"Знамения" как формообразующая основа мифотворческого дискурса прозы Алексея Ремизова 1900-1920 годов тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, кандидат филологических наук Дёмина, Ирина Владимировна

• Дёмина, Ирина Владимировна
• кандидат филологических наук
• 2006

Оглавление диссертации кандидат филологических наук Дёмина, Ирина Владимировна

Введение. 4.

ГЛАВА I. ЭВОЛЮЦИЯ КОНЦЕПТА «ЗНАМЕНИЕ» В КОНТЕКСТЕ 25. РАЗЛИЧНЫХ КУЛЬТУРНЫХ ТРАДИЦИЙ.

§ 1. Знаки-знамения и первобытное мышление. 25.

§ 2. Классификация знамений в античной культуре. 32.

§ 3. Роль знамений в эпоху Средневековья: 38.

1) раннехристианская традиция;

2) западноевропейская традиция.

§ 4. Сверхъестественные явления в древнерусской литературе. 60.

§ 5. Провиденциальный характер русской литературы. 71.

§ 6. Апокалипсические знаки-знамения «эпохи канунов». 80.

§ 7. Выводы. 90.

ГЛАВА II. ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ЗНАМЕНИЙ В 94.

ПРОИЗВЕДЕНИЯХ А.РЕМИЗОВА.

§ 1. Сверхъестественное в структуре «допетербургских» текстов 94. («Апокрифы»).

§ 2. Знамения в «лирическом» повествовательном дискурсе 105. романов «Пруд» и «Часы».

§ 3. Пророческие видения А. Ремизова («Крестовые сестры», 120.

Пятая язва»).

§ 4. Знамения как структурный элемент неореалистического 134. мифоромана «Взвихрённая Русь».

§ 5. Значение и типология знамений: • 144.

1) предсказание;

2) вещий сон;

3) видение;

4) сверхъестественное природное явление (небесные знаки).

§6. Выводы. 173.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «"Знамения" как формообразующая основа мифотворческого дискурса прозы Алексея Ремизова 1900-1920 годов»

Актуальность и новизна темы. Художественный мир Алексея Ремизова представляет собой уникальное явление русской литературы рубежа XIX-XX веков. Его художественный метод проходит сложный путь становления: от реалистических рассказов к импрессионизму 1900—1910-х годов («Пруд», «Часы».), далее писатель обращается к «сновидческому»1 принципу художественного восприятия мира, впоследствии трансформированный им в неореалистический принцип2 построения мифоромана («Крестовые сестры», «Взвихренная Русь»).

Особое место знамений в системе творчества А. Ремизова признается всеми исследователями, писавшими о нем. Однако современное литературоведение не рассматривает концепт «знамения» как закономерное явление произведений писателя и не включает его в культурный контекст эпохи. Историко-литературные исследования А. Грачевой, Н. Греты Слобин, структурно-семантические трактовки ремизовских произведений Е. Синани-Мек Лауд, А. д'Амелия, А Лаврова, а также мифопоэтические интерпретации Е. Обатниной, И. Даниловой, М. Козьменко, С. Доценко, Н. Нагорной и С. Сергеева затрагивают исследуемую проблему эпизодически, без должного осмысления функций, смысловой направленности, мировоззренческой сути и значения знамений.

В эстетической полемике реалистов и модернистов начала столетия, так же, как Б. Зайцев и Л. Андреев, А. Ремизов занял особую позицию, предприняв

1 Речь идет о принципе, культивировавшем парадоксальное сочетание реального и фантастического, яви и сиа, окружающей писателя действительности и фантастического гротеска. См.: Соколов А. Г. «Сновидческий» метод письма как итог творческих искании А. М. Ремизова // Соколов А. Г. История русской литературы конца XIX - начала XX века. -М.; «Высшая школа», 2000. С. 397-407.

В начале 1910-х годов тезис о «неореализме» А. Ремизова, впервые прозвучавший в статье М. Волошина «Анри де Ренье» (Аполлон. 1910. № 3. Отд. 2. С. 25), получил широкое применение, прежде всего в статьях Е. Колтоновской, называвшей «Крестовых сестер» «мерилом современного мастерства». Критик считала важнейшей чертой ремизовского творчества синтез символизма и реализма, «редкое, трудно дающееся сочетание лирики с бытом, к которому стремится молодая литература» (Колтоновская Е. А. Критические этюды. -СПб., 1912. С. 32-36). в своем творчестве попытку синтезировать эстетические принципы и реалистического, и «нового» искусства. Писатель обращается к категории знамение - одному из самых загадочных явлений индивидуальной и общественной жизни человека. Изображение сверхъестественных явлений, с одной стороны, способствует осмыслению культуры как таковой, а с другой стороны, позволяет А. Ремизову «выйти» за границу реальности и погрузиться в ирреальный условный мир знакового. Посредством мотива предсказания судьбы ремизовский текст преодолевает собственную замкнутость и превращается в очень подвижную структуру. Представление о мире как средоточии символических соответствий откликается новыми композиционными приемами. А. Ремизов следует методу, культивируемому в творчестве символистов, соположения разнородных эстетических феноменов, способствующему разрушению линейно-дискурсивного способа изложения повествования. Прежде всего, это прозаические «симфонии» А. Белого, как версия трансформации традиционной формы и построения монтажной композиции. Исследуя поэму А. Блока «Двенадцать» на уровне композиционных приемов, Е. Г. Эткинд заметил, что это — «не связное, последовательное повествование», а «ряд <.> отдельных эпизодов, соединенных по принципу монтажа»3, каждый эпизод имеет свой жанрово-стилевой регистр, авторский текст насыщен «документальными» вставками — текстами лозунгов и воззваний революционной эпохи. Прием ассоциативного монтажа делает возможным изображение тончайших импульсов памяти и моментов сиюминутного переживания. Речь идет о художественном воплощении астрального видения, сопровождаемого раскрытием особого зрения на мир и человека, в частности. Такое явление типично для сна.

Используя прием сновидческого отражения действительности, А. Ремизов («Огонь вещей», «Взвихренная Русь»), как в смысле мистическом, так и стилистическом, насыщает повествование необыкновенной

Эткинд Е. Г. «Демократия, опоясанная бурей»: Композиция поэмы А. Блока «Двенадцать»» // Эткинд Е. Г. Там внутри. О русской поэзии XX века: Очерки. - Спб., 1996. С. 114. напряженностью, которая усиливается дополнительно вне реальных ощущений, в состоянии сна или безумия, развиваемого как ясновидение. И самая суть происходящего открывается лишь во сне. Явь — хаос, а сон — все, как существует на самом деле. Максимальное расширение времени и пространства ведет к преодолению бытовой замкнутости и выходу в сферу «ночного», ирреального, где истина, пророчества и откровения о грядущем.

Интерес А. Ремизова к знамениям имел обусловленный характер, во многом предопределенный не столько близостью с исторической традицией, сколько актуализированными эпохой мучительными исканиями «последних» метафизических и апокалипсических смыслов. Посредством символа и идей, находящихся за пределами чувственного восприятия, писатель, как и символисты, стремится выйти за границу видимой реальности к скрытой, сверхвременной, идеальной сущности мира. Ситуация кризиса и жизнеутверждающие идеи по преображению действительности спровоцировали обращение к различного рода тайными знаниями, мистическому опыту, приобщению к оккультным организациям и ритуалам4. Отсюда художественное мифотворчество и зашифрованность (закодированность) ремизовских произведений полунамеками и знаками-знамениями. Как заметил Г. В. Нефедьев, «эпоха fin de sincle, развивающаяся под знаком эсхатологии и теургии, осознавалась ее творцами как время кризиса и перемен и оценивалась с точки зрения конца истории и Апокалипсиса. Еще не наступившие, но отбрасывающие свою тень из будущего события становились символами, трансформировавшими настоящее в пророческих грезах оккультных и творческих интерпретаций»5.

4 Наиболее содержательные работы по оккультной проблематике в русском символизме: Богомолов Н. А. Русская литература начала XX века и оккультизм. Материалы и исследования. М., 1999; Бопецкая Н. К. Русская софиология и антропософия // Вопр. философии. 1995. № 7; Обатпип Г. Иванов-мистик. Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907-1919). - М., 2000; Кравченко В. В. Мистицизм в русской философской мысли XIX - начала XX вв. - М., 1997.

Нефедьев Г. В. Русский символизм и розенкрейцерство: Статья первая // Новое лит. обозрение, 2001. № 5. с. 167-195.

Предчувствия конца старой России, которая летела в бездну, вызвали эсхатологические настроения и видения предзнаменований. Ощущения 4 неотвратимого конца у К. Леонтьева, Вл. Соловьева, А. Блока, А. Белого и А. Ремизова говорят о том, что период катастрофического исторического перевала не может быть осознан по старым категориям.

В произведениях А. М. Ремизова концепт знамения выступает как конденсатор всех принципов знаковости и образует особое семиотическое t пространство, характерное в большей степени для текстов Древней Руси, с психологической установкой на чудо (озарение) и особой сакральной символикой. Это своеобразная игра внутреннего и внешнего, способ радикального расширение пространства Смысла, прием латерального мышления6, ведущий к постоянной деструкции текстовых механизмов и стилистических кодексов. Знамения обладают информативностью, которая обуславливает их динамику, воплощенную в актах переживания знамения. Этот процесс переживания происходит во времени, разделенном, по представлениям А. Ремизова, на сакральную (ирреальную, ночную) и профанную (дневную) части, вследствие чего предзнаменования рассматриваются нами как феномен, символизирующий «прорыв сакрального времени во время профанное и, собственно, само это сакральное время обозначающее» .

В результате синтеза идей о христианском Божественном Промысле, античном Роке, а также древнерусских мифологических представлений о судьбе-доле, у А. Ремизова сложилось свое понимание судьбы, как сверхъестественной силы, предопределяющей жизнь человека и литературного героя. Поэтому писатель осознает знаки-знамения как средства интуитивного постижения глубинных сущностей мироздания и активизации прапамяти. А. Ремизов полагал, что только предзнаменования могут помочь человеку получить уникальную возможность изменить свою судьбу. Сквозь призму эсхатологических знамений, повествующих о завершении земной истории и

6 Руднев В. Прочь от реальности. Исследования по философии текста. - М., 2000. С. 217.

