Лирический герой поэзии И.Бродского: Преодоление маргинальности тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Романов, Игорь Александрович

• Романов, Игорь Александрович
• кандидат филологических наук
• 2004

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Романов, Игорь Александрович

Введение.

Глава I Типология окраины в поэзии И.Бродского

1.1 Образ окраины и его смыслы в поэзии И.Бродского.

1.2 Пространственная и метафизическая окраина в поэзии И.Бродского.

1.3 Социальная, лингвистическая и культурная окраины в поэзии И.Бродского.

Глава II Преодоление маргинальное™ как экзистенциальная доминанта лирического героя поэзии И.Бродского.

II. 1 Уход на окраину как способ актуализации духовного и творческого поиска.

II.2 Духовная вертикаль в поэзии И.Бродского.

Глава III. Роль ритмометрических средств в передаче преодоления маргинальное™.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Лирический герой поэзии И.Бродского: Преодоление маргинальности»

Творчество И.А.Бродского (1940-1996) привлекло к себе внимание исследователей в 70-80-е годы. В русских эмигрантских изданиях выходят статьи о нем Вейдле В. (50), Салтанова В.(173), Лимонова Э. (114), Лосева Л. (115), Ефимова И. (72). В 1984 году выходит первая монографическая книга о Бродском: М.Крепс. О поэзии Иосифа Бродского (98). Своеобразной вехой в изучении творчества поэта стал вышедший в 1986 году сборник статей «Поэтика Бродского», содержащий работы Л.Лосева, А.Жолковского, В.Полухиной, П.Вайля, А.Гениса, Д.Салтанова, А.Каломирова, а также зарубежных исследователей — Б.Шерр, К.Верхейля, К.Проффера, Дж.С.Смита, Д.Нокс. За рубежом выходит несколько работ о Бродском на английском языке: Kline Georg L., Silvester Richard D.: Brodskii Josef Aleksandrovich / Modern Encyclopedia of Russian and Soviet Literature (218); Polushkina V. Josef Brodsky: A Poet for Our Time (221); Pilschikov Y. Brodsky and Baratynsky (220).

На родине поэта первые публикации о его творчестве относятся к концу 80-х годов. Одна из первых статей была напечатана 19 марта 1988 года в «Комсомольской правде» и называлась «Мне нечего сказать». Ее автор ПГорелов выбрал для названия вырванную из стихотворения Бродского «Пятая годовщина» (1977) цитату. Статья имела разгромный характер. Однако уже в мае 1988 года в этой же газете выходит статья С.Бавина и М. Соколовой « И волны с перехлестом» (Отклик на статью П.Горелова). Авторы от своего имени и от имени газеты извинялись перед поэтом за убийственный тон предыдущей публикации.

В конце 80-х-90-е годы в различных изданиях появляются многочисленные работы о жизни и творчестве И.Бродского. Попытки рассказать о биографических фактах из жизни поэта были предприняты в статьях Д.Виньковецкой, Б.Хотимского, В.Того, Л.Степановой, И.Смирнова. Значительный вклад в изучение биографии поэта внесли книги «Бродский глазами современников» и «Иосиф Бродский: Труды и дни», вышедшие в 1992 и 1999 годах и содержащие свидетельства литераторов, лично знавших поэта. Дополнили сведения о жизни поэта многочисленные интервью с ним, большинство из которых собрано в «Большой книге интервью» (2000) и, в первую очередь, книге С.Волкова «Диалоги с Иосифом Бродским» (1998).

Исследовательская литература сосредоточилась на изучении тех или иных аспектов творчества поэта (сборник статей 1990-го года «Иосиф Бродский размером подлинника»). Комплексных, универсальных исследований еще не появилось. Исключение — монография М.Крепса, в которой автор рассмотрел вопросы стиля и поэтической техники Бродского, отношение к русской поэтической традиции, проблему религиозности. Следует указать и на книгу Л.Баткина «Тридцать третья буква: Заметки читателя на полях стихотворений И.Бродского» (1997), автор которой, оговаривая то, что не претендует на научный подход к творчеству нобелевского лауреата, тем не менее, рассматривает интертекстуальные связи стихотворений Бродского, «метафизическую» проблематику его поэзии, иронию как один из ведущих приемов.

По творчеству Бродского были защищены несколько кандидатских и докторских диссертаций: Куллэ В.А. «Поэтическая эволюция Иосифа Бродского в России 1959-1972»( 1996), Абелинскене И.Ю. «Художественное мироотношение поэта конца XX века (творчество И.Бродского)»(1997), Лакербай Д. Л. «Поэзия Иосифа Бродского 1957-1965-го годов: Опыт концептуального описания»(1997), Плеханова И.И. «Преображение трагического: Метафизическая мистерия Иосифа Бродского»(2001). Серьезный вклад в изучение творческого наследия поэта внесла книга «Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба», вобравшая материалы трех конференций (1990, 1995, 1997), посвященных И.Бродскому.

Среди многочисленных критических и литературоведческих статей 80-90-х годов о творчестве поэта можно выделить несколько тематических векторов. Изучению философских и религиозных основ поэзии И.Бродского посвящены, например, работы А.Ранчина (162; 163). В них автор, рассматривая отношение поэта к языку, утверждает, что «творящая и одухотворяющая сила слова заключена в причастности к завершающему Смыслу», и приходит к выводу, что «первоэлемент поэтики Бродского — философия идей Платона и ее неоплатоническая филиация с христианским богословием». (162,4). По мнению Ранчина, в поэзии Бродского Бог — это платоновский надындивидуальный Ум или Логос, античный внеличностный Логос, а не Логос-Христос» (162,10).

На близость мировоззрения поэта философии экзистенциализма указывали, кроме Ранчина, Д.Нокс (139), Ю.Кублановский(ЮО), Л.Лосев(116).

А.Уланов пытается найти объяснение противоречащим друг другу мнениям исследователей о философских и религиозных основах поэзии Бродского. Христианство, иудаизм, язычество, даже позитивизм — все это «параллельные миры, по которым «странствует» авторское сознание: «Пусть возможных миров много и невозможно выбрать (и опасно выбирать, так как это угрожает тоталитарностью) один из них. Но можно не останавливаться под этим предлогом на месте, а входить <. .> в каждый из этих миров, принимая его удары и радуясь его радостям» (197, 114).

СЛурье (123), И.Кудрова(102), И.Смирнов(177) говорят о такой существенной черте поэзии Бродского как метафизическая «устремленность ввысь»: в произведениях Бродского осуществляется, подобный выходу в открытый космос, прорыв за пределы данной, исходной реальности (С.Лурье); проходящую через все творчество поэта идею прорыва в иные, высшие сферы, попытку заглянуть за край бытия И.Смирнова называет даже «метафизическим преступлением».

Ряд исследователей рассматривает взаимоотношения И.Бродского с предшествующей поэтической традицией. М.Крепс (98), Л.Баткин (30), Вяч. Иванов (76) обратили внимание на связь поэзии Бродского и английских поэтов-метафизиков. Многие элементы поэзии Бродского — стремление к сверхдлинным фразам, столкновение «высокого» и «низкого», религиозная и философская проблематика — сформировались у Бродского под влиянием Д.Донна, Дж. Герберта, Р.Крэмо.

Немало материалов посвящено изучению связей творчества Бродского с русской поэтической традицией. Лейтмотивом их можно считать мысль, высказанную М.Крепсом: «Преодолевать традицию не всегда означает опровергать ее <.> Многими Бродский воспринимается как поэт, поставивший себя вне русской поэтической традиции — взгляд коренным образом неверный и несправедливый» (98,7). Современные исследователи доказывают, что поэзия Бродского есть продолжение этой традиции. О созвучности мироощущения Бродского пушкинскому говорит Л.Лосев. По его мнению, в творчестве Бродского реализовалась пушкинская модель поэтического мышления, которая представляет из себя «диалог русского человека с европейским». Бродский, как и Пушкин, - поэт «видящий свою миссию прежде всего в том, чтобы <.> гармонизировать действительность» (152,167-168). О связи поэзии Бродского с поэзией Пушкина писали также В.Салтанов (173) и В Уфлянд (198).

Сложность в разрешении вопроса о соответствии-несоответствии поэзии Бродского русской поэтической традиции заключается в том, что Бродский (как и Пушкин) соединил в своем творчестве «основательную традиционность и лихое новаторство по отношению к предшествующей словесности» (198, 155). В.Уфлянд называет поэзию Бродского традиционной, потому что «все красивое проще сравнивать с чем-нибудь уже бывшим», но в то же время и новаторской, поскольку «точное пророчество — всегда главная новость» (198, 157).

Несколько работ освещали связь поэзии Бродского с лирикой Баратынского. Элегизм, сосредоточенное и трезвое восприятие окружающей действительности, философский взгляд на участь человека и поэта, бескомпромиссность и «безнадежность» — эти черты роднят их. Тема «Баратынский и Бродский» представлена в работах Е.Курганова (107), И.Винокуровой (53), И.Пилыцикова (220).

Отношение И.Бродского к творчеству М.Цветаевой освещала И.Кудрова. По ее мысли, Бродского и Цветаеву отличает стойкий отказ «от примирения с существующим миропорядком», склонность «соизмерять любую тему, любую частность с мерками вечного», устремленность ввысь, предельный метафизический накал, тяга к непознаваемому (102,154-160).

Интертекстуальные связи поэзии Бродского с произведениями других авторов рассмотрены в статьях А.Жолковского (74), А.Ранчина (161), Э. Безносова (32). Обращение к фразам из творчества Пушкина, Лермонтова, Гете, Данте, Мандельштама, Ходасевича и др. — это способ приращения смысла. Известные словесные формулы являются вехами в едином смысловом пространстве поэзии (Э.Безносов), и обращение к ним Бродского всегда мотивировано.

Такой важный элемент поэтики И. Бродского, как ирония, также привлек внимание исследователей. Ироническая маска у Бродского — способ защиты от враждебного мира; иронические пассажи (например, в «Двадцати сонетах к Марии Стюарт») позволили поэту обозначить трагический разрыв с классическим наследием, за ними стоит подлинное, «серьезное» переживание несовершенства мира. Ирония у Бродского стала предметом изучения в работах Л.Баткина (30), Н. Капустина (90), Г.Померанца (154).

Несколько работ осветили связи поэзии И. Бродского с другими видами искусств. О музыкальной символике и образах, связанных с музыкальными произведениями, писала Е.Петрушанская (146). К.Верхейл (47) и Э.Коробова (95) занимались проблемой связи поэзии И.Бродского с живописью.

Кроме упомянутых критиков и литературоведов, значительный вклад в изучение творческого наследия И. Бродского внесли Д.Бетея, А.Блажко, П.Вайль, А.Генис, В.Ерофеев, В.Куллэ, МЛотман, Д.Макфадьен, М.Павлов, Б.Парамонов, А.Расторгуев, Н.Славянский, И.Шайтанов и др.

Научная новизна диссертационного исследования.

