Материальная культура и система жизнеобеспечения верхнеуральских казаков-нагайбаков второй половины XIX-начала XX вв. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.07, кандидат исторических наук Атнагулов, Ирек Равильевич

• Атнагулов, Ирек Равильевич
• кандидат исторических наук
• 2002

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Атнагулов, Ирек Равильевич

Введение.

Глава I. Южное Зауралье - этническая территория верхнеуральских нагайбаков.

Природно-географические условия Южного Зауралья.

Историческая топонимика. 45 К проблеме этногенеза нагайбаков.

Заселение верхнеуральскими нагайбаками современной этнической территории.

Глава II. Хозяйственная деятельность.

Земледелие.

Овощеводство.

Дикорастущие.

Животноводство.

Другие занятия и промыслы.

Глава III. Поселения и жилища.

Общая характеристика поселений.

Строительные материалы и конструкции жилищ.

Архаичные формы жилища.

Типы жилищ горизонтального развития.

Типы жилищ вертикального развития.

Внешнее убранство жилища.

Внутренняя планировка, обстановка и санитарное состояние жилища.

Глава IV. Ткачество и традиционная одежда.

Ткачество.

Мужская одежда.

Женская одежда.

Глава V. Пища.

Пища из хлебно-зерновых и масличных культур.

Овощи и фрукты.

Дикорастущие.

Мясо.

Рыба и дичь.

Молоко и молочные продукты.

Яйца.

Напитки.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Материальная культура и система жизнеобеспечения верхнеуральских казаков-нагайбаков второй половины XIX-начала XX вв.»

Материальная культура локальной группы крещёных татар-казаков, именуемых нагайбаками, является наиболее слабо изученным предметом, по сравнению с культурой других территориальных групп татар волго-уральского региона. На сегодняшний день остаётся нерешённым вопрос об этнической принадлежности нагайбаков. Согласно Закону Российской федерации "Основы законодательства Российской федерации о правовом статусе коренных малочисленных народов" от 18.06.93, нагайбакам придан статус коренного малочисленного народа. В графе паспорта о национальной принадлежности им разрешено вместо слова "татарин" записывать исторически сложившийся этноним - "нагайбак". Хотя сами нагайбаки в подавляющем большинстве случаев не причисляют себя к татарам и собственное этническое самосознание у них выражено достаточно отчётливо, что было видно в результате опроса, проведённого нами в ряде селений Нагайбакского района Челябинской области, всё же вопрос этнической идентификации исследуемой группы требует к себе особого внимания. Трудность изучения данного вопроса усиливается на фоне общей проблематики классификации и районирования субэтносов и этнографических групп татар Поволжья и Приуралья. Настоящее исследование, возможно, позволит уточнить этническую принадлежность данной группы.

Территориальные рамки исследования. Исторически нагайбаки сформировали три территориальные группы. По состоянию на конец XIX -начало XX вв. они были локализованы следующим образом: первая группа населяла Троицкий уезд Оренбургской губернии (посёлки Попово, Варламово, Краснокаменский, Болотово, Ключевский второй); вторая группа населяла Верхнеуральский уезд той же губернии (посёлки Кассель, Остроленка, Фершампенуаз, Париж, Требия и Астафьевский); третья группа была расселена в

Оренбургском (посёлки Неженское и Ильинское) и Орском (посёлки Аллабайтальское и Гирьяльское) уездах Оренбургской губернии. Последняя группа в изучаемый период сблизилась с татарами-мусульманами и совершенно утратила своеобразные черты. Две первые группы до сегодняшнего дня сохранили собственное самосознание и черты культуры. Несмотря на некоторую территориальную изоляцию, северная (Троицкий уезд) и южная (Верхнеуральский уезд) группы нагайбаков в культуре имеют много общего. Данное исследование проводилось на материале южной (Верхнеуральской) группы, как наиболее многочисленной и локализованной в настоящее время в пределах одного административного района (Нагайбакский район Челябинской области).

Актуальность исследования. В процессе становления нагайбаков ряд факторов несколько выделил их на фоне этноса волго-уральских татар и кряшен, в частности. Не совсем ясной остаётся степень их обособленности. До недавнего времени история и культура этой группы были освещены в литературе весьма слабо. Этот факт является серьёзным основанием для более внимательного отношения к феномену нагайбаков.

Обозначенная тема ещё не являлась предметом отдельного научного исследования, что определяет новизну представленной работы.

Объектом настоящего исследования являются казаки-нагайбаки Второго военного отдела Оренбургского казачьего войска, компактно расселённые в пределах Верхнеуральского уезда Оренбургской губернии.

Предметом исследования являются основные элементы, входящие в систему материальной культуры и жизнеобеспечения изучаемой группы: хозяйственная деятельность, поселения и жилища, ткачество, одежда и украшения, а также система питания.

Целью настоящего исследования является комплексное изучение материальной культуры и системы жизнеобеспечения нагайбаков.

Основными задачами настоящей работы являются:

1. Определить структурную основу материальной культуры и системы жизнеобеспечения верхнеуральских казаков-нагайбаков по состоянию на вторую половину XIX - начало XX вв.

2. Выявить основные формообразующие этнокультурные компоненты, определившие генезис материальной культуры исследуемой группы.

3. Определить степень связей культуры нагайбаков с другими группами волго-уральских татар и других ближайших соседей как в пространственном, так и во временном отношениях.

4. Установить наличие этнодифференцирующих признаков в культуре изучаемой группы с целью выявления степени этнической обособленности нагайбаков и более точного определения их места в системе этнической иерархии волго-уральских татар.

Центральной проблемой в представленной работе является выявление комплекса этноидентифицирующих признаков нагайбаков для определения степени их родства с волго-уральскими татарами.

В качестве гипотезы выдвигается предположение о том, что конфессиональное, сословное, географическое обособление нагайбаков, а также контакты с башкирами, казахами и русскими казаками во второй половине XIX века в своей совокупности привели к заметным изменениям в культурном облике данной группы. Формирование среди нагайбаков особого самосознания выделило их на фоне остальных групп кряшен, что привело, в конечном итоге, к появлению самостоятельной этнокультурной единицы. На сегодняшний день большинство исследователей определяют нагайбаков как этносословную группу в составе субэтноса кряшен поволжско-татрского этноса, либо самостоятельного субэтноса в составе волго-уральских татар. Наличие чётко выраженного собственного самосознания, зафиксированного в этнониме - нагайбэклэр, а также известное дистанцирование их от татар-мусульман, дают некоторые основания предполагать о том, что нагайбаки за последние полтора столетия выделились в самостоятельную этническую общность.

Историография вопроса. История изучения нагайбаков укладывается в три хронологически разорванных периода. Первым этапом можно считать середину XVIII в. К этому периоду относится единственная публикация П.И. Рычкова "Топография Оренбургской губернии", в которой есть непосредственное упоминание о "Нагайбакской крепости" и её населении - "новокрещённых" и "новопришедших" из числа крещёных "азиатцев", расселённых "между тамошними новокрещёнными" (60, С. 134-137). П.И. Рычков был первым исследователем Южного Урала, который детально описал природно-географические условия и население края.

В целом источники XVIII века не фиксируют нагайбаков в качестве самостоятельной этнокультурной единицы. О существовании этой группы можно предполагать по косвенным данным, представленным в 1726 году кунгурским бургомитсром Юхневым о "новокрещёных" Казанской дороги Уфимского уезда (37, С. 485) и в 1730-х гг. К. Ураковым, который называет "новокрещённых казачьей службы" Нагайбацкой крепости и других деревень (37, с.558-559). Наконец, нам известен специальный Указ Анны Иоанновны 1736 г. об определении "Уфимских новокрещённых в службу казацкую" (38, С. 193). Далее, до середины XIX века каких-либо упоминаний о нагайбаках не встречается.

Второй этап в истории изучения вопроса приходится на середину XIX -начало XX вв. В середине XIX века о "ногайбаках" упоминал П.И. Небольсин (48, с. 21-22). В его же публикации слово "ногайбак" впервые прозвучало как этноним. Опираясь на сообщения, полученные им от астраханских татар, он пишет об участии ногайского компонента в этногенезе нагайбаков.

Определённый интерес в данный период представляет ряд коротких заметок, опубликованных в "Оренбургских епархиальных ведомостях". Их появление было связано с общим беспокойством иерархов Православной Церкви о духовном состоянии крещёных инородцев. Как известно, во второй половине XIX века наблюдался процесс массового отпадения крещёных татар в ислам (75). В этот же процесс были втянуты и некоторые группы удмуртов, марийцев, мордвы и чувашей, которые, переходя в ислам, утрачивали собственное этническое самосознание и, под влиянием соседей - татар, переходили на татарский язык. Одна из первых заметок на подобную тему была опубликована в 1876 году. В частности, в ней сообщалось: "В одном из отдалённых пунктов Оренбургской епархии обитают, так называемые, нагайбаки - старокрещёные; сплошною массою, в числе 4500 душ, они заселяют четыре посёлка в Верхнеуральском уезде, а образом жизни и обычаями походят более на магометан, чем на христиан" (51, с. 351). Далее отмечались положительные результаты миссионерской деятельности казанского священника Игнатия Тимофеева.

В 1900 году Н. Чернавским была издана "Оренбургская епархия в прошлом и настоящем", где имеется небольшое сообщение о происхождении нагайбаков, в основном по данным, обнаруженным в работах П.И. Рычкова (82, с. 128-131).

В 1902 году в I-II выпусках журнала "Живая старина" Е.А. Бектеевой был представлен очерк "Нагайбаки (Крещёные татары Оренбургской губернии) (10), в которой также уделяется место описанию материальной культуры этой группы.

В 1911 году нагайбакский священник Ф. Альметев написал "Этнографическую заметку" о нагайбаках, где говорит о казанско-татарском происхождении нагайбаков. Он же предлагает собственный вариант этимологии этнонима "нагайбак": "Дед наш разъяснял, что "нугайбак" - слово киргизское, происходит от слова "нугай" - татарин и "бак" - сокращённое слово "бакмак" пасти или управлять. Итак, слово "нагайбак" в буквальном переводе на русский язык должно значить - "татарскоеуправление" (52, с. 1097-1099).

В 1912 году в Оренбургских епархиальных ведомостях была опубликована небольшая статья автором, подписавшимся инициалами "С. А." В ней затрагивалась проблема духовного состояния нагайбаков Оренбургского, Орского и Верхнеуральского уездов. В частности, там говорилось об отпадении большинства нагайбаков двух первых уездов в мусульманство и переходе в ислам нагайбаков станицы Требиятской Верхнеуральского уезда. Далее автор ставит вопрос о том, почему большинство нагайбаков всё же сохранило преданность православию? Ответ на поставленный вопрос звучит следующим образом: "Мы полагаем, что в данном случае большую роль играло то, что нагайбаки - казаки. Присяга, принимаемая на верность службы Православному царю и св. Руси, по обряду православной церкви, казаками-нагайбаками чтится, как величайшая святыня. Гордость казака-нагайбака, что он верноподданный Православного Русского Государя, почему патриотические чувства и заставляли его именоваться исповедником той именно религии, коей пребывает обожаемый им Монарх" (53, с. 649-653).

