Тема любви в творчестве Гоголя: 1829-1836 гг. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Ли Ки Чжу

• Ли Ки Чжу
• кандидат филологических наук
• 2002

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Ли Ки Чжу

Глава

I. Идеал любви и красоты в раннем творчестве Гоголя

Глава

II. Тема любви в сборнике «Вечера на хуторе близ Диканьки»

Глава

III. Тема любви в сборнике «Миргород»: понятие об идеале и отступления от него. Гл. IV. Любовь и несовершенство мира в повестях сборника «Арабески». Гл. V. Тема любви в комедии 1830-х годов

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Тема любви в творчестве Гоголя: 1829-1836 гг.»

Тема любви — одна из универсальных тем в мировой литературе, находящая своё проявление в творчестве практически каждого художника. Не является исключением в этом смысле и Гоголь. Настоящая работа посвящена исследованию темы любви в творчестве этого писателя.

Очевидно, что каждая эпоха накладывает свой отпечаток на истолкование данной темы. Любовь во все эпохи рассматривается как непосредственное, интимное и глубокое чувство, предметом которого выступает, прежде всего, человек, но могут быть также другие объекты, имеющие особую жизненную значимость. При таком подходе, любовь нельзя сводить только к отношению между противоположными полами, мужчиной и женщиной. Любовью отмечена вся человеческая деятельность во всех ее проявлениях (любовь к труду, родине и т. д.). Более того, любовь может быть побудительницей деятельности, ее стимулом, источником энергии. Поэтому она представляет собой средство социализации человека, вовлечения его в систему общественных связей на основе спонтанной и вместе с тем внутренне мотивированной потребности в движении к высшим ценностям. Любовь — это также единственный способ понять другого человека в его глубочайшей сущности. В любви особенно поражает многообразие ее видов и форм. Мы говорим об эротической любви и любви к самому себе, любви к человеку и к Богу, любви к жизни и к родине, любви к истине и к добру, любви к свободе и к власти и т. д. Выделяются любовь романтическая, рыцарская, платоническая, братская, родительская, харизматическая и т. п.

Любовь — одно из самых возвышенных чувств, общих для всего человечества. У всех народов во все времена она воспевалась в литературе, обожествлялась в мифологии, героизировалась в эпосе, драматизировалась в трагедии. Но каждый народ, каждая нация по-своему понимали и оценивали ее, создавали свою философию любви, которая отражала особенности национальной культуры, нравственных и эстетических идей, традиций и привычек, свойственных данной культуре. Например, европейская теория любви значительно отличается от восточной, а в рамках последней философия любви в Индии, Китае, Японии или Корее существенно отличаются друг от друга.

В Европе философия любви зародилась в Древней Греции. Античность уделяла много внимания вопросам ее происхождения, значения, места в жизни природы и человека. Например, в диалоге «Пир» Платон описывает путь очищения и возвышения любви. Поверхностная эротическая любовь (любовь к прекрасным телам) переходит в любовь к «прекрасным душам», а последняя — в любовь к самой красоте, совпадающей с добром и истиной. Любовь к человеку оказывается, таким образом, всего лишь первым шагом на пути любви к Богу, первой ступенью к чистому и возвышенному религиозному чувству. Затем в средние века философия любви во многом приобретала теологическую окраску и часто превращалась в рассуждения о Божественной любви, о почитании Бога. В это время «в философии утвердилось резко отрицательное отношение и к половой любви, и к женщине»1. Например, в «Исповеди» Августин Блаженный утверждает, что истинная любовь возможна лишь в Боге: «Если тела угодны тебе, хвали за них Бога и обрати любовь свою к их мастеру, чтобы в угодном тебе не стал ты сам неугоден. Если угодны души, да будут они любимы в Боге, потому что и они подвержены перемене и утверждаются в Нем, а иначе проходят и преходят. Да будут же любимы в Нем» . Потом европейский романтизм (особенно немецкий) большое внимание уделяет философии любви. Это не случайно. Универсализм эстетики романтизма в полной мере проявил себя и в созданной романтиками концепции любви. Формирование романтического идеала любви неразрывно связано с поисками абсолюта. Подольный Р. Г. Западная Европа: Средние века и возрождение // Мир и эрос. М., 1991. С. 56.

2 Августин А. Исповедь. СПб., 1999. С. 79.

Как известно, многие ранние романтики начали свой путь с увлечения субъективно-идеалистической философией Фихте. При этом они, прежде всего, восприняли активную сторону учения Фихте: право личности на изменение действительности, идею свободы человека, его принадлежности лишь самому себе. Но учение Фихте не было единственной философской почвой романтизма, ибо не меньшую роль в его формировании сыграли объективно-идеалистические идеи. Однако, исходя из этих обоих учений, Фр. Шлегель, один из немецких романтиков, своеобразно развивал свою романтическую философию. По мнению Шлегеля, философия должна исходить не из субъекта («Я») — точка зрения Фихте — и не из объекта (универсума) — объективно-идеалистически интерпретированная точка зрения Спинозы, а из субъектно-объектного единства, из тождества субъекта и объекта1. Фр. Шлегель показывает значение любви как учения о тождестве субъекта и объекта в своей статье «Приложение о любви и браке в связи с «Избирательным сродством» Гете»: «Глубокомысленный художник показывает нам, что брак основан на притяжении неоднородного, любовь — на притяжении однородного». И дальше Шлегель спрашивает: «Разве существовал бы счастливый брак, не основывающийся на совместном действии и дополнении противоположных нравственных качеств и способностей?»2. Близкие суждения находим у Шеллинга. Исходя из идей единства, органичности всего сущего, Шеллинг утверждал необходимость тесной связи, общения отдельной личности с окружающим миром, с обществом. С точки зрения Шеллинга, «разумное существо, пребывающее в полной изолированности, не только не может подняться до сознания свободы, но и не в состоянии дойти даже до осознания объективного мира в качестве такого»3. Можно привести еще сходные размышления о философии субъекта и объекта. Как

1 Габитова Р. М. Философия немецкого романтизма. М., 1978. С. 38-39.

2 Шлегель Фр. Эстетика. Философия. Критика.: В 2 т. М., 1983. Т. II. С. 387-388.

3 Шеллинг Ф. В. И. Система трансцендентального идеализма. Л., 1936. С. 295. известно, Фридрих фон Гарденберг, известный в литературе под псевдонимом Новалис, боролся с индивидуализмом, с оторванностью человеческого «Я» от реального мира. Эта борьба привела Новалиса к философии тождества. Подобная философия, уравнивая субъект и объект познания, делает безразличным, с кого или с чего познание будет начато. Предмет познания и тот, кто познает, настолько от века согласованы друг с другом, что расхождение между ними невозможно. Система тождества заверяет, что всякое субъективное чувство будет принято объектом, и вся практика познания заключается у Новалиса во вчувствовании, в субъективном осмыслении мира, в оживлении его1. Таким образом, в содержание эстетического идеала романтизма необходимо включается утверждение человеческого единства, родства, союза. В таком духе романтики видели большое значение любви, ибо в ней они наиболее полно могли представить союз человеческих душ. Любовь кажется романтикам величайшим таинством, соединяющим человека не только с человеком, но и со всем живым. Единство жизни для романтиков прежде всего осуществляется в любви. Однако принцип единства жизни заставляет романтиков жить в реальности мучительно, ибо «романтик в одиночестве чудовищно беден, он испытывает ощущение просто трагической, катастрофической недостаточности своего я вне другого я»2.

В системе романтической эстетики любовь занимает одно из ведущих мест. По мнению Ю. В. Манна, романтическое переживание любви — это то новое, что декларировано в конце XVIII в. европейским романтизмом и противопоставлено им культу любви античному. Романтическая любовь является одной из важных тем всех направлений и разновидностей романтизма, от иенских романтиков до «озерной школы», от Новалиса до Байрона3. В. М. Жирмунский отмечает, что романтическая любовь дает глубокое прозрение и удовлетворение религиозной

1 Берковский Н. Комментарии //Немецкая романтическая повесть.: В 2т. М., 1935. Т. I. С. 443.

2 Махов А. Е. Слово, личность, миф // Махов А. Е. Любовная риторика романтиков. М., 1991. С. 10.

3 Манн Ю. В. Поэтика русского романтизма. М., 1976. С. 38. потребности человека, т.е. для романтика любовь позволяет человеку прозревать в любимом существе его истинную сущность. Кроме того, она раскрывает всю вечность и жизнь, всю правду и счастье1. Современный литературовед С. А. Гончаров отмечает, что любовь в романтизме — это встреча со своей половиной души. Поэтому «я» и «другой» — это одно целое2. В сущности, эта идея является для романтизма «общим местом».

Любовь, как пишет Э. Т. А. Гофман в письме к приятелю, подобна «аккорду эоловой арфы, потрясающему все фибры человеческого существа. Любовь не гнездится в печени, сердце или каком-либо ином органе, но пронизывает все существо человека вплоть до мельчайших составляющих его атомов. Это новинка в европейской культуре чувства и вместе с тем один из главных мотивов романтической риторики»3.

Раннеромантическая идея любви присуща эстетической мысли не только западноевропейских, но и русских романтиков. Остановимся на этом периоде (пре-романтизм и романтизм) несколько подробнее. Как отмечает Н. Д. Кочеткова, для русского сентиментализма было характерно «представление о единстве прекрасного и доброго»4. В. Ф. Одоевский пишет в «Психологических заметках»:«Нет жизни без глубокого чувства; нет сего чувства без любви; нет любви без сего чувства»5. А. И. Герцен в статье «Капризы и раздумья» пишет: «Любовь раздвигает пределы индивидуального существования и приводит в сознание все блаженство бытия. <.> Любовь — апофеоза жизни»6. Таким образом, можно разделить мнение В. В. Ванслова, который так трактует любовь у романтиков: «любовь даёт жизни духовное содержание. Она и только она может просветлить душу, принести радость и счастье»7.

1 Жирмунский В. М. Немецкий романтизм и современная мистика. СПб., 1996. С.76-77.

2 Гончаров С. А. Творчество Гоголя в религиозно-мистическом контексте. СПб., 1997. С. 43.

3 Цитируется по кн.: Махов А. Е. Указ. соч. С. 25

4 Кочеткова Н. Д. Литература русского сентиментализма. СПб., 1994. С. 123.

5 Одоевский В. Ф. Сочинения: В 2-х т. М., 1981. Т. I. С. 300.

6 Герцен А. И. Капризы и раздумье// Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1954. Т. II. С. 67.

7 Ванслов В. В. Эстетика романтизма. М., 1966. С. 54.

Сходный характер выражения любовных чувств присущ лирике Пушкина. «Любовь в жизни и творчестве Пушкина всегда была страстью, в высшей степени воплощающей в себе ощущение жизненной полноты», — так определяет доминирующие настроения пушкинской любовной лирики Б. В. Томашевский1. Духовные страдания для поэта не омрачают счастья, в его любовной лирике нет отрицаний, проклятий, большинство исследователей отмечают «позитивный характер любви» в поэзии Пушкина. «Он ничего не отрицает, ничего не проклинает, на все смотрит с любовью и благословением, — пишет Белинский. — <.> Общий колорит поэзии Пушкина и в особенности лирической — внутренняя красота человека и лелеющая душу гуманность» . Стихи его отражают «свет о блаженства бытия счастливого человека» . Однако и Пушкин пришёл в своём творчестве, как отмечает Городецкий, к утверждению трагического начала жизни, но «сила органически присущего Пушкину глубокого жизненного оптимизма была столь велика, что и в самых трагических сторонах жизни Пушкин открывал красоту»4.

И для раннего Лермонтова любовь охватывает всего человека и весь мир. Он использует воскрешенный романтизмом культ любви как высшей, почти религиозной ценности5. Тем не менее, жизнь лирического героя Лермонтова выражается в печалях, его любовь неизменно сопряжена со страданием и борьбой; мотив страдания проявляется в гораздо большей степени, чем у какого-либо иного поэта, и почти вся его любовная лирика поэта (в особенности раннего периода) — утверждение неотвратимости неустроенности любви в этом мире. Некоторое просветление, наступившее в душе лирического героя поздней лирики не отменяет трагического характера любви, а лишь смягчает его и пробуждает смутную надежду на

1 Томашевский Б. В. Пушкин.: В 2-х т. М„ 1990. Т. II. С. 336.

2 Белинский В. Г. Сочинения Александра Пушкина // Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 19531959. Т. VII. С. 339.

3 Макогоненко Г. П. Творчество А. С. Пушкина в 1830-е годы (1830-1833). Л., 1974. С. 85.

