Антропоэкология и особенности биосоциальной адаптации древнего населения юга Средней Азии тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 03.02.08, кандидат биологических наук Куфтерин, Владимир Владимирович

• Куфтерин, Владимир Владимирович
• кандидат биологических наук
• 2012

Оглавление диссертации кандидат биологических наук Куфтерин, Владимир Владимирович

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Глава 1. МЕТОДОЛОГИЯ И ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ АНТРОПОЭКОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ. АНТРОПОЭКОЛОГИЯ СРЕДНЕЙ АЗИИ (ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ)

1.1. Экология человека: предметное содержание и основные проблемы

1.1.1 .Формирование антропоэкологии как научной дисциплины

1.1.2. Предметное содержание экологии человека

1.1.3. Методологические основания и ключевые направления антропоэкологических исследований

1.2. Палеопатология и историческая экология. Историческая антропоэкология Средней Азии

1.2.1. Палеопатологические данные в контексте историко-экологических реконструкций

1.2.2. Материалы к исторической антропоэкологии юга Средней Азии

1.3. Некоторые данные к антропоэкологии и состояние здоровья

современного населения

Глава 2. ЮЖНЫЕ РАЙОНЫ СРЕДНЕЙ АЗИИ В III - II ТЫС. ДО Н.Э.: ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНАЯ СИТУАЦИЯ, ПРИРОДНАЯ СРЕДА И ОСОБЕННОСТИ СИСТЕМЫ ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ

2.1. Краткая характеристика историко-культурной ситуации на юге Средней Азии в III - II тыс. до н.э

2.2. Место гонурского и бустонского комплексов в системе древностей юга Средней Азии

2.2.1. Гонур-депе

2.2.2. Погребально-культовый комплекс Бустон VI

2.3. Природная среда и особенности системы жизнеобеспечения древнего населения Гонурского оазиса

2.3.1. Природно-климатические условия Передней и Средней Азии в среднем голоцене

2.3.2. Особенности системы жизнеобеспечения древнего населения

Гонурского оазиса

Глава 3. МАТЕРИАЛ И МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

3.1. Материал

3.2. Методы исследования

Глава 4. АНТРОПОЭКОЛОГИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ГОНУР-ДЕПЕ

4.1. Палеодемография

4.2. Особенности физического типа населения

4.2.1. Краниология

4.2.2. Остеология

4.3. Особенности биологической и социальной адаптации по результатам анализа патологических и стрессовых маркеров

4.3.1. Палеопатологический статус популяции по обобщенным данным

4.3.1.1. Зубо-челюстные патологии

4.3.1.2. Признаки анемии

4.3.1.3. Генетические аномалии черепа и посткраниального скелета

4.3.1.4. Травмы

4.3.1.5. Болезни суставов и позвоночника

4.3.1.6. Воспалительные процессы

4.3.2. Индивидуальная диагностика некоторых палеопатологических случаев

4.3.2.1. Погребение 3230

4.3.2.2. Погребение 3245

4.3.2.3. Погребение 3336/1

4.3.2.4. Погребение 3518

4.3.2.5. Погребение 3698

4.3.3. Результаты исследования контрольной выборки

4.3.3.1. Зубо-челюстные патологии

4.3.3.2. Признаки анемии

4.3.3.3. Генетические аномалии черепа и посткраниального скелета

4.3.3.4. Травмы

4.3.3.5. Болезни суставов и позвоночника

4.3.3.6. Воспалительные процессы и другие патологии

Глава 5. АНТРОПОЭКОЛОГИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ НЕКРОПОЛЯ БУСТОН VI

5.1. Палеодемография

5.2. Особенности физического типа населения

5.2.1. Краниология

5.2.2. Остеометрическая характеристика

5.2.3. Развитие мышечного рельефа длинных костей

5.3. Особенности биологической и социальной адаптации по результатам анализа патологических и стрессовых маркеров

5.3.1. Зубо-челюстные патологии

5.3.2.Признаки анемии и последствия холодового стресса

5.3.3. Генетические аномалии черепа и посткраниального скелета

5.3.4. Травмы

5.3.5. Болезни суставов и позвоночника

5.3.6. Другие патологии и особенности

Глава 6. ОСОБЕННОСТИ АДАПТАЦИИ И ПАЛЕОЭКОЛОГИЯ ДРЕВНЕЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКИХ ПОПУЛЯЦИЙ ЮГА СРЕДНЕЙ АЗИИ

ВЫВОДЫ

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

ПРИЛОЖЕНИЕ

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Антропоэкология и особенности биосоциальной адаптации древнего населения юга Средней Азии»

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы. Важной составляющей современных экологических исследований является изучение общих закономерностей взаимодействия человека и биосферы, в частности, влияния условий среды на людей, как на индивидуальном, так и на популяционном уровне. Экология человека, окончательно оформившаяся как научное направление в 60-х гг. XX в., рассматривает особенности интеракции в системе координат «человек - культура - среда» и акцентирует внимание на приспособительной изменчивости человеческих популяций (Алексеев, 1991). Среди ключевых проблем, стоящих перед антропоэкологией, выделяются: изучение экологии демографических процессов и болезней в истории человечества, экологической дифференциации при присваивающем и производящем хозяйстве и экологических кризисов в первобытности и средневековье (Алексеев, 1991а).

Наряду с разработкой теоретических вопросов антропоэкологии (Соколов, 1964; Шварц, 1974; Казначеев, 1983; Алексеев, 1993; Кряжимский и др., 2001; Прохоров, 2003; Чистобаев, Семенова, 2010; \Volanski, 1987; 1990; 1991; 2003 и др.) и проблем экологии современных популяций (Алексеева, 1977; 1986; 1998; 2008; Харрисон и др., 1979; Экологическая физиология..., 1980; Гудкова, 2003; Антропоэкология Центральной Азии, 2005; Антропоэкология Северо-Восточной Азии..., 2008 и др.) в настоящее время интенсивно развивается и признается одним из приоритетных направлений историческая антропоэкология (Преображенский, 1994). Разработки в данной области сосредоточены на ретроспективных исследованиях экологии древнего населения, вопросах образа жизни и динамики адаптивных процессов у человека и его эволюционных предшественников (Федосова, 1989; Алексеев, 1991; Экологические аспекты..., 1992; Медникова, 1995; 2005; Козловская, 1996; Историческая экология человека, 1998; Алексеева и др., 2003; Добровольская, 2005;

Косинцев, 2006; Тур, Рыкун, 2006; 2006а; Homo sungirensis..., 2000 и др.). Особое место в исторической антропоэкологии занимает изучение маркеров стресса и признаков патологических изменений на костях древних людей, знание причин которых позволяет моделировать условия среды, а, следовательно, и жизни человека в отдаленные исторические эпохи (Рохлин, 1965; Дэрумс, 1970; Бужилова, 1995; 1998; 2001а; 2002; 2005; Steinbock, 1976; Aufderheide, Rodriguez-Martin, 1998; Ortner, 2003; Roberts, Manchester, 2005; Pinhasi, Mays, 2008; Waldron, 2009 и др.).

Юг Средней Азии характеризуется ранним развитием протогородских цивилизаций, становление которых сопровождалось экологическими кризисами, вызванными интенсивным освоением территории. Несмотря на наличие массового антропологического материала, вопросы экологии палеопопуляций региона разработаны слабо. Имеющиеся небольшие публикации (Молдавский, Ходжайов, 1983; Бабаков и др., 1986; Ходжайова, Молдавский, 1990; Бабаков, 2008) ни в коей мере не претендуют на решение обозначенной проблемы. Таким образом, анализ вопросов взаимодействия древнего населения среднеазиатских оазисов с биологической и социальной средой и особенностей адаптации к ней представляется достаточно актуальным. Наличие представительного скелетного материала III - II тыс. до н.э. дает возможность сконцентрировать внимание на экологии оседлоземледельческого населения указанного временного периода.

Цель исследования - изучить особенности влияния условий среды на древнее население юга Средней Азии и произвести ретроспективную оценку его адаптивного потенциала.

Основные задачи исследования.

1. Оценить современное состояние изученности антропоэкологии древних и современных популяций региона, охарактеризовать общие методологические принципы антропоэкологического исследования.

2. Рассмотреть исторический контекст, особенности системы жизнеобеспечения населения и природно-климатических условий на юге Средней Азии в III - II тыс. до н.э. (среднем голоцене).

3. Изучить специфику биологической и социальной адаптации древнего населения на основе антропоэкологического исследования двух палеопопуляций региона (Гонур-депе, Туркменистан и Бустон VI, Узбекистан).

4. Охарактеризовать особенности влияния условий среды на изученные популяции и произвести ретроспективную оценку экологической ситуации в земледельческих оазисах Средней Азии в среднем голоцене.

Научная новизна. В работе впервые приводится ретроспективная оценка экологической ситуации в земледельческих оазисах юга Средней Азии на основе антропоэкологического исследования палеопопуляций региона. Проанализирован палеоантропологический материал из раскопок двух крупных памятников - поселения Гонур-депе и некрополя Бустон VI. Впервые исследованы особенности взаимодействия древнего населения южных районов Средней Азии с биологическими и социальными факторами среды, а также особенности адаптации к ним.

Теоретическое значение. Полученные данные существенным образом способствуют повышению точности палеоэкологических реконструкций и ретроспективных оценок адаптивного потенциала населения аридных зон Средней Азии.

Практическая значимость. Материалы диссертации позволяют решать методические проблемы, связанные с экологией палеопопуляций, в частности, с изучением индивидуальной и популяционной адаптации на основе исследования маркеров стресса, патологий и травм у древнего населения. Результаты работы могут использоваться при разработке общих курсов по экологии человека, археологии, антропологии, спецкурсов по исторической антропоэкологии и палеопатологии.

Связь темы диссертации с плановыми исследованиями.

Представленная работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ (гранты №№ 10-06-00263а, 07-06-00062а, 09-06-90713-моб-ст.) и связана с Программой фундаментальных исследований Президиума РАН «Этнокультурное взаимодействие в Евразии» (исследовательский проект «Историческая антропология и экология населения Средней Азии с древнейших времен до современности»).

Реализация результатов исследования. Результаты исследования использованы специалистами при характеристике особенностей образа жизни, влияния средовых условий на население, оставившее изученные памятники.

Апробация работы. Основные результаты работы и положения, выносимые на защиту, были представлены на научных конференциях и конгрессах: Международной конференции «Формирование и взаимодействие уральских народов в изменяющейся этнокультурной среде Евразии: проблемы изучения и историография. Чтения памяти К.В. Сальникова (1900 - 1966)» (Уфа, 2007); на VII (Саранск, 2007) и VIII (Оренбург, 2009) Конгрессах этнографов и антропологов России; Международной научно-практической конференции «Человек, общество, культура» (Минск, 2008); Международной конференции «Проблемы современной морфологии человека» (Москва, 2008); Международной конференции «Адаптация как фактор формирования антропологического своеобразия древнего и современного населения Евразии» (Москва, 2008); Всероссийской (с международным участием) научной конференции «Роль естественнонаучных методов в археологических исследованиях» (Барнаул, 2009); Международной конференции «Человек: его биологическая и социальная история» (Москва, 2009); на 7 ICAANE - 'International Congress on the Archaeology of the Ancient Near East' (London, 2010); Международной научно-практической конференции «Проблемы комплексного изучения древних и современных популяций человека» (Минск, 2010); молодежной научной конференции

«Актуальные проблемы экологии Волжского бассейна» (Тольятти, 2011); Региональной научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Экология и природопользование: прикладные аспекты» (Уфа, 2011); IV Всероссийской конференции «Экология древних и традиционных обществ» (Тюмень, 2011). Результаты диссертационного исследования также обсуждены на расширенных семинарах, проводимых на кафедре экологии и природопользования Башкирского государственного педагогического университета им. М. Акмуллы.

Декларация личного участия автора. Автором лично проведена полевая обработка материала в полевом музее и полевой лаборатории Маргианской археологической экспедиции; камеральная обработка на кафедре археологии Самаркандского университета и хранилищах Института археологии АН Узбекистана (г. Самарканд). Обобщение литературных данных, интерпретация полученных результатов, написание текста диссертационного исследования, формулировка выводов осуществлялись единолично. Обсуждение работы проводилось с научным руководителем и консультантом. Личное участие в совместных публикациях пропорционально числу авторов.

Основные положения, выносимые на защиту.

1. Информацию экологического характера (особенности биологической и социальной адаптации к окружающей среде) несут патологические состояния, фиксируемые на скелетированных останках.

2. Палеопопуляции юга Средней Азии характеризуются хорошей приспособленностью к комплексу местных природно-климатических условий.

3. Экстремальное давление негативных средовых факторов не всегда проявляется в широком распространении определенных заболеваний и не является бесспорным показателем дезадаптации.

Публикации. Всего автором опубликовано 54 работы, из них по теме диссертации - 19, в том числе 3 - в изданиях, рекомендованных ВАК РФ. 1 публикация принята к печати.

Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, 6 глав, заключения (выводов), списка использованной литературы и приложения. Общий объем исследования 194 страницы. Работа содержит 53 таблицы и 43 рисунка. Библиографический список включает 310 наименований, в том числе 50 публикаций на иностранных языках.

и

Глава 1. МЕТОДОЛОГИЯ И ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ АНТРОПОЭКОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ.

АНТРОПОЭКОЛОГИЯ СРЕДНЕЙ АЗИИ (ОБЗОР ЛИТЕРАТУРЫ)

1.1. Экология человека: предметное содержание и основные проблемы 1.1.1. Формирование антропоэкологии как научной дисциплины Большинство авторов связывает формулировку термина (и понятия) «экология человека» с именами американских ученых из Чикагского университета P.E. Парка и Э.В. Берджеса, которые применили его в 1921 г. в своих социологических исследованиях (Прохоров, 2003; Ильиных, 2005; Чистобаев, Семенова, 2010). Исходным пунктом социально-экологических воззрений чикагских социологов, как отмечает И.А. Ильиных, явилось представление об обществе как организме, обладающем не только социокультурным, но и биотическим уровнем (Ильиных, 2005, с. 37).

Согласно другой точке зрения на авторство термина «экология человека», его появление связано с именем американского географа Ч. Драйера, который ввел его в 1920 г. Этот исследователь называл географию экологией человека и призывал географов заимствовать методы и, по возможности, язык экологии растений и животных. Эту идею поддерживал X. Берроуз (Исаченко, 1971, с. 286).

Наибольшее развитие экологический подход, по мнению П. Хаггета (1968), получил во французских работах по географии человека - «Принципы географии человека» П. Видаль-де-ля-Блаша (1922) и «География человека» Ж. Брюна (1925). Эти исследования отличаются строго экологической интерпретацией проблемы заселения земной поверхности человеком (Прохоров, 2003а). Дальнейшее развитие данного направления связано с именем М. Сорре - автора трехтомного сочинения «Основы человеческой географии» (1943 - 1952) (примечательно, что первый том этого труда имеет второе название - «Очерки экологии человека»). По мнению М. Сорре, «первая задача географии человека состоит в том, чтобы изучить человека

как живой организм, подверженный действию определенных условий существования и реагирующий на раздражение со стороны окружающей его естественной среды» (цит. по: Прохоров, 2003а, с. 452).

Подлинно современный этап развития экологии человека начинается со второй половины XX в. Импульсом к этому, по представлению Б.Б. Прохорова и И.А. Ильиных, «...послужило осознание многими исследователями катастрофических последствий для человечества роста численности населения Земли, интенсивного воздействия хозяйственной деятельности на природу, на непосредственную среду обитания людей, на самих людей, на их труд, быт, отдых, состояние здоровья» (Прохоров, 2003а, с. 452; Ильиных, 2005, с. 38). Большое влияние на развитие современной экологии человека и научного подхода к решению экологических задач оказали идеи В.И. Вернадского и П. Тейяр де Шардена (Вернадский, 1944; Шарден Пьер Тейяр де, 1987).

В отечественной науке вокруг антропоэкологии развернулась оживленная полемика. Начало ей было положено работами Н.П. Соколова -автора первой в нашей стране статьи по экологии человека (Соколов, 1964) и Д.А. Бирюкова, который в публикации по экологической физиологии отметил роль природных факторов как постоянных условий развития и совершенствования функций человеческого организма (Бирюков, 1961). В свою очередь, в ряде работ экология человека определялась как «буржуазная наука» (Смулевич, 1960; Лисицын, 1968 и др.). Несостоятельность критических замечаний в адрес антропоэкологии была продемонстрирована в монографии А.П. Авцына «Введение в географическую патологию», содержавшей большой раздел по экологии человека (Авцын, 1972).

В дальнейшем большое влияние на становление отечественной антропоэкологии оказали работы академиков С.С. Шварца, сформулировавшего основные задачи экологии человека (Шварц, 1974) и В.Б. Сочавы, привлекшего внимание к антропоэкологическим аспектам географических исследований (Сочава, 1970).

