Анализ текстовых данных в социологии: основания систематизации концептуальных моделей, методологических принципов и методических решений тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 22.00.01, кандидат наук Троцук, Ирина Владимировна

• Троцук, Ирина Владимировна
• кандидат наук
• 2015

Оглавление диссертации кандидат наук Троцук, Ирина Владимировна

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ 5

РАЗДЕЛ 1. СТАТУС ТЕКСТОВОГО ИЗМЕРЕНИЯ 33

СОЦИАЛЬНОСТИ В СОЦИОЛОГИИ: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ И ДЕФИНИЦИИ Глава 1. Теоретико-методологические основания тексто- 34 вого анализа: внутридисциплинарные особенности категориального аппарата и фундаментальных принципов интерпретации данных

1.1. Двойная фактичность общества и принципиальная 34 познаваемость текстового измерения социальности: социологическая трактовка

1.2. Базовые ограничения аналитических подходов 45 к интерпретации текстовых данных

Глава 2. Особенности социологической номинации пред- 55 мета и объекта исследования в эмпирических проектах, основанных на получении и анализе текстовых данных

2.1. Теоретическая трактовка и эмпирическая интерпре- 55 тация понятий «документ» и «текст» в социологических исследованиях

2.2. Нарратив как междисциплинарный теоретический 72 конструкт и объект эмпирического изучения: специфика социологической дефиниции

2.3. Особенности социологического сужения содержа- 96 тельных и функциональных трактовок понятий «метанарратив» и «дискурс»

РАЗДЕЛ 2. ОСНОВНЫЕ МОДЕЛИ ТЕКСТОВОГО 106

АНАЛИЗА В СОЦИОЛОГИИ: ПРИНЦИПЫ ИНТЕГРАЦИИ ПО КРИТЕРИЮ ФОКУСИРОВКИ СИСТЕМЫ ЦЕЛЕПОЛАГАНИЯ Глава 3. Предмето-ориентированные модели: социологи- 107 чески релевантные трактовки и области применения дискурсивных исследований

3.1. Традиционные варианты структурирования поля 108 практического использования дискурс-анализа

3.2. Дискурс-анализ: «нисходящая» логика поиска дис- 116 курса как детерминирующего содержание, тип и прагматические функции определенной совокупности текстов

3.3. «Восходящая» логика реконструкции дискурса 132 как доминантного вида практик конституирования социальных реалий и описания социальной причинности

Глава 4. Объекто-ориентированные модели: возможности 139 и ограничения фокусировки на объекте изучения

4.1. Конверсационный анализ как самостоятельный 141 подход внутри и вне рамок этнометодологической традиции

4.2. Варианты реализации биографического метода: 159 особенности интерпретации данных в зависимости

от «статуса» метода

4.3. Причины и последствия отсутствия конвенциональ- 179 ной трактовки нарративного анализа для эмпирических исследований

РАЗДЕЛ 3. МЕТОДИЧЕСКИЕ РЕШЕНИЯ, ЛЕЖАЩИЕ 209 В ОСНОВЕ АНАЛИЗА ТЕКСТОВЫХ ДАННЫХ

В социологии

Глава 5. Преимущества и ограничения классической 210

квантитативной и расширительной трактовок контент-анализа

5.1. Самоидентификационные проблемы контент- 212 анализа в его традиционной версии: причины

и последствия

5.2. Возможности расширительной трактовки метода: 241 основания разведения частотной и нечастотной моделей контент-анализа

Глава 6. Статус визуального в текстовом анализе: 253

природа данных как несущественный фактор для выбора методических решений

6.1. Возможности семиотического подхода 254 в интерпретации «вещественного»

6.2. Фотографические практики: потенциал 259 нарративного анализа в интерпретации визуального

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 280

БИБЛИОГРАФИЯ 290

ВВЕДЕНИЕ

«Социологи, применяющие биографический метод, историки, работающие с конкретным биографическим материалом, психологи, литературоведы, архивисты и т.д. — своего рода археологи человеческих жизней, пытающиеся таким образом приобрести новое знание о человеке и мире. Ни один из способов постижения мира — научный, художественный, «житейский» не является предпочтительным... Мало того, без двух других каждый является ограниченным и недостаточным. Однако пусть каждый, гшеющий дело с биографией или даже сотворяющий ее, делает "свое дело ", при этом постоянно "оглядываясь " на других. Иногда происходит намеренное или нечаянное вторжение на "чужую " территорию. ... Ученый может хотя бы отчасти "преобразиться " в художника и наоборот. И если у того или другого не будет интереса к данной конкретной личности

в ее неповторимости, своего рода трепета перед ней, то ущербными может оказаться и наука, и искусство. Мир целостен, человеческая жизнь тоже целостна, ее отображение — научное, художественное или "житейское " -

всегда более или менее фрагментарно. Однако и оно должно стремиться к целостности»'.

Актуальность темы исследования

В последние десятилетия XX века социально-гуманитарное знание соЛ Л

трясли два новых «поворота» . Во-первых, «визуальный поворот» , убедивший представителей самых разных дисциплинарных направлений в необходимости изучения визуального как «маркера» и «симптома» устойчивых и только формирующихся социальных практик: он не сводится лишь к пристальному вни-

1 Алексеев А. Тезисы о биографии и событии человека // Право на имя. Биографика 20 века. Седьмые чтения памяти В. Иофе. СПб., 2010. С.144.

2 «Когда мы говорим о "повороте" ("лингвистическом повороте", "визуальном повороте", "антропологическом повороте" и пр.), то публично признаем, что по эпистемологическим причинам институциональная структура и интеллектуальные предпосылки взаимодействия различных академических дисциплин должны отныне и впредь стать совсем другими. И правда, мы больше любим говорить в наши дни о "поворотах", а не о "парадигмах", потому что не можем уйти от того факта, что производство новых парадигм (грубо говоря, характерное для гуманитарного знания примерно 1950-1990-х годов) приостановилось и поэтому ситуация требует радикального пересмотра» [Гумбрехт, 2012].

3 Следует дистанцировать визуальный поворот в социально-гуманитарном знании от понятия «визуальный анализ» как нового направления компьютерной науки - «комплекса методов и технологий визуализации информации, направленных на увеличение эффективности ее интерпретации пользователем... В отличие от традиционных подходов к визуализации информации, использующих маловыразительное статичное одиночное изображение, методы визуального анализа ориентированы на обеспечение итеративного процесса создания, изучения и последующей модификации (улучшения информативности) визуального представления сложных информационных объектов» [Акимова, Пашкина, Пашкин, Соловьев, 2012: 13].

манию к совокупности «эстетических и моральных проблем, возникающих в связи с вездесущностью фотографических изображений», а утверждает «установление между человеком и миром отношений "хронического вуайериз-ма"» [Сонтаг, 2013]. Во-вторых, «нарративный поворот», зафиксировавший тенденцию универсализации нарративности как принципа, конституирующего индивидуальные и социальные практики [КиеэшогШ, 1992]: его лейтмотивом стало утверждение, что функционирование различных (а в радикальной трактовке всех) форм знания можно понять только через рассмотрение их повествовательной природы.

Нарративный и визуальный повороты дополнили и расширили сферу действия уже вполне институционализированного в рамках научного дискурса требования, провозглашенного свершившимся ранее «лингвистическим поворотом» - считать исследования в области социальных, политических, экономических, психологических и культурных проблем языковыми, поскольку ткань всех социальных практик и событий соткана из текстов, создается и структурируется разнообразными дискурсами в их сложных сочетаниях и взаимоотношениях, нередко на грани острых противостояний в борьбе за право единовластно «определять ситуацию», поэтому «социологи и другие ученые, очевидно, не способны исключить текстуальный анализ из своей практики» [Уотсон, 2006: 95]. «Однажды установив, что реальность структурируется благодаря языку и структурируется в качестве реальности пространства/времени человеческой коммуникации, мы можем рассмотреть основную модальность событийности, ее лингвистическую действительность» [Гийому, 2010: 101].

Весьма ярко последствия лингвистического поворота проявились в исторической науке, причем в схожей с социологией форме: с одной стороны, с 1960-х годов «осознание значимости языка, слов и словосочетаний оказало огромное влияние на исторический анализ, подвергнув решительным изменениям как его методы, так и его познавательные интересы», усилив роль «изысканий, посвященных развитию и изменению смысла высказываний в их лингво-

6

семиотическом понимании» [Бедекер, 2010а]. Например, немецкая история понятий развивалась как методически самостоятельная часть социально-исторического исследования, рассматривающая изменения социальной реальности семантически, в важнейших понятиях политико-социального мира, но при этом категорически отрицающая растворение истории в языковых символах и подчеркивающая существование социальных реалий наряду с лингвистическими контекстами (фактически с методологической точки зрения история понятий прекращается в таком случае в социоисторический дискурсивный анализ). «История понятий появилась как противодействие традиционной политической истории, полностью ориентированной на простую фиксацию событий в хронологическом порядке; а также против отрицающих эвристический подход теорий и гипотез позитивно-антикварного историописания; как и против оторванной от социального и политического контекста истории идей, поскольку эти "неизменные идеи" вырваны из своего исторического контекста» [Бёдекер, 2010а: 37]. С другой стороны, «эклектизм методов таких исследований уже с самого начала навлек на них немало критических замечаний» [Бёдекер, 2010: 5]. К сожалению, в отличие от исторической науки, в социологии аналог гичный «эклектизм» в концептуальных моделях и методах анализа текстового измерения социальности не стал предметом методологических дискуссий.

«Практически любая известная в нашем обществе деятельность имеет текстуальные аспекты, предполагающие и включающие восприятие людьми письменных или текстуальных "знаков" - текстов, которые самыми разными способами помогают нам ориентироваться в этой деятельности, обстоятельствах или ситуациях и придавать им смысл. В качестве аналитиков языка мы можем видеть в тексте просто значки, напечатанные на бумаге, либо рассматривать эти значки с точки зрения алфавита или, скажем, порядка расположения букв или слогов, но ни один из этих подходов не поможет нам понять, что текст делает, - особенно, если нас интересует, что именно делает данный текст здесь и сейчас. В этом смысле для нас тексты выступают осуществляющимися социальными действиями, носящими локальный, ситуативный характер» [Уотсон,

7

2006: 91-92]. Вот почему, если мы стремимся к пониманию «вещей» и превращению их в понятные для окружающих нас людей, то вынуждены находить для них названия, которые неизбежно выполняют функции определения и классификации даже в рамках самого невинного дискурсивного процесса. Иными словами, «лингвисты первыми поняли, откуда следует начать, если мы хотим предпринять объективное исследование человека, перестали ставить телегу впереди лошади и первыми признали, что, прежде чем создавать историю объекта, ...следует очертить его границы, определить и описать его» [Квадратура смысла..., 2002: 155].

Лингвистический поворот, или тенденция рассматривать факты как «репрезентации» дискурсивных механизмов [Колосов, 1997: 37], а человеческую жизнь - как «автолингвистический феномен» [Lбfgren, 1981], сместил предметный фокус социологических исследований от массовых (макросоциологиче-ских) к индивидуальным (микросоциологическим) объектам - в итоге «человечество близко к тому, дабы впервые реально представить себя во всем своем физическом, тендерном, возрастном, культурном, этническом и социальном многообразии» [Кузнецов, 2000: 59-60]. Нарративный поворот подчеркнул, что все это многообразие нестабильно, исключает детерминистские трактовки, конструируется темпорально и сближает научную деятельность с литературной, привнося в нее аналогичные контуры рациональности: «...нарративное знание выражено в различного рода повествованиях, ...не придает большого значения вопросу своей легитимации, подтверждает само себя через передачу своей прагматики и потому не прибегает к аргументации или приведению доказательств, ...соединяет непонимание проблем научного дискурса с определенной толерантностью к нему» [Луман, 2004: 69-70]. Раньше ученый считался сторонним, нейтральным и объективным наблюдателем - теперь нарративность его «ремесла» заставляет признать, что он наравне с повседневными акторами включен в социальное и лингвистическое конструирование повседневности и должен приложить немалые усилия для обоснования своих претензий на то, что именно его нарратив, «в основном опирающийся на неявное знание, которое он

8

разделяет с остальными членами своего общества» [Социальные процессы на рубеже веков..., 2000: 59], обладает эпистемологическим приоритетом в ситуации постмодерна, или постоянных «сомнений в истинности любой теории, техники и метода» [Richardson, 2002: 416].

Перечисленные тенденции в развитии социально-гуманитарного знания привели к признанию «открытости» текста как его базового атрибута, а потому неокончательности любого его понимания и неизбежности множественной интерпретации, к смирению с эпистемологическим приоритетом обыденного знания в форме нарративов личного опыта, на которых, как этажи в небоскребе, надстраиваются все более сложные виды «текстов», наращивающие свой дис-курсивно-манипулятивный потенциал воздействия на реальность по мере «отдаления» от нее и усиления своего идеологического компонента.

Обращение к текстовому измерению социальности повлекло за собой множество разнообразных последствий во всех областях общественной жизни, не ограничившись лишь сферой научного теоретизирования и эмпирических исследований, хотя в последнем случае результаты признания конститутивной и конструкторской природы любых текстов в широком смысле данного слова проявились более явно, по крайней мере, в трех отношениях. Во-первых, нельзя не отметить феноменальной популярности понятий «текст», «нарратив» и «дискурс» при сохранении, а, возможно, даже при наращивании ими, благодаря поразительно широкомасштабному использованию, своей содержательной неоднозначности (хотя о денотативности речь никогда и не шла), а также всеядности и неразборчивости в выборе означаемых и означающих.

Во-вторых, обострился целый ряд традиционных научных дискуссий, например, о применимости формализованных стандартизированных аналитических процедур (количественный подход в социологии) к слабо- и неформализованным (текстовым) данным (качественный подход), о критериях выбора оптимальной аналитической «оптики», методологии и «риторики», о степени конвенциональное™ понятийно-категориального аппарата работы с текстовыми данными и интерпретации их значений. В частности, если мы признаем, что

9

любая (устная или письменная, индивидуальная или коллективная) текстовая деятельность - это всегда цементирование некоего смыслового посыла намерениями коммуникативных субъектов, то возникают вопросы: насколько лингвистические конструкции вторичны и инструментальны относительно решаемых повседневными акторами коммуникативно-познавательных задач; насколько свободно эти конструкции могут варьировать сообразно данным задачам; каков их потенциал в закреплении одних интерпретационных клише и порождении все новых интерпретаций и т.д.

В-третьих, не вполне понятно, как соотносятся разные версии «текстового анализа», различающиеся тематическими приоритетами, методологическими предпочтениями и процедурно-техническими особенностями, сложившиеся в разных дисциплинарных полях и отражающие их предметно-методические ориентации. Литературоведение стремится увидеть в текстах художественной литературы социально-симптоматичные, типические и только оформляющиеся черты социокультурной реальности конкретной исторической эпохи [см., напр.: Надеждина, 2001]. Психолингвистику интересуют механизмы семантических изменений, которые обеспечивают возникновение новых объектов и их включение в заданный культурно-языковой контекст, например, посредством метафоризации, экстралингвистические параметры текста (знания, мотивации, коммуникативные особенности субъектов) [см., напр.: Кузнецова, 2012], модели перехода от «поверхностной структуры» к «глубинной структуре», факторы, направляющие понимание текста, коммуникативные затруднения и т.д. [Залевская, 2005: 322]. Социология видит в любых текстовых объектах, прежде всего, «маркеры» социальной принадлежности и идентификации их авторов [см., напр.: Карасик, 2002; Крысин, 2000], а также индикаторы взаимных ориентаций участников реально протекающего или только подразумеваемого (воображаемого или планируемого) коммуникативного взаимодействия [Franzosi, 1998: 518] и т.д.

В многоголосице современного «текстового анализа» в широком смысле этого слова — как совокупности аналитических приемов (групп методов анализа

10

текстовой информации [Татарова, 2006: 8]) изучения любых «текстов», в качестве которых могут выступать вербальные, невербальные и визуальные «сообщения», - сегодня вполне отчетливо оформилось три «лидера», судя по частоте упоминаний соответствующих словосочетаний в научной и публицистической литературе, - нарративный анализ, дискурсивные исследования и семиотика, хотя их однозначные определения (или, по крайней мере, попытки дать таковые) и четкие рекомендации относительно их предметного поля, областей применения и предполагаемых методических решений сложно обнаружить даже в прикладных исследовательских проектах с ярко выраженной социально-критической ориентацией. И в социологии за последние несколько десятилетий понятия «нарратив» и «нарративный анализ», «дискурс» и «дискурсивный анализ», «текст», «контекст», «интертекст», «знак», «код» и др. стали весьма популярны на теоретическом и эмпирическом уровнях, но до сих пор не получили однозначных определений и трактуются достаточно произвольно - исходя из концептуальных и методических предпочтений исследователей, стоящих перед ними целей и задач прикладного или фундаментального характера.

