Художественный мир лиро-эпоса А.А. Ахматовой в современной интерпретации и критике последнего десятилетия: 1999-2009 тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Слабких, Ксения Эдуардовна

• Слабких, Ксения Эдуардовна
• кандидат филологических наук
• 2010

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Слабких, Ксения Эдуардовна

Введение.3

Глава I. Художественный мир лиро-эпоса А. Ахматовой. 15

1. Художественное время в поэмах «У самого моря», «Реквиеме» и «Поэме без героя» А. Ахматовой: план прошлого, настоящего и будущего, вневременные мгновения, механизм памяти, структурные особенности композиционно-временного комплекса .15

2. Художественное пространство в поэмах «У самого моря», «Реквиеме», «Путем всея земли», «Поэме без героя» А. Ахматовой и «Божественная комедия» Данте . 56

Глава II. Ахматовская мифология и мифотворчество позднего лироэпоса: структурные компоненты «ахматовского мифа». 106

Глава III. Из истории эмигрантского ахматоведения. А. А. Ахматова в зеркале русского зарубежья . 145

Глава IV. Новые и вновь введенные в научный оборот исследования проблемы «А.А.Ахматова и Православие» . 190

Глава V. Ахматоведение начала XXI века: к методологии изучения и классификации . 207

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Художественный мир лиро-эпоса А.А. Ахматовой в современной интерпретации и критике последнего десятилетия: 1999-2009»

Задача воссоздания пространственно-временных координат художественного произведения в неразрывной связи с предшествующим контекстом и в русле современных литературоведческих исследований рассматривается как одна из общезначимых, первостепенных в аспекте культурной диахронии. Реконструкция механизма «хронотопа» (термин М. М. Бахтина) в сопоставлении с творческим наследием русских и зарубежных поэтов и писателей как нельзя лучше, полнее и нагляднее отражает сущность мировоззренческого «диалога» с величайшей культурной традицией и, следовательно, дает ясное и четкое представление о специфике и особенностях «преломления», реализации формально-содержательной категории «художественного времени и пространства» в конкретных произведениях А. Ахматовой: от случайных образных перекличек, аллюзий и реминисценций до типологии совпадения поэтических концепций.

Проблема контекстуального взаимодействия, поиска и обнаружения новых аналогий и параллелей, межтекстовых связей становится сегодня актуальной как никогда в связи с принципиально новым пониманием интертекстуальности в «науке об- Ахматовой». Не менее важно и то, что типологический анализ, нацеленный на выявление межкультурной коммуникации, осмысление последних тенденций ахматоведения, соотношение преемственности и новизны, а также форм контакта «последующего с предыдущим», может способствовать раскрытию уникальности творческого метода А. Ахматовой, глубинному пониманию ее специфического, индивидуального подхода к изображению пространственно-временного «континуума» в позднем лиро-эпосе «Реквиеме», «Путем всея земли», «Поэме без героя».

Поэмы А. Ахматовой органично вобрали в себя культурные «пласты» различных эпох и достижения всех направлений искусства - библейскую символику, исторические и фольклорные мотивы и ассоциации, «вечные образы» скульптуры, архитектуры и живописи, неисчерпаемые ресурсы человеческой памяти, что, в свою очередь, обусловило множественность их «прочтений» и «прототекстов», которые, однако, не дают однозначной, окончательной интерпретации. Р. Д. Тименчик определяет построение поэтического текста «как развертывание некой "культурной парадигмы"»: «чужое слово, скрытое в глубинных слоях текста, регулирует семантические процессы в поверхностных структурах. Глубинные цитаты существуют в состоянии пульсации, создавая или не создавая новый уровень интерпретации текста.»1.

С другой стороны, историко-литературных и текстологических исследований ахматовского лиро-эпоса и, в первую очередь, «Поэмы без героя» - главной философско-этической поэмы XX века - за истекшие

Тименчик Р. Д. Текст в тексте у акмеистов // Тр. по знаковым системам. XIV. Тарту, 1981. С. 69. десять лет (1999-2009) так много, что даже сложилась своего рода литературоведческая традиция, включающая в себя и сопоставительный анализ, и опыт реконструкции текста, и дешифровку художественной образности, которая в совокупности с записями и комментариями поэта (известно, что лучшим комментатором «Поэмы» была, безусловно, сама А. Ахматова), и составляет густое облако интерпретаций.

Реквием» и «Поэма без героя» представляют собой уникальный жанр, объединяющий принципы романтизма (В. Жуковского, М. Лермонтова), открытия в области психологизма XIX века (JI. Толстого, Ф. Достоевского, А. Чехова), заветы символизма (И. Анненского, А. Блока, А. Белого), художественный опыт современников поэта (Н. Гумилева, О. Мандельштама, М. Цветаевой), трагическую напряженность лагерной прозы (А. Солженицына, В. Шаламова), предельно уплотненное, насыщенное событиями время драмы (Ибсена, Метерлинка) и тяготение к средневековому энциклопедическому миросозерцанию (Данте), что блестяще подтверждает высказывание Е. Эткинда: «Ахматова связана с древней и новой культурой человечества - в ее лирике звучат мотивы и Востока, и Библии, и французского классицизма, и итальянского Возрождения. .»2.

Нельзя не признать, что вопрос о пространственно-временном своеобразии произведений А. Ахматовой на материале мировой художественной литературы, сопряженный с исследованием современных достижений ахматоведения и направленный на дешифровку семантических «полей», образовавшихся в результате творческого «диалога», взаимовлияния художников с тождественными взглядами на реальное время и пространство, является одним из наименее разработанных и наиболее перспективных в литературоведении.

Исследовательские работы Д. С. Лихачева («Ахматова и Гоголь»), А. И. Павловского («Булгаков и Ахматова»), В. Н. Топорова («Ахматова и Блок») отличаются глубоким аналитическим подходом к реконструкции вертикального литературного контекста XIX-XX веков в поэзии А. Ахматовой. Современные литературоведы, развивая данный диалогический аспект, дополняют его выявлением жанрового своеобразия произведений А. Ахматовой в тесной связи с механизмом культурной памяти и системой художественных приемов, а также со спецификой «преломления» достижений предшествующего литературного фонда в «напитанном» разнообразными смыслами позднем творчестве великого поэта.

Л. А. Колобаевой, С. А. Коваленко, Н. В. Королевой, М. М. Кралину, Л. А. Карохину, М. Н. Лебедевой, О. В. Червинской отечественная наука обязана появлением таких уникальных исследований, как «Ахматова и Мандельштам», «Ахматова и Маяковский», «3. Н. Гиппиус и А. А. Ахматова», «Анна Ахматова и Николай Недоброво», «Сергей Есенин и

2 Эткннд Е. Г. Память и верность. Вместо предисловия // Жирмунский В. М. Тпорчсство Анны Ахматовой. Л., 1973. С. 19.

Анна Ахматова», «Ахматова и Бродский», «Пушкин, Набоков, Ахматова: метаморфизм русского лирического романа», посвященных проблеме творческого взаимодействия поэтов-современников. Вопрос о неисчерпаемости категорий «пространства и времени» в лиро-эпических поэмах А. Ахматовой стал предметом пристального рассмотрения в работах С. В. Бурдиной, И. Невинской, В. В. Мусатова, В. А. Редькина.

На современном научно-исследовательском этапе (1999-2009) физическое понятие «пространственно-временного континуума» (теория относительности А. Эйнштейна) как системы взаимосвязанных координат времени и пространства, онтологических дихотомий, спроецированных на поэтическую модель мира, традиционных противопоставлений («дом -антидом - вечный дом - путь, странничество»), смыслообразующих оппозиций, способствующее созданию авторской концепции художественного мира, едва не заменяет собой обоснованный М. М. Бахтиным термин «хронотоп», параллельно сосуществуя с ним в пространстве новейших литературоведческих «штудий», зачастую вступая в конкурентные отношения «дополнительной дистрибуции» и предоставляя несравненно больший простор для интерпретаций в методологическом и культурологическом плане.

Если обращение к жанровому своеобразию и проблематике формально-содержательного «диалога» произведений Ахматовой с культурным наследием предыдущих эпох и современности, являясь наиболее традиционным типологическим подходом к выявлению уникальности творческого метода поэта, подробно разрабатывалось в литературоведении, то анализ пространственно-временного, контекстуального взаимовлияния на основе тождества поэтических мировоззрений рассмотрен менее детально. Однако исследование определенного круга «хронотопических» схождений и конкретных сопоставлений с соответствующими культурологическими категориями в текстах художников с аналогичным подходом к изображению времени и пространства существенно дополнит и обогатит представление о характере художественных «инноваций» Ахматовой в поздних циклах и лиро-эпической трилогии.

Период 1999 — 2009 годов выделен автором диссертации не случайно и отнюдь не только в целях ограничения фактического материала: именно данный этап ахматоведения ознаменован новой проблемно-тематической направленностью исследовательской стратегии, характеризуется наглядной парадигмой сменяющихся научных приоритетов и подходов к анализу многогранного «ахматовского текста» - от доминирующей аналитической (1999 год) к преобладающей затем синтетической тенденции (ее кульминация, или «взрыв парадигмы», согласно терминологии Ю. Лотмана, приходится на 2003 - 2005 годы в связи с выходом целого корпуса исследований, ориентированных на ахматовский феномен «Книги Судьбы»), - принципиальным пересмотром предшествующей методологии, существенным уточнением понятийного аппарата исследования, появлением уникального культурного феномена

Ахматовианы, и, как следствие, - качественно иного восприятия творческого наследия поэта посредством ранее не бытовавших в отечественной «науке об Ахматовой» жанровых модификаций путеводителя, музейного высказывания, антологии и т. п.

Более того, 1999 год в целом подводит итог научным достижениям ' «не календарного Двадцатого века», знаменуя собой переход к новой научной парадигме XXI века. Период конца XX - начала XXI века является наглядной манифестацией универсальной ахматовской формулы взаимодействия времен в «Поэме без героя»: схема тождества прошлого и будущего реализуется на формальном уровне. Таким образом, вышеозначенный временной диапазон позволяет выделить то новое, что внесено XXI веком в Ахматовиану по сравнению с итоговыми, «вершинными» научными достижениями XX столетия, проследить динамику современного литературного процесса одновременно в ретроспективе и перспективе.

Актуальность предлагаемого диссертационного исследования заключается, как полагает автор, в целостном подходе к анализируемой поэтической системе. Поздний лиро-эпос Ахматовой (циклы «Cinque» и Шиповник цветет», лиро-эпическая трилогия) рассматривается как единый «ахматовский текст», характеризующийся поэтапным приращением жанровых «валентностей» (термин Л. Г. Кихней) и способный продуцировать тождественную себе «внетекстовую» (Ю. М. Лотман) литературно-художественную систему, функционирующую исходя из логики авторского замысла («Я зеркальным письмом пишу.»). Предложенный Ахматовой методологический аппарат для характеристики собственного творчества («Царственного слова») проецируется и на основополагающие принципы литературно-критических «штудий» как эмигрантского, так и отечественного ахматоведения (последнее классифицируется на «классическое», «любительское» и маргинальное «антиахматоведение», явившееся скорее малозначительной маргинальной тенденцией, нежели масштабным направлением), определяя их культурное взаимодействие на основе «притяжения - отталкивания».

В качестве смыслообразующего и жанрового элемента поэтической системы Ахматовой рассматриваются не только категории времени и пространства, но и уникальная поэтическая мифология, в центре которой -творческое и художественное «преображение» эстетического «ахматовского мифа». Комплексный подход к изучению творческого наследия Ахматовой диктует и применение всего многообразия существующих в научном обиходе методологических практик, а также интеграционных методов на стыке двух и более научных дисциплин.

Обращение к малоисследованным сторонам ахматовского творчества и «мифотворчества», в том числе и к почти незатронутому в предшествующих работах феномену эмигрантского ахматоведения как особой области «науки об Ахматовой», определяет тематическую направленность предложенного диссертационного сочинения. Кроме того, в диссертации впервые предпринимается попытка целостного сопоставительного анализа позднего лиро-эпоса Ахматовой с важнейшим его «прототекстом» - «Божественной комедией» Данте, проводимого ранее только на примерах отдельно взятых произведений - как правило, конкретных стихотворений, включенных в «дантовский концепт» (Р. Хлодовский, А. Рослый), или «Поэмы без героя» (А. Найман).

Объектом исследования является лиро-эпос А. Ахматовой; конкретным материалом - циклы «Cinque», «Шиповник цветет», поэмы «У самого моря», «Реквием», «Путем всея земли», «Поэма без героя», рассмотренные в зеркале новейших исследований современного литературоведения эмиграции и метрополии.

Предмет исследования - художественный мир лиро-эпоса А. Ахматовой и поливариантный «ахматовский текст» в контексте направлений и художественно-стилевых течений современной критики последнего десятилетия (1999-2009).

Цели работы заключаются в исследовании целостного феномена «ахматовского текста», его пространственно-временной организации, структуры и логики внутриструктурных взаимодействий, а также выявлении возможных «прототекстов» в соотношении с биографическими, культурно-историческими, текстологическими и другими аспектами современного ахматоведения, жанрово-тематической и художественно-стилевой периодизацией новейшего литературного процесса.

Содержание данного исследования, а также поставленные цели предполагают постановку и решение следующих задач: определить новаторство Ахматовой в разработке специфической категории хронотопа ее позднего лиро-эпоса; рассмотреть пространственно-временную организацию «Реквиема», «Путем всея земли» и «Поэмы без героя» Ахматовой в сопоставлении с художественной образностью «Божественной комедии» Данте, а также дантовскую нумерологию в структуре и названии поздних лирических циклов «Cinque» и «Шиповник цветет»;

- на материале исследования художественного времени и пространства определить роль и статус лирической героини в лиро-эпических поэмах Ахматовой с последующим выходом на категорию онтологических, «непространственных», философских понятий;

- выявить специфику «преломления» античной образности в художественно-эстетической системе ахматовского лиро-эпоса и провести классификацию многогранного «ахматовского мифа» как «кумулятивного центра» поэтической мифологии;

- реконструируя творческий «диалог» поэта и его современников - И. Анненского, Н. Гумилева, М. Цветаевой - обнаружить семантические «поля», общие «точки соприкосновения» в подходе к решению проблемы художественного времени и пространства;

- проанализировать важнейшие художественно-стилевые тенденции современного ахматоведения (1999-2009) и его жанрово-тематическую дифференциацию, а также новейшие подходы к исследованию основополагающего аспекта «А. А. Ахматова и Православие»; - проследить историю зарождения и литературно-художественную эволюцию эмигрантского ахматоведения как особой области «науки об Ахматовой» в русском зарубежье.