4 Городецкий Б. П. Лирика Пушкина. М.; Л., 1962. С. 410.

5 Старостин Б. А. Мотивы (любовь)/Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 309. возможность избавления от страданий. Однако доминирующими в лирической системе Лермонтова мотивами всё же остаются мотивы ревности, неразделённой любви, мучений, а сам мотив любви носит всеобъемлющий характер: любовь — главная ценность для лирического героя Лермонтова1.

Новое место занимает и новое освещение получает тема любви в послеромантическую эпоху — эпоху формирования новой реалистической литературы. В этот период тема любви в литературе обретает новые черты: она перестает быть центральной, становится не самоцелью, а одним из средств характеристики образа героя. Любовь включается в систему иных ценностей, интеллектуальных, моральных. Отношение героя к любви — это своеобразная проверка героя на право быть именно героем.

Итак, как справедливо подчёркивает В. П. Шестаков, в русской литературе XIX в. было дано глубокое и всестороннее освещение феномена любви. Действительно, мы знаем тему любви в произведениях Пушкина и Лермонтова, Гончарова и Тургенева, Тютчева и Некрасова, Толстого и Достоевского, Лескова и Куприна. В произведениях этих и многих других писателей сложились черты русского отношения к вечной теме — любви2.

Нам необходимо также вкратце определить, какова общее картина русской литературы начала Х1Х-го века. Ю. Манн характеризует ее следующим образом: «Главное русло русской литературной эволюции в первой половине века было таким же, как и на Западе: сентиментализм, романтизм и реализм»3. Из сказанного видно, что в этой связи немалое значение приобретает вопрос о литературной принадлежности Гоголя. Не претендуя на полноту и новизну оценок, дадим краткий обзор точек зрения, существующих в литературоведении по этому вопросу. Однако мы

1 См. об этом подробнее: Максимов Д. Е. Поэзия Лермонтова. М.; Л., 1964. ; Эйхенбаум Б. М. Статьи о Лермонтове. М.; Л., 1961.

2 Шестаков В. П. Вступительная статья // Русский эрос, или Философия любви в России. М., 1991. С. 5.

3 Манн Ю. В. Русская литература в первой половине XIX в. // История всемирной литературы.: В 9 т. М., 1989. Т. VI. С. 286. не ставим перед собой задачи однозначно ответить на вопрос, был ли Гоголь романтиком или реалистом. Нам необходимо только иметь самое общее представление о направлении движения его творчества.

Сначала рассмотрим связь Гоголя с романтизмом и с романтическими концепциями любви. Поэтому и нужно остановиться на этой проблеме, на эволюции отношения писателя к этому направлению. Одним из свидетельств приверженности Гоголя к романтическому направлению в литературе может служить его интерес к литературе немецкого романтизма. Как отмечает Н. Л. Степанов, интерес Гоголя к немецкому романтизму был особенно длительным и устойчивым1. «Гоголь не только читал произведения немецкого романтика (Гофмана. - К. Ч.), но и по характеру своего мироощущения во многом был близок ему»,2 — подчёркивает А. Б. Ботникова. Известно, что европейский романтизм сильно влиял на русское общество конца XVIII в. — начала XIX в., следовательно, тогдашняя русская литература также принимала разные аспекты западноевропейского романтизма. В такой обстановке многие писатели развивали романтические концепции в своих произведениях, в том числе и Гоголь. Формирование Гоголя как мыслителя и художника было очень многим обязано романтической эпохе. Особенно интенсивными были контакты с немецким романтизмом, к которому, как неоднократно отмечали исследователи, восходят многие его эстетические идеи и мотивы художественных произведений. Интерес к немецкому романтизму был пережит Гоголем в юношеском возрасте и оставил глубокий след во всем его творчестве. Гоголь нашел в нем нечто родственное себе как человеку и писателю, соединяя с ним какие-то важные моменты своей духовной и творческой биографии. Отношение Гоголя к немецкой романтической культуре было удивительно задушевным. Даже в зрелые годы, вспоминая свое юношеское увлечение

1 Степанов Н. Л. Романтический мир Гоголя // К истории русского романтизма. М., 1973. С. 190. Ботникова А. Б. Э. Т. А. Гофман и русская литература. Воронеж, 1977. С. 108. романтической Германией, он испытывает нежное и меланхолическое чувство: «Когда я прочел ваше письмо и свернул его, я поникнул головою, и сердцем моим овладело меланхолическое чувство. Я вспомнил мои прежние, мои прекрасные года, мою юность, мою невозвратимую юность, <.> Это были лета поэзии, в это время я любил немцев, не зная их, или, может быть, я смешивал немецкую ученость, немецкую философию и литературу с немцами. Как бы то ни было, но немецкая поэзия далеко уносила меня тогда вдаль, и мне нравилось тогда ее совершенное отдаление от жизни и существенности»1. Такие значительные романтические искания Гоголя непосредственно вводили писателя в общий процесс движения русской эстетической и художественной мысли. Как и немецкие романтики, презренной существенности Гоголь стремился противопоставить интенсивность и полноту духовной жизни: мечту о единении, братской любви, о пламенных чувствах дружбы2.

Несомненно, что в его творчестве, особенно раннем, сильна романтическая струя. Большинство исследователей относят раннего Гоголя (Гоголя «Вечеров», «Миргорода» и даже «петербургских повестей») к представителям романтического течения. Н. П. Дашкевич пишет об этом так: «В молодости Гоголь наряду с рано развившеюся в нем наклонностью к наблюдению и реализму примыкал некоторое время в сильной степени и к модному тогда романтизму, родному и чужому. Потом, удержав некоторые из основных учений этого романтизма, Гоголь поднялся до романтизма более оригинального»3. На романтическое существо гоголевского творческого метода указывал А. В. Луначарский. По его мнению, от природы Гоголь — «поэт счастья, царственный фантаст, волшебник искрометного смеха»4. В. И. Еремина делает акцент на

1 Письмо к М. П. Бапабиной от 24 августа 1839 г. // Переписка Н. В. Гоголя: В 2-х т. М., 1988. Т. I. С.323.

2 Карташова И. В. Гоголь и романтизм. Калинин, 1975. С. 38.

3 Дашкевич Н. П. Романтический мир Гоголя // Статьи по новой русской литературе академика Николая Павловича Дашкевича. Пг., 1914. С. 537. 4

Луначарский А. В. Гоголь // Н. В. Гоголь. М., 1928. С. 113. фольклоризме Гоголя, на использовании им фантастический элементов: «Обращение к народной поэзии именно со стороны ее фантастического, таинственного, загадочного являлось традиционным. Оно было созвучно вкусам, образу мыслей Гоголя в пору, когда западноевропейский и русский романтизм разных направлений был еще жив и действен»1. В. Ю. Троицкий так же подчеркивает особый характер гоголевского романтизма, этот акцент Троицкого на романтизме связан прежде всего с тем, что он исследует русскую романтическую прозу. Исследователь находит особенно и в «Миргороде», и в «Петербургских повестях» ряд черт, свойственных романтической поэтике2. К романтическому течению относит раннего Гоголя и Ю. В. Манн. Он отмечает, что в 20- 40-е г.г. «романтическое движение растекается на множество параллельных потоков», куда входит и Гоголь как автор «Вечеров на хуторе близ Диканьки»3.

Противоположной точки зрения относительно литературной принадлежности Гоголя придерживается В. Г. Белинский. В своей статье «О русской повести и повестях г. Гоголя» он пишет: «Отличительный характер повестей г. Гоголя составляют — простота вымысла, народность, совершенная истина жизни, оригинальность и комическое одушевление <.> . Г. Гоголь поэт, поэт жизни действительной»4. Подобные наблюдения дают критику возможность сделать вывод о «критическом реализме Гоголя, тесно связанном с народностью»5. Советское литературоведение насчитывает большое количество работ о Гоголе. Среди них фундаментальные исследования М. Б. Храпченко, Н. JI. Степанова, С. И. Машинского, М. С. Гуса и многих других. В них

1 Еремина В. И. Н. В. Гоголь // Русская литература и фольклор (I пол. XIX в.). Л., 1976. С. 259.

2 Троицкий В. Ю. Художественные открытия русской романтической прозы 20-30-х гг. 19 в. М., 1985. С. 197-198.

3 Манн Ю. В. Русская литература в первой половине XIX в. С. 287-288. Белинским В. Г. «О русской повести и повестях г. Гоголя // Белинский В. Г. Ноли. Собр. соч.: В 13 т. М, 1953. Т. I. С. 284.

5 Клеман М. К. Пиксанов H. К. Комментарии // Гоголь H. В. Поли. собр. соч.: В 14 т. М., 1937. Т. I. С. 511. справедливо подчеркивается глубочайшая связь Гоголя с русской действительностью, сила его социального протеста и гуманизма. Обстоятельно исследован гоголевский реализм, давший новое направление всей русской литературе XIX в. На реалистических чертах творчества Гоголя в своей статье останавливается преимущественно Е. Н. Купреянова. Исследовательница отмечает, что «быть национальным поэтом <.> для <.> Гоголя означало быть поэтом социальным <.> и реалистическим поэтом»1. Г. П. Макогоненко также считает, что Гоголь является преемником реализма Пушкина и реализм Гоголя «как исторический феномен» останется навсегда в его произведениях2.

Но на этот счёт существует и третья, наиболее распространённая точка зрения — о переходном, синтетическом характере гоголевского творчества, соединяющего в себе элементы различных стилей.

Так, тенденцию к сплетению в гоголевском творчестве романтической и реалистической тенденций подчёркивает В. Зеньковский: «В творчестве Гоголя мы вправе видеть первые яркие проявления русского романтизма <.> Гоголь справедливо считается главой русского реализма»3. Кроме этих черт исследователь обращает внимание на религиозное миросозерцание и переживания писателя.

Интересной нам представляется и точка зрения В. Ф. Переверзева на творческий метод Гоголя, высказанная им в 20-е годы XX в. Считая Гоголя в целом писателем реалистического направления, исследователь справедливо указывал на наличие романтической струи в его произведениях. Однако сильным и ярким художником, по мнению В. Ф. Переверзева, остается только Гоголь-реалист: «Изобразительные способности Гоголя понижаются, как только из мира мелких страстишек он поднимается в мир сильных или героических страстей»4. В работах В.

1 Купреянова Е. Н. Н. В. Гоголь // История русской литературы.: В 4-х т. Л., 1981. Т. 2. С. 535.

2 Макогоненко Г. П. Гоголь и Пушкин. Л., 1985. С. 22.

3 Зеньковский В. Н. В. Гоголь // Гиппиус В. Гоголь. Зеньковский В. Н. В. Гоголь. СПб., 1994. С. 206.

4 Переверзев В. Ф. Гоголь. Эволюция творчества, стиль и композиция // Н. В. Гоголь. М., 1928. С. 18.

Ф. Переверзева четко выразилось то скептическое отношение к романтизму, к фантастическому миру Гоголя, которое станет характерным и для ряда позднейших исследований. И, тем не менее, исследователь всё же не может полностью отказать Гоголю в наличии романтических элементов в его творчестве.

По мнению Г. А. Гуковского, «Гоголь вышел из романтизма»1. Однако само фундаментальное исследование Г. А. Гуковского носит название «Реализм Гоголя»; очевидно, исследователь склоняется больше к тому, что метод Гоголя был по преимуществу реалистическим. Тем не менее, он указывает на романтический характер ряда ранних гоголевских произведений, «Вечеров на хуторе близ Диканьки», мир которых противостоит миру действительному. Здесь Гуковский подчёркивает прежде всего важность для Гоголя фольклорной основы, что является признаком романтического стиля. Но уже в «Миргороде» исследователь обнаруживает и рассматривает в качестве основополагающих черт Гоголя его стремление к изображению не отдельного человека, а среды, которая искажает человека. Человек дурён в дурных условиях, в основе же своей он прекрасен: «Суд художника направляется у Гоголя преимущественно не на человека-личность, а на самое среду. <.> Следовательно Гоголь стремится стать художником жизни <.> Именно это перенесение центра творческого внимания Гоголя на самое среду сделало его родителем Л натуральной школы".» .

Н. JI. Степанов прежде всего обращает внимание на такие характерные для романтика черты, присущие произведениям Гоголя, как связь его творчества с фольклорной традицией: «Своеобразие гоголевского романтизма в том, что он тесно связан с фольклорными истоками, с народной поэзией»3.

1 Гуковский Г. А. Реализм Гоголя. М.; Л., 1959. С. 27.

2 Там же. С. 115.

