Постмодернистский роман: Принципы литературоведческой интерпретации тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Бугославская, Ольга Витальевна

• Бугославская, Ольга Витальевна
• кандидат филологических наук
• 2001

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Бугославская, Ольга Витальевна

Введение С. 3

Глава

Оборотннчество" в романе В. Сорокина "Роман" С. 21

Глава

Роман В. Сорокина "Роман" в контексте идей дзэн-буддизма С. 51

Глава

Постмодернизм и магический реализм.

Роман Д. Липскерова "Последний сон разума" С. 95

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Постмодернистский роман: Принципы литературоведческой интерпретации»

Попытка анализа множества интерпретаций, взглядов и определений, накопившихся вокруг литературного постмодернизма, показывает, что большинство исследователей склонны исчерпывать объем этого художественного феномена такими понятиями как деконструкция, дискредитация, отрицание. Илья Ильин в монографии "Постмодернизм. От истоков до конца столетия" делает следующее обобщение: ". типовое произведение постмодернизма всегда по своей сути представляет собой высмеивание, варьирующееся от снисходительной иронии до желчного трагифарса, трех одинаково неприемлемых для него форм эстетического опыта: модернизма, реализма и массовой культуры; подобно древней химере, постмодерн грозно рычит на растиражированные шаблоны высокого модернизма, бодает идею реалистического мимесиса и своим ядовитым хвостом злобно жалит жанровые штампы развлекательного чтива и других форм индустрии развлечений"1. Имманентная постмодернизму антинаправленность по отношению к предшествующему культурному опыту рассматривается в качестве основной, базовой составляющей постмодернистской парадигмы: ". теория постмодернизма . скорее предназначена для критики других теорий, нежели для утверждения постулатов своей собственной" .

Идеологом" деконструкции признан французский теоретик постмодернизма Ж. Деррида, разработавший систему деконструкции любой иерархии, гегемонии "которая так или иначе задается бинарной оппозицией"3. Деконструкция, по мысли Ж. Деррида, призвана разоблачить любое высказывание, определение, претендующее на исчерпывающий смысл и окончательность. Комментируя положения Ж. Деррида, В. Курицын пишет, что "деконструкция" не столько учение о мире, сколько учение о том, как следует обращаться с миром"4, и что, в соответствии с теорией Ж. Деррида, "всякий застывший, остановившийся смысл требует немедленной деконструкции"5.

В параллельном направлении работал другой известный представитель философии постмодернизма Ж. Ф. Лиотар. Ситуация постмодернизма, по мнению ученого, характеризуется прежде всего недоверием к универсальным способам описания мира, тотальным типам высказывания, метанаррациям. Отказ от универсализма ведет к становлению новой мировоззренческой системы, основанной на

1 Ильин И. П. Постмодернизм. От истоков до конца столетия. - М.: 199S. С. 5.

3 Ильин И, П. Там же. С. 191.

3 Деррида Ж. Московские лекции - 1990. - Свердловск: 1991. С. 9.

4 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. - М.: 2000. С. 25. Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там. же. С. 26. деиерархизации, уравниванию в правах всех типов нарраций, в результате чего возникает диалог различных дискурсов в иеиерархизированном контексте.

Идея деиерархизации применительно к художественной литературе была впервые разработана Лесли Фидлером в статье "Пересекайте границы, засыпайте рвы", где автор призывает к синтезу элитарного и массового в искусстве, к стиранию границ между высоким и низким, что открывает новые возможности перед художником.

Носителем истины в последней инстанции в классическом модернистском произведении является автор. Основанный на деконструкции универсализма постмодерн неизбежно пересматривает роль автора. Отмену в условиях постмодернизма классического Автора, создающего свой неповторимый текст, констатировал Р. Барт в статье "Смерть автора". В соответствии с положениями данной работы, место классического Автора-Демиурга предшествовавших эпох с наступлением постмодернизма занял так называемый скриптор, который не порождает самостоятельный текст, а лишь "черпает свое письмо" из необъятного словаря культуры: "Ныне мы знаем, что текст представляет собой не линейную цепочку слов, выражающих единственный, как бы теологический смысл ("сообщение" автора-Бога), но многомерное пространство, где сочетаются и спорят друг с другом различные виды письма, ни один из которых не является исходным; текст соткан из цитат, отсылающих к тысячам культурных источников. Писатель подобен . вечным переписчикам . он может лишь вечно подражать тому, что написано прежде и само писалось не впервые; в его власти только смешивать разные виды письма, сталкивать их друг с другом, не опираясь всецело ни на один из них."6

Исходя из основных тезисов теоретиков постмодернизма, можно сказать, что постмодернистское литературное произведение представляет собой сложную многоуровневую конструкцию, с подвижным или вовсе непредусмотренным центром, каждый уровень которой имеет своего адресата, и в основе которой лежит принцип диалогизма всех элементов со всеми. Многослойность, полилог культурных языков, антиуниверсализм постмодернистского произведения создают новые возможности интерпретации. И. Ильин отмечает: "С приходом постмодернизма наступает эпоха, когда в отношениях между искусством и смыслом исчезает какая-либо однозначность: теперь это отношение чисто игровое. Уравнивая в правах действительное и вымышленное, игра приводит к ситуации неограниченного числа значений произведения." Постмодернистский текст может быть трактован с противоположных позиций с равной

6 Барт Р. Смерть автора // Барт Р. Избранные работы. - М.: 1994. С. 388.

7 Ильин И. П. Там же. С. 187. степенью правомочности и убедительности, при этом противоположные интерпретации не будут взаимоисключающими. Уточняя мысль голландского исследователя Доуве Фоккемы о принципиальной невозможности последовательной интерпретации постмодернистского текста, можно сказать, что постмодернистское произведение не поддается интерпретации в традиционном понимании, дефинирующей какой-либо однозначный смысл. Центрация и семантизация постмодернистского текста носят произвольный характер. Одной из ключевых для постмодернистской концепции значения является "идея о привнесенности смысла" . При этом "текст в постмодернизме не рассматривается с точки зрения презентации в нем исходного объективного наличного смысла"9. Фиксация изначально подвижного смыслового центра постмодернистского произведения целиком зависит от точки зрения, занимаемой читателем: "Нарратив Автора в процессе чтения снимается Нарративом Читатаеля, по-новому центрирующего и означивающего текст. Источником смысла текста, таким образом, становится не Автор, но Читатель."10

Данная установка восходит к разработанной J1. Витгенштейном концепции языковой игры: "Языковая игра дает возможность произвольно, но строго описать факт, явление . задать самим построением текста способ его прочтения. При этом на первый план выступает то, что можно было бы назвать "анатомией чтения" -ситуация, когда одна возможная языковая игра прочитывается принципиально различными стратегиями. . в такой ситуации происходит превращение и изменение языковой игры из того, что уже создано и написано как текст, в то, что создается различными стратегиями чтения"11.

Пересмотр традиционных представлений о роли Автора и Читателя в процессе смыслотворчества осуществлен в работах Г.-Г, Гадамера. Исходя из невозможности проникновения "интерпретатора в текста в мир его творца", Г.-Г. Гадамер делает вывод о том, что "основной герменевтической процедурой является не перемещение, а применение. Дело заключается не в том, чтобы отождествить себя с автором и тем самым преодолеть зазор между его и своим опытом, а в том, чтобы, отдавая себе отчет в неустранимости этого зазора, применить опыт автора к себе. Герменевтическое усилие направлено не на то, чтобы переместиться в ситуацию автора, а на то, чтобы отнести несомое им сообщение к своей собственной ситуации. Иными словами,

8 МожеЙко М. А. Нарратив // Новейший философский словарь. Гл. ред. и сост. Грицанов А. А. -Минск: 1999. С. 453.

9 Можейко М. А. Там же. С. 453-454.

10 МожеЙко М. А. Там же. С. 454.

11 Баранчик Ю. В. Витгенштейн // Новейший философский словарь. Гл. ред. и сост. Грицанов А. А. Минск: 1999. С. 123. цель интерпретации Гадамер усматривает не в "воспроизведении", а в "произведении" смысла. Или, иначе, свою основную задачу философская герменевтика видит не реконструкции (замысла), а в конструкции (смысла). Такой поворот естественным образом ведет к признанию плюральное™ интерпретации. Различные истолкования текста не могут быть сведены к одному, "правильному", ибо такового не существует"12.

Возможности интерпретации, обусловленные спецификой поэтики и структуры постмодернистского произведения, в наибольшей степени проявляются в романном жанре с присущим ему богатством средств.

Перечисленные в кратком виде посылки западных теоретиков легли в основу систематизации представлений о русском постмодернизме.

Констатация новейшей русской литературой полного торжества, условно говоря, негативного, злого начала над позитивным и добрым направила действие деконструкции на литературу, утверждающую противоположное. В, Ерофеев в работе "Русские цветы зла", предваряющей одноименный сборник-антологию современной русской прозы, торжество зла, его возможности и проявления определяет как сквозную тему новой отечественной литературы.

При рассмотрении литературы в целом В, Ерофеев - писатель, который сам имеет стойкую репутацию разрушителя, - называет русскую литературу последних десятилетий, возникшую из отрицания идей гуманизма, литературой зла: "Последняя четверть XX века

13 определилась властью зла" . По мнению В. Ерофеева, эта тема, обсуждаемая в новой русской литературе с антигуманистических позиций, позволяет объединить "непохожие и порою враждебные друг другу тексты", сквозь которые "проступает" некий "архетекст". В Ерофеев прослеживает развитие этой темы на протяжении последних десятков лет от В. Шаламова до В. Пелевина и настаивает на ее абсолютно доминирующем и определяющем значении. Литературный процесс в очерченных границах рассматривается с позиций его жесткого противопоставления предшествовавшей, прежде всего классической, традиции. В. Ерофеев высказывает мысль о том, что классическая русская литература, неизменно наставительно-нравоучительная и преисполненная веры в человека, привила обществу "гиперморалистическую болезнь". "Серьезный разрыв с традицией", связанный с "отказом от предшествующей антропологии", автор статьи связывает с именем Ф. Сологуба и его романом "Мелкий бес", в котором

11 Малахов В. С. Философская герменевтика Г. Г. Гадамера // Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. - М.: 1991. С. 329.