Методологической и теоретической основой исследования послужили труды М. М. Бахтина, Б. М. Эйхенбаума, Д. С. Лихачева, В. М. Жирмунского, В. Н. Топорова, Ю. М. Лотмана, Н. Л. Лейдермана, М. Н. Липовецкого, В. Е. Хализева, О. А. Клинга, Л. В. Чернец. Весьма существенным оказалось и обращение к работам Р. Д. Тименчика, Т. В. Цивьян, А. И. Павловского, Л. К. Долгополова, Л. Г. Кихней, В. В. Мусатова, погружающим творчество Ахматовой в контекст историко-культурной диахронии. Несомненную ценность представляют категориальный аппарат целостного анализа «ахматовского текста», предпринятого в современных исследованиях И. Невинской, М. В. Серовой, С. А. Коваленко, Н. Г. Гончаровой, В. А. Биличенко, а также методологические установки многочисленных литературно-критических работ как отечественного, так и зарубежного ахматоведения.

Научная новизна предлагаемой диссертации связана прежде всего с построением концепции единого «ахматовского текста». Впервые художественная система Ахматовой - лирические циклы, ранняя поэма «У самого моря», лиро-эпическая трилогия - «Реквием», «Путем всея земли», «Поэма без героя» - в совокупности составляющие «Книгу Судьбы» (полифоническую систему, способную к построению внехудожественной реальности - пространства интерпретаций), - анализируется исходя из логики единого авторского замысла, внутренних связей между элементами данной системы, иными словами, «изнутри», посредством выявления информационных «кодов», и «извне», - посредством рассмотрения параллельно с интерпретацией произведений целого корпуса опубликованных за последнее десятилетие (1999 - 2009) литературно-критических работ ахматоведения метрополии и русского зарубежья.

Тезис о неразрывном единстве внутренних, имманентных художественной системе Ахматовой методологических подходов к анализу поэтического текста, и внешних факторов, определяющих движение современного литературно-критического процесса, а также особый взгляд на «науку об Ахматовой» как систему подсистем - эмигрантского и отечественного ахматоведения, в свою очередь, подразделяемого на классическое (профессиональное), дилетантское (непрофессиональное) и маргинальное, - предоставляет прекрасную возможность рассмотреть художественное творчество поэта в свете критических изысканий, как «текст в тексте», основные тенденции критики - посредством дешифровки «зеркального письма», тех имплицитно заложенных в авторском произведении смыслов, информационных «кодов», которые «не подразумевались автором, но обозначились в критических интерпретациях»3, а личность Ахматовой - в центре всех пересечений.

Данный метод, включающий в себя выявление исторически обусловленных закономерностей литературного процесса, его тематико-стилистических доминант, логики и эволюции критической мысли XX-XXI веков, позволяет комплексно осветить все стороны изучаемого культурного феномена Ахматовианы с разных точек зрения - биографической, текстологической, исторической, культурологической, онтологической и т. п., осмыслить его в условиях постмодернистского дискурса, учесть все многообразие существующих в современной науке концепций и подходов к анализу многогранного «ахматовского текста».

На защиту выносятся следующие положения:

1. В поэтической системе Ахматовой прослеживается не только синтез литературных родов - эпоса, лирики и драмы, имманентный искусству в целом, но и постепенное усложнение культурных «кодов» и жанровых «валентностей», вступающих друг с другом в сложные диалогические отношения и отношения взаимозамещения.

2. В динамической структуре единого «ахматовского текста» предшествующие жанры встраиваются в жанры новых произведений, созданных впоследствии, выступая в функции смыслопорождающей модели (так, смыслопорождающей моделью «Поэмы без героя» выступает «Реквием»), «протожанрового образца» (согласно терминологии Л. Г. Кихней), что способствует эффекту жанрово-видовой и межтекстовой полифонии, ознаменовавшейся созданием произведения по сути беспрецедентного жанра - «Поэмы без героя».

3. Произведения Ахматовой, находясь в сложной системе интертекстуальных связей как с корпусом текстов предшествующей и современной литературы, так и с другими произведениями, входящими в структуру единого «ахматовского текста», ориентированы сразу на несколько жанровых образцов-канонов различных культурных эпох и столетий - художественных констант разных литературных традиций (так, жанровая семантика «Поэмы без героя» ориентирует произведение одновременно на эстетику античной драмы, пушкинских «маленьких трагедий», потенциально сценической Lesedrama и современное искусство кинематографа с обязательным введением «закадрового» авторского голоса в «Главе второй» и «Эпилоге»), являя собой пример художественного синтеза нетрадиционного типа. Однако здесь имеет место не буквальное заимствование жанровых прецедентов и жанровых «валентностей», а их творческое «преображение».

4. Циклическая («эоническая») раннехристианская временная традиция, восходящая к древнему мифу, характерная в основном для топологической организации ранней поэмы «У самого моря» и нашедшая

3 Голубков M. М. История русской литературной критики XX века (1920-1990-е годы). М.: «Академия», 2008. С. 7. свое отражение в механизме «параллельной ретроспекции», имплицитно представленной в «Реквиеме», достигает логического завершения в «Поэме без героя», трансформируясь в композиционный принцип «зеркальной» (симметричной) временной соотнесенности.

5. В семантическом поле ахматовской «Поэмы без героя» оказываются соотнесены по «зеркальному» принципу не только планы прошлого и будущего времени, но и «вневременные», «бессобытийные», «остановившиеся» мгновения, эпиграфы, лирические отступления, отдельные главы и части, вселенские универсалии, а также механизм памяти героини, образно подразделяемый на «храм» прапамяти и «вместилище» воспоминаний, которые амбивалентны по дифференциальному признаку «краткости-длительности» протекания сюжетного (эпизодического) ряда, то есть в системе координат синхронии и диахронии.

6. Применительно к единому «ахматовскому тексту» целесообразно говорить об особом «синхронно-реминисцентном хронотопе», смещенном относительно границ реального пространства и времени, благодаря чему каждый персонаж восходит сразу к нескольким прообразам, а каждая описываемая ситуация архетипически проецируется в контекст бесчисленного множества подобных ей ситуаций-аналогов как отечественной, так и зарубежной литературы, образуя семантически насыщенные «кумулятивные центры» повествования и высвечивая в произведении новые смыслы. Данная установка как нельзя лучше соответствует акмеистическому пониманию авторского текста как механизма, аккумулирующего и художественно преображающего достижения различных культурных эпох и столетий.

7. Полисемантическая система лиро-эпоса Ахматовой определяется двумя важнейшими особенностями: александрийской поэтикой раннего эллинизма и стилевыми тенденциями римского классицизма. Мифология (античная и новейшая) пронизывает разные уровни организации авторского текста, способствуя его сакрализации. В основе ахматовской переработки мифа -мотив «вечного возвращения времен» (оптимистическая временная версия, в основе которой - идея повторяющейся циклизации и цементирующей творческой памяти).

8. Творимый художником «миф о себе» (индивидуальный «ахматовский миф») имеет разветвленную полисемантическую структуру (собственно авторский миф, противоположный ему «антимиф», подразумевающий демифологизацию, фиксацию на негативной стороне «ахматовского мифа» - вторичный процесс переосмысления авторской индивидуальности, «миф-зеркало» или «миф-двойник», в котором лишь частично, какой-либо своей гранью отражается личность автора или его биография; «миф-диалог», возникающий в рамках тесного творческого контакта Ахматовой с поэтами-современниками, - так, можно говорить об объединенном «ахматовско-гумилевском», «ахматовско-цветаевском» мифе, которые рассмотрены в работах сопоставительного характера; авторский концепт некий устойчивый «миф-константа», способный существовать независимо от личности и творчества поэта, и концепт лирической героини), и, пронизывая все уровни организации «ахматовского текста», формирует столь же неоднозначную, во многом имманентную себе образную систему, взаимодействие между компонентами которой может быть охарактеризовано как «монолог на основе полифонии».

9. С одной стороны, «ахматовский миф» осмысляется как структура, тождественная самой себе (творимый художником эстетический миф «о себе»), что предполагает бескомпромиссное отрицание попыток переосмысления данного мифа. С другой стороны, «ахматовский миф» с его акмеистической ориентацией на традицию мировой литературы максимально диалогичен и экстраполируется на разветвленную систему персонажей - авторских двойников-дубликатов, восходящих к единому прообразу, - способствуя воссозданию множества зеркальных метатекстов, помогающих расшифровать главный гипертекст - «ахматовский миф». Парадокс «ахматовского мифа» - во взаимной соотнесенности этих начал, единства (онтологической цельности) и полифонической «щедрости».

10. Наряду с монументально-обобщающим концептом «ахматовского мифа» возникает и грандиозный концепт ахматовского творчества - «Книга Судьбы» - единый «метатекст интегрирующего типа» (Л. Г. Кихней) и смыслопорождающей семантики. Кроме того, изначально присутствующий в «ахматовском тексте» неоднозначный авторский миф, выступающий одновременно «кодом-шифром» к авторским же произведениям, способен моделировать и контекстуальное пространство их интерпретаций заголовочный комплекс, структуру, композицию, логику повествования, стиль посвященных им исследований. '

11. В основе конструктивного диалога ахматоведения метрополии и эмиграции лежит метафора зеркального «уподобления и расподобления», «притяжения-отталкивания». Тождественность себе сохраняет лишь философско-категориальный аппарат - универсальная онтологическая система, предполагающая идентичность исследовательских приоритетов в сфере художественной философии - «точки пересечения» двух масштабных направлений «науки об Ахматовой».

12. По сравнению с освещением религиозной проблематики в ахматоведении метрополии, где за «точку отсчета» принята методология Л. Г. Кихней, а творчество Ахматовой, как правило, проецируется на христианские догматы Грехопадения, Искупления, Спасения и Воскрешения (О. Троцык), эмигрантское ахматоведение характеризуется углублением именно философско-экзистенциальной проблематики религиозного контекста, поисками мировоззренческих истоков подлинной религиозности Ахматовой. Утверждается мысль о принципиальном отсутствии религиозной эволюции в творчестве поэта и об исконном, «врожденном» православии Ахматовой. На уровне поэтической стилистики сохраняется контрастное противопоставление Ахматовой (поэта классической меры») - Цветаевой («поэту-новатору»), подчас излишне категоричное и бескомпромиссное.

13. Дифференциация отечественного ахматоведения предстает как система трех взаимодействующих между собой подсистем: с известной долей условности выделяется традиционное (каноническое) ахматоведение, продолжающее и развивающее достижения классических научных «штудий» маститых ахматоведов (В. Жирмунского, А. Павловского, J1. Кихней, А. Наймана, Н. Королевой, С. Коваленко и др.), неканоническое, «любительское» («дилетантское») ахматоведение (Э. Файнштейн, А. Демидова, С. Аннапольская), явившееся отчетливой приметой современного литературного процесса, и, наконец, зародившееся еще в атмосфере раннего советского времени (1920-е годы) и получившее распространение в современных условиях научного постмодернистского дискурса («АнтиАхматова» Т. Катаевой) маргинальное, «обличительное» антиахматоведение.

14. Если методологический инструментарий отечественной «науки об Ахматовой» можно кратко определить как «безусловное господство синтетизма», целостного подхода к осмыслению творчества Ахматовой как единой «Книги Судьбы», целостного феномена, погруженного в разные парадигмы (жанровую, культурную, интертекстуальную, психопоэтическую и др.), то эмигрантское ахматоведение, наоборот, характеризуется преобладанием аналитической тенденции (поиском имплицитно заложенных в авторском тексте смыслов, спроецированных на сферу бессознательного), на фоне реликтовой синтетической.

15. Нивелируется дифференцированный подход к хронологии ахматовского творчества: бытовавшие ранее в научном обиходе понятия «ранняя» и «поздняя» Ахматова заменяются единым поэтическим концептом, подразумевающим целостное восприятие и расшифровку ахматовской «тайнописи».

16. В связи с резким увеличением в современном ахматоведении исследований-путеводителей, «музейных высказываний» (В. А. Биличенко), проецирующих творчество Ахматовой в широчайший контекст искусства -живописи, архитектуры, скульптуры (словесная коммуникация переводится в коммуникацию музейную в соответствии с поэтической хронологией), в сферу бытования «вечных образов» культуры, возникает масштабный художественно-эстетический феномен Ахматовианы - ахматовской творческой стратегии, отразившейся в «ста зеркалах» литературоведения, критики и публицистики и включающей в себя целостный «ахматовский текст», преодолевший семантическую замкнутость и вышедший за пределы собственной интерпретации в культурное пространство. Подобная ситуация соотносится с введенным самой Ахматовой для характеристики собственного творчества определением «Царственное Слово», подразумевающим концептуальное осмысление универсума поэтического сознания, своеобразный аналог «ахматовского текста».

Теоретическая значимость работы обусловлена тем, что ее положения и выводы могут служить методологическим аппаратом дальнейшего изучения творчества А. Ахматовой как единой художественной системы, подразумевающей обязательное существование контекстуального пространства интерпретаций и спроецированной на целостную платформу современной литературоведческой традиции. В связи с данной проблематикой в работе осуществляется детальная классификация индивидуального «ахматовского мифа», подвергаются существенной корректировке применительно к «науке об Ахматовой» термины «интертекстуальность», «пространственно-временной континуум», уточняется понятие «ахматовского текста» как художественно-эстетического феномена, выявляются и анализируются основные тенденции литературного процесса новейшего времени (1999-2009).

Научно-практическая значимость диссертации заключается в том, что ее материалы могут быть использованы в преподавании курса истории русской литературы XX века, при чтении лекций, при подготовке спецкурса, посвященного творчеству А. А. Ахматовой, спецсеминаров по проблемам «Лиро-эпос А. А. Ахматовой в пространстве межкультурной коммуникации», «Литературоведение 2000-х годов о творческом диалоге А. Ахматовой, Н. Гумилева, М. Цветаевой и поэтов-современников», «Новейшие тенденции исследования аспекта "А. А. Ахматова и Православие"», «Художественная система А. Ахматовой в зеркале современного литературоведения эмиграции и метрополии», учебно-методических пособий для вузов и школ, а также при разработке методик литературно-критического анализа поэтического текста.

Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации обсуждались на международных конференциях: «Русская литература XX — XXI веков: проблемы теории и методологии изучения» (Москва, 2008); «Литература в диалоге культур - 7» (Ростов-на-Дону, 2009); «V Ахматовские чтения. А. Ахматова, Н. Гумилев и Л. Гумилев в контексте русской литературы» (Тверь, 2009); «И. С. Шмелев и писатели литературного зарубежья» (Алушта, 2009); «Русский язык, литература, культура в школе и вузе. Юбилейные чтения к 120-летию со дня рождения А. А. Ахматовой» (Киев, 2009), а также излагались в докладах, сделанных на Дне науки филологического факультета МГУ (Москва, 2008, 2009).

По теме диссертации опубликованы три монографии, 15 статей, 8 из которых - в рецензируемых журналах, включенных в Перечень ВАК.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения и библиографии, насчитывающей свыше двухсот шестидесяти наименований. Сруктура исследования имеет двунаправленный (амбивалентный) характер: 1) художественный мир лиро-эпоса А. Ахматовой как целостная поэтическая система; 2) историко-культурный процесс конца XX - начала XXI века как зеркальное отражение данной художественной системы и закономерный итог достижений «науки об Ахматовой».

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Слабких, Ксения Эдуардовна

Заключение

Предпринятый анализ лиро-эпоса А. Ахматовой показал, что одной из важнейших аксиом, участвующих в формировании эстетической картины мира поэта, является специфическая концепция художественного времени и пространства.

Реквием» и «Поэма без героя», вобрав и органично реализовав мировоззренческие установки автора в подходе к изображению реальной действительности, отраженные еще в ранних поэмах - «У самого моря» и «Путем всея земли» - и существенно обновленные и переработанные впоследствии А. Ахматовой, - представляют собой уникальный вариант синтеза традиций отечественной и мировой литературы и индивидуального творческого метода поэта.

В целом, специфика художественного времени и пространства у Ахматовой имеет религиозно-философский, культурологический смысл, и апеллирует к древнему, запечатленному в Библии, циклическому круговороту событий. Как писал А. Б. Есин, «.вся раннехристианская концепция времени сводится к тому, что человеческая история должна в конце концов возвратиться к своему началу: от райской гармонии через грех и искупление к вечному царству истины. Интересно, что циклическая концепция времени здесь переходит в довольно редкую свою разновидность - атемпоральность, суть которой в том, что мир мыслится л-у о абсолютно неизменным, а значит, категория времени утрачивает смысл» .

Доказательством присутствия «апокалиптического» времени в «Реквиеме» и «Поэме без героя» служит совокупность «вневременных» мгновений, воплощенных в смыслообразующих мотивах страха, тишины, безумия, отчаяния, окаменения, сна, ожидания смерти и приближения «последних сроков».

Ахматовская идея «преемственности» времени и «перетекания» временных планов друг в друга, учитывающая ценность каждой минуты, когда ничто не может быть забыто или навсегда вычеркнуто из памяти, объясняется и лингвистически. Слова «начало» и «конец» имеют один и тот же праславянский корень (современное русское «время» гипотетически возводится к праславянскому корню «vert» - к тому же, что в словах «вертеть», «веретено» и т. п.)

Линейно-финалистская концепция отвергается Ахматовой на том основании, что она признает лишь телесную смерть, отрицая смерть духовную («Смерти нет - это всем известно.» - 3, 177). Гибель тела, внешней оболочки, непосредственно связана с посмертным странствием души, где скрещиваются все три временных пласта и повторяются события человеческой жизни в их последовательности. Душа лирической

438 Есин Л. Б. Время и пространство // Введение в литературоведение: Учеб. пособие / Под ред, Л. В. Чернец. М.: Высшая школа, 2000. С. 60. героини (равно как и вся история человечества) приближается через искупление грехов к Вечному Царству, Раю.

Циклическая раннехристианская традиция, восходящая к древнему мифу и нашедшая свое отражение в виде параллельной ретроспекции, имплицитно представленной в «Реквиеме», способствует созданию образной и пространственной симметрии в ранней поэме «У самого моря» и достигает логического завершения в «Поэме без героя», трансформируясь в композиционный принцип «зеркальной» временной соотнесенности.

В семантическом поле итоговой ахматовской поэмы оказываются «зазеркаленными» не только планы прошлого и будущего времени, но и «вневременные», «остановившиеся» мгновения, лирические отступления, отдельные главы и части, природа вселенских универсалий, а также механизм памяти лирической героини, образно подразделяемый на «храм» прапамяти и «вместилище» воспоминаний, которые амбивалентны по дифференциальному признаку «краткости - длительности» протекания эпизодического ряда, то есть в системе координат синхронии и диахронии.

Память в лирических циклах и поэмах Ахматовой предстает как «фон», «второй план» для развертывания трагических событий; как смыслообразующий элемент пространственной категории, она обладает своей специфической временной приуроченностью, позволяющей осмыслить сразу три пласта реального времени в их неразрывной связи и, тем самым, воссоздать целую историческую эпоху в рамках сравнительно небольших по объему произведений. Помимо функции «аккумулятора» переживаний и чувств героини, механизм памяти выступает в роли важнейшего связующего звена между поколениями, противостоящего изменяющейся действительности; если в «Реквиеме» Ахматовой «взбунтовавшаяся» память запечатлевается в образе монументального сооружения - Памятника народному страданию, 'то в «Поэме без героя» она становится цементирующим «ядром», организующим вокруг себя все пространственные реалии - Петербург, Москву, Фонтанный Дом, Урал, Сибирь (они, как и в поэме «Путем всея земли», объединены психологией «припоминания»), подземным хранилищем воспоминаний (образ реликтовых развалин храма и в то же время подвала памяти возникает и в стихотворении «Надпись на книге» -«Из-под каких развалин говорю, / Из-под какого я кричу обвала, /Я в негашеной извести горю / Под сводами зловонного подвала» - 1, 457), отсылающим к нисходящей строфической организации «Вступления» (со стилизацией двух дантовских терцин - трехстрочных строф) и наделенным максимальной подвижностью, непосредственной апелляцией к сознанию адресата.

Пространственно-временная организация «Реквиема», «Путем всея земли» и «Поэмы без героя» Ахматовой во многом повторяет архитектонику «Божественной комедии» Данте: монументальные произведения связаны концепцией циклического времени, идеей «тождественности» временных слоев, где прошлое перетекает в будущее, а будущее является «зеркальным» отображением прошлого. Общие параллели, типологические «схождения» наблюдаются и в обрисовке художественного пространства с осью координат «верх - низ», где спуск в преисподнюю «адского» Петербурга эквивалентен подъему, нравственному возрождению героини, и в символических образах Ада, Чистилища (памяти) и Рая, и в композиционном (состоящем из трех частей) построении «Поэмы без героя» и «Божественной комедии», и в огромном «калейдоскопе» человеческих судеб, запечатленном в эпических поэмах Ахматовой.

В основу дантовской нумерологии положен принцип тройственности, определяющий и сакральную символику «Поэмы без героя» Ахматовой, восходящую к божественной Троице: три «Посвящения» соответствуют трем частям «Триптиха»; в свою очередь, часть первая «Девятьсот тринадцатый год» с подзаголовком «Петербургская повесть», хотя и формально состоит из четырех глав (в первой части «Ада» Данте -тридцать четыре песни вместо ожидаемых тридцати трех), глава первая и «Вступление», как и в «Divina Commedia» Данте, в совокупности служат общим вступлением (введением) ко всей поэме; главе первой «Девятьсот тринадцатый год», главе третьей (части первой), «Решке» (части второй), «Эпилогу» (части третьей) предпослано по три эпиграфа соответственно; и, наконец, «Эпилог» произвольно делится Автором на три неравнозначные части посредством отточий, что знаменует собой переход от личного к общечеловеческому, масштабно-историческому - на контрастных чередованиях подобных переходов строится вся «Божественная комедия» (вспомним сомнения Данте в песни первой «Ада»); восемнадцать <строф, не вошедших в «Поэму без героя»>, арифметически кратно трем; образ девяти Муз («Где все девять мне будут рады.» - 3, 186) в проекции на дантовское творение восходит к девяти планетам (небесам) системы Птолемея («Рай»), причем пятое небо Марс - упомянуто в подстрочном примечании Ахматовой к «Эпилогу» («Марс летом 1941 г.) отнюдь не случайно: согласно концепции Данте, в глубине этой звезды помещены пламенные души «воителей за веру», а у Ахматовой - несломленные режимом борцы за правду, творческие личности, к числу которых по праву относит себя лирическая героиня («За тебя я заплатила / Чистоганом, / Ровно десять лет ходила /Под наганом, /Ни налево, ни направо / Не глядела, / А за мной худая слава / Шелестела» - 3, 201), - отсюда становится ясен сакральный смысл «погребального пути» страдающей России («Эпилог»).

В соответствии с композиционной организацией «Божественной комедии» Данте, где каждая новая часть («Чистилище», «Рай») открывается песней, снабженной «вступлением» («Вступление. - Звездное небо. - Катон»; «Вступление. - Вознесение сквозь сферу огня. Всемирный закон любви»), каждая глава части первой, а также «Решка» и «Эпилог» непременно предваряются лирическим отступлением - своего рода предисловием-введением к последующему тексту.

Ленинград рассматривается сквозь призму дантовского «прототекста» как Город-Призрак с райской рекой забвения Летой-Невой; в его пределах сосредоточен «элизиум теней» почти всех концентрических кругов «Inferno» Данте, в связи с чем возрастает статус центральной фигуры Поэта-Пророка, поднявшегося над временем, а также реализуются дантовские пространственные антитезы средневекового мироздания, устанавливающие определенную иерархию движения. «Духовные» координаты времени и пространства в «Реквиеме», «Путем всея земли» и «Поэме без героя» Ахматовой, а также «Божественной комедии» Данте обнимают человеческую Вселенную, а охват событий, изображенных в этих произведениях, приближает их к масштабам эпопеи.

Творимый художником «миф о себе» (индивидуальный «ахматовский миф»), имеющий разветвленную полисемантическую структуру (собственно авторский миф, «антимиф», «миф-зеркало», «миф-диалог», авторский концепт и концепт лирической героини как авторского двойника), лежащий в основе лиро-эпоса Ахматовой и пронизывающий все уровни организации «ахматовского текста», формирует столь же неоднозначную, во многом имманентную себе образную систему, которая может быть охарактеризована как «монолог на основе полифонии». Так, в ранней поэме «У самого моря» симметричные относительно морского пространства пары зеркальных прообразов-антагонистов при пространственном совмещении относительно горизонтальной оси «степь-море» и совместном их наложении составляют единые сверхобразы - по аналогии с совмещением внешне несовместимых дихотомических начал в едином авторском мифе-концепте («И муза, и поэт, Ахматова на собственный вопрос: "Могла ли Биче словно Дант творить." - отвечала тем, что была одновременно и Беатриче, и Данте - и в своих глазах, и в глазах современников»439); в итоговой «Поэме без героя» знаменитый «ахматовский миф» имплицитно проявлен в системе многочисленных персонажей-двойников - своеобразная контаминация авторского «мифа-диалога» с современниками, диалога, ведомого и в текстовом пространстве трех «Посвящений», - и напрямую, одной из своих граней, посредством воссоздания «мифа-зеркала», причем зеркальным двойником автора выступает О. А. Глебова-Судейкина («Ты - один из моих двойников» - 3, 183).

Наряду с монументально-обобщающим концептом «ахматовского мифа» (включающим в себя применительно к творчеству Ахматовой также амбивалентную соотнесенность частных концептов Данте и Беатриче, в свою очередь, подразумевающих соотношение мужского и женского начал в ее поэтической практике), возникает и грандиозный концепт ахматовского творчества - «Книга Судьбы» - единый гипертекст интегрирующего типа и смыслопорождающей семантики.

439 В ста зеркалах: Анна Ахматова в портретах современников. М., 2005 С. 7.

Кроме того, уникальность «Поэмы без героя» в том, что само по себе это произведение архетипически воссоздает композиционную схему вневременной античной трагедии и одновременно оказывается способно к самопародии в духе кинематографа будущего, способно функционировать в роли одного из авторских двойников, одушевленного организма, «зеркального» текста, воссоздающего собственную структуру («Все в порядке: лежит поэма / И, как свойственно ей, молчит» - 3, 189), и, подвергаясь авторской цензуре и самоцензуре, порождать собственный «антимиф» в сатирическом ключе («Ширпотреб с примечаниями редактора»).

В поэтической системе Ахматовой осуществляется не только синтез древнейших и современных видов искусства (музыки, античной трагедии, приемов современного кинематографа), литературных родов - эпоса, лирики и драмы, но и поэтапное усложнение культурных «кодов» и жанровых «валентностей», вступающих друг с другом в сложные диалогические и полисемантические отношения, а также отношения взаимозамещения. Например, жанровая «валентность» так называемого «средневекового видения» присутствует в каждом из произведений «лиро-эпической трилогии» Ахматовой, становясь художественно значимым дифференциальным признаком и выступая в функции взаимозамещения. Так, С. А. Коваленко не случайно возводит строки «Реквиема» («Подымались, как к обедне ранней, / По столице одичалой шли, / Там встречались мертвых бездыханней / Солнце ниже и Нева туманней.») к тождественным эпизодам «Путем всея земли» и «Поэмы без героя»: «Эта часть «Реквиема», написанная на грани жизни и смерти, связана «ночными видениями» с поэмой «Путем всея земли» и второй частью «Поэмы без героя» - «Решкой», где, как писала Ахматова, у нее «нет двойника», присутствующего в первой части и в эпилоге»440.

В лиро-эпической трилогии Ахматовой фрагментарно-эпизодическая сюжетная линия встраивается в строгие рамки упорядоченной «кольцевой» композиции. Нарастающая тенденция к драматизации событийного ряда от «Реквиема» к «Путем всея земли» и «Поэме без героя» отразилась нагляднее всего в композиционной структуре «Триптиха», схематически тождественной построению античной драмы. Три «Посвящения», зазеркаленные по смыслообразующим оппозициям «воспоминание-пророчество», «прошлое - будущее», «сон-предсказание» и в совокупности играющие роль прелюдии-увертюры к классической драме, тематически воспроизводят его сюжет: так, «Первое Посвящение», датированное 27 декабря 1940 года и адресованное одновременно О. Мандельштаму (в первую очередь) и Вс. Князеву, а также «Второе Посвящение» (25 мая 1945. Фонтанный Дом) с инициалами О. С. (О. А. Глебова-Судейкина) ретроспективно отнесены к плану прошлого, 1913 году, любовному треугольнику и драматическим перипетиям главы первой

440 Ахматова А. Собр. соч. В 6 т. Т. 3. M.: Эллис Лак, 1998. С. 398.

