Образ Древней Руси в историософии русской эмиграции XX в. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 09.00.03, кандидат философских наук Ермишина, Ксения Борисовна

• Ермишина, Ксения Борисовна
• кандидат философских наук
• 2007

Оглавление диссертации кандидат философских наук Ермишина, Ксения Борисовна

Введение.

Глава I. ИСТОРИОСОФСКИЕ КОНЦЕПЦИИ В НАЧАЛЕ XX ВЕКА: ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ И НОВАТОРСТВО.

1.1. Введение: Формирование негативного отношения к древнерусскому наследию в XVIII в.

1.2. Взгляды славянофилов на Древнюю Русь (А. С. Хомяков и И. В. Киреевский).

1.3. Альтернатива просветительству и панславизму: историософские взгляды В. Ф. Эрна, Е. Н. Трубецкого и свящ. Павла Флоренского.

Глава II. ОБРАЗ ДРЕВНЕЙ РУСИ В ИСТОРИОСОФИИ

ЕВРАЗИЙЦЕВ.

2.1. Введение в историософию евразийцев.

2.2.Становление историософских взглядов в евразийском движении (1920-1924 гг.).

2.3. Евразийская историософия 1925-1927 гг.

2.4. Историософская концепция Н. Н. Алексеева.

2.5. Итоги.

Глава III. ОБРАЗ ДРЕВНЕЙ РУСИ В ИСТОРИОСОФИИ Г. П. ФЕДОТОВА, Н. А. БЕРДЯЕВА И Н. М. ЗЕРНОВА.

3.1.Введение: Истоки историософского мировоззрения Г. П. Федотова.

3.2.Первая концепция Древней Руси в историософии Г. П. Федотова.

3.3.Концепция Древней Руси в сочинениях Г. П. Федотова 40-х гг.

3.4. Н. А. Бердяев о Древней Руси.

3.5.Н. М. Зернов о Древней Руси и ее религиозных идеалах.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Образ Древней Руси в историософии русской эмиграции XX в.»

Актуальность темы исследования. Философское наследие русской эмиграции XX в. остается весьма актуальным и идеологически значимым для современного российского общества. Его возвращение на родину началось с 80-х гг. XX в., когда одновременно начали выходить монографии и статьи современных исследователей о русской философии. Однако в 90-е гг. никто из авторов не предложил законченной концепции развития и периодизации философского наследия, оставленного русской эмиграцией. За последние годы ситуация существенно изменилась, но до сих пор невозможно указать на современные работы, которые по охвату и продуманной концепции были бы подобны, например, «Истории русской философии» В. В. Зеньковского. Философия русской эмиграции остается пока еще мало разработанной темой в современной историко-философской науке, и данное диссертационное исследование восполняет недостаток среди концептуальных работ по истории русской философской мысли XX в.

Образ Древней Руси в русской философии — тема, недостаточно разработанная в научной литературе. Обращение к образу Древней Руси послужило основой для создания различных историософских концепций. Например, русские мыслители-эмигранты искали в древнерусском периоде ответ на вопрос о причинах постигшей Россию катастрофы 1917 г. Среди представителей русского религиозно-философского и культурного ренессанса начала XX в. были и те, кто не создал никаких историософских концепций, в которых присутствовала бы тема Древней Руси. Вместе с тем, многие русские религиозные мыслители искали причины революции 1917 г. в русской истории и занимались построением целостных историософских концепций. В своих трудах они обращались к историческим истокам, давая оценку тех культурных процессов, которые происходили в Древней Руси.

В диссертации впервые воссоздана целостная картина отношения к древнерусскому наследию в философии русской эмиграции XX в., значение «образа Древней Руси» для историософских концепций того времени. На примере историософских построений, созданных евразийцами и Г. П. Федотовым, реконструированы концептуальные интерпретации «образа Древней Руси», которые затем транслировались, воспринимались или подвергались критике в среде философов-эмигрантов. Выявление основных историософских концепций, тематически относящихся к Древней Руси, является актуальным не только для исследования философии русской эмиграции, но и для реконструкции подлинного философского значения древнерусского периода. Таким образом, данная работа актуальна не только относительно философии русской эмиграции, но и в целом для понимания русской философской мысли.

Степень разработанности проблемы. Работ современных исследователей, близких по теме к данному исследованию, очень немного. Среди наиболее интересных исследований следует назвать книгу А. В. Антощенко «Евразия или Святая Русь?»1, в которой автор на основании тщательного анализа работ Г. П. Федотова, А. В. Карташева, Г. В. Вернадского, Н. С. Трубецкого и евразийцев выстраивает типологию историософских концепций названных мыслителей. Рассмотренные работы интересуют Антощенко главным образом с историографической точки зрения, в результате он уделяет недостаточное внимание собственно философскому содержанию. Книги Н. А. Омельченко2 отличаются обилием рассматриваемого материала, ссылок и цитат, но исследователем в основном рассматриваются политические взгляды мыслителей-эмигрантов. О. Д. Волкогонова в книге «Образ России в философии русского зарубежья» специально оговаривает, что ее «интересовали лишь те концепции грядущего, которые выходили на уровень философского обобщения закономерности исторического пути России»3. Таким образом, О. Д. Волкогонова проанализировала философию избранных ею авторов в перспективе обратной тому, который выбран в данном исследовании: ее интерес направлен на мнения и философские концепции мыслителей-эмигрантов, относящихся к будущему России. В книге А. В. Прохоренко «Все в имени твоем Россия»4 главное внимание уделено социальным и культурологическим взглядам интересующих его мыслителей-эмигрантов, однако отсутствует четкая

1 Антощенко А. В. Евразия или Святая Русь? Петрозаводск, 2003.

2 Омельченко Н. А. В поисках России. СПб., 1996; он же. Политическая мысль русского зарубежья: Очерки истории (1920, нач. 30-х годов). М., 1997.

Волкогонова О. Д. Образ России в философии русского зарубежья. М., 1998. С. 42.

4 Прохоренко А. В. Все в имени твоем Россия (парадигмы общественной мысли русского зарубежья). СПб., 2003. концепция того, каким образом необходимо рассматривать этот материал (книга в целом производит впечатление незаконченности, отсутствия логической связи между рассматриваемыми концепциями, т. к. непонятно, например, на основании каких критериев автор избирает и рассматривает творчество тех или иных философов). Подробное, тщательное исследование А. И. Доронченкова5 имеет черты сходства с книгами Н. А. Омельченко: авторов интересует политический момент, оба пристальное внимание уделяют анализу политических взглядов мыслителей-эмигрантов.

При анализе отношения к древнерусскому наследию были использованы основные и наиболее интересные современные концепции древнерусской культуры. Одна из концепций представлена в работах В. Ф. Пустарнакова6, которого можно считать первопроходцем в обосновании философского значения древнерусской мысли. Ученый рассматривал древнерусскую мысль с точки зрения западноевропейской философской традиции и утверждал ее специфику, показывая, как возможно говорить о ее теоретико-познавательной значимости. Раскрывая оригинальность древнерусской мысли, он вместе с тем, полагал, что ее развитие должно иметь много общего с процессом становления философской мысли в других странах, где базисной основой образованности была Библия. В. Ф. Пустарнаков выделяет два основных направления древнерусской мысли — философское и антифилософское, показывая, что уже на заре отечественной истории сформировались направления западническое и славянофильское. Он использует гегелевское понятие «философема» как краеугольный камень своей концепции, который он расширяет, оспаривая правомерность дисквалификации Гегелем мифологической или символической формы выражения философии.

Метод выявления философем в древнерусской мысли является весьма продуктивным. В этом направлении работают такие исследователи, как М. Н. Громов и В. В. Мильков которые, в свою очередь, еще более расширили понятие «философема», указывая на философскую значимость апокрифических

5 Доронченков А. И. Эмиграция «первой волны» о национальных проблемах и судьбе России. СПб., 2001.

