Идея почвы и образ Христа в русской литературе XIX века: А.П. Григорьев - Ф.И. Тютчев - Ф.М. Достоевский тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Тупеев, Михаил Альбинович

• Тупеев, Михаил Альбинович
• кандидат филологических наук
• 2004

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Тупеев, Михаил Альбинович

Введение. 1

1. Кризис традиционной христианской культуры и поиски выхода из него в русской литературе XIX века.1

2. Обзор литературы (анализ литературоведческих источников). .6

Глава 1. Почвеннические идеи и образ Христа в поэзии Ап. Григорьева и

Ф. Тютчева.28

Глава 2. Почвенное христианство Ф. Достоевского. 118

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Идея почвы и образ Христа в русской литературе XIX века: А.П. Григорьев - Ф.И. Тютчев - Ф.М. Достоевский»

Начиная с XVII века, в европейской философии начинает доминировать материализм. Просветители XVIII века, в большинстве своем, выступают против религии. Религиозная тематика постепенно исчезает из литературы, уступая место разоблачениям (Дидро «Монахиня»). Écrasez l'infâme («раздавите гадину!») Вольтера становится боевым кличем эпохи, а на практике это выражается в прямом гонении на христианство и стремлении заменить его естественной религией разума или деизмом во времена Великой французской революции.

Романтизм в лице Шатобриана, В. Скотта и других его представителей частично реставрирует христианскую тематику. Но романтики чрезмерно эстетизировали христианство. Их главный тезис - «христианство красиво» - не способствовал раскрытию глубокого нравственно-преображающего содержания учения Христова и его социальной направленности.

В творчестве Байрона и Шелли тема христианства переоценивается, и более того - английские поэты-романтики стремились противопоставить идеям Ветхого и Нового заветов образы древнегреческого искусства и атеистическое учение античных философов. Любимым образом Байрона и Шелли с детских лет стал образ человеколюбца Прометея - титана, похитившего для людей огонь на небесах и выступившего против тирании Зевса, пытавшегося «истребить людей». Здесь - тонкая игра смыслами и смещение акцентов: грехи языческого Зевса автоматически перекладываются на библейского Бога Отца. Отсюда, богоборческие мотивы («Каин» Байрона).

Очень интересно реалистическое описание чуда в повести Бальзака

Иисус во Фландрии»(1837). При создании своей легенды Бальзак использует актуализирующий художественный прием: Спаситель появляется в определенной точке земного шара и в близкий автору момент истории — примерно в ХУИ-ХУШ веке. Почти через полвека, в процессе работы над романом «Братья Карамазовы», русский писатель Ф.М. Достоевский прибегнет к аналогичному приему - во вводной поэме о Великом Инквизиторе. Таким образом, можно говорить о том, что Достоевский следовал уже определенной реалистической традиции, сложившейся в XIX веке. Примечательно, что в рассказе Бальзака за Христом следуют по воде только простые люди, знатные же остаются в барке во время шторма и погибают в своих пороках, алчности и неверии.

В целом в литературе образ Христа практически исчезает к началу XIX века.

Россия испытывает европейские влияния. Просвещенные классы постепенно утрачивают религиозную веру. Их отталкивает консерватизм и средневековый тон в учении церкви (Н.Г. Чернышевский, Н.Г. Помяловский). Массы русского крестьянства сохранили свою религию, отчасти вера сохранилась и в купечестве. Дворянство, будучи поверхностно религиозным, презирало представителей духовенства. Внутри церкви - противоречия (позиция полицейского государственника Филарета Московского не находила сочувствующих среди многих в лоне православной церкви).

Таким образом, проблему можно представить двояко:

- во-первых, это отрыв передовой просвещенной части общества от широких масс, сохраняющих традиции религиозности;

- во-вторых, ослабление ощутимого присутствия образа Христа в художественных текстах к XIX веку.

Чтобы решить эту проблему, писателям XIX века нужно было сблизить новую культурную традицию с национальной культурой и актуализировать образ Христа в литературе.

В ходе предпринимаемого исследования мы рассмотрим, какие пути для решения данной проблемы были найдены в творчестве Ф.И. Тютчева, Аполлона Григорьева и Ф.М. Достоевского. В числе прочего будет проанализировано влияние философии Шеллинга на этих авторов в их отношении к национальным корням и вселенскому христианству. Предметом исследования станут поиски возврата к национальной культуре Ап. Григорьева, приемы поэтической аналогии у Ф.И. Тютчева и актуализация образа Христа в произведениях Ф.М. Достоевского. * *

Если отталкиваться от общеизвестного философского сопоставления этапов жизни конкретного человека и общества в целом, то можно сказать, что рубеж XVIII и XIX веков был ознаменован в России серьезным кризисом* в традиционной христианской культуре.

Кризис ощущается и в прекрасных, но уже звучащих тяжеловесно и архаично в начале XIX века одах Г.Р. Державина, и в увлечении молодежи западными материалистами, и в мучительных поисках Н.В. Гоголя, стремившегося найти новые художественные решения и выработать новый язык, адекватный тем духовным изменениям, которые происходили внутри него самого.

В отечественной литературе, пожалуй, не было к тому моменту такого авторитетного голоса, который смог бы удержать взгляды нового поколения на христианских ценностях. В ходе исследования мы постараемся, насколько возможно, рассмотреть некоторые из путей решения проблемы выхода из Под кризисом мы не будем понимать шпенглеровский необратимый процесс, а скорее состояние перед переходом из одного качества в другое. кризиса христианской культуры, которые предложила русская литература.

Вполне осознавая необъятность выбранной темы, мы сосредоточимся, главным образом, на линии «Тютчев - Григорьев - Достоевский» с выходом к русскому религиозному возрождению XX века. На наш взгляд, этим трем авторам удалось сочетать в своем творчестве русскую идею с наднациональными идеалами христианства, что позволило им говорить о религиозных понятиях не только со своими современниками, но и с людьми грядущих поколений. Их творчество носит не узкоконфессиональный характер, а, напротив, проникнуто общечеловеческими ценностями и вниманием к личности. И как в сфере выражения, так и в идеологической сфере им принадлежат значительные достижения и открытия. Без сомнения, опыт вышеперечисленных русских авторов может быть полезен и в нынешнее время, так как кризисы культуры и идеологии происходят в истории с определенной периодичностью. В этом плане тема «Идея «почвы» и образ Христа в русской литературе XIX века» представляет научный интерес.

Цель работы заключается в выявлении точек соприкосновения русской национальной идеи и христианства в творчестве Ф.И. Тютчева, Ап. Григорьева и Ф.М. Достоевского.

