Творческий путь Юрия Кузнецова тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Шевченко, Оксана Владимировна

• Шевченко, Оксана Владимировна
• кандидат филологических наук
• 2010

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Шевченко, Оксана Владимировна

Введение.

К истории вопроса.

Глава 1. Творческая»биография поэта в критике.

Глава 2. Символ в поэтическом мире Юрия Кузнецова.

2.1.Теоретическое осмысление категории символа.

2.2'. Мифологический символ как важная составляющая поэтики

Юрия Кузнецова.

2.У. Архаические символы ЮриясКузнецова.

2.4. Символика образа Москвы в поэзии Юрия Кузнецова.

2;5. Окказиональные символыш поэзии.Юрия(Кузнецова: лирика о Великой Отечественной войне и мотивсна.81?

2.6. Система отношений символических.образов в поэзии

Юрия Кузнецова и религиозный символ.

Глава 3. Ритм, метргрифма и жанр как важные формальные признаки поэзии Юрия Кузнецова;.

3.1. Ритмика и®метрика поэзии Юрия Кузнецова в контексте литературы-2-ой половины XX века.

3.2. Смысловые и формальные функции^рифмы* в поэзии Юрия.Кузнецова.

3.3. Жанровые особенности поэзии,Юрия Кузнецова: синтез литературных инародно-поэтических.традиций,, «символическая» баллада.как оригинальный жанр, Юрия^Кузнецова, элементы волшебной сказки в балладе

Четыреста».

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Творческий путь Юрия Кузнецова»

Юрий Поликарпович Кузнецов, является одним из самых ярких и противоречивых поэтов советского и постсоветского времени. В критике* его творчество никогда не оценивалось однозначно. С одной стороны, поэзия Кузнецова ни тематически, ни формально не выпадала из общего русла советской литературы, но с другой стороны, ее внутреннее содержание — многоплановое, конфликтное, трагедийное, заключающее в себе больше вопросов, нежели ответов, резко отличало «кузнецовскую» манеру в общем потоке современного ему стихотворчества. Бытийственная сложность сюжета, символическая насыщенность образа, лаконизм выражения в сочетании с крупным поэтическим слогом — все эти особенности сделали творчество Юрия Кузнецова заметным, узнаваемым, своеобразным и- необходимым явлением1 литературы XX века. Его творчество наполнено раздумьями над общемировыми, вселенскими, вопросами и загадкой русского мира. В нем взаимодействуют древние и новые символы, возрождается миф. В поздних стихах и поэмах Юрий Кузнецов* соединил остроту социального взгляда с глубокими религиозными раздумьями над духовными процессами, происходящими в родной стране. Неслучайно в статье «Русский узел» литературный критик, Геннадий Муриков заметил: «Вне раздумий о родине, о национальном для! Юрия Кузнецова немыслима ни гражданская, ни философская, ни любовная лирика. Это придает его поэзии удивительную внутреннюю цельность, позволяет избежать всего случайного, необязательного» [138, 113].

Однако общего единомыслия по отношению к творчеству Юрия Кузнецова, как в критике, так и в читательской среде, никогда не наблюдалось. На фоне одобрительных откликов, звучали обвинения и в отсутствии у лирического героя Кузнецова эстетических ориентиров, и в «любовном мародерстве» [104, 53], и в безнравственности. Порой высказывались опасения другого порядка, например, такие: справится ли Юрий Кузнецов с той стихией народного творчества, которую привлекает в свои стихи, не поглотит ли она его поэтическую индивидуальность? В частности, критик Павел Басинский, размышляя на эту тему, писал: «Вопросы, которые задает поэт (мировоззрению, читателю, себе) настолько древние, что почти забыты и вызывают болезненные взрывы в нашем подсознании. Кузнецову удалось зажечь порох, который, казалось, давно слежался и отсырел. Его беда в том, что он и сам не знает ответов на свои вопросы и рискует сломаться под грузом собственного поэтического задания. В любом случае, его роль в литературе -роль искреннего провокатора.» [96, 7]. Тем не менее, большинство критиков отмечали несомненное своеобразие поэтического дарования Юрия Кузнецова.

Естественно, что первые исследователи поэзии Юрия Кузнецова начали осмысление его творческого своеобразия с каких-то заметных частностей, с постижения отдельных аспектов его стиха. В некоторых статьях выявлялись основные темы, «осевые» образы его поэтики, подвергались анализу приемы, наиболее часто используемые стихотворные размеры, а также эстетические пристрастия и взгляды поэта. До попыток взглянуть на творческий путь Кузнецова как на единое, органичное явление, со своими особенностями и закономерностями развития, в критике неоднократно возникали споры касательно частных эстетических вопросов творчества Юрия Кузнецова. Коснулись эти споры и читательской аудитории. В- частности, у читателей возник интерес к герою поэзии,Юрия Кузнецова - и не случайно. Созданный образ отличался принципиальной новизной, обособленностью не только от личности самого автора, но и от уже известных в поэзии образов. В нем усматривался «коллективный человек», которые воплощал в себе образ всего народа. Впервые на это обратил внимание литературовед Владимир Федоров. В статье, опубликованной в московском журнале «День поэзии-1990», он писал: «Человек для Ю. Кузнецова — не то существо, что пребывает в малом и частном историческом времени, но целое человека (равно целому народа), которое, проявляясь по-разному в разные времена, остается неизменным по внутренней своей сути. Поэт как бы «собирает» такого человека: входя в конкретную историческую эпоху, он не остается в ней, но и не связывает прошлое с настоящим (достаточно популярное представление о поэзии), а строит, созидает «большое время», соразмерное человеку во всей полноте его человеческого бытия.» [160, 161]. Вадим Кожинов в 1981 году в статье «О поэтическом мире Юрия Кузнецова» коснулся той же проблематики. В частности, говоря о стихотворении «Посох», критик заявляет, что лирический герой Кузнецова — личность героическая, чье бытие совершается в мире тысячелетней русской и всечеловеческой истории и в безграничности космоса. Кузнецов творчески сопрягает все времена в одно большое историческое время. Метод этого сопряжения — «внедрение в словесно-образную ткань поэзии прошедших через века образов, символов, эмблем народного сознания» [120, 262].

