Мифопоэтика художественной прозы Ю.К. Олеши тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Маркина, Полина Владимировна

• Маркина, Полина Владимировна
• кандидат филологических наук
• 2006

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Маркина, Полина Владимировна

Введение

Содержание

Глава I. Мифопоэтические образы и мотивы природного мира

1.1. Растительный код

1.2. Зооморфный код

1.3. Астральный код

Глава II. Мифология антропосферы

2.1. Гастрономический код

2.2. Предметно-вещный код

2.3. Онейрический код

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Мифопоэтика художественной прозы Ю.К. Олеши»

После феноменального успеха «Зависти» творчество Ю. К. Олеши оказалось в центре внимания читателей и критиков. Последующий отказ писателя от активной литературной работы привел почти к полному его забвению. И лишь в последние 10-15 лет произведения и личность Ю. Олеши вновь стали предметом жарких дискуссий.

Ю. Олеша - один из самых загадочных художников. Загадки судьбы и загадки творчества всегда притягивали критиков и литературоведов. Одна из самых главных загадок - молчание Ю. Олеши.

Проблемам творчества Ю. Олеши посвящены монографические исследования известных ученых: «Мастерство Юрия Олеши» (М. О. Чудакова), «Сдача и гибель советского интеллигента» (А. В. Белинков), «Мы живем впервые» (В. О. Перцов), «Вещь и слово: предметный мир в советской философской прозе» (Н. Р. Скалон), «Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»: опыт театральной археологии» (В. Гудкова).

Ряд исследователей и мемуаристов, обращающихся к творчеству Олеши, размышляют о причинах столь малого объема художественного наследия, оставленного писателем. А. В. Белинков объясняет это устареванием революционных тем: «Литературный путь писателя был труден и короток, потому что лишь эти темы безраздельно владели им, и, когда они исчерпали свое общественное значение, Юрий Олеша пытался продолжить их в литературе. Но время исчерпало тему раньше писателя» (Белинков, 1997, 33).

Мемуаристы и исследователи, оценивая олешинское творчество, высказывают прямо противоположные мнения о значимости наследия художника. С одной стороны, А. В. Белинков называет Ю. Олешу писателем только своей эпохи, вестником лучших идей своего века (Белинков, 1997, 174), Л. Славин свидетельствует, что Олеша «всегда тематически оставался в русле современности» (Воспоминания о Юрии Олеше, 1975, 8). С другой стороны, Б. Ямпольский заявляет о преодолении писателем узких временных рамок. Олешинской цитатой «Да здравствует мир без меня» называет он свою работу, посвященную королю метафор. Л. Никулин в своих воспоминаниях рассказывает историю о том, как Ю. Олеша захотел купить папиросы. Из окна он окликнул торговца. Старик его не увидел и спросил, откуда тот выглядывает. «Я выглядываю из вечности», - ответил Олеша (Воспоминания о Юрии Олеше, 1975, 71).

Таким образом, расхождение мнений об олешинском творчестве (временное/вечное) свидетельствует о масштабности писателя и неоднозначности оценок его художественного наследия. Ю. Олеша, одновременно и самый смелый новатор, и продолжатель традиций, входит в историю литературы как классик XX в., как автор, произведения которого не устаревают. Он говорит о вечном и конкретно-историческом времени, отраженном в системе мифологем в том числе и советской цивилизации.

Большинство исследователей, избегая идеологии, обсуждали «красочный» стиль писателя1. Предметно-вещный мир произведений Ю. Олеши занимает многих критиков и литературоведов. Наиболее развернуто этот аспект изучен в монографии Н. Р. Скал она «Вещь и слово: предметный мир в советской философской прозе». Ученый не останавливается на констатации значимости вещного мира, а определяет философские возможности «предметного» стиля прозы Ю. Олеши.

Уже критики 20-х гг. обратили внимание на специфику «вещного сознания» (Берковский, 1989, 100). Л. Славин, характеризуя олешинский стиль, отмечает его конкретность и вещественность (Воспоминания о Юрии Олеше, 1975, 11).

Б. Галанов обозначает многогранность семантики предметной сферы: «Вещь для Олеши всегда полна значения и красоты. Не одно, а множество удивительных свойств открывает в ней наблюдательный глаз» (Галанов, 1965, 13).

В. П. Полонский в своей работе «Преодоление «Зависти» (о произведениях Ю. Олеши)» замечает следующее: «Он умеет так показать качество вещи и фактуру, шершавую поверхность, что восприятие наше становится как бы материализованным, видимым на ощупь, до осязательности реальным»

1 Все оценки стиля писателя систематизированы в работе Н. Р. Скалона: Скалой Н. Р. Советская философская проза. Учебное пособие по спецкурсу. Алма-Ата, 1989. С. 15.