13 Ерофеев В. Русские цветы зла // Русские цветы зла: антология. Сост. Ерофеев В. В. - М.: 1997. С. 7. постулирована идея о том, что "зло имеет не социальный смысл, а широко и привольно разлито в человеческой душе. Философии надежды здесь нечего делать"14. Однако дальнейшее развитие литературы, согласно В. Ерофееву, определил не Ф. Сологуб, а Вл. Короленко, провозгласивший, что "человек создан для счастья, как птица для полета", и М. Горький, утверждавший, что "человек - это звучит гордо". Русская литература советского периода, как официальная, так и нонконформистская, по мнению В. Ерофеева, развивалась с опорой на два эти высказывания, состязаясь между собой "в гуманистических прыжках":". советские идеологи выставляли каждого, кто сомневался в гуманизме, как врага человечества. С другой стороны, с самого своего зарождения нонконформистская литература . говорила о достойном сопротивлении тирании, о поруганных человеческих ценностях"15. Настоящий переворот, связанный с окончательной дегуманизацией, произошел, согласно В. Ерофееву, с появлением "другой" или "асоветской" литературы: "С середины 70-х годов началась эра невиданных доселе сомнений . в человеке вообще. Новая русская литература засомневалась во всем без исключения: в любви, детях, вере, церкви, культуре, красоте, благородстве, материнстве, народной мудрости . в Западе"1 , "Любое чувство, не тронутое злом, ставится под сомнение. Идет заигрывание со злом. Красота сменяется выразительными картинами безобразия"17. В. Ерофеев намечает несколько основных линий, по которым в новой литературе осуществляется деконструкция традиционных норм. Так, новая литература констатирует поражение свойственной классике "моралистической пропаганды". Современные писатели пересматривают с новых позиций традиционные темы. Например, "литературный тип маленького человека, которого требуется защитить, превращается в корыстную и гнусную старуху" 8. "Другая литература" фиксирует победу зла в войне с ним и отменяет спасение, выдвигая на его место "спасительный цинизм", юродство и карнавализацию. Писатель с позиции проповедника или пророка перемещается на позицию созерцательную, "переходя в разряд беспомощных наблюдателей, удивленных "возможностями" зла"19. Рассматривая новую литературу в данном ключе, говоря о ее "безнадежности", антигуманистической направленности, деконструктивизме, В. Ерофеев видит роль новой литературы в том, чтобы уравновесить, выровнять тот перекос, который русская литература, по его мнению, сделала в сторону гипергуманизма и

14 Ерофеев В. Там же. С. 9.

15 Ерофеев В. Там же. С. 10.

16 Ерофеев В. Там же. С. 15.

17 Ерофеев В. Там же. С. 14.

1Я Ерофеев В. Там же. С. 16.

19 Ерофеев В. Там же. С. 16. гиперморализма. С появлением новой литературы "маятник качнулся в сторону от безжизненного, абстрактного гуманизма, гиперморалистический крен был выправлен. В русскую литературу вписана яркая страница зла. В итоге русский классический роман уже никогда не будет учебником жизни, истиной в последней инстанции. Внесены зубодробительные коррективы"20.

По мнению В. Ерофеева, на сегодняшний день тема зла, определившая целый период развития литературы, оказалась исчерпанной, "зло самовыразилось". Смена основной темы, таким образом, является одновременно сменой литературной эпохи. В связи с этим предстоит переход на некий новый уровень. Однако характеристика этого нового уровня выходит за рамки статьи В. Ерофеева. Автор ограничивается постановкой вопроса "Что дальше?", оставляя общую перспективу неопределенной.

Новой русской литературе посвящен цикл статей А. Гениса, объединенных названием "Иван Петрович умер". Новизну постмодернистской литературной ситуации А. Генис определяет посредством сопоставления новой литературы с советской и видит ее прежде всего в изменении соотношения вымысла и реальности. Советская литература была, по словам критика, влиятельным миражом, учившим, что "только описанное художественным методом явление заслуживает доверия и осмысления"21. Литературный вымысел претендовал на место реальности, играя роль искажающих очков, "До тех пор, пока Россия жила вымышленной жизнью, писатель занимал в ней чересчур почетное место - сидя одесную или ошую вождя, он подталкивал его вправо и влево. И реальность послушно колебалась вслед, повинуясь капризам художественного вымысла. В стране, где сочинялось все - от географии до цен на масло, - поэзия не могла цениться ниже правды. Русский писатель дольше других сохранял уважение к себе, потому что, воочию наблюдая пластичность окружающего мира, он уступал искушению его улучшить. Каждый роман, начатый простыми словами про Ивана Петровича, претендовал не только на выводы, но и на оргвыводы. Создавая как бы живых, якобы настоящих людей, писатель уподобляется божеству. Распоряжаясь судьбами своих героев, он играет роль всемогущего диктатора, который лепит реальность по своему плану. Искусственная жизнь взаимодействует с естественной - происходит наложение одной искаженной реальности на другую. Настоящие и вымышленные Иваны Петровичи, перемешиваясь в причудливых пропорциях, населяли собой страну"22. Постмодернизм в корне пересматривает ситуацию:

20 Ерофеев В. Там же. С. 30.

21 Генис А. Беседы о новой словесности // Генис А. Иван Петрович умер. - М.: 1999. С. 24.

22 Генис А. Беседы о новой словесности. Там же. С. 26.

Литературный герой, осознавший свою условность, помнящий о своем происхождении, становится героем другого романа. Вместе с человеческим обликом персонаж теряет и право говорить, а точнее, вещать правду. Ведь отныне он живет не в настоящей, а в игрушечной вселенной, у которой свои законы, свои заповеди, своя, художественная, правда. Даже чувства у него заемные - цитированные. . Лишившись критерия правдоподобности, писатель в пароксизме свободы порывает с реальностью - чем больше искусства, чем оно искусственнее, тем лучше. Разбив пресловутое зеркало, которое перестало послушно отражать действительность, автор играет его осколками"23.

Проблему оппозиционности постмодерна предшествовавшей традиции подробно рассматривает критик В. Курицын в обширной монографии "Русский литературный постмодернизм". Одна из глав данной работы под названием "О проблеме "авангардной парадигмы" посвящена описанию и осмыслению процесса возникновения и становления философии и поэтики постмодернизма из столкновения с философией и поэтикой модернизма. Само же столкновение, в свою очередь, рассматривается как результат краха многочисленных авангардистских проектов. Культурную ситуацию рубежа XIX - XX веков В. Курицын характеризует как ситуацию "смерти бога", породившую поиски замены на освободившееся место новой универсальной идеи, новой идеи единства. Эти поиски реализовались в различных направлениях искусства - символизме, футуризме, кубизме, сюрреализме, соцреализме и других - а также глобальных авангардных, по сути, проектах, среди которых автор называет построение коммунистических и фашистских государств. При всех известных различиях все они объединены ориентацией на универсализм, установкой на поиск абсолютного, способного стать адекватным и полноценным субститутом утраченной веры в бога. В. Курицын пишет: ". в первой половине столетия сформировалось, развилось, состоялось и не состоялось . некоторое число культурных проектов, часто внешне очень различных, но имеющих в своем основании одно и то же событие - "смерть Бога" и необходимость каким-то образом заполнить освободившееся (но не исчезнувшее) место"24. Продолжая мысль, можно сказать, что с данных позиций действительно переломным оказывается момент, когда исчезает само место Бога.

Развитие модернистского искусства направлялось стремлением обрести целостное мировоззрение, центр, поиск которых, по словам В. Курицына, характеризовался обращенностью к космосу, безднам, стихиям, высшим духовным субстанциям. Обратной стороной интереса к "надмирным высотам" и "невыразимому" стало пренебрежение всем,

23 Генис А. Беседы о новой словесности. Там же. С. 26-27.

24 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. - М.: 1999. С. 45. что касалось земной жизни, ко всему вещественному: "Тексту не нужен контескт. Смысл не зависит от контекста и всегда абсолютен. Смысл как таковой, он может быть найден и описан "объективно" так, как он есть "на самом деле". . Есть что-то абстрактно "правильное", "истинное" или "красивое"25. Исходя из существования идеала, авангард стремился к его достижению путем преобразования: ". "авангардная парадигма" ориентирована на преобразовательную деятельность: на преобразование "мира", космоса и самого человека"26, Преобразовательный пафос сообщал авангардным проектам агрессивность. Активное действие неизменно порождает противодействие. Соответственно, чем более мощным оказывался напор авангарда, тем более стимулировалось появление средств защиты от "авангардной парадигмы". Появление таких средств, по мнению В. Курицына, наметило линию, развитие которой привело в конечном счете к ситуации постмодернизма: ". в "авангардную" эпоху, параллельно "авангардной парадигме" или в ее недрах существовали другие, "антиавангардные" культурные интенции: более "слабые", часто чуть слышные, сплошь и рядом "терпящие поражение", они, тем не менее, в терминах своей эпохи предвосхищали то, что позже будет осваиваться саморефлектирующим постмодерном"27. Первым проявлением защитной реакции, по мнению критика, стал акмеизм, провозгласивший примат земного и вещественного над космическим и символическим: "Отчетливо артикулировали свое неприятие универсальной бездны акмеисты"28. Акмеистское "недоверие к бездне", "бережное отношение к . земной предметности", внимание к поверхностному, скепсис по отношению к глубинному задали определенное направление в литературе. Возникшая таким образом тенденция, с разных сторон подхваченная Д.Хармсом, Ильфом и Петровым, Ю. Олешей, К, Вагиновым, М. Зощенко и другими, в результате своего многоступенчатого развития сформировала признаки, характеризующие постмодернистское мировоззрение и соответствующую ему поэтику. К числу таких признаков В. Курицын, в первую очередь, относит следующие: "Замена вертикальных и иерархических связей горизонтальными и ризоматическими"29, "Отказ от идеи метадискурсивности, от убежденности в возможности метакода, универсального языка. Отказ от мышления, основанного на бинарных оппозициях"30, "Имманентность, интерфейсность.

25 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 55.

16 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 55.

27 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 57.

28 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же, С. 57.

29 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 28.

30 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 29. интертекстуальность"31, "Осознание нашей реальности, как одной из многих ее описаний", "виртуальность мира"32, "Неактуальность категории истинности"33, "Преимущественное внимание к контексту, интерес к маргинальным практикам и жанрам, кризис авторства"34.

Проблема формирования и функционирования постмодернистской парадигмы рассмотрена в работе М. Липовецкого "Русский постмодернизм". В качестве конституирующих атрибутов постмодернизма автор монографии выдвигает интертекстуальность, игру, диалогизм и наличие специфического диалога с хаосом, которые он определяет, основываясь на тезисах западных теоретиков постмодернизма. Характеризуя интертекстуальность как элемент постмодернистской поэтики М. Липовецкий, базируется на ставшем классическим определении Р. Барта: ".всякий текст есть интертекст по отношению к какому-то другому тексту, но эту интертекстуальность не следует понимать так, что у текста есть какое-то происхождение . текст образуется из анонимных, неуловимых и вместе с тем уже читанных цитат - цитат без кавычек"35. Констатируя, что "постмодернизм наследует интертекстуальность от модернизма", М Липовецкий приходит к выводу о том, что граница между модернистской и постмодернистской интертекстуальностью определяется различием авторской позиции в двух художественных системах. Опираясь на концепцию Б. Мак-Хейла, М. Липовецкий пишет: ". все то, что в модернизме было качественной характеристикой авторского мировосприятия, неповторимого в своей субъективности, превращается в постмодернизме в свойства самого объекта художественного познания - самой эстетически осваиваемой и художественно моделируемой картины мира. . Парадоксальность авторского сознания в постмодернистской поэтике состоит в осознании автором-творцом собственной функциональности по отношению к созданному тексту -Бог не он, а сам текст"36. "Соответственно, изменяется и функция интертекстуальности, которая теперь предстает не как черта мировосприятия художника, видящего мир сквозь призму культурных ассоциаций, но как онтологичекая характеристика эстетически

37 познаваемой реальности" . В отличие от культуры модернизма, в эпоху постмодернизма "оригинальность, новизна . видятся в осмыслении

31 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 35.

12 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 36.

31 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 36.

34 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 38.

33 Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм. Очерки исторической поэтики. - Екатеринбург'. 1997. С. 10.

36 Липовецкий М. Н. Там же. С. 13.