Наконец, за этот же период было напечатано несколько научных публикаций о нагайбаках, где впервые появляются некоторые данные и по материальной культуре исследуемой группы. В 1877 году в Казани проходил IV Археологический Съезд, на одном из заседаний которого В.Н. Витевским был зачитан доклад на тему "Сказки, загадки и песни нагайбаков Верхнеуральского уезда Оренбургской губернии". В представленном автором докладе - богатейшем песенно-фольклорном материале - имеется немало ценных сведений об одежде, пище и хозяйственной деятельности казаков-нагайбаков (19, с. 257-280). Годом позже, в газете "Оренбургский листок", им же была представлена статья, в основу которой лёг упомянутый выше доклад (18), а в 1882 году В.Н. Витевским в нескольких номерах газеты "Волжско-Камское слово" была опубликована обширная статья "Нагайбаки Верхнеуральского уезда Оренбургской губернии" (17). В ней даётся панорамная картина различных культурно-исторических аспектов, связанных с происхождением и развитием нагайбаков. Отдельным пунктом в статье выделяется описание современного экономического состояния нагайбаков. Большая же часть публикации посвящена описанию годового цикла общественных и семейных обрядов и праздников, а также свадебного торжества, проводов казака на службу, поминального обряда и др. Так же как и песенно-фольклорный материал, всякая другая информация у В.Н. Витевского изобилует сведениями по материальной культуре нагайбаков. В 1897 году была издана книга В.Н. Витевского "И.И. Неплюев* и Оренбургский край в прежнем его составе" (16). Сославшись в данной работе на слабую освещённость вопросов о происхождении и религиозном состоянии нагайбаков, он, опираясь на различные документы, работы П.И. Рычкова и других авторов, а также собственные наблюдения, даёт наиболее развёрнутую для своего времени картину этногенеза изучаемой группы. Кроме того, В.Н. Витевский отмечает заслуги И.И. Неплюева в деле укрепления нагайбаков в христианской вере. В целом труды В.Н. Витевского, посвящённые нагайбакам, являются наиболее исчерпывающими на период конца XIX - нач. XX вв.

В 1909 году была издана книга М.А. Круковского "Южный Урал. Путевые очерки", где представлено краткое описание быта троицкой группы нагайбаков (31, с. 260-269).

Несмотря на стабильное сохранение численности населения, собственного самосознания и культуры нагайбаков, в советский период, вплоть до 70-х годов, никаких сколько-нибудь заметных публикаций об изучаемой группе нами обнаружено не было. Возможно, это связано с формальной ликвидацией Неплюев Иван Иванович (1693-1773) - сенатор, первый губернатор Оренбургской губернии (1744-1758). нагайбакской народности, и все упоминания о них были приурочены к исследованиям волго-уральских татар.

Среди публикаций последних трёх десятилетий вопросы материальной культуры нагайбаков наиболее полно освещены в работах Ю.Г. Мухаметшина (41-46), Н.А. Халикова (46, 78-81), Р.К. Уразмановой (46), С.В. Сусловой (46, 68), Ф.Ш. Сафиной (46), Ф.Л. Шарифуллиной (46) и др. В частности, первым из упомянутых авторов была написана монография "Татары-кряшены" (43). Н.А. Халиковым разработана тема по хозяйственной деятельности волго-уральских татар, где уделяется должное внимание кряшенам, в том числе и нагайбакам (81).

Источниковой базой данного исследования является материал различного характера, происхождения и степени репрезентативности. Прежде всего, это полевой этнографический материал, полученный автором в ходе экспедиционных выездов в Нагайбакский район Челябинской области. Во-первых, это непосредственные наблюдения автора. Полевые исследования проводились методами наблюдения, опроса (интервью) и анкетирования (см. приложение). Наблюдение и опрос проводились как в период экспедиционных выездов в летний период (15-20 дней), так и во время краткосрочных выездов (1-3 дня) в течение остального времени года. Всего было совершено четыре экспедиции в летний период (1998-2001 гг.), а также около десяти краткосрочных выездов. Важным моментом полевых исследований является то, что автору удалось устроить максимально возможное "погружение" в этническую среду. Знание языка позволяло включаться в повседневную хозяйственно-бытовую деятельность населения, многие проблемы рассматривать "изнутри". Анкетирование проводилось в период полевого сезона 2001 г. в посёлках Остроленка и Париж. Анкеты заполнялись студентами исторического факультета Магнитогорского государственного университета в процессе опроса населения.

Во-вторых, это сообщения информаторов. Немало ценной информации было получено в процессе общения как с рядовыми жителями, так и с представителями нагайбакской интеллигенции: директорами и сотрудниками местных музеев, школьными учителями, участниками фольклорных ансамблей и др. Поскольку наши информаторы не являются очевидцами событий интересующего нас периода, то основная масса материала, полученного в ходе полевого опроса, относится к периоду 30-х - 40-х гг. XX века. С известными оговорками, учитывая некоторую инертность традиционной культуры, эти данные могут быть интерполированы на конец XIX - начало XX веков. Кроме того, документально зафиксирован (зарисован, сфотографирован, снят на видеоплёнку) значительный материал по исследуемой теме - жилища, хозяйственные постройки, инвентарь, орудия, одежда, посуда, утварь и т.д. Помимо собственного, автор использовал полевые материалы, любезно предоставленные ему коллегами - сотрудниками отдела этнологии института истории АН Республики Татарстан: Уразмановой Р.К., Сусловой С.В., Халиковым Н.А., Сафиной Ф.Ш. и др.

Некоторый, преимущественно вещевой материал, содержится в историко-краеведческих музеях посёлков Фершампенуаз, Париж и Остроленка. Здесь собраны коллекции предметов быта и хозяйственный инвентарь, одежда и украшения, военное снаряжение, а также реконструированы фрагменты интерьера жилища.

Кроме того, в фондах этих музеев сохранились различные рукописи и публикации, отражающие историю населённых пунктов, в том числе некоторые аспекты хозяйства и культуры. К ним относятся, например, работа А.Н. Беликова (90), в которой имеется материал по истории заселения и исторической топонимике края, а также записи нарративного характера, сделанные казаком Н.В. Байтеряковым (89) - очевидцем событий начала века. Его воспоминания являются ценным источником, освещающим различные аспекты жизнедеятельности и нагайбаков, в том числе сведения о хозяйстве, жилище, пище и трапезах, семейных и общественных отношениях, особенностях казачьей службы нагайбаков и т.д. Значительное место в работе Байтерякова занимает описание возникающих среди нагайбаков капиталистических отношений. Значительные материалы по истории нагайбаков, а также записи мемуарного характера содержатся в рукописях директора районного историко-краеведческого музея и старейшего жителя п. Фершампенуаз A.M. Маметьева.

Определённые сведения по материальной культуре нагайбаков были извлечены из архивных фондов канцелярий губернаторов, губернских палат (управлений) государственных имуществ, статистических комиссий и комитетов, учёных архивных комиссий и т.д. Они хранятся ныне в Государственном архиве Оренбургской области (ГАОО). Здесь имеются статистические сведения по учёту населения казачьих станиц (98, л. 102 об. - 103; 99, л. 19 об. - 20; 100, л. 64 об. -65, 107 об. - 109; 101, л. 29 об. - 30, 36 об. - 37), потребности в строевом лесе (92, л. 13 об. - 19 об.), питьевой воде (93, л. 1 об.). Имеются также документы об оказании материальной помощи малоимущим казакам на момент переселения (94, л. 1 - 2, 3), сведения о количестве скота, распаханной земли, засеянного хлеба и накошенного сена (103, л. 7-8, 25-30), число и характеристика земель, принадлежащих казакам п. Париж (103, л. 37-38), Кассель, Остроленка и Требия (103, л. 43-46). Небольшие данные по земледелию, скотоводству, птицеводству, жилищу и одежде представил Р.Г. Игнатьев (102, л. 54 об., 73 об.-74, 96-97). Рукопись И.М. Ляпидевского (88, с. 7-15) даёт сведения по культуре и быту старокрещёных татар Мамадышского уезда Казанской губернии. В его работе видна несомненная связь материальной культуры нагайбаков с описываемой группой кряшен.

Другую группу источников представляют различные публикации в краеведческих описаниях, научных сборниках, периодической печати.

К ним следует отнести первое упоминание о нагайбаках в работе П.И. Рычкова (59, с. 137; 60, с. 268-270). В частности, приведённые им данные позволяют судить об участии среднеазитско-кавказских элементов из числа выбежавших из киргиз-кайсацкого плена. "Из них же восприняли святое крещение шестьдесят восемь человек, в том числе персиян сорок пять, аравитян двенадцать, бухарцев три, каракалпак два, которые по определению Оренбургской канцелярии селятся на назначенных им местах в Уфимской провинции, около Нагайбацкой крепости" (59, С. 136). В той же самой работе имеется и другое упоминание "Нагайбацкой" крепости. Здесь автор даёт объяснение названию поселения. Согласно его сообщения "Звание происходит от жившего на сем месте башкирца, кой назывался Нагайбак, и юрт его назывался по нем деревней Нагайбаковой" (60, С. 268). Ниже, ссылаясь на устные предания, он пишет, что в окрестностях этой крепости "бывал город, и живали в нём якобы нагайцы" (60, С. 268). Из этого сообщения не совсем ясно происхождение этнонима "нагайбак". Здесь явно усматриваются две версии. Согласно первой, происхождение этнонима связано с топонимикой, а согласно второй версии самоназвание было унаследовано от обитавших здесь "нагайцев". По поводу хозяйства и материальной культуры сведения ещё более скудные, если не сказать что минимальные. П.И. Рычков сообщает, что "Во всём нагайбацком округе имеется их ныне десять деревень и одно село с церковью. В оных и с Нагайбацкою крепостию служилых казаков числится 1359 человек, которые получают жалованье, провиант и фураж тогда токмо, когда от своих жилищ далее ста вёрст командированы бывают. А иначе, будучи достаточно удовольствованы пахотною землёю и всякими угодьями, должны служить без жалованья" (60, С. 270).

Краткое сообщение о происхождении нагайбаков было сделано в середине XIX века П.И. Небольсиным (47, с. 21-22). В его работе мы также не находим сколько-нибудь малейшего описания материальной культуры, если не считать, что образ жизни и костюм нагайбакских женщин он посчитал вполне татарскими (47, С. 22).

