Коллекции, таксономии, картотеки. Поэтика "систематизирующего" метаписьма в русской литературе 1920–1970-х гг. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 00.00.00, кандидат наук Каминская Юлия Вадимовна

• Каминская Юлия Вадимовна
• кандидат наук
• 2023

Оглавление диссертации кандидат наук Каминская Юлия Вадимовна

Введение

1 Архив: собирание коллекций как ключевой принцип поэтики К. Вагинова

1.1 Дихотомия порядка и хаоса в лирике К. Вагинова. Поэтика «открытых» списков

1.2 Сюжетообразующая роль собирательства в прозе К. Вагинова

1.3 Выводы по главе

2 Канон: конструирование литературной иерархии в «систематизирующем» метаписьме В. Набокова

2.1 Таксономии и карточки в творческом сознании писателя: биография, текстология, филологическая проза

2.2 В. Набоков как писатель-систематизатор

2.2.1 Классификации русских писателей: лирика

2.2.2 Классификации русских писателей: проза

2.3 Выводы по главе

3 Каталог: поэтическая и социальная горизонталь в картотеках Л. Рубинштейна

3.1 Приемы архаического искусства в творчестве и жизнетворчестве Л. Рубинштейна

3.2 «Каталог - это сама по себе очень тоталитарная структура». Модель картотеки Л. Рубинштейна в социокультурном контексте 1970-х гг

3.3 Выводы по главе

Заключение

Список использованных источников и литературы

Список иллюстраций и таблиц

Введение

В диссертации изучаются стратегии «систематизирующего» метаписьма в русской литературе 1920-1970-х гг. как феномена культурной памяти. Объясним вынесенные в заглавие ключевые понятия в их связи с поэтикой.

1. «Метаписьмо». Ключевой для нашего исследования термин «метаписьмо» относится к фундаментальной особенности всей повествовательной традиции XX в. как неканонической и постклассической - ее сдвигу в сторону от описания объекта к рефлексии самих средств этого описания. Говоря о М. Прусте, М. Мамардашвили заметил, что «произведение Пруста, написанное как авторское изложение каких-то идей, картин и т.д., в то же время написано как анализ самой возможности автором что-то излагать» [Цит. по: Бройтман, 2004, с. 263].

Конкретизируем этот аспект понятия. Глубокое понимание метатекста в границах противопоставления «язык - текст» сформулировал Ю.М. Лотман. Метатекст отнесен им к уровню «кода», «грамматики» культуры, которая может при помощи определенных средств пояснять саму себя, проявляя, таким образом, автометапозицию. «Ни одна культура не может функционировать без метатекстов и текстов на искусственных языках», - пишет исследователь [Лотман, 1992b, с. 150]. Для частного случая метатекста, а именно явления «текст в тексте», Ю.М. Лотман подчеркнул фактор границы между внедренным в произведение конструктом и обрамляющим его словесным пространством: «Удвоение -наиболее простой вид выведения кодовой организации в сферу осознанно-структурной конструкции» [Там же, с. 156].

В нашей работе под «метатекстом» мы подразумеваем такую поэтическую структуру, в которой, как точно сформулировала Т.Л. Рыбальченко, присутствует «одновременная направленность на создаваемую текстом художественную реальность и на способ создания этой реальности» [Рыбальченко, 2009, с. 22], т.е. ощущается и определенными литературными средствами демонстрируется та эстетическая граница, о которой писал Ю.М. Лотман.

В этом смысле феномен метатекста связан с уровнем эстетики, так как проясняет авторское отношение к произведению и шире - к культуре и искусству

в целом. Важно учитывать, что характер метатекстовой структуры литературы XX в. существенно отличается от ее использования в XIX столетии. Ю.В. Шатин поясняет: «... проникновение метаязыкового дискурса в художественную структуру - явление хорошо известное и для традиционных текстов <...>. Но в традиционном тексте метаязыковое высказывание всегда курсивно, оно выделено на фоне общепоэтической речи и только благодаря этому осознается как метаязык» [Шатин, 1997, с. 61]. В новейшей словесности иначе. Так, - продолжает Ю.В. Шатин, - «у Пригова метаязык заменяет лирическое высказывание: он не курсивен, не объективирован, но растворен в стратегии говорения, избранной субъектом» [Там же]. В исследуемых нами произведениях XX в. метатекст «вшит» в ткань художественного произведения, он не маркирован специально, его граница ретуширована, едва заметна, хотя, разумеется, существует.

Метатекстовые структуры актуализируются в разные историко-литературные эпохи, каждый раз возникая «в периоды эстетического кризиса, в период ломки эпистем, правил мышления о мире: эллинистическая литература (мениппея, смешивающая дискурсы и пародировавшая известные схемы мышления); поздняя ренессансная литература (Рабле и Сервантес, литература барокко); сентиментальная проза (Стерн), проза 1920-1930-х гг. (романы Л. Леонова "Вор", В. Набокова "Дар", К. Вагинова "Труды и дни Свистонова" и др.). То есть в периоды смены художественной парадигмы усиливается рефлексивность словесных форм, как пародирование отживших форм, обессмысливание навязываемых парадигм, так и саморефлексия художника, в которой происходит осознание соответствия собственного текста смыслам открывшегося с утратой прежней картины мира бытия»1 [Рыбальченко, 2009, с. 2930].

Так как в фокусе нашего исследования находятся метатекстовые структуры различных типов, представленные в творчестве нескольких авторов,

1 Здесь показателен научный интерес М.М. Бахтина к сплошной диалогической (само)осмысленности художественного слова.

принадлежащих разным этапам одной эпохи, в качестве обобщающего понятия мы избрали термин «метаписьмо».

2. «Систематизирующее» метаписьмо. В настоящем исследовании мы исходим из трехаспектного понимания «систематизирующего» метаписьма. 1) На уровне поэтики названный художественный принцип реализуется в построении литературного текста по типу списка / коллекции / таксономии / каталога, т.е. на основе влияющего на сюжет и композицию рационального упорядочивания вовлекаемых в описание единиц. 2) На имагологическом уровне правило «систематизации» подразумевает интенсивное использование образов разнообразных коллекций, музеев, картотек и т.д., сюжетизацию этих образов, внедрение их в стратегию описание героев. 3) Инструментальный аспект «систематизирующего» метаписьма проявляется в придании знаковости самому правилу компоновки текста как совокупности кратких записей на карточках, обрабатываемых (или, напротив, подчеркнуто оставляемых без изменений) в ходе подготовки окончательного связного текста.

Вынесенные в заглавие диссертации термины - коллекция, таксономия, картотека - осознаются нами как исторически последовательные стадии систематизации, заимствованные литературой и характерные для способов познания, принятых в естественных науках. Под созданием коллекции в данном случае понимается этап накопления материала, под таксономией - его отбор и классифицирование, под картотекой - выравнивание, закрепление и репрезентация созданной системы.

Будучи внелитературными практиками, коллекционирование, составление списков и таксономий сначала спорадически попадали в фокус национальной классики как некая поведенческая девиация героя [Топоров, 1995], а затем по мере усиления в середине - второй пол. XIX в. тенденций натурализма [Никол ози, 2019] постепенно оформлялись в нарративную стратегию, но во-первых, столь же не проговоренную и не осмысленную, как и в более ранний период, а во-вторых, захватывавшую преимущественно вторичные с эстетической точки зрения произведения. Ср. в числе прочего известные протесты Достоевского и Толстого

против усвоенной Чернышевским и резко им политизированной систематики фаланстера Ш. Фурье. Влиятельность идеи, транслируемой автором «Что делать?», соединялась с тяжкой художественной несостоятельностью самого романа, призванного идею воплотить.

В лирике того времени ситуации была, по-видимому, иной. Здесь «номинативные и глагольные (чаще всего инфинитивные) "цепочки" ("каталоги")» [Теория литературных жанров, 2011, с. 134] стали одним из главных способов преобразования канонических жанров и, начиная уже с опытов А. Фета, позволили добиваться убедительных художественных результатов. В их числе учеными названы «Шепот, робкое дыханье.» А. Фета, «Мне снятся караваны, моря и небосвод.» К. Бальмонта, «Грешить бесстыдно, непробудно.» А. Блока, «Просыпаться на рассвете.» А. Ахматовой [Там же, с. 134-135]. Добавим от себя «Я - изысканность русской медлительной речи.» К. Бальмонта, «Всё кругом» З. Гиппиус, «Бессонница. Гомер. Тугие паруса.» О. Мандельштама.

В ходе культурно-исторического слома в России начала XX в. и на фоне эпохальной, запущенной модернизмом в общеевропейском масштабе трансформации нарративной поэтики списки, каталоги, таксономии и коллекции всё более утверждались в литературе, превращались в прием и проникали в вершинные тексты своего времени. От последовательно-перечислительного обзора географической карты Российской империи, ставшего зачином романа Андрея Белого «Петербург», и вплоть до известных экспериментов Набокова, соединявшего художественность письма с техниками ученого-энтомолога, названные нами принципы организации повествования и соответствующие им художественные образы акцентировались писателями и теоретизировались мыслителями (см. ниже о В. Беньямине, статьи О. Мандельштама «Читая Палласа», «Литературный стиль Дарвина» [Мандельштам, 1990, с. 364-373], «Вокруг натуралистов» [Мандельштам, 2011]), становясь тем самым частью общекультурной метапозиции.

В ретроспективе исторической поэтики список и каталог - это кумулятивный перечень, древнейшая, наряду с циклом, форма организации связного

повествования. Ср. известнейшие примеры описания череды кораблей и щита Ахиллеса в поэме Гомера, на которые в интересующем нас контексте обратил внимание британский жанровед А. Фаулер [Fowler, 1997, с. 153]2. Неудивительно, что в ходе социальной массовизации культуры XX в. и внутренней трансформации ее субъектно-образных структур на пути от рациональной раздельности говорящего субъекта с его адресатом к проблематическому слиянию их голосов в некоем синкретическом синтезе [Бройтман, 1997] древние способы соположения событий/предметов воскресали и продуктивно использовались.

Начиная с 1920-х гг., в пору пресечения старой литературной традиции, интересующая нас форма организации повествования оказалась тесно связанной с проблематикой исторической и культурной памяти. В этом видится главная функция анализируемой далее системы приемов. В общелитературном масштабе задачей многих авторов стало осмыслить и описать отечественную классику как завершенный этап. Именно в этом отношении интересующий нас тип метатекста позволял художникам, оказавшимся вне географических границ России и/или за пределами советского культурно-идеологического проекта, дать психологически точное самоописание в контексте большой культуры, т.е. в той или иной степени компенсировать маргинальный статус представителей «внутренней» и фактической эмиграции. К ключевой стратегии «систематизирующего» метаписьма можно отнести создание художественных текстов и жизнетворческих проектов, построенных по принципу коллекций, таксономий и/или картотек (К. Вагинов, В. Набоков, Л. Рубинштейн и др.).

Хронология. В очерченном поле теоретических вопросов изучение поэтики «систематизирующего» метаписьма 1920-1970-хх гг. представляет особый интерес: на примере предельно репрезентативных в избранном исследовательском ракурсе фигур, их во многом ставших уже классическими произведений мы рассмотрим кратко освещенную нами тенденцию в ее динамике, совпадающей в

2 Ср. иные известные с древности разновидности «энциклопедических» кумулятивных перечней, вырастающих в ряде случаев в отдельные жанры: бестиарии и физиологи, алфавит (азбуковник), сад («вертоград»), «карта нежности» (carte du tendre), синодик, принципиально не имеющие финала хроники, летописи, патерики, записи чудес от мощей, чудес от иконы, в новейшую эпоху - камер-фурьерский журнал и т.д.

историко-хронологическом отношении как с этапами утверждения советского проекта и достижения им своего апогея (Вагинов, Рубинштейн), так и зенитом культуры эмиграции (Набоков).

Актуальность работы определяется возросшим интересом современной гуманитарной науки к проблемам культурной памяти и мнемонической поэтике художественного текста, к социологическим вопросам классикализации, канонизации, причинам этих процессов, а также к текстологии и источниковедению творчества писателей XX века (публикации, издания собраний сочинений, комментированных произведений представителей «внутренней» и фактической эмиграции). См. работы Ю.М. Лотмана [Лотман, 1992a], М. Гронаса [Гронас, 2001 a; Гронас, 2001 Ь], Б.В. Аверина [Аверин, 2003], Б. Дубина [Дубин, 2010], А. Ассман [Assmann, 2011; Ассман, 2018; Ассман, 2019], А.К. Жолковского [Жолковский, 2014].

Исследование выполнено в рамках научных проектов:

1. Грант РФФИ № 20-312-90027 «Коллекции, таксономии, картотеки. Поэтика "систематизирующего" метаписьма в русской литературе 1920-1970-х гг.» (2020-2022 гг.) - исполнитель. Выигранный грант (конкурс «Аспиранты») обеспечил возможность доступа к архивным документам, к зарубежной периодике, а также способствовал участию в ряде научных конференций.

2. Грант РФФИ № 18-312-00115 «Конструирование профессиональной репутации в литературном процессе первой половины XX века: опыт писателей -самоучек и русских эмигрантов» (2018-2020 гг.) - исполнитель.

Степень разработанности темы исследования. Обоснование интересующего нас феномена европейской и русской культуры дано в работах Вальтера Беньямина, Мишеля Фуко, Жана Бодрийяра, современного специалиста по культурной памяти Алейды Ассман и других исследователей, выявивших причины обострившейся «потребности в накоплении» и осветивших алгоритмы систематизации как эпистемологического сдвига в культуре. Показательно, что прибегающие к «систематизирующему» письму авторы зачастую были профессионально связаны с педагогикой и/или являлись знатоками в сферах, где

востребована систематика и упорядочивание знаний, - естественно-научной, библиотечной и т.п. (например, Набоков - преподаватель русской литературы в американских вузах и сотрудник Гарвардского музея зоологии).

Остановимся вначале на трудах философов. Анализ особенностей логики мышления коллекционеров был проделан в работах таких мыслителей, как В. Беньямин, Ж. Бодрийяр и М. Фуко.

