Становление и эволюция системы местного управления на Урале во второй половине XV-первой половине XVII в. тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.02, кандидат исторических наук Семенов, Олег Владимирович

• Семенов, Олег Владимирович
• кандидат исторических наук
• 2005

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Семенов, Олег Владимирович

Введение.

Глава I. Становление и развитие системы местного управления в Верхнем Прикамье (вторая половина XV в. - 1580-е гг.).

1.1. Вхождение Перми Великой в состав Московского государства.

1.2.Система местного управления Перми Великой в 1505 - 1580-е гг.

Глава II. Провинциальное управление в Приуралье и Зауралье в конце XVI - начале XVII в.

11.1. Утверждение системы воеводского управления.

11.2. Воеводский аппарат власти.

11.3. Власть и общество в начале XVII в.

Глава III. Система местного управления на Урале в 1613 г. середине XVII в.

III. 1. Усиление централизации и бюрократизации системы местного управления.

III.2. Власть и общество в первой половине XVII в.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Становление и эволюция системы местного управления на Урале во второй половине XV-первой половине XVII в.»

В современной отечественной и зарубежной историографии вопросы изучения административно-управленческих процессов являются ключевыми1. В условиях коренных реформ и преобразований, когда возникла острая необходимость в переосмыслении событий не столь далекого прошлого, современное общество получило уникальную возможность прибегнуть к историческому опыту и избежать некогда уже допущенных ошибок. Помимо практической значимости, обращение к различным аспектам системы управления имеет и чисто научный интерес. Среди исследователей до сих пор не умолкают споры по вопросу о характере государственного строя России во второй половине XVI - XVII вв. Тема эта далеко не праздная, поскольку именно тогда во многом был предопределен ход последующего развития русской истории. При этом основная часть аргументов в пользу наличия (или отсутствия) в стране сословно-представительной монархии, времени и неизбежности (или случайности) ее смены самодержавием опирается на анализ государственной системы управления. Благодаря работам А.А. Зимина, JI.B. Черепнина, С.О. Шмидта и ряда других исследователей была детально разработана проблема зарождения и функционирования приказов, показаны процессы развития и становления бюрократии, постепенное изменение роли Боярской думы и земских соборов. Куда хуже обстоит дело с системой местного управления, о слабой изученности которой историки говорили еще несколько десятилетий назад2. Между тем, по справедливому замечанию Е.В. Вершинина, признаки сословно-представительного строя «не могут быть сведены только к деятельности земских соборов, но должны проявляться и в функционировании органов власти на местах)/. Немаловажное значение имеет изучение местного управления и для ответа на вопрос о времени складывания Русского централизованного государства, одним из атрибутов которого (наряду с такими составляющими, как ликвидация уделов и экономической обособленности отдельных земель, замена системы вассалитета отношениями подданства, развитие общегосударственного права и законодательства, ограничение феодального судебно-податного иммунитета, складывание единых налоговой системы и организации вооруженных сил, непосредственно подчиненных верховной власти) как раз и являлось оформление качественно иного управленческого аппарата4.

Цель исследования - изучение процесса зарождения, функционирования и эволюции системы местного (наместнического, воеводского и мирского) управления на территории Урала во второй половине XV - первой половине XVII в.

Для достижения данной цели необходимо поставить и решить ряд следующих задач:

1) изучить механизм включения в состав Русского государства порубежных территорий (на примере Приуралья и Зауралья) и распространения на них московской системы управления;

2) определить структуру, функции, степень самостоятельности и ответственности системы местного (наместнического, воеводского и мирского) управления в крае и изменение соотношения между его ветвями;

3) проследить процесс эволюции государственного аппарата в сторону самодержавия на местном уровне;

4) произвести сравнительную характеристику системы управления в Перми Великой и Зауралье.

Объект исследования - власть и общество в Московском государстве.

Предмет исследования - система местного управления на Урале во второй половине XV - первой половине XVII в.

Территориальные рамки исследования охватывают Верхнее Прикамье и Зауралье, которые в изучаемый период входили в состав Чердынского, Соликамского, Кайгородского, Верхотурского, Туринского и Пелымского уездов. В диссертации специально не рассматриваются владения Строгановых, поскольку эта тема могла бы послужить предметом для отдельной работы. «Именитые люди» фигурируют лишь в контексте рассматриваемой проблемы.

Пермь Великая занимала обширные территории, простиравшиеся по Каме от ее истоков на западе до Уральского хребта на востоке, а с севера - от верховьев Печоры до устья Лысьвы в районе Соликамска на юге (земли по Чусовой находились в составе владений Строгановых). В конце XVI - первой половине XVII в. (с небольшим перерывом) местной администрации подчинялось также Сылвенско-Иренское поречье. Что касается Зауралья, то северная граница края проходила по верховьям рек Пелым, Лозьва и Сосьва, на западе упиралась в Каменный пояс, на востоке - в Большую и Малую Конды, среднее течение Тавды и Туры, захватывая Исеть, Миасс и верховья Уфы на юге. Конечно, административное деление уездов не всегда совпадало с географическим. Тем не менее, на протяжении всего рассматриваемого периода оно оставалось относительно стабильным, что и будет показано в основной части исследования.

О целесообразности порайонного изучения «прошлого столь огромной страны» как Россия, говорил еще А.А. Преображенский5. Пожелание ученого тем более актуально сегодня: в условиях радикального изменения подходов в преподавании отечественной истории «особое значение приобретает обращение к региональному материалу», являющееся «задачей первостепенной важности»6. Выбор именно данных территорий во многом обусловлен той огромной ролью, которую они сыграли в русской истории: Пермь Великая долгое время оставалась связующим звеном между отдельными частями Поморья и выполняла функцию по обороне восточных рубежей Московского государства от ударов воинственных соседей. Впоследствии она стала базой для присоединения и (вместе с Зауральем) последующей колонизации Западной и Восточной Сибири. Именно с Урала на восток шел основной поток первых поселенцев, осуществлялось их продовольственное обеспечение, заимствовался опыт освоения края7. К тому же, несмотря на то, что Кайгоро-док, Чердынь и Соликамск относились к районам Поморья, а Верхотурье, Туринск и Пелым являлись сибирскими городами, на протяжении XVI - XVII столетий они сохраняли известную обособленность от остальных территорий. Так, все три приуральских уезда входили в состав Перми Великой, управление которой до 1613 г. сосредотачивалось в руках общей администрации. Даже после утверждения в каждом из городов края самостоятельных воевод Чердынь продолжала считаться главной, а Соликамск и Кайгородок так и не избавились от статуса «пригородков». В источниках XVII в. население Верхнего Прикамья нередко фигурировало под общим названием «пермичи», «пермские люди»8. К тому же, с 1636 г. Чердынь и Соликамск были вновь объединены под управлением единого воеводы. Сохраняли определенную обособленность от остальной Сибири и территории Зауралья. Не случайно созданный в 1687 г. Верхотурский разряд, пусть и на короткое время, состоял из Верхотурского, Туринского и Пелымского уездов.

Хронологические рамки исследования охватывают период со второй половины XV до середины XVII в. Нижняя граница обусловлена временем начала присоединения Перми Великой к Московскому государству, а верхняя - оформлением качественно нового этапа в отечественной истории, связанного с периодом дальнейшего укрепления самодержавия. Внутри изучаемой эпохи целесообразно выделить следующие этапы: 1) вторая половина XV в. - 1580-е гг. (складывание предпосылок вхождения Верхнего Прикамья в состав Московии (вторая половина XV в.), утверждение и функционирование в крае русских административных порядков в форме системы наместнического управления (начало XVI в. - 1580-е гг.)); 2) конец XVI в. - 1612 г. (присоединение Сибири и оформление на территории Приуралья и Зауралья воеводской системы управления, временное равновесие между приказным и земским началом); 3) 1613 г. - середина XVII в. (дальнейшее укрепление системы воеводского управления, все более отчетливая тенденция подавления мирской автономии и превращения органов местного самоуправления в низовое звено госаппарата).

Методологической основой исследования является системный подход. Он позволяет интерпретировать местное управление в качестве единого организма, сложноорганизованной системы. При всех трудностях, связанных с категориальным определением системы, необходимо отталкиваться от ее общепризнанного эмпирического понимания как упорядоченного множества взаимосвязанных элементов, обладающего структурой, определенным поведением, автономностью этого поведения и его целенаправленностью. Системный подход в изучении взаимоотношений между властью и обществом, претерпевавших существенные изменения в ходе эволюции системы местного управления, позволяет проводить описание элементов не «как таковых», но с учетом их «места» в системе, а также выдвинуть новые принципы подхода к изучаемому явлению. Последнее выражается в стремлении рассмотреть все элементы, образующие систему местного управления в Приуралье и Зауралье, как единую определенную целостность, находящуюся в динамике и развитии. К тому же, в системном исследовании один и тот же «материал» выступает как обладающий одновременно разными характеристиками и функциями. Отсюда вытекает иерархичность строения системы, где все уровни иерархии «выполнены» из одного материала9. Вот почему система местного управления на Урале представлена в качестве составной части общегосударственной, а последняя - как неотъемлемая часть власти и общества в целом.

Методика изучения включает основные принципы и методы исторического исследования. Это принцип историзма, позволяющий оценивать исторические факты и явления в движении и взаимосвязи, учитывать специфику событий и процессов, не допуская их модернизации, а также научная объективность, которая обеспечивает всестороннюю оценку вопросов становления и эволюции системы местного управления на Урале. В работе применялись следующие методы: ретроспективный (позволяет привлечь источники и исследования за более поздний период для реконструкции исторической картины изучаемого времени), сравнительный (необходим для проведения аналогий со становлением и функционированием системы местного управления в других областях России - Сибири, Поволжье, Поморье, центре и юге страны, что позволяет раскрыть сущность рассматриваемых явлений, как по сходству, так и по различию характерных для них свойств), типологический (позволяет выделить то единое, которое присуще всему многообразию тех или иных сочетаний)10, генетический (заключается в последовательном раскрытии свойств, функций и изменений изучаемой действительности в процессе ее исторического движения, что дает возможность установить причинно-следственные связи и закономерности развития системы местного управления на Урале), антропологический (позволяет проникнуть во внутренний мир человека, выявить специфику мышления и нравственно-психологический облик, обусловливавших восприятие действительности (в том числе государственной власти) и определявших воззрения и деятельность личности)11.

