Синтаксис чеченского простого предложения тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.02.02, доктор филологических наук Навразова, Хава Бакуевна

• Навразова, Хава Бакуевна
• доктор филологических наук
• 2004

Оглавление диссертации доктор филологических наук Навразова, Хава Бакуевна

Глава I. Универсальные признаки в чеченском простом предложении.

§ 1. Общая характеристика субъектно-объектных и иных отношений в нахском предложении.

§ 2. Универсальные и типические (общекавказские) черты в структуре чеченского простого предложения.

Глава II. Конструктивное членение предложения.

§ 1. К проблеме «трехсоставности» предложения в чеченском и других «эргативных» языках.

§ 2. Главные члены предложения.

§ 2.1. Подлежащее.

§ 2.2. Сказуемое.

§ 2.3. Главный член односоставного предложения

§ 3. Второстепенные члены предложения.

§ 3.1. Дополнения

§ 3.2. Обстоятельства.

§ 3.3. Определения.

§ 3.4. Синкретичность членов предложения.

§ 4. «Развернутые члены предложения».

§ 5. Осложнение структуры простого предложения

Глава III. Порядок слов и его роль в формировании синтаксических единиц чеченского языка.

Глава IV. Конструкции предложения в чеченском языке. ф

§ 1. Концепция множественности конструкций предложения в языках эргативного типа.

§ 2. Эргативная конструкция.

§ 2.1. Основные признаки эргативной конструкции в чеченском и других кавказских языках.

I §2.2. Характеристика эргативной конструкции чеченского языка.

§ 3. Номинативная конструкция.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Синтаксис чеченского простого предложения»

При подготовке к изданию своего известного труда по синтаксису чеченского языка Н.Ф. Яковлев в 1939 г. писал: «Синтаксис чеченского языка в разработанном виде появляется впервые» (Яковлев 1940, с. 3). С тех пор прошло более шестидесяти лет, а «Синтаксис» Н.Ф. Яковлева остается единственным фундаментальным трудом, в котором в полном объеме изложены все основные проблемы чеченского синтаксиса и который, при всех своих недостатках, отмеченных впоследствии многими авторами, остается лучшим из того, что было написано о синтаксическом строе чеченского языка за более чем полвека после его опубликования.

В наше время небесполезно напомнить слова, с которыми Н.Ф. Яковлев приступил к изложению основного содержания своего труда: «Вопреки утверждениям всякого рода маловеров и ликвидаторов в области языкового строительства, факты чеченского синтаксиса еще раз с несомненностью доказывают, что все национальные языки Советского Союза, в том числе и чеченский язык, обладают достаточным богатством и разнообразием, гибкостью и красотой форм, чтобы полностью обеспечить передачу тончайших оттенков мысли . способствовать цветущему росту оригинальной национальной литературы на этих языках» (там же). Профессор Н.Ф. Яковлев сделал все, что было возможно, для описания грамматического строя формирующегося литературного чеченского языка, но, конечно, он не мог исчерпать все проблемы и преодолеть все трудности научного описания языка, предпринимавшегося в таком объеме и в таком виде в принципе впервые. Осталось много нерешенных вопросов; не все интерпретации синтаксических явлений и единиц соответствуют реальному синтаксическому строю чеченского языка; в чеченском синтаксисе (и в целом в синтаксисе кавказских языков) до сих пор постулируются созданные или упроченные Н.Ф. Яковлевым теории и концепции, неукоснительное следование которым многих языковедов тормозит и сейчас дальнейшее развитие исследований в этой области. При всей своей важности и значимости труды Н.Ф. Яковлева и некоторых его современников привели к тому, что синтаксис чеченского и других кавказских языков оказался по сути «переводным», основанным на анализе синтаксических структур не самих этих языков, а их переводов на русский язык. Преодоление традиций этого «переводного синтаксиса» - первоочередная задача языковедов, исследующих и описывающих грамматический строй кавказских языков. Такие попытки отдельными исследователями ранее предпринимались. Так, Я.У. Эсхаджиев еще в 1970 г. в своем исследовании сложного предложения чеченского языка был близок к тому, чтобы преодолеть эту бесперспективную для изучения чеченского синтаксиса традицию, но последовательно реализовать поставленную задачу ему не удалось. Вслед за Ю.Д. Дешериевым критикуя авторов, которые "подгоняют сложноподчиненное предложение в кавказских языках под мерку индоевропейских языков, в частности под мерку сложноподчиненного предложения в русском языке" (Де-шериев 1953, с. 292), Я.У. Эсхаджиев, однако, не ушел от уровня выявления различных "оборотов в значении придаточных предложений". Для него обычны, например, выражения и рассуждения типа «Для передачи значения субъектных придаточных предложений используются причастные и масдар-ные обороты» (Эсхаджиев 1970, с. 110), «Способы выражения предикатных придаточных предложений» (там же, с. 113), «Способы выражения объектных и дополнительных придаточных предложений» (там же, с. 115) и т.д. В результате получился анализ, совместивший разные подходы к полипропози-тивным предложениям (Н.Ф. Яковлев + Д.С. Имнайшвили). Если бы Я.У. Эсхаджиев впоследствии развил многие правильные мысли, высказанные в этой работе, и привел в систему и в соответствие с логикой свои наблюдения, мы имели бы сегодня соответствующий реалиям языка синтаксис сложного предложения. В этой связи интересная мысль высказана А.И. Халидовым: «Совершенно очевидно, что в нахских языках иная ситуация, чем в родственном и структурно во многом сходном с ним (в типообразующих чертах) грузинском языке, который «издревле . обладал возможностями для со ставления сложноподчиненных предложений, т.е. гипотаксиса» (Чикобава

Ф 1984, с. 23). Это объясняется "не только необходимостью перевода книг философского и теологического содержания, но и необходимостью адекватной передачи грузинского перевода текста "Евангелия" и "Библии" (там же)» (Халидов 2003, с. 210). В какой степени переводческие проблемы и практика повлияли на расширение возможностей оформления предложений по модели гипотаксиса, точно, видимо, не установлено, но само влияние этих переводов вряд ли подлежит сомнению, особенно если учесть, что древнегрузинский литературный язык фактически создавался в монастырях. Ни в какой степе* ни, как отмечает цитируемый автор, такого рода влияния не могли на себе испытать чеченский и ингушский языки (о бацбийском языке в этой связи следует говорить особо), носители которых никогда не были надолго приобщены к христианским традициям и христианской религиозной литературе и памятникам» (там же).

Необходимость отказа от устаревших и в своем большинстве неверных установок и интерпретаций в описании и исследовании синтаксиса чеченского и других языков народов Кавказа декларировалась многими, но реальный результативный шаг в этом направлении сделал, пожалуй, только А.И. Хали

• дов, в своей докторской диссертации (Халидов 1999) заставивший нас во многом по-иному взглянуть на структуру и семантику чеченского простого предложения и в одной из книг (Халидов 2004) обозначивший не противоречащие общеграмматическим принципам и законам и вместе с тем адекватные самому чеченскому языку подходы и критерии анализа сложных предложений языка, дифференциальные признаки сложных и простых предложений. Здесь необходимо отметить, что в своей работе мы руководствуемся основными положениями, изложенными в названных и других работах А.И. Хали-дова. Нам представляются совершенно обоснованными следующие из них, поддерживаемые нами в этой работе и развиваемые дальше:

1) отрицание множественности конструкций предложения в чеченском и других кавказских языках и отстаивание двух конструкций, определяемых по форме грамматического субъекта, - а) эргативной конструкции переходного предложения и б) номинативной конструкции предложения непереходного с простым глагольным и неглагольным сказуемыми, предложения переходного с составным и сложным глагольным сказуемым;

2) оппонирование постулируемого многими и сейчас в кавказском языкознании положения о трехсоставности эргативной конструкции, в качестве главных членов которой, помимо подлежащего и сказуемого, выделяют также прямое дополнение;

3) признание переходной не только конструкции, содержащей эксплицитное или имплицитное прямое дополнение, но и конструкций с, например, «комплетивными» глаголами, распространяемыми «придаточными дополнительными» и различными оборотами - «развернутыми членами предложения» (типа Ас цуьнга дГахаийтира, со юсана балха eozlyp воцийла; Ас цуьнга д1ахаийтира со юсана балха вог1ург цахилар);

4) признание «структурирующей» роли словопорядка, особенно на уровне дифференциации словосочетаний и предложений;

5) отрицание многозалоговости или внезалоговости и противопоставление двух синтаксических залогов: а) актива и б) пассива, представленного двумя «морфологическими» пассивами (немодальным и модальным).

В своей работе мы предполагаем не только развить эти положения, но и существенно расширить круг рассматриваемых вопросов и аспектов исследования и описания простого предложения чеченского языка, представить это описание в полном виде. В соответствии с этим цель диссертации можно сформулировать в таком виде:

Исследование и описание структурно-семантических свойств чеченского простого предложения (структуры самого предлоэюения, его компонентов, способов их выражения), типология простого предложения и его компонентов по конструктивным и иным принятым в синтаксисе признакам и критериям

Реализация этой цели потребует от нас решения целого ряда следующих основных задач:

1. Определить место чеченского языка в структурно-синтаксической классификации языков мира по важнейшим признакам структуры его простого предложения

2 Установить и исследовать в полном объеме все компоненты структуры чеченского простого предложения и способы их выражения

3 Разработать и обосновать критерии классификации главных и второстепенных членов предложения, стремясь при этом к обоснованию двусоставности (а не постулируемой трехсоставности) эргативной конструкции в языках с классным спряжением глагола

4 Определить свое отношение к концепции множественности конструкций предложения в чеченском и близких к нему по структуре иных (особенно эргативных) языках.

5 Дать полное описание эргативных конструкций и конструкций с эр-гативом не в подлежащной функции

6 Проанализировать все варианты конструирования и употребления так называемых «развернутых членов предложения».

7 Дать полное описание синкретичных членов предложения

8 Исследовать явление осложнения структуры простого предложения.

В диссертационной работе используются два принятых в подобного рода исследованиях основных метода:

1. описательный;

2. сравнительно-типологический.

Описательный метод в принципе неизбежен во всяком объемном исследовании, посвященном рассмотрению крупных проблем и систематизации большого языкового материала. Он особенно необходим, когда речь идет о языках, фундаментальные грамматики которых еще не созданы, следовательно, каждое посвященное им исследование в той или иной мере должно носить и нормативно-описательный характер.

Сравнительно-типологический характер нашего исследования проявляется в том, что мы не ограничиваемся сравнением данных чеченского языка с материалом близкородственных ингушского и бацбийского языков. В своей работе мы стремимся рассматривать синтаксические единицы и явления чеченского языка на фоне кавказских языков в целом, расширяя «сравнительно-типологический фон» привлечением языков других семей и структурных типов (индоевропейских, тюркских, самодийских и др., с одной стороны, и флективных, полисинтетических, номинативных и т.д. языков - с другой стороны). Необходимость типологического подхода в описании любого конкретного языка обусловлена уже тем, что «за бесконечным поражающим многообразием языков мира . скрываются общие для всех них свойства» (Гринберг 1970, стр. 31). То, что «различные в структурно-типологическом отношении языки имеют и черты сходства, проявляющиеся, в частности, в наличии общеязыковых категорий, обусловленных, с одной стороны, единой логической основой, а с другой стороны - специфически знаковой природой языка» (Серебренников 1976, стр. 8), говорит о том, что языковед в исследовании того или иного языка должен учитывать этот фактор и рассматривать свойства и категории изучаемого языка на фоне других языков. Стимулом к типологическому исследованию именно синтаксических единиц и явлений является и то обстоятельство, что, по убеждению многих, именно синтаксис, а не, скажем, морфология, дает возможность найти наибольшее сходство между любыми сравниваемыми языками. «Вопрос об универсальной морфолои гии никогда не возникал; ясно, что реально существующие формативы, так же как их функции и значение, бывают настолько различными в разных языках, что все, относящееся к ним, приходится излагать в грамматиках конкретных языков, за исключением разве нескольких положений и фразовом ударении и интонации. Только в отношении синтаксиса наблюдалась тенденция отыскать нечто общее для человеческой речи в целом, нечто непосредственно основанное на самой природе человеческого мышления, иначе говоря, на логике, и поэтому стоящее выше случайных форм, существующих в том или ином кокретном языке» (Есперсен 1958, стр. 55). Принципиальное согласие с этим положением заствило нас, в частности, искать общие и типические черты в структуре чеченского предложения в главе I.

В источниках анализируемого материала мы себя не ограничивали, так как не преследовали цели изучения синтаксических единиц и явлений в стилистическом аспекте. В основном материал извлечен из произведений классиков чеченской художественной литературы. Там, где это оправданно и необходимо, привлекается материал из устного народного творчества чеченцев, периодической печати, живой разговорной речи.

Научную новизну своей работы мы видим в том, что синтаксис чеченского простого предложения в полном объеме и во всех основных аспектах не исследовался и не излагался в монографическом исследовании до настоящего времени. Единственная монография, охватывающая весь синтаксис чеченского языка (упомянутая работа Н.Ф. Яковлева), во многом устарела, к тому же в ней достаточно много не соответствующих реалиям самого чеченского языка положений и интерпретаций тех или иных языковых единиц, явлений. Докторская диссертация А.И. Халидова и его две монографии, одна из которых («Типологический синтаксис чеченского простого предложения») в полном объеме посвящена объекту нашего исследования, - это все-таки строго типологические работы, в которых материал анализируется выборочно - по степени важности для типологических обобщений, вследствие чего в этих работах нет (и не должно быть) исчерпывающего системного изложения всех вопросов синтаксиса простого предложения чеченского языка. В частности, А.И. Халидов лишь в связи с другими вопросами, более важными для него как типолога, затрагивает коммуникативную устроенность предложения, состав и способы выражения главных и второстепенных членов предложения, осложнение простого предложения; этот автор оставил вне поле зрения проблемы синкретизма членов предложения; и т.д.