Сформулированная цель работы обусловила постановку и решение следующих задач:

1. Обозначить пути сближения идеала народной жизни и идеала Христа в поэзии А. Григорьева.

2. Выявить особенности позднеромантической интерпретации образа Христа в творчестве Ф. Тютчева.

3. Определить своеобразие синтеза «почвенничества» и христианства в романах Ф. Достоевского.

4. Реконструировать концептуально значимые области художественного пространства XIX века.

5. Выявить основные тенденции авторского поиска в контексте художественных поисков эпохи.

Диссертация состоит из введения, двух исследовательских глав, заключения и списка использованной литературы. Объем основного корпуса работы составляет 226 страниц машинописного текста, список использованной литературы включает 130 наименований.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Тупеев, Михаил Альбинович

Основные выводы, полученные в процессе исследования, могут быть сформулированы следующим образом.

1. Картину внутренней перемены и отображение субъективизма рецепции в цикле «Дневник любви и молитвы» Аполлона Григорьева следует выделить как одно из вершинных достижений поэта. Восприятие образа Христа в отдельных стихотворениях и стихотворных циклах Аполлона Григорьева связано напрямую с психологическим и духовным состоянием лирического героя, «больного эгоиста». Нравственная болезнь искажает в сознании человека образ Христов и мешает принять спасительную благодать

Тщетно на распятье обращен мой взор,/ на устах проклятье, на душе укор» (подчеркнуто нами - М.Т.)). Эта строчка является «перевернутым» библейским стихом из Послания к Римлянам Апостола Павла: «Ибо, если устами твоими будешь исповедывать Иисуса Господом и сердцем твоим веровать, что Бог воскресил Его из мертвых, то спасешься» (Послание к Римлянам 10:9).

2. Аполлону Григорьеву свойственно чувственное восприятие христианства, своего рода религиозный сенсуализм, проявлявшийся в предыдущие эпохи, например, в искусстве барокко с его пониманием поэзии как говорящей живописи, а живописи как немой поэзии. Чувственное восприятие духовных субстанций (эстетическое перетолкование христианства), характерное для религиозного мировосприятия Аполлона Григорьева, не является однозначно несовместимым с библейской традицией, как это утверждал Г.В. Фло-ровский;

3. Григорьев трактует религиозную тему, переплетая ее с мотивом любви к женщине. Но если в романтизме под влиянием католической религиозности зачастую женская красота украшалась своеобразным пиететом, то в поэзии Григорьева иногда звучат и некоторые сомнения в искренности молящейся девушки, что позволяет говорить о наличии позднеромантических тенденций в его лирике.

4. Христос в стихотворениях Григорьева близок и понятен народу - в этом проявляется религиозный демократизм поэта.

4. При помощи метода поэтической аналогии Ф.И. Тютчев реставрирует образ Христа в светской литературе, одновременно приближая его к народным представлениям.

5. Мотив «благочестивого соревнования» в романах Ф.М.Достоевского реализуется в художественном воплощении образов князя Мышкина, Аркадия Долгорукого, Алеши и его Pater Seraphicus, старца Зосимы. Мотив соперничества и сравнения заложен и прокомментирован самим автором, мы лишь выделяем его и акцентируем на нем внимание как на типологически значимом. Понимание смысла благочестивого соревнования между народами способно удержать от националистических толкований творчества Достоевского.

6. Приоритет в романах Достоевского идеи служения своему народу -это проявление традиций генотеизма, которым в известной мере следовал и Сам Христос (встреча с Хананеянкой).

7. Эффект «этической прививки» - художественная особенность произведений Ф.М. Достоевского, позволяющая автору активизировать восприятие читателя.

8. Почвенничество Достоевского и полифония его романов - связанные между собой и взаимообусловленные явления, восходящие к мировоззренческим установкам писателя, к некоему религиозному постулату. Плюрализм мнений в самой жизни Достоевского и его личное знание разнообразных идеологических доктрин (от утопического социализма до консерватизма) -серьезная предпосылка для возникновения полифонического романа.

9. Наднациональная сущность Христа глубоко переживалась всеми тремя авторами: Ап. Григорьевым, Ф.И. Тютчевым, Ф.М. Достоевским.

10. Дуализм и парадоксализм отношения Ф.М. Достоевского к картине «Мертвый Христос» Гольбейна-младшего отразились в романе «Идиот».

11. Между стихотворением Григорьева, посвященным Мадонне Мури-льо, и появлением ряда сложных образов у Достоевского, и в том числе образа Настасьи Филипповны, существует определенная связь. Но если Ап. Григорьев в целом воплощал сентиментально-романтический идеал женской красоты, переплетая его с характерными деталями таких живописных сюжетов, как «Юность Марии», «Благовещение» и «Мадонна с младенцем», то женские образы Достоевского отличает некая религиозная экзальтация, идущая в христианском искусстве от жития Марии Египетской - это тип раскаявшейся блудницы, «современной Марии Магдалины». В мировой литературе есть немало воплощений этого образа: например, в романе «Таис» Ана-толя Франса.

12. Мотив разлада человеческой души с миром — общий для Достоевского, Григорьева и Тютчева.

13. Созданию художественно убедительного образа незримого Христа в романах Достоевского косвенно содействовала царская цензура, в частности, Катков и Любимов. В художественном плане нам представляется значимой особенность, наиболее ярко^ проявившаяся при создании «Преступления и наказания». В черновиках Достоевского упоминаний об Иисусе содержится гораздо больше, чем в романах. Но в окончательных вариантах эти мысли о Христе часто уходили в подтекст, приобретая диалогическую глубину, что, на наш взгляд, нисколько не обедняет произведений Достоевского, а напротив, добавляет к восприятию образа Христа в его романах некоторые моменты, связанные с работой подсознания. И этот вопрос требует дальнейшего, более глубокого изучения.

14. Мировоззрение, лежащее в основе художественно-эстетической парадигмы почвенничества, сопряжено с диалектикой развития, не исключает парадоксов и ярко проявляется в «органической критике» Ап. Григорьева, в рассуждении о параллельных прямых Ф.М. Достоевского, а также в миниатюре Ф.И. Тютчева «Умом Россию не понять.».

Нам представляются значительными наработки почвенников в области сближения передовой просвещенной части общества с народом. На самом деле: Аполлону Григорьеву удалось создать непревзойденные поэтические шедевры по приближению к народной жизни («О говори хоть ты со мной.», «Цыганская венгерка»). Демократизм Григорьева - серьезный культурный вклад в дело гражданского мира и согласия, практический пример культурного взаимодействия между сословиями. Уже сам по себе факт того, что именно представитель почвенничества смог так глубоко проникнуть в суть и традицию народных русских и цыганских песен, позволяет предположить, что почвенники верно формулировали проблему и искали ответы в правильном направлении.

