Типология русских придаточных предложений нетипичного построения: Синтаксические единицы с отклоняющейся структурой тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.01, доктор филологических наук Дяговец, Иван Иванович

• Дяговец, Иван Иванович
• доктор филологических наук
• 2006

Оглавление диссертации доктор филологических наук Дяговец, Иван Иванович

СОДЕРЖАНИЕ 2

Глава первая

НЕКОТОРЫЕ ИСХОДНЫЕ ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ТИПОЛОГИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА РУССКИХ ПРИДАТОЧНЫХ НЕТИПИЧНОЙ СТРУКТУРЫ

§ ¡.КАТЕГОРИАЛЬНЫЙ СТАТУС ПОНЯТИЙ

ТИПИЧНОСТЬ /НЕТИПИЧНОСТЬ (К ПОСТАНОВКЕ ВОПРОСА).16

§ 2. ПРИДАТОЧНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

В ИХ ОТНОШЕНИИ К ПРОСТЫМ.28

§3. БИНАРНАЯ ОППОЗИЦИЯ «ЦЕНТР/ПЕРИФЕРИЯ» В РУССКОЙ ГРАММАТИЧЕСКОЙ

СИНТАКСИЧЕСКОЙ) ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ.33

§ 4. К ВОПРОСУ О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ ДЕЯТЕЛЬНОСТНОЙ КОНЦЕПЦИИ ЯЗЫКА

В ТРУДАХ А. А. ПОТЕБНИ.56

§ 5. ЛЕКСЕМА «ПРОЦЕСС»

КАК ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ ТЕРМИН.66

Глава вторая ПРИДАТОЧНЫЕ КОНСТРУКЦИИ РАСШИРЕННОЙ СТРУКТУРЫ

§ 1. СИНТАКСИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ РАСШИРЕНИЯ СТРУКТУРЫ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА).72

§ 2. КОНТАМИНАЦИЯ И АМПЛИФИКАЦИЯ

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ).78

§ 3. НЕТИПИЧНЫЕ ПРИДАТОЧНЫЕ

КОНТАМИНИРОВАННОЙ СТРУКТУРЫ.84

§ 4. СТРУКТУРНЫЕ И СЕМАНТИЧЕСКИЕ ПАРАМЕТРЫ

КОНТАМИНИРОВ АННЫХ ПРИДАТОЧНЫХ.102

§ 5. СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ ПАРАМЕТРЫ

ОТНОСИТЕЛЬНО КОНТАМИНИРОВ АННЫХ ПРИДАТОЧНЫХ.111

§ 6. СЕМАНТИЧЕСКАЯ ТИПОЛОГИЯ

КОНТАМИНИРОВ АННЫХ ПРИДАТОЧНЫХ.117

§ 7. ПРИДАТОЧНЫЕ АМПЛИФИКАТИВНОЙ СТРУКТУРЫ

ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ).129

§ 8. СТРУКТУРНАЯ ТИПОЛОГИЯ АМПЛИФИКАТИВНЫХ

ПРИДАТОЧНЫХ ПРЕДЛОЖЕНИЙ.137

§ 9. СЕМАНТИЧЕСКАЯ ТИПОЛОГИЯ ПРИДАТОЧНЫХ

АМПЛИФИКАТИВНЫХ ПРЕДЛОЖЕНИЙ.146

§ 10.НЕКОТОРЫЕ ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ВЫВОДЫ.154

Глава третья ПРИДАТОЧНЫЕ СУЖЕННОЙ СТРУКТУРЫ

§ 1. СИНТАКСИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ СУЖЕНИЯ СТРУКТУРЫ

ПРИДАТОЧНЫХ (ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА).157

§ 2. ЭЛЛИПСИС КАК СИНТАКСИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС.160

§ 3. НЕПОЛНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ В КОНТЕКСТЕ ПРИДАТОЧНЫХ

ПРЕДЛОЖЕНИЙ СУЖЕННОЙ СТРУКТУРЫ.163

§ 4. АППЛИКАЦИЯ КАК СИНТАКСИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС.177

§ 5. ТИПОЛОГИЯ ПРИДАТОЧНЫХ ПРЕДЛОЖЕНИЙ АППЛИКАТИВНОЙ СТРУКТУРЫ.180

§ 6. СЕМАНТИЧЕСКАЯ ТИПОЛОГИЯ ПРИДАТОЧНЫХ АППЛИКАТИВНОЙ СТРУКТУРЫ.187

§ 7. ИМПЛИКАЦИЯ КАК СИНТАКСИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС.190

§ 8. КРАТКИЙ ОЧЕРК ИСТОРИИ «СКРЫТОЙ ГРАММАТИКИ».193

§ 9. ТИПОЛОГИЯ ПРИДАТОЧНЫХ ПРЕДЛОЖЕНИЙ ИМПЛИКАТИВНОЙ (ИМПЛИЦИТНОЙ) СТРУКТУРЫ.199

§ 10. СЕМАНТИЧЕСКАЯ ТИПОЛОГИЯ ПРИДАТОЧНЫХ ИМПЛИКАТИВНОГО ПОСТРОЕНИЯ.213

§ 11. ОБ ОДНОМ ТИПЕ ЗАВИСИМЫХ ИНФИНИТИВНЫХ КОНСТРУКЦИЙ.218

Глава четвёртая СИНТАКСИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС РАСЧЛЕНЕНИЯ СТРУКТУРЫ МНОГОКОМПОНЕНТНОГО СЛОЖНОПОДЧИНЁННОГО КОМПЛЕКСА

§ 1. ПРОЦЕСС ПАРЦЕЛЛЯЦИИ СТРУКТУРЫ

СЛОЖНОПОДЧИНЁННОГО (ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ).229

§ 2. СТРУКТУРНАЯ ТИПОЛОГИЯ ПАРЦЕЛЛЯТОВ.235

§ 3. ОБ ОДНОЙ СТРУКТУРНОЙ РАЗНОВИДНОСТИ

БЛИЖНЕДИСТАТНЫХ ПАРЦЕЛЛЯТОВ.243

§ 4. СЕМАНТИЧЕСКАЯ ТИПОЛОГИЯ ПАРЦЕЛЛЯТОВ.251

§ 5. ЕДИНИЦЫ СИНКРЕТИЧЕСКОГО ПАРЦЕЛЛИРОВАНИЯ.281

§ 6. ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ВЫВОДЫ (ПО ГЛАВЕ).285

ВЫВОДЫ.288

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Типология русских придаточных предложений нетипичного построения: Синтаксические единицы с отклоняющейся структурой»

Даже беглый экскурс в прошлое цивилизации показывает, что в сфере интеллектуально-мыслительной деятельности человечества каждая историческая эпоха развития характеризовалась господством преимущественно одной базисной категории [197, 272]. Она определяла образ и характер мышления всего поколения данной эпохи. Так, античное мировоззрение находилось под сильнейшим влиянием категории «космос». Она выступала, как «первообраз вещей, источник их смысла и жизни» [124,14].

В Средние века доминирует категория «природа», через призму которой консолидировалось всё «мыслительное пространство [179, 272] эпохи феодализма, приобретало черты эволюционного динамизма.

Мировоззрение Нового времени — эпохи крушения крепостнических порядков и бурного, напористого зарождения, а потом и становления капиталистических отношений — ознаменовалось господством категории «вещь», позже сменившейся категорией «структура», которая оказала масштабное воздействие на интеллектуальную сферу эпохи капитализма.

Все эти категории выступали как «универсальный объяснительный принцип [124, 13-14] всего сущего и мыслимого как в человеческом обществе, так и в окружающей действительности.

В этом отношении не является исключением и современная эпоха — II половина XX — начало XXI века. Миропонимание, характерное для нашего времени, базируется на двух категориальных основаниях — «система» и «деятельность». Они позволяют «осуществить универсальную характеристику мира современного человека в целом и отдельных фрагментов этого мира» [124, 3], в силу чего являющихся центральными в интеллектуально-мыслительной сфере человека нашего времени.

Сегодня каждый человек, его деятельность и сама жизнь могут быть осмыслены и поняты только в категориях системы», — пишет академик Ф. Перегудов («Правда», 26.02.1990). Здесь точно, почти до абсолютной истины, подмечено, что в интеллектуально-мыслительной сфере нашего времени стали господствовать категории «система» и «деятельность». Они всегда проявляют себя «в обнимку друг с другом», в парном сплетении, поскольку взаимосвязаны так тесно, что не могут одна без другой функционировать: «система» обнаруживает себя только в «деятельности», а эта последняя совершается ради обнаружения первой, протекая исключительно в режиме системных ситуаций. «Задача системной деятельности превращать сложное в простое, объяснимое, но не наоборот. И это роднит её с настоящей наукой. Но простое — не примитивное» (там же).

