Стратегии обоснования внешнеполитического курса РФ в период с 2014 г. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 23.00.02, кандидат наук Мясников Станислав Александрович

• Мясников Станислав Александрович
• кандидат наук
• 2021

Оглавление диссертации кандидат наук Мясников Станислав Александрович

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ АНАЛИЗА ОБОСНОВАНИЯ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОГО КУРСА

1.1 Концепты легитимация политики/policy justification и обоснование политики/policy legitimation

1.2 Особенности установления внешнеполитической повестки дня в условиях российской медиасистемы

1.2.1 Особенности российской медиасистемы

1.2.2 Установление повестки дня в условиях гибридной медиасистемы

1.2.3 Установление внешнеполитической повестки

1.3 Обоснование внешней политики как коммуникативная стратегия

1.3.1 Теория стратегических нарративов как методология для анализа стратегий обоснования

1.3.2 Составляющие коммуникативной стратегии обоснования

ГЛАВА 2. АНАЛИЗ СТРАТЕГИЙ ОБОСНОВАНИЯ ВОЕННОЙ ОПЕРАЦИИ РФ В ГРУЗИИ, ПРИСОЕДИНЕНИЯ КРЫМА К РФ, ВОЕННОЙ ОПЕРАЦИИ РФ В СИРИИ

2.1 Коммуникативные позиции России в контексте обоснования военной операции РФ в Грузии, присоединения Крыма, военной операции РФ в Сирии

2.2.1 Коммуникативная позиция России в контексте военной операции РФ в Грузии

2.2.2 Коммуникативная позиция России в контексте присоединения Крыма к РФ

2.2.3 Коммуникативная позиция России в контексте военного конфликта в Сирии

2.2 Системные нарративы в дискурсе президента и представителей МИД России в обосновании ВОРГ, ПКР и ВОРС

2.3 Национальные нарративы в дискурсе президента и представителей МИД России в обосновании ВОРГ, ПКР и ВОРС

2.4 Нарративы о проблеме в дискурсе президента и представителей МИД России в обосновании ВОРГ, ПКР и ВОРС

2.5 Сравнительный анализ нарративов, выявленных в официальном дискурсе президента и представителей МИД с нарративами, представленными в медиа дискурсе

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

БИБЛИОГРАФИЯ

Приложения

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Стратегии обоснования внешнеполитического курса РФ в период с 2014 г.»

ВВЕДЕНИЕ

Постановка исследовательской проблемы Политический курс государства нуждается в обосновании с целью легитимации. Легитимация - это процесс обретения легитимности (согласия общества, веры в правильность политического курса, режима, порядка, лидера, действий, решений)1, при этом, легитимация может осуществляться посредством разных инструментов. Обоснование политического курса, по сути, является коммуникативным инструментом легитимации2 и заключается в применении риторических средств, интерпретации, аргументации объекта легитимации как наиболее предпочтительного среди альтернативных3. Поиск в базах научных публикаций, таких как Google Scholar, EBSCO, JSTOR4 показывает, что большая часть литературы посвящена изучению легитимности власти, режима, лидера. Однако политики, наделенные властью, стремятся легитимировать политику, проводимую ими, ведь вера в

1 См. Del Sordi A. The Relation between External and Internal Authoritarian Legitimation: The Religious Foreign Policy of Morocco and Kazakhstan // Taiwan Journal of Democracy. 2018. Vol. 14. № 1. P. 95-116; Haldenwang C. von. The relevance of legitimation - a new framework for analysis // Contemporary Politics. 2017. Vol. 23. № 3. P. 269-286; Gelpi C. The power of legitimacy: Assessing the role of norms in crisis bargaining. Princeton: Princeton University Press, 2010. 244 p.; Dahl R. A Preface to Democratic Theory. Chicago: University of Chicago Press, 1956. 176 p.

2См. Haldenwang C. von. The relevance of legitimation-a new framework for analysis // Contemporary Politics. -2017. Vol. 23. № 3. P. 269-286; George A.L. Domestic constraints on regime change in US foreign policy: The need for policy legitimacy // Change in the international system / ed. K.J. Holsti. Boulder: Westview Press, 1980. P. 233-262.

3 См. Abulof U. Introduction: the politics of public justification // Contemporary Politics. 2017. Vol. 23. № 1. P. 118; Anderson P.A. Justifications and precedents as constraints in foreign policy decision-making // American Journal of Political Science. 1981. Vol. 25. № 4. P. 738-761.

4 Например: Соколов А.В. Взаимосвязь легитимации политической власти в России с имиджем политического лидера // Власть - М., 2009. Vol. 7. № 7. С. 31-34. Скиперских А.В. Механизм политического текста в легитимации // Власть - М., 2008. № 3. С. 31-34; Чиркин В.Е. Легализация и легитимация государственной власти // Государство и право - М., 1995. № 8. С. 10-18. Березняков Д.В. Легитимация власти и медиатизация политики в современной России // Науч. зап. Сиб. акад. гос. службы. 2004. № 1.

С. 30-36; Склифус С.В. Легитимация государственной власти как неотъемлемый компонент ее эффективности // Власть - М., 2008. № 3. С. 75-78; Gunay C. Foreign Policy as a Source of Legitimation for 'Competitive Authoritarian Regimes': The Case of Turkey's AKP // Georgetown Journal of International Affairs. 2016. Vol. 17. № 2. С. 39-46; Dukalskis A. What autocracies say (and what citizens hear): proposing four mechanisms of autocratic legitimation // Contemporary Politics. 2017. Vol. 23. № 3. P. 251-268.

правильность политического курса может способствовать позитивному отношению к самой власти и политическому порядку5. Для легитимации политики применяются стратегии обоснования - набор риторических средств, способов обоснования и коммуникативных приемов6, используемых для достижения выбранных целей в конкретном политическом контексте.

Легитимация внешней политики, в отличие от легитимации внутренней политики, осуществляется, в том числе, для международной аудитории. В легитимации принимают участие многие акторы - официальные лица, журналисты, эксперты. В научной литературе чаще анализируется внешнеполитический дискурс медиа7. Степень его плюрализма может различаться в зависимости от типа политического режима и медиасистемы8. В авторитарных и гибридных медиасистемах власть способна оказывать влияние на дискурс СМИ через административный ресурс. Таким образом, в случае гибридных и авторитарных режимов важно анализировать дискурс официальных акторов. Во-первых, они формируют и осуществляют внешнеполитический курс. Во-вторых, непосредственно занимаются его обоснованием.

Исследователи, изучающие легитимацию внешней политики9, работают на стыке исследовательских полей, анализируя проблематику легитимации (базового понятия политической науки); проблематику политической

5 Cm. Haldenwang C. von. The relevance of legitimation-a new framework for analysis // Contemporary Politics. 2017. Vol. 23. № 3. P. 269-286; George A.L. Domestic constraints on regime change in US foreign policy: The need for policy legitimacy // Change in the international system / ed. K.J. Holsti. Boulder: Westview Press, 1980; P. 233-262; Smoke R. On the importance of policy legitimacy // Political Psychology. 1994. Vol. 15. № 1. P. 97110.

6Cm. Cindori S. et al. The influence of the communicative strategy on the degree of protectability of texts in the Modern Political Discourse // SHS Web of Conferences. 2019. Vol. 69. P. 1-6.

7 Cm. Strovsky D. The Russian Media as a Promoter of Manipulative Approaches: The Case of the Syrian Civil War // The Journal of the Middle East and Africa. 2020. Vol. 11. № 1. P. 1-24; Brown J. 'Better one tiger than ten thousand rabid rats': Russian media coverage of the Syrian conflict // International Politics. 2014. Vol. 51. № 1. P. 45-66.

8Cm. Hallin D.C. Comparing Media Systems: Three Models of Media and Politics / D.C. Hallin, P. Mancini. Cambridge, MA: Cambridge University Press, 2004. 349 p.; McCombs M. Building Consensus: The News Media's Agenda-Setting Roles Perspectives on Journalism, Power and Citizenship // Political communication. 1997. Vol. 14. № 4. P. 433-444.

9 Cm. George A.L. Domestic constraints on regime change in US foreign policy: The need for policy legitimacy // Change in the international system / ed. K.J. Holsti. Boulder: Westview Press, 1980. P. 233-262; Goddard S.E. Rhetoric, legitimation, and grand strategy // Security Studies. 2015; Vol. 24. № 1. P. 5-36; Trout B.T. Rhetoric revisited: political legitimation and the Cold War // International Studies Quarterly. 1975. Vol. 19. № 3. P. 251-284.

4

риторики и коммуникации (обоснование - коммуникативный инструмент) и международных отношений. В данной работе обоснование внешнеполитического курса рассматривается как политический процесс, связанный с использованием определенных технологий коммуникации.

Обоснование обретает особую значимость для легитимации, когда происходят значимые сдвиги во внешнеполитическом курсе. Политические действия и решения могут не отвечать заявляемым ранее принципам, что требует особой аргументации. Обоснование внешней политики России после 2014 г. является, в данном случае, хорошим примером для изучения, поскольку есть основания предполагать, что произошли изменения во внешней политике РФ.

Присоединение Крыма в марте 2014 года стало выраженным проявлением измененного внешнеполитического курса. Впрочем, на этот счет высказывались разные мнения. Некоторые исследователи считают поворотным пунктом речь В.В. Путина на мюнхенской конференции по безопасности в 2007 г., в которой было заявлено10 о непринятии однополярной системы. В то же время, другие авторы считают свидетельством изменения внешнеполитического курса РФ в 2014 г.11 именно присоединение Крыма Россией. Изменения объясняют по-разному: реакцией на отношение Запада к России как к «младшему брату», неприемлемое для властей РФ12; революциями на Ближнем Востоке (под руководством США); восприятием Запада как деструктивной силы властями РФ13; возросшим к 2014 году политическим и военным потенциалом РФ14. Ученые подчеркивают, что,

10 Путин В.В. Выступление и дискуссия на мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности//Портал «Президент России». 2007. 10 февраля. Режим доступа:

http://kremlin.ru/events/president/transcripts/24034: 08.03.2019

11 Giles K. The turning point for Russian foreign policy. Strategic Studies Institute, US Army War College, 2017; Nitoiu C. Still entrenched in the conflict / cooperation dichotomy? EU-Russia relations and the Ukraine crisis // European Politics and Society. 2017. Vol. 18. № 2. P. 148-165; Baranovsky V. From Kosovo to Crimea // The International Spectator. 2015. Vol. 50. № 4. P. 275-281.

12 Karaganov S.A. Russian Foreign Policy: Risky Successes // Harvard International Review. 2016. Vol. 37. № 3. P. 74-79.

13 Giles K. The turning point for Russian foreign policy. Strategic Studies Institute, US Army War College, 2017.

14 Прим. военный бюджет 2014 увеличился вдвое в сравнении с бюджетом 2008

стремясь к статусу лидера пост-западного мира (в условиях кризиса западных ценностей), Россия повернулась на Восток - Индию, Китай, Турцию15, а актуальная внешняя политика В.В. Путина направлена на возвращение России статуса "Great Power", обретение влияния на международной арене16.

Изменения внешнеполитического курса нашли отражение и в Концепции внешней политики РФ 201617, которая имеет ряд отличий от Концепций предыдущих лет18. Согласно Концепции 2016 Россия стремится развивать отношения с ЕАЭС, Азиатскими, Африканскими, Латиноамериканскими странами19; ЕС и Украина больше не упомянуты в качестве значимых партнеров.

Внешнеполитический курс России, начатый с присоединением Крыма, противоречил заявленным ранее принципам. До 2014 года российские политики говорили о стремлении к кооперации с Западом, привлечению инвестиций20, развитию торгово-экономических отношений21. Кремль стремился ослабить «недемократический» образ России, сделать его привлекательнее для международных партнеров22. С 200923 по 2012 год внешнеполитический курс был подчинен задачам «модернизации», на

15См. Lo B. The Foreign Policy of Vladimir Putin. Lowy Institute for International Policy, 2018.

16См. Luxmore M. Defensive imperialism: the evolution of Russia's regional foreign policy // International Journal on World Peace. 2014. Vol. 31. № 2. P. 73-112; Kolesnikov A. Russian ideology after Crimea. Carnegie Endowment for International Peace, 2015.

17 Концепция внешней политики РФ, 2016 // Портал «МИД РФ». Режим доступа:

http://www.mid.ru/foreign policy/official documents/-/asset publisher/CptICkB6BZ29/content/id/2542248 (Дата посещения: 03.03.2019)

18Концепция внешней политики РФ 2008 // Портал «Президент России». Режим доступа: http://kremlin.ru/acts/news/785 (Дата посещения: 01.03.2019); Концепция внешней политики РФ 2013 // Портал «МИД РФ». Режим доступа: http://www.mid.ru/foreign policy/official documents/-/asset publisher/CptICkB6BZ29/content/id/122186 (Дата посещения: 10.03.2019)

19 Яковлев П.П. Россия и Латинская Америка в новой геополитической реальности // Латинская Америка -М., 2014. № 10. С. 4-17; Корендясов Е.Н. Россия возвращается в Африку? // Азия и Африка сегодня М., 2015. № 5. C. 2-9; Фокин В.И. Особенности реализации публичной дипломатии России на Евразийском пространстве // Национальная безопасность и стратегическое планирование-СПб. 2017. № 4. C. 86-95.

20 Raquel M. The Modernisation Agenda in Russian Foreign Policy // European Politics and Society. 2014. Vol. 16. № 1. P. 126-141.

21 Концепция внешней политики РФ 2008 // Портал «Президент России». Режим доступа: http://kremlin.ru/acts/news/785 (Дата посещения: 01.03.2019)

22 Sergunin A., Karabeshkin L. Understanding Russia's Soft Power Strategy // Politics. 2015. Vol. 35. №3-4. P. 349

23 Медведев Д.А. Россия, вперед! // Портал «Президент России». 2009. 10 сентября. Режим доступа: http://kremlin.ru/events/president/news/5413 (Дата посещения: 09.10.2020)

6

повестке стояла «перезагрузка» отношений с США24. Реакцией США и ЕС на присоединение Россией Крыма в 2014-м году стали: изменение статуса России в ряде международных институтов; исключение РФ из G8; ограничение работы делегации РФ в ПАСЕ; введение ЕС и США экономических санкций против РФ. Вместе с тем, ситуация, в которой оказалась Россия после присоединения Крыма также могла являться фактором, который повлиял на изменение целей России в международных отношениях. Это требовало особого подхода к обоснованию со стороны российских властей, чтобы аргументировать те действия, которые привели к подобным последствиям. Анализ К. Кристенсена показал, что российские власти после 2014 года использовали провокативную риторику, формулируя свою международную позицию25.

Можно предположить, что присоединение Крыма к России в 2014-м (далее ПКР) и военная операция в Сирии, начатая в 2015-м (далее ВОРС) стали демонстрацией позиции26, противоречащей ранее заявленным принципам, вне зависимости от того, были ли действия РФ основаны на расчетах или просчетах. Вместе с тем, ситуация, в которой оказалась Россия после присоединения Крыма, также могла являться фактором, который повлиял на изменение целей России в международных отношениях. Это потребовало особого обоснования для легитимации политических действий и решений как для внутренней, так и для внешней аудитории, чтобы не потерять лицо. Такое обоснование могло осуществляться ad hoc (по контексту), либо стратегически

24 См. Малинова О.Ю. Еще один 'рывок'? Образы коллективного прошлого, настоящего и будущего в современных дискуссиях о модернизации // Политическая наука - М., 2012. № 2. C. 49-72; Makinen S. Surkovian Narrative on the Future of Russia: Making Russia a World Leader // Journal of Communist Studies and Transition Politics. 2011. Vol. 27. №2. P.143 - 165; Raquel M. The Modernisation Agenda in Russian Foreign Policy // European Politics and Society. 2014. Vol. 16. № 1. P. 126-141.

25 Kristensen K.S. Interpreting Russian Policy: Russian Policy in the Arctic after the Ukraine Crisis. Centre for Military Studies, 2016.

26 Stent A. Putin's play in Syria: how to respond to Russia's intervention // Foreign Affairs. 2016. Vol. 95. № 1.

P. 106-114. Biersack J. The geopolitics of Russia's annexation of Crimea: narratives, identity, silences, and energy // Eurasian geography and economics. Kansas. Vol. 55. № 3. P. 247-269; Abdulmalik Ali M. Discourse and Manipulation in the Representation of the Russian Military Intervention in the Syrian Civil War // International Journal of Linguistics. 2016. Vol. 8. № 3. P. 128-140; Geiss R. Russia's annexation of Crimea: The mills of international law grind slowly but they do grind // International Law Studies. 2015. Vol. 91. № 1. P. 426-447; Grant T.D. Annexation of Crimea // American Journal of International Law. 2015. Vol. 109. № 1. P. 68-95.