3 Степанов Н. Л. Романтический мир Гоголя. С. 198. ; Степанов очень любопытен, как исследователь, переменивший свое мнение: в ранних работах он считает Гоголя реалистом, но позднее находит у него романтические черты.это показательно, отражает тенденции литературоведения.

Кроме того, исследователь обращает внимание на переходный (от романтического к реалистическому) характер «петербургских повестей» Гоголя: «третий этап, завершающий путь Гоголя-романтика, — «Петербургские повести». Они раскрывают новые грани и возможности романтизма и в то же время непосредственно смыкаются с реалистическим творчеством писателя»1.

На переходном характере гоголевского романтизма делает акцент и И. В. Карташова. Она отмечает такие черты позднего романтизма, как постепенное стремление его к изображению «прозы жизни» и отход от дуализма, и подчеркивает, что реализм Гоголя формировался «под сильным воздействием романтических традиций»2.

Как наиболее характерную черту Гоголя-романтика Карташова выделяет его приверженность фантастике: «В русской литературе Гоголь, несомненно, является одним из самых крупных фантастов. Нельзя согласиться с часто встречающимся мнением об «ограниченной» роли фантастики в его произведениях» . Так, исследовательница всё больше склоняется к истолкованию творческой манеры Гоголя как переходной, она обнаруживает всё больше и больше черт, свидетельствующих о постепенном разрушении канонов романтизма в его произведениях и склонности автора к реалистическим тенденциям в более поздний период творчества. Еще одна из тенденций, замеченная Карташовой у Гоголя — это использование им приёма романтической иронии: «В произведениях Гоголя нашло своеобразное выражение и одно из самых сложных явлений романтизма — романтическая ирония»4.

Наиболее лаконичную и четкую оценку принадлежность Гоголя к переходному направлению дает Ю. В. Манн: творчество Гоголя

1 Там же. С. 206.

2 Карташова И. В. Гоголь и романтизм И Русский романтизм. Л., 1978. С. 61.

3 Там же. С. 72.

4 Там же. С. 74. развивалось «в направлении от предромантических и романтических форм к реализму»1.

Итак, мы кратко остановились на проблеме принадлежности Гоголя к различным литературным направлениям в литературе. Очевидно, что большинство исследователей сходятся во мнении о том, что гоголевской манере повествования, особенно в ранний период, присущи черты романтизма. Они продолжают — в виде отдельных элементов, намёков — сохраняться и в позднем его творчестве, где доминируют уже тенденции реализма. Расхождение наблюдается лишь в том, на чём исследователи акцентируют своё внимание — на реалистической тенденции (как Гуковский, Переверзев) или на романтической. То есть романтизм пронизывает всё творчество Гоголя, является зачастую фоном, исходным пунктом для развития его идей; и в позднейших произведениях Гоголя можно усмотреть его приверженность неким романтическим тенденциям; в его художественной системе всегда присутствовали элементы иррационализма, абсурда, мистики, более характерные всё же для представителей романтического течения — и Гоголь, будучи уже реалистом, так и не перестал быть романтиком. Таким образом нам наиболее близка идея о переплетении, соединении в творчестве Гоголя элементов различных литературных направлений, о синтетичности гоголевского метода. Гоголевский реализм — находится с романтизмом в отношениях эволюционных, использует его открытия и трансформирует их.

Теперь вернемся непосредственно к интересующей нас проблеме: как Гоголь понимает смысл любви, и как в его творчестве отображается эта извечная тема. Образы любви у Гоголя многообразны (любовь между женщиной и мужчиной, любовь к родине, к человеку, к Богу и т. д.). Но в данной работе мы ограничим тему, т. е. рассмотрим, по преимуществу, только любовь между женщиной и мужчиной.

1 Манн Ю. В. Русская литература в первой половине XIX в. С. 369.

Сразу же следует указать на тот факт, что тема любовных взаимоотношений между мужчиной и женщиной — за некоторыми исключениями — не является центральной в произведениях Гоголя. Несомненно, в нескольких повестях «Вечеров на хуторе близ Диканьки», в «Старосветских помещиках», «Невском проспекте» и «Записках сумасшедшего» тема эта является ключевой, и сюжет всего произведения строится на её основе. Однако в других его произведениях любовь если и не отсутствует вовсе, то вытесняется на второй план, замещается иными явлениями. И в этом-то как раз и состоит одна из особенностей гоголевского творчества.

Предшественники уже касались интересующей нас темы. Так, разные литературоведы по-разному говорят о теме любви у Гоголя. В конце Х1Х-го века С. Южаков в своей статье пишет, что «вопросы любви и счастья мало интересовали великого писателя (Гоголя. — К. Ч.\ <.> но и он обмолвился несколькими любовными эпизодами, которые однако имеют совершенно определенную окраску, весьма характерную <.> Всюду любовь является вовсе не в розовом или благодетельном свете. Ее роль далеко не благотворна и плоды ее горестны и печальны»1.

В начале ХХ-го века исследователь гоголевского творчества С. Шамбинаго также обратил внимание на эту тему. По мнению исследователя, Гоголь начал трактовать любовь в «антично-романтическом понимании», затем развил концепцию «любви в христианстве» . В. Адаме считает, что отношения гоголевских героев-мужчин к женщинам, а точнее — почти полное отсутствие подобных отношений — представляют собой своеобразное бегство от действительности, нежелание признавать над собой власти реальных

1 Южаков С. Любовь и счастье в произведениях русской поэзии // Северный вестник. 1887. № 2. С. 174175. Шамбинаго С. Трилогия романтизма. М., 1911. С. 87-88. жизненных законов — то есть признак слабости и беспомощности героев. Исследователь акцентирует также социальную сторону любви и брака1.

С точки зрения психологического анализа трактуют творчество Гоголя и тему взаимоотношения полов в нём такие исследователи, как И. Д. Ермаков и А. И. Иваницкий. Ермаков пишет о любви в произведениях Гоголя, рассматривая ее преимущественно через призму фрейдизма. С этих же позиций, следуя за Ермаковым, характеризует творчество Гоголя и современный исследователь А. И. Иваницкий . Однако со мнением Ермакова спорят разные исследователи: Л. Я. Гинзбург3, В. Ф. Переверзев4, В. В. Виноградов5. Так, Переверзев считает, что «работа Ермакова движется не логическим мышлением, а психологической ассоциацией»6. Гинзбург также достаточно резко утверждает, что эта работа выходит из «литературной безграмотности»7.

К. Мочульский останавливается на чувстве любви в произведениях Гоголя, прежде всего, на статьи «Женщина». И еще один важный момент, на который он обращает внимание — это «превращение личного и очень интимного переживания в художественные образы»8.

В. В. Зеньковский отмечает, что Гоголь всюду касается эротической темы и «даже в «Шинели» есть моменты эроса». Далее он затрагивает вопрос об «эротической стихии» и «эротической сфере» в творчестве Гоголя и приходит к выводу о том, что «Гоголь был наделен исключительной чуткостью к эротике, к ужасным и погибельным чарам вечно женственного»9.

1 См. подробнее: Адаме В. Идиллия Гоголя «Ганц Юохельгартен» в свете его природоописаний // Учен. Записки Тартуского ун-та. Филологические науки. Вып. 1. Тарту, 1946.

2 Иваницкий А. И. Гоголь. Морфология земли и власти. М., 2000.

3 Гинзбург Л. Я. История и теория литературы // Русский современник. 1924. № 3. С. 259-261.

4 Переверзев В. Ф. Теория и история литературы // Печать и революция. 1924. Кн. 3. С. 236-237.

5 Виноградов В. В. Эволюция русского натурализма // Виноградов В. В. Поэтика русской литературы. М., 1976. С. 23.

6 Переверзев В. Ф. Указ. соч. С. 237.

7 Гинзбург Л. Я. Указ. соч. С. 261.

8 Мочульский К. В. Духовный путь Гоголя // Мочульский К. В. Гоголь. Соловьёв. Достоевский. М., 1995. С. 16.

9 Зеньковский В. Указ. соч. С. 316-317.

В. В. Гиппиус не останавливается подробно на теме любви в своих работах о Гоголе, но отчасти все же касается ее и обращает внимание особенно на тему женской красоты1.

Г. А. Гуковский считает, что «более всего скрытая сила высокого, заключенная в героях гоголевской повести, выявлена в теме любви. Потому что ведь «Старосветские помещики» — это, собственно, повесть о любви» . Однако, кроме этой повести, он не так много обращает внимание на тему любви.

Особый взгляд на тему любви у Гоголя предлагает М. Вайскопф. Он сразу обращает внимание на демонический характер любви и выделяет особый мотив: «Женщина влюблена в черта»3.

Современный исследователь С. А. Гончаров в своей книге пишет, что «ранние религиозно-мистические переживания и концептуализации Гоголя, связанные с представлениями о сущности мира, концентрируются вокруг излюбленных романтических тем природы и любви (курсив наш. — К. Ч.\ которые можно рассмотреть как комплекс мистических и мифологических мотивов и идеологических ориентаций»4. Он считает, что тема любви явно выражается в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» и она составляет общее тематическое ядро сюжетов «Вечеров»5. Ю. Манн также пишет о теме любви в «Вечерах». По его мнению, в «Вечерах» впервые «сформулирована мысль: под влиянием любви человек на все может решиться»6.

Как видно, достаточно большой круг исследователей в своих работах касался темы любви в творчестве Гоголя. Однако ни в одном из перечисленных трудов не содержится достаточно полного и исчерпывающего анализа данной проблемы. Чаще всего авторы лишь

1 Гиппиус В. Гоголь // Гиппиус В. Гоголь. Зеньковский В. Н. В. Гоголь. СПб., 1994. С. 37-51.

2 Гуковский Г. А. Указ. соч. С. 81.

3 Вайскопф М. Сюжет Гоголя. М., 1993. С. 122.

4 Гончаров С. А. Указ. соч. С. 9.

5 Там же., С. 30.

6 Манн Ю. В. «Сквозь видный миру смех.». М., 1994. С. 280.

20 констатируют тот факт, что в творчестве Гоголя в той или иной форме интерпретируется любовная тема. Кроме того, большинство ученых касается интересующей нас проблемы только на материале отдельных произведений Гоголя, либо касаются ее лишь эпизодически, вскользь, не пытаясь выстроить при этом целостную картину развития данной темы в творчестве писателя. Комплексного же исследования проблемы подобного рода на данный момент еще не существует.

Между тем назрела задача ее комплексной, систематической разработки названной проблемы. Именно этому и посвящено настоящее сочинение. Таким образом, наша задача заключается в том, чтобы исследовать эволюцию темы любви в художественном гоголевском тексте, выявить особенности и специфику её воплощения в его произведениях. Вместе с тем, нужно уточнить, что большой объем материала заставляет нас сосредоточиться, в основном, на произведениях, относящихся к раннему периоду творчества писателя (1829 — 1836 гг.).

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Ли Ки Чжу

Заключение

В нашей работе мы обратились к одной из самых распространённых тем в мировой и русской литературе — теме любви — и проследили её развитие в творчестве Н. В. Гоголя до 1836 года.

Как уже отмечалось, эта тема, столь актуальная для большинства авторов той эпохи, у Гоголя не является основополагающей, и в этом, в частности, заключается одна из особенностей ее реализации в его произведениях. Собственно теме любви у Гоголя непосредственно посвящены лишь несколько произведений: некоторые повести «Вечеров на хуторе близ Диканьки», «Старосветские помещики», «Невский проспект», «Женитьба», но и в них она реализуется весьма своеобразно.

В большинстве же гоголевских произведений любовные эпизоды оттеснены на задний план. Тем не менее, даже они дают нам важный материал для исследования. Кроме того, любопытны и причины, по которым Гоголь именно так раскрывает тему любви в своих произведениях, и они также представляют для нас интерес.

Очевидно, гоголевское отношение к женщине и к любви сложилось ещё в раннем детстве и юности под влиянием того воспитания, которое смогла дать Гоголю его религиозная мать. Отношение это можно охарактеризовать как чувство страха перед неизвестностью, страха совершить грех, нарушить Божьи заповеди; позднее же к этим чувствам примешивается стремление достичь идеала, гармонии в любви, которая представляется Гоголю высшим благом на земле. Подобные мотивы мы находим в письмах Гоголя к друзьям и матери — здесь отразилось отношение к любви самого Гоголя, его личный опыт, который не мог не оказать влияния и на развитие любовной темы в его творчестве.

