Донское казачество от взятия Азова до выступления С. Разина, 1637-1667 гг. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.02, кандидат исторических наук Куц, Олег Юрьевич

• Куц, Олег Юрьевич
• кандидат исторических наук
• 2000

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Куц, Олег Юрьевич

Введение

Глава I. Источники пополнения донского казачества в конце 30-х первой половине 60-х гг. XVII в.

§ 1. Связи населения южнорусских городов с донскими казаками по материалам 20-х - 60-х гг. XVII в.).

§ 2. Социальное, территориальное и этническое происхождение донских казаков в конце 30-х — первой половине 60-х гг. XVII в.

§ 3. Проблема выдачи беглых из казачьего сообщества

Глава II. Внутренняя организация донского казачества во второй трети XVII в.

§ 1. Значение термина «войско» у донских казаков в 1637 - 1667 гг.

§ 2. Внутреннее устройство донского казачества. Функционирование войсковой организации

Глава III. Условия жизни и быт казаков на Дону

§ 1. Походы казаков «на степь»

§ 2. Морские походы казаков

§ 3. Условия жизни на Дону и хозяйственные промыслы казаков

Глава IV. Социально-психологический облик донского казачества

§ 1. Социальная организация донских казаков. Проблема имущественного расслоения

§2. Черты психологии и самосознания донского казачества

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Донское казачество от взятия Азова до выступления С. Разина, 1637-1667 гг.»

Значительным явлением русской истории ХУ1-ХУИ вв. было появление и развитие в диких степях «Поля» казачества. Самым крупным из казачьих сообществ, возникших на южных и юго-восточных окраинах Русского государства, было казачество Дона. Несмотря на наличие значительного числа работ, посвященных истории донского казачества этого периода времени, многое остается проясненным не до конца, и прежде всего - социальный облик казачьего сообщества, его структура и организация.

Историография донского казачества довольно обширна. Первые работы, посвященные прошлому донского казачьего сообщества, появляются еще в XVIII-начале XIX в. В них затрагивается в основном военная и политическая история донских казаков; значительное внимание посвящено также проблеме происхождения казачества Дона. Это работы А.И. Ригельмана, Г.З. Байера, А. Попова, В. Бронев

1 2 ского . Особо следует отметить работу В.Д. Сухорукова , в которой впервые к изучению казачества Дона был привлечен широкий круг документальных источников. В своей работе автор основывался на многочисленных документах Посольского приказа, содержащих значительное количество известий о донских казаках. К середине XIX в. относятся работа В.М. Пудавова, а также краткий очерк истории донского казачества, принадлежавший Н. Краснову3. При этом, однако, внутреннее устройство казачьего сообщества оставалось исследованным недостаточно, и еще в конце XIX в. В.Г. Дружинин в своей работе «Раскол на Дону в конце XVII в.» отмечал, что в исторической литературе отсутствуют «достаточно достоверные, научно и документально обставленные сведения о донцах, их быте и строе их общины»4. Сам В.Г. Дружинин посвятил данной проблеме две главы своей книги, основанные на материалах последней трети XVII в.

В начале XX в. главное внимание в работах, посвященных истории донского казачества, нацелено на проблему происхождения казаков. В данной связи следует отметить прежде всего работы Е.П. Савельева и П.П. Сахарова5. Впрочем, вопросы внутреннего устройства донского казачества в их работах остались без должного внимания6. С 1898 по 1917 г. под редакцией В.Г. Дружинина выходит фундаментальу ное издание «Донских дел», доведенное до 1663 г. Итак, для дореволюционной историографии характерны в основном разработка военной и политической истории донских казаков, а также вопроса о происхождении донского казачества, а также накопление фактических данных, в то время как изучение внутреннего устройства казачьего сообщества оставалась задачей на будущее.

