Концепт "Смерть" в русской языковой картине мира и его вербализация в творчестве В.П. Астафьева 1980-1990-х гг. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.01, кандидат филологических наук Осипова, Александра Анатольевна

• Осипова, Александра Анатольевна
• кандидат филологических наук
• 2005

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Осипова, Александра Анатольевна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. КОНЦЕПТ «СМЕРТЬ» КАК ЭЛЕМЕНТ РУССКОЙ 19-66 ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА (ПО ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКИМ ДАННЫМ).

1.1. Лексическое значение слова смерть как источник информации о концепте «Смерть».

1. 2. Структура поля вербализаторов концепта «Смерть».

1. 3. Сочетаемостные и ассоциативные возможности имени концепта 50 «Смерть» как характеристика концепта. ф Выводы по I главе.

ГЛАВА 2. ВЕРБАЛИЗАЦИЯ КОНЦЕПТА «СМЕРТЬ» В ТВОР- 67-194 ЧЕСТВЕ В. П. АСТАФЬЕВА 1980-1990-х гг.

2. 1. Ядерная зона поля вербализаторов концепта «Смерть» 74 в произведениях В. П. Астафьева 1980-1990-х гт.

2. 2. Околоядерные зоны поля вербализаторов концепта «Смерть» в произведениях В. П. Астафьева 1980-1990-х гг.

2. 2. 1. Зона вербализаторов с дополнительной семой, указываю- 83 щей на естественный характер смерти, в творчестве В. П. Астафьева

1980-1990-х гг.

2. 2.2. Зона вербализаторов с дополнительной семой, указывающей на неестественный характер смерти, в творчестве

В. П. Астафьева 1980-1990-х гг.

2. 2. 3. Зона вербализаторов с дополнительной семой, указывающей на следствия смерти, в творчестве В. П. Астафьева 19801990-х гг.

2.3. Зона ближней периферии поля вербализаторов концепта 165 «Смерть» в произведениях В. П. Астафьева 1980-1990-х гг.

2.4. Зона дальней периферии поля вербализаторов концепта 172 «Смерть» в произведениях В. П. Астафьева 1980-1990-х гг.

Выводы по II главе.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Концепт "Смерть" в русской языковой картине мира и его вербализация в творчестве В.П. Астафьева 1980-1990-х гг.»

Одним из центральных понятий когнитивной лингвистики является понятие концептосферы, которое ввел в отечественную науку академик Д. С. Лихачев. Он отмечает, что концептосфера - это совокупность концептов нации, образованная всеми потенциями концептов носителей языка. «Концептосфера национального языка тем богаче, чем богаче вся культура нации - ее литература, фольклор, наука, изобразительное искусство.» [Лихачев 1993: 5]. 3. Д. Попова и И. А. Стернин замечают, что и концептосфера, и концепты -сущности ментальные (мыслительные), ненаблюдаемые, концептосфера носит упорядоченный характер и может быть определена как «упорядоченная совокупность концептов народа» [Попова, Стернин 2002: 18-19].

Изучение концептов является одним из актуальных направлений в лингвистике последних лет. Об этом свидетельствуют теоретические исследрвания концепта ([Алефиренко 2002, 2003], [Бабушкин 1997], [Карасик 1996], [Крючкова 2004], [Лихачев 1993], [Никитин 2004], [Попова, Стернин 2002], [Рудакова 2004], [Слышкин 1999, 2000] и др.), а также значительное количество работ, посвященных описанию конкретных концептов («Война» [Бенедиктова 2004; Долгополов 2003], «Дерево» [Красс 2000], «Душа» и «Вера» [Абреимова 2003], «Красота» [Севрюгина 2002], «Любовь» [Воркачев 2003; Данькова 2000; Чури-лина 2002], «Луна» [Зайнуллина 2003], «Муза» [Бабурина 1998], «Обман» [Ша-ховский, Панченко 1999], «Образ мира» [Дашиева 1999], «Память» [Кубрякова 1991; Шаталова 2005; Шулежкова 2003а, 20036], «Природа» [Рябова 2003], «Развитие» [Анохина 2004], «Рыцарь» [Чекалина 2003], «Солнце» [Колоколь-цева 2003], «Страх» [Никитин 20026], «Труд» [Жуков 2004; Токарев 2000, 2003; Чернова 2004], «Цвет» [Белобородова 2000], «Человек» [Богданова 1977] и др.).

Настоящая работа посвящена анализу концепта "Смерть", который занимает важное место в ряду ценностных понятий носителей русского языка. Концепт «Смерть» уже описывался лингвистами ([Дзюба 2001], [Кудрина 2005], [Павлович 1996], [Хо Сон Тэ 2001], [Чернейко 2001], [Юминова 1999]) как отдельно, так и в сопоставлении с концептом-антонимом «Жизнь». Выбор концепта «Смерть» как объекта исследования обусловлен его важностью в русской концептуальной картине мира. По словам JI. А. Шестак, существуют исходные, первичные концепты, из которых затем развиваются все остальные. «Наиболее существенные концепты организуют само концептуальное пространство и выступают как главные рубрики его членения. Основными конституентами концептуальной системы являются объект восприятия и его части: изменение (движение и действие с объектом), место (пространство), время и признаки объектов и действий» [Шестак 2003: 17]. В настоящей диссертации продолжается исследование концепта «Смерть» как одного из базовых концептов русской национальной концептосферы.

При всем многообразии определений концепта в исследованиях различной направленности, в том числе - и собственно лингвистических, одно его свойство представляется бесспорным - абсолютная антропоцентричность (принадлежность сознанию субъекта - коллективного и индивидуального). Антропоцентризм является самой характерной чертой современного этапа развития мирового языкознания. Человек становится «центром координат, определяющих предмет, задачи, методы, ценностные ориентации современной лингвистики» [Попова Е. 2002: 69]. Язык, в свою очередь, также является «насквозь ан-тропоцентричным». Присутствие человека «дает о себе знать на всем пространстве языка, но более всего оно сказывается в лексике и синтаксисе - семантике слов, структуре предложения и организации дискурса» [Арутюнова 1999: 3].

Введение в рамки лингвистических исследований термина «концепт» явилось «результатом сдвига в ориентациях: от трактовки смысла как абстрактной сущности, формальное представление которой отвлечено и от автора высказывания, и от его адресата», к изучению смысла, «существующего в человеке и для человека» [Фрумкина 1992: 30; 1995: 89]. Сегодня нельзя дать ответы на главные вопросы языкознания вне рассмотрения принципов, регулирующих и определяющих познавательную деятельность человека. Ныне когнитивисты убеждены, что язык по-прежнему можно рассматривать как систему - но не как замкнутое автономное образование, а как систему, коррелирующую с другими системами, к которым имеет отношение человек. В основе когнитивного отношения к языку лежит понимание и изучение языка как «средства формирования и выражения мысли, хранения и организации знания в человеческом сознании, обмена знаниями». Язык - это окно в окружающий мир и духовный мир человека, в его интеллект, это средство доступа к тайнам мыслительных процессов. В связи с этим цель когнитивной лингвистики состоит в том, чтобы посредством языка проникнуть в формы разных структур знания и описать существующие между ними и языком зависимости, смоделировать, насколько это возможно, сами эти структуры, их содержание и связи, внося вклад в общую теорию интеллекта [Болдырев, 2004: 19]. При этом лингвисты стараются подойти к решению проблем сообща, «объединяя усилия разных наук и вырабатывая как некоторую общую систему допущений (assumptions), так и критически пересматривая накопившиеся по этому поводу знания в свете новейших достижений наук, которые ранее были неизвестны» [Кубрякова, 2004: 9].

Несмотря на большое число лингвистических, лингвокультурологических трудов, посвященных концептам, в теории концепта остается немало нерешенных вопросов. Одним из таких вопросов является соотношение концепта и понятия. Здесь намечается два основных подхода (см. обзор, например, в работах [Карасик 1996: 6], [Савенкова 2002: 118-122] и др.). Сторонники первого отождествляют концепт и понятие. Такое понимание восходит к разработке теории 1 концепта, начало которой положил русский философ С. А. Аскольдов-Алексеев, понимавший концепт как «содержание акта сознания», как «мыслен. ное образование, которое замещает нам в процессе мысли неопределенное множество предметов одного и того же рода» [Аскольдов 1997: 267], и считавший, что основная функция концептов - заместительная. Трактовка термина «концепт» является схожей в философии и в лингвистике, но нельзя назвать ее тождественной. В философии «концепт (лат. conceptus - 'понятие') - содержание понятия, его смысловая наполненность в отвлечении от конкретно-языковой формы его выражения. Концепт - «это точка пересечения («совпадения», «скопления», «сгущения») своих составляющих», «образ мысли» и в то же время «неразделимость конечного числа разнородных составляющих» [Новейший филос. словарь 2001: 503-504].

Знания понятийного характера являются составными частями концепта, но, как отмечает Р. М. Фрумкина, «.одному и тому же имени (слову) в психике разных людей могут соответствовать разные ментальные образования <.> за одним и тем же словом данного языка в сознании разных людей могут стоять разные концепты» [Фрумкина 1992: 3]. Различия одноименных концептов в сознании разных людей не могут быть объяснены с позиции «уравнивания» концепта и понятия, в связи с чем в лингвистике сформировался другой подход к определению соотношения концепта и понятия, согласно которому «концепт шире и объемнее понятия» [Алефиренко 2002: 17]. В. И. Карасик рассматривает концепт как многомерное ментальное образование и отмечает в нем три измерения - образное («зрительные, слуховые, тактильные, вкусовые, воспринимаемые обонянием характеристики предметов, явлений, событий, отраженных в нашей памяти»), понятийное («языковая фиксация концепта, его обозначение, описание, признаковая структура, дефиниция, сопоставительные характеристики данного концепта по отношению к тому или иному ряду концептов, которые никогда не существуют изолированно») и ценностное (важность этого психического образования и для индивидуума, и для коллектива) [Карасик 2001: 8]. И Ю. С. Степанов указывает на сложность структуры концепта: «С одной стороны, к ней принадлежит все, что принадлежит строению понятия; а с другой стороны, в структуру концепта входит все то, что и делает его фактом культуры - исходная форма (этимология), сжатая до основных признаков содержания история; современные ассоциации; оценки и т. д.» [Степанов 1997: 40].

