Территории коллективной идентичности в современном французском дискурсе тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.07, доктор исторических наук Филиппова, Елена Ивановна

• Филиппова, Елена Ивановна
• доктор исторических наук
• 2010

Оглавление диссертации доктор исторических наук Филиппова, Елена Ивановна

ВВЕДЕНИЕ

Глава

Обоснование исследовательского подхода

§1. Актуальность темы исследования

§2. Объект и предмет исследования

§3. Хронологические рамки

§4. Цели исследования

§5 Теоретико-методологические основания

§6. Источники и методы

§7. Теоретическая и практическая значимость

Глава

Состояние изученности проблемы

§1. Проблема идентичности в российской историографии

§2. Российские исследователи о Франции и французах

§3. Французские науки об обществе и влияние научного дискурса на общественное мнение

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ идентичность во французском научном и общественнополитическом дискурсе К вопросу о переводе понятий

Глава

Формирование и содержание концепта «идентичность» в различных дисциплинах

§1. Философские концепции идентичности: тождество и самость, постоянство и изменчивость

§2. Идентичность в психологии личности и социальной психологии: единство, постоянство, целостность

§3. Идентичность в трактовке социологов: роли, референтные группы, категории

§4. Историки и идентичность: память, наследие, преемственность

§5. Идентичность в этнологии и социальной антропологии: корни, культура, традиция

Глава

Идентичность в междисциплинарной матрице

§1. Попытки определения идентичности в парадигме сложности

§2. Идентичность как стратегия

§3. Критика понятия «идентичность»

Глава

Ключевые категории коллективной идентичности

§1. Нация

§2. Ethnie

§3. Раса

Выводы из первой части

ЧАСТЬ ВТОРАЯ конструирование территорий и конструирование идентичностей

Глава

Территории, которые нам принадлежат, территории, которым мы принадлежим

§1. Постановка проблемы

§ 2. Территории, которые нам принадлежат: мой дом, моя земля, моя страна»

§3. Референтные территории

Глава

Франция и французы

§1. Что есть Франция

§2. Кого можно считать французом

§3. «Использование другого». Француз, его «друзья» и «враги»

§4. Быть французом в XXI веке: каждый на свой манер

Глава

Франция и ее регионы

§1. Регионы, регионализм, регионалисты

§2. Региональная и локальная идентичность

§3, Корсика: нетипичный французский регион?

§4. Заморские департаменты и метрополия

Глава 4.

Франция и Европа

§1. Проблема европейской идентичности

§2. Чувствовать себя европейцем

Выводы из второй части

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Территории коллективной идентичности в современном французском дискурсе»

Обоснование исследовательского подхода

§1. Актуальность темы исследования

Современное общество часто называют «обществом риска», и основным фактором этого риска считают ослабление социальных связей. Общество, ориентированное на индивида, кажется менее стабильным и устойчивым, чем предшествующие ему модели общественного устройства, где каждый с рождения принадлежал к некоей группе.

Оборотной стороной индивидуализма, «одного из величайших завоеваний западной цивилизации» {Morin, 1997), являются атомизация общества, отчуждение, одиночество, эгоцентризм, излишняя рациональность, ослабление солидарности, разобщенность и фрагментированность. Именно поэтому он нередко воспринимается как явление негативное, синоним разрыва с традиционными ценностями, отказа от норм морали, в конечном итоге, как угроза самому существованию общества как системы социальных связей, скрепляемых и освящаемых традиционными институтами. Современный «западный» человек определяется в первую очередь не принадлежностью к некоей изначальной общности - семье, нации, религиозной общине, и не местом рождения, а собственным жизненным опытом, а значит, для нового осмысления природы социальных связей необходимо одновременно переосмыслить и наше понимание индивида, и наше понимание того, что связывает индивидов друг с другом.

Французское государство-нация, как и большинство государств, нового времени, укрепляясь по мере и за счет ослабления общинных отношений, утверждая верховенство юридического контроля (закон) над социальным (традиция) и стремясь монополизировать и структурировать социальные связи в форме гражданства, сыграло решающую роль в индивидуализации общества (см.: Corcujf, 2002; Dubet, 2002; Kaufmann, 2004; Gauchet, 1985). На протяжении двух столетий индивид изменился до неузнаваемости. Если начало XIX в. еще можно охарактеризовать как пред-индивидуалистский период, когда существование личности в обществе, основанном на иерархии, понятиях чести и стыда, требует следования коллективным нормам и предписаниям, то в начале века XX на смену традиционалистской концепции личности приходит модерная. Индивид в буржуазном обществе впервые предпринимает попытку разорвать с традицией, сохраняя в то же время в социализации внешние признаки дифференциации и иерархии. Господствующими ценностями становятся сознание и гражданская ответственность, а на смену простому следованию социальным нормам приходит их осознанное принятие (интериори-зация). Наконец, современная личность начала XXI века - это законченный индивид, отбросивший остатки' конформизма, присущего модерно-сти, лишенный чувства долга и обязательств по отношению к прошлому. Современный индивид, утверждает проследивший эту эволюцию М. Гоше, живет в настоящем времени, в обществе, которое он-воспринимает как внешнее по отношению к себе, а потому пренебрегает общественными интересами в пользу личных (см. Gauchet, 2002). Республика же, - напоминает А. Финкелькраут, - это* не сборище индивидов, каждый из которых занят лишь самим собой^ а собрание граждан, которые (в идеале) руководствуются идеей общего блага (Finkielkraut, 2007:272).

Все эти констатации внушают многим определенный пессимизм, выражающийся в таких «диагнозах», как «иллюзия конца» (Ж. Бодрийяр), «разрыв государствообразующей связи» (П. Бирнбаум), «всемирное разочарование» (М: Гоше), «закат национального государства» (А. Турен, М. Абелес), «упадок социальных институтов» (Ф. Дюбе), «конец якобинской иллюзии» (Э. Балладюр), «гибельное дробление нации» (М. Гало), «расторжение национального договора» (Д. Лапейрони).

В то же самое время наблюдается утверждение в публичной сфере различных форм коллективных идентичностей, реальных и виртуальных общностей, своего рода «промежуточных инстанций» между индивидом-гражданином и государством. Эта тенденция также воспринимается как отход от классической республиканской модели нации, поскольку приписывание к различным общинам «ведет к деперсонализации и несоизмеримости индивидов» (АтзеПе, 2001:IV). Возведение идентичности в абсолют, превращение ее в доминирующее понятие современного дискурса, постоянные призывы к диалогу, который объявляется средством преодоления любых расхождений во взглядах, диалогу, который можно резюмировать формулой: «я такой как есть, и ты такой как есть, да здравствуют наши идентичности», представляет, по мнению многих, «реальную опасность утраты культурных и ценностных ориентиров .как необходимой основы сосуществования в рамках единой нации» {РтИе1кгаШ, 2007:308).

Оба описанных выше феномена отнюдь не противоречат друг другу, поэтому правы те, кто предлагает покончить с противопоставлением анализа общественных явлений в терминах «роста индивидуализма» или «возрождения коллективных идентичностей» и связать между собой эти две объяснительные модели. «Выход на авансцену индивида с его стремлением к субъективации, страстное желание каждого самостоятельно конструировать свой способ существования в мире не только вполне совместимы с бурным развитием коллективных форм идентификации, но и подпитывают их, - утверждает М. Вевьорка. - Персональная субъективность питает коллективные идентичности и заметно стимулирует их производство. И наоборот, за исключением случаев полной закрытости и замкнутости группы на себе самой, потребность быть действующим субъектом не исчезает в момент выбора той или иной коллективной идентичности: люди могут как принимать некие идентичности, так и отказываются от них». (Wieviorka, 2004 (1):306). «Освободившийся» от общинных предписаний Индивид в своем стремлении противостоять глобализующемуся обществу уже добровольно ищет опоры в принадлежности к той или иной группе, способной обеспечить ему «чувство метафизической и социальной безопасности, которого он не в состоянии достичь самостоятельно и в одиночку» iGrjebine, 2010:28).

Сказанное справедливо для многих, если не для большинства современных1 государств. Однако французский случай имеет выраженную специфику, вытекающую из уникальности самой французской нации как наиболее последовательного воплощения якобинской республиканской модели.

Франция с самых ранних веков своего существования была своего рода проектом, объединением разных групп населения, которые государство - сначала монархическое, потом якобинское, бонапартистское. -пыталось превратить, добровольно или принудительно, в централизованную нацию и единую лингвистическую общность. В этом плавильном котле должны были, раствориться местные отличия и частные убеждения - эти «смертельно опасные ферменты рассеивания», по выражению де Голля (Gallo, 2004; Barcos, 2004).

На практике, однако, ни точное соответствие Государства и Нации, ни полное слияние частного и универсального никогда не было достигнуто. Как то, так и другое, - и оба они вместе, - это скорее часть национального мифа, который соединяет в воображении то, что далеко не всегда едино, в реальности. Однако, пишет М. Вевьорка, этот миф на протяжении более чем двух столетий был весьма эффективен, создавая образ «единой и неделимой французской нации» как внутри страны, так и во всем мире (Wieviorka, 2004 (2)). Универсализм, восходящий к философии идеализма эпохи Просвещения и опирающийся на столь же идеальную концепцию*

1 Я употребляю это слово в данном случае в социологическом, а не в хронологическом смысле прав человека, стал одним из основополагающих принципов французского национализма.

Сегодня сохранять и поддерживать этот образ нации, равно как защищать основанную на нем версию национальной идентичности, становится все труднее. Как внутри самой Франции, так и из-за ее пределов все громче звучат призывы отказаться от «устаревших» республиканских принципов, подменив равенство «справедливостью», универсализм -мультикультурализмом, права человека - коллективными правами меньшинств. Выступающих против такой подмены обвиняют в консерватизме, нежелании принять во-внимание реальное культурное многообразие населения и признать неэффективность, республиканской модели в борьбе против дискриминации (см., напр., Sabeg, Laurence, 2006; Simon, 2008). Означает ли это, как утверждает Пьер Нора, что Франция как «политическая лаборатория» закрыта, что она превратилась в музей, где бережно, хранится национальное наследие? Или же изучение «французской специфики», исключительности французской модели гражданской нации представляет практический интерес не только (а может быть, и не столько) для самой Франции, сколько для других государств, и в частности - для России и ряда стран Восточной и Центральной Европы, где спор» между политической и этнической концепциями нации еще не закончен? Настоящее исследование предпринято именно потому, что его автор отвечает на поставленный вопрос утвердительно.

Французский пример особенно интересен для России, в том числе, ввиду наличия, на. разных этапах истории множества параллелей между двумя странами. Они прослеживаются начиная с ранних форм религиозной легитимации государственного суверенитета. Так же, как русскую землю церковно-богословское и народное сознание X-XVII вв. представляло себе как «землю обетованную», «Новый Иерусалим» (Мокеев, 1996:79), а русский народ именовали «богоносцем», так и Францию средневековые авторы сравнивали с Израилем, а ее народ - с богоизбранным народом. Подобно тому, как «в XV в. автор сочинения под названием «Ответ дофина послам Карла VII», противопоставляя Францию Германской империи, писал: "Франция - наследница Рима, и другой империи никогда более не бывать"» {Пименова, 2005:128), на Руси к XVI веку утвердилось представление о Москве как о Третьем Риме. Подобная мифология придает священный и мессианский характер всей национальной истории, а «возведение истоков нации к истокам христианского мифа неотделимо от осознания ее универсальности» {Nora, 2010:6). Формула государственного суверенитета в дореволюционной Франции - «Церковь, король, народ, страна» - звучит вполне в унисон с российскими «за веру, царя и Отечество» и «православие, самодержавие, народность».

Обе наши страны на протяжении длительного времени жили с осознанием своей мессианской, цивилизаторской роли, и обе во имя своей высокой миссии'были готовы силой принуждения, а иногда и с оружием в руках навязать свободу и просвещение другим странам и народам. В этом благородном порыве Россия и Франция чаще равнялись друг на друга, нежели соперничали. Сначала идеи Просвещения и идеалы,французской Революции вдохновляли передовые умы в России, потом уже французские коммунисты и сочувствующие им левые интеллектуалы с надеждой наблюдали за экспериментом по «построению социализма в одной отдельно взятой стране». Неудача этого эксперимента спровоцировала во Франции глубокий идейный кризис, сопровождавшийся чувствами растерянности и разочарования и нанесший французской компартии удар, от которого она так и не оправилась.

Однако мессианские амбиции все же не окончательно ушли в прошлое. И сегодня они находят выражение в общественно-политическом дискурсе. Процитируем только два высказывания, прозвучавших почти одновременно: «Франция давно избрала свое призвание на все времена: вести за собой все человечество, освещая ему путь» {Balladur, 2005). «Россия всегда существовала в осознании своей особой миссии: предлагать миру передовые идеи и духовные проекты. В СССР таким проектом было строительство светлого коммунистического будущего для всего мира. [.] В начавшемся тысячелетии новая участь России способна раскрыться как предназначение общемировое, планетарное» (Слуцкер, 2006:34).

Как Россия, так и Франция пережили болезненную утрату части завоеванных или присоединенных земель, сопровождавшуюся сокращением территории, возвращением к старым границам и «репатриацией» значительных масс населения (Франция приняла более миллиона переселенцев только из Алжира; в Россию после распада СССР переселились, по оценкам, не менее 6 миллионов человек). Это стало одним из факторов потери статуса великой державы, что нанесло серьезный удар по национальному самосознанию населения обеих стран. Шарль де Голль писал в воспоминаниях о войне: «Франция не может быть самой собой без ее величия». Сегодня подобные мысли можно услышать в связи с рассуждениями- о будущем России и поисками ее новой национальной идеи: «без нового российского мессианства . мы не сможем избежать краха и исчезновения страны» (Третьяков, 2006:35).

Еще одно сходство между Россией и Францией состоит в том, что их официальные языки распространены далеко за пределами национальной территории, причем как русский, так и французский, помимо чисто коммуникативной» функции, на протяжении длительного времени имели и функцию символическую, как языки, несущие с собой революционную идеологию, культуру и просвещение. В последние десятилетия, однако, число носителей этих языков в мире заметно сокращается, что объясняется как прагматическими, так и политическими причинами. В первом случае критическое значение имеет распространение английского языка, соперничать с которым не только в сфере экономики, финансов, технологий, но и науки и образования становится все труднее. Во втором имеет место сознательная политика дистанцирования руководства бывших советских республик и (в гораздо меньшей степени) бывших французских колоний от доминировавшей в недавнем прошлом культуры.