Действительно, символ - важнейшая-категория поэзии Юрия Кузнецова, которая также не раз становилась предметом обсуждения» критиков. Скажем, Инна Ростовцева в статье* «Этика космоса» сопоставила поэзию Юрия-Кузнецова с творчеством Федора Тютчева и Константина Случевского — поэтов, «наиболее чутких к психологической жизни символа» [151, 6], а Юрий Селезнев увидел в мире Юрия Кузнецова своеобразный символический образ Хаоса, когда «встает природа» и вызывает «раздвоенность», «расшатанность» [154, 7] его мира. Кстати, и сам Юрий-Кузнецов не скрывал важности для. себя символического пласта в поэзии: «Для меня, слагаемыми гармонии всегда были мировые народные символы» [54, 6]. В самом деле, происхождение символа поэзии Юрия-Кузнецова было как традиционным (архаический символ),, так и авторским (индивидуальный символ). Символический образ Кузнецова раскрывается постепенно, может менять характер, направленность,.наполнение, стремиться то к усложнению, то к, простоте. Об этом более подробно речь пойдет в специальной главе диссертации.

Каждый новый сборник Юрия Кузнецова встречался. неоднозначной реакцией общественности. Порой даже одно стихотворение могло спровоцировать продолжительные литературоведческие споры в критике. Так случилось со стихотворением «Я пил из черепа отца.», первая строка которого заставила вспомнить не только предание о князе Святославе и печенежском хане, но и всю древнерусскую мифологию и народный фольклор. А в начале 2000-х годов, произведения Кузнецова вновь привлекли к себе обостренное внимание читательской аудитории. На этот раз споры возникли вокруг его поэмы-трилогии на библейскую тематику «Путь Христа». По словам Станислава Куняева, «Детство Христа» не вызвало ничего, кроме настороженного любопытства. «Юность Христа» повлекла за собой уже отчетливо выраженное недовольство и претензии со стороны и людей, не ведающих, как лоб перекрестить, и со стороны ряда священников. Третья же часть - собственно, «Путь Христа» — вызвала настоящую бурю» [131, 2]. О претензиях, которые предъявлялись поэту, можно судить по выступлению критика Владимира Губайловского, который писал в статье «Евангелие от Кузнецова»: «Первая часть трилогии написана светло и легко — это милая сказка о Христе, рассказанная в доступной неразвитому разуму наглядной форме. Однако после эпизода с легионером, провалившемся^ под землю, ничего, кроме имени, кузнецовского Христа с Христом евангельским не связывает» [106, 7]. И это дает основание Губайловскому выдвинуть такое «обвинение» в адрес Кузнецова, который, обращаясь к высокой, духовной теме, нарушил евангельскую логику, а своей не выстроил.

Очевидно, что стихи поэта до сих пор не оставляют читателя равнодушным, не лишают его возможности высказывать и критические оценки, и нескрываемые восторги. Это позволяет говорить о том, что поэзия Юрия Кузнецова, конечно же, явление неординарное, яркое, нуждающееся в пристальном внимании и серьезном изучении.

И' как ни странно, до сих пор творческий путь Юрия Поликарповича Кузнецова еще ни разу не становился предметом специального исследования, тогда как необходимость в этом назревала уже давно. И особенно актуальным этот вопрос сделался сейчас — после смерти поэта в 2003 году. Известно, что в настоящее время» сразу несколько издательств готовят к изданию книги стихов и прозы Юрия Кузнецова. Литературные газеты и журналы публикуют воспоминания о поэте его учеников и современников. В Москве и Краснодаре, на родине Юрия Кузнецова, каждый год проходят научно-практические чтения и конференции, посвященные его жизни и творчеству. В статьях и диссертациях исследователи его наследия предпринимают попытки осмыслить его поэзию в контексте творчества предшественников и современников.

Изучение биографии Юрия Поликарповича Кузнецова представляется нам важным этапом исследования его творческого пути, потому что развитие поэтики, осмысление новых тем и образов, всегда находится в тесной взаимосвязи с каждодневной жизнью писателя. В одном из интервью Юрий Кузнецов, сказал: «Внешн'е моя жизнь напоминает зигзаги, но внутреннее движение; развитие души всегда шло напрямик» [70, 21]. Поэтому, исследуя творческий путь поэта, мьь будем иметь в виду именно это метафизическое «движение напрямик», наперекор и вопреки многим обстоятельствам его жизни, которая оказалась, в результате, трудной, но плодотворной поэтический судьбой. Подробному анализу биографии Юрия Кузнецова посвящена первая глава диссертации.

В* судьбе поэта Юрия Кузнецова были такие «узловые» события, которые он считал неслучайными и даже символическими, поскольку они влияли на его мировоззрение, на его отношение к человеку, творчеству, поэзии. Юрий Кузнецов не нуждался в искусственной мифологизации биографии» - его жизненный путь складывался таким образом, что он всегда находился «на гребне поколенья». Многие ключевые исторические события XX века, выпавшие на годы его жизни, так или иначе коснулись поэта, сделались не просто тематическим массивом его творчества, но и «знаками времени» в его поэзии.

