Этнополитическая история тюрков Южной Сибири, XVII - начало XX вв. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.02, доктор исторических наук Шерстова, Людмила Ивановна

• Шерстова, Людмила Ивановна
• доктор исторических наук
• 1999

Оглавление диссертации доктор исторических наук Шерстова, Людмила Ивановна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1 ЭТНОПОЛИТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ В ЮЖНОЙ СИБИРИ

НАКАНУНЕ РУССКОЙ ЭКСПАНСИИ.

1.1. "Киргизская землица" и её кыштымы.—.

1.2. Политическая ситуация в Центральной Азии и этнические процессы в Саяно-Алтае.

1.3. Этническая ситуация на Верхней Оби и в Томь-Иртышском междуречье.

ГЛАВА 2 ВКЛЮЧЕНИЕ АБОРИГЕНОВ ЮЖНОЙ СИБИРИ В СОСТАВ РОССИИ.

2.1. "Евразийская основа" полигики Московского царства в Южной Сибири.

2.2. Перевод кыштымов в российское подданство..

2.3. Взаимодействие Московского царства с аборигенными политическими образованиями---------.—.—----------—--------.

2.4. Россия, Сибирь и государства Центральной Азии

ГЛАВА 3 ГОСУДАРСТВЕННАЯ АБОРИГЕННАЯ ПОЛИТИКА В ЮЖНОЙ СИБИРИ

В XVII - НАЧАЛЕ XIX ВВ. И ЕЕ ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ.

3.1. Ясачная политика России и ее последствия для аборигенного общества.----------.

3.2. Административная политика властей и этнические процессы в сибирской тюркоязычной среде—.—.—.

3.3. "Европейские тевденцин" в аборигенной политике государства.

ГЛАВА 4 "УСТАВ ОБ УПРАВЛЕНИИ ИНОРОДЦЕВ" М.М. СПЕРАНСКОГО

И ДВОЙСТВЕННОСТЬ СОСЛОВНО-ИНОРОДЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ XIX В.

4.1. "Устав об управлении инородцев" - основа сословно-инородческой политики государства.—.—.—.-----------------------------------------------------.

4.2. Административное переустройство тюрков Южной Сибири в 1820-1830 годы.

4.3. Противоречивость государственной инородческой политики в Южной Сибнри.

ГЛАВА 5 ЭТНОПОЛИТИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ ТЮРКОВ

ЮЖНОЙ СИБИРИ К НАЧАЛУ XX В.

5.1. Этнические процессы у тюрков Енисейской губернии.—.

5.2. Этническая ситуация в тюркоязычной среде Кузнецкого округа Томской губернии

5.3. Тенденции этнополитического развития аборигенного населения

Бийского округа Томской губернии----------.-------.------.

5.4. Особенности процессов этноконсолндации томских и барабинских татар.

ГЛАВА 6 ЛИКВИДАЦИЯ ИНОРОДЧЕСКОГО СОСЛОВИЯ В ЮЖНОЙ СИБИРИ:

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ.

6.1. Обострение "инородческого вопроса" в конце XIX - начале XX в.

6.2. Аграрная и административная реформы у тюркоязычного населения Южной Сибири.—.-------.—-------.

6.3. Тюрки Южной Сибири и выборы в Государственную думу

6.4. Бурханизм в Горном Алтае—.—.----------.

6.5. Февральская революция и начало процесса национального самоовдеделения южносибирских аборигенов.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Этнополитическая история тюрков Южной Сибири, XVII - начало XX вв.»

Распад Советского Союза обозначил основную проблему России как полиэтничного государства: определение сути национальной политики по отношению к этносам, его составляющим, необходимость предварительного научного обоснования такой государственной политики. По существу, исчезновение "мировой державы" есть следствие отсутствия собственно национальной политики и многолетнего практического воплощения большевистского тезиса о национальном вопросе "как части общего вопроса о революции"1. Отсюда основная доктрина советской власти: с построением социализма автоматически отпадут все проблемы межнациональных отношений. Общественные науки привлекались лишь для "подведения научной базы" под политические догмы2.

Сталкиваясь с трудностями, периодически возникавшими в национально-территориальных образованиях, власти руководствовались тем, что "любая национальная проблема всегда (курсив мой - Л.Ш.) только форма, за которой надо найти ее содержание, смысл и цели" путем "классового их анализа"3. В результате появлявшиеся порой отечественные исследования по теории этноса игнорировались не только в живой практике, но и в исторических трудах и политических установках.

С ослаблением идеологического пресса в годы перестройки некоторые специалисты попытались было ввести начатки теория этноса в предполагавшуюся концепцию государственной национальной полигаки4. Но вскоре, из-за политической конъюнктуры, далекие от завершения научные наработки очутились в сфере некомпетентных суждений и разнопар-тийных интересов, нередко опускаясь до уровня обыденного сознания В 1996 г., наконец, была принята Концепция национальной политики в России, но непрекращающиеся межнациональные конфликты ставят под сомнение ее научную адекватность. Заметим, что любая связанная с национальной проблематикой программа должна опираться на систему исторических фактов, восстанавливающих процесс взаимоотношений государства с различными этносами - как внутри него, так и вовне. Такой именно подход - применительно к населению Южной Сибири - во многом определяет актуальность данной работы, тем более, что в отече

1 История КПСС. М., Политиздат. 1985. С. 148.

2 См. библиографию: Национальные отношения в СССР в трудах ученых союзных республик//Отв. ред. В.П Шерстобитов. М.: Наука, 1986. С.348.

3 Демидов В.А., Демидов В.В., Познанский B.C. Народы Сибири на путях интернационализма. Новосибирск: Изд-во НГУ. 1990. С. 7, 9.

4 См. например: Обсуждение новой конституции СССР//Советская этнография. 1990. № 5. С.3-33. ственной науке, прямо или косвенно, продолжает господствовать постулат: государство (власть) по определению должно и способно решить все, в том числе национальные, проблемы. Историки-государственники, начиная с Н.М. Карамзина, видят в историческом процессе в первую очередь смену государственных форм, а в самом государстве - источник исторического развития, а потому и главный предмет исследования. При этом фактически не учитывается та этническая (национальная) среда, в которой государство действует, а значимость сущностных категорий исторического развития человечества "этнос", "этногенез" не признается вовсе.

Но ещё в середине XIX столетия российский историк, сибиряк А.П Щапов, анализируя состояние отечественной исторической науки, писал: "У нас.русские историки только в первой главе обыкновенно выскажут несколько слов о русских племенах или народах. так же, как только в первой главе скажут несколько слов о русской географии или географическом влиянии на историю - как будто племена и народы вдруг исчезают бесследно с лица русской земли, не оказав никакого влияния на русский народ, на русскую историю. Где земля и люди? Ужели провалились куда-нибудь, а осталось одно государство?" И далее: ".без. этнографической анатомии. разработка русской истории и настоящее знание нашего народонаселения, суммы его сил и качеств способностей - невозможны"1.

В таком методологическом подходе к изучению прошлого А.П. Щапов не был одинок. Рядом - целая плеяда научных единомышленников, историков и философов XIX - начала XX в.: ИМ. Костомаров, Н.Я. Данилевский, В.О. Ключевский, П.Н Милюков, "евразийцы": Н.С. Трубецкой, П.Н. Савицкий, Г.В. Вернадский, целое мощное течение смелой мысли. Они, каждый по-своему, объектом внимательного и всестороннего исследования считали "народ". Н.Я. Данилевский поставил вопрос об эволюции народов, отдельные этапы которой он исследовал на русском историческом материале. По его мнению, каждый народ переживает периоды молодости, зрелости и старости, что внешне реализуется в "племенном", "государственном" и "цивилизационном" выражениях. По Данилевскому, "племенная стадия только материя без формы, народность без "идеи". Государственный период - тоже незавершенный, подготовительный: в это время только складываются национальные учреждения и национальный характер. Но вот наступает третий - цивилизационный - период, народность развертывает в себе присущую только ей "самобытную идею", и готов неразложимый и неизменяемый "тип". В этой стадии "начала цивилизации одного культурно-исторического ти

1 Щапов А.П. Историко-географическое распределение русского народонаселе ния//Сочинения. СПб., 1906. Т.2. С.367. па не передаются народам другого типа"1. Выделив культурно-исторические типы, Н.Я. Данилевский не только указал на особое место "славянской" ("русской") цивилизации в общемировой истории, но и поставил проблему взаимодействия разных типов цивилизаций.

В "Очерках по истории русской культуры" П.Н. Милюков определил в качестве объекта исторического исследования "национальный организм", особо оговорив: "отдельные национальные организмы являются подвижными, изменяющимися типами". В этой краткой фразе заключено обобщенное, но предельно точное определение категории "этнос". Подчеркивая всемирно-исторические закономерности развития человечества, П.Н. Милюков отмечал, что "эволюция каждого отдельного национального организма сходна с эволюцией других организмов"2. Таким образом, преодолевался главный недостаток взглядов Н.Я. Данилевского, ставившего под сомнение наличие общеисторических закономерностей. Евразийцы увязали "землю и людей": введя понятие "месторазвитие", они попытались через "особое ме-сторазвитие России", Евразию, понять особенности исторического пути народа и страны.3

К несчастью, это набравшее силу перспективное направление российской историографии, которое условно можно назвать "этнологическим" или "антропологическим", постепенно было свернуто к тридцатым годам XX в., а его последние представители были либо разгромлены, либо попросту замалчивались. Такая судьба постигла, например, многие работы C.B. Бахрушина. При господстве в советской исторической науке единственной методологии, базировавшейся на материалистическом понимании истории и на упрощенной схеме формационного развития человечества, этносы (народы) перестали быть предметом пристального внимания историков, а этнология окончательно превратилась в этнографию, заглядывающую, преимущественно, в нединамичное прошлое как бы застывших народов мира. В науке последние лишались внутренней этнической целостности, их разделили на классы, антагонистические сословия, отношения между которыми определялись только развитием материального производства и классовой борьбой, каковая представлялась источником развития общества. В советский период в России произошло полное размежевание между исторической и этнографической науками: если первая, оказавшись в абсолютной методологической зависимости, часто выполняла функцию подбора "иллюстраций" к догмам теории или партийной практики, то вторая, теоретически совершенно несамостоятельная, сделалась "вспомогательной исторической дисциплиной", оторвавши таким образом "людей" от "зем

1 Данилевский Н.Я. Россия и Европа. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 1995. С. 77-95.

2 Милюков ПН. Очерки по истории русской культуры. М.:Прогресс. 1993. С.47.

3 Вернадский Г.В. Русская история. М.: Аграф, 1997. С. 10-12; Савицкий П.Н. Географические особенности России. Прага, 1927. С. 30 -31. ли". Этнология все более скатывалась на уровень XIX в., а порой и ниже, словно страшась выйти за рамки термина "народоописание".

Попытки хоть как-то затронуть назревшую проблему теории этноса, совместить этническое и социальное в историческом познании, предпринятые в 1970-е годы академиком Ю.В. Бромлеем, при всей их полезности, в конечном счете вылились в сложные, полусхоластические построения, в выделение еще одной "особой" категории - "этносоциальный организм" и в обоснование прямой зависимости типов этнических общностей от общественно-экономических формаций и способов материального производства1. Получалось, что не этнос, как всеобъемлющая категория, определяет свой тип через выработанный им комплекс жизнеобеспечения, включая менталитет, а формация (понятие абстрактное), развиваясь "по пути прогресса", диктует этническую форму. Что же до изучения роли, значимости этнической ментальности и этноспецифики поведения, то на это, практически, не обращалось внимания, а первые ростки научной этнопсихологии, проклюнувшиеся к середине 1970 годов, немедленно были отождествлены с расизмом и лженаукой и подавлены.

Лишь в трудах Л.Н. Гумилева проявилось стремление представить отечественную и мировую историю через глобальный этногенез. Он же, продолжив разумную традицию евразийцев, вновь "поставил людей на землю", пристально изучая связи и взаимообусловленность природно-ландшафтной среда и этногенеза. В отличие от большинства советских этнографов и историков, Л.Н. Гумилев понимал под этногенезом не только начальную стадию (или даже момент) этнической истории, но видел в нем общий закономерный процесс, делящийся на четыре фазы: возникновения, подъема, упадка и умирания этноса. В основной своей работе "Этногенез и биосфера Земли" Л.Н. Гумилев каждый эволюционный этап этногенеза иллюстрирует конкретными историческими примерами, пытаясь через данную фазу этногенеза - "возраст этноса" - объяснить историческую конкретику. По его мнению, например, в средневековом Китае обскурация, т.е. фаза этногенеза, когда этнос либо исчезает как система, либо превращается в реликт, подкрадывалась исподволь. В середине XVII в. правящая бюрократия династии Мин капитулировала перед крестьянским ополчением Ли Цзыч-жена, а оно, в свою очередь, было разбито кучкой маньчжуров - молодого "пассионарного этноса", только что объединенного князем Нурхаци. В результате установилась маньчжурская династия Цин (1644-1911 гг.), и Китай впал в состояние летаргии. По Л.Н. Гумилеву, поражение империи на самом деле явилось "результатом закономерного старения китайского этноса, прожившего более тысячи лет". Точно так же он объяснял и гибель Римской империи: она была следствием столкновения "дряхлеющего" римского и "молодых" варварских этносов2. В советской историографии за работами этого исследователя прочно закрепился ярлык - "географический детерминизм". Известный этнограф Р.Ф. Итс в предисловии к кни

1 Бром лей Ю.В. Современные проблемы этнографии. М.: Наука, 1981; Он же. Очерки теории этноса. М.: Наука, 1983.

2 Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л.: Изд-во ЛГУ, 1989. С.420-430. ге "Этногенез и биосфера Земли" грустно заметил: "Теория Л.Н. Гумилева полностью оригинальна и самобытна, и тем не менее,., никого нет среди советских этнографов, кто принимал бы ее"1. Действительно, критическая библиография, посвященная гумилевской теории этногенеза как "природного процесса" и "пассионарности молодого этноса" как источника исторического развития очень обширна2.

Усиливающийся кризис марксистской методологии 1980-1990-х годов обострил интерес современных исследователей не только к работам JI.H. Гумилева, но и к трудам "дворян-ско-буржуазных" историков отечественной школы, а также к научным направлениям Зарубежья, прежде всего, к французской "Новой исторической науке". Оказалось, что введенная ею в историческое познание категория "ментальность" очень продуктивна для исторических изысканий. Марк Блок и Люсьен Февр - основатели этой научной школы - называли историю "наукой о человеке", о человеке в обществе и во времени. Современные представители "Новой исторической науки" говорят об антропологическом подходе к изучению истории. Таким образом, по мнению А.Я. Гуревича, преодолевается абстрактность социально-исторического анализа, и его предмет - общественные группы - наполняются человеческим содержанием3. Но человек является носителем не просто исторических ментальностей: последние непременно носят отпечаток этичности. Словом, замкнулся своеобразный круг: на тех же, в сущности, "антропологических" позициях строили свои концепции Н.М. Костомаров, А.П Щапов, В.О. Ключевский, П.Н. Милюков, C.B. Бахрушин, Л.Н. Гумилев. Все они, в большей или меньшей степени, приоритетным объектом, краеугольным камнем своих исторических исследований считали "народ", "народный тип", "национальный организм", "этнос". Изучали влияние "народного характера", "национальных традиций" на конкретные исторические события, подчеркивали реальные связи этногенеза русского народа и его истории, обращали внимание на особенности народных представлений, привычек и предрассудков русских людей, т.е. в своих исследованиях приближались к категории ментальности, прямо ее не называя.

По нашему мнению, геоантропологическая категория "этнос", "этнический" обозначает изначальную - по крайней мере, с эпохи верхнего палеолита - непременную, текучую форму бытия человечества в пределах Земли и отдельных ее участков. Поэтому историю человечества, в известном смысле, можно рассматривать как процесс непрерывного глобального этногенеза, а шире - как историю системы "этнизированное человечество - Земля" во

1 Итс Р.Ф. Предисловие//Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. С. 4.

2 Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии. С. 10, 247; КОЗЛОВ В.И. О биолого-географической концепции этнической истории//Вопросы истории. 1974. №12. С.72-80.

3 Гуревич А.Я. Послесловие//Жак ле Гофф. Цивилизация средневекового Запада. М. Прогресс-Академия, 1992. С.361-362. всем многообразии обратных связей. Формирование же конкретных этногенезов - во времени и пространстве - дискретно: любое современное этническое образование, в свою очередь, есть результат конкретного этногенеза, не исключено, что в совершенно ином секторе планеты. В исторической реальности разные этносы проходят через разные фазы динамичного общеземного этногенеза одновременно. К этому заметим: этническая смерть данного этноса совсем не означает его биологической смерти. Он может продолжить и продолжает свое "этническое инобытие" в качестве субстрата постороннего (или более позднего) конкретного этногенеза. Более обобщенно и точно можно выразиться так: этносы пребывают в различных состояниях (фазах) конкретных этногенезов как составляющих глобального этногенеза. Фазы же определяются преобладанием того или иного типа этнических процессов: ассимиляции, аккультурации, инкорпорации, консолидации. Компоненты ныне существующих этносов, как правило, хронологически неоднородны и генетически различны. Комбинации разнородных субстратов обусловлены этноисторически. Национальное самосознание, закрепленное в общем этнониме, возникает не сразу, а отражает определенное состояние (фазу, степень) этногенеза, когда гетерогенная аморфная этническая общность сменяется, мало-помалу, относительно гомогенной, где различия между ее компонентами стираются и формируется представление об этническом единстве и общей однородности. Постоянно видоизменяющийся этнос, в то же время, самими людьми воспринимается как нечто статичное, стабильное. Это последнее обстоятельство как раз и фиксируется этническим самосознанием в этнической самоидентификации. Она, по существу, отражает на уровнях индивидуального и коллективного подсознания данный этап (фазу, состояние) и этногенеза конкретного этноса в целом, и его этнической истории.

Соотнесение определенного этапа (фазы, состояния) этногенеза с конкретной формой этнической самоидентификации как раз и отражает поступательность исторического процесса со всеми его произвольно направленными векторами типа "броунова движения". Так, тюрки Южной Сибири в начале XX в. демонстрировали разные состояния этногенеза, а значит неодинаковые формы этнической самоидентификации: родовую у аборигенов Горной Шории и Северного Алтая; этнокультурную у качинцев и кызыльцев Хакасии, у чулымских тюрков; этнотерриториальную у жителей р. Бачата - телеутов-байаттар или у тюрков р. Маймы - маймалар; этноконфессиональную у алтай-кижи (алтайцев) после утверждения этого этнонима вместе с переходом в новую национальную религаю-бурханизм; у части бара-бинских и томских татар-мусульман; этнополитическую у тех же алтай-кижи после провозглашения в 1917 г. Алтайской Горной думы. При благоприятных условиях любой конкретный этногенез, достигая временного логического завершения - появления этнического самосознания, - приводит к необходимости совмещения этнокультурных и территориальных границ этноса, т.е. к стремлению политически закрепить за собой этническую территорию путем создания национального государства. Из-за несовпадения разных состояний этногенеза у сосуществующих этносов неодновременно возникают и национальные государства. Поэтому уже наличествующие в данное время потестарно-политические организмы, где бы они ни располагались, прямо или опосредованно, сильно или едва заметно влияют на незавершенные этногенезы вокруг них, меняя в этногенезах соотношение, направленность, интенсивность этнических процессов, подчас вообще прерывая наметившееся сложение нового этноса. Но и само государство можно рассматривать как политическую форму бытая этноса. Поэтому люди, осуществляющие государственную полигику, невольно в своей деятельности отражают этническое состояние своего народа, а особенности государственности каждого этноса являются результатом всего его этнического развития.

Вместе с тем, процессы государствообразования часто опережают в конкретных случаях сложение реального этнического единства - нередко под влиянием внешних факторов и связей. Тогда для развития этноса и формирования его менталитета большое значение приобретает консолидирующая сила государства, дополняемая, как правило, национальной или мировой религией, особенно если это государство полиэтнично. Государственная унификаторская политика и конфессия сглаживают еще реально существующие этнографическую специфику, региональные обособления, ментальные противоречия и насаждает общие правила и установки, единое мировоззрение, стараясь сплотить еще аморфный, без четкого этнического самосознания этнос (или этносы). В таких государствах всегда будет велико его значение, а его функции будут периодически гипертрофироваться. Но поскольку именно люди осуществляют государственно-политические и конфессиональные изменения, постольку они корректируют их в полном соответствии со своим менталитетом и с пристрастиями не-дооформленного этнического самосознания. Отсюда непоследовательность, противоречивость внешней и внутренней (национальной, если она все же складывается) политики в государствах этого типа. Аморфные, не достигшие высшей степени консолидации этносы, даже | оформленные посредством государственных и конфессиональных стяжек, в решении политических задач будут подвержены постоянным колебаниям, поискам "пути", жаждой "национальной идеи" и жгучим, чаще бесплодным стремлением "выработать" ее. Все перечисленное, при отсутствии объективно сложившегося национального единства, почти обязательно будет иметь псевдонациональный смысл, выражая, в лучшем случае, частные интересы и настроения отдельных групп населения.

Если сложение единого этноса протекает стремительно, а консолидационные процессы превалируют над всеми остальными, если он не размывается постоянными иноэтничными подпитками, то над ним довлеет отчетливое этническое самосознание, противопоставляющее его всем прочим этносам. Поэтому и государственная политика такого этнического организма вовне будет жестко определенной из-за ясно ощущаемых (или осознаваемых) национальных интересов. Решение внутренних проблем таким государством будет осуществляться целенаправленно, без постоянного выбора "правильного пути". Этническое единство в этом случае обеспечивает и четкое понимание национальных потребностей - прежде всего, в плане жизнестойкости этноса. Такие этносы, в отличие от общностей первого типа, названных нами "открытыми" или "переходными", получили название "закрытых", самодостаточных. Но так как глобальный непрерывный этногенез явление объективное, то и самодостаточные "национальные организмы", постепенно этнически размываясь, пополняют собою первый тип. Точно так же со временем, при наличии благоприятных факторов и обстановки (в частности, оптимального соотношения площади этнической территории и численности сложившегося на ней этноса), открытые этнические общности могут стать самодостаточными. При этом трансформации могут оказаться столь велики, что на историческую арену они возвратятся под новыми этнонимами, сделавшись, соответственно, компонентами совершенно новых этносов.