Одной из первых работ, вышедших после революции 1917 г., явилась статья С.И. Тхоржевского «Донское войско в первой половине XVII века», опубликованная в Петрограде в 1923 г. В своей статье автор подробно рассматривает начальные этапы складывания общедонской организации казаков на Дону, демократические принципы внутреннего устройства донского казачества, кратко разбирает значения термина «войско» у казаков в этот период времени, а также условия существования казаков на Дону8. Впрочем, автор использует в своей работе только опубликованные материалы, составляющие применительно к периоду первой половины XVII в. лишь небольшую часть по сравнению с неопубликованными. В последующее время советские историки основное внимание уделяли восстаниям донских казаков против Русского государства и возникавшим внутри их общества социальным противоречиям; при этом кратко затрагивались и вопросы, касающиеся внутреннего устройства донского казачества. Следует, однако, отметить, что в советское время вплоть до 80-х гг. специальные работы, посвященные истории донских казаков XVI-XVII вв., практически отсутствуют. Как правило небольшие разделы по данному периоду присутствуют только в общих работах, посвященных как истории Дона, так и русской истории в целом. Это работы Б.В. Лунина, Н.С. Чаева, а также А.П. Пронштейна9. Исключением являются лишь брошюра М.Я. Попова, посвященная азовскому осадному сидению донских казаков10, а также работа Ю.П. Тушина, в которой идет речь о казачьем мореплавании (включая запорожское) по Черному, Азовскому и Каспийскому морям.11

Ряд работ по истории донского казачества принадлежит в послереволюционный период историкам-эмигрантам. В первую очередь следует назвать работы И.Ф. Быкадорова и С.Г. Сватикова. В книгах И.Ф. Быкадорова основное внимание уделено проблемам происхождения и военно-политической истории донских казаков12, работа же С.Г. Сватикова в значительной мере посвящена общественной истории донского казачества13. Автор рассматривает вопрос о пополнении донского казачества, социальное и политическое устройство казаков на Дону, в частности, довольно подробно анализирует структуры власти и управления. При этом, однако, следует отметить, что книга С.Г. Сватикова основывается лишь на опубликованных источниках; архивный материал не привлекается автором вовсе. Вследствие этого С.Г. Сватиков допускает в своей работе ряд неточностей; кроме того, его выводы и высказывания зачастую носят публицистический, априорный характер. Последнее в значительной степени объясняется и тем обстоятельством, что работа С.Г. Сватикова посвящена не только времени XVI-XVII вв., но охватывает весь дореволюционный период казачьей истории. Это не позволило автору предпринять углубленное изучение проблем социально-политической истории донских казаков допетровского времени.

Пробуждение интереса к донскому казачеству наступило в 1980-е гг. С этого времени появляется ряд специальных работ как по истории донского казачества XVI-XVII вв. в целом, так и по отдельным вопросам его истории. В этом отношении следует прежде всего отметить работы H.A. Мининкова и В.Н. Королева. В серии статей H.A. Мининкова с привлечением богатого архивного материала рассматриваются вопросы, связанные с сословно-правовым положением донского казачества в XVII в., заселением Донской земли в XVI-XVII вв., а также этапах объединения казаков на Дону в это время14. В 1983 г. выходит его книга, написанная в соавторстве с А.П. Пронштейном и посвященная роли донского казачества в крупнейших народных выступлениях XVI-XVIII вв15. В статьях В.Н. Королева разбираются по большей части вопросы, связанные с историей как казачьего мореходства XVI-XVII вв. по Черному и Азовскому морям в целом, так и морскими походами казаков против татар и турок, в частности16. При этом автор впервые ставит и решает многие вопросы военно-морской истории донских казаков этого периода времени.

1990-е гг. стали новым этапом в изучении донского казачества XVI-XVII вв.

17

Прежде всего следует отметить работу A.JI. Станиславского . В ней автор впервые в отечественной историографии попытался взглянуть на казачество изнутри, рассмотрев его нужды, чаяния, психологию. На относительно узком временном промежутке (эпоха Смуты) он выявил и проанализировал максимально возможное количество источников, сделав ряд новаторских выводов, касающихся пополнения, социального статуса, внутренней организации «вольного казачества», принимавшего участие в гражданской войне начала XYII в. на территории Русского государства. И хотя «вольное казачество», исследованное A.JI. Станиславским, было лишь кратковременным эпизодом в истории русского казачества в целом и прекратило свое существова

18 ние с окончанием гражданской войны в России , однако путь, которым пошел исследователь при изучении казачьей вольницы, является, на наш взгляд, перспективным и при изучении казачества XVII в. в целом.