Язык — это инструмент, с помощью которого «работают» категории «система» и «деятельность». Само устройство понятийной части их, если подходить к нему с чисто имманентной точки зрения, покоится на языке и в нём обнаруживает себя, включаясь в процесс создания универсальной картины либо «отдельного фрагмента» деятельности, либо в целом.

Во II половине XX ст. развитие науки о языке ознаменовалось использованием системного подхода в лингвистических исследованиях, что дало принципиально новое видение языковой действительности. Это стало возможным благодаря тому, что сам системный метод опирается на «деятельность» как инструмент познания сущности языкового объекта и в этом плане является глубоко деятельностным.

Диалектическая связь между этими двумя языковыми категориями выражается в том, что они являются конститутивным признаком друг друга. Так что «системность — конститутивное свойство деятельности» [124, 3], а сама «деятельность», в «свою очередь, может быть охарактеризована как сверхсложная система» (там же, 3). I I I

Взаимосвязь и взаимозависимость категорий «система» и

I «деятельность» вполне очевидна, хотя и не проявляется открыто, (там же,

3).

Из этого вытекает, что русский язык как системное целостное образование представляет собой «совокупности взаимосвязанных и взаимодействующих объектов» [13, 368], то есть таких объектов, что постоянно находятся в деятельностной ситуации.

Однако в этой ситуации слишком много лакун — не вскрытого, не обнаруженного, до конца не понятого — всё это ставит перед русистикой много задач по исследованию языковых объектов, явлений, фактов, а они, как правило, устроены сложнейшим образом и изучению поддаются с трудом ещё и из-за своей многоаспектности.

И даже дело не столько в этом, сколько в неисчерпаемости процесса познания, ибо «каждый успех нашего познания ставит больше проблем, чем решает, и что в этой области каждая новая открытая земля позволяет предполагать существование ещё неизвестных нам континентов» [22, 317].

Говоря иначе, процесс познания объекта исследования не заканчивается на решении одной проблемы, а только начинается, ибо при этом возникает необходимость решить ещё несколько подпроблем, а уже решённые, в свою очередь, «выставляют» на исследование ещё целую серию подпроблем и т. д. Если изобразить модель процесса познания, то она будет иметь вид ветвящегося дерева, верхушку которого отыскать невозможно.

Это одна сторона процесса познания сложного устройства языковых объектов, другая заключается в том, что каждый из них — это система, у которой есть свой центр, состоящий из консервативных элементов с их свойствами, и периферия — нестабильный участок системы объекта, участок, очень динамичный, восприимчивый ко всякого рода возмущениям» как со стороны языковых «раздражителей», так и к влияниям со стороны других сфер реальной действительности.

Иными словами, развитие языка, совершенствование его коммуникативных технологий начинается в обход центра, с периферийных зон языка, потому что именно здесь находится наиболее «слабая функциональная нагрузка» [52, 160-161] на языковые элементы, что ведёт к «нарушению равновесия системы» (там же).

Именно эти «нарушения равновесия системы» и есть показатель развития языка. Потому «переходные явления» как периферийная материя представляют наибольший интерес . для науки [172, 218] и для практики.

Русская языковая действительность как сложная знаковая система испытывала и «постоянно испытывает на себе возмущающие воздействия» [13, 368]. Они вытекают из внутренней противоречивости русского языкового феномена, его диалектического характера, то есть спонтанны по сути своей. Вот поэтому в «великом и могучем, правдивом и свободном» сильно проявляются системообразующие и системоразрушающие тенденции, которые являются движущими силами развития русского языка.

Однако механизм противоборства этих начал во многом остаётся неясным.

Несмотря на то, что ещё в середине XIX века В. Гумбольдт заложил основы деятельностного отношения к языку, а наш гениальный соотечественник А. Потебня развил дальше основы указанного отношения, только в XX веке деятельностная ориентация начала «работать» в лингвистических исследованиях как отечественного, так и зарубежного языкознания.

После повального увлечения обескураживающими здравый смысл «научными» вывертами крайнего, ортодоксального структурализма (ЗОе-70е годы XX в.), породившего вакханалию «новых методов» в лингвистике, кажется, наступила эпоха отрезвления, приведшая исследователей к поискам реалистического подхода к изучению языковой материи.

Сегодня, на мой взгляд, уже вполне очевидным стало, что структурализм со своей апологетикой имманентности породил много тупиковых ситуаций в языкознании, выход из которых пока далек от своего завершения.

Выше уже отмечалось, что в современном русском синтаксисе активно проявляют себя системные тенденции. Они консолидируют языковые составные элементы и части, начиная от атомарных до глобальных величин, поддерживают единство языковых механизмов.

Но вместе с этим не менее активно действуют асистемные процессы, которые с завидным упорством стараются расшатать системную организацию русского языка, покоящуюся на диалектическом единстве его составляющих. В общем происходит то, о чём фигурально писал Ш. Балли: «В языке всё взаимосвязано. Однако было бы грубой ошибкой, если бы этот общий взгляд привёл к представлению о языке как о симметричной и гармоничной конструкции. Стоит только начать разбирать механизм, как тебя охватывает страх перед царящим в нём беспорядком, и ты спрашиваешь себя, каким образом могут столь перепутанные между собой системы колёс производить согласованные движения» [18,28].

Одновременное действие системных и асистемных процессов в русском языке — это проявление одного из основополагающих законов материалистической диалектики — закона единства и борьбы противоположностей. Вместе с тем борьба двух начал в материальной части языка — главный импульс его развития. Причём сам язык при этом отчётливо демонстрирует свой деятельностный характер. А. Потебня писал: «.язык в настоящем своём виде есть столько же произведение разрушающей, сколько воссоздающей силы» [127, 32].

Итак, язык — весь в деятельности. В чём же сущность данной категории?

Единодушного мнения на этот счет не существует, поскольку «у понятия деятельности нет единого, раз навсегда фиксированного содержания» [188, 303], которое выступало бы в любых предметных конструкциях (там же).

Но несмотря на расплывчатость категориальной характеристики, деятельность в языке задаёт способы движения, что в конечном счёте определяет появление новационных сущностей в нем, «языке, «.в жизни языка грамматические разряды возникают, изменяются, заменяются другими, вместе с чем изменяется и весь строй речи» [127, 32].

Под деятельностью в философии понимают, с одной стороны, человеческую деятельность вообще и, с другой, — широкий класс процессов, включая даже процессы неорганической природы [99, 12].

Философия интерпретирует деятельность как определённую сущность и не признаёт той деятельности, которая не выполняется ни на каком конкретном материале и не воплощается ни в каком конкретном объекте, то есть она принципиально в этом невозможна [94, 61].

Деятельность — это «процесс превращения свойств субъекта деятельности, выступавших в виде характеристик его способа действия, его движения и жизни, в свойства объекта деятельности, в характеристики, которые передаются человеком предмету и получают новую форму существования, неотделимую от своего предмета-носителя» [27,15].

Как видим, философская концепция деятельности в основе своей опирается на предметность [95, 517-642]. Это значит, что любая — положительная или отрицательная — деятельность обязательно воплощается в форму предметности или во что-то другое конкретно воспринимаемое в окружающей действительности или абстрактно представляемое в воображении человека как нечто реальное, доступное восприятию.

В лингвистике категория «деятельности» понимается как языковой процесс порождения речи с отбором, соответственно характеру и особенностям референтной (денотативной) ситуации, языковых средств, которые адекватно выражали бы данную ситуацию или отдельные её компоненты.

Деятельностная сущность языка проявляется в его способности саморазвиваться, самосовершенствоваться, в результате чего в языке постоянно рождается что-то новое и одновременно с этим что-то старое отмирает.

Но деятельностный характер языка наиболее ярко проявляется в постоянном стремлении поддерживать себя как системную субстанцию. Соответственно этому язык организует свои единицы, свою материю, поддерживая в ней способность функционировать и придавая ей ламинарный (слоистый) характер.

Все это делает язык гибкой системой, сенситивной (чувствительной) ко всякого рода «возмущающим воздействиям», идущим со стороны других интеллектуальных сфер человеческой деятельности, то есть язык имеет дело с экстралингвистическими факторами, их воздействием на него.

Исследование языка как деятельности даёт возможность адекватно описать языковые явления, по-новому интерпретировать некоторые теоретические проблемы науки о языке, в новом свете представить его связи с внеязыковой действительностью и т. п.

Вот почему в настоящей работе принят деятельностный подход в интерпретации одного из слабо изученных участков сложного предложения, а именно: сферы придаточности, или синтаксиса придаточности.