Историография. Несмотря на то, что редко какое из исследований по истории России XV - XVII вв. в той или иной степени не затрагивало системы местного управления, последняя до сих пор изучена еще недостаточно. Особенно это касается Урала, который зачастую рассматривали не самостоятельно, а в контексте изучения Поморья или Сибири. Что же касается работ, специально посвященных системе местного управления краем, то они либо ограничиваются хронологически узкими рамками, либо освещают только отдельные стороны данной проблемы. Серьезных же попыток рассмотреть Урал в качестве единого целого (а не отдельно Зауралье или Приуралье), а тем более провести сравнительный анализ административно-управленческих структур и традиций между его частями, не предпринималось.

Начало изучения системы местного управления в отечественной историографии было положено Г.Ф. Миллером. В ходе Второй Камчатской экспедиции (1733 - 1743 гг.) исследователь собрал множество источников, которые и легли в основу его «Истории Сибири». Последняя, вследствие утраты значительной части документов, до сих пор остается неоценимым пособием для изучения истории Урала и Сибири. Впрочем, сами по себе вопросы управления затрагивались Миллером попутно. В частности, он уделил внимание проблеме взаимоотношений русской администрации и аборигенного населения (показав добровольный характер подчинения инородцев и щадящую политику по отношению к ним со стороны правительства), обозначил территориальные границы сибирских уездов, полномочия воевод края и специфику их деятельности. Общий вывод исследователя сводился к тому, что именно приказным властям принадлежала основная роль в деле освоения «закаменных» территорий12.

Известный собиратель древностей В.Н. Берх не являлся профессиональным историком. Тем не менее, он внес определенный вклад в дело изучения системы управления Перми Великой. В частности, исследователь сделал вполне обоснованное предположение о том, что Великопермская уставная грамота была пожалована местным жителям сразу же после включения края в состав Московского государства в 1505 г. Особую ценность представляют впервые опубликованные им выдержки из писцовых книг И. Яхонтова (1578/1579 г.) и М. Кайсарова (1623/1624 г.)13.

Объектом самостоятельного изучения система местного управления XVI - XVII вв. стала лишь во второй половине XIX в. Во многом это было обусловлено разработкой и реализацией земской и городской реформ. Наиболее заметное место среди исследователей занимали представители «государственной» школы, основной чертой которых как раз и являлось обостренное внимание к истории органов сословного представительства в центре и на местах14. Задача ученых существенно облегчалась благодаря расширившемуся кругу источников, опубликованных в «Собрании государственных грамот и договоров» и ряде других изданий.

Так, Б.Н. Чичерин, основываясь исключительно на опубликованных материалах, изучил воеводское (и отчасти наместническое) управление, деятельность губных старост, различные виды «верных» служб. Несмотря на то, что его работа посвящена территории всей России, она построена на проведении параллелей между системой управления ее отдельных частей. Настаивая на частном характере всего управления и его юридической неопределенности, исследователь подчеркнул постепенное огосударствление земских органов и их неуклонное превращение в придаток бюрократического аппарата. Одновременно с этим он отметил особенность отношения наместников и волостелей к пожалованной им в кормление территории (на которую они смотрели как на частное владение) и отсутствие с их стороны какой-либо ответственности перед правительством за выполнение своих функций15.

Благодаря ценным наблюдениям и оценкам, до сих пор сохраняет определенный интерес работа И.А. Андреевского, в которой он попытался проследить эволюцию и установить преемственность между различными этапами местного управления на протяжении нескольких столетий. Им, в частности, была определена сущность кормленческой системы (кормление - вознаграждение за службу) и дана классификация функций наместников: по отношению к ним самим (кормление как таковое), к великому князю (финансовые, военные, политические), к управляемому населению (административные и судебные полномочия). К сожалению, автор строил свою концепцию исключительно на опубликованных материалах, а его исследование, не учитывающее географических особенностей, пронизано схематичностью и лаконизмом16.

Н.П. Загоскин затронул лишь отдельные вопросы системы местного управления. Он дал исчерпывающую для своего времени характеристику известных уставных грамот (в том числе Великопермской): установил причины их появления, разобрал структуру, провел сравнение отдельных статей между собой17.

В последние десятилетия XIX в. исследования системы местного управления приобрели региональный подход. Здесь необходимо отметить труд В.Н. Шишонко, который попытался дать связное изложение всей истории Верхнего Прикамья. Работу выполнял историк-любитель, что и объясняет наличие в ней огромного числа ошибок, откровенных недоразумений и какой-либо стройной концепции. Впрочем, она ценна содержащимися здесь источниками, некоторые из которых были впервые введены в научный оборот18.

Пермская старина» А.А. Дмитриева стала важной вехой в деле изучения истории местного управления на территории Урала. Проделав огромный труд по сбору, классификации и критике источников (в том числе извлеченных из архива Верхотурского уездного суда), ученый рассмотрел вопрос о включении Перми Великой и Зауралья в состав России, проследил эволюцию взаимоотношений между властью и обществом. Им, в частности, была охарактеризована политика Москвы по закреплению своих позиций на новых территориях (христианизация, строительство опорных пунктов, ставка на аборигенную знать), показана огромная роль Прикамья в деле колонизации Сибири. Особо ценными являются опубликованные исследователем источники (писцовые книги И. Яхонтова (1578/1579 г.) и дозорная книга Ф. Тараканова (1621 г.)), а также составленный им хронологический перечень великопермских воевод19. К сожалению, сама по себе система местного управления зачастую затрагивалась им попутно, в контексте изучения других проблем, некоторые выводы устарели и кажутся наивными.

В исследовании П.Н. Буцинского отечественная историческая наука получила, пожалуй, первое после работ Г.Ф. Миллера выполненное на высоком научном уровне исследование по истории Сибири конца XVI - первой половины XVII в. Тема местного управления хотя и не стала объектом его специального изучения, однако была затронута ученым довольно широко. Опираясь на архивный материал («портфели» Миллера и фонд Сибирского приказа), автор коснулся проблемы становления воеводской власти в крае, очертив (хотя и бегло) полномочия и функции приказной администрации. Особое внимание исследователь обратил на взаимоотношения властей с русским и инородческим населением, подчеркнув огромную роль общинных структур (прежде всего у служилых людей) в качестве противовеса воеводским злоупотреблениям20.

Одним из ярчайших представителей «государственной» школы оставался А.Д. Градовский. Крупный специалист в области права, он внес ощутимый вклад в проблему изучения правительственных учреждений России XVII -XIX вв., в том числе провинциального уровня: рассмотрел вопросы административного деления, определил смысл кормленческой системы, заключавшийся в ее «служебном» характере, проследил правительственную политику по ограничению власти наместников и волостелей. Вслед за Б.Н. Чичериным историк специально обратился к характеристике приказного управления: разобрал общие принципы, на которых оно строилось, затронул проблему воеводских наказов. Давая воеводам крайне нелестную характеристику и подчеркивая несамостоятельность действий данных должностных лиц, ученый пришел к выводу о постепенном сокращении их властных полномочий, которые сосредотачивались в руках все более бюрократизирующихся органов земского самоуправления21. К сожалению, в центре его внимания оставалась не территория Урала, а уезды всего Московского государства.

Значение трудов Н.Н. Оглоблина по истории местного управления Сибири трудно переоценить. Его «Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа» до сих пор остается значительным описанием археографического характера, в котором одновременно представлена опись фонда Сибирского приказа (она, кстати сказать, до сих пор используется при работе с материалами в РГАДА), дан анализ источников, сделаны очень важные наблюдения по истории управления краем. Немалый вклад исследователь также внес в изучение вопроса о происхождении подьячих съезжих изб и их роли в местной жизни. При этом он подчеркнул то, что именно эти должностные лица (а вовсе не воеводы с дьяками и подьячими с приписью), имея крепкие связи с населением и хорошо зная свой регион, являлись подлинными хозяевами положения22. Впрочем, цельной картины управления краем ученый так и не создал.

Определенный интерес представляет справочник А.П. Барсукова. В нем содержится хронологический перечень должностных лиц воеводской администрации всех городов России. Работа, впрочем, имеет серьезные недостатки: исследователем задействованы только опубликованные (да и то не все) материалы, допущены досадные ошибки. К примеру, даже после 1636 г. Барсуков фиксирует отдельных чердынских и соликамских воевод23.

В начале XX в. произошел настоящий бум в деле публикации источни-кового материала. Все это не могло не способствовать дальнейшему изучению системы местного управления.

Фундаментальная работа М.М. Богословского посвящена деятельности органов местного самоуправления в Поморье в XVII в. Им были рассмотрены состав, структура, хозяйственные, правовые, судебные, идеологические функции мирской организации края, проанализированы ее взаимоотношения с приказными властями. На основе изученного материала исследователь теоретически обосновал понятие сословно-представительной монархии, назвав Московское государство середины XVI - первой половины XVII в. самодержавно-земским (когда правительство как в центре, так и на местах опиралось на органы сословного представительства), тогда как во время царствования Алексея Михайловича в стране установился самодержавно-бюрократический строй (участие сословий в сфере управления заменило чиновничество), окончательно трансформировавший общинную структуру в низовое звено госаппарата. Огромную роль в данном процессе сыграли воеводы, реализация которыми своих полномочий носила (за исключением вопросов финансовых) вполне самостоятельный характер. Исследуя воеводские наказы, историк также установил основное направление деятельности приказной администрации - обеспечение интересов фиска24. К сожалению, территории Приуралья затрагивались им попутно и выборочно, в контексте изучения всего Русского Севера.

