Духовные искания Николая Клюева и его творческое наследие 1910 - 1930-х годов тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Савельев, Дмитрий Анатольевич

• Савельев, Дмитрий Анатольевич
• кандидат филологических наук
• 1999

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Савельев, Дмитрий Анатольевич

Содержание

Введение 3-14

Обзор литературы о Клюеве 15-36 Глава 1. Духовные и творческие ориентиры Николая

Клюева 37-74

1.1. Николай Клюев и литература Древней Руси 39-55

1.2. Раннее творчество Николая Клюева 55-74 Глава 2. Материнство как духовное руководство 75-100

2.1. Образ матери в творчестве Клюева 75-85

2.2. Поэма H.A. Клюева «Песнь о Великой Матери» 85-100 Глава 3. Творческие связи Клюева 101-152

3.1. Клюев и Есенин: «скрытый» диалог поэтов 101-143

3.2. Николай Клюев и Анатолий Яр-Кравченко 143-152 Глава 4. Противостояние «темным силам» 153-180

4.1. Демонические существа и их роль в творчестве

H.A. Клюева конца 1920-х -1930-х годов 153-170

4.2. Творчество Клюева периода колпашевско-томской ссылки 170-180

Заключение 181-195

Примечания 196-198

Библиография 199-218

Фотоприложение

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Духовные искания Николая Клюева и его творческое наследие 1910 - 1930-х годов»

ВВЕДЕНИЕ

Среди ярких поэтических имен, преданных в свое время по идеологическим соображениям незаслуженному забвению и лишь сравнительно недавно возвращенных из небытия, русскому религиозному поэту-мифотворцу Николаю Алексеевичу Клюеву принадлежит особое место.

Открытие его художественного мира, заключающего в себе многие сокровенные пласты культуры России, стало в последние годы значительным событием для всех знатоков и ценителей русского поэтического слова, а также объектом внимательного изучения для крупных исследователей русской литературы: К. Азадовского, Л. Киселёвой, А. Михайлова, Н. Солнцевой. С. Субботина и других {1}.

Николай Алексеевич Клюев - уникальное явление в русской культуре прежде всего потому, что ему, всю жизнь отыскивавшему «слово неприточное, по звуку неложное, непорочное», как никому другому из пес-нословов, открылись его поддонные глуби.

Современные исследователи клюевского творчества хорошо понимают, что «совладать с этим словом можно лишь при условии выработки таких критериев, подходов, средств анализа, которые были бы соприрод-ны клюевскому тексту. Для создания подобной методики пришлось бы обратиться, в частности, к средневековой тропологии, к народному орнаменту, к семантике древнерусского зодчества и иконы, к традициям старообрядческой книжности и духовного стиха... Без этого рассуждения о поэтике Клюева будут субъективны и малосодержательны» [94; 282].

Известно, что Николай Клюев не получил сколько-нибудь серьезного систематического образования в учебных заведениях России, однако, всю жизнь неустанно самообразовываясь, достиг замечательных успехов в различных областях знания: религиозной философии и иконописи, лите-

ратуре и общественно-политической истории, лингвистике и этнографии, фольклористике, живописи, музыке, актерском мастерстве, народной медицине.

Но прежде всего, Клюев - единственный в своем роде поэт-мифотворец, создававший на протяжениии всей своей литературной жизни гигантскую многоуровневую субстанцию - впоследствии ставшую недоступной обывательскому глазу поэтическую Святую Русь.

К открытию в себе самом «церкви невидимой» - Святой Руси - H.A. Клюев пришел не сразу, а лишь тогда, когда в его духовном мире синтезировались огромные величины русской культуры: прежде всего - народный фольклор, старообрядчество, сектантство (хлыстовский мистицизм), религиозная философия Владимира Соловьёва, отца Сергия Булгакова и особенно - Николая Фёдорова.

Творимый поэтом миф по своему генезису чисто религиозный, ибо путь к постижению Высшего Откровения проходит исключительно через систему религиозных образов.

Художническое тайнозрение Клюева исключает трансцендентное во Вселенной - для него нет непроницаемых «вещей в себе». Лежащий в основе творческой концепции поэта теургический принцип «наименьшей насильственности и наибольшей восприимчивости» предполагает «не налагать свою волю на поверхность вещей, но прозревать и благовествовать сокровенную волю сущностей» [19; 144]. Николай Клюев в полной мере обладал этим провидческим тайнозрением, позволяющим постигать смысл форм и явлений, слышать, что говорят животные и даже неодушевленные в обыденном понимании предметы.

Николай Клюев - выраженный поэт-книжник.

Начало клюевскому самообразованию положило его знакомство с книгами, находившимися в библиотеке Соловецкого монастыря, основан-

ной в свое время Елеазаром Анзерским (+ 1656). Среди них были не только канонические библейские книги, произведения римской и византийской патристики и летописные произведения Древней Руси, но и уникальные издания «потаённой» литературы:

Двенадцать снов царя Мамера И Соломонова пещера, Аврора, книга Маргарит, Златая Чепь и Веры Щит, Четвертый список бежозерский, Иосиф Флавий - муж еврейский, Зерцало, Русский виноград -Сиречь Прохладный вертоград, С Воронограем Список Вед, Из Лхасы Шолковую книгу, И Гороскоп - Будды веригу Я прочитал в пятнадцать лет -Скитов и келий самоцвет.

{«Песнь о Великой Матери») {2}.

Осмысление клюевского творчества требует, таким образом, и особой организации сознания, и глубокой эрудиции в области древнерусской культуры, которую сам поэт, по очень точному замечанию Владимира Лазарева, «с годами открывал в себе».

«Бедная поэтика первоначальных клюевских опытов, - развивал свою мысль исследователь, - постепенно как бы одевалась в кружева, обретала северные окна с резными наличниками. Это было не украшательство, а нелегкий путь к себе, открытие в поэтическом подсознании своей природной сущности, подлинности /.../ Клюев не украшал со временем свои стихи, а расшивал чудо-образы, резные слова, жившие с детства в его душе» [103; 17-18].

Этот воздвигнутый им в конце концов совершенный храм души, как и созданный уникальный языковой поэтический космос, к великому сожалению, уже давно канул в запредельный Китеж-град - погрузился на непрозреваемое дно его, Клюева, мифопоэтической Руси.

Жизнь Николая Клюева - это особый, «сверхполовой, обоженный» (С.Семёнова) и титанический тип бытия, ориентированный на духовные авторитеты Руси. Именно поэтому стилистически чужд Клюев тем из живущих ныне, кто вдохновляется иноземными бытийными стандартами, которые в свое время воспринимались поэтом как сатанинское наваждение, растлевающее и в конечном счете уничтожающее русскую культуру.

Ясновидческий миф Николая Клюева - это результат поэтического отражения и воплощения в слове некоего космического таинства, прозре-ваемого (или предощущаемого) посредством созерцания конкретного вещего символа.

Известно, что миф уже содержится в символе - он ему имманентен. Раскрываемый (видимый) в символе новый миф есть новое непроизвольное видение, новый вещий сон - откровение об известных доныне реальностях.

В творимом поэтом авторском мифе герой становится через сопри-частие созерцателем символа и в его результате ему открываются божественные тайны, многомерная картина бытия. Духовное лицо автора, созерцателя и сопричастника, удваивается, поскольку над миром чувственных проявлений (микрокосмом) находится мир сверхчувственных откровений (макрокосм). Словно «демоны глухонемые» (Вяч. Иванов), эти миры «перемигиваются» между собой и, становясь видимыми, как бы открывают созерцающему «двойное зрение».

В своем поэтическом творчестве Клюев решает и задачу нахождения «живой связи соответственно соподчиненных символов, из которых

художник ткёт драгоценное покрывало Душе мира, как бы творя природу более духовную и прозрачную, чем многоцветный пеплос естества» [19; 182].

Николай Клюев в продолжение всей своей творческой жизни искал гармоничную модель многоуровневого, но всеединого бытия, в котором бы, по словам B.C. Соловьёва, «частные элементы находили себя друг в друге и в целом, каждое полагало себя в другом и другое в себе, ощущало в своей частности единство целого и в целом свою частность - одним словом, абсолютная солидарность всего существующего, Бог все во всех» [48; 80].

Таким образом, поэт не только ощущал свою сопричастность обыденным событиям, которые, в свою очередь, подчинены общему космическому движению, но и сам мог одномоментно пребывать в этих параллельных мирах:

Ненароком заглянешь в оконницу -Видишь въявь, как от северных вод Копъеносную звёздную конницу Страстотерпец на запад ведёт...

(«В этот год за святыми обеднями...». 239; 1; 320 {3}).

И в конце концов, на излете своего жизненного пути, в период создания «предсмертных песен», H.A. Клюеву удалось филигранно синтезировать народно-поэтическое творчество и символистскую технику, которой он овладел в совершенстве, с религиозно-мистическим наполнением художественных образов и создать в результате этого синтеза гигантскую пророческую симфонию-сказ, в которой сам он, художник-теург, играл первую скрипку.

Со дня трагической гибели H.A. Клюева прошло уже более шестидесяти лет, но лишь в последнее десятилетие стали разыскиваться ранее считавшиеся безвозвратно утерянными клюевские произведения, публи-

коваться материалы о его жизни, находившиеся прежде в государственных и частных архивах; на страницах различных научных сборников и периодических изданий стали появляться глубокие исследовательские работы о жизни и творчестве поэта, свободные, наконец, от ранее имевшей место идеологической тенденциозности.

Часто со страниц диссертации будут звучать голоса как крупных знатоков и интерпретаторов клюевского поэтического Слова, начавших публиковать свои работы еще во времена полуподпольного распространения произведений H.A. Клюева, - так и молодых ученых-филологов, чей научный дебют пришелся на 1990-е годы.

Научная новизна диссертации заключается в том, что в ней исследуются религиозно-философские искания поэта, и в частности, материнское Начало как важнейший духовный ориентир; литературные связи Николая Клюева, поэтика ряда клюевских произведений, возвращенных современному читателю лишь в последнее десятилетие. При этом привлекается широкий круг явлений, имен и фактов, составляющих существо и среду художественного мира H.A. Клюева, и учитываются новейшие литературно-критические работы о его творчестве.

Главной целью диссертационной работы является выявление и исследование системы духовных ориентиров H.A. Клюева и их проекции на его творчество.

Конкретными задачами работы являются следующие:

1. Выработка аналитических критериев, соответствующих идейно-художественному содержанию произведений поэта.

2. Выявление и исследование наиболее крупных произведений литературы Древней Руси и их идейно-художественной связи с поэтическими и эпистолярными творениями H.A. Клюева.

3. Исследование поэтики ряда клюевских произведений, созданных им в разные периоды творчества.

4. Интерпретация специфики личных и творческих связей Клюева с его современниками и проекция этих отношений на творчество поэта.

5. Исследование философско-религиозного статуса поэта и религиозного фона всего его творчества.

6. Исследование клюевского демонария 1920 -1930-х в контексте общественно-политических процессов, происходивших в стране в те годы.

Названные задачи обусловливают использование в качестве материала для диссертации не только отечественных и зарубежных изданий произведений H.A. Клюева, его публицистических выступлений, писем и воспоминаний о нем, - но и работ крупных исследователей древнерусской литературы (Д. Лихачёва, А. Асова, М. Плюхановой, Е. Юхименко), трудов русских философов, историков и литераторов (В. Соловьёва, о. Сергия Булгакова, Е. Трубецкого, Н. Фёдорова, Вяч. Иванова, А. Белого, Н. Лос-ского, Н. Костомарова и других), а также библейские книги.

В связи с главной целью и основными задачами диссертационной работы методологической основой исследования духовных исканий Николая Клюева, кроме традиционных научно-исследовательских принципов - историко-генетического и сравнительно-исторического, - послужил синтез литературоведческого и философского подходов к анализу художественных произведений писателя.

В соответствии с целью, задачами и методологической основой работы построена и структура диссертации. Диссертационное исследование состоит из введения, обзорного раздела, в котором представлены основные положения некоторых наиболее важных для осмысления духовно-

го мира Клюева работ современных исследователей; четырех глав, каждая из которых включает в себя два параграфа, заключения, примечаний, библиографии, и фотоприложения (его составили фотографии, сделанные на малой родине Клюева - в селении Коштуги Вытегорского района Вологодской области).

Первая глава настоящей работы называется «Духовные и творческие ориентиры Николая Клюева». Её первый раздел - «Николай Клюев и литература Древней Руси» - посвящен анализу той части культурно-религиозного наследия России, которая легла в основу мировоззрения художника. В частности, в нем рассматривается связь, представляющаяся мне несомненной, старообрядческих традиций Русского Севера (и уже - малой родины поэта - Олонецкого края как одного из географических «оплотов» старообрядческой веры) с системой художественных образов и тематикой многих клюевских произведений.

Наиболее часто в этих произведениях слышны имена и отголоски духовных писаний вождей старообрядцев (а в последние года их жизни -пустозёрских узников) протопопа Аввакума и инока Епифания, - а также других видных деятелей старообрядчества - автора книги «Поморские ответы» Андрея Денисова Вторушина и Ивана Филиппова.

В этом же разделе исследуется идейно-художественная связь ряда клюевских произведений (особенно последнего периода его жизни) со «Словом о полку Игореве» и «Молением» севернорусского писателя XIII века Даниила Заточника.

Во втором разделе первой главы - «Раннее творчество Н.А. Клюева» - содержится обзор жизни и творчества поэта с 1904 по 1912 годы. При этом, во-первых, устанавливаются те литературные источники, на которые ориентировался начинающий поэт, создавая свои первые стихотворные новеллы; во-вторых, раскрываются глубинные причины общест-

венно-политической и творческой активности Клюева в годы первой русской революции, а также специфика его отношений с революционерами-религиозными аскетами Марией Добролюбовой и Леонидом Семёновым. В-третьих, в этой части работы устанавливаются религиозно-философские причины зарождения метаобраза Святой Руси, впоследствии ставшего глобальной клюевской поэтической субстанцией, а также генетическая связь этого образа с образом мифопоэтической Белой Индии. И, наконец, особый разговор ведется в этом разделе о личностном и поэтическом влиянии A.A. Блока, а затем и учения голгофских христиан на мирочувст-вование и поэтическое творчество Николая Клюева.

Вторая глава - «Материнство как духовное руководство» -также разделена на две составляющие, в которых исследуется материнское Начало в клюевском творчестве.