Длительное время русское языкознание занималось исследованием преимущественно типичных, стандартных, эталонных единиц русского языка и в этом направлении добилось значительных успехов, чему подтверждение — выход в свет за последние 50 лет трёх образцов русских грамматик — 1952, 1970 и 1980. Они фундаментально описали грамматический строй русского литературного языка, что вполне обоснованно даёт основание утверждать, что во II половине ХХст. «сделаны решительные шаги в сторону уточнения основных понятий, с которыми имеют дело лингвисты» [110, 9].

Однако вне поля зрения русистики осталось огромное количество языковых фактов, не во всём поддающихся законам, действующим в руссом языке. Эту область сложного предложения, объяснить которую не могут традиционные научные интерпретации, предпочтительно именовать периферией, а поскольку данная работа затрагивает факты и явления не центра синтаксиса придаточности, а периферии его, то в дальнейшем будем именовать её периферийным синтаксисом сложного предложения, или периферийной зоной синтаксиса придаточности.

Периферийный синтаксис во многом — почти во всём остаётся неясным: совсем не выяснены его связи с центральным синтаксисом, не определены функциональные возможности его единиц, не ясно, образуют ли они систему и если да, то на каких началах они структурируются, как проявляется иерархичность и мн. др.

Нерешённость проблем периферийного синтаксиса тормозит создание полной, широкомасштабной картины русскоязычной действительности. Вот почему глубоко справедливо замечание В. В. Бабайцевой, что нельзя получить полное представление о языке, изучая только его типичные случаи: «Необходимо изучение взаимодействия и взаимовлияния их (типичных случаев — Д. И.) с учётом переходных (синкретичных) звеньев, отражающих в синхронной системе языка богатство возможностей и динамику его развития» [16, 32].

Такой односторонний подход — ориентация только на центральный синтаксис — во многом диктуется практикой вузовского и школьного преподавания русского языка. Любое преподавание органически связано с методикой, а она предъявляет к учебному процессу очень жёсткие требования, самым губительным среди которых есть требование простоты и доступности — губителен не сам принцип по себе, а неумелое пользование им на практике, когда необоснованно упрощается научная характеристика лингвистического объекта, в результате чего обучающиеся получают искажённое представление о языке.

Так, например, знания по синтаксису русского языка, полученные в результате изучения только типичных (центральных) фактов, повергают учащихся в недоумение, когда они узнают, что «ещё окончательно не определён инвентарь синтаксических единиц и их иерархия» [5, 161], тогда как из школьного и вузовского курсов они твёрдо усвоили, что синтаксис располагает тремя единицам — словосочетанием, простым и сложным предложениями и что на основе словосочетания конструируется простое предложение, которое, в свою очередь, является «строительным материалом» для сложного предложения.

В ещё большее недоумение приводит обучающихся утверждение о том, что «длительные поиски критериев выделения и определения лингвистических единиц хотя и встретили на своём пути много ценных находок, пока не пришли и, возможно, долго ещё не придут к концу» [11, 27-28].

Лингвистические исследования, посвящённые синтаксической действительности, при установлении иерархии единиц русского синтаксиса опираются только на основные, базовые единицы и практически не затрагивают единиц промежуточных, периферийных, по сути, уровней, потому как характерологические параметры таких единиц не вмещаются в интерпретационные каноны любого закона, то есть в рамки обычных, узуальных, типичных синтаксических единиц. Поэтому до конца ещё не определён грамматический статус тех простых предложений, которые осложнены разного рода оборотами, опирающимися на полупредикативные начала, не обозначены место и характер структурно-семантических комплексов из двух придаточных предложений, совместно выполняющих функции и придаточного, и главного предложений, совершенно не выяснена природа тех объединений, которые состоят из двух полупредикативных оборотов, которые совокупно зависят от какой-либо синтаксической единицы, не совсем ясен лингвистический статус парцеллированных конструкций, не доведено до логического завершения учение о тех построениях, которые представляют собой результат взаимодействия контекста и эксплицитно представленных частей языковой единицы и т. д.

Иначе говоря, в стороне от большой науки оказались те синтаксические единицы, структурные параметры которых резко отличаются от построений узуальных, типичных единиц синтаксиса и которые составляют периферийную сферу синтаксиса сложноподчинённого предложения. В данной работе для определения таких структур использован термин «нетипичного», «нестандартного» построения, поскольку он наиболее ярко отражает их главную особенность - наличие отклонений от моделей привычных, типичных синтаксических единиц.

Для нетипичных построений характерно отсутствие некоторых конструктивно необходимых (облигаторных) элементов или присутствие их, но в необычной, нетипичной форме, отклоняющейся от грамматических стандартов.

Г. Г. Почепцов квалифицирует такие конструкции как неграмматические [133, 45]. Здесь требуется некоторое уточнение. Если учёный имеет в виду отклоняемость от модели стандартных построений, то с таким пониманием трудно согласиться по той простой причине, что подобная отклоняемость существенно не затрагивает грамматическую семантику конструкций в целом, они даже в таком виде весьма успешно выполняют свои коммуникативные функции, мало чем отличаясь в этом отношении от конструкций типичной структуры. Даже если допустить, что эти «неграмматические конструкции» имеют нарушенную коммуникативность, то неясно, почему язык так часто прибегает к их услугам. Согласно нашим, даже нестрогим подсчетам, в каждом тексте, насчитывающем 17-25 коммуникативно полноценных единиц, в 3-5 случаях встречаются единицы нетипичных моделей, то есть периферийных синтаксических единиц. Как же их называть «неграмматическими»? Сущность и частотность их сопротивляется «неграмматичности». Да и носят они не случайный характер, а порождаются определёнными синтаксическими процессами, которые происходят регулярно и направлены на приспособление лингвистической единицы наилучшим образом обслуживать коммуникативные потребности человеческого общества, а также придают языковым единицам необходимую гибкость в процессе общения, что особенно характерно для нашего времени, которому присущ «повышенный интерес и пристальное внимание всего общества к языку вообще и к вопросам культуры речи в частности» [61, 3], что в свою очередь является «следствием расширения круга лиц, пользующихся литературным языком» [76, 3].

В поле зрения настоящей работы оказались далеко не все синхронические процессы русского синтаксиса, а только те из них, которые способны порождать языковые единицы с отклоняющейся структурой, что ставит их в ряд необычных, неузуальных единиц синтаксиса.

Такими процессами в русском языке являются контаминация (скрещение), амплификация (расширение), аппликация (наложение), импликация (подразумевание) и парцелляция (членение, дробление).

Условно будем называть такие конструкции соответственно контаминированными, амплификативными, аппликативными, импликативными и парцеллированными (для удобства).

В результате протекания процессов порождения нестандартных, нетипичных, с отклоняющейся структурой языковых единиц возникает три типа синтаксических периферийных единиц: 1) с расширенной структурой (контаминированные, амплификативные), 2) с суженной (аппликативные, эллиптические и импликативные), 3) с расчленённой (парцеллированные).

Именно их типологическая характеристика и будет предметом настоящего исследования.

Актуальность предпринимаемого здесь анализа придаточных единиц нетипичной структуры мне представляется очевидной потому, что до сих пор периферийная зона русского синтаксиса не была предметом специальных лингвистических исследований.

Анализ нетипичных придаточных, основанный на деятельностном подходе, должен представить систему синтаксических структурных типов придаточных предложений, определить их место в иерархической системе единиц синтаксиса, что даст нам более полную картину одного из важнейших звеньев языковой коммуникации — синтаксиса сложного предложения и его периферийной зоны.

Задачи настоящего исследования видятся в следующем: 1) установить полный, по возможности, инвентарь синтаксических единиц, имеющих нетипичную структуру и носящих зависимостный (подчинительный) характер, 2) выявить их дифференциальные признаки и коммуникативный потенциал, 3) описать структуру и семантику нестандартных придаточных предложений, сосредоточивая внимание на характерологических свойствах, то есть на связь их со всей синтаксической системой, а также на специфических их свойствах, 4) определить место придаточных нетипичных в общей системе синтаксиса, 5) классифицировать придаточные нестандартные, опираясь на принцип структурный, конструктивный, а также на обязательный учет семантики таких придаточных.

Для решения указанных выше задач здесь будут использованы различные методы научного познания языковой (синтаксической) действительности русского языка. Основными среди них являются: 1) целостный анализ придаточных предложений; 2) эксперимент; 3) трансформационная технология; 4) лингвистическое наблюдение; 5) метод сопоставления.

Выводы, к которым пришёл автор, основываются на его личных наблюдениях, а также на материалах других лингвистических (синтаксических) исследований.

Данная работа не претендует на окончательность выводов, зато она гарантирует их достоверность.

Поскольку периферийный синтаксис придаточности специально не исследовался, то сам собой отпал вопрос о выяснении истории проблемы. Однако отдельные исторические справки даны в соответствующих местах этого исследования.

