Социокультурный облик фронтовика-австронемца в годы Первой мировой войны тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 07.00.03, кандидат исторических наук Миронов, Владимир Валерьевич

• Миронов, Владимир Валерьевич
• кандидат исторических наук
• 2001

Оглавление диссертации кандидат исторических наук Миронов, Владимир Валерьевич

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. Историко-социологическая характеристика австро-венгерской армии.

1.1. Социальный состав армии.

1.2. Характер отношений между военнослужащими.

ГЛАВА 2. Социальное бытие и психология фронтовиков.

2.1. Эволюция ценностных представлений.

2.2. Адаптация военнослужащих к реалиям войны.

ГЛАВА 3. Образ врага в сознании военнослужащих.

3.1. Влияние пропаганды на формирование образа врага.

3.2. Личный фронтовой опыт и восприятие противника.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Социокультурный облик фронтовика-австронемца в годы Первой мировой войны»

Человек на войне, «человек с ружьем» как социокультурный феномен всегда занимал особое место в исторической памяти российского общества, его восприятии происходящего в своей стране и мире в целом. Сегодня, на фоне вооруженных конфликтов в различных частях планеты изучение психологии военнослужащих, включая ее исторический аспект, сохраняет особую важность, позволяя прогнозировать модели поведения человека в экстремальной обстановке.

Актуальность темы диссертации обусловлена дефицитом в отечественной исторической науке исследований, освещающих социально-психологические аспекты войны Первой мировой войны. Преимущественное внимание историков к военным операциям, дипломатическим маневрам схлестнувшихся в смертельной схватке за европейскую гегемонию блоков, к мерам по переводу экономики вступивших в войну государств на военные рельсы, процессам революционизирования армий стало причиной того, что на периферии исследовательского интереса оказалась не менее важная «человеческая» проблематика войны.

Вместе с тем разрабатываемая в диссертации тема поведения человека в экстремальной обстановке войны знакома историкам по произведениям художественной литературы, снискавшим мировую славу. Возможно, что художественное отражение «человеческой» истории Первой мировой войны в романах писателей «потерянного поколения», по сравнению с которым язык историка выглядел менее экспрессивным и образным Л также сказалось на невнимании исследователей к психологии участников Первой мировой войны.

Значительная историческая дистанция, сгладившая накал страстей в отношениях бывших военных противников, и наработанная методология историко-психологических исследований позволяют беспристрастно распутать клубок «человеческих» нитей войны.

Анализ умонастроений и психологии военнослужащих австро-венгерской армии в период Первой мировой войны важен еще и потому, что эволюция взглядов солдат и офицеров на причины и сущность войны, претерпевший изменения в ходе войны образ врага, сложившиеся на фронте стереотипы поведения, которые определялись гипертрофированной ставкой на насилие, наряду с национальным фактором и дестабилизацией обстановки в тылу обернулись распадом Габсбургской империи, социальными и национальными революциями.

Актуальность изучения опыта, приобретенного военнослужащими австро-венгерской армии на фронте, выходит за рамки истории Первой мировой войны. Психология фронтовика продолжала срабатывать и в условиях мирного времени, негативно сказываясь на жизни послевоенного общества. Политический климат Австрии 20-30-х гг. был отмечен выходом на арену левого и правого экстремизма, и бывшие фронтовики составили костяк полувоенных формирований этих политических сил.

Объектом диссертационного исследования являются военнослужащие австро-венгерской сухопутной действующей армии преимущественно австронемецкой национальности в период Первой мировой войны 1914-1918 гг. Под австронемецкой нацией понимается совокупность немецкоязычных общин Австро-Венгрии. Вместе с тем характер использованных в диссертации источников личного происхождения свидетельствует о том, что подавляющее большинство мемуаров и дневников вышло из-под пера уроженцев коронных земель Австро-Венгрии (Нижняя Австрия, Верхняя Австрия, Зальцбург, Тироль, Штирия, Форарльберг и Каринтия), т. е. нынешней территории Австрийской республики. Австронемцы составляли костяк австро-венгерской армии в процентном отношении. В 1915 г. из каждой тысячи офицеров на долю австронемцев приходился 761 человек, еще 568 обучались в школах офицеров запаса. 248 человек из каждой тысячи представляли австронемецкую нацию в рядовом составе [1]. Командным языком в армии был немецкий. Используемые в диссертации понятия «австронемцы» и «австрийцы» тождественны. В тех случаях, когда речь идет не об австронемецких военнослужащих, указывается их национальная принадлежность.

Предметом диссертационного исследования являются изменения в системе ценностных представлений и социальном поведении австрийских военнослужащих в условиях крупномасштабного вооруженного конфликта 1914-1918 гг.

Представляя собой до войны эффективно функционировавшую модель наднациональной организации, в которой роль интегрирующей силы принадлежала австронемцам, особенно в офицерском корпусе, австро-венгерская армия с началом глобального конфликта, сопровождавшегося нарастанием центробежных национальных движений в регионе, утрачивала прежнюю цементирующую функцию. Историческую «ответственность» за распад двуединой монархии, помимо стимулированного войной роста национального самосознания «меньшинств», несут также изменения, произошедшие в общественном сознании австронемцев. Особые расчеты государственного и военного руководства на патриотическую позицию полков, сформированных из австронемцев, оказались неоправданными, и ценностные ориентации австронемецких солдат и офицеров, подчиняясь общей логике войны, эволюционировали от кратковременной вспышки патриотического энтузиазма до полного неприятия официально пропагандировавшихся целей развязанной бойни.

Хронологические рамки исследования охватывают 1914-1918 гг. Первая мировая война имела в своем развитии маневренную и позиционную фазы. В зависимости от этого изменялась доля профессиональных военных в вооруженных силах, что сказывалось на социально-психологической динамике.

Разработка диссертационной темы осложняется незначительным объемом исследований по социально-психологической истории Первой мировой войны.

Этап становления российской историографии Первой мировой войны характеризовался доминирующим влиянием концепции о происхождении войны М. Н. Покровского [2]. Решающими в возникновении войны он считал англо-германские противоречия, обострившиеся из-за борьбы за колонии.

Подчеркивая оборонительный характер войны со стороны Германии, Покровский выдвинул тезис об особой виновности Антанты в развязывании конфликта. Взгляды Покровского на происхождение Первой мировой войны разделял и Н. П. Полетика [3]. Их главным оппонентом выступил историк дореволюционной формации Е. В.Тарле, указавший на особую агрессивность Германии. В работе Тарле, напротив, присутствовала идеализация политики Антанты [4]. В исследованиях историков, посвященных генезису мирового конфликта, проблема психологии военнослужащих не затрагивалась.

В 20-30-е гг. в работах военных специалистов РККА предметом анализа стали боевые операции враждовавших коалиций. К данной группе работ можно отнести исследования А. С. Белого, А. Н. Де-Лазари, Н. Корсуна, М, П. Каменского, А. Коленковского, А. М. Зайончковского [5]. Кроме того, издавались сборники документов, посвященные планированию и осуществлению армейских операций на фронтах Первой мировой войны [6]. Однако акцент на военно-техническую сторону боевых действий не позволил авторам исследовать психологический фактор войны.

Изучение психологии и поведения австро-венгерских солдат и офицеров целесообразно вести с учетом аналогичных исследований армий других стран.

Анализ настроений российской солдатской массы в советской историографии по идеологическим соображениям вплетался в разработку истории тесно примыкающего к войне события - Октябрьской революции 1917 г. Психология военнослужащих изучалась главным образом в период позиционной войны и в контексте борьбы партии большевиков за влияние на солдатские массы. Исследования подобного плана образуют целый пласт литературы, изданной в период с 1920-х по 1980-е гг. 20-30-е годы представлены работами М. П. Ахуна и В. П. Петрова, О. Н. Чаадаевой, сборниками документов о настроениях русских солдат накануне Октября [7].

Относительное оживление интереса исследователей к проблемам истории Первой мировой войны наблюдалось в период Великой Отечественной войны, что отчасти было продиктовано пропагандистскими задачами.

Преувеличением успехов русской армии в Первой мировой войне, особенно Брусиловского прорыва, историческая наука стремилась повысить моральный дух советского народа [8]. Другой аспект боевых действий, оказавшийся востребованным в исторических исследованиях о Первой мировой войне, был связан с концентрацией внимания на зверствах германской и австро-венгерской армий в 1914-1918 гг. Рисуя антигуманный облик обеих армий, историки подводили к выводу, что разбойничьи привычки гитлеровская армия унаследовала от своих предшественников [9'.

Со второй половины 50-х гг. в историографии происходит расширение спектра проблем Первой мировой войны, сопровождавшееся включением в исследовательский анализ мероприятий по перестройке экономики на военный лад, дипломатических аспектов войны [10]. Однако изучение психологии солдатских масс было по-прежнему подчинено решению более важной для советской историографии задачи выявления роли партии большевиков в нарастании антивоенного протеста. В работах М. И. Капустина, П. А. Голуба, М. С. Френкина, посвященных революционизации настроений русских солдат на различных участках Восточного фронта, проблематика, исследуемая в диссертации, не рассматривалась [11].

Вместе с тем некоторые авторы касались социального состава и возрастной структуры русской армии в период Первой мировой войны. Л. Г. Протасов, изучив социальный состав запасных частей, расквартированных во время войны в Центральной России, в сопоставлении с общероссийской картиной, показал региональную специфику, связанную со значительной долей рабочих в призывном контингенте Центральной России на фоне других губерний России. Рассматривая возрастную структуру военнослужащих тыловых гарнизонов и некоторых фронтовых частей, автор подчеркивает значительное представительство молодежи вследствие сильных потерь среди солдат старших возрастов и начавшейся осенью 1917 г. демобилизации солдат старше 40 лет. Анализ социальной базы офицерского корпуса русской армии накануне войны, проведенный автором, свидетельствует, что подавляющее большинство кадровых офицеров, кроме пехотных, происходило из дворянства. Массовая гибель кадровых офицеров, проникнутых духом кастовости и преданности престолу, обусловила проникновение в офицерский корпус демократических элементов, пришедших в него из школ прапорп];иков [12]. Проблема социального состава офицерского корпуса русской армии разрабатывалась также Н. М. Якуповым и П. А. Зайончковским [13].

Следуя идеологическим установкам, историки рассматривали феномен братания как проявление международной солидарности рабочих и крестьян, одетых в солдатские шинели [14].