Девятьсот тринадцатый год»), в то время как «Третье Посвящение», пророчески обращенное в будущее (образ «Гостя из Будущего»), концентрирует в себе основное содержание «Эпилога», который, в свою очередь, реализует на практике заявленное в «Третьем Посвящении» пророчество о скорой встрече героини с его адресатом - филологом и блесящим дипломатом И. Берлином.

Однако и в «Третьем Посвящении» таинственный «Гость из Будущего» («А за ней войдет человек.» - 3, 169) ретроспекцией отнесен в прошлое, что подтверждается и нумерологически: «Посвящение» датировано 5 января 1956 года - десятилетней годовщиной последней встречи с его прототипом, состоявшейся 5 января 1946 года (роковое десятилетие Ахматова красноречиво опишет в строках «Эпилога» «Ровно десять лет ходила / Под наганом.» - 3, 200).

Более того, помимо плотного «лирического кольца» (В. А. Зайцев), обрамляющего «Реквием» и «Поэму без героя» и обнаруживающего в композиционной ' структуре обоих произведений тождественность своих значимых элементов («Вместо предисловия», «Вступление», двухчастный «Эпилог» «Реквиема» и имплицитно двухчастный «Эпилог» «Триптиха»; «Посвящение» «Реквиема», датированное мартом 1940 года и обращенное к «невольным подругам двух осатанелых лет», далее трансформируется в троичную структуру написанных впоследствии посвящений «Триптиха», где конкретизируются и уточняются его адресаты - друзья и подруги опального поэта - О. Мандельштам, Вс. Князев, О. Глебова-Судейкина, которым лирическая героиня «шлет прощальный свой привет»; двухчастная X главка «Распятие» тождественна тематически подразумеваемому двухчастному построению «Главы четвертой и последней», где, как и в «Реквиеме», событийная линия сопровождается авторским комментарием -«Сколько гибелей шло к поэту.» - 3, 188), три главки «Реквиема», единственно имеющие названия - VII. Приговор, VIII. К смерти и X. Распятие - и составляющие отдельный, самостоятельный микросюжет, в центре которого - лирическое «я», являются своего рода прообразами-схемами будущей «Поэмы без героя» и в совокупности с сюжетной «канвой» части первой «Триптиха» («Приговор» - глава первая; «К смерти» - главы вторая - третья; «Распятие» - глава четвертая и последняя) имитируют композиционную схему классической трагедии: завязку, кульминацию и развязку.

В динамической структуре единого «ахматовского текста» предшествующие жанры встраиваются в жанровую семантику новых произведений, созданных впоследствии (так, «Реквием» входит в «Поэму без героя» на правах самостоятельного произведения, как «текст в тексте»), выступая в функции смыслопорождающей модели («протожанрового образца», по терминологии JI. Г. Кихней), что способствует возникновению эффекта жанрово-видовой и межтекстовой полифонии, ознаменовавшейся созданием произведения по сути беспрецедентного жанра - «Поэмы без героя».

Каждое произведение Ахматовой, находясь в сложной системе интертекстуальных связей как с корпусом текстов предшествующей и современной литературы, так, и с другими произведениями, входящими в систему единого «ахматовского текста», ориентировано сразу на несколько жанровых образцов - протожанровых моделей-прецедентов различных культурных эпох и столетий, включая в себя множество жанровых канонов (термин JL Г. Кихней) - художественных констант разных литературных традиций (так, жанровая семантика «Поэмы без героя» ориентирует произведение одновременно на эстетику античной драмы, пушкинских «маленьких трагедий», потенциально сценической Lesedrama - «драмы для чтения» - и современное искусство кинематографа с обязательным введением «закадрового» авторского голоса в «Главе второй» и «Эпилоге»), являя собой пример художественного синтеза нетрадиционного типа. Однако здесь имеет место не буквальное заимствование жанровых прецедентов и жанровых «валентностей», а их творческое «преображение».

Следовательно, изначально заложенный в художественной системе лиро-эпоса Ахматовой и совмещающий в себе мифологические архетипы разных эпох индивидуальный авторский миф («ахматовский миф») выступает в роли смыслопорождающего культурного «кода-шифра» к образной системе, сюжетным коллизиям, пространственно-временному континууму не поддающихся однозначной интерпретации произведений. Тесное взаимодействие давнопрошедшего (Plusquamperfect'a) и будущего времени, особенно наглядно проявленное в «Поэме без героя» (на основе контрастного совмещения вневременного искусства античной драмы и приемов кинематографа - искусства будущего), и, таким образом, продиктованное неоднозначностью жанровой природы произведения, цементируется еще и двойственностью авторской позиции: автор выступает летописцем, историком, воссоздающим последовательность событий и биографию своих героев, и одновременно - современником этих героев, одним из многочисленных двойников, в эпицентре жизненных перипетий которых разворачивается личная драма его «вневременного и многоипостасного "я"» - драма Судьбы.

Более того, изначально присутствующий в «ахматовском тексте» неоднозначный авторский миф, выступающий одновременно «кодом-шифром» к авторским же произведениям, способен моделировать и внехудожественное пространство их интерпретаций - структуру, композицию, заголовочный комплекс, логику повествования, стиль посвященных ему исследований. Иными словами, литературоведческий текст, вовлекаясь в семиотическое поле ахматовского лиро-эпоса при анализе последнего, невольно подстраивается под него, ассимилирует его основные принципы.

Образ и мотив зеркала - основной структурообразующий и жанровый компонент «ахматовского текста», важнейший композиционный прием, способный моделировать художественную действительность и способствующий созданию эффекта пространственной симметрии в поэме «У самого моря», а также «зазеркаленности»' глав, посвящений, лирических отступлений «Поэмы без героя», бесконечной перспективы и множества зеркальных авторских двойников, смысловых дихотомий, окно в потусторонний мир, одновременно является и важнейшими мифологическими «кодом», и имеющим биографическую обусловленность ахматовским «мифом-зеркалом», и архитектоническим разграничителем авторского мифа и противоположного ему «антимифа», а главное - идейным и композиционным стержнем литературно-критических работ как отечественного, так и зарубежного ахматоведения. Таким образом, зеркало входит в художественный мир произведений Ахматовой не только как семиотический (структурный) компонент, но и как композиционный прием, конструирующий текстовую и гипертекстовую действительность.

С помощью данного мотива ахматовский лиро-эпос и каждое отдельное произведение рассматриваются как самоценная конструкция «текст в тексте» или «текст о тексте», а затем как единый феномен «ахматовский текст» - уже на правах самостоятельного культурного пространства -встраивается в созданный на основе его интерпретации литературно-критический текст - внехудожественную реальность, пространство неограниченных интерпретаций, то есть снова как «текст в тексте», но на более широком ассоциативном уровне. Подобная тесная взаимосвязь художественной и внехудожественной1 реальности, построенной по принципам «ахматовского текста» и, по сути, являющейся его зеркальной редупликацией, позволяет ахматовской «Книге Судьбы» (М. В. Серова) функционировать как динамической системе в культурной перспективе сменяющихся эпох и столетий неограниченно долго.

Заголовочный комплекс, названия глав, параграфов и разделов многих литературно-критических работ контаминируют выдержки из произведений Ахматовой, являясь продолжением единого авторского мифотворчества, демонстрируя собой случаи прямой или непрямой (косвенной) цитации (например, «"В то время я гостила на земле.". Лирика Анны Ахматовой» В. В. Мусатова, монография И. Невинской с аналогичным названием «"В то время я гостила на земле.": Поэзия Анны Ахматовой», книга «"Так молюсь за Твоей литургией.": Христианская вера и поэзия Анны Ахматовой» Л. Г. Кихней, О. А. Фоменко, «Пятое время года» И. Пановой, а также альбом-иконография «В ста зеркалах: Анна Ахматова в портретах современников»), обусловливая выход единого «ахматовского текста» («Книги Судьбы») во внехудожественную реальность, культурное пространство, интегрирующее все новые и новые смыслы и допускающее порой взаимоисключающие интерпретации. Поэтическая система Ахматовой максимально открыта различным толкованиям, нацелена на диалог с читателем и провоцирует неограниченное количество интерпретационных практик.

Современная «наука об Ахматовой» развивается сейчас в русле двух означенных выше направлений: эмигрантского ахматоведения (сюда относятся весьма условно и опубликованные в зарубежных изданиях статьи отечественных литературоведов, и весь корпус иностранной критики за последние годы), и литературоведения метрополии, в свою очередь, крайне неоднородного. Наследие эмигрантского ахматоведения, в том числе и литературной критики, весьма объемно, отличается тематическим, жанровым и стилистическим разнообразием. Однако основные тенденции литературного процесса русской эмиграции встраиваются, а иногда и подсознательно дублируют аналогичные тематические доминанты художественно-литературного контекста отечественного ахматоведения; являясь по-своему уникальным феноменом, критика русского зарубежья обнаружила немало соответствий, тематических приоритетов в существующем параллельно «зеркальном» своем реципиенте - классическом ахматоведении метрополии. Подобное взаимодействие можно охарактеризовать принципом, лежащим в основе неоднозначного «ахматовского мифа», - «монолога на основе полифонии».

Как уже упоминалось выше, противоречивый, антиномичный* «ахматовский миф» - структурообразующий принцип ахматовского текста - особым образом организует и затекстовое пространство его интерпретаций, порождая противоположные точки зрения в современной литературоведческой традиции - вплоть до необоснованных попыток намеренной его десакрализации, деконструкции, подразумевающей тотальное развенчивание личности и творчества поэта на основе воспроизведения реанимированного в постмодернистском дискурсе Постановления 1946 года, - предпринятых Т. Катаевой в ее официозном компендиуме «Анти-Ахматова»441 - «апофеозе беспочвенности». И. Федорчук справедливо констатирует: «Исследование творческого наследия Ахматовой уже вписано в строгие рамки академизма. Создана ее иконография, в основном решены текстологические проблемы; личность и судьба Ахматовой в определенном смысле канонизированы, хотя и без почти неизбежного при этом хрестомативного глянца, сменившего "терновый венец" гонимого поэта. <.> По отношению к Ахматовой -это "демонтаж ее властного мифа" Жолковским442, публикация Е. Чуковской Ташкентских тетрадей Чуковской в 1997 году443, в которых столь ощутимо отступление от манеры повествования с позиции "рекузации", свойственное всему остальному тексту Записок (возможно, в силу того, что сама автор не подготовила тетради к печати), и обширные, полемичные публикации Наймана в "Литературной газете"444, в которых

441 Катаева Т. Анти-Ахматова / Предисл. В Топорова М., 2007.

442 А. Жолковский. Страх, тяжесть, мрамор• (Из материалов к жизнетворчесной биографии Ахматовой) Wiener Slavististischer Almanach. Wien, 1995, с. 145.

443 Л. Чуковская- Записки об Лине Ахматовой, т. 1. Москва, 1997

444 А. Найман. AAA через тридцать три года. «Литературная газета» 1997, 13.08, с. 12. за точку отправления берется 1966 год - год смерти Ахматовой. Эти публикации - частный случай изменившегося (и в позитивном и в негативном ключе) нашего отношения к поэту, которого то развинчивали, то обожествляли»115.

Методологическая и жанровая эклектика - неотъемлемая черта современного ахматоведения эмиграции и метрополии. Однако в целом (особенно с 2005 года) синтетический подход к анализу текста существенно преобладает над аналитическим, в связи с чем резко увеличилось число монографий, намеренно погружающих творчество Ахматовой в литературный контекст эпохи или же рассматривающих его как единый художественный текст, «Книгу Судьбы» - феномен, объединенный логикой авторского видения мира, психологией творческого акта (М. В. Серова); количество серьезных литературоведческих книг-разысканий неуклонно растет.

Жанровая дифференциация эмигрантского ахматоведения во многом идентична отечественной, но далеко не тождественна ей: если , ахматоведение эмиграции преимущественно опирается на широкий пласт мемуаристики и эссеистики при впоследствии безусловном доминировании жанра статьи (включая статью-некролог, статью-портрет, рецензию и т. п.), то для отечественной «науки об Ахматовой» в ее «классическом» варианте характерно тяготение к жанру монографии, сборнику статей различной тематической направленности и методологии (за исключением статей-некрологов и статей-эссе), монографического очерка, стилизованных «рассказов» («Рассказы о Анне Ахматовой» А. Наймана446) и «детективных расследований» (книга «Ахматова: жизнь» А. М. Марченко447, остросюжетное повествование которой посвящено выяснению адресатов ахматовской лирики), а также к появившимся

448 сравнительно недавно исследованиям-экскурсиям , так называемым

449 музейным высказываниям» .

В основе конструктивного диалога ахматоведения метрополии и эмиграции лежит метафора зеркального «уподобления и расподобления», «притяжения-отталкивания». Амбивалентный характер подобного взаимодействия затрагивает критерии оценки, базисных текстов, методологического инструментария, жанрово-тематической дифференциации, соотношения синтетической и аналитической стилевых тенденций. Тождественность себе сохраняет лишь философско-категориальный аппарат - универсальная онтологическая система, предполагающая идентичность исследовательских приоритетов в сфере художественной философии

445 Федорчук И. Лирическая картина мира в творчестве Анны Ахматовой Черновцы: Рута: SZCECIN, 1999 С. 155.

446 Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М.: ACT: Зебра Е, 2008.

447 Марченко А. М. Ахматова: жизнь М.: ACT: Астрель, 2009.

448 «Мои первые воспоминания - Царскосельские. » Анна Ахматова в Царском Селе. Сост. В. Е. Абарова. Серия «Прогулки по городу Пушкину». СПб.: Серебряный век, 2008.

449 Биличенко В. А. Творческий путь Анны Ахматовой как объект музейного высказывания (1889-1917). СПб., 2008. точки пересечения» ' двух масштабных направлений «науки об Ахматовой».