Одним из ключевых событий детства и юности поэта Юрия Кузнецова, которое повлияло и на личность поэта, и на его мировоззрение, и, что особенно важно для нас, на творчество — стала гибель на поле боя Великой Отечественной войны его отца — офицера полковой разведки Поликарпа

Кузнецова. Произошло это, по мнению Юрия Кузнецова, не случайно. Детство с тяжкой «брешью» безотцовщины, первое глубокое горе заставили ребенка взглянуть на окружающий мир другими глазами. Если бы трагедия народа не коснулась поэта Юрия Кузнецова, не стала ему «родной», вряд ли на свет появились бы такие проникновенные и вместе с тем дерзкие стихи о войне, о погибшем отце. Не открылась бы поэту символическая глубина мира вещей, метафизическая высота событий — без трагического слияния общего горя и индивидуальной потери. Вне этого события не родились бы пронзительные стихи ранней лирики Юрия Кузнецова, с которой, собственно, и начался творческий путь крупного поэта своего времени — «Возвращение», «Отец в сорок четвертом», «Картинка 1945 года». Даже на поздней лирике поэта лежит отсвет его1 ранних творений военной тематики, вне контекста которых вся его поэзия в целом не была бы таким ярким и живым явлением.

Еще одним не менее значимым событием юности Юрия Кузнецова, оказавшим влияние на становление его мировоззрения и характера, стал Карибский кризис, который застал поэта солдатом в эпицентре политических событий - на острове Куба. В ночь международного кризиса Юрий Кузнецов оказался как никогда близок к гибели. Впоследствии он вспоминал, что семьям солдат, несших военную службу на Кубе, разослали похоронки-. Эта жизненная «встряска», как и солдатская служба в целом, вдали от семьи и дома, добавила Юрию Кузнецову остроты поэтического восприятия окружающего мира — отсюда ранние «армейские» циклы с особым «кубинским» колоритом, в которых уже сквозит глубокое осмысление связи человека со своей родиной, ощущение ее — как целого и себя — как части.

Поступление в Литературный институт им. A.M. Горького и учеба в нем, в семинаре поэта-фронтовика и профессора Сергея Сергеевича Наровчатова стали для Юрия Кузнецова тоже знаковым явлением. Именно в институте он познакомился с трудами фольклориста, теоретика и историка литературы Александра Николаевича Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу», которые во многом определили творческое развитие поэта, поспособствовали формированию его собственной системы символов. А эта' система, в свою очередь, предшествовала развитию сложного и вместе с тем осевого явления мифа в поэзии Юрия Кузнецова. Большое участие в формировании молодого поэта принял и его мастер — Сергей Наровчатов. Он «увидел» его в глобальном смысле слова, поддержал во время сложных мировоззренческих поисков, и первым заметил тяготение Юрия Кузнецова к символико-мифологическому пласту поэзии и литературы.

Знакомство с Сергеем Наровчатовом по значению своему можно сопоставить, наверное, только со знакомством с Вадимом Кожиновым. Дружба, связавшая крупного литературоведа, критика и историка литературы Кожинова и поэта Кузнецова, принесла удивительные плоды. И в данном случае, мы говорим не только о том' философско-лирическом цикле стихотворений, которые Юрий Кузнецов посвятил своему другу. Очень важна сама* атмосфера, в которую «затянула» молодого поэта эта дружба, в частности, атмосфера сообщества журнала «Наш современник». Именно тогда Юрий Кузнецов окончательно определяется со своими творческими задачами, поэтическими и философскими взглядами, занимает устойчивую позицию поэта традиционного, классического направления.

За всю свою творческую жизнь Юрий Кузнецов выпустил 23 поэтические книги, включая позднюю поэму «Путь Христа». Кроме стихов, он создавал и прозаические произведения — рассказы и повести, самые известные — «Николай и Мария», «Худые орхидеи», «Случай в дублинской гостинице». Юрий Кузнецов серьезно занимался переводами иностранной поэзии: Джорджа Гордона Байрона и Джона Китса (с английского), Артюра Рембо (с французского), Фридриха Шиллера (с немецкого), Адама Мицкевича (с польского), Витезслава Незвала, Яна Пиларжа, Ольриджа Выглидал (с чешского), Владимира Райсела (со словацкого), Шандора Вёреша, Золтана Зелка, Ласло Надь,. Ференца Юхаса (с венгерского), Мирослава Крлежа, Радована Зоговича, Петра Негоша (с сербскохорватского), Юргиса Балтрушайтиса (с литовского), Максима Богдановича (с белорусского),

Владимира Соссюра, Павло Гирныка (с украинского), Виталия Амаршана (с абхазского), Размика Давояна (с армянского), Бахтияра Вагабзаде, Мамеда Исмаила (с азербайджанского), Хафиза (с фарси), Мумина Каноата (с таджикского), Атамурата Атабаева (с туркменского), Адалло (с аварского), Амира Гази (с даргинского), Зелимхана Яндарбиева (с чеченского), Нальбия (с адыгейского), Валерия Майнашева (с хакасского), Александра Мартынова (с мордовского-эрзя), а также переводил словацкие народные баллады, финские руны (Кантелетар) и песни южных славян. По результатам этой трудоемкой творческой работы вышла книга переводов «Пересаженные цветы». Есть среди его наследия образцы публицистических и литературоведческих работ, а также - редакторская работа над трудами Александра Николаевича Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу».

Несомненно, важнейшей частью наследия^ Юрия Кузнецова являются лекции, которые он читал студентам на поэтических семинарах в Литературном институте им. А.М. Горького. К сожалению, в архиве поэта не сохранилось записей, по которым он строил свои занятия. Однако мы располагаем записями лекций, которые делались «с голоса» Юрия Кузнецова. Материалы лекций -незаменимое «пособие» для каждого молодого поэта, кроме того, потому как они помогают приобщающимся к тайнам слова глубже взглянуть на поэзию самого Юрия Кузнецова, .выяснить его эстетические взгляды, вкусы, пристрастия: Лекции, о которых идет речь, даются в Приложении к диссертации.