Ещё при своей земной жизни мать Николая Клюева - Прасковья Дмитриевна - была для будущего поэта, наряду с великими старообрядцами, непререкаемым нравственным авторитетом, а после 1913 года (времени её ухода из жизни) материнский образ, постоянно увеличиваясь в художественном «масштабе», трансформировался в клюевской поэтической «космистике» в божественную материнскую Триаду (земная мать, Мать-Богородица, Мать Сырая Земля). Начало же внеземному существованию матери было положено «Избяными песнями» (1913-1914).

Поэтика этого стихотворного цикла, а также крупнейшей клюевской поэмы «Песнь о Великой Матери» (1930-1931), поэтические метаморфозы материнского образа - таковы объекты исследования во второй главе диссертации.

Первый, и самый значительный по объему раздел третьей главы, которая называется «Творческие связи Николая Клюева», посвящен специфике личных и творческих отношений Клюева и его словесного

и

«брата, жениха и сына» Сергея Есенина, которому создатель «избяного рая» поверял многие свои художнические тайны.

Проекция клюевского творчества на произведения Есенина 1915-х -1920-х годов и обратная поэтическая «связь», причины личностного разрыва и последующей литературной полемики поэтов, а также особенности поэтики клюевской поэмы «Плач о Сергее Есенине» (1926) - вот основные сферы исследовательских интересов, реализующихся в данной части работы.

Кроме того, здесь исследуются и другие клюевские произведения, созданные в период теснейшего сближения поэта с Есениным (1915-1917), а также прочие литературные события этих лет (в частности, отношения Клюева с Н. Плевицкой и А. Белым), оставившие заметный след в жизни и творчестве Клюева.

Другим ближайшим другом поэта, чей образ неоднократно воплощался в различных его произведениях, был художник Анатолий Яр-Кравченко (1911-1983).

Специфика отношений Клюева и Кравченко, который олицетворял для поэта в последний период его жизни животворящее и творчески преображающее действительность начало, а также поэтика цикла «о юном герое» «О чем шумят седые кедры» (1932) исследуются во втором разделе третьей главы.

Четвертая глава - «Противостояние тёмным силам» - посвящена последнему и самому трагическому периоду в творческой биографии поэта, в последнее десятилетие своей жизни практически не издававшемуся в СССР.

Однако именно в эти годы им были созданы произведения, принесшие ему впоследствии мировую известность.

Исследование идейно-художественной специфики наиболее крупных из них - поэм «Погорелыцина» (1928) и «Песнь о Великой Матери» (1930-1931), стихотворных циклов «О чём шумят седые кадры» (1932) и «Разруха» (1933-1934) - содержится в этой части диссертации.

Первый раздел четвертой главы - «Демонические существа и их роль в творчестве H.A. Клюева конца 1920-х - 1930-х годов» составляет исследование клюевского «демонария»: причин возникновения и идейно-художественной роли различных инфернальных существ, густо «населивших» «дом творчества» H.A. Клюева на излете его жизненного пути.

Второй раздел четвертой главы - «Творчество Клюева периода колпашевско-томской ссылки (1934-1937)» - представляет собой обзор и анализ сибирской эпистолярной «эпопеи» Николая Клюева, которая пронизана ощущением глобальной безнадёжности и скорой смерти. При этом во всем комплексе клюевских писем из Сибири выделяется единственное в своем роде произведение - письмо-религиозный трактат «Очищение сердца» (1935), - в котором поэт, подводя некоторые итоги своей жизни, определяет условия и пути, необходимые праведно живущему человеку для духовного возрастания и открытия в себе нового Богоявления.

Последние страницы этой главы посвящены исследованию завершающего произведения H.A. Клюева - стихотворения «Есть две страны: одна - Больница...» (1937) - его «лебединой песни», «исполненной» незадолго до того, как навсегда раствориться в Вечности.

В заключении диссертационной работы подводятся её итоги, определяется перечень направлений и тем, которые остались за рамками данного исследования.

Достоверность исследования обеспечена тем, что выводы, содержащиеся в нем, получены в результате непосредственной аналитической работы над художественными текстами исследуемого автора, широ-

кого охвата критической литературы, а также внимательного изучения теоретических трудов, касающихся затронутых в диссертации проблем.

Практическая ценность работы. Материалы диссертации могут быть использованы при подготовке к лекциям и практическим занятиям по русской литературе XX века, по теории литературы, в вузовских спецкурсах и спецсеминарах, а также на уроках литературы в старших классах средних школ и при написании различного рода учебных пособий по истории литературы XX века. Наблюдения и выводы, полученные в ходе исследования, могут учитываться при последующих исследованиях творчества H.A. Клюева.

Обзор литературы о жизни и творчестве Клюева

(1990-е годы)

После гибели H.A. Клюева (1937) его имя на долгие годы оказалось под запретом в СССР: первые сборники произведений расстрелянного поэта вышли в США (1954) и Германии (1969). После того как в июле 1960 года - во время первой «волны» реабилитаций - Клюев был оправдан Военным трибуналом Сибирского военного округа, в советской печати 1960-х годов стали появляться небольшие заметки и статьи о его творчестве.

Однако действительный «прорыв» - возвращение поэта к советскому читателю - произошел лишь в 1977 году, когда в ленинградском издательстве «Советский писатель», в Малой серии «Библиотеки поэта», вышел сборник клюевской поэзии, сопровожденный довольно обширной статьей фольклориста В.Базанова. Этот поэтический сборник был переиздан в 1982 году (в этом же году увидела свет книга Базанова «<■■ Сергей Есенин и крестьянская Россия»), а в 1986 году в Архангельске Северозападное книжное издательство выпустило сборник произведений Николая Клюева «Стихотворения и поэмы».

С 1984 года на малой родине поэта - в г.Вытегра - начинают ежегодно проводиться Клюевские чтения.

«Пик» читательского интереса к творческому наследию Н.А.Клюева пришелся на годы так называемой «перестройки» и последующего «строительства демократического государства» (1987-1992). Сборники произведений Клюева выходят в Петрозаводске (1990), Москве (1991) и Ставрополе (1992); «Новый мир» публикует поэму «Погорелыци-на» (1987) и письма Клюева из колпашевско-томской ссылки - кровавые документы сталинской эпохи (1988); на страницах «Огонька» (1989) появляются фрагменты протокола допроса Клюева в НКВД и стихотворный

цикл «Разруха»; в журнале «Знамя» (1991) Виталий Шенталинский публикует найденный в архиве КГБ на Лубянке текст считавшейся безвозвратно утерянной поэмы «Песнь о Великой Матери».

В это же время происходит поэтическое возвращение и других безвинных мучеников эпохи - поэтов крестьянской «купницы» - Сергея Клычкова и Петра Орешина. Имена Клюева, Клычкова и Орешина включаются в учебные программы Министерства образования РСФСР и России для средних общеобразовательных и высших учебных заведений.

В 1990 году в Ленинграде выходит книга К. Азадовского «Николай Клюев: Путь поэта», содержащая обширный биографический материал, а 1992-м - книга филологической прозы Н. Солнцевой «Китежский павлин», в которой Клюеву посвящены две части.

На страницах различных периодических изданий появляются многочисленные статьи-исследования жизни и творческого наследия Клюева (больше всего материалов опубликовано в 1990-е годы на страницах регионального журнала «Север»). Общее же число публикаций 1990-х годов о Николае Клюеве и его творчестве, появившихся в российских научных сборниках, журналах и газетах превышает 100 наименований.

В последние годы активно публикуют свои статьи известные исследователи творчества Клюева, начавшие заниматься изучением его наследия еще во времена полузапретного бытия поэта.

Глубоки и интересны биографические и текстологические изыскания старшего научного сотрудника ИМЛИ им. М. Горького С.И. Субботина, исследующего творчество Клюева с конца 1970-х годов. Публикатор клюевских писем из Сибири (1988) и редактор-составитель первого сборника научных статей о Клюеве (1997), он исследовал широкий спектр проблем творчества поэта разных лет.

В статье «Николай Клюев - читатель Л. Трефолева и П. Якубовича» [155] С. Субботин выявляет те литературные ориентиры, на которые опирался Клюев на заре своего творчества (1905-1907 годы).

Проблемы цитации в раннем клюевском творчестве касались также в своих работах современные исследователи литературы Н. Неженец [120] и К.Азадовский [58].

«Малоискушенный автор (Клюев-Д.С.), - считает Неженец, - использовал в своей творческой практике в основном ту же художественную образность, лексику и фразеологию, что и его предшественники. Сначала он следовал за поэтами «крестьянского направления - Кольцовым, Суриковым, отчасти Некрасовым; позднее его учителями стали Тютчев и Блок» (С.55).

Аргументируя свое суждение, исследователь указывает на очевидные образные, лексико-синтаксические и ритмические соответствия между клюевским «риторическим повествованием» «Безответным рабом я в могилу сойду...» и кольцовским стихотворением «Путь», клюевскими стихотворениями «казарменного цикла» «Горниста смолк рожок... Угрюмые солдаты...», «Прогулка», «Казарма», «На часах», «Холодное, как смерть, равниной бездыханной...» - и суриковскими «В остроге», «Часовой», «Два образа».

К. Азадовский, в свою очередь, тоже констатирует, что «многое в стихах молодого Клюева напоминало творчество крестьянских поэтов XIX века (И. Никитина, И. Сурикова, С. Дрожжина) и их последователей, по-этов-«суриковцев»» (С.35).

Клюева и И.З. Сурикова (1841-1880) действительно сближает как ряд биографических соответствий, так и то, что оба поэта находят неиссякаемый источник душевного умиротворения и красоты в одном - гармонической стихии деревенской жизни:

Суриков:

... И сидишь, ни слова... / Тихо все кругом;

Только слышишь - воет /Вьюга за окном.

В уголке, согнувшись, /Лапти дед плетет,

Матушка за прялкой/Молча лен прядет.

Избу освещает / Огонек светца;

Зимний вечер длится, /Длится без конца...

{«Детство». 228; 63-64).

Клюев:

Хорошо ввечеру при лампадке Погрустить и поплакать втишок, Из резной низколобой укладки Недовязанный вынуть чулок. Ненаедою-гостем за кружкой Усадить на лежанку кота И следить, как лучи над опушкой Догорают виденьем креста. Как бредет позад дремлющих гумен, Оступаясь, лохмотица-мгла... Все по-старому: дед, как игумен, Спит лохань и притихла метла...

(«Хорошо ввечеру при лампадке...».I; 386).

Как и Суриков, Клюев в начале своего творческого пути создает фольклорные стилизации, обращаясь порой к былинным сказам: (у Сурикова - «Садко в Новегороде», «Василько», «Казнь Степана Разина»; у Клюева - «Поволжский сказ», «Застольный сказ», «Сказ грядущий»).

Очевидная для творчества обоих поэтов связь с фольклорной традицией проявляется и в использовании каждым из них специфических изобразительно-выразительных средств: эпитетов, застывших метафорических выражений, уменьшительно-ласкательных суффиксов, гиперболизированных сравнений, обращений к природе, олицетворений отвлечен-

ных понятий «нужды», «горя», «доли». Однако в результате их фольклорные стилизации, несмотря на традиционно-фольклорное образное наполнение, по своей сюжетной канве получались оригинальными.

Исследуя раннюю клюевскую поэзию в метрико-семантическом аспекте, С. Субботину удается выявить ряд конкретных произведений поэтов конца XIX - начала XX века К.Д. Бальмонта, JI.H. Трефолева, П.Ф. Якубовича и A.A. Блока, которые послужили Клюеву отправными точками для создания его стихотворений.

Так, метрика, строфика и рифмовка одного из первых клюевских стихотворений «Безответным работ...» (1905) полностью совпадают с тре-фолевским «Наша доля - наша песня: (Памяти Ивана Захаровича Сурикова)». Кроме того, «Безответным рабом...» имеет также текстуальные связи со стихотворением Трефолева «Друзьям»: «Клюев, по существу, отвечает Трефолеву - одному из «страдальцев-отцов» - от имени своего, молодого поколения - поколения участников первой русской революции». Трефолев:

...Не придут от нас в восторг потомки, Видя в нас лишь стонущих рабов, И растопчут жалкие обломки Наших лир и тлеющих гробов.

(«Друзьям»).

Клюев:

Но не стоном отцов /Моя песнь прозвучит, А раскатом громов /Над землей пролетит. Не безгласным рабом, /Проклиная житье, А свободным орлом /Допою я ее.

(«Безответным рабом...». I; 231).

Написанное двустопным анапестом «Безответным рабом...», исследователь рассматривает также в контексте метрико-семантической традиции и общей направленности творчества П. Якубовича (в частности, про-

водятся соответствующие параллели с его стихотворением «На страже»). Как считает автор статьи, «при внимательном прочтении цикла Якубовича «Еще из Чезаре Никколини», куда входило «На страже», выясняется, что все стихотворения этого цикла так или иначе отозвались в клюевском творчестве середины 1990-х годов ... слова «безгласным рабом» ... скорее всего, являются реминисценцией из стихотворения Якубовича «Ни застенков, ни криков, ни слез...» (где есть строка: «Будь отныне безгласным рабом»)».^. 168).

Стихотворения H.A. Клюева 1907 года «Холодное, как смерть, равниной бездыханной...», «Казарма» и особенно «Горниста смолк рожок... Угрюмые солдаты...», написанные излюбленным Якубовичем шестистопным ямбом, тоже содержат реминисценции из «русского Бодлера». (Недавно стало известно, что в личной библиотеке Клюева находился второй том собрания сочинений П.Ф. Якубовича (СПб., 1901), который (наряду с прочими произведениями) составили более ста переводов из сборника «Цветы зла» Бодлера). «Сопоставляя ранние стихотворения Клюева и произведения Якубовича, - пишет исследователь, - можно даже определить, какие из них произвели на молодого поэта наибольшее впечатление. Читатель убедится в справедливости наших слов, если ознакомится с такими стихотворениями Якубовича, как «Весенняя сказка», «Под снегом», «Обделенные», «Решение», «Сбылись мои страшные сны...», «Обряд окончился позорный...», «В цвете лет и сил кипучих...», «В черный день», «Что я скажу?..», «Если честно вы храните...» и др., а затем «спроецирует» их ... на стихи из первого сборника Клюева «Сосен перезвон». (С. 171).

Помимо поэзии Трефолева и Якубовича, «глубокий отклик» в душе молодого поэта нашла лирика A.A. Блока.

В рамках своей статьи С. Субботин рассматривает стихотворение Клюева «Есть на свете край обширный...», в котором наряду с реминис-

ценциями из поэзии Якубовича присутствуют отголоски из стихотворений Блока «Прискакала буйной степью...» и «Милый брат! Завечерело...».