Если конец XX века (и в особенности 1999-й год) характеризовался кульминационным «всплеском» аналитических исследований в области ахматовской поэтики с погружением в сферу архетипов, имплицитно заложенных в тексте смыслов, спроецированных на сферу бессознательного (В. Корона, И. Федорчук), начало XXI века (2003 -2005 годы) обнаруживает явную тенденцию к целостному осмыслению творческого пути поэта, его эволюции с неуклонным проецированием художественной системы в парадигматический ряд. Отчетливо выделяются исследования, рассматривающие лиро-эпос Ахматовой как целостный феномен, погруженный в. разные парадигмы: жанровую (Л. Г. Кихней'150), культурную, интертекстуальную (С. В. Бурдина451), психопоэтическую (книга М. В. Серовой452, а также очерки Н. Л. Лейдемана, А. В. Тагильцева453). Данная специфика, тем не менее, вовсе не устраняет реликтового сохранения аналитических тенденций на правах второстепенного компонента.

Сосредоточенность современного ахматоведения на целостном исследовании структуры «ахматовского текста» и логики внутриструктурных взаимодействий в соотношении с религиозным, мифологическим, биографическим и другими аспектами способствует резкому повышению информационной насыщенности научных трудов и имеет явно выраженный антиэнтропийный характер.

В связи с резким увеличением исследований-путеводителей, вводящих творчество поэта в широкий контекст искусства - архитектуры, живописи, скульптуры, в сферу бытования «вечных образов» культуры, возникает настоятельная потребность • говорить о масштабном художественно-эстетическом феномене Ахматовианы - ахматовской «культурцентристской» творческой стратегии, отразившейся «в ста зеркалах» литературоведения, критики, архитектуры (словесная коммуникация, «царственное Слово» переводится в коммуникацию музейную в соответствии с поэтической хронологией), скульптуры, живописи и включающей в себя целостный «ахматовский текст», преодолевший семантическую замкнутость и вышедший за пределы собственной интерпретации во внехудожественное культурное пространство.

Подобная ситуация коррелирует с введенным самой Ахматовой термином «Царственное Слово», подразумевающим концептуальное осмысление универсума поэтического сознания (своеобразный аналог «ахматовского текста»), а также признание за поэтом -заслуженного

450 Кихней Л. Г., Чаунина H. В. Анна Ахматова: Сквозь призму жанра. Пособие по спецкурсу. М.: МАКСПресс, 2005.

451 Бурдина С. В. Лирический эпос Анны Ахматовой: пространство памяти культуры. Пермь, 2007.

452 Серова M. В. Анна Ахматова: Книга Судьбы (феномен «ахматовского текста»: проблема целостности и логика внутриструктурных взаимодействий). Екатеринбург; Ижевск, 2005.

453 Лейдерман Н. Л., Тагильцев А. В. Поэзия Анны Ахматовой: Очерки. Учебно-методическое пособие. Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2005. статуса русского классика - наследника пушкинской традиции и стиля «парнасской строгости».

Погружение современных исследователей в сферу культурных смыслов и их дешифровки отнюдь не тождественно чрезмерной увлеченности проблемой интертекстуальности как таковой - доминирующей тенденции предшествующего литературоведения 1970-1980-х годов. Различие очевидно и вытекает из избранной методологии: интертекстуальный подход ранее базировался на выявлении лишь внешних влияний и заимствований, в то время как новейшее осмысление интертекстуальности в основном исходит из внутренней логики авторского замысла и организации «ахматовского текста», анализа структуры «текст - контекст», «текст - прототекст» или же «текст и его код-шифр», характеризуется постепенно нарастающей от поэмы «У самого моря» до итоговой «Поэмы без героя» тенденцией к гиперструктурности («Поэма без героя» - синтез всех видов искусства) и тем более актуально, что инспирировано авторской волей. Так, на страницах современных исследований отражается внутреннее приращение смысловых компонентов от произведения к произведению, структурная и жанровая полифония единого «ахматовского текста», диалогический характер отношений входящих в него подсистем, максимальная открытость* различным интерпретациям, суггестивная напряженность в системе традиционных дихотомий. Нивелируется дифференцированный подход к хронологии ахматовского творчества: бытовавшие ранее в научном обиходе понятия «ранняя» и «поздняя» Ахматова заменяются единым поэтическим концептом, подразумевающим целостное восприятие и расшифровку ахматовской «тайнописи».

В первую очередь это относится к двухтомному коллективному труду авторов ИМЛИ - «Русская литература 1920 — 1930-х годов: Портреты

454 поэтов» , составителем, ответственным редактором и одним из авторов которого является С. Г. Семенова. Его отличает особая исследовательская методология, предполагающая целостность литературного процесса XX века и, в частности, целостность подходов к «науке об Ахматовой» как единому историко-культурному феномену, в связи с чем в данном пособии, подробно воспроизводящем «летопись» и хронику жизни знаменитых поэтов, нет принципиальной дифференциации на эмигрантское и советское литературоведение.

Среди непревзойденных литературоведческих работ данного «компендиума» необходимо особо отметить статью Н. В. Королевой «Анна Ахматова», способствующую глубинному пониманию и расшифровке биографии поэта, «ахматовского мифа» и полярного ему «антимифа», художественной образности великих произведений, включая хронотоп «лиро-эпической трилогии» Ахматовой, воссозданию целостного литературного облика («портрета» поэта), и снабженную списком

454 Русская литература 1920-1930-х годов: Портреты поэтов: В 2 т. / [ред.-сост.: А. Г. Гачева, С. Г. Семенова]. M.: ИМЛИ РАН, 2008. незабвенных дат» жизни и творчества, а также пристатейной библиографией, которая включает в себя работы, выдержавшие «проверку временем», и современные иностранные исследования " , представляющие новизну и научную ценность, особенно с точки зрения целостного анализа феномена «Ахматовианы». Как и в вышеупомянутых работах Н. В. Королевой, ранняя поэзия Ахматовой и знаменитый «ахматовский миф» рассматриваются здесь в свете достижений символизма и представляют собой своеобразную «перекодировку» языка символистской образности средствами акмеистической поэтики: «Романтизированные герой и героиня, образы-символы - лилий и бездн, луны и девы-луны, русалки и плывущей под водой девы, возлюбленного брата, умирающего от ран, и жестокой любимой, - колдуньи, убийцы, ведьмы с Лысой горы, - все это единый, общий поэтический язык Ахматовой и русских символистов»456.

Соответственно интертекстуалъностъ в современном понимании данного термина означает замену простого набора выявляемых в авторском тексте аллюзий, реминисценций, цитат - на диалогичность в структуре «ахматовского текста», иными словами, замену количественного (внешнего) показателя на качественный (внутренний) и становится описанием полифункциональной системы информационных взаимодействий в звене «текст - контекст».

Наряду с возрастающим интересом к экзистенциальной, онтологической проблематике анализируемых произведений Ахматовой, биографические и мемуарные исследования (за исключением переизданной в 2008 году «Летописи жизни и творчества Анны Ахматовой» В. А. Черных457) все больше оттесняются на периферию пространства научного поиска, в противовес литературоведению русского зарубежья, где наблюдается как раз противоположная тенденция; становясь объектом осмысления в основном так называемого «любительского» л со непрофессионального») ахматоведения

Э. Файнштейн , С. Аннапольская439, И. Панова460, А. Демидова461) - новейшего направления в критике последнего времени, зачастую содержащего в себе немало погрешностей, касающихся биографической фактологии, исторической хронологии и неверной датировки ключевых произведений поэта. Но и в данном случае картина неоднозначна. Из перечисленных выше только исследование Э. Файнштейн в тематико-композиционном плане отвечает

455 См.: Giulia Baselica. Le parole della religione come metafora del mondo. Osservazioni sulla poetica Achmatoviana. 2005. Campanotto Editore. Prefazione - Nina Koroleva.

456 Королева H. В. Анна Ахматова // Русская литература 1920-1930-х годов. Портреты поэтов. В 2 т. Т. 2. / [ред.-сост.: А. Г. Гачева, С. Г. Семенова]. М.: ИМЛИ РАН, 2008. С. 7.

457 Черных В. А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой: Изд. 2-е, испр. и доп. M.: Индрик, 2008.

458 Файнштейн Э. Анна Ахматова. М.: Эьсмо, 2007.

459 Аннапольская С. И. Акватория любви: Театр - моя душа, телевидение - жизнь. М.: Звонница-МГ, 2002.

460 Панова И. Пятое время года. M.: Готика, 2005.

461 Ахматова А. А. Поэма без героя / Демидова А Ахматовские зеркала: Комментарий актрисы М.: Прозаик, 2009. требованиям биографического компендиума, хотя и страдает очевидными несообразностями; книга поэтессы И. Пановой посвящена анализу ранней лирики поэта (целостный подход к «ахматовскому тексту» раннего периода диктует и само название - «Книга Любви»), а литературоведческое разыскание актрисы А. Демидовой, - напротив, вершинному творению - «Поэме без героя» Ахматовой, поэтому историко-биографический подход служит здесь лишь «подспорьем» в реконструкции художественных особенностей авторского текста.

В целом же, методологический аппарат - «академическая составляющая» науки - характеризуется множественностью подходов к анализируемому тексту, их поливариантным совмещением, что должно способствовать, в свою очередь, энциклопедическому, глубинному пониманию внутренней природы «ахматовского текста». И, несмотря на то, что всеобъемлющего жизнеописания Анны Ахматовой пока не составлено, уже сейчас намечены основные шаги к созданию монументальной биографии поэта; «пальма первенства» здесь по праву принадлежит С. А. Коваленко - составителю двухтомного труда «Анна Ахматова: pro et contra. Антология» (2001, 2005), книг «Петербургские сны Анны Ахматовой» (2004) и «Анна Ахматова» (2009), - вышедшей в знаменитой серии «ЖЗЛ». Свидетельством вышеозначенной тенденции к объективному синтетическому осмыслению поэтического творчества Ахматовой служат и так называемые «симферопольские» сборники статей биографической, сопоставительной, текстологической, интертекстуальной направленности:1 «Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество» В. П. Казарина (Симферополь, 2001) и «Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество. Крымский Ахматовский научный сборник», выдержавший два выпуска (2008, 2009) под редакцией Г. М. Темненко462, а также недавно вышедшие в Твери к 120-летию со дня рождения великого поэта сборники «Ахматова на Бежецкой земле: поэзия и проза»463 (куда вошли созданные в Бежецком крае ранние сборники стихов «Четки», «Белая стая», «Подорожник», «Anno Domini», в совокупности характеризующие «слепневский» период в жизни и творчестве А. Ахматовой), по аналогии с необычайно плодовитой «болдинской осенью» боготворимого поэтом Пушкина), и «Анна Ахматова и Николай Гумилев в контексте отечественной культуры»464, подготовленный по материалам международной научно-практической конференции, проведенной 21-22 мая 2009 года в Твери и Бежецке в рамках Дней славянской письменности и культуры (в литературном приложении опубликованы стихотворения Н. В. Королевой и А. В. Беловой об Анне Ахматовой, а также переводы ее поэзии на украинский язык, сделанные Н. Н. Качеровской).

462 Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество. Крымский Ахматовский научный сборннк / Сост. и науч. ред. Г. М. Темненко. Вып. 6 Симферополь, 2008.

463 Ахматова на Бежецкой земле: поэзия и проза / Сост. В. M. Воробьев. Тверь: Седьмая буква, 2009.

464 Анна Ахматова и Николай Гумилев в контексте отечественной культуры (к 120-летшо со дня рождения А.А.Ахматовой): материалы междунар. науч.-практич. конф., (Тверь - Бежецк, 21-22 мая 2009 года). Редкол.: д ф. н., проф. Л. H. Скаковская и др. Тверь: Научная книга, 2009.

Исследования, посвященные проблеме религиозной образности в поэзии Ахматовой, как правило, проецируют ахматовскую «Книгу Судьбы» на Книгу Бытия и в русле означенной тенденции к синтетическому осмыслению феномена Ахматовианы рассматривают творчество поэта в парадигматическом ряду христианских догматов Грехопадения, Искупления, Боговоплощения и Воскресения (О. Троцык463) с обязательным выявлением жанрово-тематической специфики ахматовских произведений (JI. Г. Кихней466). Прослеживается определенная эволюция христианского мироощущения поэта в тесной связи с эволюцией художественного сознания автора и поэтикой его произведений.

По сравнению с освещением религиозной проблематики в ахматоведении метрополии, эмигрантское ахматоведение характеризуется в большей степени углублением именно философско-экзистенциальной составляющей религиозного контекста, поисками мировоззренческих истоков подлинной религиозности Ахматовой. Утверждается мысль о принципиальном отсутствии религиозной эволюции в творчестве поэта и об исконном «врожденном» православии Ахматовой. На уровне поэтической стилистики сохраняется контрастное противопоставление А. Ахматовой (поэта «классической меры») М. Цветаевой (авангардному поэту-новатору, близкому в сознании эмигрантов по своей поэтике В. Маяковскому), подчас излишне категоричное и бескомпромиссное.

Таким образом, в основе конструктивного диалога ахматоведения метрополии и эмиграции лежит метафора зеркального уподобления и расподобления, «притяжения-отталкивания». Если методологический инструментарий отечественной «науки об Ахматовой» можно кратко определить как «аналитизм на фоне безусловного господства синтетизма», то эмигрантское ахматоведение, наоборот, характеризуется безусловным преобладанием аналитической традиции на фоне реликтовой синтетической. Важнейшей точкой пересечения их методологических практик выступает философский категориальный аппарат - универсальная онтологическая система, предполагающая тождественность исследовательских приоритетов и применимая к исследованию самых разных аспектов поэтического творчества.

Здесь можно выделить по меньшей мере две взаимосвязанные подсистемы: во-первых, онтологическую, представленную сеткой категорий, бытийных доминант, мировоззренческих универсалий, которые служат «матрицей» понимания и познания исследуемых объектов (категорий «пространства», «времени», «движения», «неподвижности», «верха», «низа», «вертикали», «горизонтали», «процесса», «состояния» и т. п.), во-вторых, эпистемологическую, выраженную категориальными схемами, смысловое ядро которых составляет система бинарных оппозиций («святость-грех», «смерть-воскресение», «родина-чужбина», «палач-народ»,

465 Троцык О. Библия в художественном мире А. Ахматовой. Полтава, 2003.