Расширение Европейского Союза за счет стран Центральной Европы усугубляет ситуацию, ибо их население явно отдает предпочтение английскому, языку бизнеса и деловых отношений, перед французским, который считается элитарным и экономически мало рентабельным. Становится все более очевидным, что именно английскому языку уготована роль европейского «языка межнационального общения», хотя он является иностранным для всех без исключения стран континента - а может быть, кстати, отчасти именно благодаря этому. Эта ситуация отражает малоприятную для французов реальность: непререкаемый экономический и политический авторитет США и ослабление влияния Франции как политической единицы. «С незапамятных времен язык был для Франции средством внутреннего объединения населения и одновременно механизмом стратегического и политического доминирования на.международной арене. Поскольку сегодня язык США - это язык первой мировой державы, неизбежным следствием этого факта является распространение по всему миру американской идеологии» (Hagëge, 2004). Именно вполне понятным стремлением противостоять этому влиянию объясняется проводимая Францией политика в поддержку франкофонии во всем, мире, политика, которая стоит больших финансовых затрат и не приносит прямых и немедленных материальных дивидендов. Однако совершенно очевидно, что за этой стратегией стоит нечто большее, нежели чисто культурная миссия: в ней явно прочитывается политическое измерение. Сокращение пространства, франкофонии воспринимается как еще один признак утраты былого величия, а с учетом^той огромной роли, которую играет язык в структуре французской национальной идентичности (об этом подробнее ниже), порождает беспрецедентное для французов ощущение: «Французский язык сам превратился в язык меньшинства, по сравнению с тем, какое место он занимал в XVIII веке, когда при дворах всех европейских монархов говорили по-французски. Сегодня никто не говорит на французском языке, даже в европейских административных органах главенствует английский. Даже на французских совместных предприятиях, расположенных за пределами Франции, например, на заводах Рено, рабочий язык - английский. Я думаю, именно потому, что мы сами ощущаем себя меньшинством, нам трудно согласиться с необходимостью защищать меньшинства. Трудно осознать, что кто-то находится в ситуации меньшинства по отношению к нам. Руководство страны ощущает угрозу для французского языка» (Амсель, Интервью).

В России также все более отчетливо осознается «необходимость активизации усилий, направленных на утверждение высокой роли русского языка в мировой культуре»1, причем эта задача видится как часть политики в отношении соотечественников за рубежом- и собирания так называемого Русского мира. Ни Россия, ни русскоязычное население бывших советских республик не готовы смириться с определением русского языка в новых независимых государствах как «языка меньшинства».

Особенно существенно для нашей темы то, что и в России, и во Франции произошел или происходит пересмотр национальной истории, ее демократизация. Этот феномен, известный также и в других странах2 - в частности, государствах Центральной и Восточной Европы, а также бывших колониях - состоит в «быстром возникновении разнообразных форм памяти меньшинств, для которых отвоевание собственного прошлого является необходимой составляющей утверждения собственной идентичности» {Нора, 2005). Различные версии коллективной памяти стремятся навязать обществу определенное видение прошлого; часто они противоречат друг другу, провоцируя так называемые «войны памяти» и разрушая традиционное историческое знание.

1 Итоговое сообщение III конференции Международного педагогического общества в поддержку русского языка. Принято 16 октября 2008 г. (см. Альманах «Этнодиалоги», №1 (30), 2009:120-121 " О распространенности «переписывания истории» и связи этого феномена с проблемами памяти и национальной идентичности см.: Зарецкий, 2008

Именно этот конфликт между историей и памятью объясняет тот факт, что в последнее время в обеих наших странах происходит переосмысление национальной идентичности. Россия (СССР), представлявшая себя на протяжении 70 лет советской власти государством атеистов и интернационалистов, сегодня примеряет образ православной страны, толе-рантно относящейся к национальным меньшинствам (на деле получается, по меткому определению С. Маркедонова, «страна с "конгломератной идентичностью", в которой советский интернационализм уживается с махровым этнонационализмом, имперскостью, радикальным правосла-визмом и другими идеями религиозной исключительности»). Франция, традиционно светская и республиканская нация, колеблется между муль-тикультурализмом американского образца и национализмом правого толка. Республиканский универсализм одни ставят под сомнение, другие же взывают к нему как к спасительной идеологии.

Перечень проблем, общих для обеих стран, можно было бы продолжить: это и неконтролируемая иммиграция, и связанные с ней проявления ксенофобии и расизма, и трудно идущий процесс децентрализации экономики и управления, пробуксовывающий из-за сосредоточения властных полномочий, финансовых и интеллектуальных ресурсов в столицах: во Франции все важное происходит (и все решается) в Париже, в России - в Москве. Но и того, о чем уже было сказано, достаточно, чтобы убедиться: опыт Франции, столкнувшейся с обозначенными проблемами раньше России и решающей их часто иначе, чем наша страна, безусловно, интересен и актуален.

Заключение диссертации по теме «Этнография, этнология и антропология», Филиппова, Елена Ивановна

Выводы из второй части

Как показало проведенное исследование, территория остается важной опорой индивидуальной и коллективной идентичности, хотя характер связи с территорией как на индивидуальном, так и на коллективном уровне претерпел и претерпевает существенные изменения. Эта связь заметно варьирует от эпохи к эпохе, от общества к обществу и от индивида к индивиду. Мы выделили две основных формы отношения к территории: присвоение и принадлежность, порождающие, соответственно, территории жизненного пространства и референтные территории.

Присвоение территории (выражающееся в понятии сИег-яо1 — «быть как дома», а также описываемое с помощью личных притяжательных местоимений мой, моя, моё) может совершаться в перспективе синхронизма и анахронизма. Выбор этой перспективы в значительной мере определяется психологическими факторами: чтобы ощущать территорию вокруг себя как свою, необходимо чувствовать себя уверенно и безопасно. Для этого нужно быть интегрированным в жизнь местного сообщества, иметь возможность для удовлетворения своих потребностей и самореализации. У тех, кто не чувствует себя хорошо «здесь и сейчас», онтологическая потребность быть счастливым может включать компенсаторный механизм, заставляющий искать убежища в вымышленном мире, который, однако, тоже должен быть локализован, связан с той или иной территорией, в поисках которой человек обращается к собственному (часто идеализируемому) прошлому, или к семейной мифологии, или к мечтам о земле обетованной.

Протяженность и непрерывность «своей» территории определяется плотностью и интенсивностью социальных сетей и связей индивида. Если эти связи множественны, разнообразны и личностно-аффективны, то «своя» территория включает все пространство, покрытое данной сетыо, и постепенно распространяется вширь по мере разветвления сети. В случае смены места жительства и резкого удаления от «своей» территории, делающего невозможным поддержание прежней интенсивности социальных связей, адаптация на новом месте может быть достаточно долгой и болезненной, ибо потребуется время на воссоздание сопоставимой по плотности и охвату сети социальных связей. Напротив, люди, менее включенные в местную социальную жизнь, те, чья территория ограничивается стенами своего жилища, а неформальные связи — членами своей семьи, могут «присваивать» пространство дискретно, прерывисто, легко воспроизводя его на каждом новом месте.

Тот факт, что 59% опрошенных в ходе исследования «История жизни» - «синхронисты», т.е. люди, идентифицирующие себя с нынешним местом жительства, свидетельствует о высокой степени удовлетворенности условиями и качеством жизни. Этот вывод подтверждается и материалами интервью.

Чувство принадлежности к территории в большей степени зависит не от психологических факторов, а от социально-демографических характеристик опрошенных. Содержание социальных представлений, от которых зависит эта форма отношения к территории, меняется во времени и различно в разных слоях населения. Осознание своей принадлежности к таким территориальным единицам, как регион, нация или Европа, является результатом социализации и требует определенных исторических и географических познаний. Для того чтобы чувствовать себя не только «простым сельским жителем», как определяли себя некоторые из моих собеседников в Бретани, но и бретонцем, нужно как минимум представлять себе, что такое Бретань и где она находится. С другой стороны, сила идентификационного потенциала той или иной территории зависит от ее наполненности символами и смыслами, конкретным культурным содержанием, а также глубиной ее истории.

Связь между присвоением территории и чувством принадлежности к ней неоднозначна. В одних случаях территория жизненного пространстве ва и референтная территория совпадают до такой степени, что их нелегко разграничить. Напротив, они могут быть абсолютно разделены: можно чувствовать «своей» одну территорию и ощущать себя принадлежащим другой. Это нередко можно наблюдать у иммигрантов и иногда - их потомков: вполне адаптировавшись к территории, на которой они живут, и даже испытывая к ней определенную привязанность, они, тем не менее, идентифицируют себя на эмоциональном уровне с местом своего рождения, а иногда и с местом рождения родителей («яе годится отказываться от своих корней» - типичная формулировка такого двойственного статуса). Однако иммигранты могут избирать и противоположную стратегию, целиком и полностью идентифицируя себя с новым местом жительства («л живу во Франции, я — француз»).

У лиц, обладающих слабой территориальной и социальной мобильностью, представления о территории в большей мере основаны на личном опыте, нежели на абстрактных сведениях, почерпнутых из научного или медийного дискурса. Часто их отношения с пространством ограничиваются присвоением территории (как правило, на локальном уровне) и не порождают чувства принадлежности к территориям более высокого таксономического уровня.

По противоположным причинам лица, обладающие высокой мобильностью, могут не испытывать потребности в чувстве принадлежности к той или иной территории. В их понимании эксклюзивная привязанность к той или иной территории или группе несет в себе ограничения или служит препятствием для реализации личной свободы.

Среди территорий, к которым современные французы ощущают свою принадлежность, первое место (свыше 60% отданных голосов) принадлежит национальной территории. Чувство принадлежности к нации имеет сложную природу, в которой доминирует политическая составляющая. Оно неразрывно связано с идеями свободы и прав человека, гражданского долга и личной ответственности. Гражданские чувства преобладают над патриотическими. Очевидно, в данном случае правильнее говорить о принадлежности к территориально-политическому сообществу, а не к территории как таковой. Важную роль в ощущении себя французами играют уровень жизни и социальных завоеваний (по общему мнению, Франция — это страна, в которой приятно жить). В то же время, в идентификации с Францией явно присутствует географическая составляющая. Опрошенные часто и охотно говорят о красоте ландшафта национальной территории, одним из основных привлекательных качеств которой является ее разнообразие; упоминают мягкий климат и щедрость природы. В то же время, понятие территориальной целостности государства как ценности, которую надлежит защищать, отошло на периферию общественных представлений (оно относительно сильнее выражено у людей старшего поколения). Это связано, во-первых, с длительным периодом мирной жизни и отсутствием видимой внешней угрозы, во-вторых - с поглощением национальной территории единой Европой и снижением роли национальных границ. По мере того как роль государства как «средоточия власти» и даже «средоточия экономической мощи» сокращается, на первый план выходит его роль как средоточия культуры и памяти, но в этом качестве, - считает И. Гермон, - государству трудно конкурировать с более мелкими, локальными территориальными единицами, обладающими культурной однородностью, которой лишена национальная территория.

Наше исследование показало, что идентификация на локальном уровне важна для большинства современных французов, а прочти треть из них ставит этот уровень территориальной принадлежности на первое место. Референтные территории на субнациональном уровне не исчерпываются формальными административными единицами (регион, департамент, коммуна) и не совпадают с ними по очертаниям. Мощным идентификационным потенциалом обладают локальности, глубоко укорененные в истории: провинция, край, terrok.

Территориальная идентификация на субнациональном уровне, как правило, носит не политический, а социальный характер (за исключением абсолютного меньшинства убежденных регионалистов из числа корсиканцев эльзасцев, бретонцев) и не противоречит национальной идентичности, а лишь укрепляет и усиливает ее, делает ее более конкретной и осязаемой. Это позволяет квалифицировать такую форму отношений с пространством как территориальность, которая определяется конфигурацией жизненного пространства индивидов и групп, а также социальными практиками в границах этого пространства.

Представления о границах «своей территории» на субнациональном уровне зависят также от природно-географических факторов: горные местности противопоставляются равнинным, прибрежные - внутренним территориям, лесные зоны - степным и т. д.

Напротив, собственно региональная идентичность, если она существует, основывается не на природно-географических факторах, а является результатом интериоризации идеи региона как промежуточного звена между национальной территорией и более мелкими локальностями и региональной идентичности как особого типа идентичности, отличной как от национальной, так и от локальной. Как показывают материалы интервьюирования, эта интериоризация свойственна далеко не всем.

Наконец, супранациональный уровень территориальной идентификации - осознание себя европейцами - присутствует у немногих, а в качестве приоритетного - у абсолютного меньшинства опрошенных (10%). Эта форма идентификации также имеет чаще всего характер территориальности,, о чем свидетельствует повышенная доля «европейцев» среди населения приграничных регионов на востоке страны.

В то же время, политической идентификации с Европой мешает отсутствие внятной идеологии и реального европейского гражданства, обеспечивающего политические права населения на всей территории Евросоюза. Что же до культурной идентификации, то она ограничивается, по мнению большинства, кругом «латинских» стран, тогда как скандинавские или балканские страны вопринимаются как культурно далекие. Наконец, попытки представить европейскую культурную идентичность как основанную на христианстве встречают отторжение у многих как противоречащие принципу светсткости государства (laïcité), которому французы чрезвычайно привержены.

заключение

Французское общество после 1968 года: постмодернистский поворот?

