится на это в отношении пространства от Химары до Стилоса, а также побережья самостоятельной Албании, но ни в коем случае Боки Которской и остальной части берега, имеющего отойти к Черногории. Вместе с тем, желательно было бы обусловить, что выступление Италии против Австро-Венгрии должно быть не позднее 1 апреля нового стиля. Тем не менее нельзя не предвидеть, что преграда, которую мы стремимся поставить вожделениям Италии на Адриатическом побережье вызовет со стороны последней сильное противодействие. Т.к. нашей главной задачей является обеспечение интересов Сербского королевства, то казалось бы желательным постараться прежде всего согласием держав на присоед инение к Сербии вышеуказанной части Далмации. Италии можно было бы уступить северную часть Далмации с прилегающими островами и населенными итальянцами городами Зара и Себенико, для чего граница по Керке должна быть близ устья этой реки, отойти к югу, чтобы охватить город Себенико, лежащий на левом берегу реки Керке»218. При рассмотрении итальянских условий вновь на первый план выходили противоречия по поводу балканских славян. Истинные намерения итальянского правительства громко озвучивали итальянские националисты, во внешнеполитических устремлениях которых сильно присутствовали антирусские и антиславянские мотивы. Р. Фуаро писал в газете «Idea nazionale»: «Панслависты думают, что вся Европа должна героически сражаться за то, чтобы предоставить «мужикам» порты, которые они не умеют использовать, и моря, по которым они не умеют плавать. Достижение победы над Центральными империями необходимо вовсе не для удовлетворения славян. Мы теперь ничуть не сомневаемся, что в Петрограде, так же, как в Париже и Лондоне, знают, что Италия вступит в войну не ради удовлетворения каких-либо держав, а ради осуществления своих национальных устремлений на Адриатике и в Средиземноморье. На Адриатике мы получим все, что хотим без всякого убавления, т.к. это и есть первое условие нашего вступления в войну» . Ранее Фуаро уже заявлял: «Для нас гораздо важнее существование 10 тыс. итальянцев, чем 50 или тыс. славян» . Италия всеми силами стремилась не допустить сербов к морю. Английский посол писал: «В Риме славизм всегда рассматривался, как возможная опасность, и если Италии предстояло быть на стороне русских и сербов, она хотела обеспечить для себя такое положение, чтобы ей не пришлось сражаться в конечном счете за собственные невыгоды»221. Итальянское правительство решило, что» мы не можем менять кошмар австрийской угрозы на кошмар славянской угрозы. Вот почему мы требуем солидных гарантий»222. Т.о. обстоятельство, что эти гарантии нарушали принцип самоопределения наций, не тревожило итальянское правительство. Население Далмации насчитывало примерно 633 тыс. человек Итальянцев среди них было не более 18 тыс. За исключением Зары, не было ни одного города, в котором итальянское население превышало бы 10 % жителей. В Далмации, Гориции и Истрии итальянцы были окружены подавляющей массой славян. Являясь городскими жителями, итальянцы монополизировали торговлю и жили за счет распродажи товаров елавянскому населению

Вполне естественно, что Сербия не желала мириться с ни чем не обоснованными претензиями Италии. Россия активно поддерживала Сербию. «Карлотш стремился доказать обоснованность итальянских вожделений в сторону Далматинского побережья, барон Шиллинг возражал ему, развивая нашу точку зрения на недопустимость принесения жизненных интересов Сербии в жертву итальянским притязаниям»224. Сазонов отмечал, что «владение помимо Венеции, Триеста, Таранто и Анконы, Истрией с морской базой Поло и Валоной, господствующей над входом в Адриатику, неизбежно превратит это море в итальянское озеро, где Сербия не будет в состоянии причинить неприятности»225. После войны, значительно расширившаяся Италия с 50 млн. населением имела мало оснований бояться даже объединенной Югославии, с населением менее 12 млн. человек, с территорией опустошенной войной, с маленькой армией, ведущую борьбу за объединение в единое целое различных народностей1. Поэтому все заявления о славянской угрозе и «превентивном характере приобретений» и о «славянской угрозе» носили чисто демагогический характер. Если бы паче чаяния, Сербия и Россия стали бы угрожать Италии, последняя легко могла бы найти себе поддержку у Англии и даже у Франции.

Все это волновало Сазонова, Он считал, что требования Соннино чрезвычайно преувеличены. «Насколько я считал законным желание Италии получить на севере стратегическую границу, которая бы обезопасила ее навсегда от угрозы вторжения через Альпийские проходы, бывшие в руках Австрии, настолько же оправдывались в моих глазах, итальянские притязания на большую часть Далматинского побережья с прилегающими к нему островами, заселенного сплошным славянским населением, за исключением некоторых городов. Итальянцы, представляя свои требования, объясняли их владение ради безопасности обоими берегами Адриатики»226. Если Рим возражал против замены габсбургской гегемонии в юго-западной Европе гегемонией России, то Петербург еще меньше склонен был воевать с Австро-Венгрией, только для блага Италии. Рим, расширяя свое влияние в Албании, натравливал Болгарию на Сербию, сеял рознь между Сербией и Черногорией, запугивал Грецию. Кроме того, Россия мечтала получить военно-морскую базу в Катарро. Великий князь

1 Численность населения Италии составляла 36 120 тыс. чел., мобилизовано за годы войны 5 615 тыс. чел., Сербии соответственно 4 500 тыс. чел. и 750 тыс. чел. (См. Строков А.А. История военного искусства, т 5. С.-П., 1994. С.

Николай Николаевич констатировал «Катарро весьма важен как порт, в котором мог бы стоять наш флот» . Будущее Сербии было первостепенной заботой России. Изначально Сазонов склонялся к тому, чтобы не присоединять католическую Хорватию и Словению к православной Сербии, т.к. в этом случае влияние католиков неизбежно увеличится и Белград может попасть под власть Ватикана. Однако премьер-министр Сербии Пашич заявил Сазонову, что Далмация будет сопротивляться итальянцам с оружием в руках. «Хорватия стремиться присоединиться к Сербии. Это всегдашнее желание сербохорватского народа» . Об этом же говорил Франко Супило, «уполномоченный всех сербохорватских эмигрантов». В марте Россия стала полностью поддерживать требования Сербии. Итальянский посол заявил барону Шиллингу, что «Италия считает независимость и процветание Сербии делом первостепенной важности для Италии, вследствие чего Италия желала бы быть вперед осведомлена относительно видов Австрии в этом отношении». Однако Соннино сказал, что Италия не заявляла в Вене, что «не может допустить нового вторжения Австро-Венгрии против Сербии. Карлотти полагал, что Россия не стремится к объединению сербов и хорватов. Теперь некоторые признания позволяют ему думать, что в России назревает мысль о необходимости слияния сербов и хорватов. Между тем для Италии создание большого и сильного южнославянского государства на берегах Адриатики едва ли приемлемо. При этом посол вскользь упомянул, что в Италии многие опасаются такого разрешения вопроса не только потому, что подобное государство будет соперничать с Италией само по себе, но и потому, что оно сделается аванпостом на Адриатике еще сильнейшей державы, а именно России. Считая полезным усыпить опасения посла, я не нашел нужным приводить ему доводов в пользу сербохорватского слияния, но ограничился замечанием, что Россия в этом вопросе лично не заинтересована Если сербы и хорваты не пожелают слиться, Россия не будет иметь никакого основания настаивать на этом слиянии. Все же чрезмерные итальянские вожделения в сторону Хорватии и Далмации могут толкнуть Италию на опасный путь, т.к. если бы Италии и удалось теперь утвердиться на славянских землях, она неизбежно найдет в них враждебно настроенное к себе население и поставит себя в непримиримые противоречия с соседними славянскими государсгвамю^.Однако, узнав, что 8 марта в Вене принято решение предоставить Италии компенсации за счет австрийских владений, Лон

157.); численность итальянской армии к концу 1916 г.составляла 1834 тыс. чел., сербской - 130тыс.чел. (См. Строков А.А. дон решил, что спугнуть сейчас Италию - просто отравить ее в лагерь врагов. Грей предложил сделю/: Константинополь и проливы в обмен на то, что Россия закроет глаза на притязания Италии. Сазонов сообщил Николаю П, что в «споре по этому вопросу мы не можем рассчитывать на твердую поддержку наших союзников»230. Кроме того, большое значение имело, то, что французское наступление в Шампани не привело к ожидаемым результатам, а английские войска проиграли битву при Невшапеле. Вступление Италии по мнению западных союзников могло спасти положение. Теперь давление на Петербург оказывали и Лондон, и Париж.

15 марта Сазонов отправил союзникам телеграмму с изложением позиции России: требования Италии относительно Тренгино, Триеста, Тироля (до альпийской границы), Ис-трии залива Кварнеро, Валоны, Адалин, мусульманской Албании с Дураццо и аннексии Додеканезских островов были приняты, так же, как и требование о военной конвенции с Россией, гарантии о не заключении сепаратного мира и о не допуске папы к участию в переговорах. Однако об уступках в Северной Далмации не было упомянуто. К Италии предья-вили требование начать наступление к 1 апреля 1915 г.

Выдвигая эти требования Сазонов учитывал позицию Сербии. Министерство иностранных дел России поставило в известность своих союзников, что при условии, если Рим откажется от своих требований в Албании за пределами Валонского округа, так, чтобы остальная часть страны могла быть разделена между сербами и греками. Россия была бы готова предоставить Италии далматинские порты Зара и Себенико с прилегающей береговой линией и соседними островами. «Полученные как из Лондона, так и из Парижа сведения указывали на то, что итальянские требования относительно Далмации признаются чрезмерными не только французами, но и англичанами. Тем не менее, ввиду того, что с другой стороны есть данные полагать, что Италия едва ли откажется от этих требований, по крайней мере в полном размере, было решено уполномочить Грея пойти на известные уступки во всестороннем обсуждении этого вопроса. С.Д. Сазонов телеграфировал Бенкендорфу, что мы можем уделить Италии часть побережья от Зары до Себенико, но в таком случае мы потребовали бы отказа Италии от своих видов на Албанию, каковая, за исключением Валоны с прилегающим округом, должна быть разделена между Сербией и Грецией» . 19 марта Са

История военного искусства, т 5. С.-П., 1994. С. 421). зонов телеграфировал послам в Лондон и Париж: «Если Италии придется получить часть Далматинского побережья, то ей придется отказаться от притязаний на Албанию: последняя подлежала бы разделу между Сербией и Грецией. Это решение не коснулось бы занятой Италией части Албании с Валоной, которая осталась бы в ее владении. Вместе с тем было бы полезно твердо установить, что если Италия не выступит совместно с Тройственным Согласием против Австрии в разумно близкий срок, то все данные ей обещания земельных вознаграждений отпадут» . 20 марта Грей, после консультаций с Петербургом и Парижем, передал итальянскому послу следующий меморандум: «Три державы готовы обсуд ить самым доброжелательным образом итальянские предложения и не имеют почти сомнений, что соглашение может быть вскоре достигнуто. Требования Италии о присоединении к ней Далмации, сопровождались предложением нейтрализовать значительную часть восточного Адриатического побережья и притязания на острова в Кварнеро оставляют Сербии весьма ограниченные возможности и условия для выхода к морю и запирают югославские провинции, которые имели основание рассчитывать, что эта война обеспечит им осуществление их законных стремлений к расширению и развитию, чего они до сих пор были лишены. Три державы просят итальянское правительство пересмотреть его претензии в этом направлении и, если возможно, найти способ принять во внимание пожелания югославских лидеров. В других отношениях три державы принимают в общем итальянские предложения. Маркиз Империали, прочитав меморандум настаивал на итальянском требовании касательно далматинского побережья и близлежащих островов. Он указал, что нынешняя слабость итальянского элемента в Далмации вызвана преднамеренным вселением Австрией славянского элемента Далмация перестала быть итальянской по национальности только в 1866 году и она принадлежала Венеции в течение шести столетий. Грей заметил, что меморандум дает немедленное согласие почти на все итальянские требования, которые весьма широки и разнообразны, и он разочарован тем, что Империали так решительно настаивает на вопросе о Далмации. Условия, предложенные итальянским правительством, обсуждались господином Асквитом и некоторыми членами кабинета, которые единогласны в том, что ни Сербия, ни юго-славяне не будут иметь действительного выхода к морю, если эти условия будут приняты как они есть. Принадлежность внешних островов Италии совсем закроет выход даже Фиуме. Если Сербия не получает побережья у Герцеговины и Спалато, то Грей не видит, как они смогут приобрести удобный выход к морю. Грей сказал, что если будет достигнуто соглашение о Далмации, то можно будет преодолеть трудности создания независимого мусульманского государства в Албании, способного существовать самостоятельно. Россия была бы готова заключить военное соглашение, но пока не установлен какой-либо план военных действий, содействие Италии не может оказаться действительно полезным. Выступление Италии не должно быть отложено дольше середины апреля (нового стиля), а поэтому существенно, чтобы она пришла к немедленному решению, дабы военные эксперты могли начать составление плана военных действий совместно с тремя союзниками и военного соглашения с Россией» . Т.к. Империали особенно подчеркивал значение далматинских требований, министр иностранных дел Великобритании сообщил об уступке, сделанной Россией относительно Зары и Себенико. Од нако Лондон в эти дни стал чаще прислушиваться к голосу Петербурга. 22 марта пала крепость Перемышль, что было крупным успехом русского Юго-Западного фронта, 23 марта состоялся разговор Сазонова с Карлотш. «Итальянский посол был принят министром, с которым имел продолжительный разговор по поводу итальянских требований. Сославшись на то, что переговоры ведутся в Лондоне, и поэтому здесь возможен лишь ни к чему не обязывающий обмен мнений, Сазонов подробно развил доводы русской точки зрения. Карлотш выразил, между прочим, сожаление, что в настоящее время у власти в Риме находиться Соннино. Если бы был Маргино, то соглашение с Италией было бы уже достигнуто. Карлотш жаловался на посла в Лондоне Империали, обвиняя его в том, что он всегда лишь служит простой перед аточной инстанцией и никогда не принимает на себя обязанности разъяснить своему правительству необходимость каких-либо изменений в усвоенной им точке зрения» . 24 марш Грей передал Сазонову памятную записку в которой говорилось, что кроме прежних требований «Италия желает получить провинцию Далмация, в ее нынешних административных пределах до реки Наренты на юге, равно как полуостров Саббиончелло и острова, лежащие к северу и западу от самой

Далмации» . Во втором меморандуме излагался ответ Соннино Грею: поскольку Сербия должна получить побережье между устьями Наренты и Дрина, «Италия должна настаивать на нейтрализации побережья от Катарро до Воюсы включительно»237. В третьем меморандуме подчеркивалось, что «Италия не будет удовлетворена никаким соглашением, которое не представило бы ей действительного контроля над Адриатическим морем. Мы должны поэтому сделать выбор: или отказаться от предлагаемого итальянского содействия, или же согласиться на предъявляемые ей требования. Участие Италии является поворотным пунктом войны». Лондон «был твердо убежден, что мы должны принять Итальянские предложения» . Однако Сазонов, согласившись на то, чтобы под контролем Рима было мусульманское Албанское государство, при условии, что Сербия и Греция получат общую границу в Албании, заявил, что в качестве крайней уступки часть Далмации, передаваемая Италии, может быть расширена до мыса Планка . Учитывая позицию России, Грей предложил компромисс: Рим получит территорию от острова Зара до Спалато, в то время, как сам остров и побережье к югу от него должны отойти к сербам, чтобы Белград имел торговый доступ к морю. Рим и Лондон считали необходимым, совместными усилиями, воздвигнуть Адриатический барьер против России. Поэтому Грей, по желанию Италии заявил, чтобы все побережье от Спалато до Воюсы было нейтрализовано. «В случае, если эта территория будет предоставлена Сербии, Италия могла бы получить острова, расположенные против берега»240. Это предложение вызвало яростное возмущение Сазонова: «Настаивая на предоставлении Сербии побережья от будущей черногорской границы до мыса Планка, я имею в виду также и прилегающие острова, неотделимые от побережья, т.к. без них обладание последним призрачно. Мысль Грея об уступке островов Италии поэтому неприемлема»241. Тем не менее Лондон не собирался уступать России и создавать мощный славянский форпост в Адриатике. Министр иностранных дел Великобритании немедленно ответил: «Переговоры между правительством Его Величества и Италии были прерваны, как только точка зрения русского правительства была сообщена итальянскому правительству, если только русское правительство не найдет возможным изменить ее»242. Тогда Сазонов пустил в ход излюбленное оружие. В марте в Петербурге стало известно, о письме к царю графини Ва-сильчиковой, с предложением сепаратного мира с Веной. Хотя Сазонов не придавал этому письму большого значения, и оставил его без ответа, он решил использовать его как средство против Соннино. Сообщение произвело на Карлотш заметное впечатление. «После некоторого молчания посол с волнением стал говорить «о необходимости для Италии скорее заключить соглашение с нами, чтобы не оказаться между двух стульев. По его мнению следовало бы без спора предоставить Спалато Сербии»243. Рим был крайне взволнован. 29 марта Империали информировал Грея, что итальянское правительство уступит Сербии и Черногории побережье от мыса Планка до Воюсы, включая Спалато и пять островов, ближайших к этому порту, при условии, что все побережье будет нейтрализовано и что, помимо всех других островов Рим приобретет Курцоллари и Саббинчелло244. Однако Сазонов заметил, что итальянцы, внешне согласившись с требованиями России, наметили для себя остров Курцоллари, господствовавший в стратегическом отношении над побережьем и окружающей акваторией. Выход из важнейшего порта Меткович был закрыт и этот порт утрачивал свое значение в стратегическом отношении. Курцоллари и Саббинчелло, напротив, могли стать прекрасной военно-морской базой Италии. Чтобы охладить пыл итальянцев Сазонов напомнил Грею о возможности сепаратного мира с Австро-Венгрией. Русский министр иностранных дел писал, что он «имеет основание полагать, что Италия еще более, чем союзные державы, заинтересована в заключение соглашения, и не боится того, что противодействуя более решительным образом некоторым чрезмерным притязаниям итальянского правительства, мы рисковали бы скомпрометировать результат лондонских переговоров»245. Он предложил северное далматинское побережье и острова - Италии, южное далматинское побережье и острова- Сербии. Однако вопрос о нейтрализации сербского побережья - вопрос будущего. 30 марта он наотрез отверг предложения Грея дать Соннино гарантии в отношении побережья и владения Саббиончелло, даже если итальянцы нейтрализуют его. «Совершенно невозможно признать, чтобы острова, прилегающие к побережью, которое должно достаться Сербии, и с еще большим основанием полуостров Саббиончелло были предоставлены Италии»246. Грей парировал: «Союз с Италией сократит войну на много месяцев. Т.о. мы поставлены лицом к лицу с вполне установившемся взглядом английского и французского правительств, что мы не можем заставить их продолжать вести значительное время эту войну в интересах одной только Сербии» . Грей предлагал утешить Сербию приобретениями в Банате. Николай П ответил на это: «Пусть Англия и Франция соглашаются на требования Италии. Мы дошли до крайнего предела своих уступок» . 31 марта Сазонов отвечал на давление союзников: если Сербия получит Далмацию от мыса Планка до Черногории, включая Саббиончелло и все прилегающие острова (за исключением четырех), тогда все острова Саббиончелло и Катарро могут быть нейтрализованы, как берег от Зары до Наренты. В то же время он подчеркнул, что «итальянские требования, касающиеся Малой Азии или африканских колоний не встречают со стороны России возражений»249. Между прочим министр иностранных дел России подчеркнул, что непримиримость Соннино вызвана отсутствием твердости со стороны Лондона В свою очередь Грей не скрыл от Им-периали, что препятствием для заключения союза с Италией является Россия.

Сазонов констатировал: «В данном положении все уступки, сделанные Италии за счет словенцев и хорватов, вызовут в России громкое осуждение, а стеснения, навязанные ныне Сербии в вопросе обеспечения выхода к морю, будут тем более встречены с негодованием. Когда же узнают, что прибегнуть к этим уступкам мы были вынуждены не только вследствие того, что не нашли своевременной поддержки Англии, а прямо-таки по настоянию Грея, ставшего вдруг защитником нераздельного итальянского господства в Адриатике, русское общественное мнение, несомненно обратится против Англии»250. Грей ответил с упреком: «Кажется нет шансов прийти к соглашению с Италией в течение нескольких дней, а возможно и совсем, если русский министр иностранных дел будет придерживаться принятой линии. Премьер-министр лично возьмет на себя бремя переговоров с Италией и достигает какого-нибудь прогресса, который русский министр иностранных дел сделает возможным» . Учитывая сложившуюся ситуацию, Сазонов понял, что Грей пытается свалить вину переговоров на Россию и намекал на возможность отставки по вине Сазонова Это должно было подстегнуть Францию для поддержки англо-итальянской линии. Кроме того, русский министр иностранных дел должен был задуматься: а какие отношения сложатся у него с новым министром иностранных дел Великобритании в случае отставки Грея? Грей обещал Петербургу Константинополь и проливы, а как поведет себя новый министр? Лондон прямо заявлял: «Сэр Эдуард Грей крайне огорчен и опасается, что мы можем лишиться сотрудничества Италии, что повлекло бы за собой самые печальные последствия»252. Однако Сазонов не собирался капитулировать. В разговоре с французским послом он заметил: «Требования Италии - это вызов славянскому сознанию». Палеолог резко возразил: мы не сражаемся за то, чтобы осуществить химерические мечты панславизма Жертва Константинополя вполне достаточна «Французское правительство не переставало увеличивать свои старания, дабы приобрести нам содействие Италии и Румынии. Но я не скрываю, что притязания России на Константинополь и проливы сделают, может быть невозможным всгупле-ние этих двух правительств в наш союз» . Т.о., стало ясно окончательно на чью сторону стала Франция. Россия оказалась в полной изоляции. Соннино, чувствуя за собой поддержку Лондона и Парижа отверг идею нейтрализации побережья. Россия была вынуждена отступить. «Ввиду того, что притязания Италии простирались не только на южные склоны Альп и на Истрию, но также на некоторые части восточного побережья Адриатического моря, на долю петроградского кабинета выпала трудная задача договориться с обеими державами, не теряя из виду наших югославянских союзников»254. Сазонов сообщил, что не настаивает на требовании нейтрализации далматинского побережья, передаваемого Италии, но все же отказывался от передачи Саббиончелло и Курцоллари. Однако итальянское правительство решительно требовало острова. Соннино напомнил Грею, что «Россия, если она получит контроль над Константинополем, может стать в будущем ведущей морской державой в Средиземном море»255. Это возымело действие. Лондон усилил давление на Сазонова. «Ввиду жизненной необходимости обеспечить участие Италии я старался преодолеть эти затруднения и заставить русское правительство сделать необходимые уступки. К счастью Сазонов был слишком широкого ума человек, чтобы напрасно настаивать на этих требованиях, и, подчинив узкие интересы России общим интересам всех союзников, он, в конце концов, принял условия, на которых 23 мая Италия начала войну» . Карлотш подтвердил в Петербурге угрозу Соннино прервать переговоры. Париж также оказал давление на русское Министерство иностранных дел. Однако Париж, в отличие от Лондона, готов был санкционировать продвижение России к Средиземному морю. Но, чтобы уравновесить силы, он готов был это сделать только после обеспечения продвижения Италии на Балканах. Это сближало позиции Лондона и Парижа. Петербург еще мог противостоять давлению Англии, но позиция Франции сыграла решающую роль в итальянском вопросе. Если к Лондону относились в России с недоверием и тайной враждой, то Париж был союзником, дружбой которого дорожили.

Сазонов понимал, что надо отступить. Но чтобы отступление не было похоже на бегство, а согласие на капитуляцию, министр иностранных дел решил нанести упреждающий удар. 3 апреля Шиллинг намекнул Карлотш, что в Петербург прибыл эмиссар из Ставки, в связи с вопросом о сепаратном мире с Веной. 6 апреля Карлотш, намекая на отъезд премьер-министра Горемыкина в Ставку, выразил надежду, что «русское правительство не сбросило со счета окончательно его страну. Ему было сказано, что это зависит окончательно, главным образом, от Рима»257. Обстановка на фронте тоже не способствовала упорству

России. Если в пору побед у Перемышля командование относилось безразлично к вступлению Италии, то в апреле при «снарядном голоде» русские войска потерпели неудачу в Карпатах. Русское командование немного изменило свою точку зрения. От итальянцев многого не ждали: их армия была слишком слаба Вне всякого сомнения, она не только не могла разбить австрийцев, но и сама, скорее всего, потерпела бы от них поражение. Но вступление Италии, если и не оттянет часть сил с русского фронта, то, наверняка, австрийцы не смогут перебросить туда свежие силы, что будет иметь положительный итог.

Учитывая настроения в Петербурге, Делькассэ предложил формулу: Саббиончелло -Сербии, Курцоллари - Италии. Сазонов под давлением Лондона, Парижа и императорского двора вынужден был согласиться: «Его Величеству благоугодно было повелеть мне уведомить Великобританское правительство о согласии нашем на предложение Делькассэ уступить Италии спорные острова, продолжая настаивать на присуждении Саббиончелло Сербии. В случае же, если не удастся достигнуть соглашения на этой почве, Государь уполномочил меня сделать еще одну уступку, согласившись и на отдачу Саббиончелло Италии под условием его нейтрализации и обязательства Италии выступить против Австрии не позже конца апреля»258. Между тем итальянцы упорно сопротивлялись нейтрализации требуемых территорий. Кроме того, Италия была намерена выступить через месяц после подписания соглашения. «Причиной этого было несомненное желание запугать Россию, чтобы вынудать ее к новым уступкам» . Сазонов, между тем, был озабочен исходом битвы за Карпаты, и настаивал на итальянском выступлении не позднее 1 мая. «Достигнутое соглашение будет считаться недействительным, если Италия не окажется в рядах воюющих самое позднее 1 мая» . Однако по давлением Грея и Делькассэ он отодвинул этот срок до 15 мая. Все же, несмотря на сильное дипломатическое давление и неудачи на фронтах, на отсутствие реальной военной помощи со стороны союзников, Россия ни на минуту не забывала об интересах Сербии. Сазонов негодовал, по поводу того, что удовлетворение агрессивных планов Италии, не горевшей желанием вступать в войну, идет за счет Белграда, истекающего кровью: «Англия и Франция в своей поспешности подписать соглашение дошли до такого забвения международного права, как заключение договора за счет третьего самостоятельного и притом союзного государства» . Он намекнул, что если договор с Римом будет подписан без участия России и согласия Сербии, то Петербург оставляет за собой право на аналогичные действия в отношении Германии и Австро-Венгрии. Однако этим Антанту уже было не удивить. Положение России в апреле 1915 г. было совсем иным, чем в декабре 1914: русско-австрийский фронт трещал по всем швам, на русско-германском фронте русскую армию преследовали крупные неудачи. «Отбиваясь от наседавшего неприятеля почти голыми руками по недостатку вооружения и огнестрельных припасов, отвечая на сотни выстрелов лишь одиночными патронами, русские войска стаж отходить. Истекая кровью и лишенные чьей-либо поддержки, русские армии продолжали свой отход, нанося время от времени жестокие контрудары своим противникам» . Если в 1914 году сепаратный мир с Австро-Венгрией был возможен за счет австрийских территорий в Галиции и на Балканах, то в 1915 году России пришлось бы за него расплачиваться собственными территориями.

Это прекрасно понимали и в Лондоне, и в Париже и торопили Россию с заключением договора с Италией. Грей телеграфировал в Петербург: «После того, так мы проявили готовность ид ти навстречу русским пожеланиям в вопросе о Константинополе, мне представляется неразумным, если господин Сазонов будет настаивать на разрыве переговоров. С русской точки зрения сотрудничество Италии может быть безразличным, но дня нас сотрудничество Италии и его влияние на нейтральные державы имеет исключительное значение» . Кроме всего прочего, министр иностранных дел подвергся давлению со стороны Извольского. Извольский писал из Парижа: «Если здесь возникнет представление, что из-за нашей несговорчивости Франция лишилась военной помощи Италии, и что вследствие этого, война значительно затянулась, это может самым вредным образом сказаться на наших отношениях с Францией»264. Сазонов, кроме всего прочего, не всегда мог рассчитывать не только на поддержку царя, но и на понимание внутри кабинета министров. «Совет министров состоял из лиц, назначенных на министерские должности по личному избранию государя, вообще не спаянных ни одинаковыми убеждениями, ни общей программой. Среди них, несомненно, были люди глубоко любившие свою Родину и желавшие ей добра, но разно понимавшие пути к этому добру и лишенные даже возможности доведения до сведения монарха своих взглядов»265. К давлению со стороны союзников присоединились неудачи на фронте, где истощенные, вследствие недостатка снарядов, войска вынуждены были перейти к обороне. В обмен на обещание Грея не поднимать вопрос о Константинополе и проливах, чтобы Италия не узнала о заключенных соглашениях, Сазонов дал согласие на подписание договора с Италией. «Мне стоило больших усилий над собой, чтобы ради выгод итальянского союза, пожертвовать интересами сербского народа»266. Договор был секретно подписан в Лондоне 26 апреля 1915 года1. Италия заключала с Антантой военную конвенцию, а также ей были обещаны Трентино, Цизальпийский Тироль, Далмация, Ливия, Валона, острова Додеканеза и Адриатического моря. Италия получила право представлять Албанию на международной арене. Англия обещала Италии кред ит в 50 млн. ф/ст^67.

Одним росчерком пера Англия и Франция отдали итальянцам территории, на которых проживало 600 тыс. славян, 230 тыс. немцев и большое количество албанцев, турок, африканцев268. В момент заключения соглашения только русское правительство испытывало чувство досады и горести, понимая, чем может обернуться для Европы в будущем легкомысленность Франции и корыстный расчет Великобритании. Бьюкенен признал впоследствии: «Сербия была нашим союзником, и мы не очень хорошо с ней обращались. Мы, не спросившись ее, пожертвовали некоторыми очень важными интересами, чтобы удовлетворигь Италию» . Внутри России отношение к вступлению Италии не вызвало осложнений, парламентские партии не проявляли, по крайней мере, явного недовольства В то же время партия большевиков изначально выступала против договора, как и против войны в целом. В .И. Ленин характеризовал договор, как «грязный» и «фабительский»270.

3 мая правительство Италии расторгло договор о Тройственном союзе. Тогда Бюлов пошел на самый решительный дипломатический ход. Он немедленно сообщил о нем лидеру итальянских «нейтралистов» Джолитга, что Германия и Австро-Венгрия готовы на уступки. Тот срочно прибыл в Рим. Сразу же после приезда Джолитга 320 депутатов итальянского парламента из 508, демонстративно вручили ему свои визитные карточки с выражением солидарности. Опираясь на большинство в парламенте, Джолитга заявил королю и премьеру Саландре, что не согласен, с проводимой правительством политикой. Джолитга был разгневан до крайности: «Люди, сидящие в правительстве, заслуживают расстрела Они хотят без необходимости ввергнуть Италию в войну ради других, когда уже сделаны приемлемые уступки. Это идефикс Соннино вступить в войну, чтобы спасти монархию, которой на самом деле ничего не угрожает»271. Д жолитга довольно подробно изложил свою аргументацию против ведения войны: «Во-первых, разрыв с Тройственным союзом надо бы

1 Полный текст договора см.: Сборник договоров России с другими государствами!856-1917У Под ред. Е.А. Адамова. -М.: ло осуществить не сейчас, а в самом начале войны. Вместо этого король послал в начале августа телеграммы двум императорам, обещая им благожелательный нейтралитет. Денонсация договора после этого обесславила Италию, переход от союзнического нейтралитета к агрессии - предательство, имеющее мало примеров в истории. Во-вторых, армия плохо подготовлена в моральном отношении. Крестьян, которые составляют костяк армии, еще нельзя назвать сознательными гражданами, и если средний офицерский состав, особенно молодежь, образован и технически подготовлен, то генералы никуда не годны, они получили звания, когда из семей в армию посылали наиболее глупых сыновей, с которыми не знали, что делать. Командующему Брузати, например, достаточно было бы командовать полком. В-третьих, причины экономические. Италия - бедная, задавленная налогами больше, чем какая-либо другая страна, и неизвестно, откуда взять новые средства. Всеобщая нищета, в которую попадет Европа после войны, будет трудно переносится в Италии, что вызовет непрекращающиеся волнения»272. Обстановка в стране накалялась. Итальянские националисты призывали к войне, считая, что «никакие австрийские уступки не удержат Италию от войны» и что высшая доблесть в том, чтобы «завоевать территории, а не получить их в дар» . Националисты высказывались за присоединение к Италии не только 1ше нтес1еп1е, но и соседних территорий, населенных другими народами, в частности Далмации и «завоевания достойного места в мире. Оставалось лишь придать войне чисто итальянский характер, исключив возможность послевоенного обновления международной системы и изменения социального равновесия» . Не останавливаясь на словах, интервенисгы приступили к действиям в поддержку Антанты: «на сербский и на французский фронты направлялись соединения добровольцев, продолжавших будто бы гарибальдийские традиции Рисорджименю» . Единственной политической силой стойко выступавшей за сохранение нейтралитета была ИСП. Но в целом ИСП не приложила достаточных усилий в момент, когда в стране поднялась волна стихийных антивоенных демонстраций, к тому, чтобы пойти во главе протестующих .Однако «интервентисгские настроения возникают, как на правом, так и на левом фланге ИСП. Независимые социалисты - депутаты парламента Раймондо, Чикотга, Альтобелли также высказывались за войну»277. Член ИСП Б. Муссолини даже открыто заявлял: «Если Италия приступит к действиям, она не встретит препятствий со сторо

Государсгвенное издательство политической литературы; 1952. ны социалистов. В случае мобилизации не будет ни мятежей, ни забастовок. Я захожу еще дальше и говорю, что против данной войны (войны с Австрией) мы выступать не собираемся. и более того, будем ей симпатизировать» . Саландра подал в отставку. Казалось, что Германия вновь одержала победу над Антантой в Италии. Германское и австрийское командование, в отличие от 1914 г., опасалось немедленного вступления итальянцев в войну. Начальник австрийского Генштаба Конрад считал, что «итальянцам достаточно пяти недель, чтобы взять Вену», а Фалькенгайн даже в середине мая, после Горлицкого прорыва и отступления русских армий из Галиции и Буковины, считал, что «наступление итальянских войск в направлении Люблина было бы угрожающим» . Впрочем опасения относительно успешного наступления итальянских армий оказались совершенно не обоснованными. Все же «немцы подкупили ряд периодических изданий, таких как римские «Popolo romano» «Vita», «Vittoria», «Concordia», флорентийские «Nazionale» и «Nuovo Giomale», католическая «Coniere ditalia», генуэзская «Coniere mercantile», неаполитанские «Giorno», «Mattino»280. Бюлов пытался установить прямые контакты с Джолитш, а так же «с Саландрой, минуя Соннино, что вызвало недовольство последнего» . Но в этот момент крайние ирредентисты, сторонники войны во главе с бывшим социалистом Бениго Муссолини, писателем д'Анунцио, за которыми стоял ряд влиятельных итальянских промышленников и банкиров, организовали демонстрацию в пользу войны против Австро-Венгрии. Италия стояла на пороге Гражданской войны. «С одной стороны есть Италия социалистическая, с другой - националистическая, но нет Италии джолиттианской»282. Кампания была оплачена золотом французской разведки. Позже стало известно, что Муссолини сотрудничал также и с русской разведкой. Русский агент, состоящий в аппарате Министерства иностранных дел статский советник Геденштром, вступивший в контакт с Муссолини доносил 26 мая 1915: «Ввиду уже последовавшего выступления Италии предложение означенного лица в первоначальном его виде считаю запоздалым. Осведомленность этого лица - очень велика: еще в конце декабря 1914 г. он сообщил о состоявшемся тогда же решении Совета министров вступить в конфликт на стороне Тройственного Согласия весной 1915 г. Через то же лицо мною было помещено в газете «Popolo dell'Italia» ряд статей с целью повлиять на скорейшее нарушение объявленного Италией нейтралитета, а также указать на выгоды для Италии утверждения влияния России в Средиземном море и занятия ею Константинополя и проливов.

