Космогонический миф и его компоненты в индивидуальной мифологии В.В. Набокова тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Манджиева, Баирта Владиславовна

• Манджиева, Баирта Владиславовна
• кандидат филологических наук
• 2009

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Манджиева, Баирта Владиславовна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. ОРГАНИЗАЦИЯ И РЕАЛИЗАЦИЯ КОСМОГОНИЧЕСКОГО МИФА В ЛИТЕРАТУРЕ И «ИНДИВИДУАЛЬНОЙ МИФОЛОГИИ» ХУДОЖНИКА-МИФОТВОРЦА - В.В. НАБОКОВА.

1.1. АСПЕКТЫ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ МИФА В СОВРЕМЕННЫХ НАУКЕ И КУЛЬТУРЕ. МИФ И ТВОРЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ.

1.2. КОНЦЕПЦИЯ ПЕРВОЗДАННОГО ХАОСА КАК ИСХОДНОГО МАТЕРИАЛА ТВОРЕНИЯ.

1.3. РЕПРЕЗЕНТАТИВНЫЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ ПЕРВОЗДАННОЙ СТИХИИ И СИМВОЛИЗМ КОСМОГОНИЧЕСКОГО МИФА.

1.4. КОМПОНЕНТЫ КОСМОГОНИЧЕСКОГО

МИФА.

1.5. «ИНДИВИДУАЛЬНАЯ МИФОЛОГИЯ» В.В. НАБОКОВА В АСПЕКТЕ КОСМОГОНИИ.

1.6. ПРОБЛЕМА ИДЕНТИФИКАЦИИ КОСМОГОНИЧЕСКОГО МИФА: УРОВНИ ИЗМЕРЕНИЯ ИНТЕРТЕКСТА В.В.

НАБОКОВА.

ГЛАВА 2. ИДЕНТИФИКАЦИЯ МАТЕРИАЛА ТВОРЕНИЯ И ТВОРЧЕСКОГО НАЧАЛА В КОСМОГОНИЧЕСКОМ МИФЕ В.В.

НАБОКОВА.

2.1. ВЕРСИИ ПЕРВОМАТЕРИАЛА ТВОРЕНИЯ В КОСМОГОНИИ И КОСМОЛОГИИ В.В. НАБОКОВА.

2.1.1. ВЕРСИЯ СЛОВА КАК МАТЕРИАЛА ТВОРЕНИЯ В КОСМОГОНИИ В.В. НАБОКОВА.

2.1.2. ВЕРСИЯ ВОДЫ КАК ПЕРВОИСТОЧНИКА ТВОРЕНИЯ В КОСМОГОНИИ В.В. НАБОКОВА.

2.1.3. ВЕРСИЯ ДЕМИУРГА, НАДЕЛЕННОГО ПАМЯТЬЮ И ВООБРАЖЕНИЕМ, КАК ИСТОЧНИКА И ИНИЦИАТОРА

ТВОРЕНИЯ.

2.2. ПОЭТИЧЕСКОЕ ВЫРАЖЕНИЕ ИСТОЧНИКА ТВОРЕНИЯ КАК ВНЕШНЕЙ/ВНУТРЕННЕЙ ТЬМЫ, ЕЕ РЕПРЕЗЕНТАТИВОВ И

ЭКВИВАЛЕНТОВ.

2.2.1. ПРИНЦИПЫ ИДЕНТИФИКАЦИИ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ОБРАЗОВ, МАНИФЕСТИРУЮЩИХ ИСТОЧНИК ТВОРЕНИЯ В МИФОЛОГИИ В.В. НАБОКОВА.

2.2.2. ТЬМА КАК ИСТОЧНИК ТВОРЕНИЯ И РЕПРЕЗЕНТАТИВ ВНУТРЕННЕГО МИРА ХУДОЖНИКА.

2.2.3. СИМВОЛЫ И РЕПРЕЗЕНТАТИВНЫЕ ВОПЛОЩЕНИЯ «ТВОРЧЕСКОЙ ТЬМЫ» (НОЧНЫЕ БАБОЧКИ, ЛЕСТНИЦА, ДОРОГА, ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ).

2.2.4. «МРАК», «МГЛА», «НОЧЬ» КАК ЭКВИВАЛЕНТЫ ПЕРВОЗДАННОЙ ТЬМЫ В КОСМОГОНИИ В.В. НАБОКОВА.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Космогонический миф и его компоненты в индивидуальной мифологии В.В. Набокова»

Эпоха рубежа ХХ-ХХ1 веков, определяемая как «мифологический ренессанс» (Т.А. Апинян), как период «ремифлогизации культуры» (Е.М. Мелетинский, как эпоха «неомифологизма» (М. Эпштейн) предлагает новые рецепции разнообразных форм архаических мифов, начиная от их интерпретаций и заканчивая созданием новых мифов по аналогии или в полемике с архаическими. Если в основе мифоритуальной архаики лежала всеобъемлющая космогония, то современный миф создает альтернативные версии мира, выполняет1 функции прогностические, коммуникативные, но уже не выступает в виде универсальной космогонии. Теперь новая мифологическая космогония носит индивидуальный характер и в каждом конкретном тексте культуры принимает новый облик. Эта тенденция отвечает заключению Р. Барта о том, что современный миф может порождаться любыми смысловыми единицами [Барт, 1996; 98], причем, манифестация мифа, апеллирующего к особенностям прелогического мышления, может быть связана как с созданием нового текста, так и перенесением по принципу партипации, то есть аналогии, смежности, особенностей мифологического мышления на уже существующий текст. Таким образом, мифотворческими оказываются процессы и создания текста, и восприятия текста.

В данном аспекте чрезвычайно значимой для идентификации путей порождения и способов художественного выражения мифологического содержания выступает проблема сотворения современного мифа, источников современной космологии и способов осуществления современной космогонии. Данная проблема, с одной стороны, актуализирует вопрос об авторской идентичности, принципы соотношения текста и метатекста конкретного художника, с другой, вопрос о выявлении и воплощении индивидуальной модели космогонии в реализуемой в творческой Вселенной и мышлении художника «индивидуальной мифологии» [Якобсон, 1987; 145].

В центре аналитического внимания в репрезентируемом диссертационном исследовании находится творчество одного из крупнейших художников и мифотворцев XX века — В.В. Набокова. Мифологическое начало выступает неотчуждаемым для художественной Вселенной В.В. Набокова, в первую очередь, в силу глубоко и разносторонне осознанной самим Набоковым сотворенности как собственного художественного мира, так и мира, внеположного искусству. В монографии Я.В. Погребной «Неомифологизм В.В. Набокова: способы литературоведческой идентификации особенностей художественного воплощения» [Ставрополь, 2006] приводятся предпринятые современными исследователями идентификации творчества Набокова как мира [Д.Б. Джонсон, 1986], «малой Вселенной» [И. Толстой, 1991], «особой семантической Вселенной» [А. Долинин, 2000], «космоса» [Ю. Апресян, 1995], «мира» [Погребная, 2006]. Сотворение мира, воплощение Вселенной в слове и образах закономерно ведет к актуализации проблемы демиурга в аспекте космогонического мифа, а отсюда поднимает вопрос о материале и источнике творения, т.е. об индивидуальной концепции космогонии и космологии художника.

Космогонический миф выступает центрообразующим, фундаментальным началом как в мифологии вообще, в том или ином ее архаическом инварианте, так и «индивидуальных мифологиях» как вторичных семиологических системах художников-демиургов XX века. Актуализация космогонического мифа, как центрального начала, точки отсчета для идентификации, описания и анализа «индивидуальной мифологии» художника, сообщает возможность раскрытия через установление семантического наполнения основных компонентов космогонического мифа идентифицировать творческий миф художника, определить источники и пути действия вдохновения и особенности выражения творческого импульса в созидаемых им вымышленных мирах. Пафос космогонии в архаических мифологиях состоял в преобразовании безликого, бесформенного Хаоса в космологически упорядоченный мир через участие или первосущества или бога-демиурга. Этот созидательный пафос актуален для индивидуального авторского творчества, особенно для художников демиургического склада, подчеркивающих автономность, независимость и сотворенность их мира (миров). К художникам именно такого склада принадлежал В.В. Набоков. Таким образом, актуализация значения «индивидуальной мифологии» художника логически привела к актуализации проблемы «индивидуальной космогонии» и компонентах космогонического мифа, в первую очередь к необходимости идентификации в «индивидуальной космогонии» Набокова источника творения и самого Творца.

Актуальность диссертационного исследования определяется двумя обстоятельствами. Во-первых, мифологические подтексты или проблема мифологизма Набокова фактически не затрагивались современным набоковедением за небольшим исключением (Д.З. Йожа [2003], JI. Бугаева [1999], Е. Лебедева [1999], В. Смирнов [1998], A.B. Млечко [2000], Я.В. Погребная [2004, 2006]). В целом, мифопоэтика Набокова только начинает осваиваться наукой о литературе, тем более, в таком значимом аспекте, как аспект индивидуальной космогонии Набокова и космологии как ее практическом воплощении. Во-вторых, актуализация космогонического мифа, как центрального начала в «индивидуальной мифологии» В.В. Набокова, позволит в широком аспекте выявить начала, приводящие в действие творческое сознание, создающее виртуальные миры в своих творениях, в аспекте более узком, идентификация «индивидуальной космогонии» дает возможность установить параметры авторской идентичности, определяет содержание и художественное воплощение творческого мифа В.В. Набокова. Идентификация на материале лирических контекстов компонентов космогонического мифа Набокова выступает способом распознания особенностей «индивидуальной мифологии» художника в ее космогоническом и космологическом инвариантах.

Научная новизна предпринятого диссертационного исследования выступает логическим продолжением и развитием его актуальности и состоит в том, что в работе актуализируется принципиально новый аспект идентификации индивидуальной мифологии Набокова не в традиционном аспекте раскодирования архаических мифологических смыслов в современном словесном творчестве (таким образом идентифицирует смысловые начала кельтской мифологии в романе «Лолита» Я.В. Погребная [Погребная, 2004]), а в установлении космогонического акта и компонентов космогонического мифа в концепции творчества, разрабатываемой и утверждаемой современным писателем - В.В. Набоковым как в художественных текстах, так и во внехудожественном контексте (интервью, лекциях, эссе).

