Русская элегия неканонического периода: типология, история, поэтика тема диссертации и автореферата по ВАК РФ 10.01.01, доктор филологических наук Козлов, Владимир Иванович

• Козлов, Владимир Иванович
• доктор филологических наук
• 2013

Оглавление диссертации доктор филологических наук Козлов, Владимир Иванович

Содержание.

Введение.

ГЛАВА 1. «Ночная» элегия: сознание в плену видений.

1.1. Появление «ночи» в языке оды.

1.2. М.Н. Муравьев и первый опыт русской «ночной» элегии.

1.3. Пушкин и Тютчев: переосмысление жанровой модели.

1.4. Языки символа и психологической точности.

ГЛАВА 2. «Кладбищенская» элегия: открытие «другого».

2.1. Английские гены жанровой модели.

2.2. Разрушение пасторального мира.

2.3. Функции описательной поэтики.

2.4. Особенность ночного пейзажа.

2.5. «Кладбищенский» сюжет — изобретение «другого».

2.6. Элегический потенциал эпитафии.

2.7. Роль «поэта» в «кладбищенской» элегии.

2.8. «Кладбищенское» наследие: ключевые мотивы.

ГЛАВА 3. Элегия на смерть: последний повод для встречи.

3.1. Актуальные элементы причитаний.

3.2. Формирование поэтики личной утраты.

3.3. Особенности элегии на смерть поэта.

3.4. Элегия на смерть в современной поэзии.

ГЛАВА 4. «Унылая» элегия: опыт духовного тупика.

4.1. Влияние Шиллера.

4.2. Встреча с Абсолютом как лирическое событие.

4.3. Меланхолия и особенности лирического «я».

4.4. Мировоззрение «унылой» элегии.

4.5. Влияние психологизма на «унылую» поэтику.

4.6. Влияние Байрона и фрагмента.

4.7. Культ страстей как испытание для уныния.

4.8. «Унылая» элегия символизма.

4.9. Современность «унылой» поэтики.

ГЛАВА 5. Модели исторической элегии: культ преемственности.

5.1. «Оссианическое» и «кладбищенское» начало.

5.2. Элегия-героида.

5.3. Дума как медитация поколения.

5.4. Потенциал картинности и культурного приобщения.

5.5. Элегия личных итогов: личность против времени.

ГЛАВА 6. Аналитическая элегия: грани психологизма.

6.1. Два прообраза аналитической элегии.

6.2. Баратынский и Пушкин: анализ и само переживание.

6.3. Поэтика внутреннего отчёта.

6.4. Поэтика психологического отрывка.

6.5. Эволюционные возможности аналитической элегии.

6.6. Элегия навязчивого воспоминания: сердцевина жанра.

ГЛАВА 7. Предопределённое будущее символистской элегии.

7.1. Возникновение символического поэтического языка.

7.2. Элегия о поиске идеала.

7.3. «Осенняя» элегия: открытие круговорота жизни.

7.4. «Метафизическая» элегия: упоение мучительной нотой.

7.5. Наследники символистской элегии: Рейн и Бродский.

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Русская элегия неканонического периода: типология, история, поэтика»

Элегия считается жанром, который достаточно популярен у исследователей, и это мнение справедливо — можно назвать десятки в разной мере точных статей (среди их авторов — И. J1. Альми, В. А. Грехнев, К. Н. Григорьян, JI. Флейшман и др.) и несколько монографий, посвященных русской элегии последних двух веков (прежде всего, работы A.A. Боровской, В. Э. Вацуро, С. Р. Охотниковой, С. Сендеровича, JI. Г. Фризмана). На эти работы не раз придётся ссылаться. Но достаточно задаться вопросом о том, какой была эволюция элегии в последние двести лет, как становится ясно, насколько отрывочными сведениями мы пока обладаем. «Что являет собой элегия как таковая и в чём её надэпохальная уникальность, сказать невозможно в принципе», — это цитата из самого массового учебника теории литературы, написанного по-русски в постсоветский период1. Здесь же по поводу статьи об элегии в «Краткой литературной энциклопедии» В.Е.Хализев замечает, что единственно корректным является определение элегии «вообще» как «жанра лирической поэзии». В этой реплике молено увидеть символический результат многовекового исследования жанра. Другой крупный исследователь в статье для литературной энциклопедии утверждает: «.со второй половины 19 и в 20 в. слово „элегия" употребляется лишь как заглавие циклов (А. А. Фет) и отдельных стихотворений некоторых поэтов (А. А. Ахматова, Д. С. Самойлов)»2. «Сейчас элегия не существует как литературный факт», — подытоживает свежий «Поэтический словарь»3. В сумме эти тезисы предлагают, скорее, закончить разговор о выбранном жанре, нежели намечают новые перспективы исследования. И любой, кто захочет начать его заново, будет поставлен перед необходимостью неблагодарно подвергать сомнению или опровергать суждения предшественников. Между тем, именно по причине формирования привычки

1 Хализев В. Е. Теория литературы. М.: Высшая школа, 2002. С. 358.

2 Гаспаров М. Л. Элегия // Литературная энциклопедия терминов и понятии. М.: НПК «Интелвак», 2001. С. 1228-1229.

3 Зубков Н. Элегия // Поэтический словарь. М.: ЛУч, 2008. С. 349. ite видеть элегию в поэзии последних двух веков, не понимать её язык, отечественному литературоведению и критике нужна научная работа, которая бы показала, что элегия — живой жанр. Такая работа проведена, например, на материале английской и немецкой литератур4. Такая работа осуществлена на материале некоторых других жанров5. Безусловно, элегия изучалась и в России, но в основном речь идет об исследованиях некоторых разновидностей элегии, элегического творчества отдельных авторов, историко-литературных отрезков. Попыток связать в единую картину последние двести лет развития отечественной элегии не предпринималось. Самой масштабным по охваченному историческому периоду исследованием — от Сумарокова до Некрасова — до сих пор остается первая монография об элегии Л.Г. Фризмана, вышедшая в 1973 году6.

Под названием «неканонической эпохи» в исследовании понимается период русской поэзии, начавшийся на сломе XVIII-XIX веков. В этот период, на который пришлась «смена типов художественного сознания»7 и большие социально-политические сдвиги, «свойственная предшествующему типу художественного сознания стилистическая и жанровая аргументация заместилась ви'дением историческим и индивидуальным. Центральным "персонажем" литературного процесса стало не произведение, подчиненное заданному канону, а его создатель, центральной категорией поэтики не стиль или э/саир, а автор»8. Когда за литературным произведением была увидена личность автора, само произведение стало пониматься как выражающее внутренний мир своего творца. Именно в этот период появляется проблема

4 См., например: Kay D. Melodious Tears. The English Funeral Elegy from Spenser to Milton. Clarendon Press, Oxford. 1990; Sacks P. Tlie English Elegy: Studies in the Genre from Spenser to Yeats. Baltimore: The Johns Hopkins UP, 1985; Smith E. By mourning tongues. Studies in English Elegy. Boydcll press. Rowman and Littlefield, 1977; Ziolkowsky Th. The Classical German Elegy. 1795-1950. Princeton; New Jersey, 1980.

5 Например: Алексеева ILIO. Русская ода. Развитие одической формы в XVII-XVIII веках. СПб.: Наука, 2005; Кихней Л.Г. Из истории жанров русской лирики: Стихотворное послание начала XX века. Владивосток, 1989; Саськова Т. В. Пастораль в русской поэзии XVIII века. М.: МГОПУ, 1999; Федотов О.II. Сонет. М.: РГГУ, 2011.

6 Фризман Л.Г. Жизнь лирического жанра. М.: Наука, 1973.

7 Аверипцев С.С., Андреев М.Л., Гаспаров М.Л., Гринцер ПА., Михайлов A.B. Категории поэтики в смене литературных эпох // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994. С.4.

8 Авершщев С.С., Андреев М.Л., Гаспаров М.Л, Гринцер П.А., Михайлов A.B. Указ.соч. С.ЗЗ. э/сапра — жанровое мышление признается отмирающим. Эта мысль была одной из ключевых для отечественных исследователей лирики вплоть до недавнего времени9. Но за последнее десятилетие в России был написан ряд работ, авторы которых согласны в главном: жанр — это базовая категория, а жанровая теория должна стать основным ракурсом взгляда на литературу вообще. Так, за указанный период вышли чрезвычайно важные теоретические работы В. М. Головко10, О. В. Зырянова11, Н. Л. Лейдермана12, И. П. Смирнова13, В. И. Тюпы14, а также научных коллективов РГГУ, МГУ, ИМЛИ и ЮФУ, подготовивших ряд сборников, в основу которых положена проблема жанра15. Интерес к жанру вернулся. Жанр действительно в неканоническую эпоху перестал функционировать в качестве литературной нормы, но как особый способ «художественного завершения» (М.Бахтин) он не исчезал16.

Суть отношений между литературным произведением и жанром в неканоническую эпоху изменилась — в нормативной поэтике жанр был категорией предзаданной, в неканоническую эпоху стал категорией, находимой в творческом процессе. Еще в XVIII веке «автор создавал, а читатель воспринимал в первую очередь не произведение, а элегию, новеллу или роман. Но в эпоху художественной модальности, автор пишет произведение, а мы читаем автора. Жанровая же локализация художественного создания становится теперь для автора не исходной точкой,

9 В данном случае достаточно назвать имена исследователе", которые в разной степени проработки проговаривают мысль о смерти жанров: Л.Я. Гинзбург, В. А. Грехнев, Б.О. Корман, В. Д. Сквозников,

10 Головко В. М. Герменевтика литературного жанра. М.: Флинта, Наука, 2012.

11 Зырянов О. В. Эволюция жанрового сознания русской лирики: феноменологический аспект. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2003.

12 Лейдерман II. Л. Теория жанра. Екатеринбург: ИФИОС «Словесник» УРО РАО; Урал. гос. пед. ун-т., 2010.

13 Смирнов И. П. Олитературенное время. (Гипо) теория литературных жанров. СПб.: Изд-во РХГА,

2008.

ТюпаВ.П. Дискурс / Жанр. М.: Intrada, 2013.

15 Теория литературных жанров. Под ред. Н. Д. Тамарчснко. М.: Академия, 2011; Поэтика русской литературы конца XIX — начала XX века. Динамика жанра. М.: ИМЛИ РАН, 2009; Литературные жанры: теоретические и историко-литературные аспекты изучения: Материалы Международной научной конференции «VII Поспеловские чтения». М.: МАКС Пресс, 2008; Жанр как инструмент прочтения: Сб. статей. Ростов н/Д: Инновационные гуманитарные проекты, 2012.

16 См. об этом Козлов В. Использовать при прочтении. О жанровом анализе лирического произведения // Вопросы литературы, 2011, № 1. С. 137-159. а итогом творческого акта»17. Теперь, ставя точку, автор в некотором смысле определяет свое место в литературной традиции.

Постсоветская современность в этом смысле — часть неканонической эпохи, которая началась со зрелого периода творчества Пушкина. То есть нет принципиальной разницы, проводим ли мы жанровый анализ стихотворения Е. Баратынского или произведения Т. Кибирова — общим знаменателем является сама ситуация неканонизма, при которой у пишущего под рукой сразу весь опыт мировой литературы и творческая задача — выразить целое

18 бесконечного мира, развернутого перед ним .

Актуальность предлагаемого исследования обусловлена несколькими взаимосвязанными проблемами историко-литературного и теоретического характера. С одной стороны, отечественное литературоведение не имеет типологии и истории элегии последних двух веков. С другой — нельзя не признать, что причины этого историко-литературного пробела — во многом теоретические. Первая из них — недостаточное понимание того, на каких уровнях произведения раскрывается жанр, а отсюда — отсутствие общепринятого подхода к жанровому анализу. Вторая проблема — недостаточный учет при проведении жанрового анализа специфических особенностей функционирования жанра в неканоническую эпоху —-последние два века.

Объект исследования — русская элегия ХГХ-ХХ веков. При этом существует традиционное представление об объеме этого понятия — оно зафиксировано изданными антологиями и исследованиями жанра. Данная работа во многом направлена на то, чтобы изменить это представление

17 Бройпшан С.Н., Магомедова Д.М., Приходько КС., Тамарчепко II.Д. Жанр и жанров;ш система в русской литературе конца XIX — начала XX века II Поэтика русской литературы конца XIX — начала XX века. Динамика жанра. Общие проблемы. Проза. М.: ИМЛИ РАН, 2009. С. 10. Термин «эпоха художественной модальности» используется авторами как теоретический аналог целого ряда наименований историко-литературного периода, начавшегося на переломе ХУШ-Х1Х веков. Среди более привычных терминов — «неканоническая эпоха», «историческая», «индивидуально-творческая» (см., например, классическую работу: Авершщев С.С., Андреев М.Л., Гаспаров М.Л., Гршщер П.А., Михайлов А.В. Категории поэтики в смене литературных эпох // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М.: Наследие, 1994. С.3-38).

18 Об этом также Козлов В. Жанровое мышление современной поэзии II Вопросы литературы. 2008, №5. С. 137-159. посредством выбора определенного рода предмета исследования. Таким предметом в этой работе выступают жанровые модели, сложившиеся в русской элегии Х1Х-ХХ веков. Описание всего круга жанровых моделей позволит сделать представление об объекте более полным.

К моменту появления в русской поэзии Пушкина элегия была одним из самых разработанных и самых разнообразных поэтических жанров— он остаётся таковым и сегодня. Но, назвав лирическое произведение элегией, мы мало что о нем узнаём — как раз ввиду разнообразия жанровых вариантов. Так, «кладбищенская элегия» совсем не похожа на аналитическую элегию, элегия на смерть— на «осеннюю». Вне понимания разнообразия жанра его невозможно опознать — а он, тем не менее, дает многочисленные художественные примеры. Элегический пласт русской поэзии последних двух веков ещё предстоит оценить, но, думается, его масштаб близок к трети всей лирики. Как бы то ни было, последние два века жанровый потенциал элегии использовался очень активно. Разработаны десятки устойчивых

19 А жанровых моделей . А ведь однажды открытая модель вводится в арсенал поэзии уже на все времена.

Цель этой работы — раскрыв жанровый арсенал русской элегии последних двух веков, показать, что, вопреки сложившемуся в науке мнению, этот жанр жив и разнообразен. Указанная цель раскрывается в задачах исследования: показать, что только методика жанрового анализа, работающая с художественным миром лирического произведения и учитывающая особенности функционирования жанра в неканоническую эпоху, позволяет описывать жанровые модели;

19 То. что в этой работе названо «жанровой моделью» близко к сформулированному ранее понятию «внутренняя мера» жанра: «Последняя в отличие от канона, не является готовой структурной схемой, реализуемой в любом произведении данного жанра, а может быть лишь логически реконструирована на основе сравнительного анализа жанровых структур ряда произведений» (Теория литературы: В 2 томах / Под ред. Н.Д.Тамарчснко. Т. 1. М.: Изд. центр «Академия». 2004. С. 370). Однако поскольку в этой работе говорить приходится о целом ряде «внутренних мер» элегии, то это разнообразие удобнее описывать, используя более строгий термин «жанровая модель». установить круг жанровых разновидностей русской элегии Х1Х-ХХ веков, ранее зафиксированных в литературоведении; дать наименования и описать жанровые разновидности русской элегии, ранее не выступавшие предметом исследований; продемонстрировать, что термин «элегия» обретает реальное содержание только при описании конкретных историко-литературных жанровых разновидностей данного жанра; показать, что для каждой из описываемых жанровых моделей русской элегии неканонического периода характерен особым образом устроенный художественный мир; показать, что у каждой жанровой разновидности русской элегии собственное место в литературном процессе, особый генезис и своя логика историко-литературного развития; прочертить основные сюжеты жанровой эволюции русской элегии последних двух столетий. Это тем более важно, поскольку типология часто ассоциируется с описанием статичных явлений — жанр к таковым отнести не представляется возможным; показать, что жанровые модели русской элегии не исчезают, а продолжают использоваться и современной поэзией; на примере русской элегии продемонстрировать, что жанровое мышление характерно для неканонической эпохи в целом, что открывает новые перспективы его изучения.

Данные задачи нуждаются в уточнении их иерархии. Хотя в работе ставятся типологические и историко-литературные задачи, однако на практике оказывается необходимым выбирать — акцентировать внимание на наличии определенной жанровой модели в традиции и ее особенных чертах или максимально детально показать историко-литературный сюжет, в который оказалась вовлечена эта модель в определенный период. При всём уважении к исторической фактуре, которой в работе достаточно много, приоритетной всё же оставались типологические задачи — показать, что траекторий развития русской элегии в неканонический период было, как минимум, несколько, и что каждая из описываемых моделей жанра представляет собой относительно самостоятельное явление. Ключевым рабочим вопросом этого исследования является вопрос о том, какой была элегия взятого периода. Этот вопрос — простой, но базовый: без ответа на него трудно приблизиться к постановке других, более тонких и сложных вопросов. На данном этапе более важно очертить само многообразие жанровых моделей русской элегии неканонического периода и показать особенности внутреннего устройства каждой из обнаруженных 14 моделей. Конечно, при таком типологической и историко-литературной широте, включающей два века русской поэзии, некоторые считающиеся традиционными историко-литературные задачи отошли на задний план. Так, очевидно, что каждая из жанровых моделей, многие из анализируемых текстов, творчество отдельных поэтов, конкретные историко-литературные периоды требуют монографических исследований в аспекте жанрового мышления. В рамках этой работы ключевые сюжеты для таких исследований были лишь намечены, высокая степень обобщения порой требовала обозначать траекторию историко-литературного развития тот или иной жанровой модели пунктиром — иначе цель этой работы не могла быть достигнута.

Такие приоритеты подкрепляются и аргументами более философского характера. Можно убедительно обосновать, почему «кладбищенская элегия» умерла ещё в десятых годах XIX века, но чем лучше мы это сделаем, тем труднее нам будет объяснить, почему мы находим типичные образцы жанра, например, у советского поэта Б. Слуцкого и нашего современника Б. Рыжего. Можно заявить, что, по логике литературного процесса, историческая элегия лишь подготавливала появление романтической поэмы — но как объяснить то, что жанр продолжил своё развитие дальше, и его следы обнаруживаются в творчестве О.Мандельштама, А.Ахматовой, Е.Рейна? Таких примеров, показывающих, что «хоронить» жанровую форму стоит очень осторожно, можно привести достаточно. По большому счёту, они наводят на мысль о том, что жанровая эволюция — процесс нелинейный, что возрождение той или иной жанровой модели может начаться в любой момент. А значит задача формирования убедительного представления о «жанровой клавиатуре» элегии на данном этапе выходит на первый план.