Следом за книгой А.Л. Станиславского появились монографические исследования С.И. Рябова «Донская земля в XVII веке» и H.A. Мининкова «Донское казачество на заре своей истории» и «Донское казачество в эпоху позднего средневековья (до 1671 г.)»19. Книга С.И. Рябова обобщает наработки предшествующей советской историографии. Наиболее интересны разделы, посвященные последней трети XVII в., в которых автор привлек новые архивные материалы. Своеобразным итогом историографии донского казачества XVI-XVII вв. явились работы H.A. Мининкова. Книга «Донское казачество на заре своей истории» посвящена XVI в. В ней подробно рассмотрена проблема происхождения донского казачества, а также начальные события казачьей истории. Продолжением данной работы стало фундаментальное исследование того же автора «Донское казачество в эпоху позднего средневековья (до 1671 г.)». По существу, это первое в историографии комплексное исследование донского казачества за период XVI-XVII вв., в котором использовано большое количество неопубликованных архивных документов; значительная часть из них вводится в научный оборот впервые. В книге подробно рассматривается вопрос о происхождении донского казачества, источники существования донских казаков, политическое устройство казачьего сообщества и другие вопросы. На сегодняшний день в работе H.A. Мининкова дается наиболее полный и всесторонний анализ истории казачества Дона доразинского периода. В то же время широта хронологических рамок исследования и круга затрагиваемых проблем (автор рассматривает и внешнюю, и внутреннюю историю казачества Дона) не позволили H.A. Мининкову рассмотреть все вопросы с исчерпывающей полнотой. В первую очередь это касается проблем внутреннего устройства донского казачества, функционирования войсковой организации.

Необходимо отметить, что за рамки достигнутых на настоящий момент традиционной отечественной историографией результатов не выходят и зарубежные исследователи казачества - такие как Г. Симолайт, Г. Штёкль (Германия) и K.M. Кортепе-тер (США)20. В целом надо сказать, что зарубежных исследователей в большей степени привлекает проблема происхождения казачества, а также его военная история, а не вопросы внутреннего устройства донских казаков21.

В целом, несмотря на несомненные достижения последних лет, в изучении донского казачества по-прежнему остаются существенные лакуны. Несмотря на обширность литературы по истории донских казаков XVI—XVII вв. (в данном разделе упомянуты лишь наиболее значительные работы по этому периоду), ряд вопросов и временных периодов по-прежнему нуждается в дальнейшем изучении. В первую очередь недостаточно полно и всесторонне представлена проблематика, связанная с социально-политическим обликом казачества Дона. Это вопросы, связанные с социальным составом, пополнением, внутренним устройством, военной и хозяйственной деятельностью донских казаков, их психологией и бытом, а также условиями жизни на Дону. Упомянутые вопросы и предполагается рассмотреть за период второй трети XVII в., точнее - 1637-1667 гг. Историография по ним будет дана в соответствующих разделах.

Как представляется, на настоящем этапе исследование истории донского казачества является целесообразным на протяжении относительно небольших по длительности хронологических периодов, поскольку это позволяет полнее и глубже проанализировать источники. Хронологическими рамками данного исследования является время с 1637 по 1667 гг. (от взятия казаками Азова до выступления С. Разина). На этот период приходится один из наиболее напряженных и насыщенных событиями отрезков казачьей истории, за который сохранилось значительное количество неопубликованных документов. К тому же это относительно «мирный» период во взаимоотношении правительства и казаков, а также относительно благополучное время существования донского казачества, когда после взятия Азова правительство проявляло определенную заинтересованность в пребывании казаков на Дону. И именно данный временной промежуток предоставляет наиболее благоприятную возможность для изучения внутренней истории казачества, самой модели функционирования казачьего сообщества. Немаловажно и то обстоятельство, что как раз данное время в основном охватывает пятитомная публикация так называемых «Донских дел». Рассмотрим источниковую базу исследования.