Одним из возможных решений в сложившейся ситуации могла бы стать попытка составить «тезаурус» социологически релевантного понятийно-категориального аппарата, а также основных подходов и наиболее часто используемых конкретных методических решений в рамках «текстового анализа». Сразу следует оговориться, что словосочетание «текстовый анализ» используется в диссертации как неологизм, обозначающий совокупность концептуальных моделей и методик анализа и интерпретации неформализованных данных в виде текстов, получаемых (или используемых «готовыми», если речь идет о работе с сообщениями средств массовой информации и текстами интервью, заимствованными из иных проектов, или с нарративами самих ученых) в эмпирических социологических исследованиях. Введение данного понятия представляется необходимым, потому что встречающиеся в научной литературе устойчивые словосочетания, один из элементов которых образован от слова «текст», обозначают совсем не результаты, материалы или этапы эмпирических исследова-

11

ний. Выражение «текстуальный анализ», как правило, используется для подчеркивания текстового измерения социальных практик в фундаментальных теоретических проектах, а потому не проблематизирует технико-процедурные моменты социологического анализа и вопросы достоверности и надежности данных. Понятие «текстовой анализ» считается одним из базовых элементов постмодернистской методологии и фактически фиксирует особенности теоретизирования в постмодернизме, жестко отстаивающем нефинальность любого текстового смыслогенеза. Таким образом, далее в диссертации понятие «текстовый анализ» будет использоваться без кавычек - как предлагаемое в качестве «зонтичного» обозначения всех концептуальных моделей и методик анализа и интерпретации текстовых (неформализованных) данных, полученных в эмпирических исследованиях (даже если изучению подвергаются отчетные аналитические материалы, обобщающие результаты исследовательских проектов, а не сами эмпирические данные в виде текстов)4.

В предлагаемом определении текстового анализа уточнения требует и словосочетание «текстовые (неформализованные) данные», которое является основным в диссертационном исследовании5. Как известно, в нашей науке словосочетание «социологические данные» выступает собирательным обозначением «разного вида информации, которая служит основой для анализа различных сфер жизнедеятельности общества и составляет эмпирическую базу социологического исследования» (если полевой этап сбора данных осуществляется непосредственно в рамках исследования, то понятие оказывается синонимом «эмпи-

4 В редких случаях понятие «текстовый анализ» в диссертации будет заменяться словосочетанием «работа с текстовыми данными»: признавая неудачность последней конструкции, мы все же иногда будем к ней прибегать, чтобы снизить частоту появления словоформ с корнем «анализ».

5 Например, Е.Ю. Рождественская обращается к биографическому методу в социологии, исходя в большей степени из понятия «метод» как обозначения совокупности «способов измерения и оценки историй жизни, рассказанных или сообщенных свидетельств о жизни с точки зрения тех, кто эту жизнь прожил», уточняя, что «то, насколько биографическое исследование включает/привлекает другие виды данных,.. .не входит в дефиницию рабочего поля и зависит от дизайна исследования» [Рождественская, 2012: 5-6], и автора интересует «полный цикл биографического исследования - от постановки задачи до ее реализации» [Рождественская, 2012: 17]. В диссертации акцент сделан на этапе обработки данных и проблемах анализа и интерпретации текстов, независимо от их «природы» и конкретных способов получения, хотя специфика таковых и порождаемые ими проблемы принимаются во внимание.

рических данных») [Татарова, 2013: 190]. Сюда входят результаты разных «вопрос-ответных» коммуникаций, записи наблюдений, документы различного вида, видеозаписи групповых дискуссий, символика повседневной жизни людей, статистические данные всевозможных архивов, сообщения средств массовой информации и любые тексты, подвергающиеся социологическому анализу.

Очевидно, что социолог в эмпирической деятельности сталкивается с тремя форматами социологических данных по степени формализации [Татарова, 1999: 39-41; 2013: 191]: во-первых, с жестко формализованными данными, которые упорядочены в матрицах разного вида (объект-признак, признак-признак, объект-объект, респондент-объект-признак) и могут быть подвергнуты многомерному анализу (например, ответы на закрытые вопросы анкеты, показатели государственной статистики и т.д.), - этот тип данных однозначно не требует и не доступен текстовому анализу. Во-вторых, социолог нередко имеет дело со слабо формализованными данными, т.е. с особым образом организованными текстами. При работе с открытыми вопросами анкеты, методом неоконченных предложений и методикой двадцати самоопределений мы получаем слабоформализованные данные предсказуемой структуры и достаточно небольшого объема - он может существенно возрасти только при значительных размерах выборки, но это, с одной стороны, редкость, с другой стороны, увеличивает не столько содержательное разнообразие, сколько частоту упоминаний однотипных закрытий. В-третьих, основной источник неформализованных данных, которые и составляют предмет интереса текстового анализа в социологии - глубинные и полуформализованные интервью, письменные (авто)биографии, любые виды нарративов, некоторые виды документов, в том числе визуальные, отчасти невербалика. Поскольку среди материалов средств массовой информации могут встречаться все форматы данных, этот тип текстовой информации также может оказаться объектом текстового анализа (например, можно рассматривать новости как нарратив или проводить дискурсивное исследование особенностей конструирования или освещения определенных социальных проблем масс-медиа).

Итак, учитывая объемы, тематическую разрозненность, немаркированность методологических и методических оснований и приоритетов (в силу не-проблематизации подобных вопросов) и междисциплинарный характер имеющейся научной и публицистической литературы, однозначно или с приемлемой натяжкой имеющей отношение к текстовому анализу, вряд ли задача составления «тезауруса» социологически релевантного понятийно-категориального аппарата, основных подходов и методических решений текстового анализа в принципе имеет смысл, не говоря уже о возможностях ее практической реализации, даже если предпринять попытку (скорее всего, заранее обреченную на неудачу) ограничить ее рассмотрение дисциплинарными границами социологической науки. Безусловно, концепты и конструкты социально-гуманитарного знания сегодня настолько часто «затираются» в повседневности и/или обрастают всевозможными коннотациями, что вне контекста науки мало что говорят содержательно, но это лишь подчеркивает необходимость их прояснения: по меньшей мере, внутридисциплинарно их трактовки должны быть едиными и однозначными, а логика использования - понятной и очевидной. Поэтому более корректной представляется задача систематизации и структурирования поля текстового анализа посредством метатеоретизирования о концептуальных основаниях, методологических принципах и методических решениях тех социологически релевантных концептуальных моделей работы с текстовыми данными, которые стремятся к соблюдению (или имитации) правил (или терминологии) научного метода и отказываются идентифицировать себя в качестве оригинальных авторских подходов к «прочтению» специальным образом сконструированного, отобранного или стихийно сложившегося массива текстов любой «природы» (совершенно необязательно речь должна идти об устных высказываниях и их письменных эквивалентах - текстовому анализу в широком смысле этого слова и трактовки самого понятия «текст» можно подвергнуть и фотографические, и «вещные» объекты).

Использованное в данном случае понятие «метатеоретизирование» требует своего уточнения. По определению Дж. Ритцера, это «систематическое

14

изучение фундаментальной структуры социологической теории», решающее три основные задачи: более глубокого понимания предметных теорий, преодоления логических и концептуальных слабостей существующих теорий, построения сводной теоретической перспективы6. Вероятно, сложно было бы апеллировать к Ритцеру и его трактовке метатеоретизирования, если бы он ограничился только подобной его дефиницией, однако в книге «Современные социологические теории» представлено и другое определение «метатеоретизирование -рефлексивное исследование собственной ' дисциплины» (со ссылкой на П. Бурдье, считавшего, что в процессе социологического анализа необходимо постоянно рефлексивность, что социологи должны размышлять о своих действиях и порождаемых ими искажениях), которое удачно и четко обозначает проблемное поле диссертационной работы. Фактически в диссертации предпринимается попытка метатеоретического анализа7 многообразия «языков» и моделей изучения текстового измерения социальности, систематизации используемого в этих целях инструментария и методологических принципов для преодоления сложившихся в этой области очевидных проблем, препятствующих росту социологического знания. В частности, это отсутствие единого и единообразно теоретически и эмпирически трактуемого концептуального словаря и критериев корректной номинации аналитических подходов и выбора как общей модели социологической работы с текстовыми данными, так и конкретных методических решений внутри или для нее - нередко эти проблемы предлагается преодолевать с помощью постмодернистского отказа от построения теорий и аналитических обобщений в пользу откровенно публицистических работ и самоценных авторских нарративов, что неприемлемо для социологии.

Несомненно, в рамках отдельного диссертационного исследования речь вряд ли может идти об окончательном прояснении всех методологических и

6 См.: Ритцер Дж. Современные социологические теории. СПб., 2002.

7 Масштаб проделанной работы ни в коем случае не претендует на соответствие тому, что отличает проведенный И.Ф. Девятко метатеоретический анализ структуры социологического знания [см.: Де-вятко И.Ф. Метатеоретический анализ социологических теорий деятельности и практической рациональности: Дисс. д.с.н. М. 2003], но цель диссертационного исследования также состоит в «концептуальной стандартизации» поля текстового анализа в социологических исследованиях.

15

процедурных сложностей разнообразных моделей текстового анализа в социологии, но их внятная систематизация, прояснение критериев номинации и демонстрация типов взаимоотношений друг с другом необходимы, по крайней мере, как первый шаг на пути дальнейшего теоретического и методологического поиска. Чтобы сделать этот первый шаг, в диссертации, во-первых, показано, что терминологические и методологические сложности социологического анализа и интерпретации неформализованных данных в значительной степени детерминированы непониманием (вернее нежеланием проводить соответствующую разъяснительную работу) большинством исследователей степени сконструированное™ (теоретичности/эмпиричности) используемых понятий, а потому таковые совершенно произвольно и некорректно «наклеиваются» и на объект, и на предмет изучения. Во-вторых, отмечено, что в современной социологии, особенно в отечественной традиции, отсутствуют методологические и методические дискуссии о «статусе», моделях и методических решениях текстового анализа, что можно считать своеобразным симптомом аномалии в структуре социологического знания, поскольку текстовый анализ в широком смысле этого слова стал феноменально популярен, причем не только в теоретических и фундаментальных, но и в эмпирических исследованиях. И, наконец, утверждается, что. накопившиеся за десятилетия, но все еще редко артикулируемые проблемы в области текстового анализа в социологии не позволяют провести его систематизацию на иных основаниях, кроме как специфика системы целеполагания (предмет-объект) и логика исследовательского поиска («восходящая» и «нисходящая»).

Степень научной разработанности проблемы

Систематизация общей логики, исторических этапов и содержательных акцентов развития «проблемы текста» в социологически релевантном ключе представляется не только предельно сложной задачей, но и заслуживающей отдельного диссертационного исследования, а потому вряд ли может быть решена посредством некоего краткого обзора в данном разделе. Проблема в том, что

16

нам бы понадобилась весьма детальная и развернутая характеристика каждой из упоминаемых в диссертации моделей текстового анализа - дискурсивного, конверсационного, нарративного анализа, биографического метода и контент-анализа, причем обязательно с акцентированием их объемного междисциплинарного «багажа» дискуссий, трактовок, возможностей, ограничений и модификаций, а также сложнейших и запутывающих эмпирическую работу социолога взаимоотношений данных аналитических подходов друг с другом. Просто в качестве иллюстрации, какую работу пришлось бы проделать по каждой из версий текстового анализа, приведем примерную схему таковой только для нарративного анализа (в сжатом виде она представлена в соответствующих разделах диссертации).

Нам пришлось бы не просто встроить понятие «нарратив» в систему прочих базовых терминов текстового анализа в социологии, а обосновать его статус как междисциплинарного методологического конструкта в современном социогуманитарном знании, как минимум представив его философские (как повсеместного, исторически локального, социально инструментального и прагматического механизма организации человеческого опыта и обретения идентичности, синтезировавшего темы времени и языка), лингвистические (структуралистские, антиструктуралистские и прочие интерпретации нарратива как эквивалента единичного речевого акта), психологические (теоретические и прикладные особенности работы с нарративом как обозначением процесса и результата непрерывной самоинтерпретации) и исторические (как условной социокультурной темпоралыюсти и основанной на различении фабулы и сюжета «игры со временем», снимающей дихотомию объяснения и понимания) трактовки. Затем следовало бы суммировать методологические основания обращения к нарративу в рамках социологии, чтобы обозначить причины размытости данного понятия даже на уровне теоретической интерпретации и попытаться сформулировать однозначное и конвенциональное определение нарративного анализа, сопоставив таковой с иными, близкими ему понятиями и версиями в сфере текстового анализа, отличающимися не большей, чем он сам, конвенцио-

17

нальностью и единством определений, а также с устойчивой терминологией качественного подхода, куда нарративный анализ пытается встроиться. Завершить реферативный обзор «статуса» нарративного анализа пришлось бы обозначением особенностей его применения в практике эмпирических исследований, сформулировав эмпирическое и операциональное определение нарратива, суммировав подходы и методические решения нарративного анализа, а также приоритетные области его применения в современной социологии.

Проделать подобную работу со всеми рассматриваемыми моделями текстового анализа в рамках отдельного диссертационного исследования невозможно, поэтому они были рассмотрены, во-первых, в «статике», т.е. в том своем состоянии, что сложилось на сегодняшний день, хотя необходимые отсылки к концептуальным истокам и методологическим заимствованиям в диссертации представлены (в частности, при всем желании нельзя вырвать конверсацион-ный анализ из этнометодологической традиции); во-вторых, исключительно в своем социологически релевантном формате, что не могло не сократить разделы работы, посвященные междисциплинарным заимствованиям и понятийно-категориальному аппарату соответствующих вариантов текстового анализа, в сравнении с их «аутентичными» версиями. Обозначенные содержательные акценты предполагают, что для оценки степени научной разработанности проблематики текстового анализа следует систематизировать накопленную в данной области на сегодняшний день научную литературу, хотя структурировать библиографическую базу исследования также крайне сложно в силу ее междис-циплинарности и практически «дурной» бесконечности.

Возможны три варианта решения задачи «презентации» степени научной разработанности проблематики текстового анализа в социологически релевантном ключе. Первый путь представляется столь же простым, сколь и некорректным - это выделение двух базовых типов работ, легших в основу диссертационного исследования. С одной стороны, это преимущественно теоретические тексты, в которых суммированы методологические основания, суть, логика развития, результаты и последствия лингвистического, нарративного и визуально-

18

го поворотов, определивших и легитимизировавших возможности изучения всех типов проблем во всех дисциплинарных полях социально-гуманитарного знания как текстов, конституируемых процессами наррации и борьбой дискурсов. С другой стороны, это статьи, написанные по результатам эмпирических исследований, в которых применялись отдельные методические приемы или концептуальные положения различных версий текстового анализа, и крайне редко содержащие в себя развернутые теоретические выкладки.

Второй из возможных путей решения задачи «презентации» степени научной разработанности проблематики текстового анализа в социологии даже не заслуживает упоминания: пытаться систематизировать библиографическую базу диссертации по дисциплинарным основаниям бессмысленно - большая часть работ, в той или иной степени затрагивающих проблемы текстового анализа, носит открыто и подчеркнуто междисциплинарный характер, содержит отсылки к источникам с невнятной или самой разной дисциплинарной аффили-ацией и пользуется сложно дисциплинарно идентифицируемой терминологией.

