Политическая элита в Петрограде в Февральской революции 1917 года тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.02, кандидат исторических наук Архипов, Игорь Леонидович

• Архипов, Игорь Леонидович
• кандидат исторических наук
• 1999

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Архипов, Игорь Леонидович

Введение.

Глава 1. Политическая элита и перспектива революции (конец 1916 г. февраль 1917 г.).

1. 1. Традиционные идейно-теоретические представления о революции и фактор мировой войны.:.

1.2. "Патриотическая тревога" и рост оппозиционных настроений политической элиты.

1. 3. Феномен "внутреннего врага" в сознании политической элиты.

1. 4. "Заговоры" и "призрак революции" в психологи политической элиты накануне Февраля 1917 г.

Глава 2. Февральский переворот и его восприятие политической элитой.

2. 1. Вооруженное восстание в Петрограде и политико-психологическая адаптация представителей политической элиты.

2.2. Политическая элита и начало становления политических ритуалов и символики Февральской революции.

2.3. Политическая элита в процессе создания новой системы власти.

Глава 3. Февральский переворот и попытка формирования "общенациональной идеологии".

3.1. Предпосылки возникновения "общенациональной идеологии" и ее политико-психологическая основа.

3.2. "Свободный народ" как главный субъект "общенациональной идеологии".

3.3. Проблема национальной легитимации революции и мифология "революционного мессианства".

3.4. Революция как "торжество права" в послефевральской политической мифологии.

Глава 4. Политическая элита в системе властных отношений после

Февральского переворота (март-апрель 1917 г.).

4. 1. Формирование публичного образа новой государственной власти и политическая элита.

4. 2. Приоритеты деятельности Временного правительства в контексте общенациональной идеологии".

4. 3. Критический образ системы власти "Свободной России" в представлениях политической элиты.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Политическая элита в Петрограде в Февральской революции 1917 года»

Актуальность темы диссертации. Историческая наука проявляет значительный интерес к изучению различных аспектов российской политической истории начала XX в. и периода Февральской революции 1917 г. Однако, традиционно исследователи уделяли наибольшее внимание проблемам внутренней и внешней политики царизма и Временного правительства, истории классов и политических партий и их участию в событиях Февральской революции. При этом зачастую за рамками исторических работ оставались действовавшие в сложных и драматичных условиях русской революции политические и общественные деятели, руководители партий, популярные думские лидеры - люди, оказывавшие заметное влияние на развитие политических процессов в стране. Между тем, без изучения такого фактора, как "роль личности в истории", невозможно создание адекватного представления о событиях и явлениях, определявших характер Февральской революции. Стремительные и радикальные перемены, связанные с крушением самодержавия и возникновением нового политического режима "Свободной России" сопровождались неоднозначными процессами в сфере общественного сознания и отразились на психологическом облике представителей всех социальных слоев населения. Политическая элита не была исключением, более того, психологические явления оказывали значительное влияние на деятельность политиков, на характер их взаимоотношений друг с другом, на специфику публичного поведения. Однако, особенности сознания и психологии политиков, активно функционировавших на поворотным для России историческом этапе - накануне и во время Февральской революции - до сих пор не являлись предметом специального исторического исследования.

Актуальность изучения данной проблемы связана также с тем, что современные политики, общественные деятели, представители интеллигенции продолжают предпринимать попытки более глубоко осмыслить характер политических процессов в России во время революции 1917 г. Одновременно в российском обществе в последние годы возрастает внимание к роли политических и экономических элит, осознание того, что от их действий в значительной мере зависит обеспечение в стране стабильности, создание предпосылок для устойчивого развития, укрепления правового государства и т. д. Все это стимулирует интерес к историческому опыту функционирования российской политической элиты в период Февральской революции, в том числе в связи с поиском исторических факторов, предопределивших поражение легально действовавшей элиты, не сумевшей противостоять внесистемной оппозиции в лице большевиков. Таким образом, в настоящее время особо важное значение имеют исключительно научные исследования различных вопросов, касающихся формирования российской политической элиты начала XX в., выявления как характерных в целом для нее, так и специфических особенностей сознания и психологии, реконструкции стиля поведения политиков в экстраординарных условиях мировой войны и динамичных социальных и политических процессов Февральской революции.

Объект и предмет исследования. Объектом изучения избрана политическая элита - специфический слой общества, включавший деятелей, которые принадлежали к различным политическим течениям и персонифицировали ключевые стили политического менталитета и поведения. Характерной особенностью представителей политической элиты является то, что они своим непосредственным участием в политическом процессе смогли достигнуть значительного уровня авторитета, известности в широких общественных кругах, приобрели возможность оказывать влияние на политическую жизнь публичными выступлениями и предпринимаемыми акциями, участвовать в формировании общественного мнения, "узнаваться" массовым политическим сознанием.

Необходимо отметить, что смысл, который в данном случае вкладывается в понятие "политическая элита", не позволяет ставить знак равенства с "правящей элитой". Это обстоятельство предопределяется спецификой развития российской государственности и формирования слоя политической элиты. Традиционно в России, вплоть до Февраля 1917 г., правящая элита отличалась чрезвычайной "замкнутостью", доступ в среду высшей бюрократии вследствие строгой регламентированности был затруднен. Практически отсутствовала и кадровая "ротация" - в частности, за счет вовлечения в процесс государственного управления представителей "общества". Своеобразная система взаимоотношений государства и общества", являвшаяся следствием особенностей политико-правовой культуры дореволюционной России, оказала непосредственное влияние на процесс формирования политической элиты и образование политической структуры общества. В условиях существования режима "третьеиюньской монархии", недостаточного объема политических и гражданских свобод, наконец, изолированности правящих "верхов" самодержавной России, возникали предпосылки к тому, чтобы образованная часть общества, имеющая необходимый интеллектуальный потенциал для участия в выполнении государственных управленческих функций, изначально оказывалась ориентирована на оппозиционную по отношению к власти модель поведения. П. Б. Струве, отмечая специфику психологии формирующейся политической элиты, говорил, что "самодержавие создало в душе, помыслах и навыках русских образованных людей психологию и традицию государственного отщепенства"[1]. В результате практически все представители политической элиты, в том числе принадлежащие к различным партиям и течениям, в последнее десятилетие существования царизма были в большей или меньшей степени оппозиционны правящей элите.

Исходя из специфики российской политической жизни накануне Февраля 1917 г., в качестве политической элиты следует рассматривать представителей всех легально действовавших политических сил (не включая, таким образом, царскую семью, "двор", высшую бюрократию, чиновничество). В соответствии со статусом и профессиональной принадлежностью в среде политической элиты можно выделить ряд групп: а) руководители, идеологи и активисты различных политических партий и общественных организаций; б) депутаты Государственной думы (вне зависимости от их фракционной принадлежности); в) журналисты и писатели (многие из них отличались очевидной политической ангажированностью, выполняли политические функции, не только ретранслируя идеи "профессиональных" политиков, но и внося свой интеллектуальный вклад в формирование идеологических схем, непосредственно участвуя в политической жизни); г) представители деловых кругов (лидеры "торгово-промышленного класса" активно занимались политикой - как непосредственно в рамках политических организаций, так и оказывая материальную и моральную поддержку близким им политическим структурами и группам); д) отдельные представители военной элиты (в реальности, в политических процессах участвовали офицеры и генералитет Ставки, Генерального штаба, командующие фронтами и армиями, хотя до Февраля 1917 г. это происходило неофициально, в достаточно скрытых для широких слоев населения формах).

Переломным моментом для политической элиты оказалось 27 февраля 1917 г., когда стали изменяться ее традиционные функции. Уже в дни Февральского переворота, в условиях паралича и крушения институтов царской власти, началось стремительное "стирание" граней между правящей элитой и политической элитой, находившейся ранее вне сферы структур исполнительной власти. Это выразилось первоначально в создании Временного комитета Государственной думы, во введении института думских комиссаров в министерствах, учреждениях и воинских частях, а затем и в образовании Временного правительства. Вследствие кардинального перераспределения политических ролей ряд ярких представителей политической элиты приняли на себя выполнение властных функций. То, что они оказывались в непривычной для них роли, требовало стремительной адаптации к новым реалиям практической деятельности, возлагало на них дополнительную ответственность. Процесс перехода в разряд правящей элиты по сути у всех политиков и общественных деятелей сопровождался возникновением определенных психологических трудностей. Следует отметить, что сложившаяся в результате Февральского переворота система власти дополнительно способствовала высокой мобильности в среде правящей элиты. В сферу деятельности правительственной власти постоянно вовлекались все новые и новые люди. Кадровой ротации способствовал и переход после "апрельского кризиса" 1917 г. к практике "коалиционных" Временных правительств, включавших в свой состав видных деятелей Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Появились также новые критерии и мотивы, которыми руководствовались, осуществляя рекрутирование в состав правящей элиты. Прежде всего они диктовались соображениями политической целесобразности и соответствия конъюнктуре, оказывали существенное влияние и сложившиеся еще в дореволюционный период связями между различными организациями и деятелями (в том числе в рамках русского политического масонства). Состав действовавшей в послефевральский период в Петрограде политической элиты значительно расширился - во многом благодаря возвращению политических деятелей, находившихся в ссылках и эмиграции, а также включению в легальную политическую жизнь революционеров-подпольщиков, в первую очередь большевиков.

Объект исследования ограничен рассмотрением представителей политической элиты, которые функционировали в Петрограде. Выступая по сути в роли политиков общероссийского масштаба, они при этом отличались от региональной политической элиты специфическими характеристиками своего менталитета и социального облика и в силу этого требуют отдельного изучения.

Предметом исследования являются политико-психологические особенности политической элиты, выражавшиеся в процессе восприятия явлений политической жизни, межличностного взаимодействия, публичной деятельности, в частности, целенаправленной пропаганды определенных идеологических установок и стереотипов. Представители политической элиты рассматриваются как носители специфического менталитета, содержащего характерные для них в текущих конкретно-исторических условиях убеждения, установки, стереотипы, настроения, чувства. Политико-психологический облик элиты определяют именно эти элементы сознания, формирующиеся в процессе синтеза, с одной стороны, ценностей и представлений, традиционных для политических деятелей, а с другой стороны - впечатлений и оценок происходящих событий, явлений, опыта контактов с другими участниками политической жизни. Таким образом, автором работы предпринята попытка рассмотрения влияния конкретных исторических условий периода Февральской революции 1917 г. на формирование особенностей сознания и психологии функционирующей в этой обстановке политической элиты.

Хронологические рамки диссертации. Работа хронологически охватывает период с конца 1916 г., когда представителей политической элиты в Петрограде уже сформировался менталитет, характерный для них к моменту Февральской революции. "Верхней" границей исследования является апрель 1917 г. - к этому времени у политиков окончательно сложилось достаточно полное представление о происшедшем перевороте и установившемся политическом режиме "Свободной России".

Цель и задачи диссертации. Целью данного исследования является реконструкция на основе конкретно-исторического материала особенностей сознания, психологии и поведения представителей политической элиты накануне и во время Февральской революции 1917 г.

Достижение этой цели предполагает решение ряда конкретных исследовательских задач:

1. Определение факторов, оказывавших влияние на политико-психологический облик политической элиты накануне Февральской революции.

2. Анализ представлений о революции, существовавших в среде политической элиты.

3. Рассмотрение своеобразия психологии и поведения политической элиты во время Февральской революции.

4. Изучение механизма политической адаптации элиты к новым реалиям "Свободной России", возникшим вследствие свержения самодержавия.

5. Характеристика функций, структуры и основных элементов "общенациональной идеологии", предложенной обществу политической элитой после крушения царизма.

6. Анализ восприятия представителями политической элиты системы государственной власти послефевральской России и особенностей их участия в исполнении властных функций.

7. Рассмотрение специфики механизма политического лидерства накануне и во время Февральской революции.

8. Определение степени соответствия между доминантами публичной деятельности политической элиты и ее самосознанием.

Теоретико-методологическая основа работы. Методологической основой диссертации являются принципы историзма и научной объективности. В работе используются методы традиционного исторического исследования - в частности, сравнительно-исторический анализ фактов, системный подход к рассмотрению явлений и событий. Так же для достижения поставленной цели и задач исследования автором применялись отдельные концептуальные подходы других гуманитарных наук - психологии (политической, социальной, исторической), социологии, политологии.

В рамках работы над диссертацией автор, в числе прочего, ориентировался на политико-культурный подход, опирающийся на классическую теорию политической культуры (основы ее концепции были сформулированы в работах американских политологов Г. Алмонда и С. Вербы). Политическая культура в данном случае понимается как динамичное единство ценностей, установок, навыков, символов, верований, ориентированных на определенные образцы политического поведения, и является субъективным психологическим измерением политической системы. Следует подчеркнуть, что в данном исследовании автор неизменно рассматривает политическую культуру в качестве конкретно-исторического явления, заключающего в себе исторический опыт - своего рода память людей о политике [2].

Важное методологическое значение с точки зрения раскрытия темы настоящего исторического исследования имеют положения современных теорий элит (их основу составляют работы В. Парето, Т. Моска, Р. Михельс, С. Аронсона, Г. Лассуэлла, X. Ортега-и-Гассета, Ж. Сореля). Большинство исследователей рассматривают политическую элиту в качестве обязательного элемента социальной структуры общества политическую элиту. В их представлениях это осуществляющий функции развития и управления высший, привилегированный слой, небольшая группа избранных лиц (однако, не имеющая четких границ), которые благодаря своим знаниям, профессиональным и личным качествам имеют "наивысший индекс" в среде людей, реализующих властно-политические функции. Кроме того, обычно в рамках политической элиты рассматривается и "околоэлитное окружение" -эксперты, советники, консультанты, журналисты и т. д. Важный отличительный признак представителей политической элиты - наличие у них "собственной относительно самостоятельной общественной психологии", осознание определенного единства своих интересов и целей, "духовной общности", демонстрация способности к постоянному взаимному общению, согласованию друг с другом действий и позиций [3].

В целом теоретические схемы зарубежной науки, касающиеся проблем политической элиты, могут быть "адаптированы" к реалиям российской политической культуры начала XX в. Как отмечают современные исследователи, "во времени и пространстве психологическая сущность политической личности и политики остается почти неизменной, меняются лишь формы политики, ее "внешний облик""[4]. При этом необходимо особо подчеркнуть, что на облик и характер функционирования политической элиты в России накануне революции 1917 г. ключевое влияние оказывала прежде всего конкретно-историческая специфика российской политической культуры. Это является принципиальным положением, из которого мы изначально исходили в нашей работе.

Автор диссертации опирался также на современные методологические работы в области исторической психология, развитие которой отражает тенденцию к антропологизации гуманитарных наук, использующих психологические модели для описания и объяснения исторических событий. Историческая психология, основателем которой в советский период по сути был известный историк, профессор Б. Ф. Поршнев, рассматривается сегодня в качестве "науки, изучающей психику человека в зависимости от исторической эпохи" [5]. Методология такого направления как "культурно-антропологическая история", представленная, в частности, работами ученых "Школы "Анналов" (среди отечественных историков ее наиболее яркий представитель - А. Я. Гуревич), может быть использована и при изучении человека в системе политических отношений - не только рядовых "обывателей", "безмолвствующего большинства", но и представителей политической элиты[6].

Ценный инструментарий для анализа политических процессов предоставляет политическая психология. Один из ведущих современных исследователей, заведующий кафедрой политической психологии Санкт-Петербургского университета А. И. Юрьев определяет ее как дисциплину, "изучающую связи между психологическими и политическими процессами". В качестве предмета политической психологии он рассматривает "психические процессы, состояния и свойства человека, модифицирующиеся в процессе взаимодействия с властью, т. е. ее восприятия, переживания, понимания и осуществления", а объектом являются "люди, осуществляющие власть и повинующиеся власти, обнаруживающие при этом качества, встречающиеся только в области политики" [7]. На наш взгляд использование методологии политической психологии адекватно непростым задачам, стоящим перед исследователями политических явлений в России в 1917 г. В условиях характерного для периода Февральской революции чрезвычайного уплотнения "социального времени" ключевую роль играли прежде всего динамичные элементы политической психологии, оказывающие заметное влияние на взаимодействие представителей политической элиты и эффективность их взаимоотношений с различными слоями населения.

Для реконструкции психологического облика представителей политической элиты важное значение имеет анализ таких феноменов, как идеологические мифы. Они были необходимым инструментом влияния политиков на общественное сознание - через публичные выступления, периодическую печать, тиражирование пропагандистских материалов и т. п. Политическая мифология может рассматриваться как форма массового распространения идеологических установок. К. Леви-Стросс, характеризуя взаимоотношения идеологии и мифологии, отмечал: "Ничто не напоминает так мифологию, как политическая идеология. Быть может, в нашем современном обществе последняя просто заменила первую"[8]. Специфика мифа, на взгляд Р. Барта, состоит в том, что "миф не есть ни ложь, ни искреннее признание, он есть искажение", а следовательно деформация смысла считается его главной функцией[9]. Изучение в рамках данного исследования характерной для представителей политической элиты мифологии, особенностей ее языкового сознания и т. д. способствует созданию адекватного представления о специфике их менталитета в период Февральской революции.

Степень изученности проблемы. Анализ имеющейся в настоящее время историографии свидетельствует об отсутствии специальных работ, в которых функционирование представителей политической элиты накануне и во время Февральской революции рассматривалось бы с точки зрения особенностей их сознания и психологии и в контексте реалий российской политической культуры. Однако, отдельные аспекты изучаемой проблемы затрагивались в некоторых исторических исследованиях, преследующих иные цели и задачи.

В отечественной историографии в связи с рассматриваемыми в данной работе проблемами можно условно выделить пять основных периодов (начало 1920-х гг. - конец 1920-х гг., начало 30-х гг. - середина 50-х гг., конец 50-х гг. - вторая половина 60-х гг., конец 60-х гг. - середина 80-х гг., конец 80-х гг. - конец 90-х гг.). Относящиеся к этим периодам работы в той

V/ V УУ /- и ' и или инои мере отличаются своей источниковои базой, глубинои постановки и изучения проблем, степенью идеологизированности и научной корректностью использования и интерпретации исторических фактов, применяемыми методологическими принципами и уровнем теоретических обобщений.

Исторические работы, появлявшиеся в 20-е гг., базировались преимущественно на опубликованных источниках. Прежде всего это были документы, вводившиеся в научный оборот благодаря публикациям в исторической периодической печати (большое значение для развития советской исторической науки имела публикаторская деятельность журнала "Красный архив"), а также в тематических сборниках документов. В 20-е гг. советские историки достаточно активно привлекали мемуарные работы представителей политической элиты, в том числе "бывших людей", оказавшихся в ходе последующего развития революционных событий 1917 г. "по другую сторону баррикад". Примечательно, что наряду с воспоминаниями, опубликованными в Советской России (в частности, в книжной серии "Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев"), в исторических исследованиях широко использовались зарубежные издания, что свидетельствовало о наличии относительно "либеральных" условий для научной деятельности. В то же время необходимо отметить недостаточное внимание историков к материалам периодической печати периода Февральской революции (исключение могут составить лишь партийные издания большевиков).

В ряде серьезных исследований, в частности, М. Н. Покровского, Б. Б. Граве, К. Ф. Сидорова, Э. Б. Генкиной, Д. А. Баевского[10] основной акцент делался на рассмотрении борьбы классов и выражающих соответствующие классовые интересы политических партий. Однако изучение политических процессов осуществлялось преимущественно через призму "исторической правоты" большевистской партии. Применительно к отдельным сюжетам наблюдалось преувеличение степени "организованности" и "сознательности" рабочих масс Петрограда, что изображалось в качестве свидетельства влияния и авторитета большевистских лидеров. Тем не менее эти работы отражают стремление их авторов, в целом, к объективному рассмотрению различных факторов, отразившихся на ходе исторического процесса. Отдельно следует указать исследование Э. Б. Генкиной "Февральский переворот", которое по праву можно было бы назвать не "очерком", а монографией. Эта работа на фоне историографии 20-х гг. выделяется по объему привлеченного фактологического материала, использованного не только для скрупулезного восстановления хронологии событий, но и для их внимательного осмысления. Работу Э. Б. Генкиной отличают и попытки в живой, яркой форме представить участие в событиях Февральской революции различных политических деятелей, показать их настроения и переживания.

Заметным фактором научной жизни 20-х гг. являлся расцвет исторической периодики - журналов, на страницах которых публиковались многочисленные исследовательские и критико-библиографические работы советских историков. Среди них важную роль играли наряду с "Красным архивом" журналы "Пролетарская революция", "Красная летопись", "Историк-марксист", "Печать и революция". Во второй половине 20-х гг., особенно после выхода в 1926 г. постановления ЦК ВКП(б) "О журналах "Пролетарская революция" и "Красная летопись"", основной акцент стал делаться историческими журналами на исследовательскую, а не публикаторскую работу. Распространенной практикой 20-х гг. была публикация в исторической периодике материалов дискуссионного характера.

По сравнению с научными исследованиями различных аспектов Февральской революции 1917 г. многочисленные научно-популярные работы, выходившие в 20-е гг. (например, книги и статьи С. А. Пионтковского, К. И. Шелавина, Я. А. Яковлева, Ем. Ярославского, П. О. Горина[11]) в большей степени несут на себе отпечатки официальных идеологических установок. В частности, в научно-популярных работах всячески подчеркивалось, что Февральскую революцию следует рассматривать лишь как этап Октябрьской революции. Эта "историческая ограниченность" Февральской революции оказывала влияние и на изображение деятельности представителей неболыневистской политической элиты, которые, как утверждалось, были с самого начала "обречены" на поражение в ходе перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую. Но несмотря на появление в 20-е гг. массы популярных исторических работ лишь несколько крупных политиков периода революции (в частности, А. Ф. Керенский, В. В. Шульгин, В. М. Пуришкевич), удостоились чести стать героями специальных биографических работ[12].

Примечательное место среди популярных исторических работ занимает книга А. А. Блока "Последние дни Императорской власти". Если говорить о ней в связи с целями диссертации, то необходимо отметить, что работа А. А. Блока, работавшего в 1917 г. редактором в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, представляет особый интерес, являясь по сути первой серьезной попыткой осмысления психологии, сознания, мотивов поведения как деятелей царского режима, так и оппозиции накануне Февральского переворота. Именно через понимание этого Блок рассчитывал уяснить феномен Февраля 1917 г. Работу над материалами, составившими основу книги, Блок начал летом 1917 г., занимаясь подготовкой в рамках отчета ЧСК перед Учредительным собранием очерка об А. Д. Протопопове и раздела "Последние дни старого режима". Появление этой книги было важно с точки зрения введения в научный оборот неизвестных ранее документов, в числе которых - секретные материалы Департамента полиции, фрагменты стенографических отчетов заседаний ЧСК (сами отчеты начали публиковаться лишь через три года после выхода книги "Последние дни Императорской власти")[13].

В 20-е гг. определенное внимание изучению небольшевистской политической элиты уделялось в работах, посвященных истории и "краху" буржуазных и мелкобуржуазных политических партий. Характерно, что особо пристальное внимание у историков и публицистов вызывали социалистические партии эсеров и меньшевиков. Содержание и стиль изложения исторического материала свидетельствует, что одной из первоочередных задач этих работ было, в действительности, "разоблачение" лидеров социалистических партий и обоснование пропагандистского тезиса о большевиках как единственных носителях подлинной социалистической идеологии. Важной вехой утверждения этой историко-идеологической схемы являлся процесс по делу членов партии эсеров в 1922 г., призванный доказать, что на протяжении всей своей истории эсеры были "контрреволюционной партией врагов народа", "наемной шпагой буржуазии" и т. п. 2/3 Обвинительного заключения составила написанная М. Н. Покровским "Историческая часть". Признавая, что "революционный трибунал не может стать Академией наук", Покровский в то же время относил к достижениям процесса то, что в течение 48 дней в зале суда предпринимался "детальный и в меру возможного объективный анализ длительной цепи исторических событий" [14]. Это событие политической жизни стимулировало появление ряда работ, посвященных деятелям партии эсеров[15]. Меньшевики как объект исследований также вызывали интерес в начале 1920-х гг. Работы, касающиеся новейшей истории меньшевизма, были, несомненно, подчинены задачам пропагандистского разоблачения партии "демократической контрреволюции", причисления ее лидеров, оказавшихся в эмиграции, к "реакционным" буржуазным и монархическим вождям[16].