Что же касается терминологии, то автор стремился использовать её в том значении, в каком она подаётся в словаре О. С. Ахмановой, а также используется в современном научном обиходе, и лишь в некоторых случаях приходилось применять синонимические эквиваленты тех или иных терминов — это вполне проясняется контекстом и не требует специальных разъяснений, кроме, пожалуй, названия настоящей работы.

Итак, типология как термин здесь понимается широко и употребляется в значении идентификации синтаксических единиц, обнаружения их характерологических свойств, признаков и классификация этих выявленных синтаксических единиц на основе определенных критериев до установления типов, то есть это метод исследования, в основе которого лежит расчленение синкретичной системы объектов и их группировка при помощи обобщённой модели.

Типология как технологический процесс, по мнению Г. А. Золотовой, выглядит следующим образом: сначала выявляется состав предложения, этим определяется принадлежность предложения к типу, затем выясняются системные отношения между типами, и всё это в итоге даёт типологическую картину [68, 39] периферийной зоны синтаксиса сложноподчинённого предложения.

НЕКОТОРЫЕ СОКРАЩЕНИЯ ПО ТЕКСТУ

ВЯ — «Вопросы языкознания»

ФН — «Филологические науки»

РЯШ — «Русский язык в школе»

РЯНШ — «Русский язык в национальной школе»

Заключение диссертации по теме «Русский язык», Дяговец, Иван Иванович

выводы

В данной работе было, в частности, показано следующее: 1. Если античное миропонимание находилось под сильнейшим воздействием базисной категории «космос» и она определяла образ и характер мышления всех поколений той эпохи, а Средние века и Новое время характеризовались определяющим влиянием категориальных понятий «природа» и «вещь», то интеллектуально-мыслительная деятельность XX века в качестве универсального объяснительного принципа использует категории «деятельность» и «система». Сегодня они консолидируют всё мыслительное пространство Нашего времени и формируют универсальную картину современной действительности.

Идею системно-деятельностного подхода к осмыслению языковых реалий впервые высказал В. Гумбольдт, но в такой «туманной», зародышевой форме, что нашему соотечественнику А. Потебне пришлось её (идею) открывать фактически заново и творчески развить до уровня концепции.

2. В языкознании категории «деятельность» и «система» представляют собой инструменты исследования языковой материи. С их помощью в данной работе показано, что русский язык — это совокупность взаимосвязанных и активно взаимодействующих объектов. Они системно организованы, постоянно находясь в деятельностной ситуации, то есть развиваясь, и как во всяком развивающемся организме, в русском языке и его синтаксисе имеется слишком много лакун — чего-то не обнаруженного, не понятого, не вскрытого, а потому и совершенно не исследованного и не объясненного. Одной из таких лакун в русском синтаксисе является его периферийная зона придаточности.

3. Что языковые объекты очень сложно устроены, известно давно, однако степень сложности многих из них до конца не выяснена, хотя на сегодня ясно, что каждый языковой объект — это строго структурированная система, у которой обязательно есть свой центр и своя периферия.

Центр аккумулирует синтаксические единицы, полно и ярко выражающие облигаторные признаки системы. Данные единицы всегда отличаются большой консервативностью.

Периферийные единицы тоже выражают какие-то черты системы, но неполно, неярко и как бы «необязательно», то есть черты необлигаторные, синтаксически неопределенные, по большей части факультативные. Вот почему периферийный участок синтаксической системы весьма не стабилен, подвижен и, что интересно, всегда открыт для всякого рода «возмущающих воздействий» как со стороны самого языка, так и со стороны денотативных (экстралингвистических) структур. Эти «воздействия» создают новые технологии в языковой материи, совершенствуют старые, способствуют активному течению синтаксических процессов, «заставляют» сам синтаксис развиваться по направлению к более совершенным формам своих единиц.

4. Русская синтаксическая действительность — это сложнейшим образом устроенная знаковая система. Она всегда испытывала на себе сильное влияние различных интеллектуально-мыслительных сфер, и в первую очередь сильно сказывается воздействие народно-разговорной стихии, что делает синтаксические единицы экспрессивными и придает им спонтанный характер. Спонтанность в какой-то мере контролирует бурное течение системоразрушающих и системосозидающих процессов внутри синтаксической системы, поддерживая между ними баланс и подвигая её по пути развития, так что названные процессы — это движущие силы развития синтаксиса.

5. Исследования русского синтаксиса как деятельности даёт возможность адекватно описать его процессы, по-новому подойти к интерпретациям некоторых теоретических проблем языка и его синтаксиса, в новом свете представит связи и отношения сферы синтаксиса, а также его связи с денотативной реальностью.

6. С позиции системно-деятельностного подхода к синтаксической действительности остро встает проблема её центра и периферии. Актуальность названной проблемы вызвана тем, что без указанных частично конкурирующих сфер языка невозможно составить полную картину нынешнего состояния русского синтаксиса, а без установления четких разграничительных линий между центром системы и её периферией трудно установить, мешает ли «конкуренция» им сотрудничать, «сотрудничают» ли, если — да, то в чём это проявляется и т.д.

Тот факт, что развитие синтаксиса начинается не с центра, неоспоримо: развитию мешает консерватизм центра системы, и пробиться сквозь него не может никакая новационная струя. Периферия же, из-за своей слабой функциональной нагрузки, свободно пропускает в своё пространство многие «возмущающие воздействия». Последние, практически не встречая со стороны периферии серьёзных препятствий, разрушают слабые языковые построения, как бы расчищая дорогу для новых, которые полнее удовлетворяют потребностям современной коммуникации.

В подобной динамике и проявляется деятельностный характер русского языка и его синтаксиса.

7. Центр русской синтаксической сферы наука исследовала досконально. Это убедительно показал выход в свет трех поколений Академических грамматик русского языка во II половине прошлого века (1952(54)), 1970 и (1980(82))гг. Они засвидетельствовали глубину исследования языка, но только центральных сфер его, а также были сделаны решительные шаги в сторону уточнения структурированности русского языка и выяснения технологических способов (моделей) функционирования его в речевом коммуникативном процессе.

Академические грамматики показали также слабую разработанность теории периферийных зон синтаксиса.

Это привело к перекосу в наших знаниях, к нарушению равновесия их — наших знаний о русской синтаксической действительности, породило одностороннее и весьма поверхностное представление о ней. Сегодня стало ясно, что мы пока находимся на приличном расстоянии от разгадки многих синтаксических тайн, от решения многих проблем второй части грамматики.

8. В типологическом плане представляется очень важным выяснить тезаурус таких общеязыковых, впрочем, и междисциплинарных, категорий, как типичность и нетипичность, ярко проявляющихся в синтаксической среде. В самом общем виде можно констатировать, что типичные синтаксические единицы — это единицы центра системы, они ярко и недвусмысленно демонстрируют сущностные признаки ее (системы), а нетипичные синтаксические единицы тоже выражают определенные признаки, но не главные и неярко, расплывчато и двусмысленно, как и положено единицам периферийных зон.

Обе категории — это классификационные инструменты на первом уровне исследовательской «сортировки» синтаксического материала.

В более конкретной форме категорию типичности можно дефинировать как те признаки, свойства, качества, связи, отношения и т. п. любых языковых (синтаксических) фактов, явлений, процессов, которые представляют их (первых) облигаторные характерологические особенности. Нетипичное тогда выражает все то, что спорадически характеризует языковую материю, представляя ее факультативные свойства.

9. В каких отношениях друг к другу находятся вышеназванные категории «центр», «периферия», «типичность» и «нетипичность». На первом уровне градации вполне очевидно оппозитивное отношение «центр / периферия» и «типичность / нетипичность». Они вполне уверенно опираются на контрарные связи между ними. Практически этот тезис не вызывает сомнений.

А вот на втором уровне дело обстоит значительно сложнее: категория «типичности» вступает в контрадикторную связь с категорией «центр» и категория «нетипичности» — с категорией «периферия».

Однако это вовсе не значит, что они растворяются друг в друге. Более того, их отношения в самой оппозиции становятся прозрачными: все единицы центра, как правило, являются типичными, но далеко не все типичные единицы являются центральными единицами системы, то есть синтаксическая связь в данном случае носит односторонний характер — от центра к типичности, но не наоборот

Примерно такие же отношения складываются и во второй оппозитивной паре, то есть все периферийные единицы синтаксиса нетипичны в сопоставлении их с единицами центра синтаксиса. Но вот все ли нетипичные единицы принадлежат периферии, предстоит еще выяснить в последующих исследованиях.