Объектом исследования в диссертации выступает «индивидуальная мифология» В.В. Набокова, актуализируемая в аспекте «индивидуальной космогонии» и составляющих ее компонентов (первоматериала — как источника творения, и творца, осуществляющего космизацию исходного первоматериала).

Соответственно предметом исследования выступает образное воплощение в лирических контекстах феномена космогонического мифа как основания «индивидуальной мифологии» Набокова, в аспектах идентификации как первоматериала для осуществления космогонии (в том числе и его символических репрезентативов и метонимических эквивалентов), так и творческого акта, в том числе и самого актанта, то есть демиурга, преобразующего бесформенный, беспорядочный материал в космически стройный мир конкретного произведения. Идентификация набоковской космогонии осуществлялась нами в пространстве русскоязычной лирики Набокова как репрезентативной части его творческого космоса, при этом в качестве автокомментария самого Набокова к своему творчеству и особенностям художественного мышления нами актуализировался публицистический текст Набокова (интервью, лекции по литературе, эссе).

Выделение в качестве основного материала исследования именно лирики Набокова обусловлено следующими причинами: во-первых, к лирике, в отличие от драмы, Набоков обращается на протяжении всего творческого пути; во-вторых, лирика на протяжении всей творческой эволюции писателя играла роль творческой лаборатории, выступая обобщением смысла романов (стихотворения «Лилит» и «Какое сделал я дурное дело», обрамляющие роман «Лолита»); в-третьих, феномен прозы Набокова с точки зрения определения его строгой принадлежности к стиху или прозе определяется как биполярный, попадающий под определение эмбриональной стихопрозы [Федотов, 1987; 40] или прозиметрии [Орлицкий, 2002;504-517]. Таким образом, выводы о первоматериале набоковской космогонии, осуществленные на материале лирики Набокова могут носить характер обобщающий по отношению и к романам и к драмам художника. Однако, с целью подтверждения полученных выводов, а также в силу выше перечисленных причин, при необходимости мы обращались к анализу рассказов («Письмо в Россию», «Тяжелый дым», «Весна в Фиальте», «Рождество»), романов («Лолита», «Дар», «Другие берега») и драм («Смерть»).

Цель диссертационного исследования состоит в идентификации космогонического мифа и составляющих его компонентов в «индивидуальной мифологии» В.В. Набокова-поэта, а также в идентификации в пространстве лирики отдельных смысловых элементов космогонического мифа (репрезентативов, эквивалентов первоматериала творения) и установлении их смысловой и художественной функции.

Цель работы определяет соответствующие задачи для ее решения: идентифицировать компоненты космогонического мифа и репрезентирующие их фетиши и эквиваленты и определить особенности символизма космогонического мифа;

- в индивидуальной мифологии В.В. Набокова идентифицировать источник творения, его первоматериал (эквивалент первозданного Хаоса) и установить особенности его локализации; апробировать версии слова (постмифологическая версия), воды (архаическая версия) и первозданной Тьмы (Хаоса), соотносимой как с архаическими космогониями, так и с индивидуальной космогонией В.В. Набокова;

- определить семантический объем первозданной Тьмы как первоматериала и источника творения в космогонии В.В. Набокова в аспекте взаимодействия материала творения и Творца - «антропоморфного божества, олицетворяемого мною» (В. Набоков);

- идентифицировать символы и репрезентативы Тьмы и ее смысловые эквиваленты в индивидуальной космогонии В.В. Набокова.

Поставленная цель исследования и задачи, направленные на ее реализацию, актуализируют следующие основные положения, выносимые на защиту:

1. Категориальной чертой космогонического мифа выступают его компонентная организация: заявляется о наличии некоторого исходного материала (Хаоса), воплощаемого в образах бездны, пустоты или пучины, затем заявляется о наличии в первозданном Хаосе некоей творящей энергии в форме отвлеченно абстрактного начала (единого, желания), активного демиурга (Атум, Хепри, Намму) или же пассивного первосущества-великана, далее происходит сам акт творения: выведение из Хаоса объектов сущего. В осуществленной путем космогонического акта космологии первозданная Тьма (Хаос) как первоматериал творения заявляется через символические репрезентативы: волка, собаки, ворона, реже - летучей мыши, или же эквивалентные образы - ночи, мрака, сна.

2. В индивидуальном космогоническом мифе В.В. Набокова при сохранении концептуальных для космогонии первоэлементов мира как основе для его космологического утверждения меняется сама область локализации первозданной Тьмы как эквивалента хаоса и источника творения. Первозданная тьма переносится в область внутреннего мира художника-творца. Набоков как художник-демиург не обращается к конкретному космогоническому мифу, а апеллирует к общей схеме космогонического мифа и составляющих его компонентов — тьме как первоначалу и субъекту космогонического акта. Набоков интерпретирует космогонический миф как индивидуальный, творческий.

3. В качестве версий изначального материала творения в индивидуальной мифологии Набокова представляются возможными версия слова, как выражения нового мира, и версия воды, отвечающая архаической традиции. Исходя из утверждений самого Набокова, слово передает лишь часть образа, хранящегося в творческом воображении, слово может быть указанием на обретение полноты образа, апеллируя к воображению читателя. Вода в космосе Набокова наделяется статусом стихии переходной, но не порождающей новую художественную реальность. Набоковское самоопределение как «антропоморфного божества, олицетворяемого мною» по отношению к создаваемому им художественному космосу, равно, как и многочисленные указания на память и воображение как основные источники творения указывают на пространство памяти и воображения (внутренней Тьмы) как первоматериала творения.

4. Набоков в терминах пробуждения вдохновения и действия творчества предлагает свою концепцию космогонического мифа: из мира внутренней тьмы — источника творения под действием прямого луча памяти выводится космос, выраженный в слове, мира стихотворения или романа, неполное и трансформированное воплощение мира образов воображения и памяти, пребывающего в сознании творческой индивидуальности художника.

5. В индивидуальной космогонии Набокова-поэта выявляются новые репрезентативы первоисточника творения — внутренней Тьмы как источника образов (летучие мыши, ночные бабочки, лестница в темном доме, тропинка в ночном лесу), равно как и ее эквиваленты (мрак, мгла, ночь), совпадающие с закрепленными в мифе. Репрезентативы и эквиваленты Тьмы как аналога Хаоса указывают на его вынесенность за скобки космического творения первозданной тьмы, а так же на неисчерпаемость и пополняемость первоисточника творения (тьмы, эквивалентной воображению и памяти), на его постоянное сопряжение с космологией и постоянное развитие последней за счет этого сопряжения.

Теоретической и методологической основой работы послужили труды по теории и семиотике мифа К.-Г. Юнга, С.С. Аверинцева, Е.М. Мелетинского, В.Н. Топорова, В.В. Иванова, В.М. Жирмунского, М. Элиаде, А. Голана, ЯЗ. Голосвокера, Т.В. Цивьян, A.A. Косарева, Ю.Е. Березкина, работы по поэтике набоковского романа В.Е. Александрова, A.A. Долинина, A.B. Леденева, Н. Букс, Пека Тамми, С.С. Давыдова, Б. Бойда, А. Зверева, Н. Анастасьева, A.C. Мулярчика, Ж. Нива, Д. М. Бетея, А.Н. Анастасьева, Н. Букс, O.A. Гурболиковой, Г. Хасина. Определяющим значением для определения основных теоретических положений работы обладали работы A.B. Косарева по современной теории мифа, В.В. Евсюкова по современной космогонии, Т.А Апинян по современному мифологическому Ренессансу, а также исследования моего научного руководителя — Я.В. Погребной - по неомифологизму В.В. Набокова.

Теоретическая значимость диссертационного исследования состоит в разработке компонентной организации космогонического мифа как в архаическом, так и индивидуальном набоковском инвариантах. Именно такой способ актуализации архаического мифа наталкивает на необходимость идентификации как первоначала творения, так и самого Творца, пробуждающего энергию первозданного материала и создающего космологический порядок. Причем, анализ совпадений индивидуальной космогонии и архаической не только приводит к актуализации коллективного бессознательного и реализации в индивидуальном творчестве самих принципов архаического мифологического мышления и его выражения в системе образов, но и сообщает необходимость для идентификации основных качеств архаического мифа: его символизма, репрезентативной вариативности, принципа эквивалентности в индивидуальной космогонии современного художника В.В. Набокова. Таким образом, удается определить особенности и акценты индивидуальной концепции художественного творчества, выступающей инвариантом космогонического мифа.

Практическая значимость работы определяется возможностью адаптации ее теоретического содержания и практического анализа к учебному процессу в школе и в вузе. Основные положения диссертационного исследования, равно как и его практическая часть, может быть проактуализирована в вузовском изучении как «Теории литературы», так и историко-литературных дисциплин. Содержание диссертации может быть адаптировано для разработки соответствующих курсов по выбору как в системе работы бакалавриата, так и магистратуры по филологическим специальностям. Некоторые элементы анализа конкретных текстов Набокова могут быть использованы в школе на уроках в специализированных гуманитарных классах, равно как на занятиях факультатива по литературе или мифологии.

Многогранность и внутренняя целостность космоса Набокова, репрезентативность выражения первозданной Тьмы как материала творения в космосе Набокова определяет вариативность и динамичность самого исследовательского инструментария, технологий и методов исследования, построенных на комплексном сочетании разных стратегий, методов и принципов исследования, актуализируемых самим материалом. Таким образом, классический академический историко-генетический метод исследования дополняется принципами мифопоэтического анализа, метод описательной поэтики дополняется стратегией мифореставрации (Алпатова Г.А. [2000], Шишмарев Р.Л. [2000]), принцип диахронического раскодирования смысла находит дополнение в применении обобщающих принципов типологического анализа, актуализированного как технологический прием классического сравнительно-исторического метода.

Апробация работы: результаты диссертационного исследования обсуждались на кафедре новейшей отечественной литературы Ставропольского государственного университета, на международных и всероссийских научных конференциях. Основные положения диссертации отражены в 6 публикациях: в сборниках по материалам конференций, проходивших в Волгограде (2007), Ростове-на-Дону (2007, 2008), Саратове (2008), Пензе (2008), в одном из ведущих рецензируемых научных журналов, рекомендованных Вак - «Вестнике Ставропольского государственного университета» (Ставрополь, 2008).

