Политические репрессии на Алтае в 1919-1938 гг.: историко-статистический анализ тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.02, кандидат исторических наук Жданова, Галина Дмитриевна

• Жданова, Галина Дмитриевна
• кандидат исторических наук
• 2010

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Жданова, Галина Дмитриевна

Введение

Глава 1. Политические репрессии на Алтае в 19191927 гг.

1.1. Законодательно-нормативная база репрессий и деятельность органов безопасности Алтая в 1919-1927 гг.

1.2. Анализ состава осужденных в 1919-1927 гг.

1.3. Крупнейшие на Алтае дела по контрреволюционным преступлениям в 1919-1927 гг.

Глава 2. Применение ст. 58 УК в репрессивной политике периода коллективизации и раскулачивания (1928-1933 гг.)

2.1. Совершенствование структуры органов госбезопасности и дальнейшее развитие законодательно-нормативной базы репрессий

2.2. Состав жертв политических репрессий в 1928-1933 гг.

2.3. Характеристика наиболее крупных дел по политическим преступлениям в 1928-1933 гг.

Глава 3. «Большой» террор 1937-1938 гг.

3.1. Дальнейшее развитие репрессивного законодательства. Реорганизация органов госбезопасности

3.2. «Кулацкая» операция по приказу НКВД СССР №

3.3. Статистика осужденных в рамках «кулацкой» операции в Алтайском крае

3.4. Организация «национальных операций» НКВД в Алтайском крае в 1937-1938 гг.

3.5. Статистика жертв «национальных операций» в Алтайском крае

3.6. Осуждение по «сталинским спискам» Заключение

Список источников и литературы Приложения

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Политические репрессии на Алтае в 1919-1938 гг.: историко-статистический анализ»

Актуальность темы. Проводимые в СССР в 1920-1930-е гг. коренные социально-экономические преобразования, а именно форсированная индустриализация, ликвидация индивидуальных крестьянских хозяйств и насаждение колхозов, идеологическая унификация и подавление любых форм инакомыслия, направленные на построение основанного на бесклассовой идиллии социалистического общества, были невозможны без широкомасштабного применения государством принуждения и террора. Превратившись в повседневность, репрессии в отдельные периоды отличались особым размахом и жестокостью. В 1920-1921 гг. репрессии были направлены против участников крестьянских восстаний, протестующих против политики «военного коммунизма». В конце 1920-х - начале 1930-х гг. всплеск террора был связан с проведением коллективизации и так называемым «раскулачиванием» - арестами, расстрелами и депортациями сотен тысяч крестьян. В 1932-1933 гг. методами насилия режим пытался преодолеть острейший социально-экономический кризис и голод, поразивший ряд регионов страны. После недолгого затишья новая волна репрессий была спровоцирована убийством С.М. Кирова 1 декабря 1934 г., а затем на страну обрушился «большой террор» - целая серия массовых репрессивных кампаний 1937—1938 гг., которые завершились с выходом 17 ноября 1938 г. постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия».

В последние десятилетия репрессивная политика советского государства находилась в центре общественного и исследовательского внимания, что было обусловлено коренными преобразованиями в стране па рубеже 19801990-х гг., которые привели к ликвидации советской власти и началу трансформации общественного строя. Росту внимания к теме массовых политических репрессий 1920-1930-х гг. способствовали также, с одной стороны, процессы реабилитации жертв репрессий, а с другой - открытие и введение в научный оборот многих ранее засекреченных архивных материалов. Отход от коммунистической идеологии и марксистской методологии в науке позволил начать более всестороннее изучение и осмысление репрессий как одного из системообразующих факторов советского политического строя. Самое серьезное и многостороннее изучение истории репрессий вызвано необходимостью не только понимания их причин, методов и последствий, но и для преодоления сохраняющихся в современной политической культуре и общественном сознании определенных тоталитарных тенденций.

Наиболее точным для «репрессий» является определение их как наказания, применяемого государством. Соответственно, под понятие «политические репрессии» подходит наказание, применяемое государством по политическим мотивам. Репрессивная политика советского государства в разные периоды была направлена против определенных категорий и групп населения, что обуславливалось внутриполитическими и социально-экономическими факторами, а также международной ситуацией. Поэтому исследование механизма выбора жертв па различных этапах репрессивной политики советского государства занимает особое место в изучении истории массовых репрессий. И если в целом объекты репрессивной политики государства можно проследить по законодательно-нормативным актам и оперативным приказам ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД за 1920-1930-е гг., то конкретная их реализация на региональном уровне остается малоизученной, чему способствует сохраняющаяся закрытость многих архивных документов и фрагментарность и неполнота рассекреченных материалов. В связи с этим актуальным является исследование проведения государственной репрессивной политики в регионах страны, включающее выявление механизмов ее реализации на местах, установление региональных особенностей в определении целевых групп жертв репрессивной политики, решение вопроса о том, насколько реальные жертвы репрессий совпадали с декларируемыми и т.д.

Степень изученности темы. Историография по избранной теме весьма обширна и включает довольно большое количество работ отечественных и зарубежных исследователей, основанных на различной по объему и полноте документальной базе. В центре проводимых исследований находится изучение таких вопросов, как становление советского тоталитарного режима и культа личности И.В. Сталина, становление и кодификация репрессивного законодательства, деятельность органов юстиции и безопасности, развитие пенитенциарной системы в СССР, история проведения тех или иных массовых операций НКВД и т.д. В связи с процессами рассекречивания и обеспечения доступа к ранее закрытым архивным документам ряда ведомственных архивов в конце 1980-х - 1990-х гг. значительно расширилась источниковая база исследований, что дало возможность более полного исследования и понимания причин и механизмов проводимых в стране репрессий. В последние два десятилетия был опубликован целый ряд сборников документов о репрессивной политике советского государства, благодаря чему в научный оборот были введены важнейшие документы, отражающие мотивы и содержание репрессивной политики.

Многие исследователи сегодня приходят к выводам, что репрессии были очень сложным феноменом, вызванным многими причинами, поэтому изучение репрессивной политики советского государства возможно только в широком историческом и культурном контексте.

В отечественной историографии политических репрессий в СССР можно выделить три периода: советский (1920-е-первая половина 1980-х гг.), перестроечный (вторая половина 1980-х гг.) и постсоветский (1991-2000-е гг.), которые различаются, прежде всего, концептуальными подходами.

В советской литературе в соответствии с действующими идеологическими установками репрессии по политическим мотивам оценивались с позиций классового подхода и рассматривались преимущественно в контексте классовой борьбы. Первые попытки анализа и осмысления репрессивной политики советского государства в отношении контрреволюционных преступлений были сделаны уже в ходе ее реализации в 1920-1930-е гг. Репрессии рассматривались авторами этих работ, прежде всего, с позиций следственной практики ВЧК и судебных органов по политическим делам, а сами работы зачастую носили пропагандистский характер, обосновывая тезис о необходимости проведения государством карательной политики. Среди исследований этого периода можно назвать работы М.Я. Лациса1, А. Роднянского2, А.А. Герцензона3, а также работы основоположников советского уголовного права - А.Я. Вышинского4 и Н.В. Крыленко5. В работах последних содержится описание советского права и судебной системы, обоснование классового их характера, рассматриваются особенности уголовного процесса применительно к контрреволюционным преступлениям.

В конце 1960-х - 1970-х гг. советская историография пополняется рядом работ, посвященных теме классовой борьбы в советской деревне в 1930-е

1 Лацис М.Я. Два гола борьбы на внутреннем фронте. Популярный обзор двухгодичной деятельности Чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности. M., 1920; он же: Организационный отчет ВЧК за четыре года ее деятельности. М., 1922.

2 Роднянский А. Карательная политика губернских судов по контрреволюционным преступлениям в 1926 г. // Еженедельник советской юстиции. 1927. № 33. С. 1009-1011.

3 Герцензон Л.Л. Развитие понятия контрреволюционною преступления в истории социалистического уголовного законодательства// Советская юстиция. 1938. № 1. С. 29-33.

4 Вышинский А.Я. Курс уголовного процесса. М., 1927; Он же. Судоустройство в СССР. М., 1936.

3 Крыленко Н.В. Судоустройство РСФСР (лекции по теории и истории судопроизводства). М., 1923; Он же. Формы классовой борьбы на данном этапе. М., 1933. гг. в связи с процессами коллективизации и «раскулачивания». Это, например, работы Ю.С. Кукушкина6 и Н.А. Ивницкого7. В этот период появляются о подобные работы и на материалах Сибири. Исследования Л.И. Боженко и Н.Я. Гущина9 содержат большое количество фактического материала о реализации репрессивной политики советского государства в отношении крестьянства: подавлении крестьянских повстанческих движений, судебных и внесудебных преследованиях «кулаков» за контрреволюционные преступления в период коллективизации и т.д. Вместе с тем, для исследований этого периода характерны идеологически обусловленные оценки и выводы. В целом отношение советских исследователей 1960-1970-х гг. к теме политических репрессий и их жертвам было двойственным. С одной стороны — они осуждали репрессии второй половины 1930-х гг. против «врагов народа», к которым относили, прежде всего, видных государственных и партийных работников, представителей советской интеллигенции. С другой стороны - репрессии в отношении представителей «остатков эксплуататорских классов» и деятелей оппозиционных партий признавались вполне закономерными и обоснованными.

С середины 1980-х гг. интерес к теме массовых политических репрессий со стороны отечественных исследователей вновь значительно возрастает в связи с началом деятельности созданной в сентябре 1987 г. комиссии Политбюро ЦК КПСС по изучению фактов и документов, связанных с репрессиями 1930-1950-х гг. Характерной чертой историографии проблемы этого периода является радикальный пересмотр господствовавших до этого мнений, взглядов и оценок в отношении репрессивной политики сталинского руководства. Исследователи обращаются к вопросам истории становления сталинизма и командно-административной системы управления, формирования культа личности Сталина, коллективизации и социальной направленности массовых репрессий 1937 г. Например, И. Клямкин, говоря о неизбежности становления культа личности, аргументировал свои положения следующим утверждением: незрелость экономических, социальных и политических условий России, громадное преобладание мелкобуржуазного и добуржуазного

6 Кукушкин Ю.С. Сельские советы и классовая борьба в деревне (1921-1932 гг.). М., 1968.

7 Ивницкий Н.А. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929-1932). М.,

1972.

8 Боженко Л.И. Соотношение классовых групп и классовой борьбы в Сибирской деревне (1919-1927 гг.). Томск, 1969.

9 Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества как класса в Сибирской деревне (1926-1933). Новосибирск, 1972. крестьянства объективно требовали жесткой узды, административно-командной системы, которая при Сталине была представлена режимом его личной и неограниченной власти10. Ю.С. Хван отмечал, что если репрессии конца 1920-х - начала 1930-х гг. были направлены против остатков кулачества, нэпманов, старой интеллигенции, то «начиная с декабря 1934 г. они, расширяясь, втягивали в свой круговорот и другие социальные слои. Наконец в середине и во второй половине 30-х годов они обрушились на партийный и советский аппарат, командный состав армии, широкий слой хозяйственников»11.

Известные публицисты А.А. Гордон и Э.В. Клопов, исследуя вопросы предпосылок и репрессивных механизмов сталинизма, приходят к выводам, что для поддержания всякой авторитарной политической системы нужна своего рода «подсистема страха». Они определяют террор как «многомиллионный размах карательных мер в условиях авторитарно-деспотического режима» и одновременно подчеркивают «безличность, надындивидуальный характер» репрессий и их «абсолютную несвязность с конкретными поступка

1 ^ ми конкретных людей» Согласно А.А. Гордону и Э.В. Клопову, террор середины 1930-х гг. «наносился преимущественно по более образованным, политически и профессионально более развитым слоям города. Репрессиям 3438 гг. подвергались в первую очередь партийные, советские, комсомольские работники, хозяйственники, офицерский и дипломатический корпус, вообще старые члены партии, научная и творческая интеллигенция»13.

Огромное моральное воздействие на широкие общественные и научные круги оказали публикации в конце 1980-х-начале 1990-х гг. произведений А.И. Солженицына и В. Шаламова14, дающих представление о массовом характере репрессий в СССР.

1990-2000-е гг. стали новым этапом в развитии историографии темы, в центре работ ряда отечественных и зарубежных исследователей оказались вопросы места советской истории и сталинского социализма в общем контексте развития России. Одно из направлений новейшей отечественной историографии рассматривает возникший в России после 1917 г. общественный

10 Клямкин И. Какая улица ведет к храму // Новый мир. 1987. №11.

11 Борисов Ю.С., Курицын В.М., Хван Ю.С. Политическая система конца 20-30-х голов. О Сталине и сталинизме // Историки спорят. Тринадцать бесед / Под. ред. B.C. Лельчука. М., 1989. С. 290.

12 Гордон А.А., Клопов Э.В. Что это было? Размышления о предпосылках и истоках того, что случилось в 30-40-е гг. М., 1989. С. 169.

13 Гордон Л.Д., К;лопов Э.В.Указ. соч. С. 175.

14 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ, 1918-1956: Опыт худож. исслед. М., 1990; Шаламов В. Колымские рассказы. М., 1998. строй как специфическую модель развития, призванную осуществить индустриальный рывок в условиях доминирования аграрного сектора производства и обострения международной обстановки. При этом в общем русле модер-низационных процессов рассматриваются не только «индустриализация» и «культурная революция», но и «политика сплошной коллективизации деревни». В таком контексте находится место и массовому террору как средству адаптации традиционного общества к модернизации13.

Еще одной задачей современной историографии стало изучение повседневной жизни общества, отдельных групп, семьи, индивидов. Появились специальные документальные публикации и исследовательские работы, среди авторов которых можно назвать, например, Е.А. Осокину, Н.Б. Лебину, С.В. Журавлева, Ш. Фицпатрик16. Основные походы к изучению социальной истории сформулированы А.К. Соколовым следующим образом: «1) полностью отказаться от политики и идеологии, 2) заменить историю «сверху» историей «снизу», 3) осуществить своеобразный исторический синтез на микроуровне общества, 4) отказаться от исторического объяснения, возвратить историю к повествованию, к рассказам о прошлом, но уже на другом витке, на уровне, так сказать, «структурного нарратива», который должен строиться на основе языковых когнитивных структур и герменевтического прочтения

1V источников» . Социальная история характеризует советскую общественную систему не как тоталитарную или социалистическую разновидности, а в качестве советской цивилизации, правопреемницы и носительницы традиций российской культуры дореволюционного времени. В результате применения этих подходов к изучению истории 1930-х гг. в центр внимания было поставлено «прежде всего российское и советское общество XX в. Все остальное -экономика, государственные институты, политическое устройство и т.п.

15 См., например: Краус 'Г. Советский термидор. Духовные предпосылки сталинского поворота (19171928). Будапешт, 1997; Шубин А.В. Правящая элита и общество (К проблеме исследования тоталитарных режимов в Восточной Европе). - Тоталитаризм: исторический опыт Восточной Европы. М., 1995; Соколов А.К. Курс советской истории. 1917-1940. М., 1999; Красильщиков В.А. Вдогонку за прошедшим веком: развитие России в XX веке с точки зрения мировых цивилизаций. М., 1998.

1Ь Общество и власть: 1930-е годы. Повествование в документах. М., 1998; Осокина Е.А. За фасадом «сталинского изобилия»: распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 19271941. М. 1998; Лебина II.Б. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии. 1920-1930 годы. СПб., 1999; Журавлев С.В. «Маленькие люди» и «большая история». Иностранцы московского Электрозавода в советском обществе 1920-х-1930-х годов. М., 2000; Фицпатрик IIJ. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. - М., 2008; она же: Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. — М., 2008.

17 Соколов А.К. Социальная история России новейшего времени: проблемы методологии и источниковедения // Социальная история. Ежегодник. 1999. С. бб. рассматриваются как производное от исторически сложившихся общественных форм»18.

Однако, как отмечает И.В. Павлова, «именно исследования социальных историков подтвердили, что общественные процессы в СССР, особенно периода 30-х годов, невозможно рассматривать вне действий власти. Это была тотальная система государственного крепостничества, которая стала апофеозом худших черт российской цивилизации, в которой ее основные системообразующие признаки - власть и степень захвата ею общества были доведе

19 ны до крайнего выражения» .

Теория тоталитаризма и сталинизма, как одной из ее разновидностей, рассматривается историками еще с середины прошлого века и представлена такими фундаментальными трудами, как работы Ф.А. Хайека «Дорога к рабству» (1944 г.), К. Фридриха и 3. Бжезинского «Тоталитарная диктатура и автократия» (1956 г.), а также в исследовании X. Арендт «Истоки тоталитаризма», впервые изданного на Западе в 1951 г., а в России только в

1996 г. Одним из основных недостатков тоталитарного подхода его критики видят в том, что он «оказался слишком узким для социально-культурных, ментальных факторов, которые выходят на первый план и становятся определяющими для объяснения закономерностей развития советского общества 19601980-х гг.»21. Несмотря на критику тоталитарного подхода многие современные исследователи придерживаются именно этой теории - И.В. Павлова, О.В. Хлевнюк, В.Н. Хаустов, М. Рейман и др. Политические репрессии 1930-х гг. рассматриваются сторонниками теории тоталитаризма как составная часть государственной политики и повседневной жизни советского общества, оцениваются в качестве важнейшего показателя превращения государства в тоталитарное.