Определенный вклад в проблему изучения истории местного управления внес представитель юридического направления в российской историографии М.Ф. Владимирский-Буданов. Автор обобщающих историко-правовых трудов, он в довольно беглой форме рассмотрел судебные прерогативы наместников и воевод, попытался определить специфику действовавшего при них уголовного и гражданского судопроизводства25. Однако исследование проводилось им на примере всего государства, без учета особенностей того или иного региона.

Следует отметить также работу А.А. Кизеветтера. Впрочем, в составленном им очерке содержатся многочисленные ошибки (например, утверждение о том, будто наместники лично собирали «кормы» с населения), а выводы во многом уже устарели. По мнению исследователя, реформы середины XVI в., узаконив повинности тяглецов, послужили причиной гибели земского начала. Учреждение же воевод окончательно лишило «миры» какой-либо самостоятельности26.

Таким образом, дореволюционная историография внесла ощутимый вклад в изучение проблемы местного управления России XV - XVII вв. Однако специальных работ, посвященных Уралу (или хотя бы отдельно какой-либо из его частей), так и не появилось. Имевшиеся же исследования рассматривали систему провинциального управления либо всей России, либо Поморья или Сибири. Те из авторов, которые все же специально касались Уральского региона, обращались к данному вопросу в контексте изучения общих сюжетов, а многие выводы, к которым они пришли, кажутся на сегодняшний день устаревшими.

События 1917 г. и гражданская война нанесли невосполнимый урон отечественной исторической науке: погибли или эмигрировали многие ученые, подверглись разграблению архивы. Система местного управления XV -XVII вв. надолго перестала быть темой самостоятельного исследования, поскольку основное внимание историков оказалось прикованным к изучению «истории трудящихся» и классовой борьбе, в контексте которых показывались лишь административно-фискальная деятельность администрации и ее злоупотребления. Не учитывалось и то обстоятельство, что карьеру служилого человека невозможно было рассматривать без совокупности родственных и местнических связей, поскольку «дворянская» проблематика в СССР не поощрялась.

Общая тональность советских научных работ 20-х - 30-х гг. XX в. заключалась в обличении царского деспотизма, негативном отношении к представителям центральной и местной властей, идее насильственного присоединения Сибири и представлении о системе действовавшего в ней воеводского управления как типично колониального аппарата. Отчасти такая позиция (впрочем, продиктованная не идеологическими соображениями, а анализом источников) проявилась в чрезвычайно разнообразных по тематике трудах С.В. Бахрушина. Опираясь на богатый архивный материал, исследователь всесторонне охарактеризовал систему управления «закаменными» территориями: показал деятельность Сибирского приказа, изучил полномочия воевод и выявил соотношение между разрядным и уездными центрами. На примере деятельности Ю.Я. Сулешева и П.И. Годунова ученый разобрал «прибыльную» деятельность сибирских администраторов. Впервые в советской историографии им было обращено внимание на проблему взаимоотношений светских и духовных властей (указаны постоянные конфликты между ними), а также государства и аборигенов27. Впрочем, глубоко рассмотрев отдельные вопросы системы управления краем, ученый так и не создал ее общей картины.

С конца 1930-х гг. наметались серьезные перемены в области урало- и сибиреведения, что, в первую очередь, было связано с расширением источни-ковой базы. В 1937 - 1941 гг. увидели свет два тома «Истории Сибири» Г.Ф. Миллера, несколько позже - «Судебники XV - XVI веков», «Акты социально-экономической истории» и другие издания. Вот почему в 40-х - 50-х гг. XX в. появились новые работы, затрагивавшие вопросы местного управления.

С.Б. Веселовский в «Феодальном землевладении Северо-Восточной Руси» целую главу посвятил характеристике кормленческой системы: в ней содержались ценные наблюдения о ее сущности, эволюции, причинах отмены. Основываясь на архивных и опубликованных материалах, исследователь также составил словарь-справочник, в который поместил биографические сведения о московских дьяках и подьячих как центральных, так и местных учреждений. К сожалению, эта работа далека от полноты и изобилует множеоо ством неточностей .

П.А. Садиков напрямую не касался системы местного управления. Однако большую ценность представляют его исследования «четей» и «кормленых дьяков». В частности, ученый пришел к выводу о том, что в руках последних сосредотачивались все связанные с кормленческим управлением функции: верстание служилых людей на административные должности, • выдача им соответствующих грамот и доходных списков, разбор судебных исков со стороны населения и т.д. К тому же он обратился к проблеме существования четвертных приказов и связал их происхождение с земской реформой, установив компетенцию, персональный состав, территориальные грани

29 цы .

В трудах В.И. Шункова, посвященных крестьянской колонизации и русскому земледелию Сибири, вопросы местного управления затрагивались попутно. Ученый изучил взаимоотношения между приказчиками и населением слобод, сделав неутешительный вывод об абсолютной подчиненности общин

30 ников государству .

P.M. Кабо вслед за С.В. Бахрушиным рассмотрел проблему реализации сибирскими воеводами военных и градостроительных функций, справедливо отметив тот факт, что они являлись основными на начальном этапе колонизации края31.

С конца 50-х гг. XX в. началась очередная волна интереса к изучению системы управления XV - XVII вв. Во многом она была обусловлена ослаблением идеологического диктата в стране и дальнейшим расширением источни-ковой базы. Способствовала обращению к данной теме и развернувшаяся на рубеже 40-х - 50-х гг. на страницах журнала «Вопросы истории» дискуссия о периодизации отечественной истории. Острая полемика по вопросу о наличии (или отсутствии) в России сословно-представительной монархии показала явный недостаток фундаментальных исследований. Вскоре этот пробел был заполнен работами М.Н. Тихомирова, JI.B. Черепнина, А.А. Зимина и многих других ученых, посвященными истории и деятельности земских соборов, составу и функциям приказного аппарата и Боярской думы. Что касается системы местного управления, то интерес к ней оставался более скромным и касался лишь отдельных аспектов данной проблемы.

Работы Н.Е. Носова положили начало обстоятельному анализу процесса формирования местных органов государства в первой половине XVI в. На основе богатого материала ученый показал процесс складывания и функционирования института городовых приказчиков, рассмотрел проблему становления губных и земских учреждений. Несмотря на то, что наместники остались у него на втором плане, а земли Перми Великой он вообще не затронул, автор отметил историческую закономерность ликвидации кормленщиков и одним из первых всерьез заинтересовался их социальным обликом, отказавшись от традиционного противопоставления боярства дворянству. На основе изучения Боярской книги 1556 г. Носов пришел к выводу о том, что территорию в кормление мог получить любой представитель Государева двора, а не только его верхушка, как это было принято считать ранее32.

Значительный вклад в изучение системы местного управления второй половины XV - первой половины XVI в. внес А.А. Зимин. Он положил начало новому подходу в исследовании данной темы - через призму персонального состава провинциальной администрации, представив список всех известных ему наместников33.

А.А. Введенский посвятил свои изыскания фамилии Строгановых. Попутно, хотя и довольно фрагментарно, им была затронута и проблема их

34 взаимоотношении с великопермскими наместниками и воеводами .

К изучению системы местного управления XV - XVI вв. обращался Б.Н. Флоря. Ученый сумел обнаружить новые источники (монастырские обиходни-ки и приходо-расходные книги), которые проливали дополнительный свет на формы материального обеспечения администрации. Анализ Вычегодско-Вымской летописи (памятника первостепенной важности для определения времени включения Перми Великой в состав России) заставил его усомниться в точности и полноте содержащихся в ней сведений. Огромная заслуга исследователя состоит также в том, что он первым обратился к загадочной фигуре праведчика, тесно увязав деятельность этих администраторов со свидетелями и показав наличие среди них как агентов центра, так и людей наместника35. Впрочем, непосредственного интереса к приуральским территориям историк так и не проявил.

Исследования С.М. Каштанова не затрагивали территории Урала. Однако его выводы имеют большую ценность для изучения вопроса о процессе централизации системы управления на местном уровне. В частности, ученый обратил особое внимание на институт иммунитета. Историк показал его неоднозначность (в тех случаях, когда судебно-податные привилегии предоставлялись на недавно присоединенных территориях, иммунист выступал надежным проводником великокняжеской политики) и эволюцию на протяжении первой половины XVI в. (постепенное ограничение). Затронул он и проблему происхождения городовых приказчиков и их функций, по поводу которой между ним и Н.Е. Носовым разгорелась довольно острая полемика .

А.А. Преображенский специально не занимался изучением системы местного управления. Тем не менее, в его работах, посвященных социально-экономической истории Урала, нередко поднимается проблема взаимоотношений государства и общества. Изучив ход колонизации региона, ученый показал, что основу этого процесса составляли черносошные крестьяне Поморья, а главной формой переселения было не бегство, а легальный отход с разрешения крестьянских «миров»37.

Краткий очерк А.Н. Копылова по истории органов центрального и воеводского управления Сибири в конце XVI - XVII вв. не внес ничего нового (кроме, разве что, фактического материала). В нем отразились характерные для всей предшествующей советской историографии взгляды, рисующие администраторов всесильными деспотами и подчеркивающие слабость и то несамостоятельность «миров» .

В.И. Корецкий затронул один из наименее изученных периодов воеводского управления Сибири - годы Смуты. Он дал анализ чрезвычайных полномочий приказных властей, рассмотрел правительственную политику, направленную на заведение в крае «государевой пашни». Впрочем, специально на

39 роли воевод как проводников этих мероприятии автор не останавливался .

Неоценимая заслуга в деле изучения чиновничьего состава местных и центральных правительственных учреждений принадлежит Н.Ф. Демидовой и Г.А. Леонтьевой. Исследования первой по истории приказного управления России уже давно стали классикой. В них рассматривались процессы формирования приказных кадров, принципы работы уездной бюрократии, складывание местных подьяческих фамилий, трансформация «служилых чинов» в «служебные должности» (в результате чего с середины XVII в. гражданская служба выделилась в особую отрасль службы государственной). На основе кропотливых подсчетов Н.Ф. Демидова пришла к выводу об относительно слабой бюрократизации системы провинциального управления и показала отличие состава съезжих изб Поморья от других регионов страны (его выборность населением)40. Благодаря работам Г.А. Леонтьевой была впервые подробно изучена организация приказного делопроизводства в Сибири и профессиональная подготовка местных подьячих41.

