Этнополитическое исследование современных диаспор (конфликтологический аспект) тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 23.00.02, доктор политических наук Ким, Александр Сергеевич

• Ким, Александр Сергеевич
• доктор политических наук
• 2009

Оглавление диссертации доктор политических наук Ким, Александр Сергеевич

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА; 1. Конфликтологические основания современных этнополитических исследований :.

1.1 .Этнополитический конфликт: полипарадигмальный синтез:.

1.2:Основное С9держание консенсусной: этнополито логической» парадигмы.

1.3 .Консенсус как объект современных этнополитических исследований:.

Международный опыт консенсусной (позитивной) этнополитики:.

ГЛАВА 2. Диаспора как этнополитический;феномен;.109>

2.1 .Этнополитическое содержание понятия -диаспоры.109

2.23тнополитическая субъектность диаспор?.

2.3. Диаспоры как объект этнополитики:. опыт СССР и современной; России.

ГЛАВА 3. Формирование этнополитической конфликтогенности диаспор в условиях глобальной этнической миграции.

3.1.Транснациональность диаспоральных процессов — объективная основа формированияэтнополитической конфликтогенности.

3.2.Общее и особенное в этнополитической конфликтогенности этнической миграции: российские реалии в ракурсе опыта постиндустриальных стран.

3.3 .Этнополитическая конфликтогенность этнической маргинальное™ диаспор.

ГЛАВА 4. Политические факторы формирования консенсусного потенциала современных диаспор.244;

4.1 .Социальная политика по отношению к современным диаспорам:, западноевропейский опыт для российских реалий.

4.2.Деятельность диаспоральных организаций по формированию позитивной идентичности в российских регионах.

4.3.Становление национально-культурной автономии как института консенсусной (позитивной) этнополитики с участием диаспор в современной России.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Этнополитическое исследование современных диаспор (конфликтологический аспект)»

Актуальность исследования. Как показывает современный опыт, в, условиях глобализации этносы активно расширяют и углубляют свои функции, преобразовываясь из субъектов культуры в субъекты права и, политики. По мнению современных западных ученых, внесших значительный вклад в разработку теории, национализма (У. Коннор, Э. Геллнер, Э. Смит и др.), этничность - это не рудимент традиционного общества, а неотъемлемая составляющая современных социальных трансформаций, способствующих росту числа контактов-между прежде обособленными этническими группами, вовлекаемыми в. конкуренцию за одни и те же экономические сферы, которые порождаются модернизацией. Такая резкая интенсификация межэтнического взаимодействия приводит не к интеграции, а к усилению этнической идентичности и обострению межэтнической конфликтогенности [1]. В немаловажной степени этому обстоятельству способствует и состояние транзиции (переходности), в котором пребывает посттоталитарное (посткоммунистическое) пространство современного мира, характеризующееся широкомасштабной трансформацией всех сфер общественной жизни. Для* значительной части людей в неустойчивой ситуации социального транзита этническая самоидентификация становится наиболее приемлемым способом ощутить себя частью значимого целого, найти психологическую опору в традиции [2].

В связи с интенсификацией миграционных потоков из Азии, Африки и Латинской Америки в большинстве развитых странах Запада произошло кардинальное изменение демографических, этнических и конфессиональных характеристик общественной структуры. При таких обстоятельствах резко возросла роль особых этнических общностей - диаспор. Возникнув в прошлых доиндустриальных и индустриальных обществах, диаспора, как социальный феномен, переживает «второе рождение», проявляющееся в образовании в постиндустриальных странах так называемых «новых» диаспор. Диаспоральность стала фактором усиления социальной дифференциации и культурных границ, реализуясь в появлении устойчивых и замкнутых этнокультурных сообществ, в которых воспроизводятся традиционные отношения. Формально принимая гражданство стран приема, представители этих сообществ, зачастую не разделяют их гражданских и культурных ценностей;, поддерживая свою идентичность (нередко посредством постоянных связей с исторической» родиной), не интегрируются в их общественные институты. Причем как, показали события, во Франции (2005 - 2007 гг.), многолетнее невнимание государства к накопившимся проблемам интеграции диаспор, переходящее порой в их скрытую дискриминацию, способствует нарастанию неравенства и ведет к воспроизводству феномена «андеркласса». на этноконфессиональной основе [3. С. 65 — 66]. В таких условиях формируется потенциал» этнополитической конфликтогенности диаспор, реализуясь в, произрастании питательной почвы для. мобилизации меньшинств под знаменами религиозного и этнического фундаментализма.

На фоне вышеупомянутых процессов интенсифицировалась, разработка конфликтологической проблематики или конфликтологического аспекта современных этнополитических исследований, которые направлены на изучение взаимодействия различных условий, определяющих взаимообусловленность политики и этнических- процессов и явлений; что, составляет предмет этнополитологии. Именно- поэтому представляется целесообразным, при дальнейшем изложении употреблять термин «этнополитические исследования» в следующих значениях:, «политические исследования^ этнических процессов», «исследования в области этнополитологии», «этнополитологические исследования». При этом под конфликтологическим аспектом- этнополитических исследований подразумевается совокупность проблем, связанных с изучением факторов, способствующих формированию или, наоборот, устранению условий' для возникновения этнополитических конфликтов. Формирующееся при этом поле исследования представляет собой предметную область, этнополитической конфликтологии — сравнительно молодой отрасли отечественного этнополитологического знания, потребность в серьезной разработке которой не вызывает сомнения.

Что касается диаспоральности, то для этнополитической конфликтологии она представляет интерес как явление, возникающее вследствие образования в процессе этнической миграции устойчивых этнокультурных сообществ (диаспорных общин), взаимодействующих с различными институтами принимающего общества; другими этническими субъектами, общезначимые интересы и права которых могут совпадать или не совпадать с их интересами и правами. Реализация, этих интересов и прав происходит посредством* как интеграции в институты принимающего общества, так и борьбы за доступ к власти и ресурсам, в процессе которых диаспоры самоопределяются и консолидируются как этнополитические общности, образуя тем самым-этнополитический-феномен; который может стать при определенных условиях конфликтогенным фактором. Проблематика этнополитической конфликтогенности современных диаспор актуализировалась в условиях усиления* межстрановой взаимозависимости в разрешении многих жизненно» важных проблем, попыток распространения власти за пределами национально-государственных границ, приобретающих глобальный характер. Самопровозглашение независимости Косово в феврале 2008 г. наглядно показало как при определенных условиях по мере своего- количественного роста и укоренения, посредством целенаправленной, мобилизации и поддержке извне, диаспоры превращаются в автономные политические сообщества, становящиеся инструментом сепаратизма и сецессии. В связи-с этим возникает настоятельная! потребность в исследовании факторов трансформации диаспор из субъектов^ культуры<. в субъекты этнополитических отношений, их преобразования из феномена' этнического рассеяния в феномен этнополитической общности.

Опыт западноевропейской^ «деколонизации» последней трети1 XX века, миграций из стран» Восточной- Европы (бывших социалистических); а также распад СССР, свидетельствуют о том, что исходный отличительный признак этнополитического феномена современных диаспор образуют отрыв, частей этнических общностей (этнических групп) от национальных сообществ исторической родины, их рассеивание по территориям других государств и пребывание на территории последних в положении национальных меньшинств в инокультурном (иноэтничном) окружении (как с формальным принятием гражданства, так и с его отсутствием). Процесс диаспоризации интенсифицируется и начинает приобретать транснациональный характер в условиях разрушения многонациональных и полиэтнических государств, приводящего к масштабному переделу государственных границ. В этой связи необходимо отметить, что мощный всплеск диаспоральности, новый виток ее развития возник в процессе распада СССР и других коммунистических государств. В ситуацию диаспор попали этнические общности, оставшиеся' проживать на территориях своего исторического происхождения, но в силу политических потрясений оказавшиеся в разных государствах. Это не могло не вызвать острых этнополитических конфликтов, связанных со стремлением к реализации своей идентичности групп населения, оказавшихся^ в положении национальных меньшинств.

Примеры Приднестровья, а также Абхазии и Южной Осетии показывают, что эти стремления довольно часто выражаются в форме сепаратизма с целью создания независимых государств, тем более, что этот процесс во многом провоцируется дискриминационной политикой этнократических режимов стран, в которых проживают образовавшиеся в результате распада- СССР диаспоральные меньшинства. Особенностью постсоветского «этнического ренессанса» является и то, что диаспора становится формой этнической самоидентификации некоторых групп * старожильческого населения России. Определенная часть армян, греков, корейцев, немцев, поляков и других российских граждан, иностранного происхождения, объединяются в национально-культурные автономии и центры, различные общественные объединения по культурно-этническому признаку. В связи с этим возникает необходимость этнополитического исследования» факторов, которые способствуют реанимации, «пробуждению» и мобилизации диаспоральной этничности.

Конфликтологический аспект современных этнополитических исследований актуализируется, тревожными' реалиями современного российского общества. Накопившийся в обществе потенциал социального недовольства и агрессии реализуется не в направлении общественного протеста против коррупции и бюрократического произвола, а по пути ксенофобии, этнической и расовой нетерпимости, которые выгодны определенным общественным группам, заинтересованным в силу своих узкокорпоративных интересов отвлекать внимание широких слоев населения от реальных социально-экономических и политических проблем. В условиях утраты советского опыта политкорректности и интернационалистской культуры межэтнического общения масштабная постсоветская миграция порождает комплекс проблем, закладывая основу для острейших этнополитических конфликтов. В этой связи, особенное актуальна разработка проблем интеграции складывающихся в. процессе миграции диаспоральных сообществ. Она требует не только выявления < тенденций формирования этнополитической конфликтогенности образующихся в процессе миграции диаспор, но и серьезного теоретико-методологического анализа исторического опыта консенсусной (позитивной) этнополитики, примеров позитивной интеграции диаспор как в нашей стране, так и за рубежом.

Итак, на сегодняшний день весьма актуально стоит проблема диаспоры, как этнополитического феномена, имманентно содержащего проблематику этнополитической конфликтогенности. Проблема самоопределения! диаспоральных меньшинств, обусловленная отсутствием или неразвитостью у них политико-административных субъектов реализации этнических интересов в сочетании с существованием национальных государств одноименного этнического большинства на территории исторической родины определяет коллизии «двойной идентичности», «двойной лояльности». Некоторые5 исследователи считают, что последнее обстоятельство нередко делает их «чужими» как в глазах государства исхода, так и государства поселения. Более того, как полагает российский исследователь этнополитического феномена диаспор В. Попков, проблема совмещения потенциальной возможности диаспор лоббировать интересы страны исхода с одновременным стремлением к участию в процессах управления в регионах поселения, часто вызывает беспокойство в принимающем обществе и требует специального изучения [4. С. 1]. В этой связи, другой отечественный ученый Н. Бугай, полагает, что «этнические группы, чьи территории разделены государственными границами, часто рассматриваются как источник потенциальных угроз государств, особенно если этническое меньшинство какой-то страны обращается» за помощью к другой стране, в которой этнос является доминирующим. Определенную настороженность вызывает и оказываемая помощь этой этнической общности со стороны другого государства» [5. С. 23].

Конфликтологическая направленность этнополитического исследования современных диаспор логически объяснима и с позиции российского исследователя современных диаспор Т. Полосковой. По ее мнению, существуют следующие два ракурса их рассмотрения. С одной стороны, они рассматриваются как результат исторической несправедливости, которую необходимо если и не разрешить, то, хотя бы, смягчить ее последствия: С другой стороны, диаспоральность и жизнь в диаспоре все чаще осмысляется не как неизбежное зло или трагедия, а как сознательно избираемая альтернатива, как некий социальный или экзистенциональный проект [б]. На- наш взгляд, ответ на этот вопрос является принципиально важным с точки зрения определения методологической стратегии диссертационного исследования. Логика первого подхода подводит к признанию преобладания в мировой» истории и современности примеров, межэтнической розни и противоборства, последствиями и рецидивами которых необходимо управлять, что предопределяет выбор конфликтной этнополитологической парадигмы. Логика второго подхода предполагает рассмотрение диаспор- не только, как конфликтогенного потенциала, но и как своеобразных «мостов» межстранового сотрудничества, ресурса позитивного взаимодействия и межэтнической интеграции в полиэтнических обществах. В рамках созревающей при такой логике консенсусной этнополитологической парадигмы возникает необходимость серьезного исследования вопросов научного обоснования демократически ориентированной этнополитики, в результате проведения которой диаспоры могут стать серьезным ресурсом этнополитического консенсуса в системе межэтнических отношений.

Вместе с тем, как показывает этнополитическая практика, далеко не всегда разрешение конфликта и даже устойчивое бесконфликтное состояние, связанное с участием различных этнических общностей, в том числе и диаспор, протекают в рамках консенсуса, что наводит на мысль о целесообразности более широкой трактовки консенсусной этнополитологической парадигмы, предполагающей включение в ракурс ее рассмотрения не только консенсуса, а вообще всех видов и форм этнополитической бесконфликтности. При этом следует учитывать нахождение консенсусной этнополитологической парадигмы в стадии становления, что определяет необходимость ее серьезной теоретико-методологической разработки. Таким образом, заявленную в диссертационной работе проблему следует определить как круг вопросов, связанных с выявлением тех аспектов феномена современных диаспор, которые характеризуют их как субъектов этнополитического конфликта и бесконфликтности.

Степень научной разработанности проблемы. Необходимо отметить, что до последней четверти XX века присутствовала явная недооценка этнополитического потенциала диаспор. Ученые и политики правой ориентации придерживались позиции достаточной силы государства для того, чтобы не допустить расширения^ масштабов их влияния. Деятели левого толка считали, что улучшение экономических условий, классовая борьба приведут к исчезновению межэтнических различий. Весьма примечательно, что сходную с левыми* позицию занимали и представители либерального лагеря, постулировавшие неизбежную ассимиляцию диаспор ввиду реализации социально-экономического и политического равноправия членов современного общества.

Интенсивное продвижение* диаспоральной проблематики в, современные общественный и научный дискурсы, обусловленное известными историческими причинами, вызвало необходимость уточнения содержания самого понятия диаспоры. Между тем, непрекращающиеся дискуссии о содержании этого термина на страницах издающегося в России с 1999 г. независимого научного журнала «Диаспоры» свидетельствуют скорее о том, что он не имеет в современных общественных науках четкого определения. Как справедливо отмечает российский исследователь А. Милитарев, "В современной?литературе термин этот достаточно произвольно применяется к самым разным процессам и явлениям с вкладыванием в него того смысла, который считает нужным придать ему тот или иной автор или научная школа" [7. С. 24—26]. Другой ученый, В. Попков .полагает, "что сам термин (диаспора) никогда не был научно нейтральным и употреблялся-чаще всего с эмоционально оценочным оттенком" [8. С. 11-12].

В то же время при всем многообразии трактовок понятия диаспоры просматриваются следующие два направления его интерпретации. С одной стороны, ряд авторов квалифицирует этот термин, как характеризующий рассеяние древних народов, прежде всего еврейского. И в этом смысле можно говорить о наличии классической интерпретации данного понятия. По мнению

Т. Юдиной, «Понятие диаспоры известно с древних времен, оно использовалось для обозначения переселенных народов или рассеянных по-всему миру силой людей (подобно евреям и африканским рабам), а также торговых групп (греки в Западной Азии и Африке, арабские торговцы, которые принесли ислам в Юго-Восточную Азию) и трудовых мигрантов (индейцы Британской империи* и т.д.) [9. С. 9]. С другой стороны, новые подходы к исследованию миграционных процессов, изучая различные виды и формы транснациональных сообществ иммигрантов; пришли к частичному отказу от классической интерпретации, понятия диаспоры. Так, российские исследователи, В. Дятлов [10. С. 21], Т. Полоскова [6]; В. Попков [4. С. 15] и некоторые зарубежные [11]. употребляют понятие "новой" или" "современной" диаспоры.

Таким образом, разные ученые включают в содержание понятия «диаспора» различные моменты общественных отношений. Данное обстоятельство обусловлено многоплановостью исследования, которое проявляется в< достаточно подробном освещении, в современной научной литературе различных аспектов миграционных и диаспоральных процессов. Весомый вклад в их разработку внесли Р. Абдулатипов, В. Авксентьев, А. Аклаев, А. Арутюнов, Ю. Арутюнян, В. Ачкасов, С. Бондырева, Ю. Бромлей, Н. Бугай, В. Воронков, А. Вяткин; В. Гельбрас, О. Генисаретский, С. Градировский, В. Гриценко, Ю. Громыко, Mi Губогло, JL Гумилев, Д. Драгунский, А. Дмитриев, JI. Дробижева, В. Дятлов, М: Иордан, В. Козлов, Д. Колесов, Н. Космарская, В. Крысько, В. Ларин, Н. Лебедева, С. Лурье, В. Малахов; О. Малинова, Ю. Мартынова, Б. Межуев, А. Милитарев, А. Налчаджян, А. Никитин, Э. Паин, Э. Поздняков, Т. Полоскова, В. Попков, С. Савоскул, А. Садохин, В. Смоляков, Г. Солдатова, Р. Спектор, Т. Стефаненко, И. Субботина, А. Сусоколов, €. Татунц, В. Тишков, Ж. Тощенко, М. Фадеичева, Т. Чаптыкова, Н. Чебоксаров, В. Червяков, В. Чеботарева, В. Шапиро, А. Ямсков, Г. Яскина и др.

Использование термина «диаспора» как эвристического инструмента этнополитических исследований предполагает выявление в нем политического содержания. Только при выполнении этого условия возможно его включение в лексикон этнополитологии, придание ему этнополитологического статуса, введение в круг таких устоявшихся понятий, как «этнополитика», этнополитический конфликт», «этнополитические отношения», «нация», «национализм», «национальные меньшинства», «этнонационализм», «этнополитическая мобилизация», «этнократия», «этнические элиты» и др. Смешение понятий наций и этноса, национального и этнического,- глубоко укоренившийся примордиалистский подход к трактовке и определению содержания национально-этнических процессов является препятствием в. терминологической, разработке новых явлений; становящихся объектом этнополитических исследований. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что в> этнополитологии< России, и стран CHF термин» «диаспора» нередко, употребляется^ аналогичном (или близком) по содержанию значении» с такими* понятиями, как «этнические (национальные) группы», «этнические (национальные) меньшинства».