Структура и объем диссертации: диссертационное исследование состоит из двух глав, введения, заключения и библиографии, насчитывающей 262 наименования. Общий объем работы 223 страницы.

Содержание диссертации отражено в следующих опубликованных научных работах:

Статья в рецензируемом журнале, рекомендованном списком ВАК: 1.Космогонический миф в «индивидуальной мифологии» В.В. Набокова // Вестник СГУ. Изд-во: СГУ. - 2008, № 56[3].- С.98-107.

Научные работы, опубликованные в других изданиях:

2.Уровни измерения интертекста В.В. Набокова // Литература в диалоге культур-5: Материалы международной научной конференции. - Ростов н/Д: НМЦ «Логос», 2007. - С.142-144.

3. Символика стихии в космосе В.В. Набокова // Рациональное и эмоциональное в литературе и фольклоре: Материалы ГУ Международной научной конференции, посвященной памяти Александра Матвеевича Буланова. Волгоград, 29 октября - 3 ноября 2007 года. - Волгоград: Изд-во ВГПИК РО, 2008. Ч. 1. - С.313-320.

4.Категория начала творения в космосе В.В. Набокова // Литература в диалоге культур - 6: Материалы международной научной конференции. Южный федеральный университет. Ростов-на-Дону. 1-4 октября 2008 года — Ростов-н/Д: НМЦ «Логос», 2008.- С.145-147.

5. Морфология первозданной тьмы как источника творения в лирике В.В. Набокова // Социально-гуманитарное знание: поиск новых перспектив: сборник статей научно-практической конференции. - Пенза: Приволжский Дом знаний, 2008. - С.53-56.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Манджиева, Баирта Владиславовна

ВЫВОДЫ:

Идентификация субъекта и объекта (первоматерии творения и демиурга-творца космоса) набоковского космогонического мифа выстраивалась преимущественно на анализе метатекста Набокова, т.е. интервью, лекции по русской и зарубежной литературе. Обращенность к метатексту Набокова обусловлена нашим стремлением выяснить, насколько адекватна и внутренне присуща творческим принципа Набокова-художника и создаваемому вследствие приложения этих принципов миру Набокова мистерия космогонического мифа. Набоковское самоопределение как «олицетворяемого антропоморфного божества» по отношению к создаваемому им художественному космосу, равно, как и многочисленные указания на память и воображение как основные источники творения, как на ту материю, из которой новый художественный космос, новая версия мира выводятся — указывают на оправданность и результативность обращения к космогоническому мифу как универсальному способу сотворения космоса.

Исходя из утверждений самого Набокова, слово передает лишь часть образа, хранящегося в сознании, в творческом воображении, слово не способно выразить его полностью, но может создать ощущение, что за словом стоит более емкий и не полностью выраженный смысл, слово может быть указанием на обретение этого смысла, апеллируя к воображению читателя, которое может проделать тот же путь, что и воображение автора, двигаясь в обратном порядке от слова к «переливчатому» и «тающему» образу.

Разнообразные приемы синтеза стиха и прозы: объединение стиха и прозы («Дар») или сжатия романного смысла до образного концентрата в стихотворении - выступают способами расширения выразительных возможностей романного слова, создания смысловой перспективы за выраженным словесным образом, синтез поэзии и прозы. Другим способом преодоления ограниченных возможностей слова выступает в мире Набокова стремление к синэстезии живописи и литературы. Внутривидовой синтез, заключенный в границах одного вида искусства литературы, дополняется межвидовой синэстезией.

Собственно, Набоков в терминах пробуждения вдохновения и действия творчества предлагает концепцию космогонического мифа и рецитирующего его космогонического ритуала: вот мир внутренней тьмы — источник воображаемых образов, вот действие прямого луча памяти, высвечивающего хранящиеся в нем образы, вот появление образа словесного, мира романа или книги, неполное и трансформированное воплощение мира образов воображения и памяти, пребывающего в сознании творческой индивидуальности художника, и вот наконец способ оживления этого мира, сохраняющий его яркость и действенность — открытие этого мира воображением самого создателя или читателя, то есть его восполнение во внутреннем пространстве своего или чужого воображения.

Проанализировав метатекстуальный аспект концепции творца и источника творения, даваемый в интервью и лекциях Набокова, перейдем к анализу художественного, поэтического воплощения этих категорий космогонического мифа с точки зрения взаимодействия творца и хаоса как первоматериала или источника творения, то есть в теоретически уже разработанном аспекте субъектно-объектной организации космогонического мифа в индивидуальной мифологии В.В. Набокова.

Сразу же необходимо особо акцентировать следующие обстоятельства:

Во-первых, что метатекстуальные высказывания Набокова, как и должно быть, исходя из специфики публицистического слова, характеризуются однозначностью и прямотой, они формируют общие принципы действия творческой энергии и указывают на тот источник, в котором это энергия аккумулируется и обновляется, но не показывают ни многозначности смыслов, ни множественности воплощений субъекта и объекта космогонии и космологии. Эти качества привносятся в индивидуальную космогонию художественным преломлением и образным переосмыслением и воплощением ее основных компонентов.

Во-вторых, космогонический миф выступает для современного мифологизирующего сознания универсальной моделью для создания альтернативной реальности, выражающей творческую индивидуальность художника нового времени, Набоков не цитирует и не воспроизводит ни один из космогонических мифов, ни древнегреческий, ни библейский, не дает новую интерпретацию ни одной из известных космогоний ни путем подтверждения ее значимости, ни путем ее пародирования. Новый космогонический миф создается свободным творческим сознанием Набокова-художника и выступает отражением и выражением его творческой индивидуальности. Космогонические же мифы выступают как ориентир как для творящего сознания, так и для исследовательской мысли, соотносящей индивидуальную космогонию как прецедент с некоторыми апробированными архетипами. Набоковское творческое сознание не мифологизирует реальность как внероманную, так и заключенную в книге, оно включает космогонический миф в орбиту этой новой реальности как один из ее аспектов, особенно значимый для понимания и идентификации путей и способов ее возникновения и выражения в словесном образе.

В-третьих, путь выявления источников ее словесных образов Набоков указывает сам, предлагая в метатексте обратиться к памяти и воображению творца как начал творения, а собственно в художественных текстах, направляя внимание читателя на определение источника возникновения образа, который для читателя лежит, конечно же, не в сознании автора, поскольку его воспоминания сугубо индивидуальны, равно, как и возникающие на их основе воображаемые образы, то есть именно эта область как источник творения для читателя неизвестна и недоступна. Однако, в романе «Просвечивающие предметы» указан другой путь определения истока образа: «Когда мы сосредотачиваемся на любом предмете материального мира . само наше внимание непроизвольно погружает нас в его историю» (Набоков, 2002,357). Сквозь «натянутую пленку» настоящего просвечивает в книге история карандаша, гостиничного номера, в котором когда-то жил Достоевский. Диахронический способ идентификации предметов актуализирует категорию начала, обращен вглубь к началу истории, то есть к мифу. Таким образом, читателю предлагается путь просвечивания предметов, обращенности к началу их истории, к моменту их возникновения, фактически читатель должен пройти сквозь время, обнаружить прошлое в настоящем, оживить его в настоящем.

Индивидуальная космогония В. Набокова выстраивается, с одной стороны по аналогии с архаическими, актуализируя те же стихии: воду, землю, воздух, огонь в качестве первозданных, с другой, вместилищем космогонического действа становится внутренний мир поэта, пространство памяти и воображения, заключающее в себе истоки будущих творений, т.е. еще не явленных космологий, не рожденных пока миров. Это внутреннее пространство не соотносится с водной стихией, которая не выступает порождающей для миров и образов, а наделяется статусом переходной стихии, связывающей прошлое и будущее, время и вечность, одну ипостась героя с другой. Поэтому определяя в «Даре» прошлое как «водяную бездну», а будущее как «воздушную», Набоков подчеркивает разную степень воплощенности образов, ушедших в прошлое и ждущих открытия в будущем. Именно к воде обращаются герои Набокова, переживающие временную смерть («Соглядатай», «Камера обскура») или уходящие из жизни («Другие берега» - «все вода»). Таким образом, Набоков актуализирует традиционную мифопоэтическую характеристику воды как стихии переходной, связывающей один мир с другим, но не обращается к космогоническим определениям воды как источника творения. Более того, вода как порождающая стихия, открывается космогониями на втором этапе их осуществления, то есть на этапе устройства космологии, а изначальным источником творения в большинстве архаических космогоний выступает все же первозданный мрак, безликий, бессущностный, но заполненный будущими сущностями в неразделенном виде хаос - первозданная бездна или тьма.

Тьма в космосе Набокова имеет две области локализации: тьма внешняя и внутренняя, причем и внешняя и внутренняя тьма наделяются идентичными характеристиками: обе выступают как источник творения, обе обозначают не пустоту, а сокрытость будущих творений и замыслов, которые уже присутствуют в них, но пока не обрели отчетливых форм для выражения. Однако при этом внутренняя тома соотносима с миром воспоминаний, в то время как внешняя выступает проводником в этот внутренний мир, неизменный, бессмертный и поэтому вечный.

Если в архаических космогониях выделялись несколько этапов творения, несколько стадий утверждения и окончательного выражения космологии, которая затем периодически поддерживается через приобщение к первозданным энергиям хаоса через ритуал, рецитирующий каждый раз космогонический акт, то в космогонии индивидуальной, подобной набоковской, космология разворачивается постепенно от творения к творению. Именно в силу этих качеств индивидуального космогонического мифа, потусторонность первозданной тьмы как источника творения не закрепляется за ней как окончательное состояние. Именно поэтому индивидуальная космогония ищет иные репрезентативы первоисточника творения, указывающие не только на его потусторонность, но и на его неисчерпаемость и пополняемость, на его постоянное сопряжение с космологией, на постоянное развитие последней за счет этого сопряжения.