Историография начала 30-х гг. - середины 50-х гг. несет на себе отпечаток внутриполитических процессов, происходивших в это время в СССР. "Годы великого перелома" ознаменовались стремительным усилением режима личной власти И. В. Сталина, последовательной политикой, направленной на ликвидацию каких-либо остатков "либерализма" и "свободомыслия" 20-х гг., допускавших возникновение дискуссий среди ученых-гуманитариев, установлением жесткого идеологического контроля. На ситуацию в сфере общественных наук оказывала пагубное воздействие развернувшаяся на рубеже 20-х - 30-х гг. кампания травли и "проработок" "буржуазных специалистов", "попутчиков", сопровождавшая первые сфабрикованные судебные процессы. Для отечественной исторической науки роковое значения имело письмо Сталина "О некоторых вопросах истории большевизма", адресованное журналу "Пролетарская революция" в конце октября 1931 г. (сначала оно было опубликовано в N 19/20 журнала "Большевик"). Появление письма Сталина, содержащего призывы покончить с "троцкистской контрабандой" и "гнилым либерализмом" в исторической науке, которая отныне должна полностью подчинить себя задачам социалистического строительства и борьбы с классовыми врагами, оказалось по истине печальным рубежом. Устанавливался окончательный диктат над исторической наукой, провозглашалась возможность навязывания ей официальных партийных установок - прежде всего в связи с изучением истории партии и революции 1917 г. [17]. В частности, в связи процессом "Союзного бюро ЦК меньшевиков", наблюдалась новая волна издания научно-популярных работ об истории меньшевизма. В них оценка политического поведения лидеров меньшевиков вытекала из общей характеристики партии, которую, например, И. И. Минц называл "последним барьером на пути пролетарской революции, последней баррикадой, за которой отсиживалась контрреволюция, собирая и концентрируя силы для наступления" [18]. В историографии этого времени происходило сознательное изменение приоритетов - на смену изучению истории Великого Октября пришло исследование прежде всего истории гражданской войны. Первый том "Истории гражданской войны в СССР", вышедший в 1936 г., и полностью посвященный периоду февраля-октября 1917 г., был по сути последней серьезной исторической работой в рамках изучения проблематики революции 1917 г.

Период в развитии советской историографии, начавшийся в конце 1950-х гг. и продолжавшийся ориентировочно до 1967-1968 гг., характеризовался стремлением историков в условиях "оттепели" и относительной "либерализации" научной жизни компенсировать издержки эпохи господства "Краткого курса истории ВКП(б)". Это коснулось и переоценки роли Февральской революции, которой ранее, в соответствии с "Кратким курсом", уделялось незначительное внимание - лишь как эпизоду в рамках одной "генеральной" темы "Партия большевиков в годы империалистической войны. Вторая революция в России". Начиная с конца 50-х гг. историки в своих работах демонстрируют, в целом, готовность к соблюдению принципов научной достоверности и объективности. Исследования, в которых нашел отражение введенный в эти годы в научный оборот огромный массив архивных материалов, преследовали своей целью в первую очередь воссоздание фактологической стороны событий периода Февральской революции. Вследствие же сохраняющегося идеологического контроля, определяемого рамками идей "возвращения к ленинизму", радикальное концептуальное переосмысление событий и процессов Февраля 1917 г. было невозможно. Главным достижением отечественных историков являлась реконструкция в ряде чрезвычайно содержательных работ адекватной картины политической жизни России в период крушения царизма, в том числе определение места и роли различных политических сил и политических деятелей. Политическая элита, становясь объектом исследований, попадала в поле зрения исследователей в связи с рассмотрением нескольких проблем, приоритетных для этого периода развития историографии.

В изучение политической элиты внесли значительный вклад общие работы, посвященные непосредственно Февральской революции. Следует особо отметить двухтомное исследование Э. Н. Бурджалова "Вторая русская революция", в первом томе которого рассматриваются революционные процессы в Петрограде[19]. Практически впервые в отечественной историографии была столь полно воссоздана многоплановая картина событий Февраля 1917 г., начиная от нарастания революционного кризиса и усиления оппозиционных выступлений различных политических сил и вплоть до создания системы новой революционной власти. В монографии Э. Н. Бурджалова сделана попытка показать, в частности, реальную роль в событиях Февральской революции наряду с политическими и классовыми силами многих активно действовавших политиков, дать им яркие характеристики (в том числе благодаря привлечению широкого круга мемуарных источников). Позже это стремление автора дало возможность оппонентам говорить о недооценке Э. Н. Бурджаловым координирующей и руководящей роли большевистского центра в Петрограде, наличия у него развернутого плана подготовки и проведения всеобщей стачки и ее перевода в русло вооруженного восстания. Нетрадиционным для советской историографии являлось указание на фактор "руководящей роли" Государственной Думы в ходе вооруженного восстания (что сыграло значительную роль в развитии событий 27 февраля), объяснявшийся ее популярностью и привлекательностью для масс как главного оппозиционного центра. Концептуальной особенностью работы было рассмотрение Февральской революции не в виде изолированного исторического эпизода, а как важнейшего этапа единого революционного процесса, положившего начало перерастанию буржуазной революции в социалистическую. Другим важным событием советской историографии Февральской революции стал выход коллективной двухтомной работы ленинградских историков "Октябрьское вооруженное восстание. Семнадцатый год в Петрограде", подготовленной Б. В. Ананьичем, Б. Д. Гальпериной, Р. Ш. Ганелиным, Г. Л. Соболевым, В. И. Старцевым, Ю. С. Токаревым и другими исследователями. В первой книге этого исследования историки, попытавшись освободиться от идеологических догм периода "Краткого курса", воссоздали многоплановую картину экономической и политической жизни накануне и в период Февральской революции, роль в ней различных политических сил, процесс создания после крушения царизма новой системы государственной власти[20]. Определенный интерес представляет также работа Е. Д. Черменского "Февральская буржуазно-демократическая революция 1917 г. в России" и монография И. И. Минца "История Великого Октября. Свержение самодержавия"[21].

В 60-е гг. наметилась тенденция к рассмотрению исторического процесса периода Февральской революции сквозь призму борьбы политических партий. В это время появился ряд интересных работ, отражающих в своей совокупности процесс формирования в России начала века спектра политических сил, оказавших влияние на характер политических процессов во время революции 1917 г. Следует отметить работы В. В. Комина, предпринявшего попытку систематизировать огромный фактологический материал, касающийся истории политических партий всех направлений. Недостатком его исследований была их описательность, а также использование ограниченного круга источников (прежде всего это относится к архивным материалам)[22]. В числе первых работ, посвященных изучению истории конкретных политических партий, выделяется монография Н. В. Рубана "Октябрьская революция и крах меньшевизма (март 1917 - 1918 гг.)". Несмотря на то, что автор оперировал в целом традиционными для советской историографии идеологизированными оценками деятельности меньшевистской партии, несомненным плюсом книги было введение в оборот многих материалов Центрального партийного архива, недоступных ранее исследователям[23].

В этот же период вышли исследования, посвященные изучению системы властных отношений в контексте политической жизни накануне Февраля 1917 г. и в первые месяцы после крушения царизма. Заслуживает отдельного упоминания работа В. С. Дякина "Русская буржуазия и царизм в годы первой мировой войны (1914-1917)". И сегодня она остается одним из наиболее обстоятельных и фактологически насыщенных исследований взаимоотношений представителей либеральной политической элиты, оппозиционной царизму, и правящей верхушки самодержавия[24]. Аналогичные проблемы рассматривались в монографии В. Я. Лаверычева "По ту сторону баррикад. Из истории борьбы московской буржуазии с революцией". Анализируя такое явление, как московский прогрессизм, В. Я. Лаверычев показывал его не изолированно, а в контексте политических процессов общероссийского масштаба (в период с начала мировой войны и до Октября 1917 г.) и, прежде всего, происходившей в Петрограде борьбы либеральной оппозиции с царизмом[25]. Заметным историографическим событием начала 60-х гг. стало издание двух монографий П. В. Волобуева -"Экономическая политика Временного правительства" и "Пролетариат и буржуазия России в 1917 г.". Для нас они представляют интерес в связи с рассмотрением в них политической составляющей в деятельности российских деловых кругов и их влияния на экономическую политику Временного правительства. В работах П. В. Волобуева, охватывающих период февраля-октября 1917 г., подробно исследуются непростые, драматичные взаимоотношения различных политических сил, выражающих интересы "труда" и "капитала" [26].

Этап с конца 60-х гг. до середины 80-х гг. с точки зрения развития историографии отличается противоречивостью. С одной стороны на рубеже 60-х - 70-х гг. стали заметны последствия окончания "оттепели", усилились попытки административного воздействия на советскую историческую науку, начались кампании "проработок" историков, придерживавшихся нетрадиционных взглядов по каким-либо конкретным вопросам, все реже появлялись явно новаторские исследования. Тем не менее этот период нельзя назвать всецело "застойным" для исторической науки, в том числе в плане развития историографии Февральской революции.

Изучение истории политических партий в эти годы становится одной из приоритетных тем советской историографии, что представляет интерес в связи с проблемами, затрагиваемыми в нашей диссертации. Наряду с общими исследованиями, призванными дать систематизированную картину становления и функционирования в России начала века многопартийности и деятельности политических партий в период революции 1917 г. (например, работа Л. М. Спирина, коллективная монография "Непролетарские партии России: Урок истории" и др.[27]), в 70-е - 80-е гг. появилось немало работ, посвященных отдельным партиями и политическим течениям. Это, в частности, монографии В. В. Шелохаева о партии кадетов и октябристов, К. В. Гусева - о партии эсеров, Н. Г. Думовой - о партии кадетов, Г. 3. Иоффе -о политических силах, которые он относил к "монархической контрреволюции" [28]. Достоинством данных работ является их насыщенность историческими фактами, широкое использование архивных материалов, многие из которых ранее не были введены в научный оборот (это касается, например, коллекции материалов бывшего "Пражского архива", которые нашли отражение в монографиях Н. Г. Думовой и Г. 3. Иоффе). В различной степени во всех этих работах затрагивались такие аспекты, как идеология, политические настроения и психология многих ведущих политических деятелей периода Февральской революции. Несомненно, выделяется на общем фоне монография С. В. Тютюкина "Война, мир и революция. Идеологическая борьба в рабочем движении России 1914-1917 гг." В ней на огромном фактическом материале, в том числе архивном, показывались особенности идеологических и политических ориентаций представителей различных течений социал-демократии как внутри России, так и в эмиграции. В условиях характерного для советской историко-партийной литературы схематичного подхода к описанию противоречий между большевистским и меньшевистским течениями социал-демократии исследование С. В. Тютюкина отличается стремлением к объективности и действительному пониманию существовавших в период войны и Февральской революции идеологических разногласий внутри РСДРЩ29]. Аналогичный круг вопросов рассматривался в монографии И. П.

Лейберова "На штурм самодержавия". Однако в отличие от книги С. В. Тютюкина, в ней основной акцент делался не на идейно-политические аспекты взаимоотношений различных социал-демократических течений и сопутствующие этому теоретические споры, а на события, происходившие в рабочем движении Петрограда. В книге, опирающейся на большой фактологический материал, делается не отличающаяся новизной попытка представить стихийно происшедший Февральский переворот в качестве результата целенаправленной и хорошо организованной работы петроградских большевиков. Две трети всей работы посвящены скрупулезной реконструкции хода революционных выступлений в столице, при этом по сути вне поля зрения оказывается деятельность представителей политической элиты, направленная, в частности, на создание новой системы власти в условиях Февральского переворота[30].

Политическая элита оказывалась также объектом изучения в рамках истории становления в России парламентаризма. Деятельность Государственной думы как по сути единственного института, выражавшего интересы широкого спектра политических сил, в 70-е гг. привлекала внимание многих историков. Ряд ценных исследований оказался посвящен взаимоотношениям думской оппозиции в лице Прогрессивного блока и царизма накануне Февральской революции. Степень оппозиционности и решительности либеральной оппозиции в борьбе с царизмом - один из главных вопросов, вызывавших споры среди исследователей. Например, В. И. Старцев в монографии "Русская буржуазия и самодержавие в 1905-1917 гг.: (Борьба вокруг "Ответственного министерства" и "Правительства доверия")" высказал тезис, что требования к царизму со стороны буржуазии, направленные на введение реальной Конституции и создание полноправного парламента, попытки добиться участия в деятельности исполнительной власти достигали максимальной силы во время нарастания революционных кризисов (то есть в 1905-1907 гг., и в 1915-1917 гг.)[31]. Напротив, А. Я. Аврех попытался доказать, что русская буржуазия неизменно страдала болезнью "властебоязни" и всячески стремилась избежать принятия на себя властных функций. Объяснял он это "контрреволюционностью русской буржуазии, обусловленной ее страхом перед народом", желанием "жить под защитой царизма, несмотря на все связанные с этим неудобства и ограничения"[32]. Е. Д. Черменский также придавал серьезное значение теме "властебоязни". Рассматривая поведение представителей думского большинства в преддверии крушения самодержавия, он приходит к выводу, что на практике политики-либералы не вели серьезной борьбы со "старым порядком", ограничиваясь скорее созданием лишь ее видимости. Для монографии Е. Д. Черменского характерен в значительной мере описательный стиль изложения материала. При этом событиям Февральского переворота уделяется в книге крайне незначительное внимание - автор ограничивается в основном пересказом хорошо известных фактов. Отчасти эти недостатки компенсируются тем, что применительно к периоду 1914-1916 гг. в монографии используется достаточно широкая источниковая база и вводятся в научный оборот новые архивные материалы (наиболее интересны документы фонда перлюстраций Департамента полиции)[33]. Среди обобщающих работ, посвященных различным аспектам Февральской революции, необходимо отметить ряд статей ленинградских историков, составляющих сборник "Кризис самодержавия в России. 18951917 гг.", а так же коллективную монографию "Свержение самодержавия" [34].

Поведение политиков и характер их политических представлений нашли отражение в работах, касавшихся собственно событий Февральского переворота и последующего политического развития России. В этих исследованиях в центре внимания оказывались проблемы политической борьбы вокруг создания новой революционной власти, взаимоотношения Временного правительства и Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов и их деятельность, участие различных политических сил в событиях 1917 г. В частности, проблемам формирования новых институтов государственной власти и политической системы в послефевральский период посвящены две книги В. И. Старцева - "Революция и власть" и "Внутренняя политика Временного правительства первого состава"[35]. В этих работах был заявлен принципиально новый для отечественной исторической науки взгляд на проблемы интеграции оппозиционной самодержавию политической элиты. По мнению В. И. Старцева этот процесс происходил в значительной степени в рамках русского политического масонства, и он предопределил состав первого Временного правительства и характер взаимоотношений между его членами. Ранее появление книги Н. Н. Яковлева "1 августа 1914", где в публицистической форме была высказана эта версия, вызвало целую кампанию "разоблачений", причем автор обвинялся фактически в заимствовании трактовок из белоэмигрантской литературы[36].

Объектом нескольких серьезных исследований стал Петроградский Совет. Особое место здесь занимает посмертно изданная монография Ю. С. Токарева, в которой благодаря проведенной автором сложнейшей археографической работе по расшифровке протоколов заседаний Петросовета (общих собраний и заседаний Исполкома) удалось существенно расширить имеющиеся в историографии представления о политическом поведении советских лидеров в марте-апреле 1917 г.[37] Определенный интерес вызывает и работа Г. И. Злоказова о деятельности Петросовета в период "мирного развития революции" [38]. Фактору Учредительного собрания в политической жизни послефевральской России, идейно-политической борьбе вокруг вопроса об его созыве и проведению конкретной подготовительной работы посвящена монография О. Н. Знаменского [39]. Достаточно полная картина российской многопартийности в послефевральский период создана в обобщающей работе X. М. Астрахана "Большевики и их политические противники в 1917 году" [40]. В контексте изучения менталитета представителей политической элиты интересны исследования Г. Л. Соболева социальной истории и, прежде всего сознания и психологии рабочих и солдатских масс Петрограда в 1917 г., восприятие ими актуальных проблем "текущего момента", в том числе фигур политических деятелей [41].

Неоднозначные процессы характеризуют историографию конца 80-х -90-х гг. Благодаря политике Перестройки и Гласности появились привлекательные условия для развития исторической публицистики и беллетристики. Активно включились в этот процесс и профессиональные историки, освободившиеся от груза обязательной для официальной науки идеологизации. Естественно, что уже вскоре после "вскрытия" "белых пятен" советской истории 20-30-х гг., общественный интерес сфокусировался на событиях революции 1917 г. и гражданской войны. Наметилась тенденция, когда на место прежних идеологических схем в публицистике стали приходить новые установки, во многом продиктованные актуальным политическим контекстом (в том числе стремительным усилением антикоммунистических ориентаций общественного сознания). Помимо различных антиисторических по своей сути "глобальных", "историософских" построений это проявилось в "демонизации" В. И. Ленина и других большевистских вождей и, напротив, идеализации деятелей царской России и, прежде всего, Николая II (показательны книги В. А. Солоухина, И. Л. Бунича, Э. С. Радзинского и др.)[42]. Одновременно в отечественной историографии, наряду с введением в оборот новых документов (в частности, недоступных ранее архивных материалов и опубликованных на Западе источников), проявилось стремление к более глубокому, концептуальному осмыслению социальных и политических процессов периода Февральской революции, освоению новой исследовательской проблематики. Для ряда исторических работ стало характерно использование теоретических подходов и методологии близких гуманитарных наук - психологии, культурологии, политологии и т. д.

В этот период были опубликованы исследования, авторы которых, оставаясь в рамках традиций отечественной историографии, стремились в той или иной мере на качественно новом уровне и более полно осветить вопросы, затрагивающие деятельность политической элиты. Например, в книге П. В. Волобуева "Выбор путей общественного развития: теория, история, современность" была предпринята попытка на основе систематизации опыта революционных процессов в России поставить проблему альтернативности исторических путей развития (в частности, в ситуации 1917 г.). Данные вопросы рассматривались сквозь призму идейно-теоретических взглядов В. И. Ленина, которые, по мысли автора, подтверждали оправданность подхода к историческому процессу как к "многовариантному" [43]. Активно продолжалось изучение истории политических партий. Например, следует отметить появление книги Л. М. Спирина, дающей живую картину межпартийных отношений в период Февральской революции, монографию С. А. Степанова, являющуюся практически первым специальным историческим исследованием феномена "черной сотни", весьма содержательный сборник статей "Непролетарские партии России в трех революциях"[44]. В. Д. Поликарпов в монографии

Военная контрреволюция в России. 1905-1917 гг." рассматривает участие в политических процессах представителей военных верхов, показывая их в качестве важного составного элемента "контрреволюционных" движений. Автор останавливается и на характеристике отдельных видных деятелей "военной контрреволюции", игравших заметную роль в 1917 г.[45]. Поведение различных политиков, участвовавших в событиях Февраля 1917 г., нашло отражение в работе Г. 3. Иоффе "Революция и судьба Романовых" [46].

Значительный интерес вызывает монография О. Н. Знаменского "Интеллигенция накануне Великого Октября (февраль-октябрь 1917 г.)". На большом фактическом материале (в том числе архивном, который не использовался ранее историками) в книге воссоздана картина умонастроений петроградской и московской интеллигенции, их восприятие происходящих событий, попытки участия в общественной жизни, отношения к различным политическим силам. Примечательно, что помимо "звездных" фигур представителей интеллигенции (писателей, артистов, ученых и др.) в поле зрения автора совершенно оправдано попал наиболее многочисленный слой рядовой интеллигенции - учителя, преподаватели, малоизвестные литераторы, журналисты, юристы и т. п. Это позволяет составить более адекватное представление об особенностях сознания и психологии столичного "среднего класса", что важно в контексте предпринятого в рамках диссертации изучения менталитета представителей политической элиты[47]. Для понимания специфики социально-психологического облика интеллигенции и, в частности, российского учительства, - людей, проявлявших достаточно высокий интерес к политике, вопросам общественной жизни, - важную роль играют работы Н. Н. Смирнова[48]. Проблемам участия интеллигенции, представителей научной элиты в о ч» г-гч политической жизни, анализу их настроении посвящен ряд исследовании Т. А. Абросимовой, А. П. Купайгородской, Г. Л. Соболева и др.[49]

По-прежнему историков привлекает изучение деятельности политической элиты в Государственной думе во время Февральской революции. В недавно вышедшей монографии В. А. Демина "Государственная дума (1906-1917): механизм функционирования" впервые в отечественной историографии Дума стала объектом изучения как собственно властный и политический институт. В этой достаточно оригинальной работе рассмотрение историко-правовых аспектов функционирования Думы органично дополняется привлечением обширного конкретно-исторического материала, касающегося, в том числе, поведения многих представителей политической элиты[50]. Кроме того, исследователи уделяют внимание конкретным вопросам истории российского парламентаризма. Интересует историков до сих пор малоизученный период существования Думы после Февральского переворота и ее участие в системе власти - в частности, деятельность думских комиссаров в различных государственных учреждениях, в армии, практика проведения частых совещаний, взаимоотношение Временного комитета Государственной думы с Временным правительством и попытки воздействия на его политику[51].

Как следствие возросшего в последние годы осознания важности проблематики, касающейся "роли личности в истории", может рассматриваться появление работ, посвященных изучению фигур отдельных политиков, в том числе под углом анализа их психологии и политического сознания[52]. Необходимо отметить также издание чрезвычайно содержательного биографического словаря "Политические деятели России", в который вошли статьи о большинстве активно участвовавших в революционных событиях 1917 г. представителях политической элиты, а также энциклопедии "Политические партии России. Конец XIX - первая треть XX века"[53]. Кроме того, с точки зрения изучения политической элиты периода Февральской революции значительный интерес представляют появившиеся в качестве приложений к ряду исторических работ и документальных публикаций подробные биографические указатели[54].

Для понимания характера взаимоотношений в среде политической элиты накануне и во время Февральской революции важны результаты изучения В. И. Старцевым роли и влияния на политические события русского политического масонства. Сугубо научный подход к этой теме, пришедший на смену попыткам замалчивать или приуменьшать роль элитарного "масонского фактора", лишь "противодействовавшего" устремлениям народных масс[55], позволил по-новому взглянуть на многие скрытые от посторонних глаз нюансы взаимоотношений в среде политической элиты, объясняющие мотивы поведения ряда видных политиков в период Февральской революции. В трактовке В. И. Старцева существовавшее в начале века масонство "можно смело назвать политическим, поскольку его члены шли в масонские ложи с единственной целью: использовать тайну и обет молчания для подготовки свержения самодержавия, для объединения всех оппозиционных и революционных сил в борьбе против общего врага - Николая II, упорно сопротивляющегося превращению России в демократическое правовое государство". Деятельность в 1906-1917 гг. масонских лож "Великий Восток Франции" и "Великий Восток народов России", объединявших политиков как либеральной, так и социалистической ориентации, которые рассматривали в качестве своей общей задачи установление в России демократического и правового порядка, была существенным фактором, влиявшим, в частности, на процесс формирования менталитета политической элиты[56]. "Масонская" проблематика присутствует и в работах других историков, посвященных Февральской революции. Например, В. Ю. Черняев указывает на существенное воздействие, оказывавшееся на ход политических процессов Верховным Советом Великого Востока народов России и накануне Февраля 1917 г., и во время революции. Влияние масонства он отмечает не только на состав Временного правительства. С идеологией политического масонства В. Ю. Черняев связывает попытку реализации новой правящей элитой "доктрины надпартийной коалиции" и "согласования классовых интересов", которая "пронизала всю реформаторскую деятельность Временного правительства"[57].