Некоторый свет на интересующий нас вопрос проливают публикации В.Н. Витевского. Сам автор никогда среди нагайбаков не был, а сведения получал от члена Уфимского статистического комитета Р.Г. Игнатьева, учителя Фершампенуазской школы И. Тимофеева и атаманов станичных правлений (19, С. 267). Тем не менее, его данные можно считать первыми среди опубликованных достоверными сведениями о культуре нагайбаков. Достоверность представленного им материала не вызывает сомнения, поскольку информаторами автора были люди вполне компетентные. Хотя предметами его исследования были песни, загадки, сказки и религиозное состояние нагайбаков, тем не менее в текстах его работ имеются и некоторые данные по материальной культуре. Например, изложенные им песни и загадки нагайбаков на IV археологическом съезде дают некоторое представление о хозяйственной деятельности, орудиях труда (серп, коса), полевых и огородных (свекла, репа, брюква) культурах, наличии мельниц, охоте на уток, ремёслах (кузнечество), строительных материалах (сосна, мох), наружных украшений построек (резные узоры), средствах передвижения (лошади, телеги, сани), элементах одежды (мужской шёлковый кушак), украшениях (серебряные перстни), о наличии покупной фабричной одежды, домашней утвари (свечи, скатерти "московской работы", стеклянная посуда), изготовлении коровьего масла, кормлении коровьим молоком детей, культуре употребления спиртных напитков (19, С. 268-280).

В нескольких номерах газеты "Волжско-Камское Слово" В.Н. Витевским была опубликована статья о верхнеуральских нагайбаках. В ней также большая часть материала была посвящена духовной культуре (17). В этой работе имеются некоторые сведения по хозяйству и пище. Описывая праздники и ритуальные тризны, В.Н. Витевский сообщает о породах домашнего скота и пищевых предпочтениях нагайбаков. IV глава упомянутой статьи полностью посвящена хозяйственной деятельности. Автор сообщает о преобладании пашенного земледелия и скотоводства, об избытке земли и обилии урожая, о многочисленности поголовья скота, о наёмных рабочих-башкирах, о рыболовстве, об огородничестве, ремёслах и жилищах.

В 1897 г. вышла в свет книга В.Н. Витевского, в которой он, опираясь на данные Ф.М. Старикова и П.И. Рычкова, обращается к проблеме этногенеза нагайбаков (16, С. 439-442). В целом он принимает версию о казанско-татарском происхождении, не сомневаясь и в участии "крещёных калмыков и других инородцев" (16, С. 441).

Е.А. Бектеева, опубликовавшая статью в одном из номеров "Живой старины", сама была нагайбачкой, и поэтому её публикация имеет особую ценность (10). По сути, это был первый случай в истории изучения вопроса, когда автор являлся не только исследователем, но и носителем изучаемой культуры. Однако, как видно из текста публикации, большей частью источниковой базы у Е.А. Бектеевой были работы предыдущих авторов (П.И. Рычкова, П. Небольсина, В.Н. Витевского), и её работа в ряде мест носит компилятивный характер. Кроме того, автор, описывая различные стороны жизнедеятельности и культуры нагайбаков, не всегда уточняет, какую именно группу она имеет в виду. Складывается впечатление, что статья, по большей части, была написана на материале нагайбаков Оренбургского и Орского уездов, у которых огородничество было развито менее, по сравнению с верхнеуральской группой, и заменялось бахчеводством (79, с. 116). Например, она пишет, что "огродничество за малым исключением не развито" (10, с. 169). В то время как Ф.М. Стариков отмечает наличие огородов у верхнеуральских нагайбаков как явление обычное (65, с. 133), а исследователь Оренбургского края Р.Г. Игнатьев писал, что нагайбаки "хорошие земледельцы", и считал их "лучшими исправными казаками, хорошими огородниками" (100, с. л. 96-97). Оба писали исключительно о верхнеуральских нагайбаках.

В конце XIX века Ф.М. Стариковым - известным исследователем истории казачества - была написана книга "Краткий исторический очерк Оренбургского казачьего войска, с приложением статьи о современном быте оренбургских казаков и карты". В ней имеется отдельная глава, в которой представлено описание материальной культуры и быта казаков-нагайбаков. В частности, автором выделяются следующие пункты: "Дома нагайбак", "Посуда", "Отопление", "Двор и надворные постройки", "Огороды", "Пища нагайбак", "Одежда нагайбак", "Нравственные и физические качества населения", "Свадьбы и храмовые праздники", "Проводы казаков-нагайбаков на службу" (65, с. 128-146, 167, 170-173). По нашему мнению, в отношении описания элементов материальной культуры нагайбаков изучаемого периода данная работа имеет наибольшую ценность.

М.А. Круковский в путевых очерках о Южном Урале сообщает о нагайбаках Троицкого уезда (ныне Чебаркульский район Челябинской области) (30, С. 260267). Описывая данную группу нагайбаков, он отмечает ряд примечательных черт, которые не были замечены у верхнеуральских, оренбургских и орских нагайбаков. Например, троицкая группа не использовала в качестве эндоэтнонима слово "нагайбак". Вместо этого они называли себя "бакалы". Вероятно, по названию селения, откуда переселились их предки. Более того, по свидетельству М.А. Круковского, слово "нагайбак" им известно не было. Сам автор впервые встречается с этой группой и первичную информацию о происхождении нагайбаков черпает у местного священника. Полуграмотный батюшка объяснял: "Должно быть, что-нибудь монгольское (происхождение - И.А.), потому что язык сильно смахивает на башкирский" (30, с. 261). Далее, М.А. Круковский без какихлибо ссылок излагает собственную точку зрения на происхождение нагайбаков. Он считает, что нагайбаки являются потомками отатаренных башкир, впоследствии метисированных также с астраханскими татарами (30, с. 262, 267). Подобная точка зрения встречается впервые. Как известно, большинство исследователей связывают происхождение нагайбаков с арскими татарами. В данном случае мнение о "башкирском" происхождении нагайбаков, по нашему мнению, основано, главным образом, на заблуждении М.А. Круковского. Он, безусловно, знал о том, что в прошлом нагайбаки проживали на территории Западной Башкирии, и этот факт позволил ему сделать данное предположение. По нашему мнению, допустимо, что в состав нагайбаков Белебеевского уезда была "вкраплена" какая-то часть крещёных башкир, но последних было совсем немного, и об этом нет почти никаких сведений. Заслуживает внимания то, что М.А. Круковский отмечает значительный астраханско-татарский компонент в этногенезе нагайбаков, что не противоречит гипотезе о ногайском происхождении исследуемой группы. Весьма ценным в данной работе является описание женского костюма, особенно комплекса головного убора (сурэкэ), который у верхнеуральской группы к тому времени уже вышел из употребления. Характеризуя быт, хозяйственную деятельность и жилище нагайбаков Троицкого уезда, автор раскрывает картину совершенно противоположную той, которую мы видим при описании верхнеуральских нагайбаков. В частности, М.А. Круковский отмечает крайнюю нищету, лень, убогость жилища троицких нагайбаков, а повальное пьянство "привело этот народец к вырождению, и теперь нагайбаков из года в год становится всё меньше и меньше" (30, с. 267). Объясняет он это тем, что нагайбаки оказались оторванными от прежней религиозной культуры, а православное духовенство о них совершенно не заботится.

В 1995 году был опубликован единственный сборник "Нагайбаки" (45), целиком посвящённый исследуемой группе. Ответственным редактором и составителем его являлся Д.М. Исхаков. В данном сборнике представлены материалы по хозяйству, жилищу, одежде и ткачеству, пище, а также годовому циклу общественных обрядов и праздников и другим аспектам культуры нагайбаков. Большая часть источниковой базы сборника основана на полевых исследованиях авторов в нагайбакских селениях.

Материалы по культуре нагайбаков предваряет статья Д.М. Исхакова "Этнодемографическое развитие нагайбаков до первой четверти XX в." (45, с. 418). Статья состоит из двух частей. В первой затрагивается важнейший вопрос -проблема формирования нагайбаков. Уникальность представленного материала в том, что автором впервые в истории изучения вопроса сделана попытка исследования этногенеза данной группы. Сопоставляя данные различных письменных источников XVIII-XIX веков, Д.М. Исхаков выделяет основные компоненты этнического субстрата нагайбаков. Прежде всего, он отмечает казанско-татарскую составляющую, уточняя при этом, что не последнюю роль здесь смогли сыграть т. н. "арские татары", в числе которых было немало ногайцев. Если с местом локализации предков нагайбаков в XVI-XVII веков у Д.М. Исхакова всё понятно, то его точка зрения по вопросу о степени связи исследуемой группы с ногайцами и происхождении этнонима "нагайбак" в представленной статье сформулирована недостаточно отчётливо. Он утверждает, что "несомненно, этническую основу нагайбаков образовали христианизированные казанские татары" и с осторожностью добавляет, что под "казанскими татарами" следует понимать их поздний - ногайско-кыпчакский компонент. Д.М. Исхаковым замечено также, что в сер. XVIII века в состав нагайбаков влились крещёные "азиатцы". И, наконец, по мнению учёного, нельзя отрицать и включение в состав нагайбаков групп финно-угорского населения. Во второй части статьи анализируется расселение и динамика численности нагайбаков в XVIII - начале XX веков. Здесь отмечены в хронологической последовательности пункты их локализации в Заказанье, Восточном Закамье и Южном Зауралье. Кроме того, приводятся данные по этносословным группам нагайбаков 1823 г., а после переселения в Южное Зауралье отмечен характер этнокультурных контактов между нагайбаками и другими этносами региона -русскими и башкирами. Наконец, в статье представлена таблица, отражающая динамику численности нагайбаков с 1719 по 1926 гг. Согласно данной таблице, нагайбаки, как самостоятельная этнокультурная единица, существовали уже с начала XVIII в., что противоречит данным, приводимым самим же автором статьи. Думается, что под "нагайбаками" периода до сер. XIX в. здесь имеются в виду различные этнические и сословные группы, локализованные в одних и тех же селениях, из которых не все впоследствии вошли в состав нагайбаков. В конце статьи Д.М. Исхаков определяет нагайбаков по состоянию на начало XX в. "как вполне сложившуюся сословно-этническую (этносословную) группу крещёных татар".

