Якутско-эвенкийские языковые взаимосвязи тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.02, доктор филологических наук Новгородов, Иннокентий Николаевич

• Новгородов, Иннокентий Николаевич
• доктор филологических наук
• 2009

Оглавление диссертации доктор филологических наук Новгородов, Иннокентий Николаевич

Введение.

Часть I. Влияние эвенкийского языка на якутский.

Глава 1. Некоторые вопросы сравнительного изучения якутского языка.

Глава 2. Влияние эвенкийского языка на фонетику якутского

2.1. Гласные.

2.1.1. Широкие и узкие.

2.1.2. Долгие и краткие.

2.1.3. Монофтонги и дифтонги.

2.1.4. Твердорядные и мягкорядные.

2.1.5. Огубленные и неогубленные.

2.1.6. Ударение.

2.2. Согласные.

2.2.1. Согласные в начале слова.

2.2.1.1. Несонанты.

2.2.1.1.1. Щелевые.

2.2.1.1.2. Смычные.

2.2.1.1.3. Аффрикаты.

2.2.1.2. Сонанты.

2.2.1.2.1. Щелевые.

2.2.1.2.2. Смычные.

2.2.2. Согласные в конце слова.

2.2.2.1. Несонанты.

2.2.2.1.1. Щелевые.

2.2.2.1.2. Смычные.

2.2.2.1.3. Аффрикаты.

2.2.2.2. Сонанты.

2.2.2.2.1. Щелевые.

2.2.2.2.2. Смычные.

2.2.3. Согласные в середине слова.

2.2.3.1. Интервокальное положение.

2.2.3.1.1. Несонанты.

2.2.3.1.1.1. Щелевые.

2.2.3.1.1.2. Смычные.

2.2.3.1.1.3. Аффрикаты.

2.2.3.1.2. Сонанты.

2.2.3.1.2.1. Щелевые.

2.2.3.1.2.2. Смычные.

2.2.3.2. Стечения согласных.

Глава 3. Влияние эвенкийского языка на морфологию якутского

3.1. Элементарные морфологические единицы.

3.2. Комплексные морфологические единицы.

3.2.1. Основы имен существительных.

3.2.2. Основы имен прилагательных.

3.2.3. Основы наречий.

3.2.4. Основы глаголов.

3.2.5. Аффиксы в словоформах.

3.2.5.1. Образование имен от имен.

3.2.5.2. Образование имен от глаголов.

Глава 4. Эвенкизмы якутского языка. 4.1. Признаки эвенкизмов.

4.1.1. Фонетические признаки.

- 4.1.2. Морфологические признаки.

4.1.3. Лексико-семантические признаки.

4.1.3.1. Отношение к основному словарному фонду.

4.1.3.2. Синонимия.

4.1.3.3. Отсутствие полисемии.

4.1.4. Лингвогеографический признак.

4.2. Адаптация эвенкизмов.

4.2.1. Фонетическое освоение эвенкизмов.

4.2.1.1. Субституция эвенкийских гласных.

4.2.1.1.1. Краткие гласные.

4.2.1.1.2. Долгие гласные.

4.2.1.2. Различные явления в освоении эвенкийских гласных.

4.2.1.2.1. Аканье и оканье.

4.2.1.2.2. Нарушение гармонии гласных.

4.2.1.2.3. Утрата гласного.

4.2.1.2.4. Наращение гласного.

4.2.1.3. Субституция эвенкийских согласных.

4.2.1.3.1. Группа губных.

4.2.1.3.2. Группа переднеязычных.

4.2.1.3.3. Группа среднеязычных.

4.2.1.3.4. Группа заднеязычных.

4.2.1.3.5. Метатеза.

4.2.2. Морфологическое освоение эвенкизмов.

4.2.3. Лексическое освоение эвенкизмов.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Якутско-эвенкийские языковые взаимосвязи»

Актуально стьтемы. Один из источников возникновения инноваций в языковой системе — иноязычное влияние. Практически невозможно найти язык, который бы не был бы вовлечен в процесс взаимодействия. Не являются исключением в этом отношении и алтайские языки.

В алтаистической литературе, следует отметить особую актуальность изучения лексических параллелей тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков.

Указанные параллели могут быть результатом пережитого общего состояния или контактов. Так известно, что в абсолютном большинстве случаев слово является обозначением предмета и не отражает непосредственно в своём звуковом облике его характера, и это дает основание считать, что совпадения, которые обнаруживаются в разных языках и охватывают большое количество слов, не случайны. Они могли появиться в результате взаимных или односторонних заимствований или вследствие того, что языки, в которых обнаруживаются указанные совпадения, восходят к одной языковой традиции, имеют общего предка (Щербак 1970 : 14).

В связи с этим для изучения лексических параллелей тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков предлагаются различные подходы.

Один из них опирается на предположение, что параллели — следствие генетического родства указанных языков, хотя вместе с тем не исключается возможность истолкования определенной части параллелей «как результата региональных взаимовлияний, заимствований в разные периоды уже обособленного развития 6 — отдельных языков» (Суник 1971 : 15). Подчеркивается также, что «задачи сравнительно-исторического изучения лексики тунгусо-маньчжурских языков требуют строгого разграничения в ней словарного материала, восходящего к праязыковому состоянию, с одной стороны, и лексических заимствований, с другой» (Новикова 1972 : 105).

В рамках другого подхода речь идет о смешении алтайских языков в разные периоды их развития. Представители данного направления акцентируют внимание на том, что «реконструируемые без предварительного анализа параллелей праформы не будут иметь никакой достоверности, а установленные фонетические соответствия могут оказаться, в целом или частично, следствием закономерного освоения заимствованных слов» (Щербак 1966 : 23).

Таким образом, независимо от принципиального отношения к вопросу о природе алтайской языковой общности исследование целесообразно начинать с определения объёма и характера лексических взаимосвязей тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков с последующим выделением заимствований и всесторонней оценкой «соотношения сходных и различающихся слов» (Щербак 1966 : 23). Иными словами, выделение заимствованной лексики — первоочередная задача, постановка и решение которой не зависят от подхода к предмету исследования.

Если взаимодействие тюркских и монгольских языков, с одной стороны, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков, с другой, находит более или менее полное отражение в специальной литературе, то взаимовлияние тюркских и тунгусо-маньчжурских языков всё еще остается недостаточно изученным.

Говоря о взаимодействии тюркских и тунгусо-маньчжурских языков, обычно имеют в виду взаимодействие якутского, эвенского 7 — и эвенкийского языков в условиях билингвизма и многоязычия на территории современной Якутии. Между тем, взаимодействие якутского и эвенкийского языков происходит и на смежных территориях: Читинская, Амурская области, Хабаровский край, Красноярский край (Эвенкия, Таймыр), причем взаимодействие на смежных территориях еще не было предметом спецального исследования. Далее, контакты якутского и эвенкийского языков не изучались в сравнительном плане. Эти обстоятельства предопределили выбор темы.

Прежде всего, изложим некоторые сведения об эвенкийском и якутском языках и их носителях.

Эвенкийский язык — язык эвенков, наряду с негидальским, солонским и эвенским, относится к северной группе тунгусо-маньчжурских языков. Традиционно, кроме северной группы в тунгусо-маньчжурских языках выделяют и южную группу. Однако необходимо отметить дискуссионный характер классификации тунгусо-маньчжурских языков.

Эвенкийский язык распространен, в основном, в Сибири, на территориях Эвенкии, Таймыра, Бурятии, Якутии, Сахалина, Иркутской, Томской, Читинской, Амурской областей и Красноярского края. Всего в России проживает 35.527 эвенков (www.perepis2002.ru). Имеются сведения о том, что в Китае проживает 19.000 эвенков, в Монголии — 1000 (Языки мира 1997 : 267).

В Якутии проживает 18.232 эвенка. Из них эвенкийским языком владеет 1.384, якутским языком — 15.428 (www.perepis2002.ru). Абсолютное большинство эвенков Якутии (16.241 чел.) владеет русским языком — государственным языком России.

Г. Дёрфер в истории тунгусо-маньчжурских языков (гезр. эвенкийского языка), основываясь на анализе заимствованных монголизмов, выделяет следующие периоды:

1. Неопределенный — общетунгусо-маньчжурское состояние;

2. 3 век н.э. включительно — разделение на северную и южную группы; происхождение смешанной группы в результате смешения северной и южных групп;

3. 5 — 11 века н.э. — разделение северной группы на солонский язык и эвенкийско-эвенскую группу;

4. 12 — 16 века н.э. — разделение эвенкийско-эвенской группы на западноэвенкийский (южное наречие — И.Н.) и эвенский язык;

5. С 17 века н.э. вплоть до настоящего времени.

С точки зрения Г. Дёрфера, вследствие якутского вторжения в 16 веке остались только восточноэвенкийские и эвенские слабые географические контакты (ВоегГег 1985 : 305).

В соответствии с периодизацией Г. Дёрфера, с 12 века начинает формироваться собственно эвенкийский язык. Его разделение на южное, восточное и северное наречия произошло после 12 века.

Проблематична локализация прародины тунгусо-маньчжуров. С точки зрения Г.М. Василевич, А.П. Окладникова, она находится в прибайкальском регионе (Василевич 1969 : 39, Окладников 1950 : 40-41, Окладников 1955 : 9), М.Г. Левина и В.А. Туголукова — забайкальско-приамурском регионе (Левин 1958: 195, 204, 300, Туголуков 1982 : 157-161, 173-174).

Якутский язык — язык якутов (самоназвание ссоса) распространен, главным образом, в Якутии (субъект России), где он является государственным языком, а также и на сопредельных с 9 —

Якутией территориях Сибири — среди якутов (саха), проживающих в Таймырском автономном округе, Эвенкии, Хабаровском крае, в Магаданской, Амурской, Иркутской и Читинской областях. На якутском языке говорит значительная часть эвенков, эвенов, им владеют русские старожилы и другие народы, живущие совместно с якутами в Якутии. По результатам последней переписи населения России, насчитывается 443.852 якута, из них якутским языком владеет 413.602 чел. Эвенкийским языком в Якутии владеет 93 якута (www.perepis2002.ru). 376.439 якута в Якутии владеет русским языком — государственным языком Российской Федерации.

Классификационный статус якутского языка является дискуссионным в тюркологии.

Л.Н. Харитонов отмечал, что о происхождении якутского языка и якутов высказано много различных предположений и теорий, которые по существу можно свести к двум основным точкам зрения: 1) теории, считающие якутов исконно тюркским народом, а язык их - первоначально тюркским, но впоследствии впитавшим иноязычные элементы, 2) теории, считающие якутов народом нетюркского происхождения, а язык их — тюркизированным лишь в последнее время.

Главным представителем теорий первого рода можно считать основоположника научной грамматики якутского языка академика Отто Бётлингка. Он предполагал, что якуты первые отделились от тюркского языкового мира и поэтому группу тюркских языков ученый предлагал классифицировать как турецко-якутскую.

Основным сторонником второй точки зрения является академик В.В. Радлов, который не включал якутский язык, наряду с чувашским, в тюркскую языковую классификацию.

Вопрос о происхождении якутского языка в настоящее время отнюдь нельзя считать решенным. Сам факт существования 10 — многочисленных догадок и теорий по этому вопросу свидетельствует о его трудности и сложности, об отсутствии достаточно надежных объективных данных для его решения.

Окончательное решение вопроса о происхождении якутского народа последует в результате достаточного накопления данных сравнительного языкознания, археологии, истории, этнографии, фольклористики и т.д. (Харитонов 1947: 4-7).

В якутском языкознании выделяют два диалектных массива якутского языка: акающий и окающий (Воронкин 1999 : 57).

Взаимодействие якутского и эвенкийского языков по своим последствиям охватывает почти все ярусы языка.

В литературе по явлениям контактов якутского и эвенкийского языков отражаются различные мнения.

Коллективом сотрудников отдела алтайских языков Института языкознания АН СССР в 70-е годы был издан «Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков» (Сравнительный словарь 1975, 1977) под редакцией В.И. Цинциус, с подзаголовком «Материалы для этимологического словаря тунгусо-маньчжурских языков». Других аналогичных изданий ни в России, ни за рубежом не было. В данной работе приводится значительный лексический материал по якутизмам в тунгусо-маньчжурских языках.

Монография Г. Дёрфера «Моп§о1о-Тип§1шса», подготовленная по материалам названного выше словаря на достаточно высоком уровне, не охватывает всего круга вопросов, возникающих при изучении якутско-эвенкийских языковых контактов.

В коллективном труде «Взаимовлияние якутского и эвенкийского языков» авторы выделяют более 900 якутских заимствований (Взаимовлияние 1975 : 179-206), в основном, в речи эвенков Якутии (Взаимовлияние 1975 : 13), владеющих якутским языком. Среди якутизмов встречаются существительные, 11 — прилагательные, глаголы и наречия. Якутские заимствования прослеживаются в разных тематических группах лексики: в общественно-политической терминологии, в наименованиях частей тела человека и животных, в словах, обозначающих явления природы и т.д. В якутизмах отмечаются различные сдвиги в семантике, в частности, сужение и расширение значения. Изменениям подвергается и внешний облик заимствований. Следует отметить, что эвенки Якутии владеют якутским языком, в связи с чем число используемых ими якутских слов в эвенкийской речи может быть значительно увеличено. Об этом свидетельствует фольклор эвенков Якутии. Например, в нимнгакане «Иркисмэндьээ-соонинг» обнаруживаются глаголы с различными морфологическими показателями, нетипичными для эвенкийского языка и характерными для якутского языка: эвенк, тэлгэн- 'расстилаться', кагдарий- 'увядать', кувариий- 'переливаться' (Романова, Мыреева 1971 : 99), которые имеют якутские аналоги тэлгэн- 'стелиться', хагдарый- 'вянуть', кубарый- 'бледнеть, блекнуть'. Известно, что сказитель нимнгакана Н.Г. Трофимов владел эвенкийским и якутским языками (Романова, Мыреева 1971 : 97). Указанные эвенкийские глаголы не отмечаются в «Эвеньсийско-русском словаре» (Мыреева 2004).

Много якутизмов представлено в работе А.Н. Мыреевой «Эвенкийско-русский словарь» (Мыреева 2004).

В настоящее время следует отметить проект А.М. Щербака «Очерки для этимологического словаря тунгусо-маньчжурских языков, 1. Заимствованный фонд: тюркизмы, монголизмы». В ней рассматриваются в частности вопросы влияния якутского языка на словарный состав тунгусо-маньчжурских языков. Данная работа выполнялась, в основном, на основе материалов «Сравнительного словаря тунгусо-маньчжурских языков». 12 —

Авторы «Эвенкийско-русского словаря», «Сравнительного словаря тунгусо-маньчжурских языков», «Взаимовлияния якутского и эвенкийского языков», «Очерков для этимологического словаря тунгусо-маньчжурских языков, 1. Заимствованный фонд: тюркизмы, монголизмы» приводят тезаурус якутских слов в эвенкийском языке без разграничения того, что то или иное слово обнаруживается в речи эвенка, владеющего якутским языком или нет. Кроме того, авторы «Взаимовлияния якутского и эвенкийского языков» изучают якутские слова в речи эвенков Якутии. Здесь важно указать, что взаимодействие якутского и эвенкийского языков происходит и за пределами Якутии, например, в Эвенкии, Таймыре, Хабаровском крае, Амурской области.

В.И. Цинциус в своей статье «Якутско-тунгусские лексические связи» определяет их как «результат длительных контактов, которые осуществлялись на протяжении нескольких столетий при постепенном расселении якутов и тунгусов (эвенков, эвенов, негидальцев) по огромной территории Сибири и Дальнего Востока. Заимствованные из якутского языка слова характеризуются, как правило, суженным семантическим диапазоном, однозначностью и отсутствием гнезда однокоренных слов. Якутизмы в эвенкийском и эвенском языках регионально ограничены, наиболее часто встречаются в определенных говорах этих языков, а именно в восточных районах распространения эвенкийского языка (урмийский, учурско-зейский, чумиканский, аянский, алданский, сахалинский) и в западных областях территории, на которой представлен эвенский язык (саккырырские эвены)» (Цинциус 1976 : 117). В работе также отмечено: «При выявлении якутизмов в тунгусских языках необходимо учитывать, что лексический состав якутского языка несет следы значительного воздействия монгольских элементов и таким образом может являться 13 — проводником монголизмов» (Цинциус 1976 : 124). Автор статьи, придерживаясь точки зрения о родстве алтайских языков, утверждает, что «якутско-тунгусские лексические связи носят достаточно сложный характер именно в силу того, что и якутский, и тунгусские языки своими корнями уходят вглубь более древних взаимосвязей алтайских языков» (Цинциус 1976 : 127).

Влияние якутского языка обнаруживается и в морфемном составе говоров эвенков Якутии, например в учурском говоре. Здесь порядковые числительные образуются при помощи якутского аффикса -с. Ср.: эвенк, дьури-с 'второй' от эвенк, дьур 'два' и як. икки-с 'второй' от икки 'два'; эвенк, туна-с 'пятый' от эвенк, тука 'пять' и як. бэН-ис 'пятый' от як. биэс 'пять' (Мыреева 1981 : 85)

Под влиянием якутского произношения в восточном наречии эвенкийского языка начальный т- иногда выступает в виде ч-. Ср.: эвенк, тидъаки и чидъаки 'мышцы', типаяа и чипала 'глина', тикса и чикса 'берестяная покрышка чума' (Взаимовлияние эвенкийского и якутского языков 1975 : 69)- Влияние якутского языка обнаруживается в проявляющемся иногда губном притяжении. Ср.: эвенк, бумудьэм, лит. бэмудьэм 'болею' (Василевич 1948 : 263).

Так как контакты якутского и эвенкийского языков происходят не только в виде влияния якутского языка на эвенкийский, но и наоборот, то целесообразно рассмотреть и некоторые работы о влиянии эвенкийского языка на якутский.

В моей работе «Тунгусо-маньчжурское влияние на диалектные зоны языка саха (аспекты изучения)» представлены различные мнения ученых о влиянии эвенкийского языка на фонетику, морфологию и лексику якутского языка (Новгородов 1998).

Так, влияние эвенкийского языка на якутский изучается преимущественно в аспекте выделения слов эвенкийского (тунгусоманьчжурского) происхождения в работах Н.К. Антонова, 14 —

С. Калужинского, П.П. Барашкова, Г.В. Попова (Антонов 1973, КаЬиупШ 1982, Барашков 1975, Попов 1986 : 58-67).