Сохранение тайны наших отношений с упомянутым лидером партии имеет громадное значение и для самого лидера, т.к. в случае обнаружения подобных сношений его партия потеряет всякий престиж и влияние в Италии»283. Муссолини финансировало также и итальянское правительство. Мартини писал об этом в дневнике: «Ко мне приходил директор «Resto del caimino». Это он до сих пор предоставлял деньги Муссолини доя создания и организации «Popolo dellítalia». Но г. Нольди не может далее предоставлять субсидии и хочет, чтобы правительство оказывало необходимую помощь. Во всяком случае, поговорю с Саланд-рой, чтобы избежать наихудшего, т.к. Нольди угрожает прекратить публикацию газеты, - а это было бы пагубно в настоящий момент» . (Другой лидер ирредентистов - поэт дАнунцо был широко известен как в Италии, так и в России «Произведения дАнунцо почти сразу же после выхода в Италии публикуют все «толстые» российские журналы, включая многие литературно-художественные альманахи, его произведения издаются отдельными книгами, сборниками, полным 12-томным собранием сочинений. Тираж отдельных его книг доходил до 75 тыс. экземпляров». Общий тираж произведений дАнунцо 540 120 экземпляров ). Опираясь на ирредентистов и играя на патриотических чувствах итальянцев, король не принял отставки Саландры и 16 мая правительство вернулось к власти. Джолитш вынужден был покинуть Рим. Бывший премьер опасался, что своим пребыванием в столице спровоцирует своих сторонников к действиям. Джолитш не хотел гражданской войны. Парламент, оставшись без лидера оппозиции, 20 мая 1915 г. предоставил правительству чрезвычайные полномочия. Теперь Саландра и Соннино стали хозяевами положения.

23 мая 1915 г. Италия объявила войну Австро-Венгрии. Премьер-министр Саландра заявил в парламенте, обращаясь к союзникам: «Безответственные государственные деятели, которые легкомысленно, зажгли в прошлом июле всю Европу и даже свои собственные дома, теперь нанесли кровное оскорбление Италии и ее Правительства. Главный тезис государственных деятелей Центральной Европы: «неожиданная измена Италии по отношению к ее преданным союзникам». Позвольте нам спокойно и беспристрастно исследовать то обстоятельство, при котором наши союзники говорят, что они обескуражены и преданы нами. Ужасное преступление в Сараево использовалось ими как предлог. Это доказано отказом Австрии принять самые приемлемые предложения Сербии. Австрия вызвала при этом всеобщее пожарище. Берхтольд 31 июля объявил герцогу Аварне, что если и имелась возможносгь посредничества, это не могло прервать военные действия, которые уже начались с Сербией. Между тем, это было посредничество, над которым Италия и Великобритания работали без устали. Берхтольд не был расположен принял, посредничество, которое могло ослабить условия, обозначенные в австрийском ультиматуме. Где же тогда измена, несправедливость, неожиданность, если после девяти месяцев мы возобновили свободу действий? Правда в том, что Австрия и Германия до последних дней были уверены, что они имеют дело со слабой Италией, способной к шантажу, но не способной с оружием в руках защитить ее законное право. Результат был противоположен ожиданиям. Целая нация представляет собой замечательный моральный союз, который является нашим огромным источником силы в серьезной борьбе, которая нам предстоит, и которая приведет нас к достижению высокого предназначения нашей страны» 286. Выступление Италии чрезвычайно осложнило положение Германии: отныне все границы Германии, кроме немецко-датской и немецко-голландской, не считая швейцарской (т.к. ее все равно блокировала Франция) превратились во фронты. Эффективность английской блокады резко возросла «Это было большим ударом для центральных империй. Правда, военная опасность в точном смысле слова была для Австрии не так уж велика, и в течение трех с половиной лет войны итальянская армия могла похвастаться весьма скромными успехами. Но зато велики были другие опасности. С течением времени все больше и тягостнее обнаруживалось, до какой степени вступление Италии в войну замкнуло то железное кольцо, в котором уже начинает хиреть вся экономическая жизнь Германии и Австрии. Германия была совершенно отрезана и от средиземноморского бассейна»

События августа 1914 - мая 1915 г. показали, на сколько разнились позиции Италии и России в подходе к стратегическим вопросам. Русско-итальянские разногласия были столь значительны, что любое соглашение, заключенное между ними после 1909 г. не могло оказаться долговечным, и обе державы неизбежно пришли бы к разрыву, противостоянию, а возможно и к открытому столкновению. Русско-итальянский союз в силу объективных обстоятельств вряд ли был бы более прочным, чем австро-итальянский. Вопрос был только в том, с какой из держав Рим вступит в конфликт раньше - Россией или Австро-Венгрией. В декабре 1914 - марте 1915 г. русско-итальянские отношения были крайне напряженными: союзу с Римом Петербург готов был предпочесть сепаратный мир с Веной. Однако в силу ряда субъективных и объективных обстоятельств оба государства вынуждены были состоять в одной коалиции. Отныне их отношения стали определяться несколько иным фактором, чем ранее - необходимостью совместной борьбы против Германии и Австро-Венгрии.

ГЛАВА ВТОРАЯ Развитие итало-русских отношений от вступления Италии в войну до Октябрьской революции в России (май 1915 - ноябрь 1917)

§1. Итало-русское сотрудничество в период предшествующий Февральской революции, (май 1915-март 1917).

23 мая 1915 г. Италия вступила в войну на стороне Антанты, объявив войну Австро-Венгрии. После вступления Италии в войну образовался новый Итальянский фронт. Ареной боевых действий становятся австро-итальянские пограничные районы. Итальянские войска провели несколько наступлений против австрийцев, однако они не имели успеха В то же время активные действия итальянской армии сковали до 25 дивизий противника. «Итальянское наступление было единственной реальной помощью русским войскам, которая выявилась в снятии с русского фронта первоначально 2, а потом еще в течение всего летнего периода 8-10 австрийских дивизий»1. Т.о., несмотря на возникшее отчуждение между двумя державами, Итальянский фронт сыграл определенную положительную роль в кампании 1915 года. Всего за 6 месяцев войны итальянская армия потеряла до 280 тыс. человек2, но ничего не добилась. Фактически за одну кампанию Италия потеряла своих лучших солдат и офицеров. Разразившаяся война сказалась и на экономическом положении Италии. К финансовому кризису, нехватке сырья и топлива добавилась изоляция от иностранных рынков. Итальянская внешняя торговля была парализована. Ощущался недостаток продовольствия, прежде всего хлеба, большая часть которого ввозилась из России (из общего импорта твердой пшеницы 7875 тыс. ц. в 1913 г. 6300 были ввезены из России). Война отрезала Италию от дешевого русского и румынского хлеба Американские и аргентинские хлеботорговцы, пользуясь обстановкой взвинтили цены. «Переориентация на Америку привела к тому, что итальянские поставки попали под контроль англичан и французов от Атлантики до Средиземноморья, что закрепило военно-морскую, а также экономическую зависимость Италии от Лондона и Парижа»4.

1915 стал переломным годом в развитии отношений двух стран. Прежде всего произошла смена послов в русской дипломатической миссии в Риме. Весной 1915 г. Крупенский был смещен со своего поста. Сазонов, видимо, был не доволен тем, что Крупенский недостаточно твердо отстаивал интересы России в только что прошедшей дипломатической баталии с Италией. Да и то, как он управлял дипломатической миссией в Риме оставляло желать лучшего. В посольстве наблюдался полный развал. Посланник в Мадриде ЮЛ Соловьев впоследствии вспоминал: «В нашем посольстве в Риме я застал осложнения - результат войны. Первый секретарь посольства был внезапно уволен в отставку за поддержание знакомства с германским морским агентом. Посол АН. Крупенский был отозван и замещен бывшим моим начальником в Бухаресте М.Н. Гирсом. Советник же посольства, вскоре затем душевно заболевший уже тогда был не совсем нормален»5. Назначение Гирса было не случайно. Долгое время он был послом в Бухаресте, Вене, Константинополе и не понаслышке знал о бажано-средиземноморских проблемах. Кроме того, назначая в Рим дипломата, занимавшего ранее столь серьезные посты как пост посла в Вене, Сазонов хотел продемонстрировал, итальянскому правительству какое большое значение придает он итальянскому вопросу во внешней политике России. Кроме того, Гире, был старшим сыном бывшего русского министра иностранных дел. Соловьев, проработавший с ним два года в Бухаресте дает, ему интересную характеристику: «Тирс был дипломатом старой школы, имея звание советника министерства, он фактически в течение семи лет являлся личным секретарем своего оща. Он великолепно знал все закулисные тайны министерства, но за границей выделялся своей необыкновенной осторожностью. При этом в Бухаресте он завоевал для себя и для всего состава миссии весьма хорошую репутацию»6. Именно такой жесткий и в то же время осторожный дипломат необходим был Сазонову для проведения в Риме нужной России политики. В то же время, вступление Италии в войну несколько осложнило отношения Петрограда и Рима. Россия пошла на удовлетворение требований Италии только под давлением обстоятельств. Однако, вступив в войну итальянское правительство, поняло, что для того чтобы избежать полного разгрома необходимо самое тесное сотрудничество с Россией. Военная действительность показала Саландре, что единственной державой, которая может оказать реальную помощь Италии в борьбе с Австро-Венгрией является Россия. Ни Франция, ни Англия, с Австро-Венгрией практически не воевали, если не считать ограниченных боевых действий англо-французской эскадры в Средиземном море. Однако австрийский флот не представлял такой угрозы для Италии, как ее сухопутные войска В свою очередь, Париж видел в Италии лишь «пушечное мясо», необходимое для помощи французским войскам. Лондон более либерально относился к Риму, рассчитывая вначале использовать его как противовес России на Балканах. Но, ни французское, ни английское правительство не желало видеть в Италии великую державу, подобную России, Австро-Венгрии или Германии. Справедливости ради надо отметить, что Италия и не являлась таковой, ни по своей военной мощи, ни по политическому весу на международной арене. В то же время, чтобы найти выход из сложившейся ситуации Рим вынужден был идти на сотрудничество с Россией. Сближению двух стран способствовала позиция, занятая ими в болгарском вопросе. Болгария в условиях войны оказалась ключом ко всему балканскому полуострову. Поэтому Сазонов с первых же дней войны уделял огромное внимание привлечению ее на сторону России. В этом он видел решительный шаг к восстановлению балканского блока, разрушенного второй Балканской войной. Достигнуть соглашения с Болгарией можно было только одним путем - заставить Сербию и Грецию вернуть болгарские земли, отнятые у нее во время второй Балканской войны. Больше шансов у России было в Белграде. Сербия воевала, ее положение по сравнению с нейтральной Грецией было более стесненным. Сербский премьер Пашич согласился отдать Болгарии часть сербской Македонии, если по окончании войны Сербия получит южнославянские области Австро-Венгрии. Кроме того, ей была обещана Западная Фракия (владение Греции), а также Восточная Фракия за счет Турции. Однако, такой перспективой Болгарию нельзя было соблазнить, тем более, что Центральные державы имели достаточно прочные позиции в Софии. В свою очередь Италия была также заинтересована во вступлении Болгарии в войну. Во-первых, это значительно бы облегчило положение итальянского фронта. Во-вторых, Рим учитывал всю гамму сербо-болгарских и греко-болгарских противоречий. Болгарию можно было использовать как противовес Сербии и проводника своего влияния на Балканах. Кроме того, Италия, после войны, опираясь на Румынию и Болгарию, могла значительно усилить свои позиции на Балканах. Однако, в отличие от Бухареста, Рим не имел сколько-нибудь серьезного влияния в Софии. Поэтому итальянское правительство с надеждой смотрело на попытки России втянуть Болгарию в войну. Это было тем более важно для Рима, после неудачной летней кампании 1915 года.

22 сентября царь Фердинанд объявил всеобщую мобилизацию. Антисербская направленность этого шага была очевидна 2 октября Сазонов приказал посланнику в Софии Савинскому вручить болгарскому правительству ультиматум с требованием в 24 часа порвать отношения с Германией и прекратить военные приготовления. Од нако болезнь Са-винскош отсрочила вручение ультиматума 4 октября 1915 г. управляющий русской дипломатической миссией в Софии Саблер вручил ультиматум. Сазонов в то же время отвергал любую мысль о превентивном нападении Сербии на Болгарию, т.к. это автоматически ввело бы Софию в стан Тройственного союза Этого же мнения придерживались в Риме. В отличие от Лондона и Парижа, Рим был очень заинтересован во вступлении Болгарии в войну. Болгария ответила на русский ультиматум следующим образом: всю вину за разрыв отношений София целиком переложила на Россию. 5 октября Великобритания и Франция разорвали дипломатические отношения с Софией, и их представители, за исключением больного Савинскош покинули страну. В печати стран Антанты началась ожесточенная травля Болгарии. Од нако, русская пресса сохранила тактичный и в целом объективный тон по отношению к Софии. Такой же тон носили публикации итальянской печати. Румынский посланник Д Гика, давая в своей депеше обзор итальянской прессы, отметил вежливый и любезный тон печати в'отношении Болгарии. По его наблюдениям «царь Фердинанд служит громоотводом для молний здешних газет. Болгарский народ представляется как жертва своего суверена, брошенная в схватку вопреки интересам Болгарии»7. 14 октября болгарские войска напали на Сербию. 15 октября державы Антанты одновременно объявили войну Болгарии. Однако, Италия воздержалась от этого шага «7 октября министр иностранных дел барон Соннино высказал болгарскому посланнику Д. Сганчову свое искреннее сожаление по поводу разрыва Однако, под нажимом Парижа 19 октября Италия объявила войну Болгарии»8. Интересный комментарий дала по этому поводу румынская пресса: «Объявление Италией войны имеет скорее платонический характер. Италия не собирается вести враждебные действия против Болгарии. Про Италию можно с уверенностью сказать, что она не пошлет ни одного солдата в Болгарию, ибо ее интересы слишком тесно связаны с балканским вопросом, чтобы она могла легкомысленно решиться на такой шаг»9. Со стороны Рима объявление войны Болгарии было простой дипломатической формальностью. В эти же дни французское правительство настоятельно потребовало, чтобы итальянский флот также принял участие в блокаде болгарского побережья, хотя бы силами нескольких кораблей. Во французском Министерстве иностранных дел придавали большое значение проявлению союзнической солидарности в этом вопросе. Итальянское правительство, как, впрочем, и русское, неохотно разорвало дипломатические отношения с Болгарией. Оба правительства сделали это под давлением обстоятельств. Россия пошла на этот шаг только вследствие нападения Болгарии на Сербию, Италия - только вследствие давления со стороны Англии и Франции. По разным причинам Рим и Петроград возлагали на Софию большие надежды: Россия стремилась примирить Сербию и Болгарию, воссоздав, таким образом балканский блок. Италия, напротив, стремилась использовать Болгарию, как противовес Сербии и Греции на Балканах. И все же, несмотря на кардинально противоположную конечную цель, в настоящий момент, обе державы были готовы к сотрудничеству в болгарском вопросе. Однако, и после разрыва Италия не оставила надежды на болгаро-итальянское сотрудничество в будущем.

Весьма остро стоял вопрос о привлечении Греции. Если на привлечение Болгарии к сотрудничеству настаивали Россия и Италия, то в привлечении Греции были заинтересованы Англия и Франция. Париж рассчитывал использовать Афины, как противовес Италии в Средиземном море. Примерно по этой же причине желал вступления Греции в войну и Лондон: в случае русско-итальянского сближения Греция оставалась бы надежным оплотом британского владычества в Средиземном море и на Ближнем Востоке. Английская и французская дипломатия активизировались в Греции еще накануне первой мировой войны. В декабре 1913 г. в Грецию прибыли английская и французская эскадры. «В приеме, оказанном Грецией морякам Англии и Франции, отражались упования на их поддержку в вопросах, исход коих зависит от дипломатической тяжбы по их поводу между обеими группировками великих держав»10 В дальнейшем антантофильские настроения в Афинах все более усиливаются. Связующим звеном между Грецией и Антантой была без сомнения Англия. В свою очередь, Россия с беспокойством наблюдала за активностью Греции, все более откровенно «преследующей своекорыстные политические цели в ущерб истинной пользы церкви, за стремлением превратить представителей Восточных Православных церквей в орудие политических происков к достижению лишь целей эллинизма». Беспокоило то, что «Константинопольская церковь, подчиняясь внушениям, получаемым из

Афин, пользуется своим духовным авторитетом лишь как оруд ием борьбы с православными учреждениями и населением Востока, не желающим подчиниться эллинизации и отстаивающего свои национальные права» и свою национальную самобытность11. Кроме политического аспекта, важным аспектом была религиозная сторона дела Религиозные идеи оказывали большое влияние на Николая П и его ближайшее окружение. Тот факт, что Греческая Православная Церковь осмеливается соперничать с Русской Православной Церковью, вызывал раздражение у царя и способствовал складыванию отношения к Греции, как к враждебному государству. Ситуацию обостряло желание Греции занять лидирующее положение на Балканах и Ближнем Востоке. Русский посланник в Афинах Демидов писал: «Аппетиты греков разыгрались. И самые крупные приобретения, кажутся им недостаточными»12. Многие крайние шовинисты (эллинисты) высказывались за присоединение Константинополя и проливов к Греции, что, естественно, вызывало настороженность России. Несмотря на то, что эти идеи не высказывались прямо греческим правительством, отношения России и Греции продолжали оставаться напряженными. Кроме того, русское правительство постоянно высказывало серьезную озабоченность по поводу эллинизации славянских земель, проникнутой духом великогреческого шовинизма, что вызывало непонимание, а порой и отчуждение в Афинах. Хотя Балканские войны и союз с Сербией несколько ослабили напряженность в отношениях России и Греции, отчужденность между двумя государствами преодолеть не удалось. Рим был солидарен в этом вопросе с Петроградом: греко-итальянские противоречия были не менее, а порой и более острыми, чем сербо-итальянские. Поэтому любое укрепление Греции - потенциального соперника в Средиземном море - вызывало крайне негативную реакцию в Риме.

Выборы в греческий парламент в августе 1915 г. привели к власти в Греции Венизе-лоса Когда в сентябре появилась непосредственная угроза нападения Болгарии на Сербию, Венизелос заявил, что готов выполнить обязательства, предусмотренные греко-сербским союзным договором 1913 г., но при условии, что союзники придут Греции на помощь и высадят в Салониках 150 тыс. солдат. Великобритания и Франция пообещали по 64 тыс. человек. Необходимы были еще 22 тыс. солдат. Однако, ни Петроград, ни Рим не спешили посылать войска Сазонов прямо заявил, что «заключение с Грецией каких-либо обязательств, связывающих Россию, повлекло бы, несомненно, за собой принятие нами гарантий новых территориальных приобретений Греции» . По этой же причине против выступления Греции высказывалась Италия. Вступление Греции в войну не могло облегчить положение на австро-итальянском фронте, тогда как сам факт вступления давал Греции право на территориальные приобретения. Кроме того, Италия, зная британское коварство, опасалась за До-деканез, который англичане вполне тайно могли пообещать вернуть грекам за вступление в войну. Однако, пока шли переговоры, король вновь отправил правительство Венизелоса в отставку. Греция отказалась выступить на стороне Антанты. К этому времени в Салониках высадилось до 80 тыс. союзных войск (в том числе русская бригада, в дальнейшем к ним присоединились итальянские войска). С одной стороны, то, что Афины не были привлечены к сотрудничеству, явилось крупным успехом итальянской дипломатии. С другой - отношение Италии и России по поводу выступления Болгарии и Греции сближало позиции двух стран. Рим начал постепенно понимать, что ставка на одну лишь Великобританию была ошибочной. Д ля успешной реализации своих планов Италии необходимо тесное сотрудничество с Россией, или, по крайней мере, продолжение лавирования между Лондоном и Петроградом. Это было тем более важно, потому что оказать серьезную военную помощь Италии могла только Россия, т.к. только Россия вела активные боевые действия с Австро-Венгрией.

Еще одной точкой соприкосновения интересов России и Италии была борьба за вовлечение Румынии. В 1914 году Россия считала, что сохранение Румынией нейтралитета более выгодно, чем ее вступление в войну. Превалировали стратегические соображения. Румыния обладала протяженной и трудно обороняемой границей. 1 октября 1914 г. Россия признала право Румынии «присоединять населенные румынами области Австро-венгерской монархии, заняв их войсками в момент, когда оно сочтет удобным»14. Рим имел очень прочные позиции в Бухаресте. Полклевский передал 3 (16) января 1915 г., полученные им из «частного источника, сведения о переговорах происходивших между Румынией и Италией по поводу их совместного вступления в войну. Итальянское правительство предложило Румынии взять на себя осуществление ее национального идеала, при условии, что она обяжется выступить одновременно с Италией и притом безразлично на чьей стороне. Румыния дала понять Италии, что ни в коем случае не выступит против держав Тройственного Согласия, но что она готова заключить соглашение с Италией о выступлении в скором времени против Австрии»15. Наличие общего врага - Австро-Венгрии и желание освободить земли, заселенные в одном случае итальянцами (Трентино, Триест), в другом - румынами (Тран-сильвания) сближало интересы двух государств. Кроме того, Брэгиану в своей внешней политике постоянно оглядывался на Рим. 14 (27) февраля в разговоре с русским посланником он откровенно заявил, что «кооперация с нами и Болгарией развязала бы руки Румынии и сделало бы последнюю менее зависимой от выступления Италии»16. В последующие месяцы все чаще наблюдалось колебание румын выступить независимо от позиции Италии. Брэ-тиану заверил меня, что он вовсе не ставит выступление Румынии в полную зависимость от позиции Италии, что Румыния, во всяком случае, выступит в конце весны, но что для румынских военных планов крайне важно выяснить вопрос, будет ли на левом фланге румынских войск вся итальянская армия, или же только сербская»17. После вступления Италии в войну, Бухарест начинает готовиться к выступлению. В свою очередь, Рим поддерживает это желание Румынии. Выступление Румынии облегчило бы положение итальянских войск, что, делало Италию менее зависимой от позиции России. В свою очередь, летом-осенью 1915 г. Петроград был заинтересован в привлечении Румынии к сотрудничеству. Сказывались военные неудачи России. В ходе переговоров Россия дала согласие на все требования Румынии, даже относительно Баната (где большинство составляли сербы), и Северной Буковины (где большинство принадлежало украинцам). Рим, со своей стороны, активно подталкивал Бухарест к выступлению. «Однако, румынская олигархия сочла, что время для выступления еще не настало» . Тем не менее, борьба за вовлечение Румынии и Болгарии в войну, как и позиция, занятая Римом и Петроградом по отношению к выступлению Греции, положительно сказались на развитии русско-итальянских отношений. Кроме того, русско-итальянское сближение таило в себе еще одну причину: в 1915 году для Петрограда стало очевидно, что Великобритания всеми силами пытается оторвать Францию от России. По-грязнув в войне и долгах, Париж все более ценил поддержку Лондона Лондон, в свою очередь, пытался использовать наметившееся англо-французское сближение для того, чтобы составить в будущем союз против России. Поэтому для России нужен был «союзник в Антанте», которого можно было бы противопоставить Англии, и с его помощью воздействовать на Францию. Вполне естественно, что выбор русского Министерства иностранных дел пал на Италию. Ее удобное военно-стратегическое положение можно было использовать для того, чтобы создать угрозу Лондону в районе Средиземного моря и на Ближнем Востоке. Рим тоже устраивало такое положение дел: боясь того, что Лондон окончательно переориентируется на Париж, итальянское правительство решило шантажировать его возможностью сближения с Россией. Подобный двойной шантаж (Франции со стороны России и Англии со стороны Италии) был взаимовыгоден и Риму и Петрограду. Кроме того, Россию и Италию сближало наличие общего врага. Ни Франция, ни Великобритания не собирались серьезно воевать с Австро-Венгрией. Единственная держава, от которой можно было ожидать реальной помощи против Вены была Россия.

Кроме того, кризис вооружений 1915 г. заставил Россию искать недостающее количество оружия за границей, в том числе и в Италии1. В конце 1915 г. в Лондоне состоялось совещание союзников по вопросу снабжения вооружением. От России в нем участвовал начальник Морского Генерального штаба вице-адмирал Русин, от Франции - А. Тома, от Великобритании - Ллойд Джордж, от Италии - генерал Морафини. Конференция началась с того, что «оба министра (Ллойд Джордж и А. Тома) считали крайне необходимым установить порядок, которым было бы достигнуто в возможно полной степени единство деятельности с прочими союзниками Россией и Италией. Как Италия, так, в особенности, Россия являются, главным образом, потребителями английского и французского рынка, и является особо важным возможно полно выяснить нужды этих стран и способы к их удовлетворению»19. В то же время, несмотря на официозный тон заявлений лидеров Антанты конференция вскрыла трения между Великобританией и Францией, с одной стороны, Россией и Италией - с другой. Ллойд Джордж, который вообще недолюбливал итальянцев и считал, что Рим требует гораздо больше, чем дает, отверг требование о предоставлении им тяжелой артиллерии. Он прямо заявил: «Будь у нас арсеналы, как у Италии, подготовленные для армии большой численности, наша техника пустила бы в ход военную промышленность, и мы могли бы обильно снабдить союзников. Как бы то ни было, но в 12 месяцев мы постараемся сделать то, что создавалось в Италии годами реформ»20. Намек был вполне прозрачным: Италия, имея значительный запас вооружений, не только отказывается оказать помощь со

1 За годы войны в России было произведено: винтовок 3 300 тыс. шт., пулеметов 28 тыс., самолетов 3,5 тыс., арт. снарядов 67 млн. шт., патронов 13,5 млрд шт., автомашин 20 тыс. шт., в Италии: винтовок 2 400 тыс. шт., пулеметов 101 тыс., самолетов 12 тыс., арт. снарядов 70 млн. шт., патронов 13,6 млрд шт, автомашин 28 тыс шт. (См. Строков А.А. История военного искусства т 5. С.-П., 1994. С. 664.) юзникам, но и сама не может воевать как следует, все время на что-то жалуется и что-то клянчит. В отличие от нее, Лондон начал войну практически не имея армии и тяжелой артиллерии, а в настоящее время не только успешно воюет с общим врагом, но и готов оказать помощь России. Косвенно Ллойд Джордж попытался вбить клин между Римом и Петроградом. Несомненно, что Лондон не могло не тревожить наметившееся сближение России и Италии. В то же время Ллойд Джордж прямо заявил, что Россия не должна обольщаться: «По многим предметам снабжения нам очень трудно помочь союзникам. Англия совершенно не имела гаубиц. Франция и мы не можем теперь удовлетворить потребность наших армий в этом роде оружия. Вполне естественно, что наш долг - забота о вооружении наших армий. Как бы не велики были нужды наших союзников, во многих случаях наши - еще больше»21. А. Тома, тоже был несколько недоволен позицией России и Италии и поддержал Англию в вопросе обеспечения союзников: «Мы должны спросить наших русских и итальянских союзников: «что у вас сделано, над чем вы работаете, какие ваши планы на будущее?

Должен быть откровенный обмен мнениями между союзниками» . Ему вторил Ллойд Джордж: «Первый вопрос, который я задаю себе, когда получаю заказ от союзников - что они имеют в настоящее время. Иначе я могу думать, что мы более нуждаемся в данном, чем они». Выпады Ллойд Джорджа были направлены, прежде всего, против Италии, однако, и Россию союзники склонны были причислять к «нахлебникам». Уже в ходе конференции стало ясно, что в Антанте начинают складываться две группировки: англо-французская и русско-итальянская. Если первая группировка была сплоченной и долговременной, то вторая была только на стадии создания, ввиду только что наметившегося русско-итальянского сближения. Кроме того, эту группировку нельзя назвать долговременной, т.к. совпадали только тактические цели ее участников. Стратегические, долговременные цели были не только различными, но порой противоположными и взаимоисключающими. В то же время Франция всеми силами пыталась расколоть русско-итальянскую группировку и перетянуть Петроград на свою сторону. Лондон же напротив, мечтал перетянуть Италию. Великобритания была явно недовольна тем, что в ряде вопросов Рим игнорировал позицию Лондона и поддерживал Петроград. В гневных выпадах Ллойд Джорджа сквозила следующая мысль: если сближение Рима и Петрограда будет продолжаться, тони о какой британской помощи Италии не может идти речи. Однако Лондон явно недооценивал объективный фактор: в настоящей войне роль и значение России, как державы, несущей бремя борьбы с Австро-Венгрией, ни в коей мере не может сравниться для Италии с ролью и значением Лондона или Парижа Слово России на данный момент было гораздо более весомым для Рима, чем слова Лондона и Парижа вместе взятых. Если во время переговоров о вступлении в войну главным партнером Италии была Великобритания, то ныне по объективным обстоятельствам таким стала Россия. Именно ее позиция имела для Италии решающее значение. Тут ни Лондон, ни Париж ничего не в силах были изменить. После английского и французского выступили русский и итальянский представители. Адмирал Русин был достаточно сдержан, однако указал союзникам, что в кампании 1915 г. основную тяжесть борьбы с Германией и Австро-Венгрией несла на себе Россия. Протяженность русских фронтов гораздо больше, чем у Западных союзников, вместе взятых. Кроме того, в отличие от Франции, Россия имела кроме Западных фронтов еще и фронт на Кавказе. Англия вообще не вела военных действий на своей территории, или даже у собственных границ. Потери России в прошедшей кампании несоизмеримо больше, чем потери союзников. В то же время на протяжении всей кампании немцы не вели на Западе серьезных военных действий. Союзники получили передышку. Однако Лондон и Париж пальцем не шевельнули, чтобы помочь России, на которую обрушилась вся масса австро-германских войск. Единственной реальной помощью русскому фронту было наступление итальянцев на австро-итальянском фронте. Но особенно резким было выступление генерала Морафини, который гневно возразил Ллойд Джорджу. Он «в нескольких словах обрисовал роль и положение Италии в настоящей войне и невозможность для нее обходиться собственными ресурсами в деле снабжения армии. Затем он присоединился к высказанным мыслям о желательности единения союзников во всех отношениях, подчеркнув при этом, что одного технического единения недостаточно, и что необходимо также полное военное и политическое единение между всеми нами, дабы ведущаяся прошв общего врага война была действительно одной войной, а не четырьмя отдельными» . Слова Морафини несколько отрезвили англичан. Итальянская делегация подчеркнула, что Великобритания, заботящаяся только о своих интересах, может погубить общее дело союзников. Ллойд Д жордж вынужден был признать, что союзники не имели единства: «В словах генерала Морафини, что мы вели вместо одной войны - четыре, много правды. Каждый из нас занимался лишь своим личным делом. Мы не были достаточно осведомлены о ресурсах каждого. Это и есть то, на чем сорвалась кампания 1915 года»24. Далее шли частные совещания по вопросам, касающимся в основном Франции и Италии, представители которых не могли дольше оставаться в Лондоне. В итоге совещания было создано Особое совещательное бюро. Затем речь шла о поставках стрелкового оружия. Англия обязалась поставить 60 тыс. винтовок японского образца, Франция - 39 тыс. винтовок системы Лебеля и Гра-Кропачека и около 460 тыс. Гра Италия обязалась поставить более 500 тыс. винтовок Ветерли. Объем поставок из Италии превосходил объем поставок из Франции и Англии. Кроме того, предполагалось разместить заказы на производство патронов в Италии и Америке. Некоторое количество патронов поставлялось вместе с винтовками: 48 млн. штук из Англии, 15 млн. (для «Лебеля») и 75 млн. (для «Гра») из Франции, 14 млн. штук из Италии25. Казалось бы, поставляя большое количество винтовок, Италия оказывала огромную услугу России. Однако русские военные были недовольны итальянскими винтовками. «От итальянского правительства мы получаем 400 тыс. винтовок системы Ветгерли образца 1880-1887 годов с серединным магазином на 4 патрона Итальянская винтовка Ветгерли была переделана из четырехлинейного однозарядного ружья. Она имела серединный магазин, заряжаемый из обоймы 4 патронами. Но эта обойма представляла собой «каменный век» в деле конструирования современных пачек и обоим: изготовлялась она из двух деревянных пластинок, соединенных железной скрепой»26. Это обстоятельство несколько негативно сказалось на русско-итальянских отношениях. Поставляемое оружие было крайне низкого качества По суш, Рим «сплавил» русской армии то, что завалялось на складах. Винтовки были настолько устаревшими, что генерал Жилинский вынужден был заявить генералу Кадорна, что «уступленные Италией 400 тыс. винтовок Ветгерли были такого скверного качества, что ими нельзя было вооружить солдат, посылаемых на фронт и они оказались годными только для обучения новобранцев. По словам Соннино, он удержал генерала Кадорна от протеста на самой конференции, чтобы не возбуждать на ней прений, но итальянские представители просили исключить из протокола это заявление Жилинскош»27. Извольский замечал, что «итальянцы несколько обижены на нас, вследствие замечания Жи-линского о ружьях»28. Естественно, что Россия, получив устаревшие винтовки, заржавевшие на складах, не могла быть благодарна Риму. Однако надо учитывать тот факт, что Италия находясь в состоянии войны, сама остро нуждалась в вооружении. Поэтому, совершенно естественно, что лучшие образцы оружия она приберегла для своей армии. Так, или почти так, поступила бы любая из держав, находясь в положении Италии. Учитывая это обстоятельство, Сазонов не дал юли негодованию, тем более, что перед лицом англофранцузского сближения было бы опасно отталкивать от себя Италию, и что еще хуже, толкать ее в объятия Лондона Повод для ссоры был слишком ничтожный и русская дипломатия «спустила дело на тормозах». Больше, по крайней мере, на официальном уровне вопрос о винтовках решено было не поднимать.