Полонский, 1988, 150). Исследователь прибегает к средствам языковой выразительности, для того чтобы передать авторскую специфику предметного мира. Он говорит о том, что вещи шумят вокруг автора «Зависти». «Они открывают ему не только имена, но все свои тайны, поэтому с такой легкостью воспроизводит он их неслышную жизнь. Он - повелитель вещей, они послушны его руке; он слышит их дыхание» (.Полонский, 1988, 150).

Н. Я. Берковский в статье «О реализме честном и реализме вороватом» замечает: «У Олеши речетворчество служит фиксации материальных вещей. Олеша, ориентируя свои метафоры и сравнения на «грубое вещество», тем самым вводит «грубое вещество» в наш кругозор и повышает его в оценке. Олеша ставит под прожектор стиля самые простые вещи и заставляет нас их доузнавать.» (Берковский, 1989, 100). Исследователь видит специфику стиля в следующем: «Олеша сравнивает вещь с вещью (что довольно редко -сравнивают вещь обыкновенно с абстрактным или обратно), вещи у него берутся почти того же эмоционального ранга, если есть неравенство эмоциональной ценности, то несущественное (бульвар - торт); поэтому ощутимы в его сравнениях по преимуществу предметные совпадения, вещь как бы напластана на вещь, и ее конкретность как бы умножена» (Берковский, 1989, 100-101).

Ключевым в этом аспекте становится рассказ «Лиомпа», где умирающий размышляет над сутью вещи. «Смерть меряется удалением от вещей -для умирающего все укорачивается власть над вещами. Таким образом, смерть, умиранье представлено как укорачиванье хозяйственной роли человека во вселенной» (Берковский, 1989, 279).

Смерть - это утрата интимной, сокровенной связи с вещами, обретающими неповторимый смысл только от соприкосновения с полнокровными чувствами и нестесненным предрассудками разумом» (Скалой, 1991, 31).

В. О. Перцов предположительно определяет первооснову столь пристального внимания писателя к предметам. Отделение имени от вещи значимо в прозе Ю. Олеши. Вещи покидают больного Пономарева, оставляя ему лишь свои имена. Он же пугает резинового мальчика, что заберет все вещи с собой. «Только они имеют значение для него в мире, их не хочет он оставить людям, как тот первобытный вождь, в могилу которого клали его личное оружие, коня, пищу, жену» (.Перцов, 1976, 185). Если продолжать логику исследователя, то в особой значимости предметного мира Ю. Олеши видится связь с древним ритуалом.

Таким образом, ряд исследователей и мемуаристов вплотную приближается к пониманию прозы Ю. Олеши как неомифологической.

А. В. Белинков, анализируя «первую удачу» Ю. Олеши, говорит о разрушении сказки, понимая жанровую мозаичность «Трех толстяков», как метания неопределившегося интеллигента. И, тем не менее, вся идеологическая подоплека' книги «Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша» не мешает автору увидеть главное: «Одной из характерных особенностей сказки Юрия Олеши было то, что в ней, казалось бы совершенно вопреки жанру, речь шла о тех же вещах, о которых люди привыкли читать в социальных романах. Этому не следует удивляться. «Три толстяка» - произведение сложное. Жанр его лирико-исторически-сказочный. В таком сложном жанре можно говорить о сложных вещах, и Юрий Олеша говорит. Он говорит о том, что происходит на границе эпох. Из сказочного в романе становится ясным, что претензии к эпохе-предшественнице карикатурно преувеличены, что легкомысленно было забыто, сколь многим новое время было обязано старому, что некоторые горячие головы готовы подвергнуть скептической переоценке совершенно незабываемые понятия, что, наконец, нужно хорошенько зарубить на носу одно не подлежащее обсуждению обстоятельство: обе эпохи выросли из одного корня, а отдельные недостатки, имевшие место в прошлом, никто не позволит выдавать за всю эпоху» {Белинков, 1997, 136-137).