Лирического героя поэзии И.Бродского как маргинального не рассматривали. Проблема преодоления маргинальности остается не изученной. В диссертационной работе рассмотрены взаимоотношения «окраины» и сакрального центра в художественном сознании И.Бродского. Впервые выявлена роль ритмометрических средств в передаче преодоления маргинальное™.

Актуальность диссертационного исследования.

Термин «маргинальность» давно использовался для обозначения записей на полях. С 1928 года он существует как социологический. Впервые его ввел в научный оборот американский социолог Р.Э.Парк (эссе «Человеческая миграция и маргинальный человек»), у которого понятие маргинальное™ означало положение индивидов, находящихся на границе двух различных, конфликтующих между собой культур (следствие эмиграции, межэтнических браков, колонизации). В дальнейшем теория Парка была развита и переработана Э. Стоунквистом, с именем которого связывают окончательное закрепление и легитимацию концепции маргинальное™ в социологии (127, 11).

В философском энциклопедическом словаре маргинальность (ср.век. лат. marginalis — находящийся на краю, от лат. margo — край, граница) определяется как «социологическое понятие, обозначающее промежуточность, «пограничность» положения человека между какими-либо социальными группами, что накладывает отпечаток на психику» (202, 338).

Российская социологическая энциклопедия, констатируя факт пограничного положения групп людей или личностей между культурами, указывает на то, что маргинальность «сопряжена с дуальностью самосознания. В личном плане она вызывает психическое напряжение и может привести к двойственности, даже разорванности личностного самосознания». Отмечается также, что маргинальный. психический тип во многих случаях отличается творческими потенциями, что люди этого типа становились руководителями этнических групп, социальных движений, видными деятелями культуры (169, 255-256).

Исследуя внутренний мир маргинального человека Р.Парк, Э. Стоунквист и американский психолог Т.Шибутани выделили ведущие психологические характеристики маргинального сознания: сомнение в своей личностной ценности, одиночество, беспокойство о будущем, ощущение «непреступной стены» и неудачливости, тревожность, внутреннее напряжение, изолированность, отчужденность, отчаяние, ощущение бессмысленности существования, эгоцентричность (127, 9-12). Маргинальный статус потенциально является источником невротических симптомов, тяжелых депрессий и даже деградации личности. Положительный исход из маргинальной ситуации для личности Т.Шибутани видел в высокой творческой активности.

Тесно связывая понятие маргинальности с социальной стратификацией, современные западные социологи причисляют к маргиналам не только детей от межэтнических браков, но и представителей различных гетерогенных групп: иностранных рабочих, цыган, наркоманов, преступников и т.д. К маргинальному типу, особенно после событий 1968 года, стали относить и нонконформистски настроенных интеллектуалов, сознательно порывающих с разделяемыми большинством ценностями буржуазного общества. Статус маргинальности определяется через образное «понятие окраинной среды». Маргинальный человек — «чужой» или «аутсайдер» в своем обществе (127, 22).

Пытаясь дополнить социологическое понятие окраины философским смыслом, представитель «новых левых» Д.Гризони утверждал, что «окраина» — это место противостояния всему тому, что навязывается Властью («институцией») и подавляет свободу личности, определяя социальной и культурной жизни способы функционирования. «Окраина» постоянно ускользает из-под контроля Власти и представляет для нее перманентную потенциальную угрозу. «Окраина», согласно Гризони, вечна, как вечна и «институция», исхода в борьбе между ними быть не может. (86,44).

Кроме социологической трактовки понятия маргинальности, существует и принципиально иное его прочтение. На него может навести толкование слова margin в Oxford Student's Dictionary of Currents English: " 4. Condition near limit borderline, below or beyond which something is impossible" (состояние около предела (или границы), ниже или выше которого ничто невозможно) (219, 381).

Окраинность, таким образом, мыслится как состояние предела человеческих возможностей, выпадение из режима обычного существования (так английское выражение "Не escaped defeat by a narrow margin" можно соотнести с русским «Он прошел по краю пропасти (тонкому льду, лезвию бритвы)). Критическая ситуация, прерывая прежние представления о жизни, выводит человека за пределы статичной и незыблемой «нормы» в поле неустойчивой окраины, туда, где и начинается постижение экзистенции.

А.Газизова впервые использовала понятие «маргинальность» для обозначения онтологического статуса человека. По ее мысли, в «социальной и духовной маргинальности лишь своеобразно проявляется изначальная пограничность человеческого бытия и духа. Классическая онтологическая философия оценивала «промежуточное», «пограничное» пребывание человека в онтологической реальности как соответствующее закону высшего разума и смысла» (57, 6-7). Драма положения человека в мире определяется его раздвоенным существованием между реалиями низшими (материя, жизнь тела) и высшими (сфера существования духа, Единого). Выпадение из обычного режима существования, вызывая философскую рефлексию, дает человеку шанс обрести истинное знание о мире, через духовное переживание трансцендировать себя к Высшему смыслу. Данная трактовка маргинальности стала основополагающей в диссертационном исследовании. Необходимо заметить, что А.Газизова впервые ввела изначально социологическое понятие «маргинальность» в литературоведческий дискурс (57).

Положение на окраине, сопряженное с крайним психологическим напряжением, зачастую заставляет человека пересматривать прежние взгляды на жизнь: система духовных и культурных ценностей, разделяемая большинством (ее можно обозначить условным понятием «центр»), может стать для него чужой. М.Новикова говорит о двояком отношении маргиналов к сакральному центру. Первая группа маргиналов включает людей, перемещающих центр и пытающихся заново вдохнуть в него энергию Духа. «Круто меняя видимые адреса и формы священного центра, они на самом деле заново утверждают и украшают его полноценное переживание. И тем сохраняют сверхсмыслы, сверхценности, сверхцели земного бытия» (138,229).

Другие маргиналы — разрушители, которые посягают на священный центр либо для того, чтобы присвоить себе его культурные или духовные ценности, либо, чтобы «отменить» его вообще. Маргинал этой группы - «герой экстаза», обреченный или на гибель, или на адаптацию, так как «в истории и культуре есть полюсы экстаза. Культуры экстаза нет» (138, 235). Маргинальный статус, таким образом, ставит человека еще и в ситуацию нравственного выбора: идти ли по пути тотального разрушения, или созидать, преодолевая закостенелость навязываемых норм и стереотипов сознания.

Существование на окраине образует достаточно распространенный сюжет в мировой литературе. Для иллюстрации можно назвать героев созданного в I в.н.э романа «Сатирикон» Гая Петрония, опыт жизни и творчества французского поэта позднего средневековья Ф.Вийона, в XVIII веке - маркиза де Сада, в XX - персонажей американцев Г.Миллера, Ч.Буковски, У.Берроуза, французов Ж.Жене, Л-Ф. Селина. Русская литература также тяготела к маргинальным типам: достаточно вспомнить рвущих связи с обществом героев М.Лермонтова, «подпольного» человека Ф.Достоевского, дихотомичных персонажей Н.Лескова. В XX веке интерес к этому типу не только не ослабел, но и усилился: доказательством тому служат как произведения М.Горького, Л.Леонова, В.Распутина, В.Астафьева, так и тексты представителей «другой прозы» — Вен.Ерофеева, Ю.Мамлеева, Е.Харитонова, В.Маканина и других.

Системы, претендующие на место в священных центрах, в глазах далеко не худших представителей русской и зарубежной литературы XX века выглядели скорее узурпаторами, подменившими истинный центр, насаждавшими идеи, утратившие подлинное духовное содержание. Позиция на окраине оказалась чуть ли не единственной возможностью сохранения независимости, необходимой для живого поиска истины. В этом смысле показательно высказывание М.Мамардашвили о сознательном предпочтении «пограничного состояния», о необходимости «разорвать общественные связи и жить в стороне, где-то рядом» (129,252). Его фраза созвучна мыслям, высказанным в сороковые годы прошлого века Н.Бердяевым: «Я переживал ядро моего «я» вне предстоящего мне объективного мира. Лишь на периферии я соприкасался с этим миром. Неукорененность в мире <. .> есть глубочайшая основа моего мироощущения.Я защищался от мира, охраняя мою свободу» (36,39). В ситуации «размытости» священного центра положение на окраине, «в стороне» позволяет дистанцироваться от профанных смыслов и актуализировать собственный духовный поиск.

Формирование И.Бродского как личности и художника произошло в 60-е годы, когда независимому уму было невероятно сложно определиться по отношению к сакральным ценностным ориентирам. Советские ценности, образованные под знаком коммунистического идеала, среди представителей определенной части общества начали активно разрушаться. Свидетельством тому служат первые диссидентские процессы, осуждение А.Синявского и Ю.Даниэля, суд над самим И.Бродским. Традиционные русские ценности, христианские по сути, не воспринимались большинством населения как живые и подлинные по той причине, что за десятилетия послереволюционных гонений на религию несколько поколений советских людей были воспитаны атеистами. Для небольшой части молодежи, к которой принадлежал и Бродский, «идеалом» на какое-то время стал Запад. Этот факт отмечает Ю.Кублановский: «Если и есть некая порча, некий «дефект души», точнее мироощущения в творчестве Бродского, то винить в этом надо скорее не поэта, а <.> обстоятельства и время, когда Запад, к примеру, казался единственным светом в окошке, когда, укореняясь в нонконформизме, тогдашней молодежи приходилось искать опору в вещах порой наивных и абсолютизировать то, что нуждалось в органичной корректировке» (101, 245).

В СССР И.Бродский стал одной из знаковых фигур подполья, пройдя все стадии «андеграундного» мифа: неприятие всего, что связано с официозом.-творчество, не вмещающееся в рамки официальной культуры, - признание в кругу духовно близких людей - конфликт с властью, закончившийся осуждением в 1964 году, а позднее и высылкой из страны в 1972. Советский «центр» и сам Бродский, и его лирический герой отвергли.

Слава Богу, что я на земле без отчизны остался», - заявляет лирический герой в «От окраины к центру»(1962). В стихотворениях «Конец прекрасной эпохи» (1969) и «Я всегда твердил, что судьба — игра»(1971) самохарактеристики героя, выражают мысль о его чужеродности окружающему: «Я — один их глухих, облысевших, угрюмых послов// второсортной державы.», «Гражданин второсортной эпохи, гордо// признаю я товаром второго сорта// свои лучшие мысли, и дням грядущим// я дарю их как опыт борьбы с удушьем». Эпитет «второсортный», появляющийся в обоих стихотворениях, очевидным образом акцентирует ощущение собственного аутсайдерства в советской действительности.

Однако и в текстах, созданных после эмиграции в 1972 году, появляется тот же образ изгнанника и чужака: «я, прячущий во рту// развалины почище Парфенона// шпион, лазутчик, пятая колонна.» («В озерном краю»(1972)); «Ты и сам сирота// отщепенец, стервец, вне закона» («Снег идет, оставляя весь мир в меньшинстве»(1980)). Данный факт указывает на то, что западный мир не стал для лирического героя сакральным центром. В «Колыбельной Трескового мыса»(1975) отъезд из СССР трезво оценивается им всего лишь как смена империи, практически не повлиявшая на отношение к миру.