7

(последовательностью действий для достижения единой цели). Чтобы понять изменились ли стратегии обоснования внешней политики после 2014 года, необходимо сравнить их со стратегиями, применяемыми ранее. Подходящим казусом для сравнения может послужить обоснование военной операции РФ против Грузии в 2008 году (далее ВОРГ). Изучая то, как осуществлялось обоснование присоединения Крыма, военной операции РФ в Сирии, сравнивая его с обоснованием военной операции РФ в Грузии можно выявить, каковы различия, как изменились технологии коммуникации в условиях измененного внешнеполитического курса, в контексте разных внешнеполитических условий.

Сравнительный анализ кейсов обоснования ПКР, ВОРС и ВОРГ, отбор которых будет обоснован ниже, призван выявить, было ли обоснование индикатором изменений внешнеполитических ориентаций России после 2014 г. Во-первых, посредством официального обоснования выражается позиция государства; во-вторых, то, каким образом акторы осуществляют обоснование может являться демонстрацией намерений, воли в принятии внешнеполитических решений.

Таким образом, предполагается сравнение технологий коммуникаций в условиях до и после изменения внешнеполитического курса, а также, сравнение кейсов обоснования между собой в период после изменения внешнеполитического курса РФ.

По оценкам исследователей российский политический режим27, и российская медиасистема являются гибридными28, то есть «правила игры»

27 Cm. Robertson G.B. The politics of protest in hybrid regimes: managing dissent in post-communist Russia. Cambridge University Press, 2010. P. 2; Treisman D. Presidential Popularity in a Hybrid Regime: Russia under Yeltsin and Putin // American Journal of Political Science. 2011. Vol. 55. № 3. P. 590-609; Petrov N. Three dilemmas of hybrid regime governance: Russia from Putin to Putin // Post-Soviet Affairs. 2014. Vol. 30. № 1. P. 126; Owen C., Bindman E. Civic participation in a hybrid regime: limited pluralism in policymaking and delivery in contemporary Russia // Government and opposition. 2019. Vol 54., N.1. P. 98 - 120.

28Cm. Vartanova E. The Russian media model in the context of post-Soviet dynamics. D. Hallin, & P. Mancini // Comparing media systems beyond the Western world / eds. D.C. Hallin, P. Mancini. Cambridge, MA: Cambridge University Press, 2011. P. 192-142. Kiriya I. New and old institutions within the Russian media system // Russian Journal of Communication. - 2019. - Vol. 11. - № 1. - P. 6-21. Lehtisaari K. Introduction: the Russian media system at a crossroads // Russian Journal of Communication. - 2019. - Vol. 11. - № 1. - P. 1-5.

8

формируются как на основе запросов народа, так и «сверху вниз» (top down), хотя последние годы российский политический режим и изменяется в сторону авторитарного. В таких условиях политики, наделенные властью, способны оказывать влияние на повестку СМИ для легитимации своих действий и решений. Изучение того, как осуществляется обоснование в контексте гибридного политического режима может продемонстрировать связь между официальным и медийным внешнеполитическим дискурсом.

Исследование фокусируется на анализе обоснования для внутренней аудитории, потому что разделение на внутреннюю и внешнюю аудиторию осложнено из-за «новой коммуникативной среды», однако аналитическое разделение выступлений президента и представителей МИД РФ производится согласно ряду признаков описанных позже в таблице кодов и субкодов.

Успешность обоснования сложно измерить. Косвенными индикаторами могут служить опросы, а также реакции других международных акторов. Например, соцопрос «Левада-Центра» показал, что граждане России винят Грузию и НАТО в произошедшей войне в 2008 году29. Восприятие России в мире на тот момент неоднозначно. Однако, против России не были введены экономические санкции, а доклад специальной комиссии ЕС подтвердил, что войну начала Грузия30.

Обоснование ПКР на внутренней арене, предположительно, оказалось успешным, о чем говорят данные опроса, проведенного «Левада Центром»31. Присоединение Крыма осложнило международные отношения РФ и Запада, сделало РФ более зависимой от Китая, но российское общество позитивно восприняло реинтеграцию Крыма и политику оппозиции Западу32. На

29 Август 2008 года // Портал «Левада-Центр». 2018. 06 августа. Режим доступа: https://www.levada.ru/2018/08/06/avgust-2008-

goda/?utm source=mailpress&utm medium=email link&utm content=twentyten singlecat 21375&utm campaign =2018-08-06T07:00:34+00:00 (Дата посещения: 24.09.2020)

30 Доклад комиссии ЕС: войну начала Грузия // Портал «BBC». 2009. 30 сентября. Режим доступа: https://www.bbc.com/russian/international/2009/09/090930 eu georgia report (Дата посещения: 24.09.2020)

31Присоединение Крыма // Портал «Левада - Центр». 2019. 4 апреля. Режим доступа: https://www.levada.ru/2019/04/01/prisoedinenie-kryma/ (дата посещения: 24.12.2019)

32 См. Lo B. The Foreign Policy of Vladimir Putin. Lowy Institute for International Policy, 2018.

международной арене Крым не признали российским. Против России ввели санкции, что может быть обусловлено и геополитическими интересами западных стран.

Эффективность обоснования ВОРС на внутренней арене была достаточно велика в 2015-2016 годах33. Однако, в 2017 году половина респондентов заявляли о том, что Россия должна прекратить военную операцию в САР34, что показало снижение уровня одобрения российских действий в Сирии. Российская военная операция в Сирии спровоцировала появление контрдискурсов в международной коммуникации. Россию обвиняли в поддержке президента Сирии Б. Асада, в эскалации конфликта. Опрос Gallup International35 в 2018 году показал, что Россия в мире воспринималась как дестабилизирующая сила, хотя восприятие России в 2019 году улучшилось на несколько пунктов36.

Таким образом, анализ российского официального дискурса уместен, во-первых, поскольку в контексте гибридного политического режима важен официальный дискурс; во-вторых, его роль особенно значима в условиях изменения внешнеполитического курса. Сравнение обоснования ВОРГ, ПКР и ВОРС в официальном внешнеполитическом дискурсе позволяет, с одной стороны, выявить стратегии обоснования внешнеполитического курса; с другой, проанализировать динамику их использования в меняющемся контексте.

Степень разработанности проблемы Вопросы легитимации разрабатываются исследователями продолжительное время, однако универсального концептуального подхода до сих пор не

33 Сирийский конфликт // Портал Левада-Центр. 2016. 31 октября. Режим доступа: https://www.levada.ru/2016/10/31/siriiskii -konflikt/ (дата посещения: 28.04.2020)

34 Война в Сирии // Портал «Левада-Центр». 2017. 5 сентября. Режим доступа: https://www.levada.ru/2017/09/05/voina-v-sirii/ (Дата посещения: 28.04.2020)

35 Voice of the People // Портал «Gallup International». Режим доступа: https://www. gallup-international.com/surveys/voice-of-the-people/ (Дата посещения: 28.04.2020)

36 Одобрение российской внешней политики в мире выросло // Портал «Ведомости». 2020. 25 февраля. -Режим доступа: https://www.vedomosti.ru/politics/articles/2020/02/26/823814-odobrenie-viroslo (Дата посещения: 06.05.2020)

существует. Основной массив литературы посвящен анализу легитимации порядка, власти; в меньшей степени политики37. Однако, в работах, изучающих легитимацию политики, подчеркивается сложность процесса, показывается, что могут применяться разные инструменты для легитимации политики и легитимации порядка, власти, они (инструменты) также отличаются в демократических и авторитарных режимах38. Легитимация лидера, например, может основываться на легитимности предыдущего лидера, «считающегося легитимным», харизме лидера, процедуре демократического или псевдодемократического (в случае авторитарного режима) избрания39. Для легитимации порядка, режима могут создаваться демократические или псевдодемократические (в случае авторитарного режима) институты и процедуры, например, выборы, легитимация может также осуществляться через апелляцию к международному признанию режима (когда международное сообщество признает режим), это используется для придания легитимности режиму внутри страны40. Другими инструментами легитимации режима являются перфомансы, политика перераспределения, в этом смысле используется обоснование действий, решений власти41. В свою очередь, легитимность политики может основываться и на легитимности института, при этом важно анализировать именно то, каким образом осуществляется

37 Cm. Del Sordi A. The Relation between External and Internal Authoritarian Legitimation: The Religious Foreign Policy of Morocco and Kazakhstan // Taiwan Journal of Democracy. 2018. Vol. 14. № 1. P. 95-116. George A.L. Domestic constraints on regime change in US foreign policy: The need for policy legitimacy // Change in the international system / ed. K.J. Holsti. Boulder: Westview Press, 1980. P. 233-262; Dukalskis A. What autocracies say (and what citizens hear): proposing four mechanisms of autocratic legitimation // Contamporary Politics. 2017. Vol. 23. № 3. P. 251-268; Holmes L. Legitimation and legitimacy in Russia revisited // Russian Politics from Lenin to Putin / ed. S. Fortescue. London: Palgrave Macmillan, 2010. P. 101-126; Lintz J. Legitimacy of democracy and the socioeconomic system / Comparing pluralist democracies: Strains on legitimacy / J. Lintz. - Boulder: Westview Press, 1988. 412 p.

38 Cm. Haldenwang C. von. The relevance of legitimation-a new framework for analysis // Contemporary Politics. 2017. Vol. 23. № 3. P. 269-286; George A.L. Domestic constraints on regime change in US foreign policy: The need for policy legitimacy // Change in the international system / ed. K.J. Holsti. Boulder: Westview Press, 1980.

P. 233-262; Goddard S.E. Rhetoric, legitimation, and grand strategy // Security Studies. 2015. Vol. 24. № 1. P. 5-36.

39 Cm. Del Sordi A. The Relation between External and Internal Authoritarian Legitimation: The Religious Foreign Policy of Morocco and Kazakhstan // Taiwan Journal of Democracy. 2018. Vol. 14. № 1. P. 95-116; Von Soest C. Identity, procedures and performance: how authoritarian regimes legitimize their rule // Contemporary Politics. 2017. Vol. 23. № 3. P. 287-305.

40 Ibid

41 Von Soest C., Grauvogel J. Identity, procedures and performance: how authoritarian regimes legitimize their rule // Contemporary Politics. 2017. Vol. 23. № 3. P. 287-305.

11

обоснование, чтобы понять особенности риторики, проанализировать то, как посредством обоснования, осуществлялась легитимация в конкретных условиях. Особыми инструментами легитимации (внешней) политики являются коммуникативные, риторические средства, включая обоснование42. Анализ легитимации представляется и частью изучения публичной политики43. Например, П. Кёрни44 предложил рассматривать легитимацию как отдельную составляющую политического цикла.

Войне между Россией и Грузией в 2008 г. посвящено много исследований. Проанализировав процесс конфликта, К. Уэлт объясняет российское вмешательство в Грузию ответом на агрессию Грузии против Осетии. Учёный выявил, что виноваты обе стороны - Грузия, которая верила в то, что сможет отстоять свои интересы в Южной Осетии и Россия, которая начала войну45. Исследование А. Коэна и Р. Гамильтона показало, что военная операции России объяснялась геополитическими целями - не дать Грузии вступить в НАТО46. Анализ дискурса представлен исследователем политической риторики Р. Саквой. Автор показал, что в международной коммуникации присутствовали три вида описания конфликта - российский, грузинский и, пользующийся в мире особым доверием, западный. Данные модели описания конфликта находились в противоречии47. Анализ конфликта в исторической перспективе выявил, что применение Россией войск в Грузии установило новый «статус-кво», Россия взяла на себя прямые обязательства по

42Cm. Abulof U. Introduction: the politics of public justification // Contemporary Politics. 2017. Vol. 23. № 1. P. 118.

43Cm. Jaggers S.C. How policy legitimacy affects policy support throughout the policy cycle // QOG Working Paper Series. 2016. № 15. P. 2-30; Fischer F. Handbook of Public Policy Analysis. Theory, Politics, and Methods / F. Fischer, G.J. Miller. New York: Routledge, 2007. 668 p.; Hanberger A. Public policy and legitimacy: A historical policy analysis of the interplay of public policy and legitimacy // Policy Sciences. 2003. Vol. 36. № 3-4. P. 257-278.

44 Cairney P. The Politics of Evidence Based Policy Making / P. Cairney. Stirling: Palgrave Macmillan, 2016. 137 p.

45 Welt C. The Thawing of a Frozen Conflict: The Internal Security Dilemma and the 2004 Prelude to the Russo-Georgian War // Europe-Asia Studies. 2010. Vol. 62. № 1. P. 63-97.

46 Cohen A. The Russian Military and the Georgia War: Lessons and Implications / A. Cohen, R.E. Hamilton. Strategic Studies Institute, US Army War College, 2011.

47 Sakwa R. Conspiracy Narratives as a Mode of Engagement in International Politics: The Case of the 2008 Russo-Georgian War // Russian Review. 2012. Vol. 71. № 4. P. 581-609.

12

обеспечению безопасности в Южной Осетии и Абхазии48. Исследования

медиадискурса демонстрируют, что российские медиа представляли Грузию как агрессора, при этом происходила персонификация конфликта на личности М. Саакашвили, как ответственного за происходящее49. Операция России представлялась как «принуждение к миру» в ответ на агрессию Грузии50. Медиа дискурс мог быть зависим от официального дискурса властей, формируя общественное мнение и положительное отношение к военной операции России в Грузии. Исследования грузино-российского конфликта вывили основные причины эскалации, определили особенности дискурса СМИ, что позволит произвести его сравнение с официальным дискурсом.

Присоединение Крыма - экстраординарное событие в мировой политике. Неудивительно, что оно привлекло внимание исследователей. Объектами изучения стали причины кризиса, его итоги, но большинство работ посвящено правовым аспектам. В вопросе о правовой оценке ПКР мнения расходятся. Одни авторы (чаще российские) подчеркивают обоснованность и соответствие присоединения Крыма к РФ нормам, устанавливающим «право народов на самоопределение»51. Другие ученые говорят о нарушении Россией международного права52. Присоединение Крыма часто сравнивается со случаем Косово. А. Бебье полагает, что население Косово подвергалось репрессиям, в отличие от ситуации в Крыму, поэтому эти случаи несопоставимы53. Другого мнения О.Г. Карпович, он считает, что крымчане

48 Markedonov S. The South Ossetia conflict // "Frozen conflicts" in Europe / ed. A. Bebler. Verlag Barbara Budrich, 2015. P. 111-118.

49 T0nnessen H. Journalistic Identities and War Reporting: Coverage of the 2008 Russian-Georgian War in the Russian Press // Scando-Slavica. 2012. Vol. 58. № 1. P. 101-121.

50 Akhvlediani M. The fatal flaw: the media and the Russian invasion of Georgia // Small Wars & Insurgencies. 2009. Vol. 20. № 2. P. 363-390.

51 Томсинов В. А. «Крымское право», или юридические основания для воссоединения Крыма с Россией : Право // Вестник Московского университета - М., 2014. № 5. C. 3-31; Власов А.А. Крым и политика легитимности в международных отношениях // Вестник МГИМО-Университета - М, 2018. № 1. C. 26-41.

52 Geiss R. Russia's annexation of Crimea: The mills of international law grind slowly but they do grind // International Law Studies. 2015. Vol. 91. № 1. P. 426-447; Grant T.D. Annexation of Crimea // American Journal of International Law. 2015. Vol. 109. № 1. P. 68-95; Marxsen C. The Crimea crisis - the international law perspective // Zeitschrift für ausländisches öffentliches Recht und Völkerrecht. 2014. Vol. 74. № 2. P. 367-391; Allison R. Russian 'deniable' intervention in Ukraine: how and why Russia broke the rules // International Affairs. 2014. Vol. 90. № 6. P. 1255-1297.

53 Bebier A. Crimea and the Russian-Ukrainian conflict // Romanian Journal of European Affairs. 2015. Vol. 15. № 1. P. 35-54.