Среди опубликованных историко-юридических исследований по истории сталинского периода следует назвать работы В.М. Курицына22, В. Мае-лова и И. Чистякова" , Ю. Стецовского, В.Н. Кудрявцева и А.И. Трусова, Ю. Хаски, П. Соломона. Репрессивная политика советской власти рассматривается в их работах как важная характеристика тоталитарного режима, склады

18 Соколов А.К. Курс советской истории. 1917-1940. М., 1999. С. 7, 9.

19 Павлова И.В. Власть и общество в СССР в 1930-е годы // Вопросы истории. 2001. № 10. С. 51.

20 Арендт X. Истоки тоталитаризма. М., 1996.

21 Советское прошлое: поиски понимания //Отечественная история. 2000. № 5. С. 103.

22 Курицын В.М. История государства и права России. 1929-1940 гг. / Учеб. пособие для высшей школы. М., 1998.

23 Маслов В., Чистяков И. Сталинские репрессии и советская законность // Коммунист. 1990. № 10. С. 102-112. вавшегося в России. Так, исследование Ю. Хаски посвящено становлению и развитию адвокатуры в советском государстве в 1920-1930-е гг., участию адвокатов в показательных политических процессах24. В двухтомной монографии Ю. Стецовского, основанной преимущественно на опубликованных материалах, рассматриваются причины, масштабы и методы проведения ре 5 прессий в СССР в течение 1917-1991 гг.*" В ней в числе прочего показана репрессивная деятельность судебных органов - революционных трибуналов, Военной коллегии Верховного суда СССР, спецколлегий областных (краевых) судов. Следует заметить, что аналитический уровень данного исследования несколько снижается из-за характерной для него фрагментарности и публицистичности изложения.

В фундаментальном исследовании П. Соломона проанализированы как теоретические основания, на которых строилась юридическая система советского государства, так и формы и способы реализации репрессивной политики на основе применения норм уголовного права, в том числе в области контрреволюционных преступлений на протяжении 1920-1950-х гг.26 Автор сформулировал ряд важнейших выводов, касающихся особой роли права в советской властной системе, характера взаимоотношений между партийными и судебно-следственными органами, особенностей использования судов в осуществлении репрессий.

В работе В.II. Кудрявцева и А.И. Трусова впервые в отечественной историографии дается комплексный анализ политической юстиции как особого института правоохранительной системы, выделяются ее основные черты, прослеживаются исторические предпосылки этого явления27. Репрессивную политику советского государства и ее нормативно-законодательное обеспечение авторы рассматривают через призму правовых норм демократического общества и справедливо заключают, что право в СССР являлось не самостоятельной общественной ценностью, а средством поддержания существующего политического режима.

Не обошли исследователи своим вниманием и социально-психологические аспекты истории советского тоталитарного государства и репрессий 1920-1930-х гг. Одной из первых работ, посвященных социально-психологическим аспектам истории российского крестьянства 1920-х гг.,

24 Хаски Ю. Советская адвокатура и советское государство. М., 1993.

25 Стецовский Ю. История советских репрессий. В 2 т. М., 1997.

26 Соломон П. Советская юстиция при Сталине. Пер. с англ. М., 1998.

Кудрявцев В.Н., Трусов А.И. Политическая юстиция в СССР. М., 2000. стали исследования И.С. Кузнецова28. По его мнению, существовала историческая обусловленность и даже в известной степени предопределенность коллективизации и раскулачивания, обрушившихся на крестьянство. И.С. Кузнецов исходит при этом из анализа эволюции социальной психологии крестьянства, которая, по мнению автора, характеризовалась сложным отношением стабильности глубинных крестьянских традиций и изменениями в политических настроениях крестьян в разные периоды. Согласно И.С. Кузнецову, крестьянство в 1920-е гг. в сущности явилось единственным слоем общества, который более или менее решительно попытался отстоять свои интересы перед лицом репрессивного беспредела. Вместе с тем, консервативные традиции и взгляды крестьянства в какой-то мере способствовали повороту в общественной жизни страны на рубеже 1920-1930-х гг. к становлению сталинского репрессивного режима. В целом, как утверждает И.С. Кузнецов, среди исследователей социально-психологических аспектов истории России XX в. существуют две крайности: с одной стороны, особенности исторического развития России прямо выводятся из специфики отечественного менталитета («традиционализм», «монархизм», «покорность» и т.д.), с другой - отрицается подобная обусловленность и трагические страницы российской истории связываются преимущественно с воздействием внешних факторов (например, с происками «русофобов»). По мнению же И.С. Кузнецова, истина в соотношении между менталитетом и политическим развитием России в XX веке носила весьма непростой характер: «В эпоху после 1917 г. прослеживаются различные психоментальные тенденции. С одной стороны, это поддержка немалой частью народа большевизма и созданного им режима, с другой - проявление недовольства и противостояния»29.

С использованием методики политического психоанализа написаны работы Н.В. Кладовой, которая утверждает, что гражданская война способствовала формированию «диктатного общества» и в значительной степени обусловила распространение экстремизма и нетерпимости в поведении не только представителей верхних эшелонов власти, но и рядовых граждан на бытовом уровне. Сохранившиеся в сознании людей эмоции и образы эпохи гражданской войны, выступили своего рода как психологическая предпосылка мас

2S Кузнецов И.С. Формирование «сталинизма» и менталитет сибирског о крестьянства // Урал и Сибирь в сталинской политике. Новосибирск, 2002.

29 Кузнецов И.С. Указ. соч. С. 47. совой поддержки населением репрессивной политики Советского государства в 1930-е гг. и становлению образа «врага» .

В 2000-е гг. в России публикуется целый ряд сборников документов и материалов по истории массовых репрессий 1920-х—1930-х гг., основу которых составили рассекреченные документы федеральных и региональных, а также ведомственных архивов страны. В научный оборот был введен большой массив ранее недоступных документов партийных и государственных органов, что дало исследователям возможность изучения вопросов истории массовых политических репрессий на гораздо более широкой документальной базе. Сборник документов и материалов «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД» включает разного рода информационные материалы главного силового ведомства страны за 1918-1939 гг., характеризующие обстановку и настроения деревни. В.К. Виноградова во введении к сборнику отмечает, что с осени 1927 г. политический контроль со стороны ГПУ за деревней резко усилился, увеличилось количество информации в центр и их объем, с этого периода информаторы переориентируются на сугубо политические вопросы. Сборник содержит большой фактический материал о формировании политических группировок в деревне, о крестьянском сопротивлении чрезвычайным хлебозаготовкам, которое к началу 1930-х гг. все чаще принимает антисоветский характер. Документы свидетельствуют, что крестьянское сопротивление государственному насилию в деревне становилось к концу 1920-х гг. все более массовым и решительным, на что сталинская политическая система ответила массовыми репрессиями31.

Эмпирическая база для изучения истории массовых репрессий против крестьянства была также значительно расширена публикацией фундаментального сборника документов «Трагедия советской деревни» под редакцией группы историков из шести стран - России, Соединенных Штатов, Канады, Великобритании, Австралии и Южной Кореи"3". Документы сборника отражают процессы формирования государственной политики в отношении деревни, восприятие отдельными учреждениями или людьми, в особенности крестьянским населением, официальной политики, роль центральных прави

30 Кладова Н.В. Следственные дела репрессированных периода формирования советской социально-политической системы: психоаналитическая интерпретация // Политические репрессии в Алтайском крае. 1919-1965. Барнаул, 2005. С. 334-346; Она же. Операция «охотники» как пример проявления фанатичного попедения // Образование и социальное развитие региона. Барнаул, 1995. № 3-4. С. 38-43. jl Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД: Документы и материалы. 1918-1939. В 4-х тт. / Под ред. А. Береловича, В. Данилова. М., 2000.

Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание 1927-1939: Документы и материалы. В 5-ти тт. / Под ред. В. Данилова, Р. Маннинга, Л. Виолы. М., 2001-2005. тельственных учреждений, отдельных политических руководителей, местных властей и самих крестьян в появлении самой идеи коллективизации и ее воплощении в жизнь. Особую группу составили впервые публикуемые документы, раскрывающие природу и масштабы сопротивления крестьян политике насильственной коллективизации.

Большое число документов высших органов партийной и государственной власти по вопросам проведения репрессивных акций 1937-1938 гг. включает сборник «Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД»" , в том числе по борьбе с «эсеровским подпольем», по делу организации «Российского общевоинского союза» (РОВС), проведению «национальных операций» и т.д.

В 1990-2000-е гг. историография темы пополнилась целым рядом работ отечественных и зарубежных исследователей по отдельным вопросам репрессивной политики советского государства на начальном этапе его существования. Репрессиям начала 1920-х гг. посвящены исследования С.П. Мельгунова, Л.И. Обухова, И.С. Ратьковского34. И.С. Ратьковский, рассматривая политику красного террора в Советской России в первые годы ее существования, деятельность ВЧК и местных чрезвычайных комиссий, отмечает политический и классовый характер репрессий в этот период, полагая, что «необходимость обеспечения надежного тыла привела к применению более жестких мер сначала по отношению к лицам, осужденным за шпионаж и бандитизм, а затем и к политическим противникам советской власти»35.

Специальные исследования посвящены репрессиям в отношении уча /Г стников ряда крупнейших крестьянских восстаний начала 1920-х гг. В работе А.А. Куренышева исследуются взаимоотношения государственной власти и крестьянства в период с 1905 по 1930 г. через призму деятельности Всероссийского крестьянского союза37. Анализируя деятельность союза и других крестьянских организаций, автор приходит к выводу, что начавшееся

33 Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. 1937-1938 / Под ред. акад. А. Н. Яковлева; сост. В. II. Хау-стов, В. П. Наумов, Н. С. Плотникова. М., 2004.

34 Мелыунов С.П. Красный террор в России. 1918-1923. 5-е изд. М., 1990; Обухов Л.И. Репрессии и террор в Прикамье в годы гражданской войны // Годы террора: Книга Памяти жертв политических репрессий. Пермь, 1998; Ратьковский И.С. Красный террор и деятельность ВЧК в 1918 году. СПб., 2006.

33 Ратьковский И.С. Красный террор и деятельность ВЧК в 1918 году. С. 235.

36 Шишкин. В.И. Сибирская Вандея: вооруженное сопротивление коммунистическому режиму в 1920 г. - Новосибирск, 1997; Гривенная Л.А. Крестьянское повстанчество в Северном Казахстане в начале 20-х годов XX века: Автореф. дис. . канд. истор. наук / Ин-т истории и этнологии им. Ч.Ч. Валиханова. Алматы,2007 и др.

37 Куренышев А.А. Всероссийский крестьянский союз. 1905-1930 гг. Мифы и реальность. М., 2004. в 1927 г. массированное наступление на крестьянство было связано с серьезными опасениями «рабоче-коммунистического правительства» возможного объединения и «осознания крестьянством своей силы»38.

Репрессии в отношении крестьянства в период «раскулачивания» и коллективизации занимают в отечественной историографии отдельную страницу и на сегодня представлены целым рядом исследовательских работ. В работах И.Е. Зеленина сплошная коллективизация рассматривается как одно из самых трагических событий отечественной истории после Октября 1917 г., имевшее самые пагубные последствия для крестьянства и сельского хозяйст

TQ ва страны . «Этот «социалистический» эксперимент, - пишет И.Е. Зеленин, - стал по существу одной из наиболее преступных акций сталинской эпохи»40. Политика ликвидации кулачества как класса, согласно автору, проводилась не на основе сплошной коллективизации, а значительно опережала ее, стимулируя последнюю экономически (передача колхозам средств производства и имущества раскулаченных) и психологически (фактор «последнего предупреждения»). При этом термин «раскулачивание» применительно к началу 1930-х годов, отмечает И.Е. Зеленин, «неправомерен, поскольку кулака в деревне в это время фактически уже не было не только как класса, но и как социального слоя, «раскулачивали» и ликвидировали, как правило, зажиточных крестьян и середняков»41.

В.Н. Земсков, обращаясь к проблеме «кулацкой ссылки», исследует историю тех крестьян, которые были отправлены на спецпоселения в отдален

1 ^ ные районы пли трудпоселения' Одна из последних работ новосибирского историка С.А. Красильникова посвящена процессу «социалистического раскрестьянивания» в форме высылки сотен тысяч крестьянских семей на спецпоселение в комендатуры ГУЛАГа43. Автор на основе опубликованных и архивных документов реконструирует механизм и этапы осуществления госу

38 Куренышев А.А. Всероссийский крестьянский союз. С. 291. j9 Зеленин И.Е. Коллективизация и единоличник (1933-й - первая половина 1935 г.) // Отечественная история. 1993. № 3. С. 35-55; Он же: Был ли «колхозный неонэп» // Отечественная история. 1994. № 2. С. 105-121; Он же: «Революция сверху»: завершение и трагические последствия // Вопросы истории. 1994. № 10. С. 14-31; Он же: Крестьянство и власть в СССР после революции сверху» // Вопросы истории. 1996. № 7. С. 14-31; Он же: Кульминация «большого террора» в деревне. Зигзаги аграрной политики (19371938 гг.) // Отечественная история. 2004. № 1. С. 175-180; Он же: Сталинская «революция сверху» после «великого перелома». 1930-1939: политика, осуществление, результаты. М., 2006.

40 Зеленин И.Е. «Революция сверху»: завершение и трагические последствия // Вопросы истории. 1994. № 10. С. 14.

41 Зеленин И.Е. Указ. соч. С. 18.

42 Земсков В.Н. «Кулацкая ссылка» в 30-е годы // Социологические исследования. 1991. № 10. С. 3-21;

Он же: Судьба «кулацкой ссылки» (1930-1954 гг.) // Отечественная история. 1994. № 1. С. 118-143.

43

Красильников С.А. Серн и молох. Крестьянская ссылка в Западной Сибири в 1930-е годы. М., 2009. дарственной репрессивной антикрестьянской политики в Западно-Сибирском регионе на протяжении 1930-х годов. Показаны разработка и осуществление массовых и локальных депортаций, формы крестьянского протеста и сопротивления, процесс формирования и трансформации сети спецпоселений в регионе, рассмотрены источники пополнения и облик комендантского корпуса, показаны направления и последствия дискриминационного статуса спецпереселенцев, масштабы и структура эксплуатации их труда сталинской экономической системой.

Репрессиям периода «большого террора» посвящено большое количество работ как зарубежных, так и отечественных исследователей. В 1990-х гг. в России публикуется ряд исследований зарубежных авторов по этой проблеме, написанных значительно ранее. В ряду подобных исследований следует назвать, прежде всего, работы Р. Конквеста44, Р. Такера45, Ю. Хаски46,

17

М. Янсен' . В этих работах много внимания уделяется как в целом теме «большого террора» 1937-1938 гг., так и проблеме основных целевых групп репрессированных. Например, в центре исследования Д. Ширера репрессии в отношении уголовных преступников и механизм политизации «обычных» преступлений путем трактовки их как оппозиции либо враждебности советскому порядку48. Американский историк Дж. Арч Гетти ставит в центр анализа своих публикаций о терроре конфликт между стремящимся к централизации партийным руководством и центробежными силами в партийном аппарате периферии. Особое внимание Гетти обращает на «роль местных руководителей в развязывании кулацкой операции» (в частности, первого секретаря Западно-Сибирского крайисполкома Р.И. Эйхе)49. Гетти опровергает тезис о централизованном планировании операций НКВД 1937-1938 гг. и пытается доказать, что центр не управлял проведением операции, она вышла из-под контроля и превратилась в хаос. Не были достигнуты и преследуемые цели: «С точки зрения Политбюро, это был явно безадресный, слепой террор. Подобно свихнувшемуся убийце, который начинает палить во все стороны без разбора, сталинский центр даже не задумывался над тем, в кого стреляет. Он открывал огонь, не различая целей и предоставляя местным властям право

44 Конквест Р. Большой террор. В 2-х т.: Пер. с англ. Рига, 1991.

45 'Гакер Р. Сталин. Путь к власти. 1879-1929. М„ 1991.

46 Хаски Ю. Российская адвокатура и советское государство. М., 1993.

47 Янсен М. Суд без суда. Показательный процесс социалистов-революционеров: Пер. с англ. М., 1993.

48 Shearer D.R. Crime and Social Disorder in Stalin's Russia // Cahiers du Monde russe. 1998.

49 Getty J.A. Origins of the Great Purges: The Soviet Communist Party Reconsiderer. Cambridge. 1987; Он же: «Excesses are not permitted»: Mass Terror and Stalinist Governance in the Late 1930s. Russian Review. 2002. убивать того, кого они сочтут нужным. Массовые расстрелы, таким образом, не имели ничего общего с целенаправленными, продуманными и управляемыми акциями; скорее они напоминали слепую стрельбу по толпе»30.

П. Холквист критикует своих предшественников за рассмотрение применения государственного насилия только как репрессивного мероприятия51. По его мнению, «насилие со стороны Советского государства носило не просто репрессивный характер. Оно использовалось как «инструмент создания идеализированного образа более совершенного и чистого общества»52.

Американская исследовательница Ш. Фицпатрик в ряде своих работ утверждает, что, начиная с 1917 г., континуитеты большевистской политики изоляции по отношению к кулакам, священникам, бывшим дворянам и чиновникам царской России, белогвардейцам и представителям оппозиционных партий на практике вели сначала к лишению их ряда гражданских прав, затем, в начале 1930-х гг., к лишению их экономической базы, депортации и арестам и, наконец, — к их физическому уничтожению в годы «большого тер

53 рора» .