Социальное у Бродского очевидным образом переплавляется в экзистенциальное; его лирический герой — не социальный маргинал, а изгнанник «по определению». Идея непривязанности и свободы, появляющаяся еще в раннем творчестве, определила одну из его доминирующих характеристик: «Как хорошо, что некого винить//как хорошо, что ты никем не связан// как хорошо, что до смерти любить// тебя никто на свете не обязан» («Воротишься на родину.»(1961)), «Слава Богу, чужой» («От окраины к центру»(1962)). Собственная чужеродность получает высшее обоснование: только в стороне от всех, на окраине (слово и образ, неоднократно появляющиеся в стихах 60-х годов) лирический герой получает возможность реализовать свою свободу и противостоять эпохе, «принявший образ дурного сна» («Лагуна»).

Экзистенциальные переживания, как следствие «окраинной» позиции, по поводу неизбежности смерти( «В тот вечер возле нашего огня», «Памяти Т.Б.», «Памяти друга», «Похороны Бобо»), одиночества («Воротишься на родину.», «Речь о пролитом молоке», «Колыбельная Трескового мыса», «Лагуна»), обостренное чувство абсурдности земного существования приводит лирического героя к парадоксальному уподоблению отчужденному от человека бытию, равнодушного к боли и страстям. Одиночество и отчуждение оказываются условием подлинного видения мира во всей его трагической безысходности: «зоркость этих времен — это зоркость к вещам тупика» («Конец прекрасной эпохи»).

Но отчаяние - реакция на ясно осознаваемый удел человека в мире — не разрушает лирического героя, т.к. выражает суть его существования: поиск выхода из тупика земной реальности, того, что находится за пределами видимых вещей и явлений: «Человеку всюду// мнится та перспектива, в которой он// пропадает из виду» («Примечания папоротника»). Этот поиск у Бродского передается через мотив движения, причем перемещение в пространстве уже в текстах к.50- н.бО-х годов («Пилигримы», «Ты поскачешь во мраке по бескрайним холодным холмам», «От окраины к центру», «Я шел сквозь рощу, думая о том.») символически оборачивается восхождением к неведомому, к тому, что находится за гранью возможностей человека.

Метафизический взлет лирического героя выглядит одновременно и отказом от абсурдной реальности, и слиянием с миром, через открытие его подлинной сути. Духовная вертикаль, очерченная в «От окраины к центру», «Я как Улисс», «Бессмертия у смерти не прощу.», «Разговоре с небожителем», «Натюрморте», «Колыбельной Трескового мыса» 'и других стихотворениях, позволяет «одобрить» мир («Пилигримы»), осветив его светом трансцендентного.

Восхождение к неведомому начинается с того же отчуждения — как следствия отчаяния, но уже от самого себя: «человек отличается только степенью// отчаяния от самого себя» («Вечер. Развалины геометрии»). В «Разговоре с небожителем»(1970), наполненном метафизической энергетикой, лирический герой признает: «<.> благодаря// тебе, я на себя взираю свыше». Возможность взглянуть на окружающий мир и на самого себя «сверху», из ощущаемой духовной перспективы для лирического героя есть залог подлинного творчества, смыслом которого является одновременно прорыв в запредельное и служение земной жизни. Ключевым словом, передающим связь между двумя реальностями, у Бродского предстает маятник («Зофья», «Маятник о двух ногах.»), чьи размеренные колебания переводят на земной «язык» ритм Хроноса и вечности. В стихотворении «Маятник о двух ногах.»(1965) происходит прямое уподобление лирического героя маятнику: его роль — посредничество между двумя реальностями, не предлагающее наличие твердой опоры ни в одной из них.

Земные «центры», образовавшиеся под знаком веры в социальный, технический и нравственный прогресс, в эпоху сомнений и «трагической безыллюзорности» (И.Плеханова) такой опорой быть не могут. По сути отвергается и авторитет Бога, чье царствие «от мира сего заочно» («Речь о пролитом молоке»), вместе с такими слишком «земными», «слишком человеческими» категориями послесмертного как Ад и Рай («Памяти Т.Б.», «Колыбельная Трескового мыса»). В отличие от атеистического экзистенциализма, безылюзорность которого лишает человека возможности вырваться из абсурда реальности и укореняет в нем (А.Камю), Бродский предлагает принципиально иной путь. Удел его лирического героя — искать опору там, где ее невозможно найти с точки зрения здравого смысла: в Пустоте и Ничто. Именно Пустота и Ничто занимают главное место в метафизике Бродского; лирический герой, оказавшийся на краю возможного, видит в них бесконечную перспективу - одновременно и мучительную (так как она предполагает безосновность и безопорность), и притягательную (так как представляет безграничные возможности для творчества). Пустота как метафизическая категория по определению не может быть осознана ограниченным человеческим сознанием и высказана человеческим языком, поэтому опора на Пустоту - это духовная деятельность и произнесение слов на пределе возможного.

В русской философии XX века можно найти пример сходного миропонимания. Свою книгу 1905 года «Апофеоз беспочвенности» Л.Шестов назвал «опытом адогматического мышления». «Беспочвенность» для философа — это промежуточное состояние, когда истина как универсальный атрибут знания становится ложью, «которая заграждает путь к истине как живой субстанции откровения —как действительности свободного личного, единственного сущего мышления <. .>. Смысл этого пути один: высвободить мысль из-под бремени небытия перед лицом знания, возродить Божий дар, чудо мышления как творчества невозможного <.>. Только в преодолении магических сил почвы, только в познании свободного полета настоящая жизнь и настоящее достоинство мышления» (78, 27-29).

Философу, по мнению Л.Шестова, необходимо «адогматическое мышление», чтобы преодолеть «неповоротливость и тяжеловесность» человеческого сознания — без этого невозможен подлинный поиск Истины. «Твердая почва», то есть общепризнанные положения, претендующие на незыблемость и даже сакральность, но в реальности потерявшие их по причине разрыва с непосредственным восприятием жизни, рано или поздно уходит из-под ног человека и «<.> тогда он перестает считать аксиомы научного познания истинами, не требующими доказательства.» (208, 45-46). Потеря опоры мучительна для человека, но именно в такой ситуации открывается шанс истинного постижения Высшего Смысла.

В ситуации безосновности лирическому герою остается одно: создавать эту почву, на которой возможно существование. Духовное освоение Пустоты и ее заполнение происходит с помощью Языка и творчества: «И новый Дант склоняется к листу// и на пустое место ставит слово» («Похороны Бобо»), «.я благодарен бывшим белоснежным//листам бумаги, свернутым в дуду» («Двадцать сонетов к Марии Стюарт»), «Право, чем гуще россыпь// черного на листе// тем безразличнее особь// к прошлому, к пустоте.» («Строфы»). Оно же приобщает к сакральному безмерному знанию: «Пустота. Но при мысли о ней// видишь вдруг как бы свет ниоткуда» (24 декабря 1971 года), «И по комнате точно шаман кружа// я наматываю, как клубок// на себя пустоту ее, чтоб душа// знала что-то, что знает Бог» («Как давно я топчу, видно по каблуку»).

Отношение с Пустотой и Ничто, выступившими в поэзии Бродского синонимами инобытия («Наверно, после смерти — пустота.», «ты стала// ничем — точнее, сгустком пустоты.» («Похороны Бобо»), можно обозначить как диалог, в процессе которого сознание лирического героя, даже без надежды на ответное слово, восходит к трансцендентному. В качестве посредника между трансцендентным и действительностью выступает Язык, - материал для творчества, который позволяет сознанию лирического героя одновременно охватывать и земную реальность, и потустороннее. Так, Пустота как заокраинная метафизическая сущность просматривается в образах пустоты в реальном мире: это, например, «абсолютная пустота» воздуха в стихотворении «Квинтет» или «неразбавленная пустота» жилого дома в стихотворении «Наряду с отоплением в каждом доме.». Пограничное положение позволяет обживать пространство грядущего небытия еще в земной жизни: «так посмертная мука// и при жизни саднит» («Строфы»). Экзистенциальное переживание невозможности осмысления и невыразимости запредельного, послесмертного оборачивается метафизической интенцией, позволяющей совершить то, что кажется невозможным — вдохнуть жизнь в неживое. В стихотворении «Меня упрекали во всем, окромя погоды.» этот восстанавливающий целостность мира, объединяющий земное и трансцендентное процесс назван «превращением в сито брони небытия».

Творческий процесс, сопряженный с философской рефлексией и духовной интенцией, позволил лирическому герою Бродского — не «эксцессному» маргиналу, а творцу и носителю «адогматического мышления» — переосмыслить и преобразить мир: превратить то, что казалось смертным — в бессмертное, тупиковым — в бесконечное, абсурдным — в наделенное Высшим смыслом, разъятым — в единое.

Путь лирического героя И.Бродского представляет опыт духовного преодоления кризиса эпохи, обретения хотя и трезвого, но гармоничного восприятия человеческого бытия; это путь выстраивания утраченной духовной основы, опыт трансцендирования себя к Высшему, надличностному идеалу (даже вопреки невозможности облечь его в слова). Подобный путь — традиционный в русской литературе (Л.Толстой, Ф.Достоевский, Н.Лесков и др.). Герои современной литературы, с ее доминированием маргинальных типов, стоят перед той же проблемой обретения полноты бытия, дополнения горизонтали земной жизни духовной вертикалью. Собственно, данная проблема традиционна для русского сознания вообще, особенно в эпохи и духовных катаклизмов, переоценки ценностей и «размытости» сакральных центров. Это и определило актуальность исследования.

Если термин «маргинальность» по отношению к лирическому герою поэзии И.Бродского не употреблялся, то эпитет «маргинал» заслужил от нескольких авторов сам поэт И.Бродский. В.Сорокин в статье 1989 года с характерным названием «Свои чужие» заявил, что материал, лежащий в основе творчества И.Бродского, «найден в слоях, породах чужой цивилизации и чужой культуры» (180, 169). Е.Курдюков в стихотворном памфлете «Маргинал» (1991) обвинил поэта в отрыве от традиционных ценностей, использовании «потрепанного хлама языка» и «силлабики вечных обочин» (109). М.Новикова в статье «Маргиналы» говорит о Бродском как о примере «оттянутой», но не снятой маргинальности (138). Данных авторов объединяет взгляд на Бродского будто из некоего идеального духовного центра, образованного, очевидно, такими ценностными понятиями, как Бог, православие, соборность, народность. Не находя их прямого, узнаваемого выражения в творчестве поэта, они и называют его «чужим» и «маргиналом».

Трагическая безыллюзорность Бродского и его мучительный поиск духовной основы им, стоящим на твердой почве, непонятны.

