Поэтика рассказов Юрия Казакова тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Иванов, Алексей Петрович

• Иванов, Алексей Петрович
• кандидат филологических наук
• 2002

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Поэтика рассказов Юрия Казакова»

В ноябре 1959 года Юрий Казаков писал Виктору Конецкому: «Задумал я, дядя, не более, не менее, как возродить и оживить жанр русского рассказа - со всеми вытекающими отсюда последствиями. Задача гордая и занимательная. Рассказ наш был когда-то силен необычайно - до того, что прошиб даже самонадеянных западников. А теперь мы льстиво и робко думаем о всяких Сароянах, Колдуэллах, Хемингуэях и т. п. Позор на наши головы!. Давай напряжем наши хилые умишки и силишки и докажем протухшему Западу, что такое советская Русь!» 1

Изучающие творческий путь, стиль и метод Юрия Казакова постоянно задаются одними и теми же вопросами, которые быть может, покажутся странными обыкновенному читателю: кому он подражал? почему Юрий Казаков не написал роман? можно ли назвать его последним русским классиком? каково значение его в русской литературе?

Самый странный из этих вопросов: «Почему Казаков не написал роман?» - обсуждался довольно часто. Принимали в этом участие все: и критики, и друзья его, и все интервьюеры непременно при встрече намекали на это обстоятельство. Читаем статью «Единственное родное слово» из книги «Две ночи. Проза. Заметки. Наброски», составленной Игорем Кузьмичевым и вдовой Казакова Тамарой Судник (книга вышла в 1986 году): «А вот с романом я пока терплю фиаско. Наверное, роман, который в силу своего жанра, пишется не так скупо и плотно, как рассказ, а гораздо жиже, - не для меня. В свое время я взялся за перевод одного большого романа в надежде, что сам вдохновлюсь на роман. Да так, видно, и суждено умереть рассказчиком. Кстати, вот уж где искусственный язык, так это в наших исторических романах» 2.

Утверждать, что в этой беседе Казаков загоняет себя как профессионал в границы «малого жанра», нельзя, поскольку беседа с корреспондентом ведется в ироническом ключе, мало того, здесь же «интервьюируемый» писатель-рассказчик говорит: «Рассказ дисциплинирует своей краткостью, учит видеть импрессионистически — мгновенно и точно. Наверное, поэтому я и не могу уйти от рассказа. Беда ли то, счастье ли: мазок - и миг уподоблен вечности, приравнен к жизни. И слово каждый раз иное»3.

Но на самом деле Юрий Казаков хотел написать роман. Еще в 1961-м году в письме Константину Паустовскому он говорит о своем замысле сделать роман из «Северного дневника»: «.прошпиговать все это еще своими рассказами - «Манькой», «Никишкиными тайнами», «Поморкой» - и кончить весь этот, с позволения сказать роман, «Осенью в дубовых лесах».

Я подсчитал - получается увесистая книга, листов 13-15. Все мои рассказы и записки будут в этом романе как бы главами, частями. А почему бы и не роман?! Речь в нем будет вертеться все вокруг одного и того же: вокруг Белого моря, рыбаков, времен года, в которых будет почти все - осень, зима, лето (весны вот только нет). Кроме того, везде будет присутствовать личность автора.

Я вспомнил и примеры, Лермонтова с его «Героем» - роман это? Или у Вас - почему «Золотая роза» повесть? Ведь у Вас тоже есть отдельные рассказы в ней, например «Ночной дилижанс» 4.

Писали о Казакове много, однако, основные работы о его творческом пути, методе, поэтике созданы Игорем Кузьмичевым, Тамарой Жирмунской, Игорем Штокманом и Еленой Галимовой.

Первым серьезным трудом о жизни и творчестве Юрия Казакова была книга Игоря Кузьмичева «Юрий Казаков. Набросок портрета» («Советский писатель», 1986 г.). Во вступительной статье он пишет: «Роман, в самом деле не его форма. Но стоит ли по этому поводу сокрушаться?

Разве рассказы Казакова не читаются, как цельная книга?

Разве изображенная в них жизнь не складывается в правдивую картину, ни на какую иную картину не похожую?

И разве не прав был Василий Шукшин, обмолвившийся однажды, что рассказчик до конца дней своих пишет «один большой роман» -тот единственный свой роман, свою личную духовную летопись, где, как было замечено когда-то в другой связи, развиваются и повторяются тайные темы явной человеческой судьбы? <.> Желание вскрыть биографическую подоплеку, проследить за внутренними поворотами и расшифровать, по мере сил, тайнопись казаковского романа возникло у меня в ту пору, когда писатель жил и действовал, и даже его молчание могло обещать многое.

Но в ноябре 1982 года, после долгих болезней, Юрий Павлович Казаков скончался. Роман его был оборван на самой, пожалуй, дорогой для него странице.

И все же мое намерение осталось прежним - набросать, в первом приближении, его литературный портрет, не посягая на всесторонний анализ казаковского романа и, тем более, на какие бы то ни было итоговые оценки.

Проза Казакова, при ее художественном совершенстве, требует кропотливого физиологического рассмотрения; унаследованные писателем традиции и его роль в литературе пятидесятых -семидесятых годов достаточно не выявлены; биография Казакова (еще не изучен его архив) ждет своего исследователя, - так что академическая монография о Казакове дело будущего. Моя задача скромнее. Мои впечатления от личности Казакова и от его рассказов -это всего-навсего мои впечатления, не ограниченные к тому же строгими жанровыми рамками» 5.

