Конфликт "своего" и "чужого" мира в произведениях В.П. Астафьева как реализация бинарной и тернарной структур тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Субботкин, Дмитрий Александрович

• Субботкин, Дмитрий Александрович
• кандидат филологических наук
• 2007

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Субботкин, Дмитрий Александрович

Введение

Глава 1. Взаимодействие тернарной и бинарной структур в повести

Последний поклон» В. Астафьева

1.1. Реализация тернарной структуры в создании образа «своего» мира в «Последнем поклоне»

1.2. Бинарная оппозиция добра и зла в «Последнем поклоне» 39.

Глава 2. Конфликт «своего» и «чужого» мира как реализация бинарной структуры в нравоописательной прозе В. Астафьева

2.1. Бинарная оппозиция истинной и-ложной веры в повести «Стародуб»

2.2. Синтез бинарной и тернарной структур в повествовании в рассказах «Царь-рыба»

2.3. Бинарная оппозиция добра и зла в романе «Печальный детектив»

Глава 3. Формирование субстанционального конфликта в военной прозе В, Астафьева

3.1. Бинарная оппозиция добра и зла в «Пастухе и пастушке»

3.2. Формирование субстанционального конфликта в романе «Прокляты и убиты»

3.3. Субстанциональный конфликт в произведениях В. Астафьева последних лет

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Конфликт "своего" и "чужого" мира в произведениях В.П. Астафьева как реализация бинарной и тернарной структур»

Творчество Виктора Астафьева, одного из наиболее крупных русских писателей второй половины XX века, постоянно было в центре внимания не только читателей и критики, но и вызывало широкий общественный резонанс. А в последнее десятилетие его творчества по-новому раскрытая тема войны в его произведениях стала предметом ожесточённых споров, зачастую выходящих за пределы собственно литературных дискуссий. Резкая поляризация оценок его произведений от восторженных до негодующих свидетельствует о значительности и сложности феномена В. Астафьева в русской культуре и общественной жизни второй половины XX века.

Вместе с тем, можно говорить и об определённой контрастности самого творчества В. Астафьева. Ряд автобиографических произведений, таких, как повесть «Последний поклон», выдержан в иной стилистике, нежели нравоописательная (роман «Печальный детектив») или военная проза (роман «Прокляты и убиты»). Это позволяет ряду исследователей (Н. Иванова, И. Золотусский) ставить вопрос о преобладании художественного или публицистического начала в произведениях В. Астафьева.

Представляется, что контрастность творчества В. Астафьева обусловлена реализацией и взаимодействием бинарной и тернарной структур в создании образов «своего» и «чужого» мира. Ю. М. Лотман отмечает: « Русская культура, проявляя структурное единство, вместе с тем внутри себя делится на два различных структурных модуса: бинарную и тернарную системы. Бинарная структура, подразумевающая деление всего в мире на положительное и отрицательное, на греховное и святое, на национальное й искусственно привнесённое или на ряд других возможных противопоставлений, характерна для русской культуры на всём её протяжении. С этим связаны такие крупные явления. эпохи, как традиция Лермонтова, Гоголя, Достоевского. Для названных писателей характерны бинарные антитезы: антитеза греха и святости, демона и ангела.

Параллельно бинарной модели в русской литературе активно действует тернарная модель, включающая мир добра, мир зла и мир, который не имеет однозначной моральной оценки и характеризуется признаком существования. Он оправдан самим фактом своего бытия» [114, С. 382-385].

В данном исследовании делается попытка проанализировать конфликт между «своим» миром, миром детства, миром любви и добра и жестоким, враждебным «чужим» миром в произведениях В. Астафьева с точки зрения бинарной и тернарной структур мировосприятия. И если в нравоописательной и военной прозе В. Астафьева доминирует бинарная модель с резкой поляризацией добра и зла, то для повести «Последний поклон» характерна тернарная модель, в которой представлен «мир естественного человеческого существования, мир, который оправдан не добром и не злом, не талантом и не преступлением, не высокой нравственностью и не низкой безнравственностью, а просто своим бытием» [ 114, С.385]. В тернарной модели «зло мыслится как отклонение от возможностей человеческой личности, а добро как реализация их. И добро, и зло в своём одновременном слиянии находятся в человеческой личности в её обыденном проявлении и реализуются в чистом виде в двух полярных элементах тернарной схемы» [Там же, С.386].

Данный анализ основан на предположении, что эволюция конфликта в прозе В. Астафьева идёт от локальных конфликтов ранних произведений к субстанциональному конфликту в прозе последних лет. И если с содержательной стороны можно видеть эволюцию конфликта «своего» и «чужого» мира, так как с течением времени в творчестве Астафьева меняется авторский идеал и, соответственно, художественная идея его произведений, то со стороны формы конфликт остаётся неизменным, типологически повторяющимся.

Одним из первых обратил внимание на особенность творческого дарования В. Астафьева критик А. Макаров. Ещё в 1969 году он отмечал: «Астафьева не назовёшь ни бытописателем, ни пусть даже вдохновенным певцом природы, по натуре своей он моралист и поэт, человечности и относится к тому роду художников, которые пишут о душе - предмете необъяснимом и иллюзорном, однако всем понятном» [116, С.706]. Уже в этой оценке, ещё до появления «Царь-рыбы» и «Печального детектива», была определена важная черта творчества Астафьева. И в своей поэзии человечности, и в своём морализаторстве В. Астафьев ищет опору в крестьянском мировоззрении. Этические, эстетические, идеологические, философские основы его творчества - это тот образ мира, который складывался на протяжении столетий в крестьянской. среде России. В XX веке русское крестьянство проходит через череду исторических катаклизмов, что приводит к разрушению традиционных основ его жизни. Конфликт «своего», традиционного крестьянского мира с миром «чужим», несущим ему разрушение и гибель, становится концептуальной и художественной доминантой творчества В. Астафьева. А. Большакова отмечает эту невосполнимость утраты «своего» мира и противопоставление ему мира «чужого» в произведениях Астафьева, «. где Деревня как эстетический идеал, заповедная сфера добра и света, подлинной человечности отодвигается за пределы мира героев, обретая статус на миг обретённого и навсегда потерянного рая» [37, С. 143].

В изображении «своего мира» он человечен и поэтичен, по отношению к «чужому миру» моралистичен и даже ригористичен. Контрастность мировосприятия, всё большая критичность по отношению к «чужому миру» усиливается в процессе творческой эволюции В. Астафьева, возрастая до неразрешимого, субстанционального конфликта с миром.

Ряд исследователей относит В. Астафьева к представителям «деревенской» прозы (П. Николаев, А. Большакова), другие считают, что его творчество «не умещается в рамки деревенской, военной и какой-нибудь ещё прозы» (JI. Кременцов), говорят о творческом «универсализме» писателя (П. Гончаров). Но, при разности подходов, можно утверждать, что в основе творчества В. Астафьева лежит традиционное крестьянское мировоззрение. А. Большакова, говоря, что «вопрос о статусе и точном определении деревенской прозы до сих пор не решён и является весьма дискуссионным» [37, С.З], при этом отмечает, что «сущность деревенской прозы определяется не тематическим признаком («проза о деревне»), как это было принято предполагать до сих пор, но, главное - общими идейно-эстетическими установками и выделением (на правах центрального предмета изображения) единого эстетического идеала, сформированного в течение веков на основе крестьянского мироощущения» [Там же, С.4].

Ю. Борев формулирует ряд концептуальных положений, разделяющих литературу социалистического реализма и деревенскую прозу (в его определении - «крестьянский реализм»): «Ряд концептуальных положений крестьянского реализма резко противостояли официальной советской идеологии, ортодоксальным марксистским догмам: 1) взамен идеализации рабочего класса давался образ крестьянина как носителя исторического и эстетического идеала; 2) взамен интернационализма выдвигалась национальная идея; 3) Ф. Энгельс. писал об «идиотизме деревенской жизни» - новое художественное направление стало критиковать идиотизм городской жизни» [170, С.419] Вместе с тем, Ю. Борев отмечает и другие совпадения и различия в отдельных положениях между деревенской прозой и соцреализмом, что существенно в контексте данного диссертационного исследования: «Крестьянский реализм. стал развиваться параллельно социалистическому реализму, в ряде постулатов совпадая с ним. Так, деревенской прозе, несмотря на отрицание коллективизации, была не чужда идея насильственного вмешательства в исторический процесс, а также обязательный для соцреализма поиск врагов. В ряде других отношений крестьянский реализм расходился с социалистическим реализмом: деревенская проза утверждала светлое прошлое, соцреализм - светлое будущее.» [Там же, С.420]

Представляется, что «обязательный поиск врагов» и идеализация «светлого прошлого», отмечаемые Ю. Боревым, входят как составная часть в основной конфликт «своего» и «чужого» мира в произведениях Астафьева. Как считает В. Зинченко, «в основе всякого «сравнения» и «сопоставления» лежат механизмы «тождества» и «различения» своего и чужого. Эти механизмы присущи как художественному творчеству, так и научному мышлению» [118, С.76]. Об этом говорит и В. Топоров: «Соотнесение-сравнение того и этого, своего и чужого составляет одну из основных и вековечных работ культуры, ибо сравнение, понимаемое в самом широком плане. самым непосредственным образом связано с бытием человека в знаковом пространстве культуры, которое имеет своей осью проблему тождества и различия.» [173, С.7].