К периоду «гонений» на антропоэкологию относятся попытки разработки и выделения новых дисциплин, по сути являвшихся ее аналогами. Так, В.Л. Котельников и Ю.Г. Саушкин развивали геодемологию, задачей которой являлось комплексное решение проблемы оптимизации взаимодействия населения и географической среды (Котельников, Саушкин, 1967). В.П. Казначеев и М.Я. Субботин выступили с идеей проведения комплексных исследований по антропобиоценологии для оценки влияния измененных условий среды на здоровье людей (Казначеев, Субботин, 1971).

Особенно важную роль в становлении и развитии антропоэкологии в нашей стране сыграли исследования по физиологической антропологии, развернувшиеся после ее признания в качестве отдельной отрасли антропологии на VII Международном конгрессе антропологических и этнографических наук (МКАЭН) в Москве в 1964 г. Предметом физиологической антропологии как научной дисциплины стало изучение приспособительной изменчивости человеческих популяций (Алексеева, 1986, с. 6; 1998, с. 7). В НИИ и Музее антропологии МГУ была разработана комплексная морфофизиологическая программа исследования адаптивных процессов (Морфофизиологические исследования..., 1970; Методика морфофизиологических исследований..., 1981), по которой изучалось коренное население различных климатических зон территории бывшего СССР (Алексеева и др., 1972; 1972а; Алексеева, 1975; Волков-Дубровин и др., 1975; 1977; 1977а; Смирнова, 1979; На стыке..., 1983; Антропоэкологические исследования..., 1984 и др.). В сводных работах Т.И. Алексеевой (1986; 1998), при этом, подчеркивается, что истоки интереса к проблеме приспособительной изменчивости у человека восходят к русской и зарубежной антропологии конца XIX - начала XX в. (Бунак, 1924, цит. по: Алексеева, 1998, с. 13).

Важным вкладом в становление теоретических основ антропоэкологии стала разработка В.П. Алексеевым концепции антропогеоценоза как элементарной ячейки хозяйственно-культурного типа (Алексеев, 1975) и

исследование И.И. Крупника по связи антропологических признаков с особенностями климатической адаптации (Крупник, 1973). В конечном итоге, был положительно решен вопрос о возможности распространения экологических правил (Аллена, Бергмана, Глогера), установленных для животных и на популяции человека (Алексеев, 1979).

В 1974 г. в Москве в Институте географии АН СССР прошло совещание «Географические аспекты экологии человека». С этой датой видный специалист по антропоэкологии, Б.Б. Прохоров, связывает получение экологией человека «прав гражданства» в отечественной науке (Прохоров, 2003а). По мнению И.А. Ильиных, официальной датой признания антропоэкологии следует считать 1988 г., когда прошло первое Всесоюзное совещание по экологии человека (Ильиных, 2005).

1.1.2. Предметное содержание экологии человека В наиболее общем виде экология человека рассматривается как научное направление, занимающееся изучением разнообразных взаимосвязей человека с окружающей средой (Чистобаев, Семенова, 2010, с. 25-26). Дуализм предметного содержания антропоэкологии обусловлен, по всей видимости, двойственным положением человека как объекта исследования: «С одной стороны - это биологический вид, экологические проблемы которого могут решаться и с позиций общей экологии. С другой... -...социальный феномен, способный сам создавать экологическую ситуацию, изучить которую можно только в рамках ...новых ветвей экологии...» (Чистобаев, Семенова, 2010, с. 26).

По В.П. Казначееву, экология человека - комплексная наука, изучающая закономерности взаимодействия человека и окружающей его космопланетарной среды (Казначеев, 1983). Позднее этот же автор несколько модернизирует свое определение, понимая под антропоэкологией «комплексную науку, призванную изучать закономерности взаимодействия людей с окружающей средой, вопросы развития народонаселения,

сохранения и развития здоровья людей, совершенствования физических и психических возможностей человека» (Казначеев, 1986, с. 9).

Н.Ф. Реймерс считает экологию человека комплексной дисциплиной, исследующей общие законы взаимоотношения биосферы (ее подразделений) и антропосистемы (ее структурных уровней), влияние природной (в ряде случаев - социальной) среды на человека и группы людей (Реймерс, 1990). Аналогичное определение приводят авторы словаря-справочника «Экология человека» (Экология..., 1997, с. 175).

В.П. Алексеев трактует экологию человека как единственную из специальных экологий, выводящих общую экологию за рамки сугубо биологических наук (Алексеев, 1991а). По мнению этого ученого, антропоэкология - комплексная биосоциальная дисциплина, исследующая приспособительную изменчивость популяций человека, обитающих в разнообразных условиях окружающей среды, с использованием антропологических методов (Алексеев, 1991; 1991а; 1993).

По H.A. Агаджаняну и В.И. Торшину, экология человека занимается изучением взаимодействия человека как биосоциального существа со сложным многокомпонентным окружающим миром, с постоянно усложняющейся средой обитания (Агаджанян, Торшин, 1994). Данные исследователи отмечают, что эта междисциплинарная область знаний охватывает множество не только медико-биологических и географических, но и социально-экономических и других сведений (Агаджанян, Торшин, 1994).

Т.А. Акимова и В.В. Хаскин рассматривают экологию человека как комплекс дисциплин, исследующих взаимодействие человека как индивида (биологической особи) и личности (социального объекта) с окружающей его природной и социальной средой (Акимова, Хаскин, 2001).

Следует упомянуть своеобразную точку зрения H.A. Кармаева, который указывает на смешение природного и социального факторов как на

главную причину определенной нечеткости при формировании комплекса наук, представленных в экологии человека (Кармаев, 2001).

Б.Б. Прохоров определяет антропоэкологию как науку, изучающую закономерности воздействия на человека природных, социально-бытовых и производственных факторов (включая культуру, обычаи и религию) (Прохоров, 2003; 2005).

По мнению Б.С. Федоренко, экология человека - междисциплинарная область знания, в которой сходятся социологические, географические и медико-биологические проблемы. Она изучает закономерности возникновения, существования и развития антропологических систем, представляющих собой сообщество людей, находящееся в динамической связи со средой и удовлетворяющее благодаря этому свои потребности, а также влияние этих систем на организм человека (Федоренко, 2003, с. 7).

Своеобразием отличается подход Н. Волянского, который предлагает различать две параллельные «экологии человека»: 1) академическую экологию человека как научную дисциплину и 2) экологию человека, ориентированную на действие, которая, по сути, является технологией действий людей, связанных с проблемами окружающей среды (\Volanski, 2003). Автор предлагает следующее определение антропоэкологии - «это синтетическая междисциплинарная наука о человеческой жизни и культуре как динамическом компоненте экосистем» (\Volanski, 2003, р. 458).

И.А. Ильиных, считая ключевым понятием экологии человека категорию «здоровье», дает следующее определение этой дисциплины -«наука, изучающая закономерности взаимодействия человека как биосоциального существа со сложным многокомпонентным окружающим миром, с динамичной, постоянно усложняющейся средой обитания, проблемы сохранения и укрепления здоровья» (Ильиных, 2005, с. 12).

Приведенный обзор позволяет отметить, что предметно-объектное содержание экологии человека можно рассматривать в узком и широком смысле. В первом случае объектом исследования является среда обитания

человека, а предметом - воздействие различных средовых факторов на его здоровье (Казначеев, 1983; Воронов, 1991, цит. по: Чистобаев, Семенова, 2010, с. 26). В широком смысле экология человека трактуется как междисциплинарная наука, направленная на согласование интересов развития общества с задачами поддержания в оптимальном состоянии природной среды (Шварц, 1976).

В заключение приведем представленную И.А. Ильиных (2005, с. 13-14) систематизацию взглядов на предметное содержание экологии человека:

1) Экология человека является одной из частнонаучных дисциплин наряду с гигиеническими и другими науками. Предметом ее изучения служат некоторые частные закономерности взаимодействия человека с окружающей средой.

2) Экология человека является общенаучной дисциплиной. Она изучает общие закономерности взаимодействия человека и окружающей среды путем обобщения данных частных наук.

3) Экология человека является частнонаучной дисциплиной особого рода. Она имеет дело непосредственно с объектом, изучает определенную сторону отношения «человек и среда». В тоже время она не стоит в одном ряду с частнонаучными дисциплинами, т.к. изучает особую сторону этого отношения, не раскрываемого другими науками.

4) Экология человека вообще не является научной дисциплиной в традиционном понимании этого слова. Экология человека - это метатеоретическая концепция, которая выполняет интегративную функцию и является общенаучной методологией исследования объективного отношения «человек - среда его обитания» частными дисциплинами.

1.1.3. Методологические основания и ключевые направления антропоэкологических исследований

На общенаучном уровне методологии, основой большинства антропоэкологических исследований является системный подход (Ильиных,

2005). В широком смысле он представляет собой такой метод познания окружающего мира, при котором интересующие предметы и явления рассматриваются как части (элементы) определенного целостного образования (Садохин, 2006). В антропоэкологии использование системного подхода обусловлено всеобщей связью элементов живой природы; неотъемлемой частью этой совокупности выступает человек или исследуемая общность людей.

В качестве другого методологического основания экологии человека можно рассматривать вероятностный подход, нацеливающий исследователя на выявление статистических закономерностей (Садохин, 2006, с. 26). Конкретным проявлением вероятностного подхода является широкое применение методов статистической обработки данных, которые, например, позволяют получить представление о положительных или отрицательных сдвигах в здоровье населения под влиянием факторов окружающей среды (Ильиных, 2005).

Из других общенаучных подходов в антропоэкологии находят свое применение элементы структурного, функционального, информационного и ряда других подходов (Садохин, 2006).

На частнонаучном уровне методологии, перечисленные методологические установки находят выражение в использовании следующих методов (Ильиных, 2005, с. 19-23):

1) Методы регистрации и оценки состояния среды - представляют собой неотъемлемую часть любого экологического исследования (метеорологические наблюдения, измерения различных характеристик воды и почвенной среды, радиационного фона, химической и бактериальной загрязненности и др.).

2) Мониторинг - фактически является составной частью комплекса вышеупомянутых методов и предполагает периодическое или непрерывное слежение за состоянием экологических объектов, с элементами прогнозирования их дальнейшей динамики. Важным средством

экологического мониторинга выступают биоиндикация и биотестирование -использование для контроля состояния среды некоторых организмов, особо чувствительных к ее изменениям.

3) Методы исследования влияния факторов среды на жизнедеятельность человека - включают клинические методы, позволяющие обнаружить в организме человека изменения в ответ на воздействие тех или иных средовых факторов и лабораторный эксперимент - предполагающий искусственное воспроизведение различных условий и изучение сдвигов в реакциях организма (для этих целей используются животные или люди-добровольцы).

4) К различным географическим методам, применяемым в антропоэкологических исследованиях, относятся: оценивание, моделирование, картографирование, районирование (антропоэкологическое таксонирование), прогнозирование.

5) Антропологические методы, используемые в работах по экологии человека, по своей сути близки к третьей группе перечисленных методов, но специфичны в силу ориентированности на выявление нормальной изменчивости популяций человека, обитающего в различных экологических нишах Земли. В этом случае речь идет об изучении адаптивной изменчивости, исследуемой посредством методических подходов биологической антропологии. Взаимодействие, при этом, рассматривается в системе «человек - культура - среда» (Алексеев, 1991) или «человек -природа» (Алексеева, 1986; 1998).

Особое место в ряду антропоэкологических исследований принадлежит методическим подходам экологической ауксологии (экологическим аспектам возрастной антропологии), которые позволяют изучать процессы роста и развития в популяциях, обитающих в различных природно-климатических условиях (Миклашевская и др., 1972; 1975; Миклашевская, Соловьева, 1976; Година, Миклашевская, 1989).

К перечню основных проблем, стоящих в гносеологическом плане перед экологией человека, академик В.П. Алексеев два десятилетия назад отнес следующее (Алексеев, 1991а):

1) экологические аспекты антропосоциогенеза;

2) экологические аспекты расогенеза;

3) хронология формирования и динамика развития адаптивных типов;

4) экология демографических процессов и болезней в истории человечества;

5) экологическая дифференциация человечества в эпоху потребляющего хозяйства;

6) экология перехода к производящему хозяйству;

7) экологическая дифференциация при производящем хозяйстве;

8) экологические кризисы в эпохи первобытности и Средневековья;

9) урбоэкология и экология технологически развитых и индустриальных обществ;

10) экологические аспекты и последствия деятельности человечества в эпоху научно-технической революции и современные экологические кризисы;

11) экология экстремальных перегрузок в космосе;

12) экологическая оптимизация;

13) экология общества и культуры и ее общественно-психологические аспекты;

14) экологическая оптимизация общества;

15) экология личности;

16) экология человека как одна из наук, способствующих созданию гармоничного общества и формированию гармоничной личности.

Приведенный перечень, естественно, не исчерпывает все многообразие работ по экологии человека, но дает довольно полное представление о ключевых направлениях исследований в этой области.

1.2. Палеопатология и историческая экология. Историческая антропоэкология Средней Азии 1.2.1. Палеопатологические данные в контексте историко-экологических

реконструкций

Одним из приоритетных направлений экологической антропологии в настоящее время является так называемая историческая антропоэкология, исследующая экологию древнего населения, особенности образа жизни и динамики адаптивных процессов у человека и его эволюционных предшественников (Историческая экология человека, 1998). У истоков исторической антропоэкологии в нашей стране стоял В.П. Алексеев (1991а), которым с целью развития экологического направления в археологических и палеоантропологических исследованиях в 1990 г. была создана Группа Физической Антропологии при Институте археологии РАН.

В основу исследований различных экологических аспектов образа жизни древнего населения положена концепция физиологического стресса Г. Селье (Селье, 1960). На индивидуальном и популяционном уровнях воздействие различных средовых факторов проявляется в изменении демографических параметров, признаках определенных заболеваний и пограничных с ними состояний, тенденциях изменения темпов роста и развития, характеристиках состава и структуры костной ткани (Историческая экология человека, 1998). Среди примеров исследований в области исторической антропоэкологии можно назвать работы, посвященные изучению экологии различных палеопопуляций или их объединений в рамках отдельных археологических культур (Бужилова, 1995; Медникова, 1995; Козловская, 1996; Алексеева и др., 2003).

Особое место в историко-экологических исследованиях занимают данные палеопатологии, которая определяется как «...патология ископаемых: человека, животных, растений» (Бужилова, 1998, с. 88) или, применительно к антропологии, как «...область знания, изучающая патологические изменения скелетной системы представителей ископаемых

популяций» (Антропологический словарь, 2003, с. 197). В свою очередь, патология трактуется как «...наука, изучающая болезнь, ее сущность и закономерности развития» (Эйнгорн, 1971) или, в более широких рамках, как «...область биологии, изучающая проявление измененной или нарушенной жизнедеятельности» (Давыдовский, 1969). Термин «палеопатология» был предложен М. Раффером в 1914 г., который определял ее как «науку о болезнях наших предков в прошлом» (цит. по: Rokhlin, 1967, р. 510).

Если в начале своего становления палеопатология выступала как описательная дисциплина, обращавшая свое внимание на диагностику заболеваний и их распространение у древнего населения (напр., Рохлин, 1965; Дэрумс, 1970), то в настоящее время, наряду с сохранением и развитием дескриптивного направления, представленного в так называемых case-study, сформировались и новые отрасли палеопатологической науки. Они направлены, прежде всего, на реконструкцию среды и оценку «качества» жизни представителей древних популяций (Бужилова, 1995; 1998; 2005 и др.). Как отмечает А.П. Бужилова: «...зная спектр основных причин, вызывающих заболевания или проявление отдельных патологических состояний, можно реконструировать условия среды, а значит и жизни человека в отдаленные исторические эпохи» (Бужилова, 1998, с. 87-88).

Таким образом, использование данных палеопатологии позволяет существенно обогатить информацию, получаемую при исследовании палеоантропологического материала, особенно, в контексте историко-экологических реконструкций (Бужилова, 1998; Герасимова, 2004; Goodman etal., 1984; 1988).

1.2.2. Материалы к исторической антропоэкологии юга Средней Азии Характеризуя степень изученности историко-экологических характеристик древних и средневековых популяций южных районов Средней Азии, следует отметить, что анализ палеоантропологического материала из раскопок памятников с территории региона ограничивался, в основном,

традиционными морфометрическими (в первую очередь, краниометрическими) процедурами. Данное обстоятельство, очевидно, связано с превалировавшим в отечественной палеоантропологии этногенетическим подходом к антропологическому источнику.

Если сведения по палеодемографии среднеазиатских палеопопуляций довольно представительны (напр., Ходжайов, 1977; Алексеев и др.; 1984; 1986; Ходжайов, Громов, 2007 и др.), то палеопатологические данные по древнему населению региона следует признать весьма отрывочными.

Для территории современного Узбекистана материал по распространенности болезней и травм у представителей различных археологических культур собирался и анализировался сотрудниками Института археологии АН УзССР (Т.К. Ходжайов, Г.К. Ходжайова) и Самаркандского медицинского института им. акад. И.П. Павлова (М.И. Молдавский). Это, в основном, дескриптивные характеристики частот встречаемости или казуистические описания отдельных случаев на материалах эпохи бронзы из Сапаллитепа (Ходжайов, 1977, с. 92-95; Молдавский, Ходжайов, 1983), раннего железного века (эпохи античности) из наусов Дальверзинтепа (Молдавский, Ходжайов, 1983; Ходжайова, Молдавский, 1990), средневековых городищ Токкала, Утурликтепа и некрополя Миздахкана (Ходжайова, Молдавский, 1990).