Несмотря на то, что книга была написана больше десяти лет назад, академической монографии о Юрии Казакове так и не появилось за исключением книги Елены Галимовой «Художественный мир Юрия Казакова»; архив по-прежнему ждет своего исследователя; не все ясно в биографии Юрия Казакова, не все маршруты его поездок известны. Переписывались с ним В. Конецкий, Г. Горышин, Э. Шим, Т. Жирмунская, Г. Семенов, А. Битов, Р. Казакова и многие др. Эти переписки - огромный неизученный материал, однако по этическим и другим соображениям не все письма публикуются.

Как видим, во вступительной статье Игорь Кузьмичев изложил задачи своей «неакадемической» монографии: «набросать литературный портрет», однако, автором было сделано гораздо больше обещанного: была изучена и проанализированна проза Казакова, которую Кузьмичев упорно называет в монографии «казаковский роман», определены основные вехи развития творческого дарования писателя. Игорь Кузьмичев как современник писателя своей работой показал, как нужно изучать Юрия Казакова, на чем акцентировать внимание. И главное, Кузьмичев рассматривает жизнь и творчество с философской, нравственной точки зрения, если не сказать - с религиозно-нравственной.

Свой труд Игорь Кузьмичев предваряет рассуждением о таланте, предназначении, совести по ассоциации с Казаковым. За основу здесь берутся дневники писателя, его монолог «О мужестве писателя», воспоминания. Из всей книги, довольно большой, это немногостраничное вступление, быть может, самое сильное место. В своей «дискуссии» с ушедшим писателем он приводит слова Гоголя: «Пушкин прав. Поэт на поприще слова должен быть так же безукоризнен, как и всякий другой на своем поприще. Потомству нет дела до того, кто был виной, что писатель сказал глупость или нелепость, или же выразился вообще необдуманно и незрело. Оно не станет разбирать, кто толкал его под руку: близорукий ли приятель, подстрекавший его на рановременную деятельность, журналист ли, хлопотавший только о выгоде журнала своего. Потомство не примет в уважение ни кумовство, ни журналистов, ни собственную его бедность и затруднительное положение. Оно сделает упрек ему, а не им. Зачем ты не устоял противу всего этого? Ведь ты же почувствовал сам честность звания своего? Ведь ты не сумел предпочесть его другим, выгоднейшим должностям и сделал это не вследствие какой-нибудь фантазии но потому, что в себе услышал на то призванье Божье, ведь ты получил вдобавку к тому ум, который видел подальше, пошире и поглубже дела, нежели те, которые тебя подталкивали. Зачем же ты был ребёнком, а не мужем, получа все, что нужно для мужа?» 6.

Кузьмичев пишет: «.Юрий Казаков, ступив на поприще слова», благоговел перед классиками, перед великими традициями и дорожил этой заповедью, наверно, как никто из его сверстников. И по прошествии десятилетий «мужи» прошлого оставались для него живым примером и тем образом служения отечественной словесности, следуя которому только и можно не посрамить «честности званья своего», как того требовал Гоголь» 1.

В целом монографию Кузьмичева можно считать работой очень важной, без которой исследователи творчества Казакова уже не смогут обойтись.

Другой, не менее важный исследователь творческого наследия писателя, Игорь Штокман рассматривает творческий метод Казакова в своих статьях «Адам и Ева» и «Долгое эхо».

Штокман сразу определил главные ориентиры поэтики Казакова: «любовь», «поиски счастья», «сокровенность переживания», «свобода». Анализируя рассказы Казакова, Штокман увидел очень важную, объединяющую их всех сквозную линию - это «Адам и Ева», отношение между мужчиной и женщиной, между творцом-преобразователем и природным началом, которые постоянно вступают в противоречия друг с другом, утверждая каждый свои великие ценности.

Штокман пишет: «Адам и Ева» - не только рассказ о том, как не сложилась, рухнула любовь, это еще и повествование о неумолимых законах, которым следует душа всякого творца, о том, как не просто живется и ему самому, и тем, кто с ним рядом. <.> Почему-то упорно думается, что сама драма и основная мысль рассказа - неизбежность внутреннего одиночества художника, творца - не про одного Агеева написана, что «Адам и Ева» - вовсе не только история о том, как не сложилась любовь Агеева и Вики. В этой горькой и печальной людской встрече - разлуке явственно слышатся голос и раздумье самого Казакова, его отношение к творчеству, этому кресту, который и тяжек и постыл, и мучителен временами, но он - все, без него нет жизни, нет ни смысла ее, ни главного счастья в ней, хотя счастье простое, общежитейское и всем-то, кроме творцов, доступное, почемуо то ускользает при этом бесследно, не дается в руки» .

В другом рассказе Казакова вновь появляется Ева - полная противоположность Адаму, в ней и стихия, и природная сила. Критик, разбирая рассказ Казакова «Осень в дубовых лесах», пишет: «Что-то внутренне разное, несводимое есть в самих персонажах этого рассказа, в «нездешности» героини, ее «природности», какой-то даже дикой первозданности. Когда Казаков пишет в «Осени.» Ее, то все время подчеркивает силу, резкость и жесткость - «сиплый, низкий голос», «она была жесткая и сильная», и наконец, прямо говорит, что «ее голос, и крепкое тело, и шершавые руки, ее северный выговор были, как дыхание нездешней птицы — дикой, сероперой, отставшей от осенней стаи» 9.