А. Большакова отмечает разделение на «своё» и «чужое» в военной прозе В. Астафьева. «Астафьев обращается к вопросу о цене войны и русской победы, внося изменения в стереотипный образ внешнего врага, перенося центр идейной тяжести на расслоение внутри сталинского общества на «врагов» и «своих».» [37, С.127].

Описывая художественную систему В. Астафьева, исследователи отмечают её контрастность и поляризацию. Н. Лейдерман определяет её как натуралистический сентиментализм». Он считает, что структурной осью данной художественной системы «выступает диалогическая оппозиция жёсткого натурализма и открытой сентиментальности. Семантика этих полюсов у Астафьева устойчива: если натуралистический срез мира - полюс хаоса, гибели души и жизни, то сентиментальный срез - всегда полюс идеального, эстетически возвышенного» [106, С. 130]. Как особенность индивидуального стиля В. Астафьева Н. Лейдерман отмечает «особую форму сказа, полифонического по составу и карнавального по эстетическому пафосу, с амплитудой от безудержного смеха до трагических рыданий» [Там же, С. 103]. Об этой же особенности творчества Астафьева говорит К. Азадовский: «Он почти не резонёрствует, он негодует или обличает, скорбит или содрогается» [11, С.4]. Эти характеристики, отмечающие поляризацию художественной системы В. Астафьева, описывают лишь бинарную систему мировосприятия автора. В тернарной же структуре его творчества «естественная жизнь» не имеет данных контрастных признаков: это «мир естественного человеческого существования, мир, который оправдан не добром и не злом,. а просто своим бытием» [114, С.385].

Через взаимодействие бинарной и тернарной структур в творчестве В. Астафьева возможно рассмотрение и эволюции его религиозных взглядов. Вопрос отношения к вере в произведениях В. Астафьева также является выражением неоднозначного отношения к ней русского человека вообще. Спор о религиозности или атеистичности русского народа постоянно присутствовал в центре внимания общественной мысли России. Белинский в своём письме Гоголю, споря ' с ним, утверждал: «Приглядитесь попристальнее, и вы увидите, что это по натуре глубоко атеистический народ. В нём ещё много суеверия, но нет и следа религиозности. у него слишком много для этого здравого смысла, ясности и положительности в уме, и в этом-то, может быть, огромность исторических судеб его в будущем» [27, С.710] В середине XX века философ Н. Лосский утверждал, что русский народ - народ религиозный, но даже «утратив религию и став материалистами, большинство нигилистов всё же было увлечено стремлением искоренять зло в общественной жизни. [113, С.349]. Эта характеристика Н. Лосского отмечает важную деталь русского сознания как наличие в нём бинарной оппозиции добра и зла, греха и святости и ощущение необходимости борьбы с моральным злом даже при утрате религиозности. Ряд исследователей обращает внимание на усиление религиозной составляющей в процессе творческой эволюции В. Астафьева. В частности, П. Гончаров отмечает: «Христианская основа многих произведений В.Астафьева последних лет его творчества очевидна, но путь писателя к христианскому восприятию мира был труден и извилист» [139, С.98-99]. Действительно, в последний период творчества В. Астафьева бинарная оппозиция греха и святости занимает место тернарной структуры «естественной жизни» с ироничным отношением к вере. Лейтмотивом произведений В. Астафьева последних лет становится богооставленность, как и жажда восстановления и ощущение невозможности восстановления гармонии утраченного «своего мира». Но остаётся нерешённым вопрос -действительно ли можно говорить о перемене взгляда В. Астафьева на религию или речь идёт лишь о переходе от тернарной структуры «естественной» жизни к бинарной оппозиции греха и святости в процессе творческой эволюции писателя.

Омечаемое исследователями соотношение публицистичности и художественности в творчестве В. Астафьева также можно рассмотреть через взаимодействие бинарной и тернарной структур в его произведениях. Так, Н. Иванова, говоря о «Печальном детективе», утверждает, что «установка на беллетристику вступила в конфликт с публицистической мыслью автора, являющейся главным действующим лицом «Печального детектива» [79, С.339]. Кроме того, она не согласна с авторским определением жанра «роман», и считает, «что перед нами «слово». Это скорее жанр высказывания о действительности, а не жанр, художественно исследующий эту действительность» [Там же]. Хотя Н. Иванова даёт только самую общую характеристику жанра «слова», но, действительно, многие черты этого жанра, как они оформились в начале XV1I1 века в творчестве Ф. Прокоповича, проявляются в произведениях В. Астафьева с бинарной структурой. О. Б. Лебедева в «Истории русской литературы XVIII века» определяет следующие признаки этого жанра: Светское Слово - «это всегда текст по поводу и на случай. в зависимости от установки оратора и объекта речи, могло выливаться как в панегирик (прославление), так и в хулу (обличение). Слово - жанр диалогичный, поскольку, формально будучи монологом, оно всегда ориентировано на воспринимающее сознание, к которому прямо обращено. Дидактическое и эмоциональное назначение убедить и взволновать) достигается в раскрытии основной темы. В любом тексте неизменно присутствует его основной герой - автор-оратор, образ мыслей и эмоциональный облик которого и отражает текст» [ 105, С.31-33]. В произведениях с бинарной структурой в обличении «чужого мира» В. Астафьевым используются приёмы эпидейктического красноречия и жанра Слова. В произведениях тернарной структуры в изображении мира «естественной» жизни у автора нет задачи обличения или прославления, и эти признаки жанра Слова и приёмы торжественного красноречия отсутствуют.

В зависимости от того, о «своём» или «чужом» мире говорит Астафьев, используется тот или иной модус художественности, доминирует та или иная стратегия высказывания. Понятие модуса было впервые введено в литературоведение Н. Фраем в работе «Анатомия критики». В. Тюпа так формулирует понятие модуса художественности: «Модус художественности - это всеобъемлющая характеристика художественного целого, это тот или иной род целостности, предполагающий не только соответствующий тип героя и ситуации, авторской позиции и читательского восприятия, но и внутренне единую систему ценностей»[178, С.468]. Н. Фрай опирается на «Поэтику» Аристотеля: «В одних произведениях герои лучше нас, в других -хуже, в третьих - такие же, как мы» [ 181, С.232].

При создании образа «чужого» мира в бинарной оппозиции добра и зла доминирующим в творчестве В. Астафьева является сатирический модус художественности. Он «является эстетическим освоением неполноты личностного присутствия «я» в миропорядке, то есть такого несовпадения личности со своей ролью, при котором внутренняя данность индивидуальной жизни оказывается уже внешней заданности и неспособна, заполнить собой ту или иную ролевую границу» [178, С.472]. «Вследствие внутренней оторванности от миропорядка сатирическому «я» присуща самовлюблённость, неотделимая от его катастрофической неуверенности в себе» [Там же, С.473].

Доминирующим в создании образа «своего» мира при реализации тернарной структуры в творчестве Астафьева становится идиллический модус. Его смысл «состоит в совмещении внутренних границ «я» с его внеролевыми границами. Идиллическая цельность персонажа представляет собой неразделимость его я-для-себя и я-для-других: ответственность перед другим (и остальной жизнью в его лице) становится самоопределением личности.» [178, С.477]

М.М.Бахтин в своей работе «Формы времени и хронотопа в романе» выделяет ряд признаков идиллического хронотопа. Это «прежде всего органическая прикрепленность, приращенность жизни и ее событий к месту - к родной стороне, к родным горам, родному долу, родным полям, реке и лесу, к родному дому. Единство места сближает и сливает колыбель и могилу (тот же уголок, та же земля), детство и старость (та же роща, та же речка, те же липы, тот же дом), жизнь различных поколений, живших там же, в тех же условиях, видевших то же самое» [23, С. 158]. на первый план выдвигается глубокая человечность самого идиллического человека и человечность отношений между людьми, далее цельность идиллической жизни, её органическая связь с природой, особо выделяется немеханизированный идиллический труд и, наконец, идиллические вещи, не оторванные от собственного труда, неразрывно связанные с этим трудом и идиллическим бытом. В то же время подчёркнута узость и замкнутость идиллического мирка. Этому обреченному на гибель мирку противопоставляется большой, но абстрактный мир, где люди разобщены, эгоистически замкнуты и корыстно-практичны» [Там же, С. 167]. В тернарной структуре «естественной» жизни «своего» идиллического мира противостоит «неестественная» жизнь «чужого» мира, мира зла.

В зависимости от реализации бинарной или тернарной структур в произведениях В. Астафьева, в них доминируют и различные стратегии высказывания: пафос или ирония. «В организации художественного текста ведущая роль принадлежит двум риторическим стратегиям высказывания: патетике и иронии. Пафос. состоит в придании чему-либо индивидуальному, личному всеобщего и сверхличного значения и служит для связывания внутренних границ я-в-мире с его внешними границами. Ирония. есть притворное приятие чужого пафоса, а на деле его дискредитация как ложного» [178, С.480].