Приобщение к жанровым традициям авторами осуществляется далеко не всегда сознательно. Ряд примеров показывает, что именно там, где поэт считает нужным отослать к жанровой традиции, он либо ошибается, либо играет с читателем, нарочно предлагая ему под именем знакомого жанра то, чего тот менее всего ожидает. Это ещё один довод в пользу приоритета системности в описании единичного жанра — важно показать, насколько многообразным он может быть.

Эта работа сродни картографированию, ведь жанр — это сложно сегментированное пространство. В нём есть свои приграничные зоны, свои — если продолжать географическую метафору — областные центры и крупные муниципалитеты. Вопрос о границах на этой воображаемой карте — ключевой. Каждая жанровая модель русской элегии характеризуется не только своими собственными чертами, но и значимостью, получаемой в определенном соседстве. Так, важно видеть, что аналитическая элегия граничит с жанром послания, «осенняя» — с жанром идиллии, историческая — с жанром оды, иногда — баллады. Такое картографирование позволяет поставить вопрос о будущем изучении жанровой системы русской неканонической поэзии. А это значит, что мы считаем жанры не осколками канонической эпохи, которые мы находим в неканонической, а магистральным явлением последних двух веков. Само это изменение представления о жанровом мышлении неканонической эпохи открывает новые перспективы его изучения.

Степень научной разработанности темы можно назвать значительной. Одним из наиболее ранних исследований, посвященных жанру, оказалась работа Г.А. Гуковского о русской элегии XVIII века . Л.Г. Фризман написал первую монографическую работу о русской элегии неканонического периода — в ней размечено пространство для будущих изысканий, собран значительный историко-литературный материал21. Нельзя не выделить монографию С.Я. Сендеровича, посвященную пушкинскому «Воспоминанию», — написанная в ней глава о жанре на тот момент серьезно усложняла представление об элегии вообще22. В целом, главное, что написано об элегии в России, относится к пушкинской эпохе — здесь нужно назвать работы И. Л. Альми23, С. Н. Бройтмана24, В. Э. Вацуро, М. Л.

25 26

Гаспарова , Г.А. Гуковского , Л.Я. Гинзбург, В. А. Грехнева, К. Н.

27 28 29

Григорьяна , О. В. Зырянова , Л. Флейшмана и др. С. Р. Охотникова в малоизвестной работе, посвященной элегии 1940-х годов, впервые попыталась ввести представление о различных моделях элегии на материале

30 поэзии XX века . И хотя аргументация исследователя явно находится на стыке психологии и филологии, из-за чего конкретные наблюдения автора порой трудно взять на вооружение литературоведу, сам принцип подхода к предмету, позволяющий значительно усложнить представление о жанре, нельзя не признать продуктивным.

Большинство работ по элегии, прежде всего, ценны пристальным рассмотрением элегии в связи с творчеством определенных авторов или

20 Гуковский Г.А. Элегия XVIII века ИГуковский ГА. Ранние работы по истории русской поэзии XVIII века. М.: Языки славянской культуры, 2001. С.72-116.

21 ФриэмапЛ. Г. Жизнь лирического жанра. М.: Наука, 1973.

22 Сендерович С. Алетейя: Элегия Пушкина «Воспоминание» и проблемы его поэтики. (Wiener Slawistischer Alniaiiacli. Sonderband 8). Wien, 1982.

73 Альми II.JI. Элегии Е.А.Баратынского 1819-1824 годов (К вопросу об эволюции жанра) II Альми II.JJ. О поэзии и прозе. СПб.: Семантнка-С, Скифия. 2002. С.133-15G.

24 Броитмап С. Н. Поэтика русской классической и нсклассичсской лирики. М.: РГГУ, 2008.

25 ГаспаровМ. Л. Три типа русской романтической элепш // ГаспаровМ. Л. Избранные труды. Том II. О стихах. М.: Языки русской культуры, 1997. С. 362-382.

26 Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики. М.: Интрада. 1995.

27 Григорьяи К. Н. Пушкинская элегия. Л.: Наука, 1990.

28 Зырянов О. В. Эволюция жанрового сознания русской лирики: феноменологический аспект. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2003. С. 101 -211.

29 Флейшмаи Л. Из истории элепш в пушкинскую эпоху // ФлеПшман Л. От Пушкина к Пастернаку. Избранные работы по поэтике и истории русской литературы. М.: НЛО, 2006. С. 5-30.

30 Охотникова С.Р. Судьбы элепш в русской поэзии XX века (40-е годы). Йошкар-Ола: Марийский государственный университет, 1997. достаточно коротких историко-литературных периодов. Наибольшие пробелы сегодня в изучении траекторий развития элегии «после А. С. Пушкина», причем они нарастают по мере удаления от первой трети XIX века. А начиная с эпохи Серебряного века, работ о судьбе классических жанров почти не найти — исследователей больше интересуют образы и мотивы, а не характер художественных высказываний, в которые те складываются. Пока, если попытаться взглянуть на русскую элегию неканонической эпохи, можно увидеть очень фрагментарную картину. Между тем, очевидно, необходимы обобщения нашего знания о жанре элегии, применимые не только к творчеству одного автора, тому или иному десятилетию, но и к большой историко-литературной эпохе.

В сфере изучения элегии существующие на месте ожидаемых обобщений лакуны сегодня восполняют только предпринимаемые в рамках ряда работ попытки объединять под общим типологическим определением элегии стихотворения совершенно разного рода. При этом само богатство художественного материала предопределяет вывод о том, что чисто типологический подход к проблеме недостаточен. К таким типологическим работам нужно отнести, например, пионерское исследование Л.Г. Фризмана31 — и нужно заметить, что до недавнего времени этот способ обобщения знания об элегии разных периодов развития русской поэзии оставался единственным. В отдельных случаях разнообразие материала заставляет исследователей вводить тематический принцип классификации элегий32. Напрашивается необходимость предложить альтернативный подход к изучению жанра — подход, позволяющий описывать жанровые модели, имевшие место в определенный историко-литературный период. В этой работе предложена альтернатива в виде понимания жанра, учитывающего особенности функционирования данной категории в неканонический период.

31 Можно назвать еще несколько схожих по подходу к жанру элспш работ: Ермоленко С. II. Лирика М. Ю. Лермонтова: жанровые процессы. Екатеринбург, 1996; Лейдерман Н. Л. Теория жанра. Екатеринбург: ИФИОС «Словесник» УРО РАО; Урал. гос. псд. ун-т, 2010; Пронин В А. Теория литературных жанров: Учебное пособие М.: Изд-во МГУП, 1999; Страшное С. Анализ поэтического произведения в жанровом аспекте. Иваново, 1983.

32 Наиболее яркий пример: ГригорьянК. Н. Пушкинская элспш. Л.: Наука, 1990.

Если строить методику жанрового анализа на таком понимании, то мы увидим элегию, воплощенной в конкретные, характерные для этого жанра формы художественного мира лирического произведения, имеющие собственный подчас уникальный генезис и собственную логику эволюции.

Особую значимость для данной работы имеет исследование В.Э.

33

Вацуро об элегии первых двух десятилетий XIX века . «Тема исследования — не „поэты", а „поэзия" начала XIX в., — так начинает исследователь свою монографию об „элегической школе" пушкинской поры, — но то, что закрепляется в „поэзии" как некая, хотя бы временная, литературная норма, есть результат деятельности „поэта", под пером которого даже заимствованный из предшествующей традиции материал приобретает нередко резкие индивидуальные черты»34. Поиск таких «хотя бы временных литературных норм» — а не единого определения на все времена — внутри элегического пространства русской поэзии можно считать перспективным. Между тем, такие «временные нормы» будут, несмотря на ориентированность на историко-литературный материал, отчасти «результатом теоретической дедукции»35. В. Э. Вацуро удалось на отрезке в двадцать лет показать формирование и развитие на русской почве «кладбищенской», «унылой» элегии, элегии исторической. Причём для исследователя выделение различных жанровых моделей элегии не было основной задачей— эти модели появились в результате подробнейшего описания эволюции влиявших на лирику эстетических идей начала XIX века. Однако для исследователей элегии этот побочный результат, возможно, является главным — он даёт понять, почему мы называем элегиями столь разные образования, как «кладбищенская», «унылая» и историческая элегии. Логичен и следующий шаг: а если мы поставим задачу выделить основные жанровые модели русской неканонической элегии, насколько широкой

33 Вацуро В. Э. Лирика пушкинской поры. «Элегическая школа». СПб.: Наука, 2002.

34 Вацуро В. Э. Указ. соч. С. 5.

35 Так Ц. Тодоров определил «теоретические жанры», противопоставленные «историческим», см. Тодоров Ц. Введение в фантастическую литературу. М.: Дом интеллектуальной книги, 1997. С. 9. окажется галерея устойчивых типов жанра? Нужно сказать, что принцип выделения различных жанровых моделей элегии перенимают и последующие её исследователи36. Этот же принцип взят в данной работе в качестве базового, но применен на более широком временном отрезке, что позволяет расширить галерею жанровых моделей и претендовать на системность описания жанра. В частности, зафиксированные Вацуро жанровые модели будут рассмотрены в их эволюции на протяжении Х1Х-ХХ веков. При этом предлагается дополнительно рассмотреть модели аналитической элегии, исторической элегии и символистской элегий в нескольких их вариантах. Для некоторых жанровых разновидностей наименования в этой работе предлагаются впервые, среди этих наименований, например, — «осенняя» элегия, элегия о поиске идеала, элегия личных итогов, элегия навязчивого воспоминания.

Но есть ли у приведённых жанровых форм элегии нечто общее? Ведь отправной точкой исследования моделей элегии неизбежно оказывается некое типологическое определение, претендующее на то, чтобы

37 зафиксировать жанровый «архетип» , раскрывающийся в целой системе

38 опознавательных знаков» в поэтике произведения . Этот архетип, которому еще предстоит проходить проверку практикой, позволяет отбирать материал русской поэзии на первом этапе, когда решается принципиальный вопрос о принадлежности стихотворения к изучаемому жанру. Согласно одному из наиболее точных определений, «жанровая архитектоника элегического целого состоит в ценностном напряжении не между "мирами", а между "временами", состояниями мира, укладами непрерывно текущей жизни:

36 См.: Охотникова С. Р. Судьбы элегии в русской поэзии XX века (40-е годы). Йошкар-Ола: Мар. гос. ун-т, 1997, а также: Боровская А. А. Эволюция жанровых форм в русской поэзии первой трети XX века. Астрахань: ИД «Астраханский университет», 2009.

37 См. Зырянов О.В. Эволюция жанрового сознания русской лирики: феноменологический аспект. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2003. С. 108. Подробнее об этом: Зырянов О. В. Жанровая архитскстуальность лирики как инструмент практической поэтики // Жанр как инструмент прочтения: Сб. статей. Ростов-на-Дону: Инновационные гуманитарные проекты, 2012. С. 131-150.

38 Леидермап II. Л. Теория жанра. Екатеринбург: ИФИОС «Словесник» УРО РАО; Урал. гос. пед. ун-т., 2010. С.84. прошлым и настоящим»39. Действительно, во всех элегиях мы в том или ином виде видим внутренний монолог, вызванный переживанием настоящего в ценностном свете прошлого. И все-таки очень важно от этого общего определения перейти на уровень действующих в литературе жанровых форм организации лирического целого — только в этом случае в результате своеобразного картографирования жанра мы получим карту реальной литературной «местности».

В предлагаемой работе главные герои — не поэты: всё внимание здесь приковано к коллективному началу поэзии, которое сегодня ушло в тень представления о тотальной индивидуальности. Трудно утверждать, что историю русской поэзии нужно свести к изучению жанровых моделей, однако этот ракурс существенно бы дополнил, а главное — скрепил общую картину, распадающуюся на творческие империи отдельных поэтов.

В теоретической и методологической основе работы лежат, прежде всего, наработки исторической поэтики, рассматривающей как каждый элемент литературного произведения, так и жанры, которые из этих элементов образуются, в историко-литературной перспективе. В частности, наибольшую роль сыграли работы как виднейших теоретиков исторической поэтики (прежде всего, А.Н. Веселовский, Ю.Н. Тынянов, М.М. Бахтин, A.B. Михайлов), так и практиков, занимавшихся исследованиями в области русской поэзии последних двух веков (С.Н. Бройтман, Л.Я. Гинзбург, Б.О. Корман, В.А. Грехнев, В.Э. Вацуро, И.О. Шайтанов и др.).

Рассматривая причины имеющегося в отечественном литературоведении пробела в области изучения лирических жанров неканонического периода, нельзя не признать, что они носят теоретический и методологический характер. Теоретическая проблема — недостаточный учет при исследовании поэзии особенностей функционирования жанра в неканонический период. Методологическая — разрыв между теорией жанра

39 'Папа В. II. Генеалогия лирических жанров // Жанр как инструмент прочтения: Сб. статей. Ростов н/Д: Инновационные гуманитарные проекты, 2012. С. 123. и практикой жанрового анализа. Верные теоретические предпосылки, сделанные еще в 1920-е годы, так и не дали образца работы с поэтическими текстами. Остановимся на анализе этих проблем подробнее.

Из работы в работу сегодня переходит разделение русской поэзии на жанровую и послеэюанровую — ту, что началась после Пушкина. Вот весьма характерное утверждение тонкого исследователя лирики В. А. Грехнева: «На пушкинскую эпоху в русской поэзии выпадают едва ли не самые интересные страницы в истории лирических жанров. В эту пору наиболее продуктивные их них — ода, элегия и послание — завершают цикл своего развития, и лирика вырывается на просторы свободного мышления»40. По этой логике, в состоянии «свободного мышления» русская поэзия пребывает до сих пор. Нужно заметить, что теория эпохи «свободного мышления» имеет своих последователей и сегодня — безусловно, она не способствует проведению масштабной работы по изучению сюжетов жанрового развития последних двух веков. Действительно, неканоническая эпоха вывела на сцену художника-Творца, которому открыты одновременно все темы мира и все средства литературы. Для исследователя велико искушение сосредоточиться на этой самодостаточной фигуре, раскрывая суть новой историко-литературной эпохи. Однако если присмотреться, оказывается, что автор не столь уж самодостаточен и свободен — он не только черпает, но и наследует. Каждый мотив и образ, который сегодня использует современный поэт, может быть возведён к лирическому арсеналу того или иного жанра.

И хотя в упомянутых выше последних работах по жанру возрождается теория Бахтина и русских формалистов, один из опорных тезисов которой — о том, что послеэ/саировой эпохи не существует, идее жанрового мышления по-прежнему противостоят тезисы об «атрофии жанров», о воцарении тотальной «мифопоэтической синтетичности», всеобщего «эссеизма». В литературоведении второй половины XX века словесность вдруг предстала некоей плазмой, в которой растворилось всё, что было наработано культурой.

0 Грсхнен В. А. Лирика Пушкина: О поэтике жанров. Горький: Волго-Вятское кн. нзд-во, 1985. С. 6.

17

В отсутствие представлений о месте жанровых традиций последние двести лет русской поэзии предстают безбрежными и аморфными. Это — следствие того, что из культуры ушло представление о художественном целом, которое на самом деле является «главным героем» литературного процесса, тем артефактом, художественно завершённым высказыванием, без которого и говорить о литературе было бы сложно. Но этот объект легко подменить изучением дурной бесконечности мотивов в культуре или не менее обширной сферы «поэтического языка», где исследование технических вопросов по умолчанию предполагает, что базовые уже решены, — но это не так. При изучении мотивов или языка художественное целое может остаться нетронутым. Категория жанра нужна как раз затем, чтобы вернуть художественное целое как объект исследования.

При этом жанровое мышление не относится только к ориентированной на традицию части литературного поля, писатель не может работать вне этого мышления. Можно привести один из типичных литературоведческих пассажей об отношениях художника и жанра: «Пушкин в своём творчестве не был безразличен к литературным жанрам. В то же время он не придерживался здесь каких-либо жёстких разграничений и правил. Он свободно пользовался различными поэтическими формами, опираясь на исторический опыт литературы»41. Согласно предложенной исследователем логике, можно быть поэтом, но при этом «безразличным» к литературным жанрам — соответственно, мы говорим о жанрах у Пушкина лишь в связи с тем, что он к ним безразличен не был. Однако не столь важно, как поэт к жанровой системе относится, — важно, как он ею пользуется. Жанровая система — это литературное пространство, в котором работает каждый поэт. Вне этого пространства поэта не существует. Однако «лицо», архитектонику, иерархию жанровой системы определяет именно поэт. По причине такой взаимозависимости поэт не может быть «безразличен» к жанровой системе и не иметь с ней отношений.

11 Григорияп К. Н. Пушкинская элегия. Л.: Наука, 1990. С. 91.

Необходимо также учитывать, что жанровое мышление художника предполагает способность делать выбор, а значит — ответственную позицию в культуре, позицию, признающую наличие традиции и своих личных отношений с нею. Ответственность художника воплощается в акте завершения художественного произведения — от того, где он поставит точку, будет зависеть жанровая конфигурация целого. Это целое способно вмещать в себя любые элементы, но завершается оно, тем не менее, всегда определённым образом.

Далее — трудно принять переходящее из работы в работу разделение жанров на канонические и неканонические внутри неканонической эпохи. Например, работа Е. Е. Завьяловой основана на «теории одновременного существования канонических и неканонических жанров»: «первые ориентированы на устойчивую, постоянно воспроизводимую систему признаков произведения», вторые «не продуцируют готовые, унаследованные формы художественного целого»42. Однако на примере изучения лирики видно, что канонический жанр в неканоническую эпоху существовать не может. Мы можем быть до конца уверены только в одном «каноническом» элементе — наименовании жанра. В такой трактовке любое стихотворение, которое мы называем «элегией», принадлежит каноническому жанру. С этим трудно согласиться. Скорее «канонические» жанры в последние два века развивались как неканонические. Если же мы оставляем разделение жанров этого времени на канонические и неканонические, значит, таким образом, допускаем, что в поэзии есть уголки, где процессы, характерные для всей неканонической эпохи, не действовали. Но таких уголков в поэзии нет-— и даже если поэт использует жанровое решение, знакомое по канонической эпохе, его решение будет работать в контексте эпохи, в которую он имел возможность завершить свое стихотворение сотней способов — но выбрал именно традиционный.

42 Завьялова К Е. Жанровые модификации в русской лирике 1880-1890-х годов. Астрахань: ИД «Астраханский университет», 2006. С. 10.

Канонические жанры возможны только там, где у художника нет такого выбора.