Разновременной палеопатологический материал из раскопок на территории Туркменистана собирался и анализировался, в основном, О.Б. Бабаковым (Институт истории АН Туркменистана) (Бабаков и др., 1986; Бабаков, 1988; 2008). Хронологически он датируется эпохой бронзы (Гонур, Пархай II) и, большей частью, средневековьем (Беки-бента, Серахс-баба, Талхатан-баба, Старая Ниса, Чакан-депе и др.). Способ представления данных в указанных работах, аналогичен таковому для территории Узбекистана. Основной вывод, полученный автором в результате изучения и обобщения большого материала, - широкое распространение и частая

встречаемость болезней и травм в остеологических сериях эпох средневековья и бронзы с территории Туркменистана (Бабаков, 1988; 2008).

1.3. Некоторые данные к антропоэкологии и состояние здоровья

современного населения

Представительные материалы по морфофизиологическим особенностям современного населения Средней Азии были собраны экспедициями НИИ и Музея антропологии МГУ, работавшими в Туркменистане, Каракалпакии и Казахстане (напр., Волков-Дубровин и др., 1975; 1977; 1977а и др.). Население среднеазиатской аридной зоны отличается комплексом общих морфологических и физиологических черт. К морфологическим характеристикам можно отнести крупные размеры скелета, относительно слабое развитие подкожного жирового слоя и мускулатуры, уплощенную грудную клетку, большой процент астенического типа телосложения и несколько большую по сравнению с контролем относительную поверхность тела (Алексеева, 1986, с. 97; Алексеева, 1998, с. 124).

Среди физиологических признаков коренных жителей внетропических пустынь выделяются: низкий уровень минерализации скелета с пониженной скоростью возрастной перестройки кости, понижение окислительных процессов, некоторое понижение артериального давления и повышение содержания гемоглобина (Алексеева, 1986, с. 97; Алексеева, 1998, с. 124). Морфофизиологическая особенность коренных жителей среднеазиатской аридной зоны, отличающая их от населения тропических пустынь -увеличенная масса тела (Алексеева, 1986).

Переходя к характеристике состояния здоровья современных популяций региона, отметим, что к основным причинам стрессовых ситуаций в организме при акклиматизации в условиях пустыни относятся перегрев и обезвоживание (Алексеева, 1998). Опытные данные позволяют говорить о существовании генетически закрепленных механизмов адаптации к условиям

дегидратации у коренных жителей Средней Азии (Юнусов и др., 1975). Есть основания предполагать наличие адаптаций и к гипертермии (Алексеева, 1986).

Характеризуя состояния здоровья и медико-экологические показатели современного населения Туркменистана, необходимо, прежде всего, отметить, что данное государство относится к странам с самым высоким естественным приростом населения в регионе, что обусловлено высоким уровнем рождаемости (Обзор..., 2000). Средняя продолжительность жизни населения составляет 66,1 год (Обзор..., 2000, с. 5). Основной причиной смерти являются болезни системы кровообращения (на сердечно-сосудистые заболевания приходится 43,3% смертей в возрасте 0-64 года и 78,1% в возрасте старше 65 лет). Смертность от злокачественных новообразований, как и в других странах центрально-азиатского региона, низка. Смертность от инфекционных заболеваний, напротив, одна из самых высоких (в частности, отмечен рост заболеваемости туберкулезом, вирусными гепатитами и болезнями передаваемыми половым путем - 7,9%) в возрасте 0-64 года). Показатель смертности от болезней органов дыхания в последнее время начал снижаться, но продолжает оставаться на уровне самых высоких значений в регионе (12,7% в возрасте 0-64 года и 5,3% в возрасте старше 65 лет). То же касается смертности от болезней органов пищеварения, циррозов и хронических заболеваний (Обзор..., 2000). К сожалению, объективные данные по состоянию здоровья населения Туркменистана более позднего периода времени в открытой печати не опубликованы.

Современный Узбекистан также характеризуется высокими темпами роста населения, связанными с высоким (хотя и снижающимся) уровнем рождаемости и сравнительно низким уровнем смертности (Изучение здоровья..., 2004; Ахмедов и др., 2007; Ирманов, 2009). Средняя продолжительность жизни населения в 1994 г. составила 67,5 лет (в настоящее время постепенно увеличивается: в 2009 г. показатель составил 72,5 года (Ахмедов и др, 2007, с. 8; Ирманов, 2009, с. 19)). Наиболее

распространенными причинами смерти в Узбекистане являются болезни системы кровообращения - в 2005 г. ими было обусловлено 65,6% стандартизированной по возрасту смертности (Изучение здоровья..., 2004; Ахмедов и др., 2007). Второй по распространенности причиной смертности являются злокачественные новообразования (рак), затем следуют травматизм и инфекционные болезни (Ахмедов и др., 2007). Следует отметить, что, как и в Туркменистане, стандартизированный по возрасту коэффициент смертности от злокачественных новообразований в Узбекистане в два с половиной раза ниже аналогичного среднего показателя по ЕС (Ахмедов и др., 2007). Аналогия с Туркменистаном прослеживается и в структуре смертности от инфекционных заболеваний - более половины случаев обусловлено туберкулезом (в 2002 г. коэффициент смертности от туберкулеза был в 30 раз выше среднего показателя по ЕС) (Изучение здоровья..., 2004; Стратегия..., 2004; Ахмедов и др., 2007). В Узбекистане фиксируется самый высокий в Средней Азии процент распространенности анемии среди женщин репродуктивного возраста (60,4). Наблюдается возрастание процента заболеваний, передаваемых половым путем, особенно сифилисом, и, в меньшей степени, гонококковыми инфекциями (Ахмедов и др., 2007).

В заключение следует отметить, что данные официальной отчетности (особенно по Туркменистану), вероятно, несколько занижены и, по этой причине, могут не в полной мере соответствовать реальному состоянию здоровья населения (Туркменистан..., 2010).

Глава 2. ЮЖНЫЕ РАЙОНЫ СРЕДНЕЙ АЗИИ В III - II ТЫС. ДО Н.Э.: ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНАЯ СИТУАЦИЯ, ПРИРОДНАЯ СРЕДА И ОСОБЕННОСТИ СИСТЕМЫ ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ

2.1. Краткая характеристика историко-культурной ситуации на юге

Средней Азии в III - II тыс. до н.э.

Планомерное археологическое изучение древностей эпохи бронзы (середина III - начало I тыс. до н.э.) среднеазиатского региона, связанное с именами H.A. Аванесовой, A.A. Аскарова, Н.М. Виноградовой, Я.Г. Гулямова, А.И. Исакова, М.А. Итиной, Л.Б. Кирчо, Е.Е. Кузьминой, Б.А. Куфтина, Б.А. Литвинского, A.M. Мандельштама, A.A. Марущенко, И.С. Масимова, В.М. Массона, Л.Т. Пьянковой, В.И. Сарианиди, С.П. Толстова, И.Н. и Л.И. Хлопиных, Т.Ш. Ширинова, А.Я. ГЦетенко и других исследователей, имеет более чем полувековую историю. На смену первым эпизодическим посещениям памятников и научным экспедициям XIX -начала XX вв., в 1950-х гг. приходят систематические археологические работы отечественных ученых, одним из первых обобщающих итогов которых стало издание коллективной монографии «Средняя Азия в эпоху камня и бронзы» (1966) под редакцией В.М. Массона. В 1980-е гг. появляются первые исследования иностранных ученых, посвященные среднеазиатской тематике - П. Амье, Ф. Кола, К. Ламберга-Карловского, Б. Лионне, С. Сальватори, М. Този, А.-П. Франкфора, Ф. Хиберта, Д. Хуфа и других (Джуракулов, Аванесова, 1983; Аванесова, 1989).

Не останавливаясь подробно на историографии и общих проблемах археологического изучения Средней Азии, являющихся предметом специального рассмотрения, отметим, что в эпоху бронзы она не представляла собой единого региона. Южные районы Средней Азии, населенные оседлыми земледельцами, входили в ареал цивилизаций Древнего Востока и характеризовались ранним становлением высокоразвитой городской (или протогородской) культуры (Массон, 1967;

1981 и др.; Аванесова, 1989; Аскаров, Ширинов, 1993; Ширинов, 2003; Сарианиди, 2006а и др.; Masson, 1988). Северная часть среднеазиатского региона была заселена племенами-носителями степных скотоводческих культур (Толстов, 1948; Грязнов, 1968; Кузьмина, 1968; Итина, 1977; Массон, 1999 и др.). Существовал и ряд «переходных», синкретических культурных образований - чустская в Фергане (Заднепровский, 1966; 1978; Ташбаева, 2008), заманбабинская в низовьях Зеравшана (Гулямов и др., 1966; Сарианиди, 1979; Аскаров, 1981), бишкентская и вахшская в Южном Таджикистане (Мандельштам, 1968; Литвинский, 1973; Пьянкова, 1982) и другие.

Одной из наиболее важных проблем в изучении этапов развития культуры в среднеазиатском регионе, безусловно, являются вопросы хронологии и периодизации. До середины 1950-х гг. основными ориентирами в периодизации древнеземледельческих культур были стратиграфические колонки Пампелли - Шмидта (1908), полученные в результате исследования жилого холма Анау (Южный Туркменистан) (цит. по: Пампелли, 2004), и A.A. Марущенко (1939) (цит. по: Пилипко, 2004). В настоящее время общепринятой хронологической схемой энеолита - эпохи бронзы южных районов Средней Азии служит периодизация Б. А. Куфтина (1956), разработанная в результате раскопок поселения и «вышки» Намазга-депе. Последующие работы по доисследованию памятника (Массон, 1956; Щетенко, 1972; Хлопина, 1978) позволили уточнить ее (цит. по: Аванесова, 1989, с. 11-12):

Г) Намазга I (вторая половина V - начало IV тыс. до н.э., ранний энеолит) - дома из сырцового кирпича, одиночные скорченные погребения, лепная керамика с одноцветной росписью, медные изделия, женские статуэтки; 2) Намазга II (середина и вторая половина IV тыс. до н.э., развитый энеолит) - появляется посуда с двухцветной росписью; 3) Намазга III (конец IV - начало III тыс. до н.э., поздний энеолит) - широкое развитие зооморфной орнаментации, геометрический орнамент, появление серой

керамики; 4) Намазга IV (середина и вторая половина III тыс. до н.э., ранняя бронза) - появление гончарного круга, вырождается зооморфный орнамент, а геометрический определяет особенность керамического комплекса, используются орудия из бронзы; 5) Намазга V (конец III - первая треть II тыс. до н.э., развитая бронза) - вся посуда сделана на гончарном круге, отсутствуют геометрический орнамент и серая керамика, появляются двухъярусные керамические печи, плоскостные терракотовые женские фигурки, глиняные модели двухосных повозок; 6) Намазга VI (середина и вторая половина II тыс. до н.э., поздняя бронза) - украшение поверхности сосудов красным ангобом с лощением, возрождение серой керамики, к концу периода появляется небрежная геометрическая роспись на лепной посуде и степная лепная керамика.

В последующих исследованиях проводятся уточнения представленной сводной шкалы в плане соотношения с региональными комплексами (Аскаров, 1977; Аскаров, Абдуллаев, 1983; Массон, 1989; 2006 и др.; Кирчо, 2004; 2009; Хронология..., 2005). Особо дискуссионным признается вопрос о хронологии комплекса Намазга VI (Массон, 1959; Хлопина, 1978; Аскаров, Абдуллаев, 1983;Хлопин, 1983).

Относительно территориальной локализации памятников оседлых земледельцев эпохи бронзы в пределах среднеазиатского региона можно отметить, что они концентрируются в основном в пяти географических районах (Аванесова, 1989, с. 22):

1) подгорная полоса Копетдага - Алтын-депе, Намазга-депе, Ак-депе, Теккем-депе, Гриша-депе и др.; 2) Мургабский оазис - Келлели, Аучин-депе, Гонур-депе, Тахирбай, Тоголок и др.; 3) долина р. Сумбар, Западный Копетдаг - Пархай I и II, Сумбар I и И; 4) подгорная равнина Кугитангтау, Южный Узбекистан - Сапаллитепа, Джаркутан, Молали, Бустон; 5) долина р. Зеравшан Среднеазиатского Междуречья - Саразм.

Ряд общих черт, прежде всего высокий уровень развития материальной культуры урбанистического облика, позволяет исследователям объединять

их в группу или блок «цивилизаций протобактрийского типа» (Masson, 1988), «протогородских цивилизаций древневосточного типа второго порядка» (Аванесова, 1989), Бактрийско-Маргианский археологический комплекс (Сарианиди, 1977; 1990; 2001; 20046 и др.; Sarianidi, 1998 и др.), Цивилизацию Окса (Francfort, 1984; 2004; 2008; Lamberg-Karlovsky, 1994; Salvatori, 2004; Pittman, 2008) и т.д. По данным Т.Ш. Ширинова (2003) в настоящее время в 27 оазисах юга Средней Азии выявлено более 200 памятников раннегородской культуры. К числу общих черт этих памятников, на основе структурно-морфологического анализа Джаркутана, автор относит (Ширинов, 2003):

1 ) наличие монументальных дворцовых комплексов - мест пребывания верхних слоев общества, правителя; 2) наличие монументальных храмов и святилищ - культового центра оазиса; 3) выделение цитадели, окружение оборонительной стеной значительной территории, так называемой «престижной зоны», где расположены дворцовый комплекс и жилые комплексы привилегированных членов общества; 4) большую площадь (не менее 3 - 6 га) территории, занятой компактной застройкой, выделение жилых кварталов; 5) выделение ремесленных кварталов и высокоразвитое ремесленное производство; 6) наличие в погребениях жезлов, ювелирных изделий, печатей и других символов отличия и богатства «вождей»; 7) резкое отличие монументальных сооружений от рядовых жилых кварталов по внешнему виду, планировке и убранству помещений; 8) наличие артефактов, не характерных для культуры данной территории, что свидетельствует о широком торговом обмене; 9) наличие глиптики и возможно примитивной письменности.

В пределах отмеченного единства, как справедливо отмечает В.М. Массон, речь может идти и о «локальных формопроявлениях», например цивилизации Алтын-депе (Массон, 1999). Среди основных оседлоземледельческих культур юга Средней Азии обычно называются

алтындепинская, мургабская, сапаллинская, сумбарская и культура Саразма (Аванесова, 1989).

Значительное сходство предметов материальной культуры из поселений Мургабского оазиса (историческая Маргиана) с таковыми сапаллинской культуры и северо-афганских памятников (Дашлы) (историческая Бактрия) позволило В.И. Сарианиди объединить их в Бактрийско-Маргианский археологический комплекс (БМАК) (Сарианиди, 1977, с. 158; 1990, с. 74-89 и др.). Возникновение БМАК связывается исследователем с миграцией племен, обитавших в областях располагавшихся между Северной Сирией, приурмийским районом Северного Ирана и, отчасти, Загросскими горами, в общем восточном направлении (Сарианиди, 2001; 2002; 2005; 2008 и др.). Эта миграция была обусловлена наступлением на Ближнем Востоке в конце III тыс. до н.э. так называемого ксеротермического периода, который распространяется на территории от Греции до долины Инда (Клименко, Прусаков, 1999). Часть мигрантов, преодолев горные проходы Копетдага, вступает в Южный Туркменистан и, смешавшись с местными жителями, заселяет бассейн древней дельты р. Мургаб. Другая часть родственных племен, вероятно несколько позднее, заселяет Бактрийскую равнину (Сарианиди, 2001 и др.; Sarianidi, 1998 и др.). Границы памятников БМАК, по мнению В.И. Сарианиди «...протянулись почти на тысячу километров от южной оконечности Каспийского моря (Гиссар) в одном направлении - вплоть до северного побережья Арабского моря (Яхья) - и еще на такое же расстояние в другом - до Белуджистана...» (Сарианиди, 2001, с. 11) (рис. 2.1). К археологическим слоям БМАК причисляются верхние слои Алтын-депе и Намазга-депе («вышка»), Улуг-депе, Южный холм Анау, Гонур, Тоголок, Сапалли, Джаркутан, Дашлы 3 и ряд других памятников (Сарианиди, 2001 и др.). В развитии БМАК В.И. Сарианиди выделяет три периода (Сарианиди, 1990; 20046): 1) келлелийский (1750 - 1500 гг. до н.э.); 2) гонурский (1500 - 1250 гг. до н.э.); 3) тоголокский (1250- 1000 гг. до н.э.).