Третий, оптимальный путь структурирования существующих наработок по теме диссертационного исследования состоит в обозначении базовых версий текстового анализа и тематических приоритетов их нынешнего научного осмысления. Так, основные версии дискурсивного анализа в диссертации представлены работами М. Фуко [1994, 1996, 1996а], Т.А. ван Дейка [1989, 2014], Р.Барта [1987, 2000, 2001], постструктуралистской теорией Э. Лаклау и Ш. Муфф и критическим дискурс-анализом Н. Фэйркло [Филлипс, Йоргенсен, 2004; Fairclough, 1993, 1995]. В диссертации рассмотрены два варианта прикладной реализации дискурс-анализа, представленные, соответственно, критическими дискурсивными исследованиями [см., напр.: Ван Дейк, 2014; Dodds, 2001; Fairclough, 1993; Kuus, 2007; Milliken, 1999; Ö Tuathai, 1996; Scott, 2009 и др.] и попытками реконструировать дискурсы (даже если сами авторы именно так свои исследовательские задачи не формулируют), (вос)создающие отдельные события, процессы и области социальной действительности и потому оставляющие свои «следы» в текстах повседневных акторов [см., напр.: Квад-

19

ратура смысла..., 2002; Козлова, 1999; 2004; Мещеркина 2004; Руус, 1997; Судьбы людей..., 1996; Устная история и биография..., 2004; Цветаева, 1999, 2000; Cheek, 2004; Edwards, 1997 и др.].

Методологические предпосылки признания нарративности основополагающим принципом современного научного знания изложены в работах X. Абельса, Ф. Анкерсмита, Р. Барта, В.В. Бибихина, И. Брокмейера и Р. Харре, П. Бурдье, И.А. Бутенко, A.B. Воробьевой, К. Гирца, В.И. Дудиной, Г.И. Зверевой, Н.Е. Колосова, A.M. Кузнецова, В. Лабова и Дж. Валецки, Ж.-Ф. Лиотара, Н.С. Рябинской, Э. Свидерского, В.Н. Сырова, Е.Г. Трубиной и др. Следует признать, что отечественные исследователи по преимуществу занимаются проблемами получения и аналитической работы с нарративами личного опыта [см., напр.: Козлова, 1999; 2000; Мещеркина, 1997, 2002а; Судьбы людей..., 1996; Цветаева, 2000; Ярская-Смирнова, 1999 и др.], тогда как зарубежные авторы в большей степени фокусируются на оценке «границ» нарративности [см., напр.: Ezzy, 1998; Gubrium, Holstein, 1999; Hendry, 2007; Kreisworth, 1992; Lewis, 2011; Maines, 1993; Manfred, 2002; Polkinghorne, 2007; Richardson, 1990; Stanley, Temple, 2008 и др.] и понимают нарративный анализ как работу с любыми законченными повествованиями в форме объективированного текста [см., напр.: Campbell, 2002; McLean, 2003; Tracy, 1998; Vincent, 2000 и др.].

Концептуальные основания конверсационного анализа представлены в диссертации работами Р. Вуффита и Я. Хачбая [Hutchby, Wooffítt, 2002], Г. Гарфинкеля [2002, 2003, 2009], И. Гофмана [2001, 2003], Г. Джефферсон, X. Сакса [2006] и Э. Щеглофа [Sacks, Schegloff, Jefferson, 1974], Э. Стоке [Stokoe, Weatherall, 2002], Р. Уотсона [2006] и др. Несмотря на то, что в отечественной социологической традиции этнометодологии не повезло в целом, не говоря уже о собственно конверсационном анализе, который, впрочем, рассматривается как наиболее методологически фундированный и процедурно проработанный этнометодологический прием вскрытия «фоновых ожиданий», во всем многообразии своих проявлений и методических решений однозначно ориентированный на работу с «сырым» эмпирическим материалом, в последние

20

годы здесь появился ряд трудов, проясняющих специфику этнометодологиче-ского теоретизирования и возможные направления основанной на нем эмпирической социологической работы [см., напр.: Корбут, 2014; Уотсон, 2006; Glenn, 2003; Gulich, 2003].

Что касается биографического метода, то в диссертации выделены два базовых формата обращения социологов к биографическим данным. Во-первых, в рамках поколенческого анализа исследователи используют любые биографически нагруженные сведения, полученные посредством самых разных методических приемов, в основном для подтверждения предварительно сформулированных гипотез о наметившихся тенденциях социально-демографического или мотивационно-ценностного плана [см., напр.: Воронков, 2005; Левада, 2005; Утехин, 2006 и др.]. Во-вторых, (авто)биографии могут выступать основным источником социологически значимой информации в тех качественных исследованиях, что заинтересованы в обнаружении и понимании логики формирования типичных стратегий самопрезентации и самоидентификации у специальным образом отобранного небольшого числа информантов [см., напр.: Виноградский, 2009, 2011; Голоса крестьян..., 1996; Кляйнен-берг, 2014; Семенова, 2002; Томпсон, 2003 и др.].

Теоретико-методологическую основу диссертационного исследования составили теоретическая реконструкция методологических принципов, категориального аппарата и логических связей между основными понятиями текстового анализа в социологически релевантном контексте, а также сравнительный и системный подходы, позволяющие сопоставить концептуальные положения и методические решения разных версий текстового анализа, рассматриваемых как сложные многоуровневые «системы», в которых теоретические положения предопределяют общую логику и последовательность шагов на эмпирическом уровне. Кроме того, теоретико-методологический фундамент диссертационного исследования сформировали положения и результаты фундаментальных и прикладных проектов в разных областях социально-гуманитарного знания, но, в первую очередь:

- Ключевые работы по методологии социологических исследований -Г.С. Батыгина [1995; Батыгин, Девятко, 1994], A.C. Готлиб [2002, 2004], И.Ф. Девятко [1996; 1998], В.В.Семеновой [1998], Г.Г. Татаровой [1996, 1999] и др.

- Разработки отечественных и зарубежных исследователей в области качественного подхода [см., напр.: Ковалев, Штейнберг, 1999; Flick, 2002; Patton, 2002 и др.], в частности касающиеся использования биографического метода [см., напр.: Берто, 1997; Биографический метод..., 1997; Биографический метод..., 1994; Божков, 2001; Бургос, 1992; Бурдье, 2002; Голофаст, 1995, 2002; Мельникова, 2010; Мещеркина, 2002; Рождественская, 2012; Рустин, 2002; Руус, 1997; Bamberg, 2006; Riemann, 2003 и др.] и этнографического [см., напр.: Буравой, 1998; Романов, 1996; Романов, Ярская-Смирнова, 1998; Ру-бел, Чегринец, 1998; Bochner, Ellis, 1996; Brunt, 1999; Denzin, 1997; Gubrium, Holstein, 1999; Sanders, 1999 и др.] в практике социологических исследований, особенностей процедур получения слабо- и неформализованных данных [см., напр.: Белановский, 1991; Веселкова, 1994; Журавлев, 1993-1994, 1996; Иванов, 1989; Ильин, 2006; Квале, 2003; Маслова, 1996, 2000; Мягков, Журавлева, 2004; Рождественская, 2010; Розенталь, 2002, 2003; Устная история и биография..., 2004 и др.], их транскрибирования [см., напр.: Макаров, 2003; Рождественская, 2012; Easton, McComish, Greenberg, 2000; MacLean, Meyer, Estable, 2004; McCormack, 2000; Mishler, 1991], редактирования [см., напр.: Белановский, 2001], анализа и интерпретации [см., напр.: Каневский, Саганенко, Гайдукова, Клименко, 1997; Каныгин, 2002, 2007; Козлова, 2004; Томпсон, 2003; Цветаева, 1999; Auerbach, Silverstein, 2003; Coffrey, Holbrook, Atkinson, 1996; Franzosi, 1998; Fraser, 2004; McCormack, 2000a; Spector-Mersel, 2011; Steger, 2007 и др.].

- Теоретические и практико-ориентированные работы в области текстового

анализа, в частности, конверсационного [см., напр.: Исупова, 2002; Турчик,

2010а; Heritage, 1997; Tracy, 1998 и др.], дискурсивного [см., напр.: Воронко-

ва, 2002, 2007, 2011; Квадратура смысла..., 2002; Рябинская, 2002; Тичер,

22

Мейер, Водак, Ветгер, 2009; Cheek, 2004; Dorst, 2008; Edwards, 1997; Reed, 2000 и др.] и семиотического [см., напр.: Розин, 2000; Эко, 1998 и др.].

- Монографии, учебные пособия и отдельные публикации, в которых представлены разные трактовки, обозначена область применения, суммированы возможности, ограничения и критерии валидизации различных методических приемов текстового анализа - лингвистического [см., напр.: Гальперин, 2009; Золотова, 1998; Козлова, Сандомирская, 1996; Купина, 1980; Лукин, 1999; Шевченко, 2003 и др.] и контент-анализа [см., напр.: Аверьянов, 2009; Коробейников, 1995; Мангейм, Рич, 1997; Методологические и методические проблемы контент-анализа, 1973; Ньюман, 1998; Олейник, 2009; Степанов, 1995; Таршис, 2002, 2012, 2014; Тернер, 1992; Федотова, 1988, 2001; Hsiu-Fang, Shannon, 2005; Weber, 1990 и др.], а также процедур кодирования «обоснованной теории» [см., напр.: Клюшкина, 2000; Тичер, Мейер, Водак, Веттер, 2009; Страусе, Корбин, 2001; Mills, Bonner, Francis, 2006 и др.]. В качестве отдельного тематического блока диссертации выступила оценка возможностей адаптации версий текстового анализа применительно к визуальным данным, прежде всего, фотографическим, что потребовало обращения к соответствующей литературе [см., напр.: Беньямин, 2003; Брекнер, 2007; Круткин, 2009; Нуркова, 2006; Печурина, 2010; Сонтаг, 2013, 2014; Чалфен, 2010; Штомпка, 2007 и др.].

- Многочисленные публикации, в которых рассматриваемые в диссертации особенности текстового анализа упоминаются лишь вскользь, поскольку исследователи фокусируются на получении и/или интерпретации конкретных эмпирических данных, не проблематизируя последовательность и сочетание методических процедур их обработки и анализа [см., напр.: Алмакаева, 2006; Бабич, 2008; Барсамов, 2006; Бойко, 2002; Волкова, Клименко, Сафразьян, 1997; Долгих, Логачев, 2006; Клупт, 2003; Кузнецова, Осипов, Чудова, Швец, 2012; Куркин, 1991; Медкова, 2002; Окольская, Комогорцева, 2010; Середа, 2007; Тартаковская, 2000; Хогенраад, 2004; Юрьев, Леонидов, 1998

и др.]. Данная группа источников принципиально важна для выявления

23

наиболее типичных технических и процедурных решений, упоминаемых или подразумеваемых как составляющих основу того аналитического подхода, который выбирается в качестве основного/единственного в рамках конкретного эмпирического проекта.

Материалами для диссертационного исследования послужили первоисточники, теоретико-методологическая литература и критические статьи, рассматривающие различные аспекты, форматы и приемы социологической работы с неформализованными данными разной «природы» и способов получения. В результате были реконструированы методологические, терминологические и методические взаимосвязи разных версий текстового анализа в социологии, выделено его концептуальное ядро, обозначены возможности и ограничения базовых моделей текстового анализа в эмпирических исследованиях.

Достоверность полученных выводов определяется изучением релевантной социологической литературы и современного состояния разработанности центральной темы исследования, а также пониманием диссертантом особенностей и сложностей аналитической работы с текстовыми данными благодаря многолетнему опыту участия в проектах, основанных преимущественно на качественном подходе, например: «Молодежь Кавказа: между прошлым и будущим» (2005-2007; Московская высшая школа социальных и экономических наук, Фонд Розы Люксембург, Швейцарская академия развития, Институт социологии РАН); «Местное самоуправление и пространственный потенциал Российской Федерации: политико-экономические и социокультурные противоречия» (2011, Центр аграрных исследований РАНХиГС); «Стратегии взаимодействия крупного агробизнеса и семейных хозяйств», «Мировоззрение государственных и муниципальных служащих Российской Федерации: профессиональная этика, политические воззрения, особенности взаимодействия с центральной властью и местным населением» (2012, Центр аграрных исследований РАНХиГС); «Сельско-городская трудовая миграция в России: профессиональные, этнические и этические аспекты» (2013, Центр аграрных исследований РАНХиГС) и др.

Объект диссертационного исследования - текстовый анализ как совокупность неоднозначно дисциплинарно аффилированных концептуальных подходов, методологических принципов и методических решений, используемых для (де)кодирования и интерпретации неформализованных данных.

Предмет - возможности и ограничения основных концептуальных моделей текстового анализа, позволяющие осуществить социологическую экспликацию его категориального аппарата и методологических принципов в целях социологического изучения текстового измерения социальности.

Цель диссертационной работы - через реконструкцию и социологическую экспликацию концептуальных оснований, методологических принципов и методических решений базовых версий текстового анализа осуществить их ме-татеоретическое исследование и последующую интеграцию8 применительно к задачам социологической интерпретации текстовых данных в эмпирических исследованиях. Возможность и продуктивность такого подхода для «стандартизации» категориального аппарата, концептуальных моделей и методических решений текстового анализа в социологических исследованиях и представляет собой теоретическую гипотезу диссертационного исследования.

Для достижения поставленной цели в диссертации были решены следующие задачи:

1. Показать специфику социологической номинации предмета и объекта изучения в эмпирических исследованиях, основанных на получении, анализе и интерпретации текстовых данных.

8 Чтобы «методологическая ткань социологии не была разорвана на куски, хотя и окрашена в разные цвета» в нынешней ситуации «информационного взрыва» и «отставания социолога от социологии» (объем методологического знания настолько велик, что его усвоение вызывает огромные трудности), интеграция может осуществляться на разных основаниях [см.: Татарова, 2007: 82]. В диссертационном исследовании речь преимущественно идет об уточнении базовых понятий, лежащих в основе разных концептуальных моделей текстового анализа в эмпирической социологии, о своеобразной «"инвентаризации" совокупности инструментальных средств как целостности, их упорядочении на основе экспликации концептуальных представлений о базовых концептах... совокупности исследовательских практик» [Татарова, 2014: 77], в нашем случае - текстового анализа.

2. Обозначить ключевые принципы социологической трактовки двойной фактичности общества и текстового измерения социальности.

3. Выделить группы проблем текстового анализа, общие для всех концептуальных моделей и методических решений вне зависимости от дисциплинарного контекста.

4. Предложить основания интеграции и разграничения концептуальных моделей анализа текстовых данных применительно к задачам социологического исследования.

5. Разработать основание группировки дискурсивных исследований, исходя из социологической нерелевантности существующих вариантов структурирования поля практического применения дискурс-анализа.

6. Обосновать предпосылки для разграничения форматов реализации биографического метода в социологических исследованиях, основанных на получении и анализе социобиографических данных.

7. Систематизировать методические решения, лежащие в основе моделей анализа текстовых данных в социологии, опираясь на реализацию интеграционных принципов.

8. Выявить потенциал нарративного анализа в интерпретации визуальных «сообщений», в частности фотографических практик.

Научная новизна и значимость результатов диссертационного исследования, на наш взгляд, определяется обозначенным выше характером проблемного поля и решением основных задач работы и состоит в следующем:

1. Предложено основание для систематизации обозначений предмета и объекта текстового анализа по степени теоретичности/эмпиричности, учитывающее междисциплинарные связи и заимствования их социологически релевантных трактовок, логику развития концептуальных поисков в смежных с социологией областях, проблематизирующих процессы понимания и исходящих из двойной фактичности социальности, а также особенности использования таких обозначений в эмпирических исследованиях.

26

2. Обоснована целесообразность группировки проблем текстового анализа в социологии в три блока, общие для всех концептуальных моделей и методических решений.

3. Предложено основание интеграции концептуальных моделей анализа текстового измерения социальности на основе характера системы целеполага-ния в эмпирических исследованиях.

4. Выявлены несоответствия сложившихся в научной литературе версий структурирования поля дискурсивных исследований задачам социологического поиска и предложена иная группировка вариантов прикладного дискурс-анализа.

5. Форматы реализации биографического метода в социологии объединены в две группы по критерию чувствительности к текстовому измерению биографических данных (степени реалистичности аналитического подхода) и логике гипотетического рассуждения.

6. Обоснован «статус» контент-анализа в расширительной трактовке как единственного методического обеспечения социологической работы с текстовыми данными.

7. Актуализирована проблема интеграции концептуальных моделей и методических решений социологического анализа текстового измерения социальности независимо от конкретных форм его реального воплощения.

8. Предложенный в диссертации метатеоретический подход способствует систематизации знаний в соответствующей предметной области социологической науки, проясняя основания корректной номинации объекта и предмета изучения, а также выбора аналитического подхода и методического инструментария в эмпирических исследованиях, тем самым сводя кажущееся хаотическим употребление понятий текстового анализа к определенным закономерностям и задавая контуры и направления дальнейшего фундаментального и прикладного поиска в русле уже оформившихся дискуссий о понятийном аппарате социологии.