М. Н. Липовецкий рассматривает роман «Три толстяка» с позиций жанра: «.в «Трех Толстяках» Ю. Олеши глубоко последовательно восстанавливается художественная структура метажанра романтической поэмы. Бинарность, безусловно, является художественным законом «Трех Толстяков»: хронотоп сказки цирковой арены контрастно удваивается в кукольно

1 Например: «Роман Олеши «Зависть» был написан в первое послереволюционное десятилетие, когда писатель, увы, еще не до конца понял, что новые представления о свободе еще лучше старых» (Белинков, 1997, 185). маскарадном хронотопе мира Толстяков; автор-повествователь, на наших глазах открыто творящий новый сказочный мир, при этом повторно воспроизводит в своем сознании переживания героев; детская непосредственность мироотношения персонажей «Трех Толстяков», проявляющаяся прежде всего на интонационно-речевом уровне, переносится в речевую зону всевластного повествователя, существенно влияя на общую концепцию произведения. Принципиальные связи «Трех Толстяков» с поэтикой романтизма акцентируются и ассоциативным фоном романа-сказки. Сказочность входит в мир «Трех Толстяков» как элемент целостной системы романтического мета-жанра)) (Липовецкий, 1992, 99).

Исследователь указывает не только на фольклорно-литературные источники, но также и на авторскую игру со сказачной традицией: «Как мы видим, в художественном мире «Трех Толстяков» народная площадная культура подменяет собой традицию волшебной сказки, и поэтому на месте сказочных чудес и волшебных превращений в сюжете романа Олеши мы находим сугубо игровые репризы и розыгрыши. Причем все это происходит, в основном, на уровне пространственно-временной организации романа, и в результате в «Трех Толстяках» складывается своеобразный квазисказочный хронотоп» (Липовецкий, 1992, 94).

Хотя М. Н. Липовецкий ставит под сомнение наличие в «Трех толстяках» элементов волшебной сказки, присутствие мифологического начала в романе неоспоримо. Ведь та же традиция классического европейского романтизма, о которой говорит ученый, немыслима вне мифопоэтического контекста. Особое внимание романтиков к фольклору и мифу хорошо известно.

Для жанра литературной сказки характерна трансляция литературных мотивов. Ю. Олеша же творит собственный миф, используя не только образы и мотивы классической литературы, но и элементы совокупных систем: собственно мифы, а так же мифы и ритуалы советской цивилизации.

До настоящего времени не было предпринято попытки рассмотреть через целостную систему кодов, смоделированных автором, неомифологический текст Ю. Олеши1.

Актуальность данного исследования определяется:

1) тем, что творчество Ю. Олеши востребовано современным читателем, издателем, литературоведом. В последние годы активно выходит в свет творческое наследие художника в изданиях с научным комментарием2. На вновь опубликованные произведения откликнулись известнейшие критики (С. Рассадин, Б. Сарнов, М. Чарный). Ю. Олеша вновь в центре полемики. Свидетельством значимости фигуры писателя становится переиздание книг А. В. Белинкова, М. О. Чудаковой.

2) мифбпоэтическим и культурологическим аспектами творчества Ю. Олеши, выбранными для данного исследования. Современная нам эпоха созвучна переломной эпохе, в которую жил и творил Ю. Олеша. Только теперь ситуация выворачивается наизнанку. Советский период воспринимается как высоко духовный, а сегодняшний день - бездушно-техногенным, обесценивающим человека. Эта ситуация созвучна послереволюционному времени.

1 Мифопоэтич,еские законы традиционно рассматриваются в уровневой системе. Так, например, исследование символики растений имеет свою традицию: литература давала и дает обширный материал в этой области. Растительная символика является «хранителем мифологического духа» (Эпштейн, 1990, б). Зачастую художники слова в своем творчестве берут за основу различные мифы, перерабатывают их в качественно новые. Иную направленность имеет зооморфный код. Животные обладают своим собственным определенным характером, за которым закреплено индивидуальное значение: «.животные по своей природе гораздо ближе к человеку и больше втянуты им в мир своих преобразований, больше связаны с историческим развитием цивилизации» (Эпштейн, 1990, 87). В последнее время особо обращено внимание на значимость онейрического кода: «Можно выделить несколько теоретических проблем, стоящих в данное время перед исследователем сновидений в литературе: сновидение и миф, сновидение и творчество, сновидение и текст, язык сновидений» (Нагорная, 2003, 7). Все обозначенные проблемы играют немаловажную роль в неомифологическом тексте Ю. Олеши, т. к. отражают структуру элементов мифа.

2 В издательстве «ВАГРИУС» опубликовано собрание дневниковых записей Ю. Олеши (ранее печатавшихся частично), подготовленных В. Гудковой: Олеша Ю. К. Книга прощания / Сост., предисл. и примеч В. Гудковой. - М., 1999. В серии «Книга для ученика и учителя» вышел сборник, включающий помимо произведений автора критику и комментарии, темы и развернутые планы сочинений, а также другие материалы: Олеша Ю. К. Зависть. Три толстяка. Рассказы. М., 1999. В издательстве «Кристалл» выпущен однотомник, включающий наиболее полное собрание произведений Ю. К. Олеши: Олеша Ю. К. Заговор чувств. Романы. Рассказы. Пьесы. Статьи. Воспоминания. Ни дня без строчки-СПб., 1999.