Так, российские конфликтологи А. Анцупов и А. Шипилов трактуют этническую группу как «часть, «осколок»-этноса, которая в. силу ряда причин отделена от ядра этноса и функционирует вне его» [12. С. 501]. Они считают, что: «этническая группа не имеет собственных государственных образований^ поэтому лишена правового механизма суверенизации; люди расселены на больших расстояниях друг от друга, однако-сохраняют основные этнические черты; это общности людей, отделенные от своего этноса вследствие миграции, эмиграции, депортации, изменения границ; и проживающие в др. регионах, возможно образуя этнокультурные ареалы» [12. С. 501]. Синонимично- с понятием диаспоры- дает толкование этнических меньшинств и; И. Кривогуз, полагая; что «Слабостью современной этнополитической мысли является недостаточное внимание к интересам и устремлениям этносов, не имеющих собственных территорий, этнических меньшинств, рассеянных в иной этнической среде, диаспоры» [13. С. 120].

По мнению группы белорусских.политологов,под руководством В. Бобкова и И. Браима, «понятия «этнические (национальные) группы», «этнические (национальные) меньшинства» означают совокупность людей той или иной национальности, проживающих (как правило, рассредоточено) в инонациональной среде,, например, евреи, цыгане - в Беларуси, белорусы, украинцы и др. - в России» [14. С. 304]. Российский этнополитолог А. Аклаев вводит в терминологический оборот этнополитических исследований понятие этнодиаспорные группы». К ним он относит «проживающие в иноэтническом окружении группы этнических меньшинств, которые образовались в принимающей стране в результате миграций» [15. С. 89]. По мнению А. Аклаева, группы диаспор часто организуются в этнические общины в целях оказания помощи этническим соплеменникам (особенно недавним мигрантам) в адаптации к местным условиям, а также сохранения и поддержания элементов своей культуры в иноэтническом окружении [15. С. 89;]. Таким образом, понятие этнодиаспорных групп сопрягается с понятиями «группы этнических меньшинств» и «этнические общины».

В связи с вышеохарактеризованной ситуацией возникает необходимость разработки понятия диаспоры как термина этнополитологии, что предполагает выявление его этнополитического содержания. Вклад в исследование данной проблематики внесли многие зарубежные ученые. Одними из первых это сделали авторы концепции национально-культурной автономии, в которой, по сути дела, был выдвинут и обоснован принцип этнополитического самоопределения национальных меньшинств, проживающих дисперсно (рассеянно) в иноэтничной среде среди национального большинства — О. Бауэр и К. Реннер. Далее следует отметить вклад таких исследователей как: Д. Армстронг, А. Ашкенази, Э. Бонасич, Э. Балибар, Р. Баубек, С. Бенхабиб, А. Бра, Р. Брубейкер, Н. Ван Хеар, С. Вертовек, Э. Геллнер, Т. Гурр, М. Даббаг, А. Зольберг, У. Коннор, У. Кумлиска, А. Лейпхарт, К. Платт, У. Сафран, Э. Смит, X. Тололян, С. Хантингтон, Р. Хеттлаге, Э. Хобсбаум, Е. Шаин, F. Шеффер, М. Эсман, Э. Ян, К. Янг и других.

На наш взгляд, было бы справедливым отметить и достижения в этом направлении ученых союзного с Россией государства — Республики Беларусь. Так же как и Россия; Беларусь столкнулась после распада СССР с различными проблемами, связанными с миграцией и актуализацией этнического фактора. Нельзя сказать, что в белорусском обществе существует острая межэтническая напряженность, однако, по мнению местных политологов, в условиях трансформации общественно-политической системы могут неожиданно проявиться тенденции к конфронтации, противостоянию, в основе которых заложен этнический фактор [16. С. 1]. Поэтому не случайным является обращение белорусского обществознания к исследованию проблем национальных меньшинств (в том числе и диаспор) в. полиэтническом сообществе, которым является Беларусь. Проблемы разработки позитивной этнополитики в отношении национальных меньшинств (диаспор)* разрабатываются следующими представителями белорусского' политологического и социологического знания: Е. Бабосовым, И. Браимом, Н. Денисюком, JI. Земляковым, И: Ковалевой, И. Котляровым, И.' Левяш, С. Решетниковым, С. Яцкевичем и-другими.

Из трудов, посвященных разработке политико-конфликтологических оснований и основных направлений этнополитического исследования проблем миграции, национальных меньшинств и современных диаспора появившихся в научной^ литературе России и Беларуси, следует отметить работы следующих авторов: В.Авксентьева, С. Агаева, Р. Аклаева, М. Андреева, С. Арутюнов, Ю. Арутюняна, М. Аствацатуровой, В. Ачкасова, И. Бабкина, Е. Бабосова, Е. Бажанова, Н: Кривцова, В. Белозерова, С. Бондыревой, Г. Витковской, Н. Гиренко, М. Гулиева, Н. Дарагян, А. Дмитриева; А. Докучаевой, Д. Драгунского, В. Дятлова, Ж. Зайончковской, С. Замогильного; Р. Ирназарова, И! Ковалевой, Д. Колесова, В: Коротеевой, Ю: Крупнова, С. Ланцова, В. Ли, В. My комель, В. Малахова, Н: Медведева, Д. Мутагирова, Н. Оганесян, Ю. Оганисьян, Э. Паина, С. Панарина, А. Празаускаса, Т. Полосковой, В. Попкова, С. Рязанцева, И. Сагитовой, 3. Сикевич, Н. Симония, С. Соколовского, Ю. Солонина, А. Сусоколова, В. Тишкова, Ж. Тощенко, Е. Травиной; П. Турун, М. Фадеичевой, К. Фролова, Л. Хоперской, А. Хоца, В. Шаповалова, В. Шнюкова, Т. Юдиной и многих других. В качестве примера можно привести развернутое комплексное исследование этнополитической конфликтогенности на региональном уровне, проведенное в конце 2001 г. группой ставропольских этноконфликтологов под руководством В. Авксентьева и В. Шаповалова -«Ставрополье: Этноконфликтологический портрет»[17].

Политико-конфликтологическому исследованию современных диаспор в значительной степени способствуют и выводы, опубликованные в материалах следующих мероприятий научной общественности: 1) круглого стола «Этничность и диаспоральность»» (Москва, 1997 г.). [18]; 2) региональной научно — практической конференции с международным участием «Региональная конфликтология: междисциплинарные исследования» (Уфа,

2001 г.) [19]; 3) международной конференции «Interkulturelle Kommunikation in der Diaspora» (Мюнхен, 2001 г.) [1. С. 11]; 4) междисциплинарного семинара «Modern Diaspora» (Гамбург, 2001 г.) [1. С. 11]; 5) методологического семинара «Проблемы, мультикультурного общества» (Москва, 2002 г. ) [1. С. 11]; 6) круглого стола «Проблемы адаптации выходцев с Северного Кавказа и Закавказья в малых и средних городах России» (Москва, 2003 г.) [1. С. 11]; 7) г международной научно — практической' конференции «История и положение корейцев в России» (Хабаровск, 2004 г.) [20]; 8) научно - практической конференции «Роль и место корейской диаспоры Ростовской области в диалоге народов и культур» (Ростов-на-Дону, 2004) [21]; 9) конференции «Гражданское общество в многонациональных и поликонфессиональных регионах. Казань, 2 — 3 июня 2004 г.» (Москва, 2005 г.) [22]; 10) научно —практической конференции «Корейцы Дона — прошлое и настоящее» (Ростов на Дону, 2006) [23]; 11) международных научно-теоретических конференций «Ксенофобия и другие формы*нетерпимости: природа, причины и пути устранения. Санкт-Петербург. 27 - 28 сентября* 2007 г.» (Санкт - Петербург, 2007 г.) и «Диалог культур'Кореи, Украины и государств СНГ» (Киев, 2007 г.) [24].

Во всех отмеченных материалах внесен определенный вклад в междисциплинарную разработку следующих конфликтологических аспектов^ этнополитического исследования современных диаспор: во-первых, осуществлена разработка методологических оснований исследований этнополитических конфликтов в контексте современных миграционных процессов и посттоталитарной (посткоммунистической) трансформации; во-вторых, определены хронологические рамки функционирования современных диаспор - в отличие от «старых», традиционных, возникших с древних времен в процессе этнического рассеивания (евреи, армяне), «новые» или современные диаспоры - это те, которые образовались и продолжают возникать в XX - XXI вв. в результате трудовой миграции и политических катаклизмов; в-третьих, выявляются основы государственной этнополитики в отношении национальных меньшинств, оказывающихся1 в ситуации диаспор; в-четвертых, содержательно охарактеризовываются и анализируются исторические, социально-экономические и социально-культурные контексты формирования диаспор как потенциальных субъектов этнополитических отношений; в пятых, определяются' глобальные политические катаклизмы, порождающие феномен* диаспоральности; 6) выявлены некоторые особенности миграционного механизма образования диаспор как транснациональных сообществ; 7) раскрыта роль современных диаспор в международной политике и межстрановых отношениях.

Определению- проблематики исследования способствовали и труды известного санкт — петербургского исследователя Н. М*. Гиренко, трагически погибшего в июне 2004 г. от рук фашиствующих экстремистов [25]. Его научно - экспертная и правозащитная деятельность приобрели большой* политико-правовой резонанс в связи с привлечением внимания общественности к острым проблемам борьбы с ксенофобией, расизмом и этническим экстремизмом, защиты прав и достоинства национальных меньшинств, диаспор. Выбору темы диссертации способствовали и публикации в таких авторитетных российских изданиях как «Политические исследования», «Социологические исследования» и «Диаспоры». За последние годы они представили на- суд научной общественности различные методологические подходы, позиции, взгляды и суждения по этнополитическим аспектам диаспоральности. Ввиду того, что упомянуть всех авторов не представляется возможным, целесообразно назвать некоторых из них, публикации которых в значительной степени-способствовали определению теоретико-методологического вектора диссертационного исследования. К ним следует отнести наряду с известными зарубежными исследователями диаспор, работы которых опубликованы в данных изданиях (например, публикации Р. Брубейкера, Г. Шеффера и др. в журнале «Диаспоры»), таких ученых, как В. Авксентьев, Ю. Арутюнян, А. Дмитриев, JI. Дробижева, В. Дятлов, В. Тишков, Ж. Тощенко, Н. Лебедева, Б. Межуев, О. Малинова, А. Милитарев, В. Попков, С. Баньковская, Г. Габдрахманова, С. Градировский, Г. Гриценко, К. Дьяконов, В. Жакевич, М. Зелев, В. Константинов, Н. Космарская, А. Кузнецов, Д. Кузнецов, В. Ларин, М. Любарт, Б. Миронов, А. Михалева, М. Мнацаканян, В. Переведенцев, Г. Пядухов, М. Рашевич, Л. Рыбаковский, Е. Трофимов, М. Фадеичева, Е. Шлыкова, М. Южанин и др.

В'их работах присутствуют серьезные и эффективные попытки изучения: 1) демографических, социологических, культурологических и мировоззренческих оснований этнополитического феномена диаспоральности, что облегчает разработку понятия диаспоры как термина политологии; ,2) конфликтогенности, связанной с противоречиями адаптации мигрантов, формирующихся диаспор к условиям принимающих обществ; 3) социально-экономических, демографических и социокультурных предпосылок складывания конфликтогенного потенциала современных диаспор; 4) некоторых факторов этнополитической мобилизации национальных меньшинств (диаспор); 5) проблем политического признания культурных различий; возникающих в связи с этнической миграцией и диаспоральностью в постиндустриальных странах; 6) концепций и политической практики мультикультурализма как реакции современных постиндустриальных обществ на интенсификацию процессов этнической миграции и диаспоральности.

Вместе с тем следует отметить, что наряду с несомненными достижениями зарубежного и отечественного обществознания в разработке заявленной в диссертации проблематики существует и целый ряд вопросов, непроработанность (или недостаточная разработанность) которых осложняет, на наш взгляд, дальнейшее развитие этнополитической конфликтологии современных диаспор, как серьезного направления современных этнополитических исследований. Речь идет о следующем.

1 .Отсутствие эффективной разработки понятия диаспоры как термина этнополитологии, являясь проявлением имманентной нечеткости, непроработанности категориального аппарата, двусмысленности базовых понятий дискурса современной этнополитологии, определяет и аморфность, «размытость» исходного методологического основания этнополитического исследования современных диаспор.

2.Проблема диаспоры как этнополитического феномена исследована преимущественно в исторической ретроспективе и контексте международных, внешнеполитических отношений, в то время как недостаточно изучены ее внутриполитические аспекты, связанные с формированием и функционированием диаспор как субъектов, этнополитических отношений в принимающих обществах.

3.Недостаточная изученность феномена этнополитической субъектности диаспор обуславливает отсутствие серьезных разработок по их исследованию как этнополитических общностей, возникающих на основе определенных внутриэтнических взаимодействий'и формирующихся политических ценностей, функционирующих в виде и посредством определенных политических институтов.

4.Недостаточно проанализирован и обобщен опыт этнополитизации диаспоральных процессов, происходящих как в постиндустриальных странах, так и современной России.

5.Фактически отсутствуют работы по изучению последствий миграции, связанных с процессами, этнической маргинализации диаспор, на основе которых возникает феномен их этнополитической конфликтогенности.

6.В современных этнополитических исследованиях присутствует довольно поверхностное изучение политических факторов, обуславливающих позитивное поведение диаспор; их консенсусный потенциал.

7.В рамках современной этнополитической конфликтологии рассматриваются преимущественно проблемы- регулирования, непосредственного разрешения и предупреждения конфликтов с участием различных этнических субъектов, в том числе и диаспор. Однако, при этом остается практически неисследованным конструктивный опыт межэтнического взаимодействия, предполагающий-серьезное изучение прецендентов активного участия диаспор и их организаций в качестве субъектов консенсусной (позитивной) этнополитики.

Глубинной причиной нынешнего состояния исследованности конфликтологического аспекта этнополитического исследования современных диаспор является недостаточная разработанность его методологических оснований. - междисциплинарного и полипарадигмального анализа этнополитического конфликта. Это проявляется в том, что в большинстве современных этнополитических исследований не выработаны в достаточной степени логически и теоретически обоснованные определения этнополитического конфликта, а объяснение его каузации (причинности) дается преимущественно через призму межгруппового (интерсубъектного) взаимодействия: противоборства или сотрудничества этнических субъектов. При этом за редким исключением отсутствуют методологические и теоретические обоснования системного подхода к исследованию сущности этнополитического конфликта, рассматривающего его в качестве определенного состояния- систем межэтнического взаимодействия — например, полиэтнических обществ, систем этнополитического распределения власти и-влияния.

Ограниченность методологических установок и содержательного анализа конфликтологического аспекта современных диаспор как этнополитического феномена порождается и тем, что национальные меньшинства (диаспоры) рассматриваются преимущественно в рамках конфликтной этнополитологической парадигмы, исходящей из имманентно присущим всем этническим явлениям конфликтогенным истокам. Сам факт межэтнических различий, сложное взаимодействие этнических общностей в национальных государствах рассматриваются как причины их несовместимости, на основании чего делаются выводы о неизбежности и вечности национально-этнических конфликтов. При* этом нередко постулируется либо их принципиальная неразрешимость, либо только- лишь регулируемость (управляемость). Те же концепции, которые все-таки признают возможность разрешения таких конфликтов, в большинстве случаев рассматривают его как «пожаротушение», то есть непосредственное воздействие на конфликт с целью его немедленного прекращения и примирения конфликтующих субъектов на основе компромиссов и согласительных процедур, хотя при этом, как показывает практика, источники конфликта часто не устраняются.

Некоторые концепции признают возможность не только непосредственного разрешения, но и предотвращения конфликтов. Однако, последнее представляется как устранение непосредственноь осязаемых факторов, прямо ведущих к возникновению конфликтов, и не предполагающее регулярной профилактики, разработки форм и способов поддержания' позитивных (консенсусных) межэтнических отношений. Отсюда довольно поверхностное понимание этнополитического консенсуса исключительно как способа разрешения межэтнических конфликтов, а не позитивного бесконфликтного состояния этнополитических систем. Таким образом, возникает потребность в разработке концептуальной схемы, необходимой для этнополитического исследования современных диаспор в ракурсе их конфликтологического анализа, что необходимо для научного обоснования позитивной этнополитики.

Объектом* исследования являются образующиеся на основе этнической миграции современные диаспоры, как субъекты этнополитических отношений: В качестве примеров в диссертации помимо данных об< этнополитической ситуации и миграционной, диаспоральной составляющей в Западной Европе, Северной Америке, Казахстане, России, используется значительный объем информации по диаспоре российских корейцев. Такой выбор обусловлен следующим.

Во-первых, с учетом, отчетливо выраженных фенотипических, этнокультурных и ментальных отличий от основной массы российского населения, следует отметить, что в корейцах наиболее ярко проявляются все основные (родовые) признаки диаспоры, как социокультурного и этнополитического феномена. Анализ положения российских корейцев * подпадает под все основополагающие аспекты изучения диаспоральности, исследуемые в диссертационной работе — этническое рассеяние, транснациональное^ диаспоральных процессов; этническая миграция, положение национального меньшинства, консолидация диаспоральной общности как субъекта этнополитических отношений; сочетание качеств старожильческой и «новой», современной диаспоры и- др.» Следовательно, выбор корейской диаспоры в качестве подтверждения многих положений и выводов диссертации неслучаен, поскольку в ее функционировании в отчетливом виде проявляются общие проблемы развития этнополитического феномена современных российских диаспор.

Во-вторых, одна из основополагающих задач исследования состоит в том, чтобы показать и обосновать возможности консенсусного поведения современных диаспор как субъектов этнической толерантности и миростроительствах [26]. Исторический опыт взаимодействия российских корейцев с другими народами СССР, всего более чем 140-летнего периода их пребывания в Россиисвидетельствует о том, что данная диаспора1 обладает значительным потенциалом гражданской лояльности и межкультурной интеграции [27], что в то же время не означает отказа от тщательного этнополитического мониторинга, признания, в известной- степени, конфликтогенности некоторых моментов ее функционирования.

Предметом» исследования являются основы политико-конфликтологического изучения современных диаспор и совокупность различных факторов; обуславливающих при определенных условиях их превращение в. субъекты этнополитического конфликта или в субъекты этнополитической бесконфликтности (в частности, этнополитического, консенсуса). В свете вышеизложенного основная гипотеза исследования, исходит из того, что современные диаспоры могут стать или не стать субъектами этнополитического конфликта в зависимости, от различных факторов, действующих как в принимающем обществе,1 так и вне его (на межстрановом, международном уровне), наиболее значимым из которых, по мнению диссертанта, является характер и содержание проводимой государством этнополитики.