Теоретическая значимость нашей работы состоит в том, что ее результаты в определенной степени вносят вклад в изучение синтаксиса как нахских (чеченского, ингушского, бацбийского), так и в целом кавказских языков. Эти результаты могут быть использованы в типологическом изучении синтаксиса чеченского языка, близкородственных ему ингушского и бацбийского языков, а также в сопоставительном и типологическом исследовании кавказских языков. Наши материалы и выводы могут также представлять интерес и для исследователей в области общей грамматики.

Практическая значимость работы состоит в том, что она может стать основой для составления базового вузовского учебника (учебного пособия) по синтаксису чеченского литературного языка. Как известно, единственный учебник современного чеченского языка, изданный в 1971 г. А.Д. Тимаевым («Х1инцалера нохчийн мотт». Грозный, 1971), содержит материал до синтаксиса, что, конечно, в значительной степени сказывается на качестве преподавания курса современного чеченского языка на филологических факультетах Чеченского государственного университета и Чеченского государственного педагогического института, так как других вузовских учебников по современному чеченскому языку нет до сих пор. Полученные нами результаты представляются важными и для составителей учебников чеченского языка для школ и средних специальных учебных заведений (особенно педагогического профиля), так как необходимость пересмотра некоторых явно ошибочных правил и положений традиционной школьной грамматики очевидна, а в нашей работе предлагаются решения этих трудных вопросов. Наш «Синтаксис», несомненно, будет использован (и уже используется - по материалам опубликованных работ, отражающих основное содержание диссертации) при разработке и проведении соответствующих спецкурсов и спецсеминаров в университете и педагогическом институте.

Необходимо особо выделить тот факт, что основные положения нашей работы и значительная часть ее текста вошли в раздел «Синтаксис простого предложения» (в соавторстве с А.И. Халидовым) 2-го тома фундаментальной «Грамматики чеченского языка», разрабатываемой для издания в 2004-2005 гг. в Комплексном научно-исследовательском институте Российской Академии наук в г. Грозном.

Апробация работы. Основные положения диссертационной работы изложены в 20 опубликованных работах (в статьях, в опубликованных тезисах и текстах докладов на различных научных форумах, а также в учебных пособиях для студентов). Актуальные вопросы структуры и семантики чеченского простого предложения освещались нами в выступлениях на научных конференциях различного уровня: на Всероссийской научно-практической конференции в г. Майкопе (1998), на Всероссийской научно-практической конференции в г. Пятигорске (1998), на Всероссийской научной конференции «Актуальные проблемы общей и адыгской филологии», посвященной памяти З.И. Керашевой (Майкоп, 2001), на Всероссийской научной конференции «Проблемы обучения русскому языку как неродному в условиях модернизации образования» (Майкоп, 2003), а также на региональных и межвузовских научных конференциях в гг. Грозном, Екатеринбурге, Барнауле и др. Доложенные на этих научных форумах результаты, легшие в основу диссертации, получили положительную оценку коллег; сделанные ими замечания учтены, а высказанные советы и пожелания помогли нам значительно улучшить работу.

Объем и структура работы. Диссертация выполнена на 280 страницах, состоит из введения, 4-х глав, заключения, списка использованной лингвистической литературы.

Заключение диссертации по теме «Языки народов Российской Федерации (с указанием конкретного языка или языковой семьи)», Навразова, Хава Бакуевна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Рассмотрев (в главе I «Общие и частные универсалии в чеченском простом предложении») общие вопросы характеристики субъектно-объектных и иных отношений в чеченском предложении (§ 1) и выявления в нем общих (универсальных для всех языков) и типических (характерных для кавказских языков или только для нахских) черт в построении и структуре простого предложения (§ 2), мы смогли выяснить, что при всех своих специфических чертах построение предложения в чеченском и в целом в нахских языках подчиняется и определенным общим правилам и принципам. И это касается не только того, что для чеченского предложения так же свойственны модальность, предикативность, пресуппозиция и т.д., на которых мы остановились в § 1, но и в того, что здесь есть все признаки разграничения главных и второстепенных членов по тем же признакам и основаниям, по которым это принято делать в отношении членов предложения других языков. Проблема, обсуждение которой и сейчас приводит к спорам и разногласиям, может быть успешно решена, если отказаться от чрезмерного морфологизма при анализе синтаксических явлений и отдавать предпочтение функционально-синтаксическим признакам там, где речь идет о характере и статусе члена предложения. При таком подходе можно решить (не так, как это принято сейчас) вопрос с прямым дополнением. С другой стороны, признание общих принципов, моделей, схем построения предложений, в реализации которых отдельные языки и их группы могут сильно различаться, позволяет отказаться от постулирования характерного для грамматик кавказских языков отождествлении логического и грамматического субъектов и — как следствие этого - выделения более двух конструкций предложения, определяемых по форме подлежащего. Вслед за авторами, отрицающими трехсоставность эргативной конструкции (Г.А. Климов, О.П. Суник и др.), мы исходим из того, что при всей специфичности эргативного типа предложения он все же подчиняется определенным общим законам и принципам. Вводимость дативных, генитивных и иных «конструкций» предложения в сферу номинативных, как нам представляется и как мы это попытались показать в своей работе, подтверждается и на семантическом, и на собственно грамматическом уровне.

Рассматривая структуру и семантику чеченского простого предложения с точки зрения отражения в этом языке общих и типических черт построения предложения, мы, как отмечалось, опирались на результаты специального исследования (докторской диссертации) А.И. Халидова, давшего развернутую характеристику чеченского простого предложения в этом аспекте. Однако у нас появились и свои соображения по отдельным вопросам интерпретации тех или иных синтаксических структур чеченского языка, рассматриваемых на фоне достаточно большого количества других языков. С нашей точки зрения, при рассмотрении вопроса о расщеплении ЯС I S-0-P возможна и другая интерпретация ее «суженного» варианта [S] - Р, иллюстрируемого такими чеченскими предложениями, как Садов, Берийн сакъерало. А.И. Халидов справедливо характеризует такие предложения как конструкции, сохраняющие связь с двусоставным предложением и разложимые на две части — са дов и са къерало. Вместе с тем они вряд ли прямо сопоставимы с нем. Es regnet и франц. II pleut («Дождит», «Идет дождь»), как представляется этому автору. В чеченском языке первая («субъектная») часть сложных по образованию глагольных предикатов слилась с глаголом, она потеряла самостоятельное значение, но не до такой степени, чтобы быть приравненной к неопределенным артиклям es и И Только несовершенство чеченской орфографии, которая в одних случаях рекомендует слитное написание сложных по образованию предикатов, образованных слиянием с глаголом имен существительных (сагатло, сакъерало, садов, сахуълу и т.п.), а в других - раздельное написание (Сан дог лозу цунах; Цуьнан дог керча), заставляет по-разному квалифицировать предикативные основы соответствующих предложений. На самом деле это, безусловно, формально двусоставные предложения (независимо от слитного или раздельного написания предикатов), они семантически односоставны в том смысле, что выражаемые ими сообщения не являются в полном смысле двучленными. Са гатло «душа сжимается, сокращается» и сагатло «скучно // «скупается» в семантическом плане разошлись, однако здесь (как и в других подобных случаях) мы имеем лишь употребление соответствующих существительных и глаголов в переносном значении, не прямо мотивируемом значениями исходных слов; это не десемантизация, позволяющая говорить об отсутствии какого-либо указания на субъект, как это свойственно формально двусоставным и семантически односоставным предложениям типа нем. Es regnet и франц. II pleut или формально и семантически односоставным предложениям типа русск. Дождит. В таком случае «суженная» ядерная структура- 1, обозначенная А.И. Халидовым как [S] — Р, с учетом связанного употребления обоих компонентов предикативного центра и явно двусловной его структуры, могла бы изображаться иначе: [S] - [Р]. То есть это формально двусоставное предложение, в семантическом плане тяготеющее к односоставным, отличающееся от предложений со свободными в употреблении субъектами и предикатами, таких, как Хъан да eozly «Твой отец идет». Сюда примыкают и чеченские эквиваленты приведенным немецким и французским примерам - типа Дог1а dozly «Дождь идет».

Проанализированный материал убедительно показывает, что глаголь-но-безличные предложения в чеченском языке еще только начинают формироваться из личных, но еще не приобрели окончательно безличный характер. Больше продвинулись в сторону формальной и семантической двусоставно-сти предложения с глагольными предикатами, составленными не из существительного и глагола, а из прилагательного и глагола, такие, как йохъелла, шелъелла, к1адъелла (Чохь йохъелла «В комнате (в помещении вообще) потеплело// стало жарко»). В целом же, как отмечает в ряде своих работ, в том числе и в названной, А.И. Халидов, в чеченском языке безличный тип предложения представлен главным образом конструкциями с предикатом, выраженным безличным предикативом, или словом категории состояния: Арахъ йовха ю «На улице тепло//жарко», Цаъргахъ сингаттаме ду «У них скуч-но//тоскливо» и т.д.

Возвращаясь к упомянутым выше «конструкциям предложения», отметим, что есть достаточно оснований не считать их конструкциями предложения, однорядными номинативной и эргативной. По разделяемому нами мнению А.И. Халидова, ссылающегося при этом на наблюдения И.И. Мещанинова, в подобных предложениях нет однонаправленного действия, глагол выражает в них состояние, которое один субъект испытывает в результате воздействия на него качеств, свойств, состояния другого субъекта. В Шантана йо1 езаелла «Юноше девушка полюбилась/Упонравилась», которое обычно переводят как «Юноша полюбил девушку» в качестве грамматического подлежащего из двух форм с субъектным значением — именительного (абсолютива) йо1 и дательного к!антана - следует выбрать номинатив (абсо-лютив), а датив рассматривать как грамматическую объектную словоформу со значением субъекта, испытывающего состояние. Такое понимание аффективных и иных «конструкций» предложения основано на убеждении, что в конечном счете все языки, характеризующиеся сформировавшимся грамматическим строем, в структурно-синтаксическом отношении делятся на два типа - на языки номинативные и языки эргативные (а еще точнее - номинативные с выражением грамматического субъекта только в номинативе и эргативно-номинативные с выражением грамматического субъекта в эргати-ве и номинативе в переходной конструкции и в номинативе в конструкции непереходной). В свою очередь это означает, что так называемые «аффективные конструкции предложения» не являются отдельной самостоятельной конструкцией предложения, но они могут быть рассмотрены как структурно-семантические разновидности номинативно построенных предложений, в которых представлен иной, чем в обычных номинативных конструкциях с процессным глаголом, характер смысловой и формальной связи актантов. Кстати, аффективными по сути являются и глаголы кхера «бояться», велха «плакать», цецвала «удивиться» и т.п., которые формируют непереходные предложения и сочетаются с субъектом-номинативом: Иза цецваълла «Он удивился». С другой стороны, в «дативных предложениях» предикат - не обязательно глагол, предикатом в них может быть и «предикативное наречие»: Суна хала ду и лан «Мне трудно есть это вынести» (там же, с. 105). В таких предложениях становится совершенно очевидным, что форма дательного падежа не может быть определена как подлежащее, хотя бы потому, что семантико-синтаксически здесь больше оснований говорить о субъектности инфинитива (лан) и объектности местоимения и, чем о субъектности датива суна, к которому даже в традиционной учебной грамматике задается только вопрос дополнения - хала ду хъанна? (кому?) суна (мне).

Рассмотрение синтаксических единиц чеченского языка в типологическом аспекте привело нас к убежденности в том, что языковедам, изучающим чеченский и другие кавказские языки, давно пора отказаться от скептицизма в отношении типологического изучения собственных языков, не преодоленного и после того, как правильность такого подхода была осознана в советском языкознании: Игнорирование универсальных признаков предложения часто приводит к тому, что языковеды преувеличивают специфичность исследуемого языка, придают ему такие качества, какими он на самом деле не обладает или обладает явно не в той высокой степени, какую они ему приписывают. В этой связи показательно, как в кавказском языкознании до сих пор не могут отказаться от постулируемой уже давно концепции трехсоставности эргативной конструкции.

В свое время эту точку зрения подверг критике Г.А. Климов, считавший, что самым серьезным аргументом данной концепции является то, что в структуре глагольного предиката переходного эргативного предложения отражается класс прямого дополнения (классное согласование) или даже класс и лицо (классно-личное согласование). Однако «исключительная ориентация на отражение формой глагола-сказуемого прямого и косвенных дополнений есть проявление морфологизма в решении собственно синтаксической проблематики и поэтому не может дать оснований для квалификации последних как главных членов предложения» (Г.А. Климов). Действительно, если учесть, что в отдельных кавказских языках, характеризующихся личным спряжением глагола, в его структуре отражаются и косвенные дополнения, логически подводит к тому, что, как заметил Г.А. Климов, опора на этот критерий заставила бы постулировать здесь в общей сложности пять или даже шесть главных членов предложения - по числу слов, отражающихся в форме транзитивного глагола, например, в абхазско-адыгских языках. То, что решающим или даже единственным признаком, на котором основана интерпретация прямого дополнения как главного члена предложения, является «согласование глагола-сказуемого в классе с прямым дополнением», косвенно доказывается тем, как прямое дополнение и даже подлежащее определяются в функционально-синтаксическом отношении у З.Д. Джамалханова и М.Ю. Мачигова, в случае согласования определяющих прямое дополнение как главный член, при его отсутствии - как второстепенный член. Если бы авторы описательных и учебных грамматик чеченского и других кавказских языков не замыкались в рамках только описываемого языка и их подход к анализу языковых явлений был хоть в какой-то степени типологическим, вряд ли они продолжали бы настаивать на том, что прямое дополнение является, даже только в случае классного согласования с ним глагола, главным членом предложения. В этой связи представляют интерес замечания о классном согласовании глагола с объектом в родственном чеченскому аварском языке, высказанные А А. Бокаревым: «Изменчивость классных показателей только обнаруживает коренные свойства аварского переходного глагола — его обязательную и постоянную связь с объектом», при этом эти «коренные свойства» «налицо в глаголе независимо от того, имеет ли данный глагол в составе своей основы классный показатель или нет». Совершенно очевидно, что и в чеченском языке, и практически во всех языках, где глагол характеризуется классным спряжением, согласование глагола-сказуемого с прямым дополнением не является постоянным и обязательным признаком, в большинстве случаев такого согласования нет, поскольку принимающих классные показатели глаголов немного. Тем не менее глаголы могут быть переходными независимо от наличия в своей структуре классного показателя. Именно поэтому есть основания согласиться с А.И. Халидовым в том, что «следовало бы придавать больше значения не факту согласования (глагола с объектом), а факту несогласования глагола с субъектом в переходных конструкциях и согласования с ним в конструкциях непереходных». Этот критерий помогает определить переходность или непереходность глагола. Если глагол переходный и способен принимать классный показатель, этот показатель появляется в нем даже в том случае, если в предложении нет именного или местоименного прямого дополнения в соответствующем падеже (номинативе, или абсолютиве). В этом случае его классный экспонент согласуется с «темой» объекта, выражаемой, например, инфинитивом, а не с реальным объектом: Дас иунна гjuza еаха/еахар дихкира «Отец ему туда идти/ехать//хождение, поездку запретил». Выделяемый в глаголе дихкира показатель «д» имеет то «общее классное значение», о котором писал А.Д. Тимаев.