Проблему общности БМАК следует признать дискуссионной. Возражения против единства данного археологического комплекса носят как частный характер (например, указание на практически полное отсутствие антропоморфной пластики в Бактрии и наличие ее в Маргиане (Аванесова, 1989, с. 62)), так и характер обще-принципиальный. По мнению В.М. Массона, следует вести речь отдельно о цивилизации Бактрии бронзового века с двумя локальными группировками: Дашлы и Сапалли (Массон, 1999). Возникновение маргианских и бактрийских комплексов, связываемое В.И. Сарианиди, как уже отмечалось, с миграцией из центральноиранских оазисов (Сарианиди, 1987), В.М. Массон считает результатом экспансии носителей культуры типа Намазга V, постепенно осваивающих восточные области с формированием там локальных формопроявлений (Массон, 1999). К. Ламберг-Карловский, так же как и В.М. Массон, усматривает в основных

показателях материальной культуры Маргианы развитие местных традиций Маргианы (ЬатЬе^-КаНоузку, 1996, цит. по: Массой, 1999).

В.И. Сарианиди, полемизируя с К. Ламбергом-Карловским (ЬатЬе^-Каг1оувку, 2003), в свою очередь, считает что «...решительное большинство артефактов БМАК не находят практически никаких соответствий в Средней Азии: они встречаются исключительно в передовых центрах тогдашнего мира от Элама и Северной Месопотамии до Анатолии и особенно Сирии» (Сарианиди, 20046, с. 182). На проблему БМАК существует и ряд других точек зрения. Французские исследователи, например, предлагают новые датировки для первых двух стадий культуры Маргианы (Келлели, Гонур) и рассматривают БМАК как независимую локальную культуру, «смонтированную» из нескольких различных традиций, имеющих аналогии во всех окружающих областях (Намазга, цивилизация долины Инда, Элам, степные культуры) (Папахристу, 2008, с. 223; Ьуоппе!;, 2005).

В заключение отметим, что В.И. Сарианиди, разделяя гипотезу ближневосточного происхождения индоевропейцев (Гамкрелидзе, Иванов, 1984; Григорьев, 2003; Иванов, 2004), соотносит носителей БМАК с индоиранскими племенами (Сарианиди, 1987; 1994; 2001 и др.).

2.2. Место гонурского и бустонского комплексов в системе древностей

юга Средней Азии

2.2.1. Гонур-депе

Гонур-депе (Серый холм) - один из крупнейших и хорошо известных памятников эпохи бронзы Средней Азии, предполагаемый столичный город Маргианы (Маргуш), возможного пятого центра древней цивилизации (Сарианиди, 1990; 2001; 2002; 2005; 2008 и др.). Располагается в песках восточной части Южных Каракумов в 85 км к северу от г. Байрамали (Марыйский велоят Туркменистана). Гонур-депе, наряду с другими поселениями древней дельты р. Мургаб, исследуется с начала 1970-х гг. Маргианской археологической экспедицией Института археологии АН СССР

(в настоящее время ИА РАН) под руководством В.И. Сарианиди (Сарианиди, 1973; 1975; 1978; 1983; 1990 и др.). Остановимся на краткой общей характеристике памятника.

Площадь гонурского поселения составляет более 50 га при высоте основного холма свыше 5 м и содержит остатки монументальной архитектуры (кремль с центральным дворцово-храмовым комплексом, окруженным мощными оборонительными стенами с башнями) и прилегающий неукрепленный «пригород» (Сарианиди, 1983 и др.). Гонур-депе включает в себя два памятника: Южный Гонур (теменос, с примыкающим небольшим «могильником теменоса») (Сарианиди, 1997; Дубова, Мурадова, 2008) и Северный Гонур - административно-культовый центр (Сарианиди, 2000; 2004 и др.) с примыкающими могильником и царским некрополем (Дубова, 2004; Сарианиди, 2006 и др.).

Генеральный план города Гонур-депе можно описать следующим образом. В центре был построен дворец - предполагаемая резиденция царя и его семьи, включающая комплекс парадных помещений, собственно жилые покои, «комплекс погребальных ритуалов», административные и подсобные здания. Этот комплекс обнесен кремлевской стеной с башнями. Кремль окружали культовые сооружения, также обнесенные дополнительными каре оборонительных стен, усиленных боевыми башнями. За пределами каре располагались здания культового назначения, так называемая «площадь общественных трапез», большой и малый бассейны. Снаружи эти сооружения, занимающие площадь около 25 га, были окружены обводной стеной, ограждавшей культовый комплекс от свободного проникновения. Теменос (священный участок) расположен на расстоянии около 350 м к югу от дворцово-храмового комплекса. Выстроен он был несколько позже основания кремля - во II тыс. до н.э. (Сарианиди, 1994, с. 12; 1997). В 300 м западнее кремля располагался большой некрополь, к настоящему времени полностью раскопанный (Сарианиди, 2001; 8апашсИ, 2007). Свидетельства

наличия бытовых сооружений на Северном Гонуре отсутствуют (Сарианиди, 2008а и др.).

Материалы, демонстрирующие высочайший уровень развития культуры, искусства, архитектуры, ремесел древнего населения, позволяют охарактеризовать Гонур-депе как типичный объект БМАК (Сарианиди, 1990; 2001; 2002 и др.). Хронологические рамки существования гонурского поселения, согласно серии полученных радиоуглеродных дат, определяются к настоящему времени в рамках 2500 - 1500 лет до н.э., при наиболее интенсивном его использовании на рубеже 2000 г. до н.э. (Зайцева и др., 2008). При этом по данным стратиграфии и радиоуглеродного датирования выделяется несколько периодов функционирования памятника (Сарианиди, 2007): 1) со времени основания и до «Большого пожара» (2300 - 2250 гг. до н.э.); 2) 200-летний период после пожара (1800 - 1700 гг. до н.э.); 3) уход правящей элиты вслед за перемещающейся на запад водой р. Мургаб и постепенное запустение жизни на памятнике (около 1600 гг. до н.э.).

На Гонур-депе обнаружено более 4000 погребений (нумерация сквозная). Большой некрополь, который занимает площадь примерно 10 га, содержал 2583 объекта, из которых 2447 - погребальные сооружения (Дубова, Рыкушина, 2007; ЗапашсН, 2007). Так называемый «могильник теменоса» насчитывает 11 погребений (Дубова, Мурадова, 2008). Остальные захоронения устроены в руинах дворцово-храмового комплекса, или происходят из небольших могильников около западной, южной и северной частей обводной стены. Данная группа погребений относится к последнему, третьему периоду существования памятника.

Характерной чертой культуры древних маргианцев являлась поливариантность погребальных обрядов (Сарианиди, 2001; 2006; 2008а и др.; 8апашсН, 2007). Выделяются следующие типы погребальных сооружений (Сарианиди, 2001; 8апашсН, 2007): 1) подбойные (шахтные) могилы; 2) наземные кирпичные цисты; 3) камерные гробницы, с особой их формой -

многокомнатных «домов мертвых» для высшей аристократии; 4) «дахма»; 5) ямные погребения, в том числе с обожженными стенками.

Также на Гонуре (некрополь) фиксируются единичные частичные (фракционные) захоронения (Сарианиди, 2001). И на некрополе и в руинах дворцово-храмового комплекса встречаются захоронения, в которых кости человеческих скелетов отсутствуют полностью (кенотафы). Относительно социальной стратификации гонурского общества можно отметить, что, по мнению автора раскопок, оно состояло из трех основных социальных слоев: богатых, которые хоронили своих умерших в цистах и камерных гробницах, среднего класса (шахтные или подбойные захоронения) и бедняков (захоронения в ямах) (Сарианиди, 2001, с. 36).

Среди других особенностей погребального обряда характерным для памятника является преимущественно правобочное скорченное трупоположение. Ориентировка погребенных в основном северная, северосеверо-западная и северо-западная. При этом на Гонур-депе встречаются и захоронения на левом боку, на спине, на животе, в «сидячем» положении и др. Варьирует и ориентация головы погребенных. Помимо преобладающих одиночных захоронений встречаются такие, где погребены два, три и более индивидов (Сарианиди, 2001; Дубова, 2004; 8апашсН, 2007 и др.).

Погребальный инвентарь разнообразен и включает керамические сосуды, украшения, наконечники стрел, печати, другие предметы, в том числе золотые и серебряные. Причем, по мнению В.И. Сарианиди, большинство погребальных приношений гонурского некрополя обнаруживает минимальные параллели с синхронными материалами Южного Туркменистана (комплексы времени Намазга IV - V) и, напротив, несомненные (хотя и в разной степени) с Бактрией, Восточным Ираном, Эламом, Северной Месопотамией, Малой Азией и долиной Инда (хараппская и постхараппская культуры) (Сарианиди, 2001, с. 74). Определенные различия наблюдаются между «женским» и «мужским» вещевыми наборами (Сарианиди, 2001; 8апашсН, 2007).

Необходимо отметить, что значительное место в ритуальной практике жителей Гонур-депе занимали животные, которые являлись как объектами поклонения, так жертвоприношения и других манипуляций (Дубова, 2008; Сарианиди, Дубова, 2008 и др.; Сатаев, 2008; 2009). Одним из наиболее выразительных комплексов является ритуальное захоронение трех баранов и осла (погребения 3597, 3621, 3622 и 3623), устроенное в огромном котловане (раскоп 16) (см., напр., Дубова, 2008а и др.).

Касаясь идеологических представлений древних маргианцев, В.И. Сарианиди неоднократно подчеркивал, что на Гонуре впервые обнаружены свидетельства обрядов, традиций и ритуалов, легших в основу последующей зороастрийской религии (Сарианиди, 2001; 2002; 2005; 2008; 2008а и др.). Основным археологическим доказательством существования протозороастрийских представлений, по его мнению, служит одновременное поклонение трем «чистым стихиям» (Храмы Огня и Воды, культ Земли), наличие сложных культов животных, а также изготовление священного напитка Сомы-Хаомы (подробнее см., Сарианиди, 2001; 2004а; 2008а и др.; Сарианиди, Дубова, 2006 и др.).

Таким образом, Гонур-депе, наряду с такими хорошо известными комплексами как Тоголок 1 и 21, Тахирбай, Келлели и рядом других, является одним из наиболее ярких памятников БМАК и представляет несомненный интерес для решения целого спектра вопросов, затрагивающих древнюю историю не только среднеазиатского региона, но и Ближнего Востока в целом.

2.2.2. Погребально-культовый комплекс Бустон VI

Погребально-культовый комплекс Бустон VI располагается на правом берегу первой надпойменной террасы среднего течения старого русла Бустансая (западного дельтового протока Шерабаддарьи), в 60 км к северу от г. Термеза (Шерабадский район Сурхандарьинской области Республики Узбекистан). Памятник исследуется с 1990 г. первоначально совместным

Шерабадским археологическим отрядом Института археологии АН Республики Узбекистан и Самаркандского университета им. А. Навои, затем в рамках учебно-производственной полевой практики студентов исторического факультета университета. Руководитель раскопочных работ -H.A. Аванесова (Аванесова, 1995; 2001; 2002; 2003; 2006; 2008 и др.; Аванесова, Ташпулатова, 1999).

Бустонский некрополь представляет собой естественную останцевую возвышенность общей площадью 4,06 га и высотой 9 м. Поверхность возвышенности расчленена водными протоками, образуя ложбинки и отдельные холмы. Погребения в микрорельефе выражены слабо (местами читаются на современной поверхности в виде цветовых пятен, лишайной растительности). Стратиграфия типична для надпойменной террасы (речные наносы, глинистые отложения). Мощность культурного слоя 0,4 - 2,07 м (Аванесова, 2001, с. 31). Раскопки производились методом сплошного вскрытия со сквозной нумерацией археологических объектов (Аванесова, 2001; 2003; 2006).

За тринадцать полевых сезонов (из-за экономических трудностей в течение нескольких лет работы на некрополе не велись) на площади превышающей 5000 м исследовано более 400 погребений различной сохранности, ряд сырцовых полуназемных сооружений, площадка с галечной вымосткой, несколько каменных кладок, имитирующих солнечный диск, алтари, множество кострищ (Аванесова, 2001; 2003; 2006). Памятник оставлен носителями двух финальных этапов (молалинского и бустонского) сапаллинской древнеземледельческой культуры Северной Бактрии и датируется второй половиной II тыс. до н.э. (Аванесова, 2001; 2003; 2006; 2008 и др.).

По особенностям конструкции погребальной камеры автор раскопок выделяет следующие типы захоронений, отмеченные на некрополе: 1) захоронения в катакомбах; 2) подбойные захоронения; 3) захоронения в ямах прямоугольной формы с отвесными стенками.

Встречаются конструкции в форме ящика. Могильные сооружения, по всей видимости, имели насыпи или каменные выкладки, возведенные над камерой. Вход в последнюю часто закрывался «рваным» камнем или речным валуном (Аванесова, 2001). Размеры могил варьируют в достаточно широких пределах: 1,2 (2,2) х 0,8 (1,8) х 0,4 (2,05) м (Аванесова, 2006). Преобладающей погребальной традицией является захоронение по обряду ингумации в скорченном право- или левобочном положении. Пространственные решения ритуальной позы различны (сильная и слабая скорченность; различные проекции положения рук, стопы, головы) (Аванесова, 2006).

На бустонском некрополе захоронены мужчины, женщины и дети различных возрастов. При отсутствии строгой закономерности в ориентировке погребальных камер и самих погребенных, преобладает западная и юго-западная ориентировка умерших и ориентировка могил по оси запад - восток (Аванесова, 2006, с. 25).

По результатам предварительной систематизации погребений, H.A. Аванесова (2006) выделяет несколько обрядовых групп и вариантов захоронений, отмеченных в погребальной практике бустонцев: 1) ингумация - скорченное положение на боку, на животе, на спине; в сидячем положении; вытянутое на спине; фракционное или расчлененное; вторичное перезахоронение; кефалотафное; человеческое жертвоприношение как вариант ингумации; 2) трупосожжение - захоронение останков вскоре или сразу после кремации в грунтовых лунках; помещение в «куклу» или манекен умершего, в кусок ткани («пакет»), в сосуд; 3) символические могилы - захоронения животных (баран, собака); антропоморфных и зооморфных фигурок; наконечников стрел и других вотивных предметов.

Преобладающими являются первая и третья обрядовые группы. К числу общих черт погребальной практики населения, оставившего бустонский некрополь, автор раскопок (Аванесова, 2006) относит: 1) размещение регламентированных частей туш жертвенных животных в

разных плоскостях - в камере у ног и головы погребенного; на уровне древней поверхности (у входа в камеру, за кладкой и до кладки) чаще в сосудах; за пределами могилы над насыпью; 2) следы огненных церемоний -остатки кострищ, зольников, очага-алтаря на древней поверхности, в насыпи, в пределах могильного поля и кратковременное возжигание огня на дне некоторых погребений, у входа, над могилой; 3) круговую планировку погребений; 4) использование камня - каменный заклад входного проема, скопление камней в насыпи, на перекрытии могильной ямы.

Среди особенностей погребального обряда, ранее не известных для сапаллинской культуры можно выделить: засыпку дна могилы мелом, угольками, золой, кусочками охры (имитация огня); наличие изолирующего слоя гравия, церемониальных площадок, представительной группы символических захоронений и др. (Аванесова, 1995; 2001; 2006 и др.; Аванесова, Ташпулатова, 1999). Значительная роль в полиритуальной практике некрополя отводилась культу огня (Аванесова, Ташпулатова, 1999; Аванесова, 2001; 2002; 2003 и др.). Последнее проявляется, в том числе, и в применении обряда кремации. Примечательно, что трупосожжение осуществлялось вне могилы в специальных сооружениях («крематориях»), конструкционные особенности которых сочетают в себе черты ящиков и цист. Эти сооружения являлись своеобразными инсинераторами, в которых достигалась достаточно высокая температура горения (Куфтерин, 2009). По данным H.A. Аванесовой, бустонские «крематории» представляют собой «совершенно новое явление среди известных сейчас погребальных комплексов эпохи бронзы Евразии» (Аванесова, 2001, с. 33).

Полевые исследования бустонского комплекса позволяют судить о том, что некрополь использовался не только в качестве кладбища, но одновременно являлся и церемониальным центром для совершения коллективных обрядов. В первую очередь об этом свидетельствует существование традиции возведения специальных сакрализованных площадок для ритуальных действий (Аванесова, 2002; 2006 и др.).

Примечательным фактом, в этой связи, является синхронное угасание такого крупного религиозного центра Шерабадского оазиса, как джаркутанский храм огня (Аскаров, Ширинов, 1993). По мнению автора раскопок, своеобразие бустонского комплекса нагляднее всего проявляется именно в наличии упомянутых церемониальных площадок (Аванесова, 2001, с. 35-36).

В целом, полиритуальный грунтовый могильник Бустон VI отличается экстраординарностью в сравнении с другими некрополями Шерабадского оазиса, в связи с чем «его следует считать базовым памятником при изучении бактрийского культурогенеза» (Аванесова, 2006, с. 29). С одной стороны этот памятник кардинально отличается от раннесапаллинских древностей, с другой - генетически связан с ними. Главным отличием выступает постепенное нарастание проявлений степных элементов в материалах сапаллинской культуры с середины II тыс. до н.э. К таким элементам Н.А. Аванесова (2003а; 2006) относит: 1) яркое проявление огненного ритуала, в том числе применение кремации; 2) использование колесницы; 3) металлургию олова; 4) широкое использование камня для могильных и внемогильных конструкций; 5) наличие курганной кольцевой схемы размещения захоронений.