Цель диссертации состоит в том, чтобы, используя постулаты классических и современных конфликтологических подходов, достижения в области изучения диаспоральности, определить теоретико-методологические основания конфликтологического исследования этнополитического феномена современных диаспор и на этой' основе осуществить выявление и анализ условий их возможной трансформации, в субъекты как этнополитического конфликта, так и этнополитической бесконфликтности* в ее консенсусной форме: При этом автор концентрирует свое внимание преимущественно на внутренних аспектах этнополитического феномена современных диаспор в принимающих обществах, то есть внутриполитической проблематике. Достижение цели определяет необходимость решения следующих исследовательских задач:

1) анализ конфликтологических оснований этнополитического исследования современных диаспор — классических и современных парадигм и подходов к исследованию этнополитического конфликта;

2) выявление, анализ и обоснование методологических оснований консенсусной этнополитологической парадигмы;

3) теоретико-методологический анализ международного опыта консенсусной (позитивной) этнополитики;

4) содержательное рассмотрение феномена диаспор в ракурсе современной этнополитологии: этнополитическая экспликация- понятия диаспоры, исследование этнополитической субъектности диаспор и факторов? их трансформации в этнополитическую общность, анализ диаспор; как объектов этнополитики (на примере СССР и современной России);

5) раскрытие транснационального характера этнополитической конфликтогенности диаспор в условиях глобализации;

6) выявление и анализ общего и особенного в этнической; миграции, как фактора этнополитической конфликтогенности диаспор в постиндустриальных странах и постсоветской России;

7) раскрытие потенциала этнополитической конфликтогенности этнической маргинализации диаспор как последствия миграционных-процессов;

8) анализ политических факторов формирования- консенсусного потенциала и поведения современных диаспор (на примере западноевропейского и российского опытов).

Особое внимание в диссертационном исследовании уделено анализу практики консенсусного этнополитического поведения диаспоральных общественных объединений; на региональном уровне, которое проявляется в сочетании усилий по формированию позитивной идентичности представителей; диаспор; и деятельности по содействию местной власти в вопросах обеспечения этнической толерантности, межкультурной интеграции: и поддержания; консенсусного бесконфликтного состояния межэтнических отношений;

Теоретико-методологическая основа исследования; Достижение цели диссертации осуществлялось на трех уровнях этнополитического исследования. На первом уровне применялись диалектический, системный, структурно-функциональный, сравнительный, исторический подходы. На втором уровне использовались такие подходы как политологический, социологический, социально-психологический, культурологический. На третьем уровне применялись, методы наблюдения, опроса, анализа документов и статистических данных. В процессе работы над диссертацией автор опирался на следующие логические методы: анализ (в, частности, многофакторный (поликаузальный)) и синтез (например, полипарадигмальный, междисциплинарный): Таким образом, диссертационное исследование базируется на интеграции элементов; следующих традиций: общенаучной; теоретической, эмпирической и общелогической. Это позволило, на наш взгляд, достичь более глубокого и адекватного понимания сущности' этнополитического феномена современных диаспор, найти ему комплексное объяснение, а также выявить социальные и культурные основания их конфликтогенного и консенсусного потенциалов.

Разработка проблемы, опиралась на значительный массив научно-исследовательской информации, из которого в наиболее общем виде целесообразно выделить ту его часть, которая составила ядро концептуальных (теоретических) оснований диссертационного исследования. В связи с тем, что проблематика диссертации содержит значительную конфликтологическую составляющую, автор использовал некоторые положения работ по* теории, этнополитического конфликта таких ученых, как Д. Горовиц, Т. Гурр, Дж. Ротшильд, Э. Смит, А. Лейпхарт, С. Хантингтон, М. Эсман и др., опубликованные в-1980 — 1990 гг., а также ряд появившихся^ этот же период фундаментальных этнополитических исследований по> теории национализма, выполненных Э. Геллнером, Э. Хобсбаумом, Б. Андерсоном. Автор диссертации опирался также и на современные отечественные подходы к исследованию этнополитического конфликта. Поэтому использовался' методологический арсенал таких известных в этой» области авторов, как Р. Абдулатипов, В. Авксентьев, А. Анцупов, Р. Аклаев, В. Ачкасов, Е. Бабосов, М. Гулиев, А. Дмитриев, Л. Дробижева, А. Здравомыслов, Д.' Зеркин, С. Каспэ, Г. Котанджян, Е. Нарочницкая, В. Тишков, Ж. Тощенко, А. Шипилов [28] и др., в трудах которых развиваются многие идеи зарубежных исследователей; ставших уже классическими и имеющих высокий индекс цитирования в конфликтологической^ литературе (Г. Зиммеля, Т. Парсонса, П. Сорокина, Л. Козера, Р. Дарендорфа, Л. Кризберга, У. Коннора, К. Дейча и др.) [29].

Отдельно следует выделить- группу исследователей, представляющих системное понимание конфликтов, подход которых послужил методологической базой развертывания1 оригинального авторского видения этнополитического конфликта. К их числу следует отнести: В. Новосельцева [30], В. Мельникова [31], М. Аржакова, Н. Аржакову, Б. Демина [32]); В. Светлова [33]; В. Семенова [34], В. Дурина [35].

В исследовании использовались не только политологические понятия и концепции, но также категориальный и теоретический инструментарий социологии, этнологии, социальной психологии, культурологии, необходимый? для разработки! концепции и обоснованияf. выводов диссертации; что позволило с использовать преимущества междисциплинарного анализа:

Информационная; основа исследования. В? диссертации использовались сведениям и данные из различных исследовательских источников? (нормативно-правовых актов, архивных; документов, научной, публицистической; справочной литературы)? и периодической печати (в том числе и: издающихся» диаспоральными организациями). Особо: следует отметить оперативную; научно — статистическую информацию, выделенную/ из- таких авторитетных^ отечественных журналов как «Социологические исследования»' и «Политические-исследования» (номера за 2006 —2008 гг.); материалроссийских и зарубежных исследователей,, который: определил авторскую = ориентацию в разработке заявленной проблематики.

Многие выводы и положения: работы; обоснованы посредством использованиям материала; извлеченного1 из; издания? Общероссийского' объединения корейцев (ООК) - газеты «Российские корейцы», издания Ассоциации корейцев Ростовской области (АКРО) — газеты «Путь», французского издания? «Монд». Большую значимость, имеет фактический материал, полученный; автором в процессе участия? в научно-практических конференциях, различных общественно-политических и социально-культурных мероприятиях; организованных российскими- объединениями корейской и? других диаспор: совместно! с: органами^ исполнительной» власти и: научными учреждениями субъектов РФ; государственными- структурами и неправительственными организациями: Республики Корея, КНДР и других государств, непосредственных контактов с руководителями1 и специалистами властных структур,-, ответственных за управление межэтническими отношениями; представителями? корейской и других, диаспор; в Хабаровском крае, Ростовской области, Приморском крае, Москве и Санкт-Петербурге.

Отдельно следует оговорить исследовательский статус проведенных автором анкетных: опросов, проведенных в 2 этапа в 2005 - 2006 гг. С одной; стороны, они носят эксклюзивный? и беспрецедентный; характер в аспекте выявления показателей этнизации самосознания: представителей! диаспоры российских корейцев, их. этнополитической; идентификации в, условиях постсоветской трансформации. С другой стороны, следует учитывать и определенную-ограниченность данного исследования с точки зрения репрезентативности, которая напрямую связана с особенностями феномена диаспоры, проявляющегося в высокой степени этнического рассеяния в полиэтничной среде, что объективно затрудняет его изучение. Тем не менее, несмотря на эти объективные сложности, автор предпринял попытку, насколько это возможно при такого типа исследованиях соблюсти условия, максимально способствующие проверке основной гипотезы диссертации. При информационном и организационном содействии региональных корейских объединений анкетным опросом было охвачено более 1 % корейского населения Ростовской области и более 3 % корейского населения Хабаровского края (в общей сложности более 500 человек), что позволило использовать преимущества- сравнительного анализа. При этом выдерживались следующие требования:

1) опрашиваемые'не должны быть активистами и членами диаспоральных объединений, этнических творческих коллективов, сотрудниками национально-культурных учреждений и организаций (тем самым осуществлялась попытка отсечь возможность этнической ангажированности в ответах респондентов);

2) средний возраст - от 30 до 50 лет (возрастные рамки были предпочтительны по следующим причинам: респонденты -должны иметь в достаточной степени опыт советской^ этнополитической социализации; в то же время* они должны испытать постсоветское изменение этнополитической ситуации; не должны быть подвержены памяти об исторической родине, этнокультурным традициям и нормам, что позволило, на наш взгляд, в известной степени, выявить изменение характера диаспоральной идентичности);

3) социальный состав — принадлежность к тем видам занятости, которые характерны в основном для представителей корейской диаспоры в данном регионе - сельхозарендаторы, фермеры, индивидуальные частные предприниматели — в. Ростовской области; представители среднего и мелкого бизнеса, работники среднего звена бюджетных и негосударственных организаций и предприятий - в Хабаровском крае (данное условие было необходимо для обеспечения однородности опрашиваемого массива)

4) обладание российским гражданством (это требование не требует, на наш взгляд дополнительных разъяснений).

Результаты вышеуказанного анкетирования и их интерпретация, опубликованы в течение 2006 - 2008 гг. в монографии и 4 статьях и апробированы в деятельности различных государственных и общественных организаций.

Основные положения диссертации, выносимые на защиту. Поскольку цель и основная гипотеза диссертационного исследования обуславливают с одной стороны, анализ конфликтологических оснований этнополитических исследований, а с другой, непосредственное изучение этнополитического феномена современных диаспор, основные положения, выносимые на защиту целесообразно разделить на две группы.

К первой группе относятся следующие положения:

1.В зависимости от доминирования ценностных и методологических установок либо о вечности и принципиальной неразрешимости этнополитических конфликтов, либо о возможности их предупреждения, разрешения, поддержания устойчивых и позитивных бесконфликтных межэтнических взаимодействий, этнополитологические парадигмы могут быть конфликтными и консенсусными. В основании такого деления часто преобладают ценностные моменты, связанные с идеологическими, мировоззренческими, социокультурными пристрастиями, обуславливающими доминирование тех или иных установок в отношении природы конфликтов и возможности управления ими. Данное обстоятельство и находит свое выражение в существовании двух противоположных парадигм, взаимополагающих и взаимодополняющих друг друга в рамках современной этнополитической конфликтологии.

2.На указанное межпарадигмальное взаимодействие накладывается дискуссия системного и интерсубъектного подходов в понимании конфликта, обусловленная диаметрально противоположной трактовкой в каждом из них s антагонизма (соответственно как бесконфликтной или конфликтной 4 составляющей). Именно поэтому необходимо определить приоритеты в использовании различных конфликтологических подходов. Приоритетность

I состоит в том, что системное понимание конфликта признается более широким 1 5 по сравнению с интерсубъектным. При этом методологическая роль последнего будет заключаться в исследовании проявлений устойчивости или, неустойчивости полиэтнических систем, их баланса1 или дисбаланса, выражающихся, в определенных формах взаимодействия или противодействия их элементов. Обязательным условием достижения методологического компромисса должно стать исключение антагонизма-из структуры конфликта.

3.Исходя из- указанной приоритетности, этнополитический конфликт возможно определить как состояние систем этнополитического распределения-власти, которое характеризуется неравенством и ассиметричностью внутренних и внешних взаимодействий между составляющими ее этническими общностями (группами), элитами, организациями, движениями), переходящих в их взаимное противодействие функционированию друг друга. Такое состояние свидетельствует о невозможности дальнейшего пребывания систем в прежних границах своего существования и предполагает возникновение и развитие различные этнополитических процессов, и отношений, направленных либо на восстановление прежнего качества систем, либо ■ на поиск и создание нового.

4.Из логики системного конфликтологического подхода следует, что далеко не всякое бесконфликтное состояние (противоположное этнополитическому конфликту) можно считать консенсусным. Этнополитическим консенсусом является только такой тип взаимодействия и самоорганизации элементов полиэтнических систем, который основывается не только на согласии по характеру, формам и принципам этнополитического распределения власти, но и взаимной поддержке и сотрудничестве, направленных на усиление интеграции каждого из этих элементов в эти системы, консолидации элементов в единую надэтническую (национальную) общность.

5.Несмотря на то, что состояние этнополитического консенсуса при прочих равных условиях является наиболее стабильным и устойчивым, оно, как и любое бесконфликтное состояние, не может продолжаться бесконечно долго, каким бы благоприятным оно не казалось в данный момент. Следовательно, необходима регулярная и кропотливая работа, заключающаяся не в поддержании любой ценой такого состояния, а в управленческом воздействии на те его составляющие, которые со временем трансформируются, приобретая конфликтогенный характер.

К положениям второйтруппы следует отнести следующие.

1.Исходный отличительный признак этнополитического феномена* современных диаспор образуют отрыв частей этнических общностей (этнических групп) от национальных сообществ исторической родины, их рассеяние по> территориям других государств и пребывание на территории последних в положении национальных меньшинств в инокультурном (иноэтничном) окружении' (нередко с формальным принятием гражданства). Следовательно, диаспора.- это этнополитический феномен, возникающий, на1 основе-национальных меньшинств, проживающих вне территории государств своего исторического происхождения и родственного- этнического большинства.

2.Необходимым условием формирования вышеупомянутого этнополитического феномена является становление этнополитической субъектности современных диаспор; изначальной предпосылкой которой является самоорганизация для удовлетворения своих интересов в форме диаспорных общин. Последние становятся фактором внутренней структуризации диаспор, образуя внутри, них группы влияния, способствуя-формированию организационных структур, средств массовой коммуникации и, других ресурсов поддержки идентичности. В результате чего при определенных условиях диаспоры могут сформироваться в этнополитические общности.

З.Как этнополитические общности диаспоры характеризуются выдвижением политических требований, связанных прежде всего с этнополитическим самоопределением, правом на связи с исторической родиной и родственными этническими группами, создание общественных, политических объединений для защиты прав представителей диаспор (в том числе и на международном уровне) и политическое участие. Поскольку диаспора, какь субъект этнополитических отношений, рассматривается в современной этнополитологии преимущественно в рамках конфликтной парадигмы, ее самоопределение связывается в основном с этнополитической напряженностью. Между тем заслуживает пристального внимания позитивный опыт этнополитической бесконфликтности диаспор, заключающийся- в их политическом поведении как субъектов интеграции и участников консенсусной-этнополитики.

4.Проблема культурно-политического признания современных диаспор в условиях глобальной этнической миграции проявляется в первую очередь, в трансформации института гражданства в принимающих обществах. При этом обнаруживается противоречивое взаимодействие двух тенденций: «транснационализации»^ и «дифференциации». С одной стороны, институт гражданства- выступает фактором- ослабления восприятия, диаспор как инокультурных групп и способствует их интеграции, а с другой оно направлено -на сохранение национальной* и культурной идентичности принимающих обществ и подчеркивает инокультурный статус представителей диаспор?

5.Этническая миграция приводит к возникновению феномена этнической маргинальности. Ее этнополитическая конфликтогенность проявляется, в генерировании маргинальной энергии, которая может стать источником этнополитической. напряженности и предпосылкой этнополитической мобилизации, сопровождаться^ обособлением и сепарацией; трансформирующимися- в конфликт с другими общностями и целостным политическим сообществом и принимающими характер протеста на основе негативной идентичности.

6.Болыную значимость при формировании позитивной идентичности, понимаемой, как результат синтеза этнического самосознания, поддержки этничности институтами' публичной, сферы и гражданского, национального самосознания, обладание которым стимулируется усилиями по толерантности и интеграции имеет использование конструктивного ресурса института национально — культурной автономии, которая только тогда будет иметь шансы на успех, если будет подкрепляться социально-экономическими мероприятиями. Необходимо также совмещение национально-культурной деятельности с работой по интеграции, включению в институты гражданского общества, координация деятельности диаспоральных общественных объединений со стороны государственной власти.

7.При этом принадлежность к диаспоре и участие в ней должно трактоваться как результат личного выбора, самоорганизации, а- не как следствие изначальной принадлежности к определенной этнической общности; из чего следует, что законодательное регулирование должно^ охватывать исключительно^ ситуации коллективного проявления! диаспоральности: Она характеризуется: осознанным и ■ добровольным, участием в этнической общине, общественном; объединении; другими; формами^ этнической активности® в, местах компактного проживания и др. С этой точки зрения; для современной России вполне: реально; использовать позитивный? потенциал мультикультурализма, состоящий в способности содействовать формированию динамично развивающегося- и поддающегося эффективному конфликтологическому менеджменту консенсусного полиэтнического? сообщества:

Научная новизна исследования заключается в следующих.положениях.

1.В условиях отсутствия в современной; конфликтологии^ общей системы методологических допущений, выдвигается и обосновывается методологическая модель сочетания- интерсубъектного? и; системного? понимания конфликта. Она основана на приоритетности системного подхода, в рамках которого этнополитический конфликт понимается более широко, как состояние структурного баланса^ или1 дисбаланса; систем; политического» распределения власти между различными этническими общностями (группами), а значимость интерсубъектного подхода состоит в его роли при исследовании проявлений таких состояний; выражающихся в определенных формах межэтнического взаимодействия, или противодействия их элементов; Основой совместимости противоположных конфликтологических подходов является? переход к бинарному пониманию^ антагонизма: как способа разрешения конфликта и как определенной формы бёсконфликтного состояния;

2. Вносится вклад в формирование концептуальной схемы, необходимой для разработки конфликтологического аспекта этнополитического исследования современных диаспор: Происходит это по следующим* направлениям. Во-первых, на основе анализа? классических.и; современных конфликтологических постулатов происходит сочетание: конфликтной' и консенсусной парадигм; инновационное применение системного конфликтологического подхода к этнополитическим;взаимодействиям. Во-вторых, обосновывается оригинальная; интерпретация^ основного теоретико-методологического содержания современной консенсусной этнополитологическош парадигмы, ее дальнейшее развитие посредством внесения в- нее оригинального видения- и определения этнополитического конфликта, а также консенсуса как позитивной? формы бесконфликтного состояния полиэтнических обществ. В-третьих, на. основе теоретико-методологического анализа международного опыта консенсусной этнополитики, концепций и- практики мультикультурализма, сравнительного, анализа мультикультуралистских и советских тактик управления межэтническими отношениями, предлагаются выводы по возможности использования накопленного позитивного потенциала при осуществлении конструктивной, миграционной^ и диаспоральной политики в, современной России.