Якутско-эвенкийские (тунгусо-маньчжурские) параллели приводятся составителями «Словаря якутского языка», «Сравнительного словаря тунгусо-маньчжурских языков», «Диалектологического словаря якутского языка» (Словарь 1959, Сравнительный словарь 1975, 1977, Диалектологический словарь 1976) и др.

С точки зрения П.П. Барашкова, в якутском литературном языке обнаруживается 35 слов эвенкийского происхождения и около 100 слов в говорах якутского языка (Взаимовлияние эвенкийского и якутского языков 1975). Г.В. Попов считает, что в якутском языке встречается до 260 слов эвенкийского происхождения, из них 225 — существительные, 13 — прилагательные, около 20 — глаголы, есть также служебные слова (Попов 1986 : 67). По подсчетам С. Калужинского в якутском языке, с учетом его диалектных материалов, обнаруживается приблизительно 400 слов тунгусо-маньчжурского происхождения (Ка^гуп'вк! 1995 : 225). Распределение существительных по тематическим группам показывает, что эвенкизмы присутствуют в различных группах: среди слов, обозначающих природные явления, животный мир, атрибуты верований, орудия охоты и промыслов, части тела человека и животных (Попов 1986 : 58-64).

П.П. Барашков отмечает, что в заимствованиях не выдерживается гармония гласных якутского языка: в словах с гласными заднего ряда а, у или с дифтонгом уо выступает долгий ии вместо долгого ыы, например, як. ан, бул атаакии 'паук' < т.-ма.: эвенк, атакии, атаакии (Барашков 1975 : 147-148).

Г.В. Попов, рассматривающий в своей монографии слова «неизвестного происхождения» якутского языка, перечисляет 15 — признаки тунгусо-маньчжурских лексических элементов в якутском (Попов 1986 : 59-60). Первый признак — наличие якутско-тунгусо-маньчжурских параллелей при отсутствии лексических соответствий в других тюркских языках, например, як. ньыгс, ньыык 'ушастая поганка (утка)' < т.-ма.: эвенк, ниикии 'утка' (Попов 1986 : 59). Здесь мы имеем дело с общетунгусо-маньчжурским словом, неизвестным ни одному из тюркских языков, кроме якутского: сол. ниихии, эвен, ньиеки, ниики, нан. йихэ, нъихэ, ма. ньэхэ 'утка' , уд. ньу^эдъи^э 'утенок', орок. нээчищэ, нъээчищэ, нээчээ, ньээчээ 'птичка (общее название)', чж. тиеН-кей 'утка', ср.: м.-п. нщусун, ну^усун 'утка' (ТМС I, 590, 591). Другой признак — возможность этимологизации (морфологического членения) слова с привлечением материалов тунгусо-маньчжурских языков. Примером может служить як. дьухха, дьулха 'вскрытое, обнаженное от льда состояние реки' < т.-ма.: эвенк, йуулку, дъулку 'полынья', ср.: йу-, дъу-, ньу- 'выходить'.

Для выделения тунгусо-маньчжурских (эвенкийских) слов в якутском языке Г. В. Поповым используется также лингвогеографические данные, ср.: як. айаан 'старое русло', 'ерик, протока, старица' < т.-ма.: эвенк, айан 'старица, высыхающее русло реки'; 'протока'; 'залив'; эвен, айан 'протока, залив'. Данное слово распространено в тех якутских говорах, которые подверглись сильному влиянию эвенского и эвенкийского языков.

Важен также учет обозначаемых реалий. Если лексическая параллель имеется в ограниченном количестве тунгусо-маньчжурских языков или даже в одном из них и соответствующее слово в своем значении отражает специфические особенности северной природы, есть определенные основания для отнесения его к заимствованиям из тунгусо-маньчжурских языков. Например, як. ниирэ 'водораздельное плоскогорье с густой растительностью и 16 — озерами' можно возвести к эвенк, нирээ 'болотистая поляна в лесу; проталина в прибрежных зарослях'.

Г.В. Попов оставляет в стороне якутско-тунгусо-маньчжурские параллели, имеющие общеалтайское, тюркско-монгольское, общетюркское или общемонгольское распространение, типа алтан 'медь', мвнгун 'серебро', онгочо 'лодка'. Соответствующие слова условно относятся к общеалтайскому, тюрко-монгольскому, тюркскому или монгольскому пластам якутской лексики. Не рассматриваются также узколокальные эвенкизмы, которые в словаре Э.К. Пекарского обозначены как употребительные в отдельных пунктах, например, мвкчвкв (на Чоне) 'мускусная кабарга' (Попов 1986 : 59).

Эвенкийское влияние наблюдается и в грамматическом строе якутского языка. По мнению Е.И. Убрятовой, с ним связано возникновение частного и совместного падежей (Доклады 1956 : 91). П.П. Барашков выделяет в якутском языке ряд морфологических элементов тунгусо-маньчжурского эвенкийского) происхождения: -чаан, -ндьа (Барашков 1975 : 158). Далее, согласно его мнению, в северо-западных говорах якутского языка обнаруживается влияние эвенкийского языка в виде паузы после каждого слова и необычное место ударения (первый, редко второй слог). В говорах якутского языка, лежащих в основе литературного языка, пауза делается не после каждого слова, а после каждой синтагмы, ударение же падает, как правило, на конечный слог синтагмы (Барашков 1975 : 146).

Следует отметить, что заимствование этнонима саха 'якут' некоторые ученые связывают с эвенкийским влиянием, в частности с эвенкийским этнонимом йако 'якут' (1апИипеп 1982 : 73-77; Барашков 1985 : 6).

Это положение перекликается с широко распространенным предположением, ставшей аксиомой, о том, что тюркскоязычные предки якутов ассимилировали на средней Лене аборигенные тунгусские племена и формирование современных якутов было результатом ассимиляции их тунгусоязычных предшественников, вышедшими на среднюю Лену группами тюркскоязычных мигрантов (Алексеев 1996 : 47). С точки зрения А.Н. Алексеева, данное предположение во многом базируется на построениях И.В. Константинова, считавшего, что тунгусский компонент на территории Якутии маркируется присутствием в археологических памятниках керамики, орнаментированной различными вдавлениями гладкого штампа (Алексеев 2002 : 8). В данном случае мы имеем дело с языковой ассимиляцией эвенков, которые вследствие тюркского влияния перешли на новый язык и переняли культуру пришельцев. Это привело к формированию якутов и их языка.

Об этом пишет и Е.И. Убрятова. Так, она предполагает, что якутский язык сформировался в процессе распространения какого-то древнетюркского языка в среде эвенков и монголов (до миграции предков якутов в места современного расселения. — И.Н.), после миграции якутов в Ленско-Алданское междуречье эвенки, заселявшие эту территорию, перешли на якутский язык. Кроме того, произошло распространение якутского языка среди эвенков на Вилюе, Олекме, Колыме и на севере (Убрятова 1960 : 11, 12)

Следует также вкратце рассмотреть влияние русского языка на эвенкийский. Широкое бытование русизмов в эвенкийском языке отмечено в ряде исследований, посвященных описанию диалектной лексики (Горцевская 1954 : 68-69; Лебедева 1960 : 153-154; Романова, Мыреева 1962 : 62, 139). Так, в эвенкийско-русском 18 — словаре Г.М. Василевич выделила 2.034 русских слова, что составляет 70% заимствований от общего числа иноязычных слов, учтенных в указанной работе (Василевич 1958). Некоторые вопросы влияния русского языка освещены в связи с разработкой методики преподавания русского языка в эвенкийских школах. Кстати, якутский язык часто играл посредническую роль в проникновении русизмов в восточное наречие эвенкийского языка (Мыреева 1987 : 240).

Следует указать и на вклад эвенкийского языка в лексику русских говоров Сибири, в которых обнаружено более 300 слов тунгусо-маньчжурского происхождения, в основном эвенкийского. Некоторые эвенкийские слова проникли в русский литературный язык (Аникин 1990 : 89).

В якутско-эвенкийских контактах дискуссионным является вопрос их относительной хронологии и в целом вопрос разграничения фактов предполагаемого древнего взаимодействия от относительно позднего. Необходимо разграничение сходств, возникших на базе контактов, и сходств, которые возникли без контактных явлений, например, предполагаемое родство и случайное совпадение.

Сторонником взгляда о поздних контактах (после 14 века) якутского, эвенкийского и эвенского языков является А.М. Щербак. Ученый отмечает, что из всех тюркских языков только якутский и долганский содержат тунгусо-маньчжуризмы и что отсутствие таковых в других тюркских языках указывает на довольно позднее время их заимствования. Все тюркско-тунгусо-маньчжурские параллели рассматриваются как образования, возникшие вследствие одностороннего влияния: в разное время в тунгусо-маньчжурские языки непосредственно из тюркских языков или через посредство монгольских проникли многие тюркские слова (Щербак 1994 : 124).

Другие ученые придерживаются иного мнения. Например, Е.И. Убрятова и В.И. Рассадин считают, что взаимодействие якутского (т.е. языка близкого тюркским языкам Орхона) и эвенкийского языков происходило ранее 13 века (Убрятова 1960 : 9; Рассадин 1980 : 82).

В настоящее время ученые также обсуждают языковые контакты якутов и эвенков до 13 века. Например, H.H. Широбокова солидарна с H.H. Поппе в том, что якутский язык влиял на эвенкийский до 13 века. Основанием для данной точки зрения является обнаружение в эвенкийском языке якутских слов, имеющих черты древних заимствований, например, сохранение предполагаемого рефлекса *п- в виде h-\ эвенк. /гэрбэк 'палец' < др.-як. Иэрбэк, як. эрбэх; эвенк. Иэксари 'прикрепляй' < др.-як. huKcapu-, як. ыксары 'плотно закрытый' (Широбокова 2001 : 44).

Кроме вопросов относительной хронологии связей якутского языка с тунгусо-маньчжурскими языками, существуют вопросы языковой классификации долганской общности.

С точки зрения А.М. Щербака, долганский является самостоятельным языком (Щербак 1994 : 41, 124), М.С. Воронкина — диалектом якутского языка (Воронкин 1999 : 169).

В настоящее время изучение якутско-эвенкийского языкового взаимоотношения охватывает широкий круг вопросов и требует самостоятельного изучения.

Так как данное исследование посвящено изучению взаимодействия якутского и эвенкийского языков, то следует рассмотреть некоторые вопросы теории языковых контактов.

Теория контактов, является одним из основных вопросов сравнительного языкознания.

В литературе отмечается, что по вопросу контактов и смешения языков высказано много мнений, в той или иной мере совпадающих, или имеющих существенные различия, или даже исключающих друг друга (ЗсИог^еШег 1956 : 7-42; ЛиЬаБг 1970 : 1728; Щербак 2005 : 128).

Так, указывается, что пределы проницаемости языка установить невозможно, но вместе с тем отмечается, что имеется совокупность структурных признаков, слов и форм, заимствование которых в целом или в значительной части было бы маловероятным, например, конструктивные признаки фонологической системы; грамматические формы, в частности, падеж; лексика, не связанная с конкретными условиями существования народа. И эта совокупность, обнаруженная в разных языках, должна рассматриваться как следствие пережитого общего состояния, именуемое в традиционной компаративистике праязыком (Щербак 1970 : 14, 16).

В российском языкознании В.А. Богородицкий, И.А. Бодуэн де Куртенэ (Богородицкий 1933 : 104-106; Бодуэн де Куртенэ 1901 : 12-24) в 19 веке заложили основы теории контактов. В дальнейшем в языкознании большое внимание уделялось вопросам двуязычия. Двуязычие способствует всестороннему влиянию одного языка на другой, его последствия обнаруживаются во всех ярусах языка.

Анализ явлений языковых контактов позволяет сделать вывод, что их последствия не приводят к возникновению качественно новых образований (отсутствуют скрещенные языки, которые были бы качественно новыми, не относящимися, например, к языкам А и Б) (Реформатский 1960 : 373, 374). Контакты вызывают частичное смешение разных языков, причем каково бы ни было смешение, всегда можно выделить основу смешанного языка (Боровков 1952 : 200; Мейе 1954 : 72; Щербак 1977 : 13).

У. Вайнрайх особо выделяет фонологические изменения, которые вследствие контактов с родственными и не родственными языками приводят к трансформации системы подвергнувшегося влиянию языка (\¥ешгею11 1953).

В явлениях языковых контактов выделяют «смешанный язык» и «язык с элементами смешения». Первый термин применяется, когда происходит взаимодействие морфологических систем, иноязычное влияние распространяется на фонетику, морфологию и словарный состав. Данное взаимодействие осуществляется в условиях двуязычия, которое создает почву для наложения одной языковой системы на другую. Последствия двуязычия обнаруживаются во всех ярусах языка. Второй термин обозначает тип языкового смешения, предполагающего в основном лексические заимствования из других языков. Фонетика и морфология подвержены смешению в значительно меньшей степени, чем словарный состав (Росетти 1972 : 112-119). Таким образом, основным предметом исследования в смешанных языках любого типа выступает лексика.

Иноязычному влиянию подвержен звуковой строй языка. С точки зрения С. Калужинского, начальные аффрикаты ч- и дь- в якутском языке возникли в результате монгольского языкового влияния (Калужинский 1961). Под действием нетюркского субстрата в узбекском языке исчезла небная гармония гласных (Щербак 1970 : 71).

Известно, что двуязычие способствует взаимопроникновению разных морфологий (Щербак 1977 : 13). Последствия двуязычия проявляются в заимствовании морфологических элементов. При этом свовообразовательные аффиксы заимствуются гораздо чаще, 22 — чем словоизменительные, так как первые в условиях двуязычия легко опознаются и выделяются, что способствует их заимствованию. Например, в якутском языке аффикс -ааИьш монгольского происхождения, ср.: м.-п. -$асун (Калужинский 1961 : 101), в тувинском языке -шы- (-жы-), ср.: м.-п. -дьи-, -чи-(Татаринцев 1976 : 34).

Следует также иметь в виду, что «обстоятельством, предопределяющим степень смешения, являются структурные особенности взаимодействующих языков. Влияние одного языка на другой оказывается тем более результативным, чем больше типологическая близость их» (Щербак 2005 : 129). В данном случае обнаруживается заимствование из тюркских языков бурятским формы множественного числа на -нар, -нэр (др.-тюрк. -лар) и форм композитного типа (редупликативные образования, выражающие превосходную степень признака) (Щербак 2005 : 106-108).

Иноязычное влияние может приводить к изменениям в грамматическом значении словоформ. Так, якутское числительное икки 'два' вследствие монгольского влияния выступает ещё и в качестве соединительного союза, ср.: м.-п. хойор 'два'. Примеры: як. ыт икки куоска 'собака и кошка', ср. ыт-таах куоска сакыл икки туруйа 'лисица и журавль' , ср. саНыл-лаах туруйа 1с1.; м.-п. дайир бору хойор 'бурый и серый', эрэ эмэ хойор 'муж и жена' (Щербак 1977 : 10).

Лексические заимствования осуществляются разными путями: в условиях наложения одной языковой системы на другую и без такового (Щербак 1977 : 13). Так, в якутском языке отмечается значительное количество слов монгольского происхождения (Калужинский 1961 : 19). В тувинском языке монголизмы обнаруживаются в различных областях лексики, причем некоторые тематические группы полностью или почти полностью состоят из 23 — заимствований и образованных от них тувинских слов. Например, вся буддийская терминология заимствована из монгольских языков, точнее, через их посредство (Татаринцев 1976).

Изучение лексических заимствований имеет большое теоретическое значение в ситуациях двуязычия. В данном случае целесообразно разграничивать факты речи и факты языка. Для тех, кто владеет влияющим и влияемым языками, использование иноязычного слова в родном языке является речевым фактом. Известно многообразное проявление языковой системы в речи людей, и часто в этой ситуации иноязычные слова не подвергаются адаптации. В данном случае целесообразно не отходить от норм влияющего языка в использовании иноязычных слов. Для тех, кто не владеет влияющим языком, использование иноязычного слова в родном языке является фактом языка. Здесь обнаруживается адаптация иноязычного слова к условиям системы заимствующего языка. В подобных случаях целесообразно придерживаться норм влияемого языка в использовании иноязычных слов.

Если изучение синтаксиса языка в синхронии является неотъемлемым аспектом, то в плане диахронии существуют различные мнения. В данном случае необходимо отметить, что в сравнительном языкознании отразилась точка зрения, согласно которой, «возможности сравнительного изучения синтаксиса ограниченные: слишком велика область сходств между языками разных генетических подразделений, с одной стороны, и очень незначителен состав типовых синтаксических конструкций — с другой» (Щербак 1994 : 4). В этой связи изучение языкового влияния на синтаксис в сравнительном исследовании имеет существенные ограничения.

Известно, что при длительных и интенсивных контактах один из языков обычно выходит «победителем», а «побежденный» язык выступает в виде субстрата (Реформатский 1960 : 374, 376, 377).

Следует отметить, что «субстрат в лингвистическом смысле — это реальный факт, он базируется на взаимодействии разноязычных народов, но лингвистически «валентным» явление субстрата становится только тогда, когда вся масса данного языка в его строе (а не лексическом составе) сдвигается с пути развития по внутренним законам, когда возникает что-то противоречащее этим законам, когда по настоящему происходит скрещивание языков и один из них «гибнет», подчиняясь другому, но, «погибая», вносит искажение во внутренние законы победившего языка, в его строй: морфологию и фонетику» (Реформатский 1960 : 376, 377). В этой связи, исследование субстрата, на наш взгляд, осуществляется с учетом результатов сравнительного изучения семьи языков, а также данных разных наук.

Изучение субстрата существенно для разграничения синхронических и диахронических классификаций языков. С точки зрения синхронии принадлежность того или иного диалекта (языка), возникшего в результате языковых контактов, к данному языку или семье, группе языков не вызывает особых возражений. С позиций диахронии ситуация оказывается сложнее. Так, выше отмечался дискуссионный статус долганского языка. С точки зрения А.М. Щербака, долганский не может быть отнесен к якутскому диалекту, так как эвенкийский язык явился субстратом по отношению к долганскому, и долганский возник вследствие якутизации (языковой ассимиляции) эвенков якутами. Таким образом, с точки зрения A.M. Щербака, долганский является отдельным языком, а не якутским диалектом (Щербак 1994 : 124; письменное сообщение автору данной работы). 25 —

Данное положение перекликается с положением современных иностранных ученых о том, что смешанные языки (т.е. языки образовавшиеся в результате действия субстрата — И.Н.) не могут быть включены в генетическую (диахроническую — И.Н.) классификацию (Thomason, Kaufman 1991 : 3). В данном случае в том или ином языке обнаруживаются различные явления, обусловленные языковом сдвигом (Thomason, Kaufman 1991).