Основными ретрансляторами подобных новаций, по мнению исследователя бустонского комплекса, выступали носители культур андроновской общности. Помимо преобладания общеандроновских элементов, в материальной культуре (керамика, металлические и каменные изделия, украшения) просматривается возрастающее в молалинское и бустонское время влияние срубной, тазабагьябской и постандроновской традиций (Аванесова, 2003а; 2006, с. 28).

Таким образом, полиритуальный погребально-культовый комплекс Бустон VI представляет собой один из важнейших объектов для характеристики заключительного этапа развития сапаллинской древнеземледельческой культуры, иллюстрируя стимулированную трансформацию последней (Аванесова, 2006).

2.3. Природная среда и особенности системы жизнеобеспечения древнего

населения Гонурского оазиса 2.3.1. Природно-климатические условия Передней и Средней Азии в среднем

голоцене

Вопросам палеогеографии и палеоклиматам Передней и Средней Азии посвящена большая литература (Виноградов, Мамедов, 1974; 1975; Хондкариан, 1977; Мамедов, 1978; 1982; Кесь, 1979; Вайнбергс, Стелле, 1980; Трофимов, 1986; 2003; Абрамова, Варущенко, 1990; Ляпин, 1990; 1991; Мамедов, Трофимов, 1992; СгетаБсЫ, 1998; а&гтп, Тгойтоу, 1998; МагсоЬг^о, Ыо221, 1998 и др.). Детальная палеогеографическая характеристика региона выходит за рамки данной работы, по этой причине остановимся лишь на самых общих моментах.

Значительное влияние на природную ситуацию в Передней и Средней Азии оказали общемировые климатические колебания, происходившие с конца плейстоцена (повышение температуры и отступление ледника в XIV -XIII тыс. до н.э., короткое похолодание в IX тыс. до н.э., продолжительный период потепления в середине голоцена) (Щетенко, 2003; Каспаров, 2006, с. 4 и др.).

Палеоклиматическая шкала Средней Азии характеризуется наступлением в начале среднего голоцена фазы так называемого лявляканского плювиала, который прослеживается с VII тыс. до н.э. и около IV тыс. до н.э. переходит в фазу тубелекского арида (Виноградов, Мамедов, 1975; Долуханов, 1987; Трофимов, 2003). Климат лявляканского плювиала был теплым и относительно влажным, тубелекского арида - жарким и сухим. Смена климатических фаз к концу среднего голоцена, вероятно, была обусловлена регрессией Аральского моря (Трофимов, 2003).

Лявляканский плювиал сопровождался увеличением годовых осадков с 250 до 450 см, смещением ландшафтно-климатических зон на юг, резким сокращением опустыненных ландшафтов (Каспаров, 2006, с. 4). Сток основных среднеазиатских рек бассейнов Амударьи (Зеравшан, Акчадарья,

Узбой) и Сырдарьи в раннем - среднем голоцене превышал современный в 3 - 4 раза (Трофимов, 2003). Палеоботанические и палинологические данные также свидетельствуют о значительной обводненности территории и благоприятных предпосылках для развития земледелия (Долуханов, 1987; Каспаров, 2006, с. 4-5). Например, на поселении Намазга наиболее обеспеченный влагой период совпадает со временем наибольшего его развития в эпоху Намазга III, когда территория памятника достигает своего максимума - 46 га (Щетенко, 2003, с. 405).

Запустение жизни на большинстве поселений (Анау, Намазга, Гонур) связывается рядом исследователей с завершением влажного периода в Средней Азии и наступлением на рубеже III - II тыс. до н.э. так называемого ксеротермического максимума (РитреПу, 1908, цит. по: Щетенко, 2003; Куфтин, 1956; Сарианиди, 1990). Период ксеротерма сопровождался резким увеличением площади опустыненных и пустынных ландшафтов, общей редукцией речной сети, миграцией речных дельт, а также значительным засолением почв (Лисицына, 1964; Каспаров, 2006, с. 5; СгетазсЫ, 1998 и ДР-)-

На основании приведенных данных можно заключить, что для региона характерны циклические колебания климата в виде чередования аридных и плювиальных фаз (для последнего тысячелетия цикличность составляет 200 лет), связываемые большинством исследователей с колебанием уровней Каспийского и Аральского морей (Щетенко, 2003, с. 405). Наибольшие изменения климатических показателей выявлены для конца позднего плейстоцена, раннего и среднего голоцена (Трофимов, 2003). При температуре воздуха значительно ниже современной, увлажненность региона была повышена в 1,5 - 2 раза (Трофимов, 2003). Такие природно-климатические условия создавали благоприятные предпосылки для становления и развития производящего хозяйства в аридных районах Ближнего Востока, в том числе в Средней Азии. Однако в целом, можно констатировать, что климатические условия в обсуждаемый период времени

на изучаемой территории существенно не отличались от современных.

2.3.2. Особенности системы жизнеобеспечения древнего населения

Гонурского оазиса Под «системой жизнеобеспечения», согласно определению И.И. Крупника (1989, с. 14), понимается: «...взаимосвязанный комплекс... экологически обусловленных форм социального поведения, которые обеспечивают человеческому коллективу существование за счет ресурсов конкретной среды обитания». Природопользование, как базовая составляющая системы жизнеобеспечения, является «...одной из основных форм взаимоотношений общества с природной средой, при этом не только обязательным условием жизни общества, но и фактором, определяющим характер трансформации природных ландшафтов» (Сатаев и др., 2011). Особенности системы жизнеобеспечения и природопользования древнего населения среднеазиатских оазисов целесообразно рассмотреть на примере Гонур-депе - одного из наиболее изученных в этом отношении объектов.

Результаты естественнонаучных исследований проводимых на памятнике показывают, что основой экономики населения Гонурского оазиса являлось орошаемое земледелие и животноводство. Заметную роль играло гончарное производство, в меньшей степени металлообработка и обработка камня. Однако, поскольку сырье для выплавки металлов имело импортное, преимущественно афгано-иранское происхождение (Папахристу, 2008), а камень поступал из горных районов, это, скорее всего, исключает участие местного населения в их добыче. Гончарное производство на всех стадиях этого процесса имело в основном местную основу, что подтверждает общее обилие керамики, разнообразие форм изделий, наличие печей для обжига (Сарианиди, 2001). Массовость керамических изделий, а также большое количество построек (в том числе монументальных) из сырцового кирпича (наряду с ним использовался и обожженный кирпич), указывает на большой объем потребляемого сырья (глины), а тем самым и на занятость части

населения его добычей (Сатаев и др., 2011а).

Согласно археоботаническим данным главными возделываемыми культурами являлись пшеница и шестирядный ячмень. В материале, собранном путем флотации и сухого просеивания встречены пшеницы 3 видов: ТгШсит топососсит, Т. сИсоссит, Т. аезймит. Зерна пшеницы и ячменя имеют сравнительно крупные размеры и пропорции, характерные для злаков, культивируемых в условиях достаточной влагообеспеченности. Из зерновых культур также выращивалось просо, из бобовых - чечевица, нут и маш, из садовых - яблоня, слива, вишня, виноград, из бахчевых - дыня (Миллер, 1994; Сатаев, Сатаева, 2009; Сатаева, Сатаев, 2009). На большой объем производства земледельческой продукции, указывают наличие зернотерок, пестов, больших сосудов (хумов) для хранения зерна, а также факт использования зерна и плодов в ритуальных действиях (Сатаев и др., 2011а).

Об орошении свидетельствует факт открытия участка ирригационной системы. Его изучение показало, что сооружение функционировало достаточно долгое время и периодически подновлялось. В поперечном разрезе канал имеет корытообразную форму с плоским дном, наклонными, приподнятыми и обвалованными бортами. Такое устройство древнего канала очень близко к каналам и арыкам, традиционно используемым жителями Центральной Азии для орошения и водоотведения (Сатаев и др., 2011а). Кроме этого на территории города известны искусственные водохранилища (бассейны), а также выявлено сооружение, предположительно игравшее роль фильтра для очистки воды поступавшей по каналам в бассейны (Сарианиди, 2005; 2008 и др.).

Анализ углей, происходящих из заполнения разнообразных очагов, печей, мусорных скоплений, показывает, что основным источником топлива являлась древесная растительность, в основном в виде хвороста, одревесневшие стебли верблюжьей колючки после их плодоношения и высыхания на корню, другие виды топлива (солома, навоз животных)

использовались в меньшем количестве. Так, углистые горизонты с разных участков памятника, образованные выбросами из печей, на 2 / 3 объема состоят из углей саксаула (Haloxylon sp.), кустарниковой формы солянки (Salsola sp.), ивы (Salix sp.) и тамариска (Tamarix sp.) (Сатаев, Сатаева, 2009; Сатаева, Сатаев, 2009; Сатаев и др., 2011а). Угли из дворцово-храмового комплекса Гонура принадлежат тополю (Populus sp.), клену, тамариску, саксаулу (Тенгберг, 2008; Сатаева, Сатаев, 2009). Учитывая объем использования древесного материала, в первую очередь саксаула, можно предполагать значительные первичные запасы древесной растительности на окружающей город территории (Сатаев и др., 2011а).

Археозоологические данные свидетельствуют, что древние жители оазиса содержали мелкий и крупный рогатый скот, верблюдов, ослов, свиней, собак, в меньшем количестве лошадей. Остатки диких видов немногочисленны и, вероятно, охота не играла значительной роли в жизни населения (Мур, 1994; Сатаев, 2008; Сатаев, Сатаева, 2009). Высокая доля в выборке принадлежит костям крупного рогатого скота. В материале кухонно-бытового генезиса из помещений кости крупного рогатого скота составляют 31%, мелкого рогатого скота - 52,9%. Хотя по количеству костей КРС уступает МРС, на первый приходится 62,3% от объема мясной продукции, против 21,2% у второго. На этом основании можно предположить, что наибольший вклад в мясной рацион древнего населения вносил крупный рогатый скот (Сатаев и др., 2011а).

Главным результатом исследования практиковавшихся способов природопользования явилось заключение о том, что в конечном итоге они привели к превышению предельной антропогенной нагрузки на первоначально продуктивную, но неустойчивую систему оазиса, значительно ускорив процесс опустынивания, вызванный постепенной миграцией основного русла р. Мургаб (Сатаев, Сатаева, 2008; Сатаев, Сатаева, 2009; Сатаев и др., 2011а).

Заключение диссертации по теме «Экология (по отраслям)», Куфтерин, Владимир Владимирович

выводы

По результатам проведенного исследования можно сформулировать следующие выводы:

1. Методологические подходы современной антропоэколспи позволяют использовать признаки, фиксируемые на палеоантропологичеек >м материале (маркеры патологических и пограничных с ними состояний), /.ля получения информации экологического характера.

2. Природно-климатические условия на рассматриваемой территории в изучаемый период времени существенно не отличались от современных. и этом, население концентрировалось в оазисах, в пределах которых экологическая обстановка была более благоприятной.

3. Антропоэкологические особенности изученных групп древнего населения свидетельствуют о хорошей приспособленности земледельческих палеопопуляций юга Средней Азии к комплексу местных природ к о-климатических условий.

4. Специфика палеоэкологического профиля населения Гонур-депс и Бустон VI связана с увеличением средней продолжительности жюки, преобладанием в диете продуктов растительного происхождения и высок им уровнем механической нагрузки на опорно-двигательный аппарат.

5. Гипотеза о высокой патогенной насыщенности среды в урбанизированных сообществах, в условиях благополучней демографической ситуации и социальной атмосферы, на изучен к )м материале не находит четкого подтверждения.

6. Высокая частота и широкая распространенность определенных заболеваний не имеют строгой взаимосвязи с нарушением адаптационных механизмов в палеопопуляции.

Список литературы диссертационного исследования кандидат биологических наук Куфтерин, Владимир Владимирович, 2012 год

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Абальмасова Е.А., Лузина Е.В. Врожденные деформации опорно-двигательного аппарата и причины их происхождения. Ташкент: Медицина, 1976. 179 с.

2. Абрамова Т.А., Варущенко А.Н. Палеогеографическая обегано;пса Казахстана и Средней Азии в средние века // Вестник МГУ. 1990. № 3. С. .'.936.

3. Аванесова H.A. Эпоха бронзы Средней Азии. Самарканд: изд. Сам ГУ, 1989. 119 с.

4. Аванесова H.A. Новое в погребальном обряде сапаллинской культуры // Археологические вести. 1995. № 4. С. 63-72.

5. Аванесова H.A. Результаты исследований некрополя Бустон V: // Археологические исследования в Узбекистане 2000 г. Самарканд: Институт археологии АН РУз, 2001. С. 31-36.

6. Аванесова H.A. Храмовые функции сакрализованных пл.оща;; ж некрополя доисторической Бактрии Бустон VI // Степи Евразии в древности и средневековье. СПб.: Гос. Эрмитаж, 2002. С. 108-115.

7. Аванесова H.A. Новые работы на некрополе Бустон VI // Археологические исследования в Узбекистане 2002 г. Ташкент: Абдупла Кодирий номидаги халк мероси нашриёти, 2003. Вып. 3. С. 20-25.

8. Аванесова H.A. Степной пласт доисторической Бактрии // Центральная Азия - источники, история, культура. М.: Институт востоковедения РАК, 2003а. С. 3-6.

9. Аванесова H.A. Двенадцатый полевой сезон на некрополе Бустон Vi // Археологические исследования в Узбекистане 2004 - 2005 гг. Ташкент: Фпн, 2006. Вып. 5. С. 23-30.

10. Аванесова H.A. Доурбанистическая Бактрия в материалах некрогк ля Бустон VI // Туркменская земля - колыбель древних культур и цивилизаций. Ашхабад: Türkmenistanyn Metbugat merkezinde £ар edildi, 2008. С. 38-41.

11. Аванесова H.A., Дубова H.A., Куфтерин B.B. Палеоантропология некрополя сапаллинской культуры Бустон VI // Археология, этнографиг и антропология Евразии. 2010. № 1 (41). С. 118-137.

12. Аванесова H.A., Ташпулатова Н. Символика огня в погребальной практике сапаллинской культуры // История материальной культу ш Узбекистана. 1999. Вып. 30. С. 27-36.

13. Авцын А.П. Введение в географическую патологию. М.: Медицина, 1972. 328 с.

14. Агаджанян H.A., Торшин В.И. Экология человека. М.: Экоцентр, 19.)4. 256 с.

15. Акимова Т.А., Хаскин В.В. Экология. Человек - экономика - биот; -среда. М.: ЮНИТИ ДАНА, 2001. 566 с.

16. Алексеев В.П. Остеометрия. Методика антропологических исследований. М.: Наука, 1966. 251 с.

17. Алексеев В.П. Антропогеоценозы - сущность, типология, динамик; // Природа. 1975. № 7. С. 18-23.

18. Алексеев В.П. Адаптация и наследственность // Окружающая среда и здоровье человека. М.: Наука, 1979. С. 69-79.

19. Алексеев В.П. Некоторые аспекты палеоэкологических исследовании // Материалы конференции «Археология и социальный прогресс». М.: [б. и.], 1991. Вып. 1. С. 79-111.

20. Алексеев В.П. Экология человека: предмет, границы, структура, функции // Предмет экологии человека. М.: ИНИОН АН СССР, 1991а. Ч. 1. С. 142-192.

21. Алексеев В.П. Очерки экологии человека. М.: Наука, 1993. 191 с.

22. Алексеев В.П., Дебец Г.Ф. Краниометрия. Методика антропологических исследований. М.: Наука, 1964. 128 с.

23. Алексеев В.П., Кияткина Т.П., Ходжайов Т.К. Палеоантропология Средней Азии эпохи неолита и бронзы // Материалы к этнической истории населения Средней Азии. Ташкент: Фан, 1986. С. 100-131.

24. Алексеев В.П., Ходжайов Т., Халилов X. Население верховьев Амударьи по данным палеоантропологии. Ташкент: Фан, 1984. 391 с.

25. Алексеева Т.И. Биологическая адаптация населения Арктики к экстремальным условиям Крайнего Севера (антропологический аспект) // Географические аспекты экологии человека. М.: Наука, 1975. С. 168-179.

26. Алексеева Т.И. Географическая среда и биология человека. М.: Мысль, 1977. 302 с.

27. Алексеева Т.И. Адаптивные процессы в популяциях человека. М.: МГУ, 1986. 216 с.

28. Алексеева Т.И. Адаптация человека в различных экологических нишах Земли (биологические аспекты). М.: МНЭПУ, 1998. 279 с.

29. Алексеева Т.И. Антропоэкологические связи на территории Центральной и Северо-Восточной Азии // Актуальные вопросы антропологии. 2008. Вып. 2. С. 3-13.

30. Алексеева Т.И., Богатенков Д.В., Лебединская Г.В. Влахи. Антрогеоэкологическое исследование (по материалам средневекового некрополя Мистихали). М.: Научный мир, 2003. 132 с.