имели право на самоопределение, а процедура проведения референдума соответствовала международным нормам54. Анализ нарративов дипломатов выявил, что они чаще использовали правовые аргументы55. Э. Бэкон анализировал нарративы в речи В.В. Путина, посвященной присоединению Крыма. Автор пришел к выводу, что ранее Россия использовала модернизационный дискурс и позиционировала себя как молодую экономику, стремящуюся стать частью глобальной экономики, однако в указанной речи Путина отсутствовало понимание будущего России после присоединения Крыма; по мнению ученого, России не скоро удастся вернуться на путь демократизации56. Ряд исследований посвящен рассмотрению крымского дискурса в СМИ. Так, С. Хатчингс и Дж. Шостек, показали, что российские медиа выделяют собственную идентичность России в своем освещении крымских событий, основанную на культурно-исторической базе57. Результаты анализа ПКР в литературе демонстрируют разные подходы к пониманию международного права; анализ медиадискурса выявил основные нарративы медиа, характеризующиеся как антизападная истерия российских государственных СМИ.

Список литературы диссертационного исследования кандидат наук Мясников Станислав Александрович, 2021 год

организации, использование

структуры, риторических средств

политического

курса, политики,

решения

Таким образом, обоснование политики - это одно из средств легитимации политики, направленное на формирование положительного отношения к политическому курсу посредством использования публичных коммуникативных и риторических средств в определенном контексте через формулирование необходимости, наибольшей приемлемости среди других альтернатив данной конкретной политики (политического курса).

Обоснование политики является коммуникативным способом легитимации политики и в свою очередь может использовать такие

инструменты как: аргументация, сравнение, интерпретация; с целью убеждения, формирования мнения посредством коммуникации114. То есть по поводу того или иного решения, процесса, политического курса или института происходят условно называемые «рекламные кампании», которые направлены на предоставление аргументов в пользу того, почему то или иное решение, политический курс, процесс должны приниматься обществом и обретать веру в свою правильность. Тем не менее, в процессе обоснования, политическое решение, действие, политика может обрести легитимность, но может и не обрести.

Государственная внешняя политика, по мнению П.Андерсона115, имеет ограничения, которые заключаются в необходимости её обоснования и опоры на ожидания внешней и внутренней аудитории. Другими словами, внешняя политика должна учитывать интересы и тех и других, что в определенной степени затруднительно. В то время, как тайные внешнеполитические действия государства не имеют таких ограничений. Обоснование способно повлиять на ожидания как внутренней, так и внешней аудитории и привести к одобрению (неодобрению) и принятию (непринятию) определённой политики. Однако, публичная поддержка внутренней и внешней политики является важным фактором успеха политики116, а обоснование может являться инструментом для политики на пути к тому, чтобы она обрела легитимность.

Обоснование политики более верно описывает предмет нашего исследования.

1.2 Особенности установления внешнеполитической повестки дня в

условиях российской медиасистемы

Степень плюрализма дискурса СМИ зависит от типа медиасистемы. В авторитарной медиасистеме власть имеет контроль над повесткой СМИ; в

114 См. Мясников С.А. Легитимация и обоснование политики: анализ концептуальных разграничений // Политическая наука. 2019. № 3. C. 222-235

115 Anderson P.A. Justifications and precedents as constraints in foreign policy decision-making // American Journal of Political Science. 1981. Vol. 25. № 4. P. 738-761.

116 Loomis A.J. Leveraging legitimacy in the crafting of U.S. foreign policy // Conference Papers - International Studies Association. 2008. P. 1-46.

демократической медиасистеме СМИ независимы от власти; в гибридной медиасистеме власть контролирует повестку медиа в определенной степени, но не полностью, поскольку повестка также зависит и от рыночных правил игры. Опираясь на литературу, посвященную изучению медиасистем и того, как устанавливается внешнеполитическая повестка, мы рассматриваем российский тип медиасистемы, чтобы понять, как устроено формирование повестки в медиадискурсе РФ, как может выглядеть взаимодействие официального и медиа дискурсов в России. Характеристика типов медиасистем и того, как устанавливается повестка дня, позволяет оценить, степень влияния власти на медиа повестку. Существует большое количество работ, посвященных дискурсу медиа в отношении российской внешней политики, сравнение официального и медиа дискурсов придает исследованию дополнительную актуальность.

1.2.1 Особенности российской медиасистемы

Внешняя политика формируется и осуществляется государственными акторами, которые стремятся легитимировать её на внутренней и внешней аренах, в том числе, занимаются обоснованием внешнеполитических действий и решений. Медиа опосредуют процесс легитимации и делигитимации политических решений, формируя общественное мнение. Роль СМИ в установлении повестки по внешнеполитическим вопросам, а также возможности СМИ транслировать зависимую или независимую от политики государства информацию зависят от типа медиасистемы. В этой связи, следует определить тип медиасистемы, чтобы понять особенности установления внешнеполитической медиаповестки в России. Опираясь на ряд исследований117, мы понимаем медиасистему как совокупность средств, производящих и транслирующих информацию, формирующих общественное

117 Hallin D.C. Comparing Media Systems: Three Models of Media and Politics / D.C. Hallin, P. Mancini. Cambridge, MA: Cambridge University Press, 2004. 349 p.; Sadrettin H. Media Systems, Politics and Press Freedom: Perspectives on Contemporary Russia and Nigeria // International Review of Management and Marketing. 2016. Vol. 6. Media Systems, Politics and Press Freedom. № 3. P. 510-516.

42

мнение, при этом существующих в определенных условиях, зависимых или независимых от государства, ограниченных или неограниченных правилами и нормами.

Тип медиасистемы во многом зависит от политического режима, который определяет степень свободы СМИ. Такая свобода может являться зависимой переменной от существующей политической среды (определяется через степень политического вмешательства в работу медиа), экономической среды (экономические интересы стейкхолдеров), правовой среды (правила и нормы, в которых существуют медиа)118. С. Стиер показал, что медиа более свободны в демократических режимах и менее свободны в авторитарных режимах. При этом, степень свободы медиа в авторитарных режимах отличается: наименее свободны СМИ при коммунистических «идеократических режимах»; чуть более свободны в «электоральных автократиях»; СМИ в монархиях и военных автократиях являются наиболее свободными среди авторитарных режимов119.

Несвободны СМИ в тоталитарных режимах, по сути, они являются

120

инструментом пропаганды120.

Чтобы сравнивать и разграничивать типы медиасистем, Д. Халлин и П. Манчини в своей работе «Три модели медиа и политики»121 в качестве критериев предложили «степень вмешательства государства в работу медиа, развитие медиа рынка. политический параллелизм. степень профессионализма журналистов»122. Исследование было направлено на изучение западных медиасистем, в результате они были категорированы по типам: средиземноморский, североевропейский, североатлантический. По сути, анализ западных медиасистем, подразумевает их существование в демократических политических режимах, однако становление данных

118 См. Stier S. Democracy, autocracy and the news: the impact of regime type on media freedom // Democratization. 2015. Vol. 22. № 7. P. 1273-1295.

119 Ibid, p. 1288

120 См. Kecskemeti P. Totalitarian Communications as a Means of Control. A Note on the Sociology of Propaganda // Public Opinion Quarterly. 1950. Vol. 14. № 2. P. 224-234.

121 Hallin D.C. Comparing Media Systems: Three Models of Media and Politics. Cambridge, MA: Cambridge University Press, 2004. 349 p.

122 Ibid, p. 21

режимов происходило в разных культурных и исторических контекстах, что также могло привести к различиям в медиасистемах. По словам самих же авторов, предложенные ими типы являются «идеальными», а медиасистемы стран «соответствуют им лишь примерно»123. Работа Д. Халлина и П. Манчини критиковалась за невозможность быть применённой к не западным системам, описательность и слабую операционализацию критериев сравнения, вместе с тем, малая роль в медиасистеме была отведена цифровым медиа124.

Из литературы следует, что два последних десятилетия существует общемировая тенденция, согласно которой современные медиасистемы являются транзитными, гибридными, их сложно отнести к какому-то одному

125

конкретному типу, поскольку они динамичны и постоянно развиваются125. Данный факт объясняется существованием традиционных медиа и появлением новых медиа, становящихся популярными благодаря цифровизации жизни общества. Появление новых медиа послужило триггером развития так называемых независимых СМИ (partisan media), которые являются игроками медиа рынка. Они не аффилированы с государством и элитами настолько, как субсидируемые средства массовой информации, что позволяет независимым СМИ транслировать собственный дискурс. Вместе с тем, традиционные медиа, в частности, вещательные компании, вынуждены «отвечать на экспоненциальный рост глобальных цифровых медиа корпораций, оставаясь конкурентными и включенными»126. Категоризация медиасистем, например, только согласно критериям «свобода от государственного вмешательства» или «наличие развитого медиа рынка», или описание медиасистемы в соотнесении с существующим политическим

123 Ibid, p. 11

124 Mattoni A. Comparing hybrid media systems in the digital age: A theoretical framework for analysis // European Journal of Communication. 2018. Vol. 35. № 5. P. 540-557.

125 Jungherr A. Discursive Power in Contemporary Media Systems: A Comparative Framework // The International Journal of Press/Politics. 2019. Vol. 24. № 4. P. 404-425; The Hybridization of Journalistic Cultures: A Comparative Study of Journalistic Role Performance // Journal of Communication. 2017. Vol. 67. № 6. P. 944-967; Mancini P. The News Media between Volatility and Hybridization. Oxford: Oxford University Press, 2015; Hallin D.C. Ten Years After Comparing Media Systems: What Have We Learned? // Political communication. Great Britain: Taylor & Francis, 2017. P. 155-171.

126 Mattoni A.. Ceccobelli D. Comparing hybrid media systems in the digital age: A theoretical framework for analysis // European Journal of Communication. 2018. Vol. 35, N.5. P. 544.

44

режимом, может быть недостаточна. В медиасистеме одновременно могут существовать как зависимые, так и независимые СМИ, которые стимулируют конкуренцию и формируют рынок медиа даже в недемократических режимах.

Российская медиасистема также как и российская политическая система была отнесена учеными к транзитному типу127. Как мы уже сказали, изменения в таких системах динамичны и не всегда возможно их описание посредством использования единых классификаций и универсальных критериев. По мнению ряда ученых, например, Дж. Беккера128, Е. Вартановой129, Д. Стровского130 российская медиасистема активно изменялась с начала 90-х годов. Эпоха Б. Ельцина сопровождалась демократизацией и либерализацией СМИ. Медиасистему начала 2000-х Дж. Беккер называет нео-авторитарной: «В нео-авторитарных системах государственные медиа имеют ограниченную автономию, а назначения на ключевые должности связаны с политической лояльностью»131. Автор отмечает, что в начале правления В.В. Путина автономия медиа была ограничена, контент контролировался властью, оппозиционные журналисты и редакторы подвергались гонениям. Данное мнение разделяют М. Липман, и М. МакФол, обращаясь к кейсу телеканала НТВ: «Было определенно прагматичное желание Кремля взять

" " " 132

.единственный независимый национальный телеканал под контроль»132, что определило действия власти в отношении НТВ, в частности, возбужденные дела против холдинга «Медиа-Мост», которому принадлежал телеканал, и его

127Hanh G. Perestroyka 2.0: Toward non-revolutionary regime transformation in Russia? // Post-Soviet Affairs. 2012. Vol. 28. № 4. P. 472-515; Semetko H. The political role of the Internet in societies in transition // Party Politics. 2003. Vol. 9. № 1. P. 77-104; Sparks C. After transition: The media in Poland, Russia and China // Finding the right place on the map: Central and Eastern European media change in a global perspective / eds. M. Jakubowica, M. Sukosd. London: Intellect Ltd., 2008. P. 43-72.

128 Becker J. Lessons from Russia : A Neo-Authoritarian Media System // European Journal of Communication. 2004. Vol. 19. № 139. P. 138-163.

129 Vartanova E. The Russian media model in the context of post-Soviet dynamics. D. Hallin, & P. Mancini // Comparing media systems beyond the Western world / eds. D.C. Hallin, P. Mancini. Cambridge, MA: Cambridge University Press, 2011. P. 192-142.

130 Strovsky D. The Media as a Tool for Creating Political Subordination in President Putin's Russia // Styles of communication. 2015. Vol. 7. № 1. P. 128-149.

131 Becker J. Lessons from Russia : A Neo-Authoritarian Media System // European Journal of Communication. 2004. Vol. 19. № 139. P. 138-163.

132 Lipman M. 'Managed Democracy' in Russia: Putin and the Press // Harvard International Journal of Politics. 2001. Vol. 6. № 3. P. 116-127.

владельца В.А. Гусинского. В этой связи, демократизация российской медиасистемы в 90- е, сменилась значительным государственным контролем над СМИ в начале 2000-х. При этом, президент В.В. Путин в своих выступлениях отмечал важность свободы СМИ и демократических ценностей.

Развитие «рунета» и популярность новых медиа существенно изменили медиасистему133. Изучив особенности российского сегмента интернета (в 2008 г.), Ф.Фоссато и Дж. Ллойд говорят о наличии независимых информационных онлайн ресурсов, но приходят к выводу, что политическая активность пользователей в сети была низкой134. На наш взгляд, наличие политического дискурса в независимых интернет медиа может свидетельствовать о начале гибридизации медиасистемы в России в середине нулевых.

Как гибридную, современную российскую медиасистему описывает ряд авторов135. В ней отмечается присутствие традиционных и новых медиа, как зависимых, так и независимых от государства. Описывая среду, в которой находится российская медиасистема, в терминах С. Стиера, можно сказать, что «политическая среда» такова, что государство субсидирует практически все федеральные новостные телеканалы, которые в свою очередь также используют инструменты новых медиа для улучшения медиа эффекта. «Правовая среда» описывается наличием конфликта между существующими в России правилами свободного медиа рынка и теми правилами, что навязывает власть136. Тем самым, российские медиа существуют в «дуалистичной»

133 Cm. Vartanova E. The Russian media model in the context of post-Soviet dynamics. D. Hallin, & P. Mancini // Comparing media systems beyond the Western world. Cambridge, MA: Cambridge University Press, 2011. P. 192142; Fossato F. The web that failed. How opposition politics and independent initiatives are falling on the internet in Russia/ Oxford: Reuters Institute for the Study of Journalism, 2008. 72 p.; Bodrunova S. Fragmentation of society and media hybridization in today's Russia: how Facebook voices collective demands // The journal of social policy studies. 2016. Vol. 14. № 1. P. 113-124.

134 Fossato F. The web that failed. How opposition politics and independent initiatives are falling on the internet in Russia. Oxford: Reuters Institute for the Study of Journalism, 2008. 72 p.

135Vartanova E. The Russian media model in the context of post-Soviet dynamics. D. Hallin, & P. Mancini // Comparing media systems beyond the Western world / eds. D.C. Hallin, P. Mancini. Cambridge, MA: Cambridge University Press, 2011. P. 192-142; Kiriya I. New and old institutions within the Russian media system // Russian Journal of Communication. 2019. Vol. 11. № 1. P. 6-21; Lehtisaari K. Introduction: the Russian media system at a crossroads // Russian Journal of Communication. 2019. Vol. 11. № 1. P. 1-5.

136 Cm. Kiriya I. New and old institutions within the Russian media system // Russian Journal of Communication. 2019. Vol. 11. № 1. P. 6-21.

системе правил и норм137. Это осложняет «экономическую среду», поскольку интересы бизнес стейкхолдеров могут пересекаться с интересами государственных стейкхолдеров, что непосредственно влияет на транслируемый медиа контент, его границы.

В свою очередь, независимые новые медиа занимают определенное место в российской медиасистеме. По мнению О.Кольцовой и С. Бодруновой138, изучающих дискуссии в социальных сетях, существование западных социальных сетей в российском сегменте интернета, а также наличие независимых видео блогеров стало оказывать влияние на традиционные медиа. Исследование С. Бодруновой и А. Литвиненко139 свидетельствует о влиянии независимых медиа и социальных сетей на общественное мнение в России, что говорит о значимости данных средств информации и возрастании роли свободных новых медиа в российской системе массовых коммуникаций. В данном контексте медиасистема в современной России значительно отличается от медиасистемы, времен СССР с её жесткой цензурой и подконтрольностью власти, отсутствием альтернативной информации. Во-первых, современные медиа являются игроками на рынке и существуют в условиях конкуренции. Во-вторых, свободные новые медиа являются альтернативными источниками информации. Тем не менее, значительный государственный контроль всё же присутствует, что во многом связано с наличием СМИ, финансируемых из государственного бюджета.

Таким образом, приведенные выше аргументы не позволяют отнести российскую медиасистему к какому-то «идеальному типу», поскольку она сочетает в себе разные черты. Мы склонны согласиться с авторами, характеризующими российскую медиасистему как гибридную, в которой одновременно присутствуют как традиционные (в т.ч. субсидируемые

137 Cm. Ibid

138 Koltsova O. Public Discussion in Russian Social Media: An Introduction // Media and Communication. 2019. Vol. 7. № 3. P. 114-118.