Практический опыт пребывания на каторге в народной среде и выводы, сделанные Ф. М. Достоевским в тот период, нашли отражение в «Записках из Мертвого дома». Нужно сказать, что позиция Ф.М. Достоевского, страстно желавшего слить народ и интеллигенцию в бессословное единство, выгодно отличается от аналогичных теоретических концепций народников или Льва Толстого, которые постоянно чувствовали себя виноватыми перед крестьянством. На наш взгляд, именно чувство вины привело к активному участию в революции представителей образованных сословий России. И вообще постоянное чувство вины и стремление что-то делать, руководствуясь этим чувством - состояние болезненное и даже опасное. Ф.М. Достоевский прекрасно понимал эту опасность и, не отрицая необходимости покаяния перед народом, в то же время настаивал на том, что образованные люди смогут принести максимальную пользу обществу, просвещая остальных, а не отказываясь от европейской образованности, стиля одежды и т.д. Не внешние перемены, а перемена внутренняя только и способна возвратить интеллигенцию на родную почву. Служение народу должно происходить в двух направлениях: духовенство призвано «толковать Евангелие неустанно», так как «народ не знает Евангелия»; а другие представители образованного сословия призваны нести элементарную грамотность в массы, чтобы простые люди могли сами читать Евангелие.

Исследование историко-литературных проблем, связанных с почвеннической доктриной, велось в двух направлениях. С одной стороны, ставилась задача опровергнуть упрощенное представление об идейном поражении почвенников, распространенное в советском литературоведении; с другой стороны, выдвигалась цель рассмотреть культурное значение почвенничества в российской действительности.

В работе пересматривается традиционная для советской литературоведческой науки и критики негативная оценка всей почвеннической деятельности. Так, коммерческий провал «Времени» и «Эпохи» многие советские ученые, и в том числе В.Я. Кирпотин, классифицировали как полный крах почвеннической идеологии. Нам представляется, что это далеко не так.

Вне всяких сомнений, концепция почвенничества изложена не только в публицистических выступлениях Ф.М. Достоевского, она прослеживается и в его художественном творчестве, начиная с 1850-х годов. Стремление не только услышать, но и понять мотивы, побуждения и малейшие движения душ людей, находящихся «по разные стороны баррикад», - это своего рода программа-максимум и для Достоевского- публициста, и для Достоевского-художника. Только благодаря такой установке могли появиться на свет столь убедительные в своей противоречивой сложности образы Раскольни-кова, Настасьи Филипповны, Ставрогина, Кириллова, Шатова, Дмитрия Карамазова и многих других не менее сложных персонажей.

Есть несколько оснований для того, чтобы сопоставить «почвенничество» и «полифонию» по ряду моментов. Во-первых, и то и другое являются теоретическими построениями. Во-вторых, они обладают структурным подобием. Жизнь Ф.М. Достоевского вобрала в себя широкий спектр идейных движений: от социализма до консерватизма. Он был знаком с различными течениями общественно-политической мысли непосредственно, так сказать, эмпирически, что само по себе - серьезная предпосылка для создания «поли-Ф фонического», многоголосого романа, где автор предоставляет героям - разумеется, в пределах своего замысла - предельную свободу высказывания и обмена высказываниями, почти не вмешиваясь и не отвечая на них. Герой Достоевского все время не равен себе, его речь отражает речь других и отражается речью других, что придает небывалую глубину романному миру писателя. Достоевский, который не мог «доспорить» с самим собой, более открыт будущему, чем мыслители, однажды и навсегда утвердившиеся в своей позиции и имеющие готовые ответы на все вопросы.

В-третьих, в самих романах Достоевского, где идеология и художественность слиты в диалектическое единство, мы находим достаточно оснований для проведения параллелей между планом выражения и планом содержания, что вполне соответствует основному тезису структурализма. Художественный принцип построения романов Достоевского и его идеологическая доктрина соответствуют друг другу. По мнению Е.А. Трофимова, в биографии Ф.М. Достоевского можно совершенно определенно выделить временной отрезок, знаменующий слияние религиозного основания с литературным - это период работы над «Преступлением и наказанием» [115; 10]. Процессы религиозной и творческой эволюции писателя протекали синхронно, как верно заметила Э.А. Евтушенко [54; 8].

Ф.М. Достоевский не мыслит высокого искусства в отрыве от идеологии, художественности без идеи он не приемлет: «В поэзии нужна страсть, нужна ваша идея, и непременно указующий перст, страстно поднятый. Безразличие и реальное воспроизведение ровно ничего не стоит, а главное - ничего не значит. Такая художественность нелепа.»(24;308).

Версилов и Степан Трофимович Верховенский - типичные западники, но совершенно очевидно, что автор сочувствует этому типу людей. Идеал почвенничества - «европеец», возвращающийся на родную почву, и в создании образов Версилова и Степана Верховенского Достоевский следует почвенническим установкам. Именно образованный, просвещенный человек, не опростившийся и не отрекшийся от своей учености, должен был, по замыслу писателя, стать национальным и вновь обрести свою почву. Так, духовная эволюция Н.Я. Данилевского воспринималась почвенниками как свидетельство о разрыве этого бывшего фурьериста с чужеродными западными влияниями и о его стремлении вернуться к родной почве, стать «вполне русским и национальным человеком». Как известно, в письмах 1869-1870 годов Ф.М. Достоевский дает высокую оценку книге Данилевского «Россия и Европа». Более того, по мнению некоторых исследователей, Н.Я. Данилевский - прообраз Шатова.

Настойчивое стремление к синтезу патриотизма и европейской образованности серьезно отличает почвенническую доктрину от воззрений крайних славянофилов, постоянно и с пафосом обличавших «ложь в просвещении». У Достоевского все гораздо сложнее: типичный западник Степан Трофимович у него выступает с яростной речью против нигилистов, а Версилов в «Подростке» - русский скиталец и западник в одном лице. Рассуждая о судьбах Парижской Коммуны, Версилов говорит: «Только я один, между всеми петро-лейщиками, мог сказать им в глаза, что их Тюильри - ошибка; и только я один, между всеми консерваторами-отмстителями, мог сказать отмстителям, что Тюильри - хоть и преступление, но все же логика» (13; 376). Сам Достоевский, судя по всему, разделял ту же позицию. Известно, что писатель всемерно содействовал освобождению из тюрьмы некогда любимой им Анны Корвин-Круковской и ее жениха, революционера Жаклара, схваченных во время подавления Парижской Коммуны в 1871 году. Да и социалистические увлечения молодости давали Достоевскому-художнику преимущество в понимании революционера, так сказать, изнутри.