Отсутствие в жизни Гоголя каких-либо ярких любовных увлечений является фактом, привлекающим внимание многих исследователей. Об отношениях Гоголя с женщинами мы можем судить по его письмам, где любовь и любимая женщина характеризуются весьма противоречиво: это высший дар, идеал, гармония, величайшее благо на земле и — дьявольская испепеляющая страсть, способная пленить и погубить человека. Любовь — божественный дар и дьявольское искушение; именно в таком широком диапазоне предстает данное чувство в письмах и произведениях Гоголя.

Всё гоголевское творчество в указанном аспекте, можно, на наш взгляд, условно определить как попытку вернуться к изначальной гармонии, соединить реальность и идеал. Однако реальность предстаёт у Гоголя чаще всего как отступление от нормы, искажение её, и поэтому всякая попытка обрести гармонию оборачивается неудачей и убеждает самого автора и читателя в трагичности любви в том виде, в каком она существует на земле. Как справедливо отметил еще Мочульский, «мысли Гоголя о демонической природе красоты и гибельности любви основаны на его личном психологическом опыте»1.

Первые признаки этой раздвоенности, дисбаланса можно наблюдать уже в письмах Гоголя. Однако в своём творчестве автор всё-таки делает попытку создать мир, где любовь будет играть основополагающую роль — речь идёт об «идиллии» «Ганц Кюхельгартен». Центральная тема «Ганца» — разрыв мечты и действительности, но сам автор даёт читателям возможность амбивалентной трактовки как действительности (мир Люненсдорфа), так и «большого мира». В произведении отсутствует целостная идейная основа. В образе Луизы воплотились ангельские черты романтической красавицы блондинки, она оказывает благотворное влияние на мужчину и любовь её — не страсть, но верность и самопожертвование. Однако сам Гоголь ещё не решил для себя, что более ценно в этом мире — любовь к женщине или свобода, искусство. Именно любовь, очевидно, должна стать той силой, которая спасает героя, возвращает ему всю полноту жизни. Но чисто литературные недостатки

1 Мочульский К. В. Указ. соч. С. 16. идиллии, неопределённость её финала позволяют говорить о том, что эта попытка соединения идеала и действительности оказалась неудачной.

В одной из ранних статей Гоголя «Женщина» автор предлагает своеобразную декларацию того, как он понимает любовь, её глубинный смысл, и делает это в эксплицитной форме. Но и здесь, в произведении, призванном, казалось бы, служить гимном красоте и божественности женщины, также проступают нотки дисгармонии. Любовь в идеале, какой её создали боги, и любовь, как её понимают люди — совершенно различны; два эти понимания любви вступают в трагическое противоречие, разрешить которое Гоголь и пытается на протяжении всего своего творчества. Как отмечает Гиппиус, в «Женщине» находится согласие между духовным и вещественным, но впоследствии Гоголь будет постоянно колебаться между этими двумя мирами1. «В антично-романтическом понимании любви Гоголь был определенен. Там он преклонялся перед образом Алкинои, небесной Афродиты Платона. В жизни он не нашел подтверждения своей теории»2, — так характеризует гоголевское отношение к женщине Шамбинаго.

То есть на начальном этапе своего творчества Гоголь пропагандирует единство этического (моральных норм) и эстетического (прекрасного). То, что прекрасно, то духовно, красота есть добро, а власть красоты — власть добра. Духовная и физическая красота в идеале должны быть едины: таково идеальное состояние мира; гармония, любовь (и красота) — божественная сила. Так должно быть, так было раньше, так должно быть в будущем. Идиллия принадлежит прошлому, мифическому времени.

В дальнейшем гоголевская концепция любви изменяется в сторону расхождения эстетического и этического и приходит к их противопоставлению. Гиппиус В. В. Гоголь. С. 43.

2 Шамбинаго С. Указ. соч. С. 87.

Вечера на хуторе близ Диканьки» — единственный сборник, где любовь является доминирующей темой, определяющей сюжеты большинства повестей. Структура любовного конфликта в них примерно одинакова: любовь молодых героев — препятствие браку (бедность героя, несогласие родителей) — преодоление препятствия — соединение влюблённых — (иногда) семейная жизнь героев («Вечер накануне Ивана Купала», «Ночь перед Рождеством»),

Красота и молодость сопутствуют любви, в целом в сборнике господствует тенденция воспринимать любовь и красоту как величины, сопутствующие друг другу. Прежде всего, истинная любовь возможна только между молодыми и прекрасными героями; любовь пожилых людей изображается в пародийном ключе. Но суть мира такова, что любовь так или иначе соприкасается с нечистой силой, с тёмной стороной мира. Мотивы красоты связываются (пока еще при помощи неких тонких намёков) с мотивами обольщения, погубления, пленения души человеческой. В текст повестей вплетаются отдельные, казалось бы, незначительные детали, которые, однако, весьма важны для Гоголя: герои расплачиваются за своё поведение, не вполне соответствующее христианским нормам — за кокетство, чревоугодие, пьянство, которые суть проявления дьявольской, искажённой сущности мира. Герои предпочитают внешнюю красоту, красоту вещей, а не душ.

Глубинная связь любви (красоты) и порочности проступает через опосредующие мотивы: помощь нечистой силы в преодолении препятствий браку («Ночь перед Рождеством», «Вечер накануне Ивана Купала», «Майская ночь или утопленница»); игры в нечистую силу («Сорочинская ярмарка»). Все любовные интриги разрешаются при участии темных сил — самого чёрта, ведьм: в такой фольклорной форме, очевидно, проявляется гоголевская идея об отступлением от божественной сущности любви. Она подвластна не божественным, а дьявольским силам, и часто героям приходится жестоко расплачиваться за это.

В «Миргороде» тема любви уже не играет основополагающей роли, в некоторых повестях она вытесняется на второй план, но не удаляется совсем. В «Старосветских помещиках» Гоголь развивает мотивы любви-привычки старых героев, и здесь подобные отношения уже не выглядят пародией, возможно, именно потому, что это уже привычка, в которую закономерно переросла юношеская страстная любовь. Кроме того, Гоголь затрагивает здесь и тему любви после брака, то есть наименее характерный для романтизма мотив. Казалось бы, гармония достигнута, герои счастливы вместе, однако искажающие моменты проявляются и здесь: глупые жестокие шутки Афанасия Ивановича, полуживотное существование старичков. Автор словно балансирует на грани «пошлость-гармония», так как и те и другие мотивы актуальны в тексте повести, и сама сущность любви, следовательно, амбивалентна; это и нежность, и глубокое искреннее чувство, и невозможность жить друг без друга и, с другой стороны, — привычка, животное существование, пустота.

Наибольший отход от гармонизации мира, проникновение в таинственную глубину ночной стороны жизни — повесть Гоголя «Вий». Здесь раскрывается губительная, демоническая сущность красоты и любви-эротического влечения. Эстетическое начало (любование красотой лица и тела панночки) доминирует над началом этическим: Хома увлечён красотой вне зависимости от того, что это красота ведьмы. Впервые столь очевидно проявляется дьявольская суть «любви» — это отпадение от Бога, грех, влекущий за собой смерть героя и гибель его души. Это полный разрыв с идеалом гармонии, отход от нормы, искажение сущности чувства: оно должно быть божественной силой, а стало дьявольской! Интерес к телесной красоте, по Гоголю, — дьявольское наваждение, тогда как интерес к красоте духовной — божественное явление.

В «Тарасе Бульбе» не любовная тема является центральной; однако само это положение вещей — отсутствие любви среди главных человеческих ценностей — свидетельство отступления людей от Божьих правил. Именно поэтому незаконная с точки зрения людей любовь Андрия пробивается сквозь многочисленные препятствия, а тема любви проступает сквозь все иные темы повести.

Красота женщины и любовь к женщине для Андрия важнее всех иных ценностей, однако в человеческом мире существует разделение по национальному и религиозному принципам, и именно в существовании этих препятствий и условностей проявляется губительная суть любви в мире, далёкая от идеала. Верность любви и любимой женщине прекрасны, но они сыграли трагическую роль. Красота полячки губит Андрия, хочет этого сама панна или нет.

Сколь бы ни вытеснялась любовь из человеческой жизни, она так или иначе проявляет себя, порой в неких искажённых формах. Так, в «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» все любовные отношения героев сводятся только к удовлетворению физиологических потребностей, следствием чего являются внебрачные дети помещиков от дворовых девок. Однако автор упоминает об этом как о незначительном обстоятельстве, отражая тем самым отношения самих помещиков к этому досадному «недоразумению».

В повестях, входивших в «Арабески», любовная тема выражает самую суть искажений, которым подвергся этот мир. Со всё большей очевидностью здесь проступает противопоставление красоты и добра, то есть этического и эстетического начал (прекрасная женщина оказывается проституткой). Вся социальная структура общества (власть денег, чины, богатство и пошлое существование, прозябание) губительны для любви. Она перестала быть Божественной силой, и Гоголь демонстрирует разные типы искажения любви в этом мире.

В комедии «Ревизор» Гоголь также затрагивает тему любви. По мнению Манна, в «Ревизоре» «отчетливо различимо и любовное переживание»1, хотя освещение его приобретает пародийный характер.

1 Манн Ю. Поэтика Гоголя. С. 215.

Здесь мы находим всё те же характерные для Гоголя мотивы, сопутствующие любовной теме почти во всех его произведениях: мотивы кокетства и щегольства, любви к вещам и деньгам. «Любовь» для каждого из героев — средство для достижения какой-либо цели, а не ценность сама по себе. Она обесценивается, дискредитируется в современном Гоголю мире.

Сложным образом тема разрабатывается в «Женитьбе», где также присутствуют все дискредитирующие мотивы, отражающие искажения любви: страсть к деньгам, вещам, чинам, низведение любви на уровень физиологической потребности («кулинарные» сравнения), а брака -— на уровень торговой сделки. Элементы абсурда, постепенно концентрирующиеся по ходу пьесы, и излюбленные Гоголем незначительные и в то же время важнейшие детали (например, тот факт, что весь процесс подготовки к свадьбе происходит во время поста) указывают на полнейшую бессмысленность и пустоту происходящего.

Итак, Гоголь глубоко сознает, что разрыв идеала и действительности ведет к гибели любви. С точки зрения Манна, развитие темы любви у Гоголя можно в целом охарактеризовать так: сначала он ищет самую женскую красоту в божественной природе («Женщина»), потом любовь в христианском благочестии («Ночь перед Рождеством»), а затем исследует любовь до брака и любовь после брака1. Поэтому тема любви является одной из сквозных тем для Гоголя, хотя, м. б., и не центральной.

Интересным было бы проследить и дальнейшее развитие интересующей нас темы в творчестве Гоголя. И хотя изучение его произведений, написанных после 1836 года, находится уже за рамками данной работы нам представляется важным лаконично указать на некоторые возможные перспективы ее исследования.

1 Манн Ю. «Сквозь видный миру смех.». С. 298.

В повести Гоголя «Шинель» наиболее ярко проявляется мотив привязанности человека к вещам, заместившим в его жизни истинные ценности. Мы уже и ранее отмечали подобные примеры в произведениях автора: нежность, почти любовь Ивана Федровича Шпоньки к его мундиру, ссора Ивана Ивановича и Ивана Никифировича из-за ружья и т. д. Но это были лишь отдельные элементы, отдельные намеки автора на искаженные взаимоотношения человека с миром вещей. Здесь же эти отношения перерастают в поистине всепоглощающую страсть, ставшую даже причиной гибели героя.

Отсутствие в жизни человека каких-либо иных объектов любви и вследствие этого, душевная деградация, опустошение героя настолько изменяют суть человека, что он, очевидно, оказывается просто не способным испытывать какие-либо чувства. Изначально в его внешности и характере заложена аномалия, не позволяющая развиваться в нем никаким человеческим страстям. Мы только наблюдаем, как говорит В. Розанов, его «животность»1. Он словно не может выйти из формы, переступить какие-то искусственные рамки — всякая попытка сделать это оканчивается или неудачей (как при переписывании бумаг), или трагедией (смерть из-за шинели).

Единственное доступное ему чувство — любовь к работе; подобные отношения с буквами — своеобразный «служебный роман» Акакия Акакиевича. Время, которое другие «спешат предать наслаждению»(Ш, 146), с целью, может быть, «истратить его в комплиментах какой-нибудь смазливой девушке» (III, 146) (отдаленный намек на проявление чего-то, более или менее похожего на чувства), наш герой тратит на размышление о завтрашнем дне, когда ему предстоит новая встреча на работе с новыми бумагами. И эти черты Башмачкина позволяют некоторым исследователям творчества Гоголя отметить наличие у Акакия Акакиеваича «страсти и

1 Розанов В. В. Как произошел тип Акакия Акакиевича// Русский вестник. Март. 1894. С. 168. романтической одержимости»1, «незаурядного таланта, а именно таланта <.> «художника»»2. Т. о. мнение исследователей относительно этого образа расходятся: Акакий Акакиевич — «животное», но, в то же время, в нем скрыт потенциал художника.