3 .Осуществляется содержательное изучение диаспоры. как этнополитического феномена посредством следующих исследовательских операций. Во-первых, производится интеграция понятия «диаспора» в категориальный аппарат этнополитологии посредством^ его этнополитической экспликации через сопряжение* с понятием «национальные меньшинства», на основе чего дается оригинальное этнополитологическое определение диаспоры. Во-вторых, раскрывается объективное содержание феномена этнополитической^ субъектности диаспоры, проявляющегося в ее формировании* и консолидации как этнополитической общности на основе определенной диаспоральной идеи и функционирующей в виде и.посредством определенных институтов. В-третьих,, анализируются социально-экономические, демографические, социокультурные, социально-психологические, мировоззренческие (идеологические)' и политические условия и факторы, которые воздействуя на типологические характеристики диаспор, при определенной этнополитической'стратегии или, отсутствии таковой могут способствовать их конфликтогенной трансформации*.

4.Исследован транснациональный контекст диаспоральных процессов, формулируется их оригинальное определение, выявляется их место и роль в общем содержании миграционных процессов в эпоху глобализации; на основе чего дается их конфликтологическая оценка. При этом проанализирована-этнополитическая реакция на эти процессы, проявляющаяся в трансформации главного института политического признания интенсивно формирующегося! этнокультурного многообразия в постиндустриальных обществах - института гражданства. Посредством сравнительного анализа обширного фактического и статистического материалов в диссертации выявляется и подвергается этнополитическому анализу соотношение общего и особенного в конфликтогенном потенциале этнической миграции в постиндустриальных обществах и современной России, на основе чего автором дается конфликтологическая оценка этнополитического феномена сложившихся и формирующихся диаспор.

5.В исследовании осуществляется содержательный анализ социальных и культурных оснований этнополитической конфликтогенности феномена этнической маргинальности диаспор, на основе которого в контексте конфликтологического анализа дается авторская интерпретация позитивной и негативной диаспоральной идентичности. С использованием выводов, полученных в результате конфликтологического анализа этнической маргинальности, в диссертации выявляются и подвергаются этнополитическому анализу факторы реанимации, «пробуждения» диаспоральной этничности в современном российском обществе, объясняется механизм самоидентификации индивидов с «воображаемой» диаспоральной общностью. При этом впервые в российской этнополитологии использовались результаты прикладных исследований в аспекте выявления показателей этнизации самосознания представителей диаспоры российских корейцев, их этнополитической идентификации в условиях постсоветской трансформации.

6.В работе исследована роль политических факторов формирования консенсусного этнополитического потенциала современных диаспор: проанализированы западноевропейский опыт социальной политики как инструмент управления этнополитическим конфликтом, российский опыт деятельности диаспоральных объединений по формированию позитивной идентичности на региональном уровне, научно-практическому осмыслению подвергнута проблема становления и деятельности национально-культурной автономии как института консенсусной этнополитики с участием диаспор.

Научная и практическая значимость диссертационного исследования.

1. Использование теоретико-методологического инструментария и выводов диссертации будет способствовать преодолению терминологической неопределенности, противоречивости и ограниченности устаревших методологических подходов как в отечественной этнополитологии, так и в других научных дисциплинах, исследующих межэтнические взаимодействия.

2. Результаты и выводы исследования могут быть использованы как в концептуальной разработке общих, базовых проблем современной этнополитологии: консенсусной этнополитологической парадигмы, анализа* международного опыта мультикультурализма, основ позитивной этнополитики, так и в прикладных исследованиях актуальных проблем современных этнополитических процессов, связанных с изучением феноменов этнической миграции и диаспоральности.

3. Особое значение результаты диссертации имеют для эффективного управления этнополитическими процессами (этнополитического менеджмента) в нашей стране с целью формирования общенациональной идентичности россиян, что является фактором, способствующим укреплению Российской государственности. Они могут послужить основой для развития и реализации конструктивной миграционной и консенсусной (позитивной) этнополитики как на общегосударственном уровне, так и на уровне субъектов Российской Федерации.

4. Весьма важны основные положения диссертации в контексте борьбы с национализмом, ксенофобией, этническим нигилизмом, негативными формами этнической маргинальное™, этнократическими тенденциями и другими антигуманными и антидемократическими проявлениями этнополитики и межэтческих отношений.

5. Результаты и выводы работы могут быть использованы в практике деятельности диаспоральных и других этнических объединений как субъектов консенсусной (позитивной) национально-этнической политики, их взаимодействия с органами федеральной, региональной и местной власти в реализации интеграционных проектов.

6. Основные положения и выводы исследования могут быть использованы также в преподавании этнополитологии, этнополитической конфликтологии, общей конфликтологии, разработке других общих и специальных курсов для студентов образовательных учреждений высшего профессионального образования, слушателей системы повышения квалификации профессорско-преподавательского состава, руководящих работников и специалистов в системе государственной службы.

Апробация основных положений исследования. Основные положения диссертации отражены в 36 публикациях: в 3 монографиях (из них 1 - в соавторстве) и 33 статьях в сборниках научных трудов и научных журналах, общий объем которых составляет 44 печатных листа. Рецензирование и научное редактирование монографий осуществлялось с участием ученых, представляющих различные научно-исследовательские учреждения нашей страны - Санкт-Петербургский государственный? университет (доктор политических наук, профессор В. А. Ачкасов и доктор философских наук, профессор JI. В. Сморгунов), Тихоокеанский государственный университет (доктор политических наук, профессор И. Ф. Ярулин), Институт философии и права Уральского1 отделения РАН (главный научный сотрудник, доктор политических наук М. А. Фадеичева), Башкирский государственный университет (доктор социологических наук, профессор Р. И: Ирназаров), Дальневосточный государственный университет путей сообщения (доктор философских наук, профессор Б. В. Смирнов); Хабаровская государственная академия экономики и права (доктор философских наук, профессор В. А. Уханов).

Основные положения и выводы исследования были изложены автором, при обсуждении1 диссертации на заседании кафедры социологии, политологии и социальной работы Тихоокеанского государственного университета, а также в докладах и публикациях различных мероприятий научной^ общественности. Среди них:

- Межрегиональная^ научно-практическая конференция «Дальний Восток России на рубеже- тысячелетий: социально-экономические и политико-правовые проблемы» (Хабаровск, 2000 г.);

- Научно-практическая^ конференция «Корейцы Дона — прошлое и настоящее» (Ростов-на-Дону, 2007 г.);

- Региональная научно-практическая конференция «Художественно-эстетическое образование: опыт, проблемы, перспективы» (Хабаровск, 2007г.);

- Международная научно-теоретическая конференция «Ксенофобия и другие формы нетерпимости: природа, причины и пути устранения» (Санкт-Петербург, 2007 г.);

- Методологический семинар кафедры политологии юридического факультета Белорусского государственного университета «Актуальные проблемы политической науки и идеологии» (Минск, 2008 г.).

Результаты работы были апробированы в процессе преподавания * курса политологии в Тихоокеанском государственном университете и Дальневосточном центре повышения квалификации руководящих работников и специалистов, а также представлены посредством опубликования серии статей, содержащих экспертные этнополитические оценки корейского движения в России в газете Ассоциации корейцев Ростовской области «Путь» (№ 12 за 2004 г., № № 10 — 11 за 2006 г.), участия соискателя в качестве научного эксперта в работе III съезда Общероссийского объединения корейцев (июнь, 2008), общественной дискуссии по результатам его проведения, развернутой на страницах общенационального издания корейской диаспоры «Российские корейцы» (июль, 2008 г.). Результаты проведенных в процессе работы прикладных исследований и теоретические выводы диссертации нашли применение в работе следующих органов исполнительной власти и общественных объединений: Комитета по межнациональным вопросам, религии и казачеству Администрации г. Ростова-на-Дону, Общероссийского объединения корейцев, Ассоциации корейцев Ростовской области, Министерства культуры Хабаровского края, Ассоциации корейских организаций Дальнего Востока и Сибири, Региональной общественной организации «Хабаровский Центр корейской культуры».

Диссертация обсуждалась на заседании кафедры социологии, политологии и социальной работы Тихоокеанского государственного университета и» была рекомендована к защите.

Структура и объем диссертации. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографических ссылок, приложения и библиографического списка. Общий объем работы составляет 345 страниц.

Заключение диссертации по теме «Политические институты, этнополитическая конфликтология, национальные и политические процессы и технологии», Ким, Александр Сергеевич

Эти выводы в значительной степени подтвердило и более развернутое исследование, проведенное автором диссертации спустя год, в октябре 2006 г. (см. таблицу 2 Приложения). При содействии Хабаровского центра корейской культуры и Ассоциации корейских организаций Дальнего Востока и Сибири им было охвачено 330 человек (более 3% от общей численности корейского населения Хабаровского края) [24. С. 183 — 184]. Исследование показало, что 88,5 % опрошенных идентифицируют себя прежде всего с российским гражданским сообществом. За необходимость функционирования в регионе (месте проживания) инфраструктуры поддержки этнической идентичности и самобытности (клубы знакомств, национальные собрания, дискотеки, кафе, школы, газеты, радио и телевидение, театры) высказываются в той или иной степени от 75% до 86%. опрашиваемых. При этом только относительное (67%), а не подавляющее, как в Ростовской области (93%), большинство считает, что власти региона относятся к корейскому населению как к полноправными гражданами России и помогают решать проблемы языка и культуры. Каждый третий из опрошенных (32,5 %) полагает, что при нормальном отношении к корейскому населению власти региона все-таки недостаточно эффективно решают проблемы его этнокультурного развития. Кстати, положительно относятся к переезду в регион большого количества корейцев из Средней Азии, считая их своими соотечественниками подавляющее большинство (почти 93%), в отличии от Ростовской области, где так полагает 69,3 % опрошенных, а более 11,5 % относятся «отрицательно, поскольку это люди с другими традициями, и не считаются своими».

Таким образом, обнаруживается противоречие между недостаточно высоким уровнем интеграции, с одной стороны, и очень высоким показателем идентификации с исторической родиной, с другой. На наш взгляд, это противоречие может трактоваться (с учетом динамики исследования) как проявление неустойчивой позитивной идентичности, поскольку имеет место не сочетание идентификации с культурой исторической родины с осознанием принадлежности к национальному (гражданскому) сообществу страны проживания, а сочетание двух политических самоидентификаций - с государством исторической родины и с государством гражданской принадлежности. Такое «раздвоение» может привести при резком росте неудовлетворенности государственной поддержкой этнокультурной самобытности (а проведенное исследование выявило довольно высокий показатель такой неудовлетворенности) к конфликту идентичностей.

Отличие характера позитивной идентичности представителей корейской диаспоры в Хабаровском крае, от характера позитивной идентичности донских корейцев Ростовской области определяется в решающей степени, на наш взгляд, тем, что в составе хабаровских корейцев преобладают потомки сравнительно недавних выходцев из корейских государств — общины так называемых сахалинских корейцев (напомним: выходцев из Южной Кореи, попавших на Сахалин в период его японской оккупации и не обладавших вплоть до начала 1980-х гг. советским гражданством) и выходцев из Северной Кореи, мигрировавших в СССР в конце 1950-х — начале 1960-х гг. При этом гораздо более положительное отношение к переезду в регион большого количества корейцев из Средней Азии, чем в Ростовской области вызвано, на наш взгляд, следующими причинами :

1) более эффективной работой диаспоральных объединений по консолидации старожильческих и миграционных групп;

2) отсутствием опасений по поводу возможной конкуренции, поскольку основная часть корейцев Хабаровского края в отличии от корейцев Ростовской области не занята в сельском хозяйстве;

3) преобладанием в силу значительной удаленности Дальнего Востока от Средней Азии довольно общего представления о корейцах, переезжающих оттуда, и, следовательно, их восприятия * прежде всего как «соплеменников», людей одной национальности.

Итак, основными факторами; влияющими на формирование позитивной идентичности представителей диаспор являются: компактность проживания этнических общин в инокультурной среде; степень близости (сходства) диаспоральной и доминантной культур; национально-этническая политика государства принимающего общества; поддержка идентичности со стороны государства исторической родины; срок давности исхода из исторической родины; состояние межгосударственных и межкультурных отношений между принимающим и исходным обществами. При этом особо следует отметить, что:

- идентичность становится позитивной при условии проведения государственной этнополитики как в направлении интеграции диаспор в принимающих обществах, так и в направлении поддержки институтов их функционирования и развития; сохранение позитивной идентичности определяется также степенью диаспоральной консолидации, хотя и зависит от поддержки исторической родины.

Интеграция предполагает идентификацию, как с культурой* исторической родины, так и с культурой (культурами) принимающего общества, т. е. бикультуральную; (мультикультурную) идентичность. Именно в этом состоит принципиальное различие между интеграцией и сепарацией, которая характеризуется отрицанием- культуры принимающего социума, ведущего к изоляции от него, то есть к этнической маргинализации.

В свете вышеизложенного актуализируются исследования диаспоральной идентичности в рамках консенсусной этнополитологической парадигмы. Конструктивное этнополитическое воздействие на феномен идентичности должно быть основано на сочетании системы связей с исторической родиной и политико-правового механизма реализации диаспоральных интересов в стране пребывания. А это в свою очередь, определяет настоятельную необходимость поисков оптимальной модели интеграции, эффективность которой определяется процессом позитивного взаимодействия диаспор и принимающего общества, взаимно адаптирующих свои культурные и политические институты к потребностям друг друга.

4. 3. Становление национально-культурной автономии как института консенсусной (позитивной) этнополитики с участием диаспор в современной России

В России продолжается самоорганизация диаспоральных объединений в рамках Закона РФ «О национально-культурной автономии». Так из 17 федеральных национально — культурных автономий 10 объединяют представителей национальных меньшинств, имеющих государственно -территориальные образования за рубежом (Корея, Украина, Сербия, Беларусь, Армения, Азербайджан, Польша, Германия, Литва и Израиль). Кроме того в 3-х федеральных НКА группируются представители меньшинств, не имеющих своих государственно — территориальных образований, но обладающих так называемыми историческими родинами - регионами исторического происхождения, в которых проживает родственное и одноименное этническое большинство (курды, ассирийцы — имеющие корни в Ираке, Иране, Сирии, Турции, лезгины - имеющие корни в Азербайджане). По данным 2008 г., на региональном и местном уровнях было создано 574 НКА [28. С. 95 — 96]. Причем в отдельных субъектах РФ насчитывалось от 1-ой автономии (в Кабардино-Балкарии) до 35-ти (Татарстане) [29. С. 96]. На примере Ставропольского края можно наблюдать активный процесс диаспоральной самоорганизации в форме НКА - немцев, корейцев, греков, туркмен, армян [29. С. 96].

Эти объединения выстраивают полезный диалог с властями на разных уровнях, делают много для сохранения этнических традиций, языка, устранения имеющейся дискриминации в разных общественных сферах. Однако их создание и деятельность не должны ставить своей целью деление населения страны на экстерриториальные этнические корпорации с всеобщим охватом и с единым представительством, а тем более с правом политического представительства или даже политического давления. Как считает В. А. Тишков, в 2002 г. такая тенденция просматривалась. «Некоторые лидеры автономий и их объединений (например, Союз диаспор России или союз армян России) стали узурпировать право говорить от имени всех представителей той или иной российской национальности или осуществлять вмешательство в государственные дела или даже межгосударственные дела» [30. С. 284]. В свете вышеизложенного напрашивается вопрос о том, почему идея национально-культурной, автономии на первоначальном этапе практической реализации в России не только не консолидировала многочисленные диаспоральные объединения, но. в ряде случаев внесла в их ряды «раздрай и шатание». Ответ на этот вопрос требует значительного и важного историко-теоретического пояснения.

Дело в том, что проблема национально-культурной автономии' (НЬСА) традиционно стала предметом острой идеологической дискуссии между представителями различных политических течений, выражающих свое i отношение к решению проблем этнополитического самоопределения национальных меньшинств. Зародившись в недрах австромарксизма, модель национально-культурной автономии подверглась ожесточенной критике В. И. Лениным и его соратниками. Они считали, что концентрация воспитания, духовной жизни, общения в этнокультурных объединениях является препятствием на пути идеологического воздействия интернационализма, мощным фактором формирования этнической обособленности и националистических настроений. Именно по этой причине большевики считали, что даже если и допускать до определенного времени функционирование НКА в советском обществе, то оно должно быть под неусыпным контролем государства. Так, С. Шаумян считал, что «. государство должно разделить общественную работу между собой и национальным союзом. Это совершается таким образом, что руководство всеми делами, которые считаются национально-культурными, перейдет к национальному союзу. Конечно, государство оставит за собой контроль над деятельностью национальных учреждений, оно будет следить за содержанием культурной деятельности. Необходимые средства для национальных учреждений должны добываться из государственного бюджета. Каждая нация по своей величине получит от государства финансовые средства» [31. С. 8].

Посыл о том, что реализация идей НКА будет способствовать расколу пролетариата по этническому признаку в ущерб его интернациональному единению был настолько мощным, что весь период существования СССР НКА упоминалось лишь в аспекте критики так называемых «ревизионистских» и «оппортунистических» теорий. Именно поэтому обращение к этой идее стало возможным только в перестроечные годьъ советской эпохи. Так, в наиболее близком приближении* к ней это выразилось в принятии проанализированного во второй' главе диссертации Закона СССР «О свободном национальном развитии граждан СССР, проживающих за» пределами своих национально-государственных образований и ли не имеющих их на» территории СССР». Как уже упоминалось, Законом устанавливалась элементы не только национально-территориальной, но и национально-культурной автономии национальных меньшинств и, диаспор, субъектами которой определялись национальные культурные центры, национальные общества и землячества, которые наделялись правом иметь при местных Советах народных депутатов и их исполнительных комитетах своих уполномоченных представителей, устанавливать связи с родственными* им национальными меньшинствами в СССР и за рубежом.

Сразу после распада' СССР срочно требовалось найти инструмент государственного решения основных проблем межэтнических отношений. Как тогда казалось представителям демократически настроенной российской общественности, выход был найден — модель НКА. Так, некоторые из них настаивали на- включении в» обязательном порядке положения об НКА в Конституцию ^ России. В проекте Конституции РФ, подготовленном в 1992 г. под руководством. С. Алексеева и А. Собчака постулировалось федеративное устройство, предполагающее наряду с республиками существование губерний и этнических (национально — культурных автономий) [29. С. 93 — 94]. Однако в условиях неразработанности концептуальных основ НКА положение о нем так и не было включено в Конституцию России. В,период с 1993 по 1995 гг. шла содержательная работа в направлении политико-правового обоснования идеи национально - культурной' автономии. Причем отстаивались различные варианты названия ее институтов - НКА (национально — культурная автономия) и НКО (национально - культурное объединение). Вполне логично предлагался отказ от попыток выделения группового субъекта национального права с учетом отсутствия четких дефиниций таких ключевых понятий, как «народ», «национальная группа», «этническая группа», «национальное меньшинство». В конечном итоге выбор пал на НКА [29. С. 94].

