Нормативизм в западной политической науке XX в. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 23.00.01, доктор политических наук Бойцова, Ольга Юрьевна

• Бойцова, Ольга Юрьевна
• доктор политических наук
• 2004

Оглавление диссертации доктор политических наук Бойцова, Ольга Юрьевна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ НОРМАТИВИЗМА В ЗАПАДНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКЕ XX в.

§1. Основные политологические подходы к определению нормативизма.

§2. Опыт спецификации нормативизма в социо-гуманитарных дисциплинах.

§3. «Модель тройственной нормативности» как инструмент исследования нормативизма.

§4. Рамки исследования: конкретизация теоретико-методологических оснований и стратегии комплексного анализа нормативизма в западной политической науке XX в.

Выводы.

ГЛАВА 2. НОРМАТИВИЗМ В ЗАПАДНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКЕ

ДОБИХЕВИОРАЛЬНОГО ПЕРИОДА (до середины 40-х гг.).

§ 1. Контекст становления «нормы познания» в западной политической науке добихевиорального периода.

§2. Эпистемологическая модель сциентизма и «норма познания» новой политической науки

§3. Классический нормативизм: нормативная проблематика и основания спецификации нормативизма в добихевиоральный период.

Выводы.

ГЛАВА 3. НОРМАТИВИЗМ В БИХЕВИОРАЛЬНЫЙ ПЕРИОД (конец 40-х-60-е гг.).

§ 1. Контекст поведенческой революции: основные тенденции и проблемы.

§2. Бихевиорализм и его роль в западной политической науке.

§3. Неонормативизм как оппонент бихевиорализма и классического нормативизма.

Выводы.

ГЛАВА 4. НОРМАТИВИЗМ В ЗАПАДНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

ПОСТБИХЕВИОРАЛЬНОГО ПЕРИОДА (с начала 70-х гг.).

§1. Контекст постбихевиорального периода: неоинституционализм и трансформация «нормы познания».

§2. Нормативная проблематика и нормативизм в постбихевиоральный период.

§3. Постмодернизм как альтернативная «норма познания» и основа спецификации нормативизма.

Выводы.

ГЛАВА 5. НОРМАТИВИЗМ В ЗАПАДНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКЕ XX в.: ИТОГИ И ПЕРСПЕКТИВЫ КОМПЛЕКСНОГО АНАЛИЗА НА ОСНОВЕ МОДЕЛИ «ТРОЙСТВЕННОЙ НОРМАТИВНОСТИ».

§1. Институционализация как основа и средство нормативного регулирования западной политической науки.

§2. Динамика нормативизма в западной политической науке XX в.: объективный аспект.

§3. Субъективные грани нормативности: «нормативизм» и его оценка в политологическом дискурсе.:.

§4. Перспективы и возможности использования модели «тройственной нормативности» для изучения истории западной и отечественной политической мысли.

Выводы.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Нормативизм в западной политической науке XX в.»

Актуальность диссертационного исследования

Актуальность диссертационного исследования, посвященного анализу нормативизма1 в западной политической науке XX в., проявляется в двух аспектах — она определяется, во-первых, местом и ролью нормативной проблематики для политической науки как формы познания политической реальности, во-вторых, значением анализа нормативизма для политической науки как исследовательской дисциплины, обладающей своим предметным полем, методологическим инструментарием и понятийным аппаратом.

В первом аспекте актуальность обусловлена тем, что проблемы нормативности в политической реальности и политическом познании можно отнести к числу наиболее важных и актуальных в современной политологии. Значение, которое данная проблема имеет для реального политического процесса, весьма велико — для того чтобы продемонстрировать это, достаточно указать лишь на две ее грани. С одной стороны, можно говорить о нормативности, т.е. подчинении установленным правилам (будь то законы или некодифицированные договоренности), как об основе политической деятельности и условии политической стабильности как в рамках отдельного государства, так и на международной арене. С другой стороны, неотъемлемой частью политического управления является нормативное регулирование, т.е. установление правил и ограничений в определенных сферах деятельности, направленное на снижение неопределенности и повышение эффективности принимаемых решений. В условиях современных процессов глобализации оба указанных аспекта политики приобретают большую актуальность, поскольку

1 В современном политологическом дискурсе термин «нормативизм» многозначен, поэтому необходимо пояснить, что в диссертации под нормативизмом понимается совокупность эвристических инструментов (теоретико-методологических подходов, концепций, теорий, исследовательских стратегий и пр.), имеющих нормативное значение для западной политической науки XX в. и/или используемых ею для анализа нормативной проблематики. напрямую затрагивают проблемы установления и поддержания миропорядка, соотношения национальных и международных нормативных систем, условий и ограничений в применении норм в конкретных политических ситуациях и т.д. Эти проблемы имеют жизненно важное значение для человечества и потому вызывают повышенное внимание со стороны и практиков, и теоретиков.

Во втором аспекте актуальность обусловлена тем, что — благодаря резкому росту значимости нормативных вопросов в реальной политике — разработка различных аспектов нормативной проблематики оказалась в числе первоочередных задач политической науки. При этом сложилась неоднозначная ситуация с использованием термина «нормативизм», который служит для указания и на нормативные проблемы, и на способ их решения. Всестороннее теоретическое осмысление сущности норм2 и механизмов нормативного регулирования, выработка принципов оценки политических реалий, поиск алгоритмов политических решений в условиях сосуществования различных политико-институциональных систем, анализ влияния норм (как формального, так и ценностного характера) на политическое поведение, — далеко не полный перечень исследований, имеющих отношение к нормативной проблематике и так или иначе связываемых с нормативизмом. В этом плане анализ нормативизма в западной политической науке XX в. может считаться актуальной и важной темой политологического исследования, поскольку он направлен на изучение существующих в современной политологии подходов к постановке и решению проблем, имеющих первостепенное значение и для

2 В диссертационном исследовании термин «норма» используется в его основном значении, соответствующем значению латинского термина «norma», — т.е. как «руководящее начало, правило, образец». В то же время необходимо отметить, что в науке данное понятие употребляется также в значении «средняя величина, характеризующая массовую совокупность событий или явлений» и в этом случае противопоставляется «ненормальности» (например, патологии или маргинальное™). В диссертации такое значение также учитывается — при рассмотрении подходов к трактовке политики как нормативной и ненормативной деятельности. (См., например: Философский энциклопедический словарь. М., 1983; Философский словарь. М., 1991; Идеалы и нормы научного исследования. Минск, 1981 и пр.). политической реальности, и для политической науки, изучающей эту реальность.

При этом следует учитывать тот факт, что в двадцатом столетии в политической мысли шло интенсивное взаимодействие между различными направлениями и исследовательскими школами, что не только способствовало возникновению оригинальных концепций на стыке традиционных подходов или даже вне устоявшихся научных школ, но и вело к размыванию границ тех «эвристических ячеек», с которыми при историко-политологическом исследовании соотносится изучаемый объект, — будь то строго выстроенная и артикулированная концепция или совокупность взглядов, имплицитно присутствующих в разрозненных текстах. В результате в начале третьего тысячелетия насущной задачей политической науки оказалась спецификация теоретико-методологических подходов: без ее решения невозможно ни проследить логику внутренних концептуальных связей исследуемого объекта, ни вписать его в интеллектуальный контекст эпохи, ни определить векторную сетку взаимодействий, участником которых он является. При этом, несмотря на очевидную необходимость спецификации теоретико-методологических подходов и других эвристических инструментов в рамках политической науки, микшированность в представлениях о них еще далеко не полностью преодолена. Это справедливо и по отношению к нормативизму.

Тем самым проблема, поставленная в диссертационном исследовании, доказывает свою актуальность и важность для политической науки с точки зрения фундаментальных исследований: настоящая работа направлена на решение задачи повышения точности методологического инструментария политической науки в целом и, в частности, — историко-политологических исследований. В этой связи представляется обоснованным выбор в качестве объекта анализа западной (западноевропейской и североамериканской) политической науки, в которой и политические исследования, и их инструменты институционализированы в большей степени, чем, скажем, в отечественной или восточной традициях политической мысли. Особенно большое значение это обстоятельство имеет при исследовании таких сложных феноменов, каким является нормативизм в политическом познании.

Вопросы, которые традиционно относились к нормативной проблематике, — например, о пределах зависимости политики от деонтологической сферы (т.е. от совокупности норм, правил и предписаний, определяющих «границы дозволенного» в политике) и механизмах нормативного регулирования; о приемлемости и необходимости нормативных (в том числе ценностных) ориентиров в политической деятельности и политическом познании и пр., — неизменно занимали важнейшее место в дискуссионном поле политической науки, их ставили и решали представители самых различных теоретико-методологических направлений, и потому современная политическая мысль содержит значительный пласт идей, концептуальных схем, подходов, установок, исследовательских стратегий и моделей, так или иначе связанных с нормативными проблемами.

В наши дни необходимость в структуризации и систематизации нормативной проблематики стала ощущаться особенно остро. Она диктуется общей тенденцией последних десятилетий — как известно, постбихевиоральный поворот в политической науке привел не только к реабилитации ценностных подходов леи к значительной актуализации нормативных исследований в целом. В современной западной политической науке все большее распространение получает представление о том, что в науке о политике решающее значение имеет именно нормативный аспект, поскольку «сущность политики . состоит именно в ограничениях, налагаемых на политических деятелей, и в тех стратегических маневрах, которые предпринимаются для того, чтобы не выходить за очерченные ими пределы», и «именно анализ этих ограничений: откуда они возникают, как действуют, какие шаги могут предпринимать политические агенты, не выходя за их рамки, — и лежит в основе изучения политики».3

В то же время, если признать, что политическая наука в целом по определению связана с нормативной проблематикой, то возникает вопрос о том, правомерно ли вообще говорить о нормативизме как одном из ее направлений, если да, на каких основаниях следует вычленять его из общего массива политических исследований и, соответственно, в каком смысле нужно употреблять термин «нормативизм». Однако на сегодняшний день в научном политологическом сообществе не только нет общего мнения о том, в каком ракурсе допустимо ставить и решать эти проблемы в рамках дисциплины, но и отсутствует консенсус в более глобальном вопросе — в вопросе о том, что такое, собственно, нормативизм и чем он отличается от других, ненормативных, подходов. Тем самым становится очевидным, что спецификация нормативизма в рамках политических исследований является весьма актуальной задачей, имеющей принципиальное значение для политической науки как исследовательской и академической дисциплины.

Кроме того, нельзя игнорировать и тот факт, что в результате роста влияния постпозитивистского и постмодернистского понимания науки, акцентирующего ее социально-политическое измерение, в конце XX в. на первый план вышла проблема нормативного регулирования, направленного на саму политическую науку как систему и способ получения, фиксации, хранения и распространения знаний о политике. Эта проблема актуальна не ъГудин Р.И., Клингеманн Х.-Д. Политическая наука как дисциплина // Политическая наука: новые направления. Пер. с англ. М., 1999. С. 34. Данная точка зрения принадлежит редакторам-составителям сборника «Политическая наука: новые направления» — одного из наиболее авторитетных изданий энциклопедического характера, которое вышло в свет по решению и при непосредственном участии Международной Ассоциации политических наук. В сборнике представлены наиболее репрезентативные позиции в западной политической науке конца XX в. Гудин и Клингеманн, подчеркивая ограниченность восходящего к концепциям Г. Лассуэлла и Д. Истона дистрибутивного подхода к определению политики, трактуют ее как «ограниченное применение социальной власти» и делают вывод, что «изучение политики — как академическое, так и практическое — можно было бы обозначить как изучение природы и источников этих ограничений и техники применения социальной власти в рамках данных ограничений» (Там же. С. 33, 35). только в чисто теоретическом, но и в прикладном аспекте, поскольку связана с решением конкретных вопросов научного строительства в рамках национальных школ и в международном масштабе.

Таким образом, нормативизм требует самого пристального внимания исследователей: существующее противоречие между уровнем значимости нормативной проблематики и недостаточной степенью ее концептуализации чем дальше, тем больше становится помехой в развитии политической науки, и устранение этого противоречия можно считать одной из ее наиболее важных и актуальных задач.

Степень разработанности проблемы

В отечественной и зарубежной политической науке накоплен значительный материал, прямо или косвенно затрагивающий проблемы нормативизма в западной политической науке XX в. Сам термин «нормативизм» занимает важное место в понятийном аппарате западной политической науки и активно используется при анализе самых различных исследовательских направлений в политологии4, однако не имеет четкого, жестко фиксированного содержания и используется для обозначения различных интеллектуальных течений, причем не только представителями конкурирующих точек зрения, но зачастую и одним и тем же автором.

В зарубежных источниках чаще всего затрагиваются вопросы противостояния нормативизма и позитивной политической науки (Р. Хайнеман, Б. Бэрри, К. фон Бейме, X. Р. Алкер), при этом часть ученых (Й. Элстер, Б. Ротстайн, И. Ферпосон, Р. Мансбах, А. Лоуэнталь), считают специфицирующим признаком нормативизма предписывающий характер теорий, другие исследователи (Ф.У. Паппи, У.И. Миллер, П. Данливи, Б. Вейнгаст, Б.Г. Питере, Дж. Марч, Дж. Олсен) ставят акцент на

4 Например, из тридцати пяти статей издания «Политическая наука: новые направления», о котором говорилось выше, только семь не содержат упоминания о нормативизме и нормативной проблематике. ( См.: Политическая наука: новые направления. М., 1999). осуществляемую нормативизмом формализацию параметров политической реальности, третьи (Б. Акерман, Б. Бэрри, Ч. Бейтс) — на умозрительный способ познания, четвертые (М. Оукшот, И. Берлин, Э. Вёглин, У. Конолли) — на связь с моралью.5

Большинство отечественных ученых используют термин «нормативизм» для обозначения ценностного подхода, отличающегося директивностью выводов (эта позиция выражена, например, в работах В.П. Пугачева, А.С. Панарина, Р.Т. Мухаева и др.); иногда встречаются трактовки, в которых на первый план выступает не столько ценностный, сколько прескриптивный аспект (А.И. Соловьев, А.А. Дегтярев). Особо следует упомянуть работы Т.А. Алексеевой «Современные политические теории» и А.А. Дегтярева «Методологические подходы и концептуальные модели в интерпретации политических решений», в которых ярко выражено стремление к концептуализации нормативной проблематики, содержится постановка проблемы спецификации нормативизма и намечены подходы к ее решению.6

Специальных исследований, посвященных концептуальному анализу нормативизма или изучению нормативизма в истории политической мысли, в отечественной политической науке не существует. Проблематика нормативизма разрабатывалась преимущественно в рамках правовой науки, у а также философии и социологии, в последнее время появились

5 Детальный анализ подходов к трактовке нормативизма содержится в первом параграфе первой главы настоящего диссертационного исследования.

6 См.: Алексеева Т.А. Современные политические теории. М., 2000. С. 10-26; 121-123; Дегтярев А.А. Методологические подходы и концептуальные модели в интерпретации политических решений // «Полис». 2003. №2-4.

1 В качестве примера можно привести некоторые из защищенных в последние годы диссертаций: Дербичева С.А. Природа социального творчества и его нормативная регуляция. Дис. . д-ра филос. наук. М., 2000; Артюхович Ю.В. Нормативно-ценностная модель личности. Специфика формирования в современных условиях : Дис. канд. филос наук. Ставрополь, 1999; Рожков В.П. Цивилизационная нормативно-ценностная ориентация общественного сознания. Дис. . д-ра филос. наук. М., 1998. исследования в рамках психологии, экономики и менеджмента, литературоведения.8

Не удалось обнаружить подобные исследования и в зарубежной литературе. Нормативизм, как правило, оказывается вне анализа: западные политологи используют термин «нормативизм» в соответствии с собственным видением проблемы нормативности, подкрепляемом одной из традиций в политической мысли, и при этом не только не говорят о необходимости прояснения критериев нормативности или поиска конвенциональной трактовки нормативизма, но и вообще игнорируют другие подходы к этому вопросу. Отдельные аспекты рассмотрения нормативной проблематики представлены в трудах, где содержится либо исследование норм в процессе социальной регуляции, либо критический анализ политических теорий, квалифицируемых в качестве нормативных. В качестве типичных примеров можно привести работу Р. Нозика «Нормативная теория индивидуального выбора», где рассматриваются нормы как основной фактор мотивации при принятии решения, историко-методологический труд Г. Вагнера «Значение и нормативное принуждение», излагающий основы веберовско-неокантианской модели социальной науки, сборник «Нормы и институты: происхождение и действие», посвященной социально-политическому (и даже, скорее, социологическому анализу нормативной структуры общества); исследование Б.Хупперц «Ценности и нормы в их конституирующем воздействии на политико-социальную действительность», которое, несмотря на общетеоретическое название, реально представляет собой

8 Как правило, в этих работах нормативизм исследуется не в концептуальном плане, а как направление в рамках конкретной дисциплины. — См., например: Шайтанов И. Жанровое слово у Бахтина и формалистов // «Вопросы литературы». 1996. № 3; Годзинский A.M. Программно-целевой подход к преодолению экономического кризиса в РФ // http://www.sbcinfo.ru/articles/7th1999conf/26.htm; Достижения и недостатки Закона об ипотечных ценных бумагах: Нормативный подход // Доклад на конференции «Инвестиции в недвижимость». 12 ноября 2003 г. // http://www.lp.ru/ru/pressrelease/2003.ll.14.htm; Ковалева Г.А., Пешина Э.В. Управление персоналом: нормативный подход. Екатеринбург, 2000; Нормативный и критериальный подходы к выбору критериев сопоставление основ политической культуры США и ФРГ.9 В этих и подобных им работах материал, имеющий отношение к спецификации нормативизма, представлен фрагментарно и не претендует на концептуальную строгость и полноту. Поэтому в целом можно утверждать, что степень разработанности проблемы диссертационной работы невысока.

Цели и задачи исследования

Настоящая диссертационная работа посвящена разработке целостной программы комплексного анализа нормативизма как отдельного направления историко-политических исследований. Цель диссертационной работы заключается в формировании проблемного поля комплексного анализа нормативизма в западной политической науке XX в., в определении теоретико-методологических оснований и исследовательской стратегии данного анализа, а также в апробации его инструментов.

Для достижения данной цели необходимо решить следующие задачи: обосновать важность и перспективность проблемы нормативизма для политической науки, показать необходимость исследования постановки и решения нормативных проблем представителями различных теоретико-методологических направлений, а также анализа нормативного регулирования политической науки как способа получения и фиксации знания о политике; обосновать необходимость комплексного подхода к анализу нормативизма в западной политической науке XX в., при котором максимально учитываются представленные в политической науке варианты трактовки нормативизма, а расширение проблемного поля качества образования // Методологические подходы к решению основной проблемы, возникающая при синтезе РАСУ КПС // http://lc.kubagro.rU/aidos/aidos02/6.3.5/6.3.5.htm.