Основным источником по истории донского казачества XVII в. являются материалы Посольского приказа. В настоящее время они хранятся в Российском государственном архиве древних актов и находятся в нескольких фондах. Это фонды № 89 (Сношения России с Турцией), 111 (Донские дела), 119 (Калмыцкие дела), 123 (Сношения России с Крымом), 127 (Сношения России с ногайскими татарами).

Наиболее важным из этих фондов является фонд № 111, содержащий делопроизводство, касающееся взаимоотношений Русского государства с казачеством Дона, в частности - документы о пребывании в Москве присылавшихся с Дона казачьих отрядов («станиц»), а также разного рода действиях правительства, касающихся отношений с донскими казаками. Комплексы таких документов и получили название «донские дела». Поскольку подобные «дела» как правило возникали во время приезда с Дона казачьей станицы, то их составляли обычно следующие документы. 1) Отписка в Москву воеводы южнорусского пограничного города (в подавляющем большинстве случаев это были Валуйки) о прибытии с Дона станицы (отряда) донских казаков с расспросными речами этих казаков об их проезде через донецкую степь, наличии в этой степи неприятельских «воинских людей» и (иногда) о положении дел на Дону; 2) Войсковая отписка (донесение) в Москву донских казаков о положении дел на Дону и в окрестных землях, боевых действиях казаков и прочих вопросах, интересовавших Москву в тот момент; 3) Расспросные речи в Посольском приказе приехавших казаков о том же; 4) Челобитные казаков о выдаче им государева денежного жалования, а также «корма» и «питья» на время постоя в Москве, а также по другим вопросам, могущим возникнуть за время пребывания казаков в столице (например, об увеличении получаемого станицей того же жалования). В этих документах нередко можно встретить сведения о боевом прошлом этих казаков на Дону; 5) Разного рода приказные выписки по таким челобитным с резолюциями по поводу казачьих просьб, зачастую сделанными в соответствии с «государевым указом» относительно них; 6) Различные приказные документы, связанные с выдачей казакам жалования («памяти» в другие приказы и пр.); 7) Черновик «государевой грамоты», составленной в ответ на казачью отписку и отправляемой на Дон с теми же казаками; 8) Грамота в Воронеж об отпуске из этого города казаков на Дон с приложением списка казаков23; 9) Проезжая грамота («подорожная»), выдававшаяся казакам для проезда до Воронежа. Данные документы как правило встречаются «донском деле». Отсутствие какого-либо документа из числа перечисленных означает либо его утрату, либо наличие его в другом деле или фонде.

Помимо указанных документов, в «донском деле» нередко могут находиться также отписки воевод южнорусских городов (чаще всего ближайших к казачьим территориям - Воронежа, Белгорода, Валуек, Царицына) с изложением расспросных речей приехавших с Дона людей о положении дел у казаков, а также отписки воронежских воевод по вопросам, связанным с отправкой казачьих станиц на Дон. Если с казачьей станицей отправлялось на Дон «государево жалование», то в состав дела, связанного с приездом такой станицы, обычно входят войсковая челобитная (прошение) о жаловании (таковых может быть одна или несколько), приказные выписки по этим челобитным, а также разнообразная документация об отправлении на Дон упомянутого жалования. Часто встречаются случаи, когда одно «донское дело» составляют документы, касающиеся приезда в Москву сразу нескольких казачьих станиц. В таких случаях объем дела резко возрастает, достигая нескольких сот и более листов. За год в Москву обычно присылалось от трех до пяти казачьих станиц; таким образом, только количество войсковых отписок за рассматриваемый период времени насчитывает более сотни.