В трудах военных историков продолжалось изучение военно-технических аспектов войны. В этом отношении интерес представляют работы А. С. Силина, Д. В. Вержховского и В. Ф. Ляхова [15]. К 60-летию начала Первой мировой войны усилиями военных историков был подготовлен 2-х томный коллективный труд. В этом фундаментальном исследовании, основанном на опубликованных работах советских и зарубежных историков с привлечением архивного материала, была воссоздана широкая панорама войны с охватом всех сухопутных театров боевых действий, анализом военно-технической подготовки к войне армий ведуш;их военных держав. Рассматривая подготовку австро-венгерской армии к войне, авторы сборника констатировали, что вооруженные силы Австро-Венгрии по таким параметрам, как оснащение современными вооружениями и выучка рядового состава, отставали от своих вероятных противников [16]. Среди публикаций последних лет по военной истории Первой мировой войны заслуживает особого внимания статья С. Г. Нелиповича о наступлении русского Юго-Западного фронта летом-осенью 1916 г. Автор подверг пересмотру укоренившуюся в российском историческом сознании апологетическую оценку Брусиловского прорыва, указывая, что громадные человеческие потери и надрыв военной экономики России только ускорили революционные катаклизмы 1917 г. [17].

Первая попытка анализа человеческого фактора войны была предпринята Н. Н. Яковлевым в его научно-публицистической работе. [18]. Несмотря на конъюнктурный характер его работы, ставшей ответом А. И. Солженицыну, в ней нашли освещение патриотические чувства офицерского корпуса и нижних чинов русской армии на начальном этапе войны. Затронута автором и проблема образа врага в годы войны. Характеризуя несоблюдение германской и австро-венгерскими армиями законов и обычаев ведения войны, Яковлев подчеркивает, что «пытки и убийства пленных в руках немцев и австрийцев были не исключением, а правилом». Вопреки информации о зверствах врага, русская армия, воспитанная в традициях соблюдения рыцарского кодекса ведения войны, отличалась благородным поведением по отношению к противнику. Автор обратил внимание на особенности восприятия фронтовиками экстремальной обстановки боя, указывая на невыносимость для психики военнослужащих вида частей человеческого тела, разбросанных взрывами снарядов и жуткое впечатление от криков тяжелораненых людей.

Изменения, произошедшие в политической системе России в начале 90-х гг., отозвались и на исторической науке, породив волну новых интерпретаций устоявшихся стереотипных представлений об исторических событиях. Историки, занимавшиеся изучением проблем Первой мировой войны, в полный голос заговорили о необходимости новых подходов к ее истории. Группа исследователей высказалась за изменение трактовки характера войны. В развернувшейся на страницах журнала «Новая и Новейшая история» дискуссии о характере войны наиболее рельефно взгляды сторонников нового осмысления характера Первой мировой войны выразил В. Н. Виноградов. Не отрицая наличия в характере войны империалистического компонента, автор предпринял попытку интерпретации коллизий войны в цивилизационном плане, подчеркнув роль Первой мировой войны в возрождении государственности у некоторых народов, в становлении «скандинавской модели» социализма и в создании системы коллективной безопасности. В. Н. Виноградов также сконцентрировал внимание на факторе патриотизма, прежде замалчивавшегося советскими историками [19]. Ю. А. Писарев соглашаясь с тем, что советская историография действительно, долгие годы игнорировала наличие патриотических настроений в российском обществе в период Первой мировой войны, вместе с тем призвал участников дискуссии к более осторожной оценке степени патриотизма у различных слоев населения, указав на непонимание смысла войны российскими крестьянами [20].

Исследования в области истории Первой мировой войны заметно активизировались накануне 80-летия войны. Организованный редакцией журнала «Новая и новейшая история» «круглый стол», в работе которого приняли участие историки, специализирующиеся на изучении проблем Первой мировой войны, наметил основные направления «нового прочтения» ее истории. В частности, один из участников дискуссии А. П. Жилин отметил, что анализ настроений солдатских масс, не образуя самостоятельной темы, осуществлялся в советской историографии с точки зрения большевизации армии [21]. Стремление преодолеть данную тенденцию, рассматривая фронтовой опыт военнослужащих с точки зрения трансформации их морально-психологического состояния, можно видеть в статьях С. В. Тютюкина, 3. П. Яхимович, В. И. Миллера, А. И. Степанова, опубликованных в приуроченном к 80-летию окончания Первой мировой войны сборнике статей [22]. С. В Тютюкин отметил разлагающее воздействие на психологию русских военнослужащих обстановки вялой позиционной войны, способствовавшей распространению настроений безысходности, а также обратил внимание на дискриминацию при несении службы рядового состава русской армии. 3. П. Яхимович подчеркнула, что глобальный конфликт негативно сказался на нравственных нормах, подвергшихся коррозии в ситуации непредсказуемого развития событий на фронте, стимулируя крайнюю ожесточенность по отношению к врагу и другие формы асоциального поведения. Автор коснулась феномена «информационных» и «психологических» войн, впервые проявившегося в годы Первой мировой войны. В. И. Миллер, характеризуя сюжеты, которые, по его мнению, обычно не находят отражения в работах о войне, остановился на особой военной морали, оправдывавшей безнравственные действия в условиях войны. Автор указал на необходимость современного прочтения и анализа литературы о поведении человека на войне 1914-1918 гг. А. И Степанов, рассматривая последствия войны для российского общества, отметил, что война дегуманизировала межличностные, национально-религиозные, сословно-классовые и идейно-политические отношения, насаждая «окопно-фронтовую» психологию с культом военной силы как универсального средства решения любых вопросов.

Некоторыми российскими историками затрагивались сюжеты о положении военнопленных в годы Первой мировой войны и их психологии, что также имеет некоторое отношение к теме диссертации. Е. Ю Сергеев уделил внимание трансформации менталитета и психологии русских военнопленных в Германии и Австро-Венгрии в годы войны под воздействием иной культурной среды, прививавшей бывшим военнослужащим российской армии новые образцы поведения [23]. С. В Васильева, сопоставляя правовой статус, использование военнопленных российской, германской и австро-венгерской армий на различных видах работ, отметила глубокие изменения в психологии и в психическом состоянии военнопленных [24].

Российские исследователи предпринимали также попытки анализа духовно-культурного мира российского офицерства в период войны. Г. С. Чувардин, исследовав в диссертации менталитет русских офицеров «старой гвардии» в хронологических рамках 1894-1914 гг., подчеркивает, что значительные потери среди гвардейских офицеров в первые месяцы войны были сопряжены с реализацией офицерами на поле боя понятия «офицерской чести» [25].

В российской историографии существуют исследования, в которых затрагивалось участие в Первой мировой войне армий других стран. Среди них выделяется работа В. Н Виноградова о Румынии в Первой мировой войне [26]. Автор коснулся психологии румынских военнослужащих, связывая дезертирство из рядов румынской армии во время войны с казарменным вандализмом офицеров и усталостью солдат от ужасов войны. С. Н. Щеголихина в своем диссертационном исследовании проанализировала на примере офицерского корпуса американской армии в годы Первой мировой войны влияние социально-психологического фактора на военную политику [27]. Анализ автора увенчался выводом, что расовая и религиозная специфика американского общества наложила отпечаток и на офицерский корпус.

Пристальное внимание к «человеческой ткани» Первой мировой войны -характерная черта не только современной российской историографии, но и зарубежной исторической науки. К примеру, в германской историографии подобное направление исследований представлено проектом «Военная история снизу», инициированным университетами Фрайбурга и Тюбингена совместно с Библиотекой новой истории в Штутгарте. В рамках данного проекта опубликовано несколько сборников статей [28]. На материалах германской армии авторы воссоздают многогранный фронтовой опыт, радикализировавший политическую жизнь Веймарской республики. Развенчанию подвергаются мифологизированные представления о войне.

В советской историографии австро-венгерская армия рассматривалась как уменьшенная копия лоскутной монархии, раздиравшейся национальными противоречиями. Фактически изучение национального вопроса в вооруженных силах Австро-Венгрии заслонило другие проблемы. Свободным от идеологических штампов подходом к освещению участия Австро-Венгрии в первой мировой войне, отмечена лишь работа историка еще дореволюционной школы А. С. Котляревского [29]. Характеризуя экономические, военные и дипломатические аспекты участия Австро-Венгрии в войне, автор, однако, не рассматривает социально-психологические проблемы войны. В работах советских историков, в частности В. М. Турока и Е. И. Рубинштейн, такие попытки тоже не предпринимались [30]. В этих исследованиях лишь указывалось на истощенное физическое состояние военнослужащих в 1918 г. Значительный вклад в разработку проблем, связанных с участием Австро-Венгрии в Первой мировой войне внес Ю. А. Писарев [31]. Однако и он главным образом уделил внимание революционным настроениям и национальным коллизиям в австро-венгерской армии. Автор, правда, указывает на «психологический надлом», произошедший осенью 1914 г., но данное замечание скорее характеризует моральный дух войск с военно-тактической точки зрения, чем в социокультурном плане. Т. М. Исламов, известный специалист по истории Австро-Венгрии, в своих публикациях 90-х гг. оспаривает тезис о том, что дезертирство и сдача в плен солдат славянских национальностей австро-венгерской армии в период Первой мировой войны были связаны исключительно с национальными противоречиями. По мнению автора, при анализе поведения так называемых угнетенных народов в войне не учитываются антивоенные и антимилитаристские настроения, имевшие широкое распространение во всех слоях населения [32 .

В современной российской историографии непосредственно социокультурный облик военнослужащих австро-венгерской армии нашел частичное освещение в работах Е. С. Сенявской [33]. Главное внимание автор уделила образу врага-германского немца в представлениях русских фронтовиков, в то время как восприятие российскими военнослужащими австрийских фронтовиков рассматривается Сенявской не специально, а в общем контексте эволюции образа врага в годы войны.

В австрийской исторической науке первые исследования, затрагивавшие участие Австро-Венгрии в Первой мировой войне, вышли из-под пера не профессиональных историков, а военных, служивших в генеральном штабе. Особый интерес представляет семитомное издание «Последняя война Австро-Венгрии», публиковавшееся на протяжении 30-х годов [34]. Однако авторы, подробно останавливаясь на планировании и осуществлении боевых операций, оставили за рамками исследования социально-психологические аспекты войны. Кроме работ, рассматривавших боевые действия австро-венгерской армии в течение всего периода войны, велись исследования, посвященные отдельным ее этапам. Крушению австро-венгерской армии осенью 1918 г. посвящена работа X. Керхнаве [35]. Автор указал на эрозию патриотической позиции австронемецких солдат осенью 1918 г., обернувшуюся развалом фронта. В целом до конца 50-х гг. в разработке австрийскими историками участия

Австро-Венгрии в войне преобладали военные и военно-технические сюжеты [36].