Следует отметить, что пафос и иронию можно рассматривать не только как риторические стратегии высказывания, но и как определённые установки в мировоззрении русского человека в его взаимоотношениях с государством, церковью и литературой. Доминирующей стратегией государства и русской литературы была стратегия патетическая. М. Бахтин пишет: «После падения античности Европа не знала ни одного культа, ни одного обряда, ни одной государственной или официально-общественной церемонии, ни одного празднества, ни одного официального жанра и стиля, обслуживающего церковь или государство (гимн, молитвы, сакральные формулы, декларации, манифесты и т.п.), где бы смех был узаконен (в тоне, стиле, языке), хотя бы в наиболее ослабленных формах юмора и иронии» [23, С. 169].

Государственный пафос в России на протяжении всей истории имел своим содержанием укрепление государственности за счет человека, что иногда дополнялось цивилизаторскими, просветительскими задачами. Ю.М. Лотман замечает по этому поводу: «Самодержавная власть в высших её возможностях мыслилась Пушкиным как сила реформаторская и европеизирующая, но деспотическая. Воплощая разумную волю, она одновременно представляет собой и бесконтрольное насилие» [114, С.203]. Интересы личности при этом в расчет не брались. Требования государства к человеку безусловны, требований человека к государству быть не могло в принципе. В целом же народное отношение к государственному, религиозному или идеологическому пафосу было скорее иронично. Русский человек боролся с прессингом государства и идеологии иронией и насмешкой. Если государственную и религиозную патетику можно рассматривать в рамках бинарной антитезы добра й зла, то отношение личности к данной стратегии высказывания в большей степени реализуется в тернарной структуре «естественной» жизни.

В творчестве Астафьева соединяются патетика русской классической литературы и ирония русского народа, воплощаясь в бинарной и тернарной структурах Там, где Астафьев изображает «чужой» мир зла в бинарной антитезе, он ощущает необходимость учить, жечь сердца людей, он патетичен, там он обобщает, возводит личное высказывание до всеобщего суждения. При этом пафос может быть обличительным, отвергающим недолжное, с обобщениями, восходящими до абсолютного смысла, и пафос утвердительный, создающий желаемый автору идеал, противостоящий миру зла. Авторская патетика часто находит свое выражение в словесных формулах — идеологемах, интуитивно осознаваемых истинах, расширяемых до всеобщего смысла [87, С. 146]. Там, где Астафьев говорит о «своём» мире, нет необходимости возводить личное до всеобщего, это только его мир, и здесь автор лиричен или ироничен. Осмысление и оценку «своего» мира он не сопровождает идеологемами, которые возникают при осмыслении мира «чужого».

Бинарная оппозиция идеального добра и зла монологична, здесь звучит только авторский голос, пафос как стратегия высказывания однонаправлен, не требует ответа, диалога. Истина обсуждения не требует. Ирония как стратегия высказывания диалогична и в большей степени соответствует тернарной структуре «естественной» жизни, в ней есть контраст, столкновение разных голосов, что создает большую яркость, динамичность образов. Реализация тернарной и бинарной структур представляет из себя столкновение «естественной» жизни - комичной и трагической одновременно - с абстрактной схемой обличающей или утверждающей патетики. Свой • мир «Последнего поклона» наполнен юмором. Комизм непатетичен по своей эстетической природе. М.М. Бахтин конспективно отмечал это в «Дополнениях и изменениях к «Рабле»: «Официальный характер чистой хвалы. Однотонность и одностильность всего официального. «Весёлое бесстрашие» в известной мере тавтология, ибо полное бесстрашие не может не быть весёлым (страх - конститутивный момент серьёзности), а подлинная весёлость несовместима со страхом. Бесстрашный образ - весёлый образ» [23, С.233].

В. Астафьев может смеяться только над «своим», потому что он его не боится. Как человек идиллии, традиционный человек, он боится всего «чужого», угрожающего «своему» миру, и смеяться над ним не может. «Чужое» зло в конфликте с добром должно быть неизбежно наказано. То, что представитель полюса зла в произведениях В. Астафьева чаще всего терпит поражение, отмечал в переписке с Астафьевым критик А. Макаров. «Очень интересно, что Астафьев как мастер эпистолярного жанра расходится с Астафьевым-прозаиком: в письмах пишете: «Ах, почему хорошие люди мрут, а подлецы живут?» А в повестях пишете, что «не один-де подлец безнаказанным не остаётся». Где же мы с Вами лицемерим, дорогой мой Виктор Петрович?!» (8, 224) (Здесь и далее в круглых скобках ссылки на собрание сочинений В. П. Астафьева в 15 томах, первая цифра - том, вторая - страница). В этой оценке А. Макарова отмечено наличие в творчестве В. Астафьева двух типов мировосприятия, соответствующих- тернарной и бинарной структурам. Ю. Лотман так характеризует соотношение этих структур: «Тернарная модель, в отличие от бинарной, построена на движении мысли не от модели к реальности, а от реальности к модели. Это отчётливо проявляется на примерах прозы Достоевского и Толстого. У Достоевского идеологический замысел иллюстрируется реальностью, у Толстого -реальность вступает в конфликты с идеологической схемой и всегда представляет нечто более богатое» [114, С.387]. При реализации бинарной оппозиции идеального добра и абсолютного зла модель неизбежности наказания зла В. Астафьев иллюстрирует реальностью. При реализации тернарной структуры «естественной» жизни в творчестве В. Астафьева «реальность вступает в конфликты с идеологической схемой».

Актуальность данной диссертационной работы состоит в необходимости поиска новых подходов к анализу творчества В. Астафьева. Традиционный, устоявшийся взгляд исследователей на ряд его произведений, как и вообще их недостаточная изученность ограничивают понимание феномена Астафьева в русской литературе XX века. Кроме того, взгляд В. Астафьева на мир, проблематика его произведений и авторский идеал являются выражением взглядов русского человека на драматическую судьбу России в последнем столетии. Это становится особенно актуальным в контексте радикальных перемен в жизни общества последних десятилетий, снова остро поставивших вопросы о месте России и русского человека в мире, о национальной идее.

Целью диссертационной работы является исследование конфликта «своего» и «чужого мира» в произведениях В.П. Астафьева как реализации бинарой и тернарной структур мировосприятия. Данная цель определяет и основные задачи исследования:

- рассмотреть образ «своего мира» в повести «Последний поклон» как реализацию тернарной структуры и проанализировать основные принципы его формирования

- исследовать конфликт добра и зла бинарной оппозиции в повести «Последний поклон»

- рассмотреть формирование целостного образа «чужого мира» в повести «Стародуб» и его конфликт с миром добра в бинарной оппозиции истинной и ложной веры

- проанализировать взаимодействие бинарной и тернарной структур как конфликт «своего» и «чужого мира» в повествовании в рассказах «Царь-рыба»

- исследовать реализацию бинарной модели добра и зла в романе «Печальный детектив» и эволюцию конфликта от локального к субстанциональному

- рассмотреть формирование субстанционального конфликта «своего» и «чужого мира» в реализации бинарной оппозиции «своих» и «врагов» в военной прозе В. Астафьева

- выявить субстанциональный конфликт автора с «чужим миром» в произведениях Астафьева последних лет

В качестве материала исследования берутся основные художественные произведения В. Астафьева, но подробно рассматриваются лишь наиболее характерные в аспекте заявленной темы произведения.

Теоретическая значимость работы состоит в том, что произведения В. Астафьева анализируются с точки зрения реализации бинарной и тернарной структур мировосприятия писателя, что позволяет углубить понимание как отдельных его произведений, так и эволюции творчества В. Астафьева в целом.

Методологическую основу данной работы составляют исследования А. Большаковой, Т. Вахитовой, М. Голубкова, П. Гончарова, Кременцова, В. Курбатова, А. Ланщикова, Н. Лейдермана, А. Макарова, В. Незвецкого, Н. Яновского. В работе использовались концепции и положения, изложенные в таких трудах, как «Теория литературы» ( под ред. Ю. Борева), «Теория литературы» В. Хализева, «Введение в литературоведение» ( под ред. Л. Чернец), в исследованиях М. Бахтина, Л. Выготского, М. Гиршмана, А. Есина, Ю. Лотмана, Г. Поспелова, В. Тюпы, Л. Чернец, а также работы философа К. Леонтьева и историка В. Ключевского.

В данной диссертационной работе основными использованными методами исследования были сравнительно-типологический метод и метод структурного анализа.

Научная новизна работы заключается в том, что впервые исследуется конфликт «своего» и «чужого мира» в творчестве В. Астафьева как реализация и взаимодействие бинарной и тернарной структур мировосприятия писателя. В работе делается попытка пересмотреть устоявшиеся традиционные взгляды на ряд произведений В. Астафьева и предложить новые подходы к анализу его произведений. Наряду с этим, в работе впервые анализируется творческая эволюция писателя с точки зрения эволюции конфликта как нарастания противоречий между «своим» и «чужим миром» от локальных конфликтов к субстанциональному конфликту с «чужим миром» в поздних произведениях В. Астафьева.