Работы немецких исследователей М. Юнге и Р. Биннера посвящены «большому террору» и массовым операциям 1937-1938 гг. Авторы на основе большого документального материала исследуют вопросы, связанные с реализацией приказа НКВД СССР № 00447 от 31 июля 1937 г., направленного против «бывших кулаков, уголовников и других контрреволюционных элементов» и ставшего «ядром Большого Террора». Как утверждают М. Юнге и Р. Биннер, «лишь с выходом приказа № 00447 (и национальных приказов) террор 1937-1938 годов перешел на качественно новый уровень и стал Большим Террором»54. Приказ преследовал цель планомерной очистки общества от «социально чуждых» или «чуждых системе» для осуществления социалистического общества сталинского типа55.

Итальянский исследователь А. Грациози рассматривает отношения молодого советского государства с основной частью его собственного населе

50 Цит. по: М. Юнге, Р. Биннер. Как террор стал «большим». М., 2003. С. 211.

51 Holquist С. State Violence as Technique: The Logic of Violence in Soviet Totalitarianism // Bodmin Cornwall. 2003.

52 Цит. по: M. Юнге, P. Биннер. Как террор стал «большим». М., 2003. С. 215.

5j Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. М., 2008; она же: Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. М., 2008.

34 Юнге М., Р. Биннер. Как террор стал «большим». М., 2003. С. 10.

55 Юнге М. Бордюгов Г., Биннер Р. Вертикаль большого террора. История операции по приказу НКВД №00447. М., 2008. С. 403-404. ния - крестьянством, конфликт между которыми он называет «величайшей европейской крестьянской войной начала XX столетия»36.

Практические все западные авторы сходятся во мнении, что исследования массовых репрессий в СССР на основе материалов центральных архивов должны быть дополнены региональными исследованиями, в которых бы на основе, прежде всего, архивных материалов раскрывались специфические региональные особенности проведения репрессивной политики, в том числе связанные с выбором жертв, выполнением лимитов центра и т.д.

В последние два десятилетия был опубликован целый ряд работ российских историков по теме массовых политических репрессий 1930-х гг. Исследовательские усилия отечественных авторов были в основном направлены на рассмотрение предпосылок возникновения сталинизма, анализ причин втягивания общества в ситуацию тотального террора, выяснение его масштабов, особенностей различных репрессивных акций, проводившихся в 1930-е

57 58 59 годы. В работах Р.А. Медведева , В.А. Куманева , О.В. Хлевнюка и других содержится весьма значительный фактический материал, позволяющий авторам на документальной основе изучать коммунистическую идеологию и политический режим в СССР, причины и предпосылки репрессивной политики государства, нормативно-законодательное обеспечение репрессий, структуру и функционирование правоохранительных органов, причины отдельных репрессивных акций и практику их осуществления. О.В. Хлевнюк приходит к выводам, что массовые репрессии в стране в 1930-х гг. проводились не хаотично, а в виде одновременных поэтапных кампаний на основании приказов и лимитов, спускаемых сверху (Политбюро - НКВД - местные органы). И в этом смысле «абсолютно все расстрелы производились по прямому приказу из Москвы»60. Согласно О. Хлевнюку, массовые репрессии не носили выборочный характер, не были направлены против каких-то определенных социальных групп, а захватили все общество.

Ю.Н. Жуков рассматривает вопросы конституционной реформы в стране во второй половине 1930-х гг. и ее связь с массовыми репрессиями. По мнению Ю.Н. Жукова, И.В. Сталину при подготовке конституционной реформы необходимо было, прежде всего, изменить массовую базу избира

56 Грациози Л. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917-1933. М., 2008.

57 Медведев Р.Л. О Сталине и «сталинизме». М., 1990.

58 Куманев В.Л. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. М., 1991.

59 Хлевнюк О.В. 1937-й.: Сталин, НКВД и советское общество. М., 1992.

60 Хлевнюк О.В. Издания «Мемориала» // Свободная мысль. 1992. № 7. С. 125. телей. Именно этим объясняется, с одной стороны, некоторое «потепление» репрессивной политики в 1936 г. в отношении части ранее лишенных гражданских (в том числе - избирательных) прав и реабилитация части осужденных ранее по «шахтинскому» делу и делу «Промпартии», а с другой стороны

- усиление репрессивных мер в отношении бывших оппозиционеров и значительные кадровые перестановки в партии и на всех уровнях власти. Массовые репрессивные операции НКВД конца лета и осени 1937 г. Ю.Н. Жуков рассматривает «как акт устрашения» с целью «обеспечить бюрократии победу на выборах» в Верховный Совет СССР61.

Ряд исследований посвящены «национальным операциям» НКВД 19371938 гг., которые изучаются преимущественно с точки зрения их разработки в центре, содержания и направленности отдельных национальных приказов, а также определения общего количества жертв. Например, работы, изданные обществом «Мемориал», посвящены репрессиям в отношении основных целевых групп нацопераций - поляков и немцев Авторами этих работ - Н.В. Петровым, Н.Г. Охотиным и А.Б. Рогинским - исследуются целевые установки операций, механизмы их проведения, а также соотношение между на-цоперациями и другими видами массовых репрессий 1937-1938 гг. В ряде статей А. Гурьянова63 рассматриваются репрессивные кампании против поляков в 1930-1950-е годы. В работе Н.М. Поляна64 исследуются предпосылки проведения нацопераций в стране, их итоги и численный состав иностранцев в ГУЛАГе. С.А. Кропачев65 рассматривает национальные операции как одну из важнейших составляющих репрессивной политики 1937-1938 гг., связанную с активизацией в стране борьбы с «национализмом».

Вышедший в рамках реализации совместного российско-украинско-немецкого научного проекта сборник материалов посвящен истории репрессивной операции по приказу НКВД СССР № 00447 от 31 июля 1937 г.66. В

61 Жуков Ю.Н. Репрессии и Конституция СССР 1936 г. // Вопросы истории. 2002. № 1; он же: Иной Сталин. М., 2005.

62 Петров Н.В., Рогинский А.Б. «Польская операция» НКВД 1937-1938 // Репрессии против поляков и польских граждан / Исторические сборники «Мемориала». Вып. 1. - М., 1997; Охотин Н.Г., Рогинский А.Б. Ил истории «немецкой операции» НКВД 1937-1938 гг. [Электронный ресурс] - URL: //http://www.memo.ru (дата обращения:01.03.2009).

6> См. например: Гурьянов А.Э. Обзор советских репрессивных кампаний против поляков и польских граждан. [Электронный ресурс] — URL: //http://vvww.memo.ru/historv/polacv/vved/oh7or.litm (дата обращения: 01.07.2008).

64 Полян П.М. Иностранцы в ГУЛАГЕ: советские репрессии против иностранноподданых. [Электронный ресурс] - URL: //http://www.demoscope.ru (дата обращения: 12.07.2009).

65 Кропачев С.А. «Польская» и другие «национальные» операции НКВД СССР. [Электронный ресурс]

- URL: //http://wwvv.kubanmemo.ru (дата обращения: 02.02.2009).

66 Сталинизм в советской провинции 1937 - 1938. Массовая операция на основе приказа №00447/ Сост. М. Юнге, Б. Бонвеч, Р. Биннер. М., 2009. центре исследования находятся вопросы механизма реализации приказа в ряде регионов бывшего СССР - лимиты и их корректировка, работа троек при местных управлениях НКВД и их отчетность, выбор жертв, особенности проведения «кулацкой» операции в различных регионах, в том числе и Алтайском крае.

Одним из наиболее спорных в отечественной и зарубежной историографии стал вопрос масштабов репрессий и установления окончательных цифр репрессированных. Рассекречивание в конце 1980-х—1990-е гг. таких документов как статистические отчеты репрессивных органов дало исследователям возможность на документальной основе изучать вопросы численности и состава осужденных, заключенных, спецпереселенцев, спецпоселенцев и других категорий репрессированных. Среди прочих выделяются работы В.А. Цаплина (статистика заключенных и умерших от голода в 1932-1933

7 60

ГГ. г, В.Н. Земскова (заключенные и спецпереселенцы) , П.М. Поляна (депортированные)69, О.Б. Мозохина (осужденные внесудебными органами ВЧК-ОГПУ-НКВД)70. Сотрудники общества «Мемориал» Н.Г. Охотин и А.Б. Рогинский называют следующие цифры осужденных в 1921-1939 гг. по политическим обвинениям: всего 4166280 человек, в том числе в 1920-е гг. -603520 (14,5 %), в 1930-е - 3562760 чел. (85,4 %)71. В.Н. Земсков оценивает число осужденных в стране «за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления» в период 1921-1940 гг. в 3080574 человек, в том числе в 1920-е гг. - 416932 (13,5 %), в 1930-е - 2663642 чел. (86,5 %)72. О.Б. Мозохин, говоря об осужденных внесудебными органами ВЧК-ОГПУ-НКВД в 1921-1939 гг., называет цифру 2649238 чел., в том числе в 1920-е гг. - 191665 (7,2 %), в 1930-е - 2649238 чел.(92,8 %)73. Впрочем, авто

67 Цаплин В.Л. Статистика жертв сталинизма в 30-е годы // Вопросы истории. 1989. № 4. С. 175-181; Он же: Архивные материалы о числе заключенных в конце 1930-х гг. // Вопросы истории. 1991. №. 4-5.

63 Земсков В.Н. ГУЛАГ: историко-социологический аспект // Социологические исследования. 1991. № 6-7; Он же: Политические репрессии в СССР (1917-1990 гг.) // Россия XXI. 1994. № 1-2; Он же: К вопросу о масштабах репрессий в СССР// Социологические исследования. 1995. № 9. С. 118-127.

69 Полян П.М. Не [Ю своей воле.История и география принудительных миграций в СССР. М., 2001.

70 Мозохин О.Б. Право на репрессии: Внесудебные полномочия органов государственной безопасности (1918-1953). Монография. М., 2006.

71

Охотин Н.Г., Рогинский А.Б. О масштабе политических репрессий в СССР при Сталине: 1921-1953. [Электронный ресурс]. - URL: // lillp://\vv\w.osa.ccii.liu/i]pdales/2005'piiblicalion.s/lerrorslalsru.him) (дата обращения 01.11.2009).

72 Земсков В.Н. Массовые репрессии: заключенные // Население России в XX веке: Исторические очерки. Том 1. 1900-1939. М., 2000. С. 317.

73 Мозохин О.Б. Право на репрессии: Внесудебные полномочия органов государственной безопасности (1918-1953). Монография. М„ 2006. С. 246-342. ры подчеркивают, что документы, положенные в основу их исследований, имеют множество противоречий и неясностей.

В целом большинство исследователей сегодня сходятся во мнении, что масштаб насилия в стране имел демографическое значение. Точку же в спорах по поводу окончательных и точных цифр репрессированных должны поставить, на наш взгляд, как раз региональные исследования, основанные на первоисточниках.

В ряде научных исследований рассматриваются особенности проведения репрессивной политики в отдельных регионах страны. В частности, А.А. Макаров, анализируя характер репрессий в Красноярском крае в 1934-1938 гг., приходит к выводу, что социально-политический состав населения края определял интенсивность и направленность террора. Этому способствовало географическое положение края (место ссылки оппозиционеров и депортаций репатриантов), его политическое развитие (гражданская воина и крестьянские восстания начала 1920-х гг.), а также нахождение ряда национальных

1 \ диаспор (поляки, финны, латыши, эстонцы и т.д.) . В работе С.А. Головина рассматриваются изменения социальной структуры населения Дальнего Востока в 1923-1939 гг., произошедшие, в том числе, и в результате массовых репрессий в ходе кампании «раскулачивания» и в период «большого терро

75 ра» . Исследование О.А. Ивановой содержит статистический анализ социального, национального, профессионального и конфессионального состава репрессированных в Татарстане в 1917-середине 1950-х гг.76

Историография истории политических репрессий на материалах Западной Сибири включает ряд исследований, как обобщающего характера, так и посвященных отдельным проблемам.

Обширный эмпирический материал содержится в сборнике документов и материалов «Спецпереселенцы в Западной Сибири» под редакцией В.П.

Данилова и С.А. Красильникова, посвященном истории раскулачивания и

11 депортаций крестьян в 1930-начале 1933 гг. В сборник вошли ранее не публиковавшиеся архивные документы, которые позволяют исследовать меха

74 Макаров А.А. Массовые репрессии 1934-1938 гг. в Красноярском крае: автореф. дис. . канд. истор. наук / СФУ НАС. Красноярск, 2007.

75 Головин С.А. Изменение социальной структуры населения Дальнего Востока СССР: 1923-1939 гг.: автореф. дне. . докт. истор. наук / МПГУ. М., 2009.

76 Иванова О.А. Из истории политических репрессий в Татарской АССР: дис. . канд. истор. наук / КГАСУ. Казань, 2009.

77 Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930-весна 1931 / Под ред. В.П. Данилова, С.А. Красильникова. Новосибирск, 1992; Спецпереселенцы в Западной Сибири. Весна 1931-начало 1933 / Под ред. В.П. Данилова, С.А. Красильникова. Новосибирск, 1993. низм создания и функционирования системы спецпоселений, формы и масштабы применения принудительного труда спецпоселенцев в ЗападноСибирском крае.

Целый ряд работ сибирского исследователя В.И. Шишкина посвящен истории партизанско-повстанческого движения в Сибири в начале 1920-х гг., среди причин возникновения которых автор выделяет следующие: 1) неприятие повстанцами советской власти в принципе и ее коммунистического варианта в частности; 2) недовольство политикой и отдельными мероприятиями властей (продразверстка, военные и трудовые мобилизации и т.д.); 3) недовольство злоупотреблениями представителей местных властей78. В.И. Шишкин подчеркивает сложность и многообразие социального состава участников повстанческого движения, среди которых были крестьяне (кулаки, середняки и бедняки), сельская интеллигенция, бывшие белогвардейцы, казаки и т.д. Подавление мятежей — пожалуй, за исключением роговского, который был первым по времени, — осуществлялось исключительно жестоко. Повстанцы гибли не только в боях. Командиры и политработники красных частей, армейские чекисты и трибунальские работники, случалось - и рядовые бойцы без суда расстреливали пленных мятежников, особенно если последние принадлежали к числу руководителей, активистов или были дезертирами Красной Армии. В последующем сотни арестованных повстанцев были приговорены чрезвычайными комиссиями и военно-революционными трибуналами к высшей мере наказания или к различным срокам лишения свободы79.

Исследование В.И. Бруль посвящено вопросам истории немцев в ЗаП А падной Сибири, начиная с XVIII в. и до 1990-х гг. Отдельные главы книги посвящены уголовным преследованиям немцев по национальным и политическим мотивам в 1930-е гг., в том числе Гальбштадтскому восстанию 1930 г. и национальным операциям 1937-1938 гг. Причины особой жестокости со стороны властей в отношении немецкого населения В.И. Бруль видит в «более высоком уровне жизни в совокупности с национальными и религиозными традициями и особенностями» немцев, благодаря чему практически всех

8 Шишкин В.И. Партизанско-повстанческое движение в Сибири в начале 1920-х гг. Красноярск, 1999.

9 Шишкин В.И. Гражданская война в Сибири (1920 г.) // Сибирь в период гражданской войны. Кемерово, 1995. С.121 — 139; Он же: Сибирская Вандея: вооруженное сопротивление коммунистическому режиму в 1920 г. Новосибирск, 1997. s0 Бруль В.И. Немцы в Западной Сибири. В 2-х ч. Топчиха, 1995. немцев власти относили к кулакам, что и обрекло их на «особо трагическую участь»81.

В центре изучения А.И. Савина вопросы истории взаимоотношений советского государства и евангельской церкви на примере сибирского регио1 на1". Согласно выводам А.И. Савина, все протестантские деноминации в СССР на протяжении 1920-1930-х гг. стали одной из наиболее значимых мишеней государственной репрессивной политики как наиболее последовательные противники процессов советизации российской деревни. Репрессивную «антисектантскую» кампанию, развернутую в конце 1920-х гг., А.И. Савин объясняет тем, что «сектанты» идеально подходили на роль «идеологов кулачества» и «рупора классового врага», государство расценивало «сектантство» как носителя некой альтернативы строительству социализма.

Основу исследования В.Н. Уйманова8"5 составила весьма представительная документальная база: документы и архивно-следственные дела фондов Томского и Новосибирского областных управлений ФСБ РФ. В книге характеризуются причинно-следственные связи развертывания массовых репрессий, показывается механизм действий репрессивного аппарата. В исследовании приводятся весьма интересные статистические материалы, касающиеся репрессий в Западной Сибири и в Томской области, в частности, сведения по социальному и национальному составу, возрасту, образовательному уровню и партийности осужденных.

В монографии и докторской диссертации С.А. Папкова рассматривается характер и основные этапы репрессивной политики советского государства в Сибири, процессы формирования системы ГУЛАГа, карательные действия в отношении различных групп населения и оппозиционных сил в 19281941 гг.84. С.А. Папков рассматривает процессы коллективизации и «раскулачивания» крестьян в 1928-1930 гг. как своеобразный рубеж в политический истории Советской России и как своего рода «прелюдию террора»85, который в последующие годы вылился в ряд «истребительных акций»86 сначала против «кулаков», а затем - вредителей и оппортунистов, бухаринцев и троцкистов. С.А. Папков рассматривает «большой террор» 1937-1938 гг. как попыт

81 Бруль В.И. Немцы в Западной Сибири. Ч. 1. С. 77.