В-четвертых, в пользу возможного сближения концепции «полифонии» с теорией почвенничества говорит и то обстоятельство, что почвенники и, как это ни парадоксально звучит, славянофилы находились под сильным влиянием немецкой философии: славянофилы и H.H. Страхов были гегельянцами, а A.A. Григорьев - шеллингианцем. Иными словами, западная мен-тальность не была чужда почвенникам, а это позволяло им апеллировать как к патриотическим, так и к общечеловеческим чувствам гражданина.

Р.Г. Назиров в качестве одного из источников «полифонизма» Достоевского выделяет Четвероевангелие [90; 137]. На самом деле: благовествования о Христе несколько отличаются друг от друга, в то время как их предмет один и тот же. Очевидно, индивидуальные особенности авторов не только не помешали воссозданию объективной картины евангельских событий, но и придали особую глубину повествованию. Согласно церковной традиции, в этом есть Божья премудрость. Кроме того, определение «нераздельно и не-слиянно», использованное М.М. Бахтиным для обозначения идей, ставших человеческими голосами, явно восходит к богословскому догмату о Святой Троице.

Чтобы исполнять или даже просто слушать полифоническое музыкальное произведение, необходимо избегать чрезмерной сосредоточенности на отдельно взятой теме, а напротив, требуется особая подготовленность слушателя к восприятию всей звуковой картины. Полифоническое мышление сегодня крайне необходимо, его нужно всячески культивировать и развивать в реципиенте и в обществе в целом, чтобы люди были способны услышать друг друга и понять, что все мы между собой связаны и каждый за другого в ответе, и «все за всех виноваты», говоря языком Ф.М. Достоевского. На наш взгляд, достижение такого уровня сознания на современном этапе - задача не только литературы и искусства, но и науки и, в частности, литературоведения.

По словам Версилова, Россия выработала еще нигде не виданный высший культурный тип. Подлинно свободный. Версилов характеризует этот новый тип личности, используя парадоксальные оппозиции: он — космополит, но в то же время - самый убежденный патриот. Версилов говорит, что любит Россию так сильно, что «нельзя ее больше любить, чем он», но с другой стороны Венеция, Рим, Париж, сокровища их наук и искусств, вся история их - ему милее, чем Россия (13;377). С французами он - француз, с англичанами - англичанин, с немцами - немец.

В России было открыто новое, иное измерение — измерение любви, которое с неизбежностью превосходит все, основанные на национальном чувстве европейские идеи: немецкую, английскую, французскую и другие.

Почвенничество - парадоксальное, если не сказать парадоксалистское, учение, вмещающее в себя «пересечения параллельных прямых». Оно -идеология будущего. Тезисы без доказательств, проблемы без решения - все это можно найти в программе направления, которое во многом отражает художественные открытия Достоевского и Аполлона Григорьева. Почвенничество унаследовало характерные черты своих создателей, парадоксы их натур. Рассматриваемое нами учение находится в ином измерении, чем западничество и славянофильство. Поиски «третьего пути» связаны с мистическо-религиозной эволюцией авторов-почвенников. Поэтому современникам так трудно было понять всю глубину идеи «почвы».

Конечно, Ф.М. Достоевский - очень увлекающийся, импульсивный и эмоциональный человек, и его публицистика нередко носила субъективный характер. Но учение, им основанное, - это шаг к демократизации общества и практический опыт плюрализма мнений. В высокой культурной терпимости и способности принять, «вместить» собеседника - т.е. возлюбить ближнего как самого себя - по Достоевскому, и кроется великий потенциал России. Способность быть с французами французом, с англичанами англичанином, оставаясь при этом русским, - это образ человека будущего. В.Я. Кирпотин считал, что почвенничество исторически было обречено на вторичность: их программа якобы не оставляла им ничего иного, как только повторять то за западниками, то за славянофилами уже сформулированные до них истины. Такое понимание мы считаем упрощенческим, а потому ложным. Логика почвенников парадоксальна, она вмещает и славянофильские и западнические воззрения, но в этом-то и новизна, и в высшем смысле - «русскость».

Почвенничество - стабилизирующее и открытое всему передовому учение, вопреки стереотипам. Вполне очевидны два направления, в которых приверженцы этой доктрины искали согласование полярных сторон русской жизни. Первое направление: народ *-* образованное сословие. Второе - славянофилы <-* западники. Согласовать — значит собрать авторским голосом. Согласование - полифоническая задача, она - сродни деятельности собирателей земли Русской. Согласование не есть простое приведение или констатация позиций. Идейное согласование и примирение - задача не только социальная, но и культурно-историческая. Взаимные оскорбления в письменной форме известны со времен принятия христианства на Руси, тому есть масса подтверждений (многочисленные поклепы на латинян, которые якобы ходят в песьих шкурах и пьют ослиную мочу, «Житие протопопа Аввакума», переписка Иоанна Грозного с князем Курбским и др.). Брань и упреки не нуждаются в культивировании, они произрастают дико и буйно, подобно сорняку. И в этом смысле позиция почвенников является значительной не только по своему общественному значению, но и именно как художественная позиция, как позиция литераторов новой эпохи, утверждающих высокий идеал всечеловеческого единения.

Результаты деятельности почвеннических журналов простираются до сегодняшнего дня.

Развитие идеи «всечеловеческого» единения в русской культуре после Достоевского: идеологический и художественный аспекты

Многие идеи почвенников, а также их художественные открытия оказываются широко востребованными в эпоху русского религиозного ренессанса. То же самое можно сказать и о философской лирике Ф.И. Тютчева.

Литературное наследие Ф.М. Достоевского, Ф.И. Тютчева и Ап. Григорьева активно осмысливается и получает достойное развитие в работах Вл. Соловьева, H.A. Бердяева, С.Н. Булгакова, П.А. Флоренского, А.Ф. Лосева, Г. Флоровского, В.В. Зеньковского, Л. Шестова, и других. Не случаен также огромный интерес к творчеству этих трех авторов среди поэтов «серебряного века». В 1915 году Александр Блок готовит к изданию и снабжает предисловием сборник стихотворений уже почти забытого к тому времени Ап. Григорьева, символисты преклоняются перед Ф.И. Тютчевым и почитают его своим предтечей, а для молодого Осипа Мандельштама, примыкавшего в ту пору к акмеистам, некоей стилевой сверхзадачей было «сочетать суровость Тютчева с ребячеством Верлена», причем соединению должна быть обязательно свойственна и оригинальная печать самого, пусть и начинающего, но уже мастера:

В непринужденности творящего обмена, Суровость Тютчева — с ребячеством Верлена -Скажите - кто бы мог искусно сочетать,

Соединению придав свою печать?