Для упомянутого сборника Н.А. Халиковым была написана статья "Хозяйственная культура нагайбаков" (46, с. 19-29). Статья написана, преимущественно, на основе материалов этнографических экспедиций автора, проведённых в 1982 и 1987 гг. Основной источниковой базой явились сообщения информаторов и некоторые публикации. Здесь приводится краткое сообщение о характере освоения нагайбаками территории Южного Зауралья во второй половине XIX века, основных видах хозяйственной деятельности, орудиях труда и т.п. Н.А. Халиковым в качестве основной причины хозяйственно-культурного своеобразия нагайбаков, на фоне волго-уральских татар, считается их географическое и сословное обособление. Более засушливый климат и степной ландшафт, по мнению автора, привнёс изменения в соотношение земледельческого и скотоводческого хозяйств, в сторону увеличения последнего. Используя историко-сопоставительный метод исследования, казанский учёный даёт развёрнутую характеристику хозяйственной деятельности нагайбаков в сравнении с подобными видами деятельности других этносов волго-уральского региона, в том числе и татарами, отмечая при этом заметные различия даже по сравнению с хозяйством кряшен.

В этом же сборнике следует отметить единственную, в своём роде, публикацию, хотя и обзорного характера, но вполне основательную для жанра статьи, освещающую особенности конструкции и типы традиционных жилищ нагайбаков и их ближайших соседей, написанную Ю.Г. Мухаметшиным (46, с. 2950). Автором статьи показано общее и особенное в конструкции и типах жилых построек нагайбаков и их синхронно-сравнительный анализ со строительным делом других групп татар из их ближайшего окружения. Основной источниковой базой исследования явились полевые этнографические материалы, собранные Ю.Г. Мухаметшиным в 1970 - 80-х гг. и немногочисленные публикации XIX в. Основная часть статьи состоит из трёх разделов: 1) Строительный материал и конструкция; 2) Архаичные формы жилищ; 3) Типы жилищ. Вызывает некоторое сомнение высказывание автора по поводу широкого распространения среди верхнеуральских нагайбаков каменных и каркасно-столбовых жилищ. По нашим полевым материалам, нагайбаки, несмотря на степную местность, использовали данные приёмы лишь при возведении хозяйственных построек. В целом, статья Ю.Г. Мухаметшина, как и другие работы этого автора, посвященные жилищу и материальной культуре казанских татар, во многом помогла и способствовала уяснению и уточнению проблем строительной культуры нагайбаков.

Нагайбакские поселения и жилища являются одной из наименее исследованных проблем. На сегодняшний день практически отсутствуют специальные работы, посвящённые целостному рассмотрению поселений нагайбаков как в пространственном, так и во временном отношениях. Автором не было обнаружено ни одной монографии по этой теме.

Для этого же сборника была подготовлена статья С.В. Сусловой "Традиционная одежда нагайбаков: компонентный анализ" (46, с. 50-64). Публикация основана на полевом материале, собранном самим автором в 1986 г., а также на основе полевых данных Ф.С. Баязитовой и Ю.Г. Мухаметшина, полученных в Нагайбакском районе в 1970-х гг. Другим важнейшим источником С.В. Сусловой явился "Историко-этнографический атлас татарского народа" (104), подготовленный ей совместно с Р.Г. Мухамедовой. Поскольку сведений о традиционной одежде нагайбаков сохранилось меньше всего (на сегодняшний день нет ни одного человека, способного по памяти восстановить весь комплекс, а музейные коллекции не полны), то материал, представленный С.В. Сусловой имеет исключительную ценность по полноте и достоверности изложения. Автор статьи, методом компонентного историко-сопоставительного анализа структурных элементов костюма, подробно описала типы нижней и верхней одежды, головных уборов, обуви и украшений.

Материалы по ткачеству нагайбаков были опубликованы Ф.Ш. Сафиной (46, с. 64-74). Её статья базируется на собственных полевых наблюдениях и на публикациях рубежа XIX-XX веков. (10, 65). В работе Ф.Ш. Сафиной представлено детальное описание технического сырья ткачества со способами обработки растительных волокон и шерсти, а также способы и орудия обработки сырья и прядения. Отмечена идентичность устройства, конструктивных деталей, внешних форм орудий ткачества с основными параметрами инструментов казанских татар и кряшен. Автором описаны ткани, изготовляемые как для одежды, так и для бытовых предметов - занавесей, скатертей, повседневных и декоративных полотенец, половиков и паласов.

Ю.Г. Мухаметшиным в упомянутом сборнике также была опубликована статья "Пища из животноводческих продуктов в системе питания нагайбаков" (46, с. 128-140). Статья была написана на основе полевых материалов, собранных автором в 1979-87 годах среди верхнеуральских и чебаркульских нагайбаков, а также татар-казаков Оренбургской области и татар-кряшен Бакалинского района Башкортостана. Несмотря на то, что статья посвящена пище из животноводческих продуктов, в ней также упоминается и пища растительного происхождения. В основном это касается различных пирогов с мясными начинками и тестяных изделий с использованием животного жира. Автором отмечается, что в системе питания нагайбаков животноводческие продукты занимали заметное место, что обуславливалось природно-географическими условиями, направленностью хозяйственной деятельности и социально-экономическим статусом населения. Особенно отмечается пища обрядово-праздничной кухни, имеющая общетюркскую основу. Сохранение и усиление в системе питания консервативных реалий, особенно скотоводческого характера, Ю.Г. Мухаметшиным объясняется тесными контактами нагайбаков с башкирами, казахами, калмыками и ногайцами. Однако в данной работе не совсем понятной осталась точка зрения автора по вопросу о степени воздействия русской кухни на систему питания нагайбаков. Хотя в самом конце статьи он высказывает мнение о наибольшем воздействии русской кухни на пищу крещёных групп татар, но не уточняет, каких именно групп и в какой степени. Думается, что вопрос этот не раскрыт уже в связи с поставленной задачей в статье, где центральное место занимает пища из продуктов животноводства.

Весьма интересный материал в данном сборнике представлен Р.К. Уразмановой в статье "Годовой цикл общественных обрядов и праздников" (46, с. 74-87). Автор подробно и детально описывает такие праздники как рождественский цикл - нардуган, масленница - май чабу, вербное воскресенье -бэрмэнчек боткасы, Пасху - оло кон, Троицу - тройсын, а также обряды, связанные со встречей ледохода, севом яровых, молениями о дожде, воскресными играми молодёжи, поминовением усопших - аш биру. Помимо описания самих празднично-ритуальных действий, в статье имеются сведения об одежде и пище. Сопоставляя обряды и праздники нагайбаков с аналогичными событиями в жизни других групп крещёных татар, Р.К. Уразманова отмечает, что у нагайбаков на празднества и ритуалы наложил отпечаток казачий образ жизни. В частности, это проявляется в весенних праздниках, когда походы в лес устраиваются верхом на лошадях, а на второй день Пасхи мужчины и подростки состязаются в джигитовке.

Весьма ценный материал в сборнике представлен Ф.Л. Шарифуллиной в статье "Традиционная свадебная обрядность нагайбаков в конце XIX - начале XX веков" (46, с. 117-127). Значимость данной работы для нашей диссертации определяется наличием в статье исчерпывающего материала по праздничной одежде, украшениям и пище. Структура статьи включает три раздела -предсвадебный цикл, свадебный цикл и послесвадебный цикл. В первой части описывается размер и состав брачного выкупа за невесту - калын, брачного залога - ак со стороны невесты в день сговора, а также подарков, приготовляемых невестой для жениха. Во второй части статьи даются сведения об одежде и украшениях невесты, праздничного интерьера жилища, порядке подачи, составе и способах обработки пищи, о напитках. Отмечается также порядок рассаживания новобрачных и гостей. Здесь автор пишет, что новобрачных усаживали за отдельным столом, отгородив от гостей занавеской. Мужчины и женщины рассаживались по разным столам. Однако в упомянутой статье ничего не сказано об очерёдности посадки за стол, как по старшинству, так и по степени родства приглашённых гостей. В третьей части говорится о послесвадебных обрядах -бросание молодой женой серебряного кольца в колодец, пережитках обычая избегания свёкра и старших мужчин в доме мужа и др. Ф.Л. Шарифуллиной отмечается, что в свадебной обрядности нагайбаков, помимо общетатарских элементов, присутствовало немало сходных черт с финно-уграми и русскими.

Некоторый материал по интересующей нас теме также содержится в статье "К реконструкции традиционной культуры нагайбаков (обряд и текст)", подготовленной для того же сборника Ф.С. Баязитовой, в основном, на материале фольклора (46, с. 94-117). Исследуя обрядово-праздничную терминологию, автор также затрагивает некоторые моменты в обстановке жилища, домашних вещей и празднично-ритуальной кухне.

Кроме того, в сборнике имеется материал Д.Б. Рамазановой "Некоторые наблюдения над системой терминов родства и свойства нагайбаков" (46, с. 88-93).

Методологически диссертационное исследование опирается на единство сравнительно-исторического, историко-типологического и историко-генетического подходов, позволяющих рассматривать многообразие методологических концепций многоаспектно, по принципу взаимодополняемости с точки зрения раскрытия в них закономерностей исторической эволюции и функциональных особенностей элементов материальной культуры народа. В этом отношении диссертант опирался на основные достижения в современной отечественной этнографии.

Историко-типологический метод был использован в каждой главе для построения классификационных схем. Изучение материальной культуры как предмета этнографического исследования неизбежно требует применения определённой классификации. В этнографии, как и в любой другой науке, занимающейся изучением предметов и явлений с повторяющимися свойствами, научное исследование целесообразно начинать с определения классификационной системы, наиболее удобной и приемлемой для выявления необходимых характеристик предмета исследования.

Отечественная этнографическая наука выработала ряд вполне конструктивных и научно обоснованных классификационных схем по отношению к основным предметным областям исследования. Они прекрасно известны всем специалистам и, вероятно, принимаются большинством российских исследователей, хотя в ряде моментов остаются дискуссионными. Наибольшее количество спорных моментов возникает при использовании географической, этнолингвистической и антропологической классификациям, что объясняется различным подходом в определении принципа территориального районирования, слабостью изученности некоторых языков, различных точек зрения на проблему расогенеза и другое. Наиболее последовательно разработанной и менее всего вызывающей разногласия среди специалистов является классификация этнических общностей по хозяйственно-культурным типам (ХКТ).

Интересующая нас предметная область - материальная культура -рассматривается в системе последней классификации. Территория волго-уралья географически находится на стыке трёх больших хозяйственно-культурных систем: восточноевропейской оседлоземледельческой, степной кочевническо-скотоводческой и сибирской таёжной с преобладанием присваивающего хозяйства. Поэтому в хозяйстве и материальной культуре народов Поволжья и Урала в целом, и у верхнеуральских нагайбаков в частности, элементы всех этих хозяйственно-культурных типов, в разном соотношении, присутствуют.

Согласно выбранной нами классификации по ХКТ, верхнеуральские казаки-нагайбаки принадлежат к типу пашенных земледельцев степной и лесостепной полосы и расселены в юго-восточной периферии поволжско-уральской историко-этнографической области (ИЭО). Элементы производящего хозяйства здесь появляются уже в эпоху неолита, а в период бронзы и раннего железа земледелие и скотоводство представляют основные обеспечивающие типы хозяйства.