Такой феномен воплотился в олешинской прозе, высветившей центральную оппозицию «культура-цивилизация».

В основе данного исследования - определение особенностей мифопо-этики художественной прозы Ю. Олеши, их классификация и систематизация. В связи с этим рассмотрение прозы данного автора в ключе мифологических образов и мотивов происходит с точки зрения системы кодов, стержневая роль в которых отведена растительному, зооморфному, астральному, гастрономическому, предметно-вещному и онейрическому. Определяющими в способе организации произведений становятся оппозиция «культура/цивилизация» и близнечный миф. Подобный подход продиктован самим материалом исследования.

Ядро конфликта в прозе Ю. Олеши раскрывается в оппозиции «культура/цивилизация». Мир старой культуры XIX века и новая сфера советской цивилизации сталкиваются в произведениях исследуемого автора. Два противоборствующих начала находятся в сложных отношениях взаимоисключения и взаимонеобходимости. В основу оппозиции положен зеркальный принцип. Так, отрицание на самом деле оборачивается отражением. В сущностной основе двух миров заложено их функциональное единство. Советская цивилизация, низвергая мир старый, доказывает неопровержимость непреходящих ценностей культуры.

Основополагающий философский конфликт прозы Ю. Олеши определяет и систему персонажей. Функциональную роль приобретает близнечный миф, который используется в работе в традиционном понимании как столкновение героя-демиурга и его брата-трикстера. Закономерностью олешинско-го мифа становится одна особенность, отмеченная еще А. В. Белинковым: «.становится логичным, что новая эпоха равна старой» (.Белинков, 1997, 137).

Материалом исследования являются романы «Три толстяка» и «Зависть», а также рассказы разных лет. В этом корпусе текстов творится единый идейный миф, все элементы которого компактно расположены во временных рамках и концептуально близки. Обращение к другим жанрам поставило бы новые задачи (например, рассмотрение эволюции мифологизма

Ю. Олеши), поэтому за рамками исследования остались пьесы, киносценарии, дневниковая проза и газетная публицистика по причине жанрового типологического отличия1.

Объектом исследования является художественная проза Ю. Олеши. Предметом .исследования - мифопоэтика художественной прозы писателя.

В связи с этим определена цель диссертационного исследования: рассмотрение мифопоэтики художественной прозы Ю. Олеши, функциональной значимости неомифологизма писателя. Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

1) рассмотреть центральную для олешинской прозы оппозицию «культура / цивилизация»;

2) выявить и проанализировать мифопоэтические образы и мотивы природного ряда в системе растительного, зооморфного и астрального кодов;

3) изучить специфику близнечного мифа и поэтики имени художественной прозы Ю. Олеши;

4) исследовать мифологию антропосферы на гастрономическом, предметно-вещном и онейрическом уровнях;

5) обнаружить типологическую основу мифопоэтики художественной прозы Ю. Олеши.

Методологические и теоретические основы. Работа выполнена в русле мифологического подхода в рамках структурно-семиотического метода.

Общее направление исследования представляется следующим образом: в структуре текста выделяются конструкции, по свойствам соответствующие элементам растительного, зооморфного, астрального, гастрономического, предметно-вещного и онейрического кодов и другим категориям, таким, например, как поэтика имени, которые дифференцируются по семантическому признаку сфер. В работе предпринята попытка систематизировать основные мифопоэтические законы художественной прозы Ю. Олеши, обнаружить

1 На отличие последней книги Ю. Олеши указал А. Белинков: «Решающее отличие ранних книг Юрия Олеши от последней, его романов, рассказов и пьес от собраний записей не в том, что роман лучше заметок, но в том, что его романы, рассказы и пьесы, как все его другие композиционно законченные произведения, воссоздают цельное представление о жизни, концепции, а его заметки - обрывки, остатки разбегающихся в стороны разных концепций» (Белинков, 1997, 33-34). мифологические модели в тексте, установить стержневые бинарные оппозиции, определить основные законы функционирования художественной прозы писателя.

Теоретико-методологическую базу исследования составили труды по семиотике, а также по теории мифа, такие как «Структура художественного текста» Ю. М. Лотмана, «Поэтика композиции» Б. А. Успенского, «Блуждающие сны» А. К. Жолковского, «Структурная антропология» и «Мифологики» К. Леви-Стросса, «Поэтика мифа» Е. М. Мелетинского, «Миф. Ритуал. Символ. Образ» В. Н. Топорова, «Диалектика мифа» А. Ф. Лосева, «Миф и литература древности» О. М. Фрейндерберг, «Аспекты мифа» М. Элиаде, «Мифологии» Р. Барта, фундаментальная энциклопедия «Мифы народов мира».