82 Советское государство и евангельские церкви Сибири в 1920-1941 гг. Документы и материалы / Сост. А.И. Савин. Новосибирск, 2004.

8j Уйманов B.I1. Репрессии. Как это было. Томск, 1995.

81 Папков С.А. Сталинский террор в Сибири. 1928-1941. Новосибирск, 1997.

85 Папков С.А. Указ. соч. С. 8.

86 Папков С.А. Указ. соч. С. 50. ку резко изменить социальную структуру в стране и таким образом завершить цикл начатых в конце 1920-х - начале 1930-х гг. глобальных преобразований. Отдельные главы книги С.А. Папкова посвящены национальным операциям НКВД (на примере репрессий в Немецком национальном районе Алтайского края), репрессиям в отношении бывших красных партизан (в их числе был и И.Я. Третьяк, один из активных участников партизанского движения на Алтае, командир Первой Горно-Алтайской партизанской дивизии). Согласно утверждению С.А. Папкова, в годы террора основная часть такой социальной группы, как бывшие красные партизаны, была практически уничтожена. Это произошло прежде всего потому, что «режим не признавал никакой общественной консолидации вообще, кроме той, которая непосредственно отражала бы интересы тирана. Предоставленную возможность расправиться с партизанским единством как угрозой «единству партии и наро

87 да» сталинцы использовали до конца» .

Роль органов ОГПУ в проведении политики коллективизации и раскулачивания в Сибири, формирование «спецконтингента» комендатур НКВД в Западной Сибири рассматривается в работах томского историка В.А. Демешоо кина . Деятельность органов ОГПУ-НКВД по организации репрессивных акций в западно-сибирском регионе нашла отражение также в недавно вы

OQ шедшей монографии А. Теплякова . Проведение репрессивных акций в сталинских лагерях в Кузбассе исследуется в работах Л.И. Гвоздковой90. В центре исследования Ж.А. Рожневой находятся политические судебные процессы в Западной Сибири в 1920-1930-х гг. и связанная с ними деятельность судебных органов. Автором исследуется механизм организации политических судебных процессов, проходивших в Западной Сибири в 1920-1930-е гг., их масштабы, место и роль в общей политике репрессий91.

Историография по теме политических репрессий в отношении контрреволюционных преступлений на материалах Алтайского края (кроме названных выше, содержащих отдельные сюжеты по краю) на сегодняшний день включает сравнительно небольшое количество публикаций преимущественно публицистического характера алтайских писателей-краеведов. Пре

87 Панков С.Л. Сталинский террор в Сибири. С. 192.

88 Демешкин В.А. ОГПУ и коллективизация в Сибири И XX век: исторический опыт аграрного освоения Сибири. Красноярск, 1993; Он же. Из истории формирования «спецконтингента» комендатур НКВД— МВД Нарыма// Вопросы историографии, истории и археологии. Омск, 1996.

89 Тепляков А. Машина террора: ОГПУ-НКВД Сибири в 1929-1941 гг. М., 2008.

90 Гвоздкова Л.И. История репрессий в сталинских лагерях в Кузбассе (30-50-е гг.). Кемерово, 1997.

91 Рожнева Ж.А. Политические судебные процессы в Западной Сибири в 1920-1930-е гг. Томск, 2008. жде всего, это работы В.Ф. Гришаева, бывшего архивиста, члена Союза писателей России. Работы В.Ф. Гришаева - это публицистика, основанная на архивных материалах. Первая из его книг « Реабилитированы посмертно»92 посвящена отдельным эпизодам репрессий 1937 г. в крае: дела контрреволюционной организации на меланжевом комбинате, «эсеровско-ровсовского заговора», «правотроцкистской диверсионной шпионско-тсррористической организации в Барнауле», дело врачей и учителей, а также судьбам отдельных репрессированных. В конце 1990-х - начале 2000-х гг. были опубликованы еще несколько книг В.Ф. Гришаева, посвященные истории сталинских ре

93 прессий в г. Бийске , борьбе с крестьянскими мятежами на Алтае в начале 1920-х гг., вызванных продразверсткой, раскулачиванием и насильственной коллективизацией, истории возникновения и боевых действий частей особого назначения (ЧОН)94, а также репрессивной политике в отношении представителей православного духовенства на Алтае в 1920-1930-е гг.95

В последние годы в ряде сборников были опубликованы статьи, посвященные отдельным вопросам политических репрессий в отношении жителей определенных районов края (например, Курьинского96 и Суетского97), отдельных категорий репрессированных (в частности, деятелей культуры98, бывших военнопленных99).

Обобщающий характер носят также подготовленные и изданные управлением архивного дела Алтайского края книги «Жертвы политических репрессий в Алтайском крае» и «Политические репрессии в Алтайском крае. 1919-1965». В целом, издаваемые в России и некоторых бывших союзных республиках книги памяти репрессированных, в большинстве своем представляют собой списки осужденных по политическим мотивам жителей того или иного региона. Книги различаются представленными хронологическими рамками репрессий, объемом сведений в биографических справках, наличием

92 Гришаев В.Ф. Реабилитированы посмертно. Барнаул, 1995.

93 Гришаев В.Ф. Дважды убитые. Барнаул, 1999.

94 Гришаев В.Ф. За чистую советскую власть. Барнаул, 2001.

95 Гришаев В.Ф. Невинно убиенные. Барнаул, 2004.

96 Жданова Г.Д. Курьинский район в период массовых политических репрессий 1928-1937 гг. // Курь-инский район на рубеже веков: очерки истории и культуры. Барнаул, 2003. С. 91-120.

97 Жданова Г.Д. Суетский район в годы массовых политических репрессий // Суетский район: страницы истории и современность. Барнаул, 2004. С. 160-167.

98 Колесников А.А. Елена Ордон - русская актриса // Материалы международной научно-практической конференции «Сохранение и воспроизведение культурного наследия народов Сибири». Барнаул, 2002. С. 110-114; Жданова Г.Д. Репрессии против работников культуры и искусства Алтая // Там же. С. 90-94.

99 Жданова Г.Д. «Военный плен - не преступленье.»? (о судьбах советских военнопленных в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.) // Материалы научных конференций «Война сняла с себя латы» и «Духовно-нравственные основы воинского служения». Барнаул, 2004. С. 70-75. помимо списков как таковых еще и документов центральных и местных органов по вопросам репрессивной политики, комментариев или аналитических материалов и т.д. Опубликованные в книгах памяти списки репрессированных представляют собой ценную источниковую базу для исследований. Книга «Жертвы политических репрессий в Алтайском крае» включает семь томов, в которые вошли 45684 биографические справки на репрессированных в 1919-1965 гг.100 Кроме того, в книгу вошло более четырехсот документов государственных и партийных органов, органов суда, прокуратуры и безопасности. В каждом томе книги имеются предисловия, подготовленные ответственным редактором Г.Н. Безруковым, и представляющие собой исследование истории репрессий по политическим мотивам в крае в 1919-1965 гг. Материалы предисловий ко всем томам книги были обобщены и дополнены Г.Н. Безруковым и вошли в книгу «Политические репрессии в Алтайском крае. 1919-1965»101. История политических репрессий на Алтае делится Г.Н. Безруковым на несколько этапов в зависимости от состава репрессированных и выдвигаемых обвинений, например, в начале 1920-х гг. это были, прежде всего, те, кто в годы гражданской войны служил в белогвардейской армии или колчаковской милиции, в конце 1920-х - начале 1930-х гг. главным объектом репрессий становятся крестьяне. В работе Г.Н. Безрукова на примере конкретных следственных дел рассматриваются репрессии против крестьян в годы коллективизации (например, дела контрреволюционной повстанческой организации «Охотники» 1929 г., «Добытинского восстания» 1930 г. в Усть-Пристанском районе), методы упрощенного порядка ведения следствия и фальсификации дел (на примере дела «контрреволюционного заговора в сельском хозяйстве Запсибкрая» 1933 г.), массовых операций 1937-1938 гг. и т.д.

В книгу вошли также статьи других авторов. Статьи В.Ф. Гришаева и А.А. Фаста посвящены теме репрессий в отношении отдельных категорий

1 А""} граждан - жителей края (казачества, немцев) Статьи Н.В. Кладовой, А.А. Колесникова и Л.И. Ермаковой посвящены изучению источниковой базы истории политических репрессий, в качестве которой рассматриваются судеб-но-следственные дела, документы, изъятые у репрессированных при арестах в качестве компрометирующего материала, и воспоминания родственников

100 Жертвы политических репрессий в Алтайском крае / Отв. ред. Г.Н. Безруков. Т. 1-7. Барнаул, 19982005.

101 Политические репрессии в Алтайском крае. 1919-1965 / Отв. ред. Г.Н. Безруков. Барнаул, 2005. т ГрИшаев В.Ф. «Агентурную проработку прекратить.» // Политические репрессии в Алтайском крае. 1919-1965. Барнаул, 2005. С. 284-294; Фаст А.А. Трагические судьбы // Там же. С. 325-333. репрессированных. Вошедшие в книгу статистические сведения обобщают данные всех семи томов книги «Жертвы политических репрессий в Алтайском крае» за 1919-1965 гг. по таким параметрам как возраст и пол, национальность и род занятий (место работы на момент ареста), мера наказания и т.д.

Среди других работ следует отметить также исследования А.П. Анаш-кина10", Я.А. Климука104, В.Н. Разгона105. Истории репрессий на Алтае посвящена выполненная в рамках межрегионального проекта работа группы архивистов и ученых «Массовые репрессии в Алтайском крае. 1937-1938. Приказ № 00447»106. В центре исследования — реализация «кулацкой» операции на Алтае. Главную документальную основу издания составляют материалы пяти судебно-следственных дел жертв операции в отношении представителей основных целевых групп приказа № 00447, а именно: «кулаков», священнослужителя и уголовников. В данной публикации помимо перспективы изучения судеб жертв также обсуждается один из наиболее дискуссионных вопросов истории массовых операций - были ли следственные дела полностью фальсифицированы, подвергались постоянным манипуляциям или, напротив, они отражают действительность. Механизм осуждения жертв исследуется из перспективы вопроса, являлись ли решения троек чистым актом произвола, или все же речь шла об ускоренной, бюрократически организованной и контролируемой процедуре, в которой, собственно, и заключалось преступление. Представленная в публикации объемная статистическая информация о результатах проведения операции демонстрирует как имеющиеся возможности, так и трудности в деле получения точных цифр жертв операции в Алтайском крае.

Таким образом, проведенные отечественными и зарубежными историками исследования дают представление об общих аспектах репрессивной политики советского государства в 1920-1930-е гг., ее особенностях и направленности в отдельные периоды. Вместе с тем все еще остается недостаточно изученным вопрос о составе (персональном, социальном, национальном, партийном, половозрастном и т.д.) жертв репрессий. Между тем анализ такого

103 Анашкин А.П., Т.В. Новоселова. Чистюньский лагерь Сиблага на территории Алтая // Актуальные вопросы отечественной истории XX века. Сб. статей. Барнаул, 2006. С. 206-222. w Климук Я.А. Политика «раскулачивания» и сопротивление алтайского крестьянства в 1928-1931 гг.: автореф. дис. . канд. истор. наук / АлтГУ. Барнаул, 2008.

105 Разгон В.Н. «Большой террор 1937-1938 гг.» и колхозное крестьянство Алтая // Экономическая история Сибири ХХ-начала XXI в. Барнаул, 2009. С. 208-214; он же: Репрессии против бывших «кулаков» в Алтайском крае в 1937-1938 ir. // Сталинизм в советской провинции. С. 82-103.

106 Публикуется в изд-ве РОССГ1ЭН (Москва) в 2010 г. рода информации позволит конкретизировать представление о механизме отбора жертв террора, его социальной и политической направленности, а, значит, даст возможность углубить понимание причин массовых репрессий 1920-1930-х гг. Одним из наименее изученных аспектов истории сталинского террора остается реализация репрессивной политики на региональном уровне, в том числе и в Алтайском крае.

Цель диссертационного исследования заключается в том, чтобы на основе историко-статистического анализа изменений в социальном, национальном, партийном, возрастном составе осужденных по политическим мотивам (по ст. 58 УК) проследить динамику репрессий, изменение приоритетов и направленности репрессивной политики государства на протяжении 1920-1930-х гг., выявить региональные особенности в ее проведении. Исходя из поставленной цели, определены следующие задачи: анализ изменений в законодательно-нормативной базе репрессий в исследуемый период, а также в деятельности органов госбезопасности по организации репрессивных кампаний; исследование причин, целей и направленности репрессивной политики советского государства в 1920-1930-е гг. на основании анализа изменений в социальном, возрастном, национальном, партийном составе репрессированных; определение групп и категорий репрессированных на Алтае в 19191927 гг.; изучение практики применения 58 ст. УК на Алтае в период раскулачивания и коллективизации (1928-1933 гг.); выявление особенностей проведения массовых репрессивных кампаний периода «большого» террора 1937-1938 гг. на Алтае («кулацкой» операции по приказу НКВД № 00447, «национальных операций»); характеристика наиболее крупных на Алтае политических дел и процессов в 1920-1930-е гг.; выявление региональных особенностей репрессивной политики, проводившейся на Алтае в 1920-1930-е гг.

Объектом исследования является репрессивная политика советского государства, проводившаяся на региональном уровне в 1919-1938 гг. При этом в работе рассматриваются репрессии в отношении лишь тех категорий осужденных, преступления которых определялись уголовным законодательством СССР 1920-1930-х гг. как политические и квалифицировались ст. 58 УК РСФСР (редакции 1926 г.).

Предметом исследования стал социальный, национальный, партийный, половозрастной состав осужденных на Алтае по политическим мотивам в 1920-1930-е гг., механизм отбора жертв репрессий.

Территориальные границы диссертации охватывают Алтайскую губернию (1920-1925 гг.); Барнаульский, Бийский, Каменский, Рубцовский и Славгородский округа Сибирского края (1925-1930 гг.); районы, входившие в ведение тех же оперативных секторов ГШ ОГПУ по Западно-Сибирскому краю (1930-1937 гг.); Алтайский край (1937-1938 гг.).

Хронологические рамки охватывают период с декабря 1919 г. и до ноября 1938 г. Нижняя временная граница исследования обусловлена созданием и началом деятельности Алтайской губернской чрезвычайной комиссии (Алтгубчека), занимавшейся расследованием и вынесением приговоров по политическим преступлениям. Верхняя граница определяется завершением массовых репрессивных акций периода «большого террора» с выходом совместного постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г. «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия».

Основной теоретической базой исследования является теория тоталитаризма. При этом тоталитаризм рассматривается как особый социально-экономический строй, своего рода формация, при тоталитарном политическом режиме. Базовые принципы тоталитарной системы сформулированы Р. Ароном: монополия единственной партии на власть и идеологию, силовое принуждение, проникновение государства во все сферы общества до полного поглощения последнего и идеологизация всех направлений деятельности человека и государства107. При этом насилие рассматривается как неотъемлемое от режима средство подавления внутренних конфликтов, подчиняющееся самой жесткой централизации и подлежащее контролю со стороны центра в каждой фазе и детали. Насилие, согласно Шт. Плаггенборгу, являясь инструментом террора, определяется историческим и культурным контекстом, является неотъемлемой частью правовой системы СССР и служит инструментом дисциплинирования общества ради формирования «нового человека», гармонично вписывающегося в новые производственные отношения. Насилие при этом состоит в диалектической связи с идеологией. С одной стороны, оно присутствует в марксизме сталинской интерпретации в виде

10/ Арон Р. Демократия и тоталитаризм / Пер. с франц. М., 1993. воинствующей риторики, а с другой - в качестве императивно выраженного «руководства к действию» по отношению ко всем препятствиям (в том числе человеческим), которые стоят на пути к «запланированному» будущему108. При этом в сознании людей усиленно создавался образ врага, с которым не может быть примирения. Всячески поддерживались боевые настроения, атмосфера чрезвычайного положения, не допускающая расслабления и утраты бдительности.

Вместе с тем, нельзя не согласиться с утверждением «социальных» историков (Ш. Фицпатрик, JI. Виола, М. Ферро и др.) о том, что сталинизм был невозможен без поддержки «снизу», со стороны социальных слоев и групп, заинтересованных в системе109. Пространство террора давало возможности для самореализации отдельным «маленьким» людям, находившихм в нем средство избавления от соперников в социальном восхождении или просто вызывавших недовольство соседей, чем-то мешавших в повседневности потенциальным кляузникам. Несомненно, что население являлось не только объектом, но и активным субъектом политики правящего режима, в том числе ее репрессивной составляющей. Репрессии против «чужих» воспринимались значительной частью населения сочувственно, на режим в данном случае работали также пропаганда и террор.

Определенное влияние на формирование авторской концепции оказала также теория модернизации - перехода от «традиционного» аграрного общества к «современному» индустриальному. В русле теории модернизации репрессии выступают как один из инструментов социальной и экономической модернизации.

Методологическую основу исследования составляют общенаучные принципы объективности, историзма и системного подхода. Следуя базовому принципу историзма, анализ состава осужденных проводится в контексте конкретно-исторических событий в стране и регионе в изучаемый период с учетом их взаимосвязи и взаимообусловленности. В рамках системного подхода выбор жертв террора исследуется в общем контексте репрессивной политики государства и конкретных карательных акций. Системный подход позволяет рассматривать явления и процессы дифференцированно и в тоже

108 Циг. но: Никонова О. Как чувствует себя «приговоренный к смерти», или германское россиеведение на рубеже веков // Исторические исследования в России-П. Семь лет спустя. М., 2003. С. 448-474.