Положения, выносимые на защиту:

- художественной доминантой творчества В. Астафьева является нарастающий конфликт «своего» и «чужого мира»

- конфликт «своего» и «чужого мира» является реализацией бинарной и тернарной структур мировосприятия писателя

- при реализации бинарной структуры в произведениях В. Астафьева модель, идеологический замысел предшествует «реальности» изображённого мира

- конфликт в бинарной оппозиции добра и зла строится по типологически однородной схеме преступления - наказания

- религиозная, экологическая и этологическая проблематика в произведениях Астафьева является лишь основой для > выражения конфликта «своего мира» автора с «чужим миром»

- авторский идеал, при неизменности ориентации на основы традиционной крестьянской культуры, эволюционирует от гуманистического наполнения к наполнению религиозному

- эволюция конфликта в произведениях Астафьева характеризуется обострением локальных конфликтов и перерастанием их в конфликт субстанциональный

Практическая значимость проведённого исследования состоит в том, что выводы, полученные в ходе анализа конфликта «своего» и «чужого» мира при реализации бинарной и тернарной структур в произведениях В. Астафьева, могут быть использованы в разработке курса русской литературы второй половины XX века, в спецкурсах и спецсеминарах по творчеству В. Астафьева и учтены при дальнейшем исследовании как деревенской прозы в целом, так и художественного мира Астафьева в частности.

Основные идеи исследования прошли апробацию на внутривузовских, региональных и международных конференциях! в 1

Новосибирске и Красноярске (2002 - 2006). Результаты исследования обсуждались на кафедре истории литературы и поэтики КрасГУ. По теме исследования опубликовано пять работ.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, трёх глав, заключения и библиографии (213 наименования). Объем диссертационного исследования составляет 201 лист.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Субботкин, Дмитрий Александрович

Заключение

В произведениях В. Астафьева реализуются две структурные модели мировосприятия: бинарная и тернарная. В тернарной структуре создан образ «своего» мира. Этому миру противостоит «чужой» мир зла бинарной оппозиции. При реализации данных структур можно видеть движение от локальных конфликтов с «чужим» миром к субстанциональному конфликту «своего» и «чужого» мира в прозе последних лет. С содержательной стороны конфликта можно видеть определённую эволюцию: от критики браконьеров и преступников, нарушающих советские законы, В. Астафьев переходит к критике коммунистов и «новых русских», й от идеализации рыбинспекторов и учителей - к идеализации священников. С формальной же стороны конфликты в прозе Астафьева остаются типологически однородными: преступление (даже мнимое) представителя «чужого» мира в бинарной оппозиции добра и зла неизбежно должно завершиться его разоблачением и суровым наказанием.

В тернарной структуре «Последнего поклона» создан образ «своего» мира, мира детства, гармонии и счастья, но мира уже безвозвратно утраченного. В этом мире нет серьёзных конфликтов, есть мелкие семейные недоразумения. Кроме смерти близких людей, все трудности и беды в этом мире преодолимы. Главного героя всегда защитят и спасут бабушка, дед. или дядя Левонтий.Образ бабушки Катерины Петровны, созданный в рамках тернарной структуры, наделён как достоинствами, так и недостатками. В тернарной структуре «своего» мира может проявляться ролевое поведение персонажей. В главе «Бабушкин праздник» у всех героев есть своё амплуа, они играют отведённые им роли и, в то же время, они искренни. Так же сложно отношение главного героя к вере бабушки: он сочувствует искренности её веры, и одновременно иронизирует над ней. Этот мир полон юмора, в нём нет злобы и страха. Даже предсельсовета Вершков с наганом не страшен, а смешон, потому что бабушка может забрать у него наган. В этом мире своих людей нет людей идеальных, потому что свои люди идеальными быть не могут - у каждого свои, известные недостатки. Но нет в этом мире и людей абсолютно отрицательных, потому что у каждого есть и достоинства. Астафьев далёк от ригоризма и легко прощает «своим» людям их недостатки. Мир «своих» людей представляет «естественную» жизнь тернарной структуры, мир, «который оправдан не добром и не злом, не талантом и не преступлением, не высокой нравственностью и не низкой безнравственностью, а просто своим бытием» [114, С.385]. Отдельные главы и эпизоды «Последнего поклона» представляют «чужой» мир. При создании образа «чужого» мира идеологический замысел автора иллюстрируется реальностью. Автор создаёт модели идеального добра или абсолютного зла. Идеальным полюсом добра представлены учителя сельской школы, но они не «свои», из города, и автор может в их образе создать модель идеального учителя. Другим идеальным представителем добра становится «чужой» Вася поляк. Но на смену «своему» миру приходит «чужой» мир зла, враждебный и жестокий. Локальные конфликты автобиографического героя с Ронжей, фельдшеришкой, женщиной в кимоно могут быть только вне Овсянки, вне «своего» мира «Последнего поклона», вне тернарной структуры «естественной» жизни. Все последующие возвращения героя в родное село -это попытки вернуть потерянный рай, но с каждым приездом остаётся всё меньше родных людей и всего того, что и составляло когда-то «свой» мир. И это ведёт к формированию субстанционального конфликта автора с «чужим» миром.

В повести «Стародуб» впервые создаётся целостный образ «чужого» мира зла в бинарной антитезе добра и зла, который представлен здесь в образе села староверов. Астафьев негативно относится к «удушливой вере» старообрядцев, связывая с ней злобу, жадность и страх перед миром. Отшельники и охотники Култыш и Фаефан становятся выразителями авторского идеала, полюса добра в бинарной оппозиции, который формулируется как «таёжный закон». Природа, тайга также наделяется нравственными качествами. При этом субстанциональный конфликт человека и природы становится конфликтом локальным: природа наказывает только недостойных за их грехи, в ином случае природа не должна быть враждебна. «Таёжный закон», сформулированный автором в нескольких довольно противоречивых тезисах, становится символом сверхличного авторитета, высшей справедливости. Тайга, как сверхличный авторитет, карает староверов за их грехи засухой и голодом, тайга убивает жадного Амоса, не соблюдающего таёжный закон. Идеализация положительного героя становится авторской установкой, обеспечивающей безусловный приоритет положительного героя и безусловную необходимость наказания для героя отрицательного, который, в свою очередь, наделяется лишь негативными чертами соответственно бинарной антитезе идеального добра и абсолютного зла.

В повествовании в рассказах «Царь-рыба» конфликт, намеченный в. «Стародубе», получает дальнейшее развитие при одновременном взаимодействии бинарной и тернарной структур. В группе рассказов о браконьерах доминирует бинарная модель мировосприятия. Бинарный конфликт добра и зла присутствует здесь в двух видах: обобщённом и частном. Обобщённый локальный конфликт проявляется в отрицательной характеристике посёлка Чуш как полюса зла бинарной антитезы. Автор в форме публицистического отступления даёт зарисовку неприглядных нравов всего посёлка. В посёлке нет ни одного жителя ( за исключением Акима и брата Коли), заслуживающего авторского снисхождения. Осуждаются жадность жителей посёлка, индивидуализм, пьянство, современная культура, песни и мода, осуждается приехавшая на каникулы из города студентка, уезжающая в город библиотекарша, дети староверов. Частный локальный конфликт положительного и отрицательного героя бинарной антитезы реализуется в ряде конфликтов рыбинспекторов и браконьеров. Для безусловной реализации наказания представителей «чужого» мира зла автор, ощущая недостаточность личного авторитета, использует сверхличный авторитет закона и идеальные образы рыбинспекторов как безупречных представителей правосудия. Автор судит преступников своей властью, но для суда ему необходим высший авторитет идеального судьи, чтобы не было сомнений, что преступник суда заслуживает. Этой же цели служит и типология образов браконьеров: портретные характеристики, прозвища браконьеров, манера поведения, психологические характеристики с доминирующей чертой - страстью к наживе, должны подтверждать их порочность.

Конфликт рыбинспекторов с браконьерами разворачивается по типологически однородной схеме. В трёх рассказах из четырёх («Дамка», «Рыбак Грохотало», «Летит чёрное перо») завязка конфликта - неузнавание браконьером рыбинспектора, кульминация - момент понимания, что перед ним рыбинспектор, развязка во • всех четырёх рассказах - сильнейшее потрясение браконьера, близкое к помешательству. Чрезвычайность наказания браконьеров (в том числе и гибель дочери Командора) не соответствует тяжести преступления. Но автор наказывает не за конкретное преступление, и даже не столько самих браконьеров, сколько «чужой» и враждебный автору мир в их лице. Настоящий судебный процесс над Дамкой автору не важен, автору важен его собственный суд и собственное наказание «чужого» мира и его представителей с помощью идеальных представителей полюса добра бинарной оппозиции - рыьинспекторов.

В то же время, можно видеть и переход их бинарной антитезы добра и зла в тернарную структуру «естественной» жизни. Если браконьерством занимаются не «чужие» браконьеры, а «свой» Аким вместе с автором, то это не браконьерство, а «естественная» жизнь. .