37 Липовецкий М. Н. Там же. С. 14. уже сказанного"38. "На фоне культуры модернизма, литература, отказывающаяся от "новизны" и "оригинальности", кажется молчащей, тавтологически повторяющей уже сказанное и потому квази-существующей, миражной"39. Интертекстуальность как одновременное сосуществование "в едином духовном пространстве" "несовместимых эпох и культур" в существенной степени определяет специфику постмодернистской культуры: ". различные формы культуры, различные всеобщности (спектры смыслов) исторического бытия постепенно . подтягивались в одно культурное пространство (XX века) и сопрягались в нем не иерархически . но одновременно, взаимоотносительно, равноправно, с векторами в обе стороны (от более ранней культуры к позднейшей, от более поздней - к более ранней)"40.

Концепция деиерархизации и антиструктурности реализуются также в таком элементе постмодернистской поэтики как игра. Согласно М. Липовецкому, постмодернистская игра, в отличие от авангардистской, лишена конфликтности: "Благодаря постмодернистской игре авангардистская разорванность сменяется неустойчивой, условной, иллюзорной и все же целостностью игровой вовлеченности, объединяющей гетерогенные элементы и коды текста"41. Игра в постмодернистском произведении есть воплощение общей устойчивой неупорядоченности, но одновременно и "радикальной философской свободы", В процесс игры, перекодировки оказывается вовлечен и сам автор-творец, в результате чего "подрывается сама принципиальная возможность некой конечной . стабильной "рамы", упорядочивающей и объемлющей непрерывный процесс игрового развенчания / увенчания. И в этом смысле постмодернистская игра противостоит модернистской мифологии творчества, понимающей игру как форму осуществления максимальной, божественной свободы автора-творца"42. Однако, по замечанию М. Липовецкого, игра как "веселый карнавал культуры" потенциально способна обернуться небытием, смертью, пустотой.

Диалогизм рассматривается в работе М. Липовецкого как углубленный модернистский полифонизм, основанный на изменении "структуры субъектно-объектных отношений". Эти изменения, в свою очередь, связаны с перестройкой отношений автор-персонаж: ". образ героя в постмодернизме создается по логике конструирования образа автора-творца. И наоборот: образ автора в постмодернистском тексте нарочито уравнивается в правах с персонажем"43. В результате автор ш Липовецкий М. Н. Там же. С. 14.

39 Липовецкий М. Н. Там же. С. 14-15.

40 Библер В. С. Нравственность. Культура. Современность. - М.: 1991. С. 37.

41 Липовецкий М. Н. Там же. С, 19.

42 Липовецкий М. Н. Там же. С. 22-23.

43 Липовецкий М. Н. Там же. С. 31. втягивается в диалог в качестве одного из равноправных участников"44. Исследователь отмечает, что будучи полностью реализованным, постмодернистский диалогизм "в пределе приводит к превращению диалога - в ярмарочную разноголосицу, полифонии - в какофонию, в которой голоса накладываются друг на друга и сливаются в неразличимый гул"45.

Рассматривая специфику постмодернистского диалогизма, М. Липовецкий выдвигает тезис о диалоге с хаосом, на основе которого, как считает исследователь, неизменно строится постмодернистское произведение. Особенности постмодернистского диалогизма рассматриваются здесь с помощью анализа реализации в нем традиционной оппозиции "космос / хаос".

Художественный мир классического произведения строится на основе представлений о мире вообще как об упорядоченном космосе, "элементы мирообраза хаоса . лишены самостоятельного значения,

46 подчинены логике гармонизирующеи концепции произведения .

В модернизме отношения с хаосом впервые осознаются как основа искусства и предъявляются как центральное содержание искусства"47. "Хаос здесь уже не выносится за рамки эстетического поступка, а включается в него в качестве основного элемента"48. Модернизм не выдвигает в качестве противовеса хаосу "объективный" закон гармонии". Упорядочивающим творящим началом выступает здесь "субъективное . свободное самовыражение художника"49.

В постмодернизме хаос "субъективируется и становится равноправным участником диалога с художником"50. По мнению М. Липовецкого, эпоха постмодернизма сформировала новый подход к проблеме хаоса: "Постмодернизм воплощает принципиальную художественно-философскую попытку преодолеть фундаментальную для культуры антитезу хаоса и космоса, переориентировать творческий импульс на поиск компромисса между этими универсалиями"51.

Этапы развития отношений с хаосом, формирование на конечной стадии специфически постмодернистского подхода к этим отношениям, М. Липовецкий прослеживает на примере творчества В. Набокова, через всю прозу которого "проходит единая образная манифестация концепции хаоса"5 . В качестве показательных в этом смысле примеров

44 Липовецкий М. Н. Там же. С. 31.

45 Липовецкий М. Н. Там же. С. 32.

46 Липовецкий М. Н. Там же. С. 36.

47 Липовецкий М. Н. Там же. С. 36.

48 Липовецкий М. Н. Там же. С. 37.

49 Липовецкий М. Н. Там же. С. 38. i0 Липовецкий М. Н. Там же. С. 39.

51 Липовецкий М. Н. Там же. С. 39-40.

52 Липовецкий М. Н. Там же. С. 57. исследователь приводит романы "Дар", "Под знаком незаконнорожденных" и "Лолита", Роман "Дар" в данном контексте представляет собой репрезентативный пример модернистского романа, в котором окружающему хаосу успешно противостоит "творческий вымысел". Роман "Под знаком незаконнорожденных" рассматривается как явление переходное от модернизма к постмодернизму. В нем разрушается достигнутая в "Даре" "философская гармония". Хаос здесь воплощен в мотивах смерти и атмосфере гибельности. Однако полной властью над всем происходящим в романе наделен его автор, который "оказывается главным героем романа". Автор в данном случае, как считает М. Липовецкий, вскрывает искусственную, "иллюзорную природу своего творения", "твердо понимая неизбывность поражения

53 героя перед хаосом" . Проблема противостояния хаосу решается в данном случае путем отмены самой проблемы, в результате чего, по замечанию М. Липовецкого, читатель чувствует себя в какой-то степени обманутым.

Окончательный шаг в сторону постмодернистской концепции хаоса и диалога с ним был сделан В. Набоковым в романе "Лолита". В этом произведении разрушается антиномия элитарной и массовой культур, при этом "культура стремится полностью заместить и заслонить реальность"4. "Антонимичные культурные системы уравниваются в их отношении к смерти, экзистенциальному разрушению - в конечном счете, к хаосу. . Через сознание Гумберта, находящееся на пересечении конфликтующих культурных кодов, диалог с хаосом ведет безличный и незримый автор-творец"55. В свете данного аспекта М. Липовецкий рассматривает ряд произведений русских постмодернистов.

Интертекстуальность, игра и диалогизм - признаки между собой не только связанные, но и во многом предполагающие друг друга. Перспективы их развития оцениваются по-разному. Как уже отмечалось, М. Липовецкий подчеркивает, что постмодернистская игра в своем пределе граничит с пустотой. С другой стороны, исследователь возражает против трактовки постмодернизма "как смерти искусства, как торжества технологического (компьютерного) коллажа осколков распавшихся культурных ценностей, как самопоедание культуры"56. В. Ерофеев отметил, что столкновение с неприкрытым и явным злом приводит современных писателей либо к "черному отчаянию", либо к равнодушию и цинизму. В. Курицын отмечает присущее постмодернизму размывание границ реального и виртуального,

53 Липовецкий М. Н. Там же. С. 86.

54 Липовецкий М. Н. Там же. С. 98.

55 Липовецкий М. Н. Там же. С. 102.

56 Липовецкий М. Н. Там же. С. 33. осмысление культуры как искусственной среды. Отмена критерия истинности привела к утверждению ценности самого отвлеченного интеллектуального построения, независимо от того, насколько оно способствует поиску "правды". Характеризуя метод критика М. Эпштейна, В. Курицын пишет, что этот автор принадлежит к разряду "интеллектуалов, которым . важна не правда, а замысловатость ментальных операций" .

В свою очередь, М. Эпштейн сходным образом характеризует критика А. Гениса. В статье "Веселье мысли, или культура как ритуал" М. Эпштейн говорит о двух типах интеллектуальной работы, сравнивая один тип с движением альпиниста вверх к вершине, а другой - с упражнениями акробата: "Веселье мысли - это способность понятий к метафорическому танцу, в отличие от напряженного, трудового движения мысли к обобщающему и обязательному выводу. Альпинист серьезен - ему нужно покорить вершину, хотя потом все равно придется с нее слезать. Акробат весел - он покоряет вершины простым поворотом своего тела. Мыслитель-альпинист доказывает, выстраивает, убеждает, настаивает. Мыслитель-акробат сравнивает, переворачивает, открывает обратную сторону вещей" 8. Такого рода "веселье мысли", "которое не готовит себя к последним решениям и не верит в возможность окончательных решений"59, М. Эпштейн атрибутирует критику А. Генису. По мысли М. Эпштейна, игровому началу, присущему самому методу А. Гениса, соответствует во многом игровой характер основного объекта его критики: "Гениса интересует та искусственная среда, в которой мы живем, среди знаков, идей, искусств, тенденций, которая гораздо более естественна для человека, чем природа"60. В отличие от В. Курицына, не делающего оговорок относительно самодостаточности интеллектуальной игры, М. Эпштейн специально обращает внимание на то, что "веселье мысли" не стоит путать с размалывающим "предмет разговора в мелкую пыль суетливого равнодушия, беспрерывных приколов, хохм и подначек" стебом, переход к которому, по прогнозам критика, сделает следующее поколение.

В целом можно констатировать, что различные описания литературы постмодернизма в основном оперируют такими терминами как деконструкция, цинизм, игра, искусственность, равнодушие, неверие. Функция деконструкции в чистом виде принадлежит соцарту. Существует формула, в соответствии с которой "постмодернизм =

57 Курицын В. Русский литературный постмодернизм, - М,: 2000. С. 194,

58 Эпштейн М. Веселье мысли, или культура как ритуал // Генис А. Иван Петрович умер. - М.: 1999. С. 8.

59 Эпштейн М. Там же. С. 9.

60 Эпштейн М. Там же. С. 11. авангард + массовая культура"61. А. Генис считает, что ". в российской постмодернистской литературе социалистический реализм взял на себя ту функцию, которую в западной постмодернистской эстетике Лесли Фидлер отводит массовой культуре. Переводя его тезис на язык отечественной культуры, можно получить откорректированную формулу: российский постмодернизм = авангард + соцреализм"62.

Принято считать, что на принципах соцарта целиком построено творчество В. Сорокина. М. Липовецкий пишет: ". единственный в полном смысле соц-артовский прозаик - это Владимир Сорокин"63. Его произведения воспринимаются как воплощение разрушительного начала, как вызов, а иногда, более того, как оскорбление. Распространению такого отношения способствует, в частности, характеристика, данная творчеству В. Сорокина одним из единомышленников писателя В. Ерофеевым: "Принципиально отказываясь от звания писателя, Владимир Сорокин вместе с тем готов принять корону ведущего монстра новой русской литературы. Строя тексты на отбросах социалистического реализма, он взрывает их неожиданным сломом повествования, матом, предельным сгущением текста-концентрата, состоящего из сексуальной патологии, тотального насилия, вплоть до каннибализма и некрофилии. Под коркой текста обнаруживается словесный хаос и бред. Мертвое слово фосфоресцирует словесной ворожбой, шаманством, мистическими глоссолалиями, глухо намекающими на существование запредельных миров. Тексты Сорокина похожи на мясо, из которого вытекла кровь и которое кишит червями"64.