В последние годы историков стали интересовать проблемы, связанные с влиянием российской политической культуры на менталитет и поведение политической элиты, на развитие политических идеологий и их восприятие общественным сознанием. Заметный отпечаток на взгляды отечественных

II II исследователей накладывала веховская идеология, а также традиционная для западных историко-политических исследованиях концепция неосуществленной своевременно политической "модернизации" самодержавия (представленная, например, в работах Дж. Киппа и В. Линкольна)[58]. Так Ю. С. Пивоваров считает, что исход социальных конфликтов революционного периода предопределило наличие двух субкультур, "складов" - "петербургской" субкультуры, являющейся функцией русско-европейской цивилизации, сложившейся у нас в результате реформ Петра", и традиционно "народной", "мужицкой культуры", органически чуждой идеям права, личных свобод, идее защиты свободы граждан от власти, которая лежит в основе всех Конституций. Ситуация усугублялась непоследовательностью политической элиты, продемонстрировавшей во время Февральской революции антиправовой характер своего менталитета[59]. В. П. Булдаков, рассматривая революцию 1917 г. как социокультурный феномен, как процесс, драматичные последствия которого связаны с "резонированием", "смыканием критических моментов мирового и российского развития", полагает, что поражение и либеральной, и социалистической политической элиты являлось прежде всего следствием того, что она воплощала иной тип политической культуры, чем массы[60]. Попытка концептуально осмыслить сущность такого явления, как русский либерализм и с новых позиций подойти к вопросу об его исторической судьбе, сделана в ряде интересных работ В. В. Шелохаева. Рассматривая либерализм в России как "особый тип интеллектуального либерализма", автор склоняется к признанию бесперспективным в конкретно-исторических условиях 1917 г. развитие страны по либеральному пути: "Русский либерализм представлял собой тип мышления для крайне узкого круга интеллектуалов, но он так и не стал образом действия для тех широких социально-политических сил, интересы которых они пытались выражать на политической арене" [61].

Наконец, наметилась тенденция к появлению работ, в которых на конкретно-историческом материале анализируются проблемы соотношения между сознанием и психологией политической элиты и массовым сознанием, их влияния друг на друга; предприняты также отдельные попытки изучения политического языка периода Февральской революции. Под таким углом зрения рассматривались различные вопросы политической жизни 1917 г. - в частности, в исследованиях Б. И. Колоницкого, В. П. Булдакова, Г. 3. Иоффе, Р. Ш. Ганелина, а также автора диссертации[62].

Таким образом, как показывает обзор историографии, в настоящее время отсутствуют специальные исторические работы, посвященные изучению особенностей сознания и психологии представителей политической элиты в период Февральской революции 1917 г.

Источниковая база диссертации. Она включает несколько групп опубликованных и неопубликованных источников различных видов.

Опубликованные источники могут быть рассмотрены в рамках пяти групп.

Первая группа состоит из документов, касающихся деятельности представителей политической элиты во властных структурах, а так же в политических и общественных организациях, игравших важную политическую роль в изучаемый период. Эти источники, фиксировавшие наряду с публичной стороной политической деятельности также скрытую "политическую кухню", свидетельствуют о выработке политиками "официально" провозглашавшихся идей и установок, об особенностях политической риторики, которой они оперировали, о стиле взаимоотношений с представителями различных социальных слоев. Прежде всего следует отметить чрезвычайно высокую значимость для осуществления цели и задач исследования стенографических отчетов IV Государственной думы, протоколов заседаний Прогрессивного блока, документов о деятельности накануне падения царизма либеральных оппозиционных организаций - земских и городских союзов, а также Рабочей группы ЦВГЩ63]. Наиболее целостное представление о событиях Февральского переворота дает вышедший в 1996 г. первый в послереволюционный период сборник документов, посвященных непосредственно Февральской революции (он также вводит в оборот непубликовавшиеся ранее источники, в частности, "Протокол событий" 27 февраля - 4 марта и протокол частного совещания членов Думы 27 февраля)[64]. Но и документальные публикации, которые начали появляться уже с марта 1917 г., дают богатый материал для характеристики сознания, психологии и поведения представителей политической элиты в дни Февральского переворота и в последующий период. Стоит отметить, к примеру, сборники "Великие дни Российской революции" и "Как русский народ завоевал свободу", воспроизводящие хронику событий Февральской революции, наиболее яркие и символически ценные выступления политических деятелей, первые решения новой власти[65].

Использованные при подготовке диссертации документальные публикации затрагивают партийную деятельность представителей политической элиты, их участие в функционировании Временного правительства и Петроградского совета, в работе частных совещаний членов Государственной думы, предпринимательских объединений. Важное значение имеют такие источники, как стенографические отчеты Всероссийского совещания Советов рабочих и солдатских депутатов, Первого Всероссийского съезда Советов, Первого Всероссийского Торгово-промышленного Съезда, документальный сборник "Буржуазия и помещики в 1917 году", содержащий большую часть стенографических отчетов частных совещаний членов Государственной думы. Они позволяют реконструировать стиль публичного политического поведения политиков, их психологический настрой, проследить взаимосвязь между условиями, в которых происходят выступления перед аудиторией и приемами политической риторики[66]. Особое место занимает фундаментальная академическая публикация документов Петроградского Совета, вводящая в оборот практически не использовавшиеся ранее протоколы его общих собраний и заседаний Исполкома, расшифровка которых составляла немалые трудности для историков[67]. Ранее исследователям был доступен лишь выпущенный Госиздатом в 1925 г. сборник протоколов Исполкома Петроградского Совета, а также сохранившаяся в Государственной исторической библиотеке в Москве корректура не увидевшего свет издания документов Петросовета, подготовленных Е. П. Кривошеиной[68]. Наконец, большой интерес с точки зрения анализа психологии и настроений активно участвовавших в событиях Февральской революции политиков представляет публикация в 7-ми томах под названием "Падение царского режима" стенографических отчетов показаний, данных Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства. Для многих деятелей царского режима и политиков допросы в ЧСК оказались фактически их единственными воспоминаниями. Кроме того, показания следователям ЧСК, непредназначенные для публикации в полном виде, хорошо передают эмоциональный настрой выступавших, попытки найти в ходе беседы ответы на различные вопросы, предложить свою интерпретацию каких-либо событий или явлений[69].

Вторую группу источников образует периодическая печать. Ее изучение обязательно при анализе политических установок и представлений политиков по текущим политическим вопросам. Материалы периодической печати позволяют прослеживать влияние идей политиков, постоянно ретранслировавшихся в прессе, на общую направленность политической пропаганды и, более того, на формирование в обществе политико-психологического климата. В диссертации используются издания, представляющие вследствие своей политический ангажированности различные сектора политического спектра. Это газеты "Речь", "Современное слово", "Новое время", "Русская воля", "Биржевые ведомости", "Известия", "Рабочая газета", "Единство", "День", "Воля народа", "Дело народа", "Новая жизнь", "Правда", журналы "Вестник права", "Летопись" и др. Наряду с этими изданиями автор специально привлекает материалы популярных, так называемых "желтых" газет и журналов. Заявляя о себе как о формально "беспартийных" изданиях, они являлись по своей сути яркими выразителями ориентаций массового политического сознания. Подобные органы периодической печати не только ретранслировали "официальные" установки представителей политической элиты тех или иных направлений, но и интерпретировали их под "обывательским" углом зрения, давали свою оценку и наиболее видным политикам. Изучение этой категории изданий позволяет составить более целостную картину политико-психологических условий, в которых приходилось действовать политической элите, вносившей с учетом этой специфики массового сознания коррективы в свои выступления и идеологические схемы. Среди используемых в диссертации изданий - газеты "Петроградский листок", "Маленькая газета", "Газета-копейка", "Биржевые новости", журналы "Огонек", "Нива", "Лукоморье", "Сатир", "Бич" и др.

Третья группа источников состоит из публицистических работ -прежде всего представителей политической элиты, - издававшихся в виде брошюр и книг. По характеру текстов, их происхождению и предназначению эти издания можно разделить на два вида.

Во-первых, адресованные массовому читателю брошюры, содержащие выраженные в доступной форме установки партийной идеологии в сочетании с популяризацией общеполитических знаний, в которых после Февральского переворота испытывали потребность миллионы "граждан Свободной России" [70]. Их разновидностью были просветительские политические издания, которые представляли собой "общедоступные политические словари", "толковники политических слов и политических деятелей" и т. п. Подобная форма концентрированной подачи материала, предназначенная для усвоения населением, свидетельствует об уровне массовой политической культуры, носители которой в условиях Февраля 1917 г. нуждались в таких "словарях нового мышления". В зависимости от политической ориентации издательств, выпускавших такую литературу, она отличалась определенными идеологическими акцентами, а также характеристиками, которые давались ведущим политическим деятелям[71].

Во-вторых, изданные в качестве брошюр доклады, прочитанные политиками на различных узкопартийных мероприятиях и зачастую претендующие на теоретическое осмысление каких-либо проблем. Публиковались и подобного рода "программные" идеологизированные публицистические работы[72]. Как важный источник для характеристики менталитета представителей политической элиты могут рассматриваться переизданные в виде брошюр тексты речей, с которыми политики (в частности, А. Ф. Керенский, И. Г. Церетели, Ф. И. Дан, Н. С. Чхеидзе и др.) выступали перед аудиторией на митингах, собраниях и т. п. [73]

Кроме того, в работе используются отдельные образцы массовой, "бульварной" литературы. Являясь в большинстве своем проявлениями массовой смеховой культуры, подобного рода популярные книги и брошюры (зачастую они представляли собой стихотворные сборники) содержали в себе распространенные политические мифы и стереотипы, характеризовавшие общий уровень политической культуры в России в 1917 г.[74]

Четвертую группу опубликованных источников составляют дневники, использование которых необходимо при реконструкции психологического облика представителей политической элиты, стиля их мышления. В большинстве случаев дневники являются документами, фиксирующими искренние переживания, ощущения их авторов и отражают всяческие перемены в их настроениях. Ценность дневников как источников состоит в том, что они фиксировали события и явления изучаемого периода сквозь призму "обыденности". Именно так, глазами рядовых обывателей, авторы дневников смотрели на происходящее и, особенно, на фигуры политических лидеров. Дневники позволяют также проследить степень соответствия официального", публичного поведения и выражавшегося в политической риторике менталитета политиков и общественных деятелей, и самооценок, свидетельствующих об их реальном психологическом состоянии, о восприятии своего места в происходящих политических процессах и, в целом, "картины мира". Впрочем, при анализе дневников следует учитывать, в какой степени они были скорректированы, дополнены и редакционно обработаны в процессе подготовки к публикации. В диссертации используются, в частности, опубликованные дневники А. А. Блока, А. И. Верховского, 3. Н. Гиппиус, М. Лемке, П. Н. Милюкова, Б. В. Савинкова, Ф. А. Степуна, К. И. Чуковского, А. И. Шингарева[75].

К пятой группе источников относятся воспоминания, которые, как и дневники, способствуют реконструкции менталитета политической элиты и, в числе прочего, выявлению "раздвоенности" ее политического сознания. Исходя из цели и задач диссертации можно выделить две основные категории воспоминаний. Это, во-первых, воспоминания, написанные в период с 1918 г. до начала 1930-х гг. С одной стороны появившиеся в этот период, "по горячим следам", мемуары представителей политической элиты, участвовавших в Февральской революции, отличаются наиболее высокой степенью эмоциональности, фиксируют памятные еще переживания и ощущения, содержат чрезвычайно подробное изложение хода событий и упоминания о мелких эпизодах или ситуативных впечатлениях. Это, безусловно, делает их ценным источником при изучении сознания и психологии участвовавших в событиях Февраля 1917 г. политиков. В то же время мемуары, написанные в этот период, когда еще были живы многие активно функционировавшие в 1917 г. политики, несут в себе издержки субъективизма, связанного с отголоском непростых личных и политических отношений между политиками. Это, в целом, касается политиков-мемуаристов, оказавшихся как в эмиграции[76], так и оставшихся в Советской России (большинство из них были вынуждены считаться с фактором наличия идеологического контроля)[77]. Используя мемуары активных участников революции 1917 г., важно учитывать, что в отдельных случаях на общий тон воспоминаний, не говоря уже о субъективной интерпретации каких-либо эпизодов, оказывал сильное влияние последующий жизненный опыт авторов. В частности, яркие и увлекательные воспоминания В. В. Шульгина "Дни" явно несут на себе отпечаток восприятия им событий гражданской войны, пережитых тогда потрясений, обид. Это обстоятельство предопределило безаппеляционную резкость и жесткость многих "размышлений" Шульгина, якобы сопутствовавших его реакции на текущие политические события Февральской революции, участником которых он был. А, например, В. Д. Набоков или Н. Н. Суханов, также не избегающие в своих воспоминаниях личностных характеристик, дававшихся отдельным политическим деятелям, стремились к определенной "объективности" и "беспристрастности". Наряду с этим в их воспоминаниях прослеживается некоторая склонность к преувеличению степени своего "понимания" происходящего - и, тем самым, отличающая их от других политиков. Во-вторых, воспоминания, написанные в более поздний период, помимо меньшей степени достоверности при воспроизведении фактологии и свойственной политикам "картины мира", отличаются стремлением к корректировке задним числом своих взглядов, приданию мемуарам большей аналитичности, внедрению в текст современных размышлений и выводов. Определенное нарушение подобной грани между собственно воспоминаниями и неким историческим исследованием или историко-философским эссе имело место в работах А. Ф. Керенского, В. А. Маклакова, П. Н. Милюкова, П. А. Сорокина, Ф. А. Степуна, А. В. Тырковой-Вильямс и др. [78].

Среди неопубликованных источников следует выделить три группы документов.

Первая группа включает в себя материалы функционирования в рассматриваемый период органов государственной власти, общественных, профессиональных и политических организаций. Особую ценность имеют документы, связанные с парламентской деятельностью представителей политической элиты и хранящиеся преимущественно в фонде Государственной думы (РГИА. - Ф. 1278. - Оп. 5, 9, 10). Среди них необходимо отметить журналы и стенограммы заседаний Комиссий Государственной думы, дела по депутатским запросам, личные дела членов Думы, распоряжения, а также официальные обращения председателя и членов Временного комитета Государственной думы, материалы деятельности его комиссий, доклады комиссаров Временного комитета, стенограммы частных заседаний членов Государственной думы, наконец, приветствия и обращениями, поступавшие в адрес Думы и ее руководителей. Важны документы, характеризующие работу Временного правительства и его конкретных представителей, его взаимоотношения с Временным комитетом Государственной думы, Исполкомом Петросовета, общественными организациями, хранящиеся в фонде Государственной думы. В этой связи следует выделить материалы, представленные в личных фондах - прежде всего в РГИА (в статье Б. Д. Гальпериной они рассматриваются как источник при изучении истории политической борьбы в 1917 г.)[79]. В данном случае, в связи с деятельностью органов государственной власти, важное значение для раскрытия темы диссертации имеют использовавшиеся нами документы личного фонда А. И. Шингарева (РГИА. - Ф. 1090), в котором имеются материалы, касающиеся его деятельности как депутата Госдумы, члена Главного Комитета Всероссийского Союза городов и министра Временного правительства, и присяжного поверенного, товарища министра и министра юстиции Временного правительства А. С. Зарудного (РГИА. - Ф. 857). Так же в работе анализируются материалы, хранящиеся в фондах структурных подразделений правительственной власти, в частности, Петроградской городской милиции (ЦТА СПб. - Ф. 131) и Комиссариата Временного правительства в Петроградской губернии (ЦГА СПб. - Ф. 8309.). Для достижения цели и задач исследования значительную ценность представляют материалы различных общественных организаций: Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов и его Исполкома (ЦГА СПб. - Ф. 7384. - Оп. 9; - Ф. 1000. - Оп. 74.), Петроградского общества фабрикантов и заводчиков (РГИА. - Ф. 159; ЦГА СПб. - Ф. 1127.), Совета съездов представителей промышленности и торговли (РГИА. - Ф. 32.), Центрального бюро профсоюзов (ЦГА СПб. - Ф. 6276. - Оп. 1.), Религиозно-философского общества (ОР РНБ. - Ф. 814.). В диссертации также использовались документы, характеризующие деятельность игравших заметную политическую роль и оказывавших влияние на общественное сознание накануне Февраля 1917 г. Военно-промышленных комитетов и Рабочей группы ЦВПК, Всероссийского земского и городского союза и

Бюро Петроградского областного Комитета Всероссийского союза городов (РГИА. - Ф. 1278. - Он. 5; - Ф. 32; - Ф. 1090; ЦГА. - Ф. 6276.)

Вторая группа содержит обширную деловую и частную переписку представителей политической элиты, деятелей культуры. Отдельно нужно выделить переписку председателя Государственной думы и Временного комитета М. В. Родзянко с министрами царского и Временного правительства, с военными деятелями, российскими и зарубежными политиками, руководителями Исполкома Петросовета, представителями иностранных государств и т. д. Эти материалы позволяют лучше понять не только особенности менталитета Родзянко, его стиль поведения как политического лидера, но и характер взаимоотношений Думы с другими учреждениями и организациями, настроения и интересы различных представителей политической элиты. Значительный интерес вызывают материалы переписки, в частности, М. В. Алексеева, Е. К. Брешко-Брешковской, А. А. Брусилова, 3. Н. Гиппиус, Ф. А. Головина, А. И. Гучкова, А. С. Зарудного, А. В. Карташева, А. Ф. Кони, А. И. Коновалова, Г. Е. Львова, Д. С. Мережковского, Ф. И. Родичева, Б. В. Савинкова, Н. С. Чхеидзе, С. И. Шидловского, находящиеся в ряде фондов РГИА, ОР РНБ и ЦГА СПб.

Третью группу составляют использовавшиеся в работе неопубликованые или публиковавшиеся фрагментарно воспоминания и дневники - В. Б. Лопухина, Д. А. Лутохина, И. X. Озерова, А. Ф. Пешехоновой, Н. Ф. Финдейзена, Б. А. Энгельгардта (ОР РНБ), а также А. С. Зарудного, И. С. Клюжева, П. Н. Малянтовича, Н. Н. Суханова (РГИА) . В этом ряду необходимо выделить масштабные воспоминания Б. А. Энгельгардта "Потонувший мир" и "Записки" В. Б. Лопухина, дающие ценный исторический материал, относящийся ко многим представителям политической элиты в период 1914-1917 гг., содержащие ценные наблюдения особенностей общественных настроений.

Всего при подготовке диссертации автором использованы материалы 31 фонда РГИА, ЦГА СПб и ОР РНБ.

Научная новизна исследования. В работе предпринята нетрадиционная для отечественной историографии попытка анализа политических процессов периода Февральской революции через призму психологии и сознания их наиболее активных и влиятельных участников. Психологические составляющие революционных событий 1917 г. ранее практически не изучались историками. Научная новизна диссертации состоит в том, что центральное место в ней занимает исследование на основе изучения широкого круга источников влияния психологических факторов на характер сознания и поведения политических деятелей, принадлежащих к различным политическим течениям. При этом рассмотрение проблем, связанных с крушением самодержавия и установлением нового режима "Свободной России", осуществляется в диссертации в контексте российской политической культуры, выразителем которой являлась политическая элита. Реконструкция политико-психологического облика политиков, действовавших в чрезвычайно своеобразных политических Полученные в ходе работы результаты могут быть использованы представителями различных гуманитарных наук (историками, философами, социологами, политологами, психологами и др.).и социокультурных условиях, расширяя научные представления о таком феномене, как Февральская революция, позволяет с новых позиций подойти к анализу и интерпретации конкретно-исторического материала.

Практическая значимость исследования. Материалы диссертации способны стать основой при разработке специальнрых курсов в вузах и подготовке семинаров по политической истории России начала XX в., ее материалы могут быть включены в курс по истории России XX в. для студентов. Полученные результаты работы могут использоваться представителями различных гуманитарных наук (историками, психологами, философами, социологами, политологами). Кроме того, положения работы могут представить интерес для действующих политиков, их консультантов и экспертов при осмыслении актуальных общественно-политических проблем, связанных, в частности, с вопросами структурирования многопартийной системы в России, формирования слоя политической элиты, особенностями политической психологии современных политических деятелей и т. д.

Апробация работы. Основные положения диссертации нашли отражение в выступлениях на научных конференциях, в научных и научно-популярных публикациях.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Струве П. Б. Исторический смысл русской революции и национальные задачи // Из глубины: Сборник статей о русской революции. - М., 1990. - С. 237-239.

2. Прочность политических традиций позволяет говорить о том, что любая политическая деятельность в своем структурном аспекте оказывается слепком ряда социально-исторических ситуаций прошлого, воздействующих на современную политику через нормы, ценности, политические идеи, шаблоны поведения, заложенные в политической культуре. Подробнее см: Almond G. Verba S. Political culture. New York, 1963; Almond G. Verba S. The Civic Culture. Political Attitudes and Democracy in Five Nations. - Princeton, 1963; Pie L., Verba S.(eds.). Political Culture and Political Development. - Princeton, 1965; Алмонд Г., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии // Политические исследования. - 1992. - N 4; См. так же: Буржуазные исследования политики, политической культуры и политических систем. - М., 1985. - С. 117-134; Зарубежная научная литература о политической культуре страна Запада: Рефер. сб. - М., 1981. - С. 24; Гозман JI Я., Шестопал Е. Б. Политическая психология. - Ростов-на-Дону, 1996. - С. 366368; Гаджиев К. С. Политическая наука. - М., 1995. - С. 334-349; Политология. Энциклопедический словарь. - М., 1993. - С. 164-166; Политические системы буржуазных государств: Реф. сб. -М., 1980. - С. 9, 21.

3. Подробнее см: Миллс Р. Властвующая элита. - М., 1959; Нарта М. Теория элит и политика. - М., 1978; Ашин Г. К. Современные теории элиты. - М., 1985; Охотский С. В. Политическая элита. - М., 1993. - С. - 7, 13, 23, 27-28; Киселев И. Ю. Социально-психологические аспекты функционирования политической элиты: особенности воспроизводства и практики властвования. (На материалах эмпирических исследований американских ученых). А-т дисс. канд. психол. наук. - Ярославль, 1995. - С. 5. Как отмечают современные исследователи, главная функция политической элиты состоит в обеспечении в обществе стабильности, зависящей от наличия авторитетной, влиятельной политической элиты, способной согласовывать различные интересы при принятии решений на элитарном уровне, не допуская возникновёния социальных и политических конфликтов, и, таким образом, обеспечивая наличие сильной и эффективной государственной власти. (См: Гаджиев К. С. Современная буржуазная политология: основные тенденции развития // Современные зарубежные исследования политики и политической идеологии: Реф. сб. - М., 1989. - С. 12; Ковлер А. И. Исторические формы демократии: проблемы политико-правовой теории. - М., 1992. - С. 86; Элдерсфельд С. Дж. Политические элиты в современных обществах. Эмпирические исследования и демократическая теория. Реферат. - М., 1992. - С. 5-6; Оберемко О. А. Человек и политика в социологической теории Гарольда Д. Лассуэлла. А-т дисс. канд. соц. наук. - М., 1993.) С этими функциями политической элиты непосредственно связан институт политического лидерства. Он требует от лидера качеств, позволяющих ему адекватно выражать интересы части населения (в виде привлекательно сформулированных лозунгов, отражающих общественные потребности и ожидания людей), воздействовать на их политическое сознание посредством установок и стереотипов. (Подробнее об участии политической элиты и лидеров в процессе массовой коммуникации и осуществления пропагандистской деятельности см: Lasswell H. The Structure and fuction of communication in society //Sohramm W. Mass communications. - Urbana, Illinoes, 1960; Sociology of mass communications. - L.,1976; Войтасик JI. Психология политической пропаганды. - M., 1981. - С. 43; Грушин Б. А. Массовое сознание. - М., 1987; Дилигенский Г. Г. Социально-политическая психология. - М., 1994; Артемов В. Л. Объективная природа стереотипов // Проблемы социальной психологии и пропаганда. - М., 1973; Кондратенко Г. М. Вопросы теории печати в свете социальной психологии // Вопросы теории и практики массовых форм пропаганды. - Вып. I. - М., 1968. - С. 287-298; Лауристин М. Л. Методологические проблемы анализа содержания //Вопросы философии. - N 6. 1974. - С. 117-121; Социальные проблемы общественного мнения и деятельности средств массовой информации. - М., 1976. - С. 66; Шерковин Ю. А. Социальная психология и пропаганда // Социальная психология и пропаганда. - М., 1971. - С. 33-37; Социальная психология: История. Теория. Эмпирические исследования. - Л., 1979. - С. 213-214.) Прежде всего лидер должен быть личностью, масштабной фигурой, иметь волю к власти, вызывать к себе доверие и расположение, являясь по сути символом определенных политических настроений. (О сущности политического лидерства и его типологизации см: Штукина Т. А. Политическое лидерство как проявление власти (теоретико-методологический аспект). А-т. дисс. канд. филос. наук. - М., 1995; Гозман Л. Я., Шестопал Е. Б. Ук. соч. - С. 219-240; Барциц М. Э. Политический лидер как субъект политического процесса. А-т. дисс. канд. полит, наук. - Казань, 1995; Политология. - С. 157-159; Ашин Г. К. Критика современных буржуазных концепций лидерства. - М., 1978; Пищулин Н. П., Сокол С. Ф. Политическое лидерство. - Ч. 1. Теоретические и методологические основы исследования. - М., 1992.; Парыгин Б. Д. Руководство и лидерство // Руководство и лидерство (Опыт социально-психологического исследования): Сб. научных трудов. - Л., 1973. - С. 8-10).