139 Bodrunova S. Fragmentation of society and media hybridization in today's Russia: how Facebook voices collective demands // The journal of social policy studies. 2016. Vol. 14. № 1. P. 113-124.

47

государством), так и новые медиа, среди которых часть можно отнести к медиа, созданным на базе традиционных, а часть к независимым новым медиа.

1.2.2 Установление повестки дня в условиях гибридной медиасистемы

От типа медиасистемы может зависеть то, как устанавливается повестка дня, поскольку медиасистема во многом определяет условия коммуникаций между медиа, властью и обществом. Выделяют несколько видов повесток дня: медиа повестка; общественная повестка; повестка лиц, принимающих решения140 или политическая повестка141. Опираясь на исследования142, мы понимаем медиа повестку как то, о чем говорят и что выделяют СМИ в качестве важных вопросов (issues), которые они транслируют. В свою очередь, общественная повестка - это те вопросы (issues), которые становятся важными и обсуждаемым в обществе. Основываясь на определении Р. Роджерса и Дж. Диринга, определивших политическую повестку дня как «вопросы (issues) или события, рассматриваемые в момент времени и имеющее место в иерархии важности»143 и определение Дж. Кингдона: «список объектов или проблем, которым государственные должностные лица, и лица вне правительства, имеющие тесные связи с этими должностными лицами, уделяют особое внимание в любой конкретный момент времени»144, мы понимаем под политической повесткой такие вопросы (issues), что важны

140 Cm. McCombs M. The evolution of agenda-setting research: twenty-five ears in the marketplace of ideas // Journal of communication. 1993. Vol. 43. P. 58-67; Weimann G. Who sets the agenda?: Agenda-Setting as a Two-Step Flow // Communication research. 1996. Vol. 23. № 5. P. 561-580.

141Cm. Walgrave S. The Contingency of the Mass Media's Political Agenda Setting Power: Toward a Preliminary Theory // Journal of Communication. 2006. Vol. 56. № 1. P. 88-109; Van Aelst P. Mediatization and Political Agenda-Setting: Changing Issue Priorities? // Mediatization of Politics / eds. F. Esser, J. Strômbâck. London: Palgrave Macmillan, 2014.

142 Cm. McCombs M. Building Consensus: The News Media's Agenda-Setting Roles Perspectives on Journalism, Power and Citizenship // Political communication. 1997. Vol. 14. № 4. P. 433-444; McCombs M. The evolution of agenda-setting research: twenty-five years in the marketplace of ideas // Journal of communication. 1993. Vol. 43. P. 58-67; Weimann G. Who sets the agenda?: Agenda-Setting as a Two-Step Flow // Communication research. 1996. Vol. 23. № 5. P. 561-580; Media and Agenda Setting: Effects on the Public, Interest Group Leaders, Policy Makers, and Policy // Public Opinion Quarterly. 1983. Vol. 47. P. 16-35.

143 Rogers E. Agenda-setting research: Where has it been, where is it going? // Communication Yearbook. 1988. Vol. 11. P. 555-594.

144 Kingdon J.W. Agendas, Alternatives and Public Policies. Little Brown, 1984. P.4

в определенный момент времени для лиц, принимающих политические решения и обсуждаются ими.

Все типы повесток дня взаимосвязаны, что подтверждают Э. Роджерс и Дж. Диринг, проанализировав литературу, посвященную установлению повестки дня. Следуя логике М. МакКомбса и Д.Шо145, упомянутые авторы понимают установление повестки как процесс и выделяют три типа: установление общественной повестки; установление медиа повестки; установление политической повестки. Э. Роджерс и Дж. Диринг, ссылаясь на Б. Коэна146, отмечают, что медиа способны влиять на общественную повестку. Согласно теории коммуникаций147, медиа в демократических медиасистемах играют особую роль, поскольку они оказывают воздействие на общественное мнение, вскрывая проблемы в обществе и для общества. Например, М. МакКомбс148 в своих исследованиях доказал, что функцией новостных медиа является придание значимости объектам, чтобы они воспринимались аудиторией, как важные. Тем самым, СМИ способны обращать большее внимание на определенные проблемы, придавая им значимость и осведомляя о них как общество, так и политических акторов, при этом могут умалчивать о других проблемах. Так медиа повестка и общественная повестка способны влиять на политическую повестку. В свою очередь, политическая повестка

149

также может иметь прямое влияние на медиа повестку149, которая устанавливается на основе вопросов (issues), политически важных для страны и обсуждаемых лицами, принимающими решения.

145 McCombs M. Agenda setting function of mass media // Public Relations Review. 1977. Vol. 3. № 4. P. 89-95.

146 Cohen B.C. The public's impact on foreign policy / B.C. Cohen. Lanham MD.: University Press of America, 1983.

147Cm. McCombs M. Building Consensus: The News Media's Agenda-Setting Roles Perspectives on Journalism, Power and Citizenship // Political communication. 1997. Vol. 14. № 4. P. 433-444; McCombs M. The evolution of agenda-setting research: twenty-five ears in the marketplace of ideas // Journal of communication. 1993. Vol. 43. P. 58-67; Weimann G. Who sets the agenda?: Agenda-Setting as a Two-Step Flow // Communication research. 1996. Vol. 23. № 5. P. 561-580; Media and Agenda Setting: Effects on the Public, Interest Group Leaders, Policy Makers, and Policy // Public Opinion Quarterly. 1983. Vol. 47. P. 16-35; McCombs M. Voter's need for orientation and use of mass communication. Weaver. Montreal, 1973.

148 McCombs M. The evolution of agenda-setting research: twenty-five ears in the marketplace of ideas // Journal of communication. 1993. Vol. 43. P. 58-67; McCombs M. Agenda setting function of mass media // Public Relations Review. 1977. Vol. 3. № 4. P. 89-95.

149 Rogers E. Agenda-setting research: Where has it been, where is it going? // Communication Yearbook. 1988. Vol. 11. P. 555-594.

По мнению Р. Кобба и Дж. Росса150, следует отделять установление повестки от формирования повестки: «Изучение формирования повестки дня требует понимания того, каким образом разные подгруппы населения становятся обеспокоенными (какими-то вопросами) и по случаю участвуют в политических конфликтах, тогда, когда вопросы (issues) инициированы группами, или политическими лидерами»151. Тем самым, формирование повестки может является инициированным кем-то процессом. Ученые152 выделяют несколько процессов формирования повестки дня. Во-первых, это процесс, когда, группы интересов оказывают влияние на медиа с целью установления медиа повестки для придания значимости объекту и вовлечения большей аудитории, что способно повлиять на лиц, принимающих политические решения; во-вторых, медиа оказывают влияние на аудиторию, формируя для неё повестку, чтобы та, в свою очередь, могла повлиять на лиц, принимающих решения153. В-третьих, сами политические лидеры задают медиа повестку, чтобы повлиять на аудиторию. В-четвертых, медиа влияют на медиа, то есть медиа смотрят на то, что говорят другие медиа и также выделяют эти вопросы (issues) как важные для аудитории. В этой связи, условия установления повесток могут зависеть от разных факторов, в том числе, от политической и медиасистем, от того, как строится коммуникация. Например, медиа в демократической системе могут выполнять важную двустороннюю коммуникативную функцию между властью и обществом, обществом и властью. С одной стороны, они способны влиять на политическую повестку, с другой, формировать общественное мнение,

150 Tedesco J. Political public relations and agenda building // Political Public Relations Principles and Applications / eds. J. Stromback, Tedesco JC (2011) Political public relations and agenda building. In: Stromback J. and. NY: Routledge, 2011. P. 75-94; Cobb R. Agenda building as a comparative political process // The American political science review. 1976. Vol. 70. № 1. P. 126-138.

151 Ibid, p. 126

152Cm. Nisbeth M. Framing Science: The Stem Cell Controversy in an Age of PressPolitics // The Harvard International Journal of Press/Politics. 2003. Vol. 8. № 2. P. 36-70; Kim J.Y. Agenda building effects by 2008 presidential candidates on global media coverage and public opinion // Public Relations Review. 2011. Vol. 37. № 1. P. 109-111.

153Cm. Lang G.E. The Battle for Public Opinion: The President, the Press and the Polls During Watergate. New York: Columbia University Press, 1982. 353 p.

устанавливая общественную повестку154. Авторитарные и тоталитарные медиа напротив, в разной степени, но подвержены влиянию власти, а их влияние на установление политической повестки менее значимо.

Поскольку в российской медиасистеме доступная обществу информация, часто зависит от государственной политики155, с одной стороны, следуя логике Э. Роджерса и Дж. Диринга, российская власть способна через политическую повестку влиять на медиа повестку, как посредством установления, так и посредством формирования. В свою очередь, впоследствии медиа могут оказывать воздействие на установление общественной повестки. С другой стороны, по той причине, что в российской гибридной системе присутствуют независимые новые медиа, их наличие может затруднить влияние власти на медиа повестку традиционных СМИ, поскольку обществу становится доступна альтернативная информация и другая медиа повестка.

Наличие новых медиа фрагментирует медиасистему и по мнению некоторых авторов156, это способно уменьшить медиа эффект традиционных медиа. Однако, с этим не соглашаются другие авторы, например, Р. Холберт, Г. Келли и Л. Клисон, утверждая, что новые медиа не уменьшают влияние традиционных медиа157. Мы склонны согласиться с Г. Келли и Л. Клисон, во-первых, хоть независимые новые медиа и устанавливают повестку самостоятельно, они, например, могут быть подвержены влиянию традиционных СМИ, о чем говорят А. Казун и А. Казун158. Сравнительное исследование, которое провели авторы, касалось медиа повесток традиционных медиа и новых медиа, в контексте произошедших событий в

154 Cm. McCombs M. Agenda setting function of mass media // Public Relations Review. 1977. Vol. 3. № 4. P. 8995.

155 Koltsova O. News media and power in Russia. London: Routledge, 2006. 272 p.; Nordenstreng K. Media as a mirror of change // Witnessing Change in Contemporary Russia / eds. T. Huttunen, M. Ylikangas. Aleksanteri Institute, 2010. P. 136-158.

156 Bennet W.L. A new era of minimal effects? The changing foundations of political communication. // Journal of Communication. 2008. Vol. 58. № 4. P. 707-731.

157 Holbert R. A new era of minimal effects? A response to Bennett and Iyengar // Journal of Communication. 2010. Vol. 60. № 1. P. 15-34.

158 Kazun A. How State-Controlled Media Can Set the Agenda on the Internet: Coverage of Three Tragedies on Different Types of Russian Media // Demokratizatsiya: The Journal of Post-Soviet Democratization 2. 2019. Vol. 27. № 3. P. 371-398.

2016 году. Анализ показал, что в целом, повестки подконтрольных государству СМИ и независимых онлайн медиа в России схожи. Авторы утверждают, что у интернет ресурсов больше возможностей для установления независимой повестки. Тем не менее, в данном конкретном исследовании дискурс новых и традиционных медиа во многом совпадал. Авторы связывают это с тем, что блогеры не имели доступа к источникам информации и черпали её из официальных медиа. Во-вторых, современная тенденция заключается в том, что классические СМИ стали активно использовать новые технологии159 для улучшения медиа эффекта, транслируя тот же дискурс посредством новых инструментов. Согласно данным портала «Медиаметрикс»160, самыми популярными новыми медиа в России на протяжении 2019 года являлись порталы телеканала RT, Ria, Ren, MK, RG, Новая газета, ТВ Звезда, Лента. При этом, портал RT в среднем имел более 120 тыс. переходов ежемесячно, когда независимое от государства издание Лента около 20 тыс. переходов. Это может свидетельствовать о том, что среди новых медиа, субсидируемые государством СМИ, обладают в России большей аудиторией, чем их независимые конкуренты. Таким образом, можно предположить, что политическая повестка в России может влиять на медиа повестку. Официальные медиа, в частности, финансируемые властью телеканалы, до сих пор являются источником информации для большинства людей в стране. Новые медиа, созданные на базе субсидируемых традиционных медиа, также выигрывают у независимых СМИ.

1.2.3 Установление внешнеполитической повестки Формирование внешнеполитической повестки происходит с участием

широкого круга акторов (официальные лица, международные медиа,

эксперты), поскольку включаются дополнительные международные арены, на

которых действуют и свои акторы. Исследования показывают, что чаще всего

159 См. Mattoni A. Comparing hybrid media systems in the digital age: A theoretical framework for analysis // European Journal of Communication. 2018. Vol. 35. № 5. P. 540-557.

160 Топ СМИ Россия // Портал «Медиаметрикс». 2020. Февраль. Режим доступа: https://mediametrics.ru/top smi/?ru:all:2020-02:domains (Дата посещения: 03.02.2020)

52

за внешнюю политику отвечает лидер государства и в этом смысле, внешнеполитическая арена является местом, где президенты имеют влияние над другими акторами в вопросах формирования повестки161. Вместе с тем, полномочия государственных акторов в сфере международной политики устанавливаются законами, которые в разных странах по-разному определяют акторов, ответственных за внешнеполитический курс.

Большинство исследований по установлению внешнеполитической повестки посвящено демократическим системам, в частности, США, где роль президента во внешней политике определена Конституцией. Так, Б. Вуд, заявляет, что именно президент формирует внешнеполитическую повестку, именно он представляет страну на международной арене, хотя медиа и способны влиять на внешнеполитическую повестку, транслируя информацию о том или ином вопросе (issue). Вопрос находится во внимании президента меньше или дольше, в зависимости от того, как продолжительно вопрос находится в медиа повестке162. В свою очередь, Дж. Пик163 доказывает, что президент может влиять на установление внешнеполитической медиа повестки и повестки Конгресса. По мнению автора, отношения между президентом и медиа взаимны, а внешнеполитическая повестка президента ограничена событиями, которые он не может игнорировать. Это подтверждает и исследование Л. Андраде и Г. Янга, которое показало, что президентская повестка формируется под влиянием разных факторов, среди которых может быть значимость международного события, на которое президент не может не обратить внимание. Также, установление внешнеполитической повестки может стать инструментом для президента, что позволяет переместить фокус с неудобных внутриполитических проблем на вопросы внешней политики164.

161 См. Meernik J. The myth of the diversionary use of force by American presidents // Political Research Quarterly. 1996. Vol. 49. № 3. P. 573-590; Brace P. Follow the Leader: Opinion Polls and the Modern Presidents. New York: Basic Books, 1992. 256 p.

162 См. Ibid.

163 Peake J.S. Presidential Agenda Setting in Foreign Policy // Political Research Quarterly. 2001. Vol. 54. № 1. P. 69-86.

164 См. Meernik J. The myth of the diversionary use of force by American presidents // Political Research Quarterly. 1996. Vol. 49. № 3. P. 573-590; Andrade L. Presidential Agenda Setting: Influences on the Emphasis of Foreign Policy // Political Research Quarterly. 1996. Vol. 49. № 3. P. 591-605; Clark D. Can strategic interaction divert

53

Другим примером исследования установления внешнеполитической повестки является работа К. Бахмана, посвященная Германии. В немецкой политической системе роль лидера государства - Канцлера в международной политике конституцией не определена. Исследуя взаимозависимость внешней политики, медиа дискурса и общественного мнения в Германии, К. Бахманн доказывает, что внешняя политика и, по сути, немецкая внешнеполитическая повестка может зависеть от медиа дискурса или общественного мнения (правительство часто проводит социологические опросы); однако автор демонстрирует, что так происходит далеко не всегда. Например, в ситуации с протестами на Майдане, руководство Германии не опиралось на общественное мнение, так же, как и не принимала во внимание дискурс медиа, посвященный конфликту на Донбассе165, проводя свою внешнеполитическую линию. В этой связи, формирование внешнеполитической повестки в Германии также как и в США может зависеть от разных факторов, связанных с интересами и целями акторов, которые отвечают за внешнеполитический курс. Однако, в случае Германии, главенствующая роль в разработке и осуществлении внешнеполитического курса принадлежит не президенту или Канцлеру, а Министерству обороны, Министерству экономического сотрудничества и развития, Министерству иностранных дел, по сути коллегиальному актору, который отвечает за внешнюю политику государства.

Поскольку внешняя политика в России определяется президентом (согласно Конституции) и реализуется МИД РФ (согласно указу президента), можно предположить, что в условия российской системы именно они задают внешнеполитическую повестку. Существует мнение, разделяемое лидерами общественного мнения и журналистами166, что российский

diversionary behavior // Journal of Politics. 2003. Vol. 65. № 4. P. 1013-1039; DeRouen K. The indirect link: Politics, the economy and the use of force // Journal of Conflict Resolution. 1995. Vol. 39. № 4. P. 671-695; Fordham B. A very sharp sword: The influence of military capabilities on American decisions to use force // Journal of Conflict Resolution. 2004. Vol. 48. № 5. P. 632-656; Moore W. Domestic politics and US foreign policy: A study of Cold War conflict behavior // Journal of Politics. 2003. Vol. 65. № 2. P. 376-396.

