Изучение пореформенного российского крестьянства в современном западном россиеведении: основные концепции, подходы и перспективы тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.00, кандидат исторических наук Карагодин, Андрей Васильевич

• Карагодин, Андрей Васильевич
• кандидат исторических наук
• 2001

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Карагодин, Андрей Васильевич

1. Проблемы аграрной эволюции России в пореформенную эпоху в освещении зарубежной историографии

1.1. Основные концепции аграрного строя России в пореформенную эпоху

1.2. Аграрный кризис конца XIX- нач. XX вв и экономическое положение русского пореформенного крестьянства

2. Сельская община и ее эволюция в 1861-1917 гг. - 81 2.1 Сельская община как объект изучения россиеведения

2.2. Община и аграрная эволюция

2.3. Община и крестьянская семья. Патриархальность общины

3. Крестьянская миграция и проблемы социальной мобильности

3.1. Особенности урбанизации пореформенной России в освещении западных россиеведов

3.2. Миграция и общинный уклад в деревне

3.3. Крестьянин или пролетарий? Проблема социальной самоидентификации

4. Крестьянская культура и проблемы модернизации

4.1. Ментальность российского пореформенного крестьянства: постановка вопроса

4.2. Образование и грамотность в пореформенной деревне

4.3. "Обычное право" , преступность и правовые представления крестьян

4.4. Народная культура и культурный конфликт. Проблема «хулиганства» - 211 Заключение

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Изучение пореформенного российского крестьянства в современном западном россиеведении: основные концепции, подходы и перспективы»

В последнее время многие проблемы отечественной истории предстали в новом свете или потребовали дополнительного изучения. Одновременно резко возросли возможности для полномасштабного диалога западных и российских историков. Вполне логичным и закономерным в этих условиях выглядит повышение академического интереса к разработкам историков Запада, посвященным истории России - направлению в западной историографии, получившему общее определение "россиеведения". В условиях общего процесса глобализации исторической науки, возросшего взаимодействия западной и отечественной историографий, повышения значимости компаративных исследований необходимость систематического освоения конкретно-исторических результатов работы западных историков, адекватного понимания методологических основ их деятельности приобретает особую актуальность на современном этапе развития отечественной историографии истории России.

Главная из составляющих этой актуальности - потребность в получении единого обогащенного знания об истории отечества. Оно напрямую связано с расширением исследовательского кругозора, изучением достижений историков разных стран, историографических школ, философских воззрений. В последнее время отечественной историографией достигнут некоторый прогресс в этом направлении, свидетельством чему являются публикуемые монографии, статьи, защищаемые диссертации и т.д. Однако о достижении значительных успехов говорить преждевременно. Пока, как справедливо отмечается в литературе, «работы зарубежных историков мало у нас известны и почти не используются в нашей исторической литературе. И сейчас, когда прежние цензурные ограничения ликвидированы, зарубежные исследования за редким исключением остаются вне поля зрения не только читающей публики, интересующейся историей, но и профессиональных историков»1. Систематическая информация о выходящих за о рубежом книгах и статьях до последнего времени отсутствовала . В последние годы почти иссяк приток свежей литературы в отечественные научные библиотеки. К тому же специалисты по отечественной истории в большинстве своем не знают иностранных языков. «При этом многие из них убеждены, что зарубежные историки вообще не могут написать ничего путного об истории нашей страны»3.

Два последних недостатка представляются особенно обидными, поскольку приводят к неадекватности научного обмена информацией на сегодняшнем этапе развития историографии, в условиях открытости научного сообщества и отсутствия идеологических доминант. В качестве примера приведем монографию О.Г.Буховца «Социальные конфликты и крестьянская ментальность в Российской империи начала XX века: новые материалы, методы, результаты» (М., 1996). В критической рецензии на нее, опубликованной на страницах журнала «Russian Review", известная и авторитетная исследовательница, специализирующаяся по истории русского крестьянства конца XIX -нач. XX в., К.Воробек отмечает: "Рассматривая т.н. постмодернизм, автор представляет негативную и редукционистскую историографическую дискуссию,

1 Бовыкин В.И. Предисловие//Поткина И.В. Индустриальное развитие дореволюционной России: концепции, проблемы, дискуссии в американской и английской историографии. М., 1994. С.4.

2 в 1999 г. в журнале «Отечественная история» введена рубрика «Новые зарубежные издания по отечественной истории». которая всецело сосредотачивается на западных работах, опубликованных на русском языке.К сожалению, искажение Буховцом западной историографии постмодернизма переносится им и на дискуссию по западной историографии русского крестьянства, которая также ограничена исследованиями, переведенными на русский. В результате Ричард Пайпс, не являющийся специалистом по русскому крестьянству, незаслуженно оказывается в фокусе критики Буховца как главный специалист по истории русского крестьянства. Из всей обширной западной историографии последнего десятилетия, посвященной русскому крестьянству, упоминаются только работы Э.Вернера и Х.-Д.Леве.В то время как поправки Буховца к советской историографии можно только поприветствовать, его совершенное незнание постструктурализма и микроистории, а также невежество в отношении западной историографии по русскому крестьянству в особенности прискорбны, поскольку они обращены к огромной пост-советской аудитории. К счастью, в ближайшем будущем следует ожидать более плодотворного диалога между историками Запада и Востока"4.

Критика К.Воробек подводит нас ко второй составляющей актуальности научного освоения работ западных историков, посвященных истории России. Она напрямую связана с методологией исторического исследования. Очевидно, что чем богаче арсенал средств познания у науки, тем яснее для исследователя ее предмет. Очевидно также, что между зарубежной и отечественной исторической наукой, в особенностью той частью последней, которая специализировалась на изучении отечественной

3 Бовыкин. Указ. соч. С.5.

4 Worobec, Ch. Buhovets. O.G. Sotsilanye konflikty i krestianskaya mentalnost v Rossiiskoi imperii nacahala XX veka: Novye materialy, metody, resultaty. Moscow, 1996//Russian Review. 1999. No. 3. P. 641 истории, существует известная методологическая «разбалансированность». Советских и западных историков разделяли исходные теоретические представления о механизме исторического процесса и смене социально-экономических формаций в мировой истории. «В условиях холодной войны, постоянного идейного противопостояния, когда советские и западные историографы, лишенные возможности полноценного научного общения, развивались как бы параллельно, эти исходные теоретические различия неизбежно приводили к их взаимному отталкиванию»5. Некоторыми авторами историографическая ситуация описывается и в куда более жестких терминах: «более 80 лет западноевропейская историография развивалась в соответствии с новыми теориями, концепциями, понятиями, вырабатываемыми в социальных науках, а советские историки, за исключением немногих смельчаков, были вынуждены твердо придерживаться «нестареющего учения»6. Последнее мнение представляется не совсем верным - так, обзоры зарубежной литературы по теме настоящего исследования (то, что они назывались "критикой буржуазных концепций историографии", отнюдь не означало, что их авторы неверно осваивали зарубежный материал) последовательно выпускались в отечественной исторической историографии начиная с 1971 г. и в подавляющем большинстве случаев не утеряли актуальности. То же самое относится и к практике международного научного сотрудничества - например, еще в ноябре 1976 г. в ходе поездки И.Д.Ковальченко в США была достигнута договоренность о программе сотрудничества советских и американских историков в

5 Бовыкин. Указ.соч. С.5.

6 Миронов Б.Н.Социальная история России периода империи (ХУШ-начало XX вв.).Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. 2 тт. Спб, 1999. Т.1.С.14. области применения количественных методов в исторических исследованиях, что позднее вылилось в проведение четырех советско-американских конференций в Балтиморе (1979), Монреале (1985) и Таллине (1981, 1987). Следует также иметь в виду, что работа западных историков-россиеведов осуществлялась в постоянном эвристическом контакте с отечественной историографией. При этом многие из них указывают на "преимущество русской историографии" перед западной, заключающееся как раз в классовом подходе, когда "историк имеет в виду определенный класс или даже сословие, объем мысли, социальную совокупность, а западные историки очень часто переносят акцент на маргинальные группы. Изучение таких групп приводит к колоритным результатам, но очень часто дает не тот результат, который следовали бы ожидать от такого подхода"7. Кроме того, как справедливо отмечает В.И.Бовыкин, известное методологическое «отталкивание», проявляющееся наиболее зримо на концептуальном уровне, явно утрачивало почву при верификации теоретических концепций в процессе конкретно-исторических исследований. На этом эмпирическом уровне разночтения оказывались совсем иными: и в советской, и в западной историографиях велись споры по сходному кругу проблем»8.

Весьма представительная и значимая для осмысления отечественной историографией часть работ россиеведов относится к истории российского крестьянства, в особенности периодов кардинальных изменений в системе аграрных отношений. К началу 1990-х годов большинство американских специалистов по истории России предпочли изучение российского и советского крестьянства

7 Данилов В.П., Милов Л.В. (ред.) Менталитет и аграрное развитие России (Х1Х-ХХ вв). М., 1996. С.364.

8 Бовыкин. Указ.соч. С.5. любой другой области истории России9. В актуальной отечественной историографии аграрный строй дореволюционной России также оказался в фокусе острых дискуссий «в контексте переосмысления исторических концепций и интерпретации фактов истории»10. Указанные обстоятельства привели к избранию в качестве предмета настоящего исследования анализа освещения истории российского крестьянства пореформенного периода современными историками Англии и США. Его цель состоит в осмыслении современных традиций западного россиеведения в указанной области, определении характера связи между основными методологическими тенденциями западной историографии последних десятилетий и конкретно-историческими исследованиями в области истории российского пореформенного крестьянства, в изучении реализации заявленных методологических подходов в работах западных историков, в сопоставлении их достижений с результатами разработки указанной проблематики в отечественной историографии, результатом чего явилось бы получение единого обогащенного знания об одной из наиболее актуальных тем в российской историографии. В соответствии с логикой компаративного историографического анализа в качестве конкретных задач исследования были определены следующие:

1 ) систематизация основных результатов работы историков Англии и США в области истории российского пореформенного крестьянства на основе выявления тем, получивших наибольшее отражение в западной литературе и одновременно являющихся наиболее репрезентативными для его

9 Сахаров А.Н. (ред.) Россия Х1Х-ХХ вв.: взгляд зарубежных историков. М., 1996. С. 23.

10 Селунская Н.Б. Концепция аграрного строя России в пореформенную эпоху//Исторические записки. 1999. М., 1999. С. 189. характеристики, определение приоритетных направлений изучения пореформенного крестьянства в россиеведении;

2) выявление и критический анализ источниковой и историографической базы западных историков, работающих в области изучения истории российского пореформенного крестьянства, в том числе с целью определения академического уровня исследований западных россиеведов;

3) выделение методологической основы работы западных историков, осознание развития основных подходов, дискуссий и концепций в россиеведении в контексте эволюции западной историографии в целом, с проявлением особого внимания к компаративистскому аспекту трудов западных историков;

4) сопоставление результатов, достигнутых историками Англии и США в изучении российского пореформенного крестьянства, с достижениями отечественной историографии данного вопроса, рассмотрение их в ключе компаративного анализа, выявление дальнейших перспектив развития диалога отечественных и западных историков.

Научное освоение результатов работы западных историков в указанной области невозможно без четкого представления о причинах возникновения их интереса к данной проблематике, основных центрах и персоналиях, оказавших влияние на развитие этого магистрального направления современного россиеведения, методологических основ их работы. Историографическая особенность россиеведения, обусловленная включенностью в западный историографический процесс, с одной стороны, и компаративным по преимуществу измерением его работы, с другой, делает необходимым знакомство с основными тенденциями развития западной историографии в целом11.

Современный этап развития методологии истории и историографии характеризуется отходом от использования моделей тотальной истории, дифференциацией как самой предметной области истории, так и объясняющих моделей и концепций. На протяжении последних десятилетий развитие исторической науки на Западе проходило в общем контексте становления и укрепления методов «социальной истории». Новое поколение историков, сформировавшееся в 1960-е гг. в атмосфере критики либерального капиталистического общества с правых и левых позиций, роста освободительного движения и борьбы против империализма в странах Азии и Африки, заявило о необходимости отхода от классической историографической традиции «политической» истории, обратилось к изучению общества в целом и различных его слоев в самых разнообразных аспектах. На первый план вышла повседневная история народа, исследование в перспективе «времени большой длительности», обществ, а не наций, «истории снизу», а не истории политических элит. В центре внимания историков оказались социальные группы, до того рассматривавшиеся в роли объектов, а не субъектов исторического процесса, «молчаливого большинства» -- рабочие, крестьяне, женщины. Огромный интерес вызвало изучение ментальности, которая определялась как видение мира, освещающее все представления - как интеллектуальные, так и этические, - в рамках которых индивидуумы и группы ежедневно развивали свои мысли и действия.

