Блез Сандрар и русская литература: Пути становления творческой индивидуальности писателя тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Панкова, Ирина Александровна

• Панкова, Ирина Александровна
• кандидат филологических наук
• 2004

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Панкова, Ирина Александровна

Введение.

Глава I. Диалогизм как принцип организации художественных произведений Блеза Сандрара

Параграф 1. Типы и формы диалогизма в русской литературе и в творчестве Блеза Сандрара.

Параграф 2. Авантюрно-мелодраматическая техника и полифонизм в романах Б.Сандрара и в произведениях русских писателей.

Глава II. Тенденции и модификации условной образности в русской литературе первой трети XX века и в творчестве Блеза Сандрара Параграф 1. Петербургский текст русской литературы и

Блез Сандрар.

Параграф 2. Мифопоэтический историзм в произведениях Блеза

Сандрара и русской литературе.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Блез Сандрар и русская литература: Пути становления творческой индивидуальности писателя»

Диссертационное исследование посвящено актуальной как в теоретическом, так и практическом планах проблеме диалога национальных культур. Творчество французского поэта и прозаика швейцарского происхождения Фредерика Созе, известного под псевдонимом Блез Сандрар (1887 - 1961), очень много сделавшего для популяризации России и русской литературы на Западе, исследуется с точки зрения диалогичности, тем более, что и в отечественном и во французском литературоведении до сих пор не проведен целостный анализ эволюции творчества этого писателя в сопоставлении с основными тенденциями развития художественной российской словесности.

Следует отметить только одну попытку такого анализа, которую предпринял Н.И. Балашов в подробной статье с примечаниями к сборнику, в который вошли поэма «Проза транссибирского экспресса и маленькой Жанны французской», написанная белым стихом в 1913 году и еще несколько стихотворений Б. Сандрара. Российский критик определяет художественный метод французского поэта и прозаика как «поэтический реализм». В отечественной же критике были отмечены сложность и парадоксальность художественного мира Б. Сандрара, его стремление к «остраннивающим», каламбурно-игровым приемам передачи самых что ни на есть заурядных будней, о чем писал, в частности, С. Великовский.

Можно констатировать, что степень изученности становления творческой индивидуальности Блеза Сандрара нельзя считать высокой. Не освещенными остаются многие стороны его дарования, которые раскрывались в соприкосновении с русской гуманитарной традицией. Следует отметить, что на русский язык из его произведений были переведены лишь поэма «Проза транссибирского экспресса и маленькой Жанны французской» вместе с циклом стихотворений (сборник «По всему миру и вглубь мира» в переводе М.П. Кудинова, вступительная статья и примечания Н.И. Балашова) и роман «Золото».

Плодотворность диалога Б. Сандрара с русской культурой обусловлена тем, что становление его творческой индивидуальности происходило под влиянием русской литературы с ее «полифоническим замыслом» (М. Бахтин) и стремлением передать неисчерпаемость человеческой личности. Наиболее ясно главные идеи этой, в основе своей романтической традиции отечественной литературы первой трети XX века, сформулировал выдающийся русский мыслитель А. Лосев: «Первая - это идея цельной, бесконечной, экстатически и фактически творящей личности. Вторая основная черта - то, что буквально же и материальное осуществление личности есть не что иное как миф. Третье - весьма интенсивное использование всякого рода иррациональной образности, тогда как сама иррациональность романтической эстетики есть безусловный, постоянный и весьма энергично проводимый символизм. Наконец, в-четвертых, романтики очень резко отличаются от простветителей своим историзмом, который у романтиков оказывается не просто органическим, но и мистериально-органическим» [41, 143].

Такой подход позволяет рассматривать произведения каждого художника слова не только как уникальное и самодостаточное явление, но и как закономерное звено в общелитературном, историческом и общекультурном процессах. Это, в свою очередь, способствует обнаружению важности стилистического приема остраннения, позволяющего в значительной степени объединить и объяснить все многообразие использованных разными авторами композиционно-литературных и композиционно-речевых средств. Именно такой подход позволяет не ограничиваться анализом только тематики и структуры литературных произведений. Необходим учет всех звеньев художественной деятельности писателя: замысла и истории создания произведения, культурного контекста, категории «автор», средств воздействия литературного произведения на читателей.

В диссертации рассматриваются произведения Блеза Сандрара в аспекте традиций русской литературы, прослеживается становление характерных особенностей стиля прозы писателя, обусловленные процессом ее постепенной диалогизации: от ранних произведений до его романов «Мораважин» и «Дэн Иек», действие которых происходит частично в России и в которых содержится чрезвычайно много русских реалий, а также нередко встречается непосредственная перекличка с творчеством русских писателей. Диссертантом была переведена значительная часть этих романов, особенно касающаяся диалога с российской культурой и историей, так как они не издавались на русском языке.

Стилистические приемы понимаются как функциональная категория и изучаются только в контексте. Если обычно западное сознание классических эпох несло в себе потенциал видения истории в основном в прогрессистски-линейной перспективе, то в первой трети XX века в романтической рефлексии под значительным влиянием русской мысли, особенно Ф.М. Достоевского и B.C. Соловьева, ее образ рисуется скорее как многообразие цивилизаций, ведущих диалог на равноправной основе в диахронной и синхронной плоскостях. В контекст именно такой романтической традиции, сориентированной на постоянный культурный диалог, и погружал свое творчество, да и свою жизнь, поэт и прозаик Блез Сандрар.

Заслуживает внимания и проблема влияния Б. Сандрара на русскую литературу. В частности, этот вопрос затрагивает дочь и биограф писателя Мириам Сандрар, приводящая в пример творчество Маяковского и его образ жизни (общение происходило на собраниях членов движения Дада). Это перспективное направление исследования не вошло в рамки данной работы.

Материалом исследования послужили русская поэзия и проза первой трети XX века и этапные художественные произведения Блеза Сандрара. В поле зрения автора находятся некоторые художественные открытия А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, оказавшие особенно сильное влияние как на русскую литературу обозначенного периода, так и на Блеза Сандрара.

Предметом диссертационного исследования является взаимодействие творчества французского писателя и поэта Блеза Сандрара с наиболее значимыми художественными системами и явлениями русской литературы первой трети XX века, с учетом влияния А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского.

Целью исследования является анализ путей творческого взаимодействия выдающегося французского писателя Блеза Сандрара и русской литературы первой трети XX века.

Цель обусловила следующие задачи исследования:

1. Выявить сходство эстетических воззрений Блеза Сандрара и русских писателей, повлиявших на становление его творческой индивидуальности.