В другой группе рассказов («Бойё», «Царь-рыба», «Поминки», «Сон о белых горах») представлен субстанциональный конфликт человека и природы, реализованный в тернарной структуре. При этом автором делается попытка перейти из тернарной структуры «естественной» жизни в бинарную антитезу добра и зла с созданием соответствующих идеологем и перевод субстанционального конфликта в локальный. В. Астафьев пытается дать этическое обоснование и развязку конфликта человека и природы. В рассказе «Царь-рыба» фомулируется идеологема: грех перед человеком это грех перед природой и наоборот. Игнатьич наказан природой в образе царь-рыбы за грех перед женщиной и прощён за покаяние. Тернарная структура субстанционального конфликта человека и природы переведена в бинарную оппозицию добра и зла, преступления и наказания. В рассказе «Сон о белых горах» тернарная структура противостояния человека и природы также переводится в бинарную. Хотя в ситуации спасения Эли и Гога Герцев, и Аким действуют одинаково самоотверженно, а гибель Гоги происходит как раз в тот момент, когда он борется за жизнь другого человека, автор создаёт идеологему, противоположную по смыслу изображённой ситуации. Гога карается смертью за индивидуализм, потому что он «чужой», и спасается в той же ситуации действуя так же «свой» Аким. В рассказах «Бойё» и «Поминки» та же конфликтная ситуация человека и природы уже лишена этического обоснования. Случайно избегает гибели Коля в первом рассказе, и также случайно гибнет Петруня во втором, что должно говорить о субстанциональности конфликта. Но и в рассказе «Поминки» автор пытается перевести конфликт в этический, наделяя медведя, убившего Петруню, отрицательными человеческими качествами: Аким называет медведя-убийцу фашистом. В рассказе «Капля» место враждебного мира природы занимает враждебный мир людей при сохранении тернарной структуры и субстанциональности конфликта. Экологическая проблематика «Царь-рыбы» и созданные автором идеологемы - лишь повод для объяснения конфликта «своего» мира В. Астафьева с «чужим» миром зла.

В «Печальном детективе» при большом количестве локальных конфликтов главного героя Сошнина с представителями интеллигенции и. преступниками начинает всё отчётливей просматриваться субстанциональный и неразрешимый конфликт автора с миром. Общее ощущение безысходности, то, что разрешение отдельных локальных конфликтов не ведёт к улучшению общей ситуации, свидетельствует об определённом переломе в мировоззрении В. Астафьева. Объявляя интеллигенцию виновной в росте преступности, В. Астафьев на первый план выводит конфликт «своего» мира с миром «чужим», в котором в бинарной оппозиции добра и зла и преступники, и интеллигенция находятся на одном полюсе зла.

В военной прозе В. Астафьева в бинарной оппозиции «своих» и «врагов» происходит движение от локальных этических конфликтов в «Пастухе и пастушке» к субстанциональному конфликту в «Проклятых и убитых». В «Пастухе и пастушке» наряду с доминирующей бинарной Оппозицией проявляется и тернарная структура «естественной» жизни», не имеющая «однозначной моральной оценки и характеризующаяся признаком существования»[114, С.385]. В этой структуре создан неоднозначный образ старшины Мохнакова, а также заявлена проблема иррациональной смерти главного героя Бориса Костяева, как и смерти других героев В. Астафьева, что характеризует формирование субстанционального конфликта в его военной прозе.

Субстанциональный конфликт становится главным в романе «Прокляты и убиты». В самом названии романа уже звучит трагичность и безысходность. Неизбежный вопрос: кем прокляты и убиты? - переводит повествование в метафизический план. Наряду с главным, субстанциональным конфликтом, в романе присутствует огромное количество конфликтов локальных. В обобщённых локальных конфликтах в форме публицистических отступлений автора Астафьев критикует ход военных действий, деятельность военачальников, политработникова, судей, всю идеологическую систему

В их разрешении В. Астафьев во многом следует за бинарной оппозицией добра и зла в концепции войны JI. Толстого в «Войне и мире». Толстовские категории простоты, добра и правды становятся определяющими и для Астафьева. Как и для Л.Толстого, для В.Астафьева неприемлемы театральность, лицемерие и фальшь командиров, но для него это уже не проблема тщеславной светской черни, далёкой от народа, в отличие от Кутузова. Наоборот, теперь командиры вышли из народа и стали господами - самозванцами. И их непонимание нужд солдат вытекает не из того, что они страшно далеки от народа, как некоторые полководцы Отечественной войны 1812 года, а из того, что в новой идеологической системе они могут оставаться «господами», если только будут бездумными «винтиками» этой системы. А для этой новой системы человек, солдат -ничто.

В частных локальных конфликтах, как и прежде, положительным героям противостоят отрицательные. Три главных героя-богатыря Рындин, Булдаков и Васконян воплощают идеальный полюс добра бинарной , оппозиции: веру, силу и культуру России. Их судьба трагична, в чём виден символический смысл разрушение основ России в XX веке. Главным героям, как и автобиографическому герою Шестакову, другим простым солдатам в . бинарной оппозиции добра и зла противостоят уголовники, идеологическая система в лице конкретных командиров-самозванцев, политработников, судей, особистов. В ряде конфликтов положительные герои одерживают победу, конфликты развиваются по традиционной' у Астафьева схеме и заканчиваются поражением представителей чужого . мира. Но зачастую победа немотивирована, автор представляет желаемое как действительное.

От естественного образа «чужого» - врага — фашиста и отдельных недобросовестных солдат и командиров-карьеристов в ранних рассказах о войне Астафьев в романе «Прокляты и убиты» приходит к формулированию своей концепции Великой Отечественной воины, отличающейся особым трагизмом. Солдату на войне приходится вступать в ряд локальных конфликтов. Ему нужно воевать не только с фашистами, но и с уголовниками, призванными в армию, но не желающими служить, с командирами-самозванцами, для которых солдаты - лишь пушечное мясо, со штабными офицерами и их челядью, озабоченными лишь своим выживанием на войне, политработниками, только мешающими солдату воевать, судьями трибунала, отправляющими на расстрел невиновных, заградотрядами, помогающими фашистам расстреливать наших, особистами и смершевцами, с общим беспорядком - нехваткой обмундирования, питания, оружия и боеприпасов. Когда простой солдат выходил на схватку с врагом, у него часто просто уже не было сил, потраченных на выживание в «своём» чужом и бесчеловечном мире. Ряд локальных конфликтов бинарной оппозиции добра и зла перерастает в конфликт субстанциональный.

В произведениях В. Астафьева последних лет продолжает, углубляться субстанциональный конфликт. Если в «Весёлом солдате» продолжает звучать мотив вины идеологии и существующего строя в трагической судьбе простых солдат после войны, реализованный в бинарной антитезе «врагов» и «своих», то в рассказе «Пролётный гусь» и эта причина гибели семьи Данилы Солодовникова отходит на второй план. Как и в «Пастухе и пастушке», главной становится тема иррациональной смерти. Нет конкретных виновников трагедии, непонятны причины, убитый Данилой гусь не спасает сына. Это «естественная» противоестественная трагическая жизнь и смерть, реализованная в тернарной структуре. Можно сказать, что в этом рассказе трагизм мировосприятия и глубина субстанционального конфликта достигает своего предела, зло не персонифицировано, неизвестно, кого обвинять в трагедии.

В. Астафьев жаждет гармонии в этом мире. Но у него есть страх перед «чужим» миром, жажда восстановления и ощущение невозможности восстановления всеобщей гармонии утраченного «своего» мира. С точки зрения религии, для христианина подлинная жизнь не здесь, не в этом мире, где и не должно быть гармонии. Астафьев же не приемлет этого мира, мира, ставшего «чужим», жестокого и злого, мира без любви. И как герои Достоевского, как Иван Карамазов, не прощающий слезинки ребёнка, В. Астафьев не может простить смерти мальчика в «Краже», не может простить своего разрушенного мира детства, не может простить всего, что происходит: Но если прежде он карал своей властью отдельных отрицательных персонажей: браконьеров и Гогу Герцева в «Царь-рыбе», Ронжу, фельдшеришку и женщину в кимоно в «Последнем поклоне», преступников в «Печальном детективе», то теперь он должен покарать весь этот мир.

Лейтмотивом произведений Астафьева последних лет становится богооставленность. Многие его герои в трудную минуту обращаются к Богу и не получают ответа, упрекая себя в том, что до этой трудной минуты не верили в него. Бог не слышал их или забывал про них. Теперь же Бог оставляет весь мир - Астафьев приговаривает этот чужой, жестокий мир к высшей мере наказания - богооставленности: «Нету Бога. Или не слышит Он нас. Отвернулся. Был бы Бог, разве допустил бы такое?» [10, 209], «Зачем Ты отворотил Лик Свой и оставил сатане на растерзание?» [Там же, 381]. Субстанциональный конфликт в произведениях последних лет достигает своего предела: Астафьев он не приемлет это мир и не видит выхода.

190

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Субботкин, Дмитрий Александрович, 2007 год

1. Астафьев В. П. Собр. соч.: В 4 т. / Вступ. ст. В. Курбатова. М., 19791981.