466 Кихней Л. Г., Фоменко О Е. «Так молюсь за Твоей литургией.»: Христианская вера и поэзия Анны Ахматовой. М., 2000. дом-антидом» и др.), участвующих в формировании пространственной модели мира и являющихся необходимой предпосылкой для создания понятийного аппарата исследования и выхода на новый уровень эмпирического обобщения.

Категории времени и пространства у Ахматовой предстают как непрерывность обычаев и традиций, носят исторический характер, тесно связаны с внутренним смыслом и «культурной памятью», которая служит средством ориентации в прошлом, настоящем и будущем. Более того, вопрос об отношении Ахматовой к опыту мировой художественной культуры и философской мысли, в той или иной форме непременно возникающий почти в каждом исследовании ее творчества, уже и сам по себе имеет традицию.

В ахматовских произведениях разработана и отражена целостная философская система, сопоставимая по своей значимости с концепциями великих творцов философии. Фундаментально открытый характер мировоззренческих идей Ахматовой делает весьма сложной задачу целостной реконструкции и идентификации ее творческого наследия.

Присущее ей своеобразное литературное дарование, раскрывавшееся через интуитивный, пророческий, эмоциональный и динамичный стиль; мышления и письма, стало предметом специального исследования в статье О. Обуховой «Анна Ахматова и русская философия неоидеализма. Некоторые параллели» (М., 2002), в которой сопоставительный анализ дополнен аксиологическим подходом (методом «отнесения к г^енности» -; П. Рикер, М. Вебер). По мнению автора статьи, ахматовский образный мир и неординарная поэтическая мысль вобрали в себя и органично реализовали многие традиции отечественной и зарубежной философии:с ощущение антиномичности и тайны человеческого существования, запечатленные в творчестве Ф. Достоевского, эмоционально-психологический фон экзистенциализма Н. Бердяева (откуда заимствованы ставшие традиционными у Ахматовой трагический конфликт любви и творчества, поэтика «жертвенности» и мотив «расплаты»), пафос героической личности Ф. Ницше, преодолевающей страдания и возвышающейся над «бездной», гносеологические, антропологические и историософские идеи Вл. Соловьева (константы ущербности любой «закрытости», «самодостаточности», установка на свободный диалог с читателем, насыщенность поэзии - «чужим словом» мировой культуры восходит у Ахматовой к «Критике отвлеченных начал» и «Смыслу любви»).

И, наконец, тема разрыва времени и преодоления этого разрыва, самоотождествление с трагическими фигурами любой эпохи, идея природных стихий как источника творческого вдохновения поэта, образ природы, к которой может быть применен «критерий креста», сближают поэзию Ахматовой с концепцией художника, выраженной у Г. Федотова в его парижской статье 1932 года «О Св. Духе в природе и культуре»: «Здесь необходимо спрашивать себя: пронзен ли художник или созерцатель злом мира, его греховностью, его страданием? [.] Если да, если осанна его прошла через ужас и сострадание, его видение мира будет христианским, его муза - от Святого Духа»467.

Поставив в центр своего разыскания проблему личности в творчестве Ахматовой и проецируя мировоззренческие установки великого поэта на ценности и открытия философии экзистенциализма (неоидеализма), исследовательница приходит к важному обобщению, которое может служить краткой иллюстрацией к целому ряду концептуальных работ, посвященных религиозным истокам ахматовского творчества: аксиология Ахматовой ассимилирует ценностную систему христианства и нередко прямо выражена лексикой и образами христианской и православной традиции».

Совмещение в ахматовском хронотопе гуманистических, культурно-исторических и ценностных смыслов во многом обусловило и понятийный аппарат исследований, выдвинув в качестве основополагающих г\енностный подход («метод отнесения к ценности»), включающий в себя реконструкцию «культурного диалога» поэта с предшествующей классической традицией А. Пушкина, Н. Гоголя, Ф. Достоевского, а затем -с творчеством Ин. Анненского, А. Блока, А. Белого, О. Мандельштама, и способствующий выявлению семантических «полей», общих «точек соприкосновения» в решении проблемы художественного времени и пространства; структурно-семиотический метод, в котором имманентный анализ произведений, расшифровка поэтической образности дополнены семиотически-коммуникативным исследованием интертекстуальных аспектов (связей) поэтической системы Ахматовой с культурой прошлого и настоящего и со спецификой ее восприятия; монографический метод, метод комментирования документальных свидетельств, текстологическая реконструкция, биографический метод', последний постепенно оттесняется на периферию понятийного аппарата научного познания, усиливается роль интегративных методов (например, историософского, психопоэтического), ассимилирующих достижения сопоставительного анализа и интерпретации, а также исследований интертекстуальных связей произведений Ахматовой с отечественной и зарубежной литературой, предполагающих диахронический и синхронический аспекты их рассмотрения в свете механизма «памяти культуры».

Методология на стыке смежных дисциплин формирует основу интеграционных подходов к анализу авторского текста. Работы Н. Ю. Смирновой «О сакральном пространстве в лирике Анны Ахматовой» (Иваново, 2003) и М. А. Тугаевой «Ономастическое пространство поэзии А. Ахматовой» (Майкоп, 2007) являются образцами применения метода семиотического моделирования к интерпретации поэтических произведений. Созданный поэтом пространственный образ мира, в зеркальную модель которого вписывается и библейская картина мира, и средневековая

467 Федотов г. Россия, Европа и мы. Париж, 1973. С. 225-226. нумерология, и современный Апокалипсис, представляет собой сложный, функционирующий по определенным законам и находящийся в непрерывном движении знаковый, полисемантический, смыслопорождающий механизм культуры.

Подобно тому, как у В. Дильтея время становится внутренней характеристикой эюизни субъекта, ее первым категориальным определением, в произведениях Ахматовой время рассматривается как особого рода категория духовного мира, обладающая объективной ценностью. Кроме того, эволюция понятийного методологического аппарата «ахматоведения» имманентна исторической эволюции интерпретации как общенаучного метода гуманитарного познания.

Философско-герменевтическая трактовка интерпретации с установкой на биографию автора при поиске смысла его произведений, широко представленная в работах JI. Чуковской, А. Наймана, В. Жирмунского, В. Виленкина, А. Павловского, П. Лукницкого, А. Хейт и др., в начале XXI века уступает место постмодернистской (Т. Катаева) и тяготеющей к структурно-семиотической (Ю. Лотман, В. Топоров, Р. Тименчик, Т. Цивьян, Л. Долгополов, Л. Кихней, В. Мусатов, М. Руденко, И. Невинская, С. Бурдина, И. Служевская и др.) интерпретационным трактовкам с безусловным преобладанием последней, в центре которой - проблема интертекстуального потенциала автора в структуре поэтического текста.

Всепоглощающее стремление к целостности освещения поэтического наследия Ахматовой сказывается и на структуре текстологических исследований: так, книга «"Фаты либелей" Анны Ахматовой» Н. Гончаровой (СПб, 2000), заглавие которой переводится как «Судьба книг Анны Ахматовой» и является «зеркальной» контаминацией «Книги Судьбы» (термин М. В. Серовой), рассматривает совокупность не только всех опубликованных при жизни автора поэтических сборников, но и ранее не публиковавшиеся, существующие в латентной форме схематичные (рукописные) планы несостоявшихся книг в соответствии с хронологией авторского замысла и творческой судьбой поэта, спроецированных на перипетии античной трагедии в современной ее интерпретации.

Зачастую анализ лиро-эпической системы поэта в целом и каждого конкретного произведения в частности сопровождается аллюзиями на другие произведения, входящие в концепт «ахматовского текста», например, на драму «Энума Элиш. Пролог, или Сон во сне», «Записные книжки» Ахматовой, а также знаменитые «пушкинские штудии», что, несомненно, способствует глубинному пониманию логики авторского замысла и гипержанровости его творений, включающих в себя эпос, лирику, драму, претворенные в поэтические образы элементы архитектуры, живописи, скульптуры, критику, автобиографическую прозу, балетные дивертисменты, достижения современного кинематографа.

Таким образом, на сегодняшний день литературоведческие разыскания, посвященные расшифровке ахматовской «тайнописи», «зеркального письма», феномена Ахматовианы, допускающие множественность прочтений и прототекстов, фиксирующие все разночтения с первоисточниками, но, тем не менее, признающие аутентичность творческого метода поэта, в совокупности формируют если не главенствующее, но наиболее перспективное направление в исследовании творчества Ахматовой.

Уникальность, аутентичность поэтической системы Ахматовой, в центре которой - ренессансная личность Поэта-Творца, Демиурга «не календарного века», а также неординарный многокомпонентный авторский миф, таким образом, остается неоспоримой, подкрепляясь открытием «подвижного», фантасмагорического пространства, введением в повествовательную структуру «трехслойного» времени, двужущегося ретроспективно (назад, в прошлое) и перспективно (вперед, в будущее), в соответствии с чем на первый план выдвигается «вневременная», «многоликая», «многоипостасная» лирическая героиня - историк-летописец и пророк-предсказатель, разработка особой техники «мысленного диалога» с непосредственной апелляцией к сознанию адресата, «зеркальный» композиционно-временной принцип, во многом определивший специфику современных литературоведческих разысканий, сопоставление лиро-эпоса поэта с произведениями русской и зарубежной литературы лишь демонстрирует различные варианты «преломления» культурного пространства в насыщенном бесконечными смыслами «семантическом поле» ахматовского текста, открывая новые грани индивидуального поэтического таланта Ахматовой и новые горизонты дальнейших исследований.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Слабких, Ксения Эдуардовна, 2010 год

1. Анненскнй И. Избранные произведения. Л.: Художественная литература, 1988.

2. Ахматова А. А. Сочинения: В 2 т. / Общая редакция, вступительные статьи, свод разночтений и примечания Г. П. Струве и Б. А. Филиппова. Мюнхен, 1965.

3. Ахматова А. А. Стихи. Переписка. Воспоминания. Иконография / Сост.

4. Проффер. Анн Арбор: Ардис, Сор. 1977.

5. Ахматова А. А. Избранное // Библиотека поэзии. Смоленск: Русич, 2003.

6. Ахматова А. А. Избранные стихотворения / Анна Ахматова. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1952. VIII.

7. Ахматова А. А. От царскосельских лип: поэзия и проза / Сост. А. Марченко. М.: ЭКСМО, 2004.

8. Ахматова А. Поэма без героя / Под ред. Р. Д. Тименчика. М., 1989.

9. Ахматова А. Собр. соч.: В 6 т. М.: Эллис Лак, 1998.

10. Ахматова А. Собрание сочинений: В 8 т. / Сост., подготовка текста, коммент., статьи Н. В. Королевой, С. А. Коваленко. М., 1998-2002.

11. Ахматова А. Собрание сочинений: В 2 т. / Под ред. Н. Н. Скатова. М, 1990.

12. Ахматова А. Сочинения: В 2 т. / Сост., подгот. текста, коммент. В. А. Черных. 2-е изд. М., 1990.

13. Ахматова А. А. Стихотворения. Поэмы / Вступ. статья А. М. Марченко. Сост., коммент. Л. Г. Кихней. М.: Дрофа, 2003.

14. Бердяев Н. А. Самопознание. Опыт философской автобиографии. М., 1991.

15. Берлин И. Из воспоминаний «Встречи с русскими писателями» // Воспоминания об Анне Ахматовой. М., 1991.

16. Блок А. Собр. соч.: В 6 т. Л., 1982.

17. Блок А. А. Собрание сочинений: В 8 т. М., Л., 1962.

18. Блок А. Собрание сочинений: В 6 т. М., 1971.

19. Блок А. Судьба Аполлона Григорьева // Блок А. Собр. соч.: В 6 т. Т. 4. Л., 1982.

20. Блок А. Стихотворения. Поэмы / Сост., вступ. статья и коммент. Н. П. Крыщук. СПб.: Респекс, 1996.

21. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М.: Искусство, 1988.

22. Данте Алигьери. Божественная комедия / Пер. с итал. М. Лозинского. СПб.: Кристалл, Респекс, 1999.

23. Данте Алигьери. Божественная комедия. Пер. с итал. / Сост., вступ. статья и примеч. А. А. Илюшина. М.: Просвещение, 1988.

24. Бродский И. Большая книга интервью / Сост. и фотографии В. Полухиной. Захаров; Москва, 2000.

25. Исповедь Августина Блаженного; Ml, Г991.

26. Мандельштам Э; Сочинения: В^ 2 т. М,'. 1990;26; Мандельштаме ©1- ЭЬ Утро акмеизма // Критика: русского постсимволизма, / Сост., вступ. ст., преамбулы и примеч. О: А. Лекманова. Ml: ACT, 2002.

27. Пушкин А. С. Собр. соч.: В 10 т. М., 1976.

28. Струве II. Православие и культура., М(: Русский путь, 2000.

29. Франк С. Л. Непостижимое // Из истории русской философской мысли конца XIX начала XX века. М., 19651

30. Цветаева М. Сочинения: В 2 т. М., 1980. ,

31. Цветаева М. Сочинения: В 2 т. М., 1988.

32. Критическая и исследовательская; литература

33. Адамович F. Мои встречи с Анной Ахматовой // Воздушные пути. Вып. 5. Ныо-Иорк, 1967. :2'. Анна' Ахматова.' Десятью годы / Сост. и приме р: Д Тименчика- К. М.

34. Поливанова;: послесл. Р: Д. Тименчика. М-,. 1198913: Анна» Ахматова? в записяхгДувакина:. МК:: Наталис,. 19991

35. Анна Ахматова и русская культура начала XX века: Тезисы конференции. М., 1989.

36. Анна Ахматова: «Озорство; мое, окаянство.»: рассказы, эпиграммы, афоризмы. М.: Собрание, 2006.6: Анна, Ахматова. После всего / Сост. и прим. Р. Д. Тименчика, К. М. Поливанова;: предисл. Р. Д; Тименчика. М;, 1989. ' '

37. Анна Ахматова: pro et contra. Антология:: № 2 т. / Сост., вступ. ст., прим. С. Коваленко. СПб., 2001.

38. Анна Ахматова. Requiem / Предисл. Р. Д. Тименчика; сост. и прим. Р. Д. Тименчика при участии К. М. Поливанова. М., 1989. !

39. ГГ.; Анна. Ахматова. Я! голос ваш.^^ М^., 1989. :

40. Аннапольская С. И. Акватория любви: Театр моя душа, телевидение - жизнь. М.: Звонница-МГ, 2002.