Мнение вышеназванных авторов объединяет еще одно. Очевидно, что, делая вывод о маргинальности Бродского, они опираются на его стихотворения, причем настроения и мысли лирического героя накладываются на факты биографии поэта. Таким образом совершается распространенная в литературной критике ошибка, когда биографический автор отождествляется с лирическим героем стихотворений. Говорить же о маргинальности лирического героя И.Бродского можно лишь раскрывая отношение автора и лирического героя в поэтическом тексте.

Дискуссия по поводу термина «лирический герой», впервые употребленного Ю.Тыняновым в работе о творчестве А.Блока, развернулась в пятидесятые годы. Литературоведы не могли решить, давать ли право на существование этому термину. В статье 1953 года «О так называемом лирическом герое» В.Назаренко достаточно резко высказался против его использования. По его суждению, термин «лирический герой» предполагает, что стихи являются речью не самого поэта, а некоего искусственного существа.

Откликом на выступление В.Назаренко стала работа Д.Максимова «О лирическом герое» (1954), в которой справедливо отмечено, что образ поэта в лирике не является зеркальным отражением его личности, ибо поэт не эмпирически-пассивно отражает свою личность в стихах, но сознательно и целенаправленно работает над лирическим образом, руководствуясь жизненным опытом и законом мастерства.

Ту же мысль развивал В.Рунин в статье «Спор необходимо продолжить» (1960). По его мнению, облик лирического героя складывается в результате «объективированного» выражения чувств и переживаний, которое и образует художественный акт. В образе своего героя поэт не просто отражает свои мысли и чувства, но возвышается над собой.

В поддержку мыслей, высказанных В.Назаренко, выступил Б. Томашевский («Призрак в литературоведении» (1963)). Литературовед оценил и термин, и понятие «лирический герой» как негативное явление. Он полагал, что «лирический герой» — категория неустойчивая, теоретически необоснованная, «призрачная». Термин «лирический герой», согласно Томашевскому, «не нужен ни поэту, ни читателю», он — «достояние одних лишь критиков и литературоведов» (190).

Большой интерес вызвали работы по этому вопросу Л.Тимофеева («Биография поэта и лирического «я», «О лирическом герое»(1963)). Полемизируя с В Назаренко и Б.Томашевским, он стремился доказать необходимость существования термина «лирический герой». Именно «лирический герой», а не «образ автора» или «образ поэта», так как последние акцентируют внимание на личности поэта. Данный же термин позволяет показать обобщенность лирического творчества и избавляет от отождествления личности поэта с тем художественным образом, который выступает в поэзии.

В.Виноградов признавал особенно трудным вопрос о типах и видах образа автора в лице «я». В работе «Проблема образа автора в художественной литературе» (1971) он коснулся темы полемики по поводу понятия «лирический герой». Не соглашаясь с В.Назаренко и Б.Томашевским, утверждавшим, что «я» в лирике — это сам поэт, он задавался вопросами: «Но что значит сам? Живой человек в мире условных образов? С непреобразованной речью, «натуральными» страстями? Со всем балластом незначительного, нехарактерного, сугубо личного? А как же типизация? Как образность? Или это не относится к «я»? (51, 199). По его мнению, образ автора - это образ, «созданный из основных черт творчества поэта. Он воплощает в себе и отражает в себе иногда также и элементы художественно преобразованной его биографии <.> Лирическое «я» — это не только образ автора; это вместе с тем представитель большого человеческого общества» (51, 113).

Большой вклад в изучение отношений автора и лирического героя в поэтическом тексте внес М.Бахтин. По его мнению, автор — «носитель напряженно-активного единства завершенного целого, целого героя и целого произведения, трансгредиентного( т.е. внеположного — И.Р.) каждому моменту его <.>. Сознание автора есть сознание сознания» (31,14). Такой автор имеет мало общего с автором как конкретным лицом, «биографическим автором». Внутри произведения для читателя автор — это совокупность реализованных творческих приемов. Говоря о лирике, М.Бахтин отмечал, что в ней «автор как бы проникает его (лирического героя - И.Р.) всего насквозь, оставляя в нем <. .> только потенциальную возможность самостояния» (31, 146).

Идя вслед за М.Бахтиным, Б.Корман предлагал закрепить за словом «автор» значение носителя концепции всего произведения, а не реального писателя-человека. «Автор непосредственно не входит . в текст: он всегда опосредован субъектными и внесубъектными формами <.> Основной субъектной формой авторского сознания в поэтическом тексте является так называемый «лирический герой» (94,61).

Л.Гинзбург, говоря о той же проблеме («О лирике»(1974)), выявила существенную черту лирического героя — лирика создает характер не столько «частный», сколько эпохальный, исторический: «тот типовой образ современника, который вырабатывают большие движения культуры». Лирический герой создает тот опыт, «в котором многие должны найти и понять себя» (63,7).

Словарь литературоведческих терминов под ред. Л.Тимофеева и С.Тураева (1974) определяет лирического героя как «условное понятие, охватывающее весь круг произведений, созданных поэтом», и делает акцент на еще одном аспекте проблемы лирического героя - возможности его выявления только в комплексе произведений: «Внутренний мир лирического героя раскрывается <.> через конкретные душевные состояния <.> Лирическое стихотворение можно рассматривать как такое конкретное и единичное проявление характера лирического героя. В то же время образ лирического героя с наибольшей полнотой раскрывается во всем творчестве поэта» (176,177).

Признавая факт нетождественности автора и лирического героя, нельзя однако отделять образ от его создателя. Об опасности такого формалистического подхода к термину «лирический герой» писал, в частности, Н.Степанов в книге «Лирика Пушкина»(1974). Связь авторских мыслей, переживаний и чувств с мыслями, переживаниями и чувствами лирического героя несомненна (182,96).

Обобщая главные положения литературно-теоретических трудов относительно связи образа автора и лирического героя, можно заметить следующее. Во-первых, отождествление автора и лирического героя ошибочно. Во-вторых, автор в художественном тексте — это носитель творческой воли, «последняя смысловая субстанция» (М.Бахтин) и его нельзя отождествлять с реальной личностью. В-третьих, мысли и чувства лирического героя хотя и создают иллюзию единичности и исключительности, заключают в себе типизирующее и обобщающее начало. И, наконец, в-четвертых, - образ лирического героя складывается во всем творчестве поэта.

В некоторых работах, посвященных поэзии Бродского, традиционные воззрения на автора и лирического героя радикально пересматриваются. В.Полухина («Поэтический автопортрет Бродского») и В.Кулле («Структура авторского «я» в стихотворении Иосифа Бродского «Ниоткуда с любовью») утверждают, что поэзия Бродского дает основание говорить об отсутствии в ней лирического героя. В.Полухина предлагает употреблять термин «автопортрет поэта», а В.Кулле — «авторское «я». Однако найденные Полухиной примеры «автохарактеристик» поэта, как представляется, могли бы рассматриваться и как принадлежащие лирическому герою, который есть не что иное, как форма авторского сознания. Литературоведческий анализ В.Кулле также вряд ли пострадал бы, если вместо понятия «авторское «я» исследователь использовал бы понятие лирическое «я».

Наиболее взвешенно о теме отношений автора и лирического героя в поэзии И.Бродского высказался С.Гандлевский: с его точки зрения, И.Бродский соблюдает «подвижное равновесие между собой-прототипом и собственным запечатленным образом <.> Иосиф Бродский являет собой совершенный — под стать Байрону - образец романтической соразмерности автора лирическому герою» (59,116)

В работе понятие «автор» и «лирический герой» употребляются в тех значениях, какие закрепили за ними труды М.Бахтина, В.Виноградова, Л.Гинзбург, Б.Корман, Л.Тимофеева и других ученых.

Целью диссертационной работы является раскрытие реализовавшегося в поэзии И.Бродского преодоления маргинальности. Цель определила ряд конкретных задач:

1. Рассмотреть лирического героя поэзии Бродского как «окраинного», «экс-центричного», вектор сознания которого направлен на обретение духовной основы бытия, и, следовательно, на преодоление маргинальности.

2. Представить типологию окраины, то есть различные, но взаимосвязанные смыслы, которые приобретает окраина в поэзии Бродского.

3. Рассмотреть роль творчества как условия восхождения по духовной вертикали.

4. Выявить роль ритмометрических, лексических (употребление возвышенной и обсцентной лексики), синтаксических (тяготение к сверхдлинным фразам и использование анжамбеманов) средств в передаче идеи маргинальности и ее преодоления.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Маргинальность следует рассматривать как обозначение социальной, культурной и духовной «окраинности» человеческого сознания, оторванного от сакрального центра, а преодоление маргинальности — как путь по духовной вертикали, восстанавливающей полноту бытия.

2. В поэзии И.Бродского ключевым является образ окраины. При этом окраина — сфера существования лирического героя — предстает в нескольких взаимосвязанных смыслах: пространственном, социальном, культурном, метафизическом, лингвистическом.

3. Лирический герой поэзии И.Бродского выпадает из основного текста жизни, из обычного режима существования. «Окраинная» позиция оказывается залогом актуализации духовного опыта, поиска сакрального центра.

4. Духовная интенция лирического героя позволяет преодолеть ограниченность и несовершенство разъятого мира, соединив небо и землю, реальное и трансцендентное.

5. Ритм и метр стихотворных текстов И.Бродского акцентируют образы, связанные с преодолением маргинальности.

Предметом исследования стала основная и наиболее значимая часть творческого наследия И.Бродского — стихотворения, созданные на русском языке. Для подтверждения некоторых тезисов в работе использованы материалы интервью с поэтом.

Объектом исследования стал лирический герой поэзии И.Бродского как маргинальный, но преодолевающий свою маргинальность.

Методологическую основу диссертации определили теоретические и историко-литературные работы С.Аверинцева, М.Бахтина, В.Виноградова, М.Гаспарова, Л.Гинзбург, Б.Кормана, Ю.Лотмана, А.Потебни, Л.Тимофеева, В.Топорова и других. Особое место в диссертации отведено трудам русских религиозных мыслителей XX века (Н.Бердяев, И.Ильин, Е.Трубецкой, Л.Шестов). Работы по проблеме маргинальности А.Газизовой, Ю.Каграманова, М.Новиковой, К.Феофанова, Т.Шибутани.

Говоря об изучении лирических произведений, Б.Корман выделил два метода анализа: исторический, когда тексты рассматриваются в порядке, определенном последовательностью их создания, и логический, когда исследователь рассматривает стихотворения в соответствии с внутренними связями и собственным углом зрения (93). В диссертационной работе использовался преимущественно логический метод: стихотворения И.Бродского, созданные в разные годы, рассматриваются как система, в которой понятия «маргинальность» и «преодоление маргинальности» занимают ведущее место. В диссертации используются также историко-литературный и сравнительно-исторический методы.

Основополагающим в работе стал метод анализа художественного текста, предложенный И.Ильиным, предполагающий исследование произведения по трем направлениям: анализ эстетической материи (текстовой ткани), эстетического образа (образного состава) и эстетического предмета (главного замысла автора) (82,10-17).

