Жизнь как творчество в дневнике и художественной прозе М. М. Пришвина тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, доктор филологических наук Варламов, Алексей Николаевич

• Варламов, Алексей Николаевич
• доктор филологических наук
• 2003

Оглавление диссертации доктор филологических наук Варламов, Алексей Николаевич

Введение.

Глава 1. М.М.Пришвин: проблема творческого самоопределения.

1.1. Личность В.В.Розанова в жизни. Дневнике и художественной прозе М.М.Пришвина: проблема авторского произвола.

1.2. На пути к Религиозно-философскому обществу: литературный миф и реальность.

1.3. Посредник: Пришвин и религиозное сектантство.

1.4. Старший: писательская стратегия Пришвина в 20-ые годы.

1.5. Два романа.

Глава 2. Любовь в жизнетворчестве Пришвина.

2.1. Первая любовь.

2.2. Дух и плоть.

2.3. Женщины настоящего и будущего.

2.4. Гений жизни.

Глава 3. Между мужиками и большевиками.

3.1. Писатель и революция.

3.2. Взбаламученное море: крестьянство в Дневнике и прозе М.М.Пришвина.

3.3. В поисках идеального большевика.

3.4. Кулак от литературы.

Глава 4. Современник торжествующего социализма.

4.1. Победитель.

4.2. Писатель и его критик.

4.3. В клубе советских писателей.

4.4. Медный всадник социализма.

4.5. Чистое время.

4.6. Государственным путем.

4.7. Между светом и тенью.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Жизнь как творчество в дневнике и художественной прозе М. М. Пришвина»

Несмотря на то, что изучение творческого наследия М.М.Пришвина имеет свою длительную и достаточно сложную и противоречивую историю. долгое время (по крайней мере до конца восьмидесятых — начала девяностых годов XX века) в читательском сознании существовала некая легенда о Пришвине как о тайновидце, волхве и знатоке природы, отстраненном от проблем человека и общества. Суть подобного отношения к писателю образнее всего выразил его младший современник К.Г.Паустовский: "Если бы природа могла чувствовать благодарность к человеку за то, что он проник в ее тайную жизнь и воспел ее красоту , то прежде всего эта благодарность выпала бы на долю писателя Михаила Михайловича Пришвина" (208, 5).*

В этих словах и таком понимании Пришвина - не вся правда. но лишь часть ее, и не случайно сам Пришвин признавался, что пейзажей не любит и писать их стыдится. "Меня тоже всегда стыдил пейзаж в романах", - сообщал он Горькому в письме от 1926 года (121, 337). А место свое в литературе определил так: "Розанов - послесловие русской' литературы, я - бесплатное приложение. И все." (19, 196).

В силу ряда причин (прежде всего идеологических, но не только) очень важные темы в исследованиях, посвященных творчеству Пришвина, прозвучали слабо или неверно. Многое из того, что было им написано, осталось в Дневнике**, и по сей день известном далеко не в полном Ьсе ссылки даны в конце работы. При цитировании первая цифра в круглых скобках - номер позиции в библиографии, вторая - страница. Если следует цитата из собрания сочинений, том указан римской цифрой. Именно такого обозначения (с прописной буквы, в единственном числе) мы будем придерживаться вслед за Н.П.Дворцовой, которая писала: "Сам Пришвин по разному называл свое главное произведение: дневник, дневники, "мои тетрадки" и т.д. Это, в частности, отразилось в практике его опубликования. В этой работе в соответствии с Пришвинеким представлением об имени принято обозначение главной объеме. В равной степени это касается и целого ряда, обстоятельств его жизни. непосредственно связанных с творчеством. Опубликованные на рубеже восьмидесятых-девяностых годов выдержки из Дневника Пришвина советского периода и публикация первых томов Полного собрания его Дневника (к настоящему времени вышли четыре тома, охватывающие fi период с 1914 по 1925 годы,* и подготовлен к изданию пятый) совершенно по-новому высветили личность писателя. Наиболее радикальное суждение, принадлежащее A.M.Эткинду, вообще объявляет все написанное о Пришвине в советское время (за исключением книг его второй жены В.Д.Пришвиной) утратившим силу: "Поток материалов из архива Пришвина обесценивает довольно объемную литературу о нем советского периода" (275, 174)

Это решение о несостоятельности советского пришвиноведения в целом не вполне справедливо. В написанных о Пришвине статьях и книгах советского времени содержится много ценного, и прежде всего это относится к работам Н.И.Замошкина, Н.П.Смирнова, Т.Ю.Хмельницкой, Г.П.ТреФиловой. П.С.Выходцева. В.В.Кожинова. В.В.Агеносова, В.Я.Курбатова и других литературоведов. Более того, несмотря на очевидное негативное отношение к Пришвину. рациональное зерно присутствует и в статьях критиков, близких к РАППу, А.В.Ефремина, М.С.Григорьева, М.ГельФанда (конкретнее речь об этом пойдет в первой главе работы), а также в статье Андрея Платонова "Неодетая весна". в высказываниях о творчестве Пришвина И-С.Соколова-Микитова. Ю.П.Казакова, А.Т.Твардовского.

Однако то. что в свете появившихся новых Фактов и материалов жизнь и творчество писателя требуют нового осмысления и нового подкниги писателя как Дневника, что подчеркивает включенность ее в культуру со своим именем-заглавием" (131, 164). Пришвин М.М. Дневник. Т. 1. 1914-1917 гг. М.: Моск. рабочий, 1991: Т. 2. 1918-1919 гг. М.: Моск. рабочий. 1994; Т. 3. 1920-1922 гг. М.: Моск. рабочий, 1995. Т. 4. 1923-1925 гг. М.: Русская книга, 1999. хода, несомненно- На сегодняшний день Пришвин без преувеличения является самым непрочитанным и. как следствие. неизученным из числа крупных русских писателей минувшего века- Другого автора, чье литературное наследие не опубликовано и наполовину (имеется в виду Дневник Пришвина), у нас просто нет. и во многом этим определяется актуальность настоящего исследования.

Основная цель данной работы — показать, насколько это возможно, неизвестное лицо Пришвина, затронуть ранее замалчивавшиеся, вынужденно обойденные вниманием страницы его биографии и творчества. с тем, чтобы попытаться представить во всей сложности и противоречивости личность писателя. чей облик в истории русской советской литературы, с одной стороны, был в полной мере не оценен, а с другой, часто необоснованно лакировался.

11ри написании работы были выбраны три крупные, связанные между собою узловые темы. Условно их можно обозначить как литература, эрос и общество. Они не исчерпывают всего многообразия спектра пришвинского творчества, но выбор именно этого круга вопросов определяется тем, что, по-нашему мнению, они находятся в сердцевине писательского мировоззрения, в той его интимной области, которая была пропущена автором через душу, им лично пережита, но в отличие от более известных и изученных сюжетов, связанных с природой, этнографией или более популярных в последнее время философией жизни и русским космизмом, долгое время оставалась сокрыта и сознательно защищена от взгляда извне, и, в том числе взгляда исследовательского . в расчете на будущее. свободное от цензуры и идеологической предвзятости прочтение.

Пришвин принадлежал к писателям. биография которых не просто связана с творчеством, но стала его частью, включена и даже подчинена литературе. Вот почему слова "жизнь" и "творчество" в их диалектической связи, часто объединяемые самим Пришвиным в Дневнике в "творчество жизни" или "жизнетворчество". были использованы в названии работы и стали предметом данного исследования. Серьезный разговор о произведениях писателя и о его Дневнике. который он считал главным делом своей жизни. — это разговор о личности. характере, поступках. взглядах, литературном и семейном окружении Пришвина, его личных и творческих отношениях с писателями-со временниками.

Включая события реальной жизни и реальные лииа в свое автобиографическое и творческое пространство, писатель. с одной стороны, следовал традициям "серебряного века" и прежде всего традициям русского символизма. где подобный modus vivendi был своего рода нормой*, а, с другой, явил собой тип совершенно нового художника, особенно в советских условиях. По сути дела вся его жизнь оказалась уникальным экспериментом, который он изо дня в день ставил над самим собой, находясь во враждебном окружении едва ли не с первых шагов в литературе и тщательно Фиксировал результаты этого эксперимента в Дневнике. Именно в его судьбе последовательно и в наиболее чистом виде нашла отражение принципиально важная для начала века идея жизнетворчества как способа постижения и утверждения бытия.

Последнее стало едва ли общепризнанным постулатом в современном пришвиноведении (Н.П.Дворцова, Я.З.Гришина, С.Г.Семенова, Т.Я.Грин-Фельд, З.Я.Холодова и др.). Менее изучено иное. Идея жизнетворчества влекла за собой определенную мистификацию и мифологизацию творческого и жизненного пути писателя, к чему сознательно и бессознательно . вынужденно и свободно прибегал сам Пришвин и до и после революции . Это делает особенно интересной, привлекательной и загадочной его Фигуру, и одну из задач нашей работы мы видим в том. чтобы. См. у А.J1.Гришунина (который. кстати, ссылается в своей статье, в том числе и на Пришвина): "Поэты-символисты придавали этому особенное значение. исповедуя "жизнетворчество", строя свою жизнь в соответствии со своими теориями и характером творчества. Писателя не хотели отделять от человека. литературную биографию от личной, искали сплав жизни и творчества. Сам метод становился жиэ— нетворческим Г.1 Символизм изменил и осложнил процесс восприятия литературы читателем, потребовал гораздо большей, чем прежде, определенности "образа автора" (125. 14). опираясь на объективные свидетельства, на анализ Дневника и художественной прозы. прежде всего автобиографической. а также писем, архивных документов, мемуаров о Пришвине, что и стало материалом данного исследования, - попытаться демифологизировать созданный писателем художественный мир и центральный образ автора — демиурга v#> этого мира, провести там, где возможно, границу между реальностью и вымыслом, мифом и Фактом. Цель подобной демифологизации состоит не в том, чтобы "разоблачить" или снизить образ Пришвина (который, надо признать, традиционно очень высоко оценивался и даже несколько идеализировался в советском литературоведении, и эта традиция сохраняется поныне), но в том, чтобы обнаружить, обнажить некоторые приемы его письма и раскрыть особенности его стиля.