2. Астафьев В. П. Последний поклон. Красноярск, 1981. - 552 с.

3. Астафьев В. П. Проза войны: В 2 т. Иркутск, 1993.

4. Астафьев В. П. Собр. соч.: В 15 т. / Вступ. ст. и. коммент. авт. -Красноярск, 1997-1998.

5. Астафьев В. П. Из новых «Затесей» / / День и ночь. 1997. - №3. - С.2-8.

6. Астафьев В. П. Записи разных лет / / День и ночь.- 1998. № 4-5. - С. 9 — 35.

7. Астафьев В. П. Весёлый солдат / / Роман газета. - 1999. - №6. - 96 с.

8. Астафьев В. П. Пролётный гусь: Рассказы, затеей, воспоминания / Послесл. В. Курбатова. Иркутск, 2001. - 528 с.

9. Аверинцев С. С. Автор / / Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. -М., 1978.-Т.9.-С.28-30.

10. Ю.Авчинникова Н. Н. Проза Виктора Астафьева: Пробл. творч. индивидуальности писателя: Автореф. дис. . канд. филол. наук / / Лит. ин-т. им. Горького. М., 1996. - 31 с.

11. Азадовский К. М. Переписка из двух углов империи / / Вопр. лит. 2003. -№9-10. - С.33-49.

12. Аннинский Л. Его первое место в современной литературе. / / Огонёк. -1993.-№ 25-26.-С.26.

13. Аннинский Л. За что прокляты? / / Лит. газ. 1993. - № 9. - С.4.

14. Ануфриев А. Е. Особенности психологического анализа в рассказах В. Астафьева 60-х годов / / Идейно-стилевое многообразие советской литературы. М., 1982.-С.119-127.

15. Бабель И. Э. Конармия: Рассказы. Дневники. Публицистика М., 1990. -480 с.

16. Басинский П. . И его армия / / Новый мир. 1996. - № 1. - С.218-220.

17. Басинский П. Новые деревенские / / Лит. газета. 2001. - № 36. - С.7

18. Батюшков К. Н. Избранные сочинения. М., 1986. - 528 е.

19. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972.

20. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. 2-е изд. / Сост. С. Г.' Бочаров. - М., 1986.

21. Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М., 1986.

22. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990. - 543 с.

23. Бахтин М. М. Эпос и роман. СПБ., 2000. - 304 с.

24. Белая Г. А. «Конармия» Бабеля вчера и сегодня / / Белая Г. А. Дон Кихоты 20-х годов: «Перевал» и судьба его идей. М., 1989. - С.149-169.

25. Белов В. И. Избранные произведения: В 3 т. -М., 1983.

26. Бедрикова М. Л. Особенности психологизма русской прозы второй половины 1980-х годов: (Творчество В. Астафьева, В. Распутина) : Автореф. дис. . канд. филол. наук / Моск. гос. пед. ун-т им. В.И. Ленина. -М., 1995. -16 с.

27. Белинский В. Г. Письмо к Гоголю / / Белинский В. Г. Собрание сочинений: В 3 т.-М., 1948. Т. 3. - С.707-716.

28. Бердяев Н.А. Судьба России: Опыты по психологии войны и национальности. М., 1990. - 208 с.

29. Бердяев Н. А. О русских классиках. М., 1993. - 368 с.

30. Березина С.Н. «Добреньким быть уже не могу.» I I Рус. речь. 1988.-№1.-23-30.

31. Бодрова Л. Т. «Последний поклон» В. Астафьева. Классика в исследовании характера современным художником / / Принципы изображения характера в советской прозе. Челябинск, 1985. С.52-66.

32. Бодрова Л. Т. В. П. Астафьев «Пастух и пастушка»: Особенности жанра «современной пасторали» / Г Жанростилевые искания в литературе социалистического реализма. Л., 1988. - С. 108-116.

33. Бойко А. Герой-рассказчик в «Последнем поклоне» В. Астафьева 7 / Проблемы жанра и взаимодействие литератур. Алма-Ата, 1986, - С.8-14.

34. Болынакова А. Ю. Увидеть лицо человеческое.: Над страницами произведений В. Астафьева / / Лит. в шк. 1984. - №2. - С.13-21.

35. Болыиакова А. Ю. Художественное претворение нравственной проблематики в прозе Виктора Астафьева: Дис. .канд. филол. наук / МГУ им. Ломоносова. 1989. - 206 С.

36. Большакова А. Ю. Роль эпиграфов в современной пасторали В. Астафьева «Пастух и патушка» / / Начало: Сб. работ молодых учёных. М., 1990. -С.236-248.

37. Большакова А. Ю. Русская деревенская проза XX- века: Код прочтения. -Шумен, 2002.- 160 с.

38. БоревЮ. Б. Эстетика.-М., 1975.-399 с.

39. Булгаков В. Ф. JT. Н. Толстой в последний год его жизни: Дневник секретаря JI.H. Толстого. М., 1989.

40. Булгаков С. Н. Сочинения: В 2 т. М., 1993. - Т.2.

41. Бурсов Б. И. Избранные работы: В 2 т. JL, 1982.

42. Вахитова Т. М. Повествование в рассказах В.Астафьева «Царь-рыба». -М., Высшая школа. !988. 72 с.

43. Вахитова Т. М. Право на исповедь: Творч. эволюция В. Астафьева / / Веч. сред. шк. 1989. - №2. - С.72-76.

44. Вахитова Т. М. Народ на войне: Взгляд В. Астафьева из середины 90-х. Роман «Прокляты и убиты» / / Рус. лит. 1995. - № 3. - С.114-129.

45. Вехи; Интеллигенция в России: Сб. ст. 1909 1910 / Сост., коммент. Н. Казаковой.-М., 1991.-462 с.

46. Виктор Петрович Астафьев (К 75-летию со дня рождения): Библиогр. указ. / Сост. Н. Я. Сакова, В. Ф. Фабер. Красноярск, 1999. - 224 с.

47. Волков И. Ф. Теория литературы: Учеб. пособие для студентов и преподавателей. М., 1995. - 25.6 с.

48. Волошинов В. Н. Экспозиция проблемы «чужой речи» / / Волошинов В. Н. Философия и социология гуманитарных наук / Сост. Л. А. Юнов. -СПб., 1995.-С.ЗЗ 1-34151 .Восток Запад. Исследования. Переводы. Публикации. - М., 1988.-291 с.

49. В. П. Астафьев / / Очерки русской литературы Сибири. Т.2. Сов. период. -Новосибирск, 1982.-С.518-523.

50. Выготский Л. С. Психология искусства / Предисл. А. Н. Леонтьева; Общ. ред. В. В. Иванова. М., 1986. - 573 с.

51. Гаршин В. М. Сочинения: Рассказы. Очерки. Статьи. Письма / Сост. В. И. Порудоминский. -М., 1984.-432 с.

52. Гаспаров М. Л. О русской поэзии: Анализы, интерпретации, характеристики. СПб., 2001. - 480 с.

53. Гегель Г.В.Ф. Эстетика: В 4 т. / Сост. Мих. Лифшиц. М., 1977. Т.2.

54. Гиршман М. М. Литературное произведение: теория и практика анализа: Учеб. пособие. М., 1991.- 160 с.

55. Головченко Л.С. Традиции Шолохова в творчестве В. Астафьева: Рассказ «Жизнь прожить» / / Проблема традиции и новаторства в литературе и фольклоре. Ижевск, 1990. - С.22-28.

56. Гончаров И. А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1952. - Т.1.

57. Гончаров П. А. Творчество В. П. Астафьева в контексте русской прозы второй половины XX века. М., 2003.

58. Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. -М., 1995. 318 с.

59. Давыдов Ю. Н. Этика любви и метафизика своеволия: Проблемы нравственной философии. М., 1989. - 317 с.

60. Данилевский Н. Я. Россия и Европа / Сост. С. А. Вайгачев. М., 1991. -574 с.

61. Дедков И. Объявление вины и назначение казни / / Дружба народов. -1993. № 10. - С. 185-202.

62. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1972 - 1987.

63. Достоевский Ф. М. О русской литературе / Вступ. статья и коммент. Ю. И. Селезнёва. М., 1987. - 399 с.

64. Дюжев Ю. Убиты и прокляты / / Север. 1994. - № 4. - С. 150-154.

65. Ершов Л.Ф. Виктор Астафьев и лирико-философская проза / / Рус. лит. -1984. №1. - С.75-89.

66. Есаулов И. Сатанинские звёзды и священная война: Соврем, роман в контексте рус. дух. традиции / / Новый мир. 1994. - № 4. - С.224-239.

67. Есин А.Б. Принципы и приёмы анализа литературного произведения: Учебное пособие. 5-е изд. - М., 2003. - 248 с.

68. Эссе / Сост., общ. ред. Г. К. Косикова. -М., 1987. — 512 с: 76.3инченко В. Г., Зусман В. Г., Кирнозе 3. И. Методы изучения литературы.