Сам Юрий Кузнецов говорил о себе как о поэте с ярко-выраженным мифическим сознанием. По сути, именно проявление и становление мифического сознания (которое, кстати, изначально, с рождения присуще каждому поэту) он и считал стержнем своего творческого пути. Процесс становления, по словам Юрия Кузнецова, проходил у него довольно последовательно: в девять лет он написал свои первые стихи и до семнадцатилетнего возраста писал «просто так, не задумываясь, что это такое.» [86, 104]. Затем у него обнаружилось «образное видение». Оно-то и позволило населить стихи живыми, подвижными образами. Теперь работа с метафорой заключалась для него в том, чтобы максимально сократить дистанцию между прямым и переносным значением. Однако вскоре любая метафоричность перестала удовлетворять: Юрий Кузнецов почувствовал в ней опасность «духовного одичания»: «Народные русские загадки сплошь метафоры, но они - как бы живые. А мне то и дело попадались мертвые, из которых можно было строить только условный мир, а не живой. Переносный смысл метафоры - это призрак. Я хотел оживить призрак!» [86, 106]. Увлечение метафорой было оставлено, когда Юрий Кузнецов открыл для себя «многозначный символ». Об этом писал он сам: «Глубина символов открылась мне внезапно. Видимо, я шел к ним давно и напрямик. Мои юношеские стихи метафоричны. Но метафора очень скоро перестала меня удовлетворять. Это произошло, когда мне было 25-26 лет. Для поэта это начало зрелости. В то время я изучал и конспектировал труды Афанасьева и вспоминал свои детские впечатления и ощущения» [54, 6]. Мифическое сознание в «чистом виде», по мнению Юрия Кузнецова, прорезалось у него в 1967 году, когда написалось стихотворение «Отсутствие». Именно стул в пиджаке, который сдвинулся с места, стал ходить и говорить по телефону, поэт считает своим первым «мифом» (или «мифологическим символом»). Таким образом, понятия метафоры, символа и мифа выстраиваются для нас в значимый для нас ряд для анализа не только поэтики, но и всей творческой биографии Юрия Кузнецова. Поэтому вторая глава диссертации будет посвящена проблеме символа в творчестве Юрия Кузнецова, в связи с которым будут рассмотрены и метафора, и миф.

Нельзя забывать, что мысль писателя реализуется в определенной художественной структуре и неотделима от нее: невозможно постичь идею художественного произведения, оторванную от авторской системы моделирования мира, то есть от самой структуры произведения. Поэтому третья глава будет посвящена анализу ритмики, метрики, рифмы и жанра поэзии Юрия Кузнецова как важных формальных составляющих его творчества. Анализ проводится нами, конечно же, с оглядкой на общее положение поэзии в советскую эпоху и на формальные закономерности, свойственные литературному процессу 2-ой половины XX века. Пристальное внимание мы уделяем «трехсложникам Кузнецова», особенностям рифмовки (с учетом использования образов-символов в поэтической ткани стихотворения) и проблеме символической баллады Юрия Кузнецова.

Большинство стихотворений Юрия Кузнецова написаны анапестами и амфибрахиями, в том числе и те, которые со временем стали его «визитными карточками» и в которых глубже всего выразилось мировоззрение поэта в различные периоды его жизни. Нам кажется, что выбор в пользу трехсложника был сделан им неслучайно и не сразу (в раннем творчестве Кузнецова было заметно тяготение к более простым, двустопным размерам) - на этом выборе также сказались особенности развития поэта Юрия Кузнецова. Ведь хорошо известно, что «обратно ударяемые» стопы анапеста с характерным динамичным ритмом и смысловым акцентом на последнем слове поэтической строки отличаются от других метров особой напористостью. Интонации анапестов варьируются от высоко торжественных, «беспокойных», смятенных - до «раздумчивых» и неспешных. Анапесту всегда свойственен внутренний эмоциональный накал, сопряженный с сюжетными коллизиями стихотворения. Именно поэтому многие «мифические» стихотворения Кузнецова написаны анапестом.

Внимание к символической структуре образа не могло не сказаться и на такой важной формальной-смысловой составляющей стихов Юрия Кузнецова как рифма. Тем более что поэт сам утверждал мысль о том, что по рифмующимся словам можно понять суть стихотворения: «Рифма - это созвучие, эхо, соприкосновение. Смысловая нагрузка рифм укрупняет поэтический слог. Например, у Пушкина: «Я помню чудное мгновенье, / Передо мной явилась ты. / Как мимолетное виденье, / Как гений чистой красоты». Если выписать рифмы — получится сокровенный смысл стихотворения: мгновенье, ты, виденье, красоты» [102, 38]. Итак, смысловые акценты стихотворения наиболее четко расставлены в рифмующихся, словах. Символ - одна из основных категорий поэтики Юрия Кузнецова -выделяется в его стихах не только семантически, но и формально. Акцентируя' слово-символ, поэт нередко ставит его в наиболее сильную позицию — в конец стихотворной строки. Например, в стихотворении «Грибы» Кузнецов рифмует ключевое слово-символ дважды: «Когда встает природа на дыбы, / Что цифры и железо человека? / Ломают грозно сонные грибы / Асфальт непроницаемого века. // А ты спешишь, навеки невозможный / Для мирной осмотрительной судьбы. / Остановись — и сквозь твои подошвы / Начнут буграми рвать тебя грибы». В общем и целом, рифмы в поэзии Юрия Кузнецова - богатые, точные, приблизительные — не нагружены формальной оригинальностью. Он вообще чуждался, всяческих экспериментов, в. этой'области, по-максимуму исключал составные, омонимичные, тавтологические, оригинальные, каламбурные рифмы. Происходило это потому, что Кузнецов ставил себе другие, более важные эстетические задачи, связанные с работой на семантическом и символическом уровнях текста, а не просто с формальными ухищрениями.