«...Такая черта клюевской поэтики, как использование «чужого слова», - резюмирует исследователь, - роднила его раннюю поэзию и с поэзией символизма, и с поэзией тогда еще только нарождавшегося акмеизма - не случайно первая книга Клюева «Сосен перезвон» была замечена как признанным метром символизма Брюсовым, так и будущими основателями акмеизма Гумилевым и Городецким». (С. 174).

В начале творческого пути мировоззрение и поэтическая техника Николая Клюева формировалась под воздействием многих известных мастеров слова. Среди таких выдающихся литераторов, как А. Блок, В. Брюсов, М. Горький, В. Миролюбов и С. Есенин современный исследователь JI. Алексеева [61; 125-127] выделяет Александра Блока, который, по ее мнению, в 1900-е - 1910-е годы оказал наибольшее влияние на духовный мир H.A. Клюева.

Опубликованный К.Азадовским [56] в четвертой книге 92 тома «Литературного наследства» комплекс писем Клюева к Блоку, охватывающий период с 1907 по 1915 годы, передает «чувства и мысли, навеянные блоковской поэзией, в которой олонецкий житель увидел много родственного своему мирочувствованию и воспринял как импульс к творческим исканиям»(61;126).

Переписка Клюева и Блока содержит не только литературную полемику и вопросы, связанные с изданием произведений поэтов, - в ней широко представлены общественные взгляды поэтов, говорящих от имени своей социальной среды. Иными словами, «в лице Клюева и Блока ... друг с другом встречаются «две России» ... Это определяет и существо диалога ... и характер их личных связей. Каждый из них тянется к другому, но в то

же время вступает со своим собеседником в спор, видит в нем своего союзника и одновременно - человека с «другого берега»:

«Наш брат вовсе не дичится «вас», а попросту завидует и ненавидит, а если и терпит вблизи себя, то только до тех пор, покуда видит «от вас» какой-либо прибыток ... Сознание, что вы «везде», что «вы» «можете», а мы «должны» - вот необоримая стена несближения с нашей стороны». (С.466).

«... Смертная ложь нашего интеллигента, - писал Н. Клюев в письме-рецензии на книгу Блока «Земля в снегу», - это, как мне кажется, не присущее ему по Духу вавилонское отношение к женщине. Многие стихи из Вашей книги похабны по существу, хотя наружно и прекрасны - сладкий яд в золотой, тонкой чеканки чаше, но кто вкусит от нее? Питье усохнет, золотой потир треснет, выветрится и станет прахом. Смело кричу Вам: не наполняйте чашу Духа своего трупным ядом самоуслаждения собственным я - я!». (С.477).

Поэтический мир Александра Блока, по мнению Л. Алексеевой, -«надолго сохранил для Клюева значение образца ... художнической прозорливости, мятежного духа, эмоционального богатства, окрыленности и беспощадности в познании темного и мрачного ... Блоковское представление о том, что истинно только трагическое мировосприятие, ибо оно одно способно охватить сложность жизни, было присуще и Н. Клюеву, - при том, что его как художника интересовали многие иные грани бытия...». (С.128).

Особенно пронзительно трагический голос Клюева звучит в «Разрухе» - он «вбирает в себя некую всемирную тревогу, вроде той, что передана Блоком в «Голосе из хора» - его поэтическом пророчестве о погибели Земли:

... Все будет чернее страшный свет,

И все безумней вихрь планет Еще века, века!

И век последний, ужасней всех, Увидим и вы и я. Все небо скроет гнусный грех, На всех устах застынет смех, Тоска небытия...

Клюев:

К нам вести горькие пришли, Что зыбь Арала в мертвой тине, Что редки аисты на Украине, Моздокские не звонки ковыли, И в светлой Саровской пустыне Скрипят подземные рули!

И Север - лебедь ледяной -Истек бездомною волной, Оповещая корабли, Что больше нет родной земли!

(«Разруха» .211; 11-12). В клюевских поэмах «Погорелыцина», «Песнь о Великой Матери» и стихотворном цикле «Разруха» воплощен «страшный мир» «страданий, поглотивший все сферы природы и человеческой жизни». (С. 136).

«Эпос охваченной пожирающим огнем России» - так определяет Л. Алексеева общее звучание поэмы «Погорелыцина». В ней «вслед за Гоголем и Блоком Н. Клюев рисует символический образ тройки - в новом ключе, констатируя скорбные потрясения на пути движения в будущее...». (С.136).

Разбиты писаные сани, Издох ретивый коренник, И только ворон на заране,

Ширяя клювом в мертвой ране, Гнусавый испускает крик! Лишь бубенцы - дары Валдая Не устают в пурговом сне Рыдать о солнце, птичьей стае И о черемуховом мае В родной далекой стороне!

(II; 346).

В статье «Поэма «Погорелыцина» [87] в контексте образного мышления Н.А.Клюева киевская исследовательница Л.Киселева выявляет «мифопоэтическую основу образного мышления» поэта и «некоторые характерные для поэтики «олонецкого ведуна» приемы».

Автор статьи останавливает свое внимание на полифонии стилистических средств и неожиданных сопоставлениях, которые в своей совокупности создают «священное таинство» «из простой и будничной жизни».

Исследуя художественное время поэмы, Киселева указывает на то, что мифопоэтическое сознание Клюева по-особому совмещает в себе диахронический и синхронический аспекты: «Событие, развертывающееся на наших глазах, является повторением прежде бывшего, его вариацией в новых условиях. При «выпадении» существеннейшего условия (например, бегство Егория с иконы, на которой после этого остаются лишь «змий да сине море» - Д.С.) событие приобретает эсхатологический смысл, причем это возможно как при разворачивании события из настоящего в будущее, так и в ретроспективе». (С.34).

Автор обращает внимание еще на одну важную особенность мифо-поэтического образного мышления Клюева - тождество «макрокосма и микрокосма, мира и человека; отсюда - антропоморфизация природных явлений и очеловечевание животных; /.../ в вечно повторяющемся ритуале Человек и Природа достигают полного взаимопонимания». (С.39).

В статье отводится место и анализу темы Змия - одной из центральных в «Погорелыцине». Змий появляется в поэме на нескольких «заставках», «предвещая голод и людское озверение». С темой Змия, по мысли автора статьи, «соединяется тема бесовского непреодолимого соблазна и лик некоего апокалиптического зверя». (С.41).

Киселева замечает, что стабильные образы, генетически связанные с

обликом Змия («Каменно-Железное Чудище»,' «стальные Горынычи»),

/

сложились в творчестве новокрестьянских поэтов задолго до революции 1917 года как персонификации противостояния Земли и Железа, Деревни и Города.

В заключение работы, констатируя факт хитрой закольцованности отдельных тем и образов «Погорелыцины», Л. Киселева утверждает, что «поэма спрессовала в себе целые пласты культурных традиций», а в каждом из «колец» воплощается сценарий космологической драмы - создается впечатление магической цельности и монолитного единства». (С.42).

В другой своей работе - статье «Русская икона в творчестве Николая Клюева» [93] - Л. Киселева утверждает, что «и Клюев /.../и отчасти Есенин сознательно ориентировали современников на связь своей поэтики с «новым жизненным стилем», открытым в древнерусском искусстве», а те, в свою очередь, «обратили внимание не только на силу дарования «крестьянских поэтов», блестящую стихотворную технику, свободу и новизну образного мышления, - но и на особую «литургийность» их текстов, «иконо-графичность» письма». (С.46).

Вспоминая клюевскую статью «Сдвинутый светильник», где поэт излагает свою эстетическую программу, Киселева подчеркивает, что «падение культуры и бедствия новейшего времени Клюев напрямую связывает с утратой «чувства иконы как величайшего церковного догмата» (Клюев), с подменой иконного образа «афишей», чем более всего «смердит», по

словам поэта, буржуазная цивилизация». (С.47). «Божниц рублевских сон» в поэзии Клюева стал символом утраченного золотого века крестьянской культуры». (С.47).

Иконное писание, по мнению автора статьи, музыкально и выражает идею «живописного выражения звука, видения голоса»: «музыка иконного образа, как и музыка храмового зодчества ... символизирует высшую гармонию, тайную «небесную музыку», слушателем которой был Клюев.

В бору, где каждый сук - моленная свеча, Где хвойный херувим льет чашу из луча, Чтоб приобщить того, кто голос уловил Кормилицы мирской и пестуньи могил, -Там отроку-цветку лобзание даря, Я слышал, как заре откликнулась заря, Как вспел петух громов и в вихре крыл возник Подобно рою звезд, многоочитый лик... Мир выткал пелену, видение темня, Но некая свирель томит с тех пор меня; Я видел звука лик и музыку постиг, Даря уста цветку, без ваших ржавых книг!

(«Звук ангелу собрат, бесплотному лучу...». I; 442).

Эта музыка слышалась и «зиждителям храма Покров у Лебяжьих дорог», которые «срубили акафист и слышим и зрим... И от собственного лица Клюев говорит в этой поэме: «Спою акафист о былом!» (С.49).

Обосновывая необходимость рассмотрения клюевских текстов^ико-нографическом аспекте, автор статьи указывает на то, что «в произведениях Клюева содержится огромный объем сведений по истории и технике иконописания, о значении и восприятии иконы, о ее бытовании в народе, о наиболее чтимых местных иконах и связанных с ними обрядах». (С.50). Сами же «иконописцы Древней Руси от 11 до 17 веков (Алипий Печёр-ский, Андрей Рублёв, Гурий Никитин) поименованы Клюевым «в одну

строку»: это и есть «дорога отцов», магистральная линия дедовской культурной традиции». (С.51). Как и у иконника-«духовица», объемляющего внутренним взором всю природу, как бы взыскующую обожения» и «соединяющего этот дольний порыв с горним потоком светоносных вдохновений», у Клюева «символика изображения такого духовного озарения одновременно реальна и умозрительна»:

Явленье Иконы - прилет журавля, -Едва прозвенит жаворонком земля, Смиренному Павлу в персты и зрачки Слетятся с павлинами радуг полки...

(«Погорелъщина». II; 330).

«В поэтике Клюева, - считает исследователь, - троп не является художественным приемом, он мыслится как объективная реальность». Клюев, «воссоздавая иконографию мироздания, приемлет «в персты и зрачки» многоцветье земного и зримого небесного мира, проистекающее от не-тварного и запредельного Света... Поэт-«изограф» привносит красоту в мироздание, запечатлевая в своем изображении отблеск лучей «божественной славы», являющейся высшей красотой. Поэтому «мир Божий» для Клюева прочно связан с «нетленной славою» икон, а иконописное изображение, по убеждению поэта, не только онтологично и гносеологично, но является проводником «света-красоты-славы», спасая жизнь от «глухонемой мглы» хаоса». (С.54). «Поэзия Клюева 20-х-30-х годов, - резюмирует свои наблюдения Людмила Киселева, - подобна великому акафисту ново-мученице Культуре и невинно убиенной Красоте». (С.59). «Клюев не мистифицировал читателя, не «выкапывал» из различных источников экзотичные доказательства глубины средневекового «умозрения в красках» и не инсценировал свою сопричастность древней традиции - он действительно жил в этом культурном пространстве. Свидетельство тому - логика художественного мышления поэта, неизменно проявляющая органическую

связь Клюева с русско-византийской эстетикой, с гимнографией и иконографией». (С.61).

Необходимым условием «Великого Преображения» Руси с целью достижения высшего бытия является, по мнению Клюева, сораспятие Христу. Живым воплощением этой идеи поэт считал прежде всего духовных отцов Древней Руси - Серафима Саровского, Паисия Величковского и «апологета нестяжательства» Нила Сорского. Влияние этих и других религиозных деятелей на мировоззрение и творчество Николая Клюева рассматривает Людмила Киселева в статье «Христианство русской деревни в поэзии Николая Клюева» [89]. Два главных завета Нила Сорского -«умная молитва» и «внутреннее делание» присутствуют, по мнению исследователя, и в творчестве Клюева, «причем распространяются они не только на человека, но и на всю природу». (С.61). Не случайно мольба поэта к современникам не рубить «златоствольных кринов» народной культуры» влагается в уста именно этого подвижника:

Нила Сорского глас: Земнородные братья, Не рубите кринов златоствольных, Что цветут, как слезы в древних платьях, В нищих песнях, в свечечках юдольных. Низвергайте царства и престолы, Вес неправый, меру и чеканку, Не голите лишь у Иверской подолы, Просфору не чтите за баранку...

(«Нила Сорского глас:«Земнородные братья...». I; 481) Оживление Сорского, утверждает автор статьи, не художественный прием, ибо для Клюева «подвижники и праведники, святые родной земли - вечные спутники народа, вечные современники». (С.61).

Напоминая читателю, что наряду с названными духовными авторитетами в поэзии Клюева предстают «живым воплощением народного духа, исторической памяти» Сергий Радонежский, Ефросинья Полоцкая, наибо-

лее близкие Клюеву святые Поморья Савватий, Зосима, Александр Оше-венский - Л.Киселева приходит к выводу, что вся поэзия Николая Клюева представляет собой «нескончаемый помянник», в котором не только имена, но и названия градов и весей определены историческим кодом народной культуры с характерным мифопоэтическим ощущением времени». (С.62). Поэтому и почитание их «нетленных мощей» воспринимается им «как живая связь и с прошлым, и со «всемирным». И дело тут не в «трех или четырех пудах человеческого мяса, не сгнившего в могиле ... а в той малой весточке «оттуда», из-за порога могилы, которой мучались Толстой и Мечников, Менделеев и Скрябин..."» (С.64).

Автор статьи останавливается на воплощении в клюевском творчестве идеи Китежа, который мыслился поэтом как национальный, культурный и нравственный абсолют. Не случайно именно в Китеже «собраны высшие достижения духа, мысли и дела русских людей; здесь встречаются Андрей Рублев, Гурий Никитин, Боян, Врубель, Борис Григорьев, Пушкин, Глинка, Римский-Корсаков...» (С.65).

Касаясь связи Николая Клюева с христианством, исследователь обращает внимание на то, что поэт «не был идеологом какой-либо секты или религиозного течения (хлысты, скопцы, скрытники, бегуны, духоборцы представлены в его поэзии «на равных правах» ... Многоликость Руси обязывала и его, «посвященного от народа», говорить разными голосами, перевоплощаться в различных участников творимой поэтом грандиозной мистерии народного духа». (С.67). «Лишь в контексте народного миропонимания: в обращении к апокрифам, духовным стихам и житиям, к Часов-нику и Псалтири, по которым учились поколения крестьянских детей, -можно понять смысл отдельных клюевских образов, ощутить их органичность и устойчивость». (С.70).