Статьи и монографии А.А. Кондрашенкова посвящены истории крестьянской колонизации Зауралья, а также изучению фигуры слободчика. Исследователь определил границы компетенции данных должностных лиц, восстановил биографии некоторых из них (например, основателя Шадринской слободы Ю. Малечкина), проследил тенденцию их постепенной замены приказчиками, справедливо связав ее со становлением самодержавия в стране. В отличие от А.Н. Копылова, ученый пришел к выводу о политической активности мирских организаций Сибири, которые отстаивали свои интересы перед государством42. К сожалению, исследователь занимался более поздним периодом (второй половиной XVII в.), тогда как слободчики раннего времени фактически выпали из его поля зрения.

Вопросы колонизации и освоения Урала, а также присоединения Верхнего Прикамья к России и формирования на его территории московских органов власти оказались в центре внимания В.А. Оборина. По итогам своих изысканий исследователь принял точку зрения о верейском происхождении Великопермских князей и отнес время вхождения Приуралья в состав Московского государства ко второй половине XV в.43 К сожалению, собственно системе управления в крае в XVI в. исследователь уделил явно недостаточное внимание, рассматривая ее в контексте изучения других вопросов. Требуют пересмотра и некоторые из сделанных им выводов (например, о времени введения в Верхнем Прикамье воевод).

Усилиями В.И. Сергеева была изучена правительственная политика накануне и в период основания первых русских городов в Сибири. Проследив процесс утверждения за Уралом государственной власти, автор пришел к выводу о преобладании в ее организации военно-функционального принци

44 па .

Большая заслуга в изучении мирской организации тяглого и служилого населения Сибири, а отчасти и Приуралья, принадлежит В.А. Александрову. Ученый доказал факт появления общины уже у первого поколения переселенцев, дал ее типологию (генетически связав с «мирами» Русского Севера), попытался определить структуру и функции. Не обошел он вниманием и проблему взаимоотношений власти и общества, проанализировав причины, ход и последствия вооруженного выступления кайгородцев в 1635 г.45

И.П. Ермолаев на основе широкого круга источников проследил процесс складывания воеводской власти в Среднем Поволжье, изучив ее структуру, организацию, функции, взаимоотношение с центральными ведомствами. Его исследование помогает установить типологические особенности развития приказного аппарата в Приуралье и Сибири46.

В трудах А.И. Копанева подробно исследована поморская община - волость XVI - XVII вв. Им охарактеризовано ее землевладение, проанализированы состав, функции и структура. Признавая выборный характер мирской организации, которая продолжала действовать на основе самоуправления и значительной автономии, исследователь пришел к выводу о постепенном усилении самодержавных тенденций и наступлении государства на права тяглецов. К сожалению, ученый не только не уделил специального внимания Приуралью, но и не ставил перед собой цели рассмотреть систему воеводской

47 власти .

Изыскания Н.И. Никитина относятся к сибирским служилым людям. В них, в частности, ученый затронул проблему их взаимоотношений с воеводской властью. Общий вывод автора заключался в том, что на протяжении всего XVII в. «войско» сохраняло значительные вольности, с которыми правительство вынуждено было считаться48.

Советской историографией был внесен, серьезный, но явно недостаточный вклад в дело изучения системы местного управления России XV - XVII вв. Зачастую проблема затрагивалась попутно, в контексте более широких изысканий. Были рассмотрены только отдельные стороны проблемы, однако фундаментальных работ, непосредственно посвященных местному управлению Урала, так и не появилось. К тому же остались неразрешенными многие вопросы.

С конца 80-х гг. XX в. по стране прокатилась череда бесконечных ломок и преобразований. Существенное расширение источниковой базы, стремление объяснить происходившие перемены, извлечь ценный опыт для современных реформ, а также рост интереса к «дворянской» и демократической проблематике, породили небывалое внимание к истории местного управления. При этом до сих пор доминирующей остается региональная историография.

Совместные работы В.А. Александрова и Н.Н. Покровского стали первым со времен М.М. Богословского исследованием о роли и месте местного самоуправления в политической системе России XVII в. На материалах Сибири ученые опровергли сложившийся стереотип об абсолютном подчинении воеводам мирских организаций. Они показали активное участие населения в делах управления и пришли к выводу о том, что община и приказная администрация являлись двумя взаимодополняющими частями механизма власти. Вот почему мнение населения имело реальный вес при решении государственных вопросов самого различного характера. Таким образом, авторы по-новому поставили вопрос о сословно-представительной монархии, подвергнув критике общепринятую концепцию, сводившую сущность проблемы к участию представителей сословий в высших органах власти и подчеркнув необходимость изучения взаимосвязей между государством и обществом во всех их проявлениях. Вдобавок, отдельные исследования Н.Н. Покровского позволили проследить постепенную бюрократизацию системы местного управления в Сибири и пролили дополнительный свет на феномен «отказа». На примере же томских событий 1648 - 1649 гг. ученый показал, что активные формы сопротивления вытекали из традиционных представлений «миров» об обязанности истинного государя править в союзе с «землей». При этом тяглецы не рассматривали свои действия в качестве противоправных и не стремились к ниспровержению существующего строя, лишь выступая за его корректировку49. К сожалению, в исследованиях В.А. Александрова и Н.Н. Покровского все же недостаточно освещены вопросы компетенции воеводских властей и слабо затронут аппарат, при помощи которого провинциальные администраторы ее реализовывали.

Существенный вклад в дело изучения системы приказного управления в Сибири и Зауралье внес Е.В. Вершинин. Ученый уделил особое внимание принципам назначения на воеводские должности (сочетание двух тенденций -личного желания претендента и инициативы центрального учреждения, что свидетельствовало о переходном этапе в формировании гражданской службы как особой отрасли управления), подчеркнул принципиальное отличие нового аппарата от наместников (в формах обеспечения), отметил складывание принципа отбора пригодных для управления краем кадров. Им был составлен хронологический перечень высшей приказной администрации всех сибирских городов, дан подробный анализ воеводских наказов и «прибыльных дел». Автор проявил интерес и к Приуралью: затронул вопрос о времени вхождения Перми Великой в состав Московского государства, рассмотрел наместническое управление и первым подробно остановился на проблеме его ликвидации и замены воеводами50. Тем не менее, исследователем была лишь намечена общая тенденция эволюции системы управления в Верхнем Прикамье после Смуты. Имеет некоторые неясности и приведенный им список зауральских воевод.

JI.B. Данилова детально изучила структуру и функции сельской общины Поморья (к сожалению, без выделения Приуралья), показала ее важную роль в местном управлении краем и пришла к выводу о неуклонной трансформации мирской организации в низовое звено госаппарата51.

А.П. Павлов остановился (впрочем, применительно к России вообще) на проблеме возникновения системы воеводского управления. Он убедительно обосновал тезис о том, что становление и утверждение новой системы власти было процессом эволюционным, обусловленным всем ходом социально-экономического развития страны (падением роли органов сословного представительства, дальнейшими процессами централизации и т.д.), а внешние причины (в частности, Смута) только ускорили данный процесс52.

Исследования Е.Н. Швейковской посвящены различным аспектам взаимоотношений государства и мирских организаций Поморья. Ею подробно изучено правосознание крестьянства и показано сосуществование в его среде официального законодательства и обычно-правовых норм, рассмотрена проблема интеграции общинного самоуправления в систему государственной власти, выявлены сферы их взаимодействия и компетенция. К тому же она сумела установить состав и структуру воеводской дворни, показав ее взаимоотношения с населением и между собой. Основные выводы историка вполне применимы и к землям Верхнего Прикамья, социальный облик которых оставался близким к районам Русского Севера53.

Монография Ю.Г. Алексеева «Судебник Ивана III. Традиция и реформа» стала крупнейшим за последнее десятилетие событием в изучении социальной и юридической системы Московского государства рубежа XV - XVI вв. В центре внимания исследователя оказался Судебник 1497 г., анализ которого дает немало ценного материала и по вопросам, относящимся к системе местного управления первой половины XVI в.54 Впрочем, отдельного внимания к Перми Великой автор так и не проявил.

Работы Г.Н. Чагина посвящены изучению системы управления Перми Великой в XV - XVI вв. Однако взгляды автора укладываются в традиционную для большинства пермских историков схему и в основном только обобщают накопленный ранее материал, фактически не давая ничего нового55.

Благодаря Т.И. Пашковой впервые за долгое время был подвергнут детальному изучению институт наместников и волостелей. Исследовательница проанализировала биографии администраторов (ею составлен список из 400 наместников и 260 волостелей), их полномочия и социальное происхождение, что позволило поставить под сомнение традиционную концепцию о вытеснении «боярства» «дворянством» в аппарате местной администрации и связать отмену кормленщиков в середине XVI в. со становлением единого Русского государства. К сожалению, при всей своей новизне, в работе немало спорных суждений, а то и откровенных ошибок (к примеру, в ряды наместников Перми Великой Пашкова включила кн. Ермолая, П.В. и Ф.В. Вымских, которые в действительности управляли Пермью Вычегодской), фактически не рассмотрены тиуны, доводчики и праведчики56. К тому же, в центре внимания автора оказались не территории Верхнего Прикамья, а все Московское государство.

Нижневартовский историк Я.Г. Солодкин уделил внимание мотивам назначения «начальных людей» в Сибирь, определению их сословного статуса и влиянию зауральской службы на последующую карьеру служилого человека. Им были исследованы такие загадочные должностные лица приказной адмиш трации, как письменные головы, прослежены биографии первых пелым-ских воевод, уточнена хронология их правления57.

Отдельные вопросы о принципах назначения на должность сибирских воевод находились в центре внимания С.К. Ишмулкина и К.В. Петрова58.