О психологии коллекционеров рассуждал В. Беньямин в работе «Эдуард Фукс, коллекционер и историк» (1937). Философ определил стремление к обновлению старого мира как самое глубинное влечение коллекционера, которое и порождает желание приобрести что-то новое [Беньямин, 2018, с. 11-12]. Не только реорганизация прошлого, но и его сохранение, а значит, и символическое преодоление смерти самим коллекционером является одной из причин создания собраний, ведь любая коллекция может быть передана по наследству далее, напоминая о своем владельце [Там же, с. 19]. Такое стремление к консервации старого мира - свидетельство кризиса как личного, так и социального: «Потребность в накоплении - один из предвестников смерти как индивида, так и общества. Она обостряется в предпаралитический период. Существует также признанная неврологией мания собирательства» [Там же, с. 81]3.

В. Беньямин и Ж. Бодрийяр исследовали логику коллекционеров, причины, по которым классификация предметов становится для них актуальным процессом, а также функции вещей, которые они начинают выполнять, когда становятся частью коллекции. Так, автор «Системы вещей» (1968) пишет: «Подобный фетишизированный предмет служит поэтому не аксессуаром и не просто культурным знаком среди прочих: в нем символизируется внутренняя трансцендентность, фантазматическое средостение реальности; в этом фантазме,

3 В литературоведческой перспективе к психологии советского коллекционера обратились А.И. Куляпин и О.А. Скубач в статье «Собиратели хаоса: коллекционирование по-советски»: «Коллекционирование - тоталитарная забава. В полувиртуальном мире своей коллекции коллекционер неизбежно становится диктатором» [Куляпин, Скубач, 2005, с. 184]. По наблюдению исследователей, для советского систематизатора важно обладать редкой вещью в единственном экземпляре, поэтому такие герои готовы ликвидировать других: сжигать книги, картины, даже убивать обладателей ценных вещей. Примечательно, что страсть к коллекционированию у советского героя зачастую переходит в манию простого собирательства, т.е. ценность вещей перестает иметь какой-либо смысл, начинают собираться вещи, не имеющие значимости в культурном плане (фантики, старые газеты и т. п.), т.к. главной целью становится не сохранение и передача будущим поколениям, а обладание [Там же, с. 188].

которым живет всякое мифологическое и всякое индивидуальное сознание, проецируемая деталь оказывается эквивалентом моего "я", и вокруг нее организуется весь остальной мир» [Бодрийяр, 2020, с. 102]. Именно таким образом люди воспринимают дорогие им вещи, так же коллекционер относится к каждому элементу собранной им системы. Данные философские работы помогают глубже понять логику мышления писателя-систематизатора, осознать причины сделанного выбора в пользу конструирования собственной поэтики по кумулятивному принципу.

В «Системе вещей» Ж. Бодрийяра говорится о постепенном изменении взаимоотношений людей и вещей, о том, как объект, утратив свою практическую значимость, приобретает символическую ценность. Изначально дом любой семьи - пространство, практически не зависящее от расстановки вещей, так как в нем главная функция мебели и прочих предметов - воплощать в себе отношения между членами семьи, заселять пространство, где они живут, то есть быть одушевленными. Реальная перспектива, в которой живут эти вещи, порабощена моральной перспективой, которую они обозначают. В своем пространстве они столь же мало автономны, как и члены семьи в обществе [Там же, с. 22]. Вещь -один из способов самовыражения человека, она не принадлежит сама себе, но является частью своего обладателя. Постепенно характер их взаимодействия меняется: вещь начинает восприниматься в иной своей функциональности, человек отделяется от нее и становится «устроителем среды»: «...через контроль над пространством он держит в своих руках все варианты взаимоотношений между вещами, а тем самым и все множество их возможных ролей» [Там же, с. 36]. Человек расстановки реализуется уже не через объекты сами по себе, но с помощью создания новой системы, задающей местоположения и задачи для ее элементов. Коллекционирование старинных или любых других предметов предполагает иную форму отношений между обладателем и объектом: положение среди других предметов не имеет значимости для владельца. Вещь начинает означать не то, к чему она предназначена своей рутинной функциональностью. В сознании обладателя она сдвигается к метапозиции. По мысли Бодрийяра, подобная вещь не

может быть структурной, она отрицает структурность и первичные вещные функции. Однако она не просто «декоративна» или внефункциональна, в рамках созданной системы она выполняет важную специфическую функцию: с ее помощью обозначается время [Там же, с. 95]. Символическая власть над временем и над смертью - одна из основных функций коллекции. Ушедший из жизни владелец коллекции буквально переживает себя в своем собрании, еще при жизни бесконечно повторяясь в нем по ту сторону смерти [Там же, с. 125]. Ощущение власти, контроля над временем, жизнью, абсолютное воплощение чистой функции обладания - характерные черты взаимоотношений вещей, входящих в коллекцию, и их владельца.

М. Фуко в работе «Слова и вещи» (1966) объяснил причины возникновения таких процессов, как архивация и классификация, с помощью теории «эпистем» -исторически изменяющихся структур, определяющих условия возможности мнений, теорий и наук в каждый исторический период [Цит. по: Фуко, 1994, с. 12]. Фуко выделил три эпистемы Нового времени: 1) ренессансную (XVI век); 2) классическую (рационализм XVП-XVШ веков); 3) современную (с конца XVIII-начала XIX века и по настоящее время). Классифицирование как форма накопления знания появляется, по мнению М. Фуко, в конце классической эпохи: «Все более и более полное сбережение письменных источников, учреждение архивов, их упорядочивание, реорганизация библиотек, создание каталогов, репертуаров, инвентариев представляют собой в конце классической эпохи нечто большее, чем просто новую восприимчивость ко времени, к своему прошлому, к глубинным пластам истории; это способ введения в уже сформировавшийся язык и в оставленные им следы того же самого порядка, который устанавливают между живыми существами (курсив наш. - Ю.К.)» [Там же, с. 161]. В то время когда вектор познания сместился со стремления представить мир в виде единой неразрывной системы на обнаружение различий, стало возможным составление таксономий. Авторитарным формам порядка в истории культуры и соответствующим социальным институтам посвящена книга Фуко «Надзирать и наказывать» (1975) [Фуко, 2018a].

Второй научной опорой для диссертации стали исследования, посвященные памяти, культурной памяти и мемориальной политике. Для нашей работы наиболее актуальными являются монографии А. Ассман, Б.В. Аверина, О.В. Сливицкой и М. Шраера. Немецкий историк и культуролог А. Ассман заметила, что хотя коллекционеры и спасают вещи от окончательного умирания, но в мировом масштабе нахождение в частном собрании может восприниматься только как отсрочка от неизбежного исчезновения. Настоящая возможность продлить век вещи появляется, когда она попадает под защиту тех институций, которым такую защиту поручают общество и государство: архивы, библиотеки или музеи [Ассман, 2019, с. 34]. Примечательно спонтанное совпадение мысли А. Ассман с концепцией М. Фуко: частные практики коллекционирования, равно, как и индивидуальные научные прозрения в области таблиц и схем (как, например, доктрина К. -Г. Линнея) рано или поздно подхватываются государствами и обретают вид систематизирующих и дисциплинирующих институций.

А. Ассман выделяет два вида памятования: «канон» и «архив». Канон -«функциональная память общества, которая должна осваиваться каждым поколением заново. Канон присваивает определенным артефактам, личностям или историческим событиям особую ценность и ориентирующую значимость для будущего» [Там же, с. 34], архив же является накопительной памятью и «включает в себя все те следы и реликты прошлого, которые не являются содержанием активной мемориальной культуры. Содержимое этих архивов выходит далеко за пределы того, что актуально или значимо для коллективной идентичности» [Там же]. Архивные материалы могут перейти из режима «сберегающего забвения» в пространство функциональной мемориальной культуры, по словам Ассман, с помощью художников, писателей и ученых-гуманитариев в целом. С помощью «работников на винограднике культурной памяти» мнимо мертвые источники пробуждаются к новой жизни с помощью постановки новых вопросов и доказательства актуальности источников, способных дать новые ответы [Там же, с. 38]. Такой переход из «архива» в «канон» Ассман именует ресайклингом: «Ресайклинг являет собой идею замедления процесса материального и культурного

забвения, идею нового отношения к ценности старого в рамках нового экологического сознания, которое находит свое отражение и в произведениях искусства, где старое намеренно маркируется в качестве хорошо заметного элемента нового» [Там же, с. 31-32].

А. Ассман, описывая инсталляции представителя московского концептуализма И. Кабакова и акцентируя случайный характер собранных в них предметов, определяет само собрание как «маленькие музеи для остатков мира (перевод наш. - Ю.К.)». В центре работ И. Кабакова оказывается «мусор»: кусочки, тряпки, выброшенные вещи, то есть объекты, функционально больше непригодные для использования в повседневной жизни. Примечательно здесь совпадение с анализировавшимся В.Н. Топоровым «собирательством» гоголевского Плюшкина. Однако то, что в случае героя «Мертвых душ» было неотъемлемой частью его натуры, то у русского писателя конца XX в. стало осмысленной эстетической позицией. Кабакова интересует двойственная природа мусора, сигнализирующего и о том, что собранные вещи изъяты из мира, и о том, что сам мир подвержен неумолимому времени. Обретя статус «мусорной», вещь, по А. Ассман, оказывается как бы равной вечности (вещи, ставшие мусором, больше ни во что ни трансформируются и никогда не вернут прежний статус), а музей, подобный кабаковскому, демонстрирует эту вечность зрителю. «На самом деле Кабаков говорит о двух вечностях: той, что производит мусор своими свойствами неизбежного и постоянного распада, и той, что связана с искусством и музеем как другой формой постоянства в "поле бессмертия". Однако Кабаков не противопоставляет обе эти вечности, но взаимно переводит их понятийные системы и тем самым сплетает их вместе (перевод наш. - Ю.К.)» [Assmann, 2011, p. 377].

Подобные коллекции «остатков мира» обычно составляются людьми, активная жизнь которых пришлась на периоды исторических сломов. «Маленький музей для остатков мира» делается закономерным социокультурным явлением, моделью культурной памяти, актуализирующейся в такие исторические моменты, когда девальвируется ценность отдельной человеческой личности и вообще жизнь

человека частного. Музеи повседневности акцентируют внимание на самом процессе завершения/ухода/потери и показывают эпоху посредством бытовых предметов и практик.

В процессы архивации и канонизации русские писатели включаются сразу после революций начала XX в. Так, В. Набоков в своих произведениях тяготеет к сохранению культурной памяти, организованной по типу канона. К. Вагинов и Л. Рубинштейн, оказавшиеся свидетелями, соответственно, становления и заката советского проекта, напротив, обнаруживают потребность в создании архива -«маленьких музеев для остатков мира».

В отечественной филологии магистральными работами, посвященными концепциям памяти, являются монографии Б.В. Аверина, О.В. Сливицкой и М. Шраера. Б. Аверин исследует, какую функцию выполняет концепт памяти в произведениях русских писателей, в частности, в романах В. Набокова. Ученый указывает на разное восприятие процесса воспоминания у «старшего» и «младшего» поколений эмигрантов [Аверин, 2003]. О.В. Сливицкая в своей работе «"Повышенное чувство жизни": Мир Ивана Бунина» рассмотрела, как с помощью всеохватывающей Памяти, соединяющей прошлое и настоящее в неразрывное пространство, реализуется «повышенное чувство жизни» в творчестве И. Бунина [Сливицкая, 2004], одного из главных предшественников и литературных оппонентов В. Набокова. По наблюдению М. Шраера, мнемоническая поэтика являлась ключевым слагаемым творчества Бунина и Набокова, причем у последнего память должна была укладываться в «совершенную структуру» [Шраер, 2019, с. 223]. Проблема сохранения, закрепления в памяти современников и наследников определенных моментов истории, культуры и литературы остро стояла перед писателями ХХ в. и не только перед эмигрантами, но и перед теми, кто остался в советской России, но не смог вписаться в новый культурный и политический проект.

Третьим ориентиром для настоящего исследования выступили работы по социологии литературы, посвященные описанию процессов взаимоотношений разнообразных сил в пределах литературного поля, строению этого поля, причинам

и механизмам канонизации. В частности, П. Бурдье подробно освещает механизмы взаимодействия участников литературной борьбы в зависимости от занимаемой позиции. Ученый увязывает неизбежность конфликта между писателями с разными творческими установками в борьбе за монополию внутри поля: «В этом конфликте каждый агент пытается навязать другим границы поля, в наибольшей степени удовлетворяющие его интересам, или, иными словами, навязать определение условий принадлежности к полю (или права на получение статуса писателя, художника или ученого)» [Бурдье, 2005, с. 383]. Писатели, исключенные из официального пространства советской культуры, а именно представители русской диаспоры и «внутренние эмигранты», пытались сконструировать собственные правила автолегитимации и самопрезентации - зачастую в рамках почти полностью виртуальных, маргинальных и иллюзорных хронотопов, что влияло не только на способы создания профессиональной репутации, но и на поэтику художественных произведений.

Важнейший в контексте нашей работы аспект социологии литературы -проблема канонизации, т.е. или прижизненной борьбы писателя за попадание в перечень классиков или начинающихся после биологической «смерти автора» баталий писателей-наследников, критиков и читателей за включение имени почившего в тот или иной «список» (например, портретную галерею, национальный учебник по литературе4 и т.п.).

Одним из первых отечественных ученых, пытавшихся ответить на вопрос, что является каноническим искусством, был Ю.М. Лотман. В своей статье «Каноническое искусство как информационный парадокс» он рассмотрел, в чем состоит отличие канонизированного текста от не вошедшего в состав классики произведения: «.Если деканонизированный текст выступает как источник информации, то канонизированный - как ее возбудитель» [Лотман, 1992а, с. 246].

Идея ретрансляции смысла через канонический образец звучит у Ю.М. Лотмана предельно ясно - потому-то столь удобен канон для разного рода

4 Об этом см.: ^шПогу, 1993 ; Пономарев, 2010].

спланированных (ре)конфигураций культурного поля. Так, Б. Дубин акцентирует пригодность пантеона классиков для политики культурной унификации: «Особую, повышенную ценностно нагруженную роль фигуры национальных классиков и проблема культурного заимствования приобретают <...> в так называемых "запоздавших" нациях, где строительство национального государства, формирование национальных элит осложнено социально-культурными обстоятельствами и традициями, сдвинуто во времени на более позднее время» [Дубин, 2010, с. 100].