Такой подход устанавливает прочную, закономерную связь между этносом и государством, между этническим и политическим. В реальной истории с момента возникновения государственности эти категории взаимообусловливают одна другую, определяя отношения между народами и государствами, диктуемые помимо прочего (геополитические, экономические, социальные и др. факторы), этническим состоянием взаимодействующих народов -"национальных организмов". Проявление этнического через политическое и наоборот в наше время стало актуальной темой для исследователей. Правда, в основном эта проблема рассматривается и решается на основе новейших по времени материалов, хотя и с применением ретроспекции. Теоретическая же база исследований такого рода еще только закладывается1, нередко с оглядкой на незабытые стереотипы марксистской методологии.

Понятие "этнополитическая общность" было введено в отечественную науку в 1976 г. С.И. Бруком и Н.Н Чебоксаровым применительно к таким образованиям, которые "складывались большей частью внутри существующих государств у народов, связанных между собой экономически и культурно и осознающих свою принадлежность к единому политически целому, независимо от того, говорят ли эти народы на родственных или неродственных язы

1 См., напр., указанные работы Ю.В. Бромлея, а также: Тишков В.А. Очерки теории и политики этничности в Российской федерации. М. 1997; Арутюнян Ю.В., Дробижева Л.М., Сусоколов А.А. Этносоциологая. М.: Аспект-Пресс, 1998. С.57-66; Ерасов Б.С. Националистическая идеология и механизм ее действия//Национальный вопрос в странах Востока. М.: Наука, 1982. С.26-48; Геллнер Э. Нации и национализм. М.: Прогресс. 1991. ках"1. Авторы подчеркивали не только наличие общих черт у разных этносов, входящих в одно государство, но и то влияние, которое оказывает политический фактор на унификацию этнокультурных признаков в полиэтничных государствах. Отмечалось также, что на состояние и развитие этноса влияет степень его "этнополитического развития", т.е. наличие или отсутствие национальной государственности и ее тип в период его вхождения в полиэтничное государство2.

В современной научной литературе часто употребляются понятия "этнополитические процессы", "этнополитическая ситуация" и др., подразумевающие вышеприведенный смысл. По-прежнему везде неизменны представления о несовпадении этнических и политических признаков в полиэтничном государстве, о противоположности понятий "этнос" и "государство". Первое связано с базовым определением С.И. Брука и Н.И. Чебоксарова, второе вытекает из присущего материалистическому пониманию истории тезиса об отчуждении власти от народа. Но противопоставление "власти" и "народа", этноса и формы его политического существования (государства) противоречит пониманию категории "этнос" как целостного, самовоспроизводящегося и самоорганизующегося живого организма. В устоявшейся "истма-товской" трактовке часть признаков и характеристик этноса отнимается от некоего "собственно этнического комплекса" (этникос) и выделяется в особое понятие "этносоциальный организм" (ЭСО), а исторический процесс получает "две линии общественной эволюции"3. Этникос развивается "по своим законам" (?), а ЭСО отражает формационное движение общества и, соответственно, сопрягается с одной из основных социально-экономических формаций через свойственные им типы организации этносов: племя - народность - нация.

С таких позиций приоритетное значение в историческом развитии принадлежит "по-тестарно-политической структуре", которая, являясь "ядром общественной системы", воздействует на этнические процессы4, т.е. на трансформации этникоса. Упрощенно говоря, получается, что этнос как совокупность этнических и этнографических признаков, существует "сам по себе", а его правовые, государственно-политические институты - определяемое динамикой производительных сил и производственных отношений "ядро" - выступают как "чуждый" компонент и противостоят ему.

1 Брук С.И., Чебоксаров Н.Н. Метаэтнические общности//Расы и народы. М.: Наука, 1976. Вып. 6. С. 28-31; Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. М.: Наука. 1983. С.82.

2 АрутюнянЮ.В., Дробижева Л.М., Сусоколов А.А. Этносоциологая. С. 55-58.

3 Куббель Л.Е. Этнические общности и потестарно-политические структуры доклассового и раннеклассового общества//Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. М.: Наука. 1982. С. 126.

4 Там же. С. 129.

Несмотря на то, что многие современные исторические работы как будто бы отрицают марксистскую методологию, вольно или невольно, они следуют ее привычным подходам. Так, изучая этнополитическую ситуацию в России, исследователи обращают внимание на изучение воздействий государства на экономику, кулмуру, социальное развитие народов, входивших или входящих в ее состав1. При этом, на наш взгляд, допускаются две серьезные ошибки. Государство обычно рассматривается абстрашрованно от этноса, его создавшего и осуществляющего государственную же политику. Но, во-первых, государство как институт даже в полиэтничной стране первоначально возникает у одного этноса, в лучшем случае у нескольких - по крайней мере, сложение государственности в исторических исследованиях всегда увязывается с тем или иным народом. К тому же, все государственные мероприятия и действия, в том числе и относительно других народов, входящих в полиэтничное образование, осуществляются людьми, которые являются носителями собственной этничности и этнически окрашенной ментальности. Таким образом, государственное воздействие власти на этносы можно рассматривать и как политическую форму этнического влияния. И это воздей- ) ствие, как уже сказано, эта "национальная полтика" может осуществляться как в жесткой, так и в мягеой форме - в зависимости от этнического состояния государствообразующего этноса.

Недостатком некоторых современных работ следует признать и то, что в них этносы рассматриваются качественно неизменными с момента их присоединения к полиэтничному государству: этнические процессы словно исчезают, заменяясь "национальной политикой". Между тем, такие этносы могли не только иметь свои "потестарно-политические структуры" до включения в иное государство, но и выработать их под чужим государственным воздействием в качестве необходимого условия уже для собственного политического развития после успешной собственной консолидации (возникновения "национального единства").

Понимание соотношения этнического и политического в историческом процессе большинства отечественных современных ученых сходно с позицией Э. Геллнера, который строит свою концепцию национализма, увязывая его возникновение с современным индустриальным обществом, распадом колониальных империй и "национальным пробуждением" в конце XIX и в XX в. Э. Геллнер трактует национализм как "важнейший политический признак, суть которого состоит в том, чтобы этнические и политические единицы совпадали, а также, чтобы управляемые и управляющие внутри данной политической единицы принадле

1 См., напр.: Абдулатипов Р.Г., Болтенкова Л.Ф., Яров Ю.Ф. Федерализм в истории России. М., 1992. Кн.1; Тишков В.А. Очерки теории и политики этничности в российской федерации. М. 1997. жали к одному этносу"1. Определение выявляет важную сторону взаимодействия этнического и политического в виде возникновения специфической национальной идеологии и в принципе верно отражает одну го тенденций исторического развития. Но полностью вопроса об истоках "национального возрождения" оно не исчерпывает, т.к. автор выявляет только внешние факторы, влияющие на развитие культуры и самосознание "управляемых"2. У Геллнера сами нации, провозгласившие принципы национализма, словно "застыли": вовсе не рассматриваются эндогенные этнические процессы, едва ли не сильнее изменяющие этнос. Национализм выступает как результат внешнего воздействия прежде всего. Появляется противоречие: если в индустриальную эпоху усиливается унификация культур - а это так, - то откуда берутся "этноспецифические черты культуры, позволяющие управляемым этносам не только выступать в их защиту" (что также, по Геллнеру, является одним из истоков национализма)3, но и создавать националистические идеологии, которые обращаются к "традиционно привычным сторонам национального бытия", хотя и подвергшимся трансформациям4. Определение национализма, данное Э. Геллнером, неизбежно порождает вопрос: только ли современностью или недавним прошлым ограничивается стремление к совмещению этнических и политических признаков?

Еще в 1970-1980-е годы JI.E. Куббель пришел к выводу, что "на определенном хронологически и стадиально ограниченном участке возможно слияние двух линий общественного развития: этнической и потестарно-политической". Такое совпадение, как считают, имело место "лишь на том уровне развития, когда этническая общность приобретала социально-потестарные функции, т.е. на уровне племен"5. Но работы М.В. Крюкова по истории древнего Китая позволили расширить рамки представлений об условиях, при которых совпадают этнические и политические характеристики. По его мнению, уже во второй половине 1 тыс. до н.э. в Китае наблюдается определенная закономерность, состоящая в стремлении совместить этнические и политические границы, что и реализовалось созданием в III в. до н.э. империи Цинь. Ее возникновение совпало с завершением формирования древнекитайской этнической общности6. Есть все основания считать, чш именно этническая консолидация

1 Геллнер Э. Указ. раб. С. 5.

2 Там же. С.58-103.

3 Там же. С. 104.

4 Ерасов Б.С. Националистическая идеология и механизм ее действий. С.28.

5 Куббель Л.Е. Указ. раб. С. 137-142.

6 Крюков М.В. Этнические и политические общности: диалектика взаимодейст-вия//Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. М.: Наука, 1982. С. 152. древних китайцев привела к политическому осознанию этого единства в виде собственного государства. Сменившая циньскую империю династия Хань сохранила и даже развила тенденцию тождественности этических и политических границ, хотя для этого потребовалась постепенная ассимиляция государствообразуюшим этносом "хань" других народов, вошедших в состав империи1.

Древняя история - и не только Китая - дает не один пример того, что Э. Геллнер именует "национализмом". Видна одна из этнополитических закономерностей исторического процесса: достигшие предельной консолидации этносы всегда стремятся к собственной государственности, будь то древний мир или индустриальное общество. Другое дело, что в современную эпоху, в силу развития образования и информационных связей, сформз'лировать принципы "национализма" проще, используя различные, близкие по содержанию и целям идеологические доктрины. Однако в условиях индустриального и постиндустриального общества становится возможным и заманчивым провозглашение таких "националистических" идей, которые имеют преждевременный, искусственный характер и маскируют групповые, но не общеэтнические интересы.

Между тем, представление о тесной связи этнического и политического в процессе исторического развития было одним из достижений отечественной историографии. В.О. Ключевский, предшественник и учитель П.Н. Милюкова, разрабатывая свою концепцию истории России, обратился к истории народа от самых его истоков. По его мнению, "содержанием истории. служит исторический процесс, т.е. ход, условия и успехи человеческого общежития или жизни человечества в ее развитии и результатах"2. Схема социально-исторического процесса представлена В.О. Ключевским как смена "основных форм общежития", смена "исторических типов", представляющих последовательные моменты его роста. Первобытная семья выступает как начальная точка этого процесса, через род она разрастается в племя, "генетическая связь которого выражалась в единстве языка, в общих обычаях и преданиях, а из племени или племен посредством разделения, соединения и ассимиляции составлялся народ, когда к связям этнографическим присоединилась нравственная, сознание духовного единства (общая ментальность, единое самосознание, сказали бы ныне - Л.Ш.). Наконец, народ становится государством, когда чувство национального единства выражается в связях политических, в единстве верховной власти и закона"3.

1 Там же. С. 161.

2 Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций. Ростов-на-Дону: Феникс. 1998. С.8.

3 Там же. С. 16.

-15В таком подходе к изучению прошлого важна не только отмеченная увязанность этнического и политического. Очень существенно указание на "политические связи" как отражение "национального единства", т.е. установление зависимости появления политических форм от этнического развития. К сожалению, эта перспективная мысль фактически не получила дальнейшего развития в позднейших советских исследованиях, уступив место робким "догадкам", и то применительно к древним периодам человеческой истории. Предложенная В.О. Ключевским концепция исторической динамики нисколько не исключала изучения государственного устройства России, сложения сословий, форм социальной борьбы, экономических и хозяйственных изменений, но содержала в себе представление о целостности этноса, о многогранности проявления его внутреннего содержания. Возникновение государства рассматривалось как естественный исторический процесс. Исследователь связал народ (этнос) и государство в процессе исторического развития и, в сущности, обозначил действенность, самодостаточность и самостоятельность (если не первичность) этнического фактора в истории человечества.

Несомненно, степень консолидированности этноса, отражением чего является наличие выраженного устойчивого этнического самосознания, может служить объективным критерием для определения того, насколько данное национальное движение закономерно или конъюнктурно. Положение о том, что этническое самосознание есть неотъемлемый, определяющий признак этноса, признано большинством ведущих отечественных и мировых этнологов. Более того, этническое самосознание определяется как "результанта" действия всех остальных признаков этноса (общность территории, языка, происхождения и т.п.), как непременное условие функционирования любой этнической общности1. В приведенном определении важен факт, что этническое самосознание формируется как результат действия разнонаправленных факторов, явлений как экзогенного, так и эндогенного происхождения. Поэтому становление этнического сознания и самосознания может затянуться на столетия. Особенно если этнос пребывает в неблагоприятных внешних условиях, а среди этнических процессов преобладают аккультурация, ассимиляция, миграция, постоянно размывающие этнос и препятствующие его консолидации.

Этническое самосознание, будучи показателем разной степени консолидированности этноса, может быть таким же иерархичным как и сам этнос, а значит содержать в себе тенденцию как дальнейшего становления, так и затухания. Важным для понимания нашей работы представляется еще один вывод отечественной этнологии: "Именно появление отчетливо

1 Джарылгасинова Р.Ш. Теория этнического самосознания в советской этнографиче^ ской науке//Советская этнография, 1987. № 4. С. 9-14. го этнического самосознания, одним из проявлений которого является возникновение общего самоназвания и является свидетельством завершения процесса этногенеза"1. Длительностью процесса этногенеза объясняется и "замедленность" становления этнического самосознания, его многоступенчатость, а значит и сосуществование разных самоназваний, часто локального происхождения, наряду с общим этнонимом, первоначально имеющим иногда искусственный характер: по названию государства или конфессии. Такие этносы названы здесь "открытыми". Повторим: этническое состояние их нестабильно и, например, попадание таких этносов в чужой политический организм и иноэтничное окружение может закончиться сравнительно быстрой потерей собственных этноспецифических признаков и сменой этнического самосознания. Перспектива собственного этногенеза не будет реализована.

Открытое состояние" может длиться веками, но при сочетании благоприятных факторов - собственной государственности, конфессии и т.д. - негативные тенденции проявятся менее остро. Тогда этнос вполне способен в будущем выработать устойчивое этническое самосознание, которое даже при потере своей государственности может еще долго поддерживать его существование. Поэтому в историческом процессе оказывается реально больше этносов, нежели государств. Однако окончание этногенеза, т.е. появление четкого этнического самосознания и системы этнокультурных признаков у всех членов этноса, всегда сопровождается стремлением к их совмещению с политической принадлежностью. В случае отсутствия собственного государства это приводит к взрыву полиэтничного образования, составляющим звеном которого является "самоопределяющийся" этнос. Последнее сопровождается появлением национальной идеи, которая может выступать в разных формах - от религиозно-мифологической до рационально-политической, но основное содержание которой - подчеркнутая "самость" и "культ собственного народа".

Такой подход к изучению исторического процесса позволяет вскрыть внутренние факторы и обстоятельства изменения этнополитической карты мира: вслед за новым витком глобального этногенеза и обновлением этносов на арене истории изменяются конфигурации и названия государств, многие из которых просто исчезают. Словом, глобальный этногенез как форма человеческого бытия постоянен и непрерывен. Но появление в нем "кульминационных", "критических точек" отражает завершение этногенеза той или иной этнической общности на определенном историческом отрезке2, чтобы по его истечении дать начало новому витку. Эти "прерывы" обозначены в работе как полная реализация "конкретных этноге

1 . Крюков М.В. Эволюция этнического самосознания и проблемы этногенеза//Расы и народа. М.: 1976. Вып.6. С.63. См. также: Васильев К.В. Истоки китайской цивилизации. М: Изд-во РАН, 1998. 319 с.

2 Джарылгасинова Р.Ш. Указ. раб. С. 15-16. незов" и выход вовне новых этносов. Таким образом, естественным проявлением глобального этногенеза служат конкретные этиогенезы, зримо воплощающиеся в новых этносах, в более или менее длительном временном промежутке сохраняющих свою внутреннюю цельность и относительную замкнутость. Помимо этнического самосознания, выраженного в этнониме и этноцентризме, в стремлении ментально противопоставить себя иноэтничиому окружению, они обладают и началами политического сознания, которое либо связано с реминисценциями прошлых собственных потестарно-по литических структур, либо является следствием заимствований элементов "чужой" государственности. В любом случае, этническое самосознание приобретает форму политической самоидентификации этноса, а "политические связи" отражают "национальное единство".

Можно утверждать, что между этногенезом и изменением политической карты существует непосредственная соотнесенность. Тогда основой для понимания "легитимности" притязаний нового этноса (или "старого", но в новой фазе) на "свое" государство является законченность конкретного этногенеза, наличие этнического самосознания и эндогенного этнонима. Это и есть критерии, которые помогают отличить объективно сложившиеся политические запросы того или иного этноса от спекулятивных, квазинациональных требований его представителей, выражающих взгляды и вожделения отдельных кланов, тейпов, родов, семей и т.п. в общности, сохраняющей этнокультурную мозаичность, множество локальных этнонимов и не имеющей откристаллизовавшегося единого этнического самосознания. Чтобы представить, сколь длительным может оказаться конкретный этногенез, напомним хотя бы следующее: по мнению зарубежных исследователей, французские крестьяне лишь в XIX в. начали осознавать себя более французами, чем членами местного сельского общества1. Нетрудно представить, как затормаживается процесс этногенеза у этносов, оказавшихся в менее благоприятствующих консолидации условиях: при большей территории обитания и меньшей плотности населения, при постоянных иноэтннчных подпитках и т.д.

В представлении автора, понятие "этнополитическая, история" определяется как исторический процесс воплощения глобального этногенеза в политических формах и состояниях конкретных этногенезов, развитие эндогенного политического начала этносов в ходе их становления вплоть до обретения ими законченного политического бытия в виде национального государства. Одновременно это и опосредованное через государство взаимодействие во времени и пространстве этносов разных этнических состояний.

В работе ставились следующие основные задачи: - по возможности полно осветить основные фазы конкретных этногенезов тюркоязычных народов Южной Сибири, учитывая

1 Геллнер Э. Указ. раб. С. 14, их собственные потестарные традиции, опыт взаимоотношений с дорусскими государственными образованиями, а также этнополитические последствия вхождения региона в состав России;

- проследить динамику этнических состояний всех взаимодействовавших на этой территории этносов, включая русский; по возможности выявить результаты их контактов поэтапно, исходя при этом из того, что политическое воздействие российского государства на тюрков Южной Сибири есть опосредованное государственностью этническое влияние самого государствообразущего этноса;

- выявить этническое и политическое влияние России на ход и направления этноге-незов южносибирских тюрков, определив степень воздействия "чужой" государственности на формирование политических запросов в аборигенной среде;

- в связи с предыдущим, рассмотреть механизмы трансформации общероссийских политических установок в аборигенной среде;

- показать закономерность окончания этногенезов и становления этнического самосознания у одних тюркских этносов Южной Сибири и их прекращение и переориентацию у других под влиянием эндогенных и экзогенных факторов;

- установить связь между окончанием конкретного этногенеза и появлением национальной идеологии и тяги к национальному самоопределению, проанализировать пути использования собственного потестарно-политического опыта, равно как и приобретенного в рамках полиэтничного государства, для формулирования установок национальной идеологии и идеологии самоопределения.

Хотя предложенный в работе метод исторического исследования представляется наиболее адекватным и плодотворным, его применение отнюдь не умаляет возможностей и значимости других научных методов и подходов.

Хронологические рамки работы - ХУЛ - начало XX вв. - не произвольны, а обусловлены историческими реалиями. Они отражают, во-первых, переход южносибирских аборигенов в политическую зависимость от России, во-вторых - период особого податного и социально-правового положения коренного населения Сибири в составе государства Российского. С момента включения в него аборигены попадают в формирующуюся социальную структуру общества и государства и постепенно обретают черты одного го сословий. Этот процесс, начавшийся в XVII в., логически завершается "Уставом об правлении инородцев" М.М. Сперанского, введенным в действие в 1822 г., в котором сибирских аборигенов четко обозначили как "сословие инородцев". Тюрки Южной Сибири стали предметом исследования как часть одного из российских сословий. Отмена сословного устройства в России после Февральской революции 1917 г, означала изменение политического и правового положения аборигенов, что и определило логический предел данной работы. Последующий период российской истории, отмеченный началом национального строительства, должен стать предметом самостоятельною исследования.

Представляется уместным оговорить особо наше понимание некоторых используемых здесь терминов и понятий. К сожалению, ментальные стереотипы довольно позднего происхождения и обыденное сознание наложили свой отпечаток на их трактовку даже в трудах отдельных специалистов1. В первую очередь это относится к слову "инородец". Нами оно используется именно в том значении, которого придерживались законодатели XIX в., когда термин был введен в обиход, т.е. в обобщающе-сословном. Никакого "национально-оценочного" или уничижительного смысла в термине не усматривается по определению, а смысловая его трансформация есть результат объективных причин, которые затронуты в работе. Категория "этнос" используется здесь в том аутентичном понимании, которое разработано отечественной этнологией в 1970-1980-е годы и которое уместно повторить в данном контексте: "Этнос. может быть определен как исторически сложившаяся на определенной территории устойчивая межпоколенная совокупность людей (общего генезиса - Л.Ш.), обладающих не только общими чертами, но и относительно стабильными особенностями культуры (включая язык) и психики, а также сознанием своего единства и отличия от других подобных образований (самосознанием), фиксированным в самоназвании"2. В определении, во нашему мнению, следует поставить акцент на ментальности и едином самосознании этноса, а также добавить к нему то, что в нашем понимании этнос - "текучая", внутренне "динамичная в стабильности" категория, заложенная в природе человека, а может быть и высших позвоночных вообще3. Употребляемое в тексте диссертации понятие "этническая группа" обозначает небольшие по численности этносы, находящиеся в переходном, по преимуществу, состоянии и чаще всего оказывающиеся компонентами формирующихся более крупных общностей (этносов). В научно-синонимическом смысле используются здесь термины "аборигены", "коренные жители (народа) Южной Сибири".