В современной Франции, как и в остальных либеральных странах, социальные связи претерпевают глубокие изменения. По мере упрощения обеспечения жизнедеятельности коллективная форма существования перестает быть императивом; по мере усложнения и диверсификации структуры персональной идентичности растет потребность индивида в автономии. Создается впечатление, что логическим завершением постиндустриального общества станет общество постсоциальное (что равнозначно исчезновению общества в его прежнем понимании): жизнь и судьба индивида все в меньшей степени определяются унаследованными социально-культурными характеристиками; растет социальная и территориальная мобильность населения; на смену общине - поселенческой, религиозной, -приходят неформальные сети, живое общение заменяется виртуальным. Коллективные идентичности все больше напоминают клубы по интересам. Стремление к личной независимости ослабляет межличностные связи - соседские, дружеские, родственные. Размывание социальных классов превращает политические партии и профсоюзы в оболочку, лишенную реального содержания - или, вернее, наполняет ее новым содержанием: борьбой за корпоративные интересы элит. Бесконечное дробление «социальных единиц» на все более и более мелкие в пределе ведет к атомиза-ции общества до уровня индивидов. На смену логике ассимиляции пришел культ различия, обосновывающего и оправдывающего дифференциацию, призрачному обещанию равенства противопоставляется право быть не как все. "Микроидентичности" начинают играть все более существенную роль по отношению к государственным "макроидентичностям".

Можно найти объяснение этому внезапному реваншу «микроиден-тичностей», если рассматривать создание национальных государств как одну из ступеней прогресса цивилизации (по Элиасу), социальной эволюции, «увеличивающей размеры социальных единиц: от семьи и племени — к округу и кантону, от местного уровня - к региональному, национальному и, в конечном счете, к мировому» (Хобсбаум, 1998:54). (Заметим в скобках: от семьи и племени - к округу и кантону, а не к народности и нации в ее этническом понимании, как тот же эволюционистский принцип трактовали австромарксисты, а вслед за ними - И. В. Сталин и несколько поколений советских (да и постсоветских) обществоведов). Последней политической инициативой эпохи модерна, продолжающей движение в сторону укрупнения социальных единиц, было объявление о создании Европейского союза, идея о котором вынашивалась, в разных формах, еще со времен О. Сен-Симона, призывавшего к «объединению народов Европы в единую политическую организацию при сохранении каждым политической независимости», а впоследствии была сформулирована в виде лозунга о Соединенных Штатах Европы (Рубинский, 2009). В момент подписания Римского договора до событий 1968 года оставалось еще 10 лет, до падения Железного занавеса и Берлинской стены - около 20.

Наступившая эра постмодерна с ее отрицанием идеи прогресса и -шире - отказом от эволюционизма вообще поставила под сомнение как конечную цель — общую принадлежность к «всемирному человечеству», «глобальному "Мы"», по определению Н. Элиаса, или, в коммунистической версии, - к «единому человечьему общежитию», так и ту цену, которую следовало заплатить за ее достижение: культурную унификацию и гомогенизацию, поглощение мелких групп населения более крупными. Утратил свою легитимность негласный, но общепринятый «принцип порога», или «принцип минимальной достаточности», в соответствии с которым действия, направленные на объединение разрозненных групп населения в единое национальное государство признавались правомерными, а ведущие к разделу существующих государств - нет (Хобсбаум, 1998:55). Отныне «разъединяющий национализм» (Игеско^ 2000:17), действующий внутри национальных государств от имени тех или иных групп большей или меньшей численности, объявляющих себя нациями, все более настойчиво заявляет о себе, и претензии некоторых националистических движений сепаратистского толка (в соответствии с политической конъюнктурой момента) находят понимание и поддержку у международного сообщества, забывающего даже о провозглашенном принципе нерушимости государственных границ. В противовес идее центра и совокупности постмодернистская мысль выдвигает на первый план идею сети и рассеивания (Гонтар, 2006).

С другой стороны, глобализация не только подорвала суверенитет существующих государств, но и поставила под сомнение саму модель государства; можно не сомневаться, что отныне власть все больше будет сосредоточиваться не в руках национальных политических элит, а в руках элит экономических и финансовых, космополитичных по своей природе. Государство постепенно перестает быть эксклюзивным и достаточным средоточием власти и экономической мощи и вынуждено все чаще апеллировать к истории, культуре и памяти для поддержания и сохранения национальной идентичности. Но достижение консенсуса по этим вопросам становится все более проблематичным. Войны памяти, альтернативные версии истории, требования признания права на культурную отличительность создают противовес государству в форме локальности и корпоративизма. Европейские институты проводят активную политику поддержки меньшинств, навязывания принципа мультикультурализма, тем самым еще сильнее подрывая национальное единство, без которого государство становится пустой оболочкой.

Категоризации трансформирующегося общества: старые термины, новые смыслы, ускользающая реальность

Парадоксальным образом постмодернистская «война с тотальностью» ведется под знаменем концепта, исходным содержанием которого являются единство, тождество и постоянство. «Идентичность» стала универсальным ключом к пониманию проблем современного общества, его структуры, социальных отношений, коллективных и индивидуальных поисков смысла бытия. Психологи изучают кризис идентичности, имея в виду состояние индивида, возникающее в ситуациях нарушения ощущения единства и постоянства личности. Социологов волнует кризис иден-тичностей: традиционные формы групповой идентификации теряют смысл, а основанные на них социальные связи и чувство солидарности ослабевают. Антропологи совмещают оба подхода, интересуясь как индивидуальной идентичностью, изучение которой дополняет исследование социальной структуры группы, членом которой является индивид, так и коллективной идентичностью в значении чувства принадлежности к группе.

Абсолютное большинство исследователей декларирует отказ от эс-сенциалистского видения идентичности в пользу конструктивистского ее понимания. Метафоре корней, глубоко уходящих в почву и накрепко привязывающих к ней дерево, питающих его в обмен на отказ от свободы, противопоставляется метафора истока, дающего лишь первичный импульс пути, но не предопределяющего маршрут (см. Маа1ои/, 2004). Однако отягощенный предшествующими смыслами концепт сопротивляется новой трактовке, делающей акцент на процессуальное™, текучести и изменчивости. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что одной из центральных категорий антропологического дискурса об идентичности стало «этнологическое наследие», за стремлением к консервации которого- стоит попытка зафиксировать, овеществить уходящую натуру, остановить быстротечное время.

Современная трактовка идентичности, отдающая предпочтение самости перед тождеством, акцентирует уникальность структуры и составляющих идентичности, характерных только для данного конкретного индивида и только в данный конкретный момент времени, делает относительной классическую бинарную оппозицию «мы» - «другие», но не бинарный подход как таковой. На смену ей приходит иная оппозиция: «я» -«все остальные», поскольку в предлагаемой перспективе рассмотрения понятие «мы» не существует, или, вернее, для каждого «я» существуют, последовательно или одновременно, несколько «мы».

На этой новой оппозиции основывается представление о гибкости и эластичности социальных связей в западных обществах эпохи постмодерна (оборотной стороной которых является их поверхностность и непрочность), а также о возросшей свободе и избирательности самоидентификации - постоянного и дискретного процесса самоопределения в рамках противопоставления «тождество — различие», промежуточным результатом которого в каждый конкретный момент времени и является, в постмодернистской трактовке, идентичность.

Не следует, однако, забывать о различии между «самоидентификацией» и внешней идентификацией (приписыванием идентичности). Далеко не каждая заявленная идентичность может быть узнана и признана окружающими, далеко не от каждой приписанной идентичности можно отказаться. «Неудобство с идентичностью», говоря словами В. Малахова, проистекает из того, что этот термин наследует неоднозначность и противоречивость трех центральных лексических единиц французского семантического поля терминов, используемых для описания человеческих коллективов в координатах сходства-различия: нации, расы, ethnie. Каждый из них на определенном историческом этапе содержал в себе идею общности происхождения.

Термин нация, первоначально обозначавший сообщество, члены которого имеют одинаковое происхождение, в дальнейшем приобрел значение политически интегрированного общества, члены которого обладают совокупностью гражданских и политических прав и обязанностей. Два других термина - ethnie и раса - эволюционировали в противоположном направлении. Первый из них изначально относился к религиозному словарю, обозначая язычников и противопоставляя их христианам (подобно тому, как изначально в древнегреческом языке, откуда он и перекочевал в языки европейские, «этнос» противопоставлялся «полису»: отметим в обоих случаях словоупотребления статусную неравноценность противопоставляемых социальных единиц). Второй имел социально-культурное и историческое содержание. И лишь в XIX веке оба термина приобрели эссенциалистскую био-логизаторскую коннотацию, которой нация к этому времени уже была лишена.

Несмотря на последующие попытки «разведения» категорий ethnie и раса, социального и биологического, недифференцированное употребление французского термина ethnie как синонима «племени», «общества», «социальной формации» или «культурной общности», а затем и распространение представления об ethnie как о примитивной форме нации способствуют, с одной стороны, сохранению его смысловой преемственности с термином раса, а с другой - эссенциализации как ethnie, так и, опосредованно, нации.

Очередное возвращение деконструированной антропологами-африканистами категории ethnie в публичный и общественный дискурс последнего десятилетия, на сей раз применительно не к населению далеких, «экзотических» стран, а к самому французскому обществу, и к тому же в форме прилагательного «этнорасовый», указывает на попытку вновь увязать биологическое с социальным. А образование устойчивых сочетаний терминов раса, ethnie, нация с термином «идентичность» лишь способствует такому смешению.

Попытки внедрить в сознание, в политические и управленческие практики «этнорасовые категории», предпринимаемые под лозунгами борьбы с дискриминацией и уважения «культурного многообразия», выдаю плохо завуалированное стремление перевести противоречия интересов: социальных, экономических, политических, региональных - в плоскость противоречий происхождения: «этнического», «расового» конфессионального (Малахов, 2002(2):50). Этничность и раса становятся центральными понятиями постмодернистского нарратива, утвердившегося в противовес республиканским идеям свободы и равенства и марксистской теории классовой борьбы. Находя своих приверженцев как на правом (новые правые), так и на левом фланге (постколониалисты и мультикульту-ралисты), этот новый нарратив постепенно делает привычной и банальной идею о расе как структурирующем элементе французского общества, размывая его традиционную политическую поляризацию (АтяеПе, 2009:32). Проникая в общественно-медийный дискурс, категории классификации, разработанные учеными и практиками для целей научного анализа и статистического учета, приобретают в общественном сознании реальные очертания социальных групп, обладающих внутренними связями, общими интересами и пр. Эти псевдо-общности, становящиеся объектом различных исследований, регулярно упоминаемые во всевозможных справочниках, словарях, учебниках, средствах массовой информации, тем самым реифицируются, наделяются собственной идентичностью, «маркеры» которой формируют схематичный стереотипизированный образ, приписываемый, а нередко и навязываемый их членам.

Этот механизм отражает стремление господствующего большинства к максимальному упрощению Другого, сведению его, по сути, к одной-единственной характеристике. Индивиду фактически отказывают в праве на идентичность как самость, неотъемлемую составляющую автономной личности, оставляя ему лишь идентичность-тождество, мнимую идентичность с отнесенными к той же культурной или расовой категории. Отказ от универсалистского представления о единстве человеческого рода в пользу коммунитаристского видения человечества как иерархической совокупности замкнутых социумов ведет к установлению асимметричных отношений между индивидуалистским универсализмом господствующих групп (или большинства) и партикуляристским холизмом групп подчиненных (меньшинств); вытекающие отсюда культурный эгоцентризм большинства, стремление к сохранению различия и к ограждению себя от другого. Между тем, не только внешняя идентификация, но даже самоидентификация на уровне классификации (осознание своей принадлежности к определенной категории) вовсе не обязательно влечет за собой идентификацию себя с той или иной группой, общиной на психологическом уровне. Создавая внутри себя «этнические» и расовые меньшинства, превращая их в изолированные сегменты, общество само подталкивает индивидов к конституированию в общины, закрепляя тем самым формы идентификации и солидарности, свойственные традиционным формам социальных отношений.

Пространства, территории, границы: горизонты самоидентификации от коммуны до Европы

По мере того как население становится все более мобильным, изменяются и сам способ существования в пространстве, и характер связи между людьми, населяющими общую территорию (каким бы ни был таксономический уровень этой территории), и характер связи между индивидом и территорией. Изменяется конфигурация жизненного пространства, которое все чаще становится дискретным и разнородным, так же как становятся разнородными связанные с ним практики и социальные роли. Тем не менее, в сегодняшней Франции по-прежнему люди нередко задают друг другу вопрос: «Откуда ты?», а это означает, что связь с той или иной местностью, территорией остается одним из существенных факторов идентификации. В то же время, было бы ошибкой преувеличивать универсальность взаимосвязи между идентичностью и территорией: во-первых, не для каждого индивида пространственный аспект самоидентификации одинаково важен, и во-вторых, что особенно существенно, проживание на одной территории отнюдь не у порождает у ее обитателей одинаковую идентичность.

Мы выделили две основных формы отношения к территории: чувство владения, (присвоение) и чувство принадлежности, порождающие, соответственно, обжитые территории и референтные территории. Присвоение территории может совершаться в двух перспективах: синхронизма и анахронизма. Выбор между ними в значительной мере определяется чувством удовлетворенности, психологического комфорта и безопасности. Те, у кого они присутствуют, ощущают территорию вокруг себя как свою. У других, не чувствующих себя хорошо «здесь и сейчас», онтологическая потребность быть счастливым может включать компенсаторный механизм, заставляющий искать убежища в вымышленном мире, который, однако, тоже должен быть локализован, связан с той или иной территорией, в поисках которой человек обращается к собственному (часто идеализируемому) прошлому, или к семейной мифологии, или к мечтам о земле обетованной.

Чувство принадлежности к территории в большей степени зависит от социально-демографических характеристик опрошенных. Осознание своей принадлежности к таким территориальным единицам, как регион, нация или Европа, является результатом социализации и требует определенных исторических и географических познаний. В свою очередь, сила идентификационного потенциала той или иной территории зависит от ее наполненности символами и смыслами, конкретным культурным содержанием, а также глубиной ее истории.

Связь между присвоением территории и чувством принадлежности к ней неоднозначна. В одних случаях обжитая и референтная территории совпадают до такой степени, что их нелегко разграничить. Напротив, они могут быть абсолютно разделены, как это нередко можно наблюдать у иммигрантов и иногда — их потомков: вполне адаптировавшись к территории, на которой они живут, и даже испытывая к ней определенную привязанность, они, тем не менее, идентифицируют себя на эмоциональном уровне с местом своего рождения, а иногда и с местом рождения родителей. Однако иммигранты могут избирать и противоположную стратегию, целиком и полностью идентифицируя себя с новым местом жительства, и комбинировать обе стратегии.