Многие ученые, понимая дублетность терминов «понятие» и «концепт», пытаются их развести. Так, например, С. Г. Воркачев, обобщая точки зрения на концепт и его определения в лингвистике, приходит к следующему заключению: «Концепт - это единица коллективного знания/сознания (отправляющая к высшим духовным ценностям), имеющая языковое выражение и отмеченная культурной спецификой». Общим в этом определении остается родовой признак - принадлежность к области идеального, видовые же отличия (форма знания/сознания - логическая/рациональная, психологическая/образная, языковая) «нейтрализуются, а их место занимают вербализованность и этнокультурная маркированность» [Воркачев 2004: 70]. Причину терминологизации лексемы «концепт» он видит в потребности «этнокультурной авторизации семантических единиц— соотношении их с языковой личностью» [Там же: 71]. В. В. Колесов пишет: «.понятие есть приближение к концепту, это явленность концепта в виде одной из его содержательных форм» [Колесов 2004: 20].

Несмотря на то, что теории концепта в современной лингвистике посвящены работы многих ученых, в лингвистических исследованиях так и не возникло единого определения термина «концепт», единого подхода к методике анализа языкового материала. Периоды утверждения термина «концепт» в науке достаточно подробно анализируются в работе А. В. Рудаковой [Рудакова 2004: 23-24]. В настоящее время также существуют различные толкования термина «концепт» (это и «многомерный сгусток смысла», и «смысловой квант бытия», и «ген культуры» [Ляпин 1997: 16-17], и «некая потенция значения» [Лихачев 1993: 6], и «сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека» [Степанов 1997: 40]; это - «эмбрион мыслительной операции» [Аскольдов 1997: 273]).

Хотя в трудах лингвистов (Н. Д. Арутюновой, Р. И. Павилениса, А. Вежбицкой, Д. С. Лихачева, Е. С. Кубряковой, В. Н. Телии, С. Г. Воркачева, Ю. С. Степанова и др.) концепт рассматривался как синоним понятия, впоследствии Ю. С. Степановым «была замечена нежесткость связи понятия с его знаковой формой и сделан шаг к сближению с современной логикой. В дальнейшем при этом сближении понятие (концепт) стало выводится из употребления разных слов и конструкций.» [БЭС 2000: 383-384]. Процедуру «выведения» понятия (концепта), за основу которого «берутся и предложения, и их номина-лизации, и существительные конкретного и общего значения с учетом контекста употребления», Ю. С. Степанов называет «концептуальным анализом». Задача такого анализа - «сделать концепты более определенными» [Там же: 384].

В нашем исследовании вслед за JI. А. Шестак концепт рассматривается как «ментальное образование полевой структуры с инвариантной коллективно выработанной и понятийно структурированной, оформленной ядерной частью и индивидуальной ассоциативно-мерцающей периферийной» [Шестак 2003: 165]. Он включает в себя, помимо знаний понятийного характера, образную и ценностную составляющие.

В настоящее время в концептуальных исследованиях четко выделяется несколько подходов:

- психологический (С. А. Аскольдов-Алексеев и Д. С. Лихачев, полагающие, что возникновение концепта видится в столкновении словарного значения с личным и народным опытом);

- логический (Н. Д. Арутюнова и др., отразившие свои взгляды в сборниках «Логический анализ языка»; суть подхода проявляется в противопоставлении научного и «наивного» знания);

- философский (В. В. Колесов и др. лингвисты, которые рассматривают концепты как основные единицы национальной ментальности, представленной в языке);

- лингвокулыпурологический (Ю. С. Степанов, утверждающий, что концепт - это «основная ячейка культуры в ментальном мире человека», он обладает сложной структурой, и ключевые концепты являются константами культуры; В. А. Маслова, В. В. Воробьев (использующий термин «лингвокультуре-ма»), полагающие, что «язык не только связан с культурой: он растет из нее и выражает ее» [Маслова 2001: 28]. Последняя точка зрения предполагает изучение всех пластов языка: диалектов, просторечия, арго, фразеологизмов, паремий и др.);

- интегративный (отражен в работах С. X. Ляпина, Г. Г. Слышкина, С. Г. Воркачева, которые рассматривают концепт как многомерное культурно значимое социопсихическое образование в коллективном сознании, имеющее языковое выражение);

- лингвоантропологический (представлен в работах М. П. Одинцовой, О. С. Иссерс, JL Б. Никитиной и др., которые в центр исследования ставят человека в его разных ипостасях);

- когнитивный (представлен в работах Е. С. Кубряковой, И. А. Стернина, Н. Н. Болдырева и др., считающих основной целью «посредством постижения языка проникнуть в формы разных структур знания и описать существующие между ними и языком зависимости» [Болдырев 2004: 23]).

Необходимо отметить, что все эти подходы пересекаются в одной точке -ментальности и культуре народа (которые неразделимы) и, следовательно, могут быть в конце концов сведены к одному, например, интегративному, при котором будут учтены самые важные характеристики концепта.

Другой спорный вопрос теории концептов относится к именованию места расположения концепта. Одни исследователи (Д. С. Лихачев, 3. Д. Попова, И. А. Стернин, Г. Г. Слышкин) определяют концепт как элемент концептосфе-ры, другие (С. И. Драчева, Т. А. Голикова) - концептуальной картины мира, третьи (О. В. Бычихина, И. А. Федюнина) - языковой картины мира, четвертые (Н. Ф. Алефиренко, В. В. Колесов) - ментальности, пятые (В. И. Карасик) -языкового сознания. В данном исследовании мы рассматриваем концепт как составную часть концептуальной картины мира (концептосферы), причем в лингвистической работе корректнее говорить о вербализованной его части, которая представлена в языковой картине мира (семантическом пространстве языка).

В диссертации в качестве рабочего используется следующее определение концепта. Концепт- это когнитивное (мыслительное) образование полевой структуры, объединяющее связанные с каким-либо явлением понятия, предА. ставления, знания, ассоциации, переживания, часть которых составляет инвариантное коллективно выработанное и понятийно структурированное, оформленное ядро, а остальные - индивидуальную ассоциативно-мерцающую периферию.

Концепт включает в себя вербализованную и невербализованную части. Вербализованная часть может быть описана в ходе анализа различных источников: толковых, этимологических, фразеологических, словообразовательных, энциклопедических, ассоциативных словарей; словарей пословиц и поговорок; результатов ассоциативного эксперимента (они дают информацию об инвариантном коллективно выработанном ядре), а также текстов, созданных конкретной личностью (они дают информацию об индивидуально-авторском варианте концепта, присущего концептосфере этой личности).

Для более четкой организации и удобства восприятия знаний о концепте «Смерть» мы используем прием построения фрейма. Фрейм - обобщенное представление о какой-либо типичной жизненной ситуации, ее схема, «структура знаний, представляющая собой пакет информации об определенном фрагменте человеческого опыта (объекте (стереотипной) ситуации)» [Кобозева 2000: 65]. Формально фрейм представляют в виде структуры узлов и отношений. Вершинные уровни фрейма фиксированы и соответствуют вещам, всегда справедливым по отношению к предлагаемой ситуации. Ниже этих узлов находятся терминальные узлы, или слоты. Установив в ходе анализа семантики имени концепта терминальные узлы и возможные слоты соответствующего фрейма, мы получим обобщенное представление о концепте, являющемся составной частью концептосферы русского народа.

Мы исследуем концепт «Смерть» как элемент языковой картины мира носителей современного русского языка (инвариантная часть) и как элемент индивидуально-авторской картины мира (аллоинвариантная часть), вербализованный в произведениях В. П. Астафьева 1980-1990-х гг. В ходе анализа различных лингвистических словарей реконструируется инвариантное значение (содержательное ядро) концепта. В результате исследования функционирования различных вербализаторов концепта «Смерть» в творчестве

В.П.Астафьева 1980-1990-х гг. устанавливаются индивидуально-авторские особенности этого концепта.

Концепт «Смерть»' является значимым в произведениях В. П. Астафьева 80-90-х гг. XX в. (в рассказах 1980-х гг. тема смерти почти везде является сопутствующей основному повествованию, в произведениях о войне 1990-х гг. она становится основной, довлеющей).

В. П. Астафьев, по общепринятому мнению, стал виднейшим представителем той прозы, которую долгое время условно именовали «деревенской». В его «высокохудожественных произведениях, органично сочетающих философичность, социальный пафос, углубленный психологизм, рассматриваются наиболее важные слагаемые современного народно-национального бытия» [Болыиев 1986: 10].

Изучение творчества В. П. Астафьева с лингвистической точки зрения, несомненно, является актуальным. Это автор, писавший на протяжении полувека и отразивший в своих произведениях размышления о жизни, о назначении человека на земле, его нравственных устоях, о русском народном характере. Творчество В. П. Астафьева вобрало в себя немалый опыт человека, на долю которого выпали серьезные испытания: жизнь в детском доме, голод, война, смерть детей. Литературоведы отмечают, что В. П. Астафьев прошел большую школу литературного мастерства. Он настойчиво учился и у Ф. М. Достоевского, и у Л. Н. Толстого, и у И. А. Бунина, но в своей литературной практике никому не подражал. Все, что вышло из-под пера В. П. Астафьева, исследовано им от самых истоков, прочувствовано им лично и легло в его личный духовный опыт. Астафьев исследует жизнь во всех ее взаимосвязях и в ее постоянном развитии, а не фиксирует лишь внешние ее проявления в тот или другой подходящий случаю момент [Ланщиков 1992: 14].

Е. В. Дзюба считает, что «художественные произведения признанных авторов представляют ценность не только для анализа индивидуального процесса познания мира и отражения полученной информации в тексте. Подобные исследования важны и для изучения всей «концептосферы» русского языка, в которой фиксируются результаты индивидуального когнитивного опыта того или иного поэта или писателя» [Дзюба 2001: 4]. Т. Н. Колокольцева отмечает, что исследование концептосфер, характерных для идиостиля того или иного автора, является «одним из актуальных направлений в современной когнитивистике и лингвоанализе художественного текста» [Колокольцева 2003: 242].