4. Киселев И. Ю. Социально-психологические аспекты функционирования политической элиты: особенности воспроизводства и практики властвования. (На материалах эмпирических исследований американских ученых). А-т дисс. канд. психол. наук. -Ярославль, 1995. - С. 25.

5. См: Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. - М., 1966; Боброва Е. Ю. Основы исторической психологии. - СПб., 1997. - С. 7, 9, 67-73 и др. Другие трактовки понятия "историческая психология" сближают ее с рассмотрением обыденного сознания -как "изучение исторических отношений обыденного сознания со смыслопорождающими механизмами культуры". (Шкуратов В. А. Историческая психология на перекрестках человекознания // Одиссей. Человек в Истории. 1991. - М., 1991. - С. 111-113.)

6. Гуревич А. Я. К читателю // Одиссей. Человек в Истории. 1989. - М., 1989. - С. 5-10; Он же. Послесловие. Жак Ле Гофф и "новая историческая наука" во Франции // Ле Гофф Ж.

Цивилизация средневекового Запада. - М., 1992. С. 352-357; Он же. Категории средневековой культуры. - М., 1972; Он же. Проблемы средневековой народной культуры. - М., 1981 и др.

7. Юрьев А. И. Введение в политическую психологию. - СПб., 1992. - С. 13. Политическая психология может рассматриваться как способ проявления политического сознания элиты в ходе ее повседневного поведения, выражающегося в интересах, потребностях, настроениях, чувствах, мнениях, образах, верованиях и традициях представителей политической элиты, которые являются "движущими силами" в политической жизни. (Иванов В. А. Политическая психология: понятие, структура и роль в политической жизни общества. А-т. дисс. доктора психол. наук. - М., 1990.)

8. Леви-Стросс К. Структурная антропология. - М., 1983. - С. 186.

9. Барт Р. Избранные работы: Семиотика, поэтика. - М., 1994. - С. 95, 86-88. Мифологическое сознание обычно ориентируется на выработку способа мышления, которому свойственна понятийная простота и восприятие (в данном случае политики) в "черно-белых" тонах, следовательно и достаточно простые и однотипные модели поведения. То, что "миф есть составная часть языковой деятельности: он передается словами, он целиком входит в систему высказывания" (Леви-Стросс К. Ук. соч. - С. 185.), в рассматриваемый в диссертации период чрезвычайно ярко проявлялось вследствие того, что распространение и усвоение мифологии осуществлялось посредством возникавшего в значительной степени спонтанно, под воздействием текущих обстоятельств нового социально-идеологического языка - социолекта. (Подробнее о социолекте и языках политики см: Бахтин M. М. Вопросы литературы и эстетики. - М., 1975; Проблемы социальной психологии и пропаганда. - М., 1971; Крючкова Т. Б., Нарумов Б. П. Зарубежная социолингвистика. - М., 1991; Политология. - С. 408-410.). Социолект или "тип письма", по определению Р. Барта - это "опредметившаяся" в языке идеологическая сетка, которую та или иная группа или институт помещают между индивидуумами и действительностью, заставляя их думать заданными категориями, акцентируя внимание на тех аспектах действительности, которые представляются им значащими. Индивид, заимствуя этот "язык", начиная говорить на нем, приобретает вместе с ним и ценностно-смысловое отношение к действительности. (Барт Р. Ук. соч. - С. 15.) В связи с целью и задачами диссертации методологическую важность имеет тезис современных исследователей, занимающихся взаимоотношениями языка и политики, о том, что политическая деятельность по своей природе носит лингвистический характер, оставаясь в рамках возможностей языка, его понятий и парадигм, являющихся своего рода "концептуальными линзами, с помощью которых воспринимается и объясняется мир". (Современные зарубежные исследования политики и политической идеологии. - М., 1989.

- С. 44.)

10. Покровский М. Очерки по истории революционного движения в России XIX и XX вв.

- М., 1924; Он же. Исторический смысл Февраля //Пролетарская революция. - 1927. - N 23; Граве Б. К истории классовой борьбы в России в годы империалистической войны, июль 1914 г. - февраль 1917 г. - М.; Л., 1926; Сидоров К. Рабочее движение в годы первой мировой войны 1914 - февраль 1917 г. // Очерки по истории Октябрьской революции. - Т.

I. - М.; Л., 1927. - С. 179-331; Генкина Э. Февральский переворот // Там же. - Т. II. - С. 3110; Баевский Д. Партия в годы империалистической войны // Там же. - Т. I. - 335-518.

II. Пионтковский С. Февральские дни 1917 года. (Популярный очерк). - Л., 1924; Шелавин К. Рабочий класс и ВКП(б) в Февральской революции. - Л., 1927; Яковлев Я. Февральские дни 1917 г. // Пролетарская революция. - 1927. - N 2-3; Ярославский Ем. Большевики в февральские-мартовские дни 1917 г. // Пролетарская революция. - 1927. - N 2-3; Горин П. Пролетариат в 1917 г. в борьбе за власть. - М.; Л., 1927 и др.

12. Сверчков Д. Три метеора. Г. Гапон. Г. Носарь. А. Керенский. - Л., 1926. - С. 151-252; Он же. Керенский. - Л., 1927; Заславский Д. Рыцарь монархии Шульгин. - Л., 1927; Любош С. Русский фашист Владимир Пуришкевич. - Л., 1925.

13. Блок А. Последние дни Императорской власти. - Пб., 1921. Деятельность Блока в ЧСК рассматривается в специальной работе: Гальперина Б. Д. Апполон в плену у Клио // Аврора. - 1970. - N 11. - С. 62-64.

14. Покровский М. Что установил процесс так называемых "социалистов-революционеров". - М., 1922. - С. 1. Подробнее об историко-политических аспектах процесса, в частности, в контексте формирования советской историографической парадигмы революции 1917 г. см: Архипов И. Л. Дело эсеров // Посев. - 1998. - N 10. - С. 45-48.

15. Например, см: Луначарский А. В. Бывшие люди. Очерк истории партии эсеров. - М., 1922; Стеклов Ю. Партия социалистов-революционеров (правых эсеров). - М., 1922; Буревой К. С. Распад. - М., 1923.

16. Вардин Ил. Партия меньшевиков и русская революция. - М., 1922; Он же. Революция и меньшевизм. - М.; Л., 1925; Эрде Д. Меньшевики. - Харьков, 1923; Диманштейн С. Кто такие меньшевики. - Харьков, 1923 и др.

17. Подробнее о письме Сталина и влиянии его на ситуацию в исторической науке и, в частности, на положение исторической периодики, см: Алаторцева А. И. Советская историческая периодика. 1917 - середина 1930-х годов. - М., 1989. - С. 195-233.

18. Минц И. Меньшевики в интервенции. - М.; Л., 1931. - С. 4; См. также: Лепешинский П. Меньшевики. - М., 1931; Гришин П. П. Меньшевики и Октябрьская революция. - М.; Л., 1932 и др.

19. Бурджалов Э. Н. Вторая русская революция. Восстание в Петрограде. - М., 1967; Он же. Вторая русская революция. Москва. Фронт. Периферия. - М., 1971.

20. Октябрьское вооруженное восстание. Семнадцатый год в Петрограде. На путях к социалистической революции. Двоевластие. - Кн. 1. - Л., 1967.

21. Черменский Е. Д. Февральская буржуазно-демократическая революция 1917 г. в России. - М., 1959; Минц И. И. История Великого Октября. Свержение самодержавия. - Т. 1.-М., 1967.

22. Комин В. В. Банкротство буржуазных и мелкобуржуазных партий в России в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. - М., 1965; Комин В. В. История помещичьих, буржуазных и мелкобуржуазных политических партий в России. - Ч. 1-2. - Калинин, 1970.

23. Рубан Н. В. Октябрьская революция и крах меньшевизма (март 1917- 1918 гг.). - М., 1968.

24. Дякин В. С. Русская буржуазия и царизма в годы первой мировой войны (1914-1917). -Л., 1967.

25. Лаверычев В. Я. По ту сторону баррикад. Из истории борьбы московской буржуазии с революцией. - М., 1967.

26. Волобуев П. В. Экономическая политика Временного правительства. - М., 1962; Он же. Пролетариат и буржуазия России в 1917 г. - М., 1964.

27. Непролетарские партии России: Урок истории. - М., 1984; Спирин Л. М. Крушение помещичьих и буржуазных партий в России. - М., 1977.

28. Шелохаев В. В. Кадеты - главная партия либеральной буржуазии в борьбе с революцией 1905-1907 гг. - М., 1983; Он же. Партия октябристов в период первой российской революции. - М., 1987; Гусев К. В. Партия эсеров: От мелкобуржуазного революционизма к контрреволюции. - М., 1975; Думова Н. Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром (октябрь 1917 - 1920 гг.). - М., 1982; Она же. Кадетская партия в период первой мировой войны и Февральской революции. - М., 1988; Иоффе Г. 3. Крах российской монархической контрреволюции. - М., 1977; Гинев В. Н. Борьба за крестьянство и кризис русского неонародничества, 1902-1914 гг. - Л., 1983; Колесниченко Д. А. Трудовики в период первой российской революции. - М., 1985; Ерофеев Н. Д. Народные социалисты в первой русской революции. - М., 1979; Канев С. Н. Революция и анархизм: Из истории борьбы революционных демократов и большевиков против анархизма (1840-1917 гг.). - М., 1987; Шестак Ю. И. Борьба большевистской партии против национализма и оппортунизма Бунда. - М., 1980 и др.

29. Тютюкин C.B. Война, мир и революция. Идеологическая борьба в рабочем движении России 1914-1917 гг. - М., 1972.

30. Лейберов И. П. На штурм самодержавия. Петроградский пролетариат в годы первой мировой войны и Февральской революции (июль 1914 - март 1917 г.). - М., 1979.

31. Старцев В. И. Русская буржуазия и самодержавие в 1905-1917 гг. (Борьба вокруг "Ответственного министерства" и "Правительства доверия"). - Л., 1977.

32. Аврех А. Я. Распад третьеиюньской системы. - М., 1985. - С. 252; Он же. Царизм и IV Дума (1912 - 1914). - М., 1981; Он же. Царизм накануне свержения. - М., 1989.

33. Черменский Е. Д. Государственная дума и свержение царизма в России. - М., 1976.

34. Кризис самодержавия в России. 1895-1917 гг. - Л., 1984; Свержение самодержавия. -М., 1970.

35. Старцев В. И. Внутренняя политика Временного правительства первого состава. - Л., 1980; Он же. Революция и власть. - М., 1978.

36. Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. - М., 1974; В частности, о книге Н. Н. Яковлева см: Черменский Е. Д. IV Государственная дума и свержение самодержавия в России. - С. 7-9.

37. Токарев Ю. С. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов в марте-апреле 1917 г. - Л., 1976.

38. Злоказов Г. И. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов в период мирного развития революции (февраль-июнь 1917 г.). - М., 1969.

39. Знаменский О. Н. Всероссийское Учредительное собрание. К истории созыва и политического краха. - Л., 1976.

40. Астрахан X. М. Большевики и их политические противники в 1917 году. - Л., 1973.

41. Соболев Г. Л. Революционное сознание рабочих и солдат Петрограда в 1917 году. Период двоевластия. - Л., 1973. (Продолжением этого исследования стала следующая работа: Соболев Г. Л. Пролетарский авангард в 1917 году: революционная борьба и революционное сознание рабочих Петрограда. - СПб., 1993.); Соболев Г. Л. Источниковедение и социально-психологическое исследовании эпохи Октября // История и психология. Сб. статей. - М., 1971. - С. 226-241; Он же. Петроградский гарнизон в борьбе за победу Октября. - Л., 1985.

42. Солоухин В. А. При свете дня. - М., 1992; Бунич И. Л. Золото партии: Историческая хроника. - СПб.; Нарва. - 1992; Радзинский Э. С. "Господи. спаси и усмири Россию": Николай II: жизнь и смерть. - М., 1993 и др.

43. Волобуев П. В. Выбор путей общественного развития: теория, история, современность. - М., 1987.

44. Спирин Л. М. Россия 1917 год: Из истории борьбы политических партий. - М., 1987; Степанов С. А. Черная сотня в России (1905-1914 гг.). - М., 1992; Непролетарские партии России в трех революциях. Сб. статей. - М., 1989.

45. Поликарпов В. Д. Военная контрреволюция в России. 1905-1917 гг. - М., 1990.

46. Иоффе Г. 3. Революция и судьба Романовых. - М., 1992.

47. Знаменский О. Н. Интеллигенция накануне Великого Октября (февраль-октябрь 1917 г.). - Л., 1988.

48. Смирнов Н. Н. Советская власть в борьбе за учительство в ноябре-декабре 1917 г. // Рабочий класс России, его союзники и политические противники в 1917 году. Сб. науч. трудов. - Л., 1989. - С. 242-249; Он же. Российское учительство накануне новой революции. // Анатомия революции. 1917 год в России: массы, партии, власть. - СПб., 1994. - С. 217-229.

49. Абросимова Т. А. Эволюция настроений и позиция интеллигенции накануне Октября 1917 года // Историк и революция. Сб. статей к 70-летию со дня рождения Олега Николаевича Знаменского. - СПб., 1999. - С. 189-200; Купайгородская А. П. Ученые в борьбе за демократизацию системы народного просвещения (февраль - октябрь 1917 г.) // Рабочий класс России, его союзники и политические противники в 1917 году. - Л., 1989. - С. 233-241; Она же. Ученые в сфере большой политики (1917 г.) // 1917 год и российский парламентаризм (Сб. материалов научной конференции) . - СПб., 1998. - С.

79 - 85; Соболев Г. Л. Дневник Ю. В. Готье как источник о настроениях Российской интеллигенции в 1917 г. // Историк и революция. - СПб., 1999. - С. 184-188 и др.

50. Демин В. А. Государственная дума (1906-1917): механизм функционирования. - М., 1996.

51. Гальперина Б. Д. Частные совещания Государственной думы - центр сплочения буржуазных партий России // Непролетарские партии России в трех революциях. Сб. статей. - М., 1989. - С. 111-116; Николаев А. Б. Комиссары Временного Комитета Государственной думы (февраль - начало марта 1917 г. ) // Революция 1917 г. Сб. науч. ст. - СПб., 1995. - С. 13-20; Он же. Думские комиссары в русской армии (февраль - март 1917 года)// Новый часовой. - 1996. - N 4. - С. 72-83; Гайда Ф. А. Февральская революция и судьба Государственной думы // Вопросы истории,- 1998. - N 2,- С. 30-43 и др.

52. Политическая история России в партиях и лицах. - М., 1993; Думова Н. Г. Кончилось ваше время. - М., 1990; Исторические силуэты. - М., 1991; Политическая история России в партиях и лицах. - М., 1993; Галили 3. Лидеры меньшевиков в русской революции. Социальные реалии и политическая стратегия. - М., 1993; Злоказов Г. И. Меньшевистско-эсеровский ВЦИК Советов в 1917 году. - М., 1997; Богданова Н. Б. Мой отец -меньшевик. - СПб., 1994; Иоффе Г. 3. Семнадцатый год: Ленин, Керенский, Корнилов. -М., 1995; Соболев Г. Л. Александр Федорович Керенский (штрихи к портрету) // Александр Керенский: любовь и ненависть революции: Дневники, статьи, очерки и воспоминания современников. - Чебоксары: Издательство Чувашского университета, 1993. - С. 6-53; Колоницкий Б. Загадка Керенского // Звезда. - 1994. - N 6. - С. 163-171; Он же. А. Ф. Керенский и Мережковские в 1917 году // Литературное обозрение. - 1991. -К 3. - С. 98-106; Басманов М. И., Герасименко Г. А., Гусев Г. В. Александр Федорович Керенский. - Саратов, 1996; Соловьева И. А. Николай Васильевич Чайковский // Вопросы истории. - 1997. - N 5. - С. 38-48; Шелохаев В. В. Николай Виссарионович Некрасов // Вопросы истории. - 1998. - И 11-12. - С. 80-95; Дедков Н. Г. Общественно-политические взгляды В. А. Маклакова. А-т дисс. канд. ист. наук. - М., 1998; Архипов И. Л. "Корниловский мятеж" как феномен политической психологии // Новый часовой. - 1994. -N 2. - С. 25-30; Он же. Засулич В. И. Верность нравственному долгу // История Отечества в портретах политических и государственных деятелей. - Вып. 1. - М.; Брянск, 1994. - С. 91-107; Он же. Кривое зеркало российского парламентаризма. Традиция "парламентского скандала": В. М. Пуришкевич // Звезда. - 1997. - N 10. - С. 112-124.

53. Политические деятели России 1917: Биографический словарь. - М., 1993; Политические партии России. Конец XIX- первая треть XX века: Энциклопедия. - М., 1996.

54. Например, см: Кавтарадзе А. Р. Указатель имен // Слащев-Крымский Я. А. Белый Крым. 1920. Мемуары и документы. - М., 1990. - С. 233-266; Архипов И. Л. Аннотированный указатель имен (в соавторстве) // Русское прошлое. Историко-документальный альманах. - Кн. 3. - 1992. - С. 350-387; Терещук А. В. Биографический справочник // Савич Н. В. Воспоминания. - СПб., 1993. - С. 451-491 и др.

55. Например см: Минц И. И. Метаморфозы масонской легенды // История СССР. - 1980. - N 4. - С. 107-122; Аврех А. Я. Масоны и революция. - М., 1990.

56. Старцев В. И. Русские политические масоны начала XX века: Пособие к спецкурсу. -СПб., 1996. - С. 4; Он же. Российские масоны XX века // Вопросы истории. - 1989. - N 6. -С. 33-50; Он же. Русское политическое масонство в правящей элите Февральской революции 1917 года. // Россия в 1917 году: новые подходы и взгляды. Сб. научных статей. Второй выпуск. - СПб., 1994. - С. 18-23; Русское политическое масонство 19061918. (Документы архива Гуверовского института войны, революции и мира). Комментарии В. И. Старцева. // История СССР. - 1989. - N 6. С. 119-134; - 1990 - N 1. - С.

139-154.

57. Черняев В. Ю. Гибель думской монархии. Временное правительство и его реформы // Власть и реформы. От самодержавной к советской России. - СПб., 1996. - С. 645, 652654.

58. Kipp J. W., Lincoln W. В. Autocracy and reform // Russian history. - 1979. - Vol. 6. - P. 121.

59. Пивоваров Ю. С. Политическая культура пореформенной России. - М., 1994. С. 104— 161; Современные зарубежные исследования политико-правовой культуры России. Сб. обзоров. - М., 1989. - С. 48-108.

60. Булдаков В. П. Октябрьская революция как социокультурный феномен // Россия в XX веке: Историки мира спорят. - М., 1994. - С. 156-163.

61. Шелохаев В. В. Русский либерализм как историографическая и историософская проблема // Вопросы истории. - 1998. - N 4. - С. 36; Он же. Идеологическая и политическая организация российской либеральной буржуазии. 1907-1914 гг. - М., 1991; Он же. Либеральная модель переустройства России. - М., 1996. Следует отметить предпринятую Э. Вишневски попытку системного рассмотрения либеральных политических сил. (См: Вишневски Э. Либеральная оппозиция в России накануне I мировой войны. -М., 1994.)

62. Колоницкий Б. И. Антибуржуазная пропаганда и "антибуржуйское" сознание // Анатомия революции. 1917 год в России: массы, партии, власть. - СПб., 1994. - С. 188202; Он же. Язык демократии: из истории перевода на русский // Звезда. - 1997. - N 11. -С. 3-7; Он же. "Демократия" в словарях революции 1917 года // 1917 год и российский парламентаризм (сб. материалов научной конференции). - СПб., 1998. - С. 65-70; Он же. К изучению механизма десакрализации монархии (Слухи и "политическая порнография" в годы Первой мировой войны). // Историк и революция. - СПб., 1999. - С. 72-86; Булдаков В. П. Кровавая смута. - М., 1998; Иоффе Г. 3. "Распутиниада": большая политическая игра // Отечественная история. - 1998. - N 3. - С. 103-118; Ганелин Р. Ш. Государственная дума и правительственная власть в перлюстрированной переписке кануна 1917 г. // Отечественная история. - 1997. - N 1. - С. 150-156; Сенявская Е. С. Образ врага в сознании участников первой мировой войны // Вопросы истории. - 1997. - N 3.

140-145; Архипов И. Л. Общественная психология петроградских обывателей в 1917 году Вопросы истории. - 1994. - N 7. - С. 49-58; Он же. Карнавал "Свободной России" (Заметки о "блеске и нищете" российской политической культуры образца 1917 года) // Звезда. - 1996. - N 1. - С. 182-191; Он же. Социолект как характеристика особенностей политической психологии лидеров партий "революционной демократии" в 1917 г. // Россия в 1917 году. Новые подходы и взгляды. Сб. научных статей. Выпуск первый. -СПб., 1993. - С. 51-59.

63. Государственная дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты. Сессия П. Часть IV. - Пг., 1914; Государственная дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты. Сессия III. - Пг., 1915; Государственная дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты. Сессия IV. - Пг., 1915; Государственная дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты. Сессия V. - Пг., 1916-1917; Прогрессивный блок в 1915-1917 гг. //Красный архив. - 1932. - Т. 3(52). - 1933. - Т. 1 (56); Отчеты отделов Центрального военно-промышленного комитета. - Пг., 1915; Очерк деятельности Всероссийского союза городов (1914-1915 гг.). - М., 1916; Буржуазия накануне Февральской революции: Материалы архива Департамента полиции. - М., 1927; Февральская революция 1917 года: Док. Ставки Верховного главнокомандующего армиями Северного фронта // Красный архив. - 1927. - Т. 2(21). - С. 3-78. - Т. 3(22). - С. 3-70; Канун революции. - Пг., 1918; К истории "Рабочей группы" при ЦВПК // Красный архив. - 1933. - Т. 2(57).

64. Февральская революция 1917 года. Сб. документов и материалов. - М., 1996.

65. Великие дни Российской революции. Февраль 27 и 28-го, март 1, 2, 3 и 4-го 1917. -Пг., 1917; Как русский народ завоевал свободу. Обзор революционных событий. - Пг., 1917.

66. Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 612 мая 1917. - Пг., 1917; Социалисты о текущем моменте. - Пг., 1917; Меньшевики в 1917 году. - Т. 1-3. - М., 1994; Буржуазия и помещики в 1917 году. Частные совещания членов Государственной Думы. - М.; Л., 1932; Всероссийское совещание Советов рабочих и солдатских депутатов. Стенографический отчет. - М.; Л., 1927; Первый Всероссийский съезд Советов Р. и С. Д. - Т. 1. - М.; Л., 1930; - Т. 2. - М.; Л., 1931; Первый Всероссийский Торгово-промышленный Съезд в Москве 19-22 марта 1917 года. Стенографический отчет и резолюции. - М., 1918 и др.

67. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов в 1917 году. Протоколы и материалы. - Т. 1. - Л., 1991; - Т. 2. - СПб., 1995.

68. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов: Протоколы заседаний Исполнительного комитета и Бюро И. К. - М.; Л., 1925; 1917 год: Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. От Февраля к Октябрю. Заседания пленума Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, его рабочей и солдатской секций. Сб. материалов с примечаниями и вступ. статьей Е. П. Кривошеиной. - Т. 1. - Ч. 1. -М.; Л., 1931.

69. Падение царского режима: Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного прав. - Т. I-VII. - М.; Л., 1924-1927.

70. Алексинский Г. Во имя социализма (Речь к товарищам рабочим). - Пг., 1917; Войтинский Вл. К чему стремится коалиционное правительство. - Пг., 1917; Он же. Крестьянин, рабочий и солдат. - Пг., 1917; Он же. Ответственность министров при царе и в революционной России. - Пг., 1917; Иванович Ст. Десять заповедей Свободы. - Пг., 1917; Изгоев А. С. Наши политические партии. - Пг., 1917; Пуришкевич В. М. Вперед! Под двухцветным флагом. (Открытое письмо русскому обществу). - Пг., 1917; Утгоф В. Временное правительство (Коалиционное министерство). - Пг., 1917 и др.