Своеобразное соотношение существует между жизнетворчеством и документальной литературой, - писала Л.Я.Гинзбург. - Документальная литература, переводя жизнь на свой язык, в то же время как бы берет на себя обязательство сохранить природу жизненных Фактов. Если, таким образом, жизнетворчество строит жизнь по законам искусства, то здесь принцип обратный: документальная литература стремится пока— ilfc зать связи жизни, не опосредованные Фабульным вымыслом художника"

113, 29).

Пришвин и в жизни, и в творчестве попытался соединить оба этих подхода, и анализ подобного соединения представляется в высшей степени интересным и перспективным пунктом исследования.

Другая задача - проследить интертекстуальные, творческие и личные связи Пришвина с крупнейшими писателями и литературными критиками двадцатого века: В.В.Розановым, Д.С.Мережковским, З.Н.Гиппиус, А.М.Ремизовым, А.А.Блоком. И.А.Буниным, Р.В.Ивановым-Разумником, А.Платоновым, М.Горьким, Б.А.Пильняком, Б.Л.Пастернаком и др. Особенно важной видится в этом ряду роль двух писателей - Розанова и Бунина, которые, как и Пришвин, практически в одно и то же время ^ имели отношение к елецкой мужской гимназии, и очевидное влияние первого, так же как и неявное, но глубинное и самим Пришвиным признаваемое родство со вторым ("Вчитывался в Бунина и вдруг понял его. как самого близкого мне из всех русских писателей- Для сравнения меня с Буниным надо взять его "Сон Обломова-внука" и мое "Гусек". "Сон" тоньше. нежнее, но "Гусек" звучнее и сильнее. Бунин культурнее. но Пришвин самостоятельнее и сильнее- Оба они русские, но Бунин от дворян. а Пришвин от купцов" (102. 64)) образуют важнейший и неслучайный мотив его судьбы, опять-таки сводя жизнь и литературу в одно целое

Наконец еше одним очень важным и очень непростым является вопрос или, вернее, целый ряд вопросов, касающихся эволюции общественной позиции. исторических и политических взглядов, религиозного и философского мировоззрения писателя. Особенно актуальна эта тема для советского периода в судьбе Пришвина. который в значительной мере замалчивался в советские годы и вызывает споры теперь, порождая самые разные оценки его художественных произведений, а также того, что сам Пришвин называл "творческим поведением", подчеркивая прямую и безусловную связь между жизнью и произведением писателя. Насколько Пришвину, декларировавшему в своем Дневнике личную и творческую независимость, действительно удавалось ее сохранить, был ли с его стороны и если был, то каким, компромисс с властью, к чему пришел писатель в итоге своих исканий. что стало результатом его творчества жизни в советские годы - об этом в пришвиноведении говорилось . по-видимому. меньше всего.

Важнейшим материалом данного исследования стал Дневник Пришвина. который он вел с самых первых шагов в литературе и до последних дней жизни. Ведение дневника никогда не было исключительным или специфическим занятием для писателей, а тем более для литературной ситуации "начала века". По справедливому замечанию одного из исследователей этого периода Н.А.Богомолова. поставившего целью в своем докладе "Дневники в русской культуре начала XX века" на Тыняновских чтениях проследить, "как эволюционирует отношение к дневникам у людей, входивших в орбиту русского символизма и постсимволистских течений. пытаясь при этом наметить не только особенности бытования этих Форм Фиксации действительности, но и изменение отношения к ним у авторов, принадлежащих к различным типам писательского сознания", "первое, что видно невооруженным глазом. — само стремление вести дневники или же не обращаться к ним" (67. 203).

Безусловно, обращение к жанру дневника сближает Пришвина с писателями начала XX века. и все-таки пришвинский Дневник стоит в ряду знаменитых дневников той поры особняком. Взгляд писателя на исторические события, которые ему довелось увидеть и пережить, уникален, и пришвинский Дневник при всем его субъективизме, углубленном самоанализе. некоторой перегруженности бытовыми. Фенологическими или кинологическими. подробностями имеет не только литературную, но и значительную историческую ценность.

Именно сплав личного, интимного и общественного содержания и представленный в них исторический и автобиографический контекст, охватывающий почти пятьдесят лет, глубокое осмысление происходящего и безжалостность анализа и самоанализа, борьба объективного с субъективным, полемичность, внутренний драматизм и противоречивость превращают пришвинские "тетрадки" из частного документа в уникальную книгу русской жизни, жанр которой очень трудно поддается определению и которая не имеет в нашей литературе аналогов. Дневники В.Я.Брюсова, М.А.Кузмина, Г.И.Чулкова, А.А.Блока, З.Н.Гиппиус, Б.А.Садовского. Андрея Белого. А.М.Ремизова. К.И.Чуковского при всей их громадной ценности не знают такого масштаба и охвата. Для Пришвина в отличие от большинства его современников Дневник никогда не был второстепенным, только интимным, бытовым, сугубо личным или, напротив. литературным документом - это была книга с самым широким содержанием, рассчитанная на будущее прочтение. Последнее особенно важно, ибо дневники начала века тяготели либо к крайней закрытости, как у Брюсова, либо, напротив, предполагали публикацию при жизни автора, как у Гиппиус, или же прочтение в узком интимном кругу, как у Вяч.Иванова или М.Кузмина*. Ср. у Георгия Иванова в "Петербургских зимах": "Однажды, в минуту откровенности. Сологуб признался (в разговоре) с Блоком:

Пришвин шел по незаемному пути. Его Дневник представлял собой некую параллельную его собственно художественным текстам литературу и находился с последней в постоянном диалоге. Особенно интересно в этой связи птхэанализировать, как соотносятся его дневниковые записи с автобиографической прозой . а те и другие — с реальными событиями и историческим контекстом.

Значение дневника явно выходит не только за рамки собственно дневника, но даже в какой-то степени становится явлением более значительным. чем литература: - свидетельством соответствия духовного пути человека некоему предначертанному идеалу Г.] Дневник становится средством ежедневного самопознания и самостановления; протекающая жизнь не просто Фиксируется, а осознается как взаимодействие человека и всего, что его окружает, причем уловленное в самый момент этого взаимодействия, а не ретроспективно. Такова, по всей видимости доминанта дневника символистской эпохи Г. 1 Здесь дневники приобретают характер не только литературной школы (психологизм, становление стиля). но и школы жизненной. заставляющей писателя открывать все самые потайные сферы своей души, делать их достоянием пусть небольшого, но все же круга слушателей, с надеждой, видимо, перейти от отъединенное™ человека к его невиданному единству с другими и к постепенному созданию иной, прежде небывалой, общности" (67, 207-208), - писал Н.А.Богомолов, и хотя М.М.Пришвин по не

- Хотел бы дневник вести. Настоящий дневник, для себя. Но не могу, боюсь. Вдруг, случайно, как-нибудь, подчитают. Или умру внезапно - не успею сжечь. Останавливает меня это. А, знаете, иногда до дрожи хочется. Но мысль - вдруг прочтут, и не могу" (150. 139).

Ср. также у Б. В.Томашевского: "В XX веке появился особый тип писателей с биографией - демонстративно выкрикивающих: смотрите, какой я нехороший и бесстыжий. Смотрите и не отворачивайтесь, потому что все вы такие же нехорошие, но только малодушны и скрываетесь. А я смел, раздеваюсь нагишом и хожу на публике не стесняясь" (252. 8). вполне понятным причинам нигде не упоминается в его работах, само это определение относится к нему как ни к какому другому писателю той поры.

Именно связь Дневника Пришвина с жизнью, с одной стороны, и художественными текстами, с другой, обусловливает его центральное положение в данной работе и требует искать определенного научного подхода, при котором история жизни отдельной личности сопрягалась бы с литературным и историческим контекстом своего времени и находила отражение в текстах писателя. Это имеет определенное отношение к идеям нового историзма, о которых говорится в работах А.М.Эткин-да: "Новый историзм - история не событий, но людей и текстов в их отношении друг к другу. Его методология включает три компонента: интертекстуальный анализ. который размыкает границы т е к с т а. связывая его с многообразием других текстов, его предшественников и преследователей: дискурсивный анализ, который размывает границы ж а н р а, реконструируя прошлое как единый, многоструйный поток текстов: и наконец, биографический анализ, который размывает границы жизни, связывая ее дискурсами и текстами, среди которых она проходит и которые она продуцирует" (277, 7-8). И далее — "задача анализа не в том, чтобы слить реальность с фантазией: этим занимаются сами пациенты, авторы и тексты. Задача анализа в том, чтобы разграничить текст и реальность и на этой основе увязать их друг с другом. восстановить их контекст" (207. 15). Последнее представляется в случае с Пришвиным особенно актуальным и имеет прямое отношение к вопросу о демифологизации.