Мифопоэтическая символика образов «мрака» и «мглы», таким образом, имеет следующие характеристики: во-первых, мрак, по своим свойствам заключать в себе мир неовеществленных сущностей, неосуществленных творческих образов, соотносим с первозданной тьмой как непреходящим и неисчерпаемым внутренним творческим началом, источником художественных космогонии и космологии В.В. Набокова, во-вторых, мрак выступает некоторым частным проявлением колоссальной первозданной тьмы, ее некоторым конкретным воплощением как мрак чернильницы для будущего стихотворения или мир ночи для засыпающего творца, мрак — это форма «малого хаоса», при этом мрак наделен свойствами первозданной тьмы заключать в себе всю Вселенную, только во мраке ночи или чернильницы заключен малый космос - мир улицы и фонарей («Дар»), или города на берегу моря («Стамбул»), или конкретного образа («Грибы»). Таким образом, мрак и сумерки хотя и наделены принципиально значимыми свойствами хаоса, но не соответствуют первозданной стихии - источника космоса, поэтому мрак соотносим с конкретными воплощениями космоса или космологии, но не с космическим устройством Вселенной в целом.

Кроме того, мрак и мгла как эквиваленты первозданной тьмы, но при этом не в полной мере вбирающие в себя ее творческие возможности, таким образом, лишь отчасти являют собой первозданный хаос, поэтому как и вода в индивидуальной мифологии В.В. Набокова наделяются свойствами быть не только порождающим, но и переходным началом. Во мгле и мраке заключен будущий мир, и преображение существа, принадлежащего к иному миру, например дня и света, ведет к его воплощению в новом мире, то есть в новом порядке, соответствующем его новой, полученной после преображения, или всегда свойственной ему сущности.

Анализ семантического объема образа ночи как эквивалента тьмы в мифологии Набокова показал, что ночь не утрачивает, а подтверждает в индивидуальной космологии Набокова свой традиционный мифопоэтический набор семантических характеристик, к которым, однако, в индивидуальной мифологии Набокова добавляется одно существенное свойство, ночь, как и вода, то есть начало, связанное с первозданной стихией, но ей не тождественное, наделяется способностью быть началом переходным, связывающим мир воображения и памяти и мир внешний, вечность и время, разные состояния героя и автора, соответствующие разным мирам.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ:

Мифологии древнего мира имеют развитые космогонию и космологию, разрабатывая равно как и ее теогонический аспект, при этом основное внимание космогонии направлено не на происхождение отдельных тотемов, племен, ритуалов, а на процесс общего мироустройства, причем этот процесс описывается «как переход от первоначального хаоса к упорядоченной, благоустроенной вселенной» [Мелетинский, 2006].

Существенной чертой космогонического мифа выступает его последовательность: заявляется о наличии некоторой исходной материи, субстанции, воплощаемой в образах бездны, пустоты, отсутствия сущего, мирового океана или пучины, затем заявляется о наличии в этой сущности некоей творящей энергии в форме отвлеченно абстрактного начала (единого, желания), активного демиурга (Атум, Хепри, Намму) или же пассивного первосущества-великана, далее происходит сам акт творения: выведение из Хаоса объектов сущего, экстраполяция и разделение первозданных стихий и образование множества их манифестаций. Эта последовательность космогонии иногда находит выражение в двуэтапном характере мифов творения: сначала происходит отделение от хаоса творящей сущности (демиурга, культурного героя, тотемического первопредка), затем, благодаря ее активным деяниям или пассивному участию, сводимому к наличности и фиксации некой сущности, антиномичной хаосу, отделение Земли от Неба, возникновения тварного мира и упорядоченной системы мироздания (космологии).

Символичность — неотчуждаемое свойство мифа. Конкретные, явления и предметы в мифе могут символически обобщать другие явления и становиться их знаками и заместителями, например, хтонический змей как символ первозданного водного хаоса в германо-скандинавской и ведийской мифологиях. Символ, замещая или выражая один предмет через другой, устанавливает тождество между целым и частью, предметом и его свойством.

Отчетливых репрезентативов, в отличие от воды или земли, у ночи и мрака нет. В первозданной тьме заключено все, каждый компонент космоса выведен именно из нее, творящая энергия тьмы и многообразие выводимых из нее образов неисчерпаемы. Хаос должно репрезентировать все, поскольку именно он — источник всего сущего. Поэтому репрезентативы, и то недостаточно отчетливые, в отличие от «водных» появляются у ночи, как порождении изначальной хаотической Тьмы, Ночь символизируется через существ, ее населяющих - волка, ворона, летучей мыши, просто мыши. Ночь - антипод дня и света, поэтому в образе ночи заключена идея смены времени, развития времени, в то время как хаос лежит вне времени и соотносим с вечностью.

Компонентная дифференцированность хаоса в архаических космогониях одновременно и заявлена и снята, поскольку космогонический миф показывал, как все элементы, в том числе первозданные мировые стихии, находятся в нем в неразделенном, слитом виде. Поэтому сам способ апелляции к космогонии в сознании современного художника выступает показательным относительно того, какой именно из компонентов архаического космогонического мифа избирается в качестве доминирующего. Если затрагивается верхний уровень космогонии, например, лермонтовское «из пламя и света рожденное слово», то это первый подступ к глубинам бессознательного, актуализация мифопоэтического подтекста, но не самой концепции сотворения мира произведения, космоса творчества из первозданного хаоса, если заявлены два начала - Я и бездна, первозданный мрак, бескрайний океан смыслов, еще не выявленных, не оформленных в образы, но присутствующих в глубинах творческого сознания (в том числе и подсознания), то собственное осуществляется индивидуальное воссоздание космогонического мифа. Именно с такую концепцию творца в творении, источника творчества и его воплощения мы идентифицировали на материале русскоязычной лирики В. Набокова.

Однако в индивидуальном космогоническом мифе меняется сама область локализации первозданной тьмы как эквивалента хаоса и источника творения. Первозданная тьма из мифологически изначальных пространства-времени, внешних по отношению к миру физических явлений, переносится в область внутреннего мира Набокова - творца уже состоявшихся и потенциально возможных миров. При этом сохраняется определяющее качество архаической космогонии, ее вынесенность за скобки земного времени. В индивидуальной космогонии Набокова мир хаоса, первозданной тьмы тоже вынесен за скобки космического порядка (первое стихотворение «Дождь пролетел»), а погружение в этот мир идентично ритуальному трансу, временному выпадению из потока бытия, участию в действии, совершаемом вне реальных времени пространства. Набоковская концепция вдохновения, таким образом, может быть идентифицирована как инвариант космогонического мифа и как вариант индивидуальной мифологии Набокова-творца своих миров.

Сопоставление архаического космогонического мифа и набоковского выявляет две принципиальных особенности набоковского интертекста. Во-первых, хотя обращение к мифу интертекстуально в аспекте подтекста, то есть связи набоковского текста с мифологическим, но сам подтекст, указывающий на присутствие мифа имеет ряд особенностей: Набоков не обращается к конкретному мифу, а апеллирует к мифологии вообще, в данном случае, к общей схеме космогонического мифа и составляющих его элементов — тьме как первоначалу, кроме того, Набоков интерпретирует космогонический миф как индивидуальный, творческий. Во-вторых, хотя сам способ взаимодействия текстов строится как перекличка нового текста с другим, символика первозданной тьмы как первоисточника творения интерпретируется Набоковым не в одном, а в нескольких текстах, таким образом, манифестируясь на уровне контекста творчества художника в целом. Таким образом, глубинный уровень набоковского интертекста, выводящий к мифу, объединяет оба качества интертекста: диахронический срез дополняется синхроническим, а горизонтальный уровень измерения интертекста вертикальным. Именно это качество мифологического текста в текстах Набокова наделяет его статусом начала, организующего художественную структуру произведения в целом.

Идентификация субъекта и объекта (первоматерии творения и демиурга-творца космоса) набоковского космогонического мифа выстраивалась преимущественно на анализе публицистических текстов Набокова, т.е. интервью, лекции по русской и зарубежной литературе. Обращенность к самоидентификации Набокова в его интервью обусловлена нашим стремлением выяснить, насколько адекватна и внутренне присуща творческим принципа Набокова-художника и создаваемому вследствие действия этих принципов миру Набокова мистерия космогонического мифа. Набоковское самоопределение как «олицетворяемого мною антропоморфного божества» по отношению к создаваемому им художественному космосу, равно, как и многочисленные указания на память и воображение как основные источники творения, как на ту материю, из которой новый художественный космос, новая версия мира выводятся — указывают на оправданность и результативность обращения к космогоническому мифу как универсальному способу сотворения космоса.

Исходя из утверждений самого Набокова, слово передает лишь часть образа, хранящегося в сознании, в творческом воображении, слово не способно выразить его полностью, но может создать ощущение, что за словом стоит более емкий и не полностью выраженный смысл, слово может быть указанием на обретение этого смысла, апеллируя к воображению читателя, которое может проделать тот же путь, что и воображение автора, двигаясь в обратном порядке от слова к «переливчатому» и «тающему» образу.

Собственно, Набоков в терминах пробуждения вдохновения и действия творчества предлагает концепцию космогонического мифа и рецитирующего его космогонического ритуала: вот мир внутренней тьмы -источник воображаемых образов, вот действие прямого луча памяти, высвечивающего хранящиеся в нем образы, вот появление образа словесного, мира романа или книги, неполное и трансформированное воплощение мира образов воображения и памяти, пребывающего в сознании творческой индивидуальности художника, и вот наконец способ оживления этого мира, сохраняющий его яркость и действенность - открытие этого мира воображением самого создателя или читателя, то есть его восполнение во внутреннем пространстве своего или чужого воображения.

Анализ поэтического воплощения категорий творца и первозданного хаоса как определяющих компонентов космогонического мифа актуализирует два принципиально важных обстоятельства:

Во-первых, что метатекстуальные высказывания Набокова, как и должно быть, исходя из специфики публицистического слова, характеризуются однозначностью и прямотой, они формируют общие принципы действия творческой энергии и указывают на тот источник, в котором это энергия аккумулируется и обновляется, но не показывают ни многозначности смыслов, ни множественности воплощений субъекта и объекта космогонии и космологии. Эти качества привносятся в индивидуальную космогонию художественным преломлением и образным переосмыслением и воплощением ее основных компонентов.