Несмотря на принятое в отечественной историографии употребление термина "национальная политика" для характеристики действий власти относительно населения Сибири

1 Соколовский С.В. Понятие "коренной народ" в российской науке, политике и зако-нодательстве//Этнографическое обозрение. 1998. № 3; Итс Р.Ф. Введение в этнографию. Л.: Изд-во ЛГУ, 1974. С.41-43.

2 Бромлей Ю.В. Очерки. С.57-58.

3 Сергеев Б.Ф. Ступени эволюции интеллекта. Л.,: Наука, 1986. 191 е.; См. также: История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины//Под ред. акад. Ю.В. Бромлея. М.: Наука, 1986. С.215. с XVII в. по наши дни, представляется более верным использовать обозначения "аборигенная", "инородческая" (с 1822 г.), "сословно-инородческая" политика. Это следует из свойственной автору трактовки российской государственности: власти всех уровней видели в коренном сибирском населении прежде всего податное сословие, обращая внимание именно на это, а не национальность подданных. Национальная политика предполагает, что властью четко разграничиваются нации (этносы), образующие полиэтничное государство, и по отношению к каждой, учитывая национальную специфику, проводится особая политическая линия. В Российской империи при Николае I такое законодательство действовало, например, по отношению к евреям. Впрочем, не исключено, что и в данном случае предпосылкой его создания являлись не столько национальные, сколько религиозные особенности этого этноса. Показательно, что всероссийская перепись 1897 г. фиксировала религиозную и языковую принадлежность людей, но не их национальность.

Как бы то ни было, есть основания утверждать, что всеобъемлющей, собственно национальной целенаправленной политики в России XVII-XIX вв. не существовало. Она лишь начала намечаться в начале XX в. и, особенно, после Февральской революции 1917 г., но так и не сложилась в советское время, хотя и по другим, нежели прежде, причинам.

История Южной Сибири - арены, на которой тысячелетиями разыгрывалось множество конкретных ипостасей глобального этногенеза - дает возможность изучения этнополи-тических аспектов как взаимодействия аборигенов с русскими, так и влияния государственной политики на местные этногенезы (через последнее и на общеземной процесс), а также на становление этнического сознания. В первую очередь, у южно-сибирских тюрков, но и у русских - в том числе русских сибиряков - тоже. Именно этот этнополитический подход и положен в основу данной работы, автор которой руководствовался простым основополагающим принципом: всемирная история есть процесс глобального непрерывного этногенеза в пространственно-временных фазах и проявлениях.

Несмотря на известную новизну предложенных здесь конкретной проблемы и метода исторического исследования коренного населения Южной Сибири, научная литература по общесибирской проблематике чрезвычайно обширна. В трудах Г.Ф. Миллера, И.Э. Фишера, П.С. Палласа, П.А. Словцова, C.B. Бахрушина, З.Я. Бояршиновой, В.Г. Мирзоева, Л.М. Го-рюшкина, Н.А. Миненко заложена фактологическая и теоретическая база сибирской историографии1. Конкретные спорные или неясные историографические вопросы применительно

1 Миллер Г.Ф. Описание Сибирского царства и всех происшедших в нем дел от начала, а особливо от покорения его Российской Державе по сие время. СПб., 1787; Фишер И.Э. Сибирская история. СПб., 1774; Словцов П. Историческое обозрение Сибири. М., 1838. Т.1, к Южной Сибири рассматриваются непосредственно в соответствующих главах диссертации. Здесь же уместно упомянуть о наиболее общих проблемах сибиреведения, отмеченных в отечественной науке и имеющих отношение к интересующей автора тематике. Для XVI-ХУП вв. они, в основном, были обобщены В.И. Шунковым: характер вхождения Сибири в состав Русского государства; взаимоотношения русского народа и народов Сибири1. Относительно Южной Сибири хронологические рамки, предложенные В.И. Шунковым, должны быть значительно расширены, поскольку ее полное включение в состав России пришлось лишь на вторую половину XVIII в.

В историографии четко обозначены два подхода к решению обоих упомянутых вопросов. Первый характеризуется понятиями "покорение", "завоевание" Сибири (Г.Ф. Миллер, И.Э. Фишер, П. Небольсин, H.H. Фирсов и др.), а по отношению к сибирский аборигенам - терминами "военный", "жестокий" и т.п. (С.С. Шашков, C.B. Бахрушин, М.Н. Покровский и др.). В советской историографии, напротив, господствовало признание "мирного" проникновения русских в Сибирь через "массовую крестьянскую колонизацию" (В.И. Шун-ков, З.Я. Бояршинова, В. А. Александров и др.) и, соответственно, "прогрессивного влияния русского крестьянства" на аборигенов (В.И. Шунков, H.A. Миненко, Г.П. Самаев)2. В силу

СПб., 1844. Т.2; Бахрушин C.B. Научные труды. М.: Изд-во АН СССР, 1955. Т. 3, ч. 1-2; 1959. Т.4.; Бояршинова З.Я. Население Томского уезда в первой половине XVII в.// Труды Томского гос. ун-та. Томск: Изд-во ТГУ. 1950. Т. 112; Мирзоев Г.Ф. Присоединение и освоение Сибири в исторической литературе XVIII в. М.: Соцэкгиз, 1960; Мирзоев Г.Ф. историография Сибири (домарксистский период). М.: Мысль, 1970; Горюшкин JIM., Миненко H.A. Историография Сибири дооктябрьского периода (конец XVI - начало XX в.). Новосибирск: Наука, 1984; Дамешек JIM. Историография и источниковедение истории народов Сибири эпохи капитализма (1861-1917). Иркутск: изд-во Ирк. гос. ун-та, 1990; Демин М.А. Коренные народы Сибири в ранней русской историографии. СПб.-Барнаул: Изд-во Барн. гос. пед. унта, 1995.

1 Шунков В.И. Предисловие//Бахрушин C.B. Научные труды. С. 9-10.

2 Шашков С.С. Рабство в Сибири//Собрание сочинений. СПб. 1898. Т.2. С. 505-548; Ядринцев Н.М. Сибирь как колония. Современное положение Сибири. Ее интересы и потребности. Ее прошлое и будущее. СПб., 1882; Ядринцев Н.М Сибирские инородцы, их быт и современное положение. СПб., 1891; Фирсов HR Чтения по истории Сибири. МД921. Вып. 2; Шунков В.И. Очерки по истории колонизации Сибири в XVII - начале XVIII веков. М-Л., АН СССР, 1946; Шунков В.И Очерки по истории земледелия Сибири (XVII в.). М., АН СССР, 1956; Александров В.А. Русское население Сибири XVH - начала XVIII в. (Енисейский край). М: Наука, 1964; Миненко H.A. Влияние русского крестьянства на хозяйство аборигенов Западной Сибири в XVII - первой половине XIX в.//Хозяйственное освоение Сибири и рост ее народонаселения. Новосибирск: Изд-во НГУ, 1979. С. 92-107; Самаев Г.П. Горный Алтай в XVII - середине XIX в.: проблемы политической истории и присоединения к России. Горно-Алтайск: Горно-Алт. отд. Алт. кн. изд-ва, 1991. известаых причин политического толка, то и другое иногда доводилось до абсурда, хотя, видимо, из лучших побуждений. В то же время, противоречие между двумя генеральными направлениями историографии ("военным" и "мирным") "снималось", во-первых, через введение понятия "присоединение Сибири", сочетавшего в себе как военный характер экспедиций против коренного населения, так и мирную крестьянскую колонизацию; во-вторых, через понимание качественного отличия первоначального этапа присоединения Сибири как результата военных действий (ХУ1-ХУП вв.) от последующего времени, связанного с широким земледельческим освоением русскими огромного пространства за Уралом (ХУШ - начало XX в.)1. И если первый этап "Сибирского Взятия" больше интересовал дореволюционную историографию, то проблемы крестьянской колонизации Сибири и, шире, - вопросы землепользования, взаимоотношений с властью, правового и экономического положения разных групп крестьянства и т.п. стали темой исследований советских историков (В. А. Александров, Н.А. Миненко, А.Г. Жеравина, Л.Г. Сухотина, А.Т. Топчий, Г.Ф. Быконя, М.М. Громыко, А.Д. Колесников и др.)2. Но в этих работах русское население, как правило, рассматривалось вне контекста его взаимоотношений с аборигенами, хотя крестьяне редко селились на свободных землях, а в ряде случаев эксплуатировали ту же самую экологическую нишу, что и коренные народы. Если же контакты и отмечались, то русские обычно выступали в культуртрегерской роли. При этом естественное этническое изменение самого русского этноса как в районах исхода, так и в Сибири на протяжении почти 400 лет, фактически, не принималось во внимание. И хотя эта проблема не является основной в нашей работе - в ней она лишь обозначена, - ее рассмотрение крайне важно не только для понимания этнической истории русского этноса, но и для выяснения механизмов взаимодействия русских с сибирскими аборигенами.

Уже ранние историки Сибири обращали внимание на то, что, несмотря на жестокость первых десятилетий русского освоения Сибири, между пришлыми и коренными группами

1 Шунков В.И. Предисловие. С. 10; История Сибири. Л.: Наука, 1968. Т.2. С.31-49.

2 . Колесников А.Д. Русское население Западной Сибири в XVDI - начале XIX в. Омск. 1973; Быконя Г.Ф. Заселение русскими юга Приенисейского края в ХУШ в. Новосибирск: Наука, 1981; Мамсик Т.С. Побеги как социальное явление (приписная деревня Западной Сибири в 40-90 гг. XVIII в.). Новосибирск: Наука, 1978; Громыко М.М. Западная Сибирь в XVH в. Новосибирск: Наука, 1965; Миненко H.A. Русская крестьянская семья Западной Сибири (ХУШ - первая половина XIX в.). Новосибирск: Наука, 1977; Топчий А.Т. Крестьянская реформа на государственных землях Западной Сибири (60-е - 90-е годы XIX в.). Томск: Изд-во ТГУ; Томилова Н.К. Переселение крестьян в Алтайский округ (1865-1899 гг.)//Труды Томского госуд. ун-та. Томск: Изд-во ТГУ, 1967. Т.190. С. 71-88; Жеравина А.Г. Влияние заводских работ на хозяйство приписных крестьян Алгая//Из истории Сибири. Томск: Изд-во ТГУ, 1972. Вып. 4. С. 305-319 и др. существовала толерантность в межэтнических отношениях, а военные экспедиции, как правило, не имели характера геноцида. Они объясняли это одинаково низкой культурой тех и других (А.П. Щапов, Н.М. Ядринцев, Н.Н. Фирсов, C.B. Бахрушин)1. Нами дается краткий экскурс в этногенез русского этноса, частично - в его этническую историю. Характерной чертой этногенеза великороссов явились, во-первых, постоянные контакты с неславянским населением Восточно-европейской равнины и, во-вторых, перманентное расширение формирующимися русскими своей этнической территории. Результатом того и другого стало "евразийское субстратное наследие" великорусского этноса и его переходное, "открытое" состояние, облегчавшее взаимоотношения с иноэтничным населением. Взаимодействия двух народов, если они оба или один из них имеют свое государство, можно рассматривать сквозь призму их политических взаимоконтактов. В этом случае государственность выступает, наряду с прочими признаками этноса, и как этнический признак тоже, как политическая форма этнической самоидентификации государствообразующего этноса или замещает последнюю. Тогда государственная политика, направленная на иноплеменников, есть опосредованное через государство политическое воздействие одного этноса на другой, т.е. она обретает форму и функции этнического процесса. Наше понимание термина "этнополитическая история" включает и этот, весьма существенный, аспект.

Для характеристики особенностей российской государственности, прежде всего, допетровского времени, здесь введено понятие "евразийское политическое наследие", с эпохи Просвещения медленно, но неуклонно трансформируемое государством и обществом под влиянием европейских идей. Но и в этом процессе государство оказывается тесно связанным с "титульным" этносом, вообще с населяющими его этносами. Последние постоянно меняют форму и содержание под действием этнических процессов, следовательно, меняется и политическая форма их бытия - государство, а значит - их отношение к другим этносам. В данной работе это направление только намечено, однако его значение для адекватного понимания исторической динамики трудно переоценить. На конкретном южносибирском материале проблема трансформаций русского и тюркоязычных этносов рассматривается с момента первого их знакомства друг с другом до начала XX столетия. Выясняются основные направления государственной полигики, направленной на аборигенов Сибири, в контексте этнического развития и коренных обитателей этой страны, и русских. Выявляются влияние государства на чисто этнические процессы в тюркоязычной среде, условия и конкретные механизмы

1 Щапов А.П. Историко-этнографическая организация русского народонаселе-ния//Сочинения. СПб. 1906. Т.2. С.445-458; Ядринцев Н.М. Сибирь как колония. С.32-50: Фирсов Н.Н. Указ. раб. С.68-70; Бахрушин C.B. Указ. раб. Т.4. С.95. проникновения в аборигенное общество общероссийских государственных и политических форм (институтов), а также метаморфозы последних в соответствии с предыдущим общественно-политическим опытом и менталитетом коренных южносибирских народов. Без решения этой проблемы трудно разобраться в этнополитической истории тюрков Южной Сибири, ибо, находясь в составе России, они постоянно испытывали комплексное - политическое (государственное), этническое, бытовое, ментальное - давление со стороны русского этноса. Эти факторы меняли направленность и соотношение этнических процессов внутри сибирско-тюркского массива, формировали новые общественные, этнические, политические настроения, потребности, интересы.

Вопрос о государственной инородческой политике так или иначе ставился и изучался как в досоветской (Г.Ф. Миллер, П.С. Паллас, Н.Э. Фишер, И.П. Фальк, А.П. Щапов, Н.М. Ядринцев, С.С. Шашков), так и в советской историографии (С.В. Бахрушин, З.Я. Бояршино-ва, Л.П. Потапов, В.А. Зибарев, В.Г. Марченко, Л.М. Дамешек, А.Ю. Конев и др.)1. Исследователи исходили из положения о "завоевании" или "присоединении" Сибири либо как государственной задаче, либо как результате осознанного, полуцеленаправленного проникновения русских в Сибирь. Государственная политика по отношению к аборигенам в целом, по их мнению, определялась последовательным, постепенным вовлечением "отсталого" коренного населения в государственную структуру и экономические отношения Московского царства - Российской империи, словно в изначальную данность, в абстрактную законченную систему, каковой ни в конце XVI в., ни позднее просто не могло быть. Она формировалась, меняясь в ходе самой истории, в частности, в процессе освоения той же Сибири. Историки ставили также вопрос о доколониальных и колониальных формах управления инородцами в Сибири, и именно в таком контексте трактовали значение "Устава об управлении инородцев", введенного в 1822 г. стараниями М.М. Сперанского.

Несмотря на то, что в историографии победил взгляд на "присоед инение", а не "завоевание" русскими Сибири, механические, довольно поверхностные трактовки отношений

1 Паллас П.С. Путешествие по разным провинциям Российской империи. СПб., 1788. Ч.2., Пол.2; Ч.З., Пол.1; Фальк И.П. Полное собрание ученых путешествий по России. СПб., 1824. Т.6; Потапов Л.П Очерки по истории Шории. М-Л.: АН СССР, 1936; Потапов Л.П. Очерки по истории алтайцев. Новосибирск: Новосибгиз, 1948; Зибарев В. А. Юстиция у малых народов Севера (ХУП-Х1Х вв.). Томск: Изд-во ТГУ, 1990; Марченко В.Г. Управление и суд у малых народов севера Сибири и Дальнего Востока//Автореф. дис., канд. ист. наук. Томск, 1985; Дамешек Л.М. Внутренняя политика царизма и народи Сибири (XIX - начало XX в.). Иркутск: Изд-во Ирк. госуд. ун-та, 1986; Конев А.Ю. Коренные народы северозападной Сибири в административной системе Российской империи (XVIII - начало XX вв.). М.: Изд-во ИЭА РАН, 1995. аборигенов с русскими и российским государством сделались, к сожалению, "научной обыденностью". Корни их кроются в отчасти подсознательном, отчасти "привнесенно-европейском" представлении о Сибири как "завоеванной" или "присоединенной иноземной территории". Остается открытым вопрос: было ли такое представление присуще русским людям ХУ1-ХУП вв., вовсе не знакомым с позднейшей западноевропейской традицией деления империй позднего средневековья и Нового времени на метрополии и колонии? Представляется более верным мнение П.Н. Милюкова, М.К Любавского о проникновении русских в Сибирь как обычной, растянутой во времени этнической миграции за Урал1, начавшейся задолго до похода Ермака. При этом сами восточные границы Московского царства в XVI в. и позднее таковыми не осознавались, что отнюдь не отрицает ни роли государства, ни отдельных русских социальных групп в процессе освоения сибирского пространства. Евразийское политическое наследие в российской государственности, в том числе прямая ментальная и реальная преемственность Золотой Орды и Московского царства, привело к тому, что сибирские аборигены, еще до встречи с ними, изначально мыслились подданными "государя всеа Русии" и его служилых людей всех рангов. Через объясачивание и шертование их нужно было включить в социальную структуру государства по мере знакомства с ними, и они получали в ней свое место немедленно и любыми способами - миром или войной. Это место определялось сначала особыми податными обязанностями по отношению к государству ("ясашные"), а позже и особыми правами ("инородцы"), что и выделяло коренных обитателей Сибири из прочих российских податных сословий.

В разновременных публикациях, посвященных взаимоотношениям государства и аборигенов, ставились проблемы правового (Д.Е. Лаппо, В.А. Зибарев, В.Г. Марченко), социально-экономического и податного положения последних (Н.М. Ядринцев, С. С. Шашков, Л.П. Потапов, В.М. Кимеев и др.), рассматривалось их административное устройство (Б.О. Долгих, З.Я. Бояршинова, Л.М Дамешек, А.Ю. Конев, В.В. Рабцевич)2. Нами предпринята попытка более глубокого анализа проблемы "аборигены - государство", исходя из влияния

1 Милюков П.Н. Указ. раб. С.380-514; Любавский М.К. Обзор истории русской колонизации с древних времен и до XX в. М., 1996.

2 Лаппо Д.Е. Об изучении степного права//Русская мысль. 1906. Т.Х; Лаппо Д.Е. Общественное управление минусинских инородцев. Томск. 1904; Потапов Л.П. Очерки по истории Шории; Потапов Л.П. Очерки по истории алтайцев; Кимеев В.М. Шорцы. Кто они? Кемерово: Кем. книжн. изд-во, 1989; Долгих Б.О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. М.: АН СССР, 1960; Рабцевич В.В. К вопросу об управлении аборигенным населением Западной Сибири в 80-х годах XVIII - первых десятилетиях XIX в.//Вопросы истории Сибири досоветского периода. Новосибирск: Наука, 1973, С.234-244 и др. государственной политики на этнические процессы и особенности этаогенезов современных тюркских народов Южной Сибири. Такой подход имеет теоретическое значение, позволяя осмыслить механизмы соотношения этнических и политических факторов в ходе исторического развития, помогая разобраться в ряде общих проблем теории этноса. В результате выявляются заимствованные элементы российской правовой, административной и политической культуры, прослеживаются их трансформация и степень усвоения в аборигенной среде, их влияние на формирование собственных (аборигенных) ментальных и общественно-политических установок. Хронологические рамки данной работы - XVII - начало XX в. -дают возможность понять, насколько политическая самоидентификация является результатом собственного этнического развитая, обусловленного по преимуществу эндогенными причинами динамики этноса, насколько же являются прямым заимствованием. В последнем случае важно выяснить, совмещается ли политическое самоотождествление с завершающей стадией консолидации конкретного этноса или, очутившись в этнически аморфной среде, политическая активность выражает не общеэтнические, а групповые интересы. Теоретическое решение этой проблемы позволит более верно понимать истоки национальных идеологий и движений, давая возможность не обмануться обычными в таких случаях спекуляциями на межэтнических отношениях. Подчеркнем: вопрос этот лишь затронут здесь, всесторонний ответ на него должен стать результатом особого исследования.

Чтобы достоверно представить себе суть этнического состояния и тенденции этнического развития того или иного этноса или группы взаимодействующих этносов, необходимо как можно точнее выявить исходные этнические образования и определить факторы, их изменяющие. Иными словами, нужно выяснить, какие этнические процессы протекали (протекают) в данном этнотерригориальном пространстве в каждый данный период времени, понять их направленность, приоритетность и зависимость от экзогенных, в том числе внешнеполитических влияний и обстоятельств. Именно такая задача ставилась в главе, посвященной этнополитическому состоянию Южной Сибири накануне русской экспансии и призванной увязать по внутреннему смыслу русский и дорусский периоды южносибирской истории.

К сожалению, предрусский и "порубежный" отрезки истории Южной Сибири наименее разработаны в отечественной историографии, что в известной мере объясняется слабой источниковой базой и досадным невниманием археологов к средневековым сибирским памятникам. Все же, благодаря работам C.B. Киселева, М.П. Грязнова, Д.Г. Савинова, JI.P. Кызласова, Ю.С. Худякова. В.И. Могильникова, С.И. Вайнштейна, З.Я. Бояршиновой, Л.П.

Потапова1 и других отечественных ученых, а также русским документам начала "Взятия Сибири", можно более или менее успешно составить аутентичную общую картину этнических и политических тенденций развития важнейшего для всей российской истории южносибирского региона перед XVII в. и на его рубеже. При этом сразу же вырисовывается актуальнейшая проблема изучения политического наследия южносибирских тюрков, не только входивших в различные "кочевые державы" Центральной Азии от древнетюркского времени до позднего средневековья, но и создавших собственные государственные или потестарные образования с более чем тысячелетней традицией - государство, позднее княжества, енисейских кыргызов, а также Телеутская и Кан-Каракольская землицы.