Язык произведений В. П. Астафьева представляет собой богатейший источник для лингвистических исследований. Однако работ, посвященных анализу языка этого талантливого прозаика, немного (см. [Грицутенко 1984], [Емельянова 1998], [Жукова 1990], [Комарова 1992], [Петрова 2003]). Значительно чаще к творчеству В. П. Астафьева обращаются литературоведы (см. [Авчинни-кова 1996], [Ануфриев 1983], [Бедрикова 1995], [Блескун 1992], [Ершов 1984], [Залыгин 1988], [Золотусский 1989], [Лавлинский 1986], [Ланщиков 1990, 1992], [Лейдерман 2001], [Мешалкин 1993], [Перевалова 1997], [Рислан 1989] и др.), причем исследования большинства из них проходят в сопоставительном аспекте: обычно сравнивается творчество В. П. Астафьева с творчеством других писателей его поколения (В. И. Белова, В. Г. Распутина, Ю. В. Бондарева, В. С. Гроссмана, В. С. Маканина и др.). Следует отметить, что лингвистические и крупные литературоведческие исследования творчества В. П. Астафьева посвящены преимущественно его произведениям 1960-х- середины 1980-х гг. Творчество писателя второй половины 1980-х - 1990-х гг. нашло отклик лишь в отдельных рецензиях критиков и читателей ([Басинский 2000], [Березина 1988], [Вахитова 1995], [Дюжев 1994], [Зеленков 1997], [Сердюченко 1997], [Чалмаев 1998], [Штокман 1993]), язык же последних произведений В. П. Астафьева не исследовался совсем. Период 1980-1990-х гг. явился в творчестве В. П. Астафьева переломным. Это было связано и со сменой политической ситуации в России (время перестройки), и с изменениями в мировоззрении самого писателя, когда он начинает выступать с резкой критикой всего негативного, что его окружает.

Актуальность предпринятого исследования обусловлена недостаточной изученностью концепта «Смерть» и средств его вербализации в русском языке, несмотря на его большую значимость в русской национальной концептосфере; необходимостью проанализировать средства и особенности вербализации концепта «Смерть» в индивидуальной концептосфере В. П. Астафьева, которая вообще не подвергалась пока анализу.

Объектом исследования в данной работе являются слова и сверхслов-ные языковые единицы, вербализующие концепт «Смерть» в русской языковой картине мира (по лексикографическим данным) и в языковой картине мира В. П. Астафьева, отображенной в его творчестве 1980-1990-х гг. Мы используем термин «сверхсловные языковые единицы», так как в своей работе не ставим задачу решения терминологических споров, касающихся наименований объектов фразеологии в узком и в широком смысле ее значений. Для нас важно наметить лишь границы между двумя типами языковых единиц-вербализаторов, участвующих в репрезентации концепта «Смерть»: отдельных лексем и сверх-словных образований. Их объединяет то, что и те, и другие являются языковыми единицами. Итак, сверхсловные языковые единицы - это соединение двух или более компонентов словного характера с постоянным, закрепленным в языковом узусе значением, которые обладают устойчивостью грамматической структуры и компонентного состава и воспроизводимостью в качестве готовой единицы языкового общения.

Предметом анализа стали состав и структура поля вербализаторов (ПВ) концепта «Смерть» в системе русского языка и в творчестве В. П. Астафьева 1980-1990-х гг., а также парадигматические, синтагматические, словообразовательные, ассоциативные связи между вербализаторами поля как отражение признаков концепта «Смерть», существующего в языковой картине мира и в индивидуальной картине мира писателя.

Цель исследования - комплексное описание состава, структуры и семантических связей единиц, вербализующих концепт «Смерть»; выявление специфики репрезентации этого концепта в русской языковой картине мира и в индивидуальной языковой картине мира В. П. Астафьева (по произведениям 1980-1990-х гг.).

Для достижения цели исследования в диссертации решаются следующие задачи:

1) описать инвариантную составляющую концепта "Смерть" в современном русском языке на материале лингвистических словарей;

2) выявить семантические отношения между компонентами ПВ концепта «Смерть» как элемента языковой картины мира;

3) проанализировав результаты ассоциативного эксперимента, проведенного составителями «Русского ассоциативного словаря», и результаты ассоциативного эксперимента, проведенного нами в 2004 г., с одной стороны, соотнести представления молодежи о смерти в разные временные промежутки, с другой стороны, соотнести астафьевское представление о смерти с общенародным;

4) установить и описать составляющие ПВ концепта «Смерть» в произведениях В. П. Астафьева 1980-1990-х гг.;

5) рассмотреть особенности вербализации представлений о смерти как естественном/неестественном процессе, представлений о следствиях, порождаемых этим явлением, о возможном бытии души после смерти.

Научная новизна диссертационного исследования определяется тем, что в нем впервые рассматриваются как инвариантные (общие для носителей современного русского языка), так и специфические (свойственные индивидуально-авторской картине мира В. П. Астафьева) средства вербализации и признаки концепта «Смерть».

Теоретическая и практическая значимость работы состоит в том, что исследование средств репрезентации концепта «Смерть», семантических отношений между ними позволяет выявить особенности связи между словами и сверхсловными образованиями в языковой картине мира и соответствующими элементами в концептуальной картине мира. Результаты данного исследования могут быть использованы в лексикографической практике при описании семантической структуры слов, содержащих сему 'смерть', в университетском курсе преподавания русского языка, а также при чтении спецкурса, посвященного своеобразию языка В. П. Астафьева.

Источниками исследования концепта «Смерть» как фрагмента русской концептосферы стали различные словари русского языка (толковые, словообразовательные, этимологические, ассоциативный; словари синонимов, антонимов, сочетаемости слов); дополнительными источниками послужили энциклопедические словари (философский, этики) и результаты проведенного диссертантом ассоциативного эксперимента. В качестве источников исследования особенностей вербализации концепта «Смерть» в творчестве В. П. Астафьева 1980-1990-х гг. использованы произведения 1980-х гг. (роман «Печальный детектив», рассказы «Без последнего», «Вимба», «Голубое поле под голубыми небесами», «Ельчик-бельчик» (притча), «Жизнь прожить», «Ловля пескарей в Грузии», «Людочка», «Медвежья кровь», «Мною рожденный», «Светопреставление», «Слепой рыбак», «Тельняшка с Тихого океана», «Улыбка волчицы») и 1990-х гг. (роман «Прокляты и убиты», повесть «Веселый солдат», лирическое сочинение «Из тихого света»: попытка исповеди), включенные в отдельные тома пятнадцатитомного собрания сочинений В. П. Астафьева.

Материалом для исследования послужила картотека, состоящая из нескольких частей: 1) посвященные слову смерть различные словарные статьи (из лингвистических и энциклопедических словарей); 2) 526 реакций на слово-стимул смерть, 100 слов-стимулов, на которые были даны реакции смерть (по данным «Русского ассоциативного словаря»), 822 реакции на слово-стимул смерть (из них разных реакций - 216, единичных - 130), полученных в ходе эксперимента, проведенного диссертантом в 2004 г.; 4) слова и сверхсловные образования (626 единиц, употребленные 2348 раз), являющиеся средствами вербализации концепта «Смерть» в произведениях В. П. Астафьева 1980-1990-х гг.

В качестве основных методов и приемов исследования в работе используются метод моделирования семантического поля, позволяющий изучать значения языковых единиц в их связях друг с другом; метод свободного ассоциативного эксперимента, дающий необходимые результаты для обнаружения когнитивных признаков концепта; метод компонентного анализа для установления отнесенности слов и сверхсловных образований к числу вербализаторов концепта; метод контекстуального анализа при исследовании функционирования вербализаторов концепта «Смерть» в условиях контекста; описательный метод с использованием приемов интроспекции, интерпретации, сопоставления, обобщения и типологизации при классификации' языковых средств вербализации концепта; прием построения и анализа минимального содержательного ядра ключевого слова, вербализующего концепт в языке, для выявления ядра ПВ концепта «Смерть» и его связи с другими лексико-семантическими вариантами (JICB) имени концепта; прием анализа синонимов ключевого слова, дающий возможность выявить дифференциальные признаки исследуемого концепта, появляющиеся при сопоставлении лексем, принадлежащих к синонимическому ряду; прием анализа лексической сочетаемости ключевого слова для получения наибольшего числа семантических признаков лексемы-имени концепта; прием количественных подсчетов для выявления соотношения разных групп вербализаторов концепта.

Положения, выносимые на защиту.

1. Вербализаторы концепта «Смерть» - крупный разряд лексико-фразеологической системы русского языка, имеющий разветвленную иерархическую структуру. Смерть предстает в сознании носителей современного русского языка не только как процесс прекращения жизнедеятельности, но и как процесс перехода из состояния бытия в состояние небытия.

2. Фрейм смерть как «пакет» информации, знания о соответствующем процессе состоит из следующих терминальных узлов: 1) участники процесса (объект, субъект, наблюдатель действия); 2) модификатор (изменяемость, проявляющаяся в переходе объекта из одного состояния в другое); 3) процесс перехода объекта из состояния бытия в состояние небытия, который может носить естественный или неестественный характер; 4) протяженность процесса во времени (стадии); 5) причины смерти; 6) характеристики смерти; 7) эмоции и оценка смерти; 8) результатов (результат смерти, оцениваемый наблюдателем).

3. Фрагменты концепта «Смерть», связанные с представлениями о естественной/неестественной смерти, следствиями, порождаемыми этим явлением, возможным бытием, которое наступает после смерти, являются ключевыми в произведениях В. П. Астафьева 1980-1990-х гг. 4. Основной корпус мортальных языковых единиц, актуализирующих характер смерти в индивидуальном концепте писателя, составляют слова и сверх-словные образования, манифестирующие неестественную смерть.

Апробация работы. О результатах исследования докладывалось на Международной научной конференции «Фразеология и межкультурная коммуникация» (Тула, 2002); Международной научной конференции «Интертекст в художественном и публицистическом дискурсе» (Магнитогорск, 2003); Международной научной конференции «VII Ручьевские чтения: Литературный процесс в зеркале рубежного сознания (философский, лингвистический, эстетический, культурологический аспекты)» (Магнитогорск, 2004), Всероссийской научно-практической конференции «Виноградовские чтения-2005» (Тобольск, 2005), а также на внутриву-зовских научно-практических конференциях (Магнитогорск, 1999, 2005) и на заседаниях научно-теоретического семинара молодых преподавателей и аспирантов-лингвистов при кафедре общего языкознания и истории языка Магнитогорского государственного университета (1999-2004). Основные положения диссертации освещены в 6 публикациях, из которых 4 статьи и 2 тезисов.

Структура диссертации. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы и приложения, включающего перечень ассоциаций на слово-стимул смерть и индекс вербализа-торов концепта «Смерть» в произведениях В. П. Астафьева 1980-1990-х гг. Выводы даются отдельно по каждой главе.