Эти идеи, впрочем, разрабатываются в современном литературоведении очень многими и не только зарубежными исследователями. на которых А.М.Эткинд в своей статье ссылается. Очевидно, что в обращении к ним проявилось осознание кризиса, исчерпанности господствовавших до недавнего времени идей, когда предметом научного рассмот— рения был оторванный от личности автора текст.

I W

Период "бури и натиска" эпохи постмодерна уже позади, началась инерционная Фаза. и осознается главная потеря - отказ от историзма,

- пишет А. Р.Казаркин. — Внятнее об этой неновой потребности. о возврате к историзму сказал А.Эткинд. и дело не в определениях, новый это или старый историзм, он на каждом этапе специфический. стадиальный . В конечном счете. историзм - это самоопределение эпохи в ценностно-религиозной перспективе, воля ее человека к самосознанию" (161, 62).

Уже упоминавшийся А.Л.Гришунин еще раньше писал: "История литературы рассматривает место произведения в литературном процессе. Необходимо поэтому не только соотнести между собой произведения данного автора, но и поставить их в контекст всего того, что мы знаем о нем. о его жизни, мировоззрении, прошлых работах, о других его сочинениях, круге чтения, общественных отношениях и идеях, которые оказали на него влияние Г.Л Таким образом. биография писателя - один из компонентов контекста, средоточие контекста, необходимого исследователю, да и всякому читателю для правильного понимания творчества Г-.3 И, наоборот, текст писателей, не только мемуарная. эпистолярная, автобиографическая, но и просто беллетристика

- характерны; они - важнейшие источники сведений о личности их создателей" (125. 15).

Жизнь Пришвина и его литературное наследие, их сложная взаимосвязь и взаимовлияние, зафиксированные с мельчайшими подробностями в Дневнике и художественной прозе, жизнь, осмысляемая и творимая как предмет искусства и искусство понимаемое как жизнь* - едва ли не самый удачный и благодатный для подобного исследования материал в русской литературе XX века.

Ср. у К.Г.Исупова: "Творчество "серебряного века" было подлинно эстетичным: оно соединило художественный образ жизни с авторским самосознанием, что, в свою очередь, вызвало к жизни философскую практику, которую интересует не текст (как у Формалистов), а позиция автора. Проза Л.Толстого и М.Пришвина столь же органично вырастает из личных дневников самонаблюдения, как многие ранние веши А.Белого и А.Блока из их философической переписки" (160, 120). гталкиваясь от известной мысли Б.В.Томашевского о том. что бывают поэты без биографии и поэты с биографией. можно с высокой степенью уверенности сказать, что Пришвин принадлежал к числу вторых*, то есть тех. о ком сам Томашевский. желая ограничить "болезненное обострение интереса" к личности писателя. его быту и взаимоотноше— Л! ниями в литературной и окололитературной среде и ввести этот процесс в научные рамки, выразился в статье "Литература и биография" (1923) следующим образом: "Для писателя с биографией учет Фактов его жизни необходим. поскольку в его произведениях конструктивную роль играло сопоставление текстов с биографией автора и игра на потенциальной реальности его субъективных изменений и признаний- Но эта нужная историку литературы биография - не послужной список и не следственное дело, о та творимая автором легенда его жизни, которая единственная является литературным Фактом" (252, 9).

Таким образом. за рамками исследования. с точки зрения Тома— шевского, должны остаться так называемые "документальные" биографии. которые входят в "область истории культуры, наравне с биографиями генералов и изобретателей, а для литературы и ее истории яв-^ ляются лишь внешним. хотя бы и необходимым. справочным, подсобным материалом" (252, 9).

Проблема, следовательно, заключается в отборе чрезвычайно насы— К поэтам без биографии Томашевский относил Шекспира. Мольера, Некрасова, Островского, Фета» Ф.Сологуба и утверждал, что сочинять для них биографию значит "писать пасквиль или донос". К поэтам с биографией — Вольтера, Руссо, Байрона, Пушкина, Лермонтова, Парни. Розанова. Блока. Маяковского. Во многом это определялось, по мнению Томашевского, намерением и стратегией творчества самого писателя и частично было спровоцировано. особенно начиная с девятнадцатого века, читательским спросом: "Автор становится свидетелем и живым участником своих романов, живым героем. Происходит двойное превращение: герои принимаются эа живых лиц, поэты становятся живыми героями. их биографии превращаются в поэмы" (252. 7). щенного и богатого биографического материала, а в случае с.Пришвиным он особенно велик, ив этой связи мохно вспомнить другого известного ученого первой половины XX века и по—своему оппонента Б.В.Томатевекого* в вопросе об использовании писательских биографий в литературоведении Г.О.Винокура, который, размышляя о "критериях самого отбора биографического материала из общей наличности Фактов, доставляемых нам исторической действительностью в целом", утверждал в своей книге "Биография и культура" (1927) — явно полемичной- по отношению к статье Томашевского, что подобный "критерий состоит в том, что исторический факт (событие и т.п.) для того, чтобы стать фактом биографическим, должен в той или иной форме быть п е р е Признавая раскол на биографический и формальный метод в литературоведении , Томашевский писал: "Многих биографов нельзя заставит ь осмыслить художественное произведение иначе чем, как факт- биографии писателя. Для других же - всякий биографический анализ произведения есть вненаучная контрабанда, забегание с заднего крыльца" (252, 6).

Мысли Томашевского по-своему перекликаются с концепцией Д.Е.Максимова, выдвинутой им в статье "Идея пути в сознании- Александра Блока" и имеющей и отношение к Пришвину. Так, рассуждая о том, что путь может пониматься как позиция и как развитие, исследователь пишет: "Блок, большинство символистов или, скажем, такой писатель , как Михаил Пришвин, если подходить к ним в свете поставленной здесь проблемы, при всем разительном различии в содержании- своих путей, структурно смыкались с этой литературной линией (то есть путь как как развитие — А.В. ), в частности с линией Л.Толстого" (186, 15-16). И далее автор напрямую сводит тему "пути" с темой автобиографизма в литературе: "Существенным фактором, который способствовал возникновению этой темы являлись ориентация на личность автора, атмосфера лиризма и в какой-то мере совпадающая с нею тенденция к автобиографизму, формировавшая произведения писателя (186, 17). хит данной личностью. П е р е ж и в а н и е и есть та новая Форма. в которую отливается анализируемое нами отношение между историей и личностью: становясь предметом переживаний, исторический Факт получает биографический смысл — так может быть сформулирован этот новый шаг в глубь биографической структуры С. 1

Мы вправе смотреть на сферу переживания как на сферу д у х о в— н о г о опыта в широком смысле слова. Здесь бьет ключом и творится та жизнь, постичь которую хочет биограф.

Это и в самом деле есть та сфера личной жизни. где мы получаем право говорить о личной жизни как творчестве. Личность здесь - словно художник, который лепит и чеканит в Форме переживаний свою жизнь из материала окружающей действительности" (89, 37-39).

Именно на этих, наиболее пережитых сторонах биографии Пришвина, которые одновременно стали "творимой легендой" его жизни, запечатленной в его художественных текстах, мы и остановим свой взгляд.

Говоря о предшествующей традиции подобных исследований, можно сослаться на книги В.Вересаева "Пушкин в жизни" (1926—1927) и "Гоголь в жизни" (1933), Б.Зайцева "Жизнь Тургенева" (1932), "Жуковский" (1951). "Чехов" (1954). в которых личность писателя рассматривается через призму его творчества, а творчество - через призму личности.

Структура работы определяется ее задачами. Диссертация состоит из Введения, четырех глав. Заключения, списка использованной литературы и приложения. где указаны основные даты жизни и творчества Пришвина, уточненные по сравнению с публиковавшимися ранее.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Варламов, Алексей Николаевич

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Любая культура развивается в диалоге, и Пришвин не исключение, а скорее подтверждение этого правила. Писатель, которого упрекали болезненном самолюбии, самолюбовании и эгоизме ("Пришвин [.] на своем эгоизме, со своей эгоистической философией отдавал сердце лишь себе самому и "своим книгам", питаясь, впрочем, "соками" [.3 Был криклив, но вряд ли храбр. Как городской барин и интеллигент", - писал И.С.Соколов-Микитов (243, 177)), при всей своей индивидуальности был насквозь диалогичен, и именно через диалоги и полемику может быть точнее оценен и глубже понят.

Его жизнь и литературное творчество представляют собой не столько заявленное им единое целое ("пишу как живу"), сколько определенную драму, начавшуюся в раннем отрочестве и продолжавшуюся до конца дней. Это был драматический диалог и со временем, и с окружающими его литераторами и общественными деятелями, с женщинами, которых он любил, и с правителями, с будущими и настоящими читателями и, наконец, а вернее, в первую очередь, диалог с самим собой.