По-новому взглянул на характер обеспечения должностных лиц местного управления в XVII в. Г.П. Енин. Ученый показал наличие принципиально схожих черт между наместниками и воеводами, заключавшихся в официально узаконенном праве кормления, использовании ими в выполнении своих должностных функций дворовых людей и особом отношении служилых к возложенным обязанностям (стремление не управлять, а «покормиться»). Через всю монографию исследователя красной нитью проходит тема непомерных воеводских злоупотреблений, с которыми правительство боролось только в крайних случаях, рассматривая их как неизбежное зло59. К сожалению, работа построена только на материалах Европейской России, без учета специфики приуральского региона, в связи с чем кажутся недостаточно необоснованными некоторые выводы автора (например, об отсутствии со стороны государства каких-либо попыток борьбы с кормленческой практикой).

Работы Е.М. Главацкой посвящены коренному населению края, благодаря чему в них затрагивается только одна из сторон системы местного управления - проблема взаимоотношений инородцев с государством. Автор проанализировал ясачные функции воевод и пришел к выводу об их постепенном расширении посредством все большего вмешательства во внутреннюю автономию аборигенных социумов60.

Н.Н. Симачкова специально остановилась на изучении вопроса о становлении воеводской системы управления в Сибири в конце XVI - начале XVII в., пытаясь определить специфику деятельности и компетенцию первых администраторов края61. Впрочем, ее работы, хотя и содержат новый фактический материал, в действительности мало что дают ценного, поскольку зачастую лишь повторяют выводы, содержащиеся в трудах других исследователей региона.

С.В. Стрельников внес дополнительные сведения о слабо изученной фигуре праведчика62.

Работы А.В. Антонова впервые после исследований Б.Н. Флори были посвящены анализу сохранившихся кормленых грамот: их датировке, определению и сравнению типов, динамике изменения формуляра. В своих многочисленных статьях ученый затронул и другие аспекты местного управления XV - XVI вв. В частности, он попытался документально обосновать зависимость пожалования той или иной территории в кормление с правом боярского суда от силы сохранявшихся на ней удельных традиций и угрозы военных вторжений63.

Определенный интерес представляют работы Е.А. Курлаева и И.Л. Маньковой, посвященные одной из важнейших сторон деятельности царской администрации - поиску и разработке месторождений полезных ископаемых. Наблюдения исследователей позволяют сделать вывод о тесном взаимодействии в этом вопросе центральных и воеводских властей с мирскими организа

64 циями .

Судьба посадского самоуправления в XVII в. (впрочем, только на примере городов Европейской России) прослежена М.Б. Булгаковым. Исследователь сумел показать его постепенную трансформацию в низовое звено госаппарата, что выражалось в бюрократизации и олигархизации мирских структур, предоставлении им все новых казенных обязанностей и усилении правительственного контроля над внутренней жизнью общины65.

С целью выявления типологических особенностей становления и эволюции системы местного управления на Урале в XVI - первой половине XVII в. и ее сравнительной характеристики также целесообразно привлечь исследования В.Н. Глазьева и К.И. Кузина (юг России), Е.А. Колесниковой (центральный регион), Н.В. Соколовой (Заузольская волость), П.В. Чеченкова (Нижегородский край), В.В. Низова и А.В. Эмаусского (Вятка).

Таким образом, несмотря на весомый вклад отечественных исследователей, сумевших отметить общие принципы правительственной политики по усилению своего контроля над кормленщиками, указавших на характерные для воеводской администрации особенности и подчеркнувших постепенное изменение взаимоотношений между властью и обществом, система местного управления на Урале в XV - XVII вв. остается слабо изученной. Край чаще всего рассматривался не как единое целое, а в контексте изучения Поморья или Сибири, фактически не проводилось сравнения между его восточной и западной частями. Однако даже те работы, которые были посвящены Перми Великой или Зауралью, ограничивались более узкими хронологическими рамками, а то и затрагивали только одну из сторон провинциального управления.

Источниковая база. В настоящей диссертации применяется классификация письменных источников на роды (документальный и нарративный), которые, в свою очередь, делятся на виды66.

1) род документальных источников: а) законодательные материалы (центральных светских и духовных властей (Судебники, уставные грамоты и т.д.); именные указы и наказы воеводам); б) документы местного делопроизводства (воеводские памяти, наказы, отчеты, отписки в приказ, деловая переписка должностных лиц различных уровней). Имеющиеся в нашем распоряжении законодательные материалы и документы местного делопроизводства позволяют изучить организацию, структуру и функционирование системы местного управления на Урале, порядок назначения и смены администрации, а также политику правительства по усилению контроля над своими должностными лицами. В частности, царские грамоты и наказы дают представление о различных аспектах деятельности воевод и их «товарищей», а ответные отписки показывают степень реализации предписаний центра. Официальная переписка между городами вскрывает характер взаимоотношений уездных и разрядных властей, размеры их компетенции; в) документация органов земского самоуправления (приходо-расходные, разметные книги, «выборы» и т.д.). Приходо-расходные книги «миров» дают возможность изучить характер взаимоотношений между населением и государственной властью, рассмотреть формы обеспечения должностных лиц местной администрации. Материалы же «выборов» содержат сведения как о конкретной службе и особенностях ее исполнения, так и о различных сторонах мирского самоуправления; г) историко-статистические материалы (писцовые, переписные, дозорные, таможенные, ясачные книги и т.д.). Они дают представление о количестве, занятиях и происхождении русского и аборигенного населения края, основных статьях дохода казны, содержат сведения о торгово-таможенных, ясачных и фискальных функциях должностных лиц приказной администрации. Вдобавок, писцовые книги И. Яхонтова (1578/1579 г.) подтверждают существование в это время в Перми Великой наместника и фиксируют размеры его «кормов» и доходов; д) документы учета служилых людей (разрядные книги и боярские списки). Разрядные записи содержат данные об основании зауральских городов и отправке на службу наместников и воевод, а составлявшиеся ежегодно боярские списки позволяют проследить состав и структуру Государева двора, карьеру и положение (чин) в нем служилого человека; е) частные актовые материалы (челобитные, «сказки», поручные и т.д.). Челобитные являются материалом частного происхождения, содержащим богатые бытовые подробности, которых нет в официальных документах: они рисуют нужды тяглецов, проливают свет на приказные злоупотребления, показывают степень политической активности населения; ж) поземельные акты (купчие, вкладные, меновные и т.д.).

С сожалением приходится констатировать тот факт, что делопроизводственных материалов как местных, так и центральных правительственных учреждений за XVI - первую четверть XVII в. сохранилось относительно немного. В значительной мере это объясняется страшными пожарами 1571 и fn

1626 гг., уничтожившими большую часть бумаг столичных канцелярий . Вот почему в некоторых частях исследование имеет ретроспективный характер, поскольку приходилось обращаться к источникам более позднего времени, которые, тем не менее, дают вполне адекватную картину того, что происходило в изучаемый период.

2)род повествовательных источников: а) летописи. Вычегодско-Вымская летопись, составленная в конце XV -начале XVI в. местным духовенством г. Усть-Выми, содержит важные сведения о статусе Великопермских князей, а Устюжская сообщает о времени введения в крае института великокняжеских наместников68. Большое значение имеют сибирские летописи (Есиповская, Погодинский летописец, Сибирский летописный свод), в которых содержатся сведения об административно-территориальной системе «за Камнем», дается (впрочем, далеко не полный) перечень лиц воеводской администрации69. Определенный интерес представляют опубликованные В.Н. Берхом и А.А. Дмитриевым Соликамские летописи. Несмотря на свое позднее происхождение и многочисленные ошибки, они содержат уникальные подробности по истории Перми Великой, ее административно-территориальной структуре, местном аппарате власти70; б) записки иностранцев. Особое место занимает здесь произведение австрийского дипломата С. Гербештейна, а также отрывочные свидетельства ряда других авторов71; в) сочинение Г. Котошихина. Оно особенно ценно для изучения системы приказного управления XVII в., поскольку затрагивает вопросы судебной компетенции воевод и форм их обеспечения72.

В целом необходимо отметить, что нарративные материалы дают несколько меньше информации о системе местного управления на Урале.

Неопубликованные материалы государственных учреждений центрального и местного уровней, использованные в работе, были выявлены в фондах следующих архивов:

1) РГАДА: 137 (Боярские и городовые книги), 141 (Приказные дела старых лет), 159 (Приказные дела новой разборки), 214 (Сибирский приказ), 365 (Дела Строгановых), 1111 (Верхотурская приказная изба);

2) Архив СПб ИИ РАН: 28 (Верхотурская приказная изба), 122 (Соликамские акты), 125 (Дела Строгановых);

3) ТГИАМЗ, КП 12700.

Таким образом, используемый в диссертации комплекс источников и литературы позволяет решить поставленные задачи и всесторонне рассмотреть историю формирования и развития системы местного управления на Урале во второй половине XV - первой половине XVII в.

Научная новизна исследования заключается в том, что система местного управления Урала второй половины XV - первой половины XVII в. впервые стала предметом комплексного исследования. На основе широкого круга опубликованных и архивных источников (в том числе впервые введенных в научный оборот) были освещены многие неизученные (или слабо изученные) вопросы: выяснена структура и функции приказных и земских органов Приуралья, показано их соотношение между собой, рассмотрено административно-территориальное устройство края, прослежено становление самодержавных порядков. Кроме того, удалось составить наиболее полный и точный список уральских наместников и воевод. Что касается системы местного управления в Зауралье, то в трудах отечественных сибиреведов она изучена намного лучше. Тем не менее, и здесь удалось осветить ряд недостаточно исследованных проблем: подробно проанализированы взаимоотношения между разрядными и уездными центрами, выяснена степень самостоятельности их действий и дан ответ на довольно дискуссионный вопрос об усилении власти местной администрации на протяжении XVII в. На основе полученных выводов впервые было осуществлено детальное сравнение системы местного управления в Приуралье и Зауралье.