Практическая значимость диссертации заключается в том, что ее материалы могут быть использованы при чтении лекционных курсов и проведении практических занятий по русской литературе новейшего времени, а также в спецкурсах «Литература Русского Зарубежья третьей волны» и «Феномен маргинального героя в русской и зарубежной литературе».

Апробация работы. Результаты исследования были представлены в докладах на региональных и международных научно-практических конференциях «Сибирь — Америка: взаимодействие этносов и культур» (Чита, ЗабГПУ, 1998, 1999); «Славянская культура. Традиции и современность» (Чита, ЗабГПУ, 1999, 2000); «Филология в системе современного университетского образования» (Москва, УРАО, 2001).

Основные положения диссертации изложены в следующих работах:

1. Романов И.А. Пушкинские реминисценции и аллюзии в лирике И.Бродского// А.С.Пушкин на рубеже тысячелетий. — Чита, 2002. — С.54-65. (0, 6 п.л.)

2. Романов И.А. «От окраины к центру»: И.Бродский и русская поэтическая традиция// Славянская культура. Традиции и современность. — Чита, 2000. — С. 158-164. (0, 4 п.л).

3. Романов И.А. Диалог культур в поэзии И.Бродского (античность и современность) // Сибирь - Америка: взаимодействие этносов и культур в полиэтнических регионах. - Чита, 1998. — С. 100-105. (0,4 п.л.)

4. Romanov I.A. J.Brodsky and the Values of Postmodernism and Globalization// Американские исследования. - Минск., ЕГУ, 2003. - С.201-207.(0,4 п.л.)

5. Романов И.А. Образ окраины в раннем творчестве И.Бродского/ЯТроблема эволюции русской литературы XX века. — М., Кафедра русской литературы XX века МПГУ, 2000. - С. 145-148.(0,2 пл.)

6. Романов И.А. Семантика джаза в раннем, творчестве И.Бродского// Филология в системе современного университетского образования. — М., УРАО, 2001. - С.82-84.(0,2 пл.)

7. Романов И.А. Выявление литературных параллелей как прием анализа художественного текста (на примере изучения творчества И.Бродского)// Традиции и инновации в системе образования: гуманитаризация образования. Материалы региональной научно-практической конференции. Часть I. - Чита, 1998. - С.21-23.(0, 2 пл.)

26

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Романов, Игорь Александрович

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В русской литературе последней четверти XX века маргинальный герой стал едва ли ни ведущим. Для иллюстрации можно назвать произведения таких непохожих друг на друга авторов, как В.Астафьев, В.Распутин, Вен.Ерофеев, В.Маканин, Э.Лимонов. Причину этого, как представляется, следует искать в той парадоксальной ситуации предельной интеллектуальной эмансипации и предельного же идеологического прессинга (тоталитарно-коммунистического или буржуазно-капиталистического — не важно), которую приходилось переживать человеку последних десятилетий XX века. Уход на окраину стал в этой ситуации одним из способов сохранения духовной свободы.

Л.Шестов ещё и начале XX века предугадал появление и доминирование в литературе именно маргинального героя. «В драме будущего обстановка будет совсем иная <.> Прежде всего будет устранена вся сложность перипетии. У героя есть прошлое — воспоминания, но нет настоящего: ни жены, ни невесты, ни друзей, ни дела. Он одни и разговаривает только с сами собой <.> Живет вдали от людей. Так что сцена будет изображать либо необитаемый остров, либо комнату в большом многолюдном городе, где среди миллионов обывателей можно жить так же, как на необитаемом острове. Отступать назад к людям и общественным идеалам герою нельзя. Значит, нужно идти вперед к одиночеству, абсолютному одиночеству» (208,97). Пафос, тип героя, антураж многих произведений последнего времени вполне соответсвует предсказаниям Л.Шестова.

В русской литературе конца XX Века, которая, по определению Вик.Ерофеева, «уходит от общепризнанных ценностей к маргинальным, от канона к апокрифу» (70,237), маргинальность героев зачастую не только преодолевается, но и усугубляется. Ее возрастающий скептицизм привел некоторых литераторов к заигрыванию со злом и проповеди нигилизма (В.Сорокин, Э.Лимонов). Однако данный путь — не единственный в русской литературе. Уход на край приводит русских литераторов к поиску в русле вечных вопросов бытия. Автором, чье творчество стало выражением подобного поиска, стал И.Бродский.

В данной работе лирический герой поэзии ИБродского рассмотрен как маргинальный, движение сознания которого направлено на преодоление маргинальности. Идея преодоления маргинальности проявляется прежде всего на онтологическом уровне - на уровне глубинных прозрений поэта, касающихся мира, человека, отношений между ними, Бога. Именно онтологические проблемы жизни, смерти, мироздания образуют спектр творчества поэта. Лирический герой Бродского сознательно делает «шаг в сторону» от основного текста жизни, выпадает из обычного хода существования ради обретения той подлинной свободы, которая актуализирует духовный поиск, оставлял человека один на один с миром, вечностью, Богом. Будучи носителем адогматического сознания, оспаривающего классические философские и религиозные концепции как несовершенные, он отрывается .от «почвы» (Л. Шестов), то есть общепризнанных положений, претендующих на сакральность, ради «свободы полёта» и ощущения бесконечности.

Лирическому герою Бродского как творцу и художнику слова дано необычайно обострённое, детальное видение несовершенства и дисгармоничности человеческого бытия, абсурдности вещного мира, отделённого от сферы духовного. Не желая идти по пути компромисса с чувственным суррогатом жизни, он выпадает из бессмысленной реальности, оказываясь в поле мучительных состояний психологического напряжения, отчаяния, одиночества. Творчество становится для него возможностью выхода из экзистенциального тупика, прорыва к чему-то, чего нет и не может быть в реальности - в сферу трансцендентного. Вместе с тем оно парадоксальным образом выступает ещё и как средство гармонизации и преображения мира: духовный поиск лирического героя, метафизический взлёт сознания, отражённый во многих стихотворениях Бродского, выглядит как посредничество, соединяющее земную и Высшую реальности («Осенний крик ястреба», «На столетие Анны Ахматовой», «Меня упрекали во всём, окромя погоды.» и др.)

Познав катастрофичность своего времени, трагическое одиночество, отчуждение, отчаяние и смятение, Бродский мастерски воссоздал их и собственных произведениях, при этом, углубившись в духовные недуги мира, он зафиксировал опыт преодоления хаотичности и тупиковости земной действительности, чем, безусловно, продолжил традиции русской литературы.

Дисгармоничность и бездуховность мира, в котором лирический герой принципиально занимает «окраинную» позицию, представлен как на уровне «эстетической материи», так и на уровне «эстетического образа» (И.Ильин). Тяготение к анжамбеманам, наглядно передающим в тексте фрагментарность и беспорядочность мира, обращение к «непоэтической», взрывной лексике, смешение возвышенного и низменного, повторяющиеся во многих стихотворениях темы болезни, смерти, старения и связанные с ними ощущения тоски, отчаяния, позволяют Бродскому выразить ужас лирического героя перед духовной опустошенностью реальности и обозначить выход из неё: путь в метафизическую высь. Рывок в запредельное, выход не только за границы реальности, но и самого себя оказывается для лирического героя единственной возможностью соприкосновения с Высшим. Его духовная интенция восстанавливает порванную связь между земной действительностью и трансцендентным, он сам становится живым звеном, соединяющим две реальности, а его промежуточное (маргинальное) положение на окраине одновременно обеих реальностей оборачивается жертвенным служением миру («От окраины к центру», «Маятник о двух ногах», «Осенний крик ястреба»).

Уход на окраину начинается прежде всего с движения «горизонтального», именно поэтому мотив странничества становится одним из ведущих у Бродского («Пилигримы», «Я как Улисс», «Дидона и Эней», «Июльское интермеццо» и др.) Однако перемещение в пространстве лирического героя совмещается с одновременным духовным, «вертикальным» движением, соизмеряющим земную жизнь человека с вечностью, реальную действительность - с запредельным. Рефлексирующий герои ощущает себя во власти неведомых высших сил («Я как Улисс», «От окраины к центру», «Ночной полёт»), чьё влияние на его судьбу преображает земное существование, вдыхает в него смысл. '

Ощущая себя посредником между реальным и трансцендентным, видимым и неведомым, лирический герой воспринимает свой удел в «одобрении» жизни («Пилигримы»), то есть в соединении фрагментов разъятого мира в единое целое через акт творчества («Меня упрекали во всём, окромя погоды.»). При этом его устремлённое в метафизическую высь сознание не находит выражения запредельному, послесмертному. Отказываясь от тех способов решения онтологических проблем, которые предлагались различными идеологическими, религиозными, философскими концепциями, создававшими завершённый (а значит «бес-перспективный») образ мира, лирический герой Бродского выбирает метафизическую свободу - бесконечным духовный поиск, который через творчество, искусство, Язык позволяет в сверхсознательном акте отречения от собственной личности прикоснуться к безграничному Высшему смыслу («интуиция абсолюта»), который невозможно выразить человеческим языком и представить человеческим сознаниам. Тем не менее позиция непрерывно преодолевающего свою изначальную онтологическую маргинальность, «проделывающего отверстия в броне небытия» лирического героя Бродского без натяжек может быть названа христианской, что, в частности, подтверждается и относящимся к рождественскому циклу стихотворением «24 декабря 1971 года», а котором говорится о появлении в душе человека подлинного религиозного чувства.

Духовный поиск лирического, героя, предполагающий выпадение из обычного модуса бытия, приводит его и к разрыву с обществом. Маргинальность приобретает ещё и социальный смысл («24.5.65.КПЗ.», «Конец с прекрасной эпохи», «Я всегда твердил, что судьба - игра.», «Не выходи из I комнаты .», «Развивая Платона»), что объясняется ощущением собственной чужеродности окружающему, заявленному еще в начале 60-х годов.

Культурные приоритеты маргинального героя также не соответствуют общепринятым. Ключевыми символами, передающими одновременно и идею окраинности, и её преодоления, у Бродского становятся джаз и развалины, несущие в текстах семантику границы между прошлым и будущим, реальным и ирреальным.

В текстах Бродского все выявленные смыслы окраины (пространственный, метафизический, лингвистический, социальный, культурный) оказываются взаимосвязанными. Маргинальность лирического героя раскрывается через все эти смыслы. Так,.например, в «Колыбельной Трескового мыса» (1975) окраина приобретает пространственный смысл благодаря месту, в котором совершается рефлексия лирического героя: «Восточный конец Империи погружается в ночь» (111,81); это место - конец суши, в более широком смысле - конец земли. Метафизический смысл окраинное положение лирического героя получает из-за фактического отождествления конца земного пространства с концом видимой реальности: «Место, где я нахожусь, есть пик// как бы горы. Далее — воздух, Хронос» (111,89). Культурный знак окраины а данном стихотворении - звуки джаза, раздающиеся на пустыре около океана, являющегося символом запредельного. Социальная маргинальность передаётся в тексте чувствами одиночества и изгойства, связанными как с мыслями о прошлом (эмиграция), так и с восприятием себя в настоящем (жизнь в чужой стране). Лингвистическая окраинность становится следствием невозможности осмыслить и найти точные слова для именования того, что находится за границам реальности - Ничто, мысль о которой завершает произведение.