Подобная диалогичность отражала в целом двойственность сознания Пришвина и той картины мира, которая ему представлялась и была запечатлена в его творчестве с самых первых его шагов. Литературное и жизненное, физическое и духовное, земное и небесное, общественное и индивидуальное, великое и малое, необходимое и желанное - вот те смысловые оппозиции и грани, которые он пытался стереть как в жизни , так и в творчестве, ибо его высшим идеалом было Целое. Именно в этом волевом преображении действительности в Целое, в воплощении мечты состоял пафос писательского жиэнетворчества с его утопическим содержанием.

Пришвин был утопистом в том смысле, что верил в преображение и устройство будущей жизни на справедливых началах, но только после того, как изменится сам человек. Это была не слепая и послушная вера рядового адепта коммунистической идеи, но вера глубоко личная, индивидуальная, наполненная творческим содержанием и претерпевшая существенную эволюцию. Неудовлетворенный окружающей его жизнью,

Пришвин hq всех отрезках своего пути стремился к ее изменению и изменению человеческой природы. В детстве зто был бунт против семейных традиций, гимназии и церковных служб, в молодости - преобразование революционное, затем религиозное, и отсюда проистекал его интерес к сектантству как наиболее радикальной попытке изменить человека, на новом жизненном витке это стремление перешло в иное измерение и оказалось связанным с художественным творчеством. в конечном итоге так же призванным что-то открыть, улучшить, усовершенствовать в несовершенной природе человека, и этому призванию Пришвин оставался верен до конца дней.

Литературой он занялся, разочаровавшись в марксизме, и с самого начала занял в литературном процессе начала века особое место, став и его участником и наблюдателем, репутация которого не соответствовала ни его истинному положению, ни амбициям. Во многом промежуточное положение Пришвина предопределило и полуочерковый характер его ранних вещей, с одной стороны, и страсть к самопознанию и рефлексии. с другой. Между его жизнью и творчеством образовался своего рода зазор, несоответствие, которое он и пытался восполнить в Дневнике. Образно говоря. сама судьба загоняла Пришвина его "я" и в Дневник, как художественное выражение этого "я". Очевидно, что первоначально замышлявшийся писателем как второстепенное вспомогательное сочинение Дневник с течением времени оказался наиболее адекватной для автора формой повествования, и жанр дневниковых записей сделался для него излюбленным. В какой-то мере эта приверженность к ведению дневника отразила обшую литературную тенденцию времени, но все же такого значения, как в творчестве Пришвина, дневник не играл ни у кого из русских писателей. То. что Пришвину не удавалось или было невозможно осуществить в художественной прозе, как, например, роман о декадентах "Начало века", воплощалось в его подробных дневниковых записях. Дневник стал летописью не просто исторических или частных событий, участником или свидетелем которых был Пришвин, но летописью души, эти события глубоко переживающей, и тем самым наиболее полно раскрывал творческие возможности своего создателя.

Здесь он чувствовал себя свободным, в Дневнике был неподвластен досаждавшей ему литературной критике и литературному влиянию современников. которое острю на себе чувствовал и от которого стремился освободиться.

Наиболее сильным из влиявших на него писателей "начала века" был Розанов, который очень рано вошел в его судьбу и нанес poiry на всю жизнь. И в литературе и в своем творчестве жизни Пришвин шел буквально по рюзановским стопам, одновременно и сближаясь и противопоставляя себя Розанову. Богоискательство. пол. декадентство — вот круг его дореволюционных интересов и тем. А еще - земля, быт, переселенцы. степняки. мужики. Но в целом именно народ во всей сложности этого явления стал главным героем его художественных произведений. подобно тому как его писательское и человеческое "я" сделалось героем Дневника.

О годами значение Дневника возрастало. Пришвинские "тетрадки" стали творческой нишей, лабораторией, укр>ытием для самолюбивого и амбициозного автор>а. и именно Дневник оказался наиболее приемлемой Формой литературного самовыражения в советские времена, когда революция перевернула жизнь Пришвина и поставила перед ним прюблему выбора и самосохранения при очень сильном чувстве исторической ответственности .

Пришвин наблюдал за революцией с разных сторон — в столице и в черноземной деревеньке, и поначалу ее не принял, что отразилось и в его публицистике 1917-1918 гг. а затем в художественной прюзе ("Мирская чаша") и, конечно же, в Дневнике и сблизило его с Буниным (при том. что в отличие от диалога с Розановым этот диалог носил характер безотчетный). Впоследствии писатель увидел в ней явление великое и неслучайное. Историю советской России он рассматривал как борьбу мужиков и большевиков и не становился ни на чью сторону. Он отвергал жестокость одних и был в ужасе от анархизма и уклонения от своих обязанностей других. Обе силы казались ему врагами драгоценного творческого начала в человеке, он считал своим призванием спасти "сказку во времена разгрома" и спасал ее в "Родниках Верендея", "Кащеевой цепи". "Жень-Шене", "Фацелии". "Повести нашего времени" и "Кладовой солнца" — произведениях, которые при всей их разноплановости - несли в себе главное - мощную творческую созидательную идею, противопоставленную революционной энергии отрицании и энтропии. Источником этой энергии он считал и жизнь отдельного человека, и всего народа, и жизнь природы, в его отношении к бытию всегда присутствовал некий позитивистский момент: он пытался увидеть во всем творческое начало и призывал к тому же своих читателей даже тогда, когда это выглядело непонятно чем - безумием, утопией или особым писательским мужеством, как в очерках "Отцы и дети" и "Соловки", а впоследствии в романе "Осударева дорога".

Пришвин был более человеком движения, чем приверженцем каких бы то ни было принципов или философских систем. К людям убежденным, твердо стоящим на своем, будь то коммунистические идеи, догматы церкви или либеральные принципы, ко всему, что застыло и не движется, он относился недоверчиво и, когда подобного рода "убеждения" обнаруживал в себе, то пугался и уходил от них. Законченное, определившееся, неподвижное казалось ему мертвым, и те ценности, к которым были привязаны и за которые были готовы отдать жизнь многие из окружавших его людей, представлялись ему меньшей ценностью, чем сама жизнь.*

Как человек, как личность и в жизни, и в своих произведениях он оказался гораздо глубже и сложнее высказываемых им в разные периоды жизни идей, и в этом сказалось влияние той культуры, с которой Пришвин был связан. Ср. у Ф.Апановича: "Это и есть, пожалуй, неизменная черта творческой мысли Пришвина: она никогда не останавливается на высказанном и непрерывно движется вперед в поисках новых и новых ответов на вопросы о бесконечном многообразии мира и скрывающемся где—то внутри этого многообразия едином принципе, в который верила почти вся русская философская мысль" (35, 171).

История людей "серебряного века" важнее истории идей. - пишет К.Исупов: — само присутствие первых в эмпирической повседневности убедительнее всех текстов, вместе вэятнх. доказывало возможность развоплошения "эйдосов" и "мифов" в онтический план. С.1 В центре оказалась личность, аксиология и психология интровертного характера" (160 , 80), и эти слова имеют не менее прямое отношение к Пришвину. чем к любому из его великих современников и собеседников -Розанову, Белому, Блоку, Бунину, Мережковскому, Гиппиус, Ремизову.

Однако в случае с Пришвиным все усложнилось еще и тем, что его развоплощение пришлось на эпоху, которая плохо совмещалась с личным началом и требовала постоянного противостояния и самозашиты. Сама долгая и несмотря ни на что благополучная и в целом состоявшаяся судьба человека "серебряного века" Михаила Пришвина, которого советским властям так и не удалось загнать в подполье и сломить, вынудить уничтожить свой крамольный Дневник и который сделал все, чтобы сохранить его для потомства, достойна поражения и в известной мер>е восхищения, пусть даже эта судьба оказалась не менее противоречивой, чем его литературное наследие во всем объеме. Когда Пришвин проьивался окольными путями и тропками, создавал шедевры, когда пытался выйти на магистральную дорогу и брался за решение больных вопросов современности. впадал в умопомрачение.

Выходить за пределы своего дарования под конец жизни свойственно всем русским большим писателям. Это происходит оттого, что посредством художества нельзя сказать "всего" (23, VIII, 184), — писал он о Гоголе и Толстом.

В свой черед и он тоже вышел. Но в отличие от классиков, на которых ссылался, ему выпало жить в куда более тягостное время. В его советском кружении не было конформизма или прельщения, скорее тут проявилось нечто эасмысленное. И в литературе, и в жизни Пришвин пытался идти не одним путем, а несколькими — и вся его подсоветская жизнь была определена драматургией борьбы этих дорог, каждая из которых взятая по отдельности виделась ему неполной и неистинной.

Он прожил свою жизнь не столько охотником за счастьем. сколько волшебным колобком. который катился от одной системы ценностей к другой. Был государственником и личником, рыцарем Невидимого града и Прекрасной Дамы, патриотом и великим русским утопистом, человеком противоречивым и удивительно раздробленным, хотя именно цельность считал своим идеалом. Недооцененный за редким исключением своими современниками. он верил и рассчитывал на понимание и любовь потомков, которые будут жить в ином, просветленном и преображенном мире, и не столь велика его личная вина. что история России пошла путем, не совпавшим с его предвидением.