Нынешнее «возвращение жанра» не всегда оказывается победоносным — зачастую оно высвечивает целый ряд проблем в самом современном литературоведении. Главная из них — необходимость убедительного сочетания теории и практики в ситуации, когда теория жанра непомерно разрослась, а практика — во всяком случае, в сфере изучения лирики — несоизмеримо мала. За право наполнять категорию жанра содержанием долгое время бились эстетика, разомкнутая в сферу аксиологии, разговора о ценностях42,, и поэтика, разомкнутая в сферу собственно поэтических приёмов, — это в некотором смысле два пути, впускающие читателя в литературное произведение: так, одни из нас, читая стихотворение, реагируют на переживание лирического «я» или событие, о котором говорится, а другие— на меткое словосочетание или событие самого говорения. В этой борьбе долгое время побеждала эстетика. Между тем, жанр — ключевая категория, стыкующая области эстетических ценностей и поэтических приемов, области поэтики единичного произведения и поэтики литературных рядов. Стыкующая — значит, в полной мере принадлежащая одновременно тексту и контексту — и снимающая противоречия между ними. Без этой предпосылки невозможно понять истинной роли жанра в ряду литературоведческих категорий.

Ещё формалисты пытались противопоставить «литературе генералов» изучение других «героев» литературного процесса. Но жанры сегодня зачастую изучаются исключительно в индивидуальном ракурсе. Можно назвать целый ряд статей, посвящённых описанию элегии конкретного поэта, — и из этого знания индивидуальных черт весьма сложно сложить какой-либо «портрет» жанра, огромное количество частных наблюдений

3 «Эстетика является частью аксиологии», — замечает А. В. Гулыга и поясняет: «Предмет становится объектом эстетического отношения, как только он делается „человеческим", включается в систему практической деятельности. <.> Человек только тем не способен любоваться, перед чем он совершенно бессилен, с чем он никак не может соотнести самого себя» (Гулыга А. В. Эстетика в свете аксиологии. СПб.: Алетсйа, 2000. С. 47, 50). не меняет общей картины — данные не суммируются. Причина этой проблемы — недостаточное понимание того, что значит прочесть стихотворение «глазами жанра». Хотя существует ряд работ, показывающих, в чём состоит специфика анализа лирического произведения как такового44, представление о том, что такое жанровый анализ лирического произведения, может быть разработано в большей мере. Например, Д.М. Магомедовой такого рода анализ понимается как один из видов филологического анализа лирического произведения наряду с рассмотрением звукового уровня текста, лексического, грамматического, композиционного. В этой работе предложен несколько иной взгляд, суть которого в том, что любого рода анализ понимается как ступень анализа жанрового.

Действительно, жанровый анализ сегодня порой выглядит слишком просто. На практике дело часто обходится примеркой жанрового ярлыка, после чего исследователь анализирует стихотворение в необходимом ему ракурсе, но уже считая жанровую проблематику снятой. Другая крайность — жанровый анализ грозит порой обернуться так называемым интертекстуальным анализом, который напрямую противоречит изучению художественного целого, поскольку интересуется вовсе не целым, а отголосками «чужого слова» в произведении. Между тем, назвать анализируемое стихотворение элегией или идиллией сегодня недостаточно. Необходимо более детальное представление о том, как жанр раскрывает себя на уровне поэтики лирического произведения.

Смысл жанрового анализа лирики в том, что в нем каждая черта художественного мира предстает в исторической перспективе45. Каждый элемент мыслится в контексте эволюции поэтических форм и должен быть опознан как жанровый в контексте как минимум того историко-литературного периода, к которому данное произведение принадлежит.

Магомедова Д. Л/. Филологический анализ лирического стихотворении. М.: Academia, 2004; Козлов В. П. Здание лирики. Архитектоника мира лирического произведения. Ростов н/Д: Изд-во Южного федерального ушшерыгтста, 2009.

45 Подробнее об этом см. Козлов В. Использовать при прочтении. О жанровом анализе лирического произведения // Вопросы литературы. 2011, №1. С.208-237.

Жанровой рефлексии должны подвергаться элементы, взятые из литературы, так и элементы, только вводимые в сферу эстетического. И те, и другие, благодаря заложенной в них жанровой памяти, помогают автору выстроить целое. В этом контексте ясно, почему жанровое определение подводит итог борьбе, разворачивающейся в лирическом произведении неканонической эпохи, — этот итог представляет собой определенное прочтение стихотворения. Примеров таких прочтений уже достаточно46.

Появления жанровой теории, которая показывает, как жанр работает внутри лирического произведения, казалось бы, было логично ожидать от ученых, которые сделали вопрос «как сделано произведение?» для себя центральным, — от русских формалистов. Однако такой жанровой теории ни формалисты, ни наследовавшие им стиховеды не разработали. К вопросу о жанре они пришли не через единичное произведение, а через проблему литературной эволюции. Для них и для их последователей центральным был вопрос о закономерностях в исторической смене художественных, в том числе жанровых, форм47. Формалисты в результате показывают, как работать с литературным процессом, но не показывают, что делать с помощью жанра с единичным произведением. Жанр был понят Ю. Тыняновым как исторически подвижная «система», «динамичная речевая конструкция», в которой, как и в

48 литературе в целом , определяющее значение имеет исторически значимая соотнесенность элементов между собой.

Статья «Литературная эволюция» (1927) появилась за год до выхода книги о формализме М.М. Бахтина, выступившего под маской П.Н. Медведева, — судя по отсутствию ссылок на эту статью, Бахтину она еще не была знакома, он критикует более ранние работы. «Литературная эволюция» б Шайтанов И.О. «Лодснников»: ассоциативный план сюжета // H.A. Заболоцкий: Pro et contra. СПб.: Изда-во РХГА, 2010. С.771-785; Козлов П. Использовать при прочтении. О жанровом анализе лирического произведения // Вопросы литературы. 2011, №1. С.208-237; Мирошниченко О.С. Стихотворение Б.Пастсрнака «Август» как пространство жанровой борьбы // Жанр как инструмент прочтеши: Сб. статей. Ростов-на-Дону: Инновационные гуманитарные проекты, 2012. С. 173-186.

47 На эту тему, например, Todorov Tz. Genres in Discourse. Cambridge University Press, 1990; Opacki Ir. Royal Genres II Modern Genre Theory. Ed. by David Duff. Longman Critical Readers, 2000. P. 118-126.

48 Тынянов IO.II. Литературная эволюция Н ТыняновЮ.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: «Наука», 1977. С. 272. уже обозначила встречу идей формалистов и Бахтина в пространстве исторической поэтики, однако Бахтин входил в него с представлением об ответственном авторе, стоящим за жанром, а Тынянов — с представлением о безличной конструкции49. Эта безличность и на страницах «Формального метода в литературоведении» прочитывалась Бахтиным и в более раннем понимании жанра как устойчивой комбинации приемов, каждый из которых уже когда-либо использовался: «Формалисты предполагают уже проделанной всю элементарную и основную творческую работу художественного видения и понимания жизни, т.е. предполагают готовую фабулу, героя, проблемы. Они игнорируют внутреннее содержание этого готового материала и интересуются лишь внешне-композиционным размещением его в плоскости произведения»50. Этот пункт критики потому важен, что позволяет сделать вывод: если вся «элементарная творческая работа» считается уже проделанной, значит новый жанр творится механистически — путем перекомпановки готового. В таком случае жанр — вместе с ответственной личностью автора — выключается из сферы, в которую обычно зашагивает эстетика, — из сферы проблем, тем, ценностей, жизни. Жанр оказывается категорией, которая якобы не работает с этой сферой — а значит, исследование функционирования жанра в единичном произведении может быть понято как задача сугубо техническая: якобы нужно лишь взглянуть, какие ряды традиционных приемов сошлись в стихотворении. В некотором смысле это тупик, в который зашла поэтика, — попытка вычеркнуть из литературного произведения сферу аксиологии дает настолько же неадекватный облик категории жанра, как и чисто аксиологический взгляд на произведение, характерный для русской критики XIX века.

В ответ формалистам Бахтин говорит, что жанр не только фиксирует перемены в устойчивых системах приемов, но и завершает худоэюествеиное

9 Шайтанов И.О. Жанровое слово у Бахтина и формалистов // Вопросы литературы, М., 1996. №3. икЬ:1Ц(р://1па§а2те5.П155.п1/уорН1/199б/3/51ш11ап.1ит1#г1

50Медведев П. II. Формальный метод в литературоведении // Бахтин М. (Под маской). Фревднзм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. М.: Лабиринт, 2000. С.318.

23 высказывание. Тем самым он сообщает, что жанр значим не только в контексте литературной эволюции, но и как категория, оформляющая художественное целое. «Каждый жанр — особый тип строить и завершать целое, притом, повторяем, существенно, тематически завершать, а не условно — композиционно кончать»51. Позднее вместо «тематического завершения» в работах Бахтина появится термин «эстетическое завершение» — таким образом ученый пытается выделить в произведении сферу «эстетического объекта». Теперь, когда эта сфера в произведении была заново «реабилитирована» Бахтиным, могло быть выработано совершенно иное представление о том, что такое жанровый анализ.

Нужно оговориться, что жанровая теория Тынянова на практике оказывается гораздо эффективнее программных тезисов. «Жанр рождается тогда, когда найдено нужное слияние диалектически вырисовавшегося

52 направления поэтического слова с темой, нужное ее "развертыванье"» , — это почти бахтинский тезис ученого из статьи о Тютчеве. Тынянов также хорошо понимал, что «самым значимым вопросом в области поэтического стиля является вопрос о значении и смысле поэтического слова»53. Здесь ключевые слова — «значение и смысл». Тынянов искал специфических смыслов поэзии, ученый ощущал, что такие смыслы должны быть. Это ощущение позволило говорить о «специфике» поэтического слова. Речь здесь, прежде всего о той специфике, которую обретает слово, становясь поэтическим. Это был значительный шаг вперед по сравнению с той основной теорией образа, которая формалистам досталась в наследство — теорией A.A. Потебни, где смыслы языковые не были отделены от литературных. Но после 1924 года формалисты «сняли спецификаторское ограничение своего предмета и обратились к тому, что прежде отсекали, — к смыслу, понимая его широко: от "стихотворной семантики" до быта и

51 Медведев П. II. Указ. соч. С.307.

52 Тынянов ЮЛ. Вопрос о Тютчеве // Тынянов IO.II. Поэтика. История литературы. Кино. М.: «Наука», 1977. С. 39.

53 Тынянов ЮЛ. Проблема стихотворного языка // Тынянов ЮЛ. Литературная эволюция. Избранные труды. М.: «АГРАФ», 2002. С.30. политики»54. Оторвавшись от «поэтического языка», они оказались в безбрежном море языка как такового — языка, членимого на «дискурсы». Не сумев ухватить «специфику» в рамках поэтики, формалисты отказались от самой идеи ее поиска — и покинули пределы литературоведения, предсказав новую моду в теории XX века, для которой даже заданные формалистами рамки были слишком тесны.

Можно попытаться иначе наметить перекличку между наиболее важными идеями формалистов и Бахтина. Тынянов искал специфику поэтического слова в самой его включенности в стиховую конструкцию. Бахтин, по сути, раскрывал специфику поэтического образа, показывая его встроенным в конструкцию архитектоническую, включающую ответственного автора. Принцип поиска — схож, но сферы поиска и логика его развития — разные.

В работе «Проблемы содержания, материала и формы» М.М. Бахтин писал о том, что литературное произведение должно быть осознано с двух позиций: «как архитектоническая форма» и «изнутри композиционного материального целого произведения: это изучение техники формы»55. Архитектоника у М.М. Бахтина — это структура «эстетического объекта», который определяется как «содержание эстетической деятельности (созерцания), направленной на произведение»56. Таким образом, архитектонические формы — тоже формы, реализующиеся в единичном произведении, хотя и иного, нежели композиционные, рода. В частности, это формы, которые предопределяют реализацию высказывания как эстетического объекта.

Бахтин ввел в литературоведение представление о двух основных элементах жанровой структуры в произведении — событие, о котором рассказано в произведении, и событие самого рассказывания. Именно в области жанра происходит гармоничная стыковка разнонаправленных

5' Шайтанов И.О. «Бытовая» история // Вопросы литературы, 2002, №2 URL: hUp://magazincs.niss.ru/voplit/2002/2/sli.Iitml

55 Ь'ахтин М.М. Работы 1920-х годов. Киев: «Next», 1994. С. 305.

56 Бахтин М.М. Указ. соч. С. 269. векторов представленных в произведении сил. Бахтин пишет о том, что каждый жанр, с одной стороны, ориентируется «на слушателей и воспринимающих и на определенные условия исполнения и восприятия», с другой — «по-своему тематически ориентируется на жизнь, на ее события,

57 проблемы и т.д.» . В ориентации на аудиторию совершается событие говорения, в ориентации на жизнь — событие, о котором говорится. Каким бы аспектом литературного произведения не занимался исследователь, его выводы, если они корректны, могут быть востребованы жанровым анализом. Более того, жанровый анализ — своеобразный камертон научной корректности, позволяющий исследователю, какими бы частностями он не занимался, избежать неконтролируемых выпадов ни в сферу аксиологии, где художественное подвергается забвению, ни в сферу формальной поэтики, которая ничего не хочет знать о связи произведения с жизнью.

Важно увидеть, каким образом М.М.Бахтин связал сферу эстетики и поэтики в художественном произведении. У Бахтина в основании эстетического лежит биологичность слова — слова как высказывания. Основное открытие «Автора и героя в эстетической деятельности» — ценностное напряжение между автором и героем, которое наиболее ярко проявляется в эпических произведениях, организовывая его художественный мир. Тут же Бахтин проводит анализ пушкинского стихотворения «Для берегов отчизны дальней» — проводит так, как до него никто не пытался работать с лирикой. Он выделяет «ценностные контексты» лирического субъекта и адресата его послания, показывает, как эти контексты организуют словесную ткань текста. И хотя далее Бахтин отмечает «монологичность»

58 лирики , эту характеристику уже надо воспринимать, вероятно, как сравнительную — монологична по сравнению с эпическими произведениями, в которых позиции автора и героя различаются. Выделенный же

57 Медведев П. //. Там же.

58 Ср., например: «В лирике <.> герою практически нечего противопоставить автору; автор как бы проникает его всего насквозь, оставляя в нем, в самой глубине его, только потенциальную возможность самостояния. Победа автора над героем слишком полная, герои совершенно обессилен» (Бахтин М.М. Указ. соч. С. 222-223). диалогический пласт всякого художественного слова гораздо глубже — здесь любое высказывание является результатом «встречи» различных ценностных контекстов. Эти контексты, как правило, представляют сферы внутреннего и внешнего, стыковка которых в выралсетш и будет формулой эстетического59. В лирике такая «встреча» тоже имеет место — ив этом смысле лирика диалогична. Однако диалогичность эта реализуется особым образом, предопределенным самим литературным родом. Здесь уместно начинать разговор о составляющих архитектонической формы лирического произведения.

В лирике ценностное напряжение между автором и героем, организующее мир эпического произведения, как правило, ослаблено. Позиции автора и героя в лирике слиты в единое, хоровое поэтическое сознание, которое может иметь разные формы выражения, на сегодняшний момент уже в достаточной мере изученные60. Если в эпическом произведении сферу внешнего представлял герой, то в лирике таким внешним «другим» по отношению к поэтическому сознанию может становиться любой образ — предмет, человек, воспоминание, пейзаж. В основе лирики — ценностная встреча внутренне данного поэтического сознания и внешне данного мироздания, фиксируемая на всех уровнях лирического произведения — от стиховой формы до системы образов и мотивов61. Специфическое событие лирического произведения предполагает определенного рода лирическую ситуацию, в которой застигнуто поэтическое сознание: эта ситуация важна постольку, поскольку она обусловливает само лирическое высказывание,

59 Ср «Эстетическое вообще говоря есть область выражения или выразительности < > Выражение всегда является слиянием каких-нибудь двух планов, и прежде всего внутреннего и внешнего < > То, что получается в результате диалектического синтеза этих двух противоположностей, есть сфера выражения, тс сфера эстетическая» {Лосев А.Ф Проблема художественного стиля Киев- «Collegium», «Киевская Академия Евробнзнсса», 1994. С. 184). т Основные формы поэтического сознания в лирике впервые были выделены Б О. Корманом В частности, это «автор-повествователь», «собственно автор», «лирический герой» и «герой ролевой лирики» (Корман Б О Лирика Некрасова. Ижевск: «Удмуртия», 1978). Позднее данные категории усовершенствовал С Н Бройтман {Проипшаи С.Н. Лирика // Теория Л1гтературы в 2 т./ Под ред Н Д Тамарчснко Т 1 Тамарчепко IIД, 'Попа ВII., Бройтман С.Н. Теория художественного дискурса Теоретическая поэтика М Academia, 2004 С 439-440)

61 См об этом подробнее Козлов В.И. Здание лирики. Архитектоника мира лирического произведения Ростов-на-Дону: Изд-во Южного федерального университета, 2009 является в некотором смысле его причиной. Ситуация раскрывается в виде лирических мотивов, неотделимых от поэтического слова, — и от первого слова к последнему она так или иначе развивается, разрешается. Таким образом, динамика мотивов образует уникальный для каждого стихотворения лирический сюжет. Все эти взаимосвязанные категории примечательны тем, что каждая из них реализует исходную, лежащую в основе эстетического вообще и литературного рода в частности, ситуацию ценностного диалога внутреннего и внешнего — но при этом они являются категориями художественного мира лирического произведения, то есть работают в сфере его поэтики. Важно понять, в какой момент встает вопрос о жанре.

Стихотворение, двигаясь от первого слова к последнему, может включать в лирический сюжет самые разные жанровые элементы — ведь в качестве жанровых могут опознаваться как определенные лирические ситуации, так и отдельные мотивы. Но, когда лирический сюжет завершен и стихотворение состоялось как целое, всегда оказывается, что этот сюжет завершен определенным способом, по которому опознается жанр. До тех пор, пока стихотворение не завершено автором или мыслится исследователем на уровне отдельных своих элементов, мы можем найти в лирическом произведении сколь угодно много различных жанровых элементов, — однако на этой стадии собственно жанра мы не увидим. Жанр появляется тогда, когда от частных вопросов исследователь переходит к вопросу о том, каково же целое. К этому же вопросу приходит автор, который вел высказывание от первого слова, еще не зная точно, каким окажется последнее, — но вот точка поставлена, и можно смотреть, что получилось.

Любой анализ лирического произведения может быть осознан как ступень жанрового анализа, поскольку последний в конечном счёте позволяет увидеть, как завершено целое, — причём увидеть в контексте тех традиций, которые в разбираемом тексте пересеклись.

В ситуации, когда жанровый анализ единичного лирического произведения проработан в недостаточной степени, легко поддаться обаянию типологического подхода к жанру, при котором определения конкретного жанра стремятся объять все значения всех времён. Чисто типологическая установка невольно снимает проблему определения жанров, она предлагает теоретический конструкт вместо того, чтобы работать с реальными жанрами. Типологический подход обязательно должен поверяться конкретно-историческим, и наоборот, иначе он рискует на века отставать от современной литературной повестки.