Яковлев В. В. Раппесредпевековые знамения как знаки сакрального времени: историко-культурологический анализ. Автореф. дисс. канд. культурологии. Тюмень, 2000. С. 4. вызывающих тревогу и ужас, художник интерпретирует современные события в России и призывает русский народ к раскаянию и покаянию. Через сверхъестественное, непостижимое событие, нарушающее законы природы, писатель пытается напомнить об истинности и всемогуществе Бога, дающего людям возможность спасения.

Пророчествам ремизовских произведении начала XX века вторят отклики из прошлого — предвозвестия, основу которых составляют видения и вещие сновидения памятников древнерусской литературы, небесные знаки и сверхъестественные явления Библии, грозные заклятия античного пророка-колдуна и шаманские обращения к духам предков. В мистических доктринах древности художник искал ответ на вопрос о первопричинах мирового зла, онтологических основах и путях дальнейшего существования бытия.

А. Ремизов исследует и художественно использует элементы апокалипсической народной литературы: духовных стихов о кончине мира и страшном суде. Все эти приемы эстетических решений, «воскрешающие» культурные ценности прошлого, подвергаются тенденции «осовременивания» путем введения известных традиционных мотивов в реалистическое произведение и сплетения их с совсем новыми пластами творческого сознания. Речь идет об иной культурно-мировоззренческой системе координат, не упрощающей, а усложняющей всю текстовую конструкцию. Читателю приходится менять сам способ восприятия повествования, помещенного в контекст непривычных художественных связей и жизненных отношений.

В «дневном» А. Ремизов видел знаки высшей, божественной воли, в мифологических фигурах и мотивах - предсказание современных ему явлений. Человеческое существование, при психологической и бытовой конкретности изображения, обретает в прозе писателя масштабы мирового духовного бытия, где условно-фантастическое направлено на раскрытие сокровенных движений человеческой души. Представляя исторический процесс как историю развития народной души, не прямолинейного, поступательного движения, а как постоянное вращение внутри системы кругов, А. Ремизов трансформирует философские учения нового времени (прежде всего, философию Ф. Ницше) и христианские (в первую очередь, эсхатологические) представления. На новом этапе историософская концепция писателя о предопределенности исторической судьбы России и ее народа дополняется осознанием телеологической миссии страдания. Крестный подвиг Христа - провиденциальный символ пути России, страны «крестовых» сестер и братьев, которая должна пройти по кругам очищающих ее страданий. Именно в этом заключалось «оправдание» мук народа, в этом — надежда на главное чудо — воскресение души России.

Степень научной разработанности проблемы. Концепт знамения является формой воплощения судьбы и принадлежит к числу универсалий общечеловеческой культуры8. Термин «концепт» является центральным понятием современной науки, но единая теория концепта отсутствует, хотя есть множество интерпретаций этой категории, освещающих самые различные стороны природы данного явления и формы его бытия. При всем разнообразии трактовок термина «концепт» их авторы сходятся в одном — в признании данного феномена сложным структурным образованием идеального характера, имеющем тесную связь с сознанием, мышлением, мировидением, языком и культурой человека. Концепт содержит одновременно 1) «общую идею» некоего ряда явлений в понимании определенной эпохи и 2) этимологические моменты, проливающие свет на то, каким образом общая идея «зачинается» во множестве конкретных, единичных явлений. Смысловое колебание между понятийным и чувственным, образным полюсами делает концепт гибкой, универсальной структурой, способной реализовываться в дискурсах разного типа9.

8 4

Топоров Г. В. Проблемы лингвокультурологического описания концепта (на примере концепта «трудовая деятельность»): Учеб. пособие. Тула, 2000.

См.: Зусман В. Концепт в системе гуманитарного знания. Понятие и концепт // hflpy/magazmesjussjivVopnt/2W3/2/z>'sJitrnL; Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка // ИАН СЛЯ. 1993. Т. 52, № 1. С. 3-9.; Ляпин С. X. Копцептология: к становлению подхода // Концепты. Вып. I. Архангельск, 1997. С. 11-35.; Степанов Ю. Константы: Словарь русской культуры. Изд. 2-е, испр. и доп. -М., 2001. С. 43.; Топоров Г. В. Проблемы

В настоящем диссертационном сочинении предпринята попытка рассмотреть проблему влияния знамений на художественное творчества А. Ремизова, построение сюжета, структуру текста, словоупотребление, формирование образов и систему графических знаков. Нами поочередно рассматриваются архаические (JT. Леви-Брюль), античные (А. Ф. Лосев), христианские (Ж. Ле Гофф, М. И. Рижский, С. С. Аверинцев) и древнерусские (В. Н. Топоров, П. А. Флоренский) типы знамений. Мы обратились к исследованиям, раскрывающим причины появления предзнаменований в культуре и литературе, а также к философским интерпретациям данных явлений (Феофан еп. Крониггадский, А. А. Лифшиц, С. С Аверинцев, А. Ф. Лосев, П. А. Флоренский, В. В. Розанов). Исключительно историко-кулыурологический характер современных работ и отсутствие в них'комплексного анализа проблемы приводит к выводу о том, что собственно знамения как феномен русской литературы начала XX века до сих пор остается мало изученным.

Что касается истории изучения творческого наследия А. Ремизова, то условно можно выделить три этапа. Первый из них представлен критическими статьями современников, имеющих отношение к различным направлениям литературной и философской критики: А. Блока, А. Белого, М. Гершензона, Р. Иванова-Разумника, А. Закржевского, В. Кранихфельда, М. Кузьмина, К. Чуковского, А. Измайлова. Отзывы 1900—1910 годов содержат отрицательную оценку «излишнего маньеризма» писателя, жанровой размытости и нарочитой стилистической изощренности произведений А. Ремизова.

Второй период в исследовании творческого наследия писателя представлен научными статьями специалистов по древнерусской литературе: Я. С. Лурье10, Р. П. Дмитриевой11, А. М. Грачевой12, которые обратились к лингвокультурологического описания концепта (на примере концепта «трудовая деятельность»): Учеб. пособ. Тула, 2000.

10 Лурье Я. С. А. М. Ремизов и древнерусский «Стефанит и Ихнелат» // Русская литература. 1996. №4. С. 176-179. апокрифическим стилизациям и обработкам древнерусских легенд и повестей

A. Ремизова. Несмотря на возросший интерес к литературе «серебряного века» в России не было написано ни одной монографии, научно-исследовательской работы, научной статьи, посвященной творчеству этого оригинального писателя. Это обусловлено в первую очередь политической ситуацией, из-за которой в СССР не издавались произведения эмигрантов, а также отсутствием доступа к зарубежным архивным материалам писателя.

Только в конце 1970-х гг., русское литературоведение получило возможность опубликовать архив писателя (главным образом эпистолярную его

IЧ

часть) с предисловиями и комментариями . В научных статьях А. Грачевой,

B. Топорова и А Данилевского частично была рассмотрена проблема автобиографизма и мифологизма в ранних произведениях А. Ремизова. Исследователи развивают высказанную предшественниками мысль относительно «мифологизирования мира» писателем и создания им «творимой легенды о самом себе»14.

Третий этап исследования творчества писателя отмечен выходом полного собрания сочинений А. Ремизова, подготовленного издательством «Русская книга» и Институтом русской литературы (Пушкинский Дом). Впервые представлены документы из российских и зарубежных архивов и научные работы Я. С. Лурье15, Р. П. Дмитриевой, А. М. Грачевой16. Наряду с критическими

11 Дмитриева Р. П. Ермолай-Еразм (Ермолай Прегрешный) // Словарь книжников и книжности Древней Руси. -JL, 1988. Вып. 2, ч.1. С. 220-225; Повесть о Петре и Февронии. Подг. текстов и исследование Р. П. Дмитриевой. - JL, 1979.

12 Грачева А. М. Повесть А. М. Ремизова «Савва Грудцын» и ее древнерусский прототип // ТОДРЛ. Т. 33. - Л.: Наука, 1979. С. 388-400; «Повесть о Бове Королевиче» в обработке А. М. Ремизова // ТОДРЛ. Т. 36. - Л.: Наука, 1981. С. 216-222; Древнерусские повести в пересказах А. М. Ремизова //Русская литература. 1988. N 3. С. 110-117.

13 Гречишкин С. С. Архив А. М. Ремизова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1975 год. -Л., 1977. С. 41-42)

14 Грачева А. М. Революционер Алексей Ремизов: миф и реальность //Лица: Биографический альманах. Вып. 3. - М.; Спб, 1993. С. 420.

15 Лурье Я. С. А. М. Ремизов и древнерусский «Стефанит и Ихнелат» // Русская литература. 1996. №4. С. 176-179.

16 Грачева А. М. Из истории контактов А. М. Ремизова с медиевистами начала XX века /Илья Александрович Шляпкин/ // ТОДРЛ. Т. 46. -СПб.: Издательство «Дмитрий Буланин», 1993. С. 158-169. статьями современников, нами были использованы материалы зарубежных исследователей. Р. Джексон17 уделяет внимание продолжению в творчестве

18 писателя традиции Н. Гоголя и Ф. Достоевского, К. Секе пишет об идейных созвучиях А. Ремизова и JI. Шестова, А. Шейн19 обращается к художественному методу писателя, прослеживая его путь от символизма к неореализму, А. д'Амелия подчеркивает значимость графики в творчестве писателя. К. Кларк21 и Е. Синани22 опубликовали отдельные архивные материалы из переписки писателя с деятелями культуры.

В ноябре 1992 года в залах Музея истории Санкт-Петербурга открылась выставка «Волшебный мир Алексея Ремизова». Другим значительным событием является международная научная конференция «Алексей Ремизов и художественная культура XX века». Результатом прошедших мероприятий стало издание первого сборника статей, публикаций и воспоминаний о А.Ремизове23. 2000-ый год был ознаменован выходом первой монографии А. Грачевой24, посвященной проблеме взаимодействия творчества Алексея Ремизова и древнерусской литературы.

Далее следует сказать о монографиях современных зарубежных авторов, посвященных творчеству А. Ремизова. Проблема «концентрического модернизма», то есть сочетания в раннем творчестве писателя четырех планов: автобиографического, исторического, универсального и неомифологического

17 Jackson Robert У Dostoevsky's Underground Man in Russian Literature/ Hague and Paris: Mouton, 1958. P. 117-119.

18 Сёке К. «Огонь вещей» А. Ремизова: Анализ главы «Серебряная песпя» // Dissertationes Slavicae. Sectio Historiae Literatura, 16 . Szeged. 1984; Модель ремизовского ада: (Анализ повести «Пятая язва») // Studia Slavica Hung. Budapest, 1989. № 35/3-4. S. 385-392.