Во-вторых, космогонический миф выступает для современного мифологизирующего сознания универсальной моделью для создания альтернативной реальности, выражающей творческую индивидуальность художника нового времени, Набоков не цитирует и не воспроизводит ни один из космогонических мифов, ни древнегреческий, ни библейский, не дает новую интерпретацию ни одной из известных космогоний ни путем подтверждения ее значимости, ни путем ее пародирования. Новый космогонический миф создается свободным творческим сознанием Набокова-художника и выступает отражением и выражением его творческой индивидуальности. Космогонические же мифы выступают как ориентир как для творящего сознания, так и для исследовательской мысли, соотносящей индивидуальную космогонию как прецедент с некоторыми апробированными архетипами. Набоковское творческое сознание не мифологизирует реальность как внероманную, так и заключенную в книге, оно включает космогонический миф в орбиту этой новой реальности как один из ее аспектов, особенно значимый для понимания и идентификации путей и способов ее возникновения и выражения в словесном образе.

В-третьих, путь выявления источников ее словесных образов Набоков указывает сам, предлагая в метатексте обратиться к памяти и воображению творца как начал творения, а собственно в художественных текстах, направляя внимание читателя на определение источника возникновения образа, который для читателя лежит, конечно же, не в сознании автора, поскольку его воспоминания сугубо индивидуальны, равно, как и возникающие на их основе воображаемые образы, то есть именно эта область как источник творения для читателя неизвестна и недоступна. Однако, в романе «Просвечивающие предметы» указан другой путь определения истока образа: «Когда мы сосредотачиваемся на любом предмете материального мира . само наше внимание непроизвольно погружает нас в его историю» [Набоков, 2002; 357]. Сквозь «натянутую пленку» настоящего просвечивает в книге история карандаша, гостиничного номера, в котором когда-то жил Достоевский. Диахронический способ идентификации предметов актуализирует категорию начала, обращен вглубь к началу истории, то есть к мифу. Таким образом, читателю предлагается путь просвечивания предметов, обращенности к началу их истории, к моменту их возникновения, фактически читатель должен пройти сквозь время, обнаружить прошлое в настоящем, оживить его в настоящем.

Индивидуальная космогония В. Набокова выстраивается, с одной стороны по аналогии с архаическими, актуализируя те же стихии: воду, землю, воздух, огонь в качестве первозданных, с другой, вместилищем космогонического действа становится внутренний мир поэта, пространство памяти и воображения, заключающее в себе истоки будущих творений, т.е. еще не явленных космологий, не рожденных пока миров. Это внутреннее пространство не соотносится с водной стихией, которая не выступает порождающей для миров и образов, а наделяется статусом переходной стихии, связывающей прошлое и будущее, время и вечность, одну ипостась героя с другой. Поэтому определяя в «Даре» прошлое как «водяную бездну», а будущее как «воздушную», Набоков подчеркивает разную степень воплощенности образов, ушедших в прошлое и ждущих открытия в будущем. Именно к воде обращаются герои Набокова, переживающие временную смерть («Соглядатай», «Камера обскура») или уходящие из жизни («Другие берега» - «все вода»). Таким образом, Набоков актуализирует традиционную мифопоэтическую характеристику воды как стихии переходной, связывающей один мир с другим, но не обращается к космогоническим определениям воды как источника творения. Более того, вода как порождающая стихия, открывается космогониями на втором этапе их осуществления, то есть на этапе устройства космологии, а изначальным источником творения в большинстве архаических космогоний выступает все же первозданный мрак, безликий, бессущностный, но заполненный будущими сущностями в неразделенном виде хаос - первозданная бездна или тьма.

Тьма в космосе Набокова имеет две области локализации: тьма внешняя и внутренняя, причем и внешняя и внутренняя тьма наделяются идентичными характеристиками: обе выступают как источник творения, обе обозначают не пустоту, а сокрытость будущих творений и замыслов («Поэт», «Еще безмолвствую и крепну я в тиши.», «Когда с небес на этот берег дикий.», «Катится небо, дыша и блистая.», «Вдохновенье - это сладострастье.»), которые уже присутствуют в них, но пока не обрели отчетливых форм для выражения. Однако при этом внутренняя тьма соотносима с миром воспоминаний («На черный бархат лист кленовый», «О чем я думаю? О падающих звездах.»), в то время как внешняя выступает проводником в этот внутренний мир, неизменный, бессмертный и поэтому вечный («Я где-то за городом в поле.», «Движенье», «Влюбленность»).

Если в архаических космогониях выделялись несколько этапов творения, несколько стадий утверждения и окончательного выражения космологии, которая затем периодически поддерживается через приобщение к первозданным энергиям хаоса через ритуал, рецитирующий каждый раз космогонический акт, то в космогонии индивидуальной, подобной набоковской, космология разворачивается постепенно от творения к творению. Именно в силу этих качеств индивидуального космогонического мифа, потусторонность первозданной тьмы как источника творения не закрепляется за ней как окончательное состояние. Именно поэтому индивидуальная космогония ищет иные репрезентативы первоисточника творения, указывающие не только на его потусторонность, но и на его неисчерпаемость и пополняемость, на его постоянное сопряжение с космологией, на постоянное развитие последней за счет этого сопряжения. Репрезентативами Тьмы как источника творения выступают у Набокова, во-первых узуальные символические воплощения тьмы - летучие мыши («Русалка», поэтическая драма «Смерть», в романе «Приглашение на казнь» взаимообращение бабочки и летучей мыши, в рассказе «Весна в Фиальте» выражение, промелькнувшее на лице Нины, подобно летучей мыши, выступает предвестником ее гибели), затем собственно набоковские узуальные репрезентативы - ночные бабочки («Ночные бабочки», «Бабочка», рассказ «Рождество», роман «Приглашение на казнь» (эпизод исчезновения бабочки, предназначенной на завтрак пауку в камере Цинцинната)) и пространственные образы - тропинка в лесу («Лес», роман «Подвиг» с символическим сквозным образом петляющей в лесу тропинки, видимой сначала на картине в спальне маленького Мартына, затем в финале романа), лестница или подъем в темноте («Лестница», «О любовь, ты светла и крылата.», «Мы с тобою так верили в связь бытия.»)

Мифопоэтическая символика образов «мрака» и «мглы», таким образом, имеет следующие характеристики: во-первых, мрак, по своим свойствам заключать в себе мир неовеществленных сущностей, неосуществленных творческих образов, соотносим с первозданной тьмой как непреходящим и неисчерпаемым внутренним творческим началом, источником художественных космогонии и космологии В.В. Набокова, во-вторых, мрак выступает некоторым частным проявлением колоссальной первозданной тьмы, ее некоторым конкретным воплощением как мрак чернильницы для будущего стихотворения или мир ночи для засыпающего творца, мрак — это форма «малого хаоса», при этом мрак наделен свойствами первозданной тьмы заключать в себе всю Вселенную, только во мраке ночи или чернильницы заключен малый космос — мир улицы и фонарей («Дар»), или города на берегу моря («Стамбул»), или конкретного образа («Грибы»), Таким образом, мрак и сумерки хотя и наделены принципиально значимыми свойствами хаоса, но не соответствуют первозданной стихии - источника космоса, поэтому мрак соотносим с конкретными воплощениями космоса или космологии, но не с космическим устройством Вселенной в целом.

Кроме того, мрак и мгла как эквиваленты первозданной тьмы, но при этом не в полной мере вбирающие в себя ее творческие возможности, таким образом, лишь отчасти являют собой первозданный хаос, поэтому, как и вода в индивидуальной мифологии В.В. Набокова, наделяются свойствами быть не только порождающим, но и переходным началом. Во мгле и мраке заключен будущий мир, и преображение существа, принадлежащего к иному миру, например дня и света, ведет к его воплощению в новом мире, то есть в новом порядке, соответствующем его новой, полученной после преображения, или всегда свойственной ему сущности («Влюбленность», «От счастия влюбленному не спится.», «Был день как день.», «Окно», романы «Машенька» (встреча Ганнна и Алферова в лифте), «Защита Лужина» (временная смерть Лужина и его возвращенье из мрака небытия), «Дар» (сочинение Федором стихотворения как диалог с тысячью собеседников из мрака)).

Анализ семантического объема образа ночи как эквивалента тьмы в мифологии Набокова показал, что ночь не утрачивает, а подтверждает в индивидуальной космологии Набокова свой традиционный мифопоэтический набор семантических характеристик, к которым, однако, в индивидуальной мифологии Набокова добавляется одно существенное свойство, ночь, как и вода, то есть начало, связанное с первозданной стихией, но ей не тождественное, наделяется способностью быть началом переходным, связывающим мир воображения и памяти и мир внешний, вечность и время, разные состояния героя и автора, соответствующие разным мирам («Ночь», «Сирень», «В поезде», «Когда с небес на этот берег дикий.»).

Космогонический миф как фундаментальное, исходное начало архаической мифологии сохраняет тот же семантический статус и в мифологии индивидуальной, возникающей в процессе ремифологизации культуры и литературы. Однако в индивидуальной мифологии художника как идентификация космогонического мифа и его компонентный анализ (в аспекте субъектно-объектной организации последнего) позволяют разрешить как проблему авторской идентичности в целом, так и в частности определить особенности типа художественного мышления автора. Проделанный в диссертационном исследовании анализ особенностей и составляющих компонентов космогонического мифа Набокова может выступать основанием для теоретических изысканий, направленных на решение проблемы типа художественного мышления Набокова (проблемы в набоковедении открытой), разрешение этой проблемы потребует актуализации более обширного художественного пространства, нежели лирика Набокова, и позволит обратиться к анализу набоковской космогонии, реализуемой в художественном космосе Набокова в целом.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Манджиева, Баирта Владиславовна, 2009 год

1. Аверинцев а. Аверинцев С.С. Вода // Мифы народов мира. В 2 т.- М., 1980.

2. Аверинцев б. Аверинцев С.С. Аналитическая психология К.-Г. Юнга и закономерности творческой фантазии // О современной буржуазной эстетике. М., 1972. Вып.37. С. 110-156.