Новизна данной работы состоит в том, что:

1) проза Ю. Олеши рассматривается через систему кодов, выявляемую в авторском тексте: растительного, зооморфного, астрального, гастрономического, предметно-вещного, онейрического;

2) в данной диссертации уделено внимание оппозиции «культура/цивилизация», близнечному мифу и поэтике имени;

3) исследование творчества Ю. Олеши через систему кодов позволяет приблизиться к типологическим основам мифопоэтики художника слова.

Положения, выносимые на защиту.

1. Произведения Ю. Олеши можно прочесть через систему кодов, смоделированных самим автором, придя к пониманию прозы писателя как неомифологического текста.

2. Оппозиция «культура/цивилизация» является определяющей в понимании прозы Ю. Олеши, моделирует систему прочтения неомифологического текста, задает разделение мифологических образов и мотивов прозы писателя на коды природного мира и социума.

3. Стержневыми в понимании семиотики природного мира мыслятся растительный, зооморфный и астральный коды, каждый из которых, раскрывая типологические основы функционирования неомифологического текста, по-новому освещает центральную философскую оппозицию прозы Олеши.

4. Астральный код приоткрывает глубинную базу близнечного мифа, обусловливающего систему персонажных соответствий.

5. Осмысление мифологических образов и мотивов антропосферы в прозе Ю. Олеши происходит через гастрономический, предметно-вещный и онейрический коды, которые находятся в неразрывной связи с мифопоэтикой природного ряда.

6. Выделенная система кодов приводит к более полному пониманию особенностей творений художника, по-новому в контексте культуры высвечивает проблемы эпохи. Ю. Олеша работает с мифологическими системами двух эпох: советской цивилизации и классической культуры XIX века1.

Практическая значимость данной работы заключается в том, что результаты исследования можно использовать в образовательном процессе на уроках литературы при изучении творчества Ю. Олеши, а также при проведении факультативных занятий. Кроме того, содержание и выводы могут быть использованы в вузах при проведении лекций и семинарских занятий в курсе «История русской литературы XX века».

Теоретическая значимость диссертации содержится в определении через систему кодов типологических характеристик мифопоэтики художественной прозы писателя, что позволяет применить полученные результаты в теоретических исследованиях по проблемам мифопоэтики. Концепция, высказанная в диссертационном исследовании, объясняет уникальность поэтики художественной прозы Ю. Олеши в контексте мифов советской эпохи.

Данная работа была апробирована на практических и лекционных занятиях по курсу «История русской литературы XX века», проведенных в педагогическом университете г. Барнаула. Ключевые положения данной работы были изложены в докладах, прочитанных на конференциях различного уровня: 10 региональных (Бийск, 2001; Барнаул, 2003, 2004, 2005, 2006), 5 всерос

1 Качество обращения с мифами двух разных эпох различно. Ю. Олеша находится внутри советской системы, и в то же время обладает способностью взглянуть на нее извне. Он активно участвует в сотворении советского мифа, хотя во временном отрезке не отделен от эры социалистического строительства. сийских (Барнаул, 2003, 2004; Томск, 2004; Красноярск, 2004; Новосибирск, 2005), 4 международных (Барнаул, 2004, 2005; Бийск, 2004)1.

Основное содержание диссертационного исследования отражено в 20 публикациях, общим объемом 6,5 п. л.

Своеобразие материала определило структуру работы, включающей введение, две главы, заключение и список использованной литературы (282 источника). Объем диссертационного исследования составляет 216 листов.

Основное содержание работы.

Во введении рассмотрена актуальность проблемы, выделены объект, предмет, цель, задачи, материал исследования, методы, определена теоретико-методологическая база исследования, обозначена практическая значимость и апробация данной работы, намечен общий ход работы.

Первая глава «Мифопоэтические образы и мотивы природного мира» посвящена рассмотрению специфичности значений растительного, зооморфного, астрального кодов, отмечены основные положения, отражающие сущность оппозиции «культура/цивилизация», определившую раздвоение сфер мифологических образов и мотивов.

Во второй главе «Мифология антропосферы» обрисованы ключевые точки близнечного мифа, приведена классификация гастрономических реалий, отражена специфичность поэтики предметно-вещной сферы и проблема вещи в художественном мире произведений, рассмотрен онейрический код.

В заключении подведены итоги, сформулированы выводы, намечены перспективы исследования.