6 См.: Пустарнаков В. Ф. Философская мысль в Древней Руси. М., 2005. текстов, художественного и архитектурного творчества.7 В своих работах М. Н. Громов показал, что основные философские методы в древнерусский период — символические, художественные и научные (в широком смысле слова), а наиболее адекватное определение древнерусской мысли — всеохватывающая мудрость, высший синтез практической и умственной деятельности, как цельного представления о мире, Боге, человеке.

Исследовательская позиция А. И. Абрамова связана с пониманием фундаментальной роли платонизма, который в его изложении есть основополагающая парадигма античной и христианской цивилизации8. По мнению А. И. Абрамова, в древнерусской мысли вплоть до XVIII в. проявлялось официальное провозглашение аристотелизма, но практически господствовал платонизм, который существовал скрыто, в виде общехристианских установок. Большое влияние А. И. Абрамов уделил вопросу разнообразных литературных влияний (первое, второе болгарское влияние, третье южнорусское), показывая каким образом усваивалась в Древней Руси философская мысль.

Исследователи Б. П. Кутузов и В. И. Мартынов предлагают интересный и перспективный подход к изучению древнерусского наследия: на материале разнообразных богослужебных, певческих (по преимуществу наречной редакции) древнерусских сборников они показывают специфику древнерусского мышления. В. И. Мартынов предлагает оригинальную типологию культурных типов, используя термин «иконосфера» для характеристики древнерусской культуры и показывает ее радикальное отличие от средневековой западноевропейской9.

Что касается анализа творчества отдельных мыслителей-эмигрантов, то эта литература просто необозрима, поскольку почти каждый автор удостоился того, чтобы о нем были написаны десятки, а то и сотни статей и монографий. Однако большинство этих работ посвящены отдельным аспектам или отражают личные

7 См.: Громов М. Н. Структура и типология русской средневековой философии. М., 1997; Громов М. Н., Мильков В. В. Идейные течения древнерусской мысли. СПб., 2001.

8 См.: Абрамов А. И. Сборник научных трудов по истории русской философии. М., 2005.

9 Мартынов В. И. Культура, иконосфера и богослужебное пение Московской Руси. М., 2000. предпочтения их авторов10. Среди наиболее интересных работ, посвященных истории евразийства, можно отметить кандидатскую диссертацию Е. Г. Кривошеевой «Пореволюционное эмигрантское течение евразийство» (М., 1995), статьи В. М. Хачатуряна «Культура Евразии: этнос и геополитика» и «Евразия: между Западом и Востоком» в сборнике «Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов» (М., 1992), С. М. Половинкина «Евразийство и русская эмиграция» в книге Н. С. Трубецкого «История. Культура. Язык» (М., 1995), многочисленные статьи и публикации А. В. Соболева, посвященные евразийству.11 При написании главы о творчестве Г. П. Федотова были использованы работы В. В. Сербиненко, М. Г. Галахтина, А. Ф. Киселева12.

Цель и задачи исследования. Настоящее исследование предпринято с целью устранить пробел в изучении русской историософии XX в. и построить концепцию историософских взглядов, характерных для русских мыслителей-эмигрантов. Приоритетной задачей диссертации является создать типологию историософских концепций по отношению к Древней Руси. Основные задачи исследования заключаются в следующем: определить типовые признаки историософских идей, существовавших в сознании русских мыслителей до революции 1917 г. и показать их обусловленность стереотипами эпохи русского Просвещения XVIII в.; показать изменения мировоззренческих установок и историософского сознания русских мыслителей под влиянием катаклизмов начала XX в.;

10 Одна из характерных работ: Аверинцев С. С. Несколько мыслей о «евразийстве» Н. Трубецкого. Опыт беспристрастного взгляда // Новый мир. 2003. № 2.

11 Соболев А. В. Своя своих не познаша: Евразийство // Начала. 1992. № 4; он же. Полюса евразийства // Новый мир. 1991. № 1; он же. Князь Н. С. Трубецкой и евразийство // Литературная учеба. 1991. № 6; он же. К вопросу о внутренних трениях и противоречиях в евразийстве 1920-х годов // Россия XXI. 2002. № 5; он же. О двух акцентах в философско-богословском творчестве о. Георгия Флоровского // Россия XXI. 2003. № 6; он же. О евразийстве как культуроцентричном мировоззрении // Россия XXI. 2000. № 1.

12 Сербиненко В. В. Оправдание культуры: Творческий выбор Г. Федотова // Вопросы философии. 1991. № 8; Галахтин М. Г. История трагедии и трагедия истории (историософия Г. Федотова) // Философские науки. 2005. № 9, 10; Киселев А. Ф. Страна грез Георгия Федотова. М., 2004. проанализировать основные историософские концепции мыслителей-эмигрантов, которые для их создания использовали соответствующим образом понятый и интерпретированный концепт «Древняя Русь»; показать различие между историософскими концепциями Древней Руси и выявить основные причины неоднозначного понимания древнерусской культуры и истории; выявить основные типы отношения к древнерусскому наследию, существовавшие в русской философии с начала XVIII в. и до середины XX в.; доказать, что русскими философами-эмигрантами проделана работа по переосмыслению всех бывших до того привычных историософских концепций; выявить оригинальность и новизну созданных в эмиграции историософских концепций и показать их значение для современных исследователей древнерусской мысли.

Методологическая база исследования. В диссертации использованы в основном источниковедческие и аналитические методы, т. к. в ней рассматриваются архивные материалы, часть из которых впервые вводится в научный оборот. Активно использован метод сравнительно-исторического анализа, что вообще характерно для жанра историко-философского исследования.

Теоретическая база исследования. Тема данного исследования, прежде всего, тесно связана с историософской традицией в русской философской мысли, начиная со «Слова о Законе и Благодати» митрополита Илариона и кончая концептуальными построениями философов XX века. Главные проблемы историософии — цель и смысл истории. Историософский подход дает целостный, хотя и внешний, взгляд на исторический процесс, рассматривает его как телеологическую структуру. Крайняя форма выражения телеологического подхода к истории — эсхатологизм. Что касается философии истории, то ее главными вопросами являются исторический факт, историческая закономерность, причинность, поэтому историософия предшествует философии истории как спекулятивно-идеалистическая концепция теоретико-рационалистической. Одна из главных проблем истории философии XX в. — национальная идея, была сформулирована в середине XIX в., а до этого мысль работала в направлении, которое задала предшествующая эсхатологическая (восходящая к средневековью) историософия, причудливо сочетавшаяся с философскими течениями Просвещения — теорией естественного права и философским рационализмом. Для того чтобы проследить генезис и глубинные истоки историософских концепций, в данном исследовании вводится ряд понятий. Прежде всего, используется понятие «историософское сознание», которое предшествует построению философии истории. Историософское сознание тесно связано с появлением историософии как отдельной философской темы. Таким образом, мы имеем три теоретических уровня понимания, которые довольно трудно выявить при поверхностном рассмотрении, однако подобные разграничения дают возможность их более тщательного анализа и понимания.