2. Выделить основные приемы диалогизации текста на разных структурных уровнях, а также типы полифонизма. Описать картину динамического функционирования этих приемов на пути от ранней прозы Блеза Сандрара к крупным формам - «Мораважин» и «Дэн Иек».

3. Проанализировать «вписанность» творчества Блеза Сандрара в Петербургский текст русской литературы.

4. Установить сходство мифопоэтического историзма в романистике Блеза Сандрара и русской художественной словесности.

Методологической и теоретической базой исследования являются, прежде всего, учение М.М. Бахтина о диалогизме литературы, а также А.Ф. Лосева о символическом содержании литературного образа, В .Я. Проппа о специфике комического в фольклоре, Ю.М. Лотмана о синкретизме русской литературы, В.Н. Топорова о важности мифологических основ литературных образов, Юнга об архетипе в искусстве; использованы работы С.С. Аверинцева, Н.Я. Берковского, В.В. Ванцлова, В.В. Вейдле, Р.М. Габитовой, в которых убедительно показаны романтические корни литературных исканий первой трети XX века.

Вслед за ними на страницах отечественных монографий ирония рассматривается как литературно-художественный, стилистический прием К.А. Долининым, М.Б. Маньковской, Ю.С. Степановым, З.И. Хованской.

Общие черты в поисках русской и французской литератур XIX - XX веков отмечены в трудах Н.П: Анциферова, Н.И. Балашова, С.И. Великовского.

В диссертации использован опыт французских исследователей творчества Блеза Сандрара - Клода Леруа, Кристины Ле Келлек Котье, Моник Шефдор, Иветт Бозон-Скальцитти, Мириам Сандрар, Мишель Турэ, Жана-Пьера Гольденштейна и др.

Учтены труды современных зарубежных теоретиков литературы, исследующих структуру художественного текста: Р. Барта, Ж. Женетта, Ц. Тодорова, Ю. Кристевой и других.

Методика исследования заключается в проведении интегрирующего анализа, учитывающего историко-литературный, структурно-поэтический, семантический, типологический, интертекстуальный методы и подходы к изучению художественного текста в соответствии с поставленными в диссертации задачами.

Научная новизна диссертационного исследования проявляется прежде всего в том, что анализ текстов Блеза Сандрара производится в соотнесении с русской литературой, диалогичность которой оказала существенное влияние на формирование категориальных черт художественного метода писателя. В диссертации предпринят оригинальный научный подход к изучению текстов Б. Сандрара, синтезирующий актуальные идеи бахтинологии и приемы структурного анализа художественного текста. Творчество Блеза Сандрара первой трети XX века представлено как единый процесс, стилевая доминанта которого во многом обусловлена процессом диалогизации, что делает его произведения значительным каналом связи русского литературного наследия с миром современного западного читателя, важным звеном культурной преемственности.

Теоретическая значимость работы обусловлена избранной в ней методологией исследования эстетической природы художественного текста, разработкой теорий мифопоэтического историзма, полифонизма, диалогичности, остраннения, авантюрно-мелодраматической техники, романтической иронии и неомифологического интертекста.

Практическая значимость диссертационного исследования заключается в том, что его материалы могут быть востребованы в вузовских курсах по теории и практике анализа художественных текстов и их перевода, а также по истории русской и французской литератур, в специальных курсах по сравнительному литературоведению.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Для способа организации художественного повествования Блеза Сандрара большое значение имеет ориентация на русскую литературу, диалогизм, полифонизм которой вошли в сознание французского писателя не только как источник отдельных образов и символов, но и как принцип отображения действительности. Тема неисчерпаемости, противоречивости творческой личности становится важным сюжетообразующим философским компонентом эстетики французского писателя.

2. Французский поэт и прозаик, как и многие русские писатели, проходит путь, связанный с переходом от сатирического повествовательного модуса к ироническому (включающему гротеск и абсурд), с актуализацией игрового начала, а также с формированием новых смыслов на архетипическом уровне за счет структурного единства. Обращение к мифопоэтической неразложимой образности, генетическим источником которой служит мир «культурного порубежья», особенно роднит Блеза Сандрара с великими мастерами русской литературы -Достоевским, Блоком, А. Белым. Укорененность писателей в пограничной культуре во многом объясняет остранняющую двойственность видения мира, которая, с одной стороны, тяготеет к архаичным космогоническим схемам, а с другой - не свободна от веры в науку.

3. Духовный диалог, который Блез Сандрар ведет с русской культурой, состоит, прежде всего, в диалоге с Петербургом - городом, являющимся квинтэссенцией жизни России и одновременно - текстом, в котором зашифрованы этапы ее духовного развития. У французского писателя обнаруживаются все основные составные элементы Петербургского текста -петербургского мифа: а) сакральная география города; б) умышленность его творения «из ничего»; в) его нереальный и непривычный вид; г) особые отношения со временем. Все эти элементы можно видеть отображенными в диалоге «Блез Сандрар - Петербург». В нем присутствует описание организованности пространства города как альтернатива хаосу, как победа над временем, а также традиционные темы призрачности и опасности северной столицы, единства бытия и небытия.

4. В художественном методе Блеза Сандрара оказались востребованными как традиции классического реализма русской литературы, так и традиции мифопоэтического историзма. Трагическая судьба России, которую пытается осмыслить французский писатель, в его произведениях воплощается различными художественными способами, в том числе с помощью неомифологического интертекста в тесной связи с мировой и русской культурой, причем за последний признается особая роль в переустройстве мира.

Стилевая близость Б. Сандрара к русской литературе не означала растворения в ней. Наиболее значимые произведения Б. Сандрара: романы «Мораважин» и «Дэн Иек» имеют оригинальное звучание потому, что части этих произведений, посвященные России, являются вполне осознанными репликами писателя в идейном и жанрово-стилевом диалоге с русской литературой. Французский писатель не только использует, но и переосмысливает изобразительные приемы русских учителей. Его романы пронизывает сплав объективного и субъективного. Соединение этих двух начал стало возможным за счет исключительной роли в Петербургском тексте сатирического и лирического. В мировидении Б. Сандрара оказалось неразделимым двуединое начало - трагическое и ироническое.

Апробация работы. Основные положения и результаты диссертации изложены в 11 публикациях автора, в докладах и сообщениях на научных конференциях разного уровня, проводившихся в Тамбове - международной (1994) и региональных (1995, 1996, 1998, 1999, 2001, 2002, 2003, 2004). Результаты исследования обсуждались на заседании кафедры истории русской литературы 11У им. Г.Р.Державина.