1 «Славянская филология: история и современность», Международная научная конференция в Барнаульском государственном педагогическом университете (3-4 июня 2004 г.); «Языковая картина мира: лингвистический и культурологический аспекты», II Международная научно-практическая конференция в Бийском педагогическом государственном университете им. В. М. Шукшина (22-24 сентября 2004 г.); «Коммуникативистика в современном мире: человек в мире коммуникаций», Международная научно-практическая конференция в Алтайском государственном университете (г. Барнаул 12-16 апреля 2005 г.); Международная конференция «Культура и текст» в Барнаульском государственном педагогическом университете (15-18 сентября 2005 г.).

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Маркина, Полина Владимировна

Заключение

В современном литературоведении наметились новые подходы в исследовании текста на уровне функционирования отдельных мотивов в структуре художественного произведения. Одной из малоизученных сфер является ми-фопоэтика творчества Ю. Олеши.

В данной работе осуществлено прочтение прозы писателя как неомифологического текста через систему авторских кодов.

В результате нашего исследования цель, поставленная во введении, была достигнута и решены конкретные задачи.

Были выбраны элементы вегетативного, зооморфного, астрального, гастрономического, предметно-вещного и онейрического кодов, встречающиеся в текстах писателя, систематизированы, классифицированы и типологизиро-ваны по семантическому признаку.

Исходя из классификации, обозначились группы соответствий флоры, фауны, астральных и кулинарных реалий, атрибутов предметно-вещной и онейрической сфер, которые обнаружились как наиболее показательные для произведений данного автора, определяющие специфический стиль писателя.

Таким образом, была выделена система кодов и выявлена ее конструктивная значимость, а также обнаружена типологическая основа мифопоэтики прозы Ю. Олеши.

В результате исследования мы пришли к следующим выводам:

Мифопоэтика олешинской прозы прочитывается через систему кодов, смоделированных самим автором.

Оппозиция «культура/цивилизация» является определяющей в понимании прозы Ю. Олеши. Так, например, в романе «Зависть» - две части, два мира, два брата, через противостояние которых в явлении трикстерства раскрывается соотнесение смысловых реалий. Советская цивилизация существует лишь в отвержении старого мира культуры, но, низвергая его, она доказывает неопровержимость непреходящих ценностей. В этом сложном анто-гонизме эпох Ю. Олеша обозначил свою позицию как нахождение между двумя мирами. Будучи «ровесником века», он не совпал с современностью: сердце его принадлежит XIX веку, а разум признает его безвозвратную утрату.

Мировоззренческое столкновение двух сфер задает разделение мифологических образов и мотивов прозы писателя на коды природного мира (растительный, зооморфный и астральный коды) и социума (гастрономический, предметно-вещный и онейрический коды).

Растительный и предметно-вещный коды функционально двоят друг друга. Через растительный код заявлено как противопоставление, так и сопоставление Бабичевых. Два брата (один из которых все превращает в доски и опилки, другой - в цветы) явлены в растительных образах деревьев. Офелия все время рвет одуванчики, что читается как опровержение опытов Ивана по выращиванию цветов (в цветок, приносящий корнеплод, превращает Ваня Бабичев уродливую бородавку тетки Лили Капитанаки; а цветок в его петлице способен превратиться в плод). Тетка, которую постигло несчастье (выросший из бородавки цветок), мечтает от него избавиться. Самый простой способ - отрезать. Вспомним знаковый шрам Андрея. Соотнесение отрицательного персонажа (тетки, которая мешает счастью влюбленных) с пророком, предводителем нового мира советской цивилизации, накладывает определенные смыслы на образ последнего. Подобные аналогии дают представление об авторской позиции, о его выборе между двумя мирами.

Мир предметов атрибутирован оживанием неживых вещей. Объекты в этом мире настолько значимы, что в восприятии Кавалерова одушевляются, трансформируются в субъекты, становятся равнозначными другим персонажам. Эта сфера прекрасна и желанна, но враждебна Кавалерову. Мир вещей способен на смех. Его пророка определяют хохот и ржание. Полноценный смех здорового человека (пророка нового мира) соседствует с эпатирующим и/или аффективным поведением Кавалерова (судороги смеха), уже на этом уровне заключена неудачная попытка его приобщения к миру Андрея Петровича. Заметим, что на фоне окружающего гогота басом Иван Бабичев выглядит привлекательно спокойно, он лишь философски улыбается. Предметно-вещному противопоставлен мир природы. В первой главе он представлен садом. Знаком противоположного мира является ваза, которая пуста - в ней нет растительности, она самоценна, т. к. прекрасна. .В то время как деревья, выросшие самостоятельно, неокультуренные человеком, лишены очарования, красоты. Таким образом, заявленная жесткая оппозиция сглаживается, хотя не снимается.