Писатели-систематизаторы в процессе создания собственной поэтики обращались к своим предшественникам, «каталогизируя», заимствуя и мета-литертурно осмысляя их литературные приемы. Свидетельством интереса современной науки к проблемам памяти, литературного канона и культа стали посвященные этим вопросам тематические выпуски журналов, сборники статей и переводы зарубежных исследований («Новое литературное обозрение», 2001, № 5 (51); «Культурный ресайклинг: опыт (пост)советского», Новое литературное обозрение,2021, № 169; «Культ как феномен литературного процесса: автор, текст, читатель» [Культ как феномен, 2011], перевод монографии Г. Блума «Западный канон. Книги и школа всех времен» [Блум, 2017]). Так, М. Гронас в статье «Диссенсус», написанной для одного из таких тематических выпусков, представил две принципиально значимые модели создания канона, указав, в общем-то, на ключевой вопрос всякой практики усвоения творчества и создания профессиональной репутации: что для них важнее - талант автора (аспект аксиологии) или конструктивистские усилия его современников / потомков по кодификации наследия и прославлению имени (аспект социологии)? «."Социологические" критики понимают канонический статус некоторого текста как внешнюю по отношению к этому тексту функцию исторических обстоятельств и общественных отношений; "аксиологисты", напротив, считают, что "текст канонизирует себя сам", каноничность - имманентное свойство и в канон попадают только "необходимые" тексты» [Гронас, 2001Ь, с. 12].

В статье «Безымянное узнаваемое, или канон под микроскопом» М. Гронас примирил оба подхода следующим образом: «Под "каноничностью" я понимаю меру повторяемости, воспроизводимости в культуре: насколько часто некоторый текст читается, перечитывается, упоминается, цитируется, интерпретируется на протяжении исторически значимого отрезка времени» [Гронас, 2001а, с. 68]. Далее исследователь поясняет: «При всем различии индивидуальной и коллективной культурной памяти, их объединяет общий механизм: в реальности и человек, и национальная культура не отбирают, выбирают, включают и исключают, а запоминают, стало быть, можно говорить о техниках запоминания, мнемотехнических приемах и техниках» [Там же, с. 69].

Наконец конкретные аналитические приемы, использующиеся в диссертации, были подсказаны трудами о метатексте, созданными представителями московско-тартуской [Левин и др., 1974; Сегал, 2006; Лотман, 1992Ь] и томской [Русская литература в XX веке, 2004; Хатямова, 2008] научных школ, а также современными работами по исторической поэтике [Тюпа, Бак, 1988; Бройтман, 2004].

При изучении «систематизирующего» принципа построения произведений магистральными работами для нас стали статьи В.Н. Топорова, рассмотревшего феномен «плюшкинской кучи» [Топоров, 1995], А.К. Жолковского о поэтике списка [Жолковский, 2014], Н.С. Автономовой об открытых структурах [Автономова, 2009]. Ключевую роль для нашего исследования сыграли монографии В.Я. Проппа «Морфология волшебной сказки», где описан принцип кумуляции - основной в повествовательной структуре фольклорного произведения [Пропп, 2001], Дж. Родари «Грамматика фантазии», в которой ученый и писатель эмпирическим путем демонстрирует достоверность теории Проппа о нерушимости хронологической последовательности функций волшебной сказки [Родари, 1978], В.Б. Шкловского «Развертывание сюжета» об использовании кумулятивного построения сюжета в современной литературе [Шкловский, 1921].

Накопленный в науке опыт исследования творчества Вагинова, Набокова и Рубинштейна в аспекте «систематизирующего» метаписьма специально

освещается в разделах, посвященных этим авторам. Стратегии «систематизирующего» метаписьма в русской литературе 1920-1970-х гг. как феномена культурной памяти рассматриваются впервые.

Объектом исследования является феномен «систематизирующего» метаписьма в литературе.

Предмет исследования - художественные и жизнетворческие стратегии коллекционирования, канонизации и каталогизации в творчестве К. Вагинова, В. Набокова и Л. Рубинштейна, понятые и рассмотренные в тесной взаимосвязи с поэтикой произведений названных авторов.

Целью работы является реконструкция и описание стратегий «систематизирующего» метаписьма как феномена культурной памяти в русской литературе 1920-1970-х гг.

Для достижения заявленной цели необходимо решить следующие задачи:

1. Определить философские, социокультурные и историко-литературные предпосылки развития «систематизирующего» метаписьма в русской литературе XX века;

2. Проанализировать репрезентативные образцы классификаций классиков и современников в начале XX века, появившиеся как симптом завершения классического периода русской национальной литературы;

3. Обосновать перечень репрезентативных писательских имен, создающих художественные тексты и жизнетворческие проекты, построенные по принципу коллекций, таксономий и/или картотек (К. Вагинов, В. Набоков, Л. Рубинштейн);

4. Изучить биографические, эстетические и социальные факторы, повлиявшие на возникновение в русской литературе типа писателя-систематизатора и актуализации коллекций, таксономий и картотек как нарративной стратегии.

5. Исследовать техники «таксономического» и «систематизирующего» письма, их влияние на различные уровни поэтики и семантики произведений.

Материалом исследования являются стихотворения К. Вагинова, опубликованные в книге «Песня слов» [Вагинов, 2012] под редакцией А.Г. Герасимовой, в том числе первый неопубликованный при жизни поэта сборник «Парчовая тетрадь», во внимание не принимается лишь поэма «1925 год», русские стихотворения В. Набокова, опубликованные в собрании сочинений «Русский период. Собрание сочинений в 5 т.» [Набоков, 2002Ь, 2004Ь, 2009] и в сборнике «Стихи» [Набоков, 1979], сборник карточной поэзии Л. Рубинштейна «Большая картотека» [Рубинштейн, 2015]; романы К. Вагинова «Козлиная песнь», «Труды и дни Свистонова», «Бамбочада», «Гарпагониана», романы В. Набокова «Машенька», «Подвиг», «Защита Лужина», «Дар», «Пнин», «Бледное пламя», повесть «Соглядатай», рассказы русского периода, филологическая проза, книги Л. Рубинштейна «Целый год. Мой календарь» и «Кладбище с вай-фаем», а также мемуары, интервью и эго-документы указанных авторов.

Творчество К. Вагинова, В. Набокова и Л. Рубинштейна было выбрано в качестве материала настоящего исследования, во-первых, в связи с необходимостью осмыслить и продемонстрировать процесс «систематизирующего» письма в динамике, во-вторых, с целью определения и исследования авторских стратегий такого письма.

Отбор материала обусловлен исторической хронологией и принципом прозиметрии: намеченные в лирике приемы/мотивы/темы получают свое дальнейшее развитие в прозе автора, что логически обосновывает первоначальное обращение к лирике исследуемых литераторов, а затем к прозе. Здесь мы опирались на работу Р.О. Якобсона «Заметки о прозе поэта Пастернака» [Якобсон, 1987], в которой впервые была поставлена проблема «прозы поэта», и труды Ю.Б. Орлицкого [Орлицкий, 2002].

В ходе работы мы обратились к автобиографии и рукописным автографам нескольких стихотворений К. Вагинова, хранящимся в РО ИРЛИ РАН, рукописным черновикам-карточкам В. Набокова, любезно предоставленным нам вашингтонской Библиотекой Конгресса, и машинописным карточкам

Л. Рубинштейна, работать с которыми нам столь же любезно помогли сотрудники Музея современного искусства «ПЕРММ».

Методология и методы исследования определяются сочетанием продуктивных методик современной литературоведческой аналитики: структурно -семиотического подхода, социологии литературы и сделавшихся в последние годы особым научным направлением исследований жизнетворческих сценариев и профессиональных репутаций.

Теоретико-методологической базой нашего исследования являются философские, культурологические и литературоведческие работы, посвященные процессам классификации и коллекционирования, поэтике списков и организации литературных произведений по принципу кумуляции, а также обширный корпус литературы, посвященный изучению творчества К. Вагинова, В. Набокова и Л. Рубинштейна.

Во-первых, для нашего исследования представляются значимыми работы школы русских формалистов. Произведения писателей-систематизаторов отличаются намеренной ориентацией на использование определенных приемов для представления образа героя-коллекционера (К. Вагинов), собственных собраний литературных, естественно-научных и других наблюдений (В. Набоков), а также для разрушения жанрового канона и создания антитекста (Л. Рубинштейн). По этой причине мы обращаемся к формальному методу, представленному в работах Ю. Тынянова [Тынянов, 1986; Тынянов, 1977], Б. Эйхенбаума [Эйхенбаум, 1919], В. Шкловского [Шкловский, 1923; Шкловский, 1925], анализировавших те приемы построения текста, с которыми мы сталкиваемся на нашем материале. Мало того -нередко сами интересующие нас авторы были хоршо знакомы с трудами русских формалистов. Так, И. Паперно отмечает, что переработка документальных источников в творческой лаборатории В. Набокова была инициирована не непосредственно «Путешествием в Арзрум» А.С. Пушкина, а соответствующей статьей Ю.Н. Тынянова [Паперно, 1997].

Во-вторых, в связи со значимостью диалога исследуемых авторов с классиками-предшественниками мы обращаемся к концепции диалога

М.М. Бахтина: «Быть - значит общаться диалогически. Когда диалог кончается, все кончается. Поэтому диалог, в сущности, не может и не должен кончиться» [Бахтин, 1994, с. 161]. Исследователь различал активность автора в отношении мертвой вещи, материала, с которым можно осуществлять любые манипуляции, и активность диалогического характера, предполагающую постановку вопросов, провокации, ответы, согласие и т.д. Такой вид активности преодолевает сопротивление не мертвого материала, а чужого сознания, чужой правды [Бахтин, 1977, с. 298]. Для писателей-систематизаторов, вошедших в литературу после окончания классического периода, «коллекции» представляли собой особую форму диалога с предшественниками.

В-третьих, определяющим методологическим направлением для настоящей работы стала историческая поэтика, позволившая рассмотреть написанные по принципу коллекции, таксономии и каталога произведения как определенный этап словесного искусства, восходящего к традиции одного из архаических типов повествования - кумуляции. Историко-поэтическая составляющая методологической базы представлена работами С.Н. Бройтмана, В.И. Тюпы, М.Л. Гаспарова, М.Н. Эпштейна, Н.Л. Лейдермана и М.Н. Липовецкого об эволюции и трансформации литературной системы в эпоху модернизма и поздней советской эпохи.

При обращении к проблеме субъектной структуры в художественном тексте мы привлекаем работы Р. Барта и С.Н. Бройтмана, а для анализа жизнетворческих стратегий писателей - концепции Г. Блума и А.К. Жолковского.

Использование указанных методов позволило проанализировать техники «таксономического» письма и их влияние на творческое сознание исследуемых писателей.

Научная новизна исследования состоит в том, что нами впервые предпринята попытка изучить феномен культурной памяти, репрезентированный в стратегиях «систематизирующего» литературного метаписьма - карточках как инструментах реализации этой установки и техниках (само)запоминания и архивирования, представленных в образной структуре конкретных текстов

(уровень художественного объекта), а также идентифицируемых в качестве приема (уровень автора).

На нескольких этапах исследования мы привлекали неопубликованные документы из архивных фондов К. Вагинова, В. Набокова и Л. Рубинштейна. Так, нами вводятся в научный оборот рукописи-«карточки» из национальных и зарубежных архивохранилищ, подкрепляющие источниковедческую базу исследования.

Теоретическая значимость работы определяется всесторонним описанием поэтики «систематизирующего» метаписьма у русских писателей 1920-1970-х гг. Углубленное понимание взаимодействия между культурой как «памятью коллектива» (Ю.М. Лотман) с конкретными техниками организации художественного текста, жизнестроительных сюжетов, массивов эго-документов на основе таксономий, каталогов и таблиц составит значимость предпринятого исследования и сделанных в ходе его проведения выводов.

Практическая значимость состоит в возможности применения результатов работы в учебно-педагогической практике при разработке и преподавании университетских курсов по теории и истории литературы конца XIX - первой половины ХХ века, при подготовке семинаров и спецкурсов, посвященных творчеству К. Вагинова, В. Набокова, Л. Рубинштейна, литературе русского зарубежья, советской неподцензурной словесности, социологии литературы. Прикладная значимость работы заключается в создании комментария к произведениям писателей-«систематизаторов», который в дальнейшем может быть использован в эдиционной практике.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Силовое учреждение в России 1920-х гг. проекта советской модерности спровоцировало отклик со стороны литературы, который выразился в разнообразных попытках дать системное описание сначала отечественной классики (активизация культурной памяти), а затем - на заключительном историческом этапе - и самого феномена советской словесности.

2. Характерной особенностью эстетики писателей-«систематизаторов» является их вовлеченность в естественно-научную, собирательскую, педагогическую, библиотечную и т.п. сферы, связанные с упорядочиванием знаний и артефактов, и, на этой основе, стремлением генерировать производные от этих практик образы и мотивы.

3. Ключевым признаком «систематизирующего» метаписьма как феномена культурной памяти становится формирование особой поэтики, предполагающей построение художественного произведения и/или отдельных его уровней по принципу коллекции, таксономии, картотеки.

4. «Систематизирующее» метаписьмо в русской литературе XX в. может быть подразделено на структурные разновидности открытого и закрытого, вертикального и горизонтального типов, последовательно разработанные и репрезентативные варианты которых могут быть названы архивом (Вагинов), каноном (Набоков) и каталогом (Рубинштейн).

5. «Систематизирующее» метаписьмо К. Вагинова создается по принципу архива, т.е. накапливания типов «бывших людей» и артефактов дореволюционной культуры различной степени ценности, что на уровне поэтики выражается в доминировании образов и структур коллекций и списков, открытых для добавления новых элементов.

6. В. Набоков формирует свою профессиональную репутацию как систематизатор русской литературы и разрабатывает приемы, позволяющие создавать в самом произведении образ литературной иерархии (канона), -структуры вертикального закрытого типа: как правило, это карточка-формуляр и дихотомия, предполагающие включение ограниченного числа классиков - четырех и двух соответственно, причем имена литераторов, не попавших в авторский канон, подлежат «умолчанию» и забвению.

7. В текстах Л. Рубинштейна, выстроенных по правилу каталога горизонтального типа, память о советской эпохе воспроизводится как принципиальное смешение несовместимых языковых пластов, имен и фактов, противопоставленное, с одной стороны, иерархизованной советской

авторитарности, а с другой - обнаруживающее тяготение к деиндивидуализирующему сознанию, кумуляции и созданию структур, слагаемые которых подлежат волевому уравниванию.