Структура и объем диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, содержащих по два параграфа, заключения. Приложен список использованной литературы. Объем работы вместе с приложением составляет 131 страницу.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Панкова, Ирина Александровна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Формирование эстетической и мировоззренческой позиций Блеза Сандрара происходило в тесной связи с поисками русской художественной словесностью специфических форм организации художественного текста, создающих в процессе его восприятия ситуацию сотворчества.

Среди «следов», оставленных русской литературой во французской, значение которых недостаточно оценено, в диссертации отмечается, прежде всего, усвоение такой особенности русской литературы первой трети XX века, как диалогичность, имеющая генетическим источником романтическую традицию. Романтизм здесь понимается в самом широком смысле, он трактует мир не как совершенный механизм, а как живое существо, которое душа человека желает постичь. Обретение истины поэтому должно нести прежде всего внутреннее преображение.

Анализ произведений оригинального французского писателя, прожившего более трех лет в России, показал плодотворность влияния на него именно этой традиции, представленной наиболее ярко в произведениях Ф.М. Достоевского, А. Блока, А. Белого. Особенно заметна перекличка мотивов сандраровских «Мораважина» и «Дэна Иека» с романами «Идиот» (Б. Сандрар даже пытался переводить его на французский язык) и «Петербург».

Процесс диалогизации творческой направленности выдающегося французского писателя и поэта связан с постепенной трансформацией отношений «автор - герой», «автор - рассказчик», «автор - читатель», с переходом от сатирического повествовательного модуса к ироническому и с актуализацией игрового начала.

Методологически плодотворным для раскрытия эстетических намерений Блеза Сандрара представляется использование им в качестве одного из источников понятия романтической иронии. Родившись из романтического скепсиса, ирония, проходя форму символического мышления, трансформируется в различные виды фантазии, от гротеска (экспрессионизм) и пародии (антиутопия) до парадокса (абсурд) и релятивизма (поток сознания). Ирония в такой ипостаси выступает как сущностное противоречие творчества — противоречие между поэтическими ценностными устремлениями человека и прозаической, порой бездуховной действительностью.

В «Мораважине» Б. Сандрар анализирует разницу между русской и европейской версиями романтического скепсиса. Исходные моменты здесь представлены в произведениях Ф.М. Достоевского и Ф. Ницше. У Достоевского в романе «Идиот» отрицается не Бог, а мир божий. Остро переживается разлад замысла творения с тем, что фактически сотворено. Любовь к человеку у русского писателя не истолковывается в поверхностно-гуманистическом смысле. Человеческий путь в поисках самого себя лежит через тьму, через раздвоение и не может быть сокращен или облегчен. Только таким образом достигается внутреннее озарение и преображение человека. Эту программу романтического самоуглубления, включающую исследование таинства внутренней жизни, глубинных столкновений и противоречий, погружение на самое дно человеческой души, познание бессознательного, проводил в своем творчестве Блез Сандрар, тем более, что его жизненное и творческое становление напрямую связано с драматической историей России начала XX века. Идея цельной и бесконечной творческой личности (Достоевский, А. Белый) произвела сильное впечатление на начинающего французского литератора и затем помогала ему разрешить проблему противостояния личности тоталитарному общественному устройству. Может быть, поэтому Блез Сандрар раньше многих во Франции, да и в Европе, обнаруживает опасность ницшеанской вседозволенности и приходит к убеждению, что убийственной логике «сверхчеловеков» типа Раскольникова могут противостоять только любовь и надежда, простая мудрость людей.

Необходимость перестройки дискурса власти и насилия на дискурс любви и соучастия стремился показать в своем знаменитом романе «Идиот» Ф.М. Достоевский. Именно в этом произведении Блез Сандрар нашел один из важных выводов русской литературы, повлиявших на все его творчество, - вывод о том, что поиск путей самосовершенствования лучше искания власти.

Подключаясь к могучему пласту русской литературы, французский писатель обретает возможность обогащения выразительных средств своих произведений, в частности, многообразием иронического, широко трактуемого русской литературой как духовно-эмоциональное состояние.

У него мы можем отметить такие разновидности иронии, как комическая ирония - насмешка над миром, которая противопоставляет детерминированности мира свободную игру воображения; трагическая ирония, когда личность оказывается жертвой обстоятельств или самообмана, ведущих к результату, прямо противоположному ее намерениям; нигилистическая ирония как выражение бунта, протеста, презрения или провокации, своеобразного героизма или отчаяния, сопровождающегося цинизмом, черным юмором, фарсом или гротеском; скептическая ирония, предполагающая неясность, неопределенность положения личности, ощущение неустойчивости, зыбкости мира или систем ценностей, сопровождающееся релятивизмом и пародированием. У Сандрара, как и в русской литературе, прослеживается взаимосвязь иронии с такими фигурами стилистики, как гипербола, парадокс, метафора (особенно ярко в романах «Мораважин» и «Петербург»). Ирония имеет игровой характер и непосредственно выражает умонастроение личности.

Блез Сандрар позитивно оценивает и по-новому сформулированные задачи искусства, которые заключаются в том, чтобы остраннить мир, потрясти сознание, создать новую реальность, собрав ее заново из осколков старой. Остраннение проявляется как преувеличенное и необычное, часто деформированное изображение обычных явлений и вещей. Оно влияет на сюжетосложение, разработку характеров, привлекает интерес читателей, например, к образу маленького человека, пришедшего из русской литературы.

На основе сопоставлений с произведениями русских писателей, в которых наиболее ярко отображено противостояние свободной человеческой личности и тоталитарной общественной системы: А. Белого «Серебрянный голубь», «Петербург», романа «Мы» Замятина, - в диссертации делается вывод о том, что творчество Б. Сандрара первой трети XX века представляет собой единый процесс, стилевой доминантой которого является диалогичность.

Блез Сандрар воспринимает одну из первых успешных попыток усвоения большой литературой «низких жанров» - приспособление Достоевским схем и положений мелодрамы, обличительно-криминального французского романа и т.д. для построения карнавального и полифоничного романа-идеи. Гетерогенный материал был ассимилирован и дал новаторские результаты.