Иная страсть, иное увлечение губительны для него, ибо это уже переступание границ, данных ему изначально. Но такая страсть все же возникает в его жизни, изменив весь ее привычный уклад — «вечная идея будущей шинели» (III, 154) обладает всем его существом. Обращает на себя внимание возвышенный, идеальный характер этой любви: «идеей шинели» «он питался духовно» (III, 154). Столь высокие чувства, скрывавшиеся, как ни странно, в этом не приспособленном для страстей человеке, обращены на столь низменный предмет — и тем самым шинель словно возвышается, возносится на иной, нематериальный уровень. Однако этот любовный сюжет может быть оценён и несколько иначе, как приверженность к земным, материальным ценностям: «Вот эта-то поставленная себе цель, состоящая в собирании богатств на земле (воплощенных в шинели), и есть причина падения Башмачкина, падения неизбежного, ибо человеку, привязавшему себя к земному, катастрофы не избежать»,3 — считает П. Е. Бухаркин.

В том, что это действительно любовь, чувство сродни романтической страсти, можно убедиться, проследив ее развитие в повести и сопоставив с иными любовными сюжетами Гоголя. Прежде всего, существует несомненное препятствие для соединения влюбленных — бедность одного из них (как и в «Вечере накануне Ивана Купала»). И Акакий Акакиевич мужественно преодолевает его, налагая на себя ограничения во всем и ведя почти монашеский образ жизни4 — но только во имя служения «вечной Маркович В. М. Указ. соч. С. 82. ~ Виноградов И. Л. Указ. соч. С. 242.

3 Бухаркин П. Е. Об одной евангельской параллели к «Шинели» H. В. Гоголя // Концепция и смысл. СПб., 1996. С. 206.

4 О связи героя «Шинели» с агиографической литературой см. : Фридлендер Г. М. Поэтика русского реализма. Л., 1971. С. 207.; Шкловский В. Энергия заблуждения. М., 1983. С. 314.; Макогоненко Г. П. Повесть «Шинель» и ее истолкование // Пушкин и Гоголь. Л., 1985. С. 318.; Дилакторская О. Г. идее» шинели (как рыцарь — во имя служения прекрасной даме). В его бессмысленной и остывшей жизни появляется «цель» и «огонь в глазах» (III, 155). Страсть к приобретению шинели позволяет ему стать смелым. И сам Акакий Акакиевич становится вдруг бедным рыцарем, т.е. романтическим героем1.

Однако при таком монашеском образе жизни героя подстерегают искушения; любовь, соединение с возлюбленной «приятной подругой жизни» (III, 154) еще только планируется, но уже некоторые губительные, разрушительные аспекты этой страсти дают о себе знать. Всему виной «дерзкие» мысли Акакия Акакиевича; шинель, еще не будучи приобретенной, сшитой, уже совлекает героя с пути истинного, любовь к ней мешает ему работать. Не случайно, очевидно, Гоголь заставляет чиновника заказать именно шинель (женского рода), а не мундир, например, хотя и мундир Акакия Акакиевича «был не зеленый, а какого-то рыжевато-мучного цвета» (III, 145).

Итак, сама «идея» шинели уже вводит Акакия Акакиевича во искушение, и чтобы избежать его, он «перекрестился» — т. е. интуитивно защитил себя от воздействия нечистой силы. Так, образ шинели у Гоголя начинает раздваиваться — как и образ прекрасной женщины; с одной стороны, это объект высоких духовных устремлений героя, ради чего он готов голодать (поститься) и почти молиться. С другой стороны, любовь к женщине-шинели, стремление обладать ею влияют на героя повести, как и на ряд других гоголевских персонажей негативно.

Тот день, когда Петрович приносит шинель Акакию Акакиевичу, описан Гоголем, как «точно самый большой торжественный праздник для Акакия Акакиевича» (III, 158); как день его соединения, свадьбы с возлюбленной. Препятствие преодолено, цель достигнута, пост окончен.

Фантастическое в Петербургских повестях Н. В. Гоголя. Владивосток, 1986. С. 160-165.; Смирнова Е. А. Поэма Гоголя «Мертвые души». Л., 1987. С. 143-144.

1 Маркович В. М. Указ. соч. С. 82.

Портной-отец отдает свою дочь-шинель: «в лице его показалось выражение такое значительное, какого Акакий Акакиевич никогда еще не видал» (III, 156). И затем портной еще несколько раз забегает на улице перед Акаким Акакиевичом, чтобы в последний раз взглянуть на шинель.

Вечеринка в этот день символизирует праздничный свадебный ужин; поздравления коллег-чиновников — словно поздравление с каким-то коренным изменением в жизни героя, с женитьбой; они слишком велики для поздравлений по поводу приобретения шинели.

Итак, Акакий Акакиевич отходит от своих привычек, отступает от традиций, изменяет своим «функциям» чиновника: страсть изменяет, преображает его, вводит во искушение и расплата — неизбежна.

Под определенным углом зрения повесть может быть прочитана так: в повести, сюжет которой, казалось бы, далек от любовной интриги, присутствуют, тем не менее, все компоненты последней: и препятствие между «влюбленными» (бедность «жениха»), и попытка преодолеть это препятствие, и «свадьба», где «отец» горд своей красавицей-«дочерью», и — гибель несчастного «влюбленного», причиной чему послужила его привязанность к «подруге жизни» шинели.

Обстоятельства, сопутствующие катастрофе, весьма красноречивы: все, что связано с женским началом, всякое проявление интереса к нему — губительно. Возвращаясь с вечеринки, Акакий Акакиевич «даже побежал было вдруг, неизвестно почему, за какою-то дамою» (III, 160), а по дороге на вечеринку любовался он выставленной в витрине соблазнительной картиной. И именно «подруга жизни»-шинель вовлекла Акакия Акакиевича в этот мир соблазнов, не будь ее — он не решился бы на такую далекую прогулку. И результат подобных развлечений — болезнь и смерть героя, смерть, уже несколько раз предсказанная, ибо любовь, по Гоголю, губительна для всякого, кто попадает под власть женского начала. С другой стороны, Гоголь обыгрывает здесь романтическую тему стремления к идеалу и — невозможности обладания этим идеалом. Акакий

Акакиевич обладает своей шинелью только один день, только на один день суждено ему было прикоснуться к заветной мечте и сразу потерять её.

В данной повести «любовь» губительна не для одного только Акакия Акакиевича, но даже и для значительного лица. Таким образом все герои Гоголя перед силой любви — равны. Ведь возмездие настигает «значительное лицо» в тот момент, когда он решил ехать не домой, «а заехать к одной знакомой даме Каролине Ивановне» (III, 171). Тем самым Гоголь как бы обобщает, возводит данную отдельную ситуацию в ранг закономерности, присущей этой искаженной реальности. Таким образом, кража у значительного лица шинели — это не только возмездие за его равнодушие к судьбе Акакия Акакиевича и за бездействие, но в какой-то мере и наставление «на путь истинный», так как дурные мысли и намерения должны быть наказаны. Два события — кража шинели и намерение поехать к Каролине Ивановне — каким-то образом соединились в сознании «значительного лица»: возможно, не соберись он поехать к любовнице — и шинель не была бы украдена. Возможно, не заглядись Акакий Акакиевич на обнаженную женскую ножку на картине — и его трагедии не произошло бы.

Интересен для нас также и отрывок Гоголя «Рим». Тема любви и здесь не выдвигается на первый план, хотя появление на первых страницах повести образа прекрасной Аннунциаты настраивает читателя совершенно определенным образом — на восприятие любовной интриги.

По мнению В. В. Гиппиуса, Аннуциата в «Риме» является «образом эстетически и только эстетически всемогущим. Эта та же Алкиноя, та же незнакомка, которую создала мечта Пискарева, та же панночка «Тараса Бульбы», только одетая в итальянское платье»1. Т. е. можно сделать вывод о том, что большинство героинь Гоголя принадлежат к одному и тому же типу красоты. Однако мы уже знаем, что в этой красоте скрывается не только всемогущая, но и губительная сила.

1 Гиппиус В. В. Гоголь. С. 95.

Следует отметить, что во внешности Аннунциаты обращает на себя внимание скульптурность1 ее облика. Гоголь в статье «Скульптура, живопись и музыка» так определил суть скульптурности: «Она (скульптура. — К. Ч.) прекрасна, мгновенна, как красавица <.> Она очаровательна, как жизнь, как мир, как чувственная красота, которой она служит алтарем. Она родилась вместе с языческим, ясно образовавшимся миром, выразила его — и умерла вместе с ним. Напрасно хотели изобразить ею высокие явления христианства, она так же отделялась от него, как самая языческая вера» (VIII, 10). Автор видит в скульптуре, с одной стороны, прелесть красавицы, а, с другой, язычество. Эти две стороны не могут сосуществовать. В этой связи следует отметить, что скульптурная красота женщины, по Гоголю, — явление отнюдь не божественное (в христианском понимании божественности). В красоте Аннунциаты, как в скульптуре, как в произведении искусства, также проявляется данная концепция.

Большинство сравнений, используемых автором — сравнения с предметами, произведениями искусства — и поразительная красота «альбанки» не выглядит естественной и живой. Основные характеристики ее образа — свет, блистание, а не тепло: взгляд — как молния, когда она затрепещет «потоком блеска» (блеск); «сияющий снег лица» (холод); «голос ее звенит как медь», сама она напоминает «античные времена, когда оживлялся мрамор и блистали скульптурные резцы» (искусство, камень и холод); ее лицо поражает «красотой линий, каких не создавала кисть» (искусственность); ее взгляд «водружает» «хлад и замиранье в сердце» (холод); «куда ни пойдет она — уже несет с собой картину» (искусственность) (III, 217).

Даже окружающие ее предметы и люди также наделены чертами холода и блеска: «фонтан», «кованая медная ваза на голове» (III, 217),

1 См. о скульптурности: Десницкий В. А. Задачи изучения жизни и творчества Гоголя // Н. В. Гоголь: Материалы и исследования: В 2-х т. М.;Л., 1936. Т. 2. С. 65. мраморные ступени», «сильные серебряные голоса горожанок», «алмазная дуга» (III, 218) воды — все это повторяющиеся образы металла (медь, серебро), камня (мрамор, алмаз) и холодной воды. И восторг художника, увидевшего ее сияние и блеск — сродни восторгу коллекционера, увидевшего прекрасное произведение искусства, а не восторгу мужчины перед красотой живой женщины. Он хочет видеть ее своей моделью (т. е. почти картиной или скульптурой), украсившей «смиренную его мастерскую», но не возлюбленной.

И следующие встречи молодого князя с красавицей описаны таким образом, что вызывают ощущение лишь сияния и блеска, но не тепла: «она была в сияющем альбанском наряде», «все должно было померкнуть перед этим блеском», у нее «густые блистающие волосы», «это была красота полная, созданная для того, чтобы всех равно ослепить\» (III, 248); «сверкающим смехом озарялось ее лицо» (III, 249), «это блеск молнии, а не женщина»(Ш, 250), — повторяет увидевший ее молодой князь.

Даже сравнение красавицы с солнцем не делает ее образ более жизненным, теплым — напротив, подобное сравнение лишь еще более идеализирует ее, отделяет от прочих людей, делает недоступной. Идеал недостижим, он не может воплотиться на земле — и Гоголь всеми образными средствами стремиться подчеркнуть это. Она — предмет восхищения, артефакт, ибо «все что ни было, казалось, превратилось в художника и смотрело пристально на одну ее» (II, 248-249).

По признаку своей «идеальности» Аннунциата может быть соотнесена и с Алкиноей из статьи Гоголя «Женщина». Сопоставим эти два образа, разделенные в творчестве Гоголя восьмью или девятью годами. Наше внимание останавливают сходные эпитеты и сравнения: «мраморный», «ослепительный», «прозрачный», «живописный», «блистательный», «линейный», «молния очей» («Женщина»). Кроме того, многие из тропов и фигур речи, при помощи которых описаны и та, и другая красавица, несут скорее эмоциональную, нежели информативную нагрузку:

Алкиноя: «божественная грудь», «роскошные линии», лучи, «коим имени нет на земле», «неизъяснимая музыка», «прекрасная форма человека» (VIII, 146-147).