19 Sham A. M. Rhythm without Rhime: The Poetry of Aleksej Remizov // Approaches to a Protean Writer. [Columbus, 1987.] (UCLA Slavic Studies. Vol. 16). P. 217-227.

20 D 'Amelia A. A. M. Remisov. Lincontro con in libro //Richerche slavistiche // Memoriam G. Maver. 1970-1972. Vol. 17-19. P. 95-108; Неизданный «Мерлог» A. M. Ремизова // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 3. - М.: Прогресс, Феникс, 1991. С. 199-205.

Clark К. Aleksei Remizov in Petrograd 1919—192// Approaches to a Protean Writer. [Columbus, 1986.] (UCLA Slavic Studies. Vol. 16). P. 261-276.

2 Alexis Remizov/ Bibliographies des oeuvres de Alexis Remizov // Etable par Helene Sinany. Paris, 1978.

23 Алексей Ремизов: Исследования и материалы. - СПб., 1994. С. 3-7.

Грачева А. М. Алексей Ремизов и древнерусская литература /РАН Ин-т рус. лит. (Пушкинский дом). - СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. рассматривается в монографии X. Вашкелевич25. Попытка структурного анализа прозы А. Ремизова в период с 1890 по 1921 г. предпринята в

26 монографии Н. Греты Слобин .

Научная новизна работы заключается в исследовании знамений, выполняющих определенные функции в произведениях А. Ремизова 1900-1920 гг., и рассматриваемых как формообразующие элементы прозы писателя.

Концепт «знамение» представляет собой сложное структурное образование, имеющее многозначную предысторию, раскрывающую тесную связь с сознанием, мышлением, мировидением, языком и культурой человека. Оно занимает особое место во всех мифологических, религиозных и философских системах. Современная наука проявляет живой интерес к проблеме функционирования анализируемого* явления в аспекте различных культурных традиций, а также определения ряда понятий, непосредственно с ним связанных27. Ввиду отсутствия единой теории концепта знамения и существования множества интерпретаций, освещающих различные стороны природы данного явления и форм его бытия, дискуссия по определению понятия и сути исследуемого чуда весьма актуальна.

Дать строгое определение понятия «чудесное знамение», приемлемое для представителей религиозного и научного мировоззрений, по-видимому, невозможно. На уровне обыденного сознания чудеса и знамения — это события, л е

Waszkielewicz Н. Peregrynacje Alekseja Riemizowa: О czasoprzestrzeni па podstawie opowiadania «W newoli» // Studia Rossica Posnaniesia. 1988. Vol. 20. P. 65-74; Modernistyczny starowierca: Glowne motywy prozy A. Riemizowa. - Krakow, 1994.

26 Слобин H. Грета Проза Ремизова 1900-1921 /Пер с англ. Г. А. Крылова. - Спб., 1997.

27 Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. -М., 1999; Топоров В. Н. Эней - человек судьбы: К «средиземноморской персонологии». В 2 т. -М, 1993. Т. 1; Рююский М. И. Библейские пророки и библейские пророчества. -М, 1987; О метафизической правдивости «чрезвычайных знамений» и «явленности икон» см. Флоренский П. А. Иконостас //Флоренский П. А. Соч.: В 4 т. -М., 1996. Т. 2; Экзегетика снов. Европейские хроники сновидений. - М, 2002; ЛеГоффЖ. Средневековый мир воображаемого. Пер. с фр. Е. В. Морозовой, с лат. И. И. Маханькова. - М., 2001; Яковлев В. К постановке проблемы интерпретации знамений в средневековом тексте //Тобольский исторический сборник: Сб. науч. трудов. Вып. III. Ч. 2. Материалы II Западно-Сибирской науч. конф. студентов-историков (Тобольск, 4-6 марта 1997 г.). Тобольск, 199§. нарушающие «естественный ход вещей». При этом общепризнанного представления о том, что такое реальность и какой именно ход вещей можно считать «естественным», не существует. Современная наука основана на предположении о возможности жесткого разделения субъекта и объекта познания. Поэтому сложно, оставаясь в рамках современного естественнонаучного мировоззрения, допустить, что процессы окружающей действительности происходят по Божьей воле или заговору сверхъестественных сил. Речь идет о такой категории, как случайность. Литературным примером размышления о закономерностях событий бытия являются повесть М. Ю. Лермонтова «Фаталист» и первая глава «Мастера и Маргариты» М. Булгакова. Мучительные раздумья о естественнонаучном обожествлении случайности присутствуют в «Записках из подполья» и «Братьях Карамазовых» Ф. М. Достоевского.

Исследователи пришли к заключению о том, что чудесное в смысле невероятного заведомо существует, по крайней мере, как феномен психической жизни. Для его описания знаменитый швейцарский психолог К. Г. Юнг ввел

28 понятие синхронистичности , противопоставляемое каузальности (причинности). Ученый определил синхронистичность как параллельность времени и смысла психических и психофизических событий в отсутствие причинной связи между ними. К этой же категории он относит случаи ясновидения, невероятных совпадений, в частности, сбывающиеся астрологические и другие предсказания. Для описания наблюдаемых сложных связей событий, выходящих за пределы обычной причинности, где пространство и время представляют собой сложные сущности, так что соответствующая взаимосвязь явлений не сводится к близости в обычном геометрическом пространстве и линейном времени, необходимо понять смысл термина - чудо.

С религиозной точки зрения, случайностей не существует, особенно в том, что касается жизни человека. Чудо - результат деятельности высшей силы,

28 Ют К. Г. Синхронистичность. - М.: РЕФЛ-бук, 1997. 320 с. представляет собой нарушение законов природы, то есть сверхъестественное явление. В этой связи примечательно определение чуда, принадлежащее перу епископа Феофана Кронштадского: «Христианское чудо есть видимое, поразительное, сверхъестественное явление (в физическом мире, в телесной, в духовной природе человека и в истории народа), производимое личным, живым Богом для достижения человеком религиозно-нравственного совершенствования» . То есть чудо — явление за пределами человеческой власти и возможности, которое практически не применимо и субъективно оценивается такими категориями, как «поразительное».

По мнению Отцов Церкви, чудеса являются свидетельством о Боге. Цель их - обратить неверующих к Богу, верных укрепить в вере. Но святой апостол предсказывает, что настанут времена, когда пророчества прекратятся, языки умолкнут (1 Кор. 13, 8). Уже в IV веке святитель Иоанн Златоуст говорил, что чудеса оскудели. Причина этого в том, что «знамения суть не верующим, но неверным» (1 Кор. 14, 22). Апостольская проповедь сопровождалась многочисленными знамениями. Это было необходимо, ибо она звучала в языческом мире, среди людей, не знавших Бога. «Знамения Божии даны были в содействие слову Божию. Знамения свидетельствовали о силе и значении слова. Существенный деятель - слово. Не нужны там знамения, где приемлется слово, по причине понятого достоинства, принадлежащего слову. Знамения -снисхождение к немощи человеческой», — пишет святитель Игнатий

ЛЛ

Брянчанинов), епископ Ставропольский . Жития древних русских святых обилуют чудотворениями. Но при внимательном прочтении жизнеописаний святых XIX и XX веков увидим, что, хотя они имели многоразличные дарования Духа Святого, дар чудотворения принадлежит избранным.

А. А. Лифшиц в работе «Действительность как слово и знамение» утверждает, что «в точном смысле слова знамение есть знак, понятый как

29 Феофан еп. Кронштадский, Чудо. Христианская вера в чудо и ее оправдание. Опыт апологетически-этического исследования. - Пг., 1915. С. 96.

30 Творения. - М., 1997. Т. IV. С. 305. предостережение свыше, очевидное указание грядущей судьбы» . Отсюда утверждение, что каждое явление этого мира выступает как знак, как знамение. И чтобы проникнуть в значение этого знака, то есть увидеть в нем правду действительности, необходимо обладать . большим художественным дарованием, творческим воображением и словом, рассказывающем о мире. Ученый называет пророка историком, обращенным к будущему. Иное значение вкладывает в это понятие С. Аверинцев в работе «Поэтика ранневизантийской литературы». Он говорит о сакральном, превышающем сферу реальности, значении знаков, которые меняют реальное существование на семиотическое и относятся уже к сфере долженствования. Знаком из знаков исследователь признает многократно разоренный варварами город Рим, чье сакральное имя является не чем иным, как знамением32.

Фундаментальным исследованием понятия чудо является книга А. Ф. Лосева «Диалектика мифа», а наиболее интересным для нашей работы разделом этой книги являются параграфы, посвященные разъяснению категории «чудо». Даваемое исследователем определение чуда следующее: «Совпадение случайно протекающей эмпирической истории личности с ее идеальным заданием и есть чудо»33. То есть говорить о чуде можно тогда, когда происходящие события можно интерпретировать как соответствующие некой идеальной схеме, имеющей для личности важный ценностный характер. Несомненно, повышенное внимание, уделяемое А. Ф. Лосевым критике концепции сверхъестественности, не в последнюю очередь объясняется политическими обстоятельствами эпохи. Речь идет о развитии идей материализма, разоблачающего чудеса религии средствами научной критики, где природа должна быть объяснена материальной причинностью. Ученый критикует два момента теории чудесного: сверхъестественность чуда и его божественное происхождение. Однако следует заметить, что концепцию

31

Лифшиц А. А. Действительность как слово и знамение // Ноосфера и художественное творчество. - М., 1991.

32 Аверинцев С. Поэтика ранневизантийской литературы. - М., 1997. С. 114-135.

33 Лосев А. Ф. Из ранних произведений. - М., 1990. С. 555. божественного вмешательства» А. Ф. Лосев считал в принципе верной, но слишком общей и недостаточной. Обыденное понимание чуда как сверхъестественного феномена, осознанное как что-то, что не соответствует норме, у А. Ф. Лосева, наоборот, имеет соответствие некоему идеалу. А события, соответствующие идеальному заданию личности, есть явление редкое, из ряда вон выходящее и противоречащее нормам этого мира.