В статье «Адам и Ева» он обращает внимание на то, что действия большинства рассказов Казакова, в которых речь идет о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, происходят на острове, на изолированном участке суши, или далеко от людей («На острове» и «Адам и Ева», «Манька», «Двое в декабре», «Осень в дубовых лесах»). Это ценное замечание критика помогает лучше понять художественный мир Казакова.

В статье «Долгое эхо» с подзаголовком («Что оставил нам Юрий Казаков?») критик рассматривает уже поэтику рассказов Юрия Казакова в целом.

Штокман также отмечает как основную особенность стиля писателя - его музыкальность. «Зачаровывала и трогала душу уже сама мелодика его письма, - пишет он, - это будто песенная основа, строжайше выверенная тонким, чутким внутренним слухом и безукоризненно выдержанная <.> Тембральный писатель», - сказали мне как-то о нем, и я понял, что имел в виду мой собеседник. Это переливы голоса, долгое, почти певческое дыхание, когда фраза тянется, длится, переходит из строки в строку, а замерев, отозвавшись в тебе тихим, как выдох, последним улетевшим звуком, вновь берет разбег в следующем абзаце, снова нарастает плавно набирающим силу рокотом.» 10.

Другой не менее ценный автор для «казакововедения» и отличающийся от двух предыдущих - это Тамара Жирмунская, издавшая в разных версиях свою повесть «Мы - счастливые люди» п. Автор почти не касается творческого метода писателя: это книга о жизни Казакова, о том, каким она видит писателя. В книге чрезвычайно много полезных сведений о литинститутском периоде жизни писателя, о его религиозных убеждениях, об отношениях с властью, - все те детали, о которых долгие годы никто не знал и не догадывался. Мало того, Жирмунская публикует свою переписку с Казаковым.

Казаков предстает перед нами обыкновенным человеком, со своими человеческими слабостями, неудачами, муками творчества, не лишенным самолюбия. Ошибочно думать, что Казаков сразу начал блистательно писать, с самого начала обрел свое лицо и был уверен в себе. Да таких идеальных писателей, наверное, и не существует. Вот что пишет Журмунекая: «А с чем ты поступал в институт? С рассказами из американской жизни, о неграх (ты никогда не был в

Америке). С пьесами «Большое дело», «Новый станок» -красноречивые названия!

Ошибутся те, кто всех, таких, как мы, зачислят в подхалимы, в приспособленцы, другими мы и быть не могли, как не мог скорбно сложить губы приспособленный для циркового увеселения компрачикосами «Человек, который смеется».

Мы-то с тобой москвичи, жили у себя дома, а студентам нашим каково приходилось - как раз тут, в Переделкине! Казарменные спальни, полудохлые электроплитки с ядовитыми змейками спирали. Неведомые миру шедевры сырели под койками, на дне обшарпанных чемоданов. Контролеры Киевского вокзала уже без всякого энтузиазма вылавливали наших нищих безбилетников. Если по чьей-то выдумке собиралась в одном зале творческая молодежь столицы, наша голытьба выделялась своей «одежей» - беспризорными пиджачками и лыжными костюмами.

Однако была некая отрада и утешение в такой убогой жизни: мечта о будущем. Скрижаль о повинностях и воздаянии советского писателя не вывешивалась на институтской доске объявлений, но все знали, что на ней выбито. Повинность, строго говоря, одна: участвуй своим пером в созидании справедливейшего в истории человеческого общества! Разве это постыдная цель? Беллетристический дар, особенно средний, - вещь пластичная: можно вылепить из нее вазу, а можно и плевательницу. Зато воздаяние. При одной мысли о нем у затравленного литинститутовца захватывало дух.

Что было венцом желаний литературного солдата, метившего в генералы, то есть нормального одаренного студента? Указ о присуждении ему той самой премии. Волшебный указ, царский указ.

Вчера он был никто, довольствовался могильными метрами в общежитии и булкой с маргарином. Машинистка, печатая его пухлое сочинение, выправляла кучу орфографических ошибок. А завтра он -лауреат! Забегают, заулыбаются секретарши с восковыми кудельками; машинистка отстукает ему письмо на адрес института («горжусь») и пр.; дальше - диплом с отличием, книга в трех издательствах, в одном -массовым тиражом; московская прописка и предложение престижной работы; ввод в редколлегию и возможность самому решать, что польза для великой русской словесности, а что - опиум.

Все это и носило гордое название социалистического реализма» 12.

Большой интерес представляют и письма писателя Т. Жирмунской с Севера, в них он искренне описывает свои первые впечатления: «Поездка моя оказалась совсем не тем, что я воображал себе <.> Здесь же умирание, хуже, чем было, если верить, скажем, Пришвину и пр.» 13.

Ни Штокман, ни Кузьмичев не говорят о религиозных убеждениях писателя, зато Жирмунская уже подробно описывает отношения Казакова с Богом. Казаков, действительно, в конце жизни стал верующим христианином. Он лично знал отца Александра Меня, хорошо был знаком с духовной литературой. В 1958 году из Дома творчества в Дубултах Казаков пишет Жирмунской: «Вчера придумал, а сегодня начал писать новый рассказ. Рассказ о Пасхе, о пасхальной ночи, о благовесте, о любви, о весне, о добре и вечной жизни - и да поможет мне Господь Бог! Я так рад теперь - главное, чтоб не растерялось то, что вчера подкатило и так ясно встало и вообразилось, что у меня аж мурашки по коже пошли» 14.