Мы в своей работе пришли к твердому убеждению в том, что разработанная А.И. Халидовым система залогов чеченского языка является более предпочтительной, чем одиннадцатизалоговая система Т.И. Дешериевой. В чеченском языке досттатоно много признаков того, что залогово преобразуемыми являются эргативно построенные предложения с выраженным прямым дополнением (Ас книга йоьшу «Я книгу читаю» - Книга ас йоьшуш ю «Книга мною читаема есть» или Книга соъга ешало «Книга мною читаема/читаться может быть»). Таким образом, выделяются два синтаксических залога (актив и пассив) и две морфологические формы выражения пассива (инфинитная и финитная, или немодальная и модальная). С нашей точки зрения, в сферу залоговых преобразований можно было бы внести и инфинитные (с деепричастным сказуемым) предложения типа Со книга йоъшуш ву, преобразуемые в пассив Книга ас йоъшуш ю Кроме того, нам представляется, что модальный пассив с глаголом-потенциалисом, выделенный А.И. Халидовым, при более тщательном его изучении может быть исключен из списка морфологических залогов. В целом же система залогов в изложении этого автора значительно более последовательна, чем многозалоговая система Т.И. Дешериевой, и соответствует общеграмматическим представлениям о залоге и залоговых преобразованиях.

При описании главных членов чеченского предложения мы столкнулись с необходимостью уточнить и их определения, и их типологию. В первую очередь здесь, конечно, идет речь о сказуемом.

В нахских грамматиках сказуемое определяют как «главный член предложения, грамматически зависящий от подлежащего в непереходном предложении и от прямого дополнения (объекта действия) в переходном предложении, обычно выражающийся глаголом, именем существительным, именем прилагательным или причастием, обозначающим признак (действие, состояние, свойств, качество) того предмета, который выражен подлежащим или прямым дополнением (курсив мой — Х.Н.)» (Оздоев 1964, стр. 17). В выделенной части этого определения содержится серьезная ошибка. Сказуемое не выражает признак предмета, выраженного прямым дополнением. Видимо, такая формулировка связана с тем, что в период написания статьи И.А. Оздоев был уверен в том, что прямое дополнение - главный член предложения.

У того же автора и у других находим также «наречные сказуемые» в предложениях типа Со сиха ву, Арахъ шийла ю. В чеченском и ингушском языках наречные сказуемые действительно есть (Да чохъ ву «Отец внутри (в помещении) есть»), но в приведенных и подобных примерах на самом деле адъективные именные сказуемые (Со сиха ву) или главный член односоставного безличного предложения, выраженный безлично-предикативным словом, выделенным в качестве самостоятельной части речи чеченского языка впервые А.И. Халидовым (Арахъ шиша ю).

Представляется не совсем верным и представление о составном глагольном сказуемом в чеченской и ингушской грамматиках. Это касается и определения составного глагольного сказуемого как члена предложения, составленного из инфинитива или деепричастия со связкой (связка может быть только в именном составном сказуемом), и представления о десемантизиро-ванности вспомогательных глаголов типа мега, тарло и т.д., которые реали-зауют в предложении дополнительные оттенки значения, близкие к модальным, и характеристики предикатов «деепричастная форма + вспомогательный глагол» как составных глагольных сказуемых, тогда как по своей синтаксической семантике это предикаты состояния, которые мешает отнести к составным именным сказуемым форм основного компонента — деепричастия. С учетом этих и других наших поправок мы выделили в чеченском языке следующие типы сказуемых: 1) простое глагольное сказуемое (Со хьоьца вог1у «Я с тобой иду»; Дешархочо книга йоыиу «Ученик читает книгу»; 2) составное глагольное сказуемое (Да керт ян zlepma «Отец ограду сделать пытает-ся^намеревается»); 3) сложное глагольное сказуемое (Нана юург йина яла zlepma «Мать еду готовить заканчивать пытается»); 4) составное именное сказуемое (Нана хьелийозархо ю «Мать доярка есть; Урс болатан ду «Нож стальной есть» и др.); 5) сложное (или сложно-составное) именное сказуемое (Со хьан накьост хила кийча ву «Я твой друг быть готовый есть»).

Рассматривая другой главный член предложения - подлежащее - и при этом выделяя разнообразные способы выражения грамматического субъекта в предложении, мы, конечно, исключили из числа форм его выражения датив, генитив и локатив.

Вместе с тем количество членов предложения не должно ограничиваться только пятью (двумя главными и тремя второстепенными), как это характерно для чеченской и в целом для кавказских грамматик. В предложениях типа Арахъ йовха ю «На улице тепло (есть)», Сарахъ тхоъга воьллахь «Вечером к нам приходи (обязательно)» есть только один член предложения, который можно отнести к главным, и он по существу не является ни сказуемым, ни подлежащим. Изучение подобных предложений имеет давнюю традицию в русской грамматике, а в кавказских языках к таким предложениям обращались вообще редко. На наш взгляд, это тот случай, когда в изучении грамматических явлений кавказских языков полезно учесть и использовать результаты и опыт исследования подобных явлений в индоевропейских языках, в данном случае - русского Главный член в предложениях, соотносимых с приведенными выше, нельзя однозначно отнести ни к сказуемому, ни к подлежащему, так как в нем обычно совмещаются, по выражению А.А. Шахматова, «представление о психологическом субъекте и о психологическом предикате». В зависимости от типа односоставного предложения выделяются главный член безличного предложения, главный член «личного» односоставного предложения и т.д.

Необходимо отметить, что деление глагольных односоставных предложений на «личные» и «неличные» в чеченском языке, как и вообще в языках с классным (не личным) спряжением глагола, является условным. Категории лица здесь нет, но все-таки в синтаксическом контексте понятия «личность», «неличность» могут быть применены, так как здесь имеется в виду выраженность или невыраженность, определенность или неопределенность субъекта действия, признака, состояния. Именно в этом смысле мы делим, например, безличные предложения чеченского языка на 1) глагольно-безличные и 2) предложения с безличными предикативами. Вслед за А.И. Ха-лидовым мы обнаруживаем, что в чеченском языке грамматическим вполне оформившимся является в принципе только второй тип. Предложения с «безличными» глаголами, как и сами эти глаголы, не получили в чеченском языке широкого распространения, и они не потеряли своей связи с «личным» двусоставным типом предложения (Садайна «Стемнело» <— Са дайна «Душа потерялась»). Основной способ выражения главного члена безличного предложения — безлично-предикативное слово, или слово категории состояния: Арахъ йовха ю «На улице тепло есть», Хъуънхахъ тийна дара «В лесу тихо было» и т.д.

Определенно-личные предложения в чеченском языке возможны только в невопросительных конструкциях, так как вопрос неизбежно предполагает обозначение субъекта, к которому этот вопрос обращен. В качестве главного члена используется спрягаемый глагол в индикативе и императиве, в связи с чем чеченские определенно-личные предложения делятся на два типа: 1) индикативные и 2) побудительные. Первый тип появился в чеченском языке сравнительно недавно и связан с влиянием языка русской художественной литературы (А.И. Халидов). В таких предложениях субъект, который может быть восстановлен по контексту, сопоставим с номинативом (со) или с эргативом (ас). Конкретное личное значение в подобных предложениях нетрудно установить, поскольку индикативные определенно-личные предложения обычно принадлежат речи говорящего лица и их субъектом является это лицо: Хилийта толам сан, хилийта эшам — Юха а, юха а Ыахьур бу къийсам (Р. Ахматова). Следует отметить, что индикативные определенно-личные предложения, по всей видимости, имели почву для своего развития и в самом чеченском языке. Они достаточно широко распространены в разговорной диалогической речи и воспринимаются как нормальные для чеченского языка построения: Д1авог1у х1инцца! «Сейчас иду!»; Кхаа туъманах схьаоьцу хъоъгара, хъо реза велахъ «За три десятки беру (покупаю) у тебя, если ты согласен». Отсюда можно сделать вывод, что индикативные определенно-личные предложения в чеченском языке не появились под влиянием языка русской художественной литературы, а получили распространение в его письменной литературной форме под этим влиянием.

В побудительных определенно-личных предложениях главный член - спрягаемый глагол в одной из форм побудительного наклонения: Caifal

Остановись!»; Хъалаг1атта\ «Встань!»; Сацал хъо волччохъ\ «Остановись где ты есть!»; Тховса тхоъга воъллахь «Сегодня ночью к нам приди, (обязательно)»; Тховса тхоъга волахъа «Этой ночью к нам приди, (пожалуйста)»; Т1едеънарг — т1еэца, эрна ма хержа (Ш. Цуруев). При этом главный член таких предложений не может употребляться во всех формах побудительного наклонения: глагол в значении настоятельной просьбы в форме, образуемой от простого повелительного наклонения (Н.Я. Яковлев) при посредстве -хъара, например, требует обязательного указания лица, к которому эта просьба обращена.

Главный член неопределенно-личных предложений указывает на неопределенный субъект - источник названного в нем действия: это кто-то из тех, кто находится в пределах досягаемости, кто-то, кто может иметь отношение к данному действию; при этом круг лиц, не называемых, но подразумеваемых в предложении, может быть сколько угодно широким, но он в любом случае ограниченный: Арахъ кхойкху хъоъга «На дворе зовут тебя»; Не1 етта «(Дверь бьют (стучат)»; Цунна дашо мидал елла «Ему золотую медаль дали». Неопределенный субъект таких предложений идентифицируется с неопределенным местоимением в эргативе - цхъамма «кто-то», «некто».

Обобщенно-личные предложения в чеченском языке не получили широкого распространения даже в пословицах и поговорках, хотя отдельные примеры, конечно, фиксируются, причем, как правило, это глаголы и предложения в побудительном значении: Ала — iiole, хаза — несе «Скажи - дочери, услышь — невестке»; 1аънна салаз аъхка кечйе «К зиме сани летом готовь».

Главный член номинативных предложений всегда выражен именительным падежом имени существительного. Такие предложения служат для утверждения наличия либо существования какого-либо явления. В чеченском языке, как и в целом в вайнахских языках, эти предложения развились, скорее всего, под влиянием языка русских письменных текстов, в первую очередь художественных. Согласно анализу этих предложений у А.И. Халидова (А.И. Халидов. Сопоставительно-типологический анализ односоставных конструкций русского и чеченского языков // Синтаксис вайнахских языков. Грозный, 1986, с. 74-76), в чеченском языке представлены все функционально-семантические подтипы номинативных предложений, отмечаемые в русском языке. А именно: бытийные; вокативные; полупредикативные; назывные; именительные представления. В чеченском языке нет указательного подтипа номинативных предложений, поскольку наличие указательного слова (xlapa, иза и т.д.) требует употребления вспомогательного глагола, наличие которого не дает оснований для характеристики соответствующих предложений чеченского языка как односоставных.

Новым в нашей работе в сравнении с имеющимися описаниями и исследованиями синтаксических единиц и в целом синтаксического строя чеченского языка является рассмотрение вопроса о синкретизме членов предложения и подробный анализ таких случаев.

В чеченском языке, как и во многих других, немало случаев, когда даже специалисту трудно однозначно определить, каким членом предложения является та или иная словоформа, или чем следует считать определенные группы слов - одним «развернутым» членом предложения или двумя самостоятельными членами предложения. Конечно, это в свою очередь порождает немало трудностей при обучении чеченскому языку. Синкретичность - возможность неоднозначной интерпретации тех или иных единиц, конструкций - требует, чтобы языковеды сформулировали четкие критерии и правила, которые позволят сделать правильный выбор при грамматическом анализе.