Иное понимание чудесного мы находим в. статье В. Розанова от 1901 года «Чудесное в жизни и истории». «Пусть механик со всею точностью своих средств следит за проволокою, на которой висит вывеска, и замечает, что с 12, положим, часов, 13 марта, при совершенно сухой погоде, и вообще при полном сохранении всех внешних обстоятельств, она вдруг начинает усиленно ржаветь, и в один день столько же разрушается, сколько в предыдущие шесть лет, и упала в 12 часов 14 марта на голову человека, совершившего такое-то тайное преступление, как открылось после! «Это — чудо!» - воскликнете вы. Я привожу пример, чтобы дать определение. Чудом называется выход из области «prevoir», не столкновение двух разных нитей, фактов, например пешехода и падения вывески, но которого-нибудь звена в одной и той же нити событий»34. Розановская интерпретация чудесного вступает в конфликт с концепцией А. Ф. Лосева по двум важным пунктам: по Розанову, нарушение природной закономерности для констатации чудесного необходимо, и при этом само чудесное касается не общей оценки всей совокупности фактов, а лишь одного «сверхъестественного» факта, из-за которого весь событийный ряд пошел в необычном направлении. В этом аспекте чуда заключена целая философия «ключевого факта», из которой впоследствии вырастет антифаталистическое представление о том, что достаточно изменить некую мелкую деталь, чтобы коренным образом изменить ход мировой истории.

Кроме В. Розанова, в оппозиции к теории чуда А. Ф. Лосева находится толкование этой категории П. Флоренским, который развивает идею Феофана Кронштадского. П. Флоренский в статье «Суеверие и чудо» пишет, что чудо

34 Розанов В. В. Во дворе язычников. - М., 1999. С. 155. есть любой факт действительности, а также и весь мир в целом, рассматриваемые как благие и проистекающие от благой силы, от воли Бога. В противоположности вере в чудо находится суеверие, которое видит факты как

35 вредоносные и проистекающие от дьявола . Заметим, что речь идет не о сверхъестественном, а именно о любом факте действительности. Здесь, однако, возникает одна логическая проблема: как отличить чудесные события от нечудесных. П. Флоренский фиксирует веру в чудо и суеверие как возможные альтернативные объяснения одних и тех же фактов, где главный аргумент -склонность человека связывать факты действительности с Богом, или говоря шире — человеческая интерпретация. Таким образом, отличие чуда от ие-чуда оказывалось очень субъективным.

А. Ф. Лосев рассматривает чудо как «модификацию смысла фактов и событий, а не сами факты и события. Это - определенный метод интерпретации л/ исторических событий, а не изыскание каких-то новых событий как таковых» . С этой точки зрения сверхъестественность, то есть нарушение законов природы, должна быть рассмотрена не как конститутивный момент чудесного, а лишь как симптом, по которому некоторые люди ищут присутствие Бога в повседневной действительности. В заключение своей работы А. Ф. Лосев писал: «Решительно все на свете может быть интерпретировано как самое настоящее чудо, если только данные вещи и события рассматривать с точки зрения изначального блаженно-личного самоутверждения» .

Если говорить о западной линии критики чудесного, в соответствии с которой мы можем считать некий факт чудесным лишь до тех пор, пока мы считаем его сверхъестественным, а сверхъестественным мы его считаем только с отсутствием научного объяснения. Еще Г. Гегель в «Философии истории» заметил, что «чудо означает, что прервался естественный ход вещей; но то, что называется естественным ходом вещей, весьма относительно,

35 Флоренский П. А. Соч.: В 4 т. Т. 1. - М., 1996. С. 44-70.

36 Лосев А. Ф. Указ. соч. С. 556.

37 Лосев А. Ф. Указ. соч. С. 566. например, действие магнита можно было бы назвать чудом» . У А. Бергсона в «Творческой эволюции» есть тезис об игре закономерностей там, где раньше можно было обнаружить их нарушение: «Когда механическая игра причин, останавливающих рулетку на определенном номере, позволяет мне выиграть и, следовательно, действует так, как поступал бы добрый гений, пекущийся о моих интересах; когда механическая сила ветра срывает с крыши черепицу и кидает мне ее на голову, то есть совершает то, что сделал бы злой гений, строящий козни против моей личности - в обеих ситуациях я нахожу механизм там, где я мог бы искать, и, казалось бы, мог обнаружить намерение: что я и

39 выражаю, говоря о случае» .

Наиболее подробно идею критики чуда развил JI. Витгенштейн, написавший: «.Все мы знаем, что в обычной жизни называется чудом, это, очевидно, просто событие, подобного которому мы еще никогда не видели. Теперь представим себе, что такое событие произошло. Рассмотрим случай, когда у одного из вас вдруг выросла львиная голова и начала рычать. Конечно, это была бы самая странная вещь, какую я только мог бы вообразить. И вот, как бы то ни было, мы должны будем оправиться от удивления, и, вероятно, вызвать врача, объяснить этот случай с научной точки зрения, и, если это не принесет потерпевшему вреда, подвергнуть его вивисекции. И куда тогда должно будет деваться чудо? Ибо ясно, что, когда мы смотрим на него подобным образом, все чудесное исчезает. И то, что мы обозначаем этим словом, есть всего лишь факт, который еще не был объяснен наукой, что опять-таки означает, что мы до сих пор не преуспели в том, чтобы сгруппировать этот факт с другими фактами в некую научную систему»40. Очень важным представляется наблюдение о том, что чувство чудесного присутствует лишь до тех пор, пока имеется чувство удивления. Заметим, что чувство удивления заменяет для западного человека способность увидеть Божью благодать. В аспекте идеографических наук событие, которое можно признать или не

38 Гегель .Г. Ф .Г. Философия истории. -СПб. 1993. С. 345.

39 Бергсон А. Творческая эволюция. -М, 1998. С. 233.

40 Витгенштейн Л. Лекция об этике //Даугава. 1989. №2. признать чудесным, есть историческое событие, которое необъяснимо по законам естественных наук. Понятие чуда в сфере культуры, истории и литературы попадает в среду, где практически не существует само понятие «нарушения естественного хода вещей». В литературе чудо и не-чудо отличаются друг от друга как осмысленное от бессмысленного, или как значительное от незначительного.

Все описанные чудеса, безусловно, не могут быть согласованы не только с конкретными научными концепциями, но и с духом современной науки. Однако логически из этого не следует их ложность. У чудесного мифов есть и своя логика, не связанная пространством, временем и причинностью; первичным здесь является целеполагание, и «абсурдом была бы вера в недопустимость или в невозможность существования абсурдов»41. Чудесное знамение такого рода, как и юнговская синхронистичность, существует как феномен психической жизни человека. Отсюда осмысление «стихии знакового» как результат «переплетения» сознания чудотворца и мира. Все эти факты указывают на то, что в науке полемизируют два направления изучения данной проблемы: религиозно-философское и строго научное. Спорность представляемых позиций и отсутствие фундаментально-обоснованного труда обуславливают многозначность и некоторую абстрактность в определении исследуемого понятия.

Тема ««Знамения» как формообразующая основа мифотворческого дискурса прозы Алексея Ремизова 1900-1920 годов» требует целостного рассмотрения, в рамках всего жизненного и творческого пути писателя, на фоне широкого историко-литературного контекста. Следует заметить, что термин «дискурс» в данном исследовании имеет определение мифотворческий. Нас интересует не дискурс вообще, а его конкретная разновидность, задаваемая широким набором параметров: языковыми отличительными чертами (в той мере, в какой они могут быть отчетливо идентифицированы), стилистической спецификой и так далее. Центральный круг вопросов,

41 Голосовкер Я. Э. Логика античного мифа.- М., Наука, 1987. исследуемых в дискурсивном анализе, - вопросы структуры дискурса. Мы различаем разные уровни структуры - макроструктуру, или глобальную структуру, и микроструктуру, или локальную структуру42. Художественный дискурс углубляет представление о языковых константах. Он имеет собственные закономерности устройства и функционирования. Изучение текста в свете сложных механизмов восприятия информации о будущем, закодированной в форме письменного текста — один из важных этапов нашего анализа художественного дискурса.

Материалом работы являются произведения А. Ремизова 1900-1920 годов. Количество ремизовских произведений, содержащих описание различных форм знамений, огромно. Поэтому объем исследуемого материала сознательно ограничен анализом двух узловых моментов творческого бытия А.Ремизова (1900 — начало литературной деятельности и 1920-е годы, — эмиграция писателя).

В качестве объекта исследования выступают пространственно-временные представления А. Ремизова о судьбе.

Предметом исследования являются знамения, описанные в произведениях А. Ремизова 1900-1920 гг. и рассматриваемые как формообразующие элементы прозы писателя.

Проблема настоящего диссертационного сочинения состоит в определении основной роли знамений в творчестве А. Ремизова на фоне литературных, религиозно-философских и социальных процессов рубежа веков. Ее решение позволит раскрыть феномен писательской индивидуальности; выявить новые грани специфики функционирования предзнаменований в текстовой структуре; будет способствовать исследованию соотношения новации и традиции в литературном процессе XX века и анализу исторической преемственности развития русской литературы.

42 См.: Кибрик А., Паршин П. Дискурс //http://www.krugosvet.ru/articles/82/1008254/print.htm; Арутюнова Н. Д. Дискурс //Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990.

Основная цель диссертации — изучение содержания и структуры, а также особенностей функционирования знамений в прозе А. Ремизова 1900-1920 годов.

Для достижения поставленной цели нам необходимо решить ряд частных задач:

1. Конкретизировать и обосновать содержание концепта «знамение» и его место в различных философских и религиозных системах (история «знакового» в аспекте различных культурных традиций и сквозь призму литературно-художественных источников).

2. Определить специфику литературного процесса рубежа XIX - XX веков (феномен «конец века» и осмысление времени на грани столетий).

3. Расшифровать специфику функционирования знамений в текстовой структуре произведений А. Ремизова.

4. Обосновать результаты поэтологического анализа и выявить дальнейшие перспективы изучения темы.

Теоретико-методологическую базу диссертации составили фундаментальные работы С. С. Аверинцева, М. М. Бахтина, А. Ф. Лосева, 10. М. Лотмана, В. Н. Топорова, П. А. Флоренского. Сложность и многозначность изучаемого явления обусловили обращение к материалам научных статей: Н. Л. Блищ, И. А. Ильина, М. В. Козьменко, В. В. Розанова и других. Особое место уделено работам зарубежных исследователей: А. Андреевой-Хардлайд, Антонеллы де Амелий, А. Ханзен-Лёве, Е. А. Синани, Н. Слобин, Греты и Т. А. Осоргиной (составителя и редактора ремизовской библиографии 1978 года), а также литературно-историческим комментариям и материалам сети Интернет. Современное литературоведение представлено работами сотрудников Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН: А. В. Лаврова, А. М. Грачевой, Е. В. Обатниной. При анализе собранного материала, в свете поставленной цели и задач, мы использовали сравнительноисторический, системно-типологический и текстологический методы исследования.