Необходимо отметить, что у этих подходов в принципе разные цели. Большие типологические определения лирических жанров нужны прежде всего для первичного опознания произведения. Для выполнения сугубо классификационных целей необходимо общее представление о том, что такое элегия, каковы её основные метки. Детальное представление о жанровых моделях элегии необходимо для достижения другой цели — полноценно прочесть стихотворение, увидеть, что в нём индивидуально, а что — традиционно.

Само по себе желание выработать единое работающее определение конкретного жанра вполне объяснимо, однако, как только начинается этап работы с материалом конкретной исторической эпохи, исследователи сталкиваются с необходимостью с помощью типологического определения описать историческое многообразие. И сделать это почти всегда оказывается невозможно — многообразие требует более мощной исследовательской оптики. Такая оптика есть у исторической поэтики.

Если исследователь всерьёз ставит задачу выделить разные типы одного жанра, он должен позаботиться о том, чтобы избавиться от подозрений в использовании тематического принципа классификации. Этот принцип использовался в советский период (наиболее последовательно Л. Тимофеевым), но сегодня, в общем, ясно, что апелляция к тематике фактически уводит исследователя из сферы поэтики произведения, в которой находит наполнение категория жанра, в необозримую сферу аксиологии. В. Э. Вацуро удалось избежать этой опасности — в основе жанровых моделей он обнаруживает определённую конфигурацию художественного мира лирического произведения, в котором имеет место лирический субъект, та или иная лирическая ситуация, перерастающая в лирический сюжет определённого типа. Особые мотивы, из которых выткан такой сюжет, определяют и стилистические особенности жанровой модели элегии. Вообще для отечественных литературоведов не характерна такая подробная работа с художественным миром лирического произведения — часто дело обходится наблюдениями над особенностями лирического субъекта. А у В.Э. Вацуро работает сюжетология лирики, следовательно, художественный мир оказывается определённого рода формой. Бахтин такие формы называл архитектоническими. В данном случае речь может идти о том, что каждый жанр предполагает определённую архитектонику мира лирического произведения62.

Этот термин — вовсе не результат излишнего теоретизирования. На примере изучения элегии это хорошо видно. Элегический язык начала XIX века может восприниматься — и часто воспринимается — как единый, чему способствует чрезвычайная подвижность типовых мотивов — переходя из стихотворения в стихотворение, покидая пределы жанра, они создают эффект тотальной элегичности. Эффект этот ложный — это становится очевидно при анализе жанровых моделей элегии, имеющих собственные конфигурации художественного мира. Так, лирический сюжет «кладбищенской» элегии — ценностная встреча с почившим безымянным «другим», которая происходит на фоне кладбищенского пейзажа, погружающего лирического субъекта в состояние медитации. Этот пейзаж может встречаться и в «унылой» элегии, но там он выполняет второстепенную функцию, поскольку в основе «унылой» жанровой модели — встреча человека с роком, несущим охлаждающий душу опыт, уносящим навсегда «златые дни весны». Но вот из духовного тупика уныния совершается прорыв к образу идеала — и структура лирического сюжета

62 См. об этом: Козлов В. И. Здание лирики. элегии меняется: нужно вновь говорить о другой жанровой модели. Примеры можно множить, но все они иллюстрируют одну мысль — на уровне мотива модели жанра не увидеть, нужно подниматься на уровень архитектоники мира лирического произведения. Только затем можно делать следующий шаг и пытаться увидеть жанровую систему. В этой работе предпринята попытка показать в виде системы пока лишь один — но ключевой для лирики — или «старший», в терминологии Ю. Н. Тынянова — жанр. Но уже появляются попытки рассмотреть как единую систему всю сферу лирики63.

Научная новизна работы имеет несколько аспектов.

1. Объектом исследования стал двухвековой период развития русской элегии, определяемый в работе как неканонический. Русская элегия данного периода исследована с точки зрения ее жанровой типологии и эволюции.

2. Впервые выделено и системно охарактеризовано в рамках исторической поэтики 14 типологических разновидностей русской элегии, из которых пять (элегия личных итогов, элегия навязчивого воспоминания, «осенняя» и «метафизическая» элегия, элегия о поиске идеала) выделены и проанализированы впервые. Каждая из описанных разновидностей имеет собственную архитектонику и логику дальнейшего эволюционного развития.

3. Предложена особая комплексная методика жанрового анализа лирического произведения, включающая в себя выявление генезиса каждого жанрового образования, анализ архитектоники художественного мира и рассмотрение его элементов в исторической перспективе.

4. В качестве методологического и теоретического средства типологической дифференциации и поэтологического описания выделенных, разновидностей русской элегии используется понятие жанровой модели, которое можно определить как исторически устойчивое единство элементов художественного мира лирического произведения.

63 См.: Ъопа В. И. Генеалогия лирических жанров // Жанр как инструмент прочтения; Сб. статей. Ростов н/Д: Инновационные гуманитарные проекты, 2012. С. 104-130.

5. Исследование, проведенное на широком материале русской поэзии последних двух веков, впервые показало, что элегия — разнообразный и живой жанр. Жанровые элегические традиции востребованы и на современном этапе развития русской поэзии.

На защиту выносятся следующие положения:

1. В неканонический период развития русской поэзии, начавшийся на рубеже ХУШ-Х1Х веков, жанровое мышление не перестало существовать, а жанры русской лирики продолжили свое развитие. Но на новом этапе жанры изменили принципы своего функционирования — из предписательной нормативной категории жанр превратился в динамическую модель, отвечающую за художественное завершение лирического произведения.

2. Только методика жанрового анализа, учитывающая особенности функционирования жанра в неканоническую эпоху, позволяющая работать как с одиночными лирическими текстами, так и с большими литературными рядами, создает предпосылки для изучения жанра на уровне форм завершения художественного мира лирического произведения.

3. Анализ русской элегии Х1Х-ХХ века на уровне жанровых моделей показывает, что выбранный для исследования жанр в последние двести лет отличало разнообразие — в частности, в работе предложено описание 14 моделей русской элегии неканонического периода. Мы можем говорить о том, что русская элегия последних двух веков, начиная с момента своего появления в обновленном виде, развивалась по нескольким направлениям, что обусловило появление различных жанровых моделей. Исследование русской элегии на уровне жанровых моделей позволяет наполнить термин «элегия» реальным содержанием.

4. Исследование русской поэзии последних двух веков на уровне жанровых моделей показывает, что русская элегия не перестала существовать в творчестве позднего Пушкина — она была и остается одним из ключевых жанров русской лирики Х1Х-ХХ веков.

5. Основными моделями русской элегии Х1Х-ХХ веков можно считать следующие разновидности: «ночная» элегия, «кладбищенская», элегия на смерть, элегия на смерть поэта, «унылая», историческая, внутри которой особо выделяются элегия-героида и дума, аналитическая элегия, элегия личных итогов, элегия навязчивого воспоминания, «осенняя», «метафизическая» элегия и элегия о поиске идеала.

6. Каждая из выделенных жанровых моделей имеет свои особенности лирического сюжета, отличительные черты лирического «я», собственный набор постоянных образов и мотивов, собственную логику историко-литературного происхождения и развития.

7. Анализ современной поэзии показывает, что она в полной мере использует жанровые модели элегии, характерные для Х1Х-ХХ веков. На этом основании можно заключить, что традиции неканонической эпохи охватывают и современный период развития поэзии.

8. Исследование русской элегии неканонического периода показывает, что исследуемый жанр так или иначе был характерен для большинства русских поэтов; это позволяет доказать наличие жанрового мышления в поэзии Х1Х-ХХ века, что в свою очередь открывает большие перспективы для дальнейшего изучения жанровой системы этого периода.

Материал и источники исследования двусоставны.

С одной стороны, это поэтическое творчество почти ста русских поэтов, чьи стихи приведены в качестве иллюстративного материала для выделенных жанровых моделей русской элегии. При этом важно было не столько вовлечение абсолютно всех поэтов указанного периода, что было бы достаточно трудно сделать, сколько отбор наиболее представительного для указанного периода списка авторов. Их творчество, как правило, не изучалось целиком —- выбирались наиболее показательные для данного автора и часто наиболее известные тексты. В частности, за основу взяты авторы и тексты признанной поэтической серии «Библиотека поэта». Таким образом, важно было отобрать обозримый по объемам, но показательный для двух веков русской лирики поэтический материал. В отдельных случаях, когда требовалось проследить жанровые связи с европейскими литературами, привлекались издания и антологии английской, французской, немецкой поэзии. Необходимо также оговориться: отсутствие поэта в списке литературы не обязательно объясняется тем, что его творчество не попало в поле зрения, — все же есть поэты, для которых элегия не самый характерный жанр.

Вторую часть материалов и источников составили многочисленные работы о русской элегии и о творчестве поэтов, чьи произведения рассматриваются в исследовании.

Теоретическое значение исследования определяется изучением жанра на уровне конкретных моделей, работающих в лирических произведениях, и новизной применяемой при этом методики жанрового анализа. Это позволяет сделать теоретическое знание о лирических жанрах предметным, соответствующим историко-литературной сложности описываемого объекта.

Научно-практическое значение исследования состоит в том, что примененный в работе подход к изучению элегии может быть положен в основу изучения других лирических жанров русской поэзии последних двух веков. Это в свою очередь делает реалистичной постановку задачи по описанию жанровой системы русской лирики названного периода.

Материал данной работы может быть использован в основных курсах русской литературы Х1Х-ХХ веков, положен в основу специальных курсов, посвященных жанровому мышлению русской поэзии, развитию русской элегии.

Апробация исследования. Основные положения и результаты исследования (помимо публикаций) докладывались и обсуждались на научных семинарах и конференциях. Среди них научный семинар «Перспективы жанровой поэтики» (Ростов-на-Дону, ЮФУ, 2011, 2012), научный семинар «Проблемы современной компаративистики» (Москва, РГГУ, 2011), международная научно-практическая конференция «Историкофункциональное изучение литературы и публицистики: истоки, современность, перспективы» (18-19 мая 2012 года, «Ставропольский государственный университет»), международная научно-практическая конференция «Литература в диалоге культур» (Ростов-на-Дону, ЮФУ, 2007, 2008, 2010, 2011). Тема работы была поддержана грантом ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России на 2009-2013 годы», Госконтракт №П658.

Приведённый здесь взгляд на элегию прошёл испытание студенческим вниманием — через полгода студенты способны самостоятельно выделять и распределять по типам элегии любого русского поэта последних двух веков. И это не обязательно те стихи, которые сам автор назвал элегиями.

Структура, композиция и объем исследования. В соответствии с решаемыми задачами диссертационное исследование состоит из введения, семи глав и заключения. Во введении, помимо традиционного обоснования актуальности изучения русской элегии последних двух веков, обобщается сделанное в сфере ее изучения, формулируется понимание современных проблем в изучении жанрового мышления русской лирики вообще, обозначаются теоретические принципы применяемого в работе жанрового анализа. Данному исследованию предшествовала серьезная теоретическая работа, нашедшая отражение в одной из предыдущих монографий автора, — без основных ее выводов вряд ли было бы возможно и это исследование. Однако данная работа по своему замыслу — историко-литературная, именно поэтому основные теоретические предпосылки показалось возможным изложить во введении — и более к ним не возвращаться.

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Козлов, Владимир Иванович

Заключение

Использование жанра как классификационной ячейки, в которую можно «складывать» произведения определённого типа, упрощает до искажения реальные отношения между жанром и произведением. Не произведение принадлежит — в математическом смысле — жанру, а жанры произведению. И если мы хотим прочесть произведение, нам необходимо разбираться в жанрах — чтобы видеть, на перекрёстке каких традиций возник тот или иной шедевр. Так, жанровая модель «кладбищенской» элегии это не статичное образование, которым мы объединяем тот или иной разряд текстов, это, скорее, ключ к прочтению ряда текстов, которые не могут быть полноценно прочитаны без знания этой жанровой модели. Подбирая ряд текстов, иллюстрирующих определённую жанровую разновидность, в этой работе важно было избежать простых перечислений — поскольку у каждого из текстов свои индивидуальные отношения с жанром. Нужно было показать, насколько по-разному жанр может себя проявлять, оставаясь при этом вполне узнаваемым. Жанровое мышление — истинный, но наиболее трудноуловимый объект описания для этой работы.

Пространство элегии всегда конкретно, абстрактный «элегический модус» всегда отливается в конкретные жанровые модели, выявив которые, уже невозможно не обращать внимания на их неслучайные различия, поскольку в них — самое интересное, самое характерное. Именно на этом пути, как кажется, возможность изучения жанровой системы лирики становится реальной. В таком случае наше представление о жанровой системе формируется не «сверху», то есть — из теоретического тезиса, а «снизу» — из многообразия реального литературного процесса.

Молено попытаться обобщить представление о каждой из описанных в исследовании моделей русской элегии — а также о ее роли в историко-литературном процессе.

Ночная» элегия сформировалась в русле гораздо более широкой «ночной поэзии», в сфере которой во второй половине европейского XVIII века вырабатывался новый, чувствительный к эмоциям и полутонам язык сентиментализма. Именно ввиду оформления этого языка на ранней стадии разговор о неканонической элегии в этой работе начат именно с «ночной» модели. Одни из первых образцов «ночной» элегии дает творчество М.Н.Муравьева. Собственно жанровая модель, позволяющая об устойчивом сочетании ряда элементов художественного мира, сложилась позднее, уже в пушкинскую эпоху. В русскую поэзию она в полной мере войдет только в 1820-х годах, а расцветет еще позже. «Ночная» элегия при этом изначально «работала» с материалом ушедшего века — в этом смысле модель в момент своего оформления была осознанно архаичной по своей структуре. Лирическая ситуация «ночной» элегии на начальном этапе предполагала обязательное наличие ночного пейзажа, впоследствии она освободилась от этой условности — на первый план выдвинулось метафизическое начало: столкновении человека с «бездной» ночи, воплощающей мир как хаос. Сам лирический сюжет столкновения с подавляющей человека «бездной» иррационален, он предполагает способность отдаваться видениям сна, расставаться с рассудком, заглядывать в загробный мир. Ночь — время разлада внутри человека, время, когда человек не равен себе. В «ночной» элегии, как правило, еще нет характерного для элегии мотива памяти или воспоминания. Главным событием в мире «ночной» элегии оказывается приход сна или видения, в котором зачастую открывается человеку картина мироздания. Классические образцы «ночной» элегии дали И. Козлов, А. Пушкин, М. Лермонтов, Ф. Тютчев, А. Фет. В работе показано, как в XX веке традицию продолжают А. Блок, Н. Гумилев, К. Вагинов, С. Гандлевский.

Однако отсчет истории неканонической русской элегии, как правило, начинают с «кладбищенской» разновидности, что объясняется особой культурной ролью «Сельского кладбища» В. Жуковского — перевода из Т. Грея. «Кладбищенская» элегия пришла в Россию из Англии, она обобщила в единую художественную систему целый ряд готовых жанровых элементов, характерных для пасторали, описательной поэмы, оды, эпитафии. В центре этой системы топос кладбища, который потребовал появления фигуры лирического субъекта, заговорившего новым для поэзии языком. Хотя «кладбищенскую» элегию не интересует лирическое «я» как тема, жанровая модель показывает, как в медитации лирический субъект раскрывает свое исторически новое качество — чувствительность. Человек берется «кладбищенской» элегией как таковой — без индивидуальных черт, соответственно и художественное время в этой жанровой модели — надындивидуальное, циклическое. Но образ меланхолического мыслителя быстро перерастает в фигуру поэта. Поэт и станет главным героем новой эпохи. В «ночном» кладбищенском пейзаже задается внутреннее измерение лирической ситуации, — медитация становится пространством ценностной встречи с почившим в неизвестности другим. Перед поэтическим сознанием — кладбище неизвестных простых людей. Опыт вживания в их повседневные заботы и судьбы, — опыт идеализирующий, позволяющий допускать в неизвестном «другом» максимальный творческий и чувственный потенциал, — можно считать важнейшим не только для русской элегии этого периода, но для дальнейшего развития поэзии вообще. Этот опыт — своеобразный сгусток века Просвещения, взращенный его моральной философией.

Позднее «кладбищенская элегия» научилась обходиться без кладбища и топосов, которые могут его заменять в той же функции. А лирическая ситуация, открытая «кладбищенской элегией», ко второй половине XIX века оказалась значительно сужена. Лирический субъект теперь выделялся не просто своей чувствительностью, но, прежде всего, социальной чувствительностью. В рамках поэтики «кладбищенской элегии» поэт легко превращался в гражданина, владеющего социальным анализом и имеющего уникальную общественную миссию. «Кладбищенскую элегию» вообще можно, видимо, назвать одним из жанровых ключей к пониманию феномена так называемой «гражданской» лирики. В поэтических системах, где находится место для категорий «народ» и «поэт» в их взаимосвязи, как правило, можно обнаружить следы «кладбищенской» традиции. «Кладбищенская элегия» во многом и породила «вакансию поэта» в русской поэзии — она выделила его фигуру, наделила его внятной миссией, которую восприняла обновляющаяся русская поэзия в целом. В работе показано, как жанровая модель развивается от В. Жуковского до Б. Рыжего.

Элегия па смерть — жанровая модель, имеющая наиболее древние корни, уходящие к причитаниям и заплачкам. На первый взгляд, это самая ясная разновидность жанра. Но, несмотря на свою консервативность, она существенно обновилась в начале XIX века. Элегия на смерть может быть довольно близка «кладбищенской», но в отличие от нее, всегда пишется на смерть одного человека. Это не воображаемый незнакомец, судьбу которого пытается представить оказавшийся у погоста поэт, а человек, которого субъект элегического высказывания более или менее хорошо знал. Безличная разработка темы смерти в надгробной классицистической элегии, одическая поступь темы в «кладбищенской» элегии в обновленной элегии на смерть заменяется интимной стилистикой личной утраты. Смерть раскрывает лирического субъекта для «другого», но это раскрытие совершается в процессе рефлексии о том, кем и чем был погибший. Вот это — основа элегии на смерть в последние два века. Насколько представляется возможным судить, элегия на смерть, никогда не выдвигается на первые роли в жанровой системе — скорее, ее можно сравнить с тылом жанра элегии в целом: такие стихотворения пишутся даже в самые неэлегические времена. Траектория развития этой элегии проведена от И. Дмитриева до О. Чухонцева.