Степень достоверности результатов исследования. Достоверность положений и результатов диссертационного исследования обеспечена полнотой и репрезентативностью привлеченного материала: рассматриваются художественные тексты Вагинова, Набокова и Рубинштейна (в том числе рукописи Вагинова из РО ИРЛИ РАН, черновые автографы Набокова из набоковского фонда Библиотеки Конгресса (г. Вашингтон), машинописные карточки Рубинштейна из Музея современного искусства «ПЕРММ» (г. Пермь)), критические, публицистические статьи писателей, их интервью, мемуарные свидетельства.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Коллекции, таксономии, картотеки. Поэтика "систематизирующего" метаписьма в русской литературе 1920–1970-х гг.»

Апробация работы.

Результаты исследования неоднократно обсуждались в рамках научно-исследовательских семинаров и на заседаниях кафедры журналистики и литературоведения Сибирского федерального университета (2018-2022 гг.). Содержащиеся в диссертации наблюдения были представлены на следующих научных форумах и конференциях:

1. Международная научно-практическая конференция молодых исследователей «Язык, дискурс, (интер)культура в коммуникативном пространстве человека» (г. Красноярск, СФУ; 2017, 2018, 2019, 2022 гг.).

2. Международная научно-практическая конференция молодых ученых «Актуальные проблемы лингвистики и литературоведения» (г. Томск, ТГУ; 2018 г.).

3. Конференция молодых исследователей «Русская литература в компаративной перспективе» (г. Москва, НИУ ВШЭ; 2018 г.).

4. Международная конференция молодых ученых (г. Тарту, Тартуский университет, Эстония; 2019 г.).

5. Конференция молодых исследователей «Текст - комментарий -интерпретация» (г. Москва, НИУ ВШЭ; 2019 г.).

6. Всероссийская научная конференция «Сюжет в системе культурных универсалий: Бунин, Восток и Запад русской эмиграции» (г. Новосибирск, Институт филологии СО РАН; 2020 г.).

7. II Международный Форум языков и культур (г. Красноярск, СФУ, 2021 г.).

8. Международная научная конференция «Поэтика текста» (г. Тверь, ТвГУ; 2022 г.).

9. Всероссийская научная конференция «Сюжетология / сюжетография -8» (г. Новосибирск, Институт филологии СО РАН; 2022 г.).

Публикации. По теме диссертационного исследования опубликовано 6 статей, 5 из которых - в изданиях, рекомендованных ВАК при Минобрнауки России для опубликования основных результатов диссертаций (из них 2 статьи в российских научных журналах, входящих в базу данных Web of Science):

1. «Пушкинский» и «ахматовский» тексты в романе В.В. Набокова «Пнин» // Вестник Томского гос. ун-та. 2019. № 438. С. 45-53. DOI: 10.17223/15617793/438/6.

Web of Science: Pushkin and Akhmatova's personal "texts" in the V. Nabokov's novel Pnin // Tomsk State University Journal. 2019. № 438. P. 45-53.

2. «Вот почему я люблю писать рассказы и романы на справочных карточках...»: систематизация как жизнетворческий проект В. Набокова // Гуманитарный вектор. 2020. Т. 15. № 1. С. 38-48. DOI: 10.21209/1996-7853-202015-1-38-48.

3. Стратегии формирования профессиональной репутации русских эмигрантов и писателей-самоучек // Неофилология. 2020. Т. 6. № 23. С. 512-519. DOI: 10.20310/2587-6953-2020-6-23-512-520.

4. Коллекционирование как основополагающий творческий принцип поэтики К. Вагинова // Вестник Томского гос. ун-та. 2021. № 463. С. 32-41. DOI: 10.17223/15617793/463/4.

Web of Science: Collecting as a fundamental creative principle of K. Vaginov's poetics // Tomsk State University Journal.2021. № 463. P. 32-41.

5. «Всех великих русских писателей можно выстроить в такой последовательности.»: лирика Набокова как поле формирования литературного канона // Культура и текст. 2022. №№ 1 (48). С. 43-56. 001: 10.37386/2305-4077-20221-43-56.

Публикации в прочих научных изданиях:

6. «Ахматовский текст» в романе В.В. Набокова «Пнин» // Siberia_Lmgua. 2017. Вып. 2. С. 144-151.

Во введении обосновывается актуальность исследования, раскрывается степень разработанности темы, определяются объект, предмет, цель, задачи, материал и методология, научная новизна, степень достоверности исследования, теоретическая и практическая значимость полученных результатов, приводятся положения, выносимые на защиту, и сведения об апробации результатов исследования.

В первой главе «Архив: собирание коллекций как ключевой принцип поэтики К. Вагинова» раскрываются особенности «систематизирующего» письма, выстроенного по типу «архива», на примере лирики и прозы К. Вагинова. Проанализированы разные уровни поэтики стихотворений: паратекстуальный, композиционный, лексический и мотивно-образный. Представлены конкретные примеры из текстов, демонстрирующие манеру письма лирического героя-коллекционера и поэтику открытых списков. Далее описывается последовательное развитие указанных особенностей в романах литератора. В фокусе внимания находятся система персонажей и повествовательный уровень организации текста.

Во второй главе «Канон: конструирование литературной иерархии в "систематизирующем" метаписьме В. Набокова» представлены способы создания авторского «канона» на примере стихотворений и прозы В. Набокова. Писатель с детства увлекался изучением бабочек - лепидоптерологией. Он не просто охотился за ними, но и интересовался принципами таксономической дифференциации видов. Коллекции писателей в произведениях Набокова соотносятся по типу организации с собраниями бабочек, а описание насекомых на карточках оказывается параллелью переходу писателя от традиционного создания текстов в тетрадях к

работе с формулярами. Набоков, в отличие от тяготеющего к открытым спискам и перечням Вагинова, стремился сохранить в памяти потомков только отобранные им имена предшественников и литературные факты. Представляя литературные таксономии (имена писателей, избранные факты их биографий и собственные филологические наблюдения над избранными художественными произведениями), Набоков выстраивает свою профессиональную репутацию как систематизатор русской литературы, конструирующий литературную иерархию. В главе показано, как с помощью называния, повторения и/или умалчивания имен в стихотворениях автор разрабатывает собственный канон русской классики, а затем с помощью новых приемов продолжает этот процесс в прозе.

В третьей главе «Каталог: поэтическая и социальная горизонталь в картотеках Л. Рубинштейна» мы обращаемся к «картотечной» лирике и прозе Л. Рубинштейна. Писатель-концептуалист использует приемы архаического искусства (кумуляцию), стремясь предложить альтернативную советской иерархизованной репрессивной риторике систему. Собственную жизнетворческую позицию Рубинштейн выстраивает, отталкиваясь от основ авторитарного дискурса: предлагает нивелировать различия в вертикально организованной системе взаимоотношений автора и читателя, перевести их в горизонтальную плоскость, уравняв их функции и стерев грани между искусством и не-искусством. Анализ поэтики текстов писателя показывает невыполнимость задуманного плана на практике: Рубинштейн создает новую, но не менее авторитарную систему взаимодействия с читателем/зрителем.

В заключении подводятся итоги исследования и намечаются перспективы дальнейшего движения в русле намеченных аналитических сюжетов.

Структура диссертационной работы. Диссертация изложена на 272 страницах текста, состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы, включающего 272 наименования, из них 15 - на иностранном языке, включает 15 рисунков и 1 таблицы.

1 Архив: собирание коллекций как ключевой принцип поэтики К. Вагинова

В своем докладе «Что такое нация?» (1882), сегодня считающемся классикой теории нациестроительства, Э. Ренан заявил, что формирующееся сообщество стремится «разделять в прошлом общую славу и общие сожаления, осуществлять в будущем ту же программу, вместе страдать, наслаждаться, надеяться» [Ренан, 1902, с. 101]. И резюмировал: «вот что лучше общих таможен и границ, соответствующих стратегическим соображениям; вот что понимается, несмотря на различия расы и языка» [Там же, с. 101].

Вместе с тем изучение коллективной памяти, являющейся одним из ключевых слагаемых нациестроительного процесса, предполагает обращение не только к общим воспоминаниям, но и к лакунам, т.е. к тому, что намеренно исключается из мемориального ресурса данного общества. Эти «пропуски» характеризуют историко-культурный контекст не менее точно, чем свершившиеся и признанные исторические события. А. Ассман по этому поводу заметила, что к забвению можно подходить с двух сторон: наблюдать, как нечто погружается в него или, наоборот, возвращается оттуда. Такие переходы исторически значимы и воспринимаются иногда с болью, иногда - с радостью, так как они имеют непосредственное отношение к нашему восприятию прошлого, знаний, окружающих людей, которое приходится пересматривать [Ассман, 2019, с. 25]. Процесс погружения в Лету или извлечения из нее позволяет проследить изменения в ценностной ориентации общества, которые фиксируются в искусстве: «...в произведении сохраняется и дистиллируется творческая биография, в творческой биографии эпоха, а эпохе - ход истории» [Беньямин, 2018, с. 29].

А. Ассман считает, что автоматическое забвение, протекающее естественным путем, то есть нерепрессивное, не используемое государственным аппаратом в качестве инструмента формирования самоидентификации граждан, выполняет функцию «фильтра», или «лакмусовой бумажки», для определения границ

актуального культурного опыта [Ассман, 2019, с. 59]5. Именно такой опыт становится одним из критериев определения категории «поколения»: «.поколения возникают не только благодаря дате рождения, но еще и на основе сходного жизненного опыта и сходных реакций на вызовы времени; в результате коммуникации и дискурсов, под воздействием коллективных образцов проработки опыта и благодаря ретроспективным реконструкциям идентичности. <.> то, что конкретное поколение обретает через взаимодействие живого опыта с его последующим осмыслением <.> непосредственно отражается на стиле жизни и житейской практике конкретных индивидуумов, существенно определяя их представления о самих себе и задавая им жизненные ориентиры» [Там же, с. 372373].

Одной из таких «реакций на вызовы времени», характерных для некоторых русских писателей, родившихся на рубеже Х1Х-ХХ вв., можно назвать практику коллекционирования и систематизации. Катастрофа Мировой войны, революций и гражданской войны в России 1905-1920-х годов запустила два механизма преодоления забвения значимых имен, фактов и деталей уходящего быта. В культурной антропологии они были описаны как дихотомия «канона»6 и «архива». Писатели-систематизаторы, чье становление пришлось на рубеж 1910-1920-х годов, обращаются к этим двум формам памятования, что оказывает непосредственное влияние на поэтику их произведений. В настоящей главе мы остановимся на втором типе преодоления забвения - архивировании, наиболее последовательно представленном в русской словесности К. Вагиновым.

Если воспринять практику систематизации и составления каталогов ретроспективно, то, дополняя мысль А. Ассман, в этой практике можно выделить

5 Исследователь в целом настаивает на взаимосвязи памятования и забвения: «Памятование столь тесно сопряжено с забвением потому, что они вместе определяют ритмы нашего сознания. То, что мы вспоминаем, должно было на время уйти с горизонта нашего сознания. Воспоминание не является прямым извлечением из памяти некоего знания (к чему стремились мнемотехники), а скорее напоминает "повторение" или "опознание" чего-то спустя некоторое время. Воспоминания приобретают весомость и значимость за счет преодоления временного интервала или некой фазы отсутствующего сознания: воспоминание возвращает нашему восприятию то, что ненадолго или на продолжительный срок не было предметом нашего внимания, знания или активного переживания» [Ассман, 2019, с. 15].

6 См. в работе А. Ассман: «Ведь канонизация означает еще и принятие на себя трансисторических обязательств снова и снова продолжать прочтения и толкования» [Ассман, 2018, с. 56].

два принципиальных ценностных акцента: если начальные опыты мироописания, например, древние бестиарии, а также генетически восходящие к ним более поздние естественно-научные таксономии подразумевали абсолютную ценность помещаемых в классификацию объектов (все они в своей раздельности и прихотливой совмещенности свидетельствовали о законченности и совершенстве мира), то предвосхищающее модерн «плюшкинское» [Топоров, 1995] коллекционирование «вещей» позволяло взглянуть на опыт систематизации с несколько иной точки зрения. Первая разновидность «собирания» будет перекликаться с позднейшим опытом выстраивания культурных канонов. Вторая -с неоднозначным сведением воедино «всего подряд», т.е. и необходимым памяти архивированием, деятельностью осмысленной и целенаправленной, и абсурдной попыткой воскресить невоскрешаемое. Позиция Вагинова нам видится близкой к последнему варианту культурного каталогизирования.

В мемуарной и научной литературе сложилось реноме Вагинова как «библиофила» и «страстного коллекционера» редких старинных монет и в то же время собирателя рядовых следов уходящей эпохи. Так, Т.Л. Никольская писала: «Помимо книг он коллекционировал папиросные коробки, конфетные бумажки, этикетки от продуктов, по большей части безвкусные, словом, то, что получило впоследствии название кэмпа или китча. Собирал и городской фольклор - песни, которые пели беспризорники, частушки "с картинками", анекдоты и даже записи сновидений. Он хотел сохранить для потомков характерные черты эпохи, запечатленные в самых различных формах» [Никольская, 1989, с. 10].

К. Вагинов увлекался и собиранием «языковых фактов». В своих «Семечках» (записной книжке, появившейся за полтора года до смерти писателя в 1932 г., выступавшей для него вспомогательным материалом, где он фиксировал мгновенные зарисовки, услышанные фразы в разных частях города) он коллекционировал новые для советской эпохи лингвистические феномены: «Так, часто, однако не последовательно записи на листе расположены следующим образом: левую сторону листа Вагинов исписывает блатными, просторечными, диалектными словами, давая каждому определение, тогда как в правой приводятся

короткие случаи, сценки, диалоги, характеристики, услышанные во время той или иной прогулки» [Бреслер, Дмитренко, 2014, с. 32]. Такие словесные эксперименты Вагинов проводил, «исходя из собственной поэтики, <искал> возможность адекватного поэтического высказывания в сложившейся литературной и лингвистической ситуации, открывая формы художественного использования тех самых положений мета-лингвистики, которые параллельно <развивались> кругом Бахтина теоретически в начале 1930-х годов» [Там же, с. 37].

Другой особенностью его творческой личности была литературная «всеядность». По словам самого писателя, он «состоял во всех петербургских поэтических организациях» [Автобиография и два стихотворения К.К. Вагинова, л. 1], включая такие группировки, как ОПОЯЗ, «Цех Поэтов», ОБЭРИУ, «Аббатство гаеров», «Кольцо Поэтов им. К.М. Фофанова», «Союз Поэтов», «Звучащая раковина», «Островитяне»7, эмоционалисты, невельский кружок Бахтина, АБДЕМ и др. Следы этого филологического и литературного быта нашли отражение уже не в материальных коллекциях, а в построенных по архивному принципу произведениях писателя - «Козлиная песнь» (1928), «Труды и дни Свистонова» (1929), «Бамбочада» (1931), «Гарпагониана» (1933).