Следует заметить, что при цитировании текстов писателя нами неукоснительно соблюдается основной принцип научного издания текстов Алексея Ремизова - сохранение индивидуально-авторских морфологических и фонетических особенностей его художественного языка, точно передана ремизовская ненормативная пунктуация, подчиненная выявлению ритмико-мелодического строя речи.

Научно-практическое значение работыопределяется новизной подхода к проблеме поэтики произведений А. Ремизова, рассмотренной сквозь призму концепта знамения. Основные положения диссертации могут быть использованы при разработке учебных пособий, лекционных и практических курсов в высшей школе и специализированных учебных заведениях среднего звена.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы, включающего 213 названий.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Дёмина, Ирина Владимировна

§ 6. Выводы.

Культурная ситуация рубежа XIX - XX'веков нашла свое отражение в литературных исканиях утраченных границ реального и иллюзорного миров. Чтобы осуществить свою миссию, «оживить затертую русскую прозу гармонией русской речи», А. Ремизов до предела «растягивал» возможности романа. В этом процессе он исчерпал ресурсы жанра, успев, однако, прежде преобразить его язык и форму. Рассматривая произведение с точки зрения места в нем интересующих нас форм знамений, следует сказать, что это сложный элемент неореалистического романа А. Ремизова, имеющий определенные контекстные установки. Именно в постреволюционных произведениях знамения определяют архитектонику текста, служа конструктивным элементом мифопоэтики писателя. «Взвихренная Русь» — первая книга ремизовской автобиографической эпопеи, которая заняла основное место в его эмигрантском творчестве и в которой писатель охватит

1 CQ

Ремизов А. М. Взвихренная Русь. С. 34. весь круг своей жизни — «Подстриженными глазами» (в которой описаны детские годы — 1877-1897), «Иверень» (эпо^а ссылок и скитаний — 1897— 1905), «Петербургский буерак» (литературное дореволюционное бытие — 1905-1917), «Взвихрённая Русь» (1917-1921), «Учитель музыки» (межвоенные годы эмиграции — 1923-1939), «Сквозь огонь скорбей» (период немецкой оккупации Парижа— 1940-1943). Особенности поэтики его пореволюционного «временника» являются определяющими для поздней ремизовской прозы, ставшей одним из интереснейших феноменов русской зарубежной литературы.

Выделяем две основных позиции знамения в тексте. Первый тип предполагает наличие знамения либо в начале, либо в конце текстового сегмента. При этом и анафорический, и эпифорйческий повторы могут быть как равными по количеству знаков-знамений «основному» явленному пророчеству, так и короче — вплоть до одного слова-возгласа. Второй тип композиционного строения неореалистического текста более сложный. Знамение занимает центральное место в повествовании и играет сюжетообразующую роль. Некоторые из них могут быть как самостоятельными, так и вступающими в сочетание с другими.

Мы выделили несколько типов знамений. По субъекту институализированной знаковости: светлые, божественные знамения и темные, дьяволические предзнаменования. По 'форме воплощения они делятся на предсказание, вещий сон, видение и сверхъестественное природное явление (небесные знаки).

Знамения зачастую маркированы курсивом и выделены типографскими средствами: знак «--», отступ, оттяжка текста к краю печатной страницы.

Предзнаменования, таким образом, становятся частью своего «автобиографического пространства», которое сосуществует с историческими событиями. Он ухитряется всех своих литературных друзей и знакомых пропустить через эту искусственно созданную необычную сферу, находящуюся за гранью времени и пространства. Одно и то же знамение в сочетании с разными контекстуальными формулами оказывается выполняющим разные функции. Например: эсхатологические и иронические пророчества во «Взвихрённой Руси» и «Крестовых сестрах».

Исследуя семиотическое пространство текста, мы пришли к выводу о том, что знамение - художественный прием введения категории будущего в ткань повествования. Очевидно, что знамения будущего в полной мере имеют большое значение для характеристики настоящего, особенно в автобиографическом повествовании. Становится возможным видеть вещи в их развитии, выявить тенденции этого развития. Категория будущего всегда связана с процессом развития, это то, что мы надеемся видеть осуществимым. Перед нами раскрывается сфера реальных возможностей.

Большое отчаяние и большая надежда, переплетаясь, рождают величественную и незыблемую основу бытия. Бытия, где боль ведет к надежде и радости, где надежда и радость спаяны с болью. Писатель убежден, что мы все живем за счет непознанного, скрытого. Отсюда возможность осмысления знамения как метафоры творчества, особенно словесного. А. Ремизов на склоне лет писал: «И вот я понял, что нет ни вчера, ни завтра, они в одном в сейчас, и я должен ответить - я и отвечаю и за то, что было и о чем подзабыл, и за то, что я не подозреваю. И это как во сне, вокруг все, вся судьба.» . Это слова пророка - «историка, обращенного в будущее», писателя, до конца жизни верившего в знамение и в слово как знаки человеческой судьбы.

На основании рассмотренных выше фактов, можно предположить, что знамения представляют собой нечто вроде прагматических ссылок, позволяющих развернуть «план истории» (сюжет) в требуемой контекстом функциональной перспективе, соответствующей «плану судьбы» (событию исполнения). Стилистические признаки, которыми наделяются знамения в составе текста, отсылают не к сюжетному плану, но к форме, в данном случае — романа - ритуального действия, жертвоприношения Древней Руси, для явления главного предзнаменования - знака Воскресения России. Преобразованные по

360 'Цивъян Т. В. О ремизовской гипнологии и гипнографии // Серебряный век в России: Избранные страницы. - М., 1993. С. 299-336. принципам, необходимым для данной художественной задачи, знамения начинают приобретать не только сюжетообразующее, но и жанрово-типологическое значение, становятся своеобразной моделью для мозаичной архитектоники «Взвихрённой Руси» Алексея Ремизова.

177

Заключение

Несовместимые между собой начала, обращенная одновременно и к

361 традиции и к новаторству эстетическая природа творчества и во многом связанная с ней обособленность поэтики причудливо очертили творческий путь А. Ремизова, вызвав действительно неоднозначную реакцию критики и читателя. Неповторимо прочувствованные и воплощенные потрясения жизни сделали произведения писателя неотъемлемой и яркой частью провиденциального искусства эпохи, которая впоследствии была названа русским Серебряным веком. Ему было дано пройти все круги земного ада 1900 - 1920 годов, чтобы увидеть — где-то далеко и вдруг так близко - знамения о судьбе России («сияние чистого света», «неугасимые огни»).

Рассматривая произведения А. Ремизова в контексте литературного процесса рубежа веков, мы попытались комплексно исследовать концепт «знамение». В результате анализа нами была составлена классификация форм и значений знамений. Предсказания, видения, вещие сны и сверхъестественные явления (небесные знаки) функционируют в текстовой структуре и играют важную роль в архитектонике неореалистического повествования. А. Ремизов предвосхитил ряд литературных новаций, суть которых осмысливается современной наукой. Писатель создал произведения, находящиеся на стыке культурных и литературных традиций (древнерусского и барочного жанра, стилистики реалистического сказа и импрессионистического повествования), отвечающих новым представлениям о мире и о человеке в этом «взвихренном» пространстве. Он культивировал стратегию трансформации текста в подвижную структуру.

А. Ремизов следовал тем творческим принципам, которые складывались у него на протяжении четверти века литературной деятельности, тому методу, который характеризовался такими особенностями, как многосоставность, мозаичность и композиционная фрагментарность текстовой структуры. Нами

361 Келдыш В. А. Русский реализм начала XX века. - М., 1975. С. 277. были выделены концептуальные особенности философско-этической позиции художника, чьи литературные эксперименты развивали традиции русской литературы XIX века и древнерусской книжности. Коллажное повествование является наиболее адекватной формой для творческой самореализации писателя. Речь идет об уникальном сочетании А. Ремизовым различных по стилистике лексических слоев, оказавшем большое влияние на современную литературную традицию362. Своеобразная «игра» архаизмами и структурными элементами повествовательных жанров, предшествовавших роману, а также ориентация на широкий круг источников свидетельствуют о сходстве ремизовской системы литературных приемов с методом, использованным Джойсом в «Улиссе».

Изначальная принадлежность творчества А. Ремизова к символистской культуре и символистским философско-эстетическим приоритетам обуславливает развитие представления о мире как средоточии символических соответствий, где возможна мифологизация и собственной жизни, так как, по мысли писателя, творческий процесс не ограничивается текстом. Истоки этого мифотворчества близки символическому жизнетворчеству, но у А. Ремизова -это склонность к мистификации, где действительный факт соединяется с вымыслом. Реальное (действительно бывшее) и ирреальное интерферируют, создавая неожиданные и невероятные конструкции. А. Ремизов использует метод соположения разнородных эстетических феноменов, который позволяет выявить между ними «скрытую гармонию» и опирается на графические средства в качестве способа передачи ритма и интонации на печатной странице.

Он организует абзацы таким образом, чтобы у читателя была возможность варьировать текстовый поток. Аналоги этому методу мы видим у Андрея Белого, создавшего в прозаических «симфониях» 1900-х годов свою версию монтажной композиции, у Александра Блока, точно изобразившего революционную стихию-смуту в поэме «Двенадцать».

362

Смирнов И. П. Художественный смысл и эволюция поэтических систем. М., 1977. с. 11 -12, 103-144.

Стиль романов Алексея Ремизова представляет собой сочетание самодовлеющего формального эксперимента и острого чувства апокалипсической тревоги. Фрагментарная форма прозы А. Ремизова предвосхищает подход М. Бахтина к роману как к «открытому», «антиканоническому» жанру, способному включить в себя другие, более архаичные жанровые образования. Мы проследили эволюцию писателя от «романа - пророчества» («Пруд», «Часы», «Пятая язва») к неореалистическому мифороману («Взвихренная Русь»).

В настоящем исследовании мы пришли к следующим результатам.

5. Определили специфику литературного процесса рубежа XIX - XX веков, времени предчувствий и предсказаний надвигающейся катастрофы, особого эсхатологического момента внутри истории, который остро чувствовался творческой интеллигенцией, активизировавшей свои поиски новых путей развития культуры и новых художественных форм, наполненных предчувствиями «конца века» и эсхатологическими предзнаменованиями.