165 Bachmann K. The impact of public opinion and media framing on German foreign policy during the crisis in Ukraine // Przeglad Zachodni. 2015. Vol. 357. № 4. P. 111-132.

166 The malign influence of Putin's TV propaganda machine // Daily Mail (London, England). 2017; Castle S. A Russian TV Insider Describes a Modern Propaganda Machine // The New York Times. 2015; Putin's Propaganda;

54

внешнеполитический медиа дискурс является пропагандой Кремля, а СМИ его «рупором». Однако, гибридность российской медиасистемы не позволяет однозначно утверждать о том, что СМИ являются лишь инструментом пропаганды власти, в том числе транслируя внешнеполитический дискурс.

В этой связи, изучение официального внешнеполитического дискурса, который формулируется ответственными за внешнюю политику государственными акторами, может, во-первых, помочь понять, что было заложено в изначальное обоснование внешней политики; во-вторых, насколько могло повлиять на внешнеполитический дискурс медиа.

1.3 Обоснование внешней политики как коммуникативная стратегия

В данном параграфе мы описываем методологический подход к анализу

обоснования политики, который позволяет анализировать официальный внешнеполитический дискурс. Мы также предлагаем модель для анализа стратегий обоснования внешнеполитического курса, основанную на выявлении стратегических нарративов, применяемых официальными лицами с целью обретения веры в правильность внешнеполитического курса, действий и решений.

1.3.1 Теория стратегических нарративов как методология для анализа

стратегий обоснования В обосновании политики могут применяться разные инструменты,

например, топосы167 представленные или не представленные в виде фрейма;

речевые акты, например, перформативы168. Фокус на каждом из них требует

особой методологии. Данное исследование сфокусировано на изучении

обоснования политики, которое подразумевает применение

Alex Salmond's decision to broadcast on a Russian TV channel shows woeful judgment // The Times (London, England). 2017.

167 См. Zagar I.Z. Topoi in critical discourse analysis // Lodz papers in pragmatics. Lodz, 2010. N 6.1. P. 3-72; Захарова О.В. Идентификация и анализ топосов (аргументационных схем) в политическом дискурсе // Политическая наука. 2016. №3. С. 217-235

168 Остин Дж.Л. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. Vol. 17. М., 1986. С. 22-130; Ильин Ильин М.В. Идеи и практика: мультимодальный анализ политических перформативов // Политическая наука - М., 2016. №4. С. 261 - 270; Фомин И.В. Перформативы сецессии оспариваемых государств: Южная Осетия, Абхазия, Косово // Политическая наука. 2016. No. 4. С. 271-284.

структурированного повествования в целях убеждения аудитории в правильности такой политики. В этой связи, важную роль в дискурсе политиков играют нарративы, как риторические единицы. Нарративы являются предметом изучения в разных областях науки, однако особую значимость они имеют для политических наук, например, активно анализируются в контексте policy analysis (анализа политики)169, в частности, изучается как нарративы влияют на общественное мнение. В данной работе нарративы рассматриваются как объяснение состояния дел. Являясь повествованием, нарратив позволяет объединять события неслучайным образом, придавая значение политическому миру, замалчивая об одном, делая акцент на другом170. Нарративы конструируют политическую точку зрения171, используются политиками для достижения коммуникативных целей.

Нарративы могут применяться для достижения разных целей: установления повестки, легитимации, отвлечения внимания, обеспечения согласия, повышения популярности, мобилизации172. В ходе бесконечного пересказа событий возникают нарративные шаблоны, которые политики применяют в разных ситуациях173. Тем самым нарративы проще принимаются адресатами коммуникации. Посредством выявления и анализа нарративов можно определить, как изменялись и трансформировались нарративы политиков, что позволит понять, как изменялись стратегии обоснования, применяемые в целях легитимации внешнеполитического курса.

В нашей работе мы опираемся на теорию стратегических нарративов174. Теория предполагает, что политический дискурс формируется посредством

169 McBeth M.K., et al. The intersection of narrative policy and analysis and policy change theory. Policy Studies Journal. Vol. 35. N. 1. 2007. P. 87 - 108; Jones M.D., McBeth M.K. A narrative policy framework: clear enough to be wrong. Policy Studies Journal. Vol. 38. N.2. 2010. P. 329 - 353

170 Bottici C. Narrative // Encyclopedia of Political Theory / ed. M. Bevir. Thosand Oaks, CA: Sage, 2010. P. 920.

171 Ibid, P. 237

172 Miskimmon A. Strategic narratives: Communication power and the new world order / A. Miskimmon, B. O'Loughlin, L. Roselle. London: Routledge, 2013. 240 p.

173 Wertsch J.V. Narrative Tools, Truth, and Fast Thinking in National Memory: A Mnemonic Standoff between Russia and the West over Ukraine // Memory Practices and Learning: Interactional, Institutional and Sociocultural Perspectives / eds. R. Saljo, A. Maktalo, P. Linell. Charlotte, NC: Information Age Publishing, 2017. P. 233-248.

174 Miskimmon A. Strategic narratives: Communication power and the new world order.. London: Routledge, 2013. 240 p.

языка и риторики; допускает, что, применяя нарративы, акторы стремятся сформировать общественное мнение, тем самым добиваются поставленной коммуникативной цели.

Теория стратегических нарративов имеет ряд ограничений. Стратегические нарративы, по сути, являются макронарративами по классификации Ж.Ф. Лиотара175, которые, по его мнению, после таких событий, как Холокост, утратили свою легитимирующую силу. Однако Л. Розелль, Б. О'Локлин, А. Мискиммон обосновывают силу стратегических нарративов тем, что они используются для достижения стратегических коммуникативных целей. То есть нарратив является стратегическим, когда его используют для достижения целей стратегии. Такими целями могут быть: мобилизация, легитимация, отвлечение внимания, повышение популярности176. Вместе с тем, стратегические нарративы используются во взаимопроникаемой коммуникативной среде, что позволяет использовать их в 21 веке для более широкой аудитории. Также, нарративы используются стратегически, когда, рассказывая о разных событиях, воспроизводится, по сути, один нарратив. Включается технология манипуляции, так как люди лучше воспринимает нарратив, с которым уже знакомы. По сути, новая ситуация вкладывается в одну и ту же рамку нарратива.

Другим ограничением теории является то, что она не учитывает коммуникативную диспозицию, особенности речевых актов и перформативов. Однако авторы теории стратегических нарративов ушли от прагматики и речевых актов, сократив анализ до стратегических нарративов. Это позволило им необязательно применять дискурс анализ, не анализировать речевые акты, перформативы. Такой подход позволяет сократить чрезмерное количество аналитических единиц и решить задачи исследования, фокусируясь на анализе нарративов. Напротив, перегруженность операционного аппарата затруднила

175 Lyotard J-F. The postmodern condition: a report on knowledge. Minnesota: University of Minnesota Press, 1984. 144 p.

176 Ibid.

бы анализ и достижение цели исследования. Авторам удалось создать особую теоретическую рамку, которая позволяет выделять 3 типа нарративов, которые используются стратегически - для достижения цели. Государственные акторы осуществляют обоснование внешней политики в целях легитимации такой политики. Обоснование политики - коммуникативный инструмент и подразумевает использование нарративов в качестве средства достижения коммуникативной цели. В этой связи, упомянутый методологический подход позволяет применять релевантные для нашего исследования аналитические единицы и сформировать теоретическую рамку исследования. Для данного конкретного исследования анализ стратегических нарративов является исчерпывающим для ответа на поставленный исследовательский вопрос и решения задач работы, поскольку позволяет проводить сравнение риторики государственных акторов без анализа перформативов и речевых актов.

Теория стратегических нарративов, авторами которой являются Л. Розелль, Б. О'Локлин, А. Мискиммон177, помогает понять, каким образом акторы добиваются поставленной коммуникативной цели, основываясь на чем они формируют свою позицию в международных отношениях, как обретают консенсус сообщества вокруг своей политики. Предпосылками для создания теории стали, во-первых, работа Л. Фридмана, который изучал стратегическое использование нарратива в военном конфликте, подчеркивая, что определенная смысловая схема может сформировать идентичность, интересы и ответы других на развитие событий178. Во-вторых, труд М. Кастельса, анализировавший влияние коммуникаций на международные отношения179. В-третьих, концепция мягкой силы Дж. Ная180, на основе которой возникла идея о том, что стратегический нарратив государства может стать привлекательным для других акторов, что ведет к принятию позиции государства. При этом, следует разделять понятия дискурс и нарратив.

177 Ibid.

178Freedman L. The transformation of strategic affairs. London: Routledge, 2006. 144 p..

179Castells M. Communication Power. Oxford: Oxford University Press, 2009. 571 p..

180Nye J.S. Soft power: the means to success the worlds politics. New York: Public Affairs, 2009. 208 p..

58

Применяя теорию стратегических нарративов в нашем анализе, мы следуем логике А. Мискиммона, Б. О'Локлина, Л. Розелль и понимаем дискурс через фуколдианскую концепцию как набор значений, практик, правил касающихся того, что можно сказать, что можно знать181. Тем самым, дискурс представляет собой текст или выступления, основанные на социальных практиках, которые определяют особенности текста или выступления; тексты или речи существуют в одной системе отношений и составляют дискурс12. В этом смысле, акторы основывают свои нарративы на дискурсах, существующих в конкретной ситуации. По мнению А. Мискиммона, Б. О'Локлина и Л. Розелль, дискурсы конструируют нарративы, а акторы стремятся повлиять на мнение и поведение аудитории, к которой данные нарративы обращены. Таким образом, нарративы являются историями, повествованиями, изложением событий, которые сформулированы акторами в определенном дискурсивном контексте для того, чтобы повлиять на общественное мнение в свою пользу.

Стратегические нарративы представляют собой «репрезентацию последовательности событий и идентичностей, коммуникативный инструмент, посредством которого политические акторы пытаются придать определенное значение прошлому, настоящему и будущему с целью достижения политических целей»183. Выделяют три уровня стратегических нарративов, которые неразрывно связаны - system narrative (системный нарратив) - служит для описания положения вещей, того, как «устроен мир», кто акторы в международной среде, каковы их действия. National/identity narrative (национальный, нарратив идентичности) - содержит рассказ о ценностях, идентичности актора, нации. По сути, национальный нарратив (не

181 Miskimmon A. et al. Strategic narratives: Communication power and the new world order. - London: Routledge, 2013. P.9.

182См.Фуко М. Жизнь: опыт и наука // Вопросы философии. 1993. № 5. P. 44-53; Сокулер З.А. Методология гуманитарного познания и концепция 'власти-знания' Мишеля Фуко // Философия науки и техники. 1998. № 4. P. 174-182.

183 Miskimmon A. et al. Strategic narratives: Communication power and the new world order. London: Routledge, 2013. p 3.

стоит аффилировать с брошюрой 'A National Strategic Narrative'184), может рассматриваться в контексте конструирования идентичности, поскольку он основан на описании коллективного единства, описании - 'кто Мы', 'кто Другие', описании границ (boundaries)185, аргументации в пользу уникальности нации. Тем самым, репрезентация Нашего, Наших, Другого, Других, Наших ценностей и качеств, Нашей истории, значимости территории, является признаком национального нарратива. Р. Водак и её коллеги выявили, что для конструирования и реконструирования идентичности национальные нарративы применяются в стратегиях обоснования, чтобы «оправдать статус-кво в обществе, подчеркивая легитимность прошлых действий, собственного национального Мы»186. Тем самым, использование национального нарратива в стратегиях обоснования может свидетельствовать о стремлении консолидировать общество, сформировать национальную идентичность. Либо политики, апеллируя к устоявшимся массовым представлениям о национальной идентичности, хотят легитимировать свои политические действия и решения. Issue narrative (нарратив о проблеме) - информирует о том, какова политика и почему именно она нужна, как она осуществляется. Нарратив о проблеме встраивает действия государства в контекст, объясняя, кто - основные акторы, в чем содержится конфликт или проблема, каков курс/план действий187. Структурными элементами, определяющими содержание нарратива, по заключению авторов теории, являются - актор, среда, конфликт или действие, решение. Конструируя нарративы, акторы используют различные инструменты, например, убеждение, аргументацию, демонстрацию силы188. При этом, нарратив «.может основываться на

189

эмоциональных компонентах культуры, ценностях.»189, стратегические нарративы, могут апеллировать, как к международному праву, так и

184 Mr. Y. A national strategic narrative. Woodrow Wilson center. Princeton: Princeton University. 2011. 15 p.

185 См. Wodak R. et al. The discursive construction of national identity. Edinburgh University Press, 2009. 287 p.

186 Ibid, p. 44

187 Ibid.

188 Ibid

189 Ibid, p. 72

исторической памяти, символам, мифам, культуре, которые закладываются в содержание стратегического нарратива. Формирование «привлекательных» стратегических нарративов не только позволяет легитимировать внешнеполитические акции, но и сформировать положительное отношение к актору в целом, что может упростить дальнейшую легитимацию его политических действий и решений.

Стоит принимать во внимание, что стратегия может быть успешной или неуспешной, а неубедительность нарративов говорит лишь об отсутствии навыков у актора, а не об отсутствии стратегии190. В этом смысле, негативное отношение к актору, сформированное в ходе использования им стратегических нарративов, может являться свидетельством неуспешной стратегии, а позитивное, наоборот, говорит об её успешности.

Теория стратегических нарративов во многом опирается на постструктуралистский подход в анализе политического дискурса. Так, «цель постструктурализма заключается в изучении в эмпирически выверенной и структурированной форме того, как формируются факты и как они влияют на внешнюю политику»191. Это, в частности, подтверждают Л. Хансен и Дж. Вилхлемсен192. Политические акторы стремятся сформировать позитивное отношение к собственным политическим решениям и действиям: «Цель для акторов, отвечающих за формирование внешней политики так же, как и для других акторов, которые стремятся повлиять на внешнюю политику - представить внешнюю политику для аудитории так, чтобы она выглядела обязательной и легитимной»193. Тем самым, успех или неуспех легитимации внешней политики может зависеть от политической риторики ответственных акторов, приёмов, которые они используют.

190 Ibid.

191 Hansen L. Security as Practice: Discourse Analysis and the Bosnian War. New York: Routledge, 2006. P. 32.

192 Ibid; Wilhlemsen J. Russia's Securitization of Chechnya: How War Became Acceptable. London: Routledge, 2016. 248 p..

193 Hansen L. Security as Practice: Discourse Analysis and the Bosnian War. New York: Routledge, 2006. P. 28

61

Некоторые аналитические единицы постструктурализма целесообразно применять в анализе содержания стратегических нарративов. Интересными для нас элементами постструктуралистской концепции могут, во-первых, являться приём разграничения «свой - чужой» в политических речах государственных акторов. То есть апелляция к идентичностям и «различиям» (differences) с целью обоснования правильности собственных действий. Обращение к идентичности посредством формирования «образа чужих» конструирует их (чужих) отличия - как опасные для национальной идентичности, чтобы реципиенты одобрили критическую политику в отношении этих «чужих». Примером может служить критический дискурс в отношении носителей испанской культуры в США194 или дискурс, формирующий «отрицательный образ чеченцев» во время второй чеченской войны195. Во-вторых, «секьюритизирующий нарратив», возникающий на основе коммуникативного процесса «.через который репрезентация чего-либо как экзистенциальной угрозы ... становится доминантной в отношении других форм репрезентации»196. Идея о «секьюритизирующем нарративе» как единице анализа внешнеполитического дискурса возникла на основе теории секьюритизации, которая была разработана копенгагенской школой исследований безопасности, теория позволяет анализировать не только нарративы, но и перформативы, коммуникативные диспозиции197. Используя «дискурсы по безопасности» и формируя образ экзистенциональной угрозы, акторы способны создавать условия, для осуществления своей политики в чрезвычайном положении, тем самым роль демократического контроля власти со стороны общества может ослабевать198, подрываются принципы демократических процедур. Однако, использование «дискурса по

194 Ibid, P. 22

195Wilhlemsen J. Russia's Securitization of Chechnya: How War Became Acceptable. London: Routledge, 2016. 248 p.

196 Ibid, P. 21

197 Cm. Buzan B. Regions and Powers: The structure of International Security. Cambridge, MA: Cambridge University Press, 2003. 598 p.