Комментируя возникновение эсхатологических мотивов в творчестве Клюева, автор статьи обращает внимание на то, что наряду с известными обстоятельствами, породившими в русской литературе отчетливо прозвучавшую тему Апокалипсиса, они генетически связаны «и с народными хилиастическими упованиями, и с представлениями русских сектантов». (С.75). (И странники-бегуны, и безденежники, и лесопустынники, и другие секты опирались на «апостольские принципы: абсолютное равенство, общность имущества, вплоть до отречения от собственности»).

«Идея последовательного воплощения Антихриста во всех, после Петра, представителях династии, связала народные эсхатологические представления с падением дома Романовых, а заветные слова «земля - Божья» совпали с лозунгом «земля - крестьянам». Вот почему одна из целей русской революции мыслилась Клюевым следующим образом:

... Чтоб в битве с сатаной железнопёрым стать, Адама возродить и Еву - жизни мать...

Именно поэтому столь неизбежным казалось Клюеву Великое Преображение России, и этой ослепительной иллюзии поэт принес обильные жертвы». (С.75).

В сборнике статей Института славистики Польской Академии наук (Варшава, 1994), посвященном старообрядческой культуре, опубликована работа американского исследователя Рональда Вроона (Ronald Wroon) «Старообрядчество, сектантство и «Сакральная речь» в поэзии Николая Клюева. Спустя три года она была воспроизведена в сборнике «Николай Клюев. Исследования и материалы» ИМЛИ им. М. Горького (М.: Наследие, 1997), по которому и цитируется.

Подчеркивая то, что клюевские стихи необходимо воспринимать (о чем недвусмысленно заявлял сам поэт) как тексты «потенциально сакральной значимости», Р. Вроон пытается разобраться, на какую сферу

народной религиозной культуры опирались претензии Николая Клюева на священность, «сакральность своего слова».

По мнению исследователя, таких источников два: мистическое сектантство (хлыстовство) и старообрядчество.

Определяя сектантский «конфессиональный фон» клюевской лирики (источником сведений о котором служат, в основном, утверждения самого поэта), автор статьи указывает на несколько сект, вероучения которых представляет лирический герой Клюева.

Прежде всего, это хлысты и скопцы («одно из самых радикальных ответвлений хлыстовства»), с которыми Клюев, по его словам, прожил в Самарской губернии два года. В этот период он создает цикл хлыстовских стихов «Давыдовы псалмы» (тексты не сохранились). Кроме того, клюев-ские стихотворения «Он придёт! Он придёт! И содрогнутся горы...» (I; 268) и «Песнь похода» (I; 274) «являются переработками известных сектантских гимнов». Стихотворения «Я был прекрасен и крылат...» (I; 22) и «Святая быль» (I; 341) навеяны хлыстовским учением о пред существовании душ, а лирические новеллы «Два юноши ко мне пришли...» (I; 423) и «О скопчество, венец, золотоглавый град...» (I; 435) провозглашают «достоинства скопческого образа жизни».

Упоминание Клюевым в автобиографическом очерке «Гагарья судьбина» о «серафимовском православии» своей матери Вроон трактует двояко: с одной стороны, соотнося с именем Серафима Саровского, имя которого неоднократно встречается в клюевских текстах; с другой - с сектой, возникшей в начале 1870-х годов, основателем которой был «православный монах (ризничий Никандровой пустыни) Серафим...» (С.57). Исследователь считает, что «между воззрениями серафимовцев и некоторыми взглядами Клюева (особенно раннего периода) есть очевидное сходство. Так, бросается в глаза то обстоятельство, что неприязнь Клюева к «бла-

городным и ученым людям» имела не только социальный, но и метафизический характер: эта прослойка устойчиво ассоциировалась в сознании поэта с демоническим началом. Отметим и последовательность, с какой лирический герой Клюева и те, от чьего имени он выступает, идентифицируются с «избранными братьями», обреченными принять страдания от князей мира сего и призванные тем самым искупить адские грехи (см. «Полунощницу», «Братскую песню» и др. ...» (С.57-58). Заглавие же второго клюевского сборника стихотворений «Братские песни» непосредственно отсылает к серафимовцам, называвшими себя «избранными братьями и сестрами». (С.58).

«Эти верования входили также в религиозный канон голгофских христиан - основанной Ионой Брихничёвым группы неосимволистов, с которой Клюев был связан в начале 1910-х гг.» (С.58).

Анализируя взаимоотношения Николая Клюева со старообрядцами, Рональд Вроон, в первую очередь, обращает внимание на ряд более или мнее достоверных фактов биографии поэта.

Во-первых, Коштугский приход Олонецкой губернии - малая родина Николая Клюева - в XIX веке был центром старообрядцев Филиппов-ского согласия. Во-вторых, сам Клюев в юношеские годы (предположительно в период с 1899 по 1902 годы), по его же словам, много времени провел в Соловецком монастыре - «одном из очагов сопротивления никоновским реформам» (С.59). В-третьих, во время революции 1905 года тогда уже дебютировавший поэт выступал против уплаты налогов и прохождения воинской службы - «это было вполне в духе экстремистских течений в беспоповщине».

В-четвертых, «в период сотрудничества Клюева с голгофскими христианами он познакомился с епископом Белокриницкого согласия Ми-

хайлом, который должен был писать предисловие к его второму сборнику стихов «Братские песни». (С.60).

И, наконец, в 1927 году он сообщал, что целое лето провел среди сектантов и старообрядцев на речке Печоре, а в конце 1920-х годов рассказывал, «как в глухих лесах за Печорой, отрезанные от всего мира, живут праведные люди, по дониконовским старопечатным книгам правят службы и строят часовенки и пятистенные избы так же прочно и красиво, как пятьсот лет тому назад». (С.60).

В произведениях Николая Клюева связь со старообрядческой традицией проявилась очень ярко. Клюевские произведения буквально наводнены именами, географическими названиями и образами, ассоциирующимися со старообрядческой верой. Во многих стихотворениях фигурирует имя протопопа Аввакума, святых Миколы, Медоста - причем в характерной для старообрядцев орфографии. «Столь же часто Клюев употребляет и топонимы, которые в старообрядческой традиции наделены особым смыслом: Соловецкий монастырь, Выгорецкая община, Керженские скиты» и, конечно, Китеж-град, который как в клюевском творчестве, так и в апокрифической литературе старообрядцев «является символом дониконовской праведности и красоты». (С.60).

В круг авторитетных для Клюева текстов, - констатирует исследователь, - входят фундаментальные старообрядческие сочинения - «Поморские ответы» братьев Денисовых и писания Аввакума, а мир поэта изобилует ритуальными и обрядовыми предметами староверов - такими, как лестовки, скуфьи, иконы дониконовского письма. Характерное для староверов недоверие к господствующей церкви обнаруживается в целом ряде клюевских текстов («Есть в Ленине керженский дух...» (I; 494); «Скрытный стих» (I; 333); «Заозерье» (II; 311)). Очень рельефно представлены у Клюева фигуры староверов (поморов, бегунов, скрытников), причем в

стихотворении «Меня хоронят, хоронят...» (II; 184) образ поморки выступает как обобщенный символ всей России». (С.60).

Несмотря на наличие столь разнообразных старообрядческих реалий, которые в своей совокупности, казалось бы, должны однозначно характеризовать Клюева как истинного старообрядца, существует одно важное обстоятельство, на которое обращает внимание автор статьи - «индифферентизм поэта к догматической стороне старообрядчества». (С.61). Доказательств этому несколько. И, пожалуй, самое главное - сам факт сочинения наряду со стихотворениями, насыщенными старообрядческой атрибутикой стихов сектантского (прохлыстовского) содержания, что с точки зрения старообрядцев является ересью.

Второе. Клюев контаминирует «образы и понятия, восходящие ко взаимоотрицающим конфессиональным традициям: православию, старообрядчеству и хлыстовству». (С.61). В приведенных ниже стихотворных фрагментах выделены значимые для той или иной конфессии топонимы, имена и понятия.

/.../

Гром от булатных ударов Слаще погудной струны... Радонеж, Выгово, Саров -Наших имён баюны...

(«Гей, отзовитель курганы...». I; 332). /.../

Оку Спасову сумрак несносен, Ненавистен телец золотой; Китеж-град, ладан Саровских сосен -Вот наш рай вожделенный, родной.

(«Красная песня». I; 466). /... /

В воздухе просфора и кагор,

(Приобщался Серафим Саровский) И за лаптем дед Святогор Мурлычет псалом хлыстовский...

(«Наущербе красные дни...». I; 494).

Третье. Во всем «корпусе» клюевской поэзии не различается «идеологическая оппозиция» «Иисус - Исус».

Четвертое. В поэме «Заозерье» пасхальный тропарь воспроизводится не в старообрядческом («Христос воскресе из мертвых, смертию на смерть наступи»), а в «нормализованном чтении» - «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ».

Таким образом, резюмирует свои наблюдения Р.Вроон, «и канон, и догматика старообрядчества интересовали Клюева гораздо в меньшей степени, чем его эстетическая сторона. По-видимому, староверие воспринималось им как проекция целого мира крестьянской культуры, вобравшего в себя (хотя бы потенциально) и православную набожность, и старообрядчество во всех его толках и согласиях, и, конечно, сектантство». (С.61-62).

Наиболее же последователен Николай Клюев, по мнению автора статьи, в сакрализации своей собственной речи, отождествлении её с библейскими и староотеческими откровениями - «в мире, освященном обрядностью, его поэтическое слово становится чином славящей этот мир литургии». (С. 64):

/.../

Потянуло душу, как гуся, В голубой полуденный край; Там Микола и Светлый Исусе Уготовят пшеничный рай!

Прихожу. Вижу избы-горы, На водах - стальные киты... Я запел про синие боры,

Про сосновый звон и скиты.

Мне ученые люди сказали: «К чему святые слова? Укоротьте поддёвку до талии И обузьте у ней рукава!»

О, бездушное книжное мелево, Ворон ты, я же тундровый гусь! Осеняет Словесное дерево Избяную, дремучую Русь!..

{«Оттого в глазах моих просинь...». I; 412-413).

Это клюевское «Словесное дерево», по словам самого же поэта, «восходит ... до палеостровских самосожженцев, до выговских неколебимых столпов красоты народной». (I; 211).

На фоне религиозной многоконфессиональности в поэзии Николай Клюев избирает для себя «амплуа, как бы завещанное ему всей старообрядческой традицией нового времени, - амплуа блюстителя древних песенных заветов и хранителя живого, действенного начала в слове». (С.65).

Представленные фрагменты исследовательских работ - малая часть из всего написанного о Клюеве в последние годы, - конечно же, дают лишь самое общее представление о творческом облике поэта, определяя некоторые особенности и контуры его художественного мира.

Исследованию системы духовных ценностей и ориентиров Николая Клюева, с ранних лет формировавшейся в его сознании, посвящена первая глава диссертации.

Когда работа над диссертацией была близка к завершению, вышла в свет книга Е.И. Марковой «Творчество Николая Клюева в контексте севернорусского словесного искусства» (Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 1997.316 с.).

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Савельев, Дмитрий Анатольевич

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Николай Алексеевич Клюев был и по преимуществу остается во многом загадочным явлением в русской литературе. Объяснение этой загадочности кроется как в скудности достоверных материалов о его жизни, так и в труднодоступности его творчества для исследователей.

Сохранилось очень немного достоверных сведений, касающихся событий первых двадцати лет жизни H.A. Клюева. А ведь именно в эти годы складывался характер будущего поэта, формировалось его религиозно-философское мировидение. Сам же Клюев всегда неохотно делился (если делился вообще) фактами из своей биографии, зачастую излагая их в мифопоэтическом ключе.

Все созданное Клюевым по своему художественно-философскому масштабу является масштабной мировидческой эпопеей, действующими лицами которой стали великие духовные авторитеты святой Руси. Именно поэтому восприятие и осмысление клюевских произведений доступно лишь читателям с высокой духовно-нравственной организацией.

Своими корнями клюевское творчество уходит в глубь российской истории - в дониконовскую Русь, к истокам национальной культуры - ко времени создания «Слова о Полку Игореве», «Моления Даниила" Заточника», «Сказания о невидимом граде Китеже», «Жития» Сергия Радонежского, «Жития» протопопа Аввакума и других пустозерских узников, «Поморских ответов" Андрея Денисова .

Другой и не менее важный культурный пласт составили произведения «потаенной» литературы Византии и Древней Руси - «скитов и келий самоцвет», - многие из которых известны лишь узкому кругу специалистов-филологов.

Николай Алексеевич Клюев по своему вероисповедованию однозначно не принадлежал ни к православию, ни к какому-либо старообрядческому или сектантскому братству, хотя в разные годы жизни был связан и со старообрядцами, и с хлыстами, а также со скопцами и голгофскими христианами. Все эти учения и верования в той или иной степени и без взаимного исключения представлены в его творчестве, поскольку специфической особенностью святой Руси, вплоть до начала XX века, была ее религиозная многоликость. При этом личностям и «деяниям» «пламенного» Аввакума и братьев Денисовых в произведениях H.A. Клюева все же отводится приоритетное место. Их духовное наследие всегда являлось для поэта образчиком и нравственным мерилом деятельности наиболее значимых в последующей истории страны личностей.

Николай Клюев был прекрасно осведомлен о жизни и подвигах русских святых (особенно - о деяниях «родных» ему святых Поморья), живших в разные века. Имена великих духовных авторитетов Древней Руси - преподобного Варлаама Хутынского, святого благоверного великого князя Михаила Тверского и его супруги - святой благоверной княгини преподобной Анны Кашинской, преподобного Сергия игумена Радонежского и всея Руси чудотворца и его учеников -преподобных схимонахов-воинов Александра-Пересвета и Андрея-Осляби Радонежских, преподобного Андрея Рублева, иконописца, преподобного Макария Унженского, преподобных Савватия и Зосимы Соловецких, преподобного Елеазара Анзерского и других русских святых -неоднократно возникают в клюевских произведениях.

Бесспорно то, что H.A. Клюев был глубоко религиозным человеком, полностью принимавшим и реализовывавшим в свое творчество глобальную христианскую идею сораспятия Христу, а также тонким знатоком иконописи и собирателем икон.

Различные иконы и прочая атрибутика религиозных культов настолько широко представлены в произведениях Клюева, что уместно говорить о целесообразности иконографического подхода к ним. Ведь именно с утратой «чувства иконы как величайшего церковного догмата» (204) связывал поэт духовное оскудение нации и все катаклизмы нашего времени. Обладавший даром сверхчувствования и утонченным слухом, Николай Клюев улавливал музыку иконного образа и храмового зодчества в целом - «видел звука лик».