А русскому стиху так свойственно величье,

Где вешний поцелуй и щебетанье птичье!

По сути дела, только с начала XX века и начинается серьезное изучение наследия Ф.И. Тютчева, Ап. Григорьева и Ф.М. Достоевского. К концу XIX века, правда, относятся серьезные работы о Достоевском и Тютчеве, написанные Вл. Соловьевым.

Символисты и акмеисты на рубеже веков открывают для себя по-новому и прозу Достоевского, и поэзию Григорьева, и Тютчева. Сам Достоевский предвидел, что его книги будут по-настоящему восприняты и оценены не современниками, а грядущими поколениями россиян.

Весьма примечательно, что Александр Блок в своей поздней лирике приходит к теме «борьбы Бога и дьявола» в человеческой душе не без влияния Аполлона Григорьева и Достоевского. А Муза поэта из Прекрасной Дамы ранних стихотворений постепенно превращается в Россию - жену, возлюбленную, святую и одновременно грешницу, что, несомненно, роднит этот образ с целой галереей противоречивых женских образов Ф.М. Достоевского: Настасьей Филипповной, Грушенькой и другими.

Если следовать логике В.М. Жирмунского, разделившего поэтов всех времен и народов на классиков и романтиков, то можно прийти к интересному выводу: символист А. Блок более тяготел к вольной стихии романтической поэзии Ап. Григорьева, в то время как акмеист Осип Мандельштам творчески осмысливал именно классическую ипостась лирики Ф.И. Тютчева: его привлекали ясность стиля и серьезность поэтических тем тютчевской поэзии.

В. Жирмунский в статье «О поэзии классической и романтической» (1920) вывел принцип типологии художественных стилей, разделив всю европейскую литературу на два типа поэтического творчества - классический и романтический. «Классический поэт, - пишет Жирмунский, - имеет перед собой задание объективное: создать прекрасное произведение искусства, законченное и совершенное, самодовлеющий мир, подчиненный своим особым законам. < . > Момент субъективный при этом в рассмотрение не входит: какое нам дело до «личности» и «психологии» зодчего, когда мы смотрим на созданное им прекрасное здание? Напротив, поэт-романтик в своем произведении стремится прежде всего рассказать нам о себе, «раскрыть свою душу». Он исповедуется и приобщает нас к эмоциональным глубинам и человеческому своеобразию личности» [59; 11].

Жирмунский распространяет понятие «классическое» и «романтическое» на всю историю литературы и говорит о «некотором постоянном вневременном типе поэтического творчества». Даже поверхностный взгляд, брошенный на поэзию Тютчева и Ап. Григорьева, позволяет совершенно определенно заключить, что субъективный элемент более присущ лирике последнего, о чем мы рассуждали во второй главе исследования. И вот тут возникает противоречие: Жирмунский критиковал Ю. Тынянова за чрезмерное, по его мнению, стремление представить Тютчева как продолжателя держа-винской традиции: «В настоящее время связь Тютчева с Державиным чрезвычайно преувеличивается отнесением Тютчева к литературной группе «архаистов» (Ю. Тынянов); каковы бы ни были личные и литературные отношения Тютчева и «архаистов», в его лирике признаки архаизма играют совершенно второстепенную роль» [59; 460]. Между тем, связь Тютчева с русской архаической традицией отмечалась и до Тынянова. Например, Эйхенбаум отмечал, что между Державиным и Тютчевым «можно установить большую близость и что между ними пролегает какая-то особая линия русской лирики.» [59; 119].

В. Жирмунский вдохновенно и убедительно писал об акмеистах как о продолжателях русской «классической» традиции, он отмечал у трех главнейших представителей этой школы - Н Гумилева, А. Ахматовой и О. Мандельштама - стремление к объективному видению мира, в то время как символистам, напротив, свойственен субъективизм, стремление передать мистический, трансцендентальный опыт, вербализация запредельного. При этом Жирмунский, судя по всему, разделяет символистский взгляд на Тютчева как на «первого символиста». Фактически символисты «присвоили» Тютчева. То есть поэт Тютчев в типологической системе Жирмунского однозначно фигурирует как «поэт-романтик». Но как же быть тогда с акмеистом (т.е. классиком) Мандельштамом, который своим первейшим учителем считал Ф.М. Тютчева? Здесь получается путаница, и вызвана она все же, на наш взгляд, стереотипизацией лирики Тютчева, которая мешала увидеть в ней архаично-классическую ипостась, унаследованную от Ломоносова и Державина. Тютчев изначально не вмещается в рамки, предписываемые символистской программой, и в типологии Жирмунского он с равным успехом может выступать как в роли «романтика», так и в роли «классика».

Другой вывод Жирмунского о том, что А. Блок является продолжателем романтической линии Ап. Григорьева, представляется нам совершенно справедливым. Более того, образ Христа в «белом венчике из роз», незримо и неуловимо идущего впереди революционного отряда в поэме Блока «Двенадцать», воскрешает в памяти помимо прочего и григорьевский образ «сына толпы и демагога».

Таким образом, можно заключить, что Ф.И. Тютчев и Ап. Григорьев сыграли исключительную роль в формировании нового религиозного мировоззрения в русской поэзии «серебряного века» и оказали заметное влияние как на символистов (А. Блок), так и на акмеистов (О. Мандельштам).

Сознательно крестившийся в методистской кирхе по протестантскому обряду в возрасте восемнадцати лет Осип Мандельштам сохранил подлинное уважение и к православию, и к католичеству. Мандельштам стремился к синтезу как в области культуры (Верлен и Тютчев), так и в области вероисповедания. Его первый поэтический сборник «Камень» завершается своеобразным триптихом о трех христианских верах: «Лютеранин», «Айя-София» и «Notre Dame».

В лирике Мандельштама черты православия и католичества оказываются фантастически сплавленными. Как верно отметил М. Гаспаров, в ликующем стихотворении «Вот дароносица, как солнце золотое.» греческий язык православной церкви мирно соредствует с поклонением святым дарам не в алтаре, а на виду у верующих, как в католической литургии [34; 196]. Но вместе с тем, нам представляются спорными рассуждения В. Кожинова и М.Л. Гаспарова о «трагичном безверии» в стихотворении «Я лютеран люблю богослуженье.». Также и предположение С.С. Аверинцева о развитии темы «безблагодатности» лютеранства в лирике Тютчева и Мандельштама мы склонны считать некоторой натяжкой. Стихотворения Ф.И. Тютчева «И гроб опущен уж в могилу.» и «Я лютеран люблю богослуженье.» проникнуты подчеркнуто уважительным отношением к протестантской культуре.