Хозяйство верхнеуральских нагайбаков включается в комплекс различных хозяйственно-культурных типов Евразии, которые основаны на возделывании зерновых культур в непременном сочетании с разведением крупного и мелкого рогатого скота. Животноводство сопровождается использованием широкой гаммы продуктов, как мясных, так и молочных, при очень сложной ферментационной обработке последних.

Рассмотрение особенностей орудий труда нагайбаков также требует их систематизации. В целом, орудия производящей деятельности исследуемой группы соответствуют общим типологическим параметрам подобных вещей большинства земледельческого населения поволжско-уральской ИЭО в интересуемый нас период.

Исследователями отмечалось многообразие орудий обработки почвы у татарских крестьян в середине XIX - начале XX веков. Применительно к урало-поволжскому региону, Н.А. Халиковым была предложена следующая классификационная схема (81, с. 45). Почвообрабатывающие орудия, по способу приведения их в действие и функциональному назначению, подразделяются на упряжные и ручные средства. Последние, приводимые в действие мускульной силой человека, предназначены для садово-огородных и хозяйственных работ. Упряжные подразумевают применение тягловой силы - лошади, вола и используются, прежде всего, для обработки больших площадей земли - пашни. Упряжные земледельческие орудия функционально и конструктивно подразделяются на две группы: орудия пахоты и орудия боронования. В свою очередь, первые по функциональному назначению, выраженному формально-морфологическими признаками, делятся на два типа: плуги и сохи. Промежуточное положение между ними занимал подтип усовершенствованных сох-односторонок и косуль.

При описании поселений и жилищ нагайбаков был применён синхронно-сравнительный метод однородных типологических признаков, апробированный Ю.Г. Мухаметшиным на материале различных групп татар волго-уральского региона, в том числе и нагайбаков (46, с. 29-50). Ю.Г. Мухаметшин выделяет три основных пласта в технике домостроительства нагайбаков - общерегиональный, ареальный и внутриареальный. На материале исследуемой группы нами были зафиксированы только два первых типа. Они включают в себя преимущественно срубные постройки. Внутриареальный пласт в технике домостроительства, с преобладанием каркасно-столбовых и монолитных жилищ, у верхнеуральских нагайбаков в изучаемый период распространения не получил.

Метод компонентного историко-сопоставительного анализа был применён при исследовании структурных элементов костюма: типов нижней и верхней одежды, головных уборов, обуви, украшений.

Основной трудностью при реконструкции традиционной одежды нагайбаков XIX века является то, что до наших дней сохранилось крайне мало образцов и, возможно, они отражают далеко не всю палитру разнообразия повседневной и праздничной одежды. К концу первой трети XX столетия традиционная одежда казаков-нагайбаков была полностью вытеснена русским городским костюмом, поэтому даже среди старожилов района едва ли найдётся человек, способный целостно восстановить по памяти весь комплекс одежды начала века.

Огромный пласт этой части культуры бесследно исчез в результате государственной политики раскулачивания и расказачивания, проводимой в 2030-е годы прошлого столетия. Среди казаков-нагайбаков бедняцких хозяйств было крайне мало, поэтому значительная часть населения была репрессирована, семьи высланы. Одежда, вещи, документы, фотографии, напоминавшие о казачьем прошлом, уничтожались.

Некоторую информацию дают фотографии и вещи, переданные населением в местные музеи за последние полтора-два десятилетия. Письменные источники не изобилуют достаточным количеством материала по интересующей нас теме. Дореволюционные авторы в своих работах, чаще всего, рассматривали проблемы происхождения нагайбаков, истории их расселения, давали некоторые сведения по материальной и духовной культуре (48, е., 20-22; 17; 59). Сообщения, касающиеся одежды и изготовления тканей, вообще скудны и фрагментарны. Ценный фактический материал содержится в статье Е.А. Бектеевой (10, с. 168), где, наряду с описанием одежды, автор рассматривает и ткани, которые использовались для повседневной одежды. Ф.Ш. Стариков даёт описание интерьера жилища, подробнее других авторов останавливается на тканях, применяемых для одежды, сообщает о культурах, возделываемых нагайбаками (65, с. 141-143). Но в целом, к сожалению, в дореволюционной литературе интересующий нас вопрос не получил должного освещения.

Система питания занимает одно из важнейших мест в культуре любого народа. Пища, как неотъемлемый элемент повседневных витальных потребностей человека, является наиболее консервативной и мало подвергающейся изменению, частью системы жизнеобеспечения этноса. Если традиционное жилище, одежда, украшения, элементы хозяйственного инвентаря и др., претерпевают заметную деформацию, особенно за последние 100-150 лет, то традиции, касающиеся системы питания в культуре этноса, чаще всего, сохраняют основные архаические элементы. Это объясняется, главным образом тем, что система питания наиболее жёстко привязана к хозяйственно-культурному типу этноса, природно-географическим условиям местности, имеет глубокие исторические связи с эволюцией и формированием мироощущения народа. Всё это, и многое другое, в своей совокупности оказывает решающее влияние на особенности системы питания этноса, которая во многом и создаёт максимально удобное и комфортное существование этнической системы в собственной экологической нише.

За последнее столетие массовая культура овладела не только городской средой, но и в значительной степени внедрилась в сельскую местность, где этничность всегда проявлялась в наиболее выраженном виде. Изменения коснулись, в первую очередь, таких элементов материальной культуры, как жилище и другие постройки, хозяйственно-бытовой инвентарь, одежда и украшения. В то же самое время, традиционная пища, в основе своей, остаётся почти в неизменном виде. Конечно, элементы некоторого заимствования, безусловно, существуют, но опыт наблюдения за подобными явлениями даёт основание говорить лишь о поверхностном, формальном, в большинстве случаев, характере подобных вещей. Строго говоря, активные культурные заимствования, существующие на протяжении всей истории этносов, в меньшей степени затрагивают систему питания. Поэтому традиционная пища этноса является весьма удобным и благоприятным материалом для исследования многих вопросов, связанных не только с развитием собственно системы питания, но и других сфер жизнедеятельности этноса, включая этногенез, духовную культуру, а также общественный быт и семейно-брачные отношения.

Изучение системы питания этноса не ограничивается только перечислением и систематизацией основных продуктов и блюд, изготавливаемых из них. В плоскости исследования этой проблемы находятся также и вопросы, связанные с изучением способов обработки, консервирования, хранения пищи, очерёдности подачи на стол. Немаловажную роль играет порядок расположения за столом членов семьи и гостей, расположение самого места трапезы. В поле зрения исследователя-этнографа также обязательно входит число приёмов пищи в суточном промежутке. Это число может варьироваться у разных этносов. Здесь же необходимо учитывать количественное и качественное соотношение принимаемой пищи в разное время суток. Представляет этнографический интерес сезонная смена режимов питания в годовом промежутке. Безусловно, большое значение имеет изучение пищевых предпочтений и запретов, что помогает исследователю решать некоторые сложные проблемы, связанные с этногенезом и историческим развитием далёких предков изучаемого народа.

Пищевые предпочтения и запреты характерны для праздничной и, особенно, ритуальной кухни. В настоящее время, когда ограничения и запреты на определённые продукты в повседневной пище не столь широко распространены, праздничная и ритуальная кухни сохраняют многие архаические черты. Часто в число блюд, приготавливаемых для праздников, поминальных обрядов и других случаев, сопровождающихся особенным отношением к трапезе, включаются такие, которые в повседневности давно уже вышли из употребления. В других случаях замечается, что блюда, в прошлом имевшие исключительно ритуальное значение, особое знаково-смысловое содержание, впоследствии становятся обыденными.

Особенность этнографического изучения пищи состоит ещё и в том, что исследователя интересует не только сама пища и процесс её приготовления, но и то, какую утварь и посуду используют во время приготовления и принятия пищи.

Другим немаловажным аспектом в этнографическом изучении системы питания является выявление способов обработки пищи. При этом пища может проходить несколько этапов обработки и, в зависимости от сложности этого процесса, подразделяться на особые группы. По мнению С.А. Арутюнова, сюда входят несколько групп, условно называемых: сырьё, полуфабрикат, снедь и блюдо. Полуфабрикат - это продукт, прошедший определённую обработку, но ещё не готовый к употреблению в пищу. Например, если зерно - это сырьё, то крупы и мука - это полуфабрикат. Снедь вполне готова к употреблению в пищу без какой-либо дальнейшей обработки и способна к более или менее длительному сроку хранения. Таковыми, например, являются хлебные изделия, сыры, колбасы и др. Наконец, блюдо предназначено к потреблению более или менее непосредственно после изготовления и не допускает длительного хранения. Как и во всех сферах материальной культуры, границы между этими условно выделяемыми категориями не абсолютны (7, с. 189-190).

При классификации системы питания был использован историко-типологический метод, разработанный С.А. Арутюновым (7, с. 196-202). Им была предложена классификация системы питания на материале армян, которые, если не брать во внимание отдельные детали, по количественному соотношению земледельческой и животноводческой пищи, в целом, соответствуют большинству земледельческих этносов Евразии, и, в частности, нашей группе. Поэтому нам представляется возможным и перспективным применение предложенной классификационной схемы при описании системы питания верхнеуральских нагайбаков.

В частности, российским учёным был предложен путь "последовательной классификационной дихотомизации". В качестве первого этапа такой дихотомизации автор выделяет два основных типа, критерием различения которых является способ получения растительного компонента основной массы питания: через собирательство или земледелие. Мясная пища, по мнению С.А. Арутюнова, независимо от способа её получения, через охоту или скотоводство, как правило, не влияет существенно ни на качественный состав получаемого мяса, ни даже сколько-нибудь закономерно на удельный вес его в общей системе питания. Основная масса растительной пищи нагайбаков имела земледельческое происхождение; собирательство, как мы увидим ниже, имело сугубо вспомогательное значение. То же самое касается и мясной пищи.

На следующем этапе дихотомизации, в рамках земледельческого типа системы питания предлагается выделить два подтипа по характеру культурных растений, являющихся основным источником крахмала в пище: решающим здесь является, зерновые это растения или незерновые (корнеплоды, клубнеплоды).

У нагайбаков, среди всех земледельческих продуктов, решительно преобладали зерновые, в основном пшеница, овёс, ячмень и полба. Лишь у самых малоимущих казаков имела место рожь.

Далее, вслед за типом и подтипом, выделяется класс систем питания. В рамках зернового подтипа, каковым является система питания у нагайбаков, также можно выделить два класса, в зависимости от характера основного источника мясной пищи. Во всех хозяйственно-культурных типах, основанных на зерновом хозяйстве, либо широко употребляется в пищу мясо домашнего скота, либо, если этого не происходит, основным источником животного белка становятся присваивающие отрасли хозяйства - рыболовство и охота. В нагайбакской системе питания сложился первый класс, именуемый зерново-скотоводческим.