198 Huysmans J. Minding Exceptions: Politics of Insecurity and Liberal Democracy // Contemporary Political Theory. 2004. Vol. 3. № 3. P. 321-341.

безопасности» через формулирование нарратива может осуществляться не только с целью введения чрезвычайного положения, но и для легитимации

199

политики199, так решения или процедуры могут представляться как необходимые для выживания200, что обеспечивает веру общества в безальтернативность таких политических действий и решений. Дискурсы «по безопасности» наделяют акторов, проводящих внешнюю политику авторитетом для принятия исключительных действий, но также возлагают на них ответственность за действия201. Тем самым, апеллируя к безопасности, государственные акторы обеспечивают законность и принятие своих действий аудиторией, легитимируя себя и конкретные политические решения. Поскольку теория стратегических нарративов предполагает выявление трех уровней таких нарративов, «секьюритизирующий нарратив» может применяться как в формате стратегического системного нарратива, описывая наличие угрозы для общемировой безопасности (например, терроризм), или же действия некоторых международных акторов как угрозу международной безопасности; так и в формате нарратива о проблеме, объясняя политику применения силы или введение чрезвычайных мер с целью обеспечения безопасности. Приём разграничения «свой-чужой» может применяться на уровне стратегического национального нарратива, апеллируя к различиям в идентичности, ценностях, культуре; на уровне нарратива о проблеме в случае, когда действия и отличия «чужих» формулируются как неприемлемые, так, например, может формироваться «образ врага».

Использование описанных выше аналитических единиц помогает строить комплексную модель для изучения государственного внешнеполитического дискурса.

199 Морозов В.Е. Безопасность как форма политического: о секьюритизации и политизации // Полис. Политические исследования - М., 2011. № 3. P. 24-35.

200 См. Edkins J. Poststructuralism and International Relations. Bringing the Political Back In. London: Lynne Rienner, 1993. 185 p.

201 Hansen L. Security as Practice: Discourse Analysis and the Bosnian War. New York: Routledge, 2006. P. 35.

1.3.2 Составляющие коммуникативной стратегии обоснования

Понятие стратегия - широкое. Изначально оно использовалось в военном деле. В военных науках стратегия понимается как использование ресурсов для осуществления военных целей202. В середине 20го века понятие стратегия стало активно использоваться в менеджериалистских науках, компании стали использовать стратегии для достижения результата, а действия компаний стали «стратегическими» - как «имеющие длительную временную перспективу»203. Основываясь на этом, мы понимаем «стратегическое» как имеющее длительную временную перспективу, направленное на достижение цели. В 20 веке компании стали использовать «стратегии» для увеличения прибыли, а политики для победы на выборах204, так понятие «стратегии» пришло и в политическую науку. Важным элементом, определяющим стратегию как план действий является цель. 205 В контексте политики стратегия может пониматься как использование ресурсов для достижения политических целей. В данной работе «стратегия» понимается как крупномасштабная стратегия на примере государства в промежутке времени.

Стратегии обоснования являются коммуникативными стратегиями, поскольку достижение их целей осуществляется посредством коммуникации. Литература предлагает множество определений коммуникативных стратегий, например: «коммуникативная стратегия есть алгоритм, используемый участником с целью достижения его цели в интеракции»20б, «коммуникативная стратегия есть речевой акт, который включает в себя определенный теоретический план (намерения) и осуществляется посредством

202 The New Encyclopedia Britannica. Vol. 11. Chicago, 1985. Р. 304.

203 Айдинян Р., Шипунова Т. О соотношении понятий «цель», «стратегия» и «тактика» в теории и практике менеджмента // Персонал Микс. №2. 2001.

204 См. Freedman L. Strategy: A history. Oxford: Oxford University Press. 2013. 767 p.

205 Mintzberg H. The Strategy Concept I: Five Ps for Strategy. California Management Review. Vol. 30., N. 1. 1987. P. 11-24.

206 Koit M. Analysing human-human negotiation with the Aim to develop a dialogue system. // In proceedings of the 17th international conference SPECOM. Switzerland: Springer-Verlag, 2015. P. 73-80. Koit M. Reasoning and communicative strategies in a model of argument-based negotiation // Journal of Information and Telecommunication. 2018. Vol. 2. № 3. P. 291-304.

коммуникативных тактик»207. Однако основные элементы коммуникативных стратегий, такие как наличие цели, средств для её достижения, практически всегда являются частью определения коммуникативной стратегии, поскольку считается, что «стратегия целенаправлена, системна, интерактивна и реализуется посредством речевых тактик, а также реализующих речевые тактики коммуникативных ходов и приемов»208, коммуникативная стратегия влияет на общественное мнение, при этом она планируется, осуществляется, происходит анализ результатов209. Мы понимаем коммуникативную стратегию как набор средств, используемых для достижения коммуникативной цели посредством коммуникации и риторики. Стратегии обоснования внешней политики можно определить как набор риторических средств и способов обоснования, используемых стратегически с целью легитимации внешнеполитического курса. Стратегии обоснования могут осуществляться ad hoc (в контексте) - для легитимации политических действий и решений, с помощью ситуативных аргументов; либо стратегически - применяя единую модель, нарративные шаблоны для обоснования и аргументации для легитимации разных казусов.

Как мы уже сказали выше, являясь риторическими средствами, применяемыми в стратегиях обоснования, стратегические нарративы могут иметь разные сюжеты. В их основу акторы способны закладывать интерпретацию правовых норм, культурных ценностей, исторической памяти, символов, идеи защиты, безопасности, тем самым делая нарратив привлекательным для аудитории. Посредством нарративов акторы могут формировать образ врага или же нарратив может являться политическим мифом. Так, «политические мифы - это нарративы, в которые верят, как в

207 Cindori S. et al. The influence of the communicative strategy on the degree of protectability of texts in the Modern Political Discourse // SHS Web of Conferences. 2019. Vol. 69. P. 2.

208 Малышева О.П. Коммуникативные стратегии и тактики в публичных выступлениях (на материале речей американских и британских политических лидеров) // Известия РГПУ им. А.И. Герцена. 2009. № 96. P. 206209.

209 См. Бодрунова С.С. Современные стратегии британской политической коммуникации - М.: KMK, 2010. 424 с.; Гавра Д.П. Социально-коммуникативные технологии: сегодня и завтра // PR-диалог. 2003. № 3. С. 1013.

правду, имеющие последствия для восприятия политической реальности людьми»210. Мифы упрощают восприятие реальности, они соотносятся с символами, ценностями в обществе и принимаются «на веру»211. Политические мифы, являясь частью нарратива или собственно нарративом, конструируют прошлое, соотнося его с настоящим и будущим, формируя особую идентичность. Анализ Б. Петерссона показал, что среди прочих политических мифов, российская власть формировала политический миф о «великой силе, великой России»212. Можно предположить, что действия России на международной арене могут легитимироваться через апелляцию к идентичности, основанной на вере в особую значимость государства. Политический миф работает в связке с коллективной памятью, которая, например, может основываться на «выбранных победах и выбранных травмах. Победы вдохновляют через силу и великие дела прошлого, а

213

травмы служат напоминанием уроков, которые не должны повториться.»213. Однако политические мифы, историческая память, культурные ценности, скорее свойственны обоснованию политики на внутренней арене, поскольку оно может апеллировать к национальной идентичности, которой не обладает внешняя аудитория.

Сложность построения обоснования на внешней арене заключается в особом структурировании нарративов для международной аудитории, в котором максимальную привлекательность нарратива, вероятно, можно обрести через апелляцию к правовым нормам, которые априори воспринимаются как легитимные, а также, через интерпретацию фактов, встроенных в нарратив. При особой интерпретации факты могут

210 Petersson B. The eternal great power meets the recurring times of troubles: twin political myths in contemporary Russian politics // European Cultural Memory Post 89: European Studies / eds. J. Sundholm, K. Mithandy,

A. Velicu. 2013. Vol. 30. P.304.

211 Cm. Balakhonskaya L.V. Communication Strategy of Political Leader's Image Mythologization in Digital Space

during the Course of Election Campaign: Comparative Aspect // 2019 Communication Strategies in Digital Society Workshop (ComSDS), Communication Strategies in Digital Society Workshop (ComSDS), 2019. 2019. P. 22-29.

213 Petersson B. The eternal great power meets the recurring times of troubles: twin political myths in contemporary Russian politics // European Cultural Memory Post 89: European Studies / eds. J. Sundholm, K. Mithandy, A. Velicu. 2013. Vol. 30. P. 36

восприниматься как объективные и не нуждаются в соотнесении с культурным кодом сообщества. Как замечают ученые, содержание может быть не всегда честным, оно часто фальсифицируется с целью манипуляции общественным сознанием214. Однако «даже неискренняя речь может сформировать будущий искренний дискурс»215. Ценно не знание об искренности или ложности факта и содержания, а само содержание, поскольку оно формирует дискурс. Поэтому важно то, как интерпретируется тот или иной факт, поскольку «политика осуществляется таким образом, как люди интерпретируют факты и идеи»216. В этом смысле, борьба нарративов - это борьба интерпретаций, что определяет успешность или неуспешность обоснования. Следовательно, формулируя нарративы для обоснования на внешней и внутренней аренах, акторы могут опираться на разные основания в своих нарративах, чтобы добиться коммуникативной цели и осуществить успешную стратегию.

Исходя из данного нами определения стратегий обоснования внешней политики следует, что она состоит из риторических средств и способов обоснования, применяемых для достижения целей в определенном коммуникативном контексте. В случае обоснования внешней политики целью является её легитимация. Как и было сказано, основным риторическим средством такой стратегии может быть нарратив. В свою очередь под способом обоснования следует понимать характеризуемое особым образом коммуникативное поведение актора в дискурсивном контексте, в том числе, в процессе интеракции с оппонентами. Мы предлагаем определять следующие способы обоснования (таблица 1.2), которые позволят нам провести сравнение способов обоснования, применяемых в обосновании ВОРГ, ПКР и ВОРС,

214 Semetko H. The political role of the Internet in societies in transition // Party Politics. 2003. Vol. 9. № 1. P. 77104; Van Leeuwen T. Legitimation in discourse and communication. 2007. № 1. P. 91-112; Crawford N. Argument and change in world politics: ethics, decolonization, and humanitarian intervention. Cambridge, MA: Cambridge University Press, 2002. 490 p.; Kuran T. Private Truths // Public Lies: The Social Consequences of Preference. Harvard: Harvard University Press, 1995. 448 p.

215 Abulof U. Introduction: the politics of public justification//Contemporary Politics. 2017. Vol. 23, N.1. P. 10

216 Stewart J. Fiction Over Facts: How Competing Narrative Forms Explain Policy in a New Immigration Destination // Sociological Forum. 2012. Vol. 27. № 3. P. 591-616.

67

выявить изменения в коммуникативном поведении акторов в зависимости от кейса и контекста.

Таблица 1.2 Способы обоснования внешней политики

Способ обоснования Операционализация

Декларация позиции Заявление и аргументация внешнеполитической позиции актора, отношения актора к тому или иному вопросу, определяющего его дальнейшие политические действия и решения

Коммуникативная атака Утверждение о неправомерности и неприемлемости действий оппонента, обвинение оппонента

Уклонение от дискуссии Отсутствие обоснования

Согласие с позицией оппонента Согласие с неправомерностью собственных действий, оправдательный нарратив

Коммуникативная защита Отрицание собственной вины, нарратив о необоснованности обвинений

Когда акторы выражают своё мнение, определяют своё отношение к тому или иному вопросу, ситуации, тем самым предполагая, что это отношение ложится в основу их политических действий и решений, способом обоснования является декларация позиции. Если актор посредством использования нарратива обвиняет оппонента в неправомерных и неприемлемых действиях или решениях, выделяется способ обоснования коммуникативная атака. В случае, когда акторы не обоснуют свою политику, способом обоснования можно считать уклонение от дискуссии. Когда акторы транслируют оправдательный нарратив, подтверждающий неправомерность их действий, таким способом является согласие с позицией оппонента. Если актору предъявляются обвинения и актор формулирует нарратив о несогласии с необоснованными обвинениями, способ обоснования- коммуникативная защита. Выявив данные способы обоснования, мы сможем определить, каким было коммуникативное поведение президента и представителей МИД РФ; как данные модели чередовались или смешивались в ходе обоснования присоединения Крыма и военной операции РФ в Сирии с 2014 по 2019 гг., обосновании военной операции в Грузии с 2008 по 2009 г.

Можно предположить, что способы обоснования определяются

контекстом, в частности, коммуникативной позицией. В данной работе

68

выделяются коммуникативные позиции акторов, обусловленные действиями, за которые им приходится отвечать. Коммуникативные позиции определяются структурой отношений между актором и оппонентом в контексте интеракции. Коммуникативные позиции выявляются на основе описания участников коммуникации, их действий, описанных средствами массовой информации и структурированных хронологически.

Таблица 1.3 Коммуникативные позиции акторов, участвующих в __коммуникации_

Коммуникативная позиция Операционализация

Ответчик Совершил нелегитимные действий и вынужден отвечать на обвинения, выдвигаемые оппонентом, поскольку несет ответственность за совершенные действия, приведшие к определенным негативным последствиям

Истец Не совершал нелегитимные действия, либо не совершал их первым, что позволяет декларировать обвинения против оппонента, основанные на совершении оппонентом (по мнению истца) действий, приведших к определенным негативным последствиям

Адвокат Не позиционирует себя в качестве участника действий. Защищает интересы третьей стороны, против которой были заявлены обвинения в совершенных действиях, приведших к определенным негативным последствиям

Вероятно, что в позиции «ответчик» акторы стремятся легитимировать свою политику используя оправдательные аргументы. В позиции «истец» акторы стремятся обвинять своих оппонентов, тем самым отвлекая внимание от собственных политических действий, либо представлять их в качестве легитимных в сравнении с нелегитимными действиями оппонента.

В данной работе понимание целей акторов, участвующих в событиях ВОРГ, ПКР и ВОРС складывается на основе документов и официальных заявлений, поскольку политики, обосновывают позиции, заявленные официально. Акторы выявлены на основе описаний конфликта средствами массовой информации (ТАСС, BBC, Reuters), где они обозначены как основные участники событий.

Посредством качественного контент-анализа при помощи программы QDA miner выделены коды и субкоды.

69

1. Стратегические системные нарративы. Представляют собой повествование, описывающее картину мира, действия акторов в международной системе, их характеристика.

3. Стратегические национальные нарративы. Представляют собой повествование, описывающее государственную, национальную идентичность, национальные ценности и цели.

4. Стратегические нарративы о проблеме. Представляют собой повествование, описывающее проблему, на решение которой ориентированы конкретные политические действия и решения; почему эти действия и решения необходимы для решения данной проблемы, как выбранная политика поможет её решить.

5. Основная тема нарратива - то, о чем рассказывается в нарративе, что составляет их смысловое ядро. Например, значимость коллективной памяти, использование политического мифа, секьюритизация, описание международной практики и другие сюжеты, выделяемые в процессе анализа, являются суб-кодами.

6. Способы обоснования - характеризует коммуникативное поведение актора. Суб-коды: декларация позиции; коммуникативная атака; коммуникативная защита; согласие с позицией оппонента; уклонение от дискуссии.

После того, как были определены стратегические нарративы, их основания, стратегии обоснования, цели, стратегии обоснования рассматриваются в кросс-темпоральной динамике - выявляется наличие или отсутствие изменений. Затем происходит сравнение стратегий обоснования, используемых президентом РФ и представителями МИД РФ. Заключительным этапом является сравнение внешнеполитического дискурса государственных акторов с российским медиадискурсом на основе уже проведенных исследований.

Данный подход позволит понять, как изменилось обоснование внешней политики РФ государственными акторами после 2014 года, в том числе, как

70

изменился набор стратегических нарративов и как трансформировались отдельные нарративы; как изменялись коммуникативные позиции и как они могли повлиять на использование определенных способов обоснования; используя какие смысловые схемы акторы формировали «привлекательность» своего нарратива; осуществлялось ли обоснование стратегически или это был ряд ad hoc обоснований для разных случаев; как внешнеполитический дискурс медиа после 2014 года был связан с официальным дискурсом.

Основные выводы главы 1 1. На основе анализа литературы показано, что обоснование политики может являться одним из инструментов легитимации политики. Оно основано на применении языковых, риторических и коммуникативных средств с целью формирования положительного отношения к политическим действиям, решениям или политике, в целом.

2. В ходе рассмотрения особенностей российской медиасистемы выяснили, что она относится к гибридному типу; мы также поняли, что внешнеполитическая повестка формируется государственными акторами.