Символо-мифологические основы поэтики Юрия Кузнецова влияли не только на тематическую сторону его произведений, они затрагивали и структуру самого художественного образа, его внешнее строение, композицию литературного произведения. Выбор жанра тоже не был для поэта случайным явлением, внимание к народным первоосновам литературы, и поэзии подталкивало его к освоению различных жанровых структур, бытующих именно в фольклоре, — былины, песни (лирической, военной, исторической), баллады, заклинания, притчи, сказки. Среди баллад Кузнецова различного характера самый интересный тип — символический. Выделить эти баллады в отдельный тип нас побудило- то, что ряд стихотворений Юрия Кузнецова обладает важными жанровыми признаками, по которым можно сформировать целую жанровую группу — собственно символическую балладу. Анализу особенностей баллад этого типа будет посвящена отдельная подглавка' третьей главы нашего исследования.

К истории вопроса.

В литературоведении было несколько попыток осмыслить как отдельные аспекты поэзии Юрия Кузнецова, так и все его творчество целиком. В частности, о символизме его стихов писали многие исследователи. Однако анализ символических и мифологических образов, их генезиса и характера в полной мере до сих пор не проводился. В основном, исследователи ограничивались констатацией факта наличия символического пласта поэтики Кузнецова, даже не считая нужным доказать принадлежность того или иного поэтического образа к явлению символа или мифа.

Попытки проанализировать творчество Юрия Кузнецова в развитии, проследить эволюцию его лирического героя, выявить закономерности, повторяющиеся темы и мотивы его поэзии, в целом, малочисленны. Такую попытку предприняла Лариса Косарева, после выхода сборника стихов Юрия Кузнецова «Отпущу свою душу на волю» (1981). В статье «Через дом прошла разрыв-дорога» она анализирует три первых сборника Кузнецова и, в частности, замечает: «Триада сборников Кузнецова дает представление о форсировании, а подчас и огрублении крайних моментов романтического мышления. «Во мне и рядом — даль» (1974) - стихийный порыв, бунтарская мощь человеческого духа; безмерность, полет. Другой сборник, «Край света -за первым углом» (1976), - демоническая скорбь разлада, энтузиазм зла. Наконец, третий сборник, «Отпущу свою душу на волю» (1981), — погружение в стихию мифа или сна (и сон, и миф потусторонни повседневному быту)» [123, 89-91]. В целом, такая интерпретация творческого развития Кузнецова является глубоко субъективной, основанной на личном впечатлении критика от сборников поэта. Однако этот пример важен нам как иллюстрация того, что в критике обратили внимание на эволюцию творчества Юрия Кузнецова и стали о ней писать.

К попыткам проанализировать творческий путь Юрия Кузнецова как единое целое относится книга Кирилла Анкудинова и Виктора Баракова «Юрий Кузнецов: очерк творчества». Достоинство указанной работы — в намерении обобщить все творчество «своеобразного поэта», а недостаток — в чрезмерной субъективности анализа, в индивидуальной интерпретации поэтических образов Юрия Кузнецова. Зигзаги творческого пути Юрия Кузнецова исследователи справедливо видят в закономерном развитии его поэтики — от метафоричности к многоплановости, разностороннему осмыслению мира с помощью символа и мифа. Однако Анкудинов и Бараков связывают развитие символического пласта в поэзии Кузнецова только с его обращением к народной культуре: «Корни его символики — в русском фольклоре» [94, 45]. Нам же представляется, что «корни» кузнецовского символа следует искать уже в его первых стихах о войне. Это подтверждают и слова самого Кузнецова: «О погибшем отце я писал и раньше. Но от частного не приходил к общему. Когда это произошло, я въяве ощутил ужас прошедшей войны». Именно этот переход от частного к общему и является ступенью к осмыслению мира с помощью символа. Обращение к фольклору только укрепило поэта на этом пути. Кроме того, недостаток книги заключается в отсутствии теоретической базы, на основе которой исследователям необходимо было дать определение символу как специфическому литературному образу. Единственное, на что верно обратили внимание авторы книги, это корневая система символики Кузнецова, которая неразрывна со славянской мифологией. Именно в ней мир описывается через систему основных бинарных оппозиций, определяющих его пространственные, временные, социальные и другие характеристики. И, тем не менее, выявления фольклорных мотивов и «бинарных оппозиций» как основных особенностей творчества Кузнецова явно недостаточно для понимания всей сложности его поэтического мира.

Собственно диссертаций, полностью посвященных творчеству Юрия Кузнецова, до сих пор нет, хотя анализ его поэзии встречается в общих работах, посвященных либо определенному периоду в литературе, либо проблемам жанра, героя и др. Например, диссертация Косаревой Л.А. «Великая Отечественная война в поэтическом сознании послевоенного поколения» содержит главу «Историческая память и современный мир. «Тихие» лирики,

Ю. Кузнецов». Она посвящена проблемам романтического освоения* темы войны в поэзии середины 60-х — начала 80-х годов. Судьба романтического героя Ю. Кузнецова определена жестокой логикой исторического катаклизма. В переживании войны «лирическое «я» поэта двоится между преклонением перед подвигом солдат, отвоевавших для своих детей жизнь, и ощущением сиротской горечи этой жизни». [122, 14] По мнению Косаревой, романтическая эстетика «героического пессимизма» делает одинаково возможными и горькие строки о сиротстве, и величественную поступь поэмы «Дом». Бытие народа Кузнецов осмысляет через мифо-поэтические образы. Важнейший из них — образ Дома. В балладе «Четыреста» история гибели русских воинов у Сапун-горы получает грандиозную мифическую проекцию. Затем Кузнецов, переходит к мифологизации личной темы, «интенсивной кристаллизации в миф внутренней жизни». [122, 15].' Сын силой памяти и чувства возвращает отца домой: «Волок четыреста солдат, / И среди них отца».