69. Системный подход: Учебное пособие. М., 2002. - 200 с. 77.3олотусский И. Дон Кихот из Вейска / / Золотусский И. В свете пожара. -М., 1989.-С.ЗЗ-49.

70. Иванов В. В. Юродский жест в поэтике Достоевского / / Русская литература и культура нового времени. СПб., 1994. - С.108-133.

71. Иванова Н. Б. Испытание правдой / / Иванова Н. Б. Точка зрения: О прозе последних лет. М., 1988. - С.332-384.

72. Изборник: Повести Древней Руси. М., 1986. - 447 с.

73. Из глубины: Сборник статей о русской интеллигенции / С. А. Аскольдов, Н. А. Бердяев, С. А. Булгаков и др. М., 1990. - 298 с.

74. Ильин И. А. Одинокий художник / Сост. В. И. Белов. М., 1993. - 348 с.

75. Ильин И. А. Путь духовного обновления / / Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. -М., 1993.-Т.1.-С.39-282.

76. Ильф И. А., Петров Е. П. Двенадцать стульев. Золотой телёнок. Рига, 1992.-597 с.

77. Казаркин А. П. Истолкование и оценка современного произведения: (К постановке пробл.) / / Проблемы метода и жанра. Томск, 1980. - Вып.7. -С.3-13.

78. Казаркин А. П. «Город-сад» или «школа ненависти к природе»?: Пррбл. экологии в творчестве сиб. писателей В. Распутина, В. Астафьева, В. Лихоносова. / / Лит. Кузбасс. 1989. - №4.- С.3-11:

79. Карпов И. П. Проза Ивана Бунина: Книга для студентов, преподавателей, аспирантов, учителей. М., 1999. - 336 с.

80. Ключевский В.О. Курс русской истории: В 5 т. М., 1937. Т. 1.

81. Кожинов В. В. Размышления о русской литературе. М., 1991. - 526 с,.

82. Коптюг Н. Герой нашего времени: «Печальный детектив». / / Сиб. огни. -1988. №11. - С. 142-149.

83. Корякина-Астафьева М. С. Знаки жизни: Мемуары . Красноярск, 1994. ' -384 с.

84. Кузичева А. Бедная. кроткая. Тихая «Людочка» / / Кн. обозрение. 1989. -3 нояб.(№44). — С.6.

85. Кузьменко Р. Г. «Царь-рыба» В. Астафьева в контексте лирической прозы 50-70-х годов: Автореф. дис. . канд. филол. наук. Одесса, 1989. - 16 с.

86. Курбатов В. Я. Виктор Астафьев. Новосибирск, 1977. - 72 с.

87. Курбатов В. Я. Миг и вечность: О творчестве В. Астафьева. -Красноярск, 1983. 166 с.

88. Курбатов В. Я. Последняя победа О взглядах В. Астафьева на войну. / / Искусство кино. 1995. №5. - С.67.

89. Курбатов В. Я. Портрет на фон© портрета / / День и ночь. 2001. - №7-8. -С.253-256

90. Курбатов В. Я. Послесловие / / Астафьев В. П. Пролётный гусь: Рассказы, затеей, воспоминания. Иркутск, 2002. - С.497-520.

91. Лавлинский Л. Сильнее смерти / / Лит. обозрение. 1986. - №1. - С.53-56.

92. Ланщиков А. П. Виктор Астафьев. М., 1975. - 96 с.

93. Ланщиков А. П. Возраст судьбы. М., 1985. - 365 с.

94. Ланщиков А.П. Перед кончиной века: О прозе В. Астафьева. / / Лит. учёба. 1990. - Кн.4. - С.91-96.

95. Лапченко А. Ф. Русская советская социально-философская проза 70-х годов: «Человек и земля» в творчестве В. Астафьева, В. Распутина, С. Залыгина.: Автореф. дис. . д-ра филол. наук / Ленингр. гос. пед. ин-т им. А. И. Герцена. Л., 1984. - 16 с.

96. Лебедева Н.В. Урок-семинар в X классе по роману В. Астафьева «Печальный детектив» / / Лит. в шк. 1988. - №6. - С.37-39.

97. Лебедева О. Б. История русской литературы XVIII века: Учебник. М., 2000.-415 с.

98. Лейдерман Н., Липовецкий М. Современная русская, литература: В 3 кн. М., 2001. - Т.2.

99. Леонтьев К. Н. О всемирной любви, по поводу речи. Ф. М. Достоевского на Пушкинском празднике II О Достоевском: Творчество Достоевского в русской мысли / Сост. В. М. Борисов, А. Б. Рогинский. -М., 1990.-С.9-32.

100. Лермонтов М. Ю. Соч.: в 2 т. М., 1988. - Т.1.

101. Лермонтов М. Ю. Соч.: в 2 т. -М., 1988. Т.2.

102. Липовецкий М. Имитаторы, отшельники, праведники: Совр. повесть: герой и жанр / / Лит. обозрение. 1987. - №4. - С. 15-22.

103. Лихачёв Д. С. Прогрессивные линии в истории развития русской литературы IIО прогрессе в литературе. Л., 1977. - С.50-77.

104. Лихачёв Д. С. Предпосылки возникновения жанра романа в русской литературе / / Лихачёв Д. С. Исследования по древнерусской литературе. -Л., 1986.-406 с.

105. Лосский Н. О. Характер русского народа / / Лосский Н. О. Условия абсолютного добра: Основы этики; Характер русского народа. М., 1991. - С.238-360.

106. Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994. -560 с.

107. Лотман Ю. М. Пушкин. СПб., 1995. - 847 с.

108. Макаров А.Н. Во глубине России / / Идущим вослед. М., 1974. С.705-768.

109. Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. -М., 1988.-414 с.

110. Методы изучения литературы. Системный подход. М., 2002. - 200 с.

111. Мешалкин А. В. Концепция социально-активной личности в романе В. Астафьева «Печальный детектив» / / Писатель и время. М., 1991. -С.106-114.

112. Мильман 3. Астафьев: Притяжение сибирского старца / / Огонёк. -1998. -№37.-С.17-21.

113. Молдавский Д. Сарказм и боль Леонида Сошнина / / Урал. 1987. -№1. - С.172-178.

114. Молчанова Л. А. Творчество В. Астафьева: (Пробл. эволюции жанров): Автореф. дис. . канд. филол. наук / Ленингр. гос. пед. ин-т им. А. И. Герцена. Л., 1981. - 14 с.

115. Мочульский К. В. Гоголь. Соловьёв. Достоевский / Сост. и послесл. В. М. Толмачева. М., 1995. - 607 с.

116. Мяло К. Мёртвых проклятья / / Наш современник. 1995. - №6. -С.186-192.

117. Мяновска И. Польские мотивы в творчестве Виктора Астафьева / / Идейно-художественное многообразие советской литературы 60-80-х годов.-М., 1991.-С.165-170.

118. Некрасов Н. А. Собр. соч.: В 4 т. -М., 1979.

119. Немзер А. Тогда расходятся морщины на челе: К 70-летию В Л. Астафьева. / / Сегодня. 1994. - 30 апр. - С. 12.

120. Нефёдов Н. Т. История зарубежной критики и литературоведения. М.,1988.-272 с.

121. Николина Н. А. Поэтика русской автобиографической прозы. М., 2002. - 424 с.

122. О Достоевском: Творчество Достоевского в русской мысли / Сост. В. М. Борисов, А. Б. Рогинский. М., 1990. - 432 с.

123. Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры. М., 1991. - 588 с;

124. Павлова М. «Такая вот картина жизни.» / / Кн. обозрение. 1987. - 15 мая(№20). - С.6,13.

125. Память войны в творчестве В. Астафьева и В. Распутина / / Великая Отечественная война в современной литературе. М., 1982. - С.240-243, 255-261.

126. Панков А. О «Последнем поклоне» В. Астафьева. / / Панков А. Время и книги. М., 1988. - С. 117-123.

127. Панков И. Дом на камне: О рассказе «Улыбка волчицы». / / Лит. газ.1989. 25 окт. - С.4.

128. Перевалова С. В. Творчество В. П. Астафьева: Проблематика. Жанр. Стиль: («Последний поклон», «Царь-рыба», «Печальный детектив»): Учеб. пособие по спецкурсу / Волгогр. гос. пед. ун-т. Волгоград, 1997. -85 с.

129. Потебня А. А. Слово и миф. М., 1989. - 624 с.

130. Почепцов Г. Г. Русская семиотика. М., 2001. - 768 с.139. «Природный человек» в русской прозе XX века: Коллективная монография / П. А. Гончаров, П. П. Гончаров, А. А. Земляковская и др. -Тамбов, 2005. 204 с.

131. Проза В. Астафьева: К пробл. мастерства: Сб. ст.. Красноярск: Изд-во Красноярск, ун-та, 1990. - 133 с.

132. Психология. Словарь / Под общ. ред. А. В. Петровского, М. Г. Ярошевского. М., 1990. - 494 с.

133. Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. М.- Л., 1949. - Т. 1.

134. Рислан Г. Человек и природа в современной советской литературе: (Творчество В. Астафьева и В. Распутина): Дис. . канд. филол. наук / МГУ.-1989.-202 с.