Такое направление поиска, да и сами исторические факты, особенно выявившиеся в последние десятилетия, ставят под сомнение укрепившееся в отечественной историографии представление о родо-племенном строе большинства народов Сибири, даже в южной ее части. Эта позиция весьма наглядно отражена в солидных и общеизвестных трудах Б. О. Долгих, В.И. Шункова, Л.П. Потапова, в академическом четырехтомнике "История Сибири", вообще господствует среди подавляющего большинства историков и этнографов - не только советских, но и современных. Краткая, но емкая критика таких воззрений представлена Г.И. Пе-лих применительно к нарымским селькупам2. По Южной Сибири, насколько известно, ничего равноценного не появилось, за исключением, может быть, некоторых недавних работ Л.Р. и И. Л. Кызласовых3. Между тем, пребывание южносибирского коренного населения, по крайней мере с 1 тысячелетия н.э., а то и раньше, в составе или в сфере влияния централь-ноазиатских и собственных государств заставляет по-иному взглянуть и на проблему харак

1 Киселев C.B. Древняя история Южной Сибири. М: АН СССР, 1951; Грязнов М.П. История древних племен Верхней Оби по раскопкам близ села Большая речка//Материалы и исследования по археологии СССР (МИА). 1956. Т. 48; Кызласов Л.Р. История Южной Сибири в средние века. М.: Изд-во МГУ, 1984; Худяков Ю.С. Вооружение енисейских кыргызов. Новосибирск: Наука, 1980; Савинов Д.Г. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. Л.: Изд-во ЛГУ, 1984; Дульзон А.П. Археологические памятники Томской облас-ти//Труды Томского областного краеведческого музея (ТТОКМ). Томск. 1956. Т. 5; Боярши-нова З.Я. Население Западной Сибири до начала русской колонизации. Томск: Изд-во ТГУ, 1960 и др.

2 Пелих Г.И. Селькупы XVII в. Очерки социально-экономической истории. Новосибирск: Наука, 1981. С.3-7.

3 Кызласов Л.Р. Письменные известия о древних городах Сибири. М.: Изд-во МГУ, 1992; Кызласов Л.Р. История Южной Сибири.; Кызласов Л.Р. Городская цивилизация тюр-коязычных народов Южной Сибири. Абакан: Изд-во ХакНИИИЯЛ. 1988. С.57-64; Кызласов Л.Р. Аскизские курганы на горе Самохвал (Хакасия)//Средневековые древности евразийских степей. М.: Наука, 1980. С. 135-164. тера включения южносибирских тюрков в состав России, и на специфику их взаимодействия с государственной машиной Московского царства. Здесь непременно должен учитываться огромный социально-политический опыт, накопленный аборигенами - как в административ-но-потестарном, так и в общественно-бытовом смыслах.

Недостатком широкого хронологического охвата темы может быть отсутствие детализированного изучения конкретных этногенезов современных тюркских народов Южной Сибири. Но для данной работы более важным является исследование тенденций этнополити-ческого развития как их самих, так и их непосредственных предков или исторических предшественников с тем, чтобы выяснить соотношение этнического и политического начал в историческом процессе не только в исследуемом регионе, но и в Северной Евразии вообще. Подобного рода анализ окажется результативным лишь на фоне максимально продолженного временного периода. К тому же, степень изученности этнической истории современных южносибирских этносов вынуждает констатировать: конкретные их этногенезы представляют собой целую цепь сложных проблем и являются предметом будущих фундаментальных работ многих специалистов.

Народам Южной Сибири посвящена обширная, чаще описательная, реже обобщающе-теоретическая литература. Вопросами этногенеза и этнической истории южных алтайцев занимались Л.П. Потапов, С.А. Токарев, Н.П Дыренкова, В.П. Дьяконова; хакасов - H.A. Костров, М. Кастрен, В.Н. Яковлев, Н.Ф. Катанов, В.Г. Карцов, Л.П Потапов, В.Я. Бутанаев, Л.Р. Кызласов, А. Абдыкалыков; шорцев - Л.П. Потапов, Н.П. Дыренкова, Э.Ф. Чиспияков, В.М. Кимеев, Д.А. Функ; телеутов - Е.П. Батьянова, Д.А. Функ, в некоторой мере А.П. Уманский; северных алтайцев - Л.П. Потапов, Ф.А. Сатлаев, В.Д. Славнин; чулымских тюрков - А.П. Дульзон, Э.Л. Львова, частично Г.И Пелих, барабинских и томских татар - З.Я. Бсяршинова, Н.Ф. Емельянов, H.A. Томилов, З.Д. Титова, Ф.Т. Валеев, А.Г. Селезнев, отчасти Г.И. Пелих1. По сей день этнографическое изучение тюркоязычного населения Сибири

1 Потапов Л.П. Этнический состав и происхождение алтайцев. Л.: Наука, 1969; Потапов Л.П. Происхождение и формирование хакасской народности. Абакан: Хаккнигиздат, 1957; Потапов Л.П. Очерки по истории Шории; Токарев С. А. Докапиталистические пережитки в Ойротии. М-Л.: Соцэкгиз, 1936; Дьяконова В.П. Погребальный обряд тувинцев как ис-торико-этнографический источник. Л.: Наука, 1975; Дьяконова В.П. Этнокультурные параллели к традиционным прическам теленгитов//Проблемы этногенеза и этнической истории аборигенов Сибири. Кемерово: Изд-во КемГУ, 1986. С. 31-44; .Дыренкова Н.П. Родство и психические запреты у шорцев//Материалы по свадьбе и семейно-родовому строю народов СССР. Л., 1926. Вып.1. С. 260-265; Дыренкова Н.П. Культ огня у алтайцев и телеут//Сборн. Музея антропологии и этнографии (СМАЭ). 1927. Т. 6. С. 63-78; Дыренкова Н.П. Шорский фольклор. М-Л.: АН СССР, 1940; Костров H.A. Бельтиры//3аписки Сибирского отдела ИРГО. опирается на работы ученых XIX в., прежде всего В.В. Радлова, В.И. Вербицкого, Н.А. Аристова, Н.Ф. Катанова, Г.Н. Потанина, А.В. Адрианова1. Эти труды, как правило, относятся к тем этническим образованиям XVII в., которые стали исходными для современных тторкоя-зычных этносов. В то же время, часть аборигенного населения предгорий Алтая, лесостепной зоны Обь-Енисейского междуречья, ассимилированная русскими и вошедшая в состав русских сибиряков, оказалась вне сферы внимания и дореволюционных, и советских ученых. Наша работа в известной степени восполняет образовавшуюся лакуну. Еще и потому, что с точки зрения исследователя теории этноса как раз эти группы - кумыши, сарасинцы, бьют-рянцы, часть шуйцев, темерчинцев, боянцев, ячинцев, камларов, мелетов, - должны были бы

1857. Кн.4. С.4-21; Костров НА. Койбалы//Записки СО ИРГО. 1863. Кн.6; Костров H.A. Ка-чинские татары. Казань. 1852; Кастрен Путешествие по Лапландии, Северной России и Сибири в 1838-1844 и 1845-1849 годах//Магазин землеведения. М., 1860; Яковлев В.Н. Этнографический обзор инородческого населения долины Южного Енисея. Минусинск. 1900; Ка-танов Н.Ф. Письма го Сибири и Восточного Туркестана. СПб., 1893; Карцов В. Г. Хакасия в период разложения феодализма (XVIII - первая половина XIX в.). Абакан. 1970; Копкоев К.Г. "Енисейские киргизы" и этногенез хакасов//Ученые записки ХакНИИЯЛИ. Абакан. 1969. Вып. 13. С.21-38; Бутанаев В.Я. Этническая история хакасов XVHI-XIX вв. М.: Изд-во ИЭА РАН, 1990; Чиспияков Э.Ф. История формирования этнической кулыуры шор-цев//Кузнецкая старина. Новокузнецк. 1993. Вып. 1. С.88-101; Функ Д.А. Бачатские теле-угы//Материалы к серии "Народы и культуры". М.: Изд-во ИЭА РАН, 1993. Кн. 2. Вып.XVII; Батьянова Е.П. Община у телеутов в XIX - начале XX в.//Материалы к серии "Народы и культуры". М.: Изд-во ИЭА РАН, 1992. Bbm.XVÜ. Кн.1; Сатлаев Ф.А. Кумандинцы. Горно-Алтайск: Горно-Алт. отд. Алт. книжн. год-ва, 1974; Славнин В.Д. Новые материалы по этнографии кумандинцев//Полевые исследования ГМЭ народов СССР. 1985-1987. Л.: Изд-во ГМЭ, 1989. С.49-51, библиографию В.Д. Славнина см. т-же: Кузнецкая старина. Новокузнецк. 1993. Вып.1. С.40-44; Емельянов Н.Ф. Этнический и численный состав коренного населения Томского края в XVII - первой половине XIX в.//Из истории Сибири. Томск: Изд-во ТГУ, 1976. Вып. 19. С. 90-107; Емельянов Н.Ф. Город Томск в феодальную эпоху. Томск: Изд-во ТГУ, 1984; Селезнев А.Г. Барабинские татары: истоки этноса и культуры. Новосибирск: Наука, 1994; Титова З.Д. Барабинские татарыЯИз истории Сибири. Томск: Изд-во ТГУ, 1976. Вып. 19. С. 108-147; Томилов H.A. Этнография тюркоязычного населения Томского Приобья. Томск: Изд-во ТГУ, 1980; Томилов H.A. Этническая история тюркоязычного населения Западно-Сибирской равнины в конце XVI - начале XX в. Новосибирск: Изд-во Новосиб. госуд. ун-та, 1992 и др.

1 Радлов В.В. Из Сибири. М.: Наука, 1989; Вербицкий В.И. Алтайские инородцы. М., 1893; Аристов H.A. Заметки об этническом составе тюркских племен и народностей и сведения об их численности// Живая старина. 1896. Вып.3-4. С.277-456; Адрианов A.B. Путешествие на Алтай и за Саяны, совершенное в 1881 году//Записки ИРГО. СПб. 1888. Т.Н. С.147-422; Потанин Г.Н. Очерки Северо-Западной Монголии. СПб. 1883. Вып.IV; Грумм-Гржимайло Г.Е. Белокурая раса в Средней Азии. СПб. 1909; Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. СПб., 1914. Т.1; Т.Ш. Вып.1. Л., 1926. стать предметом специального изучения. Это помогло бы решить немало вопросов, связанных с этногенезом как процессом, с механизмом хода этнических процессов, с этнографической современностью.

Общим недостатком многих работ, посвященных проблеме этногенеза конкретных аборигенных народов Южной Сибири, существующих ныне, является трактовка их развития с позиций самодовлеющего социально-экономического детерминизма, а также отсутствие интереса к изучению действенности этнических процессов, постоянно трансформирующих этносы и обусловливающих, в конечном счете, конкретику самой истории. Этнические процессы воспринимаются как явление второстепенное, если вообще замечаются. Из-за этого исчезает понимание динамичной сущности этноса и, более того, возникает опасная иллюзия его неизменности, заданности. Отдельные этапы конкретного этногенеза, определяемые присущими только им сочетаниями и действенностью этнических процессов, воспринимаются как законченные формы и переносятся на весь этногенез, течение которого часто еще не достигло закономерного "этапа стабильности". Поэтому, например, те или иные ментальные формы осмысливаются некоторыми исследователями как извечно свойственные данному этносу. Результатом является искаженное представление не только о его чисто этнографических характеристиках, но и о социально-экономических признаках. Предлагаемый в диссертации подход не только не исключает признания устойчивых, традиционных черт в этнокультурном комплексе любого народа, но, наряду с этим, подчеркивает "текучесть", динамизм этноса, внутреннюю сложность его "жизненной организации".

Широкие хронологические рамки работы определили и круг привлекаемых источников. Большей частью это материалы, которые и ранее использовались историками и этнологами. Но, исходя го поставленных в работе целей, они рассматриваются в ракурсе этнополи-тического развития аборигенов Южной Сибири. Как обычно, для понимания сути первоначальных контактов коренного населения с русскими и основных принципов государственной политики в Сибири главенствующую роль играют письменные документы "эпохи присоединения". Очень существенное значение среди них имеют документы, извлеченные Г.Ф. Миллером из местных архивов во время Второй Академической экспедиции 1733-1746 гг., а также сборы и наблюдения И.Г. Гмелина и С.П. Крашенинникова. Частично эти документы были опубликованы еще в XIX в. (АИ, ДАИ, РИБ), часть же вошла в виде приложений в двухтомную "Историю Сибири" Г.Ф. Миллера, переизданную в 1937 и 1941 годах.

Источниковая база работы значительно расширилась с выходом в свет в 1995 г. сборника документов "Материалы по истории Хакасии. XVI - начало XVIII вв.", редакторами которого стали В.Я. Бутанаев и А. Абдыкалыков. В основу сборника положены хранящиеся в Центральном государственном архиве древних актов (ЦТАДА) документы Сибирского приказа, а также документальные сведения из т.н. "портфелей Миллера", находящихся в Архиве Академии наук РФ в г. Санкт-Петербурге. Некоторые материалы этого сборника также публиковались ранее в Дополнениях к Актам историческим (ДАИ), тт.Ш, IV, V, VI-VIII, в Памятниках Сибирской истории XVIII в. (ПСИ). В издании собраны грамоты Приказа Казанского дворца и Сибирского приказа, отписки воевод сибирских городов, донесения служилых людей, челобитные воевод государю, описания посольств в Киргизскую землицу и прочие российские деловые бумаги XVII-XVÏÏI вв. Принимая во внимание, что до 1703 г. именно енисейские кыргызы контролировали все Причулымье, Хакасско-Минусинскую котловину и Присаянье, частично Верхнее Притомье и Северный Алтай, документы, опубликованные В.Я. Бутанаевым и А. Абдыкалыковым, дают ясное представление об этнополитической ситуации в едва ли не половине Южной Сибири на протяжении целого столетия, вплоть до начала XVIII в.

В диссертации использованы также архивные данные из предшествующих публикаций (работы З.Я. Бояршиновой, C.B. Бахрушина, Н.Н. Фирсова, С.С. Шашкова, Г.Н. Потанина, Н.М. Ядринцева, Г.И. Пелих, Ю.Б. Симченко, А.П. Уманского, И.Я. Златкина, Г.П. Са-маева). В таких случаях делалась ссылка непосредственно на работу того или иного автора. Повсеместно использовались напечатанные в XIX-XX вв. сборники документов и материалов, собранных И.П. Кузнецовым-Красноярским, В.И. Ватным, Г.Н. Потаниным, кн. Хил-ковым, Н.Н. Бантыш-Каменским, а также документальные издания "Международные отношения в Центральной Азии. XVÏÏ-XVIII вв.", "Русско-китайские отношения в XVIII в."

Особое место занимают законодательные документы - царские наказы воеводам, грамоты, адресованные разным городам, наказы послам и т.п., - опубликованные в Полном собрании законов Российской империи (ПСЗ). Они позволяют уяснить позицию высшей власти по отношению к сибирским аборигенам и правовое обоснование государственной национальной политики.

Круг базовых источников дополняют опубликованные материалы Третьей Академической экспедиции 1768-1774 гг., в которой участвовали П.С. Паллас, И.П. Фальк, И.Г. Георги. Маршруты этой экспедиции, помимо Горного Алтая, затронули практически всю Южную Сибирь. Поэтому важны не только привлеченные путешественниками документы, но и их личные наблюдения. Они многое дают для понимания этнических процессов среди южносибирских тюрков во второй половине XVIII в., свидетельствуют об образе жизни последних и рисуют их отношения с местной властью и русскими крестьянами.

Составленное по материалам последних Академических экспедиций в Азию Карлом Риттером "Землеведение Азии" позднее было существенно дополнено П.П. Семеновым-Тянь-Шанским и Г.Н. Потаниным в Ш и IV томах. Они использовали не только собственные экспедиционные материалы, но и вообще новейшие на середину XIX в. сведения, собранные в Центральной Азии и в Сибири разными побывавшими там учеными. Несмотря на компилятивность, труд этот не потерял своего значения и сейчас, хотя бы из-за содержащихся в нем кратких резюме работ раннего времени, ныне почти недоступных. Речь идет о предпринятом Пестеревым обследовании течения Абакана в конце ХУШ в., о путешествии Бунге и Ледебу-ра по Горному Алтаю в начале XIX в. и т.д. Наряду с "Путешествием к горным калмыкам" Г. Спасского (1823 г.), эти два описания являются наиболее ранними свидетельствами очевидцев, своими глазами наблюдавших жизнь и быт коренного населения Южного Алтая через полвека после окончательного присоединения его к России.

В XIX в. число людей, объезжавших Южную Сибирь с научными целями, заметно увеличилось. Среди них уместно вспомнить П. Чихачева, М. Кастрена, А.Ф. Миддендорфа, H.A. Кострова, В.Н. Яковлева, Г.Н. Потанина, Н.Ф. Катанова, В.В. Радлова, H.A. Аристова, A.B. Адрианова, Н.М. Ядринцева, П.К. Козлова, Г.Е. Грумм-Гржимайло. Именно тогда был в основном сведен воедино тот мощный запас источников, которым уже более сотни лет успешно пользуются все исследователи Сибири вплоть до сего времени. Серьезный вклад в этот свод научных данных внесли некоторые миссионеры Алтайской духовной миссии, с 1828 г. практиковавшей в Северном и Южном Алтае. Среди работ ее членов особо значимы труды по этнографии и языкознанию священников В. Вербицкого и С. Ландышева. В стенах миссии начинался как исследователь известный этнограф и музыкальный фольклорист A.B. Анохин.

С 1860-х годов в Сибири повысился интерес к статистическим сведениям и исследованиям, резко усилившийся после проведения в 1897 г. первой всероссийской переписи населения. Одним из зачинателей "статистической школы" явился за двадцать лет до этого события Н.М. Ядринцев, но именно обработанные материалы переписи стали основой для повсеместного фактологического обследования сибирских аборигенов. Появились сводные работы С.К. Патканова, посвященные расселению, численности, социально-хозяйственному положению коренных народов; статистико-этнографические обзоры С. П. Швецова и П.М. Юхнева по Горному Алтаю и Алтайскому округу Томской губернии; П.Е. Кулаковой, A.A. Кузнецова и А.И. Ярилова по Минусинскому и Ачинскому округам Енисейской губернии. Несмотря на некоторую поспешность написания своих трудов и вызванные этим упущения, все эти авторы ввели в научный оборот массовый материал, дававший возможность на фактах судить о хозяйственном и общественном состоянии южносибирских тюрков, об их живой этнографии.

Кроме документальных источников нами достаточно широко применяются иные, редко используемые в собственно исторических сочинениях. Прежде всего, это данные топонимики и лингвистики (А.П. Дульзон, О.Т. Молчанова, И.А. Воробьева, Н.А. Баскаков, Э.Ф. Чиспияков), антропологии (В.А. Дремов, В.П. Алексеев, Г.Ф. Дебец, Н.С. Розов, А.Р. Ким), археологии (С.А. Теплоухов, C.B. Киселев, З.Я. Бояршинова, Д.Г. Савинов, Ю.С. Худяков, Ю.Г. Белокобыльский, Н.В. Полосьмак, В.Д. Славнин). К сожалению, южносибирские археологические памятники, оставшиеся от позднего средневековья и раннего русского времени, в большинстве своем остаются неисследованными, что заставляет обращаться к археологическим источникам далеко не везде, где хотелось бы, а чаще там, где речь идет о древности и раннем средагевековье.

Историческая картина этнополигаческого состояния тюрков Южной Сибири в конце ХУШ - начале XX в. восстанавливалась автором на основе объемного документального материала, хранящегося в Государственном архиве Томской области. Заметим, что многие сведения впервые введены здесь в научный оборот. Эти источники особенно важны потому, что до 1823 г., когда была образована Енисейская губерния, вся Южная Сибирь находилась в составе Томской губернии. После определения границ новосозданной губернии большая часть тюркоязычного населения по-прежнему осталась в ведении томских властей. Данная работа опирается в основном на содержание четырех фондов: фонд 1 - Томское губернское правительство; фонд 2 - Канцелярия томского 1убернатора; фонд 3 - Томское губернское управление и фонд 144 - Чертежная Томского губернского управления. Извлеченные из архивных фондов сведения позволили уточнить некоторые важные факты (например, дату и обстоятельства выделения 7-й алтайской дючины), а также дали разнообразные документы, раскрывающее конкретные фо*рмы взаимодействия инородческого и русского населения между собой, а также с местными губернскими властями, рисующие отношения томских властных органов и Канцелярии Колывано-Воскресенских заводов относительно инородцев. Немалая часть документов наглядно показывает житейскую реальность русско-аборигенных контактов, специфику отношений между старожилами, переселенцами и аборигенами. Важнейшие сведения удалось почерпнуть относительно функционирования органов управления у коренного населения, относительно земельных отношений и споров по этому поводу между инородцами и крестьянами. Стало возможным достоверно судить о формах противодействия властям со стороны аборигенов, об их общественных настроениях и ментальных особенностях, возникших в результате взаимодействий с русским крестьянством и т.д. Серьезного критического анализа эти архивные материалы не требуют, поскольку, как правило, отражают статистические данные, запрашивавшиеся губернаторами, губернскими правлениями, центральными властями с мест. Массовость документов позволяет легко скоррелировать и проанализировать их, сравнивая с обильными современными им и позднейшими публикациями.