Публикации Жирмунской, конечно же, необходимые документы. Подробности жизни Юрия Казакова необыкновенно помогают изучать и его поэтику, творческий метод, не зная творческого поведения писателя, нельзя полностью воссоздать картину его художественного мира и метода.

Не случайно Жирмунская для своей повести выбрала, именно форму 2-го лица, это опять, дань памяти писателю. Ведь лучшие его рассказы были написаны именно в форме обращения - «Свечечка» (1973 г.), «Во сне ты горько плакал» (1977 г.).

Нельзя не отметить несколько статей о творчестве и литературной деятельности Юрия Казакова, тем более, что отрывки из них не раз будут цитироваться в моей работе. Вот что говорит Игорь Золотусский в своей статье «Рукою жизни»:

Казаков музыкален. Начиная рассказ, ты уже чувствуешь первые такты ритма и входишь в него, как в поток, из которого трудно выплыть.

Магии интонации подчиняется и сам Казаков. Ритм завораживает и его, и он уже не может сломать ритм, выйти из избранного напева -даже если обстоятельства требуют этого.

И когда обстоятельства меняются, когда поворот их требует разрушения ритма - ибо тон их и тон прозы не совпадает, - Казаков не может преодолеть инерции: он уже пленник ее.

Так случается в рассказе «Осень в дубовых лесах». Рассказ начинается с ожидания, настроения предчувствия, с неясности. Всё колеблется в свете ночи, всё что-то обещает, всё неизвестно.

Но вот началось другое: он и она встретились. Кончилось ожидание: наступила явь. Но рассказ все еще идет на мотиве начала.

Явь уже противоречит ему, она - не та, а слова, настроение - те же, рассказ - всё еще об ожидании, а не о встрече» 15.

Этот момент - «музыкальность» - уже не раз встречался в критике, и Игорь Золотусский, современник Юрия Казакова и товарищ Виктора Конецкого, на мой взгляд, очень точно охарактеризовал это важное свойство поэтики писателя. Хотя «музыкальность»: чувство ритма, тон, интонация, контрапункт, и контаминации, как типично джазовый прием, - эти присущие текстам Казакова особенности нельзя считать тем отличительным достоинством, которое выделило его в ряду выдающихся русских писателей. Скорее выделяет его внимание к «вечным» темам, разработка их, отсюда «свой голос» в великом хоре исследователей «проклятых» вопросов; то, за что больше всего ругали советские критики, в идеологическом преломлении понимающие и «злободневность», и «героя нашего времени». Темы «русского рассказа»: любовь, счастье, жизнь и смерть, - это и есть путь писателя Юрия Казакова.

Вот что говорит Александр Нинов в своей статье «Юрий Казаков»: «Юрий Казаков, может быть, наиболее откровенно из всех своих сверстников выразил потребность вернуть нашей прозе те ее качества, которые в прошлом уже были утверждены русскими классиками как национальное достояние родной литературы.» И далее там же: «В рассказах Юрия Казакова по-своему ставится проблема человеческого счастья - большая, освященная традицией проблема русской литературы, над решением которой бились многие поколения прозаиков и поэтов. Сказать на эту тему что-либо новое, значительное, особенно трудно. (Здесь и далее в цитировании этой статьи курсив мой. - А.И.) .В противоположность умозрительному, рационалистическому началу Казакова привлекает в человеке начало эмоциональное. Глубина и достоверность чувства, его первородность остаются для него основным мерилом характера» 16.

А вот что говорит сам Юрий Казаков: «До сих пор я не выделял себе какую-нибудь проблему особенно. Мне кажется, что каждый писатель, имеющий смелость причислять себя к настоящей литературе, занят всю жизнь одним и тем же кругом проблем. Счастье и его природа, страдания и преодоление их, нравственный долг перед народом, любовь, осмысление самого себя, отношение к труду, живучесть грязных инстинктов - вот некоторые из проблем, которые меня занимают» 17.

И, конечно же, одна из самых талантливых статей о творчестве

1 й

Юрия Казакова - статья Сергея Федякина «Ностальгия» , в которой автор, исследуя психологию творчества писателя, особое внимание обратил на постоянную «казаковскую» интонацию - «ностальгию»; это чувство неразрывно связано с темой «разлучения душ». Изучая творчество писателя, особенно обращая внимание на незаконченную повесть «Разлучение душ», Сергей Федякин обнажает скрытые, доныне незамеченные интонации в творчестве писателя.

Богатый материал дает в руки исследователю и публикация Виктора Конецкого «Опять название не придумывается» 19, вызвавшая в свое время большие споры и обвинения в адрес автора в необъективности и очернительстве имени Казакова. Обо всем этом

20 можно прочитать в книге В. Конецкого «Некоторым образом драма» - там и спор с Аксеновым, и письма читателей, и ответы В. Конецкого. Вот, кстати, что он говорит по поводу все того же романа А. Нурпеисова, который, по его мнению, выкрал из жизни Ю. Казакова годы зрелой, плодотворной работы: «Вы правы (отвечает он на письмо «обидевшегося» за А. Нурпеисова некоего Владимирова В. В. - Прим. А.И.), речь о романе «Кровь и пот». Но вот только не «кроме водки» работа над переводом для Ю. П. Казакова была погибельна (по Вашему выражению, «еще один источник гибели»), а следствием водки.