Федеральный Закон «О национально-культурной автономии», принятый в 1996 году, трактует ее следующим образом: это — «форма национально-культурного самоопределения, представляющая собой общественное объединение граждан Российской Федерации, относящих себя к определенным этническим общностям, на основе их добровольной самоорганизации, в целях самостоятельного решения вопросов сохранения самобытности, развития языка, образования, национальной культуры»[32. С. 61]. Например, в Уставе Федеральной национально-культурной автономии российских корейцев записано, что она является «формой национально-культурного самоопределения и добровольной самоорганизации корейцев в целях решения вопросов сохранения самобытности, развития языка, образования, национальной культуры» [33].

В то же время вне внимания разработчиков Федерального Закона «О национально-культурной автономии» остался основополагающий ее принцип, выдвинутый видными деятелями австрийской социал-демократии Отто Бауэром и Карлом Реннером. В основе этого принципа лежит понятие «персональной автономии». Согласно О. Бауэру, «каждому совершеннолетнему гражданину должно быть предоставлено право самому определять, к какой национальности он хочет принадлежать. На основе таких свободных заявлений совершеннолетних граждан должны быть заготовлены национальные кадастры, записи граждан всех национальностей. По персональному принципу на основе национального кадастра все члены данной нации в общине, округе, области, наконец, государстве конституируются в публично-правовую корпорацию. Задача каждой такой корпорации — заботиться об удовлетворении культурных потребностей нации, строить для нее школы, библиотеки, театры, музеи, народные университеты, оказывать, где потребуется, юридическую помощь соплеменникам. А за это ей предоставляется право налогообложения своих членов для создания необходимых средств.» [34. С. 106].

Другой основоположник концепции НКА К. Реннер определил «способ соединить преимущества персонального принципа с полной гарантией национальных прав. Способ этот заключается в том, чтобы нациям было предоставлено публичное управление. Например, все немцы в Австрии, в какой бы ее части они не жили, могли образовать одну «правовую совокупность», товарищества. Они могли бы сами управлять своими культурными делами, скажем посредством выборного Национального совета. На этом Совете лежала бы обязанность учреждать немецкие школы для членов своего товарищества, и он имел бы право взимать с последних налоги для национальных целей» [34. С. 108].

Из приведенных высказываний следует, что именно игнорирование принципа «персональной автономии», как первоосновы НКА, определило то, что разработчиками современного российского варианта ее реализации не было предложено ни подхода, при котором общественные объединения граждан по этническому признаку являлись бы с правовой точки зрения национально-культурными автономиями, ни конкретного механизма реализации последних.

Достоинствами концепции НКА в первоначальном варианте, предложенном австромарксистами, являются:

1) представление о необходимости свободного волеизъявления граждан о своей этнической принадлежности и в то же время жесткой фиксации этого волеизъявления в установленной документально-правовой форме, что обуславливает внесение индивидом систематической платы в определенном размере на нужды данного этнического сообщества, и, что весьма важно, получение отчета о целевом расходовании средств;

2) провозглашение принципа «персональной автономии», суть которого заключается в постулировании права гражданина с учетом своего политического мировоззрения, социального статуса, этнокультурных и конфессиональных предпочтений свободно решать вопрос о публичной этнической самоидентификации;

3) положение о том, что «государство поддерживает только те инициативы этнических общин, которые направлены на благо всему обществу, независимо от его «этнических составляющих» [35. С. 179]. Например, в регионе со значительным китайским населением сооружение памятника Конфуцию должно было бы финансироваться государством, а создание китайского театра следовало бы полностью отнести к компетенции китайской общины (что не исключает помощи государства при наличии таких возможностей) [35. С. 179 — 180];

4) принцип «персональной автономии» дает критерий для реальных количественных оценок численности данного этноса в данном населенном пункте, местности или регионе. Более того, по мнению Э. Комана, «только этот принцип вообще позволяет осмысленно применять термин «национальная (этническая) община», который сегодня, особенно в публицистике, используется как угодно и без какого-либо четкого понимания сути этого термина.

Вместе с тем с современной точки зрения совершенно очевидна и историческая ограниченность первоначальной модели НКА. В условиях глобализации, характеризующейся крупномасштабной миграцией, бурным развитием инфраструктуры мегаполисов и крупных городов, схема К. Реннера и О. Бауэра неприменима, поскольку обуславливает определенную замкнутость и корпоративность этнических сообществ, отсутствие межэтнического консенсусного потенциала и мотивации к интеграционному взаимодействию во имя общегражданских интересов.

В, тоже время некоторые положения австромарксистской концепции БОКА и выводы, следующие из нее имеют методологическое значение для понимания» и решения современных проблем: К их числу относятся:

1) принцип «персональной автономии» дающий ключ к пониманию проблемы «представительства по этническому признаку» в условиях этнического рассеивания и диаспоральности;

2) с точки зрения такого представительства сами понятия «этническая общность» и «этническая община» в мегаполисах и крупных городах - весьма1 условны и не имеют сколь-нибудь значительных фактических и правовых оснований, что определяет отсутствие у НКА полномочий представлять интересы всех тех, кто себя с такими общностями идентифицирует;

3) в то же время участие человека в деятельности НКА или другой' этнической общественной организации может оказаться единственным способом свободного и публичного волеизъявления гражданина о своей этнической принадлежности, причем эти организации представляют и выражают интересы только своих членов;

4) именно поэтому в современных условиях некорректно говорить о «лидерах национальных (этнических общин) и диаспор», имея ввиду руководителей НКА или других этнических общественных организаций, при этом и руководители, и организации, ими возглавляемые могут быть востребованы и влиятельны среди* представителей «своей» диаспоры, что весьма важно для консенсусного взаимодействия органов власти с диаспоральной общественностью.

С точки зрения этнополитического исследования современных диаспор методологическое значение имеют следующие позиции, характеризующие политическую роль и место НКА. Если говорить об отечественной политико-правовой интерпретации национально-культурной автономии, то соответствующим законом она определяется как форма национально-культурного самоопределения, представляющая общественное объединение граждан Российской Федерации, относящих себя к определенной этнической общности. Основополагающая идея этого закона — национально-культурная автономия необходима только для тех этнических общностей, которые оказываются в силу определенных обстоятельств в положении национального меньшинства [36]. Вторая основная идея, «заложенная» в законе, заключается в том, что государство гарантирует свою поддержку вновь образуемому институту. При этом в соответствии с другим законом, под действие которого подпадает деятельность значительной части национально-этнических (диаспоральных) организаций — «Об общественных объединениях», общественные объединения не получают государственной поддержки. Следовательно, НКА — особый вид общественного объединения, в котором государство заинтересовано [37]. При этом государство готово нести расходы для того, чтобы граждане могли реализовать свои национально-культурные потребности, что, в свою очередь, должно создать предпосылки для формирования позитивных, консенсусных межэтнических отношений. Об свидетельствует разработка депутатами Госдумы РФ, исходя из необходимости четкого прописания вопросов финансирования деятельности НКА, законопроекта «О внесении изменений в ст. 16 Федерального закона «О национально-культурной автономии». Это стало возможным благодаря усилиям депутатов Государственной Думы IV созыва, инициировавшим в госбюджете страны отдельную строку, предусматривающую выделение средств на реализацию национальной политики [29. С. 98.]

Широкий диапазон мнений представлен в российском этнополитологическом дискурсе. Исходя из логики российского политолога, сотрудника Госдумы РФ Е. Н. Трофимова напрашивается вывод о* диаспоральной природе образования НКА. Трофимов считает, что в рамках последней находит свое решение проблема общественной адаптации формирующихся в процессах миграции' этноконфессиональных групп, сохранения их представителями определенных черт своей,культуры [29. С. 92]. Известный российский ученый» Ж. Т. Тощенко в своей» работе* «Этнонациональная политика: плюсы и минусы» определяет феномен НКА как «образование самоуправляющегося* национального союза' (общества) nor желанию составляющих' его» представителей того или иного народа, в большинстве случаев, национального меньшинства. [38v. С. 7].

Другой исследователь Т. Я. Хабриева полагает НКА «особой., формой этнического'самосознания в особых условиях расселение этноса», которая» в отличие от территориальной' автономии^ обеспечивает функционирование рассеянных, разрозненно существующих этнических групп. Поскольку, по ее мнению, НКА является экстерриториальной формой этнической1 самоорганизации; объединяющей индивидов не на основе каких — то политических лозунгов, а на основе этнокультурной общности, то ей должно быть отказано в праве на политическое самоопределение [39. С. 7 - 8]. С данной позицией согласуется и мнение одного из руководителей Федеральной национально-культурной автономии российских корейцев, политолога КимЕн Уна о том, что «приоритеты- национально-культурной автономии — это вопросы культуры, защита прав человека, вопросы образования, традиции, но- не* политическая и общественно-политическая деятельность» [40. G. 4]. JI: Ф. Болтенкова полагает, что национально-культурная автономия как форма самоопределения народов является оптимальной в. переходные, неустойчивые политические эпохи и характеризуется: 1) отсутствием государственно-политических претензий; 2) отсутствием территориальных претензий; 3) отсутствием претензий-на все виды суверенитета [11. С. 232-233].

Российский исследователь А. И. Вдовин полагает, что «со временем система национально-культурных автономий могла бы стать всеобъемлющей формой самоорганизации больших и малых народов, явиться важнейшим механизмом выявления и реализации их национальных интересов, функционировать на всех уровнях (федеральном, региональном и местном) и стать реальной альтернативой иерархической системы национально-территориальных образований» [41. С. 5]. Сходной позиции придерживаются известный российский исследователь проблем функционирования национальных меньшинств и их общественных институтов Н. Ф. Бугай и южнокорейский политолог Сим Хон Енг. Они полагают, что национально-культурная автономия — это новый общественный демократический институт, «новая модель правового урегулирования межнациональных отношений без жесткой привязки каждого народа к определенной территории, как это было до сих пор» [9. С. 121]. По его мнению, «это еще и организация усилий государственной власти в реализации одной из составляющих федерализма — приближения власти к гражданину в процессе общей демократизации. Это возможность установить истинные гарантии прав представителей национальной общности на национально-культурную автономию как одну из форм их национально-культурного самоопределения. Появилась возможность .решать актуальные задачи в реализации конституционных прав диаспорных групп граждан Российской Федерации, представляющих народы, государственные образования которых находятся за пределами Российской Федерации» [9. С. 121].

Известный российский исследователь М. Н. Губогло отмечает, что как всякое новое явление НКА должна была перенести болезнь роста. По его мнению, в начале своего становления этот общественный институт пережил процесс «деинфантилизации», включающей поиск новых форм национального самоопределения и утверждение сохранения своей национальной культуры, языка, их развития. [42. С. 17 — 23]. При этом необходимо-учитывать ситуацию параллельного сосуществования национально-культурных автономий и других общественных объединений диаспор. Так, с одной стороны, начиная с 1999 по 2003 гг. прошла массовая регистрация российских корейских объединений в форме федеральной, региональных и местных национально-культурных автономий. С другой стороны, Общероссийское объединение корейцев выстроило систему своих организаций в более чем 50 субъектах Российской Федерации [11. С. 229]. К сожалению, отношения между общественными объединениями во многих ситуациях стали носить обостренный характер, что «на практике проявилось у российских корейцев, немцев, азербайджанцев, армян, евреев.» [11. С. 234]. На практике последовало нескрываемое соперничество, переходящее в конфронтацию [11. С. 234].

Со стороны некоторых диаспоральных объединений последовала жесткая критика национально-культурных автономий (НКА). Так, председатель Московского общества российских греков К.Х.Шотиди заявил, что многие национальные общественные объединения «делают во много раз больше для сохранения национальных традиций своего этноса и поддержания межнационального согласия в городе, чем некоторые НКА. НКА неудобная форма деятельности национально-культурных объединений, а закон об НКА -абсолютно политизированный, в отличие, например, от закона об общественных объединениях» [43. С. 6].

На наш взгляд, основой обострения отношений выступают два фактора — власть («кто значимее, главнее, важнее») и финансовые средства. Как полагает советник Департамента массовых коммуникаций, культуры и образования Правительства РФ А. Поздняков, по долгу службы осуществляющий разработку проблем* взаимодействия государства с общественными организациями российских диаспор, НКА задумывалась не только как инструмент государственной политики, предполагалось, что это будет институт, объединяющий усилия всех общественных объединений этнической общности. Именно с этим «объединением объединений» и должно работать государство в сфере решения проблем этнокультурного развития этноса. Внутри этого объединенного сообщества и формируются основные цели и задачи национально-культурных автономий — это решение вопросов сохранения самобытности, развития языка, образования и национальной культуры. И только после этого происходит предметный «диалог» с государством на предмет оказания содействия [37].

В связи с такой постановкой вопроса неудивительно, что, одни лидеры диаспоральных объединений восприняли новоявленный институт НКА как посягательство на свои права, а другие - как некий «мандат», «лицензию» государства на право верховенства в среде своей этнической общности, требуя признания своей руководящей роли в решении всех вопросов. Так, автор диссертационного исследования, принимая участие в качестве научного эксперта в работе Ш съезда Общероссийского объединения корейцев, состоявшегося в июне 2008 г. в Москве, стал свидетелем следующего выступления. При обсуждении в кулуарах съезда проблем российских корейцев руководитель корейской национально-культурной автономии г. Санкт-Петербурга заявил, что, по его мнению, все несколько тысяч представителей корейской диаспоры, проживающие в этом городе, автоматически являются членами возглавляемой им общественной* организации. Опасность сложившейся ситуации заключается и в том, что сложный комплекс решения проблем этнокультурного развития оказывается в плену личных амбиций лидеров, что нередко приводит к формированию противоречивой и неадекватной системы взаимодействия диаспоральных объединений между собой и с органами государственной власти.

По мнению А. Позднякова, на сегодняшний день существуют четыре основные модели взаимодействия НКА и «обычных» национальных объединений. 1) Мощное общественное объединение включает в себя НКА в качестве составной части или направления работы (при этом все формальности при создании НКА, естественно, соблюдаются) — по этому пути уверенно идут армяне России. 2) НКА существует параллельно со значительным по влиянию общественным объединением, обе организации строят свою работу «не замечая» друг друга, но и особо не враждуя — это азербайджанский вариант. 3) НКА не только не взаимодействует, но и в чем-то противостоит основной крупной общественной национальной организации, которая при этом активно работает на ее «поле» - модель российских немцев. 4) НКА точно определяет свое место в соответствии с законом и, не вступая в конфликты, взаимодействует с основными общественными объединениями, исходя из своих задач - путь, выбранный Федеральной еврейской национально-культурной автономией. Как мы видим, ни одна из этих моделей не соответствует заданному разработчиками закона [37].

Что касается второго фактора — финансовых средств, то дело здесь в том, что государственный бюджет Российской Федерации со времени принятия Закона РФ «О национально-культурной автономии» расходы на эти цели не предусматривает. Формулировка «может оказывать поддержку», прописанная в законе — это уступка законодателя мощнейшему бюрократическому прессингу и она позволяет власть предержащим уклоняться от обязательств реальной государственной поддержки [37]. Следовательно, эта проблема может решаться только на уровне субъектов Российской Федерации. «По приблизительным данным, более 40 субъектов Российской Федерации определяют в своих бюджетах расходы на реализацию национальной политики отдельной строкой» [11. С. 235]. Именно этим объясняется, что в большинстве из них этнические общественные объединения поставлены в условия необходимости самостоятельного изыскивания средств на осуществление уставной деятельности, массовых мероприятий, имеющих общегосударственное и региональное значение, на решение вопросов финансирования национально-культурных проектов, аренды и строительства культурных центров.

Еще одной болезнью становления НКА можно назвать желание организаций объять необъятное. Помимо задач национально-культурного развития автономии пытаются решать вопросы миграции, правозащитной деятельности, взаимодействия с иностранными представительствами, трудоустройства «земляков», борьбой с экстремизмом, взаимодействием с политическими партиями, формированием союзного государства, поддержкой этнического бизнеса, реабилитацией репрессированных народов, международными конфликтами и т.д. По мнению А. Позднякова, в этом не было ничего предосудительного, если бы от такой деятельности не страдало основное дело — решение проблем удовлетворения национально-культурных потребностей представителей данной этнической общности, проживающих в России, для которых и задумывалась НКА [37].

Это, как правило, хорошо заметно при проведении диаспоральными объединениями различных мероприятий, особенно связанных с участием представителей властей различных уровней. «За праздничными рапортами, приветствиями, концертами, полемикой с оппонентами не просматривается глубокая аналитическая работа руководства общественных объединений по реализации уставных целей. Обращаясь к органам государственной власти с различными просьбами и требованиями, мало кто из общественных объединений в документах съездов и конференций предлагает им на рассмотрение приемлемые для? совместной реализации подготовленные; проекты» [37].

Итак, в деятельности диаспоральных общественных объединений — как НКА, так и других, нашли отражение многие общие плюсы; и минусы; связанные с проблемами становления гражданского общества в стране в целом; а отчасти*, менталитетом самих диаспор и особенностями! их внутренних взаимоотношению В то* же; время следует отметить, что современная! российская модель НКА- имеет определенные; достоинства' перед австромарксистской? моделью» в плане большего консенсусного потенциала. И связано это со следующими: обстоятельствами: Bos — первых, отсутствие возможности/ представительства своих меньшинств! в условиях этнической дисперсии, диаспоральности делает НКА потенциально более толерантными в отношениях между собой и с органами власти, предрасполагает к преодолению замкнутости и этноцентристских настроений; А это, в свою очередь, формирует почву для% проведения* консенсусной этнополитики, создавая; возможность, актуализацию фактора гражданскою солидарности и стимулируя интеграционную деятельность, на межэтнической» основе с привлечением; широких слоев гражданской общественности (деятелей науки и культуры, деловых и политических кругов). Во — вторых, отсутствие возможности представительства своих: диаспор- примечательно параллельным существованием НКА и других общественных организаций внутри одной этнической; общности: Их постоянное: взаимодействие; составляет определенную картину этнокультурной и этнополитической жизни данной диаспоры; динамику ее: функционирования: и; развития; что, несомненно; способствует, мониторингу и прогнозированию межэтнических отношений;, профилактике этнополитических конфликтов. В такой ситуации при условии проведения: консенсусной^ (позитивной) этнополитики институт НКА стал бы эффективной формой самоопределения национальных меньшинств.