Далее С.А. Арутюновым предлагается в рамках этого класса подразделение на два подкласса: первый - с потреблением в пищу молока и молочных продуктов, второй - без такового. Нагайбакская система питания в предложенной классификации выступает как развитая форма первого подкласса, включающая в себя весьма сложные методы обработки молочных продуктов и рядом связанных с ними ритуально-ценностных ориентаций. Вместе с тем, удельный вес мяса в животноводческой пище нагайбаков не уступает молочным продуктам, а по некоторым показателям, например, в ритуально-обрядовой кухне даже доминирует. Большое число ритуалов, как мы увидим ниже, предполагает обязательный забой мелкого, а нередко и крупного рогатого скота.

Продолжая классификацию системы питания, её автор предлагает следующий уровень дробности, выделяя большое видовое и подвидовое разнообразие, определяемое по целому ряду признаков. Сюда включаются как доминирование тех или иных форм обработки зерновых продуктов, так и способы приготовления и хранения мяса, и ещё в большей степени наличие и распространённость различных форм обработки молочных продуктов (различных культур молочных заквасок, вариантов приготовления творога и сыра и т.д.).

В рамках мясо-молочного подкласса у нагайбаков выделяется целый ряд видов систем питания, которые будут описаны ниже, в пределах доступной нам информации, по состоянию на вторую половину XIX - начало XX века. В целом система питания нагайбаков является одним из видов систем питания, входящих в поволжско-уральскую ИЭО, в рамках зерново-мясо-молочного подкласса, в который укладываются системы питания обширной группы родственных культурных типов, широко распространённых на большей части Евразии.

Наиболее распространённой и широко применяемой в этнографической литературе системой классификации пищи является распределение на группы в соответствии с источником её происхождения. Здесь выделяются две основные группы - пища растительного происхождения и животного. При этом берутся во внимание не только продукты сельскохозяйственного производства, но и результаты присваивающего хозяйства - охоты, рыболовства и собирательства. Среди группы пищи растительного происхождения выделяются хлебно-зерновые, бобовые, масличные, садово-огородные культуры, а также дикорастущие.

Животноводческую пищу мы подразделяем на мясную, молочную и рыбную. В отдельную подгруппу животноводческой пищи выделяются яйца и продукты, изготовляемые на их основе. Ещё одну самостоятельную группу составляют такие продукты, как приправы, пряности и мёд. И, наконец, отдельное положение в системе данной классификации занимают напитки.

Поскольку земледельческо-скотоводческое хозяйство было главным обеспечивающим фактором, имевшим даже товарное значение (см. главу II) у верхнеуральских казаков-нагайбаков, то в системе питания этой группы следует говорить о решительном преобладании зерново-мясо-молочной продукции. "Деление пищи на растительную и животную оставалось и остаётся у всех народов самым главным водоразделом в вопросах классификации пищи, несмотря на наличие в ней многих продуктов и блюд, в которых участвуют как растительные, так и животные компоненты" (7, с. 196). Согласимся с уважаемым автором, приведённой выше цитаты и сочтём "целесообразным положить в основу типологической классификации системы питания данные о происхождении и соотношении растительного и животного компонентов и о форме их сочетаний" (7, с. 196).

Хронологические рамки работы охватывают период с 1842 года по первые два десятилетия XX века. Выбор данного периода обусловлен следующими причинами. Начиная с 1842 года, нагайбаки меняют территорию расселения, попадая в географическую изоляцию от основного массива волго-уральских татар. Примерно с этого же времени окончательно формируется их этническое самосознание. Вплоть до начала XX века культура и быт нагайбаков развивались обособленно от татар, что способствовало появлению новых элементов и консервации части прежних черт, утраченных татарами Поволжья. В советский период истории происходит утрата основных этнодифференцирующих признаков - религиозного и сословного. Поэтому верхней хронологической границей исследования можно считать начало 20-х годов XX века.

Теоретическая и практическая значимость. Поскольку тема материальной культуры нагайбаков ещё не разрабатывалась на уровне самостоятельного этнографического исследования, то представленная работа имеет должное теоретическое и практическое значение. В настоящее время в культурно-просветительской и образовательной системе Нагайбакского района Челябинской области ощущается заметная нехватка подобного рода информации. Степень востребованности настоящего исследования усиливается под воздействием повысившегося интереса самих нагайбаков к изучению собственной истории и культуры. Поэтому материалы и результаты исследования могут быть использованы в научной работе сотрудниками историко-краеведческих музеев района, а также при написании монографии на соответствующую тему, что определяет теоретическую значимость диссертации. Практическое значение данной работы заключается в возможности применения результатов исследования в культурно-просветительской и педагогической работе: разработка сценариев праздничных и ритуальных действий, различных спецкурсов и факультативов для средних учебных заведений района.

Апробация темы. В процессе работы над диссертацией автором был написан и опубликован ряд статей в периодических изданиях (8), подготовлены и зачитаны доклады на международном симпозиуме "Сибирь в панораме тысячелетий" (Новосибирск, 1998), на III конгрессе этнографов и антропологов России (Москва, 1999), а также на VI Годовой итоговой сессии Института археологии и этнографии СО РАН (Новосибирск 1998) и Годовой юбилейной сессии Института археологии и этнографии СО РАН (Новосибирск 2000). Кроме того, тезисы докладов опубликованы в ряде научных сборников Магнитогорского государственного университета. Разработка данной темы сопровождалась активным включением в процесс исследовательской деятельности студентов исторического факультета МаГУ, в том числе нагайбаков. Автором осуществлялось научное руководство курсовых работ студентов и организация этнографических практик на территории Нагайбакского района.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, списка литературы и приложения.

Заключение диссертации по теме «Этнография, этнология и антропология», Атнагулов, Ирек Равильевич

Заключение.

Комплексное изучение материальной культуры верхнеуральских нагайбаков дало возможность получить подробные сведения по этнографии локальной и относительно обособленной группы, выделившейся из среды волго-уральских татар. Верхнеуральские нагайбаки географически занимают юго-восточную периферию ареала расселения поволжско-татарского этноса. В процессе сложения в самостоятельную этническую общность на территории Южного Зауралья культура изучаемой группы находилась под влиянием русских казаков, башкир и казахов.

Как и у большинства волго-уральских татар, основу хозяйственной деятельности нагайбаков составляло пашенное земледелие. Вместе с тем, хозяйство нагайбаков имело ряд специфических черт. В первую очередь, это было связано с тем, что нагайбаки, переселившись в более аридную зону, были вынуждены привнести некоторые изменения в систему землепользования. Например, обязательный характер приобретало такое агротехническое мероприятие, как подъём зяби, которое в лесной зоне практиковалось редко. В засушливом Зауралье сеяли по прошлогодней стерне, запахивали зерно и боронили, что способствовало сохранению зимней влаги в почве. Произошли изменения и в количественном соотношении агрокультур. В отличие от большинства татар Поволжья, нагайбаки почти не сеяли рожь, зато широко выращивалась яровая пшеница. Важнейшим фактором, повлиявшим на хозяйственную деятельность нагайбаков, являлось большое количество свободных плодородных земель. Многоземелье способствовало интенсивному развитию капиталистического товарного земледелия во второй половине XIX -начале XX веков, что в меньшей степени было характерно для крестьянских хозяйств волго-уральских татар.

Фактор многоземелья, а также контакты с башкирами и казахами изменили удельный вес животноводства в сторону увеличения последнего. Животноводство, наряду с земледелием, также имело товарное значение. Нагайбаки, как и большинство татар, большое значение придавали птицеводству.

В отличие от основной массы волго-уральских татар, нагайбаки были менее привержены к таким видам хозяйствования как охота и рыболовство, не занимались обработкой кожи, ювелирным искусством и др. Они почти не занимались коммерцией и предпринимательством. По-видимому, это было связано с особенностями их повседневного уклада. Принадлежность к казачьему сословию определяло несколько иной ритм жизни.

Несмотря на видимые различия, следует отметить, что хозяйство нагайбаков до середины XIX века складывалось в условиях существования поволжских татар как единого этносоциального организма. Это видно на примере хозяйственной лексики, номенклатура которой почти полностью идентична подобным терминам других групп волго-уральских татар.

Все поселения имеют правильную улично-квартальную планировку. Основной единицей застройки в XIX - начале XX веков являлась усадьба с жилым домом и хозяйственными постройками. Как правило, жилище устанавливалось фасадной частью на улицу. Строительства домов внутри двора, а также какой-либо строгой ориентации по сторонам света у нагайбаков, в отличие от других групп волго-уральских татар, не было.

Наиболее предпочтительными строительными материалами были лиственница и сосна. Камень и другие породы деревьев использовались реже, в основном, для возведения хозяйственных построек. В этом отношении нагайбаки, несмотря на ограниченность лесных ресурсов, сохраняли приверженность привычной для них строительной культуре. Конструктивные особенности нагайбакских жилищ, в основном, типологически соответствуют тем же параметрам в постройках других групп волго-уральских татар. Большинство нагайбакских построек относятся к двум комплексам, широко представленным в волго-уральском регионе - "северо-среднерусский" тип (с решительным преобладанием срубных построек) и "южновеликорусский", в котором срубные постройки сочетаются с монолитными и каркасно-столбовыми строениями. В последнем комплексе отражается детерминированность местными природно-географическими условиями.

Наиболее распространёнными типами изб у нагайбаков в исследуемый период были "избы-пятистенки" или "изба+сени". Планировка жилища относилась к северо-среднерусскому типу: печь справа или слева от входа, устьем к противоположной от двери стене. Подобная планировка, в принципе, соответствовала всем группам волго-уральских татар, вместе с тем у нагайбаков, в отличие от татар-мусульман, отсутствовало деление избы на мужскую и женскую половины. Характерной особенностью нагайбакской печи, как и татарской, было наличие вмонтированного в неё чугунного котла. Наличие нар в жилом помещении, также, соответствовал общей традиции волго-уральских татар. Влиянием русской культуры было присутствие полатей над дверью и икон в противоположном от печи углу. Внешнее декоративное оформление жилища у нагайбаков, в отличие от татар, было более сдержанным - отсутствовала полихромная раскраска стен, меньше использовалась резьба.

Традиционная одежда верхнеуральских казаков-нагайбаков является разновидностью народного костюма волго-уральских татар-кряшен. Наибольшую близость комплекс нагайбакской одежды обнаруживает с костюмом кряшен Заказанья, что подтверждает глубокие генетические связи нагайбаков с этой группой. Предположение о формировании предков нагайбаков в Заказанье уже высказывалось Д.М. Исхаковым (см. введение). Таким образом, традиционная одежда, как исторический источник, даёт определённую информацию, помогающую в решении проблемы этногенеза исследуемой группы.