Взаимодействие языков приводит к возникновению не только явлений субстрата, обнаруживаются процессы суперстрата и адстрата. В процессах адстата не происходит этническая ассимиляция и растворение одного языка в другом; под суперстратом понимается совокупность черт языковой системы, не выводимых из внутренних законов развития языка и объясняемых как результат растворения в данном языке языка пришлых этнических групп, ассимилированных исконным населением (Словарь 1990 : 19, 499).

Так как в языке отражаются различные явления, например, следы дописьменного периода развития народа, то данные сравнительного языкознания традиционно представляют интерес для наук, изучающих человека.

Так, в последнее время развивается сотрудничество генетиков и лингвистов в изучении контактов. Формируется новый лингвогенетический подход. Суть этого подхода сформулирована в статье Б. Комри (Комри 2000 : 28-31).

С точки зрения этого подхода устанавливается соотношение генетических и языковых классификаций. В некоторых случаях обнаруживаются несоответствия. Тот или иной язык оказывается привнесенным в данный народ.

Обзор литературы по вопросу о языковых контактах, и в частности якутского и эвенкийского языков, выявил вопросы 26 — сравнительного изучения якутского языка, языковой ассимиляции эвенков тюрками, взаимодействия якутского и эвенкийского языков, в основном, на уровне лексики. Фонетика и морфология главным образом рассматриваются, с точки зрения влияния эвенкийского языка на якутский. Одной из важных проблем является обсуждение гипотезы об эвенкийском субстрате в формировании якутов и их языка, установление относительной хронологии языковых контактов якутов и эвенков.

Предметом сравнительного исследования обычно выступает фонетика, морфология и лексика языка.

Основным объектом исследования выступают сходства, обнаруживаемые в фонетике, морфологии и лексике якутского и эвенкийского языков.

Целью данной работы является установление последствий взаимодействия якутского языка с эвенкийским в сравнительном плане и раскрытие истории проникновения лексических элементов из одного языка в другой.

Достижение поставленной цели исследования предполагает постановку и решение следующих задач:

I. Выявить последствия эвенкийского влияния на якутский язык в сравнительном плане:

1. В связи с гипотезой об эвенкийском субстрате в формировании якутов и их языка рассмотреть: а) основные вопросы сравнительного изучения якутского языка; б) соотношение генетических данных якутов и эвенков;

2. Изучить влияние эвенкийского языка на фонетику якутского;

3. Изучить влияние эвенкийского языка на морфологию якутского;

4. Изучить влияние эвенкийского языка на лексику якутского.

II. Выявить последствия якутского влияния на лексику эвенкийского языка.

1. Установить систему признаков якутских заимствований в эвенкийском языке;

2. Рассмотреть адаптацию лексических якутизмов средствами эвенкийского языка.

Методы исследования традиционные: сравнительный, ареальный и типологический.

Сравнительный метод является основным методом исследования, что обусловлено самим фактом существования генетического родства языков. Из вопросов процедуры использования данного метода, следует отметить, что сравнение рекомендуется осуществлять в определенной последовательности. Прежде всего, необходимо сравнивать данные одного языка с архаизмами, сохранившимися в его древних письменных памятниках или в современных диалектах. Затем привлекают для сравнения данные близкородственных языков. И, наконец, обращаются к данным других языков, принадлежащих к одной и той же языковой семье (Общее языкознание 1973 : 44: Климов 1990 : 33).

Предпосылки использования ареального метода — языковые контакты и конвергенция. Обращение к типологическому методу предопределено существованием в изучаемых языках сходств, происхождение которых не связано ни с родством, ни- с контактами. Сходства в различных языках возникают вследствие действия универсальных фонетических явлений, например, ослабления начала слова, ослабления артикуляции согласных между гласными, различных дивергентных фонетических изменений, приводящих к случайным совпадениям в разных 28 — языках. Кроме того, в исследовании используется процедура установления заимствованного/исконного характера слова и аффиксов в контактирующих языках.

В связи с гипотезой формирования якутов и их языка в результате тюркской ассимиляциии эвенков в работе использовался лингвогенетический подход (Комри 2000; Ракепс1огГ 2007 : 227-237).

Новизнаработь1 состоит в том, что впервые в алтаистике сходства, обнаруживаемые в якутском и эвенкийском языках изучаются с позиции теории контактов, а не с точки зрения их генетического родства. Собраны и проанализированы якутские заимствования эвенкийского языка в сравнительном плане и наоборот. Кроме того, осуществлен лингвогенетический подход в изучении контактов якутов и эвенков.

Теоретическое значение. Указанный подход с использованием лингвогенетического подхода позволяет более точно выявить характер связей контактирующих языков и проливает свет на доисторию народа, не имеющего ранних письменных памятников. На основе изучения контактов определены размеры и границы взаимопроникновения якутского и эвенкийского языков. Учет этих данных будет иметь определенное значение для теоретических исследований и позволит, в частности, сформировать более четкое представление о последствиях языковых контактов и об условиях, благоприятствующих заимствованию слов и морфологических элементов, и о степени проницаемости различных ярусов языка.

Впрактическом плане материалы и основные положения диссертации могут быть использованы при изучении якутского и эвенкийского языков в сравнительном плане, изучении их словарного состава, в учебном процессе.

Положения выносимыеназащиту: 29 —

1. Отсутствие эвенкийского субстрата в формировании якутов и их языка.

2. Якутско-эвенкийские языковые контакты начинаются после 14 века на территории современной Якутии.

3. Влияние эвенкийского языка обнаруживается в фонетике, морфологии и лексике якутского языка и его говорах.

4. Влияние якутского языка обнаруживается в лексике эвенкийского языка и его говорах.

Апробация работы. Результаты исследования докладывались на региональных, межрегиональных и международных научных конференциях: научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения С.А. Новгородова (г. Якутск, 1992 г.), международной научной конференции «Языки, культура и будущее народов Арктики» (г. Якутск, 1993 г.), международном конгрессе тюркологов (г. Уфа, 1997 г.), международной научной конференции «Россия и Польша: историко-культурные контакты (сибирский феномен)» (г. Якутск, 1999 г.), тюркологической конференции в рамках программы «Год Казахстана в России» (г. Санкт-Петербург, 2003 г.), международном семинаре «Loanword Typology (Типология заимствования)» (г. Лейпциг, 2005 г. Германия), международной научной конференции «Польша в истории и культуре народов Сибири» (Якутск, 2008), международной научной конференции «Россия и Германия: исторический опыт научного сотрудничества в Сибири и на Дальнем Востоке (к 300-летию Г.В. Стеллера)» (Якутск, 2009). Также результаты исследования оформлены в виде 9 научных статей, входящих в перечень ВАК и 2 монографий.

В качестве истсщниковиспользовались различные тюркские, монгольские и тунгусо-маньчжурские словари и специальные исследования (С. Калужинского, Г. Дёрфера, А.М. Щербака, В.И. Рассадина), а также авторские полевые материалы научных 30 — командировок: Хабаровский край (1987 г., 1989 г.), Амурская область (1988 г.), Читинская область (1988 г.), Республика Бурятия (1990 г.), Тыва (2003 г.), Оленекский, Олекминский, Намский, Усть-Алданский, Среднеколымский районы Якутия (1992, 1993, 1999, 2003 гг.), Эвенкию (2000, 2003 гг.), Таймыр (2007 г.).

По техническим причинам написание эвенкийских слов и слов из других языков якутизировано, например, долгие эвенкийские гласные обозначаются двумя гласными буквами. Данная традиция в якутском языкознании заложена авторами «Грамматики современного якутского литературного языка».

ЧАСТЬ I. ВЛИЯНИЕ ЭВЕНКИЙСКОГО ЯЗЫКА НА ЯКУТСКИЙ ГЛАВА 1. НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ СРАВНИТЕЛЬНОГО ИЗУЧЕНИЯ ЯКУТСКОГО ЯЗЫКА

Для сравнительного изучения якутского языка важно учитывать различные взгляды на его место в классификациях тюркских языков.

Следует отметить, что установление классификационного статуса якутского языка исключительно сложно. Так, необходимо привести точку зрения Г. Дёрфера.

Г. Дёрфер, не являющийся активным сторонником алтайской гипотезы, говорит об особом месте якутского языка, придерживаясь традиционного бинарного деления тюркских языков: чувашский и булгарский языки и все остальные. При этом необходимо обратить внимание читателя на его мнение относительно якутского языка: «Определенную трудность представляет положение якутского языка. В Турции общепринято мнение, что тюркские языки распределяются на три группы: чувашский, якутский и другие тюркские языки. К. Грёнбек зашел настолько далеко, что произвольно относит якутский язык к южносибирским для того, чтобы, как он мне сказал, вывести его из мистической изоляции» (БеогГег 1978).

Для сравнительного изучения якутского языка, в основном, привлекается бинарная классификация А.Н. Самойловича: группа р (булгарская группа: чувашский и булгарский языки) и группа з (все остальные тюркские языки) (Самойлович 1926 : 4, 1922 : 3-15). В соответствии с данной классификацией якутский язык отнесен к группе з языков, подгруппе д (уйгурской, или северо-восточной), раздела т. Следует отметить, что в уйгурской, или северовосточной, подгруппе представлены также разделы д и з. К разделу д относятся язык орхоно-енисейской письменности, 32 — карагасский, тувинский, саларский; к разделу з — язык желтых уйгуров, бельтирский, камасинский, качинский, койбальский, иоэрикский, кызыльский, сагайский, шорский.

Данная классификация представляет возможность для сравнения материалов якутского языка с указанными современными и древними тюркскими языками, кроме булгарской группы.

Методологическим обоснованием для данной группы классификаций, на наш взгляд, является алтайская гипотеза. Так, А.Н. Самойлович отмечает: «Принятое мною основное деление турецких языков и наречий всего на две только «группы» подкрепляется упомянутой выше новейшей работой Н.Н. Поппе «Чувашский язык и его отношение к монгольскому и турецким языкам», в которой доказывается, что чувашский и булгарский языки восходят не к «пратурецкому» языку («группы з»), а к общему предку этих двух отдельных основных групп». Отсюда следует единство тюркских и монгольских языков, из которого постулируется идея родства алтайских языков, а также обосновывается отсутствие единства тюркских языков, так как чувашский и булгарский восходят не к пратюркскому, а к общему предку тюркских и монгольских языков, и отсюда следует особый классификационный статус чувашского языка (Самойлович 1926 : 3-6, 4).

Необходимо отметить особое мнение А.Н. Самойловича относительно классификационного статуса и якутского языка: «Не отрицая своеобразности якутского языка, определяемой отнюдь не морфологическими его особенностями, как почему-то думает проф. Чобан-Заде («Введение», стр. 76-77), а его фонетикой и словарем, и не игнорируя отдельных черт, сближающих якутский язык с чувашским, я, тем не менее, не усматриваю достаточных оснований 33 — для помещения в своей классификации якутского языка в особую «группу» или «подгруппу» и отношу его к «разделу т» «подгуппы д» (уйгурской, или северо-восточной)» (Самойлович 1926 : 4).

По существу, алтаистическая традиция рассматривает явления якутского языка с точки зрения их вторичности, неизначальности. Например, считается, что первичная долгота гласных произошла от дисиллабического корня, начальные и конечные глухие согласные — в результате процессов оглушения.

На мой взгляд, в исследовании природы связей тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков необходимо принимать во внимание системные данные, полученные на основе изучения фонетики, морфологии и лексики.

В тюркских языках обнаруживается первичная долгота гласных, что делает возможным реконструкцию количественной оппозиции гласных в тюркском праязыке (Щербак 1970 : 76).

Напомним, что Г.И. Рамстедт (Ramstedt 1957 : 136-187) не реконструирует алтайские долгие гласные. С его точки зрения, первичная долгота гласных в тюркских языках произошла от двусложных основ (Ramstedt 1957 : 152-156, 164), что лишено достаточных оснований (Щербак 1970 : 134). В целях преодоления несовместимости систем гласных тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков H.H. Поппе (Poppe 1960, 91-137) и Э.Р. Тенишев (Тенишев 1997) предприняли попытку реконструкции долгих гласных в алтайском праязыке. Современные сторонники алтайской гипотезы продолжают традиции Г.И. Рамстедта и не восстанавливают систему долгих и кратких гласных алтайского праязыка, предложенную H.H. Поппе и Э.Р. Тенишевым (Дыбо 2007).

Первичная долгота гласных едва ли представлена в монгольских языках (Doerfer 1969 : 20), и фонологическая система 34 — современных монгольских языков едва ли сопоставима с первичной долготой гласных в тюркских языках (Щербак 1997 : 230). Данное положение, по существу, затрудняет реконструкцию долгих гласных в праалтайском языке, а следовательно, и праалтайского языка, и в то же время оно объясняет тюркско-монголо-тунгусо-маньчжурские языковые параллели, в основном, как возникшие в результате контактов, реже — в результате случайного совпадения (Щербак 1997; Щербак 2005).

В изучении характера связей тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков показательна не только первичная долгота гласных, представленная в тюркских языках, но и система тюркских согласных.

Следует отметить, что в монгольских и тунгусо-маньчжурских праязыках восстанавливаются и глухие, и звонкие согласные, а также сонанты в начале слова. Например, начальные звонкие согласные и сонанты: монгольские *b-, *m-, *d-, *j-, V. *«-(Poppe 1955 : 98, 101, 105, 114, 146, 155, 163), тунгусо-маньчжурские *d-, *b-, *j-, *n-, *m-, */- (Benzing 1955 : 29, 32, 34, 36, 38, 40, 45). Монгольский и тунгусо-маньчжурский анлаут согласных находится в противоречии с системой начальных согласных тюркского праязыка в целях восстановления алтайской системы начальных согласных. Причем для алтаистов остаётся открытым вопрос о причинах отсутствия в тюркском праязыке системы сонантов в начальной позиции (Щербак 1974 : 83, 84).

В связи с приведёнными данными возникают сомнения в алтайской гипотезе, и, следовательно, в результатах тех исследований, в которых применяются алтаистические подходы к изучению тюркских языков.

Например, фонетику якутского языка в сравнительном плане изучали H.H. Широбокова (Широбокова 2001) и М. Стаховский 35 —

Stachovski 1993). Оба автора утверждают, что базой для якутского языка является древнетюркская орхонская система (Широбокова 2005 : 242; Stachovski 1993 : 10, 11).

Некоторые авторы считают приемлемым сравнение якутского языка с урянхайской (тобаской) группой (Грамматика 2002 : 661). Однако урянхайские материалы рассматриваются как субстратные: «По-видимому, остается в силе основной постулат В.В. Радлова о возникновении тувинской речи в результате тюркизации какого-то палеосибирского населения (кетов, самодийцев и т.п.)» (Грамматика 2002 : 600, 601). Отсюда возникает вопрос о том, где и когда могла произойти указанная тюркизация. В целом образование урянхайской языковой группы авторы обуславливают влиянием карлукской (уйгурской) группы. Они считают, что языком-основой якутского языка является также карлукский язык (Грамматика 2002 : 601, 602). Таким образом, якутский язык и урянхайская группа так или иначе восходят к карлукской группе тюркских языков.

H.H. Широбокова утверждает, что сторонники алтайской гипотезы придерживаются мнения об оглушении начальных согласных, например, якутский глухой согласный с- восходит к звонкому согласному *й- (Широбокова 2001 : 79), представленному в орхонских памятниках, огузской и карлукской группе тюркских языков. Напомним также, что в древнетюркских орхонских памятниках отражаются древнеогузские особенности (Щербак 1994 : 22). Причиной оглушения тюркского *й- в якутский с-, по-видимому, явился иноязычный субстрат, так как формирование тюркских языков Сибири шло за счет тюркизации иноязычных народов (Широбокова 2001 : 76, 88).

На мой взгляд, иноязычный субстрат не является причиной оглушения начального звонкого *й- в якутский глухой согласный с, более того, в данном случае вряд ли имело место оглушение.

Дело в том, что в тюркских языках начальная позиция способствует не оглушению звонких согласных, а наоборот, озвончению, так как начальный согласный всегда находится перед гласным (Щербак 1974 : 83). Анализ материала тюркских языков показал, что в тюркском праязыке отсутствует оппозиция по глухости и звонкости согласных в начале слова, сонанты употреблялись в конце слова и отсутствовали в начале, несонанты выступали как в начальной, так и в конечной позициях (Щербак 1970 : 106).

Отсюда становится ясным, что огузский и карлукский типы (звонкий щелевой согласный й-) отражают не исходное, а самое отдаленное от него состояние, в то время как в якутском языке (глухой щелевой согласный с-) обнаруживается древнейший признак глухости и щелинности архетипа (Щербак 1970 : 79, 80; Щербак 1994 : 24). Поэтому огузский и карлукский типы не являются основой фонетики якутского языка, так как, с точки зрения относительной хронологии, якутские признаки отражают более раннее состояние тюркских языков, чем огузские и карлукские.

В последнее время рассмотрение морфологии в целях определения отдаленного родства для языков изолирующего и агглютинативного строя подвергается сомнению (Яхонтов 1971 : 111).

Так, критерии, связанные с совпадениями в области морфологии, по сути, непригодны для изолирующих языков (Яхонтов 1971 : 111). В агглютинативных языках частичная автономность морфологических элементов создает благоприятные условия для их 37 — заимствования, более того, ограниченность фонемного состава аффиксов, с одной стороны, и относительная беспредельность их количества — с другой, делают неизбежным возникновение в значительных размерах аффиксальной омонимии, внутриязыковой и межъязыковой (Щербак 1994 : 162). Что касается различий, то они, скорее, будут свидетельствовать о конвергентном развитии, чем о дивергенции.

