Русское православие в политике и политической риторике Швеции, первая половина ХVII в. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.03, кандидат исторических наук Толстиков, Александр Владимирович

• Толстиков, Александр Владимирович
• кандидат исторических наук
• 2002

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Толстиков, Александр Владимирович

Образы русского православия в Швецшкак проблема историографический обзор Характеристика источников

Глава 1. Русское православие в шведской внешнеполитической риторике и пропаганде ^ л а в а 2. «Русская религия» в шведских (-^писаниях России и донесениях агентов и дипломатов глава 3. Внутриполитические дискурсы о яравославии и православном населении Ингерманландии и Карелии Ул'сШ-А 4. Русское православие в сочинениях шведских теологов Таблица

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Русское православие в политике и политической риторике Швеции, первая половина ХVII в.»

Образы русского православия в Швеции как проблема

Разграничение «своего» и «чужого» можно считать одним из оснований культуры, которая существует в пространстве напряжения между этими двумя полюсами. Отношение к «чужакам» характеризует отношение носителей той или иной культуры к самим себе, так как лишь заглянув в зеркало Другого, можно увидеть свое собственное отражение. Поэтому усиление в последние десятилетия внимания к проблеме образа Другого можно рассматривать как симптом кризиса идентичности: культурной, национальной, государственной и т. д. Глобализация, политическая интеграция и дезинтеграция, развитие новых технологий в сфере коммуникации - все это ставит под вопрос эффективность традиционных механизмов конструирования идентичности практически на всех уровнях социальной организации: от индивидов до государств. При этом, естественно, растет интерес к истории формирования и развития этих механизмов. Один из аспектов этой большой проблемы связан с изучением различных образов Другого в предшествующие эпохи.

Кроме того, одной из ипостасей Другого для нас является историческое прошлое. «Лингвистический поворот» в историографии - это результат осознания неизбежной зависимости историка от современной ему культурной (в частности, языковой) практики и невозможности познания реальности прошлого «как это, собственно, было». И если, следовательно, можно говорить лишь об образах исторической реальности, оказывается, что исследования в рамках темы «образ Другого» имеют отношение и к проблеме оснований исторического познания. Вопрос о том, как создаются, транслируются и трансформируются образы в культуре, становится вопросом о культурных механизмах, влияющих, помимо его, и на формирование и распространение исторического знания.

Исследования проблематики образа Другого к настоящему времени выделились во вполне самостоятельное направление. Выходят все новые исследования, в которых рассматриваются различные аспекты этой проблемы, проводятся специальные конференции. Оформилась соответствующая методология. «Лингвистический поворот» породил пристальное внимание к особенностям формальной структуры текста1.

Объектом исследования в настоящей диссертации являются образы русского православия в документальных и нарративных шведских источниках первой половины XVII в. В Швеции в течение столетий было распространено отношение к русским как к «кровным врагам» (arvfiende), и история этого негативного образа весьма богата и неоднозначна. Многие ее аспекты остаются недостаточно изученными. Особый интерес в этой связи представляет проблема восприятия шведами русского православия, в частности, в первой половине XVII в. Если в эпоху средневековья русские считались в Швеции язычниками, то в Смутное время покровительство «старой греческой религии» стало одной из главных тем шведской пропаганды на территории России. Эта тема не исчезла и после окончания Смуты. Шведско-русское сближение в годы активного участия Швеции в Тридцатилетней войне сделало актуальной риторику общих интересов православия и протестантизма в борьбе с католичеством. С другой стороны, в тот же самый период нередки были и весьма критические высказывания о вероисповедании русских, в частности, - населения областей, которые были переданы Россией Швеции по условиям Столбовского мира 1617 г. (православное вероисповедание новых подданных оказалось внутриполитической проблемой для шведского правительства).

Все это позволяет говорить о сосуществовании различных образов русского православия в Швеции в указанный период. Искать причины следует в культурных механизмах создания и распространения этих образов. Учитывая, что отношение к православию в Швеции является одной из сторон отношения шведов к России и к русским вообще - а это всегда был вопрос в значительной степени политический - перед нами проблема роли религиозных мотивов в политике, взаимодействия религиозной и политической сфер. Конечно, нас будут интересовать в первую очередь те аспекты, которые были непосредственно связаны с русским православием. Однако они характеризуют позицию шведских властей и в том, что касалось роли лютеранства как

1 См. об этом подробнее в: Лучицкая С. И. Образ Другого: мусульмане в хрониках крестовых походов. СПб., 2001. С. 11-18. государственной религии Швеции. Сразу заметим, что мы будем рассматривать не только и даже не столько представления шведов о русском православии в указанный период, сколько то, как, в каких ситуациях и почему шведы высказывались на эту тему.

Такое определение поля нашего исследования связано со следующими обстоятельствами. Само понятие «образ» (так же, как и «представление») традиционно «нагружено» психологическим содержанием. Однако в результате «лингвистического поворота» стало очевидно, что реальность - в том числе психологическая - недоступна исследователю непосредственно. Любой исторический факт - это в первую очередь факт семиотический, поскольку он выявляется (собственно, конструируется как таковой) посредством языка.

Также стал тривиальным тезис о том, что язык не является невинным средством выражения мыслей говорящего, способного по своей воле подбирать те слова и обороты, которые наилучшим образом отражают его представления и намерения. Язык обладает собственной динамикой и непрозрачен для говорящего: идеи в социальном пространстве существуют только в виде совокупностей высказываний, построенных в соответствии с правилами определенного языка, но никак не за языком или до него. При этом, кроме системы универсальных правил языка, изучением которой занимается лингвистика, свобода порождения высказываний ограничена также правилами дискурса.

В рамках дискурсного анализа, возникшего во Франции в конце 1960-х годов на волне увлечения марксизмом JL Альтюссера, психоанализом Ж. Лакана и «археологией знания» М. Фуко, дискурс рассматривается как «система ограничений, которые накладываются на неограниченное число высказываний в силу определенной социальной или идеологической позиции», как «теоретический (конструированный) объект, который побуждает к размышлению об отношении между языком и идеологией»1. Причем необходимо отметить, что под «идеологией» в данном случае имеется в виду не «организованная система идей», а «любой семиотический факт, который

1 Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. М., 1999. С. 26, 27. интерпретируется в свете социальных интересов и в котором узакониваются социальные значимости в их исторической обусловленности»1, или - в соответствии с определением одного из представителей современной британской школы дискурсного анализа Нормана Фэрклафа - «основанные на «здравом смысле» допущения («common-sense» assumptions), имплицитно содержащиеся в конвенциях, в соответствии с которыми люди лингвистически взаимодействуют друг с другом и которые обычно не осознаются ими»2.

Таким образом, понятие дискурса указывает на существование таких правил построения высказываний, которые связаны с историческими условиями функционирования языка в конкретном социальном пространстве. Как отмечает Патрик Серио, «дискурс естественного языка имеет дело с объектами, уже являющимися продуктом подбора и построения. Однако в высказывании можно найти лишь следы таких операций: говорящий не может «сказать всего», эксплицировать все в каждом новом высказывании»3. Как раз эти самые следы и указывают на идеологические допущения - превращенные в «сами собой разумеющиеся истины» последствия функционирования языка в конкретном (со)обществе в конкретных обстоятельствах. Другими словами, дискурс - это лингвистически, культурно, социально и исторически обусловленный «способ говорить о чем-либо».

С этой точки зрения, задача анализа дискурса - выявление идеологических (в указанном смысле) условий, которые делают возможным формирование конкретной совокупности высказываний, составляющих дискурс. Как писал М. Фуко, «предмет нашего анализа - вовсе не окончательное состояние дискурса, но системы, устанавливающие возможность последних систематических форм»1.

Определяя дискурс как «способ говорить о чем-либо», мы тем самым подчеркиваем коммуникативный аспект этого понятия: акт высказывания подразумевает определенную коммуникативную ситуацию (кто, с кем, по какому поводу говорит). Ответы на первые два вопроса характеризуют

1 Серио П. Указ. соч. С. 20 - 21.

2 Fairclough N. Language and Power. L.; N.Y., 1989. P. 2.

J Серио П. Русский язык и анализ советского политического дискурса: анализ номинализаций // Квадратура смысла. С. 365. коммуникативную ситуацию с точки зрения ее структуры (кто говорит и к кому обращается). Что касается повода, то здесь речь идет о некой базовой интерпретации говорящим той проблемы, по которой он высказывается. Эта базовая интерпретация в данном случае идеологична, поскольку она не поясняется либо потому, что всем очевидна, либо потому, что ее хотят скрыть.

Таким образом, дискурс разворачивается в пространстве конкретной коммуникативной ситуации, характеризующейся определенной структурой и идеологией. В данном случае уместной представляется следующая метафора: составляющие дискурс конкретные формулировки («поверхность» дискурса) -это один из возможных маршрутов преодоления лабиринта, общая конфигурация которого определяется идеологией. На «входе» этого лабиринта находится говорящий, на «выходе» - тот, к кому он обращается, адресат. Например, несмотря на то, что сказанные кем-то в адрес говорящего слова задели его, он не вспоминает об оскорблении в беседе с этим человеком, поскольку в данной ситуации не может позволить себе выяснять отношения. И стратегия его дискурса в этом случае будет определяться не тем, как он оценивает происшедшее, а тем, какое впечатление он хочет произвести.

Здесь возникает понятие идентичности. Э. Рингмар в своей новой книге о причинах вступления Швеции в Тридцатилетнюю войну показывает значение идентичности политического субъекта (от конкретного политика до государства) как фундаментального мотива поведения этого субъекта. Причем он подчеркивает, что идентичность определяется (и переопределяется) через повествование - сюжетно организованную совокупность высказываний. Чтобы обладать какими-то интересами, необходимо сперва понимать, кто ты есть -обладать идентичностью. А это означает - соответствующим образом строить повествование о себе так, как будто ты тот, за кого себя выдаешь. Иными словами: казаться, чтобы быть . Дискурс - это тоже набор высказываний, которые подчиняются определенной стратегии, основанной на той или иной идеологии. Риторическая стратегия направлена на создание выбранной Фуко М. Археология знания. Киев, 1996. С. 78.

2 Ringmar Е. Identity, History and Action: A cultural explanation of Sweden's intervention in the Thirty Years War. Cambridge, 1996. P. 66 - 91. идентичности. В этом смысле риторика - не столько маскировка истинных взглядов или намерений, сколько вид действия.

Цель настоящей диссертации - анализ высказываний о русском православии в шведских источниках первой половины XVII в. с точки зрения указанного подхода. Мы постараемся выяснить, каковы были шведские дискурсы о русском православии в этот период, в каких коммуникативных ситуациях они возникали и каким образом от этих ситуаций зависели, в какой степени смысл и направленность высказываний определялись внешне- и внутриполитическими задачами, стоявшими перед шведскими властями (то есть как та или иная риторическая стратегия использовалась для решения этих задач). Наконец, мы также постараемся показать, каковы последствия применения указанного подхода для исследований темы «образ Другого в культуре».

Более точно, хронологическими рамками работы являются 1605 -1661 гг.: с начала Смутного времени, когда в шведской внешнеполитической риторике впервые появилась тема защиты «старой греческой религии», до Кардисского мира. Кардисский мир 1661 г. выбран верхней временной границей, поскольку после него изменился характер шведско-русских отношений. Его заключили две истощенные войной державы. После смерти воинственного короля Карла X Густава в 1660 г. шведская внешняя политика стала пассивной. Ушла в прошлое риторика защиты интересов протестантизма в Европе. Кардисский мир урегулировал многолетние шведско-русские споры о титулах, дававшие поводы для обсуждения религиозных различий на дипломатическом уровне. По этому договору шведы также признали русскими подданными православных, сбежавших со шведских территорий во время войны 1656 -1658 гг., что снизило остроту этой важной проблемы, нередко вызывавшей споры и по поводу «русской религии».

Высказывания наших источников о русском православии различаются в зависимости от институционального контекста - от структуры коммуникативной ситуации, с которой связано их появление. Соответственно, можно выделить четыре типа таких ситуаций, каждый из которых рассматривается в отдельной главе: в первой - дипломатические документы и внешнеполитическая пропаганда, во второй - описания России и агентурные донесения, в третьей материалы, связанные с проблемой положения православного населения под властью Швеции, в четвертой - теологические сочинения.