На Итальянском фронте к началу 1916 г. противники удерживали свои прежние позиции. Планы итальянского командования на 1916 год разрабатывались в соответствии с решениями межсоюзнической конференции в Шагильи в декабре 1915 года Австрийское командование решило осуществить давно задуманное наступление в Трентино. Понесшая в 1915 году крупные потери, итальянская армия нуждалась в пополнении и помощи союзников. Особую надежду итальянское командование возлагало на Россию, несшую основную тяжесть борьбы против Австро-Венгрии. Австрийское командование также принимало меры к усилению войск на итальянском фронте, стягивая в Тироль и Трентино все свободные войска и артиллерию. В разгар Верденскош сражения итальянский Генеральный штаб решил начать наступление. 11 марта итальянские войска силами 2 и 3 армии (7 корпусов) начали наступление. Однако уже 29 марш 1916 г. наступление захлебнулось, и, несмотря на тяжелые потери с обеих сторон, не принесло итальянцам ощутимых результатов. В 1916 году особую острогу приобрел вопрос об объявлении Италией войны Германии. Западные союзники рассчитывали, что вступив в войну с Австро-Венгрией, Италия сразу же объявит войну Германии и направит часть своих войск во Францию, но не тут-то было. Отношение к Берлину в Риме было совершенно иным, чем в Вене. По мнению итальянцев, Германия много сделала для объединения Италии. Итало-германские отношения развивались в начале XX века достаточно стабильно: имея глубокие противоречия с Веной, Рим не имел их с Берлином. Кроме того, итальянские военные не желавшие воевать даже с австрийцами, панически боялись германской армии. Но Лондон и Париж такое положение дел не устраивало. Главной целью Великобритании и Франции была борьба против Германии. Какое им дело до Австро-Венгрии? Они и войну-то ей объявили только под нажимом со стороны России. В то же время, объявление Римом войны Германии могло сказаться на положении

Западного фронта в нужную для Англии и Франции сторону. Если даже Италия и не пошлет войска во Францию, то Германия, вняв просьбам Вены, снимет несколько д ивизий с французского фронта и перебросит их на итальянский. Однако, Италия не собиралась объявлять войну, рассчитывая сохранить нормальные отношения с Германией в будущем. Это обстоятельство тоже беспокоило Лондон и, особенно, Париж. Не исключая в будущем возможности нового германо-итальянского союза, французское правительство отлично понимало, что любое соглашение подобного рода будет направлено, прежде всего, против Франции. Великобритания также имела причины д ля недовольства: Лондон вел кровопролитную войну с Германией, и каждый штык во Франции был ему нужен, уже и потому, что давал возможность отправить английские войска не во Францию, а на Ближний Восток, в Африку, или в Малую Азию - туда, где лежали истинные интересы Лондона Кроме того, Англия вовсе не для того «втянула» Рим в войну, чтобы, решив свои дела с Австрией, он спокойно досиживал до конца войны, подобно Японии, бесстрастно наблюдая драку Германии и Антанты. Тем более, что в результате войны Британия была сильно ослаблена, и Италия, воспользовавшись этим, могла укрепить свои позиции в Средиземном море и на Ближнем Востоке, нанеся тем самым ущерб британским интересам. Поэтому необходимо было максимально ослабить Италию, чтобы в будущем крепче привязать ее к Британии. Россия занимала в этом вопросе промежуточную позицию - она не так кровно была заинтересована в объявлении войны Германии, как ее западные союзники.

В своей речи в Государственной Думе 9 февраля 1916 г. Сазонов много внимания уделял русско-итальянским отношениям. Лестно отозвавшись о действиях итальянских войск против австрийцев, Сазонов приветствовал установившееся русско-итальянское братство по оружию, предполагающее экономическое и политическое сближение»29. Необходимо отметить, что к этому времени Россия разместила в Италии военные заказы. В 19151917 г. было закуплено и заказано 1840 авиамоторов с запчастями (ю них 670 ФИАТ А-12)30, 300 авиационных шасси ФИАТ31,255 легковых автомобилей (общество Лачиа в Турине) , несколько сотен грузовиков (из них 465 общества Итала в Турине, 25 СПА 9С и 8Р,

З"? "Т/

ФИАТ \ш), прожекторное имущество ,7500 автомобильных шасси , 22052 призматических и 1130 галлилевских биноклей36, орудия «Ансальдо» и боеприпасы к ним, а также «закупило у Италии большое количество серы, для нужд военной промышленности. Италия получала из России хлеб, лес, пеньку, и другие виды сельскохозяйственных товаров»37. Укреплению русско-итальянского союза должна была служить поездка делегации Государственной Думы в Италию. Кроме того, для улучшения русско-итальянских отношений, а также для того, чтобы освобод иться от англо-французских «посредников», русское Министерство иностранных дел решило увеличить число консульских представителей и штатных консульств в Венеции и Милане. Это должно было служить увеличению русского влияния вИгалии.

Однако не все были довольны Римом. Несмотря на то, что официальная позиция была более, чем дружественной по отношению к Италии, «антантофилы» - российские либералы - были недовольны Италией. Деятельность итальянского правительства от мая до декабря 1915 г. подверглась яростным нападкам. В частности, октябрист Ковалевский заявил в феврале 1916 года: «Вина и упущения Италии представляются октябристам несравненно серьезнее. Последнее вызвало неудовольствие тем, что, воздержавшись от объявления войны Германии и не используя всех своих сил против Австрии, она упустила момент, когда могла вмешаться в Балканскую кампанию и сыграть решающую роль. Только быстрая решимость Италии объявить войну Германии и вступить в реальное единство со своими союзниками могла исправить ошибку, от которой немало зависел разгром Сербии и Черногории, рассчитывавших на поддержку Италии»38. Хотя, обвинения прошв Италии и не были лишены некоторой доли правды, все же сильно грешили против истины. Рассчитывая мощным ударом прорвать фронт и разгромить австрийские войска, Италия в течение одной кампании потеряла лучший, кадровый состав солдат и офицеров. Кампанию 1916 г. она начала с плохо обученным рядовым составом и практически без кадровых офицеров. В этом случае можно говорить о бездарности итальянского командования, но обвинять Италию в умышленном затягивании войны никоим образом нельзя. Вопрос об отказе от объявления войны Германии тоже далеко неоднозначен. Если Англия и Франция в случае объявления войны Вене фактически ничем не рисковали, то объявление Италией войны Германии повлекло бы за собой прибытие на Итальянский фронт германских войск, что сильно осложнило бы и без того плачевное положение Италии. Так, что затягивание объявления войны Германии не вполне красиво с точки зрения дипломатической, но вполне оправдано с точки зрения стратегической. Это прекрасно понимало русское правительство. В то же время русское правительство все же опасалось, что отказ от объявления войны, может привести в дальнейшем Рим к сотрудничеству с Берлином. Однако Министерство иностранных дел боялось, оказав давление на Рим, разрушил» наметившееся в ходе войны русско-итальянское сближение.

Другой болевой точкой был раздел турецкого наследства. Несмотря на то, что Великобритания подтвердила обладание Россией Константинополем и проливами, учитывая русско-итальянские разногласия в этом вопросе, требовалось расставить все точки над Милюков заявил: «Великая война должна давать великие завоевания: в ее результате должны быть выполнены наши исторические задачи. Нам нужен выход к свободному морю. Без этого мы не можем кончить войну»39. Даже правительственные парши консолидировались в этом вопросе с либералами. Марков 2-й заявил в своей речи 14 февраля 1916: «Надо до окончания войны точно определить с союзниками наши будущие завоевания: Черноморские проливы, Константинополь, Адрианополь и соответствующие области с Галлиполи и области, выходящие к Мраморному морю в Малой Азии; присоединить Галицию, Буковину, Угорскую Русь, Армению, Трапезунд, Северную Персию. Учредить совместное с союзниками владение святой землей»40. Однако, в отличие от либералов, правые разумно боялись подвоха вовсе не со стороны Рима, а со стороны Лондона Все же необходимость совместных действий с союзниками, заставила Россию оказать давление на Рим в вопросе объявления войны Германии. Гире писал в Петроград: «Предстоящий визит итальянских министров в Париж побуждает меня вновь высказать мнение о желательности воспользоваться их там пребыванием, для побуждения их принять более определенное положение относительно Германии. При всем том, я полагал бы желательным, чтобы представители великих держав, подписали союзный договор с Италией, вызвали ее на объяснение по поводу неисполнения ею до сих пор второго пункта договора, обязывающего ее воевать против всех наших врагов. Я опасаюсь, чтобы она не усмотрела в общем молчании в Париже по этому вопросу наше согласие с неисполнением ею ее обязательств»41. Франция была наиболее заинтересована в вовлечении Италии в войну против Германии. Особенно эта заинтересованность увеличилась в ходе верденских боев. Сазонов прекрасно понимал значение Франции, как союзника Петроград боялся оказать давление на Рим, но еще больше боялся вызвать раздражение Франции своей политикой. Сазонов в разговоре с итальянским послом прямо заявил о необходимости немедленного объявления войны Германии. После этого итальянское правительство осознало, что необходимо уступить, или, по крайней мере, сделать вид, дав формальное согласие на требования союзников. «Английский посол подтвердил мне разговор Асквига с Соннино. Он добавил, что Соннино просил Асквита не торопить его с объявлением войны Германии, которое несомненно состоится. Уже теперь правительство принимает против Германии такие меры, к которым оно не могло бы прибегнуть четыре месяца назад. При всем том, я продолжаю думать, что следует не прекращать настояний перед Италией, не прибегая, конечно, к каким-либо ультимативным приемам. В этом отношении горячо приветствую Ваши объяснения с итальянским послом»

Все же Италия не спешила с объявлением войны Германии. Извольский сообщал: «Бриан сказал мне, что во время пребывания в Париже итальянских министров он не преминул затронуть снова вопрос об отношении Италии к Германии. Итальянцы ответили, что объявление войны на практике не изменит положения, так, например, и сейчас в Адриатическом море флот принимает участие в действиях европейских судов против германских подводных лодок. Далее итальянское правительство опасается, что в случае объявления войны Италия подвергнется нападению со стороны Германии через Швейцарию, граница с которой совсем не защищена, к укреплению же этой границы принимаются меры. Наконец, Саландра и Соннино, видимо боятся, что война с Германией вызовет внутренние затруднения, в особенности на экономической почве. Бриан высказал мне, что это последнее соображение сохранит всю свою силу до тех пор, пока Италия не освободиться от финансовой зависимости, в которой она еще находится от Германии, и что поэтому здесь изучают способы к замене в Италии германских капиталов. При проезде через Париж Асквит сказал Бриану, что итальянские министры дали ему в Риме приблизительно тот же ответ. Со своей стороны, я считал, что не надо во время конференции затрагивать этого вопроса с итальянцами, которые были несколько обижены на нас вследствие замечания генерала Жилинского о ружьях»43. Было еще одно немаловажное обстоятельство, по которому итальянцы боялись объявить войну Германии уже в феврале-марте 1916: «Несмотря на уверения Соннино, что Саландра и он откладывают свой выезд в Париж до 25 марта лишь вследствие необходимости выяснить положение кабинета, думаю, что они желают выждать результатов Верден-ских боев, предполагая, что лишь по выяснении этих результатов союзники могут обстоятельно выработать план дальнейших действий. Вообще здесь с напряженным вниманием следят за развитием этих боев, могущих иметь серьезное влияние на настроение общественного мнения и на исход парламентского кризиса. Возможно, что в ситуации полного успеха французов само парламентское большинство склонится к немедленному объявлению войны Германии»44. В итоге то, что Италия в течение года не объявляла войну Германии можно объяснить несколькими причинами:

1. Наличие мощной прогерманской группировки в высших слоях итальянского общества Даже после вступления Италии в войну на стороне Антанты влияние этой группировки было очень сильным. Кроме того, необходимо отметить, что итальянские войска вели тяжелые бои с австрийцами, в результате чего, экономическое положение страны чрезвычайно ухудшилось. В случае же войны еще и с Германией экономика страны могла не выдержать и Италия пришла бы в этом случае к полному экономическому краху, следствием которого могла стать революция. Кроме того, значительная часть итальянских банкиров и промышленников, связанная с германским капиталом, была кровно заинтересована в том, чтобы Рим не объявлял войну Берлину. Боясь в этом случае потерять состояние, эта группировка делала все от нее зависящее, чтобы не допустить объявления войны.

2. Итальянский Генеральный штаб боялся непосредственного столкновения с германскими войсками. Италия вела тяжелую войну с Австро-Венгрией. Все усилия итальянцев, направленные на разгром противника не увенчались успехом. Германские войска были несравненно лучше обучены и вооружены, чем австрийские. Боевой дух мононациональной германской армии был значительно выше разношерстных австро-венгерских войск. Кадровый офицерский состав германской армии был на голову выше не только австрийского, но и итальянского. Появление германских войск на итальянском фронте сильно осложнило бы, и без того близкое к критическому, положение Италии. Кроме того, Германия могла нарушить нейтралитет Швейцарии, с такой же легкостью, как она нарушила нейтралитет Бельгии. Используя Швейцарию, как плацдарм, германские вооруженные силы могли легко прорвать итальянские позиции на неукрепленной итало-швейцарской границе и, расчленив итальянскую армию, разгромить ее по частям. Подобный оборот событий мог принести Риму капитуляцию, а вместе с ней - крушение всех надежд. Надо заметить, что Италия переоценивала силу Германии. В начале кампании 1915 г. итальянская армия имела 38 полносгью укомплектованных дивизий. К концу кампании «разгромленная итальянская армия уже не представляла серьезной угрозы для центрального блока»45. Однако Германия не могла бросить крупные силы против Италии. «Фалькенгайн отверг предложение Конрада о совместном наступлении австро-германских войск в Италии. По его расчетам для такой операции необходимо было не 9, как предполагал Конрад, а 25 германских дивизий, оснащенных достаточным количеством артиллерии, то есть все то, что имела Германия в резерве»46. Естественно, что пойти на такой риск «Германия не могла даже при максимальном результате операции - выводе Италии из войны. Операция улучшила бы положение Австро-Венгрии, но ни на шаг не приблизила цель войны ни на русском, ни на французском фронтах, и не сняла бы угрозу наступления Антанты в 1916 году. Фалькенгайн недвусмысленно дал понять Конраду, что наиболее весомый вклад в предстоящую кампанию союзница Германии могла внести, надежно обеспечив удержание оборонительных рубежей на Восточном фронте. Австрийский Генеральный штаб вынужден был на 1916 год готовить самостоятельную наступательную операцию против Италии, рассчитывая ударом из Трентино разгромить итальянскую армию и овладеть Ломбардией»47. Кроме того, германские подводные лодки могли блокировать итальянское побережье, до крайности осложнив, и без того бедственное положение Италии. Вступление Италии в войну против Германии объективно привело бы к еще большему ослаблению итальянских войск на долгое время. Этим в будущем могла воспользоваться Франция, чтобы укрепить свои позиции в Средиземноморье. Напротив, оттягивание Италией решения вопроса об объявлении войны Германии, с каждым днем все больше ослабляло Францию. Кроме того, имелось еще одно немаловажное обстоятельство: Италия не решалась на объявление войны до окончания Верденских боев. В случае, если бы Германии удалось разгромить Францию под Верденом исход войны был бы предрешен. Если Германия выиграла бы войну Риму куда легче было бы заключить мир с Австро-Венгрией, так и не объявив войны Германии. Соннино был уверен, что в этом случае Италия понадобится Берлину в качестве противовеса Франции и Великобритании на Средиземном море. Поэтому с военно-дипломатической точки зрения крайне неразумно было бы объявлять войну Германии, не зная исхода «верденской мясорубки».

Правительство Саландры на это не решилось. Однако, пришедший к власти 10 июня 1916 г. кабинет П. Бозелли был настроен решительнее. Значительную роль сыграл в этом срыв в очередной раз Антантой германских планов под Верденом. Уступая давлению со стороны союзников, Италия 16 августа 1916 г. объявила войну Германии. Следует заметить, что не последнюю роль в объявлении Римом войны Германии сыграло наступление Юго-Западного фронта, известное больше, как Брусиловский прорыв. В результате Брусиловско-ш прорыва Австро-Венгрия оказалась на грани разгрома и выхода из войны. Кроме того, прорыв Юго-Западного фронта означал коренной перелом в ходе войны в пользу Антанты. В то же время, русско-итальянские отношения развивались не совсем гладко. Между Римом и Петроградом опять встал пресловутый сербский вопрос. Его возникновение было связано с необходимостью оказания помощи сербской армии, находившейся в бедственном положении. В начале дело как будто бы пошло на лад. Извольский сообщал из Парижа: «Камбон сказал, что французское правительство предпримет все от него зависящие меры к скорейшему вывозу сербских войск, и посылке в Медую и Дураццо все имеющиеся в его распоряжении суда Французским послам в Лондоне и Риме предписано энергично настаивать на посылке туда английских и итальянских судов. Баррер телеграфирует из Рима, что Соннино сказал ему, что ввиду невозможности быстрой посадки на суда всего количество сербских войск в Медуе и Дураццо, он согласен на производство этой операции также и в Валоне; он согласен также либо погрузить сербских лошадей, либо купил, их у Сербии; вообще, по словам Камбона, итальянское правительство, по-видимому, начинает сознавать опасность для Италии превосходства австрийцев и проявлять большую склонность помогать сербам» . Бенкендорф со своей стороны сообщил Сазонову, что он поддерживает все шаги, предпринятые сербским правительством в Лондоне, и что английское правительство постоянно настаивает в Риме на оказании помощи сербской армии. Это было тем более важно, что «Россия не была готова к отправке в Сербию сколько-нибуд ь значительного количества войск»49. Итальянское правительство выразило английскому посланнику готовность принять некоторое количество беженцев на Липарских островах, а также согласилось на отправку сербских войск из Валоны на Корфу»50. Однако русское правительство считало, что мероприятия по эвакуации сербских войск необходимо провести как можно скорее. 16 января 1916 г. генерал Алексеев передал Сазонову предписание Николая П: «Самым энергичным образом указать союзникам, особенно Италии, на необходимость во что бы то ни стало спасти все части сербской армии, т.к. этого требуют и прямые интересы союзников - иметь в своем распоряжении для дальнейшей борьбы боевую силу сербской армии»51. Вскоре возник вопрос и об эвакуации черногорской армии. Вновь было решено обратиться к Риму. «В ответ на мое письмо Соннино сообщает мне, что он тотчас передал военному и морскому министру ходатайство черногорцев. Он спрашивает себя, куда их перевозить, т.к. на этот счет нет пока данных. Лично я полагал бы присоединить их эвакуацию к эвакуации сербов на Корфу. Необходимо принять по этому поводу немедленно какое-либо решение»52. Но русское правительство отчетливо видело нежелание Рима спасать сербскую армию. Под любым предлогом итальянцы старались оттянуть эвакуацию сербских войск. Даже те мероприятия, которые проводились, шли медленно, «провальными темпами». С каждым днем беспокойство русского правительства возрастало. Сазонов с отчаянием телеграфировал в Рим: «После падения Антивари и Дульцино положение сербской армии становится с часу на час все более отчаянным. Прошу вас по предмету этой телеграммы предпринять соответствующие шаги» . Русское посольство в Риме постоянно теребило итальянское правительство, призывая помочь сербам. Все усилия были тщетны. Посол в Риме Гире докладывал Сазонову: «Главной задачей является снабжение оставшихся в Черногории войск провиантом, в чем могла бы оказать содействие Италия своим флотом»54.0 том, как итальянцы выполнили просьбу русского правительства, красноречивее всего свидетельствует сообщение сербской миссии в Петрограде: «Итальянцы не желают пропускать наши войска в Валону, а рады отправить наши войска сухим путем через Албанию: Тепелени - Санга-Кваранта в Корфу. Таково же мнение и Эсад-Паши, и в этом смысле говорит и Соннино. Если же будут усвоены способ и путь, которые применяют итальянцы, то тогда наши войска не только не успеют в четырехмесячный срок дойти до Корфу, но с трудом дойдут 30 % из всего числа этой армии»55. Генерал Жилинский, сообщая очередные сведения об эвакуации сербов на Корфу, прибавляет: «Недоверие и недоброжелательство итальянцев к сербам не прекращается. Командующий в Валоне генерал Берготги приказал начальнику отряда в Фиери не пропускать сербскую кавалерийскую дивизию на южный берег реки Семени на пути в Валону»56. В итоге сербо-итальянские отношения обострились до предела. В действиях Италии Белград видел, прежде всего, желание максимально ослабить сербскую армию, для того, чтобы в будущем спокойно утвердиться на Балканах.

Глава сербской миссии сообщал Сазонову: «Комбинация с Италией разрушилась. Из всего того, что Италия сделала для нас в течение полугора месяцев, а именно в смысле снабжения нашей армии продовольствием и фуражом, и перевозки наших войск, у нас сложилось убеждение, что Италия не желает оказывать нам существенной поддержки, но напротив своими отлагательствами ведет к тому, что наши войска были уничтожены, подверглись капитуляции, и чтобы таким образом освободиться от мнимого противника в Албании и на Адриатическом море» . Россия также была недовольна действиями Рима. На вопрос Карлопи, что именно Россия думает о действиях Рима « барон Шиллинг ответил, что раз бесед а носит частный характер, то лично он не мог не заметить, что в деле спасения сербской армии роль Италии нельзя сравнить с ролью Франции. От Италии можно было ожидать более деятельного отношения к вопросу, который имел столь существенное значение, как для Сербии, так и для союзников в целом» . Кроме того, большую озабоченность вызывали действия итальянцев и в Черногории. «Черногория была формально независимым и наиболее дружественным Италии государством Балканского полуострова Маленькое княжество возникло в результате борьбы черногорского народа против австрийского господства Оно нуждалось в покровительстве более сильной державы, которая бы обезопасила его будущее от австрийских поползновений. Уже одно это сближало Черногорию с Италией. А после 1896 г. когда Виктор Эммануил женился на черногорской принцессе Елене, отношения между двумя государствами стали еще более дружественными»59. Еще в начале века было заключено соглашение, по которому итальянцы получали в Черногории те же права, что и черногорцы60. Италия стремилась создать в Черногории «аванпост» на Балканах, противопоставив ее русскому «форпосту» -Сербии. «Для устойчивости нового положения на Балканах, и для успеха наших экономических предприятий в Черногории, нам следует желать территориального усиления последней»61. Но со времени вступления Италии в войну, несмотря на родственную связь между черногорским и итальянским дворами, отношения между ними заметно испортились. Гире сообщал, что, возводя обвинения на Италию «черногорский наследник доказывал мне, что она желает уничтожения Черногории, и создания одной великой Сербии. С другой стороны, король высказал убеждения, что Австрия не стремится уничтожить Черногорию, а напротив сохранить ее в противовес Сербии, играя на антагонизме обоих сербских королевств. Мне кажется, что это имеет основания, но полагаю, что взглядам, приписываемым Австрии, сочувствуют и многие итальянцы. Они, однако, сознают, что соединение обоих королевств неминуемо, и мирятся с этим, хотя и без увлечения, во всяком случае. В настоящий момент, по крайней мере, вопрос о черногорской династии не имеет, по-видимому, серьезного значения для итальянцев» . Тем более что «в Петербурге отнюдь не собирались позволить укрепится в Черногории такой стране, как Италия» . В наметившемся сербо-черногорском споре Россия готова была поддержать Белград. Объединение Сербии и Черногории в одно государство, если и не было задумано в Петрограде, то, по крайней мере, воспринималось как акт неизбежный и полезный для дальнейшей экспансии России на Балканах. Итальянское правительство вовсе не желало появления большого славянского государства на Балканах в ближайшее время. Остро нуждаясь в России, как в союзнике, Рим считал не нужным в данный момент обострять отношения с Россией в этом вопросе. Гире сообщал Сазонову, что в разговоре с Соннино «на мой вопрос дал ли он полномочия на обсуждение в Париже положения, создавшегося в Черногории, он ответил, что понял бы такое предложение»64. В свою очередь, «король Черногории с негодованием отозвался об образе действий Италии, назвав его изменническим относительно Черногории и союзников и обвинив в том, что она довела черногорцев до голода, не озаботившись о доставке продовольствия»65. Однако, оценив позицию Рима, Петроград не спешил откликаться на черногорские жалобы. Министерство иностранных дел Россия считало, что по отношении к Риму в данный момент надо вести более сбалансированную политику. «Пашич предполагал затронуть в Риме вопрос о будущей судьбе Албании, но я дружески отсоветовал ему преждевременно поднимать щекотливые политические вопросы, способные лишь возбудить подозрения итальянцев без всякой пользы для общего дела»66.

Все же разногласия с Россией были не самым страшным явлением во внешней политике Италии той поры. Наиболее тяжелыми были франко-итальянские разногласия. Прежде всего, это касалось позиции Италии относительно объявления войны Германии. Париж был настроен крайне решительно и недружелюбно по отношению к Италии. Кроме того, французское правительство было недовольно отказом Рима от координации действий по военно-политическим вопросам. Дело в том, что кампании 1914-1915 г. страны Антанты вели, не имея единого общесоюзного стратегического плана. Каждый участник коалиции, преследуя свои собственные интересы, пытался обеспечить себе как можно больше преимуществ. К середине 1915 г. союзники стали сознавать невыгодность несогласованных действий, понимая, что переговоры по дипломатическим каналам, эпизодические встречи и совещания по военным вопросам недостаточно эффективны. Необходим был орган, который бы согласовывал действия союзных армий и направлял их к ед иной цели. Так возникла идея межсоюзнической конференции в Шатильи. Инициатива конференции принадлежала Франции. Однако, несмотря на заявления генерала Морафини о необходимости координации действий, Италия отрицательно относилась к любой попытке создать объединенное командование Антанты. «Камбон сказал мне, что предложение о созыве в Париже конференции для объединения действий союзников все еще встречает возражения со стороны римского кабинета Он прочел мне длинную телеграмму Бриана к Барреру, в коей предписывалось вновь применить все старания к тому, чтобы убедить Соннино в необходимости осуществить это предложение»67. Соннино считал, что в случае создания единого командования итальянские интересы могут быть подчинены общим интересам Антанты, и итальянские солдаты будут гибнуть за то, чтобы спасти Париж от немцев, либо Галицию от австрийцев. Данное обстоятельство, естественно вызвало недовольство французского правительства Сазонов констатировал: «мы очень жалеем, что итальянское правительство не идет навстречу усилиям французского правительства внести большую согласованность в действия союзников, и не можем согласиться с мнением Соннино о необходимости ограничиться органом лишь по стратегическим вопросам. События последнего времени доказали, насколько дипломатические вопросы тесно связаны с военными, и что промедления в обсуждении первых, столь же пагубны, сколь запоздание в решении вторых. Благоволите энергично поддержать перед министром иностранных дел настояние вашего французского товарища по указанному вопросу»68. Однако создание общего командования в любой момент могло «поставить притязания Италии в должные рамки». Т.о., все внимание сосредоточилось бы на ведении войны, а не на проведении в жизнь авантюр, способных в какой-то мере благоприятно отразится на стратегическом положении Италии, но крайне вредных для общего стратегического положения Антанты. Франция активизировала нажим на Рим, особо не разбираясь в средствах: «Вообще их образ действий по отношению к Италии оскорбляет здесь самолюбие и возбуждает обвинение, что Франция стремиться для вида играть роль Германии»69. Объективно создание объединенного командования было необходимо. Россия и Франция были солидарны между собой в этом вопросе. Но для того, чтобы добиться согласия Рима, необходимо было примирить итальянское правительство с Парижем. Сазонов писал Гирсу: «Считаю желательным, чтобы вы старались по возможности, сглаживать возникающие между Францией и Италией трения, могущие весьма вредно отразиться на общем деле союзников. Нападки французской печати и общественного мнения на Италию вполне оправдываются образом действий последней, встречающей осуждение и в России, как только Италия, наконец, отрешится от преследования исключительно своих личных целей, и примет более деятельное участие в общем деле, несомненно повсюду произойдет поворот в ее пользу. В вопросе о предложенных совещаниях в Париже, в случае дальнейшего отказа Соннино, России, Франции и Англии придется, вероятно, обойтись без итальянского представителя»70. Россия сделала все возможное, чтобы сгладить противоречия между Италией и Францией. Во-первых, любое трение между Парижем и Римом было на руку общему врагу. Во-вторых, Петроград стремился сохранить дружеские отношения и с Парижем, и с Римом, на случай послевоенного столкновения с Великобританией. Усилия русской дипломатии увенчались успехом. В феврале 1916 г. Извольский сообщал Сазонову: «Только что виделся с Брианом, который сказал мне, что он очень доволен своей поездкой в Рим. Итальянское правительство не отказалось от участия в дальнейших подобных конференциях, но каждый раз с определенной программой. Бриан сказал, что кабинет господина Саландры показался ему несколько боязливым. Из поездки на Итальянский фронт Бриан вынес впечатление, что Италия делает весьма напряженные военные усилия, пока ей приходится бороться с временными трудностями. Что касается участия ее в балканской войне, то оно выразилось лишь в согласованном с действиями союзников походе итальянцев из Валоны, на посылку же каких-либо войск в Салоники рассчитывать нельзя. По имеющимся у Бриана сведениям, пребывание его в Риме произвело в Германии тяжелое впечатление»71. Рим дал согласие на создание объединенного командования. «Соннино совсем свьжся с мыслью о необходимости образовать военную конференцию в Париже и о пользе совместной работы военных и дипломатических представительств. Разногласия обнаружились по поводу полномочий этих представительств, которые по понятиям Соннино не должны быть расширены. Полагаю, однако, что при некоторой доброй воле с обеих сторон и умелости Бриана возможно было сговориться и прийти к согласию» . Однако, этому решению способствовала не только нормализация отношений с Францией. Большое значение для итальянцев имели успехи русских войск на Кавказе и стабилизация русско-австрийского фронта. «После приезда Бриана и главным образом после взятия Эрзурума настроение в Италии сильно ободрилось. Здесь возлагают надежду в особенности на нас и поэтому наши успехи имеют решающее значение в глазах, как итальянского правительства, так и общественного мнения. Соннино неоднократно с живым интересом запрашивал меня, когда будем мы готовы к наступлению и какие военные меры предполагается предпринять. На предварительном военном совещании будет Порро, на конференции-Кадорна»73. В итоге на совещании в Шатильи в марте 1916 г. был выработан единый военный план кампании. По плану кампании, принятом 12 марта 1916 г., итальянская армия должна была предпринять наступление в Ломбардии с 15 июня 1916 г. Принятие единого плана кампании было серьезным шагом на пути к победе над общим врагом. Союзники, при этом не только смогли преодолеть «удельный сепаратизм» Италии, но привлечь ее к активной разработке плана на 1916 г. Огромное значение имела для Рима позиция России. Именно Петроград добился того, чтобы итальянские войска активно участвовали в приближающейся весенне-летней кампании. Прошедшие события показали, что к началу 1916 г. для Рима русско-итальянские отношения имели приоритетное значение. Италия стала ориентироваться на Россию, отойдя от Лондона С помощью России несколько нормализовались и франко-итальянские отношения. Рим и Париж, на время отложив свои амбиции вынуждены были сотрудничать. Россия приветствовала нормализацию франко-итальянских отношений: «На вопрос итальянского посла, какого мнения я о состоявшемся свидании итальянского и французского министров и военноначаль-ников, я ответил, что искренне приветствую все могущее содействовать более тесному сближению двух латинских народов, надеюсь, что в подтверждение установленных между Италией и ее союзниками полного единодушия Италия не замедлит объявить войну Германии»74. Италия, со своей стороны, стремилась убедить Париж в своем искреннем желании сотрудничать с Францией. Гире сообщал Сазонову: «Соннино сообщил мне, что Италия согласилась отказаться от юрисдикции в Марокко, при условии разрешения открывать итальянские школы в Марокко и применении к итальянцам в Марокко французского рабочего регламента о страховании. Этот регламент применен к итальянцам в Тунисе. Соннино добавил, что он стремится ликвидировать все спорные вопросы с Францией, не имеющие серьезного значения, но все же поддерживающие раздражение»75. 26 февраля (10 марта) 1916 г. было подписано франко-итальянское соглашение: об отказе Италии от капитуляции в Марокко; об организации итальянских школ в Марокко; о взаимной выдаче дезертиров во время войны.