Важной составляющей многих из «донских дел» являются документы о посылке на Дон с различными поручениями служилых людей из Москвы или южнорусских городов. В таких случаях в дело входят различные документы, связанные с отправкой и возвращением этих лиц, - их челобитные, приказные документы о выдаче им жалования, подорожные, а также черновики наказов, государевых грамот на Дон и расспросные речи (либо же статейные списки) их о пребывании на Дону. Часто к перечисленным документам могут добавляться присланные с этими людьми отписки донских казаков, а также отписки самих этих лиц с Дона. Иногда подобные документы могут составлять и самостоятельное дело.

Часто в «донское дело» входят также расспросные речи в Москве выходцев из турецкого или татарского плена, нередко содержащие сведения об обстоятельствах их пленения, отписки о них в Москву воевод из городов, а кроме того - документы, связанные с выдачей им «государева жалования» за «выход» из плена. Иногда подобный комплекс материалов также может составлять самостоятельное дело. Удивляться этому не приходится, учитывая, что в некоторых случаях даже одна или несколько отписок какого-либо воеводы южнорусского города о ситуации на Дону может составлять «донское дело» - таковы, например, дела № 1 за 1632 и 1633 гг. (отписки царицынского и воронежского воевод), или № 12 и № 14 за 1642 г. (отписки белгородского и воронежского воевод). Документы фонда опубликованы за период до 1663 г.

Фонд № 89 (Сношения России с Турцией) за рассматриваемый промежуток времени составляют в основном документы, связанные с отправкой в Турцию русских и приемом в Москве турецких послов и посланников. Среди этих документов к теме данной работы относятся «государевы грамоты» в Турцию и наказы русским послам, в которых имеются упоминания о донских казаках, а также отписки и статейные списки русских послов и посланников, обычно ездивших в Турцию через казачьи территории24 и нередко сообщавших в Москву о событиях, происходивших на Дону при них. Например, послы в Турцию И. Милославский и JI. Лазаревский, проезжавшие по Дону в мае-июне 1643 г., стали свидетелями тяжелых боев донских казаков с турками и татарами в низовьях Дона, а также ряда других событий, которые и были зафиксированы ими в их отписках в Москву с Дона и в статейном списке. (Ф. 89. 1643 г., № 1.) Зачастую документы указанного фонда содержат отписки воевод южнорусских городов, составленные по расспросным речам приехавших с Дона людей. Например, в том же деле № 1 за 1643 г. (фонд 89) отложились две отписки в Москву воевод Воронежа и Белгорода, обстоятельно сообщавших о взятии турками и татарами в мае 1643 г. ряда казачьих городков в низовьях Дона, в то время как подобные известия отсутствуют в «Донских делах».

Наконец, в фонде № 89 за указанный период времени имеется несколько дел, по своему составу представляющих собой типичные «донские дела». Это дело № 1 за 1637 г., № 1 за 1650 г. и № 1 за 1661 г. Их составляют документы о приездах в Москву с Дона в 1637, 1650-1652 и 1661-1662 гг. ряда казачьих станиц. Данный материал является существенным дополнением к фонду № 111 («Донские дела»).

Из других фондов, содержащих документы Посольского приказа, следует отметить фонды № 127 (Сношения России с ногайскими татарами), 123 (Сношения России с Крымом), а также 119 (Калмыцкие дела). Материалы фонда № 127, в основном отражающие взаимоотношения Русского государства с ногайскими татарами и в большинстве своем состоящие из отписок астраханских воевод, а также из документации, связанной с приездами ногайских послов в Москву и отправкой в ногайские улусы русских посланников как из Астрахани, так и из Москвы, содержат и подробные отписки астраханских воевод о положении дел на Дону. Эти документы обычно составлены на основе расспросных речей посылавшихся из Астрахани на Дон служилых людей, либо же по расспросам различных лиц (включая донских казаков и татар), приехавших с Дона в Астрахань. Среди документов фонда № 127 иногда можно встретить и войсковые отписки донских казаков (так, в деле № 12 за 1639 г. находится войсковая отписка с Дона от 23 ноября этого года, отсутствующая в соответствующем «донском деле» из фонда № 111), а также отписки с Дона посланных в ногайские улусы из Москвы русских посланников (например, Н. Белосельского и И. Хоненева в 1639 г.).