Положения, выносимые на защиту:

1. Разрозненный и фрагментарный характер понятийно-категориального аппарата текстового анализа в социологии, обусловленный его широкими междисциплинарными заимствованиями, порождает «дурную» бесконечность используемых терминов, содержательное наполнение и функциональные характеристики которых в значительной степени пересекаются или аналогичны, усугубляемую тем, что в социологические исследования некритически имплантируются завораживающие своей звучностью, популярностью и неоднозначностью понятия, отягощенные шлейфом многолетних дискуссий в тех дисциплинарных полях, откуда они заимствуются. Проблему отсутствия в рамках социологии методических дискуссий о содержательном наполнении, соотношении и социологически релевантных теоретических и эмпирических интерпретациях данных понятий можно решить, используя единственно возможное основание их систематизации - критерий теоретичности/эмпиричности. В результате мы получаем последовательность «документ-текст-нарратив-метанарратив-дискурс», фиксирующую постепенный переход от объективно наличествующего объекта эмпирического изучения (документ) к теоретическому конструкту (дискурс).

2. На сегодняшний день отсутствуют однозначно идентифицируемые и позиционируемые как социологическая литература работы, посвященные текстовому измерению социальности с точки зрения возможностей его корректной концептуализации и эмпирического изучения. Методологические основания социологической работы с текстами не суммированы и в подавляющем большинстве источников, затрагивающих вопросы интерпретации неформализованных данных - результата применения качественных методик в разных исследовательских ситуациях. Для восполнения данного пробела фундамент текстового анализа в социологии имеет смысл выстраивать на трех взаимосвязанных положениях: феноменологическом признании двойной фактичности социальности (объективно-вещественной и коммуникативно-дискурсивной); отрицании теорией интерпретации «единства метода» и требовании сочетать семантические и

28

научные объяснения; герменевтическом исключении предустановленной и единственно верной аналитической процедуры и утверждении процессуального характера интерпретации. Проблемы текстового анализа, объединяющие все его разрозненные версии в социологическом контексте, сведены в три группы: связанные с субъективными смещениями со стороны информанта/рассказчика; обусловленные «природой» исследуемого материала; порождаемые неустранимостью нарративного характера научных интерпретаций.

3. Все многообразие концептуальных моделей текстового анализа в социологии можно объединить в две группы по критерию различия систем целе-полагания - никакие иные основания не позволяют получить столь же четкую и понятную группировку моделей работы с текстовыми данными. Предмето-ориентированные модели принципиально безразличны к объекту изучения и проблеме конструирования выборки (дискурсивные исследования), объекто-ориентированные, наоборот, сосредоточены только на объекте и вариативно решают задачу построения теоретической модели предмета изучения (конвер-сационный и нарративный анализ, биографический метод).

4. Предмето-ориентированные модели, представленные дискурсивными исследованиями, можно разбить на две подгруппы по аналогии с предложенным Г.Г. Татаровой разведением «восходящей» и «нисходящей» логики анализа данных9. «Нисходящая» модель сфокусирована на поисках изначально заданного типа дискурса в определенном типе текстов или массиве данных. «Восходящая» модель ориентирована на реконструкцию дискурса как устойчивого формата повседневных концептуализации в конкретном типе текстов или области действительности. Данные две подгруппы тесно взаимосвязаны: если благодаря «восходящей» модели некий дискурс будет идентифицирован, то последующие эмпирические проекты могут реализовываться по «нисходящей» модели — его поиска.

9 Речь идет именно об аналогии, а не о прямолинейном заимствовании, поскольку Г.Г. Татарова соотносит восходящую стратегию с диагностикой без модели, отсутствием изначальных представлений о структуре результата и последовательным поиском эмпирических закономерностей, а нисходящую -с диагностикой на модели, проверкой адекватности некоторой математической модели и априорным пониманием структуры будущего результата [Татарова, 1999: 112-212].

29

5. Многообразие вариантов реализации биографического метода в социологии можно свести в две группы по иным основаниям - по критерию чувствительности к текстовому измерению данных и логике гипотетического рассуждения. В рамках нечувствительного к текстовому измерению биографических данных поколенческого анализа они используются преимущественно для подтверждения предварительно сформулированных гипотез о наметившихся тенденциях социально-демографического или мотивационно-ценностного плана. В качестве основного источника информации и ресурса аналитических обобщений в качественных исследованиях (авто)биографии позволяют реконструировать типичные индивидуальные и социальные практики.

6. Переход на уровень конкретных методических решений в текстовом анализе требует признания того, что, во-первых, социологи никогда не имеют дело с «аутентичными» повествованиями - только с их транскрибированными и отредактированными версиями, в разной степени «очищенными» от присутствия автора; во-вторых, в распоряжении социолога имеется один-единственный методический инструмент - контент-анализ. Все многообразие определений контент-анализа и попыток систематизировать предусматриваемые им методические решения можно свести к двум моделям метода - классической формализованной и расширительной, которые объединяет общий понятийно-категориальный аппарат, возможности и ограничения. Тогда лингвистический анализ в его фрагментированной социологической версии оказывается частной разновидностью традиционно понимаемого контент-анализа, процедуры кодирования «обоснованной теории» - нечастотной модели метода, а «природа» исследуемого материала имеет принципиальное значение для выбора не методических решений, а аналитического подхода.

Теоретическая и практическая значимость исследования

Результаты исследования позволяют провести интеграцию основных концептуальных моделей социологического анализа текстового измерения социальности с учетом используемых в них междисциплинарных заимствований

30

на уровне методологических принципов и категориального аппарата, а также вариативных, но укладывающихся в рамки контент-анализа методических решений. Диссертация закладывает основу для дальнейших научных изысканий по нарративной, биографической и дискурсивной проблематике в социологии, результаты работы можно использовать в последующем метатеоретическом исследовании связей концептуальных моделей анализа текстов с ключевыми проблемами социологической теории.

Материалы диссертации могут быть полезны при разработке программной части эмпирических исследований в рамках качественного подхода и при выборе конкретных аналитических приемов и процедур работы с текстовыми данными любой «природы». Автор формулирует основания, позволяющие четко и корректно осуществлять «отбор» категориального аппарата, методологических принципов и методических решений в разных исследовательских ситуациях, исходя из целей и специфики объекта и предмета эмпирического изучения. Тем самым материалы диссертации способствуют систематизации знаний в соответствующей предметной области социологии и могут помочь социологам-эмпирикам в процессе планирования и проведения исследований, эмпирическую базу которых составляют текстовые данные.

Материалы диссертационной работы могут использоваться при проектировании курсов по методологии и методике социологических исследований, социологии повседневности, биографическому методу, нарративному, дискурсивному и контент-анализу.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Анализ текстовых данных в социологии: основания систематизации концептуальных моделей, методологических принципов и методических решений»

Апробация работы

Основные положения диссертационного исследования изложены в опубликованных автором работах, докладывались и обсуждались на международных и всероссийских конференциях и семинарах, в том числе, на Всероссийском социологическом конгрессе «Глобализация и социальные изменения в современной России» (Москва, 2006), III Всероссийском социологическом конгрессе «Социология и общество: проблемы и пути взаимодействия» (Москва,

31

2008), Всероссийской конференции социологов «Этнос, нация, общество: российская реальность и перспективы» (Москва, 2010), X конференции Европейской социологической ассоциации «Social Relations in Turbulent Times» (Женева, 2011), IV Всероссийском социологическом конгрессе «Социология и общество: глобальные вызовы и региональное развитие» (Москва, 2012), XIX Ежегодном международном симпозиуме «Пути России: Новые языки социального описания» (Москва, 2012), XI конференции Европейской социологической ассоциации «Crisis, Critique and Change» (Турин, 2013) и др.

Результаты диссертационного исследования были использованы при разработке учебно-методических комплексов и проведении курсов «Качественные методы в социологии: история и методология» и «Нарративный анализ в социологии» - для слушателей магистерских программ, «Качественные методы» и «Методы работы с текстовыми данными в социологии» - для студентов четвертого курса бакалавриата на базе кафедры социологии Российского университета дружбы народов. Отдельные положения диссертационного исследования используются в рамках чтения курсов «Методология и методика социологического исследования: методы и операции сбора информации в социологических исследованиях», «Методология и методика обработки и анализа данных в социологическом исследовании» - для студентов бакалавриата и «Социологические методы в практике управления организацией» - для слушателей программ магистратуры кафедры социологии Российского университета дружбы народов.

РАЗДЕЛ 1

СТАТУС ТЕКСТОВОГО ИЗМЕРЕНИЯ СОЦИАЛЬНОСТИ В СОЦИОЛОГИИ: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ

И ДЕФИНИЦИИ

«Жизнь не зафиксировать, не передать, не удержать!

Я не смогу передать или пересказать... ее интонации, ее обороты, ее словечки, ее истории.

И даже если бы я сделал тысячи снимков, записал бы массу рассказов, все равно эти записи и фотографии

ничего не сохранят и не сберегут.

...И вот я с ужасом и радостью понимаю, что у меня нет средств и возможностей передать словами то,

что я видел, слышал, вдыхал изнал»ю.

В' первом разделе диссертации будет проработан понятийно-категориальный аппарат и концептуальные основания обращения представителей самых разных дисциплинарных направлений современного социально-гуманитарного знания к текстам как основному источнику информации и текстовому измерению (или текстуальности) - как фундаментальной характеристике социального бытия человека во всех областях общественной и частной жизни. Подобная предварительная проработка «методологии» и «риторики» [Батыгин, 1995] социологического анализа текстовых данных, с одной стороны, неизбежно носит фрагментарный характер, поскольку из широкого междисциплинарного контекста будут «изъяты» и подробно рассмотрены только социологически релевантные элементы текстового анализа; с другой стороны, проясняет как специфику собственно социологического подхода, так и общие для социально-гуманитарного знания возможности, ограничения и проблемы получения, анализа и интерпретации неформализованных данных.

10 Гришковец Е. Следы на мне. М., 2007. С.297.

ГЛАВА 1

Теоретико-методологические основания текстового анализа: внутридисциплинарные особенности категориального аппарата и фундаментальных принципов интерпретации данных

1.1. Двойная фактичность общества и принципиальная познаваемость текстового измерения социальности: социологическая трактовка

В силу отсутствия однозначно идентифицируемых и позиционируемых как социологическая литература работ, посвященных текстовому анализу, методологические основания обращения социологов к текстовым данным не суммированы в явном виде. Более того, подобные попытки - прояснения и структурирования концептуального и терминологического фундамента текстового анализа - даже не предпринимаются в подавляющем большинстве источников, в той или иной степени затрагивающих проблемы анализа и интерпретации данных, получаемых в результате использования неформализованных или полуформализованных методик сбора информации в разных по своим тематическим и методологическим акцентам исследовательских проектах. Поэтому ниже будут схематично обозначены те предельно взаимосвязанные методологические основания текстового анализа в социологии, знание и понимание сути которых представляется необходимой предпосылкой компетентного текстуально ориентированного изучения любых типов объектов и предметных областей.

Во-первых, социологическое обращение к текстам (особенно социобио-графическим) соответствует феноменологическому призыву к анализу «естественных» (не инициированных исследовательскими задачами и полученных без жесткого контроля или давления со стороны социолога) данных и трактовке социологии как «деятельности по прояснению правил интерпретации и облегчению коммуникации» [Бодрийяр, 1999: 103]. Феноменологическая социология исходит из принципа двойной фактичности социальности [Социальные процес-

34

сы на рубеже веков..., 2000: 77]: с одной стороны, она соткана из объективно существующих феноменов, с другой - представляет собой сложнейшие и подвижные сочетания разнообразных «жизненных миров», доступных нашему наблюдению только благодаря коммуникативным обменам субъективными значениями и коллективным представлениям, складывающимся в процессе совместной деятельности. В отличие от физического, социальный мир «имеет собственное значение и структуру релевантности для человеческих существ, в нем живущих, думающих и действующих. Они уже осуществили выборку и проинтерпретировали этот мир в конструктах обыденного мышления повседневной жизни, и именно эти объекты мышления воздействуют на их поведение, определяют цели их действий и доступные средства их достижения» [Шюц, 2004: 9].

Поскольку социальность постоянно (ре)конструируется/(вос)создается в процессе межличностных коммуникаций [Бергер, Лукман, 1995], феноменологическая социология не только сосредотачивается на изучении индивидуального как социально типичного и симптоматичного, но и сочетает данную предметную фокусировку с «естественными» способами получения данных (исследователь не должен нарушать привычного для акторов уклада жизнедеятельности [Готлиб, 2002: 129]). Переход от эмпирических данных к теоретическим обобщениям в таком случае предполагает ряд последовательных этапов: понимание непосредственного содержания высказываний представителей обследуемого фрагмента действительности (в принципе доступно любому грамотному человеку); установление того смысла высказываний, что вкладывают в них информанты (а не навязывание собственного в целях подтверждения предварительных гипотез исследования); понимание причин конструирования повседневными акторами именно таких, а не каких-либо иных высказываний; определение степени достижения поставленных целей [Социальные процессы на рубеже веков..., 2000: 66].

В качестве аналитического приема феноменологический подход допускает «социологическое переписывание» полученных от информантов повествова-

35

ний, поскольку любая рассказанная история рассматривается феноменологами как объективация социальных процессов, с помощью которой можно, в частности, «реконструировать кристаллическую решетку знания группы: социальное изменение тесно связано с тем, что происходит с социальными агентами» [Козлова, 1999: 20]. «Социологическое переписывание» основано на следующих характеристиках речевой деятельности [Журавлев, 1996: 99]:

• в рамках любого коммуникативного процесса информация не только передается и принимается, но и формируется (поэтому результаты как неформализованных, так и любых видов интервью следует рассматривать как совместный «продукт деятельности» информанта и интервьюера, не просто описывающий некие данности, а создающий новое их «измерение» и оценочное наполнение);

• все высказывания контекстуально обусловлены предыдущими речевыми и социальными практиками, но в свою очередь сами являются частью контекста, определяющего особенности последующих «сообщений»;

• смысловая структура любого события меняется по степени отдаления от момента его непосредственного свершения и зависит от актуального «здесь-и-теперь» (сиюминутной релевантности);

• на восприятие высказывания обязательно влияют его экспрессивный компонент и невербальное сопровождение;

• каждый речевой акт, а не только процесс коммуникации в целом имеет определенные последствия для участников коммуникации - как просчитанные и преднамеренные, так и совершенно неожиданные и непредсказуемые.

Во-вторых, согласно теории интерпретациип, любой подвергающийся таковой объект (вербальный или визуальный «текст») должен (1) обладать неким смыслом, т.е. поддаваться описанию в категориях ясности, согласован-

11 В самом общем виде под интерпретациями понимаются объяснения, сочетающие в себе черты научных и семантических [Девятко, 1999]: радикальные представители интерпретативного подхода в методологии социальных наук убеждены, что всякое теоретическое объяснение в социологии должно поддаваться переводу на «семантический» язык и быть доступным для понимания обычных людей -непосредственных участников изучаемого фрагмента социальной реальности.

ности, внятности или же в их полных или частичных противоположностях;

(2) искомый смысл (содержание сообщения) должен отличаться от средств собственного выражения (формы сообщения), т.е. используемый в конкретном тексте набор средств выражения может транслировать разные смыслы;

(3) должен существовать субъект, которому приписывается производство текста, а также его потенциальный адресат, иначе интерпретация текста будет крайне затруднена, хотя и вполне возможна [Девятко, 1996: 54]. Поскольку на каждый из перечисленных аспектов интерпретативного процесса накладывается комплекс взаимосвязанных убеждений, ценностей и предпочитаемых аналитических практик интерпретатора, очевидна как принципиальная неопределенность и неоднозначность любой интерпретации, так и возможность и желательность различных «прочтений» текста, хотя критики теории интерпретации убеждены, что любая интерпретация опирается на некий вполне определенный текст в качестве своего эмпирического обоснования, но в то же время допускает возможность и иных, более глубоких и согласованных «прочтений».