11 см.: Репина Л.Н. Новая историческая наука и социальная история. М., 1998; Селунская Н.Б. Россия на рубеже Х1Х-ХХ веков (в трудах запаных историков) М., 1992; Селунская Н.Б. Концепция аграрного строя России в пореформенную эпоху; Филд Д. История менталитета в зарубежной исторической литературе//Данилов В.П., Милов Л.В. (ред.) Менталитет и аграрное развитие России (X1X-XX вв). М., 1996; Burke, P. History and Social Theory. Cambridge, 1992.

Социальная история» расширила поле исторического исследования, развив принципы социальной-экономической истории школы «Анналов» («новая историческая наука»). Огромную роль сыграло распространение междисциплинарного подхода, привлечение к процессу исторического исследования смежных дисциплин - антропологии, этнологии, социальной психологии. Социально-исторические сюжеты начали рассматриваться как на макро-, так и на микроуровнях, сверху и снизу, сквозь призму структурного анализа социальных слоев и статус-групп и через быт, поведение и сознание «простых людей» в местных городских и сельских сообществах. Задачей историка стало создание коллективной биографии локальной общности, «биографии социального класса» (по определению одного из классиков социальной истории Э.Томсона).

По мере развития «социальной истории» все яснее вырисовывался ее главный недостаток, роднящий «социальную историю» с близким ей структурализмом - ее чрезмерная зацикленность на неподвижных исторических структурах, недостаточное внимание к проблемам исторического развития и социальных перемен, излишняя фрагментация исторического процесса. Было указано на необходимость преодоления разрыва между социальной и культурной антропологией. Главная задача «социальной истории» стала видеться не в изучении структур человеческих групп и сообществ во временной перспективе большой длительности, но в реконструкции человеческого опыта переживаний крупных структурных изменений. Одновременно получило развитие направление в историографии, получившее название «история народной культуры». Оно выбрало предметом своего изучения культуру простых людей доиндустиальной эпохи, существовавшую независимо от культуры «образованной элиты». В рамках этого направления возросло внимание к изучению свидетельств о ценностях представителей «народной культуры», в первую очередь, к устной фольклорной традиции. Его основоположники упрекали представителей «новой исторической науки» в том, что те упускали из вида наиболее важный элемент ментальности, не пытаясь реконструировать «символического» аспекта культурной истории, в функционалистском и чисто количественном подходе к культуре, который был признан неадекватным. Напротив, «история народной культуры» должна была реконструировать символический элемент культуры через процесс «антропологически информированного» прочтения текстов и поступков, через постоянное обращение от текста к контексту и наоборот. «Народная культура» как категория исторического анализа сыграла, таким образом, роль моста, прокинутого между антропологами и социальными историками.

В результате на рубеже 1970-80 гг. в западной историографии произошел решающий сдвиг от «социально-структурной» к «социально-культурной» истории, связанный с распространением методов культурной антропологии, социальной психологии, лингвистики, прежде всего в истории ментальностей и народной культуры. Новый поворот в историографии, описанный в литературе как поворот от «социальной истории культуры» к «культурной истории социального», обозначил возвращение историка от рассмотрения внеличностных социальных структур к индивидууму, к анализу конкретных жизненных ситуаций. Задача историка была определена как конструирование социального бытия посредством культурной практики, возможности которой определяются практикой повседневных отношений. Акцент был перенесен на дискурсивный аспект социального опыта в его самом широком понимании. На первом плане оказалась частная сфера человеческой жизни, человеческий досуг и пр. Несмотря на то, что в условиях нового этапа развития историографии часть историков делают акцент на «истории грамотности и чтения», истории «того, как читают», то есть репрезентации, а часть - на социальных отношениях в рамках микрокосма - и те, и другие разрывают со структуралистской позицией и ведут речь об истории «обыденных поступков и действующих лиц», сменившей историю безликих социальных процессов.

Поворот от материалистического к дискурсивному подходу в изучении исторических явлений, иначе называемый «лингвистическим поворотом», повлек за собой обращение историков от «макроисторических структур» к «микроисторическим ситуациям и жизненным условиям». Историческое исследование оказалось сфокусированным на изучении того, как язык, понимаемый в семиотическом ключе, как система обозначения, влияет на формирование классовой самоидентификации и системы власти и подчинения в социальных и политических системах. Был провозглашен герменевтический подход, гласивший, что ключ к понимаю прошлого есть «понимание прошлых пониманий». Внимание историков сосредоточилось на «историях» и «голосах» из прошлого, на том, как язык, образ, символы, мифы, этические воззрения и иные знаковые системы влияют на восприятие и действие людей. Если традиционная социальная история рассматривала изменения в ментальностях как следствие структурных изменений в материальных условиях жизни людей, то в культурной истории социального речь идет о том, что сама культура участвует в сотворении способов социальной и классовой самоидентификации.

Впрочем, было бы упрощением заявить, что лингвистические и символические систем репрезентаций рассматриваются в полном отрыве от материальных условий. Напротив, только совокупное изучение реальности и представлений о ней, выраженных лингвистическим и/или символическим способом, иными словами -контекста и текста, того, что представляется, и того, как представляется, может приносить плоды в исследовании прошлого. Такой подход получил название пост-материалистического, преодолевающего ограниченность как чистого материализма, с его акцентом на социально-экономических процессах, так и чистого идеализма и культурного редукционизма 12.

Эволюция западного россиеведения происходила в прямой зависимости от эволюции всей западной историографии. Сначала распространение методов «социальной истории» повлекло за собой появление работ историков, посвященных проблемам гражданского общества и государства, сельской общины и крестьянства, городского населения и урбанизации, социальной мобильности и формирования классовой структуры общества, семьи и роли женщины в обществе, ментальности и политического протеста, производства и потребления, колонизации новых территорий и влияния природной среды на ход общественного развития. Затем «лингвистический поворот» вызвал всплеск исследований в области народной культуры, истории чтения и образования, политической иконографии, истории повседневности, досуга и праздника, ритуальных форм частной жизни, взаимоотношений между полами,

12 Sewell, W. Towards a Post-Materialistic Rhetoric for Labor History//Rethinking Labor History: Essays on Discourse and Class Analysis. Urbana, 1993. преступности и хулиганства, поднял интерес к промежуточным и маргинальным формам социальной самоидентификации. В силу того, что ни одна из проблем социальной истории России не могла не затрагивать российской деревни, именно крестьянство рассматривалось в качестве пробного камня для проверки жизнеспособности различных теорий «социальной истории», получивших распространение в западной историографии в 19701980-х гг., в условиях изучения истории России.

Однако в строгом смысле отсчет изучения российского пореформенного крестьянства в западной историографии следует вести с середины XIX в.13 Первыми научный интерес к русскому крестьянству проявили немецкий барон Август фон Гакстгаузен и британский аристократ Доналд МакКензи Уоллес, путешествовавшие по России в 1840-х и 1870-хх гг. соответственно и систематизировавшие результаты своих наблюдений в научных трудах14. Далее, на протяжении первой и второй третей двадцатого столетия, английская и американская историография по вопросу русского крестьянства не отличалась ни количеством, ни оригинальностью исследования, полагаясь в основном на опубликованные до 1917 г. исследования и источники, либо на работы советских историков. В 1932 г. вышла монография Дж.Робинсона "Сельская России при старом режиме"15, почти на полвека ставшая основным источником знаний о русском крестьянстве для подавляющего большинства западных историков. Показательно, что в некоторый университетах США и Великобритании монография Робинсона до сих пор используется в

13 По поводу развития россиеведения см.: Сахаров А.Н. (ред.) Указ.соч.; Селунская Н.Б. Россия на рубеже XIX-XX вв.; Шашина Е.Б. Основные направления развития россиеведения в США, 1960- начало 1990-х годов. Диссертация.канд.ист.наук. М., 1993.

14 Haxthausen, A. Von, Stusies on the Interior of Russia. Chicago, 1972; Wallace, D. Russia. London, 1877. процессе обучения. В 1960- х гг. появились еще две монографии, ставших обязательным чтением для каждого западного специалиста по русской истории - сборник Peasants in Nineteenth Century Russia ("Крестьянство в России XIX в.") под редакцией Уэйна Вусинич, посвященный, впрочем, не столько собственно крестьянству, сколько государственной политике царизма в аграрной сфере, аграрной реформе и прочим вопросам политической истории16, и посвященная истории русского крестьянства до 1861 г. монография Дж.Блюма Lord and Peasant in Russia from the Ninth to the Nineteenth Century ("Помещик и крестьянин в России, IX-XIX вв.", Princeton, 1961).

Временем зарождения полноценного направления в современном западном россиеведении, занимающегося историей русского крестьянства, следует считать рубеж 1960-1970-х гг. Популярность «социальной истории», «истории снизу», пришедшей на смену политической и интеллектуальной истории, среди молодых западных историков, усиление контактов между СССР и странами Запада, повлекшее за собой облегчение доступа западных историков в советские архивы и библиотеки, привело к всплеску интереса к истории низших социальный классов русского дореволюционного общества.

Поначалу интерес западных историков сосредоточился на рабочем классе пореформенной России. В трех крупных академических центрах США (универсистеты Колумбии, Беркли и Мичигана) ученые начали вплотную разрабатывать различные проблемы социальной истории пореформенного и советского времени. JI. Хаймсон, опубликовавший в 1964 г. новаторскую по

15 Robinson, G. Rural Russia under the Old Regime. NY, 1932.

16 V.Vucinich (ed.) . Peasants in Nineteenth Century Russia Stanford, 1968. подходу работу «Проблема социальной мобильности в городской России, 1905-1917», и Р. Зельник (его книга Labor and Society in Tsarist Russia, 1855-1870 ("Труд и общество в царской России, 18551870", Stanford, 1971) стала первым исследованием американца, посвященным русским рабочим), возглавили работу по изучению социальной истории России пореформенного времени в Колумбийском университете (США). Этими же проблемами на материале советского периода занялась работавшая там же Ш.Фицпатрик. Одновременно в Мичигане Д.Керкер, Т.Микстер, Х.Хоуган начали разработку центральной для «социальной истории» темы труда. Вскоре по инициативе В.Бонелл, сотрудничавшей с Хаймсоном, в университете Беркли состоялась первая конференция, посвященная истории труда в России в период между 1900 и 1917 г. В конце 1970-х гг. серьезные центры изучения российской истории сформировались также в Стэнфордском университете и в университете Индианы.

Вскоре в сферу интересов западных историков попало и крестьянство периода 1861-1930 гг. Этому способствовало как осознание ими необходимости исследования класса, составлявшего подавляющее большинство населения пореформенной России, так и интерес социальных историков к теме крестьянского общества и крестьянской экономики, выразившийся в оформлении в рамках «социальной истории» особого направления - крестьяноведения. Символично, что у истоков обоих направлений научной мысли стоял профессор университета Манчестера (Великобритания) Т.Шанин. В 1971 г. под редакцией Шанина вышла хрестоматия "Крестьяне и крестьянские общества", впоследствии выдержавшая много переизданий (в том числе, двадцать с лишним лет спустя - в России)

17 и ставшая базовым учебником по этой теме . Годом позже появилась первая из целого ряда его научных монографий,

18 посвященная русскому крестьянству . Шанин справедливо указал, что «на протяжении всего XIX в. и значительной части XX в. две трети населения России составляли крестьяне, девять изх десяти десятых ее жителей были крестьянского происхождения; то же самое относилось и к российской армии, и к рабочему классу. В сельской местности, где проживало восемьдесят пять процентов русских, почти девять десятых составляли крестьяне в самом строгом смысле этого слова. Выражаясь количественно, крестьяне и были Россией»19. Шанин впервые отметил, что многие черты быта русского крестьянина, его экономической деятельности и социальной жизни, которые было принято рассматривать как уникальные, на самом деле являлись разновидностями черт, свойственных глобальной крестьянской культуре. Это важнейшее методологическое заключение определило вторую (после главенства принципов «социальной истории») основную черту изучения современного западного россиеведения в области изучения русского крестьянства - его компаративистский характер.

Немаловажный аспектом работы Шанина стало его обращение к обширному научному наследию исследователей крестьянских обществ из Восточной Европы начала XX в., в первую очередь -русских ученых-экономистов, сформулировавших «семейно-трудовую теорию» крестьянского хозяйства (А.В.Чаянова, А.Н.Челинцева и др.), введение их трудов в оборот всей западной историографии. Одновременное появление работ Э.Томпсона,

17 Peasants and Peasant Societies. Ed. T.Shanin. Harmondsworth, 1971; Великий незнакомец. Крестьяне и фермеры в современном мире. Хрестоматия. Сост.Т.Шанин. М.,1992.

18 Shanin, Т. The Awkard Class. Political Sociology of Peasantry in a Developing Society. Russia, 1910-1925. Oxford, 1972.