Историографический обзор

Литературу, представляющую интерес с точки зрения темы настоящей диссертации, можно разделить на несколько групп. Во-первых, исследования по истории русско-шведских политических отношений в рассматриваемый период; во-вторых, общие обзоры и сборники очерков о политических и культурных связях между Россией и Швецией на протяжении столетий; в-третьих, работы, в которых так или иначе затронута проблема положения под властью Шведской Короны православного населения областей, уступленных Россией Швеции в 1617 г.; наконец, в-четвертых, исследования, посвященные образу России и русских в Швеции.

Историография истории политических отношений между Россией и Швецией в 1605 - 1661 гг. сосредоточена вокруг трех главных тем: во-первых, военного сотрудничества, а затем - противостояния в годы Смуты; во-вторых, политического союза на рубеже 20 - 30-х гг. - во время «шведского периода» Тридцатилетней войны; в-третьих, войны 1656 - 1658 гг. и последовавших за ней переговоров, окончившихся заключением Кардисского мирного договора (1661 г.).

Безусловно, наибольший интерес всегда вызывала эпоха Смуты. Первым в ряду исторических сочинений о шведско-русских отношениях в этот период следует, видимо, считать труд шведского государственного историографа Юхана Видекинда (1618 - 1678). Написанная им «История десятилетней шведско-московитской войны» была опубликована в 1671 г. на шведском, а в следующем году - на латинском языке1.

Основная часть сочинения Видекинда посвящена событиям 1608 -1617 гг., но начинает он с борьбы за власть между королем Польши и Швеции Сигизмундом III и герцогом Карлом, который в итоге одержал победу и в 1604 г. стал новым шведским королем Карлом IX. Внимание Видекинда к перипетиям этой борьбы неудивительно, поскольку он стремился доказать, что вмешательство шведов в события в России были вызваны исключительно заботой о безопасности от интриг поляков-иезуитов, которые намеревались выступить против Швеции при поддержке своего ставленника Лжедмитрия I (как мы увидим, разоблачение коварных замыслов поляков-иезуитов было общим местом шведской пропаганды в период Смуты). Но после того, как неблагодарные русские отказались в полной мере выполнять условия соглашения со шведами, последние были вынуждены начать с ними войну, чтобы обеспечить себе достойное материальное и территориальное возмещение за труды.

Сочинение Видекинда ценно прежде всего потому, что он использовал многие документы, которые позднее пропали и оказались недоступны для исследователей. Поэтому «История десятилетней шведско-московитской войны» - важный источник по истории отношений между Россией и Швецией в начале XVII в.2

Именно на труде Видекинда основывались шведские историки Элоф Тегнер и Густав Сёдергрен, обратившиеся в середине XIX в. к теме шведско-русских политических отношений в годы Смуты. Первый из них посвятил свою работу политике Карла IX в отношении России , а второй - попыткам сына Карла - Густава II Адольфа - занять русский престол4. Оценки обоих авторов в целом укладываются в представленную Видекиндом схему.

Вышедшее в 1907 г. исследование Хельге Альмквиста об отношениях между Россией и Швецией в 1595 - 1611 гг. (от заключения Тявзинского мира до прекращения шведско-русского сотрудничества и начала военного

1 См. русский перевод с лат. издания с указанием всех разночтений со шведским текстом: Видекинд Ю. История десятилетней шведско-московитской войны / Пер. С. А. Аннинского, А. М. Александрова / Под ред. В. JI. Янина, A. JI. Хорошкевич. М., 2000.

2 Более подробную характеристику труда Видекинда см.: Коваленко Г. М. Кандидат на престол: Из истории политических и культурных связей России и Швеции XI - XX веков. СПб., 1999. С. 76 - 90; Хорошкевич A. JL, Плигузов А. И., Коваленкко Г. М. Апология Юхана Видекинда // Видекинд Ю. Указ. соч. С. 521 -561.

3 Tegner Е. От Sveriges forbund med Ryssland under konung Carl IX. Lund, 1865.

4 Sodergren G. От Gustav II Adolfs plan att bliva rysk tsar. Wexjo, 1868. противостояния) стало классическим1. Альмквист использовал как шведские, так и русские архивные документы, хорошо знал всю существовавшую к тому времени историографию. В другой своей работе он обратился к вопросу о выборах царя на Земском соборе 1613 г. и показал, что кандидатура шведского принца Карла Филиппа пользовалась вполне серьезной поддержкой руководителей ополчения (в частности, Д. М. Пожарского). По мнению исследователя, победу Михаила Федоровича обеспечило вооруженное 2 выступление казачества .

Хронологически книгу Альмквиста продолжает опубликованный в 1936 г. первый том объемистого коллективного труда «Войны Швеции. 1611 - 1632», изданного шведским Генеральным штабом3. Несмотря на то, что авторов интересовали в первую очередь боевые действия, значительное внимание уделено и политическим аспектам, в частности, переговорам о заключении мира.

В написанной Эриком Гриллем биографии командующего шведскими войсками во время похода в Россию Якоба Делагарди (позднее - заметного политика) рассматривается экономический аспект его деятельности в этот период. Оказывается, именно во время пребывания в России Делагарди заложил основы своего будущего состояния4.

Из не принадлежащих шведским авторам работ стоит упомянуть, во-первых, опубликованную в 1976 г. вторую часть исследования известного финского историка Хейкки Киркинена «Карелия между востоком и западом»; в ней значительное место уделено рассмотрению шведско-русских отношений периода Смуты «в карельской перспективе»5. Во-вторых, написанную американской исследовательницей Джеральдиной Фиппс биографию английского купца и дипломата Джона Меррика, в которой проблема отношений

1 Almquist Н. Sverige och Ryssland 1595 - 1611: Tvisten om Estland, forbundet mot Polen, de ryska granslandens erovring och den stora dynastiska planen. Uppsala, 1907.

2 Idem. Tsarvalet ir 1613. Karl Filip och Mikael Romanov // Historiska studier tillagnade Harald Hjarne. Uppsala, 1908. S. 197-224.

3 Sveriges krig 1611 - 1632. Stockholm, 1936. В. 1. Danska och ryska krigen.

4 Grill E. Jacob de la Gardie: affarsmannen och politikern 1608 - 1636. Goteborg, 1949.

5 Kirkinen H. Karjala id3n ja lannen valissa. Helsinki, 1976. Osa 2. Karjala taistelukenttana. S. 232 - 287. между Россией и Швецией затрагивается в связи с переговорами 1615 — 1617 гг., на которых Меррик был посредником с русской стороны1.

Что касается отечественной историографии шведско-русских отношениях в начале XVII в., то, пожалуй, первым специальным исследованием на эту тему стала книга Н. П. Лыжина «Столбовский договор и переговоры, ему предшествовавшие»2. Автор не только подробно изложил перипетии переговоров, но и опубликовал в приложении сам договор и другие документы, в частности - письма Меррика представителям обеих сторон.

Известный историк Г.В Форстен, основываясь исключительно на документах из зарубежных архивов, опубликовал на рубеже 80 - 90-х гг. XIX в. серию статей по истории отношений между Россией и Швецией на протяжении XVII в. Первая из этих статей посвящена периоду Смуты.3 Главной целью автора было разоблачить «своекорыстный», как он пишет, характер шведской политики в отношении России как при Карле IX, так и при Густаве Адольфе.

Вышедшая в 1913 г. (к трехсотлетнему юбилею Дома Романовых) книга Г. А. Замятина посвящена вопросу о несостоявшемся избрании Карла Филиппа на русский престол4. Автор, в целом, присоединяется к выводам X. Альмквиста об обстоятельствах избрания Михаила Федоровича (см. выше) и доказывает, что кандидатуру шведского принца руководство ополчения поддерживало вполне серьезно. Замятин, таким образом, опровергает предшествующую русскую историографическую традицию, которая утверждала, что, выдвижение кандидатуры Карла Филиппа было лишь способом выиграть время.

В советский период важнейшим аспектом событий начала XVII в. в России стала «польско-шведская интервенция», а слово «Смута» оказалось под запретом. Пафосом разоблачения захватнической политики Швеции проникнута опубликованная в 1950 г. книга И. П. Шаскольского «Шведская интервенция в

1 Phipps G. М. Sir John Merrick English Merchant - Diplomat in Seventeenth-Century Russia. Newtonville (Mass.), 1983. P. 74-118.

2 Лыжин H. П. Столбовский договор и переговоры, ему предшествовавшие. СПб., 1857.

3 Форстен Г. В. Политика Швеции в Смутное время // Журнал министерства народного просвещения. 1889. N 2. С. 325 - 349; N 10. С. 185 - 213; N 11. С. 17 - 33. Эта статья вместе с другой - посвященной шведско-русским отношениям в 1633 - 1648 гг. (Он же. Сношения Швеции с Россией в царствование Христины // Там же. 1891. N 6. С. 348 - 375) - вошла в текст известного исследования Форстена о борьбе за Балтику: Он же. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544 - 1648). СПб., 1894. Т. 2. Борьба Швеции с Польшей и Габсбургским домом (30-летняя война). О еще одной работе Форстена см. ниже.

4 Замятин Г. А. К вопросу об избрании Карла Филиппа на русский престол. 1611-1616. Юрьев, 1913.

Карелии в начале XVII в.»1 Но все же, стоит отметить, что автор (впоследствии - крупнейший специалист по истории шведско-русских отношений) демонстрирует хорошее знание проблемы и литературы вопроса (в том числе - шведской и финской).

В 70 - 90-е гг. указанной темы касались Ю. Б. Рябошапко (его работа посвящена борьбе шведского правительства за ратификацию Тявзинского Л мирного договора в 1595 - 1609 гг.) и В. И Ульяновский (автор стремится продемонстрировать, что шведская политика Лжедмитрия I была самостоятельным продолжением курса прежних русских правительств на борьбу со Швецией за выход к Балтике, а не диктовалась целиком и полностью интересами Польши)3. Наконец, нельзя не упомянуть имя Г. М. Коваленко, большая часть работ которого посвящена политическим и культурным отношениям между Россией и Швецией именно в период Смуты4.

Другой проблемой из истории шведско-русских отношений XVII в., которая привлекла к себе пристальное внимание исследователей, является политический союз рубежа 20 - 30-х гг. В шведской историографии существует единственная специальная работа на эту тему - это книга Дэвида Норрмана «Политика Густава Адольфа по отношению к России и Польше во время немецкой войны (1630 - 1632)», вышедшая в 1943 г.5 Автор показывает, что курс Густава Адольфа на союз с Россией во время войны в Германии, не вполне оцененный его современниками, был результатом сознательного выбора и внимательного анализа ситуации.

Что касается отечественной историографии, то, хотя Г. В. Форстен в свое время коснулся этого вопроса6, проблема была поставлена только в советский период. Заслуга в этом принадлежит Б. Ф. Поршневу, который во второй

1 Шаскольский И. П. Шведская интервенция в Карелии в начале XVII в. Петрозаводск, 1950.

2 Рябошапко Ю. Б. Русско-шведские отношения на рубеже 16 - 17 вв. // Вопросы истории. 1977. N 3. С. 26-39.

3 Ульяновский В. И. Русско-шведские отношения в начале XVII в. и борьба за Балтику // Скандинавский сборник. Таллинн, 1990. Вып. 33. С. 60 - 75.

4Коваленко Г. М. Договор между Новгородом и Швецией 1611 г.//Вопросы истории. 1988. N 11. С. 131 - 134; Он же. Швеция и Россия в XVII в.: Из истории политических и культурных связей. Umea, 1995 (некоторые статьи из этого сборника вошли затем в посвященную более широкому кругу проблем книгу Г. М. Коваленко о шведско-русских связях в XI — XX вв., о которой см. ниже).