Б. Сандрар, как и русская литература этого направления, избегает строгого следования структуре приключенческого романа. Так, например, его описание в романе «Мораважин» покушения на царя вроде бы следует классической теме, но с момента неудачи больше ничего не показывается: ни судьба большинства участников, ни их реакция. Замысел автора состоял также не в том, чтобы предложить читателю хотя бы эзопово изложение русской истории, а в том, чтобы мозаичные зарисовки характеров частных лиц явили читателю атмосферу революционного хаоса, совпадающего с внутренним хаосом Мораважина. Так, чтобы каждый персонаж был одновременно и парадигматичен, то есть списан с образца за пределами романа, и синтагматичен, - жил бы своей жизнью в его рамках. Писатель различными способами подчеркивает сходство между сугубо литературными героями и подлинными историческими фигурами. В романе «Мораважин» можно видеть явное сходство главного действующего лица с революционером-провокатором Азефом.

Тайна здесь выступает в самых разных ипостасях: как условие познавательной деятельности, ложного, сугубо гипотетического знания, разрушения знания, недостаточного знания. Причем даже тогда, когда тайна раскрывается персонажами романа или когда она оказывается их вольной фантазией, или вызвана психической неполноценностью действующего лица, сандраровский текст все же остается загадкой, «Мораважин» получается тайным романом, рассказывающим гораздо больше того, о чем непосредственно в нем говорится.

Понятие «полифония» представляется чрезвычайно уместным для понимания как, например, романов «Идиот» Достоевского и «Петербург» А. Белого, так и «Мораважина» и «Дэна Иека» Блеза Сандрара. В них причудливой мозаикой соединены различные жанры, представляющие духовное и телесное, социальное и индивидуальное, аспекты человеческого бытия, выступая средством коммуникации, позволяющим проверить новые жизненные ценности. В этих полифонических произведениях учитывается громадная сложность человека. Так, характеристика одного персонажа не представляется возможной: один его голос значим не сам по себе, а только в созвучии с другими. Не подходят привычные однозначные определения характера (наивный, мудрый, агрессивный): невозможно пропеть одним голосом многоголосое музыкальное произведение. Интересно, что Блез

Сандрар непосредственно рассматривает и музыкальную полифонию русских композиторов. В своих заметках о членах «Могучей кучки» он отмечает их стремление облечь в музыкально-драматическую форму психологическую напряженность русской литературы. Так, по его мнению, Мусоргский вложил в единственную свою законченную оперу «Борис Годунов» глубокий, в духе Достоевского, психологический драматизм.

Перекличка мотивов поверх актуальной причинности, отказ от взаимоподгонки деталей, карамазовский бунт против «эвклидовой дичи» -порядка вещей, при котором «все прямо и просто одно из другого выходит», оказались методологически созвучными литературным произведениям, имеющим, казалось бы, совсем иные духовно-этнические корни. Так, например, в романах Блеза Сандрара, уроженца Швейцарии, называемой иногда «Россией наоборот» - места действия героев Достоевского, мы обнаруживаем повествование, в котором главное составляет не сюжет, не целенаправленное, заранее рассчитанное движение от завязки к развязке, а движение души то ли героя, то ли автора, то ли человека вообще, взаимодействие «своего и чужого слова». Автор в таком произведении не является источником своего и чужого смыслов. Он - функциональный принцип, посредством которого осуществляется процесс ограничения и выбора этих смыслов. В романе «Мораважин» рассказчик не может остановиться на каком-то определенном типе повествования. Герои не могут определить сущность такого персонажа, как Мораважин, воспринимая его каждый раз по-разному, то как Джека-потрошителя, то как наследного принца, то как руководителя террористической группы в России. В свою очередь, рассказчик и сам претерпевает различные трансформации, и разделяет колебания остальных персонажей по отношению к Мораважину. Вспомнить двойника Достоевского заставляют и признаки зловещего карнавала, который устраивают персонажи анализируемого сандраровского романа с их перевоплощениями, переодеваниями, раздвоениями. Они постоянно облачаются в чужие одежды и принимают чужие обличия. Каждый немного не тот, за кого он себя выдает, каждый готов подчеркнуть двусмысленность своего положения в мире. Б. Сандрар, как можно заметить, выбирает нетрадиционную для мировой литературы трактовку понимания феномена двойника. По традиции под двойником понимается персонаж, который паразитирует на достоинствах главного героя, например, на его внешности, происхождении или же является его врагом, полной противоположностью. У Б. Сандрара же, вслед за Достоевским, двойник не просто паразитирует, но еще и выступает по отношению к оригиналу в качестве демона-искусителя, и Мораважин скорее не учится у Сьянса, не подражает ему, а его изучает, провоцирует, дразнит. Так же, как в «Братьях Карамазовых» Достоевского, Смердяков почти заставляет Ивана дать ему санкцию на убийство, когда тот в растерянности готов обвинить себя, хотя с формально-юридической точки зрения он нисколько не причастен к преступлению, так и Сьянс мечется в растерянности, склоняясь к тому, что в целях справедливой борьбы можно «устранить» беременную Машу, кажущуюся угрозой общему делу. И русский, и французский писатели согласны в том, что интеллигенции следует преодолеть искушение освещать своим словом зло терроризма, даже из соображений справедливости.

Частое равноправие сюжетных линий, в котором проявляется сюжетная полифония, разделение функций героя между различными персонажами существенно диалогизируют повествование.

Духовный диалог, который Блез Сандрар ведет с русской культурой, в диссертационном исследовании передается прежде всего через его диалог с Петербургом - городом, являющимся квинтэссенцией жизни России, текстом, в котором зашифрованы этапы ее духовного развития. На страницах диссертации воспроизводится картина стилевой динамики в романах Б. Сандрара «Мораважин» и «Дэн Иек», анализируется активизация смыслопорождающей функции текста, подчеркивается, что у Б. Сандрара можно обнаружить все основные составные элементы петербургского текста - петербургского мифа: сакральная география города, умышленность его творения «из ничего», его нереальный, непривычный вид, а также особые отношения со временем. Эти элементы отображены в диалоге: Блез Сандрар - Петербург. В нем присутствует описание организованности пространства города как альтернатива хаосу, как победа над временем. Традиционная тема призрачности, пустынности северной столицы России также роднит французского писателя с русским рядом текста. Тема единства бытия и небытия тоже вырастает на страницах его романов.