19 Shanin, T. Roots of Otherness. Vol.1. Russia as a developing society. Basingstoke, 1982. P.102

Э.Хобсбаума, Б.Галеского и ряда других социальных историков, в числе которых не последнюю роль сыграла монография М.Левина Russian Peasants and Soviet Power: A Study in Collectivization ("Русские крестьяне и советская власть: изучение коллективизации", London, 1968), посвященная анализу воздействия сталинского пятилетнего плана на социальную структуру советской деревни, обозначили к 1970-м гг. контуры предмета современного крестьяноведения. Установилось определение крестьянина как «мелкого сельскохозяйственного производителя, который с помощью простого оборудования и труда членов семьи производит в основном для своего собственного потребления, а также для исполнения своих обязанностей перед носителями политической и экономической власти»20. Были определены основные институты и отличительные характеристики крестьянского общества и, соответственно, сформулированы основные проблемы, стоящие перед его исследователем. Это семейный двор, сельскохозяйственное производство, деревня и ее культура, зависимое положение по отношению к доминирующим общественным группам. Параллельно с развитием теории и практики современного крестьяноведения, основанного во многом на развитии нового взгляда на русское крестьянство, в отечественной историографии сформировалось тн. «новое историческое направление» неортодоксальных историков села (A.M. Анфимов, В.П.Данилов, К.Н.Тарновский), впоследсвие подверденное идеологической обструкции — обстоятельство, на которое указывает сам Т.Шанин21.

20 Т.Шанин. Перспективы исследования крестьянства и проблема восприятия параллельности общественных форм//Крестьяноведение. Теория. История. Современность. М., 1996.

21 Там же. С. 25.

Одновременно продолжилось компаративистское освоение россиеведами западной историографии, посвященной проблемам модернизации общества, перехода от традиционного социального уклада, основанного на крестьянской экономике, к «современному», основанному на развитии промышленности и торговли. В этом смысле нельзя не указать на опубликованную в 1976 г. монографию Ю.Уэбэра, посвященную модернизации сельской Франции в XIX -начале XX вв. 22. Выработанный Уэбэром подход к проблеме, основанный на выделении векторов перемен, вызванных влиянием индустриализации, рынка, городской культуры и т.п., и векторов сопротивления этим переменам со стороны традиционных культурных и социальных механизмов сельского общества, действовавших и взаимодействовавших во французской деревне, стал в некоторой степени образцовым для историков, изучающих крестьянские общества самых разных стран и периодов, в том числе и для россиеведов, исследующих социально-экономическое развитие российского пореформенного крестьянства.

Прочные позиции в практике конкретно-исторических исследований, в том числе сторонников направления "научной истории", заняла теория модернизации. Как указывает Н.Б.Селунская, несмотря на споры вокруг универсальности примерения ее приципов, теория модернизации относится к социальным теориям, базирующимся на принципах макросоциологии и до сих пор оценивается как эффективное изобретение в результате взаимодействия истории и теории, истории и эпистемологии23.

22 Weber Е. Peasants into Frenchman: the Modernization of Rural France, 1870-1914. Stanford, 1976.

23 Селунская Н.Б. Методологические аспекты сравнительного изучения протоиндустриальных обществ России и Швеции//Индустриализация в России. №10. М., 2000.

Интерес западных историков к социальной истории России оказался столь высок, что уже в 1980 г. при Пенсильванском университете М. Левиным и Дж.Рибером был организован Национальный семинар по российской социальной истории XX в., задуманный с целью систематического обсуждения научных проблем, имеющих отношение к периодам как до, так и после 1917 г., а также активизации и продвижения новых исследований и предоставления возможности молодым ученым творчески осмыслить наиболее важные вопросы социальной истории. На коллоквиумах этого семинара, организованных по большей части при поддержке Национального совета по советским и восточноевропейским исследованиям и Исследовательского совета по общественным наукам, в которых принимал участие широкий круг ученых, обсуждались проблемы истории крестьянства, эволюции царской и советской бюрократии, гражданской войны, НЭПа и пр., а также такие концептуальные понятия, как «класс», «менталитет», «социальная мобильность», «социальные структуры», «социальные отношения», «модернизация» в применении к истории России. В частности, в 1982 г. был проведен коллоквиум по теме «Сельское общество: 1905-1930», сыгравший в плане постановки вопросов огромную роль в дальнейшем развитии западных исследований по теме истории русского крестьянства. Аналогичную роль сыграли несколько монографий, появившихся к началу 1980-х гг. Работы Д.Эткинсон, Дж.Яни, а также сборник под редакцией Л.Хаймсона во многом определили контуры предстоявшей работы по указанной проблематике24. Одновременно в Англии работу в направлении, указанном Т.Шаниным, продолжили М.Перри (Центр

24 Atkinson, D. The End of the Russian Land Commune. Stanford, 1938; Yaney, G. The Urge to Mobilize: Agrarian eform in Russia, 1861-1930. Urbana, 1982; The Politics of Rural Russia, 1905-1914//Ed. L.Haimson. Bloomington, 1979; русских и восточноевропейских исследований, Бирмингем) и Ю.Палло (Оксфорд). М.Перри, обратившись к исследованию крестьянского движения в ходе революции 1905-1907 гг, показала, как социально-экономическая дифференциация крестьян отходила на второй план в ходе их выступлений в защиту коллективных интересов25. Ю.Палло указала на важность сельской общины в изучении русского крестьянства в пореформенную эпоху26.

Рубеж 1980-1990-х гг оказался особенно плодотворным для направления западного россиеведения, посвященного изучению русского крестьянства. Одновременно историками были представлены результаты множества исследований в указанной области, осуществленных в 1970-1980-х гг. Под редакцией Б.Эклофа и С.Фрэнка вышел сборник The World of the Russian Peasant (Boston, 1990), собравший опубликованные ранее в различных периодических изданиях либо монографиях работы западных историков, посвященные проблемам крестьянской миграции (Р.Джонсон), роли женщины в русской деревне (Р.Гликман, Б.Энджел), крестьянина в армии (Д.Бушнелл), крестьянина и образования (Б.Эклоф), крестьянских представлений о правосудии (С.Фрэнк), крестьянских верований (М.Левин), крестьянского искусства (Э.Неттинг) и крестьянского движения (М.Перри). Сборник открывала статья советского историка Б.Н.Миронова, посвященная проблемам изучения сельской общины. Однако куда более значительную роль сыграла публикация в виде сборников материалов двух конференций, посвященных проблемам русского крестьянства, состоявшихся в Бостоне и Лондоне в 1986 г. Сборник Peasant Economy, Culture and Politics of European Russia, 1800-1921

25 Perne, M. The Russian Peasant Movement of 1905-1907: Its Social Composition and Revolutionary Significance//Past and Present, 1972 No.57

26 Pallot J., Shaw D. Landscape and Settlement in Romanov Russia, 1613-1917. Oxford, 1990.

Princeton, 1991), вышедший под редакцией Э.Кингстон-Манн и Т.Микстера, представил читателю тексты наиболее важных выступлений историков в Бостоне, сгрупированные по трем разделам: «Крестьянская экономика» (сюда вошли статьи Э.Кинстон-Манн об агрикультурных инновациях крестьянских общин, Д.Бердса о крестьянской миграции в Центральном промышленном регионе, Э. У ил бур и С.Уиткрофта об аграрном кризисе конца XIX в.), «Крестьянская культура» (в нем поместились исследования К.Воробек о женщине в деревне и С.Рамера о деревенских знахарях) и «Крестьянская политика» (здесь были помещены статьи Р.Боака о сопротивлении крепостного крестьянства помещичьему гнету, Д.Кристиана о крестьянских протестах против торговли спиртным накануне отмены крепостного права, Т.Микстера о коллективных выступлениях сельских рабочих, С.Серегни о крестьянских союзах в революции 1905 г, О.Файджеса о крестьянских объединениях в 1917-1921 гг).

Сборник Land Commune and Peasant Community in Russia (London, 1991), выпущенный Школой славянских и восточноевропейских исследований Лондонского университета под редакцией Дж.Бартлетта, составили тексты докладов на конференции в Лондоне, озаглавленной «Общинные формы в России императорского и раннего советского периода». Концептуальные статьи М.Левина и Д.Эткинсон, открывавшие сборник, были посвящены постановке вопросов, имеющих первостепенное значение в изучении русской поземельной общины. Важной особенностью нескольких исследований, результаты которых опубликованы в сборнике, является конкретно-исторический подход к рассмотрению функций сельских общин в различных регионах России (статьи Ю.Палло, Дж.Шэннона,

К.Воробек, Д.Шоу, а также статья отечественного историка В.А.Александрова, посвященная общинным переделам земли). Не менее важна и другая часть сборника, посвященная проблемам аграрного развития России в XIX-нач. XX вв., социально-экономической дифференциации и стратификации русского пореформенного крестьянства и «аграрного кризиса» конца XIX в. (работы К.Леонарда, Д.Филда, Х-Д.Леве, Р.Биделье), а также эволюции общины в XX в., в ходе столыпинских реформ и позднее, вплоть до 1920-х гг (статьи Д.Мэйси, О.Фиджеса, Х.Окуда, Дж.Слэттера и отечественного историка В.П.Данилова) Отдельная часть сборника посвящена различным аспектам социальной жизни в деревне и взаимоотношениям тех или иных групп крестьян с общиной: крестьянской семье, месту женщины или «чужака» в жизни деревни (тексты Б.Эклофа, К.Фраерсон, Р.Гликман). Наконец, заключают сборник работы, посвященные воспроизводству общинных норм за пределами деревни - в форме ремесленной артели (Й.Имаи), солдатской артели (Д.Бушнелл) и специфических форм общинной огранизации ссыльных каторжников в Сибири (А.Вуд).

Этап 1990-х гг. характеризовался дальнейшим углублением исследовательской работы россиеведов, что выразилось в публикации ряда монографий, авторы которых ранее представили отдельные результаты своей работы в виде выступлений на конференциях в Лондоне и Бостоне, либо в виде публикаций в исторической периодике - прежде всего специализирующихся по русской истории журналах The Russian Review, Slavic Review (США), Slavic and East Slavonic Review (Англия), а также на страницах другой западной исторической периодики -журналов Journal of Economic History, Journal of European Economic History,

Journal of Family History, Jarhbucher fur Geshichte Osteuropas, Journal of Interdisciplinary History, Journal of Modern History, Journal of Peasant Studies, Journal of Social History. К заслуживающим первоочередного внимания монографиям следует отнести, прежде всего, работу К.Воробек Peasant Russia: Family and Community in the Post-Emancipation Period (Princeton, 1991). Исследование Воробек, основанное на междисциплинарном подходе, использовании достижений западной историографии в области истории семьи, антропологии, этнографии и тендерной истории, посвящено проблемам крестьянской семьи в пореформенную эпоху и ее связям с сельской общиной. В контексте тендерного подхода, оформившегося к концу 80-х гг. в самостоятельное важное направление по изучению истории России истории России конца Х1Х-нач.ХХ вв., выполнена монография неутомимой исследовательницы в области женской истории Б.Энджел Between the Fields and the City: Women, Work and Family in Russia, 1861-1914 (Cambrdidge, 1994). В этом же контексте следует указать и на сборник Russia's Women: Accomodation, Resistance, Transformation// Ed. B.Clements, B.Engel, Ch.Worobec. (Berkeley, 1991), представивший публике наиболее интересные доклады, прочитанные на состояшейся в 1988 г. в Кливленде конференции, посвященной истории женщины в России, в том числе проблеме места женщины в русском крестьянском обществе (к теме нашего исследования напрямую относятся вводные статьи Б.Энджел и К.Воробек, а также статья Ю.Палло о женских кустарных промыслах). Были опубликованы также несколько монографий, посвященных проблеме крестьянской миграции и социальной мобильности - свои взгляды, высказанные ранее в периодике,

27 развили Д.Бердс и Э.Экономакис .

Проявляемый в последнее время зарубежными историками повышенный интерес к проблемам народной культуры, социальной самоидентифицации и культурного конфликта, вызванный «лингвистическим поворотом» в современной методологии исторического исследования, привел к появлению целой серии работ россиеведов, посвященных этой тематике. Лучше всего актуальные тенденции в современном западном россиеведении, в частности, в изучении пореформенного крестьянства, отражает выпущенный под редакцией С.Фрэнка и М.Стайнберга сборник Cultures in Flux: Lower-Class Values, Practices and Resistance in Late Imperial Russia ("Культуры в движении: ценности, практики и сопротивление низших классов в России позднеимперского периода", Princeton, 1994), обращающийся к изучению проблем пореформенной России с помощью наиболее востребованных в современной западной историографии категорий исторического анализа - категорий конфликта, сопротивления и самоидентификации. Кроме того, в вышедших недавно монографиях С.Фрэнк рассматривает проблему культурного конфликта через призму крестьянских представлений о преступлении и наказании , Дж.Ньюбергер - через анализ феномена

29 хулиганства» в городе и деревне . Важные дискуссии по проблеме влияния актуальных методологических течений, связанных с «социально-культурной историей» и «лингвистическим поворотом» на изучение русской истории, были проведены на страницах

27 Burds, J. Peasant Dreams and Market Politics: Labor Migration and the Russian Village, 1861-1905. Pittsburgh, 1998. Economacis, E. From Peasant to Petersburger. NY, 1998.