31. Алексеева Т.Н., Волков-Дубровин В.П., Голубчикова З.А. и др. Антропологическое изучение лесных ненцев (морфология, физиология и популяционная генетика): Ч. 1 // Вопросы антропологии. 1972. Вып. 41. С. 19-35.

32. Алексеева Т.И., Волков-Дубровин В.П., Голубчикова З.А. и л р. Антропологическое изучение лесных ненцев (морфология, физиология и популяционная генетика): Ч. 2 // Вопросы антропологии. 1972а. Вып. 42. С. 31-54.

33. Алтухов Н.В. Анатомия зубов. М.: изд. A.A. Карцева, 1913. 124 с.

34. Антропологический словарь. М.: Классике стиль, 2003. 328 с.

35. Антропоэкологические исследования в Туве. М.: Наука, 1984. 223 с.

36. Антропоэкология Северо-Восточной Азии: Чукотка, Камчатка, Командорские острова. М.: ТАУС, 2008. 368 с.

37. Антропоэкология Центральной Азии. М.: Научный мир, 2005. 328 с.

38. Аскаров A.A. Древнеземледельческая культура эпохи бронзы юга Узбекистана. Ташкент: Фан, 1977. 231 с.

39. Аскаров A.A. К передатировке культуры Заман-баба // Культура и искусство Древнего Хорезма. М.: Наука, 1981. С. 99-110.

40. Аскаров A.A., Абдуллаев Б.Н. Джаркутан. К проблеме протогородекой цивилизации на юге Узбекистана. Ташкент: Фан, 1983. 120 с.

41. Аскаров A.A., Ширинов Т.Ш. Ранняя городская культура эпохи бронзы юга Средней Азии. Самарканд: ИА АН Узбекистана, 1993. 275 с.

42. Ахмедов M., Азимов Р., Алимова В., Речел Б. Узбекистан: обзор системы здравоохранения // Системы здравоохранения: время перемен. 2007. Т. 9. № 3. С. 1-210.

43. Бабаков О. Средневековое население Туркменистана (по материалам антропологии). Ашхабад: Ылым, 1988. 420 с.

44. Бабаков О.Б. Население Гонур-депе в эпоху бронзы (в свете данных антропологии) // У истоков цивилизации. М.: Старый сад, 2004. С. 337-348.

45. Бабаков О. Болезни и травмы древнего и средневекового населения Туркменистана // Труды Маргианской археологической экспедиции. 2008. Т. 2. С. 121-124.

46. Бабаков О., Алмазов X., Тангрыкулиев П. Заболевания зубов и челюстей средневекового населения Туркмении // Здравоохранение Туркменистана. 1986. № 4. С. 22-25.

47. Бабаков О., Рыкушина Г.В., Дубова H.A., Васильев C.B., Пестряков А.П., Ходжайов Т.К. Антропологическая характеристика населения, захороненного в некрополе Гонур-депе // Сарианиди В.И. Некрополь Гонура и иранское язычество. М.: Мир-медиа, 2001. С. 105-132.

48. Бирюков Д.А. Проблемы экологической физиологии человека 7 Физиологический журнал СССР. 1961. Т. 4. № 10. С. 1319-1328.

49. Богатенков Д.В., Бужилова А.П., Добровольская М.В., Медникова М.Б. К реконструкции демографических процессов в Прикаспийском Дагестане

эпохи бронзы (по материалам раскопок археологического комплекса Великент в 1995 - 1998 гг.) // Opus. Междисциплинарные исследования в археологии. 2008. Вып. 6. С. 196-213.

50. Бужилова А.П. Изучение физиологического стресса у древнего населения по данным палеопатологии // Экологические аспекты палеоантропологических и археологических реконструкций. М.: ИА АН СССР, 1992. С. 78-104.

51. Бужилова А.П. Древнее население (палеопатологические аспекты исследования). М.: ИА РАН, 1995. 189 с.

52. Бужилова А.П. Палеопатология в биоархеологических реконструкциях // Историческая экология человека. Методика биологических исследование. М.: Старый сад, 1998. С. 87-146.

53. Бужилова А.П. Анемия у древнего населения как один из индикаторов окружающей среды: анализ остеологических маркеров // Вестник антропологии. 2001. Вып. 7. С. 227-236.

54. Бужилова А.П. Адаптивные процессы у древнего населения Восточной Европы: по данным палеопатологии: Автореф. дис. ...докт. ист. наук. М.: ИЛ РАН, 2001а. 50 с.

55. Бужилова А.П. О влиянии производящего хозяйства на здоровье ранних скотоводов и земледельцев // Opus. Междисциплинарные исследования в археологии. 2002. Вып. 1-2. С. 46-58.

56. Бужилова А.П. Homo sapiens: история болезни. М.: Языки славянской культуры, 2005. 320 с.

57. Бужилова А.П., Добровольская М.В., Медникова М.Б., Потрахов H.H., Потрахов E.H., Грязнов А.Ю., Хартанович В.И. Взрослый неандерталец г.з Киик-Кобы: анализ патологий методом микрофокусной рентгенографии // Актуальные направления антропологии. М.: ИА РАН, 2008. С. 40-48.

58. Вайнбергс И.Г., Стелле В.Я. Позднечетвертичные стадии развитая Аральского моря и их связь с изменениями климатических условий этого

времени // Колебания увлажненности Арало-Каспийского региона в голоцене. М.: Наука, 1980. С. 175-181.

59. Васильев C.B., Бабаков О., Боруцкая С.Б. Типология ростовых нарушений в антропологических исследованиях // Вестник антропологии. 2001. Вып. 7. С. 199-218.

60. Васильев C.B., Бабаков О., Боруцкая С.Б., Савинецкий А. Б. Антропологическое исследование погребений с обожженными стенками Гонурского некрополя (Туркменистан) // Полевые исследования Института этнологии и антропологии РАН. М.: Наука, 2001а. С. 7-19.

61. Вернадский В.И. Несколько слов о ноосфере // Успехи современной биологии. 1944. № 18. Вып. 2. С. 113-120.

62. Виноградов A.B., Мамедов Э.Д. Ландшафтно-климатические условия среднеазиатских пустынь в голоцене // История материальной культуры Узбекистана. Ташкент: Фан, 1974. С. 37-38.

63. Виноградов A.B., Мамедов Э.Д. Первобытный Лявлякан: этапы древнейшего заселения и освоения Внутренних Кызылкумов. М.: Наука, 1975. 288 с.

64. Волков-Дубровин В.П., Воронов A.A., Смирнова Н.С. и др. Морфофизиологические исследования населения аридной зоны. Туркмены. Часть I. Текинцы Ахала // Вопросы антропологии. 1975. Вып. 50. С. 3-29.

65. Волков-Дубровин В.П., Гудкова Л.К., Павловский О.М. и др. Морфофизиологические исследования населения аридной зоны. Туркмен!,:. Часть II. Иомуты Казанджикского района // Вопросы антропологии. 1977. Вып. 55. С. 3-19.

66. Волков-Дубровин В.П., Гудкова Л.К., Павловский О.М. и др. Морфофизиологические исследования населения аридной зоны. Часть Iii. Каракалпаки Западного Прикызылкумья // Вопросы антропологии. 1977а. Вып. 57. С. 10-34.

67. Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка

и протокультуры. Тбилиси: Изд-во Тбилисского университета, 1984. Ч. 1. 484 с. Ч. 2. 440 с.

68. Герасимов М.М. Условия находки костей ребенка в пещере Староселье; извлечение, консервация и реставрация их // Советская этнография. 1954. № 1. С. 22-27.

69. Герасимов М.М. Восстановление лица по черепу // Труды Института этнографии. М.: Наука, 1955. Т. XXVIII. 585 с.

70. Герасимова М.М. Отечественная палеоантропология: проблемы, методология и методы // Расы и народы. 2004. Вып. 30. С. 45-85.

71. Година Е.З., Миклашевская H.H. Экология и рост: влияние факторов окружающей среды на процессы роста и полового созревания // Итоги науки и техники. Серия антропология. 1989. Т. 3. С. 77-134.

72. Григорьев С.А. Археологические основания ближневосточной локализации индоевропейской прародины на территории Евразии // Вестник Челябинского университета. 2003. Сер. 10. Востоковедение. Евразийство. Геополитика. № 2. С. 142-157.

73. Грязнов М.П. Степные скотоводческие племена Средней Азии в эпоху развитой и поздней бронзы // Проблемы археологии Средней Азии. Л.: И А АН СССР, 1968. С. 13-14.

74. Гудкова Л.Г. Экологические аспекты популяционной физиологии 7 Горизонты антропологии. М.: Наука, 2003. С. 474-477.

75. Гулямов Я.Г., Исламов У., Аскаров А. Первобытная культура и возникновение орошаемого земледелия в низовьях Зеравшана. Ташкент: Фан, 1966. 267 с.

76. Давыдовский И.В. Общая патология человека. М.: Медицина, 1969. 503 с.

77. Джуракулов М.Д., Аванесова H.A. Историография эпохи бронзы Средней Азии. Самарканд: изд. СамГУ, 1983. 70 с.

78. Добровольская М.В. Человек и его пища. М.: Научный мир, 2005. 368 с.

79. Долуханов П.М. Палеоэкологические условия на территории Средней Азии в позднем плейстоцене и голоцене // Информационный бюллетень МАИКЦА. 1987. Вып. 12. С. 8-19.

80. Дубова H.A. Могильник и царский некрополь на берегах большого бассейна Северного Гонура // У истоков цивилизации. М.: Старый сад, 2004. С. 254-281.

81. Дубова H.A. Погребения животных в ритуальной обрядности Гонур-депе // Культура номадов Центральной Азии. Самарканд: издание МИЦАИ, 2008. С. 84-97.

82. Дубова H.A. Ритуальные захоронения животных на Гонур-депе // Труды Маргианской археологической экспедиции. 2008а. Т. 2. С. 50-60.

83. Дубова H.A. Антропология Гонур-депе: так есть ли степной антропологический компонент у земледельцев II тыс. до н.э. Южного Туркменистана? // Древние и средневековые кочевники Центральной Азии. Барнаул: Азбука, 20086. С. 201-205.

84. Дубова H.A. Особенности внешнего облика жителей страны Маргуш // Туркменская земля - колыбель древних культур и цивилизаций. Ашхабад: Türkmenistanyn Metbugat merkezinde £ар edildi, 2008в. С. 85-94.

85. Дубова H.A. Процессы этногенеза на Евразийском пространстве (антропологические следствия миграций и торговли в бронзовом веке) // Человек: его биологическая и социальная история. М. - Одинцово: Изд-но АНОО ВПО «Одинцовский гуманитарный институт», 2010. Т. 1. С. 67-78.

86. Дубова H.A., Куфтерин В.В. Фактор адаптации в формировании физического типа древнего населения юга Средней Азии: пример Гонур-депе, Туркменистан // Актуальные направления антропологии. М.: ИА РАН, 2008. С. 113-116.

87. Дубова H.A., Мурадова Э.А. «Могильник теменоса» Гонура // Труды Маргианской археологической экспедиции. 2008. Т. 2. С. 105-111.

88. Дубова H.A., Рыкушина Г.В. Палеодемография некрополя Гонура // VI Конгресс этнографов и антропологов России. Тез. докл. СПб.: МАЭ РАН, 2005. С. 371.

89. Дубова H.A., Рыкушина Г.В. Палеодемография Гонур-депе // Человек в культурной и природной среде. М.: Наука, 2007. С. 309-319.

90. Дубова H.A., Рыкушина Г.В., Ходжайов Т.К., Васильев C.B., Бабаков О. Новые данные по антропологии населения эпохи бронзы Туркменистана (некрополь Гонур-депе) // Материалы IV Международного Конгресса по интегративной антропологии. СПб.: Изд-во СПбГМУ, 2002. С. 129-130.

91. Дурново Ю.А. Длинные кости конечностей скелетов из могильника тазабагьябской культуры Кокча 3 // Материалы Хорезмской экспедиции. М.: Изд-во АН СССР, 1961. Вып. 5. С. 55-63.

92. Дэрумс В.Я. Болезни и врачевание в древней Прибалтике. Рига: Зинатне, 1970. 200 с.

93. Заднепровский Ю.А. Чустская культура в Ферганской долине // Средняя Азия в эпоху камня и бронзы. M. - JL: Наука, 1966. С. 193-208.

94. Заднепровский Ю.А. Чустская культура Ферганы и памятники раннежелезного века Средней Азии: Автореф. дис. ...докт. ист. наук. М.: МГУ, 1978. 52 с.

95. Зайцева Г.И., Дубова H.A., Семенцов A.A., Реймар П., Мэллори Дж., Юнгнер X. Радиоуглеродная хронология памятника Гонур-депе // Труды Маргианской археологической экспедиции. 2008. Т. 2. С. 166-179.

96. Звягин В.Н. Диагностические исследования в судебно-медицинской экспертизе идентификации личности // Медико-криминалистическая идентификация. М.: НОРМА-ИНФРА, 2000. С. 227-350.

97. Зубов A.A. Одонтология. Методика антропологических исследований. М.: Наука, 1968. 189 с.

98. Зубов A.A. Методическое пособие по антропологическому анализу одонтологических материалов. М.: ЭТНО-ОНЛАЙН, 2006. 72 с.

99. Зубова A.B. К вопросу об адаптации у древнего населения Западной Сибири (андроновское время и эпоха поздней бронзы) // Актуальные направления антропологии. М.: ИА РАН, 2008. С. 117-122.

100. Иванов В.В. Двадцать лет спустя. О доводах в пользу расселения носителей индоевропейских диалектов из древнего Ближнего Востока // У истоков цивилизации. М.: Старый сад, 2004. С. 41-67.

101. Изучение здоровья населения Узбекистана 2002. Ташкент: Информационно-аналитический центр, Государственный департамент статистики Республики Узбекистан и ORC Macro, 2004. 424 с.

102. Ильиных И.А. Экология человека. Горно-Алтайск: РИО ГАГУ, 2005. 136 с.

103. Ирманов А. Человеческий капитал в Узбекистане: состояние и перспективы // «Мыслящая Россия» в новых независимых государствах. Ташкент: Фонд «Наследие Евразии» МИД РФ, 2009. 39 с.

104. Исаченко А.Г. Развитие географических идей. М.: Мысль, 1971. 416 с.

105. Историческая экология человека. Методика биологических исследований / А.П. Бужилова, М.В. Козловская, Г.В. Лебединская, М.Б. Медникова. М.: Старый сад, 1998. 260 с.

106. Итина М.А. История степных племен Южного Приаралья. М.: Наука,

1Q77 111п

IV//. i w.

107. Казначеев В.П. Очерки теории и практики экологии человека. М.: Наука, 1983. 260 с.

108. Казначеев В.П. Экология человека и проблемы социально-трудового потенциала населения // Проблемы экологии человека. М.: Наука, 1986. С. 515.

109. Казначеев В.П., Субботин М.Я. Этюды к теории общей патологии. Новосибирск: Наука, 1971. 229 с.

110. Кармаев H.A. Современные проблемы экологии человека // Отчуждение человека в перспективе глобализации мира. СПб.: Петрополис, 2001. С. 87-99.

111. Каспаров A.K. Скотоводство и охота эпохи неолита - палеометалла в Южном Туркменистане (развитие стратегии использования животных ресурсов). СПб.: Европейский дом, 2006. 176 с.

112. Кесь A.C. Аральское море в голоцене // Этнография и археология Средней Азии. М: Наука, 1979. С. 19-23.

113. Кирчо Л.Б. Формирование древнейшей протогородской цивилизации бронзового века Средней Азии (по материалам Алтын-депе) // У истоков цивилизации. М.: Старый сад, 2004. С. 142-160.

114. Кирчо Л.Б. Формирование древнейшего протогородского центра бронзового века Средней Азии (процессы культурной и технико-технологической трансформации): Автореф. дис. ...докт. ист. наук. СПб.: ИИМК РАН, 2009. 43 с.

115. Кияткина Т.П. Палеоантропология западных районов Центральной Азии эпохи бронзы. Душанбе: Дониш, 1987. 123 с.

116. Клименко В.В., Прусаков Д.Б. Изменения климата в Северном полушарии в конце III - начале II тыс. до. н.э. и второй социально-экологический кризис в Древнем Египте // Восток. 1999. № 1. С. 5-19.

117. Козловская М.В. Экология древних племен лесной полосы Восточной Европы (антропологический очерк). М.: ИА РАН, 1996. 244 с.

118. Косинцев П.А. Экология средневекового населения севера Западной Сибири. Источники. Екатеринбург - Салехард: Изд-во Уральского университета, 2006. 272 с.

119. Котельников В.Л., Саушкин Ю.Г. Население и природа // Научные проблемы географии населения. М.: МГУ, 1967. С. 206-216.

120. Крупник И.И. Антропологические признаки и особенности климатической адаптации (на материале Высокой Африки) // Расы и народи. 1973. Вып. 3. С. 67-88.

121. Крупник И.И. Арктическая этноэкология. М.: Наука, 1989. 271 с.

