Идентификация личности героя в творчестве Сергея Довлатова тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Дочева, Клавдия Георгиевна

• Дочева, Клавдия Георгиевна
• кандидат филологических наук
• 2004

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Дочева, Клавдия Георгиевна

Введение.

Глава I. «Предыстория» художественного феномена Сергея Довлатова.

Глава II. Своеобразие идентификационной политики героя Сергея Довлатова.

2.1. Роль «вещи» в идентификации личности героя Сергея Довлатова.

2.2. Семейно-родственные отношения и «дружество» как основы идентификационной практики довлатовского героя.

2.3. Игра как идентификационная необходимость героя Сергея Довлатова.

2.4. A.C. Пушкин - идентификационный резерв

Заповедника».

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Идентификация личности героя в творчестве Сергея Довлатова»

Творчество Сергея Донатовича Довлатова (1941-1990) - одно из самобытных явлений русской литературы конца XX столетия.

Несмотря на то, что литературное наследие этого писателя невелико по объему - оно представлено тремя, в некоторых изданиях четырьмя томами прозы, - его писательская художественная манера отмечена особым вниманием как со стороны читательской аудитории, так и со стороны отечественной и зарубежной критики: «Ни о каком другом русском писателе довлатовского поколения не пишется сегодня столько студенческих работ и научных диссертаций — не только в России, но и в США, Канаде, Англии, Германии, Японии»1. Синтез повествования и индивидуального мифа приумножает интерес читателей к творческому феномену С. Довлатова и формирует представление о Довлатове как о фигуре знаковой.

Подтверждением популярности С. Довлатова в нашей стране и за рубежом является огромное количество критической и научной литературы, обилие мемуаров, специальных статей, рецензий, сайтов, а также заметно выросшее в последние годы количество переизданных сборников, собраний сочинений; показательна и сама реакция в современном культурном пространстве на имя ДОВЛАТОВ. Думается, что исследование творчества этого писателя будет долгое время пребывать в ранге репрезентативных тем.

Такое вполне соразмерное достоинствам писателя внимание обусловлено несколькими причинами: масштабом его художественного дарования, стилевым своеобразием произведений, оригинальностью автор

1 Арьев А.Ю. // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. Итоги Первой международной конференции «Довлатовские чтения». СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 1999. С. 3. ской позиции. Взыскательная подчиненность С. Довлатова русской литературной традиции, органичное и естественное следование ей, не воспрепятствовали тому, что довлатовская проза стала развиваться по собственным, подчас необъяснимым законам, подчиняясь особой эстетике.

Совместимость классических традиций и самобытности сформировали то «оригинальное единство, при котором писатель воспринимается как автор одного текста - «пятикнижия» - «метаромана в пяти частях»1. Созидательная авторская ориентированность на создание художественной целостности из фрагментов и частей затронула не только текстовую организацию, но и распространилась на мировоззренческие, эстетические позиции писателя, заинтересованного в восстановлении мира как целостности и реставрации личности как целостности.

Спектр исследований, посвященных творчеству Сергея Довлатова, достаточно разнообразен и широк, но еще, к сожалению, не образует полной и системной картины. Можно отметить некоторый дисбаланс: преобладают работы, характеризующие и осмысливающие новаторские черты прозы Довлатова, но в меньшей степени уделяется внимание вопросам преломления литературных традиций в художественной системе писателя.

Над исследованием жанрово-композиционных особенностей прозы С. Довлатова работали такие литературоведы как Ю. Власова, О. Вознесенская, К. Мечик-Бланк, А. Арьев, Ж. Мотыгина; Е.Курганов и др. Проблемами соотношения автора и героя, героя и повествователя занимались А. Генис, П. Вайль, В. Попов, Б. Рохлин, Н. Анастасьев, В. Курицын и др. Характер повествования описывали М. Липовецкий, Е. Янг, В. Ронкин, И. Каргашин и др. Историко-литературный аспект исследо

1 Сухих И. Довлатов и Ерофеев: соседи по алфавиту // Первое сентября. 2000. №6. С.

4. вали И. Бродский, И. Серман, В. Нечаев, М. Зайчик, А. Мориа, И. Сухих и др. Изыскания мемуарного характера принадлежат JI. Уфлянду, JI. Штерн, А. Пекуровской, В. Соловьеву, Е. Клепиковой, А. Генису. (Мы подчеркиваем условность подобной дифференциации, поскольку в каждой из работ в тесной связи и взаимообусловленности рассматривается блок разнообразных проблем). При малом количестве объемных исследований преобладает внушительное количество публикаций в газетах и журналах, пространных отзывов, обсуждений в рамках «круглых столов», «интернетных гостиных», не претендующих на системность освоения художественного наследия писателя. Среди солидных исследований можно выделить следующие: монографию Игоря Сухих «Сергей Довла-тов: время, место, судьба»1, в которой творчество Довлатова рассматривается с учетом многих аспектов, объемно и глубоко; кандидатскую диссертацию O.A. Вознесенской «Проза Довлатова: Проблемы поэтики»2, в которой исследуется специфика поэтики Сергея Довлатова, в частности, своеобразие жанра рассказа в довлатовском творчестве. Работа Ю.Е. Власовой «Жанровое своеобразие прозы С. Довлатова»3 посвящена исследованию жанровых особенностей произведений писателя, проблемам выявления художественного хронотопа. В этой работе рассматриваются вопросы соотношения автора, повествователя и героя, исследуется традиционное и новаторское в довлатовской прозе.

В кандидатской диссертации Ж.Ю. Мотыгиной «С. Довлатов: Творческая индивидуальность, эволюция, поэтика»1 в центре внимания оказываются проблемы поэтики и стиля прозы Довлатова; проведен ана

1 Сухих И. Сергей Довлатов: время, место, судьба. СПб., 1996. У

Вознесенская O.A. Проза Довлатова: проблемы поэтики. М., 2000.

3 Власова Ю.Е. Жанровое своеобразие прозы С. Довлатова. М., 2001. лиз творческой индивидуальности прозаика, сосредоточено внимание на своеобразии писательской идейно-творческой позиции. Желая схематизировать собственное исследование, Ж.Ю. Мотыгина прибегла к употреблению моделей и схем, это придало работе структурную оригинальность и строгую системность.

Имеется ряд научных работ, исследующих языковую специфику произведений Сергея Довлатова: в частности, кандидатская диссертация В.В. Филатовой, посвященная проблемам авторизации предложения в довлатовском художественном тексте; кандидатская диссертация Буки-ревой Т.А. «Аспекты языковой игры: аномальность и парадоксальность языковой личности С. Довлатова».