Историографическая ситуация кардинально изменилась в начале 60-х гг. Усилиями Р. Плашки в австрийскую историческую науку была возвращена табуированная прежде тема жестокого обращения офицеров с солдатами. Анализируя волну мятежей, захлестнувшую тыловые гарнизоны Австро-Венгрии весной - летом 1918 г., автор пришел к выводу о приоритетной роли недовольства рядового состава запасных частей продовольственным снабжением и грубым обхождением офицеров по сравнению с национальными противоречиями [37]. Вместе с тем в 60-70-е годы продолжали выходить работы об Австро-Венгрии общего плана, в которых оценка австро-венгерской армии в период Первой мировой войны была выдержана в апологетических тонах. Исследования П. Фельдля и Г. Андикса, отмеченные ностальгией по старой монархии, проигнорировали само наличие социальных и национальных противоречий в рамках австро-венгерской армии в годы Первой мировой войны [38]. Проблема психологического фактора войны в данных исследованиях не ставилась. Тему взаимоотношений солдат и офицеров в 1918 г. затрагивал Р. Пек, показавший эскалацию грубого поведения офицеров по отношению к солдатам, нередко провоцировавшую вспыхивание мятежей [39].

Внимание историков к повседневной жизни на фронте несколько усилилось в 70-е гг. Австрийские исследователи Э. Штейнбек и И. Пуст, обратившись к боевым действиям на итальянском фронте, показали их специфику, определявшуюся тяжелыми климатическими условиями, сопоставимыми по силе своего воздействия на психическое состояние фронтовиков с огневым психотравмирующим фактором [40Л

Период 80-х гг. обнаруживает две тенденции в историографии: традиционное внимание к «наступательно-оборонительному» изображению войны, доминировавшему в диссертациях Г. Артля, Р. Йерабека, монографии А. Вагнера [41], и стремление передать фронтовой опыт, нашедшее отражение в публикации Г. Оберкофлера и Э. Рабофски [42]. Кроме того, выходили работы биографического характера, посвященные личностям полководцев. Так, П. Броуцек воссоздал жизненный путь генерала Э. Глайзе фон Хорстенау [43]. К. Пебаль еще в 1977 г. издал личные записи начальника генерального штаба австро-венгерской армии Конрада фон Гетцендорфа [44]. В исследовании А. Майер-Хартинга, был сделан акцент на интегрирующую функцию вооруженных сил Австро-Венгрии в системе межнациональных отношений [45].

Особый интерес представляет статья Г. Оберкофлера и Э. Рабофски, касающаяся «человеческого измерения» войны. Используя источник личного происхождения - дневник офицера тирольских императорских отрядов стрелков, авторы показали его восприятие врага как человека вопреки пропагандистскому стереотипу врага-зверя [46]. Другой австрийский историк Р. Флек пришел к выводу, что использование новых технологий в условиях позиционной войны влекло за собой выживание в ситуации значительно сниженных функций человеческого организма, причем схожесть положения солдат по разные стороны фронта создавала мотив солидарности, предопределивший революцию 1918 г.[47;.

В начале 90-х гг. В. Шауман и П. Шуберт, отметив «насышение» австрийской историографии трудами о войне, написанных в традиционном ключе с акцентом на личности полководцев, подчеркнули насущную необходимость изучения войны в плане ее восприятия рядовыми участниками [48].

Однако неготовность австрийской историографии к смещению фокуса исследований продемонстрировала обстоятельная монография военного историка М. Раухенштайнера [49]. Уделив основное внимание военно-техническим, политическим и дипломатическим аспектам участия Австро-Венгрии в Первой мировой войне, автор ограничился констатацией того факта, что военнослужащие на фронте жили в своего рода реальности, превратившейся в норму. Солдаты и офицеры постоянно подвергались опасностям, сообразуя свой быт с боевой обстановкой. в этот же период в американской историографии наблюдался подъем исследовательского интереса к истории Австро-Венгрии. И. Деаком была опубликована монография, посвященная офицерскому корпусу Габсбургской монархии [50]. Рассматривая опыт Австро-Венгрии как успешную попытку интеграции разных национальностей в единое целое посредством обеспечения равного доступа в военно-учебные заведения всем народам Австро-Венгрии, автор подробно остановился на социальной структуре корпуса кадровых офицеров. Согласно Деаку, основная масса офицеров, кроме генерального штаба и кавалерии, рекрутировалась из буржуазных и средних слоев населения. Автор отметил и тенденцию к изменению структуры офицерского корпуса в годы войны, характеризовавшуюся преобладанием в нем офицеров запаса. Участию австро-венгерской армии в Первой мировой войне уделила внимание американский историк Б. Елавич, отметив специфику войны на итальянском фронте, состоявшую, по ее мнению, в одинаковой готовности как славян, так и австронемцев противостоять экспансионистским планам Италии [51]. Участие австро-венгерской армии в Первой мировой войне освещалось английским историком А. Скедом [52]. Автор, правда, практически не затронул психологический фактор, сконцентрировав внимание на военно-технической подготовке Австро-Венгрии к войне, военных и межсоюзнических отношениях Австро-Венгрии и Германии.

Первая попытка специального рассмотрения войны в «человеческом» плане была осуществлена в диссертации М. К. Ортнера [53]. Автор осветил события войны с точки зрения адаптации фронтовиков к физическим и психическим перегрузкам. Новому осмыслению подверглись стереотипные представления о войне, к примеру, безусловный патриотизм народных масс на ее начальном этапе. К. Айстерер на материале переписки тирольских императорских егерей доказал мифологизированный характер тотального патриотизма фронтовиков [54]. Проблема травмирующего воздействия экстремальной ситуации боя на психику военнослужащих, приводившего к развитию у них душевных заболеваний, разрабатывалась в диссертации В.

Цехи [55]. Э. Цехетбауэр на примере корпуса офицеров запаса Австро-Венгрии в период войны обратил внимание на «нестыковку» гражданского и военного менталитетов, выявленную инструкторами в ходе подготовки офицеров запаса к военной службе [56].

В современной историографии Первой мировой войны работ, претендующих на статус комплексного исследования психологического фактора войны, сравнительно немного. Прежде всего это статьи и монографии Е. С. Сенявской, проанализировавшей эволюцию психологии Первой мировой войны преимущественно на материалах русской армии [57]. Детальному анализу подверглись психологические ощущения человека в экстремальной ситуации боя, механизм адаптации нервной системы фронтовиков к стрессовым воздействиям. Историк подробно останавливается на описании фронтового быта, подчеркивая размытость границы между экстремальной ситуацией и организацией быта в условиях войны. Характеризуя морально-психологическое состояние военнослужащих, автор указывает на вторичность патриотических мотивов в их переписке с родными, уступавших место описанию условий повседневной жизни на фронте. Сенявская констатирует всплеск религиозных чувств во время войны, а также суеверий. Затронута автором и проблема восприятия фронтовиками женщин на войне.

Исследуя формирование образа врага в сознании фронтовиков, Сенявская выделяет два его уровня. Глобальный, связанный с представлениями о вражеском государстве, закреплявшийся в сознании последующих поколений, и бытовой, сложившийся под впечатлением личных контактов с противником и обладавший гораздо большей мобильностью. Автор подчеркивает роль пропаганды в насаждении звероподобного образа врага и отмечает вместе с тем тенденцию к постепенному смягчению первоначально резко негативных оценок противника. Так, из сознания русских военнослужащих периода Первой мировой войны происходило вытеснение варварских черт врага с наделением его человеческим обликом, но в то же время с сохранением психологии «свой - чужой».

Подход о. С. Поршневой к изучению психологии участников Первой мировой войны базируется на анализе трансформации менталитета крестьянского сословия России, составлявшего костяк русской армии [58]. Автор приходит к выводу, что морально-психологический облик крестьян в военной форме подвергся деградации, обусловленной аморальностью убийства на войне, ростом ожесточенности, когнитивным диссонансом, кризисом патерналистских отношений солдат с командным составом. Отмечая элемент стихийности в процессе формирования образа врага в сознании российского общества, автор все же отдает приоритет целенаправленной морально-психологической мобилизации масс государством во время войны. По мере затягивания боевых действий представления о враге, навязывавшиеся официальной пропагандой и культурной традицией, заменялись в сознании русских военнослужащих установками на «очеловеченное» восприятие противника. В контактах с фронтовиками противоборствующей стороны в ходе боя, в общении с пленными, в совместном праздновании христианских праздников происходило размывание пропагандистских клише, сопровождавшееся переносом негативных стереотипов с образа внешнего врага на внутреннего. Особую роль играли братания, пагубно отражавшиеся на наступательном духе армии из-за происходившей морально-психологической демобилизации, затруднявшей, а в дальнейшем делавшей невозможным ведение наступательных боевых действий.

Иная точка зрения на характер трансформации образа германского врага в сознании военнослужащих русской армии во время Первой мировой войны, а также на феномен братания, представлена в работе С В . Оболенской [59]. Не соглашаясь с выводом Е. С Сенявской о смягчении оценок врага в ходе войны, автор, опираясь главным образом на цензурные материалы, прослеживает противоположную тенденцию, характеризовавшуюся нагнетанием ненависти к врагу. Под влиянием известий о бесчеловечном обращении с русскими военнопленными в германском плену, участившихся случаев применения германской армией в 1916 г. химического оружия и поругания оккупантами

Храмов образ врага - германца в представлениях русских фронтовиков четко идентифицировался с варваром. С. В. Оболенская отмечает, что результатом наблюдения русскими военнослужащими зверств врага стало стирание в их сознании разграничительной линии между антигуманным поведением отдельных личностей, страдавших патологиями психики, преступлениями военщины и моральными качествами противостоявшей нации в целом. С учетом данного обстоятельства, по мнению С В . Оболенской, неправомерно связывать братания с произошедшим в сознании российских фронтовиков «очеловечиванием» противника. Автор интерпретирует братания как санкционированные военными властями обеих сторон акции, объясняемые по большому счету достигшей критической массы усталостью от войны.

Некоторые аспекты исследуемой нами проблематики затронуты в сообщении С. А. Солнцевой [60]. В частности, автор уделила внимание непримиримой позиции командования русской армии в отношении мирных контактов с противником, а также показала отношение австро-венгерских военных властей к русским военнопленным, в котором превалировала жестокость.