Историк русской литературы, исследователь русского XX века, философ, социолог, любой человек, желающий понять русский путь во всей его глубине и противоречивости, будет обречен на внимательное прочтение и перечтение, цитирование, истолкование пришвинского Дневника и его художественных произведений. К сожалению, поскольку значительная часть из дневниковых записей по-прежнему остается неопубликованной, то очень многого мы о Пришвине еще не знаем. Особенно это касается периода Великой Отечественной войны, одного из самых плодотворных в его творчестве. Дневник писателя как уникальный документ человеческой личности, проблема "дневникового и мемуарного сознания", соотношение правды и вымысла. отношение Пришвина к советской действительности и литературе в свете появления новых материалов потребуют нового исследования. Для составления более полной биографии писателя значительную помощь могут оказать и воспоминания членов семьи М.М.Пришвина, которые до сих пор не опубликованы.

Изучение самого неизученного русского писателя XX века - впереди. Но несомненно одно. Пришвин всегда оставался, как и его любимые герои, правдоискателем, хотя очень часто идея поиска правды шла в его жизни в ущерб самой правде. На этом пути он пытался примирить вещи непримиримые и, пожалуй, самое уязвимое и неприятное в его мировоззрении - итоговая попытка соединить православие с коммунизмом. И все же невозможно сказать, что история Пришвина есть история превращения русского писателя в писателя советского. Пришвин так и остался на полпути. Страдая от своей разъединенности с миром и стремясь к слиянию с ним. он имел о себе право сказать:

В моей борьбе вынесла меня народность моя, язык мой материнский. чувство родины. Я расту из земли, как трава, цвету, как трава, меня косят, меня едят лошади, а я опять с весной зеленею и летом к Петрову дню цвету.

Ничего с этим не сделаешь. и меня уничтожат только, если русский народ кончится, но он не кончается, а может быть, только что начинается" (22, V. 335).

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Варламов, Алексей Николаевич, 2003 год

1. Пришвин М.М. Дневник. Т. 1. 1914-1917 гг. М.: Моск. рабочий, 1991. - 432 с.

2. Пришвин М.М. Дневник. Т. 2. 1918-1919 гг. М.: Моск. рабочий,1994. 383 с.

3. Пришвин М.М. Дневник. Т. 3. 1920-1922 гг. М.: Моск. рабочий,1995. 334 с.

4. Пришвин М.М. Дневник. Т. 4. 1923-1925 гг. М. : Русская книга, 1999. 416 с.

5. Пришвин М.М. Дневник 1927 года // Россия. 1997. No 7. С. 80-84.

6. Пришвин М.М. Дневник 1930 года // Октябрь. 1989. No 7. С.140-182.

7. Пришвин М.М. Дневник 1931-1932 годов // Октябрь. 1990. No 1. С.146-180.

8. Пришвин М.М. "Жизнь стала веселей." Из Дневника 1936 года // Октябрь. 1993. No 10. С.3-21.

9. Пришвин М.М. Дневник 1937 года (январь-июнь) // Октябрь.1994. No 11. - С.144-172

10. Пришвин М.М. Дневник 1937 года (июль—декабрь) // Октябрь.1995. No 9. С.155-171.

11. Пришвин М.М. Дневник 1938 года // Октябрь. 1997. No 1. -С.107-136.

12. Пришвин М.М. Дневник 1939 года (январь-июнь) // Октябрь. 1998. No 2. С.144-158.

13. Пришвин М.М. Дневник 1939 года (июль—декабрь) // Октябрь. 1998. No 11. С.126-146.

14. Пришвин М.М. Дневник 1942 года (июль-сентябрь) // Человек. 1990. No 4. С. 125-139.

15. Пришвин М.М. Дневник 1942 года (октябрь-декабрь // Человек. 1990. No 5. С. 134-147.

16. Пришвин М.М. Из Дневника 1945 года // Образ. 1995. No 2.1. С. 33-47.

17. Пришвин М.М. Леса к "Осударевой дороге". Из дневников 1931-1952 гг. // Наше наследие. 1990. No 2. С. 58-83.

18. Пришвин М.М. Записи о творчестве // Контекст—1974. М. : Наука, 1975. С.312-359.

19. Пришвин о Розанове // Контекст—1990. М. : Наука, 1990. — С. 161-218.

20. Пришвин М.М. Собрание сочинений: В 7—ми тт. М.-Л-: Гос. издательство , 1927-1930.

21. Пришвин М.М. Собрание сочинений: В 4-х тт. М.: Худох. литература, 1935-1939.

22. Пришвин М.М. Собрание сочинений: В 6—ти тт. М. : ГИХЛ, 1956-1957.

23. Пришвин М.М. Собрание сочинений: В 8-ми тт. М.: Худох. лит., 1982-1986.

24. Пришвин М.М. Отцы и дети // Красная новь. 1934. No 1- — С. 102-124

25. Пришвин М.М. Соловки // Красная новь. 1934. No 2. -С.34-46.

26. Пришвин М.М. Падун // Молодая гвардия. 1939. No 1. — С.96-106.

27. Пришвин М.М. Глаза земли. М. : Сов. писатель, 1957. — 465 с.

28. Пришвин М.М. О творческом поведении. М.: Сов. Россия, 1969. 157 с.

29. Пришвин М.М. Школьная робинзонада // Встречи с прошлым. М.: Сов. Россия, 1986. С.170-180.

30. Пришвин М.М. Нижнее чутье // Пришвин М.М. Творить будущий мир. М.: Молодая гвардия, 1989. С. 104-108.

31. Пришвин М.М. Воля вольная. Вопросы литературы. 1995. Выпуск III. С.175-216.

32. Пришвин М.М. В.Л.Пришвина. Мы с тобой. Дневник любви. М-: Худож. лит., 1996. 351 с.

33. Архив В.Д.Пришвиной. Дневник М.М.Пришвина.

34. Агеносов В-В. Творчество М.Пришвина и советский философский роман. М.: Прометей, 1988. 126 с.

35. Апанович Фр. Образы России и Европы в прозе и дневниках Михаила Пришвина. Катовице: Сласк. 2002. — 171 с.

36. Арнаудов М. Психология литературного творчества. М. : Прогресс, 1970. 653 с.

37. Атанов Г.М. Пришвин и Горький // Пришвин и современность. М.: Современник. 1978. С. 92-98.

38. Бабореко А.К. "И.А.Бунин. Материалы для биографии с 1870 по 1917". М.: Худож. лит., 1983. 303 с.

39. Банк Н.Б. Нить времени. Л.: Сов. писатель» 1978. — 247 с.

40. Баландина Н.В. Приемы сказа. На материале романа М.М.Пришвина "Кащеева цепь" // Вопросы языка современной русской литературы. Сборник статей. М.: Наука, 1971- С.386-400.

41. Басинский П-В. Федякин С.Р. Русская литература конца XIX — начала XX века и первой эмиграции: Пособие для учителя. М.: Изд. центр "Академия". 1998. 528 с.

42. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Худох. лит., 1972. 468 с.

43. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М. : Худож. лит., 1975. 502 с.

44. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. 444 с.

45. Белая Г.А. Закономерности стилевого развития советской прозы. М.: Наука, 1977. 254 с.

46. Белая Г.А. Дон-Кихоты 20-х годов: "Перевал" и судьба его идей. М.: Сов. писатель, 1989. 395 с.

47. Белецкий А.И. Избранные труды по теории литературы. М. : Просвещение, 1964. 478 с.

48. Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства. М. : Гос. из-во "История фабрик и заводов", 1934. — 407 с.

49. Белоус В.Г. "Скифское"» или Трагедия "мировоззренческого" отношения к действительности // Звезда. 1991. No 10. С. 158-166.

50. Белоус В.Г. Испытание духовным максимализмом: О мировоззрении и судьбе Р.В.Иванова-Разумника // Литературное обозрение. 1993. No 5. С.25-ЗБ.

51. Белоус В. Г. Петроградская вольная философская ассоциация (1919-1924). М.: Магистраль. 1997. 39 с

52. Белый Андрей. Избранная проза. М.: Сов. Россия, 1988. — 461с.

53. Белый Андрей. Между двух революций. М.: Худож. лит. 1990.- 669 с.

54. Белый Андрей. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. 528 с.

55. Бердяев Н.А. философия свободы. М.: Правда, 1989. — 607с.

56. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М. : Наука, 1990. 220 с.

57. Бердяев Н.А. О "вечно-бабьем" в русской душе // Бердяев Н.А. Судьба России. М.: Сов. писатель. 1990. С.36-47.

58. Бердяев Н.А. Самопознание. М.: Книга, 1991- — 448 с.

59. Беседы В.Д.Дувакина с М.М.Бахтиным. М.: Прогресс, 1996. -341 с.

60. Бойко М. М.Пришвин. Искусство как "творчество жизни" // Эстетические взгляды художников социальной культуры. М.: Наука, 1985.- С. 70-95.

61. Блок А.А. Сочинения в 2-х тт. М. : ГИХЛ, 1955.

62. Блок А.А. М.Пришвин. У стен града невидимого // А.А.Блок. Собр. соч.: В 8-ми тт. Т.5. М.: ГИХЛ, 1962. С.651.

63. Блок и Пришвин // Литературное наследство. М.: Наука, 1987 . Т. 92. Кн.4. С.323-336

64. Богомолов Н-А. Необходимы уточнения // Литературное обозрение. 1987. No 1. С.68-69.

65. Богомолов Н-А- Михаил Кузмин. Статьи и материалы. М. : Новое литературное обозрение, 1995. 366 с.