Апокалиптические события современности, как правило, влекут за собой в клюевской поэзии страшные метаморфозы икон (например, бегство с иконы святого Егория, после чего на ней остается «лишь змий да сине море», - а впоследствии - и всех русских святых, собравшихся на гигантском праведном Корабле для отплытия в Святую Русь).

Мятежность и обличительство - неотъемлемые составляющие клюевских произведений - проявились уже в ранний период творчества поэта, которое развивалось на «гребне» революционной волны. Как первая (1905), так и вторая (1917) русская революция, связывались Клюевым с воплощением на земле идеи братства - глубоко христианской по своей сути. Эта идея являлась также одной из скреп мироздания в философии хлыстов. Стремление Клюева путем собственных усилий приблизить вожделенный час освобождения стало причиной его большой политической активности в революционные годы. Масштаб общественно-революционной деятельности Клюева выходил за пределы России - им даже делались попытки наладить связи с мистическими сектами Индии. Состоялась ли встреча Клюева с индийскими мистиками - неизвестно, однако образ Белой Индии - мифического «города белых цветов», а также страны праведников и страстотерпцев - пройдет через всю клюевскую поэзию. Будучи в представлении поэта обетованием земного рая, Белая Индия олицетворяла для него и сокровенный великорусский Китеж-град, чудодейственно спасшийся от «неверных» на дне озера Светлояр.

Начало настоящей известности H.A. Клюева как литератора положило его знакомство с поэтом A.A. Блоком. В период с 1907 по 1911 годы между Клюевым и Блоком велась довольно интенсивная переписка, в которой Николай Клюев отнюдь не выглядел робким учеником. Более того, признавая большой талант А. Блока-поэта и отмечая близость блоковского поэтического мира своему, Николай Клюев выступает в своих письмах и как его суровый критик, и даже порой как наставник, учитель, в основном «внедрившийся» в подсознательные глубины народного духа и постигший сокровенную тайнопись линий и цветов народного искусства.

Тематика и тональность ранних клюевских стихотворений роднит их, с одной стороны, с произведениями «крестьянских» поэтов 19 века - С. Дрожжина, А. Кольцова, Н. Некрасова, И. Никитина и И. Сурикова,- а с другой - с поэзией JI. Трефолева, П. Якубовича и А. Блока. Многие из этих первых клюевских стихотворных опытов вошли в его дебютный сборник «Сосен перезвон» (1911). Однако уже второй сборник клюевской поэзии -«Братские песни» (1912), ставший поэтическим результатом сотрудничества поэта с голгофскими христианами (1909-1912), принес его автору славу «народного пророка» и «провозвестника новой силы».

Со своей стороны, Николай Клюев также активно способствовал рождению этого своего «мессианского» образа. Сначала его стремление стать новым «пророком» выражалось в чисто внешних аспектах: манере одеваться, «по-крестьянски» держать себя в обществе столичных интеллигентов, постоянной демонстрации своей неприязни к городу -одним словом, в создании собственного образа смиренного деревенского мужичка, по воле Провидения умеющего писать стихи. Но уже во вступительной авторской заметке к «Братским песням» Николай Клюев уверял своих читателей, что его «песни» вовсе им не записывались, а единожды прозвучав, врезались в память слушателей и передавались «из уст в уста», восстанавливаясь впоследствии уже «с чужих слов».

Таким образом, H.A. Клюев уже в те годы начал представлять свою поэзию как результат полученного свыше Откровения. Сами же стихотворения, составившие сборник «Братские песни», в которых лирический герой предстает светоносным пророком и активным преобразователем жизни, - являются ярким подтверждением этой мысли.

Важным и в то же время трагическим жизненным рубежом стал для H.A. Клюева 1913 год, ознаменовавшийся потерей самого близкого поэту человека на Земле - его матери.

Отныне и неизменно мать поэта Прасковья Дмитриевна, которую он боготворил еще при ее земной жизни, предстает в его творчестве в облике Богородицы, «бесплотной гостьи», озаряющей тихим невечерним светом всю его последующую жизнь.

Избяные песни» Николая Клюева, впоследствии вошедшие в его поэтический сборник «Мирские думы» (1916), стали величайшим памятником усопшей. «Поминание» матери происходит в «Избяных песнях» на всех «уровнях» клюевской космогонической «вертикали» - на земле, в царстве святителей-праведников и, наконец, на высших «светоносных» перекрестках мироздания.

Вся «тварная» жизнь этого многоуровневого мира, его мифопоэтическое пространство и время в связи со смертью матери ввергается в хаос и смертельное оцепенение. Такая «поведенческая» модель «избяного мира», вызванная экстремальными обстоятельствами, в своей основе неизменно воссоздается и в последующем клюевском творчестве. С возвращением же Матери в «светоносном» облике «избяной мир» вновь обретает богосообразную гармонию.

В поэме «Песнь о Великой Матери» (1930-1931) Николай Клюев существенно расширяет как границы «небесного Чертога» Великой Матери, так и масштаб самой Ипостаси, создавая в своем произведении материнскую триаду: Мать земная, Мать-богородица и Мать Сырая Земля.

Пребывая в глубокой депрессии в связи с тяжелой утратой, Николай Клюев с 1913 по 1915 годы живет на родине, даже изредка не выезжая в столичные города, однако все это время ведет активную переписку - в частности, с издателем B.C. Миролюбовым и поэтом Александром Ширяевцем, - в которой Клюев предстает в новом качестве - учителя и опекуна младших собратьев по искусству.

Однако в полной мере эта сторона клюевской личности проявится позднее - в 1915-1917 годах - во время его активных личных и творческих взаимоотношений с Сергеем Есениным. Есенинское поэтическое становление проходило «под знаком» клюевского наставничества, и как литературное явление С.А. Есенин, конечно, «вышел» из Клюева. Все или почти все созданное Сергеем Есениным за период со второй половины 1915 года по 1917 год базируется на знаниях, полученных им от Николая Клюева. Клюев в этот период щедро передавал Есенину свои обширные познания в области древнерусского искусства - «ключи» к воротам Храма невидимого.

В эти годы стараниями преимущественно Клюева и поэта Сергея Городецкого создаются литературно-художественные объединения «Краса» и «Страда», в которые, помимо названных поэтов, входили «новокрестьяне» С.Есенин, С.Клычков, А.Ширяевец, П.Орешин и деятели искусства из столичной интеллигенции, интересовавшиеся народным творчеством - В.Иванов, А.Ремизов, Н.Рерих, И.Ясинский. В эти же годы Клюев совершает вместе с Есениным ряд литературных выступлений.

В 1917 году в отношениях Клюева и Есенина наметился разрыв: наступил период их соперничества и литературной полемики (1917 -1923). Основная причина этого разрыва кроется в необычайной амбициозности Есенина, изо всех сил стремившегося стать первым на поэтическом Олимпе России. Вследствие этого сначала почтительная по тону литературная полемика с Клюевым («О Русь, взмахни крылами.») перерастает в открытое неприятие, выразившееся (в творческом плане) в создании произведений, содержащих отрицание и глумление над русскими религиозными святынями и в конечном счете направленных против Клюева. Особенно насыщена такими образами есенинская поэма «Инония» (1918). Среди внешних причин есенинского «ухода» наиболее веская связана с его знакомством с будущим поэтом-имажинистом А. Мариенгофом, что, конечно же, сказалось и на общей направленности есенинского творчества после 1918 года.

Быт и окружение Есенина- «имажиниста» разлагающе подействовали на морально-психологическую сторону его личности, приведя поэта сначала к алкогольной зависимости, а затем и к петле. Основания, могущие поставить под сомнение официальную версию о самоубийстве Есенина, стали изыскиваться лишь в последнее десятилетие - «на волне» прочих громких «разоблачений». Но все же и по сей день самым весомым аргументом в этом мрачном деле была и остается реакция на есенинскую смерть близко знавших поэта людей. Очевидно, что Николай Клюев, никогда не боявшийся рассказывать в своих произведениях о различных аспектах деградации русского народа, оказавшегося «под серпом и молотом», не побоялся бы, хотя бы иносказательно, изложить иную правду о есенинской кончине, если бы у него были на то какие-либо основания. Но этого не произошло ни в те трагические дни, ни спустя годы. «Посмертный друг» Сергей Есенин в поэтических произведениях Николая Клюева, его воспоминаниях и снах о нем - всегда самоубийца-висельник. И потому неслучайно, что именно «чортушко» с «кутьей из углей и омылков банных» из клюевской поэмы «Плач о Сергее Есенине» (1926) оказывается первым «визитером» среди всех прочих, пришедших «помянуть» самоубийцу.

Однако основная цель этой поэмы не сводится к поминальной: главным для Николая Клюева становится нахождение тех условий, которые помогли бы оправдать и воскресить загубленную душу. Важнейшее из них - теснейшее переплетение и взаимопроникновение клюевской и есенинской лирики, подчеркивающее глубинное духовное родство поэтов, - Клюев находит сразу. Высвечивая есенинское поэтическое слово посредством соотненсения со своим собственным, всячески «подстраивая» его под свой «регистр» звучания, Клюев тем самым подчеркивает свою «магистральную» мысль о близнечности и слиянии мироощущений обоих поэтов. Именно поэтому противостояние сил Смерти (они, в основном, представлены в поэме «нечистыми птицами» Чирией, Грызеей, Подкожницей и Удавницей) и сил Жизни (воплощенных в образе пречистой Лебеди) заканчивается торжеством Жизни - «божественным усыновлением» неприкаянной души. И как следствие этой победы восстанавливается гармония прежде охваченного хаосом художественного мира поэмы - отныне вновь доминирует в нем «белый ромашковый цвет» - символ «зиждительного равновесия», чистоты и успокоения. И сам творческий путь обоих поэтов замыкается в одном пространственном измерении: обе души «растворяются» в царстве первооснов крестьянского бытия.

Поэма «Плач о Сергее Есенине» стала рубежным произведением Клюева, открывающим последний, мученический этап его жизни и творчества.

Последнее, что было издано в СССР при жизни Клюева из его сокровенной поэзии - это поэтический сборник «Изба и поле» (1928). Правда, в 1932 году журнал «Земля Советская» (№12) опубликовал вынужденно созданный Николаем Клюевым цикл «Стихи о колхозе», который) по замыслу авторов этой публикации, должен был свидетельствовать о «перековке» мировоззрения поэта на советский лад. Те же произведения, которые ныне признаются всеми исследователями клюевского творчества его поэтическими вершинами, - поэмы

Погорельщина» (1928) и «Песнь о Великой Матери» (1930-1931), стихотворные циклы «О чем шумят седые кедры» (1932) и «Разруха» (1933-1934) - стали в 1930-е годы лишь вещественным доказательством «антисоветскости» их автора.

Важная в идейном отношении часть комплекса писем H.A. Клюева к художнику А.Н. Яр-Кравченко - адресату многочисленных клюевских лирических посланий (в том числе и тех, что были объединены поэтом в «поэму о юном герое»)-стала достоянием всех интересующихся клюевским творчеством лишь в 1997 году: письма Клюева были опубликованы на страницах научного сборника ИМЛИ им. М. Горького «Николай Клюев. Исследования и материалы».

Анатолий Яр-Кравченко, вне связи с Клюевым известный как крупный художник-портретист, олицетворял в свое время для поэта не только палитру молодости, животворное начало жизни, но и, будучи в глазах творца «избяного космоса» «избранным», «Серафимом», - его глубинную идею воскресения и преображения мира.

Содержание писем Клюева к Кравченко касается не только их взаимоотношений: в них Николай Клюев рассуждает и об облагораживающей и воскресительной роли искусства в судьбах человечества, и о тех «рифах», которые неизбежно подстерегают творческую личность в период ее становления.

Состоящий из двенадцати стихотворений цикл-поэма «О чем шумят седые кедры» - бесспорно, самое «солнечное» произведение Клюева из всех созданных им в последнее десятилетие своей жизни, ибо в нем нашла свое поэтическое воплощение одна из его сокровенных религиозно-философских идей - идея всеобщего восстановления мира в нетленной красоте.

Все прочие «песни» H.A. Клюева, созданные им в 1930-е годы, по преимуществу составляют в своей совокупности Слово о погибели

Русской земли. Самым крупным клюевским произведением 1930-х годов является поэма «Песнь о Великой Матери», которая долгое время (вплоть до 1991 года) считалась исследователями, да и в свое время самим ее создателем, безвозвратно утерянной.

Все события, изображенные в поэме и охватывающие едва ли не тысячелетний период российской истории, даны изнутри времени советского - поэтому столь часты и страшны в ней картины авторских мистических видений.

В своей же «позитивной» части «Песнь о Великой Матери» сродни сакральному эпосу, в котором заключены многие собранные поэтом «по зернышку» русские «тайны». Как и все произведения зрелого Клюева, «Песнь о Великой Матери» написана «скрытным» стихом, услышать и понять который может лишь праведник, одаренный утонченным слухом.

В поэме (как ни в каком ином клюевском произведении) представлена обширная галерея духовных «праотцов» - «светильников» жизни, которые «соборно» и каждый в отдельности пророчески прозревают гибельные изломы на российском историческом пути и указывают еще оставшимся в живых праведникам единственно возможный путь к спасению - отплытие на гигантском святом Корабле в священную Русь, к Храму божественной Красоты и Истины - туда, где «праотцов дом».

Земной рай, который в основном соотносится в поэме с образом ее главной героини Параскевы, представлен как «благостное сожительство» и братское единение в некоем жизнестроительном всетварном порыве людей и зверей, моря и звезд, леса и храмов.

Сам же герой-сказитель поэмы, история рода которого ведется от времен Руси изначальной, совмещает в себе генетические «составляющие» трех «отцов»: святого-небесного, земного и звериного. Этим обусловливается и его «универсально-вещее восчувствие мира», и пророческие способности, и потенция превращения собственной жизни в благоуханный плод духовного творчества.

Творчество Н.А. Клюева конца 1920-х - начала 1930-х годов представляет собой всевременную панораму противостояния Мира праведных душ и Царства вселенской нечисти (сатанинского «воинства»), густо «населившей» клюевские произведения этого периода.

Правда, и в ранних стихотворениях Клюева эти «нечистые» существа уже присутствуют, однако пока не в столь «инфернальном» обличий, а лишь как достаточно беззлобные пантеистические существа, в языческие времена близкие человеку.

Но уже в «Песнослове» (1919) разноликие «бесы» - «содержимое» адского «сундука» - множатся и пакостят: повсюду на Земле мелькают их рогатые тени.