Ужас и безумие жизни рубежа веков оказалось невозможным передать только средствами реализма. Писатели обращаются к архетипичной, мифопоэтической иррациональной образности, однако уже в конце девятнадцатого столетия как в России, так и в Европе подлинного мифологического наследия по существу не было. Можно предположить, что генетический источник анализируемого типа образности находится в «третьей культуре», расположенной между подлинным фольклором и рационально-артистическим профессионализмом. Пограничная культура возникает на стыке патриархально-крестьянского мира и лихорадочной жизни гигантского города. «Порубежье», мир мещанской части города, составляло социальную почву позднеромантической культуры. В этом плане очень показателен социальный состав героев Б. Сандрара. Так же, как и у русских писателей (Андрея Белого в романе «Серебряный голубь», Евгения Замятина в пьесе «Блоха»), на страницах его романов «Мораважин» и «Дэн Иек» действуют характерные герои: потомок тамбовского крестьянина-отходника скульптор Иван Собаков, местечковый еврейский поэт, петербургский музыкант французского происхождения.

Представляется, что укорененность именно в этой культуре многих русских писателей, начиная с Гоголя и Достоевского, так же, как и Б. Сандрара, во многом объясняет двойственность их видения мира, которое, с одной стороны, прибегает к архаичным космогоническим схемам, стремится к постижению мира как целого, а с другой стороны, не отбрасывает окончательно и веры в науку. Герои Б. Сандрара органично вписываются в мещанский Петербург, в его трущобы. Полубредовые сцены соединяются с интеллектуальными дискуссиями, приподнятый слог - с разговорным. Так же, как у русских создателей Петербургского текста, автор в романе Б. Сандрара соединяет в себе разные уровни произведения: 1) «мотив» теневого сознания; 2) быт Петербурга; 3) лирическое и сатирическое начала в повествовании.

Б. Сандрар поразительно точен в описании петербургских деталей. Ему знакомы почти все части города: гавань, каналы, Стрелка Васильевского острова, Стрельна, но эта точность носит специфический характер: она всегда на грани призрачности, ее вряд ли возможно интерпретировать прямолинейно-топографически. Писатель идет своей дорогой вслед за реалиями Петербургского текста.

Рациональность (сверхвидение) и иррациональность (невидимость) образуют те полюсы, которые определяют не только диапазон Петербургского текста, но и характер основополагающего конфликта, перекодированного в культурно-историческом плане. В своем Петербургском тексте Б. Сандрар демонстрирует духовное родство с русской культурой, в которой он увидел наиболее полное выражение тоски по цельности и гармоничности бытия.

Блез Сандрар вписал свою «страницу» в Петербургский текст русской литературы. Его близость российской гуманитарной традиции в этом плане прослеживается очень четко. Близость наблюдается вплоть до буквальных совпадений, причем их источники не скрываются, а становятся элементами, которые включаются в игру, работают на создание в его романах особой атмосферы северной столицы. Французский писатель стал достойным продолжателем эпопеи, которую создавали Пушкин, Гоголь, Достоевский, Блок, А. Белый, Замятин и другие выдающиеся представители русской литературы. Вслед за ними он всячески подчеркивал недопустимость безраздельного господства рациональной схемы над духовно-жизненным опытом.

В исследовании последовательно выявляется, что трагическая судьба России, которую пытается осмыслить французский писатель во многих своих произведениях, воплощается различными художественными способами, в том числе с помощью неомифологического интертекста. Причем неомифология отличается и от традиционной мифологии, и от демифологизаторских усилий критической рефлексии, которая по-своему мифологизирует интеллектуальную сферу. Обогативший с помощью русской полифонической традиции выразительные средства своей прозы, Б. Сандрар показывает уязвимость объективных критериев истины и неустранимость субъективного. Отсюда проистекает переоткрытие им темы сна. Сон оказывается не только кошмаром, преследующим просвещенческое западное сознание (химеры на Соборе Парижской Богоматери), а прообразом вечно текущей жизни, преемственности в изменениях.

Блез Сандрар - поэт и прозаик со сложным литературным багажом. Он свободно оперирует литературными моделями и архетипами человеческого поведения. Сандраровский роман так же, как и многие произведения русской литературы первой трети XX века, получается мифологичным. Герои его содержательно нестабильны, означают то одно, то другое и в этом смысле буквально напоминают героев архаичного мифа, в котором возможны метаморфозы, трансформируемость всего во все.

В мире Б. Сандрара, как и у Достоевского, все живет на самой границе со своей противоположностью, поэтому все должны знать все друг о друге, должны сойтись лицом к лицу, никто не чувствует себя уютно, все ощущают себя изгнанниками - кто из ада, кто из рая. Любая попытка найти точку покоя в пространстве осознается здесь как ошибка. Так, строительство «царствия небесного» на земле может обернуться построением Вавилонской башни. Французский писатель так же, как и его русские коллеги, понимает, что научить быть нельзя, но возможно прохождение вместе со своими героями по всем их ошибочным путям.

Архетипические смыслы осознанно вводились и русскими, и французскими представителями позднеромантической традиции с тем, чтобы помочь человеку обучиться осознанию архетипов, умению осмысливать архетипические значения с высоты общечеловеческих ценностей. Это дает надежду подняться над властью «мамонтейшего мамонта», стать личностью в полном смысле этого слова.

Блез Сандрар тонко прочувствовал особенность Петербургского текста, проявляющуюся в том, что образ Петербурга в нем во многом строится как мифологизированная антимодель Москвы. Московское пространство противопоставляется петербургскому как нечто органическое -неорганическому, искусственному. Примечательно, что и в сфере российской музыкальной культуры французский писатель отмечает противостояние Москвы и Петербурга.

Новизна возникшего города на краю государства и перенос столицы стали серьезной ломкой традиционных исторических стереотипов и глубоким потрясением для России. Исход государей в чужую землю привел к тому, что Петербург получает статус «антихристова града», на фоне которого Москва воспринимается как «центр святой земли», и тема Петербурга переплетается и в русской литературе, и у Сандрара с темой изгнанничества. В «Транссибирском экспрессе» в этом смысле показательно появление фигуры классического изгнанника Овидия. Женщины несут ведра с водой на коромысле на плечах, «как носили в эпоху Овидия». И этот же мотив изгнания подчеркнет потом Б. Сандрар в названии романа Достоевского «Идиот», сначала назвав и свой роман «История Мораважина, идиота», выделив древнегреческое значение этого слова «чужой» («Здесь покоится чужой», - написано на могиле Мораважина в конце романа). Причем подчеркивается изгнание не столько социальное и национальное, сколько культурное и историческое. Важна инвариантность самой темы изгнания. Здесь у Сандрара проявляется так же, как и у русских писателей, умение сопрягать в едином слове метафизическое, культурно-историческое, филологическое и сугубо бытовое содержание.