Можете представить себе трезвого Чехова, который вместо «Трех сестер» тратит последние годы оставшейся жизни на перевод, например, «Моби Дика» Германа Мелвилла, с языка, которого Чехов знать не знает и ведать не ведает? Так что мой друг в этом случае поступил глубоко безнравственно и за это роковым образом поплатился.» 21

За «огромными гонорарами», о которых говорится дальше в ответе

Виктора Конецкого на письмо Владислава Владимирова, «погнался» и

Глеб Горышин, всячески отговариваемый Юрием Казаковым, однако для него вся эта эпопея с подстрочниками, переводом, гонораром и в дальнейшем бесконечным переизданием романа с «историкореволюционной тематикой» прошла гладко, даже наоборот с теплотою и ностальгией он вспоминает те дни, когда переводил писателя из

Средней Азии. Об этом прозаик рассказывает в своей книге «Жребий» 22 Эта книга Глеба Горышина о своем времени, о встречах со многими выдающимися писателями, о дружбе с Юрием Казаковым; в статью «В начале было слово», посвященную Юрию Казакову, автор включил переписку с ним.

Бесспорно, письма Юрия Казакова также ценное писательское наследие.

Казаков чуть ли не приучил к переписке своих друзей: Конецкого, Горышина, Жирмунскую. Писал Конецкому: «А ты брось свои киносценаристко-капитанские замашки, брось барство, брось звонить мне из Малеевки (знаю, знаю, что ты там, но не завидую) - нужно быть

23 скромным и обходиться посредством старухи-почты» .

Немаловажным итогом литературоведческих исследований в «казакововедении» являются диссертации посвященные творчеству писателя, лучшие из них, на мой взгляд, две: Махинина Н. Г. «Проблема нравственных ценностей в творчестве Юрия Казакова» (Казань, 1997) и Панфилов A.M. «Художественный мир Юрия Казакова и духовные традиции русской литературы» (Москва, 1999).

Тема моей диссертации - «Поэтика рассказов Юрия Казакова». Термин «поэтика» общеупотребим, но все же необходимо точнее определить данное понятие.

В античную эпоху «поэтикой» называли учение о художественной литературе вообще (Аристотель «О поэтическом искусстве», Гораций «О поэтическом искусстве, или послание Пизонам»). Позже под «поэтикой» понимали учение о жанровых формах.

А. Н. Веселовский развил и углубил данный термин: он поставил перед «поэтикой» задачу изучения исторической эволюции поэтических форм (эпитета, сюжета, жанров) и создал «историческую поэтику».

В начале XX века в школе «русского формализма» основным предметом изучения «поэтики» определяется язык в его поэтической функции, хотя рассматривается и специфика композиции, и своеобразие жанров, тем не менее, становится трудно провести границу между поэтикой и «стилистикой».

Понимание поэтики автором диссертации складывалось под влиянием работ русских ученых, занимавшихся этой проблемой в XX веке (М. М. Бахтин, В. М. Жирмунский, В. В. Виноградов, В. В. Кожинов). Считаю, что форму нужно рассматривать в органическом единстве с содержанием, и определяю поэтику как целостную систему тех художественных средств (образной структуры, композиции, сюжета, поэтической речи), появление которых обусловлено определенными идейно-тематическими задачами произведения или замыслом писателя, и характерно для анализируемого жанра или манеры писателя.

Поэтику рассказов Юрия Казакова я буду рассматривать во взаимосвязи с историческими событиями и духовной биографией писателя, обусловивших во многом и задачи, и стиль его, и то индивидуальное качество, «творческое поведение», которое является немаловажным структурным звеном данной диссертации.

Актуальность и новизна диссертации «Поэтика рассказов Юрия Казакова». В своей работе я пытался сосредоточиться на тех проблемах изучения творчества Ю. Казакова, на которые филологическая наука обратила недостаточное внимание: психологизм очерков, специфичность дневников, обращение писателя к «вечным темам», духовный рост писателя, отразившийся на его произведениях. Я предлагаю качественно новую трактовку творческого наследия писателя, методологически исследуя его поэтику. В предыдущих вышеупомянутых диссертациях, с авторами которых, в понимании термина «поэтика» существенного расхождения не вижу, исследовались биография писателя, идейно-нравственные ценности, зависимость в той или иной степени Казакова от классиков русской литературы; сравнивался его стиль с творческими манерами Тургенева, Чехова, Бунина. И в моей работе также присутствуют эти важные

18 аспекты исследования творчества Юрия Казакова, но главное исследование проводилось в области развития и становления основных особенностей поэтики Юрия Казакова.

Задачи данной диссертации - изучить духовный и профессиональный рост Казакова, его стиль, определить «стержневые» установки его литературного дарования, основные темы рассказов, показать, как зарождались они и развивались, и рассмотреть поэтику рассказов Юрия Казакова.

Методы исследования. Основной метод - историко-психологический. Проанализировать духовный рост писателя невозможно без учета литературной ситуации 50-60-х годов, окружения Казакова. Историко-психологический метод позволяет оценить творческий путь писателя, учитывая «творческое поведение», семейные традиции, становление его религиозных убеждений.