Номер журнала «Звезда» (1994, №3) - один из первых специализированных «авторских» номеров — успешно перерос в солидное дополнение к трехтомнику — книгу «Малоизвестный Довлатов». С этого момента, хотя и с большим опозданием, фигура Довлатова на отечественной литературной ниве «узаконилась» всеобщим признанием.

В 1999 году фондом С. Довлатова были опубликованы материалы Первой международной конференции «Довлатовские чтения» («Городская культура Петербурга - Нью-Йорка 1970 - 1990-х годов»), где, помимо эпистолярного наследия писателя, были представлены доклады, посвященные вопросам художественной организации прозы Сергея Довлатова, воспоминания его друзей, родственников. Для нашего исследования наибольшую ценность в этом сборнике представляют статьи Бориса Рохлина «Кто отражается в зеркале» и Марка Липовецкого «.и разбитое зеркало».

Когда назрела необходимость «легитимировать» внушительную

1 Мотыгина Ж.Ю. С. Довлатов: Творческая индивидуальность, эволюция, поэтика: Астрахань, 2001.

часть материалов, располагающихся на сайтах в Интернете, женой писателя Еленой Довлатовой при поддержке довлатовского фонда в 2001 году была издана книга «О Довлатове» (издательство Нью-Йорк - Тверь), которая включила ряд статей из Интернета и периодических изданий.

Книгу А. Гениса «Довлатов и окрестности»1, стиль которой смоделирован «довлатовской» нотой, критика оценивает как исследование подчеркнуто не литературоведческое, — это своеобразное авторское раздумье о Сергее Довлатове - человеке, писателе, феномене. По словам М. Липовецкого, Н. Ивановой, сама вольная структура генисовской книги сопротивляется таким понятиям, как «теоретическая модель», «эстетика». Литературоведы отмечают, что за остроумностью, изысканностью легкого эссе скрывается внушительная теоретическая база, ценная научная информация, умело камуфлируемая А. Генисом мелодией лирических отступлений, анекдотов, шуток, философией повседневности.

Значительную часть материалов о С. Довлатове составляют мемуары и воспоминания его друзей. Думается, что особым комментарием к довлатовскому творчеству стал роман «Когда случалось петь С.Д. и мне»2 первой жены Довлатова А. Пекуровской и сошедшиеся под одной обложкой повести И. Клепиковой «Трижды начинающий писатель» и В. Соловьева «Довлатов на автоответчике»3. Обсуждение оригинальности этих книг невозможно без актуализации ряда их противоречий. Одним из таких противоречий стало созидание писателями свидетельств личного соприсутствия С. Довлатову и вместе с тем целенаправленное разрушение его репутации.

1 Генис А. Довлатов и окрестности. М.: Вагриус, 1999.

2 Пекуровская А. Когда случилось петь С.Д. и мне (Сергей Довлатов глазами первой жены). СПб.: Symposium, 2001.

3 Соловьев В., Клепикова Е. Довлатов вверх ногами: Трагедия веселого человека. М.: Коллекция «Совершено секретно», 2001.

Когда «главный литератор» книг Довлатова оказался вне досягаемости, а его окружение уже впало в болезненную зависимость находить свое постоянное отражение в литературе, писателя поместили в ореол догадок, сплетен, упреков, зачастую обеспеченных качеством «мелкой» памяти, и рядом с его именем вписали собственные имена.

В блоке анализируемой литературы считаем необходимым подробнее остановиться на «Эпистолярном романе» Сергея Довлатова — Игоря Ефимова1. Книга нашла горячий отклик у читающей публики. С ее публикацией в издательстве «Захаров» на страницах литературных журналов, аренах «дискуссионных клубов», в Интернете развернулось динамичное озвучивание мнений по поводу личности Довлатова: кто он: «.ни за что обидевший лучших деятелей литературы XX века. Алкоголик, замучивший семью и алкоголем погубленный. Предатель интересов дружбы и любви» или же «.негодяй, который считается одним из самых ярких (и любимых читателем) прозаиков конца века»3?

Обратившихся к переписке тревожит характер психологического режима, установленный между адресатом и адресантом (С. Довлатовым и И. Ефимовым), а именно их противоречивые иерархические позиции. И. Ефимов - с главенствующей, распорядительской, учительствующей и откровенно прагматической «эпистолярной позицией», заведомо ориентированный на то, что эти письма должны стать литературным дос* тоянием: «Сережа, я люблю Ваши письма и храню их для потомства.»4.

1 Сергей Довлатов - Игорь Ефимов. Эпистолярный роман. М.: Захаров, 2001. л

Иванова Наталья Чужие письма читать не рекомендуется // Знамя. 2001. №5. С. 214.

3 Там же.

4 Сергей Довлатов - Игорь Ефимов. Эпистолярный роман. М.: Захаров, 2001. С. 63.

Довлатов — неизменный, ясный, страдающий и правдивый.

Авторская претензия Игоря Ефимова на обладание «материалами», «продуктом» (если таким образом можно обозначить переписку двух друзей-недругов) слишком серьезна. Зная, что в письмах с наибольшей динамикой отражается опыт самоанализа и самонаблюдения, наиболее упорядоченно (вопрос — ответ) проявляется авторефлексия, Игорь Ефимов проводит над С. Довлатовым своеобразный психологический эксперимент.

Задавая определенный эмоционально-психологический режим и направляя переписку в нужные, любопытные для общественного мнения и для собственного интереса русла, Ефимов словно бы провоцирует у Довлатова реакцию покаяния-самооправдания. Предъявляя «обидчику» обвинения, И. Ефимов выступает в роли своеобразного истца — праведного судии. Намерение устыдить (вывести собеседника из «бесстрастного» состояния) - экстремальная мера, предполагающая в качестве ожидаемого результата покаяние, самораскрытие, употребляемое в качестве безусловного образца для обнаружения скрытых механизмов довлатов-ского художественного творчества, в идеале - для собственного образца: « .потому что у меня в душе нет — признаю это с завистью и некоторым почтением - таких бурных страстей, и мне приходится подолгу высматривать и выведывать их в других людях»1.