Несмотря на «многообразие своих "интеллектуальных корней", интер-претативная традиция все же сохраняет некоторое фундаментальное единство, позволяющее рассматривать ее как исследовательскую программу в широком смысле» [Девятко, 1999]. Ее представители отрицают возможность «единства метода» и применения в социально-гуманитарном познании естественнонаучного типа объяснения, апеллируя к уникальности объекта первого - социальные акторы наделяют свои поступки и слова смыслом/значением, что даже с самой большой натяжкой вряд ли можно считать неотъемлемой характеристикой физических объектов и событий самих по себе, не отягощенных «человеческим коэффициентом» [Знанецкий, 1989, 1994] - и предлагая различные версии «понимающего метода», основанного на семантическом объяснении или сочетающего его с научным. Как правило, методологическим фундаментом изучения нагруженного смыслом социального действия выступает сочетание идей П. Уинча («социальное» как публичное следование правилам внутри определенной «языковой игры») и Л. Витгенштейна (критерии применимости слов и

37

соответствующих высказываний в разных ситуациях носят принципиально публичный характер, т.е. по определению основаны на правилах, разделяемых и используемых совместно с другими людьми [Витгенштейн, 1994]). Однако критики неоднократно отмечали, что предлагаемый таким сочетанием подход излишне тавтологичен с точки зрения логического связывания мотивов, правил и действий, что он не позволяет различать следование правилам и отклонение от них, особенно когда речь идет об обмане, манипулировании нормами или просчитывании сложноходовых комбинаций [Девятко, 1996]. Другими объектами критики в рамках интерпретативного подхода стали используемые им данные (субъективные интерпретации с точки зрения непосредственного деятеля/участника событий) - за ограниченность и недостоверность, а также сведение научного объяснения к семантическому, что существенно сокращает возможности нормативного сравнения и оценки различных объяснений и делает практически невозможным понимание текста вне контекстуальных рамок его порождения и бытования.

Своеобразным решением названных проблем стало формирование в 1960-1970-е годы уже упомянутой радикальной теории интерпретации, не имеющей четкой дисциплинарной привязки и предложившей рассматривать все формы человеческой деятельности как «тексты», порождаемые «миром значений» в рамках культурного контекста. Применительно к текстовому анализу, особенно когда речь идет о нарративном подходе, в литературе чаще всего упоминается «сильная версия» теории интерпретации П. Рикера, основные положения которой были перечислены выше (характеристики любого подвергающегося интерпретации объекта) [Девятко, 1996]. Несмотря на то, что позже сначала в культурной антропологии, а затем и в социологии оформилась более «умеренная» модель интерпретации, сочетающая черты семантического (интерпретация «глазами участника») и научного (выдвигаемая исследователем-наблюдателем интерпретация) объяснений («двойная герменевтика» [Giddens, 1994]) и лежащая сегодня в основе этнографических проектов, вызвавшая множество споров радикальная версия интерпретативной доктрины, не оказавшая

38

заметного влияния на реальную исследовательскую практику, осталась доминантным контекстом методологических обоснований текстового анализа12, особенно в герменевтической своей версии, предложенной Рикером.

Поскольку всякая интерпретация основана на «герменевтическом круге» (циркулярна) [Девятко, 1999], третьим краеугольным камнем в методологическом фундаменте текстового анализа в социологии является герменевтическая традиция, в современной своей версии подразумевающая, прежде всего, отсутствие предустановленной и единственно верной аналитической процедуры и параллельное развитие информации и интерпретации. Это, если говорить схематично, сводит социологическую работу с текстами к такой последовательности шагов [Цветаева, 1999: 118]: прочтение текста, «вживание» в его содержание и вычленение «когнитивных фигур», которые подвергаются многократному анализу; при необходимости - повтор всей последовательности или отдельных шагов. Утверждая, что каждый текст претендует на истинность, но любая интерпретация принципиально открыта и зависит от понимания текста и самопонимания интерпретатора13, герменевтика сосредотачивается не на референци-альности историй жизни, а на «практических схемах» мышления, диапазоне и вариативности смысловых структур и «репертуаре возможностей» (частота их фиксации не столь важна), т.е. «обнаруживает глубокий замысел - преодолеть культурную отдаленность, дистанцию, отделяющую читателя от чуждого ему текста, чтобы поставить его на один с ним уровень и таким образом включить смысл этого текста в нынешнее понимание, каким обладает читатель» [Реснян-ская, 1994: 4-5].

Логика герменевтического исследования предполагает его процессуальный характер [Кузнецов, 1991: 175-176]: «...мы понимаем А, если и только если

12 Объединяет обе версии категорическое неприятие так называемого «интерпретативного эссенциа-лизма» - наивной модели интерпретации, сводящей истолкование текста к выявлению его объективной природы и/или исходной интенции автора. У. Эко считал подобный подход одним из проявлений эпистемологического (позитивистского) фанатизма - в качестве его противоположности выступает «разрастающееся как раковая опухоль множество бесконтрольных интерпретаций», в ходе которых интерпретаторы слишком далеко идут в своих попытках подавить текст собственными «прочтениями», что уничтожает его смысл и основы коммуникации [Eco, 1990].

13 Современная западная философия: Словарь. М., 1998. С.99.

39

1) знаем смысл известных частей А; 2) существует реконструкционная гипотеза h о смысле А; 3) интерпретируем непонимаемый остаток; 4) объясняем роль каждого элемента в структуре целого А относительно гипотезы h; 5) если гипотеза h позволяет объяснить роль каждой части в формировании смысла целого А, то мы понимаем смысл А, а если роль какой-либо части не объяснена, то формулируется новая реконструкционная гипотеза и процесс повторяется, начиная со второго пункта, до тех пор, пока не будет установлен смысл А». Кроме того, поскольку индивидуальные интерпретации мира непрерывно меняются, следует учитывать, что только в горизонте постоянной изменчивости повседневности отдельного человека выявляется вся полнота частностей и фактов: «...постоянство изменения, взятое в необходимости его протекания, есть закон герменевтического исследования» [Василенко, 1999: 8-9].

В истории социологии можно обнаружить несколько герменевтических проектов [см., напр.: Борисенкова, 2007], сложившихся в русле эпистемологических дискуссий об «интерпретативном повороте» [Rabinow, Sullivan, 1979] в 1970-е годы [см., напр.: Девятко, 1996: 49], суть которых К. Гирц выразил в словосочетании «рефигурация социальной мысли» [Geertz, 1985: 22] - переключение внимания ученых с закономерностей функционирования социальных институтов, моделей социального действия и событий на смысл всех этих привычных объектов научного интереса для тех, чью жизнь они структурируют и определяют. Данное переключение изменило базовые метафоры социального познания - сложные «организмы» и «машины» были вытеснены «играми» и «спектаклями», но основополагающей стала метафора текста: языковые/речевые практики начали рассматриваться как конституирующий элемент социальности, а действия человека - как диктуемые и фиксируемые семантическим полем значений. Согласно П. Рикеру, социальную науку можно рассматривать как герменевтику: ее объект (социальное действие прежде всего) подобен тексту и требует своей интерпретации посредством процедур, аналогичных интерпретации текста [Рикер, 2008]. Герменевтическая программа заняла в новом концептуальном поле центральное место, потому что, во-первых, позволяет

40

отслеживать индивидуальные проявления социального поведения в широком культурном контексте, фокусируясь на «текстах» социальной жизни; во-вторых, придает приоритетное значение проблеме понимания социальных явлений как обладающих смыслом и чертами текста: «...герменевтика вносит свой вклад в решение эпистемологических проблем "понимание-объяснение-познание", исследуя способы достижения понимания (методы интерпретации), анализируя соотношения "понимание и смысл", "смысл и значение", "символ и смысл", "смысл и его интерпретация"» [Шульга, 2008: 113].

Обращаясь к герменевтической программе в рамках социологической науки и, тем более, применительно к сфере текстового анализа, нет смысла фокусироваться на существовавших до начала XIX века двух ее версиях - сакральной, призванной интерпретировать библейские тексты в теологическом русле, и профанной, имевшей дело с разными типами текстов в филологической традиции: еще Ф. Шлейермахер отказался от подобного различения, считая, что существует общая герменевтика, задача которой - интерпретация (объективная/грамматическая и субъективная/психологическая) вербальных и зафиксированных текстов [Гадамер, 1991: 346]. Также вряд ли стоит пытаться упорядочить содержание герменевтики как философской программы, где спокойно сосуществуют разные теории интерпретации - нередко их объединяет лишь интерес к языку как предмету истолкования. Сажем, Г.-Г. Гадамер обращается к языку в целях прояснения фундаментальных основ социального и исторического опыта, полагая, что «герменевтический аспект не может ограничиваться "герменевтическими науками" - искусством, историей, не может ограничиваться общением с "текстами": универсальность герменевтической проблемы относится к совокупности всего разумного» [Гадамер, 1991: 14]. Ю. Ха-бермас сосредотачивается на речевых высказываниях участников коммуникативной ситуации [Хабермас, 2006]. П. Рикер считает предметом герменевтики «формы дискурса», а не непосредственные высказывания [Рикер, 1995: 3], т.е. задача герменевтической процедуры - понимание предмета истолкования (вкладываемых человеком в тексты и высказывания смыслов) через процедуры

41

интерпретации (текстов и высказываний как «внешних проявлений» субъективности) в рамках «герменевтического круга».

Социологию интересуют в первую очередь методы аналитической работы с текстами, и потому герменевтическая программа Гадамера не может выступать ее фундаментом: он разрабатывал универсальную философию языка как конституирующего элемента любого человеческого опыта, его универсальная герменевтика - значимый концептуальный ресурс для социальной теории, но не для методологии прикладного социологического анализа текстов. Герменевтика Хабермаса в большей степени подходит для возведения методологического базиса текстового анализа в социологии - как ориентированная на изучение языковых высказываний в ходе коммуникативного взаимодействия посредством их рациональной реконструкции и «имеющая дело сразу с трояким отношением высказывания, которое служит, во-первых, выражением намерений говорящего, во-вторых, выражением межличностного отношения, устанавливаемого между говорящим и слушателем, и, в-третьих, выражением, в котором говорится о чем-то, имеющем место в мире. Кроме того, при попытке прояснить значение того или иного языкового выражения мы сталкиваемся с отношением между данным высказыванием и совокупностью всех возможных высказываний, которые могут быть сформулированы в том же самом языке» (т.е. всех устойчивых социальных допущений, символических значений, речевых и поведенческих практик, в контекст которых включен конкретный коммуникативный акт) [Ха-бермас, 2006: 40].

Хабермас видит в герменевтике методологическую программу социальных наук, которая позволяет обнаруживать важные составляющие социальной жизни, ускользающие от статистических генерализаций (исходные правила и допущения социального взаимодействия), и осуществлять критическую функцию относительно идеологии (языка как инструмента господства и власти). Однако и герменевтическая программа Хабермаса не может лечь в основу социологически релевантных версий работы с текстовыми данными: он не считает возможным использовать интерпретацию в рамках социальных наук как само-

стоятельный метод, видя в ней лишь дополнение к генерализациям и потому не проблематизируя соотношение смыслов социальных фактов и сконструированных исследователем интерпретаций с их референтами и т.д.

Таким образом, наиболее оптимальной для целей социологической работы с текстовыми данными оказывается герменевтическая программа Рикера, которая формулирует и решает принципиально важные для нашей дисциплины вопросы и в то же время снимает проблему вещественной природы текста (его Рикер понимает максимально широко - как систему значений). Задачей герменевтической процедуры объявляется постижение значений знаков посредством последовательных процедур интерпретации - перехода от «внешних выражений сознания» (речи, позы, изображения и пр.) к внутренней интенции заключенных в них символов/знаков, которые имеют не индивидуальную, а социально детерминированную природу [Рикер, 1995]. Понимание и объяснение для Рикера являются взаимодополняющими процедурами: в силу своей интенцио-нальности и интерсубъективности любой текст обладает многозначностью, а потому структурное его объяснение (через разложение на некие составляющие элементы) недостаточно и должно дополняться пониманием, способным ухватить двусмысленность и изменчивость, порождаемые субъективными намерениями и ориентацией на других. Для Рикера «объект социальных наук обнаруживает некоторые черты, конститутивные для текста как такового; в их методологии разрабатываются процедуры, аналогичные процедурам истолкования или интерпретации текста» [Рикер, 2008: 25].

Рикер обозначает и различия «проблемы текста», обнаруживаемые в случае его устного и письменного бытования: устный дискурс содержит в себе интенцию говорящего, и в ситуации ее неверной интерпретации рассказчик может скорректировать используемые средства выражения (это один из основных постулатов конверсационного анализа); в письменной фиксации текста субъективный смысл автора сохраняется, но отношения между ним и текстом усложняются: «..."карьера" текста вырывается за конечный горизонт своего автора. То, о чем повествуется в тексте, теперь имеет больше значения, чем то, о чем

Список литературы диссертационного исследования кандидат наук Троцук, Ирина Владимировна, 2015 год

БИБЛИОГРАФИЯ

[1] Абелъс X. Интеракция, идентификация, презентация: введение в интер-претативную социологию / Пер. с нем., под общ. ред. H.A. Головина и В.В. Козловского. СПб., 1999.

[2] Абелъс X. Романтика, феноменологическая социология и качественное социальное исследование // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998. T.I. Вып.1.

[3] Аверьянов Л.Я. Контент-анализ. М., 2009.

[4] Акимова Г.П., Пашкина Е.В., Пашкин М.А., Соловьев A.B. Электронный архив или хранилище документов? // Труды ИСА РАН. 2012. Т.62. Вып.З.

[5] Александер Дж., Рид А. Социальная наука как чтение и перформанс: культурно-социологическое понимание эпистемологии // Социологические исследования. 2011. №8.

[6] Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлек-сия: в 2-х тт. СПб., 2003.

[7] Алексеев А.Н. Эстафета памяти // Мир России. 2000. №4.

[8] Алмаев H.A. Применение контент-анализа в исследованиях личности: методические вопросы. М., 2012.

[9] Алмакаева A.M. Категория «качество жизни» в научном и общественном дискурсе: опыт контент-анализа веб-страниц Интернета // Социология: 4M. 2006. №22.

[10] Ананьев Б.Г. Избранные психологические труды: в 2-х т. М., 1980. Т.1.

[11] Ананьев Б.Г. Человек как предмет познания. М., 2000.

[12] Андреева В.А. Текстовые и дискурсные параметры литературного нарра-тива (на материале современной немецкоязычной прозы). Автореф. дис. д.ф.н. СПб., 2009.

[13] Андреева К.А. Литературный нарратив как возможный мир и игра // Герменевтика в России. 1998. Т.2. №4.

Андреева КА. Маргинальные формы организации структуры и семантики современного нарратива // Вестник ТГУ. 2006. №4.

Андреева КА., Чувшъская Е.А. Литературный гипернарратив как форма выражения нелинейности смысла // Вестник ТГУ. 2009. №1. Анкерсмит Ф. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков / Пер. с англ. О. Гавришиной, А. Олейникова; под науч. ред. Л.Б. Макеевой. М., 2003.

Анкерсмит Ф.Р. История и тропология: взлет и падение метафоры / Пер. с англ. М. Кукарцева, Е. Коломоец, В Катаева. М., 2003а. Антология тендерных исследований: Сб. пер. / Сост. и комментарии Е.И. Гаповой, А.Р. Усмановой. Минск, 2000.

Антология речевых жанров: повседневная коммуникация / Отв. ред. Т.В. Шмелева. М., 2007.

Аронов P.A. Проблема смысла в контексте // Вопросы философии. 1999. №6.

Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений. Оценка. Событие. Факт. М., 1988.

Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1998.

Ассман А. Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика / Пер. с нем. Б. Хлебникова. М., 2014. Бабич Н.С. Контент-анализ популярности типологического метода в западной социологииXX в. //Социология: 4M. 2008. №27. Бак Д.П., Кузнецова H.H., Филатов В.П. Границы интерпретации в гуманитарном и естественнонаучном знании // Вопросы философии. 1998. №5. Баксендолл М. Узоры интенции. Об историческом толковании картин / Пер. с англ. М., 2003.

Балашова Т.В. Роман XX века: Поток сознания в психологическом романе // Вопросы филологии. 2000. №1.

Бараулина Т., Ханжин А. Конструирование мужской сексуальности через презентацию биографического опыта в интервью // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ: Материалы межд. семинара / Под ред. В. Воронкова, Е. Здравомысловой. Труды ЦНСИ. Вып.5. СПб., 1997.

Бар-Он Д., Адван С. Возможен ли общий учебник истории для палестинцев и израильтян? // ИНТЕР. 2004. №2-3.

Барсамов ВА. Контент-анализ газетных материалов (события в Беслане) // Социологические исследования. 2006. №2.

Барский Ф.И., Кутузова ДА. Представления об идентичности в рамках нарративного подхода // Мир психологии. 2004. №2. Барт P. S/Z / Пер. с фр.; под ред. Г.К. Косикова. М., 2001. Барт Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв. М., 1987. Барт Р. Camera lucida. Комментарий к фотографии / Пер. с фр., послесл. и коммент. М. Рыклина. М., 2011.