У лиц, обладающих слабой территориальной и социальной мобильностью, представления о территории в большей мере основаны на личном опыте, нежели на абстрактных сведениях, почерпнутых из научного или медийного дискурса. Часто их отношения с пространством ограничиваются присвоением территории (как правило, на локальном уровне) и не порождают чувства принадлежности к территориям более высокого таксономического уровня. По противоположным причинам лица, обладающие высокой мобильностью, могут не испытывать потребности в чувстве принадлежности к той или иной территории. В их понимании эксклюзивная привязанность к той или иной территории или группе несет в себе ограничения или служит препятствием для реализации личной свободы.

Среди территорий, к которым современные французы ощущают свою принадлежность, первое место две трети опрошенных отдали национальной территории. Чувство принадлежности к нации имеет сложную природу, в которой доминирует политическая составляющая. Оно неразрывно связано с идеями свободы и прав человека, гражданского долга и личной ответственности. Очевидно, в данном случае правильнее говорить о принадлежности к территориально-политическому сообществу, а не к территории как таковой. Важную роль в ощущении себя французами играют уровень жизни и социальных завоеваний, ощущение причастности к богатой культурной традиции. В идентификации с Францией явно присутствует и собственно пространственно-географическая составляющая: любовь к природе, восхищение красотой и разнообразием ландшафта. В то же время, в условиях «прозрачности» национальных границ и отсутствия видимой внешней угрозы понятие территориальной г(елостности государства как ценности, которую надлежит защищать, отошло на периферию общественных представлений.

Идентификация на локальном уровне также важна для большинства современных французов, а почти треть из них ставит этот уровень территориальной принадлежности на первое место. Референтные территории на субнациональном уровне не исчерпываются формальными административными единицами (регион, департамент, коммуна) и далеко не всегда совпадают с ними по очертаниям. Мощным идентификационным потенциалом обладают локальности, глубоко укорененные в истории: провинция, край, terroir. Территориальная идентификация на субнациональном уровне, как правило, носит не политический, а социальный характер, а потому не противоречит национальной идентичности, но лишь укрепляет и усиливает ее, делает ее более конкретной и осязаемой. Представления о границах «своей территории» зависят от конфигурации жизненного пространства индивидов и групп, от социальных практик в границах этого пространства, а также от природно-географических факторов: горные местности противопоставляются равнинным, прибрежные - внутренним территориям, лесные зоны - степным и т. д. Отсутствие четких границ, их ситуативность и вариативность от индивида к индивиду дают основания квалифицировать такую форму отношений с пространством как территориальность. Напротив, собственно региональная идентичность, если она существует, отражает представление о регионе как о промежуточном звене между национальной территорией и более мелкими локальностями, и, соответственно, о региональной идентичности - как отличной и от национальной, и от локальной.

Наконец, супранациональный уровень территориальной идентификации - осознание себя европейцами - присутствует у немногих, а в качестве приоритетного - у абсолютного меньшинства опрошенных (10%). Эта форма идентификации также имеет чаще всего характер территориальности, о чем свидетельствует повышенная доля «европейцев» среди населения приграничных регионов на востоке страны, реально вовлеченных в трансграничные практики. В то же время, создание трансграничных экономических зон с единым рынком труда не привело пока к формированию новых форм идентичности: их население по разные стороны границ продолжает идентифицировать себя с национальными государствами.

На уровне дискурса существуют два различных понимания «европейской идентичности»: либо она конструируется как культурная и апеллирует к прошлому и к памяти, либо - как политическая, обращенная в будущее и основанная на забвении. На уровне восприятия населением как «культурной», так и «политической» Европе не хватает конкретного содержания. Политической идентификации с Европой мешает отсутствие внятной идеологии и реального европейского гражданства, обеспечивающего политические права населения на всей территории Евросоюза. Ощущение культурной близости распространяется в основном на так называемые «латинские» страны, тогда как скандинавские или балканские воспринимаются как культурно далекие. Акцент на христианстве как фундаменте европейской культурной идентичности входит в противоречие с принципом светского государства ('ШсИё), которому французы чрезвычайно привержены.

Территориальность или этничность?

Два способа объяснения социального

Способ самоопределения, соотнесения и самоидентификации, а также определения и идентификации другого, зависит в значительной мере от доминирующего в данном обществе и в данный период дискурса. «Борьба вокруг этнической или региональной идентичности., - писал П. Бурдье, -есть частный случай борьбы классификаций, борьбы за монополию. навязать определенный способ объяснять мир и, тем самым, создавать и разрушать группы» (ВоигсНеи, 1980:68).

Сказанное особенно верно для современной эпохи, когда ключевые понятия, выработанные общественными науками, принятые на вооружение политиками, включенные в систему образования и популяризируемые искусством, литературой и СМИ, проникают в самые широкие слои общества. Каждое общество внутренне неоднородно, однако из этой аксиомы не следует, что внутренняя стратификация всех обществ подчиняется одной и той же логике и осмысливается в одних и тех же терминах. Различия, вызванные экономическими, социальными, политическими, географическими, тендерным, поколенческим и иными факторами проявляются в культурных особенностях. Многочисленные группы, из которых состоит общество, становятся видимыми и узнаваемыми благодаря поведенческим, социальным и культурным практикам их членов. Набор этих практик существенно варьирует от индивида к индивиду, но некое существующее (или воображаемое) ядро позволяет составить «культурный портрет» группы и распространить его на любого, кто может быть, на основании тех или иных критериев, включен в ее состав.

Тут-то и вступает в силу доминирующий дискурс. Каковы реальные или воображаемые критерии, позволяющие причислить индивида к некоей группе? Ответ на этот вопрос зависит от того, что в данном обществе считается причиной «культурных» различий.

В России, как известно, базовым концептом представлений о природе социального является этничность. Типология этнических общностей, выработанная в рамках советской теории этноса и привязанная к марксистской формационной теории, создает иллюзию непрерывности и преемственности от первобытных племен к народностям феодальной эпохи и нациям нового и новейшего времени, понимая тем самым нацию как высшую стадию развития этноса.

Учение об этногенезе, занимающее ведущее место в советской теории этноса, лишь усиливает биологизм представлений об этнических общностях, которые рождаются, живут и умирают, подобно живым организмам. Обвинения в насильственной ассимиляции, квалифицируемой как геноцид того или иного народа, нередки в националистической риторике, и даже некоторые этнологи говорят о необходимости создания «красной книги» исчезающих этносов. В эту же логику вписываются попытки создания поста уполномоченного по правам народов, а также законопроект о русском народе, дошедший до рассмотрения в Государственной Думе.

Фиксирование этнических категорий в качестве официально признанных государством и их использование в административной практике постепенно привело к реальному осознанию индивидами своей принадлежности к этим институционализированным группам. Этничность тесно связана с территорией, причем первичной в этой связке считается этническая группа, которая своей деятельностью преображает природную среду, придавая территории, на которой она проживает длительное время, этнический характер.

Французская Республика ставит во главу угла не «человека-этнофора», носителя культурной специфики, а человека-гражданина, носителя определенных прав и обязанностей. Между гражданином и Государством не допускается наличие никаких опосредующих групп. Национальная общность является единственной легитимной институциональной общностью: « .слова нация, национальность и народ применимы только для обозначения всей совокупности французских граждан» (Ле Коадик, 2003).

В рамках универсалистской парадигмы общечеловеческое первично, а культурные различия вторичны. Французский закон запрещает собирать сведения об «этнической» или религиозной принадлежности населения, единственное принятое разделение — это разделение на французских граждан (по рождению или в порядке приобретения) и иностранцев. Идеологи регионалистских движений опираются на географические и исторические аргументы, решительно отвергая разговоры об «этничности». Социолог А. Бегаг, в бытность Министром по обеспечению равенства шансов изучавший вопрос о целесообразности введения позитивной дискриминации по «этническим» признакам, констатировал, что «понятие «этнокультурных различий» не известно во Франции и для большинства французов лишено смысла»1.

Центральным концептом французской картины мира является не этничность, а территориальность, в основе коллективных идентичностей лежат не биологические, а историко-географические критерии. « Группу формируют общие корни, т. е. история. Культурная однородность объясняется передачей из поколение в поколение общих ценностей и форм бытия » (Noiriel, 2005:64). Региональная идентичность, «как и любая форма социальной идентичности, является в огромной мере субъективной», она « не создается природой, а является порождением политического конструирования», будучи связана «в первую очередь с общим прошлым, с исторической и юридической непрерывностью территории, в результате которых формируется, при определенных условиях и в различных формах, определенная культурная и политическая специфика» (Petit, 2004). Территориальные различия, в свою очередь, возникают под действием «объективных географических условий», в частности, расстояний, которые ограничивают распространение языков, обычаев и пр. (Dumont, 2004 :23) Этнология Франции изучает территориальные единицы (коммуны, города, исторические земли, регионы) или культурные феномены, но не «этнические группы». Этот подход заложен работами выдающегося географа П. Видаль де ла Блаша, который утверждал, что природная среда формирует неповторимость человеческих коллективов и «накладывает отпечаток на ее обитателей» (.Debarbieux, 2006:345).

Наиболее ярким воплощением французского географизма является понятие terroir, заключающее в себе идею неразрывного единства земли и живущих на ней людей, природных условий и человеческого мастерства, рационального преобразования пространства и искусства жить, неповторимого колорита и бесконечного разнообразия. Описать terroir — это значит

1 «L'Erpress », 10.11.2005 описать ландшафт, экологические условия, флору и фауну, сельскохозяйственное производство, гастрономию, но также и население с его жилищем, нравами и привычками, костюмами, легендами и традициями, - пишет Ж. Галл. И заключает: «Тут мы почти касаемся этнологии» (Gall, 2003 :14). Одной из проблем «иммигрантских» меньшинств в стране, где актуальным остается вопрос о локальном происхождении, является тот факт, что абсолютное их большинство живет в больших городах, а вернее - в их недавно возникших пригородах, в построенных по типовым проектам безликих многоэтажках. Их среда обитания лишена исторической глубины и географической типичности, она находится как бы в другой Франции, на ничейной, не окультуренной земле. Это создает дополнительную невидимую границу между «парнями с окраин», как назвала их Е. Деминцева (Деминцева, 2008), и «местными», «коренными».

Механизмы конструирования и политического использования идентичности, как «этнической», так и «региональной» обнаруживают на практике заметное сходство. Так, в российском дискурсе об этничности без труда можно различить три измерения, которые М. Китинг (цит. по: Guermond, 2006:293) выделяет применительно к формированию региональной идентичности: когнитивное, аффективное и инструментальное.

Когнитивное измерение: чтобы осознать свою региональную принадлежность, люди должны знать название и границы региона, нужно « осознавать и признавать эту идентичность как особую, отличающуюся от национальной и от чувства принадлежности к более мелким, локальным общностям » (Petit, 2004). Точно так же чувство этнической принадлежности требует знания этнонима и границ своей «этнической» территории, а в некоторых случаях и знания о наличии диаспорных групп, расселенных за ее пределами. Популяризация научного дискурса позволяет населению осознать даже свою принадлежность к языковым общностям высокого уровня (языковым семьям), что невозможно без опосредования. Примерами могут служить, в частности, принадлежность к кельтскому миру - важная составляющая бретонской идентичности, или культивируемая в России и за ее пределами общность финноугорских народов, дисперсно расселенных на обширной евро-азиатской территории от Финляндии, Венгрии и Эстонии до Сибири. Фиктивное чувство общности, основанное на подобных идентификациях, может вытеснять реальную солидарность, базирующуюся на соседских отношениях и общих интересах.

Аффективное измерение: как «региональная», так и «этническая» идентичности предполагают аффективную привязанность к «своим». Обе они представляют собой форму коллективной идентичности, основанную на самосознании. Самоидентификация невозможна без дифференциации по отношению к другому, а столкновение с «другими» усиливает чувство близости к «своим». Каталонские землячества, бретонские сообщества, ассоциации овернцев, корсиканские «цепочки». это только несколько примеров организаций, призванных облегчить контакты со «своими» в Париже, Марселе и других французских городах. В России счет этнокультурных организаций - немецких, еврейских, татарских, корейских, чеченских. . - не только в обеих столицах, но и в менее крупных городах идет на десятки.

Инструментальное измерение. В предложении « территориальность есть попытка индивида или группы оказывать влияние (на) или контролировать людей, процессы и отношения путем установления контроля над географической зоной» ((Эиегтопс!, 2006:293) можно заменить «территориальность» на «этничность», а «географическую зону» на «этническую группу», без того чтобы утверждение потеряло смысл: «этническая» идентичность столь же благоприятна для коллективной мобилизации, как идентичность «региональная». « Власть над группой, - писал П. Бурдье, -получает тот, кто может создать эту группу, внушив ее членам единое понимание своей идентичности и идентичное понимание своего единства» (ВоигсНеи, 1980:67), как будто проживание на одной территории или чувство принадлежности к одной этнической группе снимает вопрос о социальных, экономических, политических и иных различиях.

Этнические и территориальные стратегии «используются группами давления как средство обеспечения их экономических интересов в рамках единого государства. Цель одна и та же: добиться максимально возможной автономии в законодательной, административной, налоговой и финансовой сферах» (цит. по: Сиегтопс1, 2006:294).

Между тем, несмотря на все выявленные сходства, есть существенная разница между «территорией» и «этнической территорией». Во Франции регионы составляют оппозицию государственному централизму, требования регионалистских движений принимают форму более или менее выраженного автономизма, в худшем случае - политического сепаратизма. Оппозиционные стороны, имеющие законных представителей, используют тактику переговоров, политических дебатов и электоральные механизмы. Лишь в редких случаях регионалистские выступления выливаются в насильственные действия Насилие это обычно направлено против государства и его символов (административных зданий, монументов, полицейских участков) и не носит межобщинного характера.