109 Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 1930-е годы. Дерев-ня.М., 2008. время как целостную систему с соответствующей структурой, совокупностью элементов и типов их взаимодействия.

Характер задач, поставленных в диссертационной работе, вызвал необходимость применения следующих методов исследования: периодизации, ис-торико-сравнительного, статистического анализа. Использование диахронно-го метода (периодизации) позволило определить основные этапы в проведении репрессивной политики, выявить изменения в ее социально-политической направленности и приоритетах, имевшие место на протяжении исследуемого периода. Историко-сравнительный метод используется для сопоставления проведения репрессивных кампаний в Алтайском крае и других регионах с целью выявления их региональной специфики. Статистические методы использовались при обработке информации, содержащейся в базе данных.

Источниковая база исследования включает неопубликованные и опубликованные источники, а также базы данных. К числу неопубликованных источников относятся документальные материалы 15 фондов региональных архивов (в том числе более 1,8 тыс. судебно-следственных дел). Опубликованные источники представлены изданиями законодательно-нормативных актов 1920-1930-х гг., сборниками документов и книгой памяти «Жертвы политических репрессий в Алтайском крае».

При работе с документами рассматриваемого периода учитывалась их крайняя идеологическая тенденциозность, выражавшаяся не только в соответствующей оценке тех или иных событий, но и, как отмечает Ж.А. Рожне-ва, в существовании своеобразного идеологического тезауруса, который нуждается в дополнительной «расшифровке»110. Особой источниковедческой проблемой при изучении судебно-следственных дел является проблема полноты и достоверности этого источника. При передаче из КГБ в госархивы дела подвергались «чистке», многие документы из них изымались и уничтожались из соображений «неразглашения секретов оперативной работы» и «сохранения тайны следствия». Кроме того, в период «большого» террора 19371938 гг. было принято не протоколировать допросы, на которых подследственные не давали «признательных показаний», а те протоколы, что сохранились в делах, зачастую трафаретны, изобилуют штампами и содержат явные признаки фальсификации. Таковы и обвинительные заключения, отражаю

110 Рожнева Ж.А. Политические судебные процессы в Западной Сибири в 1920-1930-е годы. Томск, 2008. С. 20. щие зачастую заранее заданные установки следствия. Поэтому полагать, что следственные дела - это полностью объективный источник информации, не приходится. Однако даже в таком виде он чрезвычайно важен для изучения закономерностей функционирования советской репрессивной системы, поскольку позволяет выявить направленность репрессивной политики государства в те или иные периоды, установить механизмы ведения следствия, принципы отбора жертв репрессий.

Определенную трудность представляла и характерная для источников по избранной теме фрагментарность и отчасти сохраняющаяся до сих пор секретность и недоступность ряда документов.

Среди использованных в работе источников можно выделить несколько групп:

Законодательно-нормативные акты, к которым относятся, прежде всего, различные законы, положения и постановления партии и правительства, определяющие репрессивную политику государства, уголовный и уголовно-процессуальный кодексы, оперативные приказы ГПУ-ОГПУ-НКВД СССР.

Выступления и произведения руководителей партии и государства, карательных органов (центральных и местных) — И.В. Сталина, В.М. Моло-това, А.Я. Вышинского, Ф.Э. Дзержинского, Н.И. Ежова, С.Н. Миронова, С.П. Попова.

Делопроизводственные материалы местных органов власти и управления, прежде всего, Алтайского губернского революционного комитета, Алтайского губернского ревтрибунала, Алтайского гуисполкома Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, Алтайского губкома РКП(б), Барнаульского уездного комитета РКП(б), Барнаульского окружкома ВКП(б), а также Сибирского ревкома, Сиббюро ЦК РПК(б), Сибкрайкома ВКП(б), Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) и Западно-Сибирского крайисполкома. В первую очередь это распорядительная документация, информационно-справочные документы, отчеты, сводки, переписка и т.д.

Делопроизводственные материалы центральных и местных органов государственной безопасности, опубликованные в сборниках документов: сводки ПП ОГПУ по Западно-Сибирскому краю за 1932-1934 гг. о колхозном строительстве, о продовольственных затруднениях в деревне, о ходе хлебозаготовок"1, спецсообщения Н.И. Ежова Сталину 1937 г. о ликвидации эсеровского подполья (в т.ч. в Западно-Сибирском крае) справки и сводки УНКВД по Западно-Сибирскому краю 1937 г. по делу «эсеровско-монархического заговора», телеграммы и докладные записки УНКВД по выполнению приказа НКВД СССР № 00447, сводки ГУГБ НКВД СССР 19371938 гг. об арестованных и осужденных по приказу НКВД № 00447 (в т.ч. в

113

Западно-Сибирском и Алтайском крае) и др.

Материалы книги памяти «Жертвы политических репрессий в Алтайском крае» (тома 1-7), содержащей списки жителей Алтайского края, осужденных в 1919-1965 гг. за совершение контрреволюционных преступлений и впоследствии реабилитированных.

Материалы CD-диска «Сталинские расстрельные списки», который содержит электронные версии 383-х списков лиц (жители Алтайского края проходят по 13-ти из них), осужденных в 1936-1938 гг. по личной санкции И.В. Сталина и его ближайших соратников по Политбюро ЦК ВКП(б) к различным мерам наказания. Оригиналы списков хранятся в настоящее время в архиве Президента РФ.

Судебно-следственные дела являются одним из базовых источников изучения судеб тех репрессированных, которые были арестованы и находились под следствием. Дела возбуждали и вели органы ЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД, в учетно-статистических отделах которых, начиная с конца 1950-х гг. в процессе пересмотра следственных дел основного фонда, формировались фонды прекращенных дел. Дела, переведенные в прекращенный фонд из основного, разнообразны, но главным образом это дела осужденных и впоследствии реабилитированных граждан, а также дела, прекращенные в ходе следствия за недоказанностью обвинения или в связи со смертью заключенного. В Алтайском крае дела прекращенного фонда были переданы в 1992-2002 гг. из архива УФСБ РФ по Алтайскому краю на храпение в ОСД УАДАК. Вместе с тем, часть дел репрессированных в настоящее время продолжает находиться в архивах управлений ФСБ в основных фондах. Это дела тех, кто не подлежит реабилитации по ныне действующим законам, а также групповые дела, в

111 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. Документы и материалы. Т. 3. Кн. 2. 1932-1934 гг. / Под ред. А, Береловича, В. Данилова. М., 2005.

112 Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти 1937-1938 / Под ред. акад. А.Н. Яковлева; сост. В.Н. Хау-стов, В.П. Наумов. М., 2004.

113 Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы. Т. 5. Кн. 1. 1937. Кн. 2. 1938-1939 / Под. ред. В. Данилова, Р. Маннинг. М., 2004, 2006. которых наряду с реабилитированными гражданами есть те, которым в реабилитации отказано. На сегодняшний день доступ к этим делам для большинства исследователей закрыт.

Судебно-следственное дело - это комплексный источник, содержащий многочисленные типы документов, состав и форма которых менялись с развитием репрессивных органов. В период 1919-1922 г. состав документов дел по контрреволюционным преступлениям, следствие по которым вели губернские чека, определялся ведомственными приказами, указаниями и циркулярами. В делах за 1919-1922 гг. практически все документы исполнены на изготовленных типографским способом бланках («арестный лист», «анкета задержанного, числящегося загубЧК», «регистрационный листок по делу губЧК», «протокол допроса, произведенного вгубернской ЧК»).

Принятый в 1922 г. Уголовно-процессуальный кодекс (УПК) определял порядок создания и состав документов судебно-следственных дел.

Следственные дела могли быть групповыми и индивидуальными. Обычно дело открывалось справкой на арест (с изложением оснований для данной меры пресечения), подписанной составившим ее оперативным сотрудником и завизированной («согласен») руководящими работниками органов госбезопасности (обычно начальниками отделения и отдела управления ГПУ-ОГПУ-НКВД). Далее следовали постановление об избрании меры пресечения, ордер на арест, протокол обыска, анкета арестованного, протоколы допросов обвиняемого и свидетелей, объявление об окончании следствия и обвинительное заключение. В числе следственных документов особый интерес (применительно к настоящему исследованию) представляют документы, содержащие биографические данные обвиняемых и характеризующие их социальное и политическое прошлое: анкеты арестованных, характеристики с места работы (службы), справки административных органов и органов власти о социальном и имущественном положении обвиняемых. Нередко данные этих первичных документов трансформируются в последующих документах следствия (прежде всего, в обвинительных заключениях) в нужном для следствия направлении. Например, выходцы из «крестьян-середняков» превращаются в «крестьян-кулаков», а «сын эсера» (по анкете) значится уже как «эсер» (обвинительное заключение).

Далее следуют судебные документы - протокол предварительного заседания судебного органа, протокол судебного заседания и приговор. Поскольку в 1920-1930-е гг. полномочиями по проведению следствия и суда обладали и внесудебные органы, в их деятельности также создавались судебные документы - протоколы заседаний, из которых затем составлялись выписки, приобщаемые к материалам соответствующих следственных дел в качестве решения (приговора) по делу.

Как отмечает один из исследователей массовых репрессий на Смоленщине Б.В. Макеев, стиль и содержание протоколов следствия по делам, направляемых на рассмотрение судебных органов, нередко разительно отличаются от аналогичных документов, содержащихся в следственных делах, направленных во внесудебные органы114. Протоколы следствия, приобщенные к рассмотренным в суде уголовным делам, часто являются подлинно следственными материалами по расследованию реальных эпизодов, квалифицировавшихся в качестве «контрреволюционной» деятельности. Как правило, эти уголовные дела оформлялись с соблюдением требований уголовно-процессуального законодательства. Это замечание полностью относится к судебно-следственным делам, отложившимся в деятельности органов госбезопасности Алтайского края.

Завершаются судебно-следственные дела группой документов по реабилитации осужденных: заявления репрессированных или их родных о пересмотре дела, протесты органов прокуратуры на решения судебных/внесудебных органов, в следственных делах за 1937-1938 гг. — протоколы допросов свидетелей (повторные), представителей административных органов и органов власти, а также сотрудников органов госбезопасности, причастных к ведению следственных мероприятий по соответствующему делу. Среди указанных документов особое внимание уделялось документам по проверке социального и политического прошлого обвиняемых и протоколам допросов следователей краевого управления НКВД, в которых они давали показания о методах ведения следствия в тот период, указаниях центра и руководства УНКВД по выбору и «изъятию» тех или иных категорий «врагов».

Протоколы заседаний тройки при УНКВД по Алтайскому краю, являясь в некотором роде уникальным источником, позволяют проследить динамику выносимых приговоров и дают полную картину истории реализации приказов НКВД СССР на уровне отдельного региона. Протоколы дают возможность проследить, как шло «изъятие» представителей тех или иных целе

114 Макеев Б.В. Прекращенные уголовные дела по обвинениям в контрреволюционных преступлениях 1937-1938 гг. из архива УФСБ РФ но Смоленской области. // Отечественные архивы. 2007. № 5. С. 49. вых групп приказов, механизм назначения мер наказания, влияние тех или иных факторов при вынесении приговоров.

Всего в ОСД УАДАК находится на хранении 423 протокола заседаний тройки (вторые или третьи экземпляры) за период с 30 октября 1937 г. по 13 ноября 1938 г. Протоколы заседаний за 30 октября 1937 г.—15 марта 1938 г. (490 протоколов) относятся к рассмотрению дел по «кулацкой операции» по приказу НКВД СССР № 00447, протоколы за 27 сентября-13 ноября 1938 г. (69 протоколов) - «национальных» операций.

Протоколы оформлены единообразно: дробный номер (номер заседания/номер протокола); дата проведения заседания и указание состава тройки (фамилии председателя, членов и секретаря); графа первая - номер обвиняемого по порядку (нумеровались обвиняемые в рамках одного протокола); графа вторая «Слушали» (номер следственного дела, название районного отдела НКВД, оформившего дело, фамилия, имя и отчество обвиняемого, краткие биографические сведения, краткое изложение сути предъявленного обвинения, указание на признание или отрицание обвиняемым вины и наличие изобличающих его показаний других обвиняемых или свидетелей, а также место временного содержания и дата ареста); графа третья «Постановили» (фамилия, имя и отчество осужденного, приговор с указанием основной меры наказания и дополнительной); в конце протоколов имеются подписи председателя, членов и секретаря тройки.

Практически во всех протоколах имеются разного рода рукописные пометки. Прежде всего, в отдельных протоколах подчеркнуты от руки те или иные компрометирующие факты биографии обвиняемых (например, «раскулачен», «служил в белой армии», «член банды Рогова», «харбинец»). Кроме того, в графе «Постановили» протоколов за 30.10.1937—15.03.1938 (т.е. в период проведения операции по приказу № 00447) имеются пометки цветным/простым карандашом или ручкой о мере наказания: «р» (расстрел), «10», «8» или «5» (срок заключения). В отдельных случаях эти пометки были исправлены (например, зачеркнуто «р» и вновь подписано «10», или наоборот). Впечатанные позже в протоколы приговоры тройки всегда соответствуют исправленным пометкам. Это дает основание полагать, что приговоры фиксировались в протоколах уже до заседаний тройки (если заседания вообще проводились), а затем механически скреплялись подписями членов тройки.

Протоколы заседаний Комиссии НКВД и Прокурора СССР позволяют проследить, как разворачивались и проводились «национальные» операции и выявить отличия и особенности в реализации той или иной «национальной операции» в Алтайском крае. Дополнение сведений, содержащихся в протоколах, материалами следственных дел дает возможность исследовать социальный состав осужденных как в рамках всех «национальных» операций, так и каждой из них и проследить изменения направленности операций.

Как известно, материалы к протоколам готовились в центральном аппарате НКВД СССР по справкам, представляемым региональными управлениями. Нумерация протоколов велась в рамках операции по каждому оперативному приказу и в валовом порядке по мере поступления материалов из краев и областей. В региональное управление НКВД, по материалам которого рассматривалось дело, направлялась копия протокола, заверенная подписью сотрудника ГУГБ и печатью НКВД СССР.

На хранении в ОСД УАДАК имеются копии 39 протоколов заседаний Комиссии НКВД и Прокурора СССР за ноябрь 1937 - сентябрь 1938 г., на которых рассматривались дела, представленные УНКВД по Алтайскому краю. По этим протоколам проходят осужденные по трем оперативным приказам НКВД СССР: № 00439 от 25.07.1937 «Об операции по репрессированию германских подданных, подозревавшихся в шпионаже против СССР», № 00485 от 11.08.1937 «О ликвидации польских диверсионно-шпионских групп и организаций ПОВ» и № 00593 от 20.09.1937 «О мероприятиях в связи с террористической, диверсионной и шпионской деятельностью японской агентуры из так называемых «харбинцев»». Кроме того, по нескольким протоколам проходят осужденные не в рамках одного из указанных приказов, а по обвинению в «шпионской и диверсионной деятельности» в пользу Румынии, Латвии или просто — в «пользу иностранных государств».

Все протоколы заседаний Комиссии оформлены единообразно: указан номер протокола, дата, должности и фамилии присутствовавших на заседании лиц (нарком внутренних дел и прокурор СССР или их заместители), вводная часть протокола («слушали: материалы на обвиняемых, представленные Управлением НКВД по Алтайскому краю в порядке приказа.» -номер и дата приказа НКВД СССР), постановляющая часть (список обвиняемых и приговоры) и в конце протокола вновь — должности и фамилии присутствовавших на заседании. Все копии заверены печатью НКВД СССР и подписью «сотрудника для особых поручений 8-го Отдела УГКБ НКВД СССР». Постановляющая часть протокола содержит: слева - порядковый номер (нумерация обвиняемых велась в рамках протокола), указание фамилии, имени и отчества осужденного, год и место рождения (село, уезд, губерния), справа, напротив фамилии каждого обвиняемого - решение (приговоры -«расстрелять», «заключить в исправтрудлагерь на .лет», либо иные решения - «дело доследовать», «предать суду Военной Коллегии Верхсуда СССР», «дело передать в суд» и т.д.).

Протоколы Комиссии, на которых рассматривались дела по материалам УНКВД по Алтайскому краю, подписаны: прокурором СССР А.Я. Вышинским - 31 протокол, наркомом внутренних дел Н.И. Ежовым - 23, заместителем наркома М.П. Фриновским - 16 протоколов и заместителем прокурора Г.К. Рогинским - 8 протоколов.

Практически во всех протоколах заседаний Комиссии имеются разного рода рукописные пометки. Чаще всего вписано полностью или сокращенно место жительства осужденного на момент ареста - Барнаул, Бийск, Славго-род, Ойротия и т.д. В отдельных случаях, когда осужденный не был приговорен Комиссией к какой-то мере наказания, указана его дальнейшая судьба (дело прекращено, осужден другим органом, выдворен из СССР, умер и т.д.).