28 Frank, St. Crime, Cultural Conflict and Criminality in Rural Russia, 1856-1914. Berkeley, 1999

29 Neuberger J. Hooliganism, Crime, Culture, and Power in St.Petersburg: 1900-1914. Berkeley, 1993. P.121.

ЯП журнала The Russian Review . В полной мере перемена методологических приоритетов в современном западном россиеведении отразилась в тематике докладов, сделанных на Пятом всемирном конгрессе по изучению Центральной и Восточной Европы, прошедшем в Варшаве в 1995 г. (некоторые из них были

31 опубликованы в виде сборника под редакцией Ю. Палло в 1998 г.) . Как справедливо отметил в рецензии на сборник, опубликованной на страницах журнала Slavic Review, Р.Джонсон, «если предыдущие исследования крестьянства Восточной Европы ставили во главу угла его социально-экономическое положение, политические альтернативы и статистические измерения, то в рассматриваемом сборнике на первое место вышли вопросы идентификаций и репрезентаций, дискурсов и социального конструирования

2 л реальности» . Из опубликованных статей внимания заслуживают работы Л.Зигельбаума (рассмотрение кустарных промыслов с позиции «социально-культурной истории», через призму их восприятия образованным обществом), Я.Коцонис (изучение стереотипов восприятия крестьянской «осталости» дореволюционными политиками и экономистами и свойственного последним патерналисткого «дирижизма»), Д.Мэйси (анализ крестьянского отношения к столыпинским реформам).

Одновременно следует отметить и появление ряда обзорных историографических статей, систематизировавших результаты работы россиеведов в области изучения пореформенного

30 Language and Meaning in Russian History//The Russian Review. Vol.55, July 1996; Ideology, Resistance and Social Identity//The Russian Review. Vol.56. January 1997.

31 Pallot, J. (ed.) Transforming Peasants: Society, State and the Peasantry, 1861-1930. Selected papers from the Fifth World Congres of Central and East European Studies. Warsaw, 1995. New York, 1998.

32 Johnson, R. Pallot, J. (ed.) Transforming Peasants: Society, State and the Peasantry, 1861-1930. Selected papers from the Fifth World Congres of Central and East European Studies. Warsaw, 1995. New York, 1998//Slavic Review. 1999. No.4. P.881.

33 российского крестьянства . Как указывает в одной из них Б.Эклоф, «исследование российского крестьянства периода 1861-1914 гг. представляется обширной и многогранной областью. Чтобы понять, в частности, то, как менялись социальные представления и ценности российского крестьянина, необходимо гораздо большее количество конкретно-исторических исследований, и многие темы здесь еще ждут своей формулировки. Однако не следует упускать из вида важной работы, проделанной в последние десятилетия зарубежными историками по реконцептуализации, введению в оборот новых источников и более пристальному рассмотрению уже известных, применению к ним наработок в области антропологии, истории семьи, тендерной истории, и прежде всего - сравнительного подхода, в перспективе которого российское крестьянство становится частью большей формации»34. На 1988 г., когда был опубликован историографический обзор Б.Эклофа, его автору показалось возможным выделить следующие приоритетные направления развития историографии российского пореформенного крестьянства в современном западном россиеведении: работы в области "глобального контекста" социально-экономического развития пореформенной России, "медленной истории" (под этим подразумевалось изучение сопротивления крестьянских социальных учреждений, в первую очередь общины, воздействию модернизации), изучение эволюции семьи и общины в указанный период, работы в области крестьянского правосудия, материального

33 Channon, J. From muzhik to kolhoznik: some recent Western and Soviet Studies of Peasant in Late Imperial and early Soviet Russia//Slavic and East Slavonic Review. Vol.70. 1992. Pp. 127-139; Eklof, B. Ways of Seeing: Recent Anglo-American studies of the Russian Peasant//Jahrbucher für Geschichte Osteuropas. Vol.34, 1988. Pp. 58-74; Moon,

79

Recent k s??on??the??Russianr?Pcasantry//Historic??Joumal.??Vol.35.??1992.??Pp.953-8.????34??Eklof.??Op.cit.??P.74.??35 £ахарОВ Д J| фед )

Указ.соч. С. 7. положения крестьянства, распространения в его среде грамотности и приобщения к системе образования, изучение крестьянской ментальности, взаимоотношений крестьян с "чужаками", наконец, рассмотрение проявлений политической активности крестьянства и типологии крестьянского восстания.

В качестве труда, подводящего определенный итог работе по изучению российского пореформенного крестьянства в западной историографии последних десятилетий, следует выделить недавно опубликованную монографию Д.Муна The Russian Peasantry 16001930: The World the Peasants Made (London, 1999), носящую ярко выраженный историографический характер (автор читал курс по истории русского крестьянства в Университете Техаса, г.Остин) и распределяющую основные достижения россиеведения в указанной области по категориям «Население», «Среда», «Эксплуатация», «Производство», «Семейные хозяйства», «Общины», «Протест», «Потребление», «Неразрывность», «Перемены». Фактически перечисленные темы, обязанные своим возникновением «социальной истории», и были в фокусе работы западных россиеведов, занимавшихся изучением проблем российского крестьянства в период 1861-1917 гг, в течение последних десятилетий.

Объектом настоящего исследования стали труды английских и американских историков, осуществленные на современном этапе развития западного россиеведения. За его нижнюю границу принят рубеж 1960-1970-х гг., когда произошло зарождение полноценного направления в россиеведении, занимающегося историей российского крестьянства. Выбор условной верхней границы, обусловленный доступностью литературы, пал на конец 1990-х гг.

Учитывая то обстоятельство, что статьи и монографии западных историков, изданные в 1960-70 х гг., уже получили некоторое освещение в отечественной историографии, основной акцент было решено сделать на исследованиях западных россиеведов, появившихся в 1980-90-х гг. и практически неизвестных отечественным специалистам, а также на выявлении методологического и историографического контекста этих работ. В результате эвристического этапа исследования были выделены четыре темы, по которым в дальнейшем осуществлялся анализ достижений современного западного россиеведения:

1) тема общих концепций аграрной эволюции России в период 1861-1917 гг.

Первую главу диссертации показалось уместным посвятить определению "глобального контекста" оценок социально-экономического развития России в период 1861-1917 гг, в котором работают западные историки. Концепции аграрного строя пореформенной России, выработанные западными россиеведами, должны были быть рассмотрены в контексте всей мировой историографии и прежде всего в теоретико-методологическом аспекте изучения переходных эпох. Подобный анализ предполагал выявление соотношения концепции, выстроенной на основе марксисткой теории буржуазной аграрной эволюции, с вариантами западных интерпретаций переходных эпох вообще и аграрного развития России в частности, построенных на основе теории модернизации и теории «зависимого развития». Кроме того, предсталялось необходимым осветить не только общие дискуссии по поводу характера и направления социально-экономического развития России на рубеже Х1Х-ХХ вв., но и споры насчет формационной принадлежности крестьянского хозяйства, социальной природы организации его экономики, путей его развития и подчиненности рынку, оказавшие первостепенное влияние на изучение крестьянского хозяйства пореформенной России в современной западной и отечественой историографии. Наконец, не представлялось возможным обойти вниманием результаты одной из наиболее плодотворных дискуссий, развернувшихся в западной историографии начиная с конца 1970-х гг. и посвященной выяснению уровня жизни пореформенного крестьянства и обстоятельствам "аграрного кризиса", складывание которого к рубежу Х1Х-ХХ вв. в течение долгого времени не вызывало сомнений как у западных, так и у отечественных историков.

2) тема сельской общины и ее эволюции в указанный период

В рамках "социальной истории" локальная община рассматривается как первичное сообщество, которая, обеспечивая непрерывное воспроизводство общественного человека, объективно включенного в социальную структуру, образует основу общественного развития. Закономерно, что задача изучения характера взаимоотношений внутри общины, жизнеспособности ее взаимосвязанных функций производства и распределения, благотворительности и социализации, социального контроля в условиях усиления внешнего давления на общину, роста противоречий между полами, классами, поколениями внутри самой общины, вызванных быстрыми экономическими переменами и интенсивным культурным обменом между городом и деревней вышла на первый план в трудах западных историков, посвященных российскому пореформенному крестьянству, явившись фундаментом для более подробного рассмотрения близких конкретно-исторических сюжетов. Исходя из анализа соотношения перечисленных тем в общем массиве работ россиеведов, посвященных крестьянской общине в пореформенный период, а также их важности в указанном контексте, показалось уместным уделить особое внимание анализу взглядов западных историков на общинное владение и управление землей, дискуссии о возможных путях преодоления отсталости и низкой продуктивности сельскохозяйственного производства в нач. XX в., а также рассмотрению взглядов западных историков на эволюцию первичной социальной и экономической единицы русской пореформенной деревни - крестьянского двора.

3)тема миграции и социальной мобильности пореформенного крестьянства Выделение этой темы в отдельную главу было обусловлено двумя соображениями. Во-первых, рассмотрение вопроса о крестьянской миграции, напрямую увязанное в россиеведении с проблемой социальный функций крестьянских учреждений, в том числе неформальных, и их способности к воспроизводству за пределами деревни в условиях повышения социальной мобильности, роста темпов урбанизации и модернизации, играет важнейшую роль в современном западном россиеведении, о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что большинство монографий, выпущенных западными специалистами в области истории пореформенного российского крестьянства в 1990-х гг., прямо или косвенно связаны с проблемой крестьянской миграции. Во-вторых, рассмотрение проблемы крестьянской миграции в трудах россиеведов позволяло контрастно осветить эволюцию методологических подходов западных историков к изучению российского пореформенного крестьянства на примере одного исследовательского сюжета - от свойственного социальной истории» междисциплинарного подхода к характерному для «социально-культурной истории» "дискурсивному" ("операционистскому"), с акцентом на вопросах «народной культуры» и социальной психологии.

4 )тема крестьянской культуры в контексте модернизации и культурного конфликта, вызревавшего в России в конце XIX- начале XX вв.

Обращение к этой теме представлялось необходимым в плане раскрытия общих тенденций развития современного западного россиеведения, в котором усиливается концептуальное влияние "социально-культурной истории" и "лингвистического поворота". Представлялось важным проследить логику развития иследований западных историков в области изучения крестьянской культуры - от символической реабилитации крестьянской ментальности в работах 1960-1970-х гг., через попытки выяснить характер и степень взаимодействия крестьянской ментальности и структур общества в целом, к выходу на первое место в современной западной историографии русского крестьянства проблематики «культурного конфликта» между представителями господствовавших классов и крестьянства, описанного с помощью методов «социально-культурной истории», - выделить основные направления и перспективы актуальных работ западных россиеведов в указанном направлении.

Как уже подчеркивалось в отечественной литературе, «абстрагирование от результатов нашей исторической науки, как позитивных, так и негативных, может создать неадекватную картину эволюции западной русистики, особенно на фоне постоянного обмена теоретическими и историографическими новациями в историографии различных стран мира»35. На всех этапах работы автор опирался на существующую традицию осмысления основных достижений западного россиеведения в отечественной историографии, связанную с именами И.Д.Ковальченко, Н.Б.Селунской, И.В.Поткиной, Е.Б.Шашиной, П.Н.Зырянова, Б.Н.Миронова. В контексте заявленной проблематики эта традиция включает обзоры зарубежной литературы, посвященной истории российского пореформенного крестьянства, на страницах отечественной исторической з /Г периодики , обращение к указанной теме в отдельных разделах

37 сборников и монографий , осуществление несколько диссертационных исследований, посвященных развитию западного россиеведения38. При работе над диссертацией был учтен опыт дискуссий отечественных и западных историков по интересующим нас вопросам в рамках международных научных конференций (в особенности отметим конференцию "Менталитет и аграрное развитие России Х1Х-ХХ вв.", прошедшую в Москве в 1994 г. под

39 председательством академика РАН Л.В.Милова) . Однако специализированного историографического анализа основных

36Крупина Т.Д. Теория модернизации и некоторые проблемы развития России конца XIX — нач. XX вв//История СССР, 1971, №1; Ковальченко И.Д., Селунская Н.Б. Американские историки о русском крестьянстве XIX в.//История СССР, 1971. №5; Зырянов П.Н. Современная англоамериканская историография столыпинской аграрной реформы//История СССР, 1976. №1; Селунская Н.Б. Современная англо-американская буржуазная историография аграрного строя России эпохи капитализма//История СССР, 1979. №4; Селунская Н.Б., Шашина Е.Б. Страницы аграрной истории России в прочтении западных ученых//Отечественная история, 1992. №3; Жук С.И., Брукс, Дж. Современная американская историография о крестьянстве пореформенной России//Вопросы истории, 2001. №1

37 Зырянов П.Н. Крестьянская община Европейской России 1907-1914 гг. М., 1992; Поткина И.В. Индустриальное развитие дореволюционной России: концепции, проблемы, дискуссии в американской и английской историографии. М., 1994; Селунская Н.Б. Россия на рубеже XIX-XX вв (в трудах западных историков). М., 1995; Сахаров А.Н. (ред.) Россия XIX-XX вв.: взгляд зарубежных историков. М., 1996; Миронов Б.Н. Социальная история России.