В России групповые требования часто выражаются в форме этнического национализма. Самопровозглашенные, или в лучшем случае избранные на «съездах» и «конгрессах» народов лидеры считают себя уполномоченными выступать от имени групп с нечеткими границами и неявным членством и становятся единственными «переговорщиками» с властью. Наличие в том или ином регионе этнокультурных ассоциаций, финансируемых в рамках официально утвержденных программ из государственного и регионального бюджетов, служит показателем успешности политики в сфере «межэтнических отношений». Эта политика не мешает возникновению межобщинных конфликтов, причем нередко «титульная» этническая группа заявляет о своих исключительных правах на соответствующую территорию. «Некоренное» население считается нежелательным на «нашей» земле. Подспудно тлеющие конфликты прорываются наружу в насильственной форме, причем жертвами насилия становятся случайные люди, квалифицируемые в качестве чужих на основании «этнических» различий.

Тревожной тенденцией, идущей вразрез с территориальным принципом, являются настойчивые попытки введения во Франции «этнорасовых» категорий. Тем более тревожной, что предлагаемые категории охватывают лишь группы выходцев из бывших французских колоний. Все остальное население, включая тех, кто считает себя (и тех, кого другие считают) бретонцами, эльзасцами, корсиканцами, каталонцами, басками и т. п., объединено в единую категорию «белые». Такое противопоставление «региональных» идентичностей «этническим» соответствует принятому в литературе по муль-тикультурализму делению «меньшинств» на «национальные», связанные с определенной территорией, стремящиеся к сохранению культурной отличительности и, как правило, требующие той или иной степени автономии, и «иммигрантские», расселенные дисперсно, стремящиеся к интеграции и требующие равенства (КутИска, 2001). Опасность состоит в том, что сторонники разделения неевропейского иммигрантского населения на «этнические» общности тем самым, вольно или невольно, делают возможным конструирование «французского этноса» (АтяеПе, 2001:170).

Список литературы диссертационного исследования доктор исторических наук Филиппова, Елена Ивановна, 2010 год

1. Андерсон, 2001 Андерсон, Б. Воображаемые сообщества. М., «Канон-Пресс-Ц Куч-ково Поле». 277 с.

2. Броде.чъ, 2002 Бродель, Ф. Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II Т.1. М., «Языки славянской культуры». 495 с.

3. Бурдье, 1993. Бурдье, П. Социология политики. M., «Socio-Logos». 333 с.

4. Бурдъе, 2001 Бурдье, П. Практический смысл. СПб., «Алетейя». 562 с.

5. Воронков, Освальд, 1998 Воронков В., Освальд И. (ред.) Конструирование этнично-сти. СПб, ЦНСИ. 303 с.

6. Гудков, 2004 Гудков, Л. Д. Негативная идентичность (сборник статей 1997-2002 гг.). М., НЛО. 816 с.

7. Деминцева, 2008 -Деминцева, Е.Б. Быть арабом во Франции. М., НЛО. 181с.

8. Лиотар, 2008 Лиотар, Ж.-Ф. Постмодерн в изложении для детей. М., Изд-во РГГУ. 145 с.

9. Малахов, 2001 Малахов В. С. Скромное обаяние расизма и другие статьи. М., «Дом интеллектуальной книги и Модест Колеров». 171 е.

10. Молчанов, 1972 Молчанов Н.Н. Генерал де Голлъ. М., «Международные отношения». 495 с.

11. Нойманн, 2004 Нойманн, И. Использование «Другого». Образы Востока в формировании европейских идентичностей. М., «Новое издательство». 335 с.

12. Пюимеж, 1999 Де Пюимеж, Ж. Шовен, солдат-землепашец. М., «Языки русской культуры». 398 с.

13. Рикер, 2002 Рикёр П. История и истина. СПб., «Алетейя». 400 с.

14. Тишков, 1997(1) Тишков В.А. Очерки теории и политики этничности в России. М., «Русский мир». 531 с.

15. Тишков, 2003 Тишков В. А. Реквием по этносу. М., «Наука». 543 с.

16. Тишков, 2010-Тишков В. А. Российский народ. М., «Просвещение». 191с.

17. Хобсбаум, 1998 -Хобсбаум, Э. Нации и национализм после 1780 г. СПб, «Алетейя». 305 с.

18. Шарль, 2005 Шарль, К. Интеллектуалы во Франции. М., «Новое издательство». 325 с.

19. Augé, 1986 — Augé, M. Un ethnologue dans le métro. Paris : Hachette Litératures. 121 p. Augé, 1994 Augé, M. Pour une anthropologie des mondes contemporains. Paris: Champs, Flammarion. 195 p.

20. Boulainvilliers, 1732 Boulainvilliers, H. Essai sur la noblesse de France. Amsterdam. 340 p.

21. Boutih, M., 2001 Boutih M. La France aux Français? Chiche / Un entretien mené par Elizabeth Lévy. Paris: Mille et une nuits. 128 p.

22. Brass, 1991 Brass, P. Ethnicity and nationalism. Sage Publications India Private Limited New Delhi. 360 p.

23. Braudel 1986- Braudel, F. Identité de la France. Paris: Flammarion. Vol. 1. 410 p. Breton, 1998 — Breton, R. Peuples et Etats : impossible équation. Paris: Flammarion Dominos. 127 p.

24. Camilleri et al., 1990 Camilleri C. et al. Stratégies identitaires. Paris: PUF. 232 p. Chartier et Larvor, 2004 - Chartier, E. et Larvor, R. La France éclatée ? Editions Coop Briezh. 349 p.

25. Corcuff 2003 — Corcuff, P. Bourdiea autrement. Fragilités d'un sociologue de combat. Paris: Textuel. 143 p.

26. Cuisenier&Segalen, 1986 Cuisenier J., Segalen M. Ethnologie de la France. Paris: PUF. 127 p.

27. De Rudder et al., 2000 De Rudder, V., Poiret, C. &Vourc'h, F. L'inégalité raciste.1.universalité républicaine à l'épreuve. Paris: PUF. 213 p. De Singly, 2003 De Singly, F. Les uns avec les autres. Quand l'individualisme crée un lien.

28. Paris: Armand Colin. 268 p. Dieckoff, 2000 Dieckoff, A. La nation dans tous ses états. Paris: Flammarion. 355 p. Dubar, 2003 - Dubar, C. La crise des identités. Paris: PUF. 239 p. Dubet, 2002 — Dubet, F. Le déclin de l'institution. Paris: Seuil. 421 p.

29. Duchesne, 1997 Duchesne, S. Citoyenneté à la française. Paris: Presse de SciencesPo. 330 p.

30. Dumont, 2004 Dumont, G.-F. Les régions et la régionalisation en France. Paris : Ellipse

31. Dupârquier et al., 1997 Dupârquier J. et al. Qui a peur du baptême de Clovis. Actes de la Ve Université d'été de Renaissance catholique, Avenay-Val d'Or, août 1996. Editions Renaissance catholique. 305 p.

32. Dürkheim, 1975 Dürkheim, E. Textes, t. 1. Editions de Minuit, 512 p.

33. Elias, 1991 Elias, N. La société des individus. Paris : Librairie Arthème Fayard. 301 p.

34. Editions Stock Editions du Panama. 418 p. Galibert, 2004 - Galibert, C. Guide non touristique d'un village corse. Sarrola Carcopino.

35. Approche anthropologique. Ajaccio, Albiana. 158 p. Gall, 2003 — Gall, J. La France des terroirs. Paris: Molière. 132 p.

36. Gauchet, 1985 Gauchet, M. Le Désenchantement du monde. Une histoire politique de la religion. Paris: Gallimard. 306 p.

37. Gauchet, 1998 Gauchet, M. La religion dans la démocratie. Parcours de la laïcité. Paris: Gallimard. 127 p.

38. Cambridge : Harvard UP. 548 p. Gossiaux 2002 Gossiaux J.-F. Pouvoirs ethniques dans les Balkans. Paris : PUF. 217 p. Guérm-Pace et al., 2009 - Guérin-Pace F., Samuel O. et Ville I. En quête d'appartenances. Paris: INED. 224 p.

39. J. Lévy. Paris: Liber. 182 p. Laplantine, 2005 Laplantine, F. Le social et le sensible. Vers une anthropologie modale.

40. Française d'Imprimeur. 2 vol., 1134 p. Le Bras, 1994 Le Bras, H. Le sol et le sang. Paris: Aube. 120 p.

41. Bras et al., 2005 Le Bras, H. et al. L'Europe, jusqu'où ? Sous la direction d'Alain

42. Houziaux. Les editions de l'auteur. 119 p. Le Bras et Todd, 1981 Le Bras, H. et Todd, E. L'invention de la France. Paris: Pluriel. 507 p.

43. Coadic, 1998- Le Coadic, R. L'Identité bretonne. Presse universitaire de Rennes. 478 p. Le Fur, 1921 Le Fur, L. Race et nationalité. Lyon.

44. Mendras, 2002 Mendras, H. La France que je vois. Paris: Autrement. 180 p.

45. Montesquieu, 1979 (первое издание 1748) - Montesquieu, Ch. De l'Esprit des lois. Paris:

46. Noiriel, 2005 Noiriel, G. Etat, nation et immigration. Paris: Gallimard. 399 p.

47. Nora, 1992 — Nora, P. (dir.) Les lieux de mémoire. III. Les France. 1. Conflits et partages.

48. Paris : Armand Colin. 221 p. Renan, 1947 Renan, E. Œuvres complètes, t. 1. Paris : Calman-Lévy. 899 p. Ricœur, 1990 — Ricœur, P. Soi-même comme un autre. Paris: Seuil. 424 p. Ricœur, 2004 - Ricœur, P. Sur la traduction. Paris: Bayard. 70 p.

49. Sartre, 1943 Sartre, J.-P. L'être et le néant. Paris: Gaillimard. 647 p.

50. Sévillia, 2004— Sévillia, J. Le terrorisme intellectuel. Editions Perrin. 292 p. Shoelcher, 1842 Shoelcher V. Des colonies françaises. Abolition immédiate de l'esclavage. Paris: Pagnerre. 443 p.

51. Paris : La Découverte. 643 p. Taguieff, 1994 Taguieff, P.-A. Sur la nouvelle droite. Jalons d'une analyse critique. Paris:

52. Descartes &Cie. 430 p. Taguieff 1997 Taguieff, P.-A. Le racisme. Paris: Flammarion. 128 p. Tarnero, 1995 - Tarnero, J. Le racisme. Editions Milan. 63 p.

53. Weil, 2002 Weil, P. Qu 'est-ce qu 'un Français ? Histoire de la nationalité française depuisle Révolution. Paris : Grasset. 403 p. Weil, 2005 — Weil, P. La République et sa diversité. Immigration, nation, discrimination. Paris: Seuil. 111p.

54. Блюм, 2006 Блюм, А. «Разглядеть общечеловеческое за культурной отличительностью Интервью с директором Центра российских, кавказских и восточноевропейских исследований А. Блюмом» //Этнографическое обозрение. № 1. С. 92-109

55. Бовыкин, 2005 Бовыкин Д.Ю. «Идея нации во Франции в эпоху от Революции до Второй империи» //Бондарчук B.C. (отв. ред.). Национальная идея в Западной Европе в новое время. Очерки истории. М., «Зерцало-М. Издательский дом Вече». С. 158-230.

56. Брюкнер, 2008 Брюкнер, П. «Тирания покаяния. Эссе о самобичевании Запада». Отечественные записки, №5 (44). С. 57-65

57. Вейлъ, 2005 Вейль, П. «Гражданство и национальность» //Вестник Европы, №15. С. 136-140

58. Волкогонова, Татаренко, 2001 Волкогонова О.Д., Татаренко И.В. «Этническая идентификация русских, или искушение национализмом» !/Мир России. № 2. С. 149-166.

59. Воронков, 2003 Воронков В. «Приватизация этничности vs "национальная политика"» //Куда пришла Россия? Итоги социетальной трансформагцш. М.: МВШСЭН. С. 206-214.

60. Герен-Пас, 2005 Герен-Пас, Ф. «Откуда мы? О географической идентичности жителей Франции» //Этнографическое обозрение. № 5. С. 52-58.

61. Гонтар, 2006 Гонтар М. «Постмодернизм во Франции: определение, критерии, периодизация»// Постмодернизм: парадоксы бытия. Ежегодник "Человек, образ и сущность". - М., ИНИОН РАН. С. 155-169.

62. Госсьо, 2008 Госсьо, Ж.-Ф. «Ethnie и этничность: определения, теории, апории»//Филиппова Е.И. Французские тетради. М., ИЭА РАН. С. 91-114.

63. Цени, 2008 — Дени, М. «Бретонское политическое движение. Исторический обзор» // Филиппова Е.И. Французские тетради. Диалоги и переводы. М., ИЭА РАН. С. 209213.

64. Дробиэюева, 1997 Дробижева Л. М. «Социально-культурная дистанция как фактор межэтнических отношений» // Олкотт М. Б., Тишков В.А., Малашенко A.B. (ред.) Идентичность и конфликт в постсоветских государствах. М., Центр Карнеги. сс. 44-63.

65. Зарецкий, 2008 Зарецкий, Ю. «История, память, национальная идентичность» // Неприкосновенный запас, №3 (59). http://www.nlobooks.ru/rus/nz-online/619/999/1004/

66. Коростелев, 2002 Коростелев А. Д. «Парадоксы этнической идентичности» // Лебедева Н. М. (отв. ред.). Идентичность и толерантность. М., ИЭА РАН. с. 86-110.

67. Лебедева, 1997 Лебедева Н. М. «Роль культурной дистанции в формировании новых идентичностей» // Олкотт М. Б., Тишков В.А., Малашенко A.B. (ред.) Идентичность и конфликт в постсоветских государствах. М., Центр Карнеги. С. 64-82.

68. JJe Брас, 2006 «Кровь или почва? Что такое французская нация сегодня. Интервью с директором Лаборатории исторической демографии Высшей школы социальных исследований Э. Ле Брасом» IIЭтнографическое обозрение. № 6. С. 96-107.

69. Ле Коадик, 2003 Ле Коадик, Р. «Бретонские контрасты» // Этнографическое обозрение. №6. С. 78-93.

70. Ле Коадик, 2008 Ле Коадик, Р. «Мультикультурализм» //Филиппова Е.И. Франщз-ские тетради. Диалоги и переводы. М., ИЭА РАН. с. 125-149.

71. Ле Коадик, 2010 Ле Коадик, Р. Во Франции нет меньшинств НЭтнопанорама. № 12. с. 6-11

72. Макаренко, 1996 Макаренко Е. Н. «Из истории межнациональных и межрасовых отношений во Франции» // Меэкрасовые и межнациональные отношения в странах Европы и Америки. XIX-XXвв. М, ИВИ РАН. с. 145-153.