10. Длительное время лингвистика уверенно фиксировала периферийные, нетипичные явления и факты синтаксиса как отступления от норм, каковыми считались кодифицированные требования центра системы. В этом свете периферийные, нетипичные единицы квалифицировались лингвистикой как аномальные явления системы и рассматривались в качестве готового «продукта» синтаксических процессов, как результат «возмущающих воздействий» извне. При этом в стороне оставалось большинство топосов. Так, например, топос «причина - следствие», один из ведущих компонентов структурно-смыслового плана почти всех синтаксических единиц, практически не выявлялся, так что имманентная сторона синтаксической единицы оставалась фактически нераскрытой, исключая некоторые случаи.

Вот почему в данной работе был избран системно-деятельностный подход, опирающийся на структурно-семантическую квалификацию синтаксического материала. Из всех квалификаций она единственная способна приблизить причинно-следственный топос к выяснению имманентной сущности периферийных единиц.

Сложность синтаксической периферии заключается в том, что она по сути своей в некотором роде аномальная область синтаксиса, каузируемая процессами, происходящими в глубинном пространстве языка, так что увидеть эту область невооруженным взглядом чрезвычайно трудно, а то, с чем мы встречаемся в поверхностных языковых структурах, это лишь верхушка «айсберга».

Дабы уравновесить наши знания о центре и периферии системы, необходимо направить усилия исследователей на проникновение в глубинную сферу русского языка: там пока хранятся многие его тайны.

11. Деятельностный характер русского языка ярко проявляется в синтаксисе. Там протекает множество самых разнообразных процессов. Все они, формируя периферийную зону гипотаксиса, типологически прозрачны и легко «укладываются» в схему триединства: 1) одни синтаксические процессы расширяют структуру придаточных предложений; 2) другие направляют свои энергетические усилия на сужение ее до определенных размеров, за которыми уже начинается «разрушение» придаточных предложений, их десемантизация и структурный развал; 3) часть процессов, расчленяя структуру сложноподчиненных предложений, создаёт две или больше коммуникативно самостоятельные единицы.

Итак, в русском синтаксисе функционируют три типа процессной динамики — три модели периферийного синтаксиса сложноподчиненного предложения.

12. Деятельностный подход вкупе с системным снимают проблему неполноты простых предложений и убедительно доказывают, что по отношению к придаточным предложениям проблема неполноты вообще неприменима, поскольку зависимостный характер их исключает для них такую возможность.

13. Периферийная сфера русского синтаксиса очень гибко реагирует на жесткие требования современной коммуникации, одно из которых гласит, чтобы максимум информации передавался минимумом языковых средств. Именно этому и подчиняет язык свои выразительные возможности. Один путь такого подчинения — контекстуальная связь в своем сильном варианте; не менее сильная связь с денотатом — с экстралингвистической реальностью через ассоциативные отношения (особенно ярко это проявляется при парцеллировании).

Подобные связи как бы позволяют языку переключить выражение семантической информации с одних компонентов на другие (как при компрессивных процессах), а это дает возможность какую-то часть компонентов вообще не выражать. Так происходит, например, при импликации, когда определенная часть информации вообще не опирается на материальные компоненты структуры синтаксической единицы, так что оставшимся компонентам приходится аккумулировать в себе и имплицитную (подразумеваемостную) информацию.

Проблемы эллипсиса следует искать в действенном протекании процесса импликации как особом механизме представления грамматической информации в противовес эксплицитации ее. Однако как та, так и другая в структуре синтаксической единицы играют примерно одинаковые грамматические роли, и недовыраженность или невыраженность некоторых структурных компонентов языковой единицы существенно не сказываются на объеме информации.

14. Уже в XX веке процесс коммуникации резко меняет свой характер и объемы. Его аудитория в наши дни, на рубеже веков и тысячелетий, исчисляется в тысячных и миллионных единицах измерения. Более того, сегодня человечество поставило перед собой дерзкую цель — установить коммуникативный контакт с внеземными цивилизациями, если таковые существуют.

Глобализм современного коммуникативного процесса актуализировал в русском языковом массиве синтаксиса компрессивные процессы. Они придали синтаксическим единицам лаконичность, так необходимую им для полноценного функционирования в процессе общения. От лаконичности единицы получили динамичность, а вместе они сделали единицы действенными. Наделенная такими свойствами, синтаксическая единица свободно обслуживает потребности общения, значительно удешевляя его — экономизируя его, формируя при этом периферию синтаксической системы и придавая им форму, отклоняющуюся от формы типичных единиц.

Компрессия — явление общеязыковое. На синтаксическом уровне она реализуется целым рядом процессов — это опрощение, свертывание, замещение, опущение (эллипсис), импликация (подразумевание), аппликация (наложение) и др.

15. Выяснение природы придаточных предложений, имеющих аномальную структуру, должно завершить полноту языковой картины русского синтаксиса сложноподчиненного предложения и создать тезаурус выразительных средств русской синхронической системы придаточности.

16. Растущие объемы коммуникации вызвали к жизни процесс парцелляции — расчленения структуры сложноподчиненной конструкции на отдельные компоненты.

Как языковой процесс парцелляция возникла еще в прозе Н. М. Карамзина, но актуализована только в современную эпоху. В суете и суматохе научной гонки за передовыми идеями синтаксисты даже не позаботились о дефиниции самого процесса, так что и в новое тысячелетие название за ним не закрепилось — «парцелляция» и сегодня живет в окружении целой низки синонимов: «выделение», «расчленение», «сегментация», «рубрикация» и др.

Считается, что «парцелляция» — это явление из области интонационно-экспрессивного синтаксиса и носит исключительно речевой характер. С таким утверждением, что «парцелляция» принадлежит речи, можно было бы согласиться, если бы в нем не проявлялись некоторые неречевые признаки — черты системной организованности. Так, в парцеллятном синтаксисе формируется тезаурус единиц: базовая структура, сам парцеллят и семантическое поле парцеллята. Первые две единицы представляют низший класс единиц, на базе их формируется семантическое поле. Говоря иначе, здесь проявляется один из ведущих признаков системности — иерархичность, так что вряд ли парцеллятный синтаксис является чисто речевой областью синтаксиса.

17. Периферия — малоизученная область русского синтаксиса. Она, неявно демонстрирует некоторые факультативные признаки второй части грамматики, постоянно подвергается «бомбардировке» как языковыми «воздействователями», так и экстралингвистическими, что всегда приводит к определенным изменениям в синтаксисе придаточности, то есть к развитию его.

18. Перед современной лингвистикой остро встает проблема «скрытой грамматики».

Скрытая грамматика» — это область общей грамматики, занимающаяся изучением, с целью теоретически обобщить всякого рода языковых недовыраженностей, недосказанностей, недоговоренностей, усечения и т. п., которые в поверхностных структурах не эксплицируются, но всегда их информация присутствует в синтаксических построениях и определенным образом корректирует наше восприятие выраженной информации. Говоря иначе, это грамматика периферийных языковых зон. Она имеет небогатый тезаурус своих единиц. И не потому, что их действительно мало, а потому, что эта область грамматики еще слабо разработана. Достаточно сказать, что на сегодня не выяснен до конца предмет ее изучения, не определены хотя бы основные задачи, не установлен даже примерный репертуар выразительных средств. Остается неясным категорийный аппарат, ее обслуживающий, неизвестными остаются связи, отношения и т. п.

А между тем «скрытая грамматика» в наше время становится весьма активным участником глобального коммуникативного процесса, несмотря на то, что единицы «скрытой грамматики» имеют значительные отклонения в своей структуре.

Можно с полной уверенностью утверждать, что на наших глазах «скрытая грамматика» становится (еще не стала полностью) обобщенно-теоретическим обоснованием языковой материи периферийных зон (областей) русского синхронического синтаксиса.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В этой работе предпринята рискованная попытка типологически описать ту малоизученную зону русского синтаксиса, которая неявно демонстрирует некоторые его признаки — это область периферии синтаксической действительности. Она всегда открыта для «возмущающих воздействий» как со стороны языка, его факторов, так и со стороны экстралингвистической материи.

Постоянная открытость и готовность, вернее, подготовленность к вмешательству извне резко отличает периферию от центра, который представляет собой глубоко консервативную область синтаксической реальности, что практически исключает вообще какое-либо вмешательство, и получается, что изменение в синтаксисе, его развитие всегда начинается с его периферийных зон, поскольку они наиболее уязвимы для проникновения.

А ещё рискованность данной попытки вызвана тем, что в основе настоящего типологического исследования русского синтаксиса лежит деятельностный подход. Он зародился в туманной, но всегда волнующей теории В. фон Гумбольдта, а потом был творчески развит и совершенствован в трудах А. А. Потебни.

Уже в потебнянской деятельностной концепции язык трактуется не как застывшая, «окаменевшая» данность — не как эргон, а как субстанция деятелностного характера — как энергейя, знаковая система, активно проявляющая себя в действии целого ряда языковых процессов, влияние которых на русскую синтаксическую действительность чрезвычайно велико: они «перепахали» всё энергетическое поле синтаксиса и активно продолжают совершенствовать его единицы, весь строй и т. д.