Эти небольшие отступления весьма важны, поскольку в тюркологии распространено положение, согласно которому, на одном из древних этапов развития тюркских языков, когда преобладали односложные слова и в морфологическом плане господствовала изоляция, аморфная структура превратилась в агглютинативную (Щербак 1970 : 118).

Если в тюркских языках происхождение агглютинации от аморфной, изолирующей структуры имеет некоторые основания, то в тунгусо-маньчжурских языках, с их развитой падежной системой и с позиций относительной хронологии дисиллабов (Цинциус 1949; Benzing 1955) изначальное существование аморфного типа, по-видимому, требует обоснований.

Исходя из этих положений становится ясным, что изучение морфологических связей тюркского протоязыка, функционировавшего в условиях изоляции с другими языками, в плоскости поисков родства затруднено.

В литературе по данному вопросу отражается также точка зрения, согласно которой, обнаружить морфологические показатели, общие для тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков, пока не удается. Исключениями являются: аффикс -р, образующий в тюркских языках причастие настояще-будущего времени, в монгольских языках — абсолютное деепричастие, в тунгусо-маньчжурских языках — причастие 38 — настоящего времени; аффикс -ра, -ру, -ры, обозначающий место и направление. Одинаковые морфологические показатели обнаруживаются порознь в тюркских и монгольских, или монгольских и тунгусо-маньчжурских языках. Это дает возможность говорить о происхождении общих морфологических показателей вследствие влияния тюркских языков на монгольские, монгольских — на тунгусо-маньчжурские (Щербак 1977 : 9, 12, 14; Щербак 1997 : 183-186; Щербак 2005 : 92-117).

Считается, что словарный состав языка, лексика, не может быть надежным свидетельством родства языков, поскольку велики возможности заимствования. Между тем, словарь любого языка отражает иноязычное влияние строго дифференцированно.

Известно, что в лексике для обозначения понятий, связанных с культурой, используется значительное число иноязычных слов. В то же время известны понятия, выражение которых имеет, мало общего с заимствованиями. Эти разряды слов обладают малой проницаемостью и относительной устойчивостью. Сюда относятся обозначения, не связанные с конкретными условиями существования народа, например, названия частей тела, родственных отношений; названия стихий, светил, состояний погоды, видов рельефа, типов растительности и частей растения (дерево, трава, лист, плод.); прилагательные со значением размера и цвета; глаголы, обозначающие способы движения (идти, бежать, лететь.), положения тела (стоять, сидеть, лежать.), мыслительные процессы или деятельность органов чувств (знать, видеть.); местоимения, числительные, слова с пространственными значениями (наверху, внутри) и ряд других. И если даже среди этой категории слов наблюдаются заимствования, то они часто дублируются исконной лексикой (Яхонтов 1971 : 112).

Следует отметить, что в разных языках совпадает большое количество слов. Данное совпадение не является случайным. Оно может быть результатом пережитого общего состояния или контактов.

Изучение лексики тюркских и тунгусо-маньчжурских языков с точки зрения формирования тематических групп выявило следующие факты.

Обнаруживается много схождений в области лексики, связанной так или иначе с культурой, и выявляется мало схождений, не связанных с этой сферой и конкретными условиями существования народа (Дёрфер 1981). Последнее обстоятельство наводит на мысль, что формирование тематических групп тюркских и тунгусо-маньчжурских языков происходило в разных условиях и, по существу, трудно совместимых.

Так, исследование лексики тюркских языков приводит к выводу о том, что тюркский праязык локализовался в центральноазиатском, степном регионе (Щербак 1961 : 161), тогда как тунгусо-маньчжурский праязык — в нестепной зоне и с вероятной тенденцией тяготения к морскому региону (ОоегГег 1985 : 254). Эти факты говорят о невозможности совмещения, с точки зрения лингвистической географии, локализации тюркского и тунгусо-маньчжурского праязыков. Иными словами, тюркский и тунгусо-маньчжурский праязыки функционировали в различных географических регионах.

Следует отметить, что проблему совмещения тюркской и тунгусо-маньчжурской языковой локализации на смежных территориях в отдаленное время снимает локализация монгольского праязыка, который, по-видимому, функционировал на смежных территориях, с одной стороны, с тюркским праязыком, с другой — тунгусо-маньчжурским праязыком в условиях восточносибирской тайги, а 40 — также Маньчжурии (Clauson 1962 : 10, 246) и служил тем связующим звеном, при посреднической роли которого осуществлялось проникновение тюркизмов в тунгусо-маньчжурские языки. И здесь необходимо упомянуть о заслуге Г. Дёрфера (Doerfer 1985), заключающейся в том, что ему удалось рассмотреть почти все старые тюркизмы, проникшие в тунгусо-маньчжурские языки при посреднической роли монгольских языков.

Относительно тюркско-тунгусо-маньчжурских параллелей (речь не идет о якутско-эвено-эвенкийских параллелях), не имеющих аналогов в монгольском материале, следует указать, что здесь мы, скорее всего, имеем дело со случайными совпадениями (Doerfer 1985 : 238-242).

Изучение тюркско-тунгусо-маньчжурских связей в лексике выявило факты параллельного заимствования из неалтайских языков в тюркские и тунгусо-маньчжурские и случайное совпадение в тюркском и тунгусо-маньчжурском материале. Например, ма. г'амун 'почтовая станция' < кит. г'ам\ як. дъаам < рус. ям; як. иннэ 'игла' (< тюрк. *иккэ) (Грамматика 2006 : 106), эвенк, инмэ id. (< т.-ма. Ьсунмэ, Ьсулмэ).

Все эти обстоятельства говорят о больших трудностях в постулировании родства тюркских и тунгусо-маньчжурских языков в сфере лексики, так как свидетельствуют в пользу, с одной стороны, контактного происхождения, с другой — случайного совпадения лексических схождений.

Ученые, сомневающиеся в правомерности алтайской (урало-алтайской) гипотезы, выдвигают классификации, в которых обосновываются изначальность якутского языка и архаичность его явлений.

Критикуя урало-алтайские реконструкции В. Шотта еще 150 лет назад, О.Н. Бётлингк в своем знаменитом труде «О языке 41 — якутов» заметил: «Попытку объяснить родство турецких, монгольских и тунгусских языков ссылкой на соответствия в грамматических формах мы можем рассматривать как неудачную, т.к. только для совсем небольшого числа окончаний получено свидетельство исконной идентичности» (Бётлингк 1990 : 45). Следует обратить внимание читателя и на положении О.Н. Бёт-лингка о необходимости всестороннего анализа отдельных членов каждой семьи перед тем как приступить к процедуре сравнения: «При таком большом удалении, как оно имеет место между различными урало-алтайскими языками (здесь даже не совпадают числительные), было бы необходимо прежде всего, по меньшей мере так мне кажется, тщательно исследовать со всех сторон отдельные члены каждой семьи и тогда только приступить посредством сравнения всех этих членов к определению праформ корней и грамматических окончаний еще нераспавшейся семьи» (Бётлингк 1990 : 49). Следующим важным требованием он определил написание сравнительных грамматик языковых семей (Бётлингк 1990 : 51). Попытке В. Шотта установить родство урало-алтайских языков без учета этого положения О.Н. Бётлингк не был склонен давать название научной работы (Бётлингк 1990 : 51). Таким образом, в тюркологии были определены важнейшие методологические положения, с учетом которых необходимо решать проблему происхождения алтайских языков.

О.Н. Бётлингк высказал точку зрения о том, что якуты первые отделились от других представителей тюрков, говоривших еще на одном языке. В этой связи тюркскую семью языков он предлагал назвать тюркско-якутской (Бётлингк 1853 : 415).

Дальнейшее развитие положений О.Н. Бётлингка об изучении характера связей алтайских языков и особом классификационном статусе якутского языка мы находим у другого замечательного 42 — тюрколога Ю. Немета. В своих исследованиях Ю. Немет не только поддержал скепсис О.Н. Бётлингка в отношении родства алтайских языков, но действительно выявил не столько особый статус якутского и чувашского языков, сколько обосновал идею, что эти языки относятся к одной классификационной группе, другими словами, попытался выявить их общий глоттогенез не с позиций пратюркского языка. В своем труде «Türkische Grammatik» Ю. Немет еще в 1917 г. писал, что связи алтайских языков обусловлены либо генетическими узами, либо контактами. Далее он замечает: «единство членов большой тюркской семьи, на первый взгляд, совершенно очевидно. Они подразделяются на две большие группы: s- тюркские и j- тюркские. К первой группе относятся чувашский и якутский. Эти языки имеют анлаутный пратюркский у-, преобразившийся в s- (s'~), и проявляют единые инновации» (Nemeth 1917 : 7). Примечательна также дискуссия А.Н. Самойловича с Ю. Неметом: «Мне было приятно узнать, что независимо от моей брошюры, проф. Б. Чобан-заде высказался в своем «Введении» (стр. 82), как и я, отрицательно о предложении Ю. Немета делить турецкие языки на две группы, «с» — языков и «/"» — языков.» (Самойлович 1926 : 3).

Ю. Немет пытается доказать изначальность первичных долгих гласных якутского языка. Следует отметить, что ученый упоминает свою работу о праякутской фонетике (Nemeth 1914/15 : 162), которая к большому сожалению, у нас отсутствует.

С точки зрения А.М. Щербака, якутский язык, наряду с долганским, выделяется в якутскую группу (Щербак 1994 : 41). Кроме якутской, автор выделяет и другие группы тюркских языков: чувашскую, огузскую, кыпчакскую, карлукскую, урянхайскую, смешанную (Щербак 1994 : 27-42).

По-видимому, для сравнительного изучения якутского языка применяются или синхронические, или диахронические классификации, поскольку классификация языков не может быть одновременно синхронической и диахронической (Poppe 1965 : 33). Для обоснования синхронической классификации необходимо привлечение данных современных языков. В связи с проблемой субстрата (Реформатский 1960 : 374-376) для обоснования диахронической классификации, кроме собственно языковых данных, необходимо привлечение и экстралингвистических данных.

С точки зрения A.M. Щербака, важен учет данных субстрата в формировании языка, например долганского. Так, ученый считает, что долганский язык формировался в условиях контактов нескольких этносов и по всем признакам представляет собой самостоятельный язык. Ядром долганской народности стали эвенкийские роды. Исторически вообще долганы — оякученные эвенки. Поэтому эвенкийский язык должен рассматриваться как субстратный по отношению к долганскому. Якутский язык по многим признакам не «субстрат», а «суперстрат» или, точнее, «адстрат», оказавший в условиях двуязычия огромное воздействие на все ярусы долганского языка. Однако при этом долганский язык сохранил своеобразные черты и в фонетике, и в морфологии, и в лексике. И, конечно, нет никаких оснований утверждать, что долганский язык утратил тюркские слова, обозначающие наименование молочных продуктов и др. Их просто не было в долганском языке, как и в эвенкийском (Щербак 1994 : 41, 124 и письменное сообщение автору данной работы).

По-видимому, синхроническая классификация позволяет реконструировать праязык, в то время как диахроническая — рассматривает вопросы эволюции языков с учетом языкового субстрата.

Применительно к тюркским языкам, согласно мнению В.В. Радлова, якутский язык, первоначально язык неизвестного происхождения, был монголизирован, позже подвергся тюркизации. Как было отмечено выше В.В. Радлов не включал якутский язык, наряду с чувашским, в тюркскую классификацию языков.

Е.И. Убрятова считает, что формирование якутского языка произошло в результате перехода монголов и эвенков на тюркский язык, близкий языку орхонских тюрков (Убрятова 1960 : 11, 12).

Взгляды С. Калужинского об участии монгольских языков в развитии якутского языка значительно расходятся с предположениями В.В. Радлова и Е.И. Убрятовой. Так, С. Калужинский считает, что основная масса монголизмов якутского языка не представляет собой более архаические фонетические черты, чем имеющиеся в среднемонгольском языке (13-14 вв.) (Калужинский 1961 : 7).

О формировании якутского языка до монгольского языкового влияния свидетельствует адаптация монгольских элементов, которые не имеют значительных расхождений от их иноязычных аналогов. Так, изучение адаптации монголизмов в якутском языке показало, что они не обнаруживают древних особенностей, например, выпадение начального глухого, щелевого согласного *с-. Эти положения С. Калужинского значительно ослабляют гипотезы В.В. Радлова и Е.И. Убрятовой о раннем монгольском влиянии на якутский язык, тем более в средние века якутский язык уже представлял тюркский язык.

В связи с гипотезой Е. И. Убрятовой о формировании якутского языка в результате перехода эвенков на тюркский язык, близкий языку орхонских тюрков, было осуществлено применение нового лингвогенетического подхода (Комри 2000 : 28-31). 45 —

Следует отметить, что нами в рамках международного коллектива генетиков и лингвистов было предпринято междисциплинарное исследование по изучению вопроса о языковой ассимиляции эвенков тюрками.

Так, мной в рамках коллектива был проведен сбор генетических образцов у якутов, тувинцев и эвенков.

Прежде чем осветить результаты лингвогенетического исследования, необходимо несколько слов написать о данных генетики по изучению доистории людей.

Известно, что генетическая информация о прошлом современного человека не изменяется и остается постоянной (Этногеномика 2002 : 5-17; РакепсМ 2007 : 327-337).

С генетической точки зрения известно, что современное человечество возникло 200 — 100 тыс. лет назад в Африке. Известно также, что новые митохондриальные мутации в человеческой популяции возникают раз в 15 — 20 тыс. лет, и их число составляет от 5 до 10 мутаций.

Данное обстоятельство дает возможность для изучения развития и распространения современных людей в довольно большие промежутки времени, особенно это интересно для изучения доистории человечества и народов, не имеющих ранних засвидетельствованных письменных памятников.

Сбор генетического материала осуществлялся добровольно у неродственных мужчин — представителей народа, постоянно живущих в данной местности (насколько глубоко об этом осведомлены сами доноры).

При этом учитывались лингвистические данные, например принадлежность тех или иных носителей языка к определенному территориальному диалекту или говору, а также к определенной родовой группировке. Например, генетические анализы по якутам 46 —

Намского и Усть-Алданского улусов собирались у представителей акающих говоров, согласно данным «Диалектологического атласа якутского языка» (Иванов 2004).

Выбор в качестве доноров мужчин предопределен тем, что у них обнаруживаются как мужская Y хромосома, унаследованная от отца, так и женская, унаследованная, от матери, митохондриальная ДНК. По мужской Y хромосоме и митохондриальной ДНК можно проследить происхождение мужчин и женщин того или иного народа. Важно при этом учитывать то, что мужская Y хромосома передается от отца сыну, а женская митохондриальная ДНК — от матери дочери. Передача митохондриальной ДНК, которая содержится у отца, родным детям невозможна.

При сборе анализов у доноров фиксировались: время, место и количество. Сбор генетического материала не требует медицинского допуска и производится путем сбора слюны непосредственно в пробирки с консервантом или с использованием щеточек в вакуумной оболочке, которые после сбора генетического материала также помещаются в пробирки с консервантом. Собранные материалы в пробирках могут довольно долго храниться при комнатной температуре и очень долго, например, в бытовом холодильнике при температуре 5 градусов по Цельсию.

Сбор, хранение и анализ материала делают возможным широкое сотрудничество, например, лингвистов, этнографов, историков и генетиков в изучении происхождения и эволюции народов мира.

Так, в рамках коллектива был предпринят сбор генетических образцов и анализ Y хромосомы у неродственных якутов, всего 184 образца из: Таттинского (29), Чурапчинского (18), Мегино-Кангаласского (8), Усть-Алданского (20 — Новгородов И.Н.), Намского (21 — Новгородов И.Н.), Сунтарского (29), Нюрбинского 47 —

21), Вилюйского (6), Верхоянского (32) районов Якутии; эвенков — 82 образца (40 образцов из региона р. Подкаменная Тунгуска, Эвенкия — Новгородов И.Н.); эвенов — 46 образцов и тувинцев — 55 образцов (Тува - Новгородов И.Н.) (Ракепск^ 2007 : 73-75). Были представлены генетические образцы и других народов.

Генетический анализ показал, что якуты мигрировали в Якутию с юга (РакепёогГ, Novgorodov е! а1. 2006 : 349).

Изучение связей якутов и эвенков с позиций генетики (анализ У хромосомы и п^БИА) выявило, что они не имеют прямого генетического родства (РакепскзгГ, Novgorodov е1 а1. 2006 : 348; Ракепск)]^ Novgorodov; Новгородов 20096).

Генетический анализ показал, что у подавляющего большинства мужчин-эвенков (70 %) наблюдается генетическая мутация М-86 (гаплогруппа С), которая заметно отличается от генетической мутации Та1>С (N3) (гаплогруппа К), обнаруженной у подавляющего большинства мужчин-якутов (94 %), причем N3 отсутствует у эвенков из региона р. Подкаменная Тунгуска (Ракепёог£, 1ЧГоу§огс^оу е1 а1. 2006). Аналогичные результаты получены и в более поздних исследованиях (Федорова 2008 : 175, 179).

Заметим, что мутация М-86 широко представлена у центральных (50 %) и восточных (61.3 %) мужчин-эвенов, что позволяет объединить эвенков и эвенов с позиций генетики (Ракетой", Novgorodov & а1. 2007). Таким образом, мутация М-86 является общим субстратом современных эвенков и эвенов. Это обстоятельство позволяет реконструировать общую культуру указанных народов. Генетические мутации у женщин-якуток разнообразны, и в некоторых случаях, возможно, они имеют общее с мутациями женщин-эвенкиек и тюркскоязычных женщин Южной Сибири, особенно в гаплогруппе С. Таким образом, 48 — возможно, женщины являются проводником общих генетических мутаций у якутов и эвенков.

На наш взгляд, происхождение якутского языка и культуры не связано с распространением тюркского языка и культуры в среде генетических эвенков. Иными словами, эвенки не явились субстратом якутов и у эвенков не наблюдался языковой и культурный сдвиг, обусловленный тюркским (якутским) влиянием, который, с точки зрения Е.И. Убрятовой и других, и привел к формированию якутов (Ракетой", >Тоу§огос1оу; Новгородов 20096).

Якуты и эвенки, в основном, сохраняют свой язык и культуру в настоящее время, речь не идет об ассимиляции одного народа другим.

Гипотеза Е.И. Убрятовой об эвенкийском субстрате в формировании якутов и их языка не находит подтверждения по генетическим данным.