Здесь же важно отметить, что Вагинов не просто был знаком с М.М. Бахтиным, но входил в ближайший круг его общения. В интервью с В.Д. Дувакиным ученый сообщил, что Вагинов, по его мнению, был талантливейшим человеком [Беседы, 1996, с. 198], и сокрушался, что его имени на тот момент не было в Краткой литературной энциклопедии [Там же, с. 185]. Бахтин познакомился с Вагиновым в 1924 г., когда уже была готова первая редакция его книги о Ф.М. Достоевском. Сам Вагинов в 1920-е гг. приступил к написанию своего первого романа (начало работы над «Козлиной песнью» приходится на 1926 год. - Ю.К.). Монографию о Рабле Бахтин начал в Кустанае в 1929 г., но, очевидно, ее замысел появился еще до вынужденного отъезда, а именно в период активного взаимодействия Бахтина и Вагинова. Труды исследователя отмечены

7 Подробнее об истории содружества см. статью А.Л. Дмитренко [Дмитренко, 1995].

принципиальной «горизонтальностью»: так, в работе о Достоевском он говорит о полифонии, множественности равноправных точек зрения/голосов. Как можно видеть, эти мысли оказали существенное влияние на Вагинова и поэтику его романов [Никольская, 1989, с. 17; Палеари, 1984, с. VI]. Сам Бахтин считал их романами-мениппеями, т.е. относил к серьезно-смеховому жанру. Это точное определение позволяет снять целый ряд дискуссионных вопросов о природе вагиновского творчества как исключительно смехового и игрового, либо, напротив, сугубо серьезного, трагического. Мениппея, по словам Бахтина, относится к карнавализованной словесности, вбирающей в себя пародийное, смеховое начало, и в то же время являет собой «жанр "последних вопросов". В ней, - отмечает ученый, - испытываются последние философские позиции. Мениппея стремится давать как бы последние, решающие слова и поступки человека, в каждом из которых - весь человек и вся его жизнь в ее целом» [Бахтин, 1994, с. 324]. Карнавальный генезис вагиновской прозы обеспечивал горизонтальный характер организации образной структуры романов, равноправие точек зрения и голосов. Так, в «Козлиной песни» среди сменяющих друг друга персонажей нельзя выделить главного героя, все они равны - подобно участникам карнавала. Другой закономерностью карнавального мироощущения, нашедшей отражение в поэтике романов Вагинова, является принципиальная открытость, незавершенность [Бахтин, 1990, с. 16]. Как мы увидим далее, его произведения создавались как структуры открытого типа и с точки зрения сюжетостроения (тяготение к открытым финалам), и образной системы (кумулятивный принцип организации). Трудно однозначно ответить на вопрос, с чем в данном случае мы имеем дело, -влиянием философии Бахтина на Вагинова, или же их взаимовлиянием. Наиболее вероятно, что подобные творческие решения исходили из особенностей самой эпохи 1920-х гг., к описанию которой обратился не только Вагинов в своей художественной прозе, но и Бахтин, работы которого, по наблюдению, С.С. Аверинцева, это «не столько собственно теоретические или исторические построения ученого, сколько его непосредственно-жизненный опыт» [Аверинцев, 1992, с. 7].

Внимание Вагинова было сосредоточено не на вершинных точках культуры и быта, а на тех фактах и деталях, которые подлежали забвению в первую очередь - в широком диапазоне от предметов обихода до так называемых «бывших людей». Причем если формирование канона как механизм культурной памяти предполагает ограниченный перечень имен или литературных фактов, то архив имеет подчеркнуто открытую, незамкнутую структуру и накапливает в себе как значимые, так и незначительные артефакты. Это обстоятельство не только стало ключевым фактором для жизнетворческого сценария Вагинова и образной системы его текстов, но и определило структурные особенности его прозаических произведений, построенных по кумулятивному принципу.

Как известно, жестко закрепленная последовательность функций, выполняемых действующими героями волшебных сказок, была описана В.Я. Проппом [Пропп, 2001]. Н.Д. Тамарченко уточнил, что кумулятивный тип сюжета встречается в разных произведениях художественной литературы, а также выделил его основные свойства: «1) замена основной сюжетной ситуации, <...>, принципом простого (немотивированного) присоединения друг к другу однородных элементов-звеньев: персонажей и/или их действий; 2) сочетание «нанизывания» с нарастанием, поскольку накопление единиц, составляющих сюжет, приближает его к цели; 3) финал, представляющий собой катастрофу - как правило, комическую» [Тамарченко, 2008, с. 106].

Анализ особенностей сюжетостроения произведений К. Вагинова показал, что их главным героям свойственна одна сюжетопорождающая и повторяющаяся функция собирательства. Те персонажи, которые не занимаются систематизацией, сами того не подозревая, нередко являются частью чьего-нибудь собрания. Действие романа развивается как подбор элементов для составляемых героями коллекций и завершается разрушением личности или смертью по достижении цели, т.е. катастрофой.

А.К. Жолковский в своей работе «Il catalogo e questo. (К поэтике списков)» кратко заметил, что «фиксация Вагинова-прозаика на коллекционерстве (которым он увлекался в жизни) проявлялась не только в насыщении его текстов

соответствующими перечнями, но и в его пристрастии к каталогизирующей манере повествования - даже там, где речь не идет о собирании экспонатов» [Жолковский, 2014, с. 651]. Одним из ключевых приемов в поэтике Вагинова становится «коллекционирование» наблюдений автора8, нанизывающего на нить повествования различные детали: «Сидела мать, женщина задумчивая, бледная, на козлах вырисовывался круп кучера, на коленях у матери лежали цветы или коробка конфет, мальчику было лет семь, любил он балет, любил он лысые головы сидящих впереди и всеобщую натянутость, и нарядность. Он любил смотреть, как мама пудрится перед зеркалом, перед тем как ехать в театр, как застегивает обшитое блестками платье, как она открывает зеркальный створчатый шкаф и душит платок» [Вагинов, 2019, с. 27].

В своих воспоминаниях И.М. Наппельбаум представила Вагинова как нумизмата, собиравшего старинные книги и изучавшего древние языки, как человека, часто проводившего время в поисках редкостей (старинных печаток, мундштуков, перстней). Несмотря на его бедность, эти ценные вещи как будто сами шли к нему [Наппельбаум, 1988, с. 91]. С одной стороны, Вагинов коллекционировал то, что, по его мнению, должно было характеризовать прекрасный внутренний мир человека, передавать все его внутреннее богатство, сложность мировосприятия. С другой стороны, эти собрания книг, монет и прочих вещей не имели отношения ни к типичному представителю эпохи, в которой жил писатель, ни к кому-то конкретному из его довольно широкого круга знакомых. Жена автора объясняла природу собирательства Вагинова так: «Он не привыкал к таким книгам, вроде Шпенглера (философская новинка того времени. - Ю.К.). А вот старинные книги - он к ним привыкал. Я понимаю так, что его интересовал старый язык. И старый мир, который все забыли, а так его можно воскресить» [Цит. по: Ненаписанные воспоминания, 1992, с. 151]. То есть, согласно концепции А. Ассман, Вагинов сопротивлялся естественному течению времени, а именно -окончательному забвению фактов культуры: «Забвение происходит незаметно и

8 Подробнее об этом см.: [Бологова, 2004, с. 62-63].

повсеместно, а вот памятование является невероятным исключением, требующим особых предпосылок» [Ассман, 2019, с. 28].

Вагинов, собирая различные факты прошлого и современности и переводя их в художественное пространство своих стихов и романов, не только демонстрировал с их помощью собственную индивидуальность, но и стремился закрепить определенные феномены в памяти современного и будущего поколения. По наблюдению Н. Чуковского, Вагинов не просто следовал моде на коллекционирование тех или иных фактов быта 1910-1920-х годов, а явился одним из зачинателей этой практики в России: «В отрочестве он коллекционировал старинные монеты. Потом стал собирать спичечные коробки, когда их не собирал еще никто. Одно время он коллекционировал ресторанные меню и всевозможные рецепты приготовления разных диковинных блюд. Всю свою жизнь собирал он старинные, странные и редкие книги» [Чуковский, 1989, с. 232]. По мнению супруги, «коллекционирование его проистекало из убеждения в том, что через много лет вещи могут лучше всего рассказать об эпохе, в которую они были сделаны. Так, например, он (Вагинов. - Ю.К.) считал, что очень многое можно понять по старым спичечным коробкам!» [Ненаписанные ... , 1992: 151].

Проанализировав эстетику и особенности мышления автора, рассмотрим, как опыт коллекционирования повлиял на поэтику его художественных произведений.

1.1 Дихотомия порядка и хаоса в лирике К. Вагинова.

Поэтика «открытых» списков

Активное участие К. Вагинова в литературной жизни Петербурга, его принадлежность к разным объединениям не позволяет точно определить его ближайший круг авторов и контекст творчества. Такие ученые, как М.Н. Липовецкий, считают, что К. Вагинов отразил в своем творчестве трагедию упадка культуры: «... сегодня я воспринимаю их (Вагинова, Набокова и др. - Ю.К.) открытия как раннюю диагностику <.> культурно-философских разломов, <.> трещин в самом представлении о культуре и ее экзистенциальных возможностях»

[Липовецкий, 2008Ь, с. XXIV]; «... если "Козлиная песнь" рисует трагедию гибели культуры, то "Труды и дни." представляют собой метапрозаическую комедию гибели творчества - иначе говоря, комедию "смерти автора"» [Там же, с. 116]9. Вагинов предстает как писатель, который не просто не сумел смириться с утратой дореволюционной культуры, но и осознав всю полноту трагедии такого резкого перехода от одной парадигмы к другой, предвосхитил будущие социальные и культурные проблемы нового общества.

Другие исследователи относят литератора к, условно обозначаемой, «игровой литературе». Г.А. Жиличева определяет нарративную стратегию В. Набокова, К. Вагинова, Вс. Иванова, Л. Добычина и др. как «стратегию провокации», что подразумевает приоритет свободы самоидентификации в масочном миропорядке: «Подобная техника повествования соответствует пониманию автора как режиссера-манипулятора, а читателя как участника игры» [Жиличева, 2015, с. 22]. Т.Ю. Дормидонова, анализируя выполняемые в разные эпохи функции гротеска, отметила, что «у писателя-авангардиста (в том числе у Вагинова. - Ю.К.) гротеск носит изначально вне-социальный характер, но именно поэтому он не обретает общечеловеческого звучания, сокращая сферу своего бытования сферой искусства как формы деятельности, даже как определенной профессии - именно на этом, локальном, уровне и возможна реализация эпатажа, лежащего в основе авангардистского гротеска» [Дормидонова, 2008, с. 21].

Список литературы диссертационного исследования кандидат наук Каминская Юлия Вадимовна, 2023 год

Источники

1. «А это я.» Лев Рубинштейн читает свои тексты [Электронный ресурс] // Arzamas. - 2021. - URL: https://arzamas.academy/mag/1010-rubmshtejn (дата обращения: 12.01.2022).

2. Ахматова А. А. Все мы бражники здесь, блудницы. // Сад. - СПб. : Амфора; М. : ИД Комсомольская правда, 2012. - С. 25.

3. Белый А. Петербург. - Л. : Наука, 1981. - 696 с.

4. Блок А. А. Собрание сочинений: в 8 т. - М., Л. : Государственное издательство художественной литературы, 1962. - Т. 6. - 558 с.

5. Бунин И. А. Миссия русской эмиграции // Руль. - 1924. - №2 1013. - С. 5-6.

6. Вагинов К. Козлиная песнь; Труды и дни Свистонова; Бамбочада; Гарпагониана. - М. : Художественная литература, 1991. - 475 с.

7. Вагинов К. Песня слов / вступ. ст. и примеч. А. Герасимовой. - М. : ОГИ, 2012. - 368 с.

8. Вагинов К. Петербургские ночи. Подг. Текста, послесл. и коммен. А. Дмитренко. - СПб. : Гиперион, 2002. - 187 с.

9. Вагинов К. Собрание стихотворений / Сост., послесл. и примеч. Л. Чертков. - Мюнхен : Verlag Otto Sagnerin Kommission, 1982. - 238 с.

10. Вагинов К. К. Козлиная песнь: Роман / подг. текста, ком. Д. М. Бреслера, А. Л. Дмитренко, Н. И. Фаликовой. - СПб. : Вита Нова, 2019. - 424 с.

11. Вагинов К. К. Полное собрание сочинений в прозе. - СПб. : Гуманитарное агентство «Академический проект», 1999. - 590 с.

12. Достоевский Ф. М. Полное собрание романов: в 2 т. - М. : «Издательство АЛЬФА-КНИГА», 2019. - Т. 2. - 1279 с.

13. Личное дело №: Литературно-художественный альманах. - М. : В/О «Союзтеатр», 1991. - 272 с.

14. Набоков В. В. Американский период. Собрание сочинений: в 5 т. - СПб. : Симпозиум, 2004a. - Т. 3. -702 с.

15. Набоков В. В. Бледный огонь. - М. : Издательство АСТ: CORPUS, 2022. -

368 с.

16. Набоков В. В. Другие берега. - СПб. : Азбука, 2015a. - 384 с.

17. Набоков В. В. Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин».

- СПб. : Искусство-СПб, Набоковский фонд, 1999a. - 928 с.

18. Набоков В. В. Лекции по зарубежной литературе. - М. : Независимая Газета, 1998. - 512 с.

19. Набоков В. В. Лекции по русской литературе. - М. : Независимая газета, 1999b. - 440 с.

20. Набоков В. В. Пнин / пер. с англ. Г. Барабтарло при участии В. Набоковой. - СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2015b. - 320 с.

21. Набоков В. В. Русский период. Собрание сочинений: в 5 т. - СПб. : Симпозиум, 2004b. - Т. 1. - 832 с.

22. Набоков В. В. Русский период. Собрание сочинений: в 5 т. - СПб. : Симпозиум, 2009. - Т. 2. - 784 с.

23. Набоков В. В. Русский период. Собрание сочинений: в 5 т. - СПб. : Симпозиум, 2006. - Т. 3. - 848 с.