Практическая значимость исследования заключается в том, что его результаты могут быть использованы в исследованиях по истории России второй половины XV - первой половины XVII в., что позволяет включать материалы настоящей работы в общие и специальные курсы отечественной истории. Выводы и положения диссертации способны оказать практическую помощь в процессе реформирования системы местного управления на современном этапе.

Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, приложений, списка источников и литературы, списка принятых сокращений.

Заключение диссертации по теме «Отечественная история», Семенов, Олег Владимирович

Заключение

Включение Перми Великой в состав Русского государства проходило по общей для всех северо-восточных территорий схеме. Оно осуществлялось в два этапа в соответствии с четко продуманным планом. На протяжении второй половины XV в. край являлся отдельным государственным образованием, которым на правах зависимых от Москвы владетелей управляли представители местной коми-пермяцкой знати. Осторожная и довольно продуманная политика великих князей привела к тому, что к началу XVI в. были подготовлены все условия для включения региона в состав Московии. В Верхнем Прикамье проживало значительное, составлявшее около половины всех жителей региона, русское население, была заложена основа системы наместнического управления и будущая административно-территориальная (уездная и волостная) структура: регион делился на Верхнюю и Нижнюю земли, в нем располагалось несколько московских опорных баз (Чердынь, Покча, Соликамск), сложились центры будущих волостей (погосты). К тому же основная часть коренного населения (коми-пермяки) испытала на себе серьезное воздействие со стороны Православия и славянской культуры. Все эти факторы, ускоренные внешнеполитическими реалиями, привели к тому, что в 1505 г. произошло окончательное и довольно мирное включение края в состав Русского государства.

Установленная в Перми Великой система местного управления при всех региональных особенностях соответствовала общерусскому образцу. В дальнейшем она вместе с административно-территориальной структурой развивалась по пути централизации и относительно безболезненной интеграции региона в новый государственный организм. Благодаря своему стратегическому полоясению, с самого начала Верхнее Прикамье заняло важное место в планах московского правительства, а находившиеся здесь наместники, несмотря на наличие мощной мирской организации и влиятельных иммунистов Строгановых, обладали широкими (особенно в условиях отсутствия волостелей) полномочиями (кормлением с правом боярского суда и, вероятно, с «правдой», правом разбора дел губного и дипломатического характера). Успешно справляясь со своими обязанностями административный аппарат края, тем не менее, имел характерные для всех остальных территорий государства изъяны. Недостаточно определенные полномочия великопермских наместников, их не всегда ответственное отношение к возложенным функциям, выполнение которых к тому лее являлось зачастую не обязательным (кормление считалось пожалованием, наградой за предшествующую военную или гражданскую службу, позволявшую поправить материальное положение), слабая зависимость от правительства в конечном счете стали серьезным препятствием на пути дальнейшей государственной централизации. Все это подталкивало Москву к поиску мер, призванных ограничить власть местной администрации и усилить контроль над ней. Отсюда - выдача населению уставных жалованных грамот и внимательное отношение ко всем жалобам на злоупотребления должностных лиц, отправка на места правительственных агентов, установление срока кормлений, постепенное расширение процедуры доклада и укрепление института «судных мужей». Тем не менее, в отличие от большинства других территорий Русского государства, земская реформа так и не ликвидировала в Перми Великой институт наместников. Это было связано с пограничным положением края и сохранявшейся угрозой военных вторжений. Вот почему, несмотря на то, что правительственные мероприятия 1550-х гг. хотя и ограничили полномочия великопермских наместников, последние благополучно просуществовали до времени появления здесь городовых воевод.

Последнее, в свою очередь, было обусловлено всем ходом социально-политического развития страны во второй половине XVI - начале XVII в. и означало переход на качественно новый уровень централизации. В отличие от наместников и волостелей, воеводы выступали, прежде всего, в качестве правительственных чиновников, находились (хотя и не целиком) на казенном обеспечении, располагали более широкими полномочиями, обязаны были в своей деятельности опираться не на холопов, а на штат профессиональных управленцев, и были поставлены под более жесткий контроль приказа, перед которым отчитывались за свои действия. К тому лее, по отношению к Сибири (как, не исключено, и Перми Великой) Москва осуществляла определенный отбор кадров местной администрации.

Вследствие во многом схожих условий (наличие инородческого населения и значительной военной угрозы) становление системы воеводского управления в Перми Великой и Зауралье происходило синхронно (1580-е - 1590-е гг.). Тем не менее, поскольку Сибирь не знала груза административных преобразований предшествующей эпохи, именно здесь приказное начало сложилось в более чистом, чем в районах Центра и Поморья, виде. В то же время, при всей специфике местных условий, администрация края не являлась каким-то особым, колониальным аппаратом власти. Как и в Перми Великой, она была сформирована на тех же принципах и имела аналогичные основные функции, что и в Европейской России.

Несмотря на неоспоримые достоинства, новая система местного управления на Урале, как и во всей России, в конце XVI - начале XVII в. имела серьезные недостатки, а уровень ее централизации и бюрократизации оставался довольно слабым. В условиях довольно пестрого административно-территориального устройства отличались немногочисленностью кадры съезжих изб, отсутствовали устойчивые и однообразные формуляры официальной документации, не было определенной системы в комплектовании приказного аппарата, четких сроков деятельности воевод и их «товарищей», при назначении на посты которых огромную роль играли личные и дружественные связи, не имелось слаженной иерархической соподчиненности между различными должностными лицами. Отсутствовал и достаточно надежный контроль со стороны Москвы (что допускало большие возможности для личного обогащения), была распространена практика дублирования и переплетения функций между разнообразными ведомствами и должностными лицами. К тому же значительную роль в вопросах обеспечения продолжали играть побочные источники доходов (в частности, кормленческие поборы), а не казенное жалование.

На территории Урала слабость централизации и бюрократизации системы местного управления особенно заметно проявилась в Перми Великой, где до введения воевод в Соликамске и Кайгородке на уровне общеуездном, а после - и волостном, выполнение государственных функций всецело возлагалось на мирские организации, тогда как состав съезжих изб был выборным. Иная ситуация наблюдалась в Сибири, в которой заметна довольно целенаправленная (по сравнению с другими областями страны) правительственная политика по утверждению новых, свойственных более высокому уровню централизации черт: наличие четкой иерархии (приказ - разряд - уезд - волость), определенного единоначалия (посредством подчинения всех должностных лиц и ведомств территориальному приказу), практики единовременной смены руководящего состава и формирования подьяческих кадров в соответствии с типично бюрократическими принципами. Прослеживались здесь и первые, пускай и робкие, шаги в сторону преодоления архаических черт в административно-территориальном устройстве.

На протяжении XVII в. государство проявляло непосредственную заинтересованность в существовании органов местного самоуправления, которые в условиях слабой бюрократизации являлись гарантом несения тягловых обязательств, играя функцию противовеса злоупотреблениям воеводской администрации. В особенности это касалось черносошных районов Поморья и Сибири.

Наибольшую силу земская организация приобрела в Перми Великой. Она пронизывала все уровни административно-территориальной системы региона, а установленный над ней правительственный контроль оставался довольно слабым. К тому же именно на ополченцев падала основная задача по обороне края.

Социально-экономический строй Зауралья был близок к Поморью (система государственного феодализма). Однако, в отличие от Верхнего Прикамья, здесь сформировалась сословно-корпоративная организация служилых людей («войско»), игравшая существенную роль в местной жизни. Близость приборного населения (составлявшего главную военную силу края) к посадским и крестьянам, специфика сибирских условий и происхождения основной массы переселенцев, а также способность «миров» к совместным действиям, вынуждали правительство и воеводскую администрацию считаться с их потребностями и интересами, а в случае необходимости - обращаться к «земле» за поддержкой. Тем не менее, в условиях более сильного приказного начала и отсутствия органов самоуправления на всеуездном уровне самостоятельность и сплоченность мирских организаций края проявлялись в меньшей степени, чем в Перми Великой.

В Сибири и Перми Великой происходили характерные для всей остальной страны процессы, выражавшиеся в постепенном утверждении самодержавных порядков. Возникновение городовых воевод означало дальнейшее подавление и подчинение земских традиций нуждам государства. Однако Смута временно приостановила этот процесс. Ослабление центральной власти привело к тому, что в Верхнем Прикамье «миры» превратились в подлинных хозяев местной ясизни, фактически целиком определяя позицию края по отношению к событиям в Центральной России. Несколько иная ситуация слоясилась в зауральских уездах. В силу отдаленности от основных эпицентров гражданской войны, более отлаясенной бюрократической системы и угрозы восстания аборигенов здесь наблюдалась большая консолидация власти и общества. При этом первая довольно отчетливо сумела проявить себя в качестве гаранта территориальной целостности государства.

События Смуты окончательно предопределили победу в стране приказного начала. У лее в 1613 г. Соликамске и Кайгородке появились отдельные съезжие избы. Чуть позлее в Сибири началась замена приказчиками (своеобразными «воеводами в миниатюре») довольно близких к населению слободчиков. На протяжении последующих десятилетий (в особенности после возвращения из плена патриарха Филарета, фактически возглавившего государство) происходило медленное и неуклонное становление самодержавных порядков. Это, с одной стороны, отразилось в укреплении на местах позиций центра, а, с другой, в прогрессирующей трансформации мирской организации в низовое звено госаппарата. В отличие от Сибири, несколько слабее данные процессы затронули Пермь Великую, в которой бюрократизация системы управления на уровне отдельной волости продолжала оставаться незначительной.

Имеющиеся источники позволяют говорить не только о внушительной самостоятельности и усилении единоначалия, но и о некотором расширении властных полномочий воеводской администрации в крае, ярчайшим проявлением которого стал феномен «государения». С другой стороны, правительство пыталось поставить под более ясесткий контроль своих долясностных лиц. Дальнейшие бюрократизация и централизация системы местного управления в первой половине XVII в. выразились также в оформлении единообразной системы комплектования приказного аппарата (перевод подьячих съезжих изб городов Перми Великой и судных дьячков сибирских слобод на государственное обеспечение), установлении более четких сроков деятельности воевод и их «товарищей», возрастании роли денежного жалованья в обеспечении приказных управленцев, ужесточении требований к составлению деловой документации, расширении кадров профессиональной бюрократии и стремлении превратить их в замкнутую касту. В Сибири к тому же были предприняты первые шаги, направленные на унификацию системы управления посредством ограничения автономии ясачных волостей и устранения политического влияния аборигенной знати. Впрочем, происходило это выборочно: в тех районах, где русские власти не чувствовали под собой надежной почвы (например, на Конде), они предпочитали лишний раз не вмешиваться в дела иноземцев.