6. Выявлены ментальные и культурные истоки знамений, восходящие к пространственно-временным представлениям архаического, античного и христианского характера. Благодаря этому нами установлены: а) зависимость формы пространственно-временных представлений от способа восприятия знамений; б) сакральность хронотопа предзнаменований', в) основная прогностическая функция знамений', г) пути идентификации, а на локальном уровне и объяснимости различий между чудесами и знамениями', д) исторический, контекстуальный и культурный смысл предзнаменований.

7. Выстроен концепт «знамения» в аспекте различных культурных традиций. Поочередно рассмотрены архаические, античные и христианские типы пространственно-временных представлений, выявлена степень зависимости от них способов восприятия конкретных предзнаменований, описанных в литературных источниках.

8. Представлена типология форм и значений знамений.

9. Показаны возможности определения значения и функции предзнаменований в текстовой структуре произведений А. Ремизова.

10. Обозначены пути создания «знаменующих» образов через язык, слово, ритм и систему графических знаков.

•

Перспективы изучения проблемы.

Современное литературоведение занимается изучением идейного смысла и художественного своеобразия произведений, создает прочную базу для дальнейшего исследования творчества А. Ремизова, для освещения его поэтики и стиля, а также его роли в истории развития русской и мировой литературы. Тем не менее, важно отметить, что ключевые вопросы, связанные с изучением мировоззрения и творчества писателя, в частности, философско-эстетической проблематики, требуют от современных специалистов-филологов дальнейшего углубления в мифотворческий дискурс прозы А. Ремизова.

Настоящая работа - результат анализа обширного литературно-биографического и текстологического материала, исследование, дающее стимул к дальнейшему развитию изучения одного из сложнейших вопросов религии, философии, науки и литературы, в частности, творчества А. Ремизова - знамений. Исследование этих явлений раскрывает творческий характер поисков самобытнейшего писателя начала XX века.

Задачи возможных последующих исследований: а) описать и проанализировать концепт «знамения» на материале всего творчества А. Ремизова; б) выявить особенности функционирования предзнаменований в произведениях писателей-современников А. Ремизова (А. Белого, А. Блока, Ф. Сологуба); в) охарактеризовать специфику знамений в системе постмодернистской культуры.

В представленном диссертационном сочинении мы попытались обозначить основной круг явлений и проблем, возникающих при анализе функционирования знамений в прозе А. Ремизова 1900 - 1920 годов.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Дёмина, Ирина Владимировна, 2006 год

1. Ремизов А. М. Весеннее порошье /Сост. предисл. и коммент. Е. Р. Обатнина. М.: Слово/SLOVO, 2000. - 615 с.

2. Ремизов А. М. Иверень. Загогулины моей памяти. /Главы из книги/ //Север.1991. N 3. С. 64-86; N 4. С. 54-72.

3. Ремизов А. М. Крестовые сестры: Повесть. — М.: Современник, 1989. 124 с.

4. Ремизов А. М. Огонь вещей. М.: Сов. Россия, 1989. - 528 с.

5. Ремизов А. М. Рождественские страшилки // Слово. 1990. №1. С. 71-73.

6. Ремизов А. М. Собр. соч.: В 10 т. М.: Русская книга, 2000. Т. 5. - 688 с.

7. Ремизов А. М. Соч.: В 2 кн. /Сост. предисл. и коммент. А. Н. Ужанкова. — М., 1993.

8. Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис) //Библия. Книги священного писания Ветхого и Нового Завета. М.: Библейские общества, 1993. С. 1325-1346.

9. Переписка В. И. Иванова и А. М. Ремизова / Вступ. ст., примеч. и подгот.писем А. М. Ремизова — А. М. Грачевой, подгот. писем Вяч. Иванова —

10. О.А.Кузнецовой //Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. —М., 1996. С. 79.

11. Переписка П. И. Шестова с А. М. Ремизовым // Рус. лит. 1992. №2. С. 136-185.

12. Переписка П. И. Шестова с А. М. Ремизовым // Рус. лит. 1994. №2. С. 35-80.

13. Письма А. М. Ремизова к В. В. Премиловскому ///Рус. лит. 1991. №2. С. 197-235.

14. Письма Е. И. Замятина А. М. Ремизову / Публ. В. В. Бузник // Рус. лит.1992. №1. С. 176-180.

15. Мифы древних славян. Велесова книга / Сост А. И. Баженова, В. И. Вардугин. Саратов: Надежда, 1993. -320 с.

16. Плутарх. Избранные жизнеописания: В 2 т. /Пер. с древнегр. М.: Правда,1990.

17. Повесть временных лет: В 2 ч. /Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.-Л., 1950.1.. Литература, отражающая теоретические и историко-литературные аспекты темы.

18. Авадяева Е. Россия в предсказаниях. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. - 350 с.

19. Анисимов А. Ф: Религия эвенков. — М.— Л., 1958.

20. Анненков Ю. Дневник моих встреч. Цикл трагедий: В 2 т. — Л.: Исскуство,1991. Т. 1.-303 с.

21. Анохин П. К. Опережающее отражение действительности // Вопр. фил. 1962. №7. С. 97-111.

22. Анохин П. К. Теория отражения и современная наука о мозге.— М., 1970.

23. Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу: Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов: В 3 т. — М.: Современный писатель, 1995.

24. Ахундов М. Д. Генезис представлений о пространстве и времени // Научные доклады высшей школы. Философские цауки. 1976. N4. С. 62-70.

25. Ахундов М. Д. Концепции пространства и времени: истоки, эволюция, перспективы. — М.: Наука, 1982.

26. Бак Д. Роман ли то, что я пишу? Отчет о Букеровской конференции // Вопр. лит. 2005. №2. С. 4-40.

27. Бахматова Г. Н. Концептуальность орнаментального стиля русской прозы первой четверти XX века // Филологические науки. 1989. №5. С. 10-18.

28. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. — М.: Худож. лит., 1975.

29. Бахтин М. М. Слово в романе // Бахтин. М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 72-233.

30. Белый А. На рубеже двух столетий. М.: Худож. лит. 1989.

31. Белый А. Настоящее и будущее русской литературы. //Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994.

32. Бергсон А. Творческая эволюция. -М., 1998.

33. Бердяев Н. А. Война и эсхатология //http://www.krotov.org/berdyaev/1939/! 9391001 l'.html.

34. Бердяев Н. Духовный кризис интеллигенции. //http://www.krotov.info/berdyaev/! 910/4000.html.34. . Бердяев Н. А. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности / Репринтное изд. 1918 г. — М.: Философское об-во СССР, 1990.-240 с.

35. Бердяев Н. А. Одиночество, тоска, свобода //Бердяев Н. Самопознание. -Д.: Лениздат, 1991.

36. Бердяев Н. А. Смысл истории. М., 1990.

37. Булгаков С. Н. Апокалиптика и социализм // Булгаков С. Н. Соч.: В 2 т. -М., 1993.

38. Булгаков С. Н. Два града. Исследование о природе общественных идеалов. СПб.: Изд-во РХГИ, 1997.

39. Вайнштейн О. Индивидуальный стиль в романтической поэтике //Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994. С. 392-430.

40. Виноградов В. Г., Гончарук С. И. Методологические принципы социального предвидения. -М., 1988.

41. Виноградов И. По живому следу. Духовные искания русской классики. — М., 1987.

42. Витгенштейн Л. Лекция об этике //Даугава. 1989. №2. С. 98-105.

43. Водолей знак России. Поверья. Прозрения. Пророчества. - М., 1992.

44. Вострышев М. Умирание во вся дни // Литературная Россия. 1991. № 13. С. 12-30.

45. Гегель .Г. Ф .Г. Философия истории. -СПб., 1993.

46. Генис А. Модернизм как стиль XX века //Звезда. 2000. №11. С. 202-205.

47. Голосовкер Я. Э. Логика античного мифа. — М.: Наука, 1987.

48. Горалик Л. Собранные листья // Новое литературное обозрение. 2002. №54. С. 236-245.

49. Горячева М. О. Проблема пространства в художественном мире А. Чехова.: Дис. канд. филолог, наук. М., 1992.

50. Долгополов JI. Миф о Петербурге и его преобразование в начале века //Долгополов Л. На рубеже веков. -Л., 1979. С. 167-168.

51. Емельянов В. В. Некоторые особенности ценностной системы космоцентризма (середина IV — начало II тыс. до н.э.) // Методология гуманитарного знания в перспективе XXI века. — СПбГУ; 2001. С. 202-209.

52. Зайцев Б. К. Преподобный Сергий Радонежский. М., 1991.

53. Золотова Г. А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. — М., 1973.

54. Зусман В. Концепт в системе гуманитарного знания. Понятие и концепт // httpy/magazines.russ.ru/voplit/2003/2/zysJitrnl.

55. Келдыш В. А. Русский реализм начала XX века. М., 1975.

56. Кибрик А., Паршин П. Дискурс //http://www.krugosvet.ru/articles/82/1008254/print.htm.

57. Кинг, Ф.; Скиннер, С. Нострадамус: Предсказания величайшего из провидцев: Пророчества сбывшиеся, предсказания для миллениума: Пер. с англ. М.: Изд. дом «Ниола-Пресс», 2000. - 175 с.

58. Лаврентьева Е. С. Энантиосемичность концепта «человек» в оде «Бог» Г. Р. Державина // Сб. науч. тр.: Г. Р. Державин в новом тысячелетии. Казань, 2003. С. 66-69.

59. Jle Гофф Ж. Средневековый мир воображаемого. Пер. с фр. Е. В. Морозовой, с лат. И. И. Маханькова / Общ. ред. С. К. Цатуровой. М.: Прогресс, 2001.-440 с.

60. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. — М.: Педагогика Пресс, 1999. - 520 с.

61. Лифшиц А. А. Действительность как слово и знамение // Ноосфера и художественное творчество. — М., 1991.

62. Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка // ИАН СЛЯ. 1993. Т. 52, №1. С. 3-9.

63. Лихачев Н. Сказание о явлении иконы Божией Матери при Вознесенской в селе Коломенском церкви, Московского уезда // Московский журнал. 1993. №10. С. 63-64.

64. Лосев А. Ф. Из ранних произведений. М., 1990.

65. Лосев А. Ф. О понятии художественного канона //Проблемы канона в древнем и средневековом искусстве. — М., 1973. С. 6-15.

66. Лосский Н. История русской философии. -М., 1991.

67. Лотман Ю. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970.

68. Лотман Ю. Текст в тексте //Лотман Ю. Избр. статьи. Таллин, 1992. Т. 1. С. 148-160.

69. Ляпин С. X. Концептология: к становлению подхода // Концепты. Вып. I. Архангельск, 1997. С. 11-35.