Фонд 119 (Калмыцкие дела) к изучению истории донского казачества еще не привлекался. В целом структура данного фонда сходна со структурой фонда № 127, с той лишь разницей, что документы фонда № 119 отражают взаимоотношения Русского государства не с ногайскими татарами, а с калмыками. В этом фонде также имеются отписки астраханских воевод в Москву с известиями о положении дел на Дону, кроме того, встречаются любопытные документы по истории яицкого казачества. Среди документов фонда № 123 (Сношения России с Крымом) наиболее интересны отписки и статейные списки русских посланников в Крыму, содержащие добытые ими сведения о военных действиях донских казаков, включая иногда очень яркие описания нападений донских казаков на южное побережье Крыма с моря.

Другим важнейшим источником по истории донских казаков являются документы Разрядного приказа, составляющие фонд № 210 Российского государственного архив древних актов. Среди материалов этого фонда нередко встречаются отписки в Москву воевод южнорусских городов с известиями о донских казаках, ряд комплексов документов о поездках, а также бегстве людей из южных областей Русского государства на Дон и об участии отрядов донских казаков в составе русских войск в военных действиях против Польши и Швеции в 1654-1667 гг. Среди документов данного фонда нам встретилось также два типичных (по своему составу) «донских дела» (от 1632 и 1641 гг.), содержащих крайне любопытные известия о донских казаках, и две войсковые отписки о походах на море от 19 августа и 28 сентября 1659 г., которых

25 нет в соответствующих делах фонда № 111 .

Документы фондов № 89, 119, 123 и 127 за XVII в. на сегодняшний день остаются неопубликованными. Лишь единичные документы из фонда № 210 (Разрядный приказ), касающиеся истории донских казаков, были напечатаны в 1 и 2-м томах сборника документов «Акты Московского государства» (СПб., 1890-1894).

Таким образом, по истории донского казачества второй трети XVII в. сохранились разнообразные и многочисленные документы. В целом они обладают довольно высоким уровнем достоверности, хотя для них зачастую и характерны отрывочность, лаконичность, а изредка - и противоречивость известий26. Здесь нам хотелось бы обратить особое внимание на вопрос о степени достоверности сообщений войсковых отписок о боевых действиях донских казаков против татар и турок.

В исторической литературе сообщения войсковых отписок о походах донских казаков, как правило, не подвергались сомнению. Действительно, сообщать ложные сведения в Москву о военных экспедициях не имело особого смысла для казаков: во-первых, русское правительство легко могло узнать интересующие его подробности походов из других источников; во-вторых, присылавшееся на Дон «государево жалование» было строго фиксированным и мало зависело от военных подвигов казаков. Нам, однако, несколько раз встречались в документах случаи, когда казаки в своих донесениях в Москву сообщали сведения о военных действиях, резко противоречащие действительным событиям. Так, например, в войсковой отписке в Москву от 10 июля 1646 г. говорилось, что во время морского похода на Азовское взморье (начало июля этого года) казаки «сошлися» с боевыми турецкими кораблями, экипажи которых «учинили бой» с казаками и, обороняясь от них, бились «насмерть». В результате казаки захватили пять боевых кораблей, в ходе боя «побив» (перебив) и «переранив» «многих» турок и захватив тридцать пушек27. Настораживает, впрочем, некоторая легкость, с какой сообщалось об этом, в общем-то, отнюдь не рядовом происшествии - взятие штурмом («приступом») вооруженных артиллерийскими орудиями боевых кораблей неизбежно потребовало бы больших усилий и жертв со стороны казаков.