В то же время нельзя сказать, что противоречия между Римом и Парижем были ликвидированы: они были лишь слегка затушеваны при помощи России. Однако, разногласия между обоими «латинскими» государствами готовы были вспыхнуть вновь, как только отношения двух «галльских сестер» коснулись ддной из болевых точек - Греции. Война, обострив франко-итальянское соперничество в Средиземном море, несколько сместило акценты в отношениях с Афинами. В конце 1915 - начале 1916 г. трения между Римом и Парижем возникли из-за необходимости занять Корфу войсками Антанты. «11 декабря 1915 г. генерал Сарайль заявил греческому правительству, что союзниками были предприняты меры по укреплению обороны Салоник»7б.От слов Париж быстро перешел к делу. «15 января 1916 г. французы высадились на Корфу. В январе французы и англичане заняли острова: Лемнос, Лесос, Самофракия, Аргосголи и другие»77. Посланник в Афинах Демидов сообщал: «Итальянский посланник доверительно сказал мне, что в Министерстве иностранных дел косятся на занятие французами Корфу, куда ныне переносится и сербское правительство. Он указывал в Риме на настоятельность высадки итальянского отряда на острове, ибо французы по его мнению с трудом очистят Корфу» . Подобные действия Парижа вызвали возмущение не только в Риме. В Афинах также недовольны были действиями Парижа. «Король Георг V в письме к премьер-министру Франции осуждал методы французской дипломатии в Греции»79. В результате «действий французских войск англо-греческие отношения улучшились, в противовес франко-греческим» . Демидов сообщал: «Итальянский посланник доверительно сообщил мне, что на аудиенции итальянского морского агента король лестно отозвался о поведении Италии, не пославшей войска на Корфу, и заявил, что Франция заняла Корфу, чтобы предупредить его занятие итальянцами. Итальянский посланник, не придавая значение словам короля, склонен подозревать французов в интриге. Он советует в Риме произвести итальянский десант на Корфу, считая такой способ лучший для поддержания откровенных отношений с Францией. Мне не удалось рассеять его крайнюю подозрительность, вероятно, разделяемую и некоторыми итальянскими кругами. Я сказал ему, что использование Корфу французами - временное, и что Италия имела возможность отнять у французов «предлог» высадки, если бы она в свое время не отказалась принять у себя сербов; итальянский посланник просил осторожно намекнуть французскому посланнику на это настроение» . Со своей стороны Соннино подтвердил эти сведения Гир-су. По его словам король Константин, принимая итальянского морского агента заявил, ему о полученном им от французов сообщении, что они заняли Корфу для предупреждения занятия еш итальянцами, которое привело бы к столкновению» . Столкновение франко-итальянских интересов в Средиземноморье могло сильно осложнить отношения Парижа и Рима. Несмотря на недовольство действиями французского правительства, Греция все же относилась к Парижу с большей симпатией, опасаясь Рима, как стратегического соперника. Тем не менее, Италия все же решила поправить свое положение в Средиземноморье. «Итальянский посланник заявил Скудилису, по поручению своего правительства, о решении направить небольшой отряд на Корфу в распоряжение итальянского посланника, для реорганизации с французами и англичанами сербской и черногорской армии. Скудилис ограничился принятием сообщения к сведению. Он относится весьма подозрительно к итальянскому выступлению, считая посылку итальянского отряда предлогом к вмешательству на

Корфу» . Греция сопротивлялась любой попытке усиления Италии в Средиземном море. После того, как итальянцы отправили на Корфу отряд, греческий парламент, общественность и военные, настроение которых тайно направлялось греческим правительством, выразили недовольство. Вскоре пришло сообщение о том, что итальянское правительство готово увеличить численность отряда на Корфу. Это вызвало бурное возмущение в греческом парламенте. Эллинисты резко осуждали действия Италии. Наиболее радикально настроенные из них, даже предлагали оказать вооруженное сопротивление Риму. То и дело вспоминали о Додеканезах. В воздухе повис вопрос: не намерена ли Италия вслед за Додеканезами оккупировать и Корфу. Однако, официальные Афины не стали выражать возмущение. Дав понять Риму, к чему могут привести его действия, греческое правительство не спешило вступать в открытый конфликт с Италией. «Греческий посланник, пытаясь дать объяснения Соннино по поводу инцидента в греческом парламенте, спросил, что следует делать далее. Министр ответил, что он высказал свою оценку случившегося и ничего более не требует, предоставляя Греции делать, что ей угодно. Он берет, однако, обратно свое заявление, что итальянский отряд на Корфу не будет увеличен, считая себя совсем свобод ным от всякого обязательства. Передавая мне этот разговор, Соннино сказал, что он не намерен усиливать отряд»84. Италия отступила, считая, что испортить в конец только что налаженные отношения с Францией, гораздо хуже, чем выиграть не столь значительный, «тактический» вопрос о Корфу. Греция, в свою очередь, не рискнула на открытую конфронтацию с Римом. Дело было не только в том, что Италия - член Антанты. В сложившихся обстоятельствах вражда с Италией - совсем не то же самое, что вражда с Антантой, тем более, что в этом случае Афины поддержала бы Франция. За спиной итальянского правительства стояла Россия, которая ни за что не дала бы возможности Греции усилиться за счет Италии. Ошошение к Афинам в Петрограде было, мягко говоря, настороженным. Прекрасно понимая, что Афины - форпост Франции, а главное, и Великобритании, на Средиземном море, Россия была вынуждена поддержать Рим, в противовес своим западным союзникам по Антанте.

Однако, объективно греко-итальянские отношения были далеки от нормализации. Прежде всего потому, что греки продолжали покушаться на «святая святых» итальянской дипломатии - на Албанию. «Соннино получил сведения от итальянского посланника в Афинах. Лично он полагает, что греки «всеми средствами желают отвлечь внимание Италии от южной Албании и Эпира»85. В то же время итальянская дипломатия не дремала. «Чтобы помешать свободе действий греческих войск в Албании, итальянский посланник заявил, что итальянским войскам надлежало занять некоторые пункты в местностях греческой оккупации, что до сих пор не было сделано. Тем не менее, если греческие власти не примут мер к устранению этой опасности, итальянское правительство не ручается»86. Греческое правительство уделяло большое внимание событиям в Албании. «Вчера, 7 марта, председатель совета министров заявил в палате депутатов, что итальянский отряд очистил местность, и что правительство имеет письменные заверения от итальянской миссии, что итальянским войскам указано не переходить черты греческой оккупации, признанной Италией. Министр иностранных дел высказал при этом уверенность, что «Северный Эпир в настоящем его разграниченном состоянии отныне неразделенная часть греческого королевсгва» . Однако, ни Греция, ни Италия не были готовы к открытой конфронтации. Рим старался найти компромисс. «Здешний посланник получит скоро от командующего оккупационным корпусом в Валоне обозначение некоторых пунктов на территории занятой Грецией, считаемых им необходимыми для обороньг. По получении этих данных итальянскому посланнику предписывается сделать соответствующее сообщение греческому правительству и попытаться склонить его на занятие этих пунктов»88. Албанский вопрос занимал особое место в системе итальянской дипломатии. В начале 1916 г. Албания подверглась угрозе австрийской оккупации. «12 марта 1916 г. на конференции представителей держав было решено, что итальянские войска в Албании, высадившееся еще в ноябре 1915 г.(2 дивизии), должны были держать противника под угрозой наступления» . Защита Албании на время заслонила перед итальянским правительством даже события на итало-австрийском фронте: «Вчера совет министров принципиально решил вопрос об усилении отряда, высаженного в Валоне. Соннино доверительно сообщил мне о своем пребывании у власти в зависимости от высадки в Албании отряда, достаточно сильного для защиты Валоны от неприятеля, т.к. потеря Валлоны произвела бы крайне неблагоприятное и удручающее впечатление в Италии. Лично он желал бы защитить Дураццо, но вследствие настроений военных должен был отказаться от этого»90. Сазонов прекрасно понимал не только настроения итальянского правительства, но и ту реальную помощь, которую Италия может оказать в борьбе против австрийских войск на Балканах. Русский министр иностранных дел писал Гирсу: «После отхода сербской армии из Албании, задача остановить австрийцев ляжет покамест на итальянцев и Эсада»91. Однако, русский посол был несколько взволнован тем, что «за последнее время между Эсадом и правительством установились, по словам Соннино хорошие отношения. Эсад спокоен по отношению к австрийцам, полагая, что их войска не так быстро дойдут до Дураццо. В случае их наступления Эсад уйдет в Дураццо, и Соннино не видит никаких препятствий к его переезду на Корфу с войсками, которые останутся верными ему»92. Позднее Гире вновь сообщил, что у Эсада с итальянцами установились «близкие отношения, и что итальянцы не верят его преданности сербам, «утверждая, что их временно сближает лишь общая ненависть к Австрии»93. В албанском вопросе Россия постоянно стояла на страже сербских интересов. Если греко-итальянские трения в Албании не могли серьезно повлиять на отношения двух стран, то сербо-итальянские легко могли привести их к разрыву. Исходя из этого, Рим стремился всячески демонстрировать свою дружбу с Сербией, тем более, что сербская армия не представляла в данный момент серьезной угрозы для итальянских интересов. Тем не менее, итальянское правительство использовало сложившуюся ситуацию, чтобы прочнее укрепиться в Албании. Петроград, естественно, понимал, что усиление позиций Италии в Восточной Адриатике не может идти на пользу сербским интересам. Необходимо было добиться ослабления итальянского влияния в Албании. Одним из средств сделать это было привлечение итальянцев к участию в операциях союзников в Салониках. Однако, Италия, стесненная боевыми действиями в Албании и на итальянском фронте, не желала воевать еще и в Салониках, тем более, что подобная операция могла заставить Грецию вступить в войну, а это было не в интересах Рима «Соннино не мог сообщить определенного решения, т.к. вопрос о посылке дивизии в Салоники не зависит от него одного, а подлежит еще обсуждению всего правительства Лично он считает, что Италия была вынуждена послать свои войска в Албанию и поэтому нельзя разбрасывать своих сил. Он понял бы еще посылку итальянской дивизии, если бы союзники намеревались ныне же начать оттуда наступательные действия; од нако такое действие не предполагается так скоро, а для обороны собрано, по видимому, уже достаточно сил. Итальянская дивизия была бы им мобилизована в Салониках в течение нескольких месяцев, т.к. она окажется, может быть, необходима на фронте. Кадорна в настоящее время думает будто бы исключительно о Карсо и жалуется, что его потери больными и раненными не пополняются достаточно быстро. Т.о. возражения Соннино казались более технической стороной вопроса Полагаю, что с целью побуждения итальянцев было бы крайне желательно, чтобы высший военный международный совет в Париже высказался по поводу этого вопроса с военной точки зрения»94. Извольский сообщал, что в связи с настоятельными просьбами генерала Саррайля французское правительство посылает в Салоники еще одну дивизию и кроме этого еще 6 тыс. человек, и Барреру предписано настаивать в Риме на посылке в Салоники хотя бы одной итальянской дивизии. Сазонов фазу же дал предписание Гирсу поддержать эти шаги французского посла в Риме. Генерал Жилинский, представитель Ставки при пггабе французского главнокомандующего, со своей стороны поддерживал предложения Франции: «французская Главная квартира очень озабочена усилением сил в Салониках и Албании, но находит возможным это только за счет итальянских войск и ведет переговоры о скорейшей высадке их в Валоне, дабы довести общую численность войск на полуострове до 500 тыс. человек»95. Извольский сообщал в Петроград: «По вопросу Салоникской экспедиции англичане уже не возражают более против мысли, что весной Салоники могут сделаться базой для наступательных действий. Этот последний вопрос должен, впрочем, быть рассмотрен на предстоящей конференции союзников в Париже. Остается добиться согласия Соннино. В случае окончательного отказа со стороны Соннино Бриан думает, что можно будет обойтись и без Италии» . В итоге подвернувшись франко - русскому давлению, Рим был вынужден направить в Салоники одну дивизию. В дальнейшем итальянцы довели свой экспедиционный корпус до 4 пехотных дивизий (около 100 тыс. человек)97.

Внезапная новость, полученная из Рима, заставила зашкаливать стрелки дипломатических барометров. Сазонов узнал, что Италия собирается заключить сепаратный мир с Веной: «Из секретного источника узнаю, что японский военно-морской агент в Риме донес своему правительству, что ввиду полного безденежья Италии можно ожидать в скором времени отставки Соннино и вступления Италии в переговоры об отдельном мире»98. Гире ответил немедленно: «Слух не лишен основания; но рано приходить, полагаю, к слишком быстрому заключению. Здесь замечается падение духа и усталость. Страдают не от безденежья, а от дороговизны угля. Англия не относится серьезно к этому жизненному для Италии вопросу. Не следовало бы останавливаться перед выдачей угля, даже с убытком. Сильное впечатление производит судьба Сербии и в особенности Черногории. Оно сильнее теперь, чем в начале, т.к. поняли, что вопрос серьезен для Италии, и что поздно идти на помощь. Некоторая часть общественного мнения винит в бездействии правительство, которое действительно менее прочно. Вообще же трудно рассчитывать на Италию при всех событиях. В самом кабинете некоторые члены начинают верить в непобедимость Германии. Саландра колеблется. Самые стойкие - Соннино и Мартино» . Действительно, неудачная кампания 1915 г. и большие потери, дороговизна, нехватка вооружения и стратегических материалов, недовольство среди рабочих и в армии могло привести к падению кабинета Саландры. В этом случае угроза сепаратного мира становилась более чем реальной. К концу 1915 г. итальянская армия имела 38 дивизий . Однако, к середине 1916 г. «разгромленная итальянская армия уже не представляла угрозы для центрального блока»101. В сложившихся условиях Россия стремилась сделать все от нее зависящее, чтобы сохранить Италию в рядах Антанты.

Прежде всего, было необходимо убедить Англию оказать экономическую помощь Риму. Сазонов писал Бенкендорфу: «По моим сведениям в Италии под влиянием дороговизны замечается возросшее недовольство войной, чем пользуются сторонники Германии для возбуждения умов против правительства Саландры. По мнению Гирса было бы весьма желательным, чтобы в Англии поняли опасность подобного настроения и постарались успокоить итальянцев, главным образом, путем облегчения снабжения углем, в котором ощущается наиболее острая нужда. Благоволите доверительно переговорить об этом с Греем и побудить принять его соответствующие меры»102. Со своей стороны Соннино поспешил успокоить Сазонова: «Соннино доверительно, частным образом, говорил мне сегод ня о внутреннем положении в Италии. Он допускает, однако, падение кабинета, но убежден, что этим не изменится внешняя политика Италии, и ее участие в войне. Он находит, что лично он был необходим, чтобы добиться объявления войны, но, что в настоящее время его присутствие у власти не так необходимо»103. Объективно говоря, несмотря на «усталость от войны» и экономические трудности Рим ни за что бы не пошел на заключение мира. Итальянская армия была сильно ослаблена и потеряла свой лучший кадровый состав. Однако, она не была полностью разгромлена и имела возможности к сопротивлению. Несмотря на военные неудачи, итальянское правительство было далеко от того, чтобы впадать в отчаяние. Наиболее влиятельный член правительства - министр иностранных дел Соннино был решительным сторонником продолжения войны. В случае сепаратного мира Италия теряла практически все: мир с Германским блоком лишал ее всех территорий, обещанных Антантой. С одной стороны, Австро-Венгрия ни за что не отдаст свои земли поверженной Италии. Англия, и особенно Франция и Россия, в свою очередь, не простят Риму «изменнического» сепаратного мира С другой стороны, в случае победы Германии, Берлин тоже не простит своей бывшей союзнице «измены», совершенной ей в 1915 году. Продолжение войны еще давало надежду на победу. Сепаратный мир делал все жертвы бессмысленными. Кроме того, Рим ожидал окончания «верденской мясорубки». В случае поражения Франции мир еще мог бы быть подписан. Однако, в феврале-марте 1916 г. Рим не мог на это решиться. Тем ценней для него была воешо-дипломатическая поддержка России. Из всех союзников, именно Россия отнеслась с наибольшим пониманием к итальянским проблемам, что нашло благоприятный отклик в Риме. Учитывая нынешнюю позицию Петрограда, итальянское правительство строило перспективы долгосрочного сотрудничества

Наивысшей точки своего развития в период первой мировой войны русско-итальянское сотрудничество достигло в период весны-лета 1916 года Кульминационным моментом стало наступление Юго-Западного фронта. Именно в этот период итальянцы связали все свои надежды с Россией. После непродолжительного затишья на Итальянском фронте итальянские войска стали готовиться к наступлению. Однако австрийское командование уже в который раз перехватило инициативу у противника Сконцентрировав в районе Треншно силы 3 и 11 армии (200 батальонов, 400 тыс. человек, 2 тыс. орудий, го них 283 тяжелых), фельдмаршал Конрад фон Гетцендорф 15 мая перешел в наступление. Командующий развернутой на этом направлении 1 итальянской армии (160 батальонов, 623 орудия, из них 36 тяжелых) 12, генерал Пекори Джиральди не принял должных мер для обороны. Более того, начальник итальянского Генерального штаба Луиджи Кадорна не верил в возможность австрийского наступления, т.к. австрийские войска находились под угрозой русского удара в Галиции. 13 июня противник прорвался к железнодорожной ветке на Падую угрожая коммуникациям итальянской армии. Сложившееся положение не на шутку встревожило Кадорну. Он обратился в Главную квартиру французской армии с просьбой повлиять на русское командование, чтобы заставить его ускорить наступление Юго-Западного фронта Вскоре итальянское командование само начало непосредственно обращаться в русскую Ставку с настойчивыми просьбами о помощи. Так, 10 мая 1916 г. генерал Порро просил находящегося в Риме русского полковника Энкеля, чтобы тот доложил от имени Кадорны Алексееву «усердную просьбу во имя общих интересов начать наступление русской армии»104. В тот же день начальник итальянской военной миссии полковник Ромеи по поручению Кадорны направил Алексееву аналогичное заявление. Еще более категорично эта просьба была направлена в телеграмме полковника Ромеи: «Итальянская Главная квартира самым энергичным образом настаивает на том, чтобы русская армия немедленно начала наступление на Австрийском фронте. Нынешнее затишье в действиях русской армии создает весьма серьезную опасность для союзников. Если энергичное наступление австрийцев продолжится, то не только будет исключена всякая возможность наступления Италии на Изонцо, но в недалеком будущем мы оставим эту линию. Если Россия будет продолжать настаивать на том, что она в настоящее время не может перейти в наступление, то необходимо, чтобы она, по крайней мере, теперь же произвела демонстративное наступление с целью удержать против себя силы Австрии и оттянуть те силы, которые находятся в пути на Итальянский фронт»105. Король Италии лично обратился к Николаю П с просьбой о помощи. Генерал Алексеев справедливо расценивал указанные просьбы, как результат растерянности высшего итальянского командования, отсутствие у него готовности своими вполне достаточными силами и средствами исправить положение. В то же время Алексеев недоумевал: «считая единственным путем к спасению переход в наступление русских войск, Рим не учитывал то обстоятельство, что даже в случае полного успеха наступления, Австро-Венгрия по условиям железнодорожных перевозок не могла значительно ослабить свои войска на Итальянском фронте». Тут генерал несколько лукавил - если австрийское командование и не снимет ни одного батальона с Итальянского фронта (в дальнейшем оказалось, что Австрия вынуждена была снять несколько дивизий), то уж явно не усилит его за счет сил из Галиции, что само по себе облегчит положение итальянцев. Тем не менее Алексеев вполне справедливо считал, что «на серьезную помощь Италии при проведении согласованных операций союзников, вообще не стоит полагаться»106. 7 (20) мая, то есть в самом начале австрийского наступления, когда его последствий еще нельзя было предвидеть, Ка-дорна прямо высказал союзным военным агентам соображения, что он не считает возможным осуществить установленное общим планом наступление на Изонцо. После понесенного от австрийцев поражения участие итальянских армий в запланированных операциях союзников вообще исключалось. «Кризис, внезапно надвинувшийся на итальянскую армию, спутал все расчеты»107. Алексеев считал, что немедленный переход русских войск в наступление мог бы привести к дальнейшему расстройству согласованных решений союзников: «Втягивать нас без надлежащей подготовки в немедленную атаку - значит обрекать наши действия на неудачу»108. Русские военные былипротив немедленного наступления. Однако, Министерство иностранных дел России торопило: необходимо как можно скорее помочь итальянцам, чтобы не испортить сложившихся благоприятных отношений. В итоге, учитывая пожелания Италии, наступление было начато раньше запланированного срока 4 июня 1916 г. началась знаменитая операция войск Юго-Западного фронта в Галиции, которая продолжалась 70 суток. «Замысел главнокомандующего, тщательная подготовка войск, твердое и непрерывное управление армиями, эффективное использование возможностей собственного фронта обеспечили успех боевых действий. Фронт противника был прорван на всю глубину, продвижение противника составило от 80 до 150 км. Противник понес большие потери: более миллиона убитых и раненных, 400 тыс. пленных; русские войска захватили 581 орудие, 1800 пулеметов, 450 бомбометов» . Наступление потрясло Австро-Венгрию, на долгое время лишив ее войска вести активные боевые действия. Брусиловский прорыв заставил австрийские войска приостановить наступление на Итальянском фронте, спас итальянскую армию от разгрома «Наступление, начатое в июне армией Брусилова, с целью облегчения давления австрийцев на итальянском фронте, имело полный успех»110. В первые же дни Брусиловскош прорыва под Ковель с Итальянского фронта были переброшены 29-я и 61-я пехотные дивизии111. Всего с Итальянского и Западноевропейского фронтов в Галицию было переброшено 30 пехотных и 3 кавалерийские дивизии Позднее Брусилов писал: «Я продолжал бои на фронте в той мере, которая оказывалась необходимой для сковывания возможно большего количества войск противника, косвенно помогая этим нашим союзникам - итальянцам и французам»112. Оценивая итоги операции, АА. Брусилов справедливо писал: «По сравнению с надеждами, возлагавшимися на этот фронт весной, его наступление превзошло все ожидания. Он выполнил данную ему задачу - спасти Италию от разгрома и выхода ее из войны»113. Наступление Юго-Западного фронта оказало благоприятное влияние на положение на Итальянском фронте, т.к. оно заставило австрийское командование начать переброску сил из Тренгино в Галицию, облегчив, таким образом, переход итальянцев в контрнаступление 16 июня. К 25 июля 1 армия достигла рубежей, оставленных в результате австрийского наступления. Успех русских войск в Галиции вдохновил итальянское командование на наступление в районе Горицы. Однако успехи итальянцев, достигнутые в результате наступления, имели чисто тактическое значение. Для итальянской армии важнее был моральный эффект удачной наступательной операции. С наступлением зимы активные боевые действия прекратились.

Вскоре после завершения Брусиловского прорыва в отношениях Рима и Петрограда появилась небольшая трещина Связана она была с необходимостью вовлечения в войну Румынии. Антанта по-прежнему безуспешно прилагала все усилия, чтобы вовлечь Румынию в войну. После Брусиловского наступления румынский кабинет министров уверовал в конечную победу Антанты. Брэтиану лично явился к Полклевскому с горячими поздравлениями. На сей раз инициатором переговоров выступило румынское правительство, русская сторона вновь начала колебаться. В политическом смысле выступление Румынии было очень важным. Оно укрепляло дух армий Антанты, и в то же время укрепляло пораженческие настроения в австрийской армии. Кроме морально-психологического эффекта был еще аспект дипломатический. Вступление Румынии объективно усиливало Италию. Сазонову были очень хорошо известны теплые отношения Рима и Бухареста. Несмотря на установившееся близкие отношения между Римом и Петроградом, Сазонов не мог не отдавать себе отчет, в том, что эти отношения «тактические», а не «стратегические». Рим, в свою очередь, прекрасно понимал, что кроме России, никто не может оказать Италии сколько-нибудь серьезной помощи в борьбе с Австро-Венгрией. Однако, после войны ситуация может измениться: столкновение Италии и Сербии на Балканах вполне вероятно. В этом случае Рим непременно обратится за помощью к извечной «защитнице демократии» - к Великобритании. А посему нет необходимости усиливать потенциального союзника Италии на Балканах - Румынию, за вступление в войну которой придется дорого платить. Русское правительство пришло к выводу, что румынское «выступление со стратегической точки зрения едва ли настолько важно, чтобы оправдать вознаграждение в политическом смысле, которое румыны неизбежно за него потребуют»114. И все же главную роль играли не дипломатические, а военные аспекты. Крайне низко оценивая боеспособность румынской армии (в отличие от болгарской), Ставка считала нейтралитет Румынии более выгодным в военном отношении, т.к. нейтральная Румыния прикрывала русскую границу на юге, а ее вступление в войну, по мнению начальника штаба Верховного главнокомандующего генерала М.В. Алексеева, не может ничего дать, кроме удлинения фронта, а, следовательно, ослабления русских войск115. Однако с точки зрения итальянских военных вступление Румынии было бы крайне желательно. По их мнению, румынская армия сможет оттянуть часть австрийских войск с Итальянского фронта. Кроме того, Рим считал, что после Брусиловского прорыва Австро-Венгрия уже не в силах сопротивляться, и готова развалиться в любой момент. Петроград продолжал придерживаться более осторожной позиции, демонстрируя, что «не стремиться вовлечь Румынию в войну»116, тем более, что «положение в Румынии становится столь серьезным, что необходимо безотлагательно принять меры к успокоению Брэтиану, относительно могущей угрожать Румынии со стороны Болгарии опасности» ш. Однако настойчивость союзников еще более усилилась после внезапного удаления С.Д. Сазонова с поста министра иностранных дел и назначения на этот пост Б.В. Штюрмера. 25 июля пришла телеграмма от президента Пуанкаре на имя Николая П, и царь дал соглашение на удовлетворение румынских требований. 27 августа 1916 г. румынский посланник в Вене вручил декларацию об объявлении войны Габсбургской империи. Сразу же Бухаресту объявили войну Германия, Болгария и Турция. Все же несмотря на разногласия «румынская проблема» не смогла испортил, русско-итальянских отношений.

Во время «румынской эпопеи» произошло событие, вызвавшее сильнейшую озабоченность итальянского правительства - отставка министра иностранных дел С.Д Сазонова. Смена руководства внешней политикой зачастую воспринимается как смена внешнеполитического курса страны. Кроме того, назначенный на место Сазонова Штюрмер слыл сторонником сепаратного мира. В Риме прекрасно понимали, что сепаратный мир России с Германским блоком - катастрофа для Италии. Без поддержки Русского фронта итальянская армия могла продержаться месяц, от силы - два. Между тем отставка Сазонова была вызвана не желанием заключить сепаратный мир, а скорее искоренить в Министерстве иностранных дел дух «англофильства». Сазонов нередко подвергался нападению со стороны «правых»: «Вместо того, чтобы воспользоваться благоприятным стечением политических об

-J 1 о стоятельств, Сазонов продолжал капитулировать перед Англией» . Александра Федоровна недовольная политической линией министра иностранных дел писала мужу: «Хотелось бы, чтобы ты нашел подходящего преемника Сазонову, чтоб на нас не «нашла» Англия, и мы могли быть твердыми при окончании обсуждения вопроса о мире»119. Данная точка зрения по отношению к Великобритании не только имела право на жизнь, но была глубоко рациональной. «Т.к. с ослаблением Германии единственною сильною державой на всем континенте останется Россия, то английские стратеги начнут с такою же спокойною совестью устанавливать balance of power против России, с какой они устанавливали его против Испании, Франции и Германии», т.е. «приступят к образованию против нас коалиции с целью постепенного оттеснения нас не только от Балтийского и Черного морей, но со стороны Кавказа, Китая»120. Англия к исходу вооруженной борьбы желала видеть своих главных партнеров значительно ослабленными, дабы иметь за собой решающее слово в делах послевоенного мирного урегулирования. Щедрые на похвалу в адрес «доблестных русских солдат», англичане весьма экономно расходовали собственные полки и дивизии. Основная тяжесть борьбы с противником в течение 1914-1916 годов легла на плечи России и Франции. Достаточно сказать, что лишь к середине 1916 г., то есть через два года после начала кровопролитных сражений, англичане закончили создание многочисленной хорошо оснащенной армии, насчитывающей около 3,5 млн. человек, способной решать серьезные стратегические задачи. Правда, ряд английских политических деятелей уже в 1914 г. сделал заявления о своей, якобы, не заинтересованности в войне. «Никто из британских политических деятелей не настаивал на распространении Британской империи, как на цели желанной самой по себе»121.

Сазонов будто бы «сам вообразил, что Британия возьмет германские колонии» . Однако Ллойд Джордж был более откровенен «Британия намерена в виде условий мира сохранить свои завоевания в Германской колониальной империи» Англичане «не намерены возвращать Германии после войны захваченные ими территории»123. Поэтому о послевоенной стабильности в русско-английских отношениях не могло быть и речи. Так, что отставку Сазонова можно рассматривать, прежде всего, как отход России от проанглийской ориентации, и подготовку к будущей неизбежной борьбе с Великобританией, но вовсе не как ориентацию на сепаратный мир с Германией. «Не было найдено ни одного компрометирующего документа, доказывающего, что она (императрица) или император когда-либо замышляли заключить сепаратный мир с Германией»124. Предвидя эту борьбу, России необходимо было укрепить свои позиции не только на Балканах, но и в Средиземном море, а по сему сотрудничество с Римом становилось задачей первостепенной важности. Итак, 7 июля 1916 г. Сазонов был уволен в отставку. Его место занял Штюрмер, занимавший к этому времени пост премьер-министра. Штюрмер слыл германофилом и сторонником сепаратного мира. Николай П считал Штюрмера политиком более напористым, способным дать отпор английским притязаниям. Однако «Штюрмер был настолько непопулярен, что многие из наиболее независимых министров не пожелали связывать свою деятельность с его именем и стали постепенно уходить из кабинета министров» . Если сам отход от «проанглийской» ориентации следует считать верным, то назначение Штюрмера министром иностранных дел - явная ошибка царя. Произошли и другие кадровые перестановки. Был уволен со своего поста и назначен сенатором товарищ министра иностранных дел В А. Арцимович, и вместо него назначен А А. Половцев. По словам Штюрмера, отставка Арцимовича была вызвана тем, что в свое время он служил в Берлине, и поэтому «существовало опасение, что он был расположен к Германии более чем желательно». Сменивший же его Половцев, занимавший до этого должность чиновника для особых поручений при Сазонове, напротив был известен своими проанглийскими настроениями. Но это была лишь ширма: Россия готовилась дать Лондону бой в будущем, пока же надо было сохранить дружеское выражение лица Произошли кадровые перестановки и в заграничном аппарате. Вместо CA Полклевскош посланником в Бухарест по рекомендации Ставки был назначен генерал Мосолов.

В России решение о смене министра иностранных дел явилось для многих неожиданностью. Либеральные деятели сожалели об уходе Сазонова, т.к. это могло испортить отношения с союзниками, особенно с Великобританией. «Правые» были наоборот настроены решительно. «Новое время», недовольное тем, что отставка Сазонова «была встречена русской печатью с чувством глубокого сожаления», считало более уместным «скорбеть не о том, что он ушел, а о том, что он не ушел много раньше, хотя бы на другой день после своего дебюта в Потсдаме» . Газета выступила с развернутой критикой Сазонова Газета считала, что уже начало его деятельности в качестве министра иностранных дел было неудачным: тогда было необходимо добиться прекращения или, по крайней мере, ослабления напряженности в русско-германских отношениях. «Задача бесспорно труд ная, ибо к этому времени широкие планы Германии созрели и нимало не скрывались. Она решила завладеть Малой Азией и путями в эту обетованную землю, проходящими через Сербию, Турцию, Болгарию». Для успешной реализации поставленной перед Сазоновым задачи, требовался «крупный дипломатический талант», а главное - отчетливое понимание создавшегося положения. Сазонову же «не доставало ни того, ни другого, и поэтому с лежавшей на нем задачей он не справился. Вместо замед ления победоносного шествия Германии на Восток во фланг России, молодой русский министр всемерно облегчил и ускорил его тем, что открыл Германии возможность сооружения Багдадской железной дороги, которая явилась главным путем и орудием немецкого внедрения в тело Турции»127, со всеми вытекающими плачевными для России последствиями. Извольский, а также английская и французская дипломатия все это предвидела Сазонов же упустил все это из виду, что было его крупнейшим просчетом. Не на высоте оказалась и англо-французская дипломатия, но главный трех лежит на Сазонове, не противодействовавшего сооружению Багдадской линии. Потсдамская встреча Сазонова в пять слов устранила для Германии все препятствия». Открытие же багдадской дороги французскому и английскому денежному рынку дало Германии возможность расширить свои металлургические заводы, которые теперь дают военную продукцию для Германии и ее союзников. Газета «Московские ведомости» также укоряла Сазонова в том, что «предпринятые им в свое время попытки сближения с Германией, едва не стоили России потери персидского рынка». (Обвиняли Сазонова и в недооценке для России союза с Францией). После неудач франко-русского союза в марокканском и боснийском кризисах «у нас, видимо потеряли веру в его реальную цену. Несостоятельность такой политики обнаружилась скоро»128. В такой же чрезмерной уступчивости обвиняли министра и другие газеты правого толка. Они считали, что и в войну Россия была втянута, главным образом, по вине Сазонова. «Искусство дипломатии заключается в поддержании мира. А коль скоро такая мирная страна, как Россия вынуждена воевать, значит, дипломатия никуда не годна»129. Та же газета позднее писала: «От дипломатии требуется не героизм, а тонкое искусство, змеиный ум. Этих-то талантов у господина Сазонова и не оказалось» . Но более всего Сазонова осуждали за «балканскую трагедию», за развал балканского союза и балканские войны, закончившееся печальным для русской политики Бухарестским миром, в результате чего престиж России пострадал и «Сазонов оказался в положении курицы высидевшем утенка»131. Явно «сплоховал Сазонов и в дни июльского кризиса 1914 г., не сумев убедить английское правительство сделать заявление о том, что если Германия нападет на Россию и Францию, то Англия выступит на стороне последних. Такое заявление охладило бы воинственный пыл Вильгельма Но, увы, этого, к сожалению, не произошло» . Справедливости ради надо отметить, что Сазонов во многих случаях не мог преодолеть давления со стороны Лондона, хотя бы в вопросе о вступлении в войну Италии. Однако, несомненно, он был политиком более тонким, чем его предшественник - Извольский. Сазонову досталось тяжелое наследство, но он, по мере возможности, пытался проводить политику во имя национальных интересов России, до последнего момента пытался предотвратить уже неизбежную войну. Однако под влиянием ряда субъективных и объективных обстоятельств Сазонов не смог раскрыться до конца как государственный деятель, а в силу своего характера не смог противостоять давлению со стороны Извольского. Сергей Дмитриевич не был «антантофилом», но под влиянием объективных обстоятельств и Извольского не смог противостоять Британии на мировой арене. Отставка Сазонова воспринята за границей неоднозначно. Наибольшее беспокойство выразила Англия. Бьюкенен просил Николая П «оставить Сазонова на его посту, т.к. его отставка может серьезно осложнить русско-английские отношения» . Демонсгрируя свое негативное отношение к отставке Сазонова, Грей направил ему приветствие с выражением сочувствия и сожаления. «Дейли телеграф» писала в эти дни: «Отставка Сазонова вызывает искреннее сожаление. Он был чрезвычайно талантливым министром. Его авторитет и влияние были весьма полезны в деле упрочнения дружественных отношений между Лондоном и Петроградом»134. Париж также выразил сожаление по поводу отставки Сазонова.