3. Мы предложили рамку для анализа и сравнения стратегий обоснования внешнеполитического курса, основанную на выявлении и анализе стратегических нарративов разного уровня (на основе теории стратегических нарративов), определения коммуникативных позиций и способов обоснования политики. Это позволяет дать характеристику коммуникативному поведению акторов и провести сравнительный анализ стратегий обоснования ВОРГ, ПКР и ВОРС в дискурсе президента и представителей МИД России.

В следующей главе представлены результаты анализа стратегий обоснования внешней политики РФ представителями МИД РФ, президентом РФ и на примерах военной операции РФ против Грузии в 2008 г., присоединения Крыма к РФ, военной операции РФ в Сирии.

Для того чтобы выявить изменения в стратегиях обоснования внешней политики, используемых президентом, представителями МИД до и после изменений внешнеполитического курса, в данной главе мы анализируем коммуникативные позиции, стратегические нарративы, способы обоснования, применяемые для легитимации военной операции РФ в Грузии (2008), присоединения Крыма к РФ (2014), военной операции РФ в Сирии (2015 -н.д.). В первом параграфе выявляются коммуникативные позиции РФ в обосновании ВОРГ, ПКР и ВОРС. Второй, третий и четвертый параграфы посвящены анализу стратегических системных нарративов, национальных нарративов, нарративов о проблеме, соответственно. Также выявлены способы обоснования, определено как изменились стратегии обоснования внешней политики после 2014 года. В пятом параграфе производится сравнение нарративов, используемых в официальном дискурсе президента и представителей МИД с нарративами, которые предыдущие исследования обнаружили в дискурсе медиа.

2.1 Коммуникативные позиции России в контексте обоснования военной операции РФ в Грузии, присоединения Крыма, военной операции РФ в

Сирии

2.2.1 Коммуникативная позиция России в контексте военной операции РФ в

Грузии

В августе 2008 года между Грузией и, формально входящими в её состав, но являющимися непризнанными государствами - Южной Осетией и Абхазией, а также Россией, произошли вооруженные столкновения. Грузия проявила агрессию против Южной Осетии217. Президент Д.А. Медведев принял решение об использовании вооруженных сил РФ на территории

217 Доклад комиссии ЕС: войну начала Грузия // Портал «BBC». 2009. 30 сентября. Режим доступа: https://www.bbc.com/russian/international/2009/09/090930 eu georgia report (Дата посещения: 24.09.2020)

72

суверенного государства - Грузии, назвав данные действия «принуждением Грузии к миру»218. Такое внешнеполитическое решение являлось неординарным, поскольку до этого момента в современной истории России не было казуса использования ВС РФ на территории другого государства. 26 августа президент России заявил о признании независимости Республики Южная Осетия и Республики Абхазия.

Российские войска в августе 2008 года были введены на территорию без одобрения Совета Федерации ФС РФ (к чему обязывает Конституция РФ). Совет Федерации ФС РФ одобрил использование вооруженных сил России на территории Грузии и Южной Осетии 25 августа 2008 года219, то есть после официального начала использования армии в конфликте, также Совет Федерации одобрил признание независимости Абхазии и Южной Осетии. Военная операция России не вызвала одобрения у международного сообщества, что послужило поводом для формирования контрдискурсов в международной коммуникации по данному вопросу.

Отметим, что дело «Грузия против России» рассматривалось в ЕСПЧ до 2021 года, России была признана нарушившей пятую статью Европейской конвенции (право на свободу, личную неприкосновенность). Вместе с тем, ЕСПЧ рассматривал нарушения международного права, случившиеся после военных действий. Суд не поддержал позицию Грузии в отношении того, что Россия совершила вооруженное вторжение на её территорию. Реакция российских властей выражалась заместителем главы минюста России М. Гальпериным. Он сослался на то, что ЕСПЧ не установил случаи нарушения военными РФ прав гражданского населения220. Президент и представители МИД России заявлений относительно данного события не

218 Д. Медведев: Миротворцы начали принуждение Грузии к миру//Портал «РБК». 2008. 9 августа. Режим доступа: https://www.rbc.ru/politics/09/08/2008/5703ce2b9a79473dc8148219 (Дата посещения: 24.09.2020)

219 Двести двадцать восьмое (внеочередное заседание) Совета Федерации // Портал «Совет Федерации». 2008. 25 августа. Режим доступа: http://council.gov.ru/events/news/21739/ (Дата посещения: 24.09.2020)

220 См. ЕСПЧ признал необоснованными обвинения Грузии в адрес России в связи с событиями 8 - 12 августа 2008 г. в Южной Осетии и Абхазии // Портал «Министерство юстиций Российской Федерации». 2021. 21 января. Режим доступа: https://miniust.gov.ru/ru/events/48301/ (Дата посещения: 06.03.2021)

73

делали. Поскольку исследование ограничено до 2019 г. в силу полноты эмпирического материала и возможностей сравнения, решение суда по делу Грузия против России в 2021 году не может повлиять на особенности обоснования, осуществляемого в 2008-2009 гг.

Для определения вероятных изначальных коммуникативных позиций акторов представляем их краткое описание, описание их заявленных целей и оснований участия.

Таблица 2.1 Участники событий грузино-российской войны в 2008 г.

Актор Основания участия Заявленная цель

Грузия Грузинский суверенитет над территорией Южной Осетии и Абхазии Сохранение территориальной 221 целостности

Южная Осетия Непризнанное государство (формально в составе Грузии), подвергшееся агрессии Независимость222

Абхазия Непризнанное государство (формально в составе Грузии), подвергшееся агрессии Независимость223

Россия Самовольное решение (по просьбе Южной Осетии) Принуждение Грузии к 224 миру224

Франция Посредничество, инициированное председателем Европейского совета Николя Саркози Разрешение конфликта225

Внешние игроки не принимали непосредственного участия в конфликте, их действия ограничивались публичными заявлениями и блокированием резолюций в СБ ООН. Наиболее активно себя проявила французская сторона, выступившая медиатором. Так, Н. Саркози и Д. Медведев согласовали 6

221 Georgia Conflict: Key Statements // Портал «BBC». 2008. 19 августа. Режим доступа: http://news.bbc.co.Uk/2/hi/europe/7556857.stm (Дата посещения: 24.09.2020)

222См. Североосетинские парламентарии просят признать Южную Осетию // Портал «Лента.ру». 2008. 13

августа. Режим доступа: https://lenta.ru/news/2008/08/13/ask/ (Дата посещения: 24.09.2020)

223См. Абхазский парламент попросил у России признания независимости // Портал «Лента.ру». 2008. 20

августа. Режим доступа: https://lenta.ru/news/2008/08/20/call/ (Дата посещения: 24.09.2020)

224См. Д. Медведев: Миротворцы начали принуждение Грузии к миру // Портал «РБК». 2008. 9 августа.

Режим доступа: https://www.rbc.ru/politics/09/08/2008/5703ce2b9a79473dc8148219 (Дата посещения:

24.09.2020)

225 Sarkozy threatens 'consequences' as Russia stalls on Georgia pullout//Портал 'The Guardian'. 2008. 17 августа. Режим доступа: https://www.theguardian.com/world/2008/aug/17/georgia.russia4 (Дата посещения: 24.09.2020)

74

принципов по урегулированию конфликта226, позже подписанные Южной Осетией, Абхазией и Грузией. Вместе с тем, на основе изученных заседаний СБ ООН, к оппонентам России, активно транслирующим контрдискурс можно отнести США, Великобританию, Грузию. С целью уточнения значимости акторов событий грузино-российского конфликта и определения коммуникативных позиций, мы представляем хронологию основных событий в Приложении 1.

Стороны коммуникации по поводу описанных событий представляли два блока: Россия, Южная Осетия, Абхазия VS. Грузия и ряд западных государств (наиболее активные из них - США, Великобритания). Их видение событий отличалось от российской интерпретации, поэтому ими формулировался контрдискурс, основанный на том, что Россия проявила агрессию в отношении суверенной Грузии, ввела войска на её территорию, нарушая права человека в Грузии, будучи виновной в эскалации конфликта между Грузией и Южной Осетией. С одной стороны, действия России действительно осуществлялись без разрешения СБ ООН и Совета Федерации РФ, что провоцирует вопросы о легитимности таких действий и дает повод для появления контрдискурсов, формулирования оппонентами России аргументов против законности российских действий в августе 2008 года. С другой стороны, расследование специальной комиссии Европейского Союза в 2009 году подтвердило тот факт, что именно Грузия начала агрессию против Южной Осетии и Абхазии227, однако в данном докладе говорится и о том, что действия России не соответствовали международному праву. В этой связи, изначально коммуникативной позицией России была позиция - ответчик, Россия была вынуждена отвечать на обвинения Грузии и Великобритании, США. Контрдискурс строился на обвинении России в оккупации грузинских территорий. После доклада специальной комиссии, часть аргументов России

226 Sarkozy urges Medvedev to pull troops from Puti/Шортал «Reuters». 2008. 23 августа. Режим доступа: https://de.reuters.com/article/us-georgia-ossetia-sarkozy-idUSLN31124320080823 (Дата посещения: 24.09.2020)

227 Доклад комиссии ЕС: войну начала Грузия // Портал «BBC». 2009. 30 сентября. Режим доступа: https://www.bbc.com/russian/international/2009/09/090930 eu georgia report (Дата посещения: 24.09.2020)

75

- об агрессии Грузии была подтверждена. При этом, активность использования контрдискурсов была низкой, а внимание международной общественности изначально было сфокусировано на разрешении конфликта, позже на соблюдении сторонами конфликта плана по урегулированию. Небольшое количество обсуждений в ООН действий России в Грузии может служить подтверждением отсутствия намерений о создании масштабной информационной антироссийской кампании в 2008 году. Грузия заручилась поддержкой западных государств, а обвинения в её сторону выдвигала только российская сторона. Аргументация позиций других государств строилась на интерпретации норм международного права. После доклада комиссии была признана вина Грузии, но и Россия представлялась ответственной за свои действия в августе 2008 года. В этом контексте позиция России относительно того, что Грузия начала военный конфликт, была подтверждена.

2.2.2 Коммуникативная позиция России в контексте присоединения Крыма к

РФ

1 марта 2014 года по запросу президента РФ В.В. Путина Совет Федерации ФС РФ дал согласие на использование ВС РФ на территории Украины228. В марте 2014 года президент РФ В.В. Путин принял решение о присоединении Крыма к РФ на основе, проведенного в Крыму референдума229. Вхождение Крыма в состав РФ осуществлялось в контексте смены власти на Украине, нарастающего конфликта на Востоке Украины, наличия радикально действующих украинских группировок националистического характера, несогласия США и ЕС с действиями РФ. Всё это определяло наличие контр -дискурсов в международной среде.

228 Совет Федерации дал согласие на использование Вооруженных Сил России на территории Украине // Портал «Совет Федерации». 2014. 1 марта. Режима доступа: http://council.gov.ru/events/news/39851/ (Дата посещения 22.05.2020)

229 В.В. Путин Обращение президента Российской Федерации // Портал «Президент России». 2014. 18 марта. Режима доступа: http://kremlin.ru/events/president/news/20603 (Дата посещения: 22.05.2020)

76

Для выявления изначальных коммуникативных позиций акторов представляем их краткое описание, описание их заявленных целей и оснований участия.

Таблица 2.2 Участники событий, в результате которых Крым вошел в

состав РФ

Актор Основания участия Заявленная цель

Украина Украинский суверенитет на территории Крыма Сохранение территориальной целостности Украины230

«Правый сектор» и другие радикальные организации Самовольное участие Сохранение территориальной целостности Украины, люстрация чиновников, борьба 231 за демократические ценности231

США + ЕС Просьба новых властей Украины о помощи232 Сохранение территориальной целостности Украины233

Крым Самовольное решение Вхождение в состав РФ234

Россия Самовольное решение, формально основанное на приглашении Верховного Совета Крыма Присоединение Крыма к РФ235

В событиях, предшествующих референдуму о вхождении в состав РФ,

принимали участие как внутренние акторы - украинские власти, «Правый сектор», жители Крыма, так и внешние игроки - США, ЕС, Россия. На основании изученных нами отчетов заседаний СБ ООН по крымскому вопросу, мы относим к оппонентам России - США, страны ЕС, Украину, а также других акторов, которые продуцировали альтернативные российскому дискурсы. Согласно использованному США, Украиной, Великобританией и

230 См. Об обеспечении прав и свобод граждан и правовой режим на временно оккупированной территории Украины // Портал «Законодательство стран СНГ». 2014. 15 апреля. Режим доступа: http://base.spinform.ru/show doc.fwx?rgn=66967 (Дата посещения: 21.05.2020)

231 См. «Правый сектор»: русских в Крыму ущемлять не будем // Портал «BBC». 2014. 27 февраля. Режим доступа: https://www.bbc.com/russian/international/2014/02/140226 ukraine right sector in crimea (Дата посещения: 21.05.2020)

232 Украина обратилась за помощью к ЕС, США и НАТО//Портал «Ведомости». 2014. 2 марта. Режим доступа: https://www.vedomosti.ru/politics/articles/2014/03/02/ukraina-poprosila-es-ssha-i-nato-rassmotret-vse-vozmozhnye (Дата посещения: 21.05.2020)

233См. Statement of the Press Secretary on Ukraine // Портал «The White House». 2014. 16 марта. Режим доступа: https://obamawhitehouse.archives.gov/the-press-office/2014/03/16/statement-press-secretary-ukraine (Дата посещения: 21.05.2020)

234См. Декларация о независимости Автономной Республики Крым и города Севастополя // Портал «Государственный Совет Республики Крым». 2014. 11 марта. Режим доступа: http://crimea.gov.ru/textdoc/ru/6/project/1203pr.pdf (Дата посещения: 21.05.2020)

235См. В.В. Путин Обращение президента РФ // Портал «Президент России». 2014. 18 марта. Режим доступа: http://kremlin.ru/events/president/news/20603 (Дата посещения: 21.05.2020)

77

Францией дискурсу, народ Украины был недоволен властью, что привело к протестам, в результате которых старая власть ушла, в результате были проведены легитимные выборы, хотя Россия оказывала давление на Украину; Россия ведет себя агрессивно, нарушая права человека, аннексировав Крым; Запад признал Косово, потому что в Косово массово нарушались права человека, чего не происходило в Крыму в то время, когда он еще был украинским, а Россия же нарушает права жителей Крыма, в частности крымских татар, поэтому её действия противоречат международному праву. Для того, чтобы уточнить значимость и роль акторов крымских событий, то, как их действия могли определить их коммуникативную позицию, предлагаем ознакомиться с хронологией основных событий, связанных с ПКР, в Приложении 2.

Стороны коммуникации, в описанных выше событиях российские официальные лица разделяли на два блока: Украина, США, ЕС; Россия и Крым. С одной стороны, украинский суверенитет распространялся на территорию Крыма, согласно Конституции Украины236, только всеукраинский референдум мог позволить определить статус региона. Новые украинские власти официально обратились к ЕС и США за поддержкой. Россия же являлась участником описанных событий по собственному решению, основанном на формальном приглашении Верховного Совета Республики Крым. С другой стороны, смена власти в Украине произошла на фоне акций протеста, массовых беспорядков, захвата правительственных зданий, было инициировано преследование в отношении легитимно избранного президента.

Россия изначально находилась в коммуникативной позиции - ответчик, поскольку её действия в Крыму были неоднозначны с позиции международного права и процедур, что позволило оппонентам предъявлять обвинения, на которые РФ была вынуждена отвечать. Вхождение Крыма в РФ спровоцировало появление как контрдискурсов в международных

236 Конституция Украины // Портал «Верховная Рада Украины». Режим доступа: https://iportal.rada.gov.ua/uploads/documents/27396.pdf (Дата посещения: 22.05.2020)

78

отношениях, так и принятие конкретных политических шагов со стороны США и ЕС, которые заключались во введении ограничительных мер против РФ по ряду направлений. В этой связи, коммуникативная позиция была невыгодной, соответственно президенту и представителям МИДа нужно было приводить особые аргументы, для легитимации ПКР.

2.2.3 Коммуникативная позиция России в контексте военного конфликта в

Сирии

В 2015 году президент России В.В. Путин принял решение использовать вооруженные силы РФ в Сирийской Арабской Республике. 26 августа 2015 года между РФ и Сирией было заключено межгосударственное соглашение о размещении ВС РФ на территории Сирии237. Совет Федерации предоставил президенту такое право238. Россия официально признавала себя действующим в Сирии актором, следовательно это внешнеполитическое решение, собственно, как и само применение вооруженных сил на территории другого государства, являлись проявлением внешнеполитического курса. Данные действия РФ нуждались в особом обосновании с целью легитимации, хотя бы потому, что использование ВС РФ в Сирии - не пограничном государстве, было беспрецедентным. Для понимания того, кто является основными акторами в Сирийском конфликте, каковы их заявляемые цели, а также вероятные изначальные коммуникативные позиции, представляем их краткое описание.