38 Поткина И.В. Критический анализ освещения индустриального развития России в современной англо-американской историографии. Диссертация . канд.ист.наук. М., 1983; Шашина Е.Б. Основные направления развития россиеведения в США, 1960- начало 1990-х годов. Диссертация.канд.ист.наук. М., 1993.

39 Данилов В.П., Милов Л.В. (ред.) Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв). М., 1996; Ковальченко И.Д., Тишков В.А. (ред.) Аграрная эволюция России и США (Х1Х-нач.ХХ вв). М., 1991; Дякин B.C. (ред.) Реформы или революция? Россия 1861-1917. Спб., 1992. результатов работы западных историков в области истории российского пореформенного крестьянства в контексте основных методологических тенденций современной западной историографии пока предпринято не было. Настоящая диссертация является первой попыткой преодоления этого недостатка. В качестве источников были привлечены основные сочинения западных историков по указанному вопросу, имеющиеся в книгохранилищах России и Нидерландов, где автор имел возможность работать в рамках совместного проекта между Историческим факультетом МГУ им. М.В.Ломоносова и факультетом социально-экономической истории Лейденского университета (руководитель проекта CROSS -профессор Н.Б.Селунская). Одновременно, диссертационное исследование опирается на богатую отечественную традицию разработки социально-экономических проблем аграрной истории России40.

Результаты настоящего исследования могут быть использованы отечественными специалистами в ходе научной и учебной деятельности: подготовки статей, монографий и спецкурсов по истории России конца XIX-начала XX вв., методологии исторического исследования, истории развития западного россиеведения. Основные положения диссертации были обсуждены и одобрены в ходе апробации на кафедре источниковедения

40 Ковальченко И.Д., Милов Л.В. Всероссийский аграрный рынок: XVIII- начало XIX в. М., 1974; Анфимов A.M. Крестьянское хозяйство Европейской России: 1881-1904 гг. M., 1980; Ковальченко И.Д., Селунская Н.Б., Литваков Б.М. Социально-экономический строй промещичьего хозяйства Европейской России в эпоху капитализма. М., 1982; Рындзюнский П.Г. Крестьяне и город в капиталистической России второй половины XIX века: (Взаимоотношения города и деревни в социально-экономическом строе России). М., 1983; Тюкавкин В.Г., Щагин Э.М. Крестьянство России в период трех революций. М., 1987; Ковальченко И.Д., Моисеенко Т.Л., Селунская Н.Б. Социально-экономический строй крестьянского хозяйства Европейской России в эпоху капитализма. М., 1988; Проскурякова H.A. Земельный кредит и мобилизация земельной собственности в России в кон. XIX - нач. XX вв. М., 1992; Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998; Селунская Н.Б. Концепция аграрного строя России в пореформенную эпоху//Исторические записки. 1999. М., 1999.

Заключение диссертации по теме «Исторические науки», Карагодин, Андрей Васильевич

Результаты работы россиеведов в области изучения российского пореформенного крестьянства на протяжении последних десятилетий, изложенные в настоящем исследовании, убедительно демонстрируют высокий академический уровень работы западных историков. Источниковая база их работ обнаруживает тенденцию к постоянному расширению. В монографиях и статьях 1980-90-х гг. она фактически сравнялась по уровню охвата с характерной для отечественной историографии вследствие получения западными историками полноценного доступа в отечественные библитеки и архивы, что делает неоправданными звучавшие подчас в отечественной литературе упреки в адрес россиеведов в ее узости, работе исключительно с опубликованными (как правило до 1917 г.) источниками. Западные историки, осуществляющие исследования российского пореформенного крестьянства на современном этапе развития россиеведния, владеют отечественной историографией вопроса, свободно ориентируются в ее тематике и проблематике, что не раз проявлялось в ходе очных дискуссий между отечественными и зарубежными историками на международных научных конференциях.

При разности теоретико-методологических подходов, на эмпирическом уровне западные и отечественном уровне обращаются к сходному кругу проблем. Многие выводы западных историков вполне комплиментарны результатам работы отечественных специалистов. Так, представления россиеведов об особенностях складывания аграрного строя пореформенной России, развития капитализма в сельском хозяйстве, проходившего по канонам, отличным от западных, что напрямую увязывается с природно-климатическими особенностями Европейской России, находят отклик в последних работах отечественных историков, в т.ч. Л.В.Милова, чья монография «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса» уже получила самые высокие оценки в западной историографии (по мнению М.Перри, это "одно из самых интересных, оригинальных и широких по охвату исследований, появившихся в пост-советской России").

Работа западных историков в области изучения российского пореформенного крестьянства убедительно демонстрирует возможности применения методологических подходов, получивших распространение в западной историографии ("социальной истории", "истории народной культуры", "истории ментальности" и пр.) к истории России, в частности, истории российского пореформенного крестьянства. Благодаря успешному опыту компаративного анализа, применения в изучении пореформенного российского крестьяства наработок в области аграрной истории стран Европы и Азии западных социальных историков, крестьяноведов, историков-антропометристов, тендерных историков, историков народной культуры и т.д., в современном западном россиеведении преодолено мнение об «уникальности» развития России в контексте мировой истории, выработано убеждение в том, что история российского крестьянства, несмотря на свою специфику, является частью глобальной истории, а не «искажением» европейской или мировой моделей аграрного развития.

В целом, результаты осуществленного диссертационного исследования убедительно доказывают, что в условиях дальнейшего развития отечественной историографии пореформенного российского крестьянства обретение общего методологического языка, овладение западным историографическим багажом, расширение перспектив компаративного анализа является одной из главных задач, стоящей перед историками России и Запада на пути окончательного преодоления барьеров в научном диалоге и познании прошлого.

Заключение

В результате осуществленной в настоящем исследовании систематизации основных результатов работы историков Англии и США в области истории российского пореформенного крестьянства на основе выявления четырех тем, получивших наибольшее отражение в западной литературе и одновременно являющихся наиболее репрезентативными для его характеристики -общих концепций аграрного строя на рубеже XIX-XX веков, общины и семьи как основных институтов крестьянской жизни, миграции и социальной мобильности крестьянства, наконец, крестьянской культуры и ее изменения под воздействием модернизации -оказалось возможным очертить основные итоги изучения пореформенного российского крестьянства в западном россиеведении последних десятилетий.

По мнению западных историков, определяющим для развития российского крестьянства в пореформенный период оказался процесс адаптации его традиционных, выработанных веками социальных, экономических и культурных норм, моделей и стереотипов поведения, к обширным социально-экономическим и культурным изменениям, вызванным процессом модернизации российского общества, резко ускорившимся во второй половине Х1Х-нач.ХХ вв. Среди этих изменений выделяются отмена крепостного права и иные социально-экономические реформы 1860-80-хх гг., быстрый рост сельского населения, процессы урбанизации и индустриализации, вовлечение все большего числа сельских производителей в общероссийский рынок, а также проникновение в деревню городских культурных веяний. Процесс «модернизации» деревни рассматривается западными историками в двояком ключе в плане воздействия социально-экономических процессов на деревню, с одной стороны, и в плане воздействия крестьянства на протекание этих процессов, с другой. Выделяются векторы перемен и векторы сопротивления переменам, рассматриваются их действие и взаимодействие в сложном контексте деревенской жизни. При этом западные историки на современном этапе не склонны отождествлять силы, воздействовавшие на деревню извне, исключительно с силами «модернизации», и описывать крестьянство, реагировавшее на это воздействие, как сугубо «традиционное» и «патриархальное». В этом преодолении лапидарных оценок, характерных для западных историков до 1960-х гг., заключается одно из главных достижений современного западного россиеведения на современном этапе его развития. Социально-экономическому развитию пореформенного крестьянства даются более нюансированные оценки, конкретно-исторические сюжеты описываются более точно и аккуратно. Во многом преодолены, скорректированы или дополнены генерализующие концепции аграрного строя пореформенной России, связанные с именами А.Гершенкрона и Т.Шанина, сложившиеся в западной историографии под воздействием теорий «модернизации» и «зависимого развития», и в течение долгого времени оказывавшие решающее воздействие на изучение развития пореформенного российского крестьянства в западной историографии.

Одновременно в западном россиеведении разработаны концепции аграрного строя пореформенной России, отличающиеся от свойственных отечественной историографии, в течение долгого времени развивавшейся с оглядкой на ленинскую концепцию развития капитализма в сельском хозяйстве. Западные историки не склонны преувеличивать степень социально-экономической дифференциации в российской деревне в указанный период, как и степень проникновения в нее капиталистических отношений. Признавая рост дифференциации по мере развития процессов модернизации - роста неземледельческих доходов, наемного труда и коммерциализации сельской экономики - россиеведы, тем не менее, призывают к известной осторожности в оценках роста темпов расслоения крестьянства. По мнению западных историков, на рубеже XIX-XX веков для российского крестьянства была характера "разнонаправленная", или "цикличная", социальная мобильность. Главными тенденциями развития были уравнивание и сплочение крестьянства, а не его поляризация и усиление внутренних противоречий. Большинство крестьянских хозяйств продолжали функционировать в соответствии с описанной А.В.Чаяновым и его западными последователями «традиционной» логикой минимизации рисков и работы ради обеспечения существования при минимуме прибавочного продукта.

В западной историографии подчеркивается, что многие из социально-экономических процессов, проходивших на рубеже XIX-XX вв., не только не приводили к «модернизации» крестьянства, но, напротив, способствовали усилению традиционных крестьянских институтов и социальных механизмов, возникших и оформившихся еще в феодальную эпоху. Так, реформы 1860-х гг., покончившие с крепостным правом, одновременно привели к усилению власти сельской общины, оказавшейся с исчезовением помещика единственным посредником между государством и крестьянством, а в условиях крестьянского малоземелья и быстрого роста сельского населения - единственным гарантом обеспечения крестьянских хозяйств средствами к существованию, осуществлявшимся с помощью механизма периодических земельных переделов, к усилению ее функций неформального социального контроля. Последнее отразилось в усилении судопроизводственной функции общины, в частности, в росте проявлений крестьянского самосуда. Несмотря на некоторое облегчение статуса женщины в пореформенный период, вызванное распространением нуклеарной семьи и развитием отходничества, общая картина господства патриархальной культуры в пореформенной российской деревне также не претерпела значительных изменений. Традиционные механизмы исключения и подчинения, определявшие жизнь женщины, сохраняли свою прочность.

Попытки государства сломать общинный механизм с помощью столыпинских реформ, как признается зарубежными историками, в целом потерпели неудачу. Община оказалась в состоянии справиться с этой угрозой. В результате, по мнению россиеведов, крестьянское хозяйство пореформенной России пошло по пути «аграрной инволюции» (К.Гирц), процесса, в ходе которого общинная система, испытывавшая внешние угрозы, вместо дорогостоящей и рискованной трансформации становилась все более усложненной и напряженной, оставляла все меньше места для адаптации. Для демонтажа сложной экономической, социальной, культурной и политической системы, которой являлась сельская община, оказался необходим целый комплекс условий - от демографической революции до обустройства обширной инфраструктуры культурных, социальных и образовательных учреждений. Часть из этих условий была осуществлена между 1905 и 1917 гг, а часть - уже при Советской власти, в особенности в период форсированной индустриализации.

По мнению россиеведов, на протяжении всего пореформенного периода преобладающей формой семейной организации российского крестьянства была составная семья. В то же время в рамках этой формы на смену циклу "постоянного составного хозяйства" приходил цикл "фаз развития", основанный на разделе семейного хозяйства не после, а до смерти большака. Умножение количества малых семейных хозяйств на рубеже XIX-XX вв. не только не угрожало силе и жизнеспособности общины, но и могло способствовать усилению ее функций: отход от семьи-общины вовсе не означал отхода от самой общины, и макроструктура сельской России оставалась прежней. Несомненный интерес представляет заключение западных историков о типологической близости некоторых крестьянских учреждений, получивших распространение в конце XIX в. - в частности, структуры и размера хозяйствующей семьи, основанной на разделе до смерти большака - с учреждениями, характерными для крестьянства центрально-нечерноземной полосы до конца XVII в., а после торжества в этом районе крепостнической системы преобладавшими в удаленных регионах страны.

Отдельным свидетельством сохранения российским пореформенным крестьянством традиционных социальных механизмов можно считать работы западных историков, посвященные действию общинных взаимосвязей за пределами деревни. По мнению россиеведов, российские крестьяне бережно охраняли свою культуру и препятствовали попыткам ее реформирования, вне зависимости от того, кто выступал проводником этих попыток — армия, школа, благотворительные организации, город, светское искусство, или конкретный чиновник. Так, в царской армии крестьяне, вопреки формальным уставам, выстраивали социально-экономический строй солдатской жизни по канонам крестьянского общества, препятствуя превращению царской армии в инструмент модернизации. Солдатское сообщество низшего уровня оставалось в значительной степени автономным, действуя по типу землячества, или артели - точно так же, как в случае спонтанной организации крестьян-отходников в городах по территориальному принципу. Россиеведы, занявшиеся изучением проблем крестьянской миграции, пришли к выводу о необходимости ее двоякой оценки: несмотря на рост социальной мобильности крестьянства и его взаимодействия с городской урбанистической культурой, индивидуальные, семейные, юридические, экономические и социальные связи с деревней оставались важной частью крестьянского опыта миграции, препятствуя превращению мигрировавших крестьян в полноценных горожан.