Ряд стилистических черт элегия на смерть приобретает в зависимости от того, кем именно был умерший, — героем, поэтом, несчастным. Так, элегия па смерть поэта приобретает дополнительные элементы лирического сюжета, связанные с посмертным признанием состоятельности творческого пути поэта. Рефлексия над природой творчества не сразу проникает в жанр элегии — это происходит в 1830 годы. «Тема поэта и поэзии» вновь делает востребованными некоторые черты, которые были характерны для элегии на смерть XVIII века. В частности, она актуализирует одическую стилистику, речевую установку на публичность надгробного слова, отказ от языка частного переживания, выдвижение на первый план лирического сюжета мотива бессмертия. В ряде случаев черты элегии на смерть проникают в элегии на смерть поэта — и наоборот. В работе показано, как жанровая модель работает на начальном этапе у Е. Баратынского, М. Лермонтова, П. Вяземского, и уже в XX веке — у М. Цветаевой, Б. Пастернака, И. Бродского.

Унылая» элегия, ее типовые мотивы до сих пор в наибольшей степени ассоциируются с жанром элегии вообще и тем обобщенным «грустным содержанием», которое зачастую понимается как основа жанра. Главное событие «унылой» элегии — встреча человека с Абсолютом, предстающем в том или ином виде. В центре «унылой» элегии — сюжет о проигрыше человека судьбе, поступь которой может быть представлена смертью близкого человека, разрывом с возлюбленной и т.д. Отсюда и особенное звучание отдельных мотивов. Например, смерть в «унылой» элегии — облегчение после трудного жизненного пути. Мотив памяти, воспоминания здесь начинает играть ключевую роль — роль единственной «отрады», доступной при жизни человеку, потерявшему надежду. Сам мотив уныния здесь предзадан — он оповещает о крахе просвещенческих идеалов. Разочарованный юноша, выступавший лирическим субъектом этой элегии — всегда жертва опыта жизни. В ее эстетики «унылой» элегии — сентиментальная концепция личности, в основе стилистики — особый условный формульный язык, даже некоторая ориентация на штампы. Однако именно этот язык позволил жанровой разновидности быстро обрести популярность, войти в обязательный ассортимент массовой поэзии. «Унылая» элегия, впрочем, избавилась и от ряда условностей — ей уже не обязателен пейзаж, мотивы уединения. Но главное — «унылая» элегия повернула поэзию в сторону от социального мира — по направлению к лирическому «я», которому «кладбищенская элегия» внимания не уделила. Расцвет «унылой» элегии приходится на 1810-е-начало 1820-х годов. В дальнейшем жанровая модель становится более психологичной в раскрытии ситуации пребывания во внутреннем тупике, но само уныние остается иррациональным, немотивированным. Байронизм превратил разлад с миром в судьбу масштабной личности. К 1830-м годам «унылая» элегия начала концентрироваться на противостоянии личности и света. «Уныние» вдруг оказывается социально мотивированным — это новый шаг в развитии жанра. Эта линия развивается, прежде всего, через М.Лермонтова и Н.Некрасова. А появление символа в элегии задает вертикаль мироздания: земная «жизнь» и неземная «душа» — теперь главным лирическим сюжетом «унылой» элегии становится тот разлад между ними, который к концу века стал главным предметом осмысления в поэзии и культуре. Жанровая модель двинулась в сторону развития символа в момент, когда иррациональное начало «унылой» элегии, состоящее в заранее заданной лирическому субъекту ситуации, вышло на первый план. Психология скорби в переводе на этот обновленный язык разворачивается в мифологический сюжет, где состояния превращаются порой в аллегорических персонажей. Символистская «унылая» элегия начинает тяготеть к балладе. В работе прочерчена траектория эволюции жанра от А. Тургенева до М. Амелина.

Историческая элегия — термин, который возник при определении особенностей некоторых стихотворений К.Батюшкова. Ключевой топос элегии — место исторических событий. Здесь разворачивается поэтическая медитация, в которой почти всегда находится место видениям прошлого. Лирическое «я» здесь предстает как орган коллективного воспоминания. При этом само воспоминание воплощает идеал того, что вообще достойно воспоминания. Главное, о чем сообщает историческая элегия, — это неразрывная связь между небом, праотцами, современниками и славой. Такую связь и прозревает на развалинах лирический субъект. Историческая элегия в качестве жанрообразующего мотивного комплекса утверждает ключевой механизм живой истории. Первоначально жанровая модель возникает на основе «кладбищенской» элегии, но вскоре сюжет, разыгрывающий тему преемственности, выдвигается на первый план и перестает нуждаться в «кладбищенских» условностях. Для стиля исторической элегии характерны «слова-комплексы», выражающие субъективное переживание как коллективное и углубляющие пафос высказывания. Такую функцию у Батюшкова выполняет, например, «лобзание меча», прижимание «к персям» родительских «дланей», «кипение» и трепет юноши. Эта стилистика затем повлияла и на творчество поэтов-декабристов. В работе показано развитие думы от К. Батюшкова до А. Ахматовой.

Одной из жанровых разновидностей исторической элегии можно признать элегию-гсроиду, в центре которой — герой, чье имя известно за пределами литературного мира. Как правило, это исторический деятель, от имени которого элегия и пишется. Этот внеэстетический фактор напрямую влияет на архитектонику художественного мира. Вообще, известная с античности героида не может приравниваться к исторической элегии — скорее, она имеет с ней общее пространство. Историческое начало героиды в выборе исторического героя. Сюжетика его судьбы, о которой он обязательно вспоминает в элегии-героиде, предопределяет ход лирического сюжета. Так, Рылеев в «Думах» не дает героиде выйти из колеи исторической элегии, поскольку именитые герои ему ценны как раз тем, что они усиливают сюжет о преемственности. Именно у Рылеева историческая элегия повернулась к теме национальной истории — и впредь раскрываться эта тема будет преимущественно в данном жанре. Поэзия, таким образом, наделялась национальной миссией: она должна была воспитывать и просвещать.

Другой жанровой формой исторической элегии стала собственно дума впрочем, этот жанр был тиражирован не в рылеевском, а лермонтовском виде. Лирический субъект обретает в думе новую идентичность — он говорит как представитель своего поколения —. поколения, как правило, потерянного. Историческая элегия с самого начала не давала никаких средств для выражения индивидуальности лирического «я» — но поколенческая «дума» впервые позволила раскрывать «героя нашего времени» через специфические, современные черты поколения. На уровне системы ценностей здесь мало что меняется: пафос для высказывания черпается в осознании прерванной традиции. Суд над современниками совершается с позиций исторической преемственности, задающей ценностную норму. Но лирическое «я» теперь здесь — полноправный хозяин. Лирический субъект оказывается единственным хранителем истинных исторических традиций, что дает ему право обрушиваться на своих современников. Вместе с отстраненным голосом автора уходят суггестивные пейзажи, стих становится ораторским. «Дума» — устойчивая разновидность исторической элегии, выдвинувшая на первый план горькое переживание современником своего коллективного начала. Расцвет переживает во второй половине XIX века. В работе траектория развития думы прочерчена от К.Рылеева до А. Введенского.

Особенность элегии личных итогов в том, что она показывает личность в противостоянии со своим веком. Эта жанровая разновидность — более позднее образование, нежели рассматриваемые до сих пор. В истории русской поэзии элегия личных итогов появляется во второй половине XIX века и расцветает в веке XX, когда противостояние большой Истории и частного человека превращается в один из ключевых сюжетов. Генезис элегии личных итогов связан с расцветом романтической поэмы, из которой эта элегия заимствовала строго определенную точку, в которой традиционно находился байронический герой. Элегию личных итогов питала также традиция идущих со времен античности «памятников». Но в центре элегии личных итогов не творческая победа, а драматический сюжет испытания человека его временем. Особенность элегии личных итогов в момент ее возникновения — в противостоянии лирического «я» и некой внешней, как правило, социальной среды, которая фактически предопределяет развитие человека и, в конце концов, его жизненный путь. Среда — это еще не большое историческое время, влекущее человека, как щепку. Последнее появится уже в XX веке — у Мандельштама, Ходасевича и др. Лирическая ситуация элегии личных итогов может быть чисто внешней — веха, дающая повод подвести итог, в пределе — порог смерти. Она позволяет лирическому «я» полностью сконцентрироваться на осмыслении своего опыта. Финальная благодарность за земную «горечь» — один из постоянных мотивов элегии личных итогов.

Возникновение в русской поэзии аналитической элегии связано с осмыслением французской традиции «легкой поэзии». Аналитическая элегия занялась разработкой переживания в его особенной, порой парадоксальной логике. Для нее характерен рационализм в проработке логики переживаний, а также упоение эмоциями лирического субъекта, который здесь ближе к включенному в ситуацию переживания лирическому герою, чем к возвышающимся над схваткой автору. Аналитическая элегия создает субъекта, который становится полем для борьбы страстей. Как правило, она предполагает лирического субъекта, включенного в ситуацию прямого контакта с адресатом — потому часто модель содержит признаки послания, которому лирический субъект берется объяснить, что он чувствует прямо сейчас. Аналитическая элегия впервые подала лирического субъекта как существо не просто внутренне изменчивое, но изменяющееся прямо по ходу высказывания. Эта элегия открыла внутренний мир человека в его текущей динамике. Предыдущие жанровые модели имели хоть и разные, но статичные представления о лирическом «я». Лирический сюжет в элегии такого рода, несмотря на типологическую заданность, обладает огромным потенциалом новизны — если абсолютизировать, то из любого состояния в ней есть выход в любое состояние. Настоящее время играет в аналитической элегии важную роль, потому элегия такого рода зачастую звучит как драматический отрывок. В то же время аналитическая элегия очевидным образом граничит с жанром лирического послания. На элегию этого рода приходится наибольшая часть пишущихся на русском языке элегий. Аналитическая элегия — одна из самых продуктивных и неисчерпаемых жанровых моделей, о чем свидетельствует и длинный ряд настоящих шедевров, написанных русскими стихотворцами по этому лекалу. Траектория развития этой элегии проведена от момента зарождения у К. Батюшкова и А. Пушкина до ее современного состояния в творчестве Б. Ахмадулиной, А. Кушнера. В периоды, когда литература теряет интерес к тонкостям внутреннего мира человека, аналитическая элегия окукливается в романс, но расцветает с новой силой всякий раз, когда поэзия вновь начинает видеть ценность обертонов человеческого переживания, его неочевидной логики.

Элегия навязчивого воспоминания может быть признана своеобразной сердцевиной жанра элегии в виду фокусировки исключительно сюжета о приходе воспоминания, всегда нарушающем будничное, прагматичное существование человека. Данная жанровая модель близка аналитической элегии, но имеет свою собственную образную систему. Элегия навязчивого воспоминания «исследует» обстоятельства появления воспоминания. Ни в одной жанровой модели элегии воспоминание, считающееся одним из основных мотивов элегии как таковой, не играет столь значительной роли. Воспоминание здесь становится первичным по отношению ко всем остальным переживаниям: именно в способности помнить укоренены и любовь, и грусть элегического субъекта. Один из постоянный мотивов — зрительный или слуховой образ, который возвращается снова и снова. Первые попытки формирования жанровой модели обнаруживаются у К.Батюшкова, чью работу продолжает А.С.Пушкин. Наследие же Пушкина воспринимается с некоторой задержкой — только во второй половине XIX века, однако затем стихотворения, использующие эту модель, обнаруживаются у А.Н. Майкова, А.Н. Апухтина, Я. Полонского, И.А.Бунина, О.Э. Мандельштама, О. Берггольц и др.

Символистская» элегия — это условное наименование для нескольких элегических жанровых моделей, схожих тем, что все они произросли на почве поэтического языка, который наиболее масштабно расцвёл в рамках символизма. В работе показано, что символистский поэтический язык дал, как минимум, три жанровых элегических модели — это элегия о поиске идеала, «осенняя» и «;метафизическая» элегии.

Поэтический язык, отличающийся использованием метафорики и символов, сформировался еще в творчестве В.Жуковского под влиянием немецкой идиллической традиции. Этот язык в момент своего появления оказался отодвинут на задний план Отечественной войной 1812 года, изменившей приоритеты в духовных запросах общества. Движение к символическому языку элегии совершалось в момент утомления «унылой» поэтикой. Психологизм вытеснял из «унылой» элегии важный сюжетный элемент— роковую для человека встречу с Абсолютом. Именно он лёг в основу элегии о поиске идеала. Если «унылая» элегия показывала опыт внутреннего тупика, то элегия о поиске идеала развивала этот лирический сюжет выходом лирического «я» на уровень внеземных ценностей. В элегии появляется образ Абсолюта и, соответственно, ценностная вертикаль. В разработке мотивов уныния возникает новое значение — это путь к идеалу. У земного пути появляется альтернатива в виде пути духовного — этот путь заключён уже в способности распознать, ощутить присутствие идеала в мире. В работе показано, что использование жанровой модели прослеживается от Ф. Глинки до Д. Самойлова.

Основа «осенней» элегии — в проекции циклического времени природы на жизнь человека или человечества. Отсюда— символизация поэтического языка, который на деле может быть очень внимателен к пейзажным деталям. Если в элегии о поиске идеала природа может выступать носителем Абсолюта, то «осенняя» элегия использует природу совершенно в ином качестве— в качестве средоточия жизни и источника знания о её закономерностях. При этом время года или даже дня может быть любым — любое время природы досказывает циклическую логику, согласно которой у всего живого есть пора рассвета и заката, расцвета и смерти. Однако наиболее популярным для этой жанровой модели временем оказывается осень: природа даёт «гордому сыну земли» урок умирания. По своему происхождению художественное время «осенней» элегии — идиллическое. Оно привносит в жанр способность видеть сюжет жизни человека в мире в целом, а выбор исходной лирической ситуации даёт возможность не выходить за пределы привычной для элегии «унылой» элегической стилистики. В «осенней» элегии отсутствует индивидуальная драма лирического субъекта, его драма— общечеловеческого масштаба. В результате развития лирического сюжета поэтическое сознание принимает ценностный контекст природы, уравнивает её законы с законами своего как духовного, так и физического развития. Пейзаж, выступив в качестве «другого», обладающего своим собственным жизненным циклом, даёт поэтическому сознанию посредством примерки мотивов природы на себя возможность выглянуть за пределы жизни. Именно циклическое время даёт лирическому субъекту душевные силы для того, чтобы насладиться «предсмертной красотой». В работе показано, что использование жанровой модели «осенней» элегии прослеживается от Е. Баратынского до Б. Кенжеева.

В русской традиции на звание «метафизической» элегии претендует жанровая модель, сформированная языком, обыгрывающим на уровне поэтики музыкальное начало, природа которого— метафизична, иррациональна, внеположена здешнему миру. Музыка предстаёт некой внеположной творимому миру силой, организующей его, однако, на всех уровнях. В русской поэзии второй половина XIX века существенно возросло мелодическое начало, которое захватывает не только стиховую, но и образную сторону стихотворений. Начиная с творчества В. Жуковского, становится популярен мотив ухода в молчание перед лицом невыразимого, развитие этого мотива преображает элегию — обусловливает развитие музыкального начала лирического произведения. «Метафизическая» элегия совмещает черты элегии о поиске идеала и элегии навязчивого воспоминания — главным лирическим событием здесь оказывается откровение высшей гармонии, являющейся лирическому субъекту в намеках и символах. На путях развития этой жанровой модели вырабатывался язык будущего символизма. Жанровая модель метафизической элегии, основанная на разработке сюжета упоения трансцендентной нотой, как представляется, захватывает ядро того символизма, каким он предстал в поэзии. При этом язык символистских жанровых моделей элегии вовсе не ограничивается эпохой символизма. В работе показано, что использование жанровой модели прослеживается от Ф. Тютчева и А. Фета до Е. Рейна и И. Бродского.

Всего, таким образом, в исследовании описаны 14 жанровых моделей русской элегии последних двух веков. Как было показано, каждая из названных моделей имеет свои особенности лирического сюжета, отличительные черты лирического «я», собственный набор постоянных образов и мотивов, собственную логику историко-литературного происхождения и развития. Здесь правомерен вопрос о том, что объединяет столь разнообразное пространство элегии.

Во-первых, можно говорить об общей для всех типов элегии речевой установке на внутренний монолог. Иногда этот монолог приобретает вид «драматического отрывка», как в случае с аналитической элегией. Можно говорить и о том, что характер лирического субъекта для жанровых моделей элегии един — это всегда переэюивающий субъект. И жанровые модели, используя различные лирические ситуации, показывают небывалую для русской поэзии палитру переживаний. Несмотря на установку внутреннего монолога, слово лирики диалогично — и потому мы видим, что ситуация высказывания преображается мотивами и образами, напрямую зависящими от образа «другого», ценностная встреча с которым в элегии переживается. «Ночная» элегия — встреча с «бездной» мироздания; «кладбищенская» — с миром почивших в неизвестности людей; элегия на смерть использует саму смерть как последний повод для встречи; элегия на смерть поэта показывает ценностную встречу с поэтом как особой общественной ролью; традиция «унылой» элегии начиналась с переживания встречи человека с несправедливым роком; историческая элегия разыгрывает сцену «встречи» с коллективными ценностями предков; элегия личных итогов осмысляет столкновение личности с веком; аналитическая элегия — с собственными переживаниями и памятью; символистская элегия — с Абсолютом, идеалом, сферой невыразимого, высшей гармонией. Универсальна для элегии сама установка на извлечение внутреннего опыта.

В лирических сюжетах различных жанровых моделей также обнаруживается общий элемент — выходящая на первый план нелинейность худоэюественного времени, предполагающая столкновение, наложение друг на друга различных временных точек и даже различных моделей восприятия времени. Наиболее характерно для элегии переживание настоящего в ценностном свете прошлого, но роль прошлого может выполнять «большое время», время, в котором творится судьба, проходят циклы человеческой жизни, где раскрывает себя идеал, присутствие которого заставляет переоценивать настоящее. Лирический сюжет элегии в самом общем виде — переоценка настоящего.

Как типология, так и история жанра элегии, конечно, могли бы быть и полней — и, возможно, они подкорректировали бы представление о ролях, которые выпало сыграть тем или иным жанровым моделям русской элегии. Возможно, она бы заставила говорить о каких-либо неучтённых разновидностях. Ведь можно допустить существование жанровых моделей, которые применимы буквально к нескольким текстам — жанровые ряды могут быть сколь угодно короткими. К тому же новые жанровые разновидности могут появляться и в дальнейшем. Это исследование размечает пространство для такой работы, дает инструментарий для ее проведения. Но не будет большим преувеличением мысль о том, что приведённые разновидности жанра позволяют описывать большую — если не подавляющую — часть элегического корпуса русской поэзии последних двух веков.

Главной целью исследования было показать посредством описания жанрового арсенала русской элегии последних двух веков, что, вопреки сложившемуся в науке мнению, этот жанр жив и разнообразен. Как представляется, эта цель достигнута. Но ключевым рабочим вопросом этого исследования был вопрос о том, какой была элегия взятого периода. Этот вопрос — простой, но базовый: без ответа на него трудно приблизиться к постановке других, более сложных вопросов. Например, вопроса о том, чем была элегия для русской поэзии? Этот вопрос уже должен предполагать наше понимание того, как выглядела жанровая система лирики описываемого периода. Но такое понимание только предстоит выработать — в частности, лишь предстоит рассмотреть на уровне жанровых моделей всю русскую поэзию последних двух веков. А значит и решение вопроса о значимости конкретного жанра придется пока отложить.