Аннунциата: «красота линий», «чудесные волосы», «невиданные землею плечи», «все в ней венец созданья», «античная <.> нога», «чудный праздник летит из ее лица навстречу всем», «чудная модель», «диво» (III, 217-219).

Все многочисленные эпитеты могут быть сведены, в сущности, к одному — она прекрасна (люди, видящие Аннунциату, восклицают: «О, bella» (III, 248)). Но — ни у Алкинои, ни у Аннунциаты нет индивидуальных черт — это образы обобщенные, расплывчатые, чтобы оценить их, по Гоголю, не нужно иметь «какой-нибудь особенный вкус; тут все вкусы должны были сойтиться» (III, 248).

Сам автор любуется этой совершенной, идеальной красотой, не сумев, однако, придать ей жизнеспособность. Подобное красочное начало романа выглядит многообещающим, кажется, что впервые у Гоголя любовная интрига молодых и прекрасных людей должна оказаться в центре крупного, масштабного произведения. Но экспозиция так и остается лишь экспозицией, не разворачивается в полноценный роман, который, вероятно, был задуман Гоголем.

Идеальность, недостижимость образа Аннунциаты в некотором смысле соотносится с недостижимостью (для Поприщина) образа директорской дочки Софи, только эта «недостижимость» имеет свои уровни. Софи недостижима для Поприщина как женщина, принадлежащая к более высокому классу; Аннунциата являет собой идеал, почти не соприкасающийся с землей и словно недостижимый с земли. И идеал женщины, по Гоголю, не может воплотиться на земле — либо женщина остается холодным, возвышенным и безжизненным идеалом, либо, в реальности, оказывается воплощением (вольным или невольным) греха и порока.

Красота женщины и чувство, вызванные этой красотой, в конце концов, заслоняются красивым видом Рима: «Боже, какой вид! Князь, объятый им, позабыл и себя, и красоту Аннунциаты, и таинственную судьбу своего народа, и все что ни есть на свете» (III, 259). Героем отрывка становится город, творение рук человеческих, а не живое существо.

Невозможно не остановиться вкратце и на самом масштабном произведении Гоголя, созданию которого были посвящены последние годы жизни автора.

В центральном произведении Гоголя — поэме «Мёртвые души» — отсутствует основная любовная интрига. Тем не менее, практически каждый из героев поэмы имеет свою «историю», так или иначе демонстрирует своё отношение к проблеме отношения мужчин и женщин. И даже те мельчайшие факты, которые Гоголь отбирает для изображения любовных или семейных проблем своих героев, многое могут сказать об их внутреннем мире и вообще о том, насколько далеко отстоит норма от идеала, некогда провозглашённого Гоголем.

В изображении семейной жизни Собакевича просматривается ироническое, сатирическое отношение Гоголя к браку в таком виде, каким он предстаёт перед нами. Для изображения того самого моря чувств, в которое должна в идеале превратиться любовь после брака, Гоголь избирает самые ничтожные и нелепые детали, словно принижающие, дискредитирующие его.

Изображение «счастливой» семейной жизни Манилова пронизано упоминаниями о многочисленных мелочах, открывающих перед читателем совершенно иную сторону «любви» после брака. Претензии Манилова на романтическую изысканность («Храм уединённого размышления» в его саду) даются на фоне окружающей нищеты и убогости деревни, природы, где не было видно ни одного «растущего деревца или какой-нибудь зелени» (VI, 23). Этот контраст проступает тем более ярко, если вспомнить картины роскошной, цветущей природы, окружавшей влюблённых героев в «Вечерах.». Тем самым Гоголь в «Мёртвых душах» уже изначально задаёт общий настрой, установку на то, что на фоне подобного убожества, нищеты, запущенности, не может возникнуть настоящей страсти, чувства людей мельчают, тоже становятся убогими и жалкими.

Супружеские отношения Маниловых описываются Гоголем в ироническом, сниженном ключе, чему способствует обилие прозвищ и уменьшительно-ласкательных суффиксов в речи героев, описание подарков, сделанных супругами друг другу (бисерный чехольчик на зубочистку — контраст к «царицыным черевикам» в «Вечерах.»), рекордно длинный поцелуй героев, во время которого можно было «выкурить маленькую соломенную цигарку», и экзотические имена детей — Алкид и Фемистоклюс. Однако в действительности за такими выражениями «совершенной любви» больше ничего не стоит. Форма превалирует над содержанием, ибо именно необычностью привлекает внимание читателей эти факты, а вовсе не тем, что отражают глубокую и сильную привязанность супругов друг к другу и к детям. Форма почти лишена содержания, ибо в точности так же, как не способен Манилов на интеллектуальное усилие, чтобы прочитать книгу дальше четырнадцатой страницы, так не способен он и на духовную деятельность — любовь.

Единственное упоминание о покойном супруге Коробочки сделано Гоголем только в связи с тем фактом, что он любил, «чтобы кто-нибудь почесал на ночь пятки» (VI, 47). Вновь — снижение, дискредитация супружеских отношений, где за мелочными фактами ничего более глубокого и важного не стоит.

Отношение к женщине Ноздрёва основывается на принципе, который он сам называет «попользоваться насчёт клубнички»; он обращает внимание на то, как разодета дама, какие «рюши на ней, и трюши, и чёрт знает (курсив наш. - К. Ч.) чего не было. я думаю себе только: «чёрт возьми!»» (VI, 66).

С другой стороны, отношение Ноздрёва к жене зятя (то есть, вероятно, к собственной сестре) таково: «Ну её, жену, к .!<. .> Ну, чёрт с тобою, поезжай бабиться с женою, фетюк!» (VI, 76). Женщина для этого героя — это либо источник удовольствия (отсюда и гастрономические сравнения), либо — предмет низкий, недостойный его внимания. Упоминание о женщине в его устах связано с упоминанием о нечистой силе, и вновь для Гоголя это не просто междометия — это характеристика скрытой сути самого героя, только кажущегося безобидным.

Без каких-то явно негативных моментов автором изображены лишь семейные отношения Плюшкина. Единственное, что и здесь указывает на нарушение, искажение сущности любви и брака — тот факт, что всё это было, осталось в прошлом: «А ведь было время, когда он <. .> был женат и семьянин <.> Приветливая и говорливая хозяйка славилась хлебосольством; навстречу выходили две миловидные дочки, обе белокурые и свежие, как розы; выбегал сын, разбитной мальчишка.» (VI, 117-118). Отметим живость, жизненность некоторых образов (дочки -розы), воспоминанием о чём, вероятно, у Плюшкина остался только огромный запущенный сад.

Счастье и благополучие отнесено Гоголем к прошлому; в настоящем их уже не существует. И процесс обмеления, измельчания человеческих чувств таков: после смерти жены и дочери, после отъезда другой дочери и сына старик остался один. «Одинокая жизнь дала сытную пищу скупости; <.> человеческие чувства, которые и без того не были в нём глубоки, мелели ежеминутно, и каждый день что-нибудь утрачивалось в этой изношенной развалине.» (VI, 119). Обмеление чувств к людям компенсируется у Плюшкина пристрастием к ненужным вещам. Именно отсутствие любви в жизни гоголевских героев в её самой естественной форме (любви к женщине, детям) вызывает в их душах мелкие бессмысленные страстишки, «задоры», как их называет сам автор.

У Плюшкина такая мелкая страстишка выражена наиболее явно: это страсть к собиранию ненужной рухляди, хлама. Ненужные или неиспользуемые по назначению вещи, формы без содержания, заполняют дом и амбары Плюшкина, как когда-то прежде наполняли этот дом дети, приветливая хозяйка, гости. Первое заменило, вытеснило второе из жизни. Так Гоголь вновь вводит в поэму свой характерный мотив, пристрастия героев к вещам, вытеснившим из их жизни любовь к человеку. И сам Плюшкин потерял человеческий облик, перестал быть мужем, отцом, мужчиной — с первого взгляда даже невозможно определить, кто он: он — бесполое существо, утратившее какие бы то ни было чувства.

Такой страстью, задором («любовью» к вещам) наделены все без исключения герои поэмы, но только у каждого из них это пристрастие выражается в различной форме. У Чичикова — это его «ларчик красного дерева», заполненный бессмысленными, ненужными предметами. Кроме того, нельзя не отметить, что главный объект «любви» Чичикова — он сам, его собственная внешность. Чичиков, по утверждению Гоголя, своё лицо «любил искренно (курсив наш. — К. Ч.) и <.> привлекательнее всего находил подбородок, ибо весьма часто хвалился им пред каким-нибудь из приятелей, особливо если это происходило во время бритья.» (VI, 135).

Все действия Чичикова, обращённые к его отражению в зеркале создают иллюзию, что он общается не с самим собой, а с другим, нежно любимым существом; и тем не менее это существо — он сам. В данном случае, на наш взгляд, можно говорить уже о склонности Чичикова к нарциссизму.

Другие герои поэмы также (в разной степени «увлечённости») страдают манией коллекционирования ненужных предметов или попросту — мусора. Так, Манилов, как человек, не способный на активное «собирательство», всё равно подвержен этой страстишке, но на свой лад — он коллекционирует табак: «он был в разных видах: в картузе и в табачнице, и, наконец, насыпан был просто кучею на столе» (VI, 32) и вытряхивает из трубок золу и расставляет её ровными кучками на подоконнике. «Страсть» же Коробочки определена довольно чётко: она была из тех помещиц, «которые плачутся на неурожаи, убытки <.>, а между тем набирают понемножку деньжонок в пестрядевые мешочки, размещённые по ящикам комодов. В один мешочек отбирают всё целковики, в другой полтиннички, в третий четвертачки.» (VI, 45). Самой экзотической страстишкой отличается, пожалуй, Ноздрёв; Гоголь характеризует её как «страстишку нагадить ближнему» (VI, 71), причём безо всякой причины, просто из любви к искусству. Ещё одна его привязанность — собаки. Отношения с ними Ноздрёва Гоголь изображает почти как семейную идиллию: только постройки для собак у него во дворе содержатся в порядке. И сам Ноздрёв среди собак был «совершено как отец среди семейства» (VI, 73). Человек не способен на любовь к людям (так же, как и многие другие герои), и он предпочитает общество собак.

Впрочем, Ноздрёву знакомо и пристрастие к бессмысленным вещам, таким, как шарманка, турецкие кинжалы, трубки; причём каждая из этих вещей обладает каким-то дефектом или оказывается не совсем тем, за что хозяин выдаёт её — шарманка играет нелепые мелодии, «турецкий» кинжал сделан мастером Савелием Сибиряковым и т. д. То есть сами вещи словно говорят о своей дефектности, ненормальности, но хозяин этого не замечает и продолжает жить в этом искажённом мире и любить его больше, чем реальный мир и людей.

Подобная звериная сущность проявляется и в портрете и образе жизни Собакевича: он кажется Чичикову «весьма похожим на средней величины медведя» (VI, 94). Именно он, очевидно, тот герой, к которому относятся слова Гоголя о том, что он «мастер лихо пообедать»: это и есть «задор» Собакевича — удовлетворение своих физических потребностей. И опять вещи, окружающие героя, имеют некие изъяны, парадоксальные детали, наводящие читателя на мысль, что подобная животная, предметная (не человеческая жизнь) ненормальна. Мир Собакевича устроен по непонятным, дефектным законам; коллекция картин превращается в абсурд, сам хозяин более похож на животное или вещь, чем на человека. Темы любви к женщине здесь просто не возникает.

Некие лирические моменты всё же присутствуют в поэме, но и они имеют свои особенности. Один из таких моментов — случайная встреча Чичикова с губернаторской дочкой, портрет которой Гоголь даёт следующим образом: «молоденькая, шестнадцатилетняя, с золотистыми волосами, весьма ловко и мило приглаженными на небольшой головке. Хорошенький овал её лица круглился, как свеженькое яичко, и, подобно ему, белел какою-то прозрачною белизною, когда свежее, только что снесённое, оно держится против света в смуглых руках испытующей её ключницы и пропускает сквозь себя лучи сияющего солнца; её тоненькие ушки также сквозили, рдея проникавшим их тёплым светом.» (VI, 90). Во всё её облике прежде всего бросаются в глаза её свежесть, молодость, хрупкость и какая-то особая беззащитность.