Таким образом, мы приходим к важному выводу, что сходства, обнаруживаемые в якутском и эвенкийском языках возникли, в основном, на базе адстрата, а не субстрата, как ранее предполагала Е.И. Убрятова. На мой взгляд, якутско-эвенкийские языковые взаимосвязи происходили, в основном, на базе адстрата.

В последующем изложении, вниманию читателя представлен анализ якутско-эвенкийских сходств в фонетике, морфологии и лексике. Но прежде чем перейти к нему, следует отметить, что гаплотип N3 обнаруживается среди тюркских народов, например у 94 % якутов (РакепсклГ, 1Чоу§огос1оу е1 а1. 2006), у 56,5% шорцев, у 28, 2% хакасов, у 17,7 % чувашей, у 16% тувинцев и др. (11оо181 е! а1. 2006). Некоторые ученые предполагают, что происхождение гаплотипа N3 у чувашей связано с уральским субстратом. Следует отметить, что от 58,2 до 77% финнов имеют мутацию N3 (Бл^в! а!. 2006). Возникает вопрос: возникла ли мутация N3 у тюркских

49 — народов вследствие влияния уральского субстрата? Решение этой проблемы, на мой взгляд, связано с учетом данных различных наук. С точки зрения сравнительно-исторического языкознания известно, что финно-угорский языковой субстрат не обнаруживается в чувашском языке (Грамматика 2002 : 712). В якутском языке также не прослеживается заметный уральский субстрат. Это обстоятельство ослабляет гипотезу об уральском происхождении мутации N3 у чувашей. Напротив, известно тюркское влияние на венгерский (вотЬосг 1912), а также на уральские языки (Дыбо 2007 : 199). Не связано ли происхождение мутации N3 у некоторых уральских народов с тюркским влиянием?

В связи с новыми подходами к изучению тюркских, тунгусо-маньчжурских и других народов необходимо осветить некоторые вопросы относительной хронологии их развития, а также временной глубины изучения языка.

Так, для гаплогруппы N расширение/экспансию датировали как 12-14 тыс. лет тому назад, а N3 (где находится мутация якутов и других) — 4 - 12 тыс. лет тому назад (Коо1з1 е! а1. 2006), относительная хронология расширения/экспансии гаплогруппы С (где находится М-86 — мутация эвенков и эвенов) остается пока неизвестной. Первичная дивергенция гаплогруппы Ы, по существу, связана с эпохой каменного века.

Говоря о временной глубине изучения языка, нельзя не обратиться к суждениям А.А. Реформатского, которые остаются актуальными и в настоящее время. Мы можем знать наиболее о языках периода развития наций, когда возникла наука о языке, меньше — о языках периода формирования народностей, где важным материалом служат письменные памятники, еще меньше — о реальных чертах родо-племенных языков. О первобытных языках могут быть высказаны лишь более или менее вероятные гипотезы. 50 —

Происхождение языка научно нельзя доказать, а можно только строить более или менее вероятные гипотезы (Реформатский 1960 : 370, 371).

В современном языкознании относительно временной глубины изучения языков отразилась точка зрения, согласно которой, применение сравнительного метода для целей исторического языкознания ограничивается относительно небольшим временным периодом, например, реконструкция языков на уровне 5 — 6 тысячелетия до н. э., вызывает сомнения; сверхдальние реконструкции при самых благоприятных обстоятельствах далеки от точного отражения реальной языковой действительности и, по существу, недостоверны (Щербак 1994 : 150).

Сторонники алтайской гипотезы приводят различные данные о времени распада алтайского праязыка. Так, Э.Р. Тенишев пишет: «Г.И. Рамстедг полагал, что древний алтайский язык распался в начале II в. до н.э. Распадение алтайского праязыкового единства, по В. Котвичу, происходит не позднее, чем к началу I тысячелетия до н.э. По мнению JI. Лигети, распад алтайского праязыка начался во II или III тысячелетии до н.э. Согласно представлениям В.М. Иллич-Свитыча, алтайская общность распалась значительно раньше остальных пяти языковых общностей, входящих в ностратическую макросемью.

Современные исследования относят период распада алтайского праязыка к X тысячелетию до н.э. (О.П. Суник), VII тысячелетию до н.э. (С.А. Старостин)» (Тенишев 1997 : 8).

Генетические данные, например по гаплогруппе N, и данные сторонников алтайской гипотезы (О.П. Суник, С.А. Старостин) вынуждают признать, что сравнительное изучение тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков в целях реконструкции их общего праязыка в настоящее время 51 — представляет значительные трудности, так как выходит за приемлемые временные рамки.

В установлении относительной хронологии связей тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков следует учитывать и точку зрения противников алтайской гипотезы. Так, очень редко лексические параллели бывают сплошными, охватывающими все три группы языков. Чаще они наблюдаются только в тюркских и монгольских языках или только в монгольских и тунгусо-маньчжурских языках. Цепной характер лексических связей отражает своеобразие исторического развития и процессов взаимодействия носителей указанных языков. Нет убедительных доказательств непосредственных контактов тюркских и тунгусо-маньчжурских языков в далеком прошлом. Тюркский вклад в лексику тунгусо-маньчжурских языков осуществлялся преимущественно через посредство монгольских языков, и тюркизмы в них в большинстве своем обнаруживают те или иные признаки пребывания в монгольской языковой среде (Щербак 2005 : 152). Непосредственные лексические связи тюркских и тунгусо-маньчжурских языков в отдаленном прошлом подвергает сомнению и Б.И. Татаринцев (Татаринцев 1999 : 205).

Так, влияние тюркских языков на монгольские, возможно, началось до 6 века, до образования первого Восточного каганата тюрок. Время интенсификации тюркско-монгольских языковых контактов полностью или частично совпало с периодом становления и развития агглютинативной морфологии монгольских языков, так что морфология различных частей речи складывалась под сильным тюркским влиянием (Щербак 1997 : 245, 247).

Данное положение позволяет заключить, что тюркско-монгольская языковая общность контакционного типа не имеет очень глубокой истории (Щербак 2005 : 157). 52 —

С учетом выше приведенных данных по изучению связей тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков нам более обоснованными представляются труды, согласно которым алтайская гипотеза подвергается сомнению: «характер связей между тюркскими, монгольскими и тунгусо-маньчжурскими языками до сих пор остаётся не ясным» (Щербак 1970 : 12), и единство «урало-алтайских» языков является крайне проблематичным (Benzing 1955 :7).

Указанные положения, применительно к данному исследованию, создают предпосылки использования модели пратюркского языка A.M. Щербака в изучении материалов якутского языка и модели пратунгусо-маньчжурского языка И. Бенцинга — эвенкийского языка.

Следует отметить, что хронологический уровень пратюркского языка рассматривается как состояние тюркских языков, отделенное от первых письменных памятников промежутком в 7 — 8 столетий (Щербак 1970 : 193).

Данный уровень реконструкции тюркского праязыка производится с учетом китайских источников.

Известно, что впервые в китайских источниках тюркский этноним гяньгунъ (кыргыз) упоминается в 1 веке до н. э. (49 г.) (Бичурин 1950 : 91; Яхонтов 1986 : 75).

Таким образом, на мой взгляд, целесообразно придерживаться взгляда об отсутствии влияния монгольского и эвенкийского субстрата в формировании якутского языка. Кроме того, в настоящее время необходимо придерживаться синхронической классификации А.М. Щербака в изучении якутского языка в сравнительном плане до окончательного выяснения природы параллелизма мутации N3 у тюркских и уральских народов, а также взаимоотношения якутов и долганов. 53 —

Следует отметить, что эта работа не нацелена на исследование эволюции фонетики, морфологии и лексики якутского языка в полном объёме. Её задача - исследование тех или иных явлений якутского языка, происхождение которых обусловлено эвенкийским влиянием.

ГЛАВА 2. ВЛИЯНИЕ ЭВЕНКИЙСКОГО ЯЗЫКА НА ФОНЕТИКУ ЯКУТСКОГО

Фонетическая специфика пратюркского языка характеризуется реализацией всех фонем в рамках односложного слова, по-видимому, развившегося из моносиллабического корня тюркского протоязыка (Щербак 1970 : 71, 72, 118, 121, 122).

В этой связи учеными особое внимание уделяется изучению реконструкции и эволюции пратюркских звуков в односложном слове (Щербак 1970).

Основное внимание в изучении гласных акцентируется на односложном слове. Гласные в односложном слове, в отличие от гласных в первом и непервом слогах многосложного слова, значительно меньше подвержены влиянию различных комбинаторно-позиционных факторов: гармонии гласных и регрессивного влияния гласных.

В непервом слоге тюркского праязыка постепенно выделились широкий и узкий нелабиализованные гласные, затем у, у и наконец о, в, е (Щербак 1970 : 67). Гласным непервых слогов также уделяется внимание в этой работе.

Согласные рассматриваются в начале слова и в конце односложного слова, так как основные фонетические процессы происходили в этих позициях. Пратюркские согласные в середине слова возникают вследствие, в основном, различных морфологических процессов, в частности присоединения словоизменительных и словообразовательных аффиксов.

На базе исследования С. Калужинского о монголизмах якутского языка (Какггуп'зк! 1995 : 35-188) можно заключить, что в целом фонетика якутского языка уже сформировалась к 13 веку в 55 — ее нынешнем виде. Об этом свидетельствует субституция монгольских фонем в монголизмах якутского языка, которые заметно не отличаются от их монгольских прототипов.

Иными словами, почти все фонетические явления, которые обнаруживаются сейчас в якутском языке среди гласных (например, соответствия долгих и кратких гласных) и согласных (например, падение начального тюркского с-), образовались до монгольского языкового влияния, которое происходило после возвышения монголов в средние века.

Изучение влияния эвенкийского языка на фонетику якутского выполняется на основе модели пратюркской фонетики А.М. Щербака, представленной в работе «Сравнительная фонетика тюркских языков» и исследования монголизмов якутского языка С. Калужинского (КаЬгуп'зМ 1995 : 35-188).

Материалы этих работ привлекаются мной в связи с тем, что с точки зрения разных ученых, эвенкийское влияние охватывает почти все ярусы фонетики якутского языка и началось до 13 века (Новгородов 1998).

2.1. Гласные

В пратюркском языке выделяются дифференциальные признаки гласных: широкость/узкость; твердорядность/мягкорядность; неогубленность/огубленность; долгота/краткость (Щербак 1970 : 76). На основе данных признаков восстанавливается следующая система гласных: аа, оо, ээ, вв, ии, уу, ыы, уу, а, о, э, в, и, у, ы, у, которые реализовались в односложном слове и в первом слоге многосложного слова.

В непервых слогах многосложного слова система гласных реконструируется в виде оппозиции узких и широких и состоит из двух фонем (Щербак 1970 : 76).

Говоря о гласных непервых слогов, следует отметить, что они рассматриваются в контексте гармонии гласных, например нёбной (палатально-велярной) и лабиальной. Происхождение нёбной гармонии гласных относится к тому времени, когда на смену аналитическому строю приходит агглютинация и когда моносиллабический структурный тип слова перестает быть господствующим (Щербак 1970 : 71). Лабиальная гармония, в отличие от нёбной, возникла относительно поздно (Щербак 1970 : 72).

Указанные пратюркские дифференциальные признаки гласных и сами гласные, функционирующие в рамках действия гармонии гласных, представлены в якутском языке в виде монофтонгов (Грамматика 1982 : 39, 49, 50).

Таким образом, указанные дифференциальные признаки пратюркского вокализма сохранились в якутском языке.

Система гласных монофтонгов якутского языка представлена в виде схемы (Грамматика 1982 : 41).

По ряду

По По задни

По перед- сме- цен- е участию раст- перед- ние подъёму губ шан- траль- выдви задние вору ние отодви- ные ные - нутые нутые

Неотубл и, ИИ ы, ыы

Высокок енный Уз- подъема огублен ный кий У, УУ У УУ

Неогуб- э, ээ

Среднего подъема ленный огублен ный Широкий е, ее о оо

Низкого подъема Неогубл енный Широкий а а аа

Кроме монофтонгов в якутском языке представлены и дифтонги: ыа, иэ, уо, ув (Грамматика 1982 : 40, 45-47).

Особенности артикуляции якутских дифтонгов характеризуются следующим образом (Грамматика 1982 : 45-47).

Начало дифтонга иэ соответствует долгому закрытому ии или краткому, более открытому и. Конечная часть дифтонга представляет собой звук более закрытый, чем краткая фонема э.

Дифтонг ув начинается с положения, соответствующего долгому уу или краткому, более открытому у. В конце дифтонга происходит потеря огубленности и слышится краткий звук, напоминающий фонему э.

Дифтонг уо начинается с положения для долгого закрытого уу или краткого продвинутого вперед, открытого у и заканчивается при укладе языка для среднего а.

Дифтонг ыа начинается с положения для долгой закрытой фонемы ыы или краткой более открытой ы и заканчивается при укладе языка для переднего гласного а.

Дифтонги иэ, уо, ув восходят к первичным долгим гласным *ээ, *оо, *ев (Щербак 1970 : 143).

В якутском языке обнаруживаются также вторичные долгие гласные среди тюркских основ, в которых представлены дифтонги ыа, иэ, уо, ув (Щербак 1970 : 49; Антонов 1961 : 43-45).

В якутском языкознании отмечается, что дифтонги ыа, иэ, уо, ув в системе гласных противопоставлены как кратким, так и долгим гласным: кратким — качественно и количественно, долгим — качественно (Грамматика 1982 : 40).

Известно, что с развитием вторичной долготы гласных оппозиция кратких и долгих гласных стала более ёмкой в якутском языке. (Щербак 1970 : 188).

Однако роль вторичной долготы обнаруживается не только в указанном явлении.

Дело в том, что в пратюркском языке долгие гласные выступали в виде монофтонгов и дифтонгов, и эта особенность сохранилась в якутском языке (Щербак 1970 : 143).

Очевидно, что развитие вторичных дифтонгов привело к фонологизации дифтонгов якутского языка (Щербак 1970 : 47). Например: як. таас (< тюрк. *тааш (СФТЯ, 197)) 'камень' // як. тыас 'звук', ср. уйг. тавыш 'легкий шум' (Ras, 453а) (< тюрк. *тавыш); як. баар (< тюрк. *паар (СФТЯ, 195)) 'есть' // як. быар 'печень', ср. турк. багыр (ЭСТЯ, 1978, 17-18) (< тюрк. *пагыр); як. аат (< тюрк. *аат (СФТЯ, 193)) 'имя' // як. ыат- (< тюрк. *са5- (СФТЯ, 196) + ыт) 'дои'.

Считается, что вторичная долгота гласных образовалась в ходе обособленного развития тюркских языков (Щербак 1970 : 48).

Согласно мнению Н.К. Антонова, развитие вторичных долгих гласных в односложных именных основах в якутском языке произошло до монгольского языкового влияния (Антонов 1961 : 35).

Таким образом, на мой взгляд, значение вторичной долготы гласных в якутском языке заключается не только в увеличении ёмкости оппозиции кратких и долгих гласных, но и в развитии качественного дифференциального признака системы гласных: монофтонги/дифтонги. Примеры: як. мус- 'собирать' , як. муус 'лёд' (< тюрк. *пуус (СФТЯ, 196)) // як. муос 'рог', ср. др.-тюрк, муигуз як. уур- 'класть' (< тюрк. *уур- (СФТЯ, 198)) // як. уор-'воровать' (< тюрк. *о$ыр- (СФТЯ, 49)); як. ур- 'лаять' (< тюрк. *уур- (СФТЯ, 198)), як. ур- 'дуть' (< тюрк. *YYP~ (СФТЯ, 198)), як. вр 'долго', як. вр- 'плести' (< тюрк. *вэр- (СФТЯ, 195)), як. уур- 'гнать', ср. др.-тюрк, сур- // як. увр-'радоваться', ср. др.-тюрк, вгир-; як. ас- (< тюрк. *ач- (СФТЯ, 193)) 'открывать', як. аас (< тюрк. *аач (СФТЯ, 193)) 'голодный' // як. ыас 'древесная смола', ср. др.-тюрк. cai)bi3 'жевательная смола'; як. mac 'наружный', як. mac- 'таскать' (< тюрк. *тааьи 'внешний', 'переваливаться через край', 'выходить из берегов' (СФТЯ, 197)), як. таас (< тюрк. *тааш (СФТЯ, 197)) 'камень' // як. тыас 'звук', ср. уйг. тавыш 'легкий шум' (Ras, 453а); як. бар- (< тюрк. *пар- (СФТЯ, 195)) 'идти, уходить', як. баар (< тюрк. *паар (СФТЯ, 195)) 'есть' // як. быар 'печень', ср. турк. багыр (ЭСТЯ, 1978, 17-18); як. ат (< тюрк. *ат (СФТЯ, 193)) 'лошадь', як. аат (< тюрк. *аат (СФТЯ, 193)) 'имя' // як. ыат- (< тюрк. *са$- (СФТЯ, 196) + ыт) 'дои'; як. сын 'довольно', як. сиин в эт сиин 'тело', ср. др.-тюрк, эт йин (< тюрк. *3иин 'тело (?)' (СФТЯ, 197)) // як. сиэн 'потомство по женской линии', 'племянник', ср. др.-тюрк, йэгин 'племянник'.

Таким образом, дифференциальные признаки системы гласных якутского языка не обнаруживают значительных отклонений от системы дифференциальных признаков гласных пратюркского языка.

Эволюция пратюркских гласных в якутском языке, в основном, в односложных словах представлена следующим образом (Щербак 1970 : 157): тюрк. % > як. а, ы тюрк. *аа (ыа) > як. аа тюрк. *о > як. 0 тюрк. *оо (уо) > як. уо, 0 тюрк. *у > як. у, ы тюрк. *УУ > як. уу, у тюрк. *ы > як. ы тюрк. *ыы > як. ыы, ы тюрк. *э > як. э, и тюрк. *ээ (иэ) > як. иэ, э тюрк. *э > як. е тюрк. *вв (ув) > як. ув, в тюрк. *у > ЯК. у тюрк. *уу > як. уу, у тюрк. *и > як. и тюрк. *ии > як. ии, и

Как видно, все якутские гласные тюркского происхождения. 61 —

На наш взгляд, влияние эвенкийского языка на систему гласных якутского целесообразно рассмотреть с точки зрения соответствия широких и узких, долгих и кратких, твердорядных и мягкорядных, огубленных и неогубленных гласных, а также монофтонгов и дифтонгов.