41. Антология^ русской женской поэзии / Сост., авт. предисл. и бйогр. заметок В; И. Калугин. М.: Эксмо, ,2007.

42. Антон Крайний (З.Гиппиус). Литературный дневник (1899- 1907). М.: Аграф, 2000.

43. Ахапкина Я. Э. Семантика времени в поэтическом тексте (на материале лирики Анны Ахматовой и Осипа Мандельштама акмеистического периода творчества). Дис. канд. филол. наук. СПб., 2003.

44. Ахматова А. А. Поэма без героя / Демидова А. Ахматовские зеркала: Комментарий актрисы. М.: Прозаик, 2009.

45. Ахматова без глянца. Проект Павла Фокина / Сост.' и вступ. ст. П. Фокина. СПб.: Амфора, 2007.

46. Ахматова на Бежецкой земле: поэзия и проза / Сост. В. М. Воробьев. Тверь: Седьмая буква, 2009.

47. Ахматовские чтения. Вып. 1 3. / Ред.-сост. Н. В. Королева, С. А. Коваленко. М.: Наследие, 1992.

48. Ахматовский сборник / Сост. Сергей Дедюлин (Париж) и Габриэль Суперфин (Мюнхен). Вып. 1. Париж: Институт славяноведения, 1989.

49. Бабенко В. Г. Музы русской литературы. М.: АСТ-Пресс, 2009.

50. Берберова Н. Курсив мой. М.: Согласие, 1996.

51. Биличенко В. А. Творческий путь Анны Ахматовой как объект музейного высказывания (1889-1917). СПб., 2008.

52. Бобышев Д. Я здесь: Человекотекст. М., 2003.

53. Болынаков-Арсеньев Ю. Н. Шпаргалка для Ахматовой: Глава из повести «Семь встреч с Анной Ахматовой». СПб.: СПбГПУ, 2002.

54. Ботанова Е. С. Петербург Петроград - Ленинград в лирике А. А. Ахматовой и в переводах ее стихотворений на английский язык. Автореф. дис. канд. филол. наук. Самара, 2009.

55. Брюсов В. Сегодняшний день русской поэзии (50 сборников стихов 1911-1912 гг.) // Русская мысль. 1912. №7.

56. Бунатян Г. Г. Петербург серебряного века: Дома, события, люди. СПб.: Лениздат, 2002.

57. Бурдина С. В. Лирический эпос Анны Ахматовой: пространство памяти культуры. Пермь, 2007.

58. Бурдина С. В. Поэмы Анны Ахматовой: «Вечные образы» культуры и жанр. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2002.

59. Васильева А. С. Динамика смыслообразования в поэзии А. Ахматовой (1911 1940 гг.). Автореф. дис. канд. филол. наук. СПб., 2009.

60. Вейдле В. О поэтах и поэзии. Paris: YMCA-Press, 1973.

61. Вейдле В. Умирание искусства / Сост. и авт. послесл. В. М. Толмачев. М.: Республика, 2001.

62. Венецианские тетради: Иосиф Бродский и другие / Quaderni veneziani. Joseph Brodsky & others / Сост. E. Л. Марголис. 2-е изд., испр. и доп. М.: ОГИ, 2004.

63. Вербловская И. Горькой любовью любимый: Петербург Анны Ахматовой. СПб.: Издательство «Журнал "Нева"», 2003.

64. Виленкин В. В сто первом зеркале. М.: Советский писатель, 1990.

65. Виленкин В. Образ «тени» в поэтике Анны Ахматовой // Вопросы литературы. № 1. 1994! ", '

66. Воспоминания об Анне Ахматовой / Сост. В, Я. Виленкина и В. А. , Черных. Коммент. В. А. Курт, и К. М. Поливанова. М.: Советский писатель,1991. . : ' / ■ ".:■,■■'•'"■'

67. Вспоминая Ахматову. Иосиф Бродский Соломон Волков: Диалоги. М.: Независимая газета,, 1992.

68. Высотский О: Николай Гумилев глазами сына / Сост. F. Н. Красникова, В. П: Крейда. М.: Молодая гвардия, 2004.

69. Галаева М. В. Образ «дома» в^ поэзии Анны .Ахматовой. Автореф. дис. канд. филол. наук. М.,,2004. ,43: Герштейн Э: Мемуары. М:: ИНАПРЕСС, 1998:

70. Гиппиус 3. Воспоминания / Составитель> И; Захаров; М., 2001.

71. Гиппиус 3. Н. Дневники: В 2 т. . М., 1999. '

72. Гиппиус 3. Живые лица. Воспоминания. Тбилиси:: Мерами, 1991.

73. Далош Д. Гость из будущего: Анна Ахматова и сэр Исайя Берлин: История, одной любви / Пер. с венг^Ю. Гусева. 'М.: Текст, 2010.

74. Добин Е. С. Поэзия Анны Ахматовой. Л1, 1968;

75. Долгонолов Л. К. По законам притяжения: О литературных традициях в «Поэме без героя» Анны Ахматовой // Русская литература. 1979: № 4.

76. Жирмунский В. М. Творчество Анны Ахматовой. Л., 1973.

77. Зайцев В. А. Русская поэзия XX века: 1940-1990-е годы. М.: МГУ, 2001. ' ' .•■,;.; •

78. Зайцев'В. А., Герасименко А. П. История русской литературы второй половины XX века. М.: Высшая школа, 2004.

79. Зайцев Н. И: Система поэтических зеркал в художественном мире А. Ахматовой // Ахматовские чтения. Тверь, 1991.

80. Заманская В. В. Экзистенциальная традиция в русской литературе XX века. М:: Флинта-Наука, 2002.

81. Иванов В. В. «Поэма без героя», поэтика поздней Ахматовой и фантастический реализм // Ахматовский сборник. Париж, 1989.

82. Иванов Вяч. Николай С. Гумилев и Жорж Дюмезиль: роль поэтов и тройственность каст в древности // Шиповник: Историко-филологический сборник к 60-летию Романа Давидовича Тименчика. М., 2005.

83. Илюшин А. А. Дантовские чтения. Вып. 1-10. М., 1968-1996 // Энциклопедия мировой литературы: В 9 т. Т. 7. М.: Наука, 1987.

84. Искржицкая И. Ю. Ахматова и Чехов. Черты нового психологизма // Ахматовские чтения. Тверь, 1991.

85. Катаева Т. Анти-Ахматова / Предисл. В. Топорова. М.: ЕвроИНФО, 2007.

86. Кац Б. А., Тименчик Р. Д. Анна Ахматова и музыка: Исследовательские очерки. JL: Советский композитор, 1989.

87. Кирпичева Е. В. Интертекстуальный аспект творчества Анны Ахматовой. Автореф. дис. канд. филол. наук. Тамбов, 2009.

88. Кихней, JI. Г. Мотив святочного гадания на зеркале как семантический ключ к «Поэме без героя» Анны Ахматовой // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. № 2. 1996.

89. Кихней JI. Г. Поэзия Анны Ахматовой: Тайны ремесла. М., 1997.

90. Кихней JT. Г. Ренессансные коды в поэзии Анньг Ахматовой 1930-х -1940-х гг. М., 2010.

91. Кихней JI. Г. Философско-эстетические принципы акмеизма и художественная практика Осипа Мандельштама. М.: Диалог-МГУ, 1997.

92. Кихней JI. Г., Фоменко О. Е. «Так молюсь за Твоей литургией.»: Христианская вера и поэзия Анны Ахматовой. М.: МАКСПресс, 2000.

93. Кихней JL Г., Чаунина Н. В. Анна Ахматова: Сквозь призму жанра. Пособие по спецкурсу. М.: МАКСПресс, 2005.

94. Кобзарь JL Г., Гутшабес С. Э. Проблема духовного сопротивления в поэзии А.Ахматовой 30-х годов // Ахматовские чтения. Тверь, 1991.

95. Коваленко С. А. Анна Ахматова. М.: Молодая гвардия, 2009.

96. Коваленко С. А. Петербургские сны Анны Ахматовой. СПб.: Росток, 2004.

97. Коваленко С. А. Свершившееся и недовоплощепное. Поэмы и театр Анны Ахматовой // Ахматова А. Собр. соч.: В 6 т. Т. 3. М.: Эллис Лак, 1998.

98. Козицкая Е. А. Архетип «вода» в творчестве А. А. Ахматовой // А. Ахматова, Н. Гумилев и русская поэзия начала XX века: Ахматовские чтения. Тверь, 1995.

99. Козловская С. Э. Структура художественного пространства в творчестве Анны Ахматовой. Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 2008.

100. Колобаева Л. А. Ахматова и Мандельштам (самосознание личности в лирике) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. № 2.

101. Колобаева Л. А. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX-XX веков. М., 1990.

102. Колчина Ж. Н. Художественный мир А. А. Ахматовой: Мифопоэтика. Жизнетворчество. Культура. Автореф. дис. канд. филол. наук. Иваново, 2007.

103. Кормилов С. И. Поэтическое творчество Анны Ахматовой. 2-е изд. М.: МГУ, 2000.

104. Королева Н. В. Анна Ахматова // Православная энциклопедия. Т. 4. М.: Православная энциклопедия, 2002.

105. Королева Н. В. Встречи в пути: Воспоминания. СПб: «Звезда», 2010.

106. Королева Н. В. Церковь и вера в жизни и поэзии Анны Ахматовой // Новосибирская горница, 2000. № 20. С. 87-98.

107. Корона В. В. Поэзия Анны Ахматовой: Поэтика автовариаций. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2005.

108. Кралин М. Артур и Анна: Роман без героя, но все-таки о любви. Томск: Водолей, 2000.

109. Кралин М. «Милый голос» «незабвенного друга» (Николай Недоброво и Анна Ахматова) // Николай Недоброво. Милый голос. Избранные произведения / Составление, примечания и послесловие Михаила Кралина. Томск, 2001.

110. Кралин М. Победившее смерть слово: Статьи об Анне Ахматовой и воспоминания о ее современниках. Томск: Водолей, 2000.

111. Красавченко Т. Н. Ахматова в зеркалах зарубежной критики // Тайны ремесла: Ахматовские чтения. Вып. 2. М., 1992.

112. Крутий С. М. «Архитектурность» художественных образов в поэзии акмеистов (О. Мандельштам и А. Ахматова). Автореф. дис. канд. филол. наук. Магнитогорск, 2005.

113. Кублановский Ю. О «Реквиеме» Анны Ахматовой // Волга. №11/12. 1992.

114. Кудрякова А. С. Речевое поведение лирических героинь А. Ахматовой и М.Цветаевой. Автореф. дис. канд. филол. наук. Уфа, 2005.

115. Кузмин М. Предисловие к книге Анны Ахматовой «Вечер». // Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М., 1989.

116. Куприяновский П. В. В вечерний час. Воспоминания / Составитель Молчанова Н. А. Иваново: ФГУП «Иваново», 2003.

117. Лебедева М. Н. Ахматова и Бродский. Йошкар-Ола, МГПИ им. Н. К. Крупской, 2004.

118. Левин Ю. И., Сегал Д. М., Тименчик Р. Д., Топоров В. Н., Цивьян Т. В. Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма // Russian Literature, 1974. № 7-8. P. 59.

119. Лейдерман Н. Л. Бремя и величие скорби: «Реквием» в контексте творческого пути Анны Ахматовой // Лейдерман Н. Л. Русская литературная классика XX века: Монографические очерки. Екатеринбург, 1996.

120. Лейдерман Н. Л., Липовецкий М. Н. Современная русская литература. 1950-1990-е годы: В 2 т. Т. 1. 1953-1968. Т. 2. 1968-1990-е годы. 2-е изд., испр. и доп. М.: Академия, 2006.

121. Лейдерман Н. Л., Тагильцев А. В. Поэзия Анны Ахматовой: Очерки. Учебно-методическое пособие. Серия «Филологический лекторий». Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2005.

122. Лекманов О. А. Книга об акмеизме. М.: Моск. культурол. лицей, 1998.

123. Лиснянская И. Л. Шкатулка: в которой стихи и проза. М.: Русскш м1ръ: Моск. учебник, 2006.

124. Лосиевский И. Я. Анна всея Руси. Жизнеописание Анны Ахматовой. Харьков: ОКО, 1996.

125. Лотман Ю. М. Семиосфера. Внутри мыслящих миров: Статьи. Исследования. Заметки. СПб.: Искусство СПб., 2001.

126. Лотман Ю. М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города // Тр. по знаковым системам. XVIII. Тарту, 1984.

127. Лукницкий П. Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой: В 2 т. Т. 1. 1924-1925. Париж, 1991; Т. 2. 1926-1927. Париж Москва: YMCA-Press; Русский путь, 1991, 1997.

128. Мандельштам Н. Я. Воспоминания: В 2 т. М.: Вагриус, 2006.

129. Мандельштам О. Э. Разговор о Данте // Мандельштам О. Э. Слово и культура: О поэзии. Разговор о Данте. Статьи, рецензии. М.: Советский писатель, 1987.

130. Марченко А. М. Ахматова: жизнь. М.: ACT: Астрель, 2009.

131. Марченко А. М. «Звезды смерти стояли над нами.» // А. А. Ахматова. Стихотворения. Поэмы. 2-е изд. / Сост., коммент. Л. Г. Кихней. М.: Дрофа, 2003.

132. Марченко А. «С ней уходил я в море.». Анна Ахматова и Александр Блок: опыт расследования. Часть первая. Последняя херсонидка // Новый мир. 1998. №8.

133. Мейлах М. Б., Топоров В. Н. Ахматова и Данте // International Journal of Slavic Linguistics and Poetics. Vol. XV. Mouton-The Hague, 1972. C. 29-75.

134. Мок-Бикер Э. «Коломбина десятых годов.»: Книга об Ольге Глебовой-Судейкиной. Париж: Издательство Гржебина; СПб.: Арсис, 1993.

135. Мочульский К. В. Кризис воображения: Статьи. Эссе. Портреты. Томск: Водолей, 1999.

136. Мусатов В. В. «В то время я гостила на земле.»: Лирика Анны Ахматовой. М.: «Словари, ру», 2007.

137. Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой: Из книги «Конец первой половины XX века». М., 1989.

138. Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М.: ACT: Зебра Е, 2008.