Отличительной чертой романа Ю. Олеши становится своеобразное оживление неодушевленных предметов. Если в мире Андрея Бабичева начинают действовать единичные предметы и/или вещи, то в мире природы оживают не конкретные деревья, но их соединение в целом, то, что называют садом. Этот образ определен как «сборище», с помощью существительного, характеризующего скопление людей. Описание сада лишено прелести и обаяния, поэтому акцент ставится не на равнозначности людей-деревьев, а на их соединении. Таким образом, оживание происходит через знаковость словоформы «сад», имеющей культурные коннотации.

Неожиданным становится появление гастрономического кода в точке соприкосновения растительного и зооморфного. Тотальное превращение всего в обряд застолья понимается как функционирование мира - фабрики-кухни.

Существование на грани сновидения/яви всегда знаково неуловимостью перехода из одного состояния в другое.

Солярно-лунарный код вскрывает стержневую основу близнечного мифа, обусловливающего систему двойников.

В прозе Ю. Олеши сознательная авторская установка на мифологиза-цию/демифологизацию/ремифологизацию приводит к тому, что центральные персонажи, осмысленные как близнецы, осознаются как существа, соприкоснувшиеся со сверхъестественной силой и ставшие её носителями.

Выделенная система кодов приводит к пониманию творений художника как неомифологического текста, по-новому в контексте культуры высвечивает проблемы эпохи. Ю. Олеша работает с мифологическими системами двух эпох: советской цивилизации и классической культуры XIX века.

Таким образом, выявленные закономерности функционирования авторского мифа открывают объективные законы функционирования неомифологических моделей XX века.

Данная работа имеет перспективы дальнейшего исследования в плане изучения своеобразия цвета, запаха, соносферы, кинематографической мон-тажности и многого другого в контексте произведений автора и его эпохи.

Главные темы, поднятые в прозе Ю. Олеши, нашли отражение в других произведениях писателя: в киносценариях, дневниках, пьесах. В романе «Зависть» как в эпицентре сошлись смысловые параллели всех жанров, в которых работал Ю. Олеша.

Автор творит новый миф о бытии мира. Ю. Олеша - художник переломной эпохи. Предчувствие гибели мира настойчиво звучит в его текстах. Вспомним дерево жизни Ивана Бабичева. Ось мира, потерявшая свою устойчивость, ведет к крушению мироздания. Таково авторское ощущение его эпохи. Иван говорит о скорой гибели мира, которая становится условно желанной при осознании своей конечности. Когда он описывает пейзажи своей пясти, то эти эсхатологические настроения не оЩутимы. Видится лишь тихая грусть. Иван органично сливается с текущим временем. Доминирующим становится микрокосм, а макрокосм включается в него лишь как часть. Таким образом, эсхатология Ю. Олеши - это не исчезновение бытия вообще, но гибель определенной социальной формации, на смену которой должна прийти новая.

Уничтожая мир классической культуры XIX века, торжествует новая сфера советской цивилизации. Что же сменит последнюю формацию? Этот вопрос занимал Ю. Олешу: «Невидимая страна - это страна внимания и воображения. Не одинок путник! Две сестры идут по бокам и ведут путника за руки. Одну сестру зовут Внимание, другую - Воображение. Так, значит, наперекор всем, наперекор порядку и обществу, я создаю мир, который не подчиняется никаким законам, кроме призрачных законов моего собственного ощущения? Что же это значит? Есть два мира: старый и новый, - а это что за мир? Мир третий? Есть два пути: а это что за третий путь?» (271-272).

Ивана Бабичева пугает то, что новый человек зачеркнул мир старый, историю, культуру. И ключом к единственному выходу из сложившейся ситуации может стать женщина, сконцентрировавшая в себе основу бытия, ставшая завязью главных качеств (72). Через одну деталь (завязь то, что образуется после опыления цветка для возникновения и.образования плода) заявлена потенция к возникновению плода. Данный образ говорит о том, что нужна женщина, готовая к «опылению». Та, которая способна стать факелом, пронесенным над головой старой эпохой. Кто же способен на это, как не дочь своего отца? Но преемственность эпох прервана. Старый мир гибнет, так и не передав ничего новому. Впрочем, новая эпоха и. не хочет получить наследие от старой: все разрушено до основания. В выгребной яме тысячелетий валяются куски машин, утративших свою работоспособность, пришедшие в негодность, но чувства светятся в яме гнилушками, фосфоресцирующими грибками - плесенью. Но новому человеку безразличны мечтания старого века. Он приходит к яме с прагматическими целями: вдруг что-нибудь да пригодится - «а гнилушку он затопчет, притушит» (72). Вывести нового человека из равновесия можно лишь чудесным цветением папоротника, чем способна обладать женщина. И разногласия двух миров снимает она сама. Таким образом, спасти Россию в сложившейся ситуации может лишь женское начало. Но старый век, утрачивая Валю, теряет надежду' на яркое прощание с новым миром.