Синкретизм затрагивает все второстепенные члены чеченского предложения. В первую очередь и особенно он проявляется в том, что одни и те же по своей внешней форме словоформы идентифицируемы и с определением, и с дополнением. Подобный синкретизм связан с тем, что относительные и притяжательные прилагательные, оканчивающиеся на -ан, -ин, не просто грамматически омонимичны именам существительным родительного падежа, но и являются все без исключения производными от них В предложении .Яше вешин книгаш дукха лерина лелайо «Яха брата (братнины) книги очень бережно носит» словоформа вешин почти в равной степени может быть принята и за родительный падеж единственного числа существительного ваша, и за притяжательное прилагательное вешин. При грамматическом анализе предложения эта словоформа может быть названа и определением (несогласованным), и дополнением (косвенным). В обоих случаях вопрос к этому члену предложения один - хъенан? «чей?». Это весьма схоже с русск. Яха очень бережно относится к книгам брата, где словоформа брата может быть названа и определением (чьи?), и дополнением (кого?), но здесь есть одно существенное отличие. В русском языке при любой из этих двух интерпретаций форма выражения данных членов предложения определяется как существительное в родительном падеже, которое может функционировать и как дополнение, и как несогласованное определение. Имен прилагательных с окончаниями -а, -и, -ы в единственном числе в русском языке нет, а притяжательные прилагательные с окончаниями, внешне совпадающими с окончаниями родительного падежа множественного числа существительных (отцов - отцов костюм и т.п.), нетрудно отличить от последних: имя прилагательное такого типа употребляется только в функции препозитивного согласованного определения (Он надел сегодня отцов костюм) или «предикативного определения» - именной части составного сказуемого (Надетый им сегодня костюм - отцов)\ родительный падеж омонимичного этим прилагательным существительного употребляется только в приглагольной позиции и - соответственно - только в функции дополнения. При этом возможно и формальное -акцентное — различие между притяжательным прилагательным и родительным падежом существительного множественного числа: У нагиих дедов были совсем другие принг^ипы в жизни — В гостиной у него висел дедов портрет. Наконец, не все притяжательные прилагательные омонимичны родительному падежу существительных множественного числа: кроме того, что есть еще прилагательные на —ин (сестрин), -ын (сестрицын), -j (собачья конура), есть разговорные по происхождению формы притяжательных прилагательных на -ев, которым соответствует родительный падеж существительным с другим окончанием - -ей (учителев дом — но: собрание учителей). В чеченском языке в зависимости от того, каким членом предложения мы назовем веъиин, его определяют как притяжательное прилагательное или как имя существительное. Однозначность в определении того, каким членом предложения является соответствующая словоформа в таких случаях, вполне возможна. Для этого необходимо учесть следующее. Во-переьгх, в чеченском языке определение (и согласованное, и несогласованное), особенно однословное, всегда препозитивно по отношению к определяемому слову и обычно следует непосредственно перед ним. Во-вторых, независимо от того, в каком качестве использована словоформа родительного принадлежности, она всегда выражает это значение - принадлежность — всегда отвечает на один и тот же вопрос хъе-нан>: Ас ерриге а вешин книгаш ешна (определение) —Икнигаш ерриге а вешня ю (именное сказуемое) — Вешин уъш бен кхин книгаш ян а яц (дополнение), поэтому следует отказаться от попыток сформулировать какой-то семантический критерий разграничения определений и дополнений, выраженных в такой форме В-третъих, достаточно признать очевидное: препозитивная присубстантивная словоформа со значением принадлежности всегда является притяжательным прилагательным и следовательно, всегда является определением Этим мы можем снять проблему синкретизма родительного падежа существительных в притяжательном значении в соответствующей позиции в структуре предложения, сделав однозначный выбор в пользу инден-тификации такой словоформы с частично согласованным определением.

В контексте синкретизма можно рассматривать семантико-синтаксические свойства относительных прилагательных, обозначающих признаки предметов, лиц и явлений по месту происхождения, пребывания, по времени, по отношению к веществу и предмету, из которого изготовлен определяемый предмет.

В сочетаниях типа дашо сахът «золотые часы», аннийн керт « забор из досок («досочный» забор)» семантика и функции прилагательных достаточно прозрачны: конечно, здесь нет речи о принадлежности сахът (часы) веществу деши (золоту) и керт (забор) предмету аннаш (доски). Но вряд ли можно отрицать, что такой семантический компонент принадлежности отсутствует в сочетаниях халкъан г1уллакх (народное дело — дело народа), г1алин беш (городской сад — сад города), советийн зама (советское время - время Советов), диттан га (ветка дерева). Элемент синкретизма на уровне членов предложения есть и здесь, но это проблема, решаемая так, как определено в отношении притяжательных прилагательных. В данном случае синкретизм этих словоформ состоит главным образом в том, что они почти на равных основаниях могут быть включены и в разряд относительных прилагательных (как это делает учебная грамматика), и в разряд притяжательных прилагательных, и даже в разряд существительных (а это уже возвращает нас к синтаксическому синкретизму). В предложении Дезчу дийнахъ г!алин бешахъ дуккха а адам гулделлера «В праздничный день в городском саду собралось много народу» к словоформе г1алин может быть задан один и тот же вопрос стенан? от определяемого слова бешахъ, но в одном случае эта словоформа может быть охарактеризована как относительное прилагательное (в значении «сад, расположенный в городе»), в другом - как притяжательное прилагательное (в значении «сад, принадлежащий городу»). Предпочтение при этом мы отдаем первому варианту, но второй вариант тоже является в известной степени мотивированным.

Представляет интерес и возможная синкретичностъ функций определения и обстоятельства в случаях употребления относительных прилагательных со значением места (происхождения, пребывания) и времени. Синтаксическая функция прилагательных селханлера, стомарлера, стохкалера и т.п., несмотря на то, что они могут вызвать определенные затруднения у учащихся, связанные с обозначением в них времени (а значит, ассоциациями с обстоятельством места), может быть однозначно ограничена определением, так как это атрибутивные словоформы, образованные от наречий (селхана, сто-мара, стохка), и грамматически омонимичных им наречий или других обстоятельственных форм в языке нет. Однако прилагательные со значением места происхождения или проживания (пребывания) типа Шелара (шалин-ский - из Шали», г1алара (городской - из города», генара «дальний - издалека», йистера (крайний - с краю» такие грамматические омонимы в сфере существительных имеют: все эти прилагательные по происхождению являются формой 1 исходного (местного) падежа имен существительных. Ничего удивительного, что в синтаксических разборах учащиеся не всегда могут определить, чем является такая словоформа в предложении (например, в таком: Цаърга дукха оъху хъошалг1а г1алара нах «К ним часто (много) приезжают городские (из города) люди»)- определением или обстоятельством места. Для специалиста-языковеда здесь нет ничего сложного: обстоятельствами такие словоформы могут быть в том случае, если они зависят от глагола (И нах г1алара баьхкина «Эти люди из города приехали») или отглагольного слова -несамостоятельного причастия (Палара баьхкина нах тхоьгахь сеецира «Из города приехавшие люди у нас остановились»), самостоятельного причастия (Палара баьхкинарш суна дика бевзаш бара «Из города приехавшие мне хорошо знакомы были»), деепричастия (Шаъш г1алара бог1уъи дуккха a coezla-таш деара цара «Сами из города когда ехали, много подарков привезли они»), масдара (Цунна г1алара dlaeaxap дуъне дохар санна хетара «Ему из города уезжание разрушение света как казалось»). Проблема синкретизма в подобных случаях снимается, если определяемое слово стоит в косвенном падеже, так как меняет свою форму только определение: Паларчу нехан Iep-бахар хала ду «У городских людей житье-бытье трудное есть», но: Палара баъхкинчара салам делира «Из города приехавшие салам дали (поздоровались)», Палара баъхкинчу нехан юъртахъ дуккха а гергарпаш хыллера «У из города приехавших людей в селе много родственников оказалось».

Особый случай проявления синкретизма на уровне членов предложения - это возможность интерпретации одних и тех же словоформ с определительным значением как главного члена предложения (именной части составного сказуемого) или как второстепенного члена предложения (обстоятельства или дополнения). Имеются в виду, например, сочетания относительных и притяжательных прилагательных со вспомогательными и полузнаменательными глаголами типа ву, хила в предложениях типа Тхан uncmumymepa дукхахболу студенташ г1алара бу «В нашем университете многие студенты городские (из города) есть»; Суна Ваха Шелара ву моъттура, ткъа изаХъал-ха-Мартант1ера хилла «Мне Ваха из Шали что есть казалось, а он из Урус-Мартана оказался». В таких предложениях вполне возможен такой разбор (и учащиеся часто склонны именно к этому), при котором студенташ — подлежащее, бу - сказуемое, иза — подлежащее, хиллера - сказуемое. Тогда неизбежно такое продолжение разбора: бу мичара?- zlcuiapa (обстоятельство места, так как бу - глагол), хиллера мичара? - Хъалха-Мартант1ера (обстоятельство места по той же причине). В первом случае (со вспомогательным глаголом ву) нетрудно объяснить, что г1алара бу ~ составное именное сказуемое с именной частью, выраженной относительным прилагательным. Во втором предложении хилла — не вспомогательный глагол, объединять его в один член предложения (составное сказуемое) с Хъалха-Мартант1ера нельзя, поэтому и в этом примере, и во всех подобных Хъалха-Мартант1ера будет правильно определять как обстоятельство места.

В контексте синтаксического синкретизма могут рассматриваться и относительные прилагательные со значением времени, грамматически омонимичные родительному падежу существительных: б!аъстенан де, 1аънан бет-танаш, 1уьйренан х1аваъ. В таких предложениях, как Дуккха а б1аъстенан денош dlauxupa, юсин хищамаш ца хуълуш «Много весенних дней прошло, больше изменений не происходя», б1аъстенан может быть не только определено как имя прилагательное (а значит, как определение), но и соотнесено с родительным падежом принадлежности (дни весны), следовательно, и с функцией косвенного дополнения. Конечно, предпочтительным является определение таких словоформ как имен прилагательных в функции определения.

В работе отмечены и другие случаи сикретичности членов предложения.

Этот материал должен восполнить определенный пробел в чеченском языкознании, в котором эти случаи почти не привлекали внимания ни исследователей, ни составителей учебных грамматик.

Одной из характерных особенностей синтаксиса нахско-дагестанских языков является широкая распространенность в них так называемых «Развернутых членов предложения». Не только наличие, но и широкое употребление такого рода конструкций - действительно одна из особенностей нахских и дагестанских языков. Вместе с тем вряд ли можно утверждать, что это характерологический признак названных языков. Обороты, которые можно рассматривать в этом плане, есть и во многих других языках, в частности, в индоевропейских. В немецком языке, например, выделяются так называемые das mehrgliedrige Attribut - «многочленные определения» в предложениях типа der in Leipzig wohnhafte Professor «проживающий в Лейпциге профессор» (Helbig, Busha 1986, s. 599-600). Такие конструкции встречались в отдельных языках и ранее. В старорусском языке отмечалось актуальное и для современного русского языка «развитие распространенных причастных и деепричастных оборотов», которое, по свидетельству Г.Н. Акимовой, «больше всего способствует увеличению уровней синтаксической иерархии и размера простого предложения», таких, как Распростертые рядом по главным берегам невским и меньших протоков государственные и обывательские палаты каким великолепием восхшцают зрение. Подобные примеры можно обнаружить и в целом ряде других языков, следовательно, нахские и дагестанские языки одни из многих других, в которых представлены «многочленные определения» и другие «многочленные» члены предложения. Вместе с тем для нахских языков, и особенно, видимо, вайнахских, характерно то, что такие обороты получили в них особенно широкое распространение. При этом следует отметить, что понятие развернутых членов предложения применяется к таким членам предложения, которые являются обычными «простыми» однословными членами предложения, но имеют при себе «развернутые члены». Типичный пример - приведенные выше Г.А. Климовым «развернутые подлежащие». В предложении Musal arcu dullussa sarssu largunni он выделил подлежащее Musal arcu dullussa sarssu, хотя sarssu «женщина» - это подлежащее, a Musal arcu dullussa - «развернутое определение» при этом подлежащем Точно так же в чеченском Мусас ахча делла зуда д1аяхаиа зуда -подлежащее, Мусас ахча делла - «развернутое определение». Подобные определения в чеченском языке используются широко, и особенно характерно их «нанизывание» друг на друга при одном и том же определяющем слове для песенного эпоса чеченцев.

Характеристика «развернутых членов предложения» как компонентов, осложняющих структуру предложения, представляется нуждающейся в уточнении. Речь не идет о том, что они вообще не могут быть осложняющими компонентами: в соответствующих условиях «развернутые члены», как и другие, могут, конечно, осложнять предложение. Вызывает возражение расширение понятия «осложненное предложение», за которым традиционно закрепилось несколько иное содержание, в связи с «развернутыми членами». Если можно ввести в число осложнителей предложения «зависимые обороты» французского языка, то, видимо, не меньше оснований и для включения в это число «развернутых членов предложения», получивших широкое распространение в кавказских языках. Видимо, «развернутые члены» действительно можно отнести к осложняющим компонентам предложения, но при этом необходимо разобраться, в каких случаях можно говорить о «развернутых членах», а в каких - о необособленных оборотах, вполне разложимых, а значит, не влияющих на уровень сложности предложения в целом. Развернутыми членами, как, собственно, их и представляет Г.А. Климов, это, видимо, только те, в которых семантико-синтаксическая связь между компонентами настолько тесная, что каждый из них в отдельности не может быть выделен как самостоятельный член предложения, при этом все эти компоненты вместе образуют оборот, определяющий один из членов предложения. Например, в чеч. Тхоъга баъхкинчу наха беънарг вон кхаъ бара «К нам пришедшими людьми принесенная плохая весть была» можно выделить то, что Г.А. Климов называет развернутым подлежащим (наха беънарг «людьми принесенная»), и развернутое определение к этому развернутому подлежащему тхоъга баъхкинчу «к нам пришедшими». В отличие от лакских и табасаранских примеров Г.А. Климова и их переводов на чеченский язык, здесь действительно можно говорить о развернутом подлеоюащем, так как беънарг «принесенная» лишь формально соответствует тому, что мы называем подлежащим, по семантике это не субъект квалификативного предиката (кхаъ бара «весть была»), он может им быть только в сочетании со словоформой, указывающей (в данном случае) на источник действия, так как производящий глагол у этого «самостоятельного причастия» - переходный, требующий указания не только объекта, занявшего место именной части составного сказуемого (кхаъ), но и субъекта, выраженного здесь и выражаемого всегда в подобных случаях эргативом.

Развернутыми в принципе могут быть любые члены предложения, как главные (подлежащее и сказуемое), так и второстепенные (дополнение, определение, обстоятельство). Возникают особые сложности только с «развернутым сказуемым», так как таковыми могут считаться уже известные составные и сложные сказуемые, состоящие не из одного слова. Может быть, вслед за А.И. Халидовым, под развернутым сказуемым следует понимать такие его формы, которые, с одной стороны, представляют собой устойчивые сочетания и выражения, с другой - являются полипропозитивными. Имеются в виду случаи типа Иза ша дийриг дина еаълла «Он сам что делает сделав закончил», Лулахо пен ботта волавелла «Сосед стену класть начал», Нана юург ян яла герга яхана «Мать еду готовить заканчивать близко подошла», 1илманах тасавелларг ваха хуур вац «С наукой связавшийся жить не сядет (не заживет благополучно, в достатке)», где компоненты соответствующих выделенных оборотов семантико-синтаксически несамостоятельны и только в комплексе, в сочетании друг с другом, могут рассматриваться как полноценные предикаты. При этом дополнения зависят не от основного глагола, а от причастий и деепричастий в структуре развернутых сказуемых (еаълла дина х1ун? дийриг; волавелла ботта х1ун? пен\ герга яхана йина лл<а х1ун? юург).