135. Розанов В. В. Мысли о литературе. -М., 1989. -607 с.

136. Русская литература XIX XX веков: В 2 т. / Под ред. Б. С. Бугрова и М. М. Голубкова. - М., 2001.

137. Русские писатели XX века. Библиографический словарь / Под ред. П. Николаева. М., 2000. - С.5.

138. Русская советская литература 50- 70-х годов: Учеб. пособие / В. А. Ковалёв, А. И. Метченко, А. И. Хватов и др.; Под ред. В. А. Ковалёва. -М., 1981.-224 с.

139. Русская философия. Малый энциклопедический словарь. М., 1995. -624 с.

140. Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 14 т. -М., 1951. -Т.4.

141. Самойлов Д. С. По поводу переписки Эйдельмана с Астафьевым / / Даугава. 1990. - №12. - С.117-121.

142. Самосознание европейской культуры XX века: Мыслители и писатели Запада о месте культуры в совр. об-ве. М., 1991. - 366 с.

143. Сарнов Б.М. Пришествие капитана Лебядкина. Случай Зощенко. М., 1993.-600 с.

144. Селезнёв Ю. И. Мудрость души народной: О творчестве В. Астафьева. // Селезнёв Ю. И. Вечное движение. М., 1976. - С.22-38.

145. Селезнёв Ю. И. Избранное. М., 1987. - 508 с.

146. Семенюк М. О публицистичности современной прозы: Роман В. Астафьева «Печальный детектив» / / Лит. в шк. 1987. - №1. - С.7-14.

147. Сигов В. К. О традициях В. Я. Шишкова в прозе В. Распутина и В. Астафьева / / Проблематика и поэтика творчества В.Я.Шишкова. Тверь, 1991. - С.78-85.

148. Скворцова Г. Семья и личное счастье: О рассказе «Тельняшка с Тихого океана». // Север. 1987. - №11. - С. 106-113.

149. Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература: Учеб. пособие. М., 2000. - 608 с.

150. Смирнова А. И. «Последний поклон» В. Астафьева и русская автобиографическая проза: (К проблеме жанра) / /• Жанр и стиль литературного произведения. Йошкар-Ола, 1994.- С.175-183.

151. Смирнова Л.А. Постижение духовной природы человека: В. Белов, В. Астафьев, Б. Можаев / / Лит. в шк. 1995. - №4. - С.35-42.

152. Современное зарубежное литературоведение: концепции, термины, школы. Энциклопедический справочник. М., 1996, - 320 с.

153. Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ: В 3 т. М., 1990. - Т. 1.

154. Солженицын А. И. Слово при вручении премии Солженицына Валентину Распутину. 4 мая 2000 года / / Новый мир. 2000. - №5. -С.156.

155. Соловьёв В. С. Литературная критика. М., 1990. - 422 с.

156. Соловьёв В. С. Сочинения. / Сост., авт. вст. ст. и прим. А. В. Гулыга. -М., 1994.-448 с.

157. Старикова Е. Память / / Новый мир. 1979. - № 1. - С.257-271.

158. Старикова Е. За что? / / Дет. лит. 1990. - № 11. С. i 1 -18.

159. Сумерки богов / Сост. и общ. ред. А. А. Яковлева: Перевод. М., 1989. -398 с.

160. Сурганов В. Побег на плацдарм / / Лит. обозрение. 1995. - №3. - С.95-98. '

161. Теория литературы. T.IV. Под ред. Ю. Борева. М., 2001.

162. Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 14 т.- М., 1951.

163. Толстой Л. Н. Что такое искусство? / / Толстой Л. Н. Что такое искусство? -М., 1985. С. 135-278.

164. Топоров В. Н. Пространство культуры и встречи в нём / / Восток -Запад. Переводы. Публикации. М., 1989. - 291 с.

165. Турбин В. Доктрины и легенды: Заметки о творчестве В:Астафьева / / Аврора. 1974. - № 9 - С.67-68.

166. Турков А. Гнев и любовь Виктора Астафьева / / Культура. 1994. - 30 апр. (№16). - С.3.

167. Тынянов Ю. Н. Литературный факт. М., 1993 .-319с.

168. Тынянов Ю. Н. История литературы. Критика. СПб., 2001. - 512 с.

169. Тюпа В.И. Художественность / / Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины: Учеб. пособие / Л.В.Чернец, В.Е.Хализев, С.Н.Бройтман и др./ Под ред. Л.В.Чернец. -М., 1999.- С.463-482.

170. Флоренский П. А. Сочинения: В 2 т. Столп и утверждение истины (опыт православной теодицеи в двенадцати письмах). М., 1990.

171. Фокин П. «И с отвращением читая жизнь мою.»: О повести «Весёлый солдат. / / Знамя. 1998. - №10. - С.216-218.

172. Фрай Н. Анатомия критики / / Зарубежная эстетика и теория литературы XIX XX вв. Трактаты, статьи, эссе. - М., 1987. С.232-263.

173. Франк С. Л. Этюды о Пушкине. СПб., 1998. - 128 с.

174. Хализев В. Е. Сюжет / / Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины. М., 1999. - С.381-393.

175. Хватов А. И. Взглядом народным: Размышления о «Царь-рыбе» Виктора Астафьева // Лит. учёба, 1978, №5.

176. Хватов А. И. Знаки подлинности / / Звезда. 1987. - №3; - С. 184-200.

177. Хопко Ф. Основы православия. Минск, 1991. - 344 с.

178. Ходасевич В. Ф. Есенин / / Ходасевич В. Ф. Некрополь: Воспоминания. -М., 1991.-С.123-154.

179. Христианство и русская литература. Сборник статей. СПб., 1994. -396 с.

180. Хрящева Н. П. «Пастух и пастушка» В. Астафьева. Толстовские традиции и русская воинская повесть / / Поэтика русской советской прозы.-Уфа, 1987.-С.112-127.

181. Художник или публицист кто прав? / / Лит; газ. - 1986. - 27 авг. -С.2.

182. Чернец Л.В. Мир произведения / / Введение в литературоведение. М., 1999.

183. Чехов А. П. Собр. соч.: В 12 т.-М., 1963.-T.il.

184. Чоудхури Ш. Нравственное содержание личности в прозе В. Астафьева: («Последний поклон» и «Царь-рыба»): Автореф. дис. . канд. филол. наук / МГУ им. Ломоносова. М., 1992. — 18 с.

185. Чубукова Н.В. Психологический мир повести В. Астафьева «Последний поклон» / / Проблемы психологического анализа в литературе.-Л., 1983.-С.111-125.

186. Чудакова М. О. Заметки о языке современной прозы: На примере произведений В. Астафьева и др. / / Новый мир. 1972. - №1. - С.212-245.

187. Швех Л. Г. Творчество В. Астафьева и идейно-философские искания в прозе 60-70-х годов: Автореф. дис. .канд. филол. наук / Моск. обл. пед.ин-т им. Н. К. Крупской. М., 1981. - 18 с.

188. Шестов Л. Сочинения: В 2 т. М., 1993.

189. Шик Э. Г. Особенности психологизма повестей В. Астафьева / / • Проблемы психологизма в художественной литературе. Томск, 19801. С.26-43.

190. Шмелёв И. С. Избранное. М., 1989. - 688 с.

191. Шпенглер О. Закат Европы. Новосибирск, 1993. - 592 с.

192. Щеглова Е. Так о чём же нам рассказывала «деревенская проза»? О прозе В. Астафьева и В. Распутина. / / Нева. 1991. - №10. - С. 171-184.

193. ЩегловаЕ. Два бойца-две правды//Нева.- 1996. №1. -С.195-200.

194. Щербаков К. Прямой взгляд / / Дружба народов. 1986. - №6. - 255258.

195. Эткинд А. М. Эрос невозможного: История психоанализа в России. -СПб., 1993.-464 с.

196. Юдалевич Б. М. Рассказ в прозе Виктора Асафьева / / Развитие повествовательных жанров в литературе Сибири. Новосибирск, 1980. -С.143-165.

197. Юдалевич Б. М. Проблематика и жанрово-стилевые особенности повести В. Астафьева «Стародуб» / / Тенденции развития русской литературы Сибири в XVII XX вв. - Новосибирск, 1985. - С. 124-138.

198. Юнг К. Г. Ответ Иову.-М., 1995.-352 с.

199. Яновский Н. Н. Виктор Астафьев: Очерк творчества. М., 1982. - 272 с.

200. Яновский Н.Н. Повествование «Царь-рыба» / / Яновский Н;Н. Писатели Сибири. М., 1988. - С. 450-493.

201. Brown D. Soviet Russian Literature Since Stalin. L. N. Y. - Melbourne. 1978.

202. Clark K. Rural Themes in Postwar Soviet Literature // Perspectives on Literature and Society in Eastern and Western Europe. L. 1989.

203. Gillespie D. A Paradise Lost? Siberia and its Writers, 1960 to 1990 // Between Heaven and Hell. The Myth of Siberia in Russian Culture. N. Y. 1993.

204. Parte K. Russian Village Prose. The Radiant Past. Princeton. 1992.