С меньшим огорчением, чем в Англии и Франции отставка Сазонова была встречена в Италии, хотя и там отдельные органы печати выражали искреннее сожаление об окончании его министерской карьеры, отдавая должное его заслугам перед Италией в деле ее сближения с Россией. Корреспондент «Русского слова» Александр Амфитеатров сообщал из Генуи 13 июля: «На долю министра, уходящего в отставку, редко выпадает столь единодушный хор похвал, какие выпали в Италии на долю С.Д. Сазонова Все органы политической печати без различия направлений говорят о нем, как о верном друге и союзнике Италии, как о создателе ее сближения с Россией, начало которому было положено свиданием в

Раккониджи» . Не задерживая долго внимания на причинах происшедших в Петрограде перестановок, итальянская пресса с самого начала сконцентрировала свое внимание на том, в какой мере смена министра иностранных дел отразится на общем направлении русской внешней политики, как поведет себя ее новый «немецкий» министр, тем более что и в Италии остро стояла проблема борьбы с германским засильем. Тот же Амфитеатров уведомлял: «Выражая свои сожаления об отставке С.Д. Сазонова, печать в то же время выражает надежду и даже уверенность, что преемник уходящего министра неуклонно пойдет его дорогой и что никаких сюрпризов с этой стороны ждать не приходится. В подтверждение тому приводят речь Б.В. Штюрмера в Думе, когда он категорически заявил, что единственной целью России в настоящее время является объединение всех сил для достижения решительной и полной победы»136. Отвергнув официальную версию о пошатнувшемся здоровье, как причине отставки, итальянская печать с удовлетворением констатировала, что причины лежат не в каких-либо разногласиях в верхах по вопросам внешней политики и союзнических отношений, а в характере внутриполитической ситуации в России - значит нет оснований для особых волнений. Газета «Resto del carmino» считала, что уход русского министра иностранных дел не был неожиданным: уже дважды речь заходила об отставке Сазонова, но в обоих случаях он оставался на своем посту благодаря ясно выраженной воле монарха И теперь, когда это произошло, нет поводов пессимистически смотреть на вещи. Политика России останется в прежнем благоприятном русле. «Преемник Сазонова, несмотря на свою немецкую фамилию, не только обнаружил себя сторонником ярко антигерманской политики, но и высказал чувство такта и мягкость, совершенно несовместимые с теми намерениями, которые ему приписываются. Однако Штюрмер является величиной, совершенно неизвестной для европейского общества Тем не менее, оно с доверием ожидает его первых шагов»137. В свою очередь, близкая к правительству газета «Tribuna», поместила сообщение, что «политических кругах уход Сазонова вызвал большое огорчение, т.к. его политика за все время вооруженного конфликта отличалась величайшей прямолинейностью и твердостью. Он был одним из наиболее деятельных орудий этой политики, нацеленной на ведение войны до победного конца Штюрмер, вступивший на пост министра иностранных дел, является человеком большой энергии. Он принадлежит к консервативным элементам, которые стремятся к возможно большему сосредоточению в руках правительства всей деятельности государства и всей ответственности за нее. Если это обстоятельство и может беспокоить русскую демократию, то для союзников оно является только гарантией наиболее энергичного ведения войны» . Туринская газета «Gaseta dell popolo» писала об этом несколько иначе: «Штюрмер, вступивший на пост министра иностранных дел - бюрократ, тогда как Сазонов был дипломатом и имел более широкие и подходящие к данному моменту взгляды». Но и она уверенно заявляла, что новый министр иностранных дел не сможет изменить внешнеполитической ориентации России, т.к. он сам был председателем кабинета, членом которого был Сазонов. «В столичных кругах полагают: причины ухода Сазонова следует искать в условиях внутренней политики; Сазонов отличался либерализмом и поддерживал в совете министров крайне демократические планы по отношению к подвластным России народам. Штюрмер же, происходивший из бюрократической среды, отличается чисто военной дисциплиной, придерживается по отношению к этим народам точки зрения русской консервативной партии. Это и явилось причиной его назначения на место Сазонова»139. Миланская «Avantí», вышедшая 15 июля, отрицательно отзывалась как о Штюрмере, так и о Сазонове. Впрочем, левая газета не жаловала и своих собственных министров. Генуэзская «Caffaro» объясняла отставку не плохим состоянием здоровья, а причинами внешнеполитическими: Тем, что он занимал непримиримую позицию по отношению к притязаниям Румынии. «Carrière délia sera» сообщала: «из достоверного источника корреспонденту стало известно, что в ближайшее время должен был быть обнародован указ, определяющий основы будущего строя Польши. По словам корреспондента, проектируемый акт предусматривал введение польской автономии и содержал в себе развитие идей, возвещенных в манифесте бывшего верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича и в заявлении Горемыкина, сделанном на заседании Думы 19 июля 1915 года О предстоящей публикации акта велись разговоры еще до отставки Сазонова»140. В общем, в официальных и деловых кругах Италии вполне уверовали в неизменность внешнеполитического курса России. Происшедшие перемены даже стали поводом напомнить о возможности и необходимости дальнейшего сближения между двумя странами. Гире информировал Министерство иностранных дел о все более определяющемся стремлении итальянцев завязать с Россией прочные экономические связи. Итальянские правящие круги стремятся к установлению более тесных контактов с Россией. Гире со своей стороны считал желательным привлечь Италию к сотрудничеству. В этой связи он отмечал: «прибытие в Италию минувшей весной делегации Государственной Думы, было сочтено итальянцами за событие исключительной важности»141. Этим обстоятельством следовало воспользоваться. В Петрограде к соображениям посла новый министр иностранных дел отнесся положительно. Тенденция к сближению России и Италии получает дальнейшее развитие, прежде всего по политической линии. В частности, в Россию был направлен со специальной миссией князь С. Боргезе, которому предстояло нащупать возможность установления более тесных контактов между римским кабинетом и русским правительством в политике на Балканах и в Восточном Средиземноморье.

В то же время, 10 июля Штюрмер направил телеграммы министрам иностранных дел Великобритании, Италии и Франции, в которых уведомлял о том, что высочайшим повелением на него возложено руководство Министерством иностранных дел. Наиболее теплой и сердечной была телеграмма министру иностранных дел Франции Бриану. Штюрмер заверил его, что он «счастлив сотрудничать с его превосходительством в деле дальнейшего укрепления давних уз дружбы и союза, которые нерасторжимо объединяют обе страны, и продолжать совместно решать велшую задачу, стоящую перед ними в сложившихся серьезных обстоятельствах» . В несколько более сдержанных выражениях была составлена телеграмма Грею. Штюрмер обещал свое сотрудничество в деле укрепления дружбы и союза, столь счастливо установившихся между Великобританией и Россией. Барону Соннино еще скромнее: сотрудничество в развитии добрых отношений между двумя странами. Уже с первых шагов стала ясна будущая внешнеполитическая доктрина России: тесное сотрудничество с Францией, с целью сохранить русско-французский союз и использовать его для ограждения интересов двух стран от возможных посягательств Англии. Министру иностранных дел Италии дали ясно понять: будущее двух государств зависит от того, какую позицию займет Рим по отношению к Лондону, и от того, сможет ли он преодолеть свои противоречия с Францией. Од нако, Соннино, несомненно, рассчитывал на развитие дружественных отношений с Петроградом, хотя и понял, что со Штюрмером прийти к согласию будет гораздо сложнее, чем с Сазоновым. Здесь не ограничишься пустыми обещаниями и дипломатическими формулировками. Здесь необходимо было идти на уступки и уступки серьезные. Возможность заключения Россией сепаратного мира, по-прежнему будоражила голову итальянского министра иностранных дел. Именно в период пребывания Штюрмера во главе царского кабинета и внешнеполитического ведомства получила распространение легенда о подготовке сепаратного мира между Россией и Германией. Этому, в значительной степени, способствовала немецкая фамилия министра иностранных дел. В действительности же Штюрмер воспринял тот курс, который проводился его предшественниками с некоторыми незначительными изменениями «тактического» характера (если не считать более осторожного настроения по отношению к Англии). Новый министр как мог, спешил успокоить союзников: «Что же касается предположений о возможности заключения Россией отдельного мира, то после принятых нами на себя перед союзниками обязательств и ввиду неоднократно уже заявленного твердого намерения как императорского правительства, так и русского общества довести войну до благоприятного нами окончания, означенное предположение представляется мне смешным и требует с вашей стороны самого решительного отпора»143. Бьюкенен писал о Штюрмере: «Как реакционер с германофильскими симпатиями, Штюрмер никогда не сочувствовал идее союза с демократическими правительствами Запада, опасаясь, что он может стать каналом, по которому либеральные идеи будут проникать в Россию. Од нако он был слишком хитер, для того, чтобы защищать мысль о сепаратном мире с

Германией. Такого совета, как он знал, никогда не снесли бы ни император, ни императрица, и они, наверняка, стоили бы ему портфеля. Поэтому он тщательно скрывал свои германофильские симпатии»144.

В то же время, Рим, как, впрочем, Лондон и Париж беспокоил вопрос не столько о сепаратном мире, сколько вопрос о конечной цели войны с Германией и, особенно, с Австро-Венгрией: не окажется ли ранее согласованный с союзниками курс, менее жестким, чем намечалось, и не придется ли корректировать планы в сторону сокращения притязаний. Впрочем, в этом вопросе опасения Италии были напрасны. Если но отношению к Германии, Россия еще шпала какие-либо надежды на будущее, считая необходимым не ослаблять ее максимально, то она не менее сильно желала уничтожения или, по крайней мере, максимально возможного ослабления Австро-Венгрии. Если Россия и потребовала бы сокращения итальянских притязаний, то не из «любви» к Австро-Венгрии, а в пользу Сербии, учитывая ее национальные интересы. В этой связи более оправданы были опасения Рима относительно возможности проведения более жесткой по отношению к нему линии русского правительства, на чем уже давно настаивали «правые» политические круги России, требовавшие от Италии более активного ведения войны. В этом смысле Сазонов зарекомендовал себя, хотя и не совсем сговорчивым, но зато испытанным сторонником русско-итальянского сближения, или, по крайней мере, он был противником открытой конфронтации с Римом. Его приемник представлялся барону Соннино фигурой, мягко говоря, менее сговорчивой. Сам Шпормер нередко говорил в близком кругу: «Нужно сократить аппетиты союзников, потому что они слишком много от нас требуют»145.

В свою очередь, в России далеко не всегда были уверены, что Италия не клюнет на австро-германскую приманку, и не пойдет на сепаратный мир с ними. За Италию побаивался и Лондон. Действительно, из четырех держав Антанты, именно Италия ввиду военных неудач и тяжелого финансово-экономического положения ближе всех стояла к заключению сепаратного мира Серьезные разговоры об этом циркулировали в Риме еще в конце 1915 года С другой стороны Рим опасался, что Франция может пойти на сепаратный мир с Германией, если та вернет ей Эльзас и Лотарингию. Однако сепаратный мир Германского блока с Россией все равно пугал Италию гораздо больше. К этому итальянский кабинет министров подталкивали соображения стратегического характера В январе 1917 г. у Антанты имелось 425 дивизий прошв 331 дивизии Германского блока, то есть на 94 дивизии больше. Общая численность ее вооруженных сил - 27 млн. человек прошв 10 млн. у противника146. При этом на Восточном фронте было сосредоточено более 3/5 австрийских и 2/5 германских дивизий, причем германское командование вынуждено было постоянно увеличивать эту пропорцию. (Надо заметить, что при этом на французском фронте австрийских войск практически не было совсем). В ноябре 1916 г. Россия держала на фронте 202 дивизии: 187 на Австро-германском и 15 на Кавказском. В результате намеченной на зиму 1916/1917 годов реорганизации русской армии (реформа Гурко), в кампании 1917 г. за счет новых формирований, а также за счет перевода четырех батальонных полков на трех батальонный состав должно было быть сформировано 76 новых дивизий (каждая по 4 попка). Всего Т.о. русская армия должна была насчитывать 278 дивизий, что значительно превышало количество дивизий союзных армий вместе взятых147. Од нако вскоре итальянскому правительству пришлось опасаться заключения уже не мифического, а реального сепаратного мира. Но инициатива уже исходила не от России.

Два с лишним года военных действий с августа 1914 по январь 1917 не принесли, на первый взгляд, решающего перевеса ни той, ни другой стороне. Казалось, что военные успехи Германского блока больше, чем у Антанты. Германия заняла всю Бельгию и значительную часть Франции, Польшу, значительную часть Прибалтики и Белоруссии, разгромила Сербию и Румынию. Всему этому Антанта могла противопоставить победу на Марне и под Верденом, Брусиловский прорыв и русские победы над турками в Закавказье. Несмотря на то, что на море господствовал английский флот, ему не удалось разгромить основные силы немецкого. Территориальные захваты Антанты далеко уступали по своим размерам и значению германским захватам. Но Антанте удалось сорвать германский стратегический план блицкрига. Несомненно, то, что Германия была лучше подготовлена к войне. Но у Антанты было больше экономических, материальных и людских ресурсов. Сорвав план Шлиффена и затянув войну, Антанта обеспечила себе время для мобилизации своих потенциально превосходящих сил, догнали Германию по своей военной подготовке и свели на нет, тем самым, главное ее преимущество. Хотя в конце 1916 г. еще не было ясно окончательно «чья возьмет», однако Германия и, особенно, Австро-Венгрия стали чувствовать, что необходимо скорее окончить войну. Отсюда попытки завязать переговоры о мире общем, или сепаратном. Несмотря на военные успехи германских войск, война затягивалась. А в войне на истощение победа неизбежно была на стороне Антанты. Германия зондировала почву насчет сепаратного мира с Россией. Однако, как отмечалось выше, Россия вовсе не желала заключать сепаратный мир. Кроме того, германское правительство само нанесло удар собственным замыслам: 5 ноября 1916 г. Германия и Австро-Венгрия издали декларацию о создании независимой Польши, но только го польских губерний, отвоеванных у России. Николай П был весьма раздражен этим актом. Русское правительство объявило, что считает декларацию недействительной. В то же время в кругах либеральной буржуазии росла оппозиция правительству. В Государственной Думе Шпормеру не позволили говорить и заставили покинуть трибуну. 1 (14) ноября Милюков совершенно необоснованно обвинил в Думе Штюрмера в измене. Не оперируя никакими фактами, и не приводя серьезных доказательств, лидер кадетов высказал мысли созвучные с мнением английского правительства Николай П вынужден был уволить Штюрмера На посту министра иностранных дел его заменил Покровский, а в качестве главы правительства Трепов. Надо отметить, что в данной ситуации деятельность кадетов объективно разрушала существующий строй, приближала революцию и играла на руку врагам России. Понимая, что сепаратного мира с Россией не будет, 12 декабря 1916 г. германское правительство обратилось к правительствам нейтральных держав. В своей ноте оно выражало готовность немедленно приступить к мирным переговорам. «Предложение, которое центральные державы предоставят при этих переговорах и которое будет направлено к тому, чтобы обеспечить существование, честь и свободу развития их народов, может явиться, по их убеждению, подходящей основой для восстановления длительного мира»148. Германия преследовала две цели: во-первых, если переговоры не состояться или проваляться то вину за продолжение войны можно будет переложить на государства Антанты. Во-вторых, в случае переговоров можно было попробовать заключить сепаратный мир с Россией или Италией, а может быть и с Россией, и с Италией. Но дипломатия Антанты разгадала игру Берлина На другой день после того, как стала известна германская нота, французский министр иностранных дел Бриан охарактеризовал ее как попытку внести раскол в ряды союзников. Решено было отвергнуть германскую ноту. Ответ последовал 30 декабря 1916 года Он гласил, что мир невозможен «до тех пор, пока не обеспечено восстановление нарушенных прав и свобод, признание принципа наций и свободного существования малых государств»149. Разумелось возвращение Эльзаса и Лотарингии, восстановление Сербии и Румынии, ликвидация Австро-Венгрии и Османской империи, что было совершенно неприемлемо для Германии. Однако, в отличие от Англии и Франции, Италия была заинтересована в скорейшем заключении мира «Что касается итальянского посла маркиза Карлопи, то мои переговоры с ним о возможной общей мирной конференции приняли другой оборот. Он первым пришел ко мне в посольство и просил передать в Петроград, о готовности Италии пойти на мирные переговоры. Я ему обещал это сделать и, действительно, пользуясь содействием военного агента, который имел шифр для сношений с нашим главным командованием, отправил шифрованную телеграмму в Россию, но она, как я узнал позднее была перехвачена союзниками в Лондоне»150. Показательно, что с данной просьбой Италия обратилась именно к России. Данный факт демонстрирует не только то, что итальянское правительство понимало, что из всех стран Антанты, именно Россия и Италия более всего нуждались в мире. Это означало, что Рим продолжал считать Россию своим главным союзником в текущей войне и надеялся на ее помощь и поддержку не только в настоящем, но и в будущем. В то же время, Италия в очередной раз пытается перестраховаться. Если в 1916 году, на конференции в Шатильи, планы кампании обсуждались всеми четырьмя участниками Антанты, то вскоре за этим на конференцию в Рим представители России не были приглашены. Этот факт демонстрирует, что итальянцы продолжали традиционную политику балансировки, играя «и нашим, и вашим». Между тем, на конференции в Петрограде 19 января (1 февраля) - 7 (20) февраля 1917 г. союзники решительно потребовали от русского правительства общего наступления в ближайшее время. Между тем французское и английское правительства с интересом отнеслись к идее сепаратного мира с Австро-Венгрией. Не имея неразрешимых противоречий с Веной, Париж и Лондон желали сохранения единства Габсбургской империи, мечтая использовать ее в дальнейшем Париж -против Рима, а Лондон - против России. В свою очередь, австрийский министр иностранных дел граф Чернин более всего желал мира с Россией, т.к. именно она угрожала самому существованию Австро-Венгрии. Однако Петроград не желал мира с Веной. Если западные союзники вели войну, чтобы разгромить Германию, то Россия и Италия - для того, чтобы стереть с лица земли Австро-Венгрию, как государственное образование. Сепаратный мир с Веной был невозможен для Петрограда в принципе. Тем не менее, итальянская дипломатия была сильно обеспокоена разговорами о близком сепаратном мире с Веной. Чтобы успокоить итальянцев, в первый день нового 1917 г. министр иностранных дел Покровский направил послу в Риме телеграмму, в которой говорилось, что в связи с происшедшими в последнее время переменами в Совете министров, некоторые русские представители за границей сообщили об обращенных к ним запросах, не могут ли эти перемены отразится в известной мере на внешней политике России. «На случай, если бы подобные сомнения проявились также и в стране Вашего пребывания, прошу Вас решительно опровергать их указанием на то, что внешняя политика России, направляемая единою державной волей Государя Императора, остается непоколебимой, как в общих своих основах, так и в частности в деле нашего единения с нашими союзниками, и ни в малейшей степени не может зависеть от перемен в составе правительства»151. В свою очередь, Россия с каждым днем все меньше связывала свое будущее с Италией. Министерство иностранных дел России предвидело почти неизбежное столкновение с Римом на Балканах после войны, и то, что Италия могла легко переметнуться к Лондону, как только задует «попутный ветер». Поэтому необходимо было укреплять отношения с Францией, ед инственным реальным союзником России в Европе на тот момент. В начале 1917 г. русским и французским правительствами было заключено еще одно соглашение об условиях будущего мира Оно имело форму обмена нотами. Русский министр иностранных дел 14 февраля выразил готовность поддержать Францию в ее претензиях на Эльзас и Лотарингию и Саарский угольный бассейн, остальные германские земли на левом берегу Рейна должны составить «автономное и нейтрализованное государство». Оно будет занято французскими войсками вплоть до выполнения Германией и ее союзниками всех требований будущего мирного договора Французское правительство в ответной ноте от 11 марта подтвердило соглашение о Константинополе и проливах и признало свободу действий России в определении ее западных границ. Соглашение вызвало недовольство английского и итальянского правительств. Лондон был не доволен, что соглашение прошло без его участия и вместе с Римом не желал значительного усиления Франции в Европе. Вследствие этого, они возражали против передачи во французскую сферу интересов левого берега Рейна Италия, кроме того, опасалась, и не без оснований, что Россия окончательно отвернется от Рима ради Парижа Объединенными силами Петрограду и Парижу не столь уж трудно было зажать итальянцев в «тиски», даже если последних поддержит Лондон.

Опасения Рима были тем основательнее, что этого хотел Париж. Однако итальянским опасениям не суждено было сбыться. 27 февраля (12 марта) 1917 г. в России произошла революция. Император отрекся от власти. Начался развал Российской Империи, как государственного монолита. Дальнейшее развитие русско-итальянских отношений проходило уже при Временном правительстве.

Отношения Италии и России в 1915 - начале 1917 годов можно охарактеризовать некоторым потеплением. Определенную роль сыграла в этом замена Крупенского Гирсом, дипломатом более осторожным. Однако главную роль играли объективные обстоятельства: необходимость вести войну против общего врага В сфере дипломатической оба государства роднило наличие близких позиций по вопросу о Балканах и Греции, и, несмотря на разногласия в румынском вопросе, государства старались согласовать свои позиции по всем вопросам, сглаживая возникавшие противоречия. Кроме того, Россия объективно старалась помочь Италии в разрешении противоречий с Францией и занимала более дружественную позицию по вопросу об объявлении войны Германии и о Салоникской экспедиции. В свою очередь, Италия возлагала на Россию большие надежды в вопросе о мире. Такое сближение объясняется военно-стратегическим положением обоих государств. Италия понимала, что в ведении войны против Австро-Венгрии Россия является единственным реальным союзником, и единственной реальной силой, желающей наряду с Римом и Белградом полного разгрома Габсбургов. Россия также понимала, что Италия способна оказать помощь против Австро-Венгрии. Кульминационным моментом русско-итальянского военного сотрудничества явилась весна - лето 1916 г.- знаменитый Брусиловский прорыв, спасший Италию от разгрома Однако, несмотря на явное потепление отношений, они носили все же «тактический», а не «стратегический» характер. Италия не могла пойти на тесное сближение ввиду позиции, занятой русским правительством в сербском вопросе и в отношениях с Францией, хотя и не прочь была «сдружиться потеснее». В то же время Петроград никогда не возлагал особых надежд на Италию: во-первых, слишком глубоки были русско-итальянские противоречия на Балканах, слишком непримиримые позиции занимали по отношению друг к другу Рим и Белград. Во-вторых, Министерство иностранных дел России воспринимало Рим, как ненадежного союзника, готового в любой момент переметнутся в английский лагерь, а это было для России, предчувствовавшей будущее англо-русское противостояние, немаловажно. В-третьих, и это было главным на данный момент, Петроград должен был учитывать позицию Франции. Перспективе развития русско-итальянских отношений помешала Февральская революция.

§2. Итало-русские отношения при Временном правительстве. март - ноябрь 1917).

27 февраля (12 марта) императорская власть в России была низвергнута Временное правительство пришло к власти с твердым намерением продолжать войну и прежнюю внешнюю политику России, не собираясь менять своих внешнеполитических пристрастий. С этой точки зрения для Антанты все было благополучно. Однако, после Февральской революции, вместо профессиональных дипломатов внешней политикой России стали заправлять новые люди, без достаточной профессиональной подготовки и опыта, но зачастую с огромными амбициями. Во главе Министерства иностранных дел стал видный депутат Государственной думы, лидер конституционно-демократической партии профессор Милюков. Он не имел ни достаточного опыта руководства, ни необходимых дипломатических навыков. Тем не менее, его основной идеей было овладение любым путем Босфором и Дарданеллами, при теснейшей координации усилий с Англией и Францией. В то же время нельзя сказать, что «внешнеполитические взгляды Милюкова практически вряд ли существенно отличались от взглядов таких царских министров, как Сазонов» . При схожести их основной цели - усиление России на Балканах и в Черноморско-Средиземноморском бассейне, оба министра шли к цели разными путями. Несмотря на внешнюю дружелюбие, Сазонов всегда с подозрением относился к Лондону, стараясь не подчинять внешнюю политику России английским интересам. Да и само сотрудничество с Лондоном шло скорее «по наследству». Сазонов понимал, что разрыв с Англией во время войны чреват осложнениями, однако, исподволь готовился к будущему послевоенному противостоянию с Великобританией. Основным союзником России Сазонов продолжал считать Францию. Милюков, также понимая значение Франции, все свои надежды связывал не только и не столько с Францией, сколько с Англией. Он считал, что сотрудничество с Лондоном принесет в Россию «либерализацию» политической системы, и умилялся англо-русским «согласием». В то же время персональный состав Министерства иностранных дел изменился мало. На посту товарища министра остался Нератов.

Февральская революция и появление на политической сцене Милюкова было встречено терпимо, хотя и без энтузиазма во Франции, и с нескрываемым удовлетворением в Англии. Италия отнеслась к революции в России крайне настороженно: она более всего зависела от ситуации на русском фронте. Кроме того, Риму внушал опасения факт двоевластия: особенно пугало ее начавшееся разложение царской армии. Временное правительство было сформировано 15 марта Первые заявления были встречены союзниками с удовлетворением. 17 марта Милюков обратился с циркулярной телеграммой ко всем дипломатическим представительствам России. Он официально известил русских послов о совершившихся переменах и предлагал поставить вопрос об официальном признании российского правительства При этом Милюков разъяснял, что заявление Временного правительства об обязательности для него всех договорных соглашений «касаются также всех соглашений, заключенных союзными державами со времени нынешней войны»153. Союзные правительства и пресса союзников были удовлетворены заявлением Милюкова 21 марта российский министр иностранных дел предложил послам потребовать у союзников, чтобы те, со своей стороны, подтвердили новому российскому правительству верность обязательствам, принятым ими по отношению к России: «Было бы желательно, чтобы союзники в ответах на наше извещение равным образом подтвердили обязательность для них ранее заключенных с Россией соглашений»154.22 марта союзники признали Временное правительство, о чем вскоре заявили публично. Однако Февральская буржуазная революция несколько изменила, уже сама по себе, характер русско-итальянских отношений. Если с царским правительством Рим еще связывал надежды на будущее, то к новому российскому правительству Италия относилась очень настороженно: с одной стороны итальянцы еще не разуверились в силе русского оружия, с другой - было неясно как поведет себя новое правительство по отношению к Италии на Балканах и Средиземноморье. Кроме того, на русско-итальянские отношения не могло не повлиять отношение посла Гирса к новой власти. Комиссар Временного правительства С.Г. Свашков, побывавший в Риме, доносил правительству: «Российское посольство в Риме, состоящее в значительной степени из реакционеров, тесно связанных с реакционными группами в России и за границей, совершенно отрицательно относится к Временному правительству и к революции, считая их явлением временным, скоро проходящим и питая надежду на скорое восстановление Романовых и на укрепление реакции»155. Позднее он подтвердил это сообщение: «Все черносотенцы оставлены на своих местах и пользуются усиленной поддержкой таких же черносотенцев, оставшихся в управлении и в министерствах в Петрограде. Глубоко ненавидя революцию, они всеми силами стараются дискредитировать не только демократию, но и само Временное правительство, указывая иностранцам, что революция виновата в разрухе, переживаемой Россией»156. Естественно, что отрицательное отношение Гирса к революции и новому российскому правительству накладывало огромный отпечаток на отношение итальянского кабинета министров к тому, что происходит в России. Однако, Гире был не так уж не прав: революция если и не породила, то усугубила до предела кризис, доведя Россию до полного развала Новое правительство объективно не могло управлять страной, а подчас и не знало истинного положения дел. Большую роль играли и «рапорты» чрезвычайно революционного и свободолюбивого «бдительного» Сватикова, проявлявшего свой революционный задор по делу и не по делу: обвинив в хищениях некоторых членов русской военной миссии в Италии, он безосновательно бросил тень и на начальника миссии полковника Волконского157. Все это накладывало отпечаток на отношения дипломатического представительства в Риме и Министерства иностранных дел. Сообщениям Гирса, в лучшем случае, не доверяли, его предложения воспринимались в штыки. В целом не доверяли как Гирсу, так и всему составу посольства: «Верные и преданные слуга монархии не в состоянии, даже если бы они этого и желали, защищать дело республики и преобразования России на демократических началах. Наша дипломатия с глубоким недоверием относится к новой России, а в силу этого не способна объективно защищать ее интересы»158. В то же время нельзя согласится с утверждением, что «Временное правительство не пыталось избавиться от этого аппарата, он его вполне устраивал»159. Нет, не только не устраивал, но российское правительство было явно враждебно этому аппарату, но заменить его было трудно: набрать кучу демагогов, политиканов, бездельников, авантюристов и аферистов всех мастей, готовых «ловить рыбку в мутной февральской воде», было довольно просто. Многие из них заняли посты, став комиссарами Временного правительства, а бывший юрист А.Ф. Керенский даже стал министром юстиции. Однако найти честных людей, патриотов, готовых профессионально исполнить свой долг, для Временного правительства было практически невозможно. Поэтому приходилось мириться российским либералам с «реакционерами-монархистами». И все же взаимная неприязнь пропорционально росла в период от марта к октябрю.