71. Толковник политических слов и политических деятелей. - Пг., 1917; Политический словарь. Общедоступное объяснение иностранных и др. слов, вошедших в русский язык. -Пг., 1917; Общедоступный политический словарь. - М., 1917; Карманный словарь революционера. - Пг., 1917 и др.

72. Астров И. Русская революция и борьба за мир. - Пг., 1917; Винавер М. М. Тактика Партии Народной Свободы. - Пг., 1917; Гучков А. И. Речи по вопросам государственной обороны и об общей политике. 1908-1917. - Пг., 1917; Изгоев А. С. Социалисты во второй русской революции. - Пг., 1917; Кокошкин Ф. Ф. Республика. - Пг., 1917; Пуришкевич В. М. Чего хочет Вильгельм II от России и Англии в великой битве народов. - Пг., 1916 и др.

73. Дан Ф. О войне и мире (Речи). - Пг., 1917; Керенский А. Ф. Речи. - Киев, 1917; Церетели И. Г. Речи. - Пг., 1917 и др.

74. Богданович Т. Великие дни русской революции. 23 февраля - 12 марта 1917 г. - Пг., 1917; Диэз. Сказка о царе-недоумке и вельможах-умниках. - Пг., 1917; Каратыгин В. Про царя и про царицу и про честную вдовицу. Политическая сказка в стихах. - М., 1917; Начвела А. Николай в аду (Сказка для взрослых). - М., 1917 и др.

75. Блок А. Дневник. - М., 1989; Он же. Записные книжки. - М., 1965; Верховский А. И. Россия на Голгофе. (Из походного дневника 1914-1918 г.). - Пг., 1918; Гиппиус 3. Синяя книга. Петербургский дневник. 1914-1918. - Белград, 1929; Лемке Мих. 250 дней в царской ставке (25 сент. 1915 - 2 июля 1916). - Пг., 1920; Милюков П. Н. Дневник // Красный архив. - 1932. - Т. 5-6 (54-55); Степун Ф. (Н. Лугин) Из писем прапорщика-артиллериста. Ропшин В. Из действующей армии (лето 1917 г. ). - М., 1918; Чуковский К. Дневник. 1901-1929. - М., 1997; Шингарев А. И. Как это было. Дневник. - Пг., 1918 и др.

76. Александр Иванович Гучков рассказывает. - М., 1993; Борман А. А. А. Тыркова-Вильямс по ее письмам и воспоминаниям ее сына. - Лувэн - Вашингтон, 1964; Брешковская Е. 1917-ый год // Новый журнал. - 1954. - Кн. 38; Винавер М. М. Недавнее (Воспоминания и характеристики). - Париж, 1926; Войтинский В. С. 1917-й. Год побед и поражений. - Chalidze Publication, 1990; Гессен И. В. В двух веках. Жизненный отчет // Архив русской революции. - Т. 22. - Берлин, 1937; Карабчевский Н. П. Что глаза мои видели. Революция и Россия. - Ч. 2. - Берлин, 1921; Керенский А. Ф. Издалека. Сборник статей (1920-1921). - Париж, 1922; Ломоносов Ю. В. Воспоминания о Мартовской

Революции 1917 года. - Стокгольм; Берлин, 1921; М. М. Винавер и русская общественность начала XX века. Сб. статей. - Париж, 1937; Мансырев С. П. Мои воспоминания о Государственной думе // Историк и Современник. Историко-литературный сборник. - Кн. III. - Берлин, 1922; Набоков В. Временное правительство // Архив русской революции. - Т. 1. - Берлин, 1922; Родзянко М. В. Государственная дума и февральская 1917 года революция // Архив русской революции. - Т. 6. - Берлин, 1922; Родзянко М. В. Крушение империи [Репринтное издание]. - Харьков, 1990; Станкевич В. Б. Воспоминания. 1914-1920 годы. - Берлин, 1920; Хрущов А. Андрей Иванович Шингарев. Его жизнь и деятельность. - М., 1918; Шкловский В. Б. Сентиментальное путешествие. - М., 1990; Шульгин В. В. Дни. 1920. - М., 1989 и др.

77. Ерманский О. А. Из пережитого (1887-1921). - М.; Л., 1927; Иванов-Разумник. Перед грозой. - Пг., 1923; Мстиславский С. Пять дней. Начало и конец февральской революции. - М., 1922; Суханов Н. Н. Записки о революции. - Т. 1-2. - М., 1991; - Т. 3. - М., 1992; Шляпников А. Г. Канун семнадцатого года. Семнадцатый год. - Т. 2. - М., 1992 и др.

78. Вишняк М. В. К истории Февральской революции // Новый журнал.- 1958. - Кн. 54; Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте // Вопросы истории. - 1990. - N 10-11; Маклаков В. А. Вторая Государственная Дума (Воспоминания современника). - L., 1991; Милюков П. Н. Воспоминания. - М., 1991; Оболенский В. А. Моя жизнь, мои современники. - Paris, 1988; Панина С. На петербургской окраине // Новый журнал. -1967. - Кн. 49; Сорокин П. Бойня: революция 1917 года // Человек. Цивилизация. Общество. - М., 1992; Степун Ф. А. Бывшее и несбывшееся. - М., 1995; Тыркова-Вильямс А. На путях к свободе. - L., 1990; Она же. Подъем и крушение // Возрождение. - 1956. - N 52, 56; Она же. Из воспоминаний о 1917 годе // Грани. - 1983. - N 130; Она же. Федор Измайлович Родичев // Новый журнал. - 1954. - Кн. 38; Церетели И. Г. Воспоминания о февральской революции. - Кн. 1-2. - Paris, 1963; Чернов В. М. Перед бурей. - М., 1993 и ДР

79. Гальперина Б. Д. Личные фонды ЦГИА СССР как источник изучения политической борьбы в 1917 году // Великий Октябрь и крах непролетарских партий в России. Сб. научных трудов. - Калинин, 1989. - С. 90-96.

Заключение диссертации по теме «Отечественная история», Архипов, Игорь Леонидович

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенное нами исследование подтвердило важность изучения сознания и психологии политиков, активно действовавших в драматичный период Февральской революции 1917 г. Его результаты позволяют расширить научные представления об истории русской революции, по-новому взглянуть на то, какие факторы оказывали влияние на ход политического процесса. Как показала данная работа, в условиях стремительно развивавшихся событий Февральской революции, значительную роль играл "субъективный фактор" - поведение конкретных людей, участвовавших в политической жизни и стремившихся оказывать целенаправлен н ое воздействие на происходящее. В то же время политическая элита представляла собой достаточно неоднозначное явление. Об этом свидетельствуют выявленные в процессе исследования особенности поведения и менталитета политиков, их настроений, существовавшей в их сознании политической "картины мира", идеологических установок, которыми они руководствовались. В условиях мировой войны, усиления оппозиционных настроений в среде легально действующей политической элиты, в обстановке внезапного крушения самодержавия и чрезвычайно динамичных со ци о культур н ы х и политических процессов первых месяцев "Свободной России", представления и поведение политиков отличались определенной противоречивостью. Проведенный в работе структурный о || о сравнительный анализ показывает, что людей, исторически при надлежащих к различным политическим течениям, объединяли свойственные в целом для элиты психологические характеристики. Они проявлялись в процессе восприятия конкретно-исторических событий и явлений и реакции на них - в виде убеждений, установок, настроений, стереотипов, мифов. В период Февральской революции в концентрированном виде нашли свое выражение и традиционные для элиты психологические и идеологические особенности, и феномены, обусловленные текущей политической конъюнктурой, связанной с отношением к отдельным событиям и явлениям.

Одной из универсальных характеристик менталитета политической элиты, особенно ярко проявляющейся в рассматриваемый исторический период, была "раздвоенность", амбивалентность сознания ее представителей. Прежде всего имела место исключительно публичная, "парадная" сторона деятельности политиков. В процессе взаимного общения и выступлений они были вынуждены придерживаться одних идей, официально провозглашавшихся структурами и политическими группировками, к которым политики принадлежали и согласующихся с внешней логикой происходящих событий. В своем поведении политики стремились соответствовать распространенным в обществе, а так же в среде самой элиты настроениям. При этом они были склонны демонстрировать в целом оптимистичный взгляд на происходящее, придавая своей деятельности доIюлнительную значимость, создавая иллюзию уверенности в своих силах и влиянии. Но одновременно существовала "теневая" сфера сознания политиков и общественных деятелей, зачастую резко контрастировавшая с публичными проявлениями их поведения. Она выражала осознание иллюзорности "официальных" политических установок и ориентации, лживости обыденной политической риторики с обязательными идеологи чески ми стереотипами и языковыми клише. Сами политики весьма болезненно относились к подобному "раздвоению" сознания, усматривая в этом "лицемерие", "лукавство" и т. п. Однако, феномен "раздвоенности" неизменно сопутствовал восприятию переживаемых событий, характеризовавшихся в преддверии Февральского переворота и в первые месяцы после крушения царизма чрезвычайной напряженностью и противоречивостью. "Раздвоенность" сознания может рассматриваться как проявление свойственной для психологического состояния политиков тревожности, неверия в свои силы, разочарования в собственных возможностях. Тенденция к усилению разрыва между "парадным" и "теневым" настроем ярко проявлялась уже в первые недели существования "Свободной России". Обязательная ритуальная демонстрация стереотипных "праздничных", "мартовских настроений" сопровождалась у политиков психозом разочарования в провозглашавшихся идеях и мифах, ощущением неспособности реально влиять на происходящие процессы, все более развивающиеся по катастрофическому сценарию.

Фактором, в значительной степени предопределивши м психологический настрой представителей политической элиты в послефевральский период, было то, что они своевременно не смогли адекватно оценить возможность возникновения революции и ее характер. Накануне Февраля 1917 г. политики (прежде всего входившие в думский Прогрессивный блок или симпатизировавшие ему) в публичной риторике достаточно активно использовали ссылки на "призрак революции", рассчитывая таким образом оказать давление на царизм - чтобы заставить его пойти на уступки, удовлетворяющие либеральную элиту и "русское общество". Но при этом сами политики явно недооценивали реальность революционных потрясений и их масштаб. Об этом свидетельствует и то, что лидеры Прогрессивного блока, развернув в конце 1916 г. пропагандистскую кампанию дискредитации власти, оперируя мифами о "немецком засилье", о всяческих прегрешениях "камарильи", "глупости или измене" царизма, в основном считали, что они таким образом демонстрируют свою способность соответствовать политической конъюнктуре и массовым настроениям, не подталкивая при этом страну к революции. Примечательно, что политики, в большинстве своем искренне веря в справедливость и уместность общего '"обвинительного уклона" выступлений против самодержавия, все-таки отдавали отчет в

II II о сомнительности отдельных утверждении, компрометирующих власть и провоцирующих "подозрительное" отношение к ней. Позже (и даже в 1917 г.) политики стремились в своих выступлениях, в том числе в воспоминаниях, дезавуировать многие обвинения в адрес самодержавия, подчеркивая отсутствие, в реальности, убедительных до ку мен тал ь н ы х доказательств "предательства" представителей власти.

Между тем в конкре г но-и сторич ее к и х условиях накануне Февраля 1917 г. выступления в Думе с резкими "разоблачител ьн ыми" речами не только социалистов, но и либералов (последнее было неожиданно с точки зрения привычного образа л и деро в-л и берал ов и имело для общества особый знаковый смысл!) способствовал и возникновению явлений политического резонанса. Они оказывали заметное воздействие на политико-п сихол о I и чес ку ю атмосферу в обществе, которая и так характеризовалась устойчивым ощущением кризиса политического режима и всей системы государствен ной власти. Апокалипсические предчувствия, резко усиливавшиеся в начале 1917 г., сводились главным образом к ожиданию неких "событий" - связывавшихся не столько с целенаправленными революционными выступлениями, сколько с организацией на уровне "верхов" "дворцовых заговоров" как панацеи от глобальных социально-политических потрясений. В крайнем случае политическая элита была готова к каким-либо "катаклизмам", сопутствующим тяжелому эконом и ческом у, хозяйственному кризису и дальнейшим военным неудачам. Для психологического настроя политиков было характерно подсознательное ощущение тревоги и подозрительности, "обреченности", неверия в свои собственные силы. Затем многие из них возлагали ответственность на политических лидеров, игравших ключевую роль накануне Февраля и упрекали их за недооценку опасности, которую таит в себе революция. Например, спустя несколько десятилетий В. А. Маклаков с осуждением отмечал, что кадетские лидеры революции "не боялись": "Одни просто потому, что в ее возможность не верили; другие рассчитывали, что революцию можно было использовать против власти, а потом остановить в самом начале. А так как угроза революции могла заставить власть идти на уступки, то они эту карту продолжали играть, не отдавая себе отчета, что играют с огнем"[1].

Однако, на наш взгляд, это слишком категоричный и упрощенный подход к проблеме, игнорирующий наличие, в действительности, у представителей политической элиты чрезвычайно сильных психологических переживаний и страхов относительно гипотетических революционных событий. Из ведущих поли гиков, возможно, только П. Н. Милюков склонен был демонстрировать "холодный", "рациональный" расчет относительно способности элиты "овладеть" событиями на последующих этапах развития революции. Другое дело, что многие политики недостаточно адекватно представляли себе истоки революции и реальную степень ее "созревания". В частности, была распространена идея, что сама власть пытается искусственно вызвать "призрак революции": спровоцировав полицейскими, "протопоповскими" средствами революционные беспорядки и использовав их для установления в стране жесткой диктатуры, расправы с Думой и оппозиционными политическими кругами, а также для поспешного заключения в столь экстраординарных условиях "сепаратного мира". В этом контексте политики, уделяя чрезмерное внимание "субъективному" фактору

II о II о

- злой воле правящей верхушки - недостаточно чутко относились к появлению объективных предпосылок стихийных революционных выступлений рабочих и солдатских масс Петрограда. Показательна недооценка угрозы со стороны расположенных в столице "запасных" воинских частей, которые в силу ряда социально-психологических обстоятельств, вызванных во многом бытовыми проблемами, оказались наиболее "подготовлены" к революционному взрыву.

Не случайно, что события Февральского переворота изначально обернулись для представителей политической элиты состоянием шока и глубокого психологическо1 о потрясения. Несмотря на усилившиеся перед Февралем предчувствия возможных "событий", начало революционных выступлений застигло политиков врасплох. Более всего они оказались психологически не готовы к "неожиданному" превращению уличных беспорядков в вооруженное выступление, возглавляемое находившимися в Петрограде солдатскими массами. Это обстоятельство, а гак же стихийный, неуправляемый характер революционных событий, привел к тому, что в одночасье были разрушены все привычные для элиты сценарии поведения. Политики оказались в состоянии растерянности, дезориентированности - и первоначально у них возникли затруднения с определением схемы дальнейших действий в экстремальных условиях. Проявившийся у представителей политической элиты психоз (его апогей пришелся на дни Февральского переворота) может рассматриваться в контексте тезиса К. Г. Юнга: психозы, связанные с революционными и социальными потрясениями, накапливаются годами, лишь "внезапно" разряжаясь как гром среди ясного неба[2]. Стихийные и неуправляемые революционные события, вызвавшие у политиков типологически сходные психолого-политические состояния и даже чувство некой "общности", "единства" перед лицом небывалых "катаклизмов", объективно поставили их перед необходимостью решения общей, актуальной для всех задачи. Речь идет о формировании и пропаганде политических мифов, объединенных в рамках своего рода "общенациональной идеологии".

Феномен, который в данной работе нами обозначен как "общенациональная идеология", может рассматриваться в качестве попытки политической элиты создать механизм политико-психологической адаптации к новым реалиям. "Обще н а ц и о и ал ь пая идеология" - это совокупность политических мифов, стереотипов, идеологических установок, нормативных моделей поведения, связанных воедино в смысловом и символическом отношении и выраженных посредством у ни версал ьного политического языка - социолекта революционности. Ее главная функция -быть для элиты инструментом политической мобилизации масс. Вакуум, образовавшийся вследствие крушения традиционной государственной идеологии и символики, призван был заполнить предлагавшийся в рамках

I ч Г* ?» ^ »-> общенациональной идеологии нормативный политическии менталитет "граждан Свободной России". Формирование "общенациональной идеологии" происходило в значительной мере спонтанно, под воздействием текущих событий и с учетом быстроменяющейся политической конъюнктуры, причем элементы этой мифологии возникали практически "с чистого листа". В создании "общенациональной идеологии" (иными словами своею рода правил политической игры, отвечающих специфике сложившейся в Феврале 1917 г. ситуации), в разной степени участвовали представители всех политических течений, в том числе политики, оказавшиеся в роли новой правящей элиты. Специфика этого процесса заключалась в том, что полигики, жертвуя порой своими уз кои део.| гоги чески м и, "партийными" установками, "символами веры" (первоначально это происходило в ущерб собственной политической самоидентификации), внедряли в общественное сознание идеи, составлявшие "общенациональную идеологию".

Предпосылкой для успешного усвоения населением этих идей была и с и х о л о г и ч е с кая атмосфера, возникшая в обществе после Февральского переворота. "Обыватели", превратившиеся вдруг в "граждан", испытывали сильную потребность в информации, помогающей объяснению и "осмыслению" современных экстраорд и нарных событий. Сказывалось и то, что население имело весьма ограниченный опыт и знания о политике. Наконец, внушению установок " о б ще н а ц и о н ал ы юй идеологии" благоприятствовало то, что у людей в атмосфере "мартовской России" доминировал эмоционально-чувственный способ восприятия. Естественно, представители политической элиты попытались сначала максимально эффективно использовать эти условия - чтобы "граждане Свободной России" смогли усвоить содержащийся в "общенациональной идеологии" "словарь нового политического мышления", а вместе с ним базовую политическую "картину мира" и набор предпочтительных моделей поведения. Сначала этой мифологии отчасти удавалось выполнять для массового сознания стабилизирующую функцию. Население, психологии которого в период Февральской революции были свойственны состояния тревожности, растерянности, дезориентирован ности, заимствуя содержащееся в "общенациональной идеологии" оптимистичное мироощущение, находило некую опору, испытывало чувство социальной и политической устойчивости. Оптимистичный настрой "общенациональной идеологии" сопутствовал не только популяризации революции как "исторического чуда", включающего исторические образы "героев революции" и "врагов народа", но и способствовал утверждению перспективы "светлого будущего". Это свилетельствовало, в принципе, об эффективности данной политической мифологии, которая, по словам Р. Барта, должна "провоцировать коллективную мечту", "превращать жизнь в судьбу"[3].

Анализ особенностей поведения и психологии политической элиты, проявлявшихся в процессе формирования и пропаганды "общенациональной идеологии", сви детельствует: в их сознании были весьма сильны элементы идеализма и политической наивности. И ноли гики в этом отношении не отличались от основной массы населения, которая с восторгом и верой в лучшее будущее встретила крушение царизма. Обильная политическая риторика была в значительной мере ориентирована на обеспечение национальной легитимации установившегося в результате революции "нового порядка". Свержение царизма оправдывалось как "акт национальной самозащиты", направленный против "антинационального режима" препятствия к "победоносному" завершению войны и помехи для "живых сил" страны с их патриотическими устремлениями. Отсюда вытекал один из ключевых тезисов "общенациональной идеологии", сыгравший роковую роль для элиты. Многие ее представители, отказываясь видеть в революции следствие усталости и нежелания народа продолжать войну, преувеличивали силу "патриотического духа" населения. Они полагали, что "свободный народ" готов воевать и дальше, ибо отныне уже ведется "война за Свободу", в ходе которой претворяются в жизнь идеи "революционного мессианства".

Подобная схема в общих чертах была обязательна и для политиков-либералов, и для социалистов, и первоначально она являлась "неприкасаемой", не подлежащей никаким публичным сомнениям. Однако, в действительности, постепенно все больше представителей политической элиты убеждалось в утопичности ставки на сознательность "свободного народа", который, оказывается, еще не готов ставить знак равенства между понятиями "свобода" и "победа".

Другие составные части мифа о "свободном народе" также свидетельствовали, что многие установки представителей политической элиты были далеки от реалий послефевральской России. В частности, сразу после переворота, в первые недели, чрезвычайно активно пропагандировались идеи о "всенародной", "надклассовой" революции, о "всеобщем единении" различных слоев населения, добившихся победы над царизмом. В публичной риторике из этого делался оптимистич ный (и как вскоре выяснилось преждевременный) вывод: "свободный народ" будет и впредь демонстр ировать "единение", "сознательность" и "организованность". Более того, в знак верности идеалам "торжества Свободы" и "социального мира" он пойдет на "самоограничение" своих потребностей. Чтобы сохранить эту иллюзию, политики попытались законсервировать в обществе эйфорическую атмосферу "великого подвига", "восьмого чуда света", "праздника Свободы", "революционной Пасхи" и т. п. Многие представители политической элиты рассчитывали, что обеспечению стабильности будут способствовать акции, направленные на "подъем настроения", в том числе посредством политических комплиментов в адрес "свободного народа". Они надеялись, что у людей, принадлежащих к различным социальным слоям, возникнет идентификация с единой общностью "граждан Свободной России", чувство сопричастности и ощущения своей "важности" в происходящих событиях.

В риторике делались попытки ап пел ировать к традиционным, привычным ценностям и элементам политической культуры. Использовались, в частности, архетипы "царистского" менталитета и православной религиозности, в отдельных случаях демонстрировался патерналистский стиль взаимоотношений с массами. Одной из издержек, связанных с верой в "свободный народ", оказалась недооценка опасности большевизма. Длительное время он не воспринимался всерьез как самостоятельная политическая сила, имеющая характер внесистемной оппозиции. "Ленинцы" и "анархисты" рассматривались лишь как "вредители", объективно способствующие возможным проискам "реакции" и "контрреволюции" - ибо они подрывают "национальное единство" и "организованность" "свободного народа". Такая позиция была результатом традиционной, проявившейся еще в дореволюционный период особенности политической психологии либералов - они сочувственно, снисходительно относились к левым как к представителям оппозиционных царизму сил. У социалистов аналогичная установка по отношению к большевикам выражалась в формуле "революция не знает врагов слева". Распространенное после Февраля убеждение, что большевизм обречен и будет отторгнут "живым народным организмом", сохранилось у некоторых политиков даже после Октябрьского переворота. К примеру, один из наиболее ярких "оракулов" "общенациональной идеологии" А. В. Карташев 29 декабря 1917 г. в письме Д. В. Философову подтверждал свою верность прежним идеалистическим установкам, оптимистически предрекая скорую перспективу: "Экономически, материально, государственно мы унизимся и умалимся, но духовно и политически глубоко обновимся и бурно начнем выздоравливать. Привел бы Бог только пожить и поработать на ниве духа н аци о нал ь ного" [4 ]. Следуя логике, заданной мифами "общенациональной идеологии", политики порой искренне порождали иллюзии благополучия, чувства сам ov с по коен н ости, самообман - то есть то, что неуместно с точки зрения практической деятельности.

Для "общенациональной идеологии" - внешне весьма эффектной -главным "испытанием на прочность" оказалась реализация ее установок и мифов в процессе функционирования системы государственной власти, сформировавшейся после Февраля.

Представители политической элиты, в том числе не вовлеченные формально в деятельность новых властных структур, изначально стремились создавать впечатление, что "революционная власть" полностью соответствует стилю "общенациональной идеологии". Прежде всего это должно было следовать из публичной деятельности Временного правительства. Мифам о "бескровной революции", об ее "гуманизме", о

I! М торжестве права и т. п. соответствовали многочисленные решения правительства, которые в атмосфере "праздника Победы" неизбежно воспринимались как символы вступления России в "новую эру". В частности, такой характер имели декреты об отмене смертной казни, об амнистии, о ликвидации сословных и классовых ограничений и т. д. В публичной риторике они выглядели как примеры торжества идей, вдохновлявших в течение многих десятилетий российское "освободительное

II КУ К и V И движение и связанных с оппозиционной парламентской традицией .