К заслугам Ф.И. Тютчева и Ап. Григорьева можно отнести преодоление штампов немецкой и русской лирики XVIII века. Во многом следуя традициям философской поэзии Г.Р. Державина и М.В. Ломоносова, Тютчев все-таки «перерастает» архаизм их религиозных од. Очень живой, органичный и вместе с тем близкий народному сознанию образ Христа в стихотворении Ф.И. Тютчева «Эти бедные селенья.» - это несомненно огромный шаг вперед по сравнению с метафизическими образами державинских од «Бог» и «Христос».

Аполлон Григорьев, начинавший с вариаций на темы немецких масонских стихотворений со словами о «великой радости», приходит к подлинно демократической трактовке образа Христа - «на кресте распятый Бог был сын толпы и демагог».

Наталкивает на определенные рассуждения обилие творческих и биографических параллелей и совпадений при рассмотрении двух таких фигур, как Аполлон Григорьев и Владимир Высоцкий: романтическая раздвоенность натур, страстное увлечение стихией народной песни, горькое пьянство и ранняя смерть в возрасте 42 лет (поистине мистическое совпадение). На наш взгляд, Вл. Высоцкий в XX веке органично развил романсно-народную традицию Аполлона Григорьева, не избегая даже в условиях повсеместно утвержденного в советской России атеизма говорить о религиозно-мистических исканиях души. Тот живейший отклик в народных массах, который вызывали песни Владимира Высоцкого, можно сравнить лишь с «единственными в своем роде перлами в русской лирике, столь приближенными к стихии народной поэзии», - стихотворениями А п. Григорьева «О говори хоть ты со мной.» и «Цыганская венгерка». Создание искусства, могущего объединить два социальных полюса русской жизни - образованное сословие и народ — изначально являлось одной из важнейших задач почвенничества. По нашему убеждению, серьезность поэтических тем Владимира Высоцкого и его глубокое понимание народной культуры, а также продолжение в его творчестве многих традиций русской поэзии XIX века заслуживают более пристального внимания со стороны отечественной академической науки.

В разговоре о художественных решениях, в контексте избранной нами темы, ни в коем случае нельзя абстрагироваться в чистую поэтику от исторически обусловленного социального и идеологического фона эпохи. На автора всегда влияет общий идеологический климат исторического периода, но очень важно, чтобы внутренняя ориентированность художника на высшие ценности, в противовес преходящим, оказалась сильнее.

Приведем исторический пример. Вл. Соловьев в своем историческом окружении, находясь идейно в меньшинстве, высказывал непопулярную экуменистическую точку зрения, говоря не только о воссоединении трех основных ветвей христианства, но и о воссоединении их с евреями. Реакция царской цензуры и руководства обеих церквей, католической и православной, понятно, была резко отрицательной. Но история вносит свои коррективы, и в конце XX века, в 1991 году, Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II в своей речи прямо ссылается на Владимира Соловьева как на признанного авторитета.

Вл. Соловьев разработал философские и богословские аспекты проблемы, в то время как идеал всечеловеческого единения воплощался многократно и многолико в лучших художественных произведениях XIX - XX веков. Несомненно, литература способна открыть такие грани, как нравственное состояние человека. Привилегия поэта в том, что он может встать над схваткой, призывая к взаимному милосердию и акцентируя внимание не на том, что силою обстоятельств разделяет сегодня людей и разводит их по разным углам, а на том, что их объединяет. Трагедия «Ромео и Джульетта» Уильяма Шекспира, поэма «Двенадцать» Александра Блока, стихотворение «Гражданская война» Максимилиана Волошина - высокие примеры воплощения идеи человеческого единения в разные эпохи. Последние два произведения появились в самый разгар гражданской войны в России XX века, когда общество было крайне разделено. И совсем не случайно, что в поэме Блока появляется Христос, а в стихотворении Волошина кровопролитным схваткам между соотечественниками противопоставлена смиренная молитва за враждующих.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ:

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Тупеев, Михаил Альбинович, 2004 год

1. Библия. М.: Российское Библейское общество, 1995. - 1 198 с.

2. Достоевский Ф.М. Об искусстве. Статьи и рецензии. Из записных тетрадей и записных книжек. М.: Искусство, 1973. - 632 с.

3. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. — Л.: Наука, 1972 — 92.

4. Григорьев Аполлон. Воспоминания. Л.: Наука, 1980. - 440 с. — (Серия «Литературные памятники»).

5. Григорьев А. Искусство и нравственность. — М.: Современник, 1986. — 349 с.

6. Григорьев A.A. Литературная критика. М.: Худож. лит., 1967. - 631 с.

7. Григорьев Аполлон. Письма. М.: Наука, 1999. —473 с.

8. Григорьев А. Стихотворения. Собрал и примечаниями снабдил Александр Блок. -М.: Изд-во К.Ф. Некрасова, 1916.

9. Григорьев A.A. Стихотворения и поэмы М.: Сов. Россия, 1978,— 288 с.

10. Ю.Григорьев А. Эстетика и критика. М.: Искусство, 1980. - 496 с.

11. Тютчев Ф.И. Полное собрание сочинений. СПб.: Изд-во А.Ф. Маркса, 1913.-530 с.

12. Тютчев Ф.И. Сочинения: В 2 т. -М.: Правда, 1980.

13. И.Абрамович Н.Я. Религия красоты и страдания. О. Уайльд и Достоевский. -СПб.: Посев, 1909.-87 с.

14. Азадовский М.К. История русской фольклористики: В 2 т. М., 1963. -Т.2.

15. Аксаков И.С. Биография Ф.И. Тютчева. М., 1886. — 387 с.

16. Аллен Луи. Достоевский и Бог / Пер. с фр. Е. Воробьевой. СПб.: С.-петерб. фил. журнал «Юность», 1993. - 160 с.

17. Алыии И.Л. О поэзии и прозе. СПб.: Семантика, 2002.- 528 с.

18. Альтман М.С. Достоевский. По вехам имен. Саратов: Изд-во Саратовского унив., 1975. 123 с.

19. Андерсон Р. О визуальной композиции «Преступления и наказания» // Достоевский. Материалы и исследования. СПб.: Наука, 1994. - Вып. 11. - С. 92-97.

20. Бальзак О. Собр. соч.: В 24 т. М.: Терра, 1998.

21. Барсотти Диво. Достоевский. Христос — страсть жизни. М.: Паолине, 1999.- 249 с.

22. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. 4-е изд. - М.: Сов. Россия, 1979.-320 с.

23. Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб.: Азбука, 2000. - 304 с.

24. Белинский В.Г. О русских классиках. М.: Худож. лит., 1979. - 525 с.

25. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма М.: Наука, 1990. -224 с.