Усилению позиций правительства в провинции во многом способствовало предоставление (хотя и под контролем воевод) должностным лицам «миров» дополнительных казенных полномочий, что, вместе с олигархизацией персонала земских изб, зачастую заставляло их действовать в ущерб интересам основной массы тяглецов. Да и у самого государства постепенно формировалось представление о старостах и целовальниках как собственных агентах. На это, в частности, указывают многочисленные попытки приказных властей (как незаконные, так и санкционированные Москвой) вмешаться в процедуру мирских выборов, а то и заменить их централизованным назначением. Все явственнее становилось также стремление государства ликвидировать традиционные права тяглого и служилого населения Приуралья и Сибири.

Подавление мирской автономии было связано не только с целенаправленной политикой Москвы, но и с многочисленными злоупотреблениями воеводской администрации. Способствовало этому и само население, которое ради сокращения расходов порою выступало инициатором замены процедуры выбора или найма того или иного должностного лица правительственным назначением, и, к тому лее, активно апеллировало к власти в случае конфликтов внутри или между общинами. Что касается службы в земских органах, то сами тяглецы все чаще рассматривали ее в качестве государственной повинности, которой старались избежать.

Зауральские и великопермские «миры» отчаянно сопротивлялись бесцеремонному подавлению их внутренней автономии. Активно используя как законные подача челобитных), так и нелегальные методы борьбы (бегство, физическая расправа, «отказ»), они заметно сдерживали крепостнический курс государства, которое, не имея сил и средств, вынуждено было идти на определенные уступки. Отступления, впрочем, были недолгими и довольно скоро рост самодержавных порядков возобновлялся с новой силой, что с наибольшей отчетливостью проявилось уже во второй половине XVII в.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Семенов, Олег Владимирович, 2005 год

1. Источники 1.1. Опубликованные источники

2. Актовые источники по истории России и Сибири XVI XVIII веков в фондах Г.Ф. Миллера. Новосибирск, 1993. Т. 1.

3. Акты времени правления царя Василия Шуйского (1606 г., 19 мая 17 июля 1610 г.) / Под ред. A.M. Гневушева. М., 1914.

4. Акты XIII XVII вв., представленные в Разрядный приказ представителями служилых фамилий после отмены местничества / Собр. и изд. А. Юшков. М., 1898. Ч. 1.

5. Акты времени Междуцарствия (1610 г., 17 июля 1613 г.) / Под ред. С.К. Богоявленского и И.С. Рябинина. М., 1915.

6. АИ. СПб., 1841 -1842. Т. 1-4.

7. АЮБ. СПб., 1857. Т. 1; 1864. Т. 2.

8. Акты Русского государства 1505 1526 гг. М., 1975.

9. Антонов А.В. Из истории великокняжеской канцелярии: кормленые грамоты XV -середины XVI века//Русский дипломатарий. М., 1998. Вып. 3. С. 91 155.

10. Антонов А.В. Рыльская уставная наместничья грамота 1549 года // Там же. С. 65 70.

11. АСЗ. М., 1997 2002. Т. 1 - 3.

12. АСЭИ. М., 1952 1964. Т. 1 - 3.12.ААЭ. СПб., 1836. Т. 1 -4.

13. Алексеев М.П. Сибирь в известиях иностранных путешественников и писателей (XIII XVII вв.). Иркутск, 1932. Т. 1. Ч. 1; 1936. Т. 1. Ч. 2.

14. Белокуров С.А. Разрядные записи за Смутное время. М., 1907.

15. Берх В.Н. Путешествие в города Чердынь и Соликамск. СПб., 1821.

16. Боярские списки 1577 1607 гг. // Станиславский A.J1. Труды по истории Государева двора в России XVI - XVII веков. М„ 2004. С. 191 - 318.

17. Боярские списки последней четверти XVI начала XVII в. и роспись русского войска 1604 г. М., 1979. Ч. 1-2.

18. Бусов К. Московская хроника 1584 1613 гг. // Хроники Смутного времени. М., 1998. С.11 - 162.

19. Верхотурские грамоты конца XVI начала XVII в. М., 1982. Вып. 1 - 2.

20. Вершинин Е.В., Шашков А.Т. Документы XVII века по истории Сургутского уезда // Материалы и исследования по истории Северо-Западной Сибири. Екатеринбург, 2002. С. 114 243.

21. Вологодско-Пермская летопись //ПСРЛ. М.; JL, 1959. Т. 26.

22. Воскресенская летопись // ПСРЛ. СПб., 1859. Т. 8.

23. Временник МОИДР. М., 1857. Кн. 25.

24. Вычегодско-Вымская (Мисаило-Евтихиевская) летопись // Родники Пармы. Сыктывкар, 1989. С. 23-34.

25. Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988.

26. Города России XVI в.: материалы писцовых описаний. М., 2002.

27. ДАИ. СПб., 1846 1859. Т. 1 - 7.

28. Древние государственные грамоты, наказные памяти и челобитные, собранные в Пермской губернии. СПб., 1821.

29. Есиповская летопись//ПСРЛ. М., 1987. Т. 36. Ч. 1.С.42- 128.

30. Законодательные акты Русского государства второй половины XVI первой половины XVII века. Тексты. Л., 1986.

31. Иоасафская летопись. М., 1957.

32. История Урала с древнейших времен до середины XIX в.: Хрестоматия. Екатеринбург, 2002.

33. История Ханты-Мансийского автономного округа с древности до конца XX века: Хрестоматия. Екатеринбург, 1999.

34. Клосс Б.М. Вологодско-Пермские летописцы XV в. // Летописи и хроники. 1976. М., 1976. С. 264-282.

35. Книга Большому Чертежу. М.; Л. 1950.

36. Котошихин Г. О Московском государстве в середине XVII столетия // Русское историческое повествование XVI XVII веков. М., 1984. С. 162 - 315.

37. Крестьянские челобитные XVII в. М., 1994.

38. Лихачев Н.П. Боярский список 1611 года. СПб., 1895.

39. Миллер Г.Ф. История Сибири. М., 1999 2005. Т. 1 - 3.

40. Мордовина С.П., Станиславский А.Л. Боярские списки конца XVI начала XVII века как исторический источник // Советские архивы. М., 1973. № 2. С. 90 - 96.

41. Морозов Б.Н. Жалованная грамота Строгановым 1591 года // Русский дипломатарий. М., 2000. Вып. 6. С. 190- 195.

42. Московский летописный свод конца XV в. // ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. 25.

43. Наместничьи, губные и земские уставные грамоты Московского государства / Под. ред. А.И. Яковлева. М., 1909.

44. Новохатко О.В. Записные книги Московского стола Разрядного приказа. М., 2001.

45. Новый летописец // Хроники Смутного времени. М., 1998. С. 363 410.

46. Обдорский край и Мангазея в XVII веке. Сборник документов. Екатеринбург, 2004.

47. Оглоблин Н.Н. Бытовые черты XVII века // Русская старина. 1892. Т. 76. С. 165 182.

48. Окладная книга Сибири 1630 г. // Русское население Сибири эпохи феодализма: сборник документов XVII первой половины XIX вв. Новосибирск, 2003. С.

49. Патриаршая или Никоновская летопись (до 1505 г.) // ПСРЛ. М., 1965. Т. 11 12.

50. Патриаршая или Никоновская летопись (после 1505 г.) // ПСРЛ. М., 2000. Т. 13.

51. Первое столетие освоения Сибири русскими. Собрание сибирских грамот XVII начала XVIII веков в фондах Научной библиотеки Томского государственного университета. Томск, 1999.

52. Первое столетие сибирских городов. Новосибирск, 1996.

53. Переписная книга верхотурским посадским людям 1679 г. // Уральский родовед. Екатеринбург, 1997. Вып. 2. С. 81 86.

54. Пискаревский летописец // ПСРЛ. М., 1978. Т. 34.

55. Повесть временных лет // Художественная проза Киевской Руси XI XIII веков. М., 1957. С. 3-146.

56. Погодинский летописец // ПСРЛ. М., 1987. Т. 36. Ч. 1. С. 129 137.

57. Преображенский А.А.' Расходная книга земского целовальника Совьевской волости Вятского уезда 1674 1675 гг. // АЕ за 1966 год. М., 1968. С. 407 - 424.

58. Прибыльные дела сибирских воевод и таможенных голов XVII начала XVIII в. Новосибирск, 2000.

59. Приказчики уральских слобод. Документы XVII в. // Исторический архив. 2005. № 4. С. 180- 195.

60. Приходо-расходные книги московских приказов 1619 1621 гг. М., 1983.

61. Разрядная книга 1475 1598 гг. М., 1966.

62. Разрядная книга 1475 1605 гг. М, 1982-2003. Т. 2-4.

63. Разрядная книга 1598- 1638 гг. М., 1974.

64. Разрядная книга 1637/38 г. М., 1983.

65. Российское законодательство X XX веков. М., 1985. Т. 3.

66. РИБ. СПб., 1875. Т. 2; 1884. Т. 8.

67. Русское население Сибири эпохи феодализма: сборник документов XVII первой половины XIX вв. Новосибирск, 2003.

68. Сибирские летописи. СПб., 1907.

69. Сибирский летописный свод // ПСРЛ. Т. 36. Ч. 1. С. 138 379.

70. Соборное уложение 1649 года. Л., 1987.71.СГГД. М., 1822. Ч. 3.

71. Соликамские летописи / Изд. А.А. Дмитриев. Пермь, 1884.