В художественном пространстве этого стихотворения (как и других текстов Бродского) все значения окраины образуют некий «смысловой узел», становящийся ключевым для понимания промежуточного положения лирического героя. Окраинная позиция оказывается необходимым условием его существования как творца, посредника, служащего миру. Именно такая позиция позволяет увидеть ограниченную земную жизнь и возможности человека, но, вопреки им, в то же время открывает простор для духовного взлёта. Несовершенная земная жизнь, связанная с потерями и страданиями, становится условием творчества, а сопряжённая с ним метафизическая интенция, прорыв сознания в высшие сферы - залогом оправдания жизни. Маргинальность лирического героя Бродского преодолевается в творческом акте соединения трансцендентного и реального в единое целое, в освоении бесконечного и неведомого, в прижизненном постижении послесмертного.

Идея маргинальности и её преодоления иллюстрируется особенностями ритма и метрики Бродского. Экзистенциальным переживаниям, душевному напряжению, смятению, трагическому отчаянию, одиночеству, ощущению абсурда чаще всего соответствуют ритмы дальников и акцентных (как правило неурегулированных) стихов («Речь о пролитом молоке», «Не выходи из комнаты.», «Часть речи», «В кафе» и др.), и наоборот, ровный ритм классических метров (ямбов, анапестов, амфибрахиев) передаёт чувство гармонии, возникающее в тех стихотворениях, где появляется мысль о духовной связи лирического героя с Высшим, оборачивающаяся, зачастую, жизнеутверждающим порывом («Я как Улисс», «От окраины к центру», «24 декабря 1971 года», «На столетие Анны Ахматовой» и др.).

Изучение ритмометрических особенностей поэзии И.Бродского является одной из наиболее перспективных и интересных задач, стоящих перед литературоведческой наукой. В первую очередь, внимания заслуживают написанные с середины 70-х годов дольники, акцентные стихи и. верлибры, в которых создаётся нарочито прозаическая интонация: «Сан-Пьетро» (1977), «В Англии» (1977), «Помнишь свалку вещей на холодном стуле.» (1978), «Повернись ко мне в профиль» (1983), «Замерзший кисельный берег.»(1985), «Вертумн» (1990), «Ангел» (1990), «Письмо в Академию» (1993). Их строфическая организация не соответствует строфике классической, и поэтическими эти тексты делают только особый ритм и (не всегда) рифмы. Созданию прозаической интонация способствуют также многочисленные анжамбеманы, позволяющие развернуть фразу на несколько строк. Создание подобных текстов обусловлено стремлением автора максимально нейтрализовать эмоциональный элемент, выведя на передний план элемент рефлексивно-рациональный, чего требовала как философская проблематика произведений, так и стоическая позиция лирического героя. Феномен стихопрозы мало исследован современным литературоведением, и подобные стихотворения И.Бродского могут стать материалом для изучения данного явления.

Другой перспективной задачей представляется изучение связей поэзии И.Бродского с художественными открытиями русской классики XVTTI-XX веков, с англоязычной поэзией XX века, а также философских и эстетических связей с некоторыми направлениями современной русской поэзии (метаметафоризм, духовная поэзия).

188

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Романов, Игорь Александрович, 2004 год

1. Сочинения И. Бродского: В 8-ми тт.- СПб.: Пушкинский фонд, 2001.

2. Бродский И. Форма времени: Стихотворения, эссе, пьесы: В 2-х томах. — Минск: Эридан, 1992.

3. Бродский И. Меньше единицы // Иностранная литература.— 1992. — С.236-242.

4. Бродский И. Набережная неисцелимых: тринадцать эссе. — М.: СП «Слово», 1992. — 256с. :ил.

5. Бродский И. «Писатель одинокий путешественник» // Звезда. — 2000. - №5. — С.4-9.

6. Бродский И. Поэзия суть существования души: Из выступления // Литературная газета. — 1990. — 22 авг.

7. Бродский И. Профиль Клио // Звезда. — 2000. № 5. - С. 10-21.

8. Бродский И. Стихотворения. — Таллинн: Александра; Ээсти раамат, 1991. — 256 с.

9. Художественные тексты других авторов.

10. Ахматова А.А. Стихотворения. — М.: Советская Россия, 1977. — 527 с. Ю.Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений. Л.: Советский писатель. Ленинградское отделение, 1989. — 462 с.11 .Батюшков К. Избранные сочинения. — М.: Правда, 1986. — 526 с.

11. Дельвиг А. Стихотворения. — М.: Советская Россия, 1983. — 286 с.

12. Жуковский В А. Стихотворения. Баллады. — Пермь: Кн. изд-во, 1984. 312 с. 14.3аболоцкий Н.А. Избранные сочинения. - М.: Худож. лит., 1991. — 430 с.

13. Мандельштам О.Э. Сочинения в 2-х тг. Т.1. Стихотворения. — М.: Худож. лит., 1990.-638 с.

14. Мятлев И.П. Стихотворения. Л.: Сов. писатель, 1969. — 647 с.

15. Пастернак БЛ. Сочинения: в 2-х тт. Т. 1. Стихотворения. — Тула: Филин, 1993. — 382.

16. Толстой А.К. Полное собрание стихотворений: В 2-х тт. Т. 1. Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель, 1984. — 638 с.

17. Фет А.А. Сочинения: В 2-х тт. Т. 1. Стихотворения. Поэмы. Переводы. М.: Худож. лит., 1982. - 575 с.

18. Ходасевич Ф.Ф. Стихотворения. М.: Молодая гвардия, 1991. - 222 с.1. Исследования.21 .Абелинскене И.Ю. Художественное мироотношение поэта конца XX века (Творчество И.Бродского):Дисс. канд.филос.наук: 09.00.04., Екатеринбург, 1997. — 204 с.

19. Аверинцев С. Ритм как теодицея.// Новый мир. 2001. - № 2. - С. 203-205.

20. Агеносов В.В. Литература русского зарубежья (1918-1996). М.: Терра. Спорт, 1998.-543 с.

21. Амурский В. Никакой мелодрамы: Беседа с Иосифом Бродским // Студенческий меридиан. 1990. - № 8. - С. 10-12.

22. Ардов М. Др. и А.Г.: Над чем смеялся Иосиф Бродский // Независимая газета. — 1998.-11 июня.

23. Афанасьев А.Н. Древо жизни: Избранные статьи. М.: Современник, 1983 — 464 с.

24. Бавин С., Соколова М. «И волны с перехлестом.» // Комсомольская правда. — 1988.-13 мая.

25. Баевский B.C. Сугубо частное дело (попытка эстетики Иосиф Бродского) // Проблемы вечных ценностей в русской культуре и литературе XX в.:Сб.науч.тр., эссе и коммент. Грозный: Чечено-Ингушский ун.-т им. Л.Н.Толстого, 1991. — С. 243-268.

26. Бальмонт К. Романтики // Избранное: Стихотворения. Переводы. Статьи. — М.: Правда, 1990.-С.506-513.

27. Баткин Л.М. Тридцать третья буква: Заметка читателя на полях стихов Иосиф Бродского. -РГГУ, 1997.-329 с.

28. Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Литературно-критические статьи. М.: Худ. лит., 1986. — С. 7-180.

29. Безносое Э. О смысле некоторых реминисценций в стихотворениях Иосиф Бродского // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. СПб.: «Журнал «Звезда», 1998.-С.186-189.

30. Бек Т. Время-язык-судьба // Вопросы литературы. -1994. Вып.З. - С.343-349.

31. Белый А.А. Ритм как диалектика и «Медный всадник». М.: Федерация, 1929. — 279 с.

32. Вельская JI. «Часть речи» Иосиф Бродского // Русская речь. 1998. - № 1. - С. 2127.

33. Бердяев Н.А. Самопознание (опыт философской автобиографии). — М.: Междунар. отношения, 1990. 336 с.

34. Бердяев Н.А. Судьба России. М.: Советский писатель, 1990. — 346 с.

35. Берч Е., Чин Д. Поэзия лучшая школа неуверенности.// Иосиф Бродский. Большая книга интервью. - М.: Захаров, 2000. — С. 55-73.

36. Бетея Д.М. Изгнание как уход в кокон: образ бабочки у Набокова и Бродского // Русская литература. 1991. - № 3. — С. 167- 175.

37. Бетея Д.М. Мандельштам, Пастернак, Бродский: иудаизм, христианство и создание модернистской поэзии // Русская литература XX века. Исследования амер. ученых. СПб.: 1993. - С. 362-400.

38. Биркертс С. Интервью и Иосифом Бродским // Звезда. 1997. - № 1. - С. 80-98.

39. Битов А. Памяти Иосифа Бродского // Лит. газ. — 1996. — 31 янв.

40. Блажко A.M. О поэзии Иосифа Бродского // Звезда. 1994.- № 7. - С. 205-207.

41. Брамм А.-М. Муза в изгнании.// Иосиф Бродский. Большая книга интервью. — М.: Захаров, 2000.-С. 17-39.

42. Вайль.П., Генис А. От мира к Риму // Поэтика Бродского. - Эрмитаж, Tenafli, 1986.- с. 198-206.

43. Вайль П. Последнее стихотворение Иосифа Бродского // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. — СПб. — «Журнал «Звезда», 1998. — С. 5-7.

44. Верхейл К. Кальвинизм, поэзия, живопись // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. — СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. — С. 36-41.

45. Верхейл К. «Эней и Дидона» Иосифа Бродского // Поэтика Бродского. — Эрмитаж, Tenafli, 1986.

46. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. — М.: Высшая школа, 1989— 404 с.

47. Вейдле В. О поэтах и поэзии. Paris, 1973. - С. 102-126.

48. Виноградов В.В. Проблема образа автора в художественной литературе // О теории художественной речи. — М.: Высшая школа, 1971. — С. 105-212.

49. Виноградова И. «Замечательный лирик Н.» // Октябрь. — 1988. № 3. - С. 203-207.

50. Винокурова И. Иосиф Бродский и русская поэтическая традиция // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. — С. 124128.

51. Виньковецкая Д. Об одной беспредметной выставке // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. — С. 260-263.

52. Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М.: Независимая газета, 1998. — 328 с.

53. Волошин М. Аполлон и мышь.// Волошин М. Лики творчества. Л.: 1988.-С.96-112.

54. Газизова А.А. Принципы изображения маргинального человека в русской философской прозе 60-80-х годов двадцатого века: Опыт типологического анализа. Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук. -М.: 1991.

55. Газизова А.А. Обыкновенный человек в меняющемся мире: опыт типологического анализа советской философской прозы 60-80-х годов. — М.: Прогресс. МПГУ, 1990.-80 с.

56. Гандлевский С. Олимпийская игра // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. - С. 116-118.