26. Бердяев Н. А. Русская идея. М.: ACT, 1999. - 400 с.

27. Биллингтон Джеймс X. Икона и топор. Опыт истолкования истории русской культуры. М.: Рудомино, 2001. - 880 с.

28. Благой Д. Достоевский и Пушкин // Достоевский художник и мыслитель. - М., 1972. - С. 424 - 431.

29. Борисова В.В. Национально-религиозные основы публицистики Достоевского // Ф.М. Достоевский и национальная культура: Сб. статей. Вып. 1.-Челябинск, 1994.-С. 281-306.

30. Ветловская В.Е. Поэтика романа «Братья Карамазовы». — Л.: Наука, 1977.-200 с.

31. Владимир Высоцкий. Человек. Поэт. Актёр. М., 1990. - 422 с.

32. Власкин А.П. Творчество Ф.М. Достоевского и народная религиозная культура. Челябинск: Челяб.гос. ун-т; Магнитогрск: Изд-во МГПИ, 1994.-204 с.

33. Галкин А.Б. Образ Христа в творческом сознании Ф.М. Достоевского. Автореферат дис. на соискание уч. ст. к.ф.н. М., 1992. 21 с.

34. Гаспаров МЛ. О русской поэзии: анализы, интерпретации, характеристики. — СПб.: Азбука, 2001. — 480 с.

35. Гиппиус В.В. Ф.И. Тютчев // Тютчев Ф.И. Полн. собр. стих. J1., 1939. -С. 17.

36. Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями. М.: Сов. Россия, 1990.-428 с.

37. Гоголь Н.В. Собрание сочинений: В 6 т. М.: Гос. изд. худ. лит., 1959.

38. Гозенпуд A.A. Достоевский и музыка. — Д.: Музыка, 1971. 175 с.

39. Горичева Т. Достоевсий русская феноменология духа // Достоевский и мировая культура. - М., 1995.- №5.-С. 5-10.

40. Гроссман Л.П. Достоевский. М.: Молодая гвардия (ЖЗЛ), 1965 - 608 с.

41. Гроссман Л.П. Исповедь одного еврея. — М.: Деконт+, Подкова, 2000. -192 с.

42. Гроссман Л.П. Три современника. Тютчев Достоевский - Аполлон Григорьев. - М.: Кн-во писателей в Москве, 1922. - 116с.

43. Гулыга A.B. Русская идея и ее творцы. М.: Эксмо, 2003.-448 с.

44. Гулыга A.B. Шеллинг 2-е изд. - М.: Мол. гвардия (ЖЗЛ), 1984. - 317 с.

45. Гуральник У.А. Достоевский, славянофилы и «почвенничество» // Достоевский — художник и мыслитель. М.: Худ. литература, 1972. - С. 427461.

46. Даниэль С.М. Библейские сюжеты («Священное Писание в русской живописи Нового времени»). СПб.: Художник России, 1994. - 221 с.

47. Дневник Веры Аксаковой//Минувшие годы. СПб., 1908.- №8.

48. Дойникова Н. Ты, риза чистая Христа // Литература. 1997. - № 33. -С. 40-51.

49. Долинин A.C. Последние романы Достоевского. М,- Л., 1963. - 251 с.

50. Достоевский: эстетика и поэтика. Словарь-справочник / Под ред. Г.К. Щенникова. -Челябинск: Металл, 1997. -272 с.51 .Достоевский и его время (Сборник статей). — Л.: Наука, 1971.-478 с.

51. Ермилова Г.Г. «Князь Христос» и русский религиозный мир / Ф.М. Достоевский и национальная культура. — Сб. статей. Вып. 1. - Челябинск, 1994.-С. 9-38.

52. Евлампиев И.И. История русской философии: Учеб. пособие для вузов / И.И. Евлампиев. М.: Высшая школа, 2002. - 584 с.

53. Евтушенко Э.А. Мистический сюжет в творчестве Ф.М. Достоевского. Автореф. на соиск. уч. ст. канд. филолог, наук. Уфа, 2002. - 24 с.

54. Егоров Б.Ф. Аполлон Григорьев. М.: Молодая гвардия (ЖЗЛ), 2000. -219 с.

55. Егоров Б.Ф. Ап. Григорьев // Русская литература и фольклор. Вторая половина XIX века.—Л.,1982.-С. 255-285.

56. Ермилова Г.Г. Тайна князя Мышкина. О романе Достоевского «Идиот». Иваново: Ивановский ГУ, 1993. - 130 с.

57. Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского ун-та, 1995. — 287 с.

58. Жирмунский В.М. Поэтика русской поэзии. СПб.: Азбука - классика, 2001.-496 с.

59. Иванов А. Диспут о почвенничестве // Вопросы литературы. 1969. -№7.-С. 13 7.

60. Имярек <Аксаков К.С.>. Три критические статьи // Московский ученый и литературный сборник на 1847 год. Отд. критики. - М., 1847. - С. 47-129.

61. Карякин Ю.Ф. Достоевский и канун XXI века. -М.: Наука, 1989. -356 с.

62. Качурин М.Г. Библия и русская литература. СПб.: Каравелла, 1995. -584 с.

63. Кийко Е.И. Достоевский и Ренан // Достоевский. Материалы и исследования. Л.: Наука, 1980.-С. 106- 123.

64. Кириллова И. Литературное воплощение образа Христа // Вопросы литературы. 1991. - № 8. - С. 60 - 74.

65. Кирпотин В.Я. Достоевский в 60-е годы. М.: Худ. литература, 1966. -559 с.

66. Кирпотин В.Я. Достоевский и Белинский. М.: Сов. писатель, 1960. — 340 с.

67. Кожинов В.В. Пророк в своем Отечестве Федор Тютчев. — М.: Эксмо, 2002.- 512 с.

68. Комарович В.Л. Юность Достоевского // Былое. 1925.-№23.-С. 23- 95.

69. Лосев А.Ф. Владимир Соловьев и его время. М.: Мол. гвардия (ЖЗЛ), 2000.-613 с.

70. Лосский В.Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М., 1991. - 288 с.

71. Лосский В.Н. Условия абсолютного добра: Основы этики; Характер русского народа. М., 1991. - 368 с.

72. Лосский В.Н. Бог и мировое зло. М.: Республика, 1994. -432 с.

73. Лосская-Семон М.В. Несколько замечаний по поводу религиозного призвания русской литературы // Русская литература. — 1995. — № 1.-С.27-34.

74. Лотман Ю.М. Поэтический мир Тютчева // Ф.И. Тютчев. О вещая душа моя!. М.: Школа-Пресс, 1995. - 496 с.