Основной вопрос, который неизбежно возникает при рассмотрении развернутых членов предложения, - являются ли эти развернутые члены элементами, осложняющими структуру предложения? В грамматической традиции они не предусматривались, но обычно, когда заходит речь об этих особых типах членов предложения, их связывают с осложнение структуры предложения, имеяв виду даже такие простые в структурном отношении высказывания, как Ваха схъакхача воллу «Ваха прибыть почти есть». Видимо, решение проблемы в различении двух типов осложнения предложения, о котором применительно к русскому языку пишет Г.Н. Акимова. С ее точки зрения, необходимо иметь в виду, что предложение может быть осложнено формально-синтаксически (с интонационно и пунктуационно зафиксированным обособлением осложняющих элементов и конструкций), и семантико-синтаксически, когда осложнение «рассматривается совершенно независимо от понятия обособления». В обоих случаях в предложении создается ситуация вторичной пропозиции, связанная с употреблением полупредикативных элементов. Употребление именно необособленных пропозициональных элементов связано с тем, что «создание в предложении комплекса с неполной предикацией, в основе которого лежат слова с большой «синтаксической емкостью», служит средством компактного грамматического выражения» (там же, стр 47) То, что подобные элементы получили особенно широкое распространение в чеченском языке и в других кавказских языках, не случайно: «роль подобных средств неполной предикации возрастает в тех языках, в которых ограниченны возможности осложнения предложений иным способом и не получил развития гипотаксис» (А.И. Халидов). Развернутые члены предложения семантико-синтаксически осложняют предложение, но с формально-синтаксической точки зрения предложение остается неосложненным, поскольку ни интонационных, ни пунктуационных признаков осложнения здесь нет. Именно в этом смысле нам представляется неточным отождествление осложнения предложения и наличия в предложении развернутых членов, очевидное в таком высказывании Г А. Климова: в нахско-дагестанских языках «широко развиты вместе с тем различные виды так называемого осложненного предложения, т.е. предложения с развернутыми подлежащим, сказуемым, определением, обстоятельством». При этом не очень понятно, почему в этом перечне отсутствует развернутое дополнение: видимо, оно просто пропущено автором. Понятие формально осложненного предложения шире, оно включает в себя не только предложения с развернутыми членами, не обязательно и не всегда являющимися, кстати, осложненными в формально-синтаксическом плане.

Говоря об осложнении структуры предложения, в первую очередь выделяют обособленные члены. Сейчас трудно сказать, было ли это сделано автором случайно или нет, но у Н.Ф. Яковлева к обособленным членам отнесены только обращение и вводные слова. Действительно, различного рода обороты (причастные и деепричастные), например, в чеченском языке редко встречаются в обособленном виде, что, видимо, и сыграло свою роль для Н.Ф. Яковлева, но они все-таки и обособляются, причем часто независимо от места в предложении (постпозиции, препозиции или интерпозиции). С учетом этого З.Д. Джамалханов и М.Ю. Мачигов выделяют в чеченском языке следующие обособленные члены: а) причастные и деепричастные обороты; б) обособленное приложение, в) обстоятельственный уточнитель; д) обособленное дополнение. Обращения и вводные слова, словосочетания и предложения, тем более междометия и слова-предложения, как видим, сюда не включены: их авторы относят к «словам, не вступающим в грамматическую связь с предложением». Однородные члены предложения З.Д. Джамалханов и М.Ю. Мачигов тоже рассматривают, но вне видимой связи с осложнением структуры предложения: само осложненное предложение как тип или вид простого предложения они вообще не рассматривают. Принять безоговорочно приведенную классификацию обособленных членов, единственную на сегодняшний день в чеченской грамматике, не представляется возможным. Во-первых, она смешивает понятия членов предложения и оборотов, которые сами являются членами предложения (соответственно определениями и обстоятельствами. Во-вторых, неоправданно выделение в качестве особого члена предложения обстоятельственного уточнителя (.паттаман дуре) при обстоятельствах времени и места (Селхана, 7-чу декабрехь, харжамаш хили-ра «Вчера, 7 декабря, выборы состоялись»; Кхузахъ, Соьлжа-г1алахь, дуккха а адамаш деха «Здесь, в городе Грозном, много людей проживает»): это лишь одна из разновидностей обособленного обстоятельства. В-третъих, невключение обращений, вводных элементов в число осложнителей структуры предложения требует своего обоснования.

Если обращение не входит в состав предложения и не является членом предложения, то трудно объяснить, что тогда вообще входит в смысловую и грамматическую структуру такого предложения: Ваха, суна даима дукхавезна волу сан накьост, мичхъа ву хъо х1инца? «Ваха, мне всегда очень любимый бывший мой товарищ, где ты есть теперь?». Если Ваха — это обращение, а дукхавезна волу сан накъост — уточняющее приложение, т.е. определение - член предложения, то возникает вопрос: каким образом слово, не являющееся членом предложения, может иметь при себе другое, связанное с ним, слово или сочетание слов, которое членом предложения является? Если же весь этот комплекс {Ваха, суна даима дукхавезна волу сан накъост) не считать входящим в структуру предложения, совершенно очевидно, что остальная часть - мичхъа ву хъо х1инцапри своей структурной завершенности (хъо - подлежащее, мичхъа ву - сказуемое, х1инца — обстоятельство времени) не характеризуется завершенностью смысловой. При этом показательно, что при иной пунктуации (Ваха, суна даима дукхавезна волу сан накъост! Мичхъа ву хъо х1инца?) то же самое обращение квалифицируется как предложение. Иначе говоря, компонент высказывания, способный быть самостоятельным предложением, оказывается, будучи включенным в связанное с ним по смыслу и интонационно предложением, не способным быть даже членом этого предложения Отсутствие формальной грамматической связи с остальной частью предложения - основной аргумент, на основании которого обращения, вводные слова, словосочетания и предложения не включают в состав, структуру предложения, но, видимо, формальная связь - не единственное средство, с помощью которого члены предложения соединяются друг с другом. В первую очередь здесь следует выделить интонацию.

Нет ни одного исследования и описания синтаксиса того или иного языка, в котором не признается важное место интонации как средства, играющего грамматическую, главным образом синтаксическую, роль в предложении. С ее помощью, в частности, выделяются обращения, призывы, вводные слова и вводные предложения. Интонационная связь их с остальной частью предложения, однако, не позволяет рассматривать элементы, выделяемые в предложении интонацией, на уровне членов предложения. Видимо, поэтому И.И. Мещанинов считал, что «вставляемые в текст или сопровождающие его дополнительные выражения являются, хотя и обособленным, но все же членом того же предложения». В частности, «вводные члены» «не изменяют основных отношений между другими членами предложения», «они не входят в число тех его частей, из которых слагается основной его остов», но «они стоят по своему смысловому значению в непосредственных отношениях к основной мысли общего контекста приводимого отрезка речи», «ими передается оттенок общего колорита всего высказывания в целом, его экспрессивность и т.д.», то есть связь с «остовом» предложения несомненна, но она не получает своего формального выражения.

Отказывая вводным словам, словосочетаниям и предложениям, обращениям и т.д. в функции члена предложения и вместе с тем вводя их в число осложнителей предложения, грамматика противоречит сама по себе. Если такие элементы осложняют предложение, то, видимо, они осложняют его структуру, а если осложняют структуру, то, соответственно, являются и членами предложения. Структура предложения не может быть осложнена иначе, как элементами, которые входят в нее на правах членов предложения. С другой стороны, если не считать имеющиеся в виду слова и их сочетания членами предложения, логично вывести их из числа средств, осложняющих структуру предложения. Но тогда встает проблема выяснения места подобных элементов в предложении и высказывании: они реально присутствуют в них, существенно влияют на смысл и интонационное оформление предложения, но в то же время не входят в его состав? Приемлемое решение этой проблемы, видимо, только в том, чтобы отказаться от излишнего морфологизма в решении синтаксических вопросов и допустить, что членом предложения может быть и элемент, не связанный с какой-либо его частью формально, но имеющий все признаки смысловой и интонационной связи с предложением или его частью. В этом случае члены предложения должны быть разделены на два вида: 1) оформленные члены предложения - те, которые вошли в состав предложения, войдя с ним или его частью в смысловую, интонационную, экспрессивную и формально-грамматическую (морфологизованную) связь; 2) включенные члены предлоясения - те, которые вошли в состав предложения, войдя с ним или его частью в смысловую, интонационную и экспрессивную связь и не имеющие признаков морфологизации этой связи. К включенным членам предложения относятся: а) обращения; б) вводные слова, словосочетания и предложения, вставные конструкции; в) междометия.

Осложнение предложения происходит, таким образом, путем введения в его состав как включенных (обращения; вводные слова, словосочетания и предложения, вставные конструкции; междометия), так и оформленных членов предложения (обособленные определения, в т.ч. приложения; обстоятельства и дополнения, в т.ч. уточняющие обстоятельства и дополнения; однородные члены предложения; сравнительные обороты, слова-предложения типа да, нет

В работе дальше обстоятельно рассмотрены условия обособления членов предложения, связанные с порядком слов, уточняющим характером тех или иных оборотов и др.

В исследовании синтаксиса чеченского языка важное место занимает вопрос о расположении компонентов предложения. Мы находим достаточно доказательств того, что порядок слов в чеченском языке играет важную роль в структурной организации синтаксических единиц. От порядка слов, например, зависят часто разграничение словосочетаний и предложений, отнесение причастий к разряду действительных или страдательных. В связи с такими очевидными фактами трудно согласиться с противоположным мнением об отсутствии строго обязательного порядка слов в чеченском и ингушском предложении, которого придерживается большинство языковедов вслед за Ю.Д. Дешериевым. Так как такой словопорядок, имеющий значение для структурно-семантической характеристики синтаксических построений, распространяется на все иберийско-кавказские языки с «трехчленной эргативной синтагмой», его и определяемую им ядерную структуру S-O-P можно считать, вслед за А.И. Халидовым, типологической универсалией, общекавказской синтаксической изоглоссой, что вполне созвучно обобщению Г.А. Климова о том, что «каноническая схема размещения компонентов эргативной конструкции предложения приобретает общий вид: S - (О) - О - V». Но это универсалия неполная, и не только потому, что она выводится из анализа только одного подмножества языков (иберийско-кавказских) и может быть не подтверждена (и не подтверждается) материалом других языков. Она неполная и по той причине, что в самом подмножестве иберийско-кавказских языков есть исключения. Так, в абхазском и абазинском языках в результате образования и развития в них классно-личного спряжения глаголов наблюдается заметное ослабление роли словопорядка. В адыгских языках это особенно заметно в предложениях с немаркированными падежами субъекта и/или объекта: обозначенность субъекта и объекта (не только ближайшего, но и косвенного) в самом глаголе привела к тому, что "ни смешение последовательности членов предложения, ни факультативность их употребления и, нередко, даже отсутствие имен субъекта и объекта не могли повлиять на смысловую сторону предложения и нарушить его коммуникативное задание" (И.О. Гецадзе), хотя до полного снятия грамматической функции порядка слов дело еще не дошло (она же). В смысле актуализации (выделения цели сообщения) коммуникативное задание, конечно же, меняется. К тому же ослаблен-ность роли словопорядка в адыгских языках признается не всеми исследователями этого языка. Так, З.Г. Хутежев и Х.Т. Таов считают, что «порядок слов в кабардино-черкесском языке выступает в единстве трех основных функций: синтаксической, коммуникативной и стилистической», и «синтаксическая функция порядка слов заключается в разграничении синтаксической роли между членами предложения с синонимичными формами и передаче синтаксической связи между компонентами словосочетаний при отсутствии иных видов связи. Там, где порядок слов синтаксически значим, порядок слов жестко фиксирован».

В чеченском языке (надо полагать, и в некоторых, если не в большинстве, других иберийско-кавказских языках) структуроопределяющая функция порядка слов распространяется только на те члены синтаксической временной парадигмы, в которых глагольное сказуемое является грамматическим омонимом инфинитных "глаголов" - причастий: для настоящего (Вахас книга йоьшу "Ваха книгу читает" - Вахас йоьшу книга "Вахой читаемая книга"), для основного прошедшего - прошедшего совершенного (Вахас книга ешна "Ваха книгу прочитал" - Вахас ешна книга "Вахой прочитанная книга"). В устной речи сохранение предикативного характера таких единиц возможно при любом порядке слов - интонационной актуализацией любого из трех членов предложения, но в стилистически нейтральном и экспрессивно неокрашенном употреблении результат такой, о котором мы говорили. В остальных членах временной парадигмы (6 временных форм) изменение слово-порядка к последствиям для структуры предложения не приводит: Вахас книга йийшира - Вахас йийшира книга - Йийшира Вахас книга — Книга йийшира Вахас - везде предложения, но с разным расположением компонентов (S-O-P; S-P-O; P-S-O; O-P-S) и с различным актуальным членением. Следовательно, грамматическая функция словопорядка связана не столько с самим ближайшим объектом, сколько с характером самого глагола, который из-за своей омонимичности причастиям в формах настоящего времени и прошедшего совершенного избегает предобъектной позиции, которая превращает его из сказуемого в причастно оформленное определение.

Роль словопорядка в структурной организации предложения не зависит напрямую от того, к какому типу - эргативному или номинативному - относится конструкция предложения. В этом отличие нашего представления от традиционного, акцентирующего внимание на особом характере словопорядка в эргативном предложении и не придающего большого значения словопо-рядку в непереходном номинативном предложении. Между тем в номинативно построенных предложениях с составным глагольным сказуемым, один из компонентов которого (спрягаемый глагол) согласован в классе с субъектом, а второй (инфинитив) - с объектом, перестановка не влияет на структурную организацию синтагмы до тех пор, пока объект не оказывается в непосредственно послеглагольной позиции, но здесь уже предложение трансформируется в словосочетание, если оно стилистически или экспрессивно не окрашено актуализацией одного из членов: Ваха книга еша воллу "Ваха книгу читать собирается" - Ваха еша воллу книга "Ваха читать собирается (которая) книга". Омонимичность объекта и субъекта (совпадение их грамматических форм) и двунаправленное согласование предиката позволяют даже взаимозамену субъекта и объекта с изменением смысла и сохранением такой же структуры предложения: Ваха книга еша воллу - Книга еша воллу Ваха "Книгу читать собирается (который) Ваха".