Косарева справедливо отмечает, что устойчивые эмблемы и символы поэзии Кузнецова пришли из жуткой реальности войны (дыра, пустота, свист, столб, вихрь) и наполнились энергией трагедийных знаков самой метафизики бытия, «пустота сиротства эгоцентрично разрослась до мифа пустоты жизни в целом». [122, 15] Косарева считает, что человеку, осмысляющему мир с помощью языческого сознания, все равно, кому бросить упрек: войне или отцу, погибшему на ней: «Именно такова логика мифа, для которого характерна беспорядочность причинно-следственных связей» [122, 16].

С точки зрения осмысления символической природы образа у Кузнецова несомненный интерес представляет диссертация Аль Джиради «Формотворчество в русской поэзии 1970-1980-х годов XX века». Рассуждая о литературной ситуации выбранного периода, Аль Джиради выбирает для анализа фигуру Юрия Кузнецова. Он замечает, что о символо-мифологической стороне поэзии Юрия Кузнецова писали многие, но рассматривали эту сторону его поэзии" не как формообразующий элемент, а главным образом, как характерную черту поэтического видения Кузнецова.

Действительно, одна' из наиболее обстоятельных работ в этой области — статья уже упоминавшейся Людмилы Косаревой «Через дом прошла разрыв дорога», в которой в ходе анализа устанавливается важное положение о том, что мифологизм Кузнецова несводим к притче. «Мифологизм Кузнецова, — пишет Косарева, — не иносказание, не условность. Он буквален. Притча выжимает жизнь до состояния формулы. В поэзии Кузнецова изображенная мифическая жизнь предстает подлинной, самозначимой реальностью. Практически не поддающиеся разгадке «темные» строки Кузнецова — прекрасное тому доказательство» [123, 91]. Именно эта «непроницаемость» для окончательного однозначного понимания Кузнецова вызвала интерес Аль Джиради.

Говоря о символе в поэзии Юрия Кузнецова, а именно о символе художественном, имея его в виду, как элемент формообразующий, Аль Джиради опирается на работу О.В. Шульской «О символе в поэзии А. Межирова и Е. Винокурова», в которой индивидуальный символ трактуется как «символическое употребление слова, имеющего второй план и нагруженного у поэта дополнительными ассоциациями, которые и дают возможность символу стать символом» [173, 257].

Опираясь на это положение, Аль Джиради разграничивает индивидуальную символику Юрия Кузнецова и традиционный символ. Он пишет: «У традиционного символа есть одна особенность: он всегда выступает как готовый образ. Такие традиционные символы, правда, не часто встречаются в стихотворениях поэта. Чаще Юрий Кузнецов идет дальше привычного употребления образа, и символ обретает у него уже не традиционно-поэтическое наполнение, но становится индивидуальным» [90, 67]. При этом, подчеркивает Аль Джиради, проявляется резкий отход автора от традиционности в сторону нового применения слова:

Сколько можно так странно глядеть

На огонь, отраженный водою?!

Звезда»)

Затем Аль Джиради рассматривает образ отца в стихах Кузнецова о Великой Отечественной войне: «Сам по себе образ отца, используемый Юрием Кузнецовым, дает основание думать о нем, как об индивидуальном символе. Образ этот неконкретен, он не обрисован достаточными реалиями. В стихотворении «Возвращение» реалией как бы выступает уже столб пыли, в который превращается отец поэта» [90, 68].

Этот символ (столб пыли), по мнению исследователя, является в стихе и формообразующим элементом. Последняя строфа стихотворения звучит рефреном, усиливающим-трагизм происходящего: «Всякий раз, когда мать его ждет, через поле и пашню столб крутящейся пыли бредет, одинокий и-страшный». Далее в этом же ключе Аль Джиради анализирует стихотворение Кузнецова «Гимнастерка» и стихотворение «Четыреста».

Разграничивая традиционную и индивидуальную символику Кузнецова, Аль Джиради поступает очень логично, однако, на наш взгляд, теоретическая база, на основе которой он производит анализ, могла бы» включать не только работу Шульской, а опираться еще на несколько авторитетных источников, тем более что они хорошо известны, подробно изучены и активно используются в литературоведении и филологии - статьи Ю.М.Лотмана, А.Н.Веселовского, труды Я.Э. Голософкера и А.Ф.Лосева.

Подводя итоги исследования, автор диссертации отмечает, что Юрию Кузнецову претит нарочитая ^ упоенность символикой, почерпнутой наугад, вслепую. «Кладовая» его символов известна: это фундаментальные труды исследователей русского народно-поэтического творчества, и, в частности, «Поэтические воззрения славян на природу» А.Н. Афанасьева, «Исторические корни волшебной сказки» В. А. Проппа, устное народное поэтическое творчество как таковое: былины, басни, притчи, сказки, самим образным и символическим строем диктующие формальную логику стиха. Исследования

Аль Джиради заслуживают особого внимания еще и потому, что в его диссертации сделано несколько очень интересных выводов о природе поэтического творчества Юрия Кузнецова. Однако рассмотрение символа Кузнецова как только формообразующего элемента недостаточно для понимания всей глубины поэтического образа.

Есть еще несколько диссертаций, в которых уделяется внимание творчеству Юрия Кузнецова.

Диссертация В.Н. Баракова (на соискание степени доктора филологических наук) «Почвенное» направление в русской поэзии второй половины XX века: типология и эволюция» содержит раздел «Художественный мифологизм лирики Кузнецова» [95 ,67]. В этом разделе Бараков стремится к тому, чтобы дать полный сравнительный* анализ фольклорно-мифологической образной системы и лирики Кузнецова. Кроме этого, Бараков касается жанрового разнообразия лирики Кузнецова. По мнению .исследователя, «любимые» жанры Кузнецова — былина, баллада, сказание: «Былина о строке», «Четыреста», «Сито», «Сказание о Сергии Радонежском», «Баллада о старшем брате». В его произведениях действуют герои былинного эпоса (Святогор, Илья Муромец, Соловей-Разбойник), появляются сказочные образы (спящая царевна, царевна-лягушка, Иванушка-дурачок, Змей Горыныч).