Заключение диссертации по теме «Русский язык», Осипова, Александра Анатольевна

Выводы по Q главе

Концепт «Смерть» в произведениях В. П. Астафьева 1980-1990-х гг. вербализуется 626 словами и сверхсловными образованиями в 2348 употреблениях, которые распределяются в ПВ концепта «Смерть» по следующим зонам: 1) ядерная зона, включающая единицы со стержневой семемой 'прекращение жизнедеятельности и переход из состояния бытия в состояние небытия'; 2) зона вербализаторов с дополнительной семой, подчеркивающей естественный характер смерти; 3) зона единиц с дополнительной семой, указывающей на неестественный характер смерти; 4) зона, включающая единицы с дополнительной семой 'следствие смерти'; 5) зона единиц, семантика которых связана с представлением о состоянии умирающего/умершего и о бытии души после смерти; 6) периферийная зона, объединяющая вербализаторы, не содержащие в значении ядерную семему ('прекращение жизнедеятельности и переход из состояния бытия в состояние небытия'), но контекстуально призванные дополнить и расширить рамки фрейма смерть. В числе вербализаторов концепта «Смерть» преобладают спрягаемые формы глаголов и процессуальные сверхсловные языковые единицы, а также причастия; наименее представлены отглагольные существительные, прилагательные и деепричастия.

Самую большую зону образуют единицы, манифестирующие неестественную смерть. Количественное преобладание вербализаторов в данной зоне связано с тематикой творчества В. П. Астафьева 1980-1990-х гт. и, в первую очередь, с изображением Великой Отечественной войны. В романе «Прокляты и убиты» В. П. Астафьев нарисовал впечатляющую картину нового апокалипсиса, где человек убивает человека, теряя при этом свое человеческое обличие. Естественно, война порождает смерть, так как предполагает уничтожение противника. И данный аспект войны выражается множеством слов и сверхсловных языковых единиц. Но как в повести «Веселый солдат», так и в романе «Прокляты и убиты» В. П. Астафьев специально обращается к одному из самых ужасающих фактов - бесстыдному, не оправданному никакими моральными нормами убийству солдат своими же солдатами. Умерщвление советских солдат начинается еще в запасных полках, где местные военачальники считают для себя обычным делом забить слабого бойца, устроить показательный расстрел ни в чем не повинных людей; продолжается это умерщвление на полях сражений, когда на местах действуют штрафные роты, а главная политика партии и правительства, по мнению автора, заключается в том, чтобы «мясом завалить, кровью затопить громаду наступающего противника» («Прокляты и убиты»: 414). Отправка на тот свет российских солдат может происходить и в госпиталях, где те, кто не погиб на фронте, умирают от нечеловеческих условий, антисанитарии, которые создают фронтовикам ненавидящие их и заворовавшиеся госпитальные работники. В результате, по В. П. Астафьеву, остается только удивляться: как после такой войны кто-то вообще остался в живых. Изображая войну как всеобщую массовую смерть, В. П. Астафьев преследует определенную цель - низвергнуть те лживые представления о Великой Отечественной войне, которые были навязаны советской пропагандой. Не случайно в комментариях к роману автор пишет: «.об этой войне столько наврали, так запутали все, с нею связанное, что в конце концов война сочиненная затмила войну истинную. Заторами нагромоздилась ложь не только в книгах и трудах по истории прошедшей войны, но и в памяти многих сместилось многое в ту сторону, где была война красивше на самом деле происходившей.» [Комментарии 1: 746].

В условиях мирной жизни герои произведений В. П. Астафьева 19801990-х гг. также часто подвергаются насильственному умерщвлению. Писатель резко критикует все ту же политику государства, в котором шпана разгуливает по городам и весям, убивая первого встречного просто так, без причины. Роман «Печальный детектив» пронизан документальными милицейскими хрониками, которые фрагментарно включаются в ткань произведения и представляют собой образцы самых нелицеприятных, изощренных по жестокости способов убийства людей. В рассказе «Людочка»- местные уголовники, изнасиловав героиню, доводят ее до самоубийства, которое В. П. Астафьевым изображается предельно правдоподобно. В. П. Астафьева часто критиковали за излишний натурализм в повествовании, но подобный подход объясняется мировоззрением писателя, создававшего свои произведения в переломное для страны время, в эпоху, когда его собственные взгляды на окружающий мир претерпевают коренную ломку, и он начинает резко осуждать и критиковать все, что в государстве направлено против нормальной жизни простого человека. Помимо темы человеческой жизни, которая в современном мире теряет всякую ценность, традиционным вообще для творчества В. П. Астафьева является обращение к теме природы, не менее изощренно уничтожаемой все тем же человеком. Перед читателем возникают картины погибающего парка Вэпэвэрзэ; водохранилища, которое становится могильником для всего живого; уничтожения великих и богатых рек в угоду строительству и т. п. Доля горькой иронии сквозит в словах автора: «Уперлось человечество в сучок и никак не может двинуться дальше, чтоб подчистую оболванить землю, сгубить леса и поскорее без них сдохнуть» («Без последнего»: 430). При этом писатель изображает природу в самом неприглядном виде; за каждой строкой слышится астафьевское возмущение тем, что творит человек вокруг себя, как варварски он использует и губит природные ресурсы.

В качестве субъектов и объектов смерти у В. П. Астафьева чаще всего выступает человек, реже - животные, растения, неодушевленные предметы. В отдельных случаях субъект и объект смерти могут совпадать (когда единицы призваны репрезентировать самоубийство или самопожертвование человека).

Обширной в творчестве В. П. Астафьева 1980-1990-х гг. является зона ПВ концепта «Смерть», включающая единицы с дополнительной семой, подчеркивающей следствия смерти. Для данной зоны характерно переменное преобладание вербализаторов и их употреблений, манифестирующих смерть в мирной или военной жизни, друг над другом. Так, список единиц, репрезентирующих представления о мертвом теле человека или животного, об остатках чего-либо уничтоженного в повествовании о войне значительно шире, чем список подобных единиц, функционирующих в повествовании о мирном времени. Это связано с тем, что, например, в романе «Прокляты и убиты» на протяжении всего произведения на передний план выводятся картины активной смерти, которая порождает следствия в виде человеческих трупов, уничтоженной техники, окружающей природы. Многие лексемы данной группы дополнительно содержат сему 'распад кого-, чего-л. мертвого', и самым ярким их перцептивным признаком становится обонятельный признак (ср. дохлятина, гниющий, падаль и др.). Единицы, дающие представления о различных атрибутах, возникающих только после смерти кого-либо, преобладают в количественном отношении в повествовании В. П. Астафьева о событиях невоенного времени. Данные лексемы и сверхсловные языковые единицы вербализуют представления о месте пребывания (где/в чем) того, кто умер (братская могила, гроб, домик, домовина, катафалк, кладбище, могила и др.), о специальных знаках памяти на месте погребения кого-либо (звезда, надгробие, ограда, памятник и др.), об обрядах, традициях, действиях, совершаемых после смерти кого-либо (погребальный, поминки, предать земле кого, сороковины, хоронить/похоронить и др.), о статусе кого-либо, возникающем вследствие своей/чьей-либо смерти (вдова, покойник, сирота, усопший, утопленник и др.). Слова и сверхсловные образования данной зоны разнообразно и детально описывают в произведениях В. П. Астафьева обрядовые действия, совершаемые живыми людьми по отношению к умершим. При этом отчетливо выступает национальная специфика обряда похорон: плач как ритуальное действие; стремление русских к особому отделению места захоронения (не только могила, памятник, но и ограда), поминовение умерших, включающее церемонию особого обеда с обязательным участием не только всех близких покойного, но и случайных лиц.

В условиях войны герои В. П. Астафьева утрачивают возможность соблюдать определенные христианские обряды (погребение, поминание), наделять умершего специальными принадлежностями (саван, гроб, могила), отмечать места погребения знаками (крест, памятник). Это связано с тем, что здесь «массовая смерть становится обыденным явлением» («Прокляты и убиты»: 553), каждый день количество убитых возрастает, а живые преследуют только одну цель - спасти свою жизнь. Если в первой книге романа «Прокляты и убиты» солдаты с ужасом и недоумением относятся к смерти рядового Попцова, к расстрелу братьев Снегиревых, ставших трагическими событиями в запасном полку, то во второй книге романа бойцы приобретают привычку к крови, к смертям, к трупам. Погребение погибших на войне совершается больше во избежание всякого рода эпидемий, чем с целью христианского успокоения мертвых. Более того, в романе «Прокляты и убиты» В. П. Астафьев, затрагивая тему похоронного обряда на войне, четко разграничивает «достойных» и «недостойных» его. Настоящие похороны совершаются только после смерти каких-либо важных военных чинов, простых же солдат хоронят без всяких церемоний.

Лексемы и сверхсловные языковые единицы рассматриваемой зоны реализуют в произведениях В. П. Астафьева не только свое узуальное значение, но могут приобретать и окказиональное значение (ср. слова домик в значении 'гроб', зарывать/зарыть в значении 'хоронить/похоронить', мясо в значении 'части мертвого тела человека', яма в значении 'могила' и др.). Контекстное употребление некоторых вербализаторов расширяет сферу их применения, ограниченную узусом (так, словарная дефиниция лексем дохлятина, падаль предполагает их использование только по отношению к телу животного, а В. П. Астафьев употребляет их по отношению к мертвому телу человека; слово туша в узусе номинирует тело животного, а у В. П. Астафьева им названо и «тело» понтона; словом останки по традиции называется тело умершего человека, а у В. П. Астафьева оно используется и по отношению к уничтоженному лесу, машине и др.).

Вербализаторы концепта «Смерть», манифестирующие представления о естественной смерти в творчестве В.П.Астафьева 1980-1990-х гг., немногочисленны. Это связано с тем, что языковое сознание соотносит естественную смерть, в основном, с зрелым возрастом (старостью) кого-, чего-либо.