Выделяя в числе синтаксических маркеров ядерной субъектно-объектно-предикатной структуры предложения номинативно построенные переходные конструкции, мы должны принимать во внимание не столько, может быть, сам факт оформления субъекта переходного предложения в именительном падеже, сколько признак совмещения в одном предложении двух одинаково оформленных актантов в разных позициях - одного в функции подлежащего, другого - в функции прямого дополнения: Ииша кор дила йолаелла "Сестра окно мыть начала"; Ииша кор дуьлуш ю "Сестра окно моя есть/моет". Именительный падеж в функции подлежащего в языках эргативного строя называют «абсолютным», видимо, не только потому, что "он оформляет также прямое дополнение в эргативной конструкции" (Дешериева 1996, с.73), но и по той причине, что он позволяет совмещать в одном предложении морфологически одинаково оформленные субъект и объект - в структурах Ni-Nplnf+Vf (Йиша кор дила йолаелла «Сестра окно мыть начала») и Ni-Ni-Advpart (Йиша кор дуьлуш ю «Сестра окно моя есть»), например. С другой стороны, предикат подобных предложений одной своей частью согласуется (в классе) с субъектом (йиша й-олаелла; йиша й-у), другой (зависимым инфинитивом) - с объектом (кор д-ила; кор д-уьлуш).

Итак, в чеченском языке порядок слов играет, безусловно, важную роль в структурной организации синтаксических единиц (релевантен). Конкретно это проявляется в следующем.

Во-первых, именно нормальный порядок S-O-P (SOV) в предложении является показателем принадлежности чеченского языка к структурно-синтаксическому типу эргативных языков. Предшествование прямого объекта (прямого дополнения) глагольному сказуемому в трехчленном переходном предложении — общий признак эргативных языков, и этот признак в полной мере проявился и в чеченском языке.

Во-вторых, словопорядок в чеченском языке релевантен (имеет различительную функцию) при различении словосочетаний и предложений. В обычной трехчленной эргативной синтагме именно от порядка следования компонентов зависит, чем - словосочетанием или предложением - является эта синтагма. При нормальном порядке слов S-O-P такая синтагма является предикативной единицей - предложением (Дешархочо книга йоьшу «Ученик книгу читает»), при его изменении на S-P-O та же синтагма является единицей номинативной - словосочетанием: дешархочо йоьшу книга «учеником читаемая книга». Конечно, речь идет при этом о стилистически нейтральных синтаксических единицах.

В-третьих, релевантность порядка слов выходит за рамки переходной (эргативной) конструкции и распространяется на непереходную (номинативную) конструкцию предложения. Это относится к предложениям и нераспространенным (К1ант вог1у «Мальчик идет» - вог1у к1ант «идущий мальчик»), и распространенным (Тхан да селхана г1алара схьакхаьчна «Наш отец вчера из города прибыл» - селхана г1алара схьакхаьчна тхан да «вчера из города прибывший наш отец»). При этом и здесь релевантность порядка слов ограничена стилистически нейтральным (нормальным) порядком слов, изменение порядка слов, выполняющее коммуникативную (актуализирующую один из членов предложения) функцию, к структурным изменениям не приводит: Селхана (рема) / г1алара схьакхаьчна тхан да (тема)

Селхана г!алара (рема) схьакхаьчна тхан да (тема). Подчеркивание релевантности порядка слов для непереходных конструкций предложения чеченского и других нахских языков очень важно, так как традиционно роль словопорядка в этих языках рассматривается, как правило, только в связи с эргативной конструкцией и с нормальным для нее словопорядком S-O-P (SOV).

В-четвертых, порядок слов играет определенную роль в различении действительных и страдательных причастий. Уточнение «определенную» здесь необходимо потому, что в этих случаях отличать действительные причастия от грамматически омонимичных им страдательных помогает не только порядок слов. При соответствующей перестановке компонентов происходит также переоформление актантов причастного «действия».

В-пятых, структурная роль словопорядка в чеченском и других нахских языках связана, видимо, не только с принадлежностью этих языков к эргативному структурному типу. Роль порядка слов усиливается обычно в тех языках, в которых нет строгих формальных различий между различными словоформами, в частности и особенно между спрягаемым глаголом и его неспрягаемыми формами. Если бы в чеченском языке глагол и причастие не совпадали внешне в формах настоящего, прошедшего совершенного времен (ср. Йишас пондар локху / лекхна - Иишас локху/ лекхна пондар), возможно, и роль порядка слов здесь была бы более ослабленной. Релевантность порядка слов для уровня синтаксических структур в чеченском языке определяется, видимо, и тем, что чеченский глагол не имеет признаков полисинтетизма и, в частности, не включает в себя аффиксальное обозначение нескольких актантов глагольного действия, характерное для абхазско-адыгских языков, в которых допустимо любое расположение словесно выраженных актантов, так как они аффиксально отражены в структуре глагола в строгой последовательности, совпадающей с нормальным порядком слов.

Глава IV « Конструкции предложения в чеченском языке» содержит подробный анализ двух конструкций предложения, которые мы выделяем в чеченском языке, - эргативной и номинативной. Помимо обязательного здесь анализа таких конструкций и их компонентов, в главе поднимаются важные теоретические вопросы, связанные с этой проблематикой. В частности, более обстоятельно, чем в предыдущих главах, оппонируется концепция множественности конструкций предложения, обосновывается точка зрения, согласно которой выделяемые до сих пор «дативная» и иные «конструкции» по существу являются номинативными, еще раз и более обстоятельно рассматривается вопрос о роли прямого дополнения в эргативной конструкции.

Эргативной мы считаем только ту конструкцию, в которой эксплицитно или имплицитно (элиминированно) представлена субъектная словоформа в форме эргативного падежа. При этом выражено отрицательное отношение к попыткам выделения «эргативоидных» конструкций с дополнением в эргативе, опирающимся на примеры типа даргинск. мегебск. Nu quli balculera (З.Г. Абдуллаев), где quli оказывается, если обратиться к истории словоизменительных категорий даргинского языка (напр., к работам М.-С.М. Мусаева), не эргативом, а инструменталисом с пространственным значением: Nu quli balculera - не «Я поле вспахиваю», а «Я полем вспахивая (есть)». В этой главе поддержана точка зрения А.И. Халидова, который подвергает сомнению непереходность бацбийской «непереходной ЭК» типа Ас ваг1ос «Я иду» и даже Ас тха варас ск1олаихъ «Я (мужчина) сегодня был в школе». Вероятно, этот автор действительно прав, считая, что признаваемое и Ю.Д. Де-шериевым значение самопринуждения субъекта к действию является одним из проявлений переходности таких глаголов, следовательно, признаки переходности в подобных предложениях есть. Аффикс -с в конце глагола, местоименный по происхождению, указывает на объект, который в то же время является субъектом действия: субъект совершает определенное «действие» по принуждению к действию самого себя. Тем самым мы поддерживаем точку зрения немногих авторов, считающих эргативную конструкцию конструкцией исключительно переходного предложения.

Номинативная конструкция рассматривается в главе шире, чем это принято в нахском и в целом в кавказском языкознании. Номинативной мы считаем и непереходную глагольную конструкцию предложения (Бераш школе доьлху «Дети в школу идут»), и все неглагольные двусоставные предложения, и предложения с инфинитно-глагольным (деепричастным по форме и причастным по значению) переходным и непереходным сказуемым (Со школе воъдуш ву «Я в школу идя/идущий есть», Со дечиг доккхуш ву «Я дрова рубя/рубящий есть»), и переходные глагольные предложения с составным или сложным глагольным сказуемым. Как номинативные рассматриваются и анализируются также конструкции предложения, традиционно определяемые как самостоятельные дативные (Шантана йо1 еза «Парню девушка любится», а не «Парень девушку любит»), локативные (Суоъга сурт диллало «Мною картина рисуется», а не «Я рисую картину»), генитивные (Сан сагатло «Мне скучается / У меня душа сжимается», а не «Я скучаю»). Номинативность таких конструкций подтверждается и при рассмотрении их в контексте залогов и залоговых преобразований. При этом надо иметь в виду, что это особого рода номинативные конструкции, в которых глагольное по форме сказуемое, видимо, не включаемо в сферу переходности, а следовательно, и залога.

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Навразова, Хава Бакуевна, 2004 год

1. J. The case for case.- "Univer-sals in linguistic Theorie", № 4, 1968. Филлмор Ч. Дело о падеже -«Универсалии в лингвистической теории»..

2. Helbig, Buscha 1986 Helbig Gerhard, Buscha Joachim. Deutsche Grammatik: Ein Handbuch fur den Auslanderunterricht. Leipzig, VEB Verlag Enzyklopadie, 1986. 737 s.

3. Абдуллаев 1967 Абдуллаев З.Г. Эргативная конструкция предложения в горских письменных языках Дагестана. // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. Л., 1967. С. 191-201.

4. Абдуллаев 1971 Абдуллаев З.Г. Очерки по синтаксису даргинского языка. М., «Наука, 1971.

5. Абдуллаев 1986 Абдуллаев З.Г. Проблемы эргативности даргинского языка. М., 1986. 373 с.

6. Аванесов, Сидоров 1945 Аванесов Р.И., Сидоров В.Н. Очерк грамматики русского литературного языка. М., Учпедгиз, 1945.

7. AT 1954 Грамматика русского языка. М., 1954. Т.2. 4.1. 702 с.

8. АГ 1970 Грамматика современного русского литературного языка. М., 1970. 767 с.

9. Адамец 1966 Адамец П. Порядок слов в русском языке. Praha, 1965.

10. Адмони 1968 Адмони В.Г. Типология предложения. // Исследования по общей теории грамматики. М., «Наука». 1968. С. 232291.

11. АГ 80, I - Русская грамматика. В двух томах Том I. М., «Наука», 1982. 783 с.

12. АГ 80, II - Русская грамматика. В двух томах Том И. М., «Наука», 1982. 709 с.

13. Адмони 1972 Адмони В.Г. Структурно-смысловое ядро предложения. // Члены предложения в языках различных типов. Л. «Наука», 1972. С. 35-50.

14. Адмони 1975 Адмони В.Г. Содержательные и композиционные аспекты предложения. // Теоретические проблемы синтаксиса современных индоевропейских языков. Л., «Наука». 1975. Ст. 5- 12.

15. Адмони 1988 Адмони В.Г. Грамматический строй как система построения и общая теория грамматики. Л., «Наука», 1988. 239 с.

16. Адыгэ 1999 Адыгэбзэ псалъалъэ: Словарь кабардино-черкесского языка. Гл. редактор П.М. Багов. М., 1999. 852 с.

17. Акимова 1983 — Акимова Г.Н. Конкуренты сложного предложения в русском литературном языке XVIII в. (проблема осложнения простого предложения). // Семантика и функционирование синтаксических единиц. Казань, изд-во Казанск. ун-та, 1983.

18. Акимова 1990 Акимова Г.Н. Новое в синтаксисе современного русского языка. М., «Высшая школа», 1990.

19. Актанты 1981 Семантика и синтаксис конструкций с переходными актантами. Л., «Наука», 1981.

20. Алексеев 1975 Алексеев М.Е. Проблема аффективной конструкции предложения. - Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. М., 1975.

21. Алексеев 1981 Алексеев М.Е. Нахско-дагестанские языки. // Сравнительно-историческое изучение языков разных семей. М., 1981. С. 298-311.

22. Алексеев 1984 Алексеев М.Е. Структура простого предложения в лезгинских языках. // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. Т. 44. 1985, № 4. С. 309-317.

23. Алексеев 1985 Алексеев М.Е. К типологической характеристике нахско-дагестанских языков. // Лингвистическая типология. М., 1985. С. 144-151.

24. Алироев 1999 Алироев И.Ю. Чеченский язык. М., «Acade-mia», 1999.159 с.

25. Арват 1973 Арват Н.Н. Об изучении семантических функций членов предложения. // Проблемы теории членов предложения. Кишинев, «Штиинца», 1973. С. 3-11.

26. Арват 1984 Арват Н.Н. Семантическая структура простого предложения в современном русском языке. Киев, 1984.

27. Аристава 1977 Аристава Ш.К. Об одной разновидности бес-подлежащной конструкции предложения в абхазском языке. // Вопросы синтаксического строя иберийско-кавказских языков. Нальчик, 1977. С 157-163.

28. Арсаханов 1959 Арсаханов И.Г. Аккинский диалект в системе чечено-ингушского языка. Грозный, 1959.180 с.

29. Ахманова 1957 Ахманова О.С. Очерки по общей и русской лексикологии. М., «Наука», 1957. 295 с.

30. Ахманова 1969 Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М., 1969. 605 с.

31. Ахманова 1986 Ахманова О.С. Словарь омонимов русского языка. М., «Русский язык», 1986.

32. Ахриева 1972 Ахриева Р.И., Оздоева Ф.Г., Мальсагова Л.Д., Бекова П.Х. Х1анзара г1алг1ай мотт. Современный ингушский язык. Грозный, 1972. 265 с.

33. Бабайцева 1968 Бабайцева В.В. Односоставные предложения в современном русском языке. М., «Просвещение», 1968.

34. Бабайцева 1979 Бабайцева В.В. Русский язык: Синтаксис и пунктуация. М., «Просвещение, 1979. 269 с.

35. Балли 1955 — Балл и Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., изд-во иностр. лит-ры, 1955. 416 с.

36. Барсов 1981- Российская грамматика Антона Алексеевича Барсова. Подготовка текста и текстологический комментарий М.П. Тоболовой. Под редакцией и с предисловием Б.А. Успенского. М., изд-во Моск. ун-та, 1981.