Осознавая разницу между «рабочим» «умеренным» психологическим надрывом и реальным душевным волнением, усомнившись в искренности «авторского» исповедального чувства, Ефимов испытывает диапазон эмоционально-душевных возможностей Довлатова как писателя и человека: «Всю жизнь Вы использовали литературу как ширму, как

1 Сергей Довлатов - Игорь Ефимов. Эпистолярный роман. М.: Захаров, 2001. С, 424. способ казаться. Вы преуспели в этом.»1; «Перечтите "Записки из подполья». Перечтите "Падение" Камю. Перечтите Толстого, Руссо, Блаженного Августина. Не для того, чтобы научиться у них каяться (в этом нет никакой нужды). А для того, чтобы дать душе некую раскачку.»2. В ответ на ефимовскую притязательную заявку в письме от 19 января 1989 года Довлатов пишет, что перестал верить в способность человека объективно судить о себе самом, и потому не знает, каков он сам. Правдивую повесть о себе написать не в состоянии, писать психологическую драму о собственном внутреннем мире никогда не будет, поскольку все доверительные лирические признания и сомнения уже есть в его книгах.

Мы не случайно прибегли к столь подробному анализу данного романа. До Игоря Ефимова в литературе практически никто так серьезно и глубоко не воспринимал проблему довлатовского творчества, никто не пытался довести «разбор» феномена Довлатова до уровня молекулярного, формульного - обнаружить ядро, соль, закваску, зазор между подлинным, глубинно лирическим и «балагурно-упрощенным».

Актуальность работы предопределена фактической неисследо-ванностью истоков катастрофического мироощущения довлатовского героя со всеми вытекающими отсюда последствиями: глобальным пересмотром ценностных ориентиров, своеобразной идентификационной практикой, осуществляемой с опорой на подчеркнуто негероический поведенческий опыт. Актуализация нового жанрового контекста (Довлатов - лирическая проза конца 1950 - 1980 - х гг.) позволяет выявить те жан-рово-стилевые и композиционные особенности довлатовской прозы, которые никогда бы не были обнаружены вне проекции на соответствующий литературный ряд С. Довлатов — О. Берггольц, В. Солоухин, В. Ка

1 Сергей Довлатов - Игорь Ефимов. Эпистолярный роман. М.: Захаров, 2001. С. 432.

2 Там же. С. 422. таев, Ю. Нагибин). Не случайно в поиске кардинальных сходств в диапазоне от «Довлатов и ряд русской классической литературы (Пушкин, Гоголь, Достоевский, Чехов, Зощенко, Платонов)» - до «Довлатов и нью-йоркская школа (Хемингуэй, Сэлинджер, Апдайк, Рот, Беллоу)» зоркий критический взгляд Марка Липовецкого приковывает «исповедальная проза» 1960-х годов: «В этом смысле Довлатов, начинавший писать на исходе 1960-х, не продолжает, а отталкивается от «исповедальной прозы» оттепели. В этой прозе герой был литературной тенью своего поколения, его полномочным представителем»1.

В исследовании Ж.Ю. Мотыгиной также приводится целый ряд свидетельств о намеренно подавляемых писателем сентиментально-романтических элементах, имеющих близкородственное отношение к лирической прозе начала 1960-х годов и вышедших наружу лишь на последнем этапе довлатовского творчества в форме ретроспективных повествований о любви («Филиал»). Рассматривая творчество писателей, относящихся к представителям лирического направления прозы 1960 - 80-х годов, в едином контексте с прозой Сергея Довлатова, мы извлекаем и учитываем только те критерии и параметры, которые удостоверяют типологическое сходство метапрозы Довлатова с лирической прозой 1960 - 80-х годов. Однако утверждение, что Сергей Довлатов «вырастает» из традиционной лирической прозы 1960-х годов, не означает, что речь будет идти лишь о некотором типологическом сходстве (сородственность абсолютно не обусловлена сознательной ориентацией Довлатова на рассмотренную творческую манеру). Сравнение подобного плана призвано подтвердить основательность произошедших в литературе перемен (демократизации литературного процесса в целом) и раскрыть внутренний

1 Липовецкий М. «И разбитое зеркало.» Переписывание автобиографии у С. Довлатова // Ь - критика. Ежегодник академии русской словесности.- М.: АРСС, 2000. С. 181 - 196. потенциал прозы Довлатова, формирующейся в ходе сложных жанрово-стилевых исканий в рамках новой эстетической парадигмы; помочь выявить своеобразие авторской позиции и позиции автобиографического героя Довлатова.

Привлекая в исследование в качестве ведущего многозначный и не вполне литературоведческий термин идентификация и используя его применительно к творчеству Сергея Довлатова, мы, возможно, поступаем рискованно. Истоки употребления понятия идентификация применительно к творческому феномену Сергея Довлатова можно объяснить своеобразием рассматриваемых проблем, для решения которых потребуется терминологическая конкретность. Осмысливая термин идентификация в качестве ведущего, представим ряд вариантов из академических научных источников, дающих определение понятия идентификация. Термин идентификация широко распространен во многих областях научных знаний: в литературоведении, в психологии, этнологии, криминалистике, культурологии, философии и других науках. В литературоведении значение данного термина дифференцировано на уровне анализа взаимоотношений между читателем и литературным персонажем: «самоотождествление читателя с литературными персонажами»1 расценивается как нормосозидательный процесс, продиктованный прежде всего психологическими потребностями читателя в усвоении чужого опыта.

Л .Я. Гинзбург в работе «О литературном герое» говорит о литературе, которая веками решала проблемы идентификации героя тем, что его «не выдумывали, а брали, заимствовали из разных источников - исторических или фантастических, или исторических и фантастических

1 Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины: Энциклопедический справочник. М., 1996. С. 45 -46. одновременно»1. По словам исследователя, сам «.литературный герой ориентирован на те или иные представления, уже существующие в созЛ нании читателя» . В данном случае идентификация - это адекватный выбор героя для литературы согласно исторической, культурной и бытующей в общественном сознании потребности. Сравним определения, данные идентификации в различных словарях. Так, «Психологический словарь» трактует понятие идентификация следующим образом: идентификация - отождествление:

• в психологии познавательных процессов идентификация - узнавание, установление тождественности какого-либо объекта;

• в психоаналитике — процесс, в результате которого индивид бессознательно или частично бессознательно, благодаря эмоциональным связям ведет себя (или воображает себя ведущим) так, как если бы был тем человеком, с которым данная связь существует;

• в социальной психологии — отождествление себя с другим человеком, непосредственное переживание субъектом той или иной степени тождественности с объектом 3.

Идентификация - отождествление людьми друг друга и себя с определенной культурной категорией (личностными чертами, групповыми нормами, ценностями)4.

Идентификация (от ср.-век. лат. identifico - отождествляю). • Отождествление, признание тождественности, отождествление объектов, опознание;

1 Гинзбург Л.Я. О литературном герое. JL: Советский писатель, 1979. С. 85 - 86.

2 Там же.