Канадская славистка С. Ролл говорит о В. Сорокине как о представителе крайнего крыла новой литературы, метод которого замыкается на деконструкции. Отмечая родственность идей и подходов В. Сорокина и В. Ерофеева, С. Ролл пишет:". произведения Ерофеева и Сорокина исследуют саму природу словесного творчества, основанную на навязывании читателям определенных моделей мышления"65. "Сорокин прекрасно понимает, что абсолютное "очищение" повествования от насилия над читателем нереально, потому что тотальное "убирание" смыслового начала уничтожит повествование как таковое, а полный отказ от одного типа смыслового содержания ведет к постулированию другого. Поэтому единственный логический путь к уничтожению тоталитарного начала кроется в самом процессе открытого заявления тоталитарности высказывания. Осознание этого

61 Генис А Треугольник. Авангард,соцреализм, постмодернизм //Генис А. Иван Петрович умер. - М.: 1999. С. 117.

62 Генис А. Треугольник. Авангард. Соцреализм. Постмодернизм. Там же. С. 120.

63 Липовецкий М. Н. Там же. С. 253.

64 Ерофеев В. Русские цветы зла. Там же. С. 28.

65 Ролл С. Новые тенденции в современной культуре // Постмодернисты о посткультуре. Интервью с современными писателями и критиками. Сост. Ролл С. - М.: 1996. С. 17. парадокса приводит Сорокина к игре со смысловыми значениями. Прекрасно осознавая ограниченность такого метода, он предлагает читателю игру со смыслом и отказ от любого смысла . Сводя творчество писателя единственно к целенаправленному разрушению, С. Ролл видит в нем признаки исчерпанности: "Анализируя теоретические основы деконструктивного метода, я прихожу к заключению о том, что деконструктивные модели Сорокина и Ерофеева, неся в себе положительный заряд в начале постмодернизма, в настоящее время утрачивают свою положительную энергию и превращаются в текстовые клише, обреченные на отмирание"67.

По мнению В. Курицына, для В. Сорокина, руководствующегося "популярным постмодернистским тезисом о том, что всякое письмо го репрессивно и есть своего рода воля к власти" , принципиальной является тема насилия: "Сорокин подходит к проблеме . радикально -стремится превратить текст в одно сплошное насилие, что . должно совпадать со сплошной текстуальностью"69.

М. Липовецкий также пишет об исчерпанности самого метода, используемого, по его мнению, В. Сорокиным: "Наиболее радикальный вариант . освобождения можно увидеть в прозе Владимира Сорокина: выработав технологию разрушения власти любого авторитетного дискурса - начиная с соцреализма, он затем теми же средствами ту же репрессивность выявляет в любой традиции, от Тургенева до Шекспира. . эта свобода оказывается ничейной: ею не может воспользоваться автор, поскольку, предполагая потенциальную тоталитарность всех без исключения культурных языков, он сам остается без языка, обрекая себя

70 на эстетическую немоту" .

Противопоставленность постмодернизма предшествующей традиции нередко абсолютизируется, что приводит к однозначной трактовке постмодернизма как культурного явления. Сама же однозначность в корне противоречит самым основным установкам постмодернизма, предполагающим бесконечность и текучесть смыслов. Предпочтительно в данном случае говорить не об оппозиции "постмодернизм", с одной стороны, и "классика, модернизм, массовая культура", с другой, а о диалоге с традицией, имеющей место в постмодернистской культуре.

В данной работе на материале одного из наименее изученных произведений В. Сорокина романа "Роман" предпринимается попытка показать, что за явным и лежащим на поверхности деструктивным слоем Ролл С. Там же, С. 18. 61 Ролл С. Там же. С. 10.

68 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С, 112-113

69 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 115.

70 Липовецкий М. Н. Там же. С. 315. повествования скрываются другие его уровни, что значение данного произведения зависит от точки зрения, выбранной читателем, что различные его трактовки могут находиться в отношениях взаимодополнения.

Констатация признаков, свидетельствующих о приближении конца эпохи постмодернизма, приводит к вопросу о том, каким будет следующий этап развития литературы. Одни исследователи склоняются к тому, что следующий этап истории культуры будет связан с усугублением и дальнейшим развитием основных доминант постмодернистской поэтики, другие видят перспективу в возвращении к категориям и понятиям более ранних по отношению к постмодернизму периодов. Приведем два показательных в этом отношении примера.

О близости завершения периода самого постмодернизма пишет, в частности, В. Курицын. Признаки кризиса он усматривает в том, что существует ряд параметров постмодернистского мировоззрения, выраженного в том числе и в литературе, которые подошли к той же черте исчерпанности, к какой в свое время подошла традиция, когда стало невозможно написать, "Иван Петрович встал со скрипучего стула и подошел к распахнутому окну"7 . Специальный раздел своей монографии В. Курицын посвятил рассмотрению вопроса о том, "что надоело в постмодернизме?" Автор отмечает, что постмодернистская политкорректность по отношению к меньшинствам трансформировалась в "большую иделогию", и "постмодернистский тезис о том, что вертикаль это горизонталь, что все культуры равноправны и равнокачественны . привел к террору меньшинств"72. Кроме того, в силу утраты универсализма "надоела ирония"; "Раньше безотказность (иронии) обеспечивалась именно универсальностью: универсальностью тоталитарного культурного пространства, в котором иронисты выстраивали свои деконструкторские фигуры. . универсальное пространство распалось на сотни локальных; и речь идет уже не о том, чтобы иронизировать над всеобщим, а о том, чтобы выбрать подходящую тебе часть"73. Результатом вскрытия симулятивной сущности окружающего макроконтекста стало то, что "постмодернистский интеллект . был вынужден делать себя содержанием текста (в грубой форме: романы о том, как пишутся романы), что в итоге обернулось сущим самоедством, синдромом к 74 тусовки

Тем не менее, несмотря на наличие "надоевших" моментов, В. Курицын считает, что общее развитие культуры - и литературы в том

71 Генис А. Беседы о новой словесности. Там же. С. 24.

72 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 257.

73 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 258.

74 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 258. числе - будет продолжаться по намеченному постмодернизмом пути. Эпоху, начало которой мы сейчас имеем возможность наблюдать, В. Курицын условно обозначает как постпостмодернизм. По сравнению с предшествующим постмодернизмом, постпостмодернизм обладает следующими особенностями: "Постмодернизм доказал самому себе, что бывает бесконечно по-всякому, что нет никаких "должно", но ведь все это тоже фигуры речи, и теперь входит в моду другая фигура речи: если мы знаем, что истины нет, мы можем запросто говорить об истине, проповедовать истину, ибо понимаем ее глубоко условную природу и можем в любой момент с ней расстаться"75. Постмодернистский запрет на окончательную истину сменяется игрой в истину: "Модернистов пробило на истину, и пришла мода на террористические режимы. Постмодернизм учил на этом основании, что истине не следует доверять. Постпостмодернизм, знающий, что истине не следует доверять, открывает дорогу к заинтересованному с ней общению"76. На уровне художественных средств постпостмодернизм, в отличие от постмодернизма, который "много играл со смешением жанров", "делает ставку на жанровую чистоту"77. В новых условиях активно развиваются разного рода прикладные и декоративные жанры - тематические обозрения в печати, "домашние альбомы, любительские фотосъемки, оригинальные подарки, необычные праздники", которые и составляют "искусство настоящего времени"78. Постмодернизм В. Курицын определяет как эпоху героическую, после которой настало "время сидеть дома, пить чай и разговаривать"79. "Я назвал здесь постпостмодернизмом . не какое-то принципиально новое состояние мира, а уточнение, уплотнение представлений, конец героической эпохи постмодерна, конец битвы за места под солнцем, у кормушек, на экранах и на страницах. Постмодернизм победил, и теперь ему следует стать несколько скромнее и тише"80.

М. Липовецкий , обобщая свои наблюдения, присоединяется к мнению о том, что постмодернизм как этап в развитии культуры находится на завершающей стадии. Функцию постмодернизма в истории культуры М. Липовецкий уподобляет функции переходного обряда, который символизирует временную смерть, "через которую нужно пройти, чтобы родиться заново или обрести новое качество."81 "Посмодернизм, рожденный предельно глубоким осознанием культурного кризиса . как бы сознательно создает ситуацию временной

75 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 259.

76 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 259-260.

11 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 260.

7К Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 269.

19 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 269.

80 Курицын В. Русский литературный постмодернизм. Там же. С. 270.

81 Липовецкий М. Н. Там же. С. 307. смерти культуры"82. По наблюдениям М Липовецкого, смерть в произведениях русского постмодернизма играет роль миромоделирующего метаобраза. Однако "постмодернизм, разыгрывая временную смерть и неотвязно рефлексируя по этому поводу, тем самым опустошает, формализует саму смерть и, следовательно, -изживает ее, неизбежно изживая при этом и самое себя"83. В результате происходит саморазрушение постмодернистской поэтики. Выражается это, по мнению автора монографии, в двух симптомах. Во-первых, "ведущие авторы русского постмодернизма либо вступают на путь самоповторов, либо совершенно замолкают в литературном смысле"84. Другой симптом проявляется в подмене фундаментального для постмодернизма диалога с хаосом "растворением этого диалога в культурно-онтологическом хаосе"85.

Возможность выхода на новый этап развития литературного процесса М. Липовецкий связывает с преодолением постмодернизма, как состояния смерти культуры, и развитием новейшего неогуманизма и неотрадиционализма, как ее возрождения: ". то, что происходит сегодня в нашей и мировой культуре, видится как попытка заново строить здание гуманизма в пространстве хаоса. Не потому что испытание культуры смертью доказало безупречность гуманизма - как раз наоборот! - знание о слабости, иллюзорности и даже абсурдности веры в человека принято за аксиому - но потому что альтернатива гуманизму чревата кровью. И все опять начинается с элементарного: с гуманности, с идеи ответственности, даже с сентиментальности и

86 умиления человечностью, с поисков искренней интонации" .

Таким образом, можно констатировать наличие двух основных точек зрения, которые представляются как взаимоисключающие. Опираясь на анализ произведения новейшей русской литературы -роман Д. Липскерова "Последний сон разума" - попытаемся проследить тенденцию дальнейшего развития литературы на основе синтеза постмодернизма с элементами неотрадиционализма.

32 Липовецкий М. Н. Там же. С. 307. ю Липовецкий М. Н. Там же. С. 308. м Липовецкий М. Н. Там же. С. 309.

85 Липовецкий М. Н. Там же. С. 309.

36 Липовецкий М. Н. Там же. С. 317.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Бугославская, Ольга Витальевна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенный анализ романа В. Сорокина "Роман" позволяет сделать определенные выводы, касающиеся проблемы интерпретации постмодернистского произведения как таковой. "Роман" В. Сорокина, как показал его разбор, включает в себя несколько смысловых уровней.

Во-первых, в русле сложившихся о творчестве В. Сорокина представлений, он может быть рассмотрен как попартистское произведение. Такую возможность предусмотрел сам писатель, сказав: "Мои романы - это часто работа не с соцреализмом, а с русской литературой вообще. Роман под названием "Роман" - это попытка w v w ^ щ м267 выделить такой среднии русскии роман, отчасти провинциальный .