Под историософским сознанием подразумевается вся сумма идей, касающихся исторической, политической, религиозной, экономической, идеологической ситуации. Это сознание, в первую очередь, складывается под непосредственным влиянием государственной идеологии и религиозных убеждений того или иного автора. Возможно, стоит говорить и о существовании общего историософского сознания народа, складывающегося и способного изменяться в разное время. Эта сумма идей подвигает историков создавать концепции развития исторического процесса в том или ином освещении. Под это правило могут попадать как средневековые летописи, трактующие историю как мистерию и встречу человека и божественного Промысла, так и официозные исторические проекты XVIII в.; как помпезная историография эпохи «торжества коммунизма», созданная по заказу властей, так и «объективные» фундаментальные исторические исследования XIX в. Для того, чтобы философия истории стала отправной точкой для появления историософии, необходимы определенные условия: кризис историософского сознания, который перестает совпадать с философией истории, теоретически обосновывающей и объясняющий ситуацию исторического момента с точки зрения устоявшихся идеологических норм. Ситуация кризиса, раздвигающая границы философского понимания тем, что образует некую зону неизвестности, зону поисков разрешения проблемы — необходимое условие появления историософии. XVIII век был по преимуществу веком философии истории, по уже XIX век, когда в России появляется общественность, противостоящая официальной идеологии и отстаивающая свои права у государства, начинает буквально изобиловать разными типами историософского сознания и возникающими на этой основе историософскими идеями. В XX в. произошел расцвет историософии, который вызван, на наш взгляд, потрясениями начала века: 1-ой мировой войной и революцией 1917 г., когда прекращает свое существование Российская империя, и, соответственно, историософское сознание требует новых обоснований. Наследие философов-эмигрантов является уникальным материалом для изучения процессов становления историософии в условиях политической катастрофы и идеологического кризиса13. Между Древней Русью и XX веком появляется возможность диалога, поскольку историософское сознание XVIII и XIX веков, по сути противостоящих средневековью, перестало играть роль единственного доминирующего мировоззрения.

Для того чтобы понять логику исследования, необходимо раскрыть смысл основных понятий, входящих в содержание диссертации. Под историософией традиционно понимается «концепция, ставящая решение собственно исторических вопросов в зависимость от решения вопросов философских»14. В дальнейшем мы будем придерживаться этого традиционного толкования, подразумевая во всех случаях, когда речь идет об историософии, именно такое понимание, т. е. философское мировоззрение того или иного мыслителя, которые подспудно определяет совокупность основных его исторических взглядов и предпочтений. Историософию мы отделяем от философии истории, а об их различии уже было упомянуто выше. Отметим только, что историософия русской эмиграции — это совершенно особый феномен, имеющий отличие от других подобных в том, как именно решается основной вопрос истории, которая понимается в христианском контексте как имеющая смысл и цель. Катастрофа 1917 г., в результате которой перестала существовать Российская империя, явилась стимулом к постановке новых историософских проблем и, соответственно, выдвижению разных вариантов их решений.

13См. работу о кризисах доминантных установок в различные периоды истории: Ивахнепко Е. Н. Россия на порогах. СПб., 1999.

14Каменский 3. А. Философия славянофилов. Иван Киреевский и Алексей Хомяков. СПб., 2003. С. 36.

Ситуация, в которой оказались русские эмигранты, сама по себе была уникальной в том смысле, что в первой половине XX в. она настоятельно требовала решения вопросов не философии истории, но именно историософии, оперирующей понятиями «цель», «смысл», «расплата», «вина», что предполагает связь с вполне традиционными парадигмами христианского мировоззрения, то есть идеями «Промысла», «божественного воздаяния» и исторического финализма. Вместе с тем, невозможно жестко разводить философию истории и историософию, поскольку первая является продолжением второй, и одна без другой не существует. Историософские построения философов-эмигрантов являются достижением в истории русской историософской традиции, что вряд ли будет иметь продолжение в современной ситуации секулярного, постхристианского стиля мышления и восприятия мира, который предполагает скорее создание типологии, теории истории и культуры, а не философии истории, в связи с чем сомнительно появление и выдвижение историософской концепции традиционного типа. Это не значит, что таким образом провозглашается «конец историософии». Речь идет о том, что и в дальнейшем можно ожидать историософских построений нового, оригинального типа, в которых христианству также будет уделено внимание, однако оно будет радикально переосмыслено с учетом нового исторического опыта.

Под «образом Древней Руси» в диссертации подразумевается важнейшая тема историософских концепций, в которых историческому периоду Х1-ХУП вв. (допетровский период) отводится превалирующее, определяющее весь последующий ход истории России значение. В данном случае мы не ставим вопрос о том, была или не было философии в Древней Руси. Предметом рассмотрения является не сама древнерусская мысль (которая, несомненно, существовала, независимо от того, как ее понимают сейчас — с литературной, философской, религиозной точки зрения), а ее интерпретация, отношение к ней. Рассматриваются основные типы отношения к древнерусскому наследию, сформировавшиеся по преимуществу в XX веке. В древнерусском периоде искали ответ на вопрос о причинах постигшей Россию катастрофы 1917 г., что стало основой историософских размышлений в сочинениях русских мыслителей-эмигрантов. Необходимо заметить, что не все эмигранты были согласны с поиском «виновных», исторических «неудач», «разрывов и связей».

Было довольно большое число мыслителей, которые искали причины революции 1917 г. в политической жизни России предреволюционного периода, но в основном это были представители лагеря политиков (кадетов, демократов) и позитивистки настроенных историков, таких как П. Н. Милюков, А. А. Кизеветтер и др. Среди представителей русского религиозного и культурного ренессанса начала XX в. мы также найдем тех, кто не занимался построением историософских концепций, в которых определяющую роль играло бы понятие «Древняя Русь» (например, С. Л. Франк). Однако большинство религиозно настроенных мыслителей в поисках причин постигшей Россию катастрофы предпочитало обратиться к анализу истоков русской истории, к стремлению постичь ее ноуменальный смысл. Это приводило их к построению целостных концепций, объясняющих историю российской цивилизации. Здесь русская мысль самым изящным образом смыкается со своими основаниями, осмысливает свои истоки, дает им надлежащую оценку, показывая образец вознесения на высоту теоретического осознания тех процессов и состояний, которыми жила Древняя Русь.

Возрастание интереса к историософии всегда было признаком неких глобальных перемен, происходивших в русском обществе и требующих своего осмысления. Можно выявить своеобразные «волны» возрастания и убывания этого интереса на протяжении нескольких веков, причем окажется, что точкой отсчета для возрастания интереса к этой теме в XX веке будут примерно 19051910 гг., а пиком — 1920-1940 гг. Далее следует затишье и новая волна интереса к историософии появится в 1980-1990 гг. Все это чрезвычайно интересно с точки зрения динамики и статики (закономерности) в появлении философских идей и их взаимосвязи с историческими катаклизмами, имевшими место в нашей стране в тот или иной период времени. Необходимо подчеркнуть один весьма важный момент, который показывает актуальность и оправданность выбора узко-специфического аспекта в рассмотрении историософии русской эмиграции. Все «волны» интереса к историософским проблемам России в XX в. (можно даже выдвинуть предварительный недоказанный тезис — вообще все бывшие «волны» подобного интереса) были связаны с потребностью переосмыслить значение древнего периода русской истории, который и по сей день являет собой некую сумму значимых символов и смыслов для русской историософской мысли.