Зона ПВ, состоящая из слов и сверхсловных языковых единиц, манифестирующих состояние умирающего/умершего и его бытие после смерти в произведениях В. П. Астафьева 1980-1990-х гг., также является немногочисленной, но занимает важное место в ПВ. Вербализаторы этой зоны репрезентируют представление о состоянии прекращающего/прекратившего существование вечный покой, вечный сон, возноситься, забыться, лежать, спать, уплывать и др.). Данные единицы включают образную составляющую, причем ярче всего проявляется представление о состоянии после смерти как о сне, отдыхе. Лексемы и сверхсловные единицы, включенные в анализируемую зону, вербализуют также представления о загробной жизни человеческой души, которая, по христианскому учению, является бессмертной. Так, загробный мир может быть раем {верхний мир, лучший мир) или адом {ад, геенна огненная, преисподняя)', он населен обитателями- отрицательными или положительными персонажами (ср. бог, боженька, господь — дьявол, сатана). Причем в романе В. П. Астафьева «Прокляты и убиты» зачастую мир земной изображен не менее страшным, чем мир загробный; война становится для героев сущим адом (это подтверждается употреблением вербализаторов преисподняя и геенна огненная). Кроме двуполюсного соотношения (ад - рай), представленного вышеназванными единицами, у В. П. Астафьева выделяется ряд лексем и сверхсловных образований, не содержащих в семантике указания на конкретный загробный мир, а, скорее, просто обозначающих его как иную жизнь (ср. другая жизнь, оттуда, там, тот свет, туда и др.). Умершие, в свою очередь, могут совершать определенные действия, например, позвать живого к себе. Необходимо отметить, что современная лексикографическая традиция отказывается от понимания смерти как возможности перехода в иную жизнь; ни один толковый словарь современного русского языка не включает в дефиницию смерть соответствующего значения. Но для русского миропонимания представление о загробной жизни является очень важным, так как порождает определенную надежду на бессмертие. И в творчестве В. П. Астафьева подобные представления отражаются достаточно четко и устойчиво.

Немногочисленная зона периферийных единиц, входящих в ПВ концепта «Смерть», содержит лексемы и сверхсловные единицы, дополнительно вербализующие названный концепт в творчестве В.П.Астафьева 1980-1990-х гг. Подобные репрезентанты указывают, например, благодаря контекстному окружению, на предельную степень проявления чего-либо (чувств, настроений, действий - ср. до смерти, загнать в гроб кого, смертельный и др.); свидетельствуют о не свершившемся процессе смерти с помощью частицы не (кровь не проливать/не пролить, не бить, не изрубить, не перетопить, не убивать/не убить, не умирать/не умереть и др.); вносят представления об определенном месте, где гибель людей оказывалась неизбежной (Курская дуга, передовая, передний край, штрафная рота и др.). Качественно дополняют концепт «Смерть» в произведениях В. П. Астафьева вербализаторы, семантика которых связана с кинетическими признаками смерти (ср. заупокойный, марш Шопена, мертвенно-голубенький, одеревенелый, окоченелый, остывать/остыть, тлелый и др.). Подобные единицы репрезентируют дополнительные слуховые, зрительные, осязательные признаки, сопровождающие смерть или являющиеся следствием смерти. Эти признаки, реализуясь в языковых единицах, выявляют еще одно семантическое отношение в составляющей фрейма смерть - результативе -'кинетические признаки смерти'. В периферийной зоне ПВ размещаются также лексемы, манифестирующие определенные эмоции, состояния, оценку, возникающие у живых после смерти кого-либо (ср. горе, погоревать, скорб-нуть, скорбь, утрата и др.). Они подчеркивают в произведениях В. П. Астафьева те душевные переживания, которые испытывают живые по отношению к умершим. Подобные вербализаторы составляют один из терминальных узлов фрейма смерть, связанный семантическим отношением 'эмоции, оценка смерти' с ядерным значением 'прекращение жизнедеятельности и переход из состояния бытия в состояние небытия

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Антропоцентризм как самая характерная черта современного этапа развития мирового языкознания сопровождается переключением интереса лингвистов на проблему «человека в языке», поэтому важной задачей стало исследование через язык (слово) ментальной сферы человека, народа — носителя языка. Изучение и воссоздание образа человека по данным языка привело к выявлению ментального образования, отмеченного лингвокультурной спецификой, -концепта. Концепты - ключевые единицы культуры в ментальном мире человека, они несут в себе информацию об окружающей действительности, о ее понимании и отражении в сознании человека. Самые значимые, ключевые концепты культуры Ю. С. Степанов назвал константами.

Проведенное нами исследование концепта-константы «Смерть» показало, что этот концепт постоянно развивается, отражая сознание носителей языка, и имеет огромное значение в культуре и в системе этических ценностей народа. Ключевым является этот концепт в творчестве крупного отечественного писателя второй половины XX - начала XXI вв. В. П. Астафьева. Во всех произведениях 1980-1990-х гг., послуживших материалом для нашего исследования, обращаясь к теме смерти, В. П. Астафьев ищет ответ на вопрос о том, почему в мирной жизни погибает столько молодых, здоровых людей, почему выжить в современной России тяжелее, чем умереть. Обращаясь к теме войны, В. П. Астафьев, недоумевает: зачем, кому нужны были безрассудные многомиллионные человеческие жертвы? Противник противоестественной смерти, В. П. Астафьев говорит словами одного из своих любимых героев - Ивана Тихоновича Заплатана: «В нем все-все, что вложено в душу, заключено в теле, от волосинки и до последней кровинки, восстает, протестует и не устанет уж протестовать до конца дней против неестественной, против преждевременной смерти. Надо, чтобы человек проживал полностью свою жизнь. И человек, и птица, и зверь, и дерево, и цветок.» («Жизнь прожить»: 299). Писатель считал, что только в продолжении жизни, в свершении назначенного природой дела и срока всему сущему и есть смысл.

Объектом исследования в данной работе стал языковой концепт «Смерть», то есть его вербализованная часть, объективированная языковыми единицами различной структуры (словами и сверхсловными образованиями) в русской языковой картине мира и картине мира В. П. Астафьева, отображенной в его творчестве 1980-1990-х гг.

Одним из источников информации об инвариантном языковом концепте служит толкование лексического значения имени концепта. В ходе анализа имени (ключевого слова) концепта «Смерть» по данным русских словарей периода до XIX в. и XIX-XX вв. нами было выявлено 9 ЛСВ слова смерть и определено минимальное содержательное ядро (или инвариант) концепта ('прекращение жизнедеятельности, переход из состояния бытия в состояние небытия'). В результате было показано, что концепт- сложное, то есть многослойное ментальное образование, так как он состоит из ядра и ядерных признаков, базового (центрального) слоя и базовых признаков и периферийного слоя, строящегося от более конкретного слоя к более абстрактному.

Анализ лексических значений имени концепта, его эпидигматических, парадигматических и синтагматических связей позволил выявить следующие основные терминальные узлы фрейма смерть'. 1) участники процесса (объект, субъект, наблюдатель действия); 2) модификатор (изменяемость, проявляющаяся в переходе объекта из одного состояния в другое); 3) процесс перехода объекта из состояния бытия в состояние небытия, который может носить естественный или неестественный характер; 4) протяженность процесса во времени (стадии); 5) причины смерти; 6) характеристики смерти; 7) эмоции и оценка смерти; 8) результатив (результат смерти, оцениваемый наблюдателем). Кроме того, анализ сочетаемости и ассоциативных связей слова смерть позволил определить некоторые варианты слотового наполнения этих терминальных узлов. В структуре исследуемого фрейма смерть объединяются элементы неязыковых знаний, также входящие в единый когнитивный образ.

Помимо лексикографических источников-информантов о концепте «Смерть», к которым мы обращались в первой главе исследования (толковые, этимологические, словообразовательные словари, а также УСС и РАС), о концепте как образовании мыслительном можно получить данные в ходе анализа художественных текстов. Но при этом нужно учитывать, что мы получаем знание не об общем для всех носителей языка концепте, а об индивидуальном концепте автора данных текстов. Таким образом, анализируя рассказы, повесть и романы В. П. Астафьева, созданные в 1980-1990-е гг., мы исследовали индивидуальный концепт писателя, вербализованный в его текстах.

Вербализаторы концепта «Смерть» в творчестве В. П. Астафьева 19801990-х гг. образуют поле, в котором сосуществуют 6 зон, неравнозначных по количеству вербализаторов. Ядерная зона включает в себя 5 нейтральных частотных лексем (в 210 употреблениях), семантика которых совпадает с выделенным инвариантным значением (минимальным содержательным ядром) - 'прекращение жизнедеятельности и переход из состояния бытия в состояние небытия'. Самую большую зону формируют единицы, репрезентирующие представления о неестественной смерти (314 слов и 50 сверхсловных образований в 1019 и 98 употреблениях соответственно); обширной является и зона, включающая слова и сверхсловные единицы, манифестирующие следствия смерти (128 слов и 5 сверхсловных образований в 688 и 9 употреблениях соответственно). Незначительной в количественном отношении (17 слов и 7 сверхсловных образований в 51 и 9 употреблениях соответственно) и мировоззренчески не столь важной для В. П. Астафьева является зона, объективированная единицами, дающими представления о естественной смерти. Естественная смерть не вызывает того протеста, который присутствует во взглядах писателя на неестественную смерть, поэтому обращение к естественной смерти не становится концептуально важным в творчестве В.П.Астафьева 1980-1990-х гг. Особое место в ПВ концепта занимает зона ближней периферии, в которую входят единицы, содержащие в семантике указания на состояние умирающего/умершего и бытие души после смерти (22 слова и 17 сверхсловных образований в 51 и 46 употреблениях соответственно). Эта сторона процесса перехода из состояния бытия в состояние небытия игнорируется в словарных статьях современных толковых словарей, но в миропонимании В. П. Астафьева как представителя русского народа и христианской религии играет важную роль, ибо порождает в сознании человека надежду на бытие после смерти. Зона дальней периферии ПВ концепта «Смерть» включает единицы, у которых семантическая связь с ядром обусловлена контекстом (45 слов и 17 сверхсловных образований в 110 и 57 употреблениях соответственно). Они качественно дополняют ПВ и привносят важную концептуальную информацию.