В ситуации параллельного существования различных общественных объединений; диаспор, например^ Общероссийского объединения корейцев (ООК) и Федеральной национально-культурной автономии российских корейцев (ФНК) необходим поиск консенсуса между ними в решении задач национально-культурного развития и обеспечения гарантий политического и социально-экономического равноправия. Важным было бы выработать формы-совместной деятельности. По мнению Н. Ф. Бугая, «Эта задача могла бы быть реализована путем создания координационного совета корейских организаций» [11. С. 228]. Как считает один из лидеров корейской диаспоры, президент концерна «Фактор Энергия» Э. Ким, «хорошо было бы иметь» Координационный» центр для» принятия согласованных решений, с правом давать рекомендации по наиболее важным, общенациональным вопросам диаспоры» [11. С. 228]. Наличие такого централизованного «генератора» согласованных действий имело бы конструктивные последствиям в усилении позитивного взаимодействия между органами государственной власти1 и диаспоральными организациями по вопросам формирования бесконфликтных межэтнических отношений.

Поддержанию этнополитического консенсуса в этих отношениях способствовали бы:

- информирование о деятельности диаспоральных организаций;

- воспитание толерантности в межэтнических отношениях;

-решение кадровой проблемы (создание кадрового'резерва в> национальном движении);

-организация* системы обучения национальному языку в условиях усиления^ руководящей роли государства этим процессом (поддержка школ с этнокультурным компонентом-образования и т. д.);

-решение проблем миграции родственных национальных меньшинств * на территории РФ (обустройство, регистрация);

-решение проблем диаспор в международном плане (например, компенсация ущерба российским корейцам, проживавшим на Сахалине в период японской» оккупации);

-активное освоение форм массовой работы (всероссийские конференции, заседания «круглых столов», фестивалей и т. д.).

Как справедливо полагает В. А. Тишков, «помимо прав, организации российских меньшинств имеют определенные моральные и политические обязанности, даже если они не получают прямой' финансовой помощи от государства. Прежде всего это обязанность обеспечивать согласие, улаживать конфликты, защищать обиженных и помогать государству и обществу в решении общих, проблем5 развития страны. Эти объединения могли бы.многое сделать в сфере отношений России с внешним-миром» [30. С. 284—285]. В,этом* смысле можно- определить следующие основные принципы консенсусной этнополитики с применением ресурса института национально-культурной автономии:

1) необходимость разработки многовариантных форм* национально-культурного самоопределения народов s России, с учетом разрозненного проживания многих из них на* ее территории ;

2) отработка: принципов взаимодействия, института НКА с различными структурами государственной власти на федеральном, региональном и местном, уровнях;

3)> необходимость- отлаживания взаимодействия организаций НКА с другими общественными-объединениями одноименных меньшинств (диаспор);

4), формирование механизмов функционирования НКА с учетом специфики расселения и образа жизни меньшинств, интересы которых они выражают (дисперсное или компактное расселение, особенности занятости и т.п.)

5) дальнейшая разработка форм и механизмов использования ресурса НКА в-развитии отношений с государствами исторической родины российских диаспор.

При этом, следует иметь ввиду что необходимо искать, укреплять и развивать внутренние материальные резервы t диаспоры. Именно на этой основе должна строиться работа, направленная на. удовлетворение этнокультурных потребностей, возрождение традиций; развитие культуры и системы, образования. Лидерам* и активу диаспоральных объединений- следует сосредоточиться на консолидации усилий по взаимодействию как с федеральными, так и с региональными органами государственной власти. Это взаимодействие, на наш взгляд, может дать гораздо большие результаты, чемг это было до сих пор и должно отразиться, как на уровне и качестве государственной поддержки национально-культурного развития российских диаспор, так и на» степени их успешной включенности и участия- в общенациональных процессах и проектах. В; качестве примера следует привести Соглашение о сотрудничестве1 и взаимодействии между Всероссийской партией «Единая Россия» и руководителями федеральных НКА, подписанное ноябре 2007 г. Соглашение предусматривает: 1) доработку проекта Концепции государственной национальной политики; 2) содействие развитию идей общероссийского духовного и гражданского единства; 3) содействие искоренению любых форм ограничения прав граждан по признакам социальной, расовой, национальной, языковой и религиозной принадлежности т.д. [29. С. 98]. Как справедливо считает Е. Н.Трофимов, «это соглашение, скрепленное подписями руководителей 21 ФНКА, станет важным побудительным мотивом в законотворческой Государственной Думы пятого созыва в решении национальных проблем» [29. С. 98].

Необходимо учитывать и другое обстоятельство. В диаспоральных процессах формируются новые направления этнополитической деятельности. По-прежнему реализуя* традиционные формы своего функционирования — общины, землячества, национально — культурные центры и автономии, ассоциации и общенациональные объединения, они в то же время используют новые — съезды (например, существующее в РФ с 1999 г. Общероссийское объединение корейцев провело в июне 2008 г. уже свой третий съезд), конгрессы, конференции, как национального, так и международного значения. Меняется и содержание программных документов, уставов, деклараций: от решения вопросов этнокультурного развития до выдвижения политических требований. Рост политической составляющей диаспорального движения обуславливается, на наш взгляд, и формированием этнополитического сознания и самоидентификации представителей диаспоральных меньшинств. Это согласуется с результатами уже упоминавшихся исследований российских корейцев, проведенных в конце 2006 г. Так, на первое место в работе корейских общественной организации в своем регионе почти 40 % опрошенных в Ростовской области поставили не «развитие корейской культуры и языка», а решение проблем корейского населения. Причем на вопрос, «Хотите ли Вы участвовать в работе корейской организации Вашего города (области)?» ответили «да, обязательно» 53,7 % от общего числа опрашиваемых. В Хабаровском крае эти показатели были соответственно 58,3 % и более 40 % [24. С. 182-184].

Все это свидетельствует о том, что объективная логика развития диаспорального движения выходит за рамки закона "О национальнокультурной!автономии",-поскольку не сводится только лишь к национально-культурным' вопросам, а охватывает весь спектр этнополитического. самоопределения, который не регулируется в достаточной степени современным^ российским законодательством. В свете вышеизложенного, по нашему убеждению; возникла- настоятельная необходимость принятия- на общегосударственном, уровне законодательных актов, регулирующих права и обязанности* не* только- национально-культурных автономий, но и других, общественных объединений, осуществляющих, представительствоинтересов-диаспоральных меньшинств. Нерешенность этой проблемы, как показывает опыт, выступает причиной довольно > широкого» толкования* предназначения^ НКА, способствуя этнократическим. проявлениям, феномену этнического антрепренерства и внутриэтнической междоусобице в, диаспоральном движении.

Однако дальнейшее существование w развитие национально-культурных автономий' как института самоопределения* диаспор, зависит не только от внесения поправок в действующий закон,, но и в, решающей степени от эффективной самоорганизации* и мобилизации, собственных ресурсов, диаспоральных общин и. объединений," «от культивирования' ими чувства-ответственности перед российским обществом и от демонстрации-общероссийской лояльности» [30. С. 284 — 285]. Как видно1 из* рассмотрения опыта работы корейских общественных объединений в> Хабаровском крае; уже существуют позитивные- примеры, выхода за рамки национально-культурной» автономии посредством» дополнения, деятельности ее институтов другими многовариантными формами диаспорального самоопределения. Причем НКА в этих примерах выступает как. общественно-значимый институт межэтнической интеграции * и этнополитического консенсуса, выступающий фактором воспитания этнических индивидов' в духе толерантности и. их формирования как граждан единого и целостного национального сообщества.

Список литературы диссертационного исследования доктор политических наук Ким, Александр Сергеевич, 2009 год

1. ЛИТЕРАТУРА НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ

2. Абдулатипов Р. Национальный вопрос и государственное обустройство России. М., 2000. 656 с.

3. Абдулатипов Р. Г. Этнополитология. СПб., 2004. 313 с.

4. Абрамян А. Национальные общины страны должны укреплять российскую государственность // Философские науки. 2000. № 3. С. 5 — 10.

5. Авксентьев В. А., Аксюмов Б. В. «Конфликт цивилизаций» в региональном преломлении: Кавказ и Балканы // Политические исследования. 2007. № 4. С. 147-157.

6. Авксентьев В. А., Бабкин И. О. Медведев Н. П., Хоц А. Ю. Шнюков В. В. Ставрополье: Этноконфликтологический портрет. Коллективная монография / Под редакцией В. А. Шаповалова. Ставрополь. 2002. 138 с.

7. Авксентьев В. А., Гриценко Г. Д. Дмитриев В. А. Динамика регионального конфликтного процесса на юге России (экспертная оценка) // Социологические исследования. № 9. 2007. С. 70 77.

8. Агаев С. Л., Оганисьян Ю. С. О концепции государственной политики РФ в отношении российской диаспоры. По материалам обсуждения в ИСП РАН // Политические исследования, 1998. № 1. С. 179 — 190.

9. Аетдинов Э. X. Этнополитическое согласие как фактор становления политической демократии : Дис. . канд. полит, наук : 23.00.02 : Казань, 2000. 176 с.

10. Академик Ю. В. Бромлей и отечественная этнология. 1960 1990-е годы. М., 2003. 332 с.

11. Аклаев А. Р. Этнополитическая конфликтология. Анализ и менеджмент. М., 2008. 480 с.

12. Алексахина Н. А. Тенденции в изменении национальной идентичности народов России // Социологические исследования. 1998. №2. С. 49 54.

13. Альтерматт У. Этнонационализм в Европе / Пер. с нем. М., 2000. 367 с.

14. Амелин В. В. Вызовы мобилизованной этничности: Конфликты в истории советский и постсоветской государственности. М., 1997. 320 с.

15. Андерсон Б. Воображаемые сообщества: Размышления об истоках и распространении национализма / Пер. с англ. М. 2001. 288 с.

16. Андриченко JI. К вопросу о понятиях «национальные меньшинства» и «коренные народы» // Федерализм. 2002. №3. С. 123 — 158.

17. Аниканов М. В., Степанов В. В., Сусоколов А. А. Титульные этносы Российской Федерации: Аналитический справочник. М., 1999. 350 с.

18. Анцупов А. Я., Шипилов А. И. Словарь конфликтолога. Спб., 2006. 528 с.

19. Арутюнов С. А. Диаспора — это процесс // Этнографическое обозрение. 2000. №2. С. 74-78.

20. Арутюнян Ю. В. О национальных отношениях в постсоветских обществах: межличностный аспект // Социологические исследования. 1999. № 4. С. 58 -62.

21. Арутюнян Ю. В. О симптомах межэтнической интеграции в постсоветском обществе (по материалам социологического исследования в Москве) // Социологические исследования. 2007. № 7. С. 16 — 24.

22. Арутюнян Ю. В. Москвичи: этносоциологическое исследование. М., 2007. 271 с.

23. Арутюнян Ю. В., Дробижева JI. М. Этносоциология перед вызовами времени// Социологические исследования. 2008. № 7. С. 85-95.

24. Ачкасов В. А. Россия как разрушающееся традиционное общество // Политические исследования. 2001. №3. С. 83 92.

25. Ачкасов В. А. Этнополитология. СПб., 2005. 337 с.

26. Бабосов Е. М. Прикладная социология. Минск. 2000. 496 с.

27. Бабосов Е. М. Конфликтология. Минск. 2000. 464 с.

28. Бабосов Е. М. Основы идеологии современного государства. Минск. 2007. 480 с.

29. Бабосов Е. М: Социология личности, стратификации и управления. Минск. 2006: 591с.

30. Баньковская С. П. Миграция, свобода и гражданство: парадоксы маргинализации // Политические исследования: 2006. № 4. С. 120 126.

31. Балибар Э., Валлерстайн И: Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности / Пер. с англ. М:, 2003. 272 с.

32. Бауман 3. Индивидуализированное общество / Пер: с англ. М., 2002. 390с.

33. Бауэр О. Национальный вопрос и социал-демократия // Нации, и национализм. М., 2002 . С. 52 120.

34. Бауэр В. А. Российские немцы: право- на надежду: к истории национального движения народа (1955- 1993). М., 1995. 456 с.

35. Бек У. Что такое глобализация? / Пер. с нем. М., 2001. 304 с.

36. Белобородова И. Hi Этноним «немец»* в России: культурно-политологический аспект // Общественные науки и современность. 2000. №2. С. 96-102.

37. Бимен У. О. Формирование национальной идентичности в условиях мультикультурализма. На примере Таджикистана // Политические исследования; 2000i № 2. С. 156 160.

38. Бляхер JI. Е. Политические мифы» Дальнего Востока // Политические исследования. 20041 № 5. С. 28 39.'

39. Бовин А. Кризис социализма и национальный вопрос // Известия. 1991. 12 мая. № 111.

40. Богоявленский' Д. Д. Этнический^ состав населения России // Социологические исследования. 2001. № Ю. С. 88 — 93.

41. Бок Зи Коу. Сахалинские корейцы: проблемы и перспективы. Южно -Сахалинск. 1989. 77 С.

42. Бондырева С. К., Колесов Д; В. Миграция (сущность и явление). М., 2004. 296 с.

43. Бранский'В. П. Социальная синергетика и теория наций. СПб., 2000. 106 с.

44. Бришполец К. Этничность и политика» (Исследования этнических конфликтов) // Вестник МГУ. Сер. 18. Социология и политология. 1999. №-3. С. 3-21.

45. Бройи Дж. Подходы к исследованию национализма- // Нации и национализм. Mi, 2002. С. 201 235.

46. Бромлей Ю; В. Очерки теории этноса. М., 1983. 412 с.

47. Бромлей Ю. В. Этносоциальные процессы: теория, история, современность. М., 1987. 335 с.

48. Брубейкер Р. «Диаспоры катаклизма»* вЦентральной и Восточной Европе и их отношения с родинами (на примере Веймарской Германии» и< постсоветской России) // Диаспоры. 2000. № 3-. С. 6 31.

49. Брудный И. М. Политика1 идентичности и посткоммунистический выбор России 11 Политические исследования. 2002. № 1. С. 87 — 104.

50. Брюхнова Е. А. Российские немцы в государственной политике России: историко-политологический анализ: автореф. дис. .канд. полит, наук. М:, 2002.

51. Бугай Н. Ф: «Третья Корея»: новая миссиями проблемы глобализации. М., 2005. 272 с.

52. Бугай Н: Ф. Депортация народов (конец 30-х — начало 40-х годов) И Россия в XX веке. М., 1994. С. 475 483.

53. Бугай Н. Ф. Корейцы стран СНГ: общественно-«географический синтез» (начало XXI века). М:, 2007. 360 с.

54. Бугай Н: Ф., Сим Хон Енг. Общественные объединения корейцев России: конститутивность, эволюция, признание. М.,2004. 370 с.

55. Бугай Н. Ф. Российские корейцы и политика «солнечного тепла». М., 2002. 256 с.

56. Бугай Н. Ф., О Сон Хван. Испытание временем: Российские корейцы в оценках дипломатов и политиков. Конец XX начало XXI вв. М., 2004. 172с.

57. Ващук А. С. Миграция как фактор развития корейской диаспоры в Приморье // Диаспоры. 2001. № 2 3. С. 170 - 180.

58. Ведина А. В. Могут ли в Москве возникнуть этнические кварталы // Вестник общественного мнения. 2004. № 3. май — июнь.

59. Вердери К. Куда идут «нации» и «национализм»? // Нации и национализм. М., 2002. С. 297 307.

60. Виннер Б. Е. Этничность: в поисках парадигмы изучения // Этнографическое обозрение, 1998. № 4. С. 3 26.

61. Вишневский А. Г. Распад СССР: этнические миграции и проблема диаспор // Общественные науки и современность, 2000. № 3. С.115 130.

62. Волков В. Этнономенклатура и распад государства (Национальный вопрос. Советский и югославский опыт: сходство и различия) // Свободная мысль. 2000. № 9. С. 57-73.

63. Вся политика. Хрестоматия /сост. В. Д. Нечаев, А. В. Филиппов. М., 2006. 440 с.

64. Габдрахманова Г. Ф. Этничность и миграция: становление исследовательских подходов в отечественной этносоциологии // Социологические исследования. № 1. 2007. С. 116-121.

65. Гаджиев К. С., Балашов, Ю. А., Данилин И. В. И др. Диаспоры и разделенные народы на постсоветском пространстве / Отв. ред. Гаджиев К. С., Соловьев Э. Г. М., 2006. 141 с.

66. Ганиева М. X. Особенности национального самосознания- узбекистанцев // Социологические исследования. № 1. 2008. С. 91 -96.

67. Геллнер Э. Нации и национализм / Пер. с англ. М., 1991. 320 с.

68. Геллнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса // Нации и национализм. М., 2002. С. 146-200.

69. Гельбрас В. Г. Китайские землячества в российских регионах // Диаспоры. 2001. №№2-3. С. 113-125.

70. Гельман В. Я. Из огня да в полымя? Динамика постсоветских режимов в сравнительной перспективе // Политические исследования. 2007. №2. С. 81108.

71. Гиренко Н. М. Социология племени. Становление социологической теории и основные компоненты социальной динамики. СПб., 2004. 512 с.

72. Гиренко Н. М. Этнос. Культура. Закон. СПб., 2004. 304 с.

73. Глейзер Н. Мультиэтнические общества: проблемы демографического, религиозного и культурного разнообразия // Этнографическое обозрение. 1998. №6. С. 98-104.

74. Градировский С. Н. Россия и постсоветские государства: искушение диаспоральной политикой // Диаспоры. 1999. № № 2 — 3. С. 40 58.

75. Гражданское общество в многонациональных и поликонфессиональных регионах: Материалы конф.: Казань, 2-3 июня 2004 г. / Под ред. А. Малашенко. М., 2005. 118 с.

76. Губогло М. Н. В лабиринтах этнической мобилизации (О возрастании этнического фактора в политической'жизни России) // Отечественная история. 2000. №3. С. 107-124.

77. Губогло М. Н. Три линии национальной политики в посткоммунистической России // Этнографическое обозрение. 1995. № 5. С. 110 -124; №6. С. 137-144.

78. Губогло М.Н. Языки этнической мобилизации. М., 1998. 816 с.