На практике, однако, оказалось, что новая система власти была сконструирована далеко не полностью в соответствии с принципами "общенациональной идеологии" и, напротив, расходится с ними. В этой связи показательно утилитарное использование новой правящей элитой символического потенциала и авторитета Государственной думы и сам стиль взаимоотношений с ней. Временное правительство первоначально декларировало в качестве источника своей власти то, что оно возникло "по почину" Думы. Но одновременно оно д и ста н ци ровал ос ь от Думы. Провозглашение Временным правительством "всей полноты власти", совмещение функций исполнительной и законодательной власти, отказ от созыва Думы и какого-либо "контроля" или влияния на свою политику с ее стороны, - все это может рассматриваться как фактический разрыв с "традиций п ар л а м е нт ар и з м а". Подобные шаги не только не способство вал и формированию благоприятного образа новой правящей элиты, но и с в и детел ьство вал и об ее непоследовательности и готовности поступиться политическими принципами, до недавних пор казавшимися незыблемыми. Показательна метаморфоза, случившаяся в ходе превращения в новую правящую элиту ряда "выдвинутых революцией" политиков, заре ко м е н д о ва в ш и х себя при "старом режиме" как активные парламентские лидеры и сторонники идеи "ответственного министерства". Возможно, политики таким путем стремились компенсировать свою прежнюю и зол и р о в ан н ост ь от реального участия в системе государстве н н ого управления. II с и х о л о г и ч е с кая склонность представителей парламентской элиты к "самодержавности" в рамках думской деятельности, которая отмечалась до революции, в условиях новой политической конъюнктуры трансформировалась в "самодержавность" правительственную.

Между тем еще в дни Февральского переворота в публичной политике активно использовался миф о "руководящей роли" Думы в революционных событиях. Он был направлен на легитимацию режима "Свободной России" и, в частности, на создание иллюзии о силе "организованного" начала в ходе свержения самодержавия и целенаправленного влияния на события представителей политической элиты. Масштабная кампания триумфальных "приветствий" Думы, привлечение ее членов к деятельности в качестве комиссаров Временного комитета и Временного правительства, создавали в первое время иллюзию причастности Думы к "властвованию" (отчасти это удовлетворяло и психологическим потребностям парламентариев). Но постепенно все более сказывались последствия вытеснения Думы из системы реальной власти. Во-первых, ослаблялись позиции правительства, лишившегося юридической "точки опоры", а также возможной политической поддержки со стороны Думы. Во-вторых, в среде парламентской элиты, которая не была востребована новой властью, усиливалась психология разочарования и недоверия по отношению к представителям Временного правительства, возникали до пол н ител ьн ы е мотивы для критики новой революционной власти. Все это препятствовало консолидации в рядах политической элиты, столь необходимой в условиях постоянно возраставшей в обществе политико-психологической напряженности.

Установки "общенациональной идеологии" были направлены и на внедрение в общественное сознание образа власти, основанной на качественно новых принципах. Ключевое значение здесь уделялось идее о "моральной силе" Временного правительства, что отличает его от самодержавия, опиравшегося на "принуждение", "право силы" и т. п. И пол итики-л и берал ы, и социалисты , активно пропагандируя подобные идеи, на практике выступали за отказ от жестких мер, которые могут поставить под сомнение при вержен н ость принципам "гуманизма", "великодушия" революции. Позже, на фоне роста анархии и разложения в армии, начали выдвигаться лозунг и "сильной власти", "твердой руки", "железной дисциплины" и г. п., - их без особого успеха также пытались обосновать и внедрить в "общенациональную идеологию". В значительной мере этому препятствовал образ представителей правящей элиты, возникший в марте-апреле 1917 г. и прочно закрепившийся в общественном сознании. Первоначально иллюзию "силы власти", ее жесткости создавали за счет кампаний по образцово-показательному преследованию и наказанию "врагов народа и революции" из числа видных деятелей "старого порядка". В частности, это выражалось в ритуальных арестах и препровождении в Петропавловскую крепость царских сановников, в активной деятельности ЧСК и других "чрезвычайных" и "особых" комиссий, в преследовании полицейских и поисках виновников "пулеметных эксцессов". Такие акции были призваны способствовать подтверждению мифов о "национальной измене", "немецком засилье", "полицейских провокациях" и т. п., которыми активно оперировала политическая элита накануне Февраля и, тем самым, дополнительно обосновывать и оживлялись мифы о "национальной революции". Яркий символический смысл имела попытка организации показательного процесса над В. А. Сухомлиновым, фигура которого играла до Февраля знаковую роль в контексте оппозиционных выступлений и кампании "шпиономании" (благодаря "делу Мясоедова"). Найденные дополнительные " доказател ьства" представители политической элиты рассчитывали использовать для демонстрации своей "исторической правоты" и обоснования закономерности ''национальной революции".

Один из важнейших феноменов послефевральской России -"властебоязнь" и "безволие" представителей элиты, которые могут рассм атри ваться как психологические издержки процесса адаптации политиков к новым условиям, когда возникла реальная возможность перехода политиков и общественных деятелей в разряд правящей элиты. В публичных заявлениях они утверждали, что "не держатся за власть", что приносят себя в "жертву" и становятся "заложниками", соглашаясь на исполнение властных функций. Одновременно, политики зачастую не скрывали сопутствующие этому настроения обреченности и пессимизма. Культ Учредительного собрания, до созыва которого (согласно традиционной идеологии "непредрешения") необходимо воздержи ваться от решения ключевых вопросов, был для них важным психологическим мотивом поведения. Представители новой правящей элиты в еще большей степени проникались идеей своей "временности", убеждаясь, что им не следует возлагать на себя ответственность за самостоятельное принятие каких-либо принципиальных решений. "Властебоязнь" может рассматриваться как черта психологии, традиционно характерная для политической элиты. До Февраля, в частности в период деятельности Прогрессивного блока, многие политики продемонстрировали неготовность к "хождению во власть" - не в последнюю очередь в силу соображений политической целесобразности. Позиция оппозиционных критиков казалась им более привлекательной и перспективной, чем переход в разряд правящей элиты с вытекающей из этого необходимостью ответственности за свои действия как уже носителей власти. Характерна в этом контексте кампания травли А. Д. Протопопова. Его вступление в правительство гак или иначе имело символический смысл, подрывая традиционный образ политиков-либералов как последовательной оппозиции царизму, сохраняющей "чистые руки" благодаря непричастности к власти. Этот менталитет либеральных (не только кадетских) политиков достаточно метко охарактеризовала А. В. Ты рко в а- В ильям с, считавшая существенным их недостатком отсутствие "воли к власти": "Была цельность политического миросозерцания, честная и искренняя преданность идеям. Но не было того толчка, который заставляет волевых людей хватать власть и подчинять себе других. Кадеты были слишком щепетильны, слишком рассудочны. Они так тонко развивали, разбирали, украшали либеральные идеи, что их отпугивала необходимость заставлять, понуждать, приказывать. На себя они брали только убеждение, уговоры. А там пусть люди сами превращают эти слова в дела"[5].

Властебоязнь" в поведении политиков-социалистов проявлялась в провозглашении установок на потенциальную "враждебность", "недоверие" к Временному правительству. Идеологическая схема "постольку-поскольку", бесконечные популистские заявления социалистов о "давлении" и "контроле" за правительством (причем на фоне официально опровергаемых утверждений о каком-либо "двоевластии"), способствовали формированию в массах психологии недоверия к власти, оказавшейся "взятой под подозрение". Вразрез с официальным тезисом о "всей полноте власти" Временного правительства, пользующегося "доверием демократии", представители социалистических партий все более разворачивали его критику. Усиливая так свою политическую идентификацию, они по сути пытались преодолеть чувство дискомфорта (оно было связано с проявившимся в дни Февральского переворота "бессилием", неспособностью реально влиять на ход событий, ощущением своей "поглощенности" в общей массе политической элиты).

Различные мотивы "властебоязни", зачастую объяснявшиеся приверженностью к традиционным идеологическим схемам, препятствовали динамичному, основанному на действительно прагматичных соображениях подходу к проблеме власти. С одной стороны либералы демонстрировали, что находятся в плену своих старых, дореволюционных схем об "идеальном" составе Временного правительства, ориентированных в значительной мере на мифологизированные образы "общественных деятелей", зарекомендовавших себя в борьбе с самодержавием. Однако, первое Временное правительство, сформированное исходя из таких критериев, сразу же оказалось "слишком правым", не учитывающим сложившейся политической конъюнктуры. Одновременно и в поведении политиков-социалистов длительное время сказывалась их идеологическая консервативность. В частности, по инерции они сохраняли верность "догме" о "буржуазном характере" революции, что, таким образом, являлось сильным стимулом к воздержанию от участия во власти. С. Л. Франк в подобной "интеллигентской идеологии" усматривал пагубное "отречение" представителей "революционной демократии" от народа, "не готового" еще к социализму: "Что же это за политики, которые в своих программах и в своем образе действий считаются с каким-то выдуманным идеальным народом, а не с народом реально существующим!"[6] Приверженность социалистов к таким установкам может оцениваться как проявление характерного в целом для менталитета политической элиты идеализма и абстрактности представлений о современных процессах. Принятое ими, в конечном счете, решение об участии в коалиционном правительстве вызывало у многих политиков социалистической ориентации чувство неприятия и отторжения и способствовало усилению психоза разочарования относительно дальнейшего развития событий, подрывало веру в свои собственные силы.

Примечательно, что взаимоотношения Временного правительства и общественного мнения порождали определенные ассоциации с практикой, существовавшей до Февраля 1917 г. Изначально в политической риторике, объясняющей смысл "великой революции", акцент делался на субъективный фактор" - неудовлетворенность старой правящей элитой, преступность "камарильи" как главного виновника тяжелой ситуации в стране и т. д. Приход к власти Временного правительства изображался как замена правителей, дискредитированных "глупостью или изменой", на новых, которые являются полной противоположностью, воплощением высшей "добродетели" и даже носителями вечных, "божественных" начал. При наличии подобных официально внедрявшихся установок закономерно, что с самого начала были заложены предпосылки для последующего разочарования в действиях новой правящей элиты; трудности же, естественно возникающие в работе представителей новой власти, рассматривались как свидетельство их "негодности" и "бездарности". Нестабильность власти как следствие несовершенства послефевральской государствен ной системы - с перманентными правительствен ны м и кризисами, заменами министров, скандалами и т. п. - создавала условия для того, чтобы и новая власть вызывала ассоциации с "министерской чехардой" и даже с рецидивами "распутинщины". Наконец, новая правящая элита имела возможность на своем опыте столкнуться с политикопей х ол 01 ич ески м и последствиями собственного же стиля поведения накануне Февраля 1917 г. Политики-оппози ци онеры тогда способствовали формированию и закреплению в массовом сознании установки о возможности дискрсдитаци и и, более того, деса крал и зац ии институтов государственной власти с помощью ярких, безап пел я цио! ш ы х "разоблачений", целесобразных с точки зрения политического соответствия задачам "текущего момента". Заложенная таким образом традиция отношения к власти явилась после Февраля предпосылкой к тому, чтобы по сути аналогичная модель применялась во взаимоотношениях с Временным правительством п ре д став ите л. я м и внесистемной оппозиции в лице большевиков. Практиковавшийся большевиками стиль бездоказательных "разоблачений" - с помощью политических ярл ы ко в-с и м вол о в типа "10 министров-капиталистов", "правительство империалистов" и г. д. - в условиях р е в о л ю ц и о н ной нестабильности был эффективен в плане подрыва авторитета новой правящей элиты.

Проблемы политического лидерства оказывались важным фактором, который способствовал разочарованию в установках "общенациональной идеологии" и негативно отражался на авторитете и популярности Временного правительства. В ходе стремительных, стихийных процессов Февральского переворота стал очевиден дефицит ярких публичных лидеров, удовлетворяющих специфике "текущего момента". М. В. Родзянко, являвшийся до Февраля признанным "статусным" оппозиционным лидером, в новых условиях оказался оттеснен в тень. Причиной этого стало не только исключение Думы из системы реальных властных отношений, но и неадекватность "харизмы" Родзянко потребностям конъюнктуры революционного времени. Признанные парламентские лидеры в силу своего псих ол ог и чес ко го склада и общего политического облика также оказались слабо подготовлены к действиям в непривычных современных условиях. П. Н. Милюков, А. И. Гучков, А. И. Шингарев, Н. В. Некрасов и др., став членами Временного правительства, недостаточно внимания уделяли формированию своего политического образа, а зачастую просто вызывали раздражение и неприятие со стороны "демократии". Ряд думских "звезд" - в частности, Ф. И. Родичев, В. А. Маклаков, В. В. Шульгин, считавшиеся по парламентским меркам яркими ораторами, в силу различных обстоятельств не были востребованы новой властью. Даже п ол ити ки -со циал исты, первоначально в большей степени, чем либералы, удовлетво ря в ш не запросам публичной политики, испытывали затруднения как политические лидеры. Например, И. Г. Церетели вспоминал, что он постоянно на деле ощущал издержки "новой системы уговаривания", испытывая, в частности, "внутреннюю, психологическую трудность подчеркивать перед рабочими буржуазный характер революции" и необходимость "самоограничения"[7]. Отказ социалистов ог участия во Временном правительстве в марте-апреле 1917 г. не позволял им использовать способности своих лидеров в деле "уговаривания" населения с максимальным эффектом, в интересах конструктивного развития политического процесса и обеспечения в целом авторитета и единства новой правящей элиты.

Характерным свидетельством " догмата ч ности" и инертности мышления многих политиков-либералов является то, что они, осознав в первые же дни "Свободной России" отсутствие у премьера и министра внутренних дел Г. Е. Львова необходимых качеств публичного лидера и руководителя государственного масштаба, пытались и дальше поддерживать старый миф о "предводителе земской России" и "организаторе живых сил страны". В сложившихся политических условиях практически единственным и наиболее адекватным лидером оказался А. Ф. Керенский, который уже в марте 1917 г. многим виделся в качестве реального главы кабинета. Раздражение и ревностное отношение к Керенскому, демонстрировавшееся многими I федставител я м и элиты (прежде всего либералами) с в и детел ьству ет не только о болезненном осознании своей собственной непол н о цен н ости как публичных политических лидеров. Эта особенность психологии говорит о недостаточно прагматичном внимании многих политиков к "инструментарию", необходимому для решения на деле задач публичной политики в непривычной, экстремальной обстановке. Позже Керенский, постоянно обвинявшийся в "актерстве", в злоупотреблении театральными эффектами, в безудержной демагогии, напротив, упрекал своих коллег по правительству в неумении вести себя должным образом в качестве публичных политиков в непростых условиях "мартовской России": "Первые недели революции - время психологическое по преимуществу, время обнаженных нервов; время, когда народ, больше, чем когда-нибудь, живет только воображением, только чувством, только впечатлениями". Однако большинство представителей новой правящей элиты психологически были не готовы чутко реагировать на запросы политической конъюнктуры, их "наивная" психология революционного народа несколько коробила. Они чувствовали себя слишком взрослыми для того, чтобы сливаться с массой в ее переживаниях. Они воспринимали революцию несколько по кабинетному, слишком трезво, чуть-чуть скептически". Лидеры правительства, на взгляд Керенского, недооценивали роль "театральности", привлекательной политической символики и ритуалов: "Власть в пиджаке", власть, которая презирала всю видимость власти, позу, театральность. и сама новая революционная власть не чувствовала необходимости отвлечь народную толпу от остроты злободневных переживаний, не умела или не хотела увлечь ее радостной символикой революции, дать выход возбужденному состоянию ее духа в зрелищах, манифестациях, в "Праздниках революции". Между тем то, что "была новая власть, но не было нового жеста у этой власти. Временное правительство в своем целом не поражало воображение толпы (культурной и некультурной одинаково), не привлекала к себе, не увлекала за собой", оказывалось предпосылкой слабости революционной власти "Свободной России"[8]. В подобном преклонении Керенского перед чисто внешней, декоративной стороной поведения политической элиты в условиях революции скрывается его глубокое разочарование в реальных качествах "свободного народа", в уровне его политической культуры и "гражданственности". Такие тяжелые сомнения испытывали многие политики, и это объясняет то, что, в целом, сознательно или интуитивно, в первые месяцы после Февральского переворота они склонны были делать ставку на силу мифологии, составлявшей "об ще н а ц и о н ал ь н у ю идеологию".

Подводя итог, следует отметить, что опыт участия во власти в период Февральской революции оппозиционной политической элиты, а также попытка формирования и внедрения в общественное сознание установок "общенациональной идеологии", в значительной мере отражавшей особенности менталитета российского "политического класса", оказался в целом неудачным. Уже в первые месяцы существования политического режима "Свободной России" все более очевидным становилась условность, декорати в н ость идей, содержащихся в мифах "общенациональной идеологии". Они воспринимались населением достаточно поверхностно, в виде символов и стереотипов, зачастую лишь на уровне усвоения языковых элементов нового и экзотического социолекта революционности. В реальности же новые идеологические ценности и установки по сути не усваивались на уровне массовой политической культуры в осознанном, "осмысленном" виде. Они были ориентированы главным образом на э м о ци он ал ь но- ч у вствен ну ю форму восприятия и имели ярко выраженный "праздничный", "карнавальный" смысл. Но, как показывают последующие события, в условиях уплотненности "социальною времени" и чрезвычайно высокой динамичности социокультурных процессов в иослефевральской России, продолжительная консервация "мартовских настроений" была невозможна. "Граждане Свободной России" вскоре начали ощущать "усталость" и разочарование ог массированной экспансии стереотипной политической риторики. Способствовало этому и то, что официально провозглашавшиеся политиками идеи вступали в противоречие с очевидной для всех реальностью. Например, на фоне страстных призывов к "самоограничению" (особенно представителей капитала) не вызывало сомнений ухудшение обшей экономической ситуации и "уровня жизни" трудящихся слоев населения. Вместо скорых успехов сильной и крепкой духом "свободной армии" обыватели видели рост анархии, дезертирства и новые военные неудачи. "Бескровная революция" на практике сопровождалась продолжением кровопролития на фронте, повсеместным распространением самосудов и возникновением "эксцессов" криминального характера. Временное правительство, вопреки традиционным установкам об "ответственности" и разрекламированному культу парламентаризма, по сути упразднило Государственную думу и присвоило себе "всю полноту власти". Но представители новой правящей элиты, очевидно, полагали, что все эти противоречия несущественны и не отразятся, в конечном счете, на отношении к власти "граждан Свободной России". Н. А. Бердяев, ан ал из и ро вав ш и й весной 1917 г. умонастроения представителей политической элиты, весьма точно указывал, что, в действительносги, главной идеологией революции у политиков была "вера в народ, в его правду и мудрость", сам же народ уповал лишь на веру в "социальное чудо" [9].

Представители политической элиты, переживавшей сильный психологический стресс, вынуждены были констатировать иллюзорность и абстрактность пропагандировавшихся мифов "общенациональной идеологии". Но, вопреки отсутствию веры в их успех, многие политики в силу инертности своего политического менталитета и далее "принципиально" следовали тому стилю политического поведения и публичных выступлений, который спонтанно возник в дни Февральского переворота. Именно тогда, в условиях глубоких психологических потрясений, на непродолжительное время наметилось определенное "единство" представителей политической элиты, застигнутых врасплох стихийными революционными событиями с их непредвиденным размахом и радикализмом. Однако затем на практике так и не удалось добиться интеграции политической элиты в одну единую, связанную родственными кор п орати в ны м и интересами общность. Неспособность обеспечить конструктавное взаимодействие и сотрудничество на уровне политической элиты, что было крайне необходимо в условиях со ци ал ь но-пол ити чес кой нестабильности в обществе и психологической напряженности, препятствовало эффективному влиянию политиков на различные социальные слои населения, затрудняло установление в стране действительного "общенационального единения" и "социального мира". В итоге элита, действовавшая на политической арене во время Февральской революции, не смогла выполнить функции, которые считаются обязательными для "политического класса" в государствах с демократическими политическими режимами. И это оказало существенное влияние на последующее развитие политических и социальных процессов в период русской революции 1917 г.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Архипов, Игорь Леонидович, 1999 год

1. ЛИТЕРАТУРЫ1. ОПУБЛИКОВАННЫЕ ИСТОЧНИКИ

2. Авдеев I I. Революция 1917 года (хроника событий). Т. I . Январь-апрель. - М.; Пг.: Госиздат, 1923. - 223 е.; - Т. 2. Апрель-май. - М.; I Гг.: Госиздат, 1923.

3. Акаемов Н. Ф. Агония старого режима. (По приставским донесениям и показаниям свидетелей) // Исторический вестник. 1917. - Т. 148. - С. У-ХХ1Х.

4. Буржуазия и помещики в 1917 году. Частные совещания членов Государствен ной Думы М.; Л.: Партиздат., 1932.

5. Буржуазия накануне Февральской революции: Материалы архива Департамента полиции М.; Л.: Госиздат, 1927. .

6. Великие Дни Российской Революции. Февраль 27 и 28-го, март 1, 2, 3 и 4-го 1917. Пг.: Бюро росс, прессы, 1917.

7. Всероссийская конференция меньшевистских и объединенных организаций РСДРП 6-12 мая 1917. Пг., 1917.

8. Всероссийское совещание Советов Рабочих и солдатских депутатов. СтеноI рафичеекий отчет. М.; Л.: Госиздат, 1927.

9. Второй Всероссийский Торгово-промышленный Съезд в Москве 1922 марта 1917 года. 3-5 августа 1917 года. М., 1917.

10. Государстве н на я дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты. Сессия II. Часть IV. Пг., 1914.

11. Государственная дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты. Сессия III. Пг., 1915.

12. Государственная дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты. Сессия IV. Пг., 1915.

13. Государствен мая дума. Четвертый созыв. Стен ографические отчеты. Сессия V. Пг., 1916-1917.

14. IГосударственное совещание. Стенографический отчет. М.; Л.: Партиздат, 1930.

15. Заславский Д. О. Канторович В. А. Хроника Февральской революции 1917 г. Т. 1. Февраль-май. - Пг.: Издательство "Былое", 1924.

16. Кадеты в дни Галицийского разгрома 1915 г. // Красный архив. -1933. -Т.4(59).

17. Как русский народ завоевал свободу. Обзор революционных событий. Пг., 1917.

18. Канун революции. Пг., 1918.

19. К истории "Рабочей группы" при ЦВПК // Красный архив. 1933. -Т. 2(57).

20. Меньшевики в 1917 году. Т. 1-3. - М.: Прогресс-Академия, 1994.

21. Монархия перед крушением. 1914-1917. Бумаги Николая II и другие документы. Статьи В. П. Семенникова. М.; Л.: Госиздат, 1927.

22. Отречение Николая П. Воспоминания очевидцев, документы. Л.: Издательство "Красная газета", 1927.

23. Отчет ЦК Союза 17 Октября о его деятельности с 1 октября 1913 года по 1 сентября 1914 года. М., 1914.

24. Отчеты отделов Центрального военно-промышленного комитета. -Пг., 1915.

25. Очерк деятельности Всероссийского союза городов (1914-1915 гг.). -М., 1916.

26. Падение царского режима: Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного прав. Т. I-VII. - М.; Л.: Госиздат, 1924-1927.

27. Петроградский Совет раабочих и солдатских депутатов: Протоколы заседаний Исполнительного комитета и Бюро И. К. М.;Л.: Госиздат, 1925.

28. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов в 1917 году. Протоколы и материалы. Т. 1. - Л.: Наука, 1991. - 664 с. - Т. 2. - СПб.: 1995.

29. Первый Всероссийский съезд Советов. Т. I. - М.; Л.: Партиздат, 1930. - 484 е.; - Т. II. - М.; Л.: Государственное социально-экономическое издательство, 1931.

30. Первый Всероссийский Торгово-промышленный Съезд в Москве 19-22 марта 1917 года. Стенографический отчет и резолюции. М., 1918.

31. Прогрессивный блок в 1915-1917 гг. // Красный архив. 1932. - Т. 3(52). С. 145-182; - 1933. - Т. 1 (56). - С. 82-129.

32. Резолюции, принятые на совещании Союза 17 Октября в заседании 7-го, 8, 9 и 10 ноября 1913 г. в СПб. СПб., 1913.

33. Русское политическое масонство 1906-1918. (Документы архива Гуверовского института войны, революции и мира). Комментарии В. И. Старцева. // История СССР. 1989. - N 6. - С. 119-134; - 1990 - N 1. - С. 139154.

34. Социалисты о текущем моменте. Пг., 1917.