9 См.: Nozick R. The normative theory of individual choice. N.Y.-L., 1990; Normen und Institutionen: Entstehung und Wirkungen / Hrsg. von R. Metze. Lpzg, 2000; Wagner G. Geltung und normativer Zwang. Freiburg-Mtinchen, 1987; Huppertz B.M.K. Werte und Normen in ihrem konstituierenden Einfluss auf die politisch-soziale Wirklichkeit. Bonn, 1987. исследований сочетается с его структуризацией на основе четких критериев; определить теоретико-методологические основания комплексного подхода к изучению нормативизма в западной политической науке XX в., выработать стратегию и инструменты исследования; выявить теоретико-методологические подходы, которые на протяжении XX в. устанавливали стандарты и принципы политических исследований и тем самым объективно выполняли нормативную функцию в рамках политологии как научной дисциплины; определить особенности постановки и решения на различных этапах развития западной политической науки XX в. проблем нормативного регулирования политической сферы; выявить особенности функционирования концепта «нормативизм» в политологическом дискурсе, проанализировать особенности спецификации нормативизма, а также понимание его места и роли в политической науке на различных этапах ее развития в XX в.; определить основные результаты реализации выработанной стратегии комплексного анализа нормативизма в западной политической науке XX в. и оценить возможности и перспективы примененных эвристических инструментов.

Рабочая гипотеза

Рабочая гипотеза диссертационной работы заключается в предположении, что в западной политической науке XX в. при всей значимости нормативной проблематики нормативизм, в отличие от других дисциплин, не был самостоятельным теоретико-методологическим подходом и не был связан с конкретной научной школой. Термин «нормативизм» носил специфическую нагрузку — он использовался в целях разграничения исследовательских направлений, и потому на протяжении

XX в. его конкретное содержание изменялось в соответствии с общей динамикой внутридисциплинарных дискуссий о целях и путях развития политического познания. Существовало также различие между подходами, объективно выступавшими в качестве нормативных, и субъективным пониманием нормативизма, доминирующем в политологическом научном сообществе на определенном историческом этапе.

Для спецификации и изучения нормативизма в западной политической науке XX в. необходим комплексный анализ, рассматривающий его в качестве совокупности подходов, установок и исследовательских стратегий, представляющих различные типы нормативности. Основой подобного анализа может служить разработанная автором диссертационного исследования модель «тройственной нормативности», выделяющая эпистемологический, дескриптивный и прескриптивный аспекты в исследовании нормативизма, поскольку она позволяет объединить в общий комплекс наиболее существенные подходы к пониманию нормативизма, существующие в западной политической науке XX в., и в то же время структурировать нормативную проблематику, добиться конкретизации анализа нормативизма в целом и нормативных теорий и нормативных элементов различных концепций, в частности.

Теоретико-методологические основы диссертационной работы

Теоретическую базу диссертации составили результаты исследований отечественных и зарубежных политологов, социологов и философов, которые позволили сформировать представление об общих характеристиках теоретико-методологических подходов, определявших познание политической реальности в XX в. Большое значение для выработки концепции диссертационной работы имели следующие положения, выдвинутые и обоснованные в трудах отечественных и зарубежных ученых: о нормативно-символическом характере политической идеологии и политической культуры (Э. Кассирер, Т. Парсонс, Э. Дюркгейм, Х.Г. Гадамер, В.А. Гуторов, Ю.Н. Давыдов, К.С. Гаджиев, А.И. Костин, А.С. Панарин, Ю.С. Пивоваров, В.П. Пугачев, А.И. Соловьев,

A.А. Ширинянц и др.); о нормативности моделей познания (Ж. Делез,

B.В. Ильин, И.П. Ильин, Д. Истон, Т. Кун, Ж-Ф. Лиотар, К. Поппер, В.Н. Порус, Л.В. Сморгунов и др.); о нормативном аспекте институционализации и роли научного сообщества в регулировании познавательного процесса (Г. Алмонд, Р. Гудин, М. Доган, Д. Истон, Т. Кун, Х.-Д. Клингеманн, Р. Мертон, М. Полани, Л.М. Семеренко, B.C. Степин, Д. Стрпич, Дж. Уальке, Е.Б. Шестопал и др.).

При формировании концепции изучения нормативизма учитывались теоретико-методологические принципы создания и использования идеальных моделей, представленные в трудах М. Вебера, К. Маннгейма, Т. Лукмана, П. Рикёра и др. В соответствии с этими принципами была разработана модель «тройственной нормативности», в которой нормативность предстала в виде теоретического концепта, фиксирующего специфические черты и позволяющего раскрыть сущность исследуемого явления.

Методологической основой диссертационной работы послужили как общенаучные принципы и методы, так и методы историко-философского и историко-политологического исследования, позволившие осуществить комплексный историко-политологический и концептуальный анализ нормативизма в западной политической науке XX в. Историко-политологический анализ нормативной проблематики и представлений о нормативизме проводится на основе принципа историзма: в соответствии с конкретно-историческим подходом изменения представлений о сущности и параметрах нормативизма изучаются во временном развитии, анализируемые концепции и воззрения рассматриваются в контексте определенных периодов в эволюции политической науки; для выделения и спецификации данных периодов используется проблемно-хронологический подход. Для рассмотрения процессов становления политической науки и формирования представлений о нормативизме применяется историко-генетический метод, для фиксации последовательности развития политических исследований и их институционально-организационных форм — дескриптивный метод.

Концептуальный анализ нормативизма базируется ниринципе единства исторического и логического, который находит проявление в системном и сравнительно-историческом подходах. Системный подход используется при реконструкции интеллектуального и институционального контекста, в котором происходило осмысление нормативной проблематики, а также при определении ее места и роли в рамках анализируемых концепций. На основе сравнительно-исторического подхода сопоставляются различные трактовки нормативизма, выявляются их общие черты и устанавливаются различия.

Общенаучные методы обобщения и аналогии, анализа и синтеза, восхождения от абстрактного к конкретному, моделирования используются для выявления особенностей постановки и решения нормативных проблем и определения оснований спецификации нормативизма. Метод реконструкции применяется для выстраивания целостных концептуальных позиций на основе анализа воззрений отдельных мыслителей на данные проблемы.

Использованные источники

Диссертационная работа строится на основе нескольких типов источников. Работы представителей западной политической мысли XX в. использовались как в оригинале (на английском и немецком языках), так и в опубликованных переводах на русский язык.10 Среди авторов, труды

10 В случае недоступности полной версии текста привлекались материалы, опубликованные в антологиях, хрестоматиях и сборниках текстов (таких, например как: Антология мировой политической мысли в 5 т. Т.2 / Под ред. Т.А. Алексеевой. М., 1997; Власть и демократия: зарубежные ученые о политической науке / Под ред. П.А. Цыганкова. М., 1992; Западноевропейская социология XIX-XX вв.: Тексты. М., 1996; которых имели наибольшее значение для диссертационного исследования, следует назвать, в частности, Г. Алмонда, X. Арендт, И. Берлина, Дж. Бьюкенена, Э. Даунса, Д. Истона, П. Лазарсфельда, Г. Лассуэлла, А. Макинтайра, Ч. Мерриама, Р. Мертона, Г. Моску, Д. Норта, М. Олсона, М. Оукшотта, Т. Парсонса, Дж. Роулза, М. Сэндела, Г. Таллока, М. Уолцера, Л. Штрауса, К. Эрроу11 и многих др.

Значительный объем информации был почерпнут из трудов обзорного характера, где благодаря усилиям ведущих отечественных и зарубежных ученых представлена общая панорама современной западной политической науки, обозначены основные направления исследований и важнейшие тенденции ее развития, выделены важнейшие достижения и определены наиболее значимые позиции зарубежных политологов. В этой группе источников безусловный приоритет следует отдать сборнику «Политическая наука: новые направления»; среди подобных трудов

История политических и правовых учений: Хрестоматия / Под ред. О.Э.Лейста. М., 2000; Мир политики. Суждения и оценки западных политологов. М., 1992; Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. М., 1996), а также реферативные материалы, излагающие концептуальную основу трудов, важных для диссертационного исследования, среди которых следует указать сборники: Зарубежная политология в XX столетии. Вып. 2. М., 2001; Зарубежная политическая наука: история и современность. Вып. 1-3. М., 1990; Зарубежная политическая наука: Методология, обучение, анализ политических процессов. М., 1994; Политическая наука. Теория и методология: Пробл.-тем. сб. Вып. 2. М., 1997; Политическая наука США: Реферативный сборник. М., 1976 и др. Кроме того, использовались материалы, размещенные в Интернете, — с учетом того, что при работе с данным видом источников требуется особая осторожность.

11 См., напр.: Арендт X. Vita activa, или О деятельной жизни. СПб., 2000; Арендт X. Истина и политика. М., 2000; Берлин И. Подлинная цель познания. М., 2002; Бьюкенен Дж. Конституция экономической политики // «Вопросы экономики». 1994. №6; Истон Д. Новая революция в политической науке // «Социально-политический журнал». 1993. № 8; Лассуэлл Г. Как интегрировать науку, мораль и политику // «Социально-политические науки». 1990. №11; Макинтайр Э.Ч. После добродетели. М., 2000. Мерриам Ч. Новые аспекты политики // «Социально-политический журнал». 1996. № 5; Мертон Р.К. Эффект Матфея в науке: накопление преимуществ и символизм интеллектуальной собственности // «THESIS». 1993. Т. 1. Вып. 2, 3 МоскаГ. Метод в политической науке // «Личность. Культура. Общество». 2001. Т. 3. № 3; Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М., 1997, Олсон М. Логика коллективных действий. Общественные блага и теория групп. М., 1995; Оукшот М. Рационализм в политике. М., 2002; Проблема человека в западной философии. М., 1989; Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск, 1995; Таллок Г. Новый федералист. М., 1993; Уолцер М. Компания критиков: Социальная критика и политические пристрастия XX в. М., 1999; Уолцер М. О терпимости. М., 2000; Штраус Л. Введение в политическую философию. М., 2000; Эрроу К. Коллективный выбор и индивидуальные ценности. М., 2004; Almond G. Political theory and political science // «The American Political Science Review». 1966. Vol. 60. № 4; Downs A. An economic theory of democracy. N.Y., 1957; ElsterJ. The possibility of rational politics // Political theory today / Ed. by D. Held. Oxford, 1991; Sandel M. Liberalism and the limits of justice. Cambridge, 1982; Walzer M. Spheres of justice. N.Y., 1982. Труды, которые использовались при подготовке и написании диссертационной работы, приведены в списке литературы. классическими признаны также восьмитомник «Политическая наука: основные направления» под редакцией Ф. Гринстайна и Н. Полсби, два издания «Политическая наука: состояние дисциплины» под редакцией

А. Финифтер, а также «Политическая наука: взгляд в будущее» пол

12 редакцией У. Кротти. Кроме того, заслуживают особого упоминания исследования таких авторов, как Г. Алмонд, К. фон Бейме, О. фон дер Габленц, К. Дойч, Дж. Драйзек, Дж. Коакли, У. Кротти, П. Ноак, А. Соммит, Дж. Таненхаус, Дж. Трент, Дж. Фарр, Р.Х. Чилкот13 и др.

Среди отечественных авторов, предпринявших системный анализ западной политической науки, особо хочется выделить фундаментальный труд JI.M. Семеренко «Современная западная политическая наука: формирование, эволюция, институционализация», необходимо также отметить таких исследователей, как JI.H. Верченов, С.Г. Галаганова, Г.Е. Королева-Конопляная, А.С. Макарычев, А.С. Панарин, А.А. Сергунин, JI.B. Сморгунов, М.А. Фролова и др.14 Нельзя не упомянуть также исследования, посвященные анализу концепций западной политической мысли, места и роли конкретных персоналий, истории политической мысли

12 Политическая наука: новые направления. М., 1999; Handbook of political science / Ed. by F.I. Greenstein, N.W. Polsby. 8 vols. Reading (Mass.), 1975; Political science: The state of the discipline / Ed. by A. Finifter. Washington, 1983; Political science: The state of the discipline II / Ed. by A. Finifter. Washington, 1993; Political science: Looking to the future / Ed. by W. Crotty. 4 vols. Evanston (111.), 1991. Можно упомянуть также такие издания, как: The Blackwell Encyclopedia of political thought. N.Y., 1987; Handbuch Politikwissenschaft. Rein-bek bei Hamburg, 1987; Political science: The science of politics / Ed. by H.Weisberg. N.Y., 1986; Politikwissenschaft: Eine Grundlegung / Hrsg. v. K. von Beyme. Stuttgart-Berlin-Koln-Mainz, 1987.

13 Чилкот P.X. Теории сравнительной политологии. М., 2001; Almond G. Discipline divided: introducing political science. Newbury, 1990; Вейте K. von. Die politischen Theorien der Gegenwart. Opiaden, 1992; Deutsch К Major changes in Political Science (1952-1977). Boston, 1978; Gablentz O.H. von der. Politische Forschung. Beitrage zum zehnjahrigen Bestehen des Instituts fur Politische Wissenschaft. Koln-Opiaden, 1960; Coakley J., Trent J. History of the International Political Science Association. 1949-1999 / International Political Science Association. Dublin, 2000; Noack P. Was ist Politik?: Eine Einfiihrung in ihre Wissenschaft. Miinchen, 1987; Political science in history / Ed. by J. Dryzek, J. Farr, S. Leonard. Cambridge, 1995; SomitA., Tanenhaus J. The development of American political science. N.Y., 1982; The theory and practice of political science / Ed. by W. Crotty. Evanston, 1991.

14 Верченов JI.H. Политическая наука: Национальные школы // Зарубежная политология в XX столетии: Сб. науч. тр. M., 2001; Галаганова С.Г., Фролова М.А. Современная западная политическая теория: Основные парадигмы исследования. М., 1993; Королева-Конопляная Г.Е. Западная политическая наука в XX веке. M., 1994; Панарин А.С. Политология. О мире политики на Востоке и Западе. М., 1999; Семеренко JI.M. Современная западная политическая наука: формирование, эволюция, институционализация. Ростов-на-Дону, 1997; Сергунин А. А., Макарычев А.С. Современная западная политическая мысль: «постпозитивистская революция». H. Новгород, 1999; Сморгунов Л.В. Основные направления современной политической философии. СПб., 1998. и становления политической науки, таких ученых, как Т.А. Алексеева, К.С. Гаджиев, В.А. Гуторов, А.А. Дегтярев, М.В. Ильин, А.Ю. Мельвиль, Р.Т. Мухаев, О.И. Орачева, С.В. Патрушев, О.Б. Подвинцев, Ю.Е. Федоров и др. 15

И, наконец, в качестве источников использовались труды, проблематика которых не имеет непосредственного отношения к политической науке и к вопросам нормативности, но весьма значима для решения задач диссертационной работы. Речь идет, например, об исследованиях, посвященных проблемам гносеологии и социальной философии16, истории философии17, культурологии18, социологии19, теории права и истории правовых учений20 и пр.

15 Алексеева Т.А. Современные политические теории. М., 2000; Гаджиев КС. Введение в политическую науку. М., 1997; Гуторов В.А. История политических и правовых учений. СПб., 2000; Гуторов В.А. Философия политики на рубеже тысячелетий: судьба классической традиции // «Полис». 2001. № 1; Дегтярев А.А. Методологические подходы и концептуальные модели в интерпретации политических решений // «Полис». 2003. №2—4; Ильин М.В. Слова и смыслы: Опыт описания ключевых политических понятий. М., 1997; Ильин М.В., Мельвиль А.Ю. Федоров Ю.Е. Основные категории политической науки // «Полис». 1996. №4; Мухаев Р.Т. Политология. М., 1997; Орачева О.И, Подвинцев О.Б. Политическая мысль в терминах и лицах. Пермь, 1995; Патрушев С.В. Институционализм в политической науке: этапы, течения, идеи, проблемы // Зарубежная политология в XX столетии. М., 2001.

16 Готт B.C., Семенюк Э.Л., Урсул А.Д. Категории современной науки. М., 1984; Ильин В.В. Теория познания. Эпистемология. М., 1994; История методологии социального познания. Конец XIX-XX век. М., 2001; Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 1987; Кузнецов В.Г., Миронов В.В., Момджян К.Х. Философия. М., 1996; Миронов В.В. Образы науки в современной культуре и философии. М., 1997; Момджян КХ. Введение в социальную философию. М., 1997; Хмелевская С.А. Система форм постижения бытия. М., 1997.

17 Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентному: Новая онтология XX века. М., 1997; Зотов А.Ф., Мельвиль Ю.К Западная философия XX века. М., 1998; Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996; Кюнг Г. Великие христианские мыслители. М., 2000; JIuomap Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М.-СПб., 1998; Современная западная философия. Словарь. М., 1991. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Т. 4. СПб., 1997 и др.

18 Культурология XX век. Энциклопедия. СПб., 1998; Культурология. XX век: Антология. Аксиология, или философское исследование природы ценностей. М., 1996; Система гуманитарного и социально-экономического знания: Учебное пособие / Под ред. С.А.Хмелевской. М., 2001; Морфология культуры: Структура и динамика. М., 1994; ФлиерА.Я. Культурогенез. М., 1995.

19 Американская социология. М., 1972; Беккер Г., Босков А. Современная социологическая теория. М., 1961; Гофман А.Б. Семь лекций по истории социологии. М., 2000; История теоретической социологии. Т. \-А. М., 1997-2000; Курбатов В.И. Современная западная социология: Аналитический обзор концепций. Ростов-на-Дону., 2001; Монсон П. Современная западная социология: теории, традиции, перспективы. СПб., 1992; Очерки по теоретической социологии XX столетия: От М. Вебера к Ю. Хабермасу, от Г. Зиммеля к постмодернизму. М., 1994 и др.

20 История политических и правовых учений / Под ред. B.C. Нерсесянца. М., 1999; История политических и правовых учений. XX век. М., 1995; История политических и правовых учений: Хрестоматия / Под ред. О.Э.Лейста. М., 2000; Система гуманитарного и социально-экономического знания: Учебное пособие / Под ред. С.А.Хмелевской. М., 2001; Неновски И. Право и ценности. М., 1987; Политико-правовые идеи и институты в их историческом развитии. М., 1980; Право XX века: Идеи и ценности. М., 2001; Чистое уче

Научная новизна исследования

Диссертационная работа представляет собой первое в политической науке комплексное исследование нормативизма в западной политической науке XX в. Научная новизна положений и выводов диссертации заключается в следующем.

1) Выделена проблема нормативизма в качестве предмета историко-политологического анализа, обоснована ее значимость для политической науки, а также необходимость спецификации нормативизма в политической мысли XX в., показано принципиальное отличие применения термина «нормативизм» в политологии от практики его использования в рамках других дисциплин.

2) В целях реализации комплексного подхода к анализу нормативизма разработана и введена в практику историко-политологического исследования концептуальная модель «тройственной нормативности», систематизирующая основные подходы к трактовке нормативизма, сложившиеся в западной политической науке, на основе выделения эпистемологического, дескриптивного и прескриптивного аспектов нормативности.

3) При определении теоретико-методологических оснований и исследовательской стратегии изучения нормативизма в западной политической науке в XX в. показана необходимость конкретизации рамок применения концептуальной модели «тройственной нормативности» — в частности, путем разведения объективного и субъективного аспектов нормативности, определения магистральных направлений анализа, принятия содержательных, хронологических ограничений и пр. ние о праве Ганса Кельзена. Вып. 1-2. М. 1987, 1988; Общая теория права и государства / Под ред. В.В. Лазарева. М., 1996.

4) На основании проведенного исследования сделаны выводы о ведущих тенденциях объективной динамики в нормативизме западной политической науке XX в.: в эпистемологическом аспекте отмечено ужесточение нормативного регулирования; в дескриптивном — отсутствие ярко выраженной направленности в развитии; в прескриптивном — наличие синусоидальной траектории в случае ценностно-нормативных и восходящей линии в случае формально-нормативных теорий.