Барт Р. Мифологии / Пер. с фр., вступ. ст. и коммент. С.Н. Зенкина. М., 2000.

Барышникова Д. Опыт и рассказ: исследования исторической реальности //НЛО. 2011. №108.

Батыгин Г.С. Карьера, этос и научная биография: к семантике автобиографического нарратива // Моральный выбор. Ведомости. Вып.20 / Под ред. В.И. Бакштановского, H.H. Карнаухова. Тюмень, 2002. Батыгин Г.С. Лекции по методологии социологических исследований. М., 1995.

Батыгин Г.С., Градоселъская Г.В. Сетевые взаимосвязи в профессиональном сообществе социологов: методика контент-аналитического исследования биографий // Социологический журнал. 2001. №1. Батыгин Г.С., Девятко И.Ф. Миф о «качественной социологии» // Социологический журнал. 1994. №2.

292

[41] Бахтин М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа // URL: <http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Article/Baht_PrT.php>.

[42] Бахтин М. Эпос и роман. СПб., 2000.

[43] Бахтин М.М. Из предыстории романного слова // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., 1975.

[44] Бедекер Х.Э. Отражение исторической семантики в исторической культурологии // История понятий, история дискурса, история менталитета / Сб. статей под ред. Х.Э. Бедекера / Пер. с нем. М., 2010.

[45] Бедекер Х.Э. Размышления о методе истории понятий // История понятий, история дискурса, история менталитета / Сб. статей под ред. Х.Э. Бедекера / Пер. с нем. М., 2010а.

[46] Белановский С.А. Индивидуальное глубокое интервью. М., 2001.

[47] Белановский С.А. Свободное интервью как метод социологического исследования // Социология: 4М. 1991. №2.

[48] Белинская Е.П. Временные аспекты Я-концепции и идентичности // Мир психологии. 1999. №3.

[49] Белянин В.П. Введение в психолингвистику. М., 1999.

[50] Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 2002.

[51] Бенъямин В. Краткая история фотографии. М., 2003.

[52] Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: трактат по социологии знания. М., 1995.

[53] Берто Д. Полезность рассказов о жизни для реалистичной и значимой социологии // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ: Материалы межд. семинара / Под ред. В. Воронкова, Е. Здраво-мысловой. Труды ЦНСИ. Вып.5. СПб., 1997.

[54] Беспредельная социология. Сборник эссе к 60-летию Виктора Воронкова. ЦНСИ: Unplugged / Под ред. О. Паченкова, М. Соколова, Е. Чикадзе. СПб., 2005

[55] Бибихин В.В. Слово и событие. М., 2001.

293

[56] Бивир М. Роль контекстов в понимании и объяснении // История понятий, история дискурса, история менталитета / Сб. статей под ред. Х.Э. Бедекера / Пер. с нем. М., 2010.

[57] Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ / Под ред. В. Воронкова, Е. Здравомысловой. СПб., 1997.

[58] Биографический метод: история, методология, практика / Под ред. Е.Ю. Мещеркиной, В.В. Семеновой. М., 1994.

[59] Боголюбова С.Н. Повседневность: пространство социальной идентичности. М., 2010.

[60] Богомолова H.H., Стефаненко Т.Г. Контент-анализ: спецпрактикум по социальной психологии. М., 1992.

[61] Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 1999.

[62] Бодрийяр Ж. Соблазн. М., 2000.

[63] Божков О.Б. Биографии и генеалогии: ретроспективы социально-культурных трансформаций // Социологический журнал. 2001. №1.

[64] Бойко О.В. Репрезентация социальных проблем в российской прессе 90-х годов // Социологические исследования. 2002. №8.

[65] Борисенкова A.B. Герменевтические проекты в социологии (на примере работ 10. Хабермаса и П. Рикера) // Социологическое обозрение. 2007. Т.6. №2.

[66] Борисенкова A.B. Нарративный поворот и его проблемы // Новое литературное обозрение. 2010. №3.

[67] Борисов С.Б. Мир русского девичества в 70-90-е годы XX века. М., 2002.

[68] Борисов СБ. Личные документы как источники суицидологической информации (некоторые проблемы социологии суицидального поведения) // Социологические исследования. 1993. №8.

[69] Бредникова О. «Семейная» и «коллективная» память (способы конструирования этнической идентичности) // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ: Материалы межд. семинара / Под ред. В. Воронкова, Е. Здравомысловой. Труды ЦНСИ. Вып.5. СПб., 1997.

[70] Брекнер Р. Изменение значения миграции в жизни восточно-европейских мигрантов, прибывших на «запад» до 1989 г. // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ: Материалы международного семинара / Под ред. В. Воронкова и Е. Здравомысловой. Труды ЦНСИ. Вып.5. СПб., 1997.

Брекнер Р. Изображенное тело. Методика анализа фотографии // ИНТЕР. 2007. №4.

Брокмейер И., Харре Р. Нарратив: проблемы и обещания одной альтернативной парадигмы // Вопросы философии. 2000. №3. Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира. М., 1997. Буравой М. Развернутое монографическое исследование: между позитивизмом и постмодернизмом // Рубеж. 1998. №10-11.

Бурганова Л.А., Корнилов П.А. Реконструирование структуры образа военного конфликта (по материалам СМИ) // Социологические исследования. 2003. №6.

Бургос М. История жизни: рассказывание и поиск себя // Вопросы социологии. 1992. Т.1. №2.

Бурдье 77. Биографическая иллюзия // ИНТЕР. 2002. №1. Бурдье 77. О производстве и воспроизводстве легитимного языка // Отечественные записки. 2005. №2.

Бурлов A.B., Татарова Г.Г. Метод неоконченных предложений в изучении образа «культурный человек» // Социология: 4M. 1997. №9. Бутенко И.А. Постмодернизм как реальность, данная нам в ощущениях // Социологические исследования. 2000. №4.

Бухараева Л.М. Методологические основания качественного анализа в исследовании образовательных ценностей студентов // Социология: 4M. 2001. №13.

Василенко И.А. О возможностях политической герменевтики // Вопросы философии. 1999. №6.

[83] Васильева Т.С. Основы качественного исследования: обоснованная теория // Методология и методы социологических исследований (Итоги работы поисковых исследовательских проектов за 1992-1996 годы). М., 1996.

[84] Василюк Ф.Е. Жизненный мир и кризис: типологический анализ критических ситуаций // Журнал практической психологии и психоанализа. 2001. №4.

[85] Бенедиктова Т. О пользе литературной истории для жизни // НЛО. 2003. №59.

[86] Вербицкая С.Л. Социально-психологические факторы переживания одиночества: Дис. к.п.н. СПб., 2002.

[87] Веселкова Н.В. Методические принципы полуформализованного интервью // Социология: 4М. 1995. №5-6.

[88] Веселкова Н.В. Полуформализированное интервью // Социологический журнал. 1994. №3.

[89] Веселкова Н.В. Проживание времени в интервью и адекватность коммуникации // Методология и методы социологических исследований (Итоги работы поисковых исследовательских проектов за 1992-1996 годы). М., 1996.

[90] Веселова И.С. Нарратология стереотипной достоверной прозы // 1Л1Ь: <http://www.folk.ru/Research/veselova_narratolog.php>.

[91] Веселова И.С. Прагматика устного рассказа // Современный городской фольклор. М., 2003.

[92] Виноградский В.В. Крестьянские координаты. Саратов, 2011.

[93] Виноградский В.Г. «Орудия слабых»: технология и социальная логика повседневного крестьянского существования. Саратов, 2009.

[94] Виноградский В.Г. Крестьянские семейные хроники // Социологический журнал. 1998. №1/2.

[95] Витгенштейн К. Философские исследования // Витгенштейн Л. Философские работы. 4.1. М., 1994.

[96] Водак Р. Взаимосвязь «дискурс-общество»: когнитивный подход к критическому дискурс-анализу // Политическая лингвистика. 2006. №19.

[97] Волков В.В., Хархордин О.В. Теория практик. СПб., 2008.

[98] Волкова И.В., Клименко В.В., Сафразъян JI.T. Имидж политических лидеров России в СМИ // Мир России. 1997. №3.

[99] Воробьева A.B. Текст или реальность: постструктурализм в социологии знания // Социологический журнал. 1999. №3/4.

[100] Ворожбитова A.A. Теория текста: антропоцентрическое направление. М., 2005.

[101] Воронков В.М. Проект «шестидесятников»: движение протеста в СССР // Отцы и дети: Поколенческий анализ современной России / Сост. Ю. Левада, Т. Шанин. М., 2005.

[102] Воронков В., Чикадзе Е. Ленинградские евреи: этничность и контекст // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ: Материалы межд. семинара / Под ред. В. Воронкова, Е. Здравомысловой. Труды ЦНСИ. Вып.5. СПб., 1997.

[103] Воронкова O.A. Дискурс-анализ: риторические и метариторические приемы коммуникации // Социология: 4M. 2007. №25.

[104] Воронкова O.A. Кризис идеологии и развитие социально-политического дискурса в России (1985-2010 гг.). Автореф. дис. к.п.н. М., 2011.

[105] Воронкова O.A. Социальное качество текста: интерпретативный подход // Социология: 4M. 2002. №14.

[106] Гавришина О. История как текст // НЛО. 2003. №59.

[107] ГадамерГ.-Г. Актуальность прекрасного / Под ред. В.С.Малахова. М., 1991.

[108] Галимова Е.Ш. Формирование жанра филологической прозы в контексте эволюции творческого сознания современной эпохи // Научная библиотека Центроконцепта: Концепты. 1997. Вып.1.

[109] де Галль Д., ле Ван Ш. Сексуальный дебют в современной Франции // ИНТЕР. 2004. №2-3.

[110] Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования / Отв. ред. Г.В. Степанов. М., 2009.

[111] Гарфинкелъ Г. Исследование привычных оснований повседневных действий // Социологическое обозрение. 2002. Т.2. №1.

[112] Гарфинкель Г. Концепция и экспериментальные исследования «доверия» как условия стабильных согласованных действий // Социологическое обозрение. 2009. Т.8. №1.

[113] Гарфинкель Г. Обыденное знание социальных структур: документальный метод интерпретации в профессиональном и непрофессиональном поиске фактов // Социологическое обозрение. 2003. Т.З. №1.

[114] Тендерные тетради. Вып.2. СПб., 1999.

[115] Гидденс Э. Девять тезисов о будущем социологии // THESIS. Теория и история экономических и социальных институтов и систем. 1993. Т.1. Вып.1.

[116] Гидденс Э. Социология. М., 1999.

[117] Гийому Ж. Лингвистическая история концептуальных словоупотреблений, проверенная на опыте лингвистических событий // История понятий, история дискурса, история менталитета / Сб. статей под ред. Х.Э. Бедекера / Пер. с нем. М., 2010.

[118] Гирц К. «Насыщенное описание»: в поисках интерпретативной теории культуры // Антология исследований культуры. Т.1. Интерпретации культуры. СПБ., 1997.

[119] Гирц К. Искусство как культурная система // Социологическое обозрение. 2010. Т.9. №2.

[120] Гладарев Б.С. Дневниковый метод в изучении социальных сетей // Социология: 4M. 2001. №14.

[121] Глебов С., Могильнер М., Семенов A. «The Story of Us»: прошлое и перспективы модернизации гуманитарного знания глазами историков // НЛО. 2003. №59.

[122] Глотов М.Б. Поколение как категория социологии // Социологические исследования. 2004. №10.

[123] Голдсмит Г. Некоторые замечания о психоанализе, языке и переводе // Журнал практической психологии и психоанализа. 2001. №1-2.

[124] Голоса крестьян: Сельская Россия XX века в крестьянских мемуарах / Под ред. Т. Шанина. М., 1996.

[125] Голофаст В. Повседневность в социокультурных изменениях // ИНТЕР. 2002. №1.

[126] Голофаст В. Три слоя биографического повествования // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ: Материалы межд. семинара / Под ред. В. Воронкова, Е. Здравомысловой. Труды ЦНСИ. Вып.5. СПб., 1997.

[127] Голофаст В.Б. Многообразие биографических повествований // Социологический журнал. 1995. №1.

[128] Горшков М.К., Шереги Ф.Э. Прикладная социология. М., 2003.

[129] Готлиб A.C. Автоэтнография (разговор с самим собой в двух регистрах) // Социология: 4M. 2004. №18.

[130] Готлиб A.C. Введение в социологическое исследование: качественный и количественный подходы. Методология. Исследовательские практики. Самара, 2002.

[131] Готлиб A.C. Качественная социология: предпосылки, контуры, проблемы // Сб. науч. трудов ученых и аспирантов социологического факультета. Самара, 2001.

[132] Готлиб A.C. Социально-экономическая адаптация россиян: опыт сочетания количественной и качественной методологии в отдельно взятом исследовании // Социология: 4M. 2000. №12.

[133] Гофман И. Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта / Пер с англ. P.E. Бумагина и др. М., 2003.

[134] Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни / Пер. с англ. и вступ. статья А.Д. Ковалева. М., 2000.

[135] Гофман И. Формула внешнего выражения роли // Социологический журнал. 2001. №3.

[136] де Гольжак В. Клиническая социология // Социологические исследования. 1994. №5.

[137] Греймас А.-Ж. Структурная семантика: поиск метода. М., 2004.

[138] Григорьев С. И., Ростов Ю. Е. Начала современной социологии. М., 1999.

[139] Гриффин Л. Историческая социология, нарратив и событийно-структурный анализ. Пятнадцать лет спустя // Социологические исследования. 2010. №2.

[140] Гудков Д.Б. Прецедентное имя и проблемы прецедентности. М., 2000

[141] Гумбрехт Х.У. Как «антропологический поворот» может затронуть гуманитарные науки? // НЛО. 2012. №114.

[142] Гуревич А.Я. Историк конца XX века в поисках метода // Одиссей: Человек в истории. М., 1996.

[143] Давыдова И.В. Формирование этнометодологии: влияние Т. Парсонса и А. Щюца на теоретическую позицию Г. Гарфинкеля // Социологический журнал. 2002. №1.

[144] Даннеберг Л. Смысл и бессмысленность истории метафор // История понятий, история дискурса, история менталитета / Сб. статей под ред. Х.Э. Бедекера / Пер. с нем. М., 2010.

[145] Девятко И.Ф. Методы социологического исследования. Екатеринбург, 1998.

[146] Девятко И.Ф. Модели объяснения и логика социологического исследования. М., 1996.

[147] Девятко И.Ф. Пределы понимания: лингвистическая метафора и проблема этнографической интерпретации культуры // Аспекты социальной теории и современного общества / Под ред. А. Согомонова, С. Кухтерина. М., 1999.

[148] ван Дейк Т.А. Дискурс и власть: репрезентация доминирования в языке и коммуникации / Пер. с англ. Е.А. Кожемякина, Е.В. Переверзева, A.M. Аматова. М., 2014.

[149] ван Дейк Т.А. Язык. Познание. Коммуникация. / Пер. с англ. O.A. Гулыги, сост. В.В. Петрова, под ред. В.И. Герасимова. М., 1989.

[150] Декомб В. Современная французская философия / Пер. с фр. М., 2000.

[151] Демин А.Н. О совмещении количественного и качественного подходов в исследовательском цикле // Социология: 4M. 1999. №11.

[152] Демъянков В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце XX в. // Язык и наука конца 20 века. М., 1995.

[153] ДеннетД.С. Почему каждый из нас является новеллистом // Вопросы философии. 2003. №2.

[154] Дерябин А. Телевизионные новости как коммуникативное событие // Дискурс. 1998. №7.

[155] Джерджен К.Дж. Социальный конструкционизм: знание и практика. Минск, 2003.

[156] Джерелиевская M.Â. Установки коммуникативного поведения: диагностика и прогноз в конкретных ситуациях. М., 2000.

[157] Дивисенко КС. (Авто)биографический нарратив как коммуникативное действие и репрезентация жизненного мира // Социологический журнал. 2011. №1.

[158] Диттмар X. Экономические представления подростков // Иностранная психология. 1997. №9.

[159] Дмитриева Е.В. Фокус-группы в маркетинге и социологии. М., 1998.

[160] Добренькое В.И., Кравченко A.M. Методы социологического исследования. М., 2004.

[161] Добрякова М.С. Исследования локальных сообществ в контексте позитивизма, субъективизма, постмодернизма и теории глобализации // Социология: 4M. 2001. №13.