73. Малахов, 2002 (1) — Малахов В. С. «Преодолимо ли этноцентричное мышление?» IIРасизм в языке социальных наук. Под ред. В. Воронкова, О. Карпенко, А. Осипова. СПб, «Алетейя». С. 9-22.

74. Малахов, 2002 (2) Малахов В. С. «Зачем России мультикультурализм?» // Мультикультурализм и трансформация постсоветских обществ / Под ред. В. С. Малаховаги В. А. Тишкова, М., ИЭА РАН. С. 48-60.

75. Малахов, 2002 (3) — Малахов В. С. «Осуществим ли в России русский проект?» I/Отечественные записки, №3. С. 141-154.

76. Малахов, 2003 Малахов В. С. «Валерий Тишков и методологическое обновление российского обществоведения» // Тишков В. А. Реквием по этносу. М., Наука. С. 531-543.

77. Малахов, 2004 Малахов В. С. «Этнизация феномена миграции в публичном дискурсе и институтах. Случай России и Германии» //Бараулина Т., Карпенко О. (ред.). Миграция и национальное государство. СПб, ЦНСИ. С. 85-103.

78. Мокеев, 1996 Мокеев Г. Я. «Стол земли русской» // Москва. 850 лет. Т. 1. М.,~«Московские учебники». С. 63-89.

79. Мохова, 2007 Мохова И. М. «Иммиграция из Магриба во Францию. Причины и последствия» //Блиэ/сний Восток и современность. Выпуск 33. М., ИБВ. С. 292-305.

80. Неве, 2009 — Неве, К. «Гражданство: непростой объект исследования для антрополога» // Филиппова Е., Петрик Б. Социальная антропология во Франции. XXIвек. М., ИЭА РАН. С. 238-260.

81. Нора, 2005 — Нора, П. «Всемирное торжество памяти» // Неприкосновенный запас. №2-3 (40-41) http://magazines.russ.ru/nz/2005/2/

82. Панарин, 1999 Панарин А. С. «Французская школа философии истории: антропологические основания европейской цивилизации» // Философия истории: Учеб. Пособие / Под ред. проф. А. С. Папарина. М.: Гардарики. С. 126-164.

83. Пестей, 2006 Пестей, Ф. «Между признанием и угасанием. Корсиканский язык в дебатах между государством и регионом» // Казанский федералист, №4. С. 67-73

84. Пименова, 2005 Пименова Л. А. «Идея нации во Франции Старого порядка» //Бондарчук B.C. (отв. ред.). Национальная идея в Западной Европе в новое время. Очерки истории. М., «Зерцало-М. Издательский дом Вече». С. 125-158.

85. Рубинский, 2009 Рубинский Ю. И. «Европейские ценности» //Вестник Европы, №2627. С. 22-39

86. Слуцкер, 2006 Слуцкер В. И. «Национальные ценности и национальный вопрос» // Красная площадь, № 1, т. II. С.33.

87. Соколовский, 2002 Соколовский С. В. «Расизм, расиализм и социальные науки в России» // Воронков В., Карпенко О., Осипов А. (ред.). Расизм в языке общественных наук. СПб, «Алетейя». С. 31-44.

88. Терборн, 2001 Терборн Г. «Мультикульутрные общества» // Социологическое обозрение Том 1,№ 1. С. 50-67

89. Тишков, 1997(2) Тишков В. А. «Идентичность и культурные границы» //Олкотт М. Б., Тишков В.А., Малашенко A.B. (ред.) Идентичность и конфликт в постсоветских государствах. М., Моск. Центр Карнеги. С. 15-43.

90. Тишков, 2007 Тишков В. А. «Российская нация и ее критики» //Тишков В. А., Шни-рельман В.А. (ред.) Национализм в мировой истории. М., «Наука». С. 558-601

91. Третьяков, 2006 Третьяков В. «Бесхребетная Россия. Будущее Государства российского как проблема» // Красная площадь, № 1, т. II. С. 35-39.

92. Уваров, 2004 Уваров, П. Ю. «История, историки и историческая память во Фран-ции»//Отечественные записки, №5 (19). С. 192-211

93. Филиппова, 2005 Филиппова Е.И. «Французы, мусульмане: в чем проблема?» // Этнографическое обозрение, №3. С. 20-38

94. Хабермас, 1995 Хабермас, Ю. «Гражданство и национальная идентичность» // Демократия. Разум. Нравственность. Московские лекции и интервью. М., АО « KAMI », ACADEMIA. С. 209-245.

95. Шанин, 2002 Шанин Т. «Методология двойной рефлексивности в исследованиях современной российской деревни» И Рефлексивное крестъяноведение: десятилетие исследований сельской России. М., МВШСЭН. с. 69-92.

96. Шнирельман, 2002 — Шнирельмап В. А. «Цивилизационный подход, учебники истории и "новый расизм"» // Расизм в языке социальных наук. Под ред. В. Воронкова, О. Карпенко, А. Осипова. СПб, «Алетейя». С. 131-152.

97. Шнирельман, 2007 — Шнирельман В. А. «Цивилизационный подход как национальная идея» // Тишков В. А., Шнирельман В. А. (ред.) Национализм в мировой истории. М„ «Наука». С. 82-104.

98. Шнирельман, 2010 — Шнирельман В. А. «Расизм, этничность и демократия: национальные модели»// Политическая ко1щептология. №4. С. 66-85.

99. Эран и др., 2004 Эран Ф., Филон А., Депре К. «Динамика языковой ситуации во Франции в XX веке» // Этнографическое обозрение, №4. С. 114-121.

100. Ямполъский, 2007 Ямпольский, М. «Настоящее как разрыв. Заметки об истории и памяти» // НЛО, №83. С. 51-74.

101. Abélès, 2005 Abélès, M. « Homo communautrarius ». In : Kastoryano, R. Quelle identité pour l'Europe ? Le multiculturalisme à l'épreuve. 2e édition augmenté. Paris: Les presses SciencesPo. P. 57-82.

102. Amselle, 2009 Amselle J.-L. « L'ethnicisation des rapports sociaux en France. Réalité objective ou représentation "intéressée" du corps social ». In : Badinter et al. Le retour de la race ? Contre les statistiques ethniques. Paris: Aube. P. 31-40.

103. Audoin-Rouzeau, 1992 Audoin-Rouzeau S. « L'enfer, c'est la boue ! ». In : 14 - 18. Mourir pour la patrie. Paris: Seuil. P. 137-151.

104. Balibar, 2001 Balibar, E. « Une citoyenneté sans communauté ? ». In Balibar, E. Nous, citoyens d'Europe? Les frontières, l'Etat, le peuple, Paris: La Découverte. P. 93-126.

105. Baudrillard, 1992 « Au-delà de la fin ». Entretien avec Jean Baudrillard II Les Humains Associés, № 6, 2001. http://www.humains-ass0cies.0rg/N06/HA.N06.Baudrillard.l.html

106. Barth, 1969 Barth, F. «Introduction». In: Ethnie groups and boundaries. The Social Organisation of Culture Difference. Boston. Little, Brown and Co. P. 10-19.

107. Blanchard, Obin, 2007 — Blanchard, P. et Obin,' J.-P. Entretien « L'école dans la France d'aujourd'hui ». In : Finkielkraut Alain (sous la direction de). Qu'est-ce que la France ? Editions Stock Editions du Panama. P. 43-67.

108. Blum 1997 Blum A. «Un futur imaginaire de la démographie (parmi d'autres)». In: Chasteland J.-C . et Roussel L. (dir.). Les contours de la démographie au seuil du XXIe siècle. Paris : INED. P. 251-280.

109. Blum., Guérin-Pace, 2008 Blum A., Guérin-Pace F.: «From measuring integration to fighting discrimination. The Illusion of "Ethnic Statistics" ». In: French Politics, Culture & Society, Vol. 26, No. 1, Spring. 45-61.

110. Bonniol, 2007 Bonniol J.-L. « Racialisation ? Le cas de la colorisation coloniale des rapports sociaux » Il Faire savoirs, n°6, mai. P. 37-46.

111. Bouju 2002 Bouju J. « Se dire Dogon. Usages et enjeux politiques de l'identité ethnique » IIEthnologies comparées. №5. Automne. Passés recomposés, http://alor.univ-montp3.fr/cerce/r5/j. b.htm.

112. Bouamama, 1990 Bouamama, S. « La reconstruction du sens démocratique ; une nouvelle citoyenneté ». In L'Europe au miroir de ses immigrés, Actes du colloque de Forum Egalité et Cosmopolitiques, Paris. P. 61-68.

113. Bourdieu, 1980 Bourdieu, P. « L'identité et la représentation. Eléments pour une réflexion critique sur l'idée de région » Il Actes de la recherche en sciences sociales. № 35 -novembre. P. 63-72.

114. Bourdin, 1996 — Bourdin A. « L'ancrage comme choix ». In : Hirschhorn, M. et Bertelot, J.-M. (dirs). Mobilité et ancrage, Vers un nouveau mode de spatialisation. Paris : Harmattan. P. 37-56.

115. Bourgeot, 1994 Bourgeot A. « Les peuples heureux n'ont pas d'ethnie! ». In : Pays du Sahel. Du Tchad au Sénégal, du Mali au Niger. Paris : Autrement, № 72 H.S. P. 83-92.

116. Bromberger, 1996 Bromberger, Ch. « Ethnologie, patrimoine, identité. Y a-t-il une spécificité de la situation française ?» In : Fabre, D. (dir.). L'Europe entre cultures et nations. Paris: MSH. P. 9-23.

117. Bromberger&Meyer, 2003 (1) Bromberger, Ch. et Meyer, M. « L'idée de région dans la France d'aujourd'hui. Entretien avec Maurice Aughlon (prof, au Collège de France) ». Ethnologie Française n° 3 - Juillet - Septembre. P. 459-464.

118. Bromberger&Meyer, 2003 (2) Bromberger, Ch. et Meyer, M. « Cultures régionales en débat ». Ethnologie Française n° 3 - Juillet - Septembre. P. 357-361.

119. Brubaker&Cooper, 2000 — Brubaker, R. and Cooper, F. «Beyond Identity». Theory and Society. 29. P. 1-47.

120. Camilleri, 1990 Camilleri C. « Identité et gestion de la disparité culturelle : essai d'une typologie ». In : Camilleri C. et al. Stratégies identitaires. Paris: PUF. P. 85-110.

121. Charrier,, Lamarre, 1989 Charrier J.-B., Lamarre D., « Le sentiment d'appartenance au département : approche géographique ». In : Guellec, A. (dir.). Le département. Presses universitaires de Rennes. P. 295-300.

122. Chaslin, 2007 Chaslin, F. «L'arche de Nouvel et les mythes du cargo» Le Débat n° 147, novembre-décembre. P. 40-57.

123. Chauvier, 2004 — Chauvier, S. « La question philosophique de l'identité personnelle ». In : Halpern, C. et Ruano-Borbalan, J.-C. (dir.). Identité(s). L'individu, le groupe, la société. Sciences Humaines Editions. P. 25-32.

124. Chevallier&Morel, 1985 Chevallier, D. et Morel, A. « Identité culturelle et appartenance régionale. Quelques orientations de recherche ». Terrain. Revue d'ethnologie de l'Europe. Octobre, n°5. P. 3-5.

125. Chiva, 1996 Chiva, I. «Ethnologie, idéologie et patrimoine». In: Fabre D. (dir.). L'Europe entre cultures et nations. Paris : MSH. P. 77-84.

126. Ciarcia, 2002 Ciarcia, G. «Notes autour de la mémoire dans les lieux ethnographiques ». Ethnologies comparées, №4, printemps. Mémoires des lieux. P.1-17

127. Citron, 1993 Citron, S. « Le mythe de la nation française ». Sciences humaines. №24, janvier. P. 49-62.

128. Citron, 2009. Citron, S. « Identité nationale et histoire. Déconstruire le myth national ? » In : Le Coadic R. (dir.). Bretons, Indiens, Kabyles. Des minorités nationales ? Rennes, PUR. P. 65-72.

129. Conte et al., 2002 Conte, É., Giordano, Ch.&Hertz E. «La globalisation ambiguë»//Études rurales, n° 163-164. Terre, territoire, appartenances. P. 9-24.

130. Constant, 2010 Constant, F. Le débat sur l'identité nationale au miroir des Outremer/Regards sur l'actualté. 2010. n°361. P. 82-93.

131. Crenner et al., 2006 Crenner E., Donnât O., Guérin-Pace F., Houseaux F., Ville I., « L'élaboration d'une enquête quantitative sur la construction des identités ? ». Economie et Statistique, n°393-394. P. 7-20.

132. Crocker, 1977 Crocker, C. « Les réflexions du soi (The mirrored self) ». In : Levy-Strauss, C. (dû.). L'Identité. Paris: PUF. P. 157-179

133. Debarbieux, 2006 Debarbieux, B. « Prendre position : réflexions sur les ressources et les limites de la notion d'identité en géographie ». L'espace géographique. Tome 36, n°4. P. 343-345.

134. Delannoi, 1991 Delannoi, G. « La théorie de la nation et ses ambivalences ». In : Delanoi, G. et Tagieff, P.-A. (dir.). Théories du nationalisme. Editions KJME. P. 9-14

135. Dieckoff, 1996 Dieckoff, A. «La déconstruction d'une illusion. L'introuvable opposition entre nationalisme politique et nationalisme culturelle ». L'Année sociologique, 46, n°l. P. 43-55.

136. Dumont, 1999 Dumont, G.-F. « Le dessein identitaire des régions français ». In : Bonnemaison J., Cambrezy L., Quinty-Bourgeois L. (dir.). Les territoires de l'identité. Le territoire lien ou frontière ? Paris : Hartman. P. 125-140.

137. Dumont, 2006 Dumont, J. « Conscription antillaise et citoyenneté revendiquée au tournantde la première guerre mondiale ». Vingtième siècle, 4 (n° 92). P. 101-116

138. Dupoirier, 2001 Dupoirier, E. «La question de l'identité et des partis régionalistes en Corse », Institut de Ciències Politiques i Socialis. Barcelona. Working papers, n°190. P. 3-14.