72. Сословно-правовое положение и административное устройство коренных народов Северо-Западной Сибири (конец XVI начало XX века): Сборник правовых актов и документов / Ред.-сост. А.Ю. Конев. Тюмень, 1999.

73. Софийская 2-я летопись // ПСРЛ. СПб., 1853. Т. 6.

74. Сторожев В.Н. Материалы для истории русского дворянства. М., 1909. Вып. 2.

75. Судебники XV- XVI вв. / Под. ред. Б. Д. Грекова. М.; Л., 1952.

76. Таможенная книга Верхотурья 1673/1674 г. //Таможенные книги сибирских городов. Новосибирск, 2000. Вып. 3. С. 19 133.

77. Таможенная книга Пелыма за 1675/1676 г. // Таможенные книги сибирских городов. Новосибирск, 2001. Вып. 4. С. 97-103.

78. Таможенная книга Пелыма за 1677/1678 г. // Там же. С. 112-121.

79. Тобольский архиерейский дом в XVII в. Новосибирск, 1994.

80. Устюжская летопись // ПСРЛ. Л., 1982. Т. 37. С. 18 103.

81. Шишонко В.Н. Пермская летопись с 1263 по 1881 г. Период первый (1263 1613 гг.). Пермь, 1881; Период второй (1613 - 1645 гг.). Пермь, 1882.

82. Неопубликованные источники

83. Российский государственный архив древних актов (РГАДА)

84. Ф. 137 (Боярские и городовые книги). On. I. Боярские книги. Кн. 1; Вологда. Кн. 2а; Кайгородок. Кн. 1.

85. Ф. 141 (Приказные дела старых лет). Кн. 16.

86. Ф. 159 (Приказные дела новой разборки). Оп. 3. Стб. 162, 227; Кн. 451.

87. Ф. 214 (Сибирский приказ). On. 1. Кн. 5, 6,41, 140,225,341,342,610, 1370, 1521; Оп. 3. Стб.12, 42, 83, 229.

88. Ф. 365 (Дела Строгановых). On. 1. Кн. 6.

89. Архив Санкт-Петербургского Института истории Российской Академии наук (Архив СПб ИИ РАН)

90. Ф. 28 (Верхотурская приказная изба). On. 1. Стб. 28, 31, 41, 72, 91, 103, 106, 183, 195, 211, 273,410.

91. Ф. 122 (Соликамские акты). On. 1. Стб. 44, 61, 71, 75, 80, 452, 565, 681; Переплет I. Стб. 25, 44, 148, 318; Переплет П. Стб. 384, 404, 436, 500, 501, 528, 615, 663, 694, 712, 735. Ф. 125 (Дела Строгановых). On. 1. Стб. 5.

92. Тобольский государственный историко-архитектурный музей заповедник (ТГИАМЗ). КП 12700.2. Монографии и статьи

93. Агафонова Н.Н. К вопросу заселения русскими среднеуральских земель в периодфеодализма // Историческая наука на пороге тысячелетия: тезисы докладов Всероссийской конференции. Тюмень, 27 28 апреля 2000 г. Тюмень, 2000. С. 56 - 57.

94. Акишин М.О. Прибыльные дела сибирских воевод и таможенных голов как исторический источник // Прибыльные дела сибирских воевод и таможенных голов XVII начала XVIII в. Новосибирск, 2000. С. 3 - 59.

95. Александров В.А. Русское население Сибири XVII начала XVIII в. М., 1964.

96. Александров В.А. Особенности феодального порядка в Сибири (XVII в.) // ВИ. 1973. №8. С. 39-58.

97. Александров В.А. Народное движение в Кайгородке в середине 30-х гг. XVII в. // Русскоенаселение Поморья и Сибири (Период феодализма). М., 1973. С. 60 71.

98. Александров В.А. Сельская община в России (XVII начало XIX в.). М., 1976.

99. Александров В.А. Проблематика системы государственного феодализма в Сибири XVIIвека // ИСССР. 1977. № 1. С. 97 108.

100. Александров В.А. Типы сельской общины в позднефеодальной России (XVII начало

101. XIX в.). // Проблемы типологии в этнографии. М., 1979. С. 92 104.

102. Александров В.А. Российское государство и освоение Сибири (конец XVI начало XIXв.) // Сибирь в прошлом, настоящем и будущем. Новосибирск, 1981. Вып. 1. С. 3 5.

103. Александров В.А. Возникновение сельской общины в Сибири (XVII век) // ИСССР. 1987.1. С. 54-68.

104. Александров В.А. «Войско» организация сибирских служилых людей XVII века //

105. ИСССР. 1988. № з.с. 94-113.т

106. Сибири в XVII веке // ИСССР. 1986. № 1. С. 47 68.

107. Александров В.А., Покровский Н.Н. Власть и общество. Сибирь в XVII веке. Новосибирск, 1991.

108. Алексеев В.В., Алексеева Е.В., Зубков К.И., Побережников И.В. Азиатская Россия вгеополитической и цивилизационной динамике (XVI XX века). М., 2004.

109. Алексеев Ю.Г. Государь всея Руси. Новосибирск, 1991.

110. Алексеев Ю.Г. Судебник Ивана III. Традиция и реформа. СПб., 2001.

111. Алферова Г.В. Организация строительства городов в Русском государстве XVI XVIIвеках // ВИ. 1977. № 7. С. 50 66.

112. Альшиц Д.Н. Начало самодержавия в России. JL, 1988.

113. Андреев А.И. Очерки по источниковедению Сибири. М.; JI. 1960. Вып. 1.

114. Андреев А.Р. Строгановы (XIV XX века). М., 2000.

115. Андреевский И.А. О наместниках, воеводах и губернаторах. СПб., 1864.

116. Антонов А.В. Из истории великокняжеской канцелярии: кормленые грамоты XVсередины XVI века//Русский дипломатарий. М., 1998. Вып. 3. С. 91 155.

117. Антонов А.В. Рыльская уставная наместничья грамота 1549 года // Там же. С. 65 70.

118. Базилевич К.В. Опыт периодизации истории СССР феодального периода // ВИ. 1949. №11. С. 65 -90.

119. Барсуков А.П. Списки городовых воевод и других лиц воеводского управления Московского государства XVII столетия. СПб., 1902.

120. Бахрушин С.В. Пути за Урал в XVI XVII вв. // Бахрушин С.В. Научные труды. М., 1955.1. Т. 3. Ч. 1.С. 72-111.

121. Бахрушин С.В. Воеводы Тобольского разряда в XVII в. // Там же. С. 252 296.

122. Бахрушин С.В. Ясак в Сибири в XVII веке // Там же. М., 1955. Т. 3. Ч. 2. С. 49 85.

123. Бахрушин С.В. Остяцкие и вогульские княжества в XVI XVII вв. // Там же. С. 86 - 152.

124. Бахрушин С.В. Очерки по истории Красноярского уезда в XVII в. // Там же. М., 1959. Т.4. С. 7-192.

125. Бахрушин С.В. Очерки по истории колонизации Сибири. М., 1927.

126. Белозеров Б.П. Судебная власть в Русском государстве в XV в. // Судебник Ивана III:становление самодержавного государства на Руси. СПб., 2004. С. 206 215.

127. Берх В.Н. Путешествие в города Чердынь и Соликамск. СПб., 1821.т

128. Проблемы методологии системного исследования. М., 1970. С. 7-48.

129. Богословский М.М. Земское самоуправление на Русском Севере в XVII в. М., 19091912. Т. 1 -2.

130. Бояршинова З.Я. Заселение Сибири русскими в XVI первой половине XIX в. // Источники и задачи изучения истории Сибири досоветского периода. Новосибирск, 1971. С. 40-56.

131. Бояршинова З.Я. В.И. Шунков о феодальных отношениях в сибирской деревне // Русскоенаселение Поморья и Сибири (Период феодализма). М., 1973. С. 24 36.

132. Бояршинова З.Я. Земельные сообщества в Сибири в XVII начале XVIII в. // Крестьянская община в Сибири XVII начала XX в. Новосибирск, 1977. С. 14 - 32.

133. Брылин А.И., Елысин М.Ю. К вопросу о формировании населения Покровской волости //

134. Уральский родовед. Екатеринбург, 1997. Вып. 2. С. 3 6.

135. Булгаков М.Б. Культура земского посадского самоуправления в XVII веке // От Древней

136. Руси к России Нового времени (Сборник статей к 70-летию А.Л. Хорошкевич). М., 2003. С. 243-247.

137. Булгаков М.Б. Государственные службы посадских людей в XVII веке. М., 2004.

138. Буцинский П.Н. Заселение Сибири и быт первых ее насельников. Тюмень, 1999. Т. 1.

139. Введенский А.А. Дом Строгановых в XVI XVII веках. М., 1962.

140. Вершинин Е.В. Воеводские наказы в Сибирь конца XVI XVII в. как источник поистории управления //Источниковедение массовых источников. М., 1988. С. 56 -70.

141. Вершинин Е.В. «Прибылая» деятельность сибирских воевод в XVII в. // Вестник МГУ.1. М., 1989. №3. С. 60-70.

142. Вершинин Е.В. Воеводская власть и урало-сибирское население в XVII в. // Власть, правои народ на Урале в эпоху феодализма. Свердловск, 1991. С. 18 35.

143. Вершинин Е.В. Государственные крестьяне Среднего Зауралья в первой половине XVIIв. // Государственные крестьяне Урала в эпоху феодализма. Екатеринбург, 1992. С. 3 18.

144. Вершинин Е.В. Источники по истории организации первого железоделательногопредприятия на Урале (XVII в.) // Источники по социально-экономической истории Урала дооктябрьского периода. Екатеринбург, 1992. С. 16-26.

145. Вершинин Е.В. Воеводское управление в Сибири (XVII век). Екатеринбург, 1998.

146. Вершинин Е.В. Даурская одиссея верхотурца К. Борзунова (XVII в.) // Культурноенаследие российской провинции: история и современность. К 400-летию г. Верхотурья. Екатеринбург, 1998. С. 31 -35.54,55.56,57.