24. Набоков В. В. Русский период. Собрание сочинений: в 5 т. СПб. : Симпозиум, 2002a. - Т. 4. - 784 с.

25. Набоков В. В. Русский период. Собрание сочинений: в 5 т. СПб. : Симпозиум, 2008. - Т. 5. - 832 с.

26. Набоков В. В. Собрание сочинений: в 4 т. М. : Издательство «Правда», 1990a. - Т. 1. - 416 с.

27. Набоков В. В. Собрание сочинений: в 4 т. М. : Издательство «Правда», 1990b. - Т. 3. - 489 с.

28. Набоков В. В. Стихи и комментарии. Заметки «для авторского вечера 7 мая 1949 года» / Вступ. ст., публ. и комм. Г. Б. Глушанок // Наше наследие. - 2000.

- № 55. - С. 75-89.

29. Набоков В. В. Стихи. - Ann Arbor : Aráis, 1979. - 320 с.

30. Набоков В. В. Стихотворения. - СПб. : Гуманитарное агентство «Академический проект», 2002b. - 674 с.

31. Пушкин А. С. Собрание сочинений: в 10 т. - М. : ГИХЛ, 1959. - Т. 2. -С. 264-265.

32. Рубинштейн Л. Большая картотека. - М. : Новое издательство, 2015. -

608 с.

33. Рубинштейн Л. Кладбище с вай-фаем. - М. : Новое литературное обозрение, 2020. - 384 с.

34. Рубинштейн Л. Последние вопросы / предисл. Д. Годер // Стенгазета. -23 января 2019 г. - URL: https://stengazeta.net/?p=10049270 (дата обращения: 23.12.2022).

35. Рубинштейн Л. Регулярное письмо. - СПб. : Издательство Ивана Лимбаха, 2012. - 200 с.

36. Рубинштейн Л. Целый год. Мой календарь. - М. : Новое литературное обозрение, 2018a. - 440 с.

37. Рубинштейн Л. Что слышно. - М. : Издательство АСТ: CORPUS, 2018b. -

592 с.

38. Салтыков-Щедрин М. Е. Собрание сочинений в 10 т. - М. : Правда, 1988.

- Т. 2. - 544 с.

39. Nabokov V. Novels 1955-1962. Lolita. Pnin. Pale Fire. Lolita: A Screenplay.

- New York : The Library of America, 1996. - 904 p.

Неопубликованные (архивные) источники

40. Автобиография и два стихотворения К. К. Вагинова // РО ИРЛИ РАН. -Р. I. - Оп. 4. - Ед. хр. 2. - Л. 1-3.

41. Рубинштейн Л. С. Личный фонд // Музей современного искусства «ПЕРММ» (г. Пермь). Карточные собрания КП-78-Кп-86, КП-102.

42. Nabokov V. Palefire. 1962 // Library of Congress Washington, D.C. Manuscript Division. The Papers of V.V. Nabokov. - DSO-15749-BOX 3-REEL 3. -15 л.

43. Nabokov V. Lolita // Library of Congress Washington, D.C. Manuscript Division. The Papers of V.V. Nabokov. - DSO-15749-BOX 2-REEL 2. DSO-15749-BOX 10-REEL 8. DSO-15749-BOX 11. DSO-15749-BOX 11A. DSO-15749-BOX 12-REEL 9.

Литература Мемуары, интервью, письма, публицистика

44. Адамович Г. В. Литературные заметки // Последние новости. - 1937. -№ 5927. - С. 3.

45. Альберт Ю. Московский концептуализм. Начало. - Нижний Новгород : Приволжский филиал Государственного центра современного искусства, 2014. -271 с.

46. Бенуа А. Н. Мои воспоминания: в 2 т. - М. : Наука, 1990. - Т. 1. - 712 с.

47. Беседа Павла Грушко со Львом Рубинштейном // Литературное обозрение. 1999. - № 1. - С. 76-80.

48. Беседы В. Д. Дувакина с М. М. Бахтиным. - М. : Издательская группа «Прогресс», 1996. - 342 с.

49. Горалик Л. Частные лица: Биографии поэтов, рассказанные ими самими. - М. : Новое издательство, 2017. - Ч. 2. - 398 с.

50. Иванов Вяч. Ницше и Дионис // Дионис и прадионисийство. - СПб. : Алетейя, 1994. - С. 309-320.

51. Костелянц Р. Разговоры с Кейджем. - М. : Ад Маргинем Пресс, 2014. -

227 с.

52. Мандельштам О. Вокруг натуралистов // Полное собрание сочинений и писем: в 3 т. - М. : Прогресс-Плеяда, 2011. - Т. 3. - С. 327-333.

53. Мандельштам О. Слово и культура // Слово и культура: статьи. - М. : Советский писатель, 1987. - С. 39-42.

54. Мандельштам О. Собрание сочинений: в 2 т. - М. : Художественная литература, 1990. - Т. 2. - 464 с.

55. Мережковский Д. С. Было и будет (дневник 1910-1914). - СПб. : Лань, 2013. - 160 с.

56. Мочульский К. В. Андрей Белый. - Париж : ИМКА-Пресс, 1955. - 25 с.

57. Набоков В. В. Ив. Бунин. Избранные стихи // В. В. Набоков: pro et contra. - СПб. : Изд-во Русского Христианского гуманит. ин-та, 1997. - Т. 1. - С. 29-32.

58. Набокова В. Предисловие к сборнику: В. Набоков. Стихи (1979) //

B. В. Набоков: pro et contra. - СПб. : Изд-во Русского Христианского гуманит. инта, 1997. - Т. 1. - С. 342-343.

59. Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. - М. : Колибри, 2016. - 384 с.

60. Наппельбаум И. М. Памятка о поэте // Четвертые Тыняновские чтения. -Рига, 1988. - С. 89-95.

61. Ненаписанные воспоминания. Интервью с Александрой Ивановной Вагиновой / подг. С. А. Кибальник // Волга. - 1992. - № 7-8. - С. 146-155.

62. Пригов Д. А. Второй раз о том, как все-таки вернуться в литературу, оставаясь в ней, но выйдя из нее сухим! // Русская альтернативная поэтика. - 1990. -

C. 20-30.

63. Пробштейн Я. «Поза рожи» // Арион: журнал поэзии. - 1997. - № 1. -С. 16-19.

64. Рубинштейн Л. Вопросы литературы / Беседу ведет Абдуллаева З. // Дружба народов. - 1997. - № 6. - С. 176-184.

65. Рудаков С. Из писем к жене. Из очерка «Город Калинин». О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене <Л. С. Финкельштейн> (19351936) // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома. 1993. - СПб., 1997. -С. 8-236.

66. Серенко Д. Поэт и карточки [Электронный ресурс] // Colta. - 2017. - URL: https://www.colta.ru/articles/literature/14324-poet-i-kartochki (дата обращения: 25.06.2022).

67. Уланов А. Договаривать? // Знамя. - 2005. - № 11. - С. 208-209.

68. Уланов А. Л. С. Рубинштейн: Голос слуха // Цирк «Олимп». - 1996. -№ 15. - С. 13.

69. Ходасевич В. О Сирине // В. В. Набоков: pro et contra. - СПб. : Изд-во Русского Христианского гуманит. ин-та, 1997. - Т. 1. - С. 238-244.

70. Ходасевич В. Ф. Литература в изгнании // Возрождение. - 1933. -№ 2893. - С. 3.

71. Чесноков С. Московский концептуализм. Пригов и Рубинштейн // Знание - сила. - 2004. - № 5. - С. 80-87.

72. Язык - поле борьбы и свободы: Лев Рубинштейн беседует с Хольтом Мейером // Новое литературное обозрение. - 1993. - № 2. - С. 306-311.

Научная литература

73. Абдуллаева З. Титры // Искусство кино. - 1993. - № 10. - С. 30-38.

74. Аверин Б. Набоков и набоковиана // В. В. Набоков: pro et contra. - СПб. : Изд-во Русского Христианского гуманит. ин-та, 1997. - Т. 1. - С. 846-862.

75. Аверин Б. В. Дар Мнемозины: Романы Набокова в контексте русской автобиографической традиции. - СПб. : Амфора, 2003. - 399 с.

76. Аверинцев С. С. Бахтин, смех, христианская культура // Бахтин как философ / С. С. Аверинцев, Ю. Н. Давыдов, В. Н. Турбин и др. - М. : Наука, 1992. -С. 7-19.

77. Автономова Н. С. Открытая структура: Якобсон-Бахтин-Лотман-Гаспаров. - М. : РОССПЭН, 2009. - 503 с.

78. Айзенберг М. Вокруг концептуализма // Арион: Журнал поэзии. - 1995. -№ 4. - С. 82-96.

79. Александров Д. Набоков - натуралист и энтомолог // В. В. Набоков: pro et contra. - СПб. : Изд-во Русского Христианского гуманит. ин-та, 1997. - Т. 1. -С. 429-438.

80. Анисимов К. В. «Грамматика любви» И. А. Бунина: текст, контекст, смысл. - Красноярск: Сиб. федер. ун-т, 2015. - 148 с.

81. Анисимова Е. Е. Творчество В. А. Жуковского в рецептивном сознании русской литературы первой половины XX века: дисс. ... д-ра филол. наук: 10.01.01 / Е. Е. Анисимова - Томск, 2016. - 492 с.

82. Анисимова Е. Е. Стоматологический код в романе Владимира Набокова «Пнин» // Вестник Томского государственного университета. Филология. - 2017. № 49. - С. 136-146.

83. Арьев А. Вести из вечности (о смысле литературно-философской позиции В. В. Набокова) // В. В. Набоков: pro et contra. - СПб. : Изд-во Русского Христианского гуманитю ин-та, 2001. - Т. 2. - С. 169-193.

84. Ассман А. Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика. - М. : Новое литературное обозрение, 2018. - 328 с.

85. Ассман А. Забвение истории - одержимость историей. - М. : Новое литературное обозрение, 2019. - 552 с.

86. Бабиков А. А. Образец и его отражение. «Университетская поэма» Набокова // Прочтение Набокова. Изыскания и материалы. - СПб. : Издательство Ивана Лимбаха, 2019. - С. 25-55.

87. Бавильский Д. Карточный домик // Арион: журнал поэзии. - 1998. - № 3. - С. 96-105.

88. Баженова Я. В. Поэтика имени в творчестве И. А. Бунина: дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01 / Я. В. Баженова. - Красноярск, 2021. - 289 с.

89. Байдин В. В. Архаика в русском авангарде // Обсерватория культуры. -2006. - № 6. - С. 110-119.

90. Бак Ваан Й. Заметки об образе мира у Вагинова // «Вторая проза»: Русская проза двадцатых-тридцатых годов ХХ века. - Trento : Universitá degli Studidi Trento, 1995. - С. 145-152.

91. Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика. - М. : Прогресс, 1989. -

616 с.

92. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского // Бахтин М. М. Проблемы творчества Достоевского. - Киев : Next, 1994. - С. 181-492.

93. Бахтин М. М. План доработки книги «Проблемы поэтики Достоевского» // Контекст 1976. - М. : Наука, 1977. - С. 293-316.

94. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. - М. : Художественная литература, 1990. - 543 с.

95. Беньямин В. Бодлер. - М. : Ад Маргинем Пресс, 2015. - 224 с.

96. Беньямин В. О коллекционерах и коллекционировании. - М. : ЦЭМ, V-A-C press, 2018. - 104 с.

97. Берг М. Последние цветы Льва Рубинштейна // Новое литературное обозрение. - 1998. - № 30. - С. 343-347.

98. Бессонова А. С. «Истина Пушкина» в творческом сознании В. В. Набокова: автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01 / А. С. Бессонова -Коломна, 2003. - 26 с.

99. Блум Г. Западный канон. Книги и школа всех времен. - М. : Новое литературное обозрение, 2017. - 672 с.

100. Блум Г. Страх влияния. Карта перечитывания. - Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 1998. - 352 с.

101. Богданов К. А. Vox populi: Фольклорные жанры советской культуры. -М. : Новое литературное обозрение, 2009. - 368 с.

102. Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляции. - М. : Изд. дом «ПОСТУМ», 2015. - 240 с.

103. Бодрийяр Ж. Система вещей. - М. : РИПОЛ классик, 2020. - 256 с.

104. Бойд Б. Владимир Набоков: американские годы. - СПб. : Симпозиум, 2010a. - 948 с.

105. Бойд Б. Владимир Набоков: русские годы. - СПб. : Симпозиум, 2010b. -

720 с.

106. Бологова М. А. Текст и смысл. Стратегии чтения. К. К. Вагинов «Козлиная песнь». В. В. Набоков «Дар». М. А. Булгаков «Мастер и Маргарита». -Новосибирск : Издательство НГУ, 2004. - 193 с.

107. Бреслер Д., Дмитренко А. Бросать живительные «семечки»: прагматика вторичного использования словесного сырья в записных книжках Вагинова // Транслит. - 2014. - № 14. - С. 29-37.

108. Бройтман С. Н. Историческая поэтика. - М. : Издательский центр «Академия», 2004. - 368 с. (Теория литературы: в 2 т. / под ред. Н. Д. Тамарченко. Т. 2.).

109. Бройтман С. Н. Русская лирика XIX - начала XX века в свете исторической поэтики. (Субъектно-образная структура). - М. : Российск. гос. гуманит. ун-т, 1997. - 307 с.

110. Бурдье П. Поле литературы // Бурдье П. Социальное пространство: поля и практики. - М. : Институт экспериментальной социологии; СПб. : Алетейя, 2005. - С. 365-472.

111. Бухштаб Б. Я. Вагинов / публикация Г. Г. Шаповаловой, вступ. ст. и примеч. А. Г. Герасимовой. - Рига : Зинатне, 1990. - С. 271-277.

112. Вайскопф М. Писатель Сталин. - М. : Новое литературное обозрение, 2001. - 384 с.

113. Вдовин А. Концепт «глава литературы» в русской критике 1830-1860-х годов. - Тарту : Tartu University Press, 2011. - 238 с.

114. Ворошилова М. Б. Политический креолизованный текст: ключи к прочтению. - Екатеринбург : Урал. гос. пед. ун-т, 2013. - 194 с.

115. Гаспаров М. Л. Метр и смысл. - М. : Фортуна ЭЛ, 2012. - 416 с.

116. Гаспаров М. Л. Стих Ахматовой: четыре его этапа // Литературное обозрение. - 1989. - № 5. - С. 26-28.