Источниковедческая база исследования. При анализе и описании творчества отдельных авторов были использованы их книги и статьи, относящиеся к теме диссертации и указанные в соответствующих главах. При написании главы о творчестве Г. П. Федотова большое значение имел анализ всех номеров журнала «Новый Град». В исследовании активно привлекались журналы русской эмиграции «Путь», «Версты», «Вестник РСХД» и др., в главе об евразийстве — непериодические повременные издания «Евразийский временник», «Евразийская хроника». В исследовании большое внимание уделено архивным первоисточникам — неопубликованным материалам из архивов ГАРФ (Фонд П. Н. Савицкого) и Библиотеки-Фонда «Русское Зарубежье» (Фонд П. П. Сувчинского). В фонде П. П. Сувчинского находятся письма основных участников евразийского движения (в первую очередь - Н. С. Трубецкого, П. Н. Савицкого, Л. П. Карсавина) и лиц имевших непосредственное к нему отношение (Н. А. Бердяева, С. Л. Франка, Н. С. Арсеньева, Б. П. Вышеславцева и др.). На основании изученного материала было реконструировано формирование историософских идей среди евразийцев, выяснены некоторые существенные аспекты евразийской идеологии и отношение лидеров движения к идеям, которые привносили в евразийство новые члены (Л. П. Карсавин, Н. Н. Алексеев). С 1925 г. основоположники евразийского движения в переписке использовали шифр, что было связано с началом конспиративной деятельности и взаимодействием с организацией Трест. Расшифровка писем была проведена на основании документов из архивов П. Н. Савицкого (ГАРФ) и П. П. Сувчинского; большая работа по расшифровке писем евразийцев была ранее проделана Е. Г. Кривошеевой в упомянутой выше диссертации, результаты которой также были учтены при расшифровке неясных мест.

Научная новизна исследования. В диссертации впервые дана типология основных историософских подходов к теме Древней Руси в философии русской эмиграции XX в. При рассмотрении евразийской историософии в научный оборот введены неопубликованные архивные источники (письма Н. С. Трубецкого из архива П. П. Сувчинского, материалы из архива П. Н. Савицкого), что позволило составить более целостное представление об идейном наследии евразийцев. В диссертации активно использован сравнительно-исторический анализ, который дал возможность реконструировать и представить развитие историософских идей в русской эмиграции, их общий контекст и основные принципы.

Научная новизна также заключается в следующих выводах:

1. В XVIII в. произошло формирование негативного отношения к древнерусскому наследию, что было связано со становлением культуры и идеологии Просвещения в России. Негативизм в отношении к Древней Руси стал определяющим фактором при рассмотрении русской истории и философии вплоть до начала XX в.

2. В начале XX в. под влиянием различных факторов (религиозно-философский ренессанс, «открытие» древнерусской иконописи и архитектуры, внешнеполитические события и т. д.) произошло формирование нового историософского сознания, которое предполагало высокую оценку древнерусского периода и критическое отношение к эпохе Просвещения. Наиболее яркими выразителями таких взглядов стали В. Ф. Эрн, Е. Н. Трубецкой, свящ. Павел Флоренский.

3. Революция 1917 г. и последующие за ней трагические события заставили русских мыслителей-эмигрантов переоценить устоявшиеся историософские взгляды в поисках ответа на вопрос о причинах постигшей Россию катастрофы. В их концепциях особую важность приобрел древнерусский период.

4. Евразийцы и Г. П. Федотов наиболее полно выразили в своих работах новую историософскую тенденцию: евразийцы выступили как апологеты древнерусского периода, а Г. П. Федотов создал две историософские концепции, из которых вторую можно считать негативной в отношении к Древней Руси, в то время как первая является нейтральной.

5. Концепцию евразийцев можно считать новаторской, поскольку в ней древнерусское наследие оценивалось с ориенталистской точки зрения, тогда как прежние историософские оценки в русской философии носили преимущественно западноцентристкий характер.

6. Концепции евразийцев и Г. П. Федотова можно считать типичными для историософии русской эмиграции, поскольку они транслируются, подвергаются критике или рецепции в работах различных авторов (Н. А. Бердяева, Н. Н. Алексеева, Н. М. Зернова и др.). Темы «Святая Русь», «Москва - Третий Рим», вопросы об историческом значении татаро-монгольского ига, старообрядчества и др. стали неотъемлемой частью историософии русской эмиграции.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав и заключения. Во введении показана актуальность темы исследования, степень разработанности проблемы, цели и задачи исследования. В первой главе сначала дан обзор историософских концепций XVIII и XIX веков, затем в качестве примера того, как радикально было переосмыслено историософское наследие предшествующего времени в XX в., избрано философское наследие В. Ф. Эрна, Е. Н. Трубецкого и свящ. Павла Флоренского. Вторая глава посвящена историософской концепции древнерусского периода в евразийском движении; историософия евразийцев рассмотрена в аспекте ее становления, показаны разные периоды в истории движения, в соответствии с которыми менялись или уточнялись историософские позиции; по отдельности проанализировано творчество основных представителей («основоположников») евразийства. В третьей главе рассмотрены историософские концепции Г. П. Федотова, историософские взгляды Н. А. Бердяева и Н. М. Зернова. В заключении сделаны выводы, подведены итоги исследования.

Заключение диссертации по теме «История философии», Ермишина, Ксения Борисовна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Начиная с XVIII в., отечественные мыслители, обращаясь к теме осмысления древнерусского наследия, следовали нескольким устойчивым архетипам. На основании проведенного исследования можно выделить и определить основные направления русской историософской мысли. В XVIII в. формируется устойчивый негативный архетип по отношению к древнерусскому наследию, что было связано, в первую очередь, с реформами патриарха Никона и последующими реформами Петра I. Во времена патриарха Никона старое древнерусское благочестие, церковные обычаи, обряды, старомосковский быт, организация службы и т. д., были объявлены устаревшими и возникшими вследствие невежества русского народа или разного рода недоразумений. Реформируя церковные установления, в сознание народа и интеллигенции представители партии реформаторов внедряли понятия о малоценности древнего церковного опыта и установку на реформаторство во всех сферах, включая самые сокровенные и считавшиеся до того времени неприкосновенными. Только с учетом такого поворота сознания можно понять результаты последующих реформ Петра I. Реформаторство в России опиралось на мифологему, легшую в основу нового историософского сознания, суть которой заключается в отвержении старого духовного, культурного опыта (как «стыдного», «темного», тупикового и бесперспективного) и утверждения нового прогрессивного, принесенного из просвещенной Европы. Исторически состоятельной и культурно значимой объявляется созданная Петром Великим Российская империя, а все что существовало до тех пор рассматривается как своеобразное историческое небытие. Такой тип историософского сознания (и историософская система взглядов) является негативным в отношении древнерусского наследия («мифом об империи Петра»). Эта установка, помимо исторически обусловленных причин (реформы патриарха Никона и Петра I) имела еще одно существенное мировоззренческое основание.

В. В. Зеньковский, говоря об ошибочной предпосылке, которая обуславливает неверное суждение о Древней Руси, отметил ряд причин этого явления. Прежде всего, соблазн, возникающий при сравнении умственной и культурной жизни России ХШ-ХУН вв. с Западной Европой. По мнению В. В. Зеньковского, «чтобы преодолеть этот соблазн, чтобы исторически трезво оценить историю духовного развития России, необходимо отдать себе ясный отчет как в различии путей России и Западной Европы в указанные века, так и отказаться от мысли, что история Западной Европы есть как бы единственная и по типу и темпу развития форма «прогресса»»1. В. В. Зеньковский говорит о смещении историко-культурной ориентации, которая произошла в ХУН-ХУШ вв. Если раньше Россию могли оценивать с точки зрения восточно-православных стран, подчеркивая выгодное отличие правоверной Руси от еретического латинствующего Запада, то теперь отсталую и невежественную Русь оценивали из перспективы блистающего добродетелями и просвещенностью Запада. Смещение оценочных критериев привело к формированию особых историософских установок и специфического типа историософского сознания. Такой одноплановый, однолинейный критерий оценок Древней Руси в целом можно охарактеризовать как ущербный и затрудняющий понимание не только прошлого, но и настоящего и будущего. Перед русскими философами встала задача выработать более универсальные критерии оценок прошлого Руси.