Как выяснили россиеведы, обратившиеся к рассмотрению проблем распространения грамотности и образования в пореформенной деревне, крестьяне, осознававшие необходимость овладения грамотностью как средством достижения успеха, выступали инициаторами обучения своих детей, однако при этом разрешали им учиться в школе не более полутора-двух лет, препятствуя их социализации и культурной адаптации к "современным" ценностям. Изолированная позиция сельского учителя, равно как и желание крестьян контролировать и ограничивать образование своих детей, объясняется стремлением крестьянина овладеть грамотностью, сохранив и защитив при этом деревенскую культуру.

По мнению западных историков, посвятивших свои работы изучению ментальности пореформенного российского крестьянства на основании фольклорных источников, в большинстве случаев крестьянин осуществлял символический переворот социальной иерархии, действуя в рамках представления о патерналистском устойстве общества, что соответствовало выделенным западными историками чертам традиционной "народной культуры" доиндустриальной Европы - вере в возможность перемены не системы, но отношений индивидуумов в ее рамках ("горизонтальная солидарность", или "классовое сознание", почти всегда заглушалось "вертикальной солидарностью" - с корпорацией в городе, с общиной в деревне), и неспособности помыслить альтернативные общественные миры в силу узости горизонта и отсутствия социального опыта. Это затрудняло задачу мобилизации крестьянства представителями революционных элит, принадлежавшими к образованным классам общества.

Одновременно западные историки, обратившиеся к изучению культурной сферы российской пореформенной деревни, подчеркивают, что сложные и многогранные отношения между деревней и окружающим миром, в рамках которых традиционные культурные формы оказывались способными к адаптации новых элементов, но в то же время сами изменялись под их воздействием, вряд ли можно описать в однозначных терминах противостояния "традиции" и "современности". По их мнению, крестьяне не боялись распространения городской культуры, заимствуя из нее подходящие для изменявшихся условий деревенской жизни нормы, одновременно сохраняя нормы традиционные. Крестьянская культура демонстрировала жизнеспособность и динамизм, что вызывало все большее опасение у господствовавших классов.

Исследователями указывается, что подобный страх был свойственным образованным элитам всех европейских стран, проходивших в XIX в. через процесс модернизации, сопряженной с известной "морализацией общества", что выражалось в склонности определять крестьянский вопрос в культурных терминах и рассматривать просвещение как наиболее адекватный способ его разрешения. В России подобные взгляды получили особое распространение к рубежу Х1Х-ХХ вв, когда сложности, с которыми столкнулись социально-экономические преобразования в деревне, голод 1891-92 гг, эпидемия холеры 1892-93 гг., а также рост миграции крестьян в города, приводивший к распространению в городах крестьянских ценностей, привели представителей общественности к мысли о необходимости скорейшей культурной колонизации деревни (сам термин "колонизация", как подчеркивает С.Фрэнк, является существенным для понимания отношений между образованной общественностью и крестьянством: первые, будучи чужаками по отношению к последним, тем не менее желали привить им определенные культурные нормы).

В том, что пропасть между культурой государства и правящих классов и народной культурой не была преодолена к началу XX в., но, напротив, расширилась, убеждает серия исследований россиеведов, посвященная феномену "хулиганства". В отечественной историографии последнее увязывается с усилением социально-экономической борьбы в деревне. В новейшей западной историографии феномен "хулиганства" рассматривается в терминах социально-культурной истории, и в таком качестве выступает ярчайшим показателем неспособности государства и правящих классов утвердить торжество формального закона в деревне и осознать динамику культурных процессов, в ней происходивших, символом "эрозии единства, авторитета, традиции и социального оптимизма в русском обществе", лучшим проявлением культурного конфликта и социальной поляризации, характеризовавших это общество в начале XX в. "Моральная паника", которую "хулиганство" вызывало у правящих классов, представляется, в свою очередь, лучшим доказательством их собственной неготовности к модернизации. Разница в культурах, таким образом, видится западным историкам основным источником резко углублявшегося конфликта в российском обществе.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Карагодин, Андрей Васильевич, 2001 год

1. Александров В.А. Сельская община в России (XV1. - начало XIX вв.) М., 1976.

2. Александров В.А. Обычное право крепостной деревни России: XVIII нач.1. XIX в. М., 1984

3. Александров Ю.А., Панарин С.А. (ред.) Крестьянство и индустриальная цивилизация. М., 1993.

4. Анфимов A.M. К вопросу о характере аграрного строя европейской России в начале XX в. //Исторические записки. Т.65. 1959. С.150-165

5. Анфимов A.M. Крестьянское хозяйство Европейской России: 1881-1904 гг. М., 1980.

6. Анфимов A.M. Экономическое положение и классовая борьба крестьян Европейской России: 1881-1904. М., 1984.

7. Анфимов A.M. Новые собственники (из итогов столыпинской аграрной реформы)//Крестьяноведение. Теория. История. Современность. М., 1996

8. Анфимов A.M., Зырянов П.Н. Некоторые черты эволюции русской крестьянской общины в пореформенный период (1861-1914 гг.)//История СССР. 1980. №4.

9. Бернштам Т.А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX начала1. XX в. Л., 1988.

10. Буховец О.Г. Социальные конфликты и крестьянская ментальность в Российской империи начала XX века: новые материалы, методы, результаты. М., 1996.

11. Виноградов В.А. Источники для изучения мировоззрения пореформенного крестьянства// Павленко Н.И. (ред.) Источниковедение отечественной истории. 1979. М., 1980.

12. Воскресенская Н.О. Динамика и структура производительных сил в зерновом производстве Европейской России в конце XIX-начала XX вв. (Опыт количественного анализа). Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1980

13. Горская, H.A. (ред.) Крестьянство в период раннего и развитого феодализма. М., 1990.

14. Горский A.A. (ред.) Русская история: проблема менталитета: Тезисы докладов научной конференции. Москва, 4-6 октября 1994 г. М., 1994.

15. Громыко М.М. Культура русского крестьянства XVIII-XIX веков как предмет исторического исследования// История СССР. 1987, №3.

16. Громыко М.М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. М., 1986.

17. Громыко М.М. Мир русской деревни. М., 1991.

18. Гуревич А.Я. Изучение ментальностей: социальная история и поиски исторического синтеза//Советская этнография. 1988. №6.

19. Данилов В.П. О характере аграрной эволюции России после 1861 г.//Крестьянское хозяйство: история и современность. Вологда, 1992.

20. Данилов В.П., Милов Л.В. (ред.) Менталитет и аграрное развитие России: Материалы международной конференции (XIX-XX вв.) М., 1996.

21. Данилова, Л.В., Данилов, В.П. Проблемы теории и истории общины/Юбщина в Африке. М., 1978.

22. Дегтярев А.Д., Кащенко С.Г., Раскин Д.И. Новгородская деревня и реформа 1861 г. Опыт изучения с использованием ЭВМ. Л., 1989.

23. Дмитриев С.С. Крестьянское движение и некоторые проблемы общей истории России в первой половине XIX в. //Вопросы архивоведения. 1962. №2.

24. Дружинин Н.М. Русская деревня на переломе: 1861-1880 гг. М., 1978.

25. Дякин В.М. (ред.) Реформы или революция? Россия 1861-1917. Спб., 1992.

26. Жбанков Д.Н. Бабья сторона. Кострома, 1891.

27. Жук С.И., Брукс, Дж. Современная американская историография о крестьянстве пореформенной России//Вопросы истории, 2001. №1

28. Захарова Л.Г., Эклоф Б., Бушнелл Дж. (ред.) Великие реформы в России: 1856-1874. М, 1992.

29. Зырянов П.Н. Некоторые черты эволюции крестьяского "мира" в пореформенную эпоху//Янин В.Л. (ред.) Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1971 г. Вильнюс, 1974.

30. Зырянов П.Н. Современная англо-американская историография столыпинской аграрной реформы. История СССР, 1976. №6.

31. Зырянов П.Н. Обычное право в пореформенной общине// Колесников П.А. (ред.) Ежегодник по аграрной истории. Вып.6. Проблемы истории русской общины. Вологда, 1976.

32. Зырянов П.Н. Крестьянская община Европейской России 1907-1914 гг. М., 1992.

33. Карагодин A.B. Stephen Frank, "Crime, Cultural Conflict, and Justice in Rural Russia, 1856-1914", Berkeley, 1999// Свободная мысль-XXL 2001. №1.

34. Кауфман А. Русская община в процессе ее зарождения и роста М., 1908.

35. Ковальченко И.Д. Русское крепостное хозяйство в первой половине XIX в. М., 1967.

36. Ковальченко И.Д., Селунская Н.Б. Американские историки о русском крестьянстве XIX в.//История СССР, 1971. №5

37. Ковальченко И.Д., Милов Л.В. Всероссийский аграрный рынок XVIII-начала XX в. М., 1974.

38. Ковальченко И.Д. Статистика сельскохозяйственного производства//Массовые источники по социально-экономической истории России периода капитализма. М., 1979.

39. Ковальченко И.Д., Селунская Н.Б., Литваков Б.М. Социально-экономический строй помещичьего хозяйства Европейской Росиии в эпоху капитализма. М., 1982.

40. Ковальченко И.Д. О буржуазном характере крестьянского хозяйства Европейской России в конце XIX начале XX вв. По бюджетным данным среднечерноземных губерний//История СССР. 1983. №5.

41. Ковальченко И.Д., Моисеенко Т.Л., Селунская Н.Б. Социально-экономический строй крестьянского хозяйства европейской России в эпоху капитализма. М., 1988.

42. Ковальченко И.Д., Тишков В.А. (ред.) Аграрная эволюция России и США в XIX-начале XX века. М., 1991.

43. Крупина Т.Д. Теория модернизации и некоторые проблемы развития России конца XIX-нач. XX вв//История СССР. 1971. №1.

44. Ленин В.И. Развитие капитализма в России//Собрание сочинений. М. 1926, Т.З.

45. Мерль Ст. Экономическая система и уровень жизни в дореволюционной России и Советском Союзе: ожидания и реальность/Ютечественная история. 1998. № 1.

46. Милов JI.B. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998.

47. Милоголова И.Н. Семейные разделы в русской пореформенной деревне//Вестник МГУ. 1987. Сер. 8. История. №6.

48. Милоголова И.Н. Семья и семейный быт русской пореформенной деревни. 1861-1900 гг. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1988.

49. Милоголова И.Н. О праве собственности в пореформенной крестьянской семье//Вестник МГУ. 1995. Серия 8. История. №1.

50. Миненко H.A. Русская крестьянская семья в Западной Сибири (XVIII-первая половина XIX вв.) Новосибирск, 1979

51. Миненко H.A. (ред.) Культурно-бытовые процессы у русских Сибири XVIII -нач. ХХвв. Новосибирск, 1985.

52. Миненко, H.A. Русская крестьянская община в Западной Сибири XVIII-первой половины XIX в. Новосибирск, 1991.

53. Миронов Б.Н. Традиционное демографическое поведение крестьян в XIX -нач. XX вв //А.Г.Вишневский (ред.) Брачность, рождаемость, смертность в России и в СССР. М.1971.

54. Миронов Б.Н. Некоторые схемы истории СССР в современной англоамериканской историографии//Критика буржуазной историографии. Л., 1976.

55. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII- начало XX вв). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. 2 тт. Спб., 1999.

56. Никонов A.A., Данилов В.П. Чаяновский прорыв в будущее/ЛДивилизация: теория, истиория и современность. М., 1989.

57. Нифонтов A.C. Зерновое производство России во второй половине XIX в. М., 1974.

58. Новейшие подходы к изучению истории в современной зарубежной историографии: Материалы международных семинаров историков в Ярославле. Ярославль, 1997.

59. Новосельский С.А. Смертность и продолжительность жизни в России. Иг., 1916.

60. Остроумов С.С. Преступность и ее причины в дореволюционной России. М., 1980.

61. Плющевский Б.Г. Воздействие отхожих промыслов на социально-психологический склад русского крестьянства//Пашуто В.Т. (ред.) Социально-политическое и правовое положение крестьнства в дореволюционный период. Воронеж, 1983.

62. Поткина И.В. Критический анализ освещения индустриального развития России в современной англо-американской историографии. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1983

63. Поткина И.В. Индустриальное развитие дореволюционной России: концепции, проблемы, дискуссии в американской и английской историографии. М., 1994.

64. Проскурякова Н.А. Земельный кредит и мобилизация земельной собственности в России в кон. XIX нач. XX вв. М., 1992.

65. Пушкарев JI.H. (ред.) Мировосприятие и самосознание русского общества (XI-XX вв.). М., 1994.