База данных ОСД У А ДА К «Учет граждан, осужденных по политическим мотивам (ст. 58 УК)», содержащая сведения о более 46 тыс. репрессированных в 1919-1965 гг. жителях Алтая, созданная специалистами управления архивного дела Алтайского края в ходе подготовки к изданию книги памяти и основанная на материалах судебно-следственных дел фонда Р-2 «Управление ФСБ РФ по Алтайскому краю». База данных содержит 18 полей и включает биографические данные репрессированных (фамилия, имя, отчество, год и место рождения, национальность, место работы и должность на момент ареста), а также сведения об осуждении (дата ареста, когда, каким органом и по какой статье осужден, мера наказания, если ВМН - дата и место приведения приговора в исполнение) и реабилитации (когда, каким органом). Наряду с несомненными достоинствами (прежде всего, полнотой охвата репрессированных), указанная база данных имеет ряд недостатков, а именно: не содержит сведений о социальном происхождении обвиняемых, уровню образования, партийной принадлежности, лишении избирательных прав, судимостях, политическом прошлом (служба в белой армии, участие в крестьянских восстаниях и т.д.). Кроме того, в указанной базе данных отсутствует унификация по такому важнейшему показателю, как социальный статус осужденного на момент ареста.

Указанная база данных позволила дополнить исследование сведениями о числе осужденных в исследуемый период различными судебными и внесудебными органами. Кроме того, база данных была использована для осуществления выборки дел на осужденных в периоды массовых репрессий - 19301933 гг. и 1937-1938 гг., легших в основу базы данных, созданной диссертантом.

База данных «Жители Алтая, осужденные в 1919-1938 гг. по ст. 58 УК» была создана автором в ходе настоящего исследования с использованием БД ОСД УАДАК «Учет граждан, осужденных по политическим мотивам (ст. 58 УК)» и материалов фонда ОСД УАДАК №Р-2 «Управление ФСБ РФ по Алтайскому краю» (описи №№5,6,7). База данных включает 35 полей (приложение 1).

В базу данных вошли сведения обо всех осужденных в крае в период с 1919 по 1927 гг. (всего 1116 человек). За периоды 1928-1933 гг. и 1937-1938 гг. была осуществлена выборка данных на репрессированных, отобранных посредством 5-процентной механической выборки по БД ОСД «Учет граждан, осужденных по политическим мотивам (ст. 58 УК)» (2070 человек). Необходимая для внесения в базу данных информация об осужденных, попавших в выборку, была почерпнута из материалов судебно-следственных дел, протоколов заседаний тройки при УНКВД по Алтайскому краю и Комиссии Прокурора СССР и НКВД СССР. Автором были занесены в базу также данные на осужденных в 1937-1938 гг. Военной коллегией Верховного суда СССР, отобранные предварительно по «сталинским расстрельным спискам» (всего 287 человек).

Отдельные показатели выборки, составившие основу созданной автором базы данных, были перепроверены по БД ОСД «Учет граждан, осужденных по политическим мотивам (ст. 58 УК)» и проведенное сравнение данных показало почти полное их совпадение. Так, количество расстрельных приговоров в 1928-1933 гг. согласно БД ОСД составило 17,8 %, а согласно подсчетам, сделанным на основе нашей выборки — 17,4 %, количество прекращенных дел - 13,6 % и 13,7 % соответственно. Осужденные в 1937-1938 гг. лица немецкой национальности по БД ОСД составили 11,5 % от общего числа осужденных в указанный период, а согласно выборке — 11,6 %, расстрельные приговоры среди данной категории репрессированных составили 79,9 % и 80,3 % соответственно. Проведенная проверка и сравнение данных позволяют говорить о репрезентативности сформированной на основе выборки базы данных.

Использование в диссертации разнообразных исторических источников, а также имеющейся литературы по теме позволило, несмотря на отмеченные трудности, решить поставленные исследовательские задачи.

Научная новизна диссертации состоит в том, что в ней впервые проведен историко-статистический анализ состава (социального, национального, партийного, половозрастного и т.д.) осужденных в Алтайском крае в 19191938 гг. за совершение разного рода «контрреволюционных» преступлений, который позволил на материалах отдельного региона определить изменение приоритетов репрессивной политики советского государства на протяжении рассматриваемого периода. Предпринятое исследование состава осужденных позволило углубить и конкретизировать представление о причинах и целях репрессивной политики, механизме отбора жертв репрессий, определить особенности проведения репрессивной политики в регионе. Многие документальные источники, использованные в диссертации, впервые введены в научный оборот. Решению поставленных в диссертации задач во многом способствовала созданная автором в ходе настоящего исследования база данных, основанная на материалах следственных дел.

Научно-практическая значимость работы определяется как актуальностью цели и решаемых задач, так и полученными новыми результатами по проблеме политических репрессий в Алтайском крае. Результаты исследования могут быть использованы для сравнительно-исторических исследований репрессивной политики в различных регионах страны, при подготовке учебных курсов по отечественной истории, истории Алтайского края, а также для разработки спецкурсов по истории репрессивной политики советского государства в 1920-1930-е гг. Материалы диссертационной работы могут также использоваться в краеведческой и музейной работе.

Заключение диссертации по теме «Отечественная история», Жданова, Галина Дмитриевна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Репрессивная политика советского государства в 1920-1930-е гг. использовалась как основной инструмент очищения общества от «социально вражеских элементов» и устранения политических противников большевиков, к которым в разные периоды относились те или иные группы и категории населения. Приоритеты и направленность этой политики обуславливались изменениями в политической обстановке в стране, задачами социально-экономической модернизации, а также международным положением и нараставшей военной угрозой.

Начиная с 1917 г., в стране создавалась и постоянно совершенствовалась правовая база для проведения репрессий, включавшая как законодательные государственные (уголовный и уголовно-процессуальный кодексы), так и подзаконные акты (указы и постановления высших органов власти, приказы НКВД), отвечавшие насущным потребностям режима и позволявшие привлекать к ответственности его противников. Одновременно шло строительство и совершенствование структуры органов государственной безопасности, ставших «щитом и мечом революции» и основным орудием проведения репрессий. Созданная в стране система вполне управляемых судебных и, главным образом, внесудебных органов позволяла весьма оперативно рассматривать дела по политическим преступлениям и выносить приговоры в соответствии с заданиями и лимитами центра, а также потребностями в рабочей силе разветвленной системы тюрем и лагерей ГУЛАГа.

Верными помощниками чекистов в деле выявления «врагов народа» и вскрытия «вражеских гнезд» были рядовые граждане - соседи, сослуживцы, знакомые, «сигнализировавшие» в партийные органы и органы безопасности о «темных» фактах биографии того или иного человека, вредительской его деятельности в колхозе или на производстве, антисоветских высказываниях и т.д. Этому способствовала развернутая в стране мощная пропагандистская кампания с призывами к бдительности и поощрением доносительства на всех уровнях. Масштабы террора значительно расширялись за счет инициативы местных советских, партийных органов и рядового населения.

Анализ состава осужденных показывает, что на протяжении 19201930-х гг. репрессивной политике была присуща преимущественно антикрестьянская составляющая: в 1919-1927 гг. крестьяне составляли 47,2 % от общего числа репрессированных по обвинениям в политических преступлениях на Алтае, в 1928-1933 гг. - 69,7 %, а в 1937-1938 гг. среди осужденных по приказу НКВД № 00447 «крестьяне-кулаки» составили 89,7 % (включая городских жителей, в вину которым вменялось «кулацкое» происхождение).

В начале 1920-х гг. массовые репрессии против крестьян были связаны с тем, что именно эта категория населения преобладала среди участников вооруженных выступлений и мятежей против коммунистического режима. В конце 1920-х - начале 1930-х гг. крестьяне стали главным объектом репрессий в рамках проводимой государством политики раскрестьянивания - «раскулачивания» и сплошной коллективизации деревни. В 1937-1938 гг. выходцы из крестьян составили большую часть подлежащих «изъятию» и уничтожению «социально-чуждых» элементов и низовки «шпионско-диверсионной базы» иностранных государств.

Одним из важнейших факторов, определявших действие механизма отбора жертв репрессий на протяжении всего изучаемого периода, являлась принадлежность к «социально чуждым» классам и социальным группам. Происхождение становилось тем клеймом в биографии, которое невозможно было смыть и которое вело к тому, что человек становился изгоем в советском обществе. При этом особое место среди этой категории репрессированных занимали «бывшие люди», выходцы из среды священнослужителей, а также «кулаки».

Бывшие люди», или, по определению И.В. Сталина, «последние остатки умирающих классов» - дворяне и помещики, бывшие заводчики и торговцы, попав в поле зрения карательных органов, становились виновны, что называется, по определению, поскольку советская власть испытывала патологическое недоверие к представителям этих старых сословий. Среди осужденных на Алтае они составили: в 1919-1927 гг. - 2,4 % от всех репрессированных (расстреляны 33,3 %), в 1928-1933 гг. - 1,8 % (расстреляны 30 %), в 1937-1938 гг. - 0,5 % (расстреляны 100 %).

Служители религиозных культов практически сразу стали для советского государства особо «враждебными» элементами. В ходе наступления государства на церковь и развертывания широких антирелигиозных кампаний выходцы из «попов» и священнослужители всех вероисповеданий все чаще приговаривались к ВМН. Кульминацией стал приказ 1937 г. № 00447, указывающий «церковников и сектантов» в качестве отдельной подлежащей репрессированию целевой группы. На всем протяжении 1920-1930-х гг. расстрельные приговоры среди этой категории репрессированных значительно превышали средние показатели.

В ходе проведения социально-экономических преобразований в стране и подавления крестьянского сопротивления этим преобразованиям все явственнее становится «антикулацкая» составляющая репрессий, начиная с конца 1920-х гг. «кулаки» и «подкулачники» становятся едва ли не главной мишенью репрессивной политики советского государства.

Среди осужденных по политическим мотивам в Алтайском крае выходцы из «крестьян-кулаков» составляли в 1919-1927 гг. — 0,4 %, в 19281933 гг. - 20,3 %, в 1937-1938 гг. - в среднем 61,9 % (в том числе по «кулацкой» операции - 89,7 %, по «национальным» операциям - 34 %).

Помимо «чуждого» социального происхождения значительную роль при определении степени вины и вынесении приговора играли такие факты биографии обвиняемых, как служба в карательных подразделениях белой армии, участие в антикоммунистических крестьянских выступлениях, прежние судимости, а также такие факты политического прошлого как членство в оппозиционных партиях или принадлежность к оппозиции внутри ВКП(б). Все эти категории обвиняемых, также как и лица, имевшие «чуждое» социальное происхождение, почти автоматически исключались из числа подлежащих исправлению и подлежали «изъятию» и осуждению.

Репрессии против военнослужащих белой армии, начавшиеся сразу после окончания гражданской войны, были вполне предсказуемым действием в отношении недавних противников, которые в 1919-1922 гг. составили 18,2 % от общего числа осужденных по политическим мотивам. Мера наказания зависела от тяжести совершенных преступлений, наличия доказательств вины: к ВМН были приговорены, прежде всего, те, кто участвовал в расстрелах красноармейцев и партизан или в карательных акциях, направленных против гражданского населения. В 1928-1933 гг. служба в прошлом в белой армии также рассматривалась в качестве компрометирующего обвиняемого факта биографии и являлась поводом для ужесточения приговора: если в целом расстрельные приговоры в этот период составили 17,4 %, то среди данной группы осужденных - 28,4 %. В 1937 г. бывшие белогвардейцы становятся одной из целевых групп приказа № 00447, приговоры к ВМН в отношении которых составили 73,3 % (при среднем показателе в 45,5 %).

Участники развернувшегося в Сибири в начале 1920-х гг. крестьянского повстанческого движения составили более половины всех репрессированных на протяжении первого из рассматриваемых этапов репрессивной политики, но процент расстрельных приговоров в отношении данной категории осужденных был меньше среднего показателя, т.к. власти, заинтересованные в примирении с крестьянством, чаще прибегали к амнистиям, чем к жестким репрессиям. Но уже в начале 1930-х гг. власти припомнили бывшим «бандитам» и «мятежникам» их повстанческое прошлое начала 1920-х гг. Если подобные факты биографии имелись у обвиняемых в участии в разного рода «кулацких» и повстанческих организациях, то это вело к ужесточению наказания. Расстрельные приговоры в 1928-1933 гг. в отношении данной категории осужденных значительно превышают средние проценты (57,1 % против 17,4 % соответственно). В 1937-1938 гг. «бывшие активные участники антисоветских вооруженных выступлений» (теперь уже 1920-х - начала 1930-х гг.) также становятся одной из целевых групп приказа № 00447, расстрельные приговоры в отношении которых также превышают средние показатели (71 % против 45,5 %).

Весьма значимым, а к середине 1930-х гг. решающим фактором при определении вины и вынесении приговоров становится политическая биография обвиняемых — членство в небольшевистских политических партиях или принадлежность к оппозиции внутри большевистской партии.

До середины 1930-х гг. приговоры в отношении представителей иных политических партий были относительно мягкими. Даже в первой половине 1920-х, в период активной борьбы ВКП(б) с оппозиционными политическими партиями, приговоры к ВМН в отношении осужденных эсеров составили чуть более 12 %, из числа осужденных анархистов расстрелян не был ни один. Подобная ситуация характерна и для репрессий конца 1920-начала 1930-х гг. Власти предпочитали держать членов оппозиционных партий подальше от центра под контролем ОГПУ и, например, ни один из привлеченных в этот период меньшевиков расстрелян не был, большая их часть были приговорены к высылке в Восточную Сибирь (51 %), небольшим срокам лишения свободы (19 %), или же дела были прекращены вовсе (27 %).

В 1937-1938 гг. принадлежность к любой иной политической партии или оппозиции внутри партии большевиков (даже если обвиняемые давно отреклись от любой оппозиции) становится едва ли не главным фактором, влияющим на суровость приговора - 100 % из них были приговорены к ВМН.

Впрочем, членство в партии большевиков на всем протяжении 19201930-х гг. также не очень защищало обвиняемых, расстрельные приговоры среди осужденных членов ВКП(б) также превышали средние проценты. Кроме того, в период «большого» террора 1937-1938 гг. большой партийный стаж обвиняемых партийных, советских и хозяйственных работников служил дополнительным фактором, влиявшим на вынесение более сурового приговора: из числа имевших партийный стаж от 15 до 20 лет были расстреляны 92,1 %, более 20 лет - 100 %.

Изучение репрессивной политики советского государства и анализ состава ее жертв показывает, что репрессии 1928—1933 гг. являлись продолжением репрессивной политики советского государства 1919-1927 гг., а «большой» террор 1937-1938 гг. - логическим завершением всех предыдущих репрессивных акций. Идея построения «чистого» общества при помощи искоренения «социально-чуждых» и политически «враждебных» элементов с самого начала являлась отличительной чертой советской власти. Репрессии против социально-чуждых элементов, в той или иной мере, являлись постоянным фактором советской истории 1920-1930-х годов. «Большой» террор отличался от более ранних эпизодов советской истории только масштабами государственного насилия. Эта преемственность проявилась, прежде всего, в выборе жертв и определении целевых групп всех репрессивных кампаний, которыми стали: «бывшие люди», имевшие социально-чуждое происхождение (кулаки, выходцы из дворян и помещиков, священников, торговцев и т.д.); лица, имевшие в биографии те или иные «темные» пятна (служба в белой армии, судимости, участие в антисоветских крестьянских мятежах); а также члены (в том числе бывшие) иных политических партий и представители оппозиции в партии большевиков. В 1919-1933 гг. все подобные факты биографии осужденных, безусловно, учитывались, но далеко не всегда вели к ужесточению приговора, и главным оставался характер содеянного (или инкриминируемого) преступления. В 1937-1938 гг. все эти категории граждан относятся к основным группам риска «большого» террора, поскольку в стране проводится целенаправленная акция по окончательному очищению общества от всех социально-чуждых и социально-враждебных элементов. «Большой» террор, кроме того, значительно расширил этот список групп риска, прибавив к нему «инонационалов», включение которых диктовалось становящейся все более реальной военной угрозой. Своеобразной новацией «большого террора» стал и больший, чем в среднем, процент расстрельных приговоров в отношении стариков (более 75 %), которых практически не отправляли в лагеря, поскольку они были уже не в состоянии полноценно трудиться на «великих стройках коммунизма», и системе было выгоднее избавиться от них.

В целом проведение репрессий на Алтае в 1920-1930-е гг. шло в общегосударственном русле, и местные органы госбезопасности следовали указаниям центра в проведении «чисток» и выборе жертв в соответствии с указаниями центра, а в 1937-1938 гг. — еще и в рамках выделенных лимитов. К особенностям репрессий на Алтае в 1920—1930-е гг. следует отнести, прежде всего, ярко выраженную антикрестьянскую их составляющую, что обуславливалось как общей направленностью репрессивной политики государства в указанный период, так и преобладанием аграрного населения в регионе с преимущественно сельскохозяйственной экономикой.

К особенностям проведения репрессивной политики на Алтае следует, вероятно, отнести также наличие среди репрессированных большого числа представителей такой категории населения как бывшие красные партизаны, чему во многом способствовало активное их участие в ряде крестьянских мятежей начала 1920-х гг. Бывшие герои гражданской войны, имевшие боевой опыт и большой авторитет среди значительной части местного населения, были опасны для власти, а их геройское прошлое в обвинительных материалах звучит не иначе как «партизанщина». Если в 1920-начале 1930-х гг. участие в партизанском движении еще учитывалось в качестве смягчающего приговор фактора, то в годы «большого» террора основная часть этой социальной группы была практически уничтожена. Сталинский режим не признавал никакой общественной консолидации, кроме устанавливаемой и контролируемой самими властями.