3 Психологический словарь // Под ред. В.В. Давыдова, А.В. Запорожца, Б.Ф. Ломова. М.: Педагогика, 1983. С. 122.

4 Хоруженко К.М. Культурология: Энциклопедический словарь. Ростов-н/Д.: Феникс, 1997. С. 161.

• в криминалистике - установление тождества объекта или личности по совокупности общих и частных признаков (например, идентификация личности по почерку, по следам рук и т. п.);

• в психологии и социологии - процесс эмоционального и иного самоотождествления личности с другим человеком, группой, образцом;

• в технике, математике — установление соответствия распознаваемого предмета своему образу (знаку)1, уподобление, опознание объектов, личностей в процессе сравнения, сопоставления. В психологии и социологии этот термин применяется для классификации, анализа знаковых систем, распознавания образов, а также обозначает самоотождествление личности с другим человеком, социальной группой или образцом.

Наиболее адекватным в контексте нашего исследования следует воспринимать психологическое определение данного понятия, рассматривающее идентификационную политику героев как защитный механизм. Мы принимаем за основу толкование термина в «Кратком психоЛ логическом словаре» , в котором понятие идентификация рассматривается как механизм актуально психологический: существующий в специфике выполнения (исполнения) защитной функции, в особенности при сочетании с другими защитно-адаптивными механизмами.

Впервые в психологии понятие идентификация было дифференцировано в работах Зигмунда Фрейда, в частности, в его «Психологии

1 СЭС. М.: Советская энциклопедия, 1981. С. 481. 2

Краткий психологический словарь. / Под ред. A.B. Петровского М.Г. Ярошенко. М., 1985. С. 109.

0 I масс и анализе человеческого "Я"» . В системе защитных механизмов, классифицируемых по критерию направленности против фрустраторов (внешних и внутренних), рассматриваются следующие механизмы: бегство (уход) от ситуации; отрицание; идентификация; ограничение "Я"; фантазия и др.

Важнейшим шагом для того, чтобы личность смогла ощущать себя репрезентантом этнической группы также является процедура идентификации. Выведением термина на данный научный уровень мы обязаны В. Тернеру, Э. Эриксону, их трудам по теории идентичности и проблемам этничности. Актуальной для нашего исследования является идентичность в культурологическом осмыслении - в качестве процесса эмоционального и социального самоотношения индивида с другим человеком, группой, образцом или идеалом, в результате которого формирул ется идентификация личности .

Обращаясь к понятию «идентификация», мы предпринимаем попытку сложить о герое Довлатова представление, как

- о личности маргинальной, испытывающей неудобства в мире абсурда и хаоса;

- личности, не дающей законченной оценки всем возникшим в результате идентификационной практики тождествам, парам, сочетаниям, сторонящейся диктата, дидактики, убеждения, могущего быть абсолютным и непогрешимым. Довлатов неоднократно «перекраивает» собственную биографию, и в этом состоит оригинальность его жизненной позиции, нацеленной на защиту от привнесения в мир однозначного суждения о человеке и действительности. Его текст ведет себя так же:

1 Фрейд 3. Введение в психоанализ. Лекции Зигмунда Фрейда. М.: Азбука-классика, 2003.

2 Культурология. XX век: Словарь. СПб.: Университетская книга, 1997. С. 136. фактически теряет линейность. Он превращается в набор возможных вариантов развития»1.

Динамичная игра писателя со своей судьбой (игра с текстом, с читателем, с персонажами, языковая игра) выступает как стратегическая программа, не дозволяющая воспринимать судьбу как строго предназначенную стезю.

Важной стилевой тенденцией в этот период (в меньшей степени в литературе последующего десятилетия) становится авторская потребность (и думается, что она пробуждена не только социально-идеологическими причинами) воспроизведения образа эпохи в максимально независимой от соцреалистического канона форме; возможность воспринять эпоху в качестве источника «готовых» сюжетов и героев; предоставление в творческую мастерскую собственной жизни в качестве содержательного и структурного материала, а художественного творчества как «терапевтической» поддержки автора в акте духовной самостабилизации.

Мы стремимся структурировать идентификационную практику довлатовских героев, отмечая узловые точки соприкосновения лирической прозы и прозы Сергея Довлатова, выявляя те самостоятельные составляющие, из которых она складывается в прозе последнего. Ценность идентификационной практики у героев Довлатова определяется, по нашему мнению, преимущественно двумя факторами: неизменным проецированием довлатовским героем на себя подчеркнуто сниженных человеческих качеств и регулярной его включенностью в состояние игры или контригры, высвечивающих нравственную состоятельность играющего

1 Размышления Лотмана Ю.М. о «Бесах» Ф.М. Достоевского могут в данном случае послужить прямой аналогией к творчеству Сергея Довлатова // Лотман Ю.М. Текст в процессе движения: автор - аудитория, замысел - текст / Ю.М. Лотман Семиосфе-ра. Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров: Статьи. Исследования. Заметки (1968-1992). СПб., 2000. С.214-215.

Так как игровая ситуация упраздняет всякое притязание на овладение истиной и позволяет формировать невозмутимое отношение к миру как данности зыбкой, модифицирующейся, немотивированной (где нет границ между верхом и низом, вечным и сиюминутным, бытием и небытием - идеи М. Бахтина, Й. Хейзинги, Е. Финка, Г. Гессе, М. Липовецкого), довлатовский герой осознанно отдает предпочтение игровой идентификации с целью гармонизации действительности. В нашем исследовании мы используем теоретические работы по семиотике Ю.М. Лотмана, труды М.М. Бахтина о народной карнавальной культуре Средневековья и Ренессанса и об особенностях диалогизированной структуры.

Обретение цельности, разработка «возрожденческой» программы по реконструкции распадающегося мира, поиск «связи сущего» во имя изживания хаоса и достижения цельности, гармонии в мире — ревностные идеи XX века. Идея индивидуализма особым образом была отреф-лектирована литературным поколением 1960-х годов и воспринята им как программная. В качестве предпосылок нестабильности, зыбкости мироощущения героев прозы 1960-х - 80-х годов мы пытаемся вскрыть социальные, культурные и религиозные особенности этой эпохи.