В поэме «Плач о Сергее Есенине» черт становится первым «посетителем» из всех тех, кто собирался «помянуть» поэта-висельника. В «Плаче.» впервые в клюевской поэзии появляются лихорадки (трясовицы) -женоподобные и зачастую принимающие обличье зловещих птиц демоны «чумы, проказы и холеры». В поэме о Есенине они символизируют пространство Смерти, противостоящее его мифопоэтическому пространственному антиподу - «белой Лебеди», слетающей с «ясна месяца» и в конце концов принимающей «душу убойную» под «правое тепло крылышко» в знак ее «божественного усыновления».

И в дальнейшем мифологический мир клюевских поэм представляется характерной для славянской мифологии системой двоичных представлений (бинарных оппозиций), главной из которых является оппозиция «животворящее - убийственное», реализующаяся в соответствующих «разнополюсных» персонажах.

Специфической особенностью произведений Клюева 1930-х годов является выраженная гиперболизация инфернальных образов, возникшая в связи с усугублением разрушительных процессов в стране, воспринимавшихся поэтом «сатанинской вакханалией» на празднике «бесовского новоселья». С этими же событиями связан и отныне часто встречающийся в клюевских произведениях мотив оборотничества. Так, оборотнями становятся прежде инфернально «нейтральные» волк, медведь и ворон.

Да и сами люди (особенно те, с которыми судьба свела Николая Клюева в колпашевской ссылке (1934)) представлялись ему сплошной «грудой страшных движущихся лохмотьев этапов» -образчиком «одичания от нищеты и лютой судьбы».

Период колпашевско-томской ссылки (1934-1937) стал временем создания многочисленных клюевских посланий-плачей и «мольб» к духовно близким ему людям - трагических документов, свидетельствующих о судьбе инакомыслящей творческой личности в эпоху сталинских репрессий.

Картин ранее прозреваемой поэтом Святой Руси в эти годы в поэзии H.A. Клюева почти нет: в ней на фоне кровавого гибельного зарева воскрешается из ада непрерывная вереница страшных видений «кочевий леших и чертей», а стенание всего тварного мира теперь уже обращено в пустоту, поскольку «Корабль праведности» уже давно покинул земные пределы.

По своим жанровым особенностям письма Николая Клюева из Сибири ложатся в русло традиций литературных памятников Древней Руси - челобитных, молений, житийной литературы. Все клюевские письма объединены единым смысловым центром - темой Смерти, близость которой поэт остро ощущал.

Перед лицом Ее Клюевым был написан и единственный во всем его творчестве философско-религиозный трактат «Очищение сердца» (1935), который по написании был вложен им в конверт с письмом к его «духовной сестре» Н.Ф. Христофоровой-Садомовой.

В трактате, целиком построенном на божественном Писании, Клюев вводит трехчастную классификацию всех живущих на Земле людей и определяет духовные пути, ведущие человека в «категорию» богоизбранных. Основной этап на этом пути к «очищению сердца» и, следовательно, к духовной свободе заключается, по мнению Николая Клюева, в «растворении» во Христе посредством юродства Христа ради. Каждый из «очистившихся» в конечном счете становится соучастником Его творческого акта и тем самым обретает в себе новое Богоявление.

Последним из дошедших до нашего современника клюевских произведений является стихотворение «Есть две страны: одна -Больница.» (1937), которое звучит завершающим поэтическим аккордом безнадежности. Спустя полгода после его написания Николая Алексеевича Клюева не стало: по сфабрикованному следователями НКВД делу о никогда не существовавшем «Союзе спасения России» он был приговорен к расстрелу.

Прошло несколько десятилетий, прежде чем мы, современные читатели и исследователи клюевского творчества, смогли не только в полной мере познакомиться и по достоинству оценить творческое наследие Николая Клюева, но и, не боясь расправы, заговорить в полный голос об этом удивительном поэте-провидце Русской земли.

Поскольку Николай Алексеевич Клюев как поэтическая личность масштабен, многолик и глубинно философичен, исследование проблем его творчества, содержащееся в настоящей диссертационной работе, может прояснить лишь небольшую часть его художнического мировидения и определить (очертить) только контуры клюевского поэтического мира. При этом за рамками исследовательского внимания диссертанта неизбежно должны были остаться многие важные аспекты его творчества, а также многоличностные литературные связи поэта.

Среди них - вопросы соотношения поэтической Вселенной Николая Клюева с творчеством некоторых поэтов - его современников.

Кроме отношений с Сергеем Есениным, представляют интерес личные и творческие связи Клюева с другими поэтами «крестьянской купницы» - Сергеем Клычковым, Александром Ширяевцем, Алексеем Ганиным, Пименом Карповым, Петром Орешиным, а также с близким к творцу «избяного космоса» по своим литературным интересам и стилизаторской манере письма Алексеем Ремизовым.

По-прежнему много открытий таит в себе исследование клюевского творчества в соотношении с памятниками византийской и древнерусской агиографии, а также произведениями «еретической», «потаенной» литературы Древней Руси.

Лексический состав клюевской поэзии - архаизмы, историзмы, диалектизмы, народно-песенная лексика и неологизмы - должен стать объектом специального исследования. Уже давно назрела необходимость создания подробных филологических комментариев к ряду крупных клюевских произведений, написания словаря языка H.A. Клюева, а в идеале - Клюевской энциклопедии.

Любопытно клюевское творчество и в звукоцветовом выражении. Его орнаментальность, иконографичность и образно-цветовая связь с живописными произведениями русских художников Н. Рериха, М. Нестерова, В. Сурикова, В. Васнецова, Б. Григорьева - направления исследовательского поиска следующих поколении ученых.

В силу своей орнаментальной «зашифрованности» и густоты, диалектной локальности и архаичности поэтического словаря, произведения Николая Клюева «обречены» открыться в полной мере лишь немногим нашим современникам; но несмотря на это среди них существуют и те, кто создает свои произведения в близкой Клюеву манере письма. Книга стихотворений киевского филолога и поэта Глеба Ситько

Пасхалия» (Киев: Випол, 1997) - один из таких поэтических сборников, «пропитанных» клюевским «духом».

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Савельев, Дмитрий Анатольевич, 1999 год

БИБЛИОГРАФИЯ

Подробный библиографический перечень книг Л.А. Клюева, отдельных публикаций его произведений, архивных материалов и литературы о нём, появившейся до 1990 года, содержится, в частности, в следующих изданиях и работах:

1. Николай Клюев. Сочинения. В двух томах / Под общей редакцией Г.П. Струве и Б.А. Филиппова. Том второй. Мюнхен, 1969. С. 403-456.

2. Русские советские писатели. Поэты: Библиографический указатель. Том II. М.: Книжная палата, 1988. С. 58.

3. Киселева Л.А. Особенности художественного мышления новокрестьянских писателей / Н. Клюев, С. Клычков, А. Ширяевец // Диссертация ... кандидата филологических наук. Киев, 1990. С. 189-218.

Все библиографические источники, вошедшие в настоящую диссертацию, тематически сгруппированы по следующим разделам:

1. Литература по общим вопросам философии, методологии, истории России, культуры, искусствоведения, теории литературы; религиозная литература.

2. Литература о жизни и творчестве Николая Клюева /Этот раздел в основном составляют книги и различные литературные работы о поэте 1990-х годов/.

3. Основные издания произведений H.A. Клюева / в том числе прижизненные сборники клюевских произведений, публикации его отдельных произведений и писем/. Другие художественные тексты.

В диссертации принята сквозная нумерация всех литературных источников, вошедших в указанные разделы.

1. ЛИТЕРАТУРА ПО ОБЩИМ ВОПРОСАМ ФИЛОСОФИИ, МЕТОДОЛОГИИ, ИСТОРИИ РОССИИ, КУЛЬТУРЫ, ИСКУССТВОВЕДЕНИЯ, ТЕОРИИ ЛИТЕРАТУРЫ.

РЕЛИГИОЗНАЯ ЛИТЕРАТУРА.

1. Асов А. Звёздная мудрость Гипербореи // Наука и религия. 1995. № 12. С. 16-18.

2. Белый Андрей. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994.

3. Бердяев H.A. Философия свободного духа. М.: Республика, 1994.

4. Библейская энциклопедия. В двух книгах. / Составил архиепископ Никифор. М.: NB-press. Центурион. АПС. 1991.

5. Библия: Ветхий Завет. Новый Завет.

6. Булгаков С.Н. Свет невечерний. М.: Республика, 1994.

7. Власова М. Новая АБЕВЕГА русских суеверий: Иллюстрированный словарь. Спб.: Северо-Запад, 1995.

8. Водарский Я. Православная церковь в России в конце 17 века: Карта // Родина. 1996. № 9. Приложение.

9. Воронин Л. Судьбы крестьянской купницы // Новый мир. 1994. № 2. С. 243-247.

10. Воспоминания о Сергее Есенине: Сборник / Под редакцией Ю.Прокушева. М.: Московский рабочий, 1975.

11. Воспоминания о серебряном веке / Составитель Вадим Крейд. М.: Республика, 1993.

12. Времена года: Православный календарь / Составление и подготовка текстов В.В. Соколовского. Ростов-на-Дону: Книга, 1995.

13. Газизова 0. "Мати-пустыня" Иоасафа Индейского // Наука и религия. 1994. №5. С. 18-20.

14. Гарин И.И. Аввакум. Харьков: Фолио, 1994.

15. Гаспаров M.J1. Поэтика "серебряного века" / Гаспаров M.J1. Русская поэзия "серебряного века": Антология. М.: Наука, 1993. С. 5-47.

16. Глебов Р. Число ведовства и сказок "12" //Наука и религия. \ 1995. № 12. С. 61-62.

17. Ежов И.С. Революционная русская поэзия XX века / Ежов И.О. Шамурин Е.И. Антология русской лирики первой четверти XX века. М.: Амирус, 1991. С. 36-56.

18. Занковская JT.B. Новый Есенин: Жизнь и творчество поэта без купюр и идеологии. М.: Флинта, 1997.

19. Иванов Вячеслав. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994.

20. Иванов Г. Из литературного наследия. М., 1989.

21. Иткина Е. Райские птицы не знают печали // Наука и религия. 1995. № 9. С. 40-41,50.

22. Книга глаголемая: Описание о российских святых. М.: Издание Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1995.

23. Коринфский A.A. Народная Русь. Самара: Самарский областной центр народного творчества, 1995.

24. Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. М.: Мысль, 1991.

25. Костомаров Николай. Раскол: Исторические монографии и исследования. М.: Чарли, 1994.

26. Лазарев Е. Беловодье // Наука и религия. 1990. № 12. С. 22.

27. Лихачев Дмитрий. Великое наследие: Классические произведения литературы Древней Руси. М.: Современник, 1975.

28. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. Издание третье. М.: Наука, 1979.

29. Лосский Н.О. История русской философии. М.: Прогресс, 1994.

30. Месяцеслов Анны Журавлёвой. М.: Истоки, 1994.

31. Мифологический словарь / Главный редактор Е.М. Мелетинский. М.: Советская энциклопедия, 1991.

32. Мой век, мои друзья и подруги: Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова / Составление C.B. Шумихина и К.С. Юрьева. М.: Московский рабочий, 1990.

33. Новые черты в русской литературе и искусстве: 17 - начало 18 в.в.: Исследования и материалы по древнерусской литературе. М.: Наука, 1976.

34. Обрядовая поэзия Пинежья / Под редакцией Н.И. Савушкиной. М.: МГУ, 1980.

35. Полянский Валериан. Социальные корни русской поэзии от символистов до наших дней / Ежов И.С. Шамурин Е.И. Антология русской лирики первой четверти XX века. М.: Амирус, 1991. С. 9-17.

36. Ревякин А. Крестьянская литература / Антология крестьянской литературы послеоктябрьской эпохи. M.-JL, 1931. С. 40-42.

37. Русский демонологический словарь / Автор-составитель Т.А. Новичкова. Спб.: Петербургский писатель, 1993.

38. Русские народные сказители / Составила П.Г. Иванова. М.: Правда, 1989.

39. Русские писатели: Биобиблиографический словарь. В двух томах / Под редакцией П.А. Николаева. М.: Просвещение, 1990.

40. Рыбаков Б. Язычество Древней Руси. М.: Наука, 1987.

41. Селиванов Ф.М. Народно-христианская поэзия / Стихи духовные. М.: Советская Россия, 1991. С. 3-26.

42. Семенова Светлана. Философ "будущего века" // Молодая гвардия. 1997. № i.e. 226-252.

43. Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М.: Эллис Лак,

1995.

44. Словарь античности / Составитель Иоханес Ирмшер. М.: Эллис Лак -Прогресс, 1994,

45. Современные рабоче-крестьянские поэты в образцах и автобиографиях, с портретами / Составил П.Я. Заволокин. Иваново-Вознесенск, 1925.

46. "Слово о полку Игореве" и его время: Сборник научных статей / Ответственный редактор Б.А. Рыбаков. М.: Наука, 1985.

47. Смысл жизни: Антология / Общая редакция и составление Н.К.Гаврюшина. М.: Прогресс-Культура, 1994.

48. Соловьев B.C. Философия искусства и литературная критика. М.: Искусство, 1991.

49. Солощенко Л.Ф. Прокошин Ю.С. "Словеса золотые" / Голубиная книга: Русские духовные народные стихи 11-19 веков. М.: Московский рабочий, 1991. С. 5-33.

50. Федоров Н. Сочинения. М.: Мысль, 1982.

51. Хлысталов Э.А. Тайна гостиницы "Англетер". М.: Россия молодая, 1991.

52. Шамурин Е.И. Основные течения в дореволюционной русской поэзии XX века / Ежов И.С. Шамурин Е.И. Антология русской лирики первой четверти XX века. М.: Амирус, 1991. С. 18-35.

2. ЛИТЕРАТУРА О ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ НИКОЛАЯ КЛЮЕВА.

53. Азадовский K.M. Стихотворения H.A. Клюева 30-х годов: Сборник "О чём шумят седые кедры" // Байкал. 1978. № 3. С. 149-153.

54.Азадовский K.M. Раннее творчество H.A. Клюева // Русская литература. 1975. №3. С. 191-212.

55.Азадовский К. Вокруг Клюева: Спорное и неоспоримое // Знамя. 1987.

№ 9. С. 230-232.

56.Азадовский K.M. Письма H.A. Клюева к Блоку / Александр Блок. Новые материалы и исследования. Книга четвёртая / Литературное наследство. Том 92-й/. М.: Наука, 1987. С. 427-456.

57.Азадовский K.M. Личность и судьба Николая Клюева // Нева. 1988. № 12. С. 177-188.

58.Азадовский K.M. Николай Клюев: Путь поэта. Л.: Советский писатель, 1990.

59.Азадовский K.M. О Николае Клюеве: факты и мифы / Николай Клюев. Стихотворения. Поэмы. М.: Художественная литература, 1991. С. 3-26.