35. Сторожев В. Н. Февральская революция 1917 г. // Научные известия. Сб. 1. Экономика, история, право. М., 1922.

36. Февральская революция 1917 года: Док. Ставки Верховного главнокомандующего армиями Северного фронта // Красный архив. 1927. -Т. 2(21). - С. 3-78. - Т. 3(22). - С. 3-70.

37. Февральская революция 1917 года. Сб. документов и материалов. -М.: Российский государственный гуманитарный университет, 1996.37. "Цены на продукты достигли непомерного размера" // Источник. -1993. N 5-6.- С. 69-78.1. ДНЕВНИКИ И ПЕРЕПИСКА

38. Блок А. Дневник. М.: Советская Россия, 1989.

39. Блок А. Записные книжки. М.: Художественная литература, 1965.

40. Блок А. Собрание сочинений. В 8-ми т. Т. 8. Письма. 1898-1921. -М.; J1.: Гослитиздат, 1963.

41. Верховский А. И. Россия на Голгофе, (Из походного дневника 19141918 г.)-Пг., 1918.

42. Гиппиус 3. Синяя книга. Петербургский дневник. 1914-1918. -Белград, 1929.

43. Дневники, записи, письма ген. Алексеева и воспоминания об отце В. М. Ал екс ее вой Борел ь // Грани. - 1982. - N 125. - С. 123-306.

44. К истории последних дней царского режима (1916-1917 гг.)// Красный архив. 1926. - Т. 1(14).

45. Л ем кс Мих. 250 дней в царской ставке (25 сен г. 1915 2 июля 1916). -Пг., 1920.

46. Милюков П. Н. Дневник // Красный архив. 1932. - Т. 5-6 (54-55). -С. 4-48.

47. Письма чиновника А. А. Клопова царской семье. // Вопросы истории. 1991. - N 2-3. - С. 204-222.

48. Пуришкевич В. М. Дневник "Как я убил Распутина". М.: Советский писатель, 1990.

49. Степун Ф. (Н. Лутин) Из писем прапорщика-артиллериста. Ропшин В. Из действующей армии (лето 1917 г.). М., 1918.

50. Чуковский К. Дневник. 1901-1929. М.: Советский писатель, 1991.

51. Шин гарев А. И. Как это было. Дневник. Пг., 1918.1. ПЕРИОДИЧЕСКАЯ ПЕЧАТЬ

52. Биржевые ведомости. -1916 (октябрь декабрь); - 1917 (март - май).

53. Биржевые новости. 1917 (март - апрель)3. Бич. 1917 (январь - июнь)

54. Вестник Временного правительства. 1917 (март - май)

55. Вестник права. 1917 (март - май)

56. Воля народа. 1917 (март - май)

57. Дело народа. 1917 (март-май)

58. Газета-копейка. 1917 (март - май)

59. День. 1916 (октябрь - декабрь); -1917 (март - май)

60. Единство. 1917 (апрель - май)

61. Жизнь и суд. 1917 (март - июль)

62. Известия. -1917 (март октябрь)

63. Летопись. 1917 (февраль - июнь)

64. Лукоморье. 1917 (март - май)

65. Маленькая газета. 1917 (март - май)16. Нива. 1917 (март - май)

66. Новая жизнь. 1917 (апрель - май)

67. Новое время. -1916 (октябрь декабрь); - 1917 (январь - май).19. Огонек. 1917 (март - май)

68. Петрог радский листок. 1917 (январь - июнь)21. Правда. 1917 (март - май)

69. Рабочая газета. 1917 (март - май).

70. Речь. 1916 (октябрь - декабрь); - 1917 (январь - октябрь).

71. Русская воля. -1916 (декабрь); -1917 (январь май).

72. Русская мысль. 1914 (январь)

73. Русская свобода. 1917 (март - август)

74. Русские ведомости. 1917 (март - май)28. Сатир. 1914 (август)

75. Современное слово. -1917 (январь май).1. ПУБЛИЦИСТИКА

76. Алексинский Г. Во имя социализма (Речь к товарищам рабочим). -Пг., 1917.

77. Астров И. Русская революция и борьба за мир. Г1г., 1917.

78. Бердяев Н. Контрреволюция // Русская свобода. 1917. N 10-11. - С.5.8.

79. Бердяев Н. Торжество и крушение народничества // Русская свобода. 1917. - N 14-15. - С. 3-7.

80. Богданович Т. Великие дни русской революции. 23 февраля 12 марта 1917 г. - Пг., 1917.

81. Винавер М. М. Тактика Партии Народной Свободы. Пг., 1917.

82. Вишняк М. В. Революция и народная воля // Вестник права. 1917. -N 17. - С. 339-340.

83. Волгин А., Анин С. Толкователь политических слов и терминов. -М., 1906.

84. Войтинский Вл. К чему стремится коалиционное правительство. -Пг., 1917.

85. Войтинский Вл. Крестьянин, рабочий и солдат. Пг., 1917.

86. Войтинский Вл. Ответственность министров при царе и в революционной России. Пг., 1917.

87. Высоцкий В. Александр Керенский. М., 1917.

88. Григорьев Раф. Отражение русской революции на Западе (По личным наблюдениям). Пг.: Издательство "Социалист", 1917.

89. Гучков А. И. Речи по вопросам государственной обороны и об общей политике. 1908-1917. Пг., 1917.

90. Дан Ф. (Ф. И. Гурвич). О войне и мире (Речи). Пг.: Издательство "Рабочая библиотека", 1917.

91. Десять заповедей русского гражданина. Пг., 1917.

92. Диэз. Сказка о царе-недоумке и вельможах-умниках. Пг., 1917.

93. Иванович Ст. Десять заповедей Свободы. Пг., 1917.

94. Иванов-Разу мни к. Год революции. Статьи 1917 года. Пг., 1918.

95. Изгоев А. С. Паши политические партии. Пг., 1917.

96. Изгоев А. С. Социалисты во второй русской революции. Пг.,1917.

97. Каратыгин В. Про царя и про царицу и про честную вдовицу. Политическая сказка в стихах. М., 1917.

98. Карманный словарь революционера. Пг., 1917.

99. Керенский А. Ф. Речи. Киев, 1917.

100. Ковалевский М. Русская конституция. III. За ко н о дател ьн а я власть Думы и контроль ее за администрацией. СПб., 1906.

101. Кокошкин Ф. Ф. Республика. Пг., 1917.

102. Коровин Е. Внешняя политика обновленной России. М., 1917.

103. Леонидов О. Вождь свободы А. Ф. Керенский. М.,1917.

104. Меньшевик И. Народные революционные частушки. Пг., 1917.

105. Милюков II. Н. Тактика фракции Народной Свободы во время войны. Пг., 1916.

106. Навстречу народу. Пг., 1917.

107. Пачвела А. Николай в аду (Сказка для взрослых). М., 1917.

108. Общедоступный политический словарь. М., 1917

109. Плеханов Г. В. Год на родине. Т. 1. - Париж, 1921; - Т. 2. - Париж,1922.

110. Политический словарь. Общедоступное объяснение иностранных и др. слов, вошедших в русский язык. Пг., 1917.

111. Полянский II. Революция торжество права // Вестник права. -1917. -N 16. - С. 315-319;

112. Пуришкевич В. Чего хочет Вильгельм II от России и Англии в великой битве нардов. Пг., 1916.

113. Пуришкевич В. М. Вперед! Под двухцветным флагом. (Открытое письмо русскому обществу). Пг., 1917

114. Розанов В. Ослабнувший фетиш. Психологически е основы русской революции /У Розанов В. Когда начальство ушло. 1905-1906 гг. СПб., 1910. -С. 316-345.

115. Семенюта П. П. Завоевание Русской Свободы. В очерках и картинках. Пг., 1917

116. Струве П. Б. Исторический смысл русской революции и национальные задачи // Из глубины: Сборник статей о русской революции. М.: Издательство Московского университета, 1990. С. 235-250.

117. Струве II Б. Оздоровление власти // Русская мысль. 1914. - Кн. 1. -С. 148-158.

118. Струве П. Б. Скорее за дело! М.: Правда, 1991.

119. Толковник политических слов и политических деятелей. Пг.,1917.

120. Устинов В. Новый государственный строй // Вестник права. 1917. -К 10-11.-С. 228-229.

121. Утгоф В. Временное правительство (Коалиционное министерство). -Пг., 1917.

122. Филиппов П. О. Первое министерство Свободной России. М.,1917.

123. Франк С. Л. Ое рго1ипсП8 // Из глубины: Сборник статей о русской революции. М.: Издательство Московского университета, 1990. - С. 251269.

124. Церетели И. Г. Речи. Пг., 1917.1. МЕМУАРНАЯ ЛИТЕРАТУРА

125. Александр Иванович Гучков рассказывает. М.: ТОО Редакция журнала "Вопросы истории", 1993.

126. Б. Б-аго. Суд над Мясоедовым (Впечатления очевидца) // Архив русской революции. Т. XIV. - Берлин, 1924.

127. Бабушка Е. К. Брешко-Брешковская о самой себе // Нива. 1917. - N22.

128. Бадаев А. Е. Большевики в Государственной Думе. М.: Партиздат,1932.

129. Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам. М.: Воениздат, 1964.

130. Балк А. П. Последние пять дней царского Петрограда (23 28 февраля 1917 г.) // Русское прошлое. И с гор и ко -до кум е нтал ь н ы й альманах. -Кн. 1.-JI., 1991.-С. 26-64.

131. Борман А. А. А. Тыркова-Вильямс по ее письмам и воспоминаниям ее сына. Лувэн - Вашингтон, 1964.

132. Брешковская Е. 1917-ый год // Новый журнал. 1954. - Кн. 38. - С. 191-206.

133. Бубликов А. Русская революция. Нью-Йорк, 1918.

134. Булгаков Вал. Революция на автомобилях (Петроград в феврале 1917 г.) // На чужой стороне. 1924. - N 6. - С. 5-52.

135. Буревой К. С. Распад. М., 1923.

136. Винавер М. М. Недавнее (Воспоминания и хара ктеристи к и). -Париж, 1926.

137. Вишняк М. В. К истории Февральской революции // Новый журнал. 1958. - Кн. 54.

138. Войгинский В. С. 1917-й. Год побед и поражений. Chalidze Publication, 1990.

139. Г. П.(Полковник Г. Г. Перетц) В цитадели русской революции. Записки коменданта Таврического дворца. 27 февраля 23 марта 1917 г. -Пг., 1917.

140. Гессен И.В. В двух веках. Жизненный отчет // Архив русской революции. Т. 22. - Берлин, 1937.

141. Геруа Б. В. Воспоминания о моей жизни. Т. 2. Paris: Танаис, 1970.

142. Гиппиус 3. Н. Стихотворения; Живые лица. М.: Худож. лит.,1991.

143. Деникин А. И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии, февраль сентябрь 1917. Репринтное воспроизведение издания. - М., 1991.

144. Ерманский О. А. Из пережитого (1887-1921). М.; Л., 1927.

145. Заславский Д. В Государствен ной думе // Красная панорама. 1927. -N11.-С. 6-7.

146. Залежский В. Из воспоминаний подпольщика. Харьков, 1931.

147. Иванов-Разумник. Перед грозой. 1916-1917 г. Пг., 1923.

148. Карабчевский Н. П. Что глаза мои видели. Революция и Россия. Ч. 2. - Берлин, 1921.

149. Керенский А. К. К. Брешковская (1844-1934) // Современные Записки. 1934. - N 56. - С. 394-395.

150. Керенский А. Ф. Издалека. Сборник статей (1920-1921). Париж,1922.

151. Керенский А. Ф. О князе. Отрывок. // Львов Г. Е. Воспоминания. -М.: Русский путь, 1998. С. 300-306.

152. Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте. // Вопросы истории. 1990. - N 10. - С. 122-136;-N 11. -С. 120-135.

153. Керенский А. Союзники и Временное правительство // Современные записки. 1934. - N 55.

154. Коковцев В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания. 1903-1919 гг. -Кн. II. М.: Наука, 1992.

155. Кольцов М. Февральский март . М.: Издаг. о-во "Огонек", 1927.

156. Ломоносов Ю. В. Воспоминания о Мартовской Революции 1917 года. Стокгольм; Берлин, 1921.

157. М. М. Винавер и русская общественность начала XX века. Сб. статей. Париж, 1937.

158. Маклаков В. А. Вторая Государственная Дума (Воспоминания современника). L.: Overseas Publications Interchange Ltd, 1991.

159. Маклаков В. А. Из воспоминаний. Нью-Йорк: Издательство им. Чехова, 1954.

160. Мансырев С. П. Мои воспоминания о Государственной Думе //Историк и Современник. Истор и ko-j гите ратурн ы й сборник. Кн. III. -Берлин, 1922.

161. Манухип И. Воспоминания о 1917 18 гг. // Новый журнал. - Кн. LIV. - 1958. С. 97-116.

162. Мейснер Д. Миражи и действительность. Записки эмигранта. М.: Издательство АПН, 1966.

163. Милюков П. Н. Воспоминания. М.: Политиздат, 1991.

164. Мстиславский С. Пять дней. Начало и конец февральской революции. JL; М., 1922.

165. Набоков В. Временное правительство // Архив русской революции. -Т. 1.-Берлин, 1922.-С. 9-96.

166. Оболенский В. А. Моя жизнь, мои современники. Paris, 1988.

167. Осоргин М. Первые дни // Пережитое. Кн. 1. - М., 1919. - С. 2129.

168. Панина С. На петербургской окраине. // Новый журнал. 1967. -Кн. 49.

169. Пешехонов А. В. Первые недели // Февральская революция. М.; Л.: Издательство "Красная газета", 1925. - 430-465.

170. Рафес М. Мои воспоминания // Былое. 1922. - N 19.

171. Ремизов А. М. Взвихренная Русь. М.: Советская Россия, 1990.

172. Родзянко М.В. Государственная дума и февральская 1917 года революция // Архив русской революции. Т. 6. - Берлин, 1922.

173. Родзянко М. В. Крушение империи. Репринтное издание. -Харьков, 1990.

174. Родичев Ф. И. Памяти кн. Г. Е. Львова // Львов Г. Е. Воспоминания. М.: Русский путь, 1998. - 307-314.

175. Савич Н. В. Воспоминания. СПб.: Logos; Дюссельдорф: Голубой всадник, 1993.

176. Скобелев М. 25 февраля 3 марта (воспоминания бывшего члена е.-д. фракции Государственной думы) // Вечерняя Москва. - 1927. - 12 марта.

177. Сорокин П. Бойня: революция 1917 года. // Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992. - С. 223-244.

178. Станкевич В. Б. Воспоминания. 1914-1920 годы. Берлин, 1920.

179. Степун Ф. А. Бывшее и несбывшееся. М.: Прогресс-Литера, 1995.

180. Суханов Н. Н. Записки о революции. Т. 1. - М.: Политиздат, 1991. - Т. 2. - М.: Политиздат, 1991. - Т. 3. - М.: Республика, 1992.

181. Тыркова-Вильямс А. На путях к свободе. L.: Overseas Publications Interchange Ltd, 1990.

182. Т ы р ко в а В ил ь я м с А. Подъем и крушение. // Возрождение. - 1956. -N. 52, 56.

183. Тыркова-Вильямс А. В. Из воспоминаний о 1917 годе // Грани. -1983.-N 130.-С. 113-156.

184. Тыркова А. Федор Измайлович Родичев // Новый журнал. 1954. -Кн. 38. - С. 207-223.

185. Тэффи Н. А. Ностальгия: Рассказы; Воспоминания. Л.: Художествен ная литература, 1989.

186. Хрущов А. Андрей Иванович Шингарев. Его жизнь и деятельность. -М„ 1918.

187. Церетели И. Г. Воспоминания о февральской революции. Кн. 1-2. - Paris, La Haye: Maiiton, 1963.

188. Шаляпин Ф. И. Маска и душа. М.: В/О "Союзтеатр" СТД СССР,1990.

189. Чернов В. М. Перед бурей. М.: Международные отношения, 1993.

190. Шидловский С. И. Воспоминания. Ч. 2. - Берлин: Отто Кирх мер и Ко, 1923.

191. Шкловский В. Б. Жили-были. М.: Советский писатель, 1964.

192. Шкловский В. Б. Сентименталыiое путешествие. М.: Новости,1990.

193. Шляпников А. Г. Канун семнадцатого года. Семнадцатый год. Т. 2.-М., 1992.

194. Шульгин В. В. Дни. 1920. М.: Современник, 1989.

195. Шульгин В. В. 1917-1919 // Лица: биографический альманах. Кн. 5. - М., СПб.: Феникс, 1994. - С. 121-328.1. АРХИВНЫЕ ИСТОЧНИКИ

196. Российский государственный исторический архив (РГИА):

197. Ф. 32. Совет съездов представителей промышленности и торговли On. 1. - Д. 27 - Д. 171 - Д. 203. - Д. 204. - Д. 207. - Д. 170 - Д. 210.

198. Д. 1871. Д. 2017. - Д. 2018. - Д. 2124. - Д. 2127.

199. Ф. 150. Петроградского Общества заводчиков и фабрикантов On. 1. - Д. 567.-Д. 231.

200. Ф. 669 И. С. Клюжева On. 1. - Д. 17.4. Ф. 857 А. С. Зарудного

201. On. 1. Д. 41. - Д. 427. - Д. 458. - Д. 591. - Д. 1565. - Д. 1567. - Д.1569.5. Ф. 1090. А. И. Шингарева

202. On. 1. Д. 18. - Д. 24. - Д. 38. - Д. 84. - Д. 91. - Д. 92.

203. Ф. 1093. П. Е. Щеголева. On. 1. - Д. 182.

204. Ф. 1278 Государственной Думы

205. Оп. 10. Д. 3. - Д. 4. - Д. 5. - Д. 7. - Д. 8. - Д. 9. - Д. П.-Д. 14. - Д. 16. -Д. 19,-Д. 20. - Д. 24-Д. 66.-Д. 77.

206. Ф. 1571 А. В. Кривошеи на On. 1. - Д. 142.

207. Ф. 1623 Вяземскиих On. 1. - Д. 448.

208. Ф. 1629. И. Я. Гурлянда. Оп. 1. - Д. 25.

209. Центральный городской архив С.-Петербурга (ЦГА СПб):

210. Ф. 131 Петроградской городской милиции Оп. 1. - Д. 6 - Д. 237. - Д. 239. - Д. 241. - Д. 242.

211. Ф. 1000. Петроградского Совета (Ленинградский губернский исполком Советов рабочих, крестьянских депутатов)1. Оп. 74. Д. 7.

212. Ф. 1127. Петроградского Общества заводчиков и фабрикантов Оп. 1.-Д. 6.-Д. 4.-Д. 5.

213. Ф. 6276. Ленинградского областного Совета профсоюзов. Оп. 1. - Д. 8. - Д. 9. - Д. 12. - Д. 126. - Д. 87.

214. Ф. 7384. Исполкома Петросовета (Исполком городского совета депутатов)

215. Оп. 9. Д. 221. - Д. 123. - Д. 131. - Д. 146. - Д. 148. - Д. 166. - Д. 176. -Д. 221,- Д. 298. - Д. 165. - Д. 317.

216. Ф. 8309. Комиссариата Временного правительства в Петроградской губернии1. Оп. 1,-Д. 1.

217. Отдел рукописей Российской национальной библиотеки1. ОР РЫБ):

218. Ф. 124 собрание П. А. Вакселя Оп. 1. - Д. 116. - Д. 636. - Д. 637.

219. Ф. 207. Э. Ф. Голлербаха Оп. 1.-Д. 29.19. Ф. 263 -Н. В. Дризен

220. Оп. 1. Д. 90. - Д. 419.-Д. 420.

221. Ф. 270. М. А. Дьяконова. Оп. 1. - Д. 63.

222. Ф. 445 Д. А. Лутохина Оп. 1.-Д. 3-Д. 10.

223. Ф. 481. Д. С. Мережковского

224. Оп. 1. Д. 84. - Д. 85. - Д. 73. - Д. 95.1. Д. 184.-Д. 189.-Д. 198.

225. Ф. 529 Б. Э. Нольде Оп. 1,-Д. 13.

226. Ф. 541 И. X. Озерова Оп. 1.-Д.4. -Д. 5.

227. Ф. 581. А. В. Пешехонова Оп. 1,- Д. 71.

228. Ф. 760 Н. С. Таганцева Оп. 1.-Д. 41.27. Ф. 814 Д. В. Философова

229. Оп. 1. Д. 2. - Д. 3. - Д. 99. - Д. 70. - Д. 48. - Д. 177.

230. Ф. 816. Н. Ф. Финдейзен Оп. 2. - Д. 1303.

231. Ф. 901 И. И. Ясинского Оп. I,-Д. 20.

232. Ф. 1000 Собрание отдельных рукописей Оп. 2. - Д. 22. - Д. 239. - Д. 765. - Д. 766.

233. Ф. 1052 фонд Б. А. Энгельгардта Оп. 1.-Д. 29. - Д. 31. - Д. 32. - Д. 33.1. ИСТОРИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

234. Абросимова Т. А. Эволюция настроений и позиция интеллигенции накануне Октября 1917 года // Историк и революция. Сб. статей к 70-летию со дня рождения Олега Николаевича Знаменского. СПб.: Издательство "Дмитрий Буланин", 1999. - С. 189-200;

235. Аврех А. Я. Масоны и революция. М.: Политиздат, 1990.

236. Аврех А. Я. Царизм и IV Дума (1912 1914 гг.). - М.: Наука, 1981.

237. Аврех А. Я. Распад третьеиюньской системы. М.: Наука, 1985.

238. Аврех А. Я. Царизм накануне свержения. М.: Наука, 1989.

239. Алторцева А. И. Советская историческая периодика. 1917 -середина 1930-х годов. -М.: Наука, 1989.

240. Архипов И. Л. Аннотированный указатель имен (в соавторстве) // Русское прошлое. И с юр ико-доку м ентал ь н ы й альманах. -■ Кн. 3. СПб., 1992.-С. 350-387.

241. Архипов И. Л. Засулич В. И. Верность нравственному долгу // История Отечества в портретах политических и государственных деятелей. -Вып. 1.- М.; Брянск, 1994. С. 91-107.

242. Архипов И. Л. Карнавал "Свободной России" (Заметки о "блеске и нищете" российской политической культуры образца 1917 года) // Звезда. -1996.-Ы 1.-С. 182-191.

243. Архипов И. Л. "Корниловский мятеж" как феномен политической психологии // Новый часовой. 1994. - N 2. - С. 25-30.

244. Архипов И. Л. Кривое зеркало российского парламентаризма. Традиция "парламентского скандала": В. М. Пуришкевич // Звезда. 1997. -N 10. - С. 112-124.

245. Архипов И. Л. Общественная психология петроградских обывателей в 1917 году // Вопросы истории. 1994. - N 7. - С. 49-58.

246. Архипов И. Л. Социолект как характеристика особенностей политической психологии лидеров партий "революционной демократии" в 1917 г. // Россия в 1917 году. Новые подходы и взгляды. Сб. науч. статей. Выпуск первый. СПб.: Третья Россия, 1993. - С. 51-59.

247. Архипов И. Л. Дело эсеров // Посев. 1998. - N 10. - С. 45-48.

248. Архипов И. Л. Дом на Гороховой // Новое время. 1995. - N 24. -С. 40-41.

249. Астрахан X. ,М. Большевики и их политические противники в 1917 году. Л.: Лениздат, 1973.

250. Баевский Д. А. Партия в годы им периал исти чес ко й войны // Очерки по истории Октябрьской революции. Т. I. - М.; Л.: Госиздат, 1927. -С. 335-518.

251. Басманов М. И., Герасименко Г. А., Гусев Г. В. Александр Федорович Керенский. Саратов: Изд. центр Саратовской гос. экономической академии, 1996.

252. Блок А. Последние дни Императорской власти. По.: Алконост,

253. Богданова Н. Б. Мой отец меньшевик. - СПб.: Научно-информационный центр "Мемориал", 1994.

254. Буддаков В. П. Кровавая смута. М.: РОССПЭН, 1998.

255. Булдаков В. II. Октябрьская революция как социокультурный феномен // Россия в XX веке: Историки мира спорят. М., 1994. - С. 156-163.

256. Бунич И. J1. Золото партии: Историческая хроника. Спб.; Нарва: Фирма "Шанс", 1992.