139. Ferry, 2005 Ferry, J.-M. « L'Etat européen ». In : Kastoryano, R. (dir). Quelle identité pour l'Europe ? Le multiculturalisme à l'épreuve. 2e édition augmenté. Paris: Les presses SciencesPo. P. 57-82.

140. Finkielkraut, 1996 Finkielkraut, A. Entretien. In : Ancelovici M., Dupuis-Déri, F. L'Archipel identitaire. Recueil d'entretiens sur l'identité culturelle. Les éditions du Boréal. P. 37-51.

141. Formoso, 2004 Formoso B. « Débats sur l'ethnicité ». In: Halpern, C. et Ruano-Borbalan, J.-C. (dir.). Identité(s) : l'individu, le groupe, la société. Sciences humaines éditions. P. 247-255

142. Gauchet, 2003 « La psychologie de l'homme de l'égalité ». Entretien avec Marcel Gauchet. Revupsy, Mars. P. 361-365.

143. Giraud, Giraud, M. « Revendiaction identitaire et cadre national»// Pouvoirs. № 113. L'Outre-mer. Avril. P. 95-108.

144. Gosselin, 1985 Gosselin, G. « Ethnicité au-delà, régionalisme en-deçà ». L'Homme et la société. n° 77-78.

145. Gossiaux 1997 Gossiaux J.-F. «Ethnie, ethnologie, ethnicité». Ethnologie française, XXVII., n°3. P. 329-334.

146. Gossiaux, 1995 Gossiaux, J.-F. « La production de la tradition. Un exemple breton ». Ethnologie française. 25 (2). P. 250-262.

147. Green, 1911 Green, A. « Atome de parenté et relations œdipiennes ». In : Levy-Strauss C. (d\v.). L'Identité. Paris: PUF. P. 81-108

148. Greenfeld, 1996 Greenfeld, L. Entretien. In : Ancelovici M., Dupuis-Déri, F. L'Archipel identitaire. Recueil d'entretiens sur l'identité culturelle. Les éditions du Boréal. P. 53-67.

149. Grjebine, 2010 Grjebine, A. « La question de la différence dans une société ouverte ». Le Débat, numéro 159, mars-avril. P. 21-37.

150. Guérin-Pace, 2006 (1) Guérin-Pace, F. « Lieux habités, lieux investis : le lien au territoire, une composante identitaire ? », Economie et Statistique, n°393-394. P. 101-115.

151. Guérin-Pace, 2006 (2) Guérin-Pace, F. « Sentiments d'appartenance et territoires identitaires », L'Espace Géographique, Tome 36, n°4. P. 298-309.

152. Guérin-Pace, 2009 Guérin-Pace, F., « La diversité des ancrages territoriaux au regard des parcours individuels », in: Guérin-Pace F., Samuel O., Ville I. (dir/.), En quête d'appartenances, Ined, Collection Grandes Enquêtes. P. 145-166.

153. Guermond, 2006 Guermond, Y. «L'identité territoriale: l'ambigûité d'un concept géographique ». Espace géographique. n°4. P. 291-297

154. Halpern, 2004 Halpern, C. « Faut-il finir avec l'identité?» In: Halpern, C. et Ruano-Borbalan, J.-C. (dir.). Identité(s). L'individu, le groupe, la société. Sciences Humaines Editions. P. 11-22.

155. Héran, 2009 — Héran, F. Préface. In : Guérin-Pace F., Samuel O., Ville 1. (dir/.), En quête d'appartenances, Ined, Collection Grandes Enquêtes. P.7-15.

156. Héritier, 1977 Héritier, F. « Identité Samo ». In : Levy-Strauss, C. (dir.). L'Identité. Paris: PUF. P. 51-80

157. Jarnot, 2000 Jarnot S. « Une relation récurrente: science et racisme. L'exemple de l'Ethnie française » Il Les Cahiers du Cériem. n°5, mai. P. 17-34.

158. Jolivet, 1985 Jolivet, M. J. « Migrations et histoire dans la Caraïbe française ». Cahiers de 1'O.R.S.T.O.M., Série Sciences humaines, vol. XXI, n°l. P. 98-106.

159. Coadic, 2004 Le Coadic, R. « Modernité aiguë et minorité ». In : Dugalés N., Le Coadic R, Patez F. (dir.). Et la Bretagne ? Héritage, identité, projets. Presses Universitaires de Rennes. P. 15-33.

160. Malewska-Peyre, 1990 — Malewska-Peyre, H. « Le processus de la dévalorisation de l'identité et les stratégies identitaires». In: Camilleri C. et al. Stratégies identitaires. Paris: PUF. P. 111-142.

161. Marc, 2004 Marc, E. « La construction identitaire de l'individu ». In : Halpern, C. et Ru-ano-Borbalan, J.-C. (dir.). Identité(s). L'individu, le groupe, la société. Sciences Humaines Editions. P. 33-39.

162. Martinot, 2004 Martinot, D. « Le soi en psychologie sociale ». In : Halpern, C. et Ruano-Borbalan, J.-C. (dir.). Identité(s). L'individu, le groupe, la société. Sciences Humaines Editions. P. 41-48

163. M'Bokolo 1998 M'Bokolo E. « Les ethnies existent-elles ?» In : Halpern, C. et Ruano-Borbalan, J.-C. (dir.). Identité(s). L'individu, le groupe, la société. Sciences Humaines Editions. P. 322.

164. Mercier 1961 Mercier P. «Remarques sur la signification du «tribalisme» actuel en Afrique noir». Cahiers internationaux de sociologie, vol. XXI, juillet-décembre. P. 6180.

165. Michelet, 1846 Michelet, J. « Le Peuple ». In : Girardet, R. Nationalismes et nation. Bruxelles: Edition Complexe. P. 119-120

166. Merlin-Kajman, 2010 Merlin-Kajman, H. « Peut-on sauver ce qu'on a détruit? ». Le Débat, n° 159, mars-avril. P.80-94.

167. Neveu, 1995 Neveu, C. «Pour un "conflit harmonieux": nationalité, citoyenneté et communauté(s) ». In C. Neveu (dir), Nations, Frontières et Immigration en Europe, Paris: CIEMI/L'Harmattan. P. 17-34.

168. Neveu, 1999 Neveu, C. « L'anthropologue, le citoyen et l'habitant. Le rapport au politique dans une ville du Nord », Ethnologie Française, Vol. XXIX, n° 4. P. 559-567.

169. Nicolas 1973 Nicolas G. «Fait "ethnique" et usage du concept d'" ethnie" ». Cahiers internationaux de sociologie. Vol. 54. P. 95-126.

170. Nora, Thibaud 2007 Nora, P., Thibaud, P. « Qu'est-ce qu'être Français aujourd'hui ? » Entretien. In : Finkielkraut A (dir.). Qu'est-ce que la France ? Editions Stock - Editions du Panama. P. 245-263.

171. Nora, 2010 Nora, P. « Les avatars de l'identité française ». Le Débat, n° 159, mars-avril. P. 4-20.

172. Ory, 2003 Ory, P. « Qu'est-ce qu'une nation ? C'est un Etat ». In : Le Coadic, R. Identités et démocratie. Editions Presse universitaire de Rennes. P. 257-262.

173. Patez, 2001 Patez, F. « Réflexions sur la notion d'"identité culturelle" dans les mouvements régionaux français ». Les Cahiers du Cériem , n° 7. P. 33-42.

174. Pelletier, 1992 Pelletier Ph., « Insularité et démographie dans la mer intérieur japonaise », Mape Monde, n°4 : 29-32.

175. Pesteil, 2007 Pesteil Ph. « Autour du riacquistu : questions culturelles et politiques en Corse », In : Le Coadic, R. (dir.), Identités et sociétés de Plougastel à Okinawa, Presses Universitaires de Rennes. P. 161-185.

176. Petit, 2004 — Petit, V. « Essai sur la création de l'identité régionale comtoise ». Lettres Comtoises, n°9, octobre. P. 17-35.

177. Pomian, 2010 — Pomian, K. « Patrimoine et identité nationale ». Le Débat, n° 159, mars-avril. P. 45-56.

178. Quillet, 2007 Quillet, J. « Il est nécessaire de multiplier les noms car l'abus d'identité peut nuire gravement ». In : Le Coadic, R. (dir.). Identités et sociétés de Plougastel à Okinawa. Presses universitaires de Rennes. P. 17-28.

179. Racine&Raffestin, 1983 Racine J.-B., Raffestin C. « L'espace et la société dans la géographie sociale francophone : pour une approche critique du quotidien ». In Paelinck, J. et Saliez A. (dir.). Espace et localisation. Paris: Economica. P. 305-330.

180. Ravis-Giordani, 1989 Ravis-Giordani, G. «Attention : une nation peut en cacher une autre », Bulletin de l'A.D.E.C.E.M. n°7. P. 11-17.

181. Ravis-Giordani, 1989 (2) Ravis-Giordani, G. «La Corse à la croisée des chemins. Un peuple sans identité ou une identité sans peuple ». La pensée, n°268, mars-avril. P. 37-47.

182. Régent, 2004 Régent F. « Les Blancs métissés en Guadeloupe au XVIII siècle ». Ultramarines, n°24. P. 25-28.

183. Renan, 1882 — Renan, E. « Qu'est-ce qu'une nation ». In : Girardet, R. Nationalismes etnation. Bruxelles: Edition Complexe. P. 137-139. Renaut, 1991 Renaut, A. « Logiques de la nation ». In : Delanoi, G. et Tagieff, P.-A. (dir.).

184. Thierry, 1820 Thierry, Au. « Sur l'antipathie de race qui divise la nation française ». Le Censeur européen. 2 avril 1820.

185. Tin, 2008 Tin, L.-G. "Who is Afraid of Black in France? The Black Question: the Naine Taboo, the Number Taboo". French Politics, Culture&Society. Volume 26, n°l. Spring. P. 32-44.

186. Ville, Guérin-Pace, 2005 Ville, I., Guérin-Pace, F. « Interroger les identités, l'élaboration d'une enquête en France », Population, 60 (3). P. 277-306.

187. Vinçonneau, 2004 Vinçonneau, G. Socialisation et identité. In: Halpern, C. et Ruano-Borbalan, J.-C. (dir.). Identité(s). L'individu, le groupe, la société. Sciences Humaines Editions. P. 63-66.

188. Weil, 2003 — Weil, P. « Devenir Français, mode d'emploi ». Sciences humaines hors-série n° 39. Dec.2002/janv.-fev. 2003. P. 8-11.

189. Wieviorka, 2003 Wieviorka, M. « Mondialisation et culture ». In : Le Coadic, R. (dir.). Identités et démocratie. Presse universitaire de Rennes. P. 81-92.

190. Wieviorka, 2004 (1) Wieviorka, M. « Identités culturelles, démocratie et mondialisation ». In: Halpern, C. et Ruano-Borbalan, J.-C. (dir.). Identité(s). L'individu, le groupe, la société. Sciences Humaines Editions. P. 303-312

191. Публикации на электронных носителях

192. Горшков и др., 2007 Горшков М. К. (руководитель авторского коллектива). «Российская идентичность в социологическом измерении», Аналитический доклад. Институт социологии РАН, 2007 http://www.isras.ru/analyticalreportIdent.html

193. Малинкин, 2001 -Малинкин А. Н. «Новая российская идентичность»: Исследование по социологии знания //Социологический журнал, 2001, 4. http://www.nir.ru/socio/scipubl/sj/sj4-01mal.html

194. Морозов, 2006-Морозов В. « Понятие государственной идентичности в современном теоретическом дискурсе ». Международные процессы. Том 4. № 1(10). Январь-апрель 2006. http://www.intertrends.ru/archiv.htm

195. Rallu 1999 Rallu J. L. L'utilisation de données ethniques en démographie. Texte préparé pour Démographie : analyse et synthèse. Séminaire de Rome, mai 1999 http://www-user.ined.fr

196. Rouland, 1997 Rouland, Norbert. La pluralité des appartenances//Le Monde diplomatique.

197. Tashiro, 2003 Tashiro К., «Le Créole» // Mémoire, 2003. http://www.espritmetis.com/spip.php7articlel91. Словари и энциклопедии

198. Bonté, Izard, 1991 Bonté Pierre et Izard Michel (sous la direction de). Dictionnaire de l'ethnologie et de l'anthropologie. Paris : PUF, 1991. 755 p.

199. Hachette, Dictionnaire Encyclopédique, 20021.ttré, Dictionnaire (1860-1876) en ligne : http://librairie.immateriel.fr/fr/ebook/ 2000000013336/dictionnaire-littr%C3%A9-1860-1876

200. Notions pratiques : patrie, patriotisme, Dictionnaire des usages socio-politiques (17701815). Fascicule 8. Textes réunis par Jacques Guilhaumou et Raymonde Monnier, Paris: Honoré Champion , coli « Linguistique française », 11, 2006, 249 p.

201. De Rochefort С., Dictionnaire général et curieux. Paris: 1685

202. Voltaire, L'Encyclopédie. 1765источники

203. Углубленные неформализованные интервью: (аудиоархив и ретранскрипции)

204. Интервью №№ 1-9, Юг-Пиренеи, август 2004 г. Интервью №№ 10-15, Эльзас, апрель 2005 Интервью №№ 16-24, Бретань, май 2005

205. Интервью №№ 25-31, Прованс Альпы - Лазурный берег, май 2005

206. Интервью №№ 32-47, Корсика, июнь 2006

207. Интервью №№ 48-58, Гваделупа, январь 2008

208. Интервью №№ 59-65, Овернь, март 2008

209. Интервью №№ 66-75, Корсика, сентябрь 20091. Экспертные интервью

210. Интервью с авторами программы исследования «История жизни» Ф. Герен-Пас и И. Виль. Париж, 10 июля 2004 г. (Опубликовано в журнале «Этнографическое обозрение». 2005, №3).

211. Интервью с директором Национального института демографических исследований (INED) Ф. Эраном. Париж, 27 января 2004 г. (Опубликовано в журнале «Этнографическое обозрение». 2004, №4).

212. Интервью с директором Центра исследований России, Кавказа и Центральной Европы (CERCEC) А. Блюмом. Париж, 19 ноября 2005 г. (Опубликовано в журнале «Этнографическое обозрение». 2006, №1).