Я также провел не одну беседу с современниками, близкими и родными Юрия Казакова, собрал аудио- и фотоматериалы, пользовался подлинниками писем писателя; в диссертации использованы материалы из архива Литературного института им. А. М. Горького, ранее нигде не публиковавшиеся.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Иванов, Алексей Петрович

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Несколько лет назад, приступая к своему исследованию, я поставил себе задачу понять творческие принципы, методы работы Казакова и определить основные особенности его поэтики. В отличие от авторов диссертаций, также посвященных творчеству Ю. Казакова М. Г. Махининой и А. И. Панфилова, я обращал большее внимание не на схожесть творческой манеры писателя с предшествующими классиками, а на общность основных мотивов творчества Казакова и его предшественников. Наравне с творческими методами мной рассматривался и собственно контекст, в котором формировался стиль Казакова, - окружение в период учебы в Литературном институте (в конце 50-х - в начале 60-х годов в институт пришло много талантливой творческой молодежи); «творческое поведение»; и что немаловажно -религиозные убеждения, - в этом и заключается новизна данной диссертации.

Современная русская литература немыслима без творческого наследия Юрия Казакова. Вторая половина XX века в русской литературе, безусловно, имеет своего классика в его лице. И при жизни, и после смерти писателя велось много споров о том, является ли Казаков последним классиком, эпигоном ли и подражателем, талантом ли, явившем весь свой творческий потенциал уже в самом начале литературной деятельности?

Считаю, что Казаков, действительно, классик - знаковая величина определенного культурно-исторического периода.

Классик в нашем понимании - это писатель, исповедующий вечные ценности. Задачи, которые ставит перед собой такой писатель, невыполнимы, но они благородны: Что такое любовь? Как достичь счастья? Как приблизиться к Богу? - неразрешимые вопросы, но писатель, поставивший их перед собой и положивший жизнь на то, чтобы хоть немного приблизиться к истине, заслужит благодарность потомков, если всеобщая дегуманизация обойдет их стороной.

В русской литературе поле высокодуховных, «вечных» вопросов определилось, пожалуй, еще в эпоху М. Ломоносова с его знаменитым «Вечерним размышлением о Божием величии, при случае великого северного сияния».

Вечные истины: «любовь», «счастье», «творчество», «Бог», «душа» - вечны в русской литературе, потому вечны и классики (в общепринятом понимании), и процесс возникновения общественно-значимых фигур в литературе продолжается и поныне, он нескончаем.

Многоговорящим фактом является обращение все большего числа исследователей к творчеству Юрия Казакова. Созданы книги о писателе, снят фильм («Послушай! Не идет ли дождь?»), за последнее десятилетие написано около десяти диссертаций, посвященных творчеству Ю.П. Казакова в контексте русской и мировой культуры.

Обращение молодых писателей и ученых-литературоведов, кинематографистов к творчеству и жизни Казакова свидетельствует о нескончаемом и всевозрождающемся интересе читателей не только России, но и всего мира к наследию писателя.

Более того, наравне с читательским интересом, растет его значение в русской литературе, потому не преждевременно было бы говорить о «казакововедении» как самостоятельной отрасли в литературоведении.

Юрий Казаков продолжал традиции русского рассказа. Продолжал, как было сказано в статье А. Нинова, фрагмент которой приводился в третьей главе данной диссертации, в тот период нашей литературы, когда это казалось невозможным и нецелесообразным.

Казалось бы, 50-е, 60-е XX века - общество переосмысливает ценности, писатели создают произведения динамичные, очеркового, репортажного характера; «вся страна куда-то ехала»; основной темой писательского и журналистского труда стало «социалистическое строительство».

Это особый период в русской литературе и он не бесталанный: до сих пор с увлечением читаются очерки Е. Дороша, Г. Горышина, В. Солоухина. И Казаков, создавая очерки, нимало не терял яркости и самобытности. Он и в этом жанре остается верен русской литературе: в очерках угадывается его неповторимая манера письма. Казаков обогатил жанр «дневника» именно как литературного направления. «Дневник» не просто хронология событий, у Казакова - это искусно выверенная проза, «поэтические» очерки. В книгу «Северного дневника» входят и журналистские очерки, и репортажи, очерки, в которых образ автора и образ героя сливаются, но по существу это рассказы; отдельно стоит в этом ряду глава-монолог «О мужестве писателя».

В «Северном дневнике» ощущается влияние Чехова, Пришвина: любимых его писателей-путешественников. Достаточно сказать, что Казаков хотел повторить путь Михаила Пришвина и пройти по Северу его маршрутом вслед за «Волшебным колобком».

Но не «Северный дневник» и журналистская работа Казакова являются его истинным писательским подвигом, а лирические рассказы.

В рассказе Юрий Казаков был продолжателем традиций, заложенных Тургеневым, Чеховым, Буниным, Пришвиным. Писатели эти в период «ученичества» Казакова, безусловно, сильно на него повлияли. Он и сам это не скрывал. Но в эпигонстве упрекнуть его нельзя — Ю. Казаков нашел свой стиль и место в русской литературе, и его ранние подражательные, ученические рассказы не так глубоки и интересны, как те, что писались зрелым мастером в период жизненных испытаний и духовного роста.

В мою задачу входило значимо выявить самобытность творчества Ю. Казакова, проследить развитие и становление его поэтики.

Исследуя творчество Казакова, я выделил несколько рассказов, начиная с «Голубого и зеленого», в которых основные мотивы творчества Казакова представлены наиболее ярко. Проследил их развитие в третьей главе «Развитие основных тем в рассказах Юрия Казакова».