В докладе «Кто отражается в зеркале», прозвучавшем на первой международной конференции «Довлатовские чтения», Борис Рохлин отмечает немаловажную особенность в обращении автора со своими героями. С одной стороны, это целенаправленная установка на «одновременность расстояния», с другой - «взаимопроникаемость»1: окружение -зеркало, в котором автор пытается отобразить себя и найти с окружающим устойчивые, а иногда мнимые черты сходства, подобия, общности, родства: «Словно бы автор отразился во множестве зеркал, но в каждом

1 Рохлин Б. Кто отражается в зеркале // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. Итоги Первой международной конференции «Довлатовские чтения». СПб.: Изд-во журнал «Звезда», 1999. С. 165. по-разному — другое лицо - другая история, - оставаясь при этом в каждом из персонажей (курсив мой - Д. К.), никуда не уходя, пребывая на сцене»1. Установление диалога с Другим, налаживание и устроение душевной связи, идентификация с окружающими мыслятся довлатовскому герою как спасительные мероприятия. «Именно диалогическое сопряжение своего личного хаоса с хаосом Другого порождает парадоксальное ощущение соответствий логики, не отменяющей, однако, абсурдности каждой отдельной жизни. Лишь при условии обращенности и открытости к диалогу с Другим фантики и осколки жизни могут сложиться <.> в линии судьбы. Своей собственной судьбы - вот что главное»2.

Отражаясь и изучая собственное отражение в Других, герой С. Довлатова получает возможность осмыслить и оправдать окружающий мир, утвердив на основе установленного «идентифицирующего сходства» собственный автопортрет. Источником (компонентом) его восстановительного конструирования становятся неидеальные (неэталонные) структуры: «.Иного принципа отношений между людьми, чем принцип равенства, он не признавал. Но понимал: равными должны быть люди разные, а не одинаковые»3. По словам В. Куллэ, за этим стоит не только личностное целомудрие, не только заслуживающее уважения достоинство художника, но и осознанная эстетическая позициях «Довлатов, в сущности, не описывает людей как таковых. Он примеряет их на себя. Как маски. Феноменальная зоркость автора служит единственной цели:

1 Рохлин Б. Кто отражается в зеркале // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. Итоги Первой международной конференции «Довлатовские чтения». СПб.: Изд-во журнал «Звезда», 1999. С. 164.

2 Липовецкий М., Лейдерман Н. Жизнь после смерти, или Новые сведения о реализме // Новый мир. 1993. №7. С. 243.

3 Арьев А. Наша маленькая жизнь // Сергей Довлатов Собрание сочинений: В 3 т. Т.1. СПб.: Лимбус - Пресс. С. 13. обнаружить в человеке крупицу человеческого, которая позволяет автору лишний раз убедиться в собственной человечности»1.

Предметом исследования становится художественный опыт Сергея Довлатова как противоречивое единство традиционных и новых взглядов на проблему самореконструкции.

Объектом исследования избраны такие произведения С. Довлатова как «Зона», «Компромисс», «Заповедник», «Ремесло», «Филиал», «Иностранка».

Цель исследования: раскрыть природу, назначение и эстетическую ценность идентификационной практики для героев лирической прозы 1960 - 80-х годов, определить степень соответствия творчества Сергея Довлатова обозначенному контексту.

Поставленная цель достигается в решении ряда взаимосвязанных задач исследования:

- установить степень принадлежности феномена С. Довлатова логике событий, происходящих в прозе конца 1950-х годов;

- исследовать характер эволюционных изменений в лирической прозе 1960-х - 80-х г., объяснить самобытность ее героя характером его идентификационной активности;

- рассмотреть особенности идентификационной практики героев С. Довлатова в плане ее оформления: в мимесисе (подражании), в игре, посредством реконструкции кровно-родственных, генетических связей, через вещь, имеющую знаковый характер т.д.;

- установить значение в идентификационной практике ведущих мотивов: солидарности, сопричастности, ответственности, вины-беды. Поставленные задачи определяют методологию исследования.

Для решения поставленных задач нами применяются традиционные для современного литературоведения методы: сравнительно-исторический, типологический, историко-литературный, целостного анализа текста, ис

1 Куллэ В. Бессмертный вариант простого человека // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба. Итоги Первой международной конференции «Довлатовские чтения». СПб.: Изд-во журнал «Звезда», 1999. С. 238. пользован прием «медленного прочтения». Теоретической основой исследования стали труды М. Бахтина об игровом и карнавальном мироощущении личности, о соотношении позиции автора и героя; работы по семиотике Ю. Лотмана; исследования Л. Гинзбург о герое и психологической прозе; работы Ю.Тынянова; М. Ямпольского о культурологическом предназначении мимесиса; М. Липовецкого, М. Эпштейна, И. Ильина о постмо-дернистическом освоении хаоса, а также работы других теоретиков литературы и философии. Разработанные ими положения и концепции легли в основание изучения художественной системы С. Довлатова и позволили нам выявить некоторые общие закономерности современного литературного процесса.

Научная новизна исследования: работа предполагает расширение и углубление сведений об одном из крупнейших писателей конца XX века С.Д. Довлатове, а также выход на уровень обобщений, не имеющих широкого распространения в критической литературе по творчеству писателя. Не утверждая, что отечественная лирическая проза 1960-х и более поздних годов оказала прямое влияние на становление Довлатова как писателя (отмеченная сородственность абсолютно не обусловлена сознательной ориентацией Довлатова на рассмотренную творческую манеру) обнаруживается прочная связь между лирической прозой конца 1950-х - 80-х годов и мета-прозой С. Довлатова. Лирическая проза оценивается как близкий прозаику контекст, подспудно сообщающий довлатовской художественной манере характерную интонацию и своеобразное развитие. Включение творчества писателя в режим разговора о лирической прозе представляется новизной; до настоящего времени критикой, к сожалению, не был предложен единый контекст, который позволял бы смело сопоставлять столь самобытные и разные произведения. Однако можно обнаружить целый спектр условий для их сопряжения и сопоставления в едином смысловом поле.

Не подвергая сомнению активного влияния на становление творческого феномена С. Довлатова американской традиции, проза Довлатова рассматривается как развивающаяся под эгидой отечественного влияния. Мы определяем автобиографического героя Довлатова как личность, осознающую и испытывающую на себе дискретность мира, фрагментарность, разъятость — т.е. маргинальную личность, стремящуюся восполнить себя в активной проекции на многообразное окружение, на основе манифестируемого сходства оправдать и «оцелесообразить» мир.

На защиту выносятся следующие положения.

1. Художественная система Сергея Довлатова сформировалась в русле новой эстетической парадигмы и обнаруживает серьезное типологическое сходство с лирической прозой по целому ряду параметров.

2. Нетрадиционная для лирической прозы рефлексия по поводу создаваемого текста — момент, отделяющий творчество Довлатова от традиционной лирической прозы и сближающий его с метапрозой.