В Италии Февральская революция вызвала двойственное чувство. С одной стороны, римский кабинет испытывал удовлетворение в связи с тем, что революция может выбить Россию «из колеи», и она надолго освободит Рим от конкуренции на Балканах, предоставив тем самым ей полную свободу действий. С другой - и это чувство доминировало над первым - сможет ли Россия продолжать войну. Тут была не только боязнь за судьбу своей армии: в случае выхода России из войны она непременно будет разбита австро-германскими войсками. Тут был еще и страх, что после войны ей придется остаться один на один с Францией, при крайне неясной позиции Великобритании (Ллойд Джордж, в отличие от Грея и Асквита не очень жаловал итальянцев). Несколько успокоил Милюков, заявивший: «Наш союз с такими передовыми государствами, как Англия, Франция и Италия, уже никак не может ни унижать, ни компрометировать. Мы приобрели, неотъемлемое право открыто и искренне обсуждать все высшие цели войны»160. Несмотря на все опасения, Италия все же спешила продемонстрировать свою полную солидарность с событиями в России. Это было тем более важно, что Соннино поступала информация, что Франция, связывавшая все свои чаяния с царским правительством, была несколько недовольна событиями, произошедшими в Петрограде. Гире сообщал в Россию: «Принимая копию с циркулярной Вашей телеграммы Соннино высказал мне, что он с удовлетворением узнает о принятии Вами портфеля министра иностранных дел, т.к. ему сообщал Карлотти, будто Вы колебались вступить в состав правительства»161. Итальянский посол получил инструкции, что он должен «признать всякое правительство, которое решит довести войну до победного конца, но только получив определенное заявление по этому вопросу»162. Удостоверившись в решимости Временного правительства продолжать войну, союзники 9 марта выступили с официальным признанием кабинета кн. Львова. Великобритания при этом вручила специальную ноту, в которой говорилось о признании нового кабинета, и о вступлении с ним в официальные отношения. Однако французский посол Палеолог передал Милюкову записку, в которой не упоминалось прямо о признании Временного правительства. В ней выражались лишь пожелания, что Россия сохранит дружественные отношения с Парижем, и впредь союзники будут продолжать совместную борьбу. Записка была на посольском бланке, но без подписи. Эшг факт говорит о том, что Париж, связывавший все свои чаяния с царским правительством, надеялся на восстановление в скором времени монархии, и боялся скомпрометировать себя в глазах будущего царя прямым признанием Временного правительства,

Рим немедленно использовал эту оплошность французского правительства Признание нового российского правительства последовало немедленно: в выражениях, сходных с английскими, итальянцы заявили о признании Временного правительства и о вступлении с ним в официальные отношения. Рим рассчитывал использовать сложившуюся ситуацию, чтобы оторвать Россию от Франции, чего не удалось сделать при прежнем кабинете министров. Действительно, Милюков был разгневан. Он писал Извольскому: «Прошу Вас доверительно объясниться по сему поводу с Рибо и указать ему, насколько с точки зрения нашего общественного мнения было бы важно, чтобы наша ближайшая союзница - Франция признала новый строй в России, в столь же прямой и категоричной форме, как Англия и Италия» . Однако, несмотря на недовольство Милюкова, ожидания Рима оказались напрасными - громкого скандала не получилось. Вскоре Италия забыла о своих чаяниях: вести из России были все тревожнее. Уже 5 марта Гире сообщил из Рима: «Здесь следят с крайне напряженным вниманием за событиями в России»164. Несмотря на то, что

глава итальянского правительства Бозелли заявил в Сенате: «Мы твердо уверены, что события в России упрочат общее дело ведения войны»165, неофициальный тон был другим. 10 марта Гире сообщил, что «итальянское правительство судит последние события в России исключительно с точки зрения влияния на войну и нашу боеспособность»166. Итальянский посол в России направлял в Рим зачастую только мрачную информацию, побуждая итальянское правительство к более активному вмешательству в русские дела Впрочем, нельзя сказать, что он умышленно дезинформировал правительство: ситуация в России с каждым днем ухудшалась. Посол все видел своими глазами: безвластие правительства, развал армии, ненадежность Балтийского флота, требования скорейшего заключения мира, агитация большевиков, все возрастающее влияние Совета В воздухе пахло гражданской войной. Не удивительно, что в такой атмосфере Карлотш не мог сообщить правительству ничего другого. В свою очередь, Гире просил правительство успокоить римский кабинет. Кроме того, Февральская революция заметно повлияла на отношение деловых кругов к России. Русский посол, прекрасно чувствуя это отношение, считал бесполезным обращаться к итальянскому правительству с вопросом о помещении в Италии русского займа с целью оплаты размещенных там военных заказов. Он рекомендовал «ограничиться финансовыми сделками с промышленными группами, принимавшими русские заказы и с частными итальянскими банками, у которых были уже займы для оплаты прежних русских заказов, прибегая к непосредственному содействию итальянского правительства лишь в случае крайности» . Однако, только небольшая группа итальянских предпринимателей, ранее связанная с Россией, готова была продолжать сотрудничество. Большинство же считало опасным сотрудничать с Россией в это «смутное время». Надо сказать, что и в Петрограде не все считали ведение дел с Римом перспективным. Друг и соратник лидера кадетов В.Д. Набоков, считал, что необходимо пересмотреть договоры с Италией, т.к. «известные договоры с Италией и Румынией иного значения, кроме дележа добычи не имеют»168. Вскоре кроме проблем, связанных с внутриполитической ситуацией, возникли осложнения дипломатического плана В начале апреля на совещании в Фолькстоне и Сен-Жане с итальянскими премьером Бозелли и министром иностранных дел Соннино Ллойд Джордж и Рибо высказались за присоед инение к Италии Смирны, против чего категорически возражало еще царское правительство.

Еще осенью 1916 г. узнав о соглашениях России, Франции и Великобритании по малоазиатскому вопросу Рим потребовал, чтобы он был допущен к разделу «турецкого наследства». В результате ему была обещана значительная часть Южной и Юго-Западной Анатолии, включая Адамию, Конью и Айдин. Однако этим итальянский кабинет министров не удовлетворился. Ему очень хотелось получить и Смирну. Но эти притязания не встретили поддержки союзников: Россия, не хотевшая уступать Италии столь лакомый кусок, была еще слишком сильна, и Лондон не решился оказывать давление. Франция, со своей стороны, не желавшая усиления Италии, поддержала Россию. Смирна была лучшим на всем турецком побережье портом, представлявшим огромную ценность в стратегическом и экономическом отношении. Несмотря на то, что английские предприниматели имели в Смирнском вилайете крупные концессии и построенные ими железные дороги, они не хотели, чтобы Смирна досталась в руки более сильной державе, и поэтому поддерживали итальянцев, рассчитывая их столкнуть «лбами» с Россией и Францией, чтобы таким образом, Смирна не досталась никому. Франция также вела через этот порт активную коммерческую деятельность. Доля французского капитала в торговом обороте смирнскош порта составила в 1913-1914 годах 15,6%ТЧто касается России, то она выступала против передачи порта в полное распоряжение какой-либо из европейских стран, прежде всего по стратегическим соображениям: Великобритания или даже Франция, как крупные морские державы не представлялись ей желанными соседями в районе Константинополя и проливов. Италия, естественно, не была крупной морской державой и даже в отдаленном будущем не имела шансов стать тжовой. Ее вооруженные силы и флот не представляли, и не могли представлять, для России серьезной опасности. Однако Рим мог легко стать проводником британского влияния, а английский флот за спиной итальянского правительства - это уже более чем серьезно. Поэтому, соглашаясь на раздел Оттоманской империи, Россия выступала за сохранение жизнеспособного турецкого государства, в отличие от Лондона, требовавшего его полного раздела. Для этого, по мнению русского правительства, Турция непременно должна сохранить за собой Смирну, через которую проходило в этот период более половины всего турецкого экспорта и значительная доля импорта. Еще в ноябре 1916 г. А. Нерагов писал русским послам в Лондоне и Париже: «В случае присоединения к Италии Смирны будущая Турция останется без прекрасно оборудованного и совершенно готового порта, что не может не отразиться на ее способности вести вполне самостоятельную экономическую жизнь. Оставшись без выхода к морю, Турция будет обречена на захирение, и в таком случае мы бы не могли остаться равнодушными к судьбам этого умирающего государства и должны были бы предъявить наши пожелания относительно пересмотра всей схемы переустройства Малой Азии, чего мы всемерно хотели избежать. Расширение итальянских владений в сторону Смирны и севернее ее для нас было бы весьма нежелательно, т.к. приблизило бы их к проливам и области общих владений»170. Официальные переговоры по этому вопросу, состоявшиеся в январе 1917 г. в Лондоне на уровне послов, не привели к положительным результатам. Италия прервала их, т.к. Россия и Франция отказались удовлетворить ее притязания. Англия, боявшаяся осложнений с Петроградом и Парижем, в то же время не хотела и резкого усиления Рима, без видимой для себя пользы. Лондон присоединился к союзникам. Рим, в свою очередь, от других предложенных компенсаций отказался.

В апреле переговоры возобновились, причем на более высоком уровне. В них приняли участие министры иностранных дел Англии, Италии и Франции. На сей раз казалось, что дело итальянцев «выгорит». Ллойд Джордж и Рибо высказались за удовлетворение итальянских притязаний. Такая перемена объясняется затруднениями России, связанными с Февральской революцией. Новое правительство не имело авторитета царского правительства С одной стороны, Россия начала разваливаться на глазах, как единое государство, с другой, Англия и Франция стали более внимательными к Италии, значение которой как военной силы с ослаблением России резко возросло. Лондон рассчитывал, проявив «добрую волю», обеспечить себе итальянскую поддержку на будущее. Париж пошел на это «скрепя сердцем»: с ослаблением России значение Лондона как союзника возрастало. С другой стороны, уступая Смирну, французское правительство рассчитывало сломить сопротивление Италии в греческом вопросе. Кроме того, Париж рассчитывал переиграть Рим на будущей мирной конференции. В общем, союзники были озабочены своим будущим - необход имо было укрепить союз. Италия вновь подняла вопрос, и отмахнуться от него было рискованно: Сон-нино мог «хлопнуть дверью». Итальянский министр иностранных дел шантажировал угрозой сепаратного мира (которая в случае выхода России из войны не просто становилась реальностью, но могла обернуться общей катастрофой для союзников), давая союзным правительствам понять, что он вынужден будет уйти в отставку, если союзники не пойдут навстречу, т.к. он не сможет оправдать участие Италии в войне. А это означало, что к власти в Риме могут прийти противники Соннино, добивающиеся изменения внешнеполитического курса страны. Не считаться с этим было нельзя. Особенно нуждались в Италии в данный момент: как раз в эти дни развертывалось англо-французское наступление на Западном фронте. Русское же наступление явно задерживалось. Кроме того, в апреле австрийское правительство передало Франции через принца Сикста Бурбона Пармского, мирное предложение. В числе условий, выставленных австрийским правительством, было сохранение его владений на Адриатике, на которые претендовала Италия. Вручая Италии Смирну, Ллойд Джорд ж и Рибо надеялись, что она откажется от указанных притязаний, сделав тем самым возможным заключение сепаратного мира с Австро-Венгрией. Однако Соннино не хотел даже говорить на эту тему. Австрийское мирное предложение было отвергнуто. В принятой в Сен-Жане по этому поводу ноте говорилось, что «переговоры в данное время являются несвоевременными, т.к. они могли бы подвергнуть опасности ослабления союз, более, чем когда-либо необходимый между Англией, Францией и Италией»171. Уступая Риму в вопросе о Смирне, союзники рассчитывали подхлестнуть Временное правительство, заставить его начать общее наступление на фронте. В противном случае ему был бы предоставлен лишь совещательный голос в составе большой тройки. В то же время Соннино было заявлено, что окончательное решение этого вопроса будет зависеть от согласия российского правительства Это было необходимо, во-первых, чтобы сохранить лицо. Англия, не решилась окончательно изолировать Россию. Как ни важна была Италия, нельзя было полностью игнорировать мнение Временного правительства, тем более в тот момент, когда союзники усиленно добивались общего наступления русской армии. Во-вторых, это была рассчитанная уловка Великобритания вела двойную игру. Грей обещал уже ранее Смирну Греции, если она выступит на стороне Антанты . Кроме того, Лондон, делая подобную оговорку, заранее знал, что Россия не даст своего согласия, а без него отдать Смирну невозможно. Таким образом, всю вину за провал переговоров можно будет свалить на Россию, испортив русско-итальянские отношения. Франция, в свою очередь, требовала «подписи» Петрограда под итальянскими требованиями, чтобы не испортить отношения с Россией, союзом с которой Париж все еще дорожил, хотя и не строил уже таких радужных перспектив на будущее как ранее. С другой стороны, Франция, как показали дальнейшие события, вовсе не собиралась уступать Смирну Италии. Поэтому удобно было, спрятавшись за спину Петрограда сохранить лицо и не ухудшать и без того напряженные отношения с Римом. Рибо писал позднее: «Милюков обнаруживал несколько плохое настроение и, как я и ожидал, выказал мало сочувствия уступке Смирны Италии. Когда стало очевидно, что Россия не даст своего согласия, Соннино в августе 1917 г. настоял на том, чтобы мы заключили в Лондоне тройственное соглашение относительно Смирны, без участия России. Я на это не согласился. Вопрос о Смирне остался открытым, до того дни, когда Соннино вручил Смирну в руки Англии, которая поспешила подарить ее Греции, в лице Венизелоса» . Однако для Лондона и Парижа обещания Италии Смирны были важны в том смысле, что они хотя и временно, но все-таки ослабили недовольство итальянцев и несколько успокоились за их союзническую лояльность. В свою очередь Милюков заявил протест против односторонних действий союзников, отказавшихся от консультаций с Петроградом. Он выразил крайнее недоумение по поводу того обстоятельства, что российское правительство даже не было предупреждено ни о предстоящих совещаниях, ни о том какие вопросы подлежат обсуждению на них, и лишь потом было поставлено в известность об уже решенных вопросах. Хотя Ллойд

Джордж и Рибо выразили официальное сожаление по этому поводу, Милюков продолжал считать случившееся посягательством на национальные интересы России, которое может разрушить единство трех держав.

Деятельность Милюкова на посту министра иностранных дел в целом удовлетворяла представителей Антанты. Однако она вызывала раздражение у «левых» партий. Лидирующие в Петроградском Совете эсеры и меньшевики опасались, что риторика его заявлений, близкая по звучанию к царским дипломатическим документам вызовет недовольство противников войны, и как следствие массовый взрыв. К этому моменту напряжение сил России в войне достигло предела. «Большинство мужского населения государства призвано на действительную службу»174. За годы войны непосредственно в армию и для работы по обеспечению ее нужд было мобилизовано 19 млн. чел, или 10,5 % населения России175. Около 50% всего трудоспособного мужского населения в возрасте от 16 до 50 лет было призвано в различные строевые части и учреждения тыла . Деникин впоследствии назвал армию «вооруженным народом»177. Испожом потребовал у Временного правительства новых заявлений, способных успокоить массы. Характеризуя сложившуюся ситуацию «Dally News» писала «Им настолько надоела эта война, что они охотно приняли бы любой мир, который не означал бы явного поражения » . Милюков вначале возражал, считая, что «бывают исторические моменты, когда с народом не приходится считаться»179, но затем вынужден был уступить. В результате в свет было выпущено «Обращение Временного правительства к российским гражданам» от 27 марта (9 апреля) 1917 года. В этом документе наряду с повторением обещания о соблюдении обязательств, принятых перед союзниками, фигурировали фразы об «отсутствии у свободной России стремления к господству над другими народами, к отнятию у них их национального достояния и к захвату чужих территорий». В обращении провозглашалось, что Россия хочет мира на основе самоопределения народов. Отныне продолжение войны теряло всякий смысл. Российские либералы, отказавшись от территориальных приобретений, подрубали сук, на котором сидели. Они лишились поддержки: против них были сторонники сепаратного мира, и те, кто хотел, чтобы Россия, продолжая войну, получила проливы и Константинополь. Непосредственно независимости России немцы не угрожали, да и не могли угрожать. В худшем случае, речь могла идти об отторжении от России ряда территорий. Вести же войну просто ради войны без материальных приобретений и территориальных компенсаций было бессмысленно. «Война должна кормить войну». Российские либералы забыли это правило Бонапарта. Теперь им пришлось объяснять русским солдатам, что они должны умирать за то, чтобы Франция получила Эльзас и Лотарингию, Великобритания - немецкие колонии в Африке, Италия - австрийские и турецкие земли. Россия уже ничего не получит взамен, кроме мифической «революционной свободы». Эсеры и меньшевики были довольны.

Париж был раздражен подобным документом. Рибо, председатель совета министров Французской республики, заявил послу в Париже Извольскому, что если Временное правительство, отказавшись от чужих территорий, отказывается от приобретения Константинополя и проливов, то Франция и не подумает следовать ее примеру. Она не отказывается от возвращения Эльзаса и Лотарингии. Лондон, в свою очередь, считал, что заявление от 9 апреля можно использовать для похорон всех обязательств перед Россией насчет Константинополя и проливов. Италия считала, что при сохранении новой русской линии, Россия более не опасна на Балканах. Рим еще рассчитывал вбить клин между Петроградом и Парижем, хотя с каждым днем вера в Россию, как в возможного союзника таяла на глазах. Все же, чтобы не осложнять отношения с Парижем, Рим и Лондон выразили солидарность с его позицией, тем более, что они и не собирались отказываться от своей доли. Министр иностранных дел Италии Соннино заявил, что «в отрыве от позитивной концепции свободы, эта формулировка имеет сугубо отрицательный характер, создает ложное представление о независимости, сохранении мира и международной справедливости и может маскировать означающую на практике и оздоровление, и увековеченье всех несправедливостей и насилий прошлого, с простым возвращением к status quo ante bellum»180. Несколько позже полуофициальная «Giornaie d'Italia» достаточно откровенно растолковала «позитивную концепцию свободы» и изложила суть итальянских притязаний. Газета потребовала передачи Италии Трентино и Триеста, и других областей в районе Средиземного моря. Итальянские журналисты, связанные с правительством, пытались обосновать это следующим образом: Трентино и Триест соответствуют французским Эльзасу и Лотарингии. Однако при этом следует отдавать себе отчет, что между французскими и итальянскими территориальными требованиями нельзя ставить знак равенства Франция владела Эльзасом и Лотарингией в течение столетий. Трентино и Триест никогда не входили в состав объединенного итальянского королевства (если конечно не брать в расчет Венецию, которая в свое время владела почти всей Далмацией). В Триесте даже в настоящее время значительную часть населения составляют славяне. В начале века эта доля была еще больше. В Больцано и сейчас большинство составляют этнические немцы. Так, что вопрос о Трентино и Триесте являлся более, чем спорным. Однако газета считала, что вопрос об Адриатике справед ливо решен между Италией и южными славянами, удовлетворяя и тех, и других. В Ионическом вопросе Италия стремиться к тому, чтобы Албания была независимой, а не расчлененной между Болгарией, Грецией, Сербией и Черногорией, или поглощенной Австро-Венгрией. Речь шла, разумеется о том, чтобы Албания была независима от других стран, но не от Рима, о чем свидетельствует ее оккупация итальянскими войсками. При этом без малейшего стеснения подчеркивалось, что Италия вовсе не стремится к каким-либо территориальным приобретениям, а лишь обеспечивает свои жизненные интересы, ограничиваясь требованиями стратегического пункта - Валлоны, точно так же, как поступают ее союзники по отношению к другим стратегическим пунктам. Что касается планов раздела Малой Азии и судьбы германских колоний в Африке, газета писала: «Если будущий мир решит оттоманский вопрос на основе территориальной незаинтересованности и все державы присоединятся к этому принципу, то конечно Италия не нарушит его. Но ежели другие державы полагают осесть в Азиатской Турции, то нет причины, чтобы чужому империализму соответствовало итальянское отречение. То же самое можно сказать относительно колониального вопроса в Африке. Полезные принципы суть те, которые основаны на справедливом определении взаимных интересов. Такое убеждение вдохновляет правительство Рима, Лондона, Парижа, и мы хотим верить, Петрограда»181. По поводу данной статьи Гире отмечал, что она полностью инспирирована министром иностранных дел и отражает личные взгляды Соннино. Однако Соннино пошел дальше: «Никакое стремление к захвату или господству не вдохновляло действия Италии, вступившей в войну свободно, для священной цели освобождения угнетенных народов и обеспечения своей независимости»182. Соннино, конечно же, кривил душой. Ведь именно он неотступно требовал от союзников признания за Италией прав на Смирну и другие турецкие владения, на ряд южнославянских земель, на Албанию. Тем не менее, итальянская позиция, возможно безнравственная с точки зрения морали, была вполне оправдана с дипломатической точки зрения. Мораль и реальная политика редко уживаются рядом друг с другом. Соннино понимал, что вести войну надо ради конкретных материальных выгод и приобретений. Уж если воевать, то воевать надо ради этого, а не ради «гуманизма и демократии», тем более, что война и эти понятия - вещи взаимоисключающие друг друга. Царское правительство, понимая это, действовало объективно в интересах России - война должна была сделать ее ведущей державой в Юго-Восточной Европе. А это имело бы не только психологические и политические, но и экономические последствия. Это могло помочь в разрядке социальной напряженности, возникшей в результате войны. Однако российские либералы этого не понимали или не хотели понять. И в этом они на голову ниже не только царского правительства, но и итальянских либералов. Милюков, в свою очередь, вовсе не хотел вызвать недовольство союзников. 18 апреля (1 мая) 1917 г. российский министр иностранных дел разослал союзникам ноту, опубликованную в печати 20 апреля (3 мая). В ноте говорилось о намерении вести войну до победною конца Союзники были удовлетворены. Однако нота вызвала мирные демонстрации 34 мая. Правительство князя Львова подало в отставку. Было сформировано новое правительство во главе с Керенским. Милюков в новое правительство не вошел. Среди союзников его уход не вызвал особого сожаления. Милюков рассчитывал, что представители Антанты окажут давление на Временное правительство и добьются сохранения за ним министерского портфеля. Обернулось, однако совсем иначе. Французский посол Жозеф Нуланс и английский - Джордж Бьюкенен не только не пытались ходатайствовать в пользу Милюкова, но с явным удовольствием встретили замену его более подходящей, с их точки зрения фигурой - Михаилом Терещенко, с которым немедленно установили тесные контакты» . Новым министром иностранных дел стал министр финансов Терещенко - миллионер, сахарозаводчик, более известный в качестве любителя балета, нежели знатока дипломатии международных отношений. Милюков, не имея профессионального опыта, все же имел «теоретическую» подготовку. Терещенко не имел и ее. В отличие от прежнего министра иностранных дел при всем его непрофессионализме, бывшего горячим патриотом России («Ядром партии кадетов была идея государственности. Они категорически настаивали на ед инстве России, на всемерном укреплении ее международного престижа»184). Гучков говорил о нем: «Милюкову я ставлю в большую заслугу, что он сумел отмести в сторону свои политические симпатии и стать исключительно на патриотическую точку зрения»185. Терещенко полагал, что надо сохранить власть любой ценой, для чего необходимо поддерживать контакт с эсеро-меньшевистким Советом, надо усвоить их демагогию и широко применять ее. «Терещенко, сменивший Милюкова на посту министра иностранных дел, служит как бы посредником между «буржуазией» и демократией, хотя крайние его не любят»186. После смены руководства внешней политикой, перед новым министром стояли те же проблемы, что и перед старым: как быть с объявленным отказом от аннексий? Англия и Италия были довольны, что Россия отказывается от приобретений, но враждебно восприняли бы, если бы им предложили сделать то же самое. Тем не менее ни Англия, ни Франция, не согласились внести поправки в свои ответные ноты. Но наиболее резким по форме был итальянский ответ: итальянское правительство категорически отказалось обсуждать этот вопрос с российским правительством. Оно и понятно. Если Англия и Франция могли писать и говорить, что угодно, т.к. силой могли взять все, что им вздумается, то Италия была вынуждена взвешивать каждое слово. Любой намек в этом смысле был бы с радостью воспринят в Париже, как отказ от аннексий. Франция с легкостью бы сбросила с себя все обязательства по отношению к Риму. Великобритания в этом случае тоже была бы не против. Тем не менее, Временное правительство было недовольно именно итальянской формулировкой, и вообще решило не предавать огласке итальянский ответ. Терещенко телеграфировал Гирсу: «От опубликования итальянского ответа мы считаем желательным воздержаться, т.к. оглашение его в первоначальной редакции могло бы произвести неблагоприятное для Италии впечатление на наше общественное мнение» . Лето 1917 г.- время полного развала русской армии. Армия в сущности совсем перестала существовать, в общепринятом смысле этого слова Напряжение внутри страны нарастало. Начальник штаба ставки Верховного главнокомандующего генерал-лейтенант Духонин H.H. сообщал Керенскому: «С наступлением зимы. .явится возможным расформировать некоторые старые части, употребляя их личный состав для образования рабочей силы не только на фронте, но и внутри страны»188. Почти такая же тревожная обстановка наблюдалась и в Италии. Росла усталость от войны, усилилось недовольство в армии, росло количество стачек. Общее недовольство политикой королевского правительства возросло под влиянием провала недавнего наступления в Трентино: в ходе майских боев итальянцы потеряли 36 тыс. убитыми, 96 тыс. ранеными и 25 тыс. пленными. Потери австрийских войск около 100 тыс. убитыми и раненными и 24 тыс. пленными . Гире сообщал: «Нет сомнения, что в Италии чувствуется утомление, как в рядах армии, так и в народе. Такое настроение обнаруживалось до сих пор лишь местными демонстрациями, легко подавляемыми. Оно несколько усилилось после неудачного последнего трентинского наступления, стоившего много жертв людьми и могущего быть сравнимым с последним наступлением на фронте»190. В стране свирепствовал продовольственный и топливный кризис, росла безработица Положение широких слоев населения ухудшалось с каждым днем. В то же время в печати запрещалось давать правдивую информацию об этом. Всякое демократическое и антивоенное движение жестоко подавлялось и, несмотря на это правительству не удалось подавить пацифистское движение. Влияние пацифистов заметно усилилось. Гире в конце июня отмечал, что итальянские пацифисты ведут пропаганду о невозможности дня Италии выдержать новую зимнюю кампанию и призывали народ потребовать заключения мира еще до зимы. Гире считал, что Италия стоит на пороге революции. Кроме того, в страну стали проникать идеи русских большевиков. Правительство считало, что необход имо активизировать военные действия, чтобы победами на фронте заглушить голос пацифистов. Удачное наступление - и все будет в порядке. «Если война будет вестись активно, то легко увлекающиеся итальянцы выдержат зимнюю кампанию. Если же зиме будет предшествовать продолжительный застой, то утомление и бесспорные крупные лишения могут грозить серьезным народным движением, а может быть и революцией»191. Именно поэтому итальянское правительство настаивало на крупном наступлении на русском фронте против австрийцев, чтобы облегчить положение итальянской армии. Этого от Петрограда требовали и другие союзники. Однако, если для них это наступление было скорее доказательством «благонадежности» Временного правительства, то для Рима это было жизненно важным делом. Именно Италия была наиболее заинтересованной стороной в наступлении Юго-Западного фронта Еще 15 мая Гире телеграфировал из Рима, что итальянский министр иностранных дел Соннино «в мягкой форме высказался за немедленное русское выступление, которого общественное мнение ожидает с нескрываемым нервозным напряжением» . Спустя неделю «Соннино вновь обратил внимание на то, что наступление русской армии было бы более, чем когда-либо своевременно»193. При этом итальянцы ссылались на скопление на их фронте австрийских войск, за счет переброски их с русского фронта Од нако австрийское командование не было настолько недальновидным, чтобы перебрасывать войска в момент подготовки русского наступления, о котором германская разведка прекрасно знала. В действительности же количество австро-германских войск на русском фронте возросло с февраля по июнь 1917 г. на 6 д ивизий, в июне - еще на 2 дивизии, в августе - на 10 дивизий194. Не ограничиваясь одними требованиями, итальянские власти подобно другим союзникам не преминули прибегнуть к угрозам. В мае итальянский генеральный консул в Москве заявил в интервью, что если Россия заключит сепаратный мир, союзники предоставят Японии свободу действий в Сибири со всеми вытекающими отсюда последствиями. То же самое, по мнению консула, угрожало России и в том случае, если она, отвергнув сепаратный мир, останется в инертном состоянии и не предпримет наступления195.«Главный упор военные союзники России делают на то, чтобы «толкнул.» русскую армию в наступление» . Настаивая на немедленном наступлении, итальянское правительство задерживало отправку уже выполненных русских военных заказов. Военный агент в Риме Рейнгард сообщал: «Выполнение нашего заказа на 50 батарей Ансальде и отправка готовых в настоящее время значительно тормозится товарищем военного министра генералом Даллолио. По полученным мною конфиденциальным сведениям, причиной тому является неуверенность итальянского правительства в нашей внешней политике, особенно, ввиду последних газетных известий о предполагающемся, якобы, с нашей стороны заключении сепаратного мира с Австрией. Военная миссия и посольство всеми мерами стараются преодолеть возникшие затруднения и, в крайнем случае, если мое последнее письмо товарищу министра Даллолио не достигнет желаемых результатов, наш посол постарается воздействовать на него через министра иностранных дел Соннино. О дальнейшем положении вопроса буду своевременно телеграфировать»197. По д анным военно-сгатисгаческого отдела Главного Управления Генерального Штаба о местонахождении и стоимости военного имущества, изготовленного за границей, на складах в Италии находилось 20 тыс. тонн военного имущества . В итоге Временное правительство решило удовлетворить требования союзников. Началось знаменитое Июньское наступление. Италия ликовала Гире в телеграмме Терещенко сообщал: «Предпринятое русское наступление внесло весьма значительное ободрение и подняло дух итальянцев, всегда полагающихся, главным образом, на Россию. Наступление на русском фронте стабилизировало внутреннее положение Италии и предотвратило назревавший там правительственный кризис»199. Однако восторг вскоре прошел. Австро-германские войска, воспользовавшись разрозненностью действий русского командования, были усилены несколькими дивизиями с Западного и Итальянского фронтов. 6(19) июля противник нанес контрудар на Тарнополь и прорвал фронт 11 армии, что повлекло за собой отход других армий. «Деморализованные революционной ситуацией русские войска вместо достойного отпора противнику митинговали и отказывались повиноваться командованию. Атакованные части без приказа отошли назад, и противник устремившись в образовавшийся проход, начал развивать свой успех в юго-восточном направлении»200. В результате провала Июньского наступления была оставлена Галиция, потери русской армии составили более 150 тыс. человек201. Но «кровавая авантюра» Временного правительства означала гораздо большее, чем просто военное поражение. Правительственные и военные круги Антанты в целом, и Италии, в частности, окончательно разуверились в силе русского оружия: наступление показало, что практически русской армии, как организованной военной силы не существует, а есть вооруженная толпа голодных и дезорганизованных людей. Рим разуверившись в России, старался отныне ориентироваться на Лондон. «Июньское наступление и его провал в целом оказали отрицательное воздействие на международное положение России». В итоге, «падение международного престижа правительства Керенского проявилось в понижении курса рубля, в игнорировании интересов России, как одного из членов антигерманской коалиции, и дискредитации ее дипломатических представителей, в усилении контроля над заграничным снабжением России, в резком сокращении военной помощи Временному правительству, вытеснением» России из ее «традиционных сфер влияния (Персия, Китай, частично Балканы)»202. Вслед за провалом наступления последовал июльский кризис, кадеты вышли из правительства Затем премьер-министр кн. Львов подал в отставку. Министром-председателем правительства стал Керенский. В столице проходили мирные демонстрации, которые Временное правительство разогнало силой. На смену российским либералам пришли российские демократы. Итак, новое правительство возглавил А.Ф. Керенский, которого скорее можно назвать авантюристом, нежели государственным деятелем. Либералы Львов и Милюков не могли управлять страной в столь сложной политической обстановке. Они были скорее «теоретиками», чем «практиками», не имевшими ни опыта управления, ни профессиональной подготовки. Впоследствии Милюков скажет о Львове:« Мы не почувствовали перед собой вождя. Князь был уклончив и осторожен: он реагировал на события в мягких расплывчатых формах и отделывался обпщми фразами» . Но и мнение о нем самом не было лучше: «Милюков в роли политика проявил весьма мало дальновидности. До самого конца он считал себя реалистом-практиком. На самом деле в этой области он оказался не профессионалом, а любителем»204. Однако российские демократы в подавляющем большинстве своем были неспособны ни на что, кроме митингов и манифестаций. Они неплохо умели разрушать, но органически не могли ничего создавать. Демократы, в отличие от либералов, не были даже «теоретически» готовы к власти. Она свалилась на них неожиданно, и они не знали, что с ней делать. Бывший адвокат А.Ф. Керенский, был чистой воды политическим авантюристом, рвавшимся к власти. Грезивший стать российским Бонапартом, он был органически не способен управлять страной даже в мирное время. А уж тем более в переломную эпоху, когда требовались не исторические речи и героические позы, когда требовался не театральный эффект, а способность быстро принимать необходимые решения, и самое главное - быстро проводить их в жизнь, как делали в свое время большевики. Даже Милюков, впоследствии, говоря о Временном правительстве на первый план выдвигал «некомпетентность всех этих быстро сменяющихся правителей», которые «функционировали на идеологическом уровне. Их ответом на трудности, стоящие перед страной было не твердое действие, а «словесные утопии». Противоречие между требованиями реальности и риторикой властей и явилось причиной слабости Временного правительства и его конечного поражения»205. Тем не менее, незначительные чисто полицейские мероприятия, а главное, демагогия Александра Федоровича смогли на некоторое время обмануть союзников. Антанта решила, что российский «Бонапарт» сможет навести порядок в стране. «Керенский был единственным человеком, от которого мы могли ждать, что он сумеет удержать Россию в войне»206. Гире докладывал, что «итальянское правительство одобряет энергичные мероприятия Керенского»207. Однако вскоре стало ясно, что позерство Керенского и умение управлять государством две вещи кардинально противоположные. «Он был бы на своем месте со своим истерическим пафосом, когда нужно разрушать. Теперь задача куда труднее.