257. Бурджалов Э.Н. Вторая русская революция. Восстание в Петрограде. М.: Наука, 1967.

258. Бурджалов Э.Н. Вторая русская революция. Москва. Фронт. Периферия. М.: Наука, 1971.

259. Вардин Ил. Партия меньшевиков и русская революция. М.: Издательство "Красная новь", 1922.

260. Вардин Ил. Революция и меньшевизм. М.; Л.: Госиздат, 1925.

261. Вишиевски Э. Либеральная оппозиция в России накануне I мировой войны. М.: Издательский центр "Россия молодая", 1994.

262. Волобуев П. В. Выбор путей общественного развития: теория, история, современность. М.: Политиздат, 1987.

263. Пролетариат и буржуазия в 1917 г. М.: 1964.

264. Экономическая политика Временного правительства. -- М.: 1962.

265. Галили 3. Лидеры меньшевиков в русской революции. Социальные реалии и политическая стратегия. М.: Республика, 1993.

266. Гайда Ф. А. Февральская революция и судьба Государственной Думы // Вопросы истории. 1998. - N 2. - С. 30-43.

267. Гальперина Б. Д. Апполон в плену у Клио // Аврора. 1970. -N11. - С. 62-64.

268. Гальперина Б. Д. Архив А. С. Зарудного как источник по истории политической борьбы в России в 1917 г. // Рабочий класс России, его союзники и политические противники в 1917 году. Л.: Наука, 1989. - С. 262-270.

269. Гальперина Б. Д Личные фонды ЦГИА СССР как источник изучения политической борьбы в 1917 году // Великий Октябрь и крах непролетарских партий в России: Сб. научных трудов. Калинин: КГУ, 1989.-С. 90-96.

270. Гальперина Б. Д. Частные совещания Государственной думы -центр сплочения буржуазных партий России // Непролетарские партии России в трех революциях. Сборник статей. М.: Наука, 1989. - С. 111-116.

271. Ганелин Р. Ш. Государственная дума и правительственная власть в п ер л юстр иро ван н о й переписке кануна 1917 г. // Отечественная история. -1997.-N1.-С. 150-156.

272. Ганелин Р. Ш. 25 февраля 1917 г. в Петрограде // Вопросы истории. 1998.-N7.-94-109.

273. Генкина Э. Февральский переворот // Очерки по истории Октябрьской революции. Т. II. - М.; Л.: Госиздат, 1927. - С. 3-110.

274. Гессен В. М. Русское государственное право. СПб., 1909.

275. Гинев В. Н. Борьба за крестьянство и кризис русского неонародничества, 1902-1914 гг. Л.: Наука, 1983.

276. Горин П. Пролетариат в 1917 г. в борьбе за власть. М.; Л.: Госиздат, 1927.

277. Граве Б. Б. К истории классовой борьбы в России в годы империалистической войны, июль 1914 февраль 1917 гг. - М.; Л, 1926.

278. Гришин П. П. Меньшевики и Октябрьская революция. М.; Л.: Партиздат, 1932.

279. Гроссман Б. Мстиславский С. Д. //Литературная энциклопедия. Т. 7.- М.: 01 ИЗ, 1934. - Сгб. 521-522.

280. Гусев К. В. Партия эсеров: От мелкобуржуазного революционизма к контрреволкуц ии. М.: Мысль, 1975.

281. Дедков Н. Г. Общественно-политические взгляды В. А. Маклакова. А-т дис. канд. ист. наук. М., 1998.

282. Демин В. А. Государственная дума (1906-1917): механизм функционирования. М.: РОСПЭН, 1996.

283. Диманштейн С. Кто такие меньшевики. Харьков: Издательство "Путь Просвещения", 1923.

284. Думова Н. Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром (октябрь 1917 1920). - М.: Наука, 1982.

285. Думова Н. Г. Кадетская партия в период первой Мировой войны и Февральской революции. М.: Паука, 1988.

286. Думова Н. Г. Кончилось ваше время. М.: Политиздат, 1990.

287. Дякин В. С. Буржуазия, дворянство и царизм в 1911-1914 гг. Разложение третьеиюньской системы. Л.: Наука, 1988.

288. Дякин В. С. Русская буржуазия и царизм в годы первой мировой войны (1914-1917). Л.: Наука, 1967.

289. Дякин В. С. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907-1911 гг. -Л.: Наука, 1978.

290. Ерофеев Н. Д. Народные социалисты в первой русской революции. М.: Издательство МГУ, 1979.

291. Заславский Д. Рыцарь монархии Шульгин. Л., 1927.

292. Злоказов Г. И. Меныпевистско-эсеровский В ЦИК Советов в 1917 году. М.: Наука, 1997.

293. Злоказов Г. И. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов в период мирного развития революции (февраль-июнь 1917 г.). -М.: Наука, 1969.

294. Знаменский О. Н. Всероссийское Учредительное собрание. К истории созыва и политического краха. Л., Наука, 1976.

295. Знаменский О. Н. Интеллигенция накануне Великого Октября (февраль октябрь 1917 г.). Л.: Наука, 1988.

296. Игнатьев А. В. Внешняя политика Временного правительства. М.: Наука, 1974.

297. Иоффе Г. 3. "Белое дело". Генерал Корнилов. М.: Наука, 1989.

298. Иоффе Г. 3. "Распутиниада": большая политическая игра. // Отечественная история. 1998. - N3.-0. 103-118

299. Иоффе Г. 3. Революция и судьба Романовых. М.: Республика,1992.

300. Иоффе Г. 3. Семнадцатый год: Ленин, Керенский, Корнилов. М.: Наука, 1995.

301. Исторические силуэты. М.: Наука, 1991.

302. Кавтарадзе А. Р. Указатель имен // Слащев-Крымский Я. А. Белый Крым. 1920 г. Мемуары и документы. М.: Наука, 1990. - С. 233-266.

303. Канев С.Н. Революция и анархизм: Из истории борьбы революционных демократов и большевиков против анархизма (1840-1917 гг.). М.: Мысль, 1987.

304. Колесниченко Д. А. Трудовики в период первой российской революции. М.: Наука, 1985.

305. Колоницкий Б. И. Антибуржуазная пропаганда и "антибуржуйское" сознание // Анатомия революции. 1917 год в России: массы, партии, власть. -СПб.: Глаголь, 1994. С. 188-202.

306. Колоницкий Б. И. А. Ф. Керенский и Мережковские // Литературное обозрение. 1991. - N 3. - С. 98-106.

307. Колоницкий Б. И. "Демократия" в словарях революции 1917 года // 1917 год и российский парламентаризм (сб. материалов научной конференции). СПб., 1998. - С. 65-70.

308. Колоницкий Б. И. Загадка Керенского // Звезда. 1994. - N 6. - С. 163-171.

309. Колоницкий Б. И. К изучению механизма десакрализации монархии (Слухи и ''политическая порнография" в годы Первой мировой войны). // Историк и ревоюция. - СПб.: Издательство "'Дмитрий Буланин", 1999.-С. 72-86.

310. Колоницкий Б. И. Язык демократии: из истории перевода на русский // Звезда. 1997. - N 11. - С. 3-7.

311. Комин В. В. Банкротство буржуазных и мелкобуржу азных партий в России в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. М.: Московский рабочий, 1965.

312. Комин В. В. История помещичьих, буржуазных и м ел кобуржу азн ых политических партий в России. Калинин, 1970. - Ч. 1 - 2.

313. Кризис самодержавия в России 1895-1917. Л.: Наука, 1984.

314. Кричевский М. Опыты освещения истории русской революции // Мысль (Харьков). 1919. - N 10.

315. Купайгородская А. П. Ученые в борьбе за демократизацию системы народного просвещения (февраль октябрь 1917 г.) // Рабочий класс России, его союзники и политические противники в 1917 году. — Л.: Наука, 1989.- С. 233-241.

316. Купайгородская А. П. Ученые в сфере большой политики (1917 г.) // 1917 год и российский парламентаризм (сб. материалов научной конференции) . СПб., 1998. - С. 79 - 85.

317. Лаверычев В. Я. По ту сторону баррикад. М.: Мысль, 1967.

318. Лазаревский П. И. Лекции по русскому государственному праву. -СПб., 1908.

319. Лапшин В. П. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году. М.: Советский художник, 1983.

320. Лейберов И. П. На штурм самодержавия. Петроградский пролетариат в годы первой мировой войны и Февральской революции (июль 1914 март 1917 г.). - М.: Мысль, 1979.

321. Лепешинский П. Меньшевики. М., 1931.

322. Логунов А. П. Революция 1905-1907 годов и российская социал-демократия. Ростов н/Д.: Издательство Ростовского университета, 1992.

323. Любош С. Русский фашист Владимир Пуришкевич. Л.: Издательство "Былое", 1925.

324. Луначарский А. В. Бывшие люди. Очерк истории партии эсеров. -М.: Госиздат, 1922.

325. Мартынов Е. И. Царская армия в Февральском перевороте. Л.: Издательство веонной типографии Упр. делами Наркомвоенмор РВС СССР, 1927.

326. Мельгунов С. П. На путях к дворцовому перевороту. Париж: Lev,1979.

327. Милюков П. Н. История Второй русской революции. Т. I. - Вып. I. -София, 1921.

328. Минц И. Меньшевики в интервенции. М.; Л.: Огиз-Государственное социально-экономическое издательство, 1931.

329. Минц И. И. Метаморфозы масонской легенды // История СССР.1980. N 4. - С. 107-122.

330. Мокульский С. С. Петроградские театры от Февраля к Октябрю // История советсткого театра. Т. 1: Петроградские театры на пороге Октября и в эпоху военного коммунизма: 1917 - 1921. - Л.: Лентихл, 1933.

331. Непролетарские партии России: Урок истории. М.: Мысль, 1984.

332. Непролетарские партии России в трех революциях. М., 1989.

333. Николаев А. Б. Комиссары Временного комитета Государственной думы (февраль начало марта 1917 г.) /7 Революция 1917 г. Сб. науч. ст. - СПб.: Третья Россия, 1995. - С, 13-20.

334. Николаев А. Б. Думские комиссары в русской армии (февраль -март 1917 года) // Новый часовой. 1996. - N 4. - С. 72-83.

335. Ознобишин Д. В. Временный комитет Государственной думы и Временное правительство // Исторические записки. Т. 75. - М.: Наука, 1965.

336. Пивоваров Ю. С. Политическая культура пореформенной России.- М.: ИНИОН, 1994.

337. Пионтковский С. Февральские дни 1917 г. (Популярный очерк). -JL: Рабочее издательство "Прибой", 1924.

338. Покровский М. Очерки по истории революционного движения в России XIX и XX вв. М.: Издательство "Красная новь", 1924.

339. Покровский М. Н. Исторический смысл Февраля // Пролетарская революция. 1927. - N 2-3.

340. Покровский М. Что установил процесс так называемых "социалистов-революционеров". М.: Издательство "Красная новь", 1922.

341. Поликарпов В. Д. Военная контрреволюция в России. 1905-1917 гг. М: Наука, 1989.

342. Политическая история России в партиях и лицах. М.: ТЕРРА,1993.

343. Политические деятели России 1917: Биографический словарь. -М.: Большая Рос. энциклопедия, 1993.

344. Политические партии России. Конец XIX первая треть XX века.- М.: РОССПЭН, 1996.

345. Радзинский Э. С. "Господи.спаси и усмири Россию": Николай II: жизнь и смерть. М.: Вагриус, 1993.

346. Рубан Н. В. Октябрьская революция и крах меньшевизма (март 1917 1918 гг.). - М.: Наука, 1968.

347. Свержение самодержавия. Сборник статей. М., 1970.

348. Сверчков Д. Керенский. Л.: Рабочее издательство "Прибой",1927.

349. Сверчков Д. Три метеора. Г. Tai юн. Г. Носарь. А. Керенский. Л.: Рабочее издательство "Прибой", 1926.

350. Селищев А. М. Язык революционной эпохи. Наблюдения над русским языком последнего периода (1917-1926). М., 1928.

351. Сенявская Е. С. Образ врага в сознании участников первой мировой войны // Вопросы истории. 1997. - N 3. - 140-145

352. Сидоров К. Ф. Рабочее движение в годы первой мировой войны 1914 февраль 1917 г. // Очерки по истории Октябрьской революции. - Т. I. -М.; Л., 1927. - С. 179-331.

353. Скрипилев Е. Д. Всероссийское Учредительное собрание: Историко-правовое исследование. М.: Наука, 1982.

354. Смирнов Н. Н. Российское учительство накануне новой революции // Анатомия революции. 1917 год в России: массы, партии, власть. СПб.: Глашлъ, 1994. - С. 217 - 229.

355. Советская власть в борьбе за учительство в ноябре-декабре 1917 г. // Рабочий класс России, его союзники и политические противники в 1917 году. Сб. науч. трудов. Л.: Наука, 1989. - С. 242-249.

356. Соболев Г. Л. Александр Федорович Керенский (штрихи к портрету) // Александр Керенский: любовь и ненависть революции: Дневники, статьи, очерки и воспоминания современников. Чебоксары: Издательство Чувашского университета, 1993. - С. 6-53.

357. Соболев Г. Л. Дневник Ю. В. Готье как источник о настроениях Российской интеллигенции в 1917 г. // Историк и революция. Сб. статей к 70-летию со дня рождения Олега Николаевича Знаменского. СПб.: Издательство "Дмитрий Буланин", 1999. - С. 184-188.

358. Соболев Г. Л. Источниковедение и социально-психологическое исследовании эпохи Октября // История и психология. Сб. статей. — М.: Наука, 1971.-С. 226-241.

359. Соболев Г. Л. Петроградский гарнизон в борьбе за победу Октября. Л.: Издательство ЛГУ, 1985.

360. Соболев Г. Л. Пролетарский авангард в 191.7 году: революционная борьба и революционное сознание рабочих Петрограда. СПб.: Издательство СПбУ, 1993.

361. Соболев Г. Л. Революционное сознание рабочих и солдат Петрограда в 1917 году. Период двоевластия. Л.: Наука, 1973.

362. Современные зарубежные исследования политико-правовой культуры России. Сб. обзоров. М.: ИМ ИОН, 1989.

363. Соловьева И. А. Николай Васильевич Чайковский // Вопросы истории. 1997. - N 5. - С. 38-48.

364. Солоухин В. А. При свете дня. М.; Б. и., 1992.

365. Спирин Л. М. Крушение помещичьих и буржуазных партий в России (начало XX в. 1920 г.) - М.: Мысль, 1977.

366. Спирин Л. "М. Россия 1917 год: Из истории борьбы политических партий. М.: Мысль, 1987.

367. Старцев В. И. Внутренняя политика Временного правительства первого состава. Л.: Наука, 1980.

368. Старцев В. И. Революция и власть. М.: Мысль, 1978.

369. Старцев В. И. Российские масоны XX века // Вопросы истории. -1989. N 6. - С. 33-50.

370. Старцев В. И. Русская буржуазия и самодержавие в 1905-1917 гг. (Борьба вокруг "Ответственного министерства" и "Правительства доверия"). Л.: Наука, 1977.

371. Старцев В. И. Русское политическое масонство в правящей элите Февральской революции 1917 году // Россия в 1917 году: новые подходы и взгляды. Сб. научных статей. Второй выпуск. СПб.: Третья Россия, 1994. -С. 18-23.

372. Старцев В. И. Русские политические масоны начала XX века: Пособие к спецкурсу. СПб.: Третья Россия, 1996.

373. Стеклов Ю. Партия социалистов-революционеров (правых эсеров). М., 1922.

374. Степанов С. А. Черная сотня в России (1905-1914 гг.). М.: Издательство ВЗПИ, А/О "Росвузнаука", 1992.

375. Тсрещук А. В. Биографический справочник // Савич Н. В. Воспоминания. Спб.: Издательство "Logos"; Дюссельдорф "'Голубой всадник", 1993. - С. 451-491.

376. Титлинов Б. В. Церковь во время революции. Пг.: Издательство "Былое", 1924.

377. Токарев Ю. С. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов в марте-апреле 1917 г. Л.: Наука, 1976.

378. Тютюкии С. В. Война, мир и революция. Идеологическая борьба в рабочем движении России 1914-1917 гг. М.: Мысль, 1972.

379. Ферро M. Николай II. M.: Международные отношения, 1991.

380. Черменский Е. Д. Буржуазия и царизм в первой русской революции. М., 1970.

381. Черменский Е. Д. Он же. Государственная дума и свержение царизма в России. М.: Мысль, 1976.

382. Черняев В. Ю. Восстание Павловского полка 26 февраля 1917 г. // Рабочий класс России, его союзники и политические противники в 1917 году. Л.: Наука, 1989.-С. 152-177.

383. Черняев В. Ю. Гибель думской монархии. Временное правительство и его реформы // Власть и реформы. От самодержавной к советской России. СПб.: Издательство "Дмитрий Буланин", 1996. - С. 643678.

384. Шелавин К. Рабочий класс и ВКП(б) в Февральской революции. -Л., 1927.

385. Шелохаев В. В. Идеологическая и политическая организация российской либеральной буржуазии, 1907-1914 гг. М.: Наука, 1991.

386. Шелохаев В. В. Кадеты главная партия либеральной буржуазии в борьбе с революцией 1905-1907 гг. - М.: Наука, 1983.

387. Шелохаев В. В. Либеральная модель переустройства России. М.: РОССПЭН, 1996. - 278 с.

388. Шелохаев В. В. Николая Виссарионович Некрасов // Вопросы истории. 1998. - N 11-12. - С. 80-95.

389. Шелохаев В. В. Партия октябристов в период первой российской революции. М.: Наука, 1987.

390. Шелохаев В. В. Русский либерализм как историографическая и историософская проблема // Вопросы истории. 1998. - N 4. - 26-41.

391. Шелохаев В. В. Теоретические представления российских либералов о войне и революции (1914-1917 гг.) // Первая мировая война: дискуссионные проблемы истории. М.: Наука, 1994. - С. 127-139.

392. Шестак Ю. И. Борьба большевистской партии против национализма оппортунизма Бунда. М.: Политиздат, 1980.

393. Эрде Д. Меньшевики. Харьков, 1923.

394. Яковлев H. H. 1 августа 1914. М. : Молодая гвардия, 1974.

395. Яковлев Я. Февральские дни 1917 г. // Пролетарская революция. -1927. -N2-3.

396. Ярославский Ем. Большевики в февральские-мартовские дни 1917 г. // Пролетарская революция. 1927. - N 2-3.1. ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

397. Алмонд Г., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии // Политические исследования. N 4. - 1992.

398. Артемов В. Л. Объективная природа стереотипов.// Проблемы социальной психологии и пропаганда. М., 1973.

399. Ашин Г. К. Критика современных буржуазных концепций лидерства. М.: Наука, 1978.

400. Барт Р. Избранные работы: Семиотика, поэтика. М.: Издательская группа "Прогресс", "Универс", 1994.

401. Барциц М. Э. Политический лидер как субъект политического процесса. А-г. дисс. канд. полит, наук. Казань, 1995.

402. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Художественная литература, 1975.

403. Боброва Е. Ю. Основы исторической психологии. СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, 1997.

404. Буржуазные исследования политики, политической культуры и политических систем. Сб. обзоров. М.: ИНИОН, 1985.

405. Войтасик Л. Психология политической пропаганды. М.: Прогресс,1981.

406. Гаджиев К. С. Политическая наука. М.: Международные отношения, 1995.

407. Гаджиев К. С. Современная буржуазная политология: основные тенденции развития /'/' Современные зарубежные исследования политики и политической идеологии. Реф. сб. М., 1989.

408. Гозман Л. Я., Шестопал Е. Б. Политическая психология. Ростов-на-Дону: Феникс, 1996.

409. Грушин Б. А. Массовое сознание: Опыт определения и проблемы исследования. М.: Политиздат, 1987.

410. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М.: Искусство,1972.

411. Гуревич А. Я. К читателю // Одиссей. Человек в Истории. 1989. -М., 1989. С. 5-10

412. Гуревич А. Я. Послесловие. Жак Ле Гофф и "новая историческая наука" во Франции // Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М.: Издательская группа "Прогресс", "Прогресс-Академия", 1992. - С. 352-357;

413. Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной культуры. М.: Искусство, 1981.

414. Дилигенский Г. Г. Социально-политическая психология. М.: Новая школа, 1994.

415. Дридзе Т. М. Язык и социальная психология. М.: Высшая школа,1980.

416. Текст как явление культуры. Новосибирск, 1989;

417. Зарубежная научная литература о политической культуре страна Запада: Рефер. сб. М.: ИНИОН, 1981.

418. Иванов В. А. Политическая психология: понятие, структура и роль в политической жизни общества. А-т. дисс. доктора психол. наук. М., 1990.

419. Киселев И. Ю. Социально-психологические аспекты функционирования политической элиты: осбенности воспроизводства и практики властвования.(На материалах эмпирических исследований американских ученых). А-т дисс. канд. психол. наук. Ярославль, 1995.

420. Ковлер А. И. Исторические формы демократии: проблемы политико-правовой теории. М.: Наука, 1992.

421. Кондратенко Г. М. Вопросы теории печати в свете социальной психологии // Вопросы теории и практики массовых форм пропаганды. -Вып. 1.-М., 1968.

422. Крючкова Т. Б., Нарумов Б. П. Зарубежная социолингвистика. М.: Наука, 1991.

423. Лауристин М. Л. Методологические проблемы анализа содержания // Вопросы философии. 1974. - N 6.

424. Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.: Паука, 1983.

425. Миллс Р. Властвующая элита. М.: Издательство иностранной литературы, 1959.

426. Нарта М. Теория элит и политика. М., 1978.

427. Оберемко О. А. Человек и политика в социологической теории Гарольда Д. Лассуэлла. А-т дисс. канд соц. наук. М., 1993.

428. Охотский С. В. Политическая элита. М., 1993.

429. Парыгин Б. Д. Руководство и лидерство // Руководство и лидерство (Опыт социально-психологического исследования): Сб. научных трудов. -Л.: ЛГПИ, 1973.

430. Пищулин Н. П., Сокол С. Ф. Политическое лидерство. Ч. 1. Теоретические и методологические основы исследования. - М,, 1992.

431. Политические системы буржуазных государств: Реф. сб. М.: ИНИОН, 1980.

432. Политология. Энциклопедический словарь. М.: Издательство Московского коммерческого университета, 1993.

433. Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М.: Наука,1966.

434. Проблемы социальной психологии и пропаганда. М.: Политиздат,1971.

435. Современные зарубежные исследования политики и политической идеологии: Реф. сб. М.: ИНИОН, 1989.

436. Современные методы исследования массовой коммуникации. -Таллин, 1983.

437. Социальная психология: История. Теория. Эмпирические исследования. Л.: Издательство ЛГУ, 1979.

438. Социальные проблемы общественного мнения и деятельности средств массовой информации. М., 1976.

439. Тард Г. Социальная этюды. СПб., 1902.

440. Теоретические и методологические основы исследования. М., 1992.

441. Труды по социологии. Вып. 2. Тарту, 1972

442. Шерковин К). А. Социальная психология и пропаганда // Социальная психология и пропаганда. М., 1971.

443. Шляпентох В. Э. Некоторые методологические и методические проблемы социологии печати // Проблемы социологии печати. Вып. I. Новосибирск, 1969. - С. 112-118.

444. Социология. М.: Мысль, 1990.

445. Шкуратов В. А. Историческая психология на перекрестках человекознани я // Одиссей. Человек в Истории. 1991. М., 1991.

446. Штукина Т. А. Политическое лидерство как прояввление власти (теоретико-методологический аспект). А-т. дисс. канд. фил ос. наук. М., 1995.

447. Элдерсфельд С. Дж. Политические элиты в современных обществах. Эмпирические исследования и демократическая теория. Реферат. М.: И H ИОН, 1992.

448. Юнг К. Г. О современных мифах. М.: Практика, 1994.

449. Юрьев А. И. Введение в политическую психологию. СПб., 1992.

450. Almond G. Verba S. Political culture. New York, 1963.

451. Almond G. Verba S. The Civic Culture. Political Attitudes and Democracy in Five Nations. Princeton, 1963.

452. Lasswell H. The Structure and fuction of communication in society //Sohramm W. Mass communications. Urbana, Illinoes, 1960.

453. Pie L., Verba S.(eds.). Political Culture and Political Development. -Princeton, 1965.

454. Sociology of mass communications. L., 1976.