Предпринятый историографический обзор выявил слабую степень изученности темы диссертации. Российские ученые в исследованиях по ментальной истории Первой мировой войны ограничиваются главным образом воссозданием психологического портрета российских фронтовиков, уделяя мало внимания армиям других государств-участников конфликта. Социокультурный облик фронтовиков австронемцев рассматривается не специально, а общем контексте эволюции образа врага в ходе войны, по преимуществу иллюстративно.

Австрийская историография несмотря на обилие работ по военной истории, пока не создала комплексных исследований, оставаясь на уровне разработки отдельных сюжетов, связанных с психологией войны.

Таким образом, комплексного анализа социокультурного облика фронтовиков-австронемцев в годы Первой мировой войны не предпринималось ни в российской, ни в зарубежной историографии.

Цель исследования состоит в изучении социокультурных аспектов жизнедеятельности австрийских фронтовиков в годы Первой мировой войны.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи: 1) охарактеризовать военные, национальные, социальные и демографические параметры австро-венгерской армии; 2) выяснить особенности взаимоотношений в командном составе армии, а также между офицерами и солдатами; 3) проследить эволюцию ценностных представлений фронтовиков в ходе войны; 4) реконструировать картину повседневной жизни на фронте и способы адаптации военнослужащих к экстремальной обстановке войны; 5) исследовать механизм формирования официальной пропагандой образа врага во время войны, раскрывая конкретное содержание пропагандистских клише, адресовавшихся главным военным противникам Австро-Венгрии; 6) проследить влияние личного фронтового опыта австрийских военнослужащих на их восприятие противника.

Методологическую основу диссертации составляют принципы историзма и научной объективности, предполагающие анализ социокультурных явлений с учетом конкретно-исторических условий, отказ от политической конъюнктуры. Учитывались также познавательные методы и подходы других социальных наук, изучающих человека: философии, социологии, социальной психологии, исторической антропологии. Так, при исследовании социального состава австро-венгерской армии, характеристике взаимоотношений военнослужащих, при анализе ценностных представлений фронтовиков использовалось понятие «менталитет». Реконструирование картины повседневной жизни на фронте и поведения человека в экстремальной ситуации войны осуществлялось посредством обращения к введенному философией экзистенциализма понятию «пограничной ситуации». В диссертации нашли отражение методологические наработки Е. С. Сенявской, по-новому трактующие типичные черты фронтовой психологии, влияние пропаганды на формирование образа врага и эволюцию под воздействием личного опыта пропагандистских штампов в сознании фронтовиков.

Источниковая база диссертации представлена широким кругом архивных и опубликованных документов и материалов.

Первую группу архивных источников составляют документы, хранящиеся в Австрийском государственном архиве (отделение «Военный архив») в г. Вена. При работе над диссертацией использовались личные фонды австрийских фронтовиков - Nachlässe, существующие как в рукописном, так и в машинописном вариантах. Прежде всего это фонды (Bestände) (В)/742, В/744, В/748, В/763, В/775, В/798, В/1627. [61]. Часть данных материалов представляет собой дневники военнослужащих периода войны, написанные рукописным готическим шрифтом. Другие мемуары были созданы гораздо позднее и часто передавались в военный архив родственниками фронтовиков. Несмотря на присущий источникам личного происхождения субъективизм, они, особенно дневники периода войны, имеют большое значение для раскрытия темы, поскольку передают мысли и ощущения военнослужащих, свободные от идеологических наслоений более позднего времени.

Наряду с личными фондами австрийских фронтовиков привлечен также дневник русского офицера, хранящийся среди других захваченных австрийцами русских военных документов в ходе войны - Russische Beuteakten [62]. Содержащийся в нем материал позволяет дополнить представления австронемецких фронтовиков о самих себе наблюдениями русских военнослужащих.

Изучение настроений фронтовиков трудно представить без анализа материалов цензуры, хотя они и преломлялись через сознание цензоров, порою субъективно решавших «судьбу» того или иного письма. Материалы военной цензуры аккумулировались в Центральном справочном бюро австрийского Красного Креста по военнопленным - Gemeinsame Zentral Nachweis Buero. Auskunftstelle für Kriegsgefangenen (GZNB) [63]. Ныне они также хранятся в

Венском военном архиве. Цензоры перлюстрировали корреспонденцию не военнослужащих, непосредственно участвовавших в боевых действиях, а военнопленных. В плену с его повседневными заботами о выживании, душевными кризисами происходило новое осмысление фронтового опыта, существенно корректировавшее пропагандистские клише о противнике. Не опасаясь репрессий австро-венгерских властей, военнопленные в письмам родным отождествляли войну с массовой бойней, подвергали жесткой критике двойной стандарт в обеспечении на фронте продовольствием командного и рядового составов, жаловались на некомпетентность и произвол командиров. Судя по письмам австрийских военнопленных, часть из них испытала влияние революционных идей, заметным образом трансформировавших их взгляды на причины и характер войны.

Отдельные материалы, использованные в диссертации, хранятся в фонде разведывательной службы при Верховном командовании вооруженных сил Австро-Венгрии (Бу1ёеп2§гирре К), занимавшейся в ходе войны сбором информации о русской армии [64].

Вторую группу использованных в диссертации архивных материалов составляет комплекс источников, хранящихся в Российском государственном военном архиве (РГВА). Это документы трофейного происхождения, после Великой Отечественной войны попавшие в Особый архив КГБ и долгое время остававшиеся недоступными для исследователей. Особый интерес представляет Фонд 704, включающий материалы переписки представителя австрийского министерства иностранных дел при Верховном командовании, монархиста Фридриха фон Визнера с неизвестным лицом по вопросам участия Австро-Венгрии в Первой мировой войне в период с 6 сентября 1914 г. по 22 августа 1916 г. [65]. Наряду с дипломатическими и военными аспектами в переписке уделяется внимание психологическому настрою австро-венгерской армии вообще и в период позиционной войны, обороне Перемышля, организованной в ситуации полной блокады, межсоюзническим отношениям с Германией, последствиям Брусиловского наступления летом 1916 г. В этом же фонде хранится дневник Визнера с записями об операциях на фронтах Первой мировой войны и дело об использовании русской армией разрывных пуль, якобы имевшим место в 1916 г. [66]. Были привлечены и другие фонды РГВА. Историко-социологическая характеристика австро-венгерской армии, помимо других источников, базируется на материалах Фонда 1275, в котором хранятся машинописные мемуары германского графа Бетузи-Хука об участии австро-венгерской армии в Первой мировой войне [67]. Использована также часть материалов из Фондов 546 и 672. В указанных фондах собраны документы «Имперского союза фронтовиков-австрийцев» и «Союза австрийских фронтовиков-евреев [68'.

Третья группа архивных источников представлена в диссертации копиями документов венских архивов. Они находятся в Научном архиве Института Российской истории Российской академии наук (НА ИРИ РАН) Ф. 18. Разд. «Ж», опись 1. Это переписка австро-венгерских консульств, документы полиции г. Черновцы об оккупации русской армией Буковины в 1914 и 1916 гг. и доклад военно-охранного ведомства о настроениях в Чехии и Моравии, подготовленный в феврале 1915 г. [69].

Кроме документов Венского военного архива, РГВА и НА ИРИ РАН, был использован ряд источников из фондов Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА) и Государственного архива Тамбовской области (Г ATO). В частности, были привлечены документы разведывательного отделения штаба 2-ой армии, хранягциеся в фонде Главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта (Фонд 2067. Оп. 1. Д. 2572). Материалы ГАТО представлены в диссертации Фондом 510 (Кирсановский уездный воинский начальник). Оп. 1. Д. 28. Они касаются положения военнопленных австро-венгерской армии, находившихся на территории Тамбовской губернии, и дают дополнительную информацию о настроениях кадрового офицерства Габсбургской монархии, в которых преобладали верность воинскому долгу и императору.

К числу опубликованных источников по теме диссертации относятся в первую очередь материалы комиссии по расследованию фактов нарушения международного права и законов ведения войны, созданной в годы Первой мировой войны при министерстве иностранных дел Австро-Венгрии [70]. Данное учреждение занималось фабрикацией доказательств нарушения армиями противников норм военного кодекса, использовавшихся в пропагандистских кампаниях. Значительный интерес представляет также продукция военного пропагандистского аппарата Австро-Венгрии, представленная в диссертации брошюрами военного министерства и военного архива [71]. В указанном виде источников акцентировалось внимание на антигуманном облике врага и подчеркивалась необходимость выполнения священного долга защиты страны. Ценными материалами при историко-социологическом анализе австро-венгерской армии стали «Книги памяти» с краткими биографическими характеристиками погибших, публиковавшиеся военным архивом Австро-Венгрии в ходе войны [72]. Был привлечен отчет российского представителя Красного Креста Е Г. Шинкевича, инспектировавшего лагеря австро-венгерских военнопленных в Сибири во время войны [73].

Следующий блок материалов, широко использовавшихся в работе над диссертацией, составляют опубликованные источники личного происхождения - мемуары и дневники военнослужащих австро-венгерской армии. Как правило, их авторами были офицеры. Среди источников данной группы следует выделить дневники и мемуары, опубликованные по «горячим следам» во время войны, и мемуарную литературу, увидевшую свет гораздо позднее. Мемуары военного времени, пронизанные духом верности монархии, в то же время содержат ясные, еще не стершиеся в памяти участников войны характеристики фронтовых настроений, деталей быта, эмоционально окрашенное восприятие врага [74]. Мемуарная литература 20-30- х гг. выступает уже как переосмысление событий войны под влиянием поражения Австро-Венгрии и антивоенного общественно-психологического климата [75].

В числе авторов наряду с офицерами были представители рядового состава австро-венгерской армии. Заслуживают внимание и мемуары шведской сестры милосердия Е. Брандштрем, посещавшей в период войны русские лагеря, в которых содержались австро-венгерские военнопленные [76]. Мемуарам и дневникам, опубликованным в Австрии и в Германии в период аншлюса и Второй мировой войны, присуща тенденциозность. В частности, в них реанимируются подвергшиеся критике в 20-е - начало 30-х гг. стереотипы об «общенациональном единстве» и «фронтовом товариществе». Славяне империи однозначно характеризуются мемуаристами как предатели [77].

Определенный интерес представляют мемуары, публиковавшиеся в 5090-е гг. [78]. Они принадлежат перу как гражданских лиц, так и военнослужащих, участвовавших в войне. Среди них особо выделяются воспоминания профессора Венского университета Й. Редлиха и австрийского историка Г. Фридьюнга, в период войны контактировавших с военной элитой, а также сборник воспоминаний австрийских детей периода Первой мировой войны [79]. Были использованы и воспоминания австрийского историка Ф. Энгель-Яноши, служившего во время войны офицером в артиллерийских частях [80].