66. Богомолов Н.А. Русская литература начала XX века и оккультизм. М.: Новое литературное обозрение, 1999. 549 с.

67. Богомолов Н.А. Русская литература первой трети XX века. Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск: Водолей, 1999. 640 с.

68. Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество: Из размышлений о религиозной природе русской интеллигенции // Вехи, М. 1909-С.23-69.

69. Булгаков С.Н. Апокалипсис Иоанна. М. : Отрада и утешение, 1991. 350 с.

70. Булгаков С.Н. Православие. Очерки учения православной церкви. М.: Терра, 1991- 413 с.

71. Булгаков С.Н. философия имени. Спб.: Наука, 1998. 446 с.

72. Бунин И.А. Окаянные дни. М.: Мол. гвардия, 1991. 318 с.

73. Бунин И.А. Собр. соч.: В 4—х тт. М.: Правда. 1988.

74. Бунин И.А. Дневник 1917-1918 гг. // Бунин И.А. Собрание сочинений в 8-ми тт. Т. 8. М.: Моск. рабочий. 2000. С.29-67.

75. Бурдин В.В. К истокам жизнетворчества: из наблюдений над символикой "образов солнца" в поэзии К.Бальмонта // Серебряный век. Потаенная литература. Иваново. 1997. С.166-173.

76. Бурнакин А.А. Литературные заметки. Сомнения и надежды // Новое время. 1912. 9 марта. — С.6.

77. Быков Л.П. Русская поэзия 1900-1930-х годов. Проблемы творческого поведения. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук. Екатеринбург. 1995.

78. Валерий Брюсов. Литературное наследство. Т.85. М.: Наука, 1976. 854 с.

79. Бялик М.А. М:Горький литературный критик. М.: Гослитиздат. 1960. - 375 с.

80. Бялый Г.А. Русский реализм. От Тургенева, к Чехову. Л-: Сов. писатель. 1990. 637 с.

81. Варламов А.Н. Пришвин. М. : Мол. гвардия, 2003. 548 с.

82. Венгеров С.А. Источники словаря русских писателей. Т.1—4. Спб. 1915-1917.

83. Вересаев В. В. Пушкин в жизни. В 2-х тт. Л.: Ле низ дат, 1995. Т.1 429 с. Т.2 - 476 с.

84. Вересаев В.В. Гоголь в жизни. В 2-х тт. Л. : Лениздат, 1995. Т.1 394 с. Т.2 - 380 с.

85. Вересаев В.В. Живая жизнь. О Достоевском. О Толстом. О Ницше. М.: Республика. 1989. 446 с.

86. Верстрате-Ванде Виле X. От "Осударевой дороги" до Беломорканала. Пришвинская Карелия: мифологизация действительности // Sla— vica Gandensla. Гент, 2000. No 27. С.319-340.

87. Верстрате-Ванде Виле X. Переводы Михаила Пришвина на нидерландский язык // Михаил Пришвин и русская культура XX века. Тюмень: Вектор Бук, 1998. С.10-22.

88. Виноградов В.В. Сюжет и стиль. М. : АН СССР. 1963. 192 с.

89. Винокур Г.О. О языке художественной литературы. М.: Высшая школа. 1991.

90. Винокур Г.О. Биография и культура. М., ГАХН. 1927. 88 с.

91. Волгин Г.А. Самое заветное. Записные книжки. писателей. Воронеж: Центрально-Черноземное книжное изд., 1974. 110 с.

92. Волошин М.А. Автобиографическая проза. Дневники. М.: Книга. 1991. 413 с.

93. Боровский В.В. Статьи о русской литературе. М.: Худож. лит-ра- 1986. 447 с.

94. Воронский А.К. Литературные типы. М.: Круг. Б/г. — 243 с.

95. Воронский А.К. Литературные записи. М.: Круг. 1926. — 166 с.

96. Воронский А. К. За живой и мертвой водой. М.: Худож. лит—ра. 1970 430 с.

97. Воронский А.К. Избранные статьи о литературе. М. : Худож. лит-ра. 1982. 527 с.

98. Впасенко Т.Л. Литература как форма авторского сознания. М.: Логос, 1995. 197 с.

99. Волков О.В. Погружение во тьму. М.: Сов. Россия, 1992. -429 с.

100. Вопросы культуры при диктатуре пролетариата. М.-Л.: Госиздат, 1925. 222 с.

101. Вопросы теории и психологии творчества. Т. I—VIII. Харьков: Научная мысль, 1907-1923.

102. Воспоминания о Михаиле Пришвине. Сборник. М.: Сов. писатель, 1991. 368 с.

103. Воспоминания Татьяны Васильевны Розановой об отце — Василии Васильевиче Розанове и всей семье //Русская литература. 1989. No 3 С.209-232; No 4 - С.160-178.

104. Выготский J1.C. Психология исскуства. М.: Искусство. 1968.- 527 с.

105. Вышеславцев Б.П. Этика преображенного Эроса. М.: Республика, 1994. 367 с.

106. Гачев Г.Д. Русская дума. Портреты русских мыслителей. М. : Новости, 1991. 267 с.

107. Гальцева Р. Русское христианство между миллeiтризмом и сегодняшней духовной жаждой // Новый мир, 1989. No 11. — С. 227-228.

108. Гальцева Р. Очерки русской утопической мысли XX века. М. : Наука, 1992. 204 с.

109. Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. М.: Наука. 1994. — 303 с.

110. Гаспаров М-Л. Записки и выписки. М. : Новое литературное обозрение, 2000. 415 с.

111. Геллер М.Я. Андрей Платонов в поисках счастья. М. : МИК, 1999. 432 с.

112. Гибет Е. Михаил Пришвин рапортует XVII съезду // Вопросы литературы. 1977. No 8. С.308-309.

113. Гинзбург Л-Я- О психологической прозе. Л.: Сов. писатель. 1977. 441 с.

114. Гинзбург Л.Я. Литература в поисках реальности: статьи, эссе , заметки Л.: Сов. писатель, 1987. — 397 с.

115. Гиппиус З.Н. Живые лица. Л.: Искусство, 1991. — 108 с.

116. Гиппиус З.Н. Дневники в 2-х тт. М.: Интелвак, 1999. Кн.1 1893-1917 732 с. Кн.2 1918-1940 - 718 с.

117. Голубков М.М. Утраченные альтернативы. М.: Наследие, 1992.- 199 с.

118. Горбачев Г.Е. Очерки современной русской литературы. Л.: Госиздат, 1925. 218 с.

119. Горбов Д.А. Поиски Галатеи. Статьи о литературе. М.: Федерация, 1924. 297 с.

120. Горький М. О М.М.Пришвине // Красная новь. 1926. No 12. -С. 230-233.

121. Горький-Пришвин // Горький и советские писатели. Неизданная переписка. Литературное наследство. Т.70. М.: Наука, 1963. — С. 319-362.

122. Григорьев М.С. Бегство в Берендеево царство // На литературном посту- 1930. No 8. С. 48-61.

123. Григорьев М.С. Пришвин, алпатовщина и "Перевал" // Литературная газета. 1930. No 57. 4 декабря.

124. Гринфельд Т.Я. О художественном методе М.Пришвина // Русская литература. 1973. No 1. С.45-56.

125. Гришунин А.Л. Автор как субъект текста // Известия РАН: Серия Литература и язык. 1993. No 4. С. 12-19.

126. Гришунин А.Л. Пришвин, Блок и В.П.Измалкова // Михаил Пришвин и русская культура XX века. Тюмень: Вектор Бук, 1998. С. 113-114.

127. Гудков Л., Дубин Б. Раздвоение ножа в ножницы, или диалектика желания (О работе Александра Эткинда "Новый историзм, русская версия") // Новое литературное обозрение. 2001. No 47. С. 78—102.

128. Гюнтер X. Любовь к дальнему и любовь к ближнему: постуто— пические рассказы А.Платонова вторюй половины 1930-х гг. // "Стр»ана философов" Андрея Платонова: проблемы творчества. Выпуск 4. М.: Наследие, 2000. С. 304-312.

129. Дворцова Н.П. "Творческий путь М.М.Пришвина и русская литература начала XX века". Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук. М. 1994. — 435 с.

130. Дворцова Н.П. М.Пришвин и его "Вечные спутники" (Д.Мережковский, В.Розанов, А.Ремизов). Учебное пособие. Тюмень: Тюменский гос. универюитет, 1995. 125 с.

131. Дворцова Н.П. Михаил Пришвин: "Жизнь как утверждение" // Михаил Пришвин и русская культура XX века. Тюмень: Вектор Бук, 1998. С.134-163.

132. Дедков И.А. Холодная рука циклона. Из дневниковых записей 1983-1984 гг. // Новый мир. 2000. No 11. С. 151-170.

133. Евреинов Н. Театр как таковой. М. : Время, 1923. — 111 с.

134. Ермаков И.Д. Этюды по психологии творчества А.С.Пушкина. М.-Пг.: Госиздат, 1923. 192 с.

135. Ефремин А.В. Михаил Пришвин // Красная новь. 1930. Кн. 9-10. С. 219-232.

136. Жизнь как творчество. Киев: Наукова думка, 1986. — 302 с.