Таким образом, олешинский миф о мире - это миф о гибели мира и становлении нового. Эсхатологические настроения пронизали прозу рубежа XIX - XX вв. «В русской литературе апокалиптический миф всегда актуализируется в эпохи переломные и кризисные, когда рушится привычный уклад и проблематизируется само человеческое бытие. Катастрофическая революционная эпоха XX века воспринималась как апокалиптическое состояние мира.» (Менглинова, 2005, 101). На этом фоне специфика мифа Ю. Олеши особенно заметна. У символистов четко прослеживается предвестие гибели мира, но ожидание чего-то нового туманно. У Ю. Олеши гибель не оборачивается концом мира вообще, это конец определенного уклада, на смену которого приходит иной миропорядок.

В этом видится мифологизированная модель мира. С одной стороны, это картина деградации. Это определенное движение вспять. Высокая культура, которая упрощается, выхолащиваясь до животного существования. Не даром в новом мире особую значимость приобретают законы желудка. С другой стороны, особо значимой в прозе Ю. Олеши становится шпенглеровская оппозиция «культура/цивилизация». В «Закате Европы» социализм наряду с буддизмом и стоицизмом понимается как: «затухающее, чисто практическое миронастроение усталых обитателей большого города, имеющих за спиной завершенную культуру и не имеющих уже никакого внутреннего будущего» СШпенглер, 1993, 542 - 543).

Поэтому олешинский миф о циклической модели мира определяется качанием «маятника» от полюса культуры к полюсу цивилизации (не случайно образ часов так нагружен в прозе Ю. Олеши).

Задача реконструировать индивидуальный миф Ю. Олеши целиком ждет своего решения. Возможность ее выполнения напрямую связана с выпуском полного академического собрания сочинений писателя.

Соотношение между определенными элементами авторского мифа, рождающее новые значения, должно быть исследовано в полном объеме.

Данная работа выявляет уникальность авторского видения и понимания эпохи, в которой жил и творил художник. Исследование прозы Ю. К. Олеши как неомифологического текста дает возможный ключ к прочтению советской литературы 20-30-х гг.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Маркина, Полина Владимировна, 2006 год

1. Аборский А. Юрий Олеша // Аборский А. Время оглянуться. М., 1988. -С. 211-231.

2. Аборский А. Юрий Олеша в Ашхабаде // Литературная Россия. 1974. -16 января. - С. 7.

3. Агенство ФТМ, Лтд. Информация об авторе. Олеша Юрий Карлович. // http ://www. litagent.ru

4. Алигер М. Печальная притча // Знамя. 1987! Кн. 10. - С. 102-109.

5. Анастасьев А. Стенограмма сознания // Дружба народов. 1999. - № 7. -С. 217-220.

6. Ардов В. Е. Поэт. Страницы воспоминаний // Литературная Россия. -1969.- 17 января.-С. 12-13.

7. Ардов В. Е. Юрий Олеша // Ардов В. Е. Этюды к портретам. М., 1983. -С. 65-75.

8. Арзамасцева И. От зрелища к слову: Сказка Ю. Олеши «Три толстяка» как памятник русского авангарда 20-х гг. // Детская литература. 1994. -№3.- С. 13-16.

9. Афанасьев А. Н. Происхождение мифа: Ст. по фольклору, этнографии и мифологии. -М., 1996. 638 с.

10. Афанасьева А. С. Система мотивов в произведении Ю. Олеши 20-х годов // Вест. Том. гос. пед. ун-та: История, филология. Томск, 1997. Вып.1.-С. 40-44.

11. Бадиков В. В. Комментарии // Олеша Ю. К. Избранное. М., 1974.

12. Баран X. Поэтика русской литературы начала XX века. М., 1993. -368 с.

13. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика: Пер. с фр. / Сост., общ. ред и вступ. ст. Г. К. Косикова. М., 1994. - 616 с.

14. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества / Сост. С. Г. Бочаров. -М., 1979.-424 с.

15. Белинков А. В. Опущенные фрагменты из книги о Юрии Олеше // Звезда. 1995. - № 2. - С. 147-154.16