В работе над диссертацией также использовались очерки и эссе военных корреспондентов Австро-Венгрии, большинство из которых увидели свет во время войны. Указанный вид источников по теме диссертации отличается некоторой противоречивостью, сочетая в себе как агитационно-пропагандистский пафос, так и яркие зарисовки психологии фронтовиков [81]. Кроме того, предметом анализа стала публицистика «тыловых» авторов. Ее характерная черта - превалирование казенных патриотических штампов и пропаганда монархической идеи [82]. Бросается в глаза оформление этой литературы. Так, обложка книги А. Мюллера-Гуттенбрунна выполнена в государственных цветах Австро-Венгрии - черном и желтом [83].

Ценным источником стала австрийская пресса периода Первой мировой войны. Прежде всего это газета «Neue Freie Presse», издававшаяся в Вене.

Neue Freie Presse» была либеральной газетой, но вместе с тем нередко пропагандировала официальные трактовки тех или иных событий. В частности, с публикациями этой газеты связано формирование в массовом сознании пропагандистских стереотипов о «фронтовом товариществе» и «общенациональном единстве». Представляют значительный интерес и материалы органа печати австрийской социал-демократической партии -«Arbeiter-Zeitung». Изучение публикаций названной газеты выявило полное совпадение с линией «Neue Freie Presse» в деле пропагандирования идеи социального партнерства в обществе в годы войны. В то же время в оценках врага «Arbeiter-Zeitung» проявляла сдержанность, стремясь к максимальной объективности. Объектом изучения стала также газета профсоюза рабочих металлообрабатывающих специальностей «Österreichischer Metallarbeiter». В работе над диссертацией были использованы и другие издания либеральной прессы, в частности, газета «Neues Wiener Tagblatt». Ее тон в целом соответствовал официальным установкам, особенно в отношении материалов, которые были призваны консолидировать различные социальные слои Австро-Венгрии идеей патриотизма. Вместе с тем «Neues Wiener Tagblatt» нередко отклонялась от общей тенденции демонизации врага, проводившейся на страницах австрийской прессы периода войны, высказывая в адрес противника дифференцированные оценки.

Предметом анализа стали некоторые армейские издания, в частности, газета «Feldzeitung der 4 Armee», издававшаяся штабом 4-ой армии. Характеризуя роль австрийской прессы в годы Первой мировой войны, необходимо учитывать фактор цензуры, оказывавший существенное влияние на работу печати. Были просмотрены номера указанных газет за 1914 год и выборочно за 1915-1918 гг. Концентрация основного внимания на первом годе войны объясняется тем, что письма фронтовиков публиковались лишь в течение данного хронологического периода, исчезнув с газетных полос в 19151918 гг. ввиду распоряжения военной цензуры. Помимо писем полевой почты, опубликованных на страницах прессы, подверглись анализу аналогичные источники, помещенные в специальных сборниках периода Первой мировой войны. Они также главным образом передают палитру фронтовых настроений 1914 г. [84].

В диссертации использованы и некоторые произведения художественной литературы, написанные современниками событий, непосредственно участвовавших в Первой мировой войне. Это романы Я. Гашека «Похождения бравого солдата Швейка» и Й. Рота «Марш Радецкого» [85]. Роман Гашека имеет автобиографический характер. При написании своего произведения Гашек опирался главным образом на личные впечатления от службы в австро-венгерской армии в годы войны. Автор не использовал документальных источников. Тем не менее развернутая им панорама австро-венгерской армии, включающая в себя отношения военнослужащих в рамках командного состава армии и между солдатами и офицерами, весьма достоверна. Роман Й. Рота, написанный в 1932 г. по преимуществу передает взаимоотношения офицеров австро-венгерской армии накануне войны. Автору была хорошо известна офицерская среда, поскольку ему самому довелось с 1916 г. воевать на русском фронте в звании прапорщика.

Научная новизна диссертации состоит во введении в научный оборот большого массива источникового материала. Предпринята попытка преодоления одномерного представления о решающей роли национальных противоречий в поражении австро-венгерской армии в Первой мировой войне. Критическому анализу подвергаются мифологизированные представления о войне, в частности о приоритете патриотического компонента в настроениях военнослужащих и превалировании духа «фронтового товарищества» в отношениях командного и рядового составов австро-венгерской армии. Впервые в российской историографии участие австро-венгерской армии в Первой мировой войне рассматривается не в русле событийной истории, а сквозь призму трансформировавшейся в ходе войны психологии т.е. исследуемая в диссертации проблематика выводит на уровень культурно-ментальной истории Первой мировой войны.

Практическая значимость исследования состоит в том, что содержащиеся в диссертации положения и выводы, конкретный эмпирический материал могут быть использованы в обобщающих исследованиях по истории Первой мировой Войны, Австро-Венгрии, а также при чтении спецкурсов по военной, социальной истории и исторической психологии. Некоторые выводы диссертации представляют интерес для социальной психологии, изучающей психологические реакции профессиональных групп, в том числе военнослужащих.

Апробация результатов исследования. Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры всеобщей истории исторического факультета Тамбовского государственного университета имени Г. Р. Державина. Основные положения и выводы исследования отражены в публикациях соискателя, в выступлениях на международных научно-практических конференциях «Война и общество» (Тамбов 1999 г.), «Армия и общество» (Тамбов 2000), Державинских чтениях 2000-2001 гг. в Тамбовском государственном университете имени Г. Р. Державина. Научные проекты и разработки по теме диссертации были поддержаны и отмечены российскими и зарубежными фондами и учреждениями: грантом Федеральной Целевой программы «Интеграция» для стажировки в Институте всеобщей истории РАН (сентябрь 1999 - июнь 2000 гг.), стипендией Министерств образования России и Австрии для стажировки в Венском Университете (октябрь 2000 - декабрь 2000 гг.).

Заключение диссертации по теме «Всеобщая история (соответствующего периода)», Миронов, Владимир Валерьевич

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Австро-Венгрия в начале XX в., занимавшая по уровню развитости демократических институтов промежуточное положение между странами Запада и Российской империей, оказалась не в состоянии адекватно ответить на вызовы времени. Модернизация вооруженных сил, шедшая полным ходом в армиях США, Великобритании и Франции, заметным образом тормозилась в австро-венгерской армии, игнорировавшей передовой опыт. Насущная задача демократизации армии также не была решена. Бесспорно, социальный состав кадровых военнослужащих претерпевал изменения в сторону неуклонного увеличения представительства средних и буржуазных слоев населения. Но на этом фоне анахронизмом выступали сохранявшаяся практика произвола в отношениях между командованием и низшими чинами, система телесных наказаний, традиционалистская кастовость офицерского корпуса.

Кризис имперского сознания, связанный с активизировавшимися на рубеже веков национальными движениями, порождал в условиях войны обстановку недоверия к военнослужащим-представителям нетитульных наций. Однако национальный вопрос не был решающей причиной военной слабости вооруженных сил Австро-Венфии, сохранявших, как было показано, на начальном этапе войны наднациональный характер. Национальные амбиции в рамках кадрового офицерского корпуса уравновешивались духом корпоративности. В гораздо большей степени хронические военные неудачи австро-венгерской армии были обусловлены недостаточным уровнем оснащения современными вооружениями, традиционализмом военной доктрины и офаниченной численностью обученных резервистов вследствие выборочного призыва военнообязанного населения в мирное время. Не прекращавшийся в годы войны приток в армию непрофессиональных военных, руководствовавшихся на фронте фажданской системой ценностей, объективно вел к снижению ее боеспособности.

Резервный офицерский корпус, формировавшийся из представителей «среднего класса», уступал «кадровикам» в военно-профессиональном отношении. Он сыграл большую роль в распаде политически нейтральной модели вооруженных сил. Связь армии и общества наглядно проявилась на примере резервного офицерского корпуса Австро-Венгрии, когда приверженность офицеров запаса национальным и социально-политическим лозунгам оказывалась сильнее по сравнению с идеей лояльности монархии.

Характер отношений в офицерском корпусе определялся прессингом высших военных инстанций, социальным и военно-профессиональным факторами. Корпоративная солидарность кадровых офицеров сталкивалась с особым положением, в которое поставили себя кавалеристы-дворяне, считавшие себя элитой армии. Помимо социального фактора на отношения офицеров оказывала влияние конкуренция родов войск. Особой нелюбовью пользовались офицеры артиллерийских дивизионов. Атмосфера неприязни и раздоров доминировала в отношениях между кадровыми военными и офицерами запаса.

Попытка официальной австрийской пропаганды скрепить в годы войны единство тыла и армии идеей социального партнерства не была успешной. «Фронтовое товарищество» в отношениях офицеров и солдат в целом оказалось пропагандистским мифом, неспособным консолидировать пораженную в своих правах, обделенную солдатскую массу и обладавшее более высоким жизненным стандартом офицерство. Тем не менее крушение патерналистских иллюзий низших чинов не привело к массовому падению дисциплины в австро-венгерской армии и солдатскому анархизму.

Анализ феномена патриотизма выявил многослойность мотивации военнослужащих. Патриотическая составляющая «настроений 1914 года» прослеживается лишь в «официальной литературе» и источниках, характеризующих настроения офицерства. Проявлению патриотических чувств солдатской массы препятствовали низкий уровень грамотности и обыденное сознание, ориентировавшее военнослужащих на приоритет личной безопасности и сохранение собственной жизни. Война явно не была Отечественной. Зато отчетливо просматривается мотив мести. Практика самонанесения увечий, дезертирство из воинских частей, утрата кредита доверия к властям не вписываются в созданную официальной пропагандой картину патриотического энтузиазма, якобы охватившего все слои населения. Более того, формула казенного патриотизма, полностью исключавшая контакты с врагом, не разделялась и некоторыми офицерами.

В глазах многих военнослужаш;их война излучала особую ауру романтики, отодвигавшую на второй план кровавые реалии боевых действий. Представления о технической стороне войны, прежде определявшиеся батальными картинами прошлого, уступили место осознанию колоссально возросшей мощи новых технологий.

Зыбкая грань между жизнью и смертью на фронте способствовала активизации религиозных чувств военнослужащих. При этом усилилось внимание к бытовой стороне религиозности.

Малая востребованность теоретических знаний в экстремальной обстановке войны подорвала веру фронтовиков-интеллектуалов во всесилие науки, характерную для начала XX в.