Выше уже говорилось, что в современном процессном действе чётко определились три главных направления: 1) часть синтаксических процессов направлена на расширение структуры языковых единиц, увеличение в ней компонирующих элементов; 2) другие процессы, наоборот, сужают её (структуру единицы); 3) некоторые процессы расчленяют синтаксическую единицу не более короткие структурные отрезки, которые тут же приобретают свойства самостоятельности языковой единицы и вступают в процесс коммуникации при полной коммуникативной экипировке.

Внутри каждой из этих группировок на структурной основе, а также не основе характера грамматической семантики выделяются разнообразные структурно-семантические классы (типы) синтаксических единиц. В своей структуре все они имеют самые различные отклонения от канонов обычных, стандартных придаточных предложений, наименованных здесь типичными.

На основе отношений контактности и контрадикторности типичным языковым единицам противостоят единицы с «отклоняющейся» структурой, которые находятся в периферийной области синтаксиса. Они тоже выражают синтаксические свойства, признаки, черты, но не так ярко, как это делают типичные единицы, — не так точно и объёмно, не так глубоко и серьёзно.

В недавнем прошлом русистики нетипичные часто квалифицировались как промежуточные, переходные или ещё как-то в том же духе, то есть их всегда отделяли от типичных единиц, но изучением, исследованием всерьёз не занимались.

Только во П-й половине прошлого столетия наметилась тенденция заняться серьёзным исследованием нетипичных сфер в целом и синтаксиса в частности. Это было следствием актуализации проблем синтаксиса периферии и влиянием на неё процессов «возмущающих воздействий», которые с удивительной настойчивостью «бомбардируют» наиболее слабые стороны общего синтаксиса, расширяют их, чтобы «посеять» там что-то новое.

Так происходит процесс развития языка как одной из сфер интеллектуально-мыслительной деятельности.

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Дяговец, Иван Иванович, 2006 год

1. Абакумов С. И. Современный русский литературный язык.— М. Советская: наука, 1942.

2. Адмони В. Г. О Двусоставность предложения //Вопросы грамматики и лексикологии//Учёные записки 1 ЛГПИИЯ. Вып.11. Л., 1955.

3. АйнбергВ. Д., Геронимус Ю. В. Основы программирования для Единой Системы ЭВМ.— М.: Машиностроение, 1980.

4. Акимова Г. Н. Новое в синтаксисе современного русского языка.— М.: Высшая школа, 1990.

5. Андреева Г. А. Релевантные и избыточные признаки в структуре сложного предложения с соотносительной частицей в древнеисландском языке //Системы и уровни языка. М., 1969.

6. Аникина А. Б., Бельчиков Ю. А. и др. Современный русский язык.— М.: Высшая школа, 1984.

7. А. А. Потебня — исследователь славянских взаимосвязей //Тезисы Всесоюзной научной конференции (октябрь 1991).— Ч. I Харьков, 1991.

8. А. А. Потебня — исследователь славянских взаимосвязей //Тезисы Всесоюзной научной конференции (октябрь 1991). Ч. И.— Харьков, 1991.

9. Арват Н. М. Про лексичне наповнення структурних схем простого речення//Мовознавство, 1973, №4.

10. Она же. Семантическая структура простого предложения в современном русском языке.— Киев: Вища школа, 1984.

11. Арутюнова Н. Д. О минимальной единице грамматической системы //Единицы разных уровней грамматического строя и их взаимодействие.— М.: Наука, 1969.

12. АртюшковВ. И. Прерванные предложения: на материале поэзии А. Блока// РЯШ, 1981, №4.

13. Афанасьев В. Г. Системность и общество.— М.: Политиздат, 1980.

14. АхмановаО. С. Словарь лингвистических терминов.— М.: Советская энциклопедия, 1966.

15. Бабайцева В. В. Переходные конструкции в синтаксисе. Конструкции, сочетающие свойства двусоставных и односоставных (безличных именных) предложений.— Воронеж, 1967.

16. Она же. Русский язык. Синтаксис и пунктуация.— М.: Просвещение, 1979.

17. Богданов В. В. Семантико-синтаксическая организация предложения. — Л.: изд. ЛГУ, 1977.

18. Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка.— М., 1955.

19. Белошапкова В. А. Сложное предложение в современном русском языке.— М.: Просвещение, 1967.

20. Борковский В. И., Кузнецов П. С. Историческая грамматика русского языка.— М.: Наука, 1965.

21. БондаркоВ. А. Грамматическое значение и смысл.— Л.: Наука, 1978.

22. Бройль Л. По тропам науки.— М.: ИЛ, 1962.

23. Будагов Р. А. К теории синтаксических отношений // Вопросы языкознания, 1973, №1

24. Он же. Введение в науку о языке.— М.: Учпедгиз, 1958.

25. Булаховский Л. А. Курс русского языка. Т. I.— Киев, 1952.

26. Бурлакова В. В. Синтаксические структуры современного английского языка.— М.: Просвещение, 1984.

27. Батищев Г. С. Противоречие как категория диалектической логики.— М., 1963.

28. Вандриес Ж. Язык.— М., 1937.

29. Ванников Ю. В. Явление парцелляции в современном русском языке.— М., 1965.

30. Он же. Синтаксис речи и синтаксические особенности русской речи.— М.: Русский язык, 1979.

31. ВалгинаН. С. Синтаксис современного русского языка.— М.: Высшая школа, 1978.

32. Верховская И. П. Видо-временные формы в английском сложноподчиненном предложении.— М.: Высшая школа, 1980.

33. Виноградов В. В. Русский язык: грамматическое учение о слове.— М.: Высшая школа, 1972.

34. Он же. Стиль «Пиковой дамы» //О языке художественной прозы.— М., 1980.

35. Он же. Идеалистические основы синтаксической системы проф. А. М. Пешковского, её эклектизм и внутренние противоречия //Вопросы синтаксиса современного русского языка.— М., 1950.

36. Виноградов В. А. Методы типологии // Общее языкознание. Методы лингвистических исследований.— М., 1973.

37. Валимова Г. В. К вопросу о коммуникативных единицах // Вопросы синтаксиса русского языка.— Ростов-на-Дону, 1971.

38. Она же. Функциональные типы предложения в русском языке.— Ростов-на-Дону, изд. РГУ, 1967.

39. Вейхман Г. А. Признаки неполноты предложений в современном английском языке// Филологические науки, 1962, №4.

40. Worf В. L. Language, Thounght, and Reality. Cembridge (Mass) — 4, 1959.

41. Воронина. Д. Д. О функции и значении семантического субъекта в строе русского предложения // АКД. М.: МГУ, 1967.

42. Гаврилова Г. Ф. О сочетаемости компонентов сложного предложения (конструкции с последовательным подчинением придаточных) // Сочетаемость языковых единиц. — Ростов-на-Дону, 1968.

43. Она же. Усложнённое предложение в русском языке.— Ростов-на-Дону, 1979.

44. Гак В. Г. К проблеме синтаксической семантики: семантическая интерпретация «глубинных» и «поверхностных» структур // Инвариантные синтаксические значения и структура предложения.— М.: Наука, 1969.

45. Он же. Об использовании идеи асимметрии в языкознании /Лексическая и грамматическая семантика романских языков.— Калинин, 1980.

46. Галкина-Федорук Е. М. и др. Современный русский язык: синтаксис. — М., 1958.

47. Гвоздев А. Н. Современный русский литературный язык: синтаксис. 4.11. —М.: Учпедгиз, 1961.

48. Головин Б. Н. Введение в языкознание.— М.: Высшая школа, 1973.

49. Грамматика русского языка. Т.2, ч.2.— М., 1954.

50. Грамматика современного русского литературного языка // Под ред. Н. Ю. Шведовой.—М.: Наука, 1970.

51. Чернухина И. Я. Очерк стилистики художественного прозаического текста: факторы текстообразования.— Воронеж, 1977.

52. Гриднева Л. М. Соотношение категорий качества и количества в языке и языкознании //Система и структура в свете марксистско-ленинскойметодологии.— Киев: Наукова думка, 1982.

53. Гужва Ф. К. Трудные вопросы синтаксиса и пунктуации.— Киев: Радянська школа, 1981.

54. Humboldt W. Lesammelte Werke. Bd. 1-7. — Berslin.1841-1852.

55. Humboldt W Heber die Verschiedenhut des menschlichen Sprachbaues und ihser Einfluss auf die gustige Entwicklung des Menshengeschlechts. W von Humboldt's/ Lesammelte Werke, 6 Band, Berlin, 1848. СПБ, 1859.

56. Данеш Ф., Гаузенблас К. К семантике основных синтаксических формаций // Грамматическое описание славянских языков: концепция и методы.— М.: Наука, 1974.