Ситуация мифологической, а отсюда опять-таки петербургской опасности проступает в Петербургском тексте, начиная с Пушкина, Гоголя и Достоевского, и, разумеется, не минует прозу Б. Сандрара, в частности, при изображении интерьеров. В «Мораважине» и «Дэне Иеке» герои принимают решения очень часто на чердаках или на ступеньках, ведущих к порогам, и создается явное ощущение, что именно логика кошмарного города загнала их в комнаты, которые напоминают гробы, поселила на улицах, которые заканчиваются тупиками, заставила исповедоваться не в храме, а в трактире. Именно в трактире «Бродячая собака» Дэн Иек подслушал, лежа под столом, не разбирая, где сон, где явь, откровения молодых петербуржцев, подкупившие его искренностью настолько, что он решил предложить им участие в своем идеальном социальном проекте.

Русская литература служит Блезу Сандрару источником обобщений, имеющих мировой масштаб. Запечетленные в ней драматические коллизии русской жизни, переосмысленные в поэтической прозе и в романах французского писателя, выступают для Запада в качестве урока, который важно если не усвоить (невозможно буквально заимствовать чужой духовно-исторический опыт), то хотя бы держать в поле зрения.

Проведенный в диссертации анализ позволил обнаружить в сандраровском повествовании явно русские характеристики: показ сложного явления (личность, революция) в контекстуальном единстве разных повествовательных модусов от констатирующего («Проза транссибирского экспресса») до трагического («Мораважин», «Дэн Иек»); структурирование образа посредством совмещения в нем противоположных смыслов (например, образ Рэймона Сьянса); актуализация игрового начала за счет «замаскированного тождества» и смены повествовательных масок.

Без влияния полифонизма русской литературы трудно объяснить многосмысловую структуру символики Б. Сандрара ( Мир как пищеварение Бога), допускающей только диалогический характер ее интерпретации и поэтому противостоящей как логике чувствования, так и логике окончательного истолкования.

Последовательно диалогизируя текст на всех уровнях, Блез Сандрар добивается эффекта взаимоосвещенности произведений русской и западной литературы, донося до читателя их во многом совпадающий ценностно-смысловой пафос, причем французский писатель не только использует, но и творчески переосмысливает изобразительные приемы русских учителей.

Выбор в качестве диалогического контекста русской художественной словесности позволил Блезу Сандрару противостоять и цикличному мифогенному и линейному рациональному историзму, а также дополнить альтернативной историей новоевропейскую однонаправленность и одновременно вырваться из «дурной бесконечности» мифа.

Русская литература, таким образом, сыграла очень важную роль в становлении творческой индивидуальности выдающегося французского писателя Блеза Сандрара.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Панкова, Ирина Александровна, 2004 год

1. Аверинцев, С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции./ С.С. Аверинцев. М.: «Языки русской культуры», 1996 - 448 с.

2. Андрей Белый. Петербург. / Андрей Белый. М.: Слово, 2000.— 616 с.

3. Андрей Белый. Как мы пишем. О себе как писателе. /Андрей Белый. // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. - М.: Советский писатель. 1988. - С.8-24

4. Анциферов, Н.П. Непостижимый город. / Н.П.Анциферов. СПб.: Наука, Санкт-Петербург, отд., 1991 - 257 с.

5. Арнольд, И.В. Стилистика декодирования./ И.В. Арнольд. Л.:Наука, Ленингр. отд., 1974 - 186 с.

6. Арнольд, И.В. Проблемы интертекстуальности. / И.В.Арнольд // Вестн. Санкт-Петерб. ун-та. -1992 Сер.2. - Вып. 4. —С. 82 -104.

7. Афанасьев, А.Н. Народ художник. Миф, фольклор, литература. / А.Н. Афанасьев. - М.: Мысль, 1986. - 235 с.

8. Балашов, Н.И. Сандрар и поэтический реализм XX века. / Н.И. Балашов // Сандрар Блез. По всему миру и вглубь мира. М.: Искусство, 1974 -С.143-185

9. Балашова, Т.В. Французская поэзия XX века. /Т.В. Балашова -М.:Наука, 1982.-392 с.

10. Бахтин, М.М. Проблемы поэтики Достоевского. /М.М.Бахтин. М.: Советская Россия, 1979. — 318 с.

11. Бахтин, М.М. Эпос и роман. /М.М.Бахтин. СПб.: Азбука, 2000. -304 с.

12. Бахтин, М.М. Эстетика словесного творчества /М.М.Бахтин. М.: Искусство, 1979.-423 с.

13. Берковский, Н.Я. Романтизм в Германии. / Н.Я.БерковскиЙ. Л.: Наука, Ленингр. отд., 1973. - 257 с.

14. Берковский, Н.Я. Статьи и лекции по зарубежной литературе. / Н.Я. Берковский. СПб.: Азбука классика, 2002. - 480 с.

15. Ванслов, В.В. Эстетика романтизма. / В.В.Ванслов. М.: Мысль, 1966.- 169 с.

16. Вейдле, В.В. Умирание искусства: Размышления о судьбе литературного и художественного творчества. /В.В. Вейдле. СПб.: 1996

17. Великовский, Самарий. Умозрение и словесность. Очерки французской культуры. / Самарий Великовский. М.: - СПб.: Университетская книга, 1998. -711 с.

18. Великовский, Самарий. О сущности перелома во французской лирике. /Самарий Великовский // Новое литературное обозрение.- 1995. № 13. -С 152-164

19. Великовский, Самарий. В поисках утраченного смысла. Очерки литературы трагического гуманизма во Франции. /Самарий Великовский. М.: Художественная литература, 1979. - 264 с.

20. Бенедиктова, Т. Бесы русской литературы. /Т.Венедиктова // Новое литературное обозрение. № 52. - 2001. - С. 331-334.

21. Виноградов, В.В. О языке художественной литературы. / В.В.Виноградов. М.: Наука. - 1980. - 360 с.

22. Габитова, P.M. Философия немецкого романтизма (Фр. Шлегель,

23. Новалис)./ P.M. Габитова. М.: Мысль, 1978. - 214 с.

24. Гадамер, Ганс. Актуальность прекрасного. / Ганс Гадамер. М.: Искусство, 1991. - 367 с.

25. Гаспаров, М.Л. Избранные труды. / М.Л.Гаспаров. М.: Языки русской культуры, 1996.-664 с.

26. Гаспаров, M.JI. О русской поэзии. Анализы. Интерпретации. Характеристики. /М.Л.Гаспаров. СПб.: Азбука, 2001. - 480 с.