Теперь и без того кругом истерика, ее врачевать надо, а не разжигать» . Чтобы Россия смогла продолжать войну с Германией и избежать войны гражданской, необходимо было укрепить власть. Ставка была сделана на военную диктатуру. Диктатором должен был стать Л.Г. Корнилов. Италия, вслед за своими союзниками, увидела в нем человека, способного навали порядок. Гире сообщал Терещенко, что «в Риме распространяются самые невероятные слухи о России» . Официальная итальянская печать высказывала свою солидарность с Корниловым. В то же время оппозиционная и «левая» печать напротив превозносила Керенского. Депутат итальянского парламента от социалистической партии Лабрио-ла даже направил в пергамент официальный запрос, в котором отмечалось, что «поведение правой итальянской печати не совместимо не только с союзническим долгом, но и с самым элементарным приличием. Лабриола обвинил цензуру, а, следовательно, и правительство в потворстве реакционерам» . Примечательно, что при Николае П итальянская цензура запрещала любое негативное высказывание о России. Косвенно это свидетельствует о том, что Рим чрезвычайно дорожил дружбой с царским правительством. А вот российское демократическое правительство, не способное не только вести войну, но и до конца развалившее Россию, как государство, естественно не могло вызвать ничего, кроме озлобления у трезвомыслящих политиков. Говоря о развале России, как государства и об ожидающей России «кровавой бане», итальянские «реакционеры» были гораздо дальновиднее российских демократов. Естественно, что Лабриола, со своей стороны, заботясь о престиже русского правительства, не мог являться убежденным врагом России. Но он вольно или невольно стоял, как впрочем и другие итальянские социалисты, за тупиковый путь развития России, олицетворением которого являлся «политизированный адвокат» Александр Федорович Керенский. В свою очередь, правящие круги Италии с нетерпением ждали от Московского Государственного совещания, проходившего 12 - 15 (25 -29) августа 1917 г. сдвига «вправо». Особенно большие надежды возлагали на генерала Корнилова. Определенное впечатление произвела на них речь Керенского, пообещавшего «железом и кровью» раздавить любую попытку сопротивления правительству. С чрезвычайным удовлетворением восприняло итальянское правительство и выступление Корнилова на совещании. Корниловский «мятеж» был воспринят в Риме, как знак того, что в России все скоро изменится к лучшему. Однако разгром «мятежа» вызвал в итальянском правительстве полное разочарование в

России. В беседе с Гирсом Соннино откровенно заявил, что «последние события в России, произвели в Италии гнетущее впечатление» . Италия более не возлагала на Россию никаких надежд. Однако это не помешало Терещенко заявить во всеуслышанье, что «в Италии замечается известное стремление к соглашению ее политических целей, с начинающимися выдвигаться нашим новым строем требованиями»212. В более откровенном письме Бахметьеву он писал, чш Италия усиленно домогается Смирны, что без сомнения не только идет в разрез с требованиями России, но и более того - противоречит этим требованиям. Так что никакого «согласия» не было, да и не могло быть. Терещенко, впрочем, это не волновало. Ему ничего не надо было от союзников кроме сход ных по тексту деклараций. После провала выступления Корнилова отношение Италии к России молниеносно меняется к худшему, что проявлялось буквально на каждом шагу, начиная от поведения официальных представителей, и заканчивая прессой. Гире сообщал, что отношение к России, улучшившееся при русском наступлении против немцев снова ухудшились. Заметно усилились выступления против России не только в «правой», но и в центристской прессе. Гире не раз докладывал, о том, что итальянская пресса, особенно агентство «81ейш», дает информацию о России в крайне негативном виде. В сентябре после военных неудач русской армии и разразившегося в стране кризиса гнев итальянской печати возрастает. Практически все центральные газеты без устали ругали русское правительство, впрочем, зачастую вполне заслуженно. Тем не менее это оскорбляло Гирса, который помнил и лучшие времена. Всего год назад итальянцы относились к нему как к представителю Великой державы. Ныне же его держат за «приказчика» третьесортного правительства. И если итальянские государственные деятели не столь резки в выражениях, то это только из уважения лично к нему, а не к правительству, которое он представляет. Пресса была гораздо откровеннее: «Итальянские журналисты вроде Занет-ти не понимают России и распространяют вредные для нас толкования»213. Огромную роль в отношении Рима к Временному правительству сыграл итальянский посол Карлопи, который в отличие от газетчиков всех мастей, и «левых», и «правых», видел обстановку в России своими глазами, а поэтому питал к Временному правительству чувство откровенной неприязни. Гире сообщал: «Переданные Карлопи сведения производят в Италии сильное впечатление»214. Гире просил Министерство иностранных дел принять необходимые меры по борьбе в Италии с враждебными и недобросовестными течениями в отношении России, т.к. самому посольству это не под силу. С этой целью он предложил образовать при посольстве специальное бюро печати. Однако осуществить это предложение не успели. В любом случае усилия русского посла вряд ли увенчались бы успехом: провал июньского наступления окончательно убед ил итальянское правительство, что Россия уже основательно выдохлась и не способна возродить свое прежнее военное могущество; провал выступления Корнилова убедил Рим, что Россия не способна выйти из политического тупика. Такое положение дел не замедлило сказаться на выполнении русских заказов, размещенных в Италии. В сентябре Гире телеграфировал Терещенко, что итальянские завода не выполняют русские военные заказы: «Полное недоверие итальянцев к России влияет на выполнение этих заказов» . Об этом же докладывал военный представитель России в Италии генерал Гескет. Оба просили, чтобы Ставка обратилась непосредственно к главнокомандующему итальянской армией генералу Кадорна, пользовавшемся огромным влиянием в правительстве, с просьбой оказать соответствующее давление на министра снабжения, а через него и на итальянские заводы. Однако ни Кадорна, ни Соннино, к которому также обращались за содействием, не помогли. Неделю спустя Гирсу вновь пришлось настаивать перед итальянским правительством на необходимости побуждения итальянских предпринимателей добросовестно выполнять русские заказы. Но и на этот раз Соннино, равно как и Кадорна, которого продолжал осаждать Гескет, ограничились обещанием «еще раз поговорить с министром снабжения» . Гире стал догадываться, что Рим прекратил выполнение заказов не только по своей юле, но и под давлением Великобритании: «Требования Кадорны могли бы не иметь результатов, если союзные правительства сговорились бы между собой не исполнять наших заказов, но у меня нет до сих пор никакого положительного указания на принятие ими такой меры, которая бы носила политический характер»217. Действительно Рим все внимательнее прислушивался к Лондону, все менее принимая Россию в расчет, как возможного союзника В тот момент, когда Гире, обивая пороги итальянского Министерства иностранных дел, взывал к добросовестности, правительства трех держав уже заготовили ультиматум и предъявили его Временному правительству, вызвав в его рядах панику. Буквально накануне этого шага Гире сообщал, что «раздражение против России и недоверие к ней растет в Италии с угрожающей быстротой»218. Отношение союзников к России, после провала июньского наступления, ее положение и роль в Антанте, выявились на союзнических конференциях в Париже и Лондоне. Российскую делегацию возглавил поверенный в делах в Париже Севаступоло, английскую - Ллойд Джордж, французскую - Рибо, итальянскую - барон Соннино. Основной вопрос, вокруг которого разгорелись споры - вывод английских войск из состава Салоникского (Македонского) фронта и переброска их на азиатский театр военных действий.

Однако Россия, Франция и Италия единодушно выступили против этого. Лондон не смог «протащить» свое предложение. Показательно, что если бы Петроград, Париж и Рим всегда выступали «единым фронтом», то позиции Великобритании в Антанте не были бы так сильны, как в 1917-1918 годах. Кроме того, итало-франко-русский союз мог бы иметь прекрасную перспективу, в том смысле, что это было бы самое сильное военно-политическое образование в послевоенной Европе, но русско-итальянские, а главное, франко-итальянские противоречия не дали возможности оформится такому союзу ранее. А летом-осенью 1917 г. было уже слишком поздно: после Февральской революции Россия постепенно потеряла статус великого государства, а осенью 1917 г. представляла собой зыбкое государственное образование, фактически не имевшее регулярной армии. На Лондонской конференции участие России было лишь пассивным «сидением»: на конференцию ее пригласили в последний момент, не известив даже толком о повестке дня. Российский посол в Лондоне К. Набоков писал: «Фактически такое участие было пассивным, ибо главный вопрос, подлежавший обсуждению был предрешен» . Много хлопот доставил Петрограду и Риму греческий вопрос. Греция занимала видное место в планах Парижа Франция стремилась усилить свои позиции в ущерб Италии. Итальянское правительство было «также убеждено, что Франция намеревается аннексировать Грецию, для того, чтобы полностью господствовать на Средиземном море и поставить британские коммуникации на Востоке под французский контроль»220. Для России Греция была небезразлична в связи с вопросом о проливах. Греческие правящие круги, особенно либералы во главе с Венизелосом, стремились к захвату Константинополя. «Грецию буквально захлестывала волна гордости оттого, что она могла стать наравне с другими европейскими державами» . Временное правительство относило греческий вопрос к «числу сравнительно второстепенных». В то же время оно считало, что нельзя допустить в будущем одностороннюю ориентацию Афин, при которой Париж будет единственным распорядителем ее политики. «Нельзя конечно упускать из виду, что окончательный переход власти к либеральной партии во главе с Венизелосом может создать некоторые осложнения, в особенности если национальная партия поставит своей задачей осуществление «велжогреческой» программы с широкими территориальными захватами, что может оказаться в полном противоречии с интересами России и необходимостью умиротворения Балкан»222. Вначале английский кабинет министров придерживался точки зрения Петрограда и Рима, не желая одностороннего усиления Франции в Греции. Лорд Крью считал, что «поддержка венизелистского движения может привести к опасной революции или гражданской войне, что может осложнить английские позиции в восточном Средиземноморье»223. Не идя на прямое противодействие, Англия выступала пролив форсирования Францией событий в Греции, всячески отговаривая ее от решительных действий. Наиболее упорное противодействие оказывала Италия, считавшая Францию наиболее опасным для себя противником в борьбе за гегемонию в бассейне Средиземного моря. «Италия строго ограничила вывоз в Грецию съестных припасов» . Но, в конце концов, Франции удалось расколоть фронт союзников в греческом вопросе. Первой сдалась Великобритания. Лондон должен был учитывать то обстоятельство, что Франция вносит наибольший вклад в борьбу с Германией. Кроме того, Франция очень мощное государство в экономическом и военном плане, сравнительно независимое от Англии, и может отплатить Лондону тем же самым в других, жизненно важных для Британии вопросах. Английский генерал Уилсон в целях привлечения греческой армии на стороне союзников требовал не останавливаться ни перед чем225. За Великобританией последовала Россия. Петроград, погрязший во внутренних противоречиях, не мог уже самостоятельно противостоять давлению Лондона и Парижа. Дольше всех сопротивлялась Италия. Такие итальянские политики, как граф Боздари, считали, что вступление Греции в войну не отвечало их планам и боялись возвращения к власти Венизелоса, с которым они связывали возможность получения Грецией от Антанты компенсаций в ущерб итальянским интересам. Урусов, поверенный в делах в Греции писал: «Можно утверждать, что осложнения Греции являются если не прямой целью, то бесспорным вожделением Италии». Урусов объяснял это тем, что после оккупации Италией Доде-канеза к торгово-морскому соперничеству, неприязни на экономической почве, «прибавилась вражда на почве национально-политической. Албанский вопрос подлил масла в огонь»226. Понимая свое бессилие противостоять объединенным силам Парижа и Лондона, Италия пыталась заручиться поддержкой России, чтобы противопоставить русско-итальянскую линию англо-франпузской. Добиться этого не удалось. Временное правительство считало невозможным ссорится с Францией из-за Рима. К тому же между российским и итальянским правительствами существовали серьезные разногласия в малоазиатском вопросе, препятствовавшие совместному выступлению России и Италии против Франции.

Севаступоло присоединился к союзникам. Фактически мнение России уже мало интересовало Англию и Францию. В крайнем случае, союзники обошлись бы и без ее согласия. Об этом свидетельствует тот факт, что без ведома Временного правительства русские войска, находившиеся в Салониках, приняли участие в операциях союзников в Греции. «3-й особый полк был переправлен в Грецию и участвовал в занятии союзными войсками Афин. Сведения об этом пришли в Петроград с опозданием, когда полк уже находился в Афинах, и вызвали негативную реакцию у Временного правительства. Терещенко поручил русскому послу в Афинах добиться или возвращения полка в Салоники, или хотя бы неучастия его в боевых действиях»227. Вскоре пож был действительно возвращен, но не столько из-за требований Временного правительства, сколько ввиду своей полной небоеспособности. Ллойд Джордж и Рибо потребовали вывода итальянских войск с Корфу и оккупированной части греческой территории. Итальянцы согласились с этим требованием при условии вывода с территории Греции английских и французских войск. Ллойд Джордж был взбешен требованиями Соннино. Британский премьер обрушился на итальянского министра с резкими нападками. Он сравнил действия итальянских войск в Греции с действиями германских в Бельгии. Париж энергично поддержал Лондон. Россия не стала на сторону Рима, да от ее позиции уже мало, что зависело. В итоге сдалась и Италия. Париж получил от союзников согласие действовать в греческом вопросе по собственному усмотрению. События на Парижской конференции показали, как сильно пошатнулись позиции России на Балканах. Расстановка сил в этом регионе все больше менялась не в пользу России. Греция, занимавшая выгодное положение, отныне целиком попала под влияние Англии и Франции. После переворота и выдворения короля Константина к власти пришла проантантовски настроенная партия Венизелоса. Эта перемена была невыгодна для России еще и тем, что венизелисты при поддержке Антанты стремились осуществить великогреческую программу: наряду с притязаниями к Болгарии и Сербии они хотели заполучить Константинополь и Смирну. В результате ослабления России Сербия и Черногория все более попадали в зависимость от Англии и Франции. К тому же сербский и черногорский королевские дворы не очень-то доверяли российскому республиканскому правительству. Весть о государственном перевороте в Афинах была встречена с удовлетворением в Лондоне и Париже. Однако Рим проявил негодование. «Действия союзников Италия считала незаконными, не соответствующими заключенным в Савойе соглашениям и заявила, что в греческом вопросе она будет действовагь самостоятельно» . Но факт остается фактом: итальянская дипломатия потерпела сокрушительное поражение. Несмотря на все протесты Рима, 29 июня 1917 г. Греция объявила войну Германии. Но нет худа без добра Рим старался использовать ослабление России в своих целях. Итальянцы стремились во что бы то ни стало вырвать у российского правительства признание их притязаний в Малой Азии. После провала июньского наступления итальянский посол все чаще осаждал Терещенко, требуя от него уступчивости. Раздраженный этим российский министр иностранных дел заявил: «Италия стремится получить во много раз больше, чем ее вклад в общесоюзное дело»229. Одновременно Соннино атаковал Гирса, требуя, чтобы и он похлопотал об Италии. Намерения итальянского правительства воспользоваться военными неудачами России были настолько очевидны, что резко бросались в глаза даже за границей. Югославянский комитет в Париже и ряд сербских политических деятелей направили Временному правительству 13 июля телеграмму, в которой говорилось, что «итальянская дипломатия, пользуясь временным кризисом, в котором оказалась Россия, стремится вырвать у союзников новые подтверждения относительно апрельских соглашений 1915 г., соглашений антидемократических, аннексионистских, согласно которым вопреки воле славянских народов Адриатики, Италии уступлена вся Далмация, вся Исгрия, и почти третья часть славянских земель, заменяя, таким образом, на южнославянских и балканских территориях один иностранный режим другим» . Од нако если царское правительство не давало попирать законные права славянских народов, то Временное правительство не могло этого сделать в силу своей слабости на международной арене. Терещенко констатировал: «Итальянское правительство обнаруживает в последнее время стремление добиться от нас признания за Италией в случае успешного окончания войны права на некоторые области Малой Азии»231. Все же Временное правительство нашло в себе мужество оттолкнуть итальянские притязания: «Я нахожу при нынешних политических обстоятельствах совершенно несвоевременным и нецелесообразным входить в какое бы то ни было обсуждение этого вопроса, с чьей бы стороны ни исходила к тому инициатива В таком смысле был дан министром ответ здешнему итальянскому послу при неоднократных попытках его получить от нас согласие на новые итальянские притязания»232. Итальянский кабинет министров не мог скрыть своего глубокого недовольства позицией российского правительства

Особенно болезненно реагировал Карлопи, полагавший, вероятно, что эта несговорчивость может быть отнесена в Риме и на его собственный счет. Даже при встречах с Терещенко он все чаще стал проявлять крайнюю раздражительность, откровенно давая понять, что, в конце концов, можно обойтись и без согласия российского правительства. Терещенко вынужден был «обратить внимание Соннино на недозволенное поведение итальянского посла и его дипломатическую бестактность»233.

Заметно испортились за последние месяцы и отношения с главным союзником России - с Францией. Не последнюю роль сыграл в этом мятеж 1-й бригады русского экспедиционного корпуса во Франции в августе-сентябре 1917 г. «Сразу после их вывода с фронта французское правительство не хотело больше иметь на своем иждивении эти нежелательные войска и просило своего посла в Петрограде потребовать отозвать на родину русские дивизии. Временное правительство отказало в этом. Т.о. оно несет ответственность за мятеж в Ля-Куртине»234. Мятеж был подавлен объединенными русско-французскими силами по просьбе Временного правительства, но сам факт неповиновения войск вызвал еще большее отчуждение в отношениях двух правительств.

26 сентября к Керенскому явились послы Англии, Франции и Италии и от имени своих правительств сделали ему совместное заявление и потребовали прекратить беспорядки и восстановить боеспособность русской армии в ближайшее время. Иначе Временное правительство рискует полностью «утратить доверие» союзников. Первую скрипку играли англичане, стремясь использовать сложившуюся ситуацию, для устранения России из числа будущих конкурентов. Кроме того, Лондон стремился окончательно «оторвать» Францию от России и «похоронить» русско-французский союз, опасный для его планов в будущем. Англичанам удалось «перетянуть» на свою сторону начальника французской военной миссии в России генерала Нисселя, который писал военному министру Франции: «Т.к. службы русской контрразведки больше не существует, англичане уже создали свою собственную службу военную и морскую. Хороших агентов можно набрать среди русских пленных, бежавших на франко-английский фронт, которые этим самым доказали свою волю и энергию. Английская служба их уже как будто использует. Следовательно, было бы желательно, чтобы солдаты этой категории, вместо того, чтобы их вливать в русские войска во Франции, были направлены в Петроград в мое распоряжение. Я сам передам их русскому правительсгву, после того как соорентарую их. Возвращение этих солдат на родину означало бы для них получение вознаграждения и способствовало бы их использованию в наших интересах. . Англичане готовы осуществлять поставки только при следующих условиях:

1) Контроль союзных представителей в России за действительными потребностями русских;

2) Строгий контроль за использованием русскими имущества, поступающего из союзных стран.» Если этот двойной контроль не будет эффективным, мы ничего не дадим ни снаряда, ни корабля» - подтвердили мне самым категорическим образом. Английское адмиралтейство выражает горячее желание, чтобы русские войска во Франции не были возвращены в Россию» . Од нако в отличие от Парижа и Лондона, Рим пытался смягчить впечатление в Петрограде. Соннино разыгрывая наивность, разъяснил Гирсу, что «союзники вовсе не собирались вмешиваться в дела России и оказывать на нее какое-либо давление. Заявление трех послов было вызвано желанием помочь Временному правительству, дать ему в руки орудие или точку опоры на случай, если бы оно признало полезным воспользоваться им по отношению к внутренним элементам, причинявшим ему затруднения»236. Но сам факт участия Италии в коллективном заявлении послов, красноречивее всего свидетельствует о его истинном отношении к Временному правительству. Итальянцы то и дело напоминали российскому правительству о его союзническом долге, требуя продолжать войну. Вместо помощи или предъявления элементарной солидарности союзники все более усилили нападки на Россию. Особенно участились они после поражения русских войск и российского флота в Моонзундской операции. Итальянская «Бесок»» рассматривала поражение у Моонзунда исключительно как результат русского бездействия, тем более, что нападение предвиделось давно. Впрочем, газета была не так уж не права Отказ матросов Балтийского флота выступить против немцев привел к печальным последствиям. Налицо был полный развал русской армии и полное бессилие Временного правительства Все же о том, что англичане могли оказать, но не оказали реальной помощи российскому флоту, газета предпочитала умолчать. В целом материал был подобран крайне тенденциозно. Гире сообщал, что общественное мнение Италии восстановлено против России. Некоторые итальянские газеты, такие как «Майю», «Сотеге сНМа» давали в целом объективную оценку положению в России, предсказывали взятие немцами Гельсинфорса, Ревеля, Петрограда Другие печатные органы «БесоЬ», «Ме8$

§его», «Ьауого», «Роро1о <±ЙаНа» хотя и не делали столь решительных выводов, тем не менее, заявили, что события в Рижском заливе являются подготовкой немцами базы для решительного наступления. Тем не менее, нельзя сказать, что Италия «махнула рукой» на саму Россию. Рим прекрасно понимал, что политический авантюрист Керенский и Временное правительство не способны управлять государством. С другим правительством возможно сотрудничество будет гораздо более плодотворным. Объективно Италия была заинтересована в России. Прежде всего, потому, что русская армия продолжала удерживать на своем фронте до 88 германских и более 40 австрийских дивизий. По данным русского командования, к 1 сентября 1917 г. русская армия насчитывала в своих рядах более 8,5 млн. человек, в то время как итальянская -1913 тыс. человек. Всего союзники насчитывали 7263 тыс. человек. Наличие огромной русской армии позволило союзникам создать численное превосходство над противником. (181 дивизия против 140) . В случае выхода России из войны положение Италии было бы критическим. Вскоре оно стало таковым. 25 октября (7 ноября) 1917 г. в России произошла новая революция. К власти пришло правительство большевиков во главе с Лениным. Уже 26 октября новое Советское правительство приняло «Декрет о мире».

В отличие от союзников, скрупулезно следивших за событиями в России, внимание Италии было отвлечено от Петрограда По иронии судьбы именно в эти дни итальянские войска потерпели крупнейшее за всю войну поражение у Капоретто. Разгром под Капорет-то, едва не поставивший Италию на колени, полностью поглотил внимание правительства и отвлек его от русских событий. Поражение под Капоретто ускорило падение итальянского правительства, положение которого и без того было непрочным вследствие роста в стране недовольства войной. 26 октября правительство Бозелли ушло в отставку. Пост премьер -министра занял Орландо. Соннино остался на своем посту. Новое правительство активно принялось за осуществление мероприятий по укреплению положения на фронте. 8 ноября Кадорна был освобожден от должности и заменен генералом Армандо Диац. В ходе отступления итальянская армия понесла большие потери: 10 тыс. убитыми, 30 тыс. раненными. 265 тыс. пленными. Более 100 тыс. военнослужащих дезертировали. Итальянцы потеряли 3152 орудия, что составляло более половины всей артиллерии, 1732 миномета, более 3 тыс. пулеметов, 22 авиационных парка, огромное количество различного военного имущества и запасов всех видов238. К 29 ноября новая оборонительная полоса на р. Пьяве была оборудована Удалось достигнуть соглашения о том, что 6 английских и французских дивизий, находившихся в резерве, займут оборону в районе Монтелло, в среднем течении Пьяве. Операция у Капорегго является одной из самых значительных в истории первой мировой войны. С обеих сторон в ней приняли участие свыше 2,5 млн. человек Поражение итальянских войск под Капорегго ускорило создание объединенного союзного командования Антанты. На совещании в Рапалло 5-7 ноября 1917 г. было решено создать Высший военный совет. В него вошли главы союзных правительств, а также представители генеральных штабов Англии, США, Италии и Франции. О введении в высший совет представителя России вопрос не поднимался. В то же время западные правящие круги и пресса подняли невероятную шумиху в связи с разгромом при Капорегго, пытаясь всю вину переложить на Россию. Набоков телеграфировал из Лондона: «Известие о тяжелом положении Италии, произвело здесь тягостное впечатление. Вся здешняя печать указывает, что причиной разгрома является «паралич России»239. Лондон пытался вбить клин в отношениях между Петроградом и Римом. Подогревая антирусские настроения, английские корреспонденты писали, что против итальянских войск переброшен весь «русский фронт». Такие же сообщения чуть позже стали распространятся во Франции, и в самой Италии. Гире в своих донесениях отмечал, что «в общественном мнении Италии, и особенно в правительственных сферах, проявляется резкое раздражение против России, т.к. в ней видят главного виновника поражения Италии». Россию обвиняли даже в отступлении немцев на Северном фронте, хотя это был несомненный успех русского командования. «Итальянское общественное мнение сильно взволновано появлением германских войск на итальянской границе и их наступлением на Италию. Ставя это появление в связь с отступлением немцев на нашем Северном фронте, итальянцы упрекают нас в бездействии»240. В другом донесении Гире сообщал: «Неудачи на фронте производят на итальянское население ошеломляющее впечатление, близкое к панике. Во многих газетах указывается на бездействие русской армии, давшее возможность перебросить немцам войска с русского на итальянский фронт, является главной причиной случившегося»241. 20 октября Гире вновь отмечал, что итальянское правительство официально пытается свалить всю вину на Россию, однако «разгром итальянской армии произошел не из-за превосходства неприятельских сил, а вследствие распропагандирования и отказа драться некогорых ее частей». Главная причина крылась в «возмутительном поведении их же армии»242. Причину антирусских выпадов посол видел в «болезненном самохвальстве» итальянцев и в желании обелить собственную армию». К этому можно прибавить, что итальянский кабинет министров и Генеральный пггаб пытался снять с себя всю ответственность за собственные просчеты и возложить ее на Россию. Итальянское правительство опасалось, что новое тяжелейшее поражение обострит и без того тяжелое положение в стране и вызовет внутренний взрыв. Гире сообщал: «Среди населения здесь большое волнение, могущее легко в случае дальнейших неудач перейти в революционное движение»243. Тем не менее, надо отметить, что с русского фронта было снято три германские и четыре австрийские дивизии244, что существенно облегчило задачу австро-германского командования. Однако части снимались и с французского фронта Так, что однозначно обвинять русскую армию в поражении итальянских войск не стоит, хотя развал русского фронта, несомненно, сыграл свою роль в поражении итальянцев при Капоретто. В то же время итальянский Генеральный штаб несет основную долю вины за поражение своих армий: итальянцы задолго до наступления, знали, что противник готовит крупное наступление на фронте. Однако итальянское командование не приняло всех необходимых мер к отражению вражеской атаки, полагаясь в значительной мере на своих союзников. Как всегда, основные надежды возлагались на русскую армию, о чем Гире неоднократно информировал министерство иностранных дел. Можно лишь заметить, что поведение итальянского правительства в отношении России было не столь солидарным, как того требовала «верная союзническая ориентация». Тем не менее, Рим настойчиво просил помощи от России. Соннино требовал, чтобы русская армия немедленно перешла в наступление на своем фронте или, по крайней мере, произвела бы внушительную демонстрацию. Передавая в Петроград просьбу итальянского правительства и настойчиво ходатайствуя о ее исполнении, Гире писал: «Если подобная демонстрация и не приведет к крупным военным последствиям, то во всяком случае в политическом отношении она будет иметь серьезное значение, в особенности в Италии. Всякое наше выступление в помощь Италии будет здесь принято с тем более благодарственным сочувствием, что до сих пор Италия возлагала все свои надежды исключительно на нас»245. Временное правительство решило прийти на помощь Риму, несмотря на собственное критическое положение. Терещенко специально ездил в Ставку для совещания с русским командованием, в связи с событлями на Итальянском фронте. Было решено, что в ближайшее время русская армия проявит активность на южном и юго-западном направлении, чтобы ослабить давление противника на Итальянском фронте. В Рим была отправлена телеграмма, в которой говорилось, что «меры уже приняты». Однако осуществить новое наступление Временное правительство уже не успело.

Сразу после Октябрьской Революции Россия вступила в переговоры о сепаратном мире. Однако вопрос о сепаратном мире поднимался еще раньше и не по инициативе России. Осенью 1917 г. как никогда прежде развернулась дипломатическая борьба вокруг вопроса о мире. Итак, Лондон, ранее других союзников готовился к мирным переговорам. Меморандум Робертсона от 31 августа 1916 г: гласил: «Хотя конца войны отнюдь еще не предвидится, тем не менее в любой день могут начаться переговоры о мире, и если мы не будем к ним подготовлены, мы окажемся в весьма невыгодном положении, не только по сравнению с нашими противниками, но и с нашими союзниками»246. Англия желает «сохранения уменьшенной в своих размерах Австро-Венгрии», ибо «эта новая Австро-Венгрия будет вероятно, поддерживать весьма тесный союз с Германией, но такой союз отнюдь не будет клониться к нашей невыгоде, т.к. на суше он будет ограничивать силу России и славянских государств, а на море помешает превратить Средиземное море во французское и итальянское озеро» . В Англии ширилось движение, которое считало, что французов можно удовлетворить только частью Эльзаса и Лотарингии. Черчилль заявил Берти «война не должна вестись ни на один день дольше, чем потребуется для освобождения Бельгии, и для получения Францией не обязательно всего Эльзаса и Лотарингии, но такой их части, которая лишит Францию возможности думать и говорить, что она была покинута Англией и определит поиски новых друзей»248. 9 сентября 1916 г. в американском журнале «New Republic» была опубликована статья, «в которой проповедовалось чисто британское отношение к союзникам. В статье предлагалось настаивать на освобождении Бельгии, но не Сербии, отдать Франции только Западный Эльзас, Италии - Тренгино, но не Триест, нейтрализовать проливы без передачи России Константинополя, лишить Германию всех колоний, во французских колониях установить статус открытых дверей, который бы не распространялся на британские колонии»249. Центральные державы толкало к переговорам их тяжелое положение, страны Антанты - опасение за Россию, причем в дипломатических кругах упорно циркулировали слухи, что мир возможен и за счет России. «Провал наступления Юго-Западного фронта и контрнаступление противника способствовало развитию тенденции к сговору между империалистами обеих враждебных коалиций. Именно после июля начинается новая серия переговоров о мире. Территориальные захваты Четвертого союза в результате наступления увеличили шансы сговора за счет России»250. Даже Милюков вынужден был признать, что «теперь выдвигается в более грубой и откровенной форме идея эксплуатации России, как колонии ради ее богатств и необходимости для Европы сырых материалов» . В Лондоне, как впрочем часть политиков и в Риме, стали считать, что «Россия - как союзник теперь практически бесполезна» . «Бонар Лоу советовал отнестись спокойно к перспективе отторжения от России оккупированных немцами провинций»253. Было ясно, что «Ллойд Д жордж перешел к политике платежа немцам на Востоке, чтобы поладить с ними на Западе»254. Именно такое разрешение мирового конфликта намечало мирное предложение папы Бенедикта XV, занимавшее внимание дипломатов обеих сторон и не сходившее с повестки дня в течение августа-октября 1917 года. Папа предложил мир на основе возвращения к довоенному status quo. Однако вопрос о германских захватах на Востоке был обойден молчанием. Это было явно направлено против России и защищало интересы Центральных держав. Гире сообщал: «Папский нунций епископ Пачелли ездил в Берлин, для установления условий, сформулированных папой в его ноте»255. Россия предложила коллективной нотой отвергнуть папские предложения. Но Антанта отказалась. В то же время Италия была крайне обеспокоена. 5 августа Гире сообщал Терещенко: «Соннино вполне разделяет Ваше мнение о безусловной неприемлемости мирных предложений папы. Он убежден, что они сделаны по уговору с Австрией и Германией»256. Итальянский министр иностранных дел рассматривал папскую инициативу, как «опаснейший элемент пацифистской пропаганды», способный причинить ущерб всем союзным странам, в особенности Италии и Франции. Соннино, в отличие от Ллойд Джорджа, считал, что ответ должен быть совместным, или, по крайней мере, идентичным, по предварительному согласию всех союзников, т.к. папское выступление принесло несомненный вред делу союзников, разлагая их ряды. Рим больше других держав Антанты опасался участия папы в мирных переговорах, т.к. такое участие неизменно усилило бы авторитет папы внутри Италии, что напрямую угрожало власти светского итальянского правительства Поэтому Соннино горячо поддерживал позицию России, опасаясь того, что папа втянет Лондон в мирные переговоры. И итальянское, и российское правительства были недовольны постоянными интригами папы. Лондон, напротив, готов был пойти на переговоры, но не с Тройственным союзом в целом. Естественно, что Германия рассматривалась в качестве главного врага «У нас нет никакого желания вести переговоры с Германией и мы убеждены, что нам нечего сказать немцам ни прямо, ни косвенно»257. Однако британский кабинет министров рассматривал возможность заключения сепаратного мира с Турцией. Великобритания вынашивала проект сохранения Османской империи, для укрепления своих позиций на Ближнем Востоке. «Турецкий флаг поможет устранить французское и итальянское участие и сделает нас фактическими хозяевами» . Главным же партнером на переговорах Лондону представлялась Австро-Венгрия: «Британский премьер сказал в узком кругу близких людей, что он считает единственным шансом на победу в войне заключение сепаратного мира с Австрией»259. Великобритания выдвинула следующую программу для переговоров: «Австро-Венгрия откажется от Трен-тино (удержав Триест) в пользу Италии и от Буковины (но не от Трансильвании) в пользу Румынии, получит русскую Польшу в границах 1772 г. - которая стала бы третьим членом Двуединой монархии, четвертым членом которой предполагалось бы сделать объединенные Сербию и Черногорию»260. Такая «обновленная Австро-Венгрия могла бы стать для Центральной Европы в значительной мере тем, чем Британская Империя стала для всего мира, и в будущем ее миссия была бы даже больше, чем в прошлом»261. Один из британских политических деятелей высказался что «будущая федеративная Австро-Венгрия может включать не только Австрию, Венгрию, Польшу, но также и Украину» . Однако деятельность Ллойд Джорджа «повергла в уныние и иных союзников, в частности вызвала по словам сербского посланника в Лондоне «серьезную депрессию у югославянского комитета»263. Боясь разрыва с союзниками, нежелательного в данный момент, Лондон стал действовать осторожнее. Другим фактором, повлиявшим на поведение Лондона, было то, что Вена так и не решилась на сепаратный мир. Граф Чернин писал позже: «Сепаратный мир дал бы не мир, а войну с Германией и Австро-Венгрия погибла бы в борьбе против Германии, так же как погибла в общей с ней борьбе»264.

1 октября правительство Франции решило пойти на мирные переговоры при полном отказе Германии от Эльзаса и Лотарингии, а также удовлетворении английских и итальянских претензий. Рим по-прежнему был против. Любые переговоры при участии папы могли дать только половинный результат, даже при удовлетворении итальянских требований. Кроме того, Австро-Венгрия изъявила желание уступить кое-что в пользу Рима, если ей будут предоставлены компенсации в Африке, или где-нибудь в другом месте. Но именно это и делало невозможным соглашение для Италии. Она вступала в войну против Австро-Венгрии, чтобы совместно с Россией стереть ее с лица земли, как государственное образование. Трентино и Триест не имели решающего значения, если главный враг и конкурент на Балканах останется в таком же положении, в каком был до войны. Тем более, что главный союзник против Вены - Россия - практически выбыл из борьбы. Германия же была главной опорой Вены, ее «историческим союзником». Кроме того, могло оказаться, что, заключив «нейтральный» мир и окрепнув, Австро-Венгрия при поддержке Германии вновь накинется на Италию, и не известно с кем тогда будут Англия, Франция и Россия. Соннино с болезненной подозрительностью следил за действиями западных союзников, а также России, опасаясь, как бы они не «сманили» Вену, заключив с ней сепаратный мир, забыв о своих обещаниях Италии. Он весьма остро реагировал даже в тех случаях, когда союзники, осуждая захватнические стремления Германии и подтверждая свою решимость бороться с ней, обходили молчанием Австро-Венгрию. Так, итальянское правительство было обеспокоено американским ответом на папские мирные предложения, и соответствующей нотой Терещенко от 12 сентября. Соннино доверительно сказал Гирсу при встрече: «Австрия является самым зловредным врагом для некоторых союзников, особенно для Италии и балканских государств и отчасти для России»265. Даже после катастрофы при Капоретго внешняя политика Италии кардинально не изменилась. Гире сообщал, что итальянское правительство намеревается обменяться взглядами не о том, как заканчивать войну, а о том, как ее продолжить. Соннино был глубоко убежден, что российское правительство станет на почву национальной политики в вопросе ведения войны до конца, в полном единении с позицией союзников.