122. Кряжимский Ф.В., Большаков В.Н., Крюкин В.И. Человек в свете современных экологических проблем // Экология. 2001. № 6. С. 403-408.

123. Кузьмина Е.Е. Культура пастушеских племен Средней Азии в эпоху развитой бронзы // Проблемы археологии Средней Азии. JL: ИА АН СССР, 1968. С. 21-23.

124. Куфтерин В.В. Проблема диагностики врожденных аномалий скелета на палеоантропологическом материале (на примере костных останков из погребения 3518 на Гонур-депе) // Труды Маргианской археологической экспедиции. 2008. Т. 2. С. 132-137.

125. Куфтерин В.В. Результаты исследования кремированных скелетных останков из раскопок некрополя Бустон VI (Узбекистан) // Роль естественнонаучных методов в археологических исследованиях. Барнаул: Изд-во Ал г. ун-та, 2009. С. 222-225.

126. Куфтерин В.В. К палеоэкологии населения эпохи бронзы Южного Туркменистана (материалы Гонур-депе) // Курсом развивающейся Молдовьи 2009а. Т. 8. Единство и многообразие в системе культурного наследия. М.: Старый сад, 2009а. С. 149-156.

127. Куфтерин В.В. Материалы к палеопатологии Гонур-деле (Туркменистан) // Человек: его биологическая и социальная история. М. -Одинцово: Изд-во АНОО ВПО «Одинцовский гуманитарный институт», 2010. Т. 2. С. 97-102.

128. Куфтерин В.В. Биоархеологические аспекты исследования детских погребений Гонур-депе (по материалам 2009 - 2010 гг.) // Этнос и среда обитания. Т. 3. Комплексные исследования методами гуманитарных ч естественных наук. М.: ИЭА РАН (в печати).

129. Куфтин Б.А. Полевой отчет о работе XIV отряда ЮТАКЭ по изучению культуры первобытнообщинных оседлоземледельческих поселений эпохи меди и бронзы в 1952 г. // Труды Южно-Туркменистанской археологической комплексной экспедиции. Ашхабад: Ылым, 1956. Т. 7. С. 260-290.

130. Лисицын Ю.П. Современные теории медицины. Болезни цивилизации и их буржуазные теоретики. М.: Медицина, 1968. 300 с.

131. Лисицына Г.Н. Растительность Южной Туркмении в эпоху энеолита ею палеоботаническим данным // Краткие сообщения Института археологии. 1964. Вып. 98. С. 52-56.

132. Литвинский Б.А. Археологические работы в Таджикистане в 1962 -1970 гг. (некоторые итоги и проблемы) // Археологические работы в Таджикистане. 1973. Вып. X. С. 35-41.

133. Ляпин A.A. К палеогеографии дельты Мургаба (эпоха бронз;л, железный век) // Проблемы освоения пустынь. 1990. № 3. С. 57-65.

134. Ляпин A.A. Черты палеогеографии дельт Мургаба и Теджена (медно-каменный век, эпоха камня) // Проблемы освоения пустынь. 1991. № 2. С. 6369.

135. Мамедов Э.Д. К проблеме плювиальных палеоклиматов пустынь ССС? // Вопросы физической географии и агроклиматологии Средней Азии. 1978. № 572. С. 44-45.

136. Мамедов Э.Д. Плювиалы и ариды в позднеплейстоценовой ч голоценовой истории пустынь СССР и сопредельных стран // Развитие природы СССР в позднем плейстоцене и голоцене. М.: Наука, 1982. С. 37-4? .

137. Мамедов Э.Д., Трофимов Г.Н. Гидрологические фазы Дашта и климато-хронология голоцена Средней Азии // Узбекский геологически л журнал. 1992. № 1. С. 54-57.

138. Мамонова H.H., Романова Г.П., Харитонов В.М. Первичная обработка и определение антропологического материала в полевых условиях У Методика полевых археологических исследований. Л.: Наука, 1989. С. 50-83.

139. Мандельштам A.M. Памятники эпохи бронзы в Южном Таджикистане // Материалы и исследования по археологии СССР. М. - Л.: изд. АН СССР, 1968. № 145. 184 с.

140. Массой В.М. Расписная керамика Южной Туркмении по раскопки м Б.А. Куфтина // Труды Южно-Туркменистанской археологической комплексной экспедиции. Ашхабад: Ылым, 1956. Т. 7. С. 291-329.

141. Массой B.M. Древнеземледельческая культура Маргианы // Материалы и исследования по археологии СССР. М. - Л.: изд. АН СССР, 1959. № 73. 2: б с.

142. Массой В.М. Протогородская цивилизация юга Средней Азии // Советская археология. 1967. № 3. С. 165-190.

143. Массой В.М. Алтын-депе // Труды Южно-Туркменистанской археологической комплексной экспедиции. Л.: Наука, 1981. Т. 18. 174 с.

144. Массон В.М. Первые цивилизации. Л.: Наука, 1989. 275 с.

145. Массон В.М. Древние цивилизации Востока и степные племена в све/е данных археологии // Stratum. 1999. № 2. С. 265-285.

146. Массон В.М. Культурогенез древней Центральной Азии. СПб.: Из/;- о СПбГУ, 2006. 384 с.

147. Медникова М.Б. Древние скотоводы Южной Сибнрк: палеоэкологическая реконструкция по данным антропологии. М.: ИА РАИ, 1995. 216 с.

148. Медникова М.А. К определению понятия и критериев палеопопуляш л в антропологии // Российская археология. 1995а. № 3. С. 92-96.

149. Медникова М.Б. Остеометрическая методика в биоархеологи чес к к х. реконструкциях // Историческая экология человека. Методика биологических исследований. М.: Старый сад, 1998. С. 33-86.

150. Медникова М.Б. Описательная программа балловой оценки степскт развития рельефа длинных костей // Историческая экология человека. Методика биологических исследований. М.: Старый сад, 1998а. С. 151 -! 65.

151. Медникова М.Б. Рентгенография костей человека з биоархеологических реконструкциях // Историческая экология человсгл. Методика биологических исследований. М.: Старый сад, 19986. С. 182-20 !.

152. Медникова М.Б. Палеоэкология Центральной Азии по данным антропологии // Антропоэкология Центральной Азии. М.: Научный .v 2005. С. 256-289.

153. Медникова М.Б. Данные антропологии к вопросу о социальных особенностях и образе жизни населения восточного бассейна р. Маныч в эпоху бронзы (по материалам из раскопок могильника Чограй-IX) // Вестник антропологии. 2006. Вып. 14. С. 41-51.

154. Медникова М.Б. Данные антропологии к реконструкции условий жизни алтайских афанасьевцев // Вестник антропологии. 2007. Вып. 15. Ч. II. С. 272283.

155. Методика морфофизиологических исследований в антропологии. М.: МГУ, 1981. 104 с.

156. Миклашевская H.H., Соловьева B.C. Рост и развитие детей и подростков в разных климато-географических условиях // Ресурсы биосферы. Д.: Наука, 1976. Вып. 3. Адаптация человека. С. 42-60.

157. Миклашевская H.H., Соловьева B.C., Година Е.З. и др. Ростовые процессы у человека в условиях высокогорья // Человек, эволюция и внутривидовая дифференциация. М.: Наука, 1972. С. 41-58.

158. Миклашевская H.H., Соловьева B.C., Година Е.З. и др. Рост и развитие детей в условиях высокогорной Киргизии // Человек и среда. Д.: Наука, 1975. С. 111-120.

159. Миллер Н.Ф. Предварительные археоботанические результаты раскопок 1989 года в центральноазиатском селении Гонур-депе // Информационный бюллетень МАИКЦА. 1994. Вып. 19. С. 182-199.

160. Мовсесян A.A. Фенетический анализ в палеоантропологии. М.: Университетская книга, 2005. 272 с.

161. Мовсесян A.A. Фенетический анализ в палеоантропологии в связи с проблемами paco- и этногенеза: Автореф. дис. ...докт. биол. наук. М.: МГУ, 2005а. 50 с.

162. Мовсесян A.A., Кочар Н.Р. Древнее население Армении и его участие в формировании армянского этноса (по данным о неметрических признаках на черепе) //Вестник антропологии. 2001. Вып. 7. С. 95-115.

163. Мовсесян A.A., Мамонова H.H., Рынков Ю.Г. Программа и методика исследования аномалий черепа // Вопросы антропологии. 1975. Вып. 51. С. 127-150.

164. Молдавский М.И., Ходжайов Т.К. Палеопатологические исследования в Узбекистане // Проблемы современной антропологии. Минск: Наука и техника, 1983. С. 53-54.

165. Морфофизиологические исследования в антропологии. М.: МГУ, 1970. 186 с.

166. Мур К. Животные в хозяйстве Гонур-депе эпохи бронзы // Информационный бюллетень МАИКЦА. 1994. Вып. 19. С. 200-216.

167. На стыке Чукотки и Аляски. М.: Наука, 1983. 231 с.

168. Нечвалода А.И., Куфтерин В.В. К характеристике заболеваний жителей Гонур-депе (на примере ряда черепов из «руин» дворцово-храмового комплекса) // Труды Маргианской археологической экспедиции. 2008. Т. 2. С. 125-131.

169. Обзор состояния здоровья и здравоохранения в Туркменистане. Ашхабад: [б. и.], 2000. 28 с.

170. Пампелли Р. Мои воспоминания // Культурные ценности 2002 - 2003 гг. СПб.: Европейский дом, 2004. С. 147-166.

171. Папахристу O.A. К реконструкции тиглей для плавки сплавов на основе меди из мастерской Гонур-депе (предварительное сообщение) // Труды Маргианской археологической экспедиции. 2008. Т. 2. С. 196-224.

172. Пашкова В.И. Очерки судебно-медицинской остеологии. М.: Медгиз, 1963. 155 с.

173. Пежемский Д.В. Информативность скелетных останков плохой сохранности (по материалам некрополя Сиреневая бухта) // Российская археология. 2000. № 4. С. 64-76.

174. Пилипко В.Н. Анауские культуры и A.A. Марущенко // Культурные ценности 2002 -2003 гг. СПб.: Европейский дом, 2004. С. 236-238.

175. Преображенский B.C. Эволюционная и историческая экология человека // Эволюционная и историческая антропоэкология. М.: Наука, 1994. С. 7-10.

176. Прохоров Б.Б. Экология человека. М.: Академия, 2003. 320 с.

177. Прохоров Б.Б. Вклад академика В.П. Алексеева в становление и развитие экологии человека // Горизонты антропологии. М.: Наука, 2003а. С. 451-457.

178. Прохоров Б.Б. Экология человека: понятийно-терминологический словарь. Ростов н / Д.: Феникс, 2005. 222 с.

179. Пьянкова JI.T. Древние скотоводы Южного Таджикистана (по материалам могильников эпохи бронзы низовий Вахша и Кызылсу): Автореф. дис. ...канд. ист. наук. М.: МГУ, 1982. 19 с.

180. Пяй J1.T. Основы клинической ревматологии. Таллин: Валгус, 1987. 288 с.

181. Рейнберг С.А. Рентгенодиагностика заболеваний костей и суставов. М.: Медицина, 1964. Т. 1. 530 с.

182. Реймерс Н.Ф. Природопользование. Словарь-справочник. М.: Мысль, 1990. 639 с.

183. Рохлин Д.Г. Болезни древних людей (кости людей различных эпох -нормальные и патологически измененные). M. - JL: Наука, 1965. 304 с.

184. Садохин А.П. Концепции современного естествознания. М.: Омега-Л, 2006. 240 с.

185. Сарианиди В.И. Древности низовий Мургаба // Археологические открытия 1972 г. М.: Наука, 1973. С. 483-484.

186. Сарианиди В.И. Новые открытия в низовьях Мургаба // Археологические открытия 1974 г. М.: Наука, 1975. С. 528-529.

187. Сарианиди В.И. Древние земледельцы Афганистана. Материалы Советско-Афганской экспедиции 1969 - 1974 гг. М.: Наука, 1977. 172 с.

188. Сарианиди В.И. Работы в Тоголокском оазисе Мургаба // Археологические открытия 1977 г. М.: Наука, 1978. С. 549-550.

189. Сарианиди В.И. К вопросу о культуре Заман-баба // Этнография и археология Средней Азии. М.: Наука, 1979. С. 23-28.

190. Сарианиди В.И. Монументальная архитектура Гонур-депе // Археологические открытия 1981 г. М.: Наука, 1983. С. 478-479.

191. Сарианиди В.И. Юго-Западная Азия: миграции, арьи, зороастрийцы // Информационный бюллетень МАИКЦА. 1987. Вып. 13. С. 52-65.

192. Сарианиди В.И. Древности страны Маргуш. Ашхабад: Ылым, 1990. 316 с.

193. Сарианиди В.И. Маргиана на Древнем Востоке // Информационный бюллетень МАИКЦА. 1994. Вып. 19. С. 6-32.

194. Сарианиди В.И. Теменос Гонура // Вестник древней истории. 1997. № 1.С. 148-168.

195. Сарианиди В.И. Дворец Северного Гонура // Вестник древней истории. 2000. № 2. С. 248-259.

196. Сарианиди В.И. Некрополь Гонура и иранское язычество. М.: Мир-Медиа, 2001. 246 с.

197. Сарианиди В.И. Маргуш. Древневосточное царство в старой дельте реки Мургаб. Ашхабад: Türkmendöwlethabarlary, 2002. 360 с.

198. Сарианиди В.И. Дворцово-культовый ансамбль Северного Гонура // У истоков цивилизации. М.: Старый сад, 2004. С. 229-253.

199. Сарианиди В.И. Храм воды в Гонур-депе и новые образцы искусства страны Маргуш // Miras. 2004а. № 3. С. 84-97.

200. Сарианиди В.И. Проблемы Бактрийско-Маргианского археологического комплекса // Культурные ценности 2002 - 2003 гг. СПб.: Европейский дом, 20046. С. 181-190.

201. Сарианиди В.PL Гонур-депе. Город царей и богов. Ашхабад: Мирас, 2005. 328 с.

202. Сарианиди В.И. Царский некрополь на Северном Гонуре // Вестник древней истории. 2006. № 2 (257). С. 155-192.

203. Сарианиди В.И. Туркменистан - Центральноазиатский очаг древневосточной цивилизации // Туркменистан. Древняя Маргиана - новый центр мировой цивилизации. Ашхабад: Türkmenistanyn Metbugat merkezinde çap edildi, 2006a. C. 151-168.

204. Сарианиди В.И. Дворцово-храмовый комплекс Северного Гонура // Российская археология. 2007. № 1. С. 49-63.

205. Сарианиди В.И. Маргуш. Тайна и правда великой культуры. Ашхабад: Tiirkmen döwlet neçiryat gullugy, 2008. 344 с.

206. Сарианиди В.И. Археологические доказательства протозороастризма в Бактрии и Маргиане // Труды Маргианской археологической экспедиции. 2008а. Т. 2. С. 9-27.

207. Сарианиди В.И., Дубова H.A. Храм Хаомы в Гонур-депе // Miras. 2006. №3. С. 88-92.

208. Сарианиди В.И., Дубова H.A. Роль эквид и других животных в жизни земледельческого населения юга Туркменистана (на примере памятника конца III тыс. до н.э. Гонур-депе) // Древние и средневековые кочевники Центральной Азии. Барнаул: Азбука, 2008. С. 149-152.

209. Сатаев P.M. Животные в хозяйстве и духовной жизни древнего населения Гонур-депе // Труды Маргианской археологической экспедиции. 2008. Т. 2. С. 143-160.

210. Сатаев P.M. Астрагалы мелких копытных в ритуальной практике древнего населения Гонур-депе (Туркменистан) // Роль естественно-научных методов в археологических исследованиях. Барнаул: Изд-во Алтайского университета, 2009. С. 313-315.

211. Сатаев P.M., Сатаева JI.B. Исторический анализ экологического кризиса Древней Маргианы // Природное наследие России в XXI веке. Уфа: Изд-во Башкирского государственного аграрного университета, 2008. С. 354356.

212. Сатаев P.M., Сатаева JI.B. Нарушение функционирования неустойчивых экосистем в результате природопользования (по данным

палеоэкологии) // Основы рационального природопользования. Саратов: Наука, 2009. С. 32-36.

213. Сатаев P.M., Сатаева JI.B., Куфтерин В.В., Гимранов Д.О., Султанов P.P. Особенности природопользования средневекового населения Уфимского полуострова // Известия Самарского научного центра РАН. 2011. Т. 13. № 5 (3). С. 101-105.

214. Сатаев P.M., Сатаева JIB., Куфтерин В.В., Нечвалода А.И. Исторические аспекты изучения природопользования // Проблемы региональной экологии. 2011а. Ж 6. С. 12-17.

215. Сатаева Л.В., Сатаев P.M. Древесная растительность древнего Гонурского оазиса по археоботаническим данным // Аграрная Россия. 2009. Спец. выпуск. С. 197-198.

216. Селье Г. Очерки об адаптационном синдроме. М.: Медгиз, 1960. 105 с.