В XIX в. сформировались две группы мыслителей - западники (наследники и продолжатели историософских предпочтений XVIII в.) и славянофилы, попытавшиеся представить некую альтернативу прозападнической историософии. А. С. Хомяков формулирует свой идеал «святой Руси», который во многом совпадает с его понятиями о панславизме. А. С. Хомяков повторяет просветительские стереотипы своего времени - к моменту крещения русские были темные и необразованные, так что не смогли понять христианства, они не создали никакого видимого образа, в котором бы воплотилась сущность исторического призвания Руси. Для него крайне важным является ориентация (оценочный критерий) на сильное государство, что было характерно и для других славянофилов, разделявших панславистские установки. Наиболее типичным представителем второго крыла славянофилов был И. В. Киреевский. Он не поддерживал панславистскую идеологию и оценивал Древнюю Русь с точки зрения чистоты церковного вероучения. Киреевский еще не говорит о значимости культурных достижений Древней Руси. Как и в случае с А. С. Хомяковым, он предлагает не фактическое, но скорее идеальное (та же «Святая

1 Зеньковский В. В. История русской философии. М., 2001. С. 37.

Русь») описание Древней Руси. Таким образом, можно констатировать, что в XIX в. к древнерусскому наследию отношение существенно не изменилось среди западников, но в среде славянофилов его стали оценивать с точки зрения идей панславизма («Константинопольская мечта»), принципов сильного государства (фактически - из перспектив настоящего, Российской империи XIX века) или идеалов православной духовности. Понятие «Древняя Русь» заменялось понятием «Святая Русь», которое приобретало черты идеальные или даже полумифические («загадочный Китеж-град»), с налетом народного фольклора и ностальгических эмоций. Такую позицию можно обозначить как идеалистически-декларативную, поскольку Древняя Русь скорее идеализировалась, чем рассматривалась как феномен значимый сам по себе, и декларировалась как некий знак, символ славянофильского движения. Тем не менее, это был значительный шаг вперед по сравнению с негативизмом XVIII в. Славянофильские представления открывали перспективу для дальнейшего углубленного изучения проблемы, пробуждали интерес к русской старине, которая в их изложении впервые становится неким противостоящим поверхностному западничеству феноменом и в этом качестве древнерусское наследие занимает равные позиции с настоящим или чаемым западниками положением европеизированной России.

В начале XX в. произошел существенный сдвиг в историософском сознании по отношению к Древней Руси. Изменения происходят под влиянием исторических событий, главные из которых (для рассматриваемого явления) — открытие древнерусской иконы и архитектуры в 1910-х гг., начало действия легальных старообрядческих выставок, концертов и выпуск разнообразных изданий (после дарования свободы вероисповедания в 1905 г.). Огромное влияние на становление русской историософии XX в. имела 1-ая мировая война, в начале которой наблюдался огромный взрыв патриотических чувств и настроений. Вторым значимым фактором было движение русского религиозного возрождения, деятели которого обращаются к церковной и мистической (в широком смысле - духовной) проблематике, что породило оригинальную русскую религиозно-философскую традицию. На примере творчества таких мыслителей как В. Ф. Эрн, Е. Н. Трубецкой и свящ. Павел Флоренский можно наблюдать изменение отношения к наследию Древней Руси в начале XX в. Все три мыслителя поняли древнерусскую культуру как соответствующую мировой общечеловеческой культуре, в которую она входит не только как равноправная, но и как имеющая выдающиеся достижения, аналогов которым указать невозможно. Такое понимание образа Древней Руси было в основном художественно-интуитивным.

После революции 1917 г. перед деятелями эмиграции встала задача осмысления исторических судеб России. Кроме того, для формирования новой историософии имело большое значение решение вопроса о причинах революции и истоках русского коммунизма и безбожия. Этот вопрос решался в основном в плоскости исторических разысканий и построения историософских теорий: «как отмечали многие эмигрантские авторы, именно вопрос: «Что есть Россия - держава европейская, как объявила еще Екатерина II», или же «путь ее лежит назад, к Московии?» - был тем основным вопросом, на который определялись общественно-политические позиции групп и общественных деятелей в эмиграции, ее оценки и выводы относительно происшедших в России событий»2. Для выяснения основных ответов (и соответственно, типов историософии), возникших в эмиграции, в исследовании были рассмотрены позиции евразийцев и Г. П. Федотова как наиболее характерные, значимые и известные среди деятелей эмиграции, и, одновременно, как противоположные (альтернативные) друг другу.

Подход евразийцев был обозначен как концептуальный и новаторский, поскольку наследие Древней Руси оценивалось с точки зрения определенной концепции, которая представляла собой новый, до того момента неизвестный в широких научных и обывательских кругах теоретический подход. История России была оценена из перспективы Востока (как до того прежде, начиная с XVIII в., ее оценивали из перспективы Запада), а в результате такой оценки сама Россия предстала как Евразия, особый в себе замкнутый и самодостаточный культурно-исторический мир. Центральным событием древнерусской истории евразийцы назвали монголо-татарское нашествие, которое оценивали не только отрицательно, но находили и положительные моменты: включение Руси в орбиту влияния огромной империи, воспитательное значение татаро-монгольского ига для русского благочестия и характера, усвоение русскими идеи построения сильного государства на территории Евразии. Собирание гОмельченко Н. А. В поисках России. СПб., 1996. С. 10. земель бывшего улуса Золотой Орды евразийцы назвали исторической задачей России, идеей, доставшейся в наследство от империи Чингисхана. Их историософия была евразийской, т. е. новой по отношению к западнической, ориентированной на Западную Европу, и славянофильской, основанной на идеях русской старины и панславизма. Вопрос о причинах русской революции был решен евразийцами в рамках историософской концепции, согласно которой все зло русской истории можно объяснить заимствованием западных идей и обычаев, причем заимствование сопровождалось отречением от своего национального наследия. Коммунистические идеи по происхождению являются западными, а большевизм - реакция на крушение Российской империи.

Г. П. Федотов разработал два историософских подхода к наследию Древней Руси. В первый период творчества он находил культурно и исторически значимые смыслы в Московской Руси, сожалея об утраченной возможности синтеза европейских и русских элементов в Киевский период вследствие татаро-монгольского завоевания. Предприняв попытку углубленного изучения древнерусской истории и культуры, он пришел в целом к неутешительным выводам, оценивая Древнюю Русь с точки зрения своей политической позиции и, по существу, прозападнических предпочтений. Во второй период творчества он пришел к выводу о культурной несостоятельности Древней Руси, о том, что ее архитектура и литература имела местное (а не общемировое) значение, а Московская Русь была рассадником деспотизма и тирании. Наследниками Московской Руси объявлялись большевики. Неким эталоном для Г. П. Федотова в это время оставалась Новгородская Русь ХШ-Х1У веков, в которой, по его мнению, наблюдались начатки демократического строя и формирование общечеловеческой (или западнической) гуманистической идеологии, главным признаком которой Федотов считал утверждение принципов свободы. Взгляды Г. П. Федотова были умеренно негативистскими, в отличие от концепции Г. Г. Шпета, которую можно назвать нигилистической в отношении к Древней Руси.

Оценивая позицию Г. П. Федотова с точки зрения типологических признаков, ее можно отнести к западнической в отличие от типологически славянофильской евразийской историософии. Западничество Г. П. Федотова невозможно считать преувеличенным. Так, например, соучастник Федотова в деле издания «Нового Града» Ф. А. Степун, критиковал его концепцию древнерусской святости за предвзятое и несправедливое отношение к деятельности преп. Иосифа Волоцкого. В статье «Москва - Третий Рим» Ф. А. Степун пишет: «Вряд ли можно оспаривать, что федотовская концепция иосифлянства верно улавливает грехи и недостатки этого движения, но нельзя не видеть и того, что она все же является опасным искажением русской истории, льющим воду на мельницу тех прокоммунистически настроенных кругов западной интеллигенции, которые в большевизме видят вполне последовательное завершение русской истории»3. Преп. Иосиф, по мнению Ф.А. Степуна, «первый выдвинул проблему социального христианства, за которую впоследствии боролись Владимир Соловьев и его продолжатели».4 Тем не менее, интерпретация Г. П. Федотовым образов преп. Нила Сорского и преп, Иосифа Волоцкого, его историософская концепция в целом (первого периода) в эмиграции получили широкую известность и распространение, в то время как поддерживающих евразийские историософские идеи было очень немного.