213. Интервью с директором Лаборатории исторической демографии Высшей школы социальных исследований (EHESS) Э. Ле Брасом. Париж, 13 февраля 2004 г. (Опубликовано в журнале «Этнографическое обозрение». 2006, №6).

214. Интервью с действительным членом Французской Академии историком П. Нора, Париж, 12 апреля 2010 г. (Опубликовано в журнале «Этнопанорама», 2010, № 1-2)

215. Интервью с профессором университета Лион-2 антропологом Ф. Лаплантином. 5 октября 2008 г. Архив автора.

216. Интервью с профессором университета Экс-Марсель-3 антропологом Ж.-Л. Боньолем. 3 декабря 2008 г. Архив автора.

217. Интервью с ведущим научным сотрудником Национального научного центра (CNRSM) социологом К. Витоль Де Венден, Париж, 10 апреля 2009 г. Архив автора.

218. Интервью с ведущим научным сотрудником Национального научного центра (CNRSM) антропологом М. Годелье, Париж, 13 апреля 2009 г. Архив автора.

219. Интервью с главным редактором газеты «La Dépèche du Midi» К. Казаром. Каор, август 2004 г. Архив автора.

220. Интервью с журналистом газеты «Corse matin» H. Круслэном. Корте, июнь 2006 г. Архив автора.

221. Интервью с журналистом газеты «Ouest France» Э. Шартье. Ренн, октябрь 2004 г. Архив автора.

222. Интервью с президентом ассоциации «Светские магрибинцы Франции» Паскалем Илу. Париж, февраль 2004 г. Архив автора.

223. Интервью с лидером Националистической партии Корсики депутатом региональной Ассамблеи Ж.-К. Анжелини. Бастия, 3 июля 2006 г. (Опубликовано в журнале «Этнопанорма», 2007, № 1-2).

224. Интервью с председателем ультранационалистической партии Corsica libera (Свободная Корсика) П. Поджоли, Аяччо, 14 октября 2009 г. Архив автора.

225. Интервью с мэром Каора М. Лекюрю. Каор, август 2004 г. Архив автора.

226. Интервью с вице-мэром Каора С. Лаброссом. Каор, август 2004 г. Архив автора.

227. Интервью с бывшим послом Франции в Иране, Азербайджане и ряде других азиатских государств Ж. Перреном. Париж, 13 февраля 2004 г. Архив автора.

228. Художественные произведения, дневники и мемуары

229. Гари, Р. Обещание на рассвете. Пер. с фр. Е. Погожевой. С-Пб: «Симпозиум», 2010. 348 с.

230. Мерль, Р. За стеклом. В кн.: Мерль Р., Лоне П., Гимар П. Французский роман. Киев: БМП «Борисфен», 1995. с. 7-304

231. Begag, A. Le marteau pique-cœur. Paris: Seuil, 2004. 251 p.

232. Dujon-Jourdain,E. Le Sablier renversé II Mémoires de Békées. Dujon-Jourdain, E., Dormoy-Léger, R.; texte établi, présenté et annoté par Henriette Levillain. Paris: l'Harmattan, 2002. 180 p.

233. Fanon, F. Peau noir, masques blancs. Paris, Seuil. 1971. 188 p. Ferniot, J. C'était ma France. Paris: Grasset, 2004. 488 p. Hansi. Le paradis tricolore. Paris: Herscher. 1993. 39 p.

234. Hansi. Professor Knatshké. Le roman de l'Alsace 1900. Strasbourg: Editions Du Rhin. 2003. 304 p.

235. Kelman, G. Je suis noir et je n'aime pas le manioc. Paris : Max Milo, 2003. 182 p. Maalouf, A. Les identités meurtrières. Paris: Grasset, 1998. 189 p. Maalouf, A. Origines. Paris: Editions Grasset, 2004. 486 p.

236. Makine, A. Le testament français. Paris: Editions Mercure de France, 1995. 309 c. Memmi, G. Ma France. Paris: Editions Safed. 2004. 144 p.

237. Nichapour, A. Pour l'amour d'une langue. Lettre ouverte d'une immigrée « intégrée » au Président de la République et aux Français. Editions Le bord de l'eau, 2007. 103 p.

238. Paroles de Poilus. Lettres et carnets du front. 1914-1918. Paris: Editions Radio France, 1998. 120 p.

239. Paroles du jour J. Lettres et carnets du Débarquement, été 1944. Paris : Editions Librio, 2004.

240. Perec, G. Espèces d'espaces. Paris: Galilée, 1974/2000. 185 p. Perec, G. Penser/Classer. Paris: Seuil, 2003. 176 p. Sarraute,N. Enfance. Paris: Editions Folio, 1983. 276 p.1. Статьи в СМИ

241. Canto-Sperber, 2005 Canto-Sperber, M. « Un défi intellectuel et moral ». Le Figaro. 30.03.2005

242. Hureaux, 2004 Hureaux, R. « La vertu d'insolence ». Le Figaro. 01.07.20041.clerc, 2004 Leclerc, G. « L'essence et l'existence d'une nation ». Le Figaro. 19.07.2004

243. Maalouf, 2004 Maalouf, Amin. Le modèle français est libérateur pour l'individu//£e Figaro. 15.06.2004

244. Marchand, 2004 Marchand, S. « Qu'est-ce qu'être Français en 2004 ». Le Figaro. 08.06.2004

245. Martinache, 2008 Martinache, I. « Les musées, lieux hautement politiques ». Peu. ha kh.: : Benoît de L'Estoile, Le goût des autres. De l'exposition coloniale aux arts premiers, Flammarion, 2007, 454. Texte paru dans laviedesidees.fr, le 2 avril 2008

246. Montandon, 1941 Montandon G. « Ce que signifie l'ethnie française ». L'Ethnie française, n°l, 1941.

247. Tabet, 2004 Tabet, M.-C. « Une conception ouverte de la nationalité » Le Figaro. 08.06.2004

248. Tertrais, 2004 Tertrais, B. « L'Amérique qu'on aime à détester ». Le Figaro. 22.07.2004. Todd, 2005 - Todd, E. « Rien ne sépare les enfants d'immigrés du reste de la société ». Le monde. 12.11.2005

249. Védrine, 2005 Védrine, H. « Sortir du dogme européiste ». Le Monde. 08.06. 2005 Wieviorka, 2004 (2) - Wieviorka, M. La «désacralisation» de l'identité françaisdILe Figaro. 11.06.2004

250. Chirac, 2006 Allocution de M. Jacques Chirac, Président de la République, à l'occasion de l'inauguration du Musée du quai Branly (Выступление Президента Республики Ж.Ширака на торжественном открытии Музея на набережной Бранли).

251. Данные опросов общественного мнения1.s croyances religieuses Les croyances religieuses en recul parmi les Français (sondage) AFP: http://www.laicite-republique (данные опроса о религиозности французов)

252. Expression publique, 2004 Dormez votre avis sur les discriminations dans l'entreprise: http://www.expressio npublique.com/

253. Expression publique, 2005 Quelle politique d'immigration faut-il, selon vous, pour la France ? http://www.expressionpublique.com/

254. Интернет-сайты и документы общественных организаций

255. Сайт Музея на набережной Бранли: http://www.quaibranly.fr/

256. Сайт Национального центра истории иммиграции: http://www.histoire -immigration.fr/

257. Сайт Europe Maxima: http://www.europemaxima.com1. laïcité en France La laïcité en France. 2004-11-10.0136: http://www.laic.info/ (Сайт посвященный соблюдению принципа отделения церкви от государства).

258. Официальный сайт Движения светских магрибинцев во Франции: www.maghrebins-laïques.fr

259. Официальный сайт регионального офиса по туризму Нормандии. Normandie : portrait psychologique http://www.norrnandie-tourisme.fr /content/media/ document. php?id do cument= 14 8 idformat= 1

260. Cordonnier, J. L'Alsace n'est pas la Corse//www.alsacedabord.org (сайт эльзасских pe-гионалистов)

261. Fontan, 1969. La nation occitane, ses frontières, ses régions, (extraits) http://ethnisme.ben-vautier.com/analyses/etat/france.html (сайт окситанского движения)

262. Hilaire, 1986-La France a-t-elle encore un empire ? http://ethnisme.ben-vautier.com/analyses /etat/france.html1. СПИСОК ИНФОРМАТОРОВ,цитируемых в диссертации

263. Анна-Мария, 47 лет, замужем, трое детей, владелица магазина (департамент Лот, регион Юг-Пиренеи). «Коренная жительница г. Каора» (более четырех поколений). Никогда не меняла место жительства.

264. Анник, 68 лет, разведена, двое детей, портниха (департамент Морбиан, Бретань). Родилась в департаменте Финистер в Бретани, в молодости прожила 4 года в Марокко с мужем-военным. Поселилась в департаменте Морбиан после развода в 1980 году.

265. Бенжамен, 22 года, не женат, студент (Овернь, Клермон-Ферран).

266. Бенуа, 32 года, не женат, пожарный (департамент Устье Роны, Прованс-Альпы-Лазурный берег). Родился в Дранси под Парижем. Несколько раз переезжал в разные регионы вместе с родителями. На нынешнем месте жительства живет постоянно последние 20 лет.

267. Бернар, 52 года, женат, двое детей, рабочий на крупном предприятии (департамент Кот д'Армор, Бретань). Из крестьянской семьи, родился и живет постоянно в одной и той же коммуне.

268. Жак, 65 лет, филолог, профессор университета (Бастия, Корсика). Родился на Корсике, в возрасте от 20 до 40 лет жил в Париже, в 1981 году вернулся на остров.

269. Жан-Марк, 45 лет, женат, двое детей, инженер-программист на военной базе (департамент Морбиан, Бретань). Родился в Тунисе в семье французов итальянского происхождения. Переехал с родителями во Францию в возрасте 7 лет, с тех пор живет в Бретани.

270. Жан-Мишель, 40 лет, женат, двое детей, чиновник префектуры (департамент Лот, регион Юг-Пиренеи). Никогда не менял место жительства.

271. Жанна, 75 лет, вдова, двое детей, писательница (департамент Лот, регион Юг-Пиренеи). Родилась в Тулузе, мать иммигрантка из Испании, отец - бретонец. Училась и затем жила в Париже. Границы «своего региона» определяет как границы исторической Гаскони.

272. Ивонна, 54 года, замужем, двое детей. Хозяйка ресторана (Корсика). Родилась в Марокко в корсиканской семье. В возрасте 12 лет переехала в Аяччо, после школы уехала учиться в Экс-ан-Прованс, затем вернулась на Корсику и поселилась в Корте.

273. Клод, 46 лет, не женат, безработный (департамент Лот, регион Юг-Пиренеи). Никогда не менял место жительства.

274. Кристиан, 53 года, женат, четверо детей, журналист (департамент Лот, регион Юг-Пиренеи). Местный уроженец, из крестьянской семьи, младший из пяти детей, единственный, кто не унаследовал от родителей окситанский язык.

275. Лоран, 37 лет, женат, один ребенок, инженер-инструктор (г. Ренн, Бретань). Родился в Анже, где прожил до 20 лет. Затем недолго жил на Мартинике, потом в Париже. Последние 5 лет живет в Ренне.

276. Мари-Доминик, 44 года, замужем, один ребенок, преподаватель корсиканского языка в лицее (Корсика). Родилась в Аяччо, после окончания школы уехала учиться в

277. Ниццу, но прожила там только 2 года, после чего вернулась на остров, где как раз открылся университет. Получила диплом факультета «корсиканских исследований». Преподает в Корте, живет в деревне неподалеку от города.

278. Марк, 27 лет, не женат, инструктор по плаванию (департамент Канталь Овернь). Родился и живет в одной коммуне.

279. Ноэль, 35 лет, не женат, журналист (Корсика). Родился на Корсике в рабочей семье, учился в университете Корте на факультете иностранных языков, затем стажировался в Англии. Получил специальность гида-переводчика, позже переквалифицировался в журналиста.

280. Паола, 37 лет, вдова, один ребенок, активистка националистического движения (Корсика). Родилась в южной части острова, но с 11 лет живет в департаменте Верхняя Корсика, откуда родом ее мать.

281. Паскаль, 35 лет, женат, двое детей, бухгалтер (департамент Верхний Рейн, Эльзас). Всю жизнь живет в Эльзасе, в одном департаменте. С самого начала трудовой деятельности работает в Швейцарии.

282. Поль, 52 года, женат, трое детей, хирург-отоларинголог (департамент Лот, Юг-Пиренеи). Родился в Бриве, учился в Тулузе. С 1983 г. живет в Каоре.

283. Режис, 48 лет, женат, трое детей, филолог, специалист по славянским языкам (Клер-мон-Ферран, Овернь). Родился, вырос и получил образование в Париже. В Клер-мон-Ферран переехал по профессиональным мотивам 8 лет назад.

284. Серж, 44 года, женат, трое детей, депутат регионального собрания (департамент Лот, регион Юг-Пиренеи). Жил в нескольких регионах, последние 10 лет на нынешнем месте.

285. Франсуа, 40 лет, женат, четверо детей, повар (департамент Лот, регион Юг-Пиренеи). Родился во Франции в семье иммигрантов из Испании. Никогда не менял место жительства.

286. Франсуаза, 60 лет, замужем, трое детей, заведующая финансово-административной частью университета (Клермон-Ферран, Овернь). Родилась в департаменте Алье, всю жизнь прожила в разных департаментах Оверни.

287. Эрик, 26 лет, программист, не женат, родился в Гваделупе, живет в пригороде Парижа.

288. Эрван, 35 лет, женат, один ребенок, журналист (Ренн, Бретань). Постоянно живет на одном месте, но по роду деятельности много путешествует.

289. Эрве, 39 лет, не женат, фотограф (департамент Нижний Рейн, Эльзас). Всю жизнь живет в одной коммуне.1. РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

290. ИНСТИТУТ ЭТНОЛОГИИ И АНТРОПОЛОГИИ им. Н.Н.Миклухо-Маклая0?20115046б1. На правах рукописи1. Елена Ивановна ФИЛИППОВА

291. Территории коллективной идентичностив современном французском дискурсе1. Том г