3. Аверинцев в. Аверинцев С.С. Послесловие к публикации «Два перевода В. Набокова» // ИЛ, 1987, № 5. С. 169.

4. Автономова 1986. Автономова Н.Г. Миф. Хаос. Логос. // Заблуждающийся разум. М., 1986.

5. Автономова http://scpesis.ru/libraryprintsid 165.htm. Автономова. Миф и хаос, http://scpesis.ru/libraryprintsid 165.htm.

6. Анастасьев а. Анастасьев Н. Владимир Набоков. Одинокий король. — М., 2002.

7. Анастасьев б. Анастасьев Н. Феномен Набокова. — М., 1992.

8. Анисимов А.Ф. Космологические представления народов Севера. М.-Л., 1959 Издательство АН СССР.

9. Антонов В.И. Символ, условность, культура // Вестник МГУ, серия философия, № 3, 1993. С.26-32.

10. Александров В.Е. Набоков и потусторонность: метафизика, этика, эстетика. — С-Пб., 1999.

11. Алпатова Г.А. Миф и поэзия. // Миф-литература-мифореставрация. — М.-Рязань, 2000. С. 15-27.

12. Апинян Т.А. Мифология: теория и событие. С-Пб., 2005.

13. Апресян Ю. Роман «Дар» в космосе В. Набокова // Изв. АН. Сер. лит.и яз. Т.54. -№ 3. - 1995. С.3-18.

14. Армстронг К. Краткая история мифа. М., 2005.

15. Афанасьев А.Н. Славянская мифология. СП-б., 2008.

16. Афанасьев а. Афанасьев А.Н. Стихия света в ее поэтических представлениях // Афанасьев А.Н. Славянская мифология. СП-б., 2008. С.100-131.

17. Афанасьев б. Афанасьев А.Н. Поэтические воозрения славян на природу. В 3 т. — М., 1865 ИЦр://о1ого1оау.пагос1/ги/гЫт

18. Афанасьев в. Афанасьев А.Н. Древо жизни. Избранные статьи. М., 1983.

19. Афанасьев г. Афанасьев А.Н. Живая вода и вещее слово. М., 1988.

20. Ахундов М.Д. Пространство и время: от мифа к науке // Природа, 1985, № 8, с.53-64.

21. Бугаева Л.Д. Мифопоэтика сюжета об Орфее и Эвридике в культуре первой половины XX века // Мифология и повседневность: Материалы научной конференции. СПб., 1999. Вып.2.С.485-507. О Набокове: С.493-507.

22. Базанов В.Г. Фольклор и русская поэзия начала XX века. Л., 1988.

23. Байбурин А.К. Ритуал: свое и чужое// Фольклор и этнография. Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. Л., 1990.-С. 3-13.

24. Байбурин А.К. Некоторые вопросы этнографического изучения поведения // Этнические стереотипы поведения. Л., 1985. С.7-22.

25. Барт Р. Мифологии. М., 1996.

26. Бахтин 1975. Бахтин М.М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве// Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. — М., 1975. С.6-71.

27. Башляр а. Башляр Г. Предисловие к книге "Воздух и сны". // Вопросы философии, 1987, № 5. С. 109-113.

28. Башляр б. Башляр Г. Психоанализ огня. Пер. с фр. — М., 1993.

29. Башляр в. Башляр Г. Земля и грезы воли. — М., 2000.

30. Бергсон А. Собр. соч. Т.1. Опыт о непосредственных данных сознания. Материя и память. М., 1992.

31. Березкин Ю. Трикстер как серия эпизодов // Труды факультета этнологии. СПб., 2001. С.97-164.

32. Березкин Ю.Е. Об универсалиях в мифологии // Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика //www.ruthenia.ru/folklore

33. Березкин Ю.Е. Мифы глубокой древности // Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика //www.ruthenia.ru/folklore

34. Березкин Ю.Е. Дерево изобилия: миф и его составляющие // Американские индейцы: новые открытия и интерпретации. М.: Наука., 1996. С. 152-166.

35. Березкин Ю.Е. Мост через океан. Заселение Нового Света и мифология индейцев и эскимосов Америки. Lewiston, New York: The Edwin Mellen Press, 2001.

36. Бетея 1991. Бетея Дейвид М. Изгнание как уход в кокон: образ бабочки у Набокова и Бродского // Русская литература, 1991. № 3. С.167-175.

37. Библиотека Дома Сварога. — http://books.swarogg.rU/books/pesni/l 113/pes07.php.

38. Блюмбаум А. Антисторицизм как эстетическая позиция (К проблеме: Набоков и Бергсон)» (ЖЗ, http: //magazines.rus.ru/nlo)

39. Боас Ф. Ум первобытного человека. M.-JL, 1926.

40. Бойд Б. Владимир Набоков. Русские годы. Биография. —М., 2001.

41. Бондаренко Г.В. Мифология пространства Древней Ирландии. М., 2003.

42. Брюсов В.В. Собр. соч. в 7 т. М., 1975.

43. Букс Н. Эшафот в хрустальном дворце. О русских романах Владимира Набокова. М., 1998.

44. Букс Н. Набоков и психиатрия. Случай Лужина // Семиотика безумия. Париж-М., 2005.

45. Веккер JIM. Психика и реальность: единая теория психических процессов. М., 2000.

46. Велецкая H.H. Языческая символика славянских архаических ритуалов. М., 2003.

47. Воловинская М.В. Мифологема воды в пьесе А.Н. Островского «Гроза»// Миф-фольклор-литература. Памяти И.В. Зырянова.Сб. науч. Тр.-Пермь, 2008. С. 183-194.

48. Гаспаров М.Л. Предисловие // Ронен О. Поэтика Осипа Мандельштама. С-Пб, 2002.

49. Гаджиев Г.А. Верования лезгин, связанные с животными. СЭ, 1977. №3.

50. Ганжара O.A. Игровое пространство в русской литературе первой половины XX века: структура, динамика, функционирование. Автореферат дисс. на соискание уч. степени канд. филолог, наук. — Ставрополь, 2002.

51. Гладкий В.Д. Древний мир. Энциклопедический словарь. // egclopedia.ru

52. Глинка Г. Древняя религия славян // Мифы древних славян. — Саратов, 1993. С.89-143.

53. Голан А. Миф и символ. М., 1993.

54. Голосовкер Я.Э. Логика мифа.- М., 1986.

55. Голосовкер Я.Э. Миф моей жизни (Автобиография). Интересное // Вопр. Философии, 1989, № 2. С.106-142.

56. Г олосовкер Я.Э. Сказания о титанах. М., 1958.

57. Гринцер П.А. Эпос древнего мира // Типология и взаимосвязь литератур древнего мира.- М., 1971.С. 134-206.

58. Гришакова М. Две заметки о В. Набокове // Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение. IY. (Новая серия). — Тарту, 2001. С.247-259.

59. Гришакова М. О визуальной поэтике В. Набокова //http://www.ruthenia.ru/document/404860.html

60. Гура A.B. Символика животных в славянской народной традиции. -М., 1997.

61. Гурболикова O.A. Тайна В. Набокова. Процесс осмысления: Библиографические очерки. М., 1995.

62. Гуревич А.Я. «Эдда» и сага. М., 1979.

63. Гусев В.Е. От обряда к народному театру. (Эволюция святочных игр в покойника) // Фольклор и этнография. Обряды и обрядовый фольклор. Л., 1974. - 275 с. С.49-60.

64. Давыдов С.С. «Тексты-матрешки» Владимира Набокова. München: Otto Sagner, 1982.

65. Давыдов С.С. «Гносеологическая гнусность» В. Набокова // Логос, 1991. № 1. С.175-184.

66. Дашевская O.A. Мифологема рая в лирике В. Набокова. // Русская литература в XX веке: имена, проблемы, культурный диалог. Вып. 2. В. Набоков в контексте русской литературы XX века. — Томск, 2000.

67. Долинин А. Истинная жизнь писателя Сирина: от «Соглядатая» к «Отчаянию»// Набоков В. (Сирин В.) Собр. соч. русского периода: в 5 т. СПб., 2000. Т.З.С.9-41.

68. Дьяконов И.М. Архаические мифы Востока и Запада. М., 1990.

69. Дьяконов И.М. Общественный и государственный строй Двуречья. Шумер.-М. 1959.

70. Дюмезиль Ж. Верховные боги индоевропейцев. М., 1986.

71. Дюмезиль Ж. Скифы и нарты. М., 1990.

72. Дюркгейм Э. Социология. М., 1995.

73. Евзлин М. Космогония и ритуал. М., 1993.

74. Евразийское пространство: Звук, слово, образ. М., 2003.

75. Евсюков В.В. Мифы о Вселенной. Новосибирск, 1988.

76. Евсюков В.В. Мифы о мироздании. Вселенная в религиозно-мифологических представлениях. — М., 1986.

77. Евсюков В.В. Древнеиндийский миф о затмениях и его типологические соответствия в фольклоре тюрко-монгольских народов // Традиционные верования и быт народов Сибири. XIX -начало XX в. Новосибирск: Наука, 1987. С. 27-35.

78. Еремина В.И. Ритуал и фольклор. Л., 1991

79. Ермолин Е.А.Миф и культура. Ярославль, 2002.

80. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977.81 .Жирмунский В. М. Народный героический эпос. — М.;-Л., 1962.

81. Зверев А. Набоков. ЖЗЛ. -М., 2001.

82. Иванов В.В. Название слона в языках Евразии. // Этимология, 1975. -М., 1975. С.148-157.

83. Иванов В.В. О последовательности животных в фольклорных текстах // Проблемы славянской этнографии. (К 100-летию со дня рождения члена-корреспондента АН СССР Д.К. Зеленина). Л., 1979.С.134-140.

84. Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1979.

85. Иванов В.В. О некоторых принципах современной науки и их приложении к семиотике малых (коротких) текстов // Этнолингвистика текста. Семиотика малых форм фольклора. — М., 1988.

86. Иванов Вяч. Вс. Евразийские эпические мифологические мотивы // Евразийское пространство: Звук, слово, образ. — М., 2003. С.13-54.

87. Иванов Вяч. Вс. Избр. труды по семиотике и истории культуры. Т. 3. Сравнительное литературоведение. Всемирная литература. Стиховедение. М., 2004.