57. Демьянков В. 3. Доминирующие лингвистические методы теории в конце XX века // Язык и наука конца XX века.— М., 1995.

58. Дигай В. Н. Абзац, ССЦ, компоненты текста: общее и различия // Филологические науки, 2002, №2.

59. Дмитриева JI. К. Осложнение в его сближении со сложным на шкале переходности // Сложные предложения в системе других синтаксических категорий.— JI. 1984.

60. Домбровский Й. Д. Знак и смысл // Вопросы языкознания, 1973, 36.

61. ДяговецИ. И. Проблемы системного описания синтаксиса целевых отношений // АКД, Ростов-на-Дону, 1980.

62. Дяговец И. И., Жиляков В. И. Виды лингвистического анализа.— Киев, 1984.

63. Звегинцев В. А. История языкознания XIX — XX веков в очерках и извлечениях. Ч. I.— М.: Учпедгиз, 1960.

64. Он же. Применение в лигвистике логико-математических методов // Новое в лингвистике. Вып. IV.— М.: Прогресс, 1965.

65. Он же. Язык и знания // Вопросы философии, 1982, №1.

66. Золотова Г. А. О синтаксической форме слова //Мысли о современном русском языке.— М.: Просвещение, 1969.

67. Она же. Очерк функционального синтаксиса русского языка.— М.: Наука, 1973.

68. Она же. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса.— М.: Наука, 1982.

69. Она же. Об основаниях классификации предложения // Русский язык за рубежом, 1989, №5.

70. Она же. О субъекте предложения в современном русском языке // ФН, 1981, №1.

71. Иванчикова Е. А. Лексический повтор как экспрессивный приём синтаксического распространения / Мысли о современном русском языке.— М.: Просвещение, 1969.

72. Она же. Парцелляция, её коммуникативно-экспрессивные и синтаксические функции // Русский язык и советское общество. Морфология и синтаксис современного русского языка.— М., 1968.

73. ИртеньеваН. Ф. О построении семантической модели одного типа глубинного предложения в английском языке // Проблемы обучения иностранным языкам.— Владимир, 1970.

74. Истрина Е. С. Субъект и подлежащее как синтаксические термины / Учёные записки Казахского университета.— Алма-Ата, 1946, т.11.

75. Ивин А. А. Логика норм.— М., 1973.

76. Ицкович В. А Очерки синтаксической нормы.— М., 1973.

77. Кацнельсон С. Д. Типология языка и речевое мышление.— Л., 1972.

78. Кондаков Н. И. Логический словарь—справочник.— М.: Наука, 1975.

79. Кононенко В. И. Системно-семантические связи в синтаксисе русского и украинского языков.— Киев: Вища школа, 1976.

80. Колосова Т. А. Русские сложные предложения асимметричной структуры.— Воронеж, 1980.

81. Костинский Ю. М. О двусоставности предложения // РЯШ, 1969, №4.

82. Koshmieder Е. Beitrage zur allgemeinen Syntax.— Heideeberg, 1965.

83. Клюев Г. H. Комплексное подчинение в трёхкомпонентном сложном предложении // РЯШ, 1975, №4.

84. КраусИ. Языковая ситуация в странах развитого социализма и проблемы культуры языка // Вопросы языкознания, 1985, №1.

85. Краткая русская грамматика.— М.: Русский язык, 1989.

86. Критская В. И. Соотношение реализованного и потенциального в синтаксисе / Система и структура языка в свете марксистско-ленинской методологии.— Киев: Наукова думка, 1982.

87. Кристостурьян Н. Г. Категория деятельности в системе научных понятий. — Эргономика, 1976, №10.

88. Кубрякова Е. С. Динамическое представление синхронной системы языка //Гипотеза в современной лингвистике.— М., 1980.

89. Ломтев Т. П. Основы синтаксиса современного русского языка.— М.: Учпедгиз, 1958.

90. Он же. Предложение и его грамматические категории.— М., 1972.

91. Он же. Синтаксические отношения// ФН, 1973, №3.

92. Лекант П. А. Неполные предложения в курсе современного русского языка//Учёные записки Красноярского гос. пед. института, т. 16.— Красноярск, 1959.

93. Он же. Грамматическая форма простого предложения и система его структурно-семантических типов в современном русском языке // АДД, М., 1971.

94. Лекторский В. А. Принципы предметной деятельности и марксистская теория познания.— Эргономика, 1976, №16.

95. Маркс К., Энгельс Ф. Дебаты шестого Рейнского ландтага // Соч., т.11.

96. Они же. Из ранних произведений.— М., 1956.

97. Мартине А. Принцип экономии в фонетических изменениях.— М., 1977.

98. Маслов Ю. С. Об основных и промежуточных ярусах в структуре языка// Вопросы языкознания, 1968, №4.

99. Маркарян Э. С. О генезисе человеческой деятельности и культуры.— Ереван, 1973.

100. Он же. Системное исследование человеческой деятельности // Вопросы философии, 1972, №10.

101. Медынская В. М. Об имплицитных структурах, выражающих некоторые синтаксические категории в русском языке // ФН, 1971, №3.

102. Мельничук А. С. Понятие системы и структуры языка в свете диалектического материализма // Ленинизм и теоретические проблемы языкознания.— М.: Наука, 1970.

103. Мельников Г. П. О типах дуализмов языкового знака//ФН, 1971, №5.

104. МигиринВ. Н. Процессы переходности на уровне членов предложения//ФН, 1962, №2.

105. Он же. Лингвистика естественных элементарных процессов

106. Граматичш та стилютичш студи з украшсько'1 та росшськоТ мов.— Кшв: Наукова думка, 1965.

107. МилькВ. Ф. Интонация присоединения в современном русском языке //Учёные записки 1МГПИИЯ, т. 18 М., 1960.

108. Москальская О. И. Проблемы системного описания синтаксиса.— М.: Высшая школа, 1974.

109. Москвин В. П. Цитирование, аппликация, парафраз: к разграничению понятий// ФН, 2002, №1.

110. МухинА. М. К проблеме содержания и формы в лингвистике/ /Ленинизм и теоретические проблемы языкознания.— М.: Наука, 1970.

111. Он же. Структура предложений и их модели.— JL, 1968.

112. Назаров А. Н. К вопросу о выделении неполных предложений в особый грамматический тип // Труды III-IV конференции кафедр русского языка пединститутов Поволжья.— Куйбышев, 1963.

113. Наумова Н. Ф. Принцип деятельности в социологии.— Эргономика, 1976, №10.

114. Новицкая И. М. О трёх характеристиках связи между предложениями целого текста// Вестник ЛГУ, сер. История, язык и литература, 1973, №8.114.0всянико-Куликовский Д. Н. Синтаксис русского языка. СПБ, 1912.

115. Огурцов А. П., Юдин Э. Г. Деятельность// БСЭ, т.8., М., 1970.

116. Он же. От принципа к парадигме деятельности.— Эргономика, 1976, №10.

117. Ольховиков Б. Н. Некоторые вопросы лингвистической системы В. Гумбольдта/В связи с 200-летием со дня рождения//Учёные записки МГПИИЯ, т. 39,1968.

118. Он же. Одно общее замечание о системе В. Гумбольдта// Учёные записки МГПИИЯ, т, 39, 1968.

119. Основные построения описательной грамматики современного русского литературного языка.— М.: Наука, 1966.

120. Откупщикова М. И. Синтаксис связного текста.— Л., 1982.

121. Paul Н. Deutsche grammatik. В. IV. Halle, 1920.

122. Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении.— М., 1956.

123. Полянский А. Н. Формы и функции неизречённого в текстах художественной литературы // ФН, 1990, №2.

124. Постовалова В. И. Язык как деятельность: опыт интерпретации концепции В. Гумбольдта.— М.: Наука, 1982.

125. ПоповА. С. Сегментация высказывания//Русский язык и советское общество. Морфология и синтаксис современного русского языка.— М., 1967.

126. Попова И. А. Неполные предложения в современном русском языке // Труды Института языкознания АН СССР, т.2. 1953.

127. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, т. 1,2. 1888.

128. Он же. Из лекций по теории словесности.— Харьков, 1894.

129. Пешковский А. М. Школьная и научная грамматика.— М., 1918.

130. Потебня А. А. Мысль и язык// Полное собрание сочинений, т. 1.— Харьков, 1926.

131. Почепцов Г. Г. Конструктивный анализ структуры предложения.— Киев: Высшая школа, 1971.

132. Проблемы синтаксической семантики // Тезисы Всесоюзной конференции.— М.: изд. МГПИИЯ, 1976.

133. Прокопович Н. Н. Словосочетание в современном русском литературном языке.— М., 1966.

134. Почепцов Г. Г. Про семантичш плани речення//Мовознавство, 1973, №5.