70. Мандельштам О. Отклик неба: Стихотворения, критическая проза. Алма-Ата. 1989.

71. Макеева И. И. Знамение в судьбе для человека в Древней Руси // Понятие судьбы в контексте разных культур. М., 1994. С.181 -186.

72. Мелетинский В. М. Миф и двадцатый век ' //www.ruthenita.ru/folklore/meletinsky 1 /htm.

73. Мень А. В. Ветхозаветные пророки: (Библ. пророки от Амоса до Реставрации, VIII-IVb. до н. э.) Л.: О-во «Б-ка Звезды»: Сов. писатель, 1991.-251 с.

74. Мень А. Комментарий к Апокалипсису // u/biblio/books/ApokMen/main.htm.

75. Мень А. Мир Библии. М., 1990.

76. Михайлова И., Скородум Н. Нострадамус: реальность или миф? //Мы и космос. 1991. №24. С. 62-68.

77. Мочульский К. Кризис воображения: Статьи. Эссе. Портреты /Сост. С. Р. Федякин. Томск, 1999.

78. Назаров М. Тайна России. Часть 3. Русская идея и апостасия //http://www.rus-sky.org/histoiy/library/nazarov/nazarov3.htm

79. Немировский А. И. Мифы Древней Эллады. М., 1992.

80. Нефедьев Г. В. Русский символизм и розенкрейцерство: Статья первая //Новое лит. Обозрение. 2001. № 5. С. 167-195.

81. Никитина А. Г. Предвидение как человеческая способность. —М., 1975

82. Нилус С. А. Великое в малом. Записки православного. М.: Издание Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1991.

83. Раков В. П. Меон и стиль //Творчество писателя и литературный процесс. — Иваново: ИвГУ, 1994.

84. Раков В. П. О неклассических стилях. Теоретический этюд // Филологические штудии: Сб. научн. тр., Вып. 5. Иваново, 2001. С. 3-13.

85. Рижский М. И. Библейские пророки и библейские пророчества. М.: Политиздат, 1987.

86. Розанов В .В. Собр. соч. Мимолетное. М., 1994.

87. Россия перед вторым пришествием: пророчества русских святых. —М. Адрес-Пресс, 2001. -560 с.

88. Руднев В. Прочь от реальности. Исследования по философии текста. М., 2000.

89. Рудницкий К. Режиссер Мейерхольд. -М.: Наука, 1969.

90. Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники. — М., 1971. С.202-293.

91. Сегал Д. Осип Мандельштам. История и поэтика. Иерусалим Беркли, 1998.

92. Смирнов И. П. Художественный смысл и эволюция поэтических систем. — М., 1977.

93. Стасюлевич М. М. История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых: В 3 т. СПб.: Типография Иосафата Огризко, 1863. Т. 1.

94. Топоров В. Н. Святость и святые в русской духовной литературе. Три века христианства на Руси (XII XIV вв.): В 2 т. - М.: Школа «Языка русской культуры», 1998. Том II.

95. Топоров В. Н. Эней человек судьбы: К «средиземноморской персонологии»: В 2 т. -М.: Радикс, 1993. Т. 1.

96. Топоров Г. В. Проблемы лингвокультурологического описания концепта (на примере концепта «трудовая деятельность»): Учеб. пособ. Тула, 2000.

97. Тьерри О. Рассказы из времен Меровингов. СПб.: Изд-во Иванов и Лещинский, 1994. - 336 с.

98. Федотов Г. П. Святые Древней Руси. М., 1990.

99. Флоренский П. А. Иконостас //Флоренский П. А. Соч.: В 4 т. М.: Мысль, 1996. Т. 2. С. 446-450.

100. Флоренский П.А. Небесные знамения (размышление о символике цветов) //Флоренский П. А. Соч.: В 4 т. -М.: Мысль, 1996. Т. 2. С. 414-418.

101. Ханзен-Лёве А. Русский символизм: Система поэтических мотивов. Ранний символизм.-СПб., 1999.

102. Шалыгина О. В. Время в художественных системах А. П. Чехова и А. Белого. Дис. канд. филолог, наук. М., 1997.

103. Экзегетика снов. Европейские хроники сновидений. М.: Изд-во Эксмо, 2002.

104. Элиаде М. Космос и история. — М.: Прогресс, 1987.

105. Элиаде М. Мифы, сновидения, мистерии. М.: Киев, 1996.

106. Эткинд Е. Г. «Демократия, опоясанная бурей»: Композиция поэмы А. Блока «Двенадцать»» // Эткинд Е. Г. Там внутри. О русской поэзии XX века: Очерки.-Спб., 1996.

107. Яковлев В. В. К постановке проблемы интерпретации знамений в средневековом тексте // Тобольский исторический сборник: Сб. науч. тр. Вып. III. Ч. 2. Тобольск, 1998. С. 30-34.

108. Яковлев В. В. Модель дифференциации знамений и чудес в раннесредневековых исторических произведениях // Рубеж веков: Проблемыметодологии и историографии исторических исследований. Сб. ст. Тюмень: Изд.-во Тюменского гос. ун.-та, 1999. 192 с.

109. Яковлев В. В. Раннесредневековые знамения как знаки сакрального времени: историко-культурологический анализ. Автореф. дисс. канд. культурологи. Тюмень, 2000.

110. I. Работы литературоведов о творчестве А. М. Ремизова.

111. Аверин Б., Данилова И. Автобиографическая проза А. М. Ремизова // Ремизов А. М. Взвихренная Русь. — М.: Советский писатель, 1991.

112. Аверинцев С. С. Византия и Русь: два типа духовности // Новый мир. 1988. № 7. С. 210-220; № 9. С. 215-230.I

113. Амелия А. Неизданный «Мерлог» А. М. Ремизова // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 3. М.: Прогресс, Феникс, 1991. С. 199-205.

114. Андреев Ю. А. О писателе Алексее Ремизове // Ремизов А. М. Избранное. — М.: Худож. лит., 1978. С. 3-33.

115. Андреев Ю. Пути и перепутья Алексея Ремизова // Вопр. лит. 1977. №5. С. 216-242.

116. Бахматова Г. Н. Концептуальность орнаментального стиля русской прозы первой четверти XX века // Филолог, науки. 1989. №5. С. 10-18.

117. Безродный М. В. Об одной подписи Алексея Ремизова //Рус. лит. 1990. №1. С. 224-228.

118. Блищ Н. JI. Автобиографическая проза А. М. Ремизова (проблема мифотворчества). -Мн.:ЕГУ, 2002.

119. Бондарко В. О писателе русского зарубежья Алексее Ремизове // Север. 1991. №3. С.64-66.

120. Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М., 1989.

121. Волошин М. Лики творчества. М., 1988.

122. Грачева А. М. Алексей Ремизов и древнерусская литература /РАН Ин-т рус. лит. (Пушкинский дом). СПб.: Дмитрий Буланин, 2000.

123. Грачева А. М. Между Святой Русью и Советской Россией. Алексей Ремизов в эпоху Второй русской революции // Ремизов А. М. Собр. соч.: В 10 т. М.: Русская книга, 2000. Т.5. С. 589 - 605.

124. Грачева А. М. Революционер Алексей Ремизов: миф и реальность // Лица. Биографический альманах. Вып. 3. М., СПб.: Феникс, Atheneum. 1993. С. 419447.

125. Данилевский А. Л. О дореволюционных «романах» А. М. Ремизова // Ремизов А. М. Избранное. Л., 1991. С. 604-607.

126. Доценко С. Н. Два подхода к фольклору: С. Городецкий и А. Ремизов // Уч. зап. Тартус. гос. ун-та. Тарту, 1990. Вып. 883. С. 116-138.

127. Доценко С. Н. Нарочитое безобразие: Эротические мотивы в творчестве А. Ремизова // Литературное обозрение. 1991. №11. С. 72-75.

128. Доценко С. Н. Обезвелволпал А. М. Ремизова как зеркало русской революции // Europa Orientalis. 1997. №3. С. 316-322.

129. Иезуитова Л. А. «Слово о погибели земли русской» А. М. Ремизова в газете «Воля народа» // Ремизов А. Исследования и материалы. СПб., 1994. С.67-81.

130. Ильин И. А. О тьме и просветлении: Книга художественной критики: Бунин, Ремизов, Шмелев. -М., 1991.

131. Ильин И. А. Творчество А. М. Ремизова // Ильин И. А. О тьме и просветлении. М., 1991. С. 81-134.

132. Келдыш В. На рубеже художественных эпох / 0 русской литературе конца XIX начала XX века/ // Вопр. лит. 1996. Вып. 2. С. 92-96.

133. Козьменко М. В. Алексей Ремизов //Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). Кн. 2. -М., 200i. С. 340-380.

134. Козьменко М. В. А. М. Ремизов в оценке критики 10-х гг. // Общественные науки в СССР. 1990. Сер. 7. №6. С. 30-53.

135. Козьменко М. В. «Лимонарь» как опыт реконструкции народной веры //Алексей Ремизов. Исследования и материалы. Спб., 1994. С. 26-33.

136. Козьменко М. В. Мир и герой Алексея Ремизова, (к проблеме взаимосвязи мировоззрения и поэтики писателя) // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1982. №1. С. 24-30.

137. Козьменко М. В. Удоноши и Фаллофоры Алексея Ремизова // Литературное обозрение. 1995. №5. С. 175-187.

138. Козьменко М. В. «Я писал всегда врозь с темой дня» А. М. Ремизов. // Ново-Басманная, 19. М., 1990. С. 224-236.

139. Колобаева Л. «Право на субъективность» А. Ремизов и Л. Шестов // Вопр. лит. 1995. №5. С. 45-76.

140. Коробейникова О. Ю. Языковая эквивалентность как фактор организации художественного текста: Ранние «романы» А. М. Ремизова: Автореф. дис. .канд. филол. наук.: 10.02.01. -СПб., 1996.

141. Королева Е. В. Игровое начало в книге А. М. Ремизова «Посолонь»: Дипломное сочинение, 2000.

142. Лавров А. В. «Взвихренная Русь» Алексея Ремизова: символистский роман-коллаж // Ремизов А. М. Собр. соч.: В 10 т. М.: Русская книга, 2000. Т. 5. С.544-558.

143. Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. — Л., 1967.

144. Лихачев Д. С., Панченко А. М., Понырко Н. В. Смех в древней Руси. Л., 1984,

145. Лотман Ю. М. Устная речь в историко-культурной перспективе //Лотман Ю. Избр. статьи. Таллинн. 1992. Т. 1.