В то же время, костюм верхнеуральских нагайбаков имеет ряд характерных отличий от традиционной одежды кряшен. Например, в комплексе женской одежды отсутствовали перевязь и головное покрывало. Возможно, что некоторые элементы были утрачены в результате многократных переселений, а сохранению наиболее архаичных черт способствовала территориальная изоляция. С конца XIX - начала XX веков традиционная одежда нагайбаков начала вытесняться русским городским костюмом. У нагайбаков этот процесс был наиболее выражен и протекал динамичнее по сравнению с другими территориальными группами татар волго-уралья.

Традиционная пища нагайбаков, в целом, соответствует системам питания большинства этносов Евразии, хозяйственно-культурные комплексы которых основаны на возделывании зерновых культур в непременном сочетании с разведением крупного и мелкого рогатого скота и с использованием широкой гаммы получаемых от последнего продуктов, как мясных, так и молочных.

Архаичным пластом в этой системе у нагайбаков следует выделить, так называемый, общетюркский. Здесь явно прослеживается связь с кочевым прошлым предков этой группы. На это указывает решительное преобладание мясной пищи в ритуальной кухне, приготовляемой способом варки в котлах. Наряду с мясной пищей ритуальное значение имеет употребление зерновых, в виде каш или похлёбок. Наконец, безусловную связь с кочевым бытом в прошлом подчёркивает широкое употребление в пищу молочных продуктов. При этом последние используются со сложной ферментационной обработкой, что более всего характерно для кочевых этносов. Номенклатура и способы приготовления мясо-молочных продуктов обнаруживают параллели в культурах многих тюркских народов от Кавказа до Алтая. Переход к земледельческому хозяйству обусловил появление целого спектра снеди и блюд из муки, а также мясомолочных изделий с использованием муки. В XIX - XX веках усилилось влияние русской кухни: значительно увеличилось количество блюд, приготавливаемых из овощей.

Традиционная пища верхнеуральских казаков-нагайбаков, несмотря на некоторые изменения, сохранила зерново-мясо-молочную основу, соответствующую системе питания волго-уральских татар и других тюркоязычных этносов.

Сопоставляя эволюцию форм материальной культуры исследуемой группы, следует отметить следующие особенности. Генезис материальной культуры нагайбаков, как и в целом волго-уральских татар, проходил в процессе слияния двух основных хозяйственно-культурных систем. Первая появляется в поволжско-уральской ИЭО вследствие освоения её тюркоязычными этносами. Она характеризуется преобладанием кочевническо-скотоводческого ХКТ, и, соответствующей ей системой питания. Влияние второй хозяйственно-культурной традиции исходило от местного восточнофинского населения, у которых преобладали ХКТ земледельцев, охотников и рыболовов лесной полосы.

Сочетание степных кочевническо-скотоводческих и лесных оседлоземледельческих элементов просматривается и в других формах материальной культуры исследуемой группы. Помимо стационарных срубных, каркасно-столбовых и монолитных жилищ, нагайбаки использовали жилища временно (сезонно) используемые. К таким жилищам, например, относились каркасно-столбовые ямные жилища на заимках для работников, используемых по найму, а также разборные летние кибитки для пастухов. О кочевом прошлом свидетельствуют некоторые элементы во внутреннем убранстве стационарного жилища: печь с вмонтированным в неё котлом, обилие подушек, перин и подстилок из кошмы.

Традиционная одежда нагайбаков, по-видимому, претерпела наибольшие изменения, поэтому каких-либо заметных связей с кочевническим прошлым не просматривается, за исключением некоторых деталей в декоративном оформлении женской одежды, например, украшения в виде аппликации на нагруднике - кукрэкче. В целом же, традиционная одежда верхнеуральских казаков-нагайбаков представляет собой локальный вариант народного костюма татар Поволжья и Приуралья. Как комплекс она начала формироваться в пределах основной этнической территории казанских татар, а точнее, в среде крещёных татар.

Опираясь на имеющуюся в нашем распоряжении источниковую базу, и исходя из фактов, изложенных в данном исследовании, следует отметить двухкомпонентный характер материальной культуры верхнеуральской группы казаков-нагайбаков. Такими формообразующими компонентами являются поволжско-финский и тюркский. Однако, не упрощая ответа на вопрос о генезисе материальной культуры исследуемой группы, всё же добавим, что за последние полтора-два столетия некоторое воздействие на предмет нашего исследования оказывали другие этнические группы: русские, башкиры, казахи. И, наконец, определённую роль в формировании материальной культуры нагайбаков исследуемого периода сыграли иные природно-географические условия, в которые они попали после переселения в Южное Зауралье.

Под влиянием перечисленных факторов нагайбаки оказались в определённой географической и культурной изоляции от основного массива ближайших родственников - волго-уральских татар. Это, в свою очередь, привело, с одной стороны, к консервации некоторых архаичных форм культуры, а с другой стороны, - к появлению новых, под воздействием указанных выше причин. Несмотря на генетическое родство с поволжско-татарским этносом, нагайбаки к началу XX века обрели черты самостоятельной этнолокальной единицы.

Наконец, очень важным этническим признаком исследуемой группы является наличие чётко выраженного группового самосознания, зафиксированного в общеупотребляемом этнониме - нагайбэклэр. Как известно, присутствие подобных вещей свидетельствует о том, что самосознание исследуемой группы носит вполне ощутимый характер самостоятельной этнической единицы, или данная группа находится в процессе формирования самостоятельного этноса. По результатам наших полевых исследований выяснилось, что уровень этнического самосознания среди большинства нагайбаков достаточно высок. Население, именующее себя нагайбаками, совершенно категорично не приемлет этноним "татары". Небольшая, но достаточно заметная часть нагайбаков проявляет определённое стремление к сближению с русскими. Как правило, из всех межнациональных браков у нагайбаков союзы с русскими преобладают.

Выделение нагайбаков в самостоятельную этническую единицу началось с середины XIX века. Мы считаем, что по состоянию на первые два десятилетия XX столетия нагайбаки Верхнеуральского уезда имели черты складывающейся самостоятельной этнической общности. Однако процесс этот был в то время ещё не завершён. В советский период этническое самосознание нагайбаков всячески подавлялось. В паспортах у всех, помимо их воли, записывали "татарин". При этом сложилась парадоксальная ситуация. При отсутствии нагайбакского этноса, район, в котором они проживали, именовался Нагайбакским. В последнее десятилетие наметилась тенденция подъёма уровня этнического самосознания данной группы. Вместе с тем, отмечаются и признаки возможной ассимиляции русскими.

Этническое самосознание нагайбаков на сегодняшний день имеет двухполюсный характер. В одном случае прослеживается стремление к этнической обособленности, в другом - сближение с русскими. По нашему мнению, нагайбаков возможно считать самостоятельным этносом, выделившимся в результате процесса этнической сепарации из среды поволжско-татарского этноса. Однако процесс этот на сегодняшний день не завершён.

В соответствии с поставленными задачами необходимо сделать следующие выводы:

1. Структурной основой материальной культуры верхнеуральских казаков-нагайбаков по состоянию на втор. пол. XIX - нач. XX вв. является комплекс черт, характерный для земледельческо-скотоводческого ХКТ оседлых этносов лесостепной полосы Евразии. Параметрические характеристики этого типа фиксируют преобладание пашенного земледелия в сочетании с развитым животноводством, при сохранении пережитков полукочевого скотоводства и присваивающих форм хозяйства; повсеместное распространение стационарного срубного и другого жилища с наличием реликтов переносных жилищ; абсолютную обусловленность оседлым бытом традиционной одежды; наибольшее сохранение архаичных черт, связанных с кочевым прошлым, в системе питания.

2. Основными формообразующими этнокультурными компонентами, называемыми в порядке убывания по степени воздействия, являются: оседлоземледельческий ХКТ Восточной Европы, кочевническо-скотоводческий ХКТ степной части Евразии; присваивающий ХКТ лесных охотников, рыболовов и собирателей.

3. По основным параметрам материальной культуры и системы жизнеобеспечения верхнеуральские нагайбаки обнаруживают глубокую генетическую связь со средневолжскими татарами, особенно с кряшенами. Вместе с тем, за последние сто пятьдесят лет контакты с полукочевниками-башкирами, кочевниками-казахами и русскими-казаками привнесли ряд инноваций в разной степени во все аспекты материальной культуры исследуемой группы.

4. Географическая, конфессиональная и ещё в большей степени сословная изоляция способствовали формированию у нагайбаков особого самосознания, фиксированного в общеупотребляемом этнониме.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Атнагулов, Ирек Равильевич, 2002 год

1. Авижанская С.А., Бикбулатов Н.В., Кузеев Р.Г. Декоративно-прикладное искусство башкир. Уфа, 1964.

2. Агропроизводственная характеристика почв ТАССР и их рациональное использование. Казань, 1965.

3. Алаев Э.Б. Экономико-географическая терминология. М., 1977.

4. Алекторов А. История Оренбургской губернии. Оренбург, 1883.

5. Алишев С.Х. Татары Среднего Поволжья в Пугачёвском восстании. Казань,1973.

6. Альметев Ф. Нагайбак (этнографическая заметка) // Оренбургские епархиальные ведомости. Оренбург, 1911. №49.

7. Арутюнов С.А. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. М., 1989.

8. Ахметзянов М.И. К этнолингвистическим процессам в бассейне р. Ик (по материалам шеджере) IIК формированию языка татар Поволжья и Приуралья. Казань, 1895.

9. Бектеева Е.А. Нагайбаки. (Крещёные татары Оренбургской губернии) II Живая старина. СПб, 1902.

10. Брайан-Беннигсен Ф. Миссионерская деятельность в Поволжье // Татарстан. 1994, № 1-2.

11. Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. М., 1983.

12. Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии (очерки теории и этнографии). М., 1981.

13. Валеева-СулеймановаГ.Ф., Шагеева Р.Г. Декоративно-прикладное искусство казанских татар. М., 1990.

14. Валеев P.M. Торговые связи Волжской Булгарии и Руси в домонгольский период (X-XIII вв) // Волжская Булгария и Русь (к 1000-летию русско-булгарского договора). Казань, 1986.

15. Витевский В.Н. И.И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 года. Казань, 1897.

16. Витевский В.Н. Нагайбаки Верхнеуральского уезда Оренбургской губернии // Волжско-Камское слово. Самара, 1882. №№ 72, 74, 80, 138, 144.

17. Витевский В.Н. Нагайбаки, их песни, сказки и загадки // Оренбургский листок. Оренбург, 1878. №№ 14-17, 19, 38, 39, 45, 46, 48, 49.

18. Витевский В.Н. Сказки, загадки и песни нагайбаков Верхнеуральского уезда Оренбургской губернии // Труды IV Археологического Съезда в России. Т.Н. Казань, 1891.