В качестве примера того, как историософская позиция Г. П. Федотова была воспринята в эмиграции, были проанализированы взгляды Н. А. Бердяева и Н. М. Зернова. Н. А. Бердяев критически оценивал древнерусский период, во многом разделяя выводы и оценки Г. П. Федотова. Однако свое понимание Древней Руси он сформировал самостоятельно, исходя из личного историософского мировоззрения. Бердяева и Федотова объединяет понятие свободы в их философском мировоззрении, но первый понимал свободу в основном метафизически, а второй — социально-политически, как основополагающий принцип общества и культуры. Н. М. Зернов в большей степени, чем Бердяев, ориентирован на историософию Г. Федотова. Для него главными в оценке Древней Руси стали идея Москва-Третий Рим и феномен русской интеллигенции. Используя отдельные аспекты концепции Г. Федотова, Зернов обосновал значение русской интеллигенции, ее миссию в русской истории. В историософии Зернова Древняя Русь выступила лишь неким историческим фоном, необходимым для развития оригинальных авторских идей.

Тема Древней Руси имела большое значение для историософских концепций русской эмиграции. Вероятно, для понимания того, что произошло с Россией в XX в., было необходимо целостное восприятие русской истории, в которой

3 Степун Ф. А. Сочинения. М., 2000. С. 598. древний период занимал важное место. Однако, в русской эмиграции XX в. Древняя Русь стала не просто предметом идеализации или отрицания, как в предшествующий период, а идейной основой для многообразных историософских концепций. Конечно, за рамками исследования осталось достаточно много историософских взглядов, имевших выражение в исторической науке, публицистике, литературе русской эмиграции. Вместе с тем, проанализированные концепции являются наглядным примером того, что тема Древней Руси в эмиграции получила широкое распространение. Споры о древнерусском наследии, обсуждение этой темы в эмиграции имели широкий контекст. Так, например, выдающийся церковный историк русской эмиграции А. В. Карташев разработал свою историософскую концепцию. Для А. В. Карташева основным историософским понятием является термин «Святая Русь». В этом смысле он продолжает историософские традиции славянофилов: Святая Русь Карташева не есть что-то исторически существовавшее, но некий идеал, в соответствии с которым он призывает созидать настоящее и будущее России: «Никто за нас Св. Русь не сделает, если не сделаем ее мы сами (курсив автора - К. Е.)»5. Святая Русь есть идея о великодержавной миссии русского народа, суть которой определяется задачей максимально полно воплотить в истории христианскую мысль о соединении евангельского благовестия и земного царства, явить миру истину халкидонского догмата о воплощении Бога Слова в земной плоти через образ земного воплощения христианства в культурных, социальных и государственных институтах. Пусть это будет неполное, несовершенное воплощение, но отказываться от такой задачи значит, по Карташеву, тоже самое, что впадать в ересь монофизитства, которая говорит о том, что у Христа была только одна природа - божественная. Ориентируясь на прошлое России, А. В. Карташев призывает строить Святую Русь в новых условиях, поскольку старые теократические условия уже не существуют. Исторический период, в который воссоздавался этот идеал средствами старой государственности, окончился. Идеал Карташева - Святая Русь в арматуре новейшей общественности и государственности. Для Г. П. Федотова «Святая Русь», - это, в первую очередь, святые Древней Руси, конкретные живые личности - носители Духа Святого, а не нечто государственное или материальное. В этом смысле Карташев выступает как противоположность Федотову и более сближается с евразийцами в моменте утверждения первичной ценности государственного этатизма. Провозглашая свою преемственность со славянофилами, он называет западников «варягоманами» и поддерживает панславистские установки, соединяя их с идеями великодержавности, которые соотносит с теорией Москва - Третий Рим. С евразийцами А. Н. Карташева связывает высокая оценка роли государства, вера в то, что с его помощью возможно построение близкого к Евангелию образцового социального строя, оценка татарского ига, которое способствовало появлению особого полуапокалиптического и церковно-политического мировоззрения. Своеобразие концепции А. В. Карташева состоит в том, что в отличие от многих мыслителей, рассуждавших о теории Москва - Третий Рим и подчеркивавших, что основная неправда этой идеи в ее провинциальности, местничестве, отказе от апостольского завета о вселенской проповеди, он показывает эту теорию как идею мессианскую, имеющую вселенский и апостольский смысл. Для него «Классическая русская культура есть продукт. синтеза православных заветов Святой Руси и Петровых заветов Великой России (курсив автора - К. Е.)»,6 что, конечно, что уже является идеей, никак не соотносящейся с евразийскими утверждениями.

В связи с интересом к вопросу о теории Москва-Третий Рим, А. В. Карташев разрабатывает свою концепцию (или толкование) событий церковного раскола XVII в. Для него проблемой является вопрос о том, почему подлинно русское религиозное течение, в котором «влилась вся накопленная столетиями любовь русского человека к вере христианской, свелась к фанатическому стоянию за «старый» обряд, т. е. за кажущийся пустяк»7? Он отвергает традиционные оценки раскола как движения интеллектуально беспомощного, как невежество, смешение догмата и обряда (мнение Е. Е. Голубинского, В. О. Ключевского). Такие оценки Карташев считает рационалистическими и несоответствующими религиозной проблематике, когда обряд рассматривается как вторичное и низшее явление в религиозной жизни. На примере отношения старообрядцев к

5 Карташев А. В. Воссоздание Святой Руси. Париж, 1995. С. 20.

6 Там же. С. 40.

7 Карташев А. В. Смысл старообрядчества // Церковь. 1992. № 2. С. 18. церковным обрядам, Карташев говорит об особенностях восприятия христианства в Древней Руси. Старообрядчество явилось разряжением того творческого напряжения русского духа, которое сделалась осью его самосознания и сводилось к идее Третьего Рима. Связь миссии и обряда, по Карташеву, не случайна, смысл ее - в продолжении идеи о Боговоплощении, когда Бог соединяется с плотью. Причем воплощение это имеет космический, тотальный, мистический смысл: «из новых христианских народов Европы не нашлось ни одного, который бы обладал таким острым, жгучим чувством Бога в материи, в предметах сакральных и соответственной жаждой быть таковыми окруженными, как русские».8 Религиозное горение, чувство чистого и нечистого наблюдалось в истории только у древнего Израиля и в древнем Египте. Древняя Русь в таком толковании становится в один ряд с названными цивилизациями и может быть понята на основании совершенно особых принципов. Русский народ выработал свой идеал воплощения Евангелия в жизни: «вместо этого грешного нечистого мира, другого, сплошь святого, ритуально-святого, т. е. ритуально-святого,. где вся жизнь была бы. как бы сплошным богослужением в обширном граде-храме».9 Обряд - это мистерия, его надо сопоставлять с иконами и мощами, а не с воспитательными средствами. Идеал русского православия - цельный, всеохватывающий, культом проникнутый, украшенный и священный быт. Мечту о Руси как о Третьем Риме А. В. Карташев называет первой и единственной любовью русской души. Концепция А. В. Карташева ценна тем, что в ней сделаны новые и оригинальные подходы к такому сложному явлению как старообрядческое движение 10.