146. Лурье Я. С. А. М. Ремизов и древнерусский «Стефанит и Ихнелат» // Рус. лит. 1996. №4. С. 176-179.

147. Маркина Т. И. Мотив сна в романной поэтике А. М. Ремизова: Дипломное сочинение, 2000.

148. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М.; Наука, 1976.

149. Милованова О. О. Ремизов А. М. // Русские писатели. Библиографический словарь.: В 2 ч. — М.: Просвещение, 1990. Ч. 2.

150. Минц 3. Г. Об эволюции русского символизма (К постановке вопроса: тезисы) // А. Блок и основные тенденции развития литературы начала XX века: Блоковский сборник VII. Тарту, 1986. С. 7-24.

151. Минц 3. Г. Переписка с А. М. Ремизовым // Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 2. Литературное наследство. Т. 92. / Ред. Г. П. Бердников, Д. Д. Благой и др. М., 1981. С. 63-142.

152. Михайлов А. И. Сказочная Русь Алексея Ремизова // Рус. лит. 1995. №4. С. 50-67.

153. Мочульский К. В. О творчестве Алексея Ремизова. Заметки о Розанове (Из лит. крит. наследия) // Русская речь. 1992. №2. С. 28-38.

154. Нагорная Н. А. Поэтика сновидений и стиль прозы А. М. Ремизова: Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01. Самара, 1997.

155. Обатнина Е. Р. А. М. Ремизов «Вонючая торжествующая обезьяна» //Новое литературное обозрение. 1995. №1. С. 142-153.

156. Обатнина Е. Р. А. М. Ремизов и «Серапионовы братья» (к истории взаимоотношений) // Новое литературное обозрение. 1997. №26. С. 223-237.

157. Обатнина Е. Р. Миф о Гоголе начала XX века и «Огонь вещей» Алексея Ремизова // Алексей Ремизов: Исследования и материалы. СПб. 1994. С. 129142.

158. Обатнина Е. Р. «Обезьянья Великая и Вольная Палата» Алексея Ремизова: История литературной игры: Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01 / ИР ЛИ РАН (Пушкинский Дом). -СПб., 1998.

159. Обатнина Е. Р. «Обезьянья Великая и Вольная Палата» Алексея Ремизова // Ремизов А. М. Собр. соч: В 10 т. М.: Русская книга, 2000. Т.5. С. 641-652.

160. Обатнина Е. Р. «Обезьянья Великая и Вольная Палата»: игра и ее парадигмы // Новое лит. обозрение. 1996. №13. С. 185-217.

161. Орлицкий Ю. Б. Стих и проза в творчестве А. Ремизова (К постановке проблемы) // Алексей Ремизов: Исследования и материалы. -СПб., 1994. С.166-172.

162. Павловский А. И. Две России и единая Русь: Художественно-философская концепция России Русь в романах А. Ремизова и И. Шмелева эмигрантского периода // Рус. лит. 1995. №2. С. 47-71.

163. Паламарчук. П. «Огонь вещей» А. Ремизова. // Паламарчук П. Москва или Третий Рим. — М., 1991. С. 193-198.

164. Письма А. М. Ремизова к В. В. Перемиловскому / Подгот. текста Т. С. Царьковой, вст. ст. и прим. А. М. Грачевой // Рус. лит. 1990. №2. С. 211330.

165. Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову / Вст. ст., подг. текста и прим. Е. Обатниной // Рус. лит. 1995. №3. С. 157-209.

166. Резникова Н. Ремизов о себе // Дальние берега: Портреты писателей эмиграции. -М., 1994. С. 87-95.

167. Ремизов А. М. Библиография. // История русской литературы конца XIX начала XX века.- М.-Л.: АН СССР, 1963. С. 353-356.

168. Ремизов А. М. Заповедное слово русскому народу Памфлет. // Ясная Поляна. 1991. № 1.С. 3-9.

169. Ремизов А. М. Москва Алексея Ремизова: Сборник. М.: КСТАТИ, 1996.

170. Розанов Ю. А. Драматургия Алексея Ремизова и проблема стилизации в русской литературе начала XX века: Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01. / Вологодский гос. пединститут. Вологда, 1994.

171. Розанов Ю. А. Народная драма о царе Максимилиане в пересказе Алексея Ремизова // Творчество писателя и литературный процесс. — Иваново, 1982. С. 153-164.

172. Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века. Энциклопедический биографический словарь. -М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1997.

173. Синани-Мек Лауд Е. Волшебное мышление А. М. Ремизова: «Мышкина дудочка» // Алексей Ремизов: Исследования и материалы. -СПб., 1994. С. 124128.

174. Слобин, Грета Н. Проза Ремизова 1900.-1921 /Пер с англ. Г. А. Крылова. -Спб., «Академический проект», 1997. 206 с.

175. Смиренский В. Воспоминания об Алексее Ремизове / Предисл., публ. и коммент. Е. Обатниной // Лица: Биографический альманах. -М.; СПб., 1996. Вып. 7. С. 161-190.

176. Сосинский В. Домовой на рю Буало: Из воспоминаний о писателе А. М. Ремизове. //Родина. 1991. №8. С. 83-86.

177. Сосинский В. Конурка: воспоминание об Алексее Ремизове, Александре Алехине, братьях Модильяни и других // Вопр. лит. 1991. №6. С. 167-207.

178. Топоров В. Н. О «Крестовых сестрах» А. М. Ремизова: поэзия и правда. Статья первая // Учен. зап. Тартус. гос. ун-та. 1988. Вып. 822. С. 121-138.

179. Туниманов В. Ф. М. Достоевский в творчестве и жизни А. М. Ремизова // Достоевский в конце XX века: Сб. статей. М., 1996. С. 411-431.

180. Тырышкина Е. В. А. М. Ремизов и идейно-художественные поиски символизма: к проблеме метода // Русская литература XX века: направления и течения. Екатеринбург, 1992. Вып. 1. С. 72-79.

181. Хейзинга И. Homo Ludens: Опыт определения игрового элемента культуры. -М„ 1992.

182. Холодова 3. Я. Художественное мышление М. М. Пришвина: Содержание, структура, контекст :Диссерт. д-ра филолог, наук Иваново, 2000.

183. Цивьян Т. В. О ремизовской гипнологии и гипнографии // Серебряный век в России: Избранные страницы. М., 1993. С. 299-338.

184. Цивьян Т. В. Ремизов и его языковые эксперименты // Русистика. Славистика. Индоевропеистика. -М., 1996 С. 690-703.

185. Цыбин В. Мифы и сны Алексея Ремизова // Лит. Россия. 1989. 11 марта. 187.Чалмаев В. А. Власть судьбы: Творческий путь и «взвихренное слово» А. Ремизова //Лит. в шк. 1993. №3. С. 32-61.

186. Чалмаев В. А. Молитвы и сны Алексея Ремизова // Ремизов А. М. Огонь вещей.-М„ 1989. С.3-9.

187. Чалмаев В. А. Ремизов (о нем) //Литература русского зарубежья 19201940 гг.-М., 1993. С. 144-178.

188. Чалмаев В.А. Потерянный бриллиант (О творчестве А. Ремизова // Лит. газ. 1989. 11 октября (№41). С .5.

189. Чуйкова О. Мифологический аспект прозы А. М. Ремизова (1900-нач. 1910): Автореф. дис. .канд. филол. наук: 10.01.01. / Московск. пед. ун-т. Москва, 1997.

190. Чуковский К. Психологические мотивы в творчестве Алексея Ремизова //

191. Чуковский К. Книга о современных писателях. Пт., 1914.

192. Шубина Л. В. «Взвихренная Русь» А. М. Ремизова (Проблематика, жанрово-стилевое своеобразие): Дипломное сочинение, 1997.

193. Эренбург И. Люди, годы, жизнь // Собр. соч. Т. 8. М., 1966.

194. Alexis Remizov/ Bibliographies des oeuvres de Alexis Remizov // Etable par Helene Sinany. Paris, 1978.

195. Clark K. Aleksei Remizov in Petrograd 1919-1921 // Approaches to a Protean Writer. Columbus, 1986. (UCLA Slavic Studies. Vol. 16). P. 261-276.

196. Shane A. M. Rhythm without Rhime: The Poetry of Aleksej Remizov // Approaches to a Protean Writer. Columbus, 1987. (UCLA Slavic Studies. Vol. 16). P. 217-227.

197. Waszkielewicz H. Peregrynacje Alekseja Riemizowa: О czasoprzestrzeni na podstawie opowiadania «W newoli» // Studia Rossica Posnaniesia. 1988. Vol. 20. P. 65-74.

198. Waszkielewicz H. Modernistyczny starowierca: Glowne motywy prozy A. Riemizowa. — Krakow, 1994.1.. Список справочной литературы

199. Арутюнова Н. Д. Дискурс //Лингвистический энциклопедический словарь. -М, 1990.

200. Бауэр В., Дюмотц И., Головин С. Энциклопедия символов /Пер. с нем. Г. И. Гаева. М.: КРОН - ПЕРЕСС, 1995.

201. Бестужев-Лада И. В. Предвидение научное. Прогнозирование //Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 524, 533-534.

202. Библейская энциклопедия: Труд и издание Архимандрита Никифора. Репринтное изд. — М., 1990.

203. Библейская энциклопедия. М.: Манускрипт, 1991.

204. Брокгауз Ф. А., Ефрон М. А. Энциклопедический словарь. СПб.: Типолитография И. А. Ефрона, 1894. Т. XII. С. 617.

205. Живов В. М. Святость. Краткий словарь агиографических терминов. М., 1994.

206. Мифологический словарь /М, Н. Ботвиннин, М. А. Коган, М. Б. Рабинович, Б. П. Селецкий.—Минск: Университетское, 1989.

207. Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. 3-е изд. - М.: Международ, отношения, 2001.

208. Преображенский А. Г. Этимологический словарь русского языка.- М., 1959. Т.1.

209. Потебня А. А. О некоторых символах в славянской народной поэзии //Потебня А. А. Символ и миф в народной культуре. М.: Лабиринт, 2000. С. 9-31.

210. Толковый словарь русского языка/ Под ред. проф. Д. Н. Ушакова. -М.ЮГИЗ, 1935-1939, T.1-IV.

211. Тресиддер Дж. Словарь символов /Пер. с'англ. С. Палько. М.: ФАИР-ПРЕСС, 2001.

212. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. — М.: Прогресс, 1967. Т. 2.