В вербализации представлений В. П. Астафьева о процессе смерти различные субъектно-объектные отношения имеют свои особенности:

1) контекстное употребление слова смерть позволяет конкретизировать образ субъекта смерти (ср. в УСС субъект смерти не называется, а лишь намечается). В основном, субъектами смерти названы руководители страны, ведущие войну, военачальники; отдельные люди по разным причинам;

2) чаще всего объектами и субъектами. смерти в произведениях В.П.Астафьева 1980-1990-х гг. выступают люди. Хотя уничтожение противника в обстановке войны является необходимым условием, В. П. Астафьев резко критикует, в первую очередь, руководителей России разных времен, необдуманно, безрассудно распоряжающихся жизнями простых солдат; военачальников, бросающих огромные массы народа на бессмысленную смерть. Численность погибших возрастает в произведениях В. П. Астафьева не только за счет военных потерь. Писатель, стремясь максимально правдиво изобразить Великую Отечественную войну, обращается к факту беспрецедентного убийства солдат своими же солдатами-руководителями, на которое последние идут в угоду личным амбициям или партийной политике Советского Союза; условия для скорейшего прекращения жизни создаются для фронтовиков и в военных госпиталях, где часто ненавидящие их и заворовавшиеся начальники содержат людей в обстановке полной антисанитарии и отсутствия лекарственных средств. В мирное время человек в произведениях В. П. Астафьева также не защищен от преждевременной гибели. Например, он может умирать из-за различных болезней; губительной для героев В. П. Астафьева становится характерная русская привычка к пьянству. Царящая в России в период становления перестройки атмосфера полной неразберихи, ломки прежних устоев, сопровождается разгулом преступности; жизнь человека утрачивает ценность, а убийство становится заурядным делом (ярче всего такое положение дел представлено в романе «Печальный детектив»);

3) реже объектами и субъектами смерти в произведениях В. П. Астафьева 1980-1990-х гг. являются животные, мир неживой природы и неодушевленные предметы. При этом гибель человека чаще всего имеет характер трагической случайности, гибель же животного, растения, реки и т. д. - результат варварского отношения человека к природе, о котором В. П. Астафьев с болью отзывался в каждом своем произведении;

4) иногда субъект и объект смерти в творчестве В. П. Астафьева 19801990-х гг. могут совпадать. Подобное отношение репрезентируют единицы, содержащие в значении сему 'самоубийство*. Тема самоубийства касается у В. П. Астафьева таких героев, как, например, девушка Людочка («Людочка»), которая не находит своего места в современном мире, остается непонятой и избирает путь самоубийства как избавление от позора, от окружающих людей и всех от себя; медсестра Фая («Прокляты и убиты»), не выдержавшая тягот военной жизни, непосильной работы и кончившая жизнь самоубийством; солдаты, добровольно расставшиеся со своей жизнью из-за венерической болезни, считавшейся позором («Веселый солдат») и др.;

5) в отдельных случаях смерть субъекта становится добровольным актом, и ведущей в значениях вербализаторов становится сема 'самопожертвование'. Единицы, манифестирующие добровольную смерть как самопожертвование, участвуют, в основном, в повествовании о военных событиях, когда люди жертвуют собой во имя своей родины;

6) среди других групп особо выделяется группа единиц, репрезентирующих смерть при отсутствии действующего субъекта. Такие единицы отражают концептуальные представления о смерти/уничтожении кого-, чего-либо вследствие внешних обстоятельств (война, болезнь, природные условия и т. п.).

Перспективными направлениями дальнейшего исследования представляются изучение единиц морфемно-словообразовательного и грамматического уровней языковой системы как средств вербализации концепта «Смерть», анализ вербализации данного мыслительного образования в художественных произведениях В. П. Астафьева 1950-1970-х гг. и в его публицистике разных лет, а также анализ иных концептов, являющихся сюжетно значимыми в творчестве В. П. Астафьева («Война», «Жизнь», «Любовь», «Рыбалка» и пр.). Единицы, вербализующие концепт «Смерть» в произведениях В. П. Астафьева, могут войти в словарь языка писателя.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Осипова, Александра Анатольевна, 2005 год

1. Астафьев, В. П. Собрание сочинений : в 15 т. Т. 13. Веселый солдат: повесть / В. П. Астафьев. Красноярск : ПИК «Офсет», 1998. - С. 5-242.

2. Астафьев, В. П. Собрание сочинений : в 15 т. Т. 13. Из тихого света : попытка исповеди / В. П. Астафьев. Красноярск : ПИК «Офсет», 1998. - С. 707728.

3. Астафьев, В. П. Собрание сочинений : в 15 т. Т. 9. Произведения 1980-х годов. Печальный детектив : Роман. Рассказы / В. П. Астафьев. Красноярск : ПИК «Офсет», 1997. - С. 7-438.

4. Астафьев, В. П. Собрание сочинений : в 15 т. Т. 10. Прокляты и убиты : Роман / В. П. Астафьев. Красноярск : ПИК «Офсет», 1997. - С. 5-744.

5. Комментарии 1 1997: Астафьев, В. П. Комментарии 1 / В. П. Астафьев // В. П. Астафьев. Собрание сочинений : в 15 т. / В. П. Астафьев. Красноярск : ПИК «Офсет», 1997. - Т. 10. - С. 745-767.

6. Комментарии 2 1997П Астафьев, В. П. Комментарии 2 / В. П. Астафьев // В. П. Астафьев. Собрание сочинений : в 15 т. / В. П. Астафьев. Красноярск : ПИК «Офсет», 1997. - Т. 9. - С. 439-447.

7. Комментарии 3 1998II Астафьев, В. П. Комментарии 3 / В. П. Астафьев // В. П. Астафьев. Собрание сочинений : в 15 т. / В. П. Астафьев. Красноярск : ПИК «Офсет», 1998. - Т. 13. - С. 729-734.1. НАУЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА

8. Авчинникова 1996: Авчинникова, Н. Н. Проза Виктора Астафьева (проблемы творческой индивидуальности писателя) : дис. канд. филол. наук / Н. Н. Авчинникова. М., 1996. - 192 с.

9. Алефиренко 2002: Алефиренко, Н. Ф. Лингвокультурологический аспект когнитивной семантики / Н. Ф. Алефиренко // Русистика : сб. науч. тр. Киев, 2002.-Вып. 2.-С. 16-23.

10. Алефиренко 2002: Алефиренко, Н. Ф. Поэтическая энергия слова. Синергетика языка, сознания и культуры / Н. Ф. Алефиренко. М.: Academia, 2002. -394 с.

11. Алефиренко 2002: Алефиренко, Н. Ф. Протовербальное порождение культурных концептов и их фразеологическая репрезентация / Н. Ф. Алефиренко // Филол. науки. 2002. - № 5. - С. 72-81.

12. Анохина 2004: Анохина, С. А. Концепт «Развитие» в русской языковой картине мира и особенности его вербализации в творчестве В. Г. Распутина 1994- 2003 гг.» : дис. . канд. филол. наук / С.А.Анохина. Магнитогорск, 2004. - 219 с. - Библиогр.: с. 167-191.

13. Ануфриев 1983: Ануфриев, А. Е. Своеобразие психологического анализа в прозе 1970-х годов (творчество В.Астафьева и В.Распутина): дис. канд. филол. наук / А. Е. Ануфриев. М., 1983. - 190 с.

14. Арутюнова 1999: Арутюнова, Н. Д. Введение / Н. Д. Арутюнова // Логический анализ языка : Образ человека в культуре и языке. М.: Наука, 1999. -С. 3-18.

15. Аскольдов 1997: Аскольдов, С. А. Концепт и слово / С. А. Аскольдов // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста: Антология /

16. Ин-т народов России; под ред. В. П. Нерознака. М.: Академия, 1997. - С. 267279.

17. Бабурина 1998: Бабурина, М. А. Концепт «Муза» и его ассоциативное поле в русской поэзии Серебряного века: дис. . канд. филол. наук/ М. А. Бабурина. СПб., 1998. - 133 с.

18. Бабушкин ' 1997: Бабушкин, А. П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике языка, их личностная и национальная специфика : дис. . д-ра. филол. наук / А. П. Бабушкин. Воронеж, 1997. - 330 с.

19. Басинский 2000: Басинский, П. «Как сердцу высказать себя?» (о русской прозе 90-х гг.) / П. Басинский // Новый мир. 2000. - № 4. - С. 185-192.

20. Бедрикова 1995: Бедрикова, М. Л. Особенности психологизма русской прозы второй половины 1980-х годов (творчество В. Астафьева и В. Распутина) : дис. канд. филол. наук/М. Л. Бедрикова. М., 1995. - 203 с.

21. Белобородова 2000: Белобородова, И. В. Концепт «цвет» в лингвокогни-тивном аспекте. На материале автобиографической прозы : дис. . канд. филол. -наук / И. В. Белобородова. — Таганрог, 2000. 224 с.

22. Березина 1988: Березина, С. Н. «Добреньким быть уже не могу.» (сатира и юмор в рассказе В. П. Астафьева «Жизнь прожить») / С. Н. Березина // Рус. речь. 1988. - № 1. - С. 23-30.

23. Биловус 2002: Биловус, Г. Особенности воспроизведения паремий в украинских переводах русскоязычных повестей Т. Шевченко / Г. Биловус // Слово. Фраза. Текст : сб. науч. ст. к 60-летию проф. М. А. Алексеенко. М.: Азбуковник, 2002. - С. 62-70.

24. Блескун 1992: Блескун, Л. В. Человек и его судьба в русском рассказе 1960-80-х годов (В.Астафьев, В.Распутин): дис. канд. филол. наук/ Л. В. Блескун. М., 1992. - 180 с.

25. Болдырев 2004: Болдырев, Н. Н. Концептуальное пространство когнитивной лингвистики / Н. Н. Болдырев // Вопросы когнитивной лингвистики. -2004.-№ 1.-С. 18-36.

26. Большее 1986: Болынев, А. О. Проблема народного характера в творчестве В.Белова, В.Астафьева, В.Распутина: дис. . канд. филол. наук/ А. О. Болынев. Л., 1986. - 172 с.

27. Вахитова 1995: Вахитова, Т. М. Народ на войне / Т. М. Вахитова // Русская литература. 1995. - № 3. - С. 114-129.

28. Бенедиктова 2004: Бенедиктова, Л. Н. Концепт «Война» в языковой картине мира (сопоставительное исследование на материале английского и русского языков): автореф. дис. . канд. филол. наук / Л. Н. Бенедиктова. Тюмень, 2004.- 19 с.

29. Вольф 1986: Вольф, Е. М. Оценочное значение и соотношение признаков «хорошо / плохо» / Е. М. Вольф // ВЯ. 1986. - № 5. - С. 98-106.

30. Воркачев 2003: Воркачев, С. Г. Концепт любви в русском языковом сознании / С. Г. Воркачев // Проблемы вербализации концептов в семантике языка и текста : матер. Междунар. симпозиума : в 2 ч. Волгоград : Перемена, 2003. -Ч. 1.-С. 57-59.

31. Воркачев 2004: Воркачев, С. Г. Счастье как лингвокультурный концепт: Монография / С. Г. Воркачев. М.: Гнозис, 2004. - 236 с.