Гоголь сразу же вслед за описанием её портрета предлагает читателю два возможных варианта развития дальнейшего сюжета — романтический («Попадись на ту пору вместо Чичикова какой-нибудь двадцатилетний юноша, гусар ли он, студент ли он, или просто только что начавший жизненное поприще.» (VI, 92)) и реальный («Но герой наш уже был средних лет и осмотрительно-охлаждённого характера.» (VI, 92-93)). В первом случае «чего бы не проснулось, не зашевелилось, не заговорило в нём!.» (VI, 92). Однако мысли, приходящие в голову Чичикова, «не так безотчётны и даже отчасти очень основательны.» (VI, 93). «Основательность» мыслей Чичикова, это очевидно, их меркантильная направленность «"Славная бабёшка! — сказал он <.>. — Но ведь что, главное, в ней хорошо? Хорошо то, что она сейчас только, как видно, выпущена из какого-нибудь пансиона или института, что в ней, как говорится, нет ещё ничего бабьего, то есть именно того, что у них есть самого неприятного.» (VI, 93). В восприятии девушки Чичиковым смешиваются как пошлые, низменные интересы («бабёшка» — это характеристика, которую мог бы дать девушке Ноздрёв) и почти авторских размышлений о сущности женщины, о её изначальной чистоте и приобретённой порочности.

Здесь впервые у Гоголя появляется образ не холодной и великолепной красавицы, не кокетки, здесь впервые ничего не говорится о наряде и украшениях девушки, ибо все это наносное, внешнее, приобретённое. Губернаторская дочка предстает перед читателем естественной, юной, ещё не умеющей кокетничать. Именно такова женщина в идеале, но именно такой её никогда и не возможно встретить, ибо этот промежуток, в который она уже не ребёнок, но и не взрослая женщина, слишком короток. Все героини Гоголя уже научились кокетничать, наряжаться, лгать — и этим их сущность искажена. Однако это всё внешние влияния, которым не успела подвергнуться молоденькая губернаторская дочка — и это и замечает Чичиков — её простоту, естественность; и именно это кажется ему привлекательным в женщине. И именно эта встреча с молодой женщиной раскрыла в Чичикове некий духовный потенциал — отсюда и авторские интонации, вложенные в уста героя: он осознаёт её прелесть, очарование, на которые жизнь, общество, окружение ещё не наложили отпечатка. Тем не менее, он уже давно привык оценивать всё совершенно иначе — отсюда и пошлые словечки, и размышления о том, что «если, положим, этой девушке да придать тысячонок двести приданого, из неё бы мог выйти очень, очень лакомый кусочек.» (VI, 93). Вновь гастрономическое сравнение разрушает наметившуюся было тенденцию к выходу из пошлого заколдованного круга любви к вещам и деньгам.

В том же «идеализированном» ключе, что и мысли о неискушённости, неиспорченности молодой девушки, звучат и следующие размышления автора о семейной жизни: «Счастлив путник, который после длинной, скучной дороги с её холодами, слякотью, грязью, невыспавшимися станционными смотрителями, <.> видит наконец знакомую крышу с несущимися навстречу огоньками, и предстанут перед ним знакомые комнаты, радостный крик выбежавших навстречу людей, шум и беготня детей, и успокоительные тихие речи, прерываемые пылающими лобзаниями, властными истребить всё печальное из памяти. Счастлив семьянин, у которого есть такой угол, но горе холостяку!» (VI, 133). Это лирическое отступление вызвано у Гоголя наблюдениями за поездками Чичикова, и, вероятно, именно к нему они и относятся; оно служит своеобразным продолжением рассуждения о чистоте прекрасной девушки, словно именно таковой могла бы быть семейная жизнь того счастливца, который женился бы на ней. Однако и здесь присутствует второй вариант развития этой ситуации: путешественник не женат, размышления о семейной жизнь остались только мечтами, а реальность такова: «Сурово его поприще, и горько почувствует он своё одиночество» (VI, 134). Итак, семейная жизнь — идеал, но героям не суждено, не дано достигнуть его.

В полной противоположности с образом губернаторской дочки находятся образы дам города N. Их общество — это именно та атмосфера, которая может поглотить, погубить чистоту молодой девушки. Вновь Гоголь делает акцент на кокетстве дам города 14; их красота сделанная, искусственная ценность новой выкройки имеет для них почти сверхъестественный характер: «Так разве у вас есть выкройка? <.> Душа моя, дайте её мне ради всего святого (курсив наш. - К. Ч.)» (VI, 181). Как подчеркивает автор, каждая из дам гордится какой-то одной частью своего тела, которая ей кажется наиболее привлекательной. То есть на балу присутствуют как бы не сами дамы, а части их тел, поскольку дамы искренне надеются, что все будут смотреть только на выдающуюся и самую красивую часть их облика, а остальных, не столь совершенных, никто и не заметит. Т. о. мотивы абсурдности, нелепости мира, проявлявшиеся наиболее ярко в «Невском проспекте», находят своё продолжение и развитие и здесь. «Строгость нравов» дам города N не просто весьма сомнительна — её просто вовсе нет, она лишь тщательно имитируется, но под ней скрываются пороки и грехи, свойственные, по Гоголю, всем женщинам этого общества. Под эвфемизмом другое-третье скрывается супружеская измена, очевидно, отнюдь не редкая в этом внешне благопристойном мире.

Во втором томе своей поэмы Гоголь во многом продолжает те же тенденции, которые имели место и в первом томе, хотя здесь возникает ряд новых мотивов и тем. Прежде всего, тема любви занимает уже гораздо более значительное место. Здесь намечается — пожалуй впервые во всём творчестве Гоголя (за исключением «Вечеров.») — любовный сюжет со счастливым финалом, соединение влюблённых. Хотя и этот сюжет не лишён некоторых особенностей, присущих исключительно Гоголю: он словно боится изобразить счастливую пару влюблённых людей.

В облике образе Улиньки соединяются, как это часто бывает у Гоголя, разнородные черты: она — сновиденье, грёза, фантастическое виденье, и в то же время — «что-то живое, как сама жизнь» (VII, 23). Автор идеализирует её облик, давая сравнения, сопоставления с античными образами, и останавливается преимущественно на характеристике её прекрасных душевных качеств и порывов (гнев по поводу любой несправедливости, стремительность, открытость, стремление помочь), а не на описании внешности — пожалуй, единственный пример в творчестве Гоголя. С её появлением для героев как будто вспыхивает свет.

Однако разрыв между Тентетниковым и отцом Улиньки происходит из-за нелепой условности: грубоватый Бетрищев называет соседа на «ты», щепетильный Тентетников обижается на это. И любовь, казалось, уже вспыхнувшая между героями, прерывается в самом начале из-за этой условности. Исходных препятствий между влюблёнными не существовало, однако они оказались созданы сами героями; и сами же герои страдают из-за этого, но поделать ничего не могут. Интересен тот факт, что устранить это препятствие берётся Чичиков, выполняя в данном случае роль посредника, помощника — ту самую роль, которую в «Вечерах.» выполняла нечистая сила. И ему удаётся успешно осуществить свою миссию. Казалось бы, гармония восстановлена, однако — второй том Гоголем так и не закончен. Свадьба должна состояться, для неё уже нет препятствий, но Гоголь не даёт её описания; счастливый финал остаётся предполагаемым, но не реальным. Подобная ситуация, как мы уже неоднократно могли констатировать, достаточно часто встречается в творчестве Гоголя. с ¡¡с

Итак, автобиографические моменты оказали большое влияние на творчество Гоголя: представление о любви самого автора проецируются на отношения к любви его героев. «Нет никакого сомнения, что это (изображение Гоголем внешности женщин и любовных эпизодов. - К. Ч.) — творческое отражение мучившей автора собственной неприспособленности к действительности. Ведь не объяснять же в отрыве от личного жизненного опыта холостяка Гоголя то неслучайное обстоятельство, что он так беспомощен в изображении и внешности (молодых) женщин и их внутреннего облика: от «Вечеров» до Улиньки они преображаются автором либо в идеальные существа, либо в «ведьм». Отношение героев Гоголя к женщине характеризуется весьма часто чувством боязни, даже Андрий ощущал в душе «благоговейную боязнь» перед своей возлюбленной, полячкой», — так характеризует гоголевское отношение к женщине и к любви в целом В. Адаме1. По мнению Адаме В. Указ. соч. С. 44. исследователя, вся жизнь и всё творчество Гоголя — «нарушение реального диалектического контакта и с женщиной и с коллективом, по отношению к которым у него одинаково действует привычная психическая установка: «минимум общения, минимум контакта!»1.

Действительно, все возможные варианты отношения героев Гоголя с женщинами можно характеризовать как своеобразные варианты «бегства от женщины»: это и нереальное обожествление (в юношеских произведениях писателя), и незадачливость и инфантильность героя (например, Ивана Фёдоровича Шпоньки, говорящего о жене: «Я совершенно не знаю, что с нею делать!»), и низведение женской природы лишь до физического уровня (например, «кулинарные» сравнения в «Женитьбе»). «При всем многообразии казуистики, — пишет Адаме, — всюду та же отступательная целеустремлённость и нарушение нормальной активности. Герои Гоголя избегают реального контакта с женщиной, останавливаются на полпути, или же обращаются в бегство. <.> Эта реакция — типичная и повторяющаяся в жизни Гоголя»2. То же самое можно сказать и об отношении Гоголя к браку — в том виде, в каком он существует в человеческом обществе: «Человеческий институт женитьбы был определен им отрицательно. Развязнейшие объяснения в любви Хлестакова, разумевшего под браком совершенно иную категорию ощущений, отталкивали его еще больше. <.> Нравственное падение людей женатых, столь частое, удручало его окончательно».3

Итак, мы наблюдаем в творчестве писателя сначала - преклонение перед красотой, затем - размышления о ценности и важности любви, затем - сомнения в важности и ценности любви, а под конец - страх, бегство от любви, прозрение её порочной, губительной сущности. И, тем не менее, в конце жизненного пути намечается попытка нового обретения гармонии (II том «Мёртвых Душ»). «Гоголь, описывая женщин, высмеивал их пустоту,

1 Там же. С. 43.

2 Гам же. С. 45.

3 Шамбинаго С. Указ. соч. С. 87-88. легкомыслие, болтливость, но что он имел в душе совсем другой идеал женщины, это видно из попытки представить идеал женщины в образе Улиньки»1.

Идеал женщины и понимание Гоголем истинной любви, каковой она должна быть, даны им в начале творчества (Алкиноя в «Женщине», отчасти — Луиза в «Ганце»), и к ним же он возвращается в итоге. Однако второй том «Мёртвых душ» не закончен, образ Улиньки только намечен, но не развёрнут, и вновь гоголевская попытка отыскать идеал терпит крах. Круг поисков замкнут, Гоголь возвращается к исходной точке, ему так и не удаётся создать счастливый финал соединения идеальных влюблённых. Трагичность мира и трагичность любви в этом мире — таковы основные доминанты гоголевского мироощущения, отразившегося в его произведениях.

Зеньковский В. Н. В. Гоголь. С. 316.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Ли Ки Чжу, 2002 год

1. Гоголь Н. В. Поли. собр. соч.: В 14-ти т. М.; Л., 1937-1952.

2. Августин А. Исповедь. СПб., 1999.

3. Батюшков К. Н. Поли. собр. стихотворений. М.; Л., 1964. С. 184.

4. Белинский В. Г. Поли. собр. соч.: В 13-ти т. М., 1953-1959.

5. Герцен А. И. Капризы и раздумье // Герцен А. И. Собр. соч.: В 30-ти т. М., 1954. Т. 2. С. 49-102.

6. Гете И. В. Страдания юного Вертера // Гете И. В. Собр. соч.: В 10-ти т. М., 1976. Т. 2.

7. Глебов А. Женщина //Сын отечества и Северный архив. 1829. №. 1. С. 36.

8. Державин Г. Р. Стихотворения. Л., 1957.

9. Жуковский В. А. Сочинения.: В 3-х т. М., 1980.

10. Искусство и художник в русской прозе первой половины XIX века. Л., 1989.

11. Крылов И. А. Поли. собр. соч.: В 3-х т. М., 1946. Т. 3.

12. Немецкая романтическая повесть.: В 2-х т. М., 1935.

13. Одоевский В. Ф. Сочинения: В 2-х т. М., 1981.

14. Переписка Н. В. Гоголя.: В 2-х т. М., 1988.

15. Переписка Н. В. Станкевича. М., 1914.

16. Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 17-ти т. М., 1994.

17. Руссо Ж. Избранные сочинения.: В 3-х т. М., 1961. Т. 2.

18. Сталь де А.-Л.-Ж. О влиянии страстей на счастье людей и народов // Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980. С. 363-374.1.. Научная литература.