2.1.1. Широкие и узкие

В пратюркском языке имеется фонологическая оппозиция широких и узких гласных в односложных словах, а также в первом и непервом слогах многосложных слов (Щербак 1970 : 76).

Примечательно, что данная оппозиция, восходящая к тюркскому праязыку, сохраняется в односложных словах и в якутском языке, например: як. ас- 'открывать' < *тюрк. ач- (СФТЯ, 193) // як. ис- 'пить' < *тюрк. ич- (СФТЯ, 194).

В случае с палатальной гармонией пратюркская оппозиция широких и узких гласных сохранилась в якутском языке, в непервом слоге например: як. хара 'черный' < тюрк. *кара 'черный' // як. хары 'предплечье' < тюрк. *кары 'верхняя часть руки'; як. а$ас 'старшая сестра' // як. а^ыс 'восемь'. Пратюркская оппозиция широких и узких гласных в непервом слоге подверглась трансформации вследствие развития лабиальной гармонии в якутском языке, выразившейся в возникновении дополнительного дифференциального признака огубленности и неогубленности, например: тюрк. *оран 'постель' // тюрк. *орын 'место' > як. орон 'постель' // як. орун 'место'.

В тюркских и якутском языках широкие гласные пратюркского языка переходят в узкие, например: 62 — тюрк. ээл 'страна, народ', 'мир, согласие' // тур. ил, турк. иил (СФТЯ, 31), як. ил 'мир, согласие'; тюрк. ээн- 'спускаться' // тур. ин-, турк. иин- (СФТЯ, 31); *тюрк. пээл 'поясница, талия' // турк. бэл, турк., як. биил (СФТЯ, 31); тюрк. пээшик 'колыбель, люлька' // тур. бэшик, турк. биишик, як. би/гик (СФТЯ, 31); тюрк. пэн (пээн?) 'я' (СФТЯ, 195) // як. мин; *тюрк. аай 'луна', 'месяц' (СФТЯ, 193) // чув. уйах 1) 'луна'; 2) 'месяц', як. ый 'луна, месяц', 'месяц (мера времени в четыре недели)'; тюрк. Заар 'овраг, крутой берег' (СФТЯ, 196) // як. сыыр 'гора', чув. с'ыр 'обрыв'; тюрк. Зээл 'ветер'; 'бежать рысью', 'мчаться' (СФТЯ, 196) // як. силлиэ 'буря, вихрь', чув. с'ил 'ветер'; тюрк. Зэр 'земля' (СФТЯ, 196) // як. сир; тюрк. Зэт- (СФТЯ, 197) 'достигать' // як. сит- 'достигать', 'достигать своего окончания', чув. с'ит- 'доходить'; тюрк. Зат- 'лежать' (СФТЯ, 196) // як. сыт- 'ложиться' (> сыт- + -лык > сыттык 'подушка'), чув. с'ытар 'подушка', сатар (< с'ыт- 'лежать' + -ар), тув. ш/я-'лежать'; тюрк. ат- 'бросать'; 'стрелять' (СФТЯ, 193) // як. ыт-'стрелять, пускать из лука стрелы, спускать курок'; чув. ыват-, ыт-, ут- 'бросать', 'кидать', 'метать'.

Переход широкого гласного в узкий, например пратюркского *а в ы в якутском и тувинском языках, объясняется тем, что в этих языках сохраняется особенность пратюркского диалекта (Щербак 1970 : 145).

Следует отметить, что в некоторых случаях, по-видимому, и узкие гласные пратюркского языка переходят в широкие гласные, например в чувашском, якутском и татарском языках: тюрк. сис (сиис ?) 'вы' (СФТЯ, 196) // як. эНи, чув. эсир, эсер; *тюрк. Зып 'веревка', 'нитка' (СФТЯ, 197) // як. сап 'нитка', ср. як. сип 'леска, нить, к которой привязывают крючок удочки' (С.А. Иванов), сиппэ 'тонкая волосяная веревочка, нитка', чув. с'un 'нитка'; тюрк. кус- 'рвать' (при тошноте) (СФТЯ, 194) // як. хотуо (< *хот- + -biç) 'рвота', чув. хас- 'рвать'; кул 'раб' (СФТЯ, 194) // тат. кол, ср. як. кулут; *тур- 'стоять' (СФТЯ, 198) // тат. môp-, чув. тар-, ср. як. тур-. Данные положения ставят под сомнение влияние эвенкийского языка на сужение широких гласных дъэгин 'левша', дьигин и расширение узких гласных мунду 'гольян', монду в якутском языке (Иванов 1993 : 111, 122.), так как необходимо привести достаточные основания для установления влияния эвенкийского языка (тунгусо-маньчжурских языков), например, на турецкий, туркменский, чувашский и татарский языки, в которых также обнаруживаются сужение широких гласных и расширение узких.

2.1.2. Долгие и краткие

В якутском языке сохраняется пратюркская фонологическая оппозиция первичных долгих и кратких гласных: тюрк. *ат 'лошадь' (СФТЯ, 193) , як. am // тюрк. *аат 'имя' (СФТЯ, 193), як. аат; тюрк. *кир 'грязь' (СФТЯ, 195), як. кир // тюрк. *киир-'входить' (СФТЯ, 195), як. киир-.

Следует отметить, что в первом слоге многосложного слова первичная долгота гласного сохраняется у монофтонгов, например: як. аат 'имя' ( < тюрк. *аат (СФТЯ, 193)), аатыр-'прославляться'; як. муус 'лед' (< тюрк. *пуус (СФТЯ, 196)), муукур-'обледеневать'.

В якутском языке также наблюдается компенсаторная (заместительная, вознаградительная) долгота гласного на месте падения слога: кэлбитэ, кээлтэ 'пришел'; барбыта, баарта 'ушел'; бугурдук {бу курдук), буурдук 'так'; бэБэИээ (ба киэИээ), бээкээ 'вчера'.

Н.Д. Дьячковский обнаруживает указанный тип долготы в словах моой 'шея', хоой 'пазуха', которые образовались от форм типа: др.-тюрк, бойын, хойын (Грамматика 1982 : 95). Однако А.М. Щербак реконструирует формы *коой 'пазуха' (СФТЯ, 194), *поой 'шея' (СФТЯ, 196), которые прямо соотносятся с якутскими формами.

Утрата первичной долготы гласных в тюркских языках является их общей тенденцией (Щербак 1970 : 56, 62), например: турк. бээш, бэш 'пять' // *тюрк. пээш (СФТЯ, 195); турк. коон-, кон- 'спускаться, садиться' // *тюрк. коон-'останавливаться на ночлег', 'оседать' (СФТЯ, 194); турк. ааЗ, тур. аз 'мало' // *тюрк. аас (СФТЯ, 193); турк. оой, кум. ой 'яма' // *тюрк. оой (СФТЯ, 195); турк. моей, тур. бей 'паук' // *тюрк. пвв 'тарантул'(СФТЯ, 196); як. кус 'осень' (СФТЯ, 55) // *тюрк. куус (СФТЯ, 195); як. туе 'противоположная сторона' (СФТЯ, 55) // *тюрк. тууш 'время, место' (СФТЯ, 198); як. ас 'пища, еда' // *тюрк. ааш (СФТЯ, 193); як. эр 'мужчина' // *тюрк. ээр (СФТЯ, 194); як. кэс- 'идти в брод, брести' // *тюрк. кээс- 'бродить, странствовать' (СФТЯ, 194); як. уус 'мастер', yhan- 'мастерить' // *тюрк. уус 'искусный' (СФТЯ, 198).

Удлинение кратких гласных в первых слогах в тюркских языках нетипично. Данный процесс обнаруживается среди широких гласных и обусловлен наличием кратких узких гласных в последующем слоге (Щербак 1970 : 63). Это явление обнаруживается и в якутском языке, например: як. эмээхсин 'старуха' < мо.: эмэгчин (Kai, 43); як. аа$ыйах 'немного' < а$ыйах.

JI.B. Щерба объясняет процесс удлинения кратких гласных влиянием последующего носового и щелевого согласного (Щерба 1912 : 129). Данное явление наблюдается в якутском языке среди монголизмов: сыартуа 'сани', мо.: чир$а (Kai, 49); сыаръан 'рана', мо.: ширха (Kai, 49).

С точки зрения влияния последующих носовых и щелевых согласных и узкого гласного на процесс удлинения кратких гласных в первом слоге трудно утверждать о влиянии эвенкийского языка (Воронкин 1984 : 100; Воронкин 1980 : 184): кулэмэн 'слепень', куулэмэн; альтах 'немного', аа^ыйах.

Что касается возможности влияния эвенкийского языка на процесс удлинения кратких гласных в северо-западных говорах якутского языка в непервых слогах (Воронкин 1984 : 100), то, прежде всего, следует доказать противопоказанность существования долгих гласных, например, в тех тюркских языках и диалектах, в 66 — которых отсутствует эвенкийское влияние. Например, кир. куйвв, тоб., леб., юоэр., тар. куйээ, шор., саг., койб., кач., сиб. тат. кузээ 'зять' (ЭСТЯ, 1980, 44), ср. як. кутув; баш., гаг., тув. бузаа, сойот., шор., саг. пузаа, тур. бызаа, уйг. бозоо, кир. музоо 'теленок' (ЭСТЯ, 1978, 239, 240); туркм. дериин 'глубокий' (ЭСТЯ, 1980, 208), хал. йа^аак 'орех' (Грамматика 2001 : 112).

В непервых слогах долгие гласные в якутском языке обнаруживаются на месте кратких в монголизмах, что свидетельствует о возникновении данного явления до 13 века, например: як. санаа- 'мыслить' < мо.: сана- < тюрк.: др.-тюрк, сан-'считаться' (Kai, 77); як. холбоо-, холбуо- 'соединять' < мо.: холба- (Kai, 79).

Заключение диссертации по теме «Языки народов Российской Федерации (с указанием конкретного языка или языковой семьи)», Новгородов, Иннокентий Николаевич

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Алтайские языки имеют много сходств, но, несмотря на это, их родство остается недоказанным: причиной возникновения своеобразной языковой общности является конвергенция. В связи с этим изучение конвергентных процессов выдвигается на первый план. Если исследование связей монгольских и тюркских языков, с одной стороны, монгольских и тунгусо-маньчжурских, с другой, находит отражение в специальной литературе, то связи тюркских и тунгусо-маньчжурских языков остаются недостаточно изученными.

Данное исследование проводилось с использованием данных сотрудничества лингвистов и генетиков.

Генетический анализ якутов показал, что они мигрировали в Якутию с юга.

Также в результате генетического анализа якутов и эвенков было выявлено, что у подавляющего большинства мужчин-эвенков (р. Подкаменная Тунгуска) обнаруживается генетическая мутация С М-86 (гаплогруппа С), которая заметно отличается- от генетической мутации N Та1:~С (N-3) (гаплогруппа 14), обнаруженной у подавляющего большинства мужчин-якутов (рр. Лена, Алдан).

На основе данных языкознания и генетики обосновывается вывод о том, что происхождение и формирование якутского языка и культуры не связаны с распространением тюркского языка и культуры в среде генетических эвенков. Иными словами, не подтверждается точка зрения некоторых ученых о том, что формирование якутов и их языка произошло вследствие действия эвенкийского субстрата.

Анализ якутско-эвенкийских языковых контактов показал, что влияние эвенкийского языка на якутский обнаруживается во всех ярусах языка: фонетика, морфология, лексика. Влияние якутского языка на эвенкийский характеризуется, в основном, прямым воздействием на лексику восточного и северного наречий эвенкийского языка. В южное наречие эвенкийского языка якутизмы проникают при посреднической роли северного наречия.

Анализ якутско-эвенкийских языковых связей в фонетике показал, что влияние эвенкийского языка на якутский вокализм, по-видимому, не прослеживается.

Эвенкийское языковое влияние на систему якутских согласных обнаруживается в увеличении использования слов с начальными аффрикатами ч, дь, начальными звонкими согласными д, нъ, м, которые не были чужды фонетике якутского языка домонгольского влияния. Также эвенкийское языковое влияние прослеживается в увеличении использования слов с начальными согласными л-, н-, которые развились после монгольского языкового влияния в средние века. Например, данная категория слов увеличила фонологическую ёмкость назальности/неназальности в начале слова в якутском языке: далба 'порог' (< эвенк, далба 'место в чуме около входа') // налба 'готовый плетень, служащий для перегораживания реки с целью задержания рыбы' (< эвенк, налба 'морда ловушка').

Анализ якутско-эвенкийских связей в морфологии выявил глубокое их отличие от якутско-монгольских связей.

Специфика якутско-эвенкийских связей состоит в том, что якутская морфология подверглась в значительно меньшей мере влиянию со стороны эвенкийской морфологии. Если монгольские заимствованные аффиксы представлены в якутском языке значительным количеством (охватывают именную и глагольную системы), то аффиксы эвенкийского происхождения — единичные явления. Если монгольские аффиксы оставили глубокий след в якутской морфологии, т.е. активно представлены в якутском 411 — словообразовании, то эвенкийские аффиксы, за редким исключением, в своем подавляющем большинстве обнаруживаются лишь в составе словоформ.

Эвенкийское влияние обнаруживается больше в именной системе (заимствованы словообразовательные аффиксы), чем в глагольной (заимствование отдельных глаголов).

Данные факты говорят о том, что якуты не имели столь значительных контактов с эвенками, как с монголоязычными народами. Этот вывод противоречит широко распространенному взгляду Е.И. Убрятовой о продолжительном и тесном сосуществовании якутов и эвенков в период, когда якутский язык начинал только формироваться со всеми своими фонетическими и морфологическими особенностями. На мой взгляд, контакты якутов и эвенков, по-видимому, начались после того, как якутский язык уже сложился со всеми его фонетическими и морфологическими особенностями, т.е. после формирования собственно якутской культуры.

В пользу данного вывода свидетельствуют отсутствие прямых аффиксальных соответствий тюркских и тунгусо-маньчжурских языков, а также фонетический облик самих заимствованных эвенкийских аффиксов в якутском языке. Например, если бы аффиксы -каан, -чаан были заимствованы в относительно древнее время, то их фонетический облик в современном якутском языке был бы несколько иной: -каан выступал бы в виде -¡уаан (подобно аффиксу дательного падежа -*ка: -$а, -ха), а -чаан - -саан, -чаан, -ньаан, -дьаан, подобно аффиксу образования имени деятеля -чыт, -ньыт, -дьыт.

В области лексического параллелизма якутского и эвенкийского языков наблюдается картина почти буквального совпадения. Близкое родство исключается, так как в этих языках 412 — не совпадает, например, основной словарный фонд. Предпочтительнее говорить о заимствованиях из якутского в эвенкийский и наоборот.

На основе учета комплекса признаков в якутском языке и его говорах выделено значительное число эвенкизмов (более 600).

Фонетический облик эвенкизмов якутского языка свидетельствует о том, что они не имеют значительных расхождений со своими эвенкийскими аналогами. Это свидетельствует о довольно позднем проникновении (в 14 веке) заимствований из эвенкийского языка в якутский. Для доказательства якутско-эвенкийских языковых связей до 14 века необходимо выявить субституцию эвенкийских фонем в якутском, которая бы имела также черты относительно древнего заимствования, как например, падение начального согласного *с. Однако эвенкизмов с такой особенностью не обнаружено.

Эвенкизмы якутского языка, кроме фонетического освоения, подверглись морфологической и лексической адаптации и представлены в виде вкраплений в различных тематических группах. Примечательно обнаружение эвенкизмов в основном словарном фонде якутского языка, что свидетельствует о якутско-эвенкийском двуязычии якутов в прошлом.

Изучение эвенкизмов показало, что они заимствовались в якутский язык в период, когда якуты жили довольно компактной массой в Центральной Якутии, после их переселения с юга, в 14 веке. Данный тип эвенкизмов характерен для всего якутского-языка.

Выявляются также эвенкизмы, проникшие в отдельные говоры якутского языка в ходе расселения якутов в период после 17 века, после вхождения Якутии в состав России.

В нашей работе также предпринята попытка исследовать влияние якутского языка на словарный состав говоров эвенкийского языка в условиях отсутствия двуязычия.

На основе использования последовательно учитываемых признаков выделено более 600 якутизмов, проникновение которых в эвенкийский язык началось, по-видимому, со времени прихода предков якутов в места их нынешнего расселения, то есть на ту территорию, которая занималась эвенками. Пространственный фактор сыграл важную роль в интенсификации процесса заимствования. Расширению и углублению процесса способствовала типологическая близость якутского и эвенкийского языков: ограничения на заимствование в языках агглютинативного строя гораздо менее жесткие, чем при взаимодействии агглютинативных и флективных языков (ср. заимствование глаголов).

Важным итогом исследования явились определение влияния якутского языка на звуковой строй эвенкийского языка, выявление путей семантического освоения заимствований и их внедрения в иноязычную морфологическую систему.

Таким образом, якутско-эвенкийские языковые взаимосвязи происходят на базе адстрата, а не на базе эвенкийского субстрата в якутском языке.

Полученные результаты являются предпосылкой широкомасштабного сравнительного изучения якутского языка до монгольского влияния в средние века.

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Новгородов, Иннокентий Николаевич, 2009 год

1. Алексеев 2002 — Алексеев А.Н. Происхождение народа саха в свете новых археологических данных // Народы и культуры Сибири. Взаимодействие как фактор формирования и модернизации. — Иркутск, 2002. — 138 с.

2. Андреева 1988 — Андреева Т.Е. Звуковой строй томмотского говора эвенкийского языка. — Новосибирск: Наука, 1988. — 138 с.

3. Аникин 1990 — Аникин А.Е. Тунгусо-маньчжурские заимствования в русских говорах Сибири. — Новосибирск: Наука, 1990. 89 с.

4. Аникин 2003 — Аникин А.Е. Этимологический словарь русских заимствований в языках Сибири. — Новосибирск: Наука, 2003. — 788 с.

5. Антонов 1961 — Антонов Н.К. О якутских односложных именных основах с долгими гласными и дифтонгами // Труды института языка, литературы и истории. — 1961. — № 3(8). — С. 2251.

6. Антонов 1973 — Антонов Н.К. Исследования по исторической лексике якутского языка: автореф. . д-ра филол. наук. — Якутск, 1973. 29 с.