К Октябрьской Революции и новому правительству отношение римского кабинета было достаточно сдержанным. Его внимание было отвлечено внутренними военными и политическими проблемами, едва не выбившими Италию из войны. В самом Риме в кругах близких к правительству заговорили о сепаратном мире с Берлином. Вновь подняли голову пацифисты и сторонники Германии. Обстановка внутри страны была сложной ввиду волнений пролетариата. Правительство подало в отставку. Новым премьер-министром стал Орландо, ярый сторонник продолжения войны. Соннино сохранил пост министра иностранных дел, следовательно основные направления внешней политики остались прежними. Од нако одно из главных - сближение с Россией было отброшено. Причиной тому явилась внешняя политика нового правительства России. «Декрет о мире» Рим воспринял явно недоброжелательно. Желание большевиков выйти из войны и явилось причиной отказа от признания Римом советского правительства. Тем не менее, многие итальянские политические деятели, привыкшие к демагогии Временного правительства, восприняли этот шаг, как ловкий пропагандистский ход. «Союзники, как видно тянули время, ожидая следующих шагов Советского правительства»266. В Могилеве, стало распространяться сообщение, что союзники освободят Россию от обязательства не заключать сепаратный мир при условии если она не демобилизует войска с германского фронта . 19 ноября «в Ставку пришла телеграмма, в которой сообщалось, что союзники освобождают Россию от взятых обязательств и предоставляют ей возможность заключить сепаратный мир»268. Ее «передал руководитель итальянской военной миссии при Ставке генерал Ромеи, получивший ее от своего посольства в Петрограде. Обрадованный Духонин тотчас сообщил эту сенсационную новость, которая была восторженно встречена»269. Однако Англия и Франция не поддержали эти начинания итальянцев, объявив это сообщение частной инициативой Карлотти и Ромеи. Италия тоже поспешила отречься от этой телеграммы. «Вскоре пришло сообщение, что итальянское посольство такой телеграммы не отправляло» . Начало сепаратных переговоров в Брест-Литовске расставило все точки над «Ь>. Россия вышла из войны. Италия решила делать ставку на оппозиционные советскому правительству силы. Особенно эта решимость усилилась после Брестского мира Однако Италия не приняла активного участия в интервенции против Советской России. В борьбе против советского правительства приняло участие всего 2 итальянских военных корабля (для сравнения: в Балтийском море действовала 6-я легкая крейсерская эскадра Великобритании - 21 корабль, 26 французских и 17 американских кораблей разных классов) 27\ Итальянский воинский контингент на Севере России действовал под командованием подполковника берсальеров Сифолы. 2 сентября он проследовал из Турина через Англию в Мурманск. В его состав входили: 4-й батальон 67 пехотного полка (из бригады «Наполи»), запасная рога, 389-я пулеметная рога (8 пулеметов), 165 секция (отделение королевских карабинеров, на 1 января 1919 г. численность итальянского контингента составила 1251 чел. (для сравнения: 8тыс. английских, 5 тыс. американских, 1200 сербских)273. В период с з июля по 19 сентября 1919 г. было эвакуировано 1189 итальянских военнослужащих, в т.ч. 47 офицеров274. Итальянский экспедиционный корпус на Дальнем Востоке и Сибири во главе с полковником Фассини-Комосси прибыл в Красноярск 17 ноября 1918 г. в составе пехотного батальона, секции (отделения) горной артиллерии, 159-й секции королевских карабинеров, одной роты 189 85 пехотного полка и двух пулеметных отделений - всего около 900 итальянских солдат (для сравнения: более 120 тыс. японских, 60 тыс. чехословацких, 9 тыс. американских, 1500 английских, 110 французских) 216, на Юге 1 итальянский линкор и 2 крейсера (21 английский, 10 французских и 1 греческий корабль разных классов) . 8 августа 1991 г. итальянцы были эвакуированы на родину. Все эти силы были направлены в Россию уже во второй половине 1918 г., когда стало ясно на чьей стороне победа. Такая позиция итальянского правительства объясняется не только ее военной слабостью и необходимостью вести войну против Австро-Венгрии. То, что участие Рима в интервенции было номинальным, можно объяснить еще и тем обстоятельством, что Италия не имела жизненных интересов в России: в 1918 году Итальянский фронт стабилизировался. К тому же, Рим получил военную и финансовую помощь от Англии и Франции. Летом 1918 г. когда в России началась широкомасштабная война, было ясно, что Авсг-ро-Венгрия практически не может продолжать войну, и держится только за счет Германии. К осени 1918 г. Итальянский фронт против австрийской армии разваливался на глазах. Италия уже не была заинтересована в России, как своем потенциальном союзнике против Вены. Косвенно это подтверждается тем, что англо-французское соглашение от 23 декабря 1917 г. определило зоны влияния в России: Великобритания получала северный Кавказ, Дон, Закавказье и Среднюю Азию; Франция - Украину, Крым, Бесарабию; Сибирь и Дальний Восток были включены в сферу интересов США и Японии. Италия не получила своей зоны влияния275. Рим и не стремился к этому: слабая итальянская армия не смогла бы контролировать русской территории, да и сама территория России лежала вне сферы интересов Италии. С другой стороны, в Риме отлично понимали, что Россия перестала быть конкурентом Италии на Балканах. Более того, было не ясно останется ли она единым государством или распадется, как распались позднее Австро-Венгрия и Османская империя. Это положение дел устраивало Италию. Римский кабинет считал, что в результате войны избавится сразу от своих главных конкурентов - Австро-Венгрии и России. Тем не менее, Италия принята участие в совещании стран Антанты в ноябре 1917 г., провозгласившего всемерную поддержку националистического движения на Кавказе и в Закавказье. Само же участие в интервенции было чисто номинальным, чтобы продемонстрировать свою солидарность с союзниками. В этой связи надо заметить, что из всех держав, участвовавших в интервенции, только Франция ставила перед собой цель, объективно совпадавшую с национальными интересами России - возрождение России, гак единого мощного государства, чтобы сохранить потенциального союзника против Германии. Остальные державы, в том числе и Италия, преследовали исключительно свои внешнеполитические выгоды, не совпадавшие с национальными интересами России. Летом 1918 г. в России началась широкомасштабная Гражданская война Возникают новые правительства, оппозиционные Советской власти. Италия направляет своих эмиссаров в наиболее крупные антисоветские правительства, однако это были скорее агенты итальянской разведки, чем дипломатические представители. Не признав Советской власти, Италия так и не установила дипломатических контактов с Москвой. В конце 1918 г. итальянское посольство покинуло пределы России. Дипломатические отношения с СССР были восстановлены только в 1924 году правительством Муссолини.

Русско-итальянские отношения в период от февраля к октябрю 1917 г. развивались по нисходящей линии. Если в марте-апреле 1917 г. Италия еще связывала с Россией свои чаяния в деле борьбы с Австро-Венгрией, то в дальнейшем Рим перестал строить планы в отношении Петрограда, как возможного союзника Решающую роль сыграли в этом развал русской армии, провал Июньского наступления и Корниловского «мятежа», неспособность Временного правительства во главе с Керенским не только веста войну, но и сохранить целостность России, и как следствие всего этого - резкое падение международного престижа России. К Октябрьской революции отношение итальянского правительства было настороженным и выжидательным. Только Брестский мир, и начало широкомасштабной Гражданской войны в России на долгое время похоронили саму возможность дипломатических контактов между Италией и Россией.

Заключение диссертации по теме «Всеобщая история (соответствующего периода)», Черников, Алексей Валерьевич

Заключение

1 Шемякин А.Л. Югославянская программа сербского королевства в первый период войны / Первая мировая война. Пролог. - С. 386.

2 Смирнова Н.Д. Итальянский нейтралитет: политический принцип или тактический маневр / Первая мировая война Пролог. - С. 160.

3 Португальский P.M., Алексеев П.Д., Рунов В А. Указ. соч. - С. 68.

200

4 Бекер Ж-Ж. Новое в изучении первой мировой войны во Франции // ННИ. -1999 - № 2, С. 49.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Черников, Алексей Валерьевич, 2002 год

1. Архив внешней политики Российской Империи:

2. Фонд «Канцелярия». 1914. д. 26; д. 33; д. 39; д. 240.

3. Фонд «Канцелярия». 1917. -Д.З.-Т. 2; д. 35; д. 71; д. 96; д. 97.- Т. 2; д. 99.- Т. 2; д. 151.

4. Фонд «Российское посольство в Риме». д. 2415; д. 2416; д. 2417; д. 2456; д. 2457; д. 2458; д. 2460; д. 2465; д. 2468; д. 2509.

5. Фонд «Полигархив». 1914. д. 2001; 1915.-д. 4261; 1916.-д. 704; д. 3816.1. Публикации документов.

6. Европейские державы и Греция в эпоху мировой войны. По секретным документам бывшего Министерства иностранных дел с приложением копий дипломатических документов-М.: Госиздат, 1922. 560 с.

7. Константинополь и проливы. По секретным документам бывшего Министерства иностранных дел / под ред. Адамова Е А. М.-Л: Госиздат, 1926. - Т. I. - 549 е., Т. П. -473с.

8. Ю.Раздел азиатской Турции. По секретным документам бывшего Министерства иностранных дел/ под ред. Адамова Е.А.- М.: Литиздат, 1924. -486 с.

9. Рапорт военного агента в Италии полковника Рейнгарда в Главное управление Генерального штаба о задержке итальянским правительством военных заказов // Исторический архив.-1955.-№3.-С. 164.

10. Сборник договоров России с другими государсгвами1856-1917 / под ред. ЕА. Адамова. -М.: Государственное издательство политической литературы, 1952. -463 с.

11. Сборник секретных договоров. По секретным документам бывшего Министерства иностранных дел. -Петроград, 1918. -234 с.

12. Секретное письмо начальника французской военной миссии в России генерала Нисселя военному министру Франции 12 сенг. 1917//ВИЖ. -2001. -№ 9. С. 80.

13. Справка военно-статистическош отдела Генерального штаба о местонахождении и стоимости военного имущества, изготовленного за границей по заказам Временного правительства // Исторический архив. -1955. № 3. - С. 179.

14. Царская Россия в мировой войне / под ред. ЕА. Адамова. M.-JL: Госиздат, 1926. - 300 с.

15. British documents of Qrigins of the War 1898-1914 / Ed. by Gooch G.P. and Temperly H. Vol. 1-Х. - London: Stationeiy office, 1927-1938.

16. Collected Diplomatie correspondence. London, 1914. // www.oup.co.uk.giolneut.htm

17. Collected Diplomatie correspondence. London, 1915. //www.oup.co.ukitalydec.htm

18. IDocumenti diplomatici italiani. séria IV. - Vol. ХШ. - Roma, 1964;séria V. Vol. I. - Roma, 1964.

19. Мемуары, дневники современников.

20. Альдрованди Марескопи JI. Дипломатическая война Воспоминания и отрывки из дневника (1914-1919). -М.: Соцжгиз, 1944.-391 с.

21. Берти Ф. За кулисами Антанты. Д невник британского посла в Париже. 1914-1919. M.-JL: Госиздат, 1927. - 324 с.

22. Брусилов А.А. Мои воспоминания. М.: Воениздат, 1963. -287 с.

23. БьюкененДж. Моя миссия в России.-М.: Международные отношения, 1991.-341 с.

24. Данилов Ю.Н. На пути к крушению//ВИЖ.-1991.-№9.-С. 81-84;№ 10.-С. 66-85;№ 11.-С. 77-86;№ 12.-С. 50-58; 1992.-№2.-С.65-79;№3.-С. 65-71.

25. Деникин А.И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль август 1917. -М.: Наука, 1991.-518 с.

26. Извольский А.П Мемуары. М.: Международ ные отношения, 1989. -194 с.

27. Ллойд Джордж Д. Военные мемуары. Т. 1-П. - 678 е.; Т. Ш. - 446 е.; T. IV. - 444 е.; T. V. - 367 е.; T. VI. - 252 с. - М.: Соцжгиз, 1934 -1938

28. Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах. Т. I. - 655 е.; Т. П. - 556 с. - М.: Издательство иностранной литературы, 1957.

29. Палеолог М. Царская Россия в мировой войне. М.: Международные отношения, 1991. -240 с.

30. Сазонов С.Д. Воспоминания. М.: Международные отношения, 1991.-402 с.

31. Соловьев ЮЛ. Мемуары дипломата. М.: Издательство социально-экономической литературы, 1959.-416 с.

32. Станкевич Б.В. Воспоминания 1914-1918. М.: Издательство РГГУ, 1994.-219 с.

33. Федоров В.Г. В поисках оружия // Оружие. -1999. № 10. - С. 25-32.

34. Фалькенгайн Э. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях. -М.: Госиздат, 1923. 304 с.

35. Чернин О. В дни мировой войны. М.-Петроград: Госиздат, 1923 - 296 с.

36. Bevione G. Come siamo andati a Tripoli. Torino, 1912. - 52 p.

37. CoppolaF. La crisi italiana. Roma, 1916. -143 p.

38. GioM G. Memorie della mia vita. Milano, 1967. - 586 p.

39. Martini F. Diaro. 1914-1918. -Milano, 1966. -416 p.

40. Malagodi O. Conversazioni della guerra 1914-1918 / Cura di B. Vigezzi. Vol. I: Da Sarajevo a Caporetto. - Milano - Napoli, 1960-286 p.

41. Orlando V.E. Memorie 1915-1919 /А cura di R Mosca. Milano, 1960. -402 p.

42. Nicolas, Prince of Greece. Political Memoirs 1914-1917. Pages from my Diary. London, 1928. -310p.

43. SalandraA. Italy and the Great War. From neutrality to intervention. London, 1932.-561 p.

44. SalandraA. Discorsiparlamentari. Roma, 1969. -1563 p.

45. Salandra A. L'intervento (1915) Ricordi e pensieri. Milano, 1930. - 602 p.

46. SalandraA. Laneutralita italiana 1914. -Mondadori. Milano-Verrona, 1928.-513p.

47. Sonnino S. Carteggio 1914-1916. Ban, 1974. - 768 p.

48. The Earl of Oxford andAsquith. Memories and Reflections 1852-1927. Vol. П. -London: Casseland со., 1928. - 288 p.

49. Viscount Grey ofFallodon. Twenty-Five Years 1892-1916. Vol. П. - New York: FA Stokes со, 1925.-355 p.

50. Zuccarini O. D partito reppublicano e la guerra. -Roma, 1916.-48 p.1. Периодическая печать.

51. Вестник Временного правительства. -1917. -11 марта

52. Вестник НКИД. -1920. .№ 4-5.

53. Земщина -1916. -12 июля; 1916. -17 июля.

54. Московские ведомости. -1916. -12 июля.

55. Новое время. -1916.-17 июля; 1916. 20 июля.57. Речь. -1917. -10 марта

56. Русское слово. -1916. -13 июля.

57. Caniere délia sera. -1914. -1 nov.; 1916 20 lug.

58. Gaseta del popolo. -1916.-15 lug.

59. Il giomale d'Italia -1913. 4 genaio.

60. Ideanazionale. -1915. 30 marzo; 1915. - 3 apr.

61. La Tribuna. -1916. -14 lug.

62. The Daily News. -1917. January 19.

63. Hie Daily telegraph. -1916. Julyl7.

64. Resto del carmino. -1916. -14 lug.1. Справочные издания

65. Великая Октябрьская Социалистическая революция. Энциклопедия / под. ред. Г.Н. Голикова, МИ. Кузнецова М.: Советская энциклопедия, 1977. - 712 с.

66. Военно-энциклопедический словарь / под. ред. С.Ф. Ахромеева М.: Воениздат, 1987. -863 с.

67. Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия / глав. ред. С.С. Хромов. М.: Советская энциклопедия, 1987. - 720 с.1. Исследования.

68. Авдеев ВЛ. Пролог исторической трагед ии //ВИЖ. -1994. № 7. - С. 39-47.

69. Аверченко C.B. Юрий Гилыпер один из первых асов России // ВИЖ. - 2001. - № 8-С. 38-48.

70. Алатри П. Первая мировая война в итальянской историографии последнего двадцатипятилетия. М., 1972. -129 с.

71. Базанов С.Н. Последние дни генерал-лейтенанта Духонина в Ставке //ВИЖ. -2001. -№11.-С. 54-61.

72. Бекер Ж-Ж. Новое в изучении первой мировой войны во Франции // ННИ. -1999. № 2. -С. 44-53.

73. Бовыкин В.И. Очерки внешней политики России кон. XIX В.-1917. -М.: Учпедгиз, 1960. -215 с.

74. Боханов А.Н. А.И. Гучков / Россия на рубеже веков: исторические портреты / сост. Карелин А.П.- М.: Издательство политической литературы, 1991.-С. 79-111.

75. Вандам А. Важнейшее из искусств // ВИЖ -2001. № 8. - С. 59 - 64.

76. Васюков B.C. Внешняя политика России накануне Февральской революции. М.: Наука, 1989.-308 с.

77. Васюков B.C. Внешняя политика Временного правительства. М.: Мысль, 1966. - 496 с.

78. Васюков B.C. Предыстория интервенции. М.: Политиздат, 1968. -296 с.

79. Васюков B.C. К историографии Внешней политики России в годы Первой мировой войны / Первая мировая война Дискуссионные проблемы / отв. ред. Ю А. Писарев, В.П. Мальков. -М, 1994. -С. 13-32.

80. Виллари JI. Война на итальянском фронте. 1915-1918. М.: Издательство иностранной литературы, 1956. - 402с.

81. Виджецци Б. Причины Первой мировой войны, как проблема соотношения короткого и длительного периодов / Первая мировая война. Пролог XX века. / отв. ред. В.П. Мальков. -М.: Наука, 1998.-С. 78-91.

82. Виноградов В.Н. Румыния в первой мировой войне. М.: Наука, 1969. - 370 с.

83. Виноградов В.Н. К оценке дипломатии Ионеяа Брэтиану / Первая мировая война Дискуссионные проблемы / отв. ред. Ю.А. Писарев, В.П Мальков. М, 1994. - С. 84 -102.

84. Виноградов В.Н. Еще раз о новых подходах к истории Первой мировой войны // ННИ. -1993.-№3.-С. 64-76.

85. Виноградов В.Н. К историографии внешней политики России в годы Первой мировой войны (1914-1917) / Пфвая мировая война Дискуссионные проблемы / отв. ред. ЮА Писарев, В Л Мальков. М., 1994. - С. 192 -197.

86. Виноградов В.Н. На руинах многонациональных импфий / Первая мировая война Пролог XX века / gib. ред. В Л. Мальков. М.: Наука, 1998. - С. 327- 340.

87. Виноградов В.Н. Вклад «малых» стран в развязывание Первой мировой войны / Первая мировая война Пролог XX века / отв. ред. В.П. Мальков.-М.: Наука, 1998.-С. 32-39.

88. Виноградов К.Б. Дэвид Ллойд Джордж. М.: Мысль, 1970. —412 с.

89. Виноградов К.Б. Кризисная дипломатия / Первая мировая война Пролог XX века / отв. ред. В.П. Мальков. -М.: Наука, 1998. С. 122 -139.

90. Готлиб В.В. Тайная дипломатия во время первой мировой войны. М.: Соцжгиз, 1960. -603 с.

91. Греков Б.Д. Вальтер Ратенау и Россия: эволюция политических взглядов / Первая мировая война Дискуссионные проблемы / отв. ред. ЮА Писарев, В.П Мальков. М., 1994. С. 102 113.

92. Григорцевич С.С. Дальневосточная политика империалистических держав в 1906-1917. -Томск: Издательство Томского ун-та, 1965. -602 с.

93. Гришина М.И. Итало-турецкая война и Россия. Учен. зап. М111И им. В.И Ленина, 1967.-№252.-С. 142-158.

94. Дворецкий Е.В. Дипломатические отношения России и Италии в период итало-турецкой войны // Исторические записки. -1973. Т. 92. - С. 96 -112.

95. Дворецкий Е.В. Русско-итальянские связи в 1903-1912. Веста. МГУ. Сер. IX История, 1974.-№ 2.-С. 131-164.

96. Дерябин А, Дзысь И. Гражданская война в России 1917 -1922. Войска интервентов. -М.: ACT, 1998.-48 с.

97. Долл Дж. Истоки первой мировой войны. Росгов-на-Дону: Феникс, 1998. -428 с.

98. Думова Н.Г. ПЛ. Милюков / Россия на рубеже веков: исторические портреты / сост. Карелин А.П.- М.: Издательство политической литературы, 1991. -С. 195 -232.

99. Думова Н.Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром. М.: Наука, 1982. -244 с.

100. Емец В А. Механизм принятия внешнеполитических решений в России до и в период Первой мировой войны / Первая мировая война Дискуссионные проблемы / отв. ред. Ю А. Писарев,В.П. Мальков. -М., 1994.- С. 57-71.

101. Ерусалимский A.C. Итало-германские отношения в кон. XIX в. // Известия АН СССР. Серия: История и философия. М., 1947. - № 3. - С. 58-74.

102. Жилин АЛ. Июньское наступление русской армии в 1917 г. / Первая мировая война. Пролог XX века/оге. ред. В Л. Мальков.-М.: Наука, 1998.-С. 588-603.

103. Зайончковский А.М. Мировая война 1914-1918. М.: Соцжгиз, 1938. - Т. 1.^20 сгТ.2. -516 с.

104. Золотарев В А. Уроки Прибалтийской драмы / Первая мировая война Пролог XX века / отв. ред. В Л. Мальков. М.: Наука, 1998. - С. 570 - 577.

105. Золотарев В.А. Действия русского флота в Первой мировой войне // ВИЖ. -200. -№12.-С.34-39; 2002.-№ 1.-С.56 60.

106. Игнатьев А.В. Внешняя политика Временного правительства -М.: Наука,1974. -438 с.

107. Игнатьев А.В. Русско-английские отношения накануне Октябрьской революции (февраль-октябрь 1917). -М.: Наука, 1966. -400 с.

108. Игнатьев А.В. Россия и происхождение великой войны / Первая мировая война Пролог XX века / отв. ред. В.П. Мальков. -М.: Наука, 1998. С. 92 -105.

109. Исламов Т.Н. Восточноевропейский фактор в исторической перспективе / Первая мировая война Пролог XX века / отв. ред. В.П. Мальков. М.: Наука, 1998. - С. 44 - 49.

110. История военной стратегии России / под ред. ген-майора В.А. Золотарева М.: Кучково поле, 2000.-592 с.

111. История дипломатии. Т. П. /под ред. АА. Громыко. - М.: Госполитиздат, 1963. - 820 с.

112. История дипломатии. Т. Ш. / под ред. А А. Громыко. - М.: Политиздат, 1965. - 831 с.

113. История Италии. Т. П. / под ред. С.Д. Сказкина - М.: Наука, 1970. - 607 с.

114. История первой мировой войны / под ред. ИЛ. Ростунова М.: Наука, 1975. - Т. 1.- 446 е.; Т. 2.-608 с.

115. Канделоро Дж. Католическое движение в Италии. М.: Издательство иностранной литературы, 1955. - 522 с.

116. Канделоро Дж. История современной Италии. М.: Прогресс, 1979. - Т. 7.-479 с.

117. Кирова К.Э. Итальянская экспансия в Восточном Средиземноморье. М.: Наука, 1973303 с.

118. Кирова К.Э. Русская революция и Италия. Март-октябрь 1917 г. М.: Наука, 1968. -191с.

119. Коваль JIM. Русско-итальянские общественные связи. М.: Наука, 1981. -109 с.

120. Козенко БД Отечественная историография Первой мировой войны // НИИ. 2001-№1.-С. 3-27.

121. Козенко Б.Д. Посредничество без кавычек / Первая мировая война Дискуссионные проблемы / отв. ред. ЮЛ. Писарев, В Л. Мальков. М., 1994. - С. 72 - 84.

122. Козенко Б.Д. США и Россия: несостоявшееся сближение / Первая мировая война Пролог XX века / отв. ред. В.П. Мальков. М.: Наука, 1998. - С. 140 -157.

123. Корсун Н.Г. Балканский фронт в годы мировой войны 1914-1918. М.: Соцэкгиз, 1939. -246 с.

124. Корнеев А.С. Из истории переговоров между Италией и Антантой в августе 1914 г. -Науч. доклады высшей школы. Ист. науки. -1958. № 8. - С. 36-51.

125. Корнеев А.С. Позиция классов и партий Италии по вопросу об отношении к войне (кон. икшя-нач. августа 1914). Уч. зап. ЛГУ. -1958. - Вып. 28. - № 251. - С. 98-115.

126. Корнеев А.С. Мнимые и действительные причины нейтралитета Италии в начале первой мировой войны. Вестник ЛГУ. История, философия, языкознание. - 1959. - № 8. -Вып.2.-С.28-59.

127. Лебедев В.В. Воздействие провала июньского наступления на международное положение России / Научная сессия по истории первой мировой войны. Секция 1. Дипломатическая и военная история первой мировой войны. М., 1964. С. 85-89.

128. Ленин. В.И. Империализм и социализм в Италии // Полн. собр. соч. -Т. 27.- М: Издательство политической литературы, 1977.-С. 14-23.

129. Ленин. В.И. Один из тайных договоров //Полн. собр. соч. Т. 32 - М.: Издательство политической литературы, 1977. - С. 58-59.

130. Лехович Д. Белые против красных. Судьба генерала Антона Деникина М.: Воскресенье, 1992.-368 с.

131. Лощинин В. Английская дипломатия и проблема раскола Тройственного союза итало-турецкой войной / Научная сессия по истории первой мировой войны. Секция 1. Дипломатическая и военная история первой мировой войны. М., 1964. - С. 17-28.

132. Любин В Л Италия накануне вступления в первую мировую войну. М.: Наука, 1982. -192с.

133. Мальков В.П. С чего начать? / Первая мировая война Пролог XX века / отв. ред. ВЛ.

134. Мальков. -М.: Наука, 1998. -С. 15 -16.

135. Мировая война в цифрах. M-JL: Соцэкгиз,1934. -296 с.

136. Набоков В.Д. Временное правительство. Стокгольм, 1921. -214 с.

137. Нелипович С.Г. Брусиловский прорыв как объект мистификации / Первая мировая война Пролог XX века / отв. ред. В.П. Мальков. М.: Наука, 1998. - С. 632 - 634.

138. Нотович Ф.И. Дипломатическая борьба в годы первой мировой войны. Т. 1. Потеря союзниками Балканского полуострова - М-Л.: Издательство АН СССР, 1947. - 747 с.

139. Павлов А.Ю. Русский экспедиционный корпус в Салониках // ВИЖ 2001. - № 9. -С. 56 - 62.

140. Писарев Ю.А. Великие державы и Черногория в годы первой мировой войны. Международные отношения на Балканах. - М.: Наука, 1974. - 331 с.

141. Писарев ЮА. Образование Югославянского государства -М.: Наука, 1975. -416 с.

142. Писарев Ю А. Сербия и Черногория в первой мировой войне. М.: Наука, 1968. - 347с.

143. Писарев Ю А. Тайны первой мировой войны: Россия и Сербия в 1914-1915. М: Наука, 1990.-218 с.

144. Писарев ЮА. Новые подходы к изучению Первой мировой войны // НИИ. 1993. -№3.-С. 44-58.

145. Писарев ЮА. Австро-сербский конфликт пролог Первой мировой войны / Первая мировая война Дискуссионные проблемы / отв. ред. Ю.А. Писарев, В.П. Мальков. - М., 1994.-С. 6-23.

146. Полетика Н.П. Возникновение мировой войны. М-Л.: Соцэкгиз, 1935.-728 с.

147. Португальский Р.М, Алексеев ПД, Рунов В.А. Первая мировая война в жизнеописаниях русских военачальников /под общ. ред. В.П. Маяцкош. М.: Элакос, 1994.- 400 с.

148. Пуатевен П. Битва в центре Франции в 1917 г. Мятеж русских армий в лагере Ля-Куртин // ВИЖ. -2001. № 4. - С. 63 - 69.

149. Пушкарева И М. Т.Е. Львов / Россия на рубеже веков: исторические портреты / Сост. Карелин А.П-М.: Издательство политической литературы, 1991.-С. 153-194.

150. Радциг Е.С. Николай П в воспоминаниях приближенных // ННИ. -1999. № 2. - С.134 -146.

151. Ревякин A.B. Полковник Пажо разрабатывает версию / Первая мировая война Дискуссионные проблемы / отв. ред. Ю.А. Писарев, В.П. Мальков. М., 1994. - С. 70 - 77.

152. Росси М. Июльский кризис и социалисты Адриатического побережья /Первая мировая война. Пролог XX века / отв. ред. В.П. Мальков. М.: Наука, 1998. - С. 274 - 290.

153. Рубинштейн Е.И. Крушение Австро-Венгрской монархии. М.: Издательство АН СССР, 1963.-428 с.

154. Серова О.В. От Тройственного союза к Антанте. Итальянская внешняя политика и дипломатия в кон. XIX-нач. XX века. М.: Наука, 1983. - 305 с.

155. Силин A.C. Морская политика Турции / Научная сессия по истории первой мировой войны. Секция 1. Дипломатическая и военная история первой мировой войны. М., 1964. -С. 50-58.

156. Смирнова Н.Д. Итальянский нейтралитет: политический принцип или тактический маневр / Первая мировая война Пролог XX века / отв. ред. В.П. Мальков. М.: Наука, 1998. -С. 158-165.

157. Соколовская О.В. Великая греческая идея в начале XX века и русская дипломатия / Первая мировая война Пролог XX века / отв. ред. В.П Мальков. М.: НаукаД998 С. 396 -408.

158. Соколовская О.В. Февральская революция в России и политический кризис в Греции в 1917 г. / Первая мировая война Дискуссионные проблемы / отв. ред. ЮЛ. Писарев, BJ1 Мальков. М,,1994. -С. 250-262.

159. Солнцева СЛ. Гражданская война разыгрывается на путях подвоза фронтам продовольствия//ВИЖ.-2001.-№ 12.-С. 73-77.

160. Строков A.A. История военного искусства-Т. 5. -С-П: ACT, 1994.-694 с.

161. Тарле Е.В. Очерки истории Европы в эпоху империализма // Собр. соч. в 12-ти т. Т. 5 -М.: Наука, 1958.-596 с.

162. Туполев Б.Н. Срединная Европа в экспансионистских планах германского империализма / Первая мировая война Пролог XX века / отв. ред. В.П. Мальков. М.: Наука, 1998. -С. 106-121

163. Тэйлор А. Дж.П. Борьба за господство в Европе 1848-1918. М.: Издательство иностранной литературы, 1958. - 644 с.

164. Уткин Б.П. Брусиловский прорыв / Первая мировая война Пролог XX века / отв. ред.

165. B.П. Мальков. M.: Наука, 1998. - С. 627 - 634.

166. Шацилло В.К. Чудо-оружие и борьба за моря в годы Первой мировой войны / Первая мировая война Пролог XX века / отв. ред. В .П. Мальков. М: Наука; 1998. - С. 183 - 202.

167. Шацилло В.К. Корни кризиса вооружений русской армии в начале Первой мировой войны / Первая мировая война Пролог XX века / отв. ред. В.П Мальков. М.: Наука, 1998. -С. 554-569.

168. Шемякин АЛ Югославянская программа сербского королевства в первый период войны / Первая мировая война Пролог XX века / отв. ред. В.П Мальков. М.: Наука, 1998. (.380 395.

169. Шишов A.B. Кавказский фронт / Первая мировая война Пролог XX века / отв. ред. В.П. Мальков. М.: Наука, 1998. - С. 578 - 588.

170. ШкундинГ.Д. Болгарская дилемма в дипломатической стратегии Антанты / Первая мировая война Пролог XX века/ отв. ред. В.П. Мальков. -М.: Наука, 1998.-С. 166-181

171. Яхимович ЗЛ. Русско-итальянские отношения в начале XX в / Россия и Италия. М.: Институт Всеобщей истории, 1968. - С. 211-234.

172. Яхимович З.П. Русско-итальянские отношения накануне первой мировой войны / Россия и Италия: материалы IX конференции советских и итальянских историков. М.: Институт Всеобщей истории, 1972. - С. 204-222.

173. Яхимович З.П К истории «свидания в Раккониджи» / Россия и Италия. М.: Институт Всеобщей истории, 1968.-С. 154-196.

174. Яхимович З.П. Итало-турецкая война М.: Наука, 1967. - 204 с.

175. Яхимович З.П. Русско-итальянские отношения В 1909 1912 / Ив истории международных отношений и освободительных движений. -Уч. зап. МШИ. - № 343. - М., 1970.1. C. 166-204.

176. Яхимович З.П. О некоторых вопросах методологии исследования Первой мировой войны / Первая мировая война Пролог XX века / отв. ред. В Л. Мальков. М.: Наука, 1998. -С. 16-21.

177. Andre A. L Italia е il Mediterráneo alla vigilia di prima guerra mondiale. I tentativi di intesa Mediterránea (1911-1914). Milano, 1967. -192 p.

178. Askew W. The austrian-italian antagonism 1896-1914 / Power, Public opinion and Diplomacy.