66. Пушкарев Л.Н.Гендерный анализ и его применение к истории культуры/Ютечественная история. 1999, №1

67. Рейтблат А.И. Читатель лубочной литературы// Ансберг О.Н. (ред.) Книжное дело в России во второй половине XIX начале XX века. Л., 1990. Вып.5.

68. Репина Л.П. Новая историческая наука и социальная история. М., 1998

69. Рындзюнский П.Г. Вымирало ли крепостное крестьянство перед реформой 1861 г.//Вопросы истории. 1967. №7.

70. Рындзюнский П.Г. Утверждение капитализма в России: 1850-1880 гг. М.,1978.

71. Рындзюнский П.Г. Крестьяне и город в капиталистической России второй половины XIX века (взаимоотношения города и деревни в социально-экономическом строе России). М., 1983.

72. Савельев П.И. «Фермерский путь» в аграрном развитии России конца XIX-нач.ХХ вв.//Материалы научных чтений памяти акад. И.Д.Ковальченко. М., 1997.

73. Сахаров A.M. Проблема расслоения русского крестьянства в современной американской историографии// Воскресенская Н.С. (ред.) Крестьянство Центрально-промышленного района (XVIII-XIX вв.) Калинин, 1983.

74. Сахаров А.Н. (ред.) Россия Х1Х-ХХвв.: взгляд зарубежных историков. М., 1996.

75. Селунская Н.Б. Современная англо-американская буржуазная историография аграрного строя России эпохи капитализма//История СССР,1979. №4

76. Селунская Н.Б., Шашина Е.Б. Страницы аграрной истории в прочтении западных ученых/Ютечественная история. 1992. №3.

77. Селунская Н.Б. Россия на пути от патриархальности к цивилизации//Вестник МГУ. 1993. Серия 12. №6.

78. Селунская Н.Б. Россия на рубеже XIX -XX веков (в трудах западных историков) М., 1995.

79. Селунская Н.Б. Москва и москвичи: новое прочтение старой проблемы. Отечественная история. 1995. №1.

80. Селунская Н.Б. Концепция аграрного строя России в пореформенную эпоху//Исторические записки. 1999. М., 1999.

81. Селунская Н.Б. Методологические аспекты сравнительного изучения протоиндустриальных обществ России и Швеции//Индустриализация в России. №10. М., 2000.

82. Тарновский К.Н. Социально-экономическая история России. Начало XX в.//Советская историография середины 50-х-60-х годов. М., 1990.

83. Тенишев В.В. Общие начала уголовного права в понимании русского крестьянина//Журнал Министерства юстиии. 1909. №7.

84. Тишков В.А. История и историки в США. М., 1985.

85. Тюкавкин В.Г., Щагин Э.М. Крестьянство России в период трех революций. М., 1987

86. Федоров В.А. Семейные разделы в русской пореформенной деревне//Сельское хозяйство и крестьянство Северо-Запада РСФСР в дореволюционный период. Смоленск, 1979.

87. Федоров В.А. Мать и дитя в русской деревне (конец XIX-нач. XX вв.)//Вестник МУ. 1994. Сер.8. История. №4.

88. Филд Д. Об измерении расслоения крестьян в пореформенной российской деревне/УКовальченко И.Д. (ред.) Математические методы и ЭВМ в историко-типологических исследованиях. М., 1989.

89. Филд Д. Расслоение в русской крестьянской общине: статистическое исследование//Ковальченко И.Д. (ред.) Россия и США на рубеже Х1Х-ХХвв. Математические методы в исторических исследованиях. М., 1992.

90. Д.Филд. История менталитета в зарубежной исторической литературе//Данилов В.П., Милов JI.B. (ред.) Менталитет и аграрное развитие России. М., 1996.

91. Фирсов Б.М., Киселева И.Г. (сост.) Быт великорусских крестьян-землепашцев: описание материалов Этнографического бюро князя В.Н.Тенишева (на примере Владимирской губернии). Спб., 1993.

92. Хок C.JI. Крепостное право и социальный контроль в России: Петровское, село Тамбовской губернии. М., 1993.

93. Хок C.JI. Мальтус: рост населения и уровень жизни в России, 1861-1914 годы// Отечественная история. 1996. №2.

94. Чаянов А.В. Очерки теории трудового хозяйства. М., 1912.

95. Чаянов А.В. Организация крестьянского хозяйства. М., 1925.

96. Чаянов А.В. Избранные труды. М., 1989.

97. Чаянов А.В. Крестьянское хозяйство. М., 1989.

98. Шанин Т. и др. (ред.) Крестьяноведение: Теория. История. Современность. М., 1996.

99. Шанин Т. Революция как момент истины: Россия. 1905-1907-1917-1922. М., 1997.

100. Шашина Е.Б. Основные направления развития россиеведения в США, 1960- начало 1990-х годов. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1993.

101. Энгелынтейн JI. Ключи счастья. Секс и поиски путей обновления России на рубеже XIX ХХвв. М., 1996.

102. Anderson, В.А. Internal Migration during Modernization in Late Nineteenth Century Russia. Princeton, New York, 1980.

103. Anderson, B.S., Zinsser, J.P. A History of Their Own: Women in Europe from Prehistory to the present. 2 vols. NY, 1988.

104. Atkinson, D., Dallin, A., Lapidus, G.W. (eds.) Women in Russia. Stanford, 1977.

105. Atkinson. D. The End of the Russian Land Commune: 1905-1930. Stanford, 1983.

106. Baker, A. B. Deterioriation or Development? The Peasant Economy of Moscow Province prior to 1914//Russian History. 1978. Vol.5.

107. Balzer M.M. (ed.) Russian Traditional Culture: Religion, Gender, and Customary Law. Armonk, NY, 1992.

108. Bartlett, R.P.J, (ed.) Land Commune and Peasant Community in Russia: Communal Forms in Imperial and Early Soviet Society. New York, 1990.

109. Beauroy, J., Bertrand, M., Gargan, E.T. (eds.) The Wolf and the Lamb: Popular Culture in France from the Old Regime to the Twentieth Century. Saratoga, 1977.

110. Black ,C.E. (ed.) The Transformation of Russian Society: Aspects of Social Change since 1861. Cambridge, 1960.113.114.115.116.117.118.119.120. 121.122.123.124.125.126.127.128.129.130.131.132.133.134.135.

111. Blum, J. Lord and Peasant in Russia from the Ninth to the Nineteenth Century. Princeton, 1961.

112. Bradley, J. Patterns of Peasant Migration to late Nineteenth-Century Moscow: How Much Should We Read into Literacy rates//Russian History. 1979. Vol.6. Bradley, J. Muzhik and Muscovite. Urbanization in Late Imperial Russia. Berkeley, 1985.

113. Brooks, J. When Russia Learned to Read: Literacy and Popular Literature, 1861-1917. Princeton, 1985.

114. Brower, D. The Russian City between Tradition and Modernity; 1850-1900. Berkeley, 1990.

115. Burds, J. Peasant Dreams and Market Politics : Labor Migration and the Russian Village, 1861-1905. Pittsburgh, 1998.

116. Burguiere, A. The Charivari and Religious Repression in France during the Anciene regime/AVheaton, R., Hareven, T.K. (eds.). Family and Sexuality in French History. Philadelphia, 1980.

117. Burke, P. Popular Cullture in early Moredn Europe. New York, 1978. Burke, P. The Invention of Leisure in Early Modern Europe//Past and Present. No. 146. 1995. Pp. 136-150.

118. Bushnell, J. Mutiny and Repression: Russian Soldiers in the Revolution of 1905. Bloomington, 1985.

119. Bushnell, J. Peasants in Uniform: The Tsarist Army as a Peasant Society// Stearns P.N. (ed.) Expanding the Past: A Reader in Social History. New York, London, 1988.

120. Bushnell, J. Peasant Economy and Peasant Revolution at the Turn of the Century. Neither Immiseration nor Autonomy// The Russian Review. Vol.47. 1988. No.l.

121. Channon, J. From Muzhik to Kolkhoznik: Some recent Western and Soviet studies of Peasants in late Imperial and Early Soviet Russia//Slavonic and East European Review. Vol. 70. 1992.

122. Chartier, R. Cultural History: Between Practices and Representations. Trans, by L. Cochrane. Cambridge, 1988.

123. Christian, D. "Living Water": Vodka and Russian Society on the Eve of Emancipation. Oxfrod, 1990.

124. Coale, A.J., Anderson, B.A., Harm, E. Human Fertility in Russia since the Nineteenth Century. Princeton, 1979.

125. Darnton, R. The Great Cat Massacre and Other Episoeds in French Cultural History. London, 1984.

126. Donnorummo, R.P. The Peasant of Central Russia: Reactions to Emancipation and the Market. 1850-1900. NY, London, 1987.

127. Eklof, B. The Myth of the Zemstvo School: The Sources of the Expansion of rural education in Imperial Russia//History of Education Quaterly. Vol.24. 1984. No.4

128. Eklof, B. Russian Peasant Schools: Officialdom, Village Culture, and Popular Pedagogy, 1861-1914. Berkeley, 1986.

129. Ekonomakis, E.G. Patterns of Migration and Settlement in Prerevolutionary StPetersburg: Peasants from Yaroslavl and Tver Provinces//Russian Review. Vol.56. 1997.

130. Economacis, E. From Peasant to Petersburger. NY, 1998.

131. Ellis, P. Peasant Economics: farm Households and Agrarian Development.1. Cambridge, 1993.

132. Engel, B. St.Petersburg Prostitutes in the Late XIX Century: a Personal and Social Profile. The Russia Review. Vol.48. 1989.

133. Engel, B. A. Between the Fields and the City: Women, Work and Family in Russia, 1861-1914. NY, 1994.

134. Engelstein, L. The Keys to Happiness: Sex and the Serach for Modernity in Fin-de-Siecle Russia. Ithaca, NY, 1992.

135. Farnsworth, B. The Litiguous Daughter-in-Law: Family Relations in Rural Russia in the Second Half of the Nineteenth Century//Slavic Review. Vol.45.1986. No.l.

136. Farnsworth, B., Viola, L. (eds.) Russian Peasant Women. NY, 1992.

137. Ferro, M., Fitzpatrick, Sh. M. (eds.) Culture et revolution. Paris, 1989.

138. Field, D. Rebels in the Name of the Tsar. Boston, 1976.

139. Figes, O. Collective Farming and the 19th-Century Russian Land Commune: A ResearchNote//Soviet Studies. Vol. 38. 1986. No.l.

140. Fogel, R. Physical Growth as a Measure of Economic Well-Being of Population// Human Growth: Comprehensive Treatise. New York, 1986.

141. Frank, S. P. Popular Justice, Community and Culture among the Russian Peasantry, 1870- 1900//Russian Review. Vol.46. 1987. No.3.

142. Frank, S.P. Simple Folk, savage Customs? Youth, Sociability, and the Dynamics of Culture in Rural Russia, 1856-1914//Journal of Social History. Vol.25. 1992. No.4.

143. Frank, S.P. Narratives within Numbers: Women, Crime and Juridical Statistics in Imperial Russia, 1834-1913//Russian Review. Vol.55. 1996.

144. Frank, S., Steinberg, M. D. (eds.) Cultures in Flux: Lower-Class values, Practices and resistance in Late Imperial Russia. Princeton, 1994.

145. Freeze, G. L. The Soslovie (Estate) paradigm and Russian Social History//American Historical Review. Vol.91. 1986. No.l.

146. Freeze, G. From Supplication to Revolution: A Documentary Social History of Imperial Russia. NY, Oxford, 1988.

147. Freeze, G. New Scholarship on the Russian Peasantry//European History Quaterly. Vol.22. 1992

148. Frierson, C. A. Crime and Punishment in the Russian Village: Rural Concepts of Criminality at the End of the Nineteenth Century// Slavic Review. Vol.50 . 1991. No. 1. Pp.55-69

149. Frierson, C. A. Razdel: The Peasant Family Divided//Russian Review. Vol.46.1987. No 1.

150. Frierson, C. A. Peasant Icons: Representations of Rural People in Nineteenth-Century Russia. NY, 1992.

151. Frierson, L.G. Bukkers, Plowss and Lobogreikas: Peasant Acquisition of Agricultural Implements in Russia before 1900//Russian Review. Vol.53. 1994.

152. Frykman, J., Lofgren, O. Culture Builders; A Historical Anthropology of Middle-Class Life. New Brunswik, 1987

153. Furet F., Ozouf J. Three Centuries of Cultural Cross-Fertilization in France//Graff, H. (ed). Literacy and Development in the West: a Reades. Cambridge, 1981.

154. Gatrell, P. Historians and Peasants: Studies of Midieval England in a Russian Context//Past and Present. No.96. 1982.

155. Gatrell, P. The Tsarist Economy, 1850-1917. London, 1986.

156. Geertz, C. Agricultural Involution. Berkeley, 1971.

157. Geertz, C. The Interpretation of Cultures: Selected Essays. NY, 1973.

158. Geldern, J. von. Life In-Between: Migration and Popular Culture in Late Imperial Russia//Russian Review. Vol.55. 1996. Pp.365-83.