117. Герасимова А. Даниил Хармс как сочинитель (Проблема чуда) // Новое литературное обозрение. - 1995. - № 16. - С. 129-139.

118. Герасимова А. Труды и дни Константина Вагинова // Вопросы литературы. - 1989. - № 12. - C. 131-166.

119. Гинзбург Л. О лирике. - М. : Интрада, 1997. - 408 с.

120. Григорьева Н. Лев Семенович // Звезда. - 2000. - № 7. - С. 228-232.

121. Григорьева Н. Спрессованная культура: литературный «ресайклинг» в позднем авангарде и в соцреализме // Новое литературное обозрение. - 2021. - № 3 (169). - С. 33-47.

122. Гройс Б. Московский романтический концептуализм // Утопия и обмен. - М. : Знак, 1993. - С. 260-274.

123. Гронас М. Безымянное узнаваемое, или канон под микроскопом // Новое литературное обозрение. - 2001a. № 5 (51). - С. 68-88.

124. Гронас М. Диссенсус // Новое литературное обозрение. - 2001b. - № 5 (51). - С. 6-18.

125. Гроссе Э. Происхождение искусства. - М. : Издание М. и С. Шабашниковых, 1899. - 297 с.

126. Давыдов С. «Тексты-матрешки» Владимира Набокова. - СПб. : Кирцидели, 2004. - 157 с.

127. Дзюмин Д. А. «Общее место смерти»: о топике «Елки у Ивановых» Александра Введенского // Мортальность в литературе и культуре. - М. : Новое литературное обозрение, 2015. - С. 300-305.

128. Дмитренко А. Л. К истории содружества поэтов «Островитяне» (машинописный альманах) // Русская литература. - 1995. - № 3. - С. 209-224.

129. Добренко Е. Сорокин и рождение новой русской литературы // «Это просто буквы на бумаге.» Владимир Сорокин. - М. : Новое литературное обозрение, 2018. - С. 63-70.

130. Добренко Е. Утопии возврата (заметки о (пост)советской культуре и ее несостоявшейся (пост)модернизации) // Russica Romana. - 2004. - Vol. XI. - С. 3346.

131. Добренко Е. Найдено в переводе: рождение советской многонациональной литературы из смерти автора // Неприкосновенный запас. -2011. - № 4. - С. 236-262.

132. Дормидонова Т. Ю. Гротеск как тип художественной образности (от Ренессанса к эпохе авангарда): автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.01.08 / Т. Ю. Дормидонова. - Тверь, 2008. - 22 с.

133. Дубин Б. Классика, после и рядом: Социологические очерки о литературе и культуре. - М. : Новое литературное обозрение, 2010. - 345 с.

134. Дубин Б. В. Бесконечность как невозможность: фрагментарность и повторение в письме Эмиля Чорана // Новое литературное обозрение. - 2002. -№ 54. - С. 251-261.

135. Дубин Б. В. Классическое, элитарное, массовое. Начала дифференциации и механизмы внутренней динамики в системе литературы // Дубин Б. Интеллектуальные группы и символические формы: Очерки социологии современной культуры. - М. : Новое издательство, 2004. - С. 11-30.

136. Жиличева Г. А. Нарративная стратегия романов К. Вагинова // Вестник Российского государственного гуманитарного университета. - 2013. - № 20 (121). - С. 52-65.

137. Жиличева Г. А. Нарративные стратегии в жанровой структуре романа (на материале русской прозы 1920-1950-х гг.): афтореф. дис. ... д-ра филол. наук: 10.01.08 / Г. А. Жиличева. - М., 2015. - 50 с.

138. Жолковский А. К технологии власти в творчестве и жизнетворчестве Ахматовой // Lebenskunst - Kunstleben. Жизнетворчество в русской культуре XVIII-XX вв. - Мюнхен : Verlag Otto Sagner, 1998. - С. 193-210.

139. Жолковский А. К. Порождающая поэтика в работах С. М. Эйзенштейна // Жолковский А. К., Щеглов Ю. К. Работы по поэтике выразительности: Инварианты - Темы - Приемы - Текст. - М. : Издательская группа «Прогресс», 1996. - С. 37-53.

140. Жолковский А. К. Il catalogo e questo... (К поэтике списков) // Жолковский А. К. Поэтика за чайным столом и другие разборы. - М. : Новое литературное обозрение, 2014. - С. 585-666.

141. Зорин А. Каталог // Литературное обозрение. - 1989a. - № 10. - С. 9092.

142. Зорин А. Стихи на карточках (Поэтический язык Льва Рубинштейна) // Даугава. - 1989b. - № 8. - С. 100.

143. Зусева В. Б. Поэтика метаромана: «Дар» В. Набокова и «Фальшивомонетчики» А. Жида в контексте литературной традиции: автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.01.08 / В. Б. Зусева - М., 2008. - 24 с.

144. Каминская Ю. В. «Ахматовский текст» в романе В. В. Набокова «Пнин» // Siberia_Lingua. - 2017. - Вып. 2. - С. 144-151.

145. Каминская Ю. В. «Вот почему я люблю писать рассказы и романы на справочных карточках.»: систематизация как жизнетворческий проект В. Набокова // Гуманитарный вектор. - 2020. - Т. 15. - № 1. - С. 38-48.

146. Каминская Ю. В. «Всех великих русских писателей можно выстроить в такой последовательности.»: лирика Набокова как поле формирования литературного канона // Культура и текст. - 2022. - № 1 (48). - С. 43-56.

147. Каминская Ю. В. «Пушкинский» и «ахматовский» тексты в романе

B. В. Набокова «Пнин» // Вестник Томского гос. ун-та. - 2019. - №2 438. - С. 45-53.

148. Каминская Ю. В. Коллекционирование как основополагающий творческий принцип поэтики К. Вагинова // Вестник Томского гос. ун-та. - 2021. -№ 463. - С. 32-41.

149. Каминская Ю. В., Толстоноженко О. А. Стратегии формирования профессиональной репутации русских эмигрантов и писателей-самоучек // Неофилология. - 2020. - Т. 6. - № 23. - С. 512-519.

150. Карпов Н. А. Творчество В. В. Набокова и традиции литературы романтической эпохи («Защита Лужина», «Приглашение на казнь»): дис. ... канд. филол. наук / Н. А. Карпов. - СПб., 2002. - 217 с.

151. Кац Б. «Exegi monumentum» Владимира Набокова: к прочтению стихотворения «Какое сделал я дурное дело.» // Старое литературное обозрение. - 2001. - № 1. - URL: https://magazines.gorky.media/slo/2001/1/8220-exegimonumentum-8221 -vladimira-nabokova.html (дата обращения: 10.09.2021).

152. Кейдж Дж. Тишина: лекции и статьи. - Вологда : Библиотека Московского концептуализма Германа Титова, 2012. - 384 с.

153. Кертман Л. Безмерностьи гармония (Пушкин в творческом сознании Анны Ахматовой и Марины Цветаевой) // Вопросы литературы. - 2005. - № 4. -

C. 251-230.

154. Кларк К. Советский роман: история как ритуал. - Екатеринбург : Изд-во Уральского ун-та, 2002. - 262 с.

155. Козлов В. И. Элегия неканонического периода: типология, история, поэтика: автореф. дис. . д-рафилол. наук: 10.01.01 / В. И. Козлов. - М., 2013. -42 с.

156. Козюра Е. О. Культура, текст и автор в творчестве Константина Вагинова: дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01 / Е. О. Козюра. - Воронеж, 2005. -208 с.

157. Кошут Дж. История Для // Флэш Арт. - 1989. - № 1. - С. 74-76.

158. Крылов В. Н. Новые книги // Новое литературное обозрение. - 2019. -№ 4. - URL: https://magazines.gorky.media/nlo/2019/4/novye-knigi-121.html (дата обращения: 23.12.2022).

159. Культ как феномен литературного процесса: автор, текст, читатель. -М. : ИМЛИ РАН, 2011. - 480 с.

160. Куляпин А. И., Скубач О. А. Собиратели хаоса: коллекционирование по-советски // Критика и семиотика. - 2005. - Вып. 8. - С. 180-188.

161. Курицын В. Данный момент: (О сочинении Л. С. Рубинштейна «Программа совместных переживаний», 1981) // Новое литературное обозрение. -1995. - № 16. - С. 329-332.

162. Лаппо-Данилевский К. Вячеслав Иванов и Алексей Крученых в споре о Ницше и Достоевском // Cahiers du Monde russe. - 1994. - Vol. 35. - №2 1-2. - Р. 401411.

163. Лебина Н. Б. Советская повседневность: нормы и аномалии: от военного коммунизма к большому стилю. - М. : Новое литературное обозрение, 2018. -482 с.

164. Левин Ю. И., Сегал Д. М., Тименчик Р. Д., Топоров В. Н., Цивьян Т. В. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма // Russian Literature. - 1974. - Vol. 3. - № 7-8. - Р. 47-82.

165. Лейдерман Н. Л., Липовецкий М. Н. Современная русская литература: 1950-1990-е годы. - М. : Издательский центр «Академия», 2003. - Т. 2. - 688 с.

166. Лекманов О., Шарунова М. «Монеты всевозможных оттенков, всевозможных размеров, государств»: из визуального комментария к «Козлиной песни» К. Вагинова // Транснациональное в русской культуре. - М. : Новое литературное обозрение, 2018. - С. 171-183.

167. Липовецкий М. Н. Дело в шляпе, или Реальность Рубинштейна // Рубинштейн Л. Погоня за шляпой и другие тексты. - М. : Новое литературное обозрение, 2004. - С. 7-26.

168. Липовецкий М. Н. Конец века лирики // Знамя. - 1996. - № 10. - С. 206216.

169. Липовецкий М. Н. Модернизм и авангард: родство и различие // Филологический класс. - 2008a. - № 2 (20). - С. 24-31.

170. Липовецкий М. Н. Паралогии. Трансформации (пост)модернистского дискурса в русской культуре 1920-2000-х годов. - М. : Новое литературное обозрение, - 2008b. - 848 с.

171. Лотман Ю. М. Каноническое искусство как информационный парадокс // Лотман Ю. М. Избранные статьи: в 3 т. - Таллин : Александра, 1992a. - Т. 1. -С. 243-247.

172. Лотман Ю. М. Текст в тексте // Лотман Ю. М. Избранные статьи: в 3 т. -Таллин : Александра, 1992b. - Т. 1. - С. 148-160.

173. Максимов Д. Вагинов. <Неоконченный очерк и наброски к статье> / Публ. А. Л. Дмитренко. Russian Studies: Ежеквартальник русской филологии и культуры. - 2000. - Т. III. - № 2. - С. 454-463.

174. Мамулия Д. Полагание Рубинштейна // Комментарии. - 1999. - № 17. -С. 22-26.

175. Мартин Т. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 1923-1939. - М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН) Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина», 2011. - 855 с.

176. Мельников Н. Г. Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: критические отзывы, статьи, пародии. - М. : Новое литературное обозрение, - 2000. - 688 с.

177. Мельников Н. Г. «До последней капли чернил.» // О Набокове и прочем: Статьи, рецензии, публикации. - М. : Новое литературное обозрение, 2014. - С. 36-58.

178. Миронова А. А. Формирование жанра объявления в истории русского языка // Вестник Челябинского гос. ун-та. - 2008. - № 26. - С. 91-96.

179. Михайлова М. Р. В. В. Набоков и Л. Н. Толстой, особенности эстетической и литературной рецепции: дис.... канд. филол. наук: 10.01.01 / Р. М. Михайлова. - Псков, 2002. - 175 с.

180. Непомнящая Т. Ф. Книги о замечательных людях как тип издания (Серия ЖЗЛ издательства «Молодая гвардия»): автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.02.19 / Т. Ф. Непомнящая. - М., 1969. - 17 с.

181. Ниеро А. О «картотечной» поэзии Льва Рубинштейна // Slavica targestina. - 1999. - № 7. - С. 123-144.

182. Николози Р. Вырождение: литература и психиатрия в русской культуре конца XIX века. - М. : Новое литературное обозрение, 2019. - 512 с.

183. Никольская Т. Л. Трагедия чудаков // Вагинов К. К. Козлиная песнь; Труды и дни Свистонова; Бамбочада / сост. А. Вагиновой; подгот. текста, вступ. статья Т. Никольской. - М. : Худож. лит., 1989. - С. 5-18.

184. Ницше Ф. Собрание сочинений: в 5 т. - СПб. : ООО «Издательство "Пальмира"»; М. : «Книга по требованию», 2017. - Т. 1: Рождение трагедии или Эллинство и пессимизм; Несвоевременные размышления. - 479 с.

185. Орлицкий Ю. Б. Стих и проза в русской литературе. - М. : РГГУ, 2002. -

685 с.

186. Павлович Н. Письмо из Петербурга. Петербургские поэты. // Гостиница для путешествующих в прекрасном. - Ноябрь. 1922. - № 1. - С. 30-31.

187. Палеари Л. Творчество глазами творца. Роман о писательской кухне // Вагинов К. Труды и дни Свистонова. - Нью-Йорк, 1984. - С. I-XI.

188. Паперно И. Как сделан «Дар» Набокова // В. В. Набоков: pro et contra. -СПб. : Изд-во Русского Христианского гуманит. ин-та, 1997. - Т. 1. - С. 485-507.

189. Петраков И. А. «Пушкинский текст» Набокова // Национальный гений и пути русской культуры: Пушкин, Платонов, Набоков в конце ХХ века. - Омск, 1999. - Вып. I. - С. 151-155.

190. Пимкина А. А. Принцип игры в творчестве В. В. Набокова: автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01 / А. А. Пимкина. - М., 1999. - 16 с.

191. Погребная Я. В. «Плоть поэзии и призрак прозрачной прозы.» Лирика

B. В. Набокова. - М. : ФЛИНТА, 2011. - 247 с.

192. Полищук В. Жизнь приема у В. Набокова // В. В. Набоков: pro et contra. -СПб. : Изд-во Русского Христианского гуманит. ин-та, 1997. - Т. 1. - С. 809-822.

193. Пономарев Е. Р. Россия, растворенная в вечности: жанр житийной биографии в литературе русской эмиграции // Вопросы литературы. - 2004. - № 1. - С. 84-111.

194. Пономарев Е. Р. Русская литература ХХ в., 20-30-е гг.: учеб пособие. -СПб. : СПбГИК, 2016. - 152 с.