Бараков считает, что «тема человека и природы у Кузнецова преобразуется в тему непримиримого столкновения «железного столетья» с природным началом бытия». [95, 78] Развивая это положение, исследователь приходит к выводу, что наиболее близки Кузнецову по духу в русской литературе того периода «тихие лирики», в том числе Николай Рубцов. Бараков замечает также, что в сборнике «Ни рано ни поздно» (1985) Кузнецов почти полностью отказался от иносказания, в его стихи «ворвалась публицистика». [95, 90] Произошел поворот к социальной сатире, гротеску и даже фарсу («Похождения Чистякова», «Выпрямитель горбов»), после 1989 года поэт стал говорить «языком печальной и одновременно злой сатиры» - «Откровение обывателя», «Захоронение в Кремлевской стене», «Ложные святыни». [95, 101]. Усиливающееся в конце XX века эсхатологическое восприятие времени в кузнецовском поэтическом преломлении наиболее отчетливо выразилось в сборниках «Ожидая небесного знака» (1992) и «До свиданья! встретимся в тюрьме» (1997). В них центр мифологизма у Кузнецова сместился от полуязыческой-полухристианской основы в сторону мифологии социальной и даже политической. На основе этого Бараков делает вывод: «Кризис в кузнецовской поэзии, действительно, существует, но кризис не идеологический, а духовно-эстетический».

В диссертации Жигачевой М.В. «Эволюция жанра баллады в русской поэзии- 60-80-х годов XX века» есть глава, посвященная^ эволюции литературной баллады в 1970-е годы, в которой Жигачева называет стихотворения Кузнецова примером наследования народно-балладной традиции. Как отправные пункты последующего балладного творчества автор диссертации анализирует «Атомную сказку» (баллада-притча, созданная на основе синтеза элементов литературной и народной баллады) и «Баллада об ушедшем» («баллада без внешнего сюжета с преобладанием элемента трагизма в идейно-эстетическом содержании» [115, 78]). По мнению М. Жигачевой* пристальное внимание поэта к жанру народной баллады выражается в характерных для этого жанра сюжетных мотивах (различные вариации семейных отношений, взятые в частном ракурсе исторические события). И вместе с тем, достойно сожаления, что исследователь не определила характера кузнецовской баллады, не заметила, что в ней часто сопрягаются элементы нескольких жанров — в.частности, волшебной сказки или лирической песни.

В. диссертации Д.О. Ступникова. «Традиционная и авторская символика в современной поэзии: Ю.Кузнецов и московские рок-поэты» исследуется проблема привлечения рок-музыкантами стихотворений современных «профессиональных поэтов» в качестве текстов рок-композиций. Наиболее востребованной в среде московских рок-музыкантов, по наблюдениям

Ступникова, оказывается поэзия Юрия Кузнецова. Рассматривая традиционную и авторскую символику стихотворений Кузнецова, Ступников обращает наибольшее внимание на символику чисел, в результате чего приходит к выводу, что Кузнецов ориентируется в своем творчестве на такие незыблемые категории как число и имя. А вот московские рок-поэты, говорит исследователь, считающие себя духовными учениками Кузнецова, в своих музыкальных трактовках его стихотворений «не проявляют достаточной гибкости, тонкости и глубины постижения первоисточника». [157,198]

В диссертации В.А. Редькина «Русская поэма 1950-1980-х гг.: жанр, поэтика, традиции» есть глава «Эпический мир поэмы Юрия Кузнецова», в которой основным выступает положение о том, что его поэма всегда полифонична. «Опираясь на традицию в каждом из элементов структуры поэмы, Юрий Кузнецов не выдумывает свои, только ему присущие знаки вещей, идей и чувств, что фактически всегда выглядит как зашифрованный текст, требующий особого кода. Код для понимания Юрия Кузнецова — это традиции национальной культуры. Символика времени у Юрия Кузнецова — старинные стенные часы и крик петуха. Символы исторического видения — волшебное зеркало, холм, с которого обозревается Русь, а «новым мышлением» поэт считает, по мнению исследователя, «понимание зеркальности мира, времени и пространства» [148, 313].

Есть глава о поэтах, детство которых пришлось на войну, и в диссертации Андреевой- Л.В. «Тема памяти в русской советской поэзии (1965 - 1985 гг.) В ней особое внимание уделено балладе Юрия. Кузнецова «Четыреста» и его поэме «Дом». Интересным представляется утверждение исследователя, что в поэме «Дом» Кузнецов становится на новую ступень осмысления войны — не просто как личной трагедии, незаживающей раны безотцовщины, война осмысляется философски, «в свете войны категорий добра и зла» [91, 69].

Н.И. Онуфриева в диссертации «Герой и время в русской современной поэзии 2-ой половины 1960-х— 1980-х гг. (Н.Рубцов, А.Жигулин, Ю.Кузнецов,

О.Чухонцев)» отмечает, что первостепенную важность для выявления цельности человеческой личности в поэзии Кузнецова оказывается связь человека с «домом», образ которого наполнен символическим значением. Между тем, герой поэзии Кузнецова бездомен, он свободен от бытовых рамок, и потому остро чувствует свою бесприютность. Но преодолеть ее не может, так как она является его судьбой, «судьбой родившегося в горящем доме» [142, 64]. Интересно и еще одно замечание исследователя: время в поэзии Кузнецова, по мнению Н.И. Онуфриевой, циклично, в его мире нет движения, развития, а есть только «цикличное повторение» [142, 88]. Но до конца этот тезис не прояснен, что приводит исследователя к сомнительному выводу об отсутствии в поэзии Юрия Кузнецова истории как таковой.