137. Жилкин И.В. М.Пришвин "Славны бубны" и др. рассказы. Т.З. СПб. 1914 // Вестник Европы. 1914. No 5. С. 409.

138. Жолковский А.К. Блуждающие сны: из истории русского модернизма. М. : Сов. писатель, 1992. 432 с.

139. Жолковский А.К. "К переосмыслению канона: советские классики нон-конформисты в постсоветской перспективе" // Новое литературное обозрение. 1998. No 29. С.55-70

140. Зайцев Б.К. Жуковский. Жизнь Тургенева. Чехов. М.: Дружба народов. 1994. 540 с.

141. Замошкин Н.И. Творчество Мих. Пришвина. К вопросу о генезисе попутничества // Печать и революция. 1925. Кн. 8. — С. 124-130.

142. Замошкин Н.И. Писатель—берендей // Пришвин М.М. Собрание сочинений в 7-ми тт. Т.1. М.-Л.: Гос. издательство, 1927. — С.19-35.

143. Записки Санкт-Петербургского Религиозно—философского общества. Спб., 1908. Вып. 1 56 е., Вып. 2-75 с.

144. Записки Религиозно-философского общества. Вып. 4. Пг. , 1914-1916.

145. Зеньковский С.А. Русское старообрядчество. М.: Церковь, 1995. 528 с.

146. Злобина М. ". и остаться самим собой"? // Новый мир. 1990. No 8. С. 248-251.

147. Иван Бунин. Литературное наследство. М.: Наука, 1973. Т. 84. Кн. 1 696 с., Кн. 2 - 551 с.

148. Иванов Г.В. Петербургские зимы. // Иванов Г.В. Собрание сочинений: В 3-х томах. М.: Согласие, 1994. Т.З. С. 5-219.

149. Иванов-Разумник Р.В. Две России // Скифы. Сб. 2. Спб. , 1918. С. 201-231.

150. Иванов-Разумник Р.В. Великий Пан // Творчество и критика. О Культурной традиции. Петербург: Эпоха. 1922. С. 24-48.

151. Иванов-Разумник Р.В. Черная Россия // Заветное. Петербург: Эпоха, 1922. С. 56-82.

152. Иванов-Разумник Р.В. Писательские судьбы. Тюрьмы и ссылки. М.: Новое литературное обозрение, 2000. — 543 с.

153. Ильин И.А. О тьме и просветлении. Книга художественной критики. Бунин. Ремизов. Шмелев. М.: Скифы, 1991. 209 с.

154. История неудавшейся публикации романа "Чевенгур" в переписке М.Горького и А.Платонова" // А.П.Платонов. Чевенгур. М. : Высшая школа. 1991. С.410-412.

155. История русской литературы XX века (20-90-ые гг). Учебное пособие для Филологических факультетов. М. : МГУ, филологический факультет, 1998. 477 с.

156. История русской советской литературы. Под ред. П.С.Выход— цева. М.: Высшая школа, 1979. 694 с.

157. История русской литературы: XX век: Серебряный век. Под ред. Ж.Нива. М.: Прогресс: Литера, 1995. 702 с.

158. Исупов К.Г- философия и литература "серебряного века" (сближение и перекрестки) // Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). М.: Наследие, 2000. - С. 69-130.

159. Келдыш В.А. Реализм и неореализм // Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). М.: Наследие, 2000. -С.259-335.

160. Киселев A.J1. Пришвин о жанровых Формах литературы: На материале дневников // Жанровые формы в русской литературе конца XIX начала XX века. Межвузовский сборник научных трудов. Куйбышев: Куйбышевский гос. пед. институт, 1985. - С.57-72.

161. Клибанов А.И. История религиозного сектанства в России. М.: Наука, 1965. 348 с.

162. Клибанов А.И. Народная социальная утопия в России. Период Феодолизма. М.: Наука, 1977. 334 с.

163. Клибанов А.И. Народная социальная утопия в России. 19-й век. М.: Наука, 1978. 342 с.

164. Ковалев А. Г. Психология литературного творчества. Л.: ЛГУ, 1960. 136 с.

165. Кодрянская Н. Алексей Ремизов. Париж. 1959. 339 с.

166. Кожинов В.В. Время Пришвина // Пришвин и современность. М.: Современник. 1978. С. 67-76.

167. Козлова Н.Н. Согласие, или общая игра // Новое литературное обозрение. 1999. No 6 (40). С. 193-209.

168. Кондратович А.И. Новомирский дневник 1967-1970. М. : Сов. писатель, 1991. 528 с.

169. Крайний Антон (З.Гиппиус). Литераторы и литература //

170. Русская мысль, 5. 1912, разд. IV. С. 26-31.

171. Крайний Антон (З.Гиппиус). О "Я" и "Что-то" // Новая жизнь. 1913. No 2. С. 166-168.

172. Кузнецов Ф.Ф. Бунт и примирение Михаила Пришвина // Наше наследие. 1990. No 2. С. 83-84.

173. Кузнецова Г.Н. Грасский дневник. М.: Моск. рабочий. 1995. 410 с.

174. Куняев С.С. Русский беркут. М. : Наш современник. 2001. — 463 с.

175. Курбатов В.Я. Михаил Пришвин. М. : Сов. писатель. 1986. -224 с.

176. Лавров А В. Андрей Белый в 1900-ые годы. М.: Новое литературное обозрение, 1995. 335 с.

177. Ленобль Г.М. Писатель и его работа. М.: Сов. писатель, 1966. 394 с.

178. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М. : Интел— вак, 2001. 1596 стб.

179. Литературный фронт. История политической цензуры. 1932-1946 гг. Сборник документов. М.: Энциклопедия рос. деревень, 1994. 272 с.

180. Литературный архив. Т. 5. М.-Л.: Из-во АН СССР. 1960. -364 с.

181. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М. : Искусство , 1970. 383 с.

182. Луначарский А.В. Религия и социализм. Спб.: Шиповник, 1908. 4.1 227 с. 4.2 - 398 с.

183. Максимов Д-Е. Поэзия и проза Александра Блока. Л.: Сов. писатель, 1975. 528 с.

184. Мамин-Сибиряк Д.Н. Черты из жизни Пепко // Мамин-Сибиряк Д.Н. Собр. соч.: В 10-ти тт. Т. 8. М.: Правда, 1958. С.245-441.

185. Мамонтов О.Н. Новые материалы к биографии М.М.Пришвина. -Русская литература. 1986. No 2. С.175-186.

186. Манн Ю.В. Автор и повествование // Известия АН СССР. Литература и язык. 1991. No 1. С. 3-19.

187. Материалы к истории и изучению русского сектанства и раскола. Т. 7. Чемреки. Под ред. В.Д.Бонч-Бруевича. Санкт-Петербург: типография Б.М.Вольфа, 1916. 705 с.

188. Медведев П.М. Формальный метод в литературоведении. Л. : Прибой, 1928. 231 с.

189. Мейлах Б.С-Психология художественного творчества: предмет и пути исследования // Психология процессов художественного творчества. Л.: Наука, 1980. С. 5-23.

190. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: Наследие, 1995. 406 с.

191. Мережковский Д.С. Собрание сочинений в 4 томах. М. : Правда, 1990.

192. Миндлин Э.Л. Андрей Платонов // Андрей Платонов. Воспоминания современников. Материалы к биографии. М.: Сов. писатель, 1994. С. 31-51.

193. Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х томах, М.: Сов. энциклопедия , 1991.

194. Михаил Михайлович Пришвин // "Из Русской думы". М.: Роман-газета, 1995. С. 175-194.

195. Мотяшов И.П. Михаил Пришвин. Критико—библиографический очерк. М.: Сов. писатель, 1965. 248 с.

196. Мстиславский С. Мастерство жизни и мастера слова // Новый мир. 1940. No 11. С.264-289.

197. Муромцева-Бунина В.Н. Жизнь Бунина. М. : Сов. писатель, 1989. 510 с.

198. Николюкин А.Н. Розанов. М.: Мол. гвардия, 2001. — 511 с.

199. Овсянико-Куликовский Д.Н. Вопросы психологии творчества. СПб.: Жуковский, 1902. 301 с.

200. Ольденбург С.С. Царствование императора Николая II. М.: Терра, 1992. 640 с.

201. Павловский А.И. ".сигналы людям будущего" (О дневнике М.Пришвина 1930 года) // Русская литература. 1993. No 3. — С. 81-91.

202. Пайман А. История русского символизма. М.: Республика. 1998. 413 с.

203. Памяти Александра Блока. СПб: Вольфила. 1922. — 62 с.

204. Пастернак Б.Л. Воздушные пути. М.: Сов. писатель. 1982. -496 с.

205. Паустовский К.Г. Михаил Михайлович Пришвин. Вступительная статья к собранию сочинений М.М.Пришвина в 6-ти тт., М. : ГИХЛ, 1956-57. Т.1. С. 5-16.

206. Пименова Г.А. "Смысловая структура, слова "Начальник" в романе-сказке М.М.Пришвина "Осударева дорога" // Вопросы филологии. No 7. Л.: ЛГУ, 1978. С.31-40.

207. Пискунова С. Пискунов В. Культурологическая утопия Андрея Белого // Вопросы литературы. 1995. No 3. С.217-246.

208. Письма Бунина Нилу су (публикация А.К.Бабореко) // Русская литература. 1979. No 2. С.140-155.