[162] Долгих Т.В., Логачев В.А. Потребительский стандарт среднего класса (опыт контент-анализа) // Социологические исследования. 2006. №11.

[163] Домбровская И А., Медяник А.П., Профатилова Л.Г. Конструкт кривой биографического процесса: опыт применения при анализе нарративного интервью // Методология, теория и практика социологического анализа современного общества. Харьков, 2010.

[164] Дридзе Т.М. Лингвосоциологические аспекты массовой информации (информативно-целевой подход к анализу текста и эффект языковых «ножниц» в процессе информирования) // Социологические исследования. 1975. №4.

[165] Дридзе Т.М. Проблема чтения в свете информативно-целевого подхода к анализу текста // Проблемы социологии и психологии чтения. М., 1975а.

[166] Дридзе Т.М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации: Проблемы семиосоциопсихологии. М., 1984.

[167] Дубин Б. Человек символический: к антропологии социогуманитарных наук // Опыт и теория: рефлексия, коммуникация, педагогика: сб. научных статей. М., 2012.

[168] Дудина В.И. Социологический метод: от классической к постнеклассиче-ской точке зрения // Журнал социологии и социальной антропологии. 1999. Т.Н. №3.

[169] Дускаева Л.Р. Диалогическая природа газетных речевых жанров: Дис. д.филол.н. СПб., 2004.

[170] Дэвидсон Д. Что означают метафоры? // Теория метафоры. М., 1990.

[171] ЖеннетЖ. Повествовательный дискурс// Фигуры. М., 1998. Т.2.

[172] Женская устная история: Тендерные исследования / Сост. А. Пето. 4.1. Бишкек, 2004.

[173] Жорняк Е.С. Нарративная терапия: от дебатов к диалогу // Журнал практической психологии и психоанализа. 2001. №4.

[174] Жорняк Е.С., Савельева Н.В. Нарративная психотерапия. 2007 // URL: <http://flogiston.ru/articles/therapy/what_is_narrative>.

302

[175] Жукова Я. Влияние ценностных ориентаций на адекватность восприятия ценностного содержания сообщений массовой коммуникации: Автореф. дис. к.психол.н. М., 1993.

[176] Журавлев В.Ф. Анализ коммуникаций в качественном интервью // Социология: 4M. 1996. №7.

[177] Журавлев В.Ф. Нарративное интервью в биографических исследованиях// Социология: 4M. 1993-1994. №3-4.

[178] Залевская A.A. Психолингвистические исследования. Слово. Текст: Избранные труды. М., 2005.

[179] Зарубежная лингвистика: I / Пер. с англ.; общ. ред. В.А. Звегинцева, Н.С. Чемоданова. М., 1999.

[180] Зарубежная лингвистика: II / Пер. с англ.; общ. ред. В.А. Звегинцева, Н.С. Чемоданова. М., 1999а.

[181] Звегинцев В.А. Язык и лингвистическая теория. М., 2001.

[182] Зверева Г. «Присвоение прошлого» в постсоветской историософии России (дискурсный анализ публикаций последних лет) // HJIO. 2003. №59.

[183] Зверева Г.И. Реальность и исторический нарратив: проблемы саморефлексии новой интеллектуальной истории // Одиссей: Человек в истории. М., 1996.

[184] Здравомыслова Е. «Земной свой путь пройдя до половины...». Судьбы поколения на примере одной биографии // Невидимые грани социальной реальности: Сб. ст. по материалам полевых исследований / Под ред. В. Воронкова, О. Панченкова, Е. Чикадзе. Труды ЦНСИ. Вып.9. СПб., 2001.

[185] Зенкин С. Критика нарративного разума // HJIO. 2003. №59; 2004. №65.

[186] Зиммелъ Г. Как возможно общество? // Социологический журнал. 1994. №2.

[187] Знанецкий Ф. Исходные данные социологии // Американская социологическая мысль: тексты / Под ред. В.И. Добренькова. М., 1994.

[188] Знанецкий Ф. Мемуары как объект исследования // Социологические исследования. 1989. №1.

[189] ЗолотоваГ.А. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998.

[190] Иванов М.А. Беседа как метод исследования // Социологические исследования. 1989. №4.

[191] Изард К.Э. Психология эмоций. СПб., 2011.

[192] Ильин В.И. Драматургия качественного полевого исследования. СПб., 2006.

[193] Ильин И. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. М., 1998. v

[194] Инишев И.И. Чтение и дискурс: трансформация герменевтики. Вильнюс, 2007.

[195] Ионин Л.Г. Социология как поп-fiction: О развитии этнометодологии // Социологический журнал. 2006. №1/2.

[196] Ионин Л.Г. Социология культуры: пути в новое тысячелетие. М., 2000.

[197] Ионин Л.Г. Этнометодология Г. Гарфинкеля // История теоретической социологии. В 4-х т. Т.З. / Отв. ред. и сост. Ю.Н. Давыдов. М., 1997.

[198] Исупова О.Г. Конверсационный анализ: представление метода // Социология: 4M. 2002. №15.

[199] Калекин-Фишман Д. Биографии учителей и история государства // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ: Материалы межд. семинара / Под ред. В. Воронкова, Е. Здравомысловой. Труды ЦНСИ. Вып.5. СПб., 1997.

[200] Калмыкова Е.С., Мергенталер Э. Нарратив в психотерапии: рассказы пациентов о личной истории // Журнал практической психологии и психоанализа. 2002. №1-2.

[201] Каневский Е.А., Саганенко Г.И., Гайдукова Л.М., Клименко E.H. Диалоговая система классификации и анализа текстов // Социология: 4M. 1997. №9.

[202] Каныгш Г.В. Инструментальные средства и методологические принципы анализа качественных данных // Социология: 4М. 2007. №25.

[203] Каныгш Г.В. Преобразование метафорического концепта в количественный объект// Социологический журнал. 2002. №1.

[204] Карасик В.И. Язык социального статуса. М., 2002.

[205] Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. М., 2004.

[206] Карасик В.И. Языковые концепты как измерения культуры (субкатегориальный кластер темпоральности) // Научная библиотека Центроконцепта: Концепты. 1997. Вып.2.

[207] Касавин И. Т. Дискурс-анализ как междисциплинарный метод гуманитарных наук // Эпистемология & философия науки. 2006. Т.Х. №4.

[208] Касавин И.Т. Дискурс: специальные теории и философские проблемы // Человек. 2006. №3.

[209] Касавин И.Т. Текст. Дискурс. Контекст. Введение в социальную эпистемологию языка. М., 2008.

[210] Кассирер Э. Опыт о человеке: введение в философию человеческой культуры // Избранное: опыт о человеке. М., 1998.

[211] Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса / Пер. с фр. и португ.; общ. ред. и вступ. ст. П. Серио; предисл. Ю.С. Степанова. М., 2002.

[212] Квале С. Исследовательское интервью. М., 2003.

[213] КиблицкаяМ. Исповеди одиноких матерей. М., 1999.

[214] Киселева И.П. Информативно-целевой анализ текста свободного интервью // Социологический журнал. 1994. №3.

[215] Клименкова A.M. Культурные коды как факторы формирования ценностных ориентации // Вестник РУДН. Серия «Социология». 2013. №3.

[216] Климов И.А. Комплексное использование семантического дифференциала и контент-анализа открытых вопросов для изучения культурных феноменов // Социология: 4М. 1998. №10.

[217] Клупт M. А. Демографическая политика как предмет контент-анализа // Социологические исследования. 2003. №12.

[218] Клушина H.H. Интенциональные категории публицистического дискурса (на материале периодических изданий 2000-2008 гг.). Автореф. дис. д.ф.н. М., 2008.

[219] Клюев Е.В. Речевая коммуникация. М., 2002.

[220] Клюшкина О.Б. Построение теории на основе качественных данных // Социологические исследования. 2000. №10.

[221] Кляйненберг Э. Жизнь соло: новая социальная реальность / Пер. с англ. М., 2014.

[222] Ковалев Е.М., Штейнберг И.Е. Качественные методы в полевых социологических исследованиях. М., 1999.

[223] Коетцы Я. Жизнь на периферии: потребность в промежуточных шагах на пути радикальной трансформации общества // ИНТЕР. 2002. №1.

[224] Козеллек Р. К вопросу о темпоральных структурах в историческом развитии понятий // История понятий, история дискурса, история менталитета / Сб. ст. под ред. Х.Э. Бедекера / Пер. с нем. М., 2010.

[225] Козлова JIA. Биографическое исследование российской социологии: предварительные теоретико-методологические замечания // Социологический журнал. 2007. №2.

[226] Козлова H.H. «Повесть о жизни с Алешей Паустовским»: социологическое переписывание // Социологические исследования. 1999. №5.

[227] Козлова H.H. Методология анализа человеческих документов // Социологические исследования. 2004. №1.

[228] Козлова H.H. Социально-историческая антропология. М., 1999а.

[229] Козлова H.H. Социологические чтения «человеческих документов», или размышления о значимости методологической рефлексии // Социологические исследования. 2000. №9.

[230] Козлова H.H., Сандомирская И.И. «Наивное письмо»: опыт лингвосоцио-логического чтения. М., 1996.

[231] Козлова Н., Сандомирская И. «Наивное письмо» и производители нормы // Коллаж: социально-философский и философско-антропологический альманах / Под ред. В.А. Кругликова. М., 1997.

[232] Козловский В.В. Оправдание социологического суждения // Журнал социологии и социальной антропологии. 2000. T.III. Вып.1.

[233] Колшанский Г.В. Контекстная семантика. М., 2005.

[234] Кольцова Е.Ю. Массовая коммуникация и коммуникативное действие // Социологический журнал. 1999. №1/2.

[235] Кон И. С. Социологическая психология. М.-Воронеж, 1999.

[236] Кондаков И.В. «Лепые нелепицы» Корнея Чуковского: текст, контекст, интертекст// Общественные науки и современность. 2003. №1.

[237] Кондратов H.A. История лингвистических учений. М., 2004.

[238] Копосов Н.Е. Замкнутая вселенная символов: к истории лингвистической парадигмы // Социологический журнал. 1997. №4.

[239] Корбут A.M. Концепция конститутивного порядка в этнометодологиче-ской традиции: Дис. к.с.н. М., 2014.

[240] Коробейников B.C. Методы качественно-количественного анализа содержания документов // Методы анализа документов в социологических исследованиях. М., 1995.

[241] Красных В.В. Виртуальная реальность или реальная виртуальность? М., 1998.

[242] Красных В.В. Когнитивная база vs культурное пространство в аспекте изучения языковой личности // Язык, сознание, коммуникация. Вып. 1. М., 1997.

[243] Крейдлин Г.Е. Невербальная семиотика: язык тела и естественный язык. М., 2002.

[244] Кривцун O.A. Биография художника как культурно-историческая проблема // Человек. 1997. №4-5.

[245] Круткин В. Снимки домашних альбомов и фотографический дискурс // Визуальная антропология: настройка оптики / Под ред. Е. Ярской-Смирновой, П. Романова. М., 2009.

[246] Крысин Л.П. Социальная маркированность языковых единиц // Вопросы языкознания. 2000. №4.

[247] Кузнецов A.M. Антропология и антропологический поворот современного социального и гуманитарного знания // Личность. Культура. Общество. 2000. Т.Н. Вып. 1.

[248] Кузнецов В.Г. Герменевтика и гуманитарное познание. М., 1991.

[249] Кузнецова Ю.М. Понимание и проблемы языкового выражения смысла // Труды ИСА РАН. 2012. Т.62. Вып.З.

[250] Кузнецова Ю.М., Осипов Г.С., Чудова Н.В., Швец A.B. Автоматическое установление соответствия статей требованиям к научным публикациям // Труды ИСА РАН. 2012. Т.62. Вып.З.

[251] Кукарцева М. Начало лингвистического поворота в историописании // Философские проблемы социально-гуманитарного знания. Вып.4. М., 2004.

[252] Купер И.Р. Гипертекст как способ коммуникации // Социологический журнал. 2000. №1/2.

[253] Купина H.A. Лингвистический анализ художественного текста. М., 1980.

[254] Куркин В.В. Контент-анализ художественных текстов // Социологические исследования. 1991. №6.

[255] Курченкова Е.А. Культурно-языковые характеристики текстов газетных объявлений (на материале английской и русской прессы). Автореф. дис. к.ф.н. Волгоград, 2000.

[256] Кустарев А. Конгломерат «интеллигенция» и его нарратив // Неприкосновенный запас. 2006. №3.

[257] Куттер П. Современный психоанализ: введение в психологию бессознательных процессов. СПб., 1997.

[258] Кутузова Д. Введение в нарративную практику // Журнал практического психолога. 2011. №2.

[259] Кухаренко В.А. Интерпретация текста. М., 1988.

[260] Кьяри Б. Устные свидетельства Второй мировой войны // Социологический журнал. 1996. №3/4.

[261] Кюглер П. Алхимия дискурса. Образ, звук и психическое. М., 2005.

[262] Кюнг Г. Онтология и логический анализ языка / Пер. с англ. и нем. А.Л. Никифорова. М., 1999.

[263] Лагун А.Е. Невербальное поведение: к методике использования в социологическом исследовании // Социологические исследования. 2004. №2.

[264] Лаку-Лабар Ф. Трансценденция заканчивается в политике // Ep|ir|V£ia. Журнал философский переводов. 2013. №1.

[265] Ларионова А.Ю. Неформальный студенческий дискурс: социолингвистический и лингвокультурологический аспекты (на материале граффити). Автореф. дис. д.ф.н. Екатеринбург, 2010.

[266] Лебедь О.Л., Дудина Ю.В., Куликова E.H. Имидж семьи в современных русских песнях // Социологические исследования. 2002. №3.

[267] Левада Ю.А. Поколения XX века: возможности исследования // Отцы и дети: поколенческий анализ современной России / Сост. Ю. Левада, Т. Шанин. М., 2005.

[268] Леви-Строс К. Структурная антропология / Пер. с фр. Вяч.Вс. Иванова. М., 2001.

[269] Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна / Пер. с фр. H.A. Шматко. СПб., 1998.

[270] Лотман Ю. Биография - живое лицо // URL: <http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Literat/Lotm/biogr.php>.

[271] Лукин В.А. Художественный текст: основы лингвистической теории и элементы анализа. М., 1999.

[272] Луман Н. Общество как социальная система / Пер. с нем. А. Антоновского. М., 2004.

[273] Макаров M.JI. Интерпретативный анализ дискурса в малой группе. Тверь, 1998.

[274] Макаров М.Р. Основы теории дискурса. М., 2003.

[275] Мангейм Дж.Б., Рич Р.К. Политология. Методы исследования. М., 1997.

[276] Мангейм К. Проблема поколений // Очерки социологии знания. М., 2000.

[277] Манухина Н. Нарративный подход в работе с пожилыми людьми // Психология зрелости и старения. 2006. №3.

[278] Мартынов В.В. Основы семантического кодирования. Опыт представле-• ния и преобразования знаний. Минск, 2001.

[279] Масалков И. Клиническая социология как пространство интервенции // ИНТЕР. 2009. №5.

[280] Маслова О.М. Мир интервьюера: по данным формализованного и свободного интервью // Социология: 4М. 2000. №12.

[281] Маслова О.М. Ситуация интервью: формализованные и неформализованные методы исследования // Методология и методы социологических исследований (Итоги работы поисковых исследовательских проектов. 19921996). М., 1996.

[282] Маслова О.М., Толстова Ю.Н. Методология и методы // Социология в России / Под ред. В.А. Ядова. М., 1998.

[283] Медкова М.В. Семьи «звезд» шоу-бизнеса (контент-анализ материалов прессы) // Социологические исследования. 2002. №1.

[284] Мелетинский Е.М. Структурно-типологическое изучение сказки // Структура волшебной сказки. М., 2001.

[285] Мелетинский Е.М., Неклюдов С.Ю., Новик Е.С., Сегал Д.М. Проблемы структурного описания волшебной сказки // Структура волшебной сказ. ки.М.,2001.

[286] Мельникова Е. «Однажды, в студеную зимнюю пору...». Идеальное детство в устной биографии // Неприкосновенный запас. 2010. №5.

[287] Методологические и методические проблемы контент-анализа. M.-JL, 1973.

[288] Методология и методы социологических исследований (Итоги работы поисковых исследовательских проектов за 1992-1996 годы). М., 1996.