3. Компонентом восстановительного реконструирования довлатов-ского героя становятся неидеальные (неэталонные) структуры: уродливая, иррациональная, неисправимая, но реальная натура, которая приобретает статус достойной подражания.

4. На принципе равенства, тождества между автобиографическим героем и людьми «неэталонного» типа (адмиративный тип идентификации -Ю. Борев) зиждется довлатовское понимание мира. Судить себя, а не другого, установив предельно заниженный уровень самооценки (мотив беды), вписаться в несовершенство мира, являя собой неотъемлемую его часть, конгломерат грехов и пороков, обрести утраченную целостность. Вина у Довлатова — это не только внутреннее недовольство собой, но и декларация несовершенства мира в целом.

5. Следуя концепции М.М. Бахтина, согласно которой вещи и идеи объединены фальшивыми иерархическими отношениями (компромисс, язык, обман - доказательство фиктивной связи), смеем утверждать, что в основе идентификационной практики героя Сергея Довлатова лежит идея возобновления тождества, равноправия и установления диалога между людьми. Через обращение к бытийным феноменам - абсурду, игре, карнавалу - в поиске подлинной и бескомпромиссной жизни герой Довлатова формирует свою идентификационную мобильность.

Практическая значимость исследования. Материалы, обобщения, выводы могут применяться в ходе дальнейшего изучения творчества С.Д. Довлатова: при чтении курсов по русской литературе XX века, спецкурсов, проведении семинаров по истории современной русской литературы как в вузах, так и в школах.

Апробация работы. Результаты диссертационного исследования докладывались и обсуждались на заседаниях кафедры литературы Курского госуниверситета, на Международной научной конференции «Национальные картины мира: язык, литература, культура, образование» (Воронеж - Курск, 2003), нашли отражение в пяти научных публикациях.

Структура и объем диссертации: диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка, насчитывающего более 250 наименований.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Дочева, Клавдия Георгиевна

Таким образом, данным диссертационным исследованием нам в некоторой мере удалось углубить и расширить знания об одном из круп ных писателей конца XX века Сергее Донатовиче Довлатове. Мы стре мились представить творческую практику писателя как ориентирован ную на разложение иерархий и канонов, в то же время, направленную на созидание личности. Тему «идентификация личности» представить как тесно связанную со сложным комплексом антропологических, этико философских, эстетических раздумий, находящих оригинальное отраже ние в литературе 1960 - 80-х годов.Мы доказали, что «Я» личности героя Довлатова выражено через тщательно организованную систему отражений и рефлексий на «чужое» при повышенном внимании к «идентификационному образцу» «неэталон ного» типа. Склад лирического «я» довлатовского автобиографического героя, вопреки своеобразному исполнению идентификационной потребно сти в опоре на негероический поведенческий опыт, обнаруживает себя как предельно ориентированный на общечеловеческие (христианские) нравст венные нормы. Идентификации, обусловленные «нормами» человеческого вкуса, социального и общественного идеализма, в творческой практике Сергея Довлатова признаются «относительно ценными», вследствие этого компонентом восстановительного реконструирования довлатовского героя становятся неидеальные (неэталонные) структуры: уродливая, иррацио нальная, неисправимая, но реальная натура, которая приобретает статус достойной подражания.В основе идентификационной практики героя Довлатова лежат идеи возобновления тождества, равноправия и установления диалога между людьми; через обращение к бытийным феноменам - абсурду, игре, карна валу - в поиске подлинной и бескомпромиссной жизни он формирует свою идентификационную мобильность. Вовлеченность довлатовского героя в процесс игры оригинально реализует его идентификационную необхо димость. Это еще один из важнейших компонентов, демонстрирующих переход от реалистического понимания процесса идентификации (сли чения - нахождения тождества - уравнивания — слияния), к иным - в ча стности, постмодернистическим мировоззренческим и художественным технологиям.Деструкция пафоса «золотого» времени, «положительного» героя, нормы, идеала, законченной оценки - логичны и закономерны в программе нейтрализации Довлатовым всякой «авторитетной мифологии». Данная программа, по существу, является, векторной, и ее истоки мы обнаружива ем, постигая Довлатова достойным последователем, органичным отра жением лирической прозы 1960 - 80-х годов. Мы не утверждаем, что оте чественная лирическая проза 1960-х (и более поздних годов) оказала прямое влияние на становление Довлатова как писателя. Отмеченная родственность абсолютно не обусловлена сознательной ориентацией пи сателя на рассмотренную творческую манеру, но мы обнаружили целый спектр условий для сопряжения и сопоставления их в едином смысловом поле. Произведения Довлатова автобиографичны в своей основе, тип повествователя подчеркнуто негероический, голосу рядового участника событий автор полностью доверяет; композиционные элементы строятся гибко и свободно: довлатовские тексты обнаруживают такие элементы ли рической композиции, как неупорядоченность, фрагментарность, ассоциа тивность повествования, временные инверсии, формирование особого хро нотопа, тяготеющего ко вневременным категориям, замены хронологиче ской связи ассоциативно-лирической и т.п Есть принципиальные отличия довлатовской повествовательной и сюжетно-композиционной специфики от аналогичных составляющих произведений О. Берггольц, В. Солоухина, В. Катаева и других предста вителей лирической прозы. Способ и качество отбора, освоения авто 176 биографического материала, не вполне традиционная для лирической прозы рефлексия по поводу создаваемого текста, встречающаяся в прозе Сергея Довлатова, укрепляют в понимании того, что идею: Довлатов, «исходящий» из лирической прозы 1960 - 8 0 - х годов, необходимо, от стаивать с учетом не только и не столько типологической близости яв лений, сколько с учетом их генетического сходства.Источником (компонентом) восстановительного конструирова ния довлатовского героя становятся неидеальные (неэталонные) струк туры. Герой Довлатова регулярно проецирует на себя избирательные признаки семейно-родового и дружеского круга, процесс идентифика ции напрямую увязан с актуализацией не только и не столько традици онно воспроизводимых качеств, но качеств, массовым сознанием вос принимаемых как сниженные, преступные. Хотя в практике героев ли рической прозы можно пронаблюдать уникальные случаи идентифика ции с «абсолютной противоположностью» (проза Ю. Нагибина), реали зуемые (в том числе) на уровне телесных оппозиций: здоровое тело -

больное тело, физически ослабленное, с дефектами - жизнестойкое, ко гда немощный, физически слабый персонаж-«монолит» становится структурирующей основой («донором») для лица физически крепкого и цветущего - герои лирической прозы методично ориентируются на об разец, хотя и не обязательно идеологического характера.Реакция на совокупный драматический опыт становится стимуля тором идентификационной практики как у автобиографического героя Довлатова, так и у героев лирической прозы. Быть «солидарным во гре хе» означает, по Довлатову, обретать целостность с миром, вписываясь в него с признанием всех условий его драматической диалектики. Соеди ниться в несоверщенстве - означает, испытать высокую степень осоз нанной ответственности «мы» соучастников, возлагающих на себя вину за произошедщее. Данный вид дущевного слияния сродни «мистическо 177 му единосущию»', когда каждый полновесно и эмоционально реагирует на окружающее различными сторонами своего содержания.' Зеньковский В.В. Педагогика. М.: Изд-во Православного Свято-Тихоновского Бо головского Института, 1996.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Дочева, Клавдия Георгиевна, 2004 год

1. Берггольц О. Избранные произведения в двух томах. Т. 2. Проза. Л.: Художественная литература, 1967. С. 420.