7. Артемьев 2003 — Артемьев Н.В. О тунгусо-маньчжурских и долганских грамматических соответствиях // Материалы конференции, посвященной 100-летию со дня рождения профессора Веры Ивановны Цинциус. — СПб.: Наука, 2003. — С. 36-40.

8. Багдарын Сюлбэ 1985 — Багдарын Сюлбэ. Топонимика Якутии.- Якутск, 1985. 144 с.

9. Барашков 1975 — Барашков П.П. Влияние эвенкийского языка на якутский язык // Взаимовлияние эвенкийского и якутского языков / Под ред. Н.И.Гладковой. Л.: Наука, 1975. — С. 158-161.

10. Барашков 1985 Барашков П.П. Фонетические особенности говоров якутского языка. — Якутск, 1985. — 182 с.

11. Берелтуева 1985 — Берелтуева Д.М. Монгольские заимствования в производственной лексике баргузинских эвенков // Лексика тунгусо-маньчжурских языков Сибири / Под ред. Е.И.Убрятовой. — Новосибирск: Наука, 1985. — С. 81-88.

12. Бертагаев 1974 — Бертагаев Т. А. Лексика современных монгольских литературных языков. — М.: Наука, 1974. 381 с.

13. Бётлингк 1853 — Бётлингк О. О языке якутов. Опыт исследования отдельного языка в связи с современным состоянием всеобщего языкознания. Напечатано по распоряжению III отделения Императорской Академии наук. — СПб., 20 июня 1853.

14. Бётлингк 1990 — Бётлингк О.Н. О языке якутов. — Новосибирск: Наука, 1990. — 644 с.

15. Бичурин 1950 Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. 1-3. — М.-Л., 1950-1953. Т. 1.

16. Благова 1970 — Благова Г.Д. Тенденции к усложнению тюркского падежного склонения // Вопросы языкознания. — 1970.- № 1. С. 61-80.

17. Богородицкий 1933 — Богородицкий В.А. К вопросу о «смешанных языках» // Этюды по татарскому и тюркскому языкознанию. — Казань, 1933. — С. 104-106.

18. Болдырев 1987 — Болдырев Б.В. Словообразование имен существительных в тунгусо-маньчжурских языках. — Новосибирск: Наука, 1987. 208 с.

19. Болдырев 2007 Болдырев Б.В. Морфология эвенкийского языка. — Новосибирск: Наука, 2007. — 932 с.

20. Боровков 1952 Боровков А.К. Таджикско-узбекское двуязычие и взаимоотношения узбекского и таджикского языков // Уч. зап. ИВАН, 1952. - С. 165-200.

21. Бодуэн де Куртенэ 1901 — Бодуэн де Куртенэ И.А. О смешанном характере всех языков // Журнал Министерства народного просвещения, 1901. CCCXXXVII. - С. 12-24.

22. Булатова 1987 — Булатова Н.Я. Говоры эвенков Амурской области. — Л.: Наука, 1987. — 168 с.

23. Василевич 1948 — Василевич Г.М. Очерки диалектов эвенкийского (тунгусского) языка. — Л., 1948. — 352 с.

24. Василевич 1958 — Василевич Г.М. Эвенкийско-русский словарь. — М.: Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1958. — 802 с.

25. Василевич 1969 — Василевич Г.М. Эвенки. — Л.: Наука, 1969. — 304 с.

26. Взаимовлияние 1975 — Романова A.B., Мыреева А.Н., Барашков П.П. Взаимовлияние эвенкийского и якутского языков. Л.: Наука, 1975. - 210 с.

27. Воронкин 1980 — Вилюйская группа говоров якутского языка. Рукопись, 1980. Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 5, оп. 12, ед. хр. 223.

28. Воронкин 1984 — Воронкин М.С. Северо-западная группа говоров якутского языка. — Якутск, 1984. — 224 с.

29. Воронкин 1999 — Воронкин М.С. Диалектная система языка саха. —Новосибирск: Наука, 1999. — 195 с.

30. Гоголев 1993 — Гоголев А.И. Якуты. Проблемы этногенеза и формирования культуры. — Якутск, 1993. — 136 с.

31. Горцевская 1954 — Горцевская В.А. Словообразовательные особенности подкаменно-тунгусских говоров эвенкийского языка // Ученые записки ЛГПИ им. Г.А. Герцена. 1954. - Т. 101. - С. 68-73.

32. Грамматика 1962 — Щербак А.М. Грамматика староузбекского языка. М.; Д.: Наука, 1962. - 274 с.

33. Грамматика 1981 — Грамматика современного башкирского литературного языка. — М.: Наука, 1981. — 467 с.

34. Грамматика 1982 — Грамматика современного якутского литературного языка. — М.: Наука, 1982. — 495 с.

35. Грамматика 1984 — Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Фонетика. — М.: Наука, 1984. — 483 с.

36. Грамматика 1988 — Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Морфология. — М.: Наука, 1988. — 560 с.

37. Грамматика 2001 — Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Лексика. — М.: Наука, 2001. — 822 с.

38. Грамматика 2002 — Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. Региональные реконструкции. — М.: Наука, 2002. 767 с.

39. Дёрфер 1981 — Дёрфер Г. Базисная лексика и алтайская проблема // Вопросы языкознания.—1981. — № 4. — С. 35-44.

40. Диалектологический словарь 1976 — Диалектологическийчi словарь якутского языка / Сост. П.С.Афанасьев, М.С.Воронкин,

41. М.П.Алексеев. — М.: Наука, 1976. 390 с.

42. Джидалаев 1990 — Джидалаев Н.С. Тюркизмы в дагестанскихi языках. — М.: Наука, 1990. — 241 с.5

43. Долгих 1960 — Долгих Б.О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. М., 1960. - 620 с.

44. Дондуков 1978 — Дондуков У.-Ж. Ш. К происхождению слова этнонима «якут» // Советская тюркология.— 1978. —№ 4. — С. 5153.

45. Дыбо 1996 — Дыбо А.В. Семантическая реконструкция в алтайской этимологии. Соматические термины (плечевой пояс). — М., 1996. 390 с.

46. Дыбо 2007 — Дыбо А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков: лексический фонд: пратюркский период. — М., 2007. — 223 с.

47. Дьячковский 1971 — Дьячковский Н.Д. Звуковой строй якутского языка (вокализм). — Якутск, 1971. — 191 с.

48. Дьячковский 1977 — Дьячковский Н.Д. Звуковой строй якутского языка (консонантизм). — Якутск, 1977. — 254 с.

49. Иванов 1980 — Иванов С.А. Аканье и оканье в говорах якутского языка. — Якутск, 1980. — 184 с.

50. Иванов 1993 — Иванов С.А. Центральная группа говоров якутского языка. Фонетика. — Новосибирск: Наука, 1993. — 349 с.

51. Иванов 2004 — Иванов С.А. Диалектологический атлас якутского языка. — Якутск, 2004. — 124 с.

52. Иллич-Свитыч 1971, 1976 В.М. Иллич-Свитыч. 1) Опыт сравнения ностратических языков. Введение. Сравнительный словарь (Ь-к). — М., 1971; 2) Опыт сравнения ностратических языков. Сравнительный словарь (1-з). Указатели. — М., 1976.

53. Исанбаев 1987 — Исанбаев Н.И. Интерферентные явления в морфологической структуре иноязычных заимствований //419 —

54. Сущность, развитие и функции языка / Под ред. Г.В.Степанова. -М.: Наука, 1987. С. 128-136.

55. Калужинский 1961 — Калужинский С. Некоторые вопросы монгольских заимствований в якутском языке // Труды института языка, литературы и истории. — Якутск, 1961. — № 3(8). — С. 5-21.

56. Климов 1990 — Климов Г.А. Основы лингвистической компаративистики. М.: Наука, 1990. — 168 с.

57. Комри 2000 Комри Б. Язык и доистория: к многодисциплинарному подходу // Вопросы языкознания. — 2000.- №5. С. 28-31.

58. Константинова 1964 Константинова О.А. Эвенкийский язык.- М.; Л.: Наука, 1964. 271 с.

59. Коркина 1992 — Коркина Е.И. Северо-восточная диалектная зона якутского языка. — Новосибирск: Наука, 1992. — 269 с.

60. Ксенофонтов 1936 — Ксенофонтов Г.В. Ураангхай-сахалар. — Иркутск, 1937. 576 с.

61. Левитская 1976 Левитская Л.С. Историческая морфология чувашского языка. — М.,1976. — 205 с.

62. Лебедева 1960 — Лебедева Е.П. К характеристике наречия эвенкийского языка: по материалам Большого Порога и Агаты // Ученые записки ЛГПИ им. Г.А.Герцена. 1960. - Т.167. - С.153-170.

63. Левин 1958 — Левин М.Г. Этническая антропология и проблемы этногенеза народов Дальнего Востока. — М., 1958. — 359 с.

64. Мейе 1954 — Мейе А. Сравнительный метод в историческом языкознании / Рус. пер. — М., 1954. — 100 с.

65. Мыреева 1981 — Мыреева А.Н. Восточное наречие эвенкийского языка / ЯФ СО АН СССР ИЯЛИ. фонд № 5, опись 14, ед. хр. 108. -Якутск, 1985. - 220 с.420 —

66. Мыреева 1987 — Мыреева А.Н. Влияние русского языка на развитие языка эвенков (по материалам языка эвенков Якутии) // Исторические связи народов Якутии с русским народом / Под ред. В.Н.Иванова, М.М.Федорова. Якутск, 1987. - С.237-244.

67. Мыреева 2004 — Мыреева А.Н. Эвенкийско-русский словарь. — Новосибирск: Наука, 2004. 798 с.

68. Новгородов 1998 — Новгородов И.Н. Тунгусо-маньчжурское влияние на диалектные зоны языка саха (аспекты изучения) // Якутский язык: Диалектология. — Новосибирск: Наука, 1998. — 90 с.

69. Насыров 1972 — Насыров X. Таджикско-персидские заимствования в уйгурском языке: автореф. . канд. филол. наук. -Ташкент, 1972. — 22 с.

70. Новгородов 2003а — Новгородов И.Н. Признаки тунгусо-маньчжуризмов якутского языка // Материалы конференции, посвященной 100-летию со дня рождения профессора Веры Ивановны Цинциус. СПб.: Наука, 2003. — С. 141-151.

71. Новгородов 20036 — Новгородов И.Н. О якутизмах северного наречия эвенкийского языка // Наука и образование. — 2003. — №2. С. 90-94.

72. Новгородов 2005 — Новгородов И.Н. О якутизмах арктического ареала эвенского языка // Горный информационно-аналитический бюллетень. Региональное приложение Якутия. Москва, 2005. С. 298-302.

73. Новгородов 2008 — Новгородов И.Н. Якутизмы эвенкийского языка. Якутск, 2008. - 104 с.

74. Новгородов 2009а — Новгородов И.Н. О гипотезе языковых контактов якутов и эвенков в раннем средневековье в связи с этнонимом саха (якут) // Восток (Oriens).— 2009. — № 2. — С. 105107.

75. Новгородов 20096 — Новгородов И.Н. О гипотезе языкового сдвига у эвенков при формировании якутского языка // Вестник Московского университета. Серия 13. Востоковедение. — 2009. — № 1. С. 98-104.

76. Новикова 1972 — Новикова К.А. Иноязычные элементы в тунгусо-маньчжурской лексике, относящейся к животному миру // Очерки сравнительной лексикологии алтайских языков / Под ред. В.И.Цинциус. Л.: Наука, 1972. - 360 с.

77. Общее языкознание — Общее языкознание: методы лингвистических исследований. — М., 1973. — 317 с.

78. Окладников 1950 — Окладников А.П. К изучению начальных этапов формирования народов Сибири: (Население Прибайкалья в неолите и раннем бронзовом веке) // СЭ. — 1950. — №2. — С. 4041.

79. Окладников 1955 — Окладников А.П. Неолит и бронзовый век Прибайкалья. М.; Л., 1955 . - Ч. III.

80. Попов 1986 — Попов Г. В. Слова «неизвестного происхождения» якутского языка. — Якутск, 1986. — 147 с.

81. Рассадин 1980 — Рассадин В.И. Монголо-бурятские заимствования в сибирских тюркских языках. — М.: Наука, 1980. — 113 с.

82. Рассадин 1982 — Рассадин В.И. Очерки по исторической фонетике бурятского языка. — М.: Наука, 1982. — 197 с.

83. Реформатский 1960 — Реформатский A.A. Введение в языкознание. — М., 1960. — 431 с.

84. Рона-Таш 1974 — Рона-Таш А. Общее наследие или заимствования // Вопросы языкознания. — 1974. — № 2. — С. 31-45.

85. Романова, Мыреева 1962 — Романова A.B., Мыреева А.Н. Очерки токкинского и томмотского диалектов. — М.; Л.: Наука, 1962. -107 с.

86. Романова, Мыреева 1964 — Романова А.В., Мыреева А.Н. Очерки учурского, майского и тоттинского говоров. — М.; Л.: Наука, 1964. 170 с.

87. Романова, Мыреева 1971 — Романова А.В., Мыреева А.Н. Фольклор эвенков Якутии. — Л.: Наука, 1971. — 331 с.

88. Росетги 1972 — Росетти А. Смешанный язык и смешение языков // Новое в лингвистике / Под ред. В.Ю. Розенцвейга. — М.: Прогресс, 1972. С. 112-119.

89. Рясянен 1955 — Рясянен М. Материалы по исторической фонетике тюркских языков. — М., 1955.

90. Самойлович 1926 — Самойлович А.Н. К вопросу о классификации турецких языков. Бюллетень организационной комиссии по созыву 1-го Всесоюзного Тюркологического съезда. Баку, 28 февраля 1926 г. С. 3-6.

91. Самойлович 1922 — Самойлович А.Н. Некоторые дополнения к классификации турецких языков. — Пг., 1922. — 15 с.

92. Слепцов 1975 — Слепцов П.А. Русские лексические заимствования в якутском языке. — М.: Наука, 1975. — 156 с.

93. Словарь 1959 — Пекарский Э.К. Словарь якутского языка: в 3 т. —Будапешт, 1959 (фотокопия). — 3 т.

94. Словарь 1990 — Лингвистический энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 685 с.

95. Сравнительный словарь 1975, 1977 — Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков: в 2 т. — Л.: Наука, 1975. Т. I. — 672 е.; 1977. Т. II. 992 с.

96. Старостин 1991 — Старостин С. А. Алтайская проблема и происхождение японского языка. — М.: 1991. — 296 с.

97. Суник 1971 — Суник О.П. Проблема общности алтайских языков // Проблема общности алтайских языков / Под ред О.П.Суника. Л.: Наука, 1971. - 403 с.423 —

98. Суник 1982 — Суник О.П. Существительное в тунгусо-маньчжурских языках (в сравнении с другими алтайскими языками). — Л.: Наука, 1982. — 246 с.

99. Сычева 1974 — Сычева В. А. Арабские и персидские лексические заимствования в гагаузком языке: автореф. . канд. филол. наук. — М.: 1974. — 19 с.

100. Татаринцев 1976 — Татаринцев Б.И. Монгольское языковое влияние на тувинскую лексику. — Кызыл, 1976. — 129 с.

101. Татаринцев 1999 — Татаринцев Б.И. О предполагаемых уральских и тунгусо-маньчжурских заимствованиях в лексике тюркских языков // Языки коренных народов Сибири: Сборник научных трудов. — Вып. №5. — Новосибирск, 1999. — С. 197-207.

102. Тенишев 1997 — Тенишев Э.Р. Алтайские языки // Языки мира. М., 1997. - С. 7-16.

103. Туголуков 1982 — Туголуков В.А. Эвенки // Этническая история народов Севера. — М., 1982. — 269 с.

104. Убрятова 1960 — Убрятова Е.И. Опыт сравнительного изучения фонетических особенностей языка населения некоторых районов Якутской АССР. М.: Наука, 1960. - 147 с.

105. Указатель 1969 — Указатель грамматических форм // Древнетюркский словарь / Под ред. В.М.Наделяева, Д.М.Насилова, Э.Р.Тенишева, А.М:Щербака. Л.: Наука, 1969. С. 649-668.

106. Федорова 2008 — Федорова С.А. Генетические портреты народов Республики Саха (Якутия): анализ линий митохондриальной ДНК и У — хромосомы. — Якутск: изд-во ЯНЦ СО РАН, 2008. 235 с.

107. Халикова 1990 — Халикова Р.Х. Язык башкирских шежере и актовых документов ХУ1П-Х1Х вв. М.: Наука, 1990. — 196 с.

108. Харитонов 1947 — Харитонов Л.Н. Современный якутскийязык. — Якутск, 1947. — 311 с.424 —

109. Харитонов 1954 — Харитонов JI.H. Типы глагольной основы в якутском языке. — M.; JL, 1954. — 312 с.

110. Чареков 1990 — Чареков СЛ. Прилагательные в монгольских языках в сравнении с другими алтайскими. — JL: Наука, 1990. — 136 с.

111. Цинциус 1949 — Цинциус В.И. Сравнительная фонетика тунгусо-маньчжурских языков. — М., 1949. — 341 с.

112. Цинциус 1954 — Цинциус В.И. К сравнительному изучению основного словарного фонда тунгусо-маньчжурских языков // Ученые записки. Т. 101. Лениградский государственный педагогический институт им. А.И. Герцена — Лениград, 1954. — С. 5-18.

113. Цинциус 1976 — Цинциус В.И. Якутско-тунгусские лексические связи // Сибирский тюркологический сборник / Под ред. В.А.Аврорина. — Новосибирск, 1976. — С. 117-128.

114. Цинциус 1997 — Цинциус В.И. Эвенкийский язык // Языки мира. Монгольские языки. Тунгусо-маньчжурские языки. Японский язык. Корейский язык. — М., 1997. — С. 267-284.

115. Широбокова 2000 — Широбокова H.H. Отношение якутского языка к тюркским языкам Сибири: автореф. . д-ра филол. наук.— Якутск, 2000. 47 с.

116. Широбокова 2001 — Широбокова H.H. Историческое развитие якутского консонантизма. — Новосибирск: Наука, 2001. — 149 с.

117. Широбокова 2005 — Широбокова H.H. Отношение якутского языка к тюркским языкам Южной Сибири. — Новосибирск: Наука, 2005. 269 с.