5 Norrman D. Gustav Adolfs politik mot Ryssland och Polen under tyska kriget (1630 - 1632). Uppsala, 1943.

6 Форстен Г. В. Политика Швеции в Смутное время. N 11. С. 34 - 54. половине 40-х гг. выступил с серией статей на эту тему1. Фактически, он занимался ей всю жизнь. Поршнев превосходно знал как русские, так и шведские архивы, прекрасно ориентировался в литературе. Отметим его статьи 19562 и I9603 г., и, наконец, опубликованную уже посмертно книгу «Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства»4, в которой подведены итоги многолетних исследований автора. Его главной целью было показать, что московские дипломаты хорошо разбирались в международной ситуации, сложившейся в Европе в годы Тридцатилетней войны, и строили внешнюю политику России с учетом этого фактора. Важным в этой концепции стал тезис о стратегическом значении для Швеции поставок русского хлеба. Хлеб через посредников продавался на европейском рынке, а вырученные средства направлялись на обеспечение нужд шведской армии в Германии.

Почти одновременно с Поршневым внешней политикой России в годы Тридцатилетней войны занялся О. JI. Вайнштейн. В 1947 г. он опубликовал свое исследование на эту тему5. Вайнштейном также двигало стремление показать активную роль России в этом международном конфликте, но, в отличие от Поршнева, он не использовал архивных документов, и его попытка вызвала критику со стороны Е. В. Тарле и самого Поршнева6.

Наконец, упомянем исследование А. А. Арзыматова о шведско-русских отношениях в 1618 - 1648 гг. (фактически, изложение материала начинается со у второй половины 20-х гг.) и статью И. П. Шаскольского о переговорах 1626 г.

1 Поршнев Б. Ф. Московское государство и вступление Швеции в Тридцатилетнюю войну // Исторический журнал. 1945. N 3. С. 3 - 20; Он же. Русские субсидии Швеции во время Тридцатилетней войны // Известия Академии наук СССР. Серия истории и философии. 1945. Т. 2. N 5. С. 319 - 340; Он же. Густав-Адольф и подготовка Смоленской войны // Вопросы истории. 1947. N 1. С. 53 - 82.

2 Он же. Борьба вокруг шведско-русского союза в 1631 - 1632 гг. // Скандинавский сборник. Таллин, 1956. Вып. 1.С. 11-71.

3 Он же. Политические отношения Западной и Восточной Европы в эпоху Тридцатилетней войны // Вопросы истории. 1960. N 10. С. 56 - 75. Это текст выступления на XI Международном конгрессе исторических наук в Стокгольме.

4 Он же. Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства. М., 1976. В качестве приложения в этом издании опубликовано указанное выступление на конгрессе в Стокгольме в 1960 г. (С. 405-427).

5 Вайнштейн О. JI. Россия и Тридцатилетняя война. JL, 1947.

6 Поршнев Б. Ф. Борьба вокруг шведско-русского союза в 1631 - 1632 гг. С. 12 (примеч. 5).

7 Арзыматов А. А. К вопросу о русско-шведских отношениях в 1618 - 1648 гг.: (По материалам ЦГАДА) // Скандинавский сборник. Таллин, 1956. Вып. 1. С. 72 - 100. на них речь шла о заключении союза против Польши, но на тот момент русское правительство отвергло это предложение)1.

Третьим «узловым пунктом» в истории русско-шведских отношений рассматриваемого периода стала для исследователей война 1656 - 1658 гг. и последовавшие после ее окончания переговоры, увенчавшиеся заключением Кардисского договора в 1661 г. Собственно, в зарубежной историографии эта тема входит в более обширный круг проблем, связанных с историей Первой северной войны. Из специальных работ по русско-шведским отношениям этого периода отметим исследования Й. Нурдвалля о переговорах 1658 - 1661 гг.2 и М. Карлона о самой войне . Кроме того, вышедший в 1979 г. седьмой том коллективного труда по истории войн Карла X Густава посвящен боевым действиям на восточном фронте (в том числе, против России). Первая часть этого тома написана Р. Фагерлундом и рассказывает о событиях на прибалтийском театре военных действий, вторая, принадлежащая перу финского исследователя Ю. Лаппалайнена, - о войне на финляндском направлении4.

Российские историки до самого последнего времени занимались этой темой мало. Специально на перипетиях шведско-русских политических отношений в 1655 - 1661 гг. (и - в меньшей степени - на боевых действиях) остановился Форстен5. Затем, уже в советское время, Вайнштейн посвятил статью обзору литературы вопроса, и завершил ее списком проблем, которые, по его мнению, требовали внимательного анализа. Речь шла прежде всего о том, чтобы показать закономерность, продуманность решения о начале войны со

1 Шаскольский И. П. Русско-шведские переговоры 1626 г. // Проблемы истории международных отношений: Сборник статей памяти академика Е. В. Тарле. JL, 1972. С. 224 - 242.

2 Nordwall J. Е. Svensk-ryska underhandlingar fore freden i Kardis (1658-61). Uppsala, 1890.

3 Carlon M. Ryska kriget 1656 - 1658. Stockholm, 1903.

4 Carl X Gustaf-studier. Stockholm, 1979. B. 7. Kriget рй ostfronten. D. 1. Fagerlund R. Kriget i 6stersjoprovinserna 1655 - 1661: Operationer och krigsanstrangningar pa en bikrigsskadeplats under Carl X Gustafs krig; D. 2. Lappalainen J. T. Finland och Carl X Gustafs ryska krig: Forsvaret av den ostra rikshalvan 1656 - 1658 (на фин. яз. работа Лаппалайнена вышла ранее: Idem. Kaarle X Kustaan venajan-sota v. 1656 -1658. Suomen suunnalla: "Raikka, haikka ja ruptuuri". JyvSskyla, 1972). Подробнее о зарубежной историографии этого вопроса см.: Вайнштейн О. J1. Русско-шведская война 1655 - 1660 годов: (Историографический обзор) // Вопросы истории. 1947. N 3. С. 53 - 72; Кобзарева Е. И. Зарубежная историография о русско-шведских отношениях 1655 - 1661 годов // Отечественная история. 1993. N 4. С. 115-125.

5 Форстен Г. В. Сношения Швеции и России во второй половине XVII века (1648 - 1700) // Журнал министерства народного просвещения. 1898. N 2. С. 231 - 277; N 4. С. 321 - 354; N 5. С. 48 - 80.

Швецией, и подчеркнуть наличие у России экономических интересов на Балтике1.

Но только в 1998 г. появилась первая отечественная монография на эту тему - книга Е. И. Кобзаревой «Дипломатическая борьба России за выход к Балтийскому морю в 1655 - 1661 годах»2. Автор на основе анализа как русских, так и шведских архивных документов прослеживает изменения в расстановке сил в политическом «треугольнике» Россия - Польша - Швеция; отмечает роль A. JI. Ордина-Нащокина в формировании антишведского внешнеполитического курса России.

Отдельную группу составляют общие обзоры и сборники очерков по истории политических и культурных отношений между Швецией и Россией на протяжении столетий. С некоторой натяжкой первым опытом подобной работы можно считать соответствующий раздел труда Н. Н. Бантыш-Каменского «Обзор внешних сношений России (по 1800 год)»3. По сути, это хроника дипломатических контактов представителей двух стран. Автор практически без комментариев пересказывает документы Посольского приказа, отложившиеся в архиве МИДа. Этот труд, опубликованный лишь через много лет после смерти Бантыш-Каменского (он умер в 1813 г.), до сих пор представляет определенную практическую (прежде всего - справочную) ценность для исследователей.

Но работы, представляющие взгляд на историю шведско-русских взаимоотношений в более широкой перспективе, появились гораздо позже, и пионерами здесь стали шведы. Автором опубликованного в 1917 г. первого сборника очерков о шведско-русских культурных связях с древнейших времен до начала XIX в. стал известнейший шведский археолог Туре Арне.4 Он рассказывает, в частности, о русских колоколах в шведских церквях, о православных иконах в собраниях Швеции, о переводчиках с русского языка, об истории «Русского двора» в Стокгольме.

1 Вайнштейн О. Л. Русско-шведская война 1655 - 1660 годов. С. 7] - 72.

2 Кобзарева Е. И. Дипломатическая борьба России за выход к Балтийскому морю в 1655 - 1661 годах. М., 1998. Там же см. подробнее об отечественной историографии проблемы (С. 4-13).

3 Бантыш-Каменский Н. Н. Обзор внешних сношений России (по 1800 год). М., 1902. Ч. 4. (Пруссия, Франция и Швеция).

4 Агпе Т. J. Det stora Svitjod: Essayer om gangnatiders svensk-ryska kulturftfrbindelser. Stockholm, 1917.

Если Арне смотрел в сторону России с интересом и симпатией, то книга Эрика Хорнборга, посвященная шведско-русским политическим отношениям и многочисленным войнам, выдержана в русофобском духе1. Это неудивительно, если учесть, что автор - финляндский швед - писал под впечатлением только что окончившейся «зимней войны» между СССР и Финляндией (кстати, именно этими событиями Хорнборг завершает свой обзор). Первоначально предполагалось, что параллельно с этой книгой выйдет написанный другим автором очерк об экономических отношениях между двумя странами, но осуществить этот замысел не удалось2.

В опубликованной через пять лет уже в совершенно другой общественной ситуации (только-только окончилась вторая мировая война) работе Туре Нермана представлены оба аспекта взаимоотношений - и военно-политический, Л и экономический . В отличие от Хорнборга, Нерман - писатель и антифашист -дает панораму не только противостояния, но и сотрудничества между шведами и русскими.

Следующая подобного рода обзорная работа появилась лишь в 1990 г. Это была книга Стуре Нильссона «Страх перед русскими в Швеции. Предрассудки и действительность»4. Фактически, это сборник очень популярно написанных очерков по истории шведско-русских культурных связей. О XVII в. речь идет лишь в нескольких коротких главах, и, несмотря на название книги, из них мы ничего не узнаем о том, как шведы воспринимали русских в этот период.

Затем эстафету в рассматриваемом жанре у шведских историков приняли их русские коллеги. В 1993 году было опубликовано первое в отечественной историографии комплексное монографическое исследование истории русско-шведско-финских культурных связей на протяжении целого тысячелетия5. Его автор Г. А. Некрасов проанализировал большое количество материала, относящегося к рассматриваемой им теме. Во введении он указывает, что своей задачей ставил «проследить, каковы были экономические и политические

1 Homborg Е. Sverige och Ryssland genom tiderna: Politiska relationer och krigiska konflikter. Stockholm, 1941.

2 Ibid. S. 5.

3 Nerman T. Svensk och ryss: Ett umgMnge i krig och handel. Stockholm, 1946.

4 Nilsson S. RysskrScken i Sverige: Fordomar och verklighet. Orebro, 1990.

5 Некрасов Г. A. 1000 лет русско-шведско-финских культурных связей IX - XVIII вв. М., 1993. предпосылки и причины интереса к русской культуре в Швеции и Финляндии и к шведской и финской культуре в России, как и в зависимости от каких факторов менялось восприятие этих культур». Внимание при таком подходе сосредоточивается на «истоках, условиях и характере обмена материальной и духовной культурой между народами этих стран»1.

В 1996 г. в Стокгольме был издан подготовленный А. С. Каном для шведских студентов курс по истории шведско-русских отношений, начиная с эпохи викингов2. В 1999 г. вышло расширенное и переработанное издание на русском языке3. Автор - известный скандинавист, проживающий с 1987 г. в Швеции - рассматривает самые разные аспекты отношений между двумя странами, основываясь на новейшей литературе и своих собственных наблюдениях. Экономическим и культурным связям посвящены отдельные очерки.

Наконец, необходимо отметить опубликованную также в 1999 г. книгу Г. М. Коваленко, имя которого упоминалось выше в связи с характеристикой литературы о шведско-русских отношениях в эпоху Смуты. Автор сосредоточился на малоизвестных или забытых сюжетах из истории шведско-русских политических и культурных связей. Причем большая часть очерков касается периода XVI - XVII вв., специалистом по которому является Г. М. Коваленко4.

В свете темы настоящей диссертации кроме историографии истории шведско-русских политических и культурных отношений в рассматриваемый период, большое значение имеет также историография вопроса о положении под властью Шведской Короны православного населения тех областей, которые были по условиям Столбовского мира переданы Россией Швеции. Речь идет об Ижорской земле (шв. Ингерманландия) и части Карелии с городом Корелой (шв. Кексгольм). Специальные работы о положении православных в Шведской Карелии мне не известны. Немного более активно исследователи занимались

1 Некрасов Г, А. Указ. соч. С. 5. Характерно, что понятие «культура» при этом рассматривается как самоочевидное и не требующее пояснений.