2. Солоухин В. Владимирские проселки. М.: Изд-во ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1958. С. 257.

3. Солоухин В. Капля росы. М.: Изд-во ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1960. С. 5.

4. Солоухин В. Капля росы. М.: Изд-во ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1960. С. 4.

5. Веселова И.С. Жанры современного городского фольклора: повествовательные традиции. Автореф. . канд. филол. наук. М., 2000.3 Там же.

6. Солоухин В. Капля росы. М.: Изд-во ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1960. С. 11.

7. Солоухин В. Владимирские проселки. М., 1958. С. 302.

8. Солоухин В. Капля росы. М., 1960. С. 147.

9. Солоухин В. Владимирские проселки. М., 1958. С. 136.

10. Солоухин В. Капля росы. М., 1960. С. 103.

11. Шестакова Т.А. Структура персонажа и принципы психологизма в рассказах Юрия Нагибина (1960-х- 70- е гг.). Автореф. канд. филол. наук. Орел, 2000. С. 16.

12. Эпштейн М.Н. Постмодернизм в России: Литература и теория. М.: Издательство Р. Элинина, 2000. С. 147.

13. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. М.: Правда, 1985. С. 208.

14. Клюс Э. Образ Христа у Достоевского и Ницше // Достоевский в конце XX века. М.: Изд-во Классика плюс, 1996. С. 481.

15. Цит. по: Зверев А. Записки случайного постояльца // О Довлатове. Нью-Йорк -Тверь: Другие берега, 2001. С. 183.

16. Зверев А. Записки случайного постояльца. // Литературное обозрение. 1991. №4. С. 65-70.

17. Зверев А. Записки случайного постояльца // О Довлатове. Нью-Йорк Тверь: Другие берега, 2001. С. 182

18. Генис А. Довлатов и окрестности. М.: Вагриус, 1999. С. 119.

19. Арьев А. Наша маленькая жизнь / Вступительная статья // Сергей Довлатов. Собрание соч.в 3-х т. Т.1. СПб.: Лимбус-пресс, 1995. С.9.

20. Гинзбург Л.Я. Вяземский и его «Записная книжка» // О старом и новом: Статьи и очерки. Л.: Советский писатель, 1982. С. 65.2 Там же. С. 87.

21. Финк Э. Основные феномены человеческого бытия // Проблемы человека в западной философии. М.: Прогресс, 1988. С. 357.2 Там же.

22. Янг Е. Нарративная структура "Зоны" // Сергей Довлатов: творчество, личность, судьба: Итоги Первой международной конференции "Довлатовские чтения". СПб.: Изд-во журнала "Звезда", 1999. С. 283-284.

23. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Художественная литература, 1990. С. 314.

24. Мазаев А.И: Праздник как социально-художественное явление. М.: Искусство, 1978. С. 110.

25. Непомнящий B.C. Феномен Пушкина и истинный жребий России. К проблеме целостной концепции русской культуры // Пушкин и современная культура. М.: Наука, 1996. С. 32.

26. Цветаева М. Мой Пушкин. М.: Советский писатель, 1967. С. 79.

27. Зеньковский В.В. Педагогика. М.: Изд-во Православного Свято-Тихоновского Бо-головского Института, 1996.Библиографический список

28. Абдулаева 3. Между зоной и островом: О прозе С. Довлатова // Дружба народов. 1996. - №7. - С. 153 -166.

29. Анастасьев Н. Слова моя профессия // Вопросы литературы. - 1995. -Выпуск 1.-С.З -22.

30. Андреев Ю. Главное звено: Идеологические вопросы литературы и литературоведения. — М.: Современник, 1986. — 346 3. с.

31. Антология русской философии: В 3 т. Т. 1. - СПб.: Сенсор, 2000. - 543 с.

32. Арьев А. Душа маленьких вещей // Первое сентября. — 1996. — 21 ноября. -С.4.

33. Арьев А. После стихов // Звезда. 1994. - №3. — С. 156 — 162.

34. Бабочки полет: Японские трехстишия. — М.: Изд-во ТОО «Летописец», 1997.-357 с.

35. Баевский B.C. История русской поэзии: 1730 — 1980. М.: Изд-во «Новая школа», 1996.-320 с.

36. Бальбуров Э.А. Поэтика лирической прозы, 1960-1970-е / Отв. ред. В.Ц. Найдаков. Новосибирск: Наука., 1985. - 132 с.

37. Барт Р. Избранные работы: Семиотика, поэтика: Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и вступ. статья Г. К. Косикова — М.: Изд. группа «Прогресс», 1994. — 616 с.

38. Баткин М.М. Европейский человек наедине с собой: Очерки о культурно-исторических основаниях в пределах личного самосознания. — М.: Изд-во Российского гос. гум. ун-та, 2000. 1005 с.

39. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики М., 1975. - 504 с.

40. Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. — М.: Художественная литература, 1986. — 543 с.

41. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. — М.: Художественная литература, 1972. 470 с.

42. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культураСредневековья и Ренессанса. — М.: Художественная литература, 1990. -541 с.

43. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. - 424 с.

44. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. -444 с.

45. Белая Г. А. История советской литературы: новый взгляд: Сборник.: В 2 ч. // АН СССР Институт мировой литературы. М.: Наука, 1990. - 246 [2] с.

46. Берггольц О. Избранные произведения: 2 т. — Л.: Художественная литература, 1967.

47. Бердяев H.A. Самопознание. Выбранные места из «Опыта философской автобиографии». -М.: Изд. дом «Грааль», 1999. 128 с.

48. Богатко И.А. Юрий Нагибин: (Литературный портрет). М.: Советская Россия, 1980.-112 с.