5) Проведены историко-политологический анализ субъективного аспекта нормативности и реконструкция эволюции концепта «нормативизм» в политологическом дискурсе, выявлены основания спецификации нормативизма, а также его содержательные и структурные характеристики в добихевиоральный, бихевиоральный и постбихевиоральный периоды развития западной политической науки. Показано, что сложившаяся традиция отнесения к нормативизму определенных концепций не может считаться устойчивым основанием для спецификации нормативизма.

6) Обоснован вывод о том, что содержательное наполнение термина «нормативизм» и оценка эвристической значимости нормативного подхода зависели от конкретных теоретико-методологических приоритетов и эпистемологических задач, а отношение к нему в научном политологическом сообществе изменялось от нейтрального через критическое и резко негативное к сначала ограниченному, а затем и все более полному признанию.

7) Обоснован вывод о целесообразности применения модели «тройственной нормативности» в историко-политологических исследованиях, определены перспективные направления в изучении нормативизма в зарубежной и отечественной политической мысли.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Проблема спецификации нормативизма в политической науке XX в. является перспективной в плане фундаментальных исследований и важной для дисциплинарного самоопределения политической науки, поскольку на протяжении всего столетия такие вопросы, как зависимость политики от деонтологической сферы, пределы и эффективность нормативного регулирования в реальной политике и в процессе политического познания, неизменно были частью политологического дискурса и занимали важнейшее место в дискуссионном поле дисциплины. Это влечет за собой необходимость масштабного исследования способов постановки и решения нормативных проблем представителями различных теоретико-методологических направлений, а также нормативного регулирования, направленного на саму политическую науку как способ получения и фиксации знания о политике.

2. В политической науке, в отличие от других социо-гуманитарных дисциплин, нормативизм как инструмент политического познания не специфицирован: в политологическом научном сообществе отсутствует консенсус в вопросах о содержательном наполнении термина «нормативизм», а сложившаяся традиция отнесения к нормативизму определенных теорий не связана с жестко определенными критериями и не позволяет выделить его в качестве конкретного теоретико-методологического подхода, связанного с определенной научной школой или исследовательским направлением.

3. Спецификация и исследование нормативизма как феномена западной политической науки XX в. должны проводиться в рамках комплексного анализа, при котором он выступает не как отдельный, относительно самостоятельный теоретико-методологический подход, а как совокупность подходов, установок и исследовательских стратегий, представляющих различные типы нормативности в политическом познании. Это необходимо потому, что исключение из проблемного поля того или иного аспекта нормативности неизбежно снижает уровень исследования, приводя или к значительному огрублению анализируемой ситуации, или к концептуальной путанице. Комплексный подход позволит учесть наиболее существенные позиции в трактовке нормативизма, а также выделить нормативные аспекты в различных концепциях и тем самым сформировать проблемное поле на кумулятивной, а не элиминативной основе, что представляется значительно более перспективной и плодотворной исследовательской стратегией. 4. Основой комплексного анализа нормативизма может служить модель «тройственной нормативности», разработанная и введенная в практику историко-политологических исследований автором диссертации. В соответствии с этой моделью выделяются три основания, по которым теория может быть признана нормативной — эпистемологическое, дескриптивное и прескриптивное: первое связывает нормативность с директивностью моделей, регулирующих познавательную деятельность; второе — с анализом нормативного регулирования в политической сфере; третье — с подчинением политики нормативным ограничениям, связанное с выработкой идеальных моделей как основы оценки политических реалий (при этом выделяются формально-прескриптивные и ценностно-прескриптивные теории). По этим основаниям выделяются три группы теорий — устанавливающие «норму познания», описывающие «власть нормы» и предписывающие «норму власти», соответственно. Данная модель позволяет избежать произвольности, микшированности и аморфности в интерпретации нормативизма — при максимально широком проблемном поле она структурирует и конкретизирует анализ, во-первых, создавая целостную и в то же время мобильную систему границ, отделяющих нормативные теории от ненормативных в каждой из исследовательских ситуаций; и во-вторых, жестко фиксируя ту «грань нормативности», которая образует конкретную исследовательскую ситуацию, помощи четких критериев, на основе которых предмет исследования соотносится с определенным содержательным наполнением термина «нормативизм». Все это позволяет считать использование в качестве основы комплексного анализа нормативизма в западной политической науке XX в. модели «тройственной нормативности» не только правомерным и целесообразным, но и весьма перспективным.

5. Исследовательская стратегия, реализуемая при комплексном историко-политологическом анализе нормативизма в западной политической науке XX в., должна проводить различие между объективным и субъективным аспектами — т.е. между теориями, которые, с одной стороны, в тот или иной исторический период на деле являлись нормативными, и которые в этот же период позиционировали себя как нормативные и в политологическом дискурсе воспринимались как представители нормативизма, с другой. Такой подход позволяет решить две задачи: во-первых, проанализировать реально существовавшую ситуацию в рамках политической науки (положение дел с разработкой нормативной проблематики и нормативным регулированием политических исследований); во-вторых, определить «образ нормативизма» — его черты и отношение к нему, сложившееся научном сообществе.

6. Проведенный на основе выработанной исследовательской стратегии анализ нормативизма в западной политической науке XX в. позволяет сделать следующие выводы. В эпистемологическом аспекте («норма познания») можно констатировать рост нормативности в западной политической науке на протяжении XX в. Он проявился, прежде всего, в усилении тенденции к стандартизации процесса научного познания как особого вида профессиональной деятельности и, соответственно, в ужесточении регулирования процесса исследований, причем в организационном плане данная тенденция проявлялась более последовательно, чем в содержательном.

В организационном плане наличие системы познавательных и институционально-организационных ограничений и правил, выполняющих нормативную функцию в рамках дисциплины, выступало необходимым условием интеграции и служила преградой на пути к распаду политической науки на множество не связанных друг с другом сегментов. Рост нормативного регулирования был связан с повышением уровня инст^итуционализации и формально-организационным закреплением дисциплинарных стандартов в рамках научного сообщества.

В содержательном плане среди объективно нормативных подходов, оказавших существенное воздействие на формирование «нормы познания» западной политической науки, можно выделить, во-первых, подходы, сформировавшиеся в рамках самой дисциплины (бихевиорализм и политический неоинституционализм); во-вторых, внешние по отношению к политической науке течения (сциентизм и постмодернизм). Их нормативное воздействие отличалось различной силой — в случае сциентизма и бихевиорализма оно было более выраженным. Все названные подходы за исключением постмодернизма позиционировали себя в качестве учредителя «нормы познания» и в этом отношении могут рассматриваться как субъективно нормативные (при этом наименьшие регулявшяе претензии выдвигал неоинституционализм) в то же время только постмодернизм, провозглашающий необходимость противостояния с научной нормативностью, воспринимался как имеющий отношение к нормативизму.

В аксиологическом плане эти подходы демонстрировали следующую динамику: сциентизм, провозглашая принцип ценностной нейтральности, дистанцировался от оценочных суждений и отличался эпистемологической ценностной ориентацией (придавал статус высшей ценности науке); бихевиорализм, не отказываясь от требования непредвзятости, демонстрировал зависимость научных исследований от ценностных ориентаций морального и политического характера; неоинституционализм открыто признавал роль ценностных элементов в политических исследованиях и частично подчинял свою «норму познания» ценностному регулированию; постмодернизм, провозглашая принцип ценностного равноправия, дистанцировался от принятия ценностных ориентиров.

В дескриптивном аспекте («власть нормы») динамика нормативизма в западной политической науке XX в. не отличается ярко выраженной направленностью: внимание к механизмам нормативного регулирования было достаточно стабильным, и на всех этапах имелись дескриптивные теории, исследующие данную проблематику. В добихевиоральный период формально-нормативные исследования играли ведущую роль в политической науке; они были институционализированы в качестве отдельного теоретико-методологического подхода и существовали в виде ряда научных школ. В бихевиоральный период произошла частичная фрагментация данной проблематики и снижение теоретического уровня анализа, а также ее адаптация к целям и задачам прикладных исследований. В таком виде она была инкорпорирована в проблемное поле западной политической науки, где продолжала занимать важное место в качестве теоретико-методологического основания ряда подходов. В неоинституционализме постбихевиорального периода изучение «власти нормы» превратилось в ведущее направление политической науки, которое, однако, носит дисперсный характер: исследования не локализованы в рамках определенного теоретико-методологического подхода.

В прескриптивном аспекте «нормы власти» в историческом движении нормативизма в западной политической науке XX в. можно вычленить следующие траектории.

Ценностно-нормативные прескриптивные теории развивались по синусоиде — они стали целенаправленно вытесняться за пределы дисциплины уже в добихевиоральный период, и в эпоху поведенческой революции они, как и проблематика в целом, занимали периферийное положение в рамках политической науки. Данная проблематика наиболее активно разрабатывалась во внедисциплинарном поле (в философских и идеологических концепциях), являясь важной составляющей интеллектуального контекста существования политической науки. В постбихевиоральный период в ходе постепенной реабилитации аксиологизма росло стремление к поиску баланса между ценностно-нормативными и позитивными подходами и расширялась практика фрагментарного включения ценностных аспектов в политические исследования.

Формально-нормативные прескриптивные теории, окончательно оформившиеся в бихевиоральный период, развивались по восходящей — они последовательно наращивали свое влияние в сфере выработки формальных алгоритмов политических действий и расширяли область исследований по мере совершенствования логико-математических методов, используемых для моделирования политических процессов. Несмотря на критику, сопровождавшую это направление на всех этапах его становления, в постбихевиоральный период оно остается одной из динамично развивающихся областей прикладной политологии.

8. На основании проведенного исследования оснований спецификации нормативизма можно заключить, что в западной политической науке XX в. термин «нормативизм» применялся в целях демаркации при противостоянии различных моделей познания, и его содержательное наполнение зависело от теоретико-методологических приоритетов и от конкретных эпистемологических задач. Перечень характеристик нормативизма менялся на протяжении столетия и содержал признаки, в той или иной мере : присущие и другим теоретико-методологическим подходам, и потому объективно не мог служить основой спецификации нормативизма в качестве конкретного направления или научной школы в политических исследованиях.

Среди последовательно сменявших друг друга субъективных «образов нормативизма» можно выделить классический нормативизм добдоевиорального периода, неонормативизм эпохи поведенческой революции и постбихевиоральный нормативизм, отличающиеся друг от друга набором специфицирующих признаков, перечнем причисляемых к ним рефлективных (формально-нормативных) и валюативных (ценностно-нормативных) теорий и их долевым соотношением, а также степенью соответствия критериям нормативности в объективном и субъективном аспектах.

Отношение к нормативизму в научном сообществе — его оценка и самооценка теорий, причисляемых к нормативизму, — на протяжении XX в. также изменялась. В добихевиоральный период она эволюционировала от практически нейтрального ко все более и более критическому; в бихевиоральный период негативное отношение к нормативности и нормативизму достигло пика, в постбихевиоральный период уровень неприятия резко снизился, и нормативизм стал восприниматься в качестве допустимого и даже необходимого элемента политического познания.

Теоретическая и практическая значимость исследования

Диссертация вносит вклад в изучение западной политической науки XX в. ее положения, выводы и материалы могут использоваться в научно-исследовательской и научно-педагогической работе. Представленная и обоснованная в исследовании концептуальная модель «тройственной нормативности», определяющая принципы комплексного анализа нормативизма, может служить основой программы исследований, охватывающих различные тематические, географические, хронологические и пр. пласты в рамках данного направления, а также позволяет проводить компаративный анализ различных форм нормативизма на строгой концептуальной основе. Диссертация также может быть использована при разработке различных аспектов историко-политологической проблематики в рамках политической науки, а также служить более точной оценке теоретических и методологических основ различных концепций при фундаментальных и конкретно-научных политологических исследованиях.

Основные положения диссертационной работы могут быть использованы в учебно-методических целях, в частности, в рамках общих и специальных учебных курсов по политической науке и истории политических учений в системе высшего образования.

Апробация диссертационной работы

Результаты исследования использовались при разработке программ лекций и семинарских занятий, а также при чтении лекций, в том числе общего учебного курса для студентов отделения политологии философского

21 факультета «История политических учений. XX в.» , а также специальных курсов в рамках программ «Западная политическая наука конца XX в.» и «Основные теоретико-методологические направления в политической мысли XX в.» .

Принципы анализа научных текстов, использовавшиеся в диссертационной работе, изложены и обоснованы в издании «Анализ и обработка научных текстов» , на основании которого был разработан курс

21 Утверждена Ученым Советом Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова 27 июня 2000 г. в качестве программы общего учебного курса для студентов отделения политологии философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. (См.: История политических учений. Часть III. (XX в.): Экспериментальная программа учебного курса. М., 2000). Программа и планы семинарских занятий в рамках данного курса разработаны в 2000 г., планы семинарских занятий уточнялись и перерабатывались в 2001,2002,2003 и 2004 гг.

22 См.: Программы специальных курсов: Учебно-методическое пособие. Вып.1 / Андерсон К.М., БойцоваО.Ю., Ермашов Д.М., Железняк Н.Н., Зоткин А.А., Мишкинене Ю.Б., Мощелков Е.Н., Сытин А.Г., Ширинянц А.А. Рук. авт. коллектива Е.Н. Мощелков. Отв. ред. Бойцова О.Ю. М., 2002; Проблемы истории социально-политических учений: Учебно-методический комплекс. М.: «Современные тетради», 2003.

23 Бойцова О.Ю. Анализ и обработка научных текстов: Учебно-методическое пособие по спецкурсу-практикуму. М.: «Вестник», 2001. Программа спецкурса представлена в: Проблемы истории социально-политических учений: Учебно-методический комплекс. М.: «Современные тетради», 2003. лекций и практических занятий для студентов философского факультета МГУ.

Основные положения диссертации были представлены в научных публикациях автора, а также в выступлениях на российских и международных научных конференциях и «круглых столах», среди которых: Международная конференция «Человек—Культура—Общество. Актуальные проблемы философских, политологических и религиоведческих наук» (Москва, февраль 2002 г. — «Западный нормативизм XX в. о специфике политического познания»); «Ломоносовские чтения» (Москва, МГУ, апрель 2002 г. — «Теория рационального выбора — генезис и эволюция», апрель 2003 г. — «Аксиологизм в политическом познании как проблема теоретических дискуссий первой половины XX в.»); Международная научная конференция, посвященная 50-летию со дня смерти Б. Кроче (Москва, МГУ, ноябрь 2002 г.— «Этика и политика в либеральной философии Б. Кроче»); XXI Всемирный Философский Конгресс (Стамбул, август 2003 г.— «Нормативизм как теоретико-методологический подход в современной политической мысли», тезисы к выступлению); Международная научно-практическая конференция «Белорусская политология: многообразие в единстве» (Гродно, Республика Беларусь, май 2004 г. — «К вопросу о контексте становления политической науки») и др.

Диссертация обсуждалась на заседании кафедры истории социально-политических учений философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова и была рекомендована к защите.

Структура диссертационной работы

Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения и списка литературы.

Заключение диссертации по теме «Теория политики, история и методология политической науки», Бойцова, Ольга Юрьевна

Выводы

В пятой главе сделаны следующие выводы. Становление западной политической науки как исследовательской дисциплины происходило в соответствии с общими закономерностями развития научного знания в целом, для которого были характерны тенденции дифференциации и фрагментации, с одной стороны, и интеграции, с другой. Усложнение структуры знания привело к утверждению коллективного способа его получения, при этом научная работа все более строилась по принципу производства, что подразумевает разделение функций между участниками процесса, наличие четкой технологии и пр.

Потребность в эффективной организации работы служит стимулом процесса институционализации, выступающей средством и основой нормативного регулирования познавательного процесса. В рамках данного процесса происходит становление научного сообщества, призванного упорядочивать в процесс познания, осуществляя регулирующую, координирующую и контролирующую функции. Профессионализация научной дисциплины приводит к ужесточению контроля над деятельностью ученых со стороны научного сообщества, который связан, с одной стороны, с руководством исследовательским процессом, с другой, — с обеспечением профессиональной компетентности членов сообщества.

Последовательная институционализация научной дисциплины носит нормирующий характер. Она решает две основные задачи: первая заключается во внутридисциплинарном самоопределении и связана с формально-организационным конституированием и структурированием отрасли науки; вторая состоит в утверждении и поддержании социального статуса дисциплины и решается путем превращения отрасли знания в профессию. Этот процесс с необходимостью связан с увеличением масштабов и степени жесткости нормативного регулирования.

Институционализация западной политической науки была направлена на ее утверждение в качестве автономной дисциплины в академическом, исследовательском и социально-прикладном аспектах. При структурировании и организационном оформлении политической науки происходило ее самопознание и самоопределение как автономной дисциплины, а правовое закрепление новых институтов в рамках дисциплины придавало выработанным представлениям о дисциплинарной специфике нормативный характер.

В результате процесса институционализации политической науки изменилась формально-организационная структура политических исследований: вместо отдельных индивидов или небольших групп единомышленников производством научного знания стали заниматься большие группы людей с четко определенными функциями, организованные в иерархическую систему научных коллективов, подчиняющихся профессиональным стандартам. Этот процесс, начавшись в XIX в., шел на протяжении всего XX в. В результате политическая наука превратилась в общепризнанную и организационно оформленную научную и академическую дисциплину, имеющую координирующий орган в лице Международной ассоциации политических наук, обладающую сетью специализированных периодических изданий и широко разветвленной системой образовательных и исследовательских учреждений. В ходе институционализации дисциплины происходил и рост профессионализма, связанный со стандартизацией правил проведения и обнародования результатов исследований, а также с выработкой единых критериев оценки результатов научной работы.

Таким образом, можно сделать вывод, что на протяжении XX в. нормативное регулирование постепенно и последовательно росло, и это проявилось в усилении тенденции к стандартизации процесса научного познания как особого вида профессиональной деятельности и, соответственно, в ужесточении регулирования процесса исследований. Рост нормативного регулирования был связан с повышением уровня институционализации и формально-организационным закреплением дисциплинарных стандартов в рамках научного сообщества.

На основании анализа эволюции «нормы познания» в западной политической науке XX в. можно сделать вывод, что среди объективно нормативных подходов, оказавших существенное воздействие на формирование «нормы познания» западной политической науки, можно выделить две группы подходов: во-первых, это подходы, сформировавшиеся в рамках самой дисциплины (бихевиорализм и политический неоинституционализм); во-вторых, внешние по отношению к политической науке течения (сциентизм и постмодернизм). Их нормативное воздействие отличалось различной силой, они по-разному позиционировали себя в отношении к нормативности. При этом наименьшие регулятивные претензии выдвигались в рамках неоинституционализма, наиболее радикальный характер носили императивы постмодернизма.