195. Пономарев Е. Р. Чему учит учебник: учебник по литературе в рамках советской школы // Нева. - 2010. - № 1. - С. 208-220.

196. Пропп В. Я. Морфология волшебной сказки. - М. : Лабиринт, 2001. -

192 с.

197. Пропп В. Я. Фольклор и действительность: избранные статьи. - СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2022. - 448 с.

198. Пурин А. Опыты Константина Вагинова // Новый мир. - 1993. - № 8. -

C. 221-233.

199. Рахимкулова Г. Ф. Языковая игра в прозе Владимира Набокова: К проблеме игрового стиля: автореф. дис. ... д-ра филол. наук: 10.02.01, 10.02.19 / Г. Ф. Рахимкулова. - Ростов-на-Дону, 2004. - 46 с.

200. Ренан Э. Что такое нация? // Собрание сочинений: в 20 т. - Киев : Издание Б. К. Фукса, 1902. - Т. 6. - С. 89-102.

201. Родари Дж. Грамматика фантазии. Введение в искусство придумывания историй. - М. : Прогресс, 1978. - 216 с.

202. Русская литература в XX веке: имена, проблемы, культурный диалог: сб. ст. Вып. 6: Формы саморефлексии литературы XX века: метатекст и метатекстовые структуры / ред. Т. Л. Рыбальченко. - Томск : Изд-во ТГУ, 2004. - 235 с.

203. Русские писатели 1800-1917: биографический словарь. - М. : Большая российская энциклопедия. - 1999. - Т. 4. - 704 с.

204. Рыбальченко Т. Л. К проблеме терминологического определения понятия «метатекст» в литературоведении // Картины русского мира: образы языка в дискурсах и текстах. - Томск : ИД СК-С, 2009. - С. 13-33.

205. Рыклин М. «Проект длиною в жизнь»: Пригов в контексте московского концептуализма // Неканонический классик: Дмитрий Александрович Пригов (1940-2007). - М. : Новое литературное обозрение, 2010. - С. 81-95.

206. Сегал Д. М. Литература как вторичная моделирующая система. Литература как охранная грамота // Сегал Д. М. Литература как охранная грамота. - М. : Водолей Publishers, 2006. - С. 11-49.

207. Синеокая Ю. В. Отливка колокола культуры (Вячеслав Иванов и Фридрих Ницше о сущности европейской культуры) // Философские науки. -2012 - № 9. - С. 18-29.

208. Славникова О. Петрович у распахнутого окна // Дружба народов. -2000. - № 3. - C. 189-197.

209. Сливицкая О. А. «Повышенное чувство жизни»: Мир Ивана Бунина. -М. : РГГУ, 2004. - 270 с.

210. Смирнов И. От противного. Разыскания в области художественной культуры. - М. : Новое литературное обозрение, 2018. - 328 с.

211. Старк В. П. Пушкин в творчестве В. В. Набокова // В. В. Набоков: pro et contra. - СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманит. ин-та, 1997. - Т. 1. -С. 768-778.

212. Степанова Н. С. Библиотека как предмет художественного изображения в автобиографической прозе В. В. Набокова // Ученые записки российского государственного социального университета. - 2011. - № 4 (92). - С. 182-186.

213. Стрельникова Л. Ю. Феномен литературной игры в ранней прозе В. В. Набокова: модернистские и постмодернистские аспекты: автореф. дис. ... д-ра филол. наук: 10.01.01 / Л. Ю. Стрельникова. - Краснодар, 2018. - 52 с.

214. Тамарченко Н. Д. Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. -М. : Изд-во Кулагиной, Intrada, 2008. - 358 с.

215. Тамарченко Н. Д., Тюпа В. И., Бройтман С. Н. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика. - М. : Издательский центр «Академия», 2004. -512 с. (Теория литературы / под. ред. Н. Д. Тамарченко. Т. 1.)

216. Теория литературных жанров / под ред. Н. Д. Тамарченко. -М. : Издательский центр «Академия», 2011. - 256 с.

217. Топоров В. Н. Вещь в антропологической перспективе (апология Плюшкина) // Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. - М. : Издательская группа «Прогресс» -«Культура», 1995. - С. 7-111.

218. Топоров В. Н. К происхождению некоторых поэтических символов. Палеолитическая эпоха // Топоров В. Н. Мировое древо: Универсальные знаковые комплексы. - М. : Рукописные памятники Древней Руси, 2010. - Т. 1. - С. 52-82.

219. Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы: Избранные труды. - СПб. : «Искусство - СПб», 2003. - 616 с.

220. Топоров В. Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура. -М. : Наука, 1983. - С. 227-184.

221. Тун-Хоенштайн Ф. В лаборатории советской биографии: серия «Жизнь замечательных людей», 1933-1941 гг. // Человек и личность в истории России, конец XIX - XX век. History and subjectivity in Russia: материалы междунар. коллоквиума (г. Санкт-Петербург, 7-10 июня 2010 г.). - СПб. : Нестор-История, 2013. - С. 437-452.

222. Тынянов Ю. Н. О «Путешествии в Арзрум» // Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. - М. : Наука, 1986. - С. 192-208.

223. Тынянов Ю. Н. О пародии // Поэтика. История литературы. Кино. -М. : Наука, 1977. - С. 284-310.

224. Тюпа В. И., Бак Д. П. Эволюция художественной рефлексии как проблема исторической поэтики // Литературное произведение и литературный

процесс в аспекте исторической поэтики: межвуз. сб. науч. тр. / отв. ред. В. И. Тюпа. - Кемерово : КемГУ, 1988. - С. 4-15.

225. Тюпа В. И. Постсимволизм: теоретические очерки русской поэзии ХХ века. - Самара : ООО Научно-внедренческая Фирма «Сенсоры, Модули, Системы», 1998. - 115 с.

226. Узбекова Г. Ф. Искусство игры в русскоязычных романах В. Набокова: автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01 / Г. Ф. Узбекова. - Тамбов, 2018. - 25 с.

227. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. - СПб. : A-cad, 1994. - 407 с.

228. Фуко М. Фантастическая библиотека. Об «Искушении святого Антония» Гюстава Флобера. - М. : ЦЭМ, V-A-C press, 2018a. - 48 с.

229. Фуко М. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. - М. : Ад Маргинем Пресс, 2018b. - 416 с.

230. Хансен-Леве А. Эстетика ничтожного и пошлого в московском концептуализме // Новое литературное обозрение. - 1997. - № 25. - С. 215-245.

231. Хатямова М. А. Формы литературной саморефлексии в русской прозе первой трети XX века. - М. : Языки славянской культуры, 2008. - 326 с.

232. Целкова Л. Н. Традиции русской прозы XIX века в романах Владимира Набокова 20-30-х гг. и в романе «Лолита»: дис. ... д-ра филол. наук: 10.01.01 / Л. Н. Целкова. - М., 2001. - 429 с.

233. Цивьян Т. В. К семантике и поэтике вещей // Семиотические путешествия. - СПб. : Издательство Ивана Лимбаха, 2001. - С. 121-144.

234. Чеплыгина И. Н. Языковые средства экспрессивности в художественной прозе В. Набокова: автореф. дис. ... д-ра филол. наук: 10.02.01 / И. Н. Чаплыгина. -Ростов-на-Дону, 2002. - 59 с.

235. Чудаков А. Слово - вещь - мир. От Пушкина до Толстого. - М. : Современный писатель, 19 92. - 320 с.

236. Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. 1952-1962. - М. : Согласие, 1997. - Т. 2. - 832 с.

237. Чуковский К. И. Самоубийцы // Собрание сочинений: в 15 т. - М. : Агентство ФТМ, 2012а. - Т. 7. - С. 561-574.

238. Чуковский К. И. Собрание сочинений: в 15 т. - М. : Агентство ФТМ, 2012Ь. - Т. 5. - 480 с.

239. Чуковский Н. К. Литературные воспоминания. - М. : Советский писатель, 1989. - 336 с.

240. Шалаева Н. В. Социокультурные задачи советской власти и политический плакат периода Гражданской войны // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2012. - № 5. - С. 209-214.

241. Шаламов В. Избранное. - СПб. : Азбука-классика, 2002. - 832 с.

242. Шапир М. Что такое авангард? // Русская альтернативная поэтика. -1990. - С. 3-6.

243. Шатин Ю. В. Мотив и жанр: приход ожившего мертвеца за жертвой (От «Леноры» Бюргера до «Революцьонной казачки» Пригова) // Литература и фольклорная традиция. - Волгоград : Перемена, 1997. - С. 52-63.

244. Шатин Ю. В. Рецепция Ницше - теоретика драмы - в работах русских символистов (Вяч. Иванов «Ницше и Дионис» - 1904, Андрей Белый «Театр и современная драма» - 1908) // Сибирский филологический журнал. - 2014. - №2 1. -С. 98-103.

245. Шевеленко И. Д. Модернизм как архаизм: национализм и поиски модернистской эстетики в России. - М. : Новое литературное обозрение, 2017. -336 с.

246. Шиндина О. В. Художественный и научный дискурсы 1920-х годов. Тыняновский подтекст образа литератора в художественном мире Константина Вагинова // Логос. - 2014. - № 3. - С. 145-164.

247. Шиндина О. В. Творчество К. К. Вагинова как метатекст: дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01 / О. В. Шиндина. - Саратов, 2010. - 229 с.

248. Шкловский В. Ход коня: сборник статей. - М.; Берлин : Геликон, 1923. - 205 с.

249. Шкловский В. Б. Искусство как прием // О теории прозы. - М. : Круг, 1925. - С. 7-20.

250. Шкловский В. Развертывание сюжета. - М. : Издание «ОПОЯЗ», 1921. -

60 с.

251. Шраер М. Бунин и Набоков. История соперничества. - М. : Альпина нон-фикшн, 2019. - 362 с.

252. Шраер М. Д. Набоков: темы и вариации. - СПб. : Академический проект, 2000. - 384 с.

253. Шраер М. Д. О концовке набоковского «Подвига» // Старое литературное обозрение. - 2001. - № 1. - URL: https://magazines.gorky.media/slo/2001/1/o-konczovke-nabokovskogo-podviga.html (дата обращения: 03.12.2022).

254. Щербенок А. В. Толстой, Чехов, Бунин, Набоков: риторика и история: дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01 / А. В. Щербенок. - СПб., 2001. - 297 с.

255. Эйхенбаум Б. М. Анна Ахматова. Опыт анализа // О поэзии. -Л. : Сов.писатель, 1969. - С. 75-147.

256. Эйхенбаум Б. М. Как сделана «Шинель» Гоголя // Поэтика: Сборники по теории поэтического языка. - 1919. - Вып. 3. - С. 151-165.

257. Эпштейн М. Постмодернизм в России. - СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. - 608 с.

258. Юрчак А. Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение. - М. : Новое литературное обозрение, 2019. - 604 с.

259. Юрьев О. От звукоподражания до звукоподобия: Константин Вагинов, поэт на руинах // Звезда. - 2016. - № 6. - С. 227-237.

260. Якобсон Р. О. Заметки о прозе поэта Пастернака // Якобсон Р. О. Работы по поэтике: Переводы / сост. и общ. ред. М. Л. Гаспарова. - М. : Прогресс, 1987. -С. 324-338.

261. Assmann A. Cultural memory and Western civilization: Functions, media, archives. - Cambridge : Cambridge University Press, 2011. - 412 p.

262. Barabtarlo G. Insomniac Dreams: Experiments with Time by Vladimir Nabokov. - Princeton; Oxford, 2018. - 202 p.

263. Barabtarlo G. Phantom of Fact: A Guide to Vladimir Naokov's «Pnin». - Ann Arbor : Ardis, 1989. - 314 p.

264. Boyd B. Tolstoy and Nabokov // B. Boyd. Stalking Nabokov. - New York: Colombia University Press, 2011. - P. 229-247.

265. Foster J. Nabokov and Tolstoy // The Garland Companion to Vladimir Nabokov. - New York; London : Garland Publishing, 1995. - P. 518-528.

266. Fowler A. Kinds of literature. An Introduction to the Theory of Genres and Modes. - Oxford : Oxford University Press, 1997. - 368 p.

267. Guillory J. Cultural Capital: The Problem of Literary Canon Formation. -Chicago : University of Chicago Press, 1993. - 408 p.

268. Nabokov V. Notes on Neotropical Plebejinae (Lycaenidae, Lepidoptera) // Psyche. - 1945. - № 52. - P. 1-61.

269. Nabokov V. Notes on the Morphology of the Genus Lycaeides // Psyche. -1951. - № 51. - P. 104-138.

270. Nordsletten A. E., Mataix-Cols D. Hoarding versus collecting: Where does pathology diverge from play? // Clinical Psychology Review. - April. 2012. - Vol. 32. -Issue 3. - P. 165-176.

271. Parker S. J. Library // The Garland Companion to Vladimir Nabokov. - New York; London : Garland Publishing, 1995. - P. 283-290.

272. Shapiro G. Delicate Markers: Subtexts in Vladimir Nabokov's «Invitation to a Beheading». - New York : Peter Lang, 1998. - 256 p.

Список иллюстраций и таблиц

1. Рисунок 1 - Карточка 11А Подраздел 2.1

2. Рисунок 2 - Карточка 12 Подраздел 2.1

3. Рисунок 3 - Черновик «Лолиты» № 1 Подраздел 2.1

4. Рисунок 4 - Черновик «Лолиты» № 2 Подраздел 2.1

5. Рисунок 5 - Черновик «Лолиты» № 3 Подраздел 2.1

6. Рисунок 6 - Карточка с эпиграфом Подраздел 2.1

7. Рисунок 7 - Карточка РГБ № 1 Подраздел 3.1

8. Рисунок 8 Карточка РГБ № 2 Подраздел 3.1

9. Рисунок 9 - Карточка Л. Рубинштейна № 1 Подраздел 3.1

10. Рисунок 10 - Карточка Л. Рубинштейна № 2 Подраздел 3.1

11. Рисунок 11 - «Это всё» № 1 Подраздел 3.2

12. Рисунок 12 - «Это всё» № 2 Подраздел 3.2

13. Рисунок 13 - «Целый год.» № 1 Подраздел 3.2

14. Рисунок 14 - «Целый год.» № 2 Подраздел 3.2

15. Рисунок 15 - «Целый год.» № 3 Подраздел 3.2

16. Таблица 1 - Коллекционеры в романах К. Вагинова Подраздел 1.2