Во-вторых, разбор "Романа" с позиций философии М. Хайдеггера показал, что в основе отношений главного героя и окружающего мира лежит принцип ничтожения. Реализация этого принципа становится возможной потому, что отношения между людьми в гораздо большей степени определяются силами разъединяющими их, чем объединяющими. Нити, связывающие людей, - родственные, дружеские, национальные - оказываются слишком слабыми и легко разрываются под воздействием внутренних разрушительных механизмов и являются не более, чем тонкой пленкой, скрывающей всеобщую глубинную разъятость. Этим во многом объясняется принципиальная десоциальность В. Сорокина, Писатель не верит в перспективу появления утверждающей объединительной идеи, которая способна превратить совместно проживающих людей в общество. Его десоциальность, по сути, есть художественно осмысленная реальность. Разъятость человеческого общества коренится в природе каждого отдельного человека. Как было показано, ни один из персонажей "Романа" не может быть охарактеризован с достаточной долей определенности. Каждый из героев "Романа" может быть соотнесен с целым рядом мифологических, исторических и литературных прототипов, что создает впечатление их многоликости и неопределенности. Это свойство персонажей "Романа" мы условно обозначили как оборотничество.

Просветляющую энергию, разрядку, освобождение от негативной эмоции, которую вызывает реальность, В. Сорокин видит в укреплении индивидуального духа. Реализация этой идеи лежит в основе третьего содержательного слоя "Романа". "Зло лежит в самом существовании человека"268, и нет иного пути спасения, кроме пути, который ведет к достижению просветления - сатори. Как показывает анализ "Романа", духовное развитие главного героя фактически и является его движением

2Ь1 Сорокин В.: Литература как кладбище стилистических находок. Там же. С. 116.

268 Конисси Д. Там же. С. 406. к просветлению. Наличие в произведении самой идеи индивидуального спасения, соответствующей положениям дзэн-буддизма, вообще говоря, характерной для модерна, не противоречит постмодернистской философии и не выходит за ее рамки. Я. Боцман в работе "Эгоизм, вывернутый наизнанку" выделяет целый ряд признаков, свойственных восточному буддизму, которые сближают его с западным постмодернизмом, и наличие которых объясняет популярность буддизма в западной интеллектуальной среде в наши дни. Так, в "дзэн-буддизме круг "посвященных" не противопоставляется . кругу "непосвященных", а локальные комплексы ценностей, специфичные для дзэн-буддизма, не противопоставляются ценностям других культурных и религиозных общностей (что . оставляет широкое поле возможностей диалога мировоззрений и даже "двоеверия")" . "Примечательной особенностью дзэнской религиозности является отсутствие "комплекса проповедника" с его интенцией на перманентную пропаганду"270. ". Запад . сделал дзэн-буддизм подлинным баловнем интеллектуальной и духовной элиты. Помимо неотразимой ясности и броской парадоксальности самой доктрины, среди важнейших причин такого лидерства можно назвать, во-первых, привлекательность дзэнских искусств . в силу их созвучности эстетическим и методологическим установкам новейших постмодернистских школ живописи и кинематографа, а во-вторых, проявившийся задолго до эпохи литературоцентризма интерес к дзэнским антиномиям, коанам и мондо. При первом же знакомстве с дзэнскими текстами, европейцам, озабоченным ситуацией "конца литературы", стало очевидно, что коаны и другие "дзэнские истории" представляют собой качественно иную дискурсивную практику."271

Роман Д. Липскерова "Последний сон разума" может быть во многом противопоставлен "Роману" В. Сорокина. Видимости внешнего благополучия и гармонии при скрытом, но всегда готовом проявится хаосе в "Романе" В. Сорокина у Д. Липскерова противостоит внешний хаос, за которым, однако, спрятаны невидимые всеобщие связи. Основное отличие романа Д. Липскерова от "Романа" В. Сорокина находится в области надэстетической. Оно вытекает из различия авторских мировоззренческих позиций. Выше отмечалось, что сильное влияние на творчество Д. Липскерова оказала магическая литература. Она является источником таких черт романа "Последний сон разума" как наличие в нем "всезнающего" автора, небезразличное отношение к нравственно-этическим категориям и, как следствие, выдвижение понятия милосердия в качестве основной созидательной силы. Один из ш Боцман Я. В. Эгоизм, вывернутый наизнанку // Буддизм. Четыре благородных истины. Сост Боцман Я. В. - М.: 1999. С. 12.

270 Конисси Д. Там же. С. 15.

271 Кониссн Д. Там же. С. И. наиболее известных представителей латиноамериканского магического реализма X. Кортасар в романе "Книга Мануэля" так определил основное различие позиций, выразителями которых стали, с одной стороны, В. Сорокин, а с другой - Д. Липскеров: " - Изменить действительность для меня одного . это старо и выполнимо: Майстер Экхарт, Майстер Дзэн, Майстер Веданта. Обнаружить, что "я" - это иллюзия, возделывать свой сад, быть святым. Нет.

- Изменить действительность для всех . значит, считать, что все люди суть (или должны быть) то, что и я, ив какой-то мере

272 рассматривать действительность как человечество" .

Аналогичную мысль высказал исследователь философии Лаоцзы (Лаоси) Д. Конисси. Он говорит, что "Лаоси признает глубокую испорченность нравственной природы людей и возмущается этим явлением. Но в противоположность Шакьямуни, утверждавшему, что зло лежит в самом существовании человека и что поэтому нет иного спасения, кроме "нирваны", Лаоси, хотя и признает существование зла в мире и его могущество, однако допускает возможность победы над ним и совершения добрых дел. Творить добро и зло, по мнению его, зависит от доброй воли каждого"273. Различие мировоззренческих позиций авторов двух рассмотренных произведений соответствует различию между гипериндивидуалистическим дзэн-буддизмом и социально ориентированным даосизмом.

Представляется, что ближайшая перспектива развития литературы будет связана, с одной стороны, с возрастанием значения гуманистических нравственных категорий, с другой стороны, с дальнейшей интенсификацией обращения к "необъятному словарю" культуры. Новейшую литературу можно уподобить "неприрученной мысли" К. Леви-Строса. Эта мысль "желает охватить мир и как синхронную, и как диахронную целостность, и знание, получаемое ею, подобно тому, что предлагают зеркала, закрепленные в комнате на противоположных стенах и отражающиеся друг в друге (как объекты в ограничивающем их пространстве), но не строго параллельные. Одновременно создается множество образов, каждый из которых . дает лишь частичное знание . но их группа характеризуется инвариантными свойствами, выражающими истину"274.

272 Кортасар X. Книга Мануэля. - СПб.: 1998. С. 11

273 Конисси Д. Там же. С. 406.

274 Леви-Строс К. Неприрученная мысль // Леви-Строе К. Первобытное мышление. - М.: 1999. С. 321.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Бугославская, Ольга Витальевна, 2001 год

1. Липскеров Д М. Сорок лет Чанчжоэ // Липскеров Д. М. Два романа. -М.: 1999.

2. Липскеров Д. М. Пространство Готлиба // Липскеров Д. М. Два романа. М.: 1999.

3. Липскеров Д. М. Последний сон разума // Липскеров Д. М. Последний сон разума. М.: 2000.

4. ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ И ИНТЕРВЬЮ1. СОРОКИНА В. Г.

5. Сорокин В. Г. Dostoevsky-tryp. М.: 1997.

6. Сорокин В. Г. Голубое сало. М.: 1999.

7. Сорокин В. Г.: Литература как кладбище стилистических находок // Постмодернисты о посткультуре. Интервью с современными писателями и критиками. Сост. Ролл С. М.: 1998.

8. Сорокин В. Г. Месяц в Дахау // Сорокин В. Г. Соч.: В 2 т. Т. 1. М.: 1998.

9. Сорокин В. Г. Норма. М.: 2000.

10. Сорокин В. Г. Норма// Сорокин В. Г. Соч.: В 2 т. Т. 1.-М.: 1998. Ю.Сорокин В. Г. Очередь // Сорокин В. Г. Тридцатая любовь Марины.

11. Очередь. М.: 2000. П.Сорокин В. Г. Очередь // Сорокин В. Г. Соч.: В 2 т. Т. 1 - М.: 1998.

12. Сорокин В. Г. Первый субботник // Сорокин В. Г. Соч.: В 2 т. Т. 1 -М.: 1998.

13. Сорокин В. Г. Пьесы и киносценарий // Соч.: В 2 т. Т. 2. М.: 1998.

14. Сорокин В. Г. Рассказы. М.: 1992.

15. Сорокин В. Г. Роман // Сорокин В. Г. Соч.: В 2 т. Том 2. М.: 1998.

16. Сорокин В. Г. Сердца четырех // Соч.: В 2 т. Т. 2. М.: 1998. П.Сорокин В. Г. Тридцатая любовь Марины // Сорокин В. Г. Тридцатаялюбовь Марины. Очередь. М.: 2000.

17. Сорокин В. Г. Тридцатая любовь Марины // Сорокин В. Г. Соч.: В 2 т. Т. 1.-М.: 1998.

18. ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ, СТАТЬИ, ЭССЕ И ИНТЕРВЬЮ ВЕДУЩИХ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ ПОСТМОДЕРНИСТОВ

19. Битов А. Г. В четверг после дождя. СПб.: 1997.

20. Битов А. Г. Записки новичка. М.: 1997.

21. Битов А. Г. Кавказский пленник // Битов А. Г. Империя в четырех измерениях. -М.: 1996.

22. Битов А. Г. Неизбежность ненаписанного. М.: 1998.

23. Битов А. Г. Оглашенные // Битов А. Г. Империя в четырех измерениях.-М.: 1996.

24. Битов А. Г. Первая книга автора. СПб.: 1996.

25. Битов А. Г. Петроградская сторона // Битов А. Г. Империя в четырех измерениях. М: 1996.

26. Битов А. Г. Пушкинский дом // Битов А. Г. Империя в четырех измерениях. -М.: 1996.

27. Бродский И. А. Соч.: В 5 т. СПб.: 1998.

28. Бродский И. А. Форма времени. Стихотворения, эссе, пьесы. В 2 т. -Минск: 1992.

29. Ерофеев Венедикт. Записки психопата. М.: 2000.

30. Ерофеев Венедикт. Москва Петушки. С комментариями Э. Власова. -М.: 2000.31 .Ерофеев Венедикт. Оставьте мою душу в покое. М. : 1997.

31. Ерофеев Виктор. В лабиринте проклятых вопросов. М.: 1996.

32. Ерофеев Виктор: Кризис вербального искусства или бессилие современного слова // Постмодернисты о посткультуре. Интервью с современными писателями и критиками. Сост. Ролл С. М.: 1998.

33. Ерофеев Виктор. Пять рек жизни. М.: 1998.

34. Ерофеев Виктор. Русская красавица. М.: 1998.

35. Ерофеев Виктор. Русские цветы зла // Русские цветы зла: антология. Сост. Ерофеев Виктор. М.: 1997.

36. Ерофеев Виктор. Страшный суд. М.: 1996.

37. Кибиров Т. Избранные послания. СПб.: 1998.

38. Мамлеев Ю. В. Тетрадь индивидуалиста // Русские цветы зла: антология. Сост. Ерофеев Виктор. М.: 1997.

39. Мамлеев КХ В. Черное зеркало. М.: 1999.

40. Набоков В. В. Ада или Радости страсти. М.: 1996.

41. Набоков В. В. Король, дама, валет. Подвиг. Лолита. Минск: 1992.

42. Набоков В. В. Пнин. Рассказы. Бледное пламя. СПб.: 1997.