27. Долгополов, Л.К. Андрей Белый и его роман «Петербург». /Л.К.Долгополов. Л.: Наука, Ленингр. отд., 1988. — 520 с.

28. Долгополов, Л.К. Начало знакомства. О личной и литературной судьбе Андрея Белого. /Л.К.Долгополов // Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. Сборник. М.: Советский писатель. 1988. - С. 25 -102

29. Долинин, К.А. Интерпретация текста. / К.А.Долинин. М.: Просвещение, 1985. - 288 с.

30. Долинин, К.А. Стилистика французского языка. / К.А.Долинин. -Л.:Просвещение, 1978.-344 с.

31. Достоевский, Ф. М. Сон смешного человека. — Рассказы. М.: Художественная литература, 1985. 142 с.

32. Достоевский, Ф.М. Идиот. / Ф.М.Достоевский. М.: Художественная литература, 1960.-671 с,

33. Достоевский, Ф.М. Преступление и наказание. / Ф.М.Достоевский. -М.: Сов. Россия, 1988. 352 с.

34. Есипов, В. Об одном трагическом заблуждении Александра Блока. /В.Есипов //Вопросы литературы. март-апрель - 2002. - С.95 -104

35. Замятин, Е.И. Москва Петербург /Е.И. Замятин //Я боюсь. Лит. Критика. Публицистика. Воспоминания. - М.: Наследие , 1999. С. 183205

36. Замятин, Е.И. Мы. / Е.И.Замятин // Собрание сочинений. В 5 т. Т.2.

37. Русь. М.: Русская книга, 2003. - С. 211- 368 36. Замятин, Е.И. Наводнение. / Е.И.Замятин // Собрание сочинений. В 5 т. Т.2. Русь. - М.: Русская книга, 2003. - С. 157- 184

38. Замятин, Е.И. Рассказ о самом главном. / Е.И.Замятин // Собрание сочинений. В 5 т. Т.2. Русь. М.: Русская книга, 2003. - С. 63- 93

39. Колесов, В.В. Язык города. /В.В.Колесов. М.: Высшая школа, 1991. — 192 с.

40. Компаньон, А. Демон теории. /А. Компаньон. М.:Издательство им. Сабашниковых, 2001. - 336 с.

41. Лосев, А.Ф. Конспект лекций по эстетике Нового времени: Классицизм /А.Ф.Лосев // Литературная учеба.- 1990. № 4.- С. 81 -154

42. Лосев, А.Ф. Конспект лекций по эстетике Нового времени: Романтизм /А.Ф.Лосев // Литературная учеба. 1990. - № 6. - С. 80 -151

43. Лосев, А.Ф. Из раннизх произведений. /А.Ф. Лосев. М.:Правда, 1990. - 655 с.

44. Лотман, Ю.М. Внутри мыслящих миров. /Ю.М.Лотман. -М.:Языки русской культуры, 1996. 464 с.

45. Лотман, Ю.М. Структура художественного текста. /Ю.М. Лотман. -М.: Искусство, 1970. 373 с.

46. Мандельштам А.И. Серебряный век. Русские судьбы. /А.И.Мандельштам. СПб.: Предприниматель Громов Алексей Александрович, 1996. - 320 с.

47. Манн Ю. Русская литература XIX века. Эпоха романтизма. /Ю.Манн. — М.: Аспект Пресс, 2001. 447 с.

48. Маньковская, Н.Б. Эстетика постмодернизма./Н.Б.Маньковская. -СПб.: Алетейя, 2000. 346 с.

49. Маяковский, В.В. Избранные произведения. /В.В. Маяковский. -М.: Детгиз, 1963. 623 с.

50. Мелетинский, Е.М. Поэтика мифа. /Е.М Мелетинский. М.:Языки русской культуры, 1996. - 408 с.

51. Морен, М.К., Тетеревникова, Н.Н. Стилистика современного французского языка. / М.К.Морен, Н.Н.Тетеревникова. М.: Литература на иностранных языках, 1960. - 298 с.

52. Мукаржовский, Ян. Структуральная поэтика. /Ян Мукаржовский. -М.: Языки русской культуры. 464 с.

53. Одинцов, В.В. Стилистика текста. /В.В. Одинцов. М.: Наука, 1980. -263 с.

54. Петербург в русской литературе: Хрестоматия. М.: Интерпракс, 1994.-640 с.

55. Петербург в русской поэзии. XVIII начало XX века. Поэтическая антология. - Л.: Просвещение, Ленингр. отд., 1988. - 452 с.

56. Потоцкая, Н.П. Стилистика современного французского языка. / Н.П. Потоцкая. М.: Просвещение, 1974. - 346 с.

57. Пропп, В.Я. Морфология сказки. /В.Я.Пропп. М.: Наука, 1969. -168 с.

58. Пропп, В.Я. Проблемы комизма и смеха. / В.Я.Пропп. М.: Искусство, 1976.-182 с.

59. Пиотровский, Р.Г. Очерки по стилистике французского языка. / Р.Г. Пиотровский. Л.: Просвещение, Ленингр. отд., 1960. - 224 с.

60. Пятигорский, A.M. Мифологические размышления. /A.M. Пятигорский. М.: Языки русской культуры, 1997. - 280 с.

61. Руднев, B.C. Культура и реализм. / B.C. Руднев // Даугава, 1992.- № 6 -С. 151- 164

62. Сануйе, Мишель. Дада в Париже. / Мишель Сануйе. М.: Ладомир, 1999.-638 с.

63. Саруханян Е.П. Достоевский в Петербурге. /Е.П.Саруханян. JL: Лениздат, 1970. - 269 с.

64. Соловьев B.C. Судьба Пушкина. /В.С.Соловьев //Пушкин в русской философской критике. -М.: Книга, 1990. С. 15-41

65. Стеблин-Каменский, М.И. Миф. / М.И.Стеблин- Каменский. Л.: Наука, Ленингр. отд., 1976.-168 с.

66. Степанов, Ю.С. Французская стилистика в сравнении с русской. / Ю.С. Степанов. М.: Едиториал УРСС, 2002. - 360 с.

67. Топоров, В.Н. Миф, ритуал, символ, образ. / В.Н.Топоров. М.: Издательская группа «Прогресс» - «Культура», 1995. - 624 с.

68. Успенский, Б.А. Семиотика искусства. / Б.А.Успенский. М.: Языки русской культуры, 1995. - 480 с.