32. Грицутенко 1984: Грицутенко, Л. П. Языковые особенности «авторского» сказа В.Астафьева/ Л. П. Грицутенко // Вестник Львовского университета. Сер. филологии. Львов : ЛГУ, 1984. - Вып. 14. - С. 84-90.

33. Дашкова 2000: Данькова, Т. Н. Концепт «Любовь» и его словесное воплощение в индивидуальном стиле А. Ахматовой : дис. . канд. филол. наук / Т. Н. Данькова. Воронеж, 2000. - 214 с.

34. Дашиева 1999: Дашиева, Б. В. Концепт образа мира в языковом сознании русских, бурят и англичан (национально-культурный аспект) : дис. . канд. фи-лол. наук / Б. В. Дашиева. М., 1999. - 243 с.

35. Дзюба 2001: Дзюба, Е. В. Концепты жизнь и смерть в поэзии М. Цветаевой : дис. . канд. филол. наук / Е. В. Дзюба. Екатеринбург, 2001. -255 с.

36. Дюжев 1994: Дюжев, Ю. Убиты и прокляты / Ю. Дюжев // Север. -1994.-№5-6.-С. 150-157.

37. Емельянова 1998: Емельянова, О. Н. Устойчивые обороты в прозе Виктора Астафьева / О. Н. Емельянова // РЯШ. 1998. - № 3. - С. 72-74.

38. Ершов 1984: Ершов, JI. Ф. Виктор Астафьев и лирико-философская проза / JI. Ф. Ершов // Русская литература. 1984. - № 1. - С. 75-89.

39. Жуков 2004: Жуков, К. А. Языковое воплощение концепта «Труд» в пословичной картине мира (на материале русской и английской паремиологии) : автореф. дис. . канд. филол. наук / К. А. Жуков. Великий Новгород, 2004. -26 с.

40. Жукова 1990: Жукова, М. Ю. Диалектная лексика в художественном произведении (на материале автобиографического цикла В. Астафьева «Последний поклон») : дис. . канд. филол. наук/ М. Ю. Жукова. JL, 1990. - 207 с.

41. Залыгин 1988: Залыгин, С. П. Свое слово : о повестях Виктора Астафьева/ С. П. Залыгин// В пределах искусства. М.: Сов. Россия, 1988. - С. 120127.

42. Зеленин 2004: Зеленин, А. В. Старуха с косой / А.В.Зеленин// РЯШ.-2004. № 2. - С. 76-79.

43. Зеленков 1997: Зеленков, В. Кому война, а кому мать родна / В. Зеленков // Наш современник. 1997. - № 9. - С. 69-82.

44. Золотусский 1989: Золотусский, И. П. Дон Кихот из Вейска: В. Астафьев / И. П. Золотусский // И. П. Золотусский. Исповедь Зоила. М. : Сов. Россия, 1989. - С. 52-69.

45. Исупов 1994: Исупов, К. Г. Русская философская танатология / К. Г. Исупов // Вопросы философии. 1994. - № 3. - С. 106-114.

46. Карасик 1996: Карасик, В. И. Культурные доминанты в языке / В. И. Карасик// Языковая личность: культурные концепты: сб. науч. тр./ ВГПУ, ПМПУ. Волгоград-Архангельск : Перемена, 1996. - С. 3-16.

47. Карасик 2001: Карасик, В. И. О категориях лингвокультурологии / В. И. Карасик // Языковая личность : проблемы коммуникативной деятельности : сб. науч. тр. Волгоград : Перемена, 2001. - С. 3-16.

48. Караулов 1976: Караулов, Ю. Н. Общая и русская идеография / Ю. Н. Караулов. М. : Наука, 1976. - 335 с.

49. Кацнельсон 1986: Кацнельсон, С. Д. Общее и типологическое языкознание / С. Д. Кацнельсон. JI. : Наука, 1986. - 280 с.

50. Кобозева 2000: Кобозева, И. М. Лингвистическая семантика: Учебник / И. М. Кобозева. М.: Эдиториал УРСС, 2000. - 352 с.

51. Колесов 2004: Колесов, В. В. Язык и ментальность / В. В. Колесов. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2004. - 215 с.

52. Комарова 1992: Комарова, Е. В. Фразеология прозы В. Астафьева, Ю.Бондарева, В.Гроссмана (сопоставительный аспект): дис. . канд. филол. наук / Е. В. Комарова. М., 1992. - 193 с.

53. Кондаков 1975: Кондаков, Н. И. Логический словарь-справочник / Н. И. Кондаков. М. : Наука, 1975. - 680 с.

54. Красавский 2001: Красавский, Н. А. Эмоциональные концепты в немецкой и русской лингвокультурах : Монография / Н. А. Красавский. Волгоград : Перемена, 2001. - 495 с.

55. Красс 2000: Красс, Н. А. Концепт дерева в лексико-фразеологической семантике русского языка. На материале мифологии, фольклора и поэзии : дис. . канд. филол. наук / Н. А. Красс. М., 2000. - 194 с.

56. Кубрякова 1991: Кубрякова, Е. С. Об одном фрагменте концептуального анализа слова память / Е. С. Кубрякова // Логический анализ языка. Культурные концепты : сб. тр. М. : Наука, 1991. - С. 85-91.

57. Кубрякова 2004: Кубрякова, Е. С. Об установках когнитивной науки и актуальных проблемах когнитивной лингвистики / Е. С. Кубрякова // Вопросы когнитивной лингвистики. 2004. - № 1. - С. 6-17.

58. Лавлинский 1986: Лавлинский, Л. Сильнее смерти / Л. Лавлинский // Лит. обозрение. 1986. -№ 1. - С. 53-56.

59. Ланщиков 1992: Ланщиков, А. П. Виктор Астафьев / А. П. Ланщиков. -М.: Просвещение, 1992. 159 с.

60. Ланщиков 1990: Ланщиков, А. П. Перед кончиной века/ А. П. Ланщиков // Лит. учеба. 1990. - № 4. - С. 91-96.

61. Лейдерман 2001: Лейдерман, Н. Л. Крик сердца : Творческий облик Виктора Астафьева / Н. Л. Лейдерман // Урал. 2001. - № 10. - С. 225-245.

62. Лихачев 1993: Лихачев, Д. С. Концептосфера русского языка / Д.С.Лихачев// Известия АН. Сер. лит. и яз. М. : Наука, 1993.- №1.-Т. 52. - С. 3-9.

63. Ляпин 1997: Ляпин, С. X. Концептология: к становлению подхода/ С. X. Ляпин // Концепты. Архангельск, 1997. - Вып. 1. - С. 11-35.

64. Маслова 2001: Маслова, В. А. Лингвокультурология / В. А. Маслова. -М.: Академия, 2001. 208 с.

65. Мешалкин 1993: Мешалкин, А. Н. Традиции Ф. М. Достоевского в творчестве В. Астафьева : дис. . канд. филол. наук. -М., 1993. 153 с.

66. Михайлова 1998: Михайлова, О. А. Ограничения в лексической семантике : Семасиологический и лингвокультурологический аспекты / О. А. Михайлова. Екатеринбург : УрГУ, 1998. - 240 с.

67. Никитин 2002а: Никитин, М. В. Метафора: уподобление vs. интеграция концептов / М. В. Никитин // С любовью к языку : сб. науч. тр. Посвящается Е. С. Кубряковой. М.-Воронеж : ИЯ РАН, Воронежский гос. ун-т, 2002. -С. 256-269.

68. Никитин 2004: Никитин, М. В. Развернутые тезисы о концептах/ М. В. Никитин // Вопросы когнитивной лингвистики. 2004. - № 1. - С. 53-64.

69. Никитин 20026: Никитин, М. В. Реализация концепта «Страх» в сценариях городской легенды : автореф. дис. . канд. филол. наук / М. В. Никитин. -Челябинск, 2002. 24 с.

70. Новиков 2001: Новиков, Л. А. Основы семантики/ Л.А.Новиков// Новиков Л. А. Избранные труды : в 2 т. Т. 1. Проблемы языкового значения / Л. А. Новиков. М.: Изд-во РУДН, 2001. - С. 341-672.

71. Новиков 1982: Новиков, Л. А. Семантика русского языка : Учеб. пособие для филол. специальностей ун-тов / Л. А. Новиков. М. : Высшая шк., 1982. -272 с.

72. Павлович 1996: Павлович, Т. Семантика слов с корнями «-жи/в/-» и «-мер/мор-» в русском и сербскохорватском языках на фоне культурных концептов «жизнь» и «смерть» : дис. . канд. филол. наук / Т. Павлович. М.,1996.-218 с.

73. Перевалова 1997: Перевалова, С. В. «Особая география памяти» (образ автора в русской прозе 1970-1980-х гг. В.П.Астафьев, В.Г.Распутин,

74. B. С. Маканин) : Монография / С. В. Перевалова. Волгоград : Перемена,1997.-240 с.

75. Петрова 2003: Петрова, И. В. Типы интертекстем и их функции в рассказах В. П. Астафьева 1980-х гг. / И. В. Петрова// Интертекст в художественном и публицистическом дискурсе : сб. докл. Междунар. науч. конф. / ред.-сост.

76. C. Г. Шулежкова. Магнитогорск : Изд-во МаГУ, 2003. - С. 88-95.

77. Попова 2002: Попова, Е. А. Человек как основополагающая величина современного языкознания / Е. А. Попова // Филол. науки. 2002. - № 3. -С. 69-77.

78. Попова, Стернин 2002: Попова, 3. Д. Очерки по когнитивной лингвистике / 3. Д. Попова, И. А. Стернин. 2-е изд., стер. - Воронеж : Истоки, 2002. -191 с.

79. Потебня 1993: Потебня, А. А. Мысль и язык / А. А. Потебня. Киев : СИНТО, 1993.- 189 с.

80. Рислан 1989: Рислан, Г. Человек и природа в современной советской литературе (творчество В. Астафьева и В. Распутина) : дис. . канд. филол. наук / Г. Рислан. М., 1989. - 163 с.

81. Рудакова 2004: Рудакова, А. В. Когнитология и когнитивная лингвистика / А. В. Рудакова. 2-е изд., испр. - Воронеж : Истоки, 2004. - 80 с.

82. Рябова 2003: Рябова, В. Н. Лексические средства выражения концепта «природа» в художественном тексте (на материале творчества А. П. Чехова) /

83. B. Н. Рябова // Проблемы вербализации концептов в семантике языка и текста : матер. Междунар. симпозиума : в 2 ч. Волгоград : Перемена, 2003. - Ч. 2.1. C. 252-254.