43. Набоков В. В. Прозрачные вещи. Смотри на арлекинов! Память, говори. СПб., 1999.

44. Нарбикова В. С. Около Эколо. М.: 1992.

45. Нарбикова B.C.: Литература как утопическая полемика с культурой // Постмодернисты о посткультуре. Интервью с современными писателями и критиками. Сост. Ролл С. М.: 1998.

46. Пелевин В. О. Желтая стрела. М. 2000.

47. Пелевин В. О. Жизнь насекомых. М.: 1997.

48. Пелевин В. О. Чапаев и Пустота. М.: 1996.

49. Пелевин В. О. Generation "П". М.: 1999.51 .Петрушевская Л. С. Настоящие сказки. М.: 1997.

50. Петрушевская Л. Л. С. Соч.: В 5 т. М.: 1996.

51. Попов Е. А. Подлинная история "Зеленых музыкантов". М.: 1999.

52. Пригов Д. А. А им казалось: в Москву! в Москву! // Сорокин В. Рассказы.-М.: 1992.

53. Пригов Д. А. Каталог мерзостей. Рукописная книга. М.: 1991. Зб.Пригов Д. А. Книга о счастье // Знамя - № 8. - 1994.

54. Пригов Д. А. Написанное с 1990 по 1994. М.: 1998.

55. Пригов Д. А. Обращения Дмитрия Алексаныча. М.: 1997.

56. Пригов Д. А. Пятьдесят капелек крови. М.: 1993.

57. Пригов Д. А. Сборник предуведомлений к разнообразным вещам. -М: 1996.

58. Пригов Д. А. Слезы геральдической души. М.: 1990.

59. Пригов Д. А. Собственные перепевы на чужие рифмы. М.: 1996.

60. Пригов Д. А. Советские тексты. СПб.: 1997.

61. Пригов Д. А. Сталинское. -М.: 1994.бЗ.Пригов Д. А. Явление стиха после его смерти. М.: 1995.

62. Пригов как Пушкин. С Дмитрием Александровичем Приговым беседует Андрей Зорин // Театр № 1. - 1993.

63. Пьецух В. А. Государственное дитя. М.: 1997.

64. Радов Е.: Литература как мир светлых акциденций // Постмодернисты о посткультуре. Интервью с современными писателями и критиками. Сост. Ролл С.-М.: 1998.

65. Рубинштейн Л. Все дальше и дальше. М.: 1995.

66. Рубинштейн Л. Критика критики критики // Итоги № 14, - 1996 .

67. Рубинштейн Л. Мне не нужны новые хорошие стихи. Интервью // Матадор № 2. - 1995.

68. Рубинштейн Л. Open или не Open? // Итоги № 7. - 1996.

69. Соколов Саша. Палисандрия. СПб.: 1999.

70. Соколов Саша. Тревожная куколка // Русские цветы зла: антология. Сост. Ерофеев Виктор. М. 1997,

71. Соколов Саша, Школа для дураков. Между собакой и волком. СПб.; 1999.

72. Терц Абрам. Путешествие на Черную речку. М.: 1999.

73. Терц Абрам. Спокойной ночи. М.: 1998.

74. Терц Абрам (Андрей Синявский). Соч.: В 2 т. М.: 1992.

75. Тол стая Т. Н. Кысь. М.: 2000.

76. Толстая Т. Н. Любишь не любишь. - М.: 1997.

77. Толстая Т. Н.: Писание как прохождение в другую реальность // Постмодернисты о посткультуре. Интервью с современными писателями и критиками. Сост. Ролл С. М.: 1998.

78. Тол стая Т. Н., Толстая Н. Н. Сестры. М.: 1998.

79. Яркевич И. Солженицын, или голос из подполья // Русские цветы зла: антология. Сост. Ерофеев Виктор. М. 1997.

80. Яркевич И.: Тело современной литературы // Постмодернисты о посткультуре. Интервью с современными писателями и критиками. Сост. Ролл С.-М.: 1998.

81. РАБОТЫ ЗАПАДНЫХ ТЕОРЕТИКОВ И ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ СТРУКТУРАЛИЗМА, ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМА И ПОСТМОДЕРНИЗМА

82. Барт Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов // От структурализма к постструктурализму. Французская семиотика. Сост. Косиков Г. К. М.: 2000.

83. Барт Р. Драма, поэма, роман // От структурализма к постструктурализму. Французская семиотика. Сост. Косиков Г. К. -М.: 2000.

84. Барт Р. Мифологии. -М.: 1996.

85. Барт Р. Нулевая степень письма // Семиотика. В 2 т. Т. 2. Сост. Степанов Ю. С. Благовещенск: 1998.

86. Барт Р. Основы семиологии // От структурализма к постструктурализму. Французская семиотика. Сост. Косиков Г. К. -М.: 2000.

87. Бодрийяр Ж. О соблазне // Иностранная литература -№ 1.- 1994.

88. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: 2000.

89. Бремон К. Структурное изучение повествовательных текстов после В. Проппа // От структурализма к постструктурализму. Французская семиотика. Сост. Косиков Г. К. -М.: 2000.

90. Греймас А. Ж. В поисках трансформационных моделей // От структурализма к постструктурализму. Французская семиотика. Сост. Косиков Г. К. -М.: 2000.

91. Делез Ж. Платон и симулякр // Новое литературное обозрение № 5. -1993.

92. Делез Ж. Различие и повторение. СПб.: 1998.

93. Делез Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения: Анти-Эдип. М.: 1990.

94. Деррида Ж. Золы угасшей прах // Искусство кино № 8. - 1992.

95. Деррида Ж. Московские лекции. 1990. - Свердловск: 1991.

96. Деррида Ж. О грамматологии. М.: 2000.

97. Деррида Ж. Письмо и различие. М: 2000.

98. Деррида Ж. Письмо к японскому другу // Вопросы философии № 4. - 1992.

99. Деррида Ж. Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук // От структурализма к постструктурализму. Французская семиотика. Сост. Косиков Г. К. М: 2000.

100. Деррида Ж. Театр жестокости и завершение представления // От структурализма к постструктурализму. Французская семиотика. Сост. Косиков Г. К.-М.: 2000.

101. Деррида Ж. Фрейд и сцена письма // От структурализма к постструктурализму. Французская семиотика. Сост. Косиков Г. К. -М: 2000.

102. Дженкс Ч. Язык архитектуры постмодернизма. М.: 1985.

103. Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог и роман // От структурализма к постструктурализму. Французская семиотика. Сост. Косиков Г. К. -М: 2000.

104. Кристева Ю. К семиологии параграмм // От структурализма к постструктурализму. Французская семиотика. Сост. Косиков Г. К. -М.: 2000.

105. Кристева Ю. Разрушение поэтики // От структурализма к постструктурализму. Французская семиотика. Сост. Косиков Г. К. -М.: 2000.

106. Кюнг X. Религия на переломе эпох // Иностранная литература № 11.-1990.

107. Лакан Ж. Инстанция буквы в бессознательном, или Судьба разума после Фрейда. М.: 1997.

108. Леви-Строс К. В травяной лавке мифов // От мифа к литературе: сб. в честь семидесятипятилетия Е. М. Мелетинского. Сост. Неклюдов С. Ю., Новик Е. С. М: 1993.

109. Леви-Строс К. Мифологики. От меда к пеплу. М., СПб.: 2000.

110. Леви-Строс К. Мифологики. Сырое и приготовленное. М., СПб.: 2000.

111. Леви-Строс К. Первобытное мышление. М.: 1999.

112. Леви-Строс К. Путь масок. М.: 2000.

113. Леви-Строс К. Структура и форма. Размышления об одной работе Владимира Проппа И Семиотика. В 2 т. Т. 2. Сост. Степанов Ю. С. -Благовещенск: 1998.

114. Леви-Строс К. Структурная антропология. М.: 1983.

115. Леви-Строс К., Якобсон Р. "Кошки" Шарля Бодлера // От структурализма к постструктурализму. Французская семиотика. Сост. Косиков Г. К.-М.: 2000.

116. Лиотар Ж.-Ф. Заметка о смысле "пост" // Иностранная литература -№ 1.-1994.

117. Маккена Т. Истые галлюцинации. М.: 1996.

118. Прието А. Из книги "Морфология романа". Нарративное произведение // Семиотика. В 2 т. Т. 2. Сост. Степанов Ю. С. -Благовещенск: 1998,

119. Ролл С.: От альтернативной прозы к культуре альтернативного сознания // Постмодернисты о посткультуре. Интервью с современными писателями и критиками. Сост. Ролл С. М.: 1998.

120. Тодоров Ц. Понятие литературы // Семиотика. В 2 т. Т. 2. Сост. Степанов Ю. С. Благовещенск: 1998.

121. Тодоров Ц. Семиотика литературы // Семиотика. В 2 т. Т. 2. Сост. Степанов Ю. С. Благовещенск: 1998.

122. Фидлер Л. Пересекайте рвы, засыпайте границы // Современная западная культурология: самоубийство дискурса. М.: 1993.

123. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб.: 1997.

124. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: 1999.

125. Фуко М. Слова и вещи. СПб.: 1994.

126. Фуко М. Что такое автор? Н Лабиринт-Эксцентр № 3. - 1991.

127. Эко У. Заметки на полях "Имени розы". / Эко У. Имя розы. СПб.: 1997.

128. Baudrillard J. Simulacres et simulations.-Paris: 1981.

129. Benvenuto В., Kennedy R. The works of Jacques Lacan: An introduction.-London: 1986.

130. Birringer J. Theatre, theory, postmodernism. Indiapolis: 1991.

131. Butler Ch. Interpretation, deconstruction, and ideology. Oxford: 1986.

132. Debord G. La societe du spectacle. Paris: 1992.

133. Deleuze G., Guattari F. Rhizome. Paris: 1976.

134. Fokkema D. Literary history, modernism, and post modernism. -Amsterdam: 1984.

135. Fokkema D. The semantic and syntactic organisation of postmodernism texts // Approaching postmodernism. Ed. by Fokkema D., Bertens H. -Amsterdam: 1986.

136. Jameson F. Postmodernism and consumer society // The antiaesthetic: Essays on postmodern culture. Ed. by Forster H. Port Townsend: 1984.

137. Jameson F. Postmodernism or the cultural logic of late capitalism // New left revue № 146. - London: 1984.

138. Kellner D. Jean Baudrillard: From marxism to postmodernism and beyond. Stanford: 1989.

139. Lyotard J.- F. Answering question: What is postmodernism // Innovation / Renovation: New perspectives on the humanities. Ed. by Hassan I., Hassan S. Madison: 1983.

140. Lyotard J.-F. La condition postmoderne: Papp. sur le savoir. Paris: 1979.

141. Sarup M. An introductory guide post-structuralism and postmodernism. -New York: 1988.

142. РАБОТЫ ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ТЕОРЕТИКОВ И ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ ПОСТМОДЕРНИЗМА

143. Берг М.: Кризис авангарда в России // Постмодернисты о посткультуре. Интервью с современными писателями и критиками. Сост. Ролл С.-М.: 1998.

144. Вайль П. Гений места. М.: 1999.

145. Вайль П. Консерватор Сорокин в конце века // Литературная газета -№ 5.- 1995.

146. Вайль П. Прейскурант ностальгии И Литературная газета № 21. -1994.

147. Вайль П., Генис А. Родная речь. М.: 1999.