19. Воробьёв Н.И. Татары Среднего Поволжья и Приуралья. М., 1967.

20. Воробьёв Н.И. Материальная культура казанских татар (опыт этнографического исследования). Казань, 1930.

21. Галигузов И.Ф. Народы Южного Урала: история и культура. Магнитогорск, 2000.

22. Георги И.Г. Описание всех в Российском государстве обитающих народов. Ч. II. СПб., 1799.

23. ГлуховМ.С. Tatarica. Энциклопедия. Казань, 1997.

24. Глухов-Ногайбек М.С. Судьба гвардейцев Сеюмбеки. Неформальный подход к ещё ненаписанным страницам истории. Казань, 1993.

25. Губайдуллин К., Губайдуллина М. Пища казанских татар. (Этнографический очерк) // Вестник научного общества татароведения. Казань, 1927.

26. Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Т. II. М., 1967.

27. Исхаков Д.М. Этнографические группы татар Волго-Уральского региона. Казань, 1993.

28. Исхаков Д.М. От средневековых татар к татарам нового времени. Казань, 1998.

29. Ковалевский А.П. Книга Ахмеда ибн Фадлана о его путешествии на Волгу в 921- 922 гг. Харьков, 1956.

30. Круковский М.А. Южный Урал. Путевые очерки. М., 1909.

31. Куфтин Б. А. Жилище крымских татар в связи с историей заселения полуострова // Материалы этнографического отделения общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. Вып. I. М., 1925.

32. Лепёхин И.И. Дневные записки. Ч. I. СПб., 1795.

33. Маметьев A.M. На Новой линии // Край нагайбакский. Челябинск, 1997.

34. Мартынов А.И. Археология. М., 2000.

35. Мурзабулатов М.В. Скотоводческое хозяйство Зауральских башкир в Х1Х-нач. XX вв. М., 1979.

36. Материалы по истории Башкирской АССР. Т. 3. М.-Л., 1949.

37. Материалы по истории России. Сборник указов и других документов, касающихся управления и устройства Оренбургского края. 1735-1736. Т. 2. Оренбург, 1900.

38. Мухамедова Р.Г. Татары-мишари. М., 1972.

39. Мухамедьяров Ш.Ф. К истории земледелия в Среднем Поволжье в XV-XVI вв. // Материалы по истории сельского хозяйства и крестьянства СССР. Сб.Ш. М., 1959.

40. Мухаметшин Ю.Г. Картографирование сельских жилищ татар Среднего Поволжья и Приуралья (конец XIX начало XX вв.) // Новое в археологии и этнографии Татарии. Казань, 1982.

41. Мухаметшин Ю.Г. Общетерриториальные и локальные комплексы усадеб и построек татар Приуральского региона // Приуральские татары. Казань, 1990.

42. Мухаметшин Ю.Г. Татары-кряшены. Историко-этнографическое исследование материальной культуры. Середина XIX начало XX вв. М., 1977.

43. Мухаметшин Ю.Г. Функционирование и типологическое своеобразие углубленных в землю постороек у татар Волго-Уральского региона в конце XIX начале XX вв. // Историческая этнография татарского народа. Казань, 1990.

44. Мухаметшин Ю.Г. Этнографический обзор поселений, усадеб и построек татар Астраханской области // Астраханские татары. Казань, 1992.

45. Нагайбаки. (Комплексное иссследование группы крещёных татар-казаков). Отв. ред. Д.М. Исхаков. Казань, 1995.

46. Народы России. Энциклопедия. Гл. ред. В.А. Тишков. М., 1994.

47. Небольсин П.И. Отчёт о путешествии в Оренбургский и Астраханский край // Вестник ИРГО. 1852. Ч. IV. Кн. I.

48. Небольсин П.И. Путешествие в Оренбургский край // Вестник ИРГО. 4.1. Кн. 1-2. 1852.

49. Никольский Д.П. Башкиры: этнографическое и санитарно-антропологическое исследование. СПб., 1899.

50. Оренбургские епархиальные ведомости. Оренбург, 1876. №10.

51. Оренбургские епархиальные ведомости. Оренбург, 1911. №49.

52. Оренбургские епархиальные ведомости. Оренбург, 1912. Часть неофициальная. №32-33.

53. Оренбургский листок. 1878. № 45.

54. Пекер А. Общий сырт и его значение в Оренбургском крае // Сборник статистических, исторических и археологических сведений по бывшей Оренбургской и нынешней Уфимской губерниям, собранных и разработанных в течение 1866-1867 гг. Уфа, 1868.

55. Петренко А.Г. Древнее и средневековое животноводство Среднего Поволжья и Предуралья. М., 1984.

56. Раппопорт П.А. Древнерусское жилище. М., 1975.

57. Распопов П.Н. Оренбургская губерния в современном её состоянии. Статистический очерк. Оренбург, 1884.

58. Рычков П.И. Топография Оренбургской губернии: Соч. П.И. Рычкова 1762 г. Оренбург, 1887.

59. Рычков П.И. Топография Оренбургской губернии. Уфа, 1999.

60. Рязанов А.Ф. Оренбургский край. Исторический очерк. Издание журнала "Вестник просвещения". Оренбург, 1928.

61. Спегальский Ю.П. Жилище северо-западной Руси IX-XIII вв. Л., 1972.

62. Станюкович Т.В. Внутренняя планировка, отделка и меблировка русского крестьянского жилища//Русские. Историко-этнографический атлас. М., 1970.

63. Стариков Ф.М. Историко-статистический очерк Оренбургского казачьего войска с приложением статьи о домашнем быте оренбургских казаков, рисунков со знамён и карты. Оренбург, 1891.

64. Стариков Ф.М. Краткий исторический очерк Оренбургского казачьего войска, с приложением статьи о современном быте оренбургских казаков и карты. Оренбург, 1890.

65. Стариков Ф.М. Откуда взялись казаки (исторический очерк). Оренбург, 1884.

66. Суслова С.В. Опыт этнокультурного районирования татар средневолжского региона (по материалам женских украшений историко-этнографического атласа татарского народа) // Этнокультурное районирование татар Среднего Поволжья. Казань, 1991.

67. Суслова С.В. Традиционная одежда молькеевских кряшен // Молькеевские кряшены. Казань, 1993.

68. Суслова С.В. Традиционная одежда пермских татар // Пермские татары. Казань, 1983.

69. Татары Среднего Поволжья и Приуралья. Отв. ред. Воробьёв Н.И., Хисамутдинов Г.М. М., 1967.

70. Томилов Н.А. Этнография тюркоязычного населения Томского Приобья. Томск, 1980.

71. Токарев С.А. Этнография народов СССР. М., 1958.

72. Туганаев В.В. Состав и характеристика культурных и сорных растений Билярских полей // Исследования Великого города. М., 1976.

73. Уерт П. Отпадение крещёных татар // Татарстан. 1995. 1-2.

74. Фальк И.П. Записки путешествия от Санкт-Петербурга до Томска // Полное собрание учёных путешествий по России. Том VI. СПб., 1824.

75. Фахрутдинов Р.Г. Очерки по истории Волжской Булгарии. М., 1984.

76. Халиков А.Х. Происхождение татар Повлжья и Приуралья. Казань, 1978.

77. Халиков Н.А. Земледелие татар Среднего Поволжья и Приуралья XIX -начала XX вв: историко-этнографическое исследование. М., 1981.

78. Халиков Н. А. Территориальные этносоциальные особенности традиционного хозяйства татар Поволжья и Приуралья // Приуральские татары. Казань, 1990.

79. Халиков Н.А. Хозяйство татар Поволжья и Урала. Казань, 1995.

80. Черемшанский В.М. Описание Оренбургской губернии в хозяйственно-статистическом, этнографическом и промышленном отношениях. Уфа, 1859.

81. Чернавский Оренбургская епархия в прошлом и настоящем. Вып. I Оренбург, 1900.

82. Шарифуллина Ф.Л. Касимовские татары. Казань, 1991.

83. Шелегина О.Н. Очерки материальной культуры русских крестьян Западной Сибири. Новосибирск, 1992.

84. Шитова С.Н. Сибирские таёжные черты в материальной культуре и хозяйстве башкир // Этнография Башкирии. Уфа, 1976.

85. Шитова С.Н., Гаделгареева Р.Г. Злаки в повседневной, праздничной и обрядовой пище башкир в конце XIX нач. XX вв. // Хозяйство и культура башкир в XIX - нач. XX вв. М., 1979.

86. Неопубликованные источники:

87. Архив РГО. Разряд 14, on. 1, № 194. Ляпидевский И.М. "Этнографические сведения о жителях Ядыгерской волости Мамадышского уезда Казанской губернии". Рукопись от 26 ноября 1848 г.

88. Байтеряков Н.В. Было время. (Копии рукописи находятся в библиографическом отделе районной библиотеки п. Фершампенуаз, папка № 7, и у автора настоящей работы).

89. Беликов А.Н. Заселение южноуральских степей в XVIII XIX вв. (Копии рукописи находятся в районном историко-краеведческом музее п. Фершампенуаз и у автора настоящей работы).91.ГАОО, ф. 6, on. 1, д. 33.

90. ГАОО, ф. 6, оп. 6, д. 11982. Смета о потребности леса для чиновников и казаков ОКВ на 1843 г.

91. ГАОО, ф. 6, оп. 6, д. 12015. Дело об учреждении в станицах Фершампенуазской и Великопетровской временных питейных выставок. 1844 1845 гг.

92. ГАОО, ф. 6, оп. 7, д. 663. Дело об оказании материальной помощи казакам. 1843 г.

93. ГАОО, ф. 6, оп. 8, д. 13. Отчёт о состоянии Оренбургской губернии за 1850 год.

94. ГАОО, ф. 6, оп. 8, д. 117. Статистические сведения по Оренбургскому и Уральскому казачьим и Башкирскому войскам на 1859 год.

95. ГАОО, ф. 6, оп. 8, д. 174. Годовой отчёт Оренбургского губернатора о состоянии вверенной ему губернии за 1864 год.

96. ГАОО, ф. 6, on. 10, д. 5273.

97. ГАОО, ф. 6, оп. 11, д. 1793.

98. ГАОО, ф. 6, on. 11, д. 1993.

99. ГАОО, ф. 164, оп.1, д. 33. Свод по сословиям Орского, Верхнеуральского, Троицкого и Челябинского уездов.

100. ГАОО, ф. 168, on. 1, д. 40. Рукопись Р.Г. Игнатьева по этнографии Оренбургской губернии.

101. ГАОО, ф. 185, on. 1, д. 8.

102. Мухамедова Р.Г., Суслова С.В. Традиционная одежда и украшения татар Поволжья и Приуралья. Историко-этнографический атлас. Карта № 1. (Рукопись хранится в секторе этнологии института истории АН РТ).