75. Мандельштам О.Э. Стихотворения. Проза. Сост. Ю.Л. Фрейдина / Предисл. и комм. М.Л. Гаспарова. - М.: РИПОЛ КЛАССИК, 2002.- 704 с.

76. Мень А. В поисках истинного Христа / В ночь на 14 нисана. Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1991.- 560 с.

77. Мень А. Сын Человеческий // Волга. 1991. -№ 7.

78. Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский М.: Наука, 2000 - 587 с.

79. Мережковский Д.С. Поэт вечной женственности // Мережковский Д.С. От войны до революции. Невоенный дневник. Пг., 1917.

80. Милюков А.П. Литературные встречи и знакомства. — СПб., 1890 230 с.

81. Митин Г. Суд Пилата (Евангельский сюжет в русской литературе XIX -XX вв.) // Литература в школе. 1994. - № 1. - С. 34-39.

82. Михайловский Н.К. Литературные и журнальные заметки // Отечественные записки. 1873. - №2.

83. Моруа Андре. Дон Жуан, или Жизнь Байрона. М.: Молодая гвардия (ЖЗЛ), 2000.- 422 с.

84. Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995. - 607 с.

85. Назиров Р.Г. О прототипах некоторых персонажей Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Л.: Наука, 1974. - С. 202 — 219.

86. Назиров Р.Г. Проблемы художественности Ф.М. Достоевского // Творчество Ф.М. Достоевского: Искусство синтеза. Екатеринбург, 1991. -С.125- 157.

87. Назиров Р.Г. Достоевский и романтизм // Проблемы теории и истории литературы. М., 1971. - С. 346-356.

88. Назиров Р.Г. Реминисценция и парафраза в «Преступлении и наказании»

89. Достоевский. Материалы и исследования. JL: Наука, 1976. - С. 88- 96.

90. Назиров Р.Г. Творческие принципы Ф.М. Достоевского. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1982. - 160 с.

91. Народная проза. М., 1992. - 265 с.

92. России и русской философской культуре. М.: Наука, 1990. - 528 с.99.0споват A.JI. Заметки о почвенничестве // Достоевский. Материалы и исследования.-T.4.-JI.: Наука, 1980. С. 168- 174.

93. Паскаль Б. Мысли. М., 1995. - 480 с.

94. Поэты-петрашевцы / Сборник стихов. M.-JL: Советский писатель, 1966.- 392 с.

95. Правительственный вестник. 1871. — № 163, 10 июня.

96. Радугин А. А. Философия: курс лекций. 2-е изд., перераб. и дополн. -М.: Центр, 1999.-221 с.

97. Русская литература: Хрестоматия историко-литературных материалов. М.: Просвещение, 1993. - 432 с.

98. Русские писатели XI начала XX века: Библиографический словарь / Под ред. Скатова H.H. - М.: Просвещение , 1995. - 575 с.

99. Сведенборг Э. О небесах, мире духов и об аде. М., 1998. - 405 с.

100. Селезнев Ю.И. Достоевский. М.: Мол. гвардия (ЖЗЛ), 1981 - 543 с.

101. Смысл жизни в русской философии. Конец XIX начало XX века. -СПб.: Наука, 1995.-314 с.

102. Соловьев Вл. Идолы и идеалы // Смысл жизни в русской философии. Конец XIX начало XX века. - СПб.: Наука, 1995. - С. 245 - 246.

103. Соловьев Вл. С. Литературная критика / Состав, и коммент. Н.И. Цимбаева, В.И. Фатющенко. М.: Современник, 1990. - 421 с. - (Библиотека «Любителям российской словесности»).

104. Соловьев Вл.С. Россия и вселенская церковь. Минск: Харвест, 1999. - 1600 с. — (Классическая философская мысль).

105. Соловьев Вл.С. Сочинеия: В 2 т. Т. 2. - М.: Академия наук СССР. Институт философии. Изд-во «Мысль», 1988.

106. Тарасов Ф.Б. Евангельский текст в художественных произведениях Достоевского: Дис. канд. филол. наук. М., 1998. - 230 с.

107. Тарасов Ф.Б. К вопросу о евангельских основаниях «Братьев Карамазовых» // Достоевский и мировая культура. М., 1994. -№3. - С. 62-71.

108. Трофимов Е.А. Христианская онтологичность эстетики Ф.М. Достоевского // Достоевский и мировая культура. М., 1997. - №8. - С. 7 - 31.

109. Тупеев М.А. Ф.И. Тютчев и Аксаковы в период Крымской войны // Аксаковские чтения: Материалы международной научно-практической конференции (28-29 сентября 2001 года). Часть II. / Ответственный редактор Т.Н. Дорожкина. Уфа: БИРО, 2003. - 105 с.

110. Тупеев М.А. Фома Кемпийский в переписке С.Т. Аксакова и Н.В. Гоголя // Бельские просторы. 2001. -№9. - С. 160 -165.

111. Тынянов Ю.Н. История литературы. Критика. СПб.: Азбука-классика, 2001.-512 с.

112. Философский энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия,1983.

113. Флорес Лопес, Хосе Луис. Христианство Ф.М. Достоевского. Автореферат дис. на соискание уч. ст. к. ф. н. - М., 1994. - 24 с.

114. Фридлендер Г.М. Достоевский, Кант и концепция «общеевропейского дома» // Пушкин. Достоевский. «Серебряный век». СПб.: Наука, 1995. - 524 с.

115. Христианство и русская литература: Сборник статей. СПб.: Наука (Пушкинский Дом), 1999 . -400 с.

116. Христос в русской поэзии XVII XX вв. / Сост. Романова Б.Н. - М.: Ключ, 1996.-384 с.

117. Чагин Г.В. Федор Тютчев. Женщины в его жизни и творчестве // Аксаков И.С. Биография Ф.И. Тютчева. Челябинск: Урал, 1999. - 288 с.

118. Шестов Л.О.На весах Иова. М., 2001. - 464 с.

119. Энгельгардт Б.М. Идеологический роман Достоевского // Достоевский: Статьи и материалы. Л., 1924. - С. 71 - 109.

120. Якубова Р.Х. Диалог романных структур в творчестве Ф.М. Достоевского // Поэтика русской и зарубежной литературы. Сб. статей. — Уфа, 1998.-С. 72 - 85.

121. Ivanov V. Freedom And The Tragic Life. N.Y., 1957., 166 p. / По: Род-нянская И.Б. Вяч. И. Иванов. Свобода и трагическая жизнь. Исследование о Достоевском // Достоевский. Материалы и исследования. Т.4. -Л.: Наука, 1980. - С. 218 - 239.

122. Pascal Pierre, Dostoevski. Paris: Desclee de Brouwer, p. 102.