2 Kan A. Sverige och Ryssland: Ett 1200arigt foiMllande. Stockholm, 1996.

3 Кан А. С. Швеция и Россия в прошлом и настоящем. М., 1999.

4 Коваленко Г. М. Кандидат на престол. проблемами церковного строительства в Ингерманландии, в связи с чем они касались и вопроса о положении православного населения на этой территории.

Пожалуй, первым исследованием, в котором была затронута эта тема, стала работа А. И. Гицпинга «Нева и Ниеншанц», опубликованная впервые на шведском языке в Хельсинки в 1836 г., а на русском - в Петербурге в 1909 г.1 Автор - лютеранский пастор из Финляндии - представил очерк истории той земли, на которой в 1703 г. был заложен Петербург (кстати, коснулся он и похода шведских войск в Россию во время Смуты2). В главе, посвященной организации церковного управления в регионе, Гиппинг уделил внимание мерам, предпринимавшимся шведами для обращения местного православного населения в лютеранство. В частности, он отметил издание катехизиса на русском языке, указал на проблему нехватки православных священников. По мнению Гиппинга, в некоторых случаях действия шведов были излишне жесткими, но отчасти их можно оправдать «духом того времени»3.

Классическими стали вышедшие на рубеже XIX - XX вв. работы шведского историка Карла Эландера. Первая была посвящена различным аспектам истории Ингерманландии в 1617 - 1645 гг. (политическая, военная и церковная администрация, финансы, торговля, образование и т. д.)4. Проблемам церкви здесь уделена лишь одна глава. Но этот же материал рассмотрен намного глубже и значительно дополнен во второй книге Эландера, целиком посвященной проблемам церковного управления Ингерманландии в 1617 -1704 гг.5 Автор основывался на документах шведских архивов, он часто и пространно цитирует свои источники. Работе присущи характерные для науки того времени основательность и фактографичность.

В 1952 г. была опубликована статья немецкого исследователя Георга фон Рауха об отношениях между православием и протестантизмом в Прибалтике

1 Гиппинг А. И. Нева и Ниеншанц. СПб., 1909. Ч. 1 - 2.

2 Там же. Ч. 1. С. 247-265.

3 Там же. Ч. 2. С. 219-227.

4 Ohlander С. Bidrag till kannedom от Ingermanlands historia och forvaltning. Uppsala, 1898. D. 1. 1617 -1645.

5 Idem. От den svenska kyrkoreformationen uti Ingermanland: Ett bidrag till svenska kyrkans historia aren 1617-1704. Uppsala, 1900. на протяжении XVII в.1 Автор рассматривает проявившийся в это время в протестантской среде интерес к православному вероучению как предтечу экуменистского движения.

Но первое серьезное специальное исследование шведской политики в отношении православного населения Ингерманландии в 1617 - 1704 гг. вышло в Швеции только в 1973 г.2 Его автор Альвин Исберг проанализировал большое количество документов по теме (значительная их часть была ранее использована Эландером). Однако, эта работа - при всех ее неоспоримых достоинствах -носит преимущественно описательный характер и даже не имеет заключения.

Справочную ценность имеет для нас опубликованная в 1987 г. первая часть труда финского историка К. Вяянянена о лютеранских приходах Ингерманландии в XVII в.3 Это собрание разного рода биографических и статистических данных, которым предпослан небольшой исторический очерк. Ценные сведения по демографии и географии населения Ингерманландии в рассматриваемый период содержат опубликованные в сборнике «Прибалтийско-финские народы: История и судьбы родственных народов» работы финских историков X. Лескинена и В. Салохеймо4.

Наконец, нельзя не упомянуть о вышедшей совсем недавно статье эстонской исследовательницы П. Лотман, в которой речь идет о проблемах церковного управления в Ингерманландии в 1640 - 1657 гг., то есть, при суперинтенденте (чиновнике церковной администрации) Генрихе Штале1. Лотман интересуют мотивы поведения Шталя, которого историки (начиная с Эландера) обычно укоряли в негибкости и даже упрямстве, в чем видели, в частности, причины неудачи его деятельности по обращению православных в лютеранство. Исследовательница несколько реабилитирует суперинтендента и указывает на его искреннее рвение и принципиальность в вопросах религии.

1 Rauch G. v. Protestantisch-ostkirchliche Begegnung im baltischen Grenzraum zur Schwedenzeit // Archiv fur Reformationsgeschichte. Giitersloh, 1952. B. 43. S. 187 - 211.

2 Isberg A. Svensk segregations- och konversionspolitik i Ingermanland 1617 - 1704. Uppsala, 1973.

3 Vaananen K. Herdaminne for Ingermanland. Helsingfors, 1987. D. 1. Lutherska stiftstyrelsen, forsamlingarnas prasterskap och skollarare i Ingermanland under svenska tiden.

4 Лескинен X. Заселение и демография Ингерманландии // Прибалтийско-финские народы: История и судьбы родственных народов. Ювяскюля, 1995. С. 185 - 197; Салохеймо В. Рождение Тверской Карелии // Там же. С. 455 - 464.

Добавим, что статья подготовлена и опубликована в рамках коллективного проекта по изучению взаимоотношений между государством, церковью и обществом в Швеции в период «шведского великодержавия» в XVII в.

Что касается отечественной историографии, то специальных работ о положении православного населения под властью Шведской Короны нет. Хотя иногда эта тема затрагивалась исследователями. Я. К. Грот в 1853 г. в одной из своих статей уделил внимание деятельности так называемой «русской типографии» в Стокгольме, занимавшейся изданием религиозной литературы для православных (русских и финнов) в Ингерманландии и Карелии, а также рассказал о проблеме нехватки православных священников . Одним из основных своих источников автор сам указывает сочинение Гиппинга3.

Через три года вышла книга И. И. Чистовича «История православной церкви в Финляндии и Эстляндии, принадлежащих к санкт-петербургской епархии»; в ней несколько страниц посвящено периоду XVII в.4 Автор использовал только русские опубликованные источники, причем ряд фактов (в частности, попытки организовать рукоположение кандидата в митрополиты Карелии и Ингерманландии в Константинополе) был ему известен исключительно из упомянутой статьи Грота.

Наконец, уже в советское время А.С. Жербин в работе о переселении карел в Россию с территории Швеции в XVII в. остановился на религиозной политике шведов в Карелии в связи с анализом причин этого переселения1. В рамках традиционного для советской историографии подхода Жербин на первое место ставит феодальную эксплуатацию, а политику обращения православных в лютеранство рассматривает как форму национального гнета. Характерен следующий пассаж: «Шведское правительство, понимая, что православная религия была для карел одним из звеньев, связывавших их с русским народом и Русским государством, всеми способами стремилось к уничтожению

1 Lotman P. Ingermanlands kyrkliga utveckling fran superintendenturens inrattande till svensk-ryska kriget 1640 - 1657 // Stat - kyrka - samhalle: den stormaktstida samhallsordningen i Sverige och Ostersjoprovinserna. Stockholm, 2000. S. 87 - 137.

2 Грот Я. К. Известия о петербургском крае до завоевания его Петром Великим // Журнал министерства народного просвещения. 1853. N1. С. 11-15.

3 Там же. С. 1 (примеч. 1).

4 Чистович И. И. История православной церкви в Финляндии и Эстляндии, принадлежащих к санкт-петербургской епархии. СПб., 1856. С. 65 - 72. православия путем обращения карел в протестантскую (лютеранскую) веру. [.] .Борьба карел во время шведкой интервенции и оккупации за сохранение православия приобрела значение политической борьбы» . Естественно, в настоящее время подобная трактовка представляется слишком упрощенной и устаревшей. Стоит также упомянуть более позднюю работу А. С. Жербина, в которой кратко охарактеризованы мнения некоторых финских исследователей по проблеме переселения карел в Россию3.

Обратимся теперь к рассмотрению работ, посвященных представлениям о России и русских в Швеции. В первую очередь, конечно, речь пойдет об изучении описаний России, составленных шведами. Историография европейской «россики» огромна. Мы уделим внимание только тем работам, в которых так или иначе использованы сочинения шведских подданных, созданные в рассматриваемый период. Но для начала укажем три справочно-библиографических издания, содержащих сведения практически обо всех известных иностранных описаниях «Московии».

Во-первых, труд «русского немца» Фридриха Аделунга «Критико-литературное обозрение путешественников по России до 1700 года и их сочинений» - первый в отечественной историографии опыт специального исследования комплекса сообщений иностранцев о России допетровского времени4. Из интересующих нас сочинений он называет «Историю о Великом княжестве Московском» Петра Петрея (первого шведского «эксперта по России»; см. о нем подробно в гл. 2), которой дает высокую оценку5. Во-вторых, отметим статью Е. Козубского, который исправил некоторые ошибки Аделунга и сделал некоторые дополнения6. Наконец, в-третьих, упомянем библиографию,

1 Жербин А. С. Переселение карел в Россию в XVII в. Петрозаводск, 1956. С. 35 - 37.

2 Там же. С. 35.

3 Он же. Проблема переселения карел в Россию в работах современных финских историков // IX всесоюзная конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии: Тезисы докладов. Тарту, 1982. Ч. 1. С. 165 - 167.

4 Аделунг Ф. Критико-литературное обозрение путешественников по России до 1700 года и их сочинений / Пер. с нем. А. Клеванова. М., 1864. Ч. 1 - 2. (Первое издание вышло в Петербурге в 1846 г. на немецком языке).

5 Там же. Ч. 2. С. 143 - 155.

6 Козубский Е. Заметки о некоторых иностранных писателях о России в XVII веке // Журнал министерства народного просвещения. 1878. N 5. С. 1 - 28. Кстати, труд Петрея Козубский, напротив, оценил низко из-за большого количества заимствований (Там же. С. 9 - 12). составленную современным американским исследователем Маршаллом По1. К сожалению, По знаком не со всей имевшейся к моменту выхода его книги (1995 г.) литературой и слишком часто следует за Аделунгом. Отсюда -досадные ошибки. Например, называя всю ту же «Историю о Великом княжестве Московском», По указывает как один из ее русских переводов издание на русском языке совсем другого сочинения Петрея - «Реляции», вышедшей на семь лет раньше «Истории» (см. подробнее в гл. 1), а об оригинальной публикации сочинения пастора М. Шаума, побывавшего в России вместе со шведскими войсками (подробнее см. также в гл. 1), он вообще ничего не знает2.

Хотя в шведской и финской историографии составленные шведскими подданными описания и разного рода «реляции» о России были хорошо известны, проблема их специального изучения как источников, обладающих своей спецификой, довольно долго не ставилась. Честь открытия этой темы принадлежит финскому историку Кари Таркиайнену. Начал он с истории шведско-русских культурных связей: в 1969 г. вышло его исследование о переводчиках с русского языка в Швеции в 1595 - 1661 гг.3 Однако довольно быстро главным предметом внимания Таркиайнена стали представления о России и русских в Швеции на рубеже XVI - XVII в. В самом начале 1970-х гг.

1 Рое М. Foreign Descriptions of Muscovy: An Analytic Bibliography of Primary and Secondary Sources. Columbus, 1995.

2 Ibid. P. 152- 153.

J Tarkiainen K. Venajantulkit ja slavistiikan harrastus Ruotsin valtakunnassa vv. 1595 - 1661 // Historiallinen arkisto. Helsinki, 1969. Vol. 64. S. 5 - 136. Позднее основные результаты этого исследования были опубликованы и по-шведски: Idem. Rysstolkarna som yrkesk&r 1595 - 1661 // Historisk tidskrift. 1972. N 4. S. 490 - 522. Напомним, что первым к вопросу о шведских переводчиках с русского языка обратился еще в 1917 г. Т. Арне (см. выше). Из других работ на эту тему упомянем еще статьи того же Таркиайнена (Idem. Bengt Mattson och Johan Bengtsson Roselin - tvi generationer svenska slavister i bOrjan av 1600-talet // Aldre svensk slavistik. Uppsala, 1984. S. 12 - 24) и А. Шёберга (Sjoberg A. Hans Florich och Isak Torcakov, tva "svenska" rusister i borjan av 1600-talet // Ibid. S. 25 - 35). Об изучении шведского языка в России в указанный период см.: Коваленко Г. М. Кандидат на престол. С. 107 - 116; Он же. Новгородские переводчики XVII в. // Новгородский исторический сборник. СПб., 1999. Вып. 7 (17). С. 123 - 129. он выступил с серией статей на эту тему1, которые составили основу его диссертации, защищенной в университете шведского города Упсала .