Операция по приказу НКВД № 00447, который определял категории и лимиты на подлежащих репрессированию врагов режима, на Алтае стала действительно «кулацкой», поскольку около 90 % осужденных составили отнесенные к этой целевой группе репрессий. Столь высокий процент «кулаков» был достигнут в том числе и благодаря тому, что в «кулаки» были записаны те, кто таковыми никогда не был, т.е. ранее не лишался избирательных прав и не раскулачивался. Под наиболее массовую из подлежащих репрессированию групп, обозначенных в приказе № 00447, подводились те, кто оказались в числе жертв репрессий в силу не социального происхождения, а своего социального поведения, демонстрирующего нелояльность советскоколхозному строю и местной партийно-советской и хозяйственной элите (нарушители трудовой дисциплины, лица, критически высказывавшиеся о политике местного и центрального руководства, проявлявшие на бытовом уровне недовольство тяжелыми материальными условиями жизни и пр.).

К особенностям проведения операции по приказу № 00447 на Алтае следует отнести и проведение ее параллельно с другой крупной репрессивной операцией — по делу контрреволюционной эсеровско-монархической организации «РОВС». При этом «ровсовцы» шли в рамках общих лимитов «кулацкой операции».

В ходе проведения «кулацкой» операции на Алтае большинству обвиняемых (более 70 %) при аресте предъявлялось обвинение в участии в контрреволюционной организации и проведении антисоветской агитации, в обвинительных же материалах преобладают обвинения в проведении диверсионной и вредительской деятельности. Причем если в октябре-ноябре 1937 г. эти обвинения составляли 39,8 %, в декабре 1937 г. - 51,9 %, то в 1938 г. - уже 78,1 %. Операция в крае, таким образом, в ходе ее реализации все больше становилась борьбой с «вредительством» и «диверсиями».

Национальные операции» на Алтае также имели свои региональные особенности, как, например, рассмотрение дел по «нацоперациям» тройкой при УНКВД уже осенью 1937 г. Кроме того, направленные, прежде всего, на «чистку» предприятий, имевших оборонное значение, «национальные операции» в большинстве регионов страны подразумевали особую значимость «производственного фактора». Между тем, на Алтае в ходе «немецкой операции» по приказу № 00439 были «изъяты» в первую очередь те, к го имел какие-либо связи с Германией или ее представителями (осень 1937-зима 1938 гг.), затем - жители национального Немецкого района (весна 1938 г.) и лишь на завершающем этапе операции (осенью 1938 г.) - немцы, работавшие на железнодорожном транспорте или крупных промышленных предприятиях. К особенностям проведения «немецкой операции» на Алтае можно отнести и тот факт, что у властей против немцев был универсальный компромат, который они активно использовали в ходе следствия. Это было участие в эмиграционном движении и получение ими «гитлеровской помощи», что квалифицировалось как особая форма классовой борьбы немецкого «кулака» против советской власти.

В большинстве регионов страны удельный вес поляков, осужденных в рамках приказа № 00485, был выше на первом этапе «польской операции», т.е. осенью 1937 г. В Алтайском же крае осенью 1937-зимой 1938 г. среди осужденных по приказу № 00485 этнические поляки занимали лишь 27,3 % и лишь летом-осенью 1938 г. — 58,8 %.

В целом политические репрессии 1920—1930-х гг. представляли весьма сложное явление, с помощью которых достигалась стратегическая политическая цель, связанная с построением бесклассового общества советского образца (социальная инженерия), решались ситуативные задачи модернизации (в рамках проведения политики коллективизации и индустриализации), а также задачи, обусловленные военной угрозой (ликвидация «пятой колонны»). Репрессии, ставшие составной частью государственной политики и повседневной жизни советского общества, были важнейшим показателем превращения советского государства в тоталитарное.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Жданова, Галина Дмитриевна, 2010 год

1. Архивные материалы Государственный архив Новосибирской области (ГАНО) Ф.Р-1. Сибирский революционный комитет On. 1. Д. 194. Оп. 2. Д. 8, 35, 194 .

2. Ф.Р-47. Исполнительный комитет Западно-Сибирского краевого Советадепутатов трудящихся

3. Оп. 5. Д. 30, 59, 60, 76, 82, 104, 111.

4. Ф.Р-1027. Новосибирский областной суд Министерства юстиции РСФСР Оп. 8. Д. 35.

5. Ф.П-1. Сибирское бюро ЦК РКП(б) Оп. 2. Д. 3,27,35.

6. Ф.П-3. Западно-Сибирский краевой комитет ВКП(б) Оп. 2. Д. 450. Оп. 11. Д. 29.

7. Ф.П-4. Новосибирский областной комитет КПСС Оп. 34. Д. 26.

8. Отдел спецдокументации управления архивного дела Алтайского края (ОСД УАДАК)

9. Ф.Р-2. Управление ФСБ Российской Федерации по Алтайскому краю Оп. 5. Д. 1-422. Оп. 6. Д. 1-369.

10. Центр хранения архивного фонда Алтайского края (ЦХАФ АК) Ф.Р-9. Алтайский губернский революционный комитет On. 1. Д. 5, 9.

11. Ф.Р-10. Алтайский исполком губернского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов Оп. 4. Д. 9.

12. Ф.Р-204. Алтайский губернский революционный трибунал (Алтгубревтрибунал)1. Оп. 2. Д. 24.

13. Ф.П-2. Алтайский губернский комитет РКП(б)

14. On. 1. Д. 1,2,3,41,45,49,58, 166.

15. Оп. 2. Д. 3, 6, 8, 14, 85.1. Оп. 3. Д. 3.1. Оп. 7. Д. 175.

16. Ф.П-4. Барнаульский окружной комитет ВКП(б) Оп. 2. Д. 47.

17. Ф.П-6. Барнаульский уездный комитет РКП(б) On. 1. Д. 13.

18. Ф.П-1061. Комиссия ИСТПАРТ Барнаульского окружного комитета1. ВКП(б)1. On. 1. Д. 511.

19. Ф.П-5876. Партийный архив крайкома КПСС On. 1. Д. 79.

20. Законодательные и нормативные акты

21. Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г. «Об арестах, прокурорском надзоре им ведении следствия» // Исторический архив. 1992. - № 1. - С. 125-128.

22. Уголовный кодекс РСФСР редакции 1926 г. // Хронологическое собрание законов, указов Президиума Верховного Совета и постановлений Правительства РСФСР на 1 марта 1940 г. Том 9. ОГИЗ. Госполитиздат, 1941. - С. 363-433.

23. Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР редакции 1923 г. // Хронологическое собрание законов, указов Президиума Верховного Совета и постановлений Правительства РСФСР на 1 марта 1940 г. Том 9. -ОГИЗ. Госполитиздат, 1941. С. 434-513.

24. Выступления и труды руководителей советского государства и региональных органов власти

25. Ленин В.И. Одно из основных условий успеха большевиков. // Поли, собр. соч. Т. 41. / В.И. Ленин. М.: Изд-во политической литературы, 1982.-С. 5-8.

26. Ленин В.И. Письмо В.М. Молотову для пленума ЦК РКП(б) с планом политдоклада на XI съезде партии // Поли. собр. соч. Т. 45. / В.И. Ленин. М.: Изд-во политической литературы, 1982. - С. 60-62, 512-513.

27. Ю.Сталин И.В. Доклад на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 7 января 1933 г. // Сочинения. Том 13 / И.В. Сталин; Инс-т марксизма-ленинизма. М.: Госполитиздат, 1949. - С. 161-232.

28. П.Сталин И.В. Речь на первом всесоюзном съезде колхозников-ударников 19 февраля 1933 г. // Сочинения. Том 13 / И.В. Сталин; Инс-т марксизма-ленинизма. М.: Госполитиздат, 1949. - С. 236-256.

29. Вышинский А .Я. Курс уголовного процесса. М., 1927.

30. Крыленко Н.В. Формы классовой борьбы на данном этапе. М., 1933.

31. И.Ежов Н.И. Выступление на февральско-мартовском пленуме ЦК

32. Сборники документов и материалов

33. Бутовский полигон 1937-1938 гг. / Под ред. В.П. Шанцева и др. Выпуск 7. М.: Изд-во «Альзо», 2003. - 322 с.

34. Жертвы политических репрессий в Алтайском крае. В 7 томах / Изд-е управления архивного дела Алтайского края; Под ред. Н.И. Тарабаева и др. Барнаул, 1998-2005.

35. Изгои коллективизации: алтайская деревня в 1928-1933 годах. Сборник документов / Изд-е управления архивного дела Алтайского края; сост. Г.Д. Жданова, О.Н. Дударева и др. Барнаул, 2007. - 480 с.

36. Из истории земли Томской: 1917-1921, 1921-1924, 1925-1929. Народ и власть. Сборник документов и материалов. Тома 1-4 / сост. В.И. Марков. Томск, 1997-2000.

37. Ленинградский мартиролог. 1937-1938. Тома 1-5 / Под ред. А.Я. Разу-мова. СПб.: Изд-во Российской национальной библиотеки, 1998-2002.

38. Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. 1937-1938 / Под ред. акад. А. Н. Яковлева; сост. В. Н. Хаустов, В. П. Наумов, Н. С. Плотникова. М., 2004. - 736 с.

39. Партизанское и повстанческое движение в Причумышье. 1918-1922 гг. Документы и материалы / Под ред. Г.Н. Безрукова. Барнаул, 1999. -320 с.

40. Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 1.: Этапы и методы ликвидации крестьянского хозяйства 1930-1940 гг. Хроникально-документальный сборник / сост. Т.М. Бадалян, О.В. Выдрина, В.А. Ильиных и др. Новосибирск: Из-во ИДМИ, 2000. - 210 с.

41. Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 2.: Формы и методы централизованных хлебозаготовок. 1930-1941 гг. Хроникально-документальный сборник / сост. В.А. Ильиных, В.М. Рынков и др. -Новосибирск.: РИЦ НГУ, 2002. 253 с.

42. Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации. М.: Республика. Верховный Совет РФ, 1993. - 223 с.

43. Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939. Документы и материалы. В 4-х т. / Под ред. А. Береловича, В. Данилова. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2000.

44. Советское государство и евангельские церкви Сибири в 1920-1941 гг. Документы и материалы / сост. А.И. Савин. Новосибирск: Посох, 2004. - 427 с.

45. Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930-весна 1931 г. / сост. С.А. Красильников и др. Новосибирск: ВО «Наука». Сибирская издательская фирма, 1992. - 283 с.

46. Спецпереселенцы в Западной Сибири. Весна 1931-начало 1933 гг. / сост. С.А. Красильников и др. Новосибирск, 1993. - 341 с.

47. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 19271929. Документы и материалы. В 5 тт. / Под ред. В. Данилова, П. Ман-нинг, JI. Виолы. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2000-2005.1. Базы данных

48. Аблажей Н.Н. РОВС и енисейское казачество. Электронный ресурс. -URL: //http://www.memorial.krsk.ru/Articles/2003Ablaiey.htm (дата обращения: 15.02.2009).

49. Арендт X. Истоки тоталитаризма / X. Арендт. М., 1996.

50. Арон Р. Демократия и тоталитаризм / Р. Арон. Пер. с франц. М.: Текст, 1993.-303 с.

51. Базаров А. Кулак и Агрогулаг / А. Базаров. Челябинск: Южно-Урал. кн. изд-во, 1991. - 319 с.

52. Боженко Л.И. Соотношение классовых групп и классовой борьбы в Сибирской деревне (1919-1927 гг.) /Боженко И.Л. Томск, 1969. - 210 с.

53. Борисов Ю.С., Курицын В.М., Хван Ю.С. Политическая система конца 20-30-х годов. О Сталине и сталинизме // Историки спорят. Тринадцать бесед / Под общ. ред. B.C. Лельчука. М.: Политиздат, 1989. -С. 228-303.

54. Бруль В.И. Немцы в Западной Сибири. Монография. Часть 1 / В.И. Бруль. С. Топчиха, 1995 г. - 194 с.

55. Бруль В.И. Немцы в Западной Сибири. Монография. Часть 2 / В.И. Бруль. С. Топчиха, 1995. - 224 с.

56. Бутенко А.П. Социологические вопросы истории и теории тоталитаризма. Электронный ресурс. URL: //www.xserver.ru/user/svitt (дата обращения: 20.12.2009).

57. Великий незнакомец: крестьяне и фермеры в современном мире. Пер. с англ./ Под ред. А.В. Гордона; сост. Т. Шанин. М.: Издательская группа «Прогресс» - «Прогресс-Академия», 1992. - 432 с.

58. Венер М. Лицом к деревне: Советская власть и крестьянский вопрос (1924-1925 гг.) / М. Венер // Отечественная история. 1993. - № 5. -С. 86-107.

59. Гвоздкова Л.И. История репрессий в сталинских лагерях в Кузбассе (30-50-е гг.). Кемерово, 1997.

60. Головин С.А. Изменение социальной структуры населения Дальнего Востока СССР: 1923-1939 гг.: автореф. дис. . докт. истор. наук / С.А. Головин; Московский педагогический государственный университет. -М., 2009. 45 с.

61. Гордон А.А., Клопов Э.В. Что это было? Размышления о предпосылках и истоках того, что случилось в 30-40-е гг. / А.А. Гордон, Э.В. Клопов. -М., 1989.-213 с.

62. Грациози А. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917-1933 / А. Грациози. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН); Фонд Первого Президента России Б.Н. Ельцина, 2008. - 136 с. - (История сталинизма).

63. Гришаев В. Ф. Реабилитированы посмертно / В.Ф. Гришаев. Барнаул, 1995.-238 с.

64. Гришаев В.Ф. Невинно убиенные. К истории сталинских репрессий православного духовенства на Алтае / В.Ф. Гришаев. Барнаул, 2004. -240 с.

65. Гурьянов А.Э. Обзор советских репрессивных кампаний против поляков и польских граждан. Электронный ресурс. URL: //http://www.memo.ru/historv/polacv/vved/obzor.htm (дата обращения: 01.07.2008).

66. Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества как класса в Сибирской деревне (1926-1933) /Н.Я. Гущин. Новосибирск, 1972. -215 с.

67. Гущин Н.Я., Ильиных В.А. Классовая борьба в сибирской деревне (1920-е-середина 30-х гг.) / Н.Я. Гущин, В.А. Ильиных. Новосибирск, 1987.-330 с.

68. Гущин Н.Я. «Раскулачивание» в Сибири (1928-1934 гг.): методы, этапы, социально-экономические и демографические последствия / Н.Я. Гущин. Новосибирск: ЭКОР, 1996. - 160 с.

69. Девис Р., Хлевнюк О.В. Вторая пятилетка: механизм смены экономической политики / Р. Девис, О. Хлевнюк // Отечественная история. -1994.-№3.-С. 92-108.

70. Добровольский А. В. Сибирь в стратегии и тактике ЦК партии эсеров (1917-1922 гг.) / А.В. Добровольский // Вестник НГУ. Серия: История, филология. Т. 1. Вып. 3: История. Новосибирск, 2002. - С. 48-54.

71. Жуков Ю.Н. Иной Сталин / Ю.Н. Жуков. М.: ВАГРИУС, 2005. - 512 с.

72. Зеленин И.Е. Был ли «колхозный неонэп» / И.Е. Зеленин // Отечественная история. 1994.-№2.-С. 105-121.

73. Зеленин И.Е. «Революция сверху»: завершение и трагические последствия / И.Е. Зеленин // Вопросы истории. 1994. - № 10. - С. 14-31.

74. Зеленин И.Е. Крестьянство и власть в СССР после революции сверху» / И.Е. Зеленин // Вопросы истории. 1996. - № 7. - С. 14-31.

75. Земсков В.Н. К вопросу о масштабах репрессий в СССР / В.Н. Земсков // Социологические исследования. 1995. - № 9. - С. 118-127.

76. Земсков В.Н. Массовые репрессии: заключенные / В.Н. Земсков // Население России в XX веке. Исторические очерки. Том 1. 1900-1939. -М., 2000.- С. 311-330.

77. Иванова О.А. Из истории политических репрессий в Татарской АССР: дис. . канд. истор. наук / О.А. Иванова; Казанский государственный архитектурно-строительный университет. Казань, 2009. - 246 с.

78. Ивницкий Н.А. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929-1932) / Н.А. Ивницкий. М.: Наука, 1972. - 360 с.

79. Ильиных В.А. Единоличники Западной Сибири в 1930-е годы: социальные изменения, стратификация / В.А. Ильиных // Отечественная история. 2006. - № 6. - С. 95-105.

80. Исаев В.И. Военизация молодежи и молодежный экстремизм в Сибири (1920-е-начало 1930-х гг.) / В.И. Исаев // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: История, филология. Т. 1. Вып. 3: История. Новосибирск, 2002. - С. 63-70.

81. Исторические исследования в России-Н. Семь лет спустя. М.: АИРО-ХХ, 2003. 560 с.

82. История государства и права СССР / Под ред. Г.С. Калинина, Г.В. Швекова. 2-е изд., перераб . и доп. Ч. 2. - М., 1981. - 519 с.

83. Караман В.Н. Политические репрессии в отношении крестьянства на Дальнем Востоке СССР в 20-30-е годы XX века: дис. . канд. истор. наук / В.Н. Караман; Дальневосточный государственный гуманитарный университет. Владивосток, 2009. - 267 с.

84. Кириллов В.М. История репрессий и правозащитное движение в России (компьютерная поддержка курса) / Нижнетагильская государственная социально-педагогическая академия / В.М. Кириллов. Н.Тагил, 2006. - 86 с.