79. Гулиев М. А. Толерантность и миротворчество. Ростов н / Д., 2006. 288 с.

80. Гулиев М. А., Коротец И. Д., Чернобровкин И. П. Этноконфликтология. Ростов н>/ Д., 2007. 224 с.

81. Гулиев М. А. Безопасность и политическая толерантность в постконфликтной реконструкции. Ростов н / Д., 2006. 208 с.

82. Дангатарова Б. М. Туркменское сообщество на Ставрополье: тенденции этнокультурного развития // Социологические исследования. № 1. 2008. С. 7685.

83. Дарендорф Р. Современный социальный конфликт. Очерк политики свободы / Пер. с нем. М., 2002. 288 с.

84. Дахин А. В. Соотношение этнической и национальной идентичности. Россия, Южная Корея, Канада // Философские науки, 2003. № 9. С. 5 23.

85. Демин JI. MI Взаимодействие культур и проблема взаимных культурных влияний. М., 1999. 176 с.

86. Демир > Б. Этнополитическая> дезинтеграция: после СССР — Россия- // Федерализм. 2000. №2. С. 75 100:

87. Демография и статистика населения: Учебник / Под ред. И. И. Елисеевой. — М., 2006.

88. Джунусов М. С. Национализм. Словарь-справочник. М:, 1998. 286 с.

89. Дзарасов С. Российский путь: либерализм или социал-демократизм. М.-, 1994. 335 с.

90. Дзахова Л. X. Некоторые аспекты российского партогенеза и партийного строительства как предметы современного политологического знания1 // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. 2008. № 4. С. 28-32.

91. Дмитриев В. А., Пядухов Г. А. Этнические группы трудящихся -мигрантов) и принимающее общество: взаимодействие, напряженность, конфликты // Социологические исследования. № 9. 2006. С. 86 — 94.

92. Дмитриев А. В. Конфликтология.4 М., 2000. 320!с.

93. Дробижева JI. Mi Этничность в современной России: этнополитика и социальные, практики // Россия: трансформирующееся общество. М., 2001. С. 199-221.

94. Дробижева^ JI. М;, Аклаев • А. Р., Коротеева! В. В., Солдатова Г. У. Демократизация. № образы национализма в > Российской' Федерации 90-х годов. М., 1996. 382*с.

95. Дурин В. П., Семенов В*. А. Конфликт как социальное противоречие. Хабаровск. 20081 470 с.

96. Дьяконов К. Б. Особенности интеграции этнических и конфессиональных меньшинств во Франции // Социологические исследования. № 11. 2008. С. 83 -90.

97. Дьячков М. В. Об ассимиляции и интеграции в полиэтнических социумах // Социологические исследования, 1995. № 7. С. 88 92.

98. Дятлов В. И. Диаспора: экспансия термина в общественную практику современной России // Диаспоры. 2004. № 3. С. 126- 138.

99. Дятлов В. Диаспора как исследовательская проблема // Диаспоры в историческом времени и пространстве. Национальная ситуация в Восточной Сибири. Иркутск. 1994. С. 9 15.

100. Дятлов В. И. Диаспора: попытка определиться в понятиях // Диаспоры. 1999. № 1.С. 9-23.

101. Жиро Т. Политология. Харьков. 2006. с. 428.

102. Закон СССР. «О свободном национальном развитии граждан СССР, проживающих за пределами своих национально-государственных образований или не имеющих их на территории СССР» // Правда. 1990. 7 мая. № 127.

103. Замогильный С. И. Этносоциология и этнопедагогика мультикультурных обществ. Часть 11 (Канада). Саратов. 2006. 202 с.

104. Заринов И. Ю. Время искать общий язык (проблема интеграции различных этнических теорий и концепций) // Этнографическое обозрение. 2000. №2. С. 3 -18.

105. Здравомыслов А. Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. М., 1999. 286 с.

106. Здравомыслов А. Г. Этнополитические процессы и динамика национального самосознания россиян // Социологические исследования. 1996. № 12. С. 23 -32.

107. Зеркин Д. П. Основы конфликтологии. Ростов н/Д., 1998. 480 с.

108. Зорин В. Ю. Национальная политика в России: история, проблемы, перспектива. М., 2003. 287 с.

109. Зорин В. Ю. Российская Федерация: проблемы формирования этнокультурной политики. М., 2003. 64 с.

110. Зорин В. Ю. Этничность и власть. Некоторые аспекты становления новой этнополитики в современной России // Свободная мысль XXI. 2003. №6. С. 4 -15.

111. Интеграция в Евразии. Народ и элиты стран ЕЭП. Сборник статей / сост. И. Задорин. -М., 2006. 152 с.

112. Иноземцев В. JI. Современное постиндустриальное общество: природа, противоречия, перспективы. М., 2000. 304 с.

113. Ирназаров Р. И. Равенство этносов в Республике Башкортостан. Уфа. 1997. 160 с.

114. Исаев Б. А., Баранов. Н. А. Полититические отношения и политический процесс в современной России. СПб., 2008. 395 с.

115. Кагиян С. Г. Управление этническими конфликтами // Философские науки. 2003. № 2. С. 27 34.

116. Касавин И. Т. «Человек мигрирующий»: онтология пути, и местности // Вопросы философии. 1997. № 7. С. 74 84.

117. Кандель П. Е. Национализм и проблема модернизации в посттоталитарном мире // Политические исследования. 1994. № 6. С. 6 —15.

118. Кан Сан Гу. Этнонациональные конфликты в Закавказье и Центральной Азии: геополитический контекст: автореф. дис. .докт. полит, наук. М., 2002. 49 с.

119. Кастлз С. Глобализация и миграция: некоторые очевидные противоречия // Международный журнал социальных наук. 1998. № 23. С. 23 32.

120. Ким А. С. Этномаргинальность диаспор: социологические и культурологические основания политического исследования // Вестник Тихоокеанского государственного университета. 2008. № 3. С. 151 — 162.

121. Ким А. С. Диаспора как объект социальной политики (французский опыт для российских реалий) // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. Т. 3. № 4. 2007. С. 164-176.

122. Ким А. С. Диаспора как термин этнополитологии // Вестник Санкт — Петербургского университета. Серия 6. Философия. Политология. Культурология. Право. Международные отношения. Выпуск 3. 2008. С. 133 -141.

123. Ким А. С. Истоки конфликтогенного потенциала этнической миграции на. примере Ростовской области и приграничных дальневосточных'регионов (1991 200Г гг.) // Научная мысль Кавказа. Приложение. 2006. №15. С.43 -5Г.

124. Ким А. С. Сочетание конфликтогенной и консенсусной парадигм в этнополитологическом,исследовании диаспор. Хабаровск. 2008. 241 с.

125. Ким» А. С. Транснациональность диаспоральных процессов // Научнаямысль Кавказа. 2006. № 41. С. 27 32.

126. Транснациональность" корейской диаспоры в Дальневосточном! регионе // Пространственная экономика. 2006. № 4. 148 158.

127. Ким А. С. Транснациональность корейской диаспоры Ростовской области // Научная мысль-Кавказа: Приложение. 2006. № 14. С. 198-208.

128. Ким; А. С. Этнополитическое содержание понятия диаспоры: анализ, методологических подходов // Известшг высших учебных заведений; Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2008. № 4. С. 32 36.

129. Ким А. С., Кныш А. В., Лях П. Пг, Менделеев Н. Г., Прасолова Ml П., Смирнов Б. В: Малочисленные этносы. Приамурья: Монография-. Хабаровск. 1993. 71 с.

130. Ким А. С. Историко логический анализ современных национально-этнических конфликтов. Хабаровск, 2004. 139 с.

131. Ким Г. Н. Об истории принудительно — добровольного забвения* родного языка корейцами Казахстана // Диаспоры. 2001. № 1. С. 110 145.

132. Ким Г. Н., Хан В. Н. Актуальные проблемы корейской диаспоры в Центральной Азии // Диаспоры. 2001. № № 2 3. С. 181 - 193.

133. Ким Ен Ун. Судьбы и. перспективы русских корейцев // Сотрудничество: Материалы 6* международной конференции. Москва, 29-30 ноября 2000. М., 2001. С. 44-47.

134. Ким Ен Ун. ФНКА это всерьез и надолго // Ариран. 2004. №1 (22).

135. Коваленко Б. В., Пирогов* А. И., Рыжков О. А. Политическая конфликтология. М., 2002. 400 с.

136. Ким С. Д. Быть ли «Третьей Корейской Республике ?»>// Тихоокеанская звезда. 1990. № 92. 21 апреля.

137. Козырев Г. И. Политический конфликт: общее и особенное. М., 2007. 327 с.

138. Колосов В. А., Галкина Т. А., Криндач А. Г. Территориальная идентичность и межэтнические отношения (на примере восточных районов Ставропольского края) // Политические исследования. 2001. № 2. С. 61-77.

139. Колосов В. А., Галкина Т. А., Куйбышев М. В. География, диаспор на территории бывшего СССР // Общественные науки и современность. 1996. № 5: С. 34-46.

140. Колосов В. А., Трейвши А. И. Этнические ареалы современной России: сравнительный^ анализ риска национальных конфликтов // Политические^ исследования, 1996. № 2. С. 47-55.

141. Колсто Пол. Укореняющиеся диаспоры: русские в бывших союзных республиках // Диаспоры. 2001. №Т. С. 7 38.

142. Коман Э. Понятие «национально-культурная автономия»: базовый принцип и современная', ситуация // Этнодиалоги. Альманах. Приложение к журналу «Этносфера». 2006. №Т'. С. 176- 181.

143. Константинов! В: В., Зелев М: В". Проблема интеграции мигрантов в принимающее общество в постиндустриальных странах и в России // Политические исследования. 2007. № 6. С. 64 — 70.

144. Корейцы в Союзе ССР России: XX век. История в документах / Бугай Н. Ф., Ванин Ю.' В., Ли В. Н. и. др. -М., 2004! 304 с.

145. Корейцы Дона прошлое и настоящее (К 15-летию Ассоциации корейцев Ростовской области): Материалы научно - практической конференции-: Ростов, -на - Дону, 28 октября 2006 г. / Сост. Мун*М'. Е. - Ростов - н / Д., 2007. 78 с.

146. Космарская Н. «Я* никуда не хочу уезжать». Жизнь в постсоветской-Киргизии глазами русских // Вестник Евразии. 1998f. № №1 — 2. С. 76 — 100:

147. Кравченко С. А. Модерн и постмодерн: «старое» и новое видение // Социологические исследования. № 9. 2007. С. 24 — 34.160.»Крысько В. Г. Этническая психология: М., 2004. 320 с.

148. Кузнецов А. М. Этническое и. национальное в политологическом дискурсе // Политические исследования. 2007. № 6. С. 9 23.

149. Кузнецов Д. В. Арабская' и еврейская* общины Франции как фактор ее ближневосточной,политики^// Диаспоры. 2004. № 3. С. 192 — 216.

150. Куликов В. Б. Проблема этнической идентичности, (на примере татарской диаспоры) // Россия в поисках национальной стратегии развития. Материалы Всеросс. науч. конф. Екатеринбург: УрО РАН, 2003. С. 277 279.

151. Куропятник А. И. Иммиграция и национальное сообщество: Франция // Социология и социальная антропология. 2005. Т. VIII. № 4. с. 136 165.

152. Ларин А. Г. Китайцы в России вчера и сегодня: исторический очерк. М., 2003. 223 с.

153. Ларин В. Л. Посланцы Поднебесной на Дальнем Востоке: ответ алармистам// Диаспоры. 2001.№№2-3. С. 76 — 112.

154. Ларин В. Л. Российско — китайские отношения в региональном измерениях (80-е годы XX- XXI в.) М., 2005. 390 с.

155. Латфуллин Г. Р., Новичков Н. В. Политическая организация. СПб., 2007. 656 с.

156. Левин 3. И. Менталитет диаспоры (системный и социокультурный анализ) М., 2001. 176 с.

157. Ли Сюэцзюнь. Россия — китайская мечта ? // Диаспоры. 2001.№ № 2 3. С. 133-146.- 260.

158. Любарт М. К. Арабы мигранты в современной Франции // Меняющаяся Европа: проблемы этнокультурного взаимодействия /Отв. ред. М. Ю. Мартынова. М., 2006. С. 234.

159. Малахов В. С. Государство в условиях глобализации. М., 2007. 256 с.

160. Малахов В. С. Национализм как политическая идеология. М. 2005. 320 с.

161. Малахов В. С. Проблемы изучения национализма и этничности в конструктивистской парадигме (на примере российского обществоведения последних десяти лет) // Политическая наука. 2002. № 4. С. 121 -137.

162. Малинова О. Ю. Гражданство и политизация культурных различий (Размышления по поводу некоторых тенденций в англоязычной политической философии) // Политические исследования. 2004. № 5. С. 7 18.

163. Мартин-Т. Империя позитивного действия: Советский Союз как высшая форма империализма? // Ablmperio. 2002. № 2. С. 55 87.

164. Мартьянов В. С. Справедливы» ли? этнонациональные деконструкции' современных наций? // Научный ежегодник Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук. Вып. 6: Екатеринбург, 2006. С. 244-257.

165. Масионис Дж. Социология. СПб., 2004. 752 с.

166. Межуев Б. В. Постколониальный переход и "транснационализация" гражданства // Политические исследования. 2004. № 5. С. 19 — 27.

167. Мелконян Э: JI. // Диаспоры в системе этнических меньшинств (на примере армянского рассеяния) // Диаспоры. 2000. №1 — 2. С. 6 — 28.

168. Мельник В1 А. Современный словарь по политологии: Минск. 2004. 640с.

169. Милитарев А. Ю. О содержании термина* "диаспора" (к разработке дефиниции)// Диаспоры. 1999: №1. С. 24-23.

170. Миллер А*. Русификация: классифицировать и понять // Ab Imperio. 2002. № 2. С. 133 148.

171. Миронов Б. Н: Еврейская' диаспора в России // Социологические исследования: 2007. № 5. С. 78- Ш.

172. Михалева А. Мусульманская элита Берлина // Политические исследования. 2006. №4. С. 147-158.

173. Мнацаканян М. О. Интегрализм, феноменология и национальный интерсубъективный мир* повседневности // Социологические исследования. 2000. №3. С. 84-90.

174. Мнацаканян М. О. Интернационализм и национальная общность как социальная реальность // Социологические исследования. 2001. №3. С. 74 -80.

175. Мнацаканян М. О.Национализм: идеальный тип и формы проявлений Политические исследования. 2007. № 6. С. 25 — 35.

176. Мутагиров-Д. 3., Солонин* Ю: С. Ксенофобия и связанные с нею формы нетерпимости как исторически обусловленные социальные явления //

177. Ксенофобия и другие формы-нетерпимости: природа; причины и пути устранения. Международная научно — теоретическая конференция (Санкт-Петербург. 27 28 сентября 2007 г.) / Научные редакторы В. А. Ачкасов, Д. 3. Мутагиров. - СПб., 2007. С. 9-30:

178. Налчанджян А. А. Этнопсихология. СПб., 2004. 381 с.

179. Нам.И. В. Страницы истории общественного самоуправления у корейцев русского Дальнего Востока ( 1863 1922) // Диаспоры. 2001. № 2 - 3. С. 148 -169.

180. Нарочницкая, Е. А. Этнонациональные конфликты m их разрешение: политические теории и опыт Запада. Mi, 2000:96 с.2001 Научный ежегодник Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук. Вып. 6. Екатеринбург, 2006. 450 с.

181. Нации и национализм / Б.Андерсон, О.Бауэр, М^Хрох и др; Пер. с англ. и нем. М., 2002. 416 с:

182. Национализм, ксенофобия' и нетерпимость в, современной России. Московская хельсинская группа. М:, 2002. 422 с.

183. Национальная политика партии* в современных условиях (платформа КПСС). Принята Пленумом ЦК КПСС 20 сентября 1989'года // Правда. 1989. 24 сентября. № 267.

184. Низамова Л. Идеология и политика мультикультурализма: потенциал, особенности, значение для России1 // Гражданское общество в многонациональных и поликонфессиональных регионах. Материалы конференции. Казань, 2-3 июня 2004 г. М., 2005: С. 9 — 30.

185. Никулин А. А. Проблема идентичности татарской, диаспоры Свердловской области // Россия, в поисках национальной стратегии развития. Материалы Всеросс. науч. конф. Екатеринбург. 2003. С. 302 304.

186. НодшгГ. Демократия и национализм // Вся политика. Хрестоматия /сост. В. Д. Нечаев, А. В. Филиппов.- М., 2006. С. 403 407.

187. Ока Нацуко. Корейцы в современном Казахстане: стратегия* выживания в роли этнического меньшинства // Диаспоры. 2001. № 2 3. С. 194 - 220.'

188. Открытое письмо Президенту Российской Федерации Путину Владимиру Владимировичу// Вон Дон. 2004 № 73.

189. Паин Э. А. Этнополитический маятник: цикличность этнополитических процессов в постсоветской России // Общественные науки и современность. 2003. №5. С. 122-130:

190. Паин Э. А. Этнополитический^ маятник: цикличность этнополитических процессов в постсоветской России // Общественные науки и современность. 2003. №6. G. 117-127.

191. Паин Э. А. Между империей и нацией. Модернистский проект и его> традиционалистская* альтернатива в национальной политике России. Ml, 2003. 164 с.

192. Пак М. Н. История и историография Кореи. Избранные5 труды. Ml, 2003. 911 с.

193. Пан Беннюль. Слободка Синханчхон и корейская община в России // 1937 год. Российские корейцы: Приморье Центральная! Азия-Сталинград (Депортация). М., 2004. С. 53 - 91.

194. Пантин И. К. Выбор> России: характер перемен и диллемы- будущего // Политические исследования. 2007. № 4. С. 113 — 135.

195. Парсонс Т. Система современных обществ / Пер с англ. М., 1998. 270 с.

196. Переведенцевч В. И5. Демографические перспективы России // Социологические исследования. № 12. 2007. С. 58 69.

197. Пилкингтон Хилари, Флинн Майя. Чужие на родине? Исследование «диаспоральной идентичности» русских вынужденных переселенцев // Диаспоры. 2001. №№2-3. С. 8-34.

198. Политическая конфликтология / Под. ред. С. А. Ланцова. СПб., 2008. 319 с.

199. Политическая наука и политические процессы в Российской Федерации и Новых Независимых Государствах. Екатеринбург. 2006. 597 с.