[289] Мечковская Н.Б. Социальная лингвистика. М., 2000.

[290] Мещеркина Е. Биографическая реконструкция: образовательные и профессиональные стратегии адаптации в рыночной экономике // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ: Материалы межд. семинара / Под ред. В. Воронкова, Е. Здравомысловой. Труды ЦНСИ. Вып.5. СПб., 1997.

[291] Мещеркина Е.Ю. Жизненный путь и автобиография: преемственность социологических категорий (анализ зарубежных концепций) // Социологические исследования. 2002. №7.

[292] Мещеркина Е. Как стать баронессой // ИНТЕР. 2002а. №1.

[293] Мещеркина Е. «...Я была домашним, дворовым ребенком» // ИНТЕР. 2004. №2-3.

[294] Миллер Б. «Я никогда ни на кого не доносил»: стратегии самооправдания осведомителей штази // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ: Материалы межд. семинара / Под ред. В. Воронкова, Е. Здравомысловой. Труды ЦНСИ. Вып.5. СПб., 1997.

[295] Миллс Ч.Р. Социологическое воображение / Пер. с англ. O.A. Оберемко, под общ. ред. и с предисл. Г.С. Батыгина. М., 2001.

[296] Мосс М. Очерк о даре. Форма и основание обмена в архаических обществах // Мосс М. Общества. Обмен. Личность. М., 1996.

[297] Мусвик В. «Чердак науки»: вовлеченность и дистанция в гуманитарном исследовании // Опыт и теория: рефлексия, коммуникация, педагогика: сб. научных статей. М., 2012.

[298] Мыслящая Россия: интеллектуально-активная группа / Под ред. В. Куренного. М., 2009.

[299] Мыслящая Россия: история и теория интеллигенции и интеллектуалов / Под ред. В. Куренного. М., 2009а.

[300] Мюллер М., Троцук И.В. Проект сильной России в элитном образовании путинского периода: взгляд с позиций постструктуралистской теории дискурса // Форум новейшей восточноевропейской истории и культуры. Пятый специальный выпуск «Антизападные идеологические течения в постсоветской России и их истоки». 2011. Vol.8. №1.

[301] Мягков А.Ю., Журавлева И.В. Эффект ожиданий интервьюера в персональном интервью // Социологический журнал. 2004. №3-4.

[302] Надеждина Е.В. Художественный текст в структуре реальности // Общественные науки и современность. 2001. №1.

[303] «Наивная литература»: исследования и тексты. М., 2001.

[304] Нарратология: основы, проблемы, перспективы: Материалы к специальному курсу / Сост. Е.Г. Трубина. 2002 // URL: <www2.usu.ru/philosophy /soc_phil /rus/courses/narratology.html>.

[305] Никулин A.M. Народнический сюжет постсоветского нарратива // Социологический журнал. 2011. №1.

[306] Новик С.Е. Система персонажей русской волшебной сказки // Структура волшебной сказки. М., 2001.

[307] Новозаветные исследования: проблемы и перспективы: Сб. материалов конф. памяти священника Георгия Чистякова / Сост. П.Г. Чистяков; авт. предисл. Н.В Шабуров. М., 2014.

[308] Нуркова В.В. Зеркало с памятью. Феномен фотографии. Культурно-исторический анализ. М., 2006.

[309] Ньюман JI. Неопросные методы // Социологические исследования. 1998. №6.

[310] Огурцов А.П. Истоки постмодернизма // Человек. 2001. №3-4.

[311] Околъская JI.A., Комогорцева М.В. Жизненные проекты и правила для девушек в российских глянцевых журналах // Социологический журнал. 2010. №2.

[312] Олейник А.Н. Триангуляция в контент-анализе: вопросы методологии и эмпирийная проверка // Социологические исследования. 2009. №2.

312

[313] Омельченко Е. Размытое начало: гомодебют в контексте сексуального сценария // ИНТЕР. 2004. №2-3.

[314] Орлов Ю.Н., Осминин К.П. Методы статистического анализа литературных текстов. М., 2012.

[315] Ортега-и-Гассет X. Избранные труды. М., 1997.

[316] Осиновская И. Критика или нарратив? // HJIO. 2010. №102.

[317] Основы неклассической социологии: новые тенденции развития культуры социологического мышления на рубеже XX - XXI веков / С.И. Григорьев, А.И. Субетто. М., 2000.

[318] Печурина A.B. Увидеть необычное в обычном: исследования семейной фотографии // Социологический журнал. 2010. №2.

[319] Плейс У. Является ли сознание процессом в мозге? // Ерцг|уе(а. Журнал философский переводов. 2013. №1.

[320] Попова И.П. «Поворотные пункты» в биографии и профессиональные карьеры специалистов // Социологические исследования. 2011. №4.

[321] Портнов А., Портнова Т. Цена победы. Война и конкуренция ветеранов в Украине // В памяти и добром здравии. Старшее поколение, общество и политика. Избранные статьи из журнала «Остойропа». М., 2011.

[322] Право на имя. Биографика 20 века. Седьмые чтения памяти В. Иофе. СПб., 2010.

[323] Пригожий И. Философия нестабильности // Вопросы философии. 1991. №6.

[324] Пропп В.Я. Морфология волшебной сказки. М., 2001.

[325] Прохоров Ю.Е. Действительность. Текст. Дискурс. М., 2004.

[326] Прошлое - крупным планом. Современные исследования по микроистории. СПб., 2003.

[327] Рабочая книга социолога / Под общ. ред. и с предисл. Г.В. Осипова. М., 2003.

[328] Ранцев-Сикора Д. Конфликт в польском экологическом дискурсе: попытка конверсационного анализа // Социология: теория, методы, маркетинг. 2005. №2.

[329] Рафаева A.B., Рахимова Э.Г., Архипова A.C. Еще раз о структурно-семиотическом изучении сказки // Структура волшебной сказки. М., 2001.

[330] Репина JI. Интеллектуальная история в современной России: институциональные структуры и исследовательские поля // Пути России: современное интеллектуальное пространство: школы, направления, поколения: T.XVI / Под общ. ред. М.Г. Пугачевой, B.C. Вахштайна. М., 2009.

[331] Реснянская JI.H. Теоретико-методологические проблемы исследования языка как социального явления: Дис. к.ф.н. Новосибирск, 1994.

[332] Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М., 1995.

[333] Рикер П. Память, история, забвение / Пер. с франц. М., 2004.

[334] Рикер П. Модель текста: осмысленное действие как текст // Социологическое обозрение. 2008. Т.7. №1.

[335] Риккен У. О соотношении сравнительной истории понятий и сравнительной лексикологии // История понятий, история дискурса, история менталитета / Сб. ст. под ред. Х.Э. Бедекера / Пер. с нем. М., 2010.

[336] Роберте Б. Конструирование индивидуальных мифов // ИНТЕР. 2004. №2-3.

[337] Рогозин ДМ., Яшина A.B. Анализ коммуникативных сбоев в экспертном интервью // Социальная реальность. 2007. №5.

[338] Родионов О.Б. Опыт контент-анализа интервью // Социологические исследования. 1978. №6.

[339] Рождественская Е.Ю. Биографический метод в социологии. М., 2012.

[340] Рождественская Е.Ю. Нарративная идентичность в автобиографическом интервью // Социология: 4M. 2010. №30.

[341] Розенталъ Г. Реконструкция рассказов о жизни: принципы отбора, которыми руководствуются рассказчики в биографических нарративных интервью // Хрестоматия по устной истории. СПб., 2002.

314

[342] Розин В.М. Возможна ли семиотика как самостоятельная наука (методологический анализ семиотических подхода и исследований) // Вопросы философии. 2000. №5.

[343] Рольф М. Советские массовые праздники. М., 2009.

[344] Романенко Я.Н. Рекламный текст как объект лингвистического исследования. Дис. к.филол.н. М., 2007.

[345] Романов П.В. Процедуры, стратегии, подходы «социальной этнографии» // Социологический журнал. 1996. №3/4.

[346] Романов П.В., Ярская-Смирнова Е.Р. «Делать знакомое неизвестным...»: этнографический метод в социологии // Социологический журнал. 1998. №1/2.

[347] Романова И.А. Основные направления исследования самопонимания в зарубежной психологии // Психологический журнал. 2001. №1.

[348] Романовский Н.В. Новое в социологии - «бум памяти» // Социологические исследования. 2011. №6.

[349] Романовский Н.В. О понятийном аппарате современной социологии // Социологические исследования. 2003. №2.

[350] Роткирх А. Сексуальные биографии женщин двух поколений. Первая попытка сравнения России и Финляндии // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ: Материалы межд. семинара / Под ред. В. Воронкова, Е. Здравомысловой. Труды ЦНСИ. Вып.5. СПб., 1997.

[351] Рубел П., Чегринец М. Исследовательские стратегии в современной американской культурной антропологии: от «описания» к «письму» // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998. Т.1. Вып.2.

[352] Рустин М. Размышления по поводу поворота к биографиям в социальных науках // ИНТЕР. 2002. №1.

[353] Руус И.П. Контекст, аутентичность, референциальность, рефлексивность: назад к основам автобиографии // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ: Материалы межд. семинара / Под ред. В. Воронкова, Е. Здравомысловой. Труды ЦНСИ. Вып.5. СПб., 1997.

[354] Рябинская Н.С. Текст и социальная структура // Социологический журнал. 2000. №3/4.

[355] Савельева И.М., Полетаев A.B. Социология знания о прошлом. М., 2005.

[356] Садмен С., Брэдбери И., Шварц И. Автобиографическая память // Социологический журнал. 2002. №2.

[357] Садмен С., Брэдбери Н., Шварц Н. Как люди отвечают на вопросы / Пер. с англ. Д.М. Рогозина, М.В. Рассохиной. М., 2003.

[358] Сакс X. Социологическое описание // Социологическое обозрение. 2006. Т.5. №1.

[359] Сандомирская И. Родина в советских и постсоветских практиках // ИНТЕР. 2004. №2-3.

[360] Сапогова Е.Е. Автобиографический нарратив в контексте культурно-исторической психологии // Культурно-историческая психология. 2005. №2.

[361] Сартр Ж.П. Проблемы метода / Пер. с фр. В.П. Гайдамака. М., 2008.

[362] Свидерский Э. Интерпретационная парадигма в философии гуманитарных наук// Социологический журнал. 1994. №3.

[363] Семейные узы: модели для сборки. Сб. ст. Кн.1 / Сост. и ред. С. Ушакин. М., 2004.

[364] Семенова В.В. Жизненный путь и социальное самочувствие в когорте 30-летних: от эйфории к разочарованию // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2002. №5.

[365] Семенова В.В. Качественные методы: введение в гуманистическую социологию. М., 1998.

[366] Семиотика. Хрестоматия / Под ред. JI.JI. Федоровой. М., 2005.

[367] Сепир Э. Антропология и социология // Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993.

[368] Середа В. Исторический дискурс в официальных речах президентов Украины и России. Сравнительный анализ // URL: <http://www.polit.ru/analytics/2007/04/05/politdiskurs.html>.

316

[369] Серль Дж.Р. Конструирование социальной реальности / Реферативный пер. с англ. А. Романовой. М., 1999.

[370] Серто М. Хозяйство письма // НЛО. 1997. №28.

[371] Сеславинская М.В. К истории «большой цыганской миграции» в Россию: социокультурная динамика малых групп в свете материалов этнической истории // Культурологический журнал. 2012. №2.

[372] Силласте Г.Г. Русские в ближнем зарубежье (контент-анализ писем-ответов радиослушателей на социологическую анкету «Радио России») // Социологические исследования. 1992. №12.

[373] Смирнова Д.С. Категория событийности в биографическом нарративе (на примере «Хождения за три моря» Афанасия Никитина) // Вестник Университета РАО. 2011. №1.

[374] Соловьева 3. Обитатели «Ночлежки» и других благотворительных организаций в перспективе социологии повседневности // Невидимые грани социальной реальности: Сб. ст. по материалам полевых исследований / Под ред. В. Воронкова, О. Панченкова, Е. Чикадзе. Труды ЦНСИ. Вып.9. СПб., 2001.

[375] Сонтаг С. О фотографии. М., 2013.

[376] Сонтаг С. Смотрим на чужие страдания. М., 2014.

[377] Соссюр de Ф. Труды по языкознанию. М., 1977.

[378] Социальные процессы на рубеже веков: феноменологическая перспектива. М., 2000.

[379] Социокультурный анализ тендерных отношений / Под ред. Е.Р. Ярской-Смирновой. Саратов, 1998.

[380] Социо-Логос постмодернизма - S/A'97. М., 1996.

[381] Спор о методах // Неприкосновенный запас. 2004. №3.

[382] Степанов A.C. Метод контент-анализа и производные принципы в исследовании актуальных проблем современного общества. М., 1995.

[383] Степанов Ю.С. Методы и принципы современной лингвистики. М., 2003.

[384] Степанов Ю.С. Язык и Метод. К современной философии языка. М., 1998.

[385] Степанян К. Постмодернизм - боль и забота // Вопросы литературы. 1998. №5.

[386] Страниус П. Проблема «говорящих голов» и русская интеллигенция // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ: Материалы межд. семинара / Под ред. В. Воронкова, Е. Здравомысловой. Труды ЦНСИ. Вып.5. СПб., 1997.

[387] Страусе А., Корбин Дж. Основы качественного исследования: обоснованная теория, процедуры и техники / Пер. с англ. и послесл. Т.С. Васильевой. М., 2001.

[388] Струк-Меббек О. Траектории стратегий совладания с ситуацией в постсоциалистическом обществе // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ: Материалы межд. семинара / Под ред. В. Воронкова, Е. Здравомысловой. Труды ЦНСИ. Вып.5. СПб., 1997.

[389] Струп К. Историки на службе настоящего времени // Опыт и теория: рефлексия, коммуникация, педагогика: сб. научных статей. М., 2012.

[390] Судьбы людей: Россия XX век: Биографии семей как объект социологического исследования. М., 1996.

[391] Суровцев В.А., Сыров В.Н. Метафора, нарратив и языковая игра: еще раз о роли метафоры в научном познании // Методология науки: становление современной научной рациональности. Вып.З. Томск, 1998.

[392] Сырое В.Н. Нарративное производство и современное социальное познание // Социальное знание в поисках идентичности: фундаментальные стратегии социогуманитарного знания в контексте развития современной науки и философии. Сб. статей. Томск, 1999.

[393] Сырое В.Н. Современные перспективы философии истории: поворот к нарративу // URL: <siterium.trecom.tomsk.ru/Syrov/s_textl 2.htm#Up>.

[394] Тартаковская И. Мужчина и женщина на страницах современных российских газет: дискурсивный анализ // Рубеж. 2000. №15.

318

[395] Таршис ЕЯ. Исторические корни контент-анализа. Два базовых текста по методологии контент-анализа / Отв. ред. М.С. Косолапов. М., 2012.

[396] Таршис ЕЯ. Контент-анализ: принципы методологии (Построение теоретической базы. Онтология, аналитика и феноменология текста. Программы исследования). М., 2014.

[397] Таршис ЕЯ. Ментальность человека: подходы к концепции и постановка задач исследования. М., 1999.

[398] Таршис ЕЯ. Перспективы развития метода контент-анализа // Социология: 4М. 2002. №15.

[399] Татарова Г.Г. Интеграция методологического знания: миф или реальность? // Доклады Всероссийского социологического конгресса «Глобализация и социальные изменения в современной России». М., 2007.

[400] Татарова Г.Г. Когерентность интеграционных процессов как условие повышения качества эмпирических исследований в России // Социологические исследования. 2014. №7.

[401] Татарова Г.Г Методологическая травма социолога. К вопросу интеграции знания // Социологические исследования. 2006. №9.

[402] Татарова Г.Г. Методология анализа данных в социологии (введение). М., 1999.

[403] Татарова Г.Г. Социологические данные // Тезаурус социологии. Кн.2. Методология и методы социологических исследований / Под ред. Ж.Т. Тощенко. М., 2013.

[404] Татарова Г.Г. Тип, типология, типологический анализ (взаимодействие понятий в эмпирической социологии) // Методология и методы социологических исследований (Итоги работы поисковых исследовательских проектов за 1992-1996 годы). М., 1996.

[405] Тернер Дж. Структура социологической теории / Пер. с англ. О.С. Гав-риш и др.; под общ. ред. Г.В. Осипова. М., 1985.

[406] Тернер Р. Сравнительный контент-анализ биографий // Вопросы социологии. 1992. Т.1. №1.