60.Азадовский K.M. Предсмертные песни Николая Клюева // Звезда. 1991. № 3. С. 157-164.

61.Алексеева Л.Ф. Произведения H.A. Клюева 20-30-х годов сквозь призму традиций A.A. Блока / Размышления о .жанре: Межвузовский сборник научных трудов. М.: МПУ, 1992. С. 125-137.

62.Алексеева Л.Ф. Николай Алексеевич Клюев / Очерки русской литературы XX века /после 1917 года/. Книга первая: 20-30-е годы. М.: МПУ, 1994. С. 178-194.

63.Алексеева Л.Ф. А. Блок и русская поэзия 1910 - 1920-х годов: Учебное пособие. М.: МПУ, 1996. С. 41-45, 65..

64.Базанов В.Г. "Гремел мой прадед Аввакум!": Аввакум. Клюев. Блок / Культурное наследие Древней Руси: Истоки. Становление. Традиции. М.: Издательство АН СССР, 1976. С. 334-348.

65.Базанов В.Г. Поэзия Николая Клюева / Клюев Н. Стихотворения и поэмы. Л.: Советский писатель, 1977. С. 5-85.

66.Базанов В.Г. "Плач о Есенине" Николая Клюева // Русская литература. 1977. №3. С. 192-198.

67.Базанов В.Г. Олонецкий крестьянин и петербургский поэт // Север.

1978. № 9. С. 91-110. № 8. С. 91-112.

68.Базанов В.Г. Поэма о древнем Выге // Русская литература. 1979. № 1. С. 77.

69.Базанов В.Г. Друзья-недруги: Сергей Есенин и Николай Клюев // Север. 1981. №9. С. 96-97.

70.Базанов В.Г. Сергей Есенин и крестьянская Россия. М.: боветский писатель, 1982.

71.Базанов В.Г. С родного берега: 0 поэзии Николая Клюева. Л.: Советский писатель, 1990.

72.Бельченко Н.Ю. Ритуально-мифологический субстрат поэмы Н. Клюева "Плач о Сергее Есенине" / Сергей Есенин: Научные статьи и материалы международной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения поэта. Киев: Русь, 1996. С. 156-161.

73.Бескин 0. Кулацкая художественная литература и оппортунистическая критика: Статьи. М.: Комакадемия, 1931.

74.Вроон Рональд / Uroon Ronald /. Старообрядчество, сектантство и "сакральная речь" в поэзии Николая Клюева / Николай Клюев. Исследования и материалы. М.: "Наследие", 1997. С. 54-67.

75.Грунтов А.К. Первые публикации стихов Н. Клюева // Север. 1967. № 1. С. 155-157.

76.Грунтов А.К. Материалы к биографии H.A. Клюева // Русская литература. 1973. № 1. С. 118-126.

77.Дементьев В. Олонецкий ведун: Николай Клюев / Дементьев В. Исповедь земли: Слово о российской поэзии. М.: Современник, 1980. С. 37-85.

78.Журавлёв В.П. Крестьянская купница / Николай Клюев. Сергей Клычков. Петр Орешин. Избранное. М.: Просвещение, 1990. С. 3-11.

79.3ападалов И. "Ни по моей, ни чьей вине..." // Нева. 1992. № 9. С. 279-

80.3ападалов И.Б. Мой крестный Клюев Николай // Вытегорский вестник /г. Вытегра/. 1994. № 1. С. 51-53.

81.Захаров А.Н. Клюев / Русские писатели. Биобиблиографический словарь. В двух томах. Том первый / Под редакцией П.А. Николаева. М.: Просвещение, 1990. С. 345-347.

82.Захаров А.Н. Контуры поэтического мира Николая Клюева / Николай Клюев. Исследования и материалы. М.: Наследие, 1997. С. 102-118.

83.Захарова JI.B. Творчество H.A. Клюева в литературном процессе IQ -30-х годов XX века: Типологическая общность и индивидуальное своеобразие / Автореферат диссертации...кандидата филологических наук. М.: МПТУ, 1993.

84. Иванов-Разумник Р. "Природы радостный причастник": Поэзия Н.Клюева // Заветы. 1914. № 1. С. 45-49.

85.Ивнев Рюрик. Воспоминания о H.A. Клюеве // Байкал. 1984. № 4. С. 132- 133.

86.Ипатова Т.А. Н. Клюев в воспоминаниях вытегор / Вытегорский вестник. 1994. № 1. С. 46-50.

87.Киселева JI.A. Особенности художественного мышления новокрестьянских писателей /Н. Клюев. С. Клычков. А. Ширяевец // Диссертация...кандидата филологических наук. Киев, 1990.

8 8.Киселева JI.A. Поэма "Погорелыцина" в контексте образного мышления H.A. Клюева / Вопросы русской литературы: Республиканский межведомственный научный сборник. Выпуск 1 /57/. Львов: Свит, 1991. С. 31-42.

89.Киселева Людмила. Христианство русской деревни в поэзии Николая Клюева // Православие и культура /Киев/. 1993. № 1. С. 59-77.

90.Киселева Л.А. Цикл "Избяные песни" H.A. Клюева в творческой

биографии Сергея Есенина /К постановке вопроса/ / О, Русь, взмахни крылами: Есенинский сборник. Выпуск 1. М.: Наследие, 1994. С. 95103.

91. Киселева JI.A. Семантические поля клюевской топонимики /К постановке вопроса/ / Вытегорский вестник. 1994. № 1. С. 6-11.

92. Киселева JI.A. Христианско-иконографический аспект изучения поэтики Сергея Есенина / Есенин академический: Актуальные проблемы научного издания: Есенинский сборник. Выпуск II. М.: Наследие, 1995. С. 168-181.

93.Киселева JI.A. Русская икона в творчестве Николая Клюева // Православие и культура/Киев/. 1996. № 1. С. 46-65.

94.Киселева JI.A. "Плач о Сергее Есенине" H.A. Клюева / Столетие Сергея Есенина: Международный симпозиум: Есенинский сборник. Выпуск III. М.: Наследие, 1997. С. 281-296.

95.Киселева JI.A. Есенин и Клюев: скрытый диалог /Попытка частичной реконструкции/ / Николай Клюев. Исследования и материалы. М.: Наследие, 1997. С. 183-198.

96.Князев В. Ржаные апостолы: Клюев и клюевщина. Пг.: Прибой, 1924.

97.Кравченко Б.Н. Через всю мою жизнь: О H.A. Клюеве // Наше наследие. 1991. № 1.С. 117-125.

98.Кравченко Б.Н. Читая написанное о H.A. Клюеве / Вытегорский вестник. 1994. № 1. с. 71-74.

99.Кравченко Татьяна. Твой поэт Николай Клюев: Из семейного архива Анатолия Яр-Кравченко / Николай Клюев. Исследования и материалы. М.: Наследие, 1997. С. 248-252.

ЮО.Куняев С.С. Последний Лель / Последний лель: Проза поэтов есенинского круга. М.: Современник, 1989. С. 5-22.

Ю1.Куняев Станислав. Жизнь - океан многозвонный... / Клюев H.A.

Стихотворения и поэмы. Архангельск: Северо-западное книжное издательство, 1986. С. 5-20.

102.Лазарев Владимир. Субботин Сергей. Песнослов // Огонёк. 1984. № 40. С. 25-27.

103.Лазарев Владимир. Об особенностях творческого развития Николая Клюева и их современном восприятии / Николай Клюев. Исследования и материалы. М.: Наследие, 1997. С. 16-20.

104.Мариенгоф Анатолий. Роман без вранья / Как жил Есенин: Мемуарная приза. Челябинск: Южно-уральское книжное издательство, 1991. С. 41, 139-140.

105.Маркова Е.И. Элементы финно-угорской культуры в художественной системе Николая Клюева. Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 1991.

106.Маркова Е.И. "Немые" тексты в "Песнях из Заонежья" Николая Клюева / Литература и фольклор: Проблемы взаимодействия: Сборник научных статей. Волгоград: Перемена, 1992. С. 85-95.

107.Маркова Е.И. Мать-Троица в поэзии Н. Клюева / Вытегорский вестник. 1994. № 1. С. 27-33.

108.Маркова Е.И. Карельский князь / Финно-угорские корни русского поэта Николая Клюева/ /Николай Клюев. Исследования и материалы. М.: Наследие, 1997. С. 137-149.

109.Маркова Е.И. Знаки финно-угорской культуры в русской литературе Карелии /Проблемы литературы Карелии и Финляндии: Сборник статей. Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 1994. С. 74-97.

1 Ю.Медведев Юрий. "Мы своё отбаяли до срока..." // Аврора. 1995. № 10. С. 12-25.

Ш.Мекш Эдуард. "Ниспала полынная звезда" /Пророчество Николая Клюева/ / Николай Клюев. Исследования и материалы. М.: Наследие,

1997. С. 68-77.

112.Меньшиков T.B. Нравственно-философские проблемы в творчестве С.А. Есенина / Диссертация...кандидата филологических наук. М.: МПУ, 1996. С. 40-44.

1 П.Михайлов А.И. Мотив двоемирия в поэзии Есенина и Клюева /Традиции и новаторство в советской литературе: Сборник научных статей. Рига: Издательство Латвийского университета, 1986. С. 65-82.

114.Михайлов А.И. От поэзии "избяного космоса" к письмам из Сибири // Наш современник. 1992. № 5. С. 141-147.

115.Михайлов А.И. Лёд и яхонт любимых зрачков // Север. 1993. № 10. С. 132-138.

И 6.Михайлов А.И. Поэтический космос Николая Клюева / Вытегорский вестник. 1994. № 1. С. 78-101.

117.Михайлов А.И. "Простите. Не забывайте...": Письма Клюева к Н.Ф. Христофоровой-Садомовой. // Север. 1994. № 9. С. 117-121.

118.Михайлов А.И. "Журавли, застигнутые вьюгой...": И. Клюев и С. Есенин//Север. 1995. № 11-12. С. 142-154.

119.Михайлов А.И. Отражение трагической истории России и судьбы Клюева в его снах / Николай Клюев. Исследования и материалы. М.: Наследие, 1997. С. 78-94.

120.Неженец Н.И. Лирические новеллы H.A. Клюева / Неженец Н.И. Поэзия народных традиций. М.: Наука, 1988. С. 49-93.

121 .Никитин В. "Белая Индия" Николая Клюева // Наука и религия. 1994. № 5. С. 21-22.

122.0рлицкий Ю.Б. Проза и стих в творчестве Н. Клюева и других поэтов новокрестьянского направления / Вытегорский вестник. 1994. № 1. С. 38-45.

123.0рлицкий Ю.Б. О стихосложении новокрестьянских поэтов / К

постановке проблемы/ / Николай Клюев. Исследования и материалы. М.: Наследие, 1997. С. 150-162.

124.Переяслов Николай. От общего истока: Мотивы и образы "Слова о полку Игореве" в поэзии Н. Клюева// Север. 1993. № 8. С. 155-157.

125.Пичурин JI. Правда о "Союзе спасения России" и поэте Николае Клюеве // Томский зритель. 1989. №1. С. 24.

126.Пичурин Л. /Последние годы Николая Клюева/ // Знамя. 1989. № 6. С. 231-233.

127.Полякова C.B. Гастрономические образы в поэзии Н. Клюева / Вытегорский вестник. 1994. № 1. С. 34-37.

128.Полякова C.B. Заметки к изучению поэтики Н. Клюева / Проблемы литературы Карелии и Финляндии: Сборник статей. Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 1994. С. 57-73.

129.Полякова C.B. Колыбельная в поэме Клюева "Песнь о Великой Матери" / Николай Клюев. Исследования и материалы. М.: Наследие, 1997. С. 132-136.

130.Раис Эммануил. Николай Клюев / Николай Клюев. Сочинения. В двух томах. Том второй. Мюнхен, 1969. С. 51-111.

131.Раскина Е.Ю. Гумилев, Есенин, Клюев / К проблеме рецепции новокрестьянской традиции культурой "серебряного века"/ / Сергей Есенин: Научные статьи и материалы международной конференции, посвященной столетию со дня рождения поэта. Киев: Русь, 1996. С.45-55.

132.Роднянская И. Возвращенные поэты // Литературное обозрение. 1987. № 10. С. 18-26.

133.Романов Борис. "Медный кит" Николая Клюева / Николай Клюев. Медный кит. М.: Столица, 1990. С. 121-125.

134.Ростовцева Инна. Страшные сны Клюева // Независимая газета. 25

октября 1994 года. С. 7.

13 5. Савельев Д. А. Поэтика "Избяных песен" Николая Клюева // Перечитывая заново: Забытые страницы русской литературы XX века: Межвузовский сборник научных трудов. М.: МПУ, 1996. С. 59-67.

136.Сакулин П. Народный златоцвет // Вестник Европы. 1916. № 5. С. 193208.

137.Семенова С.Г. Поэт "поддонной" России /Религиозно-философские мотивы творчества Николая Клюева/ / Николай Клюев. Исследования и материалы. М.: Наследие, 1997. С. 21-53.

13 8. Семенова Светлана. Поэт "поддонной" России /Религиозно-философские мотивы творчества Николая Клюева/ // Молодая гвардия. 1998. №3. С. 242-254.

139.Семибратова И. Николай Клюев / Бавин С. Семибратова И. Судьбы поэтов серебряного века. М.: Книжная палата, 1993. С. 229-241.

НО.Ситько Г.С. Ритуальность как тематический компонент орнаментальности в поэзии Николая Клюева /на примере поэмы "Мать Суббота" / Николай Клюев. Исследования и материалы. М.: Наследие, 1997. С. 119-131.

141. Солнцева Наталья. Китежский павлин: Филологическая проза: Документы. Факты. Версии. М.: Скифы, 1992. С. 5-78, 359-382.

142.Солнцева Наталья. Последний Лель: 0 жизни и творчестве Сергея Клычкова. М.: Московский рабочий, 1993. С. 195-196.

143.Стафеев Н.М. Автографы Н. Клюева / Вытегорский вестник. 1994. № 1. С. 54-65.

144.Субботин С.И. Николай Клюев // День поэзии 1981. М.: Советский писатель, 1981. С. 187-188.

145.Субботин Сергей. "Моя славянская звезда, узорная и избяная...":

МЗ

Поэзия: Альманах. М.: Молодая гвардия, 1985. С. 101-106.

146.Субботин С.И. Проза Николая Клюева в газетах "Звезда Вытегры" и "Трудовое слово" /1919 - 1921 годы/: Вопросы стиля и атрибуции // Русская литература. 1984. № 4. С. 136-150.