Приведенные примеры свидетельствуют о несомненном интересе современного литературоведения к поэтическому миру Юрия Кузнецова. В критике и научных трудах неоднократно говорилось о различных аспектах творчества Юрия Кузнецова. Но, повторим, никто не рассматривал его творческий путь как единое целое с учетом эволюции основных категорий его поэтики, в частности, символа. Этот очевидный пробел мы и попытаемся восполнить своим исследованием. Структура диссертации такова:

Введение (итоги исследования творчества Юрия Кузнецова)

1 глава - «Творческая биография Юрия Кузнецова». В ней будут рассмотрены этапы творческого пути поэта, их взаимосвязь с биографией и кратким освещением каждого этапа в критике и литературоведении.

2 глава - «Символ в поэтическом мире Юрия Кузнецова». В ней* будет проанализирована одна из основных категорий поэтики Кузнецова - символ (в сопряжении с мифом). При этом, все символы Кузнецова будут условно разделены на две общие группы — архаические и окказиональные. Как два различных типа будут рассмотрены мифологические и религиозные символы Кузнецова, а также иерархичность образов как основная особенность символизма позднего периода творчества Кузнецова. Подробно будет проанализирована лирика Юрия Кузнецова о Великой Отечественной войне, как и первые стихи, в которых появились его символические образы, рассмотрена также символика города, в данном случае, символика образа Москвы.

3 глава - «Ритм, метр, рифма и жанр как важные «формальные» признаки поэзии Юрия Кузнецова». Глава посвящена анализу так называемых «формальных» аспектов лирики Кузнецова, соотношению различных метрических размеров в разные периоды его творчества, характеру ритма, особенностям рифмовки, которая связана с символическими основами поэтики Кузнецова, а также взаимосвязи жанров в поэзии Кузнецова. Как отдельный жанр будет выделена символическая баллада.

Заключение (основные выводы диссертационной работы).

Приложение: Лекции Юрия.Кузнецова, прочитанные им на поэтическом семинаре в Литературном институте им. A.M. Горького в 1999-2003 годах.

Подводя итог обзору работ, посвященных поэзии Юрия Кузнецова, необходимо отметить следующие моменты: с одной стороны, благодаря данным работам обрисовывается достаточно четкий круг литературоведческих проблем (как, например, проблема символа, проблема периодизации творчества' Юрия Кузнецова, проблема жанра), которые требуют своего разрешения. А с другой стороны, названные проблемы носят все же частый характер. Мы в своем исследовании стремимся охватить весь творческий путь Юрия Кузнецова полностью, рассмотреть его как единое целое и при этом уделить особое внимание основным аспектам его поэтики. Этим обстоятельством определяется актуальность диссертации. Целью'работы является анализ творчества Юрия Кузнецова в его внутреннем единстве. В связи с этой целью, в диссертации решатся следующие задачи:

1). Изучение биографии поэта Юрия Кузнецова и включение в-научный оборот биографических данных, которые сами по себе отличаются научной новизной, поскольку в научной литературе они еще не приводились.

2). Периодизация творчества Юрия Кузнецова на основе полученных сведений биографического характера, сопоставления тематики, мотивов, жанрового разнообразия, образно-стилевых рядов его книг, а также последовательный анализ критических работ о его творчестве.

3). Определение научно-теоретической базы для изучения основных категорий поэтики Юрия Кузнецова — главным образом, символа и мифа.

4). Выявление фольклорных элементов в поэзии Юрия Кузнецова на уровне жанра — принципы построения волшебных сказок, баллад, былин.

5). Рассмотрение ритмики и метрики поэзии Юрия Кузнецова в> контексте литературного периода второй-половины XX века. Выявление наиболее часто встречающихся размеров стихов Кузнецова и сопоставление «формального» выбора поэта с идейно-тематической направленностью поэзии.

6). Выявление влияния символической структуры образа на выбор рифмы и создание ритмического рисунка стиха.

Научная новизна работы состоит в том, что впервые творчество Юрия Кузнецова становится предметом специального исследования, что одним из основных аспектов исследования становится символо-мифологическая основа поэзии Кузнецова в целом, и символ рассматривается как важнейший идейно-тематический, поэтический образ и «формальный» элемент творчества Кузнецова.

Объектом исследования в диссертации являются поэтические книги Юрия Кузнецова, изданные с 1966 по 2007 гг. Предметом исследования в диссертации являются, с одной стороны, отдельные аспекты поэзии Юрия Кузнецова, а с другой, их взаимосвязь на протяжении всего творческого пути поэта.

Методика и методология исследования. В своей работе мы опираемся на исследования отечественного и западного литературоведения в области истории и теории литературы, отраженные в трудах Шеллинга, Аверинцева, Лосева, Флоренского, Веселовского, Лотмана, Голосовкера. Теоретические и практические открытия, представленные в работах М.М1 Бахтина, А.Н. Афанасьева, В .Я. Проппа, В.В. Кожинова, М.Л. Гаспарова, Б.В. Томашевского, В.Е. Холшевникова, А.А. Потебни. Культурно-исторический, системно-типологический и структурно-семантический методы позволят нам провести анализ художественных текстов и включить объект изучения в общекультурное пространство.

Теоретическая значимость диссертации. Результаты нашего исследования, позволят представить творчество, биографию, ключевые особенности поэтики Юрия Кузнецова, а также критические материалы и исследования, посвященные поэзии Кузнецова, в единой- системе. Особенно важным открытием будет являться анализ характера «кузнецовского» символа. Включение наших исследований в основной корпус трудов о русской поэзии XX века представляется особенно насущным, поскольку открывает новые возможности для ее более полного и всестороннего изучения.

Практическая значимость работы. Материалы диссертационного исследования позволяют впервые сформировать законченное представление о творчестве Юрия Кузнецова. Основные положения и наблюдения могут быть использованы при изучении особенностей развития русской литературы XX века; при чтении курса лекций, спецкурсов, при разработке спецсеминаров для-студентов, учебников и методических пособий по русской литературе XX века для вузов и общеобразовательных школ, а также при написании курсовых и дипломных работ.