Другая проблема, которая лишь намечена в этом исследовании, — это проблема границах внутри жанровой системы, сюжетика «соседства» конкретных жанров или жанровых моделей. Очень важно видеть, какие трансформации не ведут к изменению жанровой модели, а какие — обязательно ее предполагают.

Безусловно, каждый из затронутых периодов мог бы быть исследован подробнее. Особенно интересно жанровое мышление современной русской поэзии. Но в этой работе важнее было прочертить парадигмы, пронизывающие два последних столетия. Показать преемственность, порожденную органическими законами литературы даже во времена, когда категория жанра оказалась в немилости как у литераторов, так и у исследователей, было важнее, чем углубиться в особенности того или иного историко-литературного момента. Именно преемственность сегодня нуждается в доказательствах. Чтобы ее показать, нужен определенный уровень обобщения, без которого порой не видны фундаментальные процессы.

Еще один путь, позволивший бы развить идеи исследования, -— проблематизация фигуры читателя. В этой работе он фигурировал лишь как составляющая часть лирической ситуации, понимаемой как ситуация высказывания. Но мы анализировали эти ситуации в том виде, в котором они заложены авторами в самих текстах. Безусловно, изучение закономерностей рецепции жанра в целом и его жанровых моделей в частности позволило бы еще более усложнить наше представление о русской элегии неканонического периода.

Отдельный разговор мог бы состояться о сложных текстах, объединяющих в себе различные жанровые традиции, интересных, прежде всего, тем, как именно в них осуществляется борьба жанров. Другое большое направление для исследований — взаимоотношения отечественных и европейских жанровых традиций в поэзии. В этой работе линии таких взаимоотношений лишь прочерчены.

Итак, проведенная работа показала, что русская элегия не умерла в творчестве позднего Пушкина. Более того, исследуемый жанр так или иначе был характерен для большинства русских поэтов Х1Х-ХХ веков. Элегия была в этот период одним из основных жанров русской поэзии — жанром, преломившим в себе основные сюжеты развития поэтического языка как такового. Исследование также показывает, сколь разными путями двигалась русская элегия последние два века, отливаясь в устойчивых формах художественного мира. Важно и то, что современная поэзия в полной мере использует жанровые модели русской элегии.

Исследование жанровых моделей делает акцент на изучении коллективного начала в поэзии — традиции. Ведь история русской поэзии сегодня — это, как правило, описание череды индивидуумов, чьи художественные миры почти не пересекаются. Безусловно, исследование жанровых моделей не должно заменить изучение творческих индивидуальностей, но обязательно — дополнить его. Понимание традиции позволит лучше оценить индивидуальные достижения.

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Козлов, Владимир Иванович, 2013 год

1. Список художественных изданий

2. Амелин М. Конь Горгоны. М.: Время, 2003.

3. Аиненский И. Стихотворения и трагедии. Л.: Советский писатель, 1990.

4. Английская поэзия в русских переводах (XIV XIX века). М.: Прогресс, 1981.

5. Апухтин А.Н. Сочинения: Стихотворения; Проза. М.: Художественная литература, 1985.

6. Ахматова А. Стихотворения и поэмы. Л.: Советский писатель. 1977.

7. Бальмонт К.Д. Светлый час. Стихотворения и переводы. М.: Республика, 1992.

8. Баратынский Е.А. Полное собрание стихотворений. Л.: Советский писатель, 1989.

9. Батюшков КМ. Опыты в стихах и прозе. М.: Наука, 1978.

10. Белый А. Стихотворения и поэмы. В двух томах. СПб.-М.: Академический проект, Прогресс-Плеяда, 2006.

11. Бенедиктов В.Г. Стихотворения. Л.: Советский писатель, 1983.11 .Берггольц О. Избранные произведения. Л.: Советский писатель, 1983.

12. БлокА. Собр. соч. в 6 томах. М.: Огонек, Правда, 1971.

13. Бобров С.С. Рассвет полнощи. Херсонида. В двух томах. М.: Наука, 2008.

14. Бодлер Ш. Цветы зла. М.: Радуга, 2006.

15. Боратынский Е.А. Полное собрание сочинений и писем. Т. 1-2. М.: Языки славянской культуры, 2002.

16. Хв.Бродский И. Сочинения Иосифа Бродского. Т 1-7. СПб.: Пушкинский фонд, 1997-2002.

17. Брюсов В. Стихотворения и поэмы. Л.: Советский писатель, 1961.1..Брюсов В. Избранные сочинения в двух томах. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1955.

18. Бунин И. Стихотворения. JI.: Советский писатель, 1956.

19. Ю.Вагинов К. Песня слов. М.: ОГИ, 2012.21 .ВеневитнновД.В. Стихотворения. Проза. М.: Наука, 1980.

20. Вознесенский А. Тьмать. М.: Время, 2008.

21. Волошин М. Собрание сочинений. Т.1-2. М.: Эллис Лак, 2000, 2003.

22. Вяземский П.А. Стихотворения. М.: Советский писатель, 1958.

23. Высоцкий B.C. Поэзия и проза. М.: Кн. палата, 1989.

24. Гандлевский С. Некоторые стихотворения. СПб.: Пушкинский фонд, 2007.21 .Гейне Г. Избранные произведения. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1950.

25. Глинка Ф.Н. Избранные произведения. Л.: Советский писатель, 1957.29Тнедич H.H. Стихотворения. М.-Л.: Советский писатель, 1963.

26. Григорьев A.A. Сочинения в двух томах. М.: Художественная литература, 1990.

27. Григорьев А. Избранные произведения. М.-Л.: Советский писатель, 1959.

28. Григорьян JIT. «Лягу в два, а встану в три.»: Стихи разных лет. Ростов-на-Дону: Старые русские, 2009.

29. ЪЪ.Гумилев Н.С. Стихотворения и поэмы. М.: Современник, 1989.

30. ЪА.Давыдов Д. Сочинения. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1962.

31. Державин Г.Р. Сочинения. СПб.: Академический проект, 2002.

32. Дмитриев И.И. Полн. собр. соч. Л.: Советский писатель, 1967.

33. Евтушенко Е. Зеленая калитка. Тбилиси: Мерани, 1990.

34. Есенин С. Собр. соч. в двух томах. М.: Советская Россия, Современник, 1991.

35. Жданов И. Воздух и ветер. М.: Наука, 2006.

36. AQ Жуковский В.А. Поли. собр. соч. и писем в 20 томах. Том первый-второй. М.: Языки русской культуры, 1999.

37. АХ.Иртеньев И. Избранное. М.: Эксмо, 2005.

38. М.Карамзин Н.М. Полное собрание стихотворений. JL: Советский писатель, 1966.

39. АЪ.Карамзин Н.М., Дмитриев И.И. Стихотворения. JI.: Советский писатель, 1958.

40. АА.Кибиров Т. Стихи. М.: Время, 2005.

41. АЗ.Кенжеев Б. Невидимые. М.: ОГИ. 2004.

42. Аб.Козлов И.И. Полное собрание стихотворений. JL: Советский писатель, 1960.

43. AI .Кольцов A.B. Полное собрание стихотворений. Л.: Советский писатель, 1958.

44. AS.Kyuwep A.C. Таврический сад. Избранное. М.: Время, 2008.49Лермонтов М.Ю. Собр. соч. в 4 томах. T.I. М.: Художественная литература, 1957.

45. Ломоносов М.В. Избранные произведения. М.- Л.: Советский писатель, 1965.51 .Майков А.Н. Избранные произведения. Л.: Советский писатель, 1977.

46. Мандельштам О.Э. Соч. в двух томах. T.l. М.: Художественная литература, 1990.

47. Мережковский Д.С. Стихотворения и поэмы. СПб.: Академический проект, 2000.5А.Мерзляков А.Ф. Песни и романсы. М.: Типография С.Селивановского, 1830.

48. Милтон Д. Потерянный рай. Возвращенный рай. Другие поэтические произведения. М.: Наука, 2006.

49. МуравьевМ.Н. Стихотворения. Л.: Советский писатель, 1967.

50. Надсон С.Я. Полное собрание стихотворений. М-Л.: Советский писатель, 1962.• ч

51. Некрасов H.A. Избранные сочинения. Государственное издательство художественной литературы, 1947.

52. Огарев Н.П. Стихотворения и поэмы. JL: Советский писатель, 1956.

53. Пастернак Б.Л. Полн. собр. стихотворений и поэм. СПб.: Академический проект, 2003.61 .Плетнев П.А. Статьи. Стихотворения. Письма. М.: Советская Россия, 1988.

54. Плещеев А.Н. Полное собрание стихотворений. M.-JI.: Советский писатель, 1964.

55. Полонский Я.П. Стихотворения. Л.: Советский писатель, 1954.

56. ПоупА. Поэмы. М.: Художественная литература, 1988.

57. Поэты 1790-1810-х годов. JI.: Советский писатель, 1971.

58. Поэты 1820-1830-х годов. Л.: Советский писатель, 1961.

59. Поэты 1840-1850-х годов. JL: Советский писатель, 1972.

60. Поэты 1880-1890-х годов. Л.: Советский писатель, 1972.

61. Поэты-радищевцы. Л.: Советский писатель, 1979.

62. Пушкин A.C. Полн. собр. соч. в десяти томах. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1957.

63. Ранние символисты: Н. Минский, А.Добролюбов. Стихотворения и поэмы. СПб.: Академический проект, 2005.

64. Рейн Е. Береговая полоса. Стихотворения. М.: Современник, 1989.

65. Рейн Е. Грамотный львенок // Знамя. 2004, №12. URL: http://magazines.russ.ru/znamia/2004/12/rein3.html

66. А.Рейн Е. После Илиады // Знамя. 2004, №5. URL: http://magazines.russ.ni/znamia/2004/5/reinl.html1Ъ.Рубцов Н. Подорожники. М.: Молодая гвардия, 1985.

67. Русская элегия XVIIl-начала XX века. Л.: Советский писатель, 1991.

68. Русская эпиграмма (XVIII-начала XX века). Л.: Советский писатель, 1988.

69. Рыжий Б. Оправдание жизни. Екатеринбург: У-Фактория, 2004.

70. РылеевК.Ф. Думы. М.: Наука, 1975.

71. Рылеев К.Ф. Полное собрание стихотворений. JL: Советский писатель, 1971.

72. Самойлов Д. Избранные произведения в двух томах. М.: Художественная литература, 1990.

73. Случевский К. Стихотворения и поэмы. M.-JL: Советский писатель, 1962.

74. СлуцкийБ. Без поправок. М.: Время, 2006.

75. Соловьёв В. С. Стихотворения и шуточные пьесы. JL: Советский писатель, 1974.

76. Сологуб Ф. Стихотворения. СПб.: Академический проект, 2000.

77. Толстой А.К. Полное собрание стихотворений и поэм. СПб.: Академический проект, Издательство ДНК, 2006.

78. Тютчев Ф.И. Полн. собр. сочинений и писем в шести томах. М.: Издательский центр «Классика», 2002-2003.

79. Фет A.A. Вечерние огни. М.: Наука, 1979.

80. Фет A.A. Стихотворения. М.: Художественная литература, 1970.

81. Французская элегия XVIII-X1X веков в переводах поэтов пушкинской поры. М.: Радуга, 1989.91 .Херасков М.М. Избранные произведения. М.; JL: Советский писатель, 1961.

82. Ходасевич В. Стихотворения. JL: Советский писатель, 1989.

83. Хрестоматия по античной литературе. В 2 томах. М.: Просвещение, 1965.

84. Чухонцев О. Фифиа. Книга новых стихотворений. СПб.: Пушкинский фонд, 2003.

85. Шиллер Ф. Стихотворения. М.: Текст, 2005.

86. Щербаков М. Тринадцать дисков. М.: Время, 2007.1. Список научной литературы

87. Авершщев С.С. Историческая подвижность категории жанра: опыт периодизации // Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. М.: Наука, 1986, С. 104-116.

88. Аверипцев С.С., Андреев M.JI., Гаспаров М.Л., Гринцер П.А., Михаилов A.B. Категории поэтики в смене литературных эпох // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М.: Наследие, 1994. С.3-38.

89. Александрова М.А. Об элегии в лирике Булата Окуджавы // Новый филологический вестник. 2008. Т. 7. № 2. С. 109-121.

90. Алексеев М. П. Стихотворение Пушкина "Я памятник себе воздвиг.": Проблемы его изучения. Л.: Наука, 1967.

91. Алексеева Н.Ю. Русская ода. Развитие одической формы в XVII-XVIII веках. СПб.: «Наука», 2005.

92. Альми И. Л. Баллады Б. Л. Пастернака // Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка. М.: Наука, 1990. Т. 49. № 5. С. 420-431.

93. Альмы И. Л. Стихотворение «Тень друга» в контексте элегической поэзии К. Н. Батюшкова // Альма И. Л. О поэзии и прозе. СПб.: Скифия, 2002.

94. Альми И.Л. Элегии Е.А.Баратынского 1819-1824 годов (К вопросу об эволюции жанра) // Альми И.Л. О поэзии и прозе. СПб.: Семантика-С, Скифия. 2002. С.133-156.

95. Альтшуллер М.Г. С.С.Бобров и русская поэзия конца XVIII — начала XIX в. // Русская литература XVIII века. Эпоха классицизма. XVIII век. Сборник 6. М.-Л.: Наука, 1964. С.224-246.

96. Архипова A.B. К.Рылеев «Я ль буду в роковое время.» // Поэтический строй русской лирики. Л.: Наука, 1973. С. 64-77.

97. Балашова И.А. Русская литература 1800-1860-х годов в вузовском изучении. Ростов-на-Дону: Донской издательский дом, 2006.

98. Бахтин М.М. Работы 20-х годов. Киев: Next, 1994.

99. Бахтин М.М. Собрание сочинений. Т. 5. Работы 40-х-начала 60-х годов. М.: Русские словари, 1997.

100. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.

101. Белинский В. Г. Римские элегии. Сочинение Гете. Перевод Струговщикова // Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. 5. М.: Издательство Академии наук СССР, 1954. С. 229-263.

102. Белый А. Символизм как понимание. М.: Республика, 1994.

103. Белый А. Символизм. Книга статей. М.: Культурная революция, Республика, 2010.

104. Бицгиши П.М. Трагедия русской культуры. Исследования. Статьи. Рецензии. М.: Языки славянской культуры, 2000.

105. Благой Д. Д. Мир как красота (О «Вечерних огнях» А. Фета) // Фет А. Вечерние огни. М.: Наука, 1979. С. 583. 495-635.

106. Благой Д. Д. Об одной элегии Пушкина // Современные проблемы литературы и языкознания. М.: Наука, 1974. С. 235-245.

107. Богомолов Н. А. Жанровая система русского символизма: некоторые констатации и выводы // Пути искусства. Символизм и европейская культура XX века. М.: Водолей Publishers, 2008. С. 68-84.

108. Богомолова Е.С. Философско-эстетическое своеобразие элегий Альфонса де Ламартина в контексте художественных исканий романтизма. Дисс. канд. филол. наук. М., 2006.

109. Большой энциклопедический словарь (БЭС). URL: http://www.vedu.ru/BigEncDic/73305

110. Бонды С. М. Черновики Пушкина: Статьи 1930-1970 гг. М.: Просвещение, 1978.

111. Боровская А. А. Эволюция жанровых форм в русской поэзии первой трети XX века. Астрахань: ИД «Астраханский университет», 2009.

112. Боровская А. А. Жанровые трансформации в русской поэзии первой трети XX века. Автореф. дисс. на соиск. д. филол. наук. Астрахань, 2009.

113. Бочаров С.Г. Из истории понимания Пушкина // Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М.: Языки русской культуры, 1999. С.227-261.

114. Бочаров С.Г. О художественных мирах. М.: Советская Россия, 1985.

115. Бродский И. Большая книга интервью. М.: Захаров, 2000.

116. Бродский И. Меньше единицы. Избранные эссе. М.: Независимая газета, 1999.

117. Бройтман С. Н. Лирика в историческом освещении // Теория литературы: в 4 томах. Т. III. Роды и жанры. М.: ИМЛИ РАН, 2003. С.421-467.

118. Бройтман С. Н. Неканоническая поэма в свете исторической поэтики // Поэтика русской литературы. М.: РГГУ, 2001. С. 28-38.

119. Бройтман С. Н. Поэтика русской классической и неклассической лирики. М.: РГГУ, 2008.

120. Буало. Поэтическое искусство. М., 1957.

121. Бухштаб Б. Я. Русская поэзия 1840-1850-х годов // Поэты 18401850-х годов. Л.: Советский писатель, 1972. С.5-62.

122. Бухштаб Б.Я. А.А.Фет // Фет A.A. Полное собрание стихотворений. Л.: Советский писатель, 1959. С. 5-78.

123. Вацуро В. О Лермонтове: Работы разных лет. М.: Новое издательство. 2008.

124. Вацуро В. Э. Е. А. Баратынский // История русской литературы: В 4 т. Л.: Наука. 1981. Т. 2. С. 380-392. URL: http://www.feb-web.m/feb/boratvn/critics/irl-380-.htm

125. Вацуро В. Э. Лирика пушкинской поры. «Элегическая школа». СПб.: Наука, 2002.

126. Вацуро В. Э. Французская элегия XVIII-XIX веков и русская лирика пушкинской поры // Французская элегия XVIII-XIX веков в переводах поэтов пушкинской поры. М.: Радуга, 1989. С. 27-49.

127. Вацуро В. Э. Записки комментатора. СПб.: Наука, 1994.

128. Вацуро В.Э. Пушкинская пора. СПб.: Академический проект, 2000.

129. Введение в литературоведение: Учеб. для филол. спец. ун-тов / Под ред. Г.Н.Поспелова. М.: Высшая школа, 1988.

130. Введение в литературоведение: Учеб. пособие / Под ред. Л.В.Чернец. М.: Высшая школа, 2004.

131. Веселовский А. Н. В. А. Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». М.: INTRADA, 1999.

132. Веселовский А. Н. Избранное: Историческая поэтика. М.: РОССПЭН, 2006.

133. Веселовский Ю. А. Шиллер как вдохновитель русских поэтов // Веселовский 10. А. Литературные очерки. Т.2. М., 1910.

134. Видова О. И. «Прощальный» цикл элегий 1830 года как итог предшествующего элегического развития // Болдинские чтения. Горький. 1987. С. 61-71.

135. Гатт В. Н. Поэтика пасторали. Эволюция английской пасторальной поэзии XVI XVII веков. Oxford. Perspective Publications, 1998.