118. Щерба 1912 — Щерба Л.В. Русские гласные в качественном и количественном отношении. — СПб, 1912. — 155 с.

119. Щербак 1960 — Щербак А.М. О методике исследования языковых параллелей (в связи с алтайской гипотезой). — М., 1960. 15 с.

120. Щербак 1961 — Щербак А.М. Названия диких и домашних животных в тюркских языках // Историческое развитие лексики тюркских языков / Под ред. Е.И.Убрятовой. — М.: Наука, 1961. — С. 82-172.

121. Щербак 1966 — Щербак А.М. О характере лексических взаимосвязей тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков // Вопросы языкознания. — 1966. — № 3. — С. 21-35.

122. Щербак 1970 — Щербак A.M. Сравнительная фонетика тюркских языков. — JL: Наука, 1970. — 201 с.

123. Щербак 1977 — Щербак A.M. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков (Имя). — JL: Наука, 1977. — 190 с.

124. Щербак 1981 — Щербак А.М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков (Глагол). — Л.: Наука, 1981. — 181 с.

125. Щербак 1989 — Щербак А.М. Рецензия // Вопросы языкознания. 1989. -№ 6. - С. 132-135.

126. Щербак 1994 — Щербак А.М. Введение в сравнительное изучение тюркских языков. — СПб.: Наука, 1994. — 192 с.

127. Щербак 1997 — Щербак А.М. Ранние тюркско-монгольские языковые связи (V-XIV вв.). — СПб.: Наука, 1997. — 291 с.

128. Щербак 2005 — Щербак А.М. Тюркско-монгольские языковые контакты в истории монгольских языков. — СПб., Наука: 2005. — 195 с.

129. Этногеномика 2002 — Лимборская С.А., Хуснутдинова З.К., Балановская Е.В. Этногеномика и геногеография народов Восточной Европы. — М., Наука: 2005. — 261 с.

130. Языки мира 1997 Языки мира. - М., 1997. - 542 с.

131. Ястремский 1900 — Ястремский C.B. Грамматика якутского языка. —Иркутск, 1900. — 312 с.

132. Ястремский 1938 — Ястремский С.В. Грамматика якутского языка. -М., 1938. 227 с.

133. Яхонтов 1971 — Яхонтов С.Е. Лексика как признак родства языков // Проблема общности алтайских языков. — Л.: Наука, 1971.- 403 с.

134. Benzing 1955 — Benzing J. Die Tungusischen Sprachen. Versuch einer vergleischenden Grammatik. — Wiesbaden, 1955. — 151 S.

135. Clauson 1962 — Clauson G. Turkish and Mongolian studies. — London, 1962. 261 p.

136. Doerfer 1965 — Doerfer G. Türkische Elemente im Neupersischen.- Wiesbaden, 1965. 671 S.

137. Doerfer 1969 — Doerfer G. Langvokale im Urmongolischen? II — JSFOu, 1969, 701, S. 3 - 24.

138. Deorfer 1978 — Deorfer G. Zur Schtellung des Chaladsch im Kreise der Türkischen. RO. - 2, XXXIX - 1978.

139. Doerfer 1985 -Doerfer G. Mongolo-Tungusica. — Wiesbaden, 1985. -305 S.

140. Gombocz 1912 — Gombocz Z. Die bulgarisch-türkische Lehnworter in der ungarischen Sprache. — Helsinki, 1912. MSFOu. XXX.

141. Juhasz 1970 — Juhasz J. Probleme der Interferenz. — Budapest, 1970.

142. Janhunen 1982 — Janhunen J. The Tungus peoples and conquest of Siberia, in Papers at the meeting of the Permanent International Altaistic427 —

143. Conference at Upsala June 7-11 1982. — Konferenser 12. Stockholm: Almqvist & Wikseil, 1985. p. 73-77

144. Kaluzyn'ski 1961 — Kaluzyn'ski S. Mongolische Elemente in der jakutischen Sprache. — Warszawa, 1961. — 169 S.

145. Калужиньски 1968 — Калужиньски С. Исследования по морфологии якутского языка // РО. 1968. XXXI. - С. 107-119.

146. Kaluzyn'ski 1982 — Kaluzyn'ski S. Einige tungusische Lehnwörter im jakutischen // Acta Orientalica Akademiae Scientiarum Hung. 1982. - Tomus XXXVI (1-3). - S. 261-269.

147. Kaluzyn'ski 1995 — Kaluzyn'ski S. Iakutica. — Warszawa, 1995. — 404 S.

148. Kotwicz 1938 — Kotwicz W. Les elements turcs dans la langue mandchue // RO. 1938. - XIV. - P. 91-102.

149. Kotwicz 1953 — Kotwicz W. Studia nad jezykami altajskimi, wydal Marian Lewicki // RO 1953. — 16, pp 1-318. To же в русском переводе: Исследование по языкам алтайским. — М., 1962.

150. Menges 1968 — Menges К. The Turkic languages and peoples. — Wiesbaden, 1968.

151. Nemeth 1914/15 — Nemeth J. Die langen Vakale im Jakutischen. Keleti Szemle. -1914/15. XV. - S. 150-164.

152. Nemeth 1917 — Nemeth J. Türkische Grammatik. — Berlin, Leipzig, 1917.

153. Pakendorf, Novgorodov et al. 2007 — Pakendorf, В.; Novgorodov, I.N.; Osakovskij, V.L.; Stoneking, M. (2007): Mating patterns amongst

154. Siberian reindeer herders: inferences from mtDNA and Y-chromosomalanalyses // American Journal of Physical Anthropology 133 : 1013-1027.

155. Pakendorf 2007 Pakendorf B. Contact in the prehistory of the Sakha (Yakuts): linguistic and genetic perspectives. Utrecht, 2007. — 3751. P

156. Poppe 1955 — Poppe N. Introduction to Mongolian comparative studies. Helsinki, 1955. - 300 p.

157. Poppe 1960 Poppe N. Vergleichende Grammatik der altaischen Sprachen, I. Vergleichende Lautlehre. — Wiesbaden, 1960. — 188 S.

158. Poppe 1965 — Poppe N. Introduction to Altaic lingustics. — Wiesbaden, 1965. 212 p.

159. Poppe 1977 Poppe N. On some Altaic case form. CAJ. -1977. -№ 1.

160. Ramstedt 1952, 1957 — Ramstedt G.J. Einführung in die altaische Sprachwussenschaft, I. Lautlehre. Helsinki, 1957 - 192 S; II, Formenlehre. Bearbeitet und herausgegeben von P. Aalto. — Helsinki, 1952 (MSFOu, 104) - 262 S.

161. December 2006; doi: 10.1038/sj.ejhg.5201748, см. тоже European Journal of Human Genetics. 2007. 15 : 204-211.

162. Thomason 1991 — Thomason S, Kaufman T. Language contact, Creolization, and Genetic Linguistics. — Los Angeles, Oxford, 1991. — 411 p.

163. Shirokogoroff 1930 — Shirokogoroff S.M. Notes on the bilabialization and aspiration of the vowels in the Tungus languages Rocznik Oriental. 7 (1930), S. 235-263.

164. Shirokogoroff 1931 — Shirokogoroff S.M. Ethnological and linguistical aspects of the Ural-Altaic hypothesis. — Reprinted from Tsing Hua Journal, 6. Peiping, 1931. - P. 102-109.

165. Schonfelder 1956 Schonfelder K.H. Probleme der Volker- und Schprachmischung. — Halle, 1956.

166. Schott 1849 — Schott W. Über das Altaische oder FinnischTatarische Sprachengeschlecht. — Berlin, 1849.

167. Scerbak 1989 — Щербак A.M. Les études étymologiques // Journal of turkish studies. 1989. Volume 13. P. 135-138.

168. Stachovski 1993 — Stachovski M. Des jakutischen vokalismus. — Krakow, 1993. 207 S.

169. Weinreich 1953 — Weinreich U. Languages in contact. — New York, 1953.1. СОКРАЩЕНИЯ1. Труды

170. Ан — Антонов Н.К. Материалы по исторической лексике якутского языка. — Якутск, 1971. — 172 с.

171. БТСЯЯ 2007 — Большой толковый словарь якутского языка. — Новосибирск: Наука, 2007. — 672 с.

172. В — Василевич Г.М. Эвенкийско-русский словарь. —М., 1940. 208 с.

173. Вас — Эвенкийско-русский словарь / Сост. Г.М.Василевич. — М.: Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1958. — 802 с.

174. Введение — Щербак А.М. Введение в сравнительное изучение тюркских языков. — СПб.: Наука, 1994. — 192 с.

175. ВГГ — Воронкин М.С. Вилюйская группа говоров якутского языка. Рукопись, 1980. Архив ЯНЦ СО РАН, ф. 5, оп. 12, ед. хр. 223.

176. ВГ Афанасьев П. С. Говор верхоянских якутов. —Якутск, 1965. - 176 с.

177. ВЭЯЯ — Взаимовлияние эвенкийского и якутского языков. — Л.: Наука, 1975. 210 с.

178. ДС — Диалектологический словарь эвенкийского языка / Сост. А.В.Романова и А.Н.Мыреева. — Л.: Наука, 1969. — 215 с.

179. ДСЯЯ — Диалектологический словарь якутского языка. — М.: Наука, 1976. 390 с.

180. ДСЯС — Диалектологический словарь языка саха. — Новосибирск: Наука, 1995. — 294 с.

181. ДТС — Древнетюркский словарь / Под ред. В.М.Наделяева, Д.М.Насилова, Э.Р.Тенишева, А.М.Щербака. — Л.: Наука, 1969. — 676 с.

182. Дьячковский — Дьячковский Н.Д. Звуковой строй якутского языка. — Якутск, 1977. — 257 с.

183. Егоров — Егоров В.Г. Этимологический словарь чувашского языка. — Чебоксары, 1964. — 355 с.

184. Иванов I — Иванов С.А. Аканье и оканье в говорах якутского языка. — Якутск, 1980. —184 с.

185. Калинова — Материалы, записанные со слов Калиновой М.П., в 1993 г., с. Куду-Куел Олекминского района Республики Саха (Якутия)

186. Кс II — Ксенофонтов Г.В. Уранхай сахалар. Ч. II.

187. Лев — Левитская Л.С. Историческая морфология чувашского языка. М.,1976. - 205 с.

188. Лог — Коркина Е.И. Лексические особенности говора населения оленекского района / Научные сообщения Якутского филиала СО АН СССР. Вып. 6. - Якутск, 1961.

189. MA — Поппе H.H. Монгольский словарь Мукадимат ал Адаб. — М.; Л.: Издательство Академии наук СССР, 1938. — 451 с.

190. Майтинская — Майтинская К.Е. Венгерский язык. Ч. I. — М., 1955. 303 с.

191. Моек гр — Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. М., 1984. - 483 с.

192. MPC — Монгольско-русский словарь / Под ред. А. Лувсандэндэва. М.: 1957. — 715 с.

193. Опыт — Versuch eines etymologischen Worterbuchs der Turkschprachen. Helsinki, 1969. — 533 S.

194. О языке — Бётлингк O.H. О языке якутов. — Новосибирск: Наука, 1990. 644 с.

195. Пек (СЯЯ) — Пекарский Э.К. Словарь якутского языка: в 3 т. —Будапешт, 1959 (фотокопия). т.З.

196. Поп (СНПЯЯ) — Попов Г.В. Слова "неизвестного происхождения" якутского языка. — Якутск, 1986. —147 с.

197. Симонов — Симонов М.Д. Новые данные о лексике говора баунтовских эвенков // Филологические записки. — Улан-Удэ, 1973. -Вып. № 19. С. 136-148.

198. РМС — Орос-Монгол толь / Сост. Ц. Дам Динсурэн, А. Лувсан Дэви Дэв. Улаанбаатар: 1983. — 840 т.

199. Р сл — В.В.Радлов. Опыт словаря тюркских наречий в 4 т. Спб., 1893-1911. 4 т.

200. Ранние — Щербак А.М. Ранние тюркско-монгольские языковые связи (V-XIV вв.). СПб.: Наука, 1997. - 291 с.

201. СВДЗ — Коркина Е.И. Северо-восточная диалектная зона якутского языка. — Новосибирск: Наука, 1992. — 269 с.

202. СЗГГ — Воронкин М.С. Северо-западная группа говоров якутского языка. — Якутск, 1984. — 224 с.1. СНПЯЯ Попсстмя тмс

203. СФТЯ —Щербак А.М. Сравнительная фонетика тюркских языков. — Л.: Наука, 1970. 201 с.

204. СФТМЯ — Цинциус В.И. Сравнительная фонетика тунгусо-маньчжурских языков. — Л., 1949. — 342 с.

205. СЯЯ — Пекарский Э.К. Словарь якутского языка: в 3 т. -Будапешт, 1959 (фотокопия), т. 3.

206. Типы — Харитонов Л.Н. Типы глагольной основы в якутском языке. М.; Л., 1954. - 312 с.

207. ТМС I (ССТМЯ) — Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков. — Л.: Наука, 1975. — Т. I. — 672 с.

208. ТМС II (ССТМЯ) — Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков. — Л.: Наука, 1977. — Т. II. — 992 с.

209. ТСЯЯ 2005 — Толковый словарь якутского языка. — Новосибирск: Наука, 2005. — 912 с.

210. ЦГГЯЯ — Иванов С.А. Центральная группа говоров якутского языка. Фонетика. — Новосибирск: Наука 1993. — 349 с.

211. Щербак. Глагол — Щербак А.М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков (Глагол). — JL, 1981. — 181 с.

212. Щербак 2005 — Щербак А.М. Тюркско-монгольские языковые контакты в истории монгольских языков. СПб.: Наука, 2005. — 195 с.

213. ЭИЯЯ — Калужиньски С. Этимологические исследования по якутскому языку // RO. 1985. - XXXIX - XLV.

214. ЭРС — Мыреева А.Н. Эвенкийско-русский словарь. — Новосибирск: Наука, 2004. — 798 с.

215. ЭСТЯ, 1974 — Севортян Э.В. Этимологический словарь тюркских языков (общетюркские и межгюркские основы на гласные). М.: Наука, 1974. - 767 с.

216. ЭСТЯ, 1978 — Севортян Э.В. Этимологический словарь тюркских языков. — М.: Наука, 1978. — 349 с.

217. ЭСТЯ, 1980 — Севортян Э.В. Этимологический словарь тюркских языков. — М.: Наука, 1980. — 394 с.

218. ЭСТЯ, 1989 — Этимологический словарь тюркских языков. — М.: Наука, 1989. 293 с.

219. ЭСТЯ, 2003 — Этимологический словарь тюркских языков. — М.: 2003. 446 с.

220. ЭЯ — Константинова O.A. Эвенкийский язык. — М.; JL: Наука, 1964. 271 с.

221. ЯНД — Убрятова Е.И. Язык норильских долган. — М., 1985. —213 с.

222. ЯРС — Якутско-русский словарь под ред. П.А. Слепцова. —М., 1972. 605 с.

223. Як гр — Грамматика современного якутского литературного языка. — М.: Наука, 1982. — 495 с.

224. Benzing — Benzing J. Die Tungusischen Sprachen. Versuch einer vergleischenden Grammatik. — Wiesbaden, 1955. — 151 S.

225. Doerf — Doerfer G. Mongolo-Tungusica. — Wiesbaden: 1985. — 3051. S.1.tr — Poppe N. Introduction to Altaic lingustics. — Wiesbaden, 1965. 212 p.

226. Kai Kaluzyn'ski S. Iakutica. - Warszawa, 1995. - 404 S. Kai M — Kaluzin'ski S. Mongolische Elemente in der jakutischen Sprache. — Warszawa: 1961. — 169 S.

227. KWb — Ramstedt G.J. Kalmukisches Wörterbuch. — Helsinki, 1935. 560 S.

228. Ram (I) — Ramstedt G.J. Einführung in diealtaischesprachwissnschafi, I. Lautlehre. — Helsinki, 1957. —192 S.

229. Räs — Räsän M. Versuch eines etymologischen Wörterbuchs der Türkschprachen. —Helsinki, 1969. — 533 S.

230. Räs Ф — Рясянен M. Материалы по исторической фонетике тюркских языков / Пер. с нем. A.A. Юлдашева. — М., 1955. — 220 с

231. SKE — Ramstedt G.J. Studies in Korean etymology. — Helsinki, 1949. 292 p.

232. Сокращения по другим тюркским языкам приводятся по списку условных обозначений «Этимологического словаря тюркских языков (общетюркские и межгюркские основы на гласные)», Севортян Э.В. (М.: Наука, 1974. 767 е.).

233. Ноктокит N-W долг 'тропинка' (ЯНД, 64); эвенк. коктокиит 'тропа' < эвенк, кокто, нан. покто 'след' (ТМС II, 331);

234. Нутага N-W долг 'мешок, сумка' (ЯНД, 63), утака 'кожаный мешочек, сумка' (ДСЯЯ, 265); эвенк, утакаан, кутакаан 'мешочек' (ТМС II, 356);

235. Нунмуктэ N-W долг 'мошка' (ЯНД, 64); эвенк, кунмиикта (ТМС II, 348), кунмикта 'мошка' (ЭРС, 575);

236. Иурпукэ N-W жиг 'заросли мелкой лиственницы' (ДСЯС, 177); эвенк. Иурпикээ 'лесок' < hyp 'лес' (ТМС II, 351);

237. Иымаахый N-W верх 'сейчас, только что', сумахай, Иымаччы (ДСЯЯ, 229); эвенк. Нимаа 'быстрый' (ТМС И, 324);1. Нымаччы см. Иымаахыйкээкээ N-W жиг 'жабры' (ДСЯС, 178); эвенк. Иэнкэн, сэнкэн, ма. сэнггэлэ 'жабры' (ТМС И, 143);1. Нэбэрэк см. сэбээрин

238. Нэмэкээччи V вил 'деревянный идол' (ДСЯС, 178); эвенк. Иэмэ-кээн 'амулет (охотничий — изображение человека' (ТМС II, 366) < мо.: монг. эмэгэн имя одного из богов, эмэгэт (мн. ч.) > як. эмэгэт 'дух — покровитель шамана' (Kal, 152);

239. СЛОВАРЬ ЯКУТИЗМОВ ЭВЕНКИЙСКОГО ЯЗЫКА

240. Якутский носовой й обозначается у. Для отображения других звуков используется практический алфавит якутского языка.