Рассмотрение эволюции дихотомии реализма и номинализма позволяет заключить, что динамика носила следующий характер: в начале XX в. превалировал реализм институционального подхода, к 50-м гг. возобладала номиналистическая позиция бихевиорализма, а в последней трети столетия, в постбихевиоральный период, ведущей тенденцией стала попытка преодолеть — или, по крайней мере, смягчить — данную оппозицию, что проявилось в стремлении совместить в рамках рефлективного теоретического исследования фундаментальную посылку об автономности институтов с важнейшими результатами поведенческих исследований. Кроме того, дихотомия реализма (холизма) и номинализма (методологического индивидуализма) определила тематику дискуссий о предмете политической науки, единице политического исследования и путях повышения его эффективности: до начала поведенческой революции превалировало стремление к созданию целостной теории, обладающей универсальной объяснительной силой (макротеоретические построения были обычным способом организации исследовательского материала); в эпоху поведенческой революции преобладали номиналистические концепции и господствовало недоверие к макротеоретическим, холистским, конструкциям, не связанным с определением реальных параметров и конкретных причин политического поведения на индивидуальном или на массовом уровне, но при этом не прекращались попытки создания позитивных макротеорий; в постбихевиоральный период негативное отношение к макротеориям было в общем и целом преодолено, и фундаментальные исследования стали восприниматься как легитимные.

Дихотомия, связанная с проблемой редукционизма, потеряла значение уже к концу добихевиорального периода. В эпоху поведенческой революции исследования носили междисциплинарный характер. Такая ориентация привела к определенным сложностям с самоидентификацией политической науки и определением ее дисциплинарных границ. В конце бихевиорального периода данная проблема воспринималась особенно остро — как угроза дезинтеграции политической науки. Выход из кризиса был связан с пересмотром «нормы познания», введением в «эталон дисциплины» нормативной проблематики и признание допустимости макротеорий. В целом в эпистемологическом аспекте наличие системы познавательных и институционально-организационных ограничений и правил, выполняющих нормативную функцию в рамках дисциплины, выступало необходимым условием интеграции и служила преградой на пути к распаду политической науки на множество не связанных друг с другом сегментов.

Динамика «нормы познания» в аксиологическом плане такова: сциентизм, провозглашая принцип ценностной нейтральности, дистанцировался от оценочных суждений и отличался эпистемологической ценностной ориентацией (придавал статус высшей ценности науке); бихевиорализм, не отказываясь от требования непредвзятости, демонстрировал зависимость научных исследований от ценностных ориентаций морального и политических характера; неоинституционализм открыто признавал роль ценностных элементов в политических исследованиях и частично подчинял свою «норму познания» ценностному регулированию; постмодернизм, провозглашая принцип ценностного равноправия, дистанцировался от принятия ценностных ориентиров.

В дескриптивном аспекте нормативизм в западной политической науке XX в. не претерпел существенных колебаний — и на всех этапах имелись теории, исследующие нормативную проблематику. Но если в добихевиоральный период формально-нормативные исследования играли ведущую роль в политической науке и были институционализированы в качестве отдельного теоретико-методологического подхода, то в бихевиоральный период произошла частичная фрагментация данной проблематики и снижение теоретического уровня анализа, а также ее адаптация к целям и задачам прикладных исследований; в неоинституционализме постбихевиорального периода изучение «власти нормы» превратилось в ведущее направление политической науки, которое, однако, носит дисперсный характер: исследования не локализованы в рамках определенного теоретико-методологического подхода.

В прескриптивном аспекте «нормы власти» в историческом движении нормативизма в западной политической науке XX в. можно вычленить следующие траектории. Ценностно-нормативные теории подверглись вытеснению за пределы дисциплины уже в добихевиоральный период, и в эпоху поведенческой революции занимали периферийное положение (данная проблематика наиболее активно разрабатывалась в философских и идеологических концепциях), являясь важной составляющей интеллектуального контекста. В постбихевиоральный период в ходе постепенной реабилитации аксиологизма росло стремление к поиску баланса между ценностно-нормативными и позитивными подходами и расширялась практика фрагментарного включения ценностных аспектов в политические исследования.

Формально-нормативные прескриптивные теории, оформившиеся в бихевиоральный период, развивались по восходящей — они последовательно наращивали свое влияние в сфере выработки формальных алгоритмов политических действий и расширяли область исследований по мере совершенствования логико-математических методов, используемых для моделирования политических процессов.

Анализ субъективного аспекта нормативизма в западной политической науке показал, что в качестве нормативных воспринимались теории, базирующиеся на различных основаниях, менялись не только основания его спецификации, но и оценочное отношение к нормативизму как инструменту политического познания. Среди последовательно сменявших друг друга субъективных образов нормативизма выделяются классический нормативизм добихевиорального периода, неонормативизм эпохи поведенческой революции и постбихевиоральный нормативизм, который, в свою очередь, делится на внутридисциплинарную и постмодернистскую версии. При этом в политологическом дискурсе каждого периода единство в этом вопросе более чем относительное.

Содержательно между выделенными вариантами нормативизма были следующие отличия: классический нормативизм в равной мере объединял формально-нормативные и ценностно-нормативные концепции как философского, умозрительно-метафизического, так и позитивного характера, преимущественно реалистической (холистической) направленности; неонормативизм связывался с валюативными холистическими подходами; постбихевиоральный нормативизм во внутридисциплинарном варианте содержал рефлективные, валюативные, валюативно-рефлективные теории номиналистической и реалистической направленности; в постмодернистской версии — все теории, ориентированные на поиск и утверждение истинного знания.

Общая картина с позиций модели «тройственной нормативности» имеет такую характеристику: в эпистемологическом аспекте объективно ненормативными были классический и постбихевиоральный (дисциплинарный) нормативизм, а нормативными — неонормативизм и нормативизм в постмодернистской трактовке; субъективно ситуативны и неоднозначны были все варианты нормативизма кроме постмодернистского, носившего нормативный характер. В дескриптивном аспекте все четыре образа нормативизма нормативны и в объективном, и в субъективном плане, в прескриптивном — объективно нормативными были все четыре вида нормативизма; субъективно нормативными были классический и постмодернистский варианты нормативизма, а два остальных в субъективном плане отличались ситуативностью и/или неоднозначностью.

Отношение к нормативизму в научном сообществе на протяжении XX в. изменялась. В добихевиоральный период она эволюционировала от практически нейтрального ко все более и более критическому; в бихевиоральный период негативное отношение к нормативности и нормативизму достигло пика, в постбихевиоральный период уровень неприятия резко снизился.

Делается вывод, что в западной политической науке XX в. термин «нормативизм» применялся в целях демаркации при противостоянии различных моделей познания, и его содержательное наполнение зависело от теоретико-методологических приоритетов и от конкретных эпистемологических задач. Перечень характеристик нормативизма менялся на протяжении столетия и содержал признаки, в той или иной мере были присущие и другим теоретико-методологическим подходам, и потому объективно не мог служить основой спецификации нормативизма в качестве конкретного направления или научной школы в политических исследованиях.

Комплексный анализ нормативизма в западной политической науке XX в., проведенный на основе этой модели, позволил включить в сферу рассмотрения все наиболее существенные подходы к пониманию нормативности и нормативизма, которые были выработаны западной политической науке двадцатого столетия. При этом учитывались историческая динамика этих трактовок, что позволило сформировать несколько сменявших друг друга и/или сосуществующих образов нормативизма. Нельзя не отметить и тот факт, что модель «тройственной нормативности» позволяет выстроить анализируемые позиции в единый комплекс. В результате удалось дать достаточно развернутую характеристику каждому из рассматриваемых подходов на жестких основаниях спецификации.

В то же время, проблема ограниченности ее эвристического потенциала остается в числе требующих решения. В качестве одной из таких проблем является приложимость данной модели к изучению отечественной политической мысли.

В целом модель «тройственной нормативности» позволяет с большей точностью и определенностью решить основную исследовательскую задачу — вычленить специфические черты данного объекта, определить силу и направленность внешних влияний, вписать объект изучения в интеллектуальный контекст и т.д. Она представляет собой достаточно эффективный эвристический инструмент, позволяя максимально широко охватить проблемное поле и в то же время конкретизировать анализ, избежать произвольности, микшированности и аморфности, жестко фиксировать тот аспект нормативности, который образует конкретную исследовательскую ситуацию. Все это позволяет считать использование в качестве основы комплексного анализа нормативизма в западной политической науке XX в. модели «тройственной нормативности» не только правомерным, но и весьма перспективным.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенное в диссертационной работе исследование показало, что проблема спецификации нормативизма в западной политической науке XX в. является перспективной в плане фундаментальных исследований и важной для дисциплинарного самоопределения политической науки. На протяжении всего столетия такие вопросы, как зависимость политики от деонтологической сферы, пределы и эффективность нормативного регулирования в реальной политике и в процессе политического познания, неизменно были частью политологического дискурса и занимали важнейшее место в дискуссионном поле дисциплины. В постбихевиоральную эпоху эти вопросы приобрели особую актуальность в связи с повышением роли нормативных проблем в реальной политике и насущной необходимостью в структуризации и систематизации их решения в политической науке. Более того, задача определения принципов спецификации нормативизма становится все более неотложной в связи с тенденцией рассматривать политологию в целом как принципиально нормативную дисциплину. Все это влечет за собой необходимость масштабного исследования способов постановки и решения нормативных проблем представителями различных теоретико-методологических направлений, а также нормативного регулирования, направленного на саму политическую науку как способ получения и фиксации знания о политике.

Актуальность и важность предпринятого в диссертационной работе исследования обусловлены также тем, что в современной западной политической науке нормативизм как инструмент политического познания не специфицирован: в научном сообществе отсутствует консенсус в вопросах о содержательном наполнении термина «нормативизм», о критериях нормативности и соотношении нормативизма с другими теоретико-методологическими подходами. Термины «нормативизм» и «нормативный подход» применяются для характеристики концепций, построенных на различных основаниях.

Основные позиции в трактовке нормативизма в политической науке можно систематизировать по нескольким основаниям. В зависимости от центрального признака («минимума нормативности») выделяются подходы, акцентирующие эпистемологические (уровень теоретического обобщения), аксиологические (отношение к ценностям) и деонтологические (директивная направленность и прескриптивность) характеристики нормативных теорий. В зависимости от характера долженствования в трактовки нормативизма распадаются на формальную и ценностную. Формальная относит к нормативизму концепции, исследующие комплексы норм и механизмы нормативной регуляции в политике и рассматривающие деонтологическую природу норм в функциональном и/или содержательном, а не аксиологическом аспекте. Ценностная трактовка определяет нормативность как стремление придать долженствованию аксиологическую окраску, подчинить сферу политического внеполитическим нормам, за которыми признается статус высших ценностей, а также связать политические исследования с оценочными суждениями.

Концептуальная размытость термина «нормативизм» в западной политической науке XX в. проявляется не только в рамках единовременного дискурса, но и в диахронном плане, поскольку сложившаяся традиция отнесения к нормативизму определенных теорий не связана с жестко определенными критериями. Она не позволяет определить его специфику в качестве конкретного теоретико-методологического подхода, связанного с определенной научной школой или исследовательским направлением. Это отличает политическую науку от других отраслей социо-гуманитарного знания, в которых нормативизм преимущественно связывается с формально-позитивным, а не с ценностным познанием социальной реальности и разграничивается с оценочными суждениями, а в ряде случаев и с выводами прескриптивного характера. В политологическом дискурсе к нормативным причисляются и дескриптивные, и прескриптивные теории, а в содержание термина «нормативизм» включаются и формальные, и ценностные характеристики.

Таим образом, для анализа нормативизма в политической науке необходимо отказаться от трактовки нормативизма в качестве отдельного, относительно самостоятельного теоретико-методологического подхода в рамках общего поля дисциплины. Роль нормативной проблематики для политической науки, многоплановость и многоаспектность в постановке и решении конкретных проблем требуют комплексного подхода в понимании нормативизма, при котором проводится различение и спецификация отдельных граней нормативности в политическом познании.

Задача комплексного анализа может быть решена при помощи модели «тройственной нормативности», которая вводится ее в практику историко-политологических исследований в настоящей диссертационной работе. Она предполагает группировку теорий в три блока в зависимости от типа нормативности. В первом, эпистемологическом, блоке («норма познания») нормативность связывается с директивностью эпистемологических моделей: относящиеся к нему теории признаются нормативными или в силу того, что устанавливают стандарты познавательной деятельности, или потому, что жестко придерживаются дисциплинарного образца. Во втором, дескриптивном, блоке («власть нормы») нормативность соотносится с анализом пределов и силы регулирования в политической сфере, и теории, которые носят преимущественно дескриптивный характер, считаются нормативными потому, что исследуют сущность и генезис норм, а также их роль в политическом процессе. Третий, прескриптивный, блок («норма власти») основан на трактовке нормативности как подчинении политики определенным императивам, а теории признаются нормативными постольку, поскольку стремятся к познанию факторов, ограничивающих политическую власть, а также к выработке образцовых моделей политической организации, способных служить основой оценки феноменов реальной политики. В рамках этого блока можно выделить ценностные и формальные виды нормативных теорий.

Исследовательская стратегия, основанная на модели «тройственной нормативности», должна учитывать особенности интеллектуального контекста и решать задачи, во-первых, определения ведущих тенденций объективной динамики в нормативизме западной политической науке XX в.; во-вторых, анализа субъективного аспекта нормативности и реконструкции эволюции концепта «нормативизм» в политологическом дискурсе в каждый из выделенных исторических периодов.

В добихевиоральный период определение «нормы познания» западной политической науки происходило в рамках ее становления как самостоятельной академической и исследовательской дисциплины. При этом в ходе самоидентификации политической науки особое значение имели три группы вопросов, дискутировавшихся в интеллектуальном поле социального знания конца XIX-начала XX вв.: во-первых, проблемы специфики социальных явлений и детерминант общественной жизни и, соответственно, специфики предмета политического познания; во-вторых, методологическая проблема соотношения части и целого, конкретизировавшаяся в вопросе о первичном факте политической реальности, принимаемом за единицу исследования; в-третьих, вопросы оптимальной эпистемологической модели социального познания — определения его целей, задач, принципов и границ.

Процесс нормативного регулирования политического познания, связанный с выработкой «эталона дисциплины», практически не затронул подходы к решению проблем, обсуждавшихся в первых двух группах. Редукционизм и антиредукционизм, холизм и индивидуализм, солидаризм и конфронтационизм, реализм и номинализм, хотя и преобладали в том или ином конкретном контексте, но в целом вели противоборство приблизительно на равных и в рамках политической науки пользовались почти одинаковой степенью легитимности. Третья же группа вопросов сыграла решающую роль: в политическом познании добихевиорального периода эпистемологическая модель, теоретически и методологически разработанная и обоснованная в рамках сциентизма, несмотря на критику со стороны антисциентистов, постепенно приобретала нормативную силу.

Ужесточению нормативности «эталона дисциплины» способствовал, прежде всего, принцип демаркации, признававшийся конституирующим фактором науки и требующий элиминации всех не соответствующих «норме познания» элементов. Это имело следствием негативную оценку и вытеснение за рамки дисциплины метатеоретических систем, признаваемых «метафизическими». Понимание науки как единственной легитимной объяснительной модели и источника алгоритмов оптимального решения проблем привело к признанию необходимости применения критерия научности к оценке социальной и политической реальности и к выбору путей и методов социально-политических преобразований.

Сциентистская «норма познания», в которой сочетаются теоретико-методологические принципы нескольких течений (в частности, позитивизма, прагматизма, неокантианства и веберианства), отличалась внутренней неоднородностью, что обусловило возможность ее неоднозначной интерпретации. Различия в трактовке требований объективности, универсальности и эмпирической проверяемости, а также пределов ценностной нейтральности привели к целому спектру позиций, которые объективно с разной степенью последовательности принимали сциентистскую эпистемологическую модель, но в то же время субъективно признавали ее «нормой познания», единственной легитимной для политической науки. В добихевиоральный период это направление развития проявилось как постепенно усиливающаяся тенденция, однако окончательной институционализации сциентизма не произошло. Сциентизм претендовал на нормативную роль в сфере познания и в то же время культивировал крайне негативное отношение к теориям, ориентированным на нормативную проблематику. В целом он способствовал развитию критического отношения к нормативизму, объединяя в рамках образа «классического нормативизма» рефлективные и валюативные концепции, ориентированные на решение проблем нормативного регулирования политического процесса и зависимости политики от деонтологической сферы.

В период поведенческой революции политическая наука подверглась более жесткому регулированию с позиций сциентистской эпистемологической модели, которая носила нормативный характер по отношению к бихевиорализму. Утверждение бихевиорализма в качестве доминирующего теоретико-методологического подхода повлекло за собой установление определенной «нормы познания» в политических исследованиях. В целом этот период можно считать тем временем, когда политическая наука пыталась решать свои собственные задачи с помощью своего собственного метода в попытке выстроить строгую научную дисциплину. Значимыми в данный период были дискуссии о политической науке, в рамках которых обсуждался вопрос о месте и роли политической теории, о задачах, целях и допустимых методах исследования.

В качестве теории, определяющей «норму познания», выступал бихевиорализм. В основе этой «нормы познания» лежали сциентистские императивы, но она по ряду параметров отличалась от сциентистской эпистемологической модели — в частности, отношением к иррациональным аспектам политического поведения и ценностной проблематике. Одним из результатов поведенческой революции стала экспансия бихевиорального подхода, который стал восприниматься как общезначимое средство познания социальной реальности, а бихевиоральные исследования заняли практически монопольное положение в политической науке, сосредоточив значительные научные силы на этом направлении.

Общий ход дискуссий этого периода привел от увлечения методологией позитивизма к признанию ограниченности сциентистской познавательной программы. В силу действия внешних и внутренних факторов произошло размывание сциентистской «нормы познания» и снижение ее популярности. В бихевиоральный период практически полностью потеряла актуальность проблема редукционизма в социальном познании, уступив место широкомасштабной флуктуации понятий, методов, теорий в рамках социального познания. Гибридный характер поведенческих исследований требовал принятия принципа индивидуализма в методологии, при этом возросла регулирующая роль «нормы познания», определяющей общие принципы научного познания политики и таким образом сохраняющая дисциплину от дезинтеграции. При этом бихевиоральная «норма познания» не исключала из сферы внимания ценности и ценностное регулирование, в определенном виде содержала дескриптивно-нормативные установки, хотя и придающие ценностным факторам второстепенное значение, но не элиминирующее их из проблемного поля политической науки.

Особую актуальность приобрели вопросы соотношения индивида и общества, ставившиеся в рамках оппозиций «холизм — индивидуализм», «реализм — номинализм» и «солидаризм — конфронтационизм». При этом в рамках первых двух оппозиций преобладала индивидуалистическая и номиналистическая направленность. Важнейшую роль играли проблема оснований и пределов индивидуального выбора, а также вопросы отношения к социальной нормативной системе и нормативному регулированию в обществе. В целом нормативная, в том числе и ценностная, проблематика активно разрабатывалась в рамках как рефлективных, так и валюативных подходов, при этом первые ориентировались на дескриптивный тип нормативности, а вторые — на ценностно-прескриптивный. Однако, несмотря на то, что разработка нормативной проблематики фактически присутствовала и в рамках «позитивных» подходов в политологическом дискурсе бихевиорального периода нормативизм связывался прежде всего с теориями, пытавшимися противостоять гегемонии сциентистской эпистемологической модели. Они стремились к созданию в рамках политической философии целостной теории, раскрывающей фундаментальные основы политической реальности и в то же время дистанцировались от познавательных принципов нормативных концепций добихевиорального периода.