Рассматривая морально-нравственные последствия войны следует отметить, что сложившиеся на фронте стереотипы поведения, в основе которых лежал культ грубой силы, реанимировались фронтовиками в условиях мирного времени, что привносило военную психологию в общество. Участие в боевых действиях военных-непрофессионалов обнаружило нестыковку их духовно-культурного мира с реалиями войны, породив ситуацию когнитивного диссонанса.

Война, вырвав мужчин из колеи семейной жизни, способствовала формированию нового типа семейных отношений. Находясь в плену сомнений и страхов за женскую верность, мужчины, усвоившие на фронте силовые способы разрешения проблем, прибегали к угрозам ответной измены или мести и наказания.

Адаптация к стрессовому воздействию экстремальной фронтовой обстановки вела к формированию у военнослужащих психологии «фронтовой исключительности». Типичными чертами данного психологического феномена стали завышенная самооценка и ригоризм, адресованный другим людям. При этом на первый план вышло презрение к тыловым частям. Фронтовики, откровенно делясь своими боевыми впечатлениями в кругу себе подобных, «включали» механизм психологической защиты в разговорах с гражданскими лицами, подменяя реальные фронтовые впечатления казенными штампами прессы. В стремлении найти виновников поражений проявилась склонность массового сознания объяснять возникновение кризисных ситуаций теориями «заговора» и измены.

Испытывая стрессовое воздействие артиллерийского огня, травматический шок от наблюдения гибели и ранений сослуживцев, страдая нередко от недосыпания, болезней, недоедания и неустроенности быта, нервная система военнослужащих отреагировала снижением порога чувствительности к подобного рода раздражителям. Компенсаторную функцию играли в этих условиях заметно возросшие масштабы табакокурения и прием ударных доз алкоголя. В определенной степени нарушения психической деятельности затронули основную массу военнослужащих, переживших кратковременную ситуацию нервного шока как реакцию на применение противником артиллерии. В развитии психопатологических реакций у фронтовиков значительную роль сыграли довоенные патологии психики, наложившиеся на специфику тех или иных районов боевых действий.

Способность организма переносить психические и физические перегрузки зависела от его индивидуальных особенностей. Длительный срок пребывания на фронте влек за собой деформацию оценки опасности той или иной ситуации, притупляя инстинкт самосохранения. С другой стороны, обстановка позиционной войны, сконцентрировавшая внимание военнослужащих на занятиях мирного характера, вела к изменению устоявшегося стиля жизни с психологией и морально-психологической демобилизации на фронте.

Сужение информационного поля фронтовиков до размеров открытки полевой почты, ограничения военной цензуры, закрытость сведений о положении на фронтах от рядового состава, психологические проблемы, связанные со сложностью передачи на письме «ужасов войны», фетишизировали информацию.

Исследование процесса формирования в сознании военнослужаш;их образа врага показало, что пропагандистский аппарат, создавая необходимые для ведения войны стереотипы восприятия противоборствующей стороны, адаптировал к новой ситуации сложившееся на протяжении веков установки массового сознания. В итоге образ армий противников подвергся максимальной дегуманизации. Вместе с тем образ врага в пропаганде не был однородным и статичным, включая в себя вариативность оценок поведения различных воинских частей, к примеру, регулярной русской армии и казачих частей, и социально-дифференциированные характеристики противника. Враждебные выпады пропаганды, не ограничиваясь военным противником, переносились на всю противостоявщую нацию.

На первых порах австрийские военнослужащие полностью разделяли созданные пропагандой стереотипы и оценки, отождествлявшие русского врага с варваром. Вражескому плену офицеры предпочитали капсулы с ядом. Однако уже в течение первого года обобщенный образ врага, диктовавший однозначно жестокий стиль обращения с военнопленными и гражданским населением, уступил место дифференцированным оценкам. Размывание пропагандистских клише происходило в ходе взаимных поздравлений военнослужащими противостоявших армий с христианскими праздниками. Контакты с врагом, развивавшиеся как спонтанно, так и с санкции полевого командования, сглаживали остроту прежней враждебности, ориентируя сознание австрийских военнослужащих на «очеловеченное» восприятие противника. Подобного рода контакты парализовывали конфронтационный дух фронтовиков и злость к врагу, необходимые для осуществления наступательных операций. Смягчению резких оценок врага в сознании военнослужащих также способствовала усталость от войны, достигшая апогея к 1918 г.

Жестокость к врагу на поле боя, порожденная балансированием на грани жизни и смерти, выходила за границы инстинкта самосохранения, приобретая форму систематических издевательств над вражескими военнопленными. Жестокому обращению с пленными способствовало милитаризированное сознание, усиленное субъективным фактором. Поведение по отношению к пленному врагу нередко зависело от принадлежности противника к тому или иному роду войск. При этом в наибольшей степени от агрессивности австрийских фронтовиков-пехотинцев страдали вражеские летчики, отождествлявшиеся пехотой с безнаказанными убийцами, в то время как вражеская пехота в шкале толерантности австрийских фронтовиков занимала одно из ведущих мест.

Уставшие от войны, морально опустошенные фронтовики вследствие осознания частичного сходства своего положения с чувствами и поведением врага концентрировали свои негативные эмоции на образе внутреннего врага. Наряду с конструктивной критикой австрийских властей фронтовики выражали поддержку радикальным лозунгам уничтожения капитализма и обновления всей государственной системы по примеру русской революции. Если радикальные способы переустройства общества разделялись в основном военнослужащими, вернувшимися из русского плена весной 1918 г., то военнослужащими фронта кардинальная ломка государственных институтов в России интерпретировалась скорее в военном, нежели в социальном плане, как событие, которое могло бы повлечь за собой долгожданный мир.

По мере затягивания войны на смену убеждению в рациональном мироустройстве, несовместимом с бесцельным истреблением человеческих жизней, и восприятию силового решения межгосударственных конфликтов как атрибута международных отношений пришло представление о войне как о массовой бойне, нивелировашей добродетель героизма на поле боя.

148

Рассматривая происшедшую в массовом сознании трансформацию представлений об исторической сущности войны, следует отметить, что в переосмыслении военнослужащими фронтового опыта скрыты истоки пацифистского движения.

Национальные чувства астронемцев приняли в годы войны черты экстремизма, подпитывавшегося подозрениями в нелояльности славян империи и немецким национализмом, аппелировашим к идее превосходства немецкой культуры. Будучи комбинацией отдельных фактов измены и политической мифологии, обобщавшей и экстраполировавшей поведение на фронте воинских частей, набранных из славян, на политические убеждения славян как целой нации в рамках империи, антиславянский синдром закреплялся в сознании последующих поколений австронемцев, присутствуя в литературе фашистского периода. В решении дилеммы «империя-собственное национальное государство» австронемцы, оказавшись в плену психологии «осажденной крепости», преувеличивали степень дезинтеграции империи и в конечном итоге стали на путь образования собственного национального государства.

Список литературы диссертационного исследования кандидат исторических наук Миронов, Владимир Валерьевич, 2001 год

1. Государственный архив Тамбовской области. (ГАТО). Ф. 510. (Кирсановский уездный воинский начальник). Он. 1. Д. 28.

2. Научный архив Института Российской Истории Российской Академии Наук. (НАИРИРАН). Ф. 18. Разд. «Ж». Он. 1. Д. 99. 139, 144, 154.

3. Российский государственный военный архив. (РГВА). Ф. 546. Он. 1. Д. 129, 145.; Ф. 672. Он. 1. Д. 218, 219.; Ф. 704. Оп. 1. Д. 1-4, 20, 59.; Ф. 1275. Он. 1. Д. 246.

4. Российский государственный военно-исторический архив. (РГВИА). Ф. 2067. (Штаб главнокомандующего Юго-Западным фронтом. Оп. 1. Д. 2572.

5. Документы военных органов.

6. Варшавско-Ивангородская операция: сборник документов. М., 1938. 512 с.

7. Горлицкая операция: сборник документов. М., 1941. 418 с.

8. Зверства немцев в войну 1914-1918 гг. (Из документов первой мировой войны). Л., 1943, 103 с.

9. Наступление Юго-Западного фронта в мае июне 1916 г. М.,-Л., 1940. 548 с.

10. Ю.Разложение армии в 1917 г./ Центрархив. 1917 год в документах иматериалах. М.,-Л., 1925. 190 с. ll.Aufdem Felde der Ehre. Wien, 1915. Bd 1. 129 S.; Bd3. 131 S.

11. Hiycze. (September 1914). Zur Geschichte des 2. Regiments der Tiroler Kaiserjäger. Cremona, 1996. 228 S.

12. Studien und Dokumente zur österreichisch-ungarischen Feldpost im Ersten Weltkrieg. Wien 1989. Bd 1. Hg von J. Gatterer und W. Lukan. 210 S.

13. Документы административных органов.

14. Военные преступления Габсбургской монархии 1914-1917. Trumbull com, 1964. Кн. 1-2. Кн. 1. 354 с. Кн. 2. 314 с.

15. Politicno preganjanje slovencev v Avstriji 1914-1917. Ljubljana, 1980. 89 S.1. Материалы статистики.

16. Цвейг С. Статьи, эссе. «Вчерашний мир», воспоминания европейца. М., 1987. 448 С.

17. Gember von Maria. Die Russen im Lemberg // An den Grenzen Russlands. M. Gladbach, 1916. S. 153-168.

18. Holitscher A. In England-Ostpreussen-Südösterreich. Gesehenes und gehörtes 1914-1915. Berlin, 1917. 163 S.

19. Herczeg G, Von Sarajewo bis Lodz. Kriegseindrücke. München, 1916. 229 S.

20. Müller-Huttenbrun A. Völkerkrieg! Österreichische Eindrücke und Stimmungen. Graz, 1915. 119 S.

21. Pelzer M. Österreichisch-ungarisches Weltkriegsbuch. Ein Volksbuch in zwei Bänden. Bd 1. 124 S.

22. Schalek A. Tirol in Waffen. Kriegsberichte von der Tiroler Front. München,1915. 119 S.

23. Strobl K. H. Der Krieg in Alpenrot. Berlin-Wien, 1916. 245 S.

24. Листовки, брошюры, прокламации.

25. Der Soldat. Seine Pflichten und Rechte. Ursachen und Zweck des Krieges. Wien, 1916.32 S.

26. Ruhmestage der österreichisch-ungarischen Armee im Weltkriege 1914/16. Wien,1916. Heft 1. 64 S.

27. Unsere Nordfront. Episoden aus den Kämpfen der österreichisch-ungarischen Armee im Wehkriege 1914/16. Wien, 1916. 264 S1. Мемуары и дневники.