136. Гаспаров M. JJ. Элегия // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М.: НПК «Интелвак», 2001. С. 1228-1229.

137. Гаспаров М. Л. Очерк истории русского стиха. М.: Наука, 1984.

138. Гаспаров MJI. Избранные труды. В 3 томах. М.: Языки русской культуры, 1997.

139. Гегель Г.В. Ф. Лекции по эстетике в 2 томах. СПб. : Наука, 2001.

140. Гиллельсон ММ. Русская эпиграмма // Русская эпиграмма. Л.: Советский писатель, 1988. С.5-44.

141. Гинзбург Л. Пушкин и проблема реализма // Гинзбург Л. Литература в поисках реальности. Л.: Советский писатель, 1987. С.58-74.

142. Гинзбург Л. Я. Работы довоенного времени. СПб.: ИД «Петрополис», 2007.

143. Гинзбург Л. Я. Русская лирика 1820-1830-х годов // Поэты 18201830-х годов. Л.: Советский писатель, 1961.

144. Гинзбург Л.Я. О лирике. М.: Интрада, 1997.

145. Гинзбург Л.Я. О литературном герое. Л.: Советский писатель, 1979.

146. Гиппиус В. В. К вопросу о пушкинских «плагиатах» // Пушкин и его современники. Вып. 38-39. Л., 1930. С. 44-45.

147. Гиришан М.М. Литературное произведение: теория художественной целостности. М., 2002.

148. Глебович Т. А. Трансформация классических жанров в поэзии И. Бродского: эклога, элегия, сонет: Дисс. канд. филол. наук: Екатеринбург, 2005.

149. Головко В. М. Герменевтика литературного жанра. М.: Флинта, Наука, 2012.

150. Горин C.B. «Внутренняя мера» элегического жанра в новоевропейской литературе // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. 2009. № 107. С. 139-145.

151. Грехнев В. А. Лирика Пушкина: О поэтике жанров. Горький: Волго-Вятское кн. изд-во, 1985.

152. Гречнев В.Я. Рассказ о системе жанров на рубеже XIX-XX веков: К вопросу о причинах смены жанров // Русская литература. 1987, № 1. С. 131144.

153. Грибушин И.И. Классификация жанров лирики по соотношению субъекта и объекта // Проблемы литературных жанров. Томск, 1972. С. 101109.

154. Григоръян К. Н. Пушкинская элегия. Л.: Наука, 1990.

155. Григоръян КН. «Ультраромантический род поэзии» (Из истории русской элегии) // Русский романтизм. Л.: Наука, 1978. С.79-117.

156. Гринберг И.Л. Три грани лирики. Современная баллада, ода, элегия. М.: Художественная литература, 1985.

157. Гринлиф М. Пушкин и романтическая мода. Фрагмент. Элегия. Ориентализм. Ирония. СПб.: Академический проект, 2006.

158. Гриицер Н. П. Древнегреческая «лирика»: значение термина и суть явления //Лирика: генезис и эволюция. М.: РГГУ, 2007. С.13-53.

159. Гуковскіш Г. А. Пушкин и русские романтики. М.: Интрада, 1995.

160. Гуковскіш Г. А. Элегия в XVIII веке // Гуковскіш Г. А. Ранние работы по истории русской поэзии XVin века. М.: Языки русской культуры. 2001. С.72-116.

161. ГулыгаА. В. Эстетика в свете аксиологии. СПб.: Апетейа, 2000.

162. Гуляев Н.А. О природе декабристского романтизма // Русский романтизм. Л.: Наука, 1978. С.37-57.

163. Давыдова А.В. Музыкальные образы в русской лирике начала XX века: Дисс. канд. филол. наук. Архангельск, 2006.

164. Данилевский Р. Ю., Коренева М. Ю. Шиллер // Пушкин: Исследования и материалы. СПб.: Наука, 2004. С.388-391.

165. Дарвин M. Н. Художественная циклизация лирики // Теория литературы. Т. т. Роды и жанры. М.: ИМЛИРАН, 2003. С.467-515.

166. Дарвин М.Н., Магомедова Д.М., Тамарченко Н.Д., Тюпа В.Pl. Теория литературных жанров. М.: Академия, 2011.

167. Дронов B.C. Брюсов и традиции русского романтизма // Русский романтизм. Л.: Наука, 1978. С.224-245.

168. Ермоленко С. И. Лирика М. Ю. Лермонтова: жанровые процессы. Екатеринбург, 1996.

169. Жепетт Ж Введение в архитекст // Женетт Ж. Фигуры. В 2-х томах. Т.2. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998. С. 282-341.

170. Жирмунский В.М. Введение в литературоведение. СПб.: Изд-во С.-Петербургского университета, 1996.

171. Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л.: Наука, 1977.

172. Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин. Л.: Наука, 1978.

173. Заборов П. Р. «Ночные размышления» Юнга в ранних русских переводах // Русская литература XVIII века. Эпоха классицизма. XVIII век. Сборник 6. М.; Л.: Наука, 1964. С. 269-279.

174. Заборов П. Р. Шарль Мильвуа в русских переводах и подражаниях первой трети XIX века // Взаимосвязи русской и зарубежной литератур. Л., 1983. С. 100-128.

175. Завьялова Е. Е. Жанровые модификации в русской лирике 18801890-х годов. Астрахань: ИД «Астраханский университет», 2006.

176. Зверев А. Звезды падучей пламень. Жизнь и поэзия Байрона. М.: Детская литература, 1988.

177. Зотов С.Н. Поэтическая практика и изучение жанров лирики // Литературные жанры: теоретические и историко-литературные аспекты изучения: Материалы Международной научной конференции «VII Поспеловские чтения». М.: МАКС Пресс. 2008. С.262-269.

178. Зырянов О. В. Жанровая архитекстуальность лирики как инструмент практической поэтики // Жанр как инструмент прочтения: Сб. статей. Ростов-на-Дону: Инновационные гуманитарные проекты, 2012. С. 131-150.

179. Зырянов О. В. Эволюция жанрового сознания русской лирики: феноменологический аспект. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2003.

180. Иванов Вяч. Две стихии в современном символизме // Иванов Вяч. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. С.143-170.

181. История русской поэзии в двух томах. Л.: Наука. 1968.

182. Истрнн В. М. К биографии Жуковского. (По материалам архива братьев Тургеневых) // Журнал Министерства народного просвещения. 1911. №4, отд. 2. С. 214-217.

183. Касаткина В. Н. Тютчевская традиция в «ночной» поэзии А. А. Фета и К. К. Случевского // Вопросы развития русской поэзии XIX в.: науч. тр. Куйбышев, 1975. Т. 155. С. 70-89.

184. Кибапытк С. А. Античная поэзия в России. XVIII первая половина XIX века. СПб.: ИД Петрополис, 2012.

185. Кибапытк С. А. Русская антологическая поэзия первой трети XIX века. Л.: Наука, 1990.

186. Кибапытк С.А. Идиллия Пушкина «Земля и море»: (Источники, жанровая форма и поэтический смысл) // Временник Пушкинской комиссии: Сб. науч. тр. Вып. 29. СПб.: Наука, 2004. С. 178-197.

187. Кихней Л.Г. Жанровое своеобразие «эпитафической» лирики Ахматовой // Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество: Крымский Ахматовский научный сборник. Вып. 3. Симферополь: Крымский Архив, 2005. С. 33-46.

188. Кихней Л.Г. Из истории жанров русской лирики: Стихотворное послание начала XX века. Владивосток, 1989.

189. Клейн И. Пути культурного импорта. Труды по русской литературе XVIII века. М.: Языки славянской культуры, 2005.

190. Клинг О. Влияние символизма на постсимволистскую поэзию в России 1910-х годов. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2010.

191. Кобрин К. Томный взгляд назад (заметки о русской поэтической элегии) // Арион, 2003, №1. URL: http://magazines.russ.rU/arion/2003/l/kobr.html

192. Колейное В. В. Книга о русской лирической поэзии XIX века: Развитие стиля и жанра. М.: Современник, 1978.

193. Колейное В.В. О «тютчевской» школе в русской лирике (18301860-е годы) // К истории русского романтизма. М.: Наука, 1973. С.345-385.

194. Козлов В. Жанровое мышление современной поэзии // Вопросы литературы. 2008, №5. С.137-159.

195. Козлов В. И. Здание лирики. Архитектоника мира лирического произведения. Ростов н/Д: Изд-во Южного федерального университета, 2009.

196. Козлов В. Использовать при прочтении. О жанровом анализе лирического произведения // Вопросы литературы. 2011, №1. С.208-237.

197. Козлов В. Наработанная высота. Максим Амелин // Вопросы литературы. 2009, № 5. с. 58-76.

198. Козлов В. И. Историчность категории художественного мира // Известия Южного федерального университета. Филологические науки. 2008. № 3. С. 38-53.

199. Козлов В.И. Русская элегия неканонического периода: Очерки типологии и истории. М.: Языки славянской культуры, 2012.

200. Козлов В. И., Мирошниченко О. С. Воспоминание как привидение: о пограничной зоне элегии и баллады // Известия Южного федерального университета. Филологические науки. 2011, № 1. С. 35-43.

201. Козьменко М.В., Магомедова Д.М. Стилизация как фактор динамики жанровой системы // Поэтика русской литературы конца XIX — начала XX века. Динамика жанра. Общие проблемы. Проза. М.: ИМЛИ РАН, 2009. С.77-148.

202. Компаньон А. Демон теории. Литература и здравый смысл. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2001.

203. Корман Б. О. Избранные труды. Теория литературы. Ижевск: Институт компьютерных исследований, 2006.

204. Корман Б. О. Лирика и реализм. Иркутск, 1986.

205. Корман Б. О. Лирика Некрасова. Ижевск: Удмуртия. 1978.

206. Кормилов С.И. Родовые предпочтения Серебряного века и трех вествей русской пореволюционной литературы // Русская литература XX-XXI веков: проблемы теории и методологии изучения: Материалы Третьей

207. Международной научной конференции: Москва, МГУ имени М.В. Ломоносова, 4-5 декабря 2008 г. М.: МАКС Пресс, 2008. С.3-10.

208. Коровин В. И. «Дума» // Лермонтовская энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1981. С.147-149.

209. Коровин В.И. Лирические и лиро-эпические жанры в художественной системе русского романтизма. Автореф. дис. . док. филол. наук. М., 1982.

210. Коровин В.И. Русская поэзия XIX века. М.: Знание, 1983.

211. Королева Н. В. Ф. Тютчев «Silentium!» // Поэтический строй русской лирики. Л.: Наука, 1973. С. 147-159.

212. Косиков Г. Шарль Бодлер между «восторгом жизни» и «ужасом жизни» // Косиков Г. Собрание сочинений. Т. 1. М.: Центр книги Рудомино, 2011. С.322-352.

213. Кочеткова Н. Д. Тема «золотого века» в литературе русского сентиментализма // XVIII века. Сборник 18. СПб.: Наука, 1993. С. 172-186.

214. Кравцова И. «Северные элегии» Анны Ахматовой (опыт интерпретации целого) // Russian Literature. 1991. Vol. XXX. С. 303-315.

215. Кроче Б. Эстетика как наука о выражении и как общая лингвистика. М.: Intrada, 2000.

216. Кузнецов И. С. А. С. Пушкин и А. Шенье (Опыт характеристики поэтического своеобразия стихотворения «Покров, упитанный язвительною кровью.») //Болдинские чтения. Горький, 1991. С. 116-125.

217. Кюхельбекер В. К. О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие // Декабристы. Эстетика и критика. М.: Искусство, 1991. С. 252-259.

218. Левин Ю. Д. Восприятие английской литературы в России: Исследования и материалы. JL: Наука, 1990.

219. Левин Ю. Д. Томсон Д. (1700-1748) // Краткая литературная энциклопедия. М.: Сов. энциклопедия, 1962-1978. Т. 7: Советская Украина — Флиаки, 1972. Стлб. 574.

220. Левин Ю. Д. «Поэмы Оссиана» Дж. Макферсона // Макферсон Дою. Поэмы Оссиана. Л.: Наука, 1983. С. 461-501.

221. Левин Ю.Д. Английская литература в России XVIII века // История российско-британских культурных связей. URL: http://www.russianculture.ru/ brit/histbr3.htm

222. Левин Ю.Д. Английская поэзия и литература русского сентиментализма // От классицизма к романтизму: Из истории международных связей русской литературы. Л.: Наука, 1970. С. 195-296.

223. Левин Ю.Д. Оссиан в России // Макферсон Дж. Поэмы Оссиана. Л.: Наука, 1983.

224. Лежнев А. 3. Два поэта: Гейне. Тютчев. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1934.

225. Лейбов Р. «Лирический фрагмент» Тютчева: жанр и контекст. Тарту, 2000.

226. Лейбов Р. «Элегия» А. Тургенева в «Вестнике Европы» Н. М. Карамзина//Тыняновский сборник. Вып. 10. М., 1998. С. 17-23.

227. Лейдерман Н. Л. Теория жанра. Екатеринбург: ИФИОС «Словесник» УРО РАО; Урал. гос. пед. ун-т, 2010.

228. Лейдерман Н.Л. Жанровые идеи М.М.Бахтина // Zagadnienia Rodzaiow Literackich. XXIV. Lodz, 1981.

229. Лейдерман H.JI. Проблема жанра в модернизме и авангарде (Испытание жанра или испытание жанром?) // Studi Slavistici V, 2008, P. 147177.

230. Лекмаиов О.А. Книга об акмеизме и другие работы. Томск: Издательство «Водолей», 2000.

231. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М.: НПК «Интелвак», 2001.

232. Лихачев Д.С. Внутренний мир художественного произведения // Вопросы литературы. 1968. №8. С. 74-87.

233. Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. СПб.: АЛЕТЕЙЯ, 1999.

234. Лоэюкова Т. А. «Ночная» лирика М. Ю. Лермонтова: традиции и новаторство // Лермонтовские чтения: материалы зональной научной конференции. Екатеринбург, 1999. С. 33-41.

235. Лосев А.Ф. Проблема художественного стиля. Киев: Collegium, Киевская Академия Евробизнеса, 1994.

236. Лосев Л. Иосиф Бродский. Опыт литературной биографии. М.: Молодая гвардия, 2006.

237. Лотмап Ю. Новые материалы о начальном периоде знакомства с Шиллером в русской литературе // Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение. IV. Тарту, 2001. URL: http://www.ruthenia.rU/document/476565.html#T57

238. Луков В.А. Жанры и жанровые генерализации // Проблемы филологии и культурологи. 2006, №1. С.141-148.

239. Луков В.А. Предромантизм. М.: Наука, 2006.

240. Магомедова Д. М. Комментируя Блока. М.: РГГУ, 2004.

241. Магомедова Д. М. Филологический анализ лирического стихотворения. М.: Academia, 2004.

242. Магомедова Д. М. Фрагмент и миниатюра // Поэтика русской литературы. М.: РГГУ, 2009. С. 27-35.

243. Маймин Е.А. Русская философская поэзия. М.: Наука, 1976.

244. Макашов Д. Русские поэты начала века. JT.: Советский писатель, 1986.

245. Мальчукова Т. Г. О жанровых традициях в элегии А. С. Пушкина «Воспоминание» // Жанр и композиция литературного произведения. Петрозаводск, 1984. С. 20-43.

246. Махов А. Е. «Мировая скорбь» // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М.: НПК «Интелвак», 2001. С. 550-551.

247. Махов А. Е. Música literaria. Идея словесной музыки в европейской поэтике. М.: INTRADA, 2005.

248. Махов А. Е., Цургапова Е. А. Гений // Европейская поэтика от античности до эпохи Просвещения: Энциклопедический путеводитель. М.: Изд-во Кулагиной — Intrada, 2010. С. 321-324.

249. Махов А.Е. Эстетика удачи // Кроче Б. Эстетика как наука о выражении и как общая лингвистика. М.: Intrada, 2000. С.3-10.

250. Медведев П. Н. Формальный метод в литературоведении // Бахтин М. (Под маской). Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. М.: Лабиринт, 2000. С.186-349.

251. Мережковский Д. С. Эстетика и критика. В двух томах. М.: Искусство, 1994.

252. Минц 3. Г. Поэтика русского символизма. СПб.: Искусство-СПБ, 2004.

253. Мирошниченко О.С. Стихотворение Б.Пастернака «Август» как пространство жанровой борьбы // Жанр как инструмент прочтения: Сб.статей. Ростов-на-Дону: Инновационные гуманитарные проекты, 2012. С. 173-186.

254. Мишин Д. И. Формирование элегической школы в русской поэзии конца XVIII начала XIX в. М.Н. Муравьев, В.А. Жуковский и К.Н. Батюшков. Дисс. канд. филол. наук. М., 2007.

255. Москвичееа Г. В. Жанрово-композиционные особенности русской элегии XVIII — первых десятилетий XIX века // Вопросы сюжета и композиции: Межвуз. сб., Горький, 1985. С. 33-50.

256. Москвичева Г. В. Элегия А. С. Пушкина и жанровая традиция // Болдинские чтения. Горький, 1981. С. 78-93.

257. Осипов А.И. Элегический модус лирики первого послевоенного поколения: Середина 1960-х годов. Дисс. канд. филол. наук, Тюмень, 2004.

258. Осповат К. О концепции оды у Тынянова: заметки к теме // Пушкинские чтения в Тарту 4: Пушкинская эпоха: Проблемы рефлексии и комментария: Материалы международной конференции. Тарту: Tartu Ulikooli Kirjastus, 2007. С. 408^19.

259. Охотникова С.Р. Судьбы элегии в русской поэзии XX века (40-е годы) Йошкар-Ола: Map. гос. ун-т, 1997.

260. Пайман А. История русского символизма. М.: Республика, 1998.

261. Пахсарьян Н. Т. «Свет» и «тени» пасторали в новое время: пастораль и меланхолия // Пасторали над бездной: Сб. научн. трудов. М.: Издательский дом «Таганка» МГОПУ им. М. А. Шолохова, 2004. С.3-10.

262. Пахсарьян Н.Т. Французская «легкая» поэзия: эстетические функции и жанровые варианты // XVIII век: Судьбы поэзии в эпоху прозы. Сборник научных работ. М., С. 41-51

263. Пахсарьяи Н.Т., Сасысова Т.В. Историческая поэтика пасторали // Вопросы филологии, № 2 (8). С. 69-82.

264. Пашкуров А.Н. Русская элегии XVIII — начала XIX века: Г.Р.Державин и М.Н.Муравьев // Г.Р.Державин и русская литература. М.: ИМЛИ РАН, 2007. С. 129-139.

265. Пильд Л. «Думы» как сверхстиховое единство в русской поэзии XIX— начала XX века // На рубеже двух столетий. М.: НЛО, 2009. С. 557568.