Неонормативные концепции (представители — М. Оукшот, Л. Штраус, X. Арендт, И. Берлин и др.), можно рассматривать как соответствующие общей, хотя и неинституционализированной, «норме познания», в качестве которой выступает адаптированная к специфике сферы политического модель рефлективно-валюативной дисциплины: в них утверждается, что сфера политического конституируется ценностным выбором индивидов, в основе которого лежит присущая природе человека свобода, но ее исследование должно носить рациональный характер и фиксировать объективные истины, отражающие реально существующее положение дел. Отличие неонормативизма от теорий прикладной, эмпирической науки видится, во-первых, в философском уровне обобщений, во-вторых, в признании неустранимости ценностных суждений, обусловленной особенностями предмета исследования. Его отличие от классического нормативизма виделось в переносе акцента с прескриптивности на дескриптивность, а также с деонтологических на онтологические законы.

В бихевиоральный период общее отношение к нормативизму было негативным, его отрицательно оценивали и бихевиоралисты, и сами политические философы, теории которых причислялись к неонормативизму. Бихевиорализм позиционировал себя в качестве антагониста нормативизма, критикуя за принципиальный аксиологизм, не позволяющий обеспечить объективность политического познания, и неприкладной характер. В силу этих недостатков объявлялось, что нормативные построения не могут рассматриваться в качестве политического познания. В то же время, объективно в их познавательных моделях присутствовал ряд параллелей, а границы, отделяющие в бихевиоральный период неонормативизм от принципов позитивной политической науки можно обозначить оппозициями «макротеория — эмпирическая теория» и «ценностная нейтральность — аксиологизм». Неонормативисты же отказывались признавать нормативность своих построений из-за деонтологизма, с одной стороны, и прескриптивности, с другой.

В постбихевиоральный период в западной политической науке XX в. происходил поиск альтернативных путей развития, связанный со смещением акцентов и кооптацией новых проблемных блоков. Этот период распадается на два временных отрезка: 70-е-начало 80-х гг., когда происходил переход от бихевиорализма к новой «норме познания», и период после 80-х гг., когда выработка и поиск нового образца политической науки происходил в ситуации «вызова постмодернизма».

Существенные изменения в западной политической науке были обусловлены тем, что снятие проблемы противоборства сциентизма и антисциентизма в поле социального познания, введение в политологический дискурс проблематики, разработанной в рамках истории науки, в частности, в постпозитивизме, привело к постепенной реабилитации аксиологизма и к фрагментарному включению ценностных аспектов в политические исследования. Макротеоретическая перспектива перестала восприниматься как научно неприемлемая, были институционализированы фундаментальные политические исследования.

Средством борьбы с угрозой дезинтеграции дисциплины, вызванной дроблением проблемного поля и хаотичными заимствованиями, стала кооптация нормативной проблематики дескриптивного и прескриптивного характера, что повлекло за собой всплеск интереса к институциональной проблематике. Смещение акцентов было обусловлено интеграцией институционального и поведенческого подходов — например, введением поведенческого компонента в определение сущности института и его функций, расширением набора институциональных параметров, детализацией нормативной проблематики путем выделения статического и динамического аспектов нормативного регулирования, а также дополнением изучения нормативного комплекса анализом его действия в конкретной ситуации. Более выраженной стала и аксиологическая составляющая политических исследований, что проявилось в росте внимания к идеям блага и справедливости в их деонтологическом аспекте и актуализации данной проблематики в дискуссионном поле западной политической науки. Таким образом, можно утверждать, что в постбихевиоральный период произошла глобальная нормативизация политических исследований, что повлекло за собой признание неразрывной связи и взаимозависимости нормативного регулирования и политической реальности.

В качестве «нормы познания» постбихевиорального периода объективно выступал неоинституционализм, стремившийся синтезировать проблематику и предметные области различных дисциплин, объединить рефлективные и валюативные подходы, а также фундаментальные и эмпирические исследования. Неоинституционализм представлен несколькими теоретико-методологическими подходами, которые, в зависимости от трактовки отношения между индивидами как субъектами политического действия, с одной стороны, и политическими институтами как объективными нормативными системами, с другой, можно разделить на экономическое и культурологическое течения. Оба этих течения содержали теории, отвечающие критериям нормативности в дескриптивном и прескриптивном аспектах.

В постбихевиоральный период нормативизм как концепт, действующий в политологическом дискурсе, не был консолидированным — к нему относили теории, построенные на различных основаниях. Так, нормативизм связывался с именами таких исследователей, как Дж. Роулз, Э. Макинтайр, Р. Нозик, Б. Бэрри, М. Уолцер, Р. Дворкин и др., которые и в теоретическом, и в идеологическом плане существенно отличались и друг от друга, и от неонормативистов бихевиорального периода. При этом помимо наделения концепта «нормативизм» статусом отдельного теоретико-методологического подхода и выделения некой «группы нормативистов» в дискурсе присутствовала тенденция к «фрагментаризации» в понимании нормативизма и сведению его к «нормативным элементам», присутствующим в различных концепциях. Отличие нормативизма данного периода от неонормативизма эпохи поведенческой революции состоит, в частности, в отказе от тезиса о принципиально неприкладном характере политической философии и акценте на прагматическую значимость своих теорий, а также в снижении регламентирующих претензий.

Общее отношение к нормативизму в рамках политологического научного сообщества в постбихевиоральный период отличалось резким снижением негативных оценок; нормативизм стал восприниматься в качестве допустимого и даже необходимого элемента политического познания.

На основе одного и того же представления о роли нормативности в политических процессах и в политическом познании в постбихевиоральный период наряду с образом нормативизма, созданном благодаря внутридисциплинарной рефлексии, был выработан и существенно отличающийся от него концепт — нормативизм в постмодернистской трактовке. В основе постмодернистского подхода к трактовке нормативизма лежит признание того, что фиксация нормы как универсально значимого образца есть акт принуждения, уничтожающий свободу выбора иных вариантов и возможностей. Стремление постмодернизма к «эпистемологическому разрыву» с традиционной наукой, главным пороком которой признавался ее тотализирующий характер, ведущий к вытеснению за грань легитимности всех остальных способов постижения бытия, дополнялось намерением утвердить всех сферах человеческого бытия принцип плюрализма, расшатывающий основы нормативности. Постмодернизм строит решение проблемы нормативного регулирования и его роли в политическом бытии и политическом познании на двух постулатах: глобализации «власти нормы» и релятивизации нормы как способа фиксации социально значимой информации. Признавая тотализирующую направленность «власти нормы», постмодернизм утверждает неправомерность подобного нормирования и стремится активно ему противостоять, настаивая на том, что в ситуации постмодерна политика должна быть ориентирована на ситуацию разногласия подходов при соблюдении их равноправия.

Влияние постмодернизма на политическую науку оценивается в западном политологическом сообществе неоднозначно: положительные моменты связываются с призывом к плюрализму и открытости, негативные — с релятивизмом и отрицанием общезначимости любого нормативного требования. Отношение к нормативизму в рамках постмодернизма амбивалентно: с одной стороны, он отвергается с позиций релятивизма как тотализирующий подход, а критика его «нормы познания» ведется с позиций отрицания таких установок, как эссенциализм, познавательный универсализм и холизм; с другой стороны, значение нормативного регулирования превращается в конституирующую основу не только социального бытия, но и социального познания.

Сосуществование различных концептов, выступающий в постбихевиоральный период под именем «нормативизм», показывает, что даже в условиях общей востребованности нормативной проблематики в рамках политологического дискурса основания спецификации нормативизма неоднозначны и не носят консенсусного характера.

Таким образом, комплексный анализ нормативизма в западной политической науке XX в., проведенный на основе модели «тройственной нормативности», позволяет сделать следующие выводы.

В эпистемологическом аспекте («норма познания») можно констатировать рост нормативности в западной политической науке на протяжении XX в. Он проявился, прежде всего, в усилении тенденции к стандартизации процесса научного познания как особого вида профессиональной деятельности и, соответственно, в ужесточении регулирования процесса исследований.

В организационном плане развитие шло по пути создания системы познавательных и институционально-организационных ограничений и правил, выполняющих нормативную функцию в рамках дисциплины. В соответствии с общими закономерностями развития научного знания в политическом познании действовали тенденции дифференциации и фрагментации, с одной стороны, и интеграции, с другой. Рост нормативного регулирования был связан с повышением уровня институционализации и формально-организационным закреплением дисциплинарных стандартов в рамках научного сообщества. Последовательная институционализация носила нормирующий характер и решала две основные задачи: первая заключается во внутридисциплинарном самоопределении и связана с формально-организационным конституированием и структурированием отрасли науки; вторая состоит в утверждении и поддержании социального статуса дисциплины и решается путем превращения отрасли знания в профессию. Этот процесс с необходимостью связан с увеличением масштабов и степени жесткости нормативного регулирования.

В результате процесса институционализации политической науки изменилась формально-организационная структура политических исследований: производством научного знания стали заниматься большие группы людей с четко определенными функциями, организованные в иерархическую систему научных коллективов, подчиняющихся профессиональным стандартам.

В содержательном плане на основании анализа эволюции «нормы познания» в западной политической науке XX в. можно сделать вывод, что среди объективно нормативных подходов, оказавших существенное воздействие на формирование «нормы познания» западной политической науки, можно выделить две группы подходов: во-первых, это подходы, сформировавшиеся в рамках самой дисциплины (бихевиорализм и политический неоинституционализм); во-вторых, внешние по отношению к политической науке течения (сциентизм и постмодернизм). Их нормативное воздействие отличалось различной силой, они по-разному позиционировали себя в отношении к нормативности. При этом наименьшие регулятивные претензии выдвигались в рамках неоинституционализма, наиболее радикальный характер носили императивы постмодернизма.

Что касается эпистемологических приоритетов, следует отметить, что влияние сциентизма последовательно нарастало на протяжении добихевиорального периода, достигло пика и начало падать в бихевиоральный период, к концу которого критика сциентистской эпистемологической модели стала доминировать в политологическом дискурсе.

Дихотомия реализма (холизма) и номинализма (методологического индивидуализма) определила тематику дискуссий о предмете политической науки, единице политического исследования и путях повышения его эффективности: до начала поведенческой революции макротеоретические построения были обычным способом организации исследовательского материала, в бихевиоральную эпоху преобладали номиналистические концепции и господствовало недоверие к макротеоретическим, холистским, конструкциям (при этом не прекращались попытки создания позитивных макротеорий); в постбихевиоральный период негативное отношение к макротеориям было в общем и целом преодолено, и фундаментальные исследования стали восприниматься как легитимные. В начале XX в. в политических исследованиях превалировал реализм институционального подхода, к 50-м гг. возобладала номиналистическая позиция бихевиорализма, а в последней трети столетия, в постбихевиоральный период, ведущей тенденцией стала попытка преодолеть данную оппозицию.

Дихотомия, связанная с проблемой редукционизма, потеряла значение уже к концу добихевиорального периода, и в эпоху поведенческой революции исследования носили междисциплинарный характер. Такая ориентация привела к определенным сложностям с самоидентификацией политической науки и определением ее дисциплинарных границ в конце бихевиорального периода привела к пересмотру «нормы познания» в постбихевиоральный период.

В аксиологическом плане динамика «нормы познания» такова. Сциентизм, провозглашая принцип ценностной нейтральности, дистанцировался от оценочных суждений и при этом придавал науке статус высшей ценности. Бихевиорализм, не отказываясь от требования непредвзятости, демонстрировал зависимость научных исследований от ценностных ориентаций морального и политических характера; неоинституционализм открыто признавал роль ценностных элементов в политических исследованиях и частично подчинял свою «норму познания» ценностному регулированию; постмодернизм, провозглашая принцип ценностного равноправия, дистанцировался от принятия ценностных ориентиров.

В дескриптивном аспекте нормативизм в западной политической науке XX в. не претерпел существенных колебаний — и на всех этапах имелись теории, исследующие нормативную проблематику. Но если в добихевиоральный период формально-нормативные исследования играли ведущую роль в политической науке и были институционализированы в качестве отдельного теоретико-методологического подхода, то в бихевиоральный период произошла частичная фрагментация данной проблематики и снижение теоретического уровня анализа, а также ее адаптация к целям и задачам прикладных исследований; в неоинституционализме постбихевиорального периода изучение «власти нормы» превратилось в ведущее направление политической науки, которое, однако, носит дисперсный характер: исследования не локализованы в рамках определенного теоретико-методологического подхода.

В прескриптивном аспекте «нормы власти» в историческом движении нормативизма в западной политической науке XX в. можно вычленить следующие траектории. Ценностно-нормативные теории подверглись вытеснению за пределы дисциплины уже в добихевиоральный период, и в эпоху поведенческой революции занимали периферийное положение (данная проблематика наиболее активно разрабатывалась в философских и идеологических концепциях), являясь важной составляющей интеллектуального контекста. В постбихевиоральный период в ходе постепенной реабилитации аксиологизма росло стремление к поиску баланса между ценностно-нормативными и позитивными подходами и расширялась практика фрагментарного включения ценностных аспектов в политические исследования.

Формально-нормативные прескриптивные теории, оформившиеся в бихевиоральный период, развивались по восходящей — они последовательно наращивали свое влияние в сфере выработки формальных алгоритмов политических действий и расширяли область исследований по мере совершенствования логико-математических методов, используемых для моделирования политических процессов.

Анализ субъективного аспекта нормативизма в западной политической науке показал, что в качестве нормативных воспринимались теории, базирующиеся на различных основаниях, менялись не только основания его спецификации, но и оценочное отношение к нормативизму как инструменту политического познания. Среди последовательно сменявших друг друга субъективных образов нормативизма выделяются классический нормативизм добихевиорального периода, неонормативизм эпохи поведенческой революции и постбихевиоральный нормативизм, который, в свою очередь, делится на внутридисциплинарную и постмодернистскую версии. При этом в политологическом дискурсе каждого периода единство в этом вопросе более чем относительное.

Содержательно между выделенными вариантами нормативизма были следующие отличия: классический нормативизм в равной мере объединял формально-нормативные и ценностно-нормативные концепции как философского, умозрительно-метафизического, так и позитивного характера, преимущественно реалистической (холистической) направленности; неонормативизм связывался с валюативными холистическими подходами; постбихевиоральный нормативизм во внутридисциплинарном варианте содержал рефлективные, валюативные, валюативно-рефлективные теории номиналистической и реалистической направленности; в постмодернистской версии — все теории, ориентированные на поиск и утверждение истинного знания.

Общая картина с позиций модели «тройственной нормативности» имеет такую характеристику: в эпистемологическом аспекте объективно ненормативными были классический и постбихевиоральный дисциплинарный) нормативизм, а нормативными — неонормативизм и нормативизм в постмодернистской трактовке; субъективно ситуативны и неоднозначны были все варианты нормативизма кроме постмодернистского, носившего нормативный характер. В дескриптивном аспекте все четыре образа нормативизма нормативны и в объективном, и в субъективном плане, в прескриптивном — объективно нормативными были все четыре вида нормативизма; субъективно нормативными были классический и постмодернистский варианты нормативизма, а два остальных в субъективном плане отличались ситуативностью и/или неоднозначностью.

Отношение к нормативизму в научном сообществе на протяжении XX в. изменялась. В добихевиоральный период она эволюционировала от практически нейтрального ко все более и более критическому; в бихевиоральный период негативное отношение к нормативности и нормативизму достигло пика, в постбихевиоральный период уровень неприятия резко снизился.

В целом проведенное исследование показало, что западной политической науке XX в. термин «нормативизм» применялся в целях демаркации при противостоянии различных моделей познания, и его содержательное наполнение зависело от теоретико-методологических приоритетов и от конкретных эпистемологических задач. Перечень характеристик нормативизма менялся на протяжении столетия и содержал признаки, в той или иной мере были присущие и другим теоретико-методологическим подходам, и потому объективно не мог служить основой спецификации нормативизма в качестве конкретного направления или научной школы в политических исследованиях. Поэтому единственно корректным походом к анализу нормативизма в западной политической науке XX в. представляется комплексное рассмотрение различных типов нормативности, структурирующее проблематику в зависимости от принятых критериев.

Оценивая эвристический потенциал модели «тройственной нормативности», предложенной в качестве инструмента комплексного анализа, следует отметить, что она обладает рядом преимуществ.

Во-первых, модель «тройственной нормативности» неэлиминативна — она ориентирована не на локализацию проблематики, соотносимой с нормативизмом, а на максимально широкий охват проблемного поля. Тем самым она предлагает конструктивный выход из сложившейся ситуации — сосредоточить внимание на углубленном анализе различных аспектов проблемы вместо того, чтобы добиваться консенсуса путем игнорирования или отбрасывания сложившихся в политической науке взглядов на нормативизм или пытаться обозначить еще одну позицию и доказать ее преимущество. Такой подход к решению проблемы нормативизма представляется более перспективным и гораздо более плодотворным по сравнению с элиминативной установкой.

Во-вторых, при всей широте охвата модель «тройственной нормативности» не затушевывает специфику нормативизма. Напротив, она сохраняет и даже усиливает демаркационную функцию, которую традиционно исполнял термин «нормативизм», поскольку позволяет уточнить его соотношение с другими эвристическими инструментами и выявить те аспекты, в которых нормативные теории могут считаться специфичными по отношению к ненормативным. Это позволяет не только учесть наиболее важные подходы к трактовке понятий «нормативизм» и «нормативная теория», но и выделить в различных концепциях те аспекты, которые значимы для настоящего исследования.

В-третьих, модель «тройственной нормативности» не аморфна — она внутренне структурирована и в системном виде представляет подходы к исследованию нормативизма. Модель содержит достаточно четкие критерии, выделяющие в рамках проблемного поля три крупных блока, а также позволяет вычленить структурные элементы и внутри блоков.

Жесткое фиксирование «грани нормативности», соотносимой с каждым из блоков, препятствует как произвольности в интерпретации нормативизма, так и содержательной расплывчатости и микшированности в его трактовке и потому придает исследованию конкретный характер.

В то же время нельзя не указать на ряд сложностей, связанных с реализацией данной стратегии. Прежде всего, открытость (незамкнутость) модели и стремление к максимизации учитываемых аспектов предельно расширяют объем материала, подлежащего анализу. И потому этот путь может скорее обозначить перспективу исследовательского направления, чем стать основой одиночных исследовательских проектов. Действительно, в рамках одной работы невозможно не только исчерпывающим образом рассмотреть всю нормативную проблематику, но даже перечислить все аспекты, имеющие к ней отношение. Далее, нельзя не сказать и о том, что данная модель не проводит различения между объективным и субъективным аспектами нормативизма. В то же время в истории западной политической науки налицо несовпадение между теориями, объективно являвшимися нормативными, с одной стороны, и теми теориями, которые субъективно воспринимались как представители нормативизма, с другой. Таким образом, при формировании конкретной исследовательской стратегии необходима конкретизация задачи и уточнение параметров и рамок анализа.

Итак, комплексный анализ нормативизма в западной политической науке XX в., проведенный на основе этой модели, позволил включить в сферу рассмотрения все наиболее существенные подходы к пониманию нормативности и нормативизма, которые были выработаны западной политической науке двадцатого столетия. При этом учитывались историческая динамика этих трактовок, что позволило сформировать несколько сменявших друг друга и/или сосуществующих образов нормативизма. Благодаря применению модели «тройственной нормативности» удалось выстроить анализируемые позиции в единый комплекс и дать развернутую характеристику каждому из рассматриваемых подходов на жестких основаниях спецификации. Модель «тройственной нормативности» позволяет с большей точностью и определенностью решить основную исследовательскую задачу — вычленить специфические черты данного объекта, определить силу и направленность внешних влияний, вписать объект изучения в интеллектуальный контекст и т.д. Она представляет собой достаточно эффективный эвристический инструмент. Все это позволяет считать использование модели «тройственной нормативности» в качестве основы комплексного анализа нормативизма в западной политической науке XX в. не только правомерным, но и весьма перспективным.