147.Субботин С.И.'Слышу твою душу:' Николай Клюев о Сергее Есенине / В мире Есенина: Сборник. М.: Советский писатель, 1986. С. 506-522.

148.Субботин С.И. Андрей Белый и Николай Клюев: К истории творческих взаимоотношений / Андрей Белый. Проблемы творчества: Статьи. Воспоминания. Публикации. М.: Советский писатель, 1988. С. 386-403.

149.Субботин С. Есенин и Клюев: К истории творческих взаимоотношений / О, Русь, взмахни крылами: Есенинский сборник. Выпуск 1. М.: Наследие, 1994. С. 104-120.

15 О.Субботин С.И. Николай Клюев как литературный редактор вытегорской газеты в 1920 и 1922 годах / Вытегорский вестник. 1994. № 1.С. 66-70.

151.Субботин С. О Николае Клюеве / Клюев Н. Завещание: Избранные стихи. М.: Правда, 1988. С. 2-4.

152.Субботин С. На путях к Николаю Клюеву // Север. 1988. № 5. С. 108113.

153.Субботин С.И. Костин И.А. Возвращение Песнослова / Клюев H.A. Песнослов: Стихотворения и поэмы. Петрозаводск: Карелия, 1990. С. 524.

154.Субботин Сергей. "Где чорт валяется, там шерсть останется": Из публицистики Н. Клюева 1919 - 1923 годов // Слово. № 4. 1990. С. 6162.

155.Субботин С.И. Николай Клюев - читатель Трефолева и Якубовича: Об истоках раннего клюевского творчества / Николай Клюев. Исследования и материалы. М.: Наследие, 1997. С. 163-182.

156.Филиппов Борис. Николай Клюев: Материалы для биографии /

Николай Клюев. Сочинения. В двух томах. Том первый. Мюнхен. 1969. С. 5-182.

157.Филиппов Борис. Погорелыцина / Указ. соч. Том второй. С. 113-138.

158.Фирсов Василий. О ранней биографии Николая Клюева // Север. 1996. №5-6. С. 147-154.

159.Хомчук Н. Есенин и Клюев: По неопубликованным материалам // Русская литература. 1958. № 2. С. 154-168.

160.Христофорова-Садомова Н.Ф. Воспоминания о поэте Клюеве Николае Алексеевиче //Наш современник. 1992. № 5. С. 153-156.

161.Швецова JI.K. Николай Клюев и Анна Ахматова // Вопросы литературы. 1980. № 5. С. 303-305.

162.Швецова JI. Субботин С. "Эти гусли - глубь Онега..." // Север. 1986. №9.

163.Шелкопляс Т.А. Лексико-семантические средства создания подтекста в поэзии H.A. Клюева / Вытегорский вестник. 1994. № 1. С. 12-26.

164.Шенталинский Виталий. Гамаюн - птица вещая // Огонёк. 1989. № 43. С. 9-12.

165.Шенталинский Виталий. Вестник Китеж-града / Николай Клюев. Песнь о Великой Матери: Фрагменты поэмы. М.: Правда, 1991. С. 2-6.

166.Шнейдер Илья. Встречи с Есениным. М.: Советская Россия, 1974. С. 5256.

167.Шурлякова О.В. Николай Клюев в его отношении к проблеме "искусство и этика" / Николай Клюев. Исследования и материалы. М.: Наследие, 1997. С. 95-101.

168.Эрлих Вольф. Право на песнь / Как жил Есенин: Мемуарная проза. Челябинск: Южно-уральское книжное издательство, 1991. С. 158-159, 196-197.

169.Юхименко Е.М. Народные основы творчества H.A. Клюева / Николай

Клюев. Исследования и материалы. М.: Наследие, 1997. С. 5-15.

170.Яцкевич Л.Г. О предпосылках создания словаря поэта: Пути и средоточия поэтического словаря Н. Клюева / Материалы по истории литературы и поэтики: Сборник научных статей. Вологда: Русь, 1995. С. 67-73.

3. ОСНОВНЫЕ ИЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ H.A. КЛЮЕВА. ДРУГИЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ТЕКСТЫ.

1/ Сборники произведений Клюева / 1977 - 1997 /.

171. Клюев Николай. Стихотворения и поэмы. Л.: Советский писатель, 1977.

172. Клюев H.A. Избранное: Стихотворения и поэмы. М.: Советская Россия,

1981.

173. Клюев Николай. Стихотворения и поэмы. Л.: Советский писатель,

1982.

174. Клюев H.A. Стихотворения и поэмы. Архангельск: Северозападное книжное издательство, 1986.

175. Клюев H.A. Завещание: Избранные стихи. М.: Правда, 1988.

176. Николай Клюев. Сергей Клычков. Петр Орешин. Избранное. М.: Просвещение, 1990.

177. Клюев H.A. Стихотворения и поэмы. М.: Молодая гвардия, 1991.

178. Клюев Н. Песнослов: Стихотворения и поэмы. Петрозаводск: Карелия, 1990.

179. Клюев Николай. Медный кит. М.: Столица, 1990.

180. Клюев Николай. Стихотворения. Поэмы. М.: Художественная литература, 1991.

181. Клюев Николай. Стихотворения и поэмы / Потаённый сад:

Новокрестьянские поэты. В трёх томах. Том второй. Ставрополь: Книжное издательство, 1992.

182. Клюев Николай. Стихотворения и поэмы. М.: Русская книга, 1997.

2/ Прижизненные сборники произведений H.A. Клюева.

183.Клюев Н. Сосен перезвон. М.: Знаменский и К0, 1912.

184.Клюев Н. Братские песни: Песни голгофских христиан. М.: Новая земля, 1912.

185.Клюев Н. Лесные были. М.: Издательство Некрасова, 1913.

186.Клюев Н. Мирские думы. Пб.: Издательство Аверьянова, 1916.

187.Клюев Н. Песнослов: Книга первая. Сосен перезвон. Книга вторая. Сердце единорога. Пг.: Издание Литературно-издательского отдела Народного комиссариата по просвещению, 1919.

188.Клюев Н. Медный кит. Пг.: Издание Петроградского Совета рабочих и красноармейских депутатов, 1919.

189.Клюев Н. Избяные песни. Берлин, 1920.

190.Клюев Н. Неувядаемый цвет: Песенник. Вытегра: Издание кружка "Похвала народной песне и музыке", 1920.

191.Клюев Н. Песнь Солнценосца. Земля и Железо. Берлин, 1920.

192.Клюев Н. Львиный хлеб. М.: Наш путь, 1922.

193.Клюев Н. Львиный хлеб. Берлин, 1922.

194.Клюев Н. Мать Суббота. Пг.: Полярная звезда, 1922.

195.Клюев Н. Четвёртый Рим. Пг.: Эпоха, 1922.

196.Клюев Н. Ленин. Л.: Государственное издательство, 1924.

197.Клюев Н. Медведев П. Сергей Есенин. Л.: Прибой, 1927.

198.Клюев Н. Изба и поле. Л.: Прибой, 1928.

3/ Публикации отдельных произведений Николая Клюева.

199. Азадовский K.M. Стихотворения H.A. Клюева 30-х годов: Сборник "О чём шумят седые кедры" // Байкал. 1978. № 3. С. 151-153.

200. Азадовский K.M. Предсмертные песни Николая Клюева // Звезда. 1991. №3. С. 160-164.

201.Бавин С. Семибратова И. Судьбы поэтов серебряного века. М.: Книжная палата, 1993. С. 236-241.

202. Гаспаров M.J1. Русские стихи 1890-х - 1925-х годов в комментариях. М.: Высшая школа, 1993. С. 232, 233, 252, 262.

203. Ежов И.С . Шамурин Е.И. Антология русской лирики первой четверти XX века. М.: Амирус, 1991. С. 345-354.

204. Клюев Николай. Сдвинутый светильник // Звезда Вытегры. 25 мая 1919 года.

205. Клюев Николай. Стихотворения. Автобиографическая заметка. Медвежья цифирь / Публикация А. Грунтова и С. Субботина. День поэзии 1981. М.: Советский писатель, 1981. С. 187-193.

206. Клюев Николай. Погорелыцина. // Новый мир. 1987. № 7. С. 78-100.

207. Клюев Николай. Из неопубликованного / Публикация JI. Швецовой. // Дружба народов. 1987. № 12. С. 135-141.

208. Клюев Николай. "Я славлю Россию...": Из творческого наследия: Автобиографическая проза. Из писем к B.C. Миролюбову. Стихотворения. Клюев и Горький / Публикация К. Азадовского // Литературное обозрение. 1987. № 8. С. 101-112.

209. Клюев Николай. Соловки /Публикация Н. Кирьянова // Новый мир. 1989. №3. С. 229-232.

210. Клюев Николай. Статьи: С родного берега. В чёрные дни. Великое зрение. Огненная грамота. Красный набат. Порванный невод / Последний Лель: Проза поэтов есенинского круга / Составитель С.С.

Куняев. М: Современник, 1989. С. 24-51.

211. Клюев Николай. Разруха / Публикация В. Шенталинского // Огонёк. 1989. №43. С. 11-12.

212. Клюев Николай. "Одиночество - страшное слово..." / Публикация А. Михайлова//Наше наследие. 1991. № 1.С. 113-117.

213. Клюев Николай. Песнь о Великой Матери / Публикация В. Шенталинского // Знамя. 1991. № И. С. 3-45.

214. Клюев Николай. Самоцветная кровь / Публикация С. Субботина // Наука и религия. 1992. № 1. С. 16-18.

215. Клюев Николай. "Мой край, моё поморье...": "Я надену чёрную рубаху...". Гагарья судьбина /отрывок/. Челябинск: Литературная артель "Алексей Казаков со товарищи", 1994.

216. Русская поэзия "серебряного века", 1890-1917: Антология / Редакторы М.Л. Гаспаров и И.В. Корецкая. М.: Наука, 1993. С. 601-612.

217. Сны Николая Клюева / Публикация А. Михайлова // Новый журнал / Ленинград /. 1991. № 4. С. 3-26.

218. Субботин Сергей. "Моя славянская звезда, узорная и избяная...". / Поэзия: Альманах. М.: Молодая гвардия, 1985. № 43. С. 106-108.

219. Клюев Николай. Сорок два гвоздя. Статьи / Публикация С. Субботина // Слово. 1990. № 4. С. 63-66.

4/ Публикации писем H.A. Клюева.

220. Александр Ширяевец: Из переписки 1912-1917 годов / Публикация Ю. Орлицкого, Б. Соколова, С. Субботина // 1993. № 3. С. 12-13, 14-15, 19-20, 24-25,26,31.

221. Клюев H.A. Письма к А. Яр-Кравченко / Публикация Т. Кравченко / Николай Клюев. Исследования и материалы. М.: Наследие, 1997. С. 253-294.

222. Михайлов.А.И. От поэзии "избяного космоса" к письмам из Сибири: Письма Николая Клюева к Н.Ф. Христофоровой-Садомовой из Томска //Наш современник. 1992. № 5. С. 148-153.

223. Михайлов А.И. Лёд и яхонт любимых зрачков // Север. 1993. № 10. С. 139-148.

224. Михайлов А.И. "Простите. Не забывайте..." // Север. 1994. № 9. С. 121139.

225. Николай Клюев в последние годы жизни: Письма и документы / Публикация Г.С. Клычкова и С.И. Субботина // Новый мир. 1988. № 8. С. 165-202.

226. Письма H.A. Клюева к Блоку / Публикация К. Азадовского / Александр Блок: Новые материалы и исследования. Литературное наследство. Том 92-й. Книга четвёртая. М.: Наука, 1987. С. 462-523.

227. Письма Николая Клюева разных лет / Публикация С. Субботина / Николай Клюев. Исследования и материалы. М.: Наследие, 1997. С. 199-230.

5/ Другие художественные тексты.

228. Воздух детства и отчего дома...: Стихи русских и советских поэтов о детстве, детях, отчем доме...: Сборник / Составил Н. Карпов. М.: Молодая гвардия, 1987.

229. Голубиная книга: Русские народные духовные стихи 11-17 веков. М.: Московский рабочий, 1991.

230. Есенин С. Стихотворения. М.: Советская Россия, 1966.

231. Есенин С.А. Сочинения. М.: Художественная литература, 1991.

232. Клычков Сергей. Стихотворения. М.: Советская Россия, 1991.

233. Клычков Сергей. Лысая гора /Статьи, интервью, стенограммы выступлений, дневниковые записи/. Талдом, 1996.

234. Клюев Николай. Сочинения. В двух томах / Под общей редакцией Г.П. Струве и Б.А. Филиппова. Мюнхен /Германия/, 1969.

235. Кольцов A.B. Сочинения. М.: Правда, 1984.

236. Памятники литературы Древней Руси: XII век / Составление и общая редакция JI.A. Дмитриева и Д.С. Лихачева. М.: Художественная литература, 1980.

237. Пустозёрская проза: Протопоп Аввакум. Инок Епифаний. Поп Лазарь. Дьякон Федор / Составила М.Б. Плюханова. М.: Московский рабочий, 1989.

238. Ремизов Алексей. Взвихрённая Русь. М.: Советская Россия, 1990.

239. Русские Веды: Песни птицы Гамаюн. Велесова книга. / Реставрация, перевод и комментарии Буса Кресеня. М.: Наука и религия, 1992.

240. Русская литература 11-18 веков / Составление Дмитриева Л.А. и Кочетковой Л.Д. М.: Художественная литература, 1988.

241. Стихи духовные / Составил Ф.М. Селиванов. М.: Советская Россия, 1991.

ФОТОПРШЮЖЕВДЕ

В этот раздел диссертации вошли фотопортреты H.A. Клюева разных лет, а также ранее нигде не публиковавшиеся работы, сделанные фотохудожником Е1АДШ1Р0М ЕВРШНОВШ на малой родине поэта - в селении Коштуги /нмне Вытегорского района Вологодской области/ в ивде 1996 года. В это время там проходили 12-е Клюевские чтения, приуроченные ко дню города Вытегра.

Троицкая церковь села Коштуги, в которой в конце октября 1884 года был крещён Николай Клюев.

Сельская школа, в которой с 1893 по 1895 год Николай Клюев учился. Ныне в ней располагается краеведческий музей.

Село Коштуги

Панорама села Коштуги

Окрестности села Коштуги

Николай Клюев у родного дома. Вытегра. 1922 год.

Н.А. Клюев. Конец 1920-х годов.

Н. А. Клюев. Ленинград. 1928 год.

Н.А, Клюев ж художник Анатолий Яр-Кравченко. Около 1930 г.

Н.А. Клюев. Москва. 1934 год. Фотография из следственного дела.

H.A. Клюев и С.И. Субботин. Середина 1990-х годов.