На примере А. В. Карташева можно понять, что темы «Святая Русь», «Москва - Третий Рим», вопросы значения татаро-монгольского ига для русской истории, панславизма, старообрядчества стали неотъемлемой частью концептуальных построений древнерусской истории и культуры в эмиграции. Необходимость осмысления древнерусского наследия была осознана многими

8 Там же. С. 19.

9 Там же.

10 С. А. Зеньковский, занимавшийся этой темой всю жизнь, говорил о концепции Карташева как имеющей «проблески гениальности». Если он и критиковал А. В. Карташева за непоследовательность в оценках старообрядчества, тем не менее, пошел в направлении им указанном и мыслителями, а разнообразие трактовок и оценок порождало ситуацию диалога, спора, полемики вокруг этого вопроса, ставшего одним из важнейших для историософии русской эмиграции.

Из всего вышеизложенного очевидно, что в эмиграции происходит глубинное осознание того различия, которое имеют пути России и Европы. Из этого сознания вызревает особое понимание своеобразия русской культуры и истории. Осознание своеобразия России в XX в. стало возможным благодаря некому глубинному сдвигу сознания, аналогичному тому, который имел место в начале XVIII в., когда все русское стало ассоциироваться с «отсталым» и «стыдным». Это результат не простого накопления определенных фактов о древнерусской культуре, но «есть результат внутреннего переустройства. мышления, а не внешнего выбора иного «образца»»11. Эти слова сказаны современным исследователем о научной революции XVII в., но их вполне можно применить и в настоящем случае. Речь идет о том, что в определенное время в обществе (научном или в данном случае философском сообществе) происходит смена парадигм. Если в Западной Европе переворот произошел в сфере научного, теоретического сознания, то отличие России состоит в том, что такой переворот у нас в XVIII в. имел место в религиозном и историософском сознании. Именно этот радикальный переворот сделал возможным глобальные перемены в русском обществе, имевшие одним из последствий «пробуждение» русской мысли, появление философии как самостоятельной теоретической дисциплины. Если философия и наука XVIII в. в России начинается с отталкивания от наследства древнерусских идей и культурных установок, то оригинальная русская мысль в конце XIX в., наоборот — с возвращения к этим истокам. Опыт XX в. наглядно свидетельствует о необходимости и возможности осмысления древнерусского наследия как философской проблемы, которая, на наш взгляд, будет иметь дальнейшее продолжение в трудах отечественных мыслителей. разработал концепцию, ему идейно близкую (см.: Зеньковский С. А. Русское старообрядчество. М., 2006).

11 Ахутин А. В. Тяжба о бытии. М., 1997. С. 187.

Список литературы диссертационного исследования кандидат философских наук Ермишина, Ксения Борисовна, 2007 год

1. Абрамов А. И. Сборник научных трудов по истории русской философии. М., 2005.

2. Аверинцев С. Другой Рим. СПб., 2005.

3. Аверинцев С. С. Несколько мыслей о «евразийстве» Н. Трубецкого. Опыт беспристрастного взгляда// Новый мир. 2003. № 2.

4. Аверьянов В. Природа русской экспансии. М., 2003.

5. Андроник (Трубачев), иеромон. Теодицея и антроподицея в творчестве священника Павла Флоренского. Томск, 1998.

6. Антонов А. В. Старообрядчество и новое мышление // На пути к свободе совести. Сб. статей. М., 1989.

7. Антощенко А. В. Евразия или Святая Русь? Петрозаводск, 2003.

8. Артемьева Т. В. От славного прошлого к светлому будущему. Философия истории и утопия в России эпохи Просвещения. СПб., 2005.

9. Ахутин А. В. Тяжба о бытии. M., 1997.

10. Бойков В. Ф. Судьба и грехи России (философско-историческая публицистика Г. П. Федотова) // Федотов Г. П. Судьба и грехи России. СПб., 1991. Т. 1.

11. Болотоков Н. А., Кумыков А. М. Феномен наций и национально-психологические проблемы в социологии русского зарубежья. М., 1998.

12. Босс О. Учение евразийцев. Глава 1 // Начала. 1992. № 4.

13. Бражников М. Лица и фиты знаменного распева. Л., 1984.

14. Бычков В. В. Русская средневековая эстетика (XI-XVII века). М., 1995.

15. Вандалковская М. Г. Историческая наука русской эмиграции: «евразийский соблазн». М., 1997.

16. Волкогонова О. Д. Евразийство: эволюция идеи // Вестник МГУ. Серия 7. 1995. №4.

17. Волкогонова О. Д. Н. А. Бердяев: Интеллектуальная биография. М., 2001.

18. Волкогонова О. Д. Образ России в философии русского зарубежья. М., 1998.

19. Галахтин М. Г. История трагедии и трагедия истории (историософия Г. Федотова) // Философские науки. 2005. № 9,10.

20. Гачева А. Г. В поисках нового синтеза. Пореволюционные течения русской эмиграции 1920-х 1930-х годов // Диаспора. СПб.; Париж, 2005. T. VI.

21. Гиренок Ф. Евразийские тропы // Aima mater. 1992. № 7-9.

22. Гиренок Ф. И. Судьба русской интеллигенции (читая Федотова) // Философия и жизнь. 1991. № 9.

23. Голлербах Е. А. К незримому граду. СПб., 2000.

24. Горбунов В. В. Святая Русь Георгия Федотова и современные проблемы возрождения общества// Кентавр. 1995. № 1.

25. Громов М. Н. Структура и типология русской средневековой философии. М, 1997.

26. Громов М. Н., Козлов Н. С. Русская философская мысль X-XVII веков. М., 1990.

27. Громов М. Н., Мильков В. В. Идейные течения древнерусской мысли. СПб., 2001.

28. Довгий Т. П. Историософская концепция России в творчестве Г. П. Федотова. Дис. кан. филос. наук. М., 1996.

29. Доронченков А. И. Евразийская идея в русском зарубежье в 20-30 годов и современность. Российское зарубежье: история и современность. М., 1998.

30. Доронченков А. И. Эмиграция «первой волны» о национальных проблемах и судьбе России. СПб., 2001.

31. Дьяков В. А. О научном содержании и политических интерпретациях историософии евразийства// Славяноведение. 1993. № 5.

32. Ермичев А. А. Жизнь и дела Владимира Францевича Эрна // Эрн В. Ф. Pro et contra. Антология. СПб., 2006.

33. Житие протопопа Аввакума. Архангельск, 1990.

34. Замалеев А. Ф. Восточнославянские мыслители. Эпоха Средневековья. СПб., 1998.

35. Зеньковский В. В. Русские мыслители и Европа: Критика европейской культуры у русских мыслителей. Париж, 1955.

36. Зеньковский В. В. История русской философии. М., 2001.

37. Ивахненко Е. Н. Россия на «порогах». СПб., 1999.

38. Ивонина О. И. Время свободы. Новосибирск, 2000.

39. Каганский В. Л. Кривда и правда евразийцев (смысл и статус евразийской концепции пространства России) // Общественные науки и современность. 2003. № 4.

40. Казнина О. А. Н. С. Трубецкой и кризис евразийства // Славяноведение. 1995. №4.

41. Каменский 3. А. Философия славянофилов. Иван Киреевский и Алексей Хомяков. СПб., 2003.

42. Кантор В. Русский европеец как явление культуры. М., 2001.

43. Киселев А. Ф. Страна грез Георгия Федотова (размышления о России и революции). М., 2004.

44. Колеров М. А. Братство Св. Софии: «веховцы» и евразийцы (1921-1925 гг.)//Вопросы философии. 1994. № 10.

45. Колеров М. А. Не мир, но меч. Русская религиозно-философская печать от «Проблем идеализма» до «Вех» 1902-1909. СПб., 1996.

46. Кривошеева Е. Г. Пореволюционное эмигрантское течение евразийство. Дисс. канд. ист. наук. М., 1995.