88. Иванов а. Иванов В.В. Избранные труды по семиотике и истории культуры. В 3-х т. М., 2004.

89. Иванов б. Иванов В.В. Собр. соч. в 4 т. Брюссель, 1974.

90. Ильин И.П. Постмодернизм: Словарь терминов. -М., 2001.

91. Йожа Д.З. Мифологические подтексты романа «Король, дама, валет» // Набоков: pro et contra. Материалы и исследования о жизни и творчестве В.В. Набокова. Антология. Т.2.СП6., 2001. С.662-695.

92. Исландские саги. Ирландский эпос. М., 1973.

93. Кассиер Э. Теория метафоры. М., 1983.

94. Кассиер Э. Миф и религия // Философские науки, 1991. № 7. С.97-134.

95. Кесседи Ф.Х. От мифа к логосу. М., 1972.

96. Козлов A.C. Мифологическое направление в литературоведении США. М., 1984.

97. Козубовская Э.П. Проблема мифологизма русской поэзии XIX-XX веков. Самара-Барнаул, 1995.

98. Коростовцев М.А. Религия Древнего Египта. М., 1976.

99. Косарев А. Философия мифа. М., 2000.

100. Краюшкина Т.В. Мотив воды и группа телесных признаков в русских народных волшебных сказках Сибири и Дальнего Востока //Миф-фольклор-литература. Памяти И.В. Зырянова. Сб. науч.тр. — Пермь, 2008. С.38-49.

101. Крамер С.Н. История начинается в Шумере. М., 1965.

102. Криничная Н. Русская мифология: мир образов фольклора. М., 2004.

103. Криничная H.A. Когда гранит и летопись безмолвны. // Легенды, предания, бывальщины. М., 1989.

104. Ларичев В. Пещерные чародеи: Рассказы о первобытных художниках, магах, волшебниках, звездочетах и мыслителях. — Новосибирск, 1980.

105. Ларичев а. Ларичев В.Е. Мамонт в искусстве поселения Малая Сыя и опыт реконструкции представлений верхнепалеотического человека Сибири о возникновении Вселенной //Звери в камне. — Новосибирск, 1980. С. 159-167.

106. Лебедева Е. Смерть Цинцинната Ц. (Опыт мифологической интерпретации романа «Приглашение на казнь» В. Набокова) // Набоковский Вестник, № 4.1999. С. 154-159.

107. Леви-Брюлль Л. Первобытное мышление. М., 1937, 1994 (репринт).

108. Левинтон Г.А. К вопросу о функциях словесных компонентов обряда // Фольклор и этнография. Обряды и обрядовый фольклор. -Л., 1974. 275 с. С.162-171.

109. Леви-Стросс К. Мифологичные. Сырое и вареное // Семиотика и искусствометрия. М., 1972. - С.25-49.

110. Леденев A.B. Набоков и другие: Поэтика и стилистика Владимира Набокова в контексте художественных исканий первой половины XX века. Ярославль, 2004.

111. Леденев A.B. Ритмический «сбой» как маркер аллюзии в романе В.В. Набокова «Лолита» // Вестник московского университета. Сер. 9., 1999. Филология. № 2. С. 47-55.

112. Линецкий В. За что же все-таки казнили Цинцинната Ц.? // Октябрь, 1993, № 12. С.175-179.

113. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. — М., 1976.

114. Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. Труды по языкознанию. М., 1982.

115. Лосев А.Ф. Из ранних произведений. М., 1990.

116. Лосев А.Ф. Философия имени. М., 1990.

117. Лосев А.Ф. Олимпийская мифология в ее социально-историческом развитии / Уч. зап. МГПИ. 1953. Т. 72, вып. 3;

118. Лосев А.Ф. Гесиод и мифология / Там же. 1954. Т. 83. Вып. 4.

119. Лосев А.Ф. Античная мифология в историческом развитии. М., 1957.

120. Лосев, Античная мифология в ее историческом развитии. М., 1957 //ancientrome.ru

121. Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. Образ мира и миры образов. -М., 1996.

122. Маликова М. «Первое стихотворение» В. Набокова» // Набоков B.B.rpro et contra. Личность и творчество Вадимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей. Антология. СПб., 1997.741-772.

123. Мелетинский Е.М. Происхождение героического эпоса. — М., 1963.

124. Мелетинский Е.М. «Эдда» и ранние формы эпоса. М., 1968.

125. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1976, 1995.

126. Мелетинский Е.М. Семантическая организация мифологического повествования и проблемы семантического указателя мотивов и сюжетов. // Текст и культура. Труды по знаковым системам. Тарту, 1983.

127. Мелетинский Е. М. Кельтский эпос. Скандинавская эпическая поэзия // История всемирной литературы в 9-ти томах. М., 1986.

128. Мелетинский 1991. Мелетинский Е.М. Аналитическая психология и проблемы происхождения архетипических сюжетов // Вопросы философии № 10, 1991. -С.41-47.

129. Мелетинский Е. М. О литературных архетипах. М. М,М., 1994.

130. Мелетинский Е.М. Мифы Древнего мира в сравнительном освещении // Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика //www.ruthenia.ru/folklore

131. Мелетинский а. Мелетинский Е.М. Миф и двадцатый век// Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика //www.ruthenia.ru/folklore

132. Мировое древо Иггдрасиль. Сага о Волсунгах. М., 2002.

133. Миф-литература-мифореставрация. М., 2000.

134. Мифологический словарь / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М., 1990.

135. Мифология и повседневность. СПб., 2001.

136. Мифология. Энциклопедия. Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М., 2003.

137. Мифы древних славян. — Саратов, 1993.

138. Мифы и легенды Европы. Саратов, 1984.

139. Мифы народов мира. В 2 т. М., 1989.

140. Млечко A.B. Игра, метатекст, трикстер: Пародия в «русских» романах В.В. Набокова. Волгоград, 2000.

141. Мулярчик A.C. Русская проза Владимира Набокова. М., 1997.

142. Мэтью М.Э. Древнеегипетские мифы (Исследования и переводы текстов с комментариями). — М., 1956.

143. Набоков В.В. Стихи. Ардис.- Ann Arbor, 1979.

144. Набоков В. Интервью, данное Альфреду Аппелю // Вопросы литературы, 1988. № 10.

145. Набоков В.В. Собр.соч. в 4 т. -М., 1990.

146. Набоков В.В. Стихотворения и поэмы. М., 1991.

147. Набоков В.В. Первое стихотворение // Набоков Владимир. Неизданное в России // Звезда, 1996. № 11.

148. Набоков а. Набоков В.В. Беседа В.В. Набокова с Пьером Домергом // Звезда 1996, № 11. С.56-65.

149. Набоков б. Владимир Набоков. Неизданное в России // Звезда. 1996. № 11.

150. Набоков B.B. Предисловие к английскому переводу романа «Дар» («The Gift») // Владимир Набоков: pro et contra. Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей. Антология. С-Пб., 1997.

151. Набоков В.В, Предисловие к английскому переводу романа «Подвиг» («Glory») // B.B. Набоков: pro et contra. Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей. СПб., 1997. С.70-75.

152. Владимир Набоков: Pro et contra. Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей. Антология. СПб., 1997

153. Набоков В.В. Лекции по зарубежной литературе. М., 1998.

154. Набоков В.В. Собр. соч. амер. периода в 5 т., С-Пб., 1999.

155. Набоков 1999 а. Набоков В. Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина. М., 1999.

156. Набоков В.В. Собр. соч. русского периода в 5 т. С-Пб., 19992000.

157. Набоков о Набокове и прочем. Интервью, рецензии, эссе. М., 2002.

158. Набоков. Эл. кн. Набоков В.В. Энциклопедическое собрание сочинений. Тексты. Музыка. Иллюстрации. Электронная книга. — Адепт, 2003.

159. Налимов В.В. Спонтанность сознания: Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности.- М., 1989.

160. Неклюдов С.Ю. О кривом оборотне. (К исследованию мифологической семантики фольклорного мотива) // Проблемы славянской этнографии. К 100-летию со дня рождения Д.К. Зеленина. Л., 1979. С.133-141.

161. Немировский А.И. Мифы и легенды Древнего востока. М., 1994.

162. Нива Ж. От Жюльена Сореля к Цинциннату (Стендаль и Набоков)/ Континент-87. Москва-Париж, 1987.

163. Нива Ж. Два зеркальных романа тридцатых годов, «Дар» и «Мастер и Маргарита» // La literatura Russa del Novecento. Problemi di poética. Napoli, 1990. P. 95-105.

164. Низамиддинов Д.Н. Мифологическая культура. M., 1993.

165. Новалис. Фрагменты // Зарубежная литература XIX века. Романтизм. М., 1990.

166. Огибенин Б.Л. Структура мифологических текстов "Ригведы". М., 1968.

167. Олизько Н.С. Типология интертекстуальных отношений // Интертекст в художественном и публицистическом дискурсе. — Магнитогорск, 2003. С.59-63.

168. Орлицкий Ю.Б. Пушкинский ямб в романе Набокова «Дар» // A.C. Пушкин и В.В. Набоков: сб. докл. Международ. Науч. конф. — СПБ., 1999.С.198-210.

169. Орлицкий Ю.Б. Прозиметрия в «Даре» В. Набокова // Орлицкий Ю.Б. Стих и проза в русской литературе. М., 2002. С.504-517.

170. Первобытная религия в свете этнографии. Л., 1936.

171. Погребная Я.В. Поиски «Лолиты»: герой-автор-читатель-книга на границе миров. М., 2004.

172. Погребная Я.В. «Плоть поэзии и призрак прозрачной прозы.» Лирика В.В. Набокова. Ставрополь, 2004.

173. Погребная Я.В. Неомифологизм В.В. Набокова: способы литературоведческой идентификации особенностей художественного воплощения. Ставрополь, 2006.

174. Померанцева Э.В. Русская устная проза. М., 1985.

175. Понятие судьбы в контексте разных культур. М., 1994.

176. Поэзия Ирландии.-М., 1988.

177. Поэзия крестьянских праздников. Л., 1970.