В то же время, требует дальнейшего уточнения пределы использования и эвристический потенциал модели «тройственной нормативности». В качестве граней этой проблемы можно назвать приложимость модели к изучению отечественной политической мысли и марксистской традиции, а также политических идеологий, религиозно-политических учений, утопий и футурологических концепций и пр. Ждут своего решения проблемы спецификации конкретных политологических теорий с точки зрения их нормативности; построения общей многомерной картины нормативных исследований; вычленения и систематизации типов нормативных теорий внутри выделенных блоков и пр.

Однако представляется возможным утверждать, что представленная и обоснованная в исследовании концептуальная модель «тройственной нормативности» может служить основой достаточно обширной программы исследований, охватывающих различные тематические, географические, хронологические и пр. пласты в рамках данного направления, а также позволяет проводить компаративный анализ различных форм нормативизма на строгой концептуальной основе.

Изменения в «норме познания» политической науки, происшедшие в конце XX в., дают значительные возможности для подобных исследований. Благодаря этим изменениям стали анахронизмом и предубеждение по отношению к нормативизму, и неприятие нормативной проблематики в политологическом дискурсе. Остается надеяться, что политическая наука будущего сможет усвоить уроки своей истории, и борьба с нормативизмом останется достоянием эпохи ее становления, а нормативная проблематика (как и ее изучение) займет в политических исследованиях по праву принадлежащее ей место.

Список литературы диссертационного исследования доктор политических наук Бойцова, Ольга Юрьевна, 2004 год

1. АгассиДж. Революции в науке — отдельные события или перманентныепроцессы // Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. М., 1996.

2. Актуальные проблемы современной зарубежной политической науки.

3. М., 1991. Вып. 2, 4; 1993. Вып. 5.

4. Алексеева Т.А. Либерализм как политическая идеология // «Политея».1999. №3.

5. Алексеева Т.А. Политическая философия Джона Роулса. М., 1991.

6. Алексеева Т.А. Современные политические теории. М., 2000.

7. Алексеева Т.А. Справедливость. Морально-политическая философия1. Джона Роулза. М, 1992.

8. Алмонд Г. Политическая наука: история дисциплины // «Полис».1997. № 6.

9. Алмонд Г., Пауэлл Дж., Стром К, Далтон Р. Сравнительнаяполитология сегодня: Мировой обзор. М., 2002.

10. Алмонд Г.А., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии1. Полис. 1992. №4.

11. Американская социология. М., 1972.

12. Антология мировой политической мысли в пяти томах. Т. 2. М., 1997.

13. Арендт X. Vita activa, или О деятельной жизни. СПб., 2000.

14. Арендт X. Истина и политика. М., 2000.

15. Арендт X. Истоки тоталитаризма. М., 1996.

16. Арендт X. Традиции и современная эпоха // «Вестник Московского университета». Серия 7. «Философия». 1992. № 1.

17. Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993.

18. Арон Р. Этапы развития социологической мысли. М., 1993.

19. Артюхович Ю.В. Нормативно-ценностная модель личности. Специфика формирования в современных условиях: Дис. . канд. филос наук. Ставрополь, 1999.

20. Ашин Г.К. Современные теории элиты. М., 1995.

21. Ю.Бауман 3. Спор о постмодернизме // «Социологический журнал». 1995. №4.21 .БеккерГ. Экономический анализ и человеческое поведение // «THESIS». 1993. Т. 1. Вып. 1.

22. БеккерГ., Босков А. Современная социологическая теория. М., 1961.

23. Белов Г.А. О системе политических наук и политологии // «Вестник Московского университета». Серия 12. «Социально-политические исследования». 1991. № 1.

24. Бенхабиб С. Притязания культуры. Равенство и разнообразие в глобальную эру. М., 2003.

25. Бергман П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М., 1994.

26. Берлин И. История свободы. М., 2001.

27. Берлин И. Назначение философии // «Вопросы философии». 1999. № 4.2%.Берлин И. Оригинальность Макиавелли // «Machiavelli». 2001. № 2-4.

28. Берлин И. Подлинная цель познания. М., 2002.

29. ЪО.Берлин И. Стремление к идеалу // «Вопросы философии». 2000. № 5.

30. Берлин И. Философия свободы. М., 2001.

31. Ъ2.Бранте Т. Теоретические традиции социологии // Монсон П.

32. Современная западная социология: теории, традиции, перспективы. СПб., 1992.

33. ЪЪ.Бруннер К. Представление о человеке и концепция социума: два подхода к пониманию общества// «THESIS». 1993. Т. 1. Вып. 3.

34. ЪА.Бурдъе П. Социология политики. М., 1993.

35. Бурлацкий Ф.М., Галкин А.А. Современный Левиафан. М., 1985.

36. Ъв.Бутенко А.П. Политология как наука и как учебная дисциплина всовременной России // «Социально-политический журнал». 1993. № 910.

37. Бьюкенен Дж. Конституция экономической политики // «Вопросы экономики». 1994. № 6.

38. Бьюкенен Дж. Контрактное видение // «THESIS». 1993. Т. 1. Вып. 4.

39. БэкхерстД. Культура, нормативность и жизнь разума // «Вопросы философии». 1999. № 9.

40. Бэрри Б. Изучение политики как призвание // Зарубежная политология в XX столетии: Сб. науч. тр. М., 2001.41 .Валишина И.И. Взгляд на науку как объект общей теории науки // Проблемы фундаментального и прикладного науковедения. Красноярск, 1998.

41. ВеберМ. Избранные произведения. М., 1990.

42. Верченое JI.H. Политическая наука: Национальные школы // Зарубежная политология в XX столетии: Сб. науч. тр. М., 2001.

43. АА.Винделъбанд В. История философии. СПб., 1898.45 .Винделъбанд В. От Канта до Ницше. М., 1998.

44. А6.Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1994.

45. Власть и демократия: зарубежные ученые о политической науке / Под ред. П.А.Цыганкова. М., 1992.

46. Власть. Очерки современной политической философии Запада. М., 1989.

47. Вригт Г.Х. фон. Нормы, истина и логика // Вригт Г.Х. фон. Логико-философские исследования. М., 1986.

48. Вригт Г.Х. фон. О логике норм и действий //Вригт Г.Х. фон. Логико-философские исследования. М., 1986.51 .Гаджиев КС. «Современный консерватизм»: опыт типологизации // «Новая и новейшая история». 1991. № 1.

49. Гаджиев КС. Введение в политическую науку. М., 1997.

50. Гаджиев КС. Методологические принципы политологии // «Вестник Московского университета». Серия 12. «Социально-политические исследования». 1994. № 3.5А.Газенко Г.В. Гаэтано Моска: Концепция политической науки //

51. Политико-правовые идеи и институты в их историческом развитии. М., 1980.

52. Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентному: Новая онтология XX века. М., 1997.

53. Галаганова С.Г., Фролова М.А. Современная западная политическая теория: Основные парадигмы исследования. М., 1993.51 .Ган Д. Политическая наука в университетах США // «Советское государство и право». 1988. № 9.

54. Ганнел Дж.Г. Политическая теория: эволюция отрасли // «Вестник Московского университета». Серия 12. «Социально-политические исследования». 1993. № 1.

55. Готт B.C., Семенюк Э.Л., Урсул АД. Категории современной науки. М., 1984.

56. Гофман А.Б. Семь лекций по истории социологии. М., 2000.61 .Грин ДЛ., Шапиро И. Объяснение политики с позиций теории рационального выбора: почему так мало удалось узнать? //

57. Современная сравнительная политология: Хрестоматия. М., 1997.

58. ГринД.П., Шапиро Й. Объяснение политики с позиций теории рационального выбора // «Полис». 1994. № 3.

59. Гуторов В.А. История политических и правовых учений. СПб., 2000.

60. Гуторов В.А. Философия политики на рубеже тысячелетий: судьба классической традиции // «Полис». 2001. № 1.

61. Даль Р. Современный политический анализ // Актуальные проблемы современной зарубежной политической науки. Вып. 4. М., 1991.

62. Дарендорф Р. Элементы теории социального конфликта //

63. Социологические исследования». М., 1994. №5

64. Дворкин Р. Империя права // Правовая мысль XX века. М., 2002.

65. Дворкин Р. Серьезное отношение к правам // Правовая мысль XX века.1. М., 2002.

66. Дегтярев А.А. Методологические подходы и концептуальные модели винтерпретации политических решений // «Полис». 2003. №2—4.

67. Дегтярев А.А. Методы политологических исследований // «Вестник

68. Московского университета». Серия 12. «Политические науки». 1996. № 6.

69. Деев Н.Н. Проблема ценностей и историческое развитие политики иполитико-правовой теории // Политико-правовые идеи и институты в их историчеком развитии. М., 1980.

70. Делез Ж. Логика смысла. М., 1995.

71. Делез Ж. Различие и повторение. СПб., 1998. 1А Делез Ж. Фуко. М., 1998.

72. Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб., 1998.

73. Демидов А.И. Учение о политике: философские основания. М., 2001.

74. Дербичева С.А. Природа социального творчества и его нормативнаярегуляция. Дис. . д-ра филос. наук. М., 2000.1%Деррида Ж. Вокруг вавилонских башен // «Комментарии». 1997

75. Джеймс У. Введение в философию // Джеймс У. Введение в философию. Рассел Б. Проблемы философии. М., 2000.

76. Джеймс У. Воля к вере II Джеймс У. Воля к вере. М., 1997.

77. Джеймс У. Прагматизм II Джеймс У. Воля к вере. М., 1997.

78. Джемс У. Научные основы психологии. Минск, 2003.83 .Джемс У. Что такое прагматизм // «Вестник Московского университета». Серия 7. «Философия». 1993. № 3.84Дмитриев А.В. Политическая социология США. Очерки. JL, 1971.

79. ЪДоган М. Идентичность и интеграция // «Философский вестник». 1998. № 13.

80. Дойч К. Нервы управления. Модель политической коммуникации. М.,1993.

81. Дубровин В.Н. Проблемы этики науки// Проблемы фундаментального иприкладного науковедения. Красноярск, 1998.

82. ДъюиДж. Общество и его проблемы. М., 2002.

83. Дьюи Дж. Реконструкция в философии. Проблемы человека. М., 2003.

84. Дьюи Дж. Этика демократии; Вырождающийся либерализм;

85. Демократическое государство // «Полис». 1994. № 3.

86. Дюркгейм Э. Метод социологии // Дюркгейм Э. Социология. М., 1995.

87. Дюркгейм Э. Самоубийство. Социологический этюд. М., 1994.

88. Журба Т.Е. Интенциональные основания нормативного мышления Некоторые вопр. методологии исслед.: Дис. . канд. филос. наук. Саратов, 1997.94.3ападноевропейская социология XIX-XX вв.: Тексты. М., 1996.

89. Зинченко В.П. Наука — неотъемлемая часть культуры? // «Вопросы философии». 1990. № 1.

90. Зотов А.А. Гаэтано Моска: утрата веры в демократические идеалы (отказ от аксиоматики «естественного права») // История теоретической социологии. Т. 2. М., 1998

91. Зотов А.Ф., Мельвиль Ю.К. Западная философия XX века. М., 1998.

92. Иванов А.В. Пути противостояния современному иррационализму // «Вестник Московского университета». Серия 7. «Философия». 2000. №6.

93. Идеалы и нормы научного исследования. Минск, 1981.

94. Ильин И.П. Постмодернизм // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001.

95. Ильин В.В. Политология. М., 2001.

96. Ильин В.В. Теория познания. Эпистемология. М., 1994.

97. Ильин И.П. Массовая коммуникация и постмодернизм. // Речевое воздействие в сфере массовой коммуникации. М., 1990.

98. Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996.

99. Ильин М.В. Слова и смыслы: Опыт описания ключевых политических понятий. М., 1997.

100. Ильин М.В., Коваль В.И. Что есть политика и что наука о политике (опыт нетрадиционного обзора) // «Полис». 1991. № 4.

101. Ильин М.В., Мельвиль А.Ю. Федоров Ю.Е. Основные категории политической науки // «Полис». 1996. № 4.

102. Инглхарт Р. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества// «Полис». 1997. №4.

103. Ирхин Ю.В. Проблемы постмодерна в политике // «Полис». 2000. № 6.

104. Истон Д. Категория системного анализа политики // Антология мировой политической мысли: В 5 т. М.: Мысль, 1997. Т.2.

105. Истон Д. Новая революция в политической науке // «Социально-политический журнал». 1993. № 8.

106. Истон Д. Политическая наука в Соединенных Штатах: прошлое и настоящее // Современная сравнительная политология: Хрестоматия. М., 1997.

107. История методологии социального познания. Конец XIX-XX век. М., 2001.

108. История политических и правовых учений / Под ред. B.C. Нерсесянца. М., 1999.

109. История политических и правовых учений. XX век. М., 1995.

110. История политических и правовых учений: Хрестоматия / Под ред. О.Э.Лейста. М., 2000.

111. История социологии в Западной Европе и США. М., 1999.

112. История теоретической социологии. Т. 1-4. М., 1997-2000.

113. История философии: Запад—Россия—Восток. Кн. 3. М., 1999; Кн. 4. М., 2000.

114. Камалов М.М. Системный структурный функционализм Габриэля Алмонда как методология сравнительного политического анализа// «Вестник Московского университета». Серия 12. «Политические науки». 1997. № 6.

115. Капустин Б.Г. Моральный выбор в политике. М., 2004.

116. Карнап Р. Значение и необходимость. М., 1959.

117. Качоха В. Проблема общего блага в современных демократиях // «Вопросы философии». 2000. № 9.

118. Каширин В.П. Научная теория и общая теория науки // Проблемы фундаментального и прикладного науковедения. Красноярск, 1998.

119. Кельзен Г. Чистое учение о праве // История политических и правовых учений: Хрестоматия / Под ред. О.Э.Лейста. М., 2000.

120. Кельзен X. О сущности и значении демократии. М., 1996.

121. Ковальченко ИД. Методы исторического исследования. М., 1987.

122. Кокорев В. Концепции конституционного выбора: между мечтаниями Платона и анархо-сидикализмом // «Вопросы экономики». 1997. № 7.

123. Комоцкая В Д., Тихомирова Е.Б. Гарольд Дуайт Лассуэлл — классик американской политической науки // «Социально-политические науки». 1990. № 11.

124. Кон И.С. Позитивизм в социологии. Л., 1964.

125. Консерватизм в США: прошлое и настоящее. М., 1990.

126. Конт О. Дух позитивной философии. СПб., 2001.

127. Королева-Конопляная Г.Е. Западная политическая наука в XX веке. М., 1994.

128. Короткова Н.В. Г.Д. Лассуэлл. Методология исследования проблем политики // Политическая наука на рубеже веков: Пробл.-темат. сб. М., 2000.

129. Короткова Н.В. Разработка Г.Д. Лассуэллом методов политического психоанализа// «Социально-политический журнал». 1998. № 4.

130. Кроче Б. Эстетика как наука о выражении и общая лингвистика. Ч. I. Теория. М., 1920.

131. Кузнецов В.Г., Миронов В.В., Момджян К.Х. Философия. Учебник. Часть 1,2.-М., 1996.

132. Кузьмина А.В. Нравственные аспекты либеральной концепции справедливого общества и морально-политическая философия Дж. Роулса. М., 1998.

133. Культура имеет значение. Каким образом ценности способствуют общественному прогрессу / Под ред. Л.Харрисона и С.Хантингтона. М., 2002.

134. Культурология XX век. Энциклопедия. СПб., 1998.

135. Культурология. XX век: Антология. Аксиология, или философское исследование природы ценностей. М., 1996.

136. Кун Т. Структура научных революций. М., 2003.

137. Курбатов В.И. Современная западная социология: Аналитический обзор концепций. Ростов/Д., 2001.

138. Кюнг Г. Великие христианские мыслители. М., 2000.

139. Лазарсфельд П.Ф. Измерение в социологии // Американская социология. Перспективы. Проблемы. Методы. М., 1972.

140. Лакатос И. Бесконечный регресс и обоснования математики // Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. М., 1996.

141. Лакатос И. Доказательства и опровержения. М., 1967.

142. Лассуэл Г. Принцип тройного воздействия: ключ к анализу социальных процессов // «Социологические исследования». 1994. №1;

143. Лассуэлл Г. Как интегрировать науку, мораль и политику // «Социально-политические науки». 1990. № 11.

144. Лассуэлл Г Д. Психопатология и политика // «Вестник Московского университета». Серия 18. «Социология и политология». 2001. № 1,2.

145. Левин В.Г. Природа системной детерминации. Самара, 1993.

146. Леонтьев ДА. Ценность как междисциплинарное понятие: Опыт многомерной реконструкции // «Вопросы философии». 1996. №4.

147. ЛиотарЖ.-Ф. Заметка о смыслах «пост» // «Иностранная литература». М., 1994. № 1

148. Лиотар Ж.-Ф. Ответ на вопрос: что такое постмодерн? // Ежегодник лаборатории постклассических исследований. М., 1994.159 .Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М.-СПб., 1998.

149. Лоуи Т. Глобализация, государство, демократия: Образ новой политической науки // «Полис». 1990. № 5.

150. Луман Н. Почему необходима «системная теория»? // Проблемы теоретической социологии. СПб., 1994.

151. Луман Н. Честность политиков и высшая аморальность политики // «Вопросы социологии». 1992. Т. 1.

152. Макарычев А.С. Принципы и параметры общественного выбора (исследования вирджинской школы) // «Полис». 1995. № 4.

153. Макинтайр Э. Ч После добродетели. М., 2000.

154. Малышева Н.С. Проблема предмета и содержания теории политики в политической науке США // «Вестник Московского университета». Серия 12. «Социально-политические исследования». 1992. № 3.

155. Манъковская Н.Б. Эстетика постмодернизма. СПб., 2000.

156. Маркузе Г. Одномерный человек. М., 1994.

157. Маркузе Г. Очерк об освобождении. М., 1970.

158. Марченко М.Н. О политологии — науке и учебной дисциплине // «Правоведение». 1989. № 5.

159. Мельвиль Ю.К. Чарльз Пирс и прагматизм. М., 1968;

160. Мельник В. А. Политология. Минск, 1996.

161. Мерриам Ч Новые аспекты политики // «Социально-политический журнал». 1996. № 5.

162. Мертон Р. Социальная структура и аномия // «Социологические исследования». 1992. № 2-4.

163. Мертон Р. Социальная теория и социальная структура // «Социологические исследования». 1992. № 2, 3.

164. Мертон Р. Явные и латентные функции // Американская социологическая мысль. М., 1994.

165. Мертон Р.К. Эффект Матфея в науке: накопление преимуществ и символизм интеллектуальной собственности // «THESIS». 1993. Т. 1. Вып. 2, 3.

166. Милъчакова Н. Игра по правилам: «общественный выбор» Джеймса Бьюкенена // «Вопросы экономики». 1994. №6.

167. Мир политики. Суждения и оценки западных политологов. М., 1992.

168. Миронов А.В., Руденко Р.И. Преподавание социологии и политологии: состояние, проблемы, перспективы // «Социально-политический журнал». 1994. № 3-6.