В конечном счете поэтика писателя определялась высокодуховными идеями и религиозностью, в чем убеждают последние рассказы и незаконченная повесть «Разлучение душ» с ее «идеей в высшем смысле».

Решая поставленные передо мною задачи, я изучал духовный и профессиональный рост писателя и пришел к выводу, что процессы эти происходили параллельно и слились воедино в последний период творчества писателя, чему посвящена глава «Вершина творчества». Были также определены «стержневые» установки литературного дарования, изучены основные темы рассказов, при этом применялся биографический и историко-психологический методы. Оказалось, что в творчестве Юрия Казакова темы «разлучение душ», «Адам и Ева» всегда оставались основополагающими. Духовные вопросы волновали писателя с ранних пор (велико значение здесь матери писателя Устиньи Андреевны, глубоко верующей женщины). В процессе своего развития, несмотря на социальные заказы, Казаков пришел к исследованию вопросов духовной жизни. Чувства характерные для последнего периода творчества, присущие как героям рассказов, так и самому автору это: «томление духа», ощущение движения времени, ностальгия, ощущение разлучения душ. И логическое завершение этих духовных борений - последние рассказы, в которых духовные вопросы, «вопрошение» о счастье, любви, Боге теряют свое неистовство, автор и его герои видят спасение не в рациональном объяснении «проклятых вопросов человеческой жизни», а в вере, о чем говорит обращение их к некоему «вещему знанию», доступное только ребенку, как целостному существу в системе целостности «жизни» — «знал да забыл» - и в этом ответ и приближение Казакова к истине, гармоничное слияние его духовности и творчества. К сожалению, этот период был недолгим.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Иванов, Алексей Петрович, 2002 год

1. Казаков Ю.П. Плачу и рыдаю. - М.: Русская книга, 1996.

2. Казаков Ю. Новичок // Советский спорт. 1953. - 9 июля. С. 5.

3. Казаков Ю. Обиженный полисмен // Московский комсомолец. -1953.- 17 января. С. 4.

4. Казаков Ю.П. Осень в дубовых лесах: Рассказы, повести. М.: Современник, 1983.

5. Казаков Ю. П. Избранное. — М.: Художественная литература, 1985.

6. Казаков Ю. П. Две ночи: Проза. Заметки. Наброски. Вступит. Статья И.С. Кузьмичева. -М.: Современник, 1986.7. «Как люблю я людей.» Из писем Юрия Казакова // Литературное обозрение. 1986. -№ 8.

7. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.

8. Белая Г. А. Художественный мир современной прозы. М.: Наука, 1983.

9. Белая Г. «Не мудрствуя лукаво.» // Литературная учеба. 1987. № 6.

10. Бердяев Н. А. Философия свободы. Символ творчества. М.: Правда. 1989.

11. Библия. Книги Ветхого Завета. Книга Екклесиаста, или Проповедника.

12. Блажнова Т. Наступило за гробом свиданье.// Книжное обозрение. 1996. -7 мая.

13. Блок А. А. О литературе. М.: Художественная литература, 1982.

14. Бунин И. А. Собр. соч.: в 9-ти тт. Т. 4, — М.: Художественная литература, 1966.

15. Бунин И. А. Избранные произведения. — Челябинск: Книжное издательство, 1963.

16. Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М.: Высшая школа, 1989.

17. Веселовский А. Н. Теория поэтических родов в их историческом развитии. СПб.: 1883.

18. Виноградов В.В. О теории художественной речи. М.: Высшая школа, 1971.

19. Виноградов В. В. Проблема авторства и теория стилей. М.: Художественная литература, 1961.

20. Виноградов В. В. О языке художественной литературы. М.: Художественная литература, 1959.

21. Виноградов В. В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. -М.: Изд. АН СССР, 1963.

22. Галимова Е. Ш. Художественный мир Юрия Казакова. -Архангельск: Изд-во ПГПУ, 1992.

23. Голубков Д. «Где жизнь играет роль писца.» Абрамцевский дневник // Согласие. 1993. - № 5.

24. Горышин П. Жребий: Рассказы о писателях. Л.: Советский писатель, 1987.

25. Горышин Г. Избранное. М.: Советский писатель, - 1988.

26. Данте Алигьери. Божественная комедия. М.: Интерфакс, 1992.

27. Дунаев М. М. Православие и русская литература: В 6-ти ч. М.: 1996-2000.29. «Жили, собственно, Россией.»: Из наследия Юрия Казакова // Новый мир. 1990. - № 7.

28. Жирмунская Т. Мы счастливые люди // Мурманский берег: Литературный альманах. - Мурманск: Кн. изд-во, 1996, № 3. С. 56 -123.

29. Золотусский И. П. Тепло добра. М.: Советская Россия, 1970.

30. Игнатий (Брянчанинов), епископ. Христианский пастырь и христианин художник // Москва. - 1993. - № 9. С. 169.

31. Ильин И. А. Собр. соч.: в 10 т. М., Т. 6.

32. Коваль Ю. И. АУА. М.: Подкова, 1996.

33. Ковский В. Е. Литературный процесс 60-70-х годов: Динамика развития и проблемы изучения современной советской литературы. М.: Наука, 1983.

34. Кожинов В. В. Статьи о современной советской литературе. М.: Современник, 1982.

35. Кузьмичев И.С. Юрий Казаков: Набросок портрета. JL: Советский писатель, 1986.

36. Конецкий В. Опять название не придумывается // Нева. 1996. - № 4.