49. Богуславский В.М. Человек в зеркале русской культуры, литературы, языка. М.: Прогресс, 1989. - 200 с.

50. Бодрийяар Ж.Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000. -388 с.

51. Большая Советская Энциклопедия. М.: Советская энциклопедия/ Под ред. A.M. Прохорова 1972.

52. Бондаренко В. Плебейская проза С. Довлатова // Наш современник. -1997.-№2.- С.257-270.

53. Бондарчук Е.М. Автор и герой в романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Своеобразие субъективных и вне субъективных форм выражения авторского сознания: Дис. . канд. филол. наук: 10.01.01. -Самара, 1999.-285 с.

54. Бондарчук Е.М. Лирическая проза в историко-теоретическом освещении. Самара: Изд-во СГУ. - 35 с.

55. Борев Ю. Б. Эстетика. 4-е изд. дополн. - М.: Политиздат, 1988. - 495 с.

56. Борев Ю. Б. Эстетика: Учебник для вузов. М.: Высшая школа, 2002. -511 с.

57. Борев Ю.Б. Комическое, или о том, как смех казнит несовершенство мира, очищает и обновляет человека и утверждает радости бытия. М.: Искусство, 1970. - 269 с.

58. Борев Ю.Б. О комическом. М.: Искусство, 1957. — 232 с.

59. Борев Ю.Б. О трагическом. -М.: Советский писатель, 1961. 392 с.

60. Бродский И. Катастрофы в воздухе // Сочинения Иосифа Бродского. Т. 5. -СПб.: Пушкинский фонд, 1999.-С. 188-215.

61. Бродский И. Меньше единицы // Сочинения Иосифа Бродского. Т. 5. — СПб.: Пушкинский фонд, 1999. С. 7 - 28.

62. Бродский И. Полторы комнаты // Сочинения Иосифа Бродского. Т. 5. — СПб.: Пушкинский фонд, 1999. С. 316 - 355.

63. Букирева Т. А. Аспекты языковой игры: аномальность и парадоксальность языковой личности С. Довлатова: Дис. . канд. фил. наук — Кубанский гос. ун-т. -2000. 145 с.

64. Вайль П. Без Довлатова // Звезда. 1994. - №3. - С.162-165.

65. Вайль П. Генис А. Искусство автопортрета // Звезда. — 1994. -№3. С. 177180.

66. Вайль П., Генис А. Потерянный рай // Новый мир. 1992 - №9. - С.135 -166.

67. Вайль П., Генис А. Принцип матрешки // Новый мир. 1989. — №10.- С. 246-251.

68. Васильев В. Сопричастность жизни: Литературно-критические статьи. -М.: Современник, 1977. 221 с.

69. Вежбицкая А. Метатекст в тексте // Новое в зарубежной лингвистике. -Вып. 8. М., 1978. - С. 402-421.

70. Веселова И.С. Жанры современного городского фольклора: повествовательные традиции: Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 2000.- 189 с.

71. Виноградов В.В. Проблема авторства и теория стилей. М., 1961. — 368 с.

72. Власов A.C. Синтез поэзии и прозы в романе Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго»: Автореферат дис. . канд. филол. наук.- Кострома, 2002. 20 с.

73. Власова Ю. Е. Жанровое своеобразие прозы С. Довлатова: Дис. . канд. филол. наук. -М., 2001.-204 с.

74. Власова Ю.Е. Исследование творчества Сергея Довлатова. — М.: Компания Спутник +, 2001. 25 с.

75. Вознесенская O.A. Проза Довлатова. Проблемы поэтики: Дис. . канд. филол. наук. М., 2000. - 164 с.

76. Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. — М.: Независимая газета, 1998. -325, 2.

77. Выгон Н.С. Проза Сергея Довлатова: к вопросу об эволюции героя в русской прозе XX века // Научные труды МГУ им. В.И. Ленина. Сер.: Гуман. науки. М., 1994. - 4.1. - С. 14-20.

78. Высоцкий В. Дорожный дневник. М.: Изд-во библиотека «Ваганта», 1991.

79. Высоцкий В. Избранное. Минск: Изд-во Мастацкая литература, 1993. -591с.

80. Галанов Б. Валентин Катаев. Размышление о Мастере и диалоги с ним. -М., 1989.-318 1. с.

81. Галанов Б. Живопись словом.- М.: Советский писатель, 1974. 343 с.

82. Галковский Д. Бесконечный тупик // Советская литература. 1991. - №1. -С.171-188.

83. Гаранжа O.A. Игровое пространство в русской литературе первой половины XX века: структура, динамика, функционирование: Автореф.дис. канд. филол. наук 10.01.01. Ставрополь: Изд-во Ставропольского ун-та, 2002. - 22 с.

84. Гаспаров М.Л. Язык. Семиотика. Культура. О стиле. М.: Языки русской культуры: Кошелев, 1997. — 603 с.

85. Гаспаров М.Л. Русские стихи 1890-х 1925-го годов в комментариях М.Л. Гаспарова. - М.: Высшая школа, 1993. - 271 с.

86. Гачев Г.Д. Жизнь художественного сознания: Очерки по истории образа. Ч. 1. М.: Искусство, 1972. - 200 с.

87. Генис А. Довлатов и окрестности. М.: Вагриус, 1999.- 302 с.

88. Генис А. Корова без вымени, или Метафизика ошибки // Литературная газета. 1997. - 24 декабря. - С.11.

89. Гинзбург Л.Я. Литература в поисках реальности: статьи, эссе, заметки. — Л.: Советский писатель, 1987. — 397, 3.

90. Гинзбург Л.Я. О лирике / Л. Гинзбург. М.: Интрада, 1997. - 408 с.

91. Гинзбург Л.Я. О литературном герое. — Л.: Советский писатель. Ленинградское отделение, 1979. 222 с.

92. Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. Л.: Художественная литература. Ленинградское отделение, 1977.— 443 с.

93. Главацкая Е.П. Праздник как выражение коллективных и индивидуальных идентификаций // www.sociology.kharkov.ua/dosc/chten 01 /glavackaya.doc/

94. Глед Д. Беседы в изгнании: Русское зарубежье. М., 1991. - 320 с.

95. Голубков М.М. Литература второй половины XX века: размышления о новых подходах, новом учебнике и не только о нем // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. - 2002 - №4. - С.7-25.

96. Голубков М.М. Русская литература XX в. После раскола. М.: Аспект пресс, 2002. - 267 с.

97. Горалик Л. Собранные листья (об одном и том же всегда об одном и том же) // НЛО. 2002. - № 54. - С. 236 - 246.71