159. Gerschenkron, A. Agrarian Policies and Industrialization: Russia, 1861-1917// Cambridge Economic History of Europe, Vol.6, Pt.2. Cambridge, 1965.

160. Glantz, M., Toomre, J. (eds.) Food in Russian History and Culture. Bloomington, 1997.

161. Glickman, R. Russian Factory Women: Workplace and Society, 1880-1914. Berkeley, 1984.

162. Goldsmith, R. The Economic Growth of Tsarist Russia, 1860-1913//Economic Development and Cultural Change. Vol.9. No.3 April 1961.

163. Goody, J., Thrisk, J., Thompson, E.P. (eds.) Family and Inheritance: Rural Society in Western Europe, 1200-1800. Cambridge, 1978.

164. Gregory, P.R. Grain marketing and Peasant Consumption in Russia, 1885-1913//Explorations in Economic History. Vol.17. 1980.

165. Gregory, P.R. Russian Living Standarts during the Industrialization Era, 1885-1913//Review of Income and Wealth. Vol.26.1980.

166. Gregory, P.R. Russian National Income: 1885-1913. Cambridge, 1982.

167. Gregory, P.R. Before Command: An Economic History of Russia from Emancipation to the First Five-Year Plan. Princeton, 1994.

168. Haimson, L. (ed.) The Politics of Rural Russia, 1905-1914. Bloomington, 1979.

169. Haimson, L. H. The Problem of Social Identities in early Twentieth century Russia//Slavic review. Vol. 47. 1988.No. 1.

170. Hajnal, J. M. Two kinds of pre-industrial household formation system//Family Forms in Historic Europe. Cambridge, 1983.

171. Hara, T., Matsuzato, K. (eds.) Empire and Society. New Approaches to Russian History. Sapporo, 1997.

172. Harris, R. Murders and Madness: Medicine, Law and Society in the Fin de Siecle. Oxford, 1989.

173. Harrison, M. Resource Allocation and Agrarian Class Formation: the Problem of Social Mobility among Russian Peasant Households, 1880-1930//Journal of Peasant Studies. Vol.4. 1977. Pp. 127-61.

174. Haxthausen, A. von. Studies on the Interior of Russia. S.F.Starr (ed.), E.L.M.Schmidt (trans.) Chicago, 1972.

175. Hobsbawm, E. Primitive Rebels. Manchester, 1971

176. Hobsbawm, E., Ranger, T. (eds.) The Invention of Tradition. Cambridge, 1983.

177. Hoch, S.L. Serfdom and Social Control in Nineteenth Century Russia: Petrovskoye, a Village in Tambov. Chicago, 1986.

178. Hoch, S.L. On Good Numbers and Bad: Malthus, population trends and peasant standarts of living in late imperial Russia//Slavic Review. Vol.53. 1995.

179. Hoch, S.L. The Serf Economy and the Social Order in Russia//Bush, M.L. (ed.) Serfdom and Slavery: Studies in Legal Bondage. London, NY, 1996.

180. Hoch, S.L. Famine, Desease, and Mortality Patterns in the Parish of Borshevka, 1830-1912//Population Studies. Vol.52. 1998. No. 3.

181. Howe, J.E. The Peasant Mode of Production: as Exemplified by the Russian Obshina-Mir. Tampere, 1991.

182. Ivanits, L. Russian Folk Belief. Armonk, NY, 1991.

183. Johnson, R.E. Peasant and Proletariat: The Working Class of Moscow in the Late Nineteenth Century. New Brunswick, 1979.

184. Johnson, R. E. Family Life-Cycles and Economic Stratification: A Case Study in Rural Russia//Journal of Social History. Vol.30. 1997.

185. Kingston-Mann, E. Lenin and the Problem of Marxist Peasant Revolution. NY, Oxford, 1983.

186. Kingston-Mann, E., Mixter, T. (eds.) Peasant Economy, Culture and Politics of European Russia, 1800-1921. Princeton, 1991.

187. Komlos, J. The Biologocal Standart of Living on Three Continents: Further Explorations in Antropometriv History. Boulder, 1995.

188. Kotsonis, Y. Making Peasants Backward: Agricultural Cooperation and the Agrarian Question in Russia, 1861-1914. New York, 1999.

189. Le Goff, J., Nora, P. (eds.) Constructing the Past: Essays in Historical Methodology. Cambridge, 1974.

190. Lewin, M. Customary Law and Russian Rural Society in the Post-Reform Era//Russian Review. 1985. Vol.44. P. 1- 43.

191. Low, A. Agricultural Development in Southern Africa. London, 1986.

192. Macey, D.A.J. Goverment and Peasant in Russia, 1861-1906: The Prehistory of the Stolypin Reforms. De Kalb, 1987.

193. Macfarlane, A. Witchcraft in Tudor and Stuart England: A Regional and Comparative Study. London, 1970

194. Matossian, M.K. Climate, Corps, and Natural Increase in Rural Russia: 1861-1913//Slavic Review. Vol.45. 1986. No. 1.

195. Melton, E. Proto-Industrialization, Serf Agriculture and Agrarian Social Structure: Two Estates in Nineteenth-Century Russia//Past and Present. Vol.115. 1987.

196. Merl, S. Socio-Economic Differentiation of the Peasantry//Davies, R.W. (ed.) From Tsarism to the New Economic Policy. Basingstoke and london, 1990.

197. Mingay, E.D. (ed.) Arthur Young and His Times. London, 1975.

198. Mitterauer, M., Kagan, A. Russian and Central European Family Structures//Journal of Family History. Vol. 7. 1982.

199. Mixter, T. Of Grandfather-Beaters and Fat-Heeeled Pacifists: Perceptions of Agricultural Labor and Hiring Market Disturbances in Saratov, 1872-1905// Russian History. Vol.7. 1980.

200. Moon, D. Peasants into Russian Citisens? A Comparative Perspective //Revolutionary Russia. Vol.9. 1996.

201. Moon, D. The Russian Peasantry, 1600-1930. The World the Peasants Made. London, NY, 1999.

202. Netting, A. Images and Ideas in Russian Peasant Art//Slavic Review. Vol.35. 1976. No 1.

203. Neuberger, J. Hooliganism: Crime, Culture, and Power in St. Petersburg, 19001914. Berkeley, 1993.

204. Pallot, J. Agrarian Modernization on Peasant Farms in the Era of Capitalism//Bater, J.H., French, R.A. (eds.) Studies in Russian Historical Geography (2). 2 vols. London, 1983.

205. Pallot, J. The Development of Peasant Land Holding from Emancipation to the Revolution//Bater, J.H., French, R.A. (eds.) Studies in Russian Historical Geography (1). 2 vols. London, 1983.

206. Pallot, J. Khutora and Otruba in Stolypin's Program of Farm Individualization// Slavic Review. Vol.43. 1984. No.2.

207. Pallot, J. Women's Domestic Industries in Moscow Province; 1880-1900//Russia's Women: Accomodation, Resistance, Transformation. Berkeley, 1991.

208. Pallot, J., Shaw, D.J.B. Landscape and Settlement in Romanov Russia, 16131917. Oxford, 1997.

209. Pallot, J. (ed.) Transforming Peasants: Society, State and the Peasantry, 18611930. Selected papers from the Fifth World Congres of Central and East European Studies. Warsaw, 1995. New York, 1998.

210. Pallot, J. Land Reform in Russia 1906-1917: Peasant Responses to Stolypin's Project of Rural Transformation. Oxford, 1999.

211. Plaggenborg, S. Tax Policy and the Question of Peasant Poverty in Tsarist Russia 1881 -1905//Cahiers du Monde Russe. Vol.36. 1995.

212. Perrie, M. The Russian Peasant Movement of 1905-1907: Its Social Composition and Revolutionary Significance//Past and Present. 1972. No.57

213. Perrie, M. Folklore as Evidence of Peasant Mentality//Russian Review. Vol.48. 1989. No.2.

214. Ransel, D. L. (ed.) The Family in Imperial Russia: New Lines of Historical Research. Urbana et al., 1978.

215. Ransel, D. L. Mothers of Misery: Child Abandonment in Russia. Princeton, 1988.

216. Robinson, J.T. Rural Russia under the Old Regime: A History of the Landlord-Peasant World and a Prologue to the Peasant Revolution of 1917. Berkeley, 1972.

217. Rogger, H. Russia in the Age of Modernization and Revolution: 1881-1917. London, NY, 1983.

218. Rosener, W. The Peasantry of Europe. Oxford, 1994.

219. Rudolph, R.L. Agricultural Structure and Proto-Industrialization in Russia: Economic development with Unfree Labor//Journal of Economic History. Vol.45. 1985.

220. Scott, J. C. Hegemony and the Peasantry// Politics and Society 7, No.3, 1977.

221. Scott, J.C. The Moral Economy of the Peasant: Rebellion and Subsistance in South East Asia. New Haven, London, 1976.

222. Scott, J. C. Weapons of the Weak: Everyday Forms of Peasant Resistance. New Haven, 1985.

223. Scott, J.C. Domination and the Arts of Resistance. New haven , 1990.

224. Scott, J. Gender: Useful Category of Historycal Analysis//American Historical Review. Vol.91. 1986. No.5. Pp.1053-75

225. Scott, J.W. Gender and the Politics of History. NY, 1988.

226. Segalen, M. Historical Anthropology of the Family. Transl. By J.C.Whitehouse and S. Matthews. Cambridge, 1986.

227. Sewell, W. Towards a Post-Materialistic Rhetoric for Labor History//Rethinking Labor History: Essays on Discourse and Class Analysis. Urbana, 1993.

228. Shanin, T. The Awkward Class: Political Sociology of Peasantry in a Developing Society, Russia 1910-1925. Oxford, 1972.

229. Shanin, T. (ed.) Peasants and Peasant Societies: Selected Readings. Oxford, 1987.

230. Shanin, T. The Roots of Otherness: Russia's Turn of the Century. Vol. 1. Russia as a Developing Society. London, 1985. Vol.2. Russia, 1905-1907: Revolution as a Moment of Truth. New Haven, 1986.

231. Shanin, T. Defining Peasants: Essays Concerning Rural Societies, Explorary Economies, and Learning from them in the Contemporary world. Oxford, Cambridge, 1990.

232. Simms, J. Y. The Crisis in Russian Agriculture at the End of the Nineteenth Century: A Different View//Slavic Review. Vol.36, 1977.262.263.264.265.266.267.268.269.270.271.272.273.274.275.276.277.278.279.280.281.282.283.284.

233. Simms, J. Y. The Crop Failure of 1891: Soil Exhaustion, Technological Backwardness and Russsia's Agricultural Crisis//Slavic Review. Vol. 41. 1992. No.2.

234. Smith, R.E.F., Christian, D. Bread and Salt: A Social and Economic History of Food and Drink in Russia. Cambridge, 1984.

235. Smith, S. Russian Workers and the Politics of Social Identity//Russian Review. Vol.56. 1997. No.l.

236. Stites, R. Prostitute and Society in pre-Revolutionary Russia//Jahrbucher fur Geschichte osteuropas. Vol.31. No.3. 1983.

237. Stites, R. Russian Popular Culture: Entertainment and Society since 1900. Cambridge, 1992.

238. Thomas, K. Work and Leisure in pre-industrial Society//Past and Present. No.29. 1964. Pp. 50-66.

239. Thomas, K. Religion and the Decline of Magic. New-York, 1971. Thompson, E.P. The Making of the English Working Class. London, 1963. Thompson, E.P. Time, Work-Discipline, and Industrial Capitalism//Past and Present. No.38. 1967. Pp. 56-97.

240. Thompson E.P. The Moral Economy of the English Crowd in the Eighteenth Century//Past and Present, No.50, 1971

241. Thompson, E.P. Customs in Common: Studies in Traditional Popular Culture. NY, 1991.

242. Thurston, G. The Impact of Russian Popular Theatre, 1886-1915//Journal of Modern History. Vol.55. June 1983.

243. Tilly, Ch. Proletarianization an Rural Collective Action in East England and

244. Elsewhere, 1500- 1900//Peasant Studies, 10 No.l, 1982

245. Vansina, J. Oral Tradition as History. Madison, 1985.

246. Wallace, D.M. Russia, 2 vols. London, Paris, NY, 1877.

247. Wcislo, F.W. Reforming Rural Russia: State, Local Society, and National

248. Politics, 1855-1914. Princeton, 1990.

249. Weber, E. Peasants into Frenchmen: The Modernization of Rural France, 18701914. Stanford, 1976.

250. Weissman, N.B. Rural crime in Tsarist Russia: the Question of Hooliganism, 1905-1914// Slavic review. Vol.37. 1978. Pp. 228-240.

251. Worobec, C.D. Peasant Russia: Family and Community in the Poat-Emancipation Period. Princeton, 1991.

252. Worobec, C. Death Ritual Among Russian and Ukrainian Peasants: Linkages Between the Living and the Dead//Frank, S., Steinberg, M. D. (eds.) Cultures in