Между тем находившийся в то же время на Дону русский дворянин Ж. Конды-рев, бывший очевидцем возвращения казаков с моря и слышавший их рассказы, сообщал в своей отписке в Москву следующее. После того как казаки отправились на судах вниз по Дону, они сначала совершили нападение под Азов, захватив там в плен около двадцати человек. Затем они вышли на азовское взморье, где увидели стоящие на якорях пять турецких кораблей без команд. Как выяснилось позднее, команды этих судов, услышав под Азовом стрельбу и увидев вышедшее на море казачье войско, бросили корабли на произвол судьбы и, сев в лодки («сандалы»), бежали по направлению к Крыму («побежали морем назад к городу Керчи»), Казакам оставалось лишь беспрепятственно забрать имущество с кораблей, привезших в Азов разного рода

28 припасы .

Вот еще один характерный пример несоответствия содержания казачьих войсковых отписок реальным событиям казачьей военной экспедиции. В войсковой отписке от 11 марта 1662 г. сообщалось в Москву, что с Дона под Крым был послан отряд казаков и донских татар с целью захвата «языков» (пленников) и выяснения от них намерений крымцев относительно походов. Как значилось далее в отписке, у тех «казаков и татар под Крымом под Перекопом с крымскими людьми был бой», на котором «иных татар побили (перебили - O.K.)» и «за великим боем» (то есть с большими усилиями) захватили «в языках» двух татар, один из которых после допроса был вскоре убит в связи с тяжелым ранением, полученным в ходе боя с казаками, а

9Q другой был доставлен на Дон и впоследствии прислан к Москве . В ходе расспроса в Посольском приказе татарин, однако, показал, что он житель прибрежной крымской

30 деревни и захвачен был казаками во время рыбной ловли . Можно привести и другие подобные примеры.

Чем же можно объяснить такие неточности в отписках? Как уже говорилось, никаких причин прагматического характера для подобного искажения событий у казаков не было, да и при необходимости правдивость казачьих отписок могла быть довольно легко проверена в Москве. На наш взгляд, объяснения данной ситуации следует искать в психологии донских казаков. Так, турецкий путешественник Эвлия Че-леби, проезжавший по казачьим городкам в первой половине 60-х гг. XVII в., передает такой эпизод. После одной из стычек в степи с татарским отрядом, очевидцем и даже участником которой был Эвлия, донские казаки, сопровождавшие путешественника, сказали ему: «Если у нас случается такое (то есть боевой эпизод - O.K.), то мы любим рассказывать об этом до скончания мира»31. Хвастовство, а то и бахвальство зачастую приукрашенными военными подвигами не удивительны для людей, посвятивших себя войне. Эта несомненная черта казачьей психологии нашла, по-видимому, свое отражение и в отписках донских казаков в Москву, проявившись на самом высоком политическом уровне.

Таким образом, на наш взгляд, к сообщениям войсковых отписок донских казаков следует подходить весьма осторожно, если их нельзя проверить с помощью иных источников - например, показаний людей, побывавших в это время на Дону. Впрочем, речь здесь может идти лишь о некотором преувеличении той или другой казачьей победы, основным же характеристикам того или иного похода (его время, численность, направление), по нашим наблюдениям, можно доверять смело. Точностью в войсковых отписках обычно отличаются и разного рода сведения о крымских татарах, а также об основных походах казаков - то есть о том, что Москву интересовало напрямую. В деталях же казаки могли дать волю своей фантазии. Достоверность же других документов (например, расспросные речи людей, побывавших на Дону, а также расспросных речей казаков в Москве) в первую очередь зависит от того, были ли они очевидцами тех событий, о которых сообщали, или же узнали о них от других лиц. Если человек, сообщавший позднее русским властям ту или иную информацию, был очевидцем или участником события, то его сообщениям, как правило, можно доверять. Этот критерий мы и использовали в основном при определении достоверности сообщений того или иного документа.

Среди источников нарративного характера в работе использованы записки ту

32 рецкого путешественника Эвлии Челеби , а также ряд повестей о взятии и обороне казаками Азова в 1637-1641 гг., происходящие из казачьей среды . Привлекаются также записки об Украине и запорожских казаках середины XVII столетия французского инженера на польской службе Г.Л. де Боплана34.