37. Белошапкова 1977 Белошапкова В.А. Современный русский язык: Синтаксис. М., «Высшая школа». 1977. 248 с.

38. Богданов 1977 Богданов В.В. Семантико-синтаксическая организация предложения. Л., «Наука», 1977.

39. Бокарев 1948 Бокарев А.А. Синтаксис аварского языка. Л. 1948.

40. Бокарев 1967 Бокарев Е.А. Дагестанские языки. Введение. // Языки народов СССР. IV. Иберийско-кавказские языки. М., «Наука», 1967. С. 247- 254.

41. Бондаренко 1977 Бондаренко В.Н. Виды модальных значений и их выражение в языке: Автореферат канд. дис. М., 1977.

42. Быховская 1938 Быховская С.Л. Особенности употребления переходного глагола в даргинском языке. // Памяти академика Н.Я. Марра (1864-1934). M.-JL, 1938.

43. Валгина 1973 Валгина Н.С. Синтаксис современного русского языка. М., «Высшая школа», 1973.

44. Виноградов 1950 Виноградов В.В. О категории модальности и модальных словах в русском языке.// Труды Института русского языка АН СССР. 1950. Т.2.

45. Гагиев 2000 Гагиев И.И. Синтаксис простого предложения в абазинском языке. - Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук. М., 2000. 301 с.

46. Гагуа 1948 Гагуа P.P. Эргатив и инструменталис в бацбий-ском Языке. // «Иберийско- кавказские языки». Т. II. Тбилиси, 1948. С. 86-90.

47. Гаджиев 1954 Гаджиев М.М. Синтаксис лезгинского языка. Часть I. Простое предложение. Махачкала, 1954.

48. Гак 1986 Гак В.Г. Теоретическая грамматика французского языка: Синтаксис. М., «Высшая школа», 1986.

49. Гак 1989 Гак В.Г. Сравнительная типология французского и русского языков. М., «Просвещение», 1989. 288 с.

50. Галкина-Федорук 1957 Современный русский язык. Синтаксис. Под ред. проф. Е.М. Галкиной-Федорук. М., изд-во Моск. ун-та, 1957. 515 с.

51. Гецадзе 1967 Гецадзе И.О. К истории формирования эргативной конструкции в абхазском языке. // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. JI., «Наука», 1967.

52. Гецадзе 1982 Гецадзе И.О. К вопросу о порядке слов в абхазско-адыгских языках. // ЕИКЯ, IX. Тбилиси, 1982.

53. Гецадзе, Гайдарова 1982 Гецадзе И.О. Гайдарова Ф.А. О выражении субъектно-объектных отношений в иберийско-кавказскихязыках. // Категория субъекта и объекта в языках различных типов. Л., «Наука», 1982. С. 154-188.

54. Гиреев 1980 — Гиреев В.Ю. Развитие синтаксических систем вайнахских литературных языков. // Вопросы вайнахского синтаксиса. Грозный, 1980. С. 25-36.

55. Гиреев 1982 Гиреев В.Ю. Отглагольные формы на —ш, -ий и -на в функции неосновного сказуемого. // Вопросы вайнахского синтаксиса. Грозный, 1982. С. 25- 36.

56. Гишев 1977 — Гишев Н.Т. Признаки системы эргативной конструкции и ее отличие от номинативной. // Вопросы синтаксического строя иберийско-кавказских языков. Нальчик, 1977. С. 144147.

57. Гониашвили 1977 Гониашвили Т.Е. Место инфинитивных оборотов в синтаксисе языков нахской группы. // Вопросы синтаксического строя иберийско-кавказских языков. Нальчик, 1977. С. 175- 184.

58. Горбакова 1982 Горбакова Л.Я. К вопросу о синтаксических функциях именительного падежа имен существительных в ингушском языке. // Вопросы вайнахского синтаксиса. Грозный, 1982. С. 50- 55.

59. Гринберг 1970 Гринберг Дж., Осгуд Ч., Дженкинс Дж. Меморандум о языковых универсалиях. // Новое в лингвистике. Вып. V. М., 1970.

60. Гринберг 1970i — Гринберг Дж. Некоторые грамматические универсалии, преимущественно касающиеся порядка значимых элементов. // новое в лингвистике. Вып. V. М., «Прогресс», 1970. С. 114-162.

61. Гухман 1967 Гухман М.М. Конструкции с дательным/винительным лица и проблема эргативного прошлого индоевропейских языков. // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. JL, «Наука», 1967. С. 58-73.

62. Гухман 1972 Гухман М.М. Позиции подлежащего в языках разных типов. //Члены предложения в языках различных типов. Л., 1972. С. 19-35.

63. Гухман 1974 Гухман М.М. Лингвистические универсалии и типологические исследования. - В кн.: Универсалии и типологические исследования. М., «Наука», 1974.

64. Дегтярев 1973 Дегтярев В.И. Основы общей грамматики. Ростов-на-Дону, 1973. 254 с.

65. Дешериев 1953 Дешериев Ю.Д. Бацбийский язык. М.-Л., 1953. 394 с.

66. Дешериев 1957 Дешериев Ю.Д. Чеченский язык. // Языки народов СССР. Том четвертый. Иберийско-кавказские языки. М., «Наука», 1957. С. 190-209.

67. Дешериев 1959 Дешериев Ю.Д. Основные особенности нахских (вейнахских) языков. // Известия ЧИШЗИИЯЛ, т.1. вып. 2, «Языкознание», Грозный, 1959.

68. Дешериев 19591 Дешериев Ю.Д. Нахские языки. // Младописьменные языки народов СССР. М.-Л., 1959.

69. Дешериев 1963 Дешериев Ю.Д. Сравнительно-историческая грамматика нахских языков и проблемы происхождения и исторического развития горских кавказских народов Грозный, 1963. 555 с.

70. Дешериева 1974 Дешериева Т.И. Структура семантических полей чеченских и русских падежей. М., «Наука», 1974. 300 с.

71. Дешериева 1977 Дешериева Т.И. Отношение эргативной конструкции предложения к номинативной, генитивной, дативной конструкциям. // Вопросы синтаксического строя иберийско-кавказских языков. Нальчик, 1977. С. 185-193.

72. Дешериева 1979 Дешериева Т.И. Исследование видо-времен-ной системы в нахских языках (с привлечением материала иносис-темных языков). М., 1979. 271 с.

73. Дешериева 1985 Дешериева Т.И. Субъектно-объектные отношения в разноструктурных языках. М., «Наука», 1985. с.

74. Дешериева 1988 Дешериева Т.И. Категория модальности в нахских и иноструктурных языках. М., «Наука», 1988. 207 с.

75. Дешериева 1996 Дешериева Т.И. Формализация и категоризация в разноструктурных языках. М., изд-во РАН, 1996. 301 с.

76. Джамалханов, Мачигов 1985 I Джамалханов З.Д., Мачигов М.Ю. Нохчийн мотт. I-ра дакъа. Лексикологи, Фонетика, Морфологи. Чеченский язык. Часть I. Лексикология, Фонетика, Морфология. Грозный, 1985. 223 с.

77. Джамалханов, Мачигов 1985 II Джамалханов З.Д., Мачигов М.Ю. Нохчийн мотт. II дакъа. Синтаксис. Чеченский язык. Часть II. Синтаксис. Грозный, 1985.126 с.

78. Дирр 1950 Дирр A.M. Глагол в кавказских языках. // Эргативная конструкция предложения. М., 1950.

79. Дутаев 1977 Дутаев В.А. К вопросу о роли грамматических классов в синтаксисе вайнахских (чеченского и ингушского) языков. // Вопросы синтаксического строя иберийско-кавказских языков. Нальчик, 1977. С. 216-223.

80. Дьяконов 1967 Дьяконов И.М. Эргативная конструкция и субъектно-объектные отношения. // (ЭКПЯРТ) Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. Л., 1967. С. 95115.

81. Есперсен 1958 Есперсен О. Философия грамматики. М., изд-во иностр. лит-ры, 1958. 404 с.

82. Жирков 1955 Жирков Л.И. Об одной грамматической особенности даргинского языка. // Родной и русский языки в школах Северного Кавказа. М., 1955.

83. Звегинцев 1976 — Звегинцев В.А. Предложение в его отношении к языку и речи. М., изд-во Моск. ун-та, 1976. 307 с.

84. Зекох 1988 Зекох У.С. Основные синтаксические структуры в адыгейском языке. - Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук. Майкоп, 1988. 331 с.

85. Золотова 1975 Золотова Г.А. К понятию предикативности. // Теоретические проблемы синтаксиса современных индоевропейских языков. Л., «Наука», 1975. С. 147-154.

86. Иванов 1983 Иванов В.В. Историческая грамматика русского языка. Изд. 2-е. М., «Просвещение», 1983.

87. Имнайшвили 1960 Имнайшвили Д.С. К истории образования эргативного падежа в нахской (чеченской) группе языков. // «Ибе-рийско-кавказское языкознание». Т. XII. Тбилиси, 1960. С. 313-320.

88. Камбачоков 1998 Камбачоков A.M. Синтаксис простого предложения кабардино-черкесского языка. - Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук. Нальчик, 1998. 333 с.

89. Кацнельсон 1967 — Кацнельсон С.Д. К происхождению эргативной конструкции. // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. JL, 1967. С. 33-41.

90. Керашева 1974 Керашева З.И. Инфинитная чистая основа и финитные глаголы в функции сложного двусоставного сказуемого в адыгских языках. // ЕИКЯ, I, Тбилиси, 1974. С. 229-243.

91. Керимов 1984 Керимов К.Р. К вопросу о показателях грамматических классов в структуре глагола хиналугского языка. // ЕИКЯ, XI. Тбилиси, 1984. С. 149-157.

92. Кинэн 1982 Кинэн Э.Л. К универсальному определению подлежащего. // «Новое в зарубежной лингвистике». Вып. XI. М., «Прогресс», 1982. С. 236-276.

93. Климов 1973 Климов Г.А. Очерк общей теории эргатив-ности. М., 1973.

94. Климов 19731 Климов Г.А. К определению эргативной конструкции предложения. // Philologica. М., «Наука», 1973. С. 197-204.

95. Климов 1986 Климов Г.А. Введение в кавказское языкознание. М., 1986. 208 с.

96. Ковтунова 1976 — Ковтунова И.И. Современный русский язык: Порядок слов и актуальное членение предложения. М., «Просвещение», 1976. 239 с.

97. Кокорина 1979 — Кокорина С.И. О семантическом субъекте и особенностях его выражения в русском языке. М. изд. Моск. ун-та, 1979. 77 с.

98. Колшанский 1818 Колшанский Н. О русском синтаксисе. -«Труды общества любителей русской словесности при Имп. Моск. Ун-те», ч. XV. М., 1818.

99. Кумахов 1984 — Кумахов М.А. Очерки общего и кавказского языкознания. Нальчик, 1984. 326 с.

100. Лайонз 1978 — Джон Лайонз. Введение в теоретическую лингвистику. М., «Прогресс», 1978. 543 с.

101. Лаптева 1976 Лаптева О.А. Русский разговорный синтаксис. М., «Наука», 1976. 399 с.

102. Ломтатидзе 1977 Ломтатидзе К.В. Отражение в глаголах члена предложения ряда номинатива в абхазско-адыгских языках. // Вопросы синтаксического строя иберийско-кавказских языков. Нальчик, 1977. С. 15-22.

103. Ломтев 1972 Ломтев Т.П. Предложение и его грамматические категории. М., изд-во Моск. ун-та, 1972. 197 с.

104. Лосев 1982 Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. М., изд-во Моск. ун-та, 1982. 479 с.

105. Магометов 1976 Магометов А.А. Субъектно-объектное согласование глагола в лакском и даргинском языках. // ЕИКЯ, III, Тбилиси, 1976. С. 203-218.

106. Мальсагов 1925 Мальсагов З.К. Ингушская грамматика со сборником ингушских слов. Владикавказ, 1925.

107. Марузо 1960 Марузо Ж. Словарь лингвистических терминов. М., 1960. 436 с.

108. Мейланова 1954 Мейланова У.А. Функции эргативного падежа в лезгинском языке. // Труды Института языкознания АН СССР. М., 1954.

109. Мейланова, Талибов 1977 Мейланова У.А., Талибов Б.Б. Конструкции предложения с переходно-непереходными глаголами в лезгйнском языке. // Вопросы синтаксического строя иберийско-кавказских языков. Нальчик, 1977. С. 265- 272.

110. Мельчук 1991 — Мельчук И. Еще раз к вопросу об эргативной конструкции. //«Вопросы языкознания», 1991, № 4. С. 46-88.

111. Мещанинов 1936 Мещанинов И.И. Новое учение о языке. Стадиальная типология. JL, 1936.

112. Мещанинов 1945 Мещанинов И.И. Члены предложения и части речи. М.-Л., 1945. 319 с.

113. Мещанинов 1948 Мещанинов И.И. Глагол. M.-JL, 1948. 197 с.

114. Мещанинов 1967 Мещанинов И.И. Основные грамматические формы эргативного строя предложения. // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. JL, 1967. С. 7-9.

115. Мещанинов 1984 Мещанинов И.И. Номинативное и эрга-тивное предложения: Типологическое сопоставление структур. М., «Наука», 1984. 293 с.

116. Мусаев 1989 Мусаев М.-С. М. История словоизменительных категорий даргинского языка. - Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук. М., 1989. 41 с.

117. Навразова 2001 Навразова Х.Б. Структурные особенности предложения в чеченском языке. II Материалы Всероссийской научной конференции «Актуальные проблемы общей и адыгской филологии». Майкоп, 2001. С. 127-128.

118. Навразова 2003 Навразова Х.Б. Семантическая организация простого предложения чеченского языка. // Материалы региональной научно-практической конференции «Вузовская наука -народному хозяйству», 4-5 июня 2202 г. Грозный, 2003. С. 209.

119. Навразова, Буралова 2003 Навразова Х.Б., Буралова Р.А. Модальность достоверности в чеченском предложении. // Материалы региональной научно-практической конференции «Вузовская наука - народному хозяйству», 4-5 июня 2202 г. Грозный, 2003. С. 210.