57. Гаспаров МЛ. Очерк истории русского стиха. Метрика. Ритмика. ^Рифма. Строфика. М.: Наука, 1984. - 319 с.

58. Гаспаров М.Л. Белый стиховед и Белый — стихотворец.// Андрей Белый: Проблемы творчества: Статьи, воспоминания, публикации. — М.: Сов.писатель, 1988.-С. 444-460.

59. Генис А. Бродский в Америке // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. — СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. -С.8-15.

60. Гинзбург Л Л. О лирике. — Л.: Советский писатель, 1974. 406 с.

61. Глэд Д. Настигнуть утраченное время.//Иосиф Бродский. Большая книга интервью. М.: Захаров, 2000. - С. 109-121.

62. Голубев А.Н. Читая Бродского // Русская словесность. 1994. - № 5. — С. 79-85.

63. Гордин Я. Дело Бродского: История одной расправы // Нева. 1989. — № 2. — С. 134-166.

64. Горелов П. «Мне нечего сказать.» // Комсомольская правда. 1988. — 19 марта.

65. Езерская Б. Если хочешь понять поэта.: Интервью с И.Бродским // Вечерняя Москва.-1991.-21 июня.

66. Ерофеев В.В. Поэта далеко заводит речь. (Иосиф Бродский: свобода и одиночество) // В лабиринте проклятых вопросов: Эссе. М.: Союз фотохудожников России, 1996. — С. 216-231.

67. Ерофеев В.В. Русские цветы зла // В лабиринте проклятых вопросов: Эссе. — М.: Союз фотохудожников России, 1996. С.232-250.

68. Есин А.Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения: Уч. пособие. М.: «Флинта». Наука, 1998. - 248 с.

69. Ефимов И. Крысолов из Петербурга: Художественная культура в поэзии Бродского//Весн. РХД.-1988. -№21 (153).-С. 118-135.

70. Жельвис В.И. Инвектива в парадигме средств фатического общения // Жанры речи. —Саратов, 1997.-С. 137-144.

71. Жолковский А. «Я вас любил.» Бродского: интертексты, инварианты, тематика и структура // Поэтика Бродского. — Эрмитаж, Tenafli, 1986.- с.38-63.

72. Зайцев В.А. Иосиф Бродский и русские поэты XX века // Филологические науки. — 1996. -№ 5.-С.З-14.

73. Иванов Вяч. Вс. Бродский и метафизическая поэзия //Звезда. — 1997. № 1. — С. 194-199.

74. Иванов Вяч. Вс. К истории птичьего мифологического эпоса // От мифа к литературе. М.:Наука, 1993. - С. 21-24.

75. Иванов Н.Б. По ту сторону истины и лжи: путь Льва Шестова // Шестов Л. Апофеоз беспочвенности: Опыт адогматического мышления. — Л.: Изд. Ленинградского ун-та, 1991. С. 5-30.

76. Иванова Н. Вещь и весть: Иосиф Бродский: новые стихи и размышления в прозе // Лит. газ. 1994. - 8 июня.

77. Иванова Н. Дым Отечества // Знамя. 1994. - № 7. - С. 183-193.

78. Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. —М.: ТОО Рарогь, 1993. —448 с.

79. Ильин И А. О тьме и просветлении. Книга художественной критики: Бунин. Ремизов. Шмелёв.-М.: Скифы, 1991. —216 с.

80. Иосиф Бродский размером подлинника: Сб. Таллинн, 1990. - 252 с.

81. Иосиф Бродский: труды и дни. Сост. ЛЛосев и П.Вайль. М.: Независимая газета, 1999.-370 с.

82. Иосиф Бродский: Указ. лит. на русском языке за 1962 — 1995. Сост. Лапидус АЛ. — СПб.: РНБ, 1997.-196 с.

83. Каграманов Ю.М. Метаморфозы нигилизма: О «новых философах» и «новых правых». М.: Политиздат, 1986. - 160 с.

84. Казин А. Религия, цивилизация, культура (о русском пути в истории) // Православный летописец Санкт-Петербурга. 2000. - № 1. - С. 19-28.

85. Как работает стихотворение Бродского: Из исследований словистов на Западе. — М.: Новое литературное обозрение, 2002. — 304 с.

86. Каломиров А. Иосиф Бродский (Место) // Поэтика Бродского. Сб.статей под ред. Л.В. Лосева. Эрмитаж, Tenafli, 1986.- с. 219-229.

87. Капустин Н. Бог поэтической иронии. Феномен Иосифа Бродского // Литературные новости. 1994. - № 9-10. - С. 17.

88. Кастеллано Ш. Бабочки у Бродского // творчество, личность, судьба. — СПб.: «Журнал «Звезда», 1998.-С. 80-87.

89. Катлюс Р. Иосиф Бродский и Литва // Звезда. — 1997. № 1.- С. 151 -154.

90. Корман Б.О. Некоторые предпосылки изучения образа автора в лирической поэзии // Избранные труды по истории и теории литературы. Ижевск, 1992. — С. 21-41.

91. Корман Б.О. Итоги и перспективы изучения проблемы автора // Избранные труды по истории и теории литературы. Ижевск, 1992. - С. 59-67.

92. Коробова Э. Тождество двух вариантов // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. - С.60-65.

93. Кравченко О. Слово и миф (Над строками «Двадцати сонетов к Марии Стюарт» Бродского). Вопросы литературы. -1999. - № 4. - С. 3-16.

94. Краткая литературная энциклопедия. — М.: «Советская энциклопедия», 1967, VI том -1023 с.

95. Крепе М. О поэзш! Иосифа Бродского. Ardis, Ann Arbor, Mich, 1984. - 278р.

96. Кручик И. Динамит Джозефа // Литературная учеба. -1994.-Кн.2.-С.140-150.

97. Кублановский Ю. Лейтенант неба // Лит. газ. 2000. - № 21 (24-30 мая).

98. Кублановский Ю. Поэзия нового измерения // Новый мир. 1991. - № 2. - С. 242-246.

99. Кудрова И. «Это ошеломляет» .(Иосиф Бродский о Марин Цветаевой) // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. — С.154-160.

100. Кукулин И.В. Образно-смысловая традиция русского пятистопного анапеста в раннем творчестве ИА.Бродского // творчество, личность, судьба. — СПб.: «Журнал «Звезда», 1998.-С. 129-135.

101. Куллэ В. Иосиф Бродский: Библиографический обзор // Литературное обозрение. 1996. - № 3. - С. 53-56.

102. Куллэ В.Л. Поэтическая эволюция Иосифа Бродского в России, 1957-1972: Дисс.канд.филол.наук: 10.02.01.-М., 1996.-246 с.

103. Куллэ В.А. Структура авторского «я» в стихотворении Иосифа Бродского «Ниоткуда с любовью» // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. — СПб.: «Журнал «Звезда», 1998.-С.136-142.

104. Курганов ЕЛ. Бродский и Баратынский // Звезда. 1997. - № 2. — С. 200-209.

105. Курганов ЕЛ. Бродский и искусство элегии // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. — С. 166-185.

106. Курдюков Е. Маргинал («Бормотанья и хрипы ровесника, сверстника шепот.») // Наш современник. 1991. - № 2. — С. 29-30.

107. Кушнер А. «По прихоти своей скитаться здесь и там.» // Лит. газ. — 1996. — 11 сент.

108. Кэмпбелл Дж. Тысячеликий герой. М.: «Рефл-букс», «АСТ», «ВАКЛЕР», 1997.-384 с.

109. Лакербай Дж. Л. Поэзия Иосифа Бродского 1957-1965-го годов (Опыт концептуального анализа):Дисс. .канд.филол.наук: 10.01.01. Иваново, 1997. — 327 с.

110. ИЗ. Левинтон Г. Смерть поэта: Иосиф Бродский // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. СПб.: «Журнал «Звезда», 1998.-С. 190-215.

111. Лимонов Э. Поэт-бухгалтер: Несколько язвительных наблюдений по поводу феномена И. Бродского // Мулета А: Семейный альбом. — Париж. - 1984. - С. 132-135.

112. Лосев Л. Бродский от мифа к поэту // Слово = Word - Нью-Йорк. - 1987. - № 3/4.-С. 11-14.

113. Лосев Л. Иосиф Бродский: посвящается логике // Вести. РХД. 1978. — Т.4. - № 127.-С. 125.

114. Лосев Л. Реальность Зазеркалья: Венеция Иосифа Бродского // Иностранная литература. -1996. № 5. - С. 224-237.

115. Лосев Л. Чеховский лиризм у Бродского // Поэтика Бродского. Эрмитаж,. Tenafli, 1986.

116. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. Структура стиха. — Л.: Просвещение, 1972.-271 с.

117. Лотман Ю.М. Лекции по структурной поэтике: введение, теория стиха. — Тарту, 1964.-195 с.

118. Лотман Ю., Лотман М. Между вещью и пустотой: Из наблюдений над поэтическим сб. И.Бродского «Урания» // Учен, записки Тарт. ун-та. — 1990. — Вып. 883.- С. 170-187.

119. Лурье С., Вольтская Т. Символ свободы // Лит. газ. 2000. - № 21 (24-30 мая).

120. Лурье С. Свобода последнего слова // Звезда. — 1990. № 8. - С. 142-146.

121. Максимов Д.Е. О лирическом герое // Лит. газ. 1954. - 15 мая.

122. Макфадьен Д. Бродский и «Стансы к Августе» Байрона // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. — С. 161-165.

123. Мамардашвили М. Как я понимаю философию. — М.: Прогресс. 1990. — 362 с.

124. Маргинальность в современной России. Коллективная монография. Серия «Научные доклады», № 121. — М.: Московский общественный научный фонд, 2000.-208 с.

125. Медведев В.Ф. Творчество Иосифа Бродского в зеркале культурологии. — Тула, 2000.-275 с.

126. Мелетинский Е.М. Палеоазиатский мифологический эпос: Цикл Ворона. — М.: Наука, 1979.-232 с.

127. Мейлах М. Об одном «топографическом» стихотворении Бродского // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. - С. 249251.

128. Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2-х тт. Т.2. К-Я. М.: Сов. энциклопедия, 1982.— 720 с.

129. Мошгенегро Д. Поэт боготворит только язык.// Иосиф Бродский. Большая книга интервью. М.: Захаров, 2000. - С. 258-273.

130. Морозова О. «От всего человека остается часть речи» // Независимая газета. — 1994.-28 мая.

131. Назаренко В. О так называемом лирическом герое // Звезда. 1953. - №10., С. 164-172.

132. Невзглядова Е. Петербургско-ленинградская и московская поэтические школы в русской поэзии 60-70-х годов // // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. - С. 119-123.

133. Нива Ж. Квадрат, в который вписан круг вечности // Русская мысль. — 1988. — 11 ноября (№ 3750).

134. Новиков В. Нормальный поэт // Столица. 1994. - № 32. — С. 54-56.

135. Новикова М. Маргиналы // Новый мир. 1994. - № 1. — С. 226-239.