217. Смирнова Н.С. Сравнительная морфофизиологическая характеристика двух групп населения Северного Таджикистана // Вопросы антропологии. 1979. Вып. 61. С. 60-69.

218. Смулевич Б.Я. Критика современной буржуазной социальной гигиены и медицинской социологии. М.: Медгиз, 1960. 338 с.

219. Соколов Н.П. Экология человека // Проблемы географической патологии (Материалы Пленума Всесоюзного общества патологоанатомов и конференции Института морфологии человека АМН СССР, посвященной проблемам географической патологии). 1964. С. 161-165.

220. Сочава В.Б. География и экология. Л.: Геогр. о-во СССР, 1970. 22 с.

221. Средняя Азия в эпоху камня и бронзы / отв. ред. В.М. Массон. М. - Л.: Наука, 1966. 290 с.

222. Стратегия повышения уровня жизни населения Узбекистана. Ташкент: [б. и.], 2004. 97 с.

223. Ташбаева К. Чустская культура эпохи бронзы: проблемы ее происхождения и связей // Туркменская земля - колыбель древних культур и

цивилизаций. Ашхабад: Тигктетз1апуп МеЛ1^а1 тегкегтс1е ?ар есШсН, 2008. С. 156-159.

224. Тенгберг М. Анализ образцов дерева с Гонура (Маргуш), Туркменистан // Труды Маргианской археологической экспедиции. 2008. Т. 2. С. 163-164.

225. Тихонов А.Г. Соотносительная изменчивость остеометрических и краниометрических признаков на примере серии из Селитренного городища // На путях биологической истории человечества. Т. II. М.: ИЭА РАН, 2002. С. 86-101.

226. Толстов С.П. Древний Хорезм. Опыт историко-археологического исследования. М.: МГУ, 1948. 352 с.

227. Трофимов Г.Н. Палеогидрология Узбоя // Бюллетень комиссии по изучению четвертичного периода. 1986. № 55. С. 107-111.

228. Трофимов Г.Н. Палеоклиматическая ситуация, сток древних рек и водный баланс Арала в позднем плейстоцене и голоцене // Аширбеков У.А., Зонн И.С. Арал: история исчезающего моря. Душанбе: [б. и.], 2003. С. 64-86.

229. Тур С.С., Рыкун М.П. Палеоэкология населения афанасьевской культуры Горного Алтая // Эпоха энеолита и бронзы Горного Алтая. Ч. 1. Барнаул: АзБука, 2006. С. 60-113.

230. Тур С.С., Рыкун М.П. Краниологические материалы афанасьевской культуры Горного Алтая в палеоэкологическом аспекте исследования // Вестник антропологии. 2006а. Вып. 14. С. 102-108.

231. Тур С.С., Рыкун М.П. Население андроновской культуры Алтая по данным биоархеологического исследования // Известия Алтайского государственного университета. 2008. Сер. История. №4/2. С. 191-198.

232. Туркменистан: непрозрачная система здравоохранения. Ашхабад: М8Б, 2010.16 с.

233. Федоренко Б.С. Экология человека. Дубна: Междунар. ун-т природы, общества и человека «Дубна», 2003. 234 с.

234. Федосова В.H. Общая оценка развития компонента мезоморфии по остеологическим данным (остеологическая методика) // Вопросы антропологии. 1986. Вып. 76. С. 105-116.

235. Федосова В.Н. Морфофункциональная изменчивость трубчатых костей человека (в связи с проблемами палеоэкологии): Автореф. дис. ...канд. биол. наук. М.: МГУ, 1989. 24 с.

236. Федосова В.Н. Анализ процессов роста и развития в палеопопуляциях //Горизонты антропологии. М.: Наука, 2003. С. 521-530.

237. Фирштейн Б.В. Сарматы Нижнего Поволжья в антропологическом освещении // Тот Т.А., Фирштейн Б.В. Антропологические данные к вопросу о Великом переселении народов. Авары и сарматы. Л.: Наука, 1970. С. 69201.

238. Хаггет П. Пространственный анализ в экономической географии. М.: Прогресс, 1968. 392 с.

239. Харрисон Дж., Уайнер Дж., Тэннер Дж., Барникот Н., Рейнолдс В. Биология человека. М.: Мир, 1979. 614 с.

240. Хлопин И.Н. Юго-Западная Туркмения в эпоху поздней бронзы. Л.: Наука, 1983. 242 с.

241. Хлопина Л.И. Намазга-депе и эпоха поздней бронзы Южной Туркмении: Автореф. дис. ...канд. ист. наук. Л.: ЛГУ, 1978. 19 с.

242. Ходжайов Т.К. Антропологический состав населения эпохи бронзы Сапаллитепа. Ташкент: Фан, 1977. 156 с.

243. Ходжайов Т.К., Громов A.B. Палеодемография средневекового населения Южного Приаралья // Вестник антропологии. 2007. Вып. 15. Ч. II. С. 426-432.

244. Ходжайова Г.К., Молдавский М.И. Материалы к палеопатологии Узбекистана // История материальной культуры Узбекистана. 1990. Вып. 24. С. 220-228.

245. Хондкариан С.О. Трансгрессивные фазы развития Аральского бассейна в голоцене // Колебания увлажненности Арало-Каспийского региона в голоцене. М.: Наука, 1977. С. 35-36.

246. Хронология эпохи позднего энеолита - средней бронзы Средней Азии (погребения Алтын-депе). СПб.: Нестор, 2005. 542 с.

247. Чистобаев А.И., Семенова З.А. Медицинская география и экология человека: предметно-объектная взаимосвязь // Известия Русского географического общества. 2010. Т. 142. Вып. 5. С. 22-31.

248. Шарден Пьер Тейяр де. Феномен человека. М.: Наука, 1987. 240 с.

249. Шварц С.С. Проблемы экологии человека // Вопросы философии. 1974. № 9. С. 102-110.

250. Шварц С.С. Экология человека: новые подходы к проблеме «человек и природа» // Наука и жизнь. 1976. № 11. С. 86-96.

251. Ширинов Т.Ш. Ранняя городская культура эпохи бронзы юга Средней Азии // Горизонты антропологии. М.: Наука, 2003. С. 313-317.

252. Щетенко А.Я. Раскопки Теккем-депе и Намазга-депе // Археологические открытия 1971 г. М.: Наука, 1972. С. 529-530.

253. Щетенко А.Я. О колебаниях климата и ксеротермическом периоде в голоцене Средней Азии // Исторический опыт хозяйственного и культурного освоения Западной Сибири. Барнаул: Изд-во Алтайского университета, 2003. Кн. 1. С. 400-406.

254. Эйнгорн А.Г. Патологическая анатомия и патологическая физиология. М.: Медицина, 1971. 512 с.

255. Экологические аспекты палеоантропологических и археологических реконструкций / под ред. В.П. Алексеева. М.: ИА АН СССР, 1992. 204 с.

256. Экологическая физиология человека. Адаптация человека к различным климатогеографическим условиям. Л.: Наука, 1980. 549 с.

257. Экология человека: словарь-справочник / под ред. H.A. Агаджаняна. М.: Экоцентр, 1997. 208 с.

258. Юнусов А.Ю., Махмудов Э.С., Ахмедов Р. и др. Влияние высокой температуры на водно-солевое равновесие и газообмен людей, прибывших в условия Средней Азии из различных климатических зон // Человек и среда. Л.: Наука, 1975. С. 82-87.

259. Янкаускас Р.П. К антропоэкологии средневекового города (на литовских палеоостеологических материалах) // Экологические проблемы в исследованиях средневекового населения Восточной Европы. М.: Наука, 1993. С. 123-145.

260. Aufderheide А.С., Rodriguez-Martin С. The Cambridge encyclopedia of 'human paleopathology. Cambridge: Cambridge University Press, 1998. 478 p.

261. Babakov H. (Babakov O.) The settlement of Gonur-depe in the light of anthropological findings // Margiana. Gonur-depe Necropolis. 10 years of excavations by Ligabue study and research centre. Venice: II Punto Edizioni, 2002. P. 145-163.

262. Bass W.M. Human osteology. A laboratory and field manual. Columbia, Missouri: Missouri Archaeological Society, 1987. 327 p.

263. Berry A.C., Berry R.J. Epigenetic variation in the human cranium // Journal of Anatomy. 1967. Vol. 101. No. 2. P. 361-379.

264. Brickley M., McKinley J.I. (Eds.) Guidelines to the standards for recording human remains // Institute of Field Archaeologists Paper. 2004. No. 7. 62 p.

265. Brooks S., Suchey J.M. Skeletal age determination based on the os pubis: a comparison of the Acsadi - Nemeskeri and Suchey - Brooks methods // Human Evolution. 1990. No. 5. P. 227-238.

266. Brothwell D.R. Digging up bones. Ithaca: Cornell University Press, 1981. 321 p.

267. Buikstra J.E., Ubelaker D.H. (Eds.) Standards for data collection from human skeletal remains // Arkansas Archaeological Survey. Research Series. 1994. No. 44. 264 p.

268. Cremaschi M. Palaeohydrography and middle Holocene desertification in the northern fringe of the Murghab delta // Gubaev A., Koshelenko G., Tosi M.

(Eds.) The archaeological map of the Murghab delta. Preliminary reports 1990 -95. Roma: IsIAO, 1998. P. 15-25.

269. Crubezy E., Trinkaus E. Shanidar 1: A case of hyperostotic disease (DISH) in the Middle Paleolithic // American Journal of Physical Anthropology. 1992. No. 89. P. 411-420.

270. Dubova N.A., Rykushina G.V. Necropolis and area 5 of Gonur-depe: some anthropological data // У истоков цивилизации. M.: Старый сад, 2004. Р. 317336.

271. Dubova N.A., Rykushina G.V. New data on anthropology of the necropolis of Gonur-depe // Sarianidi V.I. Necropolis of Gonur. Athens: Kapon editions, 2007. P. 296-329.

272. Finnegan M.A. Non-metric variation of the infracranial skeleton // Journal of Anatomy. 1978. Vol. 125. P. 23-37.

273. Francfort H.-P. The early periods of Shortughai (Harappan) and the Western Bactrian culture ofDashly // South Asian Archaeology 1981. 1984. P. 170-175.

274. Francfort H.-P. Animals in reality, art and myths in the Oxus Civilization (BMAC): bison, deer // У истоков цивилизации. M.: Старый сад, 2004. Р. 182192.

275. Francfort H.-P. The Oxus Civilization (BMAC) and the location of Markhashi around 2300 - 1800 B.C. // Туркменская земля - колыбель древних культур и цивилизаций. Ашхабад: Türkmenistanyñ Metbugat merkezinde gap edildi, 2008. P. 101-103.

276. Glazirin G.E., Trofimov G.N. Changes in the Aral sea level and the run-off of main rivers in Central Asia for the last 20000 years // Third international meeting on global continental paleogidrology glocoph, 98. Abstracts of conference papers. Kumagaya: Rissho University Kumagaya Campus, 1998. P. 23-26.

277. Goodman A.H., Brook R.T., Swedlung A.G., Armelagos G.J. Biocultural perspectives on stress in Prehistoric, Historical and Contemporary population research // Yearbook of Physical anthropology. 1988. Vol. 31. P. 169-202.

278. Goodman A.H., Martin D.L., Armelagos G.J., Clark G. Indications of stress from bone and teeth // Paleopathology at the origins of agriculture. London: Orlando, 1984. P. 13-49.

279. Homo sungirensis. Верхнепалеолитический человек: экологические и эволюционные аспекты исследования. М.: Научный мир, 2000. 468 с.

280. Kufterin V.V., Dubova N.A. То postcranial paleopathology of the population of Gonur-depe (Southern Turkmenistan). Preliminary report // Papers on Anthropology. 2008. XVII. Tartu. P. 169-183.

281. Lallo J., Armelagos G.J., Rose J.C. Paleoepidemiology of infectious diseases in the Dickson Mounds population // Medical College of Virginia Quarterly. 1978. No. 14. P. 17-23.

282. Lamberg-Karlovsky C.C. The Oxus civilization: the Bronze Age of Central Asia//Antiquity. 1994. Vol. 68. No. 259. P. 353-354.

283. Lamberg-Karlovsky C.C. Civilization, state or tribe? Bactria and Margiana in the Bronze Age // The Review of Archaeology. 2003. Vol. 24. No. 1. P. 11-18.

284. Lovejoy C.O., Meindl R.S., Pryzbeck T.R., Mensforth R.P. Chronological metamorphosis of the auricular surface of the ilium: a new method for the determination of adult skeletal age at death // American Journal of Physical Anthropology. 1985. No. 68. P. 15-28.

285. Lyonnet B. Another possible interpretation of the Bactro-Margiana culture (BMAC) of Central Asia: the tin trade // South Asian Archaeology 2001. 2005. Vol. 1 (Prehistory). P. 191-200.

286. Marcolongo В., Mozzi P. Outline of recent geological history of the Kopet-Dagh mountains and the Southern Kara-Kum // Gubaev A., Koshelenko G., Tosi M. (Eds.) The archaeological map of the Murghab delta. Preliminary reports 1990 - 95. Roma: IsIAO, 1998. P. 1-13.

287. Masson V.M. Proto-Bactrian group of civilizations in the Ancient East // Antiquity. 1988. Vol. 62. No. 236. P. 536-541.

288. Meindl R.S., Lovejoy С.O. Ectocranial suture closure: a revised method for the determination of skeletal age at death based on the lateral-anterior sutures // American Journal of Physical Anthropology. 1985. No. 68. P. 57-66.

289. Ortner D.J. Identification of pathological conditions in human skeletal remains. San Diego: Academic press, 2003. 645 p.

290. Pinhasi R., Mays S. (Eds.) Advances in human paleopathology. Chichester: John Wiley & Sons, 2008. 399 p.

291. Pittman H. The Oxus Civilization and its neighbors: chronology and interaction // Туркменская земля - колыбель древних культур и цивилизаций. Ашхабад: Türkmenistanyñ Metbugat merkezinde gap edildi, 2008. P. 134-136.

292. Roberts C., Manchester K. The archaeology of disease. Ithaca: Cornell University Press, 2005. 348 p.

293. Rogers J., Waldron T. A field guide to joint disease in archaeology. Chichester: John Wiley & Sons, 1995. 119 p.

294. Rokhlin D.G. Antiquity of pathological processes in fossil human bones in the U.S.S.R. // Труды VII Международного Конгресса антропологических и этнографических наук. М.: Наука, 1967. Т. 2. Р. 510-514.

295. Salvatori S. Oxus Civilization cultural variability in the light of its relations with surrounding regions: the Middle Bronze Age // У истоков цивилизации. M.: Старый сад, 2004. Р. 92-101.

296. Sarianidi V. Margiana and Protozoroastrism. Athens: Kapon editions, 1998. 192 p.

297. Sarianidi V.I. Necropolis of Gonur. Athens: Kapon editions, 2007. 340 p.

298. Scheuer L., Black S. Developmental juvenile osteology. London: Academic Press, 2000. 587 p.

299. Sperduti A., Bondioli L., Macchiarelli R. Paleobiology of the third Millennium B.C. graveyard of Gonur Tepe (Turkmenistan). Preliminary report. Roma: Museo Nazionale Preistorico Etnográfico "L. Pigorini", 1995. 17 p.

300. Steinbock R.T. Paleopathological diagnosis and interpretation: bone diseases in ancient human populations. Springfield: Charles C. Thomas, 1976. 432 p.

301. Stloukal ML, Hanalcova H. Die Lange der Langsknochen altslawischer Bevölkerungen unter besonderer Berücksichtigung von Wachstumsfragen // Homo. 1978. Bd. 29. P. 53-69.

302. Vyhnanek L., Strouhal E., Nemeckova A. 'Kissing' osteochondroma: a case from Ancient Egypt // International Journal of Osteoarchaeology. 1999. Vol. 9. P. 361-368.

303. Waldron T. Palaeopathology. Cambridge: Cambridge University Press, 2009. 299 p.

304. Walker P.L. Cranial injures as evidence of violence in prehistoric Southern California // American Journal of Physical Anthropology. 1989. No. 80. P. 313323.

305. White C., Maxwell J., Dolphin A., Williams J., Longstaffe F. Pathoecology and paleodiet in Postclassic / Llistoric Maya from Northern Coastal Belize // Memoirs Instituto Oswaldo Cruz. 2006. Vol. 101 (Suppl. II). P. 1-9.

306. White T.D., Folkens P.A. The human bone manual. San Diego: Academic Press, 2005. 464 p.

307. Wolanski N. Human ecology - science or point of view? // Prospecting Human Ecology, 1st Intern. Conf. on Human Ecology / Eds. C. Bernis, M. Sandin. Madrid, 1987. P. 13-70.

308. Wolanski N. Origin and methodology of human ecology // Journal of Human Ecology. 1990. Vol. l.No. 2.P. 109-119.

309. Wolanski N. Human ecology, medicine and anthropology // Collegium Antropologicum. 1991. Fasc. 15. No. 1. P. 7-26.

310. Wolanski N. What is, and what is not human ecology? // Горизонты антропологии. M.: Наука, 2003. P. 458-463.