69. Успенский, Б.А. Поэтика композиции. / Б.А.Успенский. СПБ.: Азбука, 2000. - 352 с.

70. Уэллек, Р., Уорен, О. Теория литературы. / Р.Уэллек, О. Уорен. -М.: Прогресс, 1978.-326 с.

71. Хованская, З.И. Анализ литературного произведения в современной французской филологии. / З.И.Хованская. М.: Высшая школа, 1980. - 303 с.

72. Шацкий, Ежи. Утопия и традиция. / Ежи Шацкий . М.: Прогресс, 1990. - 456 с.

73. Шкловский, В.Б. Художественная проза: Размышления и разборы. / В.Б. Шкловский. М.: Советский писатель, 1961. - 667 с.

74. Якобсон, P.O. Лингвистика и поэтика. / P.O. Якобсон // Структурализм: за и против. М.: Прогресс, 1975. - С. 193 - 230

75. Bacry, Patrick. Les figures de style. / P. Baery. Paris: Belin, 1992. - 336 p.

76. Bancquart, M.-C., Cahne P. Litterature fran?aise du XX siecle. / M.-C. Bancquart, P. Cahne. Paris: Presse Uniersitaires de France, 1992. - 564 p.

77. Barthes, R. Mythologies. /R. Barthes. Paris: 1957

78. Baudrillard, J. Le systeme des objets. /J. Baudrillard, P.: 1968

79. B6har, H., Carassou, M. Le surrealisme. /Н. Behar, M.Carassou. — P.: Le livre de poche, 1992. 509 p.

80. Bertaut, J. L'epoque romantique. /J. Bertaut. P.: Hachette, 1974. - 324 p.

81. Berton, J.-C. Histoire de la litterature et des idees en France au XX-e siecle. / J.-C. Berton. Paris: Hatier, 1983.- 189 p.

82. Boisdeffre, P. Les ecrivains frangais d'aujourd'hui. / P. de Boideffre. -Paris: Hachette, 1994. 346 p.

83. Brunei P. et autres. Histoire de la litterature fran$aise. T.2. /Brunei P. -Paris: Presses Universitaires de France, 1972. 456 p.

84. Brunei, P., Pichois, CI., Rousseau A.-M. Qu'est-ce que la litterature comparee? / P. Brunei, CI. Pichois., A.-M. Rousseau. Paris: Armand Colin, 1988. -172 p.

85. Cendrars, Blaise. La legende de Novgorode. / Blaise Cendrars. -Monpellier:Fata Morgana, 1996. 71 p.

86. Cendrars, Blaise. Dan Yack. Le plan de l'aiguille. / Blaise Cndrars. Paris: Denoel, 1983.-196 p.

87. Cendrars, Blaise. Aujourd'hui 1917-1929 suivi deEssais et reflexions 19101916. / Blaise Cendrars. Paris: Denoel, 1987. - 246 p.

88. Cendrars, Blaise. Du monde entier. / Blaise Cendrars. Paris: Gallimard, 1967.- 183 p.

89. Cendrars Blaise. Moravagine. / Blaise Cendrars. Paris: Bernard Grasset, 1992.-238 p.

90. Cendrars, Blaise. L'Or. /Blaise Cendrars. Paris: Denoel, 1960. - 168 p.

91. Cendrars, Blaise. Le lotissement du ciel. /Blaise Cendrars. Paris: Denoel, 1976-432 p.

92. Cendrars, Miriam. Blaise Cendrars. / M.Cendrars. Paris: Denoel, 1985. -732 p.

93. Cendrars, Miriam. Blaise Cendrars. L'or du poete. / M.Cendrars. — Paris: Gallimard, 1996. 128 p.

94. Chefdor, M. Blaise Cendrars. / M. Chefdor. Boston: Twayne publishers, 1980. - 142 p.

95. Colvile, G. M.M. Blaise Cendrars, ecrivain

96. Genette G. Figures III. / G.Genette. Paris: Edition du proteiforme. / G.M.M. Colvile . - Amsterdam - Atlanta:Rodopi, 1994. - 96 p.Seuil, 1972. -256 p.

97. Goldenstein, Jean-Pierre. Moravagine: discours d'exes ou discours du bon sens? / J.-P. Goldenstein //Cendrars aujourd'hui. Paris: Lettres modernes, 1977. - P. 83-108

98. Heller, L., Niqueux, M. Histoire de l'utopie en Russie. /L.Heller, M. Niqueux. Paris: Presses Universitaires de France, 1995. - 295 p.

99. Yung, C. G., Types psychologiques /C.G. Yung. Paris: Edition du seuil, 1971.-327 p.

100. Kristeva, J. Semeiotike. Recherches pour une semianalyse. / J.Kristeva. -Paris: Edition du seuil, 1969. 318 p.

101. Leroy, C. L'or du Blaise Cendrars. / C. Leroy. Paris: Gallimard, 1991. -220 p.

102. Leroy, C. Figures de Dan Yack le jeu dans l'ile. //Cendrars aujourd'hui. - Paris: Lettres modernes, 1977. - P. 63-82

103. Le Quellec Cottier C. Blaise Cendrars: Les annees d'apprentissage. /С. Le Quellec Cottier. Lausanne/Nanterre , 2001. - 308 p.

104. Massot P. Mot, clef des mensonges. / P. Massot. Paris: Flammarion. 1954.-450 p.

105. Moline G. Elements de styllistique franfaise. / G.Moline. Paris: Presses Universitires de France, 1986. - 213 p.

106. Moline G. La stylistique. / G.Moline. Paris: Presses Universitaires de France, 1989.-201 p.

107. Nietzsche F. Ainsi parlait Zarathoustra. / F. Nietzsche . Paris: Flammarion, 1952. - 224 p.

108. Riffaterre M. Essais de stylistique structurale. / M. Riffaterre . Paris: Flammarion, 1971.-364 p.

109. Riffaterre M. La production du texte. / M. Riffateur. Paris: Edition duSeuil, 1979.-288 p.

110. Todorov Tz. Les genres du discours. / Tz. Todorov. Paris: Edition duSeuil, 1978.-310 p.

111. Todorov Tz. La notion de la litterature et autres essais. / Tz. Todorov. -Paris: Edition du Seuil, 1987. 398 p.

112. Todorov Tz. Le croissement des cultures. / Tz. Todorov. Paris: Point, 1986.-367 p.

113. TouretM. "Moravagine", roman d'aventures ou roman avantureux. /М. Touret //Cendrars aujourd'hui. Paris: Lettres modernes, 1977.- P. 63- 82