47. Кузнецова Н. И. Рецензия на книгу: Горяев А. Т. «Евразийство: «научный замысел» и практические реалии» М., Элиста, 2001 // Вопросы философии. 2000. № 10.

48. Куклин А. П. Эсхатологическая тема в русской философии: К философскому портрету Г. П. Федотова// Горизонты культуры. СПб., 1992.

49. Культура средневековой Москвы XVII в. М., 1999.

50. Культурное и научное наследие российской эмиграции в Великобритании (1917-1940-е гг.). М., 2002.

51. Кутузов Б. П. Византийская прелесть. М., 2003.

52. Кутузов Б. П. Знаменный распев поющее богословие. М., 2001.

53. Кутузов Б. П. Русское знаменное пение. М., 2002.

54. Кутузов Б. П. Церковная «реформа» XVII века. М., 2003.

55. Литература русского зарубежья. 1920-1940. М., 2004. Вып. 3.

56. Люкс Л. Заметки о «революционно-традиционалистской» культурной модели евразийцев // Вопросы философии. 2002. № 7.

57. Люкс Л. Евразийство // Вопросы философии. 1993. № 6.

58. Люкс Л. Евразийство и консервативная революция. Соблазн антизападничества в России и Германии // Вопросы философии. 1996. № 3.

59. Макаров В. Г. «Рах rossica». История евразийского движения и судьбы евразийцев // Вопросы философии. 2006. № 9.

60. Макаров В. Г., Матвеева А. М. Теософия П. Н. Савицкого: между идеологией и наукой // Вопросы философии. 2007. № 2.

61. Малинов А. В. Философия истории в России XVIII века. СПб., 2003.

62. Мартынов В. И. Зона opus post или рождение новой реальности. М., 2005.

63. Мартынов В. И. Конец времени композиторов. М., 2005.

64. Мартынов В. И. Культура, иконосфера, и богослужебное пение Московской Руси. М., 2000.

65. Мейендорф И., прот. Рим. Константинополь. Москва. М., 2005.

66. Мильков В. В. Философская мысль Древней Руси и вклад В. Ф. Пустарнакова в ее изучение // Пустарнаков В. Ф. Философская мысль в Древней Руси. М., 2005.

67. Мир России Евразия: Антология / Сост. JI. Н. Новикова, И. Н. Сиземская. М., 1995.

68. Нарочницкая Н. Россия и Европа: историософский и геополитический подход//Наш современник. 1993. № 12.

69. Нарочницкая Н. Россия и русские в мировой истории. М., 2003.

70. Нарочницкая Н., Мяло К. Еще раз о евразийском соблазне // Наш современник. 1995. №4.

71. Нация и империя в русской мысли начала XX века. Сборник / Составление, вступ. статья и примечания С. М. Сергеева и А. В. Ломоносова. М., 2004.

72. Новикова Л. И., Сиземская И. Н. Политическая программа евразийцев: реальность или утопия? С публикацией статьи H. Н. Алексеева «Советский федерализм» // Общественные науки и современность. 1992. № 2.

73. Олеарий А. Описание путешествия в Московию. М., 1996.

74. Омельченко Н. А. В поисках России. СПб., 1996.

75. Орлов В. Мысли из пепла (предисловие к публикации статьи Л. П. Карсавина «Евразийская идея в материалистической оболочке») // Философские науки. 2004. № 9.

76. Панарин А. С. Евразийство: за и против, вчера и сегодня («Круглый стол») // Вопросы философии. 1995. № 6.

77. Петр Сувчинский и его время. М., 1999.

78. Политическая история русской эмиграции. 1920-1940 гг.: Документы и материалы. М., 1999.

79. Половинкин С. М. Евразийство и русская эмиграция // Трубецкой Н. С. История. Культура. Язык. М., 1995.

80. Прохоренко А. В. Все в имени твоем Россия. СПб., 2003.

81. Пустарнаков В. Ф. Философская мысль в Древней Руси. М., 2005.

82. Пути Евразии: Русская интеллигенция и судьбы России. М., 1992.

83. Рамазанова Н. В. Московское царство в церковно-певческом искусстве. СПб., 2004.

84. Россия между Востоком и Западом: традиционные и современные концепции. Хрестоматия. М., 1994.

85. Русская цивилизация за полтора столетия: биографический справочник / Сост. и предисл. Р. Г. Шмаглит. М., 2005.

86. Русская цивилизация. Сборник. / Сост. и предисл. Б. М. Корнилова. М., 2000.

87. Русское зарубежье: Золотая книга Русской эмиграции: Первая треть 20 в.: Энциклопедический биографический словарь. М., 1997.

88. Сербиненко В. В. Оправдание культуры: Творческий выбор Г. Федотова // Вопросы философии. 1991. № 8.

89. Сербиненко В. В. Русская философия. Курс лекций. М., 2005.

90. Синицына Н. В. Третий Рим: Истоки и эволюция русской средневековой концепции ХУ-ХУ1 вв. М., 1998.

91. Смирнов Л. Империя культуры: О творчестве Г. П. Федотова // Наше наследие. 1991. № 3.

92. Соболев А. В. Полюса евразийства (с публикацией статьи Л. П. Карсавина «Государство и кризис демократии») // Новый мир. 1991. № 1.

93. Соболев А. В. К вопросу о внутренних трениях и противоречиях в евразийстве 1920-х годов // Россия XXI. 2002. № 5.

94. Соболев А. В. К вопросу о внутренних трениях и противоречиях в евразийстве 1920-х годов // Россия XXI. 2000. № 1.

95. Соболев А. В. Князь Н. С. Трубецкой и евразийство // Литературная учеба. 1991. №6.

96. Соболев А. В. О двух акцентах в философско-богословском творчестве о. Георгия Флоровского // Россия XXI. 2003. № 6.

97. Соболев А. В. О евразийстве как культуроцентричном мировоззрении // Россия XXI. 2000. № 1.

98. Соболев А. В. Об отношении евразийцев к фашизму // Россия XXI. 2001. №4.

99. Соболев А. В. Своя своих не познаша: Евразийство: Л. П. Карсавин и другие // Начала. 1992. № 4.

100. Сорокина M. Ю. «Там так легко дышится» (Письма Н. С. Трубецкого Г. Вернадскому)//Диаспора. СПб.; Париж, 2004. T. VI.

101. Старообрядчество в России (XVII-XX века). M., 1999.

102. Стенник Ю. В. Идея «древней» и «новой» России в литературе и общественно-исторической мысли XVIII начала XIX в. СПб., 2004.

103. Степанов Б. Спор евразийцев о церкви, личности и государстве (19211927) // Исследования по истории русской мысли: Ежегодник за 2001 2002 гг. / Под ред. M. А. Колерова. М., 2002.

104. Степанов Б. Лев Платонович Карсавин о «Наследии Чингисхана»: письмо к Н. С. Трубецкому (1925) // Исследования по истории русской мысли: Ежегодник за 2001 2002 гг. / Под ред. М. А. Колерова. М., 2002.

105. Топоров В. H. Н. С. Трубецкой ученый, мыслитель, человек // Начала. 1990. №6; 1991. № 1.

106. Топоров В. Н. Несколько слов о новой серии и книге Г. П. Федотова «Стихи духовные» // Федотов Г. П. Стихи духовные. М., 1991.

107. Топоров В. Н. Святость и святые в русской духовной культуре. М., 1995. Т. 1. Первый век христианства на Руси.

108. Троянов А. А. Изучение евразийства в современной зарубежной литературе (краткий обзор) // Начала. 1992. № 4.

109. Хоружий С. С. Опыты из русской духовной традиции. М., 2005.

110. Boss О. Die Lehre^r Eurasier. Wisbaden, 1961.