85. Кладова Н.В. Операция «охотники» как пример проявления фанатического поведения / Н.В. Кладова // Образование и социальное развитие региона. Барнаул. - 1995. - № 3-4. - С. 149-155.

86. Кладова Н.В. О влиянии гражданской война на нравственные заповеди / Н.В. Кладова // Гражданская война и культура. М., 1996. - С. 18-21.

87. Климук Я.А. Политика «раскулачивания» и сопротивление алтайского крестьянства в 1928-1931 гг.: автореф. дис. . канд. истор. наук / Я.А. Кпимук; Алтайский государственный. Барнаул, 2008. - 25 с.

88. Клямкин И. Какая улица ведет к храму / Клямкин И.И. // Новый мир. -1987.-№ 11.

89. Книга для учителя. История политических репрессий и сопротивления несвободе в СССР / Под ред. В.В. Шелохаева. М.: Издательство объединения «Мосгорархив», 2002. 504 с.

90. Кожинов В.В. Правда сталинских репрессий / В.В. Кожинов. М.: Алгоритм, 2007. - 448 с.

91. Кондрашин В.В. Крестьянство в России в гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма / В.В. Кондрашин. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2009. - 575 с. — (История сталинизма)

92. Конквест Р. Большой террор / Р. Конквест // Нева. 1989. - № 9-12; 1990.-№ 1-12.

93. Кравченко А.И. Социология девиантности: электрон, библиотека Социологии. фак-та МГУ им. М.В. Ломоносова. Электронный ресурс. — URL: //http://lib.socio.msu.ru0&cl=CLl&d=HASH01d860037a6f82dbb 24fel32.7&x=l (датаобращения: 12.05.08).

94. Красильников С.А. На изломах социальной структуры. Маргиналы в послереволюционном российском обществе (1917-конец 1930-х годов). Учебное пособие /С.А. Красильников. Новосибирск: НГУ, 1998.-84 с.

95. Красильников С.А. Серп и молох. Крестьянская ссылка в Западной Сибири в 1930-е годы / С.А. Красильников. М., 2003. - 288 с.

96. Краус Т. Советский термидор. Духовные предпосылки сталинского поворота (1917-1938) / Т. Краус. Будапешт, 1997.

97. Кропачев С.А. «Польская» и другие «национальные» операции НКВД СССР. Электронный ресурс. URL: //http://www.kubanmemo.ru/library/Kropachev01/poland.php (дата обращения: 02.02.2009).

98. Кудрявцев В.Н., Трусов А.И. Политическая юстиция в СССР / В.Н. Кудрявцев, А.И. Трусов. М.: Наука, 2000. - 365 с.

99. Кузнецов И.С. «Проклятьем заклейменные?»: Текст. Социально-психологические предпосылки российского тоталитаризма / И.С. Кузнецов. Новосибирск, 1994. - 92 с.

100. Кузнецов И. С. Богатые и бедные: взгляды сибирского крестьянства 1920-х гг. на социальные различия / И.С. Кузнецов // Вестник НГУ. Серия: История, филология. Т. 1. Вып. 3: История / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2002. - С. 55-62.

101. Кузнецов И.С. Формирование «сталинизма» и менталитет сибирского крестьянства / И.С. Кузнецов // Урал и Сибирь в сталинской политике. Новосибирск: НИЦ «Сибирский хронограф», 2002. - С. 46-56.

102. Кукушкин Ю.С. Сельские советы и классовая борьба в деревне (1921-1932 гг.) / Ю.С. Кукушкин. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1968. - 294 с.

103. Куманев В.А. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции / В.А. Куманев. -М., 1991.

104. Куренышев А.А. Всероссийский крестьянский союз. 1905-1930 гг. Мифы и реальность / А.А. Куренышев. М.: АИРО-ХХ; СПб.: Дмитрий Буланин, 2004. - 336 с.

105. Курицын В.М. История государства и права России. 1929-1940 гг. Учебное пособие для высшей школы / В.М. Курицын. М.: Междунар. отношения, 1998. - 232 с.

106. Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии. 1920-1930 годы / Н.Б. Лебина. СПб., 1999. - 317 с.

107. Леонтьева Т.Г. Попы, церковники и сектанты в «большевистской перестройке» в Калининской области 1937-1938 гг. / Т.Г. Леонтьева //

108. Сталинизм в советской провинции 1937 1938. Массовая операция на основе приказа №00447/ сост. М. Юнге, Б. Бонвеч, Р. Биннер. - М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2009. - С. 216244. - (История сталинизма).

109. Литвин А.Л. Красный и белый террор в России. 1917-1922 / А.Л. Литвин // Отечественная история. 1993. - № 2. - С. 46-62.

110. Лубянка: Органы ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ. 1917-1991. Справочник / Под ред. акад. А.Н. Яковлева; авгоры-сост.:

111. A.И. Кокурин, Н.В. Петров. М.: МФД, 2003. - 768 с.

112. Макаров А.А. Массовые репрессии 1934-1938 гг. в Красноярском крае: автореф. дис. . канд. истор. наук / А.А. Макаров; Сибирский Федеральный университет. Институт архитектуры и строительства. -Красноярск, 2007. 32 с.

113. Макеев Б.В. Прекращенные уголовные дела по обвинениям в контрреволюционных преступлениях 1937-1938 гг. из архива УФСБ РФ по Смоленской области / Б.В. Макеев // Отечественные архивы. -2007. № 5. - С. 45-52.

114. Мангазеев И. Оборванная революция (расцвет анархизма и анархо-синдикализма в Кузбассе в 1918-1926 годах) / И. Мангазеев // Шахтерский край. 2004. - 17 июня; 2004. 24 июня.

115. Маслов В., Чистяков И. Сталинские репрессии и советская законность / В. Маслов, И. Чистяков И Коммунист. 1990. - № 10. - С. 102112.

116. Матюшин П.Н. Репрессии 1930-х гг. и политическая реабилитация 1950-х начала 1960-х г.: исторический опыт и уроки: автореф. дис. . канд. истор. наук / П.Н. Матюшин: Чебоксарский государственный университет. - Чебоксары, 2006. - 20 с.

117. Медведев Р.А. О Сталине и «сталинизме» / Р.А. Медведев. М.: Прогресс, 1990.-483 с.

118. Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918-1923 / С.П. Мельгунов. М., 1990. - 207 с.

119. Меньковский В.И. История и историография: Советский Союз 1930-х годов в трудах англо-американских историков и политологов /

120. B.И. Меньковский. Минск: БГПУ, 2007. - 359 с.

121. Мозохин О.Б. Право на репрессии: Внесудебные полномочия органов государственной безопасности (1918-1953). Монография / О.Б. Мозохин. Жуковский; М.: Кучково поле, 2006. - 480 с.

122. Мурашко Г.П. К дискуссии о типах тоталитаризма / Г.П. Мураш-ко // Вопросы истории. 2001. - № 8. - С. 107-112.

123. Олех Г.Л. Кровные узы. РКП(б) и ЧК/ГПУ в первой половине 1920-х годов: механизм взаимоотношений / Г.Л. Олех. Новосибирск: НГАВТ, 1999. - 138 с.

124. Олиферовская И.В. Крестьянство и власть в Центральном Черноземье накануне и в годы коллективизации (1927-1933) : автореф. дис.канд. истор. наук / И.В. Олиферовская; Тамбовский государственный технический университет. Саратов, 2006. - 24 с.

125. Осокина Е.А. За фасадом «сталинского изобилия»: распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927-1941 / Е.А. Осокина. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2008. - 351 с. (История сталинизма).

126. Охотин Н.Г., Рогинский А.Б. «Большой террор»: 1937-1938. Краткая хроника. Электронный ресурс. URL: //http://www.memo.ru/ historv/PQLAcv/00485ART.htm (дата обращения: 01.03.2009).

127. Павлова И.В. Показательные процессы в российской глубинке в 1937 г. / И.В. Павлова // Гуманитарные науки в Сибири. 1998. - № 2. -С. 98-103.

128. Павлова И.В. Механизм политической власти в СССР в 20-30-е годы / И.В. Павлова//Вопросы истории. 1998. -№ 11-12. - С.49-66.

129. Павлова И.В. Власть и общество в СССР в 1930-е годы / И.В. Павлова // Вопросы истории. 2001. - № 10. - С. 46-56.

130. Павлова И.В. Механизм власти и строительство сталинского социализма / И.В. Павлова. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2001. - 460 с.

131. Павлова И.В. Понимание сталинской эпохи и позиция историка / И.В. Павлова// Вопросы истории. 2002. - № 10. - С. 3-18.

132. Павлова И.В. 1937: выборы как мистификация, террор как реальность / И.В. Павлова // Вопросы истории. 2003. - № 10. - С. 19-37.

133. Папков С.А. Сталинский террор в Сибири (1928-1941) / С.А. Папков. Новосибирск: Издательство Сибирского отделения РАН, 1997. -274 с.

134. Папчинский А.А., Тумшис М.А. Щит, расколотый мечем. НКВД против ВЧК / А.А. Папчинский, М.А. Тумшис. М.: Современник, 2001.-367 с.

135. Петров Н., Янсен М. «Сталинский питомец» Николай Ежов / Н. Петров, М. Янсен. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2009. - 447 с. - (История сталинизма).

136. Покровский Н.Н. Источниковедческие проблемы истории России XX века / Н.Н. Покровский // Общественные науки и современность. -1997.-№3.-С. 94-105.

137. Политические репрессии в Алтайском крае. 1919-1965 / Под ред. Г.Н. Безрукова. Барнаул: ОАО «Алтайский полиграфический комбинат», 2005. 432 с.

138. Полян П.М. Иностранцы в ГУЛАГЕ: советские репрессии против иностранноподданых. Электронный ресурс. URL: //http://demoscope.ru/ weekly/2004/0147 (дата обращения: 12.07.2009).

139. Проблемы публикации документов по истории России XX века. -М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2001. 368 с.

140. Реабилитация: политические процессы 30-х-50-х годов / Под. ред. А.Н. Яковлева. М., 1991.-461 с.

141. Ратьковский И.С. Красный террор и деятельность ВЧК в 1918 году / И.С. Ратьковский. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006. - 286 с.

142. Рожнева Ж.А. Политические судебные процессы в Западной Сибири в 1920-1930-е годы: автореф. дис. . канд. истор. наук / Ж.А. Рожнева; Томский государтвенный университет. М., 2003. - 24 с.

143. Рожнева Ж.А. Политические судебные процессы в Западной Сибири в 1920-1930-е годы / Ж.А. Рожнева. Томск, 2008. - 224 с.

144. Самосудов В.М. Большой террор в Омском прииртышье. 19371938 / В.М. Самосудов. Омск, 1998. - 268 с. •

145. Соколов А.К. Курс советской истории. 1917-1940. Учебное пособие для вузов / А.К. Соколов. М.: Высшая школа, 1999. - 272 с.

146. Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ, 1918-1956: Опыт худож. исслед. / А.И. Солженицын. — М.: Центр «Новый мир», 1990.

147. Соломон П. Советская юстиция при Сталина / П. Соломон. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2008. - 464 с. -(История сталинизма).

148. Стецовский Ю. История советских репрессий. В 2-х т. / Ю. Сте-цовский. -М.5 1997.

149. Сувениров О.Ф. Военная коллегия Верховного суда СССР (19371939 гг.) / О.Ф. Сувениров // Вопросы истории. 1995. - № 4. - С. 137146.

150. Такер Р. Сталин. Путь к власти. 1879-1929: История и личность / Р. Такер Пер. с анг. / Общ. ред. и послесл. B.C. Лельчука М.: Прогресс, 1991. 478 с.

151. Тепляков А.Г. Красный бандитизм // Родина. 2000. - №4. - С. 8185; Электронный ресурс. - URL: //http://www.istrodina.com (дата обращения: 10.03.2009).

152. Тепляков А.Г. «Непроницаемые недра»: ВЧК-ОГПУ в Сибири. 1918-1929 гг. Текст. / А.Г. Тепляков; под ред. Г.А. Бордюгова. М.: АИРО-ХХ1, 2007. - 288 с.

153. Тепляков А.Г. Машина террора / А.Г. Тепляков. М.: Новый хронограф. AIIPO-XXI, 2008. - 632 с.

154. Угроватов А.А. Красный бандитизм в Сибири (1921-1929 гг.) / А.А. Угроватов. Новосибирск, 1999. - 208 с.

155. Уйманов В.Н. Репрессии. Как это было. (Западная Сибирь конца 20-х начала 50-х годов) / В.Н. Уйманов. - Томск: Изд-во Томского гос. ун-та, 1995. - 336 с.

156. Уйманов В.Н. Массовые репрессии в Западной Сибири в конце 20-х начале 50-х годов; автореф. дис. . канд. исгор. наук / В.Н. Уйманов; Томский государственный университет. - Томск, 1995. - 24 с.

157. Урал и Сибирь в сталинской политике / Под ред. С. Папкова, К. Тэраяма. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2002. - 269 с.

158. Усенко А.Н. Массовые политические репрессии 1930-х годов на Дону: автореф. дис. . канд. истор. наук / А.Н. Усенко; Ростовский государственный педагогический университет. Ростов-на-Дону, 2006. -32 с.

159. Фаст А.А. Эмиграционное движение немцев Сибири (1928-1930 гг.) / А.А. Фаст. Барнаул, 2005. - 256 с.

160. Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город / Ш. Фицпатрик. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2008. - 336 с. - (История сталинизма).

161. Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня / Ш. Фицпатрик. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2008. - 422 с. - (История сталинизма).

162. Хаски Н. Российская адвокатура и советское государство / Н. Хаски.-М., 1993.- 183 с.

163. Хаустов В., Самуэльсон J1. Сталин, НКВД и репрессии 1936-1938 гг. / В. Хаустов, JT. Самуэльсон. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2009. - 432 с. - (История сталинизма).

164. Хлевнюк О.В. 1937-й: Сталин, НКВД и советское общество / О.В. Хлевнюк. М.: Республика, 1992. - 270 с.

165. Хлевнюк О.В. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е гг. / О.В. Хлевнюк. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 1996. - 295 с.

166. Цаплин В.А. Статистика жертв сталинизма в 30-е годы / В.А. Ца-плин //Вопросы истории. 1989. - № 4. - С. 175-181.

167. Цаплин В.А. Архивные материалы о числе заключенных в конце 1930-х гг. / В.А. Цаплин // Вопросы истории. 1991. - №. 4-5.

168. Ченцов В.В. Трагические судьбы. Политические репрессии против немецкого населения Украины в 1920-1930-е годы / В.В. Ченцов. -М.: Готика, 1998.-208 с.

169. Шаламов В.Т. Собрание сочинений. В. 4 т. Т. 1. Колымские рассказы / В.Т. Шаламов; сост., подгот. текста и примеч. И. Сиротинский. М.: Вагриус, 1998. - 503 с.

170. Шангин М.С. Террор против совести. Об уничтожении духовенства и трудового крестьянства в Омске и области / М.С. Шангин. -Омск, 1994.-320 с.

171. Шишкин В.И. К вопросу о новой концепции западно-сибирского мятежа / В.И. Шишкин // Гуманитарные науки в Сибири. Новосибирск. - 1997. - № 2. - С. 46 - 54.

172. Шишкин В.И. Сибирская Вандея: вооруженное сопротивление коммунистическому режиму в 1920 г. / В.И. Шишкин. Новосибирск: Олсиб, 1997.-710 с.

173. Шишкин В.И. Партизанско-повстанческое движение в Сибири в начале 1920-х гг. / В.И. Шишкин // Гражданская война в Сибири. -Красноярск, 1999. С. 161 - 172.

174. Шишкин В.И. Численность и состав Народной повстанческой армии Степного Алтая (лето 1920 г.). Электронный ресурс. URL: //http://new.hist.asu.m/biblio/borodl /211 -219.html (дата обращения: 12.01.2009).

175. Штырбул А.А. Красный бандитизм в Сибири (к вопросу об идейно-политическом характере явления, 1920-1922 годы). Электронный ресурс. URL: //http://www.tuad.nsk.ru/~historv/Aiithor/Russ/SH/ S hti ybul A A/index. html (дата обращения: 05.04.2009).

176. Юнге М., Биннер Р. Как Террор стал «большим». Секретный приказ № 00447 и технология его исполнения / М. Юнге, Р. Биннер. -М.: АИРО-ХХ, 2003. 352 с.

177. Юнге М., Бордюгов Г., Биннер Р. Вертикаль большого террора. История операции по приказу НКВД № 00447 / М. Юнге, Г. Бордюгов, Р. Биннер. М.: Новый Хронограф; АИРО-ХХ1, 2008. - 784 с.

178. Янсен М. Суд без суда. Показательный процесс социалистов-революционеров: Пер. с анг.: Ильзен-Грин Е.А. и др. / М. Янсен. М.: Возвращение, 1993. - 272 с.

179. Getty J.A. Origins of the Great Purges: The Soviet Communist Party Reconsiderer / J.A. Getty. Cambridge, 1987.

180. Getty J.A. «Excesses are not permitted»: Mass Terror and Stalinist Governance in the Late 1930s. / J.A. Getty. Russian Review. - 2002. - Vol. 61, № 1. C. 113-139.

181. Holquist C. State Violence as Technique: The Logic of Violence in Soviet Totalitarianism / C. Holquist // Bodmin Cornwall. 2003.

182. Shearer D.R. Crime and Social Disorder in Stalin's Russia / D.R. Shearer // Cahiers du Monde russe. 1998. - Vol. 39, № 1 -2. С. 119-149.