37. Костров М. JI. Большие Свороты. -М.: Советский писатель, 1990.

38. Леонович В. Выстрел протеста // Дружба народов. 1993. - № 3.

39. Лихоносов В. Привет из старой России // Литературная учеба. № 1991.-№5.

40. Лосская-Семон М. В. О религиозном призвании русской литературы // Русская литература. 1995. № 1.С.29-30.

41. Любомудров А. Церковность как критерий православности явлений культуры // Литературная учеба. 2000. - № 5 - 6. С. 120 - 144.

42. Марченко А. Этимология шестидесятых И Согласие. 1993. - №1. С. 179-192.

43. Махинина Н. Г. Проблема нравственных ценностей в творчестве Ю. Казакова. Дисс. канд. филол. наук. - Казань, 1997.

44. Михайлов A.A. Моя Гиперборея: Статьи о литературе, воспоминания. Архангельск: Изд-во Поморского университета, 1999.

45. Нагибин Ю. М. Дневник. -М.: Книжный сад, 1996.

46. Нагибин Ю. Своё и чужое // Дружба народов. 1959. - № 7.

47. Нинов А. О современном рассказе // Вопросы литературы. 1958. -№ 11.

48. Нинов А. А. Современный русский рассказ: Из наблюдений над русской прозой (1956-66 гг.). Л.: Художественная литература. 1969.

49. Нинов А. А. Сквозь тридцать лет. Проблемы. Портреты. Полемика. 1956 1986. - Л.: Советский писатель, 1987.

50. Огнев А. В. Русский советский рассказ 50 70 годов. - М.: Просвещение, 1978.

51. Панфилов А. М. Художественный мир Юрия Казакова и духовные традиции русской литературы. Дисс. канд.филол.наук. - Москва, 1999.

52. Паустовский К. Г. Рассказы. Очерки. Статьи. М.: Художественная литература, 1972.

53. Паустовский. К.Г. Избранная проза. М.: Художественная литература. 1965.

54. Писахов С.Г. Сказки. М.: Советская Россия, 1978.

55. Письма Игнатия Брянчанинова епископа Кавказского и Черноморского к Антонию Бочкову, игумену Череменецкому. М., 1875.

56. Поленов Ф.Д. У подножья радуги: Документальные рассказы. М.: Современник, 1984.

57. Потебня A.A. Мысль и язык. -X. 1922.

58. Пришвин М.М. Моя страна. М.: ОГИЗ, 1948.

59. Пушкин A.C. Сборник критических статей. М., 1962.

60. Пушкин A.C. Избр. Соч.: в 2-х тт. Т.1., Т.2. - М.: Художественная литература, 1978.63. «Рукописи не горят.» Из антологии русской прозы XX века. М.: Молодая гвардия, 1990.

61. Сарнов Б. «Архаисты» и «новаторы» // Вопросы литературы. -1962.-№10.

62. Семёнов Г. Поэзия возвращения. Из записей ранних лет // Знамя. -1997.-№9.

63. Словарь литературоведческих терминов. Редактор составитель: Л.И. Тимофеев и С. С. Тураев. М.: Просвещение, 1974.67. «Снова вспомнил Ленинград.»: Письма Ю. Казакова // Звезда. -1990.-№ 1.

64. Твардовский А.Т. О литературе. -М.: Современник, 1973.

65. Толстой Л. Н. Собр. соч.: в 90 тт. Т. 23. М.: Художественная литература, 1957.

66. Томашевский Ю.В. Вчера и сегодня. М.: Советский писатель, 1986.

67. Торо Генри Дэвид. Уолден, или жизнь в лесу. М.: Наука, 1979.

68. Трифонов Ю.В. «Как слово наше отзовётся.» М.: Советская Россия, 1985.

69. Федотов Г.П. Святые Древней Руси. М.: Московский рабочий, 1990.

70. Федякин С. Ностальгия // Литературное обозрение. 1989. — № 4.

71. Хемингуэй Э. Избранное. -М.: Просвещение, 1987.

72. Химич Б.В. Чеховские традиции в рассказах Ю. Казакова // Проблемы стиля и жанра. Свердловск, 1970. С. 3.

73. Чебракова Е.В. Традиции И.Бунина в творчестве Ю.Казакова // Литературный процесс: Традиции и новаторство. Архангельск: Изд-во ПГГГУ, 1992.

74. Чекулина H.A. Лирическая проза Юрия Казакова: проблематика и жанровые особенности. Дисс. канд.филол.наук. - Ташкент, 1983.

75. Чехов А.П. Собр.соч.: в 12 тт. Т. 4. М.: Художественная литература, 1955.

76. Чехов А.П. Собр. соч.: в 12 тт. М.: Художественная литература, 1956.148

77. Чехов А.П. Собр.соч. в 12 тт.

78. Чудаков А.П. Поэтика Чехова. М.: Наука, 1971.

79. Шергин Б.В. Избранное. -М.: Советская Россия, 1977.

80. Шкловский В. О теории прозы. М.: Советский писатель, 1983.

81. Шкловский В. Художественная проза: Размышления и разборы М.: Советский писатель, 1961.

82. Шубин Э.А. Современный русский рассказ. — Л.: Наука, 1974.

83. Эйхенбаум Б.М. О литературе. -М.: Советский писатель, 1987.

84. Эйхенбаум Б.М. О прозе. Л.: Художественная литература, 1969.