Таркиайнен сосредоточивается на анализе того, что он предлагает называть «явным содержанием» (manifest content, det manifesta innehallet) представлений. Источники позволяют выявить это «явное содержание», но процесс формирования самих представлений остается практически непознаваемым для исследователя3. В предлагаемом подходе заметно влияние импульсов, идущих со стороны социальной психологии.

Таркиайнен анализирует представления шведов о России и русских в политической, религиозной, социальной сферах, пытается сопоставлять высказывания на этот счет шведских подданных с высказываниями их современников-европейцев. Любопытно, что хотя шведы крайне негативно относились к датчанам и полякам, о последних сохранилось намного меньше резких высказываний, чем о русских. Причину этого К. Таркиайнен видит, во-первых, в существовании устойчивой политической вражды между Россией и Швецией (частые войны, повторения которых все время опасались), а во-вторых, в наличии реальных различий, в частности, в сфере норм морали4.

Историк отмечает устойчивый страх перед нападением восточного соседа на протяжении исследованного периода и использование этого страха в государственной пропаганде. В этой связи хочется особо отметить исследование Таркиайненом мотива русской угрозы в пропагандистской полемике между боровшимися за власть герцогом Карлом и королем Сигизмундом5. В данном случае автор не просто рассматривает содержание высказываний о русских, но детально показывает, как эти высказывания функционируют в качестве элементов намеренно конструируемого образа политической ситуации. По сути,

1 Tarkiainen К. Ryssfruktan som slagtra i propagandastriden mellan hertig Karl och konung Sigismund // Historisk Tidskrift for Finland. 1970. N 1. S. 3 - 17; Idem. Den svenska synen pa den grekisk-ortodoxa religionen i borjan av 1600-talet // Kyrkohistorisk arsskrift. 1971. Stockholm, 1971. S.106 - 139; Idem. Studier i Rossica externa // Lychnos. 1969 - 1970. Stockholm, 1971. S. 97 - 119; Idem. Petrus Petrejus som skildrare av Ryssland: En personhistorisk och kallkritisk studie//Lychnos. 1971 - 1972. Uppsala, 1973. S. 245-283; Idem. De ryska "nationalegenskaperna" enligt svensk uppfattning i b6rjan av 1600-talet // Historiska och litteraturhistoriska studier. Helsingfors, 1973. B. 48. S. 18 - 61.

2 Idem. "Var gamble arfffiende ryssen": Synen pa Ryssland i Sverige 1595 - 1621 och andra studier kring den svenska Rysslandsbilden fran tidigare stormaktstid. Uppsala, 1974.

3 Tbid. S. 12 - 13.

4 Ibid. S. 72.

5 Idem. Ryssfruktan som slagtra i propagandastriden mellan hertig Karl och konung Sigismund. речь идет об анализе противоборствующих риторических стратегий. Легко видеть, что этот подход практически совпадает с тем, который мы применяем в настоящей диссертации.

Также для нас крайне важны наблюдения Таркиайнена относительно представлений шведов о русском православии в начале XVII в. (автор немного касается и вопроса об отношении к православию в Швеции в средневековье и в XVI в.)1. Заметим, что эту тему даже раньше Таркиайнена затронул шведский историк Т. Чельвемарк2, а чуть позднее - финский автор М. Парвио3, но их работы касаются более частных вопросов и во многом являются развернутыми комментариями к нескольким сочинениям, в которых обсуждается тема «русской религии».

В 1986 г. Таркиайнен издал новую книгу, посвященную восприятию России и русских в Швеции4. На сей раз историк рассмотрел более продолжительный временной период - от Ивана Грозного до Петра 1-й отказался от попыток систематизации материала с тем, чтобы, переходя от одного образа России, представленного в источниках, к другому, показать главные тенденции эволюции представлений шведов об их восточном соседе. К. Таркиайнен рассказывает об авторах рассматриваемых сочинений, устанавливает их источники, кратко пересказывает содержание.

Отметим появившуюся в 1991 г. статью шведского историка А. Норберга об описаниях России, составленных в 1631 - 1632 гг. тремя братьями Шютте -сыновьями генерал-губернатора Лифляндии Юхана Шютте (подробнее см. в гл. 2)5.

Шведские по происхождению источники (в том числе - архивные документы, например, отчеты о посольствах в Россию и агентурные донесения) довольно активно использовала в своем труде об образе России и русских в

1 Tarkiainen К. Den svenska synen pa den grekisk-ortodoxa religionen i borjan av 1600-talet.

2 Kalvemark T. Petrus Petrejus' och Johannes Botvidis skildringar av den ryska kyrkan // Kyrkohistorisk irsskrift. 1969. Stockholm, 1970. S. 85-95.

3 Parvio M. Luterilais-ortodoksiset teologineuvottelut Narvassa vuonna 1615 // Xenia oecumenica: In honorem Ioannis metropolitae helsingiensis sexagenarii. Vammala: Missiologian ja ekumeniikan seura, 1983. S. 192 -211.

4 Tarkiainen K. Se vanha vainooja: Kasitykset itaisesta naapurista Iivana Julmasta Pietari Suureen. Helsinki, 1986.

5 Norberg A. Broderna Skyttes ryska resor och deras rysslandsskildringar // Historisk tidskrift. 1991. N. 4. S. 487-502.

Европе швейцарская исследовательница Г. Шайдеггер1. Немалую ценность представляют ее наблюдения относительно того, как в рассказах европейцев о незнакомой стране, отражались прежде всего характерные черты и проблемы их собственной культуры. Но прямое сопоставление сведений источников, созданных в разное время и в совершенно разных политических обстоятельствах, вызывает принципиальные возражения.

То же самое можно сказать и о посвященной образу русского православия в сочинениях иностранных путешественников работе шведской л исследовательницы М. Аттиус Сульман . В этой книге есть фактические ошибки, а объем использованных Аттиус Сульман источников и литературы во много раз меньше, чем у Шайдеггер.

Наконец, упомянем вышедшее совсем недавно двухтомное исследование финского автора JI. Тенгстрёма о «русских мотивах» в шведской геральдике в л

XVI - начале XVII в. В принципе, эта работа относится к сфере искусствоведения. К тому же, интересующему нас периоду в ней отведено немного места (хотя начинает автор издалека - с образа варваров в древнегреческой культуре). Для нас книга Тенгстрёма ценна в первую очередь своей обширнейшей библиографией.

Что касается отечественной историографии, то автором первого исторического (а не библиографического, как у Ф. Аделунга) исследования, опирающегося на материал сочинений иностранцев о России и посвященного конкретным проблемам, был В. О. Ключевский. Впервые опубликованная в 1866 году работа «Сказания иностранцев о Московском государстве» была его первым печатным трудом1. В духе позитивистской науки того времени Ключевский искал за текстом своих источников достоверную информацию о реальности, Поэтому наиболее ценными для историка, по его мнению, являются свидетельства иностранцев о «внешних явлениях, наружном порядке общественной жизни, ее материальной стороне». Именно в этих сферах

1 Scheidegger G. Perverses Abendland - barbarisches Russland: Begegnungen des 16. und 17. Jahrhunderts im Schatten kultureller Missverstandnisse. Zurich, 1993.

2 Attius Sohlman M. "Moscovitae fidem christianam sequuntur": Om synen p3 det medeltida ortodoxa Ryssland genom nagra samtida vasteuropeiska resenarer. Umea, 1994.

3 Tengstrom L. "Muschoviten. Turcken icke olijk": Ryssatribut, och deras motbilder, i svensk heraldik fran Gustav Vasa till freden i Stolbova. Jyvaskyla, 1997. D. 1 - 2. изображение. наименее могло потерпеть от произвола личных суждений писателей»2. С этим же обстоятельством связана другая особенность -рассмотрение всех доступных иностранных сочинений о России в комплексе. Это позволяет сопоставлять и проверять различные свидетельства, но тщательный анализ отдельного текста во всей его сложности не проводится.

В. О. Ключевский из шведских сочинений использовал только книгу П. Петрея, причем прямых ссылок на нее очень мало3. Сведения Петрея у Ключевского имеют второстепенное значение. Это и понятно: при указанном подходе особое внимание привлекают наиболее самостоятельные и богатые деталями описания, а в этом отношении сочинение Петрея не может сравниться, например, с записками Герберштейна или Олеария.

Другим примером реализации сходных методологических принципов при изучении иностранных свидетельств о России является работа JI. П. Рущинского «Религиозный быт русских по сведениям иностранных писателей XVI и XVII веков»4. Автор прямо ссылается на В. О. Ключевского как на своего предшественника, замечая, что вопросы «религиозного быта» совсем не были им затронуты5. Однако при этом Рущинский - в отличие от Ключевского -обращает внимание на проблему содержания представлений иностранцев о русских, а это шаг к тому, чтобы рассматривать не только то, что стоит за источником, но и то, что содержится непосредственно в нем: «.мы старались ничего не пропускать в этих сведениях там, где у нас или нет отечественных нужных известий, или где эти сведения могут служить существенным дополнением и пояснением сих известий, или, наконец, где они служат выражением взглядов и воззрений, равно как и практических отношений к нам других вероисповеданий»6. Характерно, что последняя глава книги JI. П. Рущинского называется «Общий взгляд иностранцев на русских в религиозном отношении»7. Но автор дает здесь очень обобщенную картину и оперирует

1 Ключевский В. О. Сказания иностранцев о Московском государстве. М., 1991.

2 Там же. С. 7 - 9.

3 Там же. С. 12, 14, 73, 85, 105, 106, 133, 233.

4 Рущинский Л. П. Религиозный быт русских по сведениям иностранных писателей XVI и XVII веков. М, 1871.

5 Там же. С. 6.

6 Там же. С. 7.

7 Там же. С. 293 - 306. такими понятиями, как «Католический мир» и «Протестантский мир». Естественно, что при этом места для анализа особенностей отношения к русским со стороны именно шведских подданных не находится, хотя JL П. Рущинский использовал не только труд Петрея, но и теологическую диссертацию Ботвиди (1620 г.; см. подробнее в гл. 4).

Стоит также упомянуть небольшое сочинение А. Алмазова, содержащее анализ сообщений иностранцев о православных таинствах1. Алмазов, которому из шведских авторов знаком Петрей, в целом тоже следует методологии Ключевского и рассматривает всю совокупность свидетельств иностранцев как дополнительный источник, сопоставление которого с русскими по происхождению источниками позволяет получить новую информацию об исторических реалиях.

Как видим, дореволюционная отечественная историография не баловала особым вниманием сочинения шведских подданных о России. То же положение вещей сохранялось и в советской историографии. Только в 1967 году появилась статья Ю. А. Лимонова, специально посвященная «Истории о Великом княжестве Московском» Петрея . В статье отмечается, что до сих пор этот источник использовался мало и для введения содержащейся в нем ценной информации в научный оборот требуется «провести текстологический анализ хроники, выделив заимствования из сочинений предшественников Петрея, что даст возможность определить личные наблюдения, зарисовки и политические оценки автора»3. Далее Ю. А. Лимонов указывает фрагменты текста «Истории о Великом княжестве Московском», обязанные своим появлением личным наблюдениям Петрея, и отмечает их значение с точки зрения расширения наших знаний о событиях Смутного времени.

Когда в 1976 году на русском языке вышло другое сочинение Петрея - его «Реляция» о России, Ю. А. Лимонов написал предисловие к этому изданию, в

1 Алмазов А. Сообщения западных иностранцев XVI - XVII вв. о совершении таинств в русской церкви: (Церковно-археологический очерк). Казань, 1900.

2 Лимонов Ю. А. «История о Великом княжестве Московском» Петра Петрея // Скандинавский сборник. Таллин, 1967. Вып. 12. С. 260-269.

3 Там же. С. 261 -262. котором исходил в общем из тех же традиционных представлений о значении подобного рода исторических источников1.