135. Проблемы грамматической семантики.— Ростов-на-Дону: изд. РГУ, 1978.

136. Принципы и методы семантических исследований.— М.: Наука, 1976.

137. Прияткина А. Ф. Русский язык. Синтаксис осложнённого предложения.— М.: Высшая школа, 1990.

138. Рамишвили Г. В. Вопросы энергетической теории языка.— Тбилиси, 1978.

139. Он же. Уровень референции и семантической интерпретации в языке// Сообщения АНГССР, т. 1. 1979.

140. Распопов И. П. Номинативные предложения, именительный темы и номинативный темы и номинативный заголовок // Материалы по русско-славянскому языкознанию.— Воронеж, 1976.

141. Он же. Несколько замечаний о так называемой семантической структуре предложения // Вопросы языкознания, 1978, №5.

142. Розенталь Д. Э. Практическая стилистика русского языка.— М., 1987.

143. Он же. Ответы читателям // РЯШ, 1983, №2.

144. Он же. Ленин и диалектика.— М.: ВПШ, 1963.

145. Рубинштейн С. Л. Проблемы деятельности и сознания в системе советской психологии.— М., 1945.

146. Русский язык и советское общество: морфология и синтаксис современного русского литературного языка.— М.: Наука, 1968.

147. Руднев А. Г. Синтаксис осложнённого предложения.— М., 1959.

148. Рыбакова Г. Н. О некоторых особенностях одночленного сложноподчинённого предложения // Вопросы синтаксиса и методики его преподавания в школе и в вузах.— Краснодар, 1966.

149. Она же. О парцелляции местоименно-сопоставительных конструкций // Вопросы языка и литературы.— Краснодар, 1968.

150. Рянская Э. М. Проспекция как часть аспектуальности // ФН, 2002, №4.

151. Русская грамматика, т. 2.— М.: Наука, 1980 /1982/.

152. Реформатский А. А. Введение в языковедение.— М.: Просвещение, 1967.

153. Современный русский язык, ч. 2// Под ред. П. П. Шубы.— Минск, 1981.

154. СолганикГ. Я. Синтаксическая стилистика.— М.: Высшая школа, 1973.

155. СкрибникЕ. К. Полипредикативные синтаксические предложения в бурятском языке: структурно-семантические описания. — Новосибирск: Наука, 1988.

156. Слюсарева Н. А. О некоторых проблемах иерархической организации языка // Единицы разных уровней грамматического строя и их взаимо- действие.— М.: Наука, 1969.

157. Сиротинина О. Б. Лекции по синтаксису русского языка.— М.: Высшая школа, 1980.

158. Скребнёв Ю. М. Введение в коллоквиалистику.— Саратов, 1985.

159. Сковородников А. П. Экспрессивные синтаксические конструкциисовременного русского языка.— Томск, 1981.

160. Он же. О критерии эллиптичности в русском синтаксисе / По материалам современной советской литературы // ВЯ, 1973, №3.

161. СкрелинаЛ. М. Некоторые вопросы развития языка.— Минск, 1973.

162. Она же. Из наблюдения над языковыми изменениями//ВЯ, 1968, №1.

163. Суровцев А. Н. Функции придаточных предложений причины в современном русском языке // Учёные записки ЛГУ, сер. Филолог. Наук, вып. 21. Л., 1955.

164. Он же. Сложное предложение с многочленным подчинением придаточного // Учёные записки ЛГУ, сер. Филолог, наук, вып. 38. Л., 1958.

165. Словарь литературоведческих терминов.— М.: Просвещение, 1974.

166. Тарланов 3. К. К вопросу о сегментированных конструкциях в русском языке // Учёные записки ЛГПИИ им. Герцена, т. 366.— Петрозаводск, 1969.

167. Тенишев В. Н. Деятельность человека.— СПБ, 1897.

168. Теория речевой деятельности.— М., 1968.

169. Теоретические проблемы социальной лингвистики.— М.: Наука, 1981.

170. Тошович Б. Об одном типологическом различии в грамматико-стилистической системе русского и сербохорватского языков//Русский язык за рубежом, 1987, №5.

171. Тулина Т. А. Функциональная типология словосочетания. — Киев, Одесса: Вища школа, 1976.

172. Фёдоров А. К. Трудные вопросы синтаксиса//Пособие для учителя. — М.: Просвещение, 1972.

173. Филин Ф. П. О некоторых философских вопросах языкознания / Ленинизм и теоретические проблемы языкознания.— М.: Наука, 1970.

174. Философский словарь // Под ред. М. М. Розенталя и П. Ф. Юдина.— М.: Политиздат, 1963.

175. Философский словарь // Под ред. И. Т. Фролова.— М.: Политиздат, 1981.

176. ЦойА. А. О так называемых усечённых, или недоговоренных, предложениях // РЯШ, 1971, №6.

177. Чеснокова JI. Д. Семантические типы членов предложения с двойными отношениями в русском языке.— Ростов-на-Дону: изд. РГУ, ч.2, 1973.

178. ЧеремисинаН. В. Стационарные предложения как коллокиальный феномен // Теория и практика лингвистического описания разговорной речи. — Горький, 1982.

179. Чейф У. JT. Значение и структура языка.— М.: Прогресс, 1975.

180. Шанский H. М. В мире слов//Пособие для учителей. — М.: Просвещение, 1971.

181. Шахматов А. А. Синтаксис русского языка.— М., 1941.

182. Шведова Н. Ю. О соотношении грамматической и семантической структуры предложения // Славянское языкознание.— М.: Наука, 1973.

183. Она же. Активные процессы в современном русском синтаксисе.— М., 1966.

184. Она же. Место семантики в описательной грамматике//Грамматическое описание славянских языков: концепция и методы.— М.: Наука, 1974.

185. Шевцова А. А. Неполные предложения в современном русском языке. — Донецк: изд. Дон ГУ, 1978.

186. Швец А. В. Публицистический стиль современного русского языка.— Киев, 1979.

187. Шмелёв Д. Н. Синтаксическая членимость современного высказывания в современном русском языке.— М.: Наука, 1976.

188. Ширяев E.H. Бессоюзное сложное предложение в современном русском языке.— М.: Наука, 1986.

189. ШевырёвВ. С. Задачи разработки категории деятельности как теоретического понятия. — Эргономика, 1976, №10.

190. ШтурминН. Е. Сложноподчинённые предложения с придаточными изъяснительными, состоящими из относительных слов//РЯШ, 1981, №5.

191. ШпетГ. Г. Внутренняя форма языка: этюды и вариации на тему Гумбольдта.— М., 1925.

192. Щедровицкий Г. П. Проблемы построения системной теориисложного популятивного объекта // Системные исследования.— М., 1975.

193. ЩербаЛ. В. Избранные работы по языкознанию и фонетике. Т. I.—Л., 1958.

194. Щетинин Л. М. Синтаксические категории и их функции в речи.— Ростов-на-Дону: изд. РГУ, 1972.

195. Эйхбаум Г. Н. Аспекты изучения обособленных членов предложения // Вестник ЛГУ, сер. Ист., язык, лит-ра, вып. 1, 1974.

196. Энгельс Ф. Диалектика природы.— М., 1947.

197. Юдин Э. Г. Системный подход и принципы деятельности.— М., 1978.

198. Он же. Понятие деятельности как методологическая проблема.— Эргономика, 1976, №10.

199. Юхт В. Л. Некоторые вопросы неполных предложений: на материале современного английского языка // ФН, 1962, №2.

200. Языковая номинация: общие вопросы.— М.: Наука, 1977.

201. Ярцева В. Н. О взаимосвязи элементов языковой системы // Единицы разных уровней грамматического строя и их взаимодействие.— М.: Наука, 1969.

202. ПярнпууА. А. Программирование на алголе и фортране.— М.: Наука, 1978.

203. Каранська М. У. Сполучники «що», «щоб» 1 граматичш конструкцп з ними в сучаснш украшсьюй л1тературнш мовь Киев: изд. АН УССР, 1962.

204. Иванникова Е. А. О структурной факультативности и структурной обязательности в синтаксисе // ВЯ. 1965, № 5.

205. Шведова Н. Ю. О понятии регулярная реализация «структурной схемы простого предложения» // Мысли о современном русском языке.— М.: Просвещение, 1969.

206. Никитин В. М. Трансформационный анализ и возможности его применения в школе // РЯШ, 1969, № 1.

207. Курс сучасно\' украУнськоТ л1тературно1 мови, т. II Синтаксис. — Кшв: Радянська школа, 1951.

208. Милых М. К. О классификации сложноподчиненных предложений // Доклады восьмой научно-теоретической конференции.— Ростов-на-Дону, 1965.

209. Фант Г. Акустическая теория речеобразования. М., 1964.