200. Политология : словарь-справочник / М. А. Василик, М. С. Вершинин и др. -М., 2000. 328 с.336

201. Полоскова Т. В. Принципы и формы взаимодействия дипломатических представительств; и консульских служб с зарубежными диаспорами. М., 2000. 108 с.

202. Полоскова Т. В. Диаспоры в системе международных связей: автореф. дис. .докт.-полит., наук. М:, 2000. 41 с.

203. Попков В. «Классические диаспоры»: к вопросу о, дефиниции термина // Диаспоры, 2002. № 1. С. 6 17.

204. Права национальных меньшинств. Народы Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации: Сборник документов^ / Под общ. ред. О. О. Миронова. М., 2006. 320 с.

205. Рашевич М*. Популяционные сценарии будущего объединенной Европы // Социологические исследования. 2007. № 12. С. 69 — 75.

206. Роль и место корейской диаспоры Ростовской области в диалоге народов и культур : материалы науч.-практ. конф. 21 августа 2004 г. г. Ростов-на-Дону / Сост. Мун М. Е. Ростов н / Дг, 2004'., 80 с.

207. Россия на рубеже веков / Отв. редактор Горшков Ml К. — М., 2000. 448с.

208. Россия: трансформирующееся'общество. М., 2001. 640 с.

209. Руткевич М. Н. О двух концепциях нации // Свободная мысль. 1999. №11. С. 90-1001

210. Ростовская область в цифрах 2004: Стат. Сб. / Ростовстат.- Ростов-н/Д, 2005. 897 с.

211. Рыбаковский JI. Л., Сигарева Е. П., Харланова Н. Н. Этнический» фундамент населеш№ России // Социологические исследования. 2001. № 4. С. 86-93.

212. Рыбаковский Л. Л. Сравнительная ^ оценка демографического неблагополучия регионов России // Социологические исследования. 2008. № 10. С. 81-87.

213. Рывкина* Р. Между этнократией и гражданским обществом»// Свободная мысль. 1997. № 4. С. 81 95.

214. Рязанцев С. В. Этническое предпринимательство как форма адаптации мигрантов // Общественные науки И'современность. 2000. № 5. С. 73 — 86.

215. Сагитова И. О. Диаспорные общины Приморского^ края: история и современность. Владивосток. 2007. 168 с.

216. Садомская Н. Н. Этнические маргиналы в контексте разных культур // От массовой культуры к культуре индивидуальных миров: новая парадигма цивилизации. М.: Гос. ин-т искусствознания; 1998. С. 120 127.

217. Садохин А. П. Межкультурная коммуникация. М., 2004. 288 с.

218. Садохин А. П., Грушевицкая Т. Г. Этнология. М., 2000.' 304 с.

219. Санглибаев А. А. Этноклановость на . постсоветском пространстве // Политические исследования. 2007. № 6. С. 52 63.

220. Светлов В. А. Конфликт, синергизм w антагонизм5 // Труды 45-й Международной научно-практической конференции ученых транспортных вузов, инженерных работников и представителей академической науки 7 — 9 ноября 2007 г. Т. 6. Хабаровск. 2007. С. 15 17.

221. Светлов^ А. Конфликты::модели;.решения, менеджмент:'.СПб;,.2005. 540* с.-.

222. Семенов В; А. Экспликация* понятия; конфликт // Труды 45-й Международной научно-практической? конференции ученых транспортных вузов;, инженерных работников ш представителей: академической! науки 7 — 9 ноябряг2007 г. Т. .6; Хабаровск. 2007. С. 72 78*.

223. Сергеева А. В. Русские: стереотипы поведения, традиции, менталыюсть. М., 2005.320 с.

224. Сергеева 0. А. Роль этнокультурной: маргинальности в: трансформации цивилизационных систем // Общественные науки- и современность. 2002. № 5. С. 104 114.

225. Скринник BI М;, Гаврилов К. А;,. Козиевская Е. В., Полоскова Т. В.и др. Динамика политического? поведения русских диаспор в государствах Евросоюза: коплексный мониторинг. М., 2006. 312 с.

226. Словарь философских терминов. М., 2004. 731 с.

227. Смит Э. Национализм; и: модернизм: Критический» обзор современных теорий наций и национализма / Пер. с англ. М., 2004. 464 с;.

228. Смоляков В: А. Проблема взаимосвязей и соотношения: внутренней и? внешней политики: теоретико-методологический аспект. Владивосток. 2004., 292 с.

229. Смоляков В: А. Политическая глобализация и развитие взаимосвязей внутренней и внешней политики // Вестник Хабаровской государственной академии экономики и права. 2007. № 6. С. 33 — 44.

230. Соколовский С. В. Понятие «коренной народ» в российскою науке, политике и законодательстве*// Этнографическое обозрение. 1998. № 3. С. 7489.

231. Советские корейцы: историями современность // Тихоокеанская» звезда.1991. № 59. 28 марта.

232. Соколовский^ С. В. Права меньшинств: Антропологические, социологические и международно-правовые аспекты. М., 1997. 376 с.

233. Солдатова F. У. Психология межэтнической напряженности. М., 1998. 389 с.

234. Сорокин П. А1. Национальность, национальный вопрос и социальное равенство // Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество / Пер. с англ. М.,1992. 543 с.

235. Социальная и культурная дистанции. Опыт многонациональной России / Отв. Редактор JT. М: Дробижева. — М., 2000.

236. Социальная политика : Учебник / Под. общ: ред. Н. А. Волгина. М., 2004. 736 с.

237. Социальные конфликты: междисциплинарный подход. Материалы региональной*научно — практической конференции с международным участием' «Региональная конфликтология: междисциплинарные исследования» (Уфа, 18 — 19 октября 2001 г.). Ч. 2. Уфа. 200L. 104'с.

238. Ставанхаген Р. Этнические конфликты и их воздействие на международное сообщество // Международный журнал социальных наук. 1999. № 24. С. 155 — 169:

239. Сталин И. В. Как понимает социал-демократия национальный вопрос? Сочинения. М., 1946. Т. 1. С. 32 55.

240. Сталин И; В. Марксизм и национальный вопрос. Сочинения. М, 1951. Т. 2. С. 290 367.

241. Степанович — Захариевская Д. Актуальность исследования идентичности в условиях общественной трансформации на Балканах // Социологические исследования. № 5. 2008. С. 99 104.

242. Стратегическое взаимодействие России и Китая и проблемы двусторонних отношений (Материалы Международной российско-китайской научно-практической конференции) // Политические исследования. 2004. № 5. С. 141 -161.

243. Сухарь А. А. Этнонациональный конфликт в Чечне и Косово: сравнительный анализ // Политические исследования. 2007. №4. С. 158 — 73.

244. Тишков В. А. Забыть о нации (постнационалистическое понимание национализма) // Вопросы философии. 1998. № 9. С. 3 26.

245. Тишков В. А. О культурном'многообразии // Этнодиалоги. Альманах. 2006. № 1.С. 150-168.

246. Тишков В. А. О нации и национализме // Свободная мысль. 1996 № 3. С. 30» -38.

247. Тишков В. А. О феномене этничности // Этнографическое обозрение. 1997. №3. С. 3-20.

248. Тишков В: А. Очерки; теории и политики этничности в России. М., 1997. 532 с.

249. Тишков В*. А. Увлечение диаспорой (о политических смыслах диаспорального.дискурса)Л Диаспоры. 2003'. № 2. С. 160 — 183.

250. Тишков В. А. Этнология и политика : статьи 1989 2004 гг. М., 2005. 240' с.

251. Титаренко JL Г. Национальная идентичность и социокультурные ценности населения в современном белорусскомюбществе. Минск. 2006. 145с.

252. Толерантность / Общ. Ред. М. П. Мчедлова. М., 2004. 416 с.

253. Торопова Е. Л. Феномен «маргинальной этничности» в антропологии Великобритании и США // Этнографическое обозрение: 1999. № 2. С. 3 16.

254. Тощенко Ж. Т. Диаспоры как субъект национальной политики // Куда идет Россия? Социальная, трансформация: постсоветского пространства. М: 1996. С. 258-262.

255. Тощенко Ж. Т. Парадоксальный человек. М., 2001. 398 с.

256. Тощенко Ж. Т. Этнократия: История и современность. Социологические очерки. М., 2003. 432 с.

257. Травина Е. М. Этнокультурные и конфессиональные конфликты в современном мире. СПб., 2007. 256 с.

258. Трофимов Е. Н. Национально культурная автономия: от идеи к реализации // Социологические исследования. № 5. 2008. С. 91 — 99.

259. Указ Президента Российской Федерации от 15 июня 1996 г. № 909 «Об утверждении Концепции государственной национальной политики Российской Федерации» // Собрание законодательства Российской Федерации. № 25. 17 июня 1996 г. С. 6226 6237.

260. ФадеичеваМ. А. Этнополитические концепции этнонациональных общностей и индивидов (теоретико-методологический анализ): дис. .докт. полит, наук. Екатеринбург. 2004. 311 с.

261. Фадеичева М. А. Диаспора и состояния этнического индивида // Диаспоры. 2004. №2. 140- 154.

262. Фадеичева М.А. Идеология и дискурсивные практики «нашизма» в современной России // Политические исследования. 2006. № 4. С. 53 — 60.

263. Фадеичева М. А. Университетская этнополитология ad marginem // Политические исследования. 2007. № 6. С. 45 51.

264. Фан И. Б. От героя до статиста: метаморфозы западноевропейского гражданина. Екатеринбург. 2006. 314 с.

265. Федеральный закон «О внесении изменений в Федеральный закон «О национально-культурной автономии»» от 10. 11. 2003 г. № 136 ФЗ // Российская газета. № 230. 13. 11. 2003 г.

266. Федеральный закон «О национально-культурной автономии» от 17. 06. 1996 1996 г. № 74 ФЗ // Российская газета. № 118. 25. 06. 1996 г.

267. Филиппов В. Р., Филиппова Е. И. Национально-культурная автономия в контексте совершенствования законодательства // Этнографическое обозрение. 2000. №3. С. 46-59.

268. Филиппова Е., Филиппов В. Государство и общество перед лицом социального кризиса // Этнодиалоги. Альманах. Приложение к журналу «Этносфера». 2006. № 1. С. 133 144.

269. Философский словарь / Под общей редакцией Ярещенко А. П. Ростов н/Д, 2004. 560 с.

270. Хайруллина Н. Г. Грани этнической идентификации // Социологические исследования. 2002. № 5. С. 121 -125.

271. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? // Политические исследования. 1994. № 1. С. 33-48.

272. Хантингтон С. Третья волна. Демократизация в конце XX века / Пер. с англ. М., 2003. 368 с.

273. Хесли В. JI. Национализм и пути разрешения межэтнических конфликтов // Политические исследования. 1996. № 6. С. 39 — 51.

274. Хобсбаум Э. Дж. Принцип этнической принадлежности и национализм в современной Европе // Нации и национализм. М., 2002. С. 332 346.

275. Хотинец В. Ю. О содержании и соотношении понятий этническая самоидентификация и этническое самосознание // Социологические исследования. 1999. № 9. С. 67 74.

276. Хотинец В. Ю. Этническая идентичность и толерантность. Екатеринбург. 2002. 124 с.

277. Хрох М. От национальных движений к полностью сформировавшейся нации: процесс строительства нации в Европе // Нации и национализм. М., 2002. С. 121 145.

278. Хуан Тяньин. Китайцы в Москве (взгляд изнутри) // Диаспоры. 2001. № № 2-3. С. 126-132.

279. Хюбнер К. Нация: от забвения к возрождению / Пер. с нем. М., 2001. 400 с. ЗП.Чешко С. В. Распад Советского Союза: Этнополитический анализ. М., 2000. 395 с.

280. Шахотько Л. П. Специфика демографической ситуации в Республике Беларусь // Социологические исследования.2008. № 2. С. 47 —55.

281. Шеффер Г. Диаспоры в мировой политике // Диаспоры. 2003. № 1. С. 162 — 184.

282. Шинковский М. Ю. Трансграничное сотрудничество как рычаг развития российского Дальнего Востока // Политические исследования. 2004. № 5. С. 62 -70.

283. Шлыкова Е. В. Социальная приемлемость нововведений миграционного законодательства // Социологические исследования. 2008. № 2. С. 56 —75.

284. Этнополитология / Сост. В. А.Тураев. М., 2001. 400 с.

285. Этнос и политика / Авт.-сост. А. А. Празаускас. М., 2000. 400 с.

286. Юдина Т. Н Социология миграции: к формированию нового научного направления. М., 2004. 399 с.

287. Южанин М. А. О социокультурной адаптации в иноэтнической среде. Социологические исследования. 2007. № 5. С. 70 77.

288. Ян Э. Государственное и этническое понимание нации: противоречия и сходство // Политические исследования. 2000: №• 1. С. 114 — 123.

289. П: ЛИТЕРАТУРА НА ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКАХ

290. Appel des meres a la responsabilite // Le Monde: 10. 11. 2005.

291. Armstrong D. Mobilized and Proletarian» Diasporas // The American Political Sience Rewiew. 1976. Vol. 70: N. 2. P. 393 403.

292. Bonacich E. A Theory of Middlemen Minorities // American Sociological Revie. 1973. Vol. 381 P! 583-594.

293. Blum F. lis sont entres en politique // be Monde. 10. 11. 2005.

294. Connor W. Nation-building or nation-destroying? // World Politics. 1972. Vol. 24. N. 3. P. 319 — 355;

295. Connor W. A nation is a nation, is a state, is an ethnic group, is a .// Etnic and Racial Studies. 1978. Vol-. 1. N. 3: P. 377-400.

296. Connor W. Ethnonationalism: A quest for understanding. Princeton, 1994. 226 p.

297. Dann O: Begriffe und Typen des Nationalen in der ruhen Neuzeit in Nationalt und kulturelle Identitat: Studien zur Entwicklung des kollektiven, Bewusstseins in der Neuzeit. Hrsg. von Giesen B: Frankfurt am Main. 1991. S. 56 — 76.

298. De Nevers R. Democratization andf ethnic conflict // Brown M. E. (ed.) Ethnic Conflict and International Security. Princeton Univercity Press. 1993. P. 61-78.

299. Esman M. Political and psychological" factors in ethnic conflict // Montville Г. V. (ed.) Conflict and Peacemaking in Multiethnic Societies. Lexington: 1990: P. 53 -64.

300. International migration policies / UN Dep. of Econ. and Social affairs, population div. N.Y.,1998. 235 p.

301. Gellner E. Nationalism* in Vacuum // Thinking Theoretically About Soviet Nationalities: History and Comparison in the Study of the USSR / A J. Motyl Ed. N. Y., 1992. P: 243-254;

302. Gorenburg D. Identity change in Bashkortostan: Tatars intoBashkirs and back // Ethnic and Racial'Studies. 1999. Vol. 22. № 3. P. 554 580.

303. Horovitz D. Democracy in divided societies // Journal of Democracy. 1993. Vol. 4. P. 1-38.

304. Kymlicka W. Misunderstanding Nationalism // Theorizing Nationalism / R". Beiner Ed. Albany: State University of New York Press. 1999. P. 131-140.

305. Lake D. A., Rothschild D. A. Ethnic Fears and Global, Engagement: The International Spread and, Management, of Ethnic Conflct. Institute on Global Conflct and Cooperation. IGCC Policy Papers // Policy Paper. 1996: № 20: January.

306. Labor migration // International-migration policies / UN. Dep. of econ. and'social affairs. Population div. N.Y., 1998. P. 87 172f.

307. Lemann.N. The Promised Land: The Great black migration and how it changed America. N.Y., 1991. 408* p.

308. Les immigres en France: une situation qui evolue // INSEE Premiere. 2005. 2005. Jte 1042.

309. Park R. E. Human migrations &marginaL man // American Journal of Sociology. 1928. Vol. 33. N. 6. P. 296 -355.

310. Park R. E. Race and culture: Glengoe. 1950: P: 771 881.

311. Preston P:W. Political1/ cultural identity: Citizens and" nations ina global era: L., 1997. 198 p.

312. Rien ne separe les enfants d;immigris du reste de la cociete // Le Monde. 12.11.2005.

313. Sowell Th. Ethnic America: a history. N.Y., 1981. 353 p.

314. Safran W. Diaporas in Modern Societies: Myths of Homeland and. Return II Diaspora. 1991. Vol. 1. №1. P. 83 84.

315. Schopflin G. Nationalism and Ethnicity in Europe, East and West // Nationalism and'Nationalities in* the New Europe / C.A. Kupchan Ed: Ithaca, N.Y., 1995. P.37-65.

316. ShulmanS. Challenging the Civic / Ethnic and West: East Dichotomies in the Study of Nationalism // Comparative Political Studies. 2002. Vol. 35. N 5.P. 554585.

317. Snyder J. Nationalism and the Crisis of the Post-Soviet State // Ethnic Conflict and International Security / M.E. Broun Ed. Princetin. N.J., 1993. P: 79 101.

318. Stevenson N. Globalization, national culturest and, cultural citizenship // Sociol. quart. 1997. Vol.38. №1. P.41-66.

319. Stonequist E. V. The marginal man. A Study in personality and culture conflict. N. Y. 1961. P. 200-218.

320. University of New YorkPress; 1999. P.! 103'- l;18v 36: YoungiG. The Politics o^GulturalPluralism // Young G. (edO The?Rising Tide ofi

321. GultoaliPluralism. Madisom 1993:.Pi 3 35: 37. Zevelev I. Russia and Russian Diasporas // Post'- Soviet Affairs. Palm Beach. 1996. Vol. 12. № 3. P. 265 -264.1. Ш; ИНТЕРНЕТ-РЕ€УЕ<ШГ

322. База данных научно-образовательного портала «Аналитика конфшисга» http: // www.aconflict.ru

323. База данных Европейского центра по проблемам этнических меньшинств — http: // www.ecmi. de

324. База данных Международного центра информации по этнокультурному разнообразию — http: // www. edrc. го

325. База данных информации по проблемам политики- в области меньшинств и мультиэтничности http: // www. groups, yahoo.com / group / multiethnic

326. База данныхзаконодательстваразличных стран по проблемам меныпинств — http:.7/ www.minelres. IV/ NationLegislation/ natleg. org

327. База данных Международного проекта «Меньшинства как группа риска» -http: // www. bsos. umd. edu/ cidcm / mar

328. База данных Международного консорциума конфликтологических исследований — http: II, www. Colorado: edu / conflict /index^ org. Htrm

329. Светлов B.A. Грузино-Южноосетинский конфликт. Размышления конфликтолога http: // www.aconflict.ru / wp — content / uploads / 2008 / 12 / 22