136. Нокс Дж. Иерархия других в поэзии Бродского // Поэтика Бродского. -Эрмитаж, Tenafli, 1986.- с. 160-171

137. Нокс Дж. Поэзия Иосифа Бродского: альтернативная форма существования, или Новое звено эволюции в русской культуре // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. — СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. — С. 216-223.

138. Ортега-и-Гассет X. Дегуманизация искусства // Эстетика. Философия культуры. М.: Искусство, 1991. - С. 218-260.

139. Павлов М. Поэтика потерь и исчезновений. Заметки о поздних стихах Бродского // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. СПб.: «Журнал «Звезда», 1998.-С. 22-30.

140. Панн JI. Альтернативная реальность // Октябрь — 1997. № 1. - С.169-175.

141. Парамонов Б. Певец империи в стране зубных врачей // Звезда. — 1995. № 5. — С. 133-140.

142. Петрушанская Е. «Remember Her» («Дидона и Энеи» Перселла в памяти и творчестве поэта) // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. — СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. С. 73-79.

143. Петрушанская Е. «Слово из звука и слово из духа.» Приближение к музыкальному словарю И.Бродского // Звезда. 1997. - № 1. - С. 217-229.

144. Плеханова И.И. Преображение трагического: Метафизическая мистерия Иосифа Бродского. Автореферат дисс. на соискание ученой степени доктора филологических наук. Томск, 2001. - 39 с.

145. Полухина В. Благородный труд Дон-Кихота. Интервью с Роем Фишером// Звезда.- 1997. -№ 1.-С 173-183.

146. Полухина В. Бродский глазами современников: Сб. М.: МИФ, 1992. - 224 с.

147. Полухина В. Грамматика метафоры и художественный смысл // Поэтика Бродского. Эрмитаж, Tenafli, 1986. -с. 63-96.

148. Полухина В. Миф поэта и поэт мифа // Литературное обозрение. 1996. - № 3. -С. 42-48.

149. Полухина В. Новое представление о поэзии. Интервью с Львом Лосевым// Звезда. 1997. - № 1. - С. 159-172.

150. Полухина В. Поэтический автопортрет Бродского // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. - С. 145-153.

151. Померанц Г. Неужели ирония Бог нашего времени? В защиту простоты и серьезности ( Заметки об Иосифе Бродском) // Лит. газ. - 1998. - 18 дек.

152. Поспелов Г.Н. Лирика: среди литературных родов. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1976.- 208 с.

153. Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М.: Искусство, 1976. - 614 с.

154. Проффер К. остановка в сумасшедшем доме: поэма Бродского «Горбунов и Горчаков» // Поэтика Бродского. Эрмитаж, Tenafli, 1986.

155. Рабинович В.А. Жить просто или просто жить? (Уроки святого Франциска) // Когнитивная эволюция и творчество. М., 1995. - С. 5-32.

156. Радзишевский В. В присутствии Бродского // Лит. газ. — 1997. 6 августа.

157. Ранчин А. Иосиф Бродский и русская поэзия XVIII-XX вв. М., 2001.

158. Ранчин А. Иосиф Бродский: поэтика цитаты // Русская словесность. 1998. - № 1.-С. 36-41.

159. Ранчин А. Философская традиция Иосифа Бродского // Литературное обозрение. 1993. - № 3-4. - С. 3-13.

160. Ранчин А. «Человек есть испытатель боли.» Религиозно-философские мотивы поэзии И. Бродского и экзистенциализма//Октябрь. 1997.-№ 1.-С. 154-168.

161. Расторгуев A.JI. Интуиция абсолютна в поэзии Иосифа Бродского // Звезда. — 1993. -№ 1.-С. 173-183.

162. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. Т. I Античность. ТОО ТК «Петрополис», 1994. - 336 с.

163. Рейн Е. Бродский последний реальный новатор // Книжное обозрение . — 1990.-18 мая.

164. Рейн Е. Плыли по Венеции поэты.//Иосиф Бродский. Большая книга интервью. М.: Захаров, 2000. - С.639-643.

165. Рогинский Б. «Это такая моя сверхидея.» (О ранних стихах Бродского) // Звезда. 2000. - № 5. - С. 99-103.

166. Российская социологическая энциклопедия. — М.: Норма-инфра, 1998.

167. Рубинштейн С.Л. Проблемы общей психологии. М.: Педагогика, 1976. — 416 с.

168. Руднев В.П. Словарь культуры XX века. М.: Аграф, 1998. - 384 с.

169. Рунин В. Спор необходимо продолжить // Новый мир. 1960. - № 11, С. 195219.

170. Салтанов В. Пушкин и Бродский // Вестн. РХД. -1977. № 4. - С. 127-139.

171. Скаммелл М. Я никого не представляю кроме самого себя.//Иосиф Бродский. Большая книга интервью. М.: Захаров, 2000. - С. 7-12.

172. Славянский Н. Из страны рабства — в пустыню: О поэзии Иосифа Бродского // Новый мир. 1993. - № 2. - С. 236-243.

173. Словарь литературоведческих терминов под ред. Л.И.Тимофеева и С.В. Тураева. — М.: Просвещение, 1974. 509 с.

174. Смирнов И.П. Урна для табачного дыма // Звезда. —1997. № 1. — С. 145-147.

175. Смит Дж.С. Версификация в стихотворении И. Бродского «Келломяки» // Поэтика Бродского. Эрмитаж, Tenafli, 1986.

176. Сопровский А. Конец прекрасной эпохи // Континент. — 1982. № 32. — С. 335355.

177. Сорокин В. Свои чужие // Наш современник. — 1989. № 8. — С. 168-178.

178. Социологический энциклопедический словарь. — М.: Норма-инфра, 1998. — 488 с.

179. Степанов Н.Л. Лирика Пушкина. М.: Худ. лит., 1974.- 368 с.

180. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. М., 1997.

181. Степанова Л.Г. Неудавшаяся комиссия, или История одного автора // Звезда. — 1997.-№1.-С. 148-150.

182. Степанян И. Бродский поэт юности? // Детская литература. — 1993. - №21. — С. 3-6.

183. Тимофеев Л.И. Биография поэта и лирическое я // Лит. газ. — 1963. — 3 октября.

184. Тимофеев Л.И. О лирическом герое // Литература в школе. 1963. - № 6. — С. 612.

185. Тимофеев Л.И. Советская литература: метод, стиль, поэтика. —М., 1964.—523 с.

186. Того В. Человек есть конец самого себя и вдается во время // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. — СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. — С. 257-259.

187. Томашевский Б.В. Призрак в литературоведении И Лит. газ. — 1963. — 1 июня.

188. Топоров В.Н. О «поэтическом» комплексе моря и его психофизиологических основах // Топоров В.Н. Миф Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области" мифопоэтического: топоров В.Н. Об «Избранное. — М.: «Прогресс» «Культура»,1995.-С. 575-622.

189. Топоров В.Н. Об «эктропическом» пространстве поэзии (поэт и текст в их единстве) // От мифа к литературе. М.: Наука, 1993. — С. 25-42.

190. Топоров В.Н. Эней человек судьба. Часть I. - М.: «Радикс», 1993. — 208с.

191. Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. — М.: Республика, 1994. 431 с.

192. Тынянов Ю.Н. Блок // Поэтика. История литературы. Кино. — М.: Наука, 1977.

193. Уланов A.M. Опыт одиночества: Иосиф Бродский // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. - С. 108-113.

194. Уланов А. Параллельные миры Иосифа Бродского // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. — С. 113-115.

195. Уфлянд В. Традиция и новаторство в поэзии Иосифа Бродского // Звезда. — ( 1997.-№1.- С. 155-158.

196. Уфлянд В.И. Ястреб русской словесности // Литературное обозрение. — 1996.3.-С. 34-35.

197. Фаин Б. У меня нет принципов, есть только нервы.//Иосиф Бродский. Большая книга интевью. М.: Захаров, 2000. - С.566-591.

198. Феофанов К. А. Социальная маргинальность: характеристика основных концепций и подходов в современной социологии (Обзор)УЮбщественные науки за рубежом, РЖ, серия 11. Социология. М., 1992. - № 2. — С.70-83.

199. Философский энциклопедический словарь. — М.: «Советская энциклопедия», 1989.-816 с.

200. Хализев В.Е. Теория литературы. М.: Высшая школа, 1999. — 398 с.

201. Холшевников В.Е. Что такое русский стих.//Мысль, вооруженная рифмами. Поэтическая антология по истории русского стиха. Л.: Изд-во Ленинградского гос. ун-та, 1983.-С.5-37.

202. Хотимский Б. «Я не сборщик реликвий!.» // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. — С. 260-263.

203. Шайтанов И. Предисловие к знакомству // Литературное обозрение. — 1988. № 8.-С. 55-62.

204. Шерр Б. Строфика Бродского // Поэтика Бродского. Эрмитаж, Tenafli, 1986.

205. Шестов Л. Апофеоз беспочвенности: опыт адогматического мышления. — Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1991. — 216 с.

206. Шибутани Т. Социальная психология. — М.: Прогресс, 1969. — 535 с.

207. Шмидт М. Поэты за круглым столом.//Иосиф Бродский. Большая книг интервью. М.: Захаров, 2000. - С.385-406.

208. Штейн Э. «Переменаветра.»//Континент. — 1981.-№27, —С. 391-397.

209. Штерн Л. Бродский: Ося, Иосиф, Joseph — М.:Незав.газета, 2001. — 272с.

210. Шунейко А А. «Но мы живы, покамест есть прощение и шрифт: взгляд на мир И.Бродского // Русская речь. 1994. - № 2. - С. 15-21.

211. Эпельбуэн А. Европейский воздух над Россией// Иосиф Бродский. Большая книга интервью. М.:Захаров, 2000. - С. 130-153.

212. Юнг К.Г. Душа и миф. Шесть архетипов. — Киев-Москва: «Порт-Рояль» — «Совершенство», 1997.-384 с.

213. Якимчук Н. Как судили поэта. Дело И.Бродского. Л.: Союз кинематографистов СССР, 1990. - 34 е.: ил.

214. Янгфельд Б. Свободный человек не винит никого // Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба. — СПб.: «Журнал «Звезда», 1998. С. 93-96.

215. Kline George L., Silvester Richard D.: Brodskii Yosif Aleksandrovich (Modern Enciclopaedia of Rassian and Soviet Litereture. Ens by H.B. Weber and G. Breeze. Vol III. Florida: Gulf Breeze, 1979. P. 129-137.

216. Hornby A.S. Oxford student's dictionary of current english. Moscow-Oxford: Oxford university, 1984.

217. Pilschikov J. Brodsky and Baratynsky / Literary Tradition and Practice in Rassian Culture/ Eds. J. Andrew, V. Polukhina, R. Reid. Amsterdam: Rodopi, 1993.

218. Polukhina V. Yosiph Brodskiy: A Poet for Our Time. Cambridge: Cambridge University Press, 1989.