148. Вайль П., Генис А. Русская кухня в изгнании.-М.: 1995.

149. Велыи В. "Постмодерн". Генеалогия и значение одного спорного понятия // Путь № 1. - 1992,

150. Гандлевский С. Трепанация черепа. -СПб.: 1996.

151. Гандлевский С., Пригов Д. А. Между именем и имиджем // Литературная газета № 19. - 1993.

152. Генис А. Американская азбука. Екатеринбург: 2000.

153. Генис А. Андрей Синявский: эстетика архаического постмодернизма // Новое литературное обозрение № 7. - 1994.

154. Генис А. Довлатов и окрестности. -М.: 1999.

155. Генис А. Иван Петрович умер. М,: 1999.

156. Генис А. Лук и капуста. Парадигмы современной культуры // Знамя-№8.- 1994.

157. Гинзбург Л. Литература в поисках реальности. Л.: 1987.

158. Гольдштейн А. Игра в аду. Отщепенский "соц-арт" Белинкова // Новое литературное обозрение. № 15. - 1995.

159. Горичева Т. Православие и постмодернизм. Л.: 1991.

160. Гройс Б. Полуторный стиль: социалистический реализм между модернизмом и постмодернизмом // Новое литературное обозрение -№ 15.- 1995.

161. Дарк О.: Постмодернизм как утопический мир без врагов // Постмодернисты о посткультуре. Интервью с современными писателями и критиками. Сост. Ролл С. М.: 1998.

162. Зенкин С. Ролан Барт и проблемы отчуждения культуры // Новое литературное обозрение № 5. - 1993.

163. Ильин И. П. Восточный интуитивизм и западный иррационализм: "Поэтическое мышление" как доминантная модельпостмодернистского сознания" // Восток Запад: Литературные взаимосвязи в зарубежных исследованиях. - М.: 1989.

164. Ильин И. П. Постмодернизм. От истоков до конца столетия. М.: 1998.

165. Ильин И. П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм.-М.: 1996.

166. Ильин И. П. Постструктурализм и диалог культур. М.: 1989.

167. Ильин И, П. Проблема личности в литературе постмодернизма: теоретические аспекты // Концепция человека в современной литературе, 1980-е годы. -М: 1990.

168. Ильин И. П. Проблемы "новой критики": история эволюции и современное состояние // Зарубежное литературоведение 70-х годов: направления, тенденции, проблемы. -М.: 1984,

169. Иосиф Бродский: труды и дни. Сост. Лосев Л., Вайль П. М.: 1998.

170. Карабичевский Ю. Точка боли // Новый мир № 10. - 1993.

171. Кенжеев Б. Антисоветчик Владимир Сорокин // Знамя № 4. -1995.

172. Кондратов А. Здравствуй, ад! // Новое литературное обозрение № 18.- 1996.

173. Курицын В. Группа продленного дня // Пелевин В. О. Жизнь насекомых. М.: 1997.

174. Курицын В. Данный момент. О сочинении Л. Рубинштейна "Программа совместных переживаний" // Новое литературное обозрение № 16. - 1995.

175. Курицын В. Книга о постмодернизме. Екатеринбург: 1992.

176. Курицын В. Любовь и зрение. М.: 1996.

177. Курицын В. Малахитовая шкатулка // Октябрь № 5. - 1997.

178. Курицын В. Малахитовая шкатулка-2//Октябрь № 12.- 1997.

179. Курицын В. Мы поедем с тобою на "А" и на "Ю" // Новое литературное обозрение № 1. - 1992.

180. Курицын В. О некоторых попытках противостояния авангардной парадигме // Новое литературное обозрение № 20. - 1996.

181. Курицын В.: Пересекая границы традиционного и вербального // Постмодернисты о посткультуре. Интервью с современными писателями и критиками. Сост. Ролл С. М.: 1998.

182. Курицын В. Русский литературный постмодернизм. М.: 2000.

183. Курицын В. Свет нетварный // Литературная газета, 1 февраля 1995.

184. Липовецкий М. Н. Апофеоз частиц, или Диалоги с хаосом // Знамя № 8. - 1993.

185. Липовецкий М. Н. Диалогизм в постмодернистской поэтике // М. М. Бахтин и перспективы гуманитарных наук. Витебск: 1994.

186. Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм. Очерки исторической поэтики. Екатеринбург: 1997.

187. Липовецкий М. Н. Эпилог русского модернизма // Вопросы литературы № 3. - 1994.

188. Маньковская Н. Б. "Париж со змеями": Введение в эстетику постмодернизма. -М.: 1995.

189. Морраль-и-Ромеу Эулалия. Будущее за демузеизацией // Museum -№ 148.- 1985.

190. Мурашов Ю. Голос и "письмо" в гуманитарно-научных дискурсах: Михаил Бахтин и Жак Деррида // М, М. Бахтин и перспективы гуманитарных наук, Витебск: 1994.

191. Мегран П. Новая музеология // Museum № 148. - 1985.

192. Некрасов В. Как это было (и есть) с концептуализмом // Литературная газета, 1990, 1 августа.

193. Перемышлев Е. Несколько слов об одной географической местности и о человеке, ее открывшем // Знамя № 10. - 1996.

194. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из Хаоса. М.: 1993.

195. Расторгуев А. Интуиция абсолюта в поэзии Иосифа Бродского // Звезда-№ 1.-1993.

196. Руднев В. Введение в XX век // Родник №№ 1, 3-5, 7, 11, 12.

197. Руднев В. Предисловие к публикации работы Б. Гаспарова "Из наблюдений над мотивной структурой романа М. А. Булгакова "Мастер и Маргарита" // Даугава № 10. - 1988.

198. Руднев В. Прочь от реальности. М.: 2000.

199. Рыклин М. Медиум и автор // Сорокин В. Г. Соч.: В 2 т. Т. 2. М.: 1998.

200. Рыклин М. Роман Владимира Сорокина: "Норма", которую мы съели // Коммерсант-Дейли № 180. - 1995.

201. Рыклин М. Террорологики. Тарту: 1992.

202. Рыклин М. Back in Moscow, sans the USSR // Жак Деррида в Москве: деконструкция путешествия. М.: 1993.

203. Рябушкин А. В., Хайт В. Л. Постмодернизм в архитектуре Запада и "язык архитектуры постмодернизма" // Дженкс Ч. Язык архитектуры постмодернизма. -М.: 1985.

204. Тимофеевский А. Конец иронии // Русский телеграф № 72. -1997.

205. Холмогорова О. В. Соц-арт. М.: 1994.

206. Чередниченко Т. Музыкальные увеселения: культура радости вчера и завтра // Новый мир № 6. - 1994.

207. Чхартишвили Г. Ш. Писатель и самоубийство. М.: 1999.

208. Цивьян Т. В. Об одном абсурдном / абсурдистском эксперименте // От мифа к литературе: сб. в честь семидесятипятилетия Е. М. Мелетинского. Сост. Неклюдов С. Ю., Новик Е. С. М.: 1993.

209. Шинкарев В. Максим и Федор. Папуас из Гандураса. Домашний еж. Митьки. СПб.: 1996.

210. Шмид В. Слово о Дмитрии Александровиче Пригове // Знамя № В.-1994.

211. Эпштейн М. Веселье мысли, или Культура как ритуал // Генис А. Иван Петрович умер. М.: 1999.

212. Эпштейн М. От модернизма к постмодернизму: Диалектика "гипер" в культуре XX века // Новое литературное обозрение № 16. - 1995.

213. Эпштейн М. Парадоксы новизны. М.: 1988.

214. Эшпай В. А. Современный Голливуд, постмодернизм и New Age // Киноведческие записки № 7. - 1993.

215. Ямпольский М. Возвращение домой // Новое литературное обозрение № 7. - 1994.

216. ЗАПАДНАЯ ФИЛОСОФИЯ: ИСТОЧНИКИ И ИССЛЕДОВАНИЯ

217. Августин Аврелий. Исповедь. М.: 1992,

218. Бессонов Б. Н. Герменевтика. История и современность // Гадамер Г.-Г. Истина и метод. М.: 1988.

219. Бибихин В. В. Дело Хайдеггера // Хайдеггер М. Время и бытие. -М.: 1993.

220. Булгаков С. В. Ереси, противные христианству // Гностики или "о лжеименном знании". Сост. Еремеев С. И. Киев: 1996.

221. Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М.: 1991.

222. Гадамер Г.-Г. Истина и метод. М.: 1988.

223. Геливер Б. Школы мистерий и герметические ордена // Гностики или "о лжеименном знании". Сост. Еремеев С. И. Киев.: 1996.

224. Гумилев Л. Н. Антисистемы и альбигойская ересь // Гностики или "о лжеименном знании". Сост. Еремеев С. И. Киев: 1996.

225. Законы ману // Гностики или "о лжеименном знании". Сост. Еремеев С. И. Киев.: 1996.

226. Зотов А. Ф., Мельвиль Ю. К. Западная философия XX века. М.:1998.

227. История философии: Запад Россия - Восток. В 4 т. Под ред. Митрошиловой Н. В. и Руткевича А. М. - М.: 1998-2000.

228. Карсавин Л. П. Глубины сатанинские (Офиты и Василид) // Гностики или "о лжеименном знании". Киев: 1996.

229. Малахов В. С. Философская герменевтика Ганса Георга Гадамера //Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. -М.: 1991.

230. Ницше Ф. Соч.: В 2 т. М.: 1990.

231. Новейший философский словарь. Сост. Грицанов А. А. Минск:1999.

232. Плотин. Против гностиков // Гностики или "о лжеименном знании". Сост. Еремеев С. И. Киев: 1996.

233. Полезная история Петра Сицилийского: осуждение и опровержение ереси манихеев, называемых также павликианами, начертанная для архиепископа Болгарии // Гностики или "о лжеименном знании". Сост. Еремеев. С. И. ~ Киев: 1996.

234. Поснов М. Э. Гностицизм II века // Гностики или "о лжеименном знании". Сост. Еремеев С. И. Киев: 1996.

235. Поснов М. Э. До-христианский гностицизм // Гностики или "о лжеименном знании". Сост. Еремеев С. И. Киев: 1996.

236. Райх В. Характероанализ. -М.: 1999.

237. Рассел Б. История западной философии. Новосибирск: 1997.

238. Рассел Б. Мудрость Запада. М.: 1998.

239. Реале Д., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. В 4 т.-СПб.: 1994.

240. Светлов Р. В. Предисловие // Экхарт М. Духовные проповеди и рассуждения. СПб.: 2000.

241. Современная западная философия: словарь. Сост. Малахов В. С., Филатов В. П.-М.: 1991.

242. Соловьев В. Что такое "Доктрина теософического общества" // Гностики или "о лжеименном знании". Сост. Еремеев С. И. Киев: 1996.

243. Трубецкой С. Н. Начатки гностицизма // Гностики или "о лжеименном знании". Сост. Еремеев С. И. Киев: 1996.

244. Хайдеггер М. Время и бытие. М.: 1993.

245. Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М.: 1993.

246. Шопенгауэр А. Две основные проблемы этики. О свободе воли. Об основе морали. Афоризмы житейской мудрости. Минск: 1999.

247. Шопенгауэр А. Новый паралипоменон. М.: 2000.

248. Экхарт М. Духовные проповеди и рассуждения. СПб.: 2000.

249. Юнг К. Г, Душа и миф. Шесть архетипов. Киев: 1996.