28. Appel Н. Unter Doppeladler und Sowjetstern. Streiflichen aus Krieg und Gefangenschaft. Jägemdorf, 1932. 194 S.

29. Böhm J. Erinnerungen aus meinem Leben. Wien, 1953. 253 S.

30. Brandström E. Unter Kriegsgefangenen in Russland und Sibirien 1914-1920. Leipzig, 1931.240 S.

31. Braun W. H. Unter Zarenherrschaft und Sowjetstern. Erlebtes un Erschautes in Russland und Sibirien während des Weltkrieges und der Revolution. Graz, 1930. 325 S.

32. Breitner B. Unverwundet gefangen. Aus meinem sibirischen Tagebuch. WienBerlin, 1922. 398 S.

33. Conrad, Feldmarschall Franz. Private Aufzeichnungen. Erste Veröffentlichung aus den Papieren des k. u. k. Generalstabschefs. Hg. von K. Peball. WienMünchen, 1977.235 S.

34. Decsey F. Im Feuerkreis des Karsts. Neue Folge des Krieges im Stein. Graz, 1916. 275 S.

35. Deutsch J. Aus Österreichs Revolution. Militärpolitische Erinnerungen. Wien, o. L 148 S.

36. Engel-Janosi F. Aber ein stolzer Bettler. Erinnerungen aus einer verlorenen Generation. Graz-Wien-Köln, 1974. 318 S.

37. Foerster H., Seyffertitz T. Geschichte des k. u. k. Dragonerregiments Fürst zu Windischgraetz Nr 14 im Weltkriege 1914-1918. Wien, 1922. 344 S.

38. Franyo von Zoltan. Bruder Feind. Begegnungen und Disionen eines Mitkämpfers. Wien, o. J. 149 S.

39. Friedjung H. Geschichte in Gesprächen. Aufzeichnungen 1898-1918. Hg. von F. Adlgasser und M. Friedrich. Wien, 1997. Bd 2. 522 S.

40. Hoen M. Geschichte des ehemahgen Egerländer Infanterie Regiments Nr 73. Wien, 1939. 696 S.

41. Holler H. Für Kaiser und Vaterland: Offizier in der alten Armee. Wien-München, 1990. 392 S.

42. Holy J. Vom Czemowitz bis Iwangorod. Kriegstagebuch eines österreichisches Frontoffiziers. Wien-Leipzig, 1916. 202 S.

43. Hittmair A. Dreieinhalb Jahre in russischer Gefangenschaft. Innsbruck, 1918. III S.

44. Kaiser Karl. Persöhnliche Aufzeichnungen, Zeugnisse und Dokumente. Hg. von E. Feigl. Wien, 1984. 573 S.

45. Kisch E. E. Schreib das auf Kisch! Das Kriegstagebuch von E. E. Kisch. Berlin, 1930. 293 S.

46. Kindheit im Ersten Weltkrieg. Hg. von C. Hämmerle. Wien, 1993. 335 S.

47. Kreisler F. Four weeks in the trenches. The war story of a violinist. Boston-New-York, 1915.85 P.

48. Der Krieg vor siebzig Jahren Bilder und Berichte Steierischen Kriegsteilnehmer. Ecksaal des Joannesmuseums. Graz, Neutorgasse 45. 12.10.1984- 18.11.1984.

49. Ladumer-Parthenas M. Kriegstagebuch eines Kaiserjägers. Bozen, 1996. 254 S.

50. Lindenberg P. Unter Habsburgs Fahnen gegen Italien. Kriegserlebnisse. Stuttgart, 1915.223 S.

51. Mehrhart G. Kriegstagebuch. Bregenz, 1986. 49 S.

52. Michaelsburg J. Im belagerten Przemysl. Lepzig, 1915. 190 S.

53. Neumair J. Im serbischen Feldzug 1914. Erlebnisse und Stimmungen eines Landsturmoffiziers. Innsbruck, 1917. 379 S.

54. Patera V. H. Unter Österreichs Fahnen. Graz-Wien-Köln, 1960. 390 S.

55. Popper K. Quer durch den Krieg. Aufzeichnungen eines Secherjägers 1914-1918. Prag, 1937. 272 S.

56. Ruzicka W. Soldat im Vielvölkerheer. Freilassing, 1987. 223 S.

57. Sammereyer H. Mit den «Blümenteufeln» gegen die Russen. 3 Monate

58. Winterfeldzug in Südpolen und den Karpathen. Wien- Leipzig, 1915. 212 S. 66.Schicksalsjahre Österreichs 1908-1919. Das politische Tagebuch Josef RedHchs.

59. Graz-Köln, 1954. Bd 1.295 S. 67.Schneeberger H. Der berstende Berg. Vom Heldenkampf der Kaiserjäger und

60. Alpini. Oldenburg-Berlin, 1941. 187 S. 68.Schoss A. M. Verklungene Tage. Kiiegserinnerungen eines Artilleristen. WienLeipzig, 1933. 585 S.

61. Schreiber J. Vier Jahre als Infanterist im I Weltkrieg. Ein Tagebuch. Freiberg, 1998. 272 S.

62. Stoss E. Kriegsgefangen in Sibirien. Erlebnisse eines Wiener Landsturmmannes im Weltkriege. Wien, o. J. 206 S.

63. Oberkofi er G. Das Tagebuch von Hauptmann H. Huslig im 2 Tiroler Kaiserjäger Regiment // Tiroler Heimat. 1985. (53). S. 67-113.

64. Titz E. Mit den Augen eines Offiziers. Die Jahre 1914-1918. Wien, 1997. 138 S.

65. Totzauer A. Erlebnisse im Weltkrieg. Bilder aus dem Kriegsleben und der Gefangenschaft. Reichenberg, 1927. 143 S.

66. Trenker L. Der Sperrfort Rocca Aha. Der Heldenkampf eines Panzerwerkes. Berlin, 1940. 271 S.

67. Ein Volk klagt an! Fünfzig Briefe über den Krieg. Wien-Leipzig, 1931. 63 S.

68. Von der Adria bis zum Ortler. Kriegsberichte von Carl Graf Scapinelli. München, 1916. 136 S.

69. Weber F. Das Ende der alten Armee. Österreich-Ungarns Zusammenbruch. Salzburg-Stuttgart, 1959. 397 S.

70. WeyrichE. Hinter der Front. Prag-Wien-Leipzig, 1915. 164 S.

71. Winkler W. Wir von der Südfront. Ernstes und Heiteres aus den Kämpfen in Serbien und am Isonzo. Wien, 1916. 100 S.

72. Wolfgang B. Przemysl 1914-1915. Wien, 1935. 186 S.1. Эпистолярные материалы.

73. Солдатские письма 1917 г. М.,-Л., 1927, 163 с.

74. Солдатские письма в период Первой мировой войны // Красный архив. 1934. №4-5. С. 118-164.

75. Царская армия в период первой мировой войны и Февральской революции. Сборник писем солдат царской армии. Казань, 1932, 239 С.84. Österreichisch-ungarische Krieg in Feldpostbriefen. München-Berlin, 1916. Bd 1. 3 19S.Bd2.3 19 S.

76. Kriegsbriefe deutschen und österreichischen Juden. Berlin, 1915. 185 S.

77. Общие работы. Монографии и коллективные труды

78. Ахун М. П., Петров В. Н. Царская армия в годы империалистической войны. М., 1929. 115 с.

79. Белой А. С. Галицийская битва. М.,-Л., 1929. 371 с.

80. Бескровный Л. Г. Армия и флот в России в начале XX в.: Очерки военно-экономического потенциала. М., 1986. 237 с.

81. Вержховский Д. В., Ляхов В. Ф. Первая мировая война 1914-1918 гг. Военно-исторический очерк . М., 1964. 306 с.

82. Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977. 320 с.

83. История Первой мировой войны 1914-1918. (Под ред. И. И. Ростунова). М., 1975. В 2-х т. Т. 1. 446 с. Т. 2. 607 с.

84. Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957.320 с.

85. Каменский М. П. Гибель XX корпуса 8-21 февраля 1915.*( по арх. мат. штаба 10-ой армии). Пг., 1921. 202 с.

86. Коленковский А. Дарданельская операция. М., 1938. 135 с.

87. Корсун Н. Н. Саракамышская операция на Кавказском фронте первой мировой войны в 1914-1915. М., 1937. 159 с.

88. Марков С. Зверства немцев в первую мировую войну. М., 1941. 38 с.

89. Нотович Ф. И. Бухарестский мир 1918. М., 1959. 225 с.

90. Покровский М. Н. Империалистическая война. Сборник статей. М., 1934. 448 с.

91. Полетика Н. П. Возникновение первой мировой войны. М.,-Л., 1935. 728 с.

92. Протасов Л. Г. Солдаты гарнизонов Центральной России в борьбе за власть Советов. Воронеж, 1978. 191 с,

93. Силин А. С. Преступление империализма трагедия народов. Очерки войны 1914-1918 гг. М., 1964. 160 с.

94. Таленский Н. А. Первая мировая война (1914-1918 гг.). Боевые действия на суше и на море. М., 1944. 125 с.

95. Тарле Е. В. Европа в эпоху империализма 1871-1919 // Собрание сочинений в 12-ти томах. Т. 5. М., 1958. 596 с.

96. Тарновский К. Н. Формирование государственно-монополистического капитализма в России в годы Первой мировой войны, (на примере металлургической промышленности). М., 1958. 263 с.

97. Урланис Б. Ц. История военных потерь. Войны и народонаселение Европы: Людские потери вооруженных сил европейских стран в войнах XVI-XX вв (историко-социологическое исследование) СПб., 1994. 558 с.

98. Френкин М. С. Революционное движение на Румынском фронте. М., 1965.365 с.

99. Чаадаева О. Н. Армия накануне Февральской революции. М.,-Л., 1935. 80 с.

100. Шигалин Г. И. Военная экономика в Первую мировую войну (1914-1918). М., 1956. 332 с.

101. Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. 2-ое изд. М., 1974. 240 с.

102. Якупов Н. М. Революция и мир. Солдатские массы против империалистической войны. (1917- март 1918 гг). М., 1980. 244 с.