139. Найман А. Русская поэма: четыре опыта // Октябрь. № 8. 1996.

140. Невинская И. Н. «В то время я гостила на земле.»: Поэзия Анны Ахматовой. М.: Прометей, 1999.

141. Недоброво Н. В. Анна Ахматова // Русская мысль. № 7. 1915.

142. Недошивин В. Прогулки по Серебряному веку: Дома и-судьбы. СПб.: Литера, 2005. """

143. Нива Ж. Исайя Берлин, скептический наблюдатель // Возвращение в Европу: Статьи о русской литературе / Пер. с (j)p. Е. Э. Ляминой; предисл. А.Н.Архангельского. М.: Высшая школа, 1999.^

144. Носик Б. М. Анна и Амедео. История тайной любви Ахматовой и Модильяни, или Рисунок в интерьере: Документальная повесть. М.: ВАГРИУС, 2006. ^ —

145. Об Анне Ахматовой. Стихи, эссе, воспоминания, письма / Сост. М. М. Кралин. Л.: Лениздат, 1990.

146. Одоевцева И. На берегах Невы. СПб.: Азбука, 2006.

147. Олеша Ю. К. Из книги «Ни дня без строчки» // Данте Алигьери. Божественная комедия. Пер. с итал. / Сост., вступ. ст. и примеч. А. А. Илюшина. М.: Просвещение, 1988.

148. Оцуп Н. Николай Степанович Гумилев // Высотский О. Николай Гумилев глазами сына: Воспоминания современников о Н. С. Гумилеве. М., 2004.

149. Оцуп Н. Океан времени: Стихотворения. Дневник в стихах: Статьи и воспоминания. СПб.: Logos, 1994.

150. Павловский А. И. Анна Ахматова. Очерк творчества. Л., 1982.

151. Павловский А. И. Булгаков и Ахматова // Русская литература. 1988. №4.

152. Павловский А. И. Н. Гумилев, А. Ахматова: по материалам историко-литературной коллекции П. Лукницкого. СПб.: Наука, 2005.

153. Панова И. Пятое время года. М.: Готика, 2005.

154. Пахарева Т. А. Категория ужаса в поэзии Н. Гумилева // Русская литература XX-XXI веков: проблемы теории и методологии изучения:

155. Материалы Третьей Международной научной конференции: М: МГУ, 4-5 декабря 2008 г. / Ред.-сост. С. И. Кормилов. М.: МАКСПресс, 2008.

156. Петербург Ахматовой: семейные хроники. Зоя Борисовна Томашевская рассказывает. СПб.: Невский Диалект, 2001.

157. Платонова Ю. В. Сюжетная структура «Поэмы без героя» Анны Ахматовой. Автореф. дис. канд. филол. наук. Новосибирск, 2009.

158. Поберезкина П. Е. Анна Ахматова и Николай Гумилев // Ахматовские чтения: А. Ахматова, Н. Гумилев и русская поэзия начала XX века. Тверь, 1995.

159. Попова Н., Рубинчик О. Анна Ахматова и Фонтанный Дом. СПб.: Невский Диалект, 2000.

160. Прокофьева В. Ю. СИМВОЛИЗМ. АКМЕИЗМ. ФУТУРИЗМ: Различные модели поэтического пространства в лексическом представлении / Под ред. Т. Пахаревой. Оренбург, 2003.

161. Рабочие тетради А.А.Ахматовой. РГАЛИ, ИР ЛИ.

162. Редькин В. А. Мифологическое сознание и христианская вера в поэтическом творчестве А. А. Ахматовой // А. Ахматова, Н. Гумилев и русская поэзия начала XX века: Ахматовские чтения. Тверь, 1995.

163. Редькин В. А. Поиски форм организации времени и пространства в поэмах А.Ахматовой // Ахматовские чтения. Тверь, 1991.

164. Рейн Е. Заметки марафонца: Неканонические мемуары. Екатеринбург, У-Фактория, 2005.

165. Роскина Н. Анна Ахматова // Четыре главы: Из литературных воспоминаний. Париж: YMCA-Press, 1980.

166. Рослый А. С. Данте в эстетике и поэзии акмеизма: система концептов: На материале творчества А. Ахматовой, Н. Гумилева, О. Мандельштама. Дис. канд. филол. наук. Ростов-на-Дону, 2005.

167. Rosslyn W. The prince, the fool and the nunnery: Religious theme in the early poetry of Anna Akhmatova. Amersham, 1984. VIII, 256 p.

168. Руденко M. С. Религиозные мотивы в поэзии Анны Ахматовой // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. №4. 1995.

169. Руденко М. С. Художественное осмысление религиозных образов и мотивов в поэзии Анны Ахматовой: Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1996.

170. Русская литература 1920 1930-х годов: Портреты поэтов: В 2 т. / ред-сост.: А. Г. Гачева, С. Г. Семенова. М.: ИМЛИ РАН, 2008.

171. Русская литература конца XIX начала XX века в зеркале современной науки: в честь В. А. Келдыша: исследования и публикации / Сост. О. А. Лекманов, В. В. Полонский, под общ. ред. В. В. Полонского. М.: ИМЛИ РАН, 2008.

172. Рыбакова Н. В. «Парижский текст» в художественном сознании Анны Ахматовой. Автореф. дис. канд. филол. наук. Сургут, 2006.

173. Семенова С. Русская поэзия и проза 1920-1930-х годов: Поэтика -Видение мира Философия. М.: ИМЛИ РАН: Наследие, 2001.

174. Серова М. В. Анна Ахматова: Книга Судьбы (феномен «ахматовского текста»: проблема целостности и логика внутриструктурных взаимодействий). Екатеринбург; Ижевск, 2005.

175. Слабких К. Э. Художественное время и пространство в позднем творчестве А. А. Ахматовой («Реквием», «Поэма без героя»). Дипломная работа, защищенная на кафедре истории русской литературы XX века. М., МГУ им. М.В.Ломоносова, 2007.

176. Служевская И. Китежанка. Поэзия Ахматовой: тридцатые годы. М., 2008.

177. Смирнова Н. Ю. О сакральном пространстве в лирике А.Ахматовой // Филологические штудии: Сборник научных трудов. Вып. 7. Иваново: ИвГУ, 2004. С. 102-107.

178. Смирнова Н. Ю. Символизм как текст культуры в творческом сознании Анны Ахматовой. Автореф. дис. канд. филол. наук. Иваново, 2004.

179. Сонет серебряного века: Русский сонет конца XIX начала XX века/ Сост., вступ. ст. и комм. О.И.Федотова. 2-е изд., испр. и доп. М.: Флинта: Наука, 2005.

180. Сорокина Е. Р. Религиозные мотивы в поэзии Н. Гумилева и А. Ахматовой // Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество. Крымский Ахматовский научный сборник / Сост. и науч. ред. Г. М. Темненко. Вып. 6. Симферополь, 2008.

181. Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. Лондон, 1990.

182. Столяров О. О. Библейская символика в творчестве Б. Пастернака, А. Ахматовой, А.Тарковского. М.: Издательство «Линкор», 2009.

183. Творчество Н. Гумилева и А. Ахматовой в контексте русской поэзии: Материалы региональной научной конференции, посвященной 110-летию со дня рождения Анны Ахматовой (III Ахматовские чтения). Тверь, 2002.

184. Темненко Г. М. Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество. Крымский Ахматовский научный сборник. Вып. 6. Симферополь, 2008.

185. Тименчик Р. Анна Ахматова в 1960-е годы. М.: Водолей, 2005.

186. Тименчик Р. Д. Портрет Владыки Мрака в «Поэме без героя» // Новое литературное обозрение. № 52. 2001.

187. Тименчик Р. Д. Текст в тексте у акмеистов // Тр. по знаковым системам. XIV. Тарту, 1981.

188. Топоров В. Н. Ласточка // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. Т. 2. М., 1982. .

189. Трифонова Н. С. Метафора в' ранней лирике Анны Ахматовой («Вечер» «Белая стая» - «Anno Domini»). Автореф. дис. канд. филол. наук. Екатеринбург, 2005.

190. Тугаева М. А. Язык поэзии А. А. Ахматовой (средства, выражения пространства и времени): Дис. канд. филол. наук. Краснодар, 2003.

191. Файнштейн Э. Анна Ахматова. М^, 2007.

192. Федорчук И. Лирическая картина мира в творчестве Анны Ахматовой. Черновцы: Рута: SZCECIN, 1999.

193. Финкельберг М. О герое «Поэмы без героя» // Русская литература. № 3. 1992: . '

194. Франк В. Из статьи «Бег времени» // А. А. Ахматова. Стихотворения. Поэмы. М.: Дрофа, 2003. ,

195. Хейт А. Анна Ахматова. Поэтическое, странствие: Дневники, воспоминания, письма А; Ахматовой / Пер. с англ. , Ml: Радуга, 1991.

196. Хлодовский Р. И. Анна Ахматова, и Данте // Тайны ремесла: Ахматовские чтения. Вып. 2. М., 1992.

197. Хренков Д. Анна Ахматова в Петербурге Петрограде - Ленинграде. Л.: Лениздат, 1989. .

198. Цивьян Т. В. Кассандра, Дидона, Федра: Античные героини зеркала Ахматовой // Литературное обозрение. № 5. 1989.

199. Чаунина Н. В. Жанровое своеобразие лирики Анны Ахматовой. Дис. канд. филол. наук. Нерюнгри, 2003.

200. Черных В. А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой: 18891966. М., 2008.

201. Черных В. А. Родословная Анны Ахматовой // Памятники культуры. Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология: Ежегодник 1992. М., 1993.

202. Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой: В 3 т. Т. 1.: 1938-1941. Т. 2.: 1952-1962. Т. 3.: 1963-1966; М.: Время, 2007.

203. Чуковский К. Дневник (1901-1902). М.: Современный писатель, 1997.

204. Чуковский К. Дневник (1930-1966). М.: Современный писатель, 1997.

205. Чуковский К. Читая Ахматову // Литература и современность. G6. 6. \М., 1965., ;196: Шевчук Ю. В. Трагическое в лирике А.Ахматовой. Автореф. дис:. канд. филол. наук. Самара, 2004. .

206. Шилейко В. Последняя любовь: Переписка с Анной Ахматовой и Верой Андреевой. М.: Вагриус, 2003.

207. Шмеман А. Анна Ахматова // Найман А. Рассказы . о Анне Ахматовой. М., 1989.

208. Эйхенбаум Б. Анна Ахматова: Опыт анализа // Эйхенбаум Б. О прозе. О поэзии. Л., 1986.

209. Эйхенбаум Б. Роман-лирика^ // Эйхенбаум Б. О литературе: Работы, разных лет. М., 1987.

210. Эрлих В. XX век и Ахматова // Русская литература. № 1. 1990:

211. Аникин В. П. Русское устное народное творчество. М., 2001. ,

212. Барт Р. От науки к литературе // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: Пргресс, 1989;

213. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. 4-е изд. М., 1979. .

214. Бахтин М. М. Эпос и роман: Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.

215. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

216. Белецкий А. И. В мастерской художника слова // Белецкий А. И. Избранные труды по теории литературы. М., 1964.

217. Введение в литературоведение / Под ред. Г. Н. Поспелова. М., 1988.

218. Веселовский А. Н. Три главы из исторической поэтики: Поэтика сюжетов // Веселовский А. Н. Историческая поэтика. ML, 1989.

219. Гаспаров М. Л. Стих Анны Ахматовой // Гаспаров М. Л. Избранные труды: В 3 т. Т. 3. М., 1997.

220. Гинзбург Л. Я. О лирике. 2-е изд. Л., 1974.

221. Корман Б. О. Избранные труды по теории и истории литературы. Ижевск, 1992.

222. Корман Б. О. Литературоведческие термины по проблеме автора. Ижевск, 1982.

223. Корман Б. О. Практикум по изучению художественного произведения. Лирическая система. Ижевск, 1978.

224. Критика русского постсимволизма / Сост., вступит, ст., преамбулы и примеч. О. А. Лекманова. М.: Олимп; ACT, 2002.

225. Кулагина А. В. Русская народная баллада. М., 1977.

226. Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. М., 1979.

227. Лихачев Д. С. Текстология: Краткий очерк. М.; Л., 1964.

228. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М., 1995.

229. Мещеряков В. П. Основы литературоведения: Учебное пособие для филологич. ф-тов пед. ун-тов / Под общ. ред. В. П. Мещерякова. М.: Московский Лицей, 2000.

230. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. СПб., 1996.

231. Пропп В. Я. Морфология сказки. Л., 1928.

232. Роднянская И. В. Художественное время и художественное пространство // Литературный энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1987.

233. Теория литературы: В 2 т. Т. 2. / Под ред. Н. Д. Тамарченко. М., 2004.

234. Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. М., 2001.

235. Топоров В. Н. Об индивидуальных образах пространства («Феномен» Батенькова) // Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. Избранное. М., 1995.

236. Тынянов Ю. Н. История литературы: Критика. СПб., 2001.

237. Фрэзер Д. Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. М., 1983.

238. Хализев В. Е. Теория литературы: Учебник / В. Е. Хализев. 4-е изд., испр. и доп. М.: Высшая школа, 2005.

239. Чернец Л. В., Хализев В. Е., Есин А. Б., Клинг О. А., Эсалнек А. Я. Введение в литературоведение: Учебное пособие / Под ред. Л. В. Чернец. М.: Высшая школа, 2000.

240. Ярхо В. Н. Античная драма: Технология мастерства. М., 1990.1. Словари и энциклопедии

241. История всемирной литературы: В 9 т. Т. 6. М.: Наука, 1987.

242. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Главный редактор и составитель А. Н. Николюкин. Ред. коллегия: М. Л. Гаспаров, С. И. Кормилов, А. Е. Махов, В. М. Толмачев, Е. А. Цурганова, Г. В. Якушева. М., 2001.

243. Литературный энциклопедический словарь / Под общей редакцией В. М. Кожевникова и П. А. Николаева. М.: Советская энциклопедия, 1987.

244. Мифологический словарь / Гл. ред. Е. М. Мелетинский. М., 1990.

245. Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. / Отв. ред. С. А. Токарев. М., 1982.

246. СЛОВАРЬ РИФМ Анны АХМАТОВОЙ / Сост. А. Л. Бабакин, вступ. ст. Н. Рогачевой. Тюмень: Мандрика, 2003.

247. Философский энциклопедический словарь. М., 1983