В том же духе дана характеристика «Истории о Великом княжестве Московском» в работе М. А. Алпатова «Русская историческая мысль и Западная Европа: XVII - первая четверть XVIII века»2. М. А. Алпатов пишет: «Главным источником - и в этом главное достоинство показаний Петрея - остаются его личные наблюдения, именно они составляют у него новый материал, которого о нет у других авторов» . Правда, в этой работе уделено некоторое внимание и формальным и стилевым особенностям сочинения Петрея. Автор, например, иронизирует по поводу ссылок Петрея на различные «знамения»: «При въезде самозванца в Москву поднялся вихрь, при въезде Марины - тоже, при погребении тела убитого самозванца - снова вихрь. Вихрь у Петрея в большом ходу». Однако «История о Великом княжестве Московском» «сохраняет свое значение, прежде всего, как источник по истории Крестьянской войны и военной интервенции начала XVII в.»4.

Как видим, в отечественной историографии в сообщениях иностранцев обычно искали сведения о тех аспектах истории России, которые не нашли отражения в других источниках. Однако в 1970 - 80-е гг. иногда предлагались и другие подходы. Здесь можно назвать, например, небольшую статью Ю. М. Лотмана «К вопросу об источниковедческом значении высказываний иностранцев о России», где указывается на необходимость «дешифровки» сочинений иностранцев: «Только тогда мы сможем не только отделять верные высказывания от ошибочных, но и в самих этих ошибках, в характере непонимания находить источник ценных сведений»5. Ю. М. Лотман далее демонстрирует возможности такой «дешифровки» на примере анализа двух фрагментов из записок барона Ф. И. Фиркса (1812-1872 гг.).

1 Лимонов Ю. А. Петр Петрей и его сочинение о России начала XVII в. // Реляция Петра Петрея о России начала XVII в. М., 1976. С. 5-29.

2 Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа: XVII - первая четверть XVIII века. М., 1976. С. 54-70.

3 Там же. С. 54.

4 Там же. С. 54-61.

5 Лотман Ю. М. К вопросу об источниковедческом значении высказываний иностранцев о России // Сравнительное изучение литератур: Сб. ст. К 80-летию академика М. П. Алексеева. Л., 1976. С. 125.

Подход, явно связанный с широко распространенным в свое время увлечением социальной и этнической психологией, обосновывается в статье И. В. Карацубы1. Автор отмечает, что «изучение системы стереотипов может способствовать повышению информативной отдачи сказаний и записок иностранцев как источника, усовершенствовать методику их анализа, более обоснованно определить, к каким сторонам жизни России внимание путешественников было повышенным, к каким ослабленным, а какие вообще остались вне их поля зрения. Анализ системы стереотипов позволяет отделить общие места записок иностранцев от нестереотипных описаний, суждений, оценок, то есть массовое и стереотипизированное от индивидуального. Это, в свою очередь, показывает возможности восприятия каждого автора, информативную и источниковедческую ценность его свидетельств». И при этом очень важно, что «иногда ошибка, искажение бывают важнее, чем достоверный факт, так как они раскрывают процесс мышления автора, показывают, почему на страницах его сочинения появились эти люди, наблюдения и оценки, а не другие, именно такие умозаключения и т. д.»2. Однако это призыв не вызвал массового энтузиазма исследователей, по крайней мере, тех, кто занимался историей шведско-русских связей.

Лишь в последние годы отечественные исследователи стали обращать внимание на особенности отношения шведов к России и русским. В этой связи отметим статью уже неоднократно упоминавшегося Г. М. Коваленко об образе русских в Швеции в XVI - XVII вв.3 Автор во многом идет по стопам Таркиайнена, но в отечественной историографии это первая работа на указанную тему. Кроме того, в приложении к сборнику, в котором впервые была опубликована эта статья, приводится весьма ценный список шведских описаний России, составленных в XVII в., с указанием основных публикаций и посвященной анализу этих источников литературы1. Упомянем также статью А. С. Мыльникова об описаниях России, составленных тремя братьями Шютте

1 Карацуба И. В. Некоторые источниковедческие аспекты изучения записок английских путешественников по России: (Стереотипы их восприятия и оценок российской действительности) // История СССР. 1985. N 4. С. 166 - 172.

2 Там же. С. 171 - 172.

3 Коваленко Г. М. Швеция и Россия в XVII в. С. 1 - 8. Позже перепечатано в: Он же. Кандидат на престол. С. 165 - 177. правда, автор путает одного из сыновей лифляндского генерал-губернатора с л его отцом - Юханом Шютте-старшим) . Наконец, укажем на работу А. Д. Щеглова об образе России и русских в известном сочинении шведского гуманиста XVI в. Олауса Магнуса «История северных народов». Для нас особенно важно, что автор остановился на отношении Магнуса (католика по вероисповеданию) к православным, которых последний считал отпавшими от истинной христианской веры3.

Единственной в отечественной историографии работой, в которой специально рассматриваются межконфессиональные аспекты русско-шведских отношений (в частности, в XVII в.), является опубликованная в 1990 г. статья архимандрита Августина (Никитина)4. Автор не обращался к архивным документам, а основывался исключительно на русскоязычных публикациях и исследованиях, которые он, однако, использовал достаточно полно.

Как видим, исследователи плодотворно разрабатывали тему политических и - в несколько меньшей степени - культурных связей между Россией и Швецией в рассматриваемый период. Напротив, проблеме восприятия России и русских в Швеции уделялось намного меньше внимания5. Тема отношения шведов к русскому православию специально рассматривалась практически лишь Кари Таркиайненом и - в отечественной историографии - архимандритом Августином (Никитиным). Работы о политике шведской администрации в отношении православного населения Ингерманландии отличаются фактографичностью. Преследовавшиеся при проведении этой политики интересы властей рассматриваются в них как сами собой разумеющиеся и

1 Коваленко Г. М. Швеция и Россия в XVII в. С. 39 - 41.

2 Мыльников А. С. Россия XVII в. глазами шведской семьи Шютте // Скандинавские чтения 1998 года: Этнографические и культурно-исторические аспекты. СПб., 1999. С. 113 - 117.

3 Щеглов А. Д. Олаус Магнус о России и русских: (К вопросу об интерпретации образа) // Древнейшие государства Восточной Европы: 1999 г.; Восточная и Северная Европа в средневековье. М., 2001. С. 230-238.

4 Архимандрит Августин (Никитин). Новгород Великий и Скандинавия // Богословские труды. М., 1990. Сб. 30. С. 176 - 199. Пользуюсь случаем, чтобы поблагодарить Г. М. Коваленко, указавшего мне на эту работу.

5 Отметим, что «зеркальной» теме - представлениям о Швеции и шведах в России - посвящено еще меньше работ. Фактически, опубликовано всего три специальных исследования, причем только в одной из статей А. С. Кана уделено внимание периоду до XIX в.: Кан А. С. Швеция глазами русских путешественников (1817 - 1917) // Новая и новейшая история. 1983. N 4. С. 135 - 145 (позднее эта же работа вышла на шведском языке: Kan A. Sverige med ryska resenarers ogon, 1817 - 1913. Stockholm, 1986); Idem. Den ryska synen pa Sverige fran Ivan den forskracklige till tsarrikets fall // Fr&n stormakt till анализируются поверхностно. Специальных отечественных исследований на эту тему также не существует. Наконец, отметим, что методологические новации последних десятилетий, связанные, в частности, с развитием исторической антропологии и «лингвистическим поворотом» практически никак не затронули тех исследователей, которые так или иначе занимались проблемой восприятия России и русских в Швеции.

Характеристика источников

Здесь мы лишь кратко охарактеризуем главные источники, на которых основана настоящая диссертация, поскольку анализ конкретных обстоятельств появления источников и их особенностей является одной из главных задач исследования. Прежде всего необходимо назвать материалы шведского Государственного архива (Riksarkivet) в Стокгольме. Наибольшее значение имеют хранящиеся в фонде «Московитика» (Muscovitica) документы по истории дипломатических отношений между Россией и Швецией. Во-первых, отчеты шведских посольств в Россию. Мною просмотрены тома 13-72, относящиеся к периоду 1605 - 1661 гг. В основном - это письма послов в Стокгольм, но также и королевские инструкции, полученные перед отъездом, проекты соглашений, протоколы встреч с русскими представителями, письменные обращения последних (чаще в переводах, но иногда встречаются и оригиналы на русском языке). Эти материалы содержат как конфиденциальную информацию, так и официальные заявления шведской стороны, что позволяет нам сопоставлять высказывания, рассчитанные на разные аудитории. Во-вторых, протоколы встреч с русскими послами в Стокгольме (использованы тома 633 - 634, в которых собраны документы о посольстве Б. И. Пушкина в 1649 г.). В-третьих, копии писем шведских монархов русским царям (том 670).

Были также использованы документы другого фонда - «Ливоника II» (Livonica II). Это, во-первых, посылавшиеся в Стокгольм отчеты глав шведской администрации в Прибалтике о ситуации в регионе (использованы отчеты Юхана Шютте и Бенгта Оксеншерны - генерал-губернаторов Лифляндии, в smanation. Stockholm, 1995. S. 225 - 235; Чернышева О. В. Шведский характер в русском восприятии (по состав которой в 1629 - 1642 гг. входила Ингерманландия; тома 66 и 67). Во-вторых, материалы, связанные с организацией церковного управления в Ингерманландии в 1640 - 1661 гг., то есть, после того, как это управление было сосредоточено в руках назначавшегося из Стокгольма церковного чиновника -суперинтендента. Использованы отчеты первых двух суперинтендентов Ингерманландии - Генриха Шталя и Юхана Рюдбека - и полученные ими инструкции, а также документы нарвской консистории, заседавшей под председательством того же суперинтендента (тома 202 и 644). Эти материалы характеризуют позицию представителей шведской администрации в отношении местного православного населения. В первую очередь это, конечно, касается церковной администрации, которая непосредственно занималась интересующей нас проблемой.

Наконец, большое значение имеют хранящиеся в «Рукописном собрании» (Manuskriptsamlingen) шведского Государственного архива разного рода сочинения шведских авторов о России (в томах 68 - 70, 80, 223). Подробно эти сочинения характеризуются и анализируются в самом тексте диссертации (прежде всего, в главе 2).

Следующая группа источников - опубликованные в рассматриваемый период книги, пропагандистские листки и королевские «плакаты», резолюции и распоряжения. Часть из них оказались доступными только в выполненных в разное время рукописных копиях, хранящихся в собраниях Пальмшёльда и Нурдина в отделе рукописей библиотеки Упсальского университета (Uppsala universitetsbibliotek. Nordin. Vol. 40, 1920; Palmsk. 318). Одна публикация использована в рукописной копии из библиотеки Королевского военного архива в Стокгольме (Kungliga Krigsarkivet. Stockholm. Biblioteket. Arstrycket. Sanferdige Nye Tijdhender ifra Narfwe Befastning, om thet narwarendes tilstand hoos Muschowiten uthi Rydzland. Stockholm, 1606).

Из опубликованных сборников документов назовем важнейшие для нас. Во-первых, это публикации договоров между Россией и Швецией1. Во-вторых, свидетельствам XIX - XX вв.). М., 2000. Sveriges traktater med frammande makter jamte andra dit horande handlingar / Utg. av O. S. Rydberg och C. Hallendorff. Stockholm, 1903. D. 5. H. 1. 1572 - 1632; Utg. av C. Hallendorff. Stockholm; Leipzig; Paris, изданные финским историком Ю. Ваараненом в XIX в. сборники материалов по истории Финляндии при Карле IX и Густаве II Адольфе1. В них содержится большое количество документов, относящихся ко времени похода шведских войск в Россию. В основном - это королевские инструкции и приказы, а также, что особенно важно в нашем случае, тексты обращении шведских монархов к русскому населению. В-третьих, при работе над диссертацией активно использовались собранные и изданные другим финским автором К. Лейнбергом документы по истории лютеранской церкви в Финляндии2. Часть этих материалов связана с проблемой положения православного населения в

Шведской Карелии (Кексгольмском лене). * *

Несколько замечаний о принятых в тексте настоящей диссертации принципах цитирования. Если цитируемый источник не опубликован, то в сноске или в скобках сразу после завершения цитаты в переводе всегда приводится оригинальный текст. Однако это правило не действует в случае цитирования рукописных копий опубликованных источников. При ссылках на архивные документы номера листов или страниц тома не указываются, если нет оригинальной пагинации. При цитировании источника в переводе по русскому изданию в большинстве случаев дается также отсылка к соответствующему отрывку в публикации оригинального текста.