84. Савенкова 2002: Савенкова, Л. Б. Русская паремиология : семантический и лингвокультурологический аспекты / Л. Б. Савенкова. Ростов н/Д : Изд-во Рост, ун-та, 2002. - 240 с.

85. Севрюгина 2002: Севрюгина, Е. В. Концепт «Красота» в поэзии Ф. И. Тютчева / Е. В. Севрюгина // Филол. науки. 2002. - № 3. - С. 30-39.

86. Сердюченко 1997: Сердюченко, В. Заметки провинциального читателя / В. Сердюченко // Нева. 1997. -№ 1. - С. 185-191.

87. Слышкин 2000: Слышкин, Г. Г. От текста к символу : лингвокультурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе / Г. Г. Слышкин. М. : Наука, 2000. - 128 с.

88. Слышкин 1999: Слышкин, Г. Г. Текстовая концептосфера и ее единицы / Г. Г. Слышкин // Языковая личность : аспекты лингвистики и лингводидакти-ки : сб. науч. тр. / ВГПУ. Волгоград : Перемена, 1999. - С. 18-26.

89. Степанов 1997: Степанов, Ю. С. Константы : Словарь русской культуры (опыт исследования)/ Ю.С.Степанов. М.: Языки рус. культуры, 1997. — 824 с.

90. Стернин 2001: Стернин, И. А. Методика исследования структуры концепта / И. А. Стернин // Методологические проблемы когнитивной лингвистики : сб. ст. Воронеж : Изд-во ВГУ, 2001. - С. 58-65.

91. Токарев 2003: Токарев, Г. В. Теоретические проблемы вербализации концепта «труд» в русском языке: автореф. дис. д-ра филол. наук/ Г. В. Токарев. Волгоград, 2003. - 46 с.

92. Фрумкина 1995: Фрумкина, Р. М. Есть ли у современной лингвистики своя эпистемология? / Р. М. Фрумкина // Язык и наука конца XX века : сб. ст. -М.: Изд-во РГГУ, 1995. С. 74-117.

93. Фрумкина 1992: Фрумкина, Р. М. Концептуальный анализ с точки зрения лингвиста и психолога / Р. М. Фрумкина // НТИ. Сер. Информационные процессы и системы. 1992. - № 3. - С. 1-8.

94. Хо Сон Тэ 2001: Хо Сон Тэ, Концепты ЖИЗНЬ и СМЕРТЬ в русском языке : автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 2001. - 24 с.

95. Чепасова 1974: Чепасова, А. М. Семантико-грамматические классы русских фразеологизмов : Учеб. пособие / А. М. Чепасова. Челябинск : Изд-во ЧГПИ, 1974.- 100 с.

96. Чернейко 2001: Чернейко, Л. О. Концепты жизнь и смерть как фрагменты языковой картины мира/ JI. О. Чернейко// Филол. науки.- 2001.- № 5.-С. 50-59.

97. Чернова 2004: Чернова, О. Е. Концепт «труд» как объект идеологизации : дис. . канд. филол. наук / О. Е. Чернова. Екатеринбург, 2004. - 163 с.

98. Чуршина 2002: Чурилина, JI. Н. Лексическая структура художественного текста: принципы антропоцентрического исследования: Монография / Л. Н. Чурилина. СПб. : РГПУ им. А. И. Герцена, 2002. - 283 с.

99. Шестак 2003: Шестак, Л. А. Русская языковая личность : коды образной вербализации тезауруса : Монография / Л. А. Шестак. Волгоград : Перемена, 2003.-312 с.

100. Шмелев 1973: Шмелев, Д. Н. Проблемы семантического анализа лексики (на материале русского языка) / Д. Н. Шмелев. М. : Языки славянской культуры, 1973.-280 с.

101. Шмелев 2002: Шмелев, А. Д. Русский язык и внеязыковая действительность / А. Д. Шмелев. М. : Языки славянской культуры, 2002. - 495 с.

102. Штокман 1993: Штокман, И. Черное зеркало / И. Штокман // Москва. -1993.-№4.-С. 187-189.

103. БАС 1962: Словарь современного русского литературного языка : в 17 т. Т. 13. М.; Л.: Изд-во Академии Наук СССР, 1962. - 1516 стлб.

104. БТС 2000: Большой толковый словарь русского языка / гл. ред. С. А. Кузнецов. СПб.: Норинт, 2000. - 1536 с.

105. БЭС 2000: Большой энциклопедический словарь. М.: «Большая российская энциклопедия»; СПб.: Норинт, 2000. - 1456 с.

106. Левикова 2003: Левикова, С. И. Большой словарь молодежного сленга/ С. И. Левикова. М.: ФАИР-ПРЕСС, 2003. - 928 с.

107. MAC 1988: Словарь русского языка / под ред. А. П. Евгеньевой : в 4 т. Т. 4. С-Я. - М.: «Русский язык», 1988. - 796 с.

108. Новгородский обл. словарь 1995: Новгородский областной словарь / авт.-сост. JL Я. Петрова, В. П. Строгова; отв. ред. В. П. Строгова. Вып. 10. Новгород : НовГУ им. Ярослава Мудрого, 1995. - Г93 с.

109. Новгородский обл. словарь 2000: Новгородский областной словарь / авт.-сост. JI. Я. Петрова, В. П. Строгова; отв. ред. В. П. Строгова. Вып. 13. Великий Новгород : НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2000. - 118 с.

110. Новейший филос. словарь 2001: Новейший философский словарь. 2-е изд., перераб. и доп. - Мн. : Интерпрессервис; Книжный дом, 2001. - 1280 с.

111. НОСС 2004: Новый объяснительный словарь синонимов русского языка / авторы словарных статей: В. Ю. Апресян, Ю. Д. Апресян, Е. Э. Бабаева и др. -2-е изд., испр. и доп. М.; Вена : Языки славянской культуры : Венский славистический альманах, 2004. - 1488 с.

112. РАС 1994: Русский ассоциативный словарь. Кн. 1. Прямой словарь: от стимула к реакции / Ю. Н. Караулов, Ю. А. Сорокин и др. М.: Помовский и партнеры, 1994. - 224 с.

113. РСС 1983: Русский семантический словарь / Ю. Н. Караулов, В. И. Молчанов, В. А. Афанасьев, Н. В. Михалев / под ред. С. Г. Бархударова. -М.: Наука, 1983. 564 с.

114. СА 1995: Введенская, JI. А. Словарь антонимов русского языка / JI. А. Введенская. Р/нД : Феникс, 1995. - 543 с.

115. СД1990: Даль, В. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. Т. 3. П. - М. : Рус. яз., 1990. - 555 е.; Т. 4. - P-V. - М. : Рус. яз., 1991. - 683 с.

116. Словарь рус. нар. говоров 1972: Словарь русских народных говоров / гл. ред. Ф. П. Филин, ред. Ф. П. Сороколетов. Вып. 8. JI. : Наука, 1972. - 369 с.

117. Словарь рус. нар. говоров 1974: Словарь русских народных говоров / гл. ред. Ф. П. Филин, ред. Ф. П. Сороколетов. Вып. 9. Л.: Наука, 1972. - 362 е.; вып. 10. - Л.: Наука, 1974. - 388 с.

118. СОШ 2002: Ожегов, С. И. Толковый словарь русского языка : 80 ООО слов и фразеологических выражений / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. 4-е изд., доп. - М.: Азбуковник, 2002. - 944 с.

119. Срезневский 1989: Срезневский, И. И. Материалы для словаря древнерусского языка : в 3 т. Т. 3. Ч. 1. М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, по изданию 1893 г. - 1420 стлб.

120. СРФ 1999: Бирих, А. К. Словарь русской фразеологии. Историко-этимологический справочник / А. К. Бирих, В. М. Мокиенко, JI. И. Степанова. -СПб.: Фолио-Пресс, 1999. 794 с.

121. СРЯ XI-XVII вв. 2000: Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 25.-М.: Наука, 2000. - 403 с.

122. СС 1975: Александрова, 3. Е. Словарь синонимов русского языка : Практический справочник. 6-е изд., перераб. и доп. / 3. Е. Александрова. - М.: Рус. яз., 1989.-495 с.

123. ССРЯ 2001: Словарь синонимов русского языка/ под ред. А. П. Евгеньевой : в 2 т. Т. 2. JI.: Наука, 1971. - 856 с.

124. СУСРЯ: Огольцев, В. М. Словарь устойчивых сравнений русского языка (синонимо-антонимический) / В. М. Огольцев. М.: ООО «Рус. словари» : ООО «Изд-во Астрель» : ООО «Изд-во ACT», 2001. - 800 с.

125. Тихонов 1990: Тихонов, А. Н. Словообразовательный словарь русского языка : в 2 т. Т. 2 / А. Н. Тихонов. 2-е изд., стер. - М.: Рус. яз., 1990. - 886 с.

126. ТСУ 1940: Ушаков, Д. Н. Толковый словарь русского языка : в 4 т. Т. 4 / Д. Н. Ушаков. С-Я. - 1940. - 1500 с.

127. УСС 1978: Учебный словарь сочетаемости слов русского языка: около 2500 словар. статей / под ред. П. Н. Денисова, В. В. Морковкина. М.: Рус. яз., 1978.-688 с.

128. Фасмер 1971: Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. Т. 3. / М. Фасмер. М. : Прогресс, 1971.-827 с.

129. ФСРЛЯ 1995: Фразеологический словарь русского литературного языка конца XVIII XX вв. / под ред. А. И. Федорова. - М. : Топикал, 1995. - 608 с.

130. ФСРЯ 2001: Фразеологический словарь русского языка / сост. JI. А. Воронова и др.; Под ред. и с поел. А. И. Молоткова. 6-е изд., испр. и доп. - М.: ACT : Астрель, 2001. - 512 с.

131. ФЭС 1983: Философский энциклопедический словарь / гл. ред. JL Ф. Ильичев, Н. П. Федосеев, С. М. Ковалев, В. Г. Панов. М. : Сов. энциклопедия, 1983.-840 с.

132. СЭ 2001: Этика : Энциклопедический словарь / под ред. Р. Г. Апресяна и А. А. Гусейнова. М.: Гардарики, 2001. - 671 с.

133. ЭССЯ 1993: Этимологический словарь славянских языков : Праславян-ский лексический фонд. Вып. 18. М.: Наука, 1993. - 255 с.