120. Никифоров 1952 Никифоров С.Д. Глагол: его категории и формы в русской письменности второй половины XVI века. М., изд-во АН СССР, 1952. 344 с.

121. Ожегов 1982 Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., «Русский язык», 1982. 815 с.

122. Оздоев 1964 Оздоев И.А. Синтаксис ингушского литературного языка. Простое предложение. // Известия ЧИНИИИЯЛ, том V, вып.2, «Языкознание», Грозный, 1964. С. 3-73.

123. Ошаев 1959 Ошаев Х.О. К вопросу о рудиментарных классных показателях в чеченском и ингушском языках. II Известия ЧИНИИИЯЛ, том 1, вып.2, «Языкознание», Грозный, 1959. С. 182206.

124. ОЯ 1972 Общее языкознание: внутренняя структура языка. Отв. ред. чл.-корр. АН СССР Б.А. Серебренников. М., «Наука», 1972. 603 с.

125. Панфилов 1971 Панфилов В.З. Взаимоотношение языка и мышления. М., 1971. 231 с.

126. Панфилов 1977 Панфилов В.З. Категория модальности и ее роль в конструировании структуры предложения и суждения. // В Я. 1977. № 4.

127. Пешковский 1938 Пешковский A.M. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1938. 511 с.

128. Пирейко 1967 Пирейко JI.A. К вопросу об эргативной конструкции в иранских языках. - // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. JI., 1967.

129. Пирейко 1968 Пирейко JI.A. Основные вопросы эргативно-сти (на материале индоиранских языков). М., «Наука». 1968. 70 с.

130. Прияткина 1990 Прияткина А.Ф. Русский язык: Синтаксис осложненного предложения. М., «Высшая школа». 1990. 176 с.

131. Распопов 1957 Распопов И.П. К вопросу о модальности предложения. //Учен. зап. Благовещенск, пед. ин-та. 1957. Т.8.

132. Распопов 1961 Распопов И.П. Актуальное членение предложения. Уфа, 1961.

133. Распопов 1970 Распопов И.П. Строение простого предложения в современном русском языке. М., «Просвещение», 1970.190 с.

134. Распопов 1975 Распопов И.П. Сказуемое как конструктивный центр предложения. // Теоретические проблемы синтаксиса современных индоевропейских языков. JL. «Наука». 1975. С. 162168.

135. Распопов 1981 Распопов И.П. Спорные вопросы синтаксиса. Ростов-на-Дону, изд-во Рост, ун-та, 1981.126 с.

136. Рестан 1985 Пер Рестан. Позиция личной формы глагола в некоторых элементарных повествовательных предложениях в современном русском языке. // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XV. М., «Прогресс», 1985. С. 475-486.

137. Ружичка 1963 Ружичка Р. Трансформационное описание безличных предложений. // «Вопросы языкознания», 1963, № 3.

138. Рогава, Керашева 1966 Рогава Г.В., Керашева З.И. Грамматика адыгейского языка. Краснодар-Майкоп, 1966. 462 с.

139. Рогава 1977 Рогава Г.В. К вопросу о функции эргатива в адыгских языках. // Вопросы синтаксического строя иберийско-кавказских языков. Нальчик, 1977. С. 22-27.

140. Руднев 1959 Руднев А.Г. Синтаксис осложненного предложения. М., Учпедгиз, 1959.198 с.

141. Савченко 1959 Савченко А.Н. Части речи и категории мышления. Ростов н/Д, изд-во Рост, ун-та, 1959.

142. Савченко 1967 Савченко А.Н. Эргативная конструкция предложения в праиндоевропейском языке. // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. JL, «Наука», 1967. С. 74-90.

143. Самедов 1988 — Самедов Дж. Инцептив в аварском языке. // Вопросы морфологии русского и дагестанских языков. Махачкала, 1988.

144. Сахокия 1985 Сахокия М.М. Посессивность, переходность и эргативность. Тбилиси, 1985. 233 с.

145. Серебренников 1968 Серебренников Б.А. Об относительной самостоятельности развития языка. М., «Наука», 1968.

146. Серебренников 1976 Серебренников Б.А. Сводимость языков мира, учет специфики конкретного языка, предназначенность описания. // Принципы описания языков мира. М., «Наука», 1976. С. 7-52.

147. Сиротинина 1965 — Сиротинина О.Б. Порядок слов в русском языке. Саратов, 1965.

148. Скобликова 1979 — Скобликова Е.С. Современный русский язык: Синтаксис простого предложения. М., «Просвещение», 1979. 236 с.

149. Смирницкий 1957 Смирницкий А.И. Синтаксис английского языка. М., 1957.

150. Стеблин-Каменский 1956 Стеблин-Каменский М.И. О предикативности. // Вестник ЛГУ, 1956, № 20. С. 132-143.

151. Степанов 1981 Степанов Ю.С. Имена. Предикаты. Предложения. (Семиологическая грамматика). М., «Наука», 1981. 360 с.

152. Структура 1978 Структурные общности кавказских языков. Отв. ред. Г.А. Климов. М., «Наука», 1978.130 с.

153. Суник 1967 Суник О.П. К вопросу о «неноминативном строе предложения. // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. Л., 1967. С. 42-57.

154. Теньер 1988 -Теньер Люсьен. Основы структурного синтаксиса. М., «Прогресс», 1988. 654 с.

155. Тимаев 1983 Тимаев А.Д. Категория грамматических классов в нахских языках. Ростов н/Д, изд-во Ростовск. ун-та, 1983. 195 с.

156. Топуриа 1967 Топуриа Г.В. О взаимоотношении эргативного и местного IV. // гативная конструкция предложения в языках различных типов. Л., 1967. С. 202-207.

157. Топуриа 1977 Топуриа Г.В. Эргатив самостоятельный и эр-гатив совмещающий, их функции в иберийско-кавказских языках. // Вопросы синтаксического строя иберийско-кавказских языков. Нальчик, 1977. С. 28-33.

158. Тройнов 1958 Тройнов И.В. Проблема вероятности и достоверности выводного знания. // Учен. зап. Костромск. пед. ин-та. 1958. Т.4. Вып.1.

159. Тронский 1967 Тронский И.М. О дономинативном прошлом индоевропейских языков. // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. Л., «Наука», 1967. С. 91-94.

160. Уленбек 1950 Уленбек Х.К. Пассивный характер переходного глагола или глагола действия в языках Северной Америки. // Эргативная конструкция предложения. Под ред. Е.А. Бокарева. М., изд. АН СССР, 1950.

161. Услар 1888 Услар П.К. Этнография Кавказа. Языкознание.1.. Чеченский язык. Тифлис, 1888. 246 с.

162. Услар 1889 Услар П.К. Этнография Кавказа. Языкознание.

163. I. Аварский язык. Тифлис, 1889.

164. Услар 1892 Услар П.К. Этнография Кавказа. Языкознание. V. Хюркилинский язык. Тифлис, 1892.

165. Халидов 1983 Халидов А.И. Предикативные наречия или особый класс слов? // Вопросы вайнахской морфологии. Грозный, 1983. С. 74-80.

166. Халидов 1984 Халидов А.И. О языке героико-исторических илли. // Вопросы поэтики и жанровой классификации чеченских героико-исторических песен илли. Грозный, 1984. С. 38-50.

167. Халидов 1986 Халидов А.И. Сопоставительно-типологический анализ односоставных конструкций русского и чеченского языков. // Синтаксис вайнахских языков. Грозный, 1986. С. 68-80.

168. Халидов 1988 Халидов А.И. О синтаксическом строе песенного эпоса илли. // Героико-исторический эпос народов Северного Кавказа. Грозный, 1988. С. 155-162.

169. Халидов 1992 Халидов А.И. Халкъан эшарийн синтаксис. Хьалхара статья. Синтаксис народных песен. Статья первая. // ж-л «Пхьармат», № 2, Грозный, 1992. С. 50-54.

170. Халидов 1999 Халидов А.И. Общее и типическое в структуре и семантике чеченского простого предложения. Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук. Грозный, 1999. 324 с.

171. Халидов 2003 Халидов А. И. Нахские языки в типологическом освещении. Нальчик, 2003. 310 с.

172. Халидов 2004 Халидов А.И. Типологический синтаксис чеченского простого предложения. Нальчик, 2004. 271 с.

173. Халидов 20031 Халидов А.И. Даргинск. Nu quli balculera и чеченск. So arienca oxus vu. // Материалы региональной научно-практической конференции «Вузовская наука - народному хозяйству», 4-5 июня 2002 г. Грозный, 2003. С. 222-223.

174. Хачемизова 2001 Хачемизова М.А. Каузативные глаголы в синтаксисе адыгейского языка. // проблемы общей и адыгской филологии. Материалы Всероссийской конференции (18-19 октября). Майкоп, 2001. С. 182-183.

175. Хоккет 1970 Хоккет Ч. Проблема языковых универсалий. // «Новое в лингвистике», вып.У. М., «Прогресс», 1970.

176. Хомский 1972 Хомский Н. Аспекты теории синтаксиса. М., изд-во Моск. ун-та, 1972.

177. Хутежев, Таов 2001 Хутежев З.Г., Таов Х.Т. О порядке слов в кабардино-черкесском языке. // «Актуальные проблемы общей и адыгской филологии». Материалы Всероссийской научной конференции. Майкоп, 2001. С. 180.

178. Чапанов 1962 Чапанов М.И. Эргативная конструкция предложения в нахских языках. // Известия ЧИНИИИЯЛ, том IV, вып. 2, «Языкознание», Грозный, 1962. С. 96-168.

179. Чесноков 1975 О предикативности как свойстве предложения. // Теоретические проблемы синтаксиса современных индоевропейских языков. Л., «Наука», 1975. С. 171-178.

180. Чикобава 1942. Чикобава А. Древнейшая структура именных основ в картвельских языках. Тбилиси, 1942.

181. Чикобава 19422 Чикобава А. Проблемы эргативной конструкции в кавказских языках: стабильный и лабильный варианты этой конструкции. // Известия ИЯИМК, 1942, XII.

182. Чикобава 1950 Чикобава А. Несколько замечаний об эргативной конструкции (к постановке проблемы). // Эргативная конструкция. М., 1950.

183. Чикобава 1961 Чикобава А. Проблема эргативной конструкции в иберийско-кавказских языках. II. Теория сущности эргативной конструкции. Тбилиси, 1961.

184. Чикобава 1967 -Чикобава А.С. Проблема эргативной конструкции в иберийско-кавказских языках. (Основные вопросы ее истории и описательного анализа). // Эргативная конструкция предложения в языках различных типов. Л., 1967. С. 10-32.

185. Чикобава 1977 Чикобава А.С. К вопросу о переходности глагола, как морфологической категории в грузинском языке. // ЕИКЯ, IV. Тбилиси, 1977. С. 9-21.

186. Чикобава 1984 А.С. Чикобава. Грузинский язык. - ЕИКЯ, XI. Тбилиси, 1984. С. 9-36.

187. Чкадуа 1977 Чкадуа Л.П. Финитные и инфинитные глагольные образования абхазского языка в функции выражения предикативности. // Вопросы синтаксического строя иберийско-кавказских языков. Нальчик, 1977. С. 148-156.

188. Чокаев 2003 — Чокаев К.З. Форманты эргатива в чеченском литературном языке. // Сборник статей профессорско-преподавательского состава ЧГПИ. Грозный, 2001. С. 27-32.

189. Чрелашвили 1959 — Чрелашвили К.Т. К вопросу об образовании множественного числа в чеченском языке. //Известия ЧИНИИИЯЛ, том V, вып. 2, «Языкознание», Грозный, 1964. С. 168181.

190. Чрелашвили 1982 Чрелашвили К.Т. Хронологические типы спряжения глаголов бацбийского языка и вопрос «полиперсонализма» в плане структурно-типологического сопоставления с грузинским полиперсональным глаголом. // ЕИКЯ. IX. Тбилиси, 1982. С. 120-138.

191. Шахматов 1925 Шахматов А.А. Синтаксис русского языка. Выпуск первый. Учение о предложении и о словосочетаниях. Л., 1925. 441 с.

192. Шахматов 1941 Шахматов А.А. Синтаксис русского языка. Л., 1941.

193. Шведова 1966 Шведова Н.Ю. Активные процессы в современном русском языке. М., «Просвещение», 1966.155 с.

194. Шведова 1971 Шведова Н.Ю. Восходит ли лицо к категории предикативности? // Русский язык за рубежом. -1971. № 4.

195. Шмелев 1976 Шмелев Д.Н. Синтаксическая членимость высказывания в современном русском языке. М., «Наука», 1976. 187 с.

196. Шхалахова 2001 Шхалахова С.Г. К вопросу о главных членах предложения в адыгейском языке. // Актуальные проблемы общей и адыгской филологии. - Материалы Всероссийской научной конференции Майкоп, 2001. С. 212-213.

197. Шухардт 1950 Шухардт Г. О пассивном характере переходного глагола а кавказских языках. // Эргативная конструкция предложения. М., 1950. С. 43-44.

198. Эсхаджиев 1970 Эсхаджиев Я.У. Способы выражения сложноподчиненного предложения в чеченском литературном языке. // Известия ЧИНИИИЯЛ, том IX, вып. 2, «Языкознание», Грозный, 1970. С. 101-154.

199. Яковлев 1940 проф. Н.Ф. Яковлев. Синтаксис чеченского литературного языка. М.-Л., 1940. 319 с.

200. Яковлев 1960 Яковлев Н.Ф. Морфология чеченского языка. Грозный, 1960. 237 с.

201. Ярцева 1960 Ярцева В.Н. О формах развития простого предложения. // Вопросы грамматики. Сборник статей к 75-летию академика И.И. Мещанинова. M.-JL, 1960. С. 454-469.

202. Ярцева 1960 — Ярцева В.Н. О синтаксической роли прямого дополнения в языках разных типов. // Члены предложения в языках различных типов. («Мещаниновские чтения»). Л., «Наука, 1972. С. 4-19.