103. Der Krieg des kleinen Mannes. Eine Militärgeschichte von unten. Hg. von. Wette. Freiburg , 1992. 224 S.

104. Keiner flihh sich hier mehr als Mensch: Erlebnis und Wirkung des Ersten Weltkrieges. Essen, 1993. 285 S.

105. Kriegserfahrungen. Studien zum Sozial und Mentalitätgeschichte des Ersten Weltkrieges. Essen, 1997. 456 S.

106. Wagner A. Der Erste Weltkrieg. Wien, 1981. 234 S.1. Статьи

107. Виноградов В. Н. Еще раз о новых подходах к изучению истории Первой мировой войны // Новая и Новейшая история. 1995. № 5. С. 62-74.

108. Жилин А. П. К вопросу о морально-политическом состоянии русской армии в 1917 г. // Первая мировая война. Дискуссионные проблемы истории. М., 1994. С. 153-165.

109. Исламов Т. М. Конец среднеевропейской империи. Размышления относительно места и роли империи Габсбургов в европейской истории // Австро-Венгрия: опыт многонационального государства. М., 1995. С. 25-47.

110. Круглый стол. Первая мировая война и ее воздействие на историю XX в. // ННИ 1994. № 4-5. С. 109-116.

111. Месснер Е., Ванар С, Вербицкий Ф. Российские офицеры // Офицерский корпус русской армии. Опыт самопожертвования. М., 2000. С. 127- 154.

112. Миллер В. И. Первая мировая война: К анализу современной историографической ситуации // Первая мировая война. Пролог XX в. М., 1998. С. 59-61.

113. Нелипович С. Г. Наступление русского Юго-Западного фронта летом-осенью 1916 года: Война на самоистощение? // Отечественная история. 1998. №3 . С. 40-50.

114. Писарев Ю. А. Новые подходы к изучению истории Первой мировой войны // Новая и Новейшая история. 1993. № 3. С. 46-57.

115. Степанов А. И. Общие демографические потери населения России в период Первой мировой войны // Первая мировая война. Пролог XX в. М., 1998. 698 С. С. 474-483.

116. Тютюкин С. В. Первая мировая война и революционный процесс в России (Роль национально-патриотического фактора) // Первая мировая война. Пролог XX в. М., 1998. С. 236-249.

117. Яхимович 3. П. 1914-1918 годы: У истоков тоталитаризма и «массовой демократии» // Первая мировая война. Пролог XX . М., 1998. С. 221-235.1. Специальные исследования.

118. Монографии и коллективные труды.

119. Виноградов В. Н. Румыния в первой мировой войне. М., 1969. 370 с.

120. Котляревский С. А. Австро-Венгрия в годы Первой мировой войны. М., 1922. 122 с.

121. Оболенская С. В. Германия и немцы глазами русских (XIX век). М., 2000. 209 с.

122. Поршнева О. С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в первой мировой войне (1914 март 1918). Екатеринбург, 2000.414 с.

123. Рубинштейн Е. И. Крушение Австро-Венгерской монархии. М., 1963. 428 с.

124. Сенявская Е. С. Человек на войне: историко-психологические очерки. М.,1997. 231с.; она же. Психология войны в XX веке. Исторический опыт России. М., 1999. 382 с.

125. Турок В. М. Очерки истории Австрии 1918-1929. М., 1955. 585 с.

126. Andics Н. Das österreichische Jahrhundert. Die Donaumonarchie 1804-1918. Wien-München-Zürich, 1974. 400 S.

127. Benzer R. Vorarlbergs Blutopfer im Ersten Weltkrieg. Irmsbruck, 1965. 87 S.

128. Deakl. DerK. (U.)K. Offizier 1848-1918. Wien-Köln-Graz, 1991. 331 S.

129. Eppacher W. Hohe österreichische Auszeichnungen an Tiroler im I Weltkrieg. Innsbruck, 1966. 146 S.

130. Exner F. Krieg und Kriminalität in Österreich. Wien, 1927. 217 S.

131. Fahringer K. «Der Kaiser ruft!». Mauerbach zwischen 1914-1918. Mauerbach,1998. 79 S.

132. Feldl P. Das Verspielte Reich. Die letzten Tage Österreich-Ungarn. WienHamburg, 1968. 365 S.

133. Forstner F. Przemysl. Österreich-Ungarns bedeutendste Festung. 2-Auf Wien, 1997. 308 S.

134. Hirschfeld M. Kriegspsychologisches. Bonn, 1916. 32 S.

135. Gallian O. Österreichische Deutsche im Weltkriege 1914-1918. Berlin, 1938. 201 S.

136. Jelavich B. Modem Austria: Empire and Republic 1800-1986. Cambridge, 1989. 346 P.

137. Kagan G. E. Für und gegen Österreich: Österreich und Österreicher aus der Sicht der Russen in zwei Jahrhunderten. Wien-Köln-Weimar, 1998. 356 S.

138. Kerchnawe H. Der Zusammenbruch der österreichisch-ungarischen Wehrmacht im Herbst 1918. München, 1921. 205 S.

139. Kiszling R. Österreich-Ungarns Anteil am Ersten Weltkrieg. Graz, 1958. 98 S.

140. Mader H. Duellwesen und altösterreichisches Offiziersethos. Osnabrück, 1983. 191 S.

141. Mayr-Harting A. Der Untergang Österreich-Ungarns 1848-1922. WienMünchen, 1988. 932 S.

142. Plaschka R. G. Cattaro-Prag. Revolte und Revolution. Kriegsmarine und Heer Österreich-Ungarns im Feuer der Aufstandsbewegungen vom 1. Feber bis 28. Oktober 1918. Graz-Köln, 1963. 313 S.

143. Plaschka R. G.- Haselsteiner H.-Suppan A. Innere Front. Militärassistenz, Widerstand und Umsturz in der Donaumonarchie 1918. Wien, 1974. Bd.1.420 S. Bd 2. 420 S.

144. Pust I. Die Steinerne Front. Auf den Spuren des Gebirgskrieges in den Julischen Alpen. Vom Isonzo zur Piave. Graz-Stuttgart, 1980. 319 S.

145. Rauchensteiner M. Der Tod des Doppeladlers. Österreich-Ungarn und der Erste Weltkreig. Graz-Wien-Köln, 1994. 718 S.

146. Regele O. Feldmarschal Conrad: Auftrag und Erfüllung 1908-1918. WienMünchen, 1955. 613 S.

147. Schauman W., Schubert P. Südwestfront. Österreich-Ungarn und ItaUen 19141918. Wien, 1992. 198 S.

148. Sked A. The Decline and Fall of the Habsburg Empire. L., 1989. 304 P.

149. Wiesenhofer F. Gefangen unter Habsburgs Krone. K. U K. Kriegsgefangenenlager im Erlauftal. Purgstall, 1997. 423 S.1. Статьи,

150. Малевич О. Послужной список Йозефа Швейка // Гашек Я. Похождения бравого солдата Швейка. М., 1982. С. 5-16.

151. Сенявская Е. С. Образ врага в сознании участников Первой мировой войны // Вопросы истории. 1997. № 3. С. 140-145.

152. Солнцева С. А. Военный плен в годы Первой мировой войны (новые факты) // Вопросы Истории. 2000. № 4.5. с. 98-105.

153. Сергеев Ю. А. Русские военнопленые в Германии и Австро-Венгрии в годы Первой мировой войны // Новая и Новейшая история. 1996. № 4. С. 6574.

154. Bauer I., Haas П. Der wirkliche Krieg. Die Jahre 1914-1918 // Von der alten Solidarität zur neuen soziale Frage. Wien-München, 1988. S. 73-98.

155. Eisterer K. «Der Heldentod muss würdig geschildert werden». Umgang mit der Vergangenheit am Beispiel der Kaiserjäger und Kaiserjägertradition // Tirol und der Erste Weltkrieg. Innsbruck-Wien, 1995. S. 105-177.

156. Fleck R. Wien um 1914. Ikonen des Krieges // Österreich und der Grosse Krieg 1914-1918. Die andere Seite der Geschichte. Wien, 1989. 272 S. S. 4-22.

157. Kruse W. Zur Revolutionierung der deutschen Armee im Ersten Weltkrieg // Geschichte und Gesellschaft. Militärgeschichte heute. S. 530-562.

158. Oberkofler G., Rabofsky E. Tiroler Kaiserjäger in Galizien // Historische Blickpunkte. Festschrift ftir J. Reiner. Innsbruck, 1988. S. 505-527.

159. Steinbock E. Die Kämpfe um den Plöckenpass 1915-1917// Militärhistorische Schriftenreihe. 1978. Heft 2. 40 S.

160. Диссертации, авторефераты диссертаций, дипломные работы.

161. Васильева С. Н. Военнопленные Германии, Австро-Венгрии и России в годы Первой мировой войны. М., 1997. Автореферат. дисс. канд. ист. наук. 22 С.

162. Чувардин Г. С. Социо-культурная структура и мировоззрение офицерского корпуса «Старой гвардии» (1894-1914). Орел, 1999. Автореферат. дисс. канд. ист. наук. 22 С.

163. ЕЦеголихина С. Н. Офицерский корпус сухопутной армии США в жизни общества и государства (1916-1919). СПб., 1999. Автореферат. .дисс. канд. ист. наук. 22 С.

164. Artl G. Die österreichisch-ungarische Südtiroloffensive 1916. Wien, 1983 Phil. Diss. 255 S.

165. Malleier E. Formen männlicher Hysterie. Die ICriegsneurose im I Weltkrieg. Wien, 1993. Dip. Arb. 148 S.

166. Ortner M. C. Soldatensein im Ersten Weltkrieg. Studie zur Entwicklung des österreichisch-ungarishen Kampfverfahrens 1914-1918 mit besonderer195

167. Berücksichtigung der Sturmtruppen und Leidensfähigkeit der Soldaten. Wien, 1994. Phil. Diss. 218 S.

168. Sturm M. Lebenszeichen und Liebesweise aus den Ersten Weltkrieg. Zur Bedeutung von Feldpost und Briefschreiben. Am Beispiel der Korrespondenz eines jungen Paares. Wien, 1992. Dip. Arb. 161 S.

169. Zecha W. Giftgas auf den Kriegsschauplätzen Österreich-Ungarns. Gaskampf und Gasschutz durch und gegenüber den Habsburgischen Streitkräften im Ersten Weltkrieg. Wien, 1997. Phil. Diss. 332 S.

170. Zehetbauer E. Die «E. F.» und das Ende der alten Armee. Der Klrieg der Reservoffiziere Österreich-Ungarns 1914-1918. Wien, 2000. Phil. Diss. 207 S.

171. Произведения художественного творчества.

172. Гашек Я. Похождения бравого солдата Швейка. М., 1982. 416 С.

173. Рот Й. Марш Радецкого. М., 1978. 342 С.