169. Миронов В.В. Дилемма «сциентизм антисциентизм» и природа философского знания // Логико-методологический анализ научного знания. М., 1979.

170. Миронов В.В. Образы науки в современной культуре и философии. М., 1997.

171. Миронов В.В. Сциентизм и антисциентизм как типы мировоззренческойориентации современной науки // Методологические проблемы исследования природных и социальных явлений. М., 1985.

172. Момджян К.Х. Введение в социальную философию. М., 1997.

173. Момджян К.Х. Социум. Общество. История. М., 1994.

174. Монсон П. Обзор современной общественной науки // Монсон П. Современная западная социология: Теории, традиции, перспективы. СПб., 1992.

175. Морфология культуры: Структура и динамика. М., 1994.

176. Моска Г. Метод в политической науке // «Личность. Культура. Общество». 2001. Т. 3. № 3.

177. Моска Г. Элементы политической науки // «Социологические исследования». 1995. № 4, 8.

178. Мотрошилова Н.В. Нормы науки и ориентации ученого // Идеалы и нормы научного исследования. Минск, 1981.

179. Мухаев Р. Т. Политология. М., 1997.

180. Мэнсбридж Дж. Женщины, правление и общее благо // «США — экономика, политика, идеология». 1992. № 3.

181. Неновски Н. Право и ценности. М., 1987.

182. Нечаев В.Я. Институционализация как феномен и категория социологии // «Вестник Московского университета». Серия 18. «Социология и политология». 2001. № 3.

183. Нибур Р. Пафос либерализма // «Полис». 1994. № 3.

184. Никитина А.Г. О том, «как возможна» наука политология. Становление и основные методологические проблемы // «Полис». 1998. № 3.

185. Ноак П. Что такое политика: Введение в науку о ней // Политическая наука. Теория и методология: Пробл.-тем. сб. Вып. 2. М., 1997.

186. Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М., 1997.

187. О свободе. Антология мировой либеральной мысли (I половина XX века). М., 2000.

188. Оберемко О.А. Чикагская традиция и политическая наука Г.Лассуэлла // «Социально-политические науки». 1990. № 11.

189. Общая теория права и государства / Под ред. В.В. Лазарева. М., 1996.

190. Огурцов А.П. Институционализация идеалов научности // Идеалы и нормы научного исследования. Минск, 1981.

191. Огурцов А.П. Наука: власть и коммуникация // «Вопросы философии». № И.

192. Огурцов А.П. Шелер // Современная западная философия. Словарь. М., 1991.

193. Олсон М. Логика коллективных действий в обществах советского типа // «Эко». 1992. № 6.

194. Олсон М. Логика коллективных действий. Общественные блага и теория групп. М., 1995.

195. Олсон М. Рассредоточение власти и общество в переходный период. Лекарства от коррупции, распада и замедления темпов экономического роста // «Экономика и математические методы». 1995. Т. 31. Вып. 4.

196. Олсон М. Роль нравственности и побудительных мотивов в обществе // «Вопросы экономики». 1993. № 8.

197. Орачева О.И., Подвинцев О.Б. Политическая мысль в терминах и лицах. Пермь, 1995.

198. Ордешук П. Эволюция политической теории Запада и проблемы институционального дизайна// «Вопросы философии». 1994. № 3.

199. Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. М., 1994.

200. Осипова Е.В. Социология Эмиля Дюркгейма: Критический анализ теоретико-методологических концепций. М., 1977.

201. Острогорский М. Демократия и политические партии. М., 1928-1930. Т. 1-3.

202. От позитивизма к неопозитивизму // Буржуазная философия XX века. М, 1974.

203. Оукшот М. Рационализм в политике и другие статьи. М., 2002.

204. Очерки по теоретической социологии XX столетия: От М.Вебера к Ю.Хабермасу, от Г.Зиммеля к постмодернизму. М., 1994.

205. Панарин А.С. Политология. О мире политики на Востоке и Западе. М., 1999.

206. Паррингтон В.Л. Основные течения американской мысли. В 3-х тт. М., 1990.

207. Парсонс Т. О социальных системах. М., 2002.

208. Парсонс Т. О структуре социального действия. М, 2000.

209. Парсонс Т. Общий обзор // Американская социология. Перспективы. Проблемы. Методы. М., 1972.

210. Парсонс Т. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения // «Thesis». 1993. Т. 1. Вып. 2.

211. Парсонс Т. Система координат действия и общая теория систем действия: культура, личность и место социальных систем // Американская социологическая мысль. М., 1994.

212. Парсонс Т. Система современных обществ. М., 1997.

213. Патрушев С.В. Институционализм в политической науке: этапы, течения, идеи, проблемы // Зарубежная политология в XX столетии. М., 2001.

214. Печерская Н.В. Современный дискурс справедливости: Джон Ролз или Майкл Уолзер? // «Общественные науки и современность». 2001. № 2.

215. Пирс Ч. С. Избранные философские произведения. М., 2000.

216. Пирс Ч.С. Принципы философии. СПб., 2001.

217. Пискотин М.И., Смирнов В.В. Политическая реформа и политическая наука // «Советское государство и право». 1990. № 1.

218. Позитивизм и наука. М., 1975.

219. Политика постмодерна // Политическая наука на рубеже веков. М., 2000. Вып. 4.

220. Политическая мысль второй половины XX в: Хрестоматия для вузов / Сост. В.А.Мальцев. Пермь, 1999.

221. Политическая мысль Европы конца XIX начала XX в: Хрестоматия / Сост. ШтиновВ.Н. Екатеринбург, 1991.

222. Политическая наука на рубеже веков. Вып. 4. М., 2000.

223. Политическая наука США: Реферативный сборник. М., 1976.

224. Политическая наука. Теория и методология: Пробл.-тем. сб. Вып. 2. М., 1997.

225. Политическая наука: новые направления. М., 1999.

226. Политическая наука: проблема методологической рефлексии // «Полис». 2001. № 6.

227. Политическая наука: теоретико-методологические и историко-культурные исследования. М., 1996.

228. Политическая теория: Тенденции и проблемы: Сб. статей. М., 1994. Вып. 2.

229. Политология (70-80 годы). М., 1993.

230. Политология XX века: Хрестоматия. В 2 ч. / Сост. Доленко Д.В. Саранск, 1994.

231. Политология: энциклопедический словарь. М., 1993.

232. Поппер К. Логика и рост научного знания: Избранные работы. М., 1983.

233. Поппер К. Нищета историцизма. М., 1992.

234. Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992.

235. Поппер К. Реализм и цель науки // Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. М., 1996.

236. Поппер К.Р. Факты, нормы и истина: дальнейшая критика релятивизма // Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992.

237. Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983.

238. Поппер К. Нормальная наука и опасности, связанные с ней // Кун Т. Структура научных революций. М., 2003.

239. Порус В.Н. Эпистемология: некоторые тенденции // «Вопросы философии». 1997. №2.

240. Право XX века: Идеи и ценности. М., 2001.

241. Правовая мысль XX века. М., 2002.

242. Прагматизм // Буржуазная философия XX века. М., 1974.

243. Проблема ценности в философии. М.-Л., 1966.

244. Проблема человека в западной философии. М., 1989.

245. Пугачев В.П. Политология. Справочник студента. М., 1999.

246. Путь в философию. Антология. М., 2001.

247. Радаев В. О рациональности и коллективном действии (О книге

248. М. Олсона «Логика коллективных действий») // «Вопросы экономики». 1996. № 10.

249. Райкер У. Брожение 50-х гг. и развитие теории рационального выбора // Политическая наука на рубеже веков. М., 2000. Вып. 4.

250. Райх В. Массы и государство. М., 1997.

251. Райх В. Психология масс и фашизм. СПб.-М., 1997.

252. Рассел Б. История западной философии. Ростов н/Д., 1998.

253. Рациональный выбор в политике и управлении. СПб., 1998.

254. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Т. 4. СПб., 1997.

255. Риккерт Г. Границы естественнонаучного образования понятий. Логическое введение в исторические науки. СПб., 1903.

256. Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М., 1998.

257. Ритцер Дж. Современные социологические теории. СПб., 2002.

258. Родоначальники позитивизма. СПб., 1912.

259. Рожков В.П. Цивилизационная нормативно-ценностная ориентация общественного сознания. Дис. . д-ра филос. наук. М., 1998;

260. РолзДж. Теория справедливости. Новосибирск, 1995.

261. Рормозер Г. Кризис либерализма. М., 1996.

262. Рормозер Г., Френкин А. Консервативная революция // «Полис». 1992. № 1.

263. Рормозер Г., Френкин А.А. Новый консерватизм: вызов для России. М., 1996.

264. Саймон Г.А. Рациональность как процесс и продукт мышления // «THESIS». 1993. Т. 1. Вып. 3.

265. Самсонова Т.В. Концепция «правящего класса» Г. Моски // «Социологические исследования». 1994. № 10,12.

266. Самсонова Т.Н. Чарльз Мерриам: у истоков создания «новой науки о политике» // «Социально-политический журнал». 1996. № 5.

267. Сартори Дж. Дурная система и бездарная политика // «Вестник Московского университета». Серия 12. «Политические науки». 1995. № 1.

268. СартрЖ.-П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии. М., 2000.

269. Сартр Ж.-П. О геноциде: Извлечения из речи на Расселовском Трибунале по военным преступлениям. 1968 год // «Индекс».— http ://index.org.ru/nb/2000/sartre .html.

270. Сартр Ж.-П. Первичное отношение к другому: Любовь, язык, мазохизм // Проблема человека в западной философии. М., 1983.

271. Сартр Ж.-П. Экзистенциализм это гуманизм // Сумерки богов. М.,1989.

272. Сваровская Е.Б. Целищев В.В. Структура «теории справедливости» Дж. Ролза и ее место в политической философии // Гуманит. науки в Сибири. Сер. Философия и социология. Новосибирск, 1996. №1.

273. Семенов B.C. Американские ученые о социально-полиических процессах в современном мире // «Социально-политические науки».1990. № 11.

274. Семенов Ю.Н. Социальная философия А. Дж.Тойнби. Критический очерк. М., 1980.

275. Семеренко Л.М. Современная западная политическая наука: формирование, эволюция, институционализация. Ростов-на-Дону, 1997.

276. Сергунин А.А., Макарычев А.С. Современная западная политическая мысль: «постпозитивистская революция». Н. Новгород, 1999.

277. Система гуманитарного и социально-экономического знания: Учебное пособие / Под ред. С.А.Хмелевской. М., 2001.

278. Системный анализ и научное знание. М., 1978.

279. Скоропанова КС. Русская постмодернистская литература. М., 1999.

280. СмелзерН. Социология. М., 1994.

281. Смирнов В.В., Гаман-Голутвина О.В., Перегудов С.П., Ирхин Ю.В. Дискуссия. XVIII Всемирный Конгресс Международной ассоциации политической науки // «Полис». 2000. № 6.

282. Смирнов Г. А. Проблема непосредственного знания в истории философии и принципы формализации научных теорий // «Вопросы философии». 1995. №9.

283. СмирновМ.М. Политическая философия Габриэля Алмонда. Автореф. дисс. канд. филос. наук. М., 1998.

284. Сморгунов Л.В. Основные направления современной политической философии. СПб., 1998.

285. Сморгунов Л.В. Проблема легитимности в политической философии постмодерна // «Вестник Санкт-Петербургского университета». Серия 6. 1995. Вып. 2.

286. Соболъников В.В. Современное состояние и будущее эволюции науки // Проблемы фундаментального и прикладного науковедения. Красноярск, 1998.

287. Современная западная социология: Словарь. М., 1990.

288. Современная западная теоретическая социология. Толкотт Парсонс. М., 1994.

289. Современная политическая теория / Авт.-сост. Д. Хелд. М., 2001.

290. Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада. М., 1996.

291. Современный консерватизм. М., 1992.

292. Сокулер З.А. Людвиг Витгенштейн и его место в философии XX в. Долгопрудный, 1994.

293. Сокулер З.А. Мишель Фуко и его концепция «власти-знания» // Жизнь и власть в работах Мишеля Фуко. М., 1997.

294. Соловьев А.И. Политическая идеология: логика исторической эволюции //«Полис». 2001. №2.

295. Соловьев А.И. Политология: Политическая теория, политические технологии. М., 2003.

296. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992.

297. Социалистическая идея: уроки XX века / Сост. Н.Н.Беляков, А.Б. Моисеев. М., 1997.

298. Социо-Логос постмодернизма. М., 1996.

299. Спенсер Г. Классификация наук: М., 2001.

300. Спенсер Г. Основания психологии. М., 1998.

301. Степанян К. Постмодернизм — боль и забота наша // «Вопросы литературы». 1998. № 5.

302. Степин B.C. Основания науки и их социокультурная размерность // Научные и вненаучные формы мышления. М., 1996.

303. Стрпич Д. Структура политической науки // Политическая наука на рубеже веков: Пробл.-темат. сб. М., 2000.

304. Структурно-функциональный анализ в современной социологии. Вып. 1. М., 1968.

305. США: консервативная волна. М., 1984.

306. Сычева Л.С. Научная дисциплина как объект философии науки // Проблемы фундаментального и прикладного науковедения. Красноярск, 1998.

307. Тавризян Г.М. О. Шпенглер, Й. Хёйзинга: две концепции кризиса культуры. М., 1989.

308. ТаллокГ. //овый федералист. М., 1993

309. ТиллихП. Систематическая теология. Т. 1-3. М.-СПб., 2000.

310. Тойнби А. Постижение истории. М., 1996.

311. Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. СПб., 1996.

312. Тюхтин B.C. Отражение, системы, кибернетика. М., 1972.

313. УалькеДж. Гуманитарное воспитание и специализация в области политических наук // «Полис». 1996. № 4.

314. Уемов А.И. Системы и системные параметры // Проблемы формального анализа систем. М., 1968.

315. Ужьямсон О.И. Поведенческие предпосылки современного экономического анализа//«THESIS». 1993. Т. 1. Вып. 3.

316. Уолцер М. Компания критиков: Социальная критика и политические пристрастия XX в. М., 1999.

317. Уолцер М. О терпимости. М., 2000.

318. Фавр П. Политическая наука во Франции // «Полис». 1996. № 6.

319. Фармер М. Рациональный выбор: Теория и практика // «Полис». 1994. №3.

320. Федосеев А.А. Современная американская буржуазная политология: истоки, традиции, новации. Л., 1989.

321. Фигал Г. «Публичная» свобода: спор власти и насилия (к понятию «политического» Ханны Арендт) // «Вестник Московского университета». Серия 12. «Социально-политические исследования». 1994. № 5.

322. Философия и аксиология. Велико Търново, 1993.

323. Философия науки. Вып. 5: Философия науки в поисках новых путей. М., 1999.

324. Философия эпохи постмодерна. Минск, 1996.

325. Философский энциклопедический словарь. М., 1983.

326. Философы двадцатого века. М., 1999.

327. ФлиерА.Я. Культурогенез. М., 1995.

328. Фомичев И.Ю. Модусы моральной нормативности в менеджменте. Тюмень, 1999.

329. Фролов С.С. Нормативная культура как фактор социального управления Анализ концепций соц.власти в зап.социологии: Дис. . д-ра социол. наук. М., 1995

330. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М., 1994.

331. Фромм Э. Бегство от свободы. М., 1990.

332. Фромм Э. Пути из больного общества // Проблема человека в западной философии. М., 1988.

333. Фуко М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996.

334. Хайек Ф.А. фон. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблениях разумом. М., 2003.

335. Хайнеман Р.А. Введение в политическую науку // Политическая наука на рубеже веков. М., 2000.

336. Хеффе О. Политика, право, справедливость. М., 1994.

337. Хмелевская С. А. Система форм постижения бытия. М., 1997.

338. Хюбшер А. Мыслители нашего времени. М., 1994.

339. Ценности культуры и современная эпоха. М., 1990.

340. Чавчавадзе Н.Э. Культура и ценности. Тб., 1984.

341. Чилкот Р.Х. Теории сравнительной политологии. М., 2001.

342. Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Вып. 1-2. М.: ИНИОН, 1987, 1988.

343. Шайтанов И. Жанровое слово у Бахтина и формалистов // «Вопросы литературы». 1996. № 3.

344. Швери Р. Теория рационального выбора: универсальное средство или экономический империализм? // «Воспросы экономики». 1997. № 7.

345. Шелер М. Положение человека в Космосе // Проблема человека в западной философии. М., 1988.

346. Шелер М. Человек и история // «THESIS». 1993. Т. 1. Вып. 3.

347. Шестов Л. Киргегард и экзистенциальная философия. М., 1992.

348. Шестопал Е.Б. Мировая политология в российском контексте // Политическая наука: новые направления. М., 1999.

349. Шлик М. Будущее философии // Путь в философию. Антология. М.-СПб., 2001.

350. Шпенглер О. Закат Европы. М., 1993.

351. Штомпка П. Социология социальных изменений. М., 1996.

352. Штраус Л. Введение в политическую философию. М., 2000.

353. Эйнгорн ИД. Интеграция и преспективы научного знания // Проблемы фундаментального и прикладного науковедения. Красноярск, 1998.

354. Элстер Ю. Социальные нормы и экономическая теория // «THESIS». 1993. Т. 1. Вып. 3.

355. Эпистемология и постнеклассическая наука. М., 1992.

356. Эрроу К. Дж. Коллективный выбор и индивидуальные ценности. М., 2004.

357. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991.

358. Alexander J. С. Formal and substantive voluntarism in the work of Talcott Parsons // «American Sociological Review». 1978. Vol. 43. №2.

359. Alexander J.С. The modern reconstruction of classical thought: Talcott Parsons. L., 1984.

360. Almond G. Discipline divided: schools and sects in political science. Newbury Park, 1990.

361. Almond G. Political theory and political science // «The American Political Science Review». 1966. Vol. 60. № 4.

362. Anderson Ch. W. A deeper freedom: Liberal democracy as an everday morality. Madison, 2002.

363. Anderson J.E. Public policymaking. Boston, 1990.

364. Bachrach P., Baratz M.S. Decisions, non-decisions: An analytic framework // «American Political Science Review». 1963. Vol. 57.

365. Bankroft G. The history of the United States. V. 1-10. Boston, 1834-1874.

366. Barents I. Political Science in Western Europe. A Trend Report. L., 1961.

367. Barry B. The strange death of political philosophy // Democracy, power and justice. Oxford, 1989.

368. Beardsley P. Political Science: The Case of the Missing Paradigm // «Political Theory». 1974. Vol. 2.

369. Becker C.L. Cornell University: founders and the founding. Ithaca, 1949.

370. Berlin I. The Proper Study of Mankind. An Anthology of Essays. L., 1997.

371. Вейте K. von. Die politischen Theorien der Gegenwart. Opiaden, 1992.

372. Brecht A. Political theory: The foundations of twentieth-century political thought. Princeton (N.J.), 1959.

373. Bringing the state back in / Ed. by P.B. Evans, D. Rueschemeyer, T. Skocpol. Cambridge, 1985.

374. BryceJ. Modern democracies. N.Y., 1921.

375. BryceJ. The American commonwealth. L., 1888.

376. Butler Chr. After the Wake: An essay on the contemporary avantgarde. Oxford, 1980.

377. Campbell A., Converse P.E., Miller W.E., Stokes D.E. The American voter. N.Y., 1960.

378. Catlin G. The science and method of politics. Hamden (Conn.), 1964.

379. Chester N. Economics, politics and social studies in Oxford, 1900-1985. L., 1986.

380. Coakley J., Trent J. History of the International Political Science Association. 1949-1999 / International Political Science Association. Dublin, 2000.