19. Адаме В. Идиллия Гоголя «Ганц Кюхельгартен» в свете его природоописаний // Учен, записки Тартуского ун-та. Филологические науки. Тарту, 1946. Вып. 1. С. 3-50.

20. Алексеев М. П. Гоголь и Т. Мур // Алексеев М. П. Сравнительное литературоведение. JL, 1983. С. 341-350.

21. Анненский И. Художественный идеализм Гоголя # Анненский И. Книги отражений. М., 1979. С. 216-225.

22. Анциферов Н. Душа Петербурга. JL, 1990.

23. Барабаш Ю. «Тайная любовь» Гоголя? // Вопросы литературы. 1987. № 1. С.74-99.

24. Берковский Н.Я. Немецкий романтизм // Немецкая романтическая повесть.: В 2-х т. М.; Л., 1935. Т. 1. С. XXIII-XLVII.

25. Берковский Н. Романтизм в Германии. СПб., 2001.

26. Ботвинник М. Н. Филемон и Бавкида/Мифы народов мира.: В 2-х т. М., 1987. Т. 2. С. 562.

27. Ботникова А. Б. Э. Т. А. Гофман и русская литература. Воронеж, 1977.

28. Буле О. Заметки о споре между LA BRUNE ET LA BLONDE в эпоху романтизма// Концепция и смысл. СПб., 1996. С. 28-47.

29. Бухаркин П. Е. Об одной евангельской параллели к «Шинели» Н. В. Гоголя // Концепция и смысл. СПб., 1996. С. 197-211.

30. Бушуева М. «Женитьба» Н. Гоголя и абсурд. М., 1998.

31. Вайскопф М. Сюжет Гоголя. М., 1993.

32. Ванслов В. В. Эстетика романтизма. М., 1966.

33. Вацуро В. Э. Незамеченные источники идиллии Гоголя «Ганц Кюхельгартен» // Памяти Георгия Пантелеймоновича Макогоненко. СПб., 2000. С. 117-127.

34. Вацуро В. Э. Русская идиллия в эпоху романтизма // Вацуро В. Э. Пушкинская пора. СПб., 2000. С. 517-539.

35. Виноградов В. В. Гоголь и натуральная школа // Виноградов В. В. Поэтика русской литературы. М., 1976. С. 191-227.

36. Виноградов В. В. Эволюция русского натурализма // Виноградов В. В. Поэтика русской литературы. М., 1976. С. 5-187.

37. Виноградов И. А. Гоголь — художник и мыслитель: Христианские основы миросозерцания. М., 2000.

38. Виролайнен М. Н. Н. В. Гоголь и Вьельгорские // Переписка Н. В. Гоголя.: В 2-х т. М., 1988. Т. 2. С. 199-201.

39. Вишневская И. Л. Гоголь и его комедии. М., 1986.

40. ГабитоваР. М. Философия немецкого романтизма. М., 1978.

41. Гинзбург Л. Я. История и теория литературы // Русский современник. 1924. №3. С. 259-261.

42. Гиппиус В. Гоголь // Гиппиус В. Гоголь. Зеньковский В. Н. В. Гоголь. СПб., 1994. С. 11-188.

43. Гиппиус В. Проблематика и композиция «Ревизора» // Н. В. Гоголь: Материалы и исследования: В 2-х т. М.;Л., 1936. Т. 2. С. 151-199.

44. Гиппиус В. В. Творческий путь Гоголя // Гиппиус В. В. От Пушкина до Блока. М. ;Л., 1966. С. 46-224.

45. Гончаров С. А. Творчество Гоголя в религиозно-мистическом контексте. СПб., 1997.

46. Городецкий Б. П. Лирика Пушкина. М.; Л., 1962.

47. Губарев И. М. Петербургские повести Гоголя. Ростов н/Д., 1968.

48. Гуковский Г. А. Реализм Гоголя. М.; Л., 1959.

49. Давидович М. Г. Женский портрет у русских романтиков первой половины XIX века // Русский романтизм. Л., 1927. С. 88-114.

50. Данилевский Р. Ю. Людвиг Тик и русский романтизм // Эпоха романтизма: Из истории международных связей русской литературы. Л., 1975. С. 68-113.

51. Данилов С. С. «Женитьба» Н. В. Гоголя. Л., 1934.

52. Дашкевич Н. П. Значение мысли и творчества Гоголя // Статьи по новой русской литературе академика Николая Павловича Дашкевича. Пг., 1914. С. 515-535.

53. Дашкевич Н. П. Романтический мир Гоголя // Статьи по новой русской литературе академика Николая Павловича Дашкевича. Пг., 1914. С. 536563.

54. Десницкий В. А. Задачи изучения жизни и творчества Гоголя // Н. В. Гоголь: Материалы и исследования: В 2-х т. М.;Л., Т. 2. 1936. С. 1-105.

55. Дилакторская О. Г. Фантастическое в Петербургских повестях Н. В. Гоголя. Владивосток, 1986.

56. Еремина В. И. Н. В. Гоголь // Русская литература и фольклор (I пол. XIX в.). Л., 1976. С. 249-291.

57. Еремина Л. И. О языке художественной прозы Н. В. Гоголя. М., 1987.

58. Ермаков И. Д. Очерки по анализу творчества Н. В. Гоголя // Ермаков И. Д. Психоанализ литерагуры. М., 1999. С. 159-344.

59. Есаулов И. А. Эстетический анализ литературного произведения: «Миргород» Н. В. Гоголя. Кемерово, 1991.

60. Жирмунский В. М. Байрон и Пушкин. Л., 1978.

61. Жирмунский В. М. Гете в русской литературе. Л., 1981.

62. Жирмунский В. М. Из истории западноевропейской литературы. Л., 1981.

63. Жирмунский В. М. Немецкий романтизм и современная мистика. СПб., 1996.

64. Зеньковский В. Н. В. Гоголь // Гиппиус В. Гоголь. Зеньковский В. Н. В. Гоголь. СПб., 1994. С. 192-338.

65. Золотусский И. Гоголь. М., 1998.

66. Золотусский И. Душа и дело жизни. М., 1981.

67. Золотусский И. Поэзия прозы. М., 1987.

68. Иваницкий А. И. Гоголь. Морфология земли и власти. М., 2000.

69. Карташова И. В. Гоголь и романтизм. Калинин, 1975.

70. Карташова И. В. Гоголь и романтизм // Русский романтизм. JI., 1978. С. 58-78.

71. Клеман М. К., Пиксанов Н. К. Комментарии // Гоголь Н. В. Полн. собр. соч.: В 14-ти т. М.; Л., 1937. Т. 1. С. 493-552.

72. Комарович В. Л. Введение, комментарии // Гоголь Н. В. Полн. собр. соч.: В 14-ти т. М.; Л, 1938. Т. 3. С. 635-642.

73. Котляревский Н. Н. В. Гоголь. СПб., 1903.

74. Котляревский Н. Николай Васильевич Гоголь. СПб., 1911.

75. КочетковаН. Д. Литература русского сентиментализма. СПб., 1994.

76. Кривонос В. Ш. Мотив «связи женщины с чертом» в прозе Гоголя // Поэтика русской литературы. М., 2001. С. 65-79.

77. Кулиш П. А. Записки о жизни Н. В. Гоголя. СПб., 1856.

78. Кулиш П. А. Опыт биографии Н. В. Гоголя. СПб., 1854.

79. Кульман Н. К. «Ганц Кюхельгартен» Гоголя и «Луиза» Фосса // Известия отделения русского языка и словесности императорской академии наук 1908 года. Т. XIII. Кн. 4. СПб., 1909. С. 252-263.

80. Купреянова Е. Н. Н. В. Гоголь // История русской литературы.: В 4 т. Л., 1981. Т. 2. С. 530-579.

81. Старостин Б. А. Мотивы (любовь) // Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 308-310.

82. Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. СПб., 1994.

83. Луначарский А. В. Гоголь // Н. В. Гоголь. М., 1928.

84. Макогоненко Г. П. Гоголь и Пушкин. Л., 1985.

85. Макогоненко Г. П. Творчество А. С. Пушкина в 1830-е годы (18301833). Л., 1974.

86. Максимов Д. Е. Поэзия Лермонтова. М.; Л., 1964.

87. Манн Ю. В. Грани комедийного мира. «Женитьба» Гоголя // Литературные произведения в движении эпох. М., 1979. С. 5-40.

88. Манн Ю. О гротеске в литературе. М., 1966.

89. Манн Ю. Поэтика Гоголя. М., 1988.

90. Манн Ю. В. Поэтика русского романтизма. М., 1976.

91. Манн Ю. В. Русская литература в первой половине XIX в. // История всемирной литературы.: В 9-ти т. М., 1989. Т. 6. С. 284-292.

92. Манн Ю. В. Русская литература XIX века. М., 2001.

93. Манн Ю. В. «Сквозь видный миру смех.». М., 1994.

94. Манн Ю. В. Эволюция гоголевской фантастики // К истории русского романтизма. М., 1973. С. 219-258.

95. Маркович В. М. Петербургские повести II. В. Гоголя. Л., 1989.

96. Маркович В. М. Тема искусства в русской прозе эпохи романтизма // Искусство и художник в русской прозе первой половины XIX века. Л., 1989. С. 5-42.

97. Марченко В. "Будьте не мертвые, а живые души": Православный писатель и патриот. Н. В. Гоголь. М., 1998.

98. Махов А. Е. Любовная риторика романтиков. М., 1991.

99. Машинский С. И. Художественный мир Гоголя. М., 1979.

100. Мережковский Д. Гоголь и черт И Мережковский Д. С. В тихом омуте: Статьи и исследования разных лет. М., 1991. С. 213-309.

101. Мильдон В. И. Эстетика Гоголя. М., 1998.

102. Михайлов А. В. Комментарий // Эстетика немецких романтиков. М., 1987. С. 564-708.

103. Мочульский К. В. Духовный путь Гоголя // Мочульский К. В. Гоголь. Соловьёв. Достоевский. М., 1995. С. 7-60.

104. Николюкин А. Н. К типологии романтической повести // К истории русского романтизма. М., 1973. С. 259-282.

105. Павлинов С. А. Философские притчи Гоголя. М., 1997.

106. Переверзев В. Ф. Гоголь. Эволюция творчества, стиль и композиция // Н. В. Гоголь. М., 1928. С. 7-95.

107. Переверзев В. Ф. Теория и история литературы // Печать и революция. 1924. Кн. 3. С. 236-237.

108. Погодин М. П. О литературных и ученых новостях из Петербурга // Московский наблюдатель. М., 1835. Ч. 1. С. 442-448.

109. Подольный Р. Г. Западная Европа: Средние века и Возрождение // Мир и эрос. М., 1991. С. 56-73.

110. Ремизов А. Огонь вещей. М., 1989.

111. Розанов В. В. Как произошел тип Акакия Акакиевича // Русский вестник. Март. 1894. С. 161-172.

112. Рулин П. И. «Женитьба» // Н. В. Гоголь: Материалы и исследования. М.;Л., 1936. Т. 2. С. 200-241.

113. Рябов О. В. Русская философия женственности (XI — XX века). Иваново, 1999.

114. Семёнов Л. Е. Любовь в эстетике раннего романтизма: романтический идеал в контексте культурно-исторического развития // Гуманизм и культура: век XX. Тверь., 1993. С. 58-68.

115. Смирнова Е. А. Поэма Гоголя «Мертвые души». Л. 1987.

116. Степанов Н. Искусство Гоголя — драматурга. М., 1964.99 ■ Степанов Н. Л. Н. В. Гоголь /У Гоголь Н. В. Собр. соч.: В 6-ти т. М., 1952. Т. 1. С. УП-ЬХХП.

117. Степанов Н. Л. Романтический мир Гоголя // К истории русского романтизма. М., 1973. 188-218.

118. Токарев С. А. Двуполые существа // Мифы и народов мира: В 2-х т. М., 1987. Т. 1. С. 358-359.10^. Томашевский Б. В. Пушкин.: В 2-х т. М., 1990. Т. 2.

119. Троицкий В. Ю. Художественные открытия русской романтическойпрозы 20-30-х гг. 19 в. М., 1985.

120. Фридлендер Г. М. Поэтика русского реализма. Л., 1971.

121. Храпченко М. Б. Николай Гоголь. М., 1984.

122. Чудаков Г. И, Отношения творчества Н. В. Гоголя к западноевропейским литературам. Киев, 1908.

123. Ю'Т. Шамбинаго С. Трилогия романтизма. М., 1911.