Еще один "порубежный" период истории тюркоязычных народов Южной Сибири приходится на начало XX в. и сопряжен с двумя важнейшими реформами: землеустроительной и административной, проходившими на фоне массового переселенческого движения. Столыпинская реформа в Сибири нашла достаточно полное отражение в специальных трудах1, но аборигенному населению уделено в них минимальное внимание. Между тем, именно в ходе преобразований начала XX в. оно почти полностью утратило свои сословные права, фактически слившись с крестьянами. К сожалению, проблематике этого периода истории аборигенов Сибири и даже фактической стороне процесса изменения их положения в отечественной историографии значения не придавалось. За немногим исключением, историю южносибирских тюрков этого времени не рассматривали и этнографы, традиционно ограничиваясь концом XIX в. В собственно исторической литературе аборигенная проблематика рассматривается в контексте общероссийской истории весьма схематично при откровенно "классовой" оценке. Так, землеустроительная реформа в Сибири, в том числе и в инородческих районах, обычно оценивается как "буржуазная", узаконившая "буржуазную земельную собственность". Административная - "своеобразно отразившая развитие капитализма и разложение патриархально-родового строя. в объективно-историческом смысле. явление прогрессивное, . но она усилила административную власть"2.

Труды, посвященные переломному этапу истории сибирских аборигенов, полностью базируются на свойственных советской науке историко-материалистических методах и подходах, на "классовых позициях". В них, по существу, оправдывается ассимиляторский курс российского правительства, ибо ликвидация сословных прав инородцев (особенно "оседлых") и упразднение инородческого самоуправления расширяли возможности русификации, лишая коренное население Сибири права на самобытность.

Между тем, проблема взаимоотношений современного общества и "коренных народов и народов, ведущих племенной образ жизни" имеет общемировое значение. В 1957-1989 гг. эти отношения регулировались 107 Конвенцией МОТ ООН "О защите и интеграции коренного населения, ведущего племенной образ жизни", в которой поддерживались ассимиляторские устремления и действия правительств. Однако в 1989 г. этот подход к аборигенному на

1 См., например: Степынин В.А. Колонизация Енисейской губернии в эпоху капитализма. Красноярск: Краен, кн. год-во, 1962. 561 е.; Горюшкин Л.М Аграрные отношения в Сибири периода империализма. Новосибирск: Наука, 1976. 331 с.

2 См., например: Демидов В.А. От Каракорума к автономии. Новосибирск: Изд-во НГУ, 1996. С. 17; Он же. Октябрь и национальный вопрос в Сибири. Новосибирск: Наука, 1983. С.47; Дамешек Л.М. Указ. раб. С. 19. селению был отвергнут международным сообществом. Принятая тогда же 169 Конвенция MKT ООН признает за коренными народами "вклад в культурное разнообразие, социальную и экологическую гармонию человечества" и "уважает неприкосновенность ценностей, практики и институтов" этих народов1. Таким образом, существовавшая с XVII в. практика минимального вмешательства российского государства во внутренние дела сибирских аборигенов, законодательно оформленная М.М Сперанским, с современной точки зрения кажется более "прогрессивной и гуманной", нежели унификаторские действия российской же власти начала XX в., поскольку она опиралась на многовековой опыт государственного решения проблем сосуществования этнокультурного многообразия в единых политических рамках.

Новый этап государственного строительства России был открыт после Февральской революции 1917 г., окончательно ликвидировавшей все сословия, в том числе инородческое, но послефевральские события выходят за логические и временные рамки данной работы. Заметим только, что если изменение политического строя огромной страны может уложиться в несколько дней, то инерция предшествующего этнополитического развития сохраняется весьма долго. Послереволюционная обстановка инициировала политическую активность южносибирских тюрков, пытавшихся найти свое место в изменившихся социально-политических условиях. В связи с этим неправомерным представляется общепринятый взгляд на национальное строительство той поры в Южной Сибири только как на результат политической деятельности отдельных партий, даже влиятельных, которые якобы спровоцировали здешних тюрков на национальные движения. В советской историографии поэтому все национальные движения подразделяются с "партийных позиций" на "революционно-демократические" и "буржуазно-националистические". Особо подчеркивается негативная роль "обласгаиков-эсеров" в "захвате руководства" национальным движением в Горном Алтае, в создании Алтайской Горной Думы2. Такие "партийно-политические" труды, по существу, не заслуживают строго научного критического анализа, да и сам этот анализ не входит в круг проблем нашей работы, это особое исследование. Стоит лишь отметить, что такие квазинаучные публикации с их четко выраженным "классовым подходом" традиционно отрицают самостоятельность и действенность этнического фактора в историческом процессе. Их главная функция - политическая пропаганда, а реальный вклад в аутентичное научное понимание прошлого ограничен. В них не объясняются, не могут быть объяснены ни внутренний характер истоков национальных движений, ни причины их массовости, ни поддержки их

1 169 Конвенция: MKT ООНУ/Статус малочисленных народов России. Правовые акты и документы. М.: Юридическая литература, 1994. С. 52, 54.

2 Демидов В. А. Октябрь. С.75; Он же. От Каракорума. С.23; 24. деятелей "самоопределяющимися массами". Точно так же не выявляются причины межнациональной напряженности не только на уровне национальной элиты, но и среди "низового" разноэтничного населения. В рассматриваемом круге работ гипертрофируется роль и значение политических партий вообще, их влияние на ситуацию в инородческих районах Сибири сразу после Февральской революции, доказывается привнесенный извне характер идей национального самоопределения, никак не учитываются внутренняя логика этноса и закономерности исторического процесса. Впрочем, в некоторых современных исследованиях такой подход, а также оценка деятельности и взглядов, например, областников по национальному вопросу начинают понемногу пересматриваться Вырабатываются новые методы изучения межпартийной борьбы по проблеме национального строительства в Сибири в послефевраль-ский период1.

В связи со слабой или односторонней изученностью этого периода истории коренного населения Южной Сибири особое внимание уделялось нами расширению базы источников. Основные материалы получены из уже названных 1, 2, 3, 144 фондов Государственного архива Томской области, а также из тех фондов, которые связаны с выборами в Государственные Думы. Обстоятельные сведения об участии южносибирских тюрков в избирательных кампаниях 1906-1912 гг. содержатся в фондах 329, 461 (Бийский уезд), 327, 458 (Каннский уезд), 455 (Томский уезд). Большое значение для понимания общественно-политических процессов, протекавших в аборигенной среде в начале XX в., имеют общественные приговоры, составленные Инородными управами, позднее инородческими сельскими обществами и волостями. Хотя все они составлены по строго официальной форме, в них нетрудно найти множество сопутствующих данных о составе Инородных управ, о численности отдельных инородческих селений и богатый антропонимический материал.

Очень важны для характеристики общественно-политической ситуации в Южной Сибири начала XX в. материалы Алтайской духовной миссии (АДМ), хранящиеся в 164 фонде Государственного архива Алтайского края (ГААК). Они содержат невыверенные отчеты миссионеров в епархию и полны непосредственных впечатлений о пребывании духовенства среди инородческой паствы. Практически все события, случавшиеся у аборигенов, оседали в миссионерских отчетах. Используются и другие фонды ГААК, в частности, 486, в котором содержатся наброски статьи Г. Няшина, бывшего директора Барнаульского музея, собравшего в 1930-е года неплохие материалы по истории Горного Алтая; 36 фонд с документальны

1 См., например: Нам ИВ. Национальный вопрос в программных установках и политической практике сибирского областничества//Из истории революций в России. Томск: ТГУ, 1996. Вып.2. С.169-182. ми свидетельствами участников многих событий начала XX в. Н.С. Гуляева и присяжного поверенного М.П. Соколова.

Известное количество важных сведений получено из 5 фонда Архива Географического Общества РАИ (г. Санкт-Петербург) - например, стенограмма доклада Д. А. Клеменца о цутешествии по Алтаю в 1904 г. Из 1 фонда архива Государственного музея этнографии (Русский музей, г. Санкт-Петербург) получена и используется переписка Д. А. Клеменца с А. Кульджиным. Ряд сведений взят из рукописного фонда Г.Н. Потанина, хранящегося в НБ ТГУ.

Особое место в диссертации отведено бурханистскому движению в Горном Алтае начала XX в. и национальной религии алтайцев "бурханизму", оформившемуся к 1904 г. Хотя этот этноидеологический феномен принадлежит одному из южносибирских этносов, он имеет общемировое значение1. В 1985 г. мной было предложено собственное понимание этого явления, как национально-религиозной идеологии, отразившей конечный этап этногенеза алтай-кижи в виде специфической формы этнического самосознания2. Здесь бурханизм и бурханистское движение рассматриваются в контексте всей южносибирской истории начала XX в. В связи с этим привлечены материалы, собранные в 1910-1930-е годы и хранящиеся в архиве Научно-исследовательского института "Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого" (Кунсткамера РАН в г. Санкт-Петербурге). Это 11 фонд A.B. Анохина и 15 фонд А.Г. Данилина. Долговременные экспедиции в Горный Алтай, постоянные деловые, в том числе эпистолярные контакта с коренными обитателями региона позволили обоим исследователям в разное время собрать уникальный материал по мировоззрению, культу, обрядам бурханизма. Подготовленная в 1937 г. монография А.Г. Данилина, основанная на собранных сведениях, вовремя не увидела свет. Она была опубликована лишь в 1993 г. под названием "Бурханизм. Из истории национально-освободительного движения в Горном Алтае" и содержит двойственную оценку этого явления. Автор предпринял не очень удачную попытку увязать "прогрессивный, амэдшпериалистический характер" бурханизма с его "контрреволюционной ролью"3, совместить традицию со все усиливавшимся в 1930-е годы давлением

1 См. например: Шерстова Л.И. Бурханизм в Горном Алтае: истоки национальной идеологии и тенденции ее развития/УНароды Сибири. М.: Изд-во ИЭА РАН, 1997. С. 171-215; Она же. Тайна долины Теренг. Горно-Алтайск: Ак-Чечек, 1997. 192 е.; Майдурова Н. А. Предисловие// Бурханизм. Документы и материалы. Горно-Алтайск, 1994. 4.1. С. 10.

2 Шерстова Л.И. Алтай-кижи в конце XIX - начале XX в. (История формирования эт-ноконфессиональной общности) //Автореф. канд. ист. наук. Л.: Изд-во ЛГУ. 1985. С. 9-14.

3 Данилин А. Г. Бурханизм (Из истории национально-освободительного движения в Горном Алтае). Горно-Алтайск: Ак-Чечек. 1993. С. 196-198. гартиино-классовой методологии в исторической науке. И все же издание этой книги, как и сборника документов по бурханизму, является бесспорной заслугой ученых Горно-Алтайска и несомненным вкладом в отечественную науку. Правда, отсутствие серьезных, развернутых комментариев и примечаний в обоих изданиях несколько снижает их научную значимость. Здесь мы используем не столько материалы указанных публикаций, играющих подсобную роль, сколько сведения по бурханистскому движению, самостоятельно обнаруженные в архивах.

Цели нашего исследования потребовали более глубокого изучения материалов т.н. "Переписки о кочевых калмыках Чоте Челтанове, Матае Бабраеве, Кыйтыке Елдарине (Ел-бадине - Л.Ш.), Анчибае Елемисове и Четлаке Юдуеве, обвиняемых по 131 ч., 938 и 1542 с. Уложения о наказаниях", хранящейся в ГАТО (Фонд 10 Томского окружного суда, Оп. 11, Д. 15). Еще в 1985 г. документы этого дела были идентифицированы мною как материалы судебного процесса над бурханистами в 1906 г., до этого считавшиеся утерянными сразу после окончания суда1. Следует остановиться на составе выявленных нами документов. В деле представлены обвинительный акт прокурора, списки свидетелей (63 человека), поручительства различных лиц за подсудимых на время суда, протоколы судебных заседаний, речь Д. А. Клеменца - эксперта по традиционным религиозным верованиям алтайцев, приговор. Отсутствуют, к сожалению, многие важные документы: следственные материалы, предварительные свидетельские показания, речи подсудимых и защитников. Страницы дела неоднократно перенумеровывались. Иными словами, мы имеем дело лишь с частью материалов процесса, которые, по документальным сведениям, составляли три тома. Отсутствующие в деле документы могли бы сыграть серьезную роль в уточнении начального этапа бурханизма. Характер исчезнувших документов наводит на мысль об их целенаправленном изъятии. Кому-то (скорее всего, руководству Алтайской духовной миссии) очень не хотелось, чтобы они сделались достоянием общественности. Напрашивается также вывод, что и само изменение названия дела не было случайным, а диктовалось теми же причинами, по которым были изъяты компрометирующие обвинителей материалы.

Несмотря на неполноту, отысканный нами свод документов весьма ценен. Он дает возможность более объективно охарактеризовать начальный бурханизм, свидетельствует о неправомерности устоявшейся в советской историографии концепции о причастности к бурханизму "японских шпионов", монгольских лам, о подготовке теми и другими служителей

1 См., например: Бурханизм//Сибирская Советская Энциклопедия. Новосибирск, 1929. Т.1. С.404. бурханистского культа и т.п. Вообще т.н. "Переписка." может явиться объектом особого исследования по истории бурханизма. Более того, ее материалы послужили надежной опорой при анализе расстановки политических сил, общественных и религиозных настроений в Южной Сибири вообще и на Алтае в частности, причем, не только в годы первой русской революции, но и позднее.

Дополнительный материал относительно существовавшей в начале XX в. этнополи-тической ситуации в интересующем нас регионе был почерпнут в сборниках документов: "Национальные движения в период первой революции в России (Сборник документов из архива быв. департамента полиции)". Чебоксары, 1935 г.; "Революция и национальный вопрос" (под рук. С.М. Диманштейна). М., 1930. Т.З; "Национальный вопрос в программных документах политических партий, организаций и движений России начала XX в." (сост. И.В. Нам). Томск. 1998; "Культурно-национальная автономия в истории России" (сост. И.В. Нам. Под ред. Э.И. Черняка). Томск 1998. Т1. Использовалось также "Постановление первой сессии Томского Губернского Народного Собрания. 22.4 - 18.5 1917 г.".

Данные периодической печати начала XX в. также входят в круг источников диссертации. Прежде всего, это публикации в газетах "Сибирская жизнь" (г. Томск), "Сибирская мысль", "Красноярец" (г. Красноярск), "Минусинский листок" (г. Минусинск), "Сибирские вопросы" (г. Санкт-Петербург). Ценные сведения получены го "Томских" и "Енисейских епархиальных ведомостей". Кроме общей и текущей информации, все использованные материалы прессы содержат нередко общественно значимые на тот период темы, в том числе относящиеся к аборигенной политике. Такие материалы не слишком часты, но тем более значимо их включение в научный оборот.

Этнографические материалы, удельный вес которых в работе вполне достаточен для поставленных целей, охватывают все тюркоязычные этносы Южной Сибири во временных срезах. Весьма полезными в этом смысле оказались специальные труды и сведения В.Я. Бу-танаева, Н.А. Томилова, ДА. Функа, Е.П. Батьяновой, В.Д. Славнина. В связи с этим хотелось бы поблагодарить В.Д. Славнина за разрешение свободно пользоваться неопубликованными полевыми материалами. Автор использует также материалы собственных полевых изысканий в Горном Алтае (1977-1986 гг.) и Хакасии (1987-1997 гг.).

- 40

Заключение диссертации по теме «Отечественная история», Шерстова, Людмила Ивановна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Этнологически точнее было бы называть коренное население Южной Сибири не "тюрками", а "тюркоязычными народами", столь многопланова, многокомпонентна, полисубстратна его этническая история. Если же придерживаться устоявшегося научного термина, то надо постоянно помнить, что единственный по-настоящему общий этнический признак, объединяющий аборигенов региона и оправдывающий понятие "тюрки" применительно к ним - это язык. Вернее, языки, имеющие общего предка или предков, внедренных в здешние гетерогенные общности через долгую и мощную тюркизацию, "пульсировавшую" в Южной Сибири на протяжении всего средневековья и завершенную ко второй половине XVIII в. Во всех остальных "этнографических параметрах" между соседствующими близкими по наречию, иногда по происхождению, аборигенными этносами больше, пожалуй, различий, нежели сходства. Особенно в ментальности, в этноисторических путях и их результатах.

Второе начало, объединяющее все южносибирские тюркоязычные народы - для целей данной работы, быть может, более важное, - обусловлено их включением с XVII в. в

520 евразийскую" систему российской государственности. Пребывание аборигенов в границах и структуре Московского царства и Российской империи во многом определило их этническое и этнополитическое развитие за 300 лет, хотя у каждой конкретной общности оно, под воздействием внешне одинаковых факторов, завершилось по-своему. В конкретных условиях России поначалу спонтанная, затем осознанная сословно-инородческая политика государства влияла на ход и комбинации объективных этнических процессов таким образом, что у аборигенов Южной Сибири наметились и реализовались все три главные тенденции возможной этнической^щашкш-дальнейшее "восходящее" этническое развитие и новый виток этногенеза; аккультурация и ассимиляция с русскими; этнокультурная стагнация, регресс и, как следствие, неизбежная маргинальная дезэтнификация в перспективе. В этнологическом смысле все зависело от того, какая линия преобладала в наборе этнических процессов, воздействовавших на ту или иную тюркоязычнув этническую группу.

Административные переустройства, неоднократно проводившиеся правительством и местными властями, в некоторых случаях прямо обозначили очаги этногенезов современных сибирско-тюркских народов. С течением времени административные территории, закрепленные за данной общностью, в процессе этноконсолидации стали осмысливаться всеми ее членами как этнические. Складывавшееся этническое самосознание стремилось сцеменшро-вать связь молодого этноса с землями, когда-то выделенными государством. Прочное сопряжение территории с живущим на ней этносом, прежде всего метальное, - есть непременное условие и для зарождения, и для успешною развития последнего.

Практиковавшиеся с XVII в. формы традиционного управления и отлаженный механизм взаимодействия аборигенов с властью были положены И.М. Сперанским в основу разработанного им "Устава об управлении инородцев". В свою очередь положения этого законодательного акта, стержнем которого явились кодифицированные особые права сословия инородцев, повлияли на формирование у последних собственного представления относительно этих "особых прав" как неотъемлемого их достояния и признака. Вместе с этим появилось и с течением времени укреплялось стремление аборигенов отстаивать и защищать свою правовую специфику. Их социальная активность в этом направлении широко развернулась со второй половины XIX в., когда Южная Сибирь сделалась полем массовой русско-крестьянской колонизации, сопровождавшейся обострением земельного вопроса. По существу, борьба за землю неразрывно связывалась с защитой всего комплекса "особых инородческих сословных прав", в частности, права на собственный образ жизни и внутреннего управления. Процесс этот инициировал активизацию общественной деятельности всего массива тюркоязычных инородцев Сибири, стал основой их политизацки. Но в силу неизжитого "открытого" состояния большинства аборигенных этносов, из-за их неотчетливого этнического

521 самосознания замедлилось ощущение, понимание ими своих национальных интересов. К тому же, не имея сколько-нибудь заметного "образованного слоя" в собственной социальной структуре, тюркоязычные этносы не могли аккумулировать и внятно выразить свои национальные запросы и устремления. Этническая консолидация у подавляющего их большинства далека была от завершения, поэтому национальная "управленческая элита" (зайсаны, башлыки, старшины и т.п.), сросшаяся с местной русской администрацией, на эту роль не годилась. В лучшем случае она способна была выражать интересы собственной семьи, рода, "клановой группы", но никак не этноса в целом. Поэтому и в начале XX в. реализация запросов этноса осуществлялась в форме отстаивания специфических сословно-инородческих прав.

Государственная фискальная политика существенно деформировала и архаизировала экономику, социальное устройство, менталитет и мировоззрение южносибирских коренных народов, фактически перенаправила в иное русло их естественное этносоциальное развитие. Все возраставшая зависимость аборигенов от государства и его "даяний" вырабатывала у них иждивенческие настроения и установки, общую социальную пассивность.

На протяжении ХУП-ХГХ" вв. менялись тенденции в российской государственной динамике, трансформировались принципы государственного структурирования. Евразийские черты оттеснялись европейскими новациями, что тут же находило отражение в отношениях между аборигенами и властью всех рангов. Весьма наглядно "государственная европеизация" проявилась в установке на конфессиональное обособление разных этнических групп Сибири, в периодически появлявшемся намерении национально обособить весь аборигенный массив от русских и наоборот. Намерения эти не имели реальной перспективы. Они были попросту невозможны из-за "перманентно открытого" состояния самого государствообра-зующего русского этноса. Русские и к началу XX в. обладали, как и прежде, размытым этническим самосознанием, в быту часто подменявшимся православием, а потому не возникал даже вопрос о необходимости жесткого размежевания с коренными народами. Открытость русского этноса имела и другие важные следствия.

Слабо «консолидированный этнос ясно не представлял себе собственный национальный интерес, не мог уловить насущную этническую перспективу. Это сказалось на противоречивом отношении российскою государства к аборигенному населению Сибири. Поэтому не вполне корректно использование понятия "национальная полщика" при характеристике этого отношения в ХУП-ХУШ вв. и даже в ХГХ-начале XX вв. Речь должна идти, скорее, о системе государственных мероприятий, направленных на упорядочение социально-фискального устроения "подданных", о специфической политике, осуществлявшейся государством применительно к своеобразному "податному массиву", переходящему в сословие -к ясачным, а затем к юридически оформленному тяглому сословию, наделенному особыми

522 правами и обязанностями - к инородцам. Лишь с середины 1870-х гг., особенно в 1890-х годах у высшей и местной администрации пробуждается некоторая заинтересованность в выяснении проблем происхождения и языка южносибирских аборигенов, особенностей их быта и культуры. Однако и здесь власти до конца не вышли за рамки устоявшегося представления о них как об одном из сословий государства Российскою, хотя и стоящем несколько особняком.

Такая двойственно-противоречивая позиция государства по отношению к тюркоязыч-ным общностям Южной Сибири проявлялась также в неопределенности намерений власти при решении их будущих судеб. В помыслах и действиях органов государственной власти одновременно присутствовали две равнозначные, но диаметрально противоположные по смыслу и результатам тенденции: первая - полное обособление инородцев от русских, вторая - их всеобщая и скорая русификация. Последнее на практике воплотилось в особой значимости и действенности аккультурационных и ассимиляционных процессов в южносибирской тюркоязычной среде, преимущественно на потенциально-земледельческих пространствах, а также в проведении в начале XX в. землеустроительной и административной реформ.