250. Юнг К. Г. Психологические типы. М.: 1997.

251. Юнг К. Г, Феномен духа в искусстве и науке. М.: 1992.

252. ВОСТОЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ: ИСТОЧНИКИ И ИССЛЕДОВАНИЯ

253. Боцман Я. В. Эгоизм, вывернутый наизнанку // Буддизм. Четыре благородных истины. Сост. Боцман Я. М.: 1999.

254. Васильев В. Даосизм // Лаоцзы. Обрести себя в дао. М.: 1999.

255. Гессе Г. Мудрость Лаоцзы it Лаоцзы. Обрести себя в дао. М.: 1999.

256. Дао дэ цзин / Дао: гармония мира. М.: 1999.

257. Далай-лама XIV. Буддизм Тибета // Буддизм. Четыре благородных истины. Сост. Боцман Я. В. М.: 1999.

258. Зыбь большой реки. Старинные японские предания. Пер. и прим. Мендрина В. М. М.: 2000.

259. Китайские повести XVII века // Дао: гармония мира. М.: 1999.

260. Кныш А. Д. Мировоззрение Ибн Араби. (К истории суфийских учений) // Религии мира 1984.

261. Конисси Д. Философия Лаоси // Дао. Гармония мира. М.: 1999.

262. Конфуций. Лунь-Юй // Классическое конфуцианство. В 2 т. Т. 1. -СПб.: 2000.

263. Конфуций. Уроки мудрости. М.: 1998.

264. Лаоцзы. Даодэцзин // Лаоцзы, Обрести себя в дао. М.: 1999.

265. Лецзы / Дао: гармония мира. М.: 1999.

266. Мумонкан. Застава без ворот. Сорок восемь классических коанов дзэн с комментариями P. X. Блайса. Под ред. Чубаря В. В. СПб.: 2000.

267. Мэн-Цзы // Классическое конфуцианство. В 2 т. Т. 2. СПб.: 2000.

268. Репс П. Плоть и кости дзэн // Буддизм. Четыре благородных истины. -М.: 1999.

269. Семененко И. Нить изначального // Лаоцзы. Обрести себя в дао. -М.: 1999.

270. Семененко И. Пять тысяч слов молчания // Лаоцзы. Обрести себя в дао. -М.: 1999.

271. Семененко И. Читая Лаоцзы // Лаоцзы. Обрести себя в дао. М.: 1999.

272. Соловьев В. Китай и Европа // Лаоцзы. Обрести себя в дао. М.:1999.

273. Судзуки Д. Основы дзэн-буддизма // Буддизм. Четыре благородных истины. -М.: 1999.

274. Сюнь-Цзы // Классическое конфуцианство. В 2 т. Т. 2. СПб.:2000.

275. Уроки дзэн. Искусство управления: антология. Под ред. Чубаря В. В.-СПб.: 2000.

276. Чжуанцзы // Дао: гармония мира. М.: 1999.

277. Шах И. Истории дервишей // Зеркало совершенства. Истории странствующих суфиев. М.: 2000.

278. Швейцар А. Размышления о философии Лаоцзы. М.: 1999.

279. Юнг К. Г. Предисловие к "Основам дзэн-буддизма" Д. Судзуки // Буддизм. Четыре благородных истины. Сост. Боцман Я. В. М.: 1999.

280. Ясперс К. Лаоцзы // Лаоцзы. Обрести себя в дао. М.: 1999.

281. ИССЛЕДОВАНИЯ В ОБЛАСТИ ФОЛЬКЛОРА И МИФОЛОГИИ

282. Аникин В. П. Теория фольклора. М.: 1996.

283. Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. В 3 т. ~М: 1994.

284. Ван Геннеп А. Обряды перехода. М.: 1999.

285. Гладкий В. Д. Древний мир: энциклопедический словарь. В 2 т. -М.: 1998.

286. Голан А. Миф и символ. М.: 1993.

287. Жирар Р. Насилие и священное. М.: 2000.

288. Евсюков В. В. Мифы о вселенной. Новосибирск: 1988.

289. Зеленин Д. К. Избранные труды. Очерки русской мифологии: Умершие неестественной смертью и русалки. М.: 1995.

290. Зеленин Д. К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре 1901-1913.-М.: 1994.

291. Максимов С. Нечистая неведомая и крестная сила. -М.: 1993.

292. Мелетинский Е. М. Достоевский в свете исторической поэтики. Как сделаны "Братья Карамазовы". М.: 1996.

293. Мелетинский Е. М. Избранные статьи. Воспоминания. М.: 1998.

294. Мелетинский Е. М. О литературных архетипах. М.: 1994.

295. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М.: 1995.

296. Мифологические рассказы русского населения Восточной Сибири. Сост. Зиновьев В. П. Новосибирск: 1987.

297. Мифы народов мира: энциклопедия. В 2 т. Под ред. Токарева С. А. -М.: 1991.

298. Мосс М. Социальные функции священного. СПб.: 2000.

299. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. СПб.: 1996.

300. Пропп В. Я. Морфология сказки.-Л.: 1928.

301. Пропп В. Я. Поэтика фольклора. М.: 1998.

302. Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха. М.: 1999.

303. Пропп В. Я. Русский героический эпос. М.: 1999.

304. Радин П. Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев.-СПб.: 1999.

305. Сегре Ч. Две истории о друзьях-"близнецах". К вопросу об определении мотива // От мифа к литературе: сб. в честь семидесятипятилетия Е. М. Мелетинского. Сост. Неклюдов С. Ю., НовикЕ. С.-М.: 1993.

306. Славянская мифология: энциклопедический словарь. Под ред. Петрухина В. Я., Агапкиной Т. А., Виноградовой Л. Н., Толстой С. М. -М.: 1995.

307. Толстой Н. И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М.: 1995,

308. Топоров В. Н. Вещь в антропоцентрической перспективе. М.: 1993.

309. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. М.: 1995.

310. Фрэзер Д.-Д. Золотая ветвь.-М.: 1998.

311. Фрэзер Д.-Д. Фольклор в Ветхом Завете. М.: 1985.

312. Христианство: энциклопедический словарь. В 3 т. Под ред. АверинцеваС. С.-М.: 1993.

313. Хюбнер К. Истина мифа.-М.: 1996.

314. Элиаде М. Священные тексты народов мира. М.: 1998.

315. Элиаде М. Словарь обрядов, религий и верований. -М.: 1997.

316. ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ И ИНТЕРВЬЮ ЦИТИРУЕМЫХ АВТОРОВ

317. Достоевский Ф. М. Соч.: В Ют.-М.: 1956.

318. Корнель П. Пути к раю. Комментарии к потерянной рукописи. -СПб.: 1999.

319. Кортасар X. Вне времени. СПб.: 1999.

320. Кортасар X. Выигрыши. СПб.: 1999.

321. Кортасар X. Истории хронопов и фамов. -СПб.: 1999.

322. Кортасар X. Книга Мануэля. СПб.: 1998.

323. Кортасар X. 62. Модель для сборки. СПб.: 1999.

324. Маркес Г. Из интервью, данного Луису Суаресу // Маркес Г. Недобрый час. СПб.: 2000.

325. Маркес Г. Любовь во время чумы // Маркес Г. Соч. СПб.: 1998.

326. Маркес Г. Недобрый час. Рассказы // Маркес Г. Соч. Т. 2. СПб.: 1997.

327. Маркес Г. Осень патриарха // Маркес Г. Соч. СПб.: 1998.

328. Маркес Г. Палая листва. Повести. Рассказы. СПб.: 2000.

329. Маркес Г. Полковнику никто не пишет // Маркес Г. Соч. Т. 1. -СПб.: 1997.

330. Маркес Г. Сто лет одиночества. М.: 1992.

331. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКИЕ1. РАБОТЫ

332. Аверинцев С. С. Бахтин и русское отношение к смеху // От мифа к литературе: сб. в честь семидесятипятилетия Е. М. Мелетинского. Сост. Неклюдов С. Ю, Новик Е. С. М.: 1993.

333. Андреев JI. Г. Актуальные проблемы зарубежной литературы XX века. М.: 1989.

334. Андреев Л. Г. Порывы и поиски двадцатого века // Называть вещи своими именами. Программные выступления мастеров западноевропейской литературы XX века. Сост. Андреев Л. Г. М.: 1986.

335. Андреев Л. Г. Французская литература и "конец века" // Вопросы литературы № 6. —1986.

336. Багно В. Об одиночестве, смерти, любви и о прочей жизни // Маркес Г. Палая листва. СПб.: 2000.

337. Бахтин М. М. Проблемы творчества Достоевского. М.: 1994.

338. Бахтин М. М. Работы 1920-х годов. Киев: 1994.

339. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: 1990.

340. Бахтин М. М. (под маской). Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. М.: 2000.

341. Библер В. С. Нравственность. Культура. Современность. М.: 1991.

342. Волков И. Ф. Теория литературы. М.: 1995.

343. Вуек Я. Мифы и утопии архитектуры XX века. М.: 1990.

344. Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы. М.: 1994.

345. Гаспаров Б. Поэтика "Слова о прлку Игореве". М.: 2000.

346. Гройс Б. Утопия и обмен. -М.: 1993.

347. Жолковский А. К. "Блуждающие сны и другие работы". М.: 1994.

348. Жолковский А. К, Михаил Зощенко: поэтика недоверия. М.: 1999.

349. Жолковский А. К. О Смердякове (К проблеме "Булгаков и Достоевский") // Лотмановский сб. 1. Сост. Пермяков Е. В. М.: 1995.

350. Иванов В. В. О книге Владимира Паперного "Культура два" // Паперный В. Культура два. М.: 1996.

351. Косиков Г. К. Ролан Барт семиолог, литературовед // Барт. Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. - М.: 1994.

352. Косиков Г. К. "Структура" и // или "текст" (стратегии современной семиотики) // От структурализма к постструктурализму. Французская семиотика. Сост. Косиков Г. К. М.: 2000.

353. Лотман Ю. М. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII начало XIX века). - СПб.: 1994.

354. Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии. Анализ поэтического текста. Статьи. Исследования. Заметки. СПб.: 1996.

355. Лотман Ю. М. О русской литературе. Статьи и исследования: история русской прозы, теория литературы. СПб.: 1997.

356. Лотман Ю. М. Об искусстве. Структура художественного текста. Семиотика кино и проблемы киноэстетики. Статьи. Заметки, выступления. СПб.: 1998.

357. Лотман Ю. М. Пушкин. Биография писателя. Статьи и заметки 1960-1990. "Евгений Онегин". Комментарий. СПб.: 1995.

358. Лотман Ю. М. Семиосфера. Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров. Статьи. Исследования. Заметки. СПб.: 2000.

359. Лотман Ю. М. Сотворение Карамзина. М: 1997.

360. Огнева Е. В. Латиноамериканский роман. Поиски "национальной души // Андреев Л. Г., Карельский А. В. и др. Зарубежная литература XX века. Учебник. -М.: 1996.

361. Паперный В. Культура два. М: 1996,

362. Русские писатели XX века: биографический словарь. Сост. Николаев П. А. М.: 2000.

363. Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. М.: 1998.

364. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. М.: 1997.

365. Фрейденберг О. М. Этюды по семантологии литературных форм // Лотмановский сб. 1. Сост. Пермяков Е. В. М.: 1995.

366. Хализев В. Е. Теория литературы. М.: 1999.