1915. D. 6. Н. 1. 1646 - 1648; Полное собрание законов Российской Империи. СПб., 1830. Собрание 1. С 1649 по 12 декабря 1825 года. Т. 1. С 1649 по 1675.

1 Handlingar upplysande Finlands historia under Karl IX:s tid / Utg. av J. E. Waaranen. Helsingfors, 1864. D. 2. 1603 - 1608; 1866. D. 3. 1609 - 1611; Handlingar upplysande Finlands historia under Gustav II Adolfs tid / Saml. av J. E. Waaranen. Helsingfors, 1874. D. 1. 1611 - 1614; 1878. D. 2. 1615-1618.

2 Finska prasterskapets besvar och Kong], Majestats darpa givna resolutioner: Fran slutet av 1620-talet intill Stora ofredens slut / Saml. av K. G. Leinberg. Helsingfors, 1892; Handlingar rorande finska kyrka och prasterskapet / Utg. K. G. Leinberg. Jyvaskyla, 1892. Saml. 1. 1535- 1627; 1893.Saml. 2. 1627- 1651.

Заключение диссертации по теме «Всеобщая история (соответствующего периода)», Толстиков, Александр Владимирович

Основные результаты нашего исследования представлены в таблице на странице 156. Из нее видно, что в первой половине XVII в. существовало несколько шведских дискурсов о русском православии, которые нередко реализовали прямо противоречившие друг другу стратегии. Эти дискурсы в целом определялись теми коммуникативными ситуациями, в которых они разворачивались. Направленность высказываний определялась, во-первых, структурой ситуации, то есть тем, кто, к кому и в каком институциональном контексте обращался. В этой связи можно, вероятно, говорить о «жанрах» как о формах речевой практики в заданном контексте: дипломатические переговоры, пропаганда, обращение монарха к своим подданным и т. п. (см. таблицу). Во-вторых, направленность высказываний определялась конкретными политическими задачами, стоявшими в данный момент перед шведскими властями. Эксплицитно эти задачи формулировались «в другом месте» - в рамках других дискурсов (например, дискурса о государственной безопасности или военном планировании), но в нашем случае они выступают как идеологии рассматриваемых дискурсов о русском православии. Отсюда следует, что риторические стратегии как - условно говоря - «поверхность» дискурса являются не столько отражением представлений шведов о «русской религии», сколько инструментом решения политических задач. Именно это мы и старались продемонстрировать.

В сфере дипломатических отношений можно говорить о трех дискурсах, возникновение которых было связано со следующими периодами русско-шведских отношений. В Смутное время, когда шведы особенно опасались утверждения польского ставленника в России, основной стратегией было культивирование образа шведского монарха как покровителя и защитника «старой греческой религии» в России от агрессии со стороны католиков - папы и поляков. Тот же мотив был характерен и для шведской пропаганды этого периода, если она адресовалась русскому населению. Но в потоке пропаганды, рассчитанной на европейцев, русские представали варварами и язычниками. Смута в России превращалась в божью кару за нарушение нравственных заветов.

Дискурсная стратегия рубежа 20 - 30-х гг., когда речь шла об антипольском союзе Швеции и России, была направлена на расширение и изменение созданного в период Смуты образа шведского монарха: Густав Адольф - уже защитник не только православия, но и протестантизма, не покровитель, а союзник в борьбе за общие религиозные свободы.

Наконец, во второй половине 40-х гг. шведским дипломатам, чтобы добиться паритета в дипломатических отношениях с Россией и не дать русской стороне поводов для отказа от выдачи перебежчиков, пришлось выступить в защиту прав покойного монарха считаться таким же христианином, как и русский царь, а также доказывать, что в Швеции православные пользуются свободой вероисповедания.

Составленные шведскими подданными описания различных сторон жизни России являются примером «информационно-описательного» дискурса, в основе которого лежала установка на информирование. Эти сочинения распадаются на две группы. В первую входит только труд Петрея «История о Великом княжестве Московском». Это единственная шведская работа того времени, которую можно смело считать образцом научного исчерпывающего описания соседней страны. Другую группу составляют агентурные донесения и более мелкие обзоры. И у Петрея, и в донесениях шведских агентов из России тема православия являлась обычно элементом более общей, светски ориентированной стратегии описания политического устройства страны в целом или конкретной политической ситуации в данный момент времени. Шведы, таким образом, демонстрировали понимание религии как всего лишь одной из сфер жизни общества, причем не самой значительной и интересной прежде всего тогда, когда речь шла о ее влиянии на всю политическую систему. Одной из инструментальных категорий при этом был баланс власти (церковной и светской; или власти монарха и власти толпы - отсюда важность вопроса об образованности или необразованности подданных).

Другой особенностью указанного «информационно-описательного» дискурса является господство визуальной модальности, тенденция к «визуализирующему описанию» с максимумом подробностей тогда, когда речь шла о необходимости создать для читателя «эффект присутствия». православном населении Ингерманландии и Карелии мы оонаружили два дискурса, в основе которых лежали две различные идеологии: идеология защиты привилегий православных подданных и идеология обеспечения абсолютной монополии лютеранства на всей территории, подвластной Шведской Короне. Причем в первом случае религия выделялась в относительно автономную от политики сферу, что позволяло поддерживать образ власти как гаранта религиозных прав православных, а во втором политические мотивы (достижение общественного согласия и воспитание верноподданных - гарантия процветания государства) были опосредованы чисто религиозными целями (обучение основам вероучения, соблюдение одних обрядов и отказ от других и т.п.). Дискурс, основанный на первой идеологии, адресовался самим православным подданным, второй был «внутренним», то есть разворачивался в рамках переписки чиновников местной администрации с коллегами и начальством в Стокгольме. Сочетание двух этих дискурсов оказалось возможным благодаря выбору «мягкой» стратегии обращения, основанной на убеждении.

Отличительной чертой теологического дискурса о русском православии являлась особая значимость политических аспектов коммуникативной ситуации, в которой этот дискурс складывался. Фактически, можно говорить об обеспечении «теоретической базы» политики в отношении православных подданных Шведской Короны. При этом необходимо было учитывать позицию последних, а значит - искать более осторожные формулировки. С другой стороны, с некоторыми чертами православия, неизбежно вызывавшими у лютеран ассоциации с «папистскими» заблуждениями, согласиться было невозможно. Одним из способов преодоления возникавших из-за этого трудностей было установление границы между истинными основами православной веры и ошибочной, связанной с недопониманием интерпретацией этих основ (Рудбекиус и Пальма, Генрих Шталь). Другим - обойти молчанием спорные вопросы и уйти от полемики, сосредоточившись на том, что объединяет обе религии (Ботвиди). Существовала и «непримиримая» стратегия, которой придерживался П. Бьюгг. Идеологическая установка Игумнова была более агрессивной - речь шла о пропаганде, об активном обращении православных в лютеранство. Поэтому сочинение С. Игумнова можно считать примером отдельного дискурса.

Представляется, что применение указанного подхода ведет к нескольким важным последствиям для исследований в рамках темы «образ Другого в культуре». Во-первых, образ Другого в любой культуре существует лишь в рамках соответствующего дискурса об иностранцах, чужаках и т. д. Во-вторых, этот дискурс не является простой фиксацией наиболее характерных черт Другого, а теснейшим образом связан с конкретной коммуникативной ситуацией, в пространстве которой он разворачивается. Поскольку многообразие таких ситуаций обычно велико, правильнее, говорить об образах Другого, которые часто очень сильно различаются между собой. Наконец, внимание при изучении этой темы должно быть обращено не только на содержание высказываний о Другом, но и на анализ условий и механизмов их артикуляции, так как риторика - не столько маскировка «истинного образа», сколько способ конструирования образа или образов с определенными целями. Следовательно, мы изучаем не психологическую реальность представлений, а социальную реальность коммуникативной практики, в рамках которой идентичность является не данностью, а инструментом и ресурсом социального действия.

Заключение.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Толстиков, Александр Владимирович, 2002 год

1. Неопубликованные источники Kungliga Krigsarkivet. Stockholm.

2. Biblioteket. Arstrycket. Sanferdige Nye Tijdhender ifra Narfwe Befastning, om thet narwarendes tilstand hoos Muschowiten uthi Rydzland. Stockholm, 1606. (Рукописная копия)

3. Riksarkivet. Stockholm. E 3259. F 035-31165.1.vonica II. Vol. 66, 67, 202, 644. Manuskriptsamlingen. Vol. 68 70, 80, 223.

4. Muscovitica. Vol. 13, 15, 17, 24, 26, 29, 32, 36,42, 46, 49, 51, 55, 69, 72, 600, 633, 634, 668, 670.

5. Uppsala universitetsbiliotek.

6. Nordin. Vol.40, 1920. Palmsk. Vol. 318.1. Опубликованные источники

7. Временник Ивана Тимофеева. М.; Л.: АН СССР, 1951. 511 с.

8. Законодательные акты Русского государства второй половины XVI -первой половины XVII века: Тексты. JL: Наука, 1986. 261 с.

9. Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. СПб., 1906. XXXVI, 214 с.

10. Курц Б. Г. Состояние России в 1650 1655 гг. по донесениям Родеса. М.: ИОИДР, 1914. IV, 268 с.

11. Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. СПб.: 2-е отд. собств. е. и. в. канцелярии, 1851. Ч. 1. Т. 1. XXV с, 1620 стлб.

12. Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М.: Наука, 1993. 429 с.

13. Полное собрание законов Российской Империи. СПб., 1830. Собрание 1. С 1649 по 12 декабря 1825 года. Т. 1. С 1649 по 1675. XXXI, 1029, 13 с.

14. Послания Ивана Грозного. М.; Л.: АН СССР, 1951. 712 с.

15. Путешествия русских послов XVI XVII вв.: Статейные списки. М.; Л.: АН СССР, 1954.491 с.

16. Реляция Петра Петрея о России начала XVII в. М.: АН СССР, 1976. 125 с.

17. Российское законодательство X XX веков. М.: Юридическая литература, 1985. Т. 3.511с.

18. Россия в первой половине XVI в.: взгляд из Европы. М.: ИИА «Русский мир», 1997. 408 с.

19. Русско-шведские экономические отношения в XVII веке: Сборник документов. М.; Л.: АН СССР, 1960. 654 с.

20. Сборник Русского исторического общества. СПб., 1892. Т. 35. 6, VI, XII, 870 е.; Т. 71. 8, VI, 807 е.; 1910. Т. 129. 7, 544, 20 е.; М., 1913. Т. 142. XXXII, 770 с.

21. Смутное время Московского государства. 1604 1613 гг. М.: ИОИДР, 1914. Вып. 2. Акты времени правления царя Василия Шуйского: (1606 г. 19 мая - 17 июля 1610 г.). XIX, 421 с.

22. Утверженная грамота об избрании на Московское государство Михаила Федоровича Романова. М.: ИОИДР, 1904.

23. Хроника Эрика / Пер. со старошвед. А. Ю. Желтухина. М.: Российск. гос. гум. ун-т, 1999. 254 с.

24. Экономические связи между Россией и Швецией в XVII в.: Документы из советских архивов. М.; Стокгольм: Наука, 1978. 295 с.

25. Экономические связи между Россией и Швецией в XVII веке. М.: Ин-т истории СССР, 1981. Вып. 1. 187 с.

26. Юстен П. Посольство в Московию, 1569 1572 гг. / Пер. с фин. Л. Э. Николаева. СПб.: Рус.-Балт. информ. центр БЛИЦ, 2000. 215с.

27. Botvidi I. Theses de qvaestione, utrum Muschovitae sint Christiani? Holmiae: Praelo Reusneriano, 1620.

28. Contract emellan The Konglige Swenske Commissarier, och The Tzariske Sendebudh ifra Ryszland om Ofwerlopare. Som giord och uprattadh bleff uthi Stockholm Den 19. Octobris, Anno 1649. Stockholm, 1649.