В жизненной сфере полиэтничного российского государства европейские идеи с их оценочными подходами к этнокультурному разнообразию мира, через образованные слои внедрялись в широкий обиход и деформировались в обыденном сознании. Со временем, примерно с середины XIX в., стало заметно изменяться отношение к сибирским инородцам как государства, так и самих русских. Вместо равных партнеров, вместо известной части обычных подданных, вместо "собратьев по податному состоянию" в них все чаще стали видеть нуждающихся в опеке и наставлениях "дакарей", а то и "людей второго сорта". Иными словами, если Запад все увереннее двигался по пути безоговорочного признания за неевропейскими народами их прав на собственный уклад и особое миропонимание, то Россия, "переварившая" европейские новации на свой лад, все более отказывала в этих правах сибирским аборигенам, попутно "раскручивая маховик" земледельческой колонизации Сибири. Незавершенность этногенеза русских, их этнически открытое состояние воспрепятствовали резкому отмежеванию их от аборигенов, зримому внешнему противостоянию тех и других. Процесс русского этногенеза продолжался и за Уралом, а открытость этого этноса сделалась его устойчивым признаком. Тем не менее, в меняющейся общественно-политической атмосфере начала XX в. и в Южной Сибири обозначились шовинистические настроения, что проявилось не только в разгроме бурханистов в 1904 г., но и в ходе судебного процесса над ними.

Традиция, этническая инерция, реформы М.М. Сперанского в общем обеспечивали все возможности для конкретных этногенезов тюркоязычных этносов, известных сейчас. Их

523 успешной реализации способствовал довольно ровный и неуклонный численный рост их эт-нопопуляций. У всех южносибирских аборигенов, кроме, пожалуй, барабинских гагар, наблюдалась положительная демографическая ситуация - по крайней мере с середины ХУШ в. Такая благоприятная стабильность демографии - необходимое условие успешного этнического развития.

Февральская революция 1917 г., отменив сословное деление российского общества, во многом спровоцировала популярность идей национального самоопределения, размах национальных движений по всей России. В новой обществегшо-политической обстановке наиболее консолидированные этносы Южной Сибири, у которых, фактически, этногенез завершался или завершился, опираясь на сознательную переориентацию сословных прав в национальные, успешно реализовали идеи национального самоопределения. В наибольшей степени это относится к южным алтайцам (алтай-кижи), в меньшей - к шорцам, хакасам. Основная же масса тюркоязычного населения Обь-Енисейского междуречья вошла в состав русско-сибирского субэтноса, став частью его этнополитического и этногенетического развития.

Существование полиэтничного государства, само по себе, не является причиной его неизбежного распада. Последнее становится возможным при окончании этногенетического процесса у одного или нескольких входящих в него этносов, что сопровождается резким возрастанием влияния идей этноцентризма и стремлением совместить этнокультурные и политические признаки и границы, т.е. создать свою государственность. В связи с этим все остальные этносы, входящие в данное полиэтничное государство, могут попасть под эмоциональное воздействие самоопределяющегося этноса, и на время это может дестабилизировать этнополитическую ситуацию в государстве в целом. Как правило, в такие периоды возрастает активность различных партий и отдельных лидеров. Национальная идея становится предметом широких спекуляций. Поэтому важно в результате специальных научных исследований отделить этносы, у которых процесс этногенеза закончился, от тех, у которых он еще продолжается и которые не обладают этническим единством и общим этническим самосознанием. В такой ситуации важно не усиливать на эти "аморфные" этносы государственного давления, ибо в конкретно-исторических условиях внешняя сила может выступить дополнительным и реальным фактором хотя бы временной их консолидации и усиления агрессивного этноцентризма.

На формирование идей национального самоопределения тюрков Южной Сибири в значительное мере повлияли элементы социальной структуры российской государственности, а также мифологизированные реминисценции некоторых моментов дорусской истории (Ойрот-хан у алтайцев). Можно утверждать, что национальные идеи и, тем более, социальная структура новых автономий вышли из российской государственности, хотя на их "кристал

524 лизацию" наложила отпечаток сама общественно-политическая ситуация начала XX в., в целом переориентировавшая принцип организации государства от сословного к национальному. В этом же направлении действовали и укреплявшиеся в общественном сознании идеи национального размежевания, провоцируемые в узкопартийных интересах различными политическими партиями. В то же время большинство этносов империи находилось в состоянии продолженных этногенезов, т.е. они были открытыми, однако подсознательно или в силу общей иррациональной "национальной эйфории" стремились к этническому обособлению при отсутствии реально сложившегося этнического (национального) единства. В общей политической нестабильности начала XX в. в России создалась благоприятная почва для активизации квазинационалистических, националистических и шовинистических настроений, часто имевших искусственную природу. Они тоже широко и, порой, успешно использовались лидерами политических партий разного направления для достижения своих собственных целей.

После Февральской революции Россия, практически, отказывается от евразийского наследия в организации своего собственного политического пространства, обозначив новый принцип государственного строительства. Таким образом создаются предпосылки для изменения этнополитической ситуации не только в Южной Сибири, но и во всем государстве. Российский период этнополитической истории тюрков Обь-Енисейского междуречья, начавшийся в XVII в. и определивший их место в обществе как одного из его сословий, в мире - как подданных мощного полиэтничного объединения, в результате совокупного действия различных факторов продолжился после революций в виде образования национально-территориальных автономий. Но уже в первые годы советской власти былое этнокультурное разнообразие Южной Сибири сменилось созданием лишь двух автономий: алтайской и хакасской. Недолгое существование Горно-Шорского национального района своим последствием имело разве что закрепление этнонима "шорцы" за всем тюркоязычным населением Кузнецкого уезда.

Изучение этнополитической истории тюркоязычных народов Южной Сибири показывает большую зависимость развития этноса от влияния государственной политики, от административного устройства. Вместе с тем, любое политическое давление государства может, конечно, прервать конкретный этногенез или перенаправить его в иное русло, но никак не в состоянии "отменить" этногенез глобальный. Это значит, что государственная, даже очень жесткая, политика (исключая, разумеется, геноцид) не способна противодействовать появлению новых конкретных этногенезов. В связи с этим важно отметить, что русифицированные группы тюркосибирского происхождения с Х\Пв. вносили особенности своей ментальности и культуры в русско-сибирский субэтнос, создавая тем самым условия для регионального

525 витка еще одного возможного варианта русского этногенеза. Проявлением этого процесса стало заметное противостояние русских старожилов "рассейским", а также формирование областнической идеологии. По сути, это было ослабленное мощным переселенческим движением из-за Урала, постоянно им размываемое формирование "азиатского" регионального самосознания русского этноса-субэтноса.

Представляется, что данная работа показывает, сколь продуманной и научно определенной должна быть национальная политика в полиэтничном государстве, каким была и остается Россия. В ней нет места "мелочам", ибо последствия любого принятого решения проявятся неизбежно - не ныне, так в будущем, не в одном месте, так в другом.

Список литературы диссертационного исследования доктор исторических наук Шерстова, Людмила Ивановна, 1999 год

1.АРХИВНЫЕ ИСТОЧНИКИ

2. Архив научно-исследовательского института "Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера)" Российской Академии наук (АЛИИ МАЭ):

3. Фонд 11 (A.B. Анохин), оп.1, д25. Фонд 15 (А.Г. Данилин), оп.1, Д. 4, 9, 12, 15.

4. Архив Географического общества РАН (АГО):

5. Фонд 5 (ДА. Клеменц), оп.1, д.61.

6. Архив Государственного музея этнографии (АрхивГМЭ):

7. Фонд 1 (Д. А. Клеменц), оп.2, д.55, 624.

8. Государственный архив Алтайского края (ГААК):

9. Фонд 36 (М.П. Соколов), оп.1, д.212. Фонд 163 (М. Соболев), оп.1, д.212. Фонд 164 (Алтайская духовная миссия),оп.1, д.3, 79, 85, 86,93, 97,99,100,121,122,146; оп.2, д.18, 42, 81, 122. Фонд 486 (Г. Няшин), оп. 1, д. 18.

10. Государственный архив Томской области (ГATO):

11. Фонд 10 (Томский окружной суд), оп. 11, д. 15.

12. Фонд 144 (Чертежная Томского губернского управления),оп. 1, д1, 48, 54, 56, 88, 97, 99, 108, 456, 472, 581,585, 1408, 1470; оп.2, д2, 22, 43, 47, 327. Фонд 323 (Томская уездная комиссия по выборам в Государственную Думу), оц.1, д1.

13. Фонд 327 (Каннская уездная комиссия по выборам в Государственную Думу) оп.1, д. 1.

14. Фонд 329 (Бийская уездная комиссия по выборам в Государственную Думу), оп.1, д1, 2,3.

15. Фонд 448 (Томская уездаая комиссия по выборам в Государственную Думу), оп.1, д. 1,2.

16. Фонд 454 (Томская уездная комиссия по выборам в Государственную Думу), оп.1, д. 1, 2, 3.

17. Фонд 455 (Томская уездная комиссия по выборам в Государственную Думу), оп.1, д1.

18. Фонд 461 (Бийская уездная комиссия по выборам в Государственную Думу), оп.1, д. 1,2.

19. Рукописный фонд Научной библиотеки Томского государственного университета (РФ НБ ТГУ): Фонд Г.Н. Потанина, оп. 1, д. 471. И. ПЕРИОДИЧЕСКИЕ ИЗДАНИЯ

20. Енисейские епархиальные ведомости. Красноярск. 1884. № 6.

21. Енисейские епархиальные ведомости. Красноярск. 1889. № 6.- 528

22. Енисейские епархиальные ведомости. Красноярск. 1919. № 9-10.

23. Красноярец. Красноярск. 1907. № 114.

24. Минусинский листок. Минусинск. 1914. № 117.

25. Минусинский листок. Минусинск. 1915. № 110.

26. Сибирская жизнь. Томск. 1906. № 10.

27. Сибирская жизнь. Томск. 1906. №11.

28. Сибирская жизнь. Томск. 1906. № 131.

29. Сибирская жизнь. Томск. 1906. № 138.

30. Сибирская жизнь. Томск. 1906. № 144.

31. Сибирская жизнь. Томск. 1906. № 152.

32. Сибирская жизнь. Томск. 1906. № 163.

33. Сибирская жизнь. Томск. 1907. № 22.

34. Сибирская жизнь. Томск. 1907. № 130.

35. Сибирские вопросы. СПб. 1912. № 29.

36. Сибирская мысль. Красноярск. 1916. № 12.

37. Сибирская мысль. Красноярск. 1916. № 129.

38. Томские епархиальные ведомости. Томск. 1895. № 3.

39. Томские епархиальные ведомости. Томск. 1896. № 4.

40. Томские епархиальные ведомости. Томск. 1904. № 5.

41. Томские епархиальные ведомости. Томск. 1907. № 7.

42. Томские епархиальные ведомости. Томск. 1912. № 14.

43. Томские епархиальные ведомости. Томск. 1913. № 14.ill. ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ И СТА ТИСТИЧЕСКИЕ ПУБЛИКАЦИИ

44. Бантыш-Каменский Н. Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792 гг. Казань. 1882. 565 с.

45. Бурханизм. Документы и материалы // Сост. H.A. Майдурова, H.A. Тадина. Горно-Алтайск. 1994. Ч. 1-2. 330 с.

46. Высочайше утвержденное Положение о поземельном устройстве крестьян и инородцев, водворившихся в Алтайском округе на землях Кабинета е. в. 31 мая 1899 г. //ПСЗ. Собр.З. T.XDC. Спб. 1899. № 16991. С.554-566.

47. Высочайше утвержденное 3 июня 1907 г. Положение о выборах в Государственную Думу. СПб. 1907. 133 с.

48. Высочайше утвержденные правила о применении Положения о выборах в Государственную Думу от губерний Тобольской, Томской, Иркутской и Енисейской. 20 октября 1905 г. // ПСЗ. Дополнения. T.XXV. СПб. 1908. № 26851. С.762-765.

49. Генеральная карта Западной Сибири с Киргизскою степью. Составлена при Штабе Отдельного Сибирского корпуса и гравирована в военно-топографическом депо. 1848. Исправлена в 1868 году. СПб., Изд-во Генштаба, 1848-1868.

50. Карта Томской губернии. Составлена в Томской губернской чертежной в 1900 гоДУ

51. Конвенция 169 MKT ООН // Статус малочисленных народов России. Правовые акты и документы. М.: Юридическая литература. 1994. С.52-64.

52. Кузнецов-Красноярский И.Н. Исторические акты XVII столетия. Томск: 1897. Вып.П. 100 с.

53. Культурно-национальная автономия в истории России. Документальная антология // Автор-составитель И.В. Нам. Под ред. Э.И. Черняка. Томск: Изд-во ТГУ 1998. T.I. 308 с.

54. Материалы по исследованию крестьянского и инородческого хозяйства в Томском округе. Барнаул. 1898. Т2. Вып. 1. 138 с.

55. Материалы по истории Хакасии ХУП-ХУШ вв. // Под ред. В.Я. Бутанаева и А. Абдыкальгкова. Абакан. 1995. 250 с.

56. Международные отношения в Центральной Азии. ХУП-ХУШ вв. Документы и материалы. М.: Наука, 1989. Кн.2. 340 с.

57. Национальный вопрос в программных документах партий, организаций и движений в России. Начало XX в. Документы и материалы // Сост. И.В. Нам. Томск: Изд-во ТГУ, 1998. 206 с.

58. Национальные движения в период первой революции в России. Сборник документов из архива бывшего департамента полиции. Чебоксары: Чувашек, Госиздат, 1935. 397 с.

59. Положение об инородцах. СПб., 1892. 121 с.

60. Постановления 1 сессии Томского Губернского Народного Собрания (20.4 -18.5.1917 г.). Томск, б/г. 7 с.

61. Потанин Г.Н. Материалы для истории Сибири // Чтения в Императорском Обществе истории и древностей Российских при Московском университете. М.: 1866. Кн. 1-4. 128 с.

62. Пугачев А. Древнейший документ о нашем городе // Томск, март-июнь 1946 года. Томск, 1946. С. 138-142.

63. Революция и национальный вопрос // Под ред. С.М. Диманпггейна. М.: Комака-демия, 1930. Т. 3. 467 с.

64. Русско-китайские отношения в XVIII веке. Материалы и документы // Под ред. СЛ. Тихвинского. М.: Наука, 1978. Т.1. 701 с.

65. Сборник кн. Хилкова. СПб., 1879. 579 с.

66. Список населенных мест Томской губернии на 1911 г. // Изд. Томск, губ. стати-стич. комитета. Томск, 1911. 577 с.

67. Свод законов Российской империи повелением Государя императора Николая Павловича составленный. СПб., 1833. Ч. IV-V. 732 с.

68. Устав об управлении инородцев. 22 июня 1822. // ПСЗ. СПб., 1830. Т. XXXVIII. С.394-416.1.. ЛИТЕРАТУРА

69. Абдрахманов М.А., Бонюхов А.А. Топонимические названия Шории // Языки и топонимия Сибири. Томск. 1966. Вып. 1. С.159-169.

70. Абдулатипов Р.Г., Болтенкова Л.Ф., Яров Ю.Ф. Федерализм в Истории России. М., 1992. Кн. 1.383 С.

71. Абрамзон С.М Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи. Л.: Наука, 1971. 402 с.

72. Абрамзон С.М., Потапов Л.П. Народная этногония как один из источников для изучения этнической и социальной истории (на. материале тюркоязычных кочевников) // Советская этнография. 1975. № 6. С. 28-41.-531

73. Адрианов A.B. Путешествие на Алтай и за Саяны, совершенное в 1881 год}'. СПб. 1886. 276 с.

74. Александров В.А. Русское население Сибири XVII начала XVIII в. (Енисейский край). М.: Наука, 1964. 320 с.

75. Алексеев В.П. Европеоидная раса в Южной Сибири и Центральной Азии // Происхождение аборигенов Сибири и их языков. Томск: Изд-во ТГУ, 1969. С. 196-198.

76. Алексеев В.П. К средневековой антропологии Кузнецкой котловины // Известия лаборатории археологических исследований. Кемерово: Изд-во КемГУ. 1974. Вып. 5. С.112-119.

77. Алексеев H.A. Ранние формы религии тюркоязычных народов Сибири. Новосибирск: Наука, 1980. 316 с.

78. Алтайская и Киргизская миссии Томской епархии в 1892 году. Бийск. 1893. 121с.

79. Андреев А.И. Труды и материалы В.Н. Татищева о Сибири // Советская этнография. 1936. № 6. С. 82-108.

80. Андриевич В.К. Сибирь в XIX столетии. СПб. 1889. 4.1. 425 с.

81. Анохин A.B. Бурханизм в Западном Алтае // Сибирские огни. 1927. № 5. С. 162167.

82. Аравийский А.Н. Шория и шорцы // Труды Томского краевого музея. Томск. 1927. Т.1. С.125-138.

83. Аристов H.A. Заметки об этническом составе турецких племен и народностей и сведения об их численности // Живая старина. 1896. Вып. 3-4. С.277-456.

84. Арутюнов С. А. Инновации в культуре этноса и их социально-экономическая обусловленность // Этнографические исследования развития культуры. М.: Наука, 1985. С.31-49.

85. Арутюнян Ю.В., Дробижева Л.М. , Сусоколов A.A. Этносоциология. М.: Аспект-Пресс, 1997. 270 с.

86. Бакай H Легендарный Ойрот-хан // Сибирские огни. 1926, № 4. С. 117-124.

87. Баскаков H.A. Алтайская семья языков и ее изучение. М.: Наука, 1981.135 с.

88. Батьянова Е.П. Община у телеутов в XIX начале XX в. // Материалы к серии "Народы и культуры". М.: Изд-во ИЭА РАН, 1992. Вып. XVn. Кн.1. С. 141-268.

89. Бахрушин C.B. Сибирские летописи // Научные труды. М.: АН СССР. 1955. Т.З. 4.1. С. 18-40.

90. Бахрушин C.B. Сибирские служилые татары в ХУП в. // Научные труды. М.: АН СССР, 1955. Т.З. 4.2. С.153-175.

91. Бахрушин C.B. Остяцкие и вогульские княжества в XVI XVn вв. // Научные труды. М.: АН СССР, 1955. Т.З. 4.2. С.86-154.-53224. Бахрушин C.B. Енисейские киргизы в XVII веке // Научные труды. М.: АН СССР, 1955. Т.З. 4.2. С. 176-297.

92. Бахрушин C.B. Очерки по истории Красноярского уезда в XVn в. // Научные труды. М.: АН СССР, 1959. Т.4. 257 с.

93. Бедюров Б. Примечание // Шерстова Л.И. Тайна долины Теренг. Горно-Алтайск: Ак-Чечек, 1997. С.27.

94. Беликова О.Б. Среднее Причулымье в Х-ХШ вв. Томск: Изд-во 1ГУ, 1996. 272 с.

95. Белокобыльский Ю.Г. Бронзовый и ранний железный век Южной Сибири. История идей и исследований. XVin первая треть XX в. Новосибирск: Наука, 1986. 168 с.

96. Бернштам Т.А. Поморы. Л.: Наука, 1978.175 с.

97. Боргояков М.И. Источники и история изучения хакасского языка. Абакан: Изд-во Хакасск. отделения Красноярск, книжн. изд-ва. 1981. 143 с.

98. Бояршинова З.Я Население Томского уезда в первой половине XVn в. // Труды Томского гос. университета. Томск:, Изд-во ТГУ. 1950. Т. 112. 210 с.

99. Бояршинова З.Я. Население Западной Сибири до начала русской колонизации. Томск: Изд-во ТГУ, 1960.151 с.

100. БромлейВ.В. Современные проблемы этнографии. М.: Наука, 1981. 390 с.

101. Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. М: Наука, 1983. 412 с.

102. Брук С.И., Чебоксаров H.H. Метаэтнические общности // Расы и народы. М.: Наука, 1976. Вып. 6. С. 15-41.

103. Булыгин Ю.С. Первые крестьяне на Алтае. Барнаул: Алт. кн. изд-во. 1974.144 с.

104. Бурдуков A.B. В старой и новой Монголии. Воспоминания, письма. М.: Наука, 1969. 417 с.

105. Бутанаев В.Я. Об этногенетических связях хакасов с енисейскими киргизами: по материалам хакасского исторического фольклора // Этногенез и этническая история тторкоя-зычных народов Сибири и сопредельных территорий. Омск: Изд-во ОмГУ. 1979. С.96-98.

106. Бутанаев В.Я. Происхождение хакасов по данным этнонимии // Историческая этнография. Л.: Изд-во ЛГУ. 1983, С.68-73.

107. Бутанаев В.Я. Погребально-поминальные обряды хакасов в XIX начале XX в. // Историко-культурные связи народов Южной Сибири. Абакан: 1988. С. 107-132.

108. Бухтарминские старообрядцы. Л.: АН СССР. 1930. 460 с.

109. Буцинский П.Н. Заселение Сибири и быт ее первых насельников. Харьков. 1889.345 с.

110. Быконя Г.Ф. Заселение русскими юга Приенисейского края в XVIII в. Новосибирск: Наука, 1981. 247 с.

111. Вагин В. Исторические сведения о деятельности графа М.И. Сперанского в Сибири. СПб., 1872. Т.1. 801 с.

112. Вайнштейн С.И. Проблемы истории хозяйства и культуры южносамодийских народов Саян // Языки и топонимия. Материалы IV Всесоюзной конференции по проблеме происхождения аборигенов Сибири и их языков. Томск: Изд-во ТГУ, 1976. С.168-172.

113. Вайнштейн С.И Проблемы истории жилища степных кочевников Евразии // Советская этнография. 1976. № 4, С. 42-62

114. Валеев Ф.Т. Оберега как пережиток доисламских верований у сибирских татар // Из истории Сибири. Томск: Изд-во ТГУ, 1976. Вып. 19. С. 131-142.