178. Пропп В.Я. Русские аграрные праздники (Опыт историко-этнографического исследования) — JI., 1963.

179. Пропп В.Я. Фольклор и действительность. М., 1976.

180. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. JL, 1986.

181. Пятигорский A.M. Мифологические размышления. Лекции по феноменологии мифа. — М., 1996.

182. Радхакришнан С. Индийская философия. Т. 1. М., 1956.

183. Ригведа. Мандалы 1-Х. М-Л., 1989.

184. Рягузова Л.Н. Концептуализированная сфера «творчество» в художественной системе В. Набокова. — Краснодар, 2000.

185. Сагалаев A.M. Мифология и верования алтайцев. Центрально-азиатские влияния. Новосибирск: Наука, 1984.

186. Садовская И.Г. Мифология. Учебное пособие. Р/н/Д., 2006.

187. Сем Ю.А. Космогонические представления нанайцев. 'Верхний мир' // Религиоведческие исследования в этнографических музеях. Л.: Государственный музей этнографии. 1967.С. 114-128.

188. Сендерович С. Ревизия юнговской теории архетипа / Логос. № 6.- 1995.-С. 144-164.

189. Сендерович С., Шварц Е. Вербная штучка. Набоков и популярная культура. Статья Первая. Статья вторая.// Новое литературное обозрение, 1997. № 24, 26. С.201-222.

190. Сендерович С. «Набоков и постсимволизм» (Сендерович. 1998 // http://liber/rush.ru/conf.Postcimvolizm98/senderovich.htm)

191. Сендерович С., Шварц Е. «Лолита» по ту сторону порнографии и морализма // Литературное обозрение, 1999. № 2.

192. Сендерович С., Шварц Е. Балаган смерти: заметки о романе В. Набокова «Bend Sinister» // Культура русской диаспоры: Владимир Набоков 100. Таллин, 2000. С.356-357.

193. Сконечная О. Черно-белый калейдоскоп: Андрей Белый в отражениях Набокова // Литературное обозрение, 1994. № 7-8. С.34-46.

194. Сконечная О. Люди лунного света в русской прозе Набокова. К вопросу о набоковском пародировании мотивов Серебряного века // Звезда, 1996. № 11.С.207-215.

195. Славянская мифология. Энциклопедический словарь. Под ред. В.Я. Петрухина, Т.А. Агапкиной, Л.Н. Виноградовой, С.М. Толстой. -М., 1995.

196. Славянский энциклопедический словарь. — М., 1995.

197. Словарь славянской мифологии Ьй:р:/Л¥\у\у ра§ап.щ?1?тс!пко/р11р

198. Словарь славянской мифологии.-Екатеринбург, 1997. .

199. Смирнов В. Мифологема «рыцарь, девушка и дракон» в творчестве Владимира Набокова//81о\у1ап8гсгугпа "МзсЬоскиа: 1\уогсго8С аЛуБусгпа а (1о8\¥1ас1с7ета гЫого\уе. Zielona вога, 1998. СЛ 33-140.

200. Смирнов Ю.И. Направленность сравнительных исследований по фольклору // Славянский и балканский фольклор. Обряд. Текст. -М., 1981. С.5-13.197. Старшая Эдда. М., 2001.

201. Стеблин-Каменский М.И. Миф. Л., 1976.

202. Стеблин-Каменский М.И. Миф-фольклор-литература.-Л., 1978.

203. Стеблин- Каменский, norse.ulver.com. Стеблин-Каменский М.И. Теория мифа. Электронный источник. http://norse.ulver.com/artLcIes/steblink/myth/theoris.html

204. Стеблин-Каменский М.И. Древнескандинавская литература. -М., 1979. 192 с.

205. Степанов Ю. Константы: Словарь русской культуры. М., 2001.

206. Тамми Пекка. Заметки о полигенетичности в прозе Набокова // Владимир Набоков:рго et contra. СПб., 1997. С.514-529.

207. Тахо-Годи М.А. Греческая мифология/Zchoranda.ru.

208. Токарев С. Религия в истории народов мира. М., 1976

209. Толстой И. Рассказ В. Набокова "Лик" малая Вселенная // Грани, 1991. № 159. С.147-157.

210. Томашевский Б.В. Стих и язык. Филологические очерки. — М.-Л., 1959.

211. Топоров В.Н. К происхождению некоторых поэтических символов // Ранние формы искусства.-М., 1972. С.77-104.

212. Топоров В.Н. Об одном способе сохранения традиции во времени: Имя собственное в мифологическом аспекте. //Проблемы славянской этнографии. К 100-летию со дня рождения Д.К. Зеленина. Л., 1979. С.141-149.

213. Топоров В.Н. Первобытные представления о мире // Очерки истории естественно-научных знаний в древности. — М., 1982. С.8-41.

214. Топоров В.Н. Заметки по реконструкции текстов // Исследования по структуре текста. М., 1987. С.99-133.

215. Топоров В.Н. О ритуале. Введение в проблематику // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. М., 1988. С.16-42.

216. Топоров В.Н. Неомифологизм в русской литературе начала XX века // А. Кондратьев. На берегах Ярыни. Edizioni di Michael Yevzlin. Trento, 1990.

217. Топоров В.Н. Об индоевропейской заговорной традиции (избр.главы) // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. М., 1993. С.3-104.

218. Топоров В.Н. Эней человек судьбы. К «средиземноморской» персонологии. 4.1. -М., 1993.

219. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. М., 1995.

220. Топоров В.В. Пространство и текст. // Из работ московского семиотического круга. -М., 1997.

221. Топоров В.Н. Исследования по этимологии и семантике.Т.1. Теория и некоторые частные ее приложения. — М., 2004.

222. Трубачев. Этногенез и культура древнейших славян. М., 1991.

223. Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка. М., 1965.

224. Тэйлор Э. Первобытная культура. М., 1939.

225. Тюменев Л.И. О предназначении людей по мифам древнего Двуречья / Вестник древней истории. 1948. №4; ср. Тюменев Л.И. Государственное хозяйство древнего Шумера. М.; Л., 1956.

226. Тютчев Ф.И. Стихотворения. М. 1988.

227. Федотов О.И. Основы русского стихосложения. М., 1997.

228. Федотов О.И. Введение в литературоведение. — М., 1998.

229. Филимонов А.О. «Обезумевшие вещи». Пространство сна в поэзии Владимира Набокова //Набоковский вестник, 1999. Вып.4. С.91-100.

230. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. ТЛ.Собр. соч. в 2 т. — М., 1990.

231. Флоренский а. Флоренский П.А. У водоразделов мысли. — Т.2. Собр. соч. в 2 т.- М., 1990.

232. Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1983.

233. Фрэзер а. Фрэзер Дж. Фольклор в Ветхом Завете, М., 1983.

234. Хайдеггер М. Основные проблемы феноменологии. — СПб., 2001.

235. Хасин Г. Театр личной тайны. Русские романы В. Набокова. — М.-СПб., 2001.

236. Хейбер Э. «Подвиг» Набокова и волшебная сказка. // Специальный проект: «Журнальный зал» //Ьир://та§а71пе8.ш88.ги?81о/2001/1/Ье1.Ь1ш1.

237. Цивьян Т.В. Мифологическое программирование повседневной жизни. // Этнические стереотипы поведения. Л., 1985. С.154-179.

238. Цивьян Т.В. О роли слова в тексте магического действия // Славянское и балканское языкознание. Структура малых фольклорных текстов. М., 1993. С.111-121.

239. Цивьян Т.В. Человек и его судьба — приговор в модели мира // Понятие судьбы в контексте разных культур. — М., 1994. С.122-130.

240. Цивьян Т.В. Оппозиция мифологическое/реальное в поздних мифопоэтических текстах // Малые формы фольклора. Сб.ст. памяти Г.Л. Пермякова. М., 1995. С.131-138.

241. Шиндин С.Г. Пространственная организация русского заговорного универсума. Образ центра мира. // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Заговор. М., 1993. С.108-127.

242. Шишмарев Р.Л. Мифотворчество. (О романе «Бесы» рассказ странницы) // Миф - литература - мифореставрация. - М.- Рязань, 2000.

243. Штернберг Л .Я. Первобытная религия в свете этнографии. — Л., 1936.

244. Шу цзин. Книга песен. Пер.с китайского. - М., 1950.

245. Элиаде М. Ритуалы и символы инициации. 1965. — http://swarog.ru

246. Элиаде М. Космос и история. М., 1987

247. Элиаде М. Мифы, сновидения, мистерии. Пер. с англ. М., 1996.

248. Элиаде М. Очерки сравнительного религиоведения. М., 1999.

249. Элиаде М. Аспекты мифа. Пер. с фр. М., 2000.

250. Элиаде M. Заметки о религиозных символах //skyder.olegern.net/

251. Энума Элиш //http: //art.boom.ru/babylon.lhtm

252. Эпос о Гильгамеше («о все видавшем»). Пер. с аккад. И. М. Дьяконова. М.;-Л., 1961.

253. Эпштейн М. Парадоксы новизны. М., 1988.

254. Юань Кэ. Мифы Древнего Китая. М., 1965.

255. Юнг К.-Г. Архетипы коллективного бессознательного // История зарубежной психологии 30-ые-60-ые гг. XX века. Тексты. — М., 1986. С.159-170.

256. Юнг К.-Г. Архетип и символ. СПб., 1991.

257. Юнг К.-Г. Феномен духа в искусстве и науке. М., 1992.

258. Юнг а. Юнг К.-Г. Психологические типы. М., 1992.

259. Юнг К.-Г. Один современный миф: о вещах, наблюдаемых в небе. -М., 1993.

260. Юнг К.-Г. Проблемы души нашего времени. М., 1993.

261. Юнг К. Либидо, его метаморфозы и символы. СПб., 1994.

262. Юнг 1994 а. Юнг К.-Г. Аналитическая психология. СПб., 1994.

263. Юнг К.Г. Душа и миф. Шесть архетипов. Киев, М., 1997.

264. Якобсон Р. Статуя в поэтической мифологии Пушкина // Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987.

265. Джонсон. Johnson D.B. Worlds in Regression: Some novels of Vladimir Nabokov, Ardis< Anne Arbor-Michigan, 1986.