29. Ekonomiska forbindelser mellan Sverige och Ryssland under 1600-talet: Dokument ur svenska arkiv. Stockholm: Vitterhets-, historie- och antikvitetsakademien; Riksarkivet, 1978. XII, 299 s.

30. Ewigh Fredzfordragh Emillan Swerige och Ryszland. Oprattadt uppa Tractatz-Orten Kardis then 21 Dagh uthi Junij Manadt Ahr 1661. Gotheborg, 1662.

31. Finska prasterskapets besvar och Kongl. Majestats darpa givna resolutioner: Fran slutet av 1620-talet intill Stora ofredens slut / Saml. av K. G. Leinberg. Helsingfors: Svenska Litteratursallskapet i Finland, 1892. XII, 474 s.

32. Grundliche und warhafftige Relation Von der Belagerung der Konigl. Stadt Riga in Liefland. Riga, 1657.

33. Handlingar upplysande Finlands historia under Karl IX:s tid / Utg. av J. E. Waaranen. Helsingfors: Finska Litteratursallskapet, 1864. D. 2. 1603 1608.

34. XXVIII, 431 s.; 1866. D. 3. 1609 1611. IX, 167 s.

35. Handlingar upplysande Finlands historia under Gustav II Adolfs tid / Saml. av J. E. Waaranen. Helsingfors: Finska Statsarkivet, 1874. D. 1. 1611 1614.

36. XXIX, 380 s.; 1878. D. 2. 1615 1618. XXIV, 400 s.

37. Handlingar rorande finska kyrka och prasterskapet / Utg. K. G. Leinberg. Jyvaskyla: Jyvaskyla boktryckeri, 1892. Saml. 1. 1535 1627. XXXII, 512 s.; 1893. Saml. 2. 1627 - 1651. XXXII, 446 s.

38. Hjarne H. Ur brewaxlingen emellan konung Johan III och tsar Ivan Vasilievitj // Historiskt bibliotek. Stockholm, 1880. D. 7. S. 531 554.

39. Kongl. May:tz Placat Om twa Allmenne- Solenne- Bonedagar / som pabudne are / vthi innewarande Ahr / ofwer heela Swerige / Storfiirstendomet Finland / Lijfland / Ingermanland / Gottland och Halland at begas och hallas skole. Stokholm, 1649.

40. Kongl. May:tz Stadga / Om War Christelige Religions ratta offning och Conservation. Stockholm, 1655.

41. Verhafftung / und erlittenen Elende tiberwogen und in gebundener Rede gefasset Von einen Liebhaber der hochloblichen Fruchtbringenden Gesellschafft / С. К. V. H. S.I., 1659.

42. Petrejus P. Historien und Bericht von dem Grossfurstenthumb Muschow. Lipsae, 1620.

43. Rikskanslern Axel Oxenstiernas skrifter och brewaxling. Stockholm: Almqvist & Wiksell International, 1977. Avd. 1. B. 12 XXIII, 823 s.; P. A. Norstedts & soners forlag, 1893. Avd. 2. B. 5. 640 s.; 1900. Avd. 2. B. 10. 879 s.

44. Schubert M. Klagodikt over en svensk beskiknings lidanden i Ryssland under aren 1569 1572 // Historisk tidskrift. 1888. N 1. S. 79 - 89.

45. Stahlius H. Cirkular till prasterskapet i Ingermanland. Reval, 1641; Narva, 1642- 1643; 1645.

46. Stahlius H. Instructio Pastorum Ruthenicorum. S. 1., s. a.

47. Stahel M. H. Disputatio Synodica Aestivalis, quam Deo ter optimo ter maximo adjuvante. Revaliae: Henrici Westphali, 1643.

48. Stora oredans Ryssland: Petrus Perejus ogonvittnesskildring fran 1608 / Red. M. Attius Sohlman. Stockholm: Carlssons, 1997. 180 s.

49. Svenska riksradets protokoll. Stockholm: Riksarkivet, 1892 1895. B. 7. 1637 - 1639; P. A. Norstedt & soner, 1898. B. 8. 1640, 1641; 1902. B. 9. 1642.

50. Аделунг Ф. Критико-литературное обозрение путешественников по России до 1700 года и их сочинений / Пер. с нем. А. Клеванова. М.: ИОИДР, 1864. Ч. 1. V, 301 е.; Ч. 2. IV, 264 с.

51. Алмазов А. Сообщения западных иностранцев XVI XVII вв. о совершении таинств в русской церкви: (Церковно-археологический очерк). Казань: Типолитография Имп. ун-та, 1900. 75 с.

52. Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа: XVII -первая четверть XVIII века. М.: Наука, 1976. 455 с.

53. Арзыматов А. А. К вопросу о русско-шведских отношениях в 1618 — 1648 гг.: (По материалам ЦГАДА) // Скандинавский сборник. Таллин, 1956. Вып. 1.С. 72- 100.

54. Архимандрит Августин (Никитин). Новгород Великий и Скандинавия // Богословские труды. М.: Московская Патриархия, 1990. Сб. 30. С. 176 — 199.

55. Бантыш-Каменский Н. Н. Обзор внешних сношений России (по 1800 год). М.: Комиссия печатания государственных грамот и договоров при МГАМИД, 1902. Ч. 4. (Пруссия, Франция и Швеция). IV, 466 с.

56. Барсов Е. В. Древнерусские памятники священного венчания царей на царство в связи с греческими их оригиналами. М.: ИОИДР, 1883. II, XXXV, 160 с.

57. Богатырев С. Н. Павел Юстен: протестантский епископ и королевский дипломат // Юстен П. Посольство в Московию, 1569 1572 гг. / Пер. с фин. JI. Э. Николаева. СПб.: Рус.-Балт. информ. центр БЛИЦ, 2000. С. 7 -65.

58. Вайнштейн О. Л. Россия и Тридцатилетняя война. Л.: Госполитиздат, 1947.216 с.

59. Вайнштейн О. Л. Русско-шведская война 1655 1660 годов: (Историографический обзор) // Вопросы истории. 1947. N 3. С. 53 - 72.

60. Видекинд Ю. История десятилетней шведско-московитской войны / Пер. С. А. Аннинского, А. М. Александрова / Под ред. В. Л. Янина, А. Л. Хорошкевич. М.: Памятники исторической мысли, 2000. 656 с.

61. Гиппинг А. И. Нева и Ниеншанц. СПб.: Имп. Акад. наук, 1909. Ч. 1. 301 е.; 4.2. 251 с.

62. Горский А. А. Представления о «царе» и «царстве» в средневековой Руси (до середины XVI века) // Царь и царство в русском общественном сознании. М.: Ин-т российской истории РАН, 1999. С. 17 37.

63. Грот Я. К. Известия о петербургском крае до завоевания его Петром Великим // Журнал министерства народного просвещения. 1853. N 1. С. 1-17.

64. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М.: ТЕРРА, 1994. Т. 1. A-3.XCVI, 699 с.

65. Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. М.: Наука, 1987. 225 с.

66. Жербин А. С. Переселение карел в Россию в XVII в. Петрозаводск: Гос. из дат. Карело-Финской ССР, 1956. 79 с.

67. Замятин Г. А. К вопросу об избрании Карла Филиппа на русский престол. 1611 1616. Юрьев, 1913. 141 с.

68. Золотухина Н. М. Формы организации верховной власти по «Временнику» Ивана Тимофеева публициста XVII в. // Развитие права и политико-правовой мысли в Московском государстве. М.: ВЮЗИ, 1985. С. 22-50.

69. История Швеции / Отв. ред. А. С. Кан. М.: Наука, 1974. 719 с.

70. Казакова Н. А. О положении Новгорода в составе Русского государства в конце XV первой половине XVI в. // Россия на путях централизации. М.: Наука, 1982. С. 156- 159.

71. Кан А. С. Стокгольмский договор 1649 г. // Скандинавский сборник. Таллин, 1956. Вып. 1. С. 101 117.

72. Кан А. С. Швеция глазами русских путешественников (1817 1917) // Новая и новейшая история. 1983. N 4. С. 135 - 145.

73. Кан А. С. Швеция и Россия в прошлом и настоящем. М.: Российск. гос. гум. ун-т, 1999. 359 с.

74. Каравашкин А. В. Идея преемственности власти в России XVI первой трети XVII вв. // Российская монархия: вопросы истории и теории. Межвуз. сб. статей, поев. 450-летию учреждения царства в России (15471997 гг.). Воронеж: Истоки, 1998. С. 22 - 30.

75. Карацуба И. В. Некоторые источниковедческие аспекты изучения записок английских путешественников по России: (Стереотипы их восприятия и оценок российской действительности) // История СССР. 1985. N 4. С. 166- 172.

76. Ключевский В. О. Сказания иностранцев о Московском государстве. М.: Прометей, 1991. 334 с.

77. Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций в 3 кн. М.: Мысль, 1993. Кн. 2. 585 с.

78. Кобзарева Е. И. Зарубежная историография о русско-шведских отношениях 1655 1661 годов // Отечественная история. 1993. N 4. С. 115-125.

79. Кобзарева Е. И. Дипломатическая борьба России за выход к Балтийскому морю в 1655 1661 годах. М.: Ин-т российской истории РАН, 1998. 300 с.

80. Коваленко Г. М. Договор между Новгородом и Швецией 1611 г. // Вопросы истории. 1988. N 11. С. 131 134.

81. Коваленко Г. М. Швеция и Россия в XVII в.: Из истории политических и культурных связей. Umea: Umea Universitet, 1995. 41 с.

82. Коваленко Г. М. Кандидат на престол: Из истории политических и культурных связей России и Швеции XI XX веков. СПб.: Рус.-Балт. информ. центр БЛИЦ, 1999. 207 с.

83. Коваленко Г. М. Новгородские переводчики XVII в. // Новгородский исторический сборник. СПб., 1999. Вып. 7 (17). С. 123 -129.

84. Коваленко Г. М. Посольство П. Юстена в контексте спора о «посольском обычае» // Юстен П. Посольство в Московию, 1569 1572 гг. / Пер. с фин. Л. Э. Николаева. СПб.: Рус.-Балт. информ. центр БЛИЦ, 2000. С. 67 - 89.

85. Козубский Е. Заметки о некоторых иностранных писателях о России в XVII веке // Журнал министерства народного просвещения. 1878. N 5. С. 1 -28.

86. Колесов В. В. Мир человека в слове Древней Руси. JL: Издат. Ленингр. унта, 1986.311 с.

87. Кудрявцев О. Ф. Жизнь за царя: русские в восприятии европейцев первой половины XVI в. // Россия в первой половине XVI в.: взгляд из Европы. М.: ИИА «Русский мир», 1997. С. 6 -34.

88. Курц Б. Г. Донесения Родеса и архангельско-балтийский вопрос в половине XVII в. // Журнал Министерства народного просвещения. 1912. N3. С. 73 105.

89. Лескинен X. Заселение и демография Ингерманландии // Прибалтийско-финские народы: История и судьбы родственных народов. Ювяскюля: Атена, 1995. С. 185- 197.

90. Лимонов Ю. А. «История о Великом княжестве Московском» Петра Петрея // Скандинавский сборник. Таллин, 1967. Вып. 12. С. 260 269.

91. Лимонов Ю. А. Петр Петрей и его сочинение о России начала XVII в. // Реляция Петра Петрея о России начала XVII в. М.: АН СССР, 1976. С. 5 -29.

92. Линд Дж. Большая государственная печать Ивана IV и использованные в ней некоторые геральдические символы времен Ливонской войны // Архив русской истории. 1994. Вып. 5. С. 201 226.

93. Лотман Ю. М. К вопросу об источниковедческом значении высказываний иностранцев о России // Сравнительное изучение литератур: Сб. ст. К 80-летию академика М. П. Алексеева. Л.: АН СССР, 1976. С. 125 132.

94. Лучицкая С. И. Образ Другого: мусульмане в хрониках крестовых походов. СПб.: Алетейя, 2001. 412 с.

95. Лыжин Н. П. Столбовский договор и переговоры, ему предшествовавшие. СПб.: Имп. Акад. наук, 1857. III, 242 с.

96. Морозова Л. Е. Две редакции чина венчания на царство Алексея Михайловича // Культура славян и Русь. М.: Наука, 1998. С. 457 471.49