115. Валеев Ф.Т. Алтайские этнические элементы у западносибирских татар // Этнография народов Алтая и Западной Сибири. Новосибирск: Наука, 1978. С. 104-122.

116. Валеев Ф.Т. Из истории административного управления западносибирских татар (XVIII начало XX в.) // История, археология и этнография Сибири. Томск: Изд-во ТГУ, 1979. С. 170-184.

117. Валиханов Ч. Избранные произведения. М.: Наука, 1986. 414 с.

118. Васильев В.И. Влияние миграционных процессов на этнические судьбы западносибирской лесостепи в конце 1 тыс. до н.э. начале II тыс. н.э. // Смены культур и миграции в Западной Сибири. Томск: Изд-во ТГУ. 1987. С.43-46.

119. Васильев К.В. Истоки китайской цивилизации. М.: Изд-во РАН. 1998. 319 с.

120. Ватин В. А. Минусинский край в XVIII в. Минусинск, 1913. 212 с.

121. Бахтин Б.Б. Гибель Джонстауна. Мултанское дело. Л.: Наука, 1986. 325 с.

122. Вербицкий В.И. Заметки кочевого алтайца // Вестник ИРГО. 1858. 4.24. Кн. 10-12. С. 77-109.

123. Вербицкий В.И. Алтайские инородцы. М., 1893. 221 с.

124. Верещагин В.И. Поездка по Алтаю летом 1908 года // Алтайский сборник. Барнаул. 1910. Т. 10. С. 1-46.-53460. Вернадский Г.В. Русская история. М.: Аграф, 1997. 544 с.

125. Вернадский Г.В. Россия в средние века. Тверь-Москва: ЛЕАН-Аграф, 1997.352 с.

126. Владимирцов Б.Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм. М-Л.: АН СССР, 1934. 233 с.

127. Вознесенский АН. Тени прошлого. М., 1928. 111 с.

128. Гагемейстер Г. Статистическое обозрение Сибири. СПб. 1854. Ч. 2. 196 с.

129. Геллнер Э. Нации и национализм. М.: Прогресс, 1991. 319 с.

130. Гельмерсен Г. Телецкое озеро и телеуты Восточного Алтая // Горный журнал. СПб. 1840.4.1. С. 239-439.

131. Гирченко В.П. Революция 1905-1907 гг. в Сибири и на Дальнем Востоке // Революция 1905-1907 гг. в национальных районах России. Под ред. А.М. Панкратовой. М., 1949. С.716-769.

132. Головачев П.М. Сибирь в Екатерининской комиссии. М., 1889. 127 с.

133. Горохов А. Краткое этнографическое описание Бийских или Алтайских калмыков // Журнал Министерства внутренних дел. 1840.4.38. Кн. 10. С.202-228.

134. Горюшкин Л.М Аграрные отношения в Сибири периода капитализма. Новосибирск: Наука, 1976. 331 с.

135. Горюшкин Л.М, Миненко НА. Историография Сибири дооктябрьского периода (конец XVI начало XX в.). Новосибирск: Наука, 1984.317с.

136. Гохман И.И. Об антропологических особенностях населения Тувы в гунно-сарматское время (к вопросу о происхождении народов Южной Сибири) // Материалы конф. "Этногенез народов Северной Азии". Новосибирск: СО АН СССР, 1969. Внп.1. С. 144-145.

137. Громыко М.М. Западная Сибирь в XVIII в. Новосибирск: Наука, 1965. 265 с.

138. Грумм-Гржимайло Г.Е. Белокурая раса в Средней Азии. СПб., 1909. 25 с.

139. Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. СПб., 1914. Т.1. 528 е.; Л., 1926. Т. Ш, вып.1. 412с.

140. Грязнов М.П. История древних племен Верхней Оби по раскопкам близ села Большая Речка // Материалы и исследования по археологии СССР. Т.48. 1956. 163 с.

141. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л.: Изд-во ЛГУ, 1989. 496 с.-53579. Гумилев JI.H. От Руси до России: очерки этнической истории. СПб.,: ЮНА, 1992.421 с.

142. Гуревич А.Я. Послесловие // Жак ле Гофф. Цивилизация средневекового Запада. М.: Прогресс-Академия, 1992. С.352-373.

143. Гуревич Б.П. Международные отношения в Центральной Азии в XVII первой половине XIX в. М: Наука, 1979. 311 с.

144. Дамешек Л.М. Внутренняя политика царизма и народы Сибири (XIX начало XX в.). Иркутск: Изд-во ИркГУ, 1986. 164 с.

145. Дамешек Л.М. Историография и источниковедение истории народов Сибири в эпоху капитализма (1861-1917). Иркутск: Изд-во ИркГУ, 1990. 81с.

146. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 1995. 389 с.

147. Данилин А.Г. Бурханизм на Алтае и его контрреволюционная роль // Советская этнография. 1932. Ks 1. С.63-91.

148. Данилин А.Г. Бурханизм (из истории национально-освободительного движения в Горном Алтае). Горно-Алтайск: Ак-Чечек, 1993. 208 с.

149. Демидов В. А. Октябрь и национальный вопрос в Сибири. Новосибирск: Наука, 1983. 315 с.

150. Демидов В.А., Демидов В.В., Познанский B.C. Народа Сибири на путях интернационализма. Новосибирск: Изд-во НовосибГУ, 1990.176 с.

151. Демидов В.А. От Каракорума к автономии. Новосибирск: Изд-во НовосибГУ, 1996.154 с.

152. Демин М.А. Коренные народа Сибири в ранней русской историографии. СПб.-Барнаул: Изд-во Барн. гос. пед. ун-та, 1995. 197 с.

153. Джарылгасинова Р.Ш. Теория этнического самосознания в советской этнографической науке // Советская этнография. 1987. № 4. С.9-22.

154. Дидро Д. Философия // Собрание сочинений. М-Л.,: АН СССР, 1935. Т.2. 336 с.

155. Длужневская Г.В. Средневековые погребения с трупосожжением в зоне затопления Саяно-Шушенской ГЭС // Древние культуры Евразийских степей. Л.: Наука, 1983. С.41-47.

156. Долгих Б.О. Родовой и племенной состав народов Сибири в ХУЛ в. М.: АН СССР, 1960. 622 с.

157. Долотов А. Церковь и сектантство в Сибири. Новосибирск: Сибкрайиздат, 1930.127 с.

158. Дыренкова Н.П. Родство и психические запреты у шорцев // Материалы по свадьбе и семейно-родовому строю народов СССР. Л., 1926. Вып.1. С.260-265.

159. Дыренкова Н.Г1. Культ огня у шорцев и телеутов // Сборник Музея антропологии и этнографии. 1927. Т.6. С.63-78.

160. Дыренкова Н.П. Отражение борьбы материнского и отцовского начала в фольклоре телеутов и кумандинцев // Советская этнография. 1936. № 6. С.70-84.

161. Дыренкова Н.П. Пережитки идеологии материнского рода у алтайских тюрков // Сборник памяти В.Г. Богораза. М-Л., 1937. С. 123-145.

162. Дыренкова Н.Г1. Пережитки материнского рода у алтайских тюрков // Советская этнография. 1937. № 4. С. 18-25.

163. Дыренкова Н.П. Шорский фольклор. М-Л.: АН СССР. 1940. 477 с.

164. Дьяконова В.П. Погребальный обряд тувинцев как историко-этаографический источник. Л.: Наука, 1975. 164 с.

165. Дьяконова В.П. Этнокультурные параллели к традиционным прическам теленги-тов // Проблемы этногенеза и этнической истории аборигенов Сибири. Кемерово: Изд-во КемГУ. 1986. С.31-44.

166. Елькин М.Г. Поселение позднего железного века у г. Гурьевска // Известия лаборатории археологических исследований. Кемерово: Изд-во КемГУ, 1974. Вып. 5. С.119-129.

167. Емельянов Н.Ф. Этнический и численный состав коренного населения Томского края в ХУП первой половине XIX в. // Из истории Сибири. Томск: Изд-во ТГУ, 1976. Вып. 19. С.90-107.

168. Емельянов Н.Ф. Город Томск в феодальную эпоху. Томск: Изд-во ТГУ, 1984. 223с.

169. Енисейская губерния. Труды местных комитетов о нуждах сельского хозяйства и промышленности. СПб., 1903. 313 с.

170. Ерасов Б.С. Националистическая идеология и механизм ее действия // Национальный вопрос в странах Востока. М.: Наука, 1982. С. 26-48.

171. Жеравина А.Г. Влияние заводских работ на хозяйство приписных крестьян Алтая // Из истории Сибири. Томск: Изд-во ТГУ, 1972. Вып.4. С.305-319.

172. Завалишин И. Описание Западной Сибири. М., 1865. Т.2. 277 с.

173. Залкинд Е.М. Общественный строй бурят в XVIII первой половине XIX в. М.: Наука, 1970. 399 с.

174. Землеведение Азии Карла Ригтера. СПб., 1860, Т.З. 572 е.; 1877, T. IV. 695 с.

175. Зибарев В.А. Юстиция у малых народов Севера (XVÜ-XIX вв.). Томск: Изд-во ТГУ, 1990.203с.

176. Златкин И.Я История Джунгарского ханства. М.: Наука, 1983. 482 с.

177. Ипатов А.Н. Меннониты. Вопросы формирования и эволюции этноконфессио-нальных общностей. М.: Мысль, 1978. 212 с.

178. История Коммунистической партии Советского Союза. М.: Политиздат, 1985.783 с.

179. История Монгольской Народной республики. М.: Наука, 1983. 661 с.

180. История народов Восточной и Центральной Азии с древнейших времен до наших дней. М.: Наука, 1986. 583 с.

181. История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины // Под ред. акад. Ю.В. Бромлея. М. : Наука, 1986. 572 с.

182. История Сибири. Л.: Наука, 1968. Т.1, 454 е.; Т.2. 391 с.

183. Итс Р.Ф. Введение в этнографию. Л.: Изд-во ЛГУ, 1974. 158 с.

184. Итс Р.Ф. Предисловие // Гумилев Л.Н. Этнос и биосфера Земли. Л.: Изд-во ЛГУ, 1989. С.3-13.

185. Кабузан В. Т., Троицкий С.М. Движение населения Сибири в XVIII в.// Сибирь периода феодализма. Новосибирск: Наука, 1962. Вып. 1. С. 139-157.

186. Каруновская Л.Э. Представления алтайцев о Вселенной // Советская этнография. 1935. №4-5. С. 160-183.

187. Карцов В.Г. Хакасия в период разложения феодализма (XVIII первая половина XIX в.). Абакан. 1970. 199 с.

188. Кастрен М. Путешествие по Лапландии, Северной России и Сибири в 1838-1844 и 1845-1849 годах // Магазин землеведения. М., 1860. T. VI. 4.2.

189. Катанов Н.Ф. Письма из Сибири и Восточного Туркестана. СПб., 1893. 114 с.

190. Катанов Н.Ф. Хакасский фольклор. Абакан: Хакасск. книжн. изд-во, 1963. 162 с.

191. Катунский А.М. Старообрядчество. М.: Политиздат, 1972. 120 с.

192. Кашин В.И. Железоделательная промышленность Кузнецкого края в XVIl-XVIII веках // Проблемы истории докапиталистических обществ. 1934. № 9-10. С.79-110.

193. Кимеев В.М. Исторические судьбы телеутов // Социально-культурные процессы в Советском Союзе. Тез. докл. конф. Омск: Изд-во ОмГУ, 1985. С.63-66.

194. Кимеев В.М. Этнический состав шорцев // Проблемы этногенеза и этнической истории аборигенов Сибири. Кемерово: Изд-во КемГУ, 1988. С.44-55.

195. Кимеев В.М. Шорцы. Кто они? Кемерово: Кемеровское книжн. изд-во, 1989. 189с.

196. Киселев C.B. Древняя история Южной Сибири. М.: АН СССР, 1951. 642 с.

197. Клеменц. ДА. Из впечатлений во время летней поездки в Алтай в 1904 году // Известия ИРГО. 1905. Вып.1. С. 155-159.

198. Ключевский В.О. Исторические портреты. М.: Правда, 1990. 624 с.

199. Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций. Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. Кн. 1. 608 с.

200. Ковалевский М. Родовой быт в настоящем, недавнем и отдаленном прошлом. СПб., 1905. 312 с.

201. Кожанов С.Т. Ханьские арбалеты // Известия Сибирского отделения АН СССР. Новосибирск, 1987. № 10, Вып.2. С.42-46.

202. Козин С. А. Джангариада. М-Л.: АН СССР. 1940.252 с.

203. Козлов В.И. О биолого-географической концепции этнической истории // Вопросы истории. 1974. №> 12. С.72-80.

204. КозьминНН Хакасы. Иркутск. 1925. 184 с.

205. Колесников А.Д. Русское население Западной Сибири в XVDI начале XIX в. Омск: Омское отд. Западно-Сибирского кн. изд-ва, 1973. 440 с.

206. Колесников А.Д. C.B. Бахрушин о формах колонизации // Вопросы истории Сибири досоветского периода. Новосибирск: Наука, 1973, С. 166-181.

207. Комплекс археологических памятников у горы Тепсей на Енисее И Под ред. М.П. Грязнова. Новосибирск: Наука, 1979. 167 с.

208. Конев А.Ю. Коренные народы Северо-западной Сибири в административной системе Российской империи (XVIII начало XX в.). М. : Изд-во ИЭА РАН, 1995. 217 с.- 539

209. Копкоев КГ. "Енисейские киргизы" и этногенез хакасов // Ученые записки Хак-НИИИЯЛ. Абакан, 1969. Вып. 13. С.21-38.

210. Костров. Качинские татары. Казань, 1852.109 с.

211. Костров H.A. Бельтиры // Записки Сибирского отдела ИРГО. 1857. Кн.4. С.4-21.

212. Костров H.A. Койбалы // Записки Сибирского отдела ИРГО. 1863. Кн.6. С. 4-20.

213. Котовская М.Г. Этнические процессы в Бразилии. М.: Наука, 1985. 132 с.

214. Краткий исторический очерк Алтайского округа. СПб., 1897. 137 с.

215. Крюков М.В. Эволюция этнического самосознания и проблемы этногенеза // Расы и народы. М.: Наука, 1976. Вып.6. С. 42-63.

216. Крюков М.В. Этнические и политические общности: диалектика взаимодействий // Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. М.: Наука, 1982. С.147-163.

217. Куббель Л.Е. Этнические общности и потестарно-политические структуры доклассового и раннеклассового общества.// Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. М.: Наука, 1982. С. 124-146.

218. Кузнецов A.A., Кулакова П.Е. Минусинские и ачинские инородцы. Красноярск. 1898. 298 с.

219. Кузнецова-Ярилова. Два рассказа о шаманах.// Сборник в честь 70-летия Г.Н. Потанина. СПб., 1909. С. 141-144.

220. Кузьмина Ф.С. Устройство главного Сибирского тракта через Барабинскую степь // Из истории Западной Сибири. Новосибирск, 1970. Вып.45. С.22-34.

221. Кулемзин А.М. Мариинский район таштыкской культуры // Происхождение аборигенов Сибири и их языков. Материалы межвузовской конференции 11-13 мая 1969 г. Томск: Изд-во ТГУ. 1969. С. 181-182.

222. Культура жизнеобеспечения и этнос // Отв. редакторы: Э.С. Маркарян, С. А. Арутюнов. Ереван: АН СССР, 1983. 312 с.

223. Кызласов Л.Р., Леонтьев Н.В. Народные рисунки хакасов. М.: Наука, 1980. 176 с.

224. Кызласов Л.Р. История Южной Сибири в средние века. М.: Изд-во МГУ, 1984.167 с.

225. Кызласов Л.Р. Древнейшая Хакасия. М: Изд-во МГУ. 1986. 295 с.

226. Кызласов Л.Р. Городская цивилизация гюркоязычных народов Южной Сибири. Абакан: Изд-во ХакНИИИЯЛ, 1988.123 с.

227. Кызласов Л.Р. Письменные известия о древних городах Сибири. М.: Изд-во МГУ, 1992. 132 с.-540172. Кызласов И.Л. Аскизские курганы на горе Самохвал (Хакасия) //Средневековые древности Евразийских степей. М.: Наука, 1980. С. 135-164.

228. Лаппо Д.Е. Инородческий вопрос и земледельческая промышленность в Минусинском уезде Енисейской губернии // Труды местных комитетов сельского хозяйства и промышленности. СПб., 1903. С.293-299.

229. Лаппо Д.Е. Общественное управление минусинских инородцев. Томск. 1904. 70с.

230. Лагшо Д.Е. Об изучении степного права // Русская мысль. 1906. T. X. С. 36-51.

231. Лаппо Д.Е. Степное земское положение //Красноярец. 1907. № 114. С.3-4.

232. Латкин Н.В. Енисейская губерния, ее прошлое и настоящее. СПб., 1892. 466 с.

233. Леонтьев Н.В. О буддийских мотивах в средаевековой торевтике Хакасии (по материалам коллекции Минусинского краеведческого музея) // Историко-культурные связи народов Южной Сибири. Абакан. 1989. С.184-192.

234. Львова Э.Л. Чулымско-тюркский язык и этнос (к методике поиска этнических субстратов) // Смены культур и миграции в Западной Сибири. Томск: Изд-во ТГУ, 1987. С.48-50.

235. Львова Э.Л., Октябрьская ИВ., Сагалаев A.M., Усманова М.С. Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири. Пространство и время. Новосибирск: Наука, 1988. 225 с.

236. Львова Э.Л., Дремов В.А., Аксянова Г.А. Тюрки таежного Причулымья. Томск: Изд-во ТГУ, 1991. 246 с.

237. Любавский М.К. Обзор истории русской колонизации с древних Времен и до XX в. М., 1996. 688 с.

238. Люцидарская А. А. Старожилы Сибири. Историко-этнографические очерки XVII начала XVIII в. // Автореф. дисс. .канд. ист. наук. Новосибирск. 1997. 23 с.

239. Маадай-Кара. Алтайский героический эпос. Новосибирск: Западно-Сибирское книжн. изд-во, 1981. 287 с.

240. Майдурова Н.А. Предисловие //Бурханизм. Документы и материалы. Горно-Алтайск. 1994. 4.1. С.3-17.

241. Мамет Л. Ойротия. М.: Соцэкгиз, 1930. 158 с.

242. Мамсик Т.О. Побеги как социальное явление (приписная деревня Западной Сибири в 40-90-е гг. XVIII в.). Новосибирск: Наука, 1978. 206 с.

243. Марченко В.Г., Зибарев В.А. Об изучении управления малых народностей Севера в царской России // Происхождение аборигенов Сибири и их языков. Томск: Изд-во ТГУ, 1973. С.231-233.- 541

244. Марченко В.Г. Управление и суд у малых народов Севера и Дальнего Востока // Автореф. дисс. .канд. ист. наук. Томск. 1985. 18 с.

245. Миллер Г.Ф. Описание Сибирского царства и всех происшедших в нем дел от начала, а особливо от покорения его Российской державе по сие время. СПб., 1787. 398 с,

246. Миллер Г.Ф. История Сибири. М-Л.: АН СССР. 1937, т.1, 607 е.; 1941, т.2., 637 с.

247. Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. М. : Прогресс. 1993, т. 1, 528 е.; 1994, т.2, 416 с.

248. Миненко Н.А. Русская крестьянская семья Западной Сибири (XVIII первая половина XIX в.). Новосибирск: Наука, 1977. 350 с.

249. Мине*псо Н.А. Влияние русского крестьянства на хозяйство аборигенов Западной Сибири в XVII первой половине XIX в. // Хозяйственное освоение Сибири и рост ее народонаселения. Новосибирск: Изд-во НГУ, 1979. С.92-107.

250. Мирзоев Г.Ф. Присоединение и освоение Сибири в исторической литературе XVIII в. М.: Соцэкгиз, 1960. 187 с.

251. Мирзоев Г.Ф. Историография Сибири (домарксистский период). М.: Мысль, 1970. 391 с.

252. Михайлов В.П. Отчет о поездке на Алтай начальника Алтайского округа в 1910 г. Барнаул. 1910. 47 с.

253. Моисеев В.А. Цинская империя и народы Саяно-Алтая в XVIII в. М: Наука, 1983. 149 с.

254. Молчанова О. Т. Топонимический словарь Горного Алтая. Горно-Алтайск: Ал-тайск. книжн. изд-во, 1979. 398 с.

255. Морелли Н. Кодекс природы или истинный дух ее законов. M-JL, АН СССР. 1947. 260 с.

256. Мохова Г. А. Социально-экономический очерк истории Хакасии в эпоху развития капитализма в России. Абакан: Хакасск. книжн. изд-во, 1958. 123 с.

257. На путях из земли Пермской в Сибирь // Под ред. В. А. Александрова. М.: Наука, 1989. 352 с.

258. Народы Сибири // Под ред. Л.П Потапова, МГ. Левина. М-Л.: АН СССР, 1956.1083 с.-542205. Национальные отношения в СССР в трудах ученых союзных республик // Отв. редактор В.П. Шерстобитов. М.: Наука, 1986. 348 с.

259. Небольсин П. Покорение Сибири. СПб., 1849. 146 С.+112 с.

260. Нимаев Д.Д. Проблема этногенеза бурят. Новосибирск: Наука, 1988.169 с.

261. Новиков И. Волнение и движение среди алтайского язычества в мае и июне текущего года // Томские епархиальные ведомости. 1904. № 18. С.2-7.

262. Обсуждение новой Конституции СССР // Советская этнография. 1990. № 5. С.З33.

263. Окладников А.П. История Якутии. Якутск: Якутгосиздат, 1949. Т.1. 439 с.

264. Осведомительный бюллетень. 1927. № 19. С.6.

265. Пайпс Р. Россия при старом режиме. М.: Независимая газета, 1993. 421 с.

266. Паллас ПС. Путешествие по разным провинциям Российского государства. СПб., 1788. Ч. 3, пол. 1, 642 е.; пол.2, 476 с.