209. Письма М.М.Пришвина A.M.Ремизову. Вступительная статья, подготовка текста и примечания Е.Р.Обатниной. Русская литература. 1995. No 3. С. 157-209.

210. Платонов А.П. Размышления читателя. М.: Современник, 1980.- 287 с.

211. Платонов А.П. Собрание сочинений: В 3-х т. М.: Сов. Россия, 1984.

212. Пришвин А.С. Вечные строки // Дальний Восток. 1971. No 11- С.44-64; No 12 С. 43-67.

213. Пришвин А.С. Вечные строки // Хозяйка таежной речки. М-: Современник, 1982. 512 с.

214. Пришвин и современность. М.: Современник, 1978. — 334 с.

215. Пришвина В.Д. Жизнь как слово. Воспоминания о М.М.Пришвине // Москва, 1972. No 9. С.204-219.; Москва, 1975. No 12. - С. 161-181.

216. Пришвина В.Д. Наш Дом. М.: Мол. гвардия, 1977. 334 с.

217. Пришвина В.Д. Пришвин в Дунине. М.: Моск. рабочий, 1978. — 160 с.

218. Пришвина В.Д. Круг жизни. Очерки о М.М.Пришвине. М.: Ху-дож. лит., 1981. 239 с.

219. Пришвина В.Д. Путь к слову. М.: Мол. гвардия, 1984.- 262 с.

220. Пришвина В.Д. Невидимый град // Октябрь, 2000. No 9. С. 111-144

221. Пришвина В.Д. Невидимый град // М.: Мол. гвардия, 2003. -529 с.

222. Против буржуазного либерализма в художественной литературе (Дискуссия о "Перевале"). М.: Ком. акад. Институт литературы, искусства и языка. 1931. — 106 с.

223. Распутин В. Г. Прощание с Матерой // Распутин В. Г. Избранные произведения: В двух томах. Т.2. М.: Мол. гвардия, 1984. — С.208-388.

224. Ремизов A.M. Кукха. Розановы письма // Ремизов A.M. Царевна Мымра. Тула: Приокское книжное издательство, 1992. С.226-295.

225. Ремизов A.M. Дневники 1917-1921 годов // Минувшее. Вып. 16. М., СПб.: Феникс, 1994. С. 407-551.

226. Розанов В.В. Апокалиптическая секта (хлысты и скопцы). Петербург, 1914. 208 с.

227. Розанов В.В. О себе и жизни своей. М.: Моск. рабочий,1990. 876 с.

228. Рудашевская Т.М. Пришвин и наследие Л.Н-Толстого // Русская литература. 1977. No 1. С.47-66.

229. Сегал Д. "Сумерки свободы": О некоторых темах русских еженедельной печати 1917-1918 гг. // Минувшее. Вып. 3. М.: Феникс,1991. С.131-196.

230. Семенова С. Г. Влечение людей в тайну взаимного существования // "Страна философов" Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып. 3. М. : Наследие, 1999. - С. 108-123.

231. Семенова С.Г. Русская поэзия и проза 1920-1930-х годов. Поэтика Видение мира - философия. М.: Наследие, 2001. - 588 с.

232. Серебряный век русской литературы. Проблемы, документы. М.: МГУ. 1996. 172 с.

233. Скифы. Иг.: Скифы, 1917. Сб. 1. 309 е.; 1918. Сб. 2. -230 с.

234. Скороспелова Е.Б. Русская советская проза 20-30-х годов. Судьбы романа. М.: МГУ, 1985. 263 с.

235. Смирнов И.П. Новый историзм как момент истории (по поводу статьи А.М.Эткинда "Новый историзм, русская версия") // Новое литературное обозрение. 2001. No 47. С.41-71.

236. Смирнов Н.П. Заметки о совеременных писателях: О Михаиле Пришвине // Смирнов—Кутачевский А. Страдательные частушки советской деревни. М., 1926. С.157-170.

237. Смирнов Н.П. Пришвин: Мемуарные пересказы» записи // Смирнов. Золотой плес. М.: Сов. писатель, 1982. — 416 с.

238. Смирнова Н.Н. Теория автора как проблема // Литературоведение как проблема. М.: Наследие. 2001. С.376-392.

239. Со колов-Ми кито в И. С. На теплой земле. Л.: Сов. писатель, 1978. 654 с.

240. Со кол о в-Ми кито в И. С. Из карачаровских записей // Новый мир. 1991. No 12. С. 164-178.

241. Со колов-Ми кито в И. С. "На своей воле" (Из хизни красной деревни) // Глеб Горышин. "Как Бас с такими глазами не расстреляли? (К 100-летию И.С.Соколова-Микитова). Русская литература. 1992. No 2.-С. 176-189.

242. Солнцева Н-М. Китехский павлин. М.: Скифы, 1992. — 432 с.

243. Солнцева Н.М. Странный эрос. Интимные мотивы поэзии Николая Клюева. М.: Эллис Лак. 2000. 126 с.

244. Тагер Е. Пришвин // Литературная энциклопедия. Т.9. М., 1930. Ст.262.

245. Тарасенков А. О Пришвине // Наши достижения. 1936. No 6. -С.136-140.

246. Твардовский А.Т. "О Бунине"// Бунин И.А. Стихотворения. Рассказы. Повести. М., 1973. С.5-40.

247. Творчество М.М.Пришвина. Исследования и материалы. Воронеж: Воронежский пед. институт, 1986. 136 с.

248. Тимрот А.Д. Пришвин в Московском крае. М. : Моск. рабочий, 1973. 192 с.

249. Томашевский Б.В. Литература и биография // Книга и Революция. 1923. No 4 (28). С.6-9.

250. Трефилова Г.П. М.М.Пришвин // История русской советской литературы: В 4-х тт. Т.З. 1941-1953. М.: Наука, 1968. С.212-241

251. Троцкий Л.Д. Литература и революция. М.: Политиздат, 1991- 399 с.

252. Тынянов Ю. Архаисты и новаторы. Л.: Прибой, 1929. 596 с

253. Тюпа В.И. Постсимволизм: Теоретические очерки русской поэзии XX века. Самара: Сенсоры, модули, системы, 1998. — 195 с.

254. Фатеев В.А. В.В.Розанов. Хизнь, творчество, личность. Л., 1991. 365 с.

255. Федоров Н.Ф. Сочинения. М.: Мысль, 1982. 711 с.

256. Федотов Г.П. Русский человек // Новый град. Нью-Йорк, 1952. С.59-86.

257. Франк С.Л. Фридрих Ницше и этика "любви к дальнему" // Проблемы идеализма. М. , 1903. С. 137-195.

258. Франк С.Л. Свет во тьме // Франк С.Л. Духовные основы общества. М.: Республика, 1992. С.405-470.

259. Хализев В.Е. Пришвин Михаил Михайлович // Русская философия. Малый энциклопедический словарь. М. , 1995. С.424-425.

260. Хмельницкая Т.Ю. Творчество Михаила Пришвина. Л.: Сов. писатель, 1959. 283 с.

261. Холодова 3-Я. Творчество М.Пришвина и литературный процесс. Иваново: Ивановский гос. университет, 1994. 143 с.

262. Холодова З.Я. Художественное мышление М.Пришвина. Иваново: Ивановский гос. университет, 2000. — 295 с.

263. Цветаева М.И. Об искусстве. М.: Искусство, 1991- 479 с.

264. Чуковский К.И. Чукоккала. М.: Искусство, 1976. — 447 с.

265. Чуковский К.И. Дневник 1930-1969. М.: Сов. писатель, 1997. 417 с.

266. Чурсина Л.К. К проблеме "жизнетворчества" в литератур»—но-эстетических исканиях начала XX века (Белый и Пришвин) // Русская литература. 1988. No 4. С.186-199.

267. Шешуков С.И. Неистовые ревнители. М. , Худож. лит. 1984. -351 с.

268. Шкловский В.Б. Розанов. Из книги "Сюжет как явление стиля". Пр.: "Опояз", 1921. 55 с.

269. Шкловский В.Б. Гамбургский счет. Статьи — воспоминания — эссе. М.: Сов. писатель, 1990. 544 с.

270. Цейтлин А.Г. Труд писателя. М. : Сов. писатель, 1962- — 591с.

271. Цыпин В. История Православной Церкви, М.: Хроника, 1994. -253 с.

272. Эткинд A.M. Хлысты, декаденты. большевики // Октябрь. 1996. No 11. С.155-176.

273. Эткинд A.M. Хлыст. М.: Новое лит. обозрение, 1998. — 685 с.

274. Эткинд A.M. Новый историзм, русская версия. М-: Новое литературное обозрение, N 47 . 2001. С.7—40.

275. Юрьева 3.0. Андрей Белый: преображение жизни и теургия // Русская литература. 1992. No 1. — С. 58-68.

276. Я блоков Е.А. Художественная философия природы (творчество М.Пришвина и А.Платонова середины 20-х начала 30—х годов) // Советская литература в прошлом и настоящем. Сборник научных трудов. М.: МГУ. 1990. - С.55-71

277. Янович-Страда К. Михаил Пришвин // История русской литературы: XX век: Серебряный век. Под ред. Х.Нива. М-: Прогресс: Литера, 1995. С. 311-319

278. Яновский B.C. Поля елисейские. СПб.: Пушкинский фонд, 1993. 279 с.