237 Соглашение между Российской Федерацией и Сирийской Арабской Республикой о размещении авиационной группы Вооруженных сил Российской Федерации на территории Сирийской Арабской Республики // Портал «Официальный интернет портал правовой информации». 2015. 26 августа. Режим доступа: http://publication.pravo.gov.ru/Document/View/0001201601140019?index=0&rangeSize=1 (Дата посещения 14.04.2020)

238 Путин получил право использовать войска за рубежом // Портал «Ведомости». 2015. 30 сентября. Режим доступа: https://www.vedomosti.ru/politics/articles/2015/09/30/610834-sovfed-vs-rossii-za-rubezhom (Дата посещения 14.04.2020)

Актор Основания участия Заявленная цель

Б. Асад и армия Сирии Лидер государства и государственная армия Противодействие оппозиции, борьба с экстремистами

Сирийские курды Представители части сирийского общества Децентрализация власти239

Сирийская оппозиция Представители части сирийского общества Демократизация в САР240

Экстремисты Самовольное решение Создание государства с шариатской формой правления

США + коалиция Самовольное решение Борьба с экстремистами241

Турция Самовольное решение Борьба против Б. Асада, борьба 242 против экстремистов242

Израиль Самовольное решение Борьба против Ирана и «Хезболлы»243

Иран Приглашение со стороны Б. Асад а Не позволить США и Израилю свергнуть режим в Сирии; борьба с экстремистами244

«Хезболла» Самовольное решение Не позволить США и Израилю свергнуть режим в Сирии; борьба с экстремистами245

Россия Приглашение со стороны Б. Асад а Борьба с экстремистами, сохранение сирийской 246 государственности246

15 марта 2011 года в Сирийской Арабской республике начался

многосторонний вооруженный конфликт, сторонами которого являются многие акторы. Внутренние акторы: регулярная сирийская армия;

239 См. Syria Civil War: Key powers 'consider federal divison' // Портал «Aljazeera». 2016. 11 марта. Режим доступа: https://www.aliazeera.com/news/2016/03/sYria-civil-war-keY-powers-federal-division-

160311072916545.html (Дата посещения: 15.04.2020)

240 См. Guide to the Syrian opposition // Портал «BBC» 2013. 17 октября.Режим доступа: https://www.bbc.com/news/world-middle-east-15798218 (Дата посещения 15.04.2020)

241См. Statement by the President on Airstrikes in Syria // Портал «The White House». 2014. 23 сентября. Режим доступа: https://obamawhitehouse.archives.gov/the-press-office/2014/09/23/statement-president-airstrikes-sYria (Дата посещения: 13.05.2020)

242См. Erdogan: Army entered Syria to end Assad's rule // Портал «MEMO». 2016. 30 ноября. Режим доступа: https://www.middleeastmonitor.com/20161130-erdogan-armY-entered-syria-to-end-assads-rule/ (Дата посещения: 14.05.2020)

243 См. PM's Netanyahu's statement on Attack in Syria. 2018. 10 мая. Режим доступа:

https://mfa.gov.il/MFA/PressRoom/2018/Pages/PM-NetanYahu-statement-on-attack-in-SYria-10-MaY-2018.aspx (Дата посещения: 13.05.2020)

244См. Syrian army being aided by Iranian forces // Портал «The Guardian». 2012. 28 мая. Режим доступа: https://www.theguardian.com/world/2012/maY/28/syria-armY-iran-forces (Дата посещения: 13.05.2020)

245 См. Hezbollah is helping Assad fight Syria uprising, says Hassan Nasrallah // Портал «The Guardian». 2013. 30 апреля. Режим доступа: https://www.theguardian.com/world/2013/apr/30/hezbollah-sYria-uprising-nasrallah (Дата посещения: 13.05.2020)

246 См. В.В. Путин Совещание с членами правительства // Портал «Президент России». 2015. 30 сентября. Режим доступа: http://special.kremlin.ru/catalog/keywords/119/events/50401 (Дата посещения: 13.05.2020)

вооруженные формирования сирийской оппозиции247; курдские регионалисты248. Также стороной конфликта являются экстремистские вооруженные группировки в составе образовавшегося на части территорий Сирии и Ирака непризнанного квазигосударства радикального суннитского толка (ИГИЛ, запрещено в РФ).

Одновременно с описанными выше сторонами конфликта в Сирии, в нём принимают участие и внешние акторы: США; коалиция, в которую входят страны НАТО, в том числе, Турция, также ОАЭ, Саудовская Аравия, Марокко, Иордания, Бахрейн, Австралия249. В противовес описанным выше участникам конфликта другими участниками конфликта в Сирии, поддерживающими Б. Асада и сирийскую армию в борьбе с «ИГИЛ», являются Иран, «Хезболла», Россия.

Таким образом, в сирийской войне принимает участие множество акторов, в том числе, официально неустановленных. Однако, к наиболее влиятельным внешним акторам исходя из масштаба задействованных

250 251 "

ресурсов250,251 на военные действия, а также активности в дипломатическом поле, можно отнести США и коалицию; Россию.

На основании изученных нами отчетов заседаний СБ ООН по сирийскому вопросу, мы относим к оппонентам России - США, страны коалиции, а также других акторов, которые продуцировали альтернативные российскому дискурсы. РФ обвинялась в поддержке нелегитимного режима Асада, в эскалации военного конфликта в Сирии, Россия и Асад описывались как причина войны в Сирии, при этом действия РФ якобы не могли быть обусловлены добрыми намерениями, поскольку Россия и Иран видели только

247 См. Guide to the Syrian oppositionZ/Портал «BBC». 2013. 17 октября. Режим доступа: https://www.bbc.com/news/world-middle-east-15798218 (Дата посещения 15.04.2020)

248 См. Syria Civil War: Key powers 'consider federal divison' // Портал «Aljazeera». 2016. 11 марта. Режим доступа: https://www.aliazeera.com/news/2016/03/syria-civil-war-key-powers-federal-division-

160311072916545.html (Дата посещения: 15.04.2020)

249 Состав коалиции во главе с США по борьбе с ИГ в Сирии и Ираке // Портал «РИА Новости». 2016. 25 января. Режим доступа: https://ria.ru/20160125/1365036848.html (Дата посещения 14.04.2020)

250 Cost of War in Syria is Rising // Портал «The Fiscal Times». 2018. 11 апреля. Режим доступа: http://www.thefiscaltimes.com/2018/04/11/Cost-War-Syria-Rising (Дата посещения: 14.05.2020)

251 Год в Сирии: во сколько России обошлась военная операция // Портал «РБК». 2016. 30 сентября. Режим доступа: https://www.rbc.ru/politics/30/09/2016/57ebb7199a7947db5bb2b309 (Дата посещения: 14.05.2020)

81

военное решение конфликта. Для того, чтобы уточнить значимость и роль внешних акторов в сирийской войне и то, как их действия могли определить их коммуникативную позицию и стратегии обоснования мы составили хронологию основных событий сирийской войны, вошедших в международный дискурс и связанных с участием коалиции и России. С хронологической таблицей можно ознакомиться в Приложении 3.

Действия США и Коалиции в Сирии начались заранее до начала российской военной операции. Как мы видим, США и коалиция не имели разрешения СБ ООН и других формальных оснований для нахождения и проведения операции на территории Сирии, в отличие от России, которая формально была приглашена Б. Асадом, что в контексте международного права является приемлемым. В этой связи, США и коалиция изначально находились в коммуникативной позиции - ответчик, поскольку им потенциально могли выдвигаться обвинения в нарушении международных норм и нелегитимности совершаемых ими действий. Напротив, Россия в этом контексте находилась в более выгодной для себя коммуникативной позиции истец, поскольку имела возможность первой выдвигать обвинения в отношении своих оппонентов, использовать аргументы против действий США и коалиции в Сирии в свою пользу, что могло определить стратегии обоснования, которые использовала РФ.

Таким образом, коммуникативные позиции РФ в обосновании ВОРГ и

ПКР, вероятно, предполагали, что Россия в обосновании своих действий

следовала логике коммуникативного поведения «от защиты». Вместе с тем,

позиция России в обосновании ВОРС, вероятно, позволяла РФ следовать

логике коммуникативного поведения «от обвинения». Поскольку обоснование

ВОРС, начиная с 2015 года, осуществлялось параллельно с обоснованием

ПКР, это могло усилить аргументы о нелегитимных действиях Запада и в

Украине, представив такие действия в качестве западной стратегии. Для того,

чтобы доказать или опровергнуть данное предположение, необходимо

выявить, как использовались и трансформировались стратегические

82

2.2 Системные нарративы в дискурсе президента и представителей МИД России в обосновании ВОРГ, ПКР и ВОРС

Напомним, что системные нарративы объясняют, как устроена

международная система - кто основные акторы, каковы их позиции и

действия, как «устроен мир». Для того, чтобы сравнить выявленные

системные нарративов и то, как они трансформировались в обосновании

президента и представителей МИД РФ, мы сгруппировали системные

нарративы в единую таблицу.

Таблица 2.4 Операционализация стратегических системных нарративов, используемых президентом и представителями МИД РФ в обосновании присоединения Крыма к РФ, военной операции РФ в Сирии и военной

операции РФ в Грузии

Системные нарративы В обосновании военной операции России в Грузии В обосновании присоединения Крыма к России В обосновании военной операции России в Сирии

О связи холодной войны и современной ситуации Акторы: Россия и Запад Конфликт/действие: Отсутствие конфликта. Холодная война закончилась, осталась в прошлом. Акторы: Россия и Запад Конфликт/действие: Противодействие Запада России, шантаж, вызывающее поведение у границ. Холодная война не закончилась. Актор: США Конфликт/действие: Нарушение правил и норм, конкуренция за влияние и ресурсы, что приводит к росту конфликтного потенциала, но холодная война давно закончилась, необходимо решать вопросы совместными усилиями.

Об однополярном мире Актор: НАТО Конфликт/действие: Односторонние шаги в области противоракетной обороны, политизация доступа к энергоресурсам, уход от паритета в рамках контроля над вооружениями. Нарратив не выявлен. Актор: Запад Конфликт/действие: Стремление сохранить глобальное доминирование, навязать псевдолиберальные ценности без учета культурно-цивилизационного многообразия.

О нарушении международного права Западом Актор: НАТО Конфликт/действие: Расширение на восток, нарушение принципа неделимости безопасности. Актор: Запад (во главе с США) Конфликт/действие: Давление на страны в ООН, не соблюдение международного права, действия против прав человека. Актор: Запад (во главе с США) Конфликт/действие: Не получение согласия СБ ООН на интервенцию, не получение разрешения правительства Сирии.

О дестабилизирующ их действиях Запада Актор: НАТО Конфликт/действие: проведение натовских учений там, где недавно была война, дестабилизация кавказского региона. Актор: Запад Конфликт/действие: поддержка цветных революций, поддержка Конституционного переворота на Украине (как часть давней стратегии Запада). Актор: Запад Конфликт/действие: использование террористов в своих целях, так было в Ираке, Ливии, Афганистане, так происходит и в Сирии - для свержения Б. Асада.

Об использовании двойных стандартов со стороны Запада Нарратив не выявлен. Актор: Западные страны Конфликт/действие: Применение двойных стандартов - признание Косово, но непризнание Крыма. Актор: Запад Конфликт/действие: Применение двойных стандартов в отношении Асада, который был легитимен для Запада в вопросах химического разоружения, но теперь не признается легитимным.

О соответствии действий России международному праву Актор: Россия Конфликт/действие: Действия РФ находятся в рамках международного права. Объясняются Актор: Россия Конфликт/действие: Действия РФ находятся в рамках международного права. Просьба о Актор: Россия Конфликт/действие: Действия РФ находятся в рамках международного права. На основе

интервенцией в гуманитарных целях, для недопущения гуманитарной катастрофы в регионе. помощи Верховного Совета Крыма, обеспечение воли населения Крыма, соответствие референдума международному праву. официального приглашения легитимного правительства Сирии.

Об обеспечении Россией прав человека Актор: Россия Конфликт/действие: Обеспечение Россией права на жизнь народа Осетии, предупреждение геноцида целой нации. Актор: Россия Конфликт/действие: Обеспечение прав человека в Крыму, предотвращение дискриминации русских, лишения их прав на язык, обеспечение прав других народов Крыма Актор: Россия Конфликт/действие: Обеспечение права на жизнь сирийского народа посредством защиты от террористов.

О партнерах России в международн ых отношениях Акторы: Россия, Запад, Франция Конфликт/действие: Сотрудничество России и Запада в вопросах урегулирования конфликта; укрепление взаимодействия России и ЕС; обострение отношений с НАТО. Акторы: Россия, США, ЕС Конфликт/действие: Влияние США на ЕС, формирование антироссийских настроений. Если бы не США, у России и ЕС были бы хорошие отношения. Акторы: Россия, Турция, Иран, Сирия Конфликт/действие: Выступление России, Турции и Ирана в качестве гарантов астанинского процесса по урегулированию сирийского конфликта. Партнерство России и Асада, основанное на экономической выгоде.

В обосновании военной операции РФ в Грузии (2008), присоединения

Крыма (2014), военной операции РФ в Сирии (2015 - н.д.) «устройство мира» описывалось посредством ряда нарративов.

Так, нарратив о связи холодной войны и современной ситуации в случае ВОРГ был представлен в качестве повествования об отсутствии холодной войны, которая закончилась в прошлом. В обосновании ПКР, холодная война понималась президентом не как противостояние идеологических блоков, а как соперничество в международных отношениях, в условиях которого, противники России играют не по правилам и, используя «грязные» методы,

всячески стремятся ограничить Россию и её интересы. В.В. Путин обвинял Запад в противодействии РФ и шантаже, говорил об агрессии НАТО у границ России252. Демонстрируя предубежденность Запада, Путин доказывал, что Россия вынуждена защищать собственные интересы. При этом президент использовал близкий россиянам образ медведя: «Может быть, мишке нашему надо посидеть спокойненько. Может быть, его в покое оставят? Не оставят...будут всегда стремиться.посадить его на цепь»253. Данный нарратив, с одной стороны, формировал образ миропорядка, основанного на соперничестве, а с другой подчеркивал необходимость защиты собственных интересов.

В отличие от случая ПКР, в обосновании ВОРС и ВОРГ, было заявлено о давнем окончании холодной войны, а конфликтность международных отношений представлялась как вопрос, требующий урегулирования совместными усилиями. В 2008 году Россия стремилась к кооперации с Западом, поэтому использование дискурса холодной войны могло быть неприемлемо. В случае с ПКР, Россия подверглась масштабной коммуникативной атаке со стороны Запада, что могло определить возвращение холодной войны в дискурс внешнеполитических акторов. В обосновании ВОРС данный нарратив был использован президентом на совместной конференции с Д. Трампом. Вероятно, надежды России на налаживание отношений с США, в тот момент, определили трансформацию нарратива и более мягкое описание международной системы. Тем самым, трансформацию нарратива можно объяснить изменениями контекста.

252 Путин В.В. Выступление на совещании послов и постоянных представителей России // Президент России. 2014. 1 июля. Режима доступа: http://www.kremlin.ru/events/president/transcripts/speeches/46131 (дата посещения: 12.06.2018.); Путин В.В. Большая пресс-конференция Владимира Путина // Президент России. 2014. 18 декабря. Режима доступа: http://www.kremlin.rn/events/president/transcripts/statements/47250 (дата посещения: 12.06.2018.); Кондрашев А.О. Фильм «Крым. Путь на родину» // Россия 1. 2015. 15 марта. Режим доступа: https://russia.tv/brand/show/brand_id/59195/ (дата посещения: 12.06.2018.); Путин В.В. Послание Президента Федеральному Собранию // Президент России. 2015. 3 декабря. Режим доступа: http://www.kremlin.ru/events/president/transcripts/speeches/50864 (дата посещения: 12.06.2018.); Соловьев В.Р. Фильм «Миропорядок // Портал «YouTube». 2018. 25 марта. Режим доступа: https://www.youtube.com/watch?v=kpAH0m14Kwg (дата посещения: 12.06.2019.)

253 Большая пресс-конференция Владимира Путина // Президент России. 2014. 18 декабря. Режима доступа: http://www.kremlin.ru/events/president/transcripts/statements/47250 (дата посещения: 12.06.2018.)