381. Cohen J. Review of spheres of justis // «Journal of Philosophie». 1986. Vol. 83. №8.

382. Cohen M.P., March J. G. Leadership and ambiguity: The American College President. Boston, 1974.

383. Concin P.K. Puritans and Pragmatists. Eight Eminent American Thinkers. N.J., Toronto, 1968.

384. Corwin E. The Democratic Dogma and the Future of Political Science // American Political Science Review. 1929. Vol.23.

385. CoserL.A. Masters of sociological thought. Ideas in historical and social context / Ed. by R.K. Merton. N.Y. etc., 1977.

386. Crawford S., Ostrom E. A Grammar of institutions // American Political Science Review. 1995. Vol. 89. № 3.

387. Crick B. The American Science of Politics: Its Origins and Conditions. Westpont (Conn.), 1982.

388. Critics and Criticism / Ed. by R. S. Crane. Chicago, 1963.

389. Dahl R. Power as the Control of Behaviour // Power/Ed. by S. Lukes. Oxford, 1986.

390. Dahl R.A. Who governs? N.H., 1961.

391. Daniels N. Justice and Justification: Reflective Equilibrium in Theory and Practice. Cambridge, 1996.

392. Davis D. Artculture: Essays on the post-modern. N.Y., 1977.

393. Deutsch K. W. The nerves of government: Models of political communication and control:. N.Y.-L., 1966.

394. Deutsch K. Major changes in Political Science (1952-1977). Boston, 1978.

395. Dewey J. Experience and Nature. Chi., 1925;

396. Dewey J. The Development of American Pragmatism // The Philosophy of John Dewey. Chi., 1981.

397. Discipline and History: Political Science in the United States / Ed. by J. Farr and R. Seidelman. Ann Arbor, 1993.

398. Downs A. An Economic Theory of Democracy. N.Y., 1957.

399. Downs A. Inside bureaucracy. Boston, 1967.

400. DrysekJ.S., LeonardS.T. History and discipline in political science // American political science rewiew. 1988. Vol. 82 (4)

401. Dunning W.A. A history of political theories. (3 Vols.), N.Y., 1902,1905,1920.

402. Dworkin R. A matter of principle. Cambridge (Mass.), 1985.

403. Dworkin R. Taking rights seriously. L., 1977.

404. Dworkin R. The Original Position I I Reading Rawls Critical Studies of a Theory of Justice. Oxford, 1985.

405. Easton D. A framework for political analysis. Englewood Cliffs (N.J.), 1965.

406. Easton D. A systems analysis of political life. N.Y., 1965.

407. Easton D. The analysis of political structure. N.Y., 1990.

408. Easton D. The future of the postbehavioral phase in political science I I Contemporary empirical political theory / Ed. by K.R.Monroe. Berkley-Los Angeles, L. 1997.

409. Easton D. The political system. An inquiry into the state of political science. N.Y., 1953.

410. Easton D. Political science in the united states: past and present // Divided knowledge: across cultures, across disciplines / Ed. by D. Easton,

411. C. Schelling. Newbury Park-Sage, 1991.

412. Edelman M.J. Constructing the political spectacle. Chicago, 1988.

413. Elliott W. The possibility of a science of politics: With special attention to methods suggested by William B. Munro and George E.G. Catlin // Methods in social science / Ed. by S.Rise. N.Y., 1931.

414. Elmore R. Backward mapping: Implementation research, policy decisions I I Studying Implementation: Methodological, Administrative Issues / Ed. by W. Williams. Chatham (N.J.), 1982.

415. Elster J. Subversion der Rationalitat. Frankfurt- N.Y., 1987.

416. Elster J. The possibility of rational politics // Political theory today / Ed. by1. D. Held. Oxford, 1991.

417. Etzioni A. The Moral Dimension: Toward a New Economics. L., N.Y., 1988.

418. Eulau H., Prewitt K. Labyrinths of democracy. Indianapolis, 1973.

419. Eulau H. Segments of political science most susceptible to behavioral treatment // «The Limits of Behavioralism in Political Sciences». Philadelphia. 1962.

420. Engler W. Verwirklichung und Verpflichtung. Zur Kriese der moralischen Urteilskraft // «Deutsche Zeitung fur Philosophie». 1993. № 6.

421. Farr J. The history of political science // American Journal of politicalscience. 1988. Vol. 32 (4)

422. Ferguson Y.H., Mans bach R. W. The state, conceptual chaos and the future of international relations theory. Boulder, 1989.

423. Fokkema D. W. The semantic and syntactic organisation of postmodernist texts // Approaching postmodernism. / Ed. by Fokkema D. W., Bertens H. Amsterdam; Philadelphia, 1986.

424. Freeman D.M. The making of a discipline // The theory and practice of political science / Ed. by W. Crotty Evanston, 1991. Vol. 1. P. 15-44.

425. Freeman E. Comparative politics. N.Y., 1873.

426. Freeman J. The Political Process. N.Y., 1964.

427. Gablentz von der О. H. Politische Forschung. Beitrage zum zehnjahrigen Bestehen des Instituts fur Politische Wissenschaft. Koln und Opiaden, 1960.

428. Gibbins J., Reimer В. The Politics of Postmodernity. L.-Thousands Oaks-New Delhi, 1999.

429. GilmorJ. Inside right: The study of conservatism. L., 1978.

430. Gosnell H. Machins Politics. Chicago Style. Chicago, 1927.

431. Green D., Shapiro I. Pathologies of Rational Choice: A Critique of Application in Political Science. L.- N.H., 1994.

432. Gunnell J. Political theory and political science // The Blackwell Encyclopedia of political thought. N.Y., 1987.

433. Habermas J. Between Facts and Norms. Cambridge, 1996.

434. Haddow A. Political science in American colleges and Universities 16361900. N.Y., 1939.

435. Hall P.A. Governing the economy. N.Y., 1986.

436. Hall P. A., Taylor R.C.R. Political science and the four new institutionalisms // «Political Studies». 1996. Vol. 44.

437. Handbook of political science / Ed. by F.I. Greenstein, N.W.Polsby. Vol.I-VIII. Reading (Mass.), 1975.

438. Handbuch Politikwissenschaft. Reinbek bei Hamburg, 1987.

439. Hayek F.A. Why I Am Not a Conservative? // What is Conservatism. N.Y., 1964.

440. Heclo H. Issue Networks and Executive Establishment. // The New American Political System. Washington, 1978.

441. Historical institutionalism in comparative politics // Structuring politics: Historical institutionalism in comparative perspective / Ed. by S. Steinmo, K. Thelen, F. Longstreth. Cambridge, 1992.

442. HockS. Pragmatism and the Tragic Sense of Life. N. J., 1974.

443. Hull C.L. Principles of Behaviour. An Introduction to Behaviour Theory. N.Y., 1943.

444. Jahoda M., Lazarsfeld P.F., Zeisel H. Die Arbeitslosen von Marienthal. Frankfurt, 1980.

445. Jameson F. Postmodernism or the cultural logic of late capitalism // «New left rewue», 1984. №146.

446. Janis I. Groupthink: Psychological Studies of Policy Decisions and Fiascoes. Boston, 1972.

447. Jaspers K. Vernunft und Existenz. Wien, 1935.

448. Jencks Ch. What is post-Modernism. N.Y., 1989.

449. KarlB. Charles E. Merriam and the Study of Politics. Chicago-L., 1974.

450. Kettl D.F. The regulation of american federalism. Baton Rouge, 1983;

451. Koford K.J. Social norms and economic institutions. Michigan, 1991

452. Kommunitarismus. Eine Debatte uber die moralischen Grundlagen modernen Gesellschaft. Fr./Main, 1993.

453. Kymlicka W. Contemporary Political Philosophy. Oxford, 1990.

454. Kymlicka W. Liberalism, community and culture. Oxford, 1989.

455. Lasswell H. A study of power. Glencoe, 1950.

456. Lasswell H.D. Politics: Who gets what, when, how? N.Y., 1950;

457. Lasswell H.D. Propaganda technique in the world war. N.Y., 1927.

458. Lasswell H.D. Psychopathology and politics. Chi., 1930.

459. Lasswell H.D. The future of the comparative method // Comparative Politics. 1968. Vol. l.P. 3-18.

460. Lasswell H.D. World politics and personal insecurity. N.Y., 1935.

461. Lasswell H.D. World politics and personal insecurity. New York: McGraw-Hill, 1935.

462. Lasswell H.D., Kaplan A. Power and society: A framework for political inquiry. N.H. (Conn.), 1950.

463. Lasswell H.D., McDougal M.S. Jurisprudence for a free society: Studies in law, science a. policy. N.H., 1992.

464. Lazarsfeld P.F., Berselson В., Gaudet H. The people's choice. How the voter makes up his mind in a presidential campaign. N.Y., 1948.

465. LenkK. Politische Wissenschaft. Stuttgart, 1975.

466. Lerner M.J. The Belief in a Just World: A Fundamental Delusion. N.Y., 1980

467. Lessnoff M.H. Political philosophers of the twentieth century. Oxford -Maiden (Mass.), 1999.

468. Levi M. A logic of institutional change // The limits of rationality / Ed. by K.S. Cook, M. Levi. Chi., 1990.

469. Levi M. Of rule and revenue. Berkeley, 1988.

470. Lindblom Ch., Woodhouse E. The Policy-Making Process. Upper Saddle River? 1993.

471. Lipsky M. Street level bureaucracy. N.Y., 1982.

472. Lowi T.J. Four systems of policy, politics, and choice // «Public Administration Review». 1972. Vol. 32.

473. Maclntyre A. After virtue. L., 1981.

474. Maclntyre A. Whose justice? Which Rationality? NotrDame (Ind.), 1988.

475. Maier G. Politische Wissenschaft. Deutschland. Miinchen, 1969.

476. March J., Olsen J. Rediscovering institutions. The organizational basis of politics. L., 1989.

477. March J.G., Olsen J.P. The new institutionalism: Organizational factors in political life // «American Political Science Review». 1984.Vol. 78.

478. Marsh D., Rhodes R.A. W. Policy communities and issue networks: Beyond typology // Policy networks in British government / Ed. by D. Marsh, R.A.W. Rhodes. Oxford, 1992.

479. Mead L.M. Public policy: Vision, potential, limits // «Policy Currents». 1995. February.

480. Melanson Ph. Political science and political knowledge. Washington, 1975.

481. Merriam C.E. Political power. Its composition and incidence. N.Y.-L., 1939.

482. Merriam Ch. New aspects of politics. Chi.-L., 1970.

483. Merriam Ch. Prologue to politics. Chi., 1939.

484. Merriam Ch. The marking of citizens. Chi., 1931.

485. Merriam Ch. The present state of the study of politics // «American Political Science Review». 1921. № 15.

486. Merton R.K. Approaches to the study of social structure. N.Y., 1975.

487. Merton R.K. Opportunity structure: The emergence, diffusion, and differentiation of a sociological concept, 1930s-1950s // The legacy of anomie theory. New Brunswick-N.J., 1995.

488. Merton R.K. Remembering the young Talcott Parsons // «American Sociologist». 1980. Vol. 15.

489. Merton R.K. Social theory and social structure. Glencoe, 1968.

490. Merton R.K. The sociology of science. Chi., 1973.

491. Meyer J. W., Rowan B. Institutional organisations: Formal structure as myth and ceremoniy // «American Journal of Sociology». 1977. Vol. 83.

492. Michels R. Gaetano Mosca und seine Staatstheorien // Schmoller's Jahrbuch. Munchen.-Lpzg., 1929. Jg. 53. H. 5.

493. Michels R. Political parties. A sociological study of the oligarchial tendencies of modern democracy. N.Y., 1966.

494. Miller D. The resurgence of political theory // «Political Studies». 1990. Vol. 38.

495. Mitchell W.C. The shape of political theory to come: From political sociology to political economy // Politics and the social sciences / Ed. by S.M. Lipset. N.Y.- Oxford, 1969.

496. Mitchell W. Virginia, Rochester and Bloomington; twenty five years of public choice and political science // «Public choice». 1988. № 56.

497. Munro W.B. The invisible goverment. N.Y., 1928.

498. Natures and futures for political theory// What should political theory be now? / Ed. by J. Nelson. Albany, 1983.

499. Neurath O. Empirische Soziologie. Der wissenshaftliche Gehald der Geschichte und Nationalokonomie. Wien, 1931.

500. Noack P. Was ist Politik?: Eine Einfuhrung in ihre Wissenschaft. Miinchen, 1987.

501. Normen und Institutionen: Entstehung und Wirkungen / Hrsg. von R. Metze. Lpzg, 2000.

502. North D. C. Institutions, institutional change and economic performance. Cambridge, 1990.

503. NozickR. Anarchy, the state, and Utopia. N.Y., 1974.

504. NozickR. The normative theory of individual choice. N.Y.-L., 1990.

505. O'Donnell G. Delegative democracy // «Journal of democracy». 1994. Vol.5. № 1.

506. Ostrom E. Governing the commons: The evolution of institutions for collective action. N.Y., 1990.

507. Ostrom E. Rational choice theory and institutional analysis: Toward complementarity // «American Political Science Review». 1991. Vol. 85.

508. Pateman С. The problem of political obligation: A critical analysis of liberal theory. Chichester-N.Y., 1979.

509. Perelman Ch. Justice, law, and argument. Dordrechet, 1980.

510. Peters B.G. American public policy. Chatham (N.J.), 1986.

511. Philosophie in the twentieth century / Ed. by W. Barrett, H.L. Aiken. Vol. 12. N.J., 1962.

512. Philosophy, politics and society / Ed. by P. Laslett. Oxford, 1956.

513. Political science in history / Ed. by J. Dryzek, J. Farr, S. Leonard. Cambridge, 1995.

514. Political Science: The Science of Politics / Ed. by H.Weisberg. N.Y., 1986.

515. Political science: The state of the discipline / Ed. by A. Finifter. Washington, 1983.

516. Political science: The state of the discipline II / Ed. by A. Finifter. Washington, 1993.

517. Politics and Consensus In Modern Britain. L., 1988.

518. Politics and Human Nature. L., 1983;

519. Politics and Power. L., 1980.

520. Politikwissenschaft: Eine Grundlegung / Hrsg. von K. von Beyme. Stuttgart-Berlin-Koln-Mainz, 1987.

521. Pollock F. Essays in jurisprudence and ethics. L., 1882;

522. Pollock F. The history of the science of politics. L., 1890.

523. Popper K. A theorem on truth-content // Mind, matter, and method / Ed. by P.K. Feyerabend, G. Maxwell. L., 1966.

524. Quade E. Analysis for public decisions. Englewood Cliffs, 1989.

525. Rawls J. A priority of rights and ideas of the good // «Philosophy and Public Affairs». 1988. Vol. 17.

526. Reismart D.A. Theories of collective action Downs, Olson and Hirsch. Basingstoke, 1990.

527. Rice S. Quantitative methods in politics. N.Y., 1928.

528. Rinno J. Postmodern politics and phenomenology of the life-word / Paper for XVIII IPSA World Congress, 2000.

529. RicciD.M. The tragedy of political science. N.H., 1984.

530. Rogowski R. Rationalist theories of politics: a midterm report // «World Politics». 1978. Vol. 30 (January).

531. Sabin G. A history of political theory. L., 1963.

532. Salisbury R.H. The analysis of public policy: A search for theories and roles // Political science, public policy / Ed. by A. Ranney. Chicago, 1968.

533. Sandel M.J. Liberalism and the limits of justice. Cambridge, 1998.

534. Scheler M. Die Wissenformen und die Gesellschaft. Lpzg, 1926.

535. Scheler M. Zur Idee des Menschen // Scheler M. Vom Umsrutz der Werte. Bd. I. Lpzg, 1927.

536. Scruton R. The meaning of conservatism. Harmondsworth, 1980.

537. Seidelman R. Disenchanted realists: political science and the American crisis, 1884-1984. Albany, 1985.

538. SeeleyJ.R. An introduction to political science. L., 1896.

539. Shepsle K. Studying institutions: Some lessons from the rational choice approach // «Journal of Theoretical Politics». N.Y., 1989. Vol. 1. № 2.

540. Shepsle K.A. Institutional equilibrium and equilibrium institutions // Political science: The science of politics / Ed. by H. Weisberg. N.Y., 1986

541. Simon H. Administrative behavior: a study of decision-making processes in administrative organizations. N.Y., 1947.

542. Simon H. Charles E. Merriam and the «Chicago School» of political science. Urbana, 1987.

543. Simon H. New science of management decision. Evanston- N.Y., 1960.

544. Smith В., Johnson K., Paulsen D., Shocket F. Political methods: foundations and techniques. Atlanta, 1976.

545. Social and political philosophy: Contemporary perspectives / Ed. by J.P. Sterba. L.-N.Y., 2001.

546. Somit A., Tanenhaus J. The development of American political science. N.Y., 1982.

547. Sterba J. Justis as Desert // «Social Theory and Practice». 1974. Vol. 3. № 1.

548. Structuring politics: Historical institutionalism in a comparative perspective / Ed by S. Steinmo, K. Thelen, F. Longstreth. N.Y., 1992.

549. Taylor C. Can liberalism be communitarian? // «Critical Review». 1994. Vol. 8.

550. Taylor C. Sources of the self. Cambridge, 1990.

551. The development of political science: A comparative survey / Ed. by D. Easton, J.G. Gunnell, L. Graziano. L., 1991.

552. The good polity: normative analysis of the state / Ed. by A.Hamlin, P.Pettit. Oxford-N.Y., 1989.

553. The rational choice controversy: economic models of politics reconsidered / Ed. by J. Friedman. L.-N.H., 1996.

554. The role of theory in comparative politics: A symposium // «World politics». Baltimore, 1996. Vol. 48. № 1.

555. The Unesco project: methods in political science / «International social science bulletin». 1949. Vol. 1 (1).

556. Thelen K. Historical institutionalism in comparative politics // «Annual review of political science». 1999. № 2.

557. Theorieentwicklung in der Politikwissenschaft — eine Zwischenbilanz / Hrsg. von A. Benz, W. Seiber. Baden-Baden, 1997.

558. ThibautJ,, Walker I. Procedurial justice. Hullstade, 1975.

559. Varieties of political theory / Ed. by D. Easton. N.Y.-Englewood Cliffs, 1966.

560. Wagner G. Geltung und normativer Zwang. Freiburg-Miinchen, 1987.

561. WahlkeJ., Eulau H. The legislative system. N.Y., 1962.

562. Walzer M. Spheres of justice. A defense of pluralism and equality. N.Y., 1983.

563. White S. Political theory and postmodernism. Cambridge, 1991.

564. Wilson J.Q. Political organizations. N.Y., 1973.

565. Wolin S.S. Paradigmes and political theories // Politics and experience: essays presented to Michael Oakeshott. Cambridge, 1968.

566. Wolin Sh.S. Political theory as a vocation // «American Political Science Review». 1969. Vol. 63. P. 1064.

567. Woolsey T. Political science: The state theoretically and practically considered. N.Y., 1878.

568. YeatmanA. Postmodern revisionings of the political. N.Y., 1994.