266. Подлубиова Ю.С. Жанр и метажанр: к проблеме разграничения // Литературные жанры: теоретические и историко-литературные аспекты изучения: Материалы Международной научной конференции «VII Поспеловские чтения». М.: МАКС Пресс. 2008. С. 24-29.

267. Полонский В.В. Мифопоэтика и динамика жанра в русской литературе конца XIX — начала XX века. М.: Наука, 2008.

268. Полонский В.В. Мифопоэтика и жанровая эволюция // Поэтика русской литературы конца XIX — начала XX века. Динамика жанра. Общие проблемы. Проза. М.: ИМЛИ РАН, 2009. С.211-244.

269. Полухина В. Жанровая клавиатура Бродского // Russian Literature XXXVIII. Amsterdam, North-Holland, 1995. P. 145-156.

270. Померанцев В. Об искренности в литературе // Новый мир. 1953, № 12. С.218-245.

271. Поспелов Г. Н. Лирика среди литературных родов. М.: Изд-во Московского ун-та, 1976.

272. Поспелов Г.Н. Проблемы исторического развития литературы. М.: Изд-во Моск. университета, 1972.

273. Поспелов Г.Н. Типология литературных родов и жанров // Поспелов Г.H. Вопросы методологии и поэтики. Сборник статей. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1983. С.202-212.

274. Поспелов Г.Н. Целостно-системное понимание литературных произведений // Поспелов Г.Н. Вопросы методологии и поэтики. Сборник статей. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1983. С.138-172.

275. Поэтический словарь. М.: ЛУч, 2008.

276. Пронин В. А. Поэзия Генриха Гейне. Генезис и рецепция. М.: Наука, 2011.

277. Пронин В.А. Теория литературных жанров: Учебное пособие М.: Изд-во МГУП, 1999.

278. Пумпянский Л. В. Классическая традиция. Собрание трудов по истории русской литературы. М.: Языки русской культуры, 2000.

279. Путеводитель по Пушкину. М.; Л.: Гос. изд-во худож. лит., 1931.

280. Рамазанова Г.Г. Элегии H. М. Языкова. Традиции и жанровое своеобразие: Учеб. пособие. Уфа: Изд-во Башк. гос. пед. ин-та, 1997.

281. Ранчин А. М. Предназначение поэта и тема невыразимого в лирике А. А. Фета. URL: http://www.portal-slovo.ru/theology/39002.php?ELEMENTID=39002&PAGEN2=2&PRINT=Y

282. Резанов В. И. Из разысканий о сочинениях В. А. Жуковского. СПб.: Сенатская типография, 1906.

283. Рогова E.H. Элегический модус художественности в литературном произведении. Дисс. канд. филол. наук. М., 2005.

284. Розова 3. Г. Пушкин и «Идеалы» Шиллера // Slavia. 1937. Roc. 14. Ses. 3. S. 376-404.

285. Ронен О. Декаданс, символизм и авангард // Пути искусства. Символизм и европейская культура XX века. М.: Водолей Publishers, 2008. С.7-24.

286. Ролен О. Поэтика Осипа Мандельштама. СПб.: Гиперион, 2002.

287. Румяш}ева В.Н. Элегия и стихотворный фельетон в русской поэзии середины XIX века // Вестник Оренбургского государственного университета. 2010. № 117. С. 8-11.

288. Рылеев К. Ф. Несколько мыслей о поэзии // Декабристы. Эстетика и критика. С. 422-426.

289. Савченко С. Элегия Ленского и французская элегия. // Пушкин в мировой литературе. Сб. статей. Л., 1926. С.64-98.

290. Сандомирская В. Б. "Отрывок" в поэзии Пушкина двадцатых годов // Пушкин: Исследования и материалы. Т. 9. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1979. С. 69-82.

291. Сандомирская В. Б. Из истории пушкинского цикла «Подражания древним» (Пушкин и Батюшков) // Временник Пушкинской комиссии, Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1979. С. 15-30.

292. Саськова Т. В. Пастораль в русской поэзии XVIII века. М.: МГОПУ, 1999.

293. Свердлов М., Стафъева Е. Стихотворение на смерть поэта: Бродский и Оден //Вопросы литературы. 2005. №3. С. 220-244.

294. Сегал Д. Осип Мандельштам. История и поэтика. Ч. 1., кн. 1. Иерусалим; Беркли. 1998.

295. Сегал Д.М. Русский и немецкий символизм в сравнительном освещении // Пути искусства. Символизм и европейская культура XX века. М.: Водолей Publishers, 2008. С. 85-223.

296. Седакова О. А. Поэтика обряда. Погребальная обрядность восточных и южных славян. М.: Индрик, 2004.

297. Семенко И. Поэты пушкинской поры. М.: Художественная литература, 1970.

298. Сендерович С. Алетейя: Элегия Пушкина «Воспоминание» и проблемы его поэтики. (Wiener Slawistischer Almanach. Sonderband 8). Wien, 1982.

299. Сендерович С.Я. Фигура сокрытия. Избранные работы. T.l. М.: Языки славянских культур, 2012.

300. Сидяков JI. С. Примечания // Стихотворения Александра Пушкина. СПб.: Наука, 1997.

301. Сквозников В. Д. Лирика // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Роды и жанры литературы. М.: Наука, 1964. С.173-237.

302. Сквозников В Д. Лирический род литературы // Теория литературы: в 4 томах. T.III. Роды и жанры. М.: ИМЛИРАН, 2003. С.394-420.

303. Смирнов И. 77. Олитературенное время. (Гипо) теория литературных жанров. СПб.: Изд-во РХГА, 2008.

304. Соколова Т. В. Меланхолия в ракурсе романтической эстетики // Соколова Т. В. От романтизма к символизму. Очерки истории французской поэзии. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2005. С. 8-17.

305. Сологуб Ф. Не постыдно ли быть декадентом // Пути искусства. Символизм и европейская культура XX века. М.: «Водолей Publishers», 2008. С.243-251.

306. Сорокина Я. А. Элегия в системе лирических жанров XVIII века: Опыт компаративного анализа: Дисс. канд. филол. наук. Москва, 1998.

307. Спивак Р.С. Русская философская лирика: Проблемы типологии жанров. Красноярск, Изд-во Красноярского ун-та, 1985.

308. Страшное С. Анализ поэтического произведения в жанровом аспекте. Иваново, 1983.

309. Строшюва А.Г. Рецепция творчества Эдварда Юнга и Томаса Грея в русской поэзии конца XVIII-начала ХГХ века. Дисс. канд. филол. наук. Кемерово, 2008.

310. Т. JL Левит Т. Кладбищенская поэзия // Литературная энциклопедия: в 11 т. Т. 5. М.: Изд-во Ком. Акад., 1931. Стлб. 269-270.

311. Тамарчепко Н. Д. «Новая» (неканоническая) поэма // Поэтика русской литературы. М.: РГГУ, 2009. С. 71-79.

312. Тамарчепко Н.Д. Методологические проблемы теории рода и жанра в поэтике XX века // Теория литературы. Т. 1П. Роды и жанры. М.: ИМЛИ РАН, 2003. С.81-99.

313. Тамарчепко НД. Проблема рода и жанра в поэтике Гегеля // Теория литературы в 4-х томах, Т. III. Роды и жанры (основные проблемы в историческом освещении). М.: ИМЛИ РАН, 2003. С.33-63.

314. Теория литературы: В 2 томах / Под ред. Н.Д.Тамарченко. М.: Изд. центр «Академия». 2004

315. Тихомирова Л. Н. «Ночная» поэзия в русской романтической традиции: генезис, онтология, поэтика. Автореф. на соиск. канд. филол. наук. Екатеринбург, 2010.

316. Тодоров Ц. Введение в фантастическую литературу. М.: Дом интеллектуальной книги, 1997.

317. Толстогузов П.Н. Лирика Ф.И. Тютчева: поэтика жанра: Дисс. . д-ра филол. наук. М., 2003.

318. Томашевский Б. В. Пушкин и Франция. Л.: Сов. писатель, 1960.

319. Томашевский Б.В. Пушкин: Работы разных лет. М.: КНИГА, 1990.

320. Топоров В. Н. «Сельское кладбище» Жуковского: К истокам русской поэзии // Russian Literature. 1981. Vol. X. С. 207-282.

321. Топоров В. Н. Из исследований в области поэтики Жуковского // Slavica Hierosolymitana. Slavic Studies of the Hebrew University. Jerusalem, 1977. Vol. l.P. 40-50.

322. Топоров В. H. Петербургский текст русской литературы. СПб.: Искусство — СПБ, 2002.

323. Топоров В.Н. Из истории русской литературы. Т.II: Русская литература второй половины XVIII: Исследования, материалы, публикации. М.Н.Муравьев: Введение в творческое наследие. Кн. П. М.: Языки славянской культуры, 2003.

324. Топоров В.Н. Об историзме Ахматовой // Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы. СПб.: «Искусство — СПБ», 2003. С. 263-371.

325. Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы. СПб.: «Искусство-СПБ», 2003.

326. Топоров В. Н. Страничка из ранней истории русского байронизма: (Жуковский и Пушкин: Первое знакомство с Байроном) // Топоров В. Н. Пушкин и Гольдсмит в контексте русской Goldsmithiana'bi: (К постановке вопроса). Wien, 1992. С. 205—213

327. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: «Наука», 1977.

328. Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка // Тынянов Ю.Н. Литературная эволюция. Избранные труды. М.: «АГРАФ», 2002. С. 29-166.

329. Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. М.: Наука. 1969.

330. Тюпа В. И. Анализ художественного текста. Учебное пособие для вузов. М.: Academia, 2006.

331. Тюпа В. И. Генеалогия лирических жанров // Жанр как инструмент прочтения: Сб. статей. Ростов-на-Дону: Инновационные гуманитарные проекты, 2012. С. 104-130.

332. Тюпа В. И. Дискурс / Жанр. М.: Intrada, 2013.

333. Тюпа В. И. Постсимволизм: Теоретические очерки русской поэзии XX века. Самара: Ун-т Наяновой, 1998.

334. Тютчевский сборник: Статьи о жизни и творчестве Федора Ивановича Тютчева. Тарту: Ээсти раамат, 1990.

335. Усок И.Е. Философская поэзия любомудров // К истории русского романтизма. М.: Наука, 1973. С.107-128.

336. Успенская А. В. Антологическая поэзия А.А.Фета. СПб., 1997.

337. Успенская А. В. Место античности в творчестве А.А.Фета // Русская литература. 1988. № 2. С. 142-149.

338. Федотов О.И. Сонет. М.: РГГУ, 2011.

339. Федотов О. Поэт и бессмертие (элегии «на смерть поэта» в лирике Бродского) // Иосиф Бродский: стратегии чтения. Материалы международной научной конференции 2-4 сентября 2004 года в Москве. М.: Изд-во Ипполитова. 2005. С. 189-203.

340. Флешшан Л. Из истории элегии в пушкинскую эпоху // Флегшшан Л. От Пушкина к Пастернаку. Избранные работы по поэтике и истории русской литературы. М.: НЛО, 2006. С. 5-30.

341. Фридман Н. В. Поэзия Батюшкова. М., 1978.

342. Фридрих Г. Структура современной лирики: от Бодлера до середины двадцатого столетия. М.: Языки славянских культ>ф, 2010.

343. Фризман Л. Г. «Думы» Рылеева // Рылеев К. Ф. Думы. М.: Наука, 1975. С. 171-226.

344. Фризман Л. Г. Русская элегия в эпоху романтизма. Дисс. д. филол. наук. Харьков, 1975.

345. Фризман Л.Г. Два века русской элегии // Русская элегия XVIII-начала XX века. Л.: Сов. пис. 1991. С.5-50.

346. Фризман Л.Г. Жизнь лирического жанра: Русская элегия от Сумарокова до Некрасова. М.: Наука, 1973.

347. Фризман Л.Г. Эволюция русской романтической элегии (Жуковский, Батюшков, Баратынский) // К истории русского романтизма. М.: Наука, 1973. С.73-106.

348. Фролов Д. В. О ранних стихах Осипа Мандельштама. М.: Языки славянских культур, 2009.

349. Фукс-Шаманская Л. Фридрих Шиллер и русский шиллеризм. Рецепция творчества Фридриха Шиллера в России 1800-1820 годов. М.: Компания «Спутник+», 2009.

350. Хсишзев В. Е. Теория литературы. М.: Высшая школа, 2002.

351. Хсишзев В.Е. Жанровые предпочтения формалистов и М.М.Бахтина // Русская литература конца XIX — начала XX века в зеркале современной науки. М.: ИМЛИРАН, 2008. С.330-341.

352. Хсишзев В.Е. Ценностные ориентации русской классики. М.: Гнозис, 2005.

353. Ханзеи-Леве А. Мифопоэтический символизм. СПб.: Академический проект, 2003.

354. Ханзен-Лёве А. Русский символизм. СПб.: Академический проект, 1999.

355. Ходорова А. Е. Эволюция жанра в творчестве Рылеева (дума — поэма). Автореф. на соиск. канд. филол. наук. Л., 1972.

356. Холшевников В.Е. «На холмах Грузии лежит ночная мгла.» А.С.Пушкина // Анализ одного стихотворения. Л.: Изд-во Ленинградского университета. 1985. С.98-104.

357. Хоролъский В.В. Два «рубежа» веков: от синтеза к атрофии жанров // Жанровая теория на пороге тысячелетия: Сб. тез. и материалов. М, 1999. С. 13-14.

358. Хурумов С.Ю. «Ночная» «кладбищенская» английская поэзия в восприятии С.С. Боброва. Дисс. канд. филол. наук. М., 1998.

359. Чернец Л.В. К теории литературных жанров // Литературные жанры: теоретические и историко-литературные аспекты изучения: Материалы Международной научной конференции «VII Поспеловские чтения». М.: МАКС Пресс, 2008. С. 7-16.

360. Чернец Л.В. Литературные жанры (проблемы типологии и поэтики). М.: Изд-во Моск. университета, 1982.

361. Чистов К.В. Народная поэтесса И.А.Федосова. Очерк жизни и творчества. Петрозаводск, 1955.

362. Шайтанов И. Уравнение с двумя неизвестными. Поэты-метафизики Джон Донн и Иосиф Бродский // Шайтанов И. Дело вкуса. Книга о современной поэзии. М.: Время, 2007. С. 435-480.

363. Шайтанов И. О. Компаративистика и/или поэтика. М.: РГГУ, 2010.

364. Шайтанов И.О. «Лодейников»: ассоциативный план сюжета // H.A. Заболоцкий: Pro et contra. СПб.: Изда-во РХГА, 2010. С.771-785

365. Шайтанов И. О. Мыслящая муза. «Открытие природы» в поэзии XVIII века. М.: Изд-во «Прометей» МГПИ им. В. И. Ленина, 1989.

366. Шайтанов И.О. Жанровое слово у Бахтина и формалистов // Вопросы литературы, М., 1996. №3. С. 89-114.

367. Шайтанов И.О. Формула лирики. Элегичен ли Евгений Рейн // Шайтанов И.О. Дело вкуса. Книга о современной поэзии. М.: Время, 2007. С. 491-504.

368. Шеллинг Ф. Философия искусства. СПб.: Алетейа, 1996.

369. Шеффер Ж.-М. Что такое литературный жанр? М.: Едиториал УРСС, 2010.

370. Шкловский В.Б. Гамбургский счет. Л.: Academia, 1928.

371. Эйхенбаум Б. О поэзии. Л.: Советский писатель, 1969.

372. Эйхенбаум Б. М. О литературе. М.: Советский писатель, 1987.

373. Эсалнек А.Я. Внутрижанровая типология и путь ее изучения. М.: Изд-во Московского университета, 1985.

374. Эткинд Е. Божественный глагол. Пушкин, прочитанный в России и во Франции. М.: Языки русской культуры, 1999.

375. Эткинд Е.Г. «Лирическая эпиграмма» как жанровая форма // Philologica: Исследования по языку и литературе. Л., 1973. С. 431-432.

376. Эткинд Е.Г. Там, внутри. О русской поэзии XX века. СПб.: МАКСИМА, 1997.

377. Якубович Д. П. Античность в творчестве Пушкина // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии. M.-JL: Изд-во АН СССР, 1941. Вып. 6. С. 92-159.

378. Douglas W. С. The pastoral elegy in English. Folcroft Press. 1970; Smith E. By mourning tongues. Studies in English Elegy. Boydell press. Rowman and Littlefield, 1977.

379. Draper J. W. The Funeral Elegy and the Rise of English Romantism. New York, 1929.

380. DurlingD. L. Georgic tradition in English poetry. N.Y., 1935.

381. Dyson A. E. The Ambivalence of Gray's Elegy // Twentieth century interpretations of Gray's Elegy. A collection of Critical Essays. Prentice-Hall. Inc., Englewood Cliffs, N.J. 1968.

382. Fowler A. Kinds of Literature. An Introduction to the Theory of Genre and Modes. Cambridge, Massachusetts, Harvard University Press, 1982.

383. Fraser G. S. A short history of English poetry. Somerset: Open Books., 1981.

384. Frye N. Anatomy of Criticism. Four essays. Princeton, New Jersey, Princeton university press. 1973.

385. Hernadi P. Beyond Genre: New Direction in Literary Classification. Ithaca, New York, 1972.

386. Kay D. Melodious Tears. The English Funeral Elegy from Spenser to Milton. Clarendon Press, Oxford. 1990.

387. Modern Genre Theory / Ed. by D. Duff. Pearson Education Limited. 2000.

388. Pratt S. Russian Metaphysical Romanticism: The Poetry of Tiutchev and Boratynskii. Stanford: Stanford University Press, 1984.

389. Race W. H. Classical Genres and English Poetry, N.Y, 1988.

390. Reed A. L. The Background of Gray's Elegy. A study in the Taste for melancholy Poetry. 1700-1751. New York, 1962.

391. Revard S. P. L'Allégro and II Penseroso: Classical Tradition and Renaissance Mythography // Publications of the Modern Language Association of America, № 101(3), 1986. P. 338-350.

392. Rigsbee D. Style of ruin. Josef Brodsky and the Postmodernist Elegy. Westport, Connecticut, London. 1999.

393. Sacks P. The English Elegy: Studies in the Genre from Spenser to Yeats. Baltimore: The Johns Hopkins UP, 1985.

394. Senderovich S. Внутренняя речь и терапевтическая функция в лирике: о стихотворении Пушкина «Я вас любил» // Revue des études slaves. Tome 59, f. 1-2, 1987. P. 315-325.

395. Smith E. By mourning tongues. Studies in English Elegy. Boydell press. Rowman and Littlefield, 1977.

396. Sugg R. The importance of voice: Gray's elegy // Tennessee Studies in literature. Tennessee: Tennessee press., 1974.

397. Ziolkowsky Th. The Classical German Elegy. 1795-1950. Princeton; New Jersey, 1980.