267. Памятное завещание. Горно-Алтайск: Горно-Алт. отд. Алт. книжн. изд-ва. 1990.312 с.

268. Патканов С. О приросте инородческого населения Сибири. Статистические материалы для освещения вопроса о вымирании первобытных племен. СПб., 1911. 206 с.

269. Пелих Г.И. Происхождение селькупов. Томск: Изд-во ТГУ, 1972. 424 с.

270. Пелих Г.И. Селькупы XVEt века. Очерки социально-экономической истории. Новосибирск: Наука, 1981. 176 с.

271. Платонов С.Ф. Полный курс лекций по русской истории. Петрозаводск: Фолиум, 1996. 838 с.

272. Плетнева J1.M. Взаимодействие культур в период тюркизации в Томском При-обье // Смена культур и миграции в Западной Сибири. Томск: Изд-во ТГУ, 1987. С.97-100,

273. Покровский Н.Н Томск 1648-1649 гг. Воеводская власть и земские миры // Отв. редактор В.А. Александров. Новосибирск: Наука, 1989. 388 с.

274. Покшишевский В.В. Заселение Сибири. Иркутск: Ирк. обл. изд-во. 1951. 207 с.

275. Попов A.A. Жилище // Историко-этнографический атлас Сибири. М-Л.: АН СССР. 1961. С. 131-226.

276. Попов A.A. Теория "кочевого феодализма" академика Б.Я. Владимирцова и современная дискуссия об общественном строе кочевников // Mongolica. Памяти академика Бориса Яковлевича Владимирцова. 1884-1931. М.: Наука, 1986. С.183-192.

277. Потапов Л.П, Охотничьи обряды и поверья у алтайских турок // Культура и письменность Востока. Баку. 1929. Kh.V. С. 123-149.

278. Потапов Л.П. Очерки истории Ойротии. Новосибирск. 1933. 204 с.- 543

279. Потапов Л.П. Разложение родового строя 5' племен Северного Алтая. М-Л.: Соц-экгиз, 1935. 122 с.

280. Потапов Л.И. Очерки по истории Шории. M-JI.: АН СССР, 1936. 260 с.

281. Потапов Л.П. Общественные отношения у алтайцев // Историк-марксист. 1940. № 11. С.112-114.

282. Потапов Л.Г1. Очерки по истории алтайцев. Новосибирск: Новосибгиз, 1948. 506с.

283. Потапов Л.П. Очерки по истории алтайцев. М-Л.: АН СССР, 1953. 446 с.

284. Потапов Л.П. Происхождение и формирование хакасской народности. Абакан: Хаккнигаздат. 1957. 396 с.

285. Потапов Л.П. Из этнической истории кумандинцев // История, археология и этнография Средней Азии. М.: Наука, 1968. С.316-326.

286. Потапов Л.П. Этнический состав и происхождение алтайцев. Л.: Наука, 1969. 196с.

287. Потапов Л.П. Конь в верованиях и эпосе народов Саяно-Алтая. // Фольклор и этнография. Л.: Наука, 1977. С.170-183.

288. Потапов Л.П. Алтайский шаманизм. Л.: Наука, 1991. 321 с.

289. Потанин Г.И. Очерки Северо-Западной Монголии. СПб., 1883. Вып.Г/. 1042 с.

290. Потанин Г.Н. Из письма к В.Г. Короленко // Литературное наследие Сибири. Новосибирск: Наука, 1986. Т.7. С.251-253.

291. Происхождение и этническая история русского народа // Огв. редактор В.В. Бу-нак. М.: Наука, 1965. 414 с.

292. Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. М-Л.: АН СССР, 1952. Т.1. Кн.1. 315 с.

293. Рабцевич В.В. К вопросу об управлении аборигенным населением Западной Сибири в 80-х годах XVIII первых десятилетиях XIX в. // Вопросы истории Сибири досоветского периода. Новосибирск: Наука, 1973. С.234-244.

294. Радлов В.В. Этнографический обзор турецких племен Сибири и Монголии. Иркутск. 1929. 26 с.

295. Раддов В.В. Из Сибири. М: Наука, 1989. 749 с.

296. Рассадин В.И. Этапы истории тофаларов по языковым данным // Материалы конференции "Этногенез народов Северной Азии". Новосибирск; Изд-во СО АН СССР, 1969. Вып.1. С.223-226.

297. Ремезов С У. Чертежная книга Сибири. СПб., 1882. 25 л.-544245. Русская топонимия Алтая // Под ред. И. А. Воробьевой. Томск: Изд-во ТГУ, 1983.254 с.

298. Русские // Отв. редакторы В.А. Александров, И.В. Власова, Н.С. Полшцук. М.: Наука, 1997. 827 с.

299. Русско-алтайский словарь. М.: Изд-во "Советская энциклопедия", 1964. 909 с.

300. Русские старожилы Сибири. М.: Наука, 1973. 189 с.

301. Савинов Д.Г. Народы Южной Сибири в древнетюркскуго эпоху. Л.: Изд-во ЛГУ, 1984.176 с.

302. Савинов Д.Г. Некоторые древние элементы в материальной культуре теленгитов /У Археология и этнография Южной Сибири. Барнаул: Изд-во Алт. госуд. ун-та, 1984. С.140-145.

303. Савинов Д.Г. Первые этнонимы в этнической истории Южной Сибири и вопросы их археологической интерпретации // Проблема этногенеза и этнической истории аборигенов Сибири. Кемерово: Изд-во КемГУ, 1986. С. 18-28.

304. Савинов Д.Г. Владение Цшу древнетюркских генеалогических преданий и таш-тыкская культура // Историко-культурные связи народов Южной Сибири. Абакан, 1989. С.64-74.

305. Савицкий П.Н Географические особенности России. Прага. 1927. 69 с.

306. Сагалаев А.М. Мифология и верования алтайцев. Центрально-азиатские влияния. Новосибирск: Наука, 1984. 121 с.

307. Сагалаев А.М. Алтай в зеркале мифа. Новосибирск; Наука, 1992.174 с.

308. Самаев Г.П. Горный Алтай в XVII середине XIX в.: проблемы политической истории и присоединения к России. Горно-Алтайск: Горно-Алт. отд. Алтайского кн. изд-ва. 1991. 256 с.

309. Сапожников В.В. По русскому Алтаю. Томск. 1910. 172 с.

310. Сапожников В.В. Пути по Русскому Алтаю. Новосибирск, 1926. 166 с.

311. Сатлаев Ф.А. Кумандинцы. Горно-Алтайск: Горно-Алт. отд. Алтайского кн. изд-ва, 1974. 200 с.

312. Селезнев А.Г. Барабинские татары: истоки этноса и культуры. Новосибирск: Наука, 1994. 174 с.

313. Сельскохозяйственный обзор Енисейской губернии за 1913 год. Красноярск. 1914. Вып. 4. 44 с.

314. Семенов Ю.А. Религиозный перелом на Алтае // Сибирские огни. 1926. № 4. С. 388-397.- 545

315. Сергеев Б.Ф. Ступени эволюции интеллекта. Л.: Наука, 1986. 191 с.

316. Сибирь. Новосибирск. 1925. № 3. 30 с.

317. Сибирская Советская Энциклопедия. Новосибирск: Сибкрайиздат, 1929, Т.1, 988 е.; Западно-Сиб. отд. ОГИЗ, 1932, Т. 3, 804 с.

318. Симченко Ю.Б. Тамги народов Сибири XVTI века. М.: Наука, 1965. 227 с.

319. Снняев B.C. К вопросу о южной границе Томского уезда в XVTI в. // Труды Томского областного краеведческого музея. Томск. 1956. Т.5. С.79-88.

320. Скопинцева Г.В. Новосибирское и Барнауло-Бийское Приобье в I-VIJI вв. н.э. История идей и исследований XVHI-XX вв. // Автореф. дисс. . канд. ист. наук. Барнаул. 1996. 22 с.

321. Славнин Д.И К истории курганного способа погребения в Нарымском Приобье // Происхождение аборигенов Сибири и их языков. Материалы Всесоюзной конференции 14-16 июля 1973 года. Томск: Изд-во ТГУ, 1973. С.201-204.

322. Славнин В.Д. Новые материалы по этнографии кумандинцев // Полевые исследования ГМЭ СССР1985-1987 гг. Л.: Изд-во ГМЭ СССР, 1989. С.49-51.

323. Славнин В.Д. Погребальный обряд кумандинцев // Обряды народов Западной Сибири. Томск: Изд-во ТГУ, 1990. С. 132-14$.

324. Славнин В.Д. Старинное святилище близ села Ело в Горном Алтае // Известия Сибирского отделения Академии наук СССР. Новосибирск, 1990. Вып. 2 Серия истории, филологии и философии. С.67-69.

325. Славнин В.Д. Архаика в духовной культуре кумандинцев: Вселенная и человек, время и календарь // Методы реконструкции в археологии. Отв. редактор Ю.П. Холюшкин. Новосибирск: Наука, 1991. С. 179-218.

326. Славнин В.Д. Томск сокровенный. Томск: Томское книжн. Изд-во, 1991. 328 е.,32 илл.

327. Славнин В.Д. Жертвоприношение коня духу-покровителю рода у верхних кумандинцев (материалы) // Проблемы этнической истории и культуры тюрко-монгольских народов Южной Сибири и сопредельных территорий. М.: Изд-во ИЭА РАН, 1994. С.57-71.

328. Славнин В.Д., Шерстова Л.И. Археолого-этнографический очерк Северной Хакасии в районе геологического полигона сибирских вузов. Томск: Изд-во ТПУ, 1999. 197 е., 14 илл.- 546

329. Словцов П. Историческое обозрение Сибири. М., 1838, Т.1. 590 е.; СПб., 1844, Т.2. 524 с.

330. Соколова З.П К вопросу о формировании этнографических и территориальных групп у обских угров И Этногенез и этническая история народов Севера. М.: Наука, 1975. С. 186-210.

331. Соколовский C.B. Понятие "коренной народ" в российской науке, политике и законодательстве // Этнографическое обозрение. 1998. № 3. С.74-89.

332. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М.: Соцэкгиз, 1962. Кн. VU. Т. 13. 726 с.

333. Спасский Г. Путешествие к алтайским калмыкам /7 Сибирский вестник. СПб., 1823. Ч. 3. С. 18-37.

334. Спафарий Н. Путешествие через Сибирь от Тобольска до Нерчинска и границ Китая в 1675 году. СПб., 1882. 214 с.

335. Степанов. Енисейская губерния. СПб., 1835.4.1, 276 е.; 4.2, 139 с.

336. Степыюш В. А. Колонизация Енисейской губернии в эпоху капитализма. Красноярск: Красноярское книжн. изд-во, 1962. 565 с.

337. Суразаков С.С. Из глубины прошлого. Горно-Алтайск: Алт. книжн. изд-во. 1982.144 с.

338. Тадыев П.Е. Этнический состав дореволюционных алтайцев и особенности их административного устройства // Ученые записки Горно-Алтайского НИИИЯЛ. Горно-Алтайск: 1964. Вып.6. С. 3-16.

339. Таксами Ч.М., Туголуков В. А. Административные волости, улусы и роды у народов Сибири (XVII начало XX в.) // Социальная история народов Азии. М.: Наука, 1975. С.74-99.

340. Татаринцев Б.И. Об особенностях топонимии северо-восточной Тувы // Происхождение аборигенов Сибири и их языков. Материалы Всесоюзной конференции 14-16 июля 1973 г. Томск: Изд-во ТГУ, 1973. С. 142-144.

341. Татищев В.Н. Избранные труды по географии России. М.: Географиздат, 1950.248 с.

342. Титова З.Д. Барабинские татары // Из истории Сибири. Томск: Изд-во ТГУ, 1976. Вып.19. С. 108-147.

343. Тишков В. А. Очерки теории и политики этичности в Российской Федерации. М.: Изд-во ИЭА РАН, 1997.

344. Тойнби А. Постижение истории. М., 1993. 728 с.- 547

345. Токарев С.А. Докапиталистаческие пережитки в Ойротии. М-Л.: Соцэкгаз. 1936.154 с.

346. Токарев С. А. Истоки этнографической науки. М.: Наука, 1978.162 с.

347. Томилов НА. О тюркском компоненте в составе сибирских татар (постановка вопроса в советской литературе) // Языки и топонимия. Томск: Изд-во ТГУ, 1976. С. 134-138.

348. Томилов НА., Кузнецова И.В. Опыт изучения этнического состава барабинских татар // История, археология и этнография Сибири. Томск: Изд-во ТГУ, 1979. С.96-103.

349. Томилов НА. Этнография тюркоязычного населения Томского Приобья. Томск: Изд-во ТГУ, 1980.200 с.

350. Томилов НА. Проблемы этнографических критериев этнической специфики археологических памятников // Проблемы этногенеза и этнической истории аборигенов Сибири. Кемерово: Изд -во КемГУ, 1986. С.5-13.

351. Томилов НА. Этническая история тюркоязычного населения Западно-Сибирской равнины в конце XVI начале XX в. Новосибирск: Изд-во НГУ, 1992. 200 с.

352. Томилова НК. Переселение крестьян в Алтайский округ (1865 -1899 гг.) // Труды Томского государств, ун-та. Томск: Изд-во ТГУ, 1967. Т. 190. С.71-88.

353. Топчий А.Т. Крестьянская реформа на государственных землях Западной Сибири. Томск: Изд-во ТГУ, 1976.171 с.

354. Трояков П.А. К вопросу об этногенезе бельтир // Материалы конференции "Этногенез народов Северной Азии". Новосибирск: Изд-во СО АН СССР. 1969. Вып.1. С. 172174.

355. Трубецкой Н.С. Об истинном и ложном национализме // Россия между Европой и Азией: евразийский соблазн. М.: Наука, 1993. С.36-46.

356. Трубецкой Н.С. О туранском элементе в русской культуре // Россия между Европой и Азией: евразийский соблазн. М.: Наука, 1993. С.59-75.

357. Тыжнов И.И. Из Алтайских этюдов // Сборник в честь 70-легая Г.Н. Потанина. СПб., 1909. С. 103-140.

358. Уманский А.П Телеутская землица в ХУЛ в. // Ученые записки Горне-Алгайского НИИИЯЛ. Барнаул. 1969. Вып.8. С. 41-62.

359. Уманский А.П. Телеуты и их тюркоязычные соседи в XVII в. // Автореф. дисс. канд. ист. наук. Новосибирск. 1970. 23 с.

360. Уманский А.П Телеуты и русские в ХУП-ХУШ веках. Новосибирск: Наука, 1980. 296 с.

361. Фальк И.И Полное собрание ученых путешествий по России. СПб., 1824. Т.6.558 с.

362. Федоров-Давыдов Г. А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордын-ских ханов. М.: Изд-во МГУ, 1966. 270 с.

363. Федоров-Давыдов Г. А. Общественный строй Золотой Орды. М.: Изд-во МГУ, 1973. 178 с.

364. Ферпоссон А. Опыт истории гражданского общества. СПб., 1818. 4.2. 252 с.

365. Фирсов H.H. Чтения по истории Сибири. М; 1921. Вып.2. 71 с.

366. Фишер И.Э. Сибирская история. СПб., 1774.631 с.

367. Функ Д.А. Бачатские телеуш // Материалы к серии "Народы и культуры". М.: Изд-во ИЭА РАН, 1993. Кн.2. ВыпХУП. 325 с.

368. Хамзина Е.А. К вопросу об изучении могил позднего железного века в Забайкалье // Материалы конференции "Этногенез народов Северной Азии". Новосибирск: Изд-во НГУ, 1969. Вып. 1. С. 141-143.

369. Хомяков A.C. О старом и новом. М: Современник, 1988. 461 с.

370. Худяков Ю.С. Вооружение енисейских киргизов VI-ХП вв. Новосибирск: Наука, 1980.176 с.

371. Худяков Ю.С. Погребения по обряду трупоположенил XI-XIV вв. в Минусинской котловине // Историческая этнография: традиции и современность. Л.: Изд-во ЛГУ, 1983. С. 141-148.

372. Худяков Ю.С. Обряд погребения со шкурой коня в Южной Сибири и Централь-нот Азии в эпоху средневековья // Обряды народов Западной Сибири. Томск: Изд-во ТГУ, 1990. С.26-36.

373. Чимигдоржиев Ш.Б. Россия и Монголия. М.: Наука, 1987. 239 с.

374. Чиспияков Э.Ф. К вопросу о формировании диалектной системы шорского языка И Проблемы этногенеза и этнической истории аборигенов Сибири. Кемерово: Изд-во КемГУ, 1986. С.55-62.

375. Чиспияков Э.Ф. История формирования этнической культуры шорцев // Кузнецкая старин». Новокузнецк, 1993. Вып1. С.88-101.

376. Чихачев П. Путешествие в Восточный Алтай. М.: Наука, 1974. 360 с.-549328. Шашков С.С. Рабство в Сибири // Собрание сочинений. СПб., 1898. Т.2. С.505548.

377. Шашков С.С. Сибирские инородцы в XIX столетии // Собрание сочинений. СПб., 1898. Т.2 С. 548-632.

378. Швецов С.П. Горный Алтай и его население. Барнаул. 1900. Т.2. Вып.1. 360 е.; Т.З. Вып.1. 97 с.

379. Швецова М. Алтайские калмыки // Записки Западно-Сибирского отдела ИРГО. Омск. 1898. Т.23. С. 1-34.

380. Шерстова Л.И. К вопросу об оценке бурханизма в отечественной этнографии // Этническая история тюркоязычных народов Сибири и сопредельных территорий. Омск: Изд-во ОмГУ, 1984. С.64-66.

381. Шерстова Л.И. Традиционный пантеон алтайцев // Археология и этнография Южной Сибири. Барнаул: Изд-во АлГУ, 1984. С. 145-158.

382. Шерстова Л.И. Алтай-кижи в конце XIX начале XX в. (История формирования этноконфессиональной общности) И Автореф. дисс. канд. ист. наук. Л.: Изд-во ЛГУ, 1985. 16 с.

383. Шерстова Л.И. Конфессиональный фактор формирования этнической группы алтай-кижи // Субэтносы в СССР. Л.: Изд-во ГМЭ СССР, 1986. С.84-91.

384. Шерстова Л.И. Послесловие // Андреев Г. Белый Бурхан. Барнаул: Алтайск. книжн. изд-во, 1989. С.697-734.

385. Шерстова Л.И. Этноконфессиональная общность: к проблеме эволюции субэгао-сов // Расы и народы. М.: Наука, 1991. Вып.21. С.29-45.

386. Шерстова Л.И. Тайна долины Теренг. Горно-Алтайск: Ак-Чечек, 1997. 192 с.

387. Шерстова Л.И. Бурханизм в Горном Алтае: истоки национальной идеологии и тенденции ее развития //Народы Сибири. М.: Изд-во ИЭА РАН, 1997. C.I71-215.

388. Шерстова Л.И. Переходные этносы и формы этнической самоидентификации (Южная Сибирь, начало XX века) // Американские исследования в Сибири. Выпуск 2. Американский и сибирский фронтир. Томск: Изд-во ТГУ, 1997. С. 144-156.

389. Шибаева Ю.А. Влияние христианства на религиозные верования хакасов // Христианство и ламаизм у коренного населения Сибири. Л.: Наука, 1979. С. 180-196.-550343. Шорско-русский и русско-шорский словарь. Кемерово: Кемеровск. книжн. изд-во, 1993. 149 с.

390. Шунков В.И. Ясачные люди в Западной Сибири ХУЛ в. // Советская Азия. 1930. № 5-6. С.261-271.

391. Шунков В.И Очерки по истории колонизации Сибири в ХУЛ начале ХУШ веков. М-Л.: АН СССР, 1946. 228 с.

392. Шунков В.И. Предисловие // Бахрушин C.B. Научные труды. М.: АН СССР, 1955. Т.1. С.3-15.

393. Шунков В.И Очерки по истории земледелия Сибири (ХУЛ в.). М.: АН СССР. 1956.132 с.

394. Шунков В.И Генезис феодальных отношений в Сибири // Проблемы возникновения феодализма у народов СССР. М.: Наука, 1969. С.300 -301.

395. Щапов А.П. Историко-географическое распределение русского народонаселения И Сочинения. СПб., 1906. Т.2. С.182-364.

396. Щапов А.П. Историко-этнографическая организация русского народонаселения // Сочинения. СПб., 1906. Т.2. С.398-480.

397. Щеглов И.В. Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири. 1032-1882. Иркутск: Изд-во Восточно-Сибирского отдела ИРГО, 1883. 778 с.

398. Энгельс Ф. Бруно Бауэр и первоначальное христианство И Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Изд. 2-е. Т. 19. С.306-316.

399. Этнография русского крестьянства Сибири. XVII середина XIX в. // Под ред. В.А. Александрова. М.: Наука, 1981.269 с.

400. Юхнев П.М. Горный Алтай и его население. Заимочники Горного Алтая. Барнаул. 1902. Т.З. Вып.З. 30 с.

401. Ядринцев Н.М. Сибирь как колония. Современное положение Сибири. Ее интересы и потребности. Ее прошлое и будущее. СПб., 1882. 471 с.

402. Ядринцев Н.М. Алтай и его инородческое царство // Исторический вестник. СПб., 1885, т.ХХ. С.607-644.

403. Ядринцев Н.М. Сибирские инородцы, их быт и современное положение. СПб., 1891. 308 с.

404. Ядринцев Н.М. Отчет о поездке в Горный Алтай к Телецкому озеру и в вершины Катуни в 1880 году // Записки Западно-Сибирского отдела ИРГО. Омск. 1892. Кн.IV. С.21-46.

405. Яковлев В.Н Этнографический обзор инородческого населения долины Южного Енисея. Минусинск. 1900.122 с.-551

406. Ярилов А. А. Кгоильцы и их хозяйство. Юрьев. 1899. 366 с,

407